Перечная Мята : другие произведения.

Гончие времени

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Неоконченная повесть, пусть полежит


  
   Женщина едва заметно покачивалась в кресле возле очага, изредка наклоняясь и встряхивая сковородку с каштанами, шипевшими под тяжелой металлической крышкой. Женщина была молода и красива, но щеки ее казались слепленными из снега - так они были бледны, а большие темные глаза окаймляла сиреневая дымка.
   Рядом с креслом, на овечьей шкуре, сидела маленькая девочка и играла с каштанами и яркими кленовыми листьями; на вид малышке было годика три, ее светлые, почти белые волосы пушистыми завитками торчали в разные стороны, делая ее головку похожей на солнышко. Она сосредоточенно заворачивала каштаны в листья и рядком укладывала спать.
   - Майя, доченька, тебе уже самой пора спать! - сказала женщина, хотела было взять девочку на руки, но закашлялась и отвернулась, прикрыв рот платком. Отдышавшись немного, она посадила Майю себе на колени и крепко ее обняла.
   - Я вот сделала тебе украшение на счастье! Давай-ка наденем... Это каштан из нашего леса. Он всегда поможет тебе услышать голос своего сердца и приведет тебя домой, где бы ты ни была!
   Девочка рассматривала темный красно-коричневый плод, нащупывая пальчиками дырочку, в которую была продета тонкая белая веревка.
   - Колючая! - наконец сказала она, насупившись и недовольно оттопырив губу.
   - Так нужно, солнышко, только колючая нитка из шерсти белой косули подходит для волшебного медальона...
   За дверью скрипнул деревянный настил веранды. Белый волк, охраняющий вход, глухо зарычал, но потом затих: пришел кто-то знакомый. Белая косуля зацокала копытцами по ступенькам, а Белый вепрь захрюкал, совсем как домашний кабанчик.
   - Это ты, Сильван? - спросила женщина, не оборачиваясь и по-прежнему обнимая и укачивая дочь. - Ради бога, не забудь уменьшиться, когда будешь входить в дом - не то продырявишь потолок, как уже не раз бывало...
   В комнату вошел высокий человек в темном плаще и широкополой бархатной шляпе, затеняющей лицо. На плечах его таяли снежные хлопья, превращаясь в блестящие водяные капли.
   Человек помедлил немного на пороге, взволнованно дыша и сжимая обветренные руки, но потом прошел к очагу и сбросил шляпу - его длинные светлые волосы рассыпались по плечам, как львиная грива.
   - Рогир! - воскликнула женщина, привстав с кресла и еще крепче прижав к себе девочку. - Ты же обещал больше не приходить и не мучить меня этой... фантазией!
   Рогир ничего не ответил, а только опустился на пол возле женщины и обнял ее колени.
   - Послушай, Ферроньер, всё еще можно исправить, - шептал он, прижимаясь щекой к теплому от очага пледу, в который она была укутана. - Я не могу допустить, чтобы ты умерла, я не могу потерять тебя так скоро - ведь я Часовщик...
   Он запнулся, страшась, что его предложение снова будет отвергнуто.
   - Пусть я не в силах остановить время, я заставлю его двигаться по кругу, день за днем, год за годом! - продолжил он. - Ты будешь вечно жить здесь, в лесу, вместе со своими Белыми зверями, и никогда не умрешь!
   Ферроньер стояла, опершись о ручку кресла, и тяжело дышала. Потом она опустила Майю на шкуру возле очага и склонилась над Рогиром. Она гладила его волосы, проводила пальцами по высокому лбу, рассеченному морщинкой печали, целовала его орлиный нос, мокрые от слез глаза, пушистые брови, и говорила, и объясняла...
   - Ты хочешь, чтобы я жила здесь, и чтобы один и тот же день повторялся снова и снова во всех подробностях...
   - Ты не будешь этого помнить, ты даже не догадаешься... К тому же жизнь в этом лесном уголке и так почти не меняется...
   - А моя болезнь... Она останется со мной?
   Рогир низко склонил голову.
   - И каждый день этот изматывающий кашель будет мучить меня, не давая ни минуты покоя?
   - Но ты не состаришься, и не умрешь!
   - А Майя, наша дочь? Она навечно останется маленькой девочкой? Не вырастет, не полюбит, не выйдет замуж?
   Рогир посмотрел сначала на Ферроньер, потом на малышку, сладко посапывающую на овечьей шкуре, и в его черных глазах, которые казались старыми и бездонными, вспыхнули огненные звезды.
   - Она останется маленькой и невинной, и оттого я буду любить ее только сильнее... Вы, люди, так быстро взрослеете, так быстро избавляетесь от милых детских иллюзий и любопытства... А потом ваша душа и тело покрывается уродливыми морщинами и вы умираете... Я не хочу этого для своей дочери... Пусть у нее нет бессмертного тела, но я смогу продлить ее жизнь до бесконечности!
   Ферроньер закрыла лицо ладонями и заплакала. Ее лоб, влажный от лихорадки, покрылся красными пятнами, мокрые пряди волос выбились из-под головной повязки и тонкими кольцами оплели шею.
   - Нет, нет, не хочу так жить, не хочу, это неправильно, это обман... - всхлипывала она, растирая опухшие глаза. - Лучше уж умереть и ... потом... А что потом, Рогир? Ты же знаешь... Что случится со мной потом?
   Он поднялся с колен и сказал, отвернувшись к очагу и смотря на рыжее пламя:
   - Ты шагнешь в Вечность, ты окажешься вне времени, вне его жадных и неумолимых пут... Ты станешь свободной, но больше уже не будешь моей Ферроньер. Ты забудешь, что такое любовь ко всему земному и знакомому, а я буду вечно следить за временем здесь, на этой суетной планете, одинокий и бессмертный... Нам не встретиться...
   Ферроньер перестала плакать и теперь тоже смотрела на огонь, моргая и кусая потрескавшиеся губы. Она часто дышала, и в ее груди страшно и гадко клокотала болезнь.
   - Нет, - наконец прошептала она, подойдя к Рогиру и обняв его за плечи, - нет, мой милый, мой верный Рогир, я не могу бежать по кругу... Я люблю каштаны, но не хочу есть каштаны каждый вечер. Я обожаю кленовые листья, но слишком много пурпура режет глаза... Пускай произойдет то, что должно... А там... Бог не допустит, чтобы я забыла о тебе и моей девочке...
   Она закашлялась и захрипела, схватившись за грудь, и Рогир бережно подхватил ее и усадил в кресло.
   - Ферроньер, - твердил он, целуя ее руки, опавшие, словно лепестки цветка, - Ферроньер, ты должна согласиться, ты не можешь оставить меня в одиночестве в этом проклятом бессмертном теле!
   Он целовал и целовал ее ладони, не замечая, что они становятся холодными, а дыхание, свистящее и прерывистое, смягчается и затихает. Когда он поднял глаза, то увидел ее бледное лицо с глазами, смотревшими в какую-то неведомую для живых даль и слабой застывшей улыбкой на губах. Ферроньер умерла.
   - Опоздал... Я опоздал! - закричал Рогир, обнимая хрупкое тело и прижимая к груди поникшую голову с золотистыми прядями волос. - Нужно было сделать всё, не спрашивая ее согласия... Жалкий трус, трус!
   Он опустил Ферроньер в кресло и скорчился на полу, обхватив руками виски. Девочка, свернувшаяся на овечьей шкуре, как какой-нибудь домашний зверек, проснулась и жалобно заплакала. Рогир обнял ее и принялся успокаивать, его слезы смешивались со слезами дочери и горячими каплями щипали губы. Каштан на шее Майи впился ему в грудь, он разорвал веревку и отшвырнул его прочь.
   - Эта осень... С ее туманами, дождями, темнотой... И эти мерзкие каштаны... Теперь я буду всё это ненавидеть! - он вгляделся в лицо дочери, в ее такие же темные, как и у него, глаза. В этот момент его человеческие очертания начали странно двоиться, плавиться, выпуская на волю звездную ночь... - Моя любимая Майя! Для тебя всегда будет только весна... Весна!
   Каштаны в сковороде стали лопаться и взрываться, стукаясь о тяжелую крышку. Рогир вздрогнул, черные звёздные облака, окутывающие его фигуру, растаяли, и возле очага вновь стоял просто красивый светловолосый человек с маленькой девочкой на руках.
   За окном продолжал идти дождь со снегом, а на крыльце, высоко задрав большую лохматую голову, сидел Белый волк и протяжно, безнадежно выл.
  
  
  
   *****
  
   Одуванчику снился сон. Над ней зелеными тучами склонялись огромные старые деревья, и кто-то мягкий и белый катал ее на своей спине. Одуванчик была совсем маленькой в этом сне: она видела свои пухлые белые ручки, цепляющиеся за шерстяные завитки неведомого зверя, и слышала свой счастливый заливистый смех...
   Она проснулась, потому что поднялся ветер и начал кидаться песчинками ей в лицо. Вокруг были знакомые дюны, поросшие ржавой травой, до горизонта простиралось бледно-голубое море, гладкое, притихшее, едва слышно шуршащее камешками у берега, а внизу, на пляже, блестели на солнце соляные горы, возле которых копошились фигурки рабочих.
   Одуванчик тряхнула головой и взлохматила волосы, чтобы избавиться от вездесущего песка. И надо же такому присниться! Огромные деревья с длинными темно-зелеными иглами... Она, кажется, и запах их чувствовала - свежий, тягучий, прохладный... Таких деревьев отродясь не бывало в их соляном краю! А снятся почти каждый день...
   Козы бродили в траве, неустанно пережевывая сухие ломкие стебли, и их растрепанные бородки тряслись в такт движениям губ. Она огляделась и пересчитала их спины... Пять белых, одна серая и черный козленок с пятнышком на лбу. Все на месте. Глупые нежные козы...
   Одуванчик любила коз. Она, наверное, и сама в чем-то напоминала козу: худая, длинноногая, угловатая, со светлыми, почти белыми волосами, напоминающими звериную шерстку или пух одуванчика. Из-за пушистых, вечно взъерошенных волос ей и дали такое необычное имя: Одуванчик. Цветы эти, правда, быстро увядали, не выдерживая здешнего солнца и сухого ветра, но Одуванчик оказалась гораздо крепче своих нежных растительных тезок.
   Когда, одиннадцать лет назад, бабушка Лотта нашла ее на потрескавшихся ступеньках своего дома, Одуванчик была пухлой маленькой девочкой с очень светлой кожей и большими темными глазами. Она очень отличалась от местных ребятишек - крикливых, провяленных на солнце существ, рты которых были постоянно растянуты то ли в улыбке, то ли в гримасе, а глаза превратились в тонкие щелочки от слепящего солнца. Она была другая, пришлая, все это знали и поэтому несколько ее сторонились. Чего стоил один только ее взгляд: вот, кажется, обыкновенная девчонка смотрит - молоденькая, несмышленая, любопытная, а минутка пройдет - радужка совсем темной сделается, черной, как ночь, и звезды вспыхивают в этой тьме яркими точками. И глаза эти теперь вовсе не детские - а старые, древние и глубокие, словно зимнее небо, и видели они гораздо больше, чем глаза ее сверстниц...
   Посёлок, где жила Одуванчик, назывался Соляные Дюны, и вполне оправдывал своё название. Большинство его жителей добывали соль из моря, остальные переправляли соль через пустыню, следуя древней дорогой, отмеченной черными каменными львами, и развозили ее по городам и деревням Зелении, огромной страны, раскинувшейся посреди бесплодных песков. Соль очень ценилась в Зелении, или, как ее называли местные жители, в Древесном краю, а здесь, у моря, людям нужны были дрова и уголь для топки печей, и пшеница, для выращивания которой горячая песчаная почва была непригодна.
   Добрая и бездетная Лотта приютила Одуванчика и воспитала ее, как свою дочь, хотя никогда не скрывала от девочки, что ее настоящая родина находится где-то далеко от этой жаркой и пыльной страны. Лотта всю жизнь добывала соль - очищала от сверкающих кристалликов специальные желобки, где стояла и постепенно испарялась морская вода, а потом пересыпала соль в тачку и отвозила под навес. От едкой белой соли ее руки сделались грубыми и морщинистыми, а волосы - жесткими, и их не мог расчесать ни один гребешок.
   Они жили в маленьком доме с округлой крышей, который, как и дома остальных местных жителей, был построен из каменных и соляных блоков, обмазанных глиной. В единственной комнате на полу лежали тюфяки, набитые соломой, шершавую белую стену украшал красный ковер с ромбами, а у двери стоял низкий столик, за которым ели, сидя на пятках. Прямо посредине комнаты к полу лепилась крошечная печка: возле нее грелись в ветреные зимние дни, а на ее трубе, уходившей под потолок извивающейся змеей, сушили мокрую одежду.
   Пока Лотта возила тачки с солью, Одуванчик несколько часов проводила в школе, где училась писать и считать, и читала большие потрепанные книги с выцветшими картинками. На картинках охотились и танцевали люди в причудливых одеяниях, странные звери бродили меж высоких чешуйчатых стволов, а дома украшали затейливые башенки и галереи. Книги эти были привезены из Древесного края, и, судя по ним, жизнь в той стороне очень отличалась от здешней.
   Разве мог кто-нибудь из местных жителей натянуть на себя красные или зеленые чулки или смешные шляпы с перьями? В такую-то жару? Свободные светлые рубахи, подпоясанные широкими кушаками, недлинные шаровары, тюрбаны или платки на головах - вот обычная удобная одежда, которую носили на Соляных Дюнах. По праздникам надевали рубашки с вышитым воротом и вышитые же или вязаные пояса, а вот ноги почти всегда оставались босыми - лишь зимой, в дождь и ветер, их прикрывали кожаными шлепанцами или башмаками.
   Из животных в пустынном краю неплохо себя чувствовали змеи, ящерицы, черепахи и карликовые лисицы - маленькие бледно-желтые создания с раскосыми, будто подведенными, глазами и чуткими ушами, которые казались непомерно огромными по сравнению с изящной остроносой головкой. Этих ушастых лисиц часто приручали и держали в домах вместо кошек - они были ласковыми, преданными и отлично ловили крыс и змей.
   На низких коренастых лошадках - вашью - солончане возили грузы, а для молока, шерсти и мяса держали коз - и лошади и козы были непривередливы в пище и скромно довольствовались выгоравшими на солнце травами.
   У бабушки Лотты тоже были козы и одна старенькая вашью - коротконогая чалая лошадь с дурным характером. Она не выносила одного вида соли, и поэтому на ней возили только воду из ближайшего колодца, да, изредка, продукты с рынка. Лотта любила и жалела эту старую зануду, потому что она, по лошадиным меркам, почти годилась ей в ровесницы.
   А за козами приглядывала Одуванчик. Она пасла их на дюнах, доила дважды в день, мыла и стригла. Из козьей шерсти получались красивые теплые платки и нарядные пояса, а молоко сквашивали в чуть солоноватый сыр или делали из него пресный творог.
   Козы в поисках вкусной травы потихоньку спускались с дюн, сползая вниз, к пляжу, и Одуванчик, отряхнув белую рубашку, сбежала вслед за ними. Ее босые ноги кололи острые камешки и сухие стебли, но она, привыкшая к этому жесткому ковру, не обращала на него внимания. Она стала бродить по мелководью, выискивая разноцветные ракушки и всплесками распугивая мелких глазастых рыбок.
   У самой воды кто-то построил песочный замок. Море пыталось дотянуться до него, и, в конце концов, одним движение слизнуло его стены и башни. Одуванчик изумленно посмотрела на темный песок: на месте замка теперь ясно проступало человеческое лицо... Да, да, лицо! Вот большие миндалевидные глаза, вот прямой аккуратный нос, вот губы, пухлые и нежные...
   Ей часто мерещилось это лицо - прекрасное, ласковое и немного печальное. В прошлый раз оно привиделось ей в завитках облаков, а еще раньше, в пыльном вихре, что пронесся мимо загона, где она доила коз. Бабушка Лотта говорит, что это ее ангел-хранитель наблюдает за ней...
   Море снова лизнуло песок и разровняло знакомые черты, оставив лишь небольшой округлый холмик на месте носа. Там, где только что улыбались губы, в песке утонул темно-коричневый камешек. Одуванчик наклонилась и подняла его. Странный камешек, похожий на сердечко, и даже дырочка есть для шнурка... Она сунула его в карман к другим своим трофеям, обернулась к дюнам и тоненьким, высоким голосом позвала коз.
  
  
  
   *****
  
   - Это не камень, - сказала бабушка Лотта, вертя в узловатых пальцах находку Одуванчика. - Это плод...каштан, кажется. Они растут в Зелении, здесь, в пустыне, для них слишком жарко.
  -- Смотри, в нем дырка, наверное, на шее носили!
  -- Да, на счастье...
  -- А я опять видела ангела...
   Лотта ничего не ответила, только широко улыбнулась своим беззубым ртом.
   Одуванчик отправилась на огород, поливать скудные, бледно-зеленые листики салата и маленькие продолговатые томаты. Когда она навьючивала пустые бурдюки на недовольно фыркающую вашью, во двор вбежала соседская девочка, Мелита, растрепанная, возбужденная, и начала тараторить:
   - Артисты приехали, бродячие артисты, глотают шпаги, бросаются ножами, и обезьянки есть, и тигр, и танцовщица в золотых штанишках, и акробаты и...
   Она запнулась, потому что у нее кончился воздух в легких, и ей пришлось немного перевести дух.
   - Они остановились у моря, возле старого солехранилища, все наши уже туда умчались. Я тоже побежала, представление скоро начнется!
   Мелита исчезла в дверном проеме, только пятки зашлепали по пыльной улице. Одуванчик посмотрела на пустые бурдюки, потом на раскрытую дверь, которая едва слышно поскрипывала и покачивалась на сквозняке. Артисты. Последний раз артисты приезжали в их дыру четыре года назад, дали одно представление, а потом удрали, испугавшись песчаной бури. Помнится, было интересно. Наездница умудрялась держаться на спине длинноногой лошади, стоя на одной руке! А еще, акробаты кувыркались прямо на тонком канате, натянутом между столбов...Одуванчик вздохнула и потащила упрямую вашью к колодцу.
   - Иди и посмотри представление! - крикнула бабушка Лотта из дома. - Огород подождет, а коз я сама подою. Хоть ты и не любишь просить, я-то знаю, чего тебе хочется! Ну-ка, надень...
   Она подошла к Одуванчику и протянула ей каштан, в который уже была вдернута белая веревка из козьей шерсти.
   - Нельзя разбрасываться подарками ангелов!
  
  
  
   Ветер трепал брезент на цирковых вагончиках, полукругом стоявших на берегу. Двое мужчин вкапывали в песок столбы для канатоходцев, худенький мальчик в длинной рубашке, из-под которой выглядывали ноги в синем трико, чистил лошадей. Ребятишки из поселка толпились у клеток с дрессированными зверями, галдели, показывали пальцем на разморенного тигра и маленького черного медведя, растянувшегося на дощатом полу.
   Одуванчик подошла к клетке, стоявшей в сторонке, и коснулась рукой толстых, горячих от солнца, прутьев. Кто-то скрывался в самой ее глубине, она видела очертания большого светлого тела. Зверь шевельнулся, поднялся на лапы, Одуванчик заметила, что у него сильная кряжистая спина и вытянутая голова с острыми ушами.
   - Эй, девчонка, отойди от клетки! - крикнул ей сердитый коренастый человек в мокрой от пота рубашке. Одна половина лица его была ярко раскрашена, другую он усердно белил при помощи толстой кисточки. Рыжие волосы его торчали в разные стороны слипшимися сосульками. - Эта тварь дикая и не поддается дрессировке! Может откусить руку!
   Одуванчик послушно отошла от клетки. Сердитый человек был клоуном, догадалась она, и почему-то загрустила. В прошлый раз клоун показался ей совсем другим... Веселым и добродушным. А сейчас... Просто стареющий дяденька, раздраженный и уставший с дороги. Она слышала, как он потом жаловался танцовщице, которая разминалась и делала "ласточку" возле своего вагончика:
   - Нет, подумай, Иса, что нам делать в этой пустыне? Перед кем выступать? Какие-то жалкие деревенщины... Хоть бы догадались принести с собой съестное - до города далеко, а у нас ни хлеба, ни сыра уже не осталось...
   Одуванчик пожалела, что не взяла с собой кувшин молока вместо двух позеленевших от времени монет. Молоко пригодилось бы артистам гораздо больше, чем деньги, а монетки она сохранила бы до ярмарки... На Соляных Дюнах металлические деньги были редкостью, их пускали в ход в крайнем случае, когда не могли выйти из положения простым обменом.
   Она постелила на теплые камни коврик и уселась на него, скрестив ноги, скучая и посматривая по сторонам. Странно, но почему-то цирк не выглядел сегодня таким же замечательным и волшебным, как несколько лет назад. Может быть, потому что краска на брезентовых вагончиках совсем выцвела, а у танцовщицы, кажется, болит нога, и она морщится, когда наступает на нее. Животные костлявые и грязные, и им совсем не хочется выступать перед публикой... А может, так было и в прошлый раз, просто она уже выросла и начала замечать эти неприятные вещи.
   Да, конечно, ведь прошло целых четыре года. Ей шестнадцать лет... Она почти взрослая. Одуванчик улыбнулась своим мыслям. Она впервые подумала о времени. Солончане ведь почти не замечают времени - живут себе и живут, от восхода до заката, разве что в полдень, когда солнце взбирается очень высоко, они делают перерыв в работе и остаются дома, чтобы немного отдохнуть в тенёчке.
   Еще, правда, они различают лето и зиму, потому что зимой ветер резкий и дует с севера, а зимней ночью на улице без огня можно замерзнуть. И часов, настоящих, как на картинках в старинных книгах, у них никогда не бывало. На школьных уроках учитель использовал песочные часы, но как-то раз они разбились, и с тех пор урок считался законченным, когда все в классе уставали и начинали ерзать на пятках и вертеть головами. Бабушка Лотта каждую зиму ставит царапины на соляном кирпиче, а некоторые жители поселка этого не делают и даже не знают толком, сколько им лет...
   Одуванчик скосила глаза на клетку со зверем-невидимкой. Тот по-прежнему держался в тени, только мелькнул однажды кончик острого уха.
   К вагончикам начали подходить люди. Некоторые уже успели переодеться после работы: на них были нарядные рубахи и белые тюрбаны на головах. Соляные Дюны не славились своими развлечениями - ночной сон и холодная простокваша по вечерам были основными удовольствиями, которые могли позволить себе утомленные солнцем и солью люди. Разумеется, когда приезжали артисты или бродячие торговцы, продающие мед и всякие побрякушки из дерева и металла, весь поселок сбегался посмотреть на новые лица и необычные предметы.
   Люди усаживались на коврики, шептались и разглядывали вагончики с облупленными вензелями, гирлянды видавших виды флажков и снующих туда-сюда полузагримированных циркачей.
   Кое-кто принес с собой продукты - горшочки с сыром, финики и вяленую рыбу - видимо, чтобы расплатиться за представление, и Одуванчик с облегчением подумала, что артисты не останутся сегодня голодными.
   Толстяк с черными волосами, затянутыми в пучок, одетый в немыслимые полосатые шаровары, ударил в гонг, и представление началось. Послышалась плавная усыпляющая музыка: за ширмой играли на каком-то струнном инструменте. На потертый круглый ковер, изящно вытягивая носочки, вышла танцовщица - Иса, так, кажется, называл ее клоун. Она уже успела переодеться: сейчас на ней был костюм всех цветов радуги, сшитый из атласных лент. Ленты были и в ее руках, она медленно и легко подбрасывала их, выполняя сложные и затейливые движения танца. Вот музыка изменилась, пальцы играющего заторопились, забегали по струнам, быстро и резко обрывая звуки. Иса тоже ускорила темп: ленты извивались, как яркие змеи, кружились, взлетали, падали, рисовали в воздухе разные фигуры - словом, ленты казались живыми существами, не зависимыми от этой хрупкой набеленной девушки. И все же, это она управляла ими, ее тонкие проворные пальцы заставляли атлас жить и двигаться...
   Одуванчик с восхищением следила за радужным танцем и слушала дивную музыку. К концу номера она так разволновалась, что у нее закружилась голова, а перед глазами заплясали золотые мошки. Такого с ней раньше не случалось... Она прикрыла веки, чтобы избавиться от странного ощущения.
   Начался следующий номер. Появился клоун с маленьким черным медведем. Клоун изо всех сил старался быть смешным, но у него это плохо получалось: в его репликах, обращенных к медведю, слышалось раздражение, а в смехе - натянутость и фальшь. Мишка прыгал на задних лапах, вставал на голову, кувыркался и даже пел, но было ясно, что все это он вытворяет не из симпатии к рыжеволосому человечку, а их страха перед тонким металлическим прутом в его руках.
   Одуванчик смотрела на артистов и быстро моргала. Золотое марево перед ее глазами нисколько не рассеивалось, а наоборот, становилось плотнее и гуще. Она слышала какой-то звук: то ли звон, то ли гул, будто жужжали полчища крылатых насекомых...
   Потом вышли гимнасты на ходулях: мужчина и женщина в нарядах, почти как в книжках из Древесного края. На женщине было длинное платье с пышными рукавами и островерхая шляпа, заканчивающаяся вуалью, волосы мужчины украшал бархатный берет с алым пером. Великаны прыгали и танцевали, размахивая своими удлиненными ногами, а в конце своего выступления сели на шпагат, будто огромные портновские ножницы упали на землю...
   Одуванчик потерла глаза, закрыла лицо ладонями, а потом снова открыла. Картинка изменилась. Теперь ее окружало уже не марево, не плотный золотистый туман, - теперь туман истончился, превратившись в сияющие лучи, или нити, пронизывающие воздух и все предметы вокруг. Лучи шли почти параллельно друг другу, иногда сближались, иногда расходились, двигаясь сквозь людей, которые увлеченно смотрели представление и ничего странного не замечали.
   Но Одуванчик-то видела! Она видела, как лучи уступили место золотым волнам, накатывающим на нее, медленно и неумолимо, волны стали облаками, а облака приобрели прозрачные головы, лапы и хвосты и помчались вперед неутомимыми гончими.
   Одуванчик сидела на своем коврике и боялась пошевелиться. Ее сердце вырывалось из груди, а дыхание перехватывало от ужаса и восторга. От ужаса - потому что, возможно, она серьезно заболела или сошла с ума, а восторг... О, это зрелище было самым прекрасным и завораживающим из всего, что ей довелось видеть в своей жизни!
   Каждое мгновение сквозь нее проносилась призрачная гончая, совершенно такая же, как предыдущая - длинная, поджарая, с большими круглыми глазами, устремленными в будущее, и свесившимся языком. Потом гончие начали расплываться, превратившись в курчавые облака, а неощутимый ветер размыл их, сдул, и оставил лишь медленно накатывающие волны. В конце концов, и волны исчезли - расправились, вытянулись - и снова вокруг переливаются лишь тонкие звенящие лучи...
   Между тем, представление продолжалось. Настала очередь акробатов. Сначала чудеса силы и гибкости показывали целая команда: трое мужчин, девушка и тот худенький мальчик, которого Одуванчик заметила возле лошадей. Они строили из своих тел пирамиды, башни, головами удерживали вес друг друга, забрасывали ноги за уши и исполняли десятки других удивительных трюков.
   Но вот взрослые акробаты отошли в сторону, а мальчишка вскарабкался по одному из столбов. Он зашагал по канату, натянутому высоко над головами зрителей и артистов, обходясь без всякой страховки. Мальчик оказался ловким, как обезьянка: он передвигался по канату, словно его ладони и ступни были намазаны клеем, подпрыгивал на одной ноге, кувыркался, висел вниз головой, зацепившись пальцем за толстую пружинящую веревку...
   Все наблюдали за фигуркой в синем трико, задрав головы и открыв рты от восхищения. Одуванчик тоже смотрела вверх и видела, как странные лучи проходят сквозь маленькое тело юного акробата. Вдруг что-то случилось. Мальчишка неудачно наступил на канат, потерял равновесие, зашатался и полетел вниз, жалко растопырив руки...
   Это произошло мгновенно. И почему - Одуванчик не знала. Она просто захотела, просто приказала лучам разойтись... Странное ощущение - словно мурашки пробежали по рукам, а ее пальцы неимоверно вытянулись, удлинились и развели лучи, будто то были струны или волосы...
   Теперь лучи струились, не задевая мальчика, как речной поток огибающий скалу, и его фигурка повисла в воздухе на полпути к красному ковру, прикрывающему камни и песок. Даже его волосы застыли и не развевались на ветру.
   Зрители сперва будто бы окаменели. Вдохнули, а выдохнуть забыли... И артисты высыпали на ковер, показывая пальцами на парящий на фоне темнеющего неба силуэт. Не часто увидишь, как человек замирает в воздухе, да еще не двигается, не дышит и, не моргая, смотрит перед собой округлившимися глазами! Тут Одуванчик вскочила и крикнула каким-то чужим срывающимся голосом:
   - Ловите же его, я не могу удерживать их вечно!
   Все изумленные взгляды обратились на нее. Однако окрик подействовал. Толстяк в полосатых шароварах и один из гимнастов принесли парусиновое покрывало. Они растянули его под канатом, крепко намотав на руки уголки. Одуванчик вздохнула, устало опустила плечи - и в ту же секунду лучи вновь сомкнулись и заструились сквозь мальчика. Он камнем полетел вниз, упал на середину покрывала, подскочил и спрыгнул на землю, изумленно и испуганно озираясь по сторонам. Пошатываясь на тоненьких ногах, он поклонился и убежал за ширму.
   Его место на арене сразу же заняли жонглеры, неуверенно бросая друг другу тарелки и кубки, но зрители почти не следили за летающей над их головами посудой - они шептались, охали, и искоса поглядывали на Одуванчика. Наверняка, они думают, что она колдунья... Конечно, раз она сумела удержать этого бедного мальчишку в воздухе! Теперь начнут приписывать ей пыльные бури и шторма... Ей стало нестерпимо сидеть вместе со всеми и слушать шушуканье, она сложила коврик и, стараясь не наступить на чьи-нибудь ноги, побрела прочь. Золотистые лучи перед ее глазами исчезли, только голова немного кружилась ...
   - Как ты это сделала? Как ты остановила время? - раздался голос откуда-то сбоку, со стороны клеток. Голос был низкий и приятный, но было в нем что-то, от чего Одуванчик вздрогнула, какая-то странная хрипотца. Она подошла к большой темной клетке с обитателем-невидимкой и заглянула за нее. Возле клетки никого не было. Ни души.
   - Я здесь, внутри... - вновь заговорил голос, и теперь Одуванчик поняла, что он принадлежит огромному белому зверю, который разглядывал ее сквозь прутья. Подобных зверей она часто видела на картинках: они жили в лесах и охотились на оленей и кабанов. Только обычно их изображали серыми и, уж точно, не такими большими.
   Это был волк. Белый волк с прозрачными голубыми глазами, которые смотрели на нее серьезно и печально. Зверь был худ и грязен: здешняя пыль въелась в его густую шерсть, словно желтоватая пудра, шкура на лапах туго обтягивала суставы, но даже в таком виде он оставался прекрасным и величавым созданием, предназначенным для молниеносных прыжков и стремительных погонь. Если бы не тяжелая ржавая цепь, волочившаяся за ним по деревянному полу...
   - Ты умеешь говорить! Неужели все звери в Древесном краю разговаривают? - спросила Одуванчик, с восхищением изучая странное животное.
   - Я не всегда был зверем... Когда-то я был человеком, - ответил волк и глубоко вздохнул. - Но ты не ответила на мой вопрос. Как ты остановила время? Как ты остановила время для него одного?
   - А я остановила время? Я ... не знаю. Там были лучи. Я заставила их обойти акробата стороной. Я удерживала их несколько мгновений, а потом они снова сомкнулись...
   - Хмм... Вот, значит, как оно выглядит. Лучи. Никогда бы не подумал...
   - Да, да, и облака, и волны, и золотые гончие, которые бежали и бежали... Так странно!
   - Ты ведь нездешняя? - спросил волк, склонив голову и прищурившись, совсем как человек. - Ты не похожа на остальных.
   - Нет, я... Меня подкинули, когда я была совсем маленькой.
   - Послушай, в Зелении есть зачарованный лес, где со Временем тоже происходят удивительные вещи. Лес этот называют Неувядающим... Я когда-то... охотился там.
   - А почему его называют Неувядающим?
   - Там всегда май, всегда цветут каштаны и дикие яблони, распускаются почки, созревает первая земляника. Даже, когда в соседних землях свирепствуют морозы, и снег превращает деревья в белые горы...Кажется, будто Время в этом лесу остановилось!
   - Это какое-то колдовство?
   - Так говорят. В лесу живет странное существо, которое и могло всё это натворить...
   Волк опустил голову и просунул сквозь прутья свой большой блестящий нос. Он заговорил тихо-тихо, и Одуванчик видела, как подпрыгивает в его пасти длинный розовый язык.
   - Я собираюсь бежать. Этот противный клоун Рамбугелло никак не отвяжется от меня: все хочет, чтобы я плясал перед публикой, кривлялся и катал его на спине... Но мне это надоело. Мне нужно вернуться в Неувядающий Лес и кое-что исправить... Я могу взять тебя с собой. Я...
   Волк не договорил и попятился обратно, в глубину клетки. Одуванчик оглянулась и увидела Рамбугелло, который направлялся к ним. В руке он сжимал металлический прут.
   - Он тебя не укусил? - спросил клоун, проведя прутом по клетке, отчего получился отвратительный скрежет. - Этот волк сведет меня в могилу. Отказывается есть чечевицу, огрызается и гнусно воет по ночам. Видно, придется его однажды пристрелить: толку с него все равно не будет... А ты ловко управилась с Синей обезьянкой! Так мы прозвали мальчишку-акробата. Ты местная ведьма, что ли?
   Одуванчик поморщилась, услышав слово "ведьма". Вот, сама того не желая, сделала доброе дело - и сразу ведьма... Она пожала плечами и повернулась, чтобы уйти, хотя оставлять диковинного волка ей очень не хотелось.
   - Я приду... - донесся до нее хриплый шепот из клетки. Рамбугелло снова ударил по прутьям.
   - Порычи у меня! Завтра я надену на тебя седло и тебе придется хорошенько побегать...
   Одуванчик слышала грубоватое ворчание клоуна и его угрозы, пока не обогнула Седую дюну и не вышла на тропинку, ведущую в поселок.
  
  
  
  
  
  
   ***********
  
   Той ночью Одуванчику не спалось. Она лежала на спине, выставив ноги из-под одеяла, и смотрела на черный квадрат окна, в которое светили крупные южные звезды. Теперь они казались ей чужими и неуютными. Ей вдруг захотелось сбежать из своей чистенькой выбеленной комнаты, выпрыгнуть в окно и вместе с теплым ночным ветром мчаться по пустыне, пока белесые песчаные дюны не превратятся в округлые холмы, поросшие лесом.
   Тысячи мыслей кружились в ее усталой голове. О странных золотых лучах, о ее настоящих родителях, о деревьях, которые она видела во сне, о прекрасном Белом волке и его голубых глазах...
   А может, она и вправду как-то связана с Неувядающим Лесом, о котором говорил волк? Может, в этом и кроется разгадка сегодняшних событий? Она жила в чудесном лесу, а потом что-то произошло, и... Она попала к бабушке Лотте...А способность останавливать время? Откуда она у нее? Волшебный дар, передающийся по наследству? Раньше она ничего такого за собой не замечала...
   Бабушка Лотта заворочалась во сне, засопела, оттопырив испачканную простоквашей губу. Одуванчик с нежностью посмотрела на спящую. Вот она, ее мама. Заботливая, добрая, щедрая... И все же... Где-то есть - или была - еще одна. И отец. Интересно, какие они... Одуванчик всегда думала о своих потерянных родителях спокойно и как-то отстраненно, словно они были героями выдуманной истории. Ей нравилась нынешняя размеренная жизнь на Соляных Дюнах: она привыкла к жаре, травяному чаю по утрам, неотвязчивому сладковатому запаху коз и песчаным вихрям, заметающим в окна. Но сегодня ее одолели ужасная тоска и беспокойство. Будто песчаный вихрь пробрался в ее душу и разметал там все, что давно было разложено по полочкам!
   Каштан теплым комочком грел сердце, словно напоминал о далекой зеленой стране, где она когда-то жила...
   Она закрыла глаза и попыталась представить, как выглядели высокие деревья из ее снов. У некоторых из них были пушистые лапы с длинными иглами, колючими и не очень. А на стволах проступали золотистые капли смолы, которая приятно пахла... И еще, из темноты, кроющейся на обратной стороне век, выплыл вдруг маленький домик у дощатого причала, и кто-то грузный и лохматый возился у мостков с лодкой...
   Одуванчик даже задрожала от волнения: картинка получилась такой яркой, такой убедительной, что казалось, ее невозможно было придумать! Нет, нет, это, определенно, не сны, а воспоминания, и все, что сегодня с ней произошло - неспроста... И лицо на песке, и каштан, и мальчишка, и волк. Всё это - знаки, которые пытаются ей что-то сообщить. Бабушка Лотта верит в знаки, и она, Одуванчик, со временем тоже научилась в них верить. Пожалуй, на этот раз их слишком много...
   Она повернулась на бок, и почувствовала, как соломинки царапают ей кожу сквозь матерчатый чехол. Где-то далеко, на пляже, завыл волк. Но ей почему-то было совсем не страшно.
  
  
  
   ************************
  
   Он пришел следующей ночью: козы жалобно заблеяли в загоне, а старая вашью громко и сердито зафыркала под навесом. Одуванчик выскользнула из-под одеяла, пробралась во двор и открыла калитку.
   На пороге, освещенный сизой луной, стоял волк. Она знала, что это он, но увидев, всё же испугалась: слишком уж он был огромный... Больше, чем самая крупная в деревне вашью! Одуванчик попятилась, когда он зашел внутрь, обдав ее своим жарким дыханием, коснувшись жесткими шерстинками ее руки.
   - Я нашел тебя очень легко - ты пахнешь каштанами, - сказал волк, устало устраиваясь возле стены и вытягивая длинные худые лапы. - У тебя найдется какая-нибудь еда? Не то, я боюсь, мне придется съесть одну из твоих коз...
   Еще чего. Они с бабушкой Лоттой никогда не ели коз - козы были их семьей... Одуванчик принесла из кладовки полкруга несоленого сыра и крынку с молоком, для вчерашних лепешек у нее не хватило рук, но она зажала их подбородком. Пусть наестся вдоволь - слишком он костлявый...
   Одуванчик села на корточки возле волка и смотрела, и слушала, как он ест, жадно причмокивая и прищуриваясь от удовольствия. Насытившись, волк облизал нос и усы и довольно вздохнул.
   - Ну вот, теперь я смогу удержаться от необдуманных решений, - сказал он, потянувшись, словно огромный кот. - Видишь ли, мне пришлось поголодать, а потом сделать вид, что я умер от истощения. Ромбугелло вошел в клетку и снял с моей шеи цепь, а дверь запереть забыл...
   - Ты не убил его, не поранил? - спросила Одуванчик с тревогой. Ромбугелло ей совсем не нравился, но было бы ужасно узнать, что он лежит там, на пляже, холодный и мертвый. И было бы ужасно сидеть сейчас рядом с этим огромным диким зверем, зная, что он убийца...
   - Он цел и невредим, я только сбил его с ног... Ну, и немножко попугал. Хотя, признаться, очень хотелось откусить ему нос!
   Одуванчик молчала, и волк тоже замолчал, опустив свою большую лохматую голову на лапы. Луна опустилась за крышу и стало совсем темно. Одуванчик отыскала на ощупь маленькую деревянную скамейку, на которой бабушка Лотта любила отдыхать после работы, придвинула ее ближе и уселась, прижавшись спиной к прохладной стене
   - Что ты собираешься делать?
   - Возвращусь в Зелению... Мне обязательно нужно попасть в Неувядающий Лес и снова... стать человеком. Ведь семь лет уже прошли...
   Одуванчик сжала в ладони каштановое сердечко.
   - Расскажи мне о том, что случилось! И об этом странном лесе... Мне кажется, я когда-то сама там жила.
   Волк снова помолчал, а потом сказал:
   - Это длинная и не слишком приятная история... Но если хочешь, я расскажу... Это случилось, когда я был молод и носил берет с ястребиным пером.
  
  
  
   *************************************
  
   Это случилось, когда я был молод, носил берет с ястребиным пером, и звали меня тогда Натаниэль. Я служил егерем в княжестве Альбакор, в самом сердце Зелении, там где густые леса, полные диких зверей, чередуются с пологими холмами, на которых ютятся белые домики и волнуются золотистые колосья.
   Правила этой благодатной землей княжна Сузанна Несравненная, и я, как и многие другие ее поданные, был предан ее высочеству рукой и сердцем. Разве мог кто-нибудь из женщин соперничать с моей госпожой? Когда она выезжала на конную прогулку, укутанная в небесно-голубой плащ, ее прекрасные длинные волосы змеились под прозрачной вуалью, а фарфоровые щеки нежно розовели от прохлады, не только рыцари или дворяне, но и неотесанные простолюдины, не ведающие, что такое утонченность и гармония, восхищенно склоняли головы и чувствовали в душах непонятное томление.
   Княжна Сузанна была горда и своенравна, каковой и полагается быть особе знатного рода, и я, признаться, никогда не считал это ее недостатком. О, какой прекрасной она становилась, когда капризно вскидывала брови - они разлетались, словно крылья чайки, а когда гневалась, ее серые глаза темнели, словно озерная вода зимой... Впрочем, Сузанна сама знала, как хороша, и наслаждалась своей властью над окружающими.
   Вверив все государственные дела в руки управляющего, старинного друга ее семьи, княжна проводила дни своей юности в различных увеселениях - балах, пикниках, маскарадах, и, кроме прочего, очень любила охоту. По правде сказать, для нее было неважным, какого зверя мы преследуем и будет ли охота удачной - самым упоительным для Сузанны была сама погоня.
   Как я уже говорил, в то время я служил егерем при дворе и часто сопровождал княжну в ее лесных прогулках. Порою, оторвавшись от остальной свиты, мы мчались вперед, не разбирая тропинок, преследуя пятнистого оленя или свирепого кабана, а потом, нагнав или упустив добычу, возвращались обратно в сумерках, бок о бок, - так близко друг к другу, что я вдыхал аромат розы, веющий от шарфа моей госпожи... Я, разумеется, не помышлял ни о каких знаках внимания с ее стороны - я был лишь послушным слугой, рабом любого ее желания, и каждая ее улыбка или довольный взгляд, мельком брошенный на меня, служил мне драгоценной наградой.
   Когда княжне Сузанне исполнилось двадцать лет, в замке устроили по этому поводу роскошный пир. Съехались именитые гости со всего Древесного края, среди них были князья и принцы, прочившие себя Сузанне в мужья. Один из гостей привёз с собой подарок - потешное зеркало, которое искажало очертания глядящихся в него людей. Некоторых оно делало немыслимо толстыми, других снабжало огромной головой, третьих превращало в тонкие ниточки.
   Когда княжна посмотрела в зеркало, она вдруг увидела себя старой-престарой... Из стеклянной глубины на княжну уставилась жалкая и немощная старуха с растрепанными бровями и воспаленными веками. Она тянула к девушке свою морщинистую руку, ржаво-коричневую, как у мумии, и ухмылялась черным ртом, в котором не осталось ни одного зуба. И все-таки, в лице этой несчастной угадывались черты молодой и прекрасной Сузанны!
   Княжна побледнела, как снег, и потеряла сознание, а зеркало тотчас же завесили тканью и унесли. Только с тех пор нрав княжны переменился. Она забросила балы и охоту, перестала принимать гостей; молчаливая и строгая ходила она по пустынным залам, сжав губы в тоненькую ниточку, смотря перед собой горящим взглядом, в глазах ее метались страхи и зрели тайные думы.
   Вскоре в замке появились странные люди. Они привезли с собой древние книги в запыленных переплетах и огромные ящики, полные цветных порошков и стеклянных колб. Люди эти именовали себя алхимиками, но слуги, перешептываясь, называли их колдунами.
   Днем и ночью за закрытыми дверями подвалов что-то взрывалось и шипело - это алхимики искали эликсир бессмертия для княжны Сузанны. Сама она проводила большую часть времени в библиотеке, изучая старинные рукописи, ища способ продлить свою юность и сохранить красоту. Так прошло три года. Алхимики предлагали княжне бесчисленные бальзамы и притирки, отбеливающие мази и разглаживающие кремы, салаты молодости и укрепляющие напитки, но всё это было слабым утешением для той, кто увидел воочию свою будущую немощь.
   В то время я почти не встречался с ее высочеством, лишь со слов приближенных к ней фрейлин я знал о страданиях и поисках моей любимой госпожи. Я по-прежнему доставлял ко двору дичь, и всякий раз, возвращаясь с охоты, вспоминал наши беззаботные поездки вдвоем, голос Сузанны и слабый запах розы, оставленный ее вуалью. Однажды вечером, когда я отдыхал у камина в охотничьем домике, за мной явился слуга и велел следовать за ним. Он сказал, что княжна хочет меня видеть. Не могу передать, как я был счастлив. Княжна желает встретиться со мной, она меня не забыла!
   Я тот час же отправился в замок. По скрипучей винтовой лестнице поднялся я в башню, где располагались покои госпожи. Она ждала меня на балконе, ветер перебирал складки ее горностаевой накидки.
   - Подойди ко мне, Натаниэль! - молвила она, не оборачиваясь. - Подойди и посмотри на чудесные земли, которыми я правлю!
   Я послушно приблизился и остановился возле каменных перил, не смея взглянуть на нее. Она же смотрела вниз, на простилающиеся далеко вокруг леса и холмы. Стояла поздняя осень, большинство деревьев уже обронили на землю свой яркий наряд, а земля поглотила его и обесцветила. Виноградники у стен замка потемнели, съёжились, только бурые лозы обвивали мокрые от дождя колья. Даже вечнозеленая хвоя елей и сосен перестала быть зеленой и казалась почти черной на фоне хмурого осеннего неба.
   - Что видишь ты на востоке, Натаниэль? - спросила княжна и повернула ко мне свое прекрасное, порозовевшее от ветра лицо. Ее глаза, в которых когда-то сверкали озорные огоньки, теперь горели каким-то странным, болезненным огнем. - Что там, на востоке?
   На востоке огромным, зелено-белым букетом поднимался Неувядающий Лес. Княжна прекрасно это знала и, кажется, не ждала моего ответа. Неувядающий Лес, вечный, неизменный, весенний, полный таинственных животных и птиц. Лес, в котором Время остановилось. Люди боялись заходить в него. Говорили, что вернуться из него очень трудно, почти невозможно - ведь там жил мшистый великан Сильван в окружении своих верных белых зверей, всемогущий и строгий правитель...
   - Послушай, Натаниэль, - начала Сузанна, и голос ее задрожал от волнения, - Я знаю, ты отличный охотник, и ты всегда был верен мне... Ты должен отправиться в Неувядающий Лес и убить для меня Белую Косулю...
   Княжна приблизилась ко мне, так что ее волосы коснулись моей щеки. Сладкой майской розой пахло от ее шеи и запястий, ее руки нежно обвили мою шею, горячие обветренные губы прижались к моим губам. Я зажмурился, чтобы не видеть огненные цветы, пылающие в глазах Сузанны. Белая косуля. Хорошо, я добуду тебе Белую Косулю. Пусть это опасно и жестоко, но я сделаю это, обещаю...
   Когда я уходил, Сузанна по-прежнему стояла возле перил и смотрела на восток, туда, где поднимался в излучине реки Неувядающий Лес.
   - Мне нужно узнать секрет, мне нужно узнать... - донес до меня ветер ее исступленный шепот.
  
  
  
  
   На рассвете следующего дня я оседлал коня и отправился в Неувядающий Лес. Тяжелые думы камнем лежали на сердце: лес этот был запретным, зачарованным, люди там и гулять не отваживались, а уж поохотиться в том лесу мог решиться только отчаянный безумец или глупец. Вот, и я, видно, был этим самым безумцем... или глупцом... Ради своей несравненной княжны я готов был нарушить любые законы и правила - только бы еще раз поцеловать ее мягкие губы, почувствовать как щекочут лицо пушистые ресницы! При мысли об этом меня бросало то в жар, то в холод, и выглядел я, точно, как сумасшедший, потому что встретившиеся на моем пути торговцы, неторопливо шествующие на ярмарку со своими заплечными корзинами, поспешили сойти с дороги, посматривая на меня с опаской и удивлением.
   Миновав полуразвалившийся каменный мост через реку Ясь, я остановился на пустоши, у края Леса. Странное это было зрелище: кругом хлябь и чернота, поломанные стебли и голые кусты, - а посреди всего этого кружевной стеной поднимаются к небу деревья, ярко-зеленые, весенние, манящие... И небо-то над лесом синее, а вокруг - будто зыбь какая-то, воздух дрожит. Я постоял немного у края, подумал. Вспомнил, что люди говорили. А рассказывали, что уж если том лесу оказался, уйти из него нужно непременно до захода солнца, иначе плутать тебе по тропинкам вечно, беспамятному, всякое разумение потерявшему ... Я вздохнул, проверил оружие, упряжь - и стреножил коня.
   Проезжая сквозь странную зыбь с удивлением смотрел я на свои руки и гриву коня: они дрожали вместе с воздухом, словно расплывались, разрушались под действием невидимого потока. Но как только я оказался под сенью деревьев, дрожь прекратилась.
   Вокруг жил и радовался весенний лес. Сквозь прозрачные листики кленов просвечивало солнце, которого там, в обычном мире, я не видел уже несколько дней, на земле топорщилась молодая травка, расцвеченная первыми цветами и красными ягодами земляники, без устали гомонили птицы, а бабочки поднимались высоко к верхушкам деревьев, нежась в потоках яркого света. Я ехал медленно, любуясь внезапно открывшейся передо мной весной, и поначалу, признаться, даже забыл о цели своего путешествия. Но вот мой конь вспугнул притаившегося в зарослях зайца, и я вспомнил. Да, косуля, Белая косуля... Я спешился и стал изучать следы лесного зверья.
   Лишь к обеду я нашёл ту, что искал. Она не пряталась, не таилась, и ее спина белела между стволами, как нерастаявший сугроб. Косуля стояла посреди маленькой полянки, задумчиво объедая нежные иголки на ветке лиственницы. Услышав мои шаги, она неспешно повернула изящную голову и посмотрела прямо на меня. Странно, но глаза ее были голубыми, а не темно-коричневыми, как у всех остальных оленей и косуль, что мне доводилось видеть. Безмятежные голубые глаза, отражающие небо... На мгновение мне стало страшно при мысли о то, что я собирался сделать. Но мне представились другие глаза - пылающие темным огнем глаза Сузанны, требующие, умоляющие, сулящие награду, - и я поднял лук и спустил тетиву.
   Косуля даже не пыталась убежать. Еще какое-то время она стояла, устремив на меня изумленный взгляд, потом опустилась на передние ноги, засеменила задними, и, словно закашляв, упала в траву. Когда я к ней подошел, ее бок тяжело вздымался, а розоватые губы чуть шевелились, будто шептали что-то... Ерунда, предсмертные конвульсии, не говорит же она в самом деле... Я не стал вытаскивать стрелу - она глубоко засела под лопаткой, сейчас не к спеху возиться. Связал ноги, перекинул через седло; круглый голубой глаз по-прежнему косился на меня, потом зрачок расширился и застыл. Я прикрыл косулю плащом.
   Возвращался я в дурном настроении: мне казалось, что за каждым деревом меня поджидает Сильван со своей палицей из дуба, готовый расправиться с убийцей белого зверя... Я, разумеется, никогда Сильвана не видел, но говорили, будто он огромен и зелен, весь покрыт мхом и травой, на голове у него два обломанных рога, а в руках тяжелая палица. А может, это все разговоры одни, суеверия... Дровосеки придумывают, чтобы в этот лес не ходить.
   Так или иначе, но из леса я выбрался благополучно - никто мне не повстречался, разве что зайцы да куропатки. Снова очутившись на грязной осенней дороге, я заторопился в замок. Белая косуля теперь стала для меня просто удачным трофеем, а мысли о радости, которую я доставлю госпоже, выполнив ее поручение, вытеснили из моей головы все страхи и сомнения.
   Во дворе замка меня встретила новая служанка княжны - черноволосая женщина в мешковатом платье, с резкими и неприятными чертами лица. Я слышал, что прежде она была колдуньей и жила в какой-то горной деревушке на окраине Альбакора.
   - Княжна ждёт тебя, с этим! - сказала она, кивнув на завернутую в малиновый плащ косулю.
   Я взвалил косулю на плечи и поднялся за служанкой в покои госпожи. В комнате были зажжены свечи, но княжны не было. Служанка велела опустить мою ношу на пол и подождать. Я повиновался. Женщина удалилась, прикрыв за собой дверь. Оставшись в комнате один, я позволил себе осмотреться. Судя по всему, это была та же самая комната, в которой княжна приняла меня в первый раз - библиотека с балконом, выходящим на восток. Повсюду в темных шкафах поблескивали золоченые переплеты и теснились вещи, о назначении которых я не имел представления. На полках пылились шары из разноцветного хрусталя, маски и статуэтки из черного дерева - видимо, изображающие каких-то древних богов или демонов, сосуды с жидкими металлами, семенами и засушенными насекомыми, диковинные приборы, восковые фигурки, пучки трав, кристаллы, черепа животных и множество баночек и пузырьков, в каких обычно хранят лекарства и мази. Я невольно вспомнил разговоры слуг о том, что княжна увлеклась магией и пытается продлить свою молодость с помощью всяческих заклинаний и зелий...
   Время шло, но Сузанна не появлялась. Свечи плавились, потрескивали, выжигая и так сухой библиотечный воздух, так что скоро в комнате стало невыносимо душно. Я открыл стеклянные зарешеченные дверцы и вышел на балкон. В осенней мгле нельзя было разглядеть ни виноградники, ни Неувядающий Лес, - только раскачивающийся на ветру фонарь бросал желтые отсветы на дорогу у самых ворот замка. Я постоял несколько минут у каменных перил, вспоминая, как еще вчера обнимал на этом самом балконе Сузанну, и как рассыпались под моей ладонью ее заплетенные в тонкие косы волосы.
   Оглянувшись, я заметил в комнате движение. Балконная дверь была чуть приоткрыта, я подошел к стеклу и заглянул внутрь. Возле белой косули стояла княжна. Я хотел войти, но какой-то осторожный голос внутри меня велел оставаться на месте. Не двигаясь и почти не дыша, я наблюдал, как Сузанна сняла с косули плащ и с силой вытащила из ее бока стрелу. Я не видел лица княжны, но мне подумалось, что она сделала это и глазом не моргнув, не испугавшись вида крови... Бросив сломанную стрелу на пол, она вытерла руки о платок и взяла из шкатулки на письменном столе какой-то маленький предмет - то ли бусину, то ли красную ягоду. Потом Сузанна наклонилась над косулей и вложила ягоду ей в рот... Я с ужасом и недоумением следил за происходящим, боясь пошевелиться и тем самым выдать свое присутствие.
   Княжна выпрямилась и повернулась лицом ко мне. Руки ее были подняты вверх, голова запрокинута, глаза закрыты. Бледная и сосредоточенная, она стояла над телом животного, покачиваясь и напевая странные слова:
   - Заклинаю тебя черной луной, огненным ветром и безглазыми рыбами, что дремлют на дне, заклинаю тебя желтыми маками и тенью кошки на стене полночного храма, заклинаю тебя пурпуром ягод забвения, что растут на полях древних битв, - встань, очнись, повинуйся! ВСТАНЬ, ОЧНИСЬ, ПОВИНУЙСЯ!
   То, что произошло дальше, повергло меня в изумление и ужас. Тело белой косули, до того недвижно лежащее на полу, вдруг шевельнулось. Подобрав под себя длинные ноги, мертвая косуля поднялась и встала перед княжной, смотря в пространство своими мутными, почему-то красноватыми глазами! Неужели я только ранил животное? Или это колдовство, чары, которыми овладела Сузанна в погоне за вечной молодостью?
   Княжна склонилась над косулей и вновь заговорила. Голос ее дрожал от волнения, а взгляд зажегся жадными колючими огоньками. Я испугался, увидев это неприятное, почти безумное лицо...
   - Белый Зверь из весеннего леса, кому служил ты раньше?
   Косуля зашевелила губами, как тогда, на поляне, и я услышал тихий, ничего не выражающий голос, будто принадлежащий какому-то механизму.
   - Я служила Сильвану, Хранителю Леса, Вечноживущему Лесничему...
   При этих словах княжна затрепетала, на белом высоком лбу ее выступили капельки пота, словно жемчужный венец...
   - Можно ли попросить Сильвана... выполнить просьбу?
   - Вечноживущие не выполняют просьб смертных, - ответила косуля так же бесстрастно, едва заметно покачиваясь на тонких широко расставленных ногах.
   От волнения княжна до крови прикусила губу.
   - Можно ли заставить Сильвана выполнить просьбу?
   - Если призвать его, усыпить и сковать волю...
   - Как же его призвать? Ну же, отвечай скорее, теперь ты служишь мне! - поторопила Сузанна умолкнувшего зверя.
   Косуля всё не отвечала. Потом вновь заговорила, и из красных глаз ее заструились ручейки слёз.
   - Когда пастух играет на своей дудочке на пустоши около Леса, Сильван часто приходит слушать...
   - Пастух? На дудочке? Так просто! - княжна рассмеялась мелким, нервным смехом, будто острые камешки с горы посыпались. - А как мне его усыпить? Мятным порошком?
   - Этого я не знаю, - сказала косуля, - ибо я только Третий зверь из трёх... Спроси о том Белого вепря.
   Произнеся эти слова, косуля задрожала, красная ягода выпала у нее изо рта, и животное вновь опустилось на пол и застыло у ног княжны, уронив голову на подол парчового платья. Княжна отступила назад, задумчиво глядя перед собой. Когда она подняла взгляд, то, верно, заметила мое бледное лицо, прильнувшее к стеклу балконной двери. Я отшатнулся в темноту, но потом опомнился, распахнул двери и бросился перед княжной на колени.
   - Простите меня, ваше высочество, я не хотел, я ждал на балконе и стал невольным свидетелем... - шептал я, склонив голову, стараясь не смотреть ей в глаза.
   - Поднимись Натаниэль! - сказала княжна без злости и коснулась рукой моего подбородка. - Это даже хорошо, что ты всё видел, теперь ты знаешь, как важна для меня твоя помощь...
   Я поднялся с колен и наконец взглянул в ее лицо. Черты его были правильны и прекрасны, как никогда, глаза лихорадочно блестели, губы едва заметно улыбались. Казалось, она предвосхищает, предчувствует какое-то знаменательное событие, как девочка накануне торжества...
   - Ты знаешь, наверное, о моём стремлении отыскать эликсир молодости, - продолжила она, заметив, что я не совсем понимаю ее намеки. - Об этом много болтают при дворе... Колдовство, чары, волшебные снадобья... К сожалению, всё это никуда не годится! - она фыркнула и обвела презрительным взглядом комнату с ее многочисленными талисманами и склянками с таинственными зельями. - Самое большее, на что годится магия - это придать старости молодой вид, что мне совершенно не подходит. Я хочу чувствовать себя молодой, быть таковой, а не казаться! - тут она приблизилась ко мне близко-близко, так что в ее расширенных глазах появилось мое изумленное отражение. - Я очень, очень боюсь старости, Натаниэль, я просто не могу допустить, чтобы эта мерзкая старуха пришла и воцарилась в моём теле и моей душе... А если магия не действует, остается один путь - Время...
   Я всё еще не понимал, о чем она говорит, и поэтому только растерянно улыбался, что, наверное, совсем не вязалось с моим мужественным обликом. Княжна засмеялась.
   - Ах, Натаниэль, какой же ты недогадливый, право, будто родился где-то в Песках, а не в княжестве Альбакор! Ты же был в Неувядающем Лесу, видел, что там происходит. Разве ты не понял, что Время в нем остановилось? Я изучила много старых книг и выяснила, что еще пару сотен лет назад Лес был обычным, и времена года сменялись там, как и везде. Но потом что-то случилось и Лес замер...Застыл будто. А кто мог остановить Время в этом лесу?
   - Сильван? - я начал смутно догадываться, какие тайные надежды питала Сузанна, какие планы вынашивала в сердце...
   - Конечно! Сильван, Зеленый Лесничий, Хранитель леса! Кто еще способен на такое? Если я заставлю Сильвана повиноваться, он остановит Время и для меня...
   - А белые звери? Они нужны, чтобы...
   - Да, да, они нужны, чтобы подобраться к нему поближе. Он...ведь очень силен и опасен.
   Княжна взяла с полки маленькую книжицу в потрепанном зеленом переплете, раскрыла ее на заложенной странице и прочитала:
   "И правит в том лесу Вечноживущий Лесничий, громадный и бородатый, с огромными рогами на голове, напоминающими пни. Три чудесных белых зверя у него в помощниках: Белая косуля, Белый вепрь и Белый волк. Знают они сокровенные тайны всех птиц, животных и растений и управляют их ростом и процветанием. Человеку не следует часто наведываться в тот лес, а тем более задерживаться там на ночь - никому не ведомо, какую ловушку приготовит для него Время. Я слышал о дровосеке, который плутал по лесу целых три года, думая, что прошел один день..."
   Княжна захлопнула книжку.
   - Это написал егерь моего прапрадедушки, верно, твой родственник... Но ты ведь не боишься?
   Я и не знал, что ответить. Вся эта затея с косулей мне ужасно не понравилась, и я чувствовал, что у нее будет продолжение.
   Сузанна обняла меня и склонила голову мне на плечо. Я видел ее косы, причудливыми завитками уложенные на затылке, сбегающие вниз по спине тугими колосьями...
   - Ты ведь добудешь для меня Белого вепря, правда? Не испугаешься? - убаюкивала она мои сомнения и страхи, усыпляла мою совесть. - Мне необходимо узнать секрет, иначе я просто... умру. Я не смогу жить, зная, что каждый день съедает частичку меня, лучше сразу броситься в реку или принять отраву! Спаси меня, спаси меня, добрый, великодушный Натаниэль!
   Я смотрел на ее прекрасные рыже-золотистые волосы и представлял, как они седеют и истончаются... Такая красота... исчезнет, а прежде станет неприглядной, жалкой...
   А княжна все говорила, говорила, голос ее лился, как ручеек, и я совсем позабыл о том, каким металлическим и резким он мог становиться при случае. Она уже видела перед глазами наше счастливое будущее: вечно юные и полные сил, мы справедливо правим княжеством, путешествуем за Пески, вдвоем, всегда вдвоем, потому что она всегда любила меня, - всегда, и только условности удерживали ее от первого шага...
   Не знаю, что окончательно победило мои сомнения, что заставило меня сдаться и вновь опуститься на колени перед моей госпожой...Может быть, ее сладкий голос и жалостливо склоненная головка, может - нежелание мириться с ее неминуемой старостью, а может... манящие, бесценные слова, которые она произносила. В тот момент я верил им и готов был сделать всё - только бы оставаться рядом с нею...
  
  
  
  
   Белый вепрь оказался трудной добычей. Он был огромен и свиреп, его длинные острые клыки так и норовили ранить моего коня, так что я спешился и воспользовался рогатиной... Волоком я тащил его до края леса: там ждали несколько нанятых мною крестьян, которые погрузили тушу на телегу. Они торопились, оглядывались на каждый шорох, ожидая появления ужасного сверхъестественного существа, охраняющего лес. Признаться, я и сам вздохнул с облегчением, когда цветущие деревья и зеленые лужайки остались позади, и копыта наших лошадей вновь месили привычную осеннюю грязь. Ведь Сильван действительно существовал - теперь я был в этом уверен, раз сама госпожа рассказала мне о нём. И то, что мне удалось дважды безнаказанно поохотиться в его лесу, я считал невероятным везением или волшебством. Возможно, княжна заговорила меня, сделала незаметным для глаз чудовища...
   Княжна... Любит ли она меня? Или просто использует? Она так изменилась, в ней мало что осталось от прежней Сузанны - беззаботной легкомысленной попрыгуньи... Но теперешняя Сузанна притягивала меня еще сильнее - одержимость идеей вечной молодости превратила ее существо в прекрасный огненный цветок - жаль только, что его лепестки могли сильно обжечь, а потом и угаснуть... Моя любимая, моя бедная Сузанна, я невольно стал соучастником ее безумных игр!
   - Натаниэль! Ты вернулся, привёз мне его!
   Княжна вбежала в комнату и остановилась перед огромным снежно-белым телом, распростертым перед камином. Она волновалась и радовалась, будто я и в самом деле приготовил для нее подарок.
   - Тебе лучше подождать на балконе, пока...я поговорю с ним, - сказала она, поглаживая мохнатый загривок зверя. - Я не смогу как следует сосредоточиться, когда кто-нибудь рядом.
   Я послушно вышел на балкон, оставив Сузанну рядом с тем, что совсем недавно было Белым Вепрем. С замиранием сердца я смотрел сквозь запотевшие стеклышки на страшноватое действо, разворачивающееся в ярко освещенной комнате. Вепрь, задрожав всем своим грузным телом, тяжело поднялся на ноги. Глаза его заволокла красная дымка, голова была покорно опущена, острые витые клыки упирались в пол. Ягода забвения превратила его в невольного раба княжны, и она прекрасно сознавала, что ужасное чудовище не может причинить ей никакого вреда.
   - Ты, Белый Зверь, служивший Сильвану! Ответь мне, как поймать его, как лишить волшебной силы?
   Вепрь отвечал и голос его оказался хриплым и грустным.
   - В развалинах древней башни на севере княжества растет кусай-трава. Если сплести из нее сеть и набросить на Сильвана, он станет сонным и слабым и не сможет сопротивляться или менять облик...
   - А как заставить его служить мне? Как заставить его повиноваться?
   Сузанна беспокойно перебирала камешки на ожерелье, ожидая ответа.
   - Я лишь Второй зверь из Трёх, откуда мне это знать! Спроси у Белого Волка!
   Девушка недовольно поморщилась и хлопнула в ладоши. Красная ягода выпала из огромной пасти и покатилась по мраморным плиткам. В то же мгновение вепрь рухнул как подкошенный, и его веки устало опустились. Немного помедлив, я вернулся в комнату.
   - Ты слышал, Натаниэль? - спросила меня княжна, отвернувшись к камину и делая вид, что греет руки, - в ее тоне слышались повелительные нотки. - Тебе следует вернуться в лес и убить Белого Волка!
   Я хотел было возразить, но тут Сузанна бросилась мне на шею.
   - Прости меня любимый, я не смела так разговаривать с тобой... Я так опечалена... Поскорее бы все закончить! Поскорее бы узнать тайну Сильвана и ... зажить долго и счастливо, вечно и счастливо!
   Ее голос теперь звучал робко и жалостливо, а в глазах блестели слезы. Я поцеловал ее в мокрые ресницы и успокоил. В моем сердце свирепствовала буря, сомнения в душевном здоровье любимой и в истинности ее чувств терзали меня, как вороны терзают добычу, но что поделаешь - губы сами собой произносили желанные для Сузанны слова...
   - Я поеду...поеду в последний раз... Как ты хочешь...
  
  
  
   Тихо было в чудесном лесу в этот последний раз. Казалось, птицы замолкали, едва заслышав топот моего коня. Недобрый знак... Сильван мог готовить мне ловушку.
   Я был в отвратительном настроении. С детских лет я привык охотиться, не страшился вида крови и мучений живых существ, но истребление этих прекрасных белых зверей казалось мне чем-то гадким и противоестественным. Будто я убивал людей, а не животных...
   Тропинки петляли, скрывались в зарослях папоротника и дикого винограда, исчезали в кустах шиповника, обрывались на мшистых полянках, но нигде не находил я следов Белого волка. Судя по рассказам, волк этот был огромных размеров, с длинной белоснежной шерстью и голубыми глазами. Прекрасный сильный зверь...
   Солнце опускалось, и я начал тревожиться. Я забрался в самую чащу и мог не вернуться к закату. Оставаться в Неувядающем Лесу на ночь мне, признаться, было страшно - не известно, какие метаморфозы ждали меня в шелестящих майских сумерках...
   Внезапно деревья расступились, и я оказался на берегу маленького круглого озера. У самой воды стоял деревянный домик с застекленной верандой, ступеньки спускались к дырявым покосившимся мосткам. Лодка на ржавой цепи наполовину затонула и заросла осокой. Кто бы мог здесь жить? Слишком скромно для древнего Хранителя леса...
   Я спешился и хотел было подойти поближе. В траве у тропинки что-то белело. Я наклонился и поднял старую тряпичную куклу с нарисованным лицом и глазами-бусинками - обычную самодельную куклу, с какой играют крестьянские ребятишки в любой деревеньке Альбакора. Видно, здесь раньше жила семья... А может, и сейчас живет? Я направился к домику, но тут за моей спиной раздался едва уловимый шелест земли...
   Медленно-медленно я обернулся и увидел в нескольких шагах огромного, будто из снега вылепленного зверя. Волк застыл на тропинке, пригнув к земле голову и наморщив нос в беззвучном рыке. Конь мой заметался между деревьями, а потом поднялся на дыбы, и, выдернув поводья, умчался обратно в лес, ломая ветви и кустарник. Я остался совершенно один наедине с грозным зверем, и при себе у меня не было никакого оружия, кроме короткого меча. Шансы мои были ничтожны: чтобы убить этакого исполина мне придется подпустить его совсем близко, а в ближнем бою звериные лапы и клыки действуют быстро и метко.
   Моя холодная ладонь скользила по рукоятке меча, и, как только зверь прыгнул, я поднял сверкающее лезвие... Волк обрушился на меня, обдав жарким дыханием, его челюсти клацнули над моим лицом, зубы ободрали щеку и ухо. Я ждал, когда настанет конец и животное доберется до моей шеи, защищенной жестким воротником из китового уса... Но волк упал на меня и не шевелился, его тяжелая голова давила на моё плечо, как гранитная глыба... Я пошевелил рукой: благодаря моей сноровке или просто счастливой случайности, меч вошел прямо между рёбер чудовища, поразив его в самое сердце...
   Охая и отдуваясь, я выбрался из-под исполинской туши и сел в траву, чтобы немного отдохнуть и подумать. Я находился в самой чаще леса, и одному уйти отсюда с добычей нечего было и думать. Нужна подмога. Придется заманивать в лес крестьян, обещать немыслимую награду, чтобы они вытащили тело волка и донесли его до опушки. И коня стоит отыскать...
   Я промокнул платком окровавленную щеку и пошатываясь направился в лес, подзывая коня свистом и ласковыми словами. Я нашел его возле старой березы - поводья запутались в поросли, и он спокойно, как ни в чем не бывало, пощипывал травку.
   Я повел коня обратно на тропинку, что заканчивалась у лесного озера. Возле убитого волка кто-то сидел. Тут бы мне вскочить на коня и умчаться прочь из этого проклятого леса, но нет - ватные ноги сами несут меня вперед, навстречу неизбежной судьбе...
   Возле волка сидит маленький старичок, весь заросший зелеными волосами - даже одежды не видать. Он гладит волка по голове и напевает какую-то грустную песенку. Когда я подхожу, старичок поднимает взгляд и смотрит на меня темными блестящими глазами.
   - Это ты убил моих белых зверей? - то ли спрашивает, то ли утверждает зеленый дед, поднимаясь с колен. - Зачем ты это сделал? Из-за голода? Нет... - он подходит ближе, не отрывая от меня своих малахитовых глаз. - Забавы ради? Да нет, не то... Из-за любви?
   Старичок оказался совсем рядом, и мне показалось, что он заметно подрос. От него пахло мхом и болотом...
   - И ты считаешь, это любовь? - продолжал Сильван, сняв с моей шеи медальон с портретом Сузанны и внимательно его рассматривая. А я даже его за руку схватить не мог - будто цепями всего сковало! - Потакать безумию, страстям и капризам - это вы называете любовью? Идти против закона, совести, собственных убеждений... Бедные, жалкие людишки! Вы всегда принимаете за любовь совсем-совсем другое...
   Я не мог ни пошевелиться, ни возразить, меня окутало и сморило какое-то зеленое марево. Сильван между тем рос, вытягивался, пока не превратился в грозного великана с венцом из сучковатых рогов.
   - За то, что истребил моих помощников, не ведая ни жалости, ни стыда и думая лишь о собственных желаниях, скитаться тебе по земле в облике Белого волка семь долгих лет! А по истечении семи лет, возвращайся в лес, и, если увижу в твоих глазах настоящую любовь, верну тебе человеческий облик! А теперь прочь отсюда, презренный убийца и презираемый возлюбленный!
   С этими словами Сильван коснулся моего лба зеленой веточкой - в полузабытьи я видел мохнатую гусеницу, свернувшуюся колечком на ее конце - и тело моё пронзила ужасная боль. Руки мои начали вытягиваться, превращаясь в огромные лапы, усеянными серебристыми когтями, голова раскалывалась на части - что-то распирало ее изнутри, придавая черепу новую форму, собственные зубы росли и затачивались сами собой, впивались в нёбо... От ужаса и мучений я потерял сознание...
  
  
  
   **************************************
  
   - От ужаса и мучений я потерял сознание, а когда очнулся, то обнаружил, что перестал быть человеком... Я помчался прочь из проклятого леса, но что толку - куда я мог спрятаться от своего нового звериного обличья... Об остальном даже рассказывать не хочется... Скитания, одиночество, неволя... Рррррррр...
   Натаниэль тихонько зарычал, вспоминая металлический прут Ромбугелло. Одуванчик молчала, пораженная услышанным... Вот так история! Поинтереснее, чем в школьных книжках. Но всё так печально и несправедливо...
   - Ты больше не видел Сузанны? - спросила она тихо.
   - Нет... Как я мог... Появиться перед ней в обличье волка, чудовища...
   - Это она чудовище! - вспылила Одуванчик. - Настоящая ведьма! Заставила тебя истребить чудесных зверей... По-моему, она просто тебя использовала!
   Волк тяжело вздохнул - хрипло, безнадежно, ничего не ответил.
   - Что теперь собираешься делать?
   - Вернуться в Лес. Прошло семь лет... Может, Сильван простит меня...
   - А настоящая любовь? Разве ты влюблён? Помнишь, что он сказал? Про настоящую любовь в твоих глазах...
   - Не смейся надо мной...
   - Я не смеюсь... прости, - Одуванчик робко коснулась острого уха.
   - Какая тут настоящая любовь... Не забыть бы человеческую речь. Иногда мне так хочется повыть.... Однажды я проснусь и не вспомню ничего из прошлой жизни...
   Начинало светать. Небо над стеною дворика светлело, звезды растворялись в его сером занавесе.
   - Ладно, давай спать, - сказала Одуванчик и потянулась. Она вдруг почувствовала страшную усталость во всём теле, а голова сделалась тяжелой, как соляной булыжник. Столько всего свалилось на нее в одночасье! - Только лучше тебе отправиться в сарай, не то Бабушку Лотту хватит удар, если она ненароком наступит на тебя в потемках!
   Убедившись, что Натаниэль прекрасно устроился на сене, Одуванчик пробралась в комнату и улеглась под одеяло. Она боялась, что ей приснится жестокая Сузанна или Охотник, преследующий прекрасных Белых зверей, но всё обошлось. Во сне она видела тряпичную куклу с глазами из синих бусинок...
  
  
  
   - Значит, решила уйти, - со вздохом повторила Бабушка Лотта слова Одуванчика и уселась на скамейку, устало вытянув перед собой тонкие рябоватые ноги. - С этим чудищем! Он тебя в пути проглотит, он нас и так уже объел - все запасы сыра уничтожил, и рыбу, и козлятину, что у соседей купила!
   Бабушка Лотта выглядела сердитой, но Одуванчик знала, что ворчит она больше для порядка. Казалось, старушка давно подозревала, что всё произойдёт именно так.
   Одуванчик обняла Бабушку Лотту за плечи и прошептала ей на ухо:
   - Не кричи так, он спит в сарае и может услышать и обидеться. Он же человек, а не волк. А мне нужно уйти. И ты это знаешь! Мне необходимо выяснить, откуда я появилась!
   Лотта махнула рукой.
   - Будь осторожна, девочка моя... Пустыня забирает трусливых и самонадеянных, - она помолчала, потом прищурила сморщенные, как грецкие орехи, веки и спросила:
   - Эти миражи... Они по-прежнему тебя беспокоят?
   - Ну, теперь я вижу их только тогда, когда захочу. Я даже привыкла к ним... Прекрасные золотые волны. Будто море вышло из берегов и ласково меня обнимает, позволяя дышать. А иногда облака. Или гончие несутся мимо, глазастые такие... Нет, они не беспокоят меня больше, они мне даже нравятся!
   Лотта погладила светлые волосы дочери - песчинки, застрявшие в челке упали на землю и смешались с остальными.
   - Я всегда знала, что настанет день и ты захочешь уйти. Так мне шепнул ангел, который оставил тебя на ступеньках моего дома.
   - Расскажи мне еще раз про ангела! Я люблю слушать эту историю.
   - Он был похож на большую белоснежную птицу с человеческим лицом, прекрасным и нежным, и сидел на стене, во-он там, прямо над дверью. А ты лежала в плетеной корзине на подушке из травы и мха и сладко сопела.
   - А что сказал ангел?
   - Ангел сказал: Отпусти, когда попросит. И улетел. Будто никакого ангела и не было, и только белая чайка кружила над домом.
   Одуванчик мечтательно смотрела вверх, на стену, на которой когда-то сидело загадочное существо. Белое перышко - чайки или голубя? - медленно падало вниз, покачиваясь в теплых потоках воздуха, как крошечная лодка. Одуванчик затаила дыхание, глаза ее округлились, потемнели - перышко на мгновение повисло над колодцем, потом вздрогнуло и снова начало опускаться.
   "Я по-прежнему могу играть со временем, это не сон!" - подумала Одуванчик и отправилась в дом - собираться.
  
  
  
  
   Они стояли на пороге перед раскрытой дверью, медля, не решаясь сделать первый шаг и покинуть такое надежное и привычное убежище. В лунном свете шерсть волка казалась голубой, пятнистой, а глаза блестели синими огнями. Одуванчик стояла рядом, положив руку на его могучую шею и рассеянно перебирая пальцами мягкие шерстяные завитки на его загривке.
   - Идите вдоль Дороги чёрных львов и никогда не пытайтесь зайти им за спины: по ту сторону львов простилается Западная пустыня, полная зыбучих песков и других опасностей и ходить туда запрещено. Не забывайте смахивать песок с львиных фигур и пополнять фляжку водой - в основаниях статуй есть колодцы... Старайтесь идти по утрам и вечерам, а днём отдыхать в тени статуй. Если будете мёрзнуть - покопайтесь в дюнах, поищите сухие стебли и корни и разожгите костёр. В пустыне случаются бури, и от них сложно убежать... Попробуйте найти дюну или холм повыше и переждать бурю в укрытии. Много не ешьте, закрывайте головы и ноги...Ну вот, кажется я снова повторяю одно и то же, как глупый попугай!
   Бабушка Лотта замолчала и крепко обняла Одуванчика, прижав ее голову в белой косынке к своей груди. Глаза ее были мокрыми и теплыми от слёз.
   - Уж лучше бы ты дождалась каравана! С караваном не пропадешь.
   - Не, волнуйся, я вернусь, обязательно вернусь, - обещала Одуванчик в сотый раз, целуя Бабушку Лотту в худые щёки. - Как я могу обойтись без тебя и козляток... Мы будем осторожными, всё сделаем как ты сказала!
   Дожидаясь, пока Одуванчик попрощается, волк присел на задние лапы и мешок с провизией и одеялами, привязанныё к его спине, съехал вниз.
   - Может, всё-таки, вашью возьмёте - подвезет тебя, если устанешь, да и с поклажей легче, - предложила Лотта, поправляя мешок.
   - Нет, не надо вашью, она упрямая и идет еле-еле, - сказала Одуванчик.
   - Не надо вашью, она слишком упитанная... А я могу проголодаться, - проговорил волк, повернув к Лотте свою большую остроносую морду; уголки его рта, как всегда, были чуть приподняты, так что женщина так и не поняла, шутит он или нет. С опаской глядя на волка, он прошептала что-то Одуванчику на ушко.
   - Ты не волнуйся, он всё еще человек... в душе, - засмеялась Одуванчик. - И его зовут Натаниэль.
  
  
  
  
   Ночь была прохладной и тихой, с дюн пахло полынью. Они быстро шагали на север, оставив позади море и белесые квадратики домов, и через несколько часов достигли первого льва. Здесь они остановились, решив дождаться рассвета. Вскоре небо на востоке стало золотистым, и персиковое солнце медленно-медленно начало выползать из-за горизонта, словно ощупывая робкими лучами песчаные холмы и возвышавшуюся над путниками черную фигуру.
   Люди не знали, кто создал эти исполинские статуи из неизвестного камня и расставил их в пустыне, отметив самый безопасный и короткий путь в Древесный Край, но вот уже сотни лет львы, темные истуканы, сжимающие в зубах хрустальные шары, словно странные маяки, вырастали из песков каждые несколько миль, указывая путникам дорогу на север, минуя зыбучие пески с одной стороны и бездонные пропасти с другой. Никто не пытался заполучить драгоценную ношу львов - шары из горного хрусталя, наоборот, все, проходившие мимо, заботливо протирали шары от пыли - чтобы они ярче блестели на свету и пускали солнечных зайчиков в глаза странникам, не позволяя им потеряться в дюнах. В основаниях большинства статуй были устроены колодцы, и, хотя вода в некоторых плескалась на самом дне, а на вкус отдавала плесенью - всё же это была холодная пресная вода - настоящая драгоценность для всех, иссушенных пустынным зноем. Девяносто девять львов жили в песках, и это был первый...
   Солнце проникло внутрь хрустального шара, и он засверкал, заискрился оранжевыми бликами, будто не отражал свет, а излучал свой собственный. Солнце погладило льва по спине, оживило его круглые, чуть навыкате, глаза с утопленными зрачками, прикоснулось к лапам-столпам, усеянным неестественно большим количеством когтей. Казалось, еще немного, и оно разбудит чудовище, добравшись до его каменного сердца. Кто-то древний создал этого льва, очень искусный, может и не человек вовсе...
   Они шли всё утро, всматриваясь в плавные линии горизонта и стараясь не пропустить очередную статую, застывшую на тумбе. Один раз они чуть не сбились с пути, отклонившись на восток: песчаные холмы там сменялись каменными уступами, острые края которых спускались вниз неправильными многоугольниками. Путешествовать по таким крутым ступенькам под силу разве только козам!
   Иногда пустыня обнажала останки древних поселений: изъеденные ветром стены с маленькими квадратными окнами, в которых, как в картинах, можно было увидеть всё тот же плавящийся пейзаж, столбы, когда-то подпирающие крыши домов, а теперь голубую пустоту небес, иссохшие стволы фруктовых деревьев, похожие на кости, на месте прежних садов.
   - Когда-то давным-давно люди жили и здесь, - сказала Одуванчик, опускаясь на землю у полуразрушенной стены. Она сняла косынку и взлохматила мокрые от пота волосы. Натаниэль устроился рядом, вытянув пожелтевшие за день лапы и положив голову на большой плоский камень, оставшийся от очага. - Здесь были поля, засеянные пшеницей, и рощи мандариновых деревьев, и каналы, в которых водились огромные рыбины. А потом все деревья вырубили, и козы съели все молодые побеги. Пустыня занесла дома песком, солнце высушило каналы... Всё исчезло, люди ушли отсюда - кто в Зелению, кто на побережье. Так бабушка Лотта рассказывала.
   - Я устал от песков, - глухо сказал Натаниэль. - Я привык к тенистым лесам, прохладе, синим озерам. А здесь неуютно. Пустота... Будто оказался на краю мира.
   - Это потому что ты вырос в Древесном краю. А я люблю пустыню. Я умею в ней жить и даже любуюсь ею. Посмотри вокруг! Свобода! Небо и земля, земля и небо, того и гляди, взлетишь...
   - Но тебе снятся деревья...
   - Да, - помедлив ответила Одуванчик, мечтательно глядя в окошко на противоположной стене, в котором как раз опускалось за горизонт солнце, оставляя на небе пурпурные следы. - Мне снятся деревья, и всякие мелочи, которые я в настоящей жизни никогда не видела. Вчера, например, мне приснились такие маленькие, на толстых ножках... грибы. Я набрала их полную корзинку. И еще я видела на своих руках варежки. Красные, с синим узором. Ведь в Зелении носят варежки?
   - Конечно, зимой, когда стынут руки, - усмехнувшись сказал Натаниэль, а потом вдруг отвернулся. - И у меня были рукавицы. И шляпа с пером. Теперь всё это мне ни к чему...
   Одуванчик погладила его широкий лоб - как всегда, робко, словно извиняясь за эту вольность по отношению к человеку, живущему в волке. Волк закрыл глаза, а человеку стало легче на душе - пальцы у Одуванчика были легкие и теплые.
   Они насобирали сухих веток и разожгли костерок. Ночью в пустыне стало зябко - Одуванчик укуталась в шерстяное одеяло, которое пахло козами и напоминало о доме. Жуя разогретую на огне лепешку, она положила голову на лохматую спину Натаниэля и смотрела на звезды. В темноте над головой плавали созвездия: вот проплыл Кит с закрученным в кольцо хвостом, следом гордо проскакал Охотник на длинноногом коне, волосы и плащ Охотника развевались на звездном ветру... Интересно, каким был Натаниэль раньше? Какого цвета у него были глаза? Носил ли он усы и бороду?
   Натаниэль будто почувствовал, о чем думает Одуванчик, и заворочался под ее головой.
   - Ты спишь?
   - Нет еще... Тебе не тяжело?
   - Да нет, лежи, лежи. Я уже засыпаю. Собаки приснились... Целая свора. За лапы кусали...
   Одуванчик доела лепешку и натянула одеяло на нос. В небе засверкало созвездие Часовщика, в руке он нес песочные часы... Таинственный Часовщик, управляющий Временем, один из полубогов, в которых верили древние.
  
   ...Она каталась на качелях - из-под ног улетала трава в желтых одуванчиках и ветки цветущего шиповника. Она так весело, так звонко смеялась, что от собственного смеха у нее делалось щекотно в животе. Высокий человек за ее спиной хорошо раскачивал качели!
   Он был чудной, этот человек. Волосы у него были длинные, светлые, красивые, как у барышни, а глаза - большие и темные. Черный бархатный сюртук его перехватывал узкий посеребренный пояс в виде змеи, кусающей свой хвост, а на груди висел на тяжелой цепи круглый амулет с непонятными закорючками. Человек был очень задумчив и печален, но когда смотрел на нее, то улыбался. То был ее отец, к которому она еще не совсем привыкла. Она даже побаивалась его немного. Когда она сидела у него на коленях, ей иногда казалось, что отец не человек, а темная, мягкая, тягучая туча и что она того и гляди утонет в этой бездонной обволакивающей тьме...
   Вот Зеленый Дед - совсем другое дело! С ним совсем не страшно - с добрым, ворчливым и заботливым, хоть, тоже - не очень-то он похож на человека. Волосы у него зеленые, а на голове рога, как у косули, а вместо ног лапы с обломанными когтями. И он умеет творить чудеса. И говорить с зверями. И он кормит ее земляникой с молоком...
   Жаль, мама не видела, как утром он позвал землянику, и алые ягодки сами оторвались от черенков, поднялись в воздух и одна за другой осторожно опустились в его корзинку! И где же мама...
  
  
  
   Чем дальше они продвигались в сердце пустыни, тем жарче становилось. Одуванчик время от времени смачивала свою косынку водой, чтобы немного охладить горячую голову, а лапы Натаниэля обмотала тряпками, потому что раскаленный песок больно жегся и впивался в нежные подушечки его пальцев.
   Есть совсем не хотелось, зато пить хотелось постоянно. Первые два дня они пили противно-тепленький компот из бутыли, что дала им с собой Бабушка Лотта, а потом стали доставать воду из колодцев, прячущихся подо львами. Вода была затхлой, но холодной, а поэтому вскоре сделалась необычайно приятной на вкус. Но у воды в пустыне есть одно досадное свойство: едва напившись и утерев мокрые губы, путник снова жаждет отпить из бутыли и почувствовать внутри освежающий ручеек.
   На пятый день они заметили на песке следы животных и борозды, оставленные телегами. Немного в стороне от дороги, они обнаружили бубен с маленькими потускневшими колокольцами и лопнувший кожаный мячик, из которого торчало клоками сено.
   - Ррррр... Это бубенчики Исы. Здесь проезжал цирк, я чувствую мерзкий запах Ромбугелло и его металлического прута! - проворчал Натаниэль. - Они тоже надумали вернуться в Зелению...
   - Послушай, может, тебе не хочется рассказывать... Но как ты попал к Ромбугелло? Ведь ты невероятно большой и сильный? - спросила Одуванчик, задумчиво ударяя ладошкой в бубен.
   - Ты не поверишь, но я пришел в цирк сам. Была суровая зима и мне не везло на охоте... Я так отощал, что, завидев в лесу костер, забыл про свой звериный облик и отправился к людям просить еды... Циркачи жарили на вертеле свиную ногу, и она благоухала на морозе, ох, как она благоухала! Я появился из-за деревьев очень осторожно, и, стыдно признаться, даже поджал хвост, изображая покорного пса. Мне так надоело скитаться вдали от городов, от человеческого жилья, от запахов еды, приготовленной на огне... Запах жареного мяса просто свел меня с ума!
   - Они тебя, наверное, очень испугались.
   - О, да! Сначала бросили пожитки и свиную ногу и помчались в лес с криками о помощи. Ромбугелло первый заметил, что я не опасен, и стал вдруг со мной очень ласков. Он предложил мне мяса, много мяса, гладил меня по голове, разговаривал со мной, как с равным, да так, что я в самом деле поверил, что понравился ему... Хитрая бестия! Наутро я проснулся с набитым животом, но на шее моей стальной змеей свернулась тяжелая цепь... Оказывается, только что издох несчастный тигр, которого дрессировал Ромбугелло, и я стал удачной заменой. Подумать только: огромный белый волк, да еще и разговаривает! Он, наверное, рассчитывал, что я буду мило болтать с крестьянами, которые приходили на представление в начищенных башмаках и новых шляпах, важные, как индюки, в ожидании, что я буду танцевать собачий вальс на задних лапах и катать их детей на спине по целой связке!
   - Но ты не стал?
   Натаниэль молчал.
   - Не стал?
   - Один раз... Один раз я прыгал на задних лапах, как щенок.
   - Почему? Не мог стерпеть издевательств?
   - Нет. Я... Мне показалось, что я вижу Сузанну. Ну, девушка была так на нее похожа и... Так выжидающе смотрела на меня. И я танцевал для нее, и прыгал через горящее кольцо, и катал на спине детей, и даже спел песенку. А потом она вдруг улыбнулась - так странно - так печально, завернулась в белый плащ и ушла. И когда она улыбнулась, я вдруг понял, что она не так уж похожа на Сузанну, совсем не похожа...
   - А потом ты больше не выступал?
   - Не выступал и не разговаривал. Ромбугелло даже начал сомневаться, что я говорящий. Он частенько поколачивал меня своей палкой и морил голодом, но я предпочитал рычать на палку, чем поджимать хвост и служить этому негодяю.
   Одуванчик молча кивнула и принялась перематывать обмотки на лапах Натаниэля.
  
  
   На шестой день солнце не взошло из-за горизонта. Небо осталось темным, грязно серым, неумытым после ночного сна, ветер разметал красивые гребешки песчаных дюн и швырялся пригоршнями песка и острых камешков.
   - Похоже, будет буря, - сказала Одуванчик, укутывая лицо, - Надо бы поскорее добраться до следующего льва и укрыться возле него.
   Они ковыляли по пустыни, сражаясь с коварным ветром, который всё набирал силу и заполнял их легкие до предела, так, что они едва успевали перевести дыхание. Вокруг все сделалось мутным, зернистым, изрешеченным песчаным дождем.
   - Садись на меня! - крикнул Натаниэль, когда Одуванчик в третий раз упала на колени и стала тереть слезящиеся глаза.
   Она взобралась на широкую спину волка, потеснив изрядно похудевшую сумку с припасами, и обхватила его за шею.
   - Ну, ну, так ты меня задушишь! Полегче!
   Она ослабила объятия и сомкнула руки на его груди. Под ее ладонями, где-то в глубине его большого крепкого тела, гулко и мерно билось звериное сердце; постепенно этот звук заполнил всё ее существо, и ей уже начало казаться, что у них одно сердце на двоих.
   Натаниэль упрямо двигался вперед, наклонив голову и плотно прижав уши к голове. Он щурил глаза и почти не видел, куда идет. Но когда появились они, он их сразу заметил...
   - Волчки, - прошептал он, - волчки на горизонте...
   Одуванчик тоже их видела. Огромные песчаные вихри приближались к ним с северо-востока, темные полосы, соединяющие небо и землю...
   Натаниэль замер на месте, не зная, что делать. Вихри приближались быстро, петляли, невозможно было предугадать, в какую сторону они повернут в следующее мгновение.
   Наконец он решился и направился на запад. Кажется, на запад. Ведь в этом серо-коричневом мареве ничего нельзя было толком разобрать - солнца не указывало им путь, да и льва можно было бы обнаружить, разве что столкнувшись с ним нос к носу. Натаниэль бежал из последних сил, с трудом передвигая уставшими лапами, тряпки сползли и волочились за ним по песку, как нелепые отростки.
   - Ох, не надо на запад, туда нельзя, - шептала Одуванчик, вцепившись в загривок волка и стараясь не упасть. Но даже Западная пустыня с ее зыбучими песками сейчас казалась совсем не страшной, по сравнению с жуткими вертящимися столбами, готовыми проглотить их целиком...
   Волк бежал слишком медленно. Вихри оказались куда проворнее и хитрее, они будто преследовали беглецов, дыша им в спины горячим ветром, пугая безжалостным, неумолимым, несмолкающим ни на мгновение шипением воздушных колец.
   Одуванчик оглянулась и с ужасом обнаружила, что один из пылевых столбов уже совсем близко, на расстоянии нескольких прыжков Натаниэля! Она зажмурила глаза и покачнулась. Потом все-таки удержалась, подалась вперед и, опершись щекой о спину волка, начала останавливать время.
   На этот раз потемневшие волны времени никак не желали расступаться, не желали оставлять такую злую, бешеную гонку, бросать пылевые столбы без присмотра. Одуванчик разводила волны невидимыми руками, отдирала их друг от друга, заставляя причудливо извиваться и обходить гигантские волчки стороной. Невидимые длинные руки ее дрожали от боли и напряжения, а настоящие - от страха... Наконец она добилась, чего хотела. Вихри остановились... Вокруг по-прежнему свистел и бесчинствовал ветер, но вихри застыли в воздухе, как сторожевые башни из странного полупрозрачного вещества.
   Натаниэль почувствовал это и тоже остановился. Он с ужасом и любопытством смотрел на эти сгустки земли и камней, в которые неведомая сила завлекла совсем посторонние предметы - жертвы неистового ветра. Так, над землей, в клубящейся тьме, парила большая рыбина, обвитая нитями водорослей, и чьи-то новенькие сапоги с красными бантами убежали от своего хозяина, чтобы заняться воздухоплаванием, и цветущая вишня, вырванная с корнями, белым зонтиком повисла над их головами, отдав счастливое лето, полное ягод, за краткий миг полета...
   - Боже мой, смотри... - прошептала Одуванчик возле самого уха волка и показала рукой куда-то вверх, туда, где жерло волчка расширялось, сливаясь с темным небом.
   Натаниэль заметил в пылевом облаке чью-то маленькую фигурку. Приглядевшись, он различил, что человек одет в зеленый камзол, а волосы его рыжие и хлопьями торчат в разные стороны. Волк не смог разглядеть черты его лица, но ему и без того было ясно, что несчастный, пойманный ураганом, - Рамбугелло...
   Гигантские воронки дрогнули, потом еще, и еще... Волны времени вновь сходились, стремясь заполнить неожиданную брешь. Медлить было нельзя. Натаниэль бросился бежать в обратном направлении, огибая застывшие башни и повисшую в воздухе песчаную крошку. Он не оглядывался и ни о чем не думал. Он просто надеялся, что Одуванчик сможет удержать время, пока они не окажутся в относительной безопасности, вдали от прожорливых волчков. И только одна картина представлялась: лицо Рамбугелло, искаженное страхом и окаймленное венцом огненных волос. Картина эта, нарисованная его воображением, вызывала в нем одновременно и ужас, и непонятное, противоестественное спокойствие, и странную уверенность в том, что все идет своим чередом...
  
  
  
   Серое окружало их небо, ровное, спокойное, без облаков, теней и отблесков, и песок лежал одинаковыми округлыми горками - бледно-желтый и едва теплый. Не было заметно ни львов, ни страшных воронок, соединяющих небо и землю, ни узловатых остовов деревьев, - только одинаковый срез желтого и серого на все четыре стороны...
   Натаниэль опустился на землю, давая отдых натруженным лапам, но шея его была напряжена, а большие уши подрагивали, стараясь уловить хоть какой-нибудь звук, кроме дыхания самих путешественников.
   - Совсем не жарко, - пробормотала Одуванчик, разрыв голой пяткой мягкий, немного влажный внутри песок, - Интересно, где мы сейчас...
   - Ох, не нравится мне это, совершенно непонятно, куда теперь идти! - недовольно засопел волк и наморщил нос, так что морда его стала хищной и неприятной. - А вдруг вокруг зыбучие пески? Беспокойно мне... Тоскливо. Неправильное это место.
   Вся его уверенность в будущем вдруг куда-то испарилась, остались лишь неприятное, гложущее ощущение тревоги и холодок внутри.
   - Не бойся, - тихо и без насмешки сказала Одуванчик, провела ладонью по мохнатой спине. - Мы выберемся, разве ты не чувствуешь?
   Если бы Натаниэль до сих пор был человеком, то он наверняка бы покраснел. Но так как мех надежно закрывал его щеки, он просто стыдливо опустил голову. Каким же он стал трусливым... Жизнь в клетке отняла у него изрядную долю былого бесстрашия... А все-таки чудные у нее глаза. Потемнели вдруг, и постарели как-то...
   Странный резкий звук нарушил тишину. Неприятный, скрипучий, будто ворочали где-то тяжелые каменные плиты. Натаниэлю снова сделалось страшно, пустой живот наполнился мурашками, а лапы обмякли, будто лишились костей.
   Он взглянул на Одуванчика с необъяснимой надеждой. Девушка стояла, широко расставив худые ноги, тяжело дышала и смотрела в ту сторону, откуда прилетел звук. Ее бледные губы что-то шептали, повторяли снова и снова, а ночь в глазах сгустилась так, что даже белков не было видно.
   - Смотри, - наконец произнесла она, указывая на небо, - нам нужно идти туда, видишь? Видишь?
   В сером небе отчетливо вырисовывалось прекрасное улыбающееся лицо. Спустя несколько мгновений Натаниэль понял, что лицо это составляли птицы - много, очень много белоснежных птиц, в невероятно правильном рисунке выстроившихся над землей. Крылья птиц трепетали -оттого огромное лицо казалось живым, уголки губ подрагивали, а волосы развевались по небу.
   - Это мой ангел, - радостно воскликнула Одуванчик и бросилась вперед, протягивая руки к чудесному видению. - Быстрее, торопись, у нас нет времени! Львы там!
   Волк последовал за ней, увязая в песке, не отрывая взгляда от белого лица над горизонтом. А Одуванчик смеялась. Опять чудо! А ведь она уже почти испугалась, почти поверила, что они пропадут в Западной пустыне, потерявшись за спинами львов...
   Птицы по одной разлетались в стороны, а на горизонте показалась знакомая тёмная фигура. Очертания лица полностью рассыпались, когда путники добрались до изваяния. Пустыня вновь стала обычной, жаркой и ослепительной, солнце, казалось, заполнило всё небо и теперь беспощадно плавило землю. Но эта жара была привычнее и безопаснее, чем прохладное спокойствие, из которого они только что выбрались.
   Песчаная буря слегка присыпала льва белесой пылью, и Одуванчик, забравшись на постамент и вооружившись ветошью, стала протирать гладкие, почти зеркальные бока зверя. Внезапно ее рука замерла, девушка спрыгнула вниз и отошла на несколько шагов от статуи, с тревогой ее разглядывая. Натаниэль, дремавший в тени у тумбы, поднял голову и тоже сонно смотрел на льва, пытаясь понять, что привлекло внимание Одуванчика.
   - Кажется, лев... сдвинулся с места, - наконец сказала она неуверенно. - Ведь все львы, которых мы видели, сидели в одной и той же позе. А этот... Одна лапа у него приподнята, он будто собирался встать. И голова обращена на запад... Странно.
   Натаниэль теперь тоже видел все зловещие перемены, о которых говорила Одуванчик. И снова ему стало не о себе. Он взглянул в глаза спутницы, ища в них ту странную древнюю темноту, которая успокоила его совсем недавно, но темноты в них больше не было - самые обыкновенные глаза - карие и немного испуганные, и очень красивые.
   - Не бойся, - сказал он, тихо подойдя к девушке и встав рядом с ней, так что его бок коснулся ее опущенной руки. - Наверное, нам просто мерещится. Я, кажется, и раньше видел таких...
  
  
  
   Медленно-медленно брели они по пустыне, и больше не останавливаясь передохнуть возле львов - их подозрительно изменившиеся каменные тела заставляли путников строить немыслимые догадки. Изваяния, повстречавшиеся им, не восседали, как прежде, на тумбах в царственных позах, они все будто намеревались оттуда спрыгнуть, - их лапы, головы, спины замерли в незаконченном движении, а ряды аккуратно завитых колец на гривах рассыпались в беспорядке, обрамляя грозные челюсти, которые, казалось, теперь еще крепче сжимали в своих тисках хрустальные шары.
   Спустя несколько дней путников нагнал караван, направляющийся в Зелению из соседнего с Соляными Дюнами посёлка. Маленькие коренастые вашью были навьючены мешками размером с самих себя или впряжены подвое в узкие телеги, из которых выглядывали завернутые в солому белые соляные конусы. Рядом шли погонщики в светлых одеждах, задрапированные в шарфы по самые носы. Они приветствовали Одуванчика удивленными криками, воздев к небу тонкие коричневые ладони. Натаниэля они поначалу испугались, но Одуванчик, переглянувшись с охотником, громко заявила, что это ее пес, что он не укусит, если его не раздражать, и люди подошли ближе.
   - Мы держим путь в Зелению, в город Карбу, что на самой окраине, - сказал один из погонщиков, открывая лицо. Он был очень молод, и голос его еще не избавился от предательской хрипотцы. - А что ты делаешь в пустыне одна, без сопровождения и лошади?
   - Я не одна, - Одуванчик сделала жест рукой в сторону Натаниэля, который стоял в некотором отдалении, вытянувшись в струнку и навострив уши, сам похожий на древнее изваяние из известняка, покрытое желтой тысячелетней пылью. - Но если бы вы разрешили нам... мне пойти вместе с вами...
   - Разумеется, - ответил юноша, улыбнувшись большим ртом, в котором сверкнули широкие, чуть неровные зубы. - В пустыне все должны помогать друг другу, это закон. Только пусть твой пёс держится позади, вашью боятся его.
   Натаниэлю не нравился этот погонщик, его узкое загорелое лицо с чересчур крупными для такого лица чертами, его блестящие маслянистые глаза и подкупающая улыбка. Хотя, кажется, он не замышлял ничего дурного и даже угостил Одуванчика соленой рыбой и финиками, а ему, Натаниэлю, бросил изрядный кусок соленой козлятины на косточке. И все же, волк огрызнулся, когда Техе - так звали молодого человека - подошел к нему и попытался погладить.
   - Смотри-ка, не признает чужих, хороший охранник! - воскликнул Техе, отступая и рассматривая поцарапанную клыком ладонь.
   - Он должен научиться отличать друзей от чужих, - рассерженно сказала Одуванчик, - Думаю, я помогу ему в этом!
   Натаниэль снова едва слышно зарычал и ушел за телеги, наблюдая оттуда за девушкой, которая беседовала с погонщиками о миновавшей буре и странных изменениях, происшедших со статуями. О том, что она и Натаниэль побывали за спинами львов, она, однако, не обмолвилась ни словом.
   - Почему ты был так груб с Техе? Он очень славный! - спросила Одуванчик у волка вечером, когда караван остановился на ночлег, и маленькие вашью дремали возле костра, укрытые теплыми попонами.
  -- Еще не хватало, чтобы этот сосунок гладил бы меня, как какого-нибудь пуделя!
   - Но я же не стану объяснять ему, что ты заколдованный в волка охотник! Боюсь, тебе некоторое время придется побыть моей собакой...
   Она шутливо потянула его за нос и придвинула ближе миску с молоком.
  -- Техе славный! Благодаря ему весь этот пир!
   - Да, он славный! - прорычал Натаниэль тихонько, провожая взглядом Одуванчика, которая, оранжевая в отблесках огня, вновь вернулась к Техе и другим погонщикам и теперь, переглядываясь с юношей, чистила сушеную рыбу.
  
  
  
  
   После встречи с караваном Одуванчик как-то изменилась, и Натаниэль догадывался, в чем было дело. Она слишком часто поправляла свои похожие на пух волосы, слишком часто умывалась, и слишком часто краснела, несмотря на смуглость щек, чтобы охотник не понял, что девушке нравится Техе.
   С Натаниэлем она теперь разговаривала редко, урывками, так, чтобы никто не слышал его ответов. Она по-прежнему заботилась о его лапах, приносила вкусные кусочки и вдоволь воды, ласково гладила его за ушком, но все это делала как-то рассеянно, невнимательно, очевидно думая в это время о чем-то своем, секретном...
   Как же, как же, - раззадоривал себя Натаниэль, - ведь у нее теперь появилась настоящая компания, не чета тебе, тощему грязному волку! Техе хоть и не красавец, а все же достойный юноша, и ходит на двух ногах...
   Волк плелся в хвосте каравана, с тоской и обидой наблюдая, как погонщик ведет под уздцы золотистую вашью, на которой покачивалась Одуванчик, гибкая и тоненькая, как колеблющийся на ветру цветок.
   Мы были вместе, - думал Натаниэль, - вдвоем, нас связывала тайна, которую мы оба чувствовали, но не называли, и цель, к которой стремились... И мы достигли бы ее так же, вдвоем, без всяких провожатых!
   Ему вдруг пришло в голову, что чувство, которое он сейчас испытывал, очень напоминало ревность. Такая же ревность переполняла его много лет назад, когда он смотрел на Сузанну, окруженную льстивыми поклонниками и видел ее улыбки, подаренные другим... Только та ревность уже давно стала казаться полузабытым сном, а о том, чтобы испытать новую он не смел и думать!
   Он тихонько заскулил от собственного бессилья и невозможности выбраться из ненавистного волчьего тела. Одуванчик оглянулась и с тревогой на него посмотрела.
  
  
  
   Семья Техе издавна занималась торговлей солью, но для юноши это было первое самостоятельное путешествие - его отец стал слишком стар, чтобы выдерживать долгие и изнуряющие переходы через пески, и в этот раз караван возглавил сын. Несмотря на высокое положение в общине, в Техе не было самодовольства и надменности - он почтительно относился к остальным погонщикам, отдавая дань уважения их возрасту и опыту, трогательно заботился о вашью, словно они были малыми детьми, а не упрямыми животными, и вот теперь, встретив на опасном пути одинокую, как он считал, странницу, нуждающуюся в защите, решил взять на себя ответственность за ее благополучное прибытие в Зелению.
   Внешность девушки была необычной и притягательной, что само по себе делало эту опеку приятной обязанностью, но, кроме того, Техе, любопытный и начитанный, всегда мог поговорить с Одуванчиком о предметах, так сильно волнующих его воображение - об истории, звездах и древних легендах.
   - Вот, посмотри, это созвездие Часовщика, одного из Вечноживущих, посланных на землю Бесконечным Бытием - сказал Техе однажды вечером, когда небо было особенно синим. - Ты, наверное, знаешь эту легенду?
   - Наш старый учитель рассказывал ее нам однажды, но самой книги у него не было - ее сожгли несколько десятилетий назад во время преследования древних культов... Ведь сейчас у нас один бог - Солнце. Не принято говорить о других.
   - И тебя это пугает? - Техе прищурил свои черные оливковые глаза.
   - Нет, совсем нет, - смутилась Одуванчик и даже чуточку рассердилась, что Техе принял ее за трусиху. - Просто мне не с кем было поговорить о таких вещах... Бабушка Лотта не очень-то любит рассуждать о запредельном. Негоже, говорит, горшкам спорить о гончаре - все равно он у них горшком окажется!
   Юноша засмеялся - как-то весело и расслабленно, и у Одуванчика потеплело на душе. Славный он, этот Техе, с ним ей так же легко, как и с Натаниэлем. Только он... человек.
   - У нас в доме хранится эта удивительная книга, моему деду удалось спрятать ее в мешках с солью, когда пришли солдаты с севера. Я много раз ее перечитывал.
   - Расскажи еще о Вечноживущих, я почти забыла эту историю!
   - Их всего пять. Они призваны охранять и поддерживать законы жизни на земле, но не должны вмешиваться в дела людей. Рыболов хранит море, реки и озера, каждый и ручей и колодец находится под его защитой. Воздухоплаватель царит в небе, в его власти порождать ветра и тучи. Истопник повелевает огнем, Землемер - лесами и пустынями, словом пространством, земной протяженностью, а Часовщик - временем... Все они бессмертны и способны принимать разный облик.
   - А где они живут?
   - О, это слишком прямой вопрос. А книга никогда не отвечает прямо. И на Земле, и за ее пределами. Люди приписали Вечноживущим прекрасные покои в морях, на облаках, в жерлах вулканов, в дремучих лесах. Поздние авторы утверждают, что и здесь, в Западной пустыне, скрыт от посторонних глаз дворец одного из Властителей, и Черные львы - это стражи, охраняющие его. Вот почему мне стало немного не по себе, когда ты рассказала о том, что львы ...двигались! Но ты задумалась? Не беспокойся, они по-прежнему на своих тумбах и больше не шевельнутся.
   Одуванчик думала о другом. Если она хоть чуточку, хоть немножко может управлять временем, кто она тогда? И как она связана с тем светловолосым человеком из ее снов? С ним, прекрасным и печальным, в глазах которого проглядывает звездная туча?
   Ей не терпелось поскорее добраться до Зелении и взглянуть на чудесные места, увиденные во сне. И в то же время, она чувствовала, что пустыня, притаившаяся в ночи за ее спиной, хранит тайны, не менее важные, но пока, увы непостижимые.
  
  
  
  
  
  
   Через четыре дня они достигли Карбы. Этот город на границе Пустыни и Древесного края произвел на Одуванчика большое впечатление. Еще бы, ведь по сравнению с Соляными Дюнами это был настоящий великан. Здесь было много домов из камня, украшенных затейливой резьбой, на узких улочках стояли кадки с цветами, и повсюду, на маленьких и больших площадях, журчали фонтаны, освежая холодными каплями жаркие плиты мостовой. Благодаря природным источникам, воды в городе всегда было вдоволь; искусственные пруды окаймляли Карбу кольцом, многие служили для горожан закрытыми купальнями, другие использовались для орошения садов и полей, где росли невиданные Одуванчиком фрукты и овощи. Что касается горожан, они были так же смуглы и шумливы, как и жители побережья, разве что одевались побогаче. Они не стеснялись своего любопытства и показывали пальцами на необычного пса, замыкающего соляной поезд. Натаниэль хмурился, рычал, и на все восторженные реплики Одуванчика твердил, что Карба - всего лишь провинциальный городишко и что с настоящей Зеленией он ничего общего не имеет.
   Караванщики остановились в гостинице с внутренним двориком, увитым виноградом и странными огненно-золотистыми цветами. Одуванчик выкупалась в бассейне под прозрачным слюдяным куполом, жмурясь от проникающего внутрь солнца, и переоделась в новое, светло-голубое платье, расшитое крохотными шелковыми козочками, которое захватила с собой, - старое потемнело от песка и стало похоже на ветошь. Волосы по-прежнему не желали слушаться гребешка, и были слишком коротки, чтобы заплести их в косички, так что Одуванчику пришлось усмирить их лентой. Техе восхищенно взглянул на нее, умытую и нежную, и поклонился, как настоящий рыцарь из сказок Древесного края - для Соляных Дюн такое отношение к женщинам было в диковинку.
  
   Сам юноша наконец-то сбросил с головы тюрбан и сменил плащ на свободную светлую рубашку с открытым воротом. Теперь он казался тоньше и выше, его волосы черными прядями падали на уши, и Одуванчик подумала, что волосы его точь-в-точь, как у нее, - непослушные, мягкие и вихрятся.
   Они завтракали в беседке, где на столе перед ними сверкали разноцветными боками сочные фрукты и белели на блюдцах маслянистые горки творога. Техе ничего не ел, а сидел на подушках, сложив смуглые руки на груди, и смотрел на Одуванчика, не отрывая взгляда от ее лица, так что, проглотив пару слив, она смутилась и отодвинула тарелку.
   - Ты намереваешься идти дальше, на Север? - наконец спросил он, прерывая душное молчание, повисшее в беседке.
   - Да, мне нужно повидать родственников в Альбакоре, - привычно повторила Одуванчик, отметив про себя, что это не такая уж и неправда.
   - У тебя достаточно денег? Мне неловко говорить об этом, но я мог бы...
   - У меня есть деньги и провожатый, не беспокойся, Техе! Спасибо за помощь... Я очень, очень тебе благодарна. Остаток пути мне не было ни страшно, ни скучно!
   Техе встал, отвернулся к окну, зачертил ногтем узоры на мягком песчанике колонны. Потом снова сел на подушки, только на этот раз ближе, совсем близко к Одуванчику. Какие у него длинные ресницы, подумала она, длинные, густые. И губы... розовые, пухлые, как у ребенка. Интересно, насколько он старше нее?
   Техе взял ее руку в свою - его пальцы были холодны, как камешки в ночной пустыне.
   - Послушай... Я... буду здесь еще несколько недель. Я вернусь сюда снова, мы всегда останавливались с отцом в этой гостинице. Ты можешь рассчитывать на меня, если тебе что-либо понадобится.
   Одуванчик кивнула, сжала его ледяные пальцы и почувствовала, как он вздрогнул.
   Техе приблизился к ней еще ближе, от его висков едва ощутимо пахло розовой водой. Его глаза казались огромными и полыхали рядом с ее щеками, губы в тонких трещинках раскрылись навстречу ее губам, и ей совсем не хотелось отдаляться. Ее захлестнуло волной мурашек, голова закружилась...
   Волк зарычал так громко, что от его голоса зазвенели хрустальные бокалы на столе. Она открыла глаза и увидела на пороге огромную белую фигуру. Солнце купало зверя в своих лучах, и его чистая шерсть сияла как кристаллы морской соли. Волк был прекрасен, но на мгновение Одуванчику померещилось, что это совсем не волк, а сероглазый юноша смотрит на нее с досадой и болью, кутаясь в плащ от холода, невзирая на полуденный зной. Она резко встала и что-то пролепетала Техе, который по-прежнему сидел на подушках, комкая пальцами кисточки на уголках.
   - Я хотел бы пойти с тобой, - наконец сказал он хрипло, хмуро созерцая пустоту, где только что был волк. - Но у тебя, кажется, и вправду, есть провожатый...
  
  
  
   На следующий день они двинулись дальше, на Север. Техе сопровождал их до окраины города, время от времени посматривая на волка со смешанным чувством страха и удивления. Одуванчик догадывалась, что Техе тоже стал свидетелем ослепительного видения на пороге беседки, но ей не хотелось его расспрашивать. Будто они негласно договорились не касаться цели ее путешествия в Альбакор и оставить все как есть. Ценитель древних легенд и загадочных преданий, Техе прекрасно понимал, что есть тайны, которые лучше не выведывать, потому что, во-первых, они не твои, а во-вторых, отгадав несколько легких загадок, непременно столкнешься с вопросами посерьезнее.
   На прощание Техе, секунду помедлив, поцеловал девушку в щеку и сказал:
   - Ты помнишь, что я тебе говорил? Если понадобится помощь, ты сможешь найти меня в "Обломке месяца". Эта вашью - мой подарок. Не вздумай отказаться - ты меня этим очень обидишь...
   Лошадка, которую подарил Техе, была необычной для вашью вороной масти, только возле глаз и на груди у нее красовались белые разводы, похожие на пятна пролитого молока. Вашью дружелюбно смотрела на Одуванчика из-под длинной челки и весело махала хвостом, хотя вокруг н было ни одной мухи.
   Техе помог девушке укрепить сумку на спине лошади и, украдкой взглянув на волка, добавил:
   - Советую вам добираться до Альбакора окольными путями. Вы слишком необычная ...пара и можете привлечь внимание. Огромный белый волк наверняка не часто появляется в тех краях. Ему бы ошейник... чтобы хоть немного на пса походил.
   Натаниэль по-прежнему сидел спиной к Техе и не удостоил его взглядом. А Одуванчик печально посмотрела на удаляющуюся фигуру юноши и подумала, что, если бы не тайна, зовущая ее вперед и не дающая покоя, она, может быть, осталась бы в этом городе и еще не раз разглядывала бы звезды вместе с Техе.
   Потом она вытащила из сумки свой синий шелковый платок и, подойдя к сердито молчащему Натаниэлю, повязала платок ему на шею.
   - Так ты будешь выглядеть более... домашним, - сказала она и поцеловала волка в прищуренные глаза.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"