Я люблю Екатерининскую площадь. Мне плевать, что памятник Екатерине слизан с того, что возвышается в питерском Катькином саду. Я люблю в обед исчезать из офиса и идти на площадь. Ночью небо над ней глубокое велюровое. Кажется, протянув руку можно ощутить мягкие ворсинки ткани, как на любимом бабушкином платье, которое она надевала по праздникам. А днём над площадью бегут облака. Я люблю за ними наблюдать. Облака время от времени принимают причудливую форму, медленно уплывают от меня на линию горизонта, где небо сливается с морем. Там облака, как таковые, растворяются. Но внутри меня остается встревоженная ими иллюзия свободы.Каменной императрице до облаков и дела нет. В окружении своих фаворитов, она величественно простирает вперёд руку. Если проследить взглядом по направлению руки, на противоположной стороне улицы можно заметить клоуна в ярком красно-жёлтом комбинезоне и оранжевом парике. Нос клоуна замыкается смешным красным колпачком, да и грим у него наложен таким образом, что с первого взгляда понимаешь - это весёлый клоун. Но я часто смотрю на его нос. Этот нос мне покоя не даёт. Мне кажется, актер специально придумал надевать такой нос, за которым сложно пробраться к его душе. Этот нос - его единственная защита. Ведь есть на свете лишь одна вещь, которую не позволительно делать весёлому клоуну. Он не имеет права вызывать у зрителей сострадание.
Клоун показывает французские миниатюры. Принимает позу и стоит до тех пор, пока в поставленное у его ног жестяное ведёрко не падает монетка. Тогда клоун вскидывается, подмигивает зрителю и меняет позу. Бывает, монетка долго не стучит о борт ведёрка, и клоуну приходится застыть в определённом положении на всю жизнь.
Я беру горсть монет, усаживаюсь на ступеньках казино, и, с интервалом в минут десять то и дело бросаю деньги в предложенную тару. Клоун уже хорошо меня знает, но, следуя жанру, делает вид, что видит впервые.
Больше всего в жизни я страдаю не от того, что мне не с кем поговорить. Обсуждать свои сомнения, делиться радостью или искать выход из подчас тяжёлых жизненных коллизий у меня нет нужды. И уж тем более вслух. Я это привычно делаю сама. Самую безотчётную глубокую грусть у меня вызывает тот факт, что мне не с кем рядом помолчать. Нет того, кто бы чувствовал, думал, дышал со мной в унисон. Вернее он есть, но с некоторых пор он для меня умер.
Моя последняя монетка летит в ведро. Клоун неожиданно поправляет нос, улыбается мне, прикладывает руки к груди, между двумя пуговицами, зелёной и синей, туда, где у обычных людей вместо пуговиц Кто-то разместил сердце. Потом клоун распахивает руки, обнимает меня и кладёт голову мне на плечо. Мы выдыхаем воздух и стоим, прижавшись друг к другу. Звон очередной монетки выводит меня из оцепенения. Клоун нагибается к ногам, подхватывает доставшуюся ему монетку, открывает мою ладонь и, вложив кусочек металла, крепко сжимает мои пальцы в кулачок. Потом легонько толкает меня прочь. Мне и правда пора возвращаться, обеденный перерыв подходит к концу, да и клоуну нужно работать. Деньги я уношу с собой, я ведь тоже их заработала. Войдя в офис, возле зеркала я привожу себя в порядок. И лишь две вещи напоминают мне о сопричастности таинству безмолвного мима. Размазанный грим на плече и полученный гонорар.
Облака над площадью становятся серыми. Где-то у моря уже зловеще грохочет гром. И только невозмутимая Екатерина всё указывает рукой туда, где мне ненадолго удалось разделить одиночество вдвоём....