Глазные яблоки, устало прикрытые голубоватыми веками, выдавливают своды скул далеко за границы впалых щёк. После лепки пышной ее соседки у поручня и троих не менее пышных мужчин на сиденьях, у скульптора явно не хватило белой глины, чтобы слепленный нос дамы прорезал сетчатку зрителя точеным лезвием презрения, а не тощей иголкой комариного хоботка. Малиновая помада, наполовину съеденная, укоризненной смазанностью подчеркивает едва уловимую взору, но совершенно бескомпромиссную, угрозу. Не трожь меня, я - электрический скат, важно покачивающий широкими плавниками полей коричневой шляпы, полупрозрачный в своей худобе. Хотя откуда бывшей русалке знать, чем питаются люди? Что косметика, что овощи, что мясо, что таблетки - все одинаковое, удручающе-пресное на вкус по сравнению с океанической солью.
На такое же тонкое, как нос, лишенное наполненности мышцами, кровью или костями, горло женщины водорослями намотаны широкие ленты шарфа. Он перехватывает алое, сияющее чистотой (видимо, только что забранное из хим.чистки), пальто спиралью хлипенькой, но все же не дающей этой вылепленной из подсохших остатков глины конструкции развалиться на части. Элементы женщины-ската слепленны друг с другом клеем честного слова. Такова цена обмена моря на сушу, жабр на легкие, плоскости плавников на цилиндры ног, чешуи на пудру.
Есть в женщине-скате отталкивающе-притягательная красота, позвонками и рёбрами каркаса, на который небрежно налеплены ошмётки глины, выпирающая наружу. Хрупкая измождённость с пугающей силой притягивает к себе взгляды мужчин, женщин, детей и стариков - всех людей, плывущих в мареве растрясаемой вагонами пыли Московского метро. Ломкие пальцы, перетянутые тонкими лиловыми жгутами вен, соломой разбросаны по сумке с вещами женщины-ската. В ней не найти телефона или книжки, их место занимают бутылка с водой, влажные салфетки, увлажняющие крема и другие средства, дарящие влажность иссыхающей на суше коже морской княжны.
Когда-то она была одним из слоев морского пирога, широкополыми полями плавников составляя его сердцевину. Такие же плоские, но куда более уродливые камбалы, с завистью смотрели на нее с песочного коржа океанического дна. Сейчас, здесь, под поверхностью поверхности, в метро, она думает о неоднократно слышанных ею от разных двуногих отрицательных мнениях о песочном тесте. Женщина-скат согласна: не то что вкусного, даже полезного в желтой россыпи ничего быть не может, только зубы сточишь. Самое подходящее место для обитания трусливых крабов и мелких мелочных рачков. Разве что нежные актинии и губки делают морское дно достойным хотя бы мазка горделивого взгляда. Тут, на земле, тоже не так много вещей, которые можно расписать этими мазками полностью, со всех сторон. В море она глазами как-то расписала одного рыбака на лодке с мотором, и это была ее лучшая роспись - настоящий шедевр. Он так красив, так мужественен, так силен. Но есть свойство у красок на суше - трескаться, осыпаться и выцветать. И на ее избраннике остается все меньше мазков. Первыми они исчезли с морщин на лбу, потом - с пивного живота, который предпочел ее тонкому стану пенное пиво с жирной закуской, и, кажется, паре этих двоих лучше друг с другом, чем паре прежних кубиков его пресса и ее осиной талии. Потом и пальцы стали похожи на живот, а появление выпуклости мышц заменялись появлением выпуклостей, который и вовсе быть не должно, вроде второго подбородка.
Когда русалка-скат заключала договор обмена плавников на ноги ради любви, она думала, что это честный обмен. Но честность морских обитателей на поверку отличается от честности двуногих. Хотя кое-что совпадает в сказках обоих народов: после входа на сушу ноги очень болят. Каблуки, будь они неладны.