-Здравствуйте всем! - вертлявый белоголовый подросток с растерянным взглядом показался в дверях.
-Чё встал, проходь, - парнишку толкнули в спину и ещё четыре человека просочились в полумрак длинной комнаты.
Матрацы, сваленные на полу, тусклый вечерний свет, проникающий сквозь пыльные, кое-где разбитые стёкла на окнах под низким потолком, влажные стены, покрытые тёмно-зелёной краской. Пахло сыростью и давно не мытыми телами.
-Эй, ну-тка подьте сюда, а? - послышалось справа. Говорил худой щетинистый парень в потёртой рясе с нервно бьющейся жилкой на правой кисти, сидящий, на несвежем матраце возле стены - Волонтёры, а? Волонтёры?
Вдруг он откинулся назад и залился хрипловатым смехом.
-Ну, дык, есстно, - вставил один из вошедших, высокий сутуловатый юноша с багровым носом, - Оно же, как же иначе-то?
-Мужик? - щетинистый прекратил хохотать и вытащил ноги из-под себя. Стали видны его помятые сапоги, забывшие, когда их чистили в последний раз.
-Ну, дык, есстно, - опять проговорил сутулый, словно никаких других слов и не знал вовсе.
Лицо щетинистого растянулось в недоброй ухмылке:
-Вжик-вжик - и не мужик.
И он вновь зашёлся истеричным смехом. Вошедшие всё ещё не трогались с места, не зная, куда податься и что делать дальше. Наконец щетинистый успокоился. Он ещё раз посмотрел на стоящих возле заржавелой двери, покрытой мелкими капельками влаги. Взгляд его зацепился за русого здоровяка со щекастым лицом.
-Эй ты! Ну, чего косишь, сапоги сымай.
-Зачем?
-За надом. Да не дрейфь, паря. Мои возьмешь.
-Это... да как же...
-Не гневи всевышнего, не гневи. Едино так оно упокойник ты, мобуто. А упокойничку-то зачем сапоги? Зачем? Сымай, сымай. Как именуешься-то, родный?
-Чвир.
Щербатый принялся поспешно стягивать свои ещё новые сапоги, блестящие даже при тусклом освещении подвала. Затем он, в последний раз заботливо оглядев своё бывшее имущество, поставил их перед парнем. Тот в ответ небрежно швырнул ему свои, стоптанные, с дырами на щиколотках. На левом сапоге отсутствовал каблук. Тот, которого звали Чвир, посмотрел на всё это хозяйство и принялся, цокая языком, засовывать в полученную обувь свои ноги, аккуратно обёрнутые ещё достаточно чистыми портянками.
-Вот так вот, Чвир. На сосунов в моих пойдёшь. Они ж ужо крови нюхали, освящены, то бишь. Могёт и выживешь, скворец.
В дальнем углу от матрасов отделился бородатый кудрявый крепыш средних лет с тремя блестящими нашивками в виде молотков на рясе. Заложив руки за спину, он подошёл к мнущимся в дверях:
-Прибыли? Ну-ну. С Богом. Я старшой тут. Так что - у меня оно не бузотёрить! Сейчас, тока о месте для вас помозгуем. Отколь сами-то?
Запах вчерашнего первача и гнилых зубов изо рта бородатого достиг прибывших, пробившись сквозь вязкую пелену всех других запахов полуподвала.
-Дикие Лубярцы, - юркий подросток, влетевший в помещение первым, вскинул вверх остренькое личико, - Ан вона те двое - с Зотоплянки.
-Далече оно. Ну да смерть всех подровняет. Крестом хоть пользоваться могёте?
-Учили...
-"Учили". Тута вам не семинария. Ладно. Ты, щекастый...
-Чвир
-Чвир, значится. Эт и кто ж тебя так переобул?
Щекастый невольно покосился в сторону стены. Переобувший парня лежал тут же, уставившись в потолок, и что-то бормотал, стискивая в руках свой крест, тускло светящийся голубым огнём.
-Устина? Ну, да раз сам сменял, сам и страдай, скворец. Тута нянек нет. Устина, встать! - неожиданно бородатый заорал так, что, казалось, ещё чуть-чуть, и ошмётки старой штукатурки посыпятся с низкого потолка.
Устина приподнялся на локте и как-то затравленно посмотрел на бородача.
-Обувку снял, значится? Тады и матрац скворцу обеспечь. Забыл Писание? "Каждому силой по делам воздастся, дабы воссиял его крест во имя...". Вспомнил, шнырь?
-Подь сюды, что ль? - Устина поманил Чвира и тот понуро подошёл к нему.
Бородатый ещё раз оглядел остальных. Хитроватый взгляд из-под кустистых бровей остановился на носатом.
-Со мной пойдёшь. В моей длани третьего звонаря давеча замесили. Звонить могёшь?
-Ну, дык, есстно, - привычно гыкнул тот.
-Могун, шустрого нам дашь? - донеслось слева. Говорил голубоглазый лысый человек с улыбкой на полноватом лице, сидевший, сложив ноги, на покрытом бурыми пятнами матраце возле окна. Был он босой и в одном подряснике. Рядом с ним на корточках примостились ещё трое. Все такие же лысые и улыбчивые. - Нам бы его лишь на ночь, а там...
Беловолосый паренёк побледнел и попытался затеряться между земляками.
-Не коробься, - успокоил того, усмехнувшись, бородатый, - Сам не захотишь, не сломают. Заповеди помнишь? А без них крест - фитюлька. Надоныш, хлюпик твой. Матрац ему сам подыщешь.
Оставались ещё двое. Узкоглазый чернявый паренёк с веснушчатым лицом и другой, нескладный, с чёрными бровями и курносым носом.
-А для вас, скворцы, лишь один матрац свободен, - бородач кивнул на скатанный в рулон мокроватый тюк, лежащий рядом со входом.
-И... что же делать? - подал голос курносый, взъерошив правой пятернёй свои русые волосы. Чистый, хорошо поставленный баритон гулко раскатился по помещению.
-Хорист что ль? Ну, да, тебе легчее, Что делать, что делать? А вы... вы схлестанитеся.. Кто одолеет - тот и спит на этом, - Могун кивнул в сторону матраца, - Другой - на полу покантуется, покуда место сосунами не освободится.
-Как же...
-А так! Так! - Бородач засверкал глазами и слюна брызнула из перекошенного рта, - Так! Мужики гибнут, а присылают... скворцов из семинарии, чирикать не умеющих. А мне сопли за ними вытирай, крестом светить учи...
-Да мы умеем...
-Вот и идите, и кажьте всем святым, что умеете! Всё, достали. Я сказал! Мать Божия, прости раба грешного... - и бородатый, нахмурив брови, заложил руки за спину и зашагал к себе в дальний угол. Крест на короткой цепочке, замотался по его широкой груди, вспыхивая неярким светом. За ним длинными шагами, пошёл и сутулый семинарист, тот, что должен был заменить третьего звонаря из длани Могуновой.
-Ну что, давай... как у нас, там, - робко сказал хорист узкоглазому. Тот испуганно оглянулся вокруг, на людей, сидевших и стоявших в длинной сырой комнате. Здесь были и статные мужики возрастом под полтинник с бородами разного калибра, и совсем юные безусые парубки, мало чем отличные от прибывших. И все они смотрели на них и чего-то ждали. Притихли даже лысые возле окна. На многих сияли кресты, у кого-то ярко, словно лампочки накала, у кого-то тускло, угасая и вспыхивая вновь. Теперь эти люди были их братья, братья по кресту, это были те, с кем они завтра должны будут плечом к плечу идти рядом против сосунов, дабы истреблять тех, гнать сияющим крестом, кропить святой водой, отчего-то так ненавидимой всеми склизкими тварями. Только так, ибо никакая пуля не властна над нежитью, лишь животворящий крест, святая вода и слово. Святое слово из святых уст. Но сейчас предстоял иной бой. Бой со товарищем, с тем, с кем делил вроде бы только вчера место на длинной семинаристской скамье, с кем вместе учил хором Катехизис и Жития, задалбливая их в себя, пытаясь прочувствовать так, чтобы напитать свой крест, эту единственную панацею против нынешних врагов человечества.
Узкоглазый кивнул. Драться не хотелось. Но отказ от сражения равносилен трусости. А какой он будет святой воин, если сдрейфит тут, ещё до первого боя с нежитью? "Не мир, но меч". Меч, значит - твёрдость. И черноволосый ткнул своего товарища кулаком в грудину. Ткнул не больно, так, чтобы показать, что вот он, бой. Хотели - получите. Какой-то миг стояла тишина. Никто не произносил ни звука. Только крупные капли срывались с трубы в дальнем углу и падали, звеня, в ржавый сосуд, подставленный чьей-то заботливой рукой.
-Ставки, братия, - долетело до парней и вокруг зашелестели голоса, все разом ожили, зашушукались, словно оттаяли после зимней спячки.
Наконец очнулся и курносый хорист. Но он не стал отвечать чернявому ударом на удар. Он вдруг резко пошёл на того, получил правой в нос, но сумел-таки схватить последнего за плечи и, вывернув, подмять под себя. Подмять и выкрутить узкоглазому руку.
-Всё, - почти спокойно обернул хорист лицо к людям, вытирая об плечо своей рясы капающую из носа кровь.
Черноволосый ещё пытался, пыхтя, высвободиться из залома.
-Победил... как тебя там? - остроносый мужчина средних лет с козлиной бородкой подскочил к сцепившимся в единый комок паренькам.
-Мина. А его - Ухан.
-Неплохое имечко. Так вот Мина победил Ухана. Пойди вон теперь в угол. Нос промокни.
-А этот тоже неплох. Вон сопатку как тому покорябил, - послышалось сбоку и черноволосый, отпущенный Миной, тоже улыбнулся, втайне гордый собой.
-И что? И энто бой? Погодьте, братия. Они что, и с сосунами вот так вот будут? - рык Могуна перекрыл все остальные.
-Правильно. Без креста - не в счёт. Расходись заново, - послышались голоса.
На этот раз упрашивать подростков не пришлось. Оба почувствовали адреналин схватки и готовы были сразиться друг с другом даже не за матрац, а просто так, за звание сильнейшего, за достойное место в глазах аборигенов полуподвала. Противники разошлись локтя на четыре и сосредоточились. Кресты вспыхнули почти одновременно. И тут же погасли. Оба.
-Ничья. Значится - на полу поспите, - загоготал Могун и сплюнул под ноги незадачливым бойцам.
Позднее, когда обсуждение схватки пошло на убыль, к Ухану и Мине, сидевшим на корточках возле двери, подошёл хрупкий белявый паренёк с бледными щеками, с виду их ровесник и пристроился рядом.
-Зря вы так. Ладно, пойдёмте до нас. Меня Охлябой кличут. Покантуетесь ночь в ногах. А то ведь, задубев, и сосунов не увидаете.
-Благодарствуем, - ответил Мина и поднял взгляд на подошедшего, - А ты, ты сам, давно тут?
-Три седмицы. Нас раньше выпустили. Доукомплектовывали. В святых ротах гибнут часто.
-А сам? Сам-то вот так дрался? - осведомился Ухан. Он ещё не мог отойти после схватки и всё думал, что же он сделал не так, отчего таки погас его крест, словно и не был никогда начитан.
-А зачем? - улыбка паренька была обезоруживающей, - "Возлюби ближнего своего". Мы-то место на матраце просто поделили. На двоих.
Крест Охлябы сиял яркой звездой, разгоняя сумрак полуподвала локтя на три вокруг подростков.