Аннотация: Хочется выть на луну. Но нельзя: воздух, а с ним и звук, дают только два часа в день.
Повыть бы сейчас на луну... Нет, не выйдет. Воздух, а с ним и звук, включают строго на два часа в день: поговорить с близкими, подышать вживую, погреться огнем. В остальное время - только письма, посиделки с тетрадью да расщепление оксидов новообразованием нашего организма - пост-легкими. Расщеплять, кстати говоря, лучше всего углекислый газ - сразу и дыхание, и пища. Угарный - тоже неплохо, но может с непривычки попасть не в те легкие, а тогда - все, смерть.
Когда только установили такой безвоздушный режим, много людей умирали от того, что во всю силу легких беззвучно орали о своем недовольстве, пытались продраться через окружающее безмолвие и ненароком нарушали свой гомеостаз, выпустив слишком много газов в окружающую среду. Потом контролируемые мутации, вызывающие рост пост-легких, стали совершеннее, и теперь пустоту просто так не вдохнешь, слова просто так не скажешь. Тихо, тоскливо, хоть на луну вой. Да и то нельзя...
Нет, и с тишиной справляются. Недавно вот разработали рецепт мутации, с помощью которой можно слышать звуки непосредственно мозгами. Вот только звуки эти - не чужая речь, передаваемая телепатией, а мертвая запись из собственной памяти. Записи, понятно, делаются тогда, когда звук есть. Я себе такой орган не устанавливал: музыки за два часа в день не напасешься, а слушать по сотне раз одни и те же разговоры - с тоски можно помереть.
Как все это начиналось? Не все помнят, многие родились уже после этого - счастливые люди, не знающие, что значит осознанно делать каждый вдох, осознанно произносить каждый звук, люди, с рождения имеющие и пост-легкие, и ушной магнитофон, и все прочие новомодные органы. Но я-то знаю. Моя жизнь была длинной - что-то они с ней такое сделали, наверно, или действительно давление воздуха было губительным. Я помню больше, чем хотел бы.
В последние годы постоянной атмосферы нам приходилось несладко. Воздух пронизывали запахи выхлопных газов и табака, в нем носились, сталкиваясь друг с другом, излучения, ищущие свои телевизоры, телефоны и компьютеры, чтобы донести им бессмысленную картинку или шальное междометие. У людей болели головы, крысы и тараканы спешили эвакуироваться, природа доживала последние дни. Все становилось только хуже.
Когда в мире не осталось мест, где можно было бы учуять запах дождя, запах листвы, запахи лета и зимы, когда информационные потоки не давали покоя даже самым закаленным организмам, люди стали неосознанно чувствовать, что надо что-то менять. Говорили, что будет мировая война, конец света, нашествие инопланетян... Люди предпочитали умереть, а не встречать новую жизнь, не насаждать ее самостоятельно.
Человечеству была нужна любая безумная идея, которая изменила бы его жизнь, оградила бы его от неконтролируемого блага носящейся в воздухе информации, от привычного и приятного, но вредного шумового загрязнения. И вот такая безумная идея появилась. Сначала это были только слова, над которыми только горько смеялись, потом появились первые чертежи, схемы, бюджетные планы.
Теперь воздух, а вместе с ним и звук, включают только на два часа в день. Эти два часа атмосфера прямо-таки звенит от радостных голосов, стремящихся наговориться, наслушаться на день вперед. Люди радуются воздуху, как много лет назад древние народы радовались солнцу. А потом настает тишина, которую надо чем-то заполнить.
Трения о воздух нет, но гравитацию и "сцепление" с землей никто не отменял, поэтому многие бросаются путешествовать. Ходить в облаке выхлопных газов никому не хочется, поэтому машины не очень-то популярны. Велосипеды были бы роскошью, но ничего не давит на их шины извне, поэтому они просто разрываются. Разрабатывают, конечно, какие-то упругие материалы, которые заменили бы резину и воздух, но, чую, не на мой век придется это открытие. Так что мы ходим пешком. Ходим, карабкаемся на скалы, переплываем водоемы, бродим по тому, что раньше было остатками лесов. Грустное занятие.
Все больше мы сидим дома и, если не с кем переписываться в тетради и не хочется спать, мы читаем. Читаем то, что беспечные люди воздушной эры называли классикой, читаем их развлекательную литературу, их претензии на мудрость... Читаем многогранную, тоскливую литературу нашего времени, в которой редко, редко проскакивает искра тепла, света, анахронизма.
Писатели, как и все, кто занят в немом театре и немом кино, пользуются большим уважением общества. Почти все тайно или явно мечтали ими стать, исписывали сотни страниц на старых добрых печатных машинках, а потом украдкой жгли на драгоценном воздухе свидетельства собственной бездарности, а потом еще сутки страдали из-за покинутых надежд и упущенных возможностей с кем-нибудь поговорить. У некоторых доставало смелости или наглости кому-нибудь показать свои творения, найти несколько читателей или даже первых поклонников. Читали у нас всё, что предлагалось к прочтению, поэтому терзания горе-писателей, пожалуй, были не совсем обоснованны.
У певцов заката воздушной эры - двадцатый и двадцать первый век; вселенский коллапс настал в начале двадцать второго - есть строчки, которые я, рискуя задохнуться, беззвучно шепчу в бессонные ночи, настолько они подходят нашему времени, нашим разрушенным надеждам и тихим мечтам:
"Этой ночью
Ты не можешь делать все, что захочешь,
Виновен ты в своем одиночестве
Не больше, чем я".
Настоящий праздник для нас - когда астрономы докладывают, что нас может задеть какая-нибудь комета или метеорит. Если такое небесное тело подлетит к безвоздушной - точнее, обезвоздушенной - планете, оно неизбежно притянется к ней и что-нибудь разрушит, тогда как в атмосфере небольшие "посланцы иных миров" просто сгорают. Поэтому иногда, повинуясь астрономам, атмосферу оставляют "включенной" на больший срок, чем обычно. Впрочем, уже идут неизбежные разговоры, что астрономы часто преувеличивают опасность столкновения с тем или иным небесным телом, чтобы подарить себе немного больше воздуха, поэтому, возможно, скоро учредят дополнительные проверки их наблюдений.
Когда люди только-только лишились общения, а главное - мгновенной связи с другими концами земного шара, было много самоубийств. Сразу выяснилось, что со скал лучше не кидаться и в петлю не лезть, потому что есть очень большой риск, что смерти не наступит, а вот половина организма будет перекорежена, и на помощь нельзя будет позвать в течение добрых суток. Не брать же, в самом деле, с собой свидетеля. Отговорит еще, а то и вдохновится примером и убьется сам. Топиться люди разлюбили еще в далеком девятнадцатом столетии - силы духа не хватало позволить себе уйти под воду.
Теперь, если кто решил свести счеты с жизнью, у него есть очень быстрый, относительно безболезненный и даже эстетически привлекательный способ это сделать. Самое сложное в нем - набрать украдкой баночку воздуха, чтобы хватило на вдох или два. Потом, в безвоздушное время, можно вдохнуть этот воздух, чтобы организм перестроился на обычные легкие, и, не теряя времени, впустить в себя как можно больше вакуума. Этот способ тоже требует смелости, но не больше, чем в старые времена требовал прыжок с парашютом или, скажем, нажатие на кнопку "Отправить" под любовным признанием.
Такие победы над собственным страхом были популярны во все времена, стали популярны и игры со смертью. Хорошо, что всегда существовала подобная прослойка людей, любящих играть со своей жизнью, и все остальные уже инстинктивно знают, как это предотвращать. Всегда ли надо предотвращать - другой вопрос. Не все ныне живущие помнят время, когда кучки людей пытались растянуть скудные запасы воздуха на весь день - тогда еще не было в ходу никаких пост-легких, не у всех были даже обязательные скафандры, - и чуть ли не героизмом считалось умереть, чтобы отдать другим свою долю газа.
Я стар - я пережил "отмену атмосферы", я похоронил двоих детей, умерших во время перехода на новую систему дыхания, у меня есть пожилая дочь, трое внуков и десятка два правнуков, с которыми видеться я, признаться, боюсь. Уже мои внуки принадлежат к тому счастливому поколению, которое, по сути, к виду "людей разумных" уже не относится. А к какому виду принадлежат мои экипированные всевозможными генераторами электричества, мозговыми компьютерами и телепатией правнуки, я не хочу даже думать. Я рад за них: им меньше придется страдать от невозможности поговорить, невозможности послушать музыку, они полностью приспособлены к жизни в этом мире, но мне лучше их поле зрения лишний раз не пересекать. Я - динозавр, который не знает и о половине изобретений нового мира. Они - новые, свободные люди.
Если судить справедливо, не мне следовало бы рассказывать эту историю, а, по меньшей мере, кому-нибудь из поколения моей дочери. Она, как и я, знает, что были другие времена, и помнит, какими они были, но средства, заменившие людям привычные голосовые связки и Интернет, ей если и внове, то хотя бы знакомы. Мне все сложнее с ней общаться, потому что верные тысячелетние инстинкты обращают ее к молодым поколениям и их интересам, а не ко мне. Пришла, наверно, пора уходить.
У меня давно припасена баночка с кислородом, которую я припас для тех времен, когда не смогу жить самостоятельно. Теперь, все обдумав, я вижу, что полноценная часть моей жизни практически окончилась и лучше будет поставить точку сейчас, когда у меня хватит смелости.
Я достаю банку, задерживаю банку, считаю до десяти и готовлюсь отвинтить крышку, когда рядом со мной возникает - другого слова не подберу - мой старший правнук:
-Дедушка! - кричит он. - Стой!
Поворачиваюсь на голос (идущий, кажется, прямо мне в мозг), неловким движением выпускаю банку из рук. Понимаю, что моя глупая битва с природой вещей, к счастью, проиграна, тяжело вздыхаю и готовлюсь слушать, как мой собственный правнук выговаривает мне, как ребенку:
-Уже давно вышла программа, позволяющая определить, что кто-то из ваших родственников решил покинуть этот мир. Ты что, до сих пор этого не знаешь? Ах, да, я забыл, с кем разговариваю. Не надо, поживи еще. Кто будет нам рассказывать, как древние люди поклонялись солнцу, телевизору и Интернету?
Улыбаюсь иронии в его голосе. Мой правнук - один из первых приверженцев поклонения воздуху, передовой и рациональный. С ним лучше не спорить.
-Давным-давно, - начинаю ему в тон, не сомневаясь, что он меня услышит, - боги сидели на облаках, люди молились им, а волки выли на луну.
-Ты тоже любишь на нее повыть, дедушка, - напоминает правнук.
-Люблю. Но нельзя.
-Теперь можно. Мы же с тобой как-то разговариваем, забыл?
Сокрушенно качаю головой. Эти молодые поколения могут быть лучше приспособленными к жизни, но эта их привычка воспринимать все буквально убьет кого угодно.