Мужчина сидел на двуцветной, розово-синей пластиковой лавочке, уперев руки в колени, и то и дело вскидывал голову, когда отворялась дверь подъезда напротив. Он был ещё не стар, но седина уже серебрила его виски, придавая умному, открытому лицу солидности светского льва. Нервный взгляд выхватывал силуэты выходящих из подъезда людей и вновь утыкался вниз, в землю, в бетонные плиты покрытия. Казалось, что человек и хочет увидеть кого-то и сам страшится мига, когда это произойдёт. Иногда мужчина стирал испарину с высокого лба, хотя солнце ещё только всходило, и полуденным зноем, тем, от которого все ищут спасение в благодатной тени, даже не пахло. На мужчине, поверх белоснежной рубашки с острым воротом была надета расстёгнутая чёрная ветровка, в которой он уж точно спечётся под солнцем, если оно останется таким же агрессивным, как и вчера. Впрочем, кажется, этот вопрос волновал сидящего на скамейке меньше всего.
Второй подошёл неслышно. Подошёл, присел рядом, достал из кармана пачку Лаки-страйк, закурил от одноразовой зажигалки с прозрачным зелёным корпусом, выпустил в сторону клуб дыма и тоже застыл, закинув левую ногу на правую.
- Сидишь? - спросил он первого, который даже не повернул головы в сторону подошедшего.
- Сижу.
- Ждёшь?
- Жду.
- И что дальше?
- А не знаю, - первый наконец оторвался от созерцания подъезда и бросил быстрый взгляд на соседа. Тот был чуть моложе него. Нос с горбинкой, волнистые с иссиня чёрным отливом волосы и чуть навыкате глаза выдавали в нём южную кровь.
- А надо бы, - затянулся тот ещё раз, - Пора принимать решение.
- Сам знаю, - поморщился первый, - Только... - не смогу.
- Тогда отпусти.
- И не прощается... О, а вот и он...
Из-за покрашенной серой масляной краской двери подъезда показалась семья. Они были счастливы, или, по крайней мере, производили такое впечатление. Отец - полноватый мужчина с залысиной в рубашке в крупную клетку с коротким рукавом, небрежно расстёгнутой на три верхние пуговицы, женщина в бежевом летнем костюме и двое детей: мальчик лет двенадцати, угловатый и ещё неуклюжий в своей подростковости и девочка постарше, уже почти невеста, изящная и вёрткая, словно ящерка.
Мужчина, тот, что сидел на лавочке с самого утра, встал, постоял несколько секунд и снова присел.
- Не могу, - сказал он то ли сам себе, то ли внезапному собеседнику, - Дети... и всё такое. Дождусь, когда он будет один.
- Ты не тяни, а? - поморщился второй, - Вот достал уже со своим раздумьем! Ни орёл, ни решка. Монета в воздухе зависла! Я уже к тебе ноги стоптал, а всё мимо! - не было понятно, всерьёз ли тот раздражён или только играет в показную сердитость.
- А кто тебя просит, кто? - гневно выстрелил свою экспрессию первый мужчина, - Это - только моё дело, понятно! Мой крест. Мой выбор, моё проклятие.
- Утихни, - отмахнулся второй и вновь затянулся, - Монета в руках богов должна вращаться. Думаешь, у нас всё вот так легко - убил - не убил, простил - не простил. Тоже мне страсти... Да твой выбор отдыхает по сравнению с..., но ведь выкручиваются как-то... Он тебе что, жизнь спас?
- И это тоже.
***
Полдень июля был сух. Он расслаблял и допекал всех, кто попадался ему под ноги, провоцируя на сиесту, и сгибал в бараний рок каждого, кто ослушивался и подставлял пустые головёнки под его жгучие лучи. Не хочешь солнечной дубиной по башке - вали в укрытие или хотя бы нацепи панамку. Или пилотку, если ты солдат при исполнении и тебе старшими по званию предписано пребывать под солнцепёком. А старшим по званию у Лёхи Баранова был младший сержант Поросянников, который валялся под берёзой, снявши сапоги и потёртую хебешку с двумя "соплями" на погонах. Именно он отдал Лёхе команду вычистить изнутри цистерну то ли из-под бензина, то ли из-под чего-то такого же вонючего. Зачем было её чистить, не объяснили ни Лёхе, ни Поросянникову. Надо, значит - надо.
- Ведро, щётку, тряпку видишь? Руки в ноги и - пошёл. И меня не колыхай. Сам слышал - чтоб к обеду горэла, как у кота яйца, - зевая, поведал тот своему подчинённому и отправился под берёзу, досматривать очередной сон "дедушки" Советской Армии.
Лёха оглядел кремовую в грязных подтёках цистерну, свой немудрёный инвентарь, скинул хебешку, а вслед за ней и давно вылинявшую голубую майку. Внутри цистерны хоть и не загоришь, но уж точно и не замёрзнешь при всём пресловутом июльском пекле. "Значит - внутри что-то налито", - философски заметил Лёха сам себе, - "И это дерьмо надо выплеснуть. Хорошо. Как говорится - время пошло". Сейчас у него была одновременно и сделка и повремёнка. То есть, замаячила недурственная перспектива вырвать хоть часик для того, чтоб поваляться рядом с сержантом, если раньше, чем придёт время обеда, внутри цистерны будет относительно чисто. То есть, чистить ёмкость от грязи следовало не быстро, а очень быстро.
Прихватив старый реечный ящик, валявшийся неподалёку, и свой нехитрый инвентарь, Лёха забрался на верх цистерны и открыл люк. Изнутри пахнуло какой-то химией. Лёха отмахнулся от едкого запаха: после хлорной дезинфекции старшиной умывалки бывало и похуже, а тут... почти и не пахнет. Не расклеится. Старшина, кажется, выдал им с Поросянниковым пару потрёпанных противогазов, но как работать в противогазе Лёха не представлял, да и тащиться обратно к сержанту за резиновым хоботом откровенно не хотелось. Он бросил ящик в люк, удостоверился, что тот нормально приземлился и стоит устойчиво, потыкав в него щёткой, ещё раз с завистью поглядел в сторону Поросянникова и, вздохнув, спустил внутрь ноги в уже несколько потёртых кирзачах. Разуваться Лёха не рискнул - мало ли какая штука там разлита. Не думая, можно и без копыт остаться.
Спустившись с ящика, Баранов проверил ещё раз тот на надёжность и огляделся. Пахло, конечно, премерзко, но... всё было куда лучше, чем он представлял. Зловонной лужи на дне казалось всего лишь вёдер на двадцать-сорок, ну поубираться ещё чуток и... Лёха зачерпнул чуть погнутым ведром жижу, привстал на ящик и выплеснул содержимое ведра наружу. Конечно, следовало носить всё это хозяйство куда подальше от цистерны, но - одним подтёком больше, одним меньше. Кто ж проверять станет? Главное - внутри отработать. Лёха вычерпнул ещё ведро, а когда хотел вылить третье, ящик под его сапогом сложился и превратился в набор дощечек.
- Оба-на! - выругался Баранов в гулкую пустоту цистерны. Он присел на корточки, чтоб рассмотреть, как можно по-быстрому починить ящик и что вообще с ним можно сделать и тут в глазах у Лёхи всё начало куда-то уходить в сторону. Он попытался выпрямиться, опёрся на стенку, даже крикнул "Спасите!", но кто ж услышит крик из отдельно-стоящей цистерны? "Не свезло", - мелькнуло в голове у солдата, и он потерял сознание.
***
- И это всё?
- Что помню, - развёл руками мужчина в чёрной ветровке, - А потом очнулся уже в госпитале. Там мне всё и рассказали. Кто и как меня вытащил. Ну, мне не веришь - сам у него спроси.
- А и спрошу, Алексей Михалыч, - поднял указательный палец нынешний собеседник Баранова, - Я всё спрошу. Монета не должна...
- Слышали, - поморщился тот, - Ты ж знаешь, я тут, как минимум до вечера.
- Знаю, - отмахнулся второй, - Вот только я тут - в последний раз. Усёк? Сказали решить твой вопрос. А то...
- Что, - "то"?
- Тебе не понять. Скажем так - понизят. Так что я зол. И не на него. Это у тебя с ним свои счёты. А мне он кто? На тебя.
Мужчина встал и отправился к подъезду, возле которого, вышедшая семья заканчивала загрузку сумок и пакетов в припаркованный рядом автомобиль.
- Ай, геноцвале, погоди... - донеслось до Баранова.
***
Нольвосьмой лихо развернулся возле берёзовой рощицы и затормозил. Из УАЗика выскочил молодой грузин в ловко пригнанном, расстёгнутом на две пуговицы хэбэ с белоснежной подшивой и блестящих от крема сапогах.
- Эй, Поросян, дрыхнешь что ли? Тут у тебя где-то колодец, да? Давай молодого сюда. Пускай пошуршит, Ройзману машину помыть надо.
Грузин вытащил из-под заднего сидения блестящее ведро с тряпками:
- Где он там?
Младший сержант Поросянников поднял заспанное лицо, потом лениво приподнялся на локте.
- Чистит вон цистерну. Сам давай скреби свой драндулет. Мне что ли прикажешь вовнутрь этой хрени залезать? Совсем с дуба рухнул?
- Ай, не зовёшь молодого - сам давай. Мне ещё вон в кафешке закусь для Ройзмана взять надо. Дал на всё пятнадцать минут. Если что, я так ему и передам, что мол...
Спорить с Латарией, личным водителем полковника Ройзмана Поросянникову не хотелось. Молодой грузин мог так художественно расписать своему шефу ситуацию, что дослуживать оставшиеся месяцы Поросянникову пришлось бы на АБЗ по самые уши в бетонной пыли или в пятой роте, обматывая трубы стекловатой.
- Зови сам. Даю вам минут... двадцать. Не успеете - сам домоешь, - Поросянников уселся поудобнее, чтоб увидеть, как водила будет припахивать Баранова.
- Да он у тебя, похоже, тоже массу топит...
Латария ловко перепрыгнул через рельсы и остановился возле цистерны.
- Эй, как тебя там, э-э... Баранов! - крикнул он, уперев руки в бока, - Давай, чмо, быстро сюда.
Ни звука не послышалось ни из цистерны, ни с какой другой стороны.
- В конец опух, боец? - уже сердясь, выкрикнул грузин. Что-что, а разыскивать полчаса молодого для помывки машины совсем не входило в его планы.
Только жужжание вспуганных слепней послужило слабым ответом на его горячие слова. Латария огляделся и где-то в метре от себя увидел майку и хебешку Баранова, снятые им перед началом работы. Грузин хитро ухмыльнулся.
- Эй, чмо, вылазь, нехрен ныкаться, а то обоссу твоё бельё. - Латария расстегнул ширинку и энергично помахал своим мужским достоинством над бельём Баранова, предполагая, что увидев такое, тот вынырнет из укрытия.
Но никто не отзывался. Только надоедливые слепни, учуяв своей насекомой чуйкой вновь открытые части человечьего тела, принялись кружиться над ними, выбирая наилучшее место для посадки.
- А сам виноват! - злой на этого вонючего духа, на слепней, на весь мир, включая непосредственное начальство, Латария выдал обильную струю, пытаясь сбить налету хоть одну противную жужжалку. Насекомые уворачивались, не желая тёплого грузинского душа, и, сердито протестуя, взлетали прямо к лицу грузина. Насекомые взлетали, а Баранов в радиусе видимости так и не показывался. Латария сплюнул и, весь кипя от злобы, двинулся к цистерне. Подойдя, он брезгливо потрогал ступеньки наверх, стряхнул пуль с тонких пальцев и принялся забираться, зорко оглядывая окрестности. Сверху всё же виднее. Вот он найдёт заныкавшегося духа и тому придётся ой как несладко.
- Эй, чухан, ты там что ли? - заглянул грузин в открытый люк. На дне что-то было. Что-то, похожее на тело.
- Эй, Поросян, да твой молодой похоже тут спёкся. Вы тут что за заразу чистите?
***
- Ну а помнишь, Леван Автандилович Баранова, ну, во второй роте дух, он пришёл, когда ты "черпаком" был? По маленькой что ли? - спрашивал чернявый лысоватого грузина, того, что утром выходил с семьёй из подъезда.
Они сидели на террасе пригородного ресторанчика, расписанного, как теремок с лубочно-русской резьбой на наличниках, дверях и перилах. Между тем, судя по меню, заведение специализировалось исключительно на кавказской еде, предлагая, кроме традиционного шашлыка к обеду и хинкали и хачапури, причём всё это в нескольких видах.
- Я за рулём, дорогой, - ответствовал тот, виновато улыбаясь. А "Баранов"... нет, не помню. Кто ж их, баранов, помнит? - усмехнулся он. - Русские духи что должны? Въё... ай извини, дорогой, работать должны они. Потому что рабы они, не мужчины, как хорошо ты сказал - бараны. Пол там подмыть, как бабы, постирать чего ещё, ну...
- А ты сам-то пол не мыл?
- Ой, да разве только в машине. Но это не счёт. Я ж на "нольвосьмой" весь срок катался. А в казарме... Да кто Ройзмановского водилу припашет?
- Да ты везунчик, я смотрю.
- Ай, да что говоришь. Тут - как сам себя поставишь. А русские... да мой матрас дедушки вытрясали. А Баранов, Баранов... А, да-да. Наехал как-то на меня один такой борзый. Э... выпил бы, нельзя. Ай, давай, ну разве по маленькой. Семья, понимаешь, - Латария склонился к собеседнику, - Не был бы с женой... А она учует - вай, скажет - всё, не еду, выхожу из машины. Ну и что делать, а?
Чернявый улыбался. Не было понятно, приятен ему сидящий перед ним или нет, но одно можно было сказать точно - что всё, что говорит Латария, впитывается и аккумулируется им так же, как впитывалось и аккумулировалось сказанное Алексеем Барановым. Зависшую в пальцах бога монету следовало подтолкнуть в ту или иную сторону.
***
- Ну и поговорил? - бросил косой взгляд Алексей на подошедшего, - И как, вру я или нет?
- Не врёшь. И он не врёт. Просто...
- Что просто?
- Просто нет тебя в его воспоминаниях. Почти. Понимаешь? Может, и был, но... нет. Память человеческая такая. Вот ты в церковь ходишь?
- К чему это?
- А к тому. Нельзя раскаяться в несвершённом. И в неосознанном нельзя.
- Это вроде как Раскольников мучился, потому что сам себя накрутил, а у урки с заточкой не шелохнулось, так как...
- Типа того. Кто ты для него, чтоб сожалеть о чём-то? Никто. Если ты начнёшь ему что-то предъявлять, то он вообще глаза распахнёт, мол "меня-то за что?" Он сам для себя Исус.
- А для меня?
- А для тебя не Исус.
Баранов встал и заходил туда-сюда вдоль лавочки:
- Знаешь, я в школе читал Фадеева. "Разгром". Была такая книжонка. И там был такой вот герой, который прямо, как с картинки - Морозко прозывался. И второй, сомневающийся, который Мечик. И вот мне всегда казалось странным, что хвалили первого, хотя в нём одна извилина и та от папахи. Ловкий, сильный, красивый.
- Как Латария?
- Ну, типа того. Так вот, я про Морозко. Хорош, то он хорош, только, понимаешь, всё это до первого сбоя.
- То есть?
- А то, что хорош он, пока им любуются. А в застенках гестапо из таких вот Морозок и вербовали власовцев.
- А из Мечиков?
- А их об колено. Кому нужны чужие сомнения? Кстати, я даже схлестнулся разок к Латарией. Не вынес. Зря конечно. Но оно того стоило.
***
Ключ от насоски был в единственном экземпляре. Там в небольшом каменном сооружении рядом со зданием штаба находился насос, накачивающий воду в огромную, вознесённую на уровень пятого этажа, цистерну. Из неё по сообщающимся сосудам вода поступала во все помещения четырёхэтажного штаба Ройзмана. Если вода заканчивалась, сотрудники штаба звонили вниз, дежурному, и тот включал насос. Ключ всегда висел на гвоздике возле двери, и никто посторонний взять его не мог. Да и кому он был нужен? Так вот, когда пропал ключ, никто не видел, но в один прекрасный момент, Поросянников в ответ на телефонный звонок дежурно отрапортовал, "так точно, товарищ полковник" и кивнул Баранову, сидевшему тут же на табуретке:
- Включи насос, там Ройзман звонил, руки вымыть нечем.
- Ага, - кивнул тот, сделал три шага и...
- Это, ключа нет, - остановился он возле гвоздика.
- Просрал? Ищи живо! - уже закричал на него Поросянников. Потому, что, если кто и виноват обычно во всём, что случается, то это тот, кто уже ни на кого вину не может спихнуть в силу своего угнетённого положения, - На столе, под столом. Мне тебя учить?
Лёха сам понимал, что ключ надо найти и как можно быстрее и потому пытался ошаривать глазами и руками всё, в рамках досягаемости.
- А она не открыта? - не отрываясь от перерывания бумаг на столе, спросил Поросянников про насоску. Лёха тут же подскочил к зарешётчатому окну. Чёрный замок висел на своём месте, вовсе не намереваясь никуда исчезать.
-Закрыто.
- Погодь. Там нольвосьмой ключи брал, - хлопнул Поросянников себя по лбу, - Вот сука. И не отдал. Машина стоит?
- Нет. Я выйду погляжу.
- Давай.
Баранов выскочил из штаба и бросил взгляд направо. Если машины не было рядом, не исключено, что она где-то неподалёку. Ройзман ведь в штабе и в любой момент может позвать водилу, чтоб куда-нибудь сорваться. Впрочем, иногда Латарию посылали куда-нибудь и одного, но Лёха надеялся, что грузин где-то рядом. И правда, возе боксов стоял Ройзмановский УАЗ, но грузина поблизости не было.
Лёха двинулся к боксам. Между машин со скучающим видом подметал бетонный пол мастерских худенький Серёга Алёнкин, пришедший в роту вместе с Лёхой. Сапоги его были давно под цвет пыли, но, кажется, Серёге это было глубоко фиолетово. Дело он делал бессмысленное, видимо, другой работы для него в настоящий момент никто просто не изобрёл. Это понимал и сам Серёга, а потому его движения щёткой были механично-однообразны.
- Нольвосьмого не видел? - подошёл к нему Баранов.
- Вон на складе - кивнул тот, довольный тем, что хоть что-то отвлекает его от монотонного махания, - Закурить будет?
Не успел Баранов достать папиросину, как из глубины бокса донёсся голос:
- Эй рядовой, кильманда. Гевер зи мир, битте.
Нурсултанов, старший сержант, родом из Казахстана, говорил на присущей этому региону смеси языков. Но не понять его было невозможно.
- Нечего делать, да? Щётка вон там в углу ещё одна есть. Бери, давай.
- Мне срочно Латарию надо. Ройзман ищет, - немного покривил душой, отходя от истины Баранов, прикрывшись авторитетом командира части.
Лёха, пока его и тут не припахали ещё и тут, выскочил из бокса и устремился к зданию напротив, на склад запчастей. Латария был там, он о чём-то громко спорил с завскладом Серёгой Солдатовым, русым парнем двадцати семи лет, имеющим на гражданке уже жену и дочку.
- Слушай, какая накладная-прикладная, давай, говорю, подфарник сюда. Ройзман сказал взять. Что, понимаешь плохо? - наезжал на завсклада Латария.
- Да мне хоть чёрт лысый. Нет бумаги - нет подфарника. Хоть обделайся тут.
- Ну, зачем, обделаться. Набери, давай, Ройзмана, спроси сам, - не отступал Латария, понимая, что уж звонить по поводу подфарников полковнику Солдатов точно не станет.
- Ему надо - он и наберёт. А звездишь - так дуй в бухгалтерию за накладной. Понял? - тот, однако был неумолим. В это время Лёха сделал пару шагов вперёд, чтоб его присутствие не осталось без внимания.
- А, Баранов, чего надо? - оглянулся на него завсклада.
- Мне б у Латарии ключ от насоски забрать.
- Какой такой ключ?! - тут же возмутился грузин и всплеснул руками, - Сам просрал и на меня, да? Ищи сам, чмо! - Он демонстративно похлопал себя по карманам, но, почувствовав в одном из них что-то, запустил туда свои тонкие пальцы.
- А! Этот вот? А очень надо, да?
- Ну да. Ройзман звонил, - Лёха протянул руку в сторону Латарии.
- Ройзман? Ну, тогда конечно, конечно, - Латария скорчил понимающую физиономию, - А только ты давай спляши мне за ключ, а? Как там у вас - "Барыня- барыня".
Унижаться перед грузином не хотелось. Спляши ему. Впрочем, за письма же солдаты тоже плясали, а тут... Чем этот случай хуже? Лёха взглянул в сторону Солдатова. Тот, поймав его взгляд, слегка кивнул глазами, мол, много не убудет, иногда говно лучше не трогать.
- Барыня, барыня, сударыня барыня, - без задора Лёха сделал несколько характерных движений, - Всё, давай, - Он снова протянул руку в сторону грузина.
Лёха уже раскрыл рот, чтобы купить ключ за новое унижение, но взглянул на Солдатова, на этот раз поджавшего губы, и просто двинулся на грузина:
- Отдай, говорю!
Тот ловко обогнул Баранова и выскочил со склада:
- А догони и сам возьми!
Грохоча сапогами, Лёха устремился за ним. Латария почти бегом двигался в сторону штаба. Лёха припустил следом, чтобы перехватить грузина как можно быстрее. Но не успел, Входная дверь захлопнулась прямо перед его носом. Даже руку протянул, чтоб перехватить - а мимо.
- Отдай ключ, говорю, - проорал Лёха, обратно распахивая дверь под скрип старой пружины. Как же... Прям на блюдечке выложил! Стук удаляющихся по лестнице сапог указал Баранову, что погоня за Ройзмановским водилой ещё не закончилась.
- Отдай, говорю, - ускоряясь, Лёха устремился следом. Второй этаж, третий, четвёртый. Баранов влетел на площадку, распахнул двери на этаж. Латария стоял у распахнутого окна и нагло улыбался.
- А всё! Нету у меня ключа! Вжих - и улетел...
- Сам сейчас улетишь! - в гневе Лёха ринулся на ненавистного грузина и принялся переваливать его через подоконник.
- Эй, ты что, совсем, да?! - заорал тот, сопротивляясь и выворачиваясь.
- Полетишь, гад... - шептал Лёха, усиливая напор. Пилотка с грузина свалилась вниз. Ещё немного и Латария спланирует вслед за ней. И уже насрать на ключ и последствия...
- Бойцы, что здесь происходит? - Дверь кабинета начальника штаба распахнулась, и вышедший оттуда полковник Ройзман критически оглядел Баранова и своего несколько помятого водителя, сидящих на подоконнике распахнутого окна.
- Ключ от насоски ищу... - выдохнул Лёха.
- Он совсем дурной, товарищ полковник, - запричитал Латария, приглаживая сбитые волосы, - Ключ ему, а? У меня-то он откуда?
- Оправиться. Занимайтесь своими делами, - полковник ещё раз оглядел солдат и скрылся в кабинете. Пользуясь заминкой, Латария предпочёл ретироваться, удрав вниз по лестнице. Лёха, несколько растеряв азарт погони, рванул следом. Внизу он был остановлен Поросянниковым, которому, оказывается, пробегая вверх, Латария успел сунуть пресловутый ключ.
***
- И ты его столкнул бы? - Спросил чернявый.
- Не знаю, - Баранов поморщился. - Тогда - наверное, "да", а сейчас - не знаю. И вот он... значит, мне жизнь спас, а я ему чуть не оборвал. Видишь, какой я "Мечик". В уголовке покушение на убийство приравнивается к убийству или нет? Вот и выходит, что он герой, а я подлец, так? Вроде так. Но у меня вот где стоит эта геройскость, - Алексей показал себе на горло, - До сих пор. По самый кадык стоит.
- И сюда ездишь...
- Чтоб хотя бы раз дать ему по морде. Не убить, а так. И - не могу. Потому что я ему должен, должен!!! Две жизни должен!!! Свою и его... - Баранов чуть не сорвался на крик, но вовремя заглушил себя.
- Хм, тяжёлый случай, - прокомментировал чернявый, - А поговорить?
- А что это даст?
- Да по сути ничего.
- Вот именно. И мелко мстить тоже не хочется. Кто я тогда буду, если ему, скажем, машину гвоздём стану царапать? Чем я тогда лучше него?
- А ты лучше?
- Хотелось бы. Сложно всё. Если он мне жизнь спас, он что, теперь навек на пьедестале? Вроде как так. Вот только почему-то мне не хочется поклоняться подобным героям, поклоны ему бить как идолу. Равняться на него, детям в пример ставить. Или ему памятник воздвигнуть? Медаль дать? По факту - "да", а по совокупности? Знаешь, было время, я хотел даже к его жене подойти или к его родителям, сказать, мол, так и так, рассказать про их Левана. Всё-всё.
- И?
- А потом передумал. Они-то чем виноваты? Что? Отвернутся от него, а я вроде как злопыхать стану? Низко. А вдруг скажут, что да, всё правильно, что так и надо? Что тогда?
Чернявый внезапно засмеялся. Он сидел и смеялся, приглашая к своему внутреннему веселью и Баранова, и вскоре и тот улыбнулся, непроизвольно, как улыбаемся мы, попав в весёлую компанию, даже когда не понимаем, над чем они там все веселятся.
- Ты чего? Придумал там что про свою монету что ли? - наконец спросил Алексей.
- Ага. Ты, значит, Алексей Михалыч, давай свёртывайся. Потому что яиц ты тут всё равно не высидишь, разве что штаны протрёшь. Давай, давай. Всё равно ведь уедешь только...
Алексей кинул на чернявого беглый взгляд. Тот хитро подмигнул ему.
- Есть у меня ещё способы воздействия. Не через тебя только.
- В вашей канцелярии и чтоб не было, - усмехнулся Баранов, - Вот уж, не поверю. Кирпич на голову что ли?
- Ну, это грубо. Нельзя так. Хотя иногда и приходится... - чернявый вздохнул, - А тут сам видишь - жена, дети. Мне ж потом моральное равновесие как возместить? Не понял?
- Нет.
- Вот она жизнь идёт. Белая полоса, чёрная, снова белая. Катится, крутится, ползёт. Главное, чтоб двигалось, не зависало, как у тебя.
Алексей наморщился:
- И что ты предполагаешь? Мне-то сказать можешь?
- А почему нет? Ты же не пойдёшь об этом Левану Автандиловичу докладывать.
Баранов хмыкнул.
- Да уж, наверное, нет.
- Так вот. Ты у нас сколько мучаешься? Ночами не спишь, терзаешься. Сам с собой споришь. Вот теперь его очередь пришла. Понимаешь? Сны ему будут сниться. Каждую ночь. Пока сам тебя не начнёт искать и не приедет прощения просить. Знаешь, грузин какую поляну может накрыть?
- Латария? Поляну? Мне? Фантастика на верхней полке.
- А ты чуток подожди. Ты ведь сюда каждый год ездишь?
- Ну...
- Баранки гну. В следующем году потрать эти деньги на подарки супруге. Всё. Иди. Не мешай работать.
Баранов поднялся с лавочки и словно лунатик двинулся по направлению к вокзалу. Он помнил беседу с незнакомцем, но вроде и не помнил её. Он только знал одно - камень, тяготивший его душу теперь станет рассыпаться, по чуть-чуть, по крупинке, по-маленькому, пока не вытечет весь песочком. Тогда перестанет давить изнутри застарелое чувство свершённой несправедливости и... Впрочем, может, без этого груза он ненароком потеряет заодно и себя? Кто знает...