Аннотация: Это было в незапамятном прошлом, то бишь, в двадцатом веке. В аккурат перед свержением румынского диктатора Чаушеску.
Это было в незапамятном прошлом, то бишь, в двадцатом веке. В аккурат перед свержением румынского диктатора Чаушеску. Собственно, о том, что пожизненного Президента Румынии вскоре казнят, я тогда ни слухом, ни духом не ведал. Для простых советских смертных, не обремененных политической интуицией, Румыния тогда была хоть и социалистической, но все же заграницей, к тому же, к ней примыкала абсолютно условно "социалистическая" Венгрия, о которой ходили упорные слухи, что именно в тамошнем воздухе витает устойчивый сладостный аромат гниения капитализма, неизвестно какими путями проникающий с сопредельных вражеских территорий. Именно поэтому мы с женой правдами-неправдами втиснулись в списки на молодежно-комсомольский тур "Венгрия-Румыния".
Не знаю, что больше помогло: наша с женой идеологическая незапятнанность, разгар перестройки, или мои громкие имя и фамилия (папу моего угораздило дать мне при рождении имя Павел, что в сочетании с родовой фамилией Морозов окрасило мою дальнейшую жизнь в откровенно трагикомические тона: довольно часто, представляя свою скромную особу в различных инстанциях и ситуациях мне приходилось с мягкой извиняющейся улыбкой уточнять - не родственник, тем более не он сам), но, так или иначе, нас довольно включили в тур.
Поездку по Венгрии я помню плохо по ряду причин - истерическая эйфория прекрасной половины нашей тур-группы и многодневный запой сильной половины (кроме меня в группе из десяти мужиков остальные были шахтеры Луганщины, со всеми вытекающими последствиями), откровенно говоря, сильно мешали объективному восприятию венгерской действительности.
Помню пятнами: наша прекрасная половина периодически хлопалась в обморок возле магазинных витрин, которые запредельным изобилием просто потрясали среднестатистическое воображение советских тружениц и домохозяек. А когда слегка обезумевшая толпа из сорока "руссо-туристо" вываливалась из "Икаруса" в какой-нибудь супермаркет, продавцы запирали кассы, а венгры-покупатели тесно прижимались к стенам, в надежде не быть растоптанными.
- Люся!!! Люся!!! - орала блондинка бухгалтерской внешности, - это та самая соска! С термометром!!! Я тебе говорила, а ты не верила! Меняет цвет, если есть температура. Попробуй! Нет, ты попробуй, - орала она и пыталась сунуть огромную цветную соску в рот подруге-брюнетке. Но той было не до соски - она в гипнотическом трансе зависла у стеллажа с разноцветной жвачкой: такое изобилие даже в самом извращенном сне не могло ей раньше привидеться. В дальнейшем она скупала жвачки целыми стеллажами и я ее видел только жующей.
Тур-шахтеры, в мизантропическом похмелье не разделявшие женских восторгов, приценивались только к спиртному, и цены их явно не радовали.
Радостное повизгивание вперемежку перегарным чадом продолжалось не меньше двух часов. После окончания шопинга, напоминавшего татаро-монгольский набег, наша увеличившаяся в весе и объеме группа только с восьмого приема втискивалась в автобус. "Икарус" сразу проседал на все четыре колеса.
Продавцы облегченно переводили дух, а ошеломленные зрелищем венгры-покупатели медленно отлипали от стен, с трудом пытаясь вспомнить цель своего прихода в супермаркет.
Вечерами мне втайне от жены приходилось участвовать в шахтерской кампании по уничтожению купленного днем спиртного (шахтеры в то время получали в месяц восемь моих зарплат и не могли позволить себе не перепробовать все венгерские марки).
...Второе воспоминание: ресторан "Золотой лев", где нас должны были покормить проездом. Сам ресторан выглядел величественно: огромный белый зал с разноуровневыми площадками, высоченные колонны и золоченая лепнина под потолком. Белые столы и стулья. Белые скатерти. Молочно-кремовые салфетки с золотым фирменным тиснением. Мы несколько оторопели от монументального величия этого кулинарного Мавзолея: женщины одергивали на себе юбки и блузки, мужчины вытирали носки туфель о штанины.
Гид, сопровождавший нашу группу, ловко лавируя между столами, повел нас к забронированным местам. Длинной голодной змеей перетаптывались мы друг за другом мимо смачно чавкающих завсегдатаев. Глаза наши спотыкались о безымянные шикарные блюда и напитки, ананасы и другие плоды, о существовании которых до той поры мы и не подозревали. Наши губы были плотно сжаты, чтобы предательская слюна не капала на пол. От предвкушения фантастического обеда саднило воображение и под языком.
Наконец, нас рассадили, и будто из воздуха материализовался необъятный официант, похожий на передвижное окно раздачи: его закольцованные руки удерживали десятка два тарелок, уложенных дуг на друга в форме недостроенной пирамиды. Он ловко расшвырял первую партию тарелок и ринулся за второй, а "счастливчики", в том числе я, недоуменно застыли над своими порциям.
В нос ударил резкий помойный запах. Баланда, растекшаяся по тарелке, с виду напоминала клееобразную желтую кашу, в которой темнели неопознанные комочки. Но запах утверждал, что это в лучшем случае, прокисшее картофельное пюре с очистками.
Официант артистично разбросал вторую порцию тарелок, хлеб и компот неопределенного происхождения. Вонь повисла над нашими столами почти видимым облаком, потому что завсегдатаи из центра зала вдруг перестали чавкать и с любопытством воззрились на нас.
Толстый официант стоял у балюстрады с невинными глазами, вытирал потные ладони о фартук, и улыбался. С виду - добродушный мясник или хирург-живодер.
Я посмотрел на старшего группы, который был послан в тур бесплатно с обязательством отчитаться местному КГБ о нашем поведении заграницей. Он с напряженным лицом пытался намотать на ложку вонючую субстанцию, но отправить это в рот не решался.
- Я, конечно, прошу прощения, но можно узнать - как это понимать? - спросил я.
- Меню согласовано, - почти беззвучно ответил старший.
- С кем?
- С кем надо.
- И мы должны это есть?
- Должны и будем, - ответил старший, и обреченно отправил в рот зловонную ложку.
Группа, однако, есть не стала, возмущенно пригубила безвкусный компот и потребовала от старшего более вразумительных объяснений. Тот задумался, глубоко вздохнул и губы его беззвучно зашевелились, формулируя ответ.
- Нажралис, - вдруг по-русски прервал тишину венгр-официант. - Можна уносит? - и не получив ответа, толстяк прикатил дурно пахнущую емкость на колесах и стал очищать в нее наши нетронутые тарелки. Следом он вылил недопитый компот, а хлеб аккуратно собрал и унес в недра кухни. Из окон раздачи выглянули две девицы в белом, сверкнули глазами и белозубо рассмеялись в нашу сторону. Их смеху вторил басок официанта.
Это уже было слишком. Мы ушли, не дождавшись ответа старшего, унося с собой зловонный запах и ужасное настроение.
С этого дня эйфория наших "руссо-туристок" заметно уменьшилась, а старшего группы шахтеры вечером упоили вдрызг и он признался, что установка нашим правительством дана такая - кормить советских туристов "не очень" и даже "очень не очень", что бы помнили, что дома кормят лучше.
- А они и рады, уроды! А чего ты хошь? Мы для них были и будем оккупантами, как в Прибалтике! - веско подвел итоги шахтерский бригадир из Первомайска Михалыч. - Ну их к лешему! Наливай!
До утра было далеко, и мы успели простить Венгрии все - и прокисшую картошку, и оккупацию. Тем более, что после шестой бутылки "палинки" речь пошла о ба... о женщинах, о наших, естественно, и тут венграм, тем более венгеркам, ловить, как правило, нечего.
... Третье воспоминание о Венгрии - туалет. Мы с женой торчали в центре Будапешта, а женская сборная нашего автобуса погрязла в омуте очередного шопинга. Дело было летом и мы поглощали огромное количество венгерского лимонада в литровых бутылках (что-то типа их "Спрайта"). Жене от выпитого, естественно, приспичило, и серьезным образом приспичило. Как настоящая женщина, она послала меня, сиречь мужа, на поиски ближайшего туалета (желательно - бесплатного, так как платный туалет в сознании советских туристов был капиталистическим порождением, а мы с детства привыкли к повсеместной туалетной халяве).
Но легко сказать - найди. Без знания языка Будапешт представлялся мне джунглями Амазонии, населенными людоедствующими аборигенами. Но тут я увидел как местный скаут в двухцветном галстуке шмыгнул куда-то за угол. "Где-то рядом Дворец гитлерюгенда или Храм пионеров" - подумал я и рванул вслед.
За углом и в самом деле стояло нечто дворцеобразное, в высокие двери которого периодически ныряли дети разного калибра. Набравшись наглости граничащей с храбростью, я вошел в чужестранный Храм Детства. Дети с целеустремленностью министерских чиновников сновали вокруг, явно не замечая меня. Стыдно признаться, но запала моего хватило только на то, чтоб войти. Остановить кого-то и задать туалетонаводящий вопрос на ужасном венгерском из потрепанного разговорника оказалось выше моих сил.
Оставалось уповать на случай и он тут же помог: один из скаутов тупо врезался в меня, обалдело поднял глаза вверх и встретился с моим одубевшим взглядом. Я преодолел свой ступор, открыл страницу разговорника, где напротив слова "туалет" красовалась аббревиатура "WC", и внятно произнес с ударением на последний слог: "Ве-цЕ? Где тут ве-цЕ?"
Скаут мальчукового пола недоуменно смотрел на меня, явно ничего не понимая. Я с нарастающей яростью повторил злосчастное "ве-цЕ в надцатый раз, как вдруг взгляд мальчика протрезвел и он переспросил: "вЕце?" - с ударением на первый слог. "вЕце! вЕце" - злобно подтвердил я и скаут бойко потащил меня за руку к двери с нарисованным на ней треугольным пацаном. Туалета для девочек рядом не наблюдалось, и я, не представлявший свою жену в среде писающих мальчиков, попытался жестами объяснить юному дарованию, что мне нужен дамский туалет. Для наглядности я округлил ладони на уровне сердца, как бы взвешивая виртуальную женскую грудь, и слегка повилял бедрами. Глаза моего туалетного гида стали размером со спелую сливу: перед ним стоял плешивый бородатый мужик в очках, явно не смахивающий на трансвестита, но поведение очкарика было более чем странным. И бой-скаут сделал единственно правильный вывод: перед ним маньяк-педофил! И даже детоед, не меньше! А что он еще мог юный венгр, глядя на бородатого детину с извращенными ужимками и ужасным венгерским?
Мальчик вдруг завизжал, как поросенок под ножом хирурга, и ринулся куда-то вглубь, видимо за помощью старших. Из всех дверей высунулись детские головы с подозрительными глазами. Я все еще надеялся объяснить цель своего прихода, машинально потряхивая округлыми ладонями и бормоча всплывшее из глубин подсознания: "Вумен, вумен, мать вашу!" Но из глубины коридора мой бывший туалетный гид уже тащил за руку здоровенного охранника, а с другой стороны на меня надвигались две педагогессы с прокурорскими лицами и фигурами метательниц молота. Тут я, наконец, понял, что окончательно проиграл, отступил к дверям и просочился на улицу.
Жена моя с лицом убийцы переминалась около автобуса, а вернувшаяся не ко времени тур-группа вместе с водителем требовали немедленно трогать. Се ля ви. Большинство оно и на венгерской территории большинство, а значит, автобус тронулся, и лицо жены, сопровождавшее меня всю остальную поездку, уже не меняло своего выражения, хотя туалеты в дальнейшем я находил более изобретательно.
... Далее - Румыния. О ней я помню многое, несмотря на то, что пили мы там значительно больше, и не только в компании шахтеров. Но об этом чуть позже.
Начнем с того, что перед въездом на румынскую землю, нам обменяли советские рубли на тамошние леи. Один к двенадцати, что уже само по себе должно было насторожить. Леи были в несколько раз длиннее рублей, по виду напоминали старые прогнившие портянки и примерно так же пахли. Это было вторым звоночком.
В третий раз я насторожился, когда за два часа дороги я не заметил на шоссе ни одного автомобиля, зато трижды заметил телеги с сеном, запряженные волами. На мой вопрос пожилой усталый гид, отставной майор румынской армии, пояснил: в этой части страны основным видом транспорта является гужевой. И вообще, девяносто процентов румынского транспорта сосредоточено в Бухаресте.
- Не многовато ли для одного города? - спросил я.
- Много. Слишком много... Поэтому в столице для автомобилистов действует четно-нечетная система, - меланхолично ответил гид.
- Четно-нечетно чего?
- Как вам это объяснить... Чтобы избежать пробок и решить проблему нехватки бензина товарищ Чаушеску издал указ, по которому автомобили с четной последней цифрой на номере могут передвигаться по столице в четные числа месяца, а нечетная последняя цифра гарантирует водителям проезд в нечетные числа.
- А если я, допустим, нечетный и, как положено, выехал в нечетный день, но назад не успел вернуться до 24-00?
- Сутки ждете, пока наступит ваша очередь вернуться. Все очень логично.
...Немного обалдевший от мудреной логики Чаушеску я молчал до самого Бухареста. Но гостиница нас потрясла окончательно. Почти всю группу рассовали по небольшим комнатушкам без удобств, в которые были втиснуты по три-четыре кровати - мальчиков с мальчиками, девочек с девочками. Супружеская чета в туре была только одна - я с женой, и нас по непонятной логике поселили трех-секционный люкс квадратов в пятьдесят (огромная прихожая, зала и спальня) с туалетом и душем при каждой комнате.
На полу залы лежал огромный ковер, а в спальне стояла гигантская диван-кровать, что при моем росте было немаловажно. Жена сразу скрылась в душе, а я устало уселся на край кровати и тут же взвыл: что-то острое впилось мне в задницу. Матерясь и кряхтя я осмотрел диван-кровать, и нашел-таки источник боли - несколько сломанных пружин коварно торчали жалами вверх. Ночь, как я понял, предстояла особенная.
В это время в ванной вскрикнула жена. Не ожидая ничего хорошего, я осторожно открыл дверь, и увидел женское нагое тело в странных пупырышках грязно-бежевого цвета. Даже лицо жены украшали странные наросты. Жена брезгливо пыталась от них избавиться, но они как намагниченные перемешались по телу и никак не хотели отлипать.
В ногах у жены лежала странная дырчатая дерюжка того же цвета, что и пупырышки. Я осмотрел ванну и увидел на радиаторе такую же дерюжку, только целую. Я взял ее в руки и все понял: когда-то эта дерюжка была роскошным махровым полотенцем, но сто-двести лет эксплуатации сделали свое коварное дело.
Тут я непроизвольно встряхнул полотенце и сразу же убедился, как я был неосмотрительно прав. Вся бывшая махра покинула полотенце и облепила меня с ног до головы. Сквозь оставшуюся в руках дырчатую дерюжку я вполне мог рассмотреть свою пупырчатую матерящуюся жену. От ошметков полотенца почему-то тонко пахло румынскими портяночными банкнотами.
...Слух об огромных апартаментах распространился молниеносно и через час почти вся тур-группа собралась в нашем люксе.
- У вас телек работает?
- Да.
- А у нас нет. А телефон?
- Работает.
- А у нас и телефон не работает, - жаловалась блондинка-бухгалтер.
- Может, вы посмотрите, в чем там дело? - обратилась ко мне брюнетка со жвачкой.
Жена не возражала, так как была увлечена обменом впечатлений о качестве услуг в Румынии. К тому же она была очень горда нашим люксом и тремя ванными комнатами и сегодня чувствовала себя центром Вселенной - остальные участники тура имели один душ и туалет на весь этаж.
В комнате у брюнетки я первым делом поднял трубку, но гудка не последовало. К телефону тянулось слабое подобие провода. Я помял его в пальцах и понял, что это обрезок крашеной бельевой веревки. Более того, в трубке не оказалось ни микрофона, ни наушника. Подозрительная мысль посетила меня. Я осмотрел корпус телефона и далее уже ничему не удивлялся. Корпус телефона оказался чистым муляжом. Как, впрочем, и телевизор, внутренности которого состояли из кинескопа и трех дохлых тараканов. От телевизора тянулась уже знакомая мне по телефону крашеная веревка с вилкой на конце.
Я извинился перед брюнеткой за румынские приколы, вернулся в свой люкс и застал всю тур-компанию, застывшую у телевизора, на экране которого мелькали белые мухи и черные снежинки.
Не успел я рассказать хохму про крашеную веревку, как мухи в телевизоре превратились в сине-зеленых пионеров, которые на фоне огромного портрета лидера румынского народа дружно долго и выразительно кричали что-то вроде стихов, в которых не меньше двадцати раз прозвучало знакомое слово "Чаушеску". Тур-группа понимающе переглянулась - у нас примерно тоже, только слово для повторений другое.
Детей сменила ведущая новостей. Ее речь тоже не была оригинальной. "Бла-бла-бла-Чаушеску-бла" - вещала она, - "бла-Чаушеску-бла-бла-бла-Чаушеску-бла-Чаушеску-бла. Бла-бла-бла-бла-Чаушеску-Чаушеску-бла". И что самое интересное, нам все было понятно. Фамилия Президента Румынии звучала как припев шлягера на фоне одинокого сломанного комбайна, рядом с которым слега пьяный селянин лопатой пересыпал зерно на телегу, запряженную волами. Лица волов были как две капли воды похожи на селянина, грузившего зерно. В их печальных глазах читалась вся грусть румынского народа.
"Бла-Чаушеску" звучало даже когда пионеры завалили своего Президента цветами, а учителя вручили "любимому" лидеру десятиметровое панно, на котором радостные дети вручали Чаушеску цветы. В верхней части шедевра, вышитого самими пионерами, красовалось "Чаушеску бла! Чаушеску бла!!! Чаушеску будет бла!!!"
После новостей грянули фанфары и на фоне собственного портрета появился сам товарищ "Ч". От был краток и явно избегал своей фамилии. Его речь лилась как песня "Блаблаблаблаблаблабла...". Мы были окончательно убаюканы минут на десять, но разом проснулись, когда осознали, что видим на экране Адриано Челентано. "Укрощение строптивого" на языке оригинала - это был воистину царский подарок. Итальянский не смущал, сюжет мы знали и были готовы смеяться в любимых моментах.
Однако прямо на середине сцены со священником, топором, колоколами и натертыми ладонями фильм оборвался, и на экране белые мухи начали вновь хороводить с черными снежинками. Тур-группа обреченно поплелась по своим номерам, а мы с женой взгромоздились на диван-кровать и до утра поочередно вскрикивали и матерились, напарываясь на острия сломанных пружин при каждой попытке найти безопасное место. Вопросов к гиду у меня накопилось за ночь бессчетное множество.
...Наутро гид попытался удовлетворить все мои недоумения. Бутафорские телефоны и телевизоры стоят в номерах потому, что по гостиничным стандартам они обязаны входить в перечень услуг, но рабочей бытовой техники в стране не хватает, спасают муляжи. В нашем люксе техника работает потому, что это номер для гостей из капиталистических стран и мы с женой попали туда по чистой случайности на один вечер. Следующую ночь мы с женой проведем в обычной трехкоечной комнате с подселением одного из шахтеров.
Фильм вчера оборвали потому, что электричество в стране включают только вечером на полтора часа в сутки: сюда влезают получасовые новости и час остается на фильм, преимущественно с Адриано Челентано, так как румыны считают его земляком. Но, как известно, все фильмы идут гораздо более часа, потому и обрываются в эфире в самом неожиданном месте.
Жесткая экономия электричества началась после того, как товарищ Чаушеску приказал построить на единственной крупной реке Румынии три десятка гидроэлектростанций, после чего река обмелела и электростанции так и не заработали.
...Далее спрашивать я не решился. Предстоящая ночь с шахтером не выходила у меня из головы. Воображение рисовало страшные картины: жена в объятиях шахтера, шахтер в объятиях жены и, наконец, шахтер в моих объятиях. На всякий случай я решил поближе присмотреться к мужской части тур-группы: вдруг попадется хоть одно интеллигентное лицо?
Целый день я таскался с шахтерами по пивнушкам, слушая разговоры "за жизнь". Надо признать, что спиртное в Румынии было дешевое и качественное, и это очень радовало тур-шахтеров, но что совсем не радовало, так это отсутствие закуски. Пивнушки были, что называется, "накаждомуглу" и были вдрызг переполнены. Румыния пила, приглушая чувство голода.
Шахтеры перепробовали весь ассортимент и остановились на албанском коньяке, который по нашим меркам стоил копейки, но качеством превосходил все, что пробовал среднестатистический "руссо-туристо" раз в пять, в чем я сам вскоре убедился.
Дело было за закуской, но закуси в бухарестских магазинах не просто не было, а "совсемвообщенапрочь" не было. Из еды на пустых прилавках на газетные листы были выложены небольшие горки условно-копченой кильки, которая издавала настолько тошнотворный запах, что есть ее можно было бы только в состоянии глубокого наркоза.
Обойдя пол Бухареста в поисках еды, мы оказались в Центральном парке. В нем не было ни одного дерева. Зато был огромный цементный бассейн. Правда, без воды. По периметру стояли длинные металлические лавочки, на которых, не смотря на палящее солнце, сидели в деревянных позах "отдыхающие". Пот лился по их лицам. Дети клянчили у матерей развлечений, но к единственному "аттракциону", весам, было не пробиться. Зрелище было не для слабонервных - длинная очередь из худых румын, желающих любой ценой узнать свой вес.
Мы продолжили поиски и наткнулись на Центральный рынок. Сердце наше возрадовалось - где, как ни на рынке мы найдем второе слагаемое удачной пьянки? Но на пустынных рядах три бабульки торговали семечками, и всего один пугливый селянин продавал скромную кучку недозревших помидоров. Цена томатов оказалась астрономической - почти три бутылки коньяка, но закусывать-то надо. "К помидорам надо бы хотя бы хлеба и соли", - резонно заметил шахтер из Первомайска Михалыч. Признаюсь, я все больше уважал Михалыча за такт и рассудительность.
... Однако хлеба в Бухаресте тоже не было, в чем мы убедились после двухчасового брожения по серым бетонным улицам. Но вот, завернув за угол, мы наткнулись на хвост очереди из румын, голова которой терялась в пыльном далеке. Очередь могла быть только за едой (за вещами очередей в Румынии не существовало по вполне понятным причинам). Мы честно отстояли пыльный знойный час, чтобы купить странный гибрид бублика с рогаликом - по штуке в одни руки. Закусь собрана, и мы поспешили в гостиницу.
На скору руку отправив жену в шопинг вместе с "руссо-туристками" (пока она не узнала о предстоящей ночи в компании с неизвестным пролетарием), я освободил люкс для массированного сближения с мужской частью тур-группы. Шахтеры притащили ящик конька и колоду карт с голыми дивами, купленную еще в Венгрии. Я уже плохо соображал от экскурсии по пивным, но, все же, кое-как понял, что играть мы будем в дурака, каждый за себя, а проигравший будет выпивать стакан. Это не радовало, поскольку играл я хреново, а пил и того хуже. Как подействует на меня албанский коньяк я еще не представлял.
Помидоры были нарезаны на треснутую тарелку, соль высыпана рядом, бублико-рогалики сложены стопкой на газете с портретом товарища "Ч", а полтора десятка бутылок коньяка заполнили весь подоконник. На их фоне единственный найденный в гостинице стакан выглядел слегка сиротливо.
Первым, естественно, проиграл я. После недолгих уговоров и подколок, стакан был наполнен до краев и я с легким ужасом представил, что меня ждет, если я проиграю несколько раз подряд. Девять пар глаз с любопытством наблюдали за выражением моего не очень пьющего лица.
Я зажмурил глаза, задержал дыхание, пригубил коньяк и обреченно сделал первый глоток... Затем второй... Третий и... Сам не заметил, как не без удовольствия опорожнил весь стакан. От протянутого помидора с солью я отказался, чем вызвал неподдельное восхищение Михалыча.
Прислушиваясь к себе, я заметил, что коньяк был не просто хорош, но потрясающ. Огненная влага с медленной приятностью растеклась по телу, а потом мягкой волной хлынула в мозг, отчего я пришел в очень благостное состояние.
Не надо большого ума, чтобы догадаться, что второй раз я проиграл с тайным воодушевлением. С наслаждением опорожнив стакан, я стал лихо сдавать карты, по ходу роняя пошлые шуточки и подкалывая Михалыча. Шахтеры были хронически пьяны уже вторую неделю и не сразу поняли, что к чему.
После четвертого проигрыша мой мозг просиял, и сознание мое воспарило над Землей. Я видел в низу родной Советский Союз, слева от которого распласталась уже полюбившаяся мне Румыния и неизвестная Польша, к которой примыкала вражеская Америка, со всеми ее "сорокасколькотами" штатов. Лица шахтеров, парящих со мной в стратосфере, были родными и близкими, а Михалыч из Первомайки с огромными кувалдами вместо кулаков, приобрел милые и даже слегка женственные черты. В это мгновение я был готов спасть с ним даже в отсутствие жены.
... После того как стало понятно, что я планомерно проигрываю шахтерам в шестой раз, Михалыч внезапно прозрел. Имея на руках одни козыри он, вдруг, бросил в отбой все свои карты, сипло заявил: "Сдаюсь!", - мастерски наполнил стакан и не менее мастерки опорожнил его под завистливые взгляды сотоварищей. Увидев, как кто-то протянул руку к бутылке, Михалыч показал свой арбузообразный кулак и веско заявил: "Только проигравшим!" При этом он заговорщицки подмигнул мне, мол, знаем, не проболтаем.
Остальные шахтеры были моложе Михалыча и менее сообразительны, поэтому с хмурым азартом выигрывали еще раз десять, пока старейшина из Первомайска не сжалился и не изменил правила - пьют все, независимо от исхода игры.
Помидоры были уничтожены как класс, и наступила очередь бублико-рогаликов. Честно говоря, я не предполагал, чем кончится мой первый укус этого условно хлебобулочного "шедевра"! Эта дрянь была из чего угодно, только не из муки. Зубы мои на несколько минут увязли в пластилинообразной массе, но когда я, наконец, разъял челюсти, моя улыбка не досчиталась правой верхней коронки. Чтобы хоть как-то спасти положение, я выковырял злосчастную деталь, сунул в нее липкую крошку, надел на место и сжал зубы. Коронка села на место и, что удивительно, держалась там еще восемнадцать лет. На цементе, уверяю вас, коронки держатся меньше.
Мои собутыльники решили не повторять мой подвиг, опасаясь за жизнь своих вставных зубов. Мы продолжили пить коньяк, вылизывая внутренность спичечного коробка из-под соли. Вкус соленого картона был неподражаем. Только через двадцать лет я узнал, что с солью пьют текилу, закусывая лимоном. До сих пор я горд, что в далекие восьмидесятые я оказался таким продвинутым гурманом.
Как была выпита последняя бутылка я не помню, что не удивительно. Этот момент не остался в памяти ни у кого из всей набравшейся до положения риз компании. Медленно темнело в мозгу и за окном. Ночь мягко переросла в глубокий наркоз.
...Утро застало меня на диван-кровати в объятиях Михалыча. Я вздрогнул и проснулся от неприятных предчувствий. Однако осмотревшись, я понял, что ночь была довольно целомудренной - я был полностью одет, а бригадир из Первомайки даже обут. "Несвежее" дыхание Михалыча напомнило мне о вчерашней грандиозной попойке и о том, что где-то должна быть моя жена. Я осмотрелся. Ковер в зале напоминал поле брани. Всюду были разбросаны гильзы пустых бутылок и бездыханные тела шахтеров. Жены среди них не было.
Я с трудом обследовал первые две ванные комнаты, но кроме невменяемого румынского гида, обнимающего унитаз, никого не обнаружил. Как отставной военный оказался в нашем люксе до сих пор остается для меня загадкой.
В последней туалетной комнате я нашел лежащую в пенной ванне незнакомую даму без макияжа, которая, увидев меня чисто из вежливости издала слабое "ой" и призывно улыбнулась глазами. Я спешно прикрыл дверь.
Жену я нашел в номере "руссо-тристок". Как я потом понял, они до утра не спали, обсуждая козлов-мужиков и их свинское поведение.
Моя дражайшая половина еще долго со мной не разговаривала, а шахтеры утешали меня тем, что "зато пьянка удалась!" А если учесть, что Михалыч показал мне заявление на имя директора его шахты с просьбой зачистить меня в проходчики, то я породнился с шахтерской кастой максимально тесно.
...К вечеру старший группы заявил, что нас ждет поход в кино, при чем в кино не простое, а "то самое", о котором вслух в Советском Союзе говорить не просто не принято, но и довольно опасно. "Руссо-туристок" предстоящий культпоход на эротический шедевр Паоло Пазолини "Тысяча и одна ночь" очень вдохновила. Они надеялись, что щекотливые сцены, вполне возможные в этом фильме, наконец, помогут подземным атлетам из Донбасса обратить внимание на то, что кроме выпивки есть еще полтора десятка измученных шопингом и вынужденным воздержанием женщин на любой вкус и цвет. Исходя из названия зарубежной пьесы "Шопинг энд факинг", первое должно было следовать сразу за вторым. Но шопинг у наших "руссо-туристок" был многократно, а вот с факингом на протяжении тура наблюдались большие проблемы.
...Но вот мы в кинотеатре. По понятным причинам женщины выкупили два первых ряда. Если не понятно, то, во-первых, чтоб ненароком сесть особым способом, обложив каждого из шахтеров справа, слева и сзади, а во-вторых, чтобы пикантные места с экрана крупнее воздействовали на уже опохмелившийся генофонд Донбасса.
Однако сесть на свои места в румынском кинотеатре оказалось делом весьма тяжелым. Первые два ряда были напрочь заняты, причем наглые румыны, прекрасно не понимающие по-русски тыкали нам в лица свои билеты, на которых у одних зрителей в графе "ряд" стояло число одиннадцать, а у других - пять.
Грустный гид с услужливым достоинством объяснил нам, что при оборудовании кинозала рабочие нечаянно привинтили ряды в "свободном" порядке и теперь вы можете купить билеты на "третий ряд - восьмое место", а на самом деле сядете на "девятый ряд - четырнадцатое место", которое по европейским стандартам будет находится на "шестом ряду - десятом месте". Не даром, видимо, отец театра абсурда Ионеско был в прошлом румыном.
- Перевинтить как положено не пробовали? - вежливо спросил я.
- Дело прошлое, - уныло парировал гид, - и потом, все, кроме туристов, давно привыкли.
Дело принимало каверзный оборот. "Руссо-туристки", почувствовав, что их сексуально-развлекательные планы попали под угрозу, уже присматривались к гиду глазами наемных убийц, а блондинка-бухгалтерша хищно улыбнулась и наклонилась к гидовому уху. Не знаю, что она ему шепнула, но грустный румын побледнел, судорожно сглотнул слюну, затем порозовел и перевел дыхание. Глупо улыбаясь, он суетливо обежал первые два ряда, что-то лепеча на в пол голоса. Зрители по двое и по трое немедленно вставали и переходили на последние ряды, опасливо озираясь и перешептываясь. Через минуту плацдарм был очищен и "руссо-туристки" возбужденно расселись согласно намеченному плану.
Я сел справа от жены, а справа от меня расположился бригадир Михалыч в радужном галстуке и замшевом пиджаке.
... То, что происходило дальше, в том числе на экране, трудно описать приличным русским языком. После первой, промелькнувшей в фильме, пары нагих грудей шахтеры слегка напряглись, поскольку повальный расцвет многотысячных видеосалонов с неизменной "Греческой смоковницей" и "Емманюэлью" в СССР еще не наступил, а "Маленькая Вера" показала позу "она сверху" всего три месяца назад, да и то на закрытом показе чиновникам ГосКино.
Юный герой фильма в течении двух часов искал свою возлюбленную по имени Изумруд, преодолевая страшные препоны в виде ужасных джинов, кровожадных шейхов и нимфоманствующих монашек. И везде, где появлялся герой с ним происходило одно и тоже: его обязательно принуждали к изощренным плотским утехам всевозможные особи женского пола.
Кстати, на утехах остановлюсь отдельно. Когда шахтеры впервые увидели подробный процесс первого нравственного, а скорее безнравственного, падения юного красавца на ложе томной темноволосой незнакомки, они вдруг смутно стали ощущать свое биологическое предназначение на этом свете. А когда герой фильма на наших глазах пал шесть раз подряд в жарких объятиях толпы изголодавшихся монахинь во главе с аббатисой, молния пронзила первые два ряда кинозала. Кровь вперемежку с гормонами прилила к шахтерским мозгам, и они окончательно осознали истинную цель своей поездки: герои Донбасса, наконец, положили мозолистые ладони на близлежащие округлые колени "руссо-туристок".
Моя жена, судорожно вздохнув, неожиданно для меня и себя, ухватила за колено брюнетку слева, а я с удивлением ощутил на своем правом колене горячую ладонь Михалыча. Облако сексуальных флюидов накрыло оба первых ряда и некоторые участники тур-группы стали о чем-то шушукаться и даже меняться местами. Все понимали, что ночь предстоит бессонная, потому предусмотрительно перетасовывались, как колода карт в надежде на козыри.
Градус сексуального напряжения не понизил даже явно гомосексуальный момент, где длиннобородый старец производил странные манипуляции с фаллосами молодых пастухов. Впрочем, о сексменьшинствах в то время все мы ещё и слыхом не слыхивали, и тем более о том, что сам режиссер фильма был того же поля ягодой.
Пока я пытался переварить происходящее, Михалыч убрал руку с моего колена, странно улыбнулся и потупился, как тургеневская девушка.
В этой вечер группа советских туристов из Украины не без удовольствия стала жертвой сексуальной революции, разыгравшейся в одном из бухарестских отелей. Долго предвкушаемая бурная ночь, как и предполагалось, слегка затянулась и закончилась через два дня, в течение которых старший группы тщетно пытался уговорить разгулявшихся "хотя бы по коридорам не бегать голыми". На что ему всякий раз резонно отвечали: "Мы в душ и назад".
Осоловевший румынский гид все пятьдесят часов "руссо-туристской" вакханалии просидел, заткнув ватой уши, в вестибюле, решая кроссворды и периодически успокаивая администрацию, а мы с женой в обществе Михалыча героически играли в карты, включив местное радио на полную мощность.
... Как всегда неожиданно, наступило утро последнего дня нашего пребывания на румынской земле. За поздним завтраком сладкоизмочаленная тур-группа с вялым аппетитом поглощала суп из чечевицы и бутерброды с маргарином, который в меню громко наименовался "маслом". Женщины с блуждающими улыбками уже по-новому разглядывали своих внезапных бой-френдов, а сами герои Донбасса уныло шутили и нервно оглядывались, пытаясь вспомнить, в чьих конкретно номерах они провели все это время.
Наконец появился румынский гид и с печальной радостью объявил, что перед отъездом на Родину, всех нас ждет двойной сюрприз. После обеда мы посетим музей товарища Чаушеску, а вечером нашу тур-группу отвезут в шикарный "Черная коза", где есть всё, и даже "кабаре" (в этом месте гид грустно подмигнул).
...Музей Президента Румынии производил странное впечатление, напоминая многоэтажную антикварную лавку посреди Мавзолея. Как пояснил нам гид-румын, здесь были собраны подарки товарищу Чаушеску за все годы его правления.
Запомнились только несколько экспонатов: золотой слон в натуральную величину (подарок из Индии); двадцатиметровый ковер со сценами из жизни Чаушеску (подарок румынских ткачих) и небольшая картина маслом "Товарищ Чаушеску на открытие гидроэлектростанции им. Чаушеску" (подарок президента СССР Михаила Горбачева).
В конце экскурсии странные люди в сером беспардонно нас обыскали металлоискателями и в сопровождении двух полицейских по одному стали вводить в "святая святых" румынского народа: особую комнату, о которой можно было говорить шепотом и с благоговейным выражением лица. Это я понял по поведению нашего гида: по приезде в музей он реально стал на голову ниже себя вчерашнего.
Когда дошла моя очередь войти в пустынный склеп, я не сразу понял куда смотреть и чем потрясаться. Но глаза привыкли к полумраку, и я различил освещенный аквариум из пуленепробиваемого стекла. В нем на красном бархате лежало полное собрание произведений Николае Чаушеску. Фамилия Президента Румынии отливала на обложках томов настоящим золотом девятисотой пробы. Я так долго не понимал, какие чувства должен был испытать, глядя на этот шедевр тоталитаризма, что полицейские не выдержали и буквально вытолкали меня бесчувственного в вестибюль, где "руссо-туристки", перехихикиваясь, расстреливали взглядами группу черноглазых белозубых итальянцев.
Тур-шахтеры мрачно стояли в стороне, с хрустом теребя в карманах пиджаков уставшие от простоя кулаки. Итальянцы были все как один высокие и красавчики, а шахт-атлеты были все как один наоборот. Кроме того потомки древних римлян нагло улыбались и бесцеремонно щупали глазами фруктообразные формы украинских "русо-туристок". Михалыч сплюнул на музейный пол и засопел, выражая несогласие. Герои Донбасса заиграли желваками и бицепсами. Назревал международный мордобой, но гид-переводчик, к месту вспомнив офицерское прошлое, вдруг на удивление грозно рявкнул, путаясь в словах: "Матерью вашу! Шагом... Марш! Через минуту автобус нет!". "Руссо-туристы" разом рванули к автобусу, и скандал органично рассосался, так и не созрев до нужной кондиции.
...Ресторан-кабаре "Черная коза" вначале произвел на нас благоприятное впечатление неожиданным для Румынии обилием еды и громадным количеством спиртного. Но старший группы все подпортил: помня двое вакхических суток он рассадил "руссо-туристов" по половому принципу. За длинным столом расположились герои Донбасса. Чтобы скрасить их одиночество к ним тут же подсадили группу горячих туристов из Армении. Девичник из украинских "руссо-туристок" в полном составе уместился за другим столом. Нас с женой и Михалыча посадили за третий длинный стол, о чем я не раз потом пожалел: батарея разнокалиберных бутылок, украшающая наш стол была угрожающе длинной.
Далее только брызги смутных воспоминаний.
...Румынская певица с ужасными дефектами речи, поющая "Очи черные"... Тосты "за дружбу между народами"... Армянские туристы, нагло танцующие с нашими "руссо-туристками"... Моя жена, уговаривающая меня не открывать восьмую бутылку... Герои Донбасса, допивающие свою батарею спиртного... Наглый я, отнимающий микрофон у певицы... Генофонд Донбасса, бьющий туристов из Армении... Веселый я, целующий румынского официанта. "Руссо-туристки", с визгом танцующие на столах... Умный я, толкающий пламенную речь в окружении незнакомых привлекательных лиц... Храбрый я, идущий впереди толпы навстречу огням...
...Очнулся рано утром я от ужасного ощущения. Кровать подо мной возомнила себя вертолетом и крутилась вокруг моей оси. Или ось моя крутилась вокруг кровати. Этого я не знал, поскольку открыть глаза был не в состоянии. В голове что-то стучало. Громко и настойчиво. Через несколько минут я понял, что стучат в дверь. Упав с кровати, я переползом и перебегом добрался до двери, и с трудом открыл ее. На пороге стояли какие-то люди в военной форме. Позади них прятался наш гид. В его глазах дымилось паническое недоумение. Я хотел спросить у незваных гостей что-то вроде "чеммогубытьполезен?", но силы оставили меня и я рухнул на руки военных.
Когда я очнулся во второй раз, передо мной сидел офицер с острым лицом, и что-то спрашивал на птичьем языке. Его глаза были не дружелюбнее двух резиновых пуль.
В моем левом ухе звучал перевод. Я понял, что наш гид где-то совсем рядом, но повернуть голову не решился: стук в висках был довлеюще пугающ, а глаза мои при повороте грозили выпасть на пол и разбиться...
Вслушиваясь в голос переводчика я вдруг протрезвел. Оказывается, меня допрашивали в бухарестской сигуранце (среднее между румынской полицией и КГБ) . На фразе "Вы должны назвать своих сообщников" я попытался засмеяться, но от словосочетания "государственный переворот" слету поперхнулся. Мне совсем не хотелось брать на себя ответственность в подготовке какого-то там переворота, и я, с вежливой робостью, потребовал объяснений.
Офицер зловеще ухмыльнулся, перелистнул какие-то бумаги в папке и начал монотонно читать. Переводчик синхронно озвучивал какие-то ужасные факты и я никак не мог понять, как перечисляемые события могут иметь ко мне хоть какое-нибудь отношение? Со слов офицера выходило, что я организовал в "Черной козе" массовую драку на расовой почве, но мне этого показалось мало. В соседней пивной я собрал несколько десятков нетрезвых румынских граждан, влез на стол и произнес антигосударственную речь, основные мысли которой были заключены во фразах -"Так жить нельзя", "Долой Чаушеску!" и "Запад нам поможет". При этом я апеллировал к тому, что недавно прибыл из Венгрии и встречался там с лично Лениным. "Ленин тоже недоволен режимом Чаушеску, - говорил я подвыпившим завсегдатаям. - Вождь мирового пролетариата готов приехать в Румынию в бронированном вагоне и навести порядок, как он это сделал в России." Одним из слушателей в пивной оказался осведомитель сигуранцы, который записывал мой спич слово в слово.
"Я не знаю румынского", - пытался защититься я, но через переводчика получил убийственно исчерпывающий ответ: "Вы свободно говорили на английском!" По тону ответа я понял, что лучше не уточнять истоки моего хорошего владения английским. Тем более, что в школе и институте я учил немецкий. "Самое благоразумное в этой ситуации - молчать и вздыхать с удрученным видом", - решил я про себя.
Но это удавалось с трудом. Попробуйте молчать с виноватым видом, когда вас обвиняют в том, что вы набили туристический автобус пьяными румынами, сели за руль и повезли их в Венгрию, чтобы показать что такое "человеческая жизнь!"
"Я даже велосипед вожу с трудом, какой там автобус!" - обреченно попытался возразить я, но меня явно не слышали. Зато я уже слышал где-то вдали лязг засова и звук своих шагов по тюремной камере.
...На мгновение я выпал из реальности и перед моими глазами унылыми лебедями поплыли картины моей бренной жизни...
Очнулся я только на словах: "Выдворить из страны в течении 24 часов". Меня это очень устраивало, да и остальных, похоже, тоже - наша тур-группа сегодня вечером должна была отбыть на Родину. Переводчик с облегчением вытирал рукавом потный лоб, а офицер с пулеобразными глазами грозил перед мои носом пальцем, напоследок наставляя меня на путь истинный. Я благодарно ему улыбался и долго пытался пожать его неуловимую руку, пока наш гид за полу пиджака не вытащил меня из кабинета и не сопроводил до гостиничного номера.
Жена моя все еще спала и даже в страшных снах не подозревала о моих ночных похождениях. Я очень постарался, чтоб она никогда не узнала о них.
... Не буду рассказывать вам о том, с какими мыслями я возвратился в родной Советский Союз, какие чувства испытал, когда однажды меня все-таки вызвали в местное КГБ в моем родном городишке. Одно с тех пор знаю точно: к свержению Президента Румынии Николае Чаушеску в 1989 году я никакого отношения не имел и не имею. Кроме этого именно с 1989 года я совсем не пью. И на всякий случай не курю.