... И снова 1976 год, Сыктывкарский авиаотряд. Нет, положительно, он оставил о себе немало воспоминаний, которые нет-нет да и всплывут в памяти, как неожиданно всплывают со дна водоема бесформенные плитки ила, наполненные пузырьками воздуха. Их много, всяких историй, свидетелями которых, а в большинстве случаев и участником был я сам, и, если припомнить их все и начать рассказывать, волынка затянется надолго. Однако есть нечто яркое, о чем так и тянет поведать окружающим, которые жуть как любят слушать анекдоты, да еще и взятые из жизни самого рассказчика. И вот один такой любопытный эпизод из многих, случавшихся в моей бурной жизни, мне и хочется заставить всплыть на поверхность, пока еще воспоминания живы в памяти. Летать на этот раз не будем, а просто усядемся на любые свободные места в кинозале Дома Культуры, принадлежащего нашему авиапредприятию, и постараемся понять, как мы здесь очутились и зачем.
А всё оказалось просто. Всех летчиков (тех, кто был свободен) собрали в местном культурно-просветительном учреждении, чтобы выступить перед нами с докладом, посвященным безопасности полетов. Была и другая цель: провести назидательную беседу о нашем внешнем виде и моральном облике и в свете этого донести до сведения о том, что и как бывает с нашим братом по нерадивости, а еще хуже того - по пьянке.
Спешу заявить, что летчики - народ дисциплинированный и законопослушный, поэтому сия директива воспринялась нами всеми безоговорочно. Некоторые, правда, демонстративно морщили носы, будто попали в кабину с засоренным унитазом; другие, вздыхая, скребли затылки; третьи безропотно разводили руками. Что, мол, поделаешь, начальство приказало. Не пойдешь, скажут: аморальный тип, игнорирует высокое звание пилота Гражданской авиации, да и вообще проявляет вопиющее неуважение не только к летному уставу, но и к своим командирам, коллегам и, в первую очередь, к самому себе. Каждый из нас должен быть политически, профессионально и морально подкован, и в связи с этим мы понимали, что не пойти в лекторий - означало объявить войну прежде всего нашим отцам-командирам, борющимся за посещаемость - командиру эскадрильи и командиру отряда. Так что, в общем-то, не следовало "забивать" на это мероприятие, ибо это было чревато.
Одним словом, нас собралось человек семьдесят со всех видов авиации: и с малой, и с большой. Ну, то есть, с одной стороны, дружная комсомолия пилотов Ан-2 и вертолетчиков. С другой - менее дружная, но степенная, сосредоточенная на нынешнем остром моменте дня, целая эскадрилья так называемых "больших": командиры, вторые пилоты, штурманы, бортрадисты и бортинженеры Ан-24, Ту-134, Ил-62.
Обернувшись с ближнего ряда, я окинул взглядом ряды темных сапфировых кителей с золотыми и серебристыми (наземная служба) стреловидными нашивками на погонах. Прямо темно-синее море, на глади которого покачивается рота человеческих голов с серьезными, устремленными на трибуну, лицами. Мужскими. Женский пол приглашен не был. Как у азиатов. Только мужчины, ибо "ликбез" этот исключительно для них.
Вначале заинтригованные этим "исключительно", мы навострили уши и уставились в рот лектору, внушительно нависшему над кафедрой на фоне тяжелого бордового бархата. Но ничего конфиденциального командир объединенного авиаотряда нам не сообщил. Битых полчаса он декламировал выдержки из новых дополнений к старым инструкциям, всеми силами порывался воззвать к нашему гражданскому долгу и высокому патриотическому сознанию своей речью о бесперебойном и безаварийном обеспечении пассажиро- и грузооборота в вверенном ему авиапредприятии. Закончил он выражением уверенности в соблюдении летным составом высокой эффективности и безопасности полетов. (Да простят мне высокопарный и канцелярский слог, но, ей богу, иначе не скажешь, будет некрасиво и неверно).
За "тузом" выступил с "краткой" речью минут на сорок его заместитель по политчасти, иными словами, замполит объединенного авиаотряда. Тот вновь воззвал к нашей высокой дисциплинированности и моральной устойчивости, что, в конечном счете, ведет к безопасности полетов на территории воздушного пространства нашей необъятной Родины. В общем, он попёр туда же, куда и предыдущий оратор.
Он еще долго и путанно пытался довести до нашего сознания что-то применительно к решениям какого-то там съезда... но тут меня стало клонить ко сну. Я тряхнул головой: этого еще не хватало! И главное - в десяти шагах от кафедры, с которой ораторы самозабвенно пытались достучаться до сокровенных глубин наших душ!
Подняв голову, которую уронил было, я осторожно поглядел по сторонам. Ну вот, никто не спит, все внимательно слушают, один я... как век не спал. Не хватало еще, чтобы заметил тот, что на трибуне, и сделал замечание. Но тут вдруг я ощутил какую-то странную и не подобающую случаю неподвижность, царящую в зале. Будто истуканов насажали вокруг, а не живых людей. Я поглядел направо. Мой сосед мирно посапывал, укрывшись, как за бруствером, за спиной впереди сидящего, но, чтобы не упасть с сиденья или, чего доброго, не всхрапнуть, каким-то внутренним подсознанием сохранял вертикальное положение. Во избежание радужных снов, он, насупив брови, придал лицу сосредоточенно-деловое выражение, всем своим видом заранее соглашаясь с тем, что кидал в массы оратор. Рядом с ним - штурман эскадрильи. Глаза еще полуоткрыты, а голова уже не выдержала, свесилась на грудь, упершись подбородком в узел галстука. Он тоже безоговорочно соглашался с решением партии и правительства, направленным на неукоснительное выполнение, бесперебойное обеспечение... ну и т.д. Однако лицо его при этом, в отличие от соседа, выражало этакую детскую наивно-улыбчивую безмятежность, граничащую с полнейшим безразличием...
Я посмотрел налево. Рядом со мной командир Ан-2, сохраняя торжественно-вдумчивое выражение лица и прямую посадку, опустив глаза, читал книгу, лежавшую у него на коленях. Должно быть, "Уставы ГА" или НПП, подумалось мне. А может, материалы съезда? Я толкнул его локтем, взглядом попросив показать, что он читает. Он закрыл книгу на пару секунд и снова раскрыл. Я успел прочесть на обложке: Джером К. Джером "Трое в лодке, не считая собаки". Улыбнувшись, я поглядел на оратора. Тот, уткнувшись глазами в разложенные перед ним листки, настойчиво продолжал "добивать" аудиторию выдержками из материалов внеочередного пленума ЦК КПСС, касающихся организации службы и управления воздушным движением.
Я огляделся вокруг. В зале царил полный сплин. Докладчика никто не слушал, каждый занимался тем, что ему нравилось. Кто-то читал, некоторые играли в морской бой, другие откровенно спали, убаюканные монотонным голосом "высокого товарища" с золотыми... пардон, с серебристыми погонами. Остальные пытались делать вид, будто внимательно слушают, но вместо этого тупо глядели в спину соседа и думали, завезли ли "Беломор" фабрики Урицкого, что-то он исчез. Одурев порядком от политико-партийного "жаргона", кое-кто уже не смог сдержать своих эмоций; проявилось это незамедлительно.
Началось с того, что кто-то кашлянул. Что ж, не беда, бывает. Но через секунду-две ему вторил другой, за ним третий. Послышался чей-то глубокий тяжелый вздох, сопровождаемый ехидным смешком соседа. Снова тишина. Позади меня откровенно зевнули. Донесся еще один сдержанный смешок метрах в пяти левее. Потом другой. И вдруг кто-то смачно чихнул. Половина зала захихикала и закрутила головами, желая посмотреть. Тот, кто чихнул, шмыгнул носом и, как ни в чем не бывало, поглядел по сторонам. Что, дескать, тут удивительного, с каждым может случиться. Публика сдержанно посмеялась и вновь приготовилась внимать докладчику. И тут... этот бедолага снова чихнул. Все опять обернулись к нему. Он посмотрел на окружающих теперь уже немного виноватым взглядом, а потом невинно уставился на замполита. Как, мол, убедительно и ярко доводит тот до умов идею национального единства! Ну, что остановился, продолжай, ужасно интересно. Мы отвернулись. Но когда он чихнул в третий раз, мы не удержались и дружно прыснули со смеху.
Лектор замер. Ждет, пока утихнет смех. Понимает, что вызвано это, конечно же, не его докладом. Всё. Воцарилась тишина. Но только он вновь сгорбился над своими листками, как слушатель слева снова чихнул.
На этот раз лектор не выдержал, в сердцах швырнул листки на трибуну и со злостью уставился на нарушителя спокойствия. А тот, бедный, согнулся в три погибели и глядел в пол, боясь посмотреть в глаза нам всем и в первую очередь грозному дяде с серебристыми погонами. Вот нелегкая взяла... целых четыре раза! Да еще в такой обстановке, ладно бы где-нибудь на улице... А что если еще раз?.. Нет, только не это! Он готов был, кажется, провалиться сквозь пол в преисподнюю, если бы еще раз чихнул...
Стояла тишина. Докладчик снова взял в руки свои листки, но, прежде чем приступить к чтению, с подозрением покосился в ту сторону, откуда чихали. Что он там, этот вирусник, отчихался, наконец? Кажется, да. Вздохнув, наш лектор вновь принялся сыпать установками партии и правительства, направленными на неукоснительное выполнение решений февральского пленума, но только он дошел до фамилии генсека Леонида Ильича, как наш страдалец, видимо, долго крепившийся, вновь чихнул, да притом так оглушительно, как ни разу до этого. При этом мы все услышали сакраментальное: "Будь оно проклято..."
Лектор так швырнул свои листки, что один из них полетел на пол. Не заметив этого, он грозно поглядел в зал и изрек:
- Вообще... наблюдается крайне безобразное поведение некоторых персонажей.
(Всем известно было: замполит втихаря что-то пописывает).
В это время тот, кто чихал, от души втянул струю воздуха. В носу у него захлюпало и зачавкало, как в болоте, ноздря предательски выдула огромный пузырь, и он, опустив голову от смущения, полез в карман за платком. Мы взорвались от смеха. А он, не найдя платка и опустив голову еще ниже, беспокойно и торопливо полез в другой карман. Но и там платка не оказалось. Должно быть, жена вытащила постирать. Его губы зло зашептали что-то, видимо, нереализованное сильнейшее ругательство. Сопли между тем ждать уже не могли. Терпение одной из них лопнуло, она вырвалась на свободу и демонстративно потянулась к полу, выползая из своего убежища сантиметр за сантиметром, как мурена из расщелины. А платок все никак не отыскивался. И куда он только подевался, черт бы его побрал, ведь был! А может, не было... А сопля из ноздри между тем всё тянулась и тянулась, тягучая, прозрачная, весело блестевшая при свете десятка дюжин лампочек Ильича. Вот уже скоро и пол - конечный пункт дистанции. Вслед за ней на помощь из соседней ноздри торопилась другая, ее сестра, задержавшаяся в пути в виду неблаговидности момента.
На бедного пилота жалко было смотреть. Так и не найдя платка, он прошелся в известных выражениях по адресу жены и оборвал дальнейший тернистый путь обеих сестер большим и указательным пальцами... Но это было только полдела. Теперь надо было вытереть обо что-то эти самые пальцы, на которые благополучно перебрались и с которых теперь вызывающе свисали - одна длиннее, другая короче - две пузырчатые сопли. Вот они воссоединились...
Еле сдерживая смех, мы с любопытством наблюдали за их манипуляциями. Их хозяин тем временем, затравленно побегав глазами по сторонам, в отчаянии склонился к самому полу и оставил на нем своеобразную память о своем пребывании в Доме культуры.
Оратор между тем, опустив голову и нахмурив лоб, никак не мог поймать стержень ускользнувшей от него темы и тупо глядел в свои листки, не понимая внезапно произошедшей метаморфозы в его дальнейшей речи. Она уже почему-то никак не увязывалась с тем, о чем гласил лежащий перед ним текст.
А мы, сидя в первых рядах, украдкой хихикали, глядя на увильнувший от оратора лист, юркнувший под бархатный занавес. Никто, конечно, не подал голоса, все с интересом ждали, как же замполит выкрутится из положения. Он тем временем, внезапно почуяв не подобающее обстановке оживление в зале, поднял голову. Причина столь пренебрежительного отношения к речи генсека, из которой он сыпал выдержками, была ему неясна, и он вопросительно уставился туда, куда смотрели и все, то есть на одного из слушателей, который неизвестно для чего склонился до самого пола и что-то выискивал там.
- В чем дело, товарищи? - грозно бросил он вопрос в том направлении. - Вот вы... да, да, (летчик в это время выпрямился, избавившись, наконец, от непрошеных гостей), я к вам обращаюсь.
- Ко мне?.. - хлюпнул носом нарушитель благопристойности во время укрепления духа патриотизма в массах.
- К вам, - недобро ответил лектор, не сводя с него колючего взгляда, выражавшего подозрение в антисоветизме. - Вы, кажется, командир большого самолета, если судить по вашим погонам?
Пилот вытянулся и кивнул.
- Вам, что, не интересно? - продолжал допрос замполит. - Что вы там ищете на полу?
Командир большого самолета поднялся с места:
- Да вот... платок выронил...
Какое-то время лектор размышлял над тем, как ему лучше ответить, да еще в свете решения внеочередного пленума, по поводу бдительности, стойкости и высоких моральных качествах пилота Гражданской авиации. Но не придумал ничего вразумительного и брякнул:
- Скажите своей жене, чтобы не клала вам в карманы платков, тогда вам нечего будет оттуда вынимать и ронять на пол... - Тут его озарило. Он, наконец, вспомнил, зачем он здесь, и добавил: - ...во время оглашения пунктов партийных тезисов, принятых на внеочередном пленуме ЦК КПСС, посвященном идеологическому воспитанию советского человека, связанному с эффективностью и качеством работы советского летчика, а также с безопасностью полетов.
Мы опустили головы, давясь от смеха. Нарушитель спокойствия, весь пунцовый, опустился на место. Но оратор не спешил вернуться к своим листкам. Кажется, он заметил еще что-то, что марало честь и достоинство пилота Гражданской авиации. Выхватив орлиным взором жертву из середины зала, он вдруг сердито сдвинул брови.
- А это что еще там такое? Почему эти двое спят? - И он строго и неумолимо вытянул руку в том направлении, где обнаружил явные признаки проявления наплевательского отношения к политике партии и правительства.
Все обернулись и тотчас громко расхохотались. Два пилота в центре зала (у обоих по две широкой, одной узкой лычке) мирно спали себе, укрывшись за широкими спинами сидящих впереди боевых товарищей. Для них, как и для многих других, которые к тому времени проснулись или их попросту растолкали соседи, лекция была почище любого гипноза. Замполиту бы толкать речи пенсионерам, страдающим бессонницей. Цены бы не было такому "доктору!"
Тех двоих толкнули слева и справа. Они, как по команде, подняли головы и молча - один обалдело, другой как-то остервенело - уставились на заместителя командира объединенного авиапредприятия по политчасти. Несколько секунд длилось напряженное молчание. Ненароком соснувшие слушатели высших партийных курсов понемногу возвращались на землю и, не выдерживая пытливого взгляда инквизитора, возвышавшегося над трибуной, сидели, потупив очи долу.
- Товарищи, вам что здесь, виварий? Или комната для отдыха после массажа? - заставил их поднять глаза наш Торквемада, сам, должно быть, не понимавший значения слова "виварий".
"Товарищи" молчали, глядя на него и изображая на лице благоговение. А он завелся:
- У нас идет беседа о чистоте нравов и высоком моральном облике советского летчика. Товарищ Леонид Ильич Брежнев на... не помню сейчас уже на каком съезде нашей партии прямо указывал на недопустимость отвлечения от созидательного труда, на деморализацию некоторых несознательных членов нашего социалистического общества, на их духовную опустошенность, на оппозиционные настроения, на...
Он еще минут пять говорил, на что именно указывал генсек на "затертом" съезде, но я это уже не запомнил. Нас всех разбирал смех, и мы зажимали руками рты, чтобы не расхохотаться во всю силу легких. Тем не менее, мы с пиететом и должным вниманием глядели на лектора, но при этом думали примерно так же, как всем известный герой Пушкина: "Когда же черт возьмет тебя!"
Наконец "дядя честных правил", тщетно поломав голову над тем, на чём он остановился, нашел все же несущественным некоторое расхождение между начальным и конечным пунктом доклада и, решив нарушить стилистику деловой речи, кое-как скомкал свое выступление и сошел с кафедры.
Изобразив взрыв энтузиазма, мы рьяно зааплодировали докладчику, но этот наш бурный всплеск эмоций был вызван, конечно же, апофеозом, гласившим, что пытки наши на этом кончаются. Усмотрев в наших хлопках высокий накал патриотических чувств, наш мучитель, сходя с трибуны и прихватывая с собой листки с тезисами, победно оглядел зал. Мы продолжали рукоплескать, и тут он с саркастической улыбкой Торквемады заявил, что сейчас перед нами выступит главный инженер авиаотряда, который просветит нас в вопросах безопасности полетов в свете решений мартовского пленума.
Мы потухли. Это еще на час, не меньше. Два главных инквизитора ушли, теперь на смену им идет третий. Что если не последний?..
Инженер поднялся на кафедру, тускло оглядел аудиторию и сразу обнадежил нас:
- Все вы, конечно же, устали, и я постараюсь быть кратким.
Он сообщил нам о некоторых нововведениях в РЛЭ и НПП, напомнил об особенностях полетов ночью, в условиях обледенения, в турбулентной атмосфере, в грозовом облаке и т.д. В конце своего выступления он довел до нас случаи авиакатастроф, произошедших за истекший месяц на территории СССР. На прощанье он многозначительно улыбнулся и произнес:
- Ну, а сейчас перед вами выступит несколько необычный докладчик. То, о чем он расскажет, безусловно вас заинтересует. Это... главврач кожно-венерологического диспансера.
Зал зашевелился, заерзал. Вот так номер! А этот-то чего здесь забыл? Тоже будет ратовать за моральные устои?
Мы замерли в ожидании. Но вот на кафедру взобрался человек. Невысокого роста, в очках, лысый, чуть полноват. Лицо добродушное, на губах легкая улыбка, глаза озорно смотрят на нас. Без бумажек, значит, будет говорить от себя. О чем же? И мы, заинтригованные, приготовились слушать.
- Ну-с, дорогие товарищи летчики, - так начал новый лектор свое выступление, - вот мы с вами и встретились. Со всеми разом. Вы, конечно, удивлены. Чего это он, дескать, к нам - этот, с диспансера? Что ему надо? Разве мы больные, и его учреждение имеет какое-то отношение к безопасности полетов?.. Отвечаю: безусловно! Представляете, летите вы, и вдруг у вас в воздухе... скажу прямо, чего там... с конца закапало... или зачесалось. Мысль ваша сразу устремилась уже не на полет, а совершенно в ином направлении. Допускать этого, как вы понимаете, нельзя. Случаи такие среди вас не редки, это подтверждает статистика. Увы, она выдает следующую вопиющую информацию: чуть ли не половина пациентов кожно-венерологического диспансера - пилоты Гражданской авиации.
Мы заволновались, стали недоуменно переглядываться. Ничего себе, выдал! Ужели и вправду? Да быть того не может! Откуда он взял? Пусть конкретизирует! И мы жадно впились в него глазами.
Он театрально выдержал паузу и, подняв брови, продолжал:
- Я понимаю ваше недоумение и удивленные, а кое у кого и понимающие, взгляды, но давайте смотреть правде в глаза. Все вы, летчики, бравый народ и, конечно же, не упустите случая залезть под чужую юбку. А? Верно ведь? Тем более что обладательницы этих юбок сами не прочь выпорхнуть из своего нижнего белья и с готовностью вешаются вам на шею: вы для них являетесь символом не только мужественности и обаяния, но и известной недоступности. Здесь надо упомянуть о широком поле деятельности для вас именно в этом плане. Вы часто летаете по командировкам, мне это известно, а поскольку всех аборигенок вы давно уже пере... понятно, надеюсь, то ищете себе подруг в других городах и весях. А в иных местах и искать не надо. Мне тут рассказывали некоторые товарищи, что, едва вы подходите к пилотскому домику, как вас уже встречают местные жрицы любви. Вам они никогда не отказывают, наоборот, сами предлагают...
- Причем бесплатно: их там любить некому, - послышалось с какого-то ряда.
Мы захохотали. Засмеялся вместе с нами и главврач. Потом продолжил:
- Все это хорошо, конечно... Когда я был молодым, в вашем, примерно, возрасте, а потом и постарше, я сам не пропускал ни одной юбки, которая подымалась выше колен. Поэтому желания ваши мне вполне понятны, как мужчине. В самом деле, сама мысль о том, что дома тебя ожидает жена, а ты тискаешь чужую бабу, уже вызывает чувство сладкого томления, порожденного неизвестностью: а как там у нее, вдруг, не как у моей? А как она ноги разбрасывает, как будет охать и ахать или кричать? А может, у нее вообще - поперек?..
- Вот бы найти такую! - пробасил кто-то за моей спиной. И добавил: - Я бы не вылезал из командировок.
Мы не то что захохотали - заржали, как кони. Всё это наше, мужское, и разговор этот о нас. Разве сравнишь этого веселого лысенького мужичка с предыдущими ораторами? Я оглядел зал. Ни одного спящего, ни одного читающего, зевающего, кашляющего или чихающего. Какое там! Теперь все внимание туда, на трибуну, на этого дядю в очках, который, похоже, сейчас поднимет самый животрепещущий для нас вопрос, ради чего и пришел сюда.
В наступившей тишине врач продолжал:
- Изменять женам, конечно, грех, вы и сами это знаете, но и не изменять тоже грех. В самом деле, как можно на протяжении многих лет, год за годом "скоблить" одну и ту же? (Хохот в зале). Надоест ведь. Хочется чего-то нового, неизведанного, таинственного, да и по ласкам женским и по любви мы часто скучаем. А от жён что увидим нового? Все знакомо вдоль и поперек, все осточертело; смотришь на свою благоверную уже не как на женщину, а как на необходимый в доме предмет, который именно здесь и должен быть. Ну, скажем, на стул, шкаф или на веник. Есть, конечно, "сдвинутые" на этой почве: вечная любовь и всё такое, одной верен до конца и ни шагу в сторону... Но таких единицы и, как правило, это в чем-то обиженные природой мужчины: либо у них с членом не всё в порядке и они боятся потерпеть фиаско в другом месте (а тут жена, она привыкла), либо они баб боятся как огня. Такие мужчины неполноценны; я, например, смотрю на них как на евнухов или дегенератов. Других женщин кроме той, на ком его женили, для него не существует. Вот именно, женили или женила, потому что сам по робости своей не решился, да и не нашел бы. Ну, а любовь - это все слова. Год, два, от силы три, потом любовь гаснет в рутине, и остается привычка, привязанность... Дом, хозяйство, дети... вот и засосало мужика. Согласны? А может, есть желающие возразить?
Он замолчал и оглядел нас всех, как мне показалось, каждого по очереди. Ни один не возражал. Возможно, кое-кто и смог бы выступить этаким нонконформистом, но не решился. Проходу потом не дали бы. Вместо этого командир, что сидел рядом со мной с книгой Джерома, заявил:
- Чего возражать, так оно и есть. С любовницей завсегда лучше, ее как хочешь поставишь...
- Вот-вот, - поддержал его главврач, - в этом наша слабость, но одновременно и сила. Ведь жена не даст вытворять с ней в постели то, что тебе вздумается, а некоторые еще и стесняются раздеваться при муже, говорят, чтобы отвернулся или потушил свет. Были у меня такие пациенты в бытность мою врачом, делились сокровенным. А потом били себя кулаком в грудь и восклицали: "Ну и что же, что я поймал триппер? Зато я любовался женским телом, сколько мне хотелось, и ставил ее в такие позы, которые даже в страшном сне не приснятся. И свет не тушил. Попробуй проделать такое с женой? В лучшем случае получишь ногой в харю, в худшем - вообще к ней не подойдешь. Только стандартная позиция и при потушенных свечах. Да и то бревно бревном. Кончишь, а она вопрос: "А я?" Я ей: "Бревна не кончают". Она тут же: "Всё, вали от меня!" И зубами к стенке. Да разве это секс?"
Минут пять в зале стоял такой гомон, что оратора никто бы не услышал, вздумай он снова заговорить. Каждый прокручивал в уме собственные ситуации, делился ими с приятелем, и ни у кого уже не возникало желания выйти покурить, хотя перед выходом на сцену нашего эскулапа поднимался вопрос о перекуре.
Он с улыбкой наблюдал за нами, давая нам выговориться, погалдеть немножко, потом поднял руку, и все стихло.
- Однако в этом, - продолжал наш благожелатель, - и таится опасность, которая подстерегает вас в виде венерических болезней. Причем, когда проводишь осмотр той подруги, от которой товарищ "подхватил", то оказывается, что она совсем недавно посещала консультацию и вовсе не была больна во время сношения. Да и сейчас, когда прошло уже несколько дней, она ничего не чувствует; а у дружка ее с конца закапало. В чем тут дело, спросите вы? И правильно спросите. Постараюсь объяснить. Во-первых, все дело в строении женских и мужских половых органов. Женщина, когда идет в туалет, не касается своих гениталий руками и может ничего не увидеть и не почувствовать, поэтому будет считать себя вполне здоровой. Мужчина же всегда берет свое "хозяйство" в руки и сразу чувствует неполадки, ибо канал у него длиннее и чувствительнее, нежели у женщины. Ну, а во-вторых... Да, сразу же даю напутствие: мойте руки перед тем как помочиться. Именно перед этим, а не после. Почему? Руки - рассадник инфекции. Вы хватаетесь ими за поручни в автобусе, жмете товарищу руку, лезете в кошелек за деньгами. Где гарантия, что до вас за эти поручни не брался опасный больной, а у товарища вашего руки стерильные? А деньги? Вся зараза, все болезни, вся грязь на этих деньгах, а вы их - в руки, а потом этими руками - за свой член. Вот и подцепили нежданного гостя, да еще и заразили партнершу. Понятно, да? Теперь продолжу. Чего греха таить, по себе знаю, да и по другим тоже, что, когда дело идет к сношению, - спирает дыхание и уже нет сил сдерживать себя. Вот тут партнеры очень часто не только не замечают никого вокруг, но даже не обращают внимания на место, где они устроились. Согласны со мной?
- Конечно! - послышалось сразу несколько голосов. Среди них выделился один: - Тут лишь бы завалить, а там хоть трава не расти. Даже на дутике* можно, лишь бы дала.
*Дутик - шасси самолета.
-Вот отсюда и все беды как мужчин, так и женщин, - заявил доктор. - А знаете ли вы, что у них порою находят во время осмотров? Да, да, в этой их сокровенной зоне, которую они берегут как зеницу ока? Судите сами: кашу, вермишель, картофель, дохлых мух, траву, а у одной особы нашли даже полевой цветок, василек, кажется. Представляете, как надо "отстирать" бабенку, чтобы загнать его туда вместе со стеблем, и в каком надо быть состоянии, чтобы этого не почувствовать?
- А как же вы об этом узнали? - полюбопытствовал кто-то.
- Пришла с жалобой: что-то ей там мешает, зудит постоянно. Но это еще цветочки. В другую дамочку умудрились затолкать куриный помет; так она и проходила с ним бог знает сколько времени. А теперь вообразите себе, в каком месте она обзавелась таким сувениром. Но к чему я веду свою речь... Да только к тому, что такая явная неразборчивость, в большинстве случаев вследствие опьянения, ведет к воспалению, гною и опасным заболеваниям. Каким же? Гонорея, попросту именуемая триппером, трихомоноз и сифилис. Ну, и еще такое удовольствие, как маленькие беспокойные паразиты, которых вы называете мандавошками (гомерический смех в зале). Для этих антисанитарные условия - самое раздолье. Конечно, заваливая какую-нибудь красотку в мини юбке, откуда вы можете знать, что она больна? Да она и сама порою этого не знает, если неразборчива в партнерах. А между тем "отшнуровать" ее хочется - аж пуговицы на штанах трещат...
Он сам засмеялся, что уж говорить о нас. Но мы теперь стали экономны: меньше смеяться, больше слушать. Упаси бог, припрется комэск, скажет - закругляйтесь.
А наш веселый толстячок между тем продолжал:
- Первое дело в таких случаях - презерватив, и это всякий знает. Ну, а если нет его под рукой, не предусмотрел такой поворот событий, тогда как?
- Да еще и порваться может, - заметил кто-то с задних рядов.
- Может и порваться, как справедливо подметил, вероятно, один из пострадавших, - согласился наш лектор. - Вот, кстати, случай у меня был. Три раза ко мне один летчик приходил, и каждый раз - с триппером. Я ему говорю: "Дорогой мой, что же ты презервативом не пользуешься?" А он мне отвечает: "Был презерватив, доктор, сам надевал, а когда вытащил член, посмотрел - а на нем одно колечко висит". Я ему: "В таком случае, надо было два надевать". Он улыбнулся и сказал: "Надел и два; вынул - вместо одного пара. Что же мне их теперь, штук десять один на другой низать, как на елку? Так и не почувствуешь ничего". - "Какой же у тебя член в рабочем положении?" - спрашиваю его. Отвечает: "Да нормальный, только бабы боятся спиной ко мне поворачиваться".
Когда смех в зале поутих, наш ангел-хранитель, протерев платком очки, вновь продолжил свои душеспасительные наставления:
- О чем это я, когда про летчика-то?..
- О том, что презерватива нет под рукой, - с готовностью подсказали из зала.
- Ага, вспомнил, - кивнул он. - Итак, что делать в тех случаях, когда не доверяешь партнерше, сомневаешься в ее чистоте? Причем речь идет обо всех дамочках поголовно, включая сюда и работников общепита, которые проверяются на вшивость, как известно, раз в месяц. Но за этот месяц, представьте, сколько желающих она может "обслужить?.." Так вот, все очень просто. Как только "выстрелил из пушки", скорей беги к рукомойнику и обмывай свое "орудие" хозяйственным мылом. Можно и простым, но лучше хозяйственным - на сто процентов убивает всю заразу. Ну, а после этого - помочиться. Гарантия - никогда ничего не подцепите, будь у нее хоть гангрена матки, хоть подагра клитора в последней стадии. Кстати, самый дельный совет: не мочитесь непосредственно перед половым актом. После него - хоть залейте все вокруг, с мочой вся зараза выскочит.
Мы, как губка, жадно впитывали то, чему учил наш добрый гений. Какие полезные, дельные и, главное, своевременные советы, ведь лето на носу, самая пора командировок!..
- А если нет мыла под рукой? - прозвучал резонный вопрос из зала.
- Если нет мыла, - продолжал наставлять нас на путь истинный наш мэтр, - то где бы вы ни завалили вашу жертву - на столе, под столом, в сарае, в конюшне, на печке - знайте одно: как только зальете емкость, вытаскивайте своего дружка и обмывайте его собственной мочой. Головку, разумеется, в первую очередь и самым тщательным образом. Ну, а если мочи много, то и на весь член останется. Вот был у меня один случай. Приходит ко мне пациент, видный такой, прилично одет. Гляжу - лицо знакомое. Спрашиваю: "Был уже?" - "Был". - "Что же ты, - говорю, - дорогой, опять без презерватива?" - "Не захватил, - отвечает, - не думал я..." - "Ну, а про мыло помнишь? Говорил ведь тебе." - "Да помню, - кивает он в ответ, - только и мыла не было." - "А моча была?" - спрашиваю. Отвечает: "Была, только брызгать показалось грешно, место такое..." - "Что ж за место?" - спрашиваю. Он и говорит: "Кладбище". Попросил его рассказать. Рассказывает: "Шли, шли, обнимались, целовались, и приперло - хоть ... по дереву стучи. Ну и завалил ее на чью-то могилу. Высокий такой бугорок, удобный, она аж вся прогнулась от удовольствия. А вначале всё отбрыкивалась: грех, грех... Потом понравилось, за уши не оттащишь. И чего, говорит, люди на могилах любовью не занимаются: такой кайф!.. После встали, поглядели, кого же это они осчастливили своим присутствием, кто подсматривал за ними из глубины земной. Глядь на крест, а там круг овальный, в нем фотография старушки. Древняя такая вся... Может, Зимний брала... Ну, а девица тем временем заявляет: "Хоть одно доброе дело бабка сделала после смерти. Небось, при жизни хорошего от нее не видели, коли она сейчас расщедрилась на добрые дела". Он отвечает: "При чем тут это? Бабка не напрасно подманила нас сюда, должно быть, захотелось в последний раз поглядеть, хоть из-под земли, как это люди делают. Сама-то, поди, лет сорок уж как не имела..."
Веселый доктор, надо же, подумали мы тогда. Хорошо, что он к нам пришел, сколько полезного мы узнали... В свете решений февральского пленума ЦК КПСС, разумеется. А попадись другой, - зануда с высокомерным взглядом и опущенными уголками рта, - тот пробубнил бы что-нибудь и без того хорошо всем известное, хотя бы насчет тех же презервативов, да и ушел бы восвояси. Если бы вообще соизволил прийти.
Еще добрых полчаса мы не отпускали нашего отца-благодетеля, просили рассказать еще что-нибудь из его богатого врачебного опыта. И все полчаса он обрушивал на нас историю за историей, одна смешнее другой. Можно было бы здесь о них рассказать, описать их все, но, боюсь, мой рассказ превратится в повесть или даже роман. И так читателю, должно быть, уже надоело, всё ждет, когда же кончится эта тягомотина...
Выступление доктора мы одобрили такими бурными аплодисментами, какие, наверное, не снились ни Кобзону, ни Магомаеву. Вряд ли он слышал где-нибудь подобные овации в свой адрес. Мы проводили его как самого дорогого гостя и усадили на автобус; нашлись даже попутчики. На прощанье он пожелал нам быть бдительными и выразил уверенность, что, начиная с этого дня, картотека пациентов вендиспансера начнет понемногу таять.
На этом, собственно, можно бы и закончить этот небольшой рассказ, погасить эту очередную вспышку воспоминаний в моей памяти, если бы не один случай. Это произошло лично со мной день спустя после памятной встречи с нашим эскулапом и самым прямым образом касается того, чему он нас учил...
В этот день нам выдали жалование, и мы с приятелем решили поужинать в городском кафе. Была у нас в аэропорту, конечно, своя столовая, "заправочная", как мы ее называли, но нам захотелось чего-то необычного. День ведь какой - зарплата! Праздник. Целый месяц с волнением ждали, как женщина с не меньшим волнением ждет критических дней.
Итак, сказано - сделано. Пришли, уселись на свободные места, ждем. И тут планирует к нашему столику официантка, выпускает шасси, щиток (закрылки) и тормозит в конце пробега. В одной руке у нее блокнотик, в другой - авторучка.
- Что будем заказывать, товарищи летчики?
Я поднял на нее взгляд... и забыл даже, зачем сюда пришел. Не девушка - фея! Амазонка, царица Савская, нимфа, стерегущая яблоки вечной молодости! Белый фартучек, белоснежный убор на головке в виде диадемы, любезная улыбочка; зеленые глазки в обрамлении бархатных ресничек смотрят с любопытством, одновременно чарующе, маняще... А главное, - тут япочувствовал, как весь закипаю от желания, - ее грудь, от которой невозможно отвести глаз! Ее размер легко угадывался под передником, и я мысленно уже представил себе эти великолепные бутоны, достойные богини - без платья, лифчика... безо всего! И тотчас в мозгу забилась дерзкая мысль: вот бы завалить эту богиню!
Мой приятель сделал заказ, она ушла и при этом так многообещающе посмотрела перед разворотом в мою сторону, что я чуть не бросился ее обнимать. Что касается моего приятеля Володьки, то он кивнул в сторону упорхнувшей феи, выгнул губы коромыслом и многозначительно поднял кверху большой палец. Значит, он тоже очарован. Но только и всего. Ему глубоко наплевать было на все женские прелести во вселенной, явись перед ним хоть сама Мэрилин Монро или БрижитБардо в пляжном варианте. Он, конечно, искренне восхищался бюстом (бензобаки), талией (поперечное управление), задом (стабилизатор) и миловидным личиком (фасад) какой-нибудь девицы в вызывающем наряде, мог даже с видом знатока покачать головой и поцокать языком... но дальше этого дело не шло. Его не интересовали женщины; его кумиром, целью, радостью, путеводной звездой в жизни была выпивка. Он поклонялся Бахусу и плевать хотел на Венеру. Если бы ему предложили на выбор: Джину Лоллобриджиду в постель или бутылку водки, он, не задумываясь, выбрал бы последнее, но в удвоенном количестве. Наверное, по жизни вес у него всегда превышал подъемную силу, и она равнялась нулю.
Таков был мой приятель. Мы вместе делили горести и радости уже больше года - с тех пор как подружились в летном училище - и за это время хорошо узнали друг друга. Наши обязанностии права были всегда строго распределены: ему - пить, мне - любить.
В свете сказанного я понял, что хотел сказать мне Володька. Баба, дескать, клёвая, с "полными баками", похоже даже, сама просится, так что не теряйся. Ну, а мне, сам знаешь, ее прелести до лампочки. Вот смысл его жестов. Я хорошо знал все это, так было уже не раз, а поэтому когда ее "шасси" вновь подкатили к нашему столику, я заговорил с ней и пообещал приятный вечер в летном общежитии, с "полной загрузкой". В общем-то, я даже не удивился, немедленно получив ее согласие, столь кокетливо и недвусмысленно вертела она перед нами своим "фюзеляжем".
Я был обрадован открывающейся передо мной блестящей перспективой и уже думал о том, что если задача окажется мне не под силу (мы называли это "потерей ориентировки"), то придется позвать на помощь товарищей.У нас в общежитии только свистни - помощники в очередь встанут. Да и то сказать, жили мы дружно - техники, радисты и пилоты - и всегда приходили на выручку один другому, в частности и тогда, когда кто-то не мог "сличить карту с местностью". И делились мы тоже друг с другом всем, что у кого есть, опять-таки девчонками, если, конечно, те не возражали. Судя по фривольному поведению нашей новой знакомой (забыл уже имя), возражений с ее стороны не предвиделось. Ну, а что касается Володьки, то для него в этом небе горела только одна звезда: он знал, что я тотчас пошлю его за вином. Поэтому настроение у него было самое радужное: одной бутылкой тут не обойдешься, двумя тоже, поскольку ребят следует угостить да заодно показать им наше "приобретение", чтобы они ахнули; значит, надо брать сумку, потому что в руках всё не унести.
В общем, вышло так, как я и нафантазировал, да как оно, собственно, и должно было выйти. Одного только я не предусмотрел - что напьюсь как свинья и тоном, не допускающим возражений, оглашу вердикт: разлетаться всем на запасные аэродромы, а я с моей Шахерезадой брошу шасси на аэродроме вылета и останусь с ней до утра. Возражений не последовало, законы дружбы священны, и к десяти часам вечера в нашем с юной амазонкой распоряжении оказались апартаменты площадью около 20 квадратных метров и целых четыре кровати. Ну, а друзья разбрелись по соседним комнатам, в которых постоянно одна или две койки пустовали: хозяева находились в командировках.
Итак, мы остались одни. Что происходило дальше, рассказать не могу: полный провал в памяти. На следующий день ребята спросили у меня: как, мол, эта пышногрудая мисс, хороша в постели? Что я мог им ответить, если смутно помнил прошедшую ночь. Слепой полет, да и только. Единственный четкий кадр на пленке - утром просыпаюсь, а ее нет.
Друзья весело рассмеялись и поведали следующее:
- Уж не знаем, какие фигуры пилотажа вы отрабатывали в зоне, только орала она так, будто у нее парашют не раскрылся.
- А потом? - с видимым интересом спросил я.
- Потом? Не прошло и полчаса, как ты выскочил из комнаты и бросился к нам. Мы как раз курили. "Мужики, дайте скорее хозяйственное мыло!" Еще примерно через час - повторная ситуация. Последний аккорд - сегодня, когда мы стали собираться на работу. Было что-то около шести утра. Ну, а когда зашли в комнату, нашли в пепельнице три колечка от советских презервативов. По четыре копейки за пару. Остальные "запчасти" валялись под кроватью. Похоже, брат, это не предусматривалось решением внеочередного февральского пленума ЦК КПСС...