Я провел пальцем по стеклу и осенний пейзаж тихонько скрипнул, словно жалуясь на неустроенность и бесприютность. Россия - это осень нашего мира, в ней все - на переломе к лютости, к холодам, только вот эта осень никак не хочет переходить в зиму, наверное поэтому мы так долго не можем добраться до весны. Мы замираем в нашей беспробудной осени, как в долгой дороге, где все кажется не насовсем, все временно и, поэтому, не стоит заботиться об обустройстве неуютного своего быта. Вот мы и не заботимся, думаем - будет зима, переживем зиму, потом весна - вот тогда мы воспрянем духом и телом и сотворим лето.... Но психологически мы, русские, застряли в своей осени - она продолжается у нас всю жизнь. Хотя... Большинство из нас с летней одежды сразу переходит на зимнюю, а осень считает чем-то временным. Только вот время - это дорога, на которой невозможен обгон, не запрещен, а просто невозможен. И тянется, тянется за нашими окнами вечная осень. Космос - это вечная осень, сказал когда-то один замечательный писатель . Россия - это космос? Напыщенно и банально. Да уж... и вообще, расслабляться вредно, да и не время, чего это я? Никак пассажирский синдром? Это когда делать нечего, и едешь незнамо куда, вот и лезет в голову всякое. Ну его, чур меня, чур!
Дороги мои родимые, родимые-непроходимые!
И все-таки, уж слишком обычным был заоконный пейзаж, уж чересчур скучно и знакомо тянулись по обочинам измученные выживанием сосенки на многажды горевших торфяниках, уж больно часто попадались узкие асфальтированные съезды под простреленными хулиганской дробью "кирпичами". Думаешь, там лес с грибами да лешими? Ан нет, там какая-нибудь воинская часть с кучей ненужного металла на складах, дедовщиной и вечной офицерской тоской, лекарство от которой - водка, которая есть, да бабы, которых на всех не хватает. Вот тебе и лес, вот тебе и грибы, вот тебе и озера с болотами! Ух тебе!
В общем, дорога на Растюпинск меня разочаровала, обычная российская дорога, так что, может быть, я уже дома? Тогда остановитесь, я сойду, мне здесь недалеко. И только пустынность дороги настораживала - надо же, едем-едем, а ни одной попутной, ни одной встречной! И что-то очень однообразно все, даже для России, и указателей нет.
Савкин внезапно чертыхнулся и сказал сквозь зубы:
- Черт, в барабан попали! Сворачиваем!
И рванул с асфальта прямо на какой-то бетонный забор. Я обхватил руками Кори и сжался, ожидай удара.
Раздался треск, как от рвущейся бумаги, забор и кроны деревьев над ними пошли рваными неровными клочьями, нас тряхнуло и мы с грохотом выпали на лесной проселок.
- Вот эта дорога, похоже, настоящая, - сообщил Савкин, виртуозно руля меж вековых дубов.
- А та? - спросил я. - По-моему та тоже была настоящая, я уж подумал, что мы в какую-нибудь Калугу едем, или в Заволжье. Уж очень места знакомые.
- Это был "барабан", - пояснил наш водитель. - "Барабан" - это как в плохом старом кино, на пейзаж накладываются кадры актеров в автомобиле, и зрителю кажется, что герои куда-то едут. А на самом деле они стоят на месте. Мелкая такая пакость. Эта дорога живая, а та была мертвая, не почувствовал что ли?
- Что-то такое почувствовал, - признался я, - Только уж очень все привычно, совсем как дома.
- Многие всю жизнь живут в барабанах, - вмешалась в разговор Кори. - Когда говорят, что мне всё по барабану, так это значит, что человек замкнут внутри своего пространства и никуда двигаться не желает. Так и умрет в своем барабане.
- А когда говорят "мне это фиолетово"? - спросил я. - Это что значит? Что он живет на краю спектра, откуда почти ничего не видно?
- Мало ли что говорят идиоты, когда хотят продемонстрировать собственную независимость, - отмахнулась Кори. - Лучше послушай дорогу, слышишь?
- Ась? - я приложил ладонь к уху.
- Вот придурок, - восхитилась Виртуаль. - Ты, небось, и судьбу ушами словить норовишь?
- Судьба просвистела промежду ушей, - серьезно сообщил я. - Пролетела - и ага!
Мы выбрались на просторную поляну, и тут я почувствовал, что мне просто необходимо на свежий воздух. Мне стало тесно и дурно в замкнутом салоне Савкинского лимузина, я хрипел и задыхался, скрючившись на сиденье, и пытавшаяся удержать меня радужная брюнетка ничего не могла с этим поделать. Я рванул на себя дверцу и на ходу вывалился наружу, едва не угодив под негодующе заоравшего что-то Проповедника Сэма. Прокатившись по обочине, я поднялся и почувствовал, что мне сразу стало легче. Отпустило. Я увидел, как из головной дахардяги выскочил Савкин и бросился ко мне, как Виртуаль стала стремительно превращаться в дракона, но досмотреть это впечатляющее зрелище мне так и не удалось, потому что в этот момент меня убили.
Удара пули я не почувствовал, только темнота подкатила со дна глаз, остатками зрения я увидел падающую навстречу жухлую траву - вот и все. Я даже понять ничего не успел.
Очнулся я посредине какой-то мутной сферы и первым делом подумал, что еще жив и нахожусь, скорее всего в каком-нибудь госпитале. Боли не было, ощущения присутствовали, но были совершенно чужими. Впрочем, сейчас меня это не слишком волновало, главное - что я был жив. Я попробовал пошевелиться и это у меня получилось, хотя, отдача от движений была незнакомой и какой-то не своей. Я напряг зрение и муть вокруг меня неохотно рассеялась, обнаружив злосчастную поляну, замерших в беспорядке дахардяг нашего каравана, и над чем-то склонившихся Савкина с Виртуалью, уже принявшей человеческий облик. Рядом бегал негромко и тоскливо подвывая Савкинский Ковариацип Фарт. Когда Савкин выпрямился, я разглядел в траве хорошо знакомую непрезентабельную кроссовку и понял, что тело на обочине принадлежит мне. Это было неприятное открытие, и я подумал, что все-таки умер, но почему-то еще не совсем и даже рассматриваю самого себя со стороны с каким-то болезненным любопытством. Вспомнив некоторые классические случаи жизни после смерти, описанные в литературе разнообразных жанров, я попробовал приблизиться к собственному телу, чтобы заново вселиться в него. Жизнь без тела мне как-то не улыбалось. Моторика у меня была та же, что и до моего убийства, поэтому я, что называется, зашевелил ногами. К моему удивлению, внизу что-то щелкнуло, зашипело и я начал двигаться, правда какими-то неловкими рывками, но начал же! И ноги, как не странно, тоже обнаружились. Внизу сферы я увидел две могучие когтистые лапы, показавшиеся мне металлическими. Однако сделав шаг-другой, я потерял равновесие и уткнулся мордой в землю. Оказывается и морда у меня тоже имелась! Дальнейшему знакомству с новым телом - а это было именно тело - помешал раздраженный голос Проповедника Сэма:
- Прекрати дергаться, а не то кого-нибудь придавишь!
- Что? - возмутился я. Я не просто оказался в чужом теле, но тело это было вдобавок ко всему занято и не кем иным, как моим знакомцем Сэмом. Я стал дахардягой!
- Давай-ка я тебя все-таки отключу от управления, - проворчал Сэм, - пока ты не научился хотя бы ходить.
Ну и дела! Мало того, что после смерти я стал составной частью интеллектуального механизма, причем частью, без которой этот механизм мог запросто обойтись, так меня еще и от управления отключают. И кто! Мой же, можно сказать, ученик!
- Ну вот, - удовлетворенно гукнул Сэм. - Можешь смотреть, слушать и вообще ощущать, а двигаться предоставь мне, у меня это лучше получается.
Я попробовал чем-нибудь пошевелить - не получилось, а на сфере зажглась желтая надпись - "В доступе отказано, необходимы права администратора".
- А разговаривать мне разрешается? - спросил я своего компаньона-администратора.
- Подожди, сейчас голос настрою, - отозвался Сэм. - Ты каким голосом хочешь разговаривать?
- Мужским, естественно, - сказал я. - Каким же еще?
- А каким мужским? - продолжал допытываться дотошный Сэм.
- Все равно, - опрометчиво ответил я и скоро об этом пожалел.
- Эй, - возопил я на всю поляну мерзким голоском неполовозрелого Майкрософта Сэма, - Может быть вы все-таки расскажете, что со мной произошло?
Проповедник Сэм довольно хрюкнул. Видимо, чувство юмора у высокоинтеллектуальных механизмов все-таки присутствовало. По крайней мере у изготовленных в мастерской народного умельца Савкина.
- Тебя застрелил Слепой Снайпер, - сказала радужная брюнетка. Вид у нее был, как на выцветшей фотографии, тусклый и словно смазанный. Не то от печали по мне, невинно убиенному, не то это просто были особенности выделенного мне Сэмом визуального канала. - И я ничего не смогла сделать. Почти ничего.
- А почему я еще жив? - спросил я, понимая, что я все-таки не совсем жив.
- Николай перебросил твою человеческую сущность к Дахардяге Сэму. Успел перебросить. Потому что в собственном теле ты бы почти наверняка не удержался. Забыл, что у тебя слабое сцепление с реальностью?
- И что же теперь делать? Я что, так и останусь напарником Сэма?
- Слепой Снайпер попал тебе в сердце, - печально сообщила Виртуаль. - Он всегда попадает в сердце, потому что чувствует сердце цели, на то он и Слепой Снайпер. Я пыталась снизить вероятность твоей смерти или, хотя бы заставить сжаться твое сердце, чтобы его не задела пуля, но, видимо, со Слепым Снайпером такие фокусы не проходят. Он - вне удачи и неудачи. Злыдень тебя заказал, и Снайпер выполнил заказ. Отказать он не мог, в этом его жизнь.
"И моя смерть" - подумал я. - "И почему меня не заказали какому-нибудь зрячему мазиле?"
- И что делать? - снова спросил я, уже безнадежно, не ожидая ответа.
Напиться бы, но в таком состоянии я напиться никак не мог, а если бы и мог, то Сэм наверняка не позволил бы. Судя по всему, мой сосед по механизму был сторонником здорового образа экзистирования. Ну ничего, доберемся до Растюпинска, там народный умелец соорудит мне подходящий носитель, желательно не человекоподобный, чтобы не бередить память, и начнем существовать в свое удовольствие. Без всяких там Виртуалей и вообще без женщин. Я задумался - существуют ли дахардяги женского пола? Мужского - совершенно определенно существуют, потому что мой приятель Сэм явно позиционировал себя как мужик. Я попытался ощутить у своего носителя какие-нибудь дахардяжьи половые признаки, хоть первичные, хоть вторичные, но разобраться в сигналах механического тела не мог, а может быть, Сэм, будучи механизмом деликатным и стеснительным, соответствующие сигнальные цепи просто отключил. А вообще, интересно устроен человек, не успел как следует помереть, а уже о бабах думаю, правда, механических, но все же...
Народный умелец, между тем, сунул в карман штормовки бутылку спиртного напитка, положил в пластиковый пакет сверток с закуской и скрылся в лесу. Один, даже виртуаля Фарта с собой не взял. Наверное отправился помянуть меня бедного, только непонятно, почему он решил это сделать в одиночестве. Мог бы и здесь помянуть, я не против.
- Куда это он? - мне стало тоскливо. Вот уже меня и поминают, и что характерно - без моего участия. Впрочем, поминки всегда происходят без непосредственного участия виновника торжества. Как и свадьбы иногда.
- Пошел Дикого Кура вычокивать, - прогудел Проповедник Сэм. - Вообще-то Дикий Кур обычно ошивается поближе к городу, но есть вероятность, что на "чок" он все-таки придет.
- Как это, на чок? - заинтересовался я. - Савкин что, решил сумасшедшим прикинуться, чтобы Дикого Кура приманить?
- Много ты понимаешь, - снисходительно сказал Сэм. - На чок - это значит на чок. Когда человек выпивает и чокается с самим собой - это значит, что ему так худо, что дальше некуда. В этом случае Дикий Кур непременно явится, чтобы составить компанию, потому что пить чокаясь с самим собой - верный путь в психушку. Поэтому сумасшедших так и называют - чокнутые.
- Понятно, - сказал я. - На чок, значит... И что дальше?
- А дальше - Кур его знает, - доходчиво объяснил Сэм.
От нечего делать я принялся смотреть на свою бывшую Виртуаль. Она была явно расстроена моей неожиданной гибелью, что меня немного утешало, а с другой стороны пребывая в своей новой механической сущности, я мог достаточно объективно оценить пропорции ее тела и прочие достоинства, благо, система объективной эстетической оценки включилась без проблем. Наверное Сэм решил, хоть этим скрасить мое несвободное экзистирование. Тут меня, однако, ожидало некоторое разочарование, потому что эстетические критерии дахардяг явно не совпадали с человеческими, например, степень устойчивости исследуемой системы процессор оценил как "неудовлетворительную", а степень циклоидности и эвольвентности - как среднюю. Я перестал маяться дурью и занялся исследованием окружающей действительности пользуясь сенсорами своего механического узилища. Я мог запросто оценить коэффициенты упругости и демпфирования каждого деревца в радиусе ста метров, да что там деревца - травинки! Я видел дифракцию световых волн на паутине, я нутром чувствовал аэродинамические функции облетающих осенних листьев, я запросто оценивал расходы и давления подземных ручьев и речек, я ощущал все, но никак не мог свести это в единую картину осеннего леса. Возможно не хватало мощности вычислителя, а может быть, программное обеспечение подкачало, но не мог и все. Наверное, дахардягам это и не нужно, но людям-то необходимо! Люди идут от целого к частному, а механизмы и некоторые ученые - наоборот.
В тысяче двухстах пятидесяти трех метрах от меня я обнаружил народного изобретателя, чокающегося со странным пернатым существом, которое рецепторы Сэма идентифицировали как Дикого Кура. Рядом на газетке умилительно-ностальгически была разложена немудрящая закусь. Они поминали меня неправильно, на поминках не чокаются, это я знал совершенно точно, а стало быть, они меня вовсе не поминали! Похоже у меня появился какой-то шанс! Парочка споро прикончила бутылку, Савкин убрал газетку, оставив на пеньке хлебные корки и прочую снедь, Кур царапнул петушиной лапой ржавую хвою, окончательно уничтожая следы пьянки и приятели направились в нашу сторону.
Я переключил внимание на Виртуаль. Оказывается, она не теряла времени даром, потому что мое невезучее тело теперь было заключено в радужно-прозрачный кокон положительной вероятности, рядом с которым валялась слетевшая с ноги кроссовка. Видимо, создание кокона положительной вероятности требовало образования некоторой области отрицательной вероятности, потому что вокруг кокона трава словно выгорела, а некоторые деревья засохли и почернели. Тут Сэмовы сенсоры снова что-то вякнули и я почувствовал, что по дороге к нам приближаются какие-то существа. Автоматика моего носителя идентифицировала одно из них как Слепого Снайпера, а второе как суку породы "немецкая овчарка". За плечами Слепого Снайпера болталась древняя винтовка системы Мосина с прикладом, испещренным многочисленными зарубками и примкнутым граненым штыком.
"Интересно, на кой черт ему штык-то сдался?" - подумал я и вдруг понял, что этот неопрятный старик в грязной цигейковой ушанке, красноармейских бутсах с обмотками и есть мой убийца.
- Включи меня! - немедленно потребовал я у Сэма. - Сейчас я этого гада давить буду!
- Нельзя, - ответствовал мой сомашинник. - Он же инвалид, убогий, видишь, без собаки-поводыря и шагу шагнуть не может!
- Как застрелить ни в чем не повинного человека, так не инвалид, а как отвечать за свои поступки - так сразу больной. Включи, говорю! Я должен реализовать свое святое право на месть! - заорал я.
- Нету такого права, чтобы инвалидам мстить, - сообщил Сэм. - И вообще, для охраны твоих прав существуют соответствующие структуры. Хотя у тебя в нынешнем виде довольно мало шансов, что твое заявление будет принято и рассмотрено.
- Он же убивает! - не унимался я. - Неужели на него никакой управы нет?
- Ну, посадят его, - продолжал увещевать меня Сэм, - тебе что от этого легче станет? Он, между прочим и из тюрьмы убивать может, ему все равно, он же слепой.
- Как это, из тюрьмы? - изумился я. - Кто же ему винтовку-то оставит?
- А он из чужого оружия, - объяснил Сэм. - Мало в вашем мире из тюрьмы убивают? Да пачками кладут, и ничего. Тюрьма - это вообще, лучшее алиби. Многие даже специально садятся в тюрьму, чтобы безнаказанно совершать преступления.
- Ну, вот и включи меня, - продолжал настаивать я. - Придавлю гада - и дело с концом! Должна же быть какая-то справедливость!
- Извини, не могу, - уперся Сэм. - Я в доску законопослушный механизм, а законы таковы, что всякого рода уродов и инвалидов давить нельзя, только нормальных здоровых людей. И то случайно.
- Либерал ты, а не механизм, - выругался я. - И где ты этой гадости нахватался!
- Правильно, я либеральный механизм, чем и горжусь, - с достоинством ответил Сэм. - Интеллигентный, в отличие от некоторых.
И отключился, разорвав заодно голосовой и слуховой каналы и оставив меня беспомощно наблюдать, как старик-снайпер о чем-то пререкается с радужной брюнеткой. Похоже этот козел требовал снять кокон, чтобы меня, так сказать, окончательно дострелить. Виртуаль не соглашалась, потом не выдержала и раздраженно махнула рукой. Тут Сэм сжалился надо мной и включил звук. Либерал, мать его ржавь!
- Чего ты наделала! - верещал старик схватившись за голову. - Меня же с работы взашей выгонят, кому я зрячий-то нужен! Я же не могу стрелять в человека, которого вижу, меня это напрягает и я промахиваюсь. Немедленно сделай, как было!
Эх, Кори, ну что бы раньше догадалась!
Поскандалив немного и сообразив, что никто возвращать его в прежнее состояние не собирается, престарелый трагически прозревший киллер, видимо, смирился со своей участью, осознал беспросветность дальнейшего существования, понурился, свистнул собаку и неуверенно побрел по прочь, нащупывая дорогу штыком своей трехлинейки. Никак не хотел признавать себя зрячим, паразит!
- Вот теперь, когда он здоров, я пожалуй, мог бы тебе позволить его раздавить, - неожиданно включился Сэм. - Хотя, с другой стороны, разве зрячий в ответе за то, что он натворил, когда был слепым? Весь опыт общественно-политической жизни говорит об обратном. Прозревшие негодяи нипочем не хотят отвечать за поступки, совершенные в состоянии частичного или полного ослепления. Но и полностью зрячими себя не признают никогда, дабы не попасть под статью за поступки, совершенные в состоянии частичной зрячести. И так до бесконечности. Нет, пожалуй, передавать тебе управление рановато, сначала следует разобраться с главным вопросом - что такое слепота и как она связана с ответственностью? С одной стороны....
- Может быть ты, наконец, заткнешься? - грубо оборвал его я. - Если уж отомстить не даешь, так хотя бы помолчи!
- Ну, если тебе неинтересны философские аспекты понятий "зрячесть" и "слепота" и их гносеологическая связь с понятиями "ответственность" и "безответственность", тогда я пожалуй, буду мыслить про себя. Хотя от тебя, как от существа в некоторой степени интеллектуального, я такого не ожидал. Пожалуй, мне все-таки следует оставаться разумной машиной, напрасно я завидовал человекам. Но все равно, спасибо, что ты меня на этот счет просветил и таким образом избавил от ложного комплекса неполноценности. - Сэм замолчал и отключился, так и не услышав моего мнения о разумных машинах вообще и о механическом либерализме в частности. А зря, может быть, еще от какого-нибудь комплекса избавился бы.
Пока мы с Сэмом спорили, на поляне появился народный умелец в обнимку с Диким Куром. Оба выглядели изрядно поддатыми, так что ожидать от них какой-нибудь мало-мальски эффективной помощи, по-моему, не приходилось.
Тем не менее какая-то надежда все-таки оставалась и я принялся наблюдать за действиями нетрезвой парочки. А что мне еще оставалось делать?
Кур сначала направился не к моему запеленатому в положительную вероятность телу и даже не к вместилищу моей человеческой сущности Сэму, а к выгруженному на поляну раненому Боевому Петуху. Конечно, Петух был совсем плох, к тому же - родная кровь, ничего не попишешь, но я все-таки был человеком, да и находился даже в худшем по сравнению с храбрым птахом положении. Тот по крайней мере был в своем теле, а я нет.
Пока Дикий Кур осматривал Боевого Петуха, я имел возможность как следует рассмотреть фольклорное создание. Так вот, скажу я вам, ничего особо мифического и очень уж народного я в нем не заметил. Над носилками склонился мосластый мужик в порыжевшей от времени летной кожаной куртке с вытертыми до белизны плечами, и синем диагоналевом галифе с красным кантом, заправленном в хромовые офицерские сапоги. Точнее в голенища, потому что из сапог торчали трехпалые птичьи лапы. Горло подозрительного фольклорного персонажа было замотано красным же шарфом, концы которого свисали чуть ли не до земли, а на поясе висела обтянутая брезентом солдатская фляга. В общем, выглядел Дикий Кур на мой взгляд простовато. Вот рожа у мосластого было совсем не простая, даже не рожа, а лицо, острое, какое-то заточенное, что ли, почему-то при взгляде на него возникала ассоциация с ножницами. Волосы над сдвинутыми на лоб очками-консервами на непокрытой голове, высоко торчащей из ворота куртки, нахально топорщились рыжим зубчатым гребнем - вот и все петушиное, немного, надо сказать. Прямо, не Дикий Кур, а Сталинский сокол какой-то! Четырехглазый военлёт! Современные панки, и то круче!
- Чему ты удивляешься? - спросил включившийся Сэм. - Это же повседневная ипостась, а не какая-нибудь парадно-выходная. По-твоему видный исполнитель русских народных песен должен и по улице в косоворотке расхаживать?
- Ну-у... - неопределенно протянул я. - Все-таки как-никак колдовское существо, мог бы выглядеть и пофасонистей. А так - какой-то авиатор Уточкин на пенсии. И крыльев что-то не видать!
- Во-первых, не колдовское, а фольклорное, - назидательно заметил грамотный Сэм, - а во-вторых - авиатор Уточкин тоже фольклорный персонаж, человек-аэроплан, в те времена пилоты были ближе к машинам, чем сейчас, например. И жили и умирали вместе. Ты, может быть, думаешь, что авиатор Уточкин пиво пить в "Гамбринус" с крыльями ходил? Кто бы его туда пустил, с крыльями-то!
Я поразился несокрушимой логике Сэма и промолчал. Может ли машина стать умнее человека? Может, только человек в этом случае, скорее всего ничего не заметит, а если заметит, то слишком поздно.
Красный военлёт, он же Дикий Кур, наконец закончил осматривать Боевого Петуха, печально покачал остроносым профилем и, наконец, занялся моим телом. По мановению его рукокрыла кокон растаял, Кур склонился надо мной и... мне показалось, или он и в самом деле клюнул меня прямо в сердце? Я аж вздрогнул, вызвав недовольный скрип дахардяги Сэма. Существо выпрямилось, четырехглазо посмотрело в мои телекамеры и брезгливо сплюнуло на землю продолговатую винтовочную пулю.
- Живо стол мне разверните, - приказал Дикий Кур жизнерадостным голосом ведущего на детском утреннике, - мертвяков туда кладите, буду резать, буду шить, жизнь из двух смертей кроить!
У народного умельца Савкина, оказывается, в багаже имелся не просто стол, а целых походный госпиталь, который и был немедленно развернут на поляне силами дахардяг, под управлением моего корешка Сэма.
Дальнейшее развитие событий было, увы, скрыто от меня. Отчасти потому, что гуманный Сэм, чтобы не травмировать слабую человеческую психику, отключил меня от всех без исключения сенсоров, отчасти из-за необходимости моего личного, хотя и бессознательного участия в процессе.
Короче говоря, когда я очнулся, то увидел над собой прикрытые марлевыми повязками лица Дикого Кура, радужной брюнетки и народного умельца Савкина. В распахнутом клапане госпитальной палатки торчала любопытная морда Проповедника Сэма. Интересно, как ему удается выражение любопытства? Он же металлический!
- Живой, - удивленно сказала Кори. - Не зря я извела на тебя весь запас положительной вероятности, все получилось. - А ну вставай, герой, хватит симулировать!
- Я пошевелил рукой - получилось! Потом ощупал повязку на груди, попытался глубоко вдохнуть - было немного больно, но в целом терпимо - и поднялся.
- Спасибо, ребята, - с чувством сказал я. - Заштопали мне сердце в полевых условиях. Да за это "Нобелевку" надо давать!
- Дрянь было твое сердце, - хмуро сообщил Дикий Кур. - Пришлось, понимаешь, удалить, уж больно дырка большая. - Зато я пересадил тебе неустрашимое сердце Боевого Петуха. У него был поврежден мозг и он все равно что умер. Гордись, человек, теперь мы с тобой родственники. Замечательное сердце, надо сказать, честное и храброе, хотя, отдельных побочных эффектов, наверное, не избежать, но ничего, справишься. А твое сердце я вложил в грудь Боевого Петуха. Ему, конечно, не все равно, с каким сердцем возрождаться, но уж лучше с твоим, чем вообще ни с каким.
Насчет возрождения я не понял, но на всякий случай промолчал. Оживили - и за то спасибо.
Савкин отошел в сторонку, сворачивая кабель какого-то прибора. Наверное это и был знаменитый обменник сущностей, с помощью которого меня сначала упрятали в дахардягу, а потом вернули в родное тело. Хотя, теперь уже и не совсем родное.
- А что за побочные эффекты? - спросил я. - Хотелось бы знать чего остерегаться, что можно, что нельзя, что пить, что есть, ну, и так далее.
- Сам увидишь, - ухмыльнулся народный умелец. - Может тебе это еще и понравится.
Я прислушался к своему телу. Вроде бы все было нормально, птичье сердце работало мощно и ровно, только все время хотелось чего-то. Не то кукарекнуть от радости, не то потоптать кого-нибудь. Я покосился в сторону радужной брюнетки. Получилось чересчур пламенно, потому что Кори отчаянно покраснела и быстро вышла из палатки, задернув за собой клапан.
Вот так побочные эффекты!
- Ничего, привыкнешь, - утешил меня Дикий Кур. - Не все тебе в скромниках ходить, когда-то же надо раскрепостить желания, если уж они у тебя появились.
Что же, лучше жить с сердцем храброй боевой птицы, чем вовсе не жить. Интересно, смогу ли я теперь есть курятину?
На всякий случай, я решил в ближайшем будущем воздержаться от употребления окорочков и прочих куриных продуктов, хотя в этом мире, похоже, они были не в моде. А в моем родном - что же, если ножки Буша постигнет участь ляжек завоевателей и незваных миссионеров - никто особенно не расстроится.
Подумать только, еще позавчера я был заурядным Российским обывателем, озабоченным тем, как выжить в суровых условиях исторической родины. Точнее, тем, как выжить сегодня, не загадывая особенно на завтра. Что у меня там осталось? Эксклюзивное умение стирать в тазу грязные носки посредством вантуза? Унылое ожидание унылого завтра? Констатация, что в судьбе один за другим неотвратимо появляются пустые слоты? И вот за какие-то неполные двое суток все изменилось. В жизни моей появился чудесная боязнь проспать новое утро, а прочие страхи пропали, сгинули как-то. Я встретил радужную Виртуаль, потом провалился в неизвестное мне измерение, познакомился с мифическими существами, был убит, немного побыл в дахардяжьей шкуре, после чего вернулся в свое тело, отремонтированное каким-то языческого вида птицелюдом. Что дальше, интересно ведь! А бояться - некогда, да и не хочется.
- Что ни делается - все к лучшему, - прервал мои размышления Николай. - Теперь ты существуешь в этом мире легально. Ведь у тебя сердце Боевого Петуха, а он, как ты понимаешь - существо исконно местное.
- Но я хочу к себе, - начал было я, уже понимая, что это не так. - Я вовсе не хотел домой, я хотел отомстить. Это было желание воина или зверя, четкое и однозначное, видимо мое новое сердце сделало свое дело, вкус этого нового для меня желания был терпок и сладок одновременно. У меня был враг, этот враг попытался меня убить, значит я должен был убить его. Все просто и понятно, как в американском блокбастере. И еще я хотел женщину. Не какую-то конкретную, а женщину вообще. Хотел просто физически, без всяких эстетских выкрутасов. Давненько со мной такого не случалось. Видимо, это и был побочный эффект от вживления птичьего сердца. Однако некоторые желания следует до времени смирять, вон, даже моя очаровательная драконица-виртуаль, и та старается держаться от меня в сторонке. Не бойся, радужница, сердце у меня птичье, но разум-то свой. Справимся!
Дикий Кур с народным умельцем, между тем, сложили огромный погребальный костер и водрузили на него покойного Петуха с вложенным в развороченную, покрытую ржавыми от крови бронеперьями грудь, моим сердцем. Потом птицелюд нахохлился, поквохтал немного над кучей хвороста и костер занялся со всех сторон сразу.
Мы отпрянули в стороны, а Дикий Кур закукарекал хрипло и победно, неистово замахал руками-крыльями, словно шаман какой и принялся бегать вокруг огня, пуще и пуще раздувая его.
Языческим был обряд, и язычники стояли сейчас вокруг огненной могилы-колыбели.
- Погребальное гнездо, - прошептала Кори. - Сразу загорелось, это хороший знак.
Погребальное гнездо пылало, как гигантский бенгальский огонь, рассыпая раскаленные искры и совершенно без чада. Мне почудилось в ослепительной огненной круговерти какое-то странное живое движение. Стало немного жутковато. Внезапно, разбрызгивая в стороны горящий хворост, из костра вырвалась огромная огненная птица, повисела над ночной поляной, прощаясь, обдавая жаром машущих крыльев, и стремительно рванулась в темное небо.
- Достойные Боевые Петухи возрождаются Фениксами, - тихо сказала Кори. - Теперь ты будешь знать, что где-то существует Феникс с твоим сердцем. Гордись, Артемий. Чувствуешь связь?
Я ничего не чувствовал, кроме жара, от которого уже начали потрескивать волосы, и все-таки... Что-то такое там в небесах летело, что-то горячее, живое и родное, готовое немедленно прийти на помощь.
Стремительная огненная искра затерялась в темноте, и земной огонь, породив огонь небесный, сразу погас. Стало темно. Только угли светились на поляне, да звезды в небе. Вот и все.
- Нам пора, - напомнил народный умелец. - На рассвете будем в Растюпинске.
Грубоватое лицо народного умельца смягчилось, словно он говорил не о городе, а живом существе. Например, о любимом дедушке. А впрочем, родной город - он и есть живое существо. Родное. И я позавидовал Савкину.
А вот Дикий Кур куда-то пропал, я даже поблагодарить его не успел.