...Так пел вечерний соловей
В поздний час, когда я был любим.
И в гуще сумрачных ветвей
Он - дышать не может, не любя.
Мне - нет в мире места без тебя.
И день, и ночь, и жизнь, и смерть
Лишь для того на свете есть,
Чтоб ты хотя б на миг существовала здесь!
Знай: ты мне давала жажду жить.
Знай: тобою я оправдан весь.
Вода ручьёв и неба высь -
Всё без тебя теряет смысл,
И лишь в тебе я вижу мир, каков он есть...
Сколько струн у лютни, столько дорог.
Мне хотя одну успеть бы пройти.
Звёзды за спиной звенят серебром...
Пожелай мне, ночь, доброго пути...
О чём ветер поёт в пустом сердце моём?
О том поёт, что огонь сжёг всё в сердце моём...
О чём ветер поёт в пустом сердце моём?
О том, что вечный лёд сковал сердце моё...
О чём ветер поёт в пустом сердце моём?
О том, что пламя и лёд вместе в сердце моём.
Пьянящая солнечная радость осталась далеко, за воротами Бремена. Небо посерело, всё чаще сыпало мелкую и противную водяную крупу. Насквозь пропитавшиеся влагой ветви роняли тяжёлые холодные капли в мох, и тот походил на переполнившуюся водою губку: когда копыта коня наступали на сырые комья, из-под них, чавкая, выступала грязная жижа.
Низкие беспросветные облака волоклись над унылыми лесами, над тоскливыми рыжими пустошами болот, где между кочками капельками крови алели ягоды брусники. С севера на землю всё чаще набрасывались яростными псами холодные ветры, с болот - наползали липкие змеи туманов: первые вестники осени.
Дорога грязной размокшей рогожей расстелилась под ногами вороного скакуна. Грязь луж забрызгала даже его брюхо, уродливыми кляксами засохла на сапогах всадника.
На душе Фрэнсиса от промозглой серости вновь стало безотрадно. Небо давило на плечи тяжёлыми тучами.
Сначала эту тоскливую картину оживляли деревеньки и одинокие дворы, но, чем дальше к югу продвигался всадник, тем реже и беднее становились поселения, временами ветер доносил запах гари, а однажды - и жирные хлопья чёрной копоти. В стороне от дороги раздавался вороний грай, и шумная стая чёрных птиц вилась вдалеке, там, откуда поднимались столбы дыма.
Чёрные птицы...
Чёрная копоть...
Россыпью чёрных обугленных семян...
И здесь тоже кружил ветер... Равнодушный ко всему... Холодный...
Фрэнсис проехал мимо, не сворачивая к сожжённой деревне. К чему? Что он мог сказать её жителям? Чем помочь?
К тому же, такие пейзажи вскоре должны были стать привычными: он пересёк границу Баварии, и сейчас ехал по земле, где правила свой бал война.
Война безжалостными клыками изгрызла поля, война огненными крыльями накрыла жилища людей, война наполнила ночи испуганной тишиной, которую разрывал временами лишь злобный вой одичавшей собаки, подзывающей сородичей к нежданной добыче. Какой?.. Павшей лошади, жалкой издохшей коровёнке, или, быть может, к несчастному заблудившемуся ребёнку, у которого война поглотила всех, кто мог бы позаботиться о нём?..
Такой предстала Бавария глазам норманнского рыцаря в 1130 году...
Его величество король Лотарь II изволили сражаться с его милостью герцогом Швабским за имперские земли!
Величие и милость подвергли этот край жестокости и унижению...
Фрэнсис знал о войне лишь по рассказам отца, хотя изредка замечал её кровавые отблески в глазах покорённых норманнами англов и саксов. И вот теперь юноша сам заглянул ей в лицо - и лицо это было отвратительно... Возможно, оно было и ужасно, но такое чувство, как страх, уже не могло пробиться к сердцу Фрэнсиса. Сквозь толстую корку пепла из отгоревших страстей.
Что в умирающем сердце?
Пламя и лёд.
Что в сердце умершем?
Пустота...
Сейчас юноша был способен лишь на ноющую жалость - не более. Просто весьма подходящее место для поисков смерти. Она здесь повсюду...
Вскоре, однако, местность заметно оживилась: несколько раз Фрэнсиса обгоняли вооружённые отряды, и подобные отряды часто стали попадаться навстречу. Дорогу исчертили глубокие колеи, оставленные тяжело гружёными телегами. Однажды граф и сам перегнал обоз скрипучих телег, заваленных сеном и соломой, мешками, которым грозила лютая гибель от чрезмерной пузатости, клетками с вопящей живой птицей: утками и гусями... Что ещё скрывали затянутые полотном фургоны, оставалось только гадать. Армия требовала провианта, и требовала его с населения...
Один из отрядов, возвращавшихся в лагерь, и подъехал к путнику:
- Эй, рыцарь, кто вы и куда направляетесь?.. - крикнул командир отряда.
Из чего Фрэнсис справедливо заключил, что достаточно приблизился к району боевых действий, чтобы вооружённый человек возбудил любопытство солдат короля.
Граф натянул повод своего вороного, и умный конь остановился. Командир отряда, тяжеловооружённый воин, сняв шлем, приблизился к лорду Элчестеру.
- Я странствую по разным землям, - просто ответил Фрэнсис. - А в эти края меня привели слухи о том, что его величество Лотарь II ведёт осаду Нюрнберга. Эта служба показалась мне достойной дворянина, и я еду в надежде быть принятым в конницу его величества.
Командир чуть нахмурился, но всё же учтиво склонил голову.
- Что же, в таком случае вы можете проехать с нами прямо в лагерь. Пусть мне будет лишь сказано, как надлежащим образом обращаться к вам, благородный рыцарь, чтобы не оскорбить. В лагере я доложу о вас его величеству.
Фрэнсис чуть поклонился в седле:
- Я тронут вашим великодушием, прекрасный сэр. Моё имя Фрэнсис, я норманн. Если вы станете называть меня сэром Фрэнсисом, я не буду иметь к вам никаких претензий.
И так далее, и тому подобное. Эта болтовня утомила молодого человека на третьей же фразе: он никогда не любил пустые светские беседы - но необходимость заставляла продолжать вежливый разговор с командиром отряда, пока они неспешно ехали по дороге.
При всей обходительности собеседника Фрэнсис понимал, что его, фактически, взяли в плен. И, как бы любезен и учтив ни был его провожатый, заподозри он в спутнике шпиона, никакой рыцарский кодекс не помешает ему отправить преступника на тот свет: война...
Вскоре потянуло дымом костров: сизая поволока стлалась над землёй, цеплялась за ветви деревьев, оседала на листьях и хвое... Тёплое едкое облако принесло избавление от комаров и мошек, сущего проклятья лесной дороги.
И вот из-за поворота показались высокие стены города: они царствовали над всей округой крутыми гордыми башнями, массивными бастионами, смотровыми площадками... Над городом, в пасмурном небе, вызывающе реял штандарт герцога Гогенштауфена Швабского: три чёрных леопарда на золотом поле.
У стен, куда хватало взгляда, перед обширным рвом, раскинулось многоцветье шатров: объединённые силы Баварии, Саксонии и Богемии, осаждавшие непокорный Нюрнберг. Горели костры, слышались разговоры, смех, раздавалось ржание коней. Пахло едой, лошадиным потом - и всё это перекрывал запах мокрой земли, прелой листвы... Тумана...
Между шатров ходили люди, белели небольшие парусиновые палатки, где жили воины попроще, курился дымок над кузней, раздавался стук молота. Лошади у коновязей нетерпеливо взмахивали хвостами, отгоняя надоедливую мошкару.
Фрэнсиса провели в центр лагеря, посадили к какому-то костерку, дали миску с горячим мясом и кашей. Случайные соседи с интересом косились, но никто ни о чём не расспрашивал.
Вскоре вернулся его знакомец и пригласил следовать за собой.
- Я сообщил о вас его величеству, - заметил рыцарь. - Ему показалось весьма любопытным, что вы путешествуете один, без доспехов... Государь хочет выслушать вашу историю, прежде чем решить вашу судьбу.
Подводя пленника к королевскому шатру, баварец учтиво добавил:
- Не сомневаюсь, что в вашу пользу...
Золотистый, украшенный имперскими чёрными орлами шатёр возвышался посреди лагеря, блистая на фоне серых унылых облаков. Вышитые орлы, раскинувшие свои стремительные крылья, гордо и надменно взирали на окружающий мир.
Проводник откинул занавесь входа, отступил в сторону, пропуская юношу вперёд.
Фрэнсис осмотрелся.
Свет пасмурного дня едва пробивался в шатёр сквозь золотистую ткань, и потому на столе и сундуках были расставлены канделябры. Их танцующие отсветы ложились на ковры, на шёлковые перегородки, на шкуры, покрывавшие кресла и пол.
Король - ещё не старый мужчина, с едва заметной нитью седины в русых волосах - склонился над картой, разложенной на столе. Густые брови хмурились; перо, зажатое в пальцах, нервно скользило по пергаменту.
Рядом почтительно замерли два военачальника.
- Ваше величество, - кашлянул провожатый Фрэнсиса. - Вот перед вами рыцарь, которого вы хотели видеть.
Лотарь повернул голову. Его остроносое, сухое лицо не выражало ни малейшей теплоты.
- Итак, вы направлялись в наш лагерь, - резко начал саксонец. - Ну, и чего же хотели?
- Я счёл бы высокой честью служить вашему величеству.
Лотарь выпрямился.
- Вот как! Весьма польщён. С чего же нам такая милость?
Фрэнсис пожал плечами.
- Я странствующий рыцарь, и меня не интересует, за чьё дело умирать, если дело это достаточно благородно.
На несколько секунд в шатре воцарилась напряжённая тишина...
- Смело... - наконец покачал головой Лотарь. - Не интересует... Да вас, похоже, вообще не интересует, умереть или жить, судя по небрежности ответа. Однако шпионы столь безрассудны не бывают... Ну что ж! Быть может, вы изволите просветить нас, откуда в христианине столь неподобающее стремление к смерти, неважно, во имя чего?
- Разве я сказал, что ищу смерти?
- Вы сказали, что вам нет никакой разницы, за что умирать. Герцог Швабский тоже полагает своё дело благородным. Если бы вы сказали, что вам неважно, за чью победу бороться, я бы ещё мог принять вас за странствующего наёмника... Но случайные слова, о которых мы не задумываемся, зачастую выдают наши тайные мысли и стремления, молодой человек!
Фрэнсис опустил голову.
- Сэр рыцарь, - в голосе Лотаря снова послышались резкие нотки, - поверьте, у меня нет времени ждать, когда вы решитесь поделиться со мной своей страшной тайной. Таких, как вы, я повидал достаточно, и мне, уж будьте уверены, нет никакого дела, что скрывает ваше прошлое, если вы отдадите мне свою преданность и будете честны. Или выкладывайте, или убирайтесь искать смерть в другом месте. Да хоть на большой дороге, чёрт побери!
- Мы не одни, ваше величество, - негромко возразил Фрэнсис.
Лотарь устало вздохнул.
- Будьте любезны, господа... - обратился он к своим военачальникам.
- Но... - начал было один из рыцарей.
- Этот человек безоружен, а при мне меч. Если же у него спрятан кинжал - все мы в руках Божьих, я буду уповать на собственную внимательность и быстроту. Но, требуя откровенности, как король, я, как благородный человек, не имею права требовать прилюдной исповеди, злоупотребляя своей властью. Требуя у рыцаря рискнуть честью, король должен быть готов рискнуть жизнью. Не оскорбляйте своего сюзерена, господа, предполагая, что он сам по себе ни на что не годен.
Лотарь и Фрэнсис остались одни. В шатре воцарилась тишина, лишь огненными сердечками пульсировали язычки свечей в канделябрах.
- Говорите же, - приказал император.
Фрэнсис вздохнул, собираясь с силами, опустил на секунду голову, а потом прямо поглядел в глаза короля.
- Я был графом Элчестера, ваше величество, - тихо начал он. - Наследником благородного лорда Эдмунда Элчестерского, вассала его величества короля Англии и герцога Нормандии. Должна была состояться моя свадьба: с девушкой, о которой я мечтал с тех пор, как однажды увидел её, и которая любила меня так же, как любил её я. - Голос его на секунду дрогнул, юноша поспешно сморгнул навернувшуюся слезинку, надеясь, что король не обратил внимания на это. - Но всё сложилось по-другому...
Он рассказывал негромко, безжизненно, и лишь временами речь его прерывалась, когда от растревоженной боли перехватывало горло...
- Меня лишили титула, лишили имени, объявили преступником...а потом вверили волнам моря и божьему правосудию. Два дня спустя меня подобрали датские рыбаки и высадили по моей просьбе на берега Германской империи. И теперь я ищу смерти, достойной рыцаря, потому что честь - единственное, что у меня осталось, и ничто, никакие приговоры не в силах отнять её!
Фрэнсис умолк и стоял без движения, белый и безучастный как статуя.
Лотарь поднёс руки лодочкой к губам и прошёлся по шатру, покачивая головой.
- Кто я такой, чтобы не верить божьему правосудию? - наконец произнёс, улыбнувшись, он. - Вас оправдал суд, перед которым все приговоры королей не более чем пустое завывание ветра в камышах! И вы не вправе швырять в лицо спасшим вас силам свою жизнь, это было бы страшным грехом, граф... Да, граф! Потому что не может считаться действительным приговор неправедного суда. А герцог Генрих Нормандский воистину судил неправедно, да и как могло быть иначе, если на его душе точно такое же преступление, что совершил ваш брат? Страх перед возмездием затуманил разум вашего сюзерена, и, каким бы мудрым государем ни оказался он для Англии, этот грех ничем не смыть... И то, что нет в вашем сердце гнева против обидчиков - более чем мудро, ибо, как не им было судить вас, так и не вам судить их: вашего повелителя и вашего брата... И тем более осквернять себя местью, даже во имя долга и чести. Ибо нет чести в преднамеренном убийстве! Но оставим это... Я верю вам, юноша, и запрещаю вам искать смерти! Не для того спасал вас ангел-хранитель... - Лотарь усмехнулся. - Поэтому в армии вы не останетесь...
- Вы прогоняете меня, ваше величество? - живо вскинул глаза на короля юный норманн.
- Нет. Просто придумал для вас иную службу, более почётную. - Глаза императора смеялись. - Да полно вам бередить себе раны! Вы можете начать новую жизнь. Я понимаю вас, сейчас вам ничего в голову не идёт, кроме мрачных мыслей, но тут только время поможет... Я готов вас взять в свою ставку, и уже придумал вам первое поручение.
Фрэнсис поклонился.
- Слушаю ваше величество.
- Мне необходимо подкрепление. Объединённые силы Саксонии, Баварии и Богемии не могут, как видите, полностью сомкнуть кольцо осады, и потому мы тут попусту теряем время. У меня была договорённость с герцогом Каринтии, но его войска почему-то медлят... Я хотел попросить вас отвезти в Каринтию письмо с просьбой к его светлости поторопиться... - Лотарь снова усмехнулся, на сей раз чуть иронически.
- Для меня высокая честь... - начал было Фрэнсис, но Лотарь прервал его.
- Не сомневаюсь, молодой человек. Не сомневаюсь. И честь ваша будет мне порукой в том, что письмо попадёт по назначению. Деньги на дорожные расходы я вам дам прямо сейчас - и отправляйтесь поутру.
- А после? - спросил Фрэнсис.
- А после вы вольны, - ответил король. - Если вы пожелаете вернуться - один ли, с войсками ли Каринтии - я буду считать, что вы решили служить мне, почитая меня достойным службы по зову сердца, а не по оскорбительной причине "неплохого средства отправиться на тот свет". Что вы отказались от своей нелепой идеи умереть. Тогда я дам вам земли, достойные вашего титула, и буду рассчитывать на вас, как на своего верного вассала, у которого нет вздорных мыслей о мести, гибели и чужой отныне для него стране, где правит Нормандец. Если же вы не вернётесь, то на том и кончится моя милость к вам, ибо будет это значить, что вы решили пренебречь моим расположением. Я пойму вас, конечно же, и прощу, но дороги наши разойдутся. И месть, и самоубийство имеют очень неприятный запах, и я не допускаю, чтобы он осквернял моих рыцарей! Вам ясно?
Фрэнсис поклонился. Ему понравился Лотарь, и потому сердце защемило, поскольку выбор его уже был сделан, и отказываться от своего слова юноша не мог и не хотел.
- Вот вам деньги, - король достал из ящика стола два увесистых кошелька и протянул посланнику. А потом - небольшой запечатанный конверт.
- Это письмо вам надлежит передать его светлости герцогу Каринтии, Энгельберту II. Там всё сказано, на словах добавлять ничего не надо... Сегодня вечером отдыхайте, граф, а завтра с утра можете выезжать. Надеюсь, мы ещё увидимся. И да хранит вас бог.
Фрэнсис спрятал деньги и письмо, глубоко поклонился королю - и вышел из шатра.
Он знал, что исполнит поручение этого благородного человека.
Он знал, что видел императора Германии в первый и в последний раз...
Конь Фрэнсиса неторопливо шёл по сухой до звона дороге, под обрывистым склоном шумела по каменистым перекатам речка, прозрачная и искрящаяся от солнца. Её волны встряхивали белоснежными гривами, перепрыгивая через булыжники и пороги, и с их пенных прядей летела мелкая водяная пыль, ловя в свою невесомую сеть нити радуг. Лес по обеим берегам речушки ещё и не думал золотиться, хотя в северных землях уже вовсю хозяйничала осень. Здесь же, в южной Каринтии, как нигде чувствовалась близость Италии. В туманной дымке синели вдали вершины заснеженных Альп, вокруг шелестели деревья, но молодому всаднику, похоже, не было дела до красот пейзажа: он ехал, бросив поводья и опустив голову, погружённый в свои думы.
Уже месяц миновал с тех пор, как путешественник оставил лагерь под Нюрнбергом, и кончался двадцать седьмой день, как покинул граф двор в Клагенфурте, столице Каринтии.
Его светлость принял императорского посланника весьма и весьма благосклонно, заверил, что и сам сожалеет о невольной задержке, и что его войска готовы к выходу... Фрэнсис имел несчастье в этом убедиться, проезжая по улицам города, где из каждого трактира и кабака неслись смех и ругань солдат, наводнивших перед походом все постоялые дворы.
- Вы, конечно же, вернётесь вместе с нами? - вежливо поинтересовался герцог.
- К сожалению, у меня есть ещё одно дело, - поклонился Фрэнсис. - И путь мой лежит не в Баварию.
- Очень жаль, - церемонно ответил его светлость. - Быть может, вы желаете передать что-то его величеству?
- Передайте ему мою бесконечную благодарность и восхищение, и скажите, что я не достоин той высокой чести, которой он хотел меня почтить.
Так закончилась короткая служба Фрэнсиса герцогу Саксонии и императору Священной Римской Империи...
Теперь он сам не знал, куда направить своего коня. Возможно, не поставь Лотарь молодого рыцаря в рамки столь жёсткого выбора между службой и возвращением на Родину, между королевской милостью и долгом, сейчас бы путь юного лорда лежал обратно, под стены Нюрнберга. Но Фрэнсис не мог и не хотел идти против своего чувства чести.
Из Клагенфурта он выехал через западные ворота: они вели в ту сторону, где, за бессчётными милями пыльных дорог, шумели воды океана, где за дымкой заката скрывалась его Англия - и с тех пор ехал бездумно по дороге, куда глаза глядят. Иногда подолгу задерживался в каком-нибудь приглянувшемся местечке, иногда сворачивал в сторону от тракта... Как и подобает странствующему рыцарю.
Куда было ему спешить? И Фрэнсис убивал время, скармливая его белой змее дороги...
Тоска и боль в душе притупились, стали не так пронзительны, превратившись в сосущую пустоту в сердце.
Он помнил звенящее напряжение в деревушках, жавшихся у границы между землями властелина Каринтии и владениями венгерской короны. Огромная держава надменных мадьяр распростёрлась от Словакии до Боснии, от Хорватии до рубежей Валахии, поглотив все государства, не способные ей противостоять. Сама Каринтия держалась лишь благодаря союзу с герцогством Бавария, а то, в свою очередь, опиралось на мощь объединённых имперских земель, формально подчиняясь германской короне.
Венгров не любили и боялись, так непримиримы были они ко всем, кто говорил на другом языке и принадлежал другому народу. Даже к дворянам-чужеземцам относились высокомерные мадьяры как к людям второго сорта, а несчастные крестьяне на покорённых Венгрией землях могли уповать только на милосердие божье, поскольку в милосердии своих господ, видевших в беднягах лишь говорящую скотину, им было отказано.
Поэтому Фрэнсис старался не спускаться слишком к югу, пробираясь к Альпам, за чистыми вершинами которых спала томная Италия и нежилась Швабия в солнечных долинах...
Неутомимый конь нёс своего всадника вперёд через взгорья, к загорающимся на западе по вечерам вершинам, и вскоре юноша вынужден был свернуть к северу: слишком суровы стали ветры, дующие с ледников, и слишком пёстр наряд осенних деревьев. Без тёплой одежды Фрэнсис вряд ли смог бы преодолеть перевалы, и потому направился в более приветливые края.
Рубежи Венгерского королевства остались позади, за скалистыми стенами гор лежали владения Венецианской республики - но странник углубился в сердце Каринтии, глубокое и тёплое, как золотая чаша, полное густыми лесными туманами, как хмельным вином.
Ещё несколько дней пути через леса - и скалистый обрыв у копыт коня, а под ним сплетаются узором зелёный простор лугов и тёмные кипы рощ, долина Дравы. Широкая река неспешно катит спокойные воды по равнине, заросшей медовыми травами и тенистыми дубравами.
Путник неторопливо спустился вниз по каменистой, еле приметной тропе, и, меж рощами и одинокими скалами, поскакал по этим прекрасным краям на север, к истокам мощного потока.
Нагорье, с которого он спустился, и отроги Альп - с одной стороны, вместе с отрогами Карпат - с другой, надёжно укрывали этот уголок от дыхания холодных ветров. Здесь только начинали кое-где желтеть листочки на дубах и клёнах, и ярко горело солнце на глубоких волнах реки.
Дни... Ночи... Закаты. Туманы над водой - густые и белые, как сливки... Плащ вечера над травами. Тонкий ледок тишины над омутом боли. Сердце, подёрнутое пеплом...
Сон...как дивный сон - истоки Дравы. Вот они и позади... И цветущие долины Каринтии.
Дни... Ночи... Череда чёрно-белых бусин на пыльной нити дороги.
Дорога погрузилась в лес, росший на скалистых холмах. Этих склонов касались неласковые ладони северного ветра, проредившие кудри деревьев: рябины, осины и вязы стояли прозрачные, и солнце сияло, путаясь в сети голых ветвей, горя лучистой пойманной птицей, роняя перья бликов на усыпанную палым сухим листом землю. Лишь в сумеречных низинах сохранилась густая листва, закрывавшая от путника свет.
Дни. Ночи. Бесцельный путь. Тучи серой безнадёжности на сердце, для которого нет радости - ни днём, ни ночью...
...Вечерело. Заморосил мелкий дождик, и лёгкий шорох осенних слезинок, скользящих по ветвям, звучал умиротворяюще. Фрэнсис вслушивался в бормотание дождя, подставляя лицо каплям и распахнув душу той грустной мирной тишине, что наполняла лес.
Дорога нырнула в очередную тёмную низину, болотистую и комариную. Вороной рыцаря недовольно зафыркал, вынужденный переходить вброд мутные омуты вонючих луж. Откуда-то слева, из зарослей ржавого камыша и хилых деревцев, раздавалось упоённое кваканье лягушек: там морщилось под прикосновениями дождя болотце, небольшое, но, похоже, топкое, если и на самой дороге приходилось выдираться из грязи.
В середине топи, на оконце чистой чёрной глади, беспомощно покачивались на растревоженной воде белоснежные лилии... Изящные цветы над холодной трясиной...
Вдруг впереди, за камышами, раздался громкий всплеск - а потом пронзительный женский крик. Что кричали, Фрэнсис не мог разобрать, он не знал этого языка, но призыв на помощь можно узнать, даже не понимая слов... Юноша пришпорил коня и помчался на зов, не рассуждая.
Крики не умолкали, становясь все отчаяннее; скакун вынес всадника на берег болота, где кусты и камыш расступались, открывая проход к трясине - там барахталась, пытаясь дотянуться до веток, женщина. Бедняжка билась - и её затягивало всё глубже и глубже.
Рыцарь соскочил с коня, выхватил меч, одним ударом снёс молодую рябинку и протянул утопающей.
Женщина вцепилась в ствол мёртвой хваткой, обеими руками, и юноша потянул на себя. Топь недовольно заурчала, по жирной глади пошли тяжёлые волны, но добыча ускользнула. Волосы грязными колтунами закрыли лицо спасённой, когда она обессиленно рухнула на колени у ног Фрэнсиса.
Сначала он принял её за нищенку, но нет - платье, перепачканное в болотной жиже, не было рваным и, похоже, до купания в трясине могло гордиться своей чистотой. Обманулся он и в возрасте незнакомки: сначала лорд счёл её женщиной в годах, а теперь разглядел, что перед ним - девушка, почти девчонка, круглолицая и курносая. Она сидела у его ног и мелко дрожала, обхватив плечи руками, и из-за мокрой завесы длиннющих волос неслись судорожные всхлипы, и дождь мутными струйками скатывался по её пальцам, чёрным от болотной грязи, оставляя за собой серые дорожки...
Он немного растерялся. Как утешать эту дурёху? Откуда она? Куда теперь её вести?
- Эй, всё позади, - пробормотал он, чувствуя себя не в своей тарелке. Она всё равно не поймёт ни слова, да если бы и понимала, что прикажешь говорить? Не умеет он сюсюкать! - Откуда ты? Что тебя в болото-то понесло, а?
Девица зашмыгала носом, стискивая в руках ремень потёртой дорожной сумки, пристёгнутой к поясу - потому и не отвалилась в болоте. Вид, надо сказать, у девчонки был самый дурацкий...
- Ну всё, всё! - начиная терять терпение, чуть строже заговорил спаситель, неосторожно похлопав несостоявшуюся утопленницу по плечу. Руку пришлось вытирать. Пальцы сразу стали мокрыми, в чёрных комочках раскисшей земли. - Хватит выть, слышишь? Ты давай, не ходи больше по трясинам, а я поеду...
Он направился к коню. Девушка подняла голову. В глазах её застыло изумление. Она не верила, что её, едва избавив от верной смерти, готовы тут же бросить. Фрэнсис поморщился. Спас, на свою голову.
Скрепив сердце, юноша вскочил в седло, но тут болотное диво резво поднялось на ноги, забыв о рыданиях, и кинулось следом. А потом вцепилось в стремя, всем видом показывая, что пойдёт рядом, а если надо, то и побежит. Глаза этой крестьянской девчонки возмущённо горели, она даже головой упрямо мотнула, щёки раскраснелись... Вот репей! Возмутилась она, подумаешь тоже, леди!
- Ладно! Не бросать же тебя в лесу на ночь глядя... Иди со мной, а утром разберёмся.
Он накинул ей на плечи свой тёплый чёрный плащ и втащил нежданную попутчицу на коня. Она села сзади, обхватила спасителя за пояс руками и прижалась к спине, как маленький испуганный зверёк. И так же мелко дрожала: от холода... Лорд лишь досадливо поморщился, но ничего не сказал.
Они молча поехали дальше по лесной дороге, над которой сгущалась темнота. Дождь перестал. По обеим сторонам вздымались высокие холмы, поросшие соснами... Стало заметно суше.
Вдруг сзади бесцеремонно дёрнули за рукав. Рыцарь недоумённо оглянулся.
Девка тыкала грязным пальцем куда-то на вершину правого холма и быстро-быстро говорила что-то. Глаза её возбуждённо мерцали. Пожав плечами, граф пустил усталого коня в том направлении.
На вершине оказалась уютная поляна, где деревья расступались возле замшелой скалы с удобной пещеркой. Слева и сверху, журча, падала прозрачная ленточка ручейка - прямо в глубокую чашу природного бассейна, дно которого устилала пёстрая галька.
Спутница звонко рассмеялась, увидев это убежище, и соскользнула на землю. И горделиво покосилась на молодого человека, как бы говоря: "Вот видишь, я умница! А ты сомневался?"
Фрэнсис, хмыкнув, признал, что место для ночлега идеальное.
Пока он таскал хворост для костра, сваливая его кучей у пещеры, девушка убежала к озерцу, мыться. А потом, завернувшись в многострадальный плащ попутчика, принялась стирать свой наряд. Лорд ничего не сказал на это и, лишь когда она подошла, похожая на ночную тень: в просторном чёрном одеянии, стыдливо придерживая запахнутые полы - молча протянул ей котелок.
- Готовь-ка ты ужин, - велел он, разжигая огонь. Девица оказалась понятливой и снова ускользнула к озеру: за водой. Её чистые мокрые волосы медно блеснули в свете костра - густые и мягкие, до колен.
...От тёмной воды тянуло сыростью. Котелок плеснул, пустив волну, убежавшую в ночь. Дремотно шептал лес. Капли, стекая по металлическим бокам, падали на ноги. Девчонка выпрямилась, вглядываясь во мрак. Что-то изменилось, пока она была у костра...
Меж деревьями вспыхнули два алых огня.
Крестьянка отшатнулась, и губы её обронили одно лишь слово, короткое и резкое, подобное удару хлыста. Чёрный зверь оглушённо мотнул головой - и растворился во тьме...
Девушка несколько секунд смотрела на качающиеся ветки, затем медленно, очень осторожно, отступила на два шага, развернулась - и опрометью кинулась назад, к костру, к ожидавшему её рыцарю.
Фрэнсис озадаченно поглядел на запыхавшуюся девку, но ничего не сказал. Только выдал новоприобретённой стряпухе крупы и мяса, а сам растянулся у костра, закинув руки за голову, и бездумно смотрел на звёзды в прояснившемся небе. Вокруг сонно вздыхал ночной лес, и, изгибаясь, танцевали тени пламени.
Селянка развесила мокрую одежду сушиться на ветвях, растормошила свою сумку, достала оттуда какие-то припасы - и от души сыпанула в воду для питья. Невнятно забормотала что-то - костёр яростно затрещал, взметнув гриву искр, и Фрэнсис, забыв о еде, встревоженно вскочил. Это с какой же мокрой сердцевиной должна была попасться ветка, чтобы так жахнуло?.. Незадачливая повариха резво отпрыгнула от излишне развеселившегося огня, виновато глянув на молодого рыцаря. Он успокаивающе кивнул и снова лёг. Курносая крестьяночка перевела дух.
Юноша разглядывал её через пламя. Вымытая, она оказалась даже хорошенькой. Лицо ещё сохраняло некоторую бледность после пережитого, но зато тёмно-синие глаза полыхали удивительно ярко, почти лихорадочно. А великолепие волос глубокими волнами низвергалось по плечам до самых колен, и блики тёплого света скользили по ним медным сиянием...
Фрэнсис поначалу решил, что ему мерещится, что обманывает неверный ночной свет... но нет! Ни у кого, никогда, не видел он такого цвета прядей: бурый, с серебристым отливом, как октябрьский палый лист...
Высокий лоб, закруглённый овал лица с крупными, правильными чертами - нет аристократической строгости, утончённости - и всё же в этом несовершенстве было что-то милое, подкупающее.
Она тоже смотрела на своего спасителя, чуть наклонив набок голову.
- Как тебя зовут? - спросил граф.
Девчонка не поняла вопроса. Он поморщился.
- Фрэнсис! - представился он, ткнув пальцем себя в грудь. Её лицо просияло.
- А! Милица... - назвала крестьянка своё имя в ответ.
Лорд кивнул и снова улёгся возле костра. Внезапно пришла мысль, что после смерти Фредерики он впервые разговаривает с девушкой... С ровесницей своей возлюбленной.
Юноша стиснул зубы.
Фредерика...
Фредерика была намного красивей. Изящней.
Взгляд скользнул по фигуре Милицы, и, против воли юноши, дольше, чем позволяли приличия, задержался на груди. Да. Больше, чем у Фредерики. Намного больше... И бёдра шире... Простолюдинка, что с неё взять!
Но при этом, всё же, какая стройная и гибкая!
Кровь шумно застучала в ушах, жаром прихлынула к щекам. И ведь всего лишь два шага в обход костра, чтоб сбросить с плеч девушки плащ... Фрэнсис резко сел, быстро подтянув колени к подбородку. Пробудилась злость на собственную слабость. Да, у него давно не было женщины... Просто давно не было женщины.
К счастью, эта селяночка слишком невинна, чтобы понять.
Тем временем вскипела вода, устало запыхтела каша, мясо зарумянилось на тонких палочках над огнём - и Милица с улыбкой протянула Фрэнсису ложку, а потом - кружку с ароматным настоем, зелёным и терпким от брошенной ею туда неведомой травки.
Лорд взял и осторожно пригубил. По телу разлилось тепло, дурные мысли рассеялись, как дождевые тучи, и он просто смотрел на Милицу: как она опасливо прихлёбывает горячий настой, улыбается; обжигаясь, пытается есть мясо...
Оно получилось очень вкусным, с сочной мякотью и хрустящей поджаристой корочкой, истекающей ароматным соком.
- Спасибо, - прижав руку к груди, произнёс юный лорд, всем своим видом пытаясь показать, как ему понравилась еда.
Девица живо подняла голову. Губы её чуть вздрогнули.
- Вам в самом деле понравилось? - тихо спросила она. Граф замер от неожиданности и уставился на крестьянку. Нет, она не заговорила по-английски. Слова, что роняли её губы, были ему неведомы... но, словно по какому-то волшебству, он всё понимал!
- Да, ты умеешь готовить... - медленно произнёс он, пристально вглядываясь в неё, гадая, произойдёт ли чудо, поймёт ли собеседница...
Милица так же, медленно, подняла голову - и они молча, долго, не отрываясь, смотрели друг на друга через костёр. Огонь бился во тьме как живое сердце - в холодной плоти ночи. Было в этом что-то, от чего у Фрэнсиса по коже поползли мурашки.
- Ты... понимаешь? - наконец решился произнести рыцарь.
- Да, благородный господин, - тихо отвечала Милица, не отводя глаз.
Боже, как они полыхали!
- Благородный господин, я должна поблагодарить вас. Вы спасли меня. Не будь вас тут поблизости, я пропала бы.
- Зачем же ты в болото забрела? - думая совсем не об этом, пробормотал юный воин. Девушка чуть усмехнулась.
- А, видите ли, благородный господин, там ненюфары росли. Я и решила себе нарвать.
- Нарвала?
- Нарвала! - засмеялась странная крестьянка. - Там, в котомке моей лежат, не зря я в трясине искупалась!
- Ну, а на что они тебе? Эти твои цветочки?..
- Ну... - Милица неопределённо пожала плечами. - Много чего можно с ними сделать...
- Постой! А как ты до них добралась? Там же всюду топь! - Фрэнсис нахмурился. В его душе зрело неприятное предчувствие...
Оно не обмануло.
Милица потупилась:
- Я... Я в заклятье ошиблась... Я думала, что долечу туда и обратно, а оно у берега действовать перестало... - Тут глаза её гордо сверкнули, она вызывающе вскинула голову: - Ну и что? Меня учить некому, я сама! Поэтому часто путаюсь в заклятиях! Я знала, что плохо плету чары полёта, но там росли ненюфары, а это не простые лилии! Где бы я ещё их нашла? Любой ненюфар растёт на гиблой трясине...
- Сколько тебе лет? - прервал её Фрэнсис.
- Семнадцать...
- Ты ведьма, что ли?
Девушка подобралась.
- А вы как думали? Что вам святой дух меня понимать помогает?..
Словно пощёчина. Не чудо. Колдовство... Юноша резко вздохнул, не скрывая разочарования.
- Так это ты?..
- Я подсыпала нужную травку в воду, - лукаво улыбнулась молоденькая колдунья. - И слова нужные сказала... помните, как костёр вспыхнул? Огонь всегда на магию откликается! Так ведь страсть как неудобно, не понимать друг дружку, да, благородный рыцарь?
- Ведьма... - брезгливо протянул Фрэнсис. Милица понимающе усмехнулась и встряхнула головой.
- Не любите, да?.. Вы ещё пожалейте, что спасли!
- Ты не заговаривайся, простолюдинка! - отрезал он. - Рыцарь никогда не пожалеет о помощи слабому, пусть тот был даже и не достоин помощи...
Они замолчали. Фрэнсис погрузился в невесёлые думы, а юная волшебница, насупившись, сидела и дулась, глядя, как пальцы огня скользят по чёрным грифам поленьев. А поленья - поют, смешивая свои голоса с баритоном пламени...
- Зануда, - пробурчала она себе под нос.
Юноша вздрогнул всем телом.
Как часто Фредерика обвиняла его в этом...
- Не смей читать мои мысли!
- А я что, читаю?.. - неподдельно обиделась она. - Вы вообще странный: я вас сюда привела, поесть вам приготовила, болтаю тут с вами - а всё виноватая!
- А я тебя спас, - просто пожал плечами рыцарь, даже не посмотрев в её сторону. - И чтоб мне всякие ведьмы-недоучки выговаривали! - он фыркнул.
- А ведьмы - на то и ведьмы, чтобы выговаривать кому пожелают! - задрала она кверху нос. - И ни перед кем головы не опускать!
- То-то вас на костры отправляют... - хмыкнул молодой человек.
- Правды все боятся.
- Ох, надо было тебя оставить на болоте - вот в чём правда, - вздохнул лорд, укладывая на землю дорожный мешок с намерением превратить его в подушку. - Тогда я спал бы спокойно. По крайней мере, без бесед о правдолюбии... Бери седло или наколдуй себе герцогскую постель... ведьма.
Милица покраснела.
- Я пока не умею...
- Я же говорю, что недоучка, - вздохнул граф Элчестерский, укладываясь. - Спи, на чём есть. Плащ можешь себе оставить, чернокнижница.
С этими словами он отвернулся от костра и от Милицы и закрыл глаза.
Не тут-то было. Молчание длилось от силы несколько минут, а потом в тишину упали коротенькие слова:
- Простите меня.
Фрэнсис лишь натянул на голову накинутое вместо одеяла тёплое блио, приобретённое в Клагенфурте.
- Эй, вы же не спите! Простите, говорю. Вы правы.
- Я сплю, - буркнул Фрэнсис.
- Эй, ну не будьте занудой, в самом деле!
Молчание.
- Фрэнсис! Прости, говорю!
Граф резко сел, отшвырнув в сторону блио.
- Лорд Фрэнсис! - рявкнул он.
- Хорошо, лорд Фрэнсис! - рассмеялось это невозможное созданье. - Зато вы сразу услышали! Вы едете издалека? Откуда вы родом?
- Я норманн, - устало вздохнул путешественник, подкидывая веток в костёр. - А родился в Англии. Ты же даже не знаешь, где это...
- Где-то очень далеко, на западе, - пожала она плечами. - Я многое узнала о разных землях от людей. Потому что мой путь тоже был не близким.
Юноша с интересом взглянул на собеседницу.
- Я думал, ты из какой-нибудь ближней деревни.
- Я даже не из германцев! Я славянка! - девчонка оскорблённо вскинула голову. - Из Словакии.
Граф невольно присвистнул.
- Что ж тебя так далеко занесло? Словакия - там же вроде Чехия рядом, да?..
- Рядом-то она рядом, - вздохнула девушка. - Да всё равно сама по себе. А мой край завоевали венгры, и с тех пор нет счастья моей Родине... - на лицо Милицы набежала тень, голова опустилась. Девушка сидела, обхватив колени руками, словно пытаясь избыть жгучий внутренний холод. - Знаете ли вы, как страшно, когда венгерские бароны приезжают в твою деревню, требуют невесть какой платы, а потом начинают вешать всех, кто посмотрел на них не так... кто замешкался, не сразу выполнил какой-то приказ... А ты прячешься за спинами сельчан и дрожишь, не заметит ли тебя кто из этих... Мадьяры - они как волки. Признают только свою стаю. Другие для них - добыча.
- Я слышал об этом, - кивнул Фрэнсис. - И что же, однажды тебя заметили?
Она кивнула.
- Мальчишка, малолетний барончик. Прыщавый выродок нашего господина! - Милица издала короткое яростное шипение. - Родители попытались вступиться за меня, их убили... А меня схватили, связали и привезли в замок, этому... сыночку.
- Если хочешь, дальше можешь не рассказывать, - тактично разрешил Фрэнсис.
Она злобно, с какой-то мрачной радостью, рассмеялась.
- О, нет! Мне нечего стыдиться! Когда мы остались наедине, я заклинанием остановила его сердце, он ничего не успел сделать со мной! Так я отомстила за свою семью...
- А что ж ты не защитила деревню? - удивился лорд, мысленно порадовавшись собственной сдержанности. - Если умеешь останавливать сердца?
- Я... - Милица покраснела и резко утёрла непрошеную, яростную слезинку. - Я пока могу только одного... человека. И то, если ни на что не отвлекаться... а другие люди... мешают... Я не смогла их спасти!
Фрэнсис промолчал. Мог бы и не спрашивать. Счастье, что эта ведьмочка-недоучка себя-то сумела выручить. О ведьмах он слышал куда более впечатляющие истории! А эта пигалица кто?.. Обычная девчонка-несмышленыш...
- И что же было дальше?
Милица постаралась взять себя в руки и, стиснув зубы, продолжила:
- У меня была целая ночь, господина никто не посмел бы тревожить во время забав... Я сотворила морок... любой, кто встретил бы меня, принял бы за баронского сынка! Потом переоделась в его одежду и ушла из замка... Мне надо было спешить, мороки - они недолговечны, хотя эти заклинания я знаю очень хорошо, и они никогда меня не подводят...
И вот, когда я выбралась на свободу, то поняла, что возвращаться мне некуда! Золота с собой я догадалась всё же прихватить, - лукаво усмехнулась юная ведьма, - поэтому голода и холода не боялась. Зато куда больше боялась, что меня найдут и будут пытать, а потом...
- А потом отправят на костёр, - пожал плечами норманн. - Само собой. Что ещё делать с ведьмой, которая убила и ограбила рыцаря? - заметив её напряжённый взгляд, Фрэнсис успокаивающе улыбнулся: - Так бы рассуждали, - мягко пояснил он. - Это не значит, что я так думаю. И что же ты решила?
- Решила не возвращаться в родную деревню. Повидать мир. Сбежать от проклятых венгров в чужие земли. Найти наставника, что научил бы меня владеть волшебством по-настоящему. И я знаю, к кому идти! Несколько лет назад у нас останавливалась в деревне одна путешественница, вроде бы из знатных. Она была странная... я даже не могу сказать, почему... Её звали Милена. Она сразу поняла, что я немного колдую... и научила нескольким заклятьям. Научила составлять заговоры, выплетая их из речи огня, воды, шума деревьев и света звёзд... Показала некоторые травы... а потом я уже сама стала с ними пробовать разные штуки, тайком от всех людей, конечно же. И эта госпожа, Милена, полушутя сказала, что, если я буду во Франции, то могу спуститься в парижские катакомбы... и там спросить о ней. Я думаю, она настоящая ведьма, а в катакомбах их шабаш. Вот и иду туда... Фрэнсис, возьмите меня с собой! Вы же тоже на запад путь держите! Мне страшно одной на дорогах...
Граф Элчестерский задумался. Разве не о Франции грезил он, пытаясь спасти Фредерику? Что ж... Оттуда до английских берегов ближе, чем от альпийских вершин! И, быть может, парижские ведьмы... быть может, им ведомо, что это за призраки, подобные Эдгит, и какова сила их отпрысков?..