Аннотация: Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман "Художник Её Высочества", описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи - 1кг. Глаза - однокаратовые бриллианты (каждый только стоит - 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!
Многократор
Роман ,,Художник Её Высочества,,
Первый раз за лето на Москву потным брюхом навалилась настоящая безобразная, та самая булгаковская жара. Но худо-бедно вечерело, и Воробьёвы горы потихоньку остывали над оплавленным городом щеками оттемпературившего ребенка. Предзакатный флер уже овладел вавилонской тушей Московского Государственного Университета, и только полированный шпиль еще настырно блестел в высоте. Одуревшие от жары вороны, откашливаясь на лету, проваливались вниз к реке, к пристани, вокруг которой маялись прогулочные катера и лодки. От главного входа университета по асфальтовой прямой в сторону смотровой площадки шел молодой человек в безрукавке, шитой по новейшей моде: блуждающим швом наружу и внутрь, в джинсовых шортах с резаными по обязательной моде ртами и в кроссовках исторической жёваности, способной укокошить любую моду - и заурядную, и новейшею. Притормаживая, молодой человек начинал махать ладонями, как делали бы это камчатский морж или каспийский тюлень, просушивая свои ласты.
- Ну жарища, якорь мне между пятым и шестым пальцем! Атмосферы Моей Существенности! Кислородины!- страшно оскалился.- Жидкой!
Возопив таким образом, молодой человек задрал голову вверх, пощурился на университетский шпиль, со смаком чихнул и захлопал ресницами, прогоняя неуместное удовольствие от чихания.
- Зачем я носки на улицу одел?- по-старушечьи запричитал он.- Бедные... бедные негры! Их рай точно на Северном полюсе чудною некоторою судьбой, зуб даю... ай!
Тут ему пришлось сигануть от налетевшего троллейбуса. Скривившись от незапланированных усилий, молодой человек двинулся к гранитному парапету, рыжее тело которого лоснилось в последних солнечных лучах, вызывая ассоциацию с вспотевшими спинами мулатов. В конце партерного сада, около перехода стояли три женщины в комбинезонах озеленителей и громко выходили из себя по причине отсутствия некого Цекавого-бровеносца.
Молодой человек, ожидая перед ,,зеброй,, сигнала светофора, волей-неволей прислушивался. Рядом на тротуар вползал грузовичок.
- Уже ботанику привезли, - сказала озеленительница, с попой ну такого размера, что к идее всеобщего разоружения, обсуждаемой Лигой Наций, наверняка, относится отрицательно. - Горшки разгрузим, позвоним, скажем, что разводной опять коровам кислое молоко продаёт, где клумбы укладывать, не знаем. Пусть что хотят, то и делают. Пошли, однако, деушки по цветам ходить.
Молодой человек перешёл дорогу и встал среди сувенирных развалов смотровой площадки, разглядывая лотошников и их товарец. Преобладали матрешки. Выстроившись по ранжиру, лысинка в лысинку, они вели хороводы на каждом третьем столе. На них открывали красные пасти палехские шкатулки, в лакированных боках которых отражались геометрические формы полудрагоценных минералов. Довольная жизнью "хохлома" пузатилась рядом с хрустальным городком. Лениво, как у себя на пляже, разлеглись рогатые раковины и перламутровые уши жемчужниц.
Жара уходила медленно, но неунывающее в любую погоду торговое племя свое дело знало. Потягивая парное пиво, они вполглаза просеивали вяло фланирующую публику, с известным душевным подъемом начиная рекламную кампанию, когда по-внешнему иностранец приближался к их раскладным столикам ближе определенной, только им видимой черты. На полтона менее вдохновенно предлагались сувениры покупателю, обличьем выдававшего, что он скорее их соплеменник, не импортный залетчик, но, слава Богу, не столичный житель. Сам Ламброзо пошел бы к ним в ученики. Что там врожденный тип преступника: приплюснутый нос, развитые надбровные дуги, приросшие без предупреждения мочки. От бандитской рожи за версту своротит. Но попробуйте-ка на самом глазном дне заметить потребительскую искру, просчитать ее потенцию, в смысле конфуцианское непротивление стать обладателем, к примеру, хохломского набора в виде двухведерной братины для крюшона и шестнадцати уточек черпачков и соответственно развернуть рекламную атаку, применяя основные европейские языки. Чётко отделялись аборигены, будто у тех на лбу красной паровозной краской было написано: москвич. Москвичи лотошников откровенно не интересовали. Так же, как наоборот.
- Эй Степан. Бумажный. Я здесь.
Молодой человек, мечтавший со многими повторительными восклицаниями о жидком кислороде, обернулся и буркнул:
- Десять тысяч лет председателю Мао! Как всегда: белая рубашка, чёрный пистолет.
Подходивший в самом деле смотрелся нордически, словно не было за спиной рабочего дня, душного и изматывающего. Поздоровались за руки, причем сразу после рукопожатия названный Бумажным эй Степаном с раздражением посмотрел на свою потную ладонь.
А в это время торгашей покинуло душевное равновесие. Показался туристический автобус в два этажа, всплакнув тормозами, остановился фронтом, и из него посыпались синеголовые японцы. Почти каждого по животу похлопывал фотоаппарат или видеокамера. Японцы для сувенирных рядов - всё равно, что высокооктановый бензин транспортному средству. Повернувшись к этой суете спиной, молодые люди замолчали, разглядывая в который раз знакомую панораму. Лужники
всей массой тонули в сумерках. Кастрюлька стадиона уже до краев была полна сизо-лиловой темнотой, в которой плавали огоньки запасных выходов. По циркулю встали мухобойки осветительных мачт и темнели на глазах. Но дальше на кострище города разгоралось электрическое пламя. Верно, тот, кто устроил этот летний зной, дул изо всех сил на угли. Левее побледневшего храма Живоначальной Троицы тыкали небо исполинские пальцы Красной Пресни. Справа по склону змеились тела новых трамплинов, отстроенных заново вместо проржавевших бедолаг режимных времен. В последнюю секунду край солнца вскипел, ударил лазерным лучом в медные макароны Академии Наук и пропал.
- Ты зачем меня вызвал? Лень было подняться ко мне?
- Сидеть - пьяным не будешь. Потом, гулять нужно каждый день автоматически. И мастерская наверняка всеневозможно накалилась...
- А где остыло, забодай тебя комар?! Жарит так, что жопу сморщило!
- Фу! Ты же законодатель в области изящного. Учись говорить важно...
- Это как?
- Каком кверху. Сказанное должно было иметь такую форму. Э-э... коль скоро всеусердный солнца пыл угаснет, э-э... оруже-в-носец достославный...
- Уконтрапопится бодать.
- Не сбивай. Благоволеньем вышним, вверяемые страстности Эроса, румянещего день пределов рая...
- Не, не, давай переделаем. Румянещего день пределов рая. Вверяемся запалу прераспутного Эроса, так что морщит попугая, наблюдавшего с утёса.
- Попу Гая, который Юлий Цезарь?
- Другого. Пылает страстью день Эроса, так что морщит попу гея, приобнявшего матроса.
Посмеялись оба.
- Ничего-о, через полчаса можно будет жить.
В самом деле, снизу от Москвы-реки ощущалась, нет, еще не прохлада, но уже и не душная безнадежность уходящего дня, давшего, наконец, отдых своим крыльям.
- Притащил работенку из общественного стойла, молодчик?
- Нет, деканату не нужно оформления. Положительно, вы сегодня дурного мнения обо мне. А вот завтра, шевалье, эдак в шесть-семь часов могу я с сельской простотой попросить о встрече?
- Что за прибамбасы? - подлетев бровью. - Призаходи в любое время. Всегда рад тебя видеть.
- Я не один приду. Понимаешь, когда я продал Наркисовичу, что мы с тобой земляки-однокорытники, и даже интимно, что к холодному пиву, согревающему душу, неровно дышим... прости уж... - малость замялся.- Короче, шеф послал меня договориться о приватной беседе.
- Папакараха! Так, Лузин, соблаговоли объяснить пречистыми устами, зачем я понадобился твоему профессору кислых щей?
- Зачем, зачем... К корешкам книжек из серии "Жизнь замечательных ученых" подобрать обои. Мы же замечательные ученые?
Степан оценивающе оглядел товарища с ног до головы.
- Дай-ка мне твою рубашку и галстук на минуту, однокорытник. Не выпучивай глаза, пошли.
Последовала невнятная сцена с вопросами и недоумением, но скоро Степан, сломив сопротивление, увел товарища за ближайшие деревья. Там они поменялись одеждой, и переодетый побежал через дорогу к женщинам, заканчивающим выгрузку из грузовичка горшков с цветами. Проскочив пешеходную зебру, сбросил скорость, начальственно нахмурился и уже солидной фигурой приблизился к озеленителям.
- Добрый вечер бригада. Так, а где Цекавый? - остановил жестом женские вопли. - Спокойно! Не нервничайте на меня, - сурово. - Поднимаю на планёрке этот вопрос, не снимая лыж. С алкоголиком c свиноватым выражением лица будем кончать! А сейчас за работу. Фронт работ известен? - получив негативный ответ, повел женщин за собой, объясняя по дороге.- Завтра день цветов. Сейчас размечу и выкладывйте.
Женщины в двоемысленном колебании. Они же вроде должны клумбы обновлять вдоль фонтанов? Какой ещё день цветов? Но им нечего было ответить на вопрос: где шарится разводной пьянюга? Где минимальный чиноначальничек, женщины не знали, и это их угнетало. Они покорно следили, как Степан расставлял горшки с цветами, комментируя:
- Здесь сделайте круг с разрывом от сих до сих. Здесь прямая к прямой. Тут две маленькие круглые клумбочки. Несите горшки. Здесь прямая и еще так, так и так,- он широко бегал, прицеливался, устанавливал горшки по какой-то причудливой, известной только ему схеме.- Здесь три прямые. А здесь прямая к прямой и эдак. Наконец, прямая и круглая клумбочка цвета испуганной нерпы, - похлопал в ладоши.- За работу, дамы!
Товарищ встретил его в том же недоумении, но Степан от вопросов уклонился и, после обмена одеждой, в качестве компенсации за неудобство, купил и вручил Лузину мороженое. Но стоило только скусить шоколадную крышечку, как мороженое ожило. Шоколад, расколотый трещинами, пришел в движение навроде континентальных плит. Плиты наезжали друг на друга по всем правилам геотектоники. Приходилось съедать в первую очередь куски, потерявшие сцепление и готовые рухнуть вниз.
- Подсунул мне!- успел высказаться нордический товарищ и снова затанцевал языком, потому что ванильная магма, выдавленная на ребре, покатила вниз. Едок всё быстрее оглядывал мороженое, ликвидировал сладкие потеки всё энергичнее и где-то даже вынужден был экстраполировать возможные места прорывов.- Ну тебя с твоим мороженым!- еле успев донести до урны ползущее по палочке розовое тело. - Раз... зубопоказывался он!
- Повеселил меня,- захихикал Степан.- Я поэтому и купил.
- Тогда я куплю тебе банан, облитый шоколадом, чтобы ночью мучили эротические кошмары.
- Меня не будут мучить эротические кошмары, потому что, в отличие от тебя, семейного человека, я получаю плотское удовольствие от нежных граций регулярно.
Вокруг начинался второй акт вечерней пьесы. На смотровой площадке и аллеях произошли изменения. Лотошный ряд поредел, многие паковались, допивая свое пиво и забивая урны пивными банками до краев. Туристов осталось немного, но всюду гуляли пары и шумели стайки московской молодежи. Особенно выделялись "зеленоголовые". Редкие "панки" косились на них с отвращением. Им была противна такая муляжная стилистика. Мода "зеленоголовых" проста: покупаешь полиэтиленовую кепочку, по верхней плоскости - мелкие дырочки, через которые накануне тусовки поливаешь водой лепешечку гумуса с семенами травы. На третий день с начала полива, когда взойдут ростки, можно надеть проросшую кепочку, идти на "клумбу", нести всякую чушь и расти дальше "газон-ламой". Одно слово - мода!
Под занавес прикатили роллеристы. Расставили в ряд банки "кока-колы", являющейся собственным символом роллеризма, и устроили шумные состязания. Разбегались и винтили ногами вокруг банок прихотливые фортеля. В особенности поднимался ажиотаж, когда кто очередной, не удержавшись на ногах, шлепался на свои защитные наколенники, налокотники, а чаще на надежный зад. Громче всех, гоготал упавший. Прохожие частью переходили к парапетам, другие собрались зрительской шеренгой и принимали живое вербальное участие в соревнованиях, то есть, переживали и, выбирая себе любимчика, не без азарта болели. Когда после очередного падения поднимался дым коромыслом, прореженный сувенирный ряд наполнялся ухмылками и переглядываниями. Они сами привыкли быть центром внимания, и роллеризм, как явление общественной жизни, их коробил.
- Я ушел. Мое почтение, граций нежный попечитель.
- Вам тем же самым местом. Целую в дёсны.
Степан улегся животом на парапет и надолго задумался, оглядывая клинок реки в ножнах города.
- Любовь москвичей к товарищу Сталину безгранична.
Слова, сказанные шепотом, вывели из прострации. Вполоборота к нему, рядом, стояла девушка фарфоровой бледности в свете первых уличных фонарей и перебегала глазами со шпиля на полушпили, по строчкам окон вниз, к скульптурным группам, по зеву входа к широкой лестнице. Почувствовав на себе взгляд, оглянулась.
- Прости, что ты сказала?
Девушка пошевелила пальцами в воздухе.
- Я в уме размышляла и случайно на вскидку...
- Извини за настырство, но вот же сейчас что-то архидревнее...- энергично колотнув ладонью.
- Как думаешь, Иосиф Виссарионович был сложным человеком?
Степан неуловимо лизнул глазами понизу. "О-ля-ля! Ножки-то у матери моих будущих детей!"
- Фу! Ну разве можно в такой вечер о мерзавце с сердцем полным глистов?
Девушка хмыкнула.
- Вечер, кстати, всё еще душный. Я вот подумала, на его теле же строили эти соборы.
Степан понял ход её мысли, но прокоментировать не успел. Девушка, явно теряя к нему интерес, закончила:
- Не о чем говорить. Только шальные мелкие мысли.
- Именно! Эти капли не на нашу плеш. Социалистическая фаланга там, вгрызающаяся в тьфу ты..! Сен-Симон, кладбище Пер-Лашез и козлы кремлежопые, зачихавшие в общем-то светлую идею. Плюс отопление этой пирамиды из-за сложного рельефа стен стоит та-аких деньжищ! - надул щеки, задвигал бровями и засмеялся.- Но что за аберрации на сон грядущий? - и снова выстроил веселую рожицу в том смысле, мол, что рад был почти познакомиться и пора углублять отношения, соскальзывая в привычную лунку. Но барышня не оценив его энтузиазма, пошла к остановке, сказав вместо прощания:
- В самом деле. Пятиугольник - есть многоугольник с пятью сторонами.
Даже не повернув голову на его последний выстрел:
- Пускай девочки не задаются!
Возвращаясь, по дуге обходя женщин, заканчивающих выкладку клумб, мимо освежающих, наконец, фонтанов, молодой человек думал о том, какие странные особы посещают Воробьевы горы в третьем акте вечерней пьесы.
"Спать хочу! Не буду брать." Но телефон настаивал. "Лишь только прозвенит расхристанный будильник, я стану знаменит, как разума светильник." Низом подушки выбросил руку вперед и с неудовольствием сжал горло телефонной трубки. Молодёжь мобильники из рук не выпускает, женщины на телефоне висят, Степан средства коммуникации тихо ненавидит. В отмятое красное ухо знакомо ударило звуковой волной.
- Аллё, аллё, это магазин парашютов? Здрасте! Я у вас вчера парашют купил, а он не раскрылся. Можно здать?
- Вань, отвались хихикаться с утра пораньше, а?
- Отваливаюсь. Вы уже оба встали? Привет сирибрякам! Это мы, твои друзья, скупщики краденного. Спишь ещё, спляча красуня? Начало девятого. Спун ты и дрыхалета.
Степан сморщил нос.
- Не ори белугой, колготки порву. Ночью душно было, я весь извелся. Сплин у меня, опрелости и скелет болит. Чего хотел, Ванька?
Да ничего особенного, его дружок просто жизни радуется. Дружок уже успел с человеком встретиться - денежки за гениальное произведение получил. Он выиграл! Полгода назад Иван случайно присел на палитру, разозлился, в сердцах шлёпнулся задом на чистый холст, провернулся на триста шестьдесят градусов, штаны всё равно не вытер - пришлось выкинуть, и поклялся продать холст, чтобы компенсировать потери. Поспорил, что толкнёт и ведь толкнул под следующее теоретическое оформление: ,,Вы банкир и финансируете, а я популяризую поперечный поп-артизм. Искусство не стоит на месте, открываясь во всём своём пространстве новостями.,, Соответственно обмыть надо, святое дело. Он тут рядом, на проспекте Вернадского. Степан повыл, прозёвываясь, и выразил мысль: ясное дело, поправиться, если вчера вдруг угораздило набраться недостатками утомлённого, но будней порой надо... В микрофоне смущенно захихикало в том плане, что как раз и угораздило.
- Черт с тобой - приезжай. Только похмеляешься сам. Вань, купи по дороге женских тампонов три пачки, у меня закончились, а я хочу с сангиной поработать.
Художник использовал тампоны в качестве растирочного материала для графики. Фетровые палочки для этого дела в магазине художественных принадлежностей и стоили дорого, и их не напасёшься.
- Микробов наелся?! Что обо мне кассирша подумает?
Степан прошлёпал к рукомойнику и долго разглядывал в зеркале свою физиономию.
- Наверное, живёт где-нибудь ещё мальчик, хотя бы наполовину такой красивый как я! - поджал губки. - Ай, какая красота - краше в гроб кладут.
Прижал к голове волосянные протуберанцы. Побриться необходимо. Поставил кофейную турку на плиточку, прикрыв сверху тарелкой, выбрался на балкон мастерской и панорамно повёл глазами. Что за пейзаж открывался с высоты! Всем пейзажам пейзаж! Вообразить, что под ногами корзина, а над головой плывет золотой баллон, простреленный насквозь солнцем, - дух захватывает! Трудно представить, что есть еще где-нибудь на свете мастерская художника, улетевшая в такие далианские небеса. Мастерская художественного оформления Московского Государственного Университета имени Ломоносова находилась на самом верху центральной башни, в последнем каменном барабане, несущем на себе шпиль с гербом-
раритетом. Когда-то здесь стояли лифтовые крупповские монстры, но после реконструкции их заменили на компактные мощные моторы Новосибирского моторного, перемонтировав лифтовую этажом ниже. Освободившееся помещение переоборудовали в мастерскую, где жил и работал Степан Андреевич Бумажный, художник со средне-специальным образованием, двадцати семи лет от роду.
Вдруг вспомнив что-то, подбежал к бортику и свесился вниз, рыская глазами.
Между фонтаном и смотровой площадкой пестрыми цветами было выложено пять букв, в конце гераниевым пожаром восклицательный знак. С чувством внутреннего удовлетворения прочитал:
- Стё-па. Ну спасибо, порадовали. А Цекавому-бухарику, мырнувшему на дно, одинадцатиметровый винтовым домкратом не прицеливаясь!