Сегодня море штормит. Набегающие на пляж пятиметровые волны внушают первобытный ужас. Конечно, мы же давно забыли про опасность стихий. Щекочем себе нервы прыжками с парашютом, на тарзанке, летаем на парапланах, покоряем Эверест в конце концов.
А я чувствую себя русалочкой - так болят раны от мозолей на ступнях. Только длинных локонов у меня нет, и принца тоже нет, и хвоста никогда не было.
А я чувствую себя виноватой за жестокий приступ беспричинной тоски, когда даже плач чаек недостаточно выразителен. Ведь у меня всё отлично, какое право я имею выть.
Волны дышат и облизывают пирс соленым языком. Бесконечная гонка за горизонтом, где облака синим лесом уходят вдаль. Призрачный пейзаж ранит до самого дна души, до дна бездны, где плавают кракены моих демонов. Но, в то же время, мне хочется сломя голову ринуться в белые, с виду невинные, но такие смертоносные барашки этих волн. Хочется пытаться выплыть и не смочь сделать этого, хочется захлебываться и молиться любым богам, чтобы послали хотя бы один катер на мое спасение.
Странное желание для полноценного и здорового человека. Меня зовут мои демоны, соблазнительно виляя хвостами своих гниющих водорослей, с придыханием дыша на меня йодом морских безымянных просторов, облизывая мои губы ядовитыми языками хищных рыб. Светят мне в глаза ксеноновыми фарами своих фонариков, заманивая плыть им прямо в пасть.
Я лежу на гальке и ощущаю острыми лопатками обмылки гальки, пытаюсь разглядеть на засвеченном небе звезды. Но есть только метеориты самолётов, и днем и ночью мерцающие своими огоньками на крыльях. Они готовы рухнуть прямо мне на голову, или, в лучшем случае, врезаться в окно моего номера, чтобы навсегда пресечь в моей голове мысли от побега от богов прилива, богов отлива, богов погоды и богов умерших. Первые двое стегают Луну ветрами ехидства, чтобы та продолжала свое вращение вокруг нашей маленькой планеты. Боги погоды задабриваются щедрым истязанием себя в горячих и холодных водах отношений с любимыми людьми и, соответственно, любимыми людьми безответно. Умершие боги пахнут тухлой рыбой и плавают бледным брюхом кверху, напоминая о тщете борьбы за жизнь любого утопающего.
Я смотрю на это представление и тоскливо смеюсь чайкой под шум волн. Мне хочется отрастить ласты и панцирь, чтобы чувствовать себя уверенней во время бурь. Но я знаю, что никакие модификации тела не спасут меня от шторма человеческих отношений. Как бы ни хотела я отстраниться от них и остаться наедине с ближайшими, самыми дорогими мне людьми, я знаю, что у меня это никогда не получится.
Потому что законы природы другие. Потому что волнующемуся морю все равно, какие чувства я испытываю и какие эмоции переживаю. Оно и молитвы-то, даже самые искренние, слышит нечасто, что уж говорить о мимолетных перышках сиюминутных желаний. Море величественно в своем равнодушии и беспощадно в своем наказании за недостаточно уважительное отношение. Оно не позволит пренебрегать им и, тем более, смеяться над собой. Слижет с берега и проглотит, даже не заметив.
Но море милостиво к нам, своим рабам, и часто радует штилем, таким удобным для купания, и красивыми закатами, таким беспокойным для умиротворения. Если бы закат длился двадцать четыре часа в сутки, все это время я бы просидела на морском берегу, не мигая уставившись на водную гладь. Небо было бы раскрашено закатывающимся в пропасть солнцем в оранжевые, серые и зеленые цвета, волны шептали бы сказки с несчастным концом, а ветер сдувал ответные слезы с глаз.
Во время спокойного безветренного заката страх отступает прочь, лопатки скругляются, а галька перестает врезаться в мозоли на стопах иголками морских ежей. При штиле более спокойно, но тревожные кальмары все равно прогрызают в сердце дыры, в которые не преминут заползти мурены жестокости. К себе, к людям, к делам, к миру. Как бы дожить до рассвета, не превратившись в глубоководного монстра.