Из всех зимних месяцев декабрь он ненавидел особенно. Промёрзший до гранитных костей Петербург готовился к праздникам так, будто следующей возможности могло не представиться. Улицы и парки, площади и набережные закутывались в километры гирлянд и других бестолковых украшений, расцвечивая серую слякоть, в которую неминуемо превращался первый редкий снег.
Свят таращился в кухонное окно, только бы не смотреть в экран ноутбука. На девственно белой странице "Ворда" мигал одинокий курсор. Отчёт следовало переслать в отдел до конца дня, но последний в этом году рейд выжал из него все соки.
- Что, не пишется? - Мартин с преступным для его положения аппетитом уплетал консервы. - Уж я надеюсь, главный сыскарь магической охранки не забудет указать, как вывихнул мне лапу.
Святослав хмыкнул и вытащил из кармана джинсов телефон.
- Обязательно. Вместе с подробным описанием акта вандализма.
- Да сколько раз объяснять, я не вандальничал! Кто виноват, что вокруг ни одного отхожего места? Нашу породу запросто так в каждую дверь не пускают. Сделал дело, где приспичило.
- А приспичило аккурат под колокольней Никольского собора?
- Говорю же, там я присел совершенно случайно!
Свят провёл пальцем по усеянному трещинами экрану, нажал кнопку вызова.
- Потенциальный свидетель у меня.
В трубке хрюкнули, Свят нахмурился:
- Ага, позубоскаль. Сегодня 30-е, Головачёв укатил в отпуск. Без его одобрения, сам знаешь, ни шагу. Придётся ждать. Не мог же я оставить его в изоляторе.
- Важная птица? - удивились в трубке. - Кобольд какой-нибудь?
- Шваль обыкновенная. Кошачьей породы, - он проигнорировал возмущённые вопли Мартина. - Важной птицей его сделало исключительно то, что он уселся гадить в удивительно подходящем месте. У Никольского на Крюковом канале проклёвывается свежий портал.
- Думаешь, снова траффик?
- Почти наверняка. И не уверен, что я единственный свидетель посиделок у колокольни. Короче, оставлять его в ИВС на праздники - не вариант. Придётся ждать 1-го числа, вызвонить начальство, согласовывать сканирование местности... сам понимаешь.
- Дела-а-а...
Из всех зимних месяцев декабрь выматывал его сильнее остальных. Пока город упивался предпраздничной лихорадкой и задорно месил грязную снежную кашу в забегах по магазинам, питерский тайный отдел по охране порядка сбивался с ног, распихивая по изоляторам пьяных альвов, набедокуривших чертей и забредших на огонёк иномирян, попутно запечатывая очередной портал, откуда эта нечисть лезла сюда и куда норовила утянуть кого-нибудь отсюда.
Свят отложил телефон и поставил на плиту чайник. "Потенциальный свидетель", без смущения поглощавший скудное содержимое его холодильника, от чая отказался. Коты, как известно, чай не особо жалуют.
В прихожей заверещал дверной звонок. Мартин слизнул с морды кефирные "усы" и прижал уши.
- Вычислили? Ты ж сказал...
- Без шума, - Свят вытащил из-за пояса табельное, шагнул к окну и вывернул ручку фрамуги. - Если что, вверх до крыши, оттуда - на соседнее здание. Встретимся на чердаке.
Мартин вскарабкался на подоконник и, осмотрев пути отхода, сморщил нос. Свят снял пистолет с предохранителя и прокрался в прихожую.
Свет зажигать не стал. Бесшумно выдохнул, заглянул в глазок, застыл и зажмурился. Заглянул снова и опустил оружие. Дрогнувшими пальцами провернул ключ и дёрнул дверную ручку.
- Привет, - из-под надвинутой на рыжие брови шапки на него взирали ясные голубые глаза. - Жив, значит?
- Ева...
Мартин соскочил с подоконника, выглянул в прихожую и потянул носом воздух.
- Ложная тревога?
Свят был в корне с ним не согласен.
Молчание затягивалось, а слова всё не шли на язык.
- Я сообразила, что ты и в этом году не приедешь. Решила проверить, может, квартира вообще уже ничейная, - при виде пистолета она присвистнула. - У тебя тут что, какая-то спецоперация?
- Быстро она тебя похоронила, - Мартин встал на задние лапы и привалился к дверному косяку.
Приглашение ей не требовалось. Протиснувшись в прихожую, Ева стащила с головы шапку и опустила на пол обтрёпанный розовый ранец с полустёртым золотым единорогом.
- Как ты... - пришлось прочистить горло. - Как тебя мать отпустила?
Она метнула на него рассерженный взгляд.
- Я вообще-то уже не ребёнок. Хоть это ты помнишь?
Ева пригладила рассыпавшиеся по плечам кудри и протянула руку:
- Приятно познакомиться. Ева Нитори.
Кот, старательно пряча когти, вернул приветствие.
- А уж мне-то как! Для вас, барышня, просто Мартин, - он прищурился на хозяина квартиры. - Как завсегдатай твоего обезьянника, я оскорблён в лучших чувствах. За всё это время ни словом не обмолвился о семье.
Свят вернул пистолет за пояс и поскрёб заросшую щеку.
- Мартин, ты последний, с кем я делился бы подробностями личной жизни. Ева, ты очень не вовремя...
Она стащила сапоги и растянула губы в фальшивой улыбке:
- А я всегда не вовремя, с самого рождения.
Мартин присвистнул. Святослав закрыл глаза и потёр припухшие от недосыпа веки:
- Когда вы вернулись в страну? Почему твоя мать мне не сообщила?
Ева расстегнула куртку и побрела на кухню:
- Может, прежде чем устраивать допрос, покормишь?
В тарелках дымились приправленные добрым словом макароны, посреди стола красовались вываленные в блюдце рыбные консервы, до которых не успел добраться его прожорливый информатор. Ева говорила и говорила, с готовностью удовлетворяя неуёмное кошачье любопытство. На редкие вопросы отца отвечала деловито, отрывисто, сухо. Он совсем не такой помнил дочь. Или, может, дети именно так и взрослеют?
Тусклый взгляд, всклокоченные волосы, застиранная одежда - мать по-прежнему её не баловала. Руки сами собой сжались в кулаки. Последний раз наскрести хоть какие-то крупицы информации удалось с полгода назад - Арина часто переезжала, крутила новые романы и присматривала за дочерью ровно настолько, чтобы ею не заинтересовалась ювеналка.
А Свят? Свят работал, потому что спецов его профиля в Питере можно перечесть по пальцам. Людей катастрофически не хватало, а тут ещё эти порталы... Чтобы вычислить их архитекторов, последние полгода пришлось работать под глубоким прикрытием и отказаться от любых связей с внешним миром.
И вот, ещё час назад он пребывал в своей, пусть и опостылевшей стихии, ломая голову над дальнейшей линией расследования, а сейчас с покорностью мазохиста слушал, как почти чужая ему дочь с упоением выбалтывала усатой шельме запутанную историю их взаимоотношений.
Он ненавидел декабрь всеми фибрами своей души.
- Ева, я, правда, рад твоему визиту, но сейчас...
- Рад, как же, - дочь смерила его ледяным взглядом и, откинувшись на спинку стула, скрестила руки на груди. - Я про тебя почти четыре года ничего не слышала.
- Четыре года назад твоя мать приказала мне исчезнуть. Ты не возражала. Я исчез.
- Мама говорит, это потому что тебе так удобнее. Чтоб никто не разнюхал, что за отродье ты себе нагулял.
Недоваренные макароны встали поперёк скрученного судорогой горла. Брошенная вилка звякнула о край тарелки, отколов лепесток эмали:
- Твоя мать много на себя берёт, когда говорит такое.
Ева пожала острыми плечами:
- Ну, ты вроде бы и рад стараться. Приказали - исполняешь. Как у себя на работе.
Мартин прижал уши и сполз со стула.
- Мы не общались, но я постоянно наводил справки, я узнавал...
- Следил? - она вся подобралась, напружинилась, будто рассерженная кошка.
Смотреть в глаза опасности? Дело привычки. Смотреть в глаза обманутого ребёнка - сыщи чего попроще. Свят провёл ладонью по столу, выдохнул и сцепил пальцы в замок.
- Я не смог бы тебя забрать.
Она опустила голову, рыжие кудри закрыли лицо:
- Поняла, не дура. Раз уж тебе плевать, что я вообще-то и небесполезна...
- Ева, Ева, прекрати... Мы это уже проходили, - он стукнул руками по столу так, что звякнула посуда. - Ты ещё ребёнок! Да, одарённый, но тебе следует держаться своего народа. Я не смог бы нянчиться с тобой тогда, не смогу и сейчас.
- Так значит, альвы - мой народ, - голубые глаза подозрительно заблестели. - А люди мне кто? Ты мне кто?!
Свят обвёл взглядом кухню, мечтая вышмыгнуть из комнаты вслед за Мартином. На глаза попался торчавший из-за угла рюкзак - облезлый, выцветший, ветхий.
- Что за дрянь ты таскаешь? Мать снова на тебе экономит?
- Не твоё дело! Это подарок, - огрызнулась она.
Свят посмотрел на дочь:
- Странный вкус у дарителя.
- Ты-то что в этом понимаешь? Если б тебе было на меня не наплевать, ты бы знал, что я о нём с детского сада мечтала!
- Ева, я...
Она отвернулась и со злостью провела кулаком по щеке.
- Да и чёрт с тобой. Мне вообще всё равно! Просто думала, тебя уже... - она замолчала, прикусив нижнюю губу.
Горло скрутило так, что дышалось с трудом. Святослав кивнул, пусть дочь на него и не смотрела. Она снова потерла щёку и встала из-за стола.
- Переночую и поеду домой.
- Само собой. Только матери позвони, чтобы не дёргалась.
- Само собой, - вернула Ева, собирая в аккуратную стопку тарелки. - И, знаешь, следак из тебя очень так себе. Ещё хуже, чем отец.
На работу он собирался затемно. Город ещё сонно ворочался под мутно-синим беззвездным небом, а в окнах соседних домов, словно в насмешку над буднями, мигали разноцветные огоньки гирлянд.
Выплеснув в мойку остатки кофе, Свят натянул пальто, выгреб из карманов остатки наличных и сложил мятой, неряшливой горкой на кухонном столе. Он лишь на миг задержался в дверях гостиной, где спала дочь. Замотавшись в одеяло, она мирно сопела, прижав к щеке оцарапанный где-то кулак.
Когда он вернётся домой, она опять исчезнет из его жизни и чёрт знает насколько. Он прикрыл глаза и сглотнул. Это и к лучшему, потому что Ева, конечно, права - отец из него препаршивый.
Святослав отвернулся и зашагал прочь.
В квартире пахло средством для мытья полов и жареными гренками. Ева морщилась, выгребая из холодильника усохшие куски колбасы и заплесневевшие сырные корки. Плотно позавтракавший Мартин валялся на подоконнике и следил за ползущими по низкому небу облаками, время от времени лениво щуря глаза на торчавшие из трёхлитровой банки сосновые ветки. Импровизированную вазу, где ещё с утра плавали остатки маринованных огурцов, украшал выведенный зубной пастой "морозный" узор, с длинной хвои свисали дешёвые пластиковые шарики.
- И чего так стараться? Магазин, уборка... Вы же друг друга терпеть не можете.
- Он ненавидит зимние праздники, - буркнула Ева и отправила объедки в мусорный пакет.
- Это ты что же, ему назло? Типа вместо прощальной записки? - фыркнул кот и задёргал ухом. - Ох уж эта людская порода...
Ева выпрямилась, потёрла поясницу и, смахнув со лба волосы, осмотрелась.
- Просто люблю порядок.
- Я-то думал, у вас это общее. Подозревал, что и он помешанный на порядке маньяк. Вчера покупал в супермаркете еду и аккуратно сохранил все чеки. Кто вообще так делает?
- Лишний мусор, - согласилась Ева. - Где они?
Мартин вытянул полосатую лапу и поскрёб когтями подоконник.
- А ты угадай. В тебе же литра полтора эльфьей крови.
- Толку-то? - Ева посмурнела. - А ведь я умоляла его взять меня на работу. Хотела ловить преступников. Ну, не обычных, а таких, как ты, как я, или из порталов.
Мартин вытаращил изумрудные глаза:
- Сдавала бы своих? Альвы тебя не простили бы.
- Полукровки коварны, - хмыкнула она и прикрыла глаза. - Но отец прав - мы людям чужие. М-м-м... где-то совсем рядом.
Ева застыла, будто прислушиваясь, повернулась к столу и откинула истершуюся клеенку. В ящике под столешницей в строгом порядке покоились белые бумажные ленты.
- Ты и впрямь могла бы поступить к нему на службу, - проворчал кот. - Но согласись, это вот, ну, ненормально.
- Жуть, - улыбнулась она и, закусив губу, провела пальцами по стопкам. - А тут не только из супермаркета. Тут...
Мартин сладко потянулся и, заинтригованный ее молчанием, свесился с подоконника, чтобы почитать:
Меж рядов что-то блеснуло. Дрожащим пальцем Ева отогнула бумажный край и вытащила из стопки голубоватый листок с эмблемой - золотым единорогом.
Мартин хмыкнул:
- Надо же! Точь в точь как на твоём...
Кот замолчал, с изумлением рассматривая катившиеся по бледным щекам слёзы.
Свежие ориентировки дожидались Святослава целый день, пока он мотался по городу, проверяя кое-какие зацепки и обеспечивая безопасность своему усатому вандалу-информатору. В лежавшую на рабочем столе папку удалось заглянуть, когда город надежно укутался в сумерки, а последние сослуживцы отправились по домам или на дежурство.
С фото верхнего документа на него смотрела дочь. "Ева Нитори, 15 полных лет. Мать - альв Арина Нитори, отец - неизвестен. Поступила 3 октября в связи с лишением родительских прав... Ушла из общежития интерната No23... Была одета..."
Свят вогнал ключ в замочную скважину, рванул на себя дверь и замер, словно врезался в невидимую стену. В дверном проёме заколыхался густой блестящий "дождик". В нос ударил запах печёного теста - полузабытый, ужасающий в своей аппетитности.
Ева с непривычной робостью вышагнула из кухни - рыжие волосы горели в свете ламп, будто нимб.
- Знаю, ты ненавидишь Новый год. Но я приготовила ужин.
Стол с невесть откуда взявшейся чистой скатертью ломился от настоящей еды. Святослав смотрел на Еву и впервые за долгое время не находил в ответном взгляде ни холода, ни презрения. Какие ещё удивительные секреты таила от него дочь?..
Он ненавидел декабрь, особенно его окончание. Потому что все вокруг с раздражающей точностью знали, где будут праздновать и с кем. А он? Он работал, потому что спецов его профиля...
Святослав опустил на стол листок с фотографией и сухими строчками оперативной сводки. Ева даже не моргнула. Жестом опытной картёжницы выложила поверх его бумаги свой "козырный туз" - квадратик чека из магазина детских товаров. Кажется, той далёкой зимой он спустил на дурацкий рюкзак две своих зарплаты...
Свят сглотнул и, опасаясь моргнуть, отвернулся к окну - мир утратил чёткость, задрожал и расплылся в разноцветную муть. Мартин шмыгнул носом и высморкался в скатерть. За окном валил густой белый снег.