По обе стороны
   11:13
        Закругляйся, голубчик. Опрокинь рюмочку-другую, закури ароматную
сигару из самой Гаваны,  и смотри на этих девочек,  мысленно лаская  их,
как  ласкают,  липнут  к  ним  эти  белые  пятна софитов.  Смотри на эти
полированные вертикальные трубки и острота  блеска  пусть  вспорет  твои
запутавшиеся супер-сложные мозги,  пусть выровняет твои чересчур завитые
извилины. Будь проще. Будь непосредственней, искренней. Не держи в себе,
не копи. Избыток порождает давление. Давление порождает опухоль. Опухоль
- болезнь.  Болезнь - смерть. Будь сквозным, прозрачным, продуваемым. Не
пытайся  заарканить,  загнать  в  силки ветер.  Трепещи,  болтайся в его
порывах.  Наслаждайся его ласками.  Кричи, рассказывай о своих страхах и
снах.  Психоаналитик  -  ничто перед этими прозрачными,  на все готовыми
собутыльниками,  которые пропустят, прогонят через себя море вина и слов
- и остануться девственно чистыми и готовыми ко всему. А твоя боль, твой
страх, смешавшись с маслянистым блеском в их глазах, смешавшись с вином,
будет  вылита,  исторгнута  на  вонючих  задворках этого восхитительного
пред-рая,  войдет  в  землю,  исчезнет  в  сухих  трещинах...  Не  копи,
приятель,  ничего  -  ни  монет,  ни спермы,  ни слов.  Будь струистым и
светлым.  Скользи навстречу рассвету, и может быть, когда внутри тебя не
останется ничего,  что стоило бы сентаво, ты увидишь, как улыбнется тебе
сама Санта Мария...

12:24
     Но видимо,  поздно. Ты закован в интеллигентность, в образованность
и начитанность - как в пацирь.  Ты ходишь,  ощетинившийся  этими  своими
"добродетелями"  как  иглами и чешуей.  Ты не можешь даже приблизиться к
другому, а другой или другая - к тебе. И все, на что вы способны - найти
такого  же  как  и вы и поколоть друг друга длинными ядовитыми остриями,
извращенно радуясь получаемой боли. Но оглянись. Видишь - вот они вокруг
тебя  - суть мира,  - по-настоящему свободные и пустые,  порывистые,  не
связанные ни снаружи,  ни внутри. Им ничего не надо, не нужны им ни твои
слова, ни понятия, ни каркасные конструкции зданий - ничего, кроме голой
рвущейся  из  них  биологии  -  открытого  чувства,  простых  мыслей   и
простенького  перечня  выполняемых  действий.  У них нет обмана - только
хитрость.  Нет подлости - и они не таят обид.  Это для них естественно и
обычно   -  слегка  сместиться  в  потоке,  примяв  другого...  Милые  и
непосредственные как дети,  они не знают греха.  Разве не прекрасно? - И
ради  бога,  не  вспоминай Малларме,  обойдись хотя бы на пару минут без
твоих аллюзий и ассоциаций. Освободись. Признайся, разве не отказался бы
ты от своей всеобъемлемости ради вот этой полнокровной буйной свободы? -
И разве Бог не наслаждается нами и через  нас?  Разве  случайно  он  был
назван "Тот,  Кто Наслаждается"?  - Разве это не наш долг - генерировать
ему новые порции сгущенных чувст и  откровенных  порывов?  -  А  ты  как
Гобсек,   собираешь  и  концентрируешь,  всматриваясь  в  свою  глубину,
выискивая среди  подобранных  песчинок  жемчужину...  Будет  поздно.  Ты
оглянешься  - а вокруг - на тысячу миль - только мхи и стылые сквозняки.
Будет поздно.  Рано или поздно ты поймешь,  что вся  твоя  коллекция  не
стоила  единого  дня,  проведенного  вместе  с  ними,  с  теми,  кого ты
презрительно  (а  скорее  -  безразлично)  называешь  плебсом,  гумусом,
протоплазмой. Последний раз предупреждаю: будет поздно!

12:38
     Но я шел поперек потока - не против, не вверх - поперек, в сторону.
Они отекали меня,  такие огневые,  открытые... Но я не подчинялся общему
движению. Я упрямо, как затаивший недоброе, двигался поперек. Но счастье
и свобода - быть может,  они только - там, в подчиненности, в том, чтобы
отдаться  кружению,  вихревому  танцу,  образованному  милионами  тел  -
чаинок.  И  может быть,  абсолютно не важно,  водит ли кто-нибудь чайной
ложечкой,  или все происходит само собой - по  инерции,  из-за  разности
температур или давлений. Может быть, это величайшее счастье - отказаться
от этого своего волевого стержня и раствориться, стать таким же как все,
как  они  -  и  кричать  от  восторга,  биться  в конвульсиях от радости
единения, пусть даже ценой потери себя самого. Но нет. Я теряю последние
остатки   сил   и   тянусь   в  сторону...  И  все  реже  сталкиваюсь  с
сомнамбулическими,  постаревшими или усталыми танцорами.  Пару  раз  мне
даже   показалось,   что   сквозь  зомбоидный  блеск  затуманенных  глаз
промелькнуло что-то родное,  близкое, что сближает с моим стремлением...
Но...  Пару  раз  кто-то  даже  провожал меня недалеко,  болтая о чем-то
необязательном и другом... Пару раз я сбивался с дороги и возвращался...
Но видимо, что-то большее направляет меня. И вот, настал драгоценный миг
- и я стою один, на этой бескрайней пустынной равнине покрытой мхом, где
гуляют только острые сквозняки,  вооруженные иглами и опасными бритвами.
И  некуда  идти.  И  неясно,  куда  шел.  И  нет  сил.   И   все   более
привлекательной кажется идея вернуться,  ввалиться,  вдавиться в плотную
бурлящую массу - вспомнить жевательный и хватательный рефлекс,  и забыть
о  скандах  и  добытийственной  свободе,  забыть  о  прозрачном холодном
свете... Но что-то мешает. Что-то, уже независимое от меня, не дает даже
повернуться в их сторону. Я сдвинул лавину, я запустил в действие спящий
механизм.  Что-то происходит.  И может быть,  это - новое  движение,  не
такое,  как там, в плотности и алчбе. Но куда? И вдруг я понял, что даже
если бы захотел,  я больше не  смогу  плавно  скользить  в  танце  между
движущимися  телами.  Я  понял,  что обязательно помешает нечто большее,
несовместимое со скученностью и  однородностью.  Нечто,  предназначенное
для других пространств.  И это распустившееся,  раскинувшееся чудо - мои
крылья!

                                     06.03.98 13:07