Молодых Вадим Александрович : другие произведения.

Мыльные пузыри (провинциальные сказки)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   I I
  
   Медиа-пузырь
  
   Ego dixi: In dimidio dierum meorum vadam ad portas inferi...
   Я сказал себе: в преполовение дней моих должен я идти во врата преисподней...
   Книга пророка Исайи 38:10
  
  
   Предисловие к сказке. Почти что быль...
  
   Внизу прибыла партия замороженных частей - сердец, почек, мозгов и прочего. Слышу, как они гремят, скатываясь в холодильник по угольному желобу. В комнате кто-то невидимый говорит, что в буйном отделении кто-то покончил с собой. Отрезал мошонку, истек кровью прямо на стульчаке в уборной, там было еще человек пять, и ничего не заметили, пока он не свалился на пол мертвый.
   Вот чего не могу понять: чего им так не терпится, подождали бы немного, и все.
   Кен Кизи
   "Над кукушкиным гнездом"
  
   К третьему десятку своих лет Вадим Алексеевич Алсанов понял, что "так жить больше нельзя". Ярко выраженное честолюбие и, как ему казалось, загнанный вглубь природный талант не давали покоя. Ему осточертело быть как все. Другие находили в этом для себя душевное равновесие, думая, что они "не хуже других". Вадим же с содроганием ужасался тому, что он "не лучше других".
   Ему до тошноты опротивела производственная деятельность. Даже не столько она как таковая, а, скорее вариации на тему рабочего графика "с 8 до 17 с перерывом на обед".
   Алсанов вдруг понял, что за 8 лет своего трудового стажа он ни одного дня не ходил на работу без ненависти к ней и отвращения. Чем бы он ни занимался - строил дома или качал нефть. Вадим ненавидел каждое будничное утро с почти что кипением мочи в 8.00 и любил наступающий вечер с почти что оргазмом в 17.00. Самый его любимый отрезок времени был вечер пятницы, когда впереди два выходных дня и не надо будет никуда идти по принуждению, как на каторгу, переодеваться в бесформенную, не очень чистую робу и механически делать привычные и скучные телодвижения, думая в это время совсем о другом. Любовь к пятничному вечеру поселилась в алсановской душе навсегда, как условный рефлекс. Даже когда впоследствии у него вообще не было никакого навязанного ему рабочего графика, вечером в пятницу настроение у него всегда было лучше, чем утром в понедельник.
   Большинство тех, кто хоть немного был в курсе алсановского душевного дискомфорта, считали, что виной всему заурядная человеческая лень. И, наверное, в чем-то они были правы. Но сам Вадим патологическим бездельником себя не считал. "Если мне будет интересно, то я могу ишачить по 25 часов в сутки," - оправдывался он сам перед собой. Вопрос стоял лишь в том, где найти этот интерес. Если раньше лучшим средством от депрессии были получка и аванс, то привычка давно сделала это лекарство неэффективным. Регулярность этих ежемесячных процедур стала таким обыденным делом, что зарплата уже представлялась независимой от работы. Деньги в сознании (или подсознании?) Вадима перешли в философскую категорию с одним принципиальным признаком - "они просто должны быть". Северная зарплата позволяла не угнетать мозг мыслями, как прожить от получки до получки, когда надо купить это, срочно заплатить за то, и прочей рутиной и текучкой.
   К своим 28 годам Алсанов уже развелся с женой, красивой и стервозной дамой. Он жил один на третьем этаже капитальной пятиэтажки в отдельной двухкомнатной квартире, полученной им по "афганской" льготе. После развода он сделал в квартире дорогой ремонт, купил и расставил новую мебель. Ему оставался один курс до защиты диплома о высшем образовании по специальности "экономика и управление". Надо заметить, что в городе Поке, бывшем поселке, такие жизненные показатели в его годы считались нормой, даже чуть выше. Стандартные работа, квартира, мебель, любовницы... Стандартная жизнь. Все в общепринятых допустимых пределах: правда и ложь, праведность и порок, прямо хоть клеймо ОТК на лоб ставь.
   Но взыграло не на шутку у парня тщеславие. Захотелось молодому человеку успеха, славы и всеобщего восхищения его незаурядностью. Возжаждал он ежесекундного подтверждения своей исключительности и регулярных искренних возгласов "Ах! Вы не такой, как все. Вы - лучше!.." Можно ли этими приятными мелочами потешить свою гордыню, если машешь кувалдой на стройке или крутишь задвижку на какой-нибудь нефтяной трубе? Ответ ясен, ибо он очевиден. Безвестный раб не может быть в почете. Алсанов решил вырваться из унылой массы рабочих и служащих. Стать "не таким, как все".
   Вадим ненавидел избитую сентенцию "Успех - это талант, помноженный на упорный труд", ведь перед глазами то и дело мелькали примеры невероятного, фантастического везения разных знаменитостей, чья удача намного превосходила их способности и затраченные на нее усилия.
   "Поймали же люди фортуну за хвост и теперь летают за ней прицепом где-то там, наверху. И ладно, если нам на голову не гадят. А ведь могут... И совершенно безнаказанно. Нам, сирым и убогим, до них не допрыгнуть. Обидно!.. Но разве я хуже, тупее или бездарнее их? А что если попробовать? - думал Вадим и правой рукой почесывал череп за левым ухом. - В конце концов, попытка - не пытка, как говорил товарищ Берия." Понимание того, что иначе в его жизни ничего интересного уже не будет, иногда останавливало молодого Алсанова на полшаге от ужаса. В эти мгновения он ощущал, как волны отливающей от головы крови шевелят его густые волосы. "Праздник должен стать для меня обыденным делом, - решил Вадька. - Цветы, шампанское, аплодисменты - вот цель. Никто кроме нас! Решительность и натиск! Вперед!"
   Оставался, правда, один существенный вопрос. А где, собственно, этот самый перед? В каком направлении штурмовать? Где та вожделенная цитадель, после взятия которой "кричат женщины ура! И в воздух чепчики бросают". В строку, кстати, упрямо просятся не чепчики, а лифчики, что еще лучше. Особенно, если женщины все без исключения - умные и дуры, богатые и не очень, породистые и от сохи, глянцевые красавицы и коротконогие плоскодонки - ВСЕ! Привет тебе, старина Зигмунд.
   Алсанов принял решение и ждал от судьбы подсказки. Ждать пришлось недолго. Увидев по телевизору объявление, что местная телестудия набирает "по конкурсу" сотрудников, Вадька отправился на собеседование. Его взяли сразу, предупредив, правда, что корреспондентом самой низкой, дилетантской категории получать он будет меньше, чем в своей прежней нефтеперекачивающей должности. "Ерунда, - подумал Вадька. - Поднимусь!" В этом он был уверен на сто процентов.
   Проникновение внутрь загадочного телевизионного пространства, обладание великой тайной волшебного ящика сразу повысило алсановскую самооценку до уровня обращения на Вы к собственному зеркальному отражению. Он заранее кайфовал от осознания того, что на него будут смотреть и слушать его как пророка вечернего эфира бомжи и начальники, школьники и домохозяйки, менты и бандиты - ВСЕ. Вот это да!..
  
   * * *
  
   После того, как коммунистические руководители дружно, хором облили калом все, что сами наделали, историю страны и собственный, ими же затюканный народ, публично порвали и сожгли партийные билеты, а в руки взяли церковные свечки и на дверях своих многометровых кабинетов повесили новые таблички со старыми именами, выполненные в модном демократическом стиле, граждане страны заорали "Славься!" и подняли флаги с общечеловеческой символикой.
   Потом те же новые старые начальники сказали, что надо наконец-то справедливо поделить все, что страна нажила непосильным трудом. Они раздали народу некие бумажки, символизирующие причастность каждого к большому дележу, и через подставных аферистов и бандитов сразу же забрали эти бумажки обратно, вручив, в лучшем случае, за каждую по пузырю водки.
   Потом начали делить по-настоящему, узким кругом приближенных и посвященных. Скандалили жутко! Обзывались, дрались, даже воевали друг с другом. Сами, правда, по начальственному обычаю в атаки не ходили. Наемников посылали и руководили битвами из безопасных блиндажей и укрепленных командных пунктов, иногда глядя по очереди в одну и ту же подзорную трубу. Случались, конечно, у них нервные срывы и накладки, когда количество жертв дележа становилось неконтролируемым и смертью храбрых падали сами военачальники. В таких случаях, в полном соответствии с провозглашенным единодушием и струнной стройностью шеренг, марширующих к счастью, моментально наступало перемирие. Случившееся объявлялось или недоразумением-несчастным случаем-шальной пулей, или происками внутренне-внешних врагов-террористов-обкурившегося дворника Абдуллы. Абдуллу брали за жопу, выставляли напоказ, высказывали ему общенародное фи! и общегосударственное ай-яй-яй! Демонстративно пренебрегая требованиями разгневанной толпы четвертовать негодяя на Лобном месте, начальники орали в мегафон в сторону западной границы про христианский гуманизм и общечеловеческие ценности как основу государственной политики, сажали дворника лет на 20, после чего он тихо умирал в тюрьме от внезапного сердечного приступа. Сами командиры и начальники под вспышки фото- и жужжание видеокамер стояли плечом к плечу, демонстрировали единение и солидарность, на их лицах лежала одинаковая, суровая и мужественная печать бесстрашия, а кулаки гневно грозили пространству.
   Потом опять расползались по своим окопам, и все продолжалось как обычно до следующего недоразумения. На совещании в Главном штабе рисовали на карте новую линию фронта, и войска снова выдвигались на передовую.
   В авангарде по традиции всегда шли идеологи, пропагандисты и агитаторы. Журналюги и журналишки, борзописцы и бумагомаратели, писаки и ковырялки. Пришедшие на волне провозглашенной сверху свободы новички, молодые и романтичные, свято верившие в силу правды и гласность, использовались начальством втемную. Опытные, матерые, маститые и съевшие 16 кг соли примерно понимали, что почем и откуда берется, а потому цинично проституировали. Совесть при ее наличии глушилась долларовым эквивалентом, а в редкие периоды острых приступов проявления выражалась в виде пьяных, сопливых нюней типа "а что я могу сделать?" и "загубили мой талант, суки!". Причем, первая категория, несмотря на неиспорченную молодость, отличалась меньшей жизнеспособностью, и ее представители или безвозвратно исчезали в поисках правды в дремучем лесу всеобщей лжи, или плавно переходили во вторую категорию. Некоторым это удавалось совершенно даже безболезненно для совести, с полной уверенностью в том, что так и надо. Таким образом, во второй категории развивалась девальвация, которая постепенно низводила всю пишущую и креативную братию до уровня обслуги.
  
   * * *
  
   Отсутствие на телестудии дипломированных профессионалов Алсанова не удивило. Кой хрен занесет в забытый богом городок, одну из нефтекачалок родины, выпускника журфака, если в центре свое "золотое перо" (а в том, что у него оно именно золотое, убежден самый распоследний, прости господи, журналишка) можно продать подороже, причем, неважно кому - тому, кто купит. Благо в центре опять же разнообразия покупателей побольше. А в провинции и писать-то не о чем. Но, тем не менее, нашлись подвижники и убедили руководство нефтяной компании (частной теперь!) в необходимости дать деньги, купить оборудование и набрать штат каких-никаких работников для "выстраивания положительного имиджа компании в глазах населения и поддержания корпоративной солидарности". Руководителем назначили бывшего кадровика Тимура Гареевича Карамова, беспроблемно и грамотно владеющего русским языком и неоднократно доказавшего руководству свою верность и предсказуемость.. Работники студии между собой называли начальника Гарнирыч.
   Его подчиненные - и технари, и корреспонденты - до прихода на студию занимались тоже черт те чем, далеким от телевидения: музыкой, учительством, торговлей. Но всех, также, как и Вадьку, подхватила волна энтузиазма и притягательности электронного средства масс-медиа. Хотя, поначалу даже термина такого никто не знал. Дилетанты, собранные в кучу, грезили об успехе, популярности и само собой разумеющемся пиетете рядовых граждан перед волшебниками голубого экрана. Знакомясь со своими новыми коллегами, Вадим читал на их лицах одно и то же выражение: "Ну, мы вам, бля, покажем!.." Его морда в первый же день работы стала такой же.
   Опытный в жизни Гарнирыч был для журналишек, бумагомарателей и ковырялок словно отец родной. Он понимал и приветствовал их романтизм правдоискания как залог профессионального роста, не мешал творческим потугам и экспериментам, пусть даже наивным и слабо подготовленным. Но при этом он никогда не забывал, чьи деньги проедает и на какую мельницу надо дуть.
   - Господа журналисты, я прошу вас не забывать, что мы являемся структурным подразделением нефтяной компании, - частенько напоминал он, - и вы в ней такие же работники, как операторы по добыче нефти. С одним только существенным отличием - те создают прибавочную стоимость, а вы ее прожираете. Ваша задача - создавать положительный образ компании и ее сотрудников в глазах телезрителей.
   Насчет прожирания части нефтяных денег это была чистая правда. Телестудия по определению не могла быть самодостаточной. Камеры, магнитофоны, фонари, микрофоны и прочие специальные железки стоили дорого. Прибавим сюда зарплату персонала, плату за свет, тепло, машину, бензин для нее и получится, что платные объявления типа "Продается славянский шкаф. Обращаться по телефону связника... Пароль "Смерть шпионам" и коммерческая реклама типа "Только в магазине "Мон плезир" вы найдете тампоны "Тампакс" нужного калибра. Наш адрес: улица Наступившего Климакса..." не могут обеспечить и пары процентов необходимого бюджета телестудии.
   - Но в нашем финансировании кроме нефтяников и городская администрация участвует, - возражали Гарнирычу особо гордые технари. Они, как это принято в любой телекомпании, считали себя самыми важными.
   - Администрация живых денег не дает, - раздражался Карамов. - Она по договору обеспечивает нам только помещение студии и гараж для машины.
   - Но мы же должны и о жизни города рассказывать, - вмешивались в спор журналишки-романтики.
   - Несомненно! Жизнь города неразрывно связана с работой компании.
   Опять святая правда. Город Пок, бывший поселок, появился, потому что под ним расплескалось разливанное море нефти. Именно под таким углом зрения студия должна была освещать проблемы и события.
   Пишущую братию, которая, в свою очередь, по обыкновению любого творческого коллектива считала себя основной, важной и незаменимой, этот постулат редакционной политики нервировал. Журналишки воспринимали его иногда как посягательство на их свободу гениев-творцов.
   Однажды, в начальный период вхождения в курс дела, Алсанов увидел Гарнирыча в гневе. Крупный человек с большими руками стоял посреди своего кабинета. От переполнявших его эмоций он не мог сидеть, он махал огромным кулаком, отчего его расстегнутый богемный пиджак тряс своей полой как сигнализирующий тревогу флаг. Лицо директора, по-татарски небогатое щетиной, было красным от ярости.
   - Вы что, не соображаете совсем?! - орал телевизионный начальник небольшой группе студийных писак, сгрудившихся у входа в кабинет. - Ваша информация о разливе нефти заинтересовала районных экологов, и они предъявили компании штраф, мать вашу, знаете на какую сумму?! Вам всю жизнь без зарплаты работать и то не хватит!
   - Но мы же сказали правду! - гордо подняв голову заявила Ленка Смирнова, отвечавшая за злополучный выпуск новостей и выдавшая в эфир строгий секрет. Она уже несколько раз была ведущей и, конечно же, считала себя телезвездой.
   Ленка не любила своего мужа, была с ним на грани развода, терпеть не могла его фамилию, считая ее слишком простецкой, и в телевизоре представлялась зрителям под псевдонимом Елена Равинская. Тем самым она как бы намекала на свое полудворянское происхождение, о котором любила заливать во время студийных посиделок. На самом деле Ленка была еврейкой, и хотя она тщательно скрывала свою девичью фамилию, в конторе бродили слухи, что она чуть ли не Рабинович. Равинская была не дурой, но все же не сообразила, что корни ее псевдонима ближе к "раввину", чем к какому-нибудь "Волконскому" или "Трубецкому". Впрочем, может она специально так сделала, маякуя соплеменникам, мол, я здесь, я своя, обращайтесь, если что.
   Своим возражением директору хитрая Равинская показательно обозначила себя как борца за правду, поставив тем самым начальство в двусмысленное положение.
   - Сказа-али... пра-авду... - скривившись передразнил ее Гарнирыч. - Ты бы еще показала... Хотя, теперь-то чего уж... они и так все видели. Они узнали, сразу примчались, что стервятники на падаль, и давай акты свои строчить...
   Он немного успокоился, одернул пиджак и уселся в руководящее кресло.
   - Поймите... нельзя рубить сук, на котором сидишь. Экологи предъявили штраф компании, идут переговоры о снижении суммы. Как-то договорятся. Но, в любом случае, последуют санкции и в отношении нас. Я так думаю, что о премии придется забыть всем, а кое-кому уже пора и новое место работы искать.
   Но отстоял отец родной своих журналишек-романтиков перед нефтяным начальством. Ничьи головы не полетели, спасибо ему. Телевизионщики расслабились и приглушенно гудели по углам, обмениваясь мнениями. Алсанов, вообще по этому поводу не напрягавшийся, так как к конфликту истины с целесообразностью не имел прямого отношения, на очередном совещании громко предположил:
   - А может мы вообще здесь ни при чем? Контролеры без нашего эфира узнали? Стукнул кто-нибудь озлобленный из самих нефтяников, а эти мародеры и решили контору на бабки опустить и по-легкому себе срубить на пиво.
   Гарнирыч раздвоился. Ему понравилось, что этот новенький высказал мысль, ставшую основным аргументом в защите телестудии перед руководством компании. Но... КАК он ее высказал!
   - Послушайте, Алсанов, - спокойно проговорил директор, довольный тем, что найден удачный повод уйти от темы правдоискательства и не выглядеть в глазах симпатичных журналисточек прислужником мракобесов, - вы где работаете?
   - В каком смысле?
   - В прямом. Где вы работаете и кем?
   - У вас работаю, - в голосе Вадима появилось беспокойство.
   - Вы журналист, Алсанов, а работаете в телекомпании. Это значит, что вашу речь слышат тысячи людей. А как вы выражаетесь? Опусти-ить конто-ору на ба-абки... Так говорят мафиози. Стыдно!
   Вадим на это подумал, что настоящие мафиози обходятся как раз без жаргона, но вслух пробурчал:
   - Я же не по телевизору, Тимур Гареевич...
   Карамов, удовлетворенный виноватым видом подчиненного, помягчел. Все тоже заулыбались, поглядывая на новенького.
   - Следите за своей речью, Вадим. Вы должны достойно представлять телекомпанию всегда и везде.
   - Понял, Тимур Гареевич.
   - А то, что экологи без нас узнали о порыве на трубе, вполне возможно, но недоказуемо. Теперь все. Планерка закончена. Идите работайте. И думайте! Творчество и еще раз творчество.
  
   * * *
  
   Примерно год Вадим доказывал свою творческую состоятельность. Он с энтузиазмом работал и "в поле", и в студии. Даже слепил пару фильмишек в жанре документального кино. Правда, с тем, что это документалистика еще как-то, с большой натяжкой, можно было согласиться, но вот то, что это кино...
   Гарнирыч любил разные художественные изыски - и коллективные, и индивидуальные. Он ведь тоже был дилетантом и ему самому было интересно посмотреть на себя по телевизору. Карамов не без успеха работал в качестве интервьюера. Его собеседниками всегда были люди солидные, при должностях и положении. Тем самым, будучи директором телекомпании и лично оказывая им эфирное внимание, он им льстил. Он как бы подчеркивал их важность в этой жизни и заранее располагал к себе. При этом он никогда в разговоре не нарушал неписанные правила, что можно, а что нельзя. Он их интуитивно знал, подкоркой улавливал и кожей чувствовал. В отличие от неоперившегося молодняка, который настолько сам себе нравился на экране, так тащился от узнавания на улице и показывания на него пальцем непосредственной детворой, что ради красного словца мог не пожалеть и отца. А вдруг слаборазвитый внутренний цензор не сработает, и юношу или девушку занесет в прямом эфире?! Это будет ужас! Кошмар! Скандал вселенский! Волчий билет до самой смерти! Нет, юноши и девушки, уж лучше он сам поработает с ключевыми фигурами, от греха подальше. А вы пока опыта и мудрости набирайтесь, молодые люди. Тьфу-тьфу-тьфу.
   И, потом, почему бы лишний раз не показаться начальству в таком выгодном свете, когда ты перед съемкой весь такой профессионально-деловой, беспокоишься о внешности собеседника, просишь своих ребят еще раз поправить важному человеку галстук, уложить челку и припудрить лобик. А он сидит, словно кукла, слушается, терпит. И, самое главное, нервничает от такой специализированной и непривычной суеты. Понимает всю магию предстоящего события, старается держать фасон, скрыть волнение. А как ты его скроешь?.. Тут опыт нужен. Вот у Гарнирыча он есть. Поэтому в особо экстренных случаях, в основном с женщинами, Карамов позволял себе снисходительно-вежливый призыв к спокойствию, мол, "не нервничайте, Фекла Абрамовна, все будет о`key. Положитесь на меня". Они от таких слов, конечно, начинали нервничать еще больше и полагаться на него. Деваться-то некуда. Гарнирыч в такие моменты, чувствуя свое психологическое превосходство и власть, торжествовал.
   Но директорская, административная работа отнимала у Карамова все больше и больше времени. Заниматься чистой журналистикой становилось просто некогда и приходилось внимательнее присматриваться к своим ребятам на предмет их лояльности, достойной его доверия.
   Наиболее толковым в этом плане представлялся Вадим Алсанов. Уже не пацан, хорошо излагает, мысль в глазах видна, людям нравится. Не допустил ни разу ни одного промаха. Опыта, правда, пока маловато, но все задатки налицо - перспективный малый.
   Набираться опыта в общении с коллегами Гарнирыч отправил Алсанова на его первый телевизионный фестиваль. Раскрывающийся талант через неделю привез оттуда опухшую от пьянки рожу, абсолютно пустой кошелек и триппер. Но кроме этих незначительных потерь была и грандиозная победа - областной диплом "Лучшего по профессии в создании программ о местном самоуправлении". Вадим в получасовой ежемесячной программе выбрал абсолютно нестандартную стилистику изложения. Нудную тему, к тому же зашоренную суровыми рамками цензуры и самоцензуры, когда речь шла о распределении и расходовании бюджетных средств, он умел раскрыть интересно, местами даже весело, соблюдая при этом все неписанные правила и не выходя за критические флажки. Нефтяной бизнес и местная власть жили дружно, народ грабили по-честному, по-партнерски, и критика в алсановских программах присутствовала, но только в виде критики сверху, когда начальник распекает подчиненного. Бабка, торгующая петрушкой у входа в универсам, со своей незамысловатой бранью в адрес руководящих товарищей слова в телеэфире не имела. Рейтинг программы обеспечивался неглупым юмором, но без ерничества, цифрами и фактами, приведенными не в виде протокола, а метафорично и образно. Удачная вышла затея. Во всех смыслах.
   В конторе после такого успеха мнения об Алсанове разделились. Некоторые считали его выскочкой, откровенно ему завидуя. Другие, наоборот, зауважали. Технари любили с ним работать, потому что парень любил и понимал нестандартные вещи, и, значит, есть возможность поэкспериментировать и сделать что-нибудь поинтересней каждодневной "бодяги" и "волынки".
   Однажды директор вызвал новоявленную "звезду" к себе в кабинет. Уселись, секретарша принесла кофе.
   - Приближаются выборы, Вадим.
   - Да, в Госдуму.
   - Не перебивай. Сам понимаешь, мы компания маленькая и государственный уровень - это не наш уровень. Наш уровень - это садики, школы, ямы на дорогах и прочая хрень. И когда ты рассказываешь, как местные депутаты утверждают городской бюджет и делят конкретные рубли между конкретными больницами и конкретными школами, стоящими рядом с домом, за углом, - это для жителей города интересней, чем рассказ о том, как государственные мужи делят миллиарды рублей между целыми отраслями. Согласен со мной? - Карамов говорил тихо и спокойно, прихлебывал кофе и курил. Он жестом позволил закурить и Алсанову. Подовинул к нему пепельницу и продолжал. - Местные выборы - это вращение людей, которые живут с нами рядом, ходят по одним с нами тротуарам, мерзнут вместе с нами в мороз и потеют в жару. Так же, как все! Поэтому местные выборы интересны на местах. На них ходят и даже гордятся причастностью к судьбоносным решениям.
   Другое дело выборы федеральные. Для многих это нечто потустороннее, другая, параллельная жизнь. Что за люди наверх рвутся? Что они там делают? Непонятно...
   - Ну почему? Очень даже понятно. Депутаты свое социальное положение приравняли к министерскому...
   - Не перебивай... Вот именно... Бабке, которая возле универсама пучок петрушки продает, что депутат, что министр - один черт. Она считает, не ее это дело. А , как раз, наша с тобой задача убедить ее в обратном. Закон о выборах явки требует, чтоб ее!.. Это ясно?! - в глазах Гарнирыча заблестело переживание.
   - Ясно, ясно, Тимур Гареевич. Наша задача - загнать всех на выборы.
   - Не нравится мне твое настроение. Несерьезный ты какой-то. В общем так... Наш кандидат - Сергей Владимирович Волков-Зайченко, Президент Ассоциации нефтегазодобытчиков и нефтегазоперегонщиков. На днях он приедет к нам.
   - А остальные кандидаты кто? - задал глупый вопрос Вадька.
   - Какая те разница! - поморщился, нервно вкручивая сигарету в пепельницу, Карамов. - Я те сказал, кто НАШ кандидат. Остальные - это статисты, "пехота". Никого серьезного там пока нет и, я думаю, не будет. Такого рода решения - это не наш уровень. Наш уровень - это наш участок работы. И здесь мы должны отработать так, чтобы обеспечить явку избирателей к урнам и нужный процент голосов. Конечно, в операции участвуем не только мы, задействованы разные силы. Но, - тут Гарнирыч нагнулся в Вадькину сторону и перешел на горячий шепот, - мы должны отработать так, чтобы в случае самого неблагоприятного результата... Он, конечно, маловероятен, но все-таки... Короче, если не будет нужной явки или вдруг против всех проголосуют, к нам претензий быть не должно.
   Гарнирыч выпрямился, взял себя рукой за лицо и задумчиво уставился в противоположную стену:
   - Хотя, они, конечно, будут...
   - А что, Тимур Гареевич, велика вероятность неблагоприятного результата? - теперь Алсанов наклонился в сторону Гарнирыча и конспиративно зашептал.
   - Вероятность невелика, - Карамов начал вертеть в руках свою зажигалку. - Я же сказал, задействованы разные силы... Но полностью ее исключить нельзя. Вдруг появится какой-нибудь ненормальный выскочка...
   - Здесь появится?! - откровенно удивился Вадим.
   - Ну здесь-то он не появится, - Гарнирыч уверенно развалился в своем кресле. - В бюллетене появится. Пойми, если Волков-Зайченко не пройдет, дрючить будут всех, потому что заряжены такие бабки!..
   Карамов невольно перешел на неофициальный язык. Именно это обстоятельство помогло Алсанову понять всю ответственность ситуации.
   - Ладно, - вспомнив про оптимизм улыбнулся Гарнирыч, - я решил тебя выдвинуть на самый важный участок работы.
   Карамов встал, застегнул на верхнюю пуговицу пиджак и опустил руки. Поднялся и Алсанов, но застегиваться не стал.
   - Запомните следующее, Алсанов. Сергей Владимирович Волков-Зайченко едет к нам не как кандидат в депутаты, а как действующий депутат Государственной думы от нашего округа для очередного отчета перед своими избирателями. Повторяю, действующий депутат действующего сейчас созыва! Повторяю, для отчета! Ему будет предоставлено эфирное время. Работать с ним будете вы. Стирайте шнурки и гладьте носки.
   - А эфир-то прямой или в записи?
   - В записи, конечно. Дату сообщат дополнительно. Изучайте тему и готовьте вопросы, почитаем.
   - Тимур Гареевич, а вы сами как же?
   - Я уезжаю в командировку. По делам, которые... - задумчивая пауза, - в общем, меня не будет.
   - А кто командует парадом?
   - Равинская покомандует. Она о твоей работе знает. До моего отъезда мы должны с тобой согласовать все детали. Иди работай. Творчество и еще раз творчество.
  
   * * *
  
   Карамов умотал так стремительно, что ничего согласовывать не пришлось. Да и нечего было. Алсанов узнал только, кто такой этот Волков-Зайченко и по каким лесам до Госдумы он бегал. Оказалось, по сибирским. Дядька в возрасте, внуки уже есть, но крепкий. Трудовую биографию начал ковырять на буровой, когда вся страна заговорила о сибирской нефти тем же радостным тоном, как и о полетах в космос. Нефтяник-герой, поднявшийся ступенька за ступенькой до заоблачных высот руководства. Знает о жизни все. Крепкий хозяйственник, его не проведешь. Короче, обычная растиражированная биография-витрина. О чем тут спрашивать? Хрен его знает, чем они там, в Москве, озабочены. Вадим попытался было посмотреть центральные каналы и почитать центральные газеты. Но телевизионщики и газетчики в основном рассказывали о политических баталиях, по очереди, в зависимость от платежеспособности нанимателей, превознося как созидателей одни группировки и разоблачая как разрушителей другие. Телевидение, пользуясь преимуществом видеоизображения, еще и показывало мерзавцев то зевающими, то спящими, то откровенно хохочущими тогда, когда лица народных избранников, судя по тексту репортажа, должны быть очень серьезными и озабоченными. Волков-Зайченко мелькнул в телевизоре всего пару раз, да и то общим планом, не относясь ни к первой, ни ко второй группе депутатов. Не смог Алсанов узнать и подробные итоги и статистику голосования по разным законопроектам. Создалось ощущение, что это вообще засекреченная тема. "Странно, - подумал он, - как же избиратель может разобраться, за что его конкретный депутат реально борется?.."
   Однажды к нему подошла Равинская.
   - Через два дня, в субботу утром будет Волков-Зайченко, - предупредила она. - Существует программа визита, там запись на телевидении идет в 11.00, сразу после встречи в администрации. Потом уже поездки по промыслам, встречи с трудовыми коллективами, обед и так далее. Но ты же понимаешь, что для него программа, заготовленная нашими, не указ. График будет постоянно сбиваться, поэтому на студии надо быть с самого утра. Как говорится, до посадки самолета.
   - А еще лучше до взлета в Москве, - пошутил Вадим. - С пробуждением депутата мы выдвигаемся на исходные позиции. Вдруг он решит на ракете прилететь прямо в трусах.
   Ленка улыбнулась и состроила ему глазки.
   - Слушай, Лена, - вдруг озаботился Алсанов, - так что, я везде с ним должен буду ездить?
   Не-ет, такой возможности повертеть хвостом перед глазами высокопоставленных мужчин Равинская никому не отдаст.
   - Ты работаешь только на студии. Возьми своего друга Колюню. А сопровождать делегацию придется мне самой, - Ленка с деланным огорчением вздохнула, - Гарнирыч о второй съемочной группе, наверное, забыл в своей суете. Черт, весь выходной на смарку.
   Вадим понимающе подмигнул. Равинская смутилась. Алсанов нахально заметил:
   - А че тебе? Ты женщина молодая, красивая, разведенная. Понравишься ему. Он тебя в Москву заберет, хату купит, в Останкино устроит.
   Ленка аж покраснела. Не с максимальной, конечно, точностью, но Вадим в общем угадал ее всепоглощающее желание поудобнее устроиться в этой жизни. Алсанов ей нравился с самого начала их служебного знакомства. Он выделялся из всего круга, вертевшихся рядом с ней представителей мужского пола. Тех она легко раскусывала, а что интересует этого, было непонятно. Умен? - да. Симпатичен? - да. Талантлив? - вроде как. Чего ж ему от жизни надо? Семья? - скорее нет, чем да. С женой разбежался, правда, тихо без скандала, до сих пор без нервов общаются, может даже спят иногда. Карьера? - в высшей степени вопросительно. Потому что пьет, курит, на бильярде, говорят, на деньги играет. Но в то же время Гарнирыч его уже одного в кабинет зовет пошептаться. Доверяет, значит. Может в главные редакторы его наметил. Человек - загадка. Это и притягивало.
   - Вадим, ты не мог бы мне в пятницу помочь?
   - С удовольствием, Лена. А что случилось?
   - Ты же знаешь, я в другую квартиру переехала.
   - Слышал.
   - Мне в пятницу мебель привезут...
   - Грузчик нужен?
   - В общем, да. Но только вечером. Они ее привезут днем и поставят, как попало. А ее ж еще расставить надо. Поможешь?
   "Как будто ее нельзя сразу расставить," - понял все Алсанов. Ленка ему тоже нравилась. Правда, ничем не больше других, нормально сложенных и состроенных женщин. Она была среднего роста, черноволоса, но белокожа. Печальные еврейские глаза немного скашивались книзу на внешних краях. Нос - отнюдь не шнобель, очень даже аккуратный и ровный носик. Губы, пожалуй, узковаты, но умело подправлены помадой. О ее груди, не знавшей молока, можно было только догадываться, потому что она пряталась в ее небольшой сутулости, но зато ножки!.. М-м-мца, хороши! Ленка обожала носить мини-юбки и черные колготки.. Короче, Алсанова долго уговаривать не пришлось, тем более, что он пережил недавно вынужденное послефестивальное воздержание, получая уколы у знакомой медсестры, давно ставшей для него "своим парнем" и просто другом.
   - Чем расплачиваться будешь, хозяйка? - имитируя манеру грузчика, с нахальством, но без похабщины, спросил Вадим.
   - Не обижу... - подыграла с улыбкой Лена.
   Развернулась и зацокала своими шпильками по паркету, специально представив для внимательного обозрения свою обтянутую узкой юбкой корму и стройные ножки. Вадьке живо представилось, как они будут его обнимать и в штанах у него началось беспокойство.
   - Да... - повернулась обратно Равинская, - ты вопросы приготовил?
   - А?.. Что?.. - очнулся Алсанов. - Конечно! Хочешь почитать?
   Равинская махнула рукой. На том и разошлись.
  
   * * *
  
   В пятницу расслабленный по причине командировки директора и меблировки своей новой квартиры ВРИО коллектив телестудии решил попить водки и попеть песни под аккомпанемент Колюни. Он был известным в городе музыкантом и имел собственные клавиши Roland. Человек с богатой творческой фантазией был призван на студию работать оператором, быстро освоил это дело и уже подступался к линейному видеомонтажу, но и музыку не забывал. Шабашил на свадьбах, юбилеях и прочих гулянках. Имел неплохой голос и пописывал музыку сам.
   Вадька на вечеринке особо на спиртное не налегал, помня о предстоящем рандеву с Ленкой, которая с обеда ушла к нему готовиться. На вопрос Колюни, чего это он буксует, Вадим сослался на завтрашнюю работу. Когда солист после очередной рюмки затянул:
   Повесил свой сюртук
   На стулку спина музыкант...
   Вадим понял, что пора сваливать. Еще раз попросив Колюню убедиться в технической готовности к ответственному интервью, услышал впетое в мотив:
   Да не ссы. Вали спокойно.
   Я уже все сде-е-лал.
   Я совсем еще не слишком пьян.
   О несчастных и счастливых. О добре и зле.
   О лютой ненависти и святой любви.
   По дороге Алсанов думал, в чем и с чем идти. Цветы - пусть банально, зато красиво, но вдруг Ленка опасается компрометации. Вадим решил доиграть в грузчика-помощника до конца и в цветах себя разубедил. Купил стандартного полусладкого шампусика, коробку конфет и спрятал в непрозрачный пакет. Не стал и переодеваться. Пришел. Позвонил - звонок не работал. Постучал.
   Открылась дверь и первое "здрасьте" от Ленки прозвучало так:
   - Ф-фу-у. Ты что уже водки напился?
   Вадим не обратил внимания на дешевый трюк с типовым наездом и не стал оправдываться типа "я чуть-чуть", а просто молча зашел, не сводя глаз с красавицы.
   "Да, этого мужика так сразу под каблук не загонишь," - сделала вывод из своей разведки боем хозяйка. Алсанов понравился ей еще больше.
   - Что-то не пойму я , Лена. К тебе из мебельного магазина приезжали или из салона красоты? - с обалдевшей ноткой в голосе негромко спросил Вадим.
   - Одно другому не мешает, - оценила комплимент Равинская. Она была красиво, по-новому причесана, но без лака, ибо понимала, на что станет похожа ее лакированная голова после борьбы в партере на простынях и подушках. Ее макияж, рассчитанный на мягкий интимный свет, не был похож на боевой раскрас изголодавшейся шлюхи, он был почти незаметен. Ну разве что обилие и яркость помады добавляли лицу то, что не додала ему природа. Духи были сладкие - вечерние. Цацек не было, кроме маленьких бриллиантовых сережек и кулончика на цепочке. На Ленке был надет длинный, до пола, атласный розовый халат на поясе и красные домашние туфли на каблучке, с заячьим пушком и без задников.
   - Шикарно выглядишь, - целуя хозяйке ручку сказал гость. - А я, дурак, цветов не догадался принести и свежую рубашку с галстуком надеть.
   - Правильно сделал. Цветы просто некуда поставить, не помню, где вазы упакованы. Да и свежая рубашка не нужна, попыхтеть тебе придется.
   - Дак, за этим и пришел, - двусмысленно усмехнулся Вадька.
   - Нахал, - не краснея на своей территории и без злобы улыбнулась хозяйка, - я о мебели. Давай пакет. Раздевайся.
   - Совсем? - продолжал весело наглеть гость .
   - Можешь совсем, - ее было не смутить, - что-то я на работе за тобой особой развязности не замечала. Водка храбрости прибавила?
   - Ну мы же не на работе. А выпил, верно, для храбрости и для допинга, - Вадим не хотел сообщать ей о пьянке на студии. Она, конечно, все равно узнает. Но не от него.
   - Есть хочешь?
   - Хочу. Но давай сначала с мебелью... Показывай квартиру. Что куда?
   Ленкина однокомнатная квартира была той совдеповской, идиотской планировки, когда туалет расположен по соседству с кухней. Сортир разделяет ванную и кухню! Очевидно, что проектировщик, думавший над этими типовыми домами, привык сначала мыть руки, потом справлять нужду, затем счастливым и проголодавшимся после облегчения сразу выходить на кухню. Наверное, при типовом строительстве и отсутствии других вариантов нужно было бы сделать санузел совмещенным, то есть поставить горшок с ванной за одной дверью. Так нет!.. В каждое помещение отдельная дверь, отдельный выключатель и ни там, ни там не развернуться. Бред. Ну почему у нас все через жопу?! А потому что тот архитектор-проектировщик сам живет в другой квартире с нормальной человеческой планировкой. Впрочем, мы отвлеклись...
   - Надо диван-кровать как следует поставить, - показала Ленка.
   - Диван - это актуально.
   - Ну перестань.
   Вадим в несколько приемов подвинул его на место, подсунул кусочек линолеума под одну ножку, чтобы не шатался на неровном полу, обругал строителей за неровный пол и выпрямился:
   - Все?
   - Да вроде как...
   Новенький гарнитур-стенка уже стоял на месте. Два кресла, торшер, столик - тоже. Даже люстра висела как надо и занавески. Недавний переезд выдавали только составленные в углу коробки.
   - Мой руки и иди сюда.
   Пока Вадим плескался, рассудив, что кроме рук лучше сразу подготовить все свои чувствительные органы, дабы потом страсть не обламывать, Ленка накрыла в комнате столик, включила музыку, пригасила до уровня тет-а-тет свет торшера и села в одно из кресел так, чтобы при входе в комнату Вадим увидел все ее оттененные достоинства. Она поправила волосы, закинула ногу на ногу, только слегка прикрыв полой халата свои главные прелести, и чуть-чуть больше приличного раздвинула халат на груди, чтобы был виден ромбообразный кулончик, опускающийся своим нижним углом прямо в начало нежной ложбинки между грудей. А теперь все, иди, милый! Я жду!..
   И милый пришел... И оценил... И молча налил себе сразу полстакана коньяку... И, выпив залпом, со слезной мольбой в глазах встал перед красоткой на колени и протянул к ней руки... Влюбленная красавица одним движением развязала пояс на халате, грациозно опустилась на ковер перед кавалером, царственно ухоженной рукой обняла его голову и склонила ее к своей обнаженной груди... Выключить свет любовники не успели... А может, и не захотели...
  
   * * *
  
   Выжравший практически в одиночку за ночь большую бутылку "Арарата" и периодически выпаривавший его из себя любовно-физическими упражнениями Алсанов был разбужен любовницей около восьми часов.
   - Вадюша, открой глазки, - мурлыкала она в постели, - на работу пора.
   - М-м-м. Н-н-не м-могу. У меня башка трещит. Я не выспался! Я поспал всего два часа! - нудил сильный пол в женскую подмышку.
   - Я тоже не выспалась. Милый, я тоже поспала всего два часа. Сейчас кофе попьем.
   Вадим, немного проснувшись, рефлекторно попробовал пойти в последнюю атаку, но сил совсем не осталось. Даже в руках, чтобы забросить на себя ее ногу. Ленка хрипло засмеялась:
   - Хватит, хватит. Я пошла в душ. Просыпайся.
   Алсанов решил, что душ и кофе он примет дома. Оделся и потихонечку свалил, пока любимая журчала в ванной комнате.
   Через час посвежевший и побритый, в свежей рубашке, костюме и галстуке он сидел на студии, ждал Колюню и думал, зачем же так нажираться. "Сколько ж раз мы с ней за любовь принимались? Ой, много... Если бы не коньячный стимулятор, столько бы из меня не вышло... А Ленка-то какая заводная! Вроде и не кричит особо, я, наверное, громче орал, но лю-убит это дело. Ох, лю-убит! Хотя, кто ж его не любит? Н-да... А теперь состояние нестояния. Во всех смыслах."
   Явился Колюня. Посмотрев на него и поняв, что тут вчера было, Вадим спросил:
   - У меня тоже такая же рожа?
   Колька глянул на него внимательно и с сомнением в его дееспособности кивнул головой:
   - Тебе сложнее. Ты в кадре будешь.
   - О чем говорить с депутатом, хер его знает...
   - Иди хоть немножко тональным кремом намажься.
   - Щас. Надо кофе попить.
   - Не кофе надо, а опохмелятор.
   - Терпи, Николай.
   - Приходится...
   Соратники по телевизионной борьбе попили кофе, проверили аппаратуру, потом еще раз попили кофе, потом включили телевизор. Стали тупо смотреть какую-то дичь. Зашла Ленка со своим оператором.
   - Волк-Заяц уже на подъезде. Скоро будет. Он, наверное, сначала на студию заедет. Вадим, иди сюда.
   Она отвела его в другую комнату. Вадим отметил, что на ней нет никаких следов бессонной ночи. Ленка закрыла дверь и обняла его:
   -Только не лезь целоваться. Я накрашена. А тебе плохо, я вижу. Немножко тебя воодушевлю, - и нежно-нежно прошептала ему в ухо, - мне с тобой было очень хорошо, милый.
   - Очень-очень? - недоверчиво спросил мрачный Вадька.
   - Очень-очень.
   - А я не сильно нажрался?
   - Сильно...
   - И ты меня за это не любишь...
   - Я тебя люблю, но не за это.
   И легонько приложила ладошку сначала к своим губам, потом к его щеке.
   - Мы поехали. Ждите. Он скоро будет, - и умчалась со своим оператором.
   Вадим и Колюня еще раз закипятили чайник. Еще попили кофе. Отметили друг другу, что в их состоянии кофе - это мертвому компресс. Наконец, у входа в студию послышался шум, голоса. Первым вошел невысокий, плотный мужчина с улыбчивым, ухоженным лицом. На вид лет 60, дорогой темный костюм, белоснежная рубашка на запонках, неброский галстук.
   - Здравствуйте. Волков-Зайченко, - представился он и протянул руку Алсанову, потом Колюне. - Значит с вами, ребята, поработаем? Отлично.
   И обратился к сопровождавшему его главному местному коммунальщику, который стоял и с улыбкой поглядывал на телевизионщиков. У него были прекрасные отношения со всей студией. Он отлично понял, отчего парни такие смурные, но гадости им говорить, тем более делать, не собирался. Хороший человек.
   - Значит, Николай Александрович, я сейчас здесь с ребятами поработаю, а уже потом по программе пойдем.
   - Хорошо, Сергей Владимирович. Я поехал. Машина будет вас ждать. Водитель все знает.
   И, подмигнув Вадиму, хороший человек отбыл.
   - Как вас звать-то, ребята? - по-простому, без фальши спросил депутат.
   - Вадим.
   - Николай.
   - Ну что, Вадим-Николай? Хреново вам, я вижу.
   Парни зарделись.
   - Да вы не стесняйтесь. Я ко многому уже привык. А бояться меня тем более не надо. Мы же в одной упряжке. Чем лучше вам, тем лучше мне. И наоборот. Похмелье в Росси - национальная болезнь. Даже эпидемии случаются. - Волков-Зайченко умел расположить к себе нужных людей. - Где тут у вас нормальный магазин?
   Он подозвал то ли помощника, то ли секретаря, то ли охранника, скорее всего, триединого в одном лице:
   - Значит так, Виталик. Возьмешь там коньячку поприличней, закусить... Ну, ты понял. А мы с ребятами пока поле боя осмотрим.
   Колюня на пальцах объяснял гонцу, как попасть в нужный магазин. По тому, как оживился оператор, и заблестели его глаза, Вадим понял, что он отправляет Виталика в самый богатый и дорогой винно-водочный магазин в городе. "Халяву высокой пробы обеспечивает, - подумал Алсанов, - сообразительный ты наш..." Они с гостем прошли в съемочный павильон.
   - Вот здесь, Сергей Владимирович, и расположимся. Три камеры будет: одна - ваш крупный план, вторая - мой и третья, главная - общий план. Как вам?
   - Как скажите, Вадим, так и будет, - кандидат в депутаты был само дружелюбие.
   - Может у вас есть какие-то пожелания, нюансы какие-то? - Алсанова удивляла покладистость важного человека.
   - Ребята, ну вы же профессионалы, чего я полезу...
   - Он имеет в виду, Сергей Владимирович, - в разговор вступил профессионал Колюня, - ваши предпочтения. Правым боком к главной камере сидеть или левым.
   Молодец Колька! Очень технично намекнул на большую бородавку на правой щеке депутата. Мужчина на этот счет ничуть не комплексовал:
   - Я думаю, мне надо левым боком к камере сидеть, то есть слева от Вадима. У меня ж бородавка... Чтобы в кадре зрителей не отвлекала. Так?
   - Вы профессионал почище нашего, - Вадька первый раз за утро улыбнулся.
   Довольные друг другом они уселись штукатуриться, чтобы на экране не лосниться. Вскоре пришел Виталик с полным, разрисованным новогодними поздравлениями, пакетом снеди. Единодушно решили перед съемкой пропустить по граммульке. Помощник молниеносно все, что нужно налил, порезал, намазал, разложил, расставил и отошел в сторону. "Школа!" - с восхищением подумал Вадька.
   -Ну, парни! Давайте выпьем за знакомство, - поднял свою рюмку Волков-Зайченко. Чокнулись. Депутат лихо проглотил. Следом за ним Вадим и Колюня. Начали закусывать балычком с лимончиком. Подскочивший Виталик налил по второй.
   - А теперь за вас, пацаны!
   Накатили. Закусили бутербродами с колбаской.
   - А что это мы пьем? - взял в руки бутылку депутат и прочел, - "А-ра-рат". Бутылка какая-то матовая. А что, Виталик, поприличней ничего не было? Это ж не Армения, это подделка!
   Алсанов, которому заметно полегчало, чуть не поперхнулся. Он всю ночь глотал точно такой же в полной уверенности в том, что пьет настоящий армянский коньяк.
   - Самое лучшее взял, что тут есть, Сергей Владимирович, - ответил помощник.
   - Значит остальное еще хуже... - задумчиво произнес основной в компании мужчина. - Да и осетрина не первой свежести... И колбаса какая-то жилистая... Н-да-а... И что, ребята, вы все время вот это едите-пьете?
   - Нет, - простодушно ответил Колюня, продолжая с удовольствием наворачивать бутерброды. - Если все время, то денег не хватит. Дорого.
   - Н-н-да-а... - повторил депутат, еще более задумавшись и погрустнев даже, - и это на Севере...
   Выпили по третьей. Телевизионщики совсем ожили, повеселели и разрумянились. Особенно Колюня. Но и алсановская пудра не могла уже справиться с приливом к лицу кровавого здоровья. Потянуло на беседу.
   - А что, Сергей Владимирович, продукты как продукты, - заметил Вадька, - раньше таких не было.
   - Раньше, молодой человек, всякие были. Просто на всех не хватало. Я имею в виду хорошие продукты.
   - А хорошего чего ни возьми, его всегда на всех не хватает, - философствовал Вадька. - Всегда так. И сейчас тоже. Бороться надо за хорошее. Вопрос в том, что считать хорошим. Для кого-то такой стол - за счастье...
   Волков-Зайченко внимательно посмотрел на Алсанова. Тот жевал, глядя куда-то в сторону. Депутат недовольно поморщился:
   - Вот вы, пацаны, наверное, думаете, мы там у себя жируем. А тоже ведь по-всякому... Есть такие, кто простые макароны с тушенкой ложками жрут и простой водкой запивают.
   "Хотел бы я посмотреть, какие макароны и с какой тушенкой вы сейчас в банкетном зале в тесном кругу на обед жрать будете и чем запивать," - усмехнулся мысленно Вадим.
   - Да мне, если честно, это депутатство не очень-то и надо, - продолжал кандидат. - У меня и так все есть. Даже то, о существовании чего вы не догадываетесь и не представляете, что такое вообще бывает.
   Вадька повернулся и вопросительно на него глянул, мол, чего ж ты тогда?
   - Но ведь есть же какие-то гражданские обязательства перед страной...
   "Пора начинать," - подумал Вадим.
   - ...обязанности перед людьми...
   "Интересно, перед какими?"
   - ... Надо позаботиться о людях так, чтобы эту заботу почувствовала каждая бабка, торгующая петрушкой у входа в универсам...
   "Ну да, старуха-жена привыкла жить на широкую ногу."
   - ...Надо уделять больше внимания патриотическому воспитанию молодежи, передавать ей весь бесценный опыт старших поколений...
   "Ага, внуки подрастают, их не забыть!"
   - Сергей Владимирович, давайте начнем, - предложил Вадим, - а то мы вас задерживаем. У вас ведь так много дел сегодня.
   - Что есть, то есть, - и опять повеселев. - Ну что, ребята, в жизни опять появился освещенный солнцем смысл?
   - Да уж... - разулыбался Колюня. - Снимаемся без агитации?
   - Без агитации.
   - На обычном синем фоне, я готов.
   - Тогда давайте начинать.
   Помощник убрал и смел салфеткой со стола. Колюня, тем временем, повесил на собеседников микрофоны-петлички, навел и включил все три камеры, уселся за пульт режиссера. Пока происходили эти движения, Алсанов лихорадочно думал, с чего начать, но в голове гудел ветер.
   - Че спросить-то? - обратился он к кандидату. Тот улыбнулся:
   - Спроси, че хочешь. Хоть про температуру дрейфующих айсбергов. Я сам расскажу все, что нужно.
   Как только Колюня махнул рукой, дескать, "начали!", на студии погас свет.
   - И часто это у вас? - в полной темноте не сразу спросил депутат.
   - Не часто, но бывает.
   - А что, защиты никакой нет?
   - Да все никак!.. - в сердцах начал было жаловаться на жизнь технарь Колюня.
   - Значит так, Виталик, ты где?
   - Я здесь, Сергей Владимирович.
   - Запомни, потом запиши: для этой телекомпании блоки бесперебойного питания, аккумуляторную станцию и дизельгенератор. Надо помочь землякам.
   И тут опять стало светло.
  
  
   А вот и сказка...
  
   - Будь я неладен, если не перетаскал в эту кормушку полсотни тонн помоев, - сказал он и снова плюнул в корыто. - И не выкормил полтыщи свиней. Будь я неладен, если и теперь не занимаюсь тем же самым. Помои таскаю.
   - Что поделаешь, - сказал я, - ежели они едят одни помои. Верно?
   Роберт Пенн Уоррен
   "Вся королевская рать"
  
   Алсанов стоял в ярко-желтом до ядовитости эстрадном пиджаке, черных брюках, красной рубашке, подвязанной зеленым галстуком, с микрофоном в руке и улыбался в камеру крупного плана. Сидящие на трибунах зрители аплодировали. В наушнике интеркома Вадим услышал обратный отсчет режиссера: "5-4-3-2-1. Начали!" Алсанов улыбнулся еще шире в свои густые усы, которые не позволяли понять, то ли ведущему шоу до 30 лет, то ли за 50. Вадька радостно заговорил:
   - Добрый вечер! Добрый вечер! Дорогие друзья! Снова в эфире нашего канала ваше любимое социал-шоу "Кто хочет стать человеком". Не простым человеком, а настоящим! Как говорится, человеком с большой буквы "Ч". Ха-ха. И по традиции, перед рекламой сразу представляю вам наших сегодняшних участников игры.
   Зрители в съемочном павильоне, повинуясь команде ассистента режиссера, зааплодировали громче и приготовились приветственно визжать. Включенными остались только лучи направленного света и под фанфарную музыку вначале забегали по затемненным лицам зрителей, а затем остановились на большом щите с логотипом программы. Под щитом была незаметная дверь, откуда и выходили участники шоу.
   Вадька почти заорал:
   - Участник номер один! Представитель "Новой элиты общества", - пауза, - Моисей Иванович Лапоть-Голенищенко!
   Зал завизжал при появлении плотного, почти толстого, немного больше средних лет мужика, подстриженного под бобрик. У него были крупные, рубленные, черты лица, мясистый нос, модная трехдневная щетина, глубоко посаженные маленькие поросячьи глазки и выступающий вперед лоб, как будто лобная кость была такой толщины, что пробить ее можно только крупнокалиберной пулей, причем стреляя строго в упор. Одет мужик был очень дорого. Это было видно сразу: богатый серый костюм от итальянского модельера нетрадиционной ориентации, лаковые штиблеты и белоснежная рубашка с золотыми запонками на манжетах и золотой заколкой на ярчайшем алом галстуке. В нагрудном кармане пиджака небрежно торчал такой же яркий платочек. О его часах, проблескивающих в лучах прожекторов при каждом взмахе руки, можно было спорить только по поводу названия швейцарской фирмы. Не мужик, а сувенир.
   Первый участник вскинул руки вверх, и подстегнутые ассистентом зрители завизжали и захлопали еще громче, а зал стал вспыхивать разноцветьем многочисленных театральных прожекторов. Эта вакханалия продолжалась, пока Моисей Иванович не занял свое место игрока. Наконец все стихло.
   Опять зазвучали фанфары, фонари опять осветили вход в студию, зрители приготовились встречать второго игрока.
   - Участник номер два! - Опять громко заговорил Вадим. - Бабка, торгующая петрушкой у входа в универсам, - пауза, зрители начинают гудеть и потихоньку аплодировать. - Встречайте! Фелисса Батистовна, - голос ведущего усиливается, - графиня Сумарокова-Эльстон, урожденная княгиня Юсупова!
   Последнюю фамилию бабки ведущий выкрикнул так ударно, что зал не просто завизжал, он завыл от восторга, до боли захлопал в ладоши и затопал ногами.
   - Ты умница, Вадим. Так держать! - сквозь шум услышал Алсанов в своем ухе голос режиссера телешоу.
   В лучах света появилась Фелисса Батистовна. Одета она была странно. Только знатоки могли понять, что это дореволюционная мода начала ХХ века. Во-первых, она была в широкой белой газовой шляпе со страусиными перьями. Во-вторых, платье розового цвета доставало до пола, было вышито гладью и не имело декольте, а застегивалось под горлом. Длинные рукава были отделаны белыми кружевами на манжетах. Точно такие же были на воротнике и внизу юбки. Длина платья не позволяла узнать, во что бабка обута. Одно бросалось в глаза сразу - и платье, и шляпа были безобразно ветхими. Под платьем безошибочно угадывался костяной корсет, придававший старческому телу нужные параметры груди и талии. Алсанов удивился, как только это платье не расползается по швам и вообще не рвется в самых неожиданных местах. !00 лет пролежать в сундуке - это не шутка, не водевиль, это драма, даже трагедия! А вдруг платье развалится в процессе съемки. Вот это будет номер: голая бабка в корсете и шляпе с остатками перьев! Рейтинг программы поднимется за облака! Давай, Фелисса! Шевелись порезче, вдруг получится. Сама только не развались. Хотя... Это тоже неплохо... Конкуренты на собственном говне поднимутся!..
   Но причудливый, практически, театральный наряд старухи - это еще не все. Ее лицо было накрашено! Макияж представлял собой толстенный слой старой пудры, сделавшей лицо и шею мертвенно белыми. Пудра была уже настолько плоха, что осыпалась прямо на платье, и только большое ее количество не позволяло появиться проплешинам на лице. Чтобы этому бледному ужасу придать жизни, черным были наведены брови. "Уж не сурьмой ли," - подумал Вадим. А еще красной помадой был нарисован рот. По-старинному, губки бантиком.
   Пиковая дама, как про себя ее назвал ведущий, встала в балетную третью позицию, обнаружив знакомство с классической хореографией, по-лебединому расправила крылья - развела руки в стороны. "Етит твою под перья, - мысленно выругался Алсанов. - Она сейчас точно умирающего лебедя исполнит." Но бабка завершила композицию показом вставных зубов, в том числе, железных, - улыбкой. И взмахнув крыльями-руками последний раз, приземлилась, наконец, на месте второго игрока. Пошла реклама.
   Наушник в ухе голосом режиссера проговорил:
   - Слышь, Вадим. А бабка-то телезрителям гораздо больше понравилась. За нее уже в два раза больше звонков. Имей в виду.
   Пока шла реклама всевозможной дряни, ассистенты делали свою работу: одна сдувала пудру с платья старой княгини, другая, наоборот, пудрила начавшего активно потеть носителя новой дворянской печати, несколько других суетились со зрителями, а гримерша Изольда и костюмерша Жаннет колдовали над ведущим. Наконец, все. Пошел обратный отсчет. Опять вступил Вадим:
   - И снова в эфире социал-шоу "Кто хочет стать человеком". Наши участники заняли свои места, а я напоминаю, что победителя сегодняшней игры определите вы, уважаемые телезрители. Для голосования вам надо позвонить, отправить СМС или воспользоваться интернетом. Номера телефонов для каждого игрока на экране, а сайт нашей программы: три дабл`ю хочучел точка ру. Итак, мы начинаем!
   Загремели фанфары, забегали прожектора, захлопали зрители в студии.
   Игроки располагались друг напротив друга. Их разделял только барабан, поделенный на сектора. Каждый сектор - это вопрос или задание определенной категории. Игроки по очереди должны крутить барабан, и тот, кто крутит определяет вопрос или задание для соперника. Затем право крутить переходит к другому и так далее. Телезрители, кому не лень набрать номер или залезть в это время в интернет, выбирают и голосуют за понравившегося участника.
   Количество голосующих всегда бывало разным. Например, кто, скажите, будет звонить, если не нравятся оба. Когда такое случалось в активную работу вступал редактор программы, заставляя подчиненных насиловать телефонные аппараты и компьютеры. Случалось и так, что руководитель программы еще до начала телешоу уже знал, кто победит. Просто звонил руководитель этого руководителя и доходчиво объяснял, кто в этой конкретной игре должен победить. Но чаще даже не объяснял. Говорил только об объективной целесообразности. Тут, наверное, случалось так, что руководитель телевизионного руководителя и сам не знал, почему. Скорее всего, ему позвонил еще более главный (главнее обоих) руководитель и сказал, как надо. А что у того на уме, сразу ведь не поймешь, потому и объяснять нечего. А может просто нельзя! Надо и все. Выполняйте приказ! Подумаешь, телезрителям нравится другой... Нецелесообразно! Они, дураки, своего счастья все равно не знают. Короче говоря, редактор телешоу всегда работал в поте лица вместе со своим отделом.
  
   * * *
  
   - По жребию участником номер один считается многоуважаемый Моисей Иванович. Ему и принадлежит право первому крутить наш волшебный барабан. Прошу!
   Лапоть-Голенищенко сделал рыло, на котором одновременно отпечатались: вальяжность, надменность, безразличие и хитрость.
   - Я, как мужчина в самом расцвете сил, отдаю свое право начать игру даме, - улыбаясь одними губами, сообщил он.
   - Хитрый, - прожужжал Вадиму наушник. - Его рейтинг сразу приподнялся на несколько пунктов.
   - Браво-браво, - под аплодисменты зрителей в студии удовлетворенно тарахтел ведущий. - Фелисса Батистовна, вы начинаете. Прошу вас, крутите барабан.
   "Она его хоть чуть-чуть провернуть-то сможет? Он же тяжелый. Да и подшипнику, наверное, столько же лет, сколько ей," - пронеслось в голове у Вадима.
   Но бабка, состроив подобие улыбки, довольно уверенно толкнула одну из ручек колеса против часовой стрелки. Несколько секунд, пока крутился барабан, сидящие в студии зрители и телезрители у экранов своих телевизоров слушали идиотский ритм, выколачиваемый электронным ударником. Остановились на секторе "Биографические данные".Зал по команде ассистента похлопал в ладоши, создавая у телезрителей впечатление, будто очень доволен этим обстоятельством. Прозвучала музыкальная отбивка.
   - Внимание! - суровым и строгим голосом заговорил в камеру крупного плана ведущий. - Этот сектор предполагает принесение торжественной клятвы участником игры.
   И, уже обращаясь к потаенной двери под логотипом телешоу, громко скомандовал:
   - Атрибуты и аксессуары для церемонии принесения торжественной клятвы - в студию!
   Заиграла маршевая и одновременно легкая танцевальная мелодия, свет в зале стал самым ярким, а из-под щита появились три красивых девушки в откровенных купальниках-бикини и туфлях на шпильках. На вытянутых руках девки несли: атласную трехцветную (цветов логотипа телешоу) ленту, книгу-фолиант, мантию наподобие судейской, деревянный молоток и какую-то деревяшку.
   Под торжественные звуки фанфар мантию напялили на Алсанова, дали ему молоток с деревяшкой, ленту через плечо косо надели на Лаптя-Голенищенко. Рядом с ним встала девушка с книгой, держа ее на уровне своей осиной талии. Моисей Иванович положил на книгу свою правую ладонь. Музыка стихла.
   - По правилам нашего телешоу, - по-судейски монотонно и размеренно запричитал Вадька, - которые жестко регламентированы Законом о телевидении в его пунктах об играх и развлечениях и Уставом нашей программы "Кто хочет стать человеком", участник игры, которому выпало отвечать на вопрос из категории "Биографические данные", приносит торжественную клятву на Сборнике Законов: О печати, О телевидении, О радио, Об интернете.
   Забила негромкая барабанная дробь. Строгость и торжественность Алсанова передались всем присутствующим.
   - Гражданин Моисей Иванович Лапоть-Голенищенко, вы готовы?
   - Да, ваша честь!
   - Повторяйте за мной. Громко повторяйте, чтобы все слышали. Клянусь говорить правду...
   - Клянусь говорить Правду! - с одухотворенным лицом заявил Лапоть-Голенищенко.
   - Одну только правду, - нудил ведущий.
   - Одну только Правду! - прослезился присягающий.
   - И ничего кроме правды, - с понижением итак слабого тона закончил Вадька.
   - И ни-че-го кроме Правды! - Моисей почти что плакал.
   Ведущий удовлетворенно стукнул молотком в правой руке по деревяшке в левой. Свершилось! Все встали. На подиум-возвышение под щитом мигом выскочили три давешние голые девицы, причем одна со Сборником Законов, и, жеманно и сексуально двигаясь, начали, открывая рты, имитировать пение зазвучавшего государственного Гимна, исполняемого в попсовой версии для шоу-бизнеса. Зрители в студии притопывали и прихлопывали, старая княгиня просто хлопала. Вадька в мантии слегка двигал плечами, а Лапоть-Голенищенко стоял по стойке "смирно", высоко задрав подбородок, и сострясался от рыданий, будучи не в силах сдержать переполнившие его чувства верноподданического свойства. Как только музыка и пение кончились, ушли на рекламу.
   Примчались ассистенты и начали приводить всех в первоначальный вид. Теперь Изольда и Жаннет колдовали над Моисеем Ивановичем. Ему вытирали патриотические слезы и высмаркивали великодержавные сопли, поили отечественной валерианкой и пудрили заграничной пудрой, с него сняли ленту и поправили галстук. В конце концов, от точности и четкости работы опытных профессионалок Лапоть-Голенищенко опять стал таким, каким был до клятвы. Как будто ее и не было вовсе.
   К началу обратного отсчета режиссера все уже были готовы. Ведущему молоденькая ассистентка, которой он очень нравился, даже усы причесала специальной щеточкой. "5-4-3-2-1. Начали."
   - И снова в эфире социал-шоу "Кто хочет стать человеком". И сейчас прозвучит первый вопрос нашей викторины. Тема вопроса "Биографические данные". Внимание! Ваш вопрос, Фелисса Батистовна!
   Бабка подобралась, сосредоточилась и, пытаясь наклониться к прицепленному к платью микрофону-петличке, неожиданно громким, отработанным на призывах покупать петрушку, голосом спросила:
   - Уважаемый Моисей Иванович! Ответьте, как так случилось, что во времена своей трудовой юности вы умудрились утопить в деревенской речке-Вонючке целый тракторный прицеп, груженный валенками и балалайками, причем вместе с трактором? И что вам за это от советской власти было?
   Солидный мужчина Лапоть-Голенищенко побледнел и напрягся. "Откуда старая кошелка знает про мое комсомольское прошлое?.. - нервно подумал Моисей Иванович и не сразу смог взять себя в руки. Он отреагировал довольно глупо, с потерей лица и солидности:
   - А это не один вопрос, а два!
   В ухе ведущего заскрипел голос режиссера:
   - Пусть отвечает на первый вопрос, а ответ на второй будет зависеть от логики построения и гармонии связки...
   Алсанов ничего не понял из команды режиссера кроме того, что пусть рассказывает про тракторный прицеп с валенками и балалайками. Об этом он и объявил в микрофон без лишних умных слов.
   Старая княгиня-графиня стояла напротив ответчика в ехидно-победной позе и с таким же выражением сморщенного лица. Она даже притопывала носком отставленной ноги, дескать, "давай-давай колись, хозяин жизни, щас я тебя раскручу". В зале раздавались приветственные и подбадривающие аплодисменты и выкрики. К кому они относились, к бабке или мужику, было непонятно. Наверное, к обоим.
   Лапоть-Голенищенко был человеком не старым, потерей памяти еще не страдал, разве что во время тяжелых и мрачных пьянок, а потому свой первый гешефт помнил хорошо.
  
   * * *
  
   По комсомольской путевке молодой Мойша был направлен на передовой рубеж борьбы за светлое будущее. Возле расцвеченного кумачом здания райкома на площади собралась толпа, чтобы посмотреть на молодые красивые лица, горящие энтузиазмом и потенциальным героизмом глаза, одинаковую полувоенную, без погон (погоны - это святое!), форму юношей и девушек, которых старшие товарищи по борьбе напутствовали и отправляли махать ломами и лопатами, жужжать пилами и стучать топорами на стройках счастливого завтра. Перед райкомом сколотили деревянный настил и установили трибуну. Из вестибюля выволокли гипсового истукана, в коем угадывались черты главного Октябрьского революционера. На застеленном красными ковровыми дорожками подиуме собрались сытые, гладкие, хорошо одетые мужчины и женщины разных возрастов. Это были коммунистические и комсомольские секретари, социальный статус и материальный базис которых определялся порядковым номером: 1-й секретарь, 2-й секретарь, 3-й секретарь, 4-й, 5-й, 6-й и так далее. Печать важности на лице и цена шляпы, пальто и ботинок в точности соответствовали присвоенному порядковому номеру. Если пятый номер, к примеру, обувался в лучшие образцы столичной фабрики "Скороход", то третий уже носил продукцию стран социалистического лагеря. А первые секретари уже имели право носить вражескую обувь, в большинстве своем предпочитая марку "BOSS". Это и неудивительно, ведь их моральная устойчивость доказана занимаемым служебным положением, а значит перерождение от насквозь пропитанных буржуазной потребительской идеологией капиталистических ботинок им не грозит. В то же время, удобство и комфорт для них - жизненная необходимость. А как же иначе. Именно на первых всегда лежит самый тяжкий груз ответственности. Именно они должны убеждать собравшихся на митинг или собрание граждан, что "мы все, как один, и выше победное знамя, и ярче костер сердец, и великая цель все ближе!" Не так это просто. Здесь особый талант нужен. Талант самоотречения. Талант впадания в шаманский транс от собственного голоса и собственных магических слов. Умение ввести толпу в этот транс. Харизма нужна. А ее кормить надо. И использовать при этом даже вражескую продукцию пищевой и легкой промышленности. Для лучшего распознавания грозящей населению заразной угрозы.
   Молодой Лапоть-Голенищенко тоже хотел стать идейным вдохновителем масс. Он совершенно резонно рассудил, что для всеобъемлющего народного доверия хватит доверия одного начальства. Если правильно себя вести, то, глядишь, со временем старшие товарищи позволят выступать перед аудиторией с зажигательными речами, то есть заняться реальным делом идейного вожака. Веришь ты сам в эти речи или не веришь - дело десятое. Более того, на обсуждение подобных проблем в кругу высокопоставленных лиц наложено табу. Главное - это умение провозгласить. Не так важно, ЧТО.
   Гораздо важнее, КАК.
   Начать тернистый путь к вершинам руководства и благополучия Мойше пришлось с размахивания знаменем и криков "Даешь!" на митинге.
   Потом комсомольский командир его отряда дал ему первое особо важное задание - со склада валяльно-музыкальной фабрики доставить ценный груз на склад отстающего еще пока в крестьянском деле колхоза.
   -Мы находимся на переднем крае борьбы за счастье народа, - строго сказал командир и угостил бойца-Мойшу американской сигаретой. - Наша задача - помочь коллективному крестьянскому хозяйству "Рассвет - это вам не закат"... или "Закат - это вам не рассвет", ч-черт, не помню точно, на месте разберешься... Так вот, мы должны этому рассвету-закату помочь преодолеть временные трудности. Так как трудности у колхоза включают в себя временное отсутствие дров для растопки домашних печей, то первым руководящим решением наших старших товарищей стала доставка к месту временных трудностей партии валенок, чтобы сельские труженики смогли согреть ноги, сократить количество бюллетеней, повысить производительность крестьянского труда, догнать и перегнать Америку.
   - Даешь! - заорал было комсомолец Мойша Лапоть-Голенищенко. Но командир отряда жестом его порыв остановил, хотя и посмотрел одобрительно..
   - Возникшие успехи в коллективном крестьянском труде на благо всего народа удесятерят силы и энтузиазм колхозников из "Рассвета - это вам не заката"...
   или наоборот, неважно... и им кроме ударной работы понадобится еще один способ эмоциональной разгрузки и настройки на новые трудовые свершения. Музыка!.. Песня!.. Вот, что им строить и жить поможет! А конкретно, частушка, наполненная народным юмором и сатирой в адрес буржуазных ястребов и капиталистических акул, которые с зубовным скрежетом будут следить за успехами и достижениями новой крестьянской общины - коллективного хозяйства с обобществленными средствами производства. Максимальное количество колхозников искренне обрадуется заботе о них наших старших товарищей - коммунистов и нас - комсомольцев-ударников-передовиков. Сельские труженики поймут, что наше сегодняшнее оружие в идеологической борьбе - это балалайка. И это второе руководящее решение наших старших товарищей. Балалайка теперь приравнена к ружью, а текст народной частушки - к штыку. Чем острее текст, тем смертоноснее штык. Поэтому в выражениях в адрес заокеанских империалистов рекомендовано не стесняться. Старшие товарищи решили расценивать ненормативную лексику, как народное творчество с бьющим через край эмоциональным подъемом. Еще настоятельно рекомендовано, чтобы каждое выступление каждого самодеятельного артиста завершалось на лирической ноте с текстом, в котором со слезами на глазах выражалась бы безграничная благодарность колхозников руководящей партии и ее резерву - коммунистическому союзу молодежи за отеческую заботу и братскую помощь.
   Итак, ваша, Лапоть-Голенищенко, задача. Доставить ценный груз к месту назначения. Возьмите планшет с картой, составленной в 1913 году.
   - А посвежее карты нету? - неуверенно спросил Мойша.
   - Есть. Но она - это военная и государственная тайна. К тому же вам для более точного ориентирования на местности выдается компас. Поедете на тракторе, так как в районе пока еще остается временная трудность в виде бездорожья. Никаких неожиданностей быть не должно. В случае нападения иностранных шпионов-диверсантов и невозможности отбить экстремистскую вылазку врага, груз - сжечь, компас - разбить, карту - съесть. Все ясно? Вопросы?
   - Никак нет! - отрапортовал комсомолец Лапоть-Голенищенко.
   Служебная строгость сошла с лица вожака.
   - А теперь еще послушайте меня, Моисей, - мягким, проникновенным тоном заговорил командир отряда. Он медленно подошел к Мойше, приобнял его за плечи и прогулочным шагом повел его по кругу в штабном комсомольско-отрядном кабинете.
   - Задача у тебя, Моисей, трудная. Даже опасная! Но приказ есть приказ, его надо выполнять.
   - Понимаю, - серьезно и тихо промолвил Мойша и почему-то добавил, - ваше благородие.
   - Не приказываю, Моисей, просто прошу как человека, как друга, - еще более трогательно, состроив нужную гримасу на лице, зашептал командир, - сделай все так, как нужно.
   - Я постараюсь, ваше благородие.
   - Слушай сюда, - резко сменив тон и глядя Мойше прямо в глаза, горячо зашипел комсомольский лидер первичного уровня. - На твоем стратегическом грузе можно капусты нарубить... Что мы и сделаем... Ты его вывозишь и по дороге на колхозный склад сворачиваешь в лес (место поворота карандашом отмечено на карте), через 200 метров выезжаешь на поляну, где размещен конспиративный лагерь иностранных шпионов-диверсантов. Они уже много лет тайно охотятся за символами нашей национальной идеи и источниками народного патриотизма и пока что главный их трофей - это водка. Ребята практически не просыхают, в ноль как бомжи стали. И это теперь их основная легенда. Но у них есть приказ и бабки, потому твой груз для них - манна небесная. Только не сбрасывай цену! Они пьяные и торговаться не станут. Забрал наличку, разбил компас, схавал карту - и домой. Отрапортуешь, что груз утонул при форсировании речки-Вонючки. Я прикрою и отмажу тебя. Еще и героем станешь, чудом выжившим в борьбе за правое дело.
   Бабло делим так: 70 процентов мне, 30 - тебе.
   - Фифти-фифти, - начал торговлю Мойша.
   - 60 на 40.
   - Лады.
   - Ни пуха, ни пера, комсомолец.
   - К черту...
  
   * * *
  
   Вид у диверсантов был абсолютно партизанский. Долгая жизнь в лесу и постоянное употребление внутрь одной из главных составляющих вражеской национальной идеи привели их к почти полному одичанию. Их непромокаемые синтетические палатки давно промокли и сгнили. Их непродуваемые десантные комбинезоны с подогревом уже давно не могли удержать тепло даже в кастрюле с вареной картошкой. Картошка стала их основной пищей с тех пор, как универсальные сухие пайки с неограниченным сроком годности протухли, и в них одновременно завелись и плесень, и черви. Дорогое шпионское оружие диверсантов оказалось здесь почему-то совершенно неработоспособным, хотя до этого задания солдаты удачи без проблем пользовались им везде - в арктическом холоде, в тропических джунглях, в песчаных бурях и даже под водой.
   Под дулом откопанного в лесу старого автомата ППШ Моисея отвели в землянку к командиру шпионского отряда. Тот был пьян, бородат и гнилозуб. На нем были кирзачи, ватные штаны, ватная же телогрейка, надетая прямо на белую когда-то дырявую майку. На голове была бесформенная солдатская ушанка из искусственного меха с развязанными наверху "ушами" так, что одно из них оттопыривалось и торчало.
   - Тайный агент Ее Величества, кавалер Рыцарского ордена, Бонд. Джеймс Бонд, - представился диверсионный атаман.
   - Комсомолец Лапоть-Голенищенко. Моисей Лапоть-Голенищенко.
   - Не хотите ли выпить чего-нибудь?
   - Сухой мартини с водкой. Взболтать, но не смешивать...
   - Извините, но с некоторых пор оунли водка.
   Договаривающиеся стороны договорились быстро. Бонд даже согласился доплатить за трактор, дескать, он очень пригодится для работы на тайной плантации картошки, которая для отряда жизненно важна. Потом, проливая пьяные слезы и шмыгая носом, он умолял Моисея достать матрешек, желательно, конечно, по-разному разрисованных. Но и это уже не суть важно! Уже давно по херу, хоть каких, хоть сколько-нибудь! Потому что это же не жисть! Это не жисть! И силов уже никаких нет! Но без матрешек его на родине и королева, мать ее, не примет, и выгонит в отставку на жалкую пенсию, которой хватит только на хлеб и кефир. А то и, вообще, расстреляют, как не оправдавшего оказанного ему высокого доверия. Короче, спасай, Мойша, погибаю!
   Мойша обещал подумать... Но думал уже совершенно о другом. Возвращаясь обратно, Моисей в уме прикидывал варианты, как ему кинуть своего комсомольского командира на диверсионные бабки.
   А тот, в свою очередь, предвкушая финансовую добычу и освобождая от лишней мелочи кошелек, усиленно готовил в штабе общественное мнение к тому, что боец Лапоть-Голенищенко выполняет самое опасное задание. Вопрос еще, вернется ли он с него целым и невредимым? Вожак молодежи развил такую активность и горячность, что девки из секретариата на всякий случай заранее приготовили специальный комсомольский значок не на иголке, а с закруткой и надписью "Ударник пятилетки". Командир отряда, вожделенно ожидая денег, не задумываясь, подписал наградные документы на имя Лаптя-Голенищенко. "Если что, - будет награжден посмертно или как пропавший без вести на фронтах идеологической борьбы," - мотивировал спешку для удивленных сотрудников командир.
   Явился мокрый с головы до ног Мойша и объявил собравшимся штабистам, что он потерпел поражение в неравной схватке с атаковавшими трактор двухметровыми сомами при форсировании речки-Вонючки. Сам он чудом остался жив. Его, утопающего, спас проплывавший мимо дельфин. Он вынес его на поверхность и отбуксировал к берегу, пока стая голодных сомов пожирала груз и корежила технику. "Ах!" и "Ох!", всплески рук, широко раскрытые глаза и рты прелестных штабисток подогревали красноречие Моисея. Командир, слушая доклад героя, удовлетворенно кивал. Затем под всеобщие аплодисменты и крики "Даешь!" вручил ему особенный значок в коробочке и с удостоверением.
   Наконец, сидя в кабинете и угощая героического Моисея чаем с лимоном, вожак комсомольской стаи с изумлением узнал, что денег нет.
   - Как нет?!
   - А так... - спокойно прихлебывая из стакана в подстаканнике, ответил Мойша. Он был свеж, причесан, в сухой новой форме, с сияющим комсомольским орденом на груди. - Я действительно сражался не на жизнь, а на смерть с целой сворой свирепых сомов, которые даже рычали под водой. Они меня самого сожрать хотели. И если бы не дельфин...
   - Лучше бы они тебя сожрали, с-сука! Да я тебя в Сибири сгною!..
   Командир от такой наглости подчиненного даже подскочил. Но Мойша и бровью не повел.
   - Я не сука! А чтобы ты, гнида, не вякал и не рыпался, имей в виду, что наш с тобой разговор перед отправкой записан у меня на диктофон. Так, что греметь тебе, как медному котелку, то бишь перерожденцу. Мне-то ведь предъявить нечего... Разве что тамошних сомов ловить и допрашивать. Ха-ха-ха.
   Опущенный на бабки вожак стаи в полной прострации опустил свои чресла в кресло.
   - Ну ты силен, - прошептал он, с восхищением и завистью глядя на находчивого бойца-героя.
   Очень скоро командир под всеобщее одобрение назначил комсомольца-орденоносца Моисея Ивановича Лаптя-Голенищенко своим заместителем. Руководству всегда нужны свои люди, проверенные в настоящем опасном деле.
  
   * * *
  
   Солидного мужика в студии ненадолго накрыла теплая волна воспоминаний о непростом начале карьеры. "Эх! Были когда-то и мы рысаками, - с ностальгической слезой в мыслях подумал Моисей Иванович, однако тут же привычно заставил себя собраться, - но что эта развалина пронюхала? Да ни хера она не докажет! Все документы в порядке... Пусть попробует... За клевету засажу... На зоне и финиширует, маразматичка! Точно!.. У нее же старческий маразм. Великолепная версия на всякий случай."
   И совершенно спокойно ответил на вопрос при полной тишине зала, музыки и ведущего шоу:
   - Действительно. Такой случай был в моей биографии. Но моя уважаемая оппонентка формулирует вопрос несколько провокационно. Тем не менее, отвечаю и рассказываю, что в период обострения классовой борьбы я был бойцом комсомольского отряда. Однажды был отправлен со спецгрузом - валенками и балалайками - в отстающий колхоз. По пути подвергся нападению подводников-диверсантов, охотников за нашей национальной идеей и самоидентификацией. Принял неравный бой. А когда понял, что победить не смогу, то в полном соответствии с инструкциями уничтожил спецгруз, а секретные сопроводительные документы съел, чтобы они не достались врагу. Долго после этого лечил желудочно-кишечный тракт.
   Когда Лапоть-Голенищенко говорил про лечение, он опять же с ностальгией вспоминал про свой купеческий загул с двумя разбитными комсомолками - Райкой и Люськой - на деньги, полученные от Джеймса Бонда. Чтобы не спалиться, гуляли в соседнем районе. Были цыгане, море водки, икра ложками, гора пельменей, в том числе, фруктовых в розовом шампанском, пироги с клюквой, "лямур де труа" в гостиничном номере и, вообще, хорошо было. Только вот с перепоя пришлось к врачу обращаться. Промывание желудка... Давление... Капельницы... Все равно хорошо было. Весело.
   - А по поводу второй части вопроса отвечаю, что от советской власти я за этот бой получил специальный комсомольский орден. Формулировка: "Бесстрашие и находчивость." Это была моя первая награда в жизни, а потому она мне особенно дорога. Я горжусь, что уже в юном возрасте сумел проявить себя с самой лучшей стороны.
   В зале загудели: "Покажи... Предъяви..." Старуха стояла и криво ухмылялась. У нее еще оставалась надежда на справедливость. Но она окончательно рухнула, когда Лапоть-Голенищенко достал из внутреннего кармана пиджака сначала сам значок с надписью "Ударник пятилетки", а потом и удостоверение к нему. С гордым, победным видом он поднял раритеты над головой. Под звуки фанфар и одобрительные аплодисменты зала прожектор высветил награду, а оператор до предела выкрутил трансфокатор, чтобы на экранах появился ее самый крупный план. Между тем, герой усугубил поражение Фелиссы Батистовны тем, что хитро ей подмигнул и показал язык. Та от злости сначала позеленела под пудрой, потом покраснела. Она запыхтела и заскрипела ненастоящими зубами.
   - Ты чего, уснул? Давай дальше. Мужик выиграл. Рейтинг прет со страшной силой, - скрипнул режиссер Алсанову. - Объявляй вопрос исчерпанным и музыкальную паузу.
   Пререкрикивая торжествующий зал и фанфарный визг труб, Вадька объявил:
   - Итак, первый раунд нашей сегодняшней игры закончен. И нам, и телезрителям довелось узнать очень интересный биографический и по-настоящему героический факт. Па-априватствуем нашего участника Моисея Ивановича Лаптя-Голенищенко. Ура, товарищи!
   Под хлопки, топот и вопли зала Алсанов услышал в ухе:
   - Умница! Ура, товарищи - это как раз в тему! Закругляй овацию. Уходим на певца.
   - А сейчас - музыкальная пауза.
   Резко погас свет. Только один прожектор по заведенному правилу высвечивал вход в студию. Громко и ритмично заиграла музыка, записанная эстрадно-симфоническим оркестром. Это был красивый марш с запоминающейся мелодией, торжественной и тревожной. Из дверей вышел академического вида немолодой певец в строгом костюме с галстуком. Все его узнали и захлопали. Петь он действительно умел и пел всегда вживую, даже на телешоу. Этот человек имел удивительную способность оставаться всегда на плаву, при любом раскладе и обстоятельствах. Он никогда не плевал против ветра и умел дружить с сильными мира сего, причем, именно в момент их наибольшей силы, кем бы и когда бы они ни были. Со строгим и решительным лицом, хорошим баритоном, пригодным не только для эстрады, но и для оперы, певец вступил со словами:
   Над страною - гордый стяг,
   В жизни важен первый шаг...
   - Вадим, - проговорил наушник, - галстук немного подтяни и отдохни, пока он горланит. Лапоть сейчас выигрывает. Но посмотрим, что бабке выпадет, и что она выдаст. А так все нормально. Только не засыпай! Может для тонуса коньячку примешь полтишок? Сейчас девочки принесут. Время есть. Я за хронометражом слежу.
   Талант певца и осветителей, маршевый живой ритм сделали свое дело, и в припев безо всяких команд ассистентов режиссера зал уже раскачивал в такт поднятыми руками, притопывал и подпевал:
   Никак не закончится бой,
   Дышать уже нечем в груди.
   То Ленин такой молодой!
   То юный Гайдар впереди!
   При этом, на слове "Ленин" в зал сыпалось конфетти в виде красных звездочек, а на слове "Гайдар" в виде зеленых долларовых значков-эмблемок. И те, и другие были блестящими, из фольги, и в свете бегающих по студии прожекторов смотрелись очень красиво и эффектно. Гораздо круче настоящего живого снега. Никакого сравнения.
   Когда песня кончилась, то шоу без лишнего появления на экранах ведущего, принимавшего полтишок коньячку, ушло на рекламу.
  
   * * *
  
   - И снова в эфире социал-шоу "Кто хочет стать человеком", - радостно объявил слегка простимулированный ведущий. - Я объявляю второй раунд нашей игры. Игроки готовы?
   Те сосредоточились.
   - На этот раз уважаемый Моисей Иванович выбирает сектор для нашей дорогой Фелиссы Батистовны. Крутите барабан.
   Колесо завертелось, застучал идиотский ритм. Старуха уставилась на мелькающие сектора так, словно хотела загипнотизировать случайность. Колесо остановилось.
   - Сектор "Любовь и ненависть", - сообщил жизнерадостный ведущий то, что и так все видели. Зал захлопал. - Фелисса Батистовна, приготовьтесь выслушать вопрос Моисея Ивановича на страстную тему любви и испепеляющую тему ненависти.
   Все притихли и смотрели на мужика. Странно, но вид тот имел как будто безучастный, словно и не хотел отомстить старой графине-княгине, торгующей петрушкой возле универсама, за давешнюю слабо подготовленную провокацию. Но вид - видом... Подобный стиль поведения, когда по выражению лица невозможно понять, что у человека на душе, вырабатывается годами. По-другому в социальном круге, в котором вращался Лапоть-Голенищенко, просто не выжить. Выдержка нужна и секретность, иначе сожрут. Не свои, вернее сказать, так называемые свои, то чужие. Те, которые снизу напирают. Хотя, по идее, не напирать, а подпирать должны вышестоящих товарищей.
   Бабка слегка расслабилась, но с некоторой тревогой в глазах ждала, как новый хозяин жизни станет выстраивать свой вопрос. Или задание?.. Она уже поняла, что мужик не так прост, не туп, опытен и опасен. Она ждала подвоха.
   "Ну какая у этой старой ведьмы может быть любовь, - быстро думал Лапоть-Голенищенко, - все у нее уже давно в прошлом. А вот ненависть!.. Дворянка, торгующая зеленью, чтобы хоть как-то выжить в своей нищете... Да она весь свет должна ненавидеть. Не только таких, как я, кто зелень исключительно в ресторанных тарелках видит и валюту пренебрежительно ею называет, но и весь тот мало-мальски плавающий на поверхности быдляк, что себя людьми мнят и эту петрушку у нее же и покупают. Ей-то думается, что у них дела идут лучше, чем у нее самой. Значит, завидует, нервничает, злится. Ненавидит, стало быть. Всех ненавидит. Вот и пусть расскажет о своих чувствах. Настроит всех против себя - старой, сварливой, злобной стервы."
   - Итак, уважаемый Моисей Иванович, публика в зале и многочисленные телезрители ждут вашего задания для очаровательной Фелиссы Батистовны, - заполнил возникшую паузу ведущий.
   На слове "очаровательной" бабка одарила Алсанова кокетливой улыбкой и стрельнула в него глазками. "Э-э, бабуля, да ты в свое время мужичками-то повертела-покрутила... Видны стаж и опыт..." - отметил про себя Вадька.
   - Я полагаю, что никакого особенного задания для пожилого человека придумывать не надо, - негромко и надменно проговорил Лапоть-Голенищенко.
   На словах "пожилого человека" бабка злобно сжала губы и прищурилась. "Отлично!" - подумал Моисей.
   - Пусть, многоуважаемая графиня-княгиня, торгующая петрушкой возле универсама, просто расскажет, кого она любит и кого ненавидит. Вот мое задание.
   И под звуки аплодирующей аудитории пренебрежительно уставился на старуху: "Давай, старая, оправдай надежду. Проявись во всей своей злобе к роду человеческому."
   Бабка спокойно обратилась к ведущему:
   - Милейший, можно мне не рассказать, а показать? Исполнить эдакий театрально-цирковой этюд?
   - Если Лапоть согласится, то можно, - быстро скрипнул Алсанову режиссер.
   - А как на это смотрит Моисей Иванович? - переадресовал обращение Вадька.
   Мужик скривился в нарочитом безразличии и пожал плечами, демонстрируя максимальную уверенность в себе, дескать, да ради бога.
   Бабка оживилась:
   - Скажите, милейший, а есть ли у вас в реквизите револьвер системы "Саваж-Норт", которым в ХIХ веке вооружали офицеров американского флота?
   Лапоть-Голенищенко даже вздрогнул. Вадим удивленно посмотрел на ответчицу. "Она его по старческому слабоумию пристрелить решила. Господи Боже, как рейтинг-то подскочит у программы, если это так и показать! Цена рекламы, гонорары - все вверх! Жаль, что нельзя убивать в прямом эфире..."
   - Фелисса Батистовна, дорогая, а в кого вы собираетесь стрелять? - как можно ласковее спросил Алсанов.
   - Не волнуйтесь, прошу вас. Никто из присутствующих не пострадает, гарантирую. Я же сказала, что это будет театрально-цирковой номер, который ответит на вопрос моего малоуважаемого оппонента.
   - Сударыня!... Ну что вы говорите?! Разве можно так?! В нашем шоу нельзя ни при каких условиях оскорблять соперника. А вы?.. "Малоуважаемого"... Нехорошо, ей-богу... - когда Вадим это говорил , то в мыслях держал совершенно обратное и ликовал - скандал, даже только-только назревающий, всегда благотворно влияет на рейтинг.
   Режиссер медленно проговорил в алсановской башке:
   - Ладно, хрен с ней, пусть палит. Но только из нагана. Саважа нет. Здесь не Голливуд.
   - А наган с шестью патронами вам подойдет, дорогая циркачка? - спросил ведущий у старухи.
   Та на секунду задумалась и залихватски дернула головой:
   - Подойдет!
   Зааплодировал, затопал зал. Загремела музыка. Забегали прожектора. Крупный план ведущего телешоу на период подготовки к трюку объявил рекламную паузу.
  
   * * *
   - Внимание! Внимание! Участница игры "Кто хочет стать человеком", бабка, торгующая петрушкой у входа в универсам, Фелисса Батистовна графиня Сумарокова-Эльстон, урожденная княгиня Юсупова решила действием показать ответ на вопрос ее оппонента. Сейчас мы все должны узнать, кого она любит и кого ненавидит. В руке у бабки револьвер системы Наган образца 1895 года, а в барабане оружия шесть патронов, - празднично улыбаясь в усы, громко тараторил в микрофон Вадим Алсанов. Потом под шум зрителей в зале он напомнил телезрителям о голосовании. В конце концов, театральным жестом призвал зал к тишине и кивнул старухе головой. Можно начинать.
   Фелисса Батистовна умело крутанула барабан на револьвере, разглядывая утопленные в глубине гильз пули, и повернулась к подиуму. Расстояние до него было метров 10, даже больше. Она сняла с головы шляпу и махнула ею в сторону подиума. Там плавно, но быстро материализовался человек, будто бабка своим взмахом включила голограмму. На человеке были хромовые сапоги, брюки-галифе и комиссарская кожанка. На его голове по-хулигански набок сидел кожаный картуз, из-под которого выбивался густой, кучерявый чуб. Через плечо накосую, на ремне висела огромная деревянная кобура с Маузером. Человек трамбовал кулаком воздух и громко, отрывисто говорил:
   - Красный террор - это наш ответ подлой и коварной контрреволюции...
   Старуха вытянула руку с наганом и прицелилась.
   - Только террор может загнать под лавку...
   Грянул выстрел. В ту же секунду с едва различимым после выстрела стуком на пол упала деревянная кобура оратора. Он выпучил в пространство глаза, его закрученные вверх кончики усов зашевелились. Он беспомощно и молча шарил правой рукой у себя по ляжке - говорить о терроре без оружия было бы нелепо. Грохнул второй выстрел. На этот раз пуля сбила картуз. Тот отлетел вместе с приклеенным к нему бутафорским чубом, обнажив плешивую голову красного экстеррориста. Хохот, аплодисменты в студии.
   - Ах ты, контра!.. - начал было истерично орать лысый, но взмах шляпы поменял его материальный облик.
   Теперь он был одет в светлый мешковатый костюм-двойку. Под расстегнутым пиджаком с приколотыми к нему многочисленными золотыми звездочками-медальками была вышитая узорами праздничная рубаха землепашца. В руке человек держал початок кукурузы, имевший форму стратегической ракеты. Другой рукой землепашец трамбовал воздух.
   - Кукурузой мы засеем тундру. А ракеты будем делать как сосиски. На конве...
   Выстрел. Кукурузина разлетелась на многочисленные зерна-боеголовки. Человек с перепугу стал говорить быстрее и громче:
   - Через 20 лет наш народ будет жить при комму...
   Опять выстрел. Пуля перебивает брючный ремень. С пророка-утописта падают штаны, обнажая темно-синие сатиновые трусы до колен на коротеньких толстеньких ножках. Хохот, свист, аплодисменты.
   - Я вам покажу кузькину мать!..
   Но взмах шляпы заставляет его перевоплотиться.
   Теперь на подиуме стоят двое. Один - лощеный и важный - держит возле уха дорогущий мобильный телефон. На нем дорогущие штиблеты, дорогущий костюм и галстук. У него дорогущее выражение лица. Второй - попроще. Огромный, квадратный, с тупой рожей и тяжелой нижней челюстью. Держит зонтик над головой первого. Первый одной рукой трамбует воздух и говорит в трубку:
   - Наполняемость федерального бюджета не должна зависеть от цен на энергоносители. Больше всего нас беспокоит пока еще низкий уровень жизни наших граждан.
   Графиня-княгиня, водрузив шляпу обратно на голову, на этот раз стреляла по последней моде, с двух рук.
   Первая пуля вышибла телефон из руки важного господина. Квадратный начал нервно озираться и зачем-то надел черные очки. Обестелефоненный удивленно и беспомощно проговорил:
   - Политическая стабильность - залог успешного развития государства. Надеюсь, все это понима...
   Следующим выстрелом перебита ножка зонтика, и он, складываясь, падает на плечи важного так, что у него на плечах вместо головы оказалась черная башенка с блестящим шпилем. Из-под башенки слышен приглушенный возмущенный голос:
   - Это дискредитация государства и его священных символов. Мы с вами в суде встретимся!
   Хохот, свист, улюлюканье, аплодисменты в зале, переходящие в овацию. Зрители и в студии, и, надо думать, у экранов своих телевизоров, жующие дебильные чипсы и поп-корн, заворожены, очарованы и покорены волшебством необыкновенной старухи, торгующей петрушкой у входа в универсам.
   А волшебство-то самое простое. Бабка обезвредила, обезоружила и обезопасила тех граждан, которые решили, что все знают и умеют. Они вдруг присвоили право распоряжаться чужими жизнями и требовать беспрекословного и всеобщего подчинения себе и почитания себя. Они уже сами поверили в свою исключительность, а старуха просто сбила с них всю вельможность и спесь. Она хозяев жизни сделала СМЕШНЫМИ. И сделала это необычно, красиво и даже театрально, показав целое представление. И зрители были ей благодарны. Рейтинг старухи и телешоу бил все рекорды.
   - Вадюхин, бабка уже навечно победила, а мы так просто на гребне успеха, - восхищенно проскрипел режиссерский голос. - Вот это да!
   Но представление еще не закончилось...
   Графиня-княгиня сделала новое движение шляпой. Только теперь оно было не таким, как будто она отмахивалась от назойливых мух. Теперь бабка медленно и осторожно вытянула руку со шляпой вперед, словно предлагала что-то из нее достать или, наоборот, просила подаяния.
   На подиуме вместо квадратной рожи в темных очках и возмущающегося сквозь зонтичную ткань очень важного и богатого господина появился карапуз лет 4-5. Сразу было не понять мальчик это или девочка. Детей в нежном возрасте можно смело считать бесполыми. У них даже игрушки одинаковые. Ребенок сидел на полу и из кубиков, высунув язык от усердия, складывал по буквам слово "МАМА".
   Старуха положила револьвер на студийный барабан, накрыла его шляпой и сразу же ее подняла и надела на голову. Все, кто был в студии, обратили внимание, что наган как будто обновился. Вместо смертоносной серой стали на колесе лежал блестящий, как елочная игрушка, пистолетик. Графиня-княгиня взяла его и, разворачивая со ствола фольгу, понесла его к подиуму. Пистолетик оказался шоколадным. Она, наклонившись, дала конфету ребенку. Тот немедленно откусил кусок ствола вместе с мушкой и радостный, забрав кубики и поцеловав в старую морщинистую щеку добрую волшебницу, с криком "Мама, посмотли, сто у меня есть!", выбежал из студии в дверь под щитом с логотипом передачи.
   Все! Бабка, торгующая петрушкой возле универсама, - чемпионка всех времен и народов! Женщины в зале плакали от умиления. Даже Алсанов прослезился. Стояла полная тишина. Никто не мог аплодировать. Режиссер вообще отключился от Вадькиного уха. Вероятно, тоже ревел от избытка чувств.
  
   * * *
   Тем временем во внешнем мире царило беспокойство. Разбуженный звонком своего секретаря руководитель верхнего звена (третий по счету снизу) практически с самого начала в полудреме смотрел телевизионную дуэль безродного представителя "новой элиты общества" и нищей дореволюционной дворянки. Руководитель был немного знаком с Лаптем-Голенищенко, но их знакомство дальше совместной сауны с проститутками не распространялось. Правда, периодически по телевизору и в газетах они независимо друг от друга почти одинаково говорили про то, что жить становится лучше, жить становится веселее. Это все позволяло руководителю верхнего звена относится к Моисею Ивановичу с большим уважением, считать его своим и искренне желать ему победы в телеигре "Кто хочет стать человеком". Тем более, что, как считал руководитель, Лапоть-Голенищенко давно уже состоялся как человек, ведь от него веет свежестью очень серьезных финансовых потоков. В отличие от этой старухи, которую вообще никто не знает, кроме алкашей - завсегдатаев спиртного отдела, постоянно трущихся у входа в универсам и сшибающих у прохожих рубли и копейки на бутылку дешевой и крепкой отравы. Дворянка в прошлом?.. Ну и что?.. Вот именно, что в прошлом! Теперь другие дворяне! Мы теперь дворяне! А ты, бабка, торгуй петрушкой, не вякай и делай, что говорят. Всяк сверчок знай свой шесток. А свои моральные и нравственные принципы, всосанные в Смольном институте благородных девиц, надо уметь корректировать в соответствии со временем и жизненной реальностью. Змея, и та вон из старой кожи выползает... Да и в Смольном теперь сами знаете что. Короче, бабка, не лезь, не мешай. Отвали в сторонку, исчезни с экрана. Как ты, вообще, туда попала?! Неприятно на тебя смотреть: старая, больная, бедная, несчастная. Разве можно такое показывать?! В телевизоре все должны быть молодые, красивые, здоровые и, пусть не богатые, ладно, но обеспеченные. Должны песни петь и танцевать. Только петь легко, без надрыва. Вот тогда будет настоящее телевидение - человек смотрит и радуется тому, как все хорошо. А покажи эту старуху раз, два, три, пять, десять раз - и про совесть народ заговорит, о Боге вспомнит, о заповедях. Грузится начнет разными серьезными думами, умные книги начнет читать. А зачем? Ведь и так все хорошо - танцуем, поем, над шутками смеемся. Нет, бабка, лишняя ты!..
   Поначалу все в телепередаче удовлетворяло руководителя. Лапоть-Голенищенко был трезв, спокоен и безупречен. Он принял присягу, дал клятву, патриотично расплакался под звуки гимна - молодец! Пример для молодежи. Бабкина провокация была изящно и без труда отбита. Кстати, судя по бабкиному вопросу, там у него в прошлом не все чисто. "Надо дать задание, чтобы ребята на этом месте всю землю разрыли, весь грунт подняли. Печенью своей увеличенной чувствую, что компромат есть. И хороший, оригинальный компромат... А то ведь шлюхами уже никого не удивишь... Да, пускай пороют. Пригодится. Зацеплю его за яйца лишним крюком - не помешает," - одним глазом глядя в экран, размышлял руководитель верхнего звена. Он даже, лениво разлепляя губы, шепотом подпел кое-где академическому певцу и совсем уже начал было опять уходить в сновидения, где его, маленького, мама гладила по головке и пела ему колыбельную. Но вдруг в телевизоре стало происходить непонятное.
   Бабка, торгующая петрушкой у входа в универсам, вдруг вспомнила свои то ли белогвардейские, то ли эсеровские навыки, помолодела, преобразилась, взяла в руки оружие и затеяла стрельбу. И в кого?! И как?! Чего эти мудаки ей палить-то разрешили? Совсем мозги пропили-прокурили-пронюхали-прокололи?! Это что же это она творит?! Да они что там, охренели?!
   Окончательно проснувшийся руководитель верхнего звена, забыв о существовании секретариата, руководителя рангом ниже (второго по счету - между телеруководителем и нашим руководителем верхнего звена), лично схватил телефонную трубку и начал звонить на телестудию.
   Студийные телефоны были заняты. После того, как графиня Сумарокова-Эльстон урожденная княгиня Юсупова закончила первую часть своего театрально-циркового номера, дающего возможность понять, кого и что она ненавидит, на заявленный многоканальный номер телефона для голосования за старуху попер такой шквал звонков, что редакторский отдел сначала обрадовался, а потом даже испугался. Некоторые, особо нахальные и восторженные зрители кроме голосования хотели еще и устно выразить свое восхищение бабкой, продающей петрушку у входа в универсам. Они начали набирать все подряд (в том числе и руководителя телешоу!) телефонные номера студии, уж как они их узнали, непонятно. Пока руководитель верхнего звена несколько раз выслушивал гудки "занято" в трубке, графиня-княгиня закончила свой номер в части "любовь". После эмоционального финала в телевизионном действии возникла стихийная пауза. Картинка на экране замерла, показывая раскисшие от слез лица зрителей в зале, а микрофоны передавали только звуки всхлипывания.
   Зрители в студии и зрители у экранов были настолько придавлены очевидным теперь, но никогда до этого не замечаемым контрастом между мыслями и делами разного рода начальников и реальной жизнью нормальных людей, чьи дети все еще умеют радоваться простому подарку в виде шоколадной конфеты, что наступила общенародная прострация. Тупо глядя в экран, люди, кто побыстрее, кто помедленнее, начинали вдруг физически ярко ощущать мысль, что их постоянно обманывали, обманывают, будут обманывать. Независимо от того, под чьей жопой руководящее кресло. Еще удивительнее было то, что никакой ненависти к обманщикам не было. Сначала был смех, потом жалость. Им ведь, бедным, тоже тяжело. Все у них есть, кроме счастья. У них ведь правила хоть и не писанные, но жесткие. Шаг вправо, шаг влево - и привет, система тебя выплюнет. И хорошо, если перед этим еще и не разжует. И ненавидят они эту свою систему, и матерят ее по пьяни, но боятся ее - жуть. Врут, изворачиваются, выкручиваются, но стелятся под нее, жить без нее не могут. Все от страха! Жалко их. Ненависть их съедает. Страх и ненависть, будто они открытую преисподнюю под собой увидели.
   Пока народ таким образом думал, забыв уже о телефонах и компьютерах, руководитель верхнего звена, минуя всех нижестоящих, наконец, напрямую дозвонился до телеруководителя.
   - Здесь Георгий Петрович, - как можно более спокойно, увесисто и строго заговорил руководитель верхнего звена, когда услышал ответ на вызов.
   Телевизионный руководитель, не переживавший до сих пор такого ошеломляющего успеха у аудитории, подсознательно был готов к неприятностям. Он чувствовал, что так хорошо просто не может быть без последствий. Интуиция его не обманула. "Вот оно... Началось... - машинально вставая и холодея от пота, подумал телеруководитель, - САМ звонит! Напрямую!.."
   - Очень рад, Георгий Петрович! Это большая честь для нас. Слушаю...
   "И повинуюсь" чуть было не добавил телевизионщик, но сумел сдержаться.
   - Ты вот что. Очень быстро и убедительно объясни мне весь тот бардак, который вы у себя в телевизоре устроили. Твой ответ - твоя судьба. Имей в виду.
   Тем временем, ведущий телешоу Вадим Алсанов сумел взять себя и ситуацию в руки. Следуя собственному опыту и выпитому стимулятору, понимая временную беспомощность режиссера, он сам объявил музыкальную паузу и пригласил певца в студию. Тот был "всегда готов!" как пионер. Без задержки вышел и академически затянул под жизнеутверждающую музыку, поглядывая на бабку и намекая на ее успех:
   Главное, ребята, сердцем не стареть,
   Песню, что придумали, до конца допеть...
   Зрители по обе стороны экрана потихоньку стали возвращаться в суровую реальность, искусственно и умело наполняемую оптимизмом. И только душа и мозг телеруководителя после слов Георгия Петровича наполнялись истерическим пессимизмом. У него дрожал голос:
   - Г-георгий П-петрович. К-какой бардак? Идет иг-гра... На мой взгляд, уд-удачный эфир сегодня... И рейтинг, и доля, и д-другие п-показатели...
   - Для вас, телевизионщиков, - слегка повысив басовитый голос, перебил блеющего телеруководителя руководитель верхнего звена, - понятием "рейтинг" можно оправдать любую глупость, пошлость и цинизм. Ты почему позволяешь дискредитировать государство на глазах у всей страны? Я спрашиваю, ты что, под суд захотел? Эту статью в уголовном кодексе никто не отменял... Я могу тебе устроить ударный труд на лесоповале...
   В дальний путь собрались мы,
   А в этот край таежный
   Только самолетом можно долететь.
   Певец в студии уже не нагнетал оптимизм. Он вместе со зрителями в зале, ведущим и участниками игры его констатировал. У телеруководителя теперь дрожал не только голос, у него дрожало все:
   - Г-г-георгий Петрович! Ум-м-моляю... Не г--гу-губите... Ж-жена, д-дети... Ви-видит Бог... И в мыслях н-не держал... Все, что уг-годно... Ре-редактор - му-муд-дак и ре-реж-ж-жиссер...
   - Кто у тебя сейчас в игре лидирует? - снова басом перебил Георгий Петрович.
   - Дак ить, с-старуха... С-с явным преимуществом. Н-не догонит ее Лапоть уж-же...
   - Должен догнать! - резко и громко объявил руководитель верхнего звена. - Догнать и выиграть! Что, понима-ашь, происходит?! Солидный человек, с положением, ответственный, известный всем и каждому с лучших своих сторон - спереди и сзади - проигрывает в каком-то глупом телешоу никому не известной бабке, торгующей петрушкой у дверей заштатного и облезлого универсама. Такого просто не может быть, потому что не может быть никогда! В это никто не поверит и вас обвинят в фальсификации результатов выбо... то есть это, как его... игры. Не может такой человек, как Лапоть-Голенищенко проиграть старухе, давно выжившей из ума и потерявшей чувство реальности. Ты меня понял?! Телевидение же не только развлекать должно. Оно же еще призвано просвещать и образовывать. Вот и образуй в своей передаче правду жизни. Понял ты или нет?!
   - П-понял, Георгий Петрович! Я в-все п-понял... Все с-сделаю... Будет правда жизни, правдивей некуда...
   - Действуй, - снова перебил липкое блеяние Георгий Петрович. - Доложишь лично. Все.
   А ты улетающий вдаль самолет
   В сердце своем сбереги...
   Под крылом самолета о чем-то поет
   Зеленое море тайги.
   Телевизионный руководитель, тряся бледными губами, затрусил в редакторский отдел.
  
   * * *
  
   Лапоть-Голенищенко понимал, что графиня-княгиня круто его обошла, заложив головокружительный вираж, которого от нее никто не ожидал. Моисей Иванович не на шутку испугался, ибо понимал, что его проигрыш в телешоу может очень дурно отразиться на его карьере и благополучии. Все его коллеги, партнеры по бизнесу, друзья после этого конфуза сразу же захотят его усугубить, как только последует разрешающая отмашка сверху. Они все отшатнутся от неудачника, станут его избегать, объявят ему бойкот, подвергнут обструкции и, в конце концов, спляшут на его еще не истлевших костях.
   Но в то же время, длительный опыт, знание неписанных правил системы, в механизме которой он был полноценным и безотказным винтиком-шестеренкой, позволяли думать, что его просто так не сдадут и один на один с проблемой самооценки и потери престижа не оставят. Система должна спасать своих, чтобы не подставлять целиком саму себя. Окружающая массовка должна видеть и понимать монолитное единство всех звеньев и уровней системы. Система жестоко карает своих только за преступления против самое себя.
   Моисей Иванович систему не предавал. Он, конечно, виноват, что легкомысленно отнесся к публичному поединку и не подготовился должным образом, но он обоснованно и твердо рассчитывал на помощь в трудную минуту. Само собой разумеется, он готов понести наказание от своих в виде штрафа и передачи части доходов, куда укажут, но это наказание будет потом. Тихим и непубличным, а главное, чтобы оно не означало полного отлучения от кормушки. Сейчас же система должна помочь ему сохранить репутацию, неприкосновенность, непобедимость, безупречность и элитный статус. "Давай, кривая, вывози! Потом сочтемся. Не дай отборную личность в трату. Не доводи до быдлячьего смеха, пренебрежения и позора. Оставь в своих рядах. Отслужу! На коленях отползаю! Все нужные сапоги и ключевые жопы вылижу! Свою жопу под голубой натиск, если нужно будет, подставлю! Аминь..." - молил своего бога Мойша.
   Его молитвы и руководящие указания обрели материальную, побудительную силу. Редакторский отдел, вдохновленный обещанием премии в случае благоприятного и справедливого результата игры, либо увольнением в виду неполного соответствия в обратном случае, рьяно кинулся накручивать зрительский рейтинг бестолкового и бездарного "хозяина жизни". Телевизионщики плевались, матерились, клялись сами себе, что "это в последний раз", но делали все, что нужно для выполнения поставленной задачи. А куда деваться - у кого-то семья большая, кто-то ремонтом квартиры озабочен, кому-то за учебу детей вносить надо... Словом, деньги нужны всем. Работа нужна. Желательно, денежная, как сейчас. Волчий билет - это будет катастрофа. Теоретически можно, конечно, в случае чего в суде потом отбиться. Но на суд тоже деньги и связи нужны, а их ведь не будет, если уволят пусть даже незаконно. В общем, ну его на хер... Надо делать, что говорят и не грузить башку головняками.
  
   * * *
  
   В алсановском ухе, наконец, заскрипел голос очухавшегося режиссера:
   - Вадим, маякни Лаптю, чтобы не парился и не нервничал, мать его въеб! Есть мнение, что он лучше. Поступило соответствующее руководящее указание... Короче, ты понял, кто сегодня победит. Чтоб я, сука, сдох на этой блядской работе...
   Режиссер еще долго продолжал внедрять в сознание ведущего непечатный и не транслируемый по телевидению текст. Он вспомнил матерей всех начальников, стоящих на иерархических ступенях выше его собственной. Рассказал, что именно и в каком количестве надо засунуть в их рты и задние проходы, как обойтись с их гениталиями, чтобы они не смогли сделать детей - "таких же ублюдков и уродов, как они сами". Причем вариации, предлагаемые режиссером и зависящие от начальственного полового признака - мужского или женского - поразили Вадьку своей садистской изобретательностью. Но до конца вникать в смысл высказанных режиссером эмоций времени не было. Надо было продолжать программу.
   - Спасибо нашему академическому певцу, - снова с восторгом заговорил в микрофон Алсанов, когда песня к своему концу заполнила студию и эфир максимально возможной порцией оптимизма, - спасибо нашим композиторам и поэтам, создавшим такие замечательные произведения песенного искусства. Да здравствуют люди творческих профессий! Ура! Гип-гип, ура!
   Пока зрители в зале идиотскими воплями, которыми их зарядил ведущий, демонстрировали свой энтузиазм, а операторы снимали их тупую жизнерадостность, Алсанов жестами и мимикой пытался дать понять Моисею, что " все будет ничтяк", мол, "успокойся, веди себя естественно, не теряй лица во втором туре, а все остальное - наша забота". Бабка, торгующая петрушкой у входа в универсам, заметила кривляния ведущего, адресованные ее сопернику, и поняла, что существует тайный антинародный заговор "новой элиты", и что телевидению в нем отведена хоть и лакейская, но во многом решающая роль.
   "Бунт! Только бунт может нам помочь! - подумала старуха. - Даже если в результате бунта другие кровососы наверху окажутся. Так мы, по крайней мере, давление сбросим и пар выпустим. В конце концов, бунт - дело Божье!" Графиня-княгиня схватила за пиджак телеоператора, плавно проходившего мимо и снимавшего с плеча ликующую зрительскую массу, развернула его объективом камеры на себя, сделала отчаянно-свирепое лицо и рванула под горлом воротник платья. Под платьем оказался воздушно-десантный, в бело-голубую полоску, тельник.
   - Никто кроме нас! - заорала старуха, становясь в боевую стойку. - Решительность и натиск!
   Оператор, будучи профессионалом, понял, что режиссер, тоже профессионал, не успев ничего сказать ему в наушник, тем не менее успел сообразить, что сейчас должно быть в эфире. Оператор знал - сейчас его камера главная, а потому не отводил ее от старухи.
   В этот момент как будто сама собой приоткрылась дверь под щитом с логотипом программы, и в студию влетел яркий, светящийся, огненный шар. Он был покрупнее теннисного мяча и переливался цветами, то становясь красным до алого, то оранжевым, то ярко-желтым, почти белым. Шар очень напоминал шаровую молнию, и многие решили поначалу, что это она и есть. Но, не успев как следует испугаться, стали замечать, что по экватору шарика бегают дорожки точечных огней, то зеленых, то синих, и направление их движения обратно направлению вращения самого шара. Псевдомолния не торопясь облетела по периметру студию над головами зрителей, светясь ярче и красивее всех развешанных под потолком прожекторов и фонарей. За ее полетом все молча и завороженно смотрели, открыв рты и не двигаясь. Только один телеоператор (не тот, который снимал бабку, а другой), тоже будучи профессионалом, поймав шар в фокус и внимательно следя за ним в видоискатель, держал его крупный план на экранах всех работающих на этом канале телевизоров. Этот оператор тоже ничего не успел услышать от режиссера программы, но он точно знал, что теперь главная камера - его.
   В студии дышала тишина, раздавалось только гипнотическое жужжание и потрескивание шара с разбрасыванием искр подобно бенгальскому огню.
   Шар завис над подиумом. Жужжание стало переходить в вой, а сам шар увеличиваться в размерах. При этом его окрас, за исключением бегущих огней, стал бледнеть, а искры редеть. Когда он разбух до размеров надувного пляжного мяча, вой перешел в визг, и исчезли искры. Зрители с широко раскрытыми ртами и глазами продолжали пялиться на необъяснимое явление. Наконец, шар принял форму регбийного мяча, раздулся до размеров небольшого цеппелина, погасил бегущие огни, оглушительно то ли лопнул, то ли взорвался и наполнил всю студию то ли паром, то ли дымом, то ли туманом. Затруднений с дыханием при этом никто из присутствующих не почувствовал, даже наоборот, будто зал наполнился озоном. А вот не видно было ни хрена. Мощная студийная вентиляция быстро справлялась с дымовой завесой, и на подиуме понемногу стал виден очень высокий человек в облегающем, блестящем комбинезоне. По мере рассеивания тумана все виднее становилось его атлетическое, пропорциональное сложение. Неестественный, как из солярия, загар на лице, диковинная прическа из растущих торчком светлых, почти белых, волос, похожая одновременно на пушистый одуванчик и на шлем скафандра. Более всего поражали его огромные, черные, без белков, глаза. Строение и вид этих глаз были настолько необычны, что, по идее, должны были напугать всех, кто не смог различить в них глазного яблока и зрачка, не смог определить их выражения и уловить по нему настроения их обладателя. Но все, кто их видел, ясно и четко поняли, что ни сколько не боятся этих глаз, что в глазах этих при всей их загадочности угадываются ум, превосходство, брезгливость и ирония. Блестящий человек стоял в свободной позе, отставив одну ногу. Поворотом головы и бесстрастным взглядом он обвел всю аудиторию, задержал глаза на ведущем и Лапте-Голенищенко, усмехнулся и с пренебрежением сплюнул зеленой слюной, которая, упав на пол, вспыхнула ярко-зеленым пламенем и мгновенно испарилась. По студии опять распространился свежий воздух.
   - Да-а-а... Ну вы даете!.. - протяжно и осуждающе сказал вновь прибывший. К моменту подачи голоса его снимали уже все камеры, работавшие в зале. И режиссер, переключая их одну за другой, давал телезрителям возможность рассмотреть глазастого с разных сторон, планов и ракурсов. Телезрители рассматривали и почти одновременно восхищенно говорили сами себе:
   - Да-а-а... Ну дают телевизионщики!..
   А между тем, телевизионщики сами были в недоумении, ибо весь сценарный план давно уже летел к чертовой бабушке. Режиссер с вконец расшатанной сегодняшними переживаниями нервной системой заорал в алсановском наушнике так, что его голос то и дело запирало, потому что система интеркома передавать ультразвук не может:
   - Чё за херня, Вадюхин?! Это что еще за "железный дровосек"? Откуда он взялся?! Из шаровой молнии высадился?! Пассажир из плазмы, мать его въеб! Что вообще происходит?! Вадюхин, узнай, чё ему надо?..
   Вадим Алсанов пружинистой походкой, широко улыбаясь и отчаянно труся, отправился к глазастому незнакомцу, стоящему в позе сноба на подиуме. Пока шел, лихорадочно прогонял в голове возможные варианты обращения к новому участнику съемки. Вадька был обеспокоен только одним - как бы его вопрос, не дай бог, на понизил рейтинг программы, который сейчас, понятное дело, задран уже "выше крыши". Когда он приблизился к "железному дровосеку", то увидел у того на рукаве замысловатый шеврон с изображением причудливых геометрических фигур на фоне черного звездного неба, по верхней границе которого было написано странное слово "ОБОССАЦ".
   "Интересно, что это значит, - подумал Алсанов и тут же решил. - Вот об этом я тебя и спрошу!" Это и впрямь была здравая мысль опытного профессионала, который всегда умел найти выход из сложного для себя положения. Ну в самом деле, не спрашивать же тупо этого пассажира: "Ты кто такой?" и выглядеть при этом крайним идиотом. А так, отвлеченно, можно: время потянуть - раз, разузнать кое-что - два, нестандартным, неожиданным вопросом поддержать свое реноме суперведущего - три. Вадька улыбался, усы торчали:
   - А не скажет ли наш уважаемый гость, что это за слово на рукаве его блестящего наряда? - и, торжествуя от собственной находчивости, ехидно добавил, - а-а?!
   - Я вижу, вы в высшей степени сами себе нравитесь, господин ведущий, - зевнул и показал зеленую пасть глазастый, - прётесь сами от себя, суперзвездой себя считаете. Один раз вас на улице узнали после эфира - и все, вы теперь "белая кость" и "голубая кровь". Как там у вас передача называется? "Как стать человеком"? Ну вы-то себя уже давно человеком, даже сверхчеловеком, считаете среди всей этой серой и унылой массы рабочих и служащих. Так ведь? Вы решили, что вы для них - кумир. Особенно для женской половины. В какой-то степени так и есть. Наиболее лениво и трудно думающая часть аудитории действительно готова вознести вас на трон для поклонения, а самые экзальтированные мокрощелки и климактерические старухи согласны даже кричать "ура!" и в воздух лифчики бросать. Но имейте в виду, даже эта публика может от вас отвернуться, когда узнает, что вы ее регулярно обманываете. Эти люди даже бунт с битьем витрин и ломкой мебели могут устроить. А на вопрос ваш отвечаю: ОБОССАЦ - это не слово, это аббревиатура. Расшифровывается так: Объединенный биоценоз, определяющий свободу в созвездии Альфа-Центавра.
   Критический выпад в свой адрес Алсанов как будто не заметил. Делая нарочитый нажим на нотки удивления в голосе, он воскликнул:
   - А-а-а! Так вы - инопланетянин!..
   - Глядя на вас и телепатически определяя мысли вашего начальства, могу сказать, что здесь инопланетяне - это, скорее, вы вместе с вашим начальством.
   - Это как же понимать, простите? Значит вы без приглашения сюда к нам из другой звездной системы свалились, а инопланетяне почему-то мы...
   - Вы инопланетяне не по месту жительства, а по образу мыслей и поступков, по отношению к жизни, друг к другу и к людям, чье физическое существование, волею выстроенной на вашей планете идиотской государственной системы, хоть как-то зависит от вас.
   - Так ты, залетный, сюда явился, чтобы жизни нас учить?! - истерично спросил Вадька, уже раздражаясь от ощущения явного подавляющего волевого, психологического и интеллектуального превосходства над ним "железного человека".
   - Не пытайтесь меня оскорбить, - глазастый был безмятежен, как вид космической бесконечности в телескопе. - Ваши саркастические выпады в мой адрес - это примерно то же самое, как если бы над вами пытался шутить абориген Андамановых островов, который еще не умеет даже добывать огонь.
   У Алсанова внутри начинала закипать злость, повышенная температура тела обозначилась покраснением физиономии. Один из операторов-профессионалов это заметил и взял искаженную напряжением Вадькину морду в фокус. Режиссер немедленно вывел эту картинку в эфир. Залетный, меж тем, совершенно спокойно и неспешно продолжал:
   - А меня можете называть попросту, без затруднений, Эразм Галактионович...
   - Это что значит? Галактический маразм, что ли? Ха-ха, - натужно и неестественно хохотнул Алсанов собственной глупости. Пришелец не отреагировал:
   - Срок моей командировки на вашу дикую планету заканчивается, слава Богу. Мне осталось выполнить последнее задание, только что поступившее из Центра.
   - Какого еще центра?
   - Центра достижения справедливости - ЦДС. Это один из главных органов в ОБОССАЦ.
   - Обалдеть!.. Значит весь биоценоз вашего созвездия объединился, чтобы определять всеобщую справедливость...
   - Можно даже сказать "гарантировать всеобщую свободу и, как следствие, справедливость", - подняв длинный указательный палец, вставил замечание Эразм Галактионович.
   - Отлично,,, Гарантировать! А как вы определяете эту самую справедливость? Законами?
   - Вы что, Вадим Алексеевич, издеваетесь?!
   Алсанов оживился и почувствовал прилив энтузиазма от молчаливой, но безусловной поддержки оскорбленного начальства и униженной "залетным умником" патриотически настроенной серой и унылой массы экзальтированных мокрощелок и климактерических старух, не желающих признавать себя субъектами тотального обмана. Вадим подобрался, сузил глаза в прицельной атаке и агрессивно выпалил:
   - Ага! Значит это ваш ЦДС справедливость определяет. На своих заседаниях! Коллективным мозговым штурмом! А как же субъективный фактор? Например, сведение личных счетов?
   - Вполне объяснимо, молодой человек, что вы мыслите системными категориями своей планеты. Скажу больше, вы формулируете вопросы, исходя из интеллектуального и нравственного уровня пусть и выше среднего по планете, - Алсанов просиял, - но все же далекого даже от здешнего определения гениальности, - Алсанов помрачнел. - Вы не можете понять, что в обитаемом планетарном окружении звезды Альфа-Центавра философская категория "Жизнь" не просто декларирует, а определяет свободу, без которой невозможно достижение справедливости. Более того, у нас эта цепочка давно уже повернута еще и в обратную сторону. Без свободы и справедливости в созвездии и самой жизни не будет. Она просто погибает при ничтожнейшем, со здешней точки зрения, злодействе. Этого знания достаточно, оно сильнее заповеди, не говоря уже об этих ваших так называемых законах. Теперь вам понятно?
   - Нет, - честно ответил Вадька.
   - Ну хорошо. Окинем взглядом происходящее с вашей высоты. Согласитесь, что на вашей планете уже сочинено сверх всякой меры законов. Их попросту невозможно все знать. Даже суперюрист этого не может. У вас это называется почему-то юридической безграмотностью. Но, допустим, появился такой человек. Предрекаю, что от этого полного юридического знания он или сойдет с ума, или покончит свою юридически грамотную жизнь самоубийством. Ибо есть неодолимая сила в доминирующей на вашей планете доктрине: "Был бы человек, а статья найдется." Если ты здесь живешь, то уже какой-то закон нарушаешь. Получается, что поголовно все жители у вас - преступники. А потому применение законов и призыв к ответу по ним носят сугубо выборочный характер. Выбор осуществляют какие-то люди со своим, индивидуальным взглядом на свободу и справедливость, знающие, что при их непроизвольной ошибке или преднамеренном злодействе им самим ничего не угрожает, их жизнь не остановится. Вот и получается, что законов много, а справедливости нет. Есть только сила и тот самый ваш субъективный фактор, к примеру, сведение личных счетов. Теперь ясно?
   - Ясно, - буркнул Вадька.
   - Заметьте, Вадим Алексеевич, я ведь коснулся действия ваших законов только с догматической точки зрения на право, то есть самых благих намерений, заложенных в их суть. Но ведь у вас очень популярна идея, что закон - это не догма, потому имеют практически официальное право на существование различные толкования одного и того же закона. А здесь вообще поле непаханное, потому как "каждый дрочит, как он хочет". Да и судья у вас, выдающий на гора вердикт с формулировкой "законно - не законно", обычный живой человек, субъект. - Эразм заговорил громче, обращаясь ко всем. - Короче, ребята, хотите обижайтесь, хотите нет, но дикари вы еще за редким исключением. В том числе и потому, что козлам подчиняетесь, горбатитесь на них задарма, а при опасности еще и защищаете ценой своих жизней, будто их у вас по десять штук на каждого. Вот и сейчас слушаете меня, и говно у вас кипит. Только не на меня вы злитесь, а на правду, о которой и сами знаете, но с непривычки боитесь ее и не любите о ней вспоминать. Врать вы привыкли, господа туземцы! И самим себе тоже! И пытаетесь, и привыкли уже верить в это вранье. Оно уже не лезет, а вы его силой в свои мозги заталкиваете.
   - Кто это врет? - Алсанов после своей отбитой кавалерийской атаки все еще пытался отчаянно обороняться. - И в чем? Поконкретнее, пожалуйста.
   - Брехня у вас, ребята, носит всеобъемлющий характер. Импульс вранья исходит с верхних ступеней вашей иерархической лестницы (вот еще тоже абсурд вселенский!). Направлен он строго вниз, несет в себе квазиположительный заряд и способен воздействовать на всех без исключения, стоящих в этой "табели о рангах" на ступенях, ниже стартовой для импульса. Поскольку ваша иерархия математически может быть представлена как пирамида, то величина импульса возрастает по мере увеличения общей массы им охваченных. В самом низу действие импульса выражается массовыми митингами, шествиями, концертами, фейерверками и народными гуляниями. С этого момента начинается движение отраженного от дна импульса обратно вверх. Его первоначальный квазиположительный заряд теперь многократно усилен и по достижению финишной (бывшей стартовой) ступени иерархии способен вызвать острый приступ энтузиазма. Здесь действие импульса выражается в частой, публичной демонстрации сакрально-сосредоточенного, оптимистически-приветливого лица, стоящего на стартово-финишной позиции социальной пирамиды. При воздействии максимально заряженного импульса бывают случаи игнорирования промежуточных ступеней и умилительного братания высших с низшими под общеодобренным квазилозунгом "Мы вместе!".
   В это время телешоу "Кто хочет стать человеком" смотрели уже только те рядовые зрители, кто хоть что-то понимал в словах пришельца. Многие, не жалая напрягать мозги, переключались на другие каналы с играми, где можно художественным звоном своих отмороженных яиц выиграть, к примеру, новый чайник или, в качестве суперприза, шерстяные трусы как раз для отогрева тех самых яиц. Или, живо переживая, смотрели какие-нибудь ток-шоу, где известные, заслуженные люди с учеными степенями и званиями "народных" в течение часа в прайм-тайм на полном серьезе обсуждали, как "настоящая современная женщина" должна разворачивать презерватив на пенисе - губами или рукой. Но зато шоу "Кто хочет стать человеком" смотрело уже все разноуровневое начальство. Не только телевизионный руководитель (ему и так положено), но и руководитель среднего звена Петр Петрович, руководитель верхнего звена Георгий Петрович. А главное, телешоу с подсказки своей челяди смотрел уже и руководитель этих руководителей, руководитель звена выше верхнего, труднодосягаемый и богоприравненный Георгий Георгиевич. Все руководители с пристрастием следили за дискуссией в телевизоре. Состояние нервной системы у них было такое же, как у болельщиков проигрывающей футбольной команды. Обидней всего при этом для них было то, что они никому не могли крикнуть: "Судья - пидарас!" Судья-то был народ, а значит реального судьи нет. Чего тогда орать? Руководить надо...
   В конце концов, руководитель звена выше верхнего первым понял (а кто ж еще?! Он ведь по рангу самый умный и сообразительный), что симпатичный и старательный телеведущий (как там его, Вадим Алсанов, кажется?), несмотря на рвение и явную профпригодность, не способен пока одержать победу в интеллектуально-ораторской схватке с демагогически подготовленным и засланным инопланетными врагами соперником. Дискуссия грозила превратиться в нравоучительную лекцию, поэтому "надо этот бардак прекращать и наводить порядок". Георгий Георгиевич показал скрещенные руки пятерым своим, стоящим во фрунт, секретарям-помощникам-охранникам. Через секунду с иерархической ступени выше верхней вниз был направлен руководяще-запрещающий импульс. От импульса вранья он отличался тем, что имел не квазиположительный, а самый настоящий отрицательный и отрицающий заряд. Поэтому в него была заложена специально разработанная программа строго выборочного воздействия только на тех, "кому положено знать". Такой импульс помечался особыми значками: "ДСП - для служебного пользования", "из здания не выносить", "секретно", "совершенно секретно", "лично" и так далее, в зависимости от направления вектора импульса и величины его силы. Правда, необходимость строгого отбора адресатов требовала больше времени для прохождения, чем у обычного, открытого, для всех импульса вранья. Задержки в продвижении исходящей команды вызывались объективной необходимостью тщательного просеивания всех подчиненных через сито профессиональной причастности и, главное, служебной благонадежности.
  
   * * *
  
   - Значит единодушный порыв патриотизма, наполнивший сердца и лозунги сограждан, независимо от их социального статуса, вы считаете искусственным? - Вадим Алсанов понимал, от чьего имени он сейчас воюет с глазастым пришельцем, понимал, что даже проиграв в дуэли "этому", можно выиграть в остальном и подняться на одну или даже несколько (дух захватывает!) ступеней той самой иерархии, про которую залетный говорит с таким пренебрежением. Но местные-то, вроде как ее не замечая, вслух провозглашают всеобщее равенство перед официальными правилами жизни, хотя в уме хранят и выполняют более важные, неофициальные правила, простота которых даже идиоту понятна - "Вниз плевать гораздо приятнее и безопаснее, чем вверх". И они правы... Залетному что?.. Он собрался и улетел, а нам здесь дальше жить...
   Алсанов, таким образом, в поту тяжкого звероподобного рвения демонстрировал себя руководству и надеялся на ошибку Эразма Галактионовича, которую тот совершит в дискуссионном нервном припадке (должен же он когда-то наступить!). Вадька не знал, что нервная организация залетного умника в корне отличается от привычной. В здешнем понимании ее у него вообще нет. Алсанов не догадывался даже, что они с Галактионычем в неравных условиях. Но, по правде сказать, даже если бы и знал, то все равно бы цепь рвал как пес. Надо! Начальство смотрит...
   - В ваших условиях социальный статус имеет решающее значение, - тоном бесстрастного исследователя ответил Алсанову Эразм. - Более того, считается положительным качеством стремление поднимать и укреплять его. При этом, вопрос о пригодности применяемых для этого средств считается второстепенным. Существуют и работают формулы : "Все средства хороши", "Победа любой ценой" и "Победителей не судят". Не судят только потому, что победителю теперь негласно, но общеизвестно, разрешается то, чего другим нельзя. В том числе, и неподсудность. Это уже двойная мораль, ибо нарушает вами же провозглашенный тезис о всеобщем равенстве, в том числе, и перед законом. Проще говоря, вранье, о котором все знают, но делают вид, что его нет. Впрочем, я об этом уже говорил...
   - Простите, уважаемый Эразм Галактионович, - ехидно загундосил Вадька, - не хочу докапываться до сути создания объединенного биоценоза, допускаю даже, что там действительно все идеально. Но ваш этот ЦДС - Центр достижения справедливости - там же не весь биоценоз заседает. Там только некоторые. Вопрос, как они туда попали?
   - Ну, уважаемый Вадим Алексеевич, уж точно не в результате выборов. Выборы - это одна из высших стадий вранья на вашей планете. Идеальные выборы - это конкурс на звание лучшего вруна-лохотронщика с главным призом в виде хлебной должности. Реальные выборы - это, вообще, отсутствие какого-либо конкурса и изначальное вранье, что это выборы, ибо их результат известен заранее, если не всем участникам фарса, то кукловодам с высшей степенью посвящения - обязательно. И так, и эдак - туфта. Причем, туфта настолько глобальная и пронизывающая, что у вас уже редко попадается индивидуум, не испытывающий трусости перед любым честным "ДА" или "НЕТ". Зная это, ваши технологи даже детектор лжи изобрели, хотя ситуация такова, что нужен уже детектор правды. Ее на вашей планете становится все меньше и меньше, а потому именно ее надо улавливать, сохранять и преумножать. Иначе - всеобщая гибель.
   - Вы отвлеклись... Так как же в ваш Центр достижения справедливости попадают?
   - Спокойствие, молодой человек. Я не отвлекся, а просто объяснил, почему самый простой жребий лучше любых выборов.
   - Значит, вы в своих решениях полагаетесь на простую случайность?
   - У нас все давно и прекрасно знают, что никаких случайностей не бывает в принципе. Все они предопределены и закономерны. Жребий же - это самый простой способ вывести конечный результат любой заданности. Здесь лежит ответ и на следующий вопрос, который вертится у вас на языке. Выдвижение по жребию не дает никакого особого социального статуса. У вас, например, любой избранник, чуть что, сразу вопит: "Меня народ выбрал!", имея в виду свою особую неприкасаемость. При жребии этого нет.
   - А если ваш Центр в своем решении банально ошибется из-за недостаточных знаний и опыта попавших в него по жребию индивидуумов. - Алсанов не сдавался, хотя и чувствовал уже, что все его вопросы только упрощают восприятие зрителями идей пришельца, создавая двухголосицу и не давая им заснуть.
   - Ни одного решения не принимается без обсуждения вопроса всем биоценозом. Значит, и теми, кто в Центре не состоит, но в курсе дел по этому вопросу. Таким образом, ошибки исключены, если, конечно, они не предопределены...
   - Кем?! Кто предопределяет случайность?! - заорал Вадька, цепляясь за последний спасательный круг.
   И только Эразм открыл было свой зеленый рот для ответа, как картинка на экранах телевизоров сменилась на рекламную заставку. Дело в том, что руководяще-запрещающий импульс прошел свой путь, посетив всех, предусмотренных программой, адресатов и сподвигнув тех на суетливо-подобострастные действия.
   Руководитель среднего звена Петр Петрович, получив циркуляр с факсимиле Георгия Георгиевича, тут же издал директиву для телевизионного руководителя, и секретарша скрепила ее факсимиле Петра Петровича. Бедный телевизионный руководитель понял, что с этим заоблачным рейтингом, три тысячи мертвецов ему в график, попал он как кур в ощип. Есть копия письменного циркуляра Георгия Георгиевича и подциркулярная письменная директива Петра Петровича, требующие немедленно "прекратить антиобщественную провокацию". Но никто еще не отменял устно-телефонное распоряжение Георгия Петровича о победе в игре Лаптя-Голенищенко. Если сразу отрубить трансляцию, ссылаясь на главенство циркуляра и отсутствие письменного подтверждения устного распоряжения, то Георгий Петрович разгневается и запомнит, затаит злобу, а в удобный момент отомстит, давая понять, кто здесь должен быть грустным клоуном. Еще хуже, если, посовещавшись, оба Георгия достигнут консенсуса и решат, что отрубать эфир надо было после победы Лаптя, а телеруководитель этого не прорюхал. Стало быть, пошел на хер, придурок. Но если вдруг он будет тянуть программу, пока не накрутят победу Лаптя, а Георгий Георгиевич посчитает ее неважной и возмутится задержкой с выполнением циркуляра... Опять телеруководитель виноват. "Че делать-то, люди! И эдак поверни, и так - все равно буду мудак, - в отчаянии соображал телевизионщик. - Короче, надо действовать проверенным способом. То есть, ни хера не далать. Авось само рассосется." И скомандовал:
   - Режиссер! Рекламная пауза, мать ее... Немедленно!
  
   * * *
  
   По тому, как студия наполнилась вспомогательным персоналом - ассистентами, гримерами и костюмерами - Алсанов понял, что он не в картинке. Скрип режиссерского голоса в ухе подтвердил:
   - Вадюхин, выпей полтишок и расслабься. Хватит дискутировать, идет реклама. Следом будет музыкальная пауза. Объявишь. Как всегда, радостно и оптимистично! Артисты сейчас будут готовы. Запомни название: группа "Щелки". Это из новых, с конвейера... Только что сошли...
   Изольда и Жаннет, тем временем, сунулись было к бабке, но вокруг той уже колдовал пришелец. Он что-то ей говорил и прилаживал ей два белых крылышка между лопаток. Бабка смущенно и умиротворенно улыбалась. Но некое светлое страдание на ее лице все же присутствовало. Умирать было страшно - живая плоть все-таки. Однако Эразм Галактионович был ласков, убедителен и непреклонен. Он должен выполнить последнее задание Центра и забрать старуху с собой. Ему самому до чертиков (свят-свят-свят!) надоела эта планета с ее диким разобщенным биоценозом и очень хотелось домой в отпуск.
   Внезапно проявился Моисей Иванович. Он увидел, что пришелец воркует с враждебной бабкой, ветхая одежонка которой постепенно превращается в космического вида белый комбинезон. "В Рай собралась, старая сволочь, - понял он. - Это что же, она теперь заживет лучше меня?! По какому такому праву?! С какой стати - она?! Тут, понима-ашь, ни сна, ни отдыха не знаешь, вся жизнь - в трудах и заботах, а в Рай - какая-то бабка! Где справедливость?!"
   Весьма грубо оттолкнув Изольду и Жаннет, буркнув им "Отвалите, сучки!", Моисей ломанулся к глазастому:
   - Послушайте, уважаемый Галакти... конович... э-э-э, как там тебя, черт! Неважно! Я тоже хочу с тобой. Т ы должен меня взять! Говори, сколько? Щас махом этот вопрос порешаем. Тока не борзей слишком - у меня пяток карточек с собой, и то простых, - Лапоть притормозил и добавил. - А золотых и платиновых у меня вообще нет. Вранье это все - сам знаешь. Нищий я! Практически...
   Старуха на врага - ноль внимания, улыбается и болеет. Пришелец, не отвлекаясь от нее, душевно, проникновенно ответил:
   - Трамвай, дорогой Моисей Иванович, не резиновый. Более того, в отношении вас я не уполномочен... Вы понимаете, о чем я? Но по знакомству могу поспешествовать.
   - Давай, брателло, сочтемся после! - еще более оживился Лапоть-Голенищенко. - Говори, сколько? Прежде, чем в речку зайдем, давай на берегу добазаримся.
   - Ой, ну что вы... Какие между нами счеты?..
   С этими словами Галактионович достал из кармана шарик, плавными разводами, как на теннисном мяче, раскрашенный в черный и белый цвета. Эразм нажал на черное пятнышко-кнопку, располагавшуюся на белом поле. Черное поле немного повибрировало и щелкнуло.
   - Вас ждут с нетерпением, - сказал в черное поле пришелец.
   - Спасибо, коллега, - ответили из черного поля. - Пусть ждут, скоро будем. Конец связи.
   - Ну вот, дорогой Моисей Иванович. Ваш вопрос решен. Сейчас пройдете регистрацию на ваш рейс - и вперед. Прощайтесь пока. За вами придут.
   - Круто! - искренне восхитился Лапоть-Голенищенко. "Умеют же, суки, и вопросы решать, и дела делать. Не то, что у нас, - с завистью подумал он. - Надо будет себе такую мобилу прикупить. Новье, похоже... Никогда не видел... Однако, этот Маразм на бабки теперь пролетает. Базарить буду с тем, кто придет."
  
   * * *
  
   По команде режиссера все убрались с "поляны". Алсанов вновь сияющий, как начищенный пятак, после команды наушника "... один, начали!" радостно, будто сбылась его давняя мечта, заговорил в камеру крупного плана:
   - И вновь в эфире социал-шоу "Кто хочет стать человеком". А я с огромным, прямо-таки неземным удовольствием, сообщаю, что наши соперники и противники по игре ( но не противники, а единомышленники, как и все мы, в жизни) идут, что называется, ноздря в ноздрю. Голосование продолжается. И пока наши участники готовятся к следующему туру, я объявляю музыкальную паузу.
   Закадровый шум в зале, фанфары, свет на дверь. Счастливый Алсанов цветет от восторга:
   - Встречайте! Сегодня у нас в гостях группа... "Целки"! Ура-а!
   Из двери на подиум вышли три давешних девицы, которые обеспечивали торжественную присягу Лаптя-Голенищенко, а после нее исполняли государственный гимн в попсовой обработке. Только теперь девки были не в бикини и туфлях на шпильках, теперь они были одеты гораздо серьезнее: леопардовые трусы-шорты и лифчики с кожаной бахромой, а на ногах были леопардовые сапоги-ботфорты на шпильках. Прически солисток - блондинки, брюнетки и рыженькой - венчали первобытную картину пещерной сексуальности и дикого либидо.
   Мужская половина зрителей в студии зарычала, а телезрители-мужчины перестали жевать чипсы и стали ненавидеть жен, напевающих на кухнях какие-то глупые мелодии в предощущении ночной мужниной "обязательной программы".
   - Эй, чувак, - вытянув указательный палец в сторону ведущего телешоу, пренебрежительно заявила рыжая дикарка, видно, основная в группе, - посмотри на меня. Кам он, ё-ё!
   " В образе девушка," - понял Вадька. Рыжая продолжила:
   - Мы не "Целки". Мы - "Щелки"!
   Мужики в зале загудели-заплодировали. Женщины затопали ногами. В этот момент из двери вышла еще одна, точно в таком же, как у группы, наряде, но из черной блестящей лайковой кожи, минус - бахрома, плюс - кожаные перчатки до локтя и плетка. Волосы - фиолетовые. На лице - густой, темный макияж. Бомба, одним словом.
   - Продюсер группы, - скрипнул режиссер.
   - Моя солистка права, - сексуально-низким голосом заговорила ногасто-грудасто-фиолетовая, закуривая тонкую французскую сигарету "Житан". Мужики от ее голоса (как у Аманды Лир и Далиды одновременно) и его гармонии с ее внешним видом тихонько застонали. Они все захотели лизнуть ей сапог после того, как она ударит их плеткой и властно скажет: "Раб! Подчиняйся!" "О-о-м-м-м!" - сказали телезрители-мужчины и окончательно решили, что "женам сегодня ночью ничего не светит". Или, наоборот, светит, но "только сзади и в фиолетовом парике".
   Чернокоже-фиолетовая садо сказала Алсанову дальше:
   - Вы дезориентируете весь наш креативный посыл, имеющий своей направленностью конкретную целевую аудиторию, - и, затянувшись сигаретой, томно и сексуально до общепланетарного дамского зубовного скрежета. - Не лишайте нас нашей ниши в шоу-бизнесе. Мы не "Целки". Мы - "Щелки"!
   - Продюсерша ихняя, м-м-м! - не скрипел, а страстно шептал режиссерский голос в Вадькином ухе. - Мальвина Артемоновна Карабасян-Барабасидзе. Она в молодости в отряде космонавтов состояла, но вместо нее другая полетела, сам знаешь. У этой только характер закалился от такой неудачи. Ушла в аэроклуб, потом в ткачихи. Окунулась с головой в общественно-комсомольскую жизнь. И вот, ветер перемен задул ее на космические высоты музыкального творчества. М-м-м! Какая женщина!
   Женщина-вамп появилась в студии не случайно. Руководитель верхнего звена, Георгий Петрович, не полагаясь до конца на телеруководителя, решил тому помочь в выявлении настоящего победителя игры "Кто хочет стать человеком" и направил туда свою старую(еще по комсомолу) протеже. К тому же она хорошо знала Лаптя лично.
   - Хай, Лапочка, - сказала садистка и рукой сделала Моисею приветственный салют. - Как вчера в клубе оттянулся?
   - Хэлло, Молли, - Лапоть не скрывал своего удовольствия. Даже покраснел - такая женщина!
   Редакторский отдел отметил рост его рейтинга - значит опять все переключились на их канал и одобряют Лаптя, как мужчину. Стало быть, новые гости студии - это очень своевременный и нужный шаг. "Ну, Георгий Петрович, ну голова!" Но бабкин рейтинг все равно приходилось круто тормозить - тоже рос, собака, очевидно, за счет женской аудитории.
   - Эта песня для тебя, Лаппи, - объявила продюсерша. - Подпевай девочкам.
   Мальвина Карабасян-Барабасидзе свистнула плеткой, разрезая ею воздух, и стеганула подиум:
   - Начали!
   Заиграла электронная музыка. Группа пришла в неприличное движение и к удивлению "всех, кто в курсе" самостоятельно затянула мотив народной песни "Миленький ты мой":
   Миленький ты наш
   Возьми на абордаж.
   Так истосковались,
   Зубы сводит аж!
   Никакой двусмысленности. Мимика, жесты, позы - полное соответствие тексту, адресованному Моисею Ивановичу Лаптю-Голенищенко. Он разгорячился и не подвел девушек-секси. Как только они повторили две последние строчки первого куплета, он довольно грамотно и по тональности, и вообще, вступил:
   Я бы взял всех вас
   Прямо хоть сейчас,
   Задал бы вам жару
   В профиль и анфас.
   Мужская половина студии в полный голос, а телезрители-мужчины тихонько, но с чувством подхватили:
   Задал бы вам жару
   В профиль и анфас!
   Трио гиперсексуальных девчонок продолжало извиваться на подиуме под музыкальный (довольно примитивный) проигрыш, основными инструментальными исполнителями которого были гармошка (основная тема), бас-гитара и электронный ударник (ритм-секция). При этом солистки по очереди выходили вперед, выставляли напоказ свои полуприкрытые прелести и демонстрировали зротичное облизывание языком верхней губы, не касаясь им, впрочем, яркой и густой помады. Зрители в зале подняли руки вверх и начали в такт музыке покачивать ими из стороны в сторону. Моисей Иванович стал, глядя на девок, все больше заводиться, краснеть и топтаться. Продюсерша Карабасян-Барабасидзе стояла в стороне, отставив одну ногу, томно курила свой "Житан" и мерно под музыку покачивала садо-мазохистской плеткой. Проигрыш кончился. Девки провокационно затянули новое обращение к Лаптю-Голенищенко:
   Что же за беда?
   Иди скорей сюда!
   С нами трижды станешь
   Героем секструда.
   И как только они закончили повтор последних двух строчек куплета, требовательно, сам по себе, вступил мужской зрительский студийный хор:
   Давай, мужик, скорей,
   Не огорчай блядей.
   Будешь чемпионом
   Мировых мудей.
   К мужскому присоединился женский хор. И весь зал академически, с разбивкой по голосам, громко пропел на радость глядящих в телевизоры руководителей всех уровней:
   Хотим мы все давно
   Реалити-порно.
   Стать полными скотами
   Поможет нам оно.
   При этом каждый участник хора раскачивал уже только одной рукой, в которой светился включенный мобильный телефон. Те, у кого трубки не было, раскачивали над головами горящими зажигалками, чем привели в большое беспокойство одного из зрителей в форме. Это был инспектор пожарной охраны, а его волнение объяснялось профессиональной привычкой. Как только он увидел "открытый огонь в неприспособленном помещении" у него возник зуд оштрафовать нарушителей. Штраф, конечно же, хотелось взять сразу, "на месте", без оформления протокола и прочих глупостей, регламентированных инструкцией 1936 года. Мало кто заметил его вскакивания с места, размахивание руками с напряженным от строгости и усердия лицом. А те, кто все-таки обратил внимание, решили, что "вояка изголодался по бабам в какой-нибудь тайге или тундре, а тут увидел и услышал такое!.. Вот и переклинило. Член стоит - голова не работает. Обычное дело..."
   Пришелец в серебристом комбинезоне продолжал копошиться со старухой, лицо которой окончательно грустно, умиротворенно просветлело. Эразм Галактионович лишь изредка посматривал то на группу "Щелки", то на публику и неодобрительно качал головой. Иногда в сердцах сухо плевал в сторону развратниц.
   Алсанов, обратив внимание, что его никто не снимает, откровенно разглядывал девок на подиуме, ощущал в брюках желание и завидовал Лаптю-Голенищенко, которого соблазнительницы персонально призывали к активным действиям. Вадька во время песни подумал даже, а не подкатиться ли к Мальвине, которая хоть и постарше самих "Щелок", но все равно еще очень и очень. "Черт, - прикидывал Вадим, - я ведь телезвезда! Неужели я ей неинтересен, сучке. Всем интересен, а ей нет?! Так, что-ли?! Хрен! Подъехать надо, координаты взять. Но как?! Стоишь тут как привязанный, на этой собачьей работе. Нет, ну ты посмотри, хоть бы внимание обратила! С начальством что ли спишь? Плевать. Я тоже хочу. Точно, сексбомба, вместе взорвемся как-нибудь."
   Режиссерский голос в Вадькином ухе тихонько мычал, подпевая группе. Но периодически ругался матом на операторов, которые очень трудно поддавались его командам. Дело в том, что они тоже были нормальными мужчинами, все хотели снимать исключительно "Щелок" и чаще нужного старались укрупнить план, на котором все реже появлялись лица девушек, а были стройные и выдающиеся части их тел. Причем, изобретательность операторов при съемке не знала границ. Они разве что не в трусы и лифчики солисткам камеры засовывали. Снимать зрителей, панаромировать не хотел никто. А когда режиссер все же заставлял это делать, злобно огрызались и шипели. Быстро, очень быстро, непрофессионально быстро отрабатывали команду и назад, к красавицам, охотно показывающим в камеру все, что у них есть в арсенале возбуждения, облизывающим губы и подмигивающим в объектив. При этом, каждый оператор, глядя в объектив видоискателя, ощущал именно себя объектом этого сексуального призыва. Какие, на хер, зрители?! Когда здесь такие телки! Режиссер достал, падла! Мешает работать!
   Режиссер же, хоть и тертый калач, но не мог не удивляться профессиональной находчивости, настойчивости и рвению этой бригады операторов. Он уже понял, кого завтра отправит в дом престарелых "Солнце сменила луна, жизнь оказалась одна" на съемки документального фильма под рабочим названием "Скорей бы сдохнуть!"
  
   * * *
  
   Студийный, многоголосый хор заставил-таки Моисея Ивановича Лаптя-Голенищенко отбросить нерешительность. Сильно раскрасневшись, попыхтев как паровоз, он медленно расслабил галстук и воротник рубашки, снял пиджак и тут же с истинно русским азартом и криком "Э-эх!" (громче, чем продолжающаяся бренчащая мелодия "Миленький ты мой"), широко размахнувшись, шваркнул его об пол. Затем, сузив глаза, прицелился в секс-трио и мощно, не торопясь, двинул в сторону подиума. Возвещающий о начале движения паровозный гудок заменил свист и визг зала. Это был не осуждающий стадионный свист, а одобряющий и ободряющий, подстегивающий сигнал интеллектуально-богемной публики, уставшей ждать реального сексуального перформанса. "Давай, мужик, скорей, яйца не жалей", ну и так далее...
   - Вадька! - скрипнул режиссер. - Редактора подсказывают, что рейтинг этого хрена вверх ломанулся по полной программе. Можно даже не накручивать. Прикинь... О-ох! И любят же наши люди скотство.
   А потом задумался и философски добавил:
   - А мы, блядь, словно осел за морковкой на веревочке за зрительскими пристрастиями бредем. Люди - скоты, а мы - еще хуже. Потому что на потребу толпе все херачим. Рейтинг - рейтинг. Вишь, до чего добрели уже. Дальше некуда. Пиздец!
   И Вадька услышал в наушнике отчетливое бульканье. Он понял, что режиссер в полном душевном расстройстве от сегодняшнего вечера приложился к горлышку коньячной бутылки.
   Тем временем, стоило только Лаптю обнять за талию одну из певиц и прижать ее к себе, как подиум заполнился густым черным дымом с отчетливым запахом серы. Некоторое время не было видно, что же происходит на подиуме, но дым плавно и быстро уменьшался в объеме и густел, как будто концентрировался. Потом этот сгусток начал быстро-быстро раскручиваться вокруг вертикальной оси, становясь еще меньше в объеме и издавая мерзкий, душераздирающий звук, заставивший всех, даже телезрителей, зажмуриться в слуховых мучениях.
   Неожиданно, когда уже казалось, что вот-вот полопаются головы у всех, кто это слышал, наступила полная тишина. Очевидцы необычной дымовой завесы начали расслаблять лицевые мышцы и разлеплять глаза. На подиуме, прижав руки к ушам, стоял Лапоть-Голенищенко. К нему прильнули все три девицы, причем, рука одной была уже у него под расстегнутой рубашкой. Наверное, сирена застала их в тот момент, когда секс-квартет начал свое порно-представление. Однако, кайф жестоко обломали. И обломщиком стал удивительного вида тип. Он, очевидно, появился из сгустившегося серного черного дыма и стоял теперь рядом.
   Это был низкорослый, коренастый, широкоплечий до шкафообразности персонаж, одетый в черную робу, вроде как брезентовую, обутый в высокие сапоги, вроде как резиновые. На голове у него была черная пластмассовая каска с фонарем, вроде как шахтерская. Лицо у новенького было широкое, скуластое. Глаза были не видны - настолько маленькие они были и глубоко сидели. Надо думать, что зубы у незнакомца были неровные, так как один верхний клык торчал изо рта, даже когда тот был закрыт. Его физиономия была перемазана черным. Но не угольной пылью, а, скорее, нефтью. В руке он держал грязное ведро с какой-то черной жидкостью. Зал притих и уставился на "горнорабочего", взявшегося непонятно откуда.
   - А я уже ничему не удивляюсь, - совершенно спокойно после коньячной транквилизации проговорил Вадиму режиссер программы. - не суетись, Вадюхин, он щас сам проговорится, кто такой и какого хера ему надо.
   "Шахтер" оглядел зал, грязной рукой дотронулся до козырька каски и гнусаво протрещал:
   - Наше вам, грешнички.
   Затем увидел серебристого Эразма рядом со старухой в белых одеждах с крылышками и удостоил того индивидуального уважительного полупоклона:
   - Рад видеть вас в полном порядке, коллега. Вы, я вижу, тоже при деле. Что, бабка созрела для дальней дороги? Да-да, повезло тебе, старая, что не моя ты пассажирка. А где же мой-то? Хотя, вижу, вижу... - и, удовлетворенно растягивая слова, продолжил, глядя на остолбеневшего Моисея Ивановича, которого вовсю тискали и оглаживали в разных местах три полуголые девки. - О-о-о, Мойша! Хорош-хорош! Удовольствие, стало быть, получаешь? Молодец! Наш человек. Аж жалко прерывать... Плохо, что времени у нас с тобой нет, а то бы я с интересом ваше шоу посмотрел. Я бы даже букмекерскую контору открыл и принимал бы ставки на "Кто первый кончит" и "Сколько раз кончит". А чё? Хорошо. Бабок бы срубил. Вам приятно - мне полезно. Н-да. Жаль, времени нет... Ну, давай, собирайся, прощайся, молись... Короче, делай последние приготовления. - И криво, в сторону торчащего клыка усмехнувшись, фальшиво пропел. - По-ра-а в путь-дорогу, дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю идем... Ха-ха-ха...
   После этого незнакомец хлопнул Моисея по плечу, мол "не журись, хлопец, все будет o`key". Потом схватил черненькую красотку за грудь, а рыженькую за зад. Девки взвизгнули и разбежались в разные стороны студии. И у Моисея Ивановича, и у певиц от рук наглого незнакомца остались грязные следы.
   - Т-ты кто такой? Откуда?.. - неуверенно, но стараясь хорохориться, спросил новенького Лапоть-Голенищенко. Они остались вдвоем на подиуме, как на театральной сцене.
   - Я-то? Так ить, Минос я. Оттуда, - с веселым недоумением пожал плечами "шахтер" и показал грязным пальцем в пол. - А ты разве не знаешь? Мы чё, не знакомы, что ли? А мне казалось, что раз бабло на нефти мутим, должны друг друга знать. Я-то тебя знаю.
   - А если ты бабло на нефти мутишь, то зачем тебе каска с фонарем-то? - спросил осмелевший и знающий толк в нефтедобыче Моисей Иванович. Он решил, что встретил собрата по бизнесу, незнакомого, потому что из бывших, "братка" в прошлом, сумевшего выжить и подняться, но так и не сумевшего избавиться от блатных манер. В гены, видать, они впитались. "Как был жлоб, так и остался, - подумал Лапоть, - тут никакие бабки не помогут."
   - С фонарем я, дорогуша, потому что глубоко мы с тобой пойдем, - совершенно серьезно протрещал Минос. - Забуриваться нам с тобой и забуриваться. Мне-то по херу, а вот ты в темноте до конечной глубины можешь и не добраться. Застрянешь где-нибудь на минус втором уровне (ты, судя по этим девкам, туда годишься), но мне тебя надо на минус восьмой уровень доставить. На девятый-то ты не тянешь. Там САМ дела делает.
   Минос взял ведро и внезапно вылил его содержимое на голову Моисея Ивановича. Тот стал безобразно неузнаваем. Начал было дергаться и хватать ртом воздух, но Минос его успокоил:
   - Ну-ну-ну-ну. Родной, ты чё. Это нефть. Не самая лучшая, конечно, не арабская. Зато твоя любимая - сибирская. Ты же оттуда свое бабло качаешь? Ну так и кайфуй... Только недолго. Нам пора.
   С этими словами Минос решительно и жестко повернул обтекающего и совершенно ошалевшего Лаптя-Голенищенко лицом к двери под логотипом телешоу и футбольным пинком, резким и сильным, отправил его на выход. Моисей, падая возле двери и проваливаясь в подпол, пытался было прокричать: "Я хочу с серебристым!.." Но не успел даже вякнуть. Потом чумазый гость повернулся к залу и зловеще громко прогнусавил:
   - Живите пока, грешнички. Но мементо море, суки. Запомните, мы всегда рядом. И мы всегда готовы. - Затем уважительно обращаясь к Эразму. - Благодарю вас, коллега. До связи.
   После этих слов опять возник и стал нарастать тот самый душераздирающий звук, с которым Минос прибыл в студийный павильон. Подиум заволокло черным дымом. Наконец, звук стих, дым растворился.
   Обалдевший зал увидел, что подиум пуст и чист. Да-да, даже дыры в разбитом полу и пятна от вылитой на голову Лаптя-Голенищенко нефти не было. Вообще, как будто ничего и никого не было, даже Моисея Ивановича. Хотя, нет. Его пиджак бесформенной кучей лежал там, где его бросил Лапоть. На женских телесах остались и грязные пятна от лап Миноса. Но дыры в полу не было, и нефть куда-то подевалась!
   - Кончилась, наверное, - проскрипел в алсановском ухе пьяный режиссерский голос с ответом на общий немой вопрос. - Нефть-то, она ведь как... Штука-то горючая... Стало быть, испаряться должна. Вот и испарилась. Может, Минос, когда дым пускает, нагревается сильно... А нефть как раз рядом... Вот и...
   Но здесь разбредшиеся у всего зала по разным углам мозгов мысли, собрал в одну кучу Эразм Галактионович:
   - Ну-с, дорогая Фелисса Батистовна, нам тоже пора.
   Услышав эти слова, сказанные нормальным после гнусавого Миноса голосом, вся студия вместе с графиней-княгиней вздрогнула. Старуха в белых одеждах взошла на подиум, упала на колени и, обращаясь к середине полусферической трибуны в телестудии и одновременно в камеру, снимающую ее фронтальный крупный план, трагическим голосом, с надрывом, почти прокричала:
   - Прости меня, народ православный! - И начала креститься и бить поклоны.
   - Во, блин, дает! - судя по голосу, режиссер перестал работать режиссером. Картинкой, наверное управлял кто-то из ассистентов. А его начальник стал простым зрителем шоу, сценарий которого ему был совершенно незнаком, так как писался неизвестно кем, неизвестно для чего и неизвестно где.
   Серебристый пришелец спокойно подошел к Фелиссе Батистовне графине Сумароковой-Эльстон, урожденной княгине Юсуповой, бабке, торгующей петрушкой возле универсама, взял ее за руку, поднял на ноги, обнял и положил старушечью голову себе на плечо, словно она - это маленький плачущий ребенок, которого надо утешить.
   Студия наполнилась белым туманом, от которого легче дышится. Он становился над подиумом все гуще и гуще. Начало раздаваться потрескивание и понемногу нарастать жужжание. Сгусток тумана превратился в цеппелин. Цеппелин - в регбийный мяч. Тот - в светящийся ярко-желтый шар с бегающими по экватору разноцветными огоньками. Эразма с Фелиссой на подиуме уже не было. Шар поднялся, облетел всю студию, рассыпая безопасные искры, будто прощаясь, и вылетел в открывшуюся дверь под логотипом "Кто хочет стать человеком". На уши тех, кто был в студии, и тех, кто смотрел телетрансляцию, надавила абсолютная тишина. Через пару секунд еле очнувшийся ведущий, поймав одного из операторов и пытаясь быть радостным, объявил крупным планом в камеру:
   - Рекламная пауза!
  
   * * *
  
   После рекламы, по причине скоропостижной кончины участников игры из-за нервного перенапряжения, продолжения социал-шоу "Кто хочет стать человеком" не последовало. Незачем было. Рейтинг у скандальной программы итак побил все мыслимые и немыслимые рекорды. Цена рекламной секунды стала такой же, какой раньше была цена минуты. Телевизионщики уже заново в уме верстали свои личные бюджеты, ликуя, конечно, от такой удачи.
   Недовольными неожиданным финалом остались теле- и студийные зрители. Они уже было раскатали губы и пустили слюни в предвкушении реального сексуал-шоу "Кто хочет стать скотиной", но у главного героя-жеребца почему-то сердце не выдержало. Даже неотложная реанимация откачать не смогла. А такой с виду крепкий мужик был... Жаль, конечно... Да не его! Нет! Жаль, что сексуал-шоу не состоялось. Надо ж было ему, козлу, раньше времени окочуриться.
   В недоумении пребывало начальство разных уровней. Оно, привыкшее всё контролировать и всем руководить, оказалось вдруг не у дел. Лапоть-Голенищенко, яркий представитель "новой элиты общества", не успел одержать такую необходимую, убедительную победу над хранительницей отживших ценностей. Вернее, он, конечно, победил в игре (зря что ли указание давали!), но утвердить его финальным ударом гонга ведущий (как бишь его там? Алсанов, кажется... Старательный молодой человек, надо взять на заметку) не успел. А ударять в гонг после безуспешной реанимации... Есть в этом какая-то двусмысленность... Молодец, что не стал! Молодец, что вовремя закруглил программу! Но... Как же это всё из-под контроля-то вышло?! Да-а, жизнь контролировать мы можем, а вот смерть пока не научились. Надо науку озадачить. Пусть думают, дармоеды, и побыстрее. А то не поймешь, хрен ли они там у себя в лабораториях делают. Результат где?!
   Здорово вскинулось начальство, что не может стопроцентно руководить появлением серебристого и чумазого, ведь, иногда те появлялись независимо от начальственной воли и желания. А это недопустимо с точки зрения руководителя. Самодеятельность! Анархия! Якобинщина! Разинщина, мать её!.. Разлагает коллектив!.. Низ-зя-а!..
   Алсанову было по фигу. Он в аппаратной после объявленного финала шоу так нажрался с режиссером программы, что свалился под пульт и, чувствуя дикую усталость, закрыл глаза и провалился в кромешную темноту и пустоту.
  
  
  
   Послесловие. Почти что быль...
  
   И все-таки быть дуалистом в наше время - напрасная трата сил. Более того, это невыгодно. Новый мир нужно принять со всеми его красками, войти в него без головного убора и желательно разувшись. Это потом, спустя некоторое время, ты будешь лежать на диване этого мира в обуви и трясти пепел за спинку, и никто не возмутится этому свинству, потому что ты уже хозяин этого мира, а хозяин волен делать у себя дома все, что захочет.
   Макс Нарышкин
   "Про зло и бабло"
  
   После блестяще проведенной встречи с депутатом-кандидатом два работавших с ним корреспондента - Вадька Алсанов и Ленка Равинская - лежали в алсановской кровати и уставшие от всего отсыпались. Ленка посапывала, Вадька похрапывал. Была уже глубокая ночь, город Пок спал, изредка с улицы доносились звуки проезжавших машин. Но любовникам они не мешали. Те спали глубоко и ровно, развернувшись на кровати-сексодроме попка к попке.
   Сергей Владимирович Волков-Зайченко, ваыслушивая хозяйсуие тосты на банкете в администрации и поднимая в ответ свои, упомянул и местную телестудию, и ее талантливый персонал, и свое намерение помочь ему техникой. Под благодарное "ура!" выпили за дружбу, сотрудничество и процветание. Потом пили-ели за народ, за Великую Родину - Могучую Державу. Стоявшей под дверью Равинской, ожидавшей выхода сытого, раскрасневшегося и довольного руководящего всем и вся состава, и возможного оптимистического интервью на тему "Господи! Как же жить-то хорошо!", знакомая официантка шепнула на ходу, что сегодняшней самоотверженной работой студия себе очков в "пулю" записала изрядно. Это наверняка будет отмечено в приказе, и, возможно, не в одном. Дескать, об этом после слов депутата довольно громко, уже не стесняясь обслуги, шепталось подвыпившее и расслабленное местное начальство. Ленка рассказала об этом Вадиму, и они в прекрасном расположении духа завалились спать, даже не вспомнив про "making love". Очень устали и сразу вырубились.
   Среди ночи Алсанов проснулся от грохота. Спросонья он не сразу сообразил, что происходит. Наконец, понял - это в другой комнате на полную катушку включена его мощная аудиосистема, а грохочет одна из его любимых вещей - композиция "Highway To Hell" группы AC/DC.
   "Самое время для такого рода музыки, - подумал, окончательно просыпаясь, Вадим. - Но я таймер на включение сидюка вроде не ставил. Странно..." Ленка спокойно спала. Она даже не шевельнулась ни разу. Алсанов, кряхтя, встал с кровати и пошлепал босыми ногами в зал, наполненный светом и рок-н-ролльным ревом.
   То, что он там увидел заставило его забыть об удивлении от неожиданно включившейся музыки. Развалившись, на диване сидел пожилой человек с седой бородой, вдребезги пьяный. Он подносил ко рту бутылку объемом 0,7 литра, но сразу горлышком в рот не попадал, а сначала водил пузырем у рта и качал головой, пытаясь их совместить. Когда удавалось, объемно прихлебывал. В один из таких удачных моментов Вадьке удалось прочитать на этикетке, что в бутылке "Портвейн 72". В другой руке у старика дымилась сигарета без фильтра. Судя по лежащей на журнальном столике пачке, это была "Прима". Пепел дед тряс куда попало - на ковер, на диван, на штаны. Джинсы на нем были старые, грязные, стертые до бахромы внизу. Грудь и пузо старика обтягивала застиранная до катышков, красная когда-то майка с хорошо сохранившейся надписью "INFERNO". Одной ногой дед вытопывал ритм AC/DC.
   "Ни хера себе!" - подумал Алсанов. Он подошел к аппарату и выключил его. От такого облома всасывающий очередную дозу старик поперхнулся и закашлялся. Винище от его конвульсий разбрызгивалось из бутылки во все стороны. Воздух в комнате, кроме мерзкого табачного дыма, заполнила еще вонь отвратительного, смертельно опасного пойла. Алсанов стоял и спокойно ждал объяснений. Наконец, дед успокоился, приложился к пузырю, затянулся сигаретой и спросил:
   - Если вы не любите хардрок, то на хера вам диск AC/DC? Уж не девок ли такой музыкой соблазнять? А-а, Вадим Алексеич, ха-ха-ха!
   Голос старика и особенно его глаза, вмиг ставшие трезвыми, Алсанов узнал. Ни борода, ни бомжеватый вид, не могли ему помешать узнать его. Это он! Без сомнений!
   - Адам Вергильевич?! - Вадька опять становился манной кашей-размазней. - Как Вы здесь? З-здрас-сьте...
   - Узнал, стало быть, старика. Не забыл... - незванный гость даже по-стариковски, а может просто по пьяни, сентиментально прослезился.
   - Но как вы здесь оказались?.. И ваш вид!..
   - Да какие проблемы, парень?! Что я, твою бронедверь не открою?! Ты как ребенок, честное слово.
   - А-а-а, п-понимаю... - прошептал Вадим, в одних трусах сползая в кресло напротив старика.
   - Выпить хочешь? Портвешок!.. Портяшка!..
   - Н-нет, спасибо...
   - Брезгуешь, значит. Забурел, заматерел, я смотрю. Молодец! Только ты мне скажи, парень, чем твой фуфлыжный коньяк лучше этого портвейна. Портвейн-то настоя-а-ащий! - ехидно протянул старый Адам Вергильевич.
   Вадим чувствовал, как остатки воли покидают его. Он расплывался по своему кожаному креслу, будто квашня.
   - И музыку ты напрасно выключил. Ее все равно кроме нас никто не слышит. Так что, спит с устатку твоя Ленка и видит сны. Про что, не скажу, а то по своему обыкновению ревновать ее начнешь.
   - Не-не нач-чну...
   - Снится ей, будто мнёт ее в апарт-каюте суперяхты "Гранд Блю" давешний ваш депутат. Она и не сказать, чтобы терпит, кайфует скорее... Любит она богатых и влиятельных мужиков. И во сне тоже!
   - Их все бабы любят... Даже когда ненавидят...
   - Точно! Умница. Поумнел ты, поумнел. Кстати, если она сейчас поссать проснется, что ты ей про меня скажешь.
   - А она вас увидит? Музыку-то не слышит. Сделайте, чтобы и не видела...
   - Она увидит! И ни хера я не сделаю. Ты думаешь, она праведнее тебя?! Ха-ха, не смеши меня. Я ж тебе только что ее сон рассказал. Фрейда почитай. "Сны и сновидения" называется. В некоторых религиях, Вадим Алексеич, женщина если и не исчадие ада, - дед выпятил на Алсанова свою надпись на майке, - то уж, все равно, намного ближе к нашему с вами ШЕФУ, чем мужчина. Некоторых мужиков, скажу по секрету, вообще в наш оборот взять на получается. Издержки, так сказать... С бабами проще. Их природная приспособляемость к телесной жизни этому помогает. Им ведь по херу, кто главный: Калигула, царь Ирод, Иван Грозный, Петр Великий, Наполеон, Ульянов-Ленин, Сталин, Гитлер, Франко, король Саудовской Аравии или Бен Ладен - по хе-ру! Они о свободе не думают. Она им не нужна. Им главное - максимально комфортно приспособиться ко внешним обстоятельствам, какими бы они ни были. Поэтому насчет материальных соблазнов с ними проще. Хотя... И мужики теперь, доложу я вам!.. Не зря работаем, так сказать... Ногти красят, жир откачивают, морды мажут, одеваются как бабы... Тьфу!
   Старик глотнул из бутылки, поставил ее на стол, выбросил потухший "бычок" в угол и закурил новую сигарету. Потом поднялся, подошел к аппаратуре (Вадька увидел его рваные на больших пальцах ног носки) и стал колдовать. Вскоре зазвучал ритм "Satisfaction" группы Rolling Stones. Опять на всю катушку. А Алсанов приложился-таки к портвейну. "Давно я такой гадости не пил, - сморщившись от отвращения, он поставил бутылку. - Разве можно?.."
   I can`t get no satisfaction,
   I can`t get no satisfaction, - запел Мик Джаггер.
   Дед пришел в движение. Сначала он просто переминался с ноги на ногу, потом задвигал туловищем и согнул руки в локтях. Наконец, запрыгал, делая Вадьке знаки, чтобы тот тоже поднимался. Долго уламывать не пришлось. В трусах и с "Примой" в зубах Алсанов тоже стал отплясывать как умел. Они еще и подпевать Джаггеру начали:
   I can`t get no,
   I can`t get no...
   Вернее сказать, они, конечно, просто орали припев Rolling Stones, благо ритм четкий, да и мелодия была несложной и запоминающейся. Дыхания обоим хватило не надолго.
   Когда Оззи Осборн и старый состав Black Sabbath начали в огромных колонках свой "Paranoid", собутыльники уже по очереди пили из горла вторую бутылку портвейна, которую Адам Вергильевич достал из знакомого Вадьке обшарпанного новогоднего целлофанового пакета. "Ну, с новым счастьем, Вадим Алексеевич," - глядя на него, мысленно поздравил сам себя Алсанов.
  
   * * *
  
   - Килька в томате есть? - спросил старик, плавая перед Вадькиными глазами в сигаретном дыму и выламываясь под "Smoke On The Water" Deep Purple.
   - Smoke On The Water,
   A Fire In The Sky. Зачем килька? - проорал припев и вопрос выламывающийся и плавающий в слоях дыма Алсанов.
   - Как зачем? - искренне удивился старый рокер и развалился на диване. - Для полноты ощущений, поддержания стиля и законченности гармонии. Странно, молодой человек, что вы этого не понимаете.
   Вадька плюхнулся в кресло:
   - Про кильку в томате не знаю. А вот шпроты есть точно. С праздника остались. Кая хрен разница - тоже, ведь, килька, только копченая и в масле.
   - Э-эх! Что бы вы все без меня делали, - махнул рукой Адам Вергильевич и залез в свой заветный пакет. Достал оттуда дешевую плоскую консерву "Кильки в томате" и большой страшный десантный нож. Прямо тут же, на полированном столике, вскрыл им банку, слегка размазав по столику вытекший соус, согнул из вырезанной крышки подобие ложки и жестом пригласил Вадьку выпить-закусить. Стремительно загрохотала своей композицией "Alcohol" панк-группа No Fun At All:
   No doubt about it
   Can`t live without it
   No doubt about it
   I can`t live without it, alcohol
   Alcohol
   - Я буду пить за ваш сегодняшний успех, Вадим Алексеевич, и предстоящее повышение по службе до уровня главного редактора. Молодец, пацан, жми дальше, - присосался к пузырю Адам Вергильевич.
   - Куда жать, папаша? Может подскажете? - присосался теперь уже Вадька.
   - Какой я тебе папаша? ! Ты не слишком-то борзей! Не смотри, что у меня вид, как у забайкальского бродяги... Забыл, с кем дело имеешь?
   - А кстати, Адам Вергильевич, вы мне так и не сказали, почему у вас такой странный прикид?
   - Ты чё, тупой?! Я ж тебе уже говорил о гармонии. Должно быть соответствие формы и содержания. Если внешняя форма дороже и ярче внутреннего содержания, то это уже понты. А я не хочу понтами всех заваливать. Я, если угодно, как могу борюсь за истину во всем и не стану жрать дешевый семьдесят второй портвейн в английском смокинге и шелковой сорочке с бриллиантовыми запонками на манжетах.
   - А дырявые носки - это тоже дань истине и гармонии формы и содержания?
   - Безусловно.
   - Но, Адам Вергильевич, почему вдруг портвейн, килька в томате, "Прима" эта вонючая?
   - Да захотелось! - в сердцах воскликнул старик и, облизывая с губ томатный соус, остановил на Вадьке немигающий недоуменный взгляд. - За-хо-те-лось, понятно! Расслабиться захотелось. Думаешь легко курировать вашу территорию и вашего брата? Ага, хрен! Как говорится, с кем поведешься...
   Вдруг старик замер и уставился на вход в комнату. Он молча оторвал кусок газеты и вытер им усы и бороду, заляпанные сегодняшней питьевой и съестной мерзостью, потом пальцами прошерстил бороду, вычесывая застрявший в ней табак. Вадька повернулся в кресле и увидел стоящую в дверях заспанную Ленку, одетую в его банный халат.
   - Ты, значит, по ночам с бомжами гужуешь. Портвейн глушишь, - спокойно проговорила Равинская. - Допился!
   Старик расхохотался. Для Ленки это стало неожиданностью, и она от удивления совсем проснулась и расширила красивые карие глаза.
   - Леночка, а ну-ка цыть! Это не бомж, - с нервом заговорил Вадька. Ему было неудобно за нее перед стариком. - Я тебя сейчас познакомлю, и, уверен, ты захочешь извиниться за свои слова.
   - Ну что вы, Вадим Алексеевич, - подскочил "бомж", - какие, право, пустяки. Леночка (вы разрешите мне вас так, без формальностей, называть? Я ведь вам в отцы гожусь, даже в дедушки), позвольте представиться. Адам Вергильевич, старый знакомый и, в некотором смысле, наставник и компаньон вашего друга.
   Дед, как в старинном менуэте, на носочках, вихляя бедрами, подтанцевал к девушке и, профессионально встав в третью балетную позицию и склонив голову, обозначил поцелуй руки. Не пьяно чмокнул, а именно обозначил. Таким образом, обозначилась и дисгармония его формы и содержания. Содержание было аристократичнее, ярче и мощнее формы, как у спившегося интеллигента, чье воспитание не вытравишь никаким портвешком. По логике старика получалось, что это - антипонты, и Ленка это оценила. "Он явно не прост! Кто это, интересно? - подумала она, глядя на дырявые носки. - Посижу, сами расскажут. Слава богу, завтра, то есть уже сегодня, выходной." Она отправилась в туалет, а мужчины в зале принялись лихорадочно наводить видимость порядка. Адам Вергильевич собирал по углам бычки и по этим же углам раздувал с видных мест пепел. Вадька газетой размазывал по столу соус вперемешку с портвейном, доставал (наконец-то!) стаканы и пепельницу.
   Вскоре пришла умытая, посвежевшая и даже причесанная Лена Равинская. Уселась и написала на лице вопрос:
   - Ну?!
   - Чё, ну? - со злобой переспросил Вадька. Его как-то резко взбесили её хозяйские манеры. Он у себя дома и волен делать все, что захочет. "Это ты в гостях! Не нравится - вали отсюда! Здесь я главный! На работе, кстати, теперь тоже - я главный! Ну, в смысле, после Гарнирыча... Так что, ша, красавица!"
   - Музыку хоть поставь, что ли, - совершенно спокойно, как будто не заметив вадькиной агрессии, попросила Ленка. "Умна, базара нет, - отметил про себя Адам Вергильевич. - Наконец-то этот парень научился баб выбирать. Впрочем, это не он ее, а она его выбрала. Надо тебя, красавица, к нам. Надо!.."
   - А чё поставить? - злясь уже на самого себя за предыдущие оскорбительные мысли в адрес такой красивой и доброй женщины, которая его так страстно и нежно любит, спросил Алсанов.
   - Только не включай, пожалуйста, то, что у вас тут до меня орало. Что-нибудь полегче, ладно, Вадюша.
   Мужчины переглянулись. Вадька скривил рот в недоумении, старик пожал плечами и незаметно для Ленки показал ему одобрительный большой палец.
   - Леночка, - совсем уж заискивающим тоном заблеял Алсанов, - а мы тебе спать не мешали, когда хардешник слушали?
   - Мешали, конечно. А что делать? Ты же у себя дома...
   - Прелесть, прелесть! Леночка, вы -чудо! - старик в точности, только радостнее, повторил недавнюю церемонию с поцелуем руки. - Вадим Алексеич, всем - вина!
   Затем он подошел к аудиосистеме и стал рыться в дисках. Вадим, тем временем, разливал по стаканам портвейн. Равинская шепнула:
   - Ты что, хочешь меня бормотухой напоить? С ума сошел?!
   - Леночка! - обнаружил отменный слух старик. - Это же отличная сладость во вкусе.
   - Спасибо, Адам Вергильевич, - язвительно отозвалась Ленка, - но я не пью портвейн. Кроме марочного португальского, конечно.
   - No problem, барышня., - дед моментально оставил музыку и протрусил к своему целлофановому пакету. Достал оттуда бутылку "Porto Cruz" и несколько плиток разного черного и горького шоколада. Положил все на столик перед Вадькой и опять занялся концертной программой. Против "Porto" Ленка не возражала , и Алсанов наполнил ее бокал.
   Подошел старик с довольным и загадочным видом. Чокнулись, Адам Вергильевич щелкнул пальцами, и в колонках после короткого вступления низкий, очкастый мужчина Аль Бано высоким мужским голосом запел "Felicita". Следом низким женским голосом запела высокая красивая женщина, говорят, дворянских кровей, Ромина Пауэр. "Felicita" под портвейн пошла великолепно. А может наоборот, портвейн под "Felicita". Впрочем, какая разница...
   Дед со стаканом в руке и прилипшей к нижней губе сигаретой сиял от удовольствия. Он затянулся, поднялся и стал ритмично раскачивать свое тело.
   - Счастье-то какое! - восторженно перекрикивал итальянцев старик. - Felicita! Леночка, вы себе не представляете, как я рад с вами познакомиться. Вы - прелесть и умница. Если мы с вами договоримся (а мы несомненно договоримся!), то это будет обоюдовыгодный договор. Вы начнете осуществлять свои мечты, я тоже без преференций не останусь. Ура, друзья мои! Felicita! Совет да любовь! Горько! Целуйтесь!
   Ленка не понимала до конца, о чем они будут договариваться. Но старик был силен, обаятелен и не закомплексован. Его, к примеру, совершенно не смущала грязь под давно не стриженными, обломанными ногтями. Он стоял и держал свой стакан, изящно оттопырив мизинчик. И к тому же, ей казалось, что она не впервые его видит. Лицо, вроде, знакомо, но борода, наверное, мешает узнать. А то, что он так странно одет?.. Мало ли... Он уже стал симпатичен Ленке при том, что она его и побаивалась, и понимала, что они действительно договорятся обо всем, о чем он захочет. Она встала, подняла за руку Вадьку и смачно, с глубоко проникающим языком, повинуясь тосту, присосалась к его табачно-портвейному рту.
   - Гип-гип ура! - поставил стакан и захлопал в ладоши Адам Вергильевич. - Леночка! Вы - чудо! Отобью, честное слово, отобью! Берегитесь, Вадим Алексеич. Felicita! Ура!
   С этими словами он вежливо, но решительно отлепил Ленку от Алсанова и медленно, щечка к щечке, начал ее танцевать. Вадька уселся, налил и выпил. "Чего это он так расходился? Не клеит же он ее, в самом деле. А что, интересно, он ей на ушко нашептывает? Старый кобель, вы только гляньте на него..."
   Но дед вовсе не кобелировал. Он просто объяснял даме, что теперь у нее все будет так, как она того захочет. Она сможет вырваться из этого болота, благодаря сильному и влиятельному мужчине, который, стараниями их общего Шефа, влюбится в нее без памяти и увезет ее туда, где сверкают огни витрин дорогих магазинов, где плещется лазурное море, где с пальм на белый песок пляжа сыпятся бананы и кокосы, где звучат негритянские оркестры и льется рекой французское шампанское. Надо только очень этого захотеть.
   - Я этого очень хочу, Адам Вергильевич! - страстно шепнула ему Елена Равинская, разгоряченная вином и красочным описанием предстоящей шикарной жизни.
   - Прекрасно! - неожиданно суровым басом, серьезно и строго сказал старик. Felicita закончилась, и наступила звенящая тишина. Дед развернул Ленку лицом к Вадиму и низким голосом, словно запущенным через ревербиратор, зловеще-торжественно скомандовал:
   - Доказывайте свое желание, сударыня, и свою готовность к его достижению. Я хочу видеть ваш секс с Алсановым. Немедленно!
   От испуга и стыда, который еще не был заглушен алкоголем, женские коленки подогнулись. Но старый Адам подхватил даму.
   - А к-как? - спросила полуобморочная Ленка.
   - Да как хотите! - прежним голосом и обыденным тоном, словно речь шла о варке борща, сказал старик. И сразу же опять жестко скомандовал, - но только здесь и сейчас. Хочу видеть реалити-секс между дорогими моему сердцу людьми. Тем более, что один из них уже практически готов.
   Вадька и впрямь после поцелуя и, особенно, приказа Адама Вергильевича ощущал наступившую и укрепляющуюся с каждой секундой эрекцию. Трусы бесстыже оттопыривались, и даже вползание поглубже в кресло не могло спрятать мужского сексуального возбуждения.
   Старик не сильно, в спину, подтолкнул Ленку, которую его обыденный тон снова привел в чувство. Но в ушах по памяти все еще гудел приказной бас, ослушаться которого было немыслимо. Мало того, она, глядя на алсановские трусы, тоже почувствовала желание. Подошла к Вадиму, он подался вперед. Стянула с него трусы, он пошире раздвинул ноги. Подползла на коленях к нему поближе, он наклонил ее голову. Началось... "Смотри и завидуй, старый импотент. У самого-то небось уже не стоит..." Но Адам Вергильевич на эти ее мысли не обиделся, даже улыбнулся. Он их посчитал издержками процесса приручения. Старик уселся поудобнее, налил себе еще более дорогого "Porto"
   - "Barros Vintage", закурил любимую толстую сигару "Montecristo" и стал с интересом смотреть представление. Felicita!
  
   * * *
  
   После приезда Гарнирыч сразу же вызвал к себе Алсанова. Тепло поприветствовал, пригласил садиться, пододвинул пепельницу, рассуетил секретаршу на кофе "с чем-нибудь", короче говоря, был сама любезность, причем, искренняя любезность.
   - Ну как вы тут без меня, Вадим Алексеич?
   Вадька, смущаясь, понял, что он, по словам Адама Вергильевича, действительно забурел и заматерел, более того, продолжает буреть и матереть с каждым днем. Раньше ведь Карамов никогда не обращался к нему (как и ко всем!) по имени-отчеству. И хотя он всегда говорил всем "вы", даже самой сопливой пацанке, желая таким образом обозначить дистанцию между ним и подчиненными, но чаще называл всех по фамилиям. Некоторых мог назвать по имени, чтобы показать свое особое расположение. А тут!.. "Вадим Алексеич!.. Кофе с чем-нибудь!.." Прав был старик. Забурел Алсанов! Однозначно!
   - Нормально вроде все, Тимур Гареевич.
   - Знаю, знаю. Наслышан уже, как ты виртуозно провел беседу с депутатом. Молодец, умница, - директор перешел к доверительному тону, - Всему начальству понравилось. Ну и... публике... тоже... наверное...
   - А бабке, торгующей петрушкой возле универсама?
   Гарнирыч сразу не понял. Посмотрел на Вадьку с удивлением, но затем решил, что он так шутит.
   - А куда она на хрен денется! Ха-ха. Ей показали её радетеля - ноги в руки, старая, и шкандыбай на избирательный участок, когда скажут. Только не помри по дороге, ведь твой голос так важен для будущего Родины! Ха-а-ха-а-ха-а!
   Вадим тоже оценил веселую шутку начальства и искренне похохотал. Вошла секретарша с подносом, на котором стоял сервиз: кофейник, сахарница, две чашечки на блюдечках и две вазочки с конфетами и крекерами. Она расставила приборы, налила кофе и направилась было к выходу, но Карамов, удивленно воскликнув, заставил ее остановиться:
   - А где "что-нибудь"? Я же просил "с чем-нибудь"!..
   Та повернулась и удивленно распахнула глаза.
   "Интересно, прет ее Гарнирыч или нет? Фигуристая, ведь... Хотя и дура..." - подумал Вадька, но до конца решить не успел.
   - На часы глянь, девонька. Не тупи. Конец рабочего дня уже. А конфеты и печенье - это не "что-нибудь". Это "к чему-нибудь". Это прилагательное, понятно. И оно прилагается к существительному. А его-то как раз и нет! А ну-ка быстро! И никого ко мне не пускать, ни с кем не соединять.
   - Ясно, Тимур Гареевич, - улыбнулась секретарша и выскочила в приемную.
   - Теперь вся контора узнает, что мы с тобой здесь бухаем, - подмигнул Алсанову Карамов, - вот и хорошо.
   Вадька из соображений субординации подмигивать в ответ не стал, хотя прекрасно понял изощренную хитрость директора. Тот одним движением выдергивал Алсанова из унылой массы студийных журналюг и журналишек, борзописцев и бумагомарателей, писак и ковырялок, и всех прочих технарей. Он поднимал и ставил Алсанова рядом с собой, то есть , над ними! Выпивка, кстати, и у Карамова в кабинете всегда была на случай соблюдения секретности от всех.
   - Кстати о пьянке, - продолжил мысль Гарнирыч. - А что тут за гульбище было аккурат накануне приезда депутата?
   "Стукнули уже, - по старой привычке маленького подчиненного человечка, Акакия Акакиевича Башмачкина, подумал Вадька. - Но кто?!"
   - Ты, говорят, тоже был... - директор хитро улыбаясь смотрел на Алсанова прищуренным взглядом.
   - Да я, признаться, не знаю, по какому поводу... - Вадька состроил как можно более невинное лицо. - Я побыл немного и ушел. Мне ж утром ответственная работа предстояла...
   - Ла-адно тебе. Повод... Повод ясен - начальство за дверь, контора - в Тверь, как говорится. Хорошо, хоть убрали за собой и ничего по работе не завалили...
   - Но я, правда, сразу ушел...
   - Знаю! - оборвал Гарнирыч. - Даже знаю, куда. Об этом уже вся студия знает. Знаю я и то, что вы тут с Волковым-Зайченко коньяком перед съемкой разминались.
   - Но откуда?! - на этот раз Вадькино лицо было по-настоящему искренне-удивленным.
   - Пок - город маленький, сам знаешь. Отсюда вывод: ни один грешок не останется незамеченным, ни одно доброе дело - безнаказанным.
   С заговорщическим лицом, отчего то еще больше поглупело, вошла секретарша с новым подносом, на котором теперь высилась белая вершина Фудзиямы. Это она так салфеткой замаскировала бутылку, поставленную в середину. Директор первым жестом показал на стол, вторым махнул на дверь - секретарша поставила и исчезла, третьим жестом он показал на "Фудзияму", четвертым постучал себе по голове. Снова посмеялись.
   - Зато у нее фигура хорошая... - словами продолжил Гарнирыч.
   "Что есть, то есть," - мысленно соглашался Вадька.
   - И исполнительная она...
   "В каком смысле?.."
   И опять оба друг друга поняли и рассмеялись еще веселее. Гарнирыч сдернул салфетку, взял бутылку "Ахтамара" и налил. Алсанов с подозрением косился на коньяк.
   - Не боись, не поддельный, - обратил внимание на его кривое лицо Карамов. - Мне туфту не дарят. Это привезенный оттуда, где его испокон веку делали.
   Он вдруг стал задумчивым и серьезным и заговорил официально:
   - Вы знаете, Вадим Алексеевич, что в нашей телекомпании свободна вакансия главного редактора - моего первого заместителя. Раньше отсутствие этой штатной единицы не ощущалось почти никак. У меня хватало времени и сил везде успевать. Но!.. Теперь требования к нам возросли невероятно, в чем вы сами могли убедиться. Вырос объем работы, время вещания, увеличен бюджет компании. Короче говоря, без главного редактора теперь никак. Я буду заниматься только администрированием, а творческий процесс должен взять на себя главный редактор.
   Перебрав в уме способности и заслуги всех наших журналистов, я выделил несколько фигур, у каждой из которых было одно контрольное задание. Не скрою, что самое сложное задание я поручил вам, как лидеру этой группы. Меня радует, что я не ошибся. Вы достойно справились с этим заданием, и я хочу предложить руководству нефтяной компании вашу кандидатуру на должность главного редактора телекомпании. За ваш успех!
   Чокнулись, выпили. Закусили конфетами и крекерами. Хлебнули остывшего кофе.
   - Тимур Гареевич, а как нефтяное руководство может разбираться в журналистике и редактуре? Это ж не нефть качать. При чем тут они?
   Гарнирыч подавился сигаретным дымом:
   - Да ты чё? Забыл, кто нам бабки дает!..
   - Нет-нет, не забыл, конечно! Я просто хочу сказать, что специфика нашей работы несколько отличается от обязанностей основных структурных подразделений. То есть, это все равно, что мы будем принимать квалификационный экзамен у операторов подземного ремонта скважин. Лично я в этом ни хрена не смыслю, и любой пэрээсник, даже самый завалящий, сможет мне любой пудрой мозги присыпать - все равно не врубаюсь.
   Директор телекомпании посмотрел на почти что главного редактора с уважением. Налил по рюмкам коньяк, по чашечкам кофе. Перешел на конспиративную артикуляцию, когда рот почти не открывается, и полушепот:
   - Правильно! Так и пользуйся этим, господин без пяти минут главный редактор.
   Чокнулись, выпили, закусили, хлебнули.
   - Хотя и не все так буквально. Я имею в виду, что прямые параллели тут не проведешь. Нефтяник - это профессия, требующая специальных, чисто конкретных, технических знаний. А вы тут кто собрались? Сброд, который журналистику и филологию в теории даже не нюхал. Вообще говоря, мало ли журналистов, писателей, политиков известных, которые учились совсем другому - как раз какой-нибудь конкретной профессии с набором специальных знаний. То-то, много! Потому как бытует мнение, что пиздоболить все-таки легче, чем трубы таскать. Мнение ошибочное, кстати. Но, тем не менее, считается, что в телевидении, футболе и политике разбираются все. Кроме того, мы же на виду, звезды, мать нашу! Какая-никакая, а власть, хоть и лакейская, четвертая, но на мозги влияющая. Ну что скажешь? Не так, что-ли?
   - Я согласен с вами.
   - Правильно, что согласен. Готовься, что тебя рассмотрят под микроскопом люди, которых как раз специально учили этим навыкам. Профессионалы - комитетчики.
   - Из службы безопасности?
   - Да какая там служба безопасности! - поморщился Гарнирыч. - В СБ сидят или бывшие, жадные до денег, менты, почему они и оказались у нефтяников, или качки-дуболомы-стенопрошибатели, или стукачи по призванию. Ты пойдешь к помощнику генерала, то есть генерального директора нефтяной компании, человеку чрезвычайно засекреченному и влиятельному. Круг его полномочий и вопросов, которые он решает весьма широк: он ведает, в том числе, кадрами. Руководящими в первую очередь! - Карамов поднял вверх указательный палец, потом направил его на Алсанова. - Так что просвечивать тебя он будет, как на рентгене!
   Алсанов не на шутку разволновался и стал нервно глотать остатки кофе вместе с гущей. Директор это заметил и решил, что хватит накручивать яйца молодому назначенцу.
   - Но ты верно про наш профессионализм и творчество заметил. Эти дела бывшего комитетчика, как раз, не интересуют. Для этого есть я и мне в этих делах пока, слава богу, доверяют. Он будет прощупывать тебя на предмет лояльности генеральной линии руководства нефтяников и предсказуемости твоего поведения.
   - А какая у них генеральная линия?
   - Здрасьте пожалуйста! Ты что, со звезды Альфа-Центавра свалился? Рентабельность и прибыль - вот генеральная линия. Деньги. Бабло! Все остальное вторично. Все остальное имеет право на существование и работу только в рамках этой генеральной линии - бабок! И мы должны работать, имея в виду эту цель. Ясно?!
   - Так точно!
   Гарнирыч наполнил рюмки и чашки.
   - А теперь строго между нами... Тебе позвонят из приемной генерала и пригласят на встречу с Максимом Максимовичем Абакумовым (это имя его помощника), т-с-с, - директор приложил к губам палец. - Заметь, не вызовут, а пригласят. Это их правило - вежливость, непринужденность, обаяние, радушие даже. Умение расположить к себе - одно из их специальных знаний. Их всех этому учили, так легче вытащить из собеседника нужную информацию. Но пусть тебя этот елей не обманывает. Если что, он тебя лично в подвале расстреляет, не задумываясь.
   - Как расстреляет?! - теперь Вадька подавился сигаретным дымом.
   - Утрирую, конечно. Гипербола это. Но жизнь эти ребята могут любому испортить так, что будешь думать, уж лучше бы в подвале сразу расстреляли, имей в виду. Поэтому если подпишешься под клятвой в верности "Большому брату", то обратной дороги уже не будет. Как говорится, выход оттуда возможен двумя способами: или с почетом в их орденах, или в трубу крематория.
   Ну что, согласен покомандовать своими вчерашними друзьями-подругами? Кстати о подругах... Равинская - баба симпатичная, и я тебя, как мужик мужика, понимаю. Но она еще и неглупая, и с этим могут быть проблемы.
   - Какие же с этим могут быть проблемы? - удивился Вадим.
   - Она будет тебя ревновать к твоему новому положению. В душе она тщеславна и амбициозна и вряд ли в отношениях с тобой смирится с позицией ведомой. Я не удивлюсь, если она начнет мстить твоему успеху. Кроме того, что она умна и стервозна, у нее еще и с бывшей "пятой графой" не все в порядке. А стало быть нравственные ограничения и табу, принятые в приличном обществе, для нее не существуют. Она не станет выбирать средства для мести. Для нее есть только одно табу в выборе средств - если они не способны привести к достижению цели.
   - Мне кажется, Тимур Гареевич, что вы на нее зря наговариваете. Нет и не будет у нее цели отомстить мне за карьерный рост.
   - Уж не влюбился ли ты, парень? Прими к сведению, в условиях корпоративной жизни ( а у нас сейчас не только нефтяная компания, вся страна живет в таких условиях!) либо ты строишь настоящую карьеру, либо любишь по-настоящему.
   - Да какая там любовь... - пренебрежительно ответил Алсанов. - Спим иногда вместе, ей нравится, мне тоже...
   - Ну если так - другое дело. Нормальный, здоровый секс безо всяких там пресловутых возвышенных душевных переживаний и рифмоплетства - это хорошо. Это приветствуется корпоративными нормами. Работник не должен отвлекаться от главной жизненной цели - производства прибавочного продукта. Корпоративная этика тут даже некоторую ревность допускает. Ну-у, чтобы человек себя совсем уж роботом не чувствовал, - Карамов усмехнулся собственным словам. - Забавно сказал, "роботом не чувствовал". Роботы по своей сути вообще ничего не могут чувствовать. Н-н-да... Но эта ревность не должна превышать корпоративные нормы, чтобы мозговые извилины работника выпрямлялись строго в заданном направлении корпоративной цели. Ты Равинскую ревнуешь?
   - Да нет... Не думал об этом... Вроде и повода не было...
   - А представь, что пока мы тут сидим разговариваем, ее в другой комнате дрючит... ну... допустим, твой друг Колюня. А что? Колюню бабы любят - музыкант, поет хорошо, веселый. Так вот... Спел он ей вчера ночью серенаду под балконом, а сегодня разложил ее прямо на своем монтажном столе и пялит. А она подмахивает, извивается от кайфа. "Еще, еще, Коленька!" А-а? Ничего не цепляет?
   - Приду сегодня, трахну так, чтоб заорала! - сквозь зубы сказал разозлившийся Вадька. - А там видно будет!..
   Алсанов, не чокаясь, опрокинул в себя коньяк и, не закусывая, закурил директорскую сигарету. Карамов, не отрываясь, смотрел на него:
   - Ну, в общем, правильно. Твоя ревность находится как раз в допустимых пределах. Как на "собачьей свадьбе",когда несколько кобелей харят протекшую суку, бегают за ней всей толпой, а если и грызутся, то только по поводу очередности. Ты, кстати, в этом случае что бы с Колюней сделал?
   - С Колюней?.. Да ничего... У меня к нему вообще никакой злости. И потом, сучка не схочет - кобель не вскочит.
   Карамов еще раз с удовлетворением подумал, что не ошибся в выборе: "Чистая душа. Наш человек. Завтра же вношу его кандидатуру официально."
   Они еще немного посидели, ведя разговоры печки-лавочки. Допили коньяк и кофе. Потом удовлетворенные беседой и друг другом разошлись по домам.
  
   * * *
  
   Система информации ОБС (одна баба сказала) сработала, как всегда, безотказно. Слух о предстоящем появлении еще одного начальника телекомпании - главного редактора - распространился буквально на следующий день после карамовско-алсановской вечери в директорском кабинете.
   Мнения, как это обычно бывает, разделились. И хотя самого факта назначения еще не состоялось, было неизвестно, когда он состоится и состоится ли вообще, те, кто завидовал алсановским успехам и называл его за глаза выскочкой и карьеристом, стали завидовать ему (и ненавидеть его!) еще больше, но осторожней. Те, кто относился к нему по-доброму, своего отношения не поменяли. Колюня, например, как был его другом, так им и остался с тем же уровнем искренних отношений. Никакого раболепия и подхалимажа, скорее наоборот - подколки, подначки и подтрунивание, но все это без злобы. Появилась и другая категория коллег по цеху - льстецы и ябеды, в которую перешла группа сотрудников из первой, ненадежной для Алсанова, категории.
   Он, вообще, по поводу своего предстоящего назначения поначалу нервничал, когда ему пытались показать свою осведомленность и радость, переходящую в восторг, от факта, что именно он займет кресло главного по творчеству:
   - Еще ничего не известно. Престаньте болтать раньше времени.
   Вадьке было проще выслушивать Колюнины веселые слова:
   - Это хорошо, что у тебя теперь свой кабинет будет. Бухать там будем втихаря. Только ты скажи завхозу, чтобы туда диван поставили. На всякий случай, вдруг перепьешь или Ленку срочно захочешь.
   Равинская отнеслась к студийным слухам без видимой активной реакции. Всем своим видом она показывала, что ей все равно, и ничего не изменится, если ее любовник станет ее начальником. Хотя обычно бывает наоборот. Но Вадим почувствовал, что в их отношениях появился некий напряг, точнее сказать, в ее к нему отношении. Он пытался вести себя, как раньше, когда был откровенным пофигистом, но понимал, что его актерство выглядит довольно фальшиво. Так, как раньше, уже не будет. Новая должность - новая жизнь. Новые правила и права. Новые обязанности. Новый, более высокий, уровень лицемерия и лицедейства, достичь который ему еще только предстояло. И хотя он уже вышел на эмпирическую дорогу познания нового уровня посвящения в сакральную тайну власти над людьми, актер, повторюсь, из него пока был хреновый. Нужно время, чтобы ложь и двуличие (а иногда, в зависимости от уровня посвящения, и трех-, и даже многоличие) вошли в мозг как условный рефлекс, закрепились в подсознании и начали проявляться автономно от совести, степень проявления которой должна неуклонно снижаться ввиду производственной необходимости и жизненной целесообразности. И если совесть не станет тухнуть автоматически, то надо прилагать к этому осознанные усилия, постоянно тренируя и культивируя в себе новые навыки. Руководить - это вам не подчиняться. Тут свои законы. И хотя они нигде не написаны, попробуй-ка их нарушить. Больно будет. А потому как будет больно, то сначала становится страшно. Это и есть основной неписанный закон, негласная конституция новой для Алсанова системы отношений между людьми.
   Равинская это понимала по-бабьи, интуитивно. Максим Максимович Абакумов - по научному, его этому учили. Поэтому он дал время телевизионщикам привыкнуть к новости и успокоиться. Пару недель или даже месяц спустя, когда слухи выбродились, а телекомпания, наконец, разделилась на новые устойчивые по отношению к Алсанову, группы сотрудников, того пригласили на встречу. Причем секретарша Самого, главная среди секретарш нефтяной компании, в разговоре с Вадькой была суперлюбезна, даже с перебором. Спросила, к примеру, сможет ли он прибыть на встречу с помощником генерала тогда-то и во столько-то. Алсанов рыло не делал, он понял, что это и есть первая ступень на новый уровень междолжностных игр, и ответил, что разумеется сможет и обязательно будет готов к встрече и разговору. Обозначая свою пионерскую готовность к услужению, он все-таки лицемерно подумал: " Сказал бы я, что в это время не могу... Интересно, сразу бы меня расстреляли в подвале, как неоправдавшего высокого доверия, или помучили бы сначала? Наверное, помучили бы. Так, чтобы я свою смерть у них выпрашивал и заранее за нее благодарил. А потом принял бы ее как высшее проявление милосердия с их стороны и улыбался бы от счастья, умирая со словами корпоративного гимна на пересохших и потрескавшихся губах."
   Но игра началась, искренность - в жопу, с волками жить - по волчьи выть. Более того, надо самому становиться волком. Ну не овцой же быть, в самом деле!
  
   * * *
  
   При новом костюме и модном галстуке сдержанных тонов Алсанов предстал пред ясные очи Максим Максимыча Абакумова, самого страшного и улыбчивого сотрудника личной гвардии генерального директора.
   -А-а-а! Вадим Алексеич! - распахнув руки словно для объятий, сверхсекретный опричник поднялся из-за своего стола навстречу проверяемой кандидатуре, - Рад! Очень рад. Нечасто, знаете ли, приходится принимать у себя популярнейших в народе людей. Вы же телезвезда, Вадим Алексеич, не скромничайте и не спорьте. Расскажите лучше, каково живется под прессом славы властителю народных дум и девичьих грёз.
   Вадька понял, что рентген включился без предисловий. По приглашению хозяина он уселся в кресло и по-бабьи от волнения сдвинул коленки вместе. Абакумов нажал какую-то кнопку и расположился в кресле напротив через столик, на котором в неаккуратной стопке гость заметил последние номера The Wall Street Journal, The New York Times, Правду, КоммерсантЪ, Cosmopolitan, Hustler, Forbes, Работницу и еще много разнообразной периодической и аналитической прессы самого неожиданного формата, включая детский со стишками альбом для раскраски.
   "Интересно, а что это он там за кнопку нажал? Видео-аудиозапись, что ли..." - размышлял Вадим, скромно разглядывая Мксим Максимыча.
   У того не было никаких индивидуальных черт, за которые могла бы зацепиться память: серые глаза, светлые волосы, причесанные на прямой пробор, на пальце правой руки - обручальное кольцо нормальной ширины и без инкрустаций и рисунков, серо-синий костюм, белая рубашка, неяркий темно-бордовый галстук в едва различимую косую полоску. Словом, ничего запоминающегося. Разве только улыбка, не сходившая с лица. Причем, отработана она была до такой степени достоверности, что глаза Абакумова тоже улыбались. Но улыбка - вещь непостоянная. Особенно, когда ею умеют управлять. Но если и не умеют, она все равно может иметь огромное число значений и оттенков: от радости, любви и счастья, до коварства, жестокости и злорадства. Правда, в случае неумения ею пользоваться улыбка выражает искренние чувства. В нашем случае управляемая улыбка серого кардинала демонстрировала Вадьке радость от встречи и дружелюбие: "Как хорошо, что я наконец-то с Вами, Вадим Алексеевич, познакомился!"
   Вскоре в виде секретарши в дверях возник ответ на алсановский вопрос, "что это за кнопку он там нажал". Это был просто вызов секретарши-прислуги. Ее вышколенность предполагала ненужность дополнительных слов от Абакумова и каких-то вопросов с ее стороны. Она по определению знала, когда, как и что нужно по вызову. В данный момент понадобилось кофе, она его и принесла. Разлила по чашкам и расставила. Кивок головой начальнику. Кивок головы начальника. Полувоенный поворот кругом. Выход. Мягко закрытая дверь. Все - молча!
   - Ну так как насчет бремени славы? - спросил вторично Абакумов, беря блюдечко с чашкой и вельможно закидывая ногу на ногу.
   Вадим подумал, что если он будет чересчур скромничать, то это ничуть не лучше, чем если он будет слишком наглеть. Но естественности в поведении не получалось. Он тоже закинул ногу на ногу, но при этом больно ударился коленкой о край стола. Сморщился. Извинился. Чашка предательски брякала на блюдечке от дрожи в руках.
   - Да я как-то не задумывался о славе...
   - Ну-у, Вадим Алексеич, неужели вы никогда не замечали, что стали кумиром для многих экзальтированных барышень и дам бальзаковского возраста. Не поверю, что они у вас не просят автограф. Или что, Елена Равинская закрыла им доступ к вашему телу своей грудью и ногами?
   Вадьке кофе мгновенно попало не в то горло, он закашлялся до появления слез и соплей. Максим Максимыч рассмеялся:
   - Да не нервничайте вы так, Вадим Алексеич. Не на расстрел же вы пришли, ей-богу! Скорее, наоборот. Расскажите-ка свой любимый анекдот. Расслабьтесь.
   Алсанову на ум пришел один-единственный анекдот из недавно услышанных. Вадим рискнул и, не загружая себя мыслями об уместности, смело и театрально рассказал:
   - Представьте, Максим Максимыч. Средняя полоса России. Районный центр. Нищета, поганые дороги, грязь непролазная, кирзачи-валенки, пьянство, безысходность. В кассу продмага стоит очередь из маргиналов и люмпенов. Продавщица винно-водочного отдела на весь магазин орет кассирше: "Манька!" - "Чаво?" - "Скажи этим ханыгам, чтобы семьдесят второй портвейн не пробивали. Кончился." - "Ладно." Раздается электронный колокольчик, как при объявлениях в международных аэропортах. "Тум-тум." И мягкий женский голос по внутренним громкоговорителям объявляет: "Ladies and Gentlmen. Attention please. The wine number seventy two is over. Thank you."
   Судя по реакции, анекдот Абакумову понравился. Хотя, может это была профессиональная симуляция. Потом опричник задумался и даже немного загрустил, не прекращая, впрочем, улыбаться:
   - Э-эх, Россия, Россия!.. Страна рабов, страна господ. Двести лет назад написано, а ничего не меняется... Как считаете, Вадим Алексеич, можно что-то изменить в нашей действительности?
   - Так уже вроде как меняется, - уверенно ответил Алсанов, думая о том, что раньше хозяева жизни хапали значительно скромнее. - Люди избавились от утопических заблуждений и понимают, что настоящее счастье все-таки в деньгах. Больше денег - больше счастья, и все ринулись зарабатывать.
   - Это понятно, - Максим Максимович без тени видимого раздражения на алсановский трюк с ретрансляцией официального агитпропа допил кофе и поставил прибор на столик. - Но много зарабатывать можно было и при старом режиме. В чем же новизна?
   "Новизна в том, что разница между тем, что возможно заработать и украсть увеличилась в десятки, если не сотни раз, - подумал Вадька. - Главное быть поближе к кормушке."
   - Свобода у людей появилась, - лицемерно и уверенно заявил он вслух. - Свобода выбора, свобода слова и совести, свобода собраний... Свобода во всех ее проявлениях.
   - Вас не прошибешь, Вадим Алексеич, - с удовлетворением отметил Абакумов. - И все-таки, не кажется ли вам, что мы сейчас переживаем, скажем так, инфляцию счастья. Раньше для продолжительной радости нашему человеку хватало купить джинсы на толкучке, а теперь и новый автомобиль не всегда так радует. Для счастья нужно все больше и больше, и я подозреваю, что это бесконечно, и, получается, что счастье недостижимо, как линия горизонта.
   "У каждого свое представление и свои мечты о счастье, - мысленно философствовал Алсанов. - Как в том анекдоте про растертого жизнью бомжа, который затеял вешаться в кабинке вокзального сортира и нашел в бачке надопитый портвейн, а на полу - "королевский" бычок. Допил, докурил и подумал: "А чего вешаться-то, жизнь налаживается!"
   - Погоня за счастьем на горизонте двигает человечество по пути прогресса, - вслух сделал заявление Алсанов.
   "Точно не прошибешь. Железный парниша," - опять с удовлетворением подумал Абакумов и спросил:
   - А сможет ли рыночная экономика дать людям больше в материальном плане?
   Мысли Алсанова: "Если нас с тобой и тех, кто над нами, считать людьми, а тех, кто под нами, - нет; то, конечно, сможет..."
   Слова Алсанова:
   - Только рыночная экономика может определить приоритеты в производстве, а, следовательно, и обеспечить достойную жизнь работникам приоритетных отраслей. Например, нашей, нефтяной.
   Продолжение мыслей Алсанова: "Раньше было одно министерство-монополист. Теперь разбились-разделились географически, назвались акционерными обществами, договорились о границах охотничьих зон, ценах и зарплатах для своих рабов, чтобы те не бегали туда-сюда, и опять превратились в монополиста..."
   Продолжение слов Алсанова:
   - А возникшая теперь реальная конкуренция между нефтяными и любыми другими компаниями призвана обеспечить (и обеспечивает!) достойную жизнь потребителей, то есть всех наших граждан.
   "Как на митинге, - мысли Абакумова. - Чистая душа!.. Он и с экрана так грузит. Надо, чтобы продолжал грузить."
   - Вадим Алексеич, - жизнерадостные слова Абакумова, - давайте-ка вернемся к вашим медным трубам. Вы так и не сказали, как относитесь к своей популярности.
   - Популярность расцениваю как стимул к новым трудовым свершениям и даже подвигам!
   "Етит твою, парень! Ты уже с перебором митингуешь."
   - Хорошо, хорошо. Меня радует ваш энтузиазм, Вадим Алексеич. Но могу ли я быть уверенным, что в случае вашего карьерного роста, вы не оставите работу в эфире?
   Вадька встал и громко заявил:
   - Так точно. Дабы не терять и совершенствовать квалификацию, я продолжу работу и "в поле", и в студии. Я не собираюсь уходить из кадра.
   - Прекрасно.
   Дальнейшая беседа продолжалась недолго и уже не сопровождалась откровенными провокациями Абакумова за исключением конца встречи. Когда Алсанов уже уходил и стоял в дверях, Максим Максимович неожиданно спросил начавшего уже расслабляться Вадима:
   - А как, Вадим Алексеевич, вы относитесь к роману "1984" Джорджа Оруэлла?
   Вадька вздрогнул, и у него моментально вспотели ладони. Он думал секунду и, не найдя умного ответа, сказал:
   - Извините, Максим Максимович, не читал.
   Миг алсановского волнения, конечно же, стал заметен многоопытному секретному помощнику генерала. Его вполне удовлетворила скорость выхода проверяемого из кризисной ситуации. Понравилась алсановская способность к быстрой концентрации. И несмотря на то, что ответ он выдал не самый лучший, главное - быстро и без возможности дополнительных вопросов.
   "Чистая душа. Железный парниша. Не прошибешь..."
  
   * * *
  
   После назначения Алсанова и его официального представления коллективу телекомпании как главного редактора (представление делал лично генерал - генеральный директор - БОСС!) Вадим должен был отправиться на учебу в Москву. Повышать квалификацию в институте радио и телевидения на курсах главных редакторов телерадиостудий.
   Это еще больше добавило ему веса в конторе, так как оплачивала - и неплохо! - все расходы, включая представительские (подарки, сувениры, балет-фуршет-банкет) нефтяная компания.
   Отношения Вадима с Еленой Равинской стремительно летели под откос. Она действительно злилась его успеху, словно сама хотела сесть в это кресло и руководить творческим коллективом. "Как прав был Гарнирыч!.. Что значит опыт..." - думал Вадька и ошибался. Не хотела Ленка садиться в кресло первого заместителя - главреда провинциальной телекомпании. Масштаб мелковат. Развернуться негде. Да и перспектива... Ну, стать в тридцать лет главным редактором заштатной студии в богом забытом городке, ну, в тридцать пять - сорок - директором ее же. А дальше?! Жизнь-то прошла, считай. Молодость не вернешь! Не-е-ет! Это не для нее. Пусть этот идиот кайфует от того, что он такой "успешный". Ишь как за дело взялся! Учит всех, планерки собирает, распекает направо и налево. Даже дома, в постели(!) ей мозги компостирует. Начальник, мать его! Скоро в пиджаке с галстуком спать будет, если так пойдет. Смотри только шею не сверни, и чтобы пупок не развязался от такого звероподобного рвения.
   Впрочем, Вадька о Ленке думал не лучше. Чего она тут мозги лечит?! Думала, что если спит с начальством, то и командовать будет?! Не-ет, дорогуша. Командир может быть только один, а ее дело - щи-кашу варить и слушать его, открыв рот от восхищения. Чё она тут шнурует, мол, сами с усами, великая профессионалка, что ли?! Не нравятся требования - вали на хер обратно в свою торговлю, составляй накладные и приворовывай соль, мыло и спички!
   Мысли эти объяснялись просто. Вадим и Елена не были любовниками от слова "Любовь". Не было у них любви. Они были, как это теперь принято говорить, сексуальными партнерами (слово-то какое, прости Господи, как в бизнесе!). Они были girlfriend и boyfriend. Они друг с другом просто утоляли свой основной (основной ли?) инстинкт. Наутолялись, насытились, разосрались. Очень современно, корпоративно, государственно даже! Не до любви им. Они и не думали о ней по-настоящему. Так, чтоб с надрывом, с сердцем, со слезами в душе от счастья или от горя. НЕ У-МЕ-ЛИ! Не знали, как это должно быть у людей, а не у собак. Хотя... Хрен его знает, как оно у собак-то. Они ведь не рассказывают, стихи-песни не пишут. А вдруг у них еще интересней. Впрочем, мы отвлеклись.
   У Вадьки с Ленкой все было понятно - они, в общем-то, стремились примерно к одному и тому же. К славе, деньгам, успеху и власти. Пусть неосознанно, но именно это представлялось им пресловутыми: "смыслом жизни", "философским камнем" и "эликсиром молодости". Только половые различия заставляли их идти по этому пути каждого своей дорогой. Вадька, вступив в должность, начал шугать подчиненных ему теперь людей, с которыми еще вчера пил водку и пел песни. Таким способом он давал понять, что "дело" для него дороже и важнее дружбы, человечности, доброты и совести. Ленка же просто ждала удобного случая свалить из "этого болота" туда, где много денег и мало забот, где вышколенная прислуга и восхищенные холеные кавалеры, где черный лимузин с шофером в ливрее и белая яхта у причала на Лазурном берегу.
   Ленка по образу мыслей, по сути была проституткой. Таких женщин много. Одни, не задумываясь, отдаются любому мужчине за пряник, другие - за круиз по Средиземному морю. И те, и другие при этом говорят своим мужчинам, что любят их. Иногда даже они убеждают сами себя в правдивости своих слов, а иногда всерьез так думают. Дуры, шалавы, шлюхи и прошмы! И пряник, и круиз - это плата за то, что они называют любовью. Если завтра пряник станет печатным и с начинкой, а круиз продлится до кругосветки, то прежние ухажеры моментально забудутся, и тело будет отдано тем, с кем вкуснее и интереснее. Любовь этих женщин - это вкусно жрать, сладко пить и мягко спать. Обиднее всего, что таких женщин не просто много. Их становится все больше, и больше, и больше. Такова глобальная идеология и корпоративная сущность.
   Незадолго до Вадькиного отъезда они окончательно выяснили отношения на уровне "мать-перемать". Она швырнула в него грязную тарелку, которую отказывалась мыть по его команде. Он шмякнул о входную дверь ее косметичку так, что зиппер-молния не выдержала и по алсановской прихожей разлетелись щеточки, пилочки, ножнички, щипчики, помады, тушь, лаки-краски, разноцветные презервативы и прочая мелочь, без которой женщины жить не могут.
   - Брысь отсюда! - свирепое Вадькино лицо и указующий на дверь перст не давали кошке-Ленке никаких вариантов. Да они ей были и не нужны. Брысь, так брысь! Ковыряйся в своем болоте, как жук в навозе, а с нее хватит! И сама собой в ее голове родилась реплика, как у одной из чеховских "Трех сестер" - Ирины:
   - В Москву! В Москву! В Москву!
   От себя же Елена Равинская добавила вслух, чем обратила на себя внимание прохожих, решивших, что на телевидении работают только шизофреники-гении:
   - К Волку-Зайцу! Обещал избу срубить и на пашню устроить. Немного порычит, где надо, а еще где на задних лапках попрыгает, и тогда... "Солнышко светит ясное! Здравствуй страна прекрасная!" В Москву!
   Алсанов, выгнав на хрен "любимую", выпил рюмку и увалился одетый-обутый на кровать в спальне. Закурил сигарету и стал ловить кайф одиночества под характерный блюз Евгения Маргулиса, тянувшего гнусавым, но таким подходящим к теме голосом:
   Когда ты уйдешь совсем далеко,
   Я выпью вина, мне станет легко,
   Потом закурю и выпущу дым.
   Как в кайф иногда побыть холостым.
   Маргулис был точен в тексте и музыке, и когда он официально заявил:
   Дом станет моим, моей и кровать.
   Я буду лежать и пеплом сорить...
   то Вадька, стряхнув пепел на ковер у кровати, даже расхохотался от удовольствия.
  
   * * *
  
   В Москве Алсанова поселили в институтской общаге, которая мало чем, да вообще ничем, не отличалась от других студенческих общаг, в каком бы городе они ни находились и какому бы ВУЗу ни принадлежали - хоть международных отношений, хоть чулочно-носочной промышленности. Все потрепано, разболтано и убито, если не физически, то морально. Всегда создается ощущение, что будь то новейший ВУЗ, только-только укомплектованный современной и новой, из упаковки, мебелью и бытовой техникой, вся она сразу же приобретает то состояние и тот вид, которые хорошо знакомы каждому нашему студенту, живущему в любом вузовском общежитии.
   Вадька в комнате на двоих поселился один и, выбирая, на какую из двух кроватей кинуть свои кости, обнаружил, что обе расшатаны до неприличия. "Студенты! - подумал он, - дело молодое. Ладно, хоть не продавлены." Кроме кроватей, шкафа, тумбочек, стола, стульев и посуды, его временное жилище было снабжено телевизором, радио, холодильником, микроволновкой и электрочайником. Все худо-бедно работало, но вид имело такой, словно вырвалось из окружения в обозе разбитого, но сохранившего знамя полка. Холодильник, например, был новой модели, но тарахтел и трясся так, будто ему после контузии по ночам снится жестокий вражеский артналет.
   "Отлично устроимся, - подумал Вадька про себя во множественном числе словами Остапа Бендера, - приличная кубатура для Москвы."
   Позже он узнал "по секрету" у коменданта - веселой, пьющей и одновременно строгой женщины, что микроволновые печки для повышающих квалификацию руководителей региональных СМИ приказал поставить в комнаты сам ректор. Тем самым он выказывал уважение им и подчеркивал высокий статус своего института. "Чего ж тогда она такая замызганная. Здесь, наверное, бытовую технику мыть не принято, - в мыслях ерничал Алсанов. - Одноразовый вариант. Когда слипнется настолько, что не сможет крутиться - на свалку. Москва, денег много."
   - А так, обычно, студенты готовят на общей кухне, - закончила секретный доклад комендантша.
   Алсанов заходил на кухню ради любопытства. При всей его невпечатлительности он, тем не менее, понял, что без спецподготовки, в трезвом виде ЗДЕСЬ готовить, а потом есть приготовленное не-воз-мож-но!
   Но человек, как известно, такая скотина, что ко всему привыкает. Вскоре Вадим перестал замечать все эти бытовые мелочи. Он уже не пугался не очень чистого унитаза и пожелтевшей ванны в санузле, рассчитанном на бокс из двух комнат (вторая комната пустовала, и Алсанов жил в боксе как кум королю). Кроме того, лекции, мастер-классы, практические занятия на главном в стране Телевизионном Техническом Центре, которые проводили общефедеральные знаменитые "говорящие головы", не оставляли времени на праздношатание и празднолежание в общаге. Вадька, правда, разумно избежал участия в зрительских массовках на записи всевозможных популярных игровых и говорильных программ. Дело в том, что записываются они блоком, сразу по несколько выпусков, а париться и потеть в студии, выслушивать вопли раздраженного режиссера и ассистентов, хлопать в ладоши и улыбаться по команде, как дрессированная обезьяна, Вадима не пёрло. В освободившееся от этих быдлячьих радостей - "пользуясь случаем, передаю приветы по списку" - время он предпочитал сходить куда-нибудь. Благо, в Москве таких мест - туча. В театр, например. Он и посещал модные и классические спектакли ведущих коллективов. Так продолжалось месяц или больше.
   А однажды на ТТЦ в обеденное время он зашел в один из многочисленных буфетов, встал в очередь, чтобы купить дежурный стакан "бочкового" кофе, булочку, котлету, короче, съесть чего-нибудь. Ворочая от вынужденного безделья головой и осматривая зал, Вадька увидел то, от чего остолбенел. За угловым столиком в глубине зала сидела Ленка Равинская! И не одна! А в компании двух знаменитостей - режиссера и ведущего популярной среди домохозяек говорильной передачи одного из главных телеканалов страны. На столе у них стояла початая бутылка шампанского, бокалы, три чашечки явно породистого кофе и еще что-то. Все трое пребывали в отличном настроении, весело щебетали, смеялись и, вообще, по виду были очень хорошо знакомы, более того дружны и вполне довольны друг другом. Эдакая демонстрация беспроблемной, успешной жизни, когда земной шар вращается специально для них. Вот уж не ожидал, так не ожидал!
   Ленка выглядела великолепно. По-столичному. Одета, причесана, накрашена - все супер! Вадька даже невольно загордился, что эта краля у него в постели бывала. Да-а... Неисповедимы пути Господни... Однако, что она тут делает, да еще с этими телевизионными, с позволения сказать "мастерами", один из которых даже давал их группе мастер-класс. Городил он на этом уроке такую чушь, что не оставил от своей раздутой "звездности" ни искорки даже в глазах главредов-женщин из самых забитых, нищих студий, врезающихся со своими убогими передачами в трансляцию единственного на их территории, того самого главного телеканала страны, где эта "звезда" и звездила.
   Из того "мастер-класса" Вадим вынес одно твердое знание - душить любую "звездность" с ее мнимой исключительностью, капризами и истериками на корню. Противно было смотреть и слушать этого любителя гламурных манер.
   Но... Все равно, он - лицо канала, он - кумир, он - рейтинг, он - деньги от рекламы. И он это знает. Так что с понтами у него все в порядке. Запросто, на кривой козе, допустим, Алсанову к нему не подъехать. А тут Ленка Равинская сидит, хихикает, он ей шампусика подливает и явно комплиментами обволакивает. Непонятно! Интересно! Но что же делать? Не размахивать же руками и не орать же на весь зал. Расстались-то на ножах. Горшки побили. А вдруг она Алсанова презрением уничтожит, дескать, "я вас не знаю и, вообще, мужик, отвали, ты же видишь, на каком я теперь уровне".
   Пока он так раздумывал, тупо глядя на глянцевую троицу, ленка его заметила. Наверное, его пристальный взгляд вынудил ее повернуть голову в сторону очереди у раздачи. На Ленкином лице не отразилось никаких видимых эмоций. Вернее, оно кое-что показало только для знатоков. Увидев Вадьку, ее глаза вспыхнули как два стоп-сигнала. Дескать, не дергайся. Мол, не вздумай показать этим людям наше знакомство. Типа, тебя, болотный житель, здесь точно не надо. Короче, не компрометируй меня. Причем, глаза сигнализировали не призыв "Умоляю!", а острастку "Только попробуй!". Болотный житель Алсанов считал, что скомпрометировать никого не может. По крайней мере, своим внешним видом и поведением. Он был одет в хороший, чистой шотландской шерсти, костюм, купленный за большие деньги здесь же в Москве, и прекрасно смотревшийся с водолазкой той же фирмы. Он был пострижен-уложен в неплохом мужском салоне, который посещали и телезнаменитости тоже. От него пахло отнюдь не болотным газом, а дорогим модным одеколоном. Он умел оттпыривать мизинец, когда держал бокал или чашку, не разговаривать с набитым ртом и, вообще, есть, не набивая едой рта. "Чем же я не подхожу вашей компании? Наверное, отсутствием общих тем для светсткого разговора. Ах-ах-ах! Давно ли у тебя, Ленка, появились здешние темы?" - забирая заказ и отходя к удобному для наблюдения месту, думал Вадим.
   Вскоре компания, не допив шампанского, поднялась из-за стола и начала пробираться к выходу. Все трое стали разными путями лавировать между столами, стульями и ногами. Ленка, очевидно, специально выбрала путь мимо алсановского места. Когда она проходила рядом с его столиком, то бросила на него скомканную салфетку, отчего Вадькин сосед, вкусно уплетавший второе блюдо, громко возмутился:
   - Ну ни фига себе. Нашла мусорник, крыса.
   Но Вадим сообразил по-другому. Он взял комок и аккуратно под столом развернул - набор из десяти цифр. Написан небрежно, наверное, торопилась остаться незамеченной, когда ковыряла свой телефончик. Ладно, госпожа Мата Хари, явка засекречена, как скажите. Вадима прямо-таки распирало от любопытства и очень скоро он ей позвонил. Договорились о встрече в самом низу торгового центра "Охотный ряд", там, где целый выбор всяких фаст-фудов и полно народу.
   Проголодавшийся к вечеру Алсанов пришел пораньше, взял себе каких-то пирожков с бульоном и уселся есть и ждать. Равинская пришла в точно назначенное время. Молча села и надменно посмотрела на жующего Вадьку, отчего тому стало неловко. И он не смог придумать ничего лучше, чем пробубнить с набитым ртом:
   - Пъи-вет. Те-е въ-ять?
   - Нет, спасибо, я в таких местах не ем, - шевельнув бровями, ответила Равинская и стала смотреть в сторону.
   "Брезгливость мне показывает," - сообразил переставший жевать Вадим. Бульоном он продавил разжеванный пирог внутрь себя, нарочито громко отдуваясь, сказал:
   - У-уф-ф! - И добавил с издевкой. - Ах-ах-ах! Судя по твоей дневной компании, ты теперь ниже акульих плавников под соусом из аллигаторовой груши в еде не опускаешься. А позвольте спросить, сударыня, вино какой страны вы предпочитаете в это время дня? А какая музыка должна звучать: фортепианный концерт Шопена или симфонические этюды Шумана? Была б моя воля, я бы под трапезу этого пидараса, с которым ты хихикала в буфете, только "Траурную оду" Баха бы и заказал, на крайняк "Реквием" Моцарта.
   - Хорошо, что не твоя воля. И не будет ее! И, вообще, кто ты такой?! - скривившись от пренебрежения, бросила Равинская. - И что плохого тебе телезвезда сделал? Он отличный парень! Его все любят и ценят. А-а-а!.. Понимаю... Завидуешь!
   - Возможно, возможно, - не стал спорить Вадим. - Но слышала бы ты, какую ахинею он нес, когда нас, униженных и оскорбленных, профессионализму и жизни учил. Если с такими мыслями и понятиями становятся "телезвездами" федерального значения, то на хера тогда такое телевидение. Я думаю, что после его лекций многие мои коллеги решили поменять профессию.
   - Успокойся. Он - телезвезда с огромным талантом и всеобщей популярностью, ему многое можно простить.
   - А я уверен, что вся его популярность - это продукт грамотного пиара. Как на выборах или в рекламе бабских затычек. Правила промыва мозгов народным массам примерно одни и те же. И если с месяцок его не показывать и не рассказывать о нем, то и забудут его напрочь. Причем, если подсунуть потребителю новый персонаж, то забудут гораздо быстрее. Что, не так?! Так! В чем же его талант? Ответь. Он что Высоцкий, которого двадцать лет вспоминают и плачут... Этого пидараса кто-нибудь вспомнит через двадцать лет после его глупой смерти от передоза? То-то и оно, что его забудут через двадцать дней...
   - При чем тут это? Мы, вообще, зачем встретились? Чтобы телезвезду обсуждать?
   Ах да! Извини, - Алсанов будто встряхнулся. - Ну, рассказывай.
  
   * * *
  
   - Что тебе рассказывать? - деланно удивившись спросила Равинская.
   - Хвастайся, хвастайся, - Вадим сделал подбадривающий жест. - Ты же здесь, в Москве, не просто так.
   - Нет, конечно.
   - Ну?! Что на ТТЦ делаешь? Чё ты как на допросе! Слова из тебя не вытянешь...
   Ленка очень хотела рассказать - похвастаться серьезными переменами к лучшему в ее жизни. Но вид этой жующей скотины, которой по виду абсолютно до фонаря все ее успехи прямо-таки обезоруживал. Ей нужно было восхищение в его глазах, отчаяние по образцу "какой же я дурак!", зависть, в конце концов.
   Зря, что ли встретились. Хотя, по задуманному сценарию зависть должна появиться чуть позже. Она немного ошибалась. Вадька не был по-юношески восхищен, но был задет. Он не впал в отчаяние, но горчинка в сердце появилась, ведь каждый мужик втайне хочет, чтобы после расставания его бывшая страдала и плакала, испытывая небывалые до сих пор душевные муки и пребывая в глубокой депрессии. Короче, чтобы ей стало гораздо хуже, чем было до "последнего прости". Алсанов тоже этого хотел. А тут, гляньте-ка, сидит его бывшая вся из себя и демонстрирует ему свое превосходство. Правильно было замечено - крыса! Крыса и есть. Вадька невольно залез в прозрачный панцирь цинизма и безразличия, мол, да наплевать. Но наплевать-то ему не было! Кроме того, он начал соображать, что так он ничего стоящего не узнает. Надо приоткрыться и показать сначала восхищение, потом отчаяние. Пусть порадуется, крыса. Тем более, что она и впрямь хороша, стерва. Даже захотелось ее не на шутку. С этой учебой, блин, все некогда было женщинами заняться.
   - Прекрасно выглядишь, Лена! - подсыпав в глаза песочку грусти, Вадим сменил тон на трогательный.
   Равинская тоже посмотрела на него уже по-другому. Глаза немного, совсем чуть-чуть, улыбались и выражали гордость и жалость.
   - Спасибо, - Алсанов пока не понял, смягчился ее тон или еще нет.
   - Пойдем. Я тебе какой-нибудь сувенир куплю.
   - Здесь?! - Ленка насмешливо удивилась. - Ты цены-то видел. Это тебе не Пок.
   - Да я вроде как тоже не нищий.
   - Нет, Вадим, здесь не надо. Но за предложение спасибо.
   Алсанов отметил: первое - она назвала его по имени, второе - тон ее разговора смягчился, без сомнений.
   - Но в любом случае пойдем. Угостимся чем-нибудь. Шампусиком, например, - улыбнулся по-доброму и подмигнул. Ленка тоже улыбнулась. Мысль Алсанова: "Наконец-то!". - Пошли по Красной площади погуляем.
   Равинская теперь даже засмеялась, как настоящая москвичка:
   - Издеваешься, что-ли? Скажи еще, на Ленина посмотрим.
   Теперь засмеялся Вадим. Контакт устанавливался. Ленка поднялась:
   - У меня машина здесь рядом. Хочешь, просто тебя покатаю, мне все равно домой надо. Пробок уже нет.
   - А рядом, это где?
   - Возле Госдумы.
   - Поехали.
   Машина оказалась "паркетным" двухлитровыи джипом "TOYOTA Rav4". "Самая что ни на есть биксячья тачка, - подумал Алсанов, усаживаясь на кожаное сиденье. - И коробка-автомат. Только рюшечек и бахромы не хватает... Впрочем, Тойота есть Тойота. Это вам не автоВАЗ с его металлоломом."
   - А ты неплохо тут перемещаешься, - сказал Вадим, придавая своему лицу максимальную степень восхищения (кашу маслом не испортишь!) с легкой, но растущей тенью зависти. - А еще лучше паркуешься. Меня, наверное, и пешком-то без намордника близко к Госдуме не подпустят... А уж на машине... Сразу ракетой "земля-земля" без предупреждения уничтожат.
   Ленка уверенно, ну или почти уверенно, вела машину и удовлетворенно улыбалась. Она, наконец, достигала того, чего хотела от своего бывшего любовника. Он стал догадываться, каким он был козлом тогда и каким стал ничтожеством теперь.
   - Я аккредитована в думе как парламентский корреспондент. У меня и удостоверение есть, и пропуск. Да и, вообще, меня уже все там знают.
   Вадим присвистнул, а восхищение довел до невероятной степени, зависть же - до убийственной. Даже слезу пустил. Впрочем, откровенно говоря, ее выдавил ветер, когда Алсанов выбрасывал за борт окурок, но как кстати! Но подумал он во время своего художественного свиста совсем другое: "Как Волка-Зайцеву шлюху тебя там знают! Форсу-то напустила, господи! И сидит, фря, вся такая гордая и неприступная. А я тебе, красавица, сегодня под хвост заеду! Я буду не я. Надо только к тебе домой попасть. Заодно посмотрю, как там у тебя в бытовом плане. Хотя... Можно тебя и в машине задраконить... Тачка-то тоже, поди, от депутата. Вот будет хохма - в его машине, его же телку отодрали!.. Ладно, пора давить на жалость."
   Некоторое время ехали молча. Ленка даже посмотрела на Вадьку, чего это он там притих. Вид тот имел жалкий. Наконец, со слезой в горле он сказал:
   - Я все понял. Это Волков-Зайченко для тебя старается. Но как же ты его охмурила?! Когда?!
   Равинская ответила спокойно и как-то даже отвлеченно:
   - Ах, охмурить его нетрудно. Он сам охмуриваться рад.
   - Понимаю, - голос Алсанова срывался, - ты можешь, кого хочешь... А как же я, Лена?!
   Парламентская корреспондентша посмотрела на Вадьку-хулигана и усмехнулась:
   - Ты чё, Алсанов, белины объелся? Ты же сам меня выгнал!
   - Это было минутное затмение, - он даже захныкал. - И потом, ты в меня таре-елку ки-ину-ула!..
   - Не фиг было из меня домработницу делать...
   Алсанов перестал ныть и заговорил уверенным голосом и безапелляционным тоном:
   -Так у тебя дома здесь, наверное, грязь такая, что грибы растут. Ты ж занята постоянно. То депутатские заседания, то...
   Он чуть было не сказал "депутатские постели", но вовремя осекся и вымолвил:
   - ...телецентр. До дома руки не доходят.
   Равинская возмутилась:
   - Да ты обнаглел, Алсанов! У меня грязно?!
   - Уверен, что грязно, - Вадим гнул свое.
   Равинская задохнулась от негодования:
   - Да у меня!.. Ты чё?! У меня входной коврик на полу чище твоего сопливого платка!.. Скотина!
   - Не верю.
   - Алсанов, я поняла. Ты хочешь попасть в мою квартиру? Ха-ха. Придумал бы что-нибудь пооригинальнее... Ладно. Пошли. Мы приехали. Убедишься в стерильности. Так и быть, кофе угощу. Но!.. - Равинская сделала строгое и даже злое лицо. - После кофе никаких продолжений!.. Ноги в руки - и вали. Не хватало мне еще водевильных историй.
   "Ой-ой-ой, напугала, - теперь усмехался, правда, только в мыслях Вадим. - Святая правда: бабы дуры не потому, что они - дуры; бабы дуры потому, что они - бабы. Посмотрим-посмотрим. Пощупаем. Попрыгаем. Поскрипим."
   "Он что, и вправду на любовь рассчитывает? - в свою очередь думала Равинская. - Совсем чувство реальности потерял. А может его у него и небыло?.. Ладно, пусть зайдет... Посмотрит... Надо добить его совсем, чтобы не думал, что он - крутой. Он крутизны-то не видел никогда. Сейчас увидит, расстроится окончательно и пусть валит в свою общагу водку жрать. Тоску-печаль заливать. А я стриптизера на приват-танец вызову. Надо будет кого-то свеженького из интернета выбрать..."
   Ленкина квартира особо Вадьку не впечатлила. Во-первых, далеко от центра, во-вторых, типовая многоэтажка, в-третьих, стандартный ремонт, к которому наши люди добавили корень "евро". Хотя, в деталях объяснить, что это такое, никто из сделавших "евроремонт" не может. Мебель, правда, была неплохая, оригинальная и в гостиной, и в спальне, и на кухне, и везде. Но толковый дизайнер тут "не валялся", а потому все было сделано по вкусу Равинской, а скорее, депутата. То есть, людьми, воспитанными в совдепии, когда все "любили" ходить строем и не выделяться из общей массы, быть "как все". А если и выделяться, то тихо и спокойно, чтобы никого не раздражать, а то ведь и "стукнуть" могут, "куда следует". Поэтому стандартные люди воспитывали других стандартных людей и приучали их жить стандартной жизнью. Это вбито в мозги, в подсознание, в гены - все по ГОСТу. Самое смешное, что депутату это нравилось, потому что было выгодно. Так проще жить и управлять массами. Вот и пошел маятник в обратную сторону - опять знамена, опять единодушный порыв, опять "все как один" в приступе официального патриотизма. "Право оно или не право - но это мое отечество".
   Тем не менее, Елена Равинская считала свою хату крутой и гордо ждала подтверждения этого факта от Алсанова. А тот и не капризничал.
   - Хорошо живешь. Квартирка-то тоже от депутата, как и машина...
   - Ты жлоб, Алсанов. У тебя поганые мысли. Здесь, в Москве, платят так, что можно жить по-людски и чувствовать себя человеком. Тебе этого, увы, не понять.
   Ленка разлила кофе по чашкам и уселась с сигаретой в руке на отлете. Алсанов попробовал кофе - вкусно, он тоже закурил:
   - Ну почему ж не понять... Москва искусственно раздута деньгами, как печень алкоголика водкой. Но про возможный цирроз никто почему-то не думает. Такова человеческая природа - пока гром не грянет..., жареный петух не клюнет..., почки не отвалятся... До тех пор никаких боржомов и свечных стояний в церкви. Это все потом, когда уже поздно будет...
   - Неважно. Это пока единственный наш по-настоящему европейский город...
   - Брось! Москва как была русским купеческим городом, так и осталась. Мишуры и огоньков добавилось, но так Европой не становятся. Москва тупо копирует всякие там нью-йорки и парижи. Но копия-то всегда хуже оригинала. Здесь твой депутат, иже с ним и иже над ним создали (прежде всего для себя!) некий анклав, набитый уворованными у всей страны деньгами, которые здесь же потом и крутятся. Здешние жители довольны, что они так круто живут по сравнению с соотечественниками, а стало быть для власти нет никакой опасности. Потому как перевороты, путчи и революции совершаются именно и только в столичных городах. Так что разговоры про европейский город, цивилизацию, общечеловеческие ценности, сближение культур - это для бедных и убогих. Ясно?
   - Мне плевать на это, Алсанов. По крайней мере, все хотят попасть сюда и устроиться здесь. У меня с этим получается, и о другом я не думаю. Тебе пора... - Она встала.
   - Лена! Хватит дуться и понтоваться... Давай еще кофе попьем или даже выпьем.
   Алсанов тоже поднялся, подошел к ней под звуки собственных ласково-гипнотизирующих слов и приобнял Равинскую за талию. Она улыбнулась, как змея:
   - Ну-ну-ну. Мы же договорились.
   Ленка попробовала отстраниться, но Вадька держал ее крепко. В ее глазах мелькнула вспышка страха. В его глазах блеснул лед безразличия. Она влепила ему пощечину. Он поднял ее на руки и понес в спальню.
   "Вот гад! От него не избавишься..."
   "Вот сука! Никуда ты не денешься..."
   "Просто так ты меня не получишь!.."
   "Заводись сама, как твоя Тойота..."
   Алсанов бросил ее на кровать, которая необычно и продолжительно заколыхалась.
   "Матрас водяной. Тем интереснее будет..."
   - Раздевайся сама, - железно скомандовал он. - Раздевайся! Порву все на хер!..
   Ленка принялась медленно расстегиваться, что-то стягивать, складывать... Вадька расчехлился по-армейски быстро, ничего не складывал, разбросал все, как попало. И в нетерпении встал над ней. Равинская увидела его хозяйство в заряженном состоянии и решила дать последний бой. Она незаметно прицелилась и с криком "Х-ха!" попыталась воткнуть туфельную шпильку в алсановский пах.
   Не воткнула... Вадим по солдатской, отработанной многочисленными жесткими тренировками, привычке резко подставил под удар правое бедро, охнул от боли. Каблук не вонзился, крови не выступило, но синячино был обеспечен. Алсанов остался боеспособным, главное оружие не пострадало.
   - Я те щас дам Х-ха! - прошипел Алсанов и схватил красавицу левой рукой за лифчик, а правой - за пояс колготок вместе с трусами. Рванул одновременно.
   - Н-не-ет! - заорала Ленка, но лифчик уже с треском располовинился и отлетел. Колготки выдержали за счет своей эластичности. Алсанов взялся за них второй освободившейся рукой. - Не надо-о! Я сама!
   - Быстро!
   Равинская все оставшееся сняла сама и через мгновение закачалась на волнах водного матраса вместе с рухнувшим на нее Вадимом Алексеевичем Алсановым. Ее вынужденная искусственная любовь проходила под шум искусственного прибоя, слегка приглушенного резиновой оболочкой матраса. При известной доле фантазии можно было представить, что это секс на пляже или, к примеру, на яхте, то есть именно то, о чем Равинская всегда мечтала.
  
   * * *
  
   - Мерзавец! Негодяй! - причитала Ленка. - Тебе это так просто не пройдет!
   - А ты шлюха, - спокойно возразил отвалившийся в сторону и отдыхавший Вадька, - проститутка. Ты же депутату отдаешься не по любви и желанию, а за все эти атрибуты успеха: квартиру, машину, престижную работу, тряпки эти дурацкие, которые ты так жалеешь. Конечно, проститутка, а с ними такое, как с тобой сегодня периодически случается. Издержки производства. Чтобы легче было вспоминать, считай, что отработала на блядском "субботнике".
   - Пошел вон, козел!
   - Принеси лучше сигарету и чего-нибудь выпить. И холодное что-то приложить, у меня нога болит после твоей туфли.
   - Пошел во-он! - истерично закричала парламентская корреспондентша. - Тебя, козла, кастрируют! Вот увидишь! Ты не знаешь, с кем связался!
   - Ладно, - по-прежнему спокойно и даже с усмешкой сказал Вадим. - Сигарет и выпивки, понятно, не будет. Я пошел.
   Он не торопясь встал, сходил в ванную, промыл-прополаскал все, что нужно, погладил смоченной водой ладонью растущий синяк, вернулся в спальню и стал неторопливо и аккуратно одеваться. Ленка лежала под покрывалом, молча следила за ним и гневно сверкала глазами.
   - Как насчет прощального поцелуя? - добивая несчастную жертву, нахально спросил насильник.
   Жертва, скрипнув зубами, отвернулась.
   - Хорошо, оставим поцелуи до следующего раза. Ну, счастливо... Успехов в парламентском пуле.
   Вадим захлопнул дверь, спустился вниз, вышел со двора на улицу и стал ловить такси. Время было не очень позднее, но уже глубоко темное. Очень скоро подъехала "Волга", расписанная и оформленная по типу нью-йоркских кэбов. Профессиональное такси. Дороже, чем частник, но с гарантией. Вадька сел на переднее сиденье и назвал адрес общежития.
   - Я знаю, Вадим Алексеевич, - неожиданно заявил водитель.
   Алсанов с удивлением, но сразу же начиная смутно догадываться, повернулся в его сторону. Конечно, это был Он. Обычная шоферская куртка, на голове старомодная таксистская фуражка с кокардой. Только в обрамленном крылышками колесе угадывались стилизованные, причудливо расположенные три цифры "6". Широкая улыбка и глаза! Все те же. Ни с какими другими не спутаешь.
   - Адам Вергильевич! - искренне воскликнул Вадим. - Как я рад! Как я рад!
   И полез было обниматься, но тот, смеясь, отстранился:
   - Я тоже рад, но тут остановка запрещена. Знак висит. Оштрафуют. Поехали.
   - Поехали!
   Когда отъехали и разогнались, старик весело спросил:
   - Как же вы так, Вадим Алексеич, Елену Равинскую снасильничали? Она ведь тоже наша...
   - Понтов у нее много появилось, - возбужденно, зло и тоже весело ответил Алсанов. - А то, что наша, не спорю. Но разве я сделал что-то против наших правил и законов. Я сильнее, значит я прав.
   Адам Вергильевич продолжал улыбаться. Помолчали. Когда Вадька уже совсем было успокоился и закурил, водила спросил:
   - А не боишься, парень, что она тебя вложит? Ментам, например. Сходит сейчас к врачу, тот возьмет анализы. Ты ж в пылу страсти резинку не надевал. Или того хуже, депутату своему пожалуется. А он тебя в пудру раскатает...
   - Не боюсь, - уверенно и спокойно ответил Алсанов. - Она молчать будет, как рыба об лед. И синяки свои с засосами прятать под разными предлогами. Для нее огласка страшнее, чем для меня. Если депутат узнает, что ее изнасиловали, он ее сам выгонит на хер. Первое, кто изнасиловал? Хрен знает кто, прыщ болотный, приехавший из Тьмутаракани. Второе, как он к ней попал? Очевидно, что сама пустила. Значит, знакомы, даже работали вместе и шашни водили (узнает, ведь, если захочет). Так может, он ее и не изнасиловал вовсе, а сама дала. Потом разругались на почве ревности, теперь многосильными депутатскими руками отомстить ему хочет. Третье и самое главное, что скажут коллеги из депутатского корпуса? Враги будут смеяться и злорадствовать, друзья присоветуют избавиться от непутевой твари. Слишком дорого для репутации обходится. Тем более, таких, как она, кобыл по улицам целые табуны ходят. И каждая из них хочет подороже свое влагалище пристроить. Не-е-е, если кто прознает про сегодняшнее, то она первая на помойке окажется, как надоевшая кукла. Поэтому она молчать будет! Зубами скрипеть и молчать! А еще молиться, чтобы я молчал.
   После этого монолога Адам Вергильевич остановил машину в укромном месте, включил в салоне свет, с большим уважением посмотрел на воспитанника и сказал:
   - Там в бардачке коньяк и шоколадка. Я за рулем, а вы, Вадим Алексеич, выпейте за свое здоровье. Вы один из лучших в нашем деле, схватываете на лету. Энергичны, инициативны. Поздравляю!
   - С чем, Адам Вергильевич? - спросил Алсанов, прикладываясь к бутылке.
   - Об этом чуть позже. А хотите прикол? Знаете, о чем думала Елена Равинская, собираясь вас выставить за дверь? Она собиралась потом пригласить стриптизера!
   - Ха-ха-ха, кхе-кхе-кхе, - Вадька от злорадства и от коньяка даже закашлялся.
   Старик правой рукой похлопал его по спине, а левой включил приемник.
   - Люблю старые песни на ретро-станциях. Возраст, сами понимаете. - И сразу после его слов из колонок зазвучал лирический голос певицы Ольги Воронец, очень популярной лет 30-40 назад. А песня про ромашки-лютики была, как теперь говорят, одним из шлягеров того времени:
   Сняла решительно пиджак наброшенный,
   Казаться гордою хватило сил.
   Ему сказала я: "Всего хорошего!"
   А он прощения не попросил.
   Последние две строчки куплета в повторе прозвучали с добавившимися к ретро-певице двумя вполне современными живыми мужскими голосами - Адама Вергильевича и Вадима Алексеевича:
   Ему сказала я: " Всего хорошего!"
   А он прощения не попросил.
   Глядя друг на друга, весело рассмеялись. Вадька движением руки с бутылкой показал, что будет пить за старика. Тот кивнул, завел двигатель, выключил свет в салоне и тронулся дальше.
   Очень скоро подъехали к институтской общаге. Уже прощаясь со студентом-курсистом, Адам Вергильевич сказал:
   - Ну что, Вадим Алексеич. Учитесь так же прилежно и старательно, как делали до сих пор. Доучивайтесь, получайте корку. Да, кстати, а чего это вы монашеский образ жизни здесь ведете. Ха-ха, если не считать сегодня, конечно... На вас уже давно положила глаз одногруппница. Очень хочет. Сохнет, практически. Муж далеко, да и надоел уже. Развеяться хочет дама по случаю. А у вас словно полное гормональное затишье. Нехорошо! Надо уважить молодую красивую женщину.
   - А кто она?
   - Э-э, нет... Ты давай, парень сам... Опыт есть. Определить не сложно, - тут он вмиг стал серьезным. - А теперь о главном. О поздравлении помнишь?!
   - Да.
   - По окончании курсов и возвращении домой, а это будет очень скоро, готовься сразу сесть в директорское кресло. Карамов уходит...
   - На повышение?..
   - Кая те хрен разница! Ты будешь директором. Созрел уже. Сегодня окончательно убедил в своей готовности. Я тебе говорю, - с ударением на "я" уверенно объявил старик. - Все. До встречи.
   Ударил по газам и скрылся за поворотом. Вадим вошел в здание.
  
   * * *
   * * *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"