Уроженка Восточного Берлина, она несла на себе печать нацизма. Ненависть к другим народам до сих пор порою застилала ее глаза пеленою гнева, и она не знала, как вытравить грохот сапогов СС из своей души.
Ее отец был дипломатом. Ее мать никогда не работала, поствятив всю свою жизнь воспитанию дочери. Ее дед был соучастником многих убийств и до конца жизни ненавидел евреев и не смирился с поражением Германии в войне, не признал своей вины перед невиннно убиенными. Ее старший брат прострелил себе голову четыре года назад, и Хельга так и не показала матери предсмертную записку, в которой он клял своих отца и деда и требовал от них покаяния за то, что они воспитывали их с Хельгой в традициях нацизма.
Хельга убивалась по брату, и только любимая мать удерживала ее от повторения страшного поступка брата. Когда то, еще детьми, они поклялись хоть что то сделать для внуков тех, кто остался жив, кто сумел спрятаться от ночных убийств, в которых был напрямую повинен их дед. Брат до самой смерти пытался добиться от Швейцарии публикаци списков счетов нацистов, считал, что деньги должны вернуться семьям убитых. Ведь Швейцария до сих пор таит деньги фюрера и его приспешников. Кровавые деньги расплавленных золотых зубов и детских слез. Именно крушение этой идеи, отказ правительства Германии в содействии делу всей жизни юноши и спустили курок в роковой день его жизни, или, быть может, в день смерти, что будет точнее.
Хельга после разбирала переписку, которую вел ее брат, и во что бы то ни стало решила довести начатое ее братом дело до конца. Наивно, конечно, было думать, что ей действительно удасться снять завесу с секретных счетов, но ведь попутно можно было помогать людям, поддерживать связи, участвовать в жизни тех, кто в этом нуждался. Маленький ад изо дня в день носила она в своей душе, и ее приятель Леон как мог поддерживал свою подругу в ее начинаниях.
Весною Хельга забеременела. Они поженились с Леоном ранней зимой, мама часто гостила у них, и любовь к будущему малышу постепенно вытеснила из ее сердца боль утраты. Девочку назвали Натали, и Хельга наконец распрощалась со своими страхами. Она смотрела в карие глаза подрастающей дочери и не видела в ней ни одной черты, так оскорблявшей в зеркале ее саму. Девчушка как две капли воды походила на своего папу-бельгийца, и Хельга не могла ей нарадоваться.
В этом году молодая семья добилась разрешения властей на установление еще одного мемориала памяти погибшим при Холокосте. И этой страшной памятью живут многие знакомые мне молодые немцы, до сих пор вытравляя в своем сердце деяния своих дедов.