В 8.00 медсестра прибежала в мой кабинет с безумными глазами и завопила, что ребёнок умирает, если ещё не умер. Я накричал на неё, приказал молчать, успокоиться и затем рассказать всё внятно. Она последовала моему совету и пришла в норму быстро. Я уже был на ногах у двери, когда она, успокоившись, стала торопливо докладывать ситуацию. Из её сбивчивого рассказа я понял, что ребёнок со второго этажа перестал дышать. Я спросил, почему же она не послала вместо себя кого-нибудь другого. Она не ответила и продолжала, будто не услышав моего вопроса. К концу её доклада мы были в отделении. Медсестра бежала передо мной, указывая путь, который мне и так был знаком, а я в это время задавал точечные вопросы, чтобы осознать полноту картины.
Около минуты нам потребовалось дойти до места. Я хорошо знал эту маленькую девятилетнюю пациентку. Она никогда не сидела, не стояла и уж тем более не ходила, и за свою жизнь не произнесла ни единого слова. Всё её существование заключалось в осуществлении физиологических потребностей. Она ела, пила, конечно, с посторонней помощью, опорожнялась в подгузник и неизменно смотрела в белый потолок, не проявляя никакого интереса ни к людям, ухаживающим за ней, ни к окружающей обстановке. Помимо неё в палате находилось ещё семеро детей, некоторые уже давно вышли из детского возраста, но оставались ими по своей сути.
Когда мы вошли в палату, лицо девочки было цвета сухого цемента. Глаза по-прежнему открыты, но жизни в них почти не осталось - расширенные зрачки дополняли картину цвета кожи. Над ней склонилась другая медсестра( в этот момент я постыдился своих слов на счёт послать вместо себя кого-нибудь другого) и в одиночестве проводила массаж сердца и искусственную вентиляцию лёгких "рот в рот". Помню, тогда сказал, чтобы не выдыхала весь воздух из своих лёгких, иначе можно порвать лёгкие девочки.
Сонная артерия была мертва. Кожа сохраняла теплоту и эластичность, будто девочка находилась где-то рядом. Я рявкнул на мечущуюся первую медсестру, что возымело мгновенный эффект, и приказал набирать адреналин, подключившись к реанимационным мероприятиям.
Спасать не хотелось, даже будучи врачом. Не вижу смысла в спасении пациентов, которые мучают себя и других. Конечно, они не виноваты, что находятся в таком положении и, видимо, та жизнь, какую они проживают, находясь в кровати, наблюдая, как со временем трескается и облазит побелка с потолка, это есть их земное предназначение. Возможно для них это жизнь? На этот вопрос у меня нет ответа. Если бы был, нам всем было бы проще.
Как бы не хотелось не спасать, я не стоял, сложа руки, и давал указания медсестре. Сам же ритмично надавливал на хрупкую грудную клетку. В конце концов, я врач и должен пытаться. По правде говоря, в моей практике было неисчислимое множество реанимационных мероприятий, девяносто процентов из которых заканчивались смертью пациента. Будьте уверены, что всё делалось по науке. Но...
Около пяти минут у нас ничего не выходило. Затем большая стрелка на моих механических часах переместилась на десять минут вперёд, и пришло ощущение, что после 15 минут отсутствия кровообращения и дыхания надеяться на успех не приходится.
Только дети есть дети. Они удивительные существа вне зависимости от их состояния и здоровья.
Мы закончили мероприятия, а через несколько секунд девочка открыла глаза, будто бы ждала, когда прекратиться наша активность, посмотрела на меня и улыбнулась. Скажу, что был потрясён. В моей многолетней практике с такими детьми не происходило ничего подобного. Иногда после судорожных приступов кто-то начинал произносить отдельные слова, но глаза оставались прежними и эмоции неадекватными, словно хозяин оставался в некоем далёком мире, откуда нет выхода.
В этот же раз девочка осмысленно посмотрела на меня и улыбка её показалась мне какой-то иной. Эта улыбка и этот взгляд не вязались с общим состоянием ребёнка.
Стоящие вокруг медсёстры и няни были удивлены не менее, когда же девочка произнесла: "Здравствуйте, доктор. Я проснулась" послышался единовременный всеобщий выдох изумления и непонимания происходящего.
Даю руку на отсечение, все взрослые люди, находящиеся в палате, подумали в этот момент о невозможности произошедшего, и все, без исключения, с трудом держались на ногах. Эти люди работали здесь не первый год и также как и я, не могли подумать о подобном. До сего момента.
Тогда я спросил: "Что ты говоришь?", потому что её слова ударили по барабанным перепонкам, словно язык царь-колокола, и смысл слов растворился в эмоциональных брызгах.
Она незамедлительно ответила, что проснулась и хочет есть. Улыбнулась и окинула взглядом изумлённых взрослых людей неспособных ничего сказать. Она, конечно, не могла двигаться. Парализованные и жутко напряжённые мышцы не давали сделать ни единого движения. Она всегда напоминала мне полено из тонкого ствола дерева. Теперь же полено приобрело одушевлённость и разум, отчего стало жутко.
Все стояли вокруг и никак не отреагировали на её просьбу, поэтому пришлось вывести их из ступора просьбой о том, чтобы принесли ребёнку поесть. Первой вышла из полусна няня и рванулась к столу с привезенным из столовой завтраком.
- Мне всегда было очень страшно засыпать, - проговорила девочка и посмотрела на меня погрустневшими глазами. - Сейчас мне трудно дышать.
- Мы отвезём тебя в больницу, ведь ты умерла, а мы тебя оживили.
- Я знаю и благодарю вас за это, потому что мне очень нравится жить. Пусть я не могу двигаться, ходить, бегать, даже сидеть, но я очень хочу прожить как можно дольше. Я понимаю, что со мной всё не так, но каждое утро я смотрю в окно и мне так радостно и приятно видеть, как меняется погода, как приходит и уходит день. Я вижу солнечный свет, и никогда для меня он не бывает одинаковым. Если бы я умела рисовать, многое у меня получилось бы, но я способна лишь смотреть в окно и даже этого мне достаточно. Я радуюсь каждому мгновению жизни, - помолчала, а затем тихо добавила: - Хоть вы этого и не видите.
От этих слов все остолбенели ещё больше, если это возможно. Я не понимал, что мне делать в такой ситуации и до конца не верил, что всё это происходит со мной не во сне. Я окинул взглядом остальных моих пациентов в палате, которым ничем не мог помочь. До сего момента я был в этом уверен абсолютно. Только сейчас в мозг закрались сомнения, что возможность помочь им ещё не утрачена безвозвратно, и это показал сегодняшний случай. Конечно, он мог быть вопиющим исключением из правил установленных природой и медициной, но если есть случай, его стоит на практике подтвердить или опровергнуть.
Няня поднесла ложку с протёртой кашей ко рту девочки и та, улыбнувшись, стала жадно есть. Ела она, конечно, как обычно, но это ощущение жадности обеспечивали ожившие глаза. Она съела несколько ложек, сказала: "Спасибо" и снова улыбнулась. В то время она часто улыбалась и практически всему, будто истосковалась по эмоциям. Я, наверное, мог её понять, хотя сейчас сомневаюсь в этом.
Я не отдал её в руки коллег из "скорой" помощи, и они не горели желанием забирать её у нас, а с радостью уехали, пожелав на прощание удачи. В их глазах читалась растерянность и медицинский сарказм.
Маргарита, так звали девочку, радовалась и благодарила нас. Медсёстры были парализованы необычайным событием, няня же находилась в состоянии то ли полусна, то ли болезненной дремоты.
2 февраля 2011 года
Девочка чувствует себя прекрасно, разговаривает, радуется жизни. Она рассказывает, как у неё всё замечательно и что она полностью счастлива. Мне кажется это странным. Но она рассказывает о том, как довольна уходом. Совсем мало детского в её девять лет, но она разговаривает и понимает, о чём говорит. Это большое везение, а быть может, это всё же достижение и не случайность. Может и с другими так получится? Она была мёртвой в течение пятнадцати минут и должна была отправиться на тот свет вслед за многими великими покойниками, но мы спасли её.
3 февраля 2011 года.
Я пребываю в сомнениях. От этого у меня чешется кожа и появилась неусидчивость. Постоянные мысли. Понимаю, что метод, который не даёт мне покоя, никем не испытан и нигде не прописан, более того, он преследуется законом, точнее не он, а действия, лежащие в его основе.
Маргарита по-прежнему радуется жизни и рассказывает невероятные истории. Вот одна из них. На мой взгляд, самая интересная. Для меня. Я записываю её на бумаге, чтобы не забыть, впоследствии, хотя сомневаюсь, что такое возможно. После возвращения с того света она практически не замолкает ни на минуту и спит по 2-3 часа в сутки. У нянечек и медсестёр голова идёт кругом, когда они находятся рядом с ней более десяти минут. Эту историю одну из многих я услышал сам за день до внедрения экспериментального метода лечения моих тяжело и до сего момента неизлечимо больных в практику.
Поведала она мне следующее. По её словам произошло это несколько месяцев назад.
- Хотя я могу и ошибаться, - проговорила девочка, я до сих пор не мог привыкнуть к её рассудительности и взрослости в голосе и мыслях. - Я почувствовала себя очень плохо, и состояние моё ухудшалось несколько дней подряд, затем стало трудно дышать. Я почувствовала это и никому не могла пожаловаться, потому что мои мысли заволокло вязким непроницаемым туманом, который не позволял ясно мыслить и тем более говорить. Тогда я стала кусать нижнюю губу, пытаясь привлечь ваше внимание хоть как-то, но мне вы назначили усыпляющие ещё больше мои мысли таблетки. Дышать же мне не становилось легче, и из-за этого страдала губа. Я её выгрызла, отчего довольно крупный её лоскут, как маленький язычок из зева, отделился и представлял собой жуткое зрелище. Вы знаете об этом. Вы хотели удалить мне зубы, только проблема была вовсе не в моей больной голове.
Я тогда кивнул и, несомненно, был поражён, потому что помнил этот случай прекрасно. И чувства стыда и страха стали заполнять эмоциональные пустоты моей души. Я делал такое, но в своё оправдание хочу заметить, всегда старался работать во благо пациентов. Не имеет значения излечимы они или больны до конца дней своих. Я пытался улучшить качество их жизни и обеспечить достойное существование.
Но после рассказа маленькой девочки, которая в свои девять весила чуть менее десяти килограмм и после воскрешения рассуждала, как взрослый человек, представления о моих пациентах рассыпались, словно сахар из сахарницы, опрокинутой беспечной детской рукой. Я находился в растерянности тогда и нахожусь в не меньшей растерянности сейчас. Накопленные о них знания, за короткий срок растворились. Быть может, это к лучшему.
12 февраля 2011 года.
Наконец, я решился. Думал долго и напряжённо. Взвешивал все "за" и "против". Конечно, здравомыслие находилось в группе "против" и точило мозг, как черви яблоко. Я находился в добром здравии и ясном уме и понимал, если ничего не получится, случится ужасное, но стремление помочь ребёнку восстановить интеллект перевешивает и обнуляет все отрицательные моменты.
Маргарита чувствует себя замечательно. Улыбается она, конечно, меньше, только говорит не умолкая. Говорит обо всём, что накопилось за годы молчания. Она меня вдохновляет. В моём скором решении есть и её доля заслуг. Несомненно, она является первопричиной.
13 февраля 2011 года.
Я выбрал кандидата. Точнее кандидатку. Она тоже лежит постоянно. Позвоночник её похож на ползущую по песку пустыни змею. Голова девочки плоская, а глаза похожи на глаза камбалы, ручки скрючены, как у тираннозавра-рекса верхние конечности, грудная клетка килевидная, птичья, только крыльев нет. Об интеллекте не говорю - его нет. Лежит она в позе зародыша и иногда ворочает глазами, хотя эти движения возможно непроизвольные, неконтролируемые. Она похожа на детёныша кенгуру, которого вынули из материнской сумки, а саму мать застрелили из-за шкуры и мяса.
Для этого эксперимента она идеальный вариант. Если всё выйдет я смогу написать статью в один из медицинских журналов. Если не получится, с меня заживо снимут кожу. Впрочем, они это сделают и в случае положительного результата. Думаю, они будут правы.
Я полностью решился на радикальный шаг и прекрасно осознаю возможные последствия моего поступка. Впервые в жизни у этих детей появился шанс и, я не смогу лишить их его. Я сделаю это завтра утром.
14 февраля 2011 года 8.15
Всю ночь не спал, а если и спал, навязчивые сны не давали заснуть глубоко. Во сне я куда-то бежал и не мог добраться до цели. Создавалось ощущение, что меня не пускает невидимый враг, не один, а много. Казалось, несколько существ преследуют меня по дороге, вдоль которой нет ни единого места, чтобы спрятаться. Этот сон то исчезал, когда я переходил в тревожную дремоту, то вновь появлялся и заставлял сердце биться чаще, когда вновь погружался в глубокий неизведанный и пугающий мир. Ночь я всё же пережил, хоть и опасался, что сердце не выдержит и инфаркт уложит меня в постель на несколько недель или убьёт вовсе.
Всё обошлось, и я пришёл на работу. Этим утром краски мира воспринимались как-то по-другому, более чётко и ярко. Я чувствовал прилив сил и предвестники удачного дела так и кружились вокруг меня. Конечно, я их не видел, в обычном смысле этого слова. Я же не сумасшедший. Но ощущал их каждой клеточкой кожи.
Вера, что сегодня произойдёт нечто необыкновенное, нет, точнее необычное или нетрадиционное, росла во мне с каждой секундой. Это событие может сломать многие сложившиеся стереотипы и мнения. Только готова ли мировая медицина к этому?
14 февраля 2011 года 3 часа спустя
Я уговорил медсестёр помочь мне, при этом ответственность за возможные нежелательные последствия взял на себя. Они согласились. Не сразу, но согласились. Камень на душе заметно полегчал. Теперь я был не один. Формально. На самом же деле я был астероидом в бескрайних просторах Вселенной. Мне не терпится написать эти строки и затем рассказать кому-нибудь о нашем успехе!
Всё получилось!!!
Девочку сначала умертвили, затем воскресили спустя 15 минут. Напряжение при этом было такое, что спичка могла самопроизвольно воспламениться.
Она тоже попросила поесть. Видимо, организм тратит много энергии на обнуление своих жизненно важных функций. Ела жадно и долго, уплетая всё, что подносили ко рту, хотя толком шевелиться и жевать не могла. Пищу, несомненно, давали жидкую, протёртую. Сначала она съела первую порцию целиком, затем запросила вторую. Я запретил давать больше, иначе могли появиться осложнения в виде рвоты, боли в животе и расстройства стула. Девочка закапризничала и на неподвижном лице, благодаря глазам, отразилась злоба и ненависть.
- Дай мне ещё поесть этой дряни, грёбаный, ты, идиот! - заорала она слабым детским голоском, который напомнил мне голос демона, вырывающийся из человеческой глотки, во время процедуры экзорцизма. - Я многое могу рассказать о местных работничках. Меня постоянно пичкали каким-то раствором, отчего я не могла ясно мыслить.
Эти слова произвели на меня впечатление полного несоответствия с реальностью. Девочка никогда не могла мыслить. Она никогда не реагировала на окружающий мир осознанно.
Не дождавшись еды, она начала дико орать, и крик этот напоминал крик свиньи после удара её ножом в область сердца.
- Накормите её чуть позже, - распорядился я и спешно вышел.
От неё становилось не по себе. Совершенно другие ощущения, чем от Маргариты. Совершеннейший декаданс и нежелание ничем таким больше заниматься. Диана, вторая девочка, ввергала меня в ужас и непонимание того, зачем я с ней это сделал. Если Маргарита вселяла оптимизм и радость, то Диана превращала эти чувства в пыль.
14 февраля 2011 года спустя 6 часов
Я сотворил что-то ужасное. В считанные часы Маргарита изменилась, будто Диана забрала её силы. Все положительные эмоции бесследно исчезли. Осталась с её стороны апатия и деструктивные мысли. Она постоянно говорит о самоубийстве. Девятилетняя девочка говорит о самоубийстве?! Можно ли в это поверить?! Последний час она не отвлекалась от этой темы ни на какие другие и никто не сумел её переключить. Она постоянно плачет и каждые десять минут, я нисколько не преувеличиваю, её лексикон становится более скудным. Если так дальше пойдёт она станет обходиться тридцатью словами или и того меньше. Она инволюционирует со стремительной быстротой.
Диана матерится на чём свет стоит, обвиняет всех, кто к ней подходит в малодушии, цинизме и коррупции. До сих пор удивляюсь, откуда им обеим известен смысл некоторых довольно сложных слов. Диана кричит о правах человека и требует обращения в суд. Надежда во мне ещё не умерла.
Диана - злая. Может, спустя несколько часов или дней всё изменится, и она приобретёт черты совершенно противоположные нынешним. С Маргаритой ведь так и произошло.
Понимаю, что с моей стороны это двойное сумасшествие, но азарт быть первым в таком взрывном открытии устраняет все преграды, мешающие плану осуществиться.
Хочу подождать и продолжить эксперимент. Теперь нужно взять мальчика примерно такого же возраста, уровня интеллекта и физических увечий. Благо, что таких детей в нашем заведении хватает. Дети с множественными пороками развития рождаются постоянно. Медицина выхаживает их и направляет к нам доживать. Мы являемся своего рода коллектором, который собирает мусор.
Я не думаю, что такие дети рождаются просто так, но уверен в закономерности и предопределённости. И те, кто пытается уйти от ответственности, бросая и забывая о них, глубоко ошибаются, если считают, что останутся безнаказанными.
20 февраля 2011 года
Мы снова проделали это. Медсёстры уверили меня, что в последний раз ввязываются в такую авантюру, которая может привести всех к тюремной койке. Я не возражал и прекрасно их понимал. Если бы получилось с мальчиком, я продолжил бы эксперимент без них. Только у нас ничего не получилось. Когда я говорю, что ничего не получилось, это значит, что мы не смогли даже воскресить его, не то, что ровно через пятнадцать минут. Через двадцать минут безуспешной реанимации он умер, и мы прекратили.
Мы действовали по протоколам оказания неотложной помощи и поэтому на первом этапе ни у милиции, ни у судебно-медицинских экспертов претензий к нам не было, но я понимал, что чудес не бывает и скоро что-то выплывет на поверхность и будет смердеть.
Осталось ощущение незаконченности.
Непонятно восстанавливается ли интеллект мальчиков после пятнадцатиминутного пребывания на той стороне или нет. Меня не покидает эта мысль. Я знаю, что за мной не пойдут. Они ясно дали понять о завершении. Конечно, я никого не могу заставлять. Это их решение и решение совершенно адекватное.
Меня же пугает собственная одержимость и навязчивые мысли ещё об одном эксперименте. На примете есть ещё один ребёнок. Я полон решимости, но и страха за неудачу хватает. Открытия не совершались без чувства страха и неуверенности. Это нормально.
21 февраля 2011 года
Маргарита перестала разговаривать. За прошлый и сегодняшний дни она произнесла лишь "дай" и "хочу". Обратное развитие неумолимо движется вперёд. Напоминает развитие Шарикова.
Диана всё не прекращает материться. Она практически не объясняется нормальным языком.
У меня нарастают проявления депрессии. Я очень близко от глобального переворота в медицине, но чувствую, что силы уходят. И смерть мальчика не даёт спокойно спать. Это моя вина. Я не уверен, что смогу продолжать, зная о неких проблемах, появившихся спустя 20 дней после воскрешения.
28 февраля 2011 года
Маргарита скоропостижно скончалась. Почему до сих пор понять не могу. Все показатели жизнедеятельности были в норме. Мы специально закупили аппаратуру. Конечно, девочка перестала говорить и взгляд затуманился, но все анализы указывали на полное биохимическое здоровье, рентгенография лёгких не выявила патологических изменений.
Мы попытались её спасти, ведь она любила жизнь, теперь мы знали это точно, с её слов, но ничего не вышло. Ответа на помощь не возникло ни на пятнадцатой минуте, ни на тридцатой.
Я запутался...
Диана выцарапала себе глаза. Вечером с ними было всё в порядке, а утром нянечка нашла её в окровавленном виде и заблажила голосом плакальщицы на похоронах. До сих пор для меня загадка, как у неё это получилось, ведь руки её никогда не работали. Пришлось доставить её в стационар, где она умерла на фоне относительного благополучия.
Это удержало меня от проведения дальнейших исследований и экспериментов. Жаль останавливаться на полпути, но ситуация вышла из-под контроля. Они все умирают. Сгорают за 3-4 недели. Я пришёл к мысли, что не хочу за решётку, даже ради большого желания помочь моим подопечным и возможной мировой известности, и поэтому окончательно решил закрыть случайно начавшийся эксперимент.
Я знаю, организм ребёнка способен на обнуление внутренней программы и частично, интеллектуально и психически больной за 15 минут умирания может приобрести утерянный при рождении и даже при зачатии интеллект. Не представляю механизм этого, совершенно не понимаю, как это работает, но уверен, что у такого нетрадиционного метода в будущем возможны радужные перспективы.
Я непременно напишу статью, пока тайную, а затем, быть может, возобновлю эксперименты, когда мне нечего будет терять. Возможно. Не уверен, что это будет правильно. Не уверен, что интеллект нужен больным детям. Он убивает и разрушает в несколько десятков раз быстрее, чем их нынешнее их состояние.