Мизина Тамара Николаевна : другие произведения.

Ноша избранности гл 27

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Главные игроки выходят на сцену и снимают маски. Ну, или почти снимают.

  Глава 27. Смерть, как метод.
  
  Гастас никого взглядом не провожал. Экая дурь: "последний взгляд"! Этак он действительно последним окажется. Наёмники кинулись на него всей толпой, лишь только Анна скрылась в тумане. Накатили как волна, путаясь и мешая друг-другу и так же бестолково откатились.
  "Набрали дурней по объявлению" - всплывает одна из полу понятных, но от этого не менее едких реплик девушки. Гастас даже плюнул от досады. Один рубака корчился у его ног со вскрытым горлом, второй - пятился к остальными, зажимая разрубленную руку.
  - Назад! Болваны! - с запозданием завопил Щуп. - Кто приказал?!
  Наёмники расступились. Щуп перекинул щит из-за спины на руку:
  - Конец тебе, волчонок. Отсюда ты не уйдёшь!
  - И не собираюсь. Пока что.
  Удар Гастаса его противник принял щитом, левым мечом юноша отвёл ответный удар. Так, проба силы. На Щупе пластинчатая, медная броня и медный шлем, но движется он легко, не чувствуя веса метала. Воинскую науку бывалый наёмник прошёл и превзошёл. У его противника доспехов нет. Только широкий, жёсткий кожаный пояс-корсет, укреплённые пластинами седой бронзы с собачьего доспеха, но он-то движений тем более не стесняет.
  "Бух!", "Бух!" - гулко отзывается на удары юноши дерево щита. "Дон!", "Дон!" - поёт от столкновения дорогая бронза мечей. Щуп недоволен: не взял наглого "Волчонка" с наскока. Теперь противники тщательно прощупывают оборону друг друга: "Бух!", "Бух!", "Дон!", "Дон!".
  - Бросила тебя, твоя шлюха, - скалится Щуп. - Не слишком видно ты нужен ей.
  "Бух - Бух!", "Дон - Дон!" - Гастас невозмутим, бережёт дыхание.
  - Все бабы - потаскухи, пёс их задери!
  "Бух - Бух!", "Дон - Дон!"
  - Пока жив - без подарка не подходи. Сдохнешь - слезинки не прольют.
  "Бух - Бух!", "Дон - Дон!" - Эту науку Гастас крепко усвоил. Любил Тадарик противника "учить": скажет словечко - юношу аж переворачивает. Гастас естественно на дыбы, мстить рвётся, а Тадарик мечом: "Вж-жик". Надо царапину штопать. Раз такая шутка, два такая шутка, ... пять ... десять... Отучил. Так что пусть Щуп себя тешит. Буде случай - за всё сочтёмся, а пока - рано. Он Гастасу живой нужен. Как бы добраться до него с умом? Щит - крепкий, доспех - тоже, а любую свою брешь старый наёмник лучше противника знает. И прикрывает, разумеется. Вот разве что бляха на щите у него, кажись, медная...
  "Бух! Бах!" - правым мечом с размаху по доске, левым - колющий прямо в медную бляху в центре. А Щуп встречным, удар противника усилил. Бронзовое остриё прошибает медь. Рефлекс откидывает Щупа назад. Поздно. Щит он держал "на кулаке", за деревянную перекладину, прикрытую медной бляхой-умбоном.
  Щуп тоже всё понимает: отпрянул, согнулся, прикрывая живот щитом, в глазах: ненависть и смертный ужас. Ну, это бродяга ты зря. Ты, пока что, живой нужен.
  Гастас отступает, опускает оружие:
  - Что, Щуп, пальчик порезал? Ну, так перевяжи. Я подожду.
  Его противник медленно опускает щит, будто ёж разворачивается: осторожно, прислушиваясь, не рано ли? В глазах та же ненависть, боль и ... недоверие. Но подвоха нет. Волчий выкормыш атаковать не намерен.
  Щуп высвобождает раненую руку и щит повисает на ремне через плечо, продолжая прикрывать живот наёмнику, рассматривает рану. Меч задел кисть между пальцами. Порез, конечно глубокий, кровит, но косточки целы. В мирной жизни такой ране грош цена, а вот в бою ...
  - Перевязывай, перевязывай, - то ли издевается, то ли сочувствует наглый щенок. - А щит можешь к руке примотать.
  - Что-то ты добрый сегодня, Волчонок, - товарищ перевязывает командиру руку.
  - А спешить мне уже некуда, - улыбается юноша. - Сейчас я тебя положу, потом твоих вояк успокою. Не всех, конечно. Кто-то за помощью побежит. Помощь придёт - я и её встречу, но ведь в конце концов и сам лягу.
  - Разумно говоришь. Значит, спешить тебе некуда?
  - Абсолютно.
  Щуп морщится. Незнакомое слово режет слух ещё и потому, что смысл его слишком уж ясен:
  - А если я дам тебе уйти? - Щуп разглядывает перевязанную руку, вопрос его - как пробный удар. Но Гастасу-то именно это и нужно. Бой продолжается.
  - Я не уйду.
  - Из-за ... - Щуп проглатывает бранное слово. Не к месту оно сейчас.
  - Точно. Я поклялся идти за Анной за край мира или умереть. И я клятву сдержу.
  - Ишь ты! За край мира! - натужно щерится Щуп, будто обдумывает что-то
  - Точно.
  Наёмник косится на соперника, на успокоившийся труп под ногами, усмехается нехорошо:
  - Жаль, что хозяин велел убить тебя.
  - Не то, чтобы велел. Он сказал: "Можете убить ...", - а вы не смогли.
  - Хитёр Волчонок. Только хозяин может ведь и не согласиться?
  - Спроси у него сам.
  - Сам?
  - Да. Меня ты уже отпустил...
  - Даже так?
  - Я не прав, Щуп?
  Мужчина смотрит на юношу с прищуром, на скулах у него играют желваки. Но в драку наёмник больше не хочет лезть. Да и подчинённых своих слать - тоже не будет. Слишком мало у него людей, чтобы так, по-глупому терять их.
  - Чего нам делить, командир? - Напирает Гастас. - Что было, то прошло: ты хотел быть командиром и ты им стал. А я хотел быть рядом с Анной, да служба не позволяла.
  - Только рядом?
  - А разве нет?
  Всё-таки выражение лица у старого рубаки препоганое. Явно какую-то подлость задумал, но ... другого-то выхода нет. Ни для Гастаса, ни для Щупа:
  - Поговори с хозяином. Ты умеешь. Ему-то что?
  - А если ...
  - Хозяин велит убить меня? Что ж, умру. Здесь или там: какая мне разница?
  - Никакой, - вынужденно соглашается Щуп. Он ещё колеблется, но не в решении, а в том, какими средствами добиться желаемого.
  - Я принесу клятву повиновения и буду подчиняться твоим приказам...
  Опять взгляд исподлобья. Нехороший взгляд.
  - Соглашайся, Щуп. Что ты теряешь? Или хозяина боишься огорчить?
  - Нет. Хозяева согласятся. Пошли! - последнее слово относится к дружинникам. Те растеряно топчутся на месте:
  - А ...
  - Пошли! - Повторяет командир тоном, не терпящим возражений. - Трупы с собой прихватите.
   ............................
  Гастас даже не догадывается о том, что невольно прикрыл Алевтину. Тина - тоже. С рассветом она, насквозь промёрзшая, выберется из своего укрытия. Озеро, поляна, лес - полны тишиной. Даже птиц не слышно. Осень. Измятая трава. Кровавые пятна расплываются и бледнеют под седой пылью росы. Никого. Надо уходить. Куда? Неважно. До ломоты в костях девушка хочет жить. А значит - должна выжить. А другие? Что ж, такая их судьба.
   ....................................................
  Обширная поляна одним краем касалась берега лесного озера, а другим - вытягивалась в прогалину между деревьями. Шатры, два десятка запряжённых быками повозок, въючные и верховые лошади, погонщики, носильщики, рабы. Последних, впрочем, совсем немного. Как и охранников. Наёмников почти не видать, чёрных воинов - тоже. Аня разглядела между повозками пару бронированных псов. Это уже серьёзно. Даже пяти собак достаточно, чтобы мелкие шайки бежали от каравана со всех ног, а крупные - серьёзно призадумались, перед тем, как напасть. Собак, кстати, и по следу пустить можно.
  Для Ани "гостеприимные" хозяева приготовили крытую повозку на четырёх колёсах. Тюки с вещами уже лежали внутри. Не дожидаясь приказов, Ириша распустила ремни и после недолгого поиска извлекла мешочки с травами и свёрток с бинтами.
  - Кипяток есть? И хирургический стол. И обязательно инструменты.
  - Стол? - переспросил незнакомый Ане наёмник.
  - Да. Доска с зацепами, как в фургоне путника.
  - А-а-а! Будет.
  Стол воину помог принести отрок лет десяти-двенадцати: изящный, длинноволосый, в добротной, дорожной одежде. Точнее он пришёл вместе с несущим стол мужчиной. Кстати, таких сопляков в лагере Аня заметила немало. Чуть не в след за подростком заявились ещё два зрителя: Сивый с Чернобородым. Чернобородый принёс ящичек с инструментами: Аниными, из Пристепья. Понятно теперь, почему мастер по меди вчера даже упомянуть о них не осмелился. Зрители встали в стороне, зачарованно наблюдая за тем, как Аня и Ириша крепят доску, шпарят её кипятком, укладывают на неё, лицом вниз окровавленного, обнажённого по пояс Глузда.
  Кипятком, но уже остывшим, Аня обмыла кожу вокруг раны, одновременно прощупывая повреждение.
  - И как? - лезет под руку наёмник, притащивший Глузда.
  - Проникающее ранение в грудную клетку. Не глубокое, но пневмоторакс есть. Лёгкое, кажется не задето, а вот ребро побито.
  - Он будет жить?
  - Скорее да, чем нет. Сейчас наложу плотную повязку. Завтра, если лёгкое не задето, поставлю пиявок, чтобы скорее сошёл отёк...
  - Больно, - жалуется Глузд.
  - Ещё бы! Ребро треснуло, надкостница повреждена. Это очень больно. С расчётом били, твари, чтобы обездвижить. Впрочем, к чему покойников бранить?
  Хмыкает Глузд, хмыкает его товарищ:
  - Действительно, к чему?
  - Завтра пиявок поставлю, если они в этом озере водятся.
  - Пиявок? - испуганно переспрашивает раненый.
  - Пиявок, пиявок, - успокаивает его Аня. - На кожу вокруг раны. Они хорошо боль оттягивают. И синяк с отёком высосут. Хотя кость треснула и повязку снять не скоро придётся.
  На лицах наёмников растерянность мешается с почтением, а вот у зрителей - сплошное разочарование. Непонятно, чего они ждали? Крови и криков? Зачем? Аня укладывает инструменты, спрашивает ни к кому конкретно не обращаясь:
  - Я могу заняться вещами и отдохнуть?
  - Да, госпожа Анна...
  - Конечно ...
  Это воины отвечают: продажные мясники, невежды, злыдни и грубияны. Сивый взрывается:
  - Ты здесь не среди наёмников, женщина! Ты должна усвоить правила почтения, прежде чем предстанешь перед повелителем...
  - Госпожа Анна.
  - Что?
  - Я - госпожа Анна, - повторяет Аня невозмутимо. - Обращаясь, ты будешь называть меня по имени и прибавлять "госпожа". Это по поводу правил почтения, - краем глаза она видит, как переглянувшись, невольные свидетели спешат убраться подальше.
  - Ах ты, наглая тварь! - Сивый привычно переходит на визг. - Я научу тебя! Никаких верховых прогулок. Никаких разговоров с мужчинами. Из повозки не выходить...
  - А если я выйду и заговорю? Ты меня накажешь? Как? Закуёшь в рогатку? Спустишь шкуру бичом?
  Сивый осекается, и тут же, осознав своё бессилие, опять срывается на визг:
  - Девка! Грубая, дикая, распущенная девка! Не смей перечить мне! Я - учёный муж! Сам Повелитель призвал меня ...
  - Меня, как я понимаю, он тоже призвал. И куда настойчивее, чем тебя.
  - Госпожа Анна, - Чернобородый, в отличие от своего старшего товарища устрашающе спокоен. - Разумеется, вас зовёт Повелитель. Разумеется, вы - наша гостья и никто не поднимет на вас руку. Но вот ваша служанка ...
  Подсказка буквально подхвачена:
  - Я сам, лично, спущу шкуру с этой соплячки! Здесь! Немедленно! А ты, тупая коза, на коленях будешь молить меня...
  Он визжит так, что уши закладывает. Ане кажется, что она оглохла и ... мир вокруг становится нереально чётким, рука сама шарит под плащом в поисках ножа, а в памяти всплывает шипящий голос Тадарика: "Ещё одно слово, старик, и мой меч найдёт твою печень". А вот и нож ...
  Руки обручем сомкнулись вокруг тела, сдавили так, что кажется: вот-вот затрещат рёбра.
  - Тихо, сучка, не дёргайся, или ...
  От боли и удушья темнеет в глазах. Нож в руке, но рукой не пошевелить. Так плотно притиснуты руки к бокам.
  Так же, вдруг, хватка ослабевает. Аня жадно, по-рыбьи глотает воздух. Щуп выдирает нож у неё из пальцев, ворчит почти миролюбиво и даже с долей восхищения:
  - Ну ты и тварь! Не думал, что спасать тебя буду. А ножичек - хороший. Такой за деньги не купишь. Не иначе - подарок. Я его себе оставлю. Чтобы беды не случилось.
  - Ты спятил, наёмник?!
  - Цыц!
  - Что? - Сивый осекается. Глаза его лезут на лоб. - Да кто ты такой...
  - Твой спаситель. Если бы не я, этот ножичек, - он демонстрирует отнятое, - торчал бы у одного из вас в боку.
  - Да как ...
  - Торчал бы, торчал. Или вы её лица не видели?
  - Женщина ...
  - Что?
  - Не может поднять на мужчину руку! Это противоречит всем божественным установлениям ...
  - Тьфу на вас! - Презрительно сплёвывает в сторону наёмник. Сарказм так и сочится из него. - Мне вон тоже мама с папой говорили: "Нельзя людей убивать. Это противоречит божественным установлениям, сынок" - а я всю жизнь только убийствами и занимаюсь. Или ты, почтеннейший, думаешь, будто эта волчья подружка нож искала, чтобы мяса к завтраку нарезать? Ириша, отведи госпожу Анну в фургон, а потом руку мне перевяжешь как следует.
  - Да как...
  - Вы слишком увлеклись, мудрые люди, а между тем у нас есть дела и поважнее. Ириша, не заставляй меня повторять.
  - И пусть она даже не смеет выглядывать из повозки! - хорохорится в спину Ане Сивый.
  Ириша уже освобождает руку наёмника от лоскута, обмывает и обрабатывает рану, накладывает повязку. Быстро, ловко.
  - Молодец, малявка, - бурчит Щуп. - А теперь - брысь в повозку за хозяйкой. И без разрешения - носа оттуда не высовывать. И никого не бойся. Пока я здесь - тебя никто не тронет.
  - Щуп, ты ...
  - Уважаемый, есть заботы и поважнее, чем с бабами свариться.
  - Да как ты ...
  Ириша уже в повозке и наёмник шепчет в самое ухо Чернобородому:
  - Волчонок ...
  - Пошли, расскажешь, - хмурится его собеседник.
  - А ... - Сивый растеряно оглядывается, но двое уже шагают прочь, даже не оглядываясь на него, старшего по званию.
   .........................
  Они возле высокого шатра, останавливаются в дверях.
  - Что волчонок? - не таясь переспрашивает Чернобородый.
  - Он жив и он здесь.
  - Жив? - Сивы й в своём репертуаре: не умеет, да и не хочет сдерживать себя. - Как ты допустил...
  - Господин, - Щуп кивает на Чернобородого, - сказал: "Можете убить". Мы не смогли.
  - Он и господин? Да вы оба недоумки и ничтожества! Надо было послать больше людей или натравить на того безродного собак!
  Во взгляде наёмника - презрительное сожаление:
  - Мы и так потеряли двух воинов. И собак бы тоже потеряли.
  - Надо было спустить всех! Или послать воинов Сааху. Они, в отличие от твоих трусов, не знают страха.
  - Довольно обличений, Путник. - Новый человек выходит из глубины шатра: мелкорослый, с длинной серебряно-седой бородой и столь же белыми волосами. Поверх дорожной одежды на нём чёрная мантия, отделанная полосками белого, жёсткого меха. Недобрый взгляд хозяина шатра обращён к наёмнику. - Ты понимаешь, Щуп, кого ты впустил в наш стан?
  - Понимаю, - вопреки гневу вопрошающего, наёмник чувствует успокоение. - Поймите и вы, мудрейший: этот юнец - сильный, опытный воин и я прошу разрешить мне принять его в мой отряд.
  - Да ты в своём уме, бродяга! - опять вклинивается Сивый.
  - Молчи! - Седобородый начинает злиться. - Разве я говорю с тобой, Путник?
  - Этот грубиян и трус не способен справиться с простейшим из дел! Он портит всё, за что берётся и не знает правил почтения! Он...
  - Дурной пример подаёшь ему ты, - без церемоний обрывает Сивого Седобородый. - Где это видано, чтобы Путник перебивал Слугу? Может ты и к Повелителю обратишься первым, отяготив его слух своими вздорными жалобами?
  - Я ...
  - Вон!
  Сивый растерянно топчется на месте, но Седобородый уже отвернулся от него:
  - Говори, воин. Чем на этот раз ты оправдаешь свой промах?
  - Это не промах, мудрейший.
  - Как же не промах? Ты берёшь в охрану человека, которому не веришь и с которым не можешь совладать, хочешь показать ему дорогу во владения Повелителя.
  - Да, мудрейший, я не верю ему и совладать с ним не могу, - повинился Щуп. - Никто здесь не сможет совладать с ним.
  - Никто? У нас есть воины-люди, есть воины-сааху, есть гигантские псы в непробиваемых доспехах.
  - Цена победы будет слишком высока, - не отступал Щуп. - Я не знаю, как Волчонок выследил нас, но он здесь и этого не изменишь. Он уже убил одного из моих людей и одного ранил.
  - Наёмникам полагается гибнуть.
  - Охраны и так недостаточно, а если погибнет ещё кто-то - караван не сможет пуститься в путь.
  - Ты забыл о собаках.
  - Не забыл, мудрейший, - невесело усмехнулся Щуп. - Я не забыл, как эти убийцы распотрошили больше полусотни бронированных псов возле Буднего града. Да, мне жаль наших собак. Их не так уж и много у нас.
  - А непобедимые сааху?
  - Непобедимых нет. Этот щенок не отступит и перед ними. Поверьте, мудрейший, жизнь этой безродной сволочи не стоит цены, которую нам за неё придётся заплатить.
  - Что ты предлагаешь.
  - Принять его в отряд.
  - Его? В отряд?! - взвыл Сивый. - Ты умом тронулся, наёмник!
  Щуп вздохнул несколько раз. Общение с Путниками требует немалого терпения и выдержки.
  - Выслушай меня, господин. Я ведь не хуже тебя знаю путь. Я много раз ходил через горы, знаю все их угрозы и все опасности. Это тяжёлый путь. Убив Волчонка, мы ослабим себя, приняв его - усилимся. Он - хороший воин, он умеет подчиняться приказам и потому дойдёт с нами до Рубежа.
  - До Рубежа?
  - Да, господин. Только до рубежа. К самой Горе он не дойдёт.
  - А что случится на рубеже? - заинтересовался Чернобородый.
  - На рубеже нас встретит Страж.
  - Страж не страшен нам. Он служит повелителю, - опять вклинился Сивый.
  - Но дань с нашего каравана он всё равно возьмёт, - возразил ему Щуп. - Три жизни.
  - Я не слышал ни о чём подобном, - начал Седобородый немного растерянно.
  - Зачем вам знать о таких мелочах, Мудрейший? Три жизни - это пустяк. Каждый раз Страж забирает троих, первыми вступивших на земли Повелителя. Самую первую жертву выберет судьба, вторым - я пошлю волчонка, а третьим станет наибесполезнейший из рабов. Так я поступал всегда.
  - У тебя доброе сердце, наёмник, - с умилением вздохнул Чернобородый, - и ясный ум. Во истину, велик наш повелитель. Лучшие люди служат ему.
  - Разве что так, - ревниво бурчит Сивый. - Ты уверен, что Страж справится?
  - А вы сомневаетесь в этом, уважаемый? - Издевательски скалится Щуп.
  - Страж - творение нашего Господина, - Седобородый ставит точку в пикировке и вопросе. - Сомневаться в его победе - всё равно, что сомневаться в Повелителе. Ты правильно рассудил, наёмник: мудрый не приказывает судьбе, но почтительно направляет её путь.
   .......................................
  Ещё один раненый. У парня рассечены мышцы на руке, перехвачена пара крупных вен. Аня перевязывает повреждённые сосуды, сшивает мышцы, сухожилия, кожу, спрашивает, стараясь выглядеть равнодушной:
  - Кто тебя так?
  Наёмник молчит стиснув зубы. Понятно: штопка на живую - очень неприятно. Отвечает за него Щуп, подошедший, как всегда, незаметно:
  - Извините его, госпожа Анна. Парню запрещено разговаривать с Вами.
  Как всё-таки искусно сочетает командир наёмников высокомерную самоуверенность с показной почтительностью. Кстати, его-то руку не тем же ли мечом пометили?
  Аня до хруста стискивает зубы, понимая, что теперь ей правды не добиться.
  - Простите за дерзость, госпожа Анна, - скалится рубака. - И за отобранный нож тоже. Тем боле, что он вам пока без надобности. Если кто-то здесь проявит непочтительность, вам достаточно слова. Это же могу сказать и о госпоже Ирише, - воин переносит внимание. -Госпожа Ириша, вы, как служанка госпожи Анны, можете покидать повозку в любое время, можете требовать от слуг всё, в пределах разумного разумеется: воду, дрова, пищу. И всё-таки я бы не советовал вам далеко отходить от повозки.
  - Мне запрещено разговаривать с людьми? - Что-то в речи командира Ане очень не нравится и она пытается сменить тему. Щуп отвечает серьёзно, без намёка на подколку:
  - Вам - нет, им - да.
  - А покидать повозку мне?
  - В пути - нет. На стоянке, как сейчас, - пожалуйста. Только не отходите от неё далеко.
  - Правила приличия?
  - Приказ.
  - А приказы не обсуждаются ...
  - Вы правы, госпожа Анна. А сейчас пора в путь. Госпожа Ириша? - прощальный реверанс в сторону девочки. Ох, чует сердце, не с проста. Аня заканчивает перевязку и раненый тут же срывается с места. Да, Щуп здесь в авторитете. Пора в повозку: отдохнуть после бессонной ночи.
   .....................................
  - Ну, и где они!? - широкая, оплетённая синими шнурами вен рука ложится на плечо человека, склонившегося над каменным зеркалом. Мужчина попытался вскочить, но тяжесть божественной длани вдавила его в табурет.
  Разгневанная Богиня нависала над ним: чёрные одежды - одежды мести, чёрные растрёпанные волосы с жёсткими нитями седины, чёрным гневом горят огромные глаза на сухом, изборождённом яростью и страданием, суровом лице.
  - Как ты прошла? Я поставил защиту, - лепечет перепуганный её гневным видом мужчина.
  - Нежели? Ты забыл её поставить!
  - Я? Забыл?
  - Да. Так увлёкся очередной игрушкой.
  Каменное, мутное ещё зеркало из чёрного обсидиана. Оно лежит на верстаке между ветошками и клочками свалявшейся овчины, перепачканными в жирной грязи.
  - Они пропали, человек! Ты понимаешь, ЧТО это значит? - По мере того, как разум берёт верх над чувствами, черты лица Многоликой смягчаются и лишь нечеловеческий блеск божественных глаз напоминает: ЧТО кроется под гармонией черт показного спокойствия.
  - Значит, сегодня ты не за мной? - растерянно бормочет Мастер, всё ещё цепенея от мысли о допущенной оплошности.
  - Нужен ты мне! - Презрительно обрывает его Богиня и тут же поправляет себя. - Впрочем, ты действительно нужен мне, человек. Нужен, чтобы найти тех, троих...
  - Каких троих? - Многоликая давно убрала руку с его плеча, но даже от воспоминания об этом прикосновении, мужчину пробирает крупная дрожь.
  - Ну, двоих, поправляет себя женщина: Стриженную и наёмника, следующего за ней.
  - Он тебе тоже нужен?
  - Конечно. А то ты не знаешь. Не зря ты искал именно его.
  Разделяющей пелены нет. Чуть заметное движение посохом - они в толкотне крошечного переулка, напротив двухэтажного домика с лавкой.
  - Где мы? - чуть растеряно спрашивает Мастер. Он в цветной, добротной одежде преуспевающего купца. Столь же добротно и нарядно одетая женщина средних лет отвечает ему:
  - В Буднем граде. В этом доме Стриженная жила последние дни.
  - В полночь это было! Громыхнуло внутри той комнаты да так, что по всему дому гул пошёл. Молнии засверкали, дым повалил! У меня от страха ноги отнялись, жена в угол кровати забилась, дети под лавки попрятались. Дрожим, как мыши под веником и дом дрожит, весь ходуном ходит, а наверху - чистая свистопляска! Жуть ночная, одним словом...
  - Он лжёт, - возмущённо зашипел Мастер.
  - Он лжёт, - соглашается его спутница. - И самое забавное: соседи этой лжи не замечают. Будь здесь ночью такой шум - они бы тоже услышали его.
  - ... Только на рассвете я осмелился покинуть свою комнату, чтобы горницы осмотреть. Там давно всё тихо было, - продолжает разглагольствовать перед толпой слушателей хозяин дома. - Куда ни зайду - везде пустота! Три женщины, их вещи и даже лошади - всё исчезло. Как паром стало. Это были ведьмы. Они отравили наёмников на постоялом дворе и сами пропали!
  - Что за наёмники? - насторожился Мастер. Вместо ответа, Многоликая шевельнула посохом и они, в мановение ока, перенеслись на соседнюю улицу, к постоялому двору. У его ворот - тоже толпа зевак, но во дворе кипит деловая суета: пришлые воины из "Братства" вместе с городскими воинами выносят из кабака трупы и укладывают их во дворе: распухший, багровые, внушающий ужас.
  - Яд! - с одного взгляда определяет Мастер.
  - Да, яд, - соглашается спутница. - Эти воины умели убивать собак и от них избавились.
  - Ну, конечно, - кривится мастер. - Ты всегда и всё знаешь. И здесь ты уже побывала и всё видела.
  - Видела. И даже беседовала кой с кем из них. Воины сговорились с приказчиком и тот, от имени хозяина, выдал им в качестве аванса три бурдюка сладкого вина. Наёмники, чтобы вино не пропало, решили устроить гулянку-прощание. Кое-кто из их в другую сторону собирался. Сколько смертей!
  - Все наёмники живут одним днём, - поморщился мужчина. - И все они гибнут. Так или иначе.
  - Да, мастер, - со вздохом соглашается Многоликая. - Все люди смертны. - и уточняет двусмысленно. - Кроме тебя.
  От такого напоминания о сегодняшней оплошности, человека просто передёргивает, а его спутница продолжает:
  - Кто-то из них должен был пасть в бою, защищая мирных путников, кто-то умереть от ран или болезни, а кто-то дожил бы до глубокой старости и скончался бы в своей постели, в окружении детей и внуков. У каждого своя смерть и прежде срока никто не знает: какая именно. Теперь их судьбы обломаны, как соломинки в пучке, по воле твоего ученика: ничтожества, возжелавшего величия. - Взгляд Богини опять скользит по воинам, пришедшим отдать последний долг товарищам, цепляется за одно из лиц.
  Молодой мужчина с рыжими, припорошенными сединой волосами. Свежий рубец от собачьего укуса на щеке. Осторожно, как отец уснувшего ребёнка, он укладывает рядом с прочими сухопарое тело воина с чёрно-седыми волосами и узким, "волчьим" лицом. Оскаленные зубы мертвеца усиливают сходство с волком, а взгляд мёртвых, ярко-синих глаз, кажется притянут к синеве неба.
  - И ничего у твоего ученика не вышло. Если знание вошло в мир - его не удержать.
  - Везде он, везде мой ученик! - Раздражённо огрызается Мастер. - Разве он сыпал яд в вино?
  - Не он, - соглашается Многоликая. - У него немало помощников, уверенных, что подлостью и жестокостью в этой жизни можно добиться всего. Эти люди называют меня "Гнилой", себя они считают "умными", между тем настоящая гниль именно они.
  - И во всём опять виноват я! - ворчит мужчина. - Ведь это мой ученик натворил столько бед. Будто не ты послала его ко мне.
  - Я, - соглашается Богиня, пряча снисходительную усмешку. - Конечно я.
  - Так почему ты винишь во всём только меня, если твои людишки никуда не годятся?!
  - Почему "не годятся"? У тебя было немало учеников. И среди них ...
  - Что-то о моих хороших учениках ничего не слышно!
  Усмешка Богини стала грустной:
  - Может, ты просто плохо слышишь? Добрые деяния не так заметны, как зло. Например, ... кто-то же догадался, как убить первого пса...
  - Первого пса убила Стриженная. Это знают все. Человек из другого мира, которого, на свою пустую голову, приволок мой ученик!
  - Насчёт "пустой головы" можно было бы и поспорить, но зачем? А Стриженная всех своих псов убила случайно. Стечение обстоятельств, отсутствие страха. Она не понимала, что творила. А вот оценил её победу и сделал достоянием своих друзей - один из твоих учеников. И никто этого не заметил. Где справедливость?
  - Ты спрашиваешь меня о справедливости, Богиня? - возмутился Мастер. - Разве это не твой мир?
  - Мой. Но справедливость я отдала на волю людям. Вот ты, мудрец, догадаешься, о каком из твоих учеников идёт речь?
  Мастер скрипнул зубами, но промолчал.
  - Не можешь, - грустно подвела итог Многоликая. - Слишком много их было, тех, кого ты взялся учить и бросил, недоучив.
  - В них не было истинной преданности...
  - Кому? Истине или тебе? Ты так и не стал учителем, Мастер.
  - А кто я?
  - Мой ученик. Мой вечный ученик. Стажёр. Впрочем, довольно споров. Здесь всё ясно.
   Движение посохом. Люди, заборы, дома вокруг поблекли, подёрнулись пеленой, истаяли. И вот они опять в Мастерской и Лавке Человека.
  - Как теперь найти деву?
  - За этим я и пришла к тебе, Мастер.
  - Но как? Подскажи!
  - По следу. Как всегда.
  - По следу? Ты смеёшься надо мной? Нет на этой Стриженной даже следа!
  - А на твоих инструментах?
  Мужчина осёкся, выпучив глаза и распахнув от удивления рот:
  - Мои инструменты? - наконец сумел выдавить он из себя. - Да это же проще простого!
  Взмах рукой и пол под ногами светлеет, обращаясь в прозрачную пелену и через неё уже проступают контуры движущихся повозок. Рябь бежит по картинке, как по воде от порыва ветра.
  - Эге! Да они закрылись! И это от меня?
  Картинка становится ясной и чёткой: под прозрачным пологом повозки - две девушки среди вещей и распотрошённых узлов. Ящичек с инструментами лежит под лавкой, в рундуке, но даже оттуда он, как лампа освещает всё происходящее в повозке, делая его видимым.
  - Получилось? - Интересуется женщина.
  - Ещё бы! Смотри! Это же моё творение!
  Пассажирки разбирают и перекладывают вещи:
  - А золота-то нет, - с сарказмом замечает пассажирка постарше. Её отросшие, выгоревшие волосы собраны на затылке в короткий хвостик.
  - Нет, - отвечает ей юная дева, почти отроковица.
  Одежда на месте, травы и снадобья на месте. Рысья шкура на полу насмешливо скалит зубы, типа: "А вы на что надеялись, наивные?"
  - И котелок на месте, и чайник ...
  Из свёртка, на пол выпадает ожерелье из перламутровых бляшек. Аня поднимает его, стиснув зубы, чтобы не закричать.
  - Госпожа Анна, - Ириша нервно крутит головой, не в силах подобрать слова, чтобы передать охватившее её беспокойство. - Мне кажется ...
  Аня не слышит и не видит ничего, кроме находки. Пальцы её перебирают чуть слышно позвякивающие пластинки перламутра:
  - Сколько шума из-за него было! И вот ... - Спазм перехватывает горло, тело трясётся от сдавленных рыданий.
  - Госпожа Анна, - Ириша заглядывает Ане в глаза и отшатывается, испуганная неестественно-глубокой чернотой её вдруг расширившихся зрачков. - Госпожа Анна...
  Она опрометью бросается к одному из узлов, спешно перебирает флаконы с тинктурами. Кажется, в таких случаях её учительница брала этот или... Не важно. Пусть будут оба. Яда здесь нет. Из каждого в кружку по двадцать капель спиртовой настойки. Валериановой можно и побольше. Воды на пару глотков и ... чистого спирта на три глотка. Для надёжности. "Аква вита" - как говорит госпожа Анна или "Огненный сон" - как называют его воины, отведавшие этой смеси.
  Выпоив микстуру, Ириша укладывает Аню в постель, подбирает выпавшее у той из рук ожерелье. Речной перламутр переливается отблеском луны на тихой воде. Осторожно, чтобы не разбудить, девочка надевает ей украшение, заправляет под одежду:
  - Спите, госпожа Анна. Пусть сон ваш сейчас не благостен, но в нём ваше спасение, - она поднимает голову, умоляюще смотрит вверх. - Многоликая, та что везде и во всём, прошу, не забирай её, сохрани ей жизнь. Возьми взамен что хочешь: любую часть, любую долю, только пусть она живёт.
  Слёзы текут по обветренному, совсем не детскому лицу. И этот взгляд ... На мгновение Мастеру кажется, будто юница видит их, так же, как и они её. Право, это так странно, непривычно, невозможно, что ...
  Мысль неожиданная. Вспыхнув, как молния, она отодвигает наваждение:
  - А ведь смерть Стриженной - это решение!
  - Смерть? Решение? - Взгляд Богини по-человечески изумлённый.
  - Да! Если Стриженная умрёт, то Отступник не сможет овладеть силой пентаграммы. Мир устоит. Всего одна смерть сохранит целый мир!
  - Разве?
  - Ты не слышишь, что я говорю тебе?
  - Слышу.
  - Почему тогда медлишь? Забери её душу и всё решится само по себе!
  - Не время.
  - Что?
  - Время девы не настало.
  - Какое время!
  - Срок. У каждого живущего свой срок и я эти сроки ...
  - Не нарушаешь? Ты? И не нарушаешь?!
  - Да. Я не нарушаю.
  - Но почему? Ты же всесильна! Ты же всемогуща!! Ты - всё!!!
  - Да, я - всё.
  - Любой пропитый подонок с ножом, любая гниющая мразь с ядом, любой ... - Мастер проглотил бранное слово, - плевать хотели на твои сроки!
  - Да, ничтожества именно так и поступают. Но я - не ничтожество.
  - Неужели ты не можешь нарушить собственный закон? Всего лишь раз! Для спасения целого мира!
  - Даже раз.
  - Ты просто дура.
  - Нет, человек, - печально отозвалась Многоликая. - Глупец здесь ты. Ни смерть, ни мёртвые, ничего не решают. Решают живые. Ты, например.
  - Я? - гнев клокотал у мужчины в горле и он уже не мог сдерживать его. - С какой стати я обязан что-то "решать"? Что-то делать?!
  - Потому, что этот мир - твой.
  - И что с того? Я - Мастер! Я могу ...
  - Не можешь. Если этот мир рухнет - исчезнешь и ты, его порождение. Не только я, но и ты - тоже. Поэтому ты покинешь "пустоту", отложишь в сторону свои игрушки и сделаешь то, что должен!
  - Я? Я что-то должен тебе?
  - Да. Ты должен принять бой. Но прежде ...
  - Что ещё ты хочешь от меня, женщина?!
  - Прежде ты начнёшь думать. По крайней мере вспомнишь, как это делается. Человек!
  Мир вокруг скрутился воронкой. Громадой поднялся вверх. Перед Мастером горой высилась Многоликая в грозном облике Воительницы: короткие волосы прикрыты медным шлемом, тело облачено в развевающийся одежды, в левой руке - тяжёлый щит с пылающей звездой, правая - сжимает сияющий меч. И лицо у неё точь-в-точь, как у Стриженой девки, только старше и жёстче:
  - Ты примешь бой, человек, или исчезнешь! Запомни мои слова.
   ............................
  - Примешь бой? - Мастер в гневе хватанул кулаком по верстаку. Он - в мастерской. В своей мастерской. Мимолётное движение и его окружает мерцающая пелена защиты. - Больше ты ко мне не приблизишься! Дрянь! Гнилая дрянь! Приказывает мне, как слуге! Я - Мастер! Я могу всё! И сотворить, и разрушить, и снова сотворить. Но ... если этот мир действительно рухнет? Мой, безумный ученик, не задумываясь, разрушит его равновесие и тогда ... Ну почему эта бестолковая Жизнь всегда права? Рухнет мир - исчезну и я. Никакая защита не поможет. С этим действительно надо что-то делать. Но что? Спуститься в мир смертных, вступить в охрану Отступника, подобраться к нему поближе и... Ерунда. Вокруг него нет людей-воинов. Да и не приблизиться мне к нему. Опознают. Вот задача. Иди туда - не знаю куда, сделай то - не знаю, что. Не подумавши - не решишь.
   .....................................
  - Госпожа Анна, госпожа Анна... - это Ириша тормошит её. Во рту - сухо и мерзко. Кажется, перед тем как уснуть, она выпила микстуру на спирту. Не меньше полу стакана. И отрубилась.
  - Госпожа Анна...
  - Что?
  - Вставайте же.
  - Где?
  Сознание возвращается крайне неохотно. Тяжёлый бред пьяного сна никак не хочет выпускать разум: огромный зал, своды которого теряются во мраке высоты. На полу - две звезды. Выпотрошенное, женское тело лежит раскинувшись в чёрной звезде. Она сама - стоит в красной и в руку к ней, медленно, словно напрочь лишённый веса опускается красный кристалл. А вокруг, со всех сторон разом, к ней тянутся люди с перекошенными лицами, единые в своём желании завладеть волшебным камнем.
  Но это был только сон. Сейчас она в повозке и эта повозка стоит. Вокруг глухая ночь и лишь огонёк масляного светильника в руках Ириши чуть-чуть отодвигает тьму. Девочка трясёт её, тянет за руку:
  - Пойдёмте на улицу. Там ... - Ириша пытается придать своему лицу непроницаемое выражение. Бесполезно. Даже в полутьме заметна радость, пробивающаяся через нарочитое равнодушие, как свет пробивается сквозь бумагу китайского фонаря.
  - Что там?
  Повозка стоит между прочими и как бы одна. Вокруг неё пустота безлунной ночи и крошечный костерок освещает лишь пятачок вытоптанной земли у входа в повозку. Над костром, в котелке варится каша, рядом преет в чайнике травяной отвар. Остро пахнет корнями валерианы. Ириша наливает "чай" в кружку, протягивает ей, сообщает на одном вздохе:
  - Здесь Агрх!
  - Агрх?
  - Агрх, Агрх, - звучит из-под повозки голос, подделать который человеку просто невозможно.
  - Он рассказал ...
  Разговор с псоглавцем для Ани - мучение. Для него - тоже. Здешний, единственно известный Ане язык - не для горловых связок монстра. А вот говор собачников словно создан для гортани получеловека, полу пса. И для Ириши речь собачьего народа почти родная. Она и пересказывает Ане то, чему оказался свидетелем человеко-пёс. Что он видел, что слышал и что учуял. Про Алевтину, например. Её Агрх не видел, но знает, что землячке удалось спастись. Она спряталась в озере, под берегом, а когда всё закончилось - пошла в сторону города по натоптанному следу. Большего Агрх про Алевтину не знал. Да и Аня подругой не слишком интересовалась: жива и ладно. Иное дело Гастас.
  Юноша не только жив и здоров, он ещё и в караване. Хочешь верь, хочешь не верь, но Чёрные взяли его в охрану. Кстати, это Щуп постарался. Встречаться им хозяева конечно не позволят, но есть же он, Агрх! Хозяева псоглавца не замечают. Он для них значит меньше, чем раб-человек. Но псоглавец-то всё понимает. Агрх не забыл, как грелся с воинами у костра, как они варили кашу для него, делились хлебом, позволяли доить овец. Он знает: кто его друзья.
  Щуп сказал Чёрным, что Гастаса должен убить страж. Сам наёмник про стража мало знает, а вот Агрх знает больше. Он жил рядом с землями Чёрных. И он всё уже рассказал Гастасу.
  Страж живёт на самом рубеже, через который нельзя переходить. Если за рубеж забредёт овца - с ней ничего не случится. Но если за овцой пойдёт пастух - он исчезнет. Прямо на глазах: был и нет. Позже, тело появится в одной из ледяных пещер: всё в мелких уколах и царапинах, в луже стынущей крови и без признаков жизни.
  Никто из живущих не видел стража, и всё-таки Страж уязвим. Каждый караван, идущий в земли Чёрных отдаёт стражу три жизни. И однажды, один из обречённых воинов отсёк стражу лапу. Её потом нашли пастухи всё в той же пещере и тайком принесли в селение, чтобы показать всем. Агрх видел: лапа была длинная, суставчатая, как у жука, но не живая, а составленная из кусочков дерева и пустотелых, овечьих костей с крючьями из меди по всей длине.
  - А тот воин? - уточнила Аня. - Его тоже нашли в ледяной пещере?
  Оказалось, что так оно и было. Страж исколол и исцарапал человека, как остальных и прочих. Ведь ни на одной из жертв не было смертельных ран. Только царапины.
  - А что за тем рубежом, Агрх?
  За рубежом Агрх не бывал. Он лишь видел с высоты открытую, каменистую долину с Черной горой на горизонте. Дорога ведёт к горе...
  - Шлюхи! - комок грязи ударил Аню в плечо. Второй размазался по груди Иришы.
  - Потаскуха!
  - Гулящие!
  - Бей их!
  - Бей!
  Грязь и камни летели из темноты. Обстрел сопровождался визгливыми выкриками и бранью. Перепуганные девушки шарахнулись под повозку, а разгорячённые собственно дерзостью нападающие - выскочили на освещённый пятачок. Длинноволосые подростки. Они кривлялись, прыгали, жестикулировали. Один - пнул чайник и прошёлся по кружкам. Другой, глядя на него, опрокинул в костёр котелок с кашей и, задрав полы одежды, демонстративно помочился в огонь, под восторженные вопли всей орды мелких хулиганов, откровенно упивающихся собственной наглостью и безнаказанностью. Зря.
  В рыке человека, выпрыгнувшего из темноты, не было ничего человеческого. Не разбираясь, Щуп сгрёб первого, подвернувшегося подростка, выкрутил ему руку, швырнул на разбросанные угли, наступил сверху, ломая рёбра.
  Вой искалеченного пацана смешался с воплями ужаса его разбегающихся товарищей. Наёмник наклонился, выдернул свою жертву из огня за руку и тут же, с хрустом сломал её. От визга мальчишки у окружающих заложило уши. Удар кулаком в лицо, оборвал этот крик, отключив подростку сознание.
  - Госпожа Анна, где вы? - неожиданная тишина, неприкрытая угроза в голосе и подчёркнутая вежливость слов сделали вопрос по истине ужасным. Чувствуя, как всё её тело сотрясает крупна дрожь, Аня выбралась из-под своего укрытия:
  - Я здесь.
  - Хорошо, - Воин ткнул ногой бесчувственное тело жертвы, окинул взглядом хаос, оставленный малолетними агрессорами. - Я распоряжусь, чтобы слуги навели здесь порядок и принесли вам воду и еду. - Он наклонился, подхватил бесчувственное тело за ногу и зашагал прочь, волоча свою добычу с той же горделивой лёгкостью с какой пёс тащит задушенную крысу.
  - Госпожа Анна, - прошептала Ириша, выбираясь из-под повозки. - Это ужасно. И те отроки, и Щуп. Я не знаю кто страшнее...
  - "Оба хуже" - как сказал товарищ Сталин. - Аню передёрнуло.
  - А в вашем мире? - не отставала девочка, всё ещё не смея выйти из тени повозки.
  - В моём мире? - переспросила Аня. - Увы, моему миру здесь похвастаться нечем. Есть у нас и распущенные юнцы, и законченные убийцы, хотя... мне кажется, что такие, как Щуп - везде редкость. И ... теперь понятно: как он добивается подчинения.
   ...............................
  - Скольким, вашим, голожопым выблядкам мне свернуть шеи, чтобы остальные поняли, как себя вести?! - Щуп швырнул искалеченного, стонущего подростка под ноги Сивому с такой яростью, что тот отшатнулся.
  - Надеюсь, больше такого не повторится, - голос Седобородого заставил вздрогнуть даже наёмника. - Убери это и избавь мои уши от визга.
  Удар ногой в голову оборвал стоны жертвы.
  - Слушаюсь, господин, - смиренный ответ убийцы всё-таки не был лишён ворчливых ноток. - Эти недоумки напали на повозку Анны. Я ещё терпел, когда они швыряли грязью в носильщиков, но так ведь они и до моих людей доберутся.
  - Хорошо, хорошо. Тебя никто не винит.
  - Я отвечаю за безопасность каравана и не должен постоянно оглядываться на каждого сопляка...
  - Я сказал: хорошо, - в голосе Седобородого прозвучало раздражение, но Щуп был не из робких:
  - Сопляки должны бояться и слушаться меня...
  - Что ты хочешь?
  - Я?
  - Да. Только быстро.
  - Иришу.
  - Что?
  - Иришу. Служанку и помощницу госпожи Анны, - без смущения уточнил Щуп и добавил. - Нашему господину она не нужна, а мне - сгодится.
  - Тебе понадобилась женщина? - удивился Седобородый.
  - Лекарка мне нужна, - огрызнулся Щуп, - толковая лекарка. Шлюху я себе и сам найду, когда припрёт. Ну, так как насчёт Ириши?
  - Хорошо.
  - "Хорошо - да", или "Хорошо - нет"?
  - Хорошо, я услышал тебя. Ступай. И ...
  - Скормлю собакам, - ответил уходящий наёмник на последний вопрос, даже не выслушав его.
  - Этот дикарь невыносим!
  - Молчи, - оборвал Путника Слуга. - Учеников следовало сразу прибрать к рукам. Ты это упустил, а Щуп - поправил.
  - Но он ...
  - А тебе - урок: воспитывай отроков сам, и как следует, иначе обязательно найдётся такой, как Щуп. Он исправит твои огрехи, но на свой лад. И чтобы покончить с этим разговором, скажу: меня тоже утомляли визги этих недоумков.
  - Да, мудрейший, - вынужденно согласился Сивый. - Я сделаю отрокам внушение.
  - Теперь о главном: Путник должен отправиться в путь.
  - Меня призвал ...
  - Сам повелитель? Это так. Господин призвал своего слугу. Поэтому повозка и знак должны перейти к другому. Мой ученик - подойдёт.
  - Учитель, - Чернобородый вышел на свет костра.
  - Если я отдам повозку, ... - по привычке упёрся Сивый.
  - Ты поедешь в одной из повозок с учениками. Так тебе будет проще присматривать за ними.
  - Но моя дочь ...
  - Поедет в повозке с Анной.
  - Но ...
  - Молчи и повинуйся! Таков мой приказ.
  Вздыхая и кривляясь, Сивый снимает с шеи знак Путника: трёхглазый череп, висящий между двумя огромными клыками на двухцветном, волосяном шнурке, крайне неохотно передаёт его Седобородому:
  - Возвращаю то, что было дано на время, дабы цепь служения не прерывалась.
  - Принимаю то, что даётся на время, дабы цепь служения не прерывалась, - отвечает Чернобородый, принимая знак. - Благодарю за честь и доверие, учитель. Клянусь не растерять на дальних дорогах мудрость, которой вы одарили меня.
  - Уедешь на рассвете, - перебил недавнего Ученика Седобродый. - Нельзя надолго оставлять Собачий народ без мудрого окормления. Ступай. А теперь ты, Путник.
  - Да, мудрейший, что ещё я должен отдать? Что ещё ты потребуешь от меня?
  - Пришлёшь мне трёх отроков. Думаю, один из них сгодится в ученики. Для других дело тоже найдётся.
  - Трёх? Всего?
  - Да. И не ссорься с наёмником. Это пёс злой, но верный.
  - Он грубиян и невежда...
  - Он - чудовище. Но раз такие люди нужны повелителю - мы должны уметь обращаться с ними. Не делай его врагом. Сделай - пугалом для мальчишек. Будь с ним любезен, приглашай его в повозку, угощай...
  - Угощать? Его? Мне?
  - Наёмнику всё равно, кто пищит под ним. Пусть сопляки чувствуют его силу и злость. Так они лучше смогут оценить твои милости и ласку. Ты понимаешь? Страшась наёмника, твои подопечные будут почитать тебя, заискивать перед тобой, добиваясь защиты, дать которую сможешь им только ты. Теперь ты понял меня?
  - Да, мудрейший, - слащаво осклабился Сивый. - Чистая любовь отроков! Что может быть желанней мудрому? Их разум - пытлив, их нрав - ласков, а тело нежно и податливо. Они не распухают, подобно бабам, после любовных объятий.
  - Да, отроки всегда чисты и желанны, - согласился Седобородый. - Ты не будешь чувствовать себя стеснённым их непочтительностью. Но уже поздно. На рассвете мы отправляемся, а чтобы перебраться из повозки в повозку - требуется время.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"