Тридцатого марта 198... года на филиале автокомбината N... проходило заседание месткома. В шесть часов вечера, когда за окнами умирал серый день, в "красном уголке" расположились на стульях семеро: двое мужчин и пять женщин.
Восьмой, начальник филиала, уселся за низкой трибуной лицом к активу. Выждал, когда перестанут двигать стульями:
- Что ж, товарищи. Все на месте. Давайте начинать, - поглядел на пышнотелую женщину с выкрашенными в серебро и поднятыми в высокую причёску волосами. Та сидела чуть впереди остальных. Руки её и уши - в украшениях из дутого золота.
Женщина встретила взгляд руководителя, кивнула и развернулась вполоборота к присутствующим:
- Товарищи, заседание откроет Валерьян Осипович. С месткомом, то есть - со мной, согласовано. Сегодня у нас особые причины.
Перешёптывания прекратились. Начальник покопался в папке и выудил исписанный лист. Где-то с полминуты внимательно и грустно всматривался в лица сотрудников. Вздохнул:
- Объясню коротенько, - голос его звучал мягко, приятно. Да и весь человек этот, от аккуратно подстриженных ногтей до серого, в тонкую полоску, костюма, выглядел приятно: - Впрочем, вы сами знаете. Из вычислительного центра... Это который на пятом этаже? - вопросительно посмотрел на сияющую золотом и серебром главу месткома.
- Да-да, так точно.
- Так вот, пришла ко мне оттуда инженер...Бороздина, - нашёл взглядом фамилию на бумажке. - Принесла это заявление. Пятнадцатого марта, в пятницу, она положила в нашу товарную контору, в холодильник, десять килограммов мяса и три пачки фарша. Просила подержать до конца смены. А вечером мяса не оказалось. Наши служащие, то есть - вы, ответили, что ничего не видели, - он вновь, уже строго, обвёл всех взглядом. - Но через два дня ей кто-то донёс фамилии укравших. В ответ на это виноватые свалили на невинного. Была такая некрасивая история? Деньги Бороздиной вернули?
В ответ на вопрос три разместившиеся за спиной своего председателя женщины потупились.
- Нет... Мы деньги собрали, а она не взяла, - ответила за всех сидящая с краю, тучная. Платье с разноцветными разводами было ей тесновато: материя туго обтягивала живот, а кромки коротких рукавов глубоко впились в кожу.
Наконец, она подняла зарозовевшее лицо, зло глянула на руководителя:
- Это всё Лидка, стерва! Она растрепала!
- Сами хороши! Кой чёрт вам это мясо сдалось?! - осадила её сереброволосая и резко развернулась на стуле. Колыхнулось её пышное кружевное жабо на белой блузке, закачались объёмные серьги: - Да ещё додумались на Лидку свалить!
- А чего, Лидка? Она ж воровка и пьянь, - удивилась тучная, заморгала подплывшими глазками.
- А вы, что? Не своровали?
- Вон ты какая, Нинуля! - вскинулась на своего председателя другая провинившаяся - худосочная востроносая бабёнка.
- Вот давай не будем тут фамильярничать, Зинаида! - повысила тон и Нина. - Не то место! Не то!
- А-а! Вон как при начальнике с нами заговорила! Про своё положение вспомнила?! А тогда отмахнулась, глаза закрыла - сами, мол, разбирайтесь! Моя хата с краю! Ловка-а... Везде хочешь хорошей, своей быть? Подо всех стелешься? Чтоб над тобой не текло, не капало?!
- Врёшь! Я говорила вам - не полагается так! - Нина распалялась, а сама косилась украдкой на Валерьяна Осиповича.
- Как же, говорила! Только мы не слыхали.
Начальнику надоела, наконец, перебранка. Он поморщился, пристукнул по трибуне ладонью:
- Хватит, товарищи, хватит.
И тогда попробовала объясниться третья из обвиняемых, складная крепенькая женщина лет тридцати. Волосы её были по-старомодному завиты мелким бесом. По говору и по виду она была из недавних деревенских, по северному окала, хотя пыталась бороться с этим.
- Осипом отца моего звали, - вежливо поправил её начальник.
Но эта поправка всё же расстроила, и она сбилась, начала путаться:
- Да какая тут мяса, при чём тут мяса? Как нам-то быть? Ведь ходют и ходют, ложут и ложут... И со станции, и с "вэ-цэ", и свои с бухгалтерии. А холодильник-то - наш! Он, поди, тоже денег стоит. Вот мы решили поучить. Поучить - всего-то. А воровать, мы не воровали. Поровну разделили... Поучить, чтобы, - и она обратилась за поддержкой к соседкам. - Правда, девочки?
Но те молчали и только сопели шумно. А тучная даже будто не услышала. С того момента, как её оборвали, она картинно разглядывала доски на стенах "красного уголка". На этих досках теснились, наезжали друг на друга печатные материалы: планы с контрольными цифрами, графики с грозно изломанными линиями, цветные плакатики с гордыми лицами рабочих в шлемах и работниц в косынках. Трудовой народ держал в руках и на плечах мастерки, отбойные молотки, циркули, поросят и много ещё всего...
Наконец, пауза окончилась - это худосочная зло передразнила:
- А не ты ли, Верка, всех сманивала: такая мяса хорошая, такая мяса?!
Товарка её потерянно закрутила головой. Дрогнули кольца волос.
- Ладно, Вера, я понял, - решил успокоить женщину начальник. Лицо его, какое-то мягкое, без морщин и складок, будто вылепленное из качественной глины и любовно оглаженное ладонями мастера, приняло выражение полного сочувствия: - Верно, холодильник - ваш. Но и вы не правы. Можно другое решение найти, если работе мешают. К примеру - вообще никого не допускать.
- Да у Светы Бороздиной мать больная в Подмосковье, в деревне! - поднялась с дальнего ряда женщина. В чёрных, гладко зачёсанных волосах - густая проседь.
По бокам от выступавшей - старик и мужчина лет тридцати пяти.
- Дочь Светы за ней ухаживает. Им же там за продуктами ездить некогда и некуда. Бороздина бегает в обед по магазинам, а после работы на выходные сразу к ним едет. А вы что все говорите? - проучить, не допускать! Человека обидели, и извиняться не хотят!
Вера поникла вовсе, а начальник внимательно присмотрелся к выступавшей:
- Простите, Анна Николаевна. Откуда у вас сведения? Вы подруги?
- Мы, Валерьян Осипович, пятнадцать лет здесь работаем. Да и вообще, мы же все под одной крышей.
Начальник покивал молча, задумался. А Нина-председатель пристыдила работниц:
- Да-а... Некрасиво вышло. Вопрос ясен. Будем принимать решение. Предлагаю объявить выговор. Для начала - без занесения в личное дело.
- По всей строгости! Чтоб всю жизнь помнили! - громыхнул со своего места старик с пышными, "буденновскими", усами.
- Ну-у... Какой вы ещё боец, Алексан Иваныч! Они же в первый раз нарушили. Пусть ещё посмеют, тогда мы им прикрутим, - Нина, утихомиривая старика, не говорила - пела. И тот, как малый ребенок, размяк и даже улыбнулся.
- Итак, ставлю на голосование. Кто за выговор без занесения? И деньги, само собой, вернуть. Надо любой ценой замять это дельце скорей. Сегодня для нас это не главное, - и председатель месткома первой подняла руку, давая пример остальным. При этом лицо её, какого-то фарфорового вида, с голубыми круглыми глазами, повеселело. Ну, точно Мальвина эдакая явилась из сказки - умненькая, всегда правильная и оттого душой и телом здоровая.
Но проголосовать не удалось. Всех сбил молодой мужчина своим мрачноватым тоном в голосе:
- А что главное? - он спрашивал, глядя на начальника, и скуластое лицо его при том выглядело упрямым.
- Что главное? Хороший вопрос. Об этом мы должны говорить дальше, - Валериан Осипович выпрямился на своём стуле, весь подобрался. - Вы помните, что случилось на комбинате в прошлом году? Вскрыты хищения при грузоперевозках. Пятьдесят шесть человек - под следствием. Начальство сменено. Вот тогда меня к вам направили. Нам удалось взять хозяйство под контроль. Но ещё придётся восстанавливать нашу репутацию, рабочую честь. А казус с мясом произошёл с работником другой организации. Бороздина агрессивна. Мы обязаны решить конфликт на уровни личностей, не допустить дрязг между организациями. Это дело чести нашего, так сказать, мундира, дело рабочей чести. Вот это и есть главное, водитель Фёдоров.
- А что это такое, рабочая честь? - в новом вопросе того зазвучала некая наивность.
- Это всерьёз воспринимать?
- Конечно. Мы что, в игрушки играемся? - Федоров едва сдержал усмешку.
- Я не считаю нужным отвечать. Не мешайте, - начальник понял, что ему пробуют досадить.
Женщины, за исключением Анны Николаевны, зашикали, а ветеран приказал:
- Не паясничай. Молод такие вещи трогать! За них люди кровь лили!
Но водитель не унимался, нагонял в голос вызова:
- Нет. Объясните всё же, раз сказали. Не пойму я.
- Совесть не понимаешь что такое пролетарская?! Честь?! - ухнул филином старик.
А молодой даже не сморгнул:
- Нет, не понимаю.
У старого дернулись под дряблой кожей желваки. Женщины обернулись и гневно засмотрели - вот-вот кинутся, в волосы вцепятся!
Но снова раздался успокаивающий, чуть насмешливый голос Валериана Осиповича:
- Товарищ Федоров желает разобраться в понятии "рабочая честь"? Что ж, поможем ему. Я догадываюсь - вы считаете определение неверным?
- Точно. И не только определение.
- Почему? Можете объяснить?
- А потому. Если есть рабочая честь, значит, должна быть колхозная, интеллигентская...
- Чего-о?! Да ты как смеешь?! - взревел ветеран.
- Как смею? Документы партийные знать надо. Я по ним общество на классы делю - по чести. И нечего тут орать на меня.
- Щенок ссыкливый! Я в партии с тридцать восьмого года! Да мы таких!.. - старик сжал здоровенный кулак и стал подниматься.
- Алексан Иваныч! Алексан Иваныч!.. - старика успокоили, и он снова сел.
А Федоров продолжал:
- А вы что, классы не признаёте?
- Признаём, признаём. Что вы нам далее откроете? А вот почётного пенсионера дразнить некрасиво, молодой человек.
В ответ на слова начальника старик вместе со стулом отодвинулся от Федорова ближе к женщинам, у которых от негодования жарко блестели глаза.
- Далее? А далее нужно классы разбить на производства, как вы предлагали, на филиалы, отделы какие-нибудь, на торговые точки. Вон сразу как честь размножится!
- Вон в чём дело? - Валериан Осипович снисходительно усмехнулся. - Ну, тут вы сами запутались. Мы начинали разговор именно с трудовой чести. Вы отрицаете её? Тогда должны отрицать понимание чести по-торгашески, по-воровски. Но она же существует!
- Существует. Для вас, но не для меня. По мне, так честь одна на всех, и одна у всех - человеческая. Есть честь, и есть не честь. А там, кто как что называет, меня не интересует. А вы что делаете, чего делите? Одних к ней за уши притягиваете, - Федоров кивнул на троих обвинённых. - А других отпихиваете из принадлежности к другим организациям. На портянки эту честь рвёте.
Поднялся гвалт:
- Выгоните его, выгоните!
- Как земля-то носит?!
- Он же на всех грязь льёт!..
И даже громыхнуло уже непривычное, но ещё не забытое:
- Враг народа он!
Начальник разволновался. Промокнул платком вспотевшее лицо, маслянисто отблёскивающую под высокой лампой лысину:
- Не говорите, молодой человек, глупостей. В обществоведении вы ничего не понимаете. Образования нет для серьёзных диспутов.
- Почему это нет? А "Унивеститет миллионов", передача по телевизору? - шофёр глядел уже с открытой издевательской усмешкой.
- Вывести его отсюда! Из месткома тоже вывести! - затребовала покрасневшая Нина.
- Вывести! Вывести! - поддержали трое подруг.
- Вы слышите, Фёдоров? - голос Валериана Осиповича зазвучал по начальнически твёрдо. - Освободите помещение. Народ требует.
Фёдоров поднялся, откинул пятерней упавший на лоб русый чуб. Раздвигая стулья, двинулся к двери. Его догнала Анна Николаевна:
- Я с вами, Дмитрий, - обвела всех горячего карего цвета глазами. - Не трудитесь. Свете Бороздиной не деньги нужны. Эх, вы! "Невольники чести"!..
Начальник филиала проводил их взглядом, покачал головой:
- Вот ведь какой народ тяжёлый пошёл. Нельзя так. Всё таки, общество будущего строим. Строить надо в согласии... Итак, через десять дней к нам прибывает первый секретарь горкома. Как хотите, но заминайте с Бороздиной. Чтобы вопрос был снят, ничего не просочилось, - он тяжело дышал и потел всё обильней.
Нина подошла к подоконнику, налила в стакан воды из графина, подала. Тот кивком поблагодарил, закрыл собрание:
- Все свободны. Спасибо.
И только старик вертел головой и непонятливо спрашивал:
- А как - это, наказание? Воровкам... Осудили? Запутал меня щенок этот! Совсем заморочил! Куда ж всё катится?!
Валериан Осипович остался наедине с Ниной. Приобнял её со спины, оглаживая и похлопывая по крутому плечу.
- Вот, что, Нина. Как-то надо изолировать этого Федорова и ту, Головину. Надо... Надо премировать их. Запиши. И не по десятке выписать, а по двадцать рублей. Отметить в приказе, на стену. Как передовиков... Да, отчего всё таки Бороздина эта развоевалась? Скандалезная особа! Не пойму. Чего она хочет?
В ответ председатель месткома недоуменно пожала плечами.