Аннотация: Рабыня лишилась защиты господина и теперь любой может убить её, но... Найди меня, если сможешь!
Гл. 20 Погоня.
Подглава 20.1.
Дело было около седьмого часа. Цезарь колебался, идти ли ему к дневному завтраку, так как ещё чувствовал тяжесть в желудке от вчерашней пищи; наконец друзья его уговорили, и он вышел. В подземном переходе, через который нужно было пройти, готовились к выступлению на сцене знатные мальчики, выписанные из Азии. Он остановился посмотреть и похвалить их; и если бы первый актёр не оказался простужен, он уже готов был вернуться и возобновить представление*.
Лаодика не любила ранних пробуждений, но, не приученная потакать своим капризам вопреки необходимости, она прибегла к испытанному приёму и отвлекла себя от неприятных ощущений приятными планами, пообещав себе, что уж сегодня-то обязательно ляжет пораньше. Приятная мысль отогнала сонливость. Она быстро оделась, собрала всё необходимое и по лабиринту потайных ходов вышла к главным воротам. В Палатий вело много дверей. Были потайные двери, были двери для чёрной прислуги, были запасные двери на случай пожара, но все они или запирались, или были слишком многолюдны. В главных воротах в такую рань не было никого, не считая часовых. Лаодика задержалась рядом с ними, а когда удалилась, - воины напрочь забыли о том, что видели её.
Пробуждение Рима знаменовало окончание грузового движения. В предпраздничную ночь грузов по улицам города провозилось не меньше, чем в ночи будничные. Торговцы спешили завезти последние партии товара в расчёте на предпраздничную и праздничную выручку. Ещё не затих стук тележных колёс, а уже зашевелились, зашумели утренние базары - хозяйки торопились купить не купленное, хозяева харчевен, пекарен, торговцы в разнос спешили пополнить запасы товаров.
Оказавшись в этой пёстрой, сонной, на все лады горланящей, спорящей, торгующейся толпе, Лаодика вздохнула с облегчением. Её красивые, светлые одежды, ничем не отличались от одеяний принарядившихся ради праздника женщин. Светлое покрывало с каймой цвета шафрана, заменившее боле привычный для Тени серый шарф-химантион, скрывало короткие, неровные волосы недавней рабыни. Впрочем, среди свободных римлянок низшего сословия не многие могли похвастаться длинными кудрями. Нередко, вынужденные выбирать между длинными локонами и куском хлеба, который на вырученные от продажи волос деньги можно было купить, женщины предпочитали хлеб.
Сейчас Лаодика чувствовала себя в безопасности. Опасность появится позже, когда кончится торг, и свободный люд хлынет на празднество, а по опустевшим улочкам загремят шаги патрулей, охраняющих имущество веселящихся горожан от воров и грабителей. Чтобы не вызвать подозрений, Лаодика не спеша, со знанием дела, разглядывала выложенный на продажу товар, иногда покупая то одно, то другое. Прошёл час, второй, и рынок стал распадаться, как увядающий цветок, - время дел и забот кончалось, начиналось время празднества. И тут Лаодика обнаружила, что до конца спрятаться в толпе ей не удалось. Как выследил её вчерашний гладиатор, для Тени осталось загадкой навсегда. Да она и не пыталась разгадать её так же, как не пыталась, заметив юношу, изменить маршрут. Путь Лаодика держала в Карины.
Как всякая добротная одежда имеет лицо и подкладку, так обладал этой подкладкой и аристократический квартал. Подкладкой были чистые и опрятные внутренние улицы. По этим улицам доставлялось в роскошные дома всадников и патрициев всё необходимое: вино, продукты, дрова, тяжёлые и неуклюжие вещи. По ним спешили посланные с поручениями рабы и отпущенники, на них выходили все садовые калитки, тонущие в гладком камне садовых оград. Сейчас улочки эти были безлюдны. Жители Карин не нуждались в товарах последнего предпраздничного базара. Здесь всё было запасено заранее, на год вперёд и, казалось, никакой праздник не мог нарушить обыденного, будничного течения подкладочной жизни. И всё-таки праздник оставил свой след и здесь. По его случаю, замкнуты были все задние калитки, обезлюдили узкие, как щели улочки. Там, у парадных дверей, суетились толпы клиентов, жаждущих поздравить своих патронов с празднествами, там ждали хозяев роскошные носилки. Всё это было там, рядом и недосягаемо далеко.
Без сил опустившись ни ступеньку у калитки, Лаодика осторожно поставила перед собой корзиночку с покупками и сделала вид, что только сейчас заметила следующего за ней юношу, окликнула его: "Клянусь вознесением Друзилы, я рада видеть тебя".
Поняв, что обнаружен, эллин с самоуверенным видом подошёл к ней. На улице они были одни, но Лаодику это, казалось, нимало не тревожило. "Я устала. Я оттоптала себе все ноги. Мои руки ноют от этой корзинки. Слава Богам Земли и Неба, нашёлся человек, который поможет мне". Успокоенный словами служанки Цезаря, эллин спросил:
- Чем я могу помочь Тени Цезаря? Что за забота привела её сюда?
- Вот! - Лаодика коснулась рукой корзинки. - Я хочу спрятать это. Кому придёт в голову искать мои сокровища в этой части Рима? Я давно приглядела место и сегодня решила исполнить задуманное.
Не чувствуя подвоха, гладиатор спросил:
- В этой сумочке золото?
- Нет, нет, - замахала руками Лаодика. - Разве моё золото поместилось бы в такую корзинку? И разве я смогла бы так долго носить его? Здесь украшения: камни, жемчуг. Золота здесь мало, и то я утомилась таскать её. Не мог бы ты донести корзинку до места? А я бы заплатила...
Золото, камни, жемчуг... невидимый блеск богатств опалил разум раба, не дав заметить слишком уж наивной откровенности той, кого многие называли наихитрейшей и наиковарнейшей из женщин. Не давая рабу времени усомниться, Лаодика продолжала "откровенничать":
- Я только отдохну немного, и мы пойдём...
Юноша наклонился, положил ладонь на ручку корзины, коснувшись пальцами пальцев Тени. Глаза его встретились с её глазами, и сквозь золотистую дымку он увидел среди обычных веточек петрушки и перьев лука манящий блеск драгоценных камней, красноватый отблеск золота...
- ...Ещё мгновение, - и я встану, - жаловалась Лаодика. - Я совсем обессилела...
Приподняв корзинку, юноша почувствовал её невероятную тяжесть и, мгновенно приняв решение, бросился бежать прочь.
- Куда же ты?! - растерянно и жалобно закричала ему вслед вскочившая Тень. - Подожди! Ты же не знаешь - и, не теряя ни мгновения, она бегом бросилась... в противоположную сторону. Только бы успеть!
За первым поворотом раб остановился, леденея от ожидания, погрузил руку в корзинку, поболтал ею в ней, вынул, поднёс к глазам. Пучки зелени, несколько луковиц и морковок, какие-то дешёвые сладости и тому подобная недорогая чепуха попадались под руку, путались вокруг пальцев, но ни золота, ни жемчуга, ни самоцветов, ни серебряных или даже медных украшений и монет в корзинке не было. Не в силах понять случившееся, он вывернул содержимое в дорожную пыль, разорвал ни в чём не повинную плетёнку пополам. Но он же видел! Он только что видел! Обманула! Обвела как мальчишку! Проклятая ведьма! Она отвела ему глаза! Подсунула вместо драгоценностей всякую дрянь!
Выглянув из-за угла и убедившись, что никто за ним не гонится, гладиатор рассвирепел окончательно. Несколько минут, он, потеряв всякую способность мыслить, яростно топтал рассыпанные посреди улицы пустяки: "Дрянь! Ведьма! Потаскуха!" - утомившись, остановился и тут только сообразил, что девка навряд ли успела далеко уйти. Добежав до того места, где недавно сидела, притворяющая умирающей от усталости Тень, он опять остановился: в двадцати шагах от него улочка раздваивалась. Эллин плохо знал Карины. Точнее, он не знал их вовсе и не имел ни малейшего представления мимо, чьих домов пробежал, чьи дома расположены на правой улочке, чьи - на левой. Поэтому, выбирая дорогу, он мог положиться только на свою удачу, и удача его, к его же несчастью, не подвела.
Гладиатор бежал по улице и боялся только одного: как бы та снова не раздвоилась. Он ещё надеялся вернуться к развилке и исследовать второй проулок. Увидев за одним из изгибов дороги Лаодику, юноша сразу узнал её, закричал: "Стой!" Тень остановилась и, когда он подбежал, спросила высокомерно:
- Ты украл мою корзинку. Почему ты сделал это?
- Где украшения? - перебил её задыхающийся гладиатор. - Где они?!
- В Палатии, на своём месте, в большой шкатулке. Или ты считаешь меня дурой, способной носить с собой по городу столь драгоценные изделия?
- Врёшь! - прохрипел эллин. - Врёшь, ведьма! Ты спрятала их, - он обнажил нож и поднёс его к глазам женщины. - Говори где они! Или... - нож опустился, легонько мазанув его по рёбрам. Из-под разошедшейся кожи хлынула кровь. Остриё поднялось к лицу. - Или ты немедленно скажешь, где они, или я так разукрашу твоё личико, что больше на него не позарится ни один мальчишка! - Остриё коснулось щеки! Лаодика откинула голову. До стены оставался лишь шаг, но его следовало сохранить, даже ценой будущего шрама. Желая выиграть хотя бы мгновение, она придушенно прошептала:
- У меня есть деньги...
- Где? - остриё упёрлось в щёку. Узел наконец-то поддался. - Вот! - золотые статеры веером легли под ноги гладиатору. Сделав последний шаг, Лаодика правой рукой скинула на плечи головное покрывало.
Ошеломлённый блеском золота, юноша упал на колено, потянулся свободной рукой к рассыпанным монетам. Резко придавив ногой его руку с ножом к земле, Лаодика не колеблясь нанесла удар. Плоский кинжальчик с плоской же рукояткой, простой и дешёвый, прятавшийся до того в собранных пучком волосах, острый и хрупкий, как жало осы, вонзился эллину за ухо, перерезав разом две артерии: сонную и подчелюстную. Освобождённая кровь сильной струёй выплеснулась на пыльную землю. Гладиатор рванулся, желая высвободить руку с ножом, но это усилие только подтолкнуло кровь наружу. Не видя ничего перед собой, он ткнулся носом в лужу крови, нога наступила ему на затылок, другая освободила руку. Толчок, - и Лаодика перепрыгнула через бьющееся в агонии тело. Смятое и прижатое к ране головное покрывало, удерживает кровь. Несколько шагов, и уличная пыль, подобно промокательному песку, высушила кровь, залившую сандалии и край одежды. Что сделано, то сделано. А теперь следует поторопиться. Как ни пустякова полученная рана, кровь желательно остановить и как можно скорее, а на улице это невозможно.
Труп с застрявшим в ране кинжальчиком, лежащий в крови и золоте, мог бы многое сказать любопытному и наблюдательному глазу, но вряд ли такой глаз появится здесь в ближайшие три - четыре часа. После же, когда Сабура выплеснет на эти чистенькие улочки всю скопившуюся в её недрах человеческую грязь, первые же пришельцы оберут труп так, что потом могильщикам останется лишь закопать абсолютно голое тело, и уже никто не определит, чья рука нанесла смертельный удар. Да и определять никто не будет.
Вот, наконец, и нужная калитка. Стукнуть особым образом три раза, - поскрёбывание в ответ. Внутри её ждут. Ещё два стука и калитка открывается...
* * * * *
Центурионы словно бы случайно оттеснили толпу дружков и просто спутников, Корнелий Сабин как всегда спросил у императора пароль; тот сказал: "Юпитер", - тогда Хорея крикнул: "Получай своё!" - и, когда Гай обернулся, рассёк ему подбородок. Он упал, в судорогах крича: "Я жив!" - и тогда все остальные прикончили его тридцатью ударами - у всех был один клич: "Бей ещё!" Некоторые даже били его клинком в пах. По первому шуму, на помощь прибежали носильщики с шестами, потом - германцы-телохранители; некоторые заговорщики были убиты, а с ними и несколько неповинных сенаторов.*
Не появись охрана столь скоро, тело прицепса, вероятно, было бы разорвано на части, но сейчас преторианцы медленно пятились под напором германцев, зло огрызаясь и отвечая ударом на удар. Вмешательство одного из деканов-германцев положило схватке конец. Убедившись в том, что прицепс мёртв, варвар, не желая бесполезной гибели своих товарищей, приказал им оставить поле боя и отступить к лагерю, расположенному вблизи садов Долабелы. Его послушались, здраво рассудив, что в римской сваре их дело - сторона. Из уважения к клятве, уходя, германцы захватили с собой тело прицепса, и преторианцам осталось лишь, безумствуя, гонять, не успевших спрятаться рабов и актёров. У заговорщиков были иные заботы: следовало срочно уничтожить всех родичей Калигулы. Всех, кто на основании этого родства мог претендовать на власть. Конечно, никто не помчался тут же на дальний остров, куда Цезарь в своё время сплавил излишне властолюбивых сестричек. Ворвавшись в покои Цезонии, заговорщики перебили служанок и охранников-евнухов, Юлий Луп, центурион одной из преторианских когорт, несколькими ударами меча прикончил задыхающуюся от собственного крика Цезонию и, вытащив из кроватки восьмимесячную Юлию Друзилу, с размаху ударил её головёнкой об пол...
Марк Лепид во главе десятка преторианцев спешно поднимался по крутым деревянным лестницам на верхний этаж, туда, где располагались комнаты и комнатушки дворцовых рабов и отпущенников, туда, где было жилище Тени. Он знал, что служанки Цезаря там нет, но его манили сокровища Тени, собранные и скрываемые в двух тяжёлых медных ларцах. Выломав запертую дверь, римляне ворвались в покинутое жилище. В единый миг были перевёрнуты ложа, кресла, выломаны и выдернуты ящички комода с одеждой, лентами, дешёвыми украшениями и с целым набором пустых шкатулочек, коробочек, кошельков, футлярчиков. Откинув взломанные крышки, ларцы, в злобной усмешке, обнажили пустое нутро.
Лепид яростно пинал груду покрывал и самых разных одеяний, когда преторианец выволок из тёмного кубикула старуху иберийку, швырнул её на пол. Узнав Лепида, Наида уцепилась за его ногу, запричитала: "господин, господин, смилуйтесь. Клянусь всеми Богами Земли и Неба, я не тронула ни единой тряпочки, ни единой ниточки. Господин, умоляю, поверьте мне, я ни в чём не виновата. Смилуйтесь над ничтожной служанкой!" - старуха не лгала и Марк знал это. Тень заранее вынесла и спрятала свои сокровища, но, не желая сдерживать ярость обманутого вора, он несколько раз ударил цепляющуюся за него старуху, приказал: "Убейте её". Ничем другим отомстить хитрой Тени он сейчас не мог.
Когда, готовясь напасть на Гая, заговорщики оттесняли от него толпу, будто бы император желает остаться один, Клавдий был вытолкнут вместе с остальными и скрылся в комнату, называемую Гермесовой, оттуда, при первом слухе об убийстве, он в испуге бросился в соседнюю, солнечную галерею и спрятался за занавесью у дверей. Какой-то солдат, пробегавший мимо, увидел его ноги, захотел проверить, кто там прячется.*
Занавеска отдёрнулась и Клавдий Цезарь, будучи не в силах держаться на ногах, упал на пол, поспешно обнял колени преторианца: "Благороднейший и великодушнейший из людей, молю, пощадите, не убивайте меня. Клянусь Ларами, я никому и никогда не причинял зла, я не причастен ни к какому беззаконию, ни к какому грабежу, ни к какому насилию. Прошу вас, отпустите меня. Я не меньше вашего рад гибели гнусного тирана, так как сам не раз был жертвой его прихотливого своеволия. Прошу вас, поверьте, я старый, больной человек и единственное, что я желаю и о чём прошу всемогущих Богов, - дожить свою жизнь спокойно и честно, не замарав имя и совесть недостойными делами и поступками..."
Легионер узнал Клавдия. В первые мгновения он с недоумением слушал мольбы дяди убитого Цезаря, рука его крепко стискивала рукоять обнажённого меча и смертоносное лезвие чуть покачивалось у лица сенатора и консуляра, лишая того остатков самообладания. Схватив плачущего старика за плечо, воин рывком поставил его на ноги. Клавдий замолк с раскрытым ртом и выпученными глазами, видя лишь тяжёлое лезвие меча. Загнав меч в ножны, преторианец отступил, вскинул руку в приветствии: "Ave Cesar!" - и, не давая Клавдию опомниться, за руку потащил его вниз, к товарищам. Лишившись начальства, те сперва буйствовали, ломая и круша всё подвернувшееся под руку, но сейчас безумие это начало выдыхаться из-за осознания его бессмысленности и, когда легионер вытолкнул Клавдия и громко крикнул: "Ave Cesar!" - все восприняли это как своевременную и очень удачную шутку, засвистели, заулюлюкали: "Viva Cesar, ave Cesar!"
Едва держащийся на ногах Клавдий виновато улыбался окружившим его легионерам и, когда они, оглушённые собственными криками, смолкли, заговорил: "Сограждане, прошу и молю вас именами Двенадцати, сонмом известных и несчётным множеством безымянных Богов, спасите меня. Все эти три года я каждый день ждал смерти. Каждый день! Сегодня гай мёртв, и что же? меня опять хотят убить. Сограждане, прошу вас, защитите меня от убийц, спрячьте меня!" В этой мольбе, в этом взгляде было нечто, отодвинувшее надвигающееся на великий город безумие. Не обвиняя и не упрекая, старый, дрожащий человек молил о помощи. Смутившиеся легионеры притихли, виновато пряча глаза и вдруг один (Клавдий даже не видел его) вспомнил: "Тут рядом чьи-то брошенные носилки..."
- Прошу вас, сограждане, укройте меня...
- Может быть отнести его в лагерь? - спросил другой легионер.
- Там нет чужих, - поддержали его сразу несколько голосов.
- Велика будет победа, если какой-нибудь мерзавец убьёт этого старика.
- Клянусь Кастором и Полуксом, старик прав, вреда от него не было. Для ближайшего родственника это уже немало...
Носильщики давно разбежались. Преторианцы посадили Клавдия в носилки и, сменяясь поочерёдно, сами отнесли его в лагерь.
Глоссарий:
*- Дело было... - Светоний. "Жизнь двенадцати Цезарей" "Калигула".
Эмилий был в театре. Когда прицепс удалился, представление прервали и, пользуясь паузой, между рядами засновали мелкие торговцы-разносчики, предлагая сидящим еду, вино, лакомства. У них было всё: хлеб, лепёшки, пирожки, жареное мясо, жареная рыба, нанизанные на палочки сладкие сушёные фрукты, орехи, колбасы всех сортов, жареные бобы, разные, в большинстве своём, дешёвые вина, медовая вода, вода с уксусом или лимонным соком, кисти продымлённого изюма, фрукты, сохранившиеся в глубоких, холодных подвалах, айва, фиги, яблоки - редкие и потому особенно дорогие. Весть о случившемся прервала эту весёлую трапезу, бывшую одним из главных удовольствий праздника. Новость перелетала с языка на язык, сперва шелестя, как сухой лист и, по мере распространения, набирая силу. Уже вставали, спеша покинуть театр первые услышавшие. Поток зрителей нарастал. Люди словно боялись остаться внутри и спешили вырваться на улицу, спешили домой за крепкие двери и стены, поближе к родным, ещё не осознавая, но уже предчувствуя грядущие опасности.
Не желая давиться в толпе, Эмилий терпеливо ждал, положив руку на рукоять скрытого под одеждой меча, когда схлынет основная масса зрителей. Носильщики быстро доставили его к Палатию, где он и стал свидетелем того, как преторианцы уносили прочь дрожащего и бледного Клавдия. Толпа, не смеющая силой остановить солдат, глухо ворчала. Время от времени злое проклятие прерывало невнятный ропот. Клавдия жалели все, но все почему-то были уверены, что преторианцы несут его на казнь. Слишком уж испуган был дядя Калигулы и толпа, не скупясь, поносила заговорщиков. Брань нарастала, увы, по мере того, как отдалялись носилки. Бессильная ярость захлёстывала разум Эмилия: "Клавдия понесли на казнь! А ведь он единственный мог остановить надвигающуюся гражданскую войну". Пальцы судорожно теребили рукоятку скрытого под одеждой меча. Наконец-то, приняв решение, он, раздвигая толпу, двинулся к входу в Палатий.
Преторианцы скрестили перед ним копья, требуя пароля. "Я от Виниция к Лепиду" - быстро сказал Элиан, догадываясь, что вряд ли один из руководителей и вдохновителей заговора, к тому же давно находящийся под подозрением, мог знать пароль, назначаемый каждой страже самолично Калигулой. Из догадки вытекало, что раз Марк Виниций пароля не знает, не может знать пароль и его посланник. В прежние времена все эти рассуждение ничего не стоили, но сейчас стража, поколебавшись, дала ему дорогу, даже не обыскав, - невиданная вольность! Эмилий прошёл через атриум, торопливо взбежал по лестницам на четвёртый этаж и у самой двери столкнулся с Марком Лепидом, выходящим из комнаты Тени.
- Нет, здесь была только рабыня. Тени нет в Палатии. Её ищут с утра. Она в городе.
- В Сабуре?
- Может быть. Я послал туда людей, а сейчас хочу поискать и сам.
Эмилий задумался:
- Надо ли это? Если люди надёжные, - они найдут её сами. Я бы на твоём месте поискал Тень в лагере германцев, например.
Обдумав услышанное, Лепид с интересом посмотрел на собеседника: а этот сын всадника не так уж и глуп...
- Разумно сказано. Ты идёшь со мной?
- Да.
Попасть в лагерь германцев оказалось не просто. Ворота - на запоре, караулы - удвоены. Крики и угрозы Лепида не возымели на варваров никакого действия. Сорвав голос, Марк выругался зло:
- Если эти дикари не понимают латинской речи, надеюсь, звон оружия будет им понятен...
Эмилий во время спора внимательно оглядел всё вокруг, покачал головой:
- Их целая когорта, лагерь укреплён, воины - обучены.
- Шесть преторианских когорт и городское войско...
- Не горячись, Марк, я не сомневаюсь в победе римского оружия, но не сомневайся и ты: победа достанется не дёшево.
- Ты предлагаешь уйти, не наказав спрятавшуюся за этими стенами девку?
- Нет, я хочу сам поговорить с варварами. Может быть, мои доводы покажутся им более убедительными.
Не зная, что возразить, Лепид буркнул недовольно:
- Попробуй.
Эмилий подошёл к воротам, задрал голову, крикнул на германском наречии:
- Эй, Виндорекс, я всегда считал тебя смелым воином. Неужели я ошибался? Вели открыть ворота и впустить меня. Поговорим, как разумные люди, без дурного крика и угроз.
Слова достигла цели. Сдвинув засов, воины приоткрыли ворота, впуская римлянина, и тут же захлопнули их за ним.
- Откуда ты знаешь наш язык, римлянин? - Виндорекс, трибун германской когорты был на голову выше Эмилия.
- Я служил на границе, - коротко ответил Эмилий.
- Ты усомнился в моей храбрости?
- Я не хотел, чтобы ты усомнился в моей, - парировал вопрос Эмилий. - Там, на границе, у меня было немало друзей среди твоих соплеменников. Наши народы давно живут вместе.
- Ты хитёр, римлянин.
- Моё имя - Эмилий Элиан.
- Знатное имя. Но я не служу моему народу. Я служу Цезарю.
- Вы служили Цезарю, и будете служить Цезарю, если сочтёте эту службу выгодной для себя, сейчас же вы не служите никому. Послушай, Виндорекс, я знаю, ты не только смел, но и разумен, так рассуди сам: зачем тебе и твоим товарищам вмешиваться в римскую распрю?
- Мы не вмешиваемся в дела римлян, Эмилий Элиан, муж Тени.
- Я рад, что мы перешли к сути. Да, я муж Тени, а Тень - моя жена. Я - римский всадник, а Тень - гражданка Рима, зачем тебе, германцу, становиться между римлянами?
- Клянусь молотом Тора, - логика римлянина германца восхитила, - ты умеешь отделять важное от пустого. Всё, что ты говоришь - истина, но почему ты ищешь свою жену здесь?
- Я ищу её везде. И здесь тоже.
- Хорошо, Эмилий Элиан, - согласился трибун, - ты убедил меня, но гладкое на словах не всегда гладкое на деле. Я не знаю где твоя жена. Может быть она здесь, а, может быть, где-нибудь ещё.
- Тогда позволь нам осмотреть ваш лагерь. Если Тени здесь нет, - мы уйдём. Я и те одиннадцать, что со мной - не опасны тысяче.
- Двенадцать не опасны тысяче, - согласился германец, - но Тень была щедра к моим товарищам.
- Я тоже буду щедр, - откинув полу, Эмилий показал кошелёк. - Здесь пять тысяч, - добавил он, понизив голос и, когда Виндорекс потянулся к кошелю, спрятал его. - После того, как мы осмотрим лагерь.
- Ты не веришь мне?
- Почему бы тебе, не велеть открыть ворота?
Взгляд германца стал пытливым. Он что-то взвешивал в уме и, наконец, сказал с сожалением:
- Моим товарищам это не понравится.
- Виндорекс, - заговорил Эмилий укоризненно, - мы с тобой высокородные воины. Если бы кто-нибудь из моих подчинённых-плебеев там, на границе, посмел обсуждать мои приказы, - я бы знал, как мне поступить. Впрочем, в ваших землях простой люд мало чтит высокое происхождение своих вождей. - Эмилий кривил душой, но гордость оказалась самым уязвимым местом варвара, а Элиан, как истинный римлянин, не чуждался лжи. Оскорблённый Виндорекс попытался оправдаться:
- Тебе легко говорить. Нас всего тысяча, а вокруг - сотни тысяч. Поневоле приходится считаться со всеми.
- И с фракийцами?
Удар опять попал в цель. Как-то, в приступе восторга, Калигула назначил центурионами германских когорт двух гладиаторов-фракийцев, соответственно, понизив в чине тех, кто эти должности занимал.
- Решай же! - подбадривал германца Эмилий. - Лепид взбешен. Он может привести сюда несколько когорт и послать их на штурм. Он боится Тени, как смерти и не успокоится, пока не увидит её мёртвой. Смотри: вот пять тысяч. Ты велишь впустить моих товарищей, даёшь нам в помощь фракийцев и их манипулы, а я отдаю деньги. Остальное - наше дело.
И Виндорекс уступил. Следующие три часа прошли в непрерывных и тщательных поисках. Желая досадить не признающим их германцам, фракийцы не пропустили ни единого, укромного места, ни единой щели, но, увы, все усилия оказались напрасны. Марк, взбешенный неудачей, осыпал трибуна упрёками в коварстве и двоедушии, но германец ответил спокойно:
- Ты не прав, римлянин. Я сразу сказал, что Тени здесь нет, но ты не верил. Ты грозил когортами преторианцев. Я не хотел крови. Я позволил вам осмотреть лагерь, дал вам воинов. Ты сам себя обманул, Лепид, а теперь хочешь переложить вину на меня.
- Виндорекс прав, - поддержал германца Эмилий. - Мы перехитрили сами себя, а Тень перехитрила нас. Я не знаю, где её искать.
За время поисков к Лепиду четырежды прибегали посыльные с сообщениями о том, что выделенная им часть города осмотрена, и что Тени там нет. Когда отряд оказался за воротами лагеря, появился пятый гонец. Узнав, кто из двенадцати Лепид, он передал ему таблички с письмом и поспешно скрылся. Марк прочёл, задумался, сказал, колеблясь, так, словно искал совета:
- Здесь написано, что Тень надо искать в Каринах и названо несколько домов. Среди них - твой.
- Невозможно. Привратник доложил бы о ней отцу или мне.
- Она могла переодеться.
- Ни одна женщина не входила в наш дом сегодня. Это я знаю твёрдо. Впрочем, мы можем пойти и проверить.
- Не надо. Я верю тебе. Гесиона просто свихнулась от злости. В её записке названы ещё три дома: дом Галлиев, дом Саллюстиев, и один из домов Помпеев.
- Саллюстий и Помпей? - Эмилий сделал вид, что задумался, спешно давя вспышку ревности.
- Да. Все трое - любовники Тени.
- Я знаю.
- Но Саллюстии! Никогда бы не поверил, что Гай Саллюстий или его отец способны простить такое... впрочем, кто знает.
- Саллюстии примирились с ней, но мне кажется, что Тень у Терция Помпея.
- В письме это имя - последнее.
- А какое первое?
- Твоё. За тобой - Галлии, за ними - Саллюстии, и уже в самом конце - Помпеи.
- Идём осматривать мой дом?
- Нет, дом Галлиев. Точнее, Квинта Галлия. Ну и нравы! Женить сына на девушке из богатой, знатной фамилии и прятать палатийскую волчицу!
В наступающих сумерках тихий район казался вымершим: закрыты ставнями окна. Ни единый лучик света не пробивается наружу, крепко заперты двери и калитки. Преторианцам пришлось долго барабанить в такую дверь, прежде чем из-за неё послышался голос: "Кого это носит по улицам?" Легионер усилил стук.
- Потише там! - цыкнули из-за двери. - У нас здесь достаточно молодцов, да и оружие найдётся. Если вы пришли со злом, - лучше убирайтесь, покуда целы!
- Да открывай же! - заорал, теряя терпение, Марк. - Здесь я, Марк Лепид, со мной десяток воинов и если вы не поторопитесь, я разнесу...
- Потише! - перебил его голос из-за двери. - А то соседи подумают, что пришли грабители, а они тоже не беззащитны.
- С кем я говорю?
- А с кем бы ты хотел говорить?
- С хозяином дома.
- Он отдыхает.
- Так разбудите его, животные! - заорал Лепид. - И пусть поторопится, иначе здесь будет не десяток воинов, а манипул. И он не будет ждать, когда откроется дверь!
И всё-таки ждать пришлось: пока разбуженный Квинт Галлий встанет, оденется, спустится к незваным гостям, пока отодвинут все засовы, отопрут все запоры, откроют дверь. Конечно, Квинт Галлий узнал Лепида и узнав, вынужден был впустить его с Элианом внутрь, но преторианцы в дом не вошли. Двери захлопнулись прямо перед носом солдат. Теснота прихожей-остия усугублялась ещё и тем, что он был битком набит. В нём поместились шестеро домашних гладиаторов-охранников. Тишина и безопасность Карин обеспечивалась не столько патрулями, сколько такими небольшими отрядами обученных воинов-рабов, содержавшимися в каждом богатом доме. Лепид и Элиан ничуть не удивились, увидев ещё четверых гладиаторов в дворике-атриуме. Обменявшись с гостями приветствиями, хозяин поинтересовался: чему обязан таким поздним визитом.
- Нам нужна Тень. Выдайте её и мы уйдём, - в ответе Марка звучала решимость добиться желаемого любой ценой, но хозяин дома не смутился, ответил столь же твёрдо:
- Её нет в этом доме. Вы напрасно прервали мой сон.
- Но если бы она была, вы бы, конечно, её не выдали.
- Мы законопослушные граждане, - решительно ответил ему всадник, - и Тени здесь нет.
- К Плутону закон и законопослушных граждан! Мне нужна эта девка и для вас будет значительно лучше, если вы выдадите её! - желание найти Тень любой ценой, помноженное на застарелую ревность не позволяли Лепиду даже предположить, что его собеседник может говорить правду.
- Ваши слова звучат скверно. Единственное, что удерживает меня от ответных дерзостей, - так это то, что девушки в моём доме нет. Клянусь близнецами, Тень никогда не переступала порог моего дома.
- Она могла залезть через окно, через забор, через крышу! Не с ней ли отдыхает сейчас ваш красивый сын?! Кажется, в прошлый раз он позабыл осведомить вас о той чести, которую оказала ему Тень в своей постели?!
- Господин Лепид! - в голосе купца явственно звучала угроза. - Ваши слова заставляют усомниться в вашей порядочности!
- Но не в происхождении вашего состояния, оплаченного ласками вашего сына. А, оступившийся раз, на долгие годы теряет доверие, тем более, что Тени есть чем оплатить ваше гостеприимство.
- Вы глупы, господин Лепид. Это подтверждают не только ваши слова, но и то, что ваше состояние состоит из одних долгов. А теперь покиньте мой дом, или я буду вынужден принудить вас к этому силой.
- Сила есть и у нас!
- Господин Галлий, не могли бы мы побеседовать также с вашим сыном?
Услышав такую просьбу, Марк перенёс свой гнев на Эмилия:
- Ты опять испугался чего-то? Уж не тысячу ли варваров ты увидел здесь?!
- Я вижу здесь соотечественников. И я желаю, чтобы ты говорил с ними, как с соотечественниками, а не как с провинившимися рабами. Простите, гражданин, - обратился он к хозяину, - но вы должны знать: Тень совершила слишком много преступлений и должна понести за них наказание.
- Я понимаю вас, молодой человек и разделяю ваше негодование, - согласился всадник, - но в моём доме нет Тени. И я ничего не желаю знать ни о ней, ни о её делах, к которым я не имею ни малейшего отношения.
- Я не сомневаюсь в этом, но я хочу побеседовать с вашим сыном.
Эмилий не знал, почему он удерживает Лепида. Он искренне хотел увидеть Тень мёртвой и ничуть не сомневался в способности Квинта Галия за деньги спрятать рабыню от заслуженной кары. Но при всём при этом, Эмилий не мог уподобиться Лепиду. Люди, в чей дом они вошли, были их согражданами. Именно покой этих людей Эмилий защищал все пять лет своей пограничной службы. Эмилий не мог допустить, чтобы Лепид кроваво, штурмом взял этот дом. Была ещё одна причина: Эмилию почему-то необходимо было увидеть Авла Галлия - первого в Риме любовника Тени, того самого, приглашая которого, Тень, по её словам, испытывала любопытство.
Подействовал ли на хозяина вежливый тон Элиана или угрозы Лепида, но скоро гости, Авл и Квинт Галлий сидели в креслах в тёплой комнате и обсуждали где может скрываться неуловимая Тень. Глупейший разговор, но Эмилий всё-таки надеялся на него. Точнее, он надеялся на чудо, и чудо случилось, приняв облик разгневанной жены Авла Галлия - Сервилии.
- Неужели в этом доме даже заснуть не могут без воспоминаний о палатийской волчице?!
- Приветствую благородную матрону, прекрасную хозяйку этого дома, - растянул губы в улыбке Марк, не забыв при этом обшарить молодую женщину откровенным взглядом. - Мне печально, что наша беседа нарушила ваш сон, но в этом доме скрывается одна из рабынь Цезаря, известная всему Риму под кличкой "Тень". Справедливость требует примерно наказать её, но хозяин дома в силу непонятных мне причин, забывая о гражданском долге, скрывает преступницу.
- Палатийская волчица в этом доме?! - ненависть, отразившаяся на красивом личике шестнадцатилетней, избалованной женщины, по безмерности своей приближалась к безумию. - Так вот почему мой муж опять избегает меня! Конечно! В объятиях распутницы много приятнее коротать время! Пантея - свидетельница! Моему мужу была нужна не я, а моё приданное!
- Как вам не стыдно лгать, благородный Квинт Галлий! - укоризна Лепида отдавала ехидством. - Ваша невестка лучше вас осознаёт свой долг перед великим Римом! Ах, как не стыдно, - повторил он поднимаясь. - Жаль, что вы не поняли нас, жаль. Теперь мне придётся вызвать пару центурий...
- В моём доме нет Тени, - упрямо повторил всадник, - и чтобы убедиться в этом, вам не понадобятся центурии. Зовите ваших людей, и я сам проведу вас по дому.
- Я вам не верю! Не верю! Я сама обойду каждый кубикул, сама загляну в каждый угол!
- Как вам угодно... дочь моя, - оборвал невестку Квинт и приказал слуге. - Впустите солдат. Нам нечего скрывать.
- С вашего позволения, я побуду здесь, - Эмилий виновато улыбнулся. - Для десяти легионеров достаточно одного командира. Я буду лишним. Может быть, Авл останется со мной?
Авл покосился на нежеланного гостя: Эмилий рассеяно смотрел в сторону - старая, как мир уловка хищника, подкрадывающегося к жертве.
- Почему вас интересует это, Эмилий Элиан? - Авл едва не рычал от злости, но взгляд его собеседника по-прежнему успокаивающе рассеян:
- Видите ли, мне тоже придётся жениться, рано или поздно, - повернув голову, Эмилий печально и мудро улыбнулся. Авл в досаде куснул губы, бросил, не сдержавшись:
- В таком случае, Эмилий Элиан, я могу посоветовать вам лишь одно: не женитесь на девушке, которая клянётся в любви к вам. Двенадцать - свидетели, до свадьбы я верил, что люблю и любим, но сейчас...
- Милая, женская ревность, - вздохнул Эмилий с прежним безразличием.
- Милая? - фраза Эмилия стала последней каплей. - За два месяца брака моя жена стала невменяемой, потому, что вбила себе в голову, будто Лаодика - её соперница. Счастливая соперница! Началось всё в первую брачную ночь. Клянусь Ларами, я был нежен и осторожен. Я не удивился, когда моя юная супруга проявила недовольство, - первая брачная ночь для девушки редко оказывается безболезненной. И только через неделю я узнал, в чём дело. Юной матроне казалось оскорбительной то, что муж её до свадьбы был любовником Тени Цезаря. Я говорил, объяснял, доказывал, что связь та ничего не значила для меня и не значит, что Тень я не любил и лишь вынужден был уступить силе, но, увы, моя жена совершенно серьёзно уверяла меня, что даже смерть была предпочтительнее подобного бесчестия. Любящая супруга желает, чтобы её уж покончил с собой только потому, что так, якобы поступали древние!
- Я ни на мгновение не усомнюсь в том, что герои древности предпочитали смерть бесчестию.
Авл бросил на Эмилия косой взгляд. Слишком уж двусмысленно прозвучала последняя реплика.
- Сейчас другое время. Сейчас все требуют самоотверженности от других, но сами не согласны поступиться и малым. Моя супруга требует от меня исполнения всех обязанностей, но поступится самолюбием не способна даже ради самой себя. Сколько красивых слов слышал я от отца, а следует ли он хотя бы одному из них? Почему никто не скажет вслух, что любовником Тени я стал по его вине? Не пожалей он на галере несчастные пятьдесят тысяч, поднеся девушке отраву, разве что-нибудь случилось бы с нами в Риме? Четыре знатные всаднические фамилии были обвинены во всевозможных преступлениях и стёрты с лица земли, а их имущество перешло в казну Цезаря. Не приди я к Тени, наша фамилия стала бы пятой! Я никогда не забуду тех бессонных ночей, полных предчувствия и ожидания, когда в любой миг в дом могут войти преторианцы. Не забуду сознания обречённости, потому, что никто и ничто не может спасти! Никто и ничто! Этого никогда не поймёт сторонний зритель. Не поймёт, как ослепляет в полном мраке безнадёжности огонёк пусть самой невозможной надежды. Почему я пришёл к Тени? Да потому, что поверил! Поверил в то, что она смилостивится, что сжалится, что спасёт... пусть даже ради удовольствия позабавиться со мной.
- И Тень сжалилась. Ты высоко оценил себя, Авл Галлий.
- Так же рассуждает моя супруга. Иногда мне жаль, что в Палатийский лупанар нельзя приводить жён. Ей было бы полезно посмотреть на девочек и мальчиков, чьи родословные восходят к царям Рима. Но такова была воля Цезаря! Поверьте, я даю вам хороший совет: не женитесь на девушке из знатной фамилии. Она никогда не простит вам вашего первого брака, и вы всегда будете чувствовать себя виноватым в её глазах. Она будет сверять каждое ваше слово с прежде сказанным, толкуя все расхождения в худшую для вас сторону. Вы оговорились? Нет. Вы просто невольно выдали часть ваших низких замыслов. Каких? Вам это лучше знать. Вы молчите? Вы что-то скрываете. Конечно же, что-то недостойное. Достойное - не скрывают. Ваши слова совпали? Вы просто очень ловкий лжец. Так же будут истолкованы и ваши поступки.
- Закон дозволяет развод с женой и за меньшее.
- Но, уходя, Сервилия унесёт приданное. Отец не желает этого, я же, пока не могу выйти из-под отцовской власти.
- Вашему отцу не достаточно того, что заплатила Тень?
- Заплатила? - Авл скривился так, будто отхлебнул уксусу. - Она не взяла двести тысяч из двухсот пятидесяти принесённых ей отцом, она освободила фамилию от подозрений, но она никогда не платила мне. Не платила! Если вы интересовались её похождениями, то должны знать, как редко она тратила деньги на любовников. Ну, скажите, зачем ей платить мне, если одного её мановения пальца достаточно, чтобы погубить меня?
- Вы ненавидите её, - перебил собеседника Эмилий. Авл задумался, покачал головой:
- Не знаю. Она ведь не причинила мне зла. Она не смеялась надо мной, не унижала меня. Даже связь нашу она держала в тайне, и если бы не желание отца похвастаться, никто и никогда не узнал бы о моём позоре. При желании она умела показать свою власть, но вопреки всему, её обращение со мной было гораздо тактичнее того, что я встречаю со стороны моих родичей и соотечественников.
- И тебе было хорошо с ней?
Авл вскинул голову, ответил с вызовом:
- Да. Она изумительная любовница. Я не встречал и, думаю, не встречу женщину, подобную ей в любви. И она была довольна мной. Три ночи - лучшее доказательство её благосклонности. Не многие смогли увлечь её на больший срок. Большинство же довольствовались одним единственным свиданием.
- Искусство жриц Кибелы славится во всём цивилизованном мире, - улыбка, кажется, приросла к губам Эмилия и, даже пожелай он, не исчезла бы. Каждое слово собеседника вонзалось в сердце юноши подобно острой шпильке, но боль эта была тем, что он желал сейчас, так как из такой боли должно было родиться холодное, брезгливое презрение, - единственное, что заслуживала распутная рабыня в глазах знатного римлянина.
- О, поверьте, в её ласках не было ничего особенного. Акробатика в постели - не в её вкусе. Ласки Тени просты и безыскусны, но её нежность, её чуткость... Венера - свидетельница, это стоило самой пылкой страсти, самых изысканных поз.
- В таком случае, ваша жена права в своих обвинениях: недостойно римлянина, деля ложе с законной супругой, грезить о ласках Палатийской Волчицы. Кстати, пряча Тень в доме отца, на что вы надеялись?
- Я не прятал Тень. Её нет в этом доме. Нет, и не было. Сервилия напрасно ловит в комнатушках призрак Тени. Лаодика никогда не переступала порог этого дома, хотя, попроси она меня об убежище, я бы не отказал. Её объятия так сладки, а речи столь разумны и утешительны... Клянусь Кастором, у меня не хватило бы решимости отказать. По крайней мере, попрёки жены стали бы справедливы.
Подглава 20.3.
............................................
- Как я мог желать остаться наложником рабыни?! - Терций не понимал Эмилия, но и Эмилий с удивлением осознал, что не понимает Помпея...
Войти в этот, не смотря на знатность хозяев, скудно обставленный дом, оказалось совсем не сложно. Конечно, атриум и несколько передних комнат убранством своим соответствовали репутации семьи, но остальные помещения или были пусты, или набиты хламом. Хозяева подозрительно следили за обшаривающими дом легионерами. Марк даже пошутил: "Оголодавшие патриции надеются, что солдаты, привычные к грабежу, выкопают в этом старье нечто ценное". Фамилия Помпеев владела землями и поместьями, что позволяло старшим занимать общественные должности, но доходы от этих имений большей частью шли на погашение различных долгов и займов. Остатков же едва хватало на поддержание видимости богатства. Эмилий слышал о таких семьях, но столкнулся - впервые. И всё-таки удивило его не это.
- Вы сами не так давно просили её стать вашей женой. Неужели женитьба на рабыне менее позорна, чем временная связь?
- Я просил Тень стать моей женой?!
- Позапрошлой ночью в доме Андростеи. Я невольно подслушал вашу беседу.
Лицо Помпея изобразило такое презрение, что Эмилий едва не ударил патриция.
- В тот вечер вы были у моей супруги третьим, но только вы предложили ей вступить в законный брак. Ваша фамилия - одна из знатнейших в Риме, а Тень - никто.
- Вы слышали тогда всё?
- Всё, но ответа на свой вопрос так и не нашёл. Что изменилось? Почему рабыня Цезаря стала желанна вам?
- Вы не точны, - поспешил возразить Помпей. - Во-первых, Тень уже не рабыня, во-вторых, по воле Цезаря, она гражданка Рима, по закону же, принятому ещё при Августе, патриций может выбирать себе жену из любого сословия.
- Она - отпущенница Цезаря. Очень богатая, но отпущенница. Конечно, её украшения стоят миллионы, но я не думаю, что она отдаст их вам
- Когда она станет моей женой, я получу право на её приданное. Я уверен, она ни в чём мне не откажет.
- Вы провели с ней только одну ночь и так уверены в своей неотразимости?
- Ваша жена была в восторге от меня и, согласись я продлить наше знакомство, она бы ничего для меня не пожалела. Но, повторяю: я сам отказался от неё. Я не знал тогда, что она царского рода, а вы знали это и поэтому так легко согласились на, казалось бы невозможный, брак. Вы участвовали в Британском походе и знали про Лаодику всё.
- Да, я знаю о ней всё: она родом из Ионии, случайно попала в храм, была аулетридой, служанкой "пять сов", служанкой для гостей...
- Ваша ложь вполне правдоподобна. Но даже самая правдоподобная ложь не есть правда. Цезония не потерпела бы рядом с Цезарем знатную девушку, и была выдумана эта история. Вам, знающему истину, должно быть стыдно, повторять подобные измышления. Конечно, выдумку поддерживала и сама Ладика...
Зло усмехнувшись, Эмилий прервал его:
- Вам следовало бы поинтересоваться: знает ли "британская принцесса" хотя бы слово на родном языке.
- Ей не обязательно знать язык простонародья, - парировал Терций. - Вы просто ревнуете. Ладика любит меня, вас же она лишь терпела. Вот вы и хотите отомстить девушке за её пренебрежение. Ваше поведение не достойно благородного мужа: позорить женщину за то, что она отказала вам! Я был о вас лучшего мнения.
Эмилий не нашёл, что ответить: патриций, берущий в долг, чтобы вернуть долги и желающий присвоить приданное жены, был о нём лучшего мнения? Согласный жениться на деньгах царской дочери и потому не верящий в то, что его невеста - простолюдинка? Довольный "победой", Терций смягчился:
- Мне жаль вас, Элиан. Вы отвернулись от своей фортуны. Ладика на редкость проста и безыскусна. Немного внимания, ласки и грозная Тень становится просто ручной...
Ну, что можно было сказать этому самодовольному дураку? Как объяснить ему, что все его рассуждения - ошибочны? Бесполезно. Лаодика умело плетёт свои сети. Патриций и не догадывается, как крепко он запутался. И догадываться не хочет. Ложь так приятна и удобна: Тень - царская дочь, Тень любит его, Тень подарит ему богатство и власть над Римом...
* * * * *
Ночь подходила к концу. Близился рассвет. В доме Помпеев Тени не нашлось. К Лепиду всё чаще прибегали вестники, и вести их не обнадёживали. Марк осунулся. С каждой вестью лицо его становилось мрачнее и мрачнее. Слишком далеко зашла его ссора со служанкой, чтобы в случае проигрыша Лепид мог рассчитывать на снисхождение. Конечно, оставался шанс, что гладиатор исполнил приказ, но куда, в таком случае, исчез он сам? Да тут ещё и преторианцы, утомлённые бесплодными и безвыгодными поисками, начали роптать, а декан напрямую заявил, что он и его подчинённые устали ловить мешком ветер: "Все отдыхают, развлекаются. Наша смена давно закончилась. Пора на отдых, а Тень - ведьма. Стоит ли бить ноги ради неё?" Марк и Эмилий приказывали, требовали, говорили, уговаривали, но что-то уже сломалось безвозвратно, и дело было не в усталости. Воинов Лепиду дал Хорея, но даже будь он здесь сам, результат остался бы прежним. Чувствуя свою безнаказанность, легионеры наглели, и декан даже заявил, что он и его товарищи имеют право на вознаграждение.
- Дай им по аурее, - на греческом шепнул Лепид Эмилию.
- У меня нет денег, - возразил тот. - И не дешевле ли будет взять своих людей, а этим позволить уйти?
- Так и сделаем, - подвёл итог Лепид и обратился к воинам. - Если вы устали - ступайте. В лагере скажете Хорее, чтобы он прислал другой десяток.
- Но мы столько ходили и даже не позарились ни на одну безделушку...
- Сожалею, - Эмилий картинно распахнул одежду, при этом как бы ненароком показав скрытый под ней лёгкий панцирь и меч. - У меня нет денег при себе. - Широкая улыбка, свободные, не лишённые некоторой развязности движения... и преторианцы вдруг понимают, что перед ними не просто гражданин Рима. Этот молодой человек знал, что такое опасность и умел встречать её, в отличие от вжавшегося в стену Лепида. Преторианцев - десять, Эмилий - один, но, привыкшие командовать безоружными, законопослушными гражданами, легионеры невольно отступили, когда юноша, над которым они совсем недавно почти в открытую подсмеивались, сделал шаг в их сторону:
- Возвращайтесь в лагерь, - повторил Эмилий слова Лепида. Кто-то из легионеров нервно хихикнул. Спасая лицо, декан заговорил:
- Если господин приказывает нам уйти, - мы уходим, но только потому, что господин приказывает.
Улыбка Эмилия стала высокомерной:
- Я только отпускаю вас, потому, что вы устали. Очень устали. Идите, отдыхайте, доблестные воины. Вы ведь так утомлены!
- Ваши слова справедливы, - спешит согласиться декан. - Мы очень устали и уходим с вашего позволения, - он почти кланяется, плебей, вспомнивший страх перед благородным соотечественником, он пятится, и только оказавшись вне досягаемости меча, поворачивается спиной. Так же ведут себя и остальные. Ещё несколько минут, - и улица пуста. Лепид отрывается от стены, подходит к Элиану:
- А вы отважны! Вы же прогнали их! Несколькими словами! - и скажи ему Эмилий, Марк вряд ли поверит, что в случившемся нет ничего необычного, и что Эмилий не в первый раз спасает свою жизнь улыбкой, по смыслу мало отличающейся от волчьего оскала. Сколько раз, на границе ему случалось улыбаться так же широко и так же небрежно поигрывать рукояткой меча: пока меч в ножнах, - можно обойтись и без крови. И обходилось. Так же, как и сейчас. Но Лепид не поймёт этого. Он тоже при оружии и, конечно же, защищался с отчаянием загнанной крысы: страшно и безоглядно, однако сейчас пережитый страх выходит из него совсем не нужными словами: "Клянусь доспехами Марса, Хорея узнает всё. Мерзавцы будут громко петь под прутьями! Юпитер - свидетель! Эти плебеи совсем распустились! Заявили, что устали, потребовали денег, угрожали! Я этого так не оставлю! Такое не должно оставаться безнаказанным..." Марк говорил долго и замолчал только возле своего дома. По пути Эмилий заглянул домой, и теперь их сопровождали два гладиатора из домашней охраны Элианов. На всякий случай, Эмилий осведомился у привратника: нет ли в доме чужих? Оказалось, что вчера в доме патрона укрылись несколько небогатых дальних родичей с домочадцами. Всех их слуги знали.
Марк долго и тщательно выбирал спутников. Между делом, он спросил у управителя: не вернулся ли Граник и пригрозил продать того в цирк, если задержавшийся раб явится без добрых вестей. Угроза не шуточная. Домашние гладиаторы в смертельных схватках участвовали редко: или у погребального костра хозяина или во исполнение обета, когда господин пообещал народу на очередных играх выставить пару или две бойцов. Да и то, рачительные господа в последнем случае, предпочитали приобрести рабов на стороне. Наконец, Лепид выбрал пятерых рыжих красавцев-киммерийцев, каждый из которых, почему-то напомнил Эмилию убитого на пиру гладиатора. Но догадка ускользнула и ушла не пойманная и не осознанная...
Недалеко от дома Саллюстиев, их остановил преторианский патруль, и Лепиду стоило немалых трудов убедить декана, что он и его спутники - не воры и не грабители. Марк же пообещал каждому воину по скрупуле в обмен на помощь в поисках Тени. Эмилий, не забывший прихватить из дому кошелёк, подтвердил это обещание. И опять перед ними распахиваются двери частного дома...
Марк Саллюстий смотрел на пришельцев со злым недоумением: Тень нашла убежище в его доме? В ЕГО доме?! Тень, бросившая его в тюрьму и опозорившая его сына?!! В своём ли уме, Марк Лепид, если он говорит подобное?! Лицо Гая Саллюстия при упоминании о Тени пошло красными пятнами, а когда Эмилий пересказал часть из того, что слышал в доме Гетеры, стало белее мела:
- Никакие клятвы, ни какие подарки не заставили бы меня ввести Палатийскую Волчицу в этот дом!
- Что стоят такие клятвы! - перебил его возмущённый Гай. - Будь она здесь, - я бы сам убил её! Ни один благородный муж не сможет простить даже десятую часть тех унижений, что я пережил по её милости!
- Однако, ваша ненависть не помешала вам искать дружбы с ней, - поддержал Эмилия Лепид. - И когда вам понадобилось заступничество, - искали вы его у неё.
- А кто кроме неё согласился бы помочь?! - сорвался Гай Саллюстий.
- Возможно, поищи вы получше, и нашёлся бы кто-то. Из-за вашего же обращения к Тени погиб знатный римлянин. Да, кстати, где тот счастливый отец, вернувший похищенного сына? Где ваш родственник?
- В своём доме, наверно, - буркнул Гай. - Где же ему быть?
- Но почему он там? Почему не здесь? Он же Саллюстий, и дом ваш защищён лучше, чем его, но он с семьёй зачем-то остался в своём доме. Не значит ли это, что там скрывается Тень? Ему-то не за что ненавидеть её? - рассуждая вслух, словно бы сам с собой, Лепид пристально следил за лицами хозяев дома. По мере того, как Марк развивал свою мысль, Гай попеременно то краснел, то бледнел, а старший Саллюстий становился всё спокойней и спокойней.
- Этого не может быть, - твёрдо оборвал он Лепида. - Ни один из наших родственников никогда не предложит свой дом этой грязной потаскухе. Я готов поклясться в этом.
- Я бы предпочёл видеть всё своими глазами, - парировал Марк. - Ваш родственник не должен был ничего предлагать волчице. Об убежище она могла попросить сама. Она обещала взять за спасение ребёнка посильную плату, а выделить на несколько дней одну комнату, - посильно и необременительно для любого домовладельца.
- И всё-таки я готов поклясться...
- К чему беспокоить Богов клятвами? Пусть кто-то из ваших людей проводит нас к дому вашего родственника. Это будет лучшим доказательством вашей искренности.
- Нет, - отрезал сенатор. - Все мои слуги останутся дома. Я не хочу рисковать даже малой толикой своего имущества, особенно сейчас, когда улицы неспокойны.
- О, не волнуйтесь, коллега, я не ввёл бы вас в убыток, впрочем, если вы заботитесь о рабах больше, чем о родичах, прощайте, мы сами отыщем дорогу.
- Погодите, я провожу вас. - быстро сказал Гай Саллюстий.
То, что младший Саллюстий взял с собой трёх гладиаторов, задело Лепида за живое. Мальчик не пожелал оставлять дальнего родственника без поддержки. Преторианцу, получившие условленную плату, ушли. Обязанности наблюдать за порядком в Каринах, с них никто не снимал.