Для того чтобы почувствовать незнакомый город, надо войти в него ранним утром, когда он только-только просыпается. Только вот беда, города как и женщины не любят, когда гости застают их врасплох, полусонными и беззащитными, не понимая, что именно в эти моменты они настоящие и что именно сейчас их можно полюбить. Или наоборот.
Мы въезжали в нежно золотой, словно сосна на срезе Растюпинск ранним осенним утром. Что-то в этом городе было эдакое, удивительно домашнее, так что даже я, чужак, ни на миг не почувствовал себя здесь лишним. Словно бы вернулся домой, только вот дом почти забылся, но все-таки, это был дом. Точнее, мне хотелось бы, чтобы мой родной город был именно таким. Город начинался низкими каменно-деревянными окраинами, в окошках вросших в булыжную мостовую старых двухэтажных домов светились оранжевые шарики комнатных мандаринов и яркие бугристые шишки лимонов - маленькие ручные солнца. Большое Солнце поднималось в небо, и город приветствовал его каждым окном.
Пологий каменный взвоз сбегал к спокойной реке, там внизу, солидно сопели дахардяги-баржи, скороговоркой тарахтели мелкие рыбачьи дахардяжки, что-то деловито и беззлобно плескалось и ухало, свежо пахло смолой, смородиной, выстиранным бельем и рыбой. Мужчины в высоких сапогах неторопливо поднимались от реки вверх по брусчатке, на плечах у них были весла и корзины-боковуши с вечерним и ночным уловом, прикрытые не по-осеннему сочными крапивными плетями. Навстречу им спускались женщины в платках и байковых платьях с корзинами белья на плечах - полоскать. Набережная, высоко вознесенная над кручей, мощеная булыжником с белыми кирпичными столбиками была еще пустой, но город уже проснулся. И еще.... В воздухе неуловимо пахло окалиной и железом, железом прирученным, мирно обитающим в кустарных мастерских и кузнях наравне с домашней скотиной. Похоже, что в славном городе Растюпинске проживали исключительно кустари-умельцы, потому что все, что в нем было - казалось ручной, штучной работы. Ничего массового. В современном мире крупносерийного производства такой славный городок просто не мог существовать, однако вот, надо же, существовал! И это было просто замечательно!
Наши дахардяги неторопливо выплыли на широкую улицу - прямо-таки Стенькины челны, вон и княжна имеется, да еще какая! Радужная брюнетка дремала, грациозно свернувшись в глубоком кресле дахардяги Сэма, честное слово, ну чем не княжна?
"Вот только за борт ее бросать рискованно", - подумал я, удивляясь, какие странные мысли, однако, возникают в моей полусонной голове. Неужели это река на меня так действует? Или новое сердце хулиганит? И вообще, неизвестно еще, кто тут у нас Стенька. Ох, боюсь, что все-таки не я.
Я перестал рассматривать спящую Кори, - не ровен час почувствует, обидится и выкинет меня прямо на проезжую часть - и обратил внимание на странное копошение слева. Присмотревшись, я обнаружил целую команду неопрятных кургузых дахардяжек, бестолково суетящихся вокруг совершенно чужеродного здесь щитового сооружения, до боли, кстати, знакомого. Ба, да ведь это стандартный павильон игральных автоматов, понял я, и зачем он здесь?
- Понаехали тут, шестеренки пятиренчатые, мать их ржавь! Поршень горелый им в глушитель! Чтоб им коленвалы перекосило! Чтоб им...
- Эй, - постучал я по приборной панели. - Ты что, в кутузку захотел? За экстремизм и ксенофобию?
Разумный механизм обиженно засопел компрессором и заткнулся. Наверное вспомнил, какой он интеллигентный и толерантный. И правильно, помалкивай себе, а то живо в имперские танки зачислят, а там чего доброго и патриотом обзовут - не отмоешься!
- Так что это за блошиный цирк? - спросил я у проснувшегося народного умельца, перебравшегося к нам из головной дахардяги чтобы пообщаться.
- А... - зевнул Савкин. - Это бродячие джоули-гастарбайтеры, не обращай внимания. Очередной игорный сарай городят. Только вот никак не достроят, потому что ленивые очень. Они больше двуокисью азота промышляют, а толком работать не умеют. Есть тут у нас один чудак, все пытается нас цивилизовать, он-то их и нанял. Вот ведь какой перец! То Мак-Дональдс нам сосватает, то казино какое-нибудь... Несерьезный человек. Еще вот и этих побродяжек сюда приволок, мало у нас своих проблем, только наркоты нам еще и не хватало.
- И что? - я заинтересовался.
- Ну и прогорает, натурально - лениво ответил Савкин. - Но попыток не оставляет, мы так его и зовем, старателем. Старается потому что очень.
- А почему, собственно прогорает? В других-то городах игорные салоны процветали, пока их не запретили, а у вас прогорает? Вроде бы, как я понял, у вас можно.
- Кур знает, - загадочно ответствовал наш вожатый. - Не действует в Растюпинске закон больших чисел, и все тут. Здесь, знаешь ли, личности проживают, а не какие-нибудь электораты. А на личность продукты, предназначенные для массового поглупления, не действуют.
- А что они, эти бродячие джоули, в самом деле наркотиками промышляют? - спросил я. - Они же механизмы?
- Ну да, я же сказал, двуокись азота продают. Если какая-нибудь молодая дахардяга на нее подсела - пиши пропало, через год сгорит! А насчет механизмов - так у них сущности-то цыганские, вот и ведут себя соответственно.
Мне было интересно услышать историю о дахардягах, незнамо как обзаведшихся цыганскими сущностями, но Николай видимо не очень был склонен разговаривать на эту тему.
- И что вы с ними делаете? - спросил я. - Ведь если они наркотиками промышляют, это же преступление.
- А двуокись азота по Российским законам наркотиком не считается, - пояснил Савкин. - Кроме того, совершенно неясен вопрос с гражданством этих, с позволения сказать, работничков. У большинства из них даже российского технического паспорта не имеется, и ежегодный техосмотр они не проходят. Вот и пробавляются чем попало в зонах пересечения виртуально-социальных пространств. Ведь наш городок именно такой зоной и является.
- Так ваш город не живет по законам Российской Федерации? - ужаснулся я. - Впрочем, о чем я, у вас же, очевидно другая реальность. Точнее, виртуальность.
- У нас всякая реальность-виртуальность, - загадочно ответил народный умелец. - В том числе и Российская. Так что мы по многим законам живем и все слегка нарушаем, кроме законов природы, разумеется. Но Российские законы и законы природы, это, согласись, вещи очень и очень разные. Вот и приходится что-нибудь, да и того... нарушать. Без этого Растюпинск просто сгинет, как в свое время град Китеж. Слыхал о таком?
- Слыхал, - ответил я. История о граде Китеже мне, конечно же, была известна, только вот с точки зрения виртуальных пространств я ее как-то не рассматривал. - И как вас, за это "того"... не трогают?
- Трогают, - засмеялся Савкин. - Только мы, если взглянуть из твоей родной реальности-виртуальности реальности обычный провинциальный городишко, с нас и взять-то нечего. Из вашей Москвы мы кажемся такими дремучими, что с нами никто даже связываться не хочет. Вреда от нас никакого, нефти и газа у нас не имеется, да нам они и не нужны, крупных заводов не осталось, делить нечего. А кто знает о нас - тот к нам не лезет. Себе дороже обойдется. Кроме того, иногда к нам обращаются сильные мира того... гм... за помощью.
- И вы помогаете? - Мне было хорошо известно, что из себя представляют сильные моего мира и что им нужно от всей остальной страны.
- За все нужно платить, - философски отозвался Савкин. - И за безвестность тоже. А вот, обрати внимание, - сменил он тему разговора, - литературный трактир, гордость нашего города!
"Трактир "Всеядион"" - прочитал я на вывеске над причудливым строением, сильно смахивающим на помесь курной избы и радиолокационной станции дальнего обнаружения. Впрочем, на корабль пришельцев это тоже походило и даже весьма. Высокоразвитых таких пришельцев, только слегка сдвинутых на почве конформных преобразований. В общем, архитектура "Всеядиона" действительно была уникальной. Ничего подобного я не видел даже в элитных подмосковных поселках. А уж там-то чего только не понастроили!
- А здесь что, и пообедать можно, или только с пришельцами пообщаться? - осторожно спросил я.
- Можно и пообедать, можно и с пришельцами, это уж как повезет, - хмыкнул самородок. - Это, смотря какое настроение будет у хозяина, Тиберия Закадушного. - А можно и по мозгам получить. Если, конечно таковые имеются. А нет - так с тобой и разговаривать не станут. Просто зачеркнут - и все.
- Это в каком смысле? - удивился я.
- Как это в каком? Исключительно в интеллектуальном, естественно, - ехидно ухмыльнулся Савкин.
Что-то сомневался я, что только в интеллектуальном, но промолчал, отметив для себя трактир "Всеядион", как место хотя и интересное, но потенциально небезопасное. И в самом деле, одни прозвища отцов основателей, обозначенные на дубовых и титановых ставнях-скрижалях заведения, чего стоили - Тиберий Закадушный, Слава Бетонов, Сергей Коренастов, да еще примкнувший к ним Омар Спупендайк! Прямо банда не то с Аппиевой дороги, не то с Прогнутой Стрелки , а не скромные провинциальные литераторы-рестораторы! И трактир у них, конечно же, соответствующий.
- Нам все равно сюда зайти придется, - словно угадав мои сомнения радостно сообщил вожатый. - Тиберий вообще-то крупнейший специалист по нановероятностной навигации макропространств, передовик-математик, так что без него при создании воровского локатора никак не обойтись. Заодно и с местной научно-литературной богемой ознакомишься. Вот увидишь, они тебе понравятся, если, конечно ты их заинтересуешь. Но в любом случае знакомство будет полезным и познавательным.
Надо сказать, прозвучало это довольно двусмысленно.
Наконец мы свернули направо и остановились напротив большого гаража из силикатного кирпича. Рядом с гаражом возвышалось строение, которое с некоторой натяжкой можно было назвать коттеджем. Нечто подобное могло получиться если бы дом строили по очереди совершенно различные представители российской творческой интеллигенции. Ну там, Винтик со Шпунтиком, Гусля, и так до Незнайки включительно. Одну стеночку построил, скажем, архитектор-реставратор, хорошая такая стеночка получилась, монастырская, а вот окошки в ней прорезал явно поэт-авангардист, потому как располагались они лесенкой. Винтовой. А уж про башенки по углам строения я и не говорю. Одна из них была явно спроектирована и построена специалистом в области малого и среднего ракетостроения. А всего башенок было семь... или девять. А может быть и больше. То есть принцип японского сада камней в архитектуре домика тоже использовался. Насколько я понимал, здесь народный умелец и жил-поживал. Впрочем, первый этаж, точнее его средняя часть выглядел солидно. Вокруг этой части и был возведен этот особнячок, а сама часть представляла собой купеческий лабаз девятнадцатого века во всей его краснокирпичной красе. Сколько всего было этажей в строении, сосчитать не представлялось возможным. Так сказать, архитектура была дробноэтажной, и, возможно слегка мнимой. По крайней мере, влияние комплексных чисел, в том числе и четырехмерных кватернионов ощущалось довольно сильно.
Вот мы и приехали - сказал Савкин. - Пора будить команду. Впрочем, отставить будить, они и так давно проснулись.
Когда мы разместились в особнячке-мутанте, хозяин зашел ко мне в комнату, чтобы поговорить.
- Видишь ли, Артемий, - сказал народный умелец. - Ты заметил, что мой дом построен, так сказать, по релятивистским принципам. То есть, не только дом, а весь Растюпинск в некотором роде необычный городок. Конечно, о релятивистской географии ты слыхом не слыхивал, но уж о пространствах Эйнштейна, Минковского, теории всемирного эфира и прочем знать должен.
- Что-то читал, - подтвердил я прихлебывая "Растюпинского молодца". - То есть, где верх, где низ в твоем теремке определить еще можно, а вот где "право", а где лево - затруднительно. Так что ли?
- Не совсем, - поморщился Савкин. - Впрочем, думай как хочешь, это у нас в Растюпинске не возбраняется, а даже приветствуется. У нас каждый имеет право на заблуждение, равно, как и право выхода из него. В этом домике имеется сам не знаю сколько входов и выходов, и один из них ведет именно в твою реальность. Вот в него-то соваться покамест, категорически не рекомендуется по известной тебе причине. Впрочем, чего ты там не видел? Я и сам туда обычно носа не кажу, разве что в случае крайней необходимости. Уж больно у вас все запущенно.
- А у вас? - обидевшись за свой мир спросил я. - У вас не запущенно?
- Извини, зарапортовался, - поправился Савкин. - Запущенно, конечно у нас. И у тебя и у меня, ну, и у всех остальных. Вот у дахардяги Сэма все в порядке. А у нас с тобой нет. Надо было сказать, что за тем выходом, на мой взгляд, не все ладно.
- А здесь все? - не удержался я. - Вон, кое-где рабовладение, можно сказать процветает. Я и сам чуть было в лупарь-примаки не угодил. В твоем любимом Растюпинске вовсю какие-то подозрительные дахардяжки технической наркотой торгуют.
- Там еще хуже, - ответил Николай и отдернул штору на плотно занавешенном окне. - Вот, полюбуйся, пожалуйста, на свой мир со стороны.
Я полюбовался. На первый взгляд ничего особенного за окном не было. Обычная улица провинциального городка, ряды панельных домов вдалеке, хрущевки, разномастные автомобили у подъездов, осенняя хмарь и какие-то уж очень однообразно сутулые прохожие. В общем, привычный мой мир.
- Ну? - спросил Савкин. - Полюбовался? И как тебе?
- Нормально вроде, - ответил я. - Ничего особенного.
- Вот то-то и оно, что ничего особенного! - народный умелец отхлебнул пива. - Подумай сам, разве можно жить в городе, в котором нет ничего особенного?
Я подумал и решил, что вообще-то можно. Ведь живут же там люди. А потом, что значит - "ничего особенного"? В каждом мире есть что-то особенное, просто кому-то по нраву мир, где по дорогам шастают одушевленные механизмы, живут домовые-реакторные с высшим физико-техническим образованием, а в придорожной корчме собираются бродяги всех времен и народов, а кому-то это не нравится. Ему подавай мир, в котором можно жить себе потихонечку, а если не хочется потихонечку, то рискнуть, выгрызть у него свой кусок, а потом сладострастно куражиться над теми, у кого это не получилось. Куражиться и бояться, что кто-то окажется наглее и удачливей тебя и поэтому наглеть все больше и больше, покуда хватит сил и здоровья. Короче, наш обычный мир.
- Ты чего, не понял? - удивился народный умелец, - В том мире творить нельзя. Не способствует он творчеству.
- Почему это нельзя? Еще как можно! - возразил я. - У нас вон и мобильная связь, и нанотехнологии в перспективе, и чего только нет!
- У вас творчество какое-то... бездушное, - проворчал Николай.- Собственно, я потому оттуда и слинял, что там в работу душу перестали вкладывать. А я без этого не могу.
- Душа душой, а технологии - технологиями, - назидательно сказал я. - Если работяга в каждую гайку будет душу вкладывать, то у него, у работяги никакой души вскорости просто не останется.
- То-то и оно, - скривился мой собеседник. - То-то и оно, что там уже ни у кого, почитай, души и не осталось. Всю растратили. Годам к тридцати каждый третий бездушен.
- А здесь? - парировал я. - Здесь разве не то же самое?
- Здесь нет, - Савкин горделиво посмотрел на меня. - Здесь душа человеческая с возрастом только прирастает. Поэтому ее и хватает на все. И если ее не расходовать, то лопнуть можно от чрезмерной душевности.
- Это почему? - удивился я. - Почему это у вас прирастает, а у нас нет?
Мне стало обидно за свой родной мир.
- Климат такой, - туманно пояснил демиург-самородок. - А скорее всего, концентрация творческой субстанции в местной ноосфере выше критической. Вот и растут человеческие души, словно кристаллы в концентрированном растворе. В том мире, между прочим, такие места тоже имеются, творческими аномалиями называются. Только там они не процветают.
- А здесь? - Все-таки мне было обидно за мою родную реальность-виртуальность.
- Да пойми же ты, наконец, - рассердился хозяин, - законы социума и законы природы едины, это даже в твоем мире известно. Теоретически, вариантов этих законов бесконечно много, но социум выбирает совершенно определенные, которые, в свою очередь, влияют на законы природы. Таким образом, если общество считает душу нематериальным объектом, то таковым ее и делает. А если социум не делает разницы между материальными и духовными объектами, то и физические законы в нем другие.
Где-то я подобные рассуждения слышал, и они не казались мне очень уж убедительными. Но, с другой стороны, раз народному умельцу нравится жить в его мире - пусть живет. В конце концов, здесь, по крайней мере, нескучно и даже забавно.
- Спать хочется, - вслух сказал я. - Мы же всю ночь в дороге. Я хоть и подремал немного, но не выспался.
- И правда, - неожиданно легко согласился со мной хозяин. - Твоя Виртуаль, наверное, уже десятый сон видит. Вот здесь на диване и ляжешь. А я пойду к себе.
Я отыскал в тумбочке чистое белье, постелил себе на продавленном диване и совсем было уже собрался лечь спать, но что-то заставило меня выглянуть в давешнее окно.
К своему удивлению я увидел, как народный умелец идет по грязной осенней улице моего мира. В руках у него был небольшой букетик, собранный, по всей видимости, рядом с поляной, на которой меня убили. В моем мире таких цветов не было.
"Интересно, куда это он направился", - подумал я, ворочаясь под колючим одеялом. И почти уснул.
Выспаться мне, однако, не дали.
- Спим? - спросил Васька-Гуцул, появляясь в дверном проеме.
- Еще нет, - вежливо ответил я. - Только собираюсь.
- Николай-то где? - Васька подошел к окну, отдернул занавеску и осторожно выглянул на улицу. - К жене, небось, побежал?
- А он разве женат? - я понял, что поспать мне, видимо, не удастся. Ну и ладно, что я сюда спать приехал, что ли.
- Да вроде того, - неопределенно отозвался Гуцул-Чичгангук. - Только жена его живет в другой реальности. Вон в той.
И мотнул хвостатой головой в сторону окна.
- И что? - я встал с дивана и принялся натягивать штаны.
- Ну так и перевез бы ее сюда, - раздраженно сказал я. - Чего маяться-то? Что у него тут места мало, что ли?
- Он уже пробовал, - Гуцул, не обращая внимание на мое раздражение, по-свойски плюхнулся на стул и закурил. Курил он, кстати, обычные сигареты, что-то вроде "Балканки". - Только вместе с ней сюда из того мира столько всего проникает, что нам может запросто карачун прийти. В общем, аллергия на нее у нашей реальности, а у нее, то есть, хозяйской жены, на нашу реальность. И ничего тут не поделаешь, такое вот дела... Вот Николай и мотается к ней туда, да только там ему тоже не очень рады. И вообще, человек должен жить в своем мире, то есть в том, который его принимает.
- А ты что, тоже не местный, - спросил я, уловив в голосе собеседника ностальгические нотки.
- Есть немного. - Гуцул зыркнул на меня черным глазом. - Только это давно было, а сейчас я местный. Даже, можно сказать, старожил. - Ну ладно, я ведь к тебе не затем, чтобы рассказать о своем жизненном пути вломился, сам понимаешь. В общем, ты ведь недавно оттуда?
- Откуда? - удивился я.
- Ну, - Васька снова мотнул вороным хвостом в сторону окна, - Оттуда.
- Ну, недавно, - нехотя согласился я, - а что?
- Вот и сходил бы, присмотрел за хозяином, а то он после встречи с женушкой как правило не в себе, чудит, так сказать. Надо его перехватить, покуда он дров не наломал, да домой. Понял?
- Не понял, - ответил я. - У меня же Амулета той реальности нет, забыл что ли? Меня же вмиг приплющит! Да и Савкин предупреждал, чтобы я туда не совался.
- Не приплющит, - подозрительно уверенно сказал Гуцул - Не успеет, если ты быстро, конечно.
- А ты сам-то что?
- Да у меня, понимаешь... - Гуцул сморщился, - в общем, я в прошлый раз засветился, так что меня там точно приплющит. Мигом.
Ох, не договаривал что-то Чингачгук, видно не таким уж безобидным был мир за окном.
- А если Кори попросить, - попытался вывернуться я, - она же Виртуаль, ей-то уж точно ничего не будет.
- А если Савкинская жена увидит твою Кори? - спросил Гуцул - Вот тогда нам Васильич всем электроопохмел устроит. До смерти заопохмеляет.
- Ладно, - нехотя согласился я. - Схожу, так и быть. А что делать-то надо?
- Да ничего особенного, - оживился Гуцул. - Как только он в "Неаполе" третью рюмку выпьет, так ты к нему сразу подходишь и ведешь домой. И все дела. Только будь порешительней, он, когда в расстроенных чувствах, сентиментальный становится, душу излить норовит. Так ты это... того, пресекай.
- А где этот "Неаполь"?
- Прямо за углом.
- Показывай как выйти, - решительно сказал я. Почему-то мне вдруг захотелось хоть на миг оказаться в своем родном мире, хотя, по словам Савкина, ничего хорошего меня там не ожидало. Но ведь и народного умельца тоже, однако же, ходит он туда. Впрочем, его можно понять, у него там жена.
Гуцул-Чингачгук затопал куда-то вниз по скрипучей деревянной лестнице и скоро мы оказались перед железной дверью со светящейся кнопкой электрозамка сбоку. Я нажал кнопку и оказался на улице.
Обернувшись назад, я понял, что оплошал. С этой стороны Савкинское жилище выглядело как стандартная брежневская девятиэтажка со стальной дверью и панелькой домофона. Дверь захлопнулась, а код я спросить, конечно, забыл.
"Ладно, потом разберусь", - подумал я. - "В конце-концов, у Савкина, наверное, соседи имеются, вот с ними-то я и попаду в подъезд. В крайнем случае, буду звонить во все квартиры подряд".
Хотя, какой к чертям собачьим подъезд? Я же помнил, что мой хозяин жил в странном, но все-таки особнячке!
Покрутив головой, я поискал на улице народного умельца, но, конечно же, не нашел. Да и кто его знает, как долго он пробудет у своей жены. Порывшись в карманах я обнаружил ту же пятидесятирублевку и, удостоверившись в собственной кредитоспособности, направился искать "Неаполь", где, по уверениям Васьки-Гуцула, Савкин непременно должен был объявиться после свидания с супругой.
На улице было холодно и бесприютно. Здесь правила самая мерзкая ипостась российской осени, синегубая, пропитая стерва, растратившая свое недолговечное золото на пустяки, грязная, неопределенного возраста тварь, и намерения у нее были самые поганые. Она сально всхлипывала, норовя забраться в башмаки, похотливо чмокала глиной обочин, хватая автомобили за колеса, она была вездесуща и навязчива. Она была всюду и скоро оказалась во мне тоже. Сквозь низкое, покосившееся небо едва просвечивало солнце, словно намокший аэростат противовоздушной обороны. Вдруг я понял, что знаю, где находится "Неаполь", я понял, что знаю об этом городе все, и еще понял, что о нем и знать-то ничего не надо. Я сделал шаг - и потерялся. То есть, я мог найти в этом городе что угодно, любое заведение, начиная от морга и кончая городской библиотекой, но я начисто забыл, где находится дверь в Савкинский мир. Я понял, что сам вернуться туда не смогу, оставалось надеяться на народного умельца. Так что, кто кого будет спасать, было еще неизвестно. И я отправился в "Неаполь".
"Неаполь" располагался в небольшом холодном подвальчике. В забегаловке было пусто, если не считать Николая Савкина собственной персоной, расположившегося за пластмассовым столиком в компании двух неопределенного возраста субъектов. В своих прорезиненных плащ-накидках армейского образца, надетых на болотного цвета комбинезоны противохимической защиты собутыльники народного умельца здорово смахивали на опустившихся сталкеров. Не бравые они какие-то были, что ли...
Я решительно подошел к столику и уселся.
- Здорово! - приветствовал меня уже изрядно нагрузившийся Николай. - Чего-то я не помню, как тебя зовут, но это не суть важно. Махнешь с нами?
И потянулся за бутылкой.
Я не стал отказываться. Во-первых, в подвале было довольно холодно. А во-вторых - что мне оставалось делать, скажите?
- Джонсон, - представился сталкер помоложе.
- Косяк, - отрекомендовался второй.
Клички у них были подходящие. Неужели они и впрямь в зону ходили?
Савкин опростал пластиковый стаканчик и впал в элегическое настроение, то есть, временно перестал реагировать на внешние раздражители. Я еще не решил, как мне себя вести в сложившейся ситуации, и решил подождать, сориентироваться, так сказать. Мужики же вернулись к прерванному моим появлением разговору.
- Я говорю, не надо было Кругляку в говенку лезть, - горячился Джонсон. - Я и ему говорил, да только он разве кого слушает, вот и полез. Ну и люхнул с головкой. В говенку одному нельзя, только Кругляк же жлоб, делиться ни с кем не хотел. Ну и допрыгался, теперь хана Кругляку.
- Скорее бы лед стал, - задумчиво сказал Косяк. - Когда лед, куда легче работать, да и чище, хотя и холодно.
- Работать, - зло выплюнул Джонсон. - Москва вон товар приспособилась разводить, фермы у них там комариные, так что работай не работай, а настоящей цены нынче ни у кого не получишь. Да и полицаи последнее время озверели, хватают как ни попадя, одна зараза от вас, говорят.
- Чем промышляете, мужики? - спросил я. Неудобно было сидеть молча. А Савкин, похоже, как впал в меланхолию, так и не собирался из нее выходить. Ушел человек в воспоминания - и с концами. - В Зону ходите?
- Бывали и на зоне, - неохотно откликнулся Джонсон, выделяя голосом предлог "на". - Чего-то больше не хочется.
- Не скажи, - встрял Косяк. - На зоне тоже дышать можно, если умеючи.
Что-то этот диалог мне напоминал. Только вот непохожи были эти мужики на читателей Стругацких. На сталкеров похожи, а на читателей - нет.
- Мотыля мы моем, - солидно сообщил Джонсон. - Не видно что ли? Тебе мотыль не нужен, отдадим недорого.
Только сейчас я обратил внимание на составленные в углу заведения мелкоячеистые сачки на длинных ручках. Да и экипировка моих собеседников сразу стала уместной и, более того, обыденной. Никакой фантастики, никаких пришельцев, зона - это просто зона, этап биографии, а защитные комбинезоны - так в чем же еще в говенку-то лезть? И запашок соответствующий имелся, романтика так, знаете ли, не пахнет. Хотя, если подумать хорошенько, именно так романтика в моем мире и пахла.
Уже не стесняясь, я тряхнул народного умельца за еще влажное от осенней мороси плечо.
Савкин промычал что-то и начал заваливаться набок. Косяк поддержал его и укоризненно сказал, обращаясь ко мне:
- Слышь ты, не тронь его. Он проспится - сам пойдет. Он здесь частенько ошивается, мы его знаем, мужик он безобидный, только несчастливый. С женой у него нелады.
- А у кого лады? - риторически спросил Джонсон. - У тебя что ли лады?
- У меня лады, - твердо ответил Косяк. - Я себе правильную жену выбрал, не то что другие.
Тут они перестали обращать внимание на окружающих и принялись спорить на тему выбора правильной жены. Суть предлагаемых методик от меня, к сожалению, ускользала, да и не было ее, наверное, никакой сути, сплошное "как повезет". И тут мне почему-то стало страшно и в голову опять полезли ассоциации с зоной. Вот ведь, на работу ходят как в зону, надеясь, что сегодня ничего плохого не случится, и домой возвращаются, как в зону, надеясь, что жена не настучит участковому на осточертевшего пьяненького мужа, который и на жизнь-то нормальную заработать не может. И куда ни плюнь - всюду получается зона. Зона - это и есть судьба, а жизнь - она редко-редко подмигнет тебе из рюмки в каком-нибудь "Неаполе", да ведь и то обманет, сволочь такая!
Внезапно Савкин встал и не обращая ни на кого внимания направился к выходу. Я дернулся было за ним, но Косяк пришлепнул меня ладонью к стулу.
- Сиди, - прогудел он. - Чего ты к человеку привязался.
- Я - проводить, - начал было я.
- Сиди, - повторил фальшивый сталкер. - Без тебя дойдет. А ты посиди маленько, а то ишь какой прыткий! Проводить! Я те провожу! Кто тебя знает, куда ты его проводишь, а он человек хороший, да еще пьяный.
Я послушно опустился на стул, понимая, что влип. С одной стороны, этот мир был, вроде бы моим, а с другой - не совсем. Меня здесь замечали, но мне здесь не доверяли. Видимо за недолгое время моего отсутствия в родимой реальности, последняя изменилась, да и я тоже. Мне до зуда в сердце захотелось прочь отсюда, к философствующим дахардягам, к радужной брюнетке Кори, в золотистый город на берегу осенней реки. В Растюпинск с комнатными лимонами на подоконниках и сторожевыми петухами на кровлях, туда, где меня поняли и приняли. К Савкину-демиургу, так непохожему на задавленного жизнью человечка, только что вышедшего из этой забегаловки в осеннюю морось. Мне до смерти захотелось в другую осень и к другим людям. И зачем только я послушал Гуцула?
Тут по ступенькам кто-то спустился и в "Неаполе" появилась радужная брюнетка.
- Ага! Вот ты где! - очень нехорошим голосом сказала она и решительно двинулась к нашему столику. - Ишь, расселся. А ну, вставай, алкаш несчастный. Живо домой!
Косяк с Джонсоном немедленно изобразили солидарность со всеми угнетенными женщинами России, а именно - сделали вид, что они тут совершенно не причем.
Я с трудом стронул ставшее почему-то таким непослушным тело, и послушно поплелся за Кори. Оказавшись на улице, я почувствовал, что местная осень стремительно разъедает меня, что я растворяюсь в ее нечистом пространстве, словно город был до краев налит какой-то мутной и едкой кислотой. В голове гудело, мои ноги существовали отдельно, и нести меня никуда не хотели. Разве что, вон до той скамейки со сломанной спинкой и изгвазданным грязными следами сиденьем. Вот сейчас я присяду, и пускай голодный дождь съест мою усталую душу. Вот сейчас.... Но радужная брюнетка неожиданно крепко и больно взяла меня за бицепс и поволокла по улице.
В груди внезапно ударило, горячо и немного больно. Город стал четким, хотя привлекательности ему это не прибавило, но видел я теперь почти нормально. В нескольких шагах от меня сквозь морось маячила спотыкающаяся фигура Николая Савкина. Народный умелец брел по улице, иногда останавливаясь и бормоча что-то, потом опустился на торчащий из земли обломок бетонной трубы, съежился и затих. Я подошел к нему и присел рядом.
Местная гнусная реальность накатывала волнами, словно тошнота. Кори стояла рядом и молчала. Волосы ее потускнели, фигура словно истончилась, золотые глаза подернулись пеплом.
- Хоть бы в дракона превратилась, что ли, - тоскливо подумал я и вдруг понял, что именно сейчас ни в какого дракона моя Виртуаль превратиться не может.
Виртуаль тихонько застонала и опустилась рядом со мной.
Савкин повернул ко мне нечеткое лицо и промычал:
- Обострение обыденности, так что теперь нам отсюда никогда не выбраться. Да и наплевать, не больно-то и хотелось...
Потом извлек из внутреннего кармана пластиковую бутылку, отвернул крышку и хлебнул.
- Вот... - прокашлявшись, сказал он, - лекарство от реальности, будешь?
- Может, Кура позовем? - спросил я. - Кур поможет.
Народный умелец помотал головой.
- Не придет, - печально сообщил он. - Куру здесь делать нечего.
Я посмотрел на Кори. Лицо ее стремительно теряло цвет, и волосы, и губы, радуга уходила из нее, а вместе с радугой уходила и жизнь. Сообразив, что дело плохо, я дернулся, попытался поднять Виртуаль - она безвольно обвисла в моих руках. И тогда я заорал в лицо Савкину.
- Выводи нас отсюда немедленно, не видишь, ей плохо!
- Не получится, - безразлично помотал головой Савкин. - Нас засосало в будни. Я сейчас пойду к жене, а вы отправляйтесь куда хотите. И без вас тошно.
- Гад ты, - безнадежно сказал я. - Паразита кусок, и больше никто.
- Гад, - согласился со мной Савкин. - И ты тоже гад, причем местный. Чего тебе не нравится? Ты же хотел домой, вот ты и дома. Вот ее жалко, ей здесь не место. Она здесь умрет.
Это я уже понял. Радужные брюнетки и пернатые драконы не могут жить в буднях. Что-то надо было делать. Что-то надо было.... Мне хотелось завыть от бессилия, я вдохнул липкий воздух, раскрыл рот и, неожиданно для себя издал дикий петушиный кукарек.
За ближайшим забором залаяла собака, тетка с сумкой на колесиках въехала в колдобину, с крыш, словно подсолнечная шелуха посыпались вороны. В мутном небе появилась проталина, оттуда брызнуло ярым живым огнем, и я услышал, как на мой отчаянный вопль отзывается Феникс.
Феникс заговорил со мной, и я вдруг понял, что никакого специального выхода отсюда искать не надо, что выход, он всегда с тобой и что уйти отсюда совсем просто.
Я сдвинул в сторону мутную пелену, словно грязную штору, подхватил своих спутников и шагнул на ту сторону.