Земля изгоя
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Планета пуста, как во второй день творения. Единственное, чего здесь с избытком, так это пыли и камней, а такого добра и на Земле навалом. Так что, понимаете, падре, этот Марс - он никому даром не нужен. Но, как говорится - есть один нюанс...
|
Город был раздавлен словно лягушка, на которую опустился тяжелый солдатский ботинок.
Земля взбесилась в ночь с первого на второе ноября, когда столицу заполнили толпы празднующих День Мертвых. От первых же толчков просевшие и покосившиеся дома сложились словно карточные. Обрушившись на узкие улочки, они за считанные мгновения превратили их в набитые раненными и покойниками склепы, а тысячи свечей и факелов, находившихся в руках людей, разожгли охвативший половину города погребальный костер. Последующие толчки придали воцарившемуся хаосу законченный вид, повалив многочисленные парковые статуи и кресты на соборах. Стихия пощадила большую часть каменного центра - по зданиям кое-где пробежали ветвистые трещины, большинство и вовсе отделались выбитыми стеклами да отвалившейся лепниной, однако все равно выглядели так, словно в ужасе вжались в землю.
Когда багровый диск солнца поднялся из-за гор, над стелющейся поверх руин чадной, расцвеченной сполохами пожаров пеленой непоколебимо возвышалась лишь громадина Темпло Майор, также известная как пирамида Уицилопочтли.
Возможно невероятная прочность древнего храма и удивила бы кого-нибудь, но только не Джозефа Гулда, пробиравшегося по запорошенным пеплом трущобам. Более того, он был абсолютно уверен, что никакая в мире сила не сможет стереть эту пирамиду с лица планеты, и что в те дни, когда от человечества останется только тлен, она все также будет подпирать небеса своими ступенчатыми склонами. Гулда же в данный момент гораздо больше волновали преследовавшие его слишком прилично одетые для этих мест господа в черных костюмах, а также газовых масках и приборах ночного видения на головах. В руках у них поблескивали револьверы Кольта, которые не раз уже приходилось пускать в ход - землетрясение не сделало трущобы более безопасными для чужаков. Доносившиеся время от времени сквозь треск пламени и завывание ветра резкие хлопки выстрелов подсказывали Гулду, что его преследователи, возможно, уже близко, но забирают сильно в сторону. Что, как он надеялся, значительно отсрочит встречу, которой Гулд так старался избежать.
Еще над трущобами кружили два военных дирижабля, но и их экипажи заботило отнюдь не спасение выживших. Гулд знал, что направленные на догорающие трущобы огромные радужные линзы подзорных труб с механической настройкой выискивают его одинокую фигуру. Вряд ли дорогая цейссовская оптика помогла бы обнаружить Гулда в этом аду, если бы к трубам не приставили проклятых индейских ясновидящих-тламакацке, а уж они-то свое дело знали. В более спокойной обстановке у беглеца вообще не было бы ни единого шанса скрыться, сейчас же выручали мощный спиритический фон и насыщенный человеческим пеплом дым, сбивающие с толку жрецов.
Но погоня волновала Гулда не так сильно как то, что выверенные до запятой расчеты, указывающие на точные координаты места, в царящем вокруг хаосе оказались бесполезны. Разбросанные по склону городские трущобы, эта zona marginal, и так не отличались упорядоченностью, а теперь жалкие останки лачуг местных обитателей и вовсе превратились в груды щебня и деревянных обломков, не имеющих ничего общего с результатами аэрофотосъемки, которые Гулд систематизировал долгие годы в Национальном фонде этнических исследований.
Смяв ставшие бесполезными листы карты, Гулд остановился и растерянно огляделся по сторонам. Среди коптивших развалин сновали сутулые тени, волокущие нехитрый скарб. Как подозревал Гулд, не всегда те, кто его несли, были настоящими хозяевами вещей. В трущобах каждый выживал как мог, и сейчас те, кого пощадила стихия, старались хоть чуть-чуть улучшить свое будущее за счет тех, кого Отец Небесный уже принял в свои объятия.
Рядом кто-то закричал, но этой ночью уже было так много криков и плача, что никто даже не подумал поинтересоваться, что случилось. Впрочем, здесь и раньше предпочитали, услышав призыв о помощи, поплотней заткнуть уши. Сюда почти не совались ни полиция, ни армия, и уж точно их не стоило ждать теперь, когда помощь нужна была в куда как более фешенебельных районах.
В дыму раздался грохот и на Гулда выскочил механический конь с покрытыми многочисленными вмятинами боками. Встав на дыбы, он забил в воздухе копытами, каждое из которых было с голову взрослого человека. Усыпанное заклепками латунное брюхо коня гудело словно внутрь набился огромный рой ос, но снопы искр из выхлопных труб указывали на то, что это гудение издает котел, который вот-вот взорвется. Керамические шарики глаз закрутились в разные стороны, одна из труб плюнула грязным языком пламени и конь рухнул на подломившиеся передние ноги. Гулд попятился прочь от взбесившегося механизма, споткнулся о груду кирпичей и грохнулся на спину, инстинктивно закрыв лицо руками.
Конь окутался паром, ударившим из сорванных клапанов, и приключившийся при этом рев оглушил Гулда, который вскочил на ноги и ринулся прочь. Прозвучавший следом взрыв толкнул его в спину, но не свалил с ног. Мимо уха Гулда просвистел скрученный кусок железа и воткнулся в чудом уцелевшую деревянную стену кривой лачуги.
Привалившись к стене сидела молодая женщина. Изможденное круглое лицо, когда-то бронзовое, как и у большинства потомков ацтеков, приобрело пепельно-серый цвет и было вымазано в саже. Залатанное цветастое платье и пончо пришли в негодность, рядом валялась распотрошенная холщовая сумка. Руками женщина крепко вцепилась в тряпичный сверток, лежащий на коленях. Судя по порывистым вдохам и протянувшейся из угла рта грязно-коричневой полосе, жить ей оставалось уже недолго.
Вынырнувший из-за угла оборванец-метис, обвешанный нанизанной на веревку медной посудой, заинтересовался содержимым сумки, поворошив его грязной босой ногой.
При виде мародера женщина с еще большей силой вцепилась в сверток и попыталась прижать его к груди.
Раздался детский крик.
При этих звуках Гулда словно молния поразила. Господи, подумал он, может ли это быть совпадением?
Мародер уставился на женщину, прижимающую к себе завернутого в тряпки младенца. Косящие глаза на лице с явными признаками вырождения загорелись злобным огнем. Вытащив из-за болтающегося на пузе ремня ржавый мачете, оборванец подцепил им край укрывавшего ребенка одеяла.
- Эй, сеньорита, да ты ведь не жилец уже, - ухмыльнулся метис, выставив напоказ обломки гнилых зубов. - Давай прибью твоего выродка, чтобы тоже не мучался. Все равно ведь не долго не протянет...
В глазах матери отразился дикий ужас, она попыталась отодвинуться от мародера. Однако сил на это у нее не осталось, и она едва не выронила младенца.
Метис сунул лезвие под подбородок женщине, заставив ее поднять голову. В ту же секунду изо рта у нее хлынула кровь, заливая мачете.
- Ах ты, сука! - взревел мужчина, отдернув нож и занося его для удара.
Судя по виду вряд ли и раньше оборванец служил образцом доброго самаритянина, а теперь, похоже, у него вовсе в голове что-то повредилось, иначе чем можно было объяснить столь бессмысленную жестокость? Гулд торопливо потянулся за лежащим во внутреннем кармане куртки револьвером.
- Замри, если жить хочешь!
Голос Гулда прозвучал неожиданно сильно и властно даже для него самого. Наверное уверенности ему придавал шестизарядный "бульдог", уставившийся в переносицу обернувшемуся метису.
- Проваливай отсюда! - Гулд надавил большим пальцем на курок. - Я второй раз предупреждать не буду!
Глаза оборванца внимательно следили за тем, как медленно поворачивается барабан револьвера по мере того, как курок отходит назад.
- Чтоб тебе в аду гореть! - он сплюнул под ноги Гулду, и тут же растворился в дыму.
Гулд бросился к женщине и опустился на колени рядом с ней. Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться - мародер прав, и несчастная доживает последние минуты.
- Скажите, когда родился ребенок? - Гулд осторожно отогнул одеяло и взглянул на сморщенное красное личико младенца.
- Его зовут Игнасио, - прошептала женщина. - Он очень красивый.
- Послушайте, сеньорита, - Гулд бросил быстрый взгляд за спину. - Я могу спасти вашего ребенка. Скажите, когда он родился?
Женщина перевела затуманенный взгляд на Гулда. Даже в помутненном сознании она поняла, что тот слишком хорошо одет для обитателя трущоб. В ее глазах засветился огонь надежды.
- Пожалуйста, сеньор, заберите его отсюда! Во имя Пресвятой Девы Марии, умоляю вас!
Она из последних сил подняла младенца, и попыталась сунуть его в руки Гулда.
- Женщина, черт тебя возьми, когда он родился?! - заорал взбешенный Гулд, едва не выбив ребенка из рук матери. - Когда он родился?
Порыв ветра снова донес до Гулда далекие звуки выстрелов. Если ему повезло, то преследователи и вправду отдалялись от него.
- Ночью, сегодня ночью, сеньор, за мгновение до землетрясения, - прошептала женщина. - Игнасио родился в День Мертвых...
- Господи Боже, - выдохнул Гулд. - Все-таки это он... Знала бы ты, женщина, на что его обрекла...
Но мать уже не слышала Гулда. Она смогла бережно опустить младенца себе на колени, после чего голова ее безвольно свесилась, а стеклянный взгляд устремился в землю. Ребенок заворочался и начал пищать.
Гулд опустил умершей веки и прошептал слова молитвы.
Дальше действовать предстояло быстро. Он подобрал с земли сумку и вытряхнул из нее грязь, запихнув обратно валяющиеся рядом простыни. Перевязав постромки так, чтобы сумку можно было повесить на грудь, Гулд осторожно взял младенца с колен покойницы и положил его внутрь. Снятым с пояса ремнем он перехватил сумку через грудь, чтобы было надежнее, и поднялся с колен.
Ребенок молчал, уставившись на Гулда глазами-пуговками. Впрочем, решил Гулд, наверное последнее ему показалось - новорожденные, насколько он помнил, реагируют только на звуки.
- Ну, дружок, теперь потерпи, - Гулд огляделся по сторонам. - И лучше для нас двоих будет, если ты помолчишь, ладно?
Младенец захлопал глазами, как будто вслушиваясь в незнакомый голос.
- Прости, но я не успел спросить, как зовут твою мать.
Пробившееся сквозь дым солнце указало Гулду нужное направление. К тому моменту, когда к телу мертвой женщины вышли трое людей с револьверами в руках, одетые в перепачканные костюмы-тройки, Гулд уже затерялся среди руин.
Над Мехико занималась заря утра второго ноября 1896 года.
На вершину Темпло Майор вела широкая каменная лестница, отполированная за тысячи лет босыми ногами до зеркального блеска. Большинство сохранившихся со времен ацтеков пирамид этим похвастаться не могли - все они возводились из обычного базальта, подверженного разрушительному влиянию времени. Однако теночтитланская пирамида была лишь облицована камнем, под ним же находился материал, который по привычке называли обсидианом, ведь лучшие химики мира до сих пор не могли определить его происхождение. Конкистадоры Эрнана Кортеса в шестнадцатом веке смогли разрушить лишь находившиеся на вершине два кирпичных храма, Уицилопочтли и Тлалоки, и в ужасе отступили, убедившись, что ни кирки, ни пушечные ядра не берут остальное. Впрочем, главной загадкой был отнюдь не материал, из которого была построена пирамида, а находившаяся на ее вершине плита.
В 1874 году Порфирио Диас, тогда еще просто генерал и герой войны с французами, пригласил в Мехико группу ученых из Северо-Американских Соединенных Штатов. Все они специализировались по доколумбовым культурам. На деньги Диаса ученые объездили страну, изучая и фотографируя руины индейских городов и, конечно, знаменитые пирамиды. Сохранившаяся в Мехико пирамида Уицилопочтли на первых порах интересовала американцев не больше других, пока один из ученых, молодой знаток мезоамериканских языков из Мискатоникского университета, не обнаружил в Теотихуанаке считавшуюся утраченной часть кодекса Ботурини - необычного пиктографического труда ацтеков. Все известные ацтекские кодексы состояли из цветных рисунков, однако странная рукопись, получившая название по имени своего первого владельца Лоренцо Ботурини, была полностью выполнена черной краской. Это случилось в 1878 году, уже после того, как Диас в ходе переворота стал президентом-диктатором Мексики.
Ученый частично расшифровал кодекс, и содержимое рукописи повергло его в шок. Как только Диасу доложили о содержании индейских записей, он тут же выслал из Мексики всех ранее приглашенных американцев. Единственный оставшийся в стране профессор Мискатоникского университета, тот самый, что смог прочитать кодекс, через год стал руководителем Национального фонда этнических исследований, а еще через три года на вершине Темпло Майор впервые открылись Врата.
Ставшего после этого известным на весь мир ученого звали Джозеф Гулд.
Обо всем этом рассказывали выбитые на мраморной плите надписи. Плиту установили у основания пирамиды, и заливавшего ее света полной луны вполне хватало, чтобы прочитать текст даже ночью. Но большинству из тех, кто сейчас собрался около перекрытой солдатами лестницы, на историю величайшего открытия тысячелетия было плевать. Освещенную газовыми фонарями мощеную площадь вокруг пирамиды (довольно обширную, так как окружавшие Темпло Майор ацтекские храмы испанцы все-таки уничтожили) занимали залежи тюков, сундуков, чемоданов и ящиков на которых сидели дымящие дешевыми папиросами носильщики - через Врата редко перемещали объемные грузы, а уж если такая нужда возникала, то для них к северному склону был пристроен подъемник.
Как бы то ни было, проход открывался ненадолго, и рабочим следовало спешить, в противном случае нерасторопный бедолага рисковал на целые сутки застрять на той стороне.
На Марсе.
Таинственный механизм Врат подчинялся движению Солнца над красной планетой, и сегодня время включения выпало на глубокую ночь. На заставленной скамьями с навесами площади столпилась самая разномастная публика, от завернутых в лохмотья индейцев до молодой пары из Северо-Американских Штатов, собравшихся провести незабываемые выходные на марсианских каналах, чтобы было о чем рассказать на светских раутах своим друзьям, таким же прожигателям жизни. Трое вооруженных типов, маячивших за спинами американцев, гарантировали, что путешествие окажется не только незабываемым, но и комфортным. Но вряд ли они будут упомянуты, когда речь зайдет об опасностях красной планеты.
Невдалеке от лестницы громоздились штабеля ящиков с выжженным клеймом "Дженерал электрик". За ними, так, чтобы не сильно бросаться в глаза остальным отбывающим, стояли двое - пожилой коренастый священник и индеец в полосатом пончо, из-под которого виднелись кожаные штаны и сапоги. В руках индеец мял шляпу-котелок, к ящикам были прислонены барабанная винтовка "ли-энфилд" и парусиновый рюкзак.
- Поймите, отец Винсент, - заговорил индеец. - Мне нет дела до того, что вы на той стороне свернете себе шею, деньги-то вы заплатили вперед. Но вы там будет просто обузой, а если мои сведения верны, то и времени у меня в обрез. Стоит покинуть Тьерра де Польво, как вы уже в другом мире, там, где нет ни правительства, ни полиции, а имя Порфирио Диаса на той стороне значит не больше, чем надпись на заборе. И, кстати, с церковью то же самое - вера в Господа, как правило, тоже кончается на границе города.
Судя по усталому тону индейца, спор между ним и священником начался уже давно.
- Но ведь до каналов можно добраться по монорельсовой дороге? - не уступал священник. - А дальше нанять лошадей. И я еще не настолько стар, чтобы не удержаться в седле.
- Да Христос с вами, - вздохнул индеец. - Но дело-то не в дороге! Вы что собираетесь делать, когда мы догоним солнцепоклонников? Неужели и вправду думаете проповедью убедить этих поганых убийц вернуть вам мальчишку?
- Простирайся моя вера, Хосе, настолько далеко, я бы не обратился к тебе, - усмехнулся священник. - Но я верующий, а не идиот.
- Да что вам такого в этом мальчишке, падре? - не выдержал индеец. - Почему вы пришли ко мне, а не к властям? Или у вас с ним... Ну вы понимаете, отче... Умудренный жизнью мужчина, смазливый юнец, не знавший женской ласки...
- Хосе Мария Морело, не гневи Господа подобными речами, - прорычал священник, демонстрируя весьма увесистый кулак покрытый густым седым волосом. - А то ведь я могу и сам тебе зубы посчитать, не дожидаясь, пока кара божья обрушится. И тогда у тебя точно не останется больше вопросов о том, как я переживу предстоящий путь.
Аргумент выглядел серьезным - несмотря на некоторый избыток веса, отец Винсент не производил впечатление слабака.
- Ладно, падре, не кипятитесь, - Хосе ухмыльнулся. - Да только я бы не прожил на той стороне столько лет, если бы за лигу не чуял подвох. Вы что-то не договариваете, и я боюсь, что это дорого мне обойдется. Так что как только ступим на ту сторону, нам придется еще раз обсудить стоимость моих услуг.
- Алчность - смертный грех, сын мой, - в ответ на эту тираду менторским тоном заявил отец Винсент.
- А в Книге Притчей Соломоновых говорится о том, что Богу противен лживый язык, - пожал плечами Хосе. - Но это вас, похоже, не пугает. Я хорошо учился в церковной школе, падре, и даже целый год ходил на занятия в университет. Моя вера в Бога не слабее вашей, так что не надо тыкать меня в Священное Писание.
От продолжения спора собеседников удержал разнесшийся над площадью трубный звук. Переливаясь и меняя тембр, он несколько пролетел над редкими уцелевшими руинами Теночтитлана, заставив замолчать не только индейца и священника, но и всех остальных. Даже безразличные ко всему носильщики повскакивали с мест и уставились на вершину пирамиды.
Как только звук утих, сверху донесся каменный стук. Обсидиановая плита на вершине встала на ребро и поднялась в воздух. Теперь диск размером с двухэтажный дом вращался вокруг своей оси. Черное зеркало поверхности плиты, словно она скрывала в себе какое-то тайное пространство, прорезали глубокие линии. Под мерный стук они складывались в окантованные орнаментом кольца. Внутреннюю часть диска занимали три концентрических круга с пиктограммами, а в самом центре скалилась жуткая рожа бога Солнца Тонатиу.
Как только последний элемент диска встал на место, стук прекратился, и с вершины пирамиды хлынула волна холода. Воздух наполнил странный протяжный стон, словно сам камень Темпло Майор подавал голос, затем стон превратился в скрежет, с которым внутренний диск с лицом Тонатиу поворачивался вокруг своей оси. На мгновение показалось, что из образовавшейся полукруглой щели плеснуло разведенной в воде кровью - то пролился приглушенный марсианский свет. Стоило диску повернуться на девяносто градусов и стало ясно, что он есть суть двумерный объект в нашем трехмерном мире, ибо диск исчез как лист тонкой бумаги, обращенный к наблюдателю ребром.
Солдаты оттащили перекрывающие лестницы ограждения.
Хосе повесил на плечо ружье и подхватил рюкзак.
- Ну что, падре, уверены, что вам не пора в свой тихий приход? Вернуться с той стороны сложней, чем попасть туда. Вы действительно уверены, что хотите настолько осложнить себе жизнь?
- Э, Хосе, Господь не оставит своего верного слугу даже на Марсе, пусть даже тот и не будет там в подобающем облике - отец Винсент стянул сутану через голову и затолкал ее в увесистый рюкзак. - А свой шанс прожить жизнь тихо и мирно я упустил уже давно. Давай-ка поторопимся, пока эти бесовские врата не закрылись сами собой.
Под монашьим одеянием отец Винсент носил грубой вязки свитер с нашлепками на локтях, джутовые штаны и солдатские ботинки. Пошарив в своем рюкзаке, он выудил из него видавший виды широкий кожаный ремень с патронташем, кобуру с торчащим из нее стволом револьвера "хаммерлес" и мятую широкополую шляпу, которую немедля нахлобучил на голову. Наряд довершила потертая брезентовая куртка.
Хосе неопределенно хмыкнул, глядя на приключившийся маскарад, но не сказал ни слова. Вдвоем со священником они подошли к основанию пирамиды, где офицер, беспокойно поглядывающий на часы, подгонял проходящих наверх. На предъявленные Хосе и отцом Винсентом паспорта он едва взглянул.
Путь на вершину по довольно крутой лестнице занимал немало времени, и, посмотрев назад, отец Винсент обнаружил, что за ними бредет лишь трое не сильно трезвых метисов в ношеной одежде, без багажа, но с винтовками за спинами. Большой смекалки не требовалось, чтобы понять, что эти господа пребывали в неладах с законом, и со дня на день их отпечатанные на грубой бумаге небритые рожи украсят собой доски с объявлениями о розыске в полицейских участках.
Поднимавшиеся бандиты, обошли священника, лишь один из них не удержался и толкнул его плечом, проходя мимо. На лице хама появилась злобная ухмылка, но когда он нагнал своего вожака, тот что-то шепнул ему на ухо, бросив многозначительный взгляд на Хосе. Ухмылка тут же угасла, и сникший бандит поспешил к Вратам.
Инцидент не остался без внимания Хосе.
- Эге, падре, вы еще не успели попасть на ту сторону, а уже пользуетесь популярностью, - индеец поправил ремень винтовки. - Жаль только, что этим господам не пришлась по вкусу моя морда, я, увы, обладаю несколько специфической репутацией на той стороне. Хотя, подозреваю, вряд ли бы они попросили бы у вас исповеди.
- Ну, Хосе, я же говорил, что Господь не оставит меня. И как послал Он архангела Михаила трем отрокам во спасение из пещи огненной, так же Он послал тебя мне. Сколько ты раз бывал на той стороне, сын мой?
Индеец оглянулся. Отец Винсент нерешительно застыл на границе очерченного марсианским светом круга.
- Иногда мне кажется, что там я и родился, падре, - пожал плечами Хосе. - Так что, пожалуй, я и не вспомню точно... Пойдемте, время на исходе.
Отец Винсент встал перед ониксово-черным ободом, за которым клубилась рыжеватая пыль, поднятая ногами сотен перешедших на обе стороны носильщиков. Последние из них торопливо перетаскивали тюки с той стороны, сваливая их вокруг постамента Врат.
На самом деле переход не сопровождался ничем необычным - сделав несколько шагов по гладкой поверхности обода, священник и индеец спрыгнули на плоскую вершину точно такой же пирамиды. Если бы не царивший вокруг день и затянутое коричневато-рыжими облаками небеса, вряд ли можно было бы подумать, что они переместились на пятьдесят с лишним миллионов лиг от Земли - человеческий разум отказывался принять столь чудовищное расстояние. Однако затем каждый путешественник понимал, что на этой стороне гораздо холодней, чем в осеннем Мехико, а внизу, у подножия пирамиды, вместо шумного и многолюдного города расстилалась поросшая грубой бурой травой и узловатыми деревьями с листьями-шипами прерия, на которой паслись стада коз. Вокруг пирамиды были разбросаны несколько десятков двухэтажных каменных домов, занятых немногочисленными торговыми фирмами, и крытые пакгаузы. Остальные постройки больше напоминали обыкновенные трущобы, собранные из чего попало. Да собственно, это и были трущобы, где ютилась основная масса переселенцев и сезонных рабочих. Лишь вдалеке, где тянулась горящая на солнце полоса монорельса, имелось несколько значительных кирпичных зданий и дымящих труб.
А затем наваливалась тишина, столь древняя и глубокая, что от нее закладывало уши.
Отец Винсент закашлялся - первый же глоток воздуха чужой планеты наполнил его легкие вездесущей красной пылью. Из глаз священника хлынули непрошеные слезы, которые он вытер рукавом.
- Ну, падре, теперь вы видите, почему наш добрый президент позволяет всякому сброду беспрепятственно шастать туда-сюда?
Хосе протянул священнику цветастый сложенный пополам платок. Сам он уже натянул точно такой же на нижнюю половину лица.
- Планета пуста, как Земля на второй день творения, - голос индейца звучал из-под платка приглушенно. - Единственное, чего здесь с избытком, так это пыли и камней, а такого добра и на Земле навалом. Так что, понимаете, падре, этот Марс - он никому даром не нужен.
Первые сутки пути сутки пейзажи за окнами монорельсового вагона не отличался особым разнообразием - каменистые равнины, кое-где поросшие травой да гонимые ветром колючие шары черного песочника. Изредка мелькали стада коз, местами попадались две-три палатки с пасущимися рядом лошадьми. Монотонности добавляла бесконечная вереница двойных г-образных столбов, на которых пролегали толстые стальные полосы. К концу первого дня пути по правую сторону появились Столовые горы, которые поезд почти миновал уже к середине второго дня.
Похожий на пулю локомотив пожирал рельс лигу за лигой, изрыгая из носовых сопел клубы дыма и волоча за собой иссеченные песком цилиндрические вагоны. Поезд останавливался только возобновить запас воды и топлива на безлюдных заправочных станциях - поднятых на толстенных опорах железных шарах. Воду тянули механические водокачки глубоко из-под земли, а уголь привозили с каналов. Заправку и погрузку угля производили сами машинисты поезда и их помощники. Состав включал в себя несколько цистерн, десяток грузовых вагонов и пару пассажирских. Пассажирские вагоны на Марсе имелись только одного класса - третьего и последнего, однако даже они не были заполнены наполовину. В вагоне, где ехали отец Винсент и Хосе, находилось полтора десятка индейцев и несколько белых, искателей приключений. Одевались все они по единственной местной моде в тяжелые шерстяные плащи, чульо или котелки, защитные очки и обязательные платки на шее. Большинство путешествовало с оружием, которое на Марсе никто не прятал.
- В общем, вот такая картина, падре, примерно до каналов, - рассказывал Хосе сидя напротив своего спутника. - Но мы на каналах сойдем, а поезд пойдет дальше, в Девкалион. "Ю.С. Стил" и "Стандарт Ойл" там добывают уголь и монацит - то немногое, что может заинтересовать наших капиталистов на этой Богом проклятой планете. Ну а здесь единственная местная достопримечательность - вон та.
Хосе отодвинулся от окна, чтобы у его спутника был обзор получше.
- Видите ту гору? Это Марсианский Сфинкс. Лет двадцать назад, когда строили монорельс, сюда протащили в разобранном виде два дирижабля, которые снимали местность для прокладки дороги. Когда снимки проявляли, кто-то глянул - Матерь Божья, а сверху чисто рожа человеческая! Понабежало каких-то очкариков из Большого Сырта, где они в развалинах копались, а потом оказалось, что это просто ветер обычную скалу поел, да тени так легли.
Вагон едва заметно покачивался, усыпляя своих немногочисленных пассажиров, большинство из которых уже клевало носом.
- А что ваш брат-переселенец рассказывает про марсиан? - спросил отец Винсент, отвлекшись от созерцания Сфинкса.
- Да какие марсиане, падре! Сгинули они давно. Ну есть тут какие-то руины, в Сырте да в Эрии. Самым древним, в газетах писали, по десятку тысяч лет, самым свежим - пару-тройку. Да только кроме пирамиды в Тьерра де Польво ничего толком не сохранилось. Когда про первые раскопки написали, сюда куча народу рвануло золото искать - и шиш. Ничего не нашли, ни самой завалящей монетки, за пару лет интерес полностью спал. А и чего удивляться - в сезон ветров тут такие ураганы, мясо с человека в момент сдерут, и кости в пыль сточат. Я уж не говорю о том, что к северу отсюда вообще полпланеты снесено - я слышал там с небес когда-то здоровенный каменюка рухнул, который и пришиб всех марсиан. Я же вам говорил - на Марсе навалом только песка и камней, да на полюсах еще ледники сохранились. Сюда от хорошей жизни никто не бежит.
- А ты, Хосе, почему так часто здесь бываешь? - отце Винсент отвернулся от окна и устроился поудобней.
- Мне здесь нравится, - пожал плечами Хосе. - Здесь просторно, каждый сам себе хозяин. Там, дома, ни денег, ни работы. Меня из университета потому и выперли, что платить нечем после смерти отца стало. А в Мехико еще и на каждом углу по шпику Диаса - все высматривают, как бы кто что про нашего славного президента лишнего не брякнул. Вы бы знали, падре, сколько народу просто за то, что не к месту его упомянули, забрали на серебряные рудники! Я может вообще на Землю не стал возвращаться, если б не мать и сестры. Я здесь зарабатываю не так уж и мало, да хоть тем же проводником у ученых. Но туда, куда мы с вами идем, мало кто ходит. На Марсе дальше западных каналов и Большого Сырта ни карт нет, ничего. Может там эти ваши марсиане и живут, да только пока мы до них доберемся, они снова вымрут...
Хосе окинул вагон подозрительным взглядом, наклонился вперед и поманил отца Винсента пальцем.
- Я тут в Тьерра де Польво кое с кем парой слов перекинулся - за день до нас с Земли прибыли четверо чачальмеков с ребенком. Все четверо в татуировках, злобные, бошки бритые с хвостами - ни с кем не перепутаешь. Мальчишка, сказали, якобы болен, да больше похоже на то, что его морфием обкололи. Погрузились эти четверо на поезд и отбыли к каналам. За каналами, если в сторону плато Солнца идти, есть лагерь, Тлакопан, где эти ублюдки постоянно собираются - их там под тысячу, может больше, живут чуть ли не с самого первого дня, как переход открылся. Тлакопан на самом краю исследованных земель стоит, что дальше находится - никто не знает, не бывал. Нутром чую - пацана вашего, падре, туда тащат. Слухи о жертвоприношениях солнцепоклонников давно ходят, но тут никому до таких вещей дела нет.
- Мы успеем нагнать их до Валле дель Маринеро? - отец Винсент задумчиво жевал нижнюю губу.
- Вряд ли, они считай нас сутки опережают. Но в Залба Тану им никто хороших лошадей не даст, а у меня там друзья. Обзаведемся парой лошадок, вот тогда есть шанс их в долинах перехватить. Только, падре, вы как этих лошадок увидите, не горячитесь так сразу. Помните, что здесь везде свои порядки...
Хосе не договорил, потому что в это мгновение вагон дернулся, а сверху донеся металлический скрежет. Индеец и священник не удержались, от души приложившись лбами так, что из глаз посыпались искры
- Ох, отче, если вера ваше крепка также, как ваш лоб, то быть вам святым при жизни! - выдохнул Хосе, держась рукой за голову.
- Остынь, сын змия, - отец Винсент проморгался и уставился в окно. - Лучше скажи, что это было?
Металлический скрежет повторился.
- Пресвятая дева, за что ж нам все это?! - Хосе схватил винтовку, выщелкнул барабан и принялся проверять патроны. - Надеюсь, что револьвер у вас, отче, не для красоты на ремне болтается! Слезайте на пол!
- Да что случилось-то? - насторожился отец Винсент.
Вместо ответа индеец указал в окно. Состав огибал очередную грязно-красную скалу, когда из-за нее показался острый нос баллона дирижабля. По бортам гондолы сверкнули вспышки и от воздушного судна к поезду протянулись несколько черных линий. Одно из стекол в вагоне с яростным звоном брызнуло россыпью осколков, а в проход между деревянными скамьями вонзилась металлическая труба, оканчивающаяся решетчатым барабаном. Вагон наполнил свист ветра, а на зубах заскрипел песок. От барабана в разбитое окно свисал тонкий трос. Внутри трубы что-то громыхнуло, барабан на ее конце завертелся, стреляя струями пара, и весь этот странный якорь ушел под пол. Затем раздался резкий удар и трос натянулся.
В окно было видно, как в бортах локомотива открылись люки и из них выскользнули куцые дула пулеметов "максим". За свистом врывающегося в окно ветра огненные язычки на них, казалось, выросли бесшумно.
Хосе подполз к окну и осторожно выглянул наружу. Отец Винсент последовал его примеру.
Дирижабль плыл параллельным монорельсовому пути курсу. Несколько тросов с якорями волочилось по земле, однако три или четыре прочно сидели в вагонах. Локомотив, к счастью, не пострадал, продолжая поливать нападавших огнем.
- Видать на поезде везут зарплату на рудники, - пробормотал Хосе. - Сейчас к нам пожалуют, так что готовьтесь нарушить шестую заповедь.
Индеец оказался прав - бандитский дирижабль основательно укрепили, и пока выстрелы с поезда лишь высекали снопы искр из металлической обшивки баллона. А, между тем, по тянущимся к составу тросам уже неслись человеческие фигурки, сжимавшие в руках оружие.
Первым в вагон ввалился здоровенный детина в мятой кирасе со штуцером. К счастью, он оказался нерасторопен и пока возился с карабином, удерживающим его у троса, Хосе вскинул винтовку и всадил пулю в горло бандиту. Захрипев, тот завалился на бок, но в окно тут же въехал еще один налетчик, сжимавший в каждой руке по шестиствольному пеппербоксу. Сдвоенный залп заставил Хосе и отца Винсента вжаться в пол между скамьями, сзади раздался стон - кому-то из пассажиров не повезло. Бандит швырнул опустевшие пистолеты на пол, ловко отстегнулся и, вытащив из-за пояса мачете, одним ударом зарубил застывшего рядом рабочего с рудников. Но тут очнулись остальные пассажиры, и под шквалом огня бандиту пришлось ретироваться за скамью.
В это же время в вагон один за другим высадись еще трое, каждый из которых был неплохо вооружен. Бандиты удерживали позицию около якоря, готовясь принять пополнение, а пассажиры отступили к задней части вагона.
Начавшаяся перестрелка не сулила ничего хорошего - бандитов все прибывало, а пассажиры не могли оказать серьезного сопротивления, да и нападение застало их врасплох. К тому же новоприбывшие налетчики притащили две картечницы, залпы из которых нанесли чудовищный урон вагону, разнеся толстые доски скамей в щепы и раскрошив внутреннюю обшивку. Хорошо хоть перезаряжались они долго.
- Падре, отвлеките-ка их внимание! - Хосе, сделав выстрел, нырнул под лавку и схватил лежащий на полу мачете.
Отец Винсент высунулся над скамьей, перехватил револьвер поудобней и нажал на спуск. Хосе вскочил, перепрыгнул через скамью и с яростным ревом кинулся к дрожащему от натяжения тросу. Священник и присоединившиеся к нему пассажиры какое-то время не давали налетчикам высунуться, так что индеец успел нанести по тросу несколько ударов, прежде чем в стену рядом с ним впилась первая пуля. Хосе швырнул мачете в стрелявшего и стремглав бросился обратно. Наполовину перерубленный трос за его спиной затрещал, составляющие его волокна лопались одно за другим.
- Неплохо, падре! - уважительно пробормотал Хосе, оказавшись в укрытии.
- Давно оружия в руках не держал, - буркнул священник, перезаряжая "хаммерлес". - А алчность, как я уже говорил - это смертный грех.
- Аминь, - подытожил Хосе. - Давайте еще раз тоже самое, да так, чтобы до них ваша проповедь как следует дошла.
Со стороны нападавших слышалась яростная ругань. Трос не выдержал и, хлестнув по замешкавшемуся бандиту, вырвался наружу.
Перестрелка в вагоне возобновилась, но после того, как Хосе парой метких выстрелов покончил с владельцами картечниц, оставшиеся в живых налетчики бросились к выбитому окну. Трое успели сигануть наружу, и ветер подхватил их за выросшие за спиной вискозные крылья на раскладном жестком каркасе. Последний бандит получил в спину пулю от кого-то из пассажиров и повис, наполовину вывалившись из окна.
Перестрелка заняла минут пять, но за это время из двух десятков пассажиров в живых осталось не больше половины. Оглушенные пальбой, они принялись осматриваться в поисках своих вещей и поднимать мертвых и раненых.
Хосе подошел к окну, на котором повис подстреленный налетчик, и выглянул наружу. Дирижабль дымил, уходя в сторону гор. За ним стаей мотыльков тянулись спасшиеся бандиты на крыльях. Потерявший несколько пулеметов локомотив продолжал бодро тянуть состав, за которым теперь по земле волочились отстреленные воздушным судном тросы.
Хосе ухватил за ремень висящего в окне мертвеца и собрался было вышвырнуть его прочь, как что-то привлекло его внимание.
- В чем дело? - к нему подошел отец Винсент.
- Да вот, падре, гляньте-ка, - Хосе перевернул покойника, отцепив у него со спины крылья.
Мертвецу было ближе к сорока, и при жизни он отличался хорошей физической формой. Белый, на Марсе явно появился недавно - кожа на лице не загрубела и не обветрилась. На голове кожаный шлем с огромными защитными очками. Под толстой кожаной курткой находился защитный жилет из тонких стальных пластин с высокой горловиной. На самом деле в гибели бандита был скорее виновен случай, нежели меткость неизвестного стрелка - пуля попала в шею точно над срезом ворота. Под одеждой также можно было нащупать полушария налокотников, голенища сапог также укрепляли металлические полосы. В перчатки была вшита кольчужка с массивными бляхами на костяшках. В кобуре на поясе висел хромированный "браунинг" с затейливой вязью орнамента на затворе.
- Сдается мне, я знаю, кому выдавались такие пушки, - Хосе вытащил пистолет из кобуры и повертел его в руках.
Он передал пистолет отцу Винсенту и принялся обшаривать внутренние карманы куртки мертвеца.
- Ну вот, как я и думал, - Хосе извлек из одежды черное портмоне, но в голосе его не было удовлетворения. - У вас есть какие-нибудь мысли по этому поводу, падре?
В портмоне находился круглый серебряный жетон с выбитыми на нем орлом и номером.
- Какие уж тут мысли, все и так ясно, - помрачнел священник. - Шпик его величества гребаного несменяемого президента Мексики Порфирио Диаса. Не думаю, что Господь зачтет тому, кто пристрелил этого подлеца, его убийство как грех.
- Да уж, - кивнул Хосе. - Но довольно странно, падре, что этот человек оказался среди обычных равнинных бандитов. Не находите?
- Вышвырни его прочь, - глухим голосом произнес отец Винсент и отвернулся. - По счастью, Хосе, как ты сам говорил, здесь не Мексика и все плевать хотели на Порфирио Диаса и его шавок.
- Ну расскажите мне, что ли, падре, что-нибудь про этого вашего пацана, - Хосе дернул за поводья своего коня, направляя его поближе к священнику.
- Слышь, краснорожий, ты девку свою так в постели взнуздывать будешь!
Механический конь недовольно дернул надраенной шеей и попытался вскинуть круп, но Хосе уже привык к норову машины. Он твердо держался в седле.
- Мятлик, завали хлебало, пока я тебе мембрану в говорилке не выкрутил, - Хосе еще раз дернул поводья. - Я Карлосу заплатил не за то, чтобы ты валиком своим молол, а чтобы быстро вез!
Вывернув глазной шарнир, конь уставился на индейца, но тот оставался непоколебим.
- Ладно, уломал, - буркнул Мятлик. - Слышь, Сгибалка, у тебя дырка от нашего святоши еще не проплавилась?
Трусивший с отцом Винсентом на спине второй конь вскинул голову и заржал:
- Да что ты, Мятлик, меня ж, как его святейшество свой зад на седло примостил, такая благодать охватила! Даже уголь в пузе, и тот горит так, что словно крылья выросли.
- Пегас, в натуре, чтоб мне провалиться! - осклабился Мятлик. - Эй, святейшество, а ничего, что ты услугами сатанинских отродий воспользовался? Мы ж, если Папе вашему верить, душой-то того, не наделены.
Отец Винсент сидел в седле Сгибалки пунцовый как вареный рак. С тех пор, как они с Хосе выехали из Залба Тану, проклятые железные лошаки не затыкались ни на минуту. Отец Винсент вообще чуть водой из фляги от удивления не подавился, когда Мятлик заговорил - на Земле ни о чем подобном не слышали, более того, попытки строить машины, подражающие в своем поведении человеку, запрещала специальная папская энциклика. Владельцы коней, Карлос и Хуанита Сапата, друзья Хосе, оказались прекрасными людьми, индейцами, перебравшимися на Марс лет двадцать назад. Они проживали в деревушке на берегу канала, имели свою небольшую разработку угля и мастерскую. Сапата поставляли механических коней всем окрестным обитателям. Они были очень добрыми, отзывчивыми и набожными людьми, и у отца Винсента в голове не укладывалось, как у этой милой пары получились два таких чудовищных охальника, как Мятлик и Сгибалка.
- Слышь, святейшество, а я ведь еще стихи сочинять умею! - Сгибалка вытаращил глаза. - Да вот беда, все как один - богохульные!
Он прокашлялся и завел:
- Аббат Фернандо дель Паица был известный бабник и пьяница...
- Раз Христову сестру в келье лихо нагнул, - подхватил дурным голосом Мятлик, и вдвоем они закончили: - И теперь она мать... настоятельница!
Хосе прыснул и отвернулся в сторону.
- Ну ты уж прости нас, отче, что взять с двух бочек с шестеренками, - добавил Сгибалка.
Отец Винсент продолжал стоически выносить конские подколки, однако щеки его по-прежнему пылали. Когда в поезде Хосе предупреждал его, что механические кони достанутся им не совсем обычные, он даже представить не мог, насколько они необычны.
- Ну все, дармоеды, заткнитесь, - с трудом удерживаясь от хохота прорычал Хосе. - Копытами давайте шевелите, а то только уголь попусту на болтовню тратите!
Мятлик насмешливо фыркнул и пустил через клапан клуб густого черного дыма.
- Извините, падре, манеры у них, конечно, аховые, но ребята они, в общем-то, неплохие, Хосе разогнал дым и поравнялся со священником.
- И что, они на Марсе все такие? - спросил отец Винсент.
- Многие. Дороги тут долгие и скучные, разнообразием, как видите, не балуют. Иногда кроме коня и поговорить-то не с кем.
- Да уж, с ними не соскучишься, - вздохнул священник. - Но что ты там меня спрашивал про Игнасио?
- Хотел узнать, что он из себя представляет, раз так важен для вас.
- Обыкновенный приютский мальчишка. И даже благочестием особым не отличается. Я знаю его с пеленок, когда его после землетрясения 1896 года подбросили в приют Марии Магдалены...
- Мне мать рассказывала, что тогда в Мехико творилось, - кивнул Хосе. - Она сама чудом выжила, до сих пор в церкви свечки за это ставит. И сахарные черепа терпеть не может...
- В общем, Хосе, Игнасио - самый обыкновенный мальчишка, каковых в приюте еще сотня. Но я знаю, зачем он понадобился чачальмекам, и разве в мире существует хоть одна причина, чтобы оправдать смерть ребенка на жертвенном алтаре безумных фанатиков?
- Эй, святейшество, да ты никак хочешь сказать, что мы вас на своем горбу тащим к солнцепоклонникам? - Мятлик вдруг резко встал, словно перед ним стена выросла. - Нет уж, так мы не договаривались! Там же ненормальные что ни день, кому-нибудь да вырвут сердце! Так дело не пойдет!
- Мятлик, а ну заткнись и шевели копытами! - Хосе зло треснул пятками по бокам коня, отозвавшиеся глухим звоном. - Тебе-то чего боятся? Они фанатики, а не сумасшедшие!
- Не вижу особой разницы, - фыркнул Сгибалка.
- А я вижу - вряд ли они соберутся принести в жертву Солнцу тупого ржавого осла, - Хосе снова дал шенкеля Мятлику, догоняя отца Винсента. - Но если ты так боишься, то я могу тебя обратно к Карлосу отправить. Только, чур, сам объяснять будешь, почему зассал.
- Да ничего я не зассал, - огрызнулся Мятлик. - Масло просто подтекает в башке, вот и несу какую-то чушь...
- Ба, святейшество, да в Мятлика никак демон вселился! - заржал Сгибалка. - Айда на привале его разберем да злой дух изгоним! Ты как, силен в экзорцизме?
- Господи, дай мне сил и укрепи меня в терпении моем, - воздел очи к небу отец Винсент.
- Попроси еще боженьку, чтобы он еще и котел этому выродку железной ослицы подлатал, а то выхлоп такой, что хоть глаз выколи! - не остался в долгу перед товарищем Мятлик.
- Тихо все! - рявкнул Хосе, привставая в седле.
Мятлик собрался было что-то сказать своему седоку, но выражение лица индейца ничего хорошего не предвещало. В руках у Хосе объявилась винтовка, до этого притороченная к седлу.
Относительно плоскую прерию путешественники покинули еще вчера, и теперь их путь лежал через гряды холмов, некоторые из которых ветер источил у оснований, превратив в исполинские грибы-дымовики. Растительность в этих краях почти отсутствовала - только покрытый по утрам инеем мох, да редкие шары песочника. Ну а фауну красной планеты и вовсе представляли только завезенные с Земли козы, лошади и собаки, оставшиеся в более обжитых местах, так что уже сутки никаких иных звуков кроме завывания ветра путешественники не замечали. Сейчас же издалека доносился какой-то чужеродный гул.
- Может быть ураган? - предположил Мятлик, с едва слышным скрипом поводя ушами.
- Сдается мне, Мятлик, когда Карлос тебя собирал, зажал пару шестерен в твою тупую башку, - Сгибалка тоже стоял, задрав морду к небу. - Какой, к едреней матери, ураган? Это ж турбина!
Гул становился все громче.
Сумерки на Марсе мало отличаются от ночи и наступают еще тогда, когда Солнце не село. Небо при этом сохраняет грязно-оранжевый цвет, однако около солнечного диска оно становится голубым, как днем на Земле. И все же это обычные сумерки - горизонт уже сливается в сплошную черную линию, а окружающий мир становится размытым и нечетким. Так что для Хосе стало неожиданностью появление в небе над холмами двух странных существ со здоровенными куполообразными головами, вырастающими прямо из плеч, и широченной грудью, отливающей металлом. Из-за спины каждого летуна бил столб пламени. Оставляя за собой жирный дымный след, пришельцы заложили вираж и пошли на снижение.
Когда они пронеслись прямо над путниками, оказалось, что головы не головы, а шлемы с горящими красным линзами. Тела скрывало подобие лат, и на груди каждого красовался круг, перечеркнутый вертикальным крестом. Огонь за спинами изрыгали массивные реактивные ранцы с торчащими из них короткими стабилизаторами.
Вздымая облака пыли, пришельцы приземлились в лощине между холмами. Они сбросили со спин ранцы и в руках у них оказались длинные и тяжелые автоматические винтовки "манлихер" с дисковыми магазинами.
Хосе и отец Винсент едва успели спешиться и укрыться за россыпью камней, отвалившихся от верхушек холмов. Воздух наполнился мелкими обломками, разлетающимися из валунов под градом пуль.
Хосе перехватил винтовку поудобней и собрался было стрелять, как на ствол легла рука отца Винсента.
- Из этого не пробьешь, - покачал тот головой. - Но это только полбеды. Дальность полета ранцев лиг тридцать, значит, где-то рядом кружит дирижабль.
- Да это кто вообще такие? - Хосе раздраженно выдернул ствол из руки священника.
- Расскажу, если живы останемся.
Хосе сунул руку за отворот куртки.
- Вот уж не думал, что придется ими воспользоваться.
С этими словами он извлек плоскую деревянную коробку и открыл ее. Внутри лежали тускло поблескивающие патроны со странными составными гильзами.
- Это что? - спросил отец Винсент.
- Да так, прикупил в свое время на черном рынке, когда мужа старшей сестры за поддержку Франциско Мадеро на рудники забрали, - Хосе вытряхнул из барабана патроны и принялся снаряжать его новыми. - Ждал, пока ребята Диаса за мной придут. Не пришли... Это специальная удлиненная пуля, начиненная термитом. В хвостовой части реактивное топливо. Дальность полета получается небольшая, зато пробивное действие ого-го.
Хосе поставил барабан на место.
- Мятлик, ржавый бочонок, а ну ползи сюда! - рявкнул он.
- И не подумаю, - фыркнул прижимающийся к земле конь. - По взгляду твоему вижу, что ничего умного тебе в голову не пришло.
- Слушай внимательно, ты, жестянка! Через полчаса здесь будет еще сотня таких же головорезов, как эти двое. Ты как думаешь, если они из нас готовы решето сделать, то твои шансы какие живым уйти?
- И что ты предлагаешь?
- Кавалерийский налет. Мне нужно подобраться к ним хотя бы на двадцать пасо, иначе и пули не помогут.
- Да ты опух! - взвился Мятлик. - До них сотня пасо, не меньше!
- Придется рискнуть. Падре, вам тоже не отвертеться - мы здесь по вашей милости.
- Господь защитит, - не тратя больше лишних слов, отец Винсент переполз к Сгибалке.
- Э-э, святейшество! - возмутился тот. - Ты чего это удумал, крыса церковная?
- Да вот прикидываю, не использовать ли тебя как щит, а то ведь тебе все равно помирать не страшно, раз души нет.
Впрочем, никакой злобы в голосе у священника не было.
- Ты меня, дед, конечно, уел, но шутки эти брось, - Сгибалка опасливо отодвинулся. - Я тут прикинул - они же дюймовыми пулями гвоздят, меня такая насквозь прошибет, и еще на двоих силы останется.
Отец Винсент внезапно сделал рывок вперед и оказался в седле.
- Извини, дружок, но выбора у нас нет.
Хосе уже припал к шее Мятлика, сжимая в руках винтовку.
- Ну, понеслись!
Взревев двигателями, оба коня рванули из-за камней навстречу винтовочным очередям. Под железными боками поршни и валы вращались с бешенной скоростью, из выхлопных труб повалил дым, превратив двух неистово матерящихся механических скакунов в коней апокалипсиса. Два или три раза пули чиркнули по груди Сгибалки, и отец Винсент принялся наугад палить из револьвера. Рядом один за другим прогромыхали выстрелы из винтовки Хосе и все вдруг стихло.
Сердце отца Винсента колотилось как лошадиный двигатель, перед глазами все расплывалось, а в левый глаз и вовсе что-то попало и мешало смотреть. Священник попытался стряхнуть помеху и обнаружил, что вся рука у него в крови.
- Тише, отче, - раздался рядом голос Хосе. - Вам осколок бровь рассек, ничего страшного. Вот, приложите.
Отец Винсент автоматически взял протянутый платок и промокнул им кровь.
- Они... они... - голос священника вздрогнул. - Они мертвы?
- Мертвей не бывает, - буркнул Мятлик. - Но шкуру мне попортили - мама не горюй.
На крупе механического коня виднелась рваная дыра.
- Помогите, падре, оттащим их туда, к камням, - Хосе схватился за закованную в металл руку.
Над валяющейся рядом винтовкой еще поднимался дым.
Вдвоем они отволокли тела под нависающий карниз, где их невозможно было разглядеть с воздуха. Туда же Хосе перенес реактивные ранцы.
- Все, теперь - ходу, - он вскочил на Мятлика и пришпорил его. - Нам до плато Солнца всего ничего осталось, до рассвета доберемся. Только, отец Винсент, это кто такие вообще были?
Священник тяжело взобрался в седло, держа платок прижатым ко лбу.
- Не думаю, что ответ тебе понравится, сын мой. Это гвардейцы особой прелатуры Рыцарей Христовых.
- Долбаная мадонна! - вырвалось у Сгибалки. - Да мы паладинов божьих шлепнули!
- Сдается мне, падре, - тон Хосе не предвещал ничего хорошего. - Время недомолвок закончилось. А ну-ка выкладывайте мне, что тут происходит!
- Это долгая история, но я тебя уверяю, Хосе, когда остальные братья-храмовники сюда прибудут, они не станут слушать твои объяснения по поводу случившегося. Так что давай-ка свалим по быстрому, а по дороге я тебе попробую все рассказать.
- Начнем с того, что на самом деле меня зовут Джозеф Гулд, - заговорил отец Винсент, когда злосчастные холмы остались далеко позади. - В 1874 году я прибыл в Мексику по приглашению Порфирио Диаса, который брался организовать археологическую экспедицию по городам ацтеков и майя - Диасу ударило в голову, что в роду у него были миштеки. Несколько лет мы вели обычные раскопки, в ходе которых обнаружили, что некоторые из пирамид построены из странного материала, возраст которого, скорее всего, исчисляется десятками тысячелетий. Поверх этого материала пирамиды были облицованы кирпичами или камнем, которые долгие годы скрывал их истинное происхождение. Уже тогда многие из нас догадывались, что найденные артефакты намного древнее всех известных нам земных цивилизаций. Несколько лет спустя я обнаружил в Теотихуакане ацтекскую рукопись. Когда я составил ее первый перевод, то сперва не поверил своим глазам, равно как и Диас, которому я сообщил о своем открытии при встрече. Кодекс рассказывал о том, что на Земле имеются ворота, которые ведут в другой мир, известный нам как Марс. Диас очень заинтересовался этим открытием, тем более, что вскоре оказалось, что Врата находятся у него под носом - прямо в Мехико, на вершине Темпло Майор...
- Ну, падре, пока вы мне не рассказали ничего нового, - хмыкнул Хосе. - Об этом знает всякий, кто умеет читать.
- Да вот только в газетах не все написано, - вздохнул отец Винсент. - Видишь ли, мы мало что знаем о марсианской цивилизации. Судя по всему, она погибла от удара гигантского метеорита, кратер от которого, как ты упоминал, находится на севере. Однако еще до этого момента, примерно пятьдесят тысяч лет назад, часть марсиан перебралась на доисторическую Землю и затем расселились по ней. Но только в Мексике остались Врата, позволявшие перемещаться между планетами. По описаниям это был огромный диск, который включался только на вершинах тех необычных пирамид что мы обнаружили еще в первой экспедиции. Он тысячелетиями служил причиной кровавых войн, хотя со временем способ открывать Врата был утрачен. Мы знаем, что примерно в десятом веке нашей эры это последний раз сделали майя, которые отправились на Марс. Чем, собственно, и объясняется причина внезапного упадка их цивилизации - они просто исчезли с Земли, но никто, до недавнего времени, не догадывался, куда они делись с Марса. После ухода майя, Врата захватили ацтеки и перевезли их сперва в Теотихуакан, а затем в Теночтитлан. Однако ацтеки уже утратили научные достижения марсианской цивилизации, так что тоже не могли пользоваться Вратами. И все же с помощью рукописи и знаний ацтекских астрологов я нашел способ снова открыть их. Увы, на тот момент я был настолько ослеплен научным интересом, что ни на секунду не задумывался о последствиях своего открытия.
Полагаю, Хосе, ты слышал, что твои предки-ацтеки отличались редкостной воинственностью и славились своими жертвоприношениями? В отчетах Берналя Диаса, одного из конкистадоров Кортеса, содержатся сведения о ста тысячах человек, принесенных в жертву в Теночтитлане, а Мотолиния и Помар описывают многочисленные жертвоприношения Уицилопочтли и Тескатлипоке на вершинах пирамид. Марсиане, как я теперь понимаю, были не менее кровожадны и те, кто бежал на Землю... Ну, скажем так, они представляли группу несогласных с политикой тамошних властей. Вторая волна переселенцев, от которой и произошли мезоамериканские индейцы, перебрались на Землю после катастрофы, погубившей Марс. А через века, когда бегство с Марса превратилось в легенду, потомки переселенцев снова попытались открыть дорогу на родину предков, которую они называли Ацтлан. Видишь ли, чтобы Врата начали работать, им нужна была жертва - кровавая жертва, но не кто попало, а человек, родившийся в определенное время в определенном месте. И провести ритуал тоже надо было только в правильное время. Так как ацтеки не знали, как вычислить нужную жертву, они, э-э... попытались решить проблему количеством. Со временем истинная цель жертвоприношений была забыта, и те превратились в часть культа. Но в найденном мной кодексе были приведены точные условия, согласно которым можно было вычислить правильную жертву...
- Пресвятая дева, падре! - Хосе ошарашено уставился на собеседника. - Только не говорите, что вы именно это и сделали!
- Увы, Хосе, я так и поступил. Диас в тот момент отчаянно нуждался в укреплении власти, а я был просто глуп и ослеплен тщеславием, ведь диктатор дал мне все - фонд, деньги, оборудование. Пользуясь полученными мной результатами, он через своих людей обнаружил подходящую жертву. Им оказался юноша по имени Октавио Рамос, сын семьи торговцев из Пуэблы. Его семью, по указанию Диаса, тайно убили, а сам молодой человек оказался распят на вершине Темпло Майор. Я присутствовал при этой жуткой церемонии, и не хочу распространяться о ее подробностях. Только там до меня дошло, что я натворил. Да, путь на загадочную прародину человечества был открыт, но какой ценой!
Но если бы это была единственная ошибка из тех, что я совершил! Мне надо было бросить все, сжечь ацтекский кодекс и скрыться прочь из страны, а я этого не сделал. Я остался и продолжил расшифровку рукописи. Из нее я узнал, что врата на Темпло Майор лишь крохотная лазейка, а на Марсе после катастрофы сохранились настоящие, огромные Врата, через которые можно попасть в любую точку Вселенной...
- Ну, несложно догадаться, каким способом они открываются, - пробормотал Хосе.
- Все верно, им тоже нужна человеческая жертва, - кивнул отец Винсент. - И кодекс давал вполне определенные указания на то, как ее установить. И на дату, когда Врата могут быть открыты...
- Дайте-ка догадаюсь, уж не на днях ли это?
- Завтра в полдень Игнасио должен быть принесен в жертву на плато Солнца.
- Но там ведь сплошная пустыня!
- Ты ошибаешься, сын мой. Я был там много лет назад, и там находится одно из величайших сооружений в мире - пирамида, рядом с которой пирамиды Египта не более чем горка детских кубиков. Но никто не может проникнуть туда, миновать живым Молчаливых Стражей.
- Кого?
- Молчаливых стражей. Скоро ты их увидишь.
- И вы знаете способ обойти их? - уточнил Хосе.
- Знаю, хотя я надеялся, что мне не придется им воспользоваться.
- Ну и теперь у нас остался невыясненным один вопрос - как ученый Джозеф Гулд превратился в отца Винсента?
- После жертвоприношения в Темпло Майор я изменился, но бросить работу с кодексами не мог себя заставить до последнего. Все-таки я был ученым, в руках которого оказались ключи к величайшему открытию за всю историю человечества. Диас же был страшно раздосадован тем, что на той стороне не оказалось ни марсиан, ни сказочных богатств. Он не перекрыл доступ на Марс лишь потому, что туда в первые же годы ушли десятки тысяч индейцев, а следом потянулись другие недовольные властью. А главное, туда переправилась ненавидимая многими секта солнцепоклонников, продолжавших отправлять культы ацтеков. Признаюсь, из общения с ними я почерпнул немало полезных сведений для своего исследования. Оправившись от первого разочарования и поняв значение марсианского открытия, Диас приставил ко мне под видом ассистентов своих соглядатаев, а сам тем временем спелся с солнцепоклонниками, которые знали тонкости магических ритуалов, необходимых для открытия Врат - в отличие от тех, что находились на Темпло Майор и вели только в одну точку, Врата на Марсе требовали специальной, так сказать, настройки. Тогда я уже представлял, кто такой Диас, и на что он готов пойти, чтобы получить доступ к иным мирам, поэтому через несколько лет заставил себя остановиться. Это далось мне нелегко, но я уничтожил результаты своих трудов, покинул Национальный фонд этнических исследований и сбежал домой, в Штаты. К сожалению, в последний момент мне стало известно, что ассистенты успели скопировать большинство моих записей. Тогда главной целью для меня стало найти ребенка, который должен был родиться через пару лет, и упрятать его подальше от прихвостней Диаса.
Сперва я попытался прибегнуть к помощи своих знакомых в правительстве САСШ, но вскоре выяснилось, что там прекрасно осведомлены о результатах моих исследований. Более того, Белый дом намеренно ждет, когда Диас откроет марсианские Врата, чтобы спровоцировать восстание и под шумок ввести свои войска, а там, глядишь, и пересмотреть условия мирного договора сорок восьмого года. Дядя Сэм намеревался выгрести жар чужими руками и остаться чистеньким да при открытых Вратах. И нынешние заявления Рузвельта о политике большой дубинки только укрепляют мою уверенность в том, что дни Диаса сочтены. Так что после двух месяцев пребывания в Вашингтоне мне снова пришлось бежать, на этот раз от своего собственного правительства. У одного университетского приятеля с Пенсильвания-авеню хватило совести предупредить, что к отелю, где я проживал, уже высланы ищейки Секретной службы.
Я тайком вернулся в Мексику и в ночь с первого на второе ноября 1896 года оказался в трущобах, где мне чудом удалось найти нужного младенца. Однако его мать, увы, погибла. Сбежав от людей Диаса, я оставил Игнасио в приюте Марии Магдалены. Ну а сам под другим именем пристроился диаконом в ближайшем храме, благо большую и не самую счастливую часть детства и юности я провел у своего дяди, бывшего викарием в Аркхеме, и бревиарий у меня с семи лет от зубов отскакивал. Лишних вопросов мне не задавали - даже среди слуг божьих не так много находится желающих нести слово Его в обитель черни. Тайная полиция тоже не особенно усердствовала, обыскивая трущобы, ибо понимала безнадежность затеи. Думаю, в итоге Диас решил, что я снова удрал в Штаты. Через пять лет меня уже рукоположили в священники и дали свой приход, где мы с тобой, Хосе, и познакомились. Попутно я приглядывал за ребенком. Но не доглядел...
- Вот черт, да ты никак липовый святоша! - подал голос Сгибалка, чудесным образом ухитрившийся до этого воздержаться от едких комментариев.