День потихоньку угасал. Улицы неспешно окутывались ранними октябрьскими сумерками. Ночь готовилась накрыть город безжизненным вороновым крылом.
Вика сошла с автобуса и направилась домой всегдашним маршрутом: мимо пустыря, потом налево вдоль домов и детского сада. Навстречу ей торопились прохожие: женщины с пакетами продуктов; мужчины, как правило, со спортивными сумками через плечо; молодые парочки. Поведение одной из таких парочек показалось Вике вызывающим: надо же, остановились посреди тротуара и целуются у всех на виду! Будто больше места нет. Она поравнялась с юными влюбленными, прошла мимо и невесело улыбнулась своим мыслям, скривив губы. Подумала, что и сама не прочь оказаться на месте девчонки, роль неплохая. И позавидовала ей, припомнив свои юные годы. Было когда-то, очень давно, и у нее так же. Но скорым поездом промчалась юность, оставив другим, не ей, счастье замужества или попросту молодого человека с сумкой через плечо. И не думала она нынче о походах по магазинам. Ни к чему. Приходила домой - в холодильнике все было, а мать звала на кухню, где ждал борщ, жареная рыба или котлеты.
Неудачно складывалась у Вики личная жизнь. В десятом классе решила стать врачом, призвание ощутила - помогать людям, лечить их от болезней. После школы подала документы в институт, но не прошла по конкурсу. Решила идти в училище, потом поработать медсестрой. Таких, говорят, в институт берут охотно. Так и сделала, как наметила. И вот сейчас ей 26. За плечами годы учебы, потом практика, наконец кабинет в поликлинике с табличкой на двери "терапевт".
Все, казалось бы, сложилось у Вики, кроме собственной семьи. Четверть века позади, - а ни мужа, ни детей. Так уж вышло. Были, конечно, у нее молодые люди, но ни с одним из них ей не повезло. Первый целовал руки, клялся в любви; став дипломатом, рисовал златые горы, но тут, как говорят, "красивая и смелая дорогу перешла". Другой оказался легкомысленным: Вика была у него одной из нескольких, гулял с каждой по очереди, выбирал. С третьим, который тоже клялся любить до гроба, вроде бы наладилось, да так, что даже замуж вышла. Но рухнул вскоре брак, оставив о себе лишь горькие воспоминания.
В ее семье, и полмесяца не прошло, как с зятем не заладились отношения. Отец вначале терпел, потом начал ставить ему на вид лень, высокомерие, неуважение к старикам и вообще явное нежелание не то чтобы помогать в чем-то, но элементарно обеспечить нормальный бюджет молодой семьи. К тому же зять стал выпивать, частенько пропадал подолгу и неизвестно где. Пытаясь сохранить семью, Вика предложила мужу пожить у его родителей. Рискнули. Но в новой семье сноха, мягко говоря, "пришлась не ко двору". И свекор и свекровь глядели на нее искоса, требования стали предъявлять непомерные. Вся работа по хозяйству как-то враз легла на ее хрупкие плечи, зато с сыночка, что называется, "пылинки сдували": ласкали, лелеяли, запрещали мыть посуду, ходить по магазинам. Жена есть, пусть учится вести хозяйство, обстирывать и обглаживать мужа, целовать его и любить. Словом, не муж оказался, а стопроцентный балбес; ни гвоздя забить, ни пилу в руках держать не умел. Даже за жену постоять не мог, когда видел откровенные нападки и придирки к ней со стороны отца и матери.
Год прошел, другой потянулся - холодный, чужой, весь в собрата. Не стала Вика больше ждать: ни любви к ней, ни уважения в этой семье как от родителей мужа, так и от него самого. Очерствело, потухло все в ней. Ненавистным стал некогда любимый человек. И ушла она из этой семьи, как из погреба темного, смрадного вылезла. Вернулась домой. Мать обняла, погладила по голове, всхлипнула:
- Ничего, дочка, так-то еще лучше... без него. Не подарок, говорили тебе с отцом.
- Ой, мамочка, прости, я вела себя как дура. Думала, слюбится, а он... И они... Я у них как падчерица...
И не удержала слезы, капнули они, родные, горячие на шею матери.
- Ладно, девочка, не казнись, образуется, - подошел отец, положил дочери руку на плечо. - Жизнь впереди, найдешь еще свое счастье. Не уродина ведь. Врач к тому же. Обожглась, бывает. Зато теперь на холодную воду дуть станешь.
- Они такие глупые и отсталые, поговорить не о чем, - подняла Вика глаза на отца. - В доме ни одной книги, а все разговоры только о деньгах: как их делать, да не платить там, где это можно... Помойка! Мусорное ведро, а не семья! Боже, как хорошо, что я не забеременела от этого идиота.
- Ну и слава богу, - улыбнулся отец и облегченно вздохнула мать.
И все забылось. Теперь она одна. Молодая женщина - миловидная, обаятельная, умная. Русые волосы, салатовые глаза. Да и все остальное, как говорится, при ней. Чем не невеста? Не жена? Не мать?
Так думала Вика, шагая привычной дорогой, не глядя по сторонам, хотя и бросала рвущие пополам душу взгляды на детскую площадку слева. Мамы сидят. Счастливые, каждая с дитем. Девочка, мальчик, два годика, три, а этому, похоже, уже около пяти... Качели, карусели, качалки и снова качели... Бегают детишки, резвятся в песочнице, и чувствует Вика, что не в силах дальше идти. Точно магнит невидимый держит ее на месте, глаз не дает отвести от этой площадки, от детишек, от счастливых мам. А ведь иные моложе ее, и намного. Так, с печальной улыбкой, чуть замедлив шаг, и прошагала она мимо детишек на качелях и в песочнице. И долго еще слышала их радостную визготню и голоса, обращенные к мамам и бабушкам.
Изо дня в день повторяется эта картина, исключая выходные, и каждый раз Вика потихоньку вздыхает, слыша у себя за спиной веселый детский смех.
- Вика! Вот это да! Ты, что ли? - подошла вдруг сбоку молодая женщина, светясь приветливой улыбкой. - А я гляжу, думаю, увидит или нет? Нет, идет себе - ноль внимания.
Они расцеловались, эти две старые приятельницы. Вместе учились, получали аттестаты, гуляли на выпускном. Потом Светлана пошла на завод, устроилась в цех обивки машин. Что поделаешь, училась она неважно, о ВУЗах даже не мечтала. Но завод вскоре кому-то продали, обивочный цех оказался не нужен. Окончила курсы машинисток, работала в школе, потом вахтершей в каком-то НИИ. Сейчас уборщица в офисе, зарплата вполне приличная. Замужем, двое детей. Нередко бывшие одноклассницы встречались, жили всё же в одном микрорайоне, даже на одной улице, но вскоре встречаться перестали: у каждой свои заботы, своя жизнь. И вот теперь... Сколько же они не виделись: год, полтора, два?
Довольные этой случайной встречей, подруги отошли в сторону, уселись на скамейку. Вика быстро и оценивающе - несколько секунд - оглядела бывшую однокашницу. Пальчики втиснуты в золото, мочки ушейвызывающе оттянуты серьгами. Цепочка на шее. Что на ней, любопытно: самоцвет или золотой крестик?
Завязался разговор, торопливый, женский. С одной, пока что, стороны. Вика все больше слушала, вставляла междометия, но молчала о себе, ждала и знала: сейчас Светка спросит. И та спросила. Беседа с ходу увяла, заглохла, словно после свадьбы - тотчас на похороны.
Вика тяжело вздохнула, не зная, с чего начать, как рассказать о себе. Горько улыбнулась, вспоминая то, что давно уже предала забвению.
- Все ясно, подруга, - констатировала Светлана, даже не дав Вике рта раскрыть, - не замужем, детей нет, одинока. Так?
Кивок в ответ.
- Да-а, бабья наша доля, - протянула некогда ударница труда в обивочном цехе. - Кому-то везет, вытаскивает свой фант, а иным ничего: стоп-сигнал, как перилами по ребрам. Не понимаю я.
- Чего?
- Да ведь ты умная баба, эрудит, я же помню. И форму имеешь, есть на чем мужскому глазу отдохнуть. И чего им только, этим мужикам, надо?
- Нас много, у них есть выбор, - сразу решила задачу Вика. - А вот у нас выбор невелик. Да и глупые мы, бабы. Чуть споют нам про любовь, мы уж скорей юбку задирать.
- И то верно, - невесело усмехнулась Светка, - слово это для нас - как гипноз. Глазки томно закатываем и напрочь теряем мозги. А передок уж готов к схватке, и поплыли мы... дуры. А им, мужикам, только того и надо. На деле надо проверять, а не раскисать от липких словечек "Я тебя люблю". Да мы и сами хороши, лезем с дурацким вопросиком: "Ты меня любишь?" Конечно, он скажет то, что ты и хочешь от него услышать. Сколько нас, идиоток, уже пострадало по своей наивности... Ну да ладно, не о том речь. Оставим лирику. Рассказывай, послушаю, может, что посоветую.
И Вика поведала ей о себе. Упоминая о неудачном замужестве, с пафосом говорила:
- Я, знаешь, Светка, природу люблю. Отдыхать за городом, вдали от людей, машин, городской суеты - для меня истинное наслаждение, я словно в рай попадаю! А в этой семье... какая там природа. Со мной ни о чем не разговаривали, смотрели на меня как на необходимый предмет интерьера. Я чувствовала себя щепкой, которая пассивно плывет по течению до тех пор, пока оно не затащит ее в омут, где она запутается в водорослях, а потом пойдет ко дну. Там она обрастет тиной и найдет свою смерть. А я желала походить на бревно, которое легло поперек этого течения и что есть силы сопротивляется ему. Сердится вода, норовит утащить это бревно, ревет и пенится от злобы, встретив такой отпор. Но бревно не желает попадать в омут, где утонет и умрет. Оно крепко уперлось обоими концами в берега. Попробуй, стронь его с места! И когда оно даст молодые побеги и те потянутся к солнцу, бревно можно будет выбросить, чтобы не мешало. Еще Сенека говорил: "Есть люди, которые живут без всякой цели, проходят в мире, точно былинка в реке: они не идут, их несет". А я не былинка. И не хочу, чтобы меня несло.
Выслушав Вику, Светлана какое-то время молчала, думая о чем-то. Сочувствовала, переживала - кто знает? Потом грустно обронила:
- Да, подруга, невесело у тебя сложилось, паршиво. Ну, а сейчас на примете никого нет?
Вика молча покачала головой.
- Так и отцветешь, не заметишь как. Бабий-то век, он - что зимний день. Кому потом нужна будет твоя "утраченная свежесть?"
- Ничего, Светка, что-нибудь придумается, - попыталась оптимизмом поднять себе настроение Вика. - И в тридцать замуж выходят, и в сорок, даже в пятьдесят.
- А детки? Ты что, собралась рожать, когда пора уже стать бабкой?
- Впереди у меня бальзаковский возраст - не самый худший вариант. А не получится, - тяжелый вздох, - рожу от кого-нибудь. Таких случаев пропасть.
- Э, нет, милая, ты это дело не пускай на самотек. Лучшие роды - до тридцати, всем известно. Сама молодая и сын уже взрослый. Да и врачи так рекомендуют. Слушай, а у тебя в поликлинике, что, неужели мужиков нет? Подцепи кого-нибудь - суперная пара выйдет: оба врачи! Тебе еще завидовать станут.
- Да нет там никого: бабье царство, - махнула рукой Вика. - Мужиков - что зубов у дряхлой старухи, да и те женатые. Есть, правда, один. Двадцать семь ему. Но я не хочу. Проклянутпотом родители, да и сама себя уважать перестану.
- А что так? Кривой на один глаз? Или без руки? А может, еще без чего-то, самого необходимого?
Обе рассмеялись.
- Да нет, Светка, всё при нем, и зарплата хорошая, и дышит ко мне неровно, только... не русский он.
- Кто же?
- Азербайджанец.
- Ой! - Светлана поморщилась. - Ну и кадр! Ты это, смотри не вздумай с ним! Еще чего: в постель с этим горцем! Фу! Да я б ему сразу по рогам, пусть попробовал бы только намекнуть! Мы русские люди, и дать кавказцу - все равно что родине изменить! Они же дикари! Звери! Приезжают сюда обманывать нас, грабить и убивать! Только и ждут, чтобы на русских дурочках жениться, а потом весь аул притащат сюда - не избавишься. А от тебя отделаются, найдут способ. Вот и москвичами станут. Тьфу! Ненавижу этих кучерявых и бородатых! Мало того что обросшие, как обезьяны, так еще и хамы, каких поискать. Затопили всё кругом, - они и азиаты, - превратили Москву в черное пятно на теле планеты! Стыдно! Была столица белокаменная, а стала страшнее грязи.
- Да чего ты, Светка, завелась, в самом деле?
- Противно потому что смотреть на этих наглых иноземцев и слушать их поганый язык. А жениться... пусть на своих чушках женятся.
- Почему чушках?
- Да потому что на женщин не похожи: приземистые какие-то, безобразные, как коряги. Фу, глядеть гадко на их слоновьи ноги.
- Это верно. Но ты успокойся, не собираюсь я крутить шуры-муры с этим выходцем. Я патриотка, люблю свой город и свой народ. Не хватало мне еще иметь пучеглазое или узкопленочное потомство. Со мной потом все здороваться перестанут.
- И я первая. Так вот, Викуля, чтобы не воняло у тебя в доме и не стал он кишлаком, я укажу тебе верный путь. Есть у меня один знакомец. Холост, как ты догадываешься. Лет ему... что-то около двадцати пяти. Коттедж, машина, "трёшка", папа "крутой", баблом ворочает, что ложкой в чугунке. Адвокат. Мамочка тоже не в последней десятке - в нарсуде правит. А сынок их, Вадик, уже третью машину поменял.
- Зачем? - не поняла Вика. - Чем те-то были плохи?
- Разбил. Одну - по пьянке, на другой попал в аварию, сам - как с гуся вода, а машина - в хлам. Да какая! Ты не поверишь. "Порше Кайена!" Нам с тобой всю жизнь на такую работать, а папа ему через неделю - новую "Мазду".
- А первая? Ну, машина. Какой была марки?
- А, "Тойота Камри".
- Ничего себе семейка, - усмехнулась Вика. -Сынок у них, тебя послушать, как сыр в масле катается.
- Так ведь один! Понятно, все для него. А деньги... по нескольку тысяч в куртке и джинсах носит. Это на карманные расходы. Ну, естественно, не работает.
- Как! - опешила подруга. - Значит, тунеядец? Не приучен к труду? Светка, ты с ума сошла! Как же жить с таким? Да и о чем с ним говорить, он, поди, неуч?
- Вот тут ты не угадала. У него аттестат о среднем, а потом институт.
- Ого! Стало быть, дипломированный специалист? В какой же области? Какой институт закончил?
- Педагогический.
- Ба! Не муж, а находка, - сострила Вика. - Похоже, с таким разговаривать надо, тщательно выбирая слова и выражения. Ляпнешь отсебятину, подумает - деревня, говорить с тобой не захочет.
- Да нет, - Светлана зажестикулировала, пытаясь придать своему сообщению больше убедительности, - он простой, без всяких там выкрутасов. Современный, если хочешь. С ним весело. Конечно, ветер в голове, кто спорит, да и цель в жизни - откуда она у него? Живет на широкую ногу, всем обеспечен, о чем ему мечтать? Может, только еще об одной машине или яхте. Так что познакомлю, склеитесь, будешь жить, как муха на пустой даче, где забыли убрать со стола.
- Как "познакомлю"?.. - заволновалась Вика. - Ты что это, серьезно?
- А что тебя смущает? Глупая, денег будет - потеряешь счет! Печку на даче будешь ими топить.
- Для этого есть дрова.
- Твой сарказм неуместен. Решено, сейчас же и сведу вас. Счастливая будешь, прикинь!
- Как "сейчас"?.. - беспомощно захлопала Вика ресницами. - Да ты в своем уме? Надо ведь куда-то ехать, наверное, а я... да ты что, Светка, я совсем не готова. И потом, надо подумать, все взвесить, нельзя же вот так, спонтанно...
- Чего там думать и взвешивать? Говорю же - твой фартовый шар, решающий, в самую лузу! Да другая на карачках поползла бы, а она... Нет, у тебя точно крыша с протечкой. Но у меня-то без дыр! Так что поднимайся, подруга, и идем.
- Куда? - раскрыла рот Вика.
- Навстречу твоему счастью.
- Ну, знаешь, одно такое счастье у меня уже было, другого не надо. Извини, но я поняла, что это за тип. Такой же...
- Перестань! Это совсем не то, тут тебя на руках станут носить. Двор между домами видишь? - Светлана указала рукой. -Я только что оттуда, там его и повстречала. Не в первый уже раз. Он, как всегда, в своей машине с приятелем. Включили "бухалку" и балдеют. У Вадика "сидюшки" классные, полный отпад. Да не тушуйся ты, - Светка бесцеремонно взяла Вику за руку и повела во двор, мимо которого уже несколько лет подряд равнодушно проходила наскоро сфабрикованная протеже бывшей ударницы труда.
Метров сто, не меньше, еще оставалось до конца тротуара, а уже послышалось монотонное, отвратительное буханье. Казалось, будто вколачивают в землю огромную сваю под фундамент для небоскреба.
- Слышишь? - кивнула Светка в ту сторону. - Это у него.
- Это же свинство! Зачем? - Вика не могла сдержать волну негодования. - Ведь люди кругом. Кто-то отдыхает, другие терпеть не могут... Как можно так не уважать людей? Мол, вот он я, смотрите и слушайте, а на вас всех мне как-то плевать, главное, что это нравится мне самому. Так, что ли, выходит? И с этим типом, с этим хамом ты хочешь меня познакомить?
Светка почувствовала, что судно вот-вот готово развернуться, чтобы не наскочить на риф. Она взялась за штурвал и вернула его в прежнее положение. Не гнусными мотивами руководствуясь, а истинным желанием помочь.
- Я и сама таких уродов ненавижу. Хамло! Папенькины сынки! Но Вадик не из таких, ты не думай. В этом плане у него редко пробивает на массу. Дружок подошел, вот и выкобенивается.
Но Вика уже поняла, не глупая. Пошла все же, не хотелось обижать подругу. Да и любопытно стало, какова будет пьеса?
Подошли. Новенькая "Мазда". Бардовая, горит вся, блестками режет глаза. Где-то у заднего сиденья - колонки, оттуда слышится чудовищный замогильный голос. Похоже, зомби вышел на охоту, взвыл от тоски, а кто-то взял и записал это.
- О, Светик! Ты чего? Типа, вернулась? - Повернулся к своему дружку, сидящему рядом. - Полчаса как виделись. Во чего музон делает! Гёрлы как мотыльки на свет летят. Светик, клёво, скажи? А это кто с тобой? Состыкуешь?
- Да выключи ты к чертям свою тарахтелку! - закричала ему Света в самое ухо. - Слова сказать нельзя, оглохнешь тут с тобой.
Вадик растянул губы в довольной улыбке, потянулся к приборной доске, убавил громкость, прислушался, не слишком ли тихо. Вика смотрела на него и усилием воли сгоняла с лица гримасу презрения. Она уже успела его разглядеть. Рост будто бы средний, подстрижен чуть ли не наголо, губы пухлые, взгляд вялый, отсутствующий. Вся поза - широко расставленные колени, небрежно лежащая на "баранке" рука, откинутая назад голова - выражала наглость, высокомерие, взгляд сверху вниз на тех, кто не умеет жить.
- Ну как тачка, мэм? Блеск? - устремил Вадик на Вику оценивающий, нахальный взгляд. - Это еще что! Скоро расколю "черепов" на "Альфу Ромео", а эту, - он стукнул ладонью по рулю, - в запас, когда надоест. А как мы зовемся? - Бесстыдный взгляд застыл на лице Вики, потом рванулся в сторону: - Светок, как зовут твою фрэнду?
Вика назвала себя, опередив подругу. Потом с видимым интересом полюбопытствовала:
- А чтобы на "Альфу", как вы говорите, надо что, колоть черепа? У кого? И зачем?
Вадик вылупил глаза, переглянулся с приятелем. Оба рассмеялись, этакими покровительственными взглядами уставились на Вику.
Света покачала головой, повернулась к подруге:
- "Черепа" - значит, родители. Расколоть их - значит, заставить купить новую машину.
Вика слегка покраснела. Еще бы, три пары глаз - и все на нее! Надо что-то сказать, спросить, быть может. Причем, ей первой. Но не успела.
- А чего это ты со мной на "вы"? - улыбался Вадик. - Я чё, участник Куликовской битвы?
Вика широко раскрыла глаза:
- А при чем здесь...
- Участник Куликовской битвы - значит, пожилой человек, - пояснила Света.
- Да нет, не пожилой, конечно, - постаралась не смутиться Вика, - только это запанибратством отдает, а ведь мы едва знакомы.
- Ну и ты мне "тыкай", чего там, думаешь, я губы надую? Будьте попроще, мадам, и люди к вам потянутся. Не те времена. Пора бы уж спуститься с высот этикета на нашу грешную землю.
- Да я-то спустилась, а вот ты, похоже, живешь в другом мире, - вступила в игру Вика. - Мог бы, между прочим, встать, дамы все же перед тобой стоят. Или в институте этому не обучали?
- А я не посещал уроки этики и морали, - ухмыльнулся Вадик, но все же встал, облокотился о дверцу. - Больно надо. Главное - срок отмотать, остальное за тебя сделают.
- Выходит, ты без призвания? Зачем же учился? Место чье-то занимал?
- Пахан трубил: без корочек западло. А мне-то что? Не пахал, и ладно.
- Не работал, значит?
- От работы кони копыта откидывают. А бабла у меня и без того выше кумпола. Догоняешь?
- Кого? - не поняла Вика.
Теперь рассмеялись все втроем, кроме нее. Переглянулись понимающе.
- Догонять - значит, понимать, - пояснила Света. Потом спросила, дав время подруге собраться с мыслями: - Ишачить - не для тебя, Вадик, факт, но, получив диплом, все одно пришлось бы трубить. А учеба? Считай, та же работа.
- А я чего, учился, что ли? Да и не токо я, дружбанам тоже не в кайф было прессоваться. Прикинь, чего, мы должны, типа, этого лоха слушать? Ну отстой! Слушай сюда, как было. Наш трибун стоит в отпадномприкиде у своего тейбла, быкует себе, в натуре, бакланит тему, а нам до фени. Пусть парится, ему за это башли капают.
Вика мучительно пыталась воссоздать в воображении "нарисованную" собеседником сцену занятий в аудитории. Плохо выходило, "не дорубила" чего-то.
- "Башли" - это деньги? - решилась спросить. - А "быкует" - это как?..
- Ну, что-то типа "верховодит", - попыталась разъяснить Светка дивное слово.
Вадик посмеивался, снисходительно глядя на Вику, наблюдая за реакцией на перевод. Качнул головой:
- Ну ты даешь копоти! Совсем берегов не видишь. А если тебе, в натуре, покруче слить?
Молчание. Ждут. Все взгляды - на Вику. А из глоток уже готов вырваться победный хохот.
- Как это?.. - пролепетала Вика, сама не своя оттого, что оказалась, мягко выражаясь, "не в своей тарелке". - Что слить? Мне, что ли? Зачем?..
После раздавшегося вслед за этим взрыва смеха, Вадик спросил:
- Да ты чё, подруга, из Улан-Удэ?
Вика хлопнула ресницами раз, другой:
- Почему из Улан-Удэ?
- Ну, из Средней Азии.
- А почему из Средней Азии?
- Да только там тюбетейки не волокут.
- Чего не волокут? - совсем растерялась Вика.
- Ну, не секут наш базар.
- А разве у нас базар?
- Бакланим же с тобой, вот, в натуре, и базар.
- Бакланим - значит, разговариваем? Я правильно поняла?
- Молодец, доехала. Еще с полчасика - и начнешь рассекать.
- Рассекать? Это плыть, что ли?
И снова хохот. Вика опустила глаза. Поглядела себе под ноги. Боже, куда она попала! Вспомнила песенку Миронова про остров Невезения. Люди-дикари. Вот и она среди них. Как же с ними разговаривать? Стояла, думала: быстрее бы уйти отсюда, из этой компании бескультурных и, судя по всему, малограмотных людей. Какой кошмар, ведь этот тип кончил Педагогический! Какой же из него вышел бы педагог!
А Света тем временем вновь пояснила, со вздохом, как бы извиняясь за подругу:
- Рассекать - значит, понимать.
- Занятная гёрл. Я, короче, в улёте, - послышался голос приятеля со стороны противоположной двери. - Не "оторва", сразу видно, прикинь, Вадик?
Тот немедленно откликнулся на эту "высокопарную" речь, выражая полное согласие и свое мнение:
- Я, в натуре, в осадок выпал.
Вике почудилось, что она попала в полосу тумана, из которого тяжело найти выход. Она уже плохо соображала, лица этих людей стали напоминать ей мерзкие хари сатиров с полотна Рубенса. Хари эти смеялись над ней, простушкой, потешались над ее неопытностью и обдавали грязью, от которой надо было немедленно отмыться. Ей показалось, что она угодила в зловонное, топкое болото, и если тотчас не убежать, оно поглотит ее. Она уже увязла по щиколотку, медлить нельзя!
А Светка тем временем, стараясь переключить внимание на себя, снова спросила у Вадика:
- Кстати, как прошел день рождения? Помнишь, ты говорил? Все забываю спросить.
Вадик ухмыльнулся:
- Прикинь, в натуре, оттянулись по полной. Я, такой, короче, в модном прикиде, Толян тоже весь в лейблах, а "подошвы", такие, типа, все нафуфыренные... Короче, кодла спрессовалась - отпад!..
Дальше Вика хоть и слышала, но не слушала.Ей стало противно, потянуло отвернуться в сторону и... даже без двух пальцев ее чуть не вырвало. В эти мгновения ей казалось, будто сверху льют помои, а она вынуждена стоять и глядеть, как зловонная жижа растекается по ней, попадая за воротник, в рукава, норовя заползти даже в душу. Всё, пора положить этому конец, надо бежать от этой "Мазды" куда глаза глядят и как можно скорее! Вырваться на воздух, к людям, солнцу, свету! Но уйти так просто не позволило самолюбие. Ей захотелось нанести ответный удар. Она дождалась окончания рассказа и смело посмотрела Вадику в глаза.
- Не стыдно марать себя? Пятнать русский язык? Поливать его грязью? Говоришь, педагог? Помнишь Достоевского? Есть у него такая фраза в одном из романов: "Компания эта состояла из двух юношей и трех девушек. Они все веселились и без умолку болтали". А теперь представь, если бы писатель сказал ее твоим, уродливым языком. Вот что получилось бы: "В этой кодле, в натуре, прикинь, были два кента и три "подошвы"; все они оттягивались по полной и, короче, типа бакланили, не видя берегов и выпадая в осадок".
- Отпад! - хлопнул в ладоши Вадик. - Ну дала копоти, в натуре! Я, короче, тащусь. Достоевского загрузить - он бы въехал. Ништяк, Вика, суперно рассекла, толчешь как профи.
Одарив всех троих саркастической улыбкой, Вика попрощалась:
- Гудбай, фрэнды.
Развернулась и пошла. "Фрэнды" молча и озадаченно глядели ей вслед. Светлана догнала подругу.
- Вика, да ты чего? Ну, мало ли что! Молодой еще, обломается. Зато "бабок" немеряно. В норке будешь ходить, на "Лексусе" кататься. Да ты ему понравилась, зуб даю!
Вика остановилась.
- Светка, с ним ведь разговаривать - переводчик нужен! Удивляюсь, как ты его понимаешь.
- Ну, с такими "кентами" я не первый день вращаюсь.
- Вот и вращайся, а я уж лучше - по прямой.
- Почапаешь?
- Похиляю.
- Ну вот, ты уже и "рубишь". - И Светка рассмеялась.
Вика терпеливо подождала конца. Потом продолжила:
- Представь себе ножку шкафа и игольное ушко.
- Чего это ты? - Светка вытаращила глаза. - Ну, представила...
- Как думаешь, что между ними общего?
- Ничего, конечно же.
- Наша встреча походила на беседу этих двух предметов. Каждый из них живет в своем мирке, связать их не может ничто.
- Это правда, - подруга поразмыслила, - но ведь так можно сравнить что угодно с чем угодно. Например, танк с головкой чеснока. Почему именно ножка и иголка?
- Так... первое, что в голову взбрело. А насчет "Лексуса" и норки... Разве это важно, Светка? - с акцентом на "это" спросила Вика.
- А что же? - "не догоняла" Светлана.
- Мне за державу обидно. Случись война, родина в опасности - такие, как он в бой не пойдут, отсидятся в норе, переждут. Другие положат свои головы. И если женщина для таких всего лишь "гёрл", "подошва" или телка, то и жена для них - игрушка, которую, поломав, выбрасывают. Вот такой будет мой ответ, Светка, ты уж извини.
- Да нет, это ты извини, - виновато улыбнулась Светлана. - Просто ты... как бы это сказать... правильная, и мужчина тебе нужен такой же. Но я ведь не знала. Думала, понравится. По принципу, как говорится, на безрыбье и рак рыба.
- Я не любитель рыбной ловли и никогда не ловила раков.
- Хотелось как лучше. Не сердись. - Светлана протянула руку.
- Ну что ты, Светка. Не думай, я же понимаю. И хорошо понимала речь этого недоумка. Просто хотела указать ему на убогость его языка.
- Я догадывалась. Ну не из леса же ты.
- Ты не обессудь, мне пора, поздно уже. Мои будут волноваться.
- Как они, живы, здоровы?
- В порядке.
- Привет им передай. Они у тебя добрые. Возьми мой телефон, созвонимся, встретимся как-нибудь.
Подруги обменялись номерами сотовых телефонов и расстались.
На другой день вечером Вика нежданно-негаданно повстречалась с Вадиком. Шла от остановки обычным своим маршрутом, как вдруг с ней поравнялась машина, затормозила.
- Привет, подруга!
Она остановилась, оглянулась. Бардовая "Мазда". Рядом стоит вчерашний знакомый, улыбается.
- Привет.
- С работы?
Хотелось ответить "Тебе какое дело?", но сам собой вылетел сарказм:
- С танцев.
- Чего такая сердитая?
Подумала: "Тебе бы туда, за мой стол, а потом еще на собрание, не спрашивал бы". Но сказала:
- А ты, я вижу, веселый. Легко тебе живется, Вадим, как у Христа за пазухой.
- Тебе кто мешает? Ах, да, у тебя, короче, предки строгих правил? Каждую копейку считают?
Вика сдвинула брови, поджала губы:
- Считают. Потому что зарабатывают ее своим трудом, знают, как она достается. Для них она пахнет потом и кровью, а для тебя чем?
- Чего погнала-то? - Вадик поморщился. - Потом, кровью... Каждый живет как хочет, как ему нравится. Я катаюсь на тачке, балдею с корифанами, ты тусуешься с пенсионерами, изучаешь анализы. Какой базар-вокзал?
- Я не тусуюсь, а лечу людей, хочу, чтобы они были здоровы, чтобы им жилось легче. А ты и такие, как ты только отравляете людям жизнь. От вас у них головные боли, сбои в работе нервной системы. Не таращи на меня глаза, сам знаешь, о чем говорю. Вот вчера, например, включил музыку и сидишь себе, балдеешь в своей "Мазде". А вокруг тебя люди, десятки, сотни квартир, и в каждой кто-то отдыхает от трудов; иной болен, у другого болит голова, а где-то мама едва сумела уложить малютку спать... И тут какой-то хам ставит под окна свой автомобиль и на полную громкость включает музыку! Слушайте, мол, все, смотрите и завидуйте мне, учитесь жить, вы, уроды с костылями и больными головами. Что скажешь об этом типе? О себе? Хорошо ты поступил вчера? Не свинством ли это называется? Не жжет ли тебя позор за невежество, наглость, за то, что презираешь людей, среди которых живешь?
Вадик ухмыльнулся, нисколько не смутившись.
- Здорово тебя понесло. Тебе бы на митингах речи толкать. Павел Корчагин не брат тебе?
- Брат, представь! - взорвалась вдруг Вика, не пытаясь сдерживать рвущийся из глубины души гнев. - И не только он. Олег Кошевой, Николай Гастелло, Александр Матросов - тоже мои братья, а Владимир Ильич Ленин мой отец! А кто твои братья? Хочешь, назову? Все те, которых недобили и раскулачили в свое время, кто всегда был врагом Советской власти, а в войну лизал фашистам задницы и вешал своих же земляков! А твой отец? Твой бог? Это тот, кто задушил Советский Союз, дав власть богачам, жуликам, бандитам и убийцам - тем, которые дождались-таки своего часа, подняли головы гидры и принялись мстить. И кому же в первую очередь? Ленину!!! Облили его грязью, смешали с дерьмом. Свиньи, грязные свиньи, буржуи проклятые! А ведь он всем нам дал жизнь!
- Да ты что, сдурела? - Вадик с опаской стал озираться по сторонам, улавливая любопытные взгляды, устремленные на них. - Чего пургу погнала? Я тебя трогал? Кого ты винишь - жизнь? С нее и спрашивай. Я тут при чем?
- Не жизнь делает человека, а человек делает жизнь.
- Да? Улётно. А бабло? Чего без него сделаешь?
Вика с презрением глядела на этого откормленного, избалованного потомка кулаков и бело-бандитов, на этот продукт постсоветского времени. Сказала зло, с вызовом:
- Так о деньгах говорить может лишь тот, кто сам не заработал ни рубля и живет за чужой счет.
- Ну, хорошо, деньги, - вяло и кисло улыбнулся Вадик. - Они нас делают, что мы без них?
- Не они нас делают, а мы их.
- Хм! Вот ты в своей больничке много зарабатываешь? Едва вытягиваешь от получки до получки. А мой родитель в день имеет столько, сколько ты в месяц. Сечешь? Уметь жить надо. Так что не фига меня учить.
- Я и не собираюсь. Зато твердо знаю одно: деньги свои я честно заработала и сплю спокойно. Твой же отец, уверена, вздрагивает и вскакивает по ночам, а вскоре придет ко мне лечить нервы.
- Это почему же так?
- Потому что деньги его ворованные. Зарплата его - не многим больше моей, если не такая же.
- Это не твое дело, - фыркнул Вадик, - подумаешь, следак нашелся. Каждый живет, как умеет, говорил уже.
- Вот в этом и кроется вся гнилая суть тех, кто растоптал веру в великого Ленина! Во что вы верите? В деньги, в золотого тельца. Что любите? Деньги - евро, баксы. Чему поклоняетесь? Деньгам, чему же еще? Что вы знаете о литературе, живописи, истории, театре? Ничего. Вот ты, например. Книги читаешь? Бальзак, Драйзер, Достоевский, Бунин... Что можешь сказать о них? Нравятся, нет, и почему?
- Да ты чего, подруга? - набычился Вадик, сплюнул далеко, через зубы. - Облокотился мне твой Достоевский с Буниным вместе. Была охота глаза ломать. В школе эти типы надоели.
- Ну, а "Мастер и Маргарита" Булгакова?
- Это я фильм смотрел. Ништяк, вообще, в натуре: коты, бегемоты. Прикольно.
- А "Мадам Бовари"?
Вадик тупо уставился на собеседницу.
- Это еще кто? Не слышал такую. Чего она написала?
- Так, проехали, поняла. А живопись? Суриков, Поленов, Рембрандт? Тоже до лампочки?
- Как догадалась, в натуре?
- Ну, а кино? Кто из актеров нравится? Какие фильмы любишь смотреть и почему?
- Всякие. Про бандитов. "Жмурки", "Бандитский Петербург", ну еще там... где деньги умеют делать и лохов динамят.
- Так. А революция в каком году была, помнишь?
- Какая революция? Где?
- У нас.
- А, это когда Ленин?.. Ну, кажется, в двадцатом, а что?
- А у французов?
- Не гони волну. Оно мне надо?
- А крепостное право когда отменили? При каком царе?
- Ты с дуба рухнула или как? Какое право? Чего ты мне впариваешь? Крутая, что ли?
- Ну, а кто такой Можайский, тебе известно? Неужели и этого не знаешь?
- Чего-то слышал. Археолог, что ли... Слушай, кончай грузить, я тебе не самосвал. - Неожиданно Вадик хитро улыбнулся, подмигнул: - Хочешь, лучше выпьем? У меня есть, здесь, с собой. Улётное бухло, оттянемся, в натуре, а там и за искусство побазарим...
- Бухнём... побазарим... - поморщилась Вика. - В этом смысл жизни? Ее кайф, выражаясь твоим языком? Ну, а мечта у тебя есть? Заветная? Чего ты хочешь от жизни?
- Поймать золотую рыбку, - осклабился Вадик.
- И что бы ты у нее попросил?
- Еще одну тачку, самую крутую, и чтоб бабло в кармане не переводилось.
- А я попросила бы о другом: счастья и здоровья всем людям на земле, и чтобы не было больше войн. Вот так, друг мой, но боюсь, тебе этого не понять, не соответствует это твоим принципам, твоему образу жизни. На этом мы простимся с тобой, дорогой товарищ, и надеюсь, больше не встретимся. Говорить нам отныне не о чем.
И Вика повернулась, собираясь уходить. Сделала шаг, другой...
- Из какого ты только мира, непонятно, - донеслось ей вслед. - Из какого века? На каком облаке сидишь? Спустись на землю, протри глаза, оглядись вокруг!
Она остановилась. Что-то в этом показалось ей забавным, захотелось ответить так же, на той же волне.
- Так ты считаешь, что у меня есть облако, на котором я сижу и не вижу ничего вокруг?
- А что, не так? Фуфло гоню?
- Тогда слезай с моего облака и больше не возвращайся.
Вадик вспомнил, как мать, узнав о Вике, просила его всеми силами поддерживать такое знакомство. Никаких связей в местной поликлинике у нее, увы, не было.
- Постой, - вновь попытался он остановить уходившего уже врача-терапевта, - черт с ним, с этим облаком, я пошутил. Не уходи, нам еще есть о чем поговорить. Хочешь, я скажу, что не прав?..
И осекся. Не слушая его, Вика быстро шла своей дорогой...
Перед сном она раскрыла книгу. Она вообще любила читать, причем все подряд, но предпочитала исторические романы. Потом анализировала, делала выводы и даже записывала в тетрадь отзыв о прочитанной книге: нравится или нет, и почему. У нее было собственное мнение о творчестве Бальзака, Хемингуэя, Булгакова и многих других. На ночь она любила читать Шукшина. Так и сейчас. Рассказ кончился, книга легла на стул. Ольга закрыла глаза.
На следующий день она избрала другой маршрут, ничуть не длиннее первого. Не хотелось больше идти мимо этого двора и встречаться с человеком, который был ей противен. А встретиться пришлось бы вновь, она была уверена. Собственно, она уже не раз возвращалась домой другой дорогой, но отчего-то предпочла ей первую, оставив вторую про запас. Наверное, потому что там была детская площадка.
До дома оставалось совсем уже немного, и тут Вике ужасно захотелось остановиться и покурить (что поделаешь, была у нее эта слабость). Во-первых, место показалось ей весьма живописным: лавочка, а по бокам два клена, клонившие к ней свои ветви. Во-вторых, ей нравилось смотреть на дым, а ветерок дул как раз в нужную сторону. В третьих, д;ма, то есть на лоджии, дымить не хотелось, да и совсем не интересно было, не доставляло истинного наслаждения.
Метрах в десяти дворник подметал асфальтовую дорожку. Вика скользнула по нему взглядом, отметила, что не чучмек, значит, не станет приставать или болтать по мобильнику на своем противном языке. Присев, она поставила рядом сумочку, вытащила из пачки сигарету и чиркнула зажигалкой... Но та молчала. Новая попытка - и опять неудача. Вика щелкала до тех пор, пока не заболел большой палец, но огонь не появлялся, хоть лопни. Искры россыпью вылетали из-под колесика, а газ не шел. Такое уже случалось, но стоило потрясти зажигалку, и газ, неизвестно где притаившийся, покидал свое убежище, чтобы вспыхнуть в последний раз и теперь уже исчезнуть навсегда. Однако в этот раз ничего не произошло. То ли газ не желал выходить из своего угла, то ли и в самом деле умер, но, сколько ни трясла Вика зажигалку, заветный огонек не появлялся.
- Да ничего не будет, - внезапно услышала она в нескольких шагах мужской голос. - Дохлый номер.
Она посмотрела. Дворник. Стоит себе и любуется ее бесплодными попытками высечь огонь.
- Да, действительно, - неловко улыбнулась она, - кажется, кончился газ. А у вас, случаем, нет зажигалки?
Дворник не спеша подошел, положил на газон метлу, вынул из кармана коробок, чиркнул спичкой.
- Боже, какая прелесть! - Вика с удовольствием затянулась, выпустила дым. - И как все просто.
- А главное, безотказно. - Легкая улыбка тронула губы дворника. - Машинка ваша может отказать в любой момент, спички - никогда. Вы не можете знать, сработает зажигалка или нет, а я всегда знаю, сколько спичек у меня в коробке. Наконец, я смогу прикурить на любом ветру; вам это не удастся.
- Вы правы. - Вика с интересом глядела на незнакомца. - Но как-то об этом не думалось. Да и кто сейчас пользуется спичками? Представьте: молодой человек, а тем более девушка или женщина, достают из кармана спичечный коробок. Неэтично и смешно в наше время, вы не находите?