Мирошниченко Никита Поликарпович : другие произведения.

Юность (Роман) Глава 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  ЧАСТЬ II.
  
  ГЛАВА III.
  
  ЧАСТЬ II
  Г л а в а III
  Молва о событиях на кружке Истории СССР уже на следующий день разнеслась по всему университету. Очевидцы множество раз рассказывали с комментариями о выступлениях Савчук, академика Борецкого, доцента Ермолова. Об Астахове говорили коротко, но значительно. Не часто случается, чтобы студент так серьезно возражал против основных положений уже защищенной докторской диссертации своего профессора - солидного ученого. И профессор Калашников и доцент Ермолов хвалили его. Вот это да! Это было то, о чем мечтал каждый хороший студент. "Молодец все-таки Астахов! И кружковцы молодцы - там народ подобрался крепкий", - с уважением думала скупая на похвалы студенческая масса.
  Авторитет Сергея сильно вырос. Те ребята, преимущественно младших курсов, которые до сих пор не знали его, внимательно и с уважением разглядывали его.
  А между тем, именно в эти дни имя его стало особенно часто упоминаться в университете в связи с другими, великими, грандиозными событиями, которые надвинулись вплотную - на носу был матч по волейболу и легкой атлетике с Водным институтом.
  Чем ближе подходили знаменательные дни, тем сильнее охватывало волнение все более и более широкие круги университетского студенчества. На перерывах, по вечерам в общежитии собирались группы ребят и горячо обсуждали шансы на победу, особенности каждого спортсмена, передавали слухи, иногда спорили чуть ли не до драки, иногда все сходились в одних надеждах: "Ну, Стасик не подкачает! Подохнет, а придет первым!" - и лица освещались улыбкой веры в Стасика.
  Даже самые далекие от спорта стали испытывать явные признаки "заболевания". Такого, вчера еще "здорового", тихого и смирного студента вдруг охватывало воинственное воодушевление, и сердце билось сильнее от гордости при мысли: "Ничего, если наш Жора отвалит шмат - так это будет та цаца!" Иногда, услышав, как в разговоре упоминалось имя Лободы, такой "заболевший" вспоминал, как однажды на соревнованиях, куда он как-то попал в прошлом году, Лобода вызывал всеобщий восторг своими финтами и бросками из-под блока по кольцу, вспоминал, как он тоже, вместе со всеми неистово вопил и аплодировал ему - и неожиданно врывался в разговор, с убеждением и торжеством объявляя, что Лобода то не подкачал. И иногда в ответ на это к неофиту поворачивалось несколько голов с выражением сожаления и даже недоуменного презрения, и он узнавал, что Лобода теперь уже "качает". Как холодной водой обдавало вспыхнувшего болельщика, но о нем тот час забывали и он вскоре тоже постигал все особенности игроков своих и противника, вникал в хитрости и коварства, которые готовит "враг" и понимающе мигал, когда намекали, что и наши придумали кое-что. Он все тоньше и глубже разбирался во всех вариантах тактических планов и стратегического замысла предстоящих соревнований.
  Главные, отчаянные болельщики, посвященные во все тайны, в эти дни ходили, как чемпионы. Их знал весь университет. Их было меньше, чем чемпионов - всего 5. Историк Йоська Бурштейн - среднего роста, худенький, нервный, подвижный и самый крикливый в университете; где бы он ни был, везде был слышен его резкий голос яростного и самозабвенного спорщика-крикуна; он всегда кого-то "добирал", вышучивал, доказывал неопровержимое и хохотал над посрамленным противником. Сам он был спортсмен весьма посредственный и его иногда выпускали играть запасным по четвертой баскетбольной команде.
  Историк Федька Агапкин (настоящая фамилия у него была Батула) - невысокий, приземистый увалень-штангист, партнер Йоськи Бурштейна, который в "мирное" время обычно обрушивался на Агапкина градом колкостей, шпилек, упреков и язвительных вопросов, на что тот неторопливо и добродушно ухмылялся и, подумав, отвечал что-нибудь из известных уже острот; но против известных острот Йоська знал уже несколько ответов и осыпал того градом новых ударов.
  Появление Агапкина в спортзале всегда вызывало радостные крики и уйму острот, на что он также всегда добродушно ухмылялся.
  Вся молодежь города, близкая к спортивным кругам, хорошо знала их обоих, так же, как каждого игрока первой сборной по волейболу, баскетболу или лучших легкоатлетов, гимнастов, боксеров, футболистов.
  Хорошо известен был в городе, как болельщик, историк Димка Горвиц - чемпион области по шахматам.
  Страстными болельщиками были географы - два брата Лысака. Оба крупные, здоровые и спокойные, они во время соревнований совершенно преображались и нередко с безумными глазами что-то вопили, подбадривая своих фаворитов.
  Эти главные болельщики, как таковые, были признаны почти официально. Они обычно присутствовали на всех прикидках, смотрели за вещами на стадионе, выполняли разные дружеские просьбы спортсменов, помогали тренеру в технических затруднениях. Они знали все результаты последних прикидок и свято хранили эту спортивную тайну.
  В эти дни даже Иоська Бурштейн стал молчаливым. Он ходил с непроницаемым, холодным лицом человека хранящего секрет; на попытки выпытать у него что-нибудь кротко улыбался или отвечал что-нибудь язвительное, а на физиономии у него было написано: "Видишь друг, сейчас не до тебя - в другое время я научил бы тебя уму-разуму."
  И на главных болельщиков в эти дни смотрели с почтением, так как понимала, что они действительно носят большие тайны.
  Когда при них загорались споры о предстоящих соревнованиях, они отмалчивались или скромно улыбались, иронически оценивая, как их младшие по рингу братья-болельщики проявляют чудеса догадливости и прозорливости.
  Особенно тяжело приходилось им, когда встречались компании университетских ребят и водников, где-нибудь в Городском садике, на нейтральной почве.
  Когда две тучи встречаются в грозовом небе, - земля сотрясается громом.
  Воробьи в садике испуганно замолкали, шерсть на бронзовых львах воинственно ерошилась от рева и воплей, потрясавших окрестности. В этих воплях, громком, нарочитом хохоте, насмешливых выкриках - и торжество над противником, который будет обязательно побит, и масса буйной молодой силы и боевого задора, которые в последние дни перед соревнованиями чуть-чуть не разрывают грудь.
  Град насмешек, острот, подвохов сыплется на противников.
  Но особенно яростный и торжествующий вопль взметается, когда видят в лагере противников кого-нибудь из главных болельщиков. На нем тогда сосредотачивается огонь всех батарей, вокруг него завязываются ожесточенные сражения. Бойцы то и дело переходят к словесным поединкам один на один. Но основной огонь направлен на главного болельщика - ему задают коварные вопросы, ему строят хитрейшие ловушки, его третируют и призирают, как представителя команды, которая даже сказать в оправдание своего существования ничего не может.
  Главного болельщика ошпаривают кипятком вызывающего хохота, выворачивают на дыбе воспоминаний о причинах прошлых неудач, выкалывают глаза неопровержимыми доказательствами слабости того или иного их чемпионата, кладут в прокрустово ложе низких спортивных показателей их спортсменов, его одевают в испанские сапоги высоких результатов противника, перепиливают пополам убеждениями в том, что он ничтожество и сам не знает состояния своей команды и, в конце концов, на обнаженный и разгоряченный мозг и нервную систему с их повышенной чувствительностью капают каплю за каплей холодной водой ледяного презрения к их команде.
  Главного болельщика пытают, но он спокоен. Он не только спокоен, он улыбается, он не просто улыбается - он улыбается презрительно, и он не только презрительно улыбается, он сам наносит меткие, ловкие удары, тщательно следя за тем, чтобы не выболтать никакого секрета или намеренно "выбалтывая" какой-нибудь секрет, чтобы дезориентировать противника и в то же время, в свою очередь, преследуя цель дезавуировать, разоблачить тайну приготовлений противника.
  Всякого простого смертного неопровержимые факты и стальная логика могли бы убедить в совершенном ничтожестве их спортивной команды; но главный болельщик ухмыляется, он то знает, кто спортивные ничтожества.
  В этих словесных побоищах, шедевры остроумия (какие и не снились даже богам веселого олимпа - Франсу, Уайльду, Твену, Ильфу и Петрову) как ракеты взлетают в небо и, рассыпавшись там волшебным сверканием, падают бессильные хоть на мгновение поколебать уверенность противника, они вызывают только ответные фейерверки.
  После таких побоищ стороны расходились очень довольные собой и своими противниками, которых они искренно уважали. (Так как хорошо знали, что последние много крови испортят им на соревнованиях.)
  Спортивный азарт охватил и профессорско-преподавательский состав обоих вузов. Не только профессор Бойко, профессор Янушкевич и подобные им убежденные спортсмены, занимавшиеся в спортивных секциях Дома ученых, но и многие обычно нейтральные к спорту были затронуты матчевым ажиотажем.
  За два дня до начала матча участники были еще раз вызваны к ректору. Это показывало, что руководство университета придает предстоящему матчу особое значение.
  ЖЖЖ
  
  Если волна спортивного азарта среди болельщиков поднялась только в последние недели и особенно дни перед соревнованиями, то для участников матчевый ажиотаж имел довольно длительную предысторию.
  Вся жизнь спортсмена - подготовка к соревнованиям, как жизнь солдата - подготовка к войне.
  Легкоатлеты начали готовиться к спортивному летнему сезону еще в феврале, после декарьбско-январского перерыва. Регулярно два раза в неделю они собирались в спортзале и работали над общей физической подготовкой, над укреплением мышц, связок. Бегуны, метатели, прыгуны работали каждый над особой группой упражнений, важных для данного вида легкой атлетики и для данного спортсмена соответственно его особенностям. Почти все легкоатлеты играли в баскет и волейбол, некоторые занимались и в других секциях.
  С марта начали раз в неделю ходить на кроссы.
  Ребята очень любили эти выходы за город, обрывы у берега моря по дороге в Аркадию. Большой, шумной и веселой и веселой гурьбой появлялись они на пустынных холмах между обрывами и берегом. Небо покрыто серой и неприветливой пеленой, легкий ветерок с небольшим морозцем в 2-3 градуса несет дыхание холодного морского простора, равнодушно плещущего в берег небольшой волной.
  Пустынно, серо и неуютно, кажется здесь, а как вдруг становится хорошо, когда с обрывов сбегают шумные ватаги ребят в тренировочных костюмах, когда их звонкие голоса и смех разносятся далеко окрест и исчезают в бескрайней морской дали. Само море, кажется, затаив дыхание и сонный рокот волн, прислушивается к громкой, светлой радости юной жизни.
  Тренеры - Лукич и Борис Фарман умели живо и весело проводить кроссы.
  Вот все ребята, разбежавшись огромным кругом по поляне, стали с тренером в центре круга и разминаются. Потом бегают, играют в различного рода эстафеты с естественными препятствиями; а то, вдруг, по велению тренера, взобравшись на холм, скатываются оттуда кувырком. Хорошо в 20 лет вдруг почувствовать себя 12 летним пацаном и покатиться, кувыркаясь через голову, по склону пологого холма! Ничего, что рискуешь набить шишку и встать с синяками на теле - наплевать! Зато как весело, с приятной жутью, неожиданно схватывающей замирающее сердце, катиться вниз. Земля и небо бешено вращаются вокруг тебя, только успевай замечать, куда катиться, чтобы не налететь на камень или на соседа. Вращаешься то через голову, то спиной и животом, а рядом гогот ребят и визг девчат и сам что-то вопишь, а потом вдруг - стоп! И лежишь, в неожиданно наступившей тишине и смотришь в небо или на прохладную землю с начинающей пока еще очень робко и хило зеленеть травкой. Прохладный ветерок приятно освежает высоко вздымающуюся грудь и разгоряченные щеки; глядишь на эту пока что хиленькую зелененькую травку с зимней желтизной на смятых стебельках и знаешь, что скоро весна, буйно и сочно зазеленеет трава, зацветет сирень, защелкают, зальются скворцы и буйно забродят отогретые горячим, нежным дыханием солнца все живые соки земли.
  А то тренер велит взять обрыв. И вот, вся ватага бросается на штурм - карабкаются, срываются и опять карабкаются, лезут по косогорам. Некоторые, почти достигнув вершины, срываются - и катятся под общий хохот, вниз; а иные, наиболее ловкие и сильные, уже стоят наверху и надрываются от смеха над неудачниками.
  Или, по команде, все сбегают к берегу и начинается всеобщее соревнование, кто дальше забросит камень в море. Далеко летят голыши, брошенные сильными руками, множество далеких всплесков отмечают их падение. Возникают споры, чей всплеск дальше. Хорошо кричать, споря на берегу моря, вдыхая полной грудью соленый, с запахом морских трав, воздух.
  Легкая, холодная, чистая и прозрачная морская волна с тихим ворчанием, шипя нежной пеной в ракушках и песке, выплескивается к ногам. Вот, увлекшись, девушка залюбовалась дном у берега; неожиданно захлестнув ее ногу, внезапно погрузившуюся в обмякший песок, волна лениво отползает назад; слышен крик зазевавшейся - и на разрумянившихся щеках ее и в глазах цвета морской бирюзы - испуг от неожиданности и яркая, сверкающая радость бытия.
  Кросс-прогулка кончается общей пробежкой с индивидуальными заданиями и соответственной каждой группе, или даже отдельным спортсменам, дистанцией.
  Когда все это окончено и тренер командует - в город, возвращаться не хочется, тянет еще побегать, подурачиться с ребятами на воле, но приказ тренера нужно выполнять.
  В начале апреля легкоатлеты уже стали выходить раз в неделю на стадион, продолжая бегать удлинившиеся кроссы.
  Стали готовиться к эстафете по городу на приз газеты "Большевистское знамя", одновременно готовились и к матчу с Водным институтом. В прошлом матче легкоатлеты университета победили, хотя и с очень небольшим преимуществом. Они понимали, что сейчас нужно сильно выиграть, так как исход борьбы по другим видам был очень спорен и опасен. Кроме того, подогревали настроение сообщения о том, что в Водном выдвинулись новые, очень способные спортсмены, и особенно опасен был, по слухам, Игорь Латышев.
  Несмотря на всю серьезность предстоящего матча с Водным, для легкоатлетов он был только одним из самых важных спортивных экзаменов, в котором они чувствовали себя довольно уверенно; впереди было много не менее серьёзных летних боев, и особенно всех интересовавшее первенство университетов Украины в Киеве, на новом и, как рассказывали, роскошном стадионе.
  
  ЖЖЖ
  
  Иным, и гораздо более опасным было положение волейболистов.
  В прошлогоднем матче с Водным они играли в двух сетах. Но особенно памятным был всем болельщикам, ну и, конечно, еще более игрокам, проигрыш Водному в городском зимнем розыгрыше кубка.
  Волейболисты хорошо помнили день 1 февраля, который они между собой называли "черным днем" университетского волейбола. Команда тогда шла в розыгрыше очень хорошо, все игроки находились в прекрасной форме, настроение было самое бодрое и боевое. Выигрыш у Водного почти обеспечивал кубок, так как это была полуфинальная игра, а в финале предстояла встреча с более слабой, чем водники, командой. И игроки, и болельщики жаждали тогда реванша за весенний разгром.
  Матч проходил при огромном стечении болельщиков обеих сторон, да и вообще всех городских болельщиков. Начало игры было очень хорошим - университет вел 6:1, а дальше произошло что-то непонятное. Счет остановился - ни та ни другая команда не набирала очков. Очень упорная игра долго не давала результата, пока, наконец, Водный не отыграл очко... и опять долгая и упорная борьба, и опять Водный набрал очко. Иногда университету удавалось взять очко, но как-то так получилось, что на одно очко университетских водники набирали по два. Так довели до счета 11:11, потом 12:12, потом 13:13, а потом 14:13 в пользу Водного.
  Университетская команда ушла сконфуженная, но не растерявшаяся; они были убеждены, что случайно выпустили игру из рук - это бывает в волейболе в результате слишком большой уверенности в себе. Сергей, капитан и одновременно тренер команды, уже в ходе первого сета задумался над игрой и заметил одну закономерность: очки водники в большинстве набирали с неудачных гасов Жорки Кострова, бывшего вместе с Сергеем основным забойщиком их команды. Водники выставили против него двойной блок; Жорка был в настроении и частенько пробивал его, но ответные успехи водников не давали взять очко, и Жорка по два-три раза проходил под сеткой без результата, несмотря на пушечные удары, на которые зал отвечал восторженным ревом.
  Однако время от времени удары его шли то в бок - и мячи отскакивали на свою сторону, то в сетку. На этих мячах и стали проигрывать медленно, но неуклонно, очко за очком. Костров свирепствовал, он делал почти невероятное, но время от времени, и все чаще и чаще, терял мячи. А между тем, после проигрыша первого сета Костров уходил с поля с сознанием, что еще никогда не ставил "перпендикуляров" такой сокрушительной силы.
  Во время перехода на другое поле, после потерянного сета, Сергей пытался шепотом коротко объяснить Жорке, в чем дело и просил его играть осторожнее, использовать "покупки", обманные удары, отдавать иногда мяч для удара другому игроку. Но тот чувствовал себя, несмотря на проигрыш, героем, так как никому столько не аплодировали как ему; он даже не взглянул на Сергея и, не ответив ни слова, стоял, глубоко дыша и стремясь опять к схватке, как нетерпеливый боевой конь.
  Несмотря на то, что Сергей был капитаном, более решительно он не поговорил с ним, так как это внесло бы непоправимый разлад в команду - слишком высок был авторитет Кострова; это могло бы быть воспринято как препирательство двух соперников в команде - и тогда - оставь надежду на победу.
  Начался второй сет - и опять та же картина.
  Разыгралась упорнейшая борьба. Вначале счет рос очень и очень медленно. Долго ни та, ни другая команда не могли добиться перевеса. Счет 1:1, потом, после длительной, напряженной игры - 2:2, потом опять после невероятных усилий обеих команд - 3:3, потом - 4:4. и только после 5:4 в пользу Водного последовал счет 6:4, правда, Университет сквитал очко и стало 6:5, но затем водники опять после долгой борьбы взяли очко. Так и шли до десяти на одно-два очка сзади.
  Команда внешне играла дружно, слаженно, каждый делал все, что мог, и защита и нападение то и дело блистали молниеносными ударами, головокружительными бросками на мяч и совершали почти невозможное. И опять несмотря на бешеные удары Кострова, вздымавшие восторженный рев болельщиков, он сначала медленно, а потом все чаще стал терять очки. И он, и многие болельщики считали, что он играет блестяще, так как один испорченный мяч приходился в среднем на 3-4 превосходных "перпендикуляра", которые если и не достигали цели, то потому, что ему все время ставили двойной блок самые сильные игроки противника. Упрекать же его за случавшиеся иногда удары в сетку и потери мяча от блока нельзя было, так как и самые лучшие игроки теряют определенный процент мячей. Костров все более и более свирепел и все чаще "садил" удары в сетку, правда, зато, если уходил от блока, молниеносные мячи ложились на первой линии. Он все больше чувствовал себя героем, а команда стала терять очко за очком.
  Все играли так, как, может быть, никогда еще не играли, и, тем не менее, наступил момент, когда они почувствовали, что они не могут преодолеть упорства противника, не могут набрать одного-двух очков, отделявших от него. Воля команды была сломлена, и она проиграла со счетом 10:15.
  Стены зала сотрясались от восторженных криков болельщиков Водного института. Игроки университета уходили в раздевалку растерянные и подавленные; только лицо Кострова было гордое и злое, он уходил героем, несмотря на поражение команды. Так думали и многие из болельщиков.
  Над командой нависла угроза глубокой деморализации, потери веры в свои силы; тем более что каждый игрок чувствовал, что все они и каждый в отдельности выполнили все, что могли. Это была очень опасная болезнь, обрекавшая команду на поражение при всяком стойком сопротивлении приблизительно равноценного противника. И признаки этой деморализации были ярко начертаны на лицах игроков - унылых, растерянных, жалких, не решавшихся смотреть в глаза друг другу. Некоторые болельщики, пробравшиеся в раздевалку, тоже молча сидели, с сожалением глядя на своих, им нечего было сказать, и всякие слова утешения были бы жалкой фальшью по сравнению с трагической действительностью.
  Сергей терпеть не мог кислых физиономий в своей команде, но он молчал и нарочито спокойно и невозмутимо одевался - пусть хорошо подумают.
  Он подождал, пока все оделись, и спокойным голосом объявил сбор команды с запасными на послезавтра - нужно хорошо поговорить, коротко добавил он.
  - Нужно хорошо играть! - подхватил его слова Костров, не выдержав, чтобы не съязвить и не упрекнуть команду за проигрыш.
  Ему никто не ответил.
  
  ЖЖЖ
  
  Долго Сергей и Васька шли молча. Шли по темным ночным улицам - куда глаза глядели. Разгоряченные игрой лица не ощущали морозного ветра. Шли и передумывали происшедшее.
  Они были не из тех, кто примиряется с поражением, неудачами, как бы сокрушительны и неотвратимы они не казались. Им нужно было найти объяснение происшедшему.
  - Жорка больше всего потерял очков, - коротко, неожиданно, после долгого молчания, заметил Васька.
  - Да, - подчеркнуто ответил Сергей, обрадованный, что Васька увидел то же, что и он.
  - Но дело не только в Жорке, - добавил Васька после нового молчания.
  - Да, - опять убежденно ответил Сергей.
  И опять они замолчали; а потом Сергей стал излагать свои наблюдения, мысли, выводы.
  Они еще очень долго ходили, обсуждали, спорили, обрадовано соглашались друг с другом и опять спорили. А на следующий день Сергей изложил Ваське целый план подготовки команды к реваншу и перестройки всей тактики.
  Это было очень смело, так никто не играл, но эта смелость и логичность выводов и увлекала их. И что, может быть, самое главное, если ребята согласятся рискнуть и перестроить игру, то работа над этой перестройкой, общие усилия команды могут помочь создать самое главное, пожалуй, чего не хватало команде - чувство сплоченного коллектива.
  Они вспомнили свою школьную команду - тогда у них не было волейбольных звезд первой величины и, тем не менее, они выигрывали у сильнейших школьных команд города, блиставших волейбольными знаменитостями. А они были так сильны потому, что, кроме хорошей тренировки, команда у них была единым спаянным коллективом, где находились не только партнеры по игре, но и лучшие друзья; это была одна семья, при воспоминании о которой щемит легкая и теплая грусть: где вы, друзья-одноклассники?
  А ведь сейчас они, по настоящему, не знают друг друга. Все игроки команды, кажется, хорошие ребята, но каждый из них живет своей особой жизнью. Они встречаются только на волейбольной площадке, а после игры или тренировки расходятся каждый неизвестно куда. Внешне они играют дружно, так как все понимают, что волейбол - это игра коллективная, но настоящей, органической спайки и уверенности друг в друге нет, так как каждый для другого является, в сущности, иксом - неизвестной величиной. А вот теперь нужно попробовать в общей нелегкой работе по перестройке игры создать настоящий коллектив, по-настоящему дружный. В работе, в борьбе, в неудачах и успехах каждый покажет себя. Ведь если к делу подходить правильно, то нужно и неудачи использовать для успехов в дальнейшем.
  Пусть эта крупная неудача, так потрясшая их, будет тем фактором, который первый объединит их, пока что, в общем горе. А это было горе для них!
  А что если попробовать?! И они решились взяться.
  Сергей подробно объяснил свои намерения заведующему кафедрой физкультуры. Тот внимательно выслушал, долго думал; с необходимостью создать дружный коллектив полностью согласился, а насчет перестройки тактики сомнительно покачал головой. Но потом согласился - если ребята поддержат, пусть попробуют. Хуже играть от этого они не будут, и к старой тактике вернуться всегда успеют.
  
  ЖЖЖ
  
  В назначенный для сбора час команда явилась недружно. В небольшую аудиторию, предназначенную для теоретических занятий по физкультуре, вовремя - вместе с Сергеем и Васькой пришли только Петя Довгань и игроки запаса - Алешка Сикорский и Иван Кандыба.
  Перед сбором Сергей много думал об игроках команды, перебирая в памяти все, что он знал о них, и выходило, что он знаком с ними очень поверхностно; и теперь он очень внимательно, по-новому вглядывался в каждого.
  Петя Довгань был высокий, хорошо сложенный студент физмата, обычно серьезный, молчаливый и скромный. Это была, кажется, органическая немногословность и скромность, а не подделка под известные образцы знаменитых спортсменов. (Хороший спортсмен обычно всегда немногословен и скромен.) Играл он очень аккуратно, гасил не очень сильно - всегда оставалось впечатление, что он бьет вполсилы, но бил ровно и точно; в защите играл так же хорошо, как и в нападении. Начинал он обычно со второго номера, так как левой играл не хуже, чем правой.
  Сергею он был симпатичен, да и другие ребята относились к нему хорошо. Сергей был рад, что "Петух" пришел одним из первых.
  Алешка Сикорский был голкипером университетской команды, известным своими отчаянными бросками на мячи. Он имел солидную и волейбольную подготовку - хорошо играл в защите, неплохо распасовывал, но был слабее на ударе, хотя для удара у него были все данные - высокий рост, хорошая прыгучесть, отличная резкость. Учился он на одном курсе с Сергеем и был неплохим студентом. Происходил он из семьи маленького служащего в Проскурове и часто подозревал одесситов-пижонов в стремлении показать свое превосходство, поэтому он был очень ревнив к своей славе голкипера и очень обидчив. Но среди друзей был очень простым и хорошим парнем, которому для друга ничего не жаль.
  Иван Кандыба был высоким, тонким, но сильным парнем с геофака. Он неплохо ходил 100 метров и особенно хорошо 110 метров с барьерами. Неплохо, хотя и однообразно бил, неплохо набрасывал, но был слабоват в защите. Сергей его знал немного по легкоатлетическим соревнованиям и тренировкам. Он был подходящим резервом для команды.
  Минут через 15 пришел физматовец Мишка Левит, высокий, тонкий брюнет с мягкой улыбкой человека, считающего, что все противоречия гораздо лучше уладить полюбовно, чем путем споров и криков. Он был всегда спокоен, вежлив и предупредителен. Играл он тоже спокойно и, казалось, неторопливо, но как-то получалось, что везде поспевал как раз во время, чтобы очень точно и обдуманно послать мяч. Внешне он играл нетемпераментно и передвигался на своих длинный ногах неторопливо, но можно было быть уверенным, что он всегда будет на месте и никогда не растеряется. К тому же он обладал удивительно точным броском и начинал всегда с третьего номера, набрасывая Сергею, будучи почти на голову выше его. Это было выгодно, так как он очень точно блокировал. Сергей с ним отлично сыгрался, и между ними было полное взаимопонимание, какое обычно бывает между долго играющими вместе забойщиком и накидчиком. Но в том то и дело, что Сергей знал его только, как хорошего накидчика.
  Опоздав, Мишка с виноватой улыбкой объяснил, что его подвел трамвай.
  Через несколько минут вошел с улыбкой и шуткой на устах Шурик Бессонов - розовощекий весельчак, шутник и балагур. Учился он курсом старше Сергея. Они были старыми друзьями и хорошо знали друг друга еще по школьным волейбольным сражениям. Шурик был основным ударом команды 35 школы, которая соперничала с командой 43 школы, где учились Сергей и Васька. Кроме того, они вместе занимались в городской детской спортивной школе по легкой атлетике. Шурик увлекался многими видами спорта и везде имел успехи. Он играл в первой сборной университета в баскет, был хорошим гребцом, стрелком, неплохим легкоатлетом. В волейбольных матчах он обычно начинал с 6 номера, так как очень точно и мягко распасовывал, а на первой линии набрасывал Кострову, который начинал игру с 1 номера.
  Пока не все собрались, Сергей завел разговор о волейбольных биографиях тех, кого он недостаточно знал. Оказалось, что почти все они очень тепло вспоминают о своих школьных командах. Почти каждый из них играл тогда на четвертом номере, да это и понятно - все это были ребята рослые и неплохо бившие.
  Воспоминания о детских играх были очень приятны, и разговор шел живо и интересно для всех, когда через полчаса после назначенного срока, дверь вдруг резко открылась и вошел Жорка Костров. Это был стройный, высокий, широкоплечий блондин-красавец с серо-голубыми глазами и красивым овалом лица с прямым носом и решительным подбородком. Смелый и даже хищный взгляд его светлых глаз и резкий, решительный голос приводил в трепет и мление не одно девичье сердце. Он везде чувствовал себя хозяином и любимцем публики.
  Костров был одним из самых красочных, а может быть и самым красочным, представителем спортивной богемы Одессы.
  Он обладал превосходными спортивными данными - высокий, с широкими плечами, тонкой талией и бедрами, длинными ногами; очень резок и прыгуч. У него был очень сильный удар и, к тому же, он прекрасно играл в защите, никто в городе не совершал таких ослепительных и изящных прыжков на низкие мячи, как он.
  Его хорошо знали все болельщики города; многие вольно или невольно старались ему подражать во всем - в походке, в манере одеваться, ходить до зимы без фуражки, в манере смотреть и вращать подбородком. Но он был знаменит не только как волейболист, он был, что называется - рубаха-парень; выпить готов был с кем угодно, и половина "золотой молодежи" Одессы была у него в друзьях. Дрался он мало, так как редко кто решился бы поднять на него руку. Но рассказывали, что, когда однажды дежурные в Водном институте не хотели его, подвыпившего, пускать на вечер, то он взял самого здорового за обе руки, сжал, так что у того треснул сзади по шву новый пиджак, и выбросил этого цербера в окно. Кострова в городе окружали самые лестные для богемы легенды.
  В команде его очень уважали, так как он был одним из сильнейших волейболистов города; из университета только он и Сергей входили в первую сборную Одессы; ну, и, кроме того, все знали, что он очень хороший товарищ, душа-парень.
  - Здравствуйте, девочки! Что, говорить будем? - иронически оглядывая всех орлиным взглядом и поводя красивым, выдающимся подбородком, прямо с порога бросил он. Жорка подчеркнул слово "говорить", чтобы сказать, что он предпочитает играть.
  Сергей пропустил иронию мимо ушей, встал и предложил начать.
  - Нам нужно сегодня серьезно поговорить, - сказал он, - по душам... нужно хорошенько подумать и понять, почему мы проиграли...
  - Потому что они сволочи, - улыбнувшись, бросил реплику Шурик. Однако в ответ никто не улыбнулся - поражение всплыло в памяти со всеми деталями и со всем позором.
  - Нужно, повторяю, хорошо осознать, почему мы проиграли, - это во-первых, а во-вторых, нужно решить, что сделать для того, чтобы выиграть. Я считаю, что мы можем... и должны выиграть.
  Для того чтобы хорошенько разобраться во всем этом, нам нужно правильно оценить действительность... посмотреть правде прямо в лицо, не отворачиваясь и не виляя.
  А, правда, действительность у нас самые тяжелая, - нас разгромили, нас избили, как детишек, даже передохнуть не дали. Ни разу за всю игру, за исключением начала первого сета, мы не вели игру.... Да что там вспоминать, вы сами все хорошо помните.
  И действительно, все они все очень хорошо помнили. И это были не обычные воспоминания, это были картины, которые постоянно, сменяя одна другую, вставали в памяти, они жгли и заставляли вновь и вновь, почти со свежей силой, переживать боль, горечь и позор страшной катастрофы. И тот, кто переживал такие поражения, хорошо знает, что это действительно катастрофа.
  Все они вот уже два дня ходили как в угаре, и весь мир видели сквозь мрачные очки этой непоправимой неудачи. Именно - непоправимой, так как каждый раз, когда воспоминания растравливали свежую рану, когда перед глазами вставали картины игры - со всеми ее мельчайшими деталями, эти картины получали ощутимость действительности - и они всей душой готовы были рвануться в эту действительность, чтобы поправить ее, изменить ее ход в свою пользу; всякий раз они с горечью и болью вспоминали, что все это уже не исправишь.
  - И что может быть особенно тяжело, - продолжал Сергей, - это то, что каждый из нас чувствует, что он играл хорошо, в полную силу, что лучше он играть не мог. И действительно, все играли так, как никогда еще не играли. И все-таки - разгром.
  Каждый, кто играл, испытывал не одно тяжелое поражение, было такое и у нас с Васькой; одесситы, вероятно, помнят, когда наша команда 43 школы проиграла 28 школе. Это для нас было трагедией. Но у нас были такие ребята, что мы после поражения усилились. Мы стали так тренироваться, что на следующий год в два сета понесли 28 школу в прежнем составе, с их знаменитым тогда Славкой.
  Сейчас у нас - другое дело, команда, по-моему, на грани дезорганизации, морального разложения. Я имею в виду разложение команды как коллектива и превращения ее в битых игроков. И первые признаки этой дезорганизации уже сказываются, хотя мы еще и не выходили на поле. Нас всего 8 человек, мы решили сегодня собраться, чтобы поговорить о том, что сейчас нас больше всего волнует, а мы сходились 35 минут.
  Итак, - положение очень тяжелое - давайте думать, давайте решать, что делать.
  Кончив, Сергей добавил, что он предлагает, чтобы каждый высказался, каковы, по его мнению, причины неудачи и что нужно сделать, чтобы выиграть.
  Он сел, чтобы дать время каждому собраться с мыслями.
  Ребята сидели молча, опустив глаза. "Неужели не разговорятся", - с опасением подумал Сергей. И как бы в ответ на это опасение через несколько минут раздался резкий, недовольный голос Кострова: - А что здесь говорить, нужно играть лучше! - В его голосе было раздражение и презрение хорошего игрока к болтовне.
  Алешка Сикорский, который втайне боготворил Кострова, тотчас согласился с ним и посмотрел на Сергея примирительно: "Брось, Сергей, зачем тебе этим сухим делом заниматься!" Однако он ничего не сказал, так как был запасной игрок и не его было первое слово; да и Сергея он уважал и спорить с ним побаивался. Впрочем, если бы он играл в матче, возможно, и у него было бы что сказать.
  Остальные ребята молчали. Видя, что его не поддерживают, Костров продолжил свою мысль, как бы делая уступку Сергею: - Ну, нужно лучше распасовывать, бросать, бить, блокировать, принимать. - И опять его вид говорил: "Ну каким же мы пустым делом занимаемся! Все же ясно - как выпить и закусить".
  Сергей спокойно и серьезно ответил ему: - Если бы мы собрались после выигрыша, а не после поражения, то и тогда твои объяснения годились бы. Всегда нужно лучше распасовывать, принимать, бить и так далее.
  - Защита у нас слабая, - бросил Костров.
  - Ты можешь подробнее объяснить, в чем слабость нашей защиты? - сейчас же спросил Сергей.
  - Да что ты ко мне пристал? Нахал! - отшутился тот.
  - Ты не прав, Жора, - мягко сказал, неожиданно вмешиваясь, Мишка Левит. - Нам действительно нужно что-то делать, решать, у нас что-то не получается, хотя, вообще говоря, каждый играл вовсю, и на счет защиты ты прав, так как в защите мы играли тоже хорошо - пропустили некоторое количество мячей, но это неизбежно... технически мы играли, кажется, неплохо, а вот с тактикой у нас что-то не так.
  Вот мы позавчера очень точно играли на распасовке - так это особенно чувствуется: мне кажется, что у нас очень однообразная игра. Шурик, или кто-нибудь другой принимает мяч, дает мне, я - Сергею... и снова: Шурик - мне, я - Сергею, и снова, и снова, - одно и то же. Им очень легко блокировать наших забойщиков, для противника наша игра лишена всякой неожиданности. То же самое получается, когда Жора на ударе. Ведь он все время сидел у них в блоке. У водников прекрасный блок и они большинство мячей Сергея и Жоржа заблокировали. А ведь у нас вся игра строится только на них. Поэтому и получилось, что как водники вначале поймали нас в блок, так мы до конца игры из него и не вырвались... да мы и не пробовали вырваться, а упорно продолжали лезть туда.
  По мере того, как ребята слушали Мишку, лица их поднимались и оживлялись. То, что он говорил, было очевидно, да и сами ребята на это же наталкивались. А он, почувствовав моральную поддержку, заговорил смелее и тверже, хотя и сохраняя привычные мягкие формы выражений.
  - У нас вся игра строится на одном игроке первой линии; а у них все время бьют на равных два человека на первой линии - и нам их было гораздо труднее блокировать.
  И потом, я вот еще интересное заметил: мы больше всего очков набирали не тогда, когда Сергей был на четвёртом, а тогда, когда был на третьем номере, а Васька - на четвертом. Сергей дает Ваське бить и сам бьет - и получается, что они вдвоем гасят на первой линии. Поэтому водникам блокировать их было гораздо труднее. И, мне кажется, больше всего очков мы набрали именно в этом положении. Я вот даже помню три, кажется, мяча, когда я со второго номера бросал на четвертый Ваське, а Сергей их перехватывал и неожиданно бил. И это были мертвые мячи. Правда, они и для нас были неожиданностью, но мне кажется, что такое разнообразие и втягивание в игру большего количества игроков, хотя бы четырех на ударе - постоянно, как у них, улучшит игру. Мне кажется - это самое главное. Потому что вот, например, я: за всю игру я погасил четыре раза, три из них с накидки водников, только один раз мне Сергей бросил - и из этих четырех ударов три были результативными. Я далеко не так хорошо бью, как Сергей и Жорж, но мои удары были неожиданны - и они принесли результаты.
  - Мишка правильно говорит, - серьезно заявил Шурик Бессонов, как только тот закончил. - Мы можем, как и они, тоже иметь четыре постоянных удара. Мишка прав.
  - У тебя еще что-нибудь есть? - спросил Сергей, обождав немного.
  - А что еще? Нужно больше тренироваться!
  - Что ты думаешь, Петух? - обратился Сергей к Довганю.
  - Я тоже думаю, что Мишка прав. Я за всю игру потушил раз 10-12, из них только два-три мяча, кажется, они приняли - остальные все принесли очки нам... Получается, что у нас, второстепенных игроков, соотношение выигранных и потерянных при ударах мячей гораздо лучше, чем у Жорки, например, да и у Сергея, хоть он и меньше потерял, чем Жорка. Они, конечно, лучше нас играют, но если их бьет только двое, то сильному противнику нетрудно зажать их в блок.
  Сергей спросил, у кого из ребят есть еще свои мнения. Все были согласны, что нужно разнообразить игру и тоже играть на четыре постоянных удара. Костров тоже согласился, что команда может играть на четыре удара, и, может быть, так будет лучше.
  Убедившись, что никто из ребят не имеет больше предложений, поднялся Сергей. Он сказал, что они с Васькой уже говорили об этом и пришли к выводам, с которыми он сейчас познакомит их.
  Он согласился со всеми, что необходимо разнообразить игру и обещал на этом еще подробно остановиться. - Но мне хочется начать с самого главного, - сказал он, - с того, о чем ребята здесь не говорили, но что, он уверен, каждый хорошо чувствует.
  Дело в том, что тактическое превосходство игры на четыре удара, действительно сказалось, но это не самое главное - по его мнению, так же думает и Васька.
  Хотя водники и имеют преимущество, но в тактике они ушли недалеко от нас, и не настолько далеко, чтобы мог получиться такой разгром только из-за такого преимущества.
  Игра против сильного противника, которая потребовала напряжения всех сил команды, обнаружила гораздо более важный наш порок. Волейбол - это борьба нервов двух команд. И чем сильнее противники, тем сильнее сказывается эта психологическая сторона игры. В борьбе двух приблизительно равных команд, если это хорошие команды, обязательно выиграет та, у кого нервы крепче, которая является настоящим сплоченным коллективом, с абсолютной уверенностью каждого в каждом, где нервы всех шести игроков сплелись в единый жгут, даже если эта команда немного слабее по своим техническим данным. Волейбол - это борьба, в которой нужно зажать противника мертвой хваткой, как бульдог и не колебаться, не теряться ни на мгновение, ни при каком сопротивлении, как бы силен не был противник, как бы ни казалась близкой собственная гибель. И только та команда, у которой при самом отчаянном сопротивлении, не дрогнут нервы, может рассчитывать на успех в серьезных играх.
  А у нас что получилось? При первом же серьезном сопротивлении мы спасовали, у нас нервы не выдержали. Мы слабонервными оказались... Дело не только в том, что они тактически лучше играли - этого часто почти не видно было. Вспомните первый счет, когда они догнали нас. Наступило психологическое равновесие. Долго играли, так что никто не мог выиграть - подача то к ним, то к нам перейдет, а счет все не двигался. Почему же мы не выдержали? Разве в тактике только дело, ведь тактика долго не позволяла им вырвать мяч? А дело в том, что у нас нервы не выдержали, что у нас психология слабее оказалась. Почему, когда они на очко вырвались, они долго не могли больше оторваться? Потому что суть не только в тактике - суть в том, что их нервный нажим, их воля чуть ослабли, так как они стали выигрывать, и опасность для них прошла, а наш нажим усилился, так как над нами нависла угроза поражения. Однако нашего нажима ненадолго хватило, и они, в конце концов, оторвались от нас и выиграли с крупным перевесом.
  Что оказалось? Что мы раскисли, распустились. Нам нужно было драться до последнего - пока руки и ноги двигаются. Нельзя выжать у противника очко - жать еще сильнее, не отдает - продолжать, полчаса не сдает - жать дальше, час не сдает - жать дальше, два, три часа жать - пока не сдаст этого единственного очка; а потом снова начать все сначала. Вот так сделала бы настоящая команда.
  У нас не было такой мертвой хватки, мы не противопоставили противнику своей несгибаемой, при всех самых трудных и отчаянных положениях, воли; мы распались, как коллектив - и были избиты самым позорным образом.
  Вот мы сегодня вспоминали свои школьные команды - и каждый говорил: "Вот это была команда!" И я тоже вспоминаю: "Вот это была команда!" А чем она была хороша?... Прежде всего тем, что мы все были друзья настоящие, с первого класса вместе росли, все были, как один, каждый чувствовал товарища, как самого себя. Мы были настоящим коллективом - и выигрывали у лучших команд города.
  В нашей команде этого чувства коллектива нет. И признаки разложения, неколлективной игры, проявились у нас довольно ярко.
  Никудышные команды характерны тем, что при неудачах их игроки, вместо того, чтобы сплотиться теснее и еще настойчивее драться, начинают смотреть врозь и играют по принципу: спасайся, кто может, каждый за себя - один бог за всех. Нередко приходится наблюдать в розыгрышах команды, набранные с бору да с сосенки - такие команды, конечно, проигрывают; и как только начинается проигрыш, так сейчас же, обязательно, обнаруживаются один-два типа, которые, прежде всего делают вид, что они в проигрыше не виноваты; они улыбаются знакомым из публики, острят над неудачами своей команды, иногда прямо пытаются издеваться над своими - всячески стараются показать, и улыбками, и всем своим поведением: "Я - не я и команда не моя. Я к этим слабакам никакого отношения не имею - просто так, пришел немного поиграть, побаловаться".
  Это самые гнусные типы в спорте. Такой игрок, при первых же неудачах направляет свои усилия не к тому, чтобы выручить команду, а к тому, чтобы спасти свое реноме. Поэтому он и играет не для команды, а для публики, чтобы показать, что он к проигрышу команды не причастен.
  - И знаешь что, Жора, - обратился он к Кострову, - ты, может быть, будешь обижаться, но я тебе должен сейчас правду сказать: ты вчера напоминал мне таких игроков, ты играл для публики... Рассвирепел, бросается как тигр - и мяч за мячом в блок, в блок, в блок. Иногда, конечно, пробьешь блок, а больше - нет, а иногда - и потом все чаще - бьешь в сетку или от блока теряешь мячи. А рассвирепел ты не потому, что команда проигрывает, а потому, что заблокировали тебя, Кострова. Для публики, если ты пробьешь такой блок с третьего или четвертого удара, ты - герой, а для команды - это прямой убыток. Убыток потому, что успешный блок поднимает дух противника и расстраивает нашу команду, игру которой завершает твой удар, и это сказывалось тем сильнее, что наша команда играет только на тебя и на меня. Посадят тебя или меня в блок - и команда погибла. Для команды - это прямая потеря, так как ты при такой игре гораздо больше потерял очков, чем выиграл...
  - Так что, по-твоему, я проиграл матч? - резко спросил Костров.
  - Нет, Жора, матч проигрывает и выигрывает команда, а не отдельный игрок. Я говорю о том, что ты в матче забыл о команде и играл для публики. И об этом нужно говорить, потому что это самая большая для команды опасность - опасность распада ее на отдельных игроков, играющих каждый за себя.
  А я тебя просил после первого сета: играй, Жора, осторожнее и умнее, - а ты еще хуже распалился. И распалился, повторяю, за себя, а не за команду, так как, если бы ты думал о команде, ты бы понял, что нужно примениться к обстоятельствам, сыграть на "покупке", на обмане, отдать мяч для удара другому игроку...
  - А ты много мячей отдавал для удара другому? - опять резко спросил Костров.
  - И я слабо использовал соседей, сейчас буду об этом говорить. А если ты видел, что я забываю о команде и играю для публики, то скажи, я вот кончу - и говори, пожалуйста. Здесь все ребята во всем этом сами участвовали, если из нас кто не прав - они поправят. Но нужно сказать сегодня все, что мы думаем, чтобы ничего за душой не утаить.
  Если я неправ, извини меня, Жора, но это очень опасно, чтобы молчать об этом.
  Итак, нам нужен, прежде всего, дружный, настоящий коллектив, который будет драться за каждое очко, как за последнее, решающее весь матч, отчаянно драться до победы как бы ни было тяжело положение. Тогда у нас будет настоящая команда. Мы этого можем добиться, так как состав у нас очень хороший и коллектив, если мы захотим, может получиться очень крепкий.
  - Что для этого нужно сделать?..
  - Пойти всем в ресторан и коллективно запить все это! - бросил реплику Жорка.
  - Нет, ни коллективные выпивки, ни выпивки на брудершафт и всеобщее лобызание здесь не помогут... Нужно работать. Коллектив создается в общей работе, в общей борьбе. А над чем нам сейчас работать - это второй вопрос, о котором я и хочу сейчас сказать.
  Я тоже полностью согласен с Мишкой, только, мне кажется, нужно его верные замечания довести до логического конца.
  Мы с Васькой говорили о том же и тоже пришли к тому, что тактически мы зашли в тупик. Я не буду повторять того, о чем говорил Мишка, так как всем ясно, что наша игра фактически строится на одном игроке первой линии. Игра наша убийственно однообразна - мяч отдается для завершающего удара не четвертому или первому номеру только тогда, когда они устают от нескольких ударов подряд. Противник, еще не подав мяча, знает уже как мы будем играть. В ходе игры бывают, конечно, неожиданности, но они для нас столь же неожиданны, как и для противника. Двух опасных игроков хорошему противнику заблокировать не так уж трудно, поэтому все наши самые сильные удары легко парируются по заранее, до игры, продуманной схеме. Водники имели перед нами преимущество и в том, что у них четыре постоянных игрока.
  Совершенно очевидно, что если увеличить количество игроков, которые постоянно и, конечно, хорошо гасят, то команда будет сильнее. Но, если быть логичным, то почему же число постоянных ударов увеличивать до 4, а не до 6, то есть, чтобы каждый игрок был постоянным ударом и мог использоваться для завершающего удара, как и все остальные. Это мысль тоже очевидная. Однако она не всегда осуществляется, так как четыре или три хороших гасильщика найти легче, чем 6; да и часто считают, что это уже лишняя роскошь, что лучше усилить защиту путем специализации на ней некоторых, хотя бы двух, игроков... Мне это кажется неосновательным, так как, если можно найти четыре хороших удара, то можно найти и шесть. И если даже не все шесть будут бить одинаково хорошо, то все равно команда будет выигрывать благодаря тактическим превосходствам. Да и никто, конечно, не будет нам мешать больше играть на более сильного забойщика. Таким образом, теоретически, игра с шестью приблизительно равноценными забойщиками, которые хорошо играют на защите наиболее выгодна.
  Применимо ли это для нашей команды конкретно? Мне кажется применимо. У нас игроки с очень хорошими физическими данными. Мы с Васькой самые короткие, но у нас неплохая прыгучесть. У остальных - высокий рост, прыгучесть и уже сейчас неплохие удары, и вообще - неплохая техника игры и в защите и в нападении.
  При соответствующей работе у нас будет 6 хороших ударов.
  По внимательным, оживившимся лицам Сергей видел, что ребятам нравятся его мысли. Как-никак, а самое приятное в волейболе - возможность завершить борьбу за мяч сильным ударом по противнику, и равное право на этот удар, конечно, импонировало всей команде. Если это нужно для победы, то, конечно, каждый будет выполнять свои узко специальные функции, но если выгоднее покончит с этой узкой специализацией, то это, само собою, разумеется, гораздо интереснее.
  -Но дело не только в том, чтобы дать бить всем шести игрокам, - продолжал Сергей. - В связи с наличием шести почти равноценных ударов, мне кажется можно гораздо глубже изменить тактику игры.
  При наличии на передней линии одного забойщика необходимо, получив мяч от противника, передать его накидчику, чтобы тот дал удобный для удара мяч забойщику. Здесь никакие комбинации невозможны, без риска, во всяком случае, так как лучше всего этому единственному забойщику бросит игрок, стоящий под ним - накидчик. И накидчика мяч почти никогда не минует... Но, при наличии трех ударов на первой линии, можно, во-первых, распасовать мяч для накидки любому игроку, а, во-вторых, и это особенно интересно, можно паснуть так, чтобы забить мяч со второго касания. Незачем держать мяч у себя три касания - с первого можно набросить, а вторым ударить по его противнику. Это гораздо убыстрить игру, сделает ее неожиданной, и здесь открываются перед командой богатые тактические, комбинационные возможности.
  Сергей подошел к доске и начертил схему волейбольной площадки и расположения игроков. Ребята заинтересованно следили, как он, рассказывая, чертил схемы, стирал и чертил новые.
  -...Шестой номер, получая мяч с подачи противниками, может дать его для удара прямо четвертому номеру или второму, четвертый или второй могут или ударить по противнику, или отдать мяч для удара третьему номеру, или соответственно - второму или четвертому.
  Пятый номер, получив мяч от противника, может дать его непосредственно для удара второму номеру, второй номер может сам ударить, или бросить мяч для удара третьему или четвертому номеру.
  При такой игре - трудность в накидке мяча с задней линии для удара. Но это трудность преодолимая, ведь мы нередко в игре бьем третий мяч при накидке с задней линии, и часто очень хорошо получается. И должно получаться хорошо, так как такие мячи гораздо труднее заблокировать, чем те, которые навешиваются третьим номером над сеткой.
  Конечно, нужно будет поработать, и много поработать над накидками с задней линии и над ударами с разнообразных положений. Но без работы ничего хорошего не бывает... Зато такая игра даст большой простор для неожиданных комбинаций и для развития техники каждого игрока.
  Интересную возможность, о которой я тоже хотел сказать, подметил Мишка. Он со второго номера бросал для удара на четвертый, а я с третьего номера перехватывал мяч и выиграл его оба раза, потому что это было неожиданно для противника.... Эту комбинацию и ее варианты нужно будет разобрать, она очень выгодна для нас. В данном случае второй номер бросает мяч не на игрока, а вдоль по сетке, так, чтобы его мог ударить и четвертый номер, и третий перехватить. Для противника это неожиданность, и потом, блокировать такой мяч, который не висит над сеткой, а идет вдоль по ней, гораздо труднее, особенно двойным блоком. Со второго номера набрасывать такой мяч не труднее, чем навешивать над сеткой; бить его, пожалуй, труднее, но это заставит нас разнообразить технику удара.
  Вот, вкратце, смысл перестройки тактики, который мы с Васькой предлагаем... Так еще никто не играет, но мне кажется наши предложения в основе верны, так как в этом направлении развивается волейбол, - в направлении втягивания в активную игру всей команды и убыстрения темпа за счет использования только двух ударов из трех.
  Кончив, Сергей предложил ребятам высказаться обо всем этом.
  Он ожидал вопросов, сомнений, колебаний, возражений. Но ребята неожиданно быстро и горячо целиком приняли его предложения. Они были ясны, логичны и поэтому убедительны. А настоящая молодость смела, если логика за нее. Ну, а то, что так еще никто не играл - это их не пугало, это и было особенно привлекательно.
  Они все были хорошие игроки и знали, что на практике все это не так просто, что потребуется много работы, будут, вероятно, и неудачи - и это мелькало в головах, но ведь ничего хорошего без трудностей не сделаешь.
  Даже Алешка Сикорский, забыв о том, что его кумир - Костров сидит молча, стал с зажегшимися глазами доказывать преимущества такой игры.
  - А ты что думаешь? - прямо спросил Сергей Кострова.
  Костров был хороший, свой парень. Обвинение Сергея в игре для публики (которое ему было очень понятно) обидело его. В другой обстановке он, не раздумывая над справедливостью обвинения, обрушился бы на своего обидчика всей тяжестью своего авторитета, резкого и смелого языка, а если нужно, то и тяжелых кулаков. Но он Сергея хорошо знал и как спортсмена, и как очень твердого парня, к тому же хорошего боксера, и, кроме того, здесь были и Васька, и Шурик Бессонов, которые были не менее авторитетными ребятами, чем он. И если они молча согласились с Сергеем, то значит они не на его, Кострова, стороне. Поэтому он раздумал ругаться, и все же упрек Сергея болезненно задел его.
  Теперь, слушая план Сергея, ему хотелось находить в нем недостатки, а, кроме того, он, как хороший игрок-практик, скептически относился ко всяким теориям. Ведь в игре все очень просто: нужно иметь молниеносную реакцию на мяч, чувство расстояния, хороший прыжок, координацию движений, резкий удар - вот и будет хорошая игра. К возможности завершающих ударов всех шести игроков он тоже относился скептически, так как очевидно, что, если он лучше всех бьет, то на него и играть нужно, хотя для разнообразия можно некоторые мячи отдавать и другим.
  Однако он не возражал, чтобы ребята не подумали, что он защищает здесь свою монополию на удары.
  Тактика, предложенная Сергеем, ему казалась чреватой путаницей и трудностями, которые только испортят игру. Однако он решил, что сама практика разрушит все искусственные построения теоретиков. Поэтому он не особенно настаивал на своем, хотя свое мнение и не стал скрывать. На вопрос Сергея он ответил, что, по его мнению, из этого ничего не получится.
  - Почему? - спокойно спросил Сергей.
  - Мы сами запутаемся, а не противника запутаем... Ну вот этот случай, - и Жорка поднялся и подошел к доске. - Это случай, о котором ты говорил: второй номер бросает четвертому, а прыгает третий и четвертый - а если они оба пойдут на удар?
  - Они и должны идти оба на удар.
  - А если они оба прыгнут в один момент?
  - А, вот в чем дело. Ты не понял того, что здесь мяч не навешивается перпендикулярно тросу, а бросается вдоль по нему. Четвертый номер готов его встретить на своем месте и ударить, а третий, если нужно, перехватывает мяч на своем месте. Это же очень просто.
  - Да, все это на доске легко, а на поле каша получится... Я не возражаю, - сейчас же добавил он, садясь, тоном, как будто он не считает все это существенно важным. - Игра сама покажет. Пойдет так - будем так играть, не пойдет - будем, как все играть.
  Опять поднялся Сергей и, как бы подытоживая, сказал:
  - Что касается путаницы, то при игре, в основном, на два удара возможностей для нее не больше, чем при игре на три удара. Хотя путаница, несомненно, будет, и будут большие трудности, и, возможно, не будет получаться, но для того, чтобы получалось, нужно много работать.
  Пусть каждый хорошо подумает, и будем голосовать - примем новую тактику или нет.
  И, дав время подумать, предложил значительным тоном:
  - Кто за перестройку нашей тактики - прошу поднять руки.
  Поднялось 8 рук, в том числе и рука Кострова, хотя она поднималась медленнее других.
  - Тогда решено, - подытожил Сергей.
  Вслед за этим он внес еще одно предложение: новая тактика потребует более напряженной игры и всесторонней физической подготовки, поэтому необходимо увеличить количество тренировок и разработать совместно с представителями кафедры физкультуры программу и комплекс физических упражнений для каждого игрока. И это предложение было единодушно одобрено.
  - интересно, какие упражнения он для меня разработает? - громким шепотом сыронизировал, по-своему сохраняя серьезный вид, Костров.
  - Для тебя никаких упражнений разрабатывать не будем, ты у нас совершенство, - ответил Сергей.
  Он уже хотел закрывать совещание команды, когда Васька заявил. Что у него тоже есть предложение:
  - Чтобы мы не забывали нашего "черного дня", пришить всем к матчевым майкам, к левому плечу, черные траурные ленточки. И носить их до тех пор, пока не разобьем Водный институт.
  И это было всеми одобрено.
  На этом деловая часть собрания первой волейбольной команды университета была окончена. Ребята расходились уже не с тем настроением, с которым собирались. Бодрые и оживленные, они уходили уверенные, что впереди упорная и интересная работа, что путь к победе найден, что позорное пятно будет смыто.
  
  ЖЖЖ
  
  Для команды начались трудовые будни; дни, недели и месяцы упорной работы. До сих пор они тренировались два раза в неделю, нужно было найти время для еще одного занятия. Это было нелегко, так как часы в спортзале были строго расписаны, и всем секциям не хватало времени даже для нормальной работы. Выход нашли, выделив для волейболистов дополнительное время раз в неделю до 8 часов утра. Ребята решили начинать тренировку с половины шестого. Приходилось вставать раз в неделю задолго до рассвета, в 5 часов. Для многих это была нелегкая задача. Ребята приходили заспанные, еще не совсем избавившись от сонной лени, но довольные. Впрочем, после первых же упражнений лень и сонная одурь быстро исчезали и заменялись чувством бодрости и силы свежих, разогревшихся и приятно-эластичных мышц.
  Они даже полюбили эти тренировки, сборы в предутренние часы, когда еще весь город спал... и только они - фанатики - собирались в большом, тихом и так оживляющемся с их приходом зале.
  Все они понимали, что это уже настоящая борьба за победу, и чувствовали, что они борются все вместе, плечом к плечу.
  Сергей, да и не он один, подумывал, что если бы этих трудностей с ранними тренировками и не было, то их нужно было бы создать.
  Волейболисты теперь очень много работали.
  Утренние тренировки были посвящены выработке общей физической подготовки и различных физических и психомоторных качеств, необходимых волейболисту. С помощью кафедры Сергей разработал упражнения для развития силы, быстроты, резкости, моментальной реакции, прыгучести, гибкости, координации. Все эти утренние тренировки проводились без волейбольного мяча.
  Необходимо было учитывать угрозу, что такие занятия могут прискучить - а это было бы опасно, даже если бы все и продолжали их посещать, потому что тренировка только тогда дает результаты, когда тренируются с охотой и заинтересованностью.
  Но Сергей был хорошим тренером, он с детства прошел солидную выучку в детской спортивной школе, много читал спортивной литературы и умел проводить занятия бодро, в темпе, и в то же время не загонять ребят, умел насытить всю тренировку элементами соревнования и иногда игры. Поэтому занятия проходили даже весело.
  Тренер все время увеличивал нагрузку. Самые хитроумные упражнения с применением спортивных снарядов использовались, казалось, с неумолимой жесткостью и бесчеловечностью для того, чтобы вымотать из этих ребят все силы и вытянуть все жилы, чтобы измочалить их и превратить в подобие выброшенной на берег бесформенной слизи медузы. Охота пуще неволи. Если бы подобную тренировку заставили вынести человека нормального, но не спортсмена и не увлеченного интересами команды, то для него эти упражнения были бы настоящей пыткой, рассчитанной на то, чтобы вывернуть ему все суставы, разорвать мышцы, сломать позвоночник, переломать кости и выплюнуть при последнем выдохе-издыхании собственные легкие.
  Однако ребята были довольны. Усталость доказывала, что они по-настоящему работают, да и все они через некоторое время почувствовали, что становятся сильнее, выносливее, ловчее, прыгучее.
  Помимо этого, они еще имели два раза в неделю тренировки в вечерние часы - с десяти вечера.
  При такой напряженной работе возникала опасность перетренировки - когда спортсмен чувствует вялость во всем теле, апатию, когда спортивные результаты падают. Поэтому ребятам была прочитана преподавателем кафедры лекция о самоконтроле спортсмена, и они тщательно следили за собой. Впрочем, случаев перетренировки почти не было, если не считать нескольких подозрений. Все тренировки кончались так, что ребятам хотелось еще немного попрыгать, побегать.
  Вечерние тренировки посвящались работе с мячом. Часть времени отводилась для упражнений группами, иногда по два человека, над отдельными элементами игры. Много гасили с накидок, шедших из различных направлений, при этом все усложняли задачи, требуя бить по определенному месту, а потом по движущейся цели. Много отрабатывали удары с блоками, одиночными и двойными, много работали над распасовкой и наброской для удара, над приемом ударов.
  И больше всего в эти вечерние тренировки играли по-новому. Секрета новой тактики команда не хотела разглашать, тем более, что правильность и пригодность ее еще не были доказаны; да и очень хотелось использовать против главного противника тактическую неожиданность и ему "посвятить" новшество. Поэтому тренировочные игры вели при закрытых дверях. Чужих не пускали. Присутствовали только первая и вторая университетские команды. Вторая команда была тоже довольно сильной, вот на ней и пришлось впервые испытать новую тактику. Предварительно ребята разобрали на схемах всевозможные пути распасовки и накидок мяча для удара. Теоретически разработали несколько первоначальных комбинаций, а потом перешли на поле и попробовали все это в игре.
  Вначале немало было путаницы, хотя теоретически все казалось просто. Новая тактика вызвала изменения в привычном расположении игроков на поле - это нередко порождало замешательство; не всегда получались наброски мяча для удара, хотя с самого начала все увидели, что это не так трудно. Значительно труднее оказалось играть на ударе, так как теперь приходилось с разных положений бить мячи, шедшие по разным направлениям на разных расстояниях от сетки.
  Однако уже с первых игр ребята убедились, что они смогут овладеть игрой по-новому, так как то у одного, то у другого получалось совсем хорошо. Мишка Левит и Шурик Бессонов довольно точно с самого начала стали набрасывать мячи. И Сергей, и Жорка, да и другие ребята, все лучше справлялись с завершающими ударами.
  
  ЖЖЖ
  
  С самого начала перед командой встала серьезная и сложная проблема - проблема Кострова, и не случайно.
  Костров был баловень судьбы. С раннего детства, воспитываясь в хорошо обеспеченной семье, он ни в чем не знал отказа. Наделенный от природы острым, быстро схватывающим умом, он без всякого труда учился кое-как в школе. Живой, своенравный, ни в чем не хотевший знать препон, убежденный родными, что весь мир существует для него, в школе он был "трудным ребенком". Устраивал проделки, которые не были похожи на обычные школьные шалости, подолгу не посещал занятия, скитаясь где-то с избранными друзьями. В 8 классе он остался на второй год и стал чувствовать себя старше, опытнее и выше своих соклассников.
  Рос он высоким, стройным, ловким, очень красивым и очень уверенным в себе.
  Дома, узнавая о его хулиганских похождениях и проделках, часто не могли скрыть восхищения их смелостью и остроумием. И видели в этом только доказательство выдающихся качеств единственного сына.
  Он рано увлекся волейболом и стал хорошим игроком. Сергей и Васька хорошо помнили, как они еще в 8 и 9 классах видели в матчах лучших взрослых команд стройного и ловкого парнишку с отчаянными и красивыми бросками на мяч. Он тогда уже был хорошо известен болельщикам.
  Учился он в трех школах, и университет был его вторым вузом. Как выдающегося волейболиста его приняли после чисто формальных экзаменов в Консервный институт, а оттуда он, опять таки как лучший волейболист города, без особого труда перешел в университет, на второй курс химфака. Ни в школе, ни в вузах он не был тесно связан с коллективами своих классов и курсов. Хотя ребята, особенно в вузе, относились к нему очень хорошо - он был знаменитостью и гордостью университета. Многие девушки от него были без ума, и появление его на втором курсе химфака произвело настоящий девичий переполох.
  Чтобы понять это, нужно знать, что Костров слыл за хорошего, веселого, остроумного и, при всех своих качествах "знаменитости", добродушного малого, которому для друга ничего не жаль. И это было действительно так. А качества товарищества всегда ценятся в студенческом коллективе, особенно если они соединены с иными столь выдающимися данными.
  Впрочем, если можно говорить о товариществе Кострова, то в определенном и ограниченном смысле.
  Он с детства привык жить в компании, среди друзей и собутыльников, но эта компания не была трудовым коллективом школы, пионерского отряда. Это была своеобразная богема, легко и весело жившая вне всякой связи с настоящим трудовым коллективом, относящаяся к таковому свысока и презрительно, глубоко и искренне убежденная, что "от работы кони дохнут".
  Как это ни парадоксально, в условиях заботы Советского правительства о счастливом детстве поразительное педагогическое невежество хорошо обеспеченных родителей очень нередко взлелеивает такие "цветы жизни".
  Маленький Жора с самого раннего детства слышал, что он рожден для счастья. Об этом писал букварь, детские книжки, об этом говорили учителя в школе, в этом не сомневались папа и мама. Для пятилетнего ребенка счастье - это вкусная пища, много сладостей, игрушек и, конечно, отсутствие всяких забот. Какие же могут быть заботы у ребенка!.. И это все хорошо. Но беда в том, что Жора рос, становился юношей, все глубже убеждался, что он действительно рожден для счастья, но ни любящие папа и мама, ни, очевидно, учителя в школе не помогли баловню судьбы углубить его понимание счастья, радостей жизни. Взгляд его на них остался детским, с той только разницей, что сладости и игрушки по мере его возмужания заменялись вином и красивыми девушками.
  Компания, в которой вращался Костров, была решительно нехороша. Почти все ребята знали неразлучного друга детства Жорки - Кадика Алексюка - высокого, тонкого, сильного и ловкого молодого человека с небольшой головой, маленькими, светлыми, быстрыми глазками и мелкими, острыми чертами лица. Это был хитрый, наглый и в то же время трусливый хищник, комбинатор, любитель легко пожить, хорошо выпить любым способом лишь бы за чужой счет. Кадик был тоже одним из лучших волейболистов города. Они вдвоем часто выступали как "подстава" за разные плохо подготовленные команды, будучи фактически кочевыми наемными гастролерами. Когда Сергей был еще в 8 классе, они однажды даже играли за их 43 школу. А позже они бродили из одного спортивного общества в другое, где им сулили больше выгод и интересных гастрольных поездок.
  Все, знавшие Жорку и его друзей-собутыльников, говорили, что он гораздо лучше и выше их. И это было еще одним поводом к удивлению, как он мог в такой компании остаться таким хорошим парнем: прямым, откровенным, по-своему честным, смелым без наглости и нахальства, лишенный всяких намерений надуть ближнего.
  Однако все это были любопытные качества одного из представителей спортивной богемы, весело жирующих молодых людей, которые любят компанию, потому что без нее скучно выпивать. Жорка никогда не жил в настоящем коллективе, поэтому он так трудно сживался с коллективом команды.
  
  ЖЖЖ
  
  Уже на первую утреннюю тренировку Костров опоздал больше, чем на час и, сказав, что теперь уже все равно поздно, просидел, отчаянно зевая, до 8 часов, когда нужно было идти на лекции.
  Явившись на вечернюю тренировку, он во время разминки и потом, при отработке отдельных элементов игры, держался, "как засватанная невеста"; делал все нехотя и явно скучал, не пытаясь этого скрывать. А когда начали играть, он скучать перестал, но стал нервничать. Жорка привык, что на первой линии он завершает игру ударом, а здесь часто мячи шли мимо него; неизбежная вначале суматоха еще больше раздражала. Он стал ворчать, стоял со скучающим видом фертом; потом, правда, разыгрался, видя, что ребята стараются бить из сложных положений, и сам даже показал несколько раз, как нужно бить такие мячи, но все равно чувствовалось, что его эта "каша" тяготит, и что он играет из одолжения, чтобы не расстраивать команду, и пока команда сама не бросит это пустое дело.
  Сергей пытался с ним поговорить после игры, но он обиделся, что к нему пристают, так как он все делает, что и другие, и ничуть не хуже. При чем он говорил это с таким видом: "Ну, да, мне это не нравится, и ты это знаешь, но приставать ко мне я тебе повода не давал".
  На следующую утреннюю тренировку он пришел к самому концу, когда ребята уже одевались. А на вопрос Сергея заявил, что он не может так рано просыпаться, и что он вообще не будет ходить на эти утренние тренировки. Он пытался даже по-дружески объяснить Сергею:
  - Ну, подумай, зачем мне весь этот тарарам? Я и без него лучше каждого из них играю.
  Сергей собрал ребят, разъяснил в чем дело и сказал, что он считает этот вопрос очень серьезным. Он предложил, чтобы каждый подумал над ним и в начале следующего вечернего занятия команда решит его.
  Жорка даже обиделся, что Сергей поднимает шум из-за пустяка. Сергей после тренировки вышел с ним и пытался ему один на один объяснить, что такое его отношение к работе раскалывает команду, разлагает ее, что дело не только в том, что он будет хуже играть, хотя и в этом он не прав, так как он тоже далеко не идеал волейболиста. Сергей мягко, по-дружески, но убедительно просил его хорошенько подумать над тем, что получается, иначе он, Сергей, будет настаивать на исключении его из команды. Костров обиделся, рассердился и заявил, что его и не такие пугали.
  Перед следующей вечерней тренировкой Сергей собрал команду и поставил перед ней вопрос, как быть с Костровым. Он объяснил, что своим поведением Костров раскалывает коллектив, поэтому положение серьезно, и он считает целесообразным обсудить вопрос о пребывании Кострова в их команде, если он будет продолжать свое.
  Жорка на это заявил, что он может без всякого обсуждения и прений уйти, если он кому-то мешает. Но интересы команды ему дороги не менее, чем кому другому и, если команда считает новую тактику выгодной, он будет играть как все. А что касается утренних тренировок, то он ходить на них не может и, вообще, пусть ему самому предоставят позаботиться о своей общей физической подготовке. А если он не будет подходить команде из-за своей слабости, пусть тогда его заменят. Только не надо пугать его исключением из команды, так как пока что он найдет где играть. И если он играет в университетской команде, то это потому, что ему честь университета, во всяком случае, не менее дорога, чем тем, кому хотелось бы играть без него.
  - Значит, ты заявляешь, что на утренние тренировки ходить не можешь, а вечерние будешь посещать, как все и никаких фокусов строить не будешь? - вмешался Шурик Бессонов.
  Жорку покоробило слово "фокусы", и он счел бы это за casus belli, если бы это говорил не один из его друзей, которого он уважал еще со школы и острого языка которого втайне даже побаивался.
  - Да, - нехотя ответил Жорка.
  - Да? - громко и придирчиво спросил Шурик.
  - Да! - громко и резко подтвердил Костров.
  - Вечерние тренировки ты будешь посещать, как и все остальные и вместе со всеми работать? - переспросил Сергей.
  - Я уже ответил, - огрызнулся Жорка.
  Сергей смолчал, хотя хотел напомнить слова Кострова о ненужности для него первой части их вечерних тренировок.
  - Ну, положение ясное, - сказал Бессонов. - Я, Жора, тебя хорошо знаю, мы с тобой не в одном переплете бывали и не одну бутылку вина выпили и знаешь... меня удивляет то, что ты делаешь. Я тебе уже говорил об этом один на один, а теперь здесь скажу. Ты вредишь команде. И сильно вредишь. Сергей прав. И когда ты намекаешь, что кому-то хочется выжить тебя из команды, то поступаешь нечестно. И я тебе скажу, что я, хоть мы с тобой друзья все-таки, не меньше Сергея хочу тебя выжить из команды. Да и другие ребята. Мы хотим, чтобы ты играл с нами, университетская команда без Кострова будет слабее,... поэтому я предлагаю: удовлетвориться объяснением Кострова. Если он не может ходить на утренние тренировки, черт с ним - ему же хуже будет. Но я тебе, Жора, категорически заявляю, что в случае каких-либо новых капризов, в какой бы они форме не проявились, считаю необходимым твое исключение; я безусловно поддержу капитана при всяком его решении вывести тебя из команды, потому что я Сергею верю, а намеки твои нечестные, еще раз тебе говорю... Вот мое предложение.
  Бессонов редко говорил серьезно и в серьезных разговорах часто участвовал шуточками. И то, что он сейчас выступил так резко показывало что он тоже считает обстановку очень опасной для команды. Таково же было мнение и других ребят. Сейчас же за Бессоновым заговорил молчаливый Петя Довгань. Он коротко сказал, что можно согласиться с предложением Шурика, но что он целиком согласен с Сергеем и поддержит его решение о выводе Кострова из команды при первом же, самом малейшем "фокусе". То же заявил серьезно, раздельно и коротко Мишка Левит, то же сказал и Васька.
  Сергей окончил совещание, заявив, что он присоединяется к решению команды и что лучше всего будет, если им никогда не придется вспоминать об этом разговоре.
  Он был доволен исходом совещания, так как увидел, что все ребята хорошо понимают его и думают так же как он. Но опасения его насчет Кострова не исчезли.
  
  ЖЖЖ
  
  Команда между тем, хоть и мало заметно вначале, делала успехи. Со временем понемногу исчезала неловкость игроков задней линии при набрасывании мяча прямо на удар второму или четвертому номеру, исчезала неловкость игроков первой линии при наброске мяча вдоль сетки. Вначале трудно было порвать со старой, укоренившейся уже привычкой. Но постоянная работа специально над этими элементами игры, напористые усилия всей команды понемногу вырабатывали новые привычки, новый автоматизм нужных движений. Показательными были в этом отношении игры со второй командой. Раньше обычно она в игре с первой сборной упорно сопротивлялась. У них была неплохая защита, и они говорили, что если бы им еще один-два хороших удара, то еще посмотрели, кто выиграл бы. При хорошей игре они обычно дотягивали до десяти очков.
  Вначале, при переходе первой сборной на новую тактику, она стала даже проигрывать своим младшим партнерам. Много мячей шло с ударов в сетку - и из-за неточной наброски, и из-за неудачных гасов с непривычных положений. Однако команда упорно продолжала свое и только Костров раздраженно хмурился или кисло улыбался: "Не виноват я в такой игре, вы сами видите, что получается".
  Но уже к концу первого месяца тренировки они опять стали выигрывать со значительным преимуществом. Опять второй команде все труднее стало перелезть в игре за 10 очков.
  Успех в освоении новой тактики уже в это время наметился.
  Общая работа, трудности, неудачи и первые успехи сплачивали коллектив. Они теперь часто встречались, каждый видел своего товарища по утрам, иногда еле проснувшегося, видел как он после нескольких минут ходьбы и упражнений становится бодрым, живым - привычным Шуриком, Мишкой или Васькой; видел отношение каждого к общей работе, наблюдал, как он относится к успехам (не задирает ли нос), как переживает неудачи (не ноет ли), как относится к успехам и неудачам товарищей. И чем больше они работали вместе, тем теснее сближались. Все работали на совесть, так как хорошо понимали, что от этого зависит успех. Неудачи и трудности переживали по-разному, но никто не скулил, и не хныкал, никто не пытался свалить вину за неудачи на других. При удачах каждый был рад, но никто не пытался приписывать успех лично себе. Если у кого что получалось лучше, чем у других, он был рад, но успехом глаз другим не колол и тотчас добросовестно стремился помочь другим понять секрет успеха.
  Каждый из них уважал в человеке черты воли, стойкости, трудолюбия, честности, прямодушия, простоты с товарищами и вообще - коллективизма. Никто из них особенно не вдумывался в великое слово "коллектив", но каждый всем строем своих мыслей и чувств подходил к оценке событий и людей именно с точки зрения интересов команды, коллектива. Лучше и глубже узнавая друг друга, они сближались все теснее. Теперь уже за каждым номером в команде ребята видели не только его волейбольную технику, внешние черты и несколько поверхностных впечатлений о характере, - теперь за всем этим каждый видел товарища - с целым миром его мыслей, чувств, интимных переживаний.
  Все окончательно убедились, что скромность и немногословность Пети Довганя - это не поза волейболиста, с которой он приходил на площадку, а черты его характера. Он удивительно спокойно реагировал на неудачи и успехи. О самых волнующих в жизни команды событиях всегда говорил спокойно, рассудительно и строго объективно, как будто речь идет не о нем самом и его команде. Но это было не равнодушие. Работал он очень упорно, и горячо стремился к успеху. Это ребята хорошо видели, а от его соседей по общежитию знали, с какой старательностью и пунктуальностью он ежедневно проделывает утреннюю зарядку и разработанный для каждого комплекс упражнений. Ребята знали, что он хороший студент, фантастически любящий свою физику и просиживающий уйму времени в лаборатории или читалке. Волейбол был для него горячо любимым отдыхом и необходимой частью его распорядка дня. Команда была в курсе дела, как шла работа "Петуха" и еще двух его друзей над очень интересным прибором, который они конструировали в лаборатории. И эти Петины друзья тоже перестали для команды быть посторонними людьми.
  Крупный, румяный добродушный красавец-здоровяк с каштановыми кудрями Шурик Бессонов был хорошо известен всему университету. Ребята поражались его неистощимости на анекдоты кавказские, еврейские, солдатские, детские, студенческие и прочие и прочие. Казалось, на всякий случай жизни у него был припасен остроумный совет, шутка, ответ. Он был прекрасным рассказчиком и многие, слушая его, были убеждены, что он был бы талантливым литератором-сатириком, юмористом. Во всякой компании он становился душой общества. Ребята его очень любили и уважали за открытый, товарищеский характер, за неисчерпаемую веселость и за отличные способности спортсмена.
  Шурик ухаживал за одной из красивейших девушек в городе - Лялей Нейдинг - студенткой Института иностранных языков. Среди ребят Водного института из-за нее не раз возникали кровавые потасовки, но она ответила взаимностью только Шурику. Вся команда гордилась такой красивой девушкой своего игрока.
  Ребята узнали, что Мишка Левит очень способный математик и профессора прочат ему аспирантуру, что у Алешки Сикорского давно уже умерли отец и мать, и что он с сестрой воспитывался у бабушки в Проскурове. Эту сестру он очень любил, старался подрабатывать и ухитрялся помогать ей из своих скудных студенческих средств. Он рассказывал ребятам, какая умница и красавица его сестра и в подтверждение показывал ее карточку. Ребята нашли, что она вовсе не красавица, но никто и не подумал разочаровывать Алешку.
  Особое место в команде занимал Васька. Хотя никто не мог оспорить у Бессонова пальму первенства в бойкости языка, добродушии и постоянной готовности острить - то есть тех качеств, которые делали его всегда душой компании, все же душой команды был Васька. Его очень уважали, он был отличный студент, хорошо известный в городе спортсмен-легкоатлет, волейболист, боксер. Слава, в виде туч босоногих, голосистых и восторженных пацанов всегда окружала его на пути со стадиона после соревнований. Ребятишки его очень любили. Он, несмотря на свою знаменитость, всегда отвечал на их вопросы, посвящал в тайны спорта. И все это без тени превосходства взрослого или чемпионства. Дома его крыльцо, как и в детские годы, продолжало оставаться любимым местом сборища окрестных ребятишек с Садовой и Соборной площади. Он и сейчас оставался вдохновителем и нередко организатором целого ряда крупных затей детского населения своего района.
  Всегда простой, без позы он очень быстро сходился с ребятами. К нему подходили открыто, зная, что он без хитринки. Он всегда и совершенно искренне интересовался делами товарища и был посвящен во многие секреты, которые никому другому не открывались. И вместе с тем, богатая фантазия, неистощимая на выдумки, изобретения, разные фокусы и проделки, искренний, от души шедший комизм парня, который очень любит хохотать, когда хохочут друзья - все это и делало его душой команды. Алешка Сикорский, например, в нем души не чаял, строго следя, чтобы никто из пижонистых одесситов не мог над ним посмеяться и задрать перед ним нос; он нисколько не обижался, когда Васька даже над ним подшучивал, хотя никому другому этого не простил бы.
  Все, что он ни делал, он делал со вкусом, русской сметкой, фантазией и глубокой заинтересованностью. Если можно так выразиться, он поэтизировал всякую свою работу. От этого у него всякое дело так и спорилось. С ним и скучноватые вообще для волейболиста утренние тренировки становились веселыми и занимательными. Никто не взлетал так высоко с трамплина и так отчаянно не кувыркался через голову на гимнастический стол, как он. Дух занимало при виде, как его голубые тренировочные брюки мелькают и вертятся высоко в воздухе.
  Хорошо сжился и сдружился с ребятами Сергей. Он занимал особое положение - был капитаном команды и тренером одновременно. Но это не выделяло его из коллектива и не ставило над ним. Его функции были ясны каждому игроку и очевидно необходимы для достижения тех целей, к которым стремился их коллектив.
  Необходимо было представительство от команды в "дипломатических" сношениях с другими командами и с судейским аппаратом. У капитана есть и другие, более важные функции.
  Если для достижения какой-либо цели необходимы усилия коллектива людей, то эти усилия должны быть организованы и направлены кем-то.
  Как бы ни была для всех желанна и очевидна цель, и как бы ни был хорош и единодушен коллектив, его усилия должны быть обязательно организованы и направлены, руководимы. Чем труднее борьба за достижение цели, тем тверже и умнее должно быть руководство.
  Для того, чтобы сильная команда добивалась успеха в борьбе против сильных противников, нужна длительная, упорная, постоянная, довольно сложная работа. Эту работу организует тренер и капитан команды.
  Для того чтобы выиграть в длительной, сложной, имеющей свою стратегию и многообразную тактику матчевой борьбы, нужно руководство капитана (и тренера, конечно). И чем сложнее борьба, чем она богаче упорством и "коварством" противника, тем важнее функции капитана, который должен не только против всякой комбинации и хитрости врага найти контригру, но и сам организовать такие комбинации и удары, которые сломили бы сопротивление противника. И это понятно игроку каждой команды.
  Чтобы капитан был авторитетен, он должен хорошо играть и хорошо понимать игру, должен уметь объединить коллектив и поддерживать его сплоченность в самые тяжелые минуты борьбы. И члены команды должны быть уверенны, что он справится с этими функциями.
  Команда считала Сергея подходящим для себя капитаном. Он был лучшим игроком, хорошо понимал игру, важность коллектива и много усилий прилагал к его сплочению. Он умело организовал подготовку команды, в игре всегда был спокоен, ровен, не нервничал, не кричал, не терялся, не мешал играть. А если вмешивался в игру словом, то его советы и решения были толковы, обдуманы и основаны на правильном понимании обстановки. Все понимали, что действия капитана вытекают из необходимости борьбы самой команды, что он искренне служит коллективу и не преследует при этом никаких личных целей, в игре никогда не стремится выделиться за чужой счет, выпятить свою роль или свалить ответственность за неудачу на других.
  В команде собрались сильные игроки и серьезные и умные ребята. Почти все они тоже могли бы неплохо справиться с функциями капитана своей волейбольной команды, хотя каждый действовал бы по-своему. Но все они считали, что при данной комбинации игроков кандидатура Сергея наиболее подходящая и он лучший на этом посту.
  Функции капитана, конечно, очень почтенны, но в спорте среди настоящих спортсменов нет места зависти. Здесь все очень просто: борьба дает безграничные возможности для проявления своих способностей, и все они очень легко могут быть оценены всеми, совсем независимо от того, капитан ты или нет.
  Команда считала Сергея вожаком, его все уважали и ему верили. И чем больше она работали, тем сильнее убеждались в этом, а это тоже большой плюс команде.
  Таким образом, в ходе напряженной работы команда сплачивалась во все более тесный и дружный коллектив. Теперь члены команды были связаны не только линиями полета мяча, но и настоящей трудовой дружбой. Встречаясь на улице, в театре, кино ребята радостно улыбались: друзья, свои.
  У каждого из них был свой круг знакомых. Круг друзей Пети Довганя был, например, отличен от круга друзей Шурика Бессонова, так же как друзья Алеши Сикорского интересами, вкусами, привычками отличались от друзей Сергея. Однако теперь и эти друзья товарищей по команде стали им ближе и понятнее.
  
  ЖЖЖ
  
  Команда все теснее сплачивалась, а проблема Кострова продолжала существовать, все сильнее беспокоя капитана, да и не только его.
  Вначале, после собрания, на котором говорили о нем, Жорка видимо стремился ничем не выделяться из команды; на вечерних тренировках он был необычно для него тих и старателен. Однако такая кротость была вовсе не в его характере, и он не долго выдержал искус смирения перед общей дисциплиной. Вскоре он стал опаздывать и на вечерние тренировки. Он, правда, активно не выступал против того, что делала команда, но нетрудно было увидеть, что ему все эти "марафеты", фокусы не нравятся. Он шел на мяч, когда его посылали ему для удара, но во все этом чувствовался только автоматизм хорошей техники, без заинтересованности в игре. Казалось, он говорил этой своей манерой: "Ну, я могу и так играть, но все это будет уже на вашей совести". Ясно было, что он только терпеливо ждет, пока ребята сами бросят этот "тарарам". Это была позиция корректного нейтралитета, и похож он был в игре на гастролера, на время приехавшего сыграть несколько игр с командой. Алешка Сикорский, который незаметно для себя стал охлаждаться к своему кумиру, иронизировал даже над ним; частенько набрасывая ему мяч, он "любезно" говорил: - Прошу, маэстро!
  Костров, в сущности, оставался вне коллектива. После собрания, на котором говорили о нем, он понял, что в пылу спора напрасно обвинил Сергея в нападках на себя из личных соображений и, к чести его, нужно сказать, что он стал по-прежнему ровно и хорошо относится к Сергею. Однако это не облегчало для команды и капитана задачу - как быть с Костровым?
  Сергей понимал, что Костров - элемент чуждый их коллективу и что отчужденность эта растет по мере роста коллектива команды. Он был в этом глубоко убежден. Пока Костров в составе команды, ей постоянно грозит раскол. Вступать в решающую схватку с очень сильным противником в таком состоянии нельзя. Раскол в очень тяжелой борьбе обязательно скажется и тем пагубнее, что Костров один из сильнейших игроков команды. Капитан не боялся, что за Костровым пойдет часть ребят, он был уверен, что тот стоит один против всей команды. И все же, как бы ни был силен коллектив, но чужеродное тело, даже при крайней его ничтожности, может привести его (коллектив) к самым пагубным результатам. Можно даже сказать, что коллектив, пока в нем есть это, даже ничтожное, инородное тело, не является настоящим.
  Значит, Кострова нужно заменить пусть даже и более слабым игроком, но сохранить единство команды.
  Сергей знал, что ребята поймут и поддержат его, но сделать это было очень тяжело и непросто. Костров - один из лучших игроков команды, участник первой сборной города, хороший парень, краса и гордость университета в представлении очень многих и вдруг... его вывести из команды!
  И все же Сергей понимал, что он, как капитан, обязан на себя принять основную тяжесть задачи. Он решил созвать еще одно собрание команды, твердо поставить вопрос и окончательно объясниться с Жоржем. Пусть он поймет, если может, что он сейчас - помеха и угроза команде. А если будет спорить, то решительно поставить вопрос на голосование.
  Однако случай помог Сергею. И этот случай был закономерен.
  Ко дню 8 марта был организован городской волейбольный блицтурнир. Команда решила преждевременно не раскрывать свою новинку и вначале играть по-старому, а если будет туго, то перейти на новую тактику, так как ребята чувствовали себя в ней довольно прочно.
  Первую игру они сравнительно легко выиграли у средней по силе команды. Но следующей была встреча с одной из сильнейших команд города - командой Индустриального института. Начали играть по-старому, однако было тяжело. Противник вырвался на очко, потом на два. Сказывалось тактическое расстройство, когда игроки играли не в полную силу, так как знали, что у них есть другая тактика, лучшая, на которую они могут всегда перейти. Но психологическая неустойчивость, связанная с тактической неопределенностью, привела к тому, что и после условного знака Сергея перейти на новую тактику, команда проиграла еще два очка. Момент был нервно очень напряженный. В это время Костров вышел на четвертый номер. Игру распасовали по-новому, и стоявший перед ним Бессонов перехватил мяч, шедший к Жорке, и неудачно погасил его в сетку. Это вывело из себя Кострова, который вдруг зло крикнул: - Да хватит вам в бирюльки играться! Играйте, как следует! - И вслед за этим, несмотря на решение команды и распоряжение капитана, стал сам перехватывать мячи и давать на третий номер для ответного броска на удар. Игра расстроилась совсем и команда проиграла.
  Все были злы и раздражены. Хотя морально не очень убивались, так как чувствовали, что результат в значительной мере случаен.
  Сейчас же после игры Сергей собрал команду и решительно поставил вопрос о Кострове. Он с самого начала заявил, что дело не в поражении, и что он не думает Жоржа обвинять в нем. Дело не в том даже, что он нарушил в игре решение команды, хотя и это недопустимо. Сергей постарался, как можно мягче объяснить, что он, Жорж, расстраивает коллектив своей молчаливой, но упорной оппозицией.
  - Мы все хорошо знаем, что ты лучший игрок команды, что ты очень хороший парень, - обратился Сергей к Жорке в заключение, - и, тем не менее, я предлагаю команде попросить тебя не играть с нами, до конца этого года, во всяком случае. На этом предложении я решительно настаиваю, так как в противном случае успех игры с Водным очень и очень сомнителен. Я убежден в абсолютной необходимости этой тяжелой операции.
  Сергей только закончил, все еще молчали, как вдруг Костров резко поднялся и со словами: - Я тоже играть с вами не буду, пока не бросите ваших фокусов, - вышел из комнаты.
  Наступило тягостное молчание. Все понимали, что произошло нечто очень неприятное, но... необходимое. И когда Сергей попросил ребят высказаться, все с ним согласились.
  Это было действительно неприятно - обидели хорошего парня, которому эта обида очень тяжела. И вместе с тем, все почувствовали какое-то облегчение - как будто горизонт их борьбы прояснился.
  
  ЖЖЖ
  
  Вместо Кострова в основной состав команды взяли из запаса Сикорского, и в связи с этим произвели некоторую перестановку. На первый номер вместо Кострова поставили Ваську, как сильнейшего после Сергея игрока на ударе, а Сикорский стал на пятый номер за Сергеем. Это было хорошо и потому, что новый игрок играл рядом с капитаном.
  До сих пор Сергей все время ощущал какое-то беспокойство в ожидании возможных неприятных неожиданностей для команды от недисциплинированного и своенравного Кострова. Теперь он чувствовал, что вся команда морально собрана и едина, и во время игры он является ее естественным центром. Единство команды было достигнуто, хотя и за счет ее некоторого технического ослабления. Зато команда стала еще дружнее и старательнее работать. Тренировались все горячо, с увлечением.
  Технику новой игры команда осваивала все лучше; все свободнее и естественнее ребята играли по-новому.
  Усиление команды хорошо видно было на играх против своей второй сборной. Костров и до своего выхода из их команды нередко, опоздав на тренировку, с удовольствием играл в составе второй сборной, там он чувствовал себя хозяином и играл по-своему. После его выхода из команды все старались показать ему, что они по-прежнему уважают и ценят его как сильнейшего игрока и хорошего парня. Да и сам Костров был уверен в этом. Поэтому он продолжал приходить на тренировки и играть за вторую сборную. Это привносило в тренировки огонек азарта и спортивного задора и было очень полезно для команды, так как приучало ее к игре против сильного нападения.
  Но, несмотря на то, что Костров играл часто с подъемом и технически очень сильно, первая команда стала выигрывать с все большим и большим преимуществом. К концу апреля, когда матч с Водным был уже на носу, первая команда уже могла давать второй до десяти очков форы, то есть, несмотря на Кострова, совершенно подавляла его.
  Молниеносные удары Жорки были очень полезны. Они много помогли разучить двойной блок против сильного игрока, приучили защиту к очень сильным и резким ударам. Но капитан понимал, что этого недостаточно, что для полной подготовки необходимо было бы провести один-два тренировочных матча против сильной команды, чтобы приучить команду к напряжению полнокровной спортивной борьбы.
  Он поставил этот вопрос перед ребятами, однако все решили, что лучше все же не раскрывать свою тактику и сделать ее неожиданной для водников.
  Сами же они внимательно изучали противника. Все хорошо знали каждого игрока в команде Водного. Сергей особенно тщательно обдумывал психическую устойчивость каждого из противников. Всем ребятам удалось дважды посмотреть матчевые встречи Водного с сильными командами. Каждый раз они убеждались, что предстоит очень тяжелая борьба. Но теперь все были настроены так, что не только не боялись такой борьбы, но хотели ее, хотели испытать свою крепость при максимальном напряжении.
  Правда, никто из команды не видел в игре Водного Латышева, так как он перевелся в Одессу только в середине апреля. Сергей, Шурик и Васька видели его только в прошлом году, когда команда Николаева приезжала в Одессу. Тогда они обратили внимание на его игру. Он, действительно, был очень силен. Но и Латышев не пугал команду, только обостряя интерес предстоящей встречи.
  В общем, капитан считал, что команда к встрече готова. Предстоящий матч потребует большой физической выносливости. На выработку ее было обращено много внимания в тренировках, и теперь команда могла выдержать в самом быстром темпе очень продолжительную игру. Предстоящая игра потребует максимального напряжения воли, нервов, выдержки команды - и в этом отношении команда была готова. Она была дружным, крепким коллективом, приученным к мысли о тяжести борьбы и о том, что они должны выиграть, во что бы то ни стало, что они должны сломать волю противника, как бы ни тяжела была схватка. Наконец, команда готова была блеснуть новой, неожиданной для противника тактикой и техникой; и в этом отношении они много поработали, и теперь новая тактика стала органически, автоматически присущей каждому игроку и всей команде. Играть по-старому никто бы уже не смог, так как прежняя тактика каждому казалась недопустимо примитивной - в то же время игра по-новому была так очевидно проста и естественна.
  Все это чувствовала и вся команда. Однако, когда наступили последние считанные дни пред матчем, к которому столько готовились, и когда каждый ощутил на себе горячее дыхание вплотную надвинувшейся борьбы, ребята стали все сильнее волноваться.
  Да и нельзя было не волноваться, чувствуя себя в центре возбужденного внимания всего университета, зная, что час приближается. Вот, вот настанет день, и они уйдут с поля с величайшим триумфом или опять разбитые и сугубо опозоренные среди ликования противника и обидного сочувствия своих. Представляя себе эти картины, каждый из них нервно напрягался и, возбужденный, в уме своем уже вступал в "смертельную" схватку.
  
  ЖЖЖ
  
  Наконец, в четверг вечером, за два дня до матча, команда собралась на последнюю тренировку. Накануне все они, не сговариваясь, пришли на заседание кружка, где делал доклад их капитан. Успех доклада Сергея еще больше сплотил команду. Они тепло поздравляли своего капитана с очень интересным докладом. А на другой день с утра, слыша многочисленные отклики на заседание кружка, они гордились своим капитаном и радостно слушали рассказы о событиях на кружке и комментарии к ним. И гордость их была законна, так как он был членом их коллектива.
  Любопытно, что гордились не только игроки команды университета. Слух о докладе Сергея распространился и в Водном институте. В каждом рассказе чувствовалось: "Вот это то, что надо! Молодец Астахов!" Множество студентов к этому и стремились, это и было идеалом: отличная учеба и спорт.
  Несмотря на то, что речь шла о противнике, и в Водном при рассказах о докладе Астахова раздавались самые одобрительные комментарии
  Спортсмены Водного в душе немного гордились успехом Астахова, так как каждый из них понимал, что спорт, которому они отдаются с таким увлечением, не самое главное, что основное для них - учеба; и крупный учебный успех своего брата-спортсмена повышал их авторитет и в собственных глазах, воочию показывая благотворность сочетания учебы и спорта.
  Доклад Сергея еще больше повысил его авторитет капитана в команде. Теперь каждый еще раз убедился, что он не только отличный волейболист, хорошо понимающий игру, но и вообще очень толковый парень. Сходясь на последнюю перед матчем тренировку, каждый из игроков при встрече с капитаном улыбкой и рукопожатием выражал ему одобрение и уважение. Сергей также искренне и радостно отвечал всем. Вместе с тем, он отметил про себя, что такого настроения можно только желать перед матчем.
  Строго выдерживая заранее продуманный предматчевый режим, на этой, последней тренировке, за два дня до матча, команда провела только легкую разминку и двадцатиминутную игру без счета, чтобы только поддержать тренированность и размяться, не тратя запас физической и нервной бодрости и выносливости.
  Последняя тренировка! Каждый мысленно переносился в послезавтрашний вечер, - от этого ребята играли либо рассеянно, либо слишком внимательно, следя за каждым своим движением - и распасовка получалась несколько более грубой и неточной, движения более связанными. А что если и послезавтра так пойдет?
  Сергей понимал это состояние команды, и сам испытывал его. Он внимательно приглядывался к игре и остался, в основном, доволен. Три месяца напряженных тренировок, кажется, не пропали даром. Ребята за это время стали сильнее, выносливее. Все хорошо прыгали, резко и сильно били, хорошо играли на защите; новая тактика вошла в привычку и автоматизировалась, в игре не путались, каждый хорошо понимал и чувствовал партнера. Команда была по-настоящему дружной, коллективной. Кажется, не напрасно поработали.
  Конечно, не все игроки были равноценны. У каждого были те или иные более или менее опасные недостатки. Шурик Бессонов слишком прямолинейно бьет - видно, куда пойдет мяч, поэтому даже сильные его удары хорошему игроку принять можно, к тому же он недостаточно резок. Васька чересчур входит в азарт, бывает слишком резок и бьет нередко прямо под себя - в сетку. Еще больше шероховатостей в игре Мишки Левита, Алешки Сикорского, Пети Довганя.
  Зато у каждого есть и свои особенно сильные стороны. Васька и Алешка очень хороши на защите, Шурик и Мишка безупречно распасовывают и набрасывают и никогда не бьют в сетку. Оба они играют с хитринкой, используют "покупки", обманы. Петя очень точно играет в нападении обеими руками.
  Еще много нужно работать с командой, чтобы сгладить недостатки и развить сильные стороны. А сейчас нужно так построить игру, чтобы повернуться к противнику этими сильными сторонами и не выявить своих слабостей.
  Но ведь и противник не идеален. Будем драться. Для боя нужен коллектив, а он у них теперь, кажется, неплохой. Хороший коллектив.
  Когда истекли предназначенные для разминочной игры 20 минут, Сергей остановил игру и предложил команде одеваться.
  Освежившись под душем, они пришли в ту аудиторию, где собрались впервые после разгрома 1 февраля. Но настроение было теперь не то. Лица у всех были разные и глаза, разгоряченные разминкой и возбужденные мыслями о матче, были разные, но на всех лежал отпечаток готовности дружно ринуться в схватку.
  Все хорошо помнили тот сбор команды, и сейчас каждый садился на то место, где он тогда сидел.
  - Ну, вот, друзья, - начал Сергей, как только ребята уселись, - три месяца прошло, как нас избили. Три месяца мы, кажется, хорошо работали. Послезавтра мы наденем наши майки с черными, траурными ленточками и выйдем на поле против водников...
  - И оставим от них только мокрое место, - шутя, перебил Шурик. Ребята заулыбались.
  - Ну, от кого останется мокрое место - это мы послезавтра увидим, - продолжал Сергей, - но, мне кажется, у нас есть основания рассчитывать на успех... Больше того, скажу прямо - нам нужно выиграть и мы должны выиграть. Вот сейчас и договоримся, как будем играть, чтобы выиграть. Это наш последний разговор перед матчем - давайте все обсудим и решим... собственно, к тому, как играть, мы готовились три месяца и теперь остается договориться только о некоторых стратегических особенностях этой игры и выслушать последние советы друг друга... у меня таких советов несколько. Некоторые из них очевидны и их нужно принять как решения.
  Во-первых, что бы ни случилось, как бы не протекала игра - драться до последнего. Будет ли счет 0:14 в их пользу или 14:0 в нашу - все равно играть на пределе, драться за каждый мяч, как будто именно он решает исход матча, потому что каждый мяч действительно может решить игру... Во-вторых, никаких фокусов, никаких нервов, никакой игры на зрителя. Мы об этом уже не раз говорили, но это настолько важно, что мне хочется напомнить еще раз. От первого и до последнего мяча - драться, драться и драться - отчаянно, умно, хитро. Костьми лечь, а выиграть из любого, самого отчаянного положения! Это очевидно и с этим, я думаю, все согласны.
  Все внимательно и сосредоточенно слушали, полностью поглощенные словами капитана, так как за этими абстрактными принципами они уже видели сложную и тяжелую борьбу матча.
  - Команду Водного мы все хорошо знаем, кроме Латышева. Кое-кто и его видел в прошлом году с николаевцами. Играет он сильно, удар резкий, с поворотом, блокировать его трудно, бьет с обманами. С Латышевым у них будет пять хороших ударов. Их капитан - Женька Ермаков тоже бьет, но это не удар. Да он, вероятно, на передней линии будет играть все время на третьем номере. Уже в прошлом матче они били и со второго, и с четвертого номера, сейчас, с Латышевым, можно ожидать, что они еще больше разнообразят игру.
  Блокировать нужно все удары двойным блоком. Ни одного удара без блока не пропускать. Мы над двойным блоком и второго, и четвертого номера хорошо поработали, но отсутствие матчевых встреч с сильными командами может сказаться. Особенно нужно следить за страховкой блока, это у нас может быть слабым местом. Как это делается, мы знаем, а вот автоматизма страховки как следует, мы не выработали. На это всем нужно обратить внимание. Страховать нужно очень точно, без крайностей; ну, а если уж обманут, то убейся, а мяч достань и спаси.
  Больше предугадывать их игру, мне кажется, нет оснований и незачем - это игра, борьба, здесь все бывает, во всяком случае, нужно быть готовым ко всяким неожиданностям.
  Что касается нашей игры, то все наши комбинации на тренировках получались неплохо - в игре должны получиться еще лучше, так как они естественны и вытекают из потребностей самой игры.
  Наша тактика, вероятно, выше, чем их. Распасовка и наброска мячей для удара получается у нас неплохо. У нас все бьют с самых разнообразных положений, и в этом мы, вероятно, сильнее их. Это и должно сказаться на игре.
  В этой встрече будем все гасить. Поэтому теперь особенно судьба матча в руках каждого из нас. Но, конечно, основная задача в том, чтобы выиграть и нужно будет больше играть на того, у кого лучше пойдут удары. Хотя, повторю, наше преимущество в том, что все бьют.... Только ни в коем случае не входить в азарт и не терять голову. Не получилось что-нибудь - пойми, в чем дело, и с ясной головой исправь ошибку... Больше быстроты, неожиданности, ума. Обязательно играть головой!
  Очень важно в игре использовать слабости противника и сыграть на них. Нужно будет использовать то, что у нас лучше всего и то, что у них хуже всего получается. Сейчас еще об их слабостях ничего определенного сказать нельзя, но предположить кое-что можно. Слабее всего у них играют Левченко и Токарь. Вероятно, они заменят Латышевым Левченко, так как нападение они считают и без того сильным, а на защите Токарь лучше играет. Но Токарь у них, пожалуй, самый нервный и неустойчивый, поэтому нужно будет сыграть на него, если не будет более подходящего. На него нужно будет направить подачи, если это по ходу игры будет полезно; если он будет выходить на удар, обязательно тоже ставить двойной блок, нужно постараться обмануть его, вывести из равновесия и сыграть на этом.
  И последнее мое предложение относительно начала игры. Мне кажется, что было бы лучше, если бы мы начали (до тех пор, пока я буду стоять только на четвертом номере) по-старому. Это относительно безопасно для нас, потому что я обычно на ударе мало порчу мячей. А может быть выгодно, так как, во-первых, не сразу раскроет нашу тактику, а увлекшись игрой, они уже не так быстро поймут смысл нашей игры, и, во-вторых, первые мячи всегда трудно бить, и я помню по себе, что мне бывает легче, когда начинаю бить не я, а другой игрок своей команды, тогда смелее выходишь на удар и к тому же подстегивает дух соревнования. Мне кажется, и из этих соображений будет лучше, если я возьму на себя ответственность первых мячей.
  Вот мои основные соображения относительно самой игры. У кого еще имеются какие мнения?
  - 8 марта мы на перемене тактики во время игры погорели, - задумчиво сказал Васька. И сейчас же живо добавил: - Я не возражаю, но нужно хорошенько договориться, что речь идет только о самом начале игры, пока ты будешь стоять на четвертом номере, чтоб у нас опять путаница не получилась.
  Ребята зашевелились, они как бы пробудились от мыслей, которые перенесли их в послезавтра. Эти мысли волновали кровь и заставляли учащенно биться сердце.
  - Вот это будет резня! - не выдержав напора возбуждения, сказал потягиваясь Алешка, как бы желая почувствовать силу мышц. Он впервые будет играть в составе первой команды, и в таком матче! Про себя Алешка думал, что, если в нападении он, может быть, не сможет так сыграть, как Сергей или Васька, то на защите он, во всяком случае, покажет, что они не ошиблись, взяв его в команду. Он твердо решил разбиться, но доставать все самые трудные, невозможные и гибкие мячи. И чем больше приближался день матча, тем ярче он представлял себе картины его умопомрачительных бросков на мертвые мячи через всю площадку и бешеные овации болельщиков.
  Впрочем, аналогичные картины волновали воображение каждого игрока. Каждый из них в этот день готовился блеснуть особенно небывало хорошей игрой. И только запасные игроки - Иван Кандыба и Ванька Кийко - сидели тихо и немного отчужденно, им едва ли придется играть в составе первой команды. А как хочется! Они оба уверены были про себя, что сыграли бы, во всяком случае, не хуже Алешки.
  Команда единодушно согласилась с предложениями Сергея, и он, еще раз напомнив советы относительно режима перед матчем, закрыл совещание.
  - Ну вот, кажется, все решили. Остается меньше 48 часов. Хорошо продумайте все то, что мы здесь говорили и особенно помните: драться, что бы там ни было, до последнего издыхания; ну, и играть смело, находчиво, хитро - обязательно головой.
  - Да! Теперь держись! - опять не выдержав напора чувств, проговорил Алешка, "штывая" Ваську кулаком в бок.
  
  ЖЖЖ
  
  Режим предматчевых дней предполагал, что все они, хорошенько обдумав свою игру и решения, принятые командой, в день матча постараются совсем не думать о встрече, чтобы сохранить калории нервной энергии, которые могут решить исход борьбы. Но разве это легко?
  Васька проснулся в этот день раньше обычного, еще в полусне испытывая внутреннюю торжественность. У него было такое чувство, будто он изнутри освещен яркими и теплыми солнечными лучами. Просыпаясь, но еще не раскрыв глаза, подумал, откуда в нем эта торжественность и чувство радостного яркого внутреннего света. И тотчас вспомнил: сегодня играем. Сон мигом слетел с него и уплыл как туман куда-то в пасмурные еще уголки комнаты. Он быстро вскочил с дивана, стал коленом на подоконник и широко отворил окно. Приятно обдало утренней свежестью и стало даже зябко. Его удивило, что во дворе еще вовсе не так светло и солнечно, как ему казалось, когда он еще не открывал глаза. Но, взглянув на часы, понял, что еще очень рано и некрасивые, беспорядочные хлопья туч исчезнут, как только поднимется солнце - ярко засияет небо и настанет день. Какой это должен быть замечательный, интересный и важный день!
  Он быстро натянул тренировочные брюки, фуфайку и выскочил в окошко на спортивную площадку, сооруженную им же посреди небольшого, увитого по стенам диким виноградом, двора. Начав делать зарядку, он удерживал себя от слишком быстрых движений, которые самопроизвольно вырывались благодаря возбуждению от быстро замелькавших одна другой зажигательнее мыслей.
  "Сегодня игра!" - пело все внутри его. "Игра, игра, игра!" - резко, в такт все убыстрявшихся движений руками сверкали мысли в мозгу. "Ух, это будет матч!" И в воображении вспыхнула яркая картина: он с резкого разбега вдруг взлетает, как ракета, над сеткой и со второго номера, правой рукой (удар, который у него особенно хорошо получается) "садит" по первой линии, по второму номеру, пушечный удар - очко! Зал дрожит и вздымается на дыбы от восторженного рева болельщиков и она, сидящая впереди, сильно аплодирует, смеется и что-то радостно кричит на ухо своей соседке.
  Он скоро заметил, что вспыхивающие одна за другой такие картины распаляют его, и вспомнил, что в этот день нужно поменьше думать об игре, чтобы не волноваться и сохранить свежесть нервов. Он пытался отвлечь свои мысли, направляя внимание на окружающие конкретные предметы, которые были перед глазами. "Вот турник, - думал он, - мы его с пацанами строили, когда я был еще в 9 классе". Столбы для него они утащили со двора 13 номера. "А теперь и хорошо. Если бы не турник, я, может быть, и не стал бы таким фанатиком-спортсменом. Он хорошо укрепляет мышцы. Теперь я поджимаюсь 20 раз. Правда, Сергей поджимается 25 раз, но он легче меня". Вспомнив о Сергее, он подумал, проснулся ли он; и решил, что проснулся - он рано поднимается. И опять подумал, волнуется ли он так же. "Хотя, я ведь и не очень волнуюсь - вот захотел, и не думаю о матче". И тут же мелькнула мысль: "А вдруг она не придет на игру!" Нет, она должна придти. Там ведь будут играть ее подруги-филологички в женской команде. Конечно, придет! Ух, как это будет здорово! Как он выйдет из раздевалки - сильный, ловкий, прыгучий и одним уголком глаза увидит ее! Ох, как он будет сегодня играть!.. И опять яркие и волнующие кадры будущего матча вспыхивали в воображении.
  И опять он ловил себя на этом и старался думать о чем-нибудь постороннем.
  Он был среди огромного и бескрайнего моря сильных, ярких, лучезарных и волнующих матчевых чувств. И как ни отворачивайся - а все море - слепящая глаза мелькающими солнечными бликами картина... И так целый день. Иногда он на некоторое время отвлекался от этих мыслей: за завтраком, на лекциях в университете, но потом снова и снова возвращался к ним.
  В университете на переменах только и говорили о сегодняшнем матче и завтрашних соревнованиях по легкой атлетике. Приятно было слушать, с каким нетерпением ожидают ребята матча, но все это волновало и втягивало в мысли и разговоры о том же. Приходилось усилием воли сосредотачивать свое внимание на лекциях. А как только занятия кончились, он немедленно ушел домой. Казалось, что, оставшись наедине, легче будет отвлечься. Дома он пообедал легко, но калорийно и улегся с книжкой на тахту. Спать перед соревнованиями нехорошо, да он и не заснул бы. Чтение легкой и интересной книжки увлекало, но время от времени его как будто что-то толкало, и он переворачивался и глядел на часы. Время тянулось томительно долго.
  Они договорились сойтись в своем спортзале в 7 часов. Ему еще нужно было собираться, но он, чтобы испытать свое терпение, решил подняться с тахты, когда будет половина седьмого.
  Целый день его мучил вопрос: придет ли она или не придет? Логически он доказывал себе, что она должна прийти, но не разрешал себе надеяться, так как если бы она не пришла, это было бы слишком сильное разочарование.
  Ах, как может быть замечательно, если она придет!
  И опять он ворочается, и опять смотрит на часы. Наконец - 6часов 25минут. Остается 5 минут до назначенного им времени. Встать раньше времени нельзя, так как это значит показать самому себе свою невыдержанность. Нет, он встанет тогда, когда сам назначил. Но эти последние 5 минут тянутся особенно долго. Что-то внутри его зудит, щекочет, ворочает на тахте, но он не встанет до назначенного часа, даже не будет следить за стрелкой. И на самом деле - отворачивается к стене и взглядывает на часы только тогда, когда ему кажется, что он уже просрочил время. Однако остается все еще одна минута. Он опять отворачивается и долго терпит. Когда Васька опять взглядывает на часы, то стрелка стоит уже на 30 минутах, но ему кажется, что она чуть-чуть еще не дошла. И он решает, что лучше ее подождать. И опять ждет, с трудом удерживая себя в лежачем положении. Но вот стрелка уже явно перешла цифру тридцать - можно вскакивать. Но мысль, что он нетерпеливый и невыдержанный неприятна ему. И, чтобы наказать себя и доказать свое терпение, он решает лежать еще две минуты. Когда и эти две минуты прошли, он готов еще продлить свое наказание и доказать свою выдержку, но он вспоминает, что еле успеет одеться и может опоздать, а опаздывать сегодня на сбор нельзя - и с облегчением вскакивает. Наконец-то! И мгновенно забыв обо всех этих переживаниях, Васька с наслаждением окунулся в свои сборы.
  Складывать вещи, необходимые на соревнованиях - очень приятная забота. Он надушил выутюженные и сложенные стопкой плавки, белоснежные, накрахмаленные трусы, майку, белые носочки, платочек; аккуратно сложил все это на дно маленького чемоданчика, а сверху положил завернутые в газету тапочки. Затем умылся хорошенько до пояса. А когда сидел перед зеркалом и причесывался, косясь с удовольствием на часы, которые показывали, что нужно уже поторопиться, вдруг услышал знакомый, веселый голос Сергея: - Эй ты, пижон, quousque tandem abutere, Wasilina, patientia nostra? (слова Цицерона: - Долго ли ты, Васька, будешь злоупотреблять нашим терпением?)
  - Уже готов, - коротко ответил Васька, как человек, занятый своими мыслями. - Лезь, - добавил он.
  - Ничего, я здесь подожду, - ответил Сергей и привычно уселся на каменном заборчике, окружавшем спортивную площадку.
  Он был в тренировочных брюках и фуфайке с таким же легким, хорошеньким чемоданчиком, как и у Васьки. Сергей был аккуратно подстрижен и, видимо, только что побрился и умылся - слегка вьющиеся, зачесанные в сторону-наверх его волосы были еще влажны и блестели. Он сидел против окна на заборчике, расслабленно согнув спину и опершись локтями на колени; сидел и разглядывал от нечего делать тот угол двора, который был перед глазами. Лицо его было, как обычно, спокойно. Он неторопливо переводил взгляд с предмета на предмет, как человек, который никуда не спешит, которому удобно сидеть и, за неимением лучшего, рассматривает детали погруженного в вечернюю тень двора. Только глаза его сегодня блестели ярче обычного.
  Васька в душе позавидовал спокойствию и всегдашней выдержке друга. Однако и Сергей, да и вся их команда, да и команда противника, переживала в основном те же чувства, что и он.
  Сергея, например, тоже больше всего волновал вопрос - придет ли она, Виола, на игру. До сегодняшнего дня он не видел ее в университете. И это даже радовало его - значит, она на самом деле куда-то уехала и не могла его видеть. Но, с другой стороны, его вновь и вновь мучили сомнения: а что, если она уехала не одна, а с ним. И эта мысль вызывала чувство ярости против самого себя. Он ругал себя за медлительность самыми злыми словами. Не нужно было ждать - фетюк, манная каша! Менонит проклятый, толстовец! Упустил такую девушку, - иронизировал он над собою словами Остапа Бендера. Но ирония не утешала, ею было легко лечить только чужие болезни. "Получить от такой девушки такой залог, такие поцелуи - и потом отдать ее какому-то олуху - это что-то чудовищное, это... это, наконец, гнусно, это подло. Такая девушка! А ведь и поцелуи, и запах ее волос - все это было, было!" И теперь он все эти дни, несмотря на их крайнюю насыщенность событиями, в душе томился и тосковал, и надеялся - только бы увидеть ее.
  А сегодня утром в университете во время перерыва он неожиданно встретил ее среди подруг. Девушки шли, громко и весело разговаривая, как вдруг она, почувствовав его взгляд, механически взглянула в его сторону и встретилась с ним взглядами. Открытый, веселый, сверкавший оживлением ее взгляд мгновенно изменился, и она кивнула, отвечая ему на приветствие, уже с иной улыбкой, с лукавым любопытством и еще целой гаммой самых тонких, прекрасных и непонятных выражений. Он не без труда сохранил на своем лице благодушную улыбку и даже молча, шутливо погрозил ей пальцем. Что было в этом ее взгляде?.. Он вдруг заслонил для него и солнце, и целый мир, казалось в нем одном, в его сверкающем потоке было собрано все самое прекрасное в жизни. "Признаки острого любовного заболевания", - поставил он сам себе диагноз. И все же этот взгляд освещал его целый день и занимал все его внимание. Он вспоминал его снова и снова, каждый раз пытаясь понять, истолковать его, и каждый раз испытывая при этом чувство восхитительного наслаждения, вместе с затаенной горечью тревожного томления.
  И сейчас, равнодушно глядя на старые, почерневшие камни высокой стены, обвитой диким виноградом, он чувствовал где-то внутри волшебный свет этого взгляда. И не мог разобрать - тепло или холод несет он.
  "Придет ли она сегодня или не придет?"
  Из задумчивости его вывел Васька, который быстро выбежал из парадного с розовым свежим лицом, блестящими глазами, в таком же как Сергей голубом тренировочном костюме, с чемоданчиком в руках.
  
  ЖЖЖ
  
  Матчевые волейбольные игры начинались в спортзале Индустриального института, на нейтральной площадке, в 6 часов вечера игрой женских команд, после которых встречались вторые сборные и только потом первые.
  Чтобы не тратить нервы на "боление", решили собраться в 7 часов в университетском спортзале, который находился всего в двух кварталах от зала Индустриального института. Здесь было удобно размяться, разогреться перед игрой и подождать в тишине вдали от треволнений соревнований. А когда наступит пора идти, команде сообщат.
  Подходя к воротам двора их спортзала, Сергей и Васька увидели стоявший там Петю Довганя, Мишку Левита и Алешку, рядом с ними стоял Йоська Бурштейн и, сильно жестикулируя, что-то рассказывал. Одновременно они увидели, как из Городского садика вышел Шурик Бессонов. "Вся команда в сборе", - успокоено подумал Сергей. Днем он разрешил запасным играть за вторую команду и теперь беспокоился, чтобы не случилось чего с игроками их основного состава. Теперь все в порядке. И то, что ребята сошлись в срок, без опозданий - тоже хорошо.
  - Наши девушки выиграли! - крикнул издалека Йоська, увидев их. И стал рассказывать, как кто играл, что хорошо получилось, как болельщики реагировали и как злятся водники. Рассказав об игре девушек, Йоська поспешил назад - смотреть игру второй команды и в то же время сообщить заведующему кафедрой физкультуры и всем университетским, что первая команда собралась в полном порядке.
  А команда зашла в пустой зал с заранее натянутой сеткой. Говорили мало, все были сосредоточенно серьезны. Каждый прислушивался к себе - в хорошей ли спортивной форме сегодня, или уносился мыслями в тот зал, где сейчас полно людей, страстей, где взлетает мяч и раздаются пронзительные свистки судьи. Как там наши? Или внимательно оглядывали товарищей, как они - волнуются? Не боятся ли?
  Конечно, под личиной спокойствия и нарочитой медлительности крылось волнение и возбуждение. Взгляды ребят были серьезны и решительны. Они знали, что борьба будет очень тяжелой, но к этому они и готовились.
  "Интересно, как мы будем выглядеть после игры", - мелькнула мысль у Сергея и сейчас же бесследно исчезла. Это "после игры" будет когда-то очень и очень не скоро. До этого будет еще множество больших событий и переживаний.
  В зале команда, не снимая костюмов, хорошенько размялась, до появления испарины. Разминка направлена была в основном на растягивание мышц, на восстановление максимальной гибкости. В то же время старались не уставать. Затем поиграли немного у сетки.
  Когда кончили разминку, прибежал Йоська с сообщением, что наши проиграли уже первый сет. Из поспешного, отрывочного рассказа Йоськи ребята узнали, что вторая команда могла выиграть, так как вела со счетом 12:9, что Костров, который согласился играть за вторую, и Иван Кандыба играли очень хорошо. Жорка "поставил" один "кол" по шестому номеру так, что сбил его с ног, а поднявшись, тот под общий хохот, не сразу пришел в себя. Только наши ругаются и путаются, а те очки набирают, рассказывал Йоська.
  Красочно описав драматизм положения второй сборной, Йоська побежал назад досматривать игру. Он очень болел и ни за что не пропустил бы для какой-либо иной цели ни одного мяча, но ради первой команды он жертвовал собой; жертва эта была тем значительнее, что он, как и многие другие считал в душе, что первая команда проиграет. Компетентные университетские болельщики перед матчем надеялись на выигрыш девушек и, в лучшем случае, второй сборной. Однако эта жертва была приятна Йоське, так как все же игры первых команд будут центральным событием дня. Помогая первой команде, он чувствовал себя тоже в центре событий и как бы участником ее борьбы. Да и прибегая в зал, где играли, он становился в центре внимания болельщиков, так как все окружающие внимательно прислушивались к каждому его слову о первой сборной. Впрочем, сейчас он был очень скуп на слова.
  Сообщение Йоськи еще больше усилило нетерпение первой команды. Еще сильнее хотелось из тишины пустого зала туда, где сейчас шумно, весело и тревожно.
  ЖЖЖ
  
  Спортзал Индустриального института был крупнейшим в городе; тем не менее, он уже во время игры девушек был полон. Пришлось закрыть дверь и пускать только по особому разрешению дежурных. На улице, у дверей, поэтому стояла большая толпа жаждущих попасть в святая святых спорта; пытались вызывать из зала знакомых спортсменов-чемпионов, пробовали пробраться за всяким, кому открывали дверь, старались вломиться в зал, набиваясь кучей. Наиболее ловкие и находчивые взбирались в открытые окна. Несмотря на то, что они были высоко над землёй, сидеть там было очень неудобно, так как подоконники и карнизы были покатыми; через некоторое время начинала ныть спина, резать сидение, болела неудобно вытянутая шея. Однако, чего не потерпишь ради счастья видеть игру своей команды; счастье тоже относительно. Терпели тем упорнее, что внизу на каждое освободившееся место были готовы десятки претендентов.
  Атмосфера сегодня в зале была особенно накалена; спортивный азарт, множество хорошеньких девушек, интересных, веселых молодых людей, яркий свет зала, сверкание взглядов, улыбок - все это и создавало ту особую, празднично-волнующую обстановку, которая невольно охватывает и увлекает всякого, кто попадает в нее. Это был особый мир, тревожный, радостный и чудесный, где нет обычных земных горестей и забот, а есть только молодость, красота, сила и ловкость, спортивный азарт, восторг и радость победы, и тяжкая горечь спортивного поражения.
  Атмосфера нервного подъема в зале передавалась волейболистам, и они сегодня играли особенно хорошо.
  Спортсмены знают дни, редкие, но памятные каждому из них, когда вдруг все самое трудное становится исполнимым, когда движения бывают особенно легки, быстры и точны, когда удается то, что не удавалось годами.
  Длительная подготовка обеих сторон и всеобщее воодушевление привели к тому, что обе стороны в этот день играли так, как они еще никогда не играли. Это еще более подогревало чувства болельщиков, что, в свою очередь, опять передавалось игрокам.
  Страсти разгорелись уже во время игры девушек. Команда университета была чемпионом города и в прошлогоднем матче выиграла у Водного без труда - на два счета. Болельщики обеих сторон мало сомневались в исходе их встречи. Тем более сильные чувства запылали, когда девушки Водного неожиданно оказали самое сильное сопротивление. Первый сет университет выиграл, но после упорной борьбы. А второй сет выиграли девушки Водного. Это вызвало взрыв самых восторженных надежд водников.
  Правда, третий сет университетские выиграли с явным преимуществом, блеснув очень сильной игрой. Но и такое начало было благоприятным для водников. От своих девушек они выигрыша и не ожидали.
  Таким образом, обе стороны началом матча были довольны и сильно возбуждены.
  ЖЖЖ
  
  В перерыве между играми, пока перевешивали сетку для мужчин, зал заговорил, зашумел, задвигался. Болельщики разминали застывшие ноги давали отдых напряженным нервам. Кто перебегал в поисках лучшего места, кто переходил от одной компании к другой. Сколько высказывалось в эти минуты впечатлений, самых тонких замечаний об игре, воспоминаний, предложений и надежд! И больше всего - молодого задора, возбуждения, напряженного ожидания самого интересного впереди и радости, радости, которая распирает грудь, сверкает в глазах и рассыпается искрами смеха, готовая воспламенить хохотом все, что попадется на пути.
  Вот в дверях зала показывается только что пришедший Федька Батула, он ищет глазами своих и, найдя их, идет вдоль края площадки, оглядываясь по сторонам и подмигивая знакомым. В углу, куда он идет, сидит шумная компания историков; его уже заметили: - Вон Федька, Федька Агапкин! - Где, где? - О-о-о!
  Заметив, что вся братия, с улыбками глядя на него, о чем-то живо переговаривается, что Горвиц ведет какую-то веселую агитацию против него, "Агапкин" идет еще спокойнее и еще более переваливаясь из стороны в сторону, однако, не в силах удержаться, он заранее расплывается добродушной улыбкой, зная, что его сейчас встретят градом веселых "хохм". Вот уже почти весь угол зала уставился на него и вдруг громкий и дружный рев потрясает весь зал: - А-гап-кин! - И тотчас хоровой рев рассыпается звонкими осколками дружного хохота.
  "Агапкина" хорошо знают все болельщики города, на него уже обратил внимание весь зал. А он, чувствуя на себе внимание все большего количества глаз, шел еще спокойнее, ленивее, ухмыляясь еще более добродушно. В этой улыбке и непроизвольное добродушие человека, заранее знающего, что будет смешно, и ирония над "хохмачами", готовыми наброситься на него и ответ всем сотням глаз, устремленным на него: "Смейтесь, смейтесь - вы ведь не менее смешны, чем я". В этой улыбке и радость от того, что всем так весело и, что он попал в такую теплую компанию.
  От этой его улыбки всем становится еще веселее. И опять, уже с другого конца зала, воздух взрывает новый дружный рев: - А-гап-кин! - И опять новая волна всеобщего хохота.
  Это водники гаркнули, дескать - знай наших! "Агапкин", взглянув в их сторону и увидев улыбки знакомых лиц, подмигнул им и пошел к своим. Там его встретили целым градом каверзных вопросов, подначек, острот. Главного "противника" "Агапкина" Йоськи Бурштейна не было - он побежал к первой команде, но его на этот раз заменил Димка Горвиц. Он был столь же знаменит среди городских болельщиков, как и "Агапкин", и если бы он вошел сейчас в зал, то все так же громко и радостно вопили бы: - Су-ук! (непонятную для большинства, но всем хорошо известную его кличку). Но сейчас объектом шуток был "Агапкин" и Димка, вскочив ему навстречу, обнял и, похлопывая по плечу, что-то громко говорил ему на ухо, подмигивая ребятам. На ухо он говорил, чтобы не слышали девушки, а громко говорил, чтобы слышали парни. И они, вероятно, оценили по заслугам его усилия, так как на мгновение затихнув, опять загоготали, а девушки, не в силах удержаться, отвернувшись, стыдливо прыскали. "Агапкин" что-то ответил, отчего хохот зазвучал еще раскатистее. А рядом с ним уже стоял Женька Деревянко, который, хитро сощурившись и легонько похлопывая его по плечу, тоже говорил что-то очень веселое.
  А в другом углу зала, окруженный толпой самозабвенно гогочущих слушателей, читает свою новую поэму "Веселый костоправ" Ледик Корниец или, как его прозывают - "Каланча", - очень высокий, с добродушным прыщавым лицом и носом пуговкой. Его знает весь город, как одного из самых веселых "хохмачей", и он везде себя чувствует дома. "Хохмил" он, обычно, не меняя простодушного лица и иногда только тараща глаза и возвышая голос до "героического" пафоса. В несоответствии комического содержания и "героического" тона и крылся комизм его рассказов. Лучший волейболист Медицинского института и игрок первой сборной города, он был хорошо известен своими стихами, поэмами и песенками, чаще всего нецензурного характера. Джаз Мединститута в состоянии подпияхом играл его танго "Голубые штаны". В поэме "Веселый костоправ" он воспевал подвиги волейболистов Медицинского института и шутливо поносил все иные команды. Стихи в стиле Баркова и Овидия имели колоссальный успех у слушателей, и с серьезным лицом около Ледика сидел только его бессменный накидчик еще со школы, друг и один из героев поэмы - Сенька Кричевский, который весь город знал под именем Промокашки, как его окрестил Ледик.
  А в ином конце зала компания водников очень весело ухаживала за группой университетских девушек; оттуда тоже время от времени доносился хохот ребят вперемежку со смехом девчат.
  
  ЖЖЖ
  
  Встречи вторых команд обе стороны ожидали с большим интересом. В прошлогоднем матче выиграл Водный, но с большим трудом, и теперь исход игры этих команд казался сомнительным. А, между тем, для результатов матча эта встреча была очень важна. Не только болельщики Водного, но в душе и большинство университетских считали, что первая сборная университета, скорее всего, проиграет. Поэтому для них выигрыш девушек и второй мужской команды был бы все же значительной компенсацией за проигрыш первой сборной. С другой стороны, водники именно этого и боялись.
  Появление в составе второй команды университета Кострова произвело фурор.
  К чести Жорки следует сказать, что он без всяких церемоний согласился играть со второй командой, не боясь ущерба своему престижу. И совершенно основательно, так как появление одного из лучших игроков первой сборной города, кумира одесских болельщиков, в составе второй сборной университета было принято, как очередное чудачество Кострова или, скорее, как трюк университета. Большинство сошлось на том, что университетские, не надеясь выиграть по первой, решили усилить вторую. Это находили даже нечестным.
  Каковы же были переживания болельщиков, восторг одних и отчаяние других, когда команда университета все-таки проиграла, и на два сета! Тем более, что университетские блеснули и отличным нападением, и, подчас, виртуозной защитой. Кандыба и особенно Костров творили иногда чудеса и все-таки проиграли. Водники играли без блеска, но зато дружнее, спокойнее, выдержаннее и точнее. Оба сета водники чуть не проиграли и оба выиграли. До самого последнего мяча болельщики Водного боялись, что университетские возьмут себя в руки и "понесут" их игроков. В напряженной тишине, стиснув зубы, следили зрители за последними мячами. Зато, какая же буря аплодисментов и криков ликования раздались, когда водники выиграли.
  Теперь, казалось большинству, исход волейбольного матча предрешен. Если уж водники во второй выиграли, к тому же против Кострова, то все остальное ясно. Конечно, все с огромным интересом ожидали игры первых команд, все знали, что это будет великолепное зрелище, но ... исход борьбы, казалось, был уже ясен, и наслаждение предстоит уже скорее эстетическое, чем спортивное.
  Правда, мысли болельщиков были далеко неоднородны.
  Что касается университетских, то компетентные болельщики, разбиравшиеся во всех тонкостях игры, в душе были убеждены, что их первая команда должна проиграть. Прошлое было слишком убедительное, а в настоящем ничего утешительного не предвиделось.
  Но в зале в этот день, как и всегда на крупных матчах, было немало зрителей не столь глубоко разбиравшихся в игре. Эти люди всегда убеждены, что их команда должна выиграть. Если им попытаться на основании самых тонких и убедительных доводов доказать, что их вера неосновательна, то они только досадливо отмахнутся - в тонкостях они плохо разбираются. Блажен, кто верует, тепло ему на свете.
  Однако, конечно, и компетентные болельщики были готовы оказать своим всяческую моральную поддержку, хотя заранее предполагали свой мученический конец. Впрочем, и они все же чуть-чуть надеялись. Это была надежда на чудо, но когда чего-нибудь очень хочется, оно приобретает некоторые черты реальной возможности. К тому же, команда университета одна из лучших в городе, и Сергей, и Васька, конечно, покажут себя. Только вот Костров!.. зачем потеряли Кострова для первой команды?
  Что касается болельщиков Водного, то они все были в основном единодушны. Окрыленные успехом второй команды, они, тем не менее, сомневались в первой. Все они ожидали встречи с огромным интересом - университетские все-таки очень сильны, но, в конце концов, исход при нормальном течении дел вызывал мало сомнений. Так же как университетские болельщики питали надежды на чудо, так у водников где-то в закоулках души иногда мимолетным холодком пробегало опасение какой-нибудь трагической для них случайности - игра ведь, все бывает! Но эти опасения были очень слабы и даже приятны - они подготавливали тем большую радость при победе.
  Что же касается самой команды Водного института, то она мало сомневалась в успехе. Прошлые очень убедительные выигрыши были у всех еще в памяти. С того времени команда Водного много тренировалась, играла и стала сильнее. К тому же, они значительно усилились за счет Игоря Латышева. До них доходили слухи, что университетские много тренируются, да еще по ночам и утрам, при закрытых дверях; но противник был хорошо известен и то, что он усиленно готовился, только приятно щекотало самолюбие - тем интереснее будет игра. При встречах они даже подтрунивали над "полуночными затворниками". На блице 8 марта университетские попробовали что-то мудрить, и были за это жестоко наказаны. Они, конечно, учтут это. Да и кому-кому, а водникам было хорошо известно, что и Сергей, и Жорка, и Васька много могут сделать. Но и команда приходила от этих мыслей к тем же выводам, что и болельщики - от этого игра будет только интереснее. Особенно водников заинтересовали слухи о каких-то неполадках с Костровым. От него самого ничего узнать не удалось, кроме того, что он недоволен тем, что делается в университетской команде. Эти вести были приятны, хотя вслух этого не говорили - раздоры противника приносят только удовольствие.
  Но они сильно сомневались, нет ли тут какого подвоха. Поэтому, когда Костров вышел играть за вторую сборную, водники облегченно вздохнули, теперь еще легче.
  Уверенность игроков передавалась болельщикам Водного, подтверждала и укрепляла их надежды. От этого успех второй команды переживали особенно радостно, не омрачаясь никакими опасениями.
  В университетском зале тянулись томительные длительные минуты. Ребята то сходились, перебрасываясь малозначащими словами, то вновь разбредались по залу, слегка разминаясь, чтобы не дать себе остынуть и каждый удивлялся про себя, как долго идет игра. Как там наши?
  И вдруг, раскрывается дверь и вбегает опять Йоська с убитым видом и криком: - Проиграли! Могли легко выиграть.... Наши вначале вели 6:0, в конце игры счет был 13:10 в нашу пользу... Ай-ай-яй, как проиграли! - И он отчаянно махнул ругой. - Ну, мальчики, теперь на вас вся надежда! - с чувством проговорил он. И то, что он это говорит первый, напутствуя команду в игру, наполнило его гордостью и немного смягчило горечь поражения.
  Ребята быстро собрались и пошли. Туда!
  Сергей предполагал возможность такого исхода, а бессвязные рассказы Йоськи подтверждали его мысли. Вторая сборная проиграла, потому что они были плохо и небрежно подготовлены к игре, потому что у них нет настоящего коллектива. Он не отвечал за подготовку второй команды - там платным тренером был Костров, который тренировал и все остальные волейбольные команды университета. Но Сергей чувствовал, что совесть его не чиста, и он виноват в проигрыше второй команды.
  Однако, вспомнив, что он сам идет играть, Сергей постарался отогнать эти неприятные мысли.
  Впрочем, как только они повернули за угол Малого переулка и увидели у дверей спортзала скопление множества не могших попасть туда и услышали через открытые на улицу окна шум болельщиков - мгновенно все мысли, не связанные с игрой, исчезли. Зато беспокойно разрослись затаенные опасения капитана: не растеряются ли ребята, как пойдет распасовка и наброска мячей по-новому, не оскандалятся ли они со своей новой игрой, не подкачает ли Алешка?
  Но лицо его, когда он пробирался сквозь толпу напиравших на дверь, было как обычно спокойно.
  
  ЖЖЖ
  
  В перерыве, после игры вторых команд, зал напоминал растревоженный пчелиный улей. Бившие через край чувства водников искали выхода в движении, в громких возбужденных разговорах, в особенно звонком хохоте. Водников можно было сразу отличить по особо молодцевато расправленным плечам, небрежной и легкой походке, по лихим и вместе счастливо-добродушным взглядам, которые они бросали по сторонам на хорошеньких девушек, которых здесь было очень много.
  Болельщики Водного так волновались и переживали, так слились всеми своими чувствами, интересами, помыслами со своей командой, что они теперь все чувствовали себя победителями. Лицо каждого возбуждено и розовеет под горячими лучами славы, в глазах радость достигнутого и ничем не омрачаемого счастья, в груди, сменяясь один другим, играют все более и более чудесные победные марши, а во всем существе бодрое и лихое блаженство. Все они были победителями, все счастливы, добры, великодушны и на побежденного ими Кострова смотрели даже с некоторым сочувственным сожалением, как на поверженного кумира. Самый никудышный волейболист-болельщик чувствовал, что он выиграл, что он победитель. Водники были в том радужном и восторженном состоянии, когда все самое сложное и тяжелое в обычное время кажется очень простым, естественным и доступным. Даже подойти и познакомиться с красивой девушкой становится просто и легко, если даже рядом с ней сидят университетские парни, то и это не имеет значения - побежденные, нахохлившиеся, пасмурные и молчаливые - на них не стоит обращать внимания. Они сегодня все пентюхи, фетюки и лопухи, и вообще - жалкие люди.
  Вот сидит группа университетских ребят. Среди них - Инна Зарецкая и Корней Стецюра. Корнею очень нравится Инна. Златокудрая, светлоглазая красавица, живая, подвижная, общительная девушка все чаще волновала его воображение. Особенно ярко всегда вспоминал ее глаза: большие, светлые, удивительно ясные, нежные и выразительные, очень живые и улыбчивые, с восхитительно мелькавшими искорками лукавства. Она всегда прямо и дружелюбно смотрела в глаза собеседнику, внимательно слушая и как бы подбодряя робевших. В таком случае ей было даже как будто неловко за себя, и лицо ее говорило: "Это ничего, что я красивая, вы не обращайте внимания, не смущайтесь, ну, а если смущаетесь, то это тоже не страшно, бывает. То, что вы говорите, очень интересно, смелее".
  Не было для Корнея большего наслаждения, как взглянуть ей в глаза. Но, встретившись с ней взглядами, он тотчас отводил глаза, досадуя на себя за то, что она может заподозрить его в том, что он не относится к ней так же просто, как она к нему. Ему даже представлялось, как при этом ее удивление может перейти в негодование. Оно было тоже ему хорошо известно. Он знал ее не только веселой и открытой, с милой и доброй улыбкой, но видывал ее и строгой, с удивленными и нахмуренными глазами, требовательно и даже негодующе спрашивающей: - Как так можно?
  Как у всех очень чистых и честных людей, не согнутых жизнью и не приученных практикой к компромиссам, у нее была очень резкая и точная грань между добром и злом без всяких переходных степеней. Встречаясь с тем, что было несправедливым, нечестным, неразумным и вредным, она останавливалась с готовностью покончить со злом самым решительным и революционным путем. Видя недостатки, она никогда не примирялась с ними, не оставалась в стороне, а всегда громко и решительно выступала против. Такой ее знали и любили ребята их группы, поэтому и выбрали ее комсоргом.
  Корней впервые присмотрелся к ней на одном из заседаний факультетского бюро комсомола, членом которого он был. Она ему очень понравилась. Сам незаметно для себя он тщательно следил, чтобы комсорги присутствовали на заседаниях бюро. Хотя Инна была очень дисциплинирована и всегда вовремя являлась туда, где она должна быть.
  Она уважала Корнея и хорошо к нему относилась, всегда внимательно слушала и просто, по-товарищески разговаривала с ним. Иногда он, краснея от удовольствия, вспоминая, с какой милой улыбкой и как хорошо и тепло она беседовала с ним. Но потом, стремясь быть объективным, он вспоминал, что она так же хорошо и мило разговаривает и с другими ребятами, которых она уважает. Впрочем, он тут же вспоминал, что ему больше ничего и не нужно, только вот если бы и он смог с ней так же просто беседовать!
  Они сидели с большой группой хорошо знакомых университетских ребят и всем им здесь было очень интересно. Некоторые болельщики-новички впервые поняли, как это увлекательно - болеть за своих. Инна очень горячо переживала успехи и неудачи. Когда выиграли университетские девушки, она ходила их поздравлять, там были ее подруги; успехам второй мужской команды университета она громко аплодировала и даже подвизгивала иногда, в напряженные моменты.
  Корнею тоже было очень интересно и хорошо. Матч ему очень нравился, и он сам решил с этого времени начать играть. Говорят, в баскетбол можно скоро научиться, а он ведь всегда был ловок. Особенно же ему было хорошо оттого, что он был в одной компании с Инной. Она сидела на шведской скамейке, поставленной на маты, а он на полу у ее ног. Инна сидела, скорчившись, стараясь как можно меньше занимать места, но когда она увлекалась игрой, нога ее немного отодвигалась, и конец туфельки касался его спины. Это приносило ему невыразимое наслаждение, как будто из кончика ее маленькой туфельки в него струились теплота и пульс ее жизни.
  В перерыве между играми, когда все громко обменивались мнениями и впечатлениями или болтали о посторонних вещах, он никак не мог вступить с ней в непринужденный разговор. Ему было радостно оттого, что он сидит рядом с ней, и печально потому, что не может попросту заговорить.
  В это время, перед встречей первых команд, к ним подошли два игрока второй сборной Водного. Они уже надели тренировочные брюки, но остались в майках; все видели, что это победители. Они шли по краю площадки вдоль ног, сидевших на полу болельщиков, весело и добродушно перебрасывались словами, то между собой, то со знакомыми зрителями, иногда громко крича через весь зал. Теперь, так хорошо сделав свое дело, они искали места, чтобы смотреть игру первых команд. Увидев целый букет интересных девушек и, остановив свой взгляд на Инне, один из них, улыбаясь, весело спросил: - Девушки, можно около вас сесть? - Они были интересные ребята, девушки запомнили их по игре, и веселая и говорливая соседка Инны бойко ответила: - Около нас нельзя сесть, а около наших мальчиков можно. - Девушки сидели на скамейке и на мате тесной группой, окруженные барьером ребят, сидевших прямо на полу.
  - Ну, ваши мальчики нас больше не интересуют, - улыбнулся в ответ тот, который смотрел на Инну. И они, осторожно пробравшись между сидящими, согнули пополам стоявший за брусьями у стены мат, поставили его между брусьями и уселись рядом с Инной и ее говорливой подругой.
  - А наши девушки вас еще интересуют? - продолжала словесную пикировку она же.
  - Ого! - красноречиво ответили ребята. - Или!
  - И вы думаете у девушек тоже победителями быть?
  - Нет, что вы, мы девушкам всегда проигрываем. Мы их любим, - добавил другой.
  - А у мальчиков вы всегда выигрываете? - вмешалась Инна, пропустив последнее замечание. - Ой, какие вы хвастуны! - И сейчас же обрушилась на них: - Ведь наши лучше вас играли. Просто у них сегодня игра не получилась, - сказала она то, что слышала сегодня много раз между своими.
  - Ну вот, как же это так - лучше играли и проиграли на два сета? Это вы, девушка, неправильно говорите, - шутил с ней тот же парень.
  - Конечно, так как Костров, у вас никто не играет.
  - Ну, Костров - игрок первой сборной города... А мы все равно выиграли.
  - Вот хвастунишки. Как вам не стыдно так хвастать?! - продолжала серьезно Инна.- Мы, может быть, и хвастаем, но это потому, что нам, хорошая девушка, обидно, что за таких всегда битых игроков болеют такие интересные девчата, вы вот поболейте за нас - мы вам всегда будем выигрывать.
  - Идите к медичкам, они вас вылечат от хвастовства, а потом вас, может быть, и ваши девушки примут, - сказала веселая соседка Инны.
  - Идите к мукомолам (студентам Мукомольного института), там помелете - может мука будет, - добавила другая соседка.
  - Пусть сидят, сейчас наша первая разутюжит их, и они пойдут в Сельскохозяйственный - на удобрение, - вмешалась третья.
  - Что? - засмеялись они оба. - Сейчас ваши будут избиты, как младенцы.
  Инна посмотрела на говорившего блестящими, возмущенными глазами и, махнув рукой, отвернулась: "Что с ними говорить!"
  Корней был очень доволен таким исходом разговора. Ему не нравилось, как тот, черный, говорил с ней и смотрел на нее.
  Эту пикировку услышал и Сашка Щербань, который стоял невдалеке около знакомых ребят. Пока разговор имел характер заигрываний с девушками, он не считал себя вправе вмешиваться; когда же возник столь принципиальный спор, он счел своим долгом восстановить истину.
  - Ты чего расхвастался перед девицами? - закричал он, чтобы быть услышанным. - А давно мы вам 5 штук всадили? - напомнил Сашка выигранный университетскими футболистами матч со счетом 5:2.
  Сашка Щербань - хороший футболист лучшей в городе вузовской университетской команды, боксер, известный в городе спортсмен - спортивным рангом был гораздо выше этих двух водников, и говорил он с ними, как с расхваставшимися подростками. Однако они были победителями и весело отвечали, что в футбол они проиграли, а все остальное выиграют. Они и сами чувствовали, что немного зарапортовались, но это их мало беспокоило. Уверенные в главном, что победа будет с ними, они спокойно и весело распекали университетских.
  Скоро сюда подошли еще водники и еще университетские. Запылала горячая перепалка с подначками и хохотом.
  Задетый, Сашка в ответ на уязвления, что университет сейчас и по первой понесут, заявил, что мы еще посмотрим, ну а если и проиграем, то завтра на легкой атлетике за все сполна заплатим.
  - Ого-го-го-о, - загоготали водники.
  
  ЖЖЖ
  
  А вот на самом лучшем месте в зале - около сетки со стороны, противоположной месту судьи, сидит другая компания. Здесь собрался спортивный актив университета - вся первая сборная по баскетболу во главе с любимцем университетских болельщиков Митькой Полещуком. Удивительная быстрота, молниеносная сообразительность, ловкость, напористость и неисчерпаемая выносливость всегда отличают его игру. "Как конь играет", - любовно и ласково говорят о нем болельщики. Он очень скромен, и это еще больше увеличивает симпатии к нему. Сейчас он сидит и добродушно улыбается в качестве болельщика. Закаленный в самых адских спортивных сражениях, он добродушнее реагирует на перипетии матча, но во время игры он переживает не меньше других.
  Здесь же сидят футболисты, боксеры, легкоатлеты, фехтовальщики.
  Сергей заранее побеспокоился, чтобы девушки, за которыми ухаживают игроки первой сборной, были допущены в зал и усажены на хороших местах, и они сидели в большинстве здесь.
  Среди этой компании между своей подругой медичкой Лидой и Лорой сидела Таня Гаевская. Около Тани поместился уже с начала игры вторых мужских команд и Игорь Латышев.
  Игорь был другим образчиком спортивной богемы и "золотой молодежи".
  Он вырос в богатой, интеллигентной семье крупного инженера Николаевского судостроительного завода. Родные с радостью видели, как их мальчик уже с первого класса школы полюбил книги. Он действительно много читал, но уже в отроческие годы более всего увлекался романами о львах и львицах светского общества, блестящих успехах героев у самых красивых и недоступных женщин.
  К 18 годам он был уже крупным, красивым, неглупым, с хорошей домашней школой интеллигентного поведения молодым человеком.
  Превосходные физические данные позволяли без особых усилий достигать хороших результатов в легкой атлетике и волейболе. В волейбол он особенно много, с увлечением играл и стал одним из лучших волейболистов города.
  А природное добродушие сильного и пользующегося успехом человека, тороватость на деньги, черпаемые из глубокого родительского кармана, создали ему славу хорошего парня, любителя выпить и хорошо провести время в компании.
  В 24 года он был только на третьем курсе института и не спешил его кончать. Побывав несколько раз в Одессе, он убедился, что женщины и вообще вся жизнь там гораздо шикарнее, чем у них в Николаеве - поэтому перевелся в Одессу.
  И здесь вскоре около него образовалась теплая компания подобных ему "светских" лоботрясов.
  Познакомившись на университетском балу с Таней Гаевской , он быстро оценил ее прелесть и очарование. Ее целомудрие он не считал достоинством, но не видел в этом и большого порока. Невинность девушки, в сущности, только поза, иногда аппетитная, а иногда нелепая и жалкая. Хотя бывает, что некоторые по наивности сами не понимают своего счастья. К последним он отнес и Таню.
  К его удивлению, она неожиданно быстро овладела всеми его помыслами.
  Но эта задача была нелегкой. Он понял, что такую девушку просто, штурмом не возьмешь, что ее нужно заинтересовать собой, покорить своими успехами, ну а потом, когда она будет достаточно подготовлена и главным препятствием останется глупая девическая стыдливость, можно будет и ускорить события. Только слюнтяи долго тянут с любовью. В сущности, путь от первого поцелуя до цели при умении всегда можно проделать очень быстро.
  В отношениях с ней он себя проявлял с самой лучшей стороны. С самого начала показал ей, что очарован ею, и в то же время держал себя с самой утонченной корректностью джентльмена, умеющего ухаживать за очень красивой и интеллигентной девушкой - без навязчивости, заискивания, с сохранением собственного достоинства.
  Он очень рассчитывал на сегодняшний матч, когда он предстанет перед ней во всем блеске своей славы и успеха. А после матча, решил избавиться каким угодно путем от ее ухажеров и проводить ее домой, чтобы хоть чего-нибудь добиться.
  
  ЖЖЖ
  
  Придя в спортзал, он сейчас же заметил ее и подошел, не скрывая своей радости. Сегодня он был бодр, весел, прост и скромен.
  Она увлеченно следила за игрой, ей очень нравилось, а он, как знаток и чемпион, спокойно и добродушно, подробно объяснял ей смысл игры, каждый непонятный ей свисток судьи. Он не болел за своих и объективно оценивал события, и она с большим вниманием и интересом слушала его. Он согласился, что Костров сегодня очень хорошо играл, и что университетская команда могла оба сета выиграть. И с удовлетворением заметил, что его объективность оценили с благодарностью. После выигрыша второй команды водников, их болельщики были на небесах и трудно было не прихвастнуть своим превосходством. И, может быть, только он один из них оставался все так же корректен и объективен.
  Весь зал видел, что Игорь Латышев неотступно и самозабвенно ухаживает за известной многим красавицей-филологичкой. Ему завидовали, но водники больше гордились им. Ай да Латышев! Знай наших - выиграем и самую красивую девушку уведем!
  Игорь был доволен. Его дела шли неплохо, она говорила больше всего с ним и слушала с большим интересом, внимательно глядя ему в лицо своими чудными, карими, тенистыми глаза. При встрече с этим взглядом он чувствовал, как весь внутренне зажигался, пламенел. И он тушил взгляд, отводил глаза и старался быть спокойным, и даже ироничным. А если она и замечала искры этого огня в нем, то это не страшно - в конце концов, они это любят. А уж он то сумеет быть корректным и не испугать ее раньше времени.
  - И все-таки игра была красивая, - сказала она.
  - Да, ничего, - улыбнулся он. А потом, как бы извиняясь, чтобы не обидеть ее, и в то же время еще раз показывая, хоть и очень мягко, свое превосходство, сказал, что она еще не видела, вероятно, по-настоящему интересных игр.
  - Вот если ваши будут сегодня хорошо сопротивляться, может получиться неплохая игра. - И тут же спохватился, что это может быть принято за бахвальство. Хотя, поправлялся Игорь, он, собственно, сам не знает силы университетской команды и говорит так о сегодняшних противниках с чужих голосов.
  В это время в дверях показались голубые костюмы этих его сегодняшних противников.
  В зале распространился было даже слух, после появления Кострова в составе второй команды и благодаря отсутствию первой, что университет вообще под каким-нибудь предлогом откажется играть первыми командами. Болельщики очень испугались этого, рискуя лишиться самого большого удовольствия.
  Однако по спокойным лицам вошедших, на которых тотчас же обратил внимание весь зал, никак нельзя было предположить, что эта команда хотела отказаться от игры.
  Вошедших мигом окружили болельщики, свои и чужие. Свои, чтобы поддержать и поддать духу, а чужие, чтобы поскорее увидеть и угадать по лицам будет ли университет по-настоящему играть сегодня? Ведь без Кострова!
  Ребята, войдя в зал, быстро окинули его глазами - все они искали друзей и особенно тех, перед которыми хотелось сегодня отличиться; с удовольствием увидев своих девушек на лучших местах, они пошли к ним.
  Васька тоже быстро увидел Таню и Латышева в красном тренировочном костюме. А Сергей, тщательно оглянув зал, убедился, что Виолы здесь нет. Это уже неудача. События против него. А ведь она могла бы, по его расчетам, прийти. В шумном и переполненном зале он почувствовал пустоту. Жаль! В таком случае остается постараться, чтобы и она пожалела об этом.
  Но вскоре уже волнения в ожидании игры опять захлестнули его; хотя где-то в подсознании чувствовался тоскливый холодок. Он так ожидал, что она придет. Ведь она сегодня была в университете.
  Увидев Сашку Щербаня, Лору, Митьку Полещука и многих своих, Сергей тоже пошел туда, вместе с Васькой.
  Навстречу им уже шли разминавшиеся на поле с мячом их приятели из команды Водного - Гришка Маляр и Гарик Родионов.
  Гришка Маляр два года тому назад был чемпионом области по прыжкам в высоту, но на последних, осенних соревнованиях Васька прыгнул равную с ним высоту, а Сергей - выше. Маляр был также лучшим ударом в команде Водного.
  Он шел к ним с открытой улыбкой на круглом, симпатичном лице, со светлыми глазами и спутанным разминкой светлым чубчиком. Они всегда встречались по приятельски, чувствуя симпатию друг к другу.
  - Пришли, полуночные затворники? - весело спросил, протягивая руку, Гришка.
  - Приковыляли кое-как, - ответил Сергей, пожимая руку ему и подошедшему Гарику Родионову. Это был высокий, здоровый парень с продолговатым лицом и хорошим румянцем на щеках. При правильной, хорошей фигуре он казался чуть сутуловатым, как бы сгибающимся под тяжестью собственного мощного торса. С первого взгляда он казался грузноватым, но это не мешало ему обладать сильнейшим пушечным ударом, но и особенно хорошо и точно играть на распасовке и защите.
  - Ну, как, получается, - продолжал спрашивать с приятельским участием все о том же Гришка Маляр.
  - Да так, когда сами с собой играем, то получается, - ответил шутя Сергей.
  - Я вот тоже когда сам с собой в шахматы играю, всегда выигрываю, - сказал, подходя и протягивая руку, капитан команды водников Женька Ермаков.
  Это был невысокий худощавый молодой человек, казавшийся даже маленьким по сравнению с остальными игроками команды водников. В широких, красных, тренировочных брюках и такой же блузе, он казался особенно маленьким. В игре из-за такого роста гасил он слабо, но абсолютно точно набрасывал, распасовывал и прекрасно играл в защите. Студент 5 курса, он все пять лет был бессменным капитаном первой сборной Водного. Ермаков умел держать команду в руках и все признавали его авторитет. Женька отличался едким, насмешливым характером с большой долей ехидства, за что его многие не любили. Этот характер его хорошо отражался на маленьком, с тонкими чертами, остроносом лице с небольшими, серыми, живыми глазами. С этого лица почти не сходила ехиднейшая улыбка, с которой он сам уже сжился. Во время матчей, чем больше он возбуждался, тем ехидней становилось его лицо. Судьям всегда казалось, что капитан Водного недоволен их неправильным судейством и язвительно улыбается по их адресу, а игрокам противной команды казалось, что он со злорадством замечает их ошибки.
  Он и сейчас не мог удержаться, чтобы не съязвить, хотя вовсе не хотел сказать что-либо неприятное Сергею и Ваське.
  - Ну, то, что ты сам у себя в шахматы выигрываешь, это еще ничего. Ты, наверное, когда остаешься один, сам себя и подъедаешь - оттого ты и худой такой, - ответил Сергей.
  Ребята засмеялись, а сам Ермаков улыбнулся еще ехиднее.
  Так они с чувством взаимной симпатии беззлобно переругивались, уважая друг в друге сильных противников.
  Когда Сергей и Васька, которому не терпелось поскорее к Тане, подошли к своим, там их ребят уже окружала целая толпа болельщиков. Радостные лица, почтительные шутки, пожелания. Сергея и Ваську тоже тотчас окружили. Димка Горвиц почтительно щупал упругие бицепсы Сергея и, заглядывая ему в глаза, радостно улыбался: - Вот бычок!
  Их всячески старались поддержать, подбодрить. - Ну, мальчики, теперь смотрите, на вас вся надежда! - Слышали они общий голос.
  Вдруг Сергей увидел, что к нему через толпу окружающих болельщиков пробирается Инна Зарецкая. Она держала за руку свою подругу и осторожно отодвигала ребят, которые, увидев ее, с готовностью давали дорогу. Сергей не был с ней близко знаком, но увидел по ее возбужденному лицу и глазам, что она пробирается к нему. В этом необычном состоянии он и не подумал удивиться и, дружелюбно улыбаясь, шагнул ей навстречу. Подойдя с подругой к нему, она остановилась и на мгновение смутилась. Лицо ее розовело, и в выражении его боролась шаловливая решимость с изумлением собственной отчаянностью.
  - Сергей, мы пришли чтобы... - начала она решительно, по-видимому, заранее заготовленную фразу, но потом вдруг сбилась и, стала говорить, видимо, то, что приходило в голову: - Ох, Сергей, они такие хвастуны. Если бы видели, что здесь творилось, когда они выиграли! Они теперь ходят и хвастают, что у нас тоже выиграют... Мы так будем болеть за вас!.. Выиграйте, пожалуйста, у них!
  Выпалив это, она остановилась и вдруг услышала, что стоящие вокруг затихли и слушают ее. Она стал краснеть, все сильнее и сильнее. Стояла и не знала, что ей делать. Ей хотелось убежать теперь отсюда, но это было бы неприлично.
  Сергей улыбался, его тронула эта милая и хорошая девушка.
  - Инночка, мы будем стараться! Дайте вашу руку на счастье.
  И он сжал теплую, нежную, несмело протянутую ему ладонь. - Первый мой удар этой рукой, - пожал легонько он ей руку, - будет ваш. Согласны?
  - Да, - опустила она глаза. А потом потянула свою подругу:
  - А теперь идем... видишь, я выиграла (она поспорила, что попросит самого капитана, чтобы они выиграли).
  Инна с подругой быстро выбрались из гущи толпившихся здесь и чуть ли не побежали к своим. А ребята стоявшие и слушавшие этот разговор довольно и радостно зашумели. Им очень понравилась эта сцена, и они провожали девушку глазами, как провожают хорошенькую младшую сестренку, которая, мило расшалившись, сказала что-то умное и всем очень приятное. Она сказала то, что всем хотелось сказать только гораздо милее и лучше, чем это могли бы сделать другие.
  А Инна, придя на место, веселая и раскрасневшаяся, рассказывала окружившим ее подругам и ребятам, что наши мальчики очень спокойны и уверенны, но ничуточки не хвастливы (подчеркнула она). Она теперь уверилась, что они выиграют. Инна была убеждена, что добродетель должна обязательно восторжествовать.
  Через несколько минут все обратили внимание на появившихся в зале ректора университета, директора Водного института и нескольких профессоров-болельщиков обоих вузов. Они шли, весело переговариваясь, с улыбками отвечая на приветствия студентов. Их усадили на самых почетных местах у сетки возле судьи.
  К Сергею подошел их представитель и сказал, что сейчас будут свистеть на выход команд - нужно идти раздеваться. Ребята двинулись к раздевалке, только Васька стоял еще около Тани и со смущенной улыбкой в чем-то уверял ее. Она смотрела на него улыбаясь, а Игорь, сидя, снизу, в упор разглядывал его с каменным, недоуменным лицом.
  - Таня, можно его забрать его у вас, - вмешался Сергей, - мы к вам лучше из запасных кого-нибудь приставим.
  Вокруг рассмеялись, и он потащил Ваську в раздевалку.
  
  ЖЖЖ
  
  В раздевалке из-за тонкой фанерной перегородки слышно, как шумно, со смехом и громкими разговорами переодеваются водники.
  С удовольствием и даже любовью надевают ребята свои выутюженные и даже накрахмаленные белоснежные трусики. У Васьки и Сергея это любимые трусики, в которых они всегда выступают на соревнованиях, которые знают их успехи, рекорды. С наслаждением натягивают на себя желтые майки, которые так приятно обтягивают грудь и талию.
  Спортивный костюм всегда производил на них магическое действие. Как бы ни были они утомлены, но, сбросив с себя обычные одежды и оставшись в спортивных трусиках и маечке, они мгновенно преображались, чувствовали прилив бодрости, резвости, легкости, ощущение подтянутости и какого-то приятного внутреннего изящества. Возможно, это был рефлекс организма, который обычно находился в самом лучшем состоянии, когда приходилось облачаться почти в невесомую, но торжественную и красивую форму для соревнований.
  Сейчас они находились в своей лучшей спортивной форме и, почувствовав себя в костюме для соревнований, им захотелось прыгать и резвиться. Но они намеренно медленно и лениво двигались и в ожидании свистка накинули на себя курточки и даже брюки. Ни одна калория тепла не должна уйти напрасно, она может понадобиться в решающий момент там, на поле. В спорте победа иногда зависит от самого незначительного преимущества.
  У водников слышались смех, громкие голоса игроков и болельщиков. Возбуждение предстоящей славной борьбой, уверенность в победе, их бодрость и, как казалось университетским, любование своей уверенностью и бодростью, слышались в громком шуме, доносившемся из-за перегородки.
  Сергей взглянул на свою команду - лица у всех спокойны и сосредоточены. Васька старательно расправляет трусы в брюках, чтобы они не смялись; Мишка Левит поправляет носки, чтобы они аккуратно и красиво были уложены на щиколотках; даже Шурик Бессонов молча и задумчиво ходит из угла в угол. Изредка перебрасывались незначительными словами, поглощенные ожиданием той тяжелой и радостной борьбы, которая начнется через несколько минут. Все они сейчас серьезны и сосредоточенны; только, пожалуй, не каждый внутри себя, а все внутри команды. Не задумываясь над этим, ребята были сейчас особенно внимательны и даже деликатны друг к другу. Вот у Алешки Сикорского завернулось сзади плечико майки - Шурик Бессонов подошел и молча поправил.
  Сергей не разрешил болельщикам находиться в раздевалке, чтобы не рассеивать внимание игроков и понапрасну не нервировать их.
  Так, почти в молчании, они ожидали свистка судьи.
  Вдруг в раздевалку вошел Сашка Щербань и подошел к Сереге.
  - Пришла Виола с каким-то женихом, - шепнул он на ухо.
  Сергей взглянул ему в глаза, они были возбуждены, радостны и немного лукавы.
  Лицо Сергея не изменило своего сосредоточенно спокойного выражения, он только тихо спросил, усадили ли их.
  - Да, около нас.
  - Хорошо, - кивнул он и чуть улыбнулся другу. Сашка тотчас вышел, а Сергей поднялся со скамейки и, потягиваясь с ленивым видом, вытянувшись на носках и расправив плечи, подумал: "Ну, теперь держись!"
  
  ЖЖЖ
  
  К началу игры первых команд спортзал был уже битком набит. Тесно прижимаясь один к одному, старались сидеть, занимая как можно меньше места. И все же ноги сидевших внизу почти касались линии поля. Так же был набит и балкон. Задние ряды, став на скамейки, вытягивали шеи, чтобы видеть все поле. Сама собой прекратилась ходьба, все уселись, с волнением ожидая начала.
  Поле, залитое ровным сиянием света, казалось непривычно большим и чистым. Белая сетка с туго натянутым тросом, обшитым белоснежным бинтом, четко разделяла площадку надвое. Поле было тихо и среди гудения множества голосов в зале казалось даже пустынным. Но было в этой его пустынности и тишине что-то волнующее и торжественное.
  Вот из судейской комнаты вышел судья со своими помощниками и быстрой походкой направился краем поля к своему месту.
  Зал затих и в наступившей напряженной тишине раздался резкий, пронзительный и бодрый свисток судьи. Если у кого и были до сих пор мысли, посторонние игре, то этот свисток как бы отсек их. У всех присутствующих в зале весь мир со всеми его интересами сосредоточился на этой чистой светлой площадке размером 18 на 9 метров. Затаив дыхание, болельщики ожидали выхода своих и противников.
  Безмолвный трепет пронесся по залу, когда из раздевалки, проталкиваясь среди столпившихся зрителей, вышли, а потом побежали по краю поля, наслаждаясь своей легкостью, изяществом и силой, игроки Водного института. Казалось, они были совсем невесомы и бежали по воздуху, касаясь ногами начищенного паркета только из спортивной традиции.
  На мгновение замерший зал вдруг взорвался бурными аплодисментами, приветственными кликами и ревом. Клики эти были настолько мощными, что болельщики Университета были даже на какой-то момент подавлены ими. Они сами показались себе одинокими среди этого радостного восторга их противников.
  Но вот из дверей раздевалки появилась, так же проталкиваясь среди столпившихся, команда Университета. Они вышли на поле быстро и энергично, но шагом, а не бегом, и тотчас выстроились на задней линии. Их встретили тоже аплодисменты, вначале недружные, но быстро окрепшие и перешедшие в овацию, которая не уступала той, которую устроили водникам. Университетские, самозабвенно и радостно прислушиваясь к мощи своих приветствий, вопили, бурно выражая свой восторг, с верой и надеждой, радостно глядя на свою команду и победно косясь на своих противников - дескать, знай наших.
  Судья должен был вмешаться, чтобы прекратить этот приветственный шум. Обе команды стояли друг против друга.
  - Команде университета физку-у-ульт... - взлетел к потолку звонкий, с переливами голос капитана водников Женьки Ермакова. В этом голосе было и радостное предчувствие волнующей и счастливой борьбы, и любование своим молодечеством, и чувство уверенности в превосходстве над противником.
  - ...У-р-ра! - резко рявкнула в ответ команда водников.
  - Команде Водного физку-ульт... - тотчас ответил четкий, энергичный, сдержанно-спокойный голос Сергея.
  - ...Ура! - отрывисто и дружно выдохнули университетские.
  Судья вызвал к себе обоих капитанов, зрители зашевелились, обмениваясь первыми впечатлениями.
  Команда Водного, находившаяся в центре внимания тысяч глаз, казалось, была освещена не только ярким светом сильных матовых ламп, но и блеском фортуны, все они выглядели баловнями богини победы. На публику они, казалось, совсем не обращали внимания. Даже когда, встреченные восторженным ревом болельщиков, они пробегали через площадку, ни один из них не заметил этой бури и не бросил на зрителей ни одного взгляда. Они бежали, улыбаясь тому, о чем они говорили только что между собой, и потому, что были в хорошем настроении, что им хотелось играть, потому что они были уверены в себе, были уверены в успехе - и эта уверенность отражалась на их лицах улыбками. Вот и сейчас, ожидая от судьи своего капитана, они перебрасывались между собой какими-то веселыми, но, видимо, значительными словами, судя по тому, как внимательно, совершенно не замечая окружающих, они слушали друг друга. Некоторые из них легко, играясь, подпрыгивали на одной или двух ногах, с видимым удовольствием проверяя свою прыгучесть. Даже здесь, стоя на месте, команда была весела, подвижна и симпатично добродушна. Не ради публики, которой они не замечали, а потому что добродушие свойственно уверенности и успеху.
  Иначе выглядела команда университета.
  Игроки стояли рядышком, плечо к плечу, молча и сосредоточенно.
  Они уже сказали все, что нужно было сказать друг другу и теперь были целиком поглощены ожиданием предстоящей игры. Иногда они слегка пружинили на носках, задумавшись, достаточно ли размялись перед игрой, или встряхивали плечами, проверяя, размят ли верхний пояс. Они тоже не замечали публику, но потому, что было не до нее.
  Болельщики Водного с удовольствием видели эту разницу поведения двух команд. Это еще раз убеждало их в счастливом исходе игры. Болельщики университета в этой разнице поведений находили преимущества своей команды. Им импонировала серьезность и сдержанность их команды. Хотя у некоторых мелькала беспокойная мысль - не слишком ли мрачно настроены ребята, достаточно ли они морально подготовлены к игре.
  Опытный взгляд отметил бы любопытное различие форм двух команд. Не в том, что у водников были синие майки и белые трусы, а у университета - желтые майки и белые трусы. Университетская команда была одета совершенно одинаково: желтые, аккуратно пригнанные майки, у всех одного покроя белоснежные накрахмаленные и выутюженные трусы, такие же белоснежные, аккуратно обтягивающие щиколотки носочки, и новые темно-синие тапочки, сверкавшие на носках лаком. Форма была не только удобной, но и красивой, изящной.
  В команде водников было гораздо больше разнообразия в одежде. Носки и тапочки почти у всех были разного цвета и качества. У Гарика Родионова и Гришки Маляра были шелковые майки с надписью на груди: "Одесса", а у Игоря Латышева шелковая майка с надписью: "УССР" (свидетельство того, что они входили в сборную Одессы, а Игорь - в сборную вузов Украины по легкой атлетике).
  Болельщики водников с гордостью смотрели на эти майки - с первого взгляда было видно, что в команде играют спортсмены сборной города и даже республики.
  У Сергея и Васьки дома тоже были парадные шелковые майки с надписями, но на них были такие же простые, мягкие маечки, как и на остальных игроках их команды. И это различие Сергей отметил с удовольствием. Во-первых, шелковые майки неудобны для игры, так как они плохо впитывают пот, а, во-вторых, очень важно, чтобы команда была командой, а не сборищем выдающихся личностей.
  На желтом фоне маек университетской команды ярко выделялись черные, шелковые, траурные ленточки, у всех одинаково прикрепленные к левому плечику майки. Те из болельщиков, которые не знали их истории, с интересом слушали, что это память о трагическом поражении университета 1 февраля, и что ленточки будут сняты только после выигрыша у Водного института. Команда не хочет забывать своих поражений.
  Но вот капитаны возвращаются от судьи к своим командам и ведут их на противоположные стороны. Первый мяч угадал Ермаков, Сергей выбрал поле вдали от столпившихся у входных дверей зрителей. А, кроме того, основная группа болельщиков университета и девушки, которые более всего будут воодушевлять игроков, сидят с той стороны.
  Команды поменялись местами и стали на задних линиях площадок, ожидая последнего перед началом игры свистка судьи. Зрители могли еще раз сравнить внешние данные обеих команд. Сборная Водного была внушительнее. За исключением невысокого и худенького Ермакова, 5 игроков были высокими, а четыре человека, кроме Гришки Маляра, были не только высокими, но и плотными. Особенно выделялся ростом, мощным крупным торсом, развитыми ногами и рельефно и красиво выделявшимися мышцами Игорь Латышев. Даже среди этих хорошо развитых и крупных ребят он бросался в глаза.
  В сборной университета Сергей и Васька, хотя и были роста выше среднего, но оба казались невысокими по сравнению с остальными. Шурик Бессонов был на полголовы выше их, а Мишка Левит, Алешка Сикорский и Петя Довгань - почти на целую голову. Ростом они не уступали водникам, но были гораздо тоньше, суше их, за исключением Бессонова, которого еще в школьные годы друзья, шутя, иногда дразнили "жирным".
  Сергея не беспокоило такое соотношение внешних данных двух команд. Он надеялся, что преимущество водников в росте они с Васькой перекроют за счет прыгучести, а в сухости своих игроков видел их преимущество, так как надеялся, что при такой тренированности они должны быть выносливее своих противников.
  
  ЖЖЖ
  
  И, наконец, последний перед началом игры свисток судьи.
  Команды рассыпаются по полю, каждый занимает свое место. В последний раз в озабоченных и поглощенных ожиданием начала игры головах волейболистов мелькают мысли о болельщиках и, особенно, о болельщицах. У каждого из них здесь в зале сидела девушка, перед которой хотелось особенно отличиться, девушка, присутствие которой придавало игре чрезвычайную значимость.
  Выйдя на свое место четвертого номера, Сергей подумал: "Молодец Сашка, догадался, куда посадить девушек". Девушки и многие из самых авторитетных болельщиков сидели перед ним недалеко от сетки. И каждый, стоящий на четвертом номере будет проходить перед их глазами.
  Он, как и остальные игроки, ни разу не посмотрел на эту группу ребят, но чувствовал, как и другие, их присутствие. Мысль, что Виола сейчас смотрит на него своими серыми, ясными и, вероятно ироническими глазами, воодушевляла и перенасыщала его зарядом нервных токов. Чувствуя на себе взгляды многих болельщиков и, вероятно, ее, он сдерживал свое возбуждение и, разминаясь, топтался на месте особенно мягко и даже лениво, спокойно и ясно глядя на команду противника, автоматически останавливая свое внимание на всем, что важно было заметить.
  Оба четвертых номера противных команд были в центре внимания всего зала. Само собою напрашивалось их сравнение.
  От всей высокой, широкоплечей фигуры Латышева веяло мощью и спокойной уверенностью в себе. Он неторопливо передвигался по площадке, и пробуя не будут ли скользить по паркету его игровые туфли. Чувствовалось, что эта естественная неторопливость может взрываться бешенными пушечными ударами и самой изящной эластичностью очень хорошего волейболиста.
  Болельщики Водного любовались его крупной, мощной фигурой с хорошо развитой эластичной фигурой, красиво игравшей под белой, нежной, кожей.
  Университетские с опаской и уважением осматривали его, сравнивая со своим четвертым номером.
  Сергей был на голову ниже ростом и отнюдь не бросался в глаза внушительной мощью, подобно противнику. Если Латышев мог бы быть образцом могучей мужской красоты тела, физически очень щедро награжденного природой, то при взгляде на Сергея, прежде всего, бросалось в глаза превосходное физическое развитее. Сочетание правильного скелета, хорошего качества мышц, здоровых сердца и легких, полученных по наследству, со спортом создало эту фигуру, в которой опытный взгляд знатока спорта отметил бы широкие, прямые плечи с прекрасно развитыми мышцами, высокую грудь, со столь же хорошо развитыми грудными мускулами, очень тонкую талию, стянутую брюшным прессом и мощными мышцами спины. Очень хороши были у него ноги, длинные, стройные, мощные и сухие, тонкие в суставах и щиколотках, как у породистой лошади - ноги прыгуна. Занятие легкой атлетикой, боксом, играми, требовавшими длительного напряжения, обусловило в его мышечной системе длинные, эластичные мускулы, не выпиравшие грубыми узлами, а мягко и красиво располагавшиеся под кожей. Это прекрасное физическое развитие - результата постоянной и упорной тренировки, и создавало в целом ту гармонию частей тела, которая заставляла иногда и незнатоков удивляться, как он хорошо сложен.
  Конечно, симпатии всех университетских были ему обеспечены. Что касается болельщиц, то многие из них любовались им, тем более что это почти входило в их обязанности.
  Однако у многих при сравнении Сергея с Латышевым возникала все же опасливая мысль - выдержит ли он состязание с такой подавляющей мощью.
  С таким вопросом обратилась и Лора к Сашке. Когда он повернулся к ней, чтобы ответить, то на него с любопытством глядели и ее соседки - Таня и Виола, последняя не поворачивая головы, скосившись одними глазами.
  Сашка на мгновение как бы застыл от удивления, как могло ей прийти в голову такое сомнение. - Сергей?!.. Ну, за него ты не беспокойся, сейчас он им даст жару!
  Однако и у Сашки в глубине души таилось незаметное для него сомнение. Не в Сергее, в нем он не сомневался, но дело в том, что играть будут две команды, а не два человека. Это самое главное. Сашка мыслил как спортсмен.
  И многие знавшие толк в игре болельщики, уверенные, что Сергей не подведет, с опаской и сомнениями сравнивали буйную, веселую, с лучезарными улыбками и смехом команду Водного со своей серьезной и может быть даже угрюмой командой.
  
  ЖЖЖ
  
  Сергей не сомневался ни себе, ни в своих товарищах.
  Внешние данные Латышева не пугали его, ему не раз приходилось выигрывать у противников с самыми внушительными данными и в боксе, и в легкой атлетике, и, даже, в борьбе, которой он, при случае, с удовольствием занимался. Он товарищей не подведет.
  В команде он был тоже уверен и состоянием ее доволен. Все они хорошо тренированы и пришли не просто играть, но принесли с собой новую и оригинальную тактику, это еще больше сплачивает их и дает, по меньшей мере, моральное преимущество. Команда спаяна настоящей дисциплиной - дисциплиной труда и дружбы. Вот они сейчас разошлись по своим местам, но и разделенные пространством, занятые каждый своими задачами и мыслями, они чувствуют друг друга рядом, плечом к плечу. Он знает это по себе. А это большой плюс, который трудно переоценить.
  Если бы спросили в разговоре по душам Команду Водного, уверены ли они в выигрыше, они бы улыбаясь, ответили: "Да". Если бы тоже спросили у команды Университета, ребята серьезно задумались бы, а потом твердо ответили бы, что они должны выиграть. Идя на игру, они не представляли себе торжества успеха, рукоплесканий восторженных зрителей, лавров и триумфального возвращения с победой. Они шли сюда бороться и знали, что борьба будет тяжелой, но этого они и хотели; они были готовы выложить в игру все свое умение, все силы, всю ярость и драться до конца. В таком настроении Сергей видел преимущество своей команды. И когда прозвучал вопрос судьи, готовы ли команды, Сергей, взглянув на ребят, уверенно и многозначительно ответил не только для судьи, но и для своих:
  - Команда готова.
  
  ЖЖЖ
  
  И вот уже мяч летит из рук судьи подающему - первому номеру Водного Гришке Маляру. Тот небрежно, не глядя на мяч, бросив руку в сторону вверх, поймал его так, что он, казалось, прилип к его ладони без всякого усилия со стороны игрока.
  Сергей мельком взглянул на своих - лица у всех внимательные и спокойные, фигуры расслабленные, не напряженные. Все они за долгие месяцы тренировок, кажется, хорошо усвоили то, что им нужно знать. Так же мельком он взглянул на водников. Оттуда с веселым ожиданием, встряхивая кистями, плечами, подпрыгивая для расслабления и темпа, глядят на них противники. Латышев подошел близко к переднему центру и, вероятно, таки будет выходить на блок вместо Ермакова. Значит, эти перебежки можно будет использовать.
  Но и эта мысль, промелькнув, исчезла, когда он увидел, как Гришка Маляр, повернувшись левым боком, подбросил мяч и коротко, резко и сильно, прямой рукой ударил его. При ударе он вытянулся на носках вверх и мяч, пройдя низко над сеткой, полетел за Сергея на Алешку. Раньше Гришка подавал спокойно, это первая тактическая новинка. Сергей видел, как Алешка, сжавшись и не выйдя во время на мяч, в последний момент бросился, на него и только благодаря хорошей реакции достал его одной рукой сбоку спереди. Но мяч пошел неточно, на шестой номер, резко и низко. Шурик глубоко присел и, мягко опрокинувшись на спину, паснул Сергею. Рисковать бросать над сеткой нельзя было, так как мяч мог без гаса перелететь к противнику, поэтому он бросил его дальше от сетки. Шурик неплохо исправил ошибку Алешки. Мгновенно оценив траекторию мяча и заметив, как Латышев вышел для блока к сетке, Сергей легко, приседая, пошел на мяч.
  Неожиданно сильной подачей противник получил и некоторое моральное преимущество, и теперь в завершающем ударе Сергей должен был исправить положение. Для "перпендикуляра" или "кола", т.е. резкого удара по первой линии мяч был слишком далек от сетки и лучше всего бить драйфом, т.е. боком к сетке - прямой рукой. Он любил начинать игру драйфом, так как этот удар прекрасно разминал мышцы, необходимые и для других ударов. После драйфов в мышцах и нервной системе уменьшается тенденция к чрезмерно коротким, судорожным ударам, чаще всего идущим в сетку.
  Автоматически он очутился под мячом, оставляя его чуть впереди себя, и, совсем не чувствуя собственной тяжести, резко взлетел вверх, толкнувшись с двух ног. Взлетев к мячу и увидев краешком глаза поле противника, он заметил над сеткой четыре поднятые руки. Мяч был недалеко от центра сетки и была возможность послать его мимо блока в сторону четвертого номера, где открывалось большее поле, и в сторону второго номера, где открывалось меньшее поле, и куда труднее было поэтому точно ударить. Все эти соображения мелькнули в течение малейшей доли секунды. У него не было времени на обдумывание, но он успел сообразить, что пространство четвертого номера противника может быть уязвимо благодаря такому перемещению Латышева и Ермакова, что эту путаницу нужно будет при случае использовать; сейчас еще рано, противник еще ничем не расстроен и незачем обращать внимание его на этот угол поля. С другой стороны, они решили играть на Токаря и попытаться лишить его равновесия, так как он у них, пожалуй, слабее других, поэтому хорошо было бы сразу вывести его из равновесия. Как уже попытался, и не совсем безуспешно, сделать противник по отношению к Алешке, направив на него резкую подачу.
  Если не эти мысли, то эти мотивы мелькнули в голове Сергея, и он резко хлестнул мяч влево, у самой правой ладони Токаря, так, чтобы попасть на небольшой кусок площадки, открывавшейся для удара. Однако Токарь успел отодвинуть руку вправо и мяч, ударив его несколько сверху по расслабленным пальцам, высоко взлетел и пошел назад - в сторону за боковую линию. Публика уже ахнула, раздались первые хлопки университетских, однако Гришка Маляр вдруг отчаянно рванулся, вылетел за пределы площадки и, вытянувшись в воздухе, достал мяч и отбил его в центр своего поля. Болельщики Водного облегченно вздохнули и горячо зааплодировали. Теперь вступил в дело Латышев, который показал, что он может. Хотя мяч был приблизительно на средней линии поля, Игорь неожиданно вышел на удар и очень сильным драйфом послал мяч на заднюю линию, за шестой номер - в сторону Алешки. Удар был сильный, но траектория полета достаточно длинной, чтобы Алешка успел подскочить, подсесть и точно принять мяч, послав его, уже автоматически, второму номеру - Пете. "Хорошо", - подумал Сергей. Алешка, точно взяв и распасовав сильный мяч, реабилитировал себя в своих собственных глазах после неудачного приема подачи. Хорошо и то, что ребята автоматически играют по-новому.
  Мяч пошел Пете так, что его можно было гасить со второго удара, но Петя с прыжка бросил мяч вдоль сетки на Сергея. Накидка была аккуратной и точной. Третий номер - Мишка и не подумал идти на него, хорошо помня, что в этой позиции они играют по-старому. Когда Сергей взлетел для удара, мяч был ближе к сетке, чем прошлый раз; он увидел перед собой опять те же четыре блокирующих руки. Слева у противника, за вторым номером, виднелся еще меньший клочок площадки. И все же Сергей с резким поворотом хлестнул мяч опять туда, теперь уже сильно загибая его книзу.
  Токарь успел отодвинуть руку вправо, но мяч, ударившись о руку, пошел в сетку. Опять болельщики уже ахнули из-за проигранного мяча, и опять точная игра и самоотверженность спасли положение. На этот раз Гарик Родионов, страховавший блок, бросился рыбкой именно в тот момент, когда нужно было, и спас, казалось, безнадежный мяч, еле достав его кончиками пальцев. Мяч был поднят и подбежавший сзади Гришка Маляр мог только послать его на заднюю линию университетских, за шестой номер. Опять болельщики Водного облегченно и радостно зааплодировали прекрасному броску грузного на первый взгляд Родионова. Впрочем, аплодисменты мигом умолкли, так как тотчас нависла новая угроза. Васька с задней линии точно распасовал мяч на Мишку, а тот, мягко присев, прекрасно набросил - именно так как больше всего любил Сергей. Токарь после двух ударов Сергея влево, выйдя на блок при первом движении Сергея, отдернул руки вправо, однако Сергей, взлетев на удар, заметил пространство между руками Латышева и Токаря и, угадывая дальнейшее движение рук последнего, вдруг ударил между двумя блоками. Еле зацепив палец Токаря, мяч звонко стукнул о пол и высоко взлетел к потолку. Хороший удар, - должны были признать и противники. И наиболее объективные из них присоединили свои аплодисменты к буре радости университетских.
  - Поняла? - весело подмигнул Сашка Лоре, напоминая ее вопрос.
  Ценители многозначительно, с блестящими глазами переглядывались между собой: "Вот это будет, кажется, игра!"
  И вот уже мяч у стоящего на подаче Васьки. Он невысоко подбросил его и резко ударил, стоя лицом к противнику. Однако водники привыкли к резким подачам и эту они легко распасовывают. Мяч принимает Гарик Родионов, он точно пасует Ермакову и тот легко, как бы играясь, очень точно набрасывает его. Спокойно оглядев поле противника, Латышев двинулся большими пружинистыми шагами и, сильно оттолкнувшись, высоко взлетел к мячу. На блок вышли Петя и Мишка. Латышев, как бы, не обращая внимания на них, сильнейшим ударом резко загнул мяч вниз. И он, скользнув по рукам блокирующих, запутался в сетке. "Далеко блок поставили",- подумал Сергей. "И ладони неверно держали". Эти случаи они на тренировках разбирали, сами поймут ошибку.
  Такой быстрый выигрыш мяча воодушевил водников и охладил радость университетских болельщиков. Если команда университета только после значительных усилий, нападая, выиграла мяч, то водники уже с первого удара Латышева отыграли его. Эта легкость оставляла впечатление. Морально она действовала и на обе команды.
  "Мяч, выигранный в упорной борьбе - более веский показатель силы команды, чем легкий успех", - думал Сергей. "Правда, ту подачу водники почти только защищались", - тут же добросовестно признался он себе.
  Подача снова перешла к Водному, теперь Латышев стал на переднем центре, а на четвертый номер - их пятый номер - Афонин. Это был высокий и неплохо сложенный блондин с веселым, задорным и симпатичным лицом. Университетские знали его по прошлым встречам. Играл он всегда аккуратно, не входя в азарт, точно набрасывал, неплохо, хотя однообразно и не очень сильно бил и лучше всего играл на защите.
  На подачу вышел Токарь - высокий, крупный брюнет с длинным носом и черными густыми, сросшимися у переносицы бровями. Он ходил по полю, приседая на чуть согнутых в коленях ногах и угрожающе разминая большие кисти рук.
  Токарь быстро, чтобы сохранить выигрышный темп, стал боком и, подбросив мяч, резко подал ту же, похожую на удар драйфом, подачу, что была и у Гришки Маляра. И этот мяч был направлен, вероятно, на Алешку. Но он низко прошел над сеткой, и Сергей в прыжке сам его принял. Он коротко бросил его Мишке, а тот, умница, угадал, чего хочется Сергею, и хорошо накинул его на столб к краю сетки. Теперь для блока Латышеву с центра пришлось передвигаться тоже к краю сетки, а второй блок ставил невысокий Женька Ермаков - со второго номера. Хорошо выпрыгнув на удар, Сергей заметил большую разницу в высоте блока Латышева и Ермакова. И хотя за Ермаковым оставался совсем небольшой клочок поля, Сергей опять с поворотом резко ударил влево вниз. Сильный мяч, ударившись о пальцы Ермакова, отлетел в сторону в стенку. Чисто и хорошо выигранный мяч.
  - Ах, как хорошо, - прошептала, радостно аплодируя, Инна Зарецкая.
  В результате перехода на подачу пошел Петя. Сергей вышел на передний центр, за ним, на четвертый номер перешел Алешка.
  Для зрителей это был просто переход, а для команды с этого начиналась игра по-новому. Каждый в той или иной степени почувствовал волнение и подумал: "Ну, начинается!" Появилось ощущение риска, возможно потому, что по-старому они неплохо начали. Конечно, ни один из них не поколебался бы в сознательном решении, как играть - по-старому или по-новому. Но этот психологический мотив, возможно, усилил волнение и чувство экзаменуемого, который намерен сказать экзаменатору нечто неожиданное для него.
  Подачу Петя подал неплохо - на заднюю линию, за шестым номером, но не очень резко и Токарь распасовал его на второй номер - Ермакову, тот точно навесил мяч к центру сетки и Латышев, сделав круг по площадке, с разбега вышел на сетку прямо. На блок ему пошли Сергей и Алешка. Мяч опускался близко от сетки и был хорош для "перпендикуляра", если бы не блок. Но Латышев решил идти напролом и, взлетев максимально высоко, вдруг коротко и очень сильно хлестнул его резко вниз, по первой линии. Однако Сергей, выйдя на блок тоже с небольшого разбега, взлетел не ниже и мяч, ударившись о его руки, отлетел назад, на площадку противника, его подхватил стоявший на заднем центре Маляр и послал Ермакову высоким пасом, чтобы дать время Латышеву отойти для разбега и передохнуть. Ермаков опять точно набросил мяч на то же приблизительно место. И опять Латышев, высоко подпрыгнув, еще раз резче и быстрее хлестнул мяч по первой линии. И опять он встретил руки Сергея, но теперь он мягче принял мяч и он, отскочив от его рук, упал назад на Латышева, тот еле успел его принять, так что он отлетел на заднюю линию.
  "Ему хочется выиграть мяч именно у меня, - подумал Сергей, - он и лезет на рожон; ну давай, давай!" С задней линии Токарь направил мяч на четвертый номер и Афонин издалека, не очень сильно, перебил его на пятый номер, где стоял Шурик. Тот его без труда распасовал на второй - Мишке, для удара мяч был очень хорош и Мишка набросил его вдоль сетки, на столб. Сергей вышел на удар, а на блок ему выпрыгнули Латышев с Афониным. Учитывая, что Игорь, вероятно, ждет от него продолжения единоборства, Сергей мяч пропустил, и неожиданно для противника вышедший на удар Алешка, был совсем без блока. Мяч был наброшен хорошо - почти верный выигрыш. Однако, как нередко бывает, очень хорошую накидку хочется эффективно завершить перпендикуляром. И Алешка, даже скривившись от напряжения, сильно ударил мяч прямо вниз, под себя и... пересолил. Мяч, ударившись о трос, отскочил назад. Подача была проиграна.
  С этого момента для команды началась полоса неудач.
  У противника, в результате перехода, на четвертый номер вышел Гарик Родионов, Латышев перешел на второй, а подавал Ермаков. Он, вероятно, много работал над своими подачами. Мяч его был очень резок и точен - на заднюю линию между первым и пятым номером, ближе к первому. Петя поздно пошел и принял подачу не совсем удачно - так что мяч низко и резко пошел на Сергея. Сергей заколебался, кому набросить мяч для удара - Мишке или Алешке. В принципе, он был за то, чтобы в таких случаях дать игроку возможность реабилитировать себя, иначе, если не давать ему мяча, он может подумать, что команда не верит ему. Поэтому он и сейчас набросил из трудного положения через голову назад Алешке, но, взглянув на того, увидел, что ошибся. У Алешки было злое и отчаянное лицо, блокировали его Латышев и Афонин. Выйдя на удар и видя перед собой стену блока, он почувствовал себя неуверенно, тем более что еще свежо было впечатление от неудачного прошлого удара. С другой стороны, ему страстно захотелось выиграть именно этот мяч, у Латышева. И он с отчаянным риском, чувствуя где-то в подсознании, что это неразумно и этого не следует делать, все же хлестнул по мячу - прямо в руки Латышеву. Блок был поставлен правильно, и Алешка его не пробил. Мяч отскочил назад и, скользнув по сетке, бессильно упал на пол.
  - Очко, - четко произнес судья. 1:0.
  Жаль. Конечно, нужно было набросить Мишке и дать время Алешке посмотреть на удары других ребят и одуматься, - соображал Сергей. Кроме того, он упустил такой психологический момент, как Алешкина боязнь Латышева, теперь она еще больше усилилась. Если водники взяли курс на то, чтобы расстроить Алешку, как нового и самого слабого игрока, то они уже достигли немалого.
  Следующую подачу Ермаков послал, пожалуй, еще сильнее и очень точно - почти на боковую линию в угол первого номера. Петя, немного взволнованный неудачной приемкой прежней подачи, стоял, сжавшись и сторонясь налево - ожидая опять мяч туда же. А когда подача ушла резко вправо от него, решил, она идет за поле. Но это была линия.
  Счет 2:0.
  Все видели, с каким насмешливым лицом Женька Ермаков ловил мяч, идя на подачу. Он снова, широко размахнувшись, послал мяч в том же направлении. Пете показалось, что мяч выходит за поле, но потом он, не поверив уже себе, все же бросился на него и принял. А когда принял, все увидели, что мяч действительно был за полем.
  - Ах, ты ж, ... как им не везет! - стукнул себя кулаком по колену Сашка и покачал головой. Девушки-соседки молча и печально взглянули на него и тотчас отвернулись.
  Поздно пойдя на мяч, Петя распасовал его неточно, и он опять пошел на Сергея; Сергей, однако, успел подсесть и набросил его для удара Мишке. Мяч неплохо вышел над сеткой, блокируя, с третьего номера выпрыгнул Афонин. Выйдя на удар со второго номера, Мишка при одном блокирующем мог ударить мимо блока, но, прыгая, он в последний момент заметил, что Родионов, стоявший на четвертом номере, оттянулся слишком далеко. Мгновенно у него, склонного к обманам, созрело решение. И он, сильно размахнувшись правой, вдруг легко ударил мяч левой - вправо вниз, за сетку. При его точности у него хорошо получались подобные "покупки". Но сейчас точность изменила ему, и он сам "купился". Мяч попал на трос и, подпрыгнув, упал назад.
  Счет 3:0.
  Громкий вздох "А-а-х!" университетских болельщиков пронесся по залу.
  - Ну что ты скажешь! - пробормотал Сашка.
  Казалось, что в нервной сети, связывавшей игроков университета, порвалась какая-то нить, и сеть распустилась, потеряла свою упругость и прочность. Нельзя сказать, что у ребят опустились руки, нет, они дрались столь же самоотверженно, Алешка и Васька блеснули двумя отчаянными бросками на мяч, команда по-прежнему выкладывала все свои возможности. Но чего-то не хватало... не хватало уверенности в себе, и ребята играли либо слишком осторожно, либо очень уж отчаянно. Поэтому пошли удары в сетку, за поле, переносы рук при блоке. Напряжение мышц приводило к неточной распасовке. Игра команды потеряла одухотворенность, легкость, смелость, инициативность, неожиданность. Было даже как-то неловко "мудрить" с новой тактикой, так как она могла быть успешной только при живой, смелой, точной и одухотворенной игре. И это чувство больше усугубило нервный шок команды. После некоторого времени у кое-кого, возможно, даже мелькала мысль - не лучше ли бросить "мудрить". Однако, открыто и подумать об этом никто не мог, так как это было бы признанием своего полного банкротства.
  В то же время водники все больше разыгрывались. Они атаковали все напористее, смелее, находчивее. Пушечные удары в блок, неожиданные обманы, неожиданные удары спиной к сетке, сильнейшие резаные подачи - все им удавалось. И от этого они играли все лучше и лучше. Латышев и Родионов, стоявшие по краям первой линии вначале, а потом Родионов и Маляр - стали казаться команде университета двумя великанами, двумя хищными, беспощадными и неумолимыми молотобойцами. Их ударов ожидали с волнением и опаской, и когда их удары блокировались или принимались, мелькало чувство удивления.
  Это же переживали, может, еще сильнее, университетские болельщики.
  - Вот буйволы, - со смешанным чувством враждебности и уважения пробормотал один из университетских, наблюдая резкую пушечную подачу Латышева.
  - Ой, какие они вредные, - подумала Инна Зарецкая после одного из беспощадных ударов Маляра, - и... противные, - добавила она, взглянув на язвительную улыбку Ермакова.
  Игра протекала очень интересно, так как университетские продолжали упорно сопротивляться, даже очень упорно, но именно сопротивляться. Они иногда даже блистали техникой или даже отдельными комбинациями, иногда выигрывали неплохие мячи. Поэтому тем сильнее болельщики Водного время от времени взрывались радостными аплодисментами, с любовью глядя на своих дружных, веселых, резвых и увлеченных комбинациями игроков.
  Университетские тяжело, с сокрушенным сердцем молчали, с сожалением и болью глядя на свою команду. - Конечно, они все такие здоровые бегемоты, а наши - мальчики против них, - вслух подумала Инна. И это чувство жалости к своим "мальчикам" было общим для многих болельщиков. Это было трогательно, но для самих "мальчиков" унизительно. Несмотря на отчаянное сопротивление, пока Сергей прошел по задней линии, счет вырос до 6:0 и становился уже скандальным. А между тем, когда Сергей еще стоял на пятом номере, перед своим выходом на первую линию, у противника на четвертый номер опять вышел самый опасный - Латышев. Последний, видя с задней линии успехи своих, загорелся желанием бить и кромсать, тем более что он уже разыгрался, разогрелся, вошел в темп и чувствовал себя в ударе.
  Университетские болельщики с тревогой следили за его выходом на первую линию. А игроки все сильнее чувствовали, что у них что-то не то получается. На тренировках было совсем по-иному. Оказывалось, что матчи играть - совсем не то, что выигрывать у своей второй сборной. В матче оказалось, что новая тактика, в сущности, никаких преимуществ им не дает. И хотя они не отказались от нее, так как это при выработанном уже автоматизме было нелегко, но фактически теперь их схема игры упростилась до крайности и мало чем отличалась от игры по-старому. Фактически все их новшество сводилось теперь к тому, что распасовывали мяч в большинстве не на третий номер, а на второй, да иногда выходили на гас со второго паса.
  Ребята все яснее понимали, что нужно что-то делать, принимать какое-то решение. Взглядывая на Сергея, они видели, как он со спокойным и внимательным лицом играл, как ни в чем не бывало. Неужели он не понимает кризиса команды? Или капитан сам не знает, что делать?
  "Нужно остановить игру и сказать команде несколько слов", - думал Васька. Может, подойти к Сергею и сказать ему об этом? Но это не совсем удобно. И он тоже с беспокойством поглядывал на капитана.
  А когда на четвертый номер вышел Латышев, Васька вновь весь был поглощен борьбой, которая окрашивалась для него не только волейбольными чувствами.
  Вот Гришка Маляр опять на подаче. Он подбросил мяч и резко послал его на заднюю линию. Правда, мяч пошел не совсем точно по его замыслу - не за спину шестого номера, а на пятый - туда, где стоял Сергей. Он легко бросился на мяч уже в момент удара и поэтому, несмотря на то, что подача была резкой, он ее мягко принял и точно, согласно их новой тактике, набросил для удара Ваське на второй номер. Мяч хорошо взлетел над сеткой и Васька, сильно подпрыгнув, неожиданно для противника, не успевшего поставить блок, сильно вбил мяч, так что Родионов не успел даже зацепить его.
  - Хорошо! - обрадовались университетские и зааплодировали, чтобы поддержать своих.
  Водники потеряли подачу. На четвертый номер вышел Сергей, а Васька, воодушевленный хорошо выигранным мячом и тем, что это видела она, схватил брошенный ему мяч и побежал на подачу.
  Всей команде от этого выигранного по-ихнему мяча стало как-то светлее. Радовало и то, что страшный Латышев уйдет с четвертого номера, во всяком случае, не набрав ни одного очка.
  Ребята чувствовали себя прочнее и оттого, что капитан своей игрой опять высказался, продолжая настаивать на их тактике, и показал, как нужно выигрывать.
  Что касается самого капитана, то он в тяжелой обстановке все время играл очень точно и не из-за особых психофизических качеств и нервной выдержки, а в значительной степени потому, что он чувствовал ответственность за всю команду, перед всем коллективом университета. Чувство хозяина заставляло его все время следить за событиями, анализировать их и отыскивать решения. И Сергей решил, что очень важно возбудить это чувство хозяина у каждого игрока; чтобы личное самолюбие после допущенных ошибок не расстраивало нервы нерешительностью, колебаниями, бесполезным напряжением, а поглощалось и утилизировалось этим чувством хозяина, заботой о коллективе.
  - Счет 0:6, - спокойно и уравновешенно объявил судья, когда Сергей вышел на четвертый номер.
  Сергей понимал, что нужен перелом, нужен выигрыш; это понимал и Васька. Он подбежал к месту подачи и, набирая темп, пошел на свою рискованную подачу. Став боком к противнику и, не глядя в его сторону, он сильно подал далеко на заднюю линию. Мяч пошел хорошо, и Афонин с пятого номера принял его не совсем точно. Однако Ермаков, отскочив к центру поля, неплохо набросил оттуда, хотя и несколько далеко от сетки. Латышев все же пошел на свой прямой удар мимо блока Пети и Мишки. Это ему удалось только отчасти. Мяч, задев пальцы Мишки, изменил свое направление и силу. Он все же был очень резок, но Сергей успел молниеносно подсесть и довольно мягко принять его. Мяч высоко, но хорошо взлетел над серединой сетки и Мишка, воодушевленный отбитой с его участием сильной атакой Латышева, и, войдя в темп, мигом подпрыгнул и, увидев перед собой только удар по второму номеру. Мяч все же задел блок Ермакова, но взять его от этого было еще труднее. И только новый бросок с заднего центра, превосходно игравшего Родионова, спас мяч. Болельщики разразились шумными одобрительными аплодисментами, но мяч взлетел невысоко и Токарю оставалось только перебить его подальше.
  Мяч ушел на Алешку. Воодушевленный переходом в атаку, он хорошо паснул его Пете на второй номер, тот тоже в темпе принял мяч и точно набросил его Сергею на столб. Сергей понимал важность этого мяча. Блокировщики Латышев и Токарь на какое-то мгновение были удивлены задержкой Сергея в выходе на удар и сами задержали выход на блок; как вдруг Сергей делает молниеносный бросок и, высоко взлетев, резко заворачивает мяч вниз влево. Прекрасный толчок с одной ноги дал ему выигрыш во времени и Токарь, на которого он завернул удар, еще не успел выпрыгнуть. Поэтому очень сильно пробитый мяч скользнул по его рукам и, ударившись о колено, под сеткой перелетел назад. Сергей, уже приземлившись, спокойно и эффективно, под бурные аплодисменты и смех зрителей, поймал мяч.
  Очко было выиграно действительно хорошо и красиво. И объективные болельщики из водников тоже сочли своим долгом поаплодировать блестяще сыгранному волейбольному этюду.
  Эффектно поймав мяч одной рукой, Сергей пошел с ним к середине своей площадки, кивнув своим игрокам.
  Среди радостного шума университетских в зале, на площадке университета образовался небольшой кружок игроков.
  - Ну, друзья, кажется все ясно. Играть хорошо можем, но не хотим. Несколько технических ошибок расстроили слабые нервы, и пошел трагикомический мандраж. Застыли, одубели, как приклеенные на своих местах стоим. Пора кончать, девочки. Играть живо, смело, не бояться ошибок, рисковать разумно, головы не терять!.. Алешка сейчас распасовал хорошо, но неправильно - он пасовал на второй номер не для удара Пете, а для того, чтобы он мне дал. Петя тоже - набросил мне, и Мишка даже не двинулся, чтобы перехватить мяч и неожиданно срезать его.
  Смысл нашей тактики достаточно ясен и давайте играть - и выигрывать! Это нелегко, они разыгрались и играют хорошо. Но если разойдемся, мы выиграем.
  Только бросайте трепетать и заикаться, как на первом свидании!
  На нас смотрит весь университет. Я только что слышал, как наши девушки называют нас "наши бедненькие мальчики". Так вот, "мальчики", подтянем штанишки и давайте играть. По местам, милорды.
  Попав в мандраж, предоставленные собственным колебаниям и сомнениям, с больно уязвленным неудачами самолюбием, игроки до сих пор чувствовали свое одиночество (какое испытывает всякий "портачащий" игру). Теперь, собравшись на минутку в кружок, они с радостью почувствовали себя вместе. Обычный, спокойный и чуть насмешливый голос и взгляд капитана еще больше напоминал, что они все тот же дружный коллектив, который так много и, кажется, неплохо работал. Да и все они понимали, что Сергей прав. Действительно, застыли, окостенели и вострепетали. А наши верят в нас.
  Ребята живо разошлись по своим местам, они оживленно подпрыгивали, играли мышцами, глубоко дышали, готовясь по-настоящему схватиться с противником.
  Кто-то из беспощадных водников-болельщиков в установившейся тишине язвительно сказал хорошо слышным, звучным баском: - Ну, теперь все в порядке! - Настроение бодрое, идем ко дну! - ответил так же язвительно другой голос из противоположного конца зала.
  Кое-где послышался смех. Университетские застыли в возмущении, и даже главные болельщики не нашлись в первое мгновение, что ответить.
  Но тот час же раздался резкий и громкий голос капитана водников Женьки Ермакова: - Товарищ судья, команда просит вывести из зала этих двух дураков.
  Зал застыл и вдруг разразился всеобщими одобрительными аплодисментами. Аплодировали долго и горячо. Аплодировали благородству и чести водников, честной борьбе, замечательному, настоящему советскому спорту.
  Выждав, когда аплодисменты несколько утихли, судья свистком установил тишину. Двум смешавшимся и не знавшим, куда себя деть острякам он громко сделал замечание за нетактичное поведение и предупредил, что в случае нового нарушения дисциплины они будут выведены из зала. И это решение было встречено аплодисментами, так как все видели, что виновные уже достаточно наказаны.
  Товарищеская честность команды водников не подавила великодушием их противников, потому что каждый из них сделал бы, не задумываясь, на их месте то же. И если водники, проявив естественное благородство, чувствовали радость и даже некоторый подъем, то университетская команда тоже испытывала подъем от этого очищающего атмосферу борьбы проявления спортивного товарищества. И в то же время каждый из университетской команды думал: "За товарищескую корректность, конечно, спасибо, но мы и сами за себя еще постоим".
  Команда быстро рассыпалась по своим местам.
  - Счет 1:6, - объявил судья.
  - Ну, размочили, - обнадежено, подбадривая самих себя, шептали болельщики.
  Характер игры действительно изменился. Команда университета как бы опомнилась от какого-то полугипнотического состояния, когда все существо каждого игрока подчинено ожиданию и парированию сильных и неожиданных ударов и обманов коварного и грозного противника, когда они самоотверженно, отчаянно, нередко блестяще, но только сопротивлялись. Игроки как бы огляделись, осознали взаимосвязь вещей, стали понимать игру противника, улавливать в ней определенную систему, а поэтому и относились к ней спокойнее и все вернее принимали контрмеры. Стали все смелее, рассчитывая, применять свою тактику. Поэтому игра их приобрела уже своеобразную тактическую окраску. Вот здесь и началась упорная борьба.
  Игра стала очень напряженной. Обе команды, казалось, сцепились в мертвой хватке. Несмотря на сокрушительные удары, двойные и, даже, тройные блоки, чудеса ловкости в защите, изящнейшие обманы, несмотря на самые неожиданные и невероятные метания мяча в воздухе, он долго не касался земли. Особенно трудно давались выигрыши мяча со своей подачи, т.е. выигрыши очка. Противная команда использовала в этом случае свою инициативу в переходе к нападению и проявляла особенно горячую напористость.
  Счет рос очень медленно и очко за очко. 1:6, 7:1, 2:7, 8:2, 3:8, 9:3, 4:9, 10:4, 5:10.
  Напряженная, тяжелая игра целиком захватила и игроков и болельщиков. Поглощенные этой борьбой, они забыли обо всем, не относящемся к игре, и потеряли представление о времени.
  Несмотря на то, что ни одна команда не могла в этой игре показать свое превосходство, болельщики Водного все более обнадеживались, так как такой рост счета им явно на руку, а университетские все больше волновались.
  Сергей, распаленный борьбой, с обостренным вниманием следил за игрой, замечая те мелочи, которые не ухватывались вниманием большинства болельщиков. Он напряженно думал, как прорвать этот заколдованный круг изменяющегося в пользу противника счета.
  Если бы он наблюдал игру со стороны, то он ясно понял бы и осознал, что преимущество водников в том, что они уже полностью разыгрались, что мышцы и нервы их уже настолько размяты борьбой, что игроки сейчас уже способны на максимально эффективную для них игру, они, что называется, разошлись; в то время как университетская команда, хотя и играла столько же времени, но только сейчас приходила в себя, после морального шока, и ее психофизические элементы еще не пришли в то равновесие и взаимодействие, которое позволяет каждому совершать максимум возможного для него.
  Но, находясь в самом пекле игры, он этого фактора не осознавал ясно. Зато он хорошо видел преимущество водников на подачах - сильные и резкие, они мешали университетским брать инициативу нападения, когда мяч вводил в игру противник. В то же время подачи Шурика, Пети и Алеши были очень легкими для распасовки противника, поэтому их так трудно было выиграть.
  Эти два фактора игры в значительной мере обуславливали и третий: отсутствие той легкости и непринужденности, фантазии, смелости и дерзости, которые отличают хорошую команду в ее лучших играх. Играли они хорошо, тактически правильно, но сухо и настоящей одухотворенности им не хватало.
  Сергей замечал это, но поправить такой недостаток было нелегко, тем более что команда играла хорошо, не уступая ни очка разыгравшимся водникам.
  А счет все более и более угрожающе рос. Темп игры нарастал. Латышев, Маляр и Родионов успевали повсюду и проявляли чудеса быстроты, ловкости и выносливости. По три-четыре удара подряд делал иногда Латышев, от него не отставали и его соперники в команде. Зрителей поражала такая выносливость, и водники бурно рукоплескали.
  Капельки пота стекали по спине за вырез синей, шелковой майки Латышева. Сильно вспотели и Маляр, и Родионов. Но до усталости еще очень далеко. Именно сейчас мускулы кажутся особенно эластичными, резкими и сильными. И они вновь и вновь бьют, пасуют, спасают труднейшие низкие мячи, удивляя ловкостью при такой комплекции, и снова бьют и бьют.
  А зал гремит, восхищенный блеском их игры.
  А команда университета, уцепившись бульдожьей хваткой, ни на мгновение не уменьшает своих до крайности напряженных усилий.
  Но рост счета очко за очко явно выгоден водникам.
  Вот уже 13:7. кажется, уже все ясно. Но именно теперь и наступает еще один перелом. И отчасти потому, что водникам казалось все уже ясным. Осталось набрать всего два очка. Поэтому китам можно было немного отдохнуть и дать побольше поиграть второстепенным игрокам, которых они до сих пор, ввиду необходимости, несколько затирали. И вот игра перестраивается, и на удары чаще всего выходят Токарь, Афонин и даже Ермаков, некоторые удачные удары которого вызывают веселые аплодисменты болельщиков Водного.
  Но смена организации распасовки и ударов не могла не сказаться на игре водников, нажим их ослаб. А университетская команда, вовсе не считая, что все уже кончено (игроки только теперь почувствовали весь вкус борьбы, и это было главнее счета), продолжала с тем же бульдожьим упорством драться за каждый мяч. Один-два недостаточно сильных и недостаточно точных ударов Афонина и Токаря, недостаточно темповая и точная распасовка и университетские тотчас используют слабости противника. И вот уже счет 8:13, 9:13. Водники спокойны, так как понимают, что при изменении организации игры некоторая заминка неизбежна.
  Но дело не только в том, что Афонин и Токарь в изменившейся роли чувствуют себя вначале не совсем уверенно. Дело и в том, что угрожающий счет окрылил, как это ни странно, команду университета - все равно, терять теперь было почти нечего. Ошибки водников поддали жару, придали уверенность самым смелым, неожиданным и рискованным комбинациям университетских.
  Самые сильные, пушечные подачи водников стали приниматься легко и непринужденно. Игроки вдруг почувствовали, что эти подачи, возможно, использовать даже в своих интересах - для темповых, очень быстрых и неожиданных комбинаций. Это было, конечно, нелегко, опасно и рискованно, но когда получилось несколько раз, то все почувствовали в этом остроту и прелесть, хоть опасной, но очень интересной игры. Теперь таких подач даже хотели.
  Сосредоточенные, серьезные лица игроков оживились, и в глазах все чаще стали сверкать веселые искорки дерзости. Это было тогда, когда хорошо проведенная, быстрая и неожиданная комбинация команды завершалась точным и иногда столь же неожиданным ударом.
  Для них все перестало существовать кроме игры. Внимание каждого цепко, ни на мгновение не упуская, держало мяч, то резкий и тяжелый, как свинцовой ядро, то неожиданно лукавый, вдруг отлетающий куда-то в сторону, то плавный и долго, долго висящий в воздухе. Настороженная, молнией сверкающая мысль не упускала из виду и команду противника, стремясь упредить ее действия, предугадать меры защиты и нападения, и переиграть ее. В сознании каждого исчезал он сам, зато каждый жил, мыслил, чувствовал за всю команду. И себя, если и осознавали, то только с точки зрения всей команды. Не было отдельных игроков, была команда, один, единый организм. Если три или четыре игрока и не касались мяча в данной комбинации, то они этого вовсе не замечали, так как они играли так же, как и те, кто проводили комбинацию с мячом. Они делали свое дело столь же необходимое для команды, как и игра с мячом. И если удар принимал пятый номер, то вместе с ним переживал каждый игрок, помогая товарищу тем, что весь вкладывался в наилучшее выполнение своей задачи. И, завершающий игру гасом, чувствовал за собой и в себе переживания всей команды. От этого самые блестящие удары отражались на лице забойщика только серьезным чувством выполненного перед командой долга. А радость, наслаждение успехом - великая награда спорта, распирала грудь воодушевлением и гордостью шестикратными. Каждый понимал и осознавал свой удар только как результат игры всех. Поэтому так много свободного, смелого, индивидуального вкладывал каждый в свой удар, в свою игру. Поэтому так неожиданны, разнообразны и даже блестящи стали удары, защита, распасовка и комбинации.
  Приземлившись под бешеные аплодисменты болельщиков, после молниеносного гаса, Васька, например, чувствуя подъем и радость успеха, быстро занимал свое место со значительным, но серьезным, без следа улыбки лицом. И это не была маска привыкшего к успеху и овациям чемпиона. Он испытывал чувство самой теплой благодарности и к Мишке, который хорошо принял удар противника, и к Алешке, который его отлично распасовал из трудного положения, и к Шурику, который прекрасно вышел на мяч, но неожиданно пропустил его и дал возможность ему, Ваське, сравнительно удобно завершить игру ударом. Конечно, они все хорошо, кажется, сыграли, и болельщики основательно бушуют, но, конечно же, дело не в нем, Ваське, а во всех ребятах, и было бы подлостью принимать эти аплодисменты на свой счет и улыбаться победителем; ему и в голову это не может придти. И в то время, как лицо Васьки было совершенно серьезно, в глазах других игроков мелькали искорки гордости и радости за него - знай, дескать, наших. Конечно, этот мяч они все выиграли, но ведь игру нужно завершить и именно последний удар приносит очко, именно забойщику приходится встречаться с противодействием противника. Молодец, Васька - здорово "ухнул". И не принимавшим участия в этой комбинации, и вообще всем им, хотелось так же и еще лучше сыграть для команды. Поэтому в игре каждого и чувствуется единая воля всех и все лучшее и индивидуальное, что может дать каждый из них.
  А если Алешка после удачного гаса среди оваций улыбается, то это тоже от радости за всех и за то, что он оправдывает доверие товарищей.
  Болельщики вопили, неистовствовали в аплодисментах и, переглядываясь сверкающими восторгом глазами, как бы говорили: "Вот это да!", "Вот это наши!", "Знай наших!"
  Теперь уже никому не казалось, что команда ошиблась, заменив Кострова Алешкой, теперь уже не видели Алешку отдельно от команды и не могли представить ее без него. О его ошибках и неудачах вначале игры забыли, или, скорее с благодарностью, простили их.
  
  ЖЖЖ
  
  Команда играла напористо, смело и моментами, казалось, даже весело. Напряжение в зале все возрастало. Болельщики водников при большой разнице счета и близости своих к финишу в начале этого нажима университетских довольно благодушно относились к выигрышу очка противником. Да и университетские болельщики вначале аплодировали и шумели, чтобы поддержать своих, но, не очень веря в успех. Ведь водники сознательно ослабили свою игру.
  Но вот университетские выиграли еще очко и еще. И шум болельщиков университета стал все воодушевленнее и дружнее. Кое у кого уже мелькала робкая надежда: "А вдруг?!"
  Вот, отбив яростную атаку водников, университетские мгновенно разыгрывают комбинацию в два удара, и сильно пробитый через неудачно поставленный блок гас Шурика приносит еще одно очко.
  Счет 10:13.
  Гром аплодисментов и радостных криков нарастал, как приближающаяся лавина, с каждым новым очком. Теперь уже у многих на лицах, в радостных сверкающих глазах, можно было прочесть: "А вдруг и на самом деле... вот это будет здорово!" И они с новой силой и воодушевлением колотили в ладоши и что-то радостное кричали друг другу.
  Болельщики водников пытались сохранить спокойные улыбки, но беспокойные мысли начинали тревожить даже выдержанных и уверенных в своей команде. Они хорошо понимали, что значит в спорте, и особенно в волейболе, неожиданный натиск с одной стороны и даже малейшие колебания и растерянность с другой. "Но ведь наша команда бывалая, опытная, закаленная во многих боях и всяческих переделках, ведь не могут они не понимать положения!" Вот они сейчас сосредоточатся и снова нажмут так, что у противника затрещат кости. Так переживали и успокаивали себя такие болельщики и вглядывались в лица своих игроков. Но лица тех были спокойны. "Ничего неожиданного для нас не случилось, все идет так, как и должно идти". Ермаков по-прежнему время от времени улыбался, Латышев совершенно спокойно следил за игрой и без всяких признаков недоумения или недовольства точно распасовывал, выходил на блок, бил, когда приходилось.
  Им и нечего беспокоиться, - говорил весь их вид понимающему болельщику, - они сознательно ослабили натиск и дали поиграть второстепенным игрокам. А теперь, если захотят, могут опять взять вожжи в свои руки.
  Но на самом деле все это было не так просто. Как бы то ни было, а приходилось прилюдно признавать свою неудачу, хотя и относительную. Признав неудачу, нужно было возвратиться к старой организации игры. Когда наступила пора это сделать, у разных игроков были разные мнения и были колебания, которые всегда опасны в игре. Чтобы не показаться испуганными, не хотелось переходить к прежней системе раньше времени, но, с другой стороны, были опасения, как бы не опоздать. Капитан - Ермаков, например, стоя на втором номере, еще перед проигрышем десятого очка, получив первый мяч от противника, набросил его сейчас же для удара Латышеву на третий номер, но тот, чтобы показать, что он вовсе не обеспокоен, послал мяч назад для удара Ермакову.
  Ну, и, может быть, самым опасным для команды было то чувство неловкости, которое испытывали Афонин, Токарь, да и Ермаков до некоторой степени. Они на глазах у команды и всей публики продемонстрировали свою слабость, бессилие перед противником, неравноценность с другими игроками. Если до сих пор команда водников и внутри и для зрителей была единой, а неравноценность игроков забывалась, так как принималась, как нечто само собою разумеющееся (естественно, что разные игроки исполняют разные функции), то теперь все хорошо увидели, что их команда вовсе не едина, что там есть игроки хорошие и послабее, на которых игру строить нельзя. О том, что так думают болельщики, думали и Афонин и Токарь; чувство своей неполноценности и даже унижения затрагивало их самолюбие и достоинство; а это чувство очень опасно и для игрока и для команды.
  Проиграв десятое очко, водники решили, что хватит баловаться, пора играть. Это мелькнуло и у игроков и у болельщиков, из которых самые беспокойные уже начали волноваться. Но ни у кого из команды эта мысль не завершилась ее естественным продолжением: "... а не то, проиграть можно!"
  То, что водники "испугались" и решили опять перенести всю тяжесть игры на своих китов, только подзадорило университетскую команду. На подаче в это время стоял Сергей.
  Поймав, не глядя на него, идеально круглый, гладкий, хорошо надутый и приятно увесистый мяч, Сергей выскочил за угол площадки и, быстро взглянув на противника, увидел, как Афонин на втором номере выбирает для себя наилучшую позицию. Чуть подбросив мяч над собой, Сергей вытянулся на ноках, прогнулся в талии и резко ударил краем ладони по краю мяча. Он хорошо владел этой подачей. Резкий, крученый мяч обычно пролетал низко над сеткой и шел на трудное место для распасовки - где-то за вторым номером, или, если пустить его ниже, перед вторым номером. Сергей направил его за Афонина. Если бы последний играл еще на ударе, как очко назад, он, пожалуй, принял бы мяч с прыжка, но сейчас, чувствуя себя несколько неуверенно, скользнул в сторону, чтобы не мешать Латышеву. Последний, видевший до сих пор, что такие мячи Афонин сам берет, чуть поздно бросился вперед и неточно распасовал мяч - ткнул его вперед очень низко. С неудобного положения Родионов набросил мяч далеко от сетки. Маляр хорошо вышел на удар и сильно срезал его драйфом. Удар был довольно сильный, но определить его направление было нетрудно. Он пошел на первый номер и, Сергей, точно бросившись вперед и подсев, мягко принял мяч и дерзко набросил его прямо на удар Ваське - на четвертый номер. Хотя мяч и не был навешен над сеткой, но они привыкли к таким, да и противнику при такой накидке труднее сориентироваться для блока. Поэтому Васька взлетел вдруг над сеткой и хорошо и сильно срезал мяч. Только блестящим броском набок Ермаков успел достать и поднять его. Правда он отлетел назад за поле и оттуда его тоже не без труда возвратил на поле Латышев. Афонину ничего не оставалось, как послать мяч подальше на заднюю линию противнику, на пятый номер. Петя хорошо, чуть ли не нежно принял его и, воодушевленный атакой и примером Сергея, точно распасовал на второй номер - на Алешку. И тот тоже, чего не ожидал противник, со второго удара сильно погасил, хотя накидка и не была удобной. Это и сбило противника. Спас положение только новый блестящий бросок на левую руку теперь уже Афонина. Ермакову пришлось с трудом доставать мяч из-за поля. Третьим ударом Латышев сильно перебил мяч к боковой линии противника перед первым номером. Сергей опять скользнул под мяч и опять мягко и аккуратно набросил его прямо для удара Ваське, тот пошел на удар, но теперь противник, наученный опытом, парировал угрозу - Родионов и Афонин вышли на блок. Можно было попытаться пробить его, но они много работали над тем, чтобы игра не была шаблонной, чтобы играть неожиданно для противника. Удивить - значит победить, нередко повторял Сергей слова Суворова, поэтому, выпрыгнув для удара, Васька вдруг набросил мяч вдоль сетки. И тотчас опять над сеткой, только на другом ее конце, появился Алешка и точно срезал мяч на пустое место площадки противника.
  Счет 11:13.
  Все это команда разыграла очень быстро, легко и дерзко, как бы шутя. Противник только метался из стороны в сторону и когда мяч ударился о площадку, зал восторженно взревел. Даже некоторые скептики из университетских болельщиков, не позволявшие себе радоваться раньше времени, отбросили сдержанность.
  Ликование и восторги были тем полнее, что дело было не только в выигранных мячах и в том, что команда догоняла на финише противника. Восторг болельщиков подогревался сознанием, только сейчас озарившим большинство, что их команда показывает новую тактику - смелую, разнообразную, неожиданную для противника. А как же не ценить новое, которое выдерживает такое испытание. Даже болельщики Водного должны были признать, что это, во всяком случае, интересно.
  Свисток судьи, который пытался успокоить зал, был почти не слышен в этом шуме. Но Сергей хорошо понимал, как важно сохранить темп и использовать подъем команды и некоторую обескураженность противника. Поэтому, поймав мяч, он быстро опять выскочил на угол площадки и, видя, что зал не скоро успокоится, а судья в этом шуме не будет продолжать игру, он поднял руку и требовательно обвел зал глазами. И тотчас шум быстро, как по команде, затих. Болельщики поняли капитана. Можно было продолжать игру.
  Теперь Сергей подал такой же резкий и крученый мяч за голову четвертого номера - Маляра. Мяч был хорошо направлен, но Токарь успел подсесть под него и хоть не совсем точно, но неплохо направил его на третий номер - Родионову, тот набросил Маляру. Водники смогли перейти в нападение.
  Разыгралась долгая и упорная борьба. Обе стороны то атаковали, то защищались, проявляя образцы резкости, силы, ловкости, выносливости, находчивости, хитрости. Затаив дыхание, зал следил та этой схваткой, и чем упорнее и дольше она продолжалась, тем важнее и многозначительнее, казалось, должен был быть ее результат.
  Сергей, внимательно следя за этой резней, опасался, чтобы игра команды, ввиду ее напряженности, не потеряла приобретенной уже легкости, смелости и дерзости. Сам он поддерживал этот тон, ни в коем случае, однако, не жертвуя точностью и обоснованностью замысла и не сбиваясь на "авось, что выйдет".
  Университетским все же удалось захватить инициативу. Водники долго и отчаянно защищались, пока, неожиданно для них, решающий удар не нанес с третьего номера Шурик, в то время как готовили блок Алешке.
  Счет 12:13. зал неистовствовал.
  "Еще очко, только одно очко!" - жгла мозги восторгом, упоением, лучезарной надеждой мысль университетских болельщиков. "Только одно очко!" Больше ничего сейчас не хотели. Хотя все хорошо знали, что это очко только уравняет счет, и обе команды очутятся только на равном расстоянии от финиша. И все же волнения болельщиков вокруг этого только одного очка были небезосновательны. Цифры то, конечно, будут показывать равное количество очков, но положение команд будет неравным. Университетская команда будет воодушевлена уничтожением непосредственной угрозы проигрыша и эффектным выигрышем шести очков подряд, и чтобы добыть оставшиеся два очка, ребята будут рвать и метать.
  Водники наоборот, потерей этого остатка своего преимущества и важными проигрышами очков, несмотря на все свои усилия, были бы обескуражены, и мобилизовать все свои возможности на борьбу за финиш им было бы труднее.
  Это осознавали игроки обеих команд. Лица водников были спокойно-серьезны, с уловимой для внимательного наблюдателя затаенной настороженностью. Двигались по площадке они легко, быстро и расслаблено - в ожидании крайнего напряжения.
  Кризисное положение осознавали и волейболисты университета. Нельзя было дать противнику остановить их нажим и перейти в наступление. Нужно было продолжать штурм и с хода, не переводя дыхание, ворваться и в эту позицию противника. В азарте игры и в увлечении успехом они не останавливались мыслями на этом, это само собою разумелось. Но Сергей, следя за игрой с капитанского мостика, понимал, что не только нужно было стремиться удержать инициативу и весь этот темп. Необходимо было, ввиду нарастающего сопротивления противника, усилить нажим; хотя все они и до сих пор играли в полную силу и жали вовсю. Необходимо, чтобы это осознавала вся команда. Но обратить на это внимание ребят словами было невозможно. Слова эти показались бы пустыми и банальными. Можно было бы собственным примером подстегнуть команду, но стоя на первом номере, это нелегко было сделать. Оставалось надеяться, что ребята сами поймут, верить, что вся длительная предварительная работа подскажет каждому, что сейчас нужно.
  В этих условиях воодушевление успехом было главным фактором, который мог поддержать и усилить натиск команды.
  Хорошую резкую подачу Сергея водники сумели неплохо распасовать и немедленно перешли в нападение. Завязалась упорнейшая борьба.
  Зрители, затаив дыхание, несколько раз как под ударами электрического тока вздрагивали и готовы были разразиться ликующим шумом или самыми отчаянными вздохами и скрежетом зубовным. И каждый раз головокружительный бросок кого-нибудь из игроков - и мяч снова взлетел, и снова завязывались гордиевы узлы игры, которые рубали удары бешеной силы и резкости, по сравнению с которыми удары Александра Македонского показались бы жалким позерством.
  И вдруг борьба окончилась также внезапно, как возникали ее хитросплетения. Васька посадил сильнейший удар прямо в бок Родинову и мяч, как подбитая птица, затрепыхавшись в сетке, бессильно упал к его ногам. Обвинять его за неудачу нельзя было, так как они в игре неизбежны. Мяч был невысоко над сеткой, для обмана не было возможности, и попытка пробить блок была основательной. Но команде было от этого не легче.
  Университетские потеряли подачу. Долго сдерживаемое напряжение болельщиков водников прорвалось могучим ликующим ревом, в котором слышалось: "Ну, теперь все! Кончились психоз и наваждение! Теперь все станет на свои места". Кое-кто из мнительных не был уверен, что "теперь уже все", но этого так хотелось и все радостно вопили и колотили в ладоши.
  Но оказалось, что водники преждевременно ликовали, потому что в ответ на подачу противника университетские сумели тотчас же перейти в атаку, в бурный, напористый штурм. Быстрая и неожиданная распасовка, темп, хитрые и резкие удары посыпались на площадку противника. Водники с таким же ожесточением и даже яростью защищались. Однако разнообразие, неожиданность, быстрота, инициатива новой тактики сказались. Водники так и не сумели выйти из защиты. Неожиданный удар Шурика с третьего номера, с наброски Васьки, кончил схватку. Подача опять перешла университету.
  Эта схватка была, пожалуй, одной из наиболее блестящих иллюстраций возможностей новой тактики и игры университета.
  Теперь уже университетские болельщики взорвались овациями и неистовым ревом ликования. - Вот это да! - с увлажненными от восторга, широко раскрытыми, блестящими глазами кричал какой-то болельщик своему соседу.
  Но бурный натиск университетских как бы подстегнул водников. С подачи Алешки они перешли в атаку и блеснули также, пожалуй, невиданным еще в этой игре сокрушительным натиском. Родионов со второго касания из неудобного положения прекрасно вбил мяч, и университетские, не успевшие поставить двойной блок, потеряли подачу.
  И опять ураган ликования водников. "Нет, наши, конечно, не выдадут. Это те мальчики!"
  Борьба достигла крайнего напряжения. Болельщикам само время, казалось, то сжималось в судорожных конвульсиях молниеносных ударов, ответов, бросков, то распускалось в длительной и спокойной траектории мяча, чтобы опять забиться взволнованным неравномерным пульсом.
  Воодушевленный удачным ударом, Родионов сильно и точно подал на первый номер. Одна техническая неточность - и водники захватили инициативу. Натиск. Удар! Удар! Удар! Штурм! Поток ударов, в которых водники превосходят все свои возможности и которые вызывают рокот восторга в зале, и мяч, от неудачно поставленного университетскими блока, летит в стенку.
  Счет 14:12.
  И опят зал сотрясается бурей и громом аплодисментов. - Ну, вот теперь уже все! - слышны ликующие и иногда даже с нотками радостного изнеможения голоса. "Еще один мяч".
  Но достаточно посмотреть на команду университета, чтобы понять, что может быть еще и не все, и не один мяч остался до конца игры.
  Сергей с удовольствием отметил про себя, что команда ожидает мяч без излишней нервозности. Лица ребят были внимательны, но в глазах ребят не было отчаянной решимости и прочих признаков игроков с неустойчивыми нервами на грани проигрыша; в их подвижных фигурах тоже не было ни излишнего напряжения и суетливости, ни безвольной пассивности.
  Водники, окрыленные своим бурным натиском, успехом и близостью победы, начиная уже с очень хорошей подачи Родионова, попытались вновь взять инициативу и повторить свой штурм. Но на этот раз Алешка неплохо распасовал, и университетские сами смогли перейти в атаку. Завязалась обоюдоострая, напряженная и длительная схватка. Вот-вот, казалось, атака той или иной стороны завершится успехом, но или точный блок, или молниеносный бросок "рыбкой", или чудом очутившийся на месте игрок принимал мяч - и все начиналось сначала.
  "И чего они выдергиваются, - думали на одесском жаргоне того времени болельщики-водники, - ведь все уже ясно, они проиграли..."
  Молча, сжав челюсти, следили за игрой университетские. Их давила неприятная, тяжелая мысль: "Теперь уже трудно, очень трудно...!" "Но все же молодцы! Хорошо играют! Хорошо держатся!"
  А команда университета, казалось, все больше разыгрывалась. Натиск противника только стимулировал их игру. Все смелее и неожиданнее стали комбинации, удары, распасовка.
  Напряжение в зале росло вместе с тем, как университетские все прочнее захватывали инициативу. Одни затихли перед угрозой невероятной, недопустимой и все же надвигавшейся катастрофы; другие - почти не дыша глядели широко открытыми глазами и не разрешая прорваться упоительно-радостной мысли: "А вдруг! Ведь такая игра!"
  И вот чей-то странный вскрик. И вся эта застывшая в предгрозовой, напряженной тишине нервная атмосфера зала разразилась громом. Теперь уже университетские самозабвенно колотили в ладоши и вопили что-то ликующее, преисполненное самыми восторженными и чудесными надеждами. Петя с четвертого номера прекрасно сыграл, погасив не правой, а левой рукой, и мяч от блока отлетел к стене.
  Подача перешла к университету. На первый номер вышел с мячом Шурик, он не владел резкой подачей, но, учитывая, что Маляр сейчас будет перебегать со второго на четвертый номер, он точно послал мяч за второй номер. Маляр решил сам его взять и остался на месте. Токарь набросил ему неплохо, но очень близко к сетке. На блок вышли никогда не горячившийся, очень аккуратный и точный Мишка с четвертого и Петя с третьего номера. Когда Маляр взлетел для удара, он увидел перед собой непробиваемый частокол ладоней, он решился на обман, но мяч пришлось высоко перебросить через руки блокирующих. Поэтому Алешка успел хорошо подсесть под мяч и точно набросил его Ваське на второй номер. Не успели водники сориентироваться, как пушечный удар Васьки со второго почти по третьему номеру противника кончил схватку.
  Счет 13:14.
  Даже настойчивые свистки судьи не установили тишину в неистовствовавшем в аплодисментах и ликующем зале. Зато шум радостных болельщиков быстро умолк, когда на поле ухудшилась ситуация. Шурик точно повторил свою подачу. Для противника она уже не была неожиданностью, и он принял смелое решение. Маляр не стал принимать первый мяч, он быстро перебежал на четвертый номер, а Ермаков переместился с четвертого на третий. Подачу принял Родионов с первого номера и распасовал ее Ермакову, а тот очень точно на ходу набросил мяч Маляру на четвертый номер. Вся комбинация была разыграна очень смело, на ходу, и она даже дезориентировала противника. Ваське показалось, что мяч очень далек от сетки и что Маляр не успеет хорошо выйти на него, поэтому он не пошел на блок. Петя блокировал, но Маляр очень хорошо и сильно ударил мимо его рук, так что мяч, зацепив ладонь Пети, отлетел в сторону назад. С большим трудом Шурик достал его из-за поля. Алешке пришлось просто перебить его на заднюю линию. Получив хорошо распасованный мяч, Ермаков, поняв движение Маляра, набросил мяч к столбу, на самый край сетки. Сейчас на блок вышел только Васька и Маляр, рискуя, весь вложился в сильнейший шут по четвертому номеру противника. Риск был удачен, так как мяч, зацепив руки Васьки, взлетел вверх в сторону и, перелетев через сетку, ударился в стену.
  Счет 14:13.
  - А-а-а! - опять вздыбился зал, теперь уже от воплей и аплодисментов водников. "Еще только один мячик!" - молили мысленно болельщики своих игроков. "Один мячик!"
  - Неужели теперь уже все? - с ужасом перед возможностью катастрофы спрашивали себя только что ликовавшие болельщики университета. Из всех университетских только 6 человек в зале, казалось, совершенно спокойно реагировали на эту последнюю, может быть, и самую грозную опасность в сете.
  Напряжение в зале еще больше возросло. У водников на четвертый номер вышел Латышев, и их команда заняла наиболее сильное расположение. Но зато, если они потеряют мяч, то у противника на четвертый номер выйдет Сергей. В таком положении команда была наиболее сильной. Это понимали и водники. Обе стороны готовы были костьми лечь.
  Игра началась очень остро. Несмотря на резкую подачу Маляра, университетские тотчас перешли в атаку, водники после блока контратаковали. Токарь со второго номера со второго удара сильно пробил блок по шестому номеру, но Алешка хорошо принял второй мяч и сумел набросить его для удара Мишке на четвертый номер. На блок вышли Ермаков и Токарь. Пробить стену рук Мишка не сумел, и мяч отлетел назад на пол, но Алешка молнией, с акробатической ловкостью вдруг скользнул под него и, опрокинувшись на лопатки, с первого же паса набросил мяч на второй номер для удара Ваське. Это было очень правильно, хорошо и смело. Но точно рассчитать такой мяч трудно и он его чуть перебросил, так что мяч перелетел сетку и попал для удара не Ваське, а Латышеву и тот с первого удара, как из пушки, неожиданно для неподготовленного к защите противника вбил мяч.
  
  ЖЖЖ
  
  Еще не отзвучала хорошо знакомая мелодия судейского свистка, холодно и равнодушно фиксировавшего конец сета, а напряженная тишина зала разразилась бурей еще не слыханной на этом матче мощи. Гром аплодисментов утонул в восторженном реве - звуковом выражении распиравшей все существо болельщика энергии радости. Водники вскакивали со своих мест, неистово аплодировали и вырывавшееся как из одной груди мощное, подавляющее "А-а-а!" перекатывалось из конца в конец зала, потрясая, казалось, вибрирующие от рева стены.
  В этом ликующем потоке звуков была и радость заслуженной своей победы и, может быть наиболее потрясавшее, ликование после угрозы поражения, которое одно время, что греха таить, казалось возможным. Здесь была и наиболее утешительная гордая радость от сознания, что все прежние страхи были неосновательны. Пушечный удар Латышева, свисток судьи, победа, всеобщее ликование были настолько вески и убедительны, что теперь казалось, что иначе и быть не могло. Разве наши, такие звери, могли проиграть?
  Истинная радость всегда великодушна. И ликующие водники с сожалением и даже с некоторым сочувствием глядели на подавленных и с болью переживавших такую неудачу болельщиков университета. Тем более, что среди них было столько хорошеньких девушек. Несколько мгновений назад казавшиеся водникам коварными и опасными до сознания собственного бессилия Сергей, Васька да и другие игроки университета теперь выглядели просто хорошими ребятами, которые крепко, несмотря на явное преимущество противника, сопротивлялись; ребятами, которые молодцом, без истерии переживают неудачу, не обвиняя в этом судью, но которым, конечно, не справиться с нашими тиграми.
  Горько, очень горько переживали проигрыш университетские. Ведь были моменты в конце сета, когда выигрыш казался так возможен. И воспоминания об этом на фоне уже случившегося томили сознание и изнывающую горестью душу. Ведь неоднократно получалось - когда наши расходились, водники ничего не могли сделать. Ничего! Как могло бы быть хорошо!
  Некоторые, компетентные, горько переживали поражение, стремились быть объективными. Ну, а если быть объективными, то нужно вспомнить, что ведь водники всю игру с большим преимуществом и университетские только в конце поджали. Да и то, в значительной мере потому, что у водников лучшие игроки ушли на отдых. Ну, а ведь хорошо известно, что небрежная игра с сильным противником всегда опасна. Вот университетские и воспользовались такой небрежностью. И все же, несмотря на некоторую растерянность, водники не дали университету даже сравнять счет. Нет, как ни сочувствуй, а водники сильнее наших. Хотя наши, конечно, показали очень интересную игру. Но дело в том, что у водников просто состав сильнее. Все-таки буйволы.
  Но в зале было много и таких, которые не углублялись в психологию волейбольной игры, которым просто очень хотелось, чтобы "наши выиграли".
  Инна Зарецкая сидела молча, опечаленная, и грустно, с жалостью смотрела на собравшихся на задней линии игроков университета. "Бедные мальчики", - думала она. "Они ведь так хорошо играли, и могли выиграть. Чуть-чуть не выиграли. Если бы Алешка этот последний мяч не перебросил через сетку, то Васька бы его погасил. И все могло бы быть иначе. И как было бы хорошо, если бы наши выиграли у этих хвастунов!" Ей все водники казались хвастунами и задирами. У этого Ермакова такая противная, ехидная улыбка. А Латышев такой огромный, конечно, ему легко. Он даже не улыбнулся от выигрыша - делает вид, что иначе и быть не могло. Но наши его совершенно не боятся.
  -А наши ребята совершенно спокойны, - вдруг с оживлением сказала она вслух.
  Корней, который был тоже очень огорчен проигрышем, оглянулся. Захваченный драматизмом и чрезвычайно огорченный, он забыл обо всем, даже об Инне. А теперь, оглянувшись на нее и увидев опечаленное лицо и грустные, с мольбой и надеждой глядящие на "своих" глаза, он вдруг испытал такой прилив нежной жалости к ней, что готов был сам, если бы можно было, броситься на помощь своим и вдребезги разбиться - лишь бы весело засверкали ее глаза.
  - Ничего, сейчас они с самого начала как возьмутся! - подумала вслух Инна и взглянула на Корнея.
  - Конечно, - совершенно искренне согласился он. - Наши могут выиграть.
  - Правда? - обрадовалась Инна такой солидной, по ее мнению, поддержке.
  - Наши и сейчас могли бы выиграть, только у них немного путается игра. Вот "они" проще играют. Вот если бы наши не путались, правда? - сказала Инна.
  - Нет, Инночка, - вмешался стоявший сзади Павка, - это наша новая тактика. У них как раз иногда здорово получается.
  В той большой группе университетских болельщиков, где сидели Таня, Лора с друзьями, Митька Полещук с баскетболистами и в компании главных болельщиков царила атмосфера сдержанного и не смущенного неудачей выжидания. На задирания соседей-водников отвечали презрительным молчанием или, по возможности, короткими убийственными репликами. Хотя это и было им очень нелегко. Присутствие в этом районе очень красивых и хорошеньких болельщиц привлекало сюда самых экспансивных водников из самых отдаленных концов зала. Тем более, что они видели в главных болельщиках своих законных жертв, выданных на полное растерзание.
  Глава университетских баскетболистов знаменитый Митька Полещук сидел молча, изредка перебрасываясь с друзьями незначительными репликами. Задирки водников его не касались, и он на них не обращал никакого внимания. Здесь даже волновавший всех вопрос об эффективности новой тактики не поднимался никем, ввиду его преждевременности. В этой цитадели университетских болельщиков противник не обнаружил бы ни усобиц, ни противоречий, ни растерянности и паники.
  Только девушки, будучи на особом положении, задавали волнующие всех вопросы и иногда откровенно выражали то, что скрывали ребята. Девушек игра очень увлекла, в наиболее напряженные моменты они даже время от времени легонько вскрикивали и подвизгивали. И сейчас они живо обменивались мнениями, огорчениями и надеждами. Ребята посмеивались над их экспансивностью.
  - Вот кто не болеет совсем - так это Таня, - сказал Митька, улыбаясь ей.
  - Почему вы так думаете? - спросила она.
  - По вас совсем не видно, чтобы вы переживали. Вы и во время игры спокойно сидели, - закончил он, уже чуть смутившись, несмотря на весь авторитет спортивной знаменитости.
  Таня улыбнулась в ответ и, заметив его смущение, отвела глаза.
  - Нет, я болею за наших, - просто сказала она.
  Ей очень нравилась игра, и она следила за ней с большим увлечением. В волейболе она немного разбиралась и сама играла. Летом на даче ей приходилось играть в одной команде даже с очень сильными волейболистами. Но, конечно, дачная игра очень мало похожа на то, что она видела здесь. Она с интересом следила за игрой Игоря и видела, как он всегда точно, без лишних движений, даже внешне спокойно, передвигается по полю и вдруг бросается в сторону, вперед, взлетает вверх с резкостью мощной стальной пружины. И каждый его взлет над сеткой для удара был событием. Весь зал задерживал дыхание, глаза широко раскрывались и болельщики университета сжимались, как будто сами ожидали удара. Да и все остальные у водников играли превосходно. Очень нравилась ей их защита. Однажды она со всеми водниками живо аплодировала Афонину - его ноги вдруг взлетели вверх в сторону, а рука очутилась под мячом. Она считала, что нужно быть справедливой. Конечно, с особенно горячим сочувствием следила она за игрой университетских. Она уже давно слышала, что их команда в глубоком секрете готовит какие-то новинки, тренируясь при закрытых дверях. Все окружающие вскоре после начала игры отметили, что новинка заключается в иной распасовке. Она и сама скоро поняла некоторые особенности новой системы игры, так как хорошо знала, что, приняв мяч, нужно пасовать его на третий номер, и что бьет почти всегда четвертый номер; а здесь ничего этого не было. Конечно, то, что университетская команда ищет новые пути и смело испытывает свои поиски, было ей очень симпатично. Это вызывало даже некоторую гордость за свою команду. Ей очень нравилось, что команда играла единым коллективом, без "героев". Оценила она и то спокойствие и выдержку, с какими команда реагировала на неудачу, и ту невозмутимость, которую она проявила при шумном успехе, чуть не догнав противника. За всем этим чувствовалась сила коллектива и непоколебимая воля. Такие, если и проигрывают, то все равно уходят не сломленными. Нравилось ей и то, как держал себя Сергей, капитан - без всякой рисовки и без всяких попыток выделиться из команды. А перелом в игре после того, как он собрал на минуту игроков около себя, показывал, что он твердо и умело справляется со своими капитанскими функциями. Хотя, когда он собрал вокруг себя команду, по его спокойному лицу никак нельзя было предположить, что капитан отдает распоряжение, чтобы спастись от поражения. Таня в душе разделяла и восхищение всех болельщиков самой игрой Сергея - очень резкими, сильными, своеобразными и всегда почти как-то неожиданными ударами и легкой, красивой игрой в защите. И здесь ей нравилось отсутствие в нем рисовки и попыток выпятить свое "я". Ей запомнился момент игры, когда на заблокированный удар Латышева Сергей ответил сильным ударом, мяч приняли и снова набросили Латышеву, тот вторично погасил, удар приняли и опять набросили Сергею. Весь зал с напряжением следил за этой схваткой, так как она приобретала характер единоборства двух лучших игроков; тем более, что они сами и блокировали друг друга. Сергей высоко взлетел над сеткой и в то время, как все были уверены в ударе (не спасует же Астахов), Сергей вдруг быстро перебросил мяч для удара на второй номер, и Мишка оттуда точно пробил его и выиграл. Таня хорошо поняла Сергея - никакого личного "геройства" (подчеркивал он своей игрой), все для выигрыша команды. В такой роли она симпатизировала ему. Удивил ее и Васька. Она слышала по разговорам, что он хороший спортсмен; и все же он показался ей тюленеподобным увальнем, неловким и ненаходчивым. Тем неожиданнее была его резкая, сильная и смелая игра. Он бил пушечные удары, а в защите очень красиво спас несколько совсем безнадежных мячей. Он мгновенно принимал решения, был быстр, решителен, находчив и отчаянно смел. Несколько раз она радостно и благодарно аплодировала его блестящим броскам и ударам.
  И все же на фоне бушующего моря страстей в зале ее лицо было удивительно спокойно. Только заглянув ей в глаза, можно было уловить волнения, упования, напряжение ожидания, радости и горести болельщицы.
  
  ЖЖЖ
  
  Таня не была единственной, чье лицо слабо отражало бушевавшие в зале страсти. Такой же была и Виола, сидевшая чуть ниже со своим знакомым Глебом (как он представился сидевшим здесь подругам Виолы).
  На матч она попала почти случайно. Совсем недавно среди ее друзей и близких знакомых появился Глеб Гуменюк. Хотя издалека она знала его еще с детства. Они жили по соседству, и родные их были знакомы. Молодой, 28 летний преуспевающий врач, работающий в клинике своего отца - одного из медицинских светил, он и сам был уже известен в городе. Войдя в круг знакомых Виолы, он быстро выделился среди них. Высокий, хорошо сложенный, своей внушительной видной фигурой он обращал на себя внимание. "Порода!" - думал сам он, иногда с удовольствием разглядывая свое красивое лицо с крупными чертами и сильным взглядом больших черных глаз. Он был умен, и хотя давно уже знал это, нередко снова и снова с удовлетворением убеждался в этом. Глеб был богат и платил, никогда не задумываясь, сколько у него останется. Глаза его смотрели на мир прямо, уверенно, со скептическим любопытством человека, которому окружающие порядком надоели, но который из корректности скрывает это. Профессия приучила его смотреть на пациентов внимательно и равнодушно. Этот прямой взгляд, видевший в пациенте цвет кожи, сложение, комплекс органов кровообращения, обмена и так далее и не допускал возможности того, что владелец его сам может быть объектом изучения. Таким взглядом смотрят некоторые медицинские знаменитости на ничем не интересных больных. Успехи у женщин давались ему легко, без особых усилий. И, тем не менее, он иногда уже подумывал и о браке. Прошлой зимой, как-то купаясь в ванной, он вдруг обнаружил, что у него в области живота нарастает жирок; если выпрямиться и поднять грудь, его не видно, но при нагибании он обнаруживается и неприятно обращает на себя внимание толстыми жирными складками. "Рано еще, - подумал он, - мало физических упражнений". Это напомнило ему о годах, мелькнула мысль о женитьбе. Не пора ли кончать эту беззаботную, легкую, но все же неустроенную и нерегулярную холостую жизнь? И тут же уверенно решил, что еще рано, - слишком он еще молодо, сильно и хорошо себя чувствует. Старость еще далеко, да и нет, собственно, никого, с кем ему хотелось надолго, а может быть и навсегда связать свою жизнь.
  Виолу он помнил еще совсем маленькой девочкой, бегавшей в школу в теплых красных штанишках. Увидев ее однажды, когда она была еще в 10 классе, он с приятным удивлением обнаружил в ней прелестный, свежий и еще не тронутый цветок. Он заинтересовался ею. Познакомившись с ней поближе, он все сильнее увлекался ее свежестью, оригинальностью и дерзостью осознавшей себя красоты. Недавно он понял, что серьезно увлечен ею. Вот еще одно восхитительное блюдо подготовила ему природа, чтобы украсить его жизнь.
  Приняв решение сорвать этот едва распускающийся, такой необычный цветок, он стал твердо приводить его в исполнение. Он был умен, остроумен, мог непринужденно и интересно вести разговор, прекрасно держался в компании, - всегда солидный, спокойный и добродушный добродушием сильного и властного человека. Собственный "бьюик" и небрежная щедрость в ресторанах и на прогулках придавали этой его солидности особенно вескую, золотую убедительность. Со всеми девушками в компании он был очень внимателен и предупредителен, с ребятами прост, а, оставшись в мужской компании - добродушно циничен, как и следует быть врачу. Он с самого начала ясно показал, что интересуется только Виолой, а всех остальных девушек любезно оставляет своим молодым друзьям. Вместе с тем он держался настолько уверенно, что никого, по-видимому, и не пытался ревновать к ней. Встретив у нее дома Павлика, о котором он был уже наслышан, он держался, как и обычно - уверенно и непринужденно. То, что Павлик ему больше не встречался, убедило его в правильности выбранного пути.
  Началом этого своего, такого интересного, романа он был совершенно доволен, и трудности на пути к желанному концу делали эту капризную, лукавую, полную неожиданностей и очарования, девушку еще более желанной.
  В этот вечер он пришел к ней с билетами в оперетту, но она из удовольствия испытывать, как выполняются ее капризы, заявила, что в оперетту ей не хочется, а хочется пойти на волейбольный матч. Ее действительно тянуло немного туда, так как она знала, что там будут "все наши", много знакомых и интересных ребят, среди которых ей интересно было показаться со своим новым эффектным поклонником. С Сергеем она решила кончить. Хотя она с удовольствием вспоминала эпизод на балу в садике. Однако, в конце концов, Сергей был только интересным мальчишкой, увлечения, которых ей порядком надоели. Студенческая любовь ее не прельщала, она ее достаточно хорошо знала. Хотя все же ей было любопытно и на него посмотреть. А, кроме того, показавшись с Глебом, она надеялась облегчить себе объяснение с Сергеем.
  Услышав ее желание, Глеб покорно наклонил голову и сказал своим жирным, бархатным, гибким баритоном: - Слушаю и повинуюсь.- Он с удовольствием, мягко и убедительно, сообщил ей о своей полной покорности, зная, что она очень нравится женщинам в мужчинах, которые отнюдь не слывут чрезмерно покорными и послушными.
  И вот они пришли в зал. Он увидел здесь немало своих знакомых, но Виола подошла к своим подругам, около которых и им нашлось место. Знакомясь с этими подругами, он обратил внимание, что среди них есть и очень интересные. Особенно бросалась в глаза Таня. Он уже не жалел, что пришел сюда. Здесь оказалось очень милое общество.
  
  ЖЖЖ
  
  Они пришли перед самым началом игры и, как только уселись, раздался свисток судьи вызывавшего команды. Однако Виола успела, окинув зал коротким и сдержанным взглядом красивой девушки, заметить много знакомых, которые приветливо кивали ей и махали руками. Некоторым она слегка улыбнулась. И тотчас улыбнулась уже с открытой и дружелюбной улыбкой к Лоре, о чем-то спрашивая ее и, казалось, совсем не обращая внимания на сидевшего рядом Глеба, к которому она повернулась спиной. Она терпеть не могла каких-нибудь прилюдных демонстраций близости со своим кавалером.
  Когда команды вышли на поле, она с любопытством посмотрела на Сергея и, окинув его моментальным внимательным взглядом, с удовлетворением отметила про себя, что он отлично сложен.
  Если в команде университета она была знакома только с Сергеем и немного знала по первомайскому празднику Ваську, то среди водников она была хорошо знакома и с Родионовым, и с Маляром, и с Ермаковым. Первые два в школьные годы пытались даже ухаживать за ней. Оценила она и эффектную фигуру Латышева, с которым была знакома по вечеру у Лоры. Поэтому в некотором отношении команда водников была ей больше "своей", чем университетская. И все же воспоминания о немного необычном знакомстве и прогулке с Сергеем были еще настолько свежи, что симпатии ее с самого начала были на стороне Сергея, в нем она видела "своего" игрока. В перипетиях волейбольной борьбы она разбиралась неплохо, так как в школе сама много играла и теперь иногда посещала волейбольные матчи. За ходом битвы на поле она следила с все большим интересом. В душе она была очень азартным игроком. Помимо этого, чувство красоты было в ней очень развито. А игра этих очень сильных, ловких и очень красивых в борьбе ребят приносила не только волнение азарта, но и эстетическое наслаждение.
  Виола нередко и не без удовольствия отмечала в себе отсутствие того, что она называла чувством стадности; ее не только не тянуло делать то, что все делали, но наоборот, часто это ей органически претило. Она привыкла не поддаваться тому, что называла общественным психозом и на бури аплодисментов и вопли болельщиков смотрела со стороны, видя в них, тоже не без удовольствия, острую и приятную приправу к игре.
  Кроме того, она привыкла, и это уже вошло в ее натуру, что все, что делают мужчины, в том числе и в спорте, они делают для нее (и для таких, как она, само собою, разумеется). Бешено аплодировать, прыгать, даже визжать и вообще каким-то образом бурно выражать свои чувства она всегда считала дурным тоном, недостойным своего положения. Она, собственно, никогда на этом не останавливалась мыслями, но так само собою получилось. Впрочем, это не мешало, когда ей этого хотелось, быть и внешне очень азартной и эксцентричной. Для нее само собою разумелось, что она имеет право и на эксцентричность, если ей этого хочется.
  Сегодня, придя с Глебом на матч, где было много ее знакомых и в том числе Сергей, которому она назначила свидание, она с самого начала чувствовала себя немного на сцене, и была, поэтому особенно спокойна и сдержанна.
  С все большим интересом наблюдая за игрой, она молча, еле заметно улыбалась, в то время как зал гремел овациями.
  Глеб, чувствовавший себя нейтральным болельщиком, стремился объективно награждать аплодисментами ту или другую сторону, когда она их действительно заслуживала. В моменты "всеобщего психоза" он покровительственно улыбался и иногда обращался к Виоле со своими замечаниями о болельщиках и игре. Но она почти не обращала на него внимания и, даже не поворачиваясь к нему, отвечала только ресницами или еле заметным кивком головы. Она думала о своем и не желала прерывать свои мысли. Внимательнее чем за другими она следила за игрой Сергея, хотя едва кто-либо мог бы заметить это по ее лицу. Овации, которые вызывала его игра и, в особенности, несколько наиболее красивых его трюков, ей нравились и даже немного льстили. "Интересно, знает ли он, что я здесь?" - думала она. К концу сета, видя такую бурю страстей, Сергей, импонировавший ей своей выдержкой, спокойствием и очень эффектной игрой, вырос в ее глазах. Женщины часто питают слабость к славе и всеобщему восхищению, даже когда они этого восхищения не разделяют. Но когда университет все же проиграл сет, образ Сергея как-то потускнел в ее представлении. Его стало немного жалко, а это не то чувство у Виолы, которое могло бы помочь ему.
  
  ЖЖЖ
  
  Впрочем, Сергей сейчас думал не об этом. Между первым и вторым сетами не полагалось перерыва, а между тем, в эти короткие минуты передышки и перехода к новому этапу игры необходимо было сказать несколько слов команде.
  Капитан ни в коем случае не должен предаваться иллюзиям, он должен хорошо видеть все плюсы и минусы игры своей и противной команды, совершенно трезво оценивать возможности обеих сторон. И в то же время он должен быть уверен в возможности победы своей команды, хотя трезвая оценка положения не всегда может дать основание для такой уверенности. И если у капитана нет ее, этой уверенности, то игру можно заранее считать проигранной.
  Сергей вовсе не думал об этом, но, как и всякий настоящий капитан, иначе и не мог. И если события показывают, что данное реальное соотношение возможностей команд неблагоприятно и может повести к проигрышу, то само собою разумелось, что необходимо было отыскать дополнительные ресурсы, которые могли бы дать перевес над противником и победу.
  Первые итоги были будто неутешительны. Первый сет проиграли, несмотря на применение новой тактики. И проигрыш не был недоразумением или случайностью. То, что команда поджала в конце, естественно объяснялось сознательным ослаблением противника. И все же, несмотря на некоторое расстройство игры водников, не удалось даже догнать их. И то, что они оказали сильное сопротивление, применив к тому же новую тактику, теперь, после победы, пожалуй, только окрылило водников, убедило их в своих силах.
  Однако среди результатов неутешительных капитан отыскал и такие, которые могли дать основание надеждам на перелом в ходе борьбы. Прежде всего, Сергей отметил, что команда неоднократно и убедительно выигрывала некоторые схватки, даже тогда, когда противник играл в полную силу. Причем нередко эти схватки выигрывали завершающим гасом не он и не Васька, а игроки второго ранга, как на них смотрел противник. Это значило, что их новая тактика выдерживает самые серьезные испытания. В то время как у противника в нападении, во всяком случае, все выиграно в основном Латышевым, Маляром и Родионовым. Эти успехи всех игроков университетской команды, конечно, воодушевляли их, придавали уверенности и повышали чувство ответственности каждого за судьбу всей команды. И теперь, после проигрыша сета, команда была только разгорячена, но отнюдь не сломлена.
  Ряд превосходно выигранных мячей показывал, что новая тактика действительно развязывала все возможности каждого игрока. И все же они проигрывали и проиграли, наконец, сет. Новая тактика, как недостаточно испытанный механизм, неожиданно ломалась, и они терпели неудачи. Каковы же причины этих поломок и есть ли реальные возможности их избежать?
  Чувство неловкости, связанности и даже растерянности, не дававшее команде возможности развернуться в полную силу, они в основном преодолели, они почувствовали и осознали на практике возможности и силу своей системы игры. Команда освоилась с ударами и игрой трех китов водников: Латышева, Маляра и Родионова. Даже новичок в их команде - Алешка стал спокойнее реагировать на удары Латышева и играть точнее. Ребята теперь уже довольно уверенно принимают непривычно резкие подачи водников, которые вначале сильно испортили им игру. До сих пор они для разнообразия иногда подавали резко, а теперь все убедились в эффективности таких подач; они и сами стали переходить, хоть и с риском, на резкие подачи.
  Зато и противник теперь уже освоился немного с их тактикой; использовать полностью эффект неожиданности они уже не смогут. Противник, например, к концу сета стал ставить двойной блок всем их игрокам, а не только сильнейшим. Это льстило самолюбию, но усложняло игру каждого. Противник понял некоторые преимущества их тактики и стал сам к концу сета практиковать распасовку на два удара. И это, пожалуй, усиливает его игру.
  Вот, исходя из этих данных, необходимо было принять решение и направить игру команды.
  Времени было очень мало, а между тем очень важно было сказать команде хоть несколько слов, чтобы общим решением еще больше сцементировать коллектив. Поэтому тотчас после объявления счета и свистка судьи, давшего сигнал поменяться полями, Сергей быстро, бегом, хотя и без лишней спешки, перевел команду на заднюю линию противоположной площадки и тотчас собрал всех в кружок.
  - Ну вот, друзья, а теперь нужно выигрывать, - сказал он спокойно и убежденно. Ребята хорошо знали такой тон капитана. В нем не было подчеркнутой и нарочитой суровости и решительности, он был обычен и, вместе с тем, чувствовалось, что капитан отдает боевой приказ. И они капитана очень хорошо понимали. Сейчас его слова были вески, значительны и полны для них глубокого содержания. И они все вместе почувствовали, что теперь действительно нужно выигрывать. Каждый из них и до сих пор думал так же, и само собою разумелось, что каждый осознавал, что и все остальные думают также. Но теперь, когда была произнесена эта формула, эти слова и мысли приобрели особую силу, так как теперь это было решение не каждого из них, а всей команды.
  Они, только что, проиграв сет из-за последнего неудачного мяча Алешки, были еще под впечатлением этой ситуации. И капитан лаконично определил: - Последний мяч Алешка обыграл хорошо, правильно... Перебросил - но определенный процент технических ошибок неизбежен.
  Играть нужно так, как играли в конце. Только еще смелее и дерзче. Вначале проигрывали сет из-за нерешительности и боязни играть смело. Много потеряли, тоже особенно вначале, из-за неумения принимать резкие подачи. К концу эту трудность тоже преодолели. Нужно быть подвижным, не застывать на месте и идти на мяч тотчас после подачи. Распасовывать мячи для удара прямо с приема подачи. Сергей хорошо знал, что это нелегко, но это все же возможно, ну, и такая постановка вопроса помогала бы ребятам спокойнее и точнее принимать подачи, если бы и не всегда удавалось распасовывать их удар.
  Обратить внимание на наши подачи...
  Они сейчас усилят игру. Вероятно, каждому будут ставить двойной блок; чаще будут играть на два паса.
  Но ресурсы у нас большие!
  Итак, лозунг: - Смелость, дерзость и мертвая хватка! Что бы там ни было, с первого мяча до последнего!
  Предположения Сергея о противнике были очень вероятны, так как ребята увидели, что и водники наскоро собрались в кружок и принимают какое-то решение.
  
  ЖЖЖ
  
  В зале наступили мгновения тишины, невзволнованного еще борьбой спокойствия и даже кажущейся малолюдности на площадках, мгновения напряженного волнующего ожидания.
  Начинался новый сет. И все ожидали, что он будет протекать непохоже на предыдущий.
  Одни надеялись, что их команда закрепит успех и не даст изменить ход игры, другие - что теперь все пойдет иначе. Только одни надеялись, испытывая приятное удовольствие уже выигранным сетом, а других охватывал холодок опасения и чувство пропасти под ногами, о которой лучше не думать. Тем горячее были надежды последних.
  Команды, узнав свои силы и силы противника, были готовы вновь броситься в бой на решительный штурм. Для университетских это мог быть последний сет и проигрыш... Катастрофа, отчаяние и изнывающая о горьких воспоминаниях душа, на многие дни, а то и месяцы. Нет, они об этом не думали, они знали, что теперь нужно выигрывать.
  Вот и вопрос судьи - готовы ли команды... Протяжный свисток - и игроки рассыпались по полю.
  Теперь начинала с подачи команда университета.
  Сергей хорошо понимал, как важно для них с самого начала взять нужный темп и захватить инициативу. Это развязало бы все их возможности.
  Он видел, как Васька, идя на подачу, ловко поймал мяч; видел, как Латышев оттягивается назад со спокойной и даже суровой внимательностью, глядя на Ваську. Так смотрят могучие бойцы, которые не делают любезного лица противнику ради публики, которые хотят скорее схватиться с ним и сжать его так, чтобы кости захрустели. Одновременно Латышев, видимо, расслабился, давая отдых мышцам и готовя их к броску.
  Гарик Родионов с шестого номера глядел тоже внимательно и сурово. В этом лице противник мог найти только беспощадный приговор себе и многозначительное напоминание, с кем он имеет дело. Родионов легко, играясь, пошевелил плечевым поясом, тоже расслабляя и слегка разминая мышцы.
  Мишка Маляр на первом номере играл ногами, топчась на задней линии. Лицо его было спокойно и ясно. Внимательные, оживленные глаза блестели ясно и даже добродушно; казалось, что он вот-вот может улыбнуться мягко и симпатично. От этого даже болельщики противника часто симпатизировали ему. Впрочем, не наигранное добродушие и даже любезность Маляра к противнику были хорошо известны волейболистам. Они были особенно опасны, так как Маляр во время самых азартных схваток оставался спокоен, наблюдателен и поэтому неожидан и грозен для противника.
  Сергей это хорошо знал. Взглянув на своих, он подумал, что здесь все проще и дружнее. Как бы ни развернулись события, а хорошую команду они сделали. Он чувствовал себя среди своих прочно, уверенно и даже как-то уютно. И тут же подумал: "Значит, сыгрались мы, кажется, неплохо".
  Свисток судьи разорвал предгрозовую тишину, затихшего было на несколько мгновений, поля. Как будто окружающая атмосфера с этим сигналом вдруг наполнилась электрическим током, который возбудил напряжение зала.
  Подает Васька. Резкий удар - и сильный мяч стремительно летит на площадку противника. "Хорошо", - мелькнуло у Сергея, - Васька учел опыт предыдущего сета. И тотчас увидел, как Ермаков из неудобного положения неплохо, хотя и далековато от сетки набросил для удара. Вокруг взлетевшего над сеткой мяча сплетаются волнения и страсти всего зала. Все замерло, когда Латышев выпрыгнул для удара. Сергей увидел, как Мишка и Петя сошлись в блоке. Удар! - и мяч, не пробитый, отлетает на площадку противника. Хорошо! Но Ермаков подсаживается и опять дает точную накидку. Снова мяч над сеткой, взлетает Латышев и снова двойной блок Мишки и Пети. Латышев пытается повернуть мяч на второй номер, налево, но блок поставлен точно, и мяч отлетает назад. Молодец Петух! Латышев успел подхватить трудный мяч, и он попадает назад к Родионову, тот его пасует Токарю на второй номер. Теперь уже Сергей, взглянув на поле и выждав, быстро скользит к сетке и выпрыгивает рядом с Мишкой. Удар Токаря - и мяч отлетает назад, но так, что под него успевает подсесть Родионов и паснуть Ермакову, тот его хорошо набрасывает опять Латышеву, который, отойдя назад для разбега, вдруг резко бросается вперед. Сергей понял, что тот идет на один из своих пушечных ударов; он подходит к мячу почти вдоль сетки - к центру. "Хочет ударить в сторону от блока". Сергей увидел, как выпрыгнувший Мишка оттянул ладони, пожалуй, далековато от сетки. Удар! - и Сергей, осознав, что мяч пробит в оставленный Мишкой клочок поля, прыгает заученным рефлекторным движением вперед, одновременно скользя и откидываясь назад, смягчая приемку мяча. Уже раздались первые восторженные аплодисменты водников, но мгновенно замолкли, так как пушечный удар, только слегка смягченный блоком, Сергей принял, очутившись каким-то образом на месте. Это случайность. Такие шуты по первой линии можно принять, только если ударили прямо по ладони защищающегося. Но такие случайности удаются только хорошим игрокам. Зал ахнул и замер, когда мяч, отлетев от рук Сергея, пошел довольно высоко вверх. Мишка, отскочив назад, набросил его Сергею. Последний успел расслабиться и отойти назад для разбега. Долго копившаяся нервная энергия от наблюдения за игрой товарищей и подъем от удачно принятого мертвого мяча рвались наружу, охватывали все тело приятным зудом силы и резкости. Теперь он пойдет на удар тоже вдоль сетки и, выждав, рванулся вперед, резко подсев, взлетел над сеткой и, уловив, что ладони Ермакова стоят низковато, если не бить прямо в блок - по шестому номеру, он с сильного прогиба хлестнул мяч всем корпусом, загибая ладонью прямо вниз - по четвертому номеру. Чуть зацепив палец Ермакова, мяч резко ударился о пол оттянувшимся назад Латышевым. Очко!
  Зал раскололся от взрыва аплодисментов и криков. - Аа-аа-аа! - перекатывалось из угла в угол, от стены к стене. И даже свистки судьи долго не могли заглушить и сдержать ликование университетских. - Вот это игра! Ну, сейчас наши дадут!
  Однако эти надежды болельщиков были преждевременны. Команда университета их как будто и не разочаровывала, но вот команда водников заставила усомниться в столь радужных прогнозах. Волейболисты Водного были опытным и крепким коллективом. Они знали свою силу, не однажды испытав ее. Сегодня они чувствовали себя в ударе, и успех первого сета подтверждал их уверенность в своих возможностях, показал, что они сегодня в хорошей форме. Вместе с тем, они убедились уже, что университетская команда опасна и подчас с ней трудно бороться; а при малейшем ослаблении нажима можно эффектно проиграть. Сокрушительный натиск университетских с первого мяча не подорвал дух опытной и сильной команды, а подстегнул ее.
  Болельщики увидели игру, которую не часто приходится наблюдать даже на матчах сильнейших команд.
  Университетские во втором сете разошлись. Зрители увидели их новую тактику во всей ее силе.
  Но человек всегда может сделать гораздо больше, чем это, обычно, кажется. Это в еще большей степени относится к команде. Бывают минуты и часы, когда спортсмен или вся команда в командных видах спорта испытывают необычный подъем, когда невозможное до сих пор оказывается возможным; когда забойщику удается рассчитать те сотые доли секунды, которые необходимы, чтобы упредить блок, и которые, обычно, рассчитать очень трудно; когда защитник вдруг оказывается именно на том месте и в таком положении, которое только и дает возможность принять мертвый мяч; когда спортсмены с чувством необычайного прозрения угадывают все самые тонкие уловки противника; когда команда испытывает вдохновение и с необычайной легкостью проходит все самые сложные ситуации.
  Такой подъем охватил команду водников. Победители вдруг осознали опасность, нависшую над ними, и игра их вспыхнула фейерверком красивейших комбинаций, молниеносных бросков защиты и градом пушечных ударов из самых невероятных положений.
  И зал замолк, затаил дыхание, чувствуя, что завязалась игра необычная.
  Игроки университетской команды сами замечали, что они разошлись в полную силу, что на тренировках они так еще никогда не играли. Алешка, Шурик и Мишка выходили на такие удары, которые им до сих пор никогда не удавались; тяжелейшие для приема мячи распасовывались сразу же на сетку для гаса. Хорошо получалось. Но вместе с усилением натиска усиливался и контрнатиск. Обе команды осыпали друг друга бешеными ударами, как бы говоря после каждого: "Ах, вам еще хочется? Ну, нате еще!.. И этого мало? Ну, пожалуйста! Еще? Будьте любезны!", - и так далее, с чувством ожесточения и даже раздражения.
  Яростным натиском водники отыграли очко. Университетские ответили еще сильнейшим нажимом; водники сцепились еще ожесточеннее.
  Завязалась напряженная, полная блеска и неожиданностей игра, тянувшаяся удивительно долго при таком количестве мертвый ударов. Сколько раз зал уже ахал, замирал, видя, наконец, неизбежный выигрыш или проигрыш, и вдруг мяч снова взлетал и вновь завязывалась отчаянная, бьющая по нервам зрителя и великолепная по своей красоте, изяществу и мощи игра. Счет рос необычайно медленно. И при такой блестящей игре обеих команд казалось даже невозможным, чтобы одна из них проиграла, так как не видно было слабейшей. В других видах спорта кое-кто из зрителей, может быть, успокоился бы на мысли о боевой и почетной ничьей достойных друг друга противников. Но в волейболе это невозможно. И зритель все больше напрягался, то, изнемогая под бременем навалившейся на него опасности, то воспарял и трепетал надеждою, что вот-вот - и все, наши выиграют. Каждая минута была полна самых душераздирающих впечатлений; а сколько их шло и шло, сливаясь в часы, похожие на сон, в котором чудовищно переплетались самые восхитительные восторги с пропастями, в которые низвергались время от времени души болельщиков.
  Медленно и очень тяжело рос счет, как изнемогший путник взбирался на высокую и недоступную гору - он то силился взобраться выше, цепляясь за выступы и, казалось, вот-вот готов был достигнуть некоторого успеха и вскарабкаться на следующую площадку, то вновь срывался и падал. Каждый из болельщиков испытывал все эпические муки Сизифа. Вот тяжелый камень с крайним напряжением сил чуть не вытолкан на гору, как вдруг все срывается и летит вниз, сердце в отчаянии, нужно вновь браться за адски тяжелую работу. И вместе, сколько счастья, добытого в тяжелых муках, сваливались на болельщика, когда "наши" выигрывали мяч.
  Команды шли почти очко в очко. Напряжение в зале росло, и когда счет дошёл до середины сета, кое-кому из особенно впечатлительных болельщиков становилось просто невмоготу.
  Позади Тани сидел, сжатый соседями и страстно увлеченный игрой, один из ее приятелей - филолог-первокурсник Димка Плетнев. Тайно влюбленный в Таню, он был счастлив, что ему удалось примоститься около нее. Но треволнения игры захватили его целиком. И он забыл даже ее. Он сам играл неплохо и болельщиком был неистовым. Когда при счете 8:9 в пользу водников "наши" потеряли мяч с подачи, он болезненно зажмурился и взмахнул кулаком. Нет, он больше не мог так мучиться. Он был сокрушен и раздавлен тяжестью впечатлений; поднялся со своего места, кое-как пробрался сквозь ряды болельщиков и, стараясь не глядеть на поле, выбрался из зала и вышел на улицу. Он понимал, что ему уже не удастся войти в зал, но ему нужно было хоть на мгновение передохнуть от впечатлений. Свежий воздух, чистое небо, толпа у входа в зал, ожидающая, что, авось, как-нибудь удастся попасть в заветную дверь - все это несколько отвлекло его и высвободило от тех чар, которыми был околдован сейчас весь зал. Ему вскоре опять страстно захотелось назад, но это было невозможно. Так он и проходил до конца игры под окнами, а зал бесновался, потрясался криками, и он видел, как прыгали силуэты болельщиков, сидевших на высоких окнах.
  Между тем, игра в зале достигла крайнего напряжения. Сергей, находясь в сутолоке жарких схваток, следовавших непрерывно одна за другой, внимательно наблюдал за своей командой и за противником и чувствовал, что наступал кульминационный момент игры. Команды не уступали друг другу в спортивной ярости и упорстве. Однако у водников сохранялось небольшое преимущество в подачах. Это не раз мешало переходить в эффективное нападение. В то же время, подачи университетских нередко без всякого труда распасовывались противником. Ребята на ходу перестраивались, но иногда мяч летел за поле или цеплял сетку. Так потеряли без игры три драгоценных подачи. При таком напряжении это было очень чувствительно и дало возможность водникам вырваться вперед на одно очко. Потеря Шуриком подачи при счете 8:9 была особенно ощутима. Такие случайности могли даже расстроить налаженную игру. Необходимо было добиться перелома, иначе возникала серьезная угроза возможного проигрыша. Внимательно следя за игрой, Сергей видел, что их натиск вначале вызвал сильный ответный подъем у противника. Натиск был настолько силен, что водники могли при крайнем напряжении и подъеме только удерживать ровный счет. Это поначалу удовлетворило университетских и даже успокоило их; они видели, что противник удерживает позиции нередко почти чудом. Но такие чудеса не могут долго продолжаться, - приходила успокоительная мысль. И вместо того, чтобы ответить на жестокое сопротивление еще более жестоким натиском, команда успокоилась и согласилась переждать, пока подъем водников схлынет сам по себе. Вначале водникам удалось очень удачно парировать несколько очень хороших комбинаций противника и университетские, вместо того, чтобы пойти по пути еще более смелых и неожиданных комбинаций, стали упрощать их. Стихийно исходя из того, что раз противнику удается парировать тяжелые мячи, которые тяжелы и для самих атакующих, то безопасней перейти на более простые и удобные для ударов.
  Необходимо было создать перелом. После такой упорной и долгой борьбы, противник немного выдохся и, хотя и оттягав очко, но, не видя своего преимущества, еще находится в атмосфере мыслей о сопротивлении, а не нападении. Противника после такой тяжелой борьбы, вероятно, к тому же разлагает и мысль, что теперь, добившись уже некоторого перевеса, можно чуть отдохнуть. Эта мысль - следствие некоторой усталости. Ее, может быть никто и не осознает, но на нервную систему она и подсознательно могла действовать расслабляюще. И, вместе с тем, еще одно, два, три очка водникам, и ощущение усталости у них может смениться подъемом команды, добивающей противника. И тогда...
  Соображая все это, Сергей опять приходил к необходимости перелома. Необходим подъем, такой, как у водников в начале игры. Понимают ли это ребята?
  Понять это в разгаре игры нелегко. Каждый и так знает, что он вкладывает в потасовки все, что можно. Сергей с пятого номера оглядывает своих. Они, расслабляясь перед схваткой, внешне спокойно, но настороженно следят, как на подачу у водников выходит Родионов. Но вот Сергей видит, как Васька со второго номера бросает на ребят такой же внимательный быстрый взгляд. Их глаза встретились - внимательные и красноречивые. Васька все понимает, Сергей приближается к стоящему на шестом номере Алешке и тихо, только для него говорит: - Алеша, нужно убиться, но ни одного мяча не пропустить. - Шурик с первого номера слышит это и взглядывает на него. Сергей еле заметно, утвердительно кивнул головой. Шурик понимает, и сам готов разбиться, но спасти любой мяч, особенно потому, что он чувствует вину перед командой за испорченную подачу.
  Сергей заметил, что успех команды в атаках, благодаря новой тактике привел к тому, что они на нападении сосредоточили все внимание и, хотя на защите играли, в общем, тоже хорошо, но уже несколько тяжелых мячей даже и не попытались взять, так как весь азарт был сосредоточен в нападении, там видели свое преимущество над противником. Повысить тон игры на этом участке - значит дать наиболее эффективный в схватке сигнал примером к повышению тона игры всей команды.
  И вот уже мяч, направленный всей мощью Родионова, низко пройдя над сеткой, перелетает к ним; Алешка, прыгнув в сторону, распасовывает его на четвертый номер - на Мишку (правильно, - мелькает у Сергея). Маляр в это время как раз перешел со второго на четвертый номер, а Токарь вышел на второй. Мяч был не совсем удобен для удара, но, пользуясь тем, что противник расстроен перестановкой, Мишка бьет со второго мяча. Все же Токарь и Ермаков успевают выпрыгнуть над сеткой. Мишка блок пробил, но недостаточно сильно, и противник мяч принял. Завязалась сложная и тяжелая игра. Обе стороны ни одного удара не пропускают без двойного блока. И все же в дружных, быстрых атаках команда овладевает инициативой. Противник больше всего опасался гасов Васьки со второго номера и неожиданные, точные удары Мишки, который неплохо обыгрывал своих блокировщиков - Токаря и Ермакова, заставили водников перейти на несколько мгновений к обороне. Получилось так, что третий мяч пришлось перебивать Родионову с третьей линии. Он его ударил с прыжка порезче, но мяч, конечно, не был очень тяжел. Теперь университетские могли повторить и усилить атаку. Мяч принял Алешка и распасовал для удара Ваське - и тотчас же со злости заскрипел зубами - второй раз в этой игре он перебросил мяч через сетку. Вместо удара Васьки по водникам, над сеткой взлетел Маляр и без блока посадил мяч по заднему центру.
  Зрители ахнули, так как мгновенно картина переменилась, и у Маляра был почти наверняка выигранный мяч; но в то же мгновение зал вторично издал какой-то сдавленный вздох. Алешка, вероятно, взвинченный допущенной ошибкой и разъяряясь на самого себя, успел броситься под мяч; он его не принял, но смягчил и не дал удариться о пол, мяч от его руки отлетел в сторону к стене. Не успели зрители осознать, что теперь уже все, что очко проиграно, как Сергей, молниеносно скользнув в сторону - на публику, вдруг взлетел над головами зрителей и, вытянувшись горизонтально в воздухе, отчаянным движением достал мяч и отбил его к площадке. Мяч все же падал на краю поля, но подоспевший Алешка броском на левый бок, опять на зрителей, достал и перебил его. Весь зал бурно и весело зааплодировал, даже болельщики водников. Это действительно было эффектно и отчаянно. И Сергей, и Алешка упали на лес подставленных рук смеющихся болельщиков и тотчас соскользнули с них на поле. Атака была отбита, но противник, стремясь воспользоваться расстройством команды, не давая передышки, снова атаковал. Стремясь использовать момент, Маляр ударил с тяжелой позиции по незащищенному шестому номеру. Но университетские после таких бросков были на подъеме. Разве можно было после этого проиграть мяч - и на шестом номере, вместо Алешки, очутился Шурик, он принял мяч, вторым ударом его подхватил подоспевший сзади Сергей и направил его Ваське, а тот, в том же бурном темпе, охватившем команду, взлетев над сеткой, резко хлестнул мяч по второму номеру. Ермаков бросился, но мяч, черкнув по его пальцам, врезался в пол.
  - А-а-а! - взревел, бешено аплодируя, зал. Водники теперь молчали, но каждый университетский ликующе вопил за десятерых.
  - Вот это игра! - умиленно, чуть ли не со слезой на глазах цмокали некоторые болельщики.
  Сергей тоже был доволен, все получилось очень кстати. Теперь нужно закрепить успех и этот подъем. Это немало зависело и от него, так как он выходил на четвертый номер, а команда занимала самое сильное свое расположение. Он с удовольствием чувствовал, что разыгрался. Тело и все члены оказались невесомыми и передвигались без всяких усилий; во всем корпусе чувствовался какой-то очень легкий и очень приятный зуд движения - хотелось вдруг рвануться на мяч, взлететь ракетой в воздух. Но он спокойно, намеренно сдерживая себя, передвинулся с пятого на четвертый номер, слегка только играя кистями и расслабляя мышцы рук.
  Заняв свое место на четвертом номере, он оглянулся на ребят и с чувством ощутимого удовлетворения отметил, что все они занимают нужные позиции и что сам он - неразрывное звено в цепи расположения команды. Он чувствовал, что достаточно ему переместиться немного вправо, влево, назад или вперед, и боевая внутренняя симметрия команды нарушится. А вот так он стоит особенно сильно и прочно на своем месте, чувствуя связь с каждым игроком своей команды, и всю команду чувствуя как свой, единый, сложный и гибкий, подвижный и мощный организм. Это было очень приятно и, вероятно, отражало то чувство подъема, которое овладело всей командой.
  Вот Васька, чтобы не терять темп, быстро выскочил на площадку, взглянул на противника и, подбросив мяч, сильно ударил его. "Хорошо", - мелькнуло у него при виде того, как мяч, пролетев низко над сеткой, тотчас сильно опустился за вторым номером. Это приковало Миляра и не дало возможности ему перебежать на четвертый номер. Но он, хорошо приняв мяч, распасовал его на третий номер очутившемуся там Ермакову и, получив хорошую накидку на столб - на правую руку, несмотря на блок Сергея, хорошо погасил мимо блока, так что мяч зацепил только ладони Мишкиного блока. Университетским нелегко было распасовать этот мяч. Водники, понимая важность момента, играли отчаянно. Одна за другой у сетки завязывались напряженнейшие схватки, которые вот-вот грозили завершиться в пользу тех или иных.
  Зритель видел бешеный темп потасовок и, иногда, чуть ли не судорожную горячность. Но не совсем так игра представлялась капитану. Он сам принимал активнейшее участие в этих сшибках - то взлетал над сеткой для ударов и блоков, то бросался, взлетая вверх ногами на низкие мячи. Но в то же время, внимательно следя за борьбой, он с удовольствием отмечал, как хорошо ведут игру его партнеры. Несколько раз ему накидывали с задней линии, но это были тяжелые мячи, и противнику удавалось их блокировать и принимать, хотя и не без труда и риска. Но больше всего команда направляла мячи для гаса на второй номер - на Петю. Он осыпал противника сильнейшими ударами, которые если и не нокаутировали его, то забивали дух и заставляли нередко переходить в глухую защиту. И все же водники блестяще защищались, сами вдруг переходя в бурные и опасные контратаки. Но команда снова и снова атаковала своим правым флангом. Эти атаки были тем сильнее, что Петя иногда вдруг вместо удара очень хорошо отдавал вторые мячи накидкой вдоль сетки. Их перехватывал Мишка и сильно бил, так что водники каждый раз бывали на грани потери мяча. Ввиду такой угрозы, они соответственно построили свою защиту, приноравливаясь к таким атакам. И вдруг Мишка, выйдя на удар с наброски Пети, пропускает мяч, зато над сеткой взлетает Сергей и с давно накопленной силой и резкостью оглушает противника пушечным ударом. Ермаков и Токарь не успели сойтись в блоке, а Афонин с заднего центра только post factum успевает сделать движение на мяч, выглядящее жалко и беспомощно. Очко!
  И зал гремит, гремит и одновременно весело хохочет. Когда Сергей вдруг выпрыгнул над сеткой для удара, вместе с ним к потолку взлетел среди напряженной тишины отчаянный и молящий крик: - Сереженька-а! - Нади Осьмачко из биофака.
  Сергей доволен. Умно сыграли. И в возбужденных и сосредоточенных лицах своих видит то же удовлетворение.
  Счет 9:9. Вновь сухой короткий удар Васьки на подаче, и мяч стремительно пролетает над сеткой. Водники бросаются во встречную атаку. Маляр опять принимает мяч со второго номера и, распасовав на Ермакова, резко идет на гас. Двойной блок Мишки и Сергея удержал очень сильный удар вдоль сетки по второму номеру. Университетские пытаются перехватить инициативу атаки, хотя это и нелегко, так как от блока отскочил тяжелый мяч. Водники сумели принять не очень трудный гас Мишки и распасовать Маляру теперь уже на четвертый номер. Опять молниеносный разбег Маляра, сильный взлет и эффектный удар с поворотом за второй номер. И опять двойной блок - и мяч отлетает на сторону противника. Ермаков ухитрился тут же набросить его для немедленного удара, Маляр мгновенно взлетает в воздух вместе с мячом и резко "садит" его по четвертому номеру. Но университетские принимают предложенный бешеный темп, и Маляр опять встречает двойной блок. Снова мяч отлетает на площадку водников; со второго касания Ермаков неожиданно бросает его через голову Токарю. Тот с быстрого разбега взлетает на удар и тоже встречается с двойным блоком Мишки и Сергея; изогнувшись в воздухе и замахнувшись рукой для удара, он вдруг легонько ребром ладони отталкивает мяч в сторону за Сергея на "покупку". Он хорошо сыграл, но столь же неожиданно под мячом оказался Шурик и поднял его в воздух; Сергей со второго касания набросил, и Мишка ударом перешел в нападение. Но водники тоже вошли в раж, двойным блоком удержали мяч и опять перехватывают инициативу и идут в атаку. С броска через голову Ермаков набросил Маляру подальше от сетки, и Маляр еще раз блеснул разнообразием техники удара. Хороший драйв дал ему возможность обойти блок, но зато мяч на задней линии был взят блестящим броском на плечо и спину Алешки, который ухитрился не только принять его, но и точно направить. Бросок Алешки еще более подстегнул настроение команды и, когда Петя хорошо распасовал нелегкий мяч, Мишка перехватил его и с высокого прыжка сильно ударил сверху по блоку Ермакова. Мяч отлетел далеко назад, водникам пришлось его спасать и они смогли только перебить его на заднюю линию, на Ваську. Тот сейчас же направил накидку на второй номер, Петя, прекрасно выйдя на тяжелый для удара мяч, не стал его набрасывать, а ударил сам, резко изменив его направление. Водники не успели парировать угрозу и Афонин, бросившись на мяч, смог только зацепить его пальцами, так что он отлетел в публику.
  Счет 10:9. Зал бурлит, но мгновенно стихает, как только Васька готов ударить по мячу.
  И опять низко над сеткой пролетает мяч с его подачи. И снова вспышка за вспышкой следуют схватки у сетки, молниеносные броски защитников, невероятная ловкость и изворотливость накидчиков. Водники, осознавая нависшую угрозу (тем более что игра уже шла к концу), усилили ярость атак и отчаянность в защите. Они вкладывали в игру всю свою силу, быстроту, упорство, изобретательность.
  Но, как это ни странно с первого взгляда, чем лучше играли водники, тем больше удовольствия и даже наслаждения игрой получал Сергей. И это было высшее наслаждение спортсмена - упоение сложной и тяжелой борьбой. Чем сильнее играл противник, чем сложнее и тяжелее ставил задачи, тем ярче и убедительнее сказывалась спайка их коллектива, когда каждый игрок чувствует всю команду, как свой собственный организм. Какую мощь и легкость чувствуешь, взлетая на мяч и продолжая в том же молниеносном темпе, с тем же биением сердца, то движение, которое начал защитник, бросившись кувырком через голову на мертвый мяч. И Сергей знал и видел по игре, что это испытывает каждый игрок команды. Как радостно и великолепно чувствовать в себе всю мощь и волю такого коллектива!
  На яростные атаки водников со всем блеском их техники, изобретательности, со всей мощью их упорства они ответили еще более яростным натиском. Это был вихрь, который захватил обе команды. Удары, блоки, защиты, головокружительнейшие комбинации вспыхивали одна за другой с такой быстротой, что зрители не успевали осознать происходящее, не успевали осмыслить одну серию ударов, как уже были захватываемы новой.
  Казалось, что в этом бешеном азарте игроки сами должны были запутаться и потерять голову. Но нет, взлетая над сеткой и сломя голову кувыркаясь в защите, каждый из них хорошо видел и понимал тончайшие хитросплетения игры во всех уголках площадки. Потому что каждый смотрел шестью парами глаз и ощущал за шестерых. Блестяще играл Водный, но как восхитительно было переиграть его благодаря возможностям и преимуществам их тактики. И они с наслаждением, в какие-то мельчайшие доли секунды принимали самые внезапные решения, успех которых еще более подогревал их изобретательность. В этом бурном потоке ударов противник все чаще запутывался, изнемогал и терпел неудачи. Они все яснее видели, как ограничены тактические возможности противника. Хотя Ермаков иногда и набрасывал для ударов Токарю, но, в основном, вся игра велась на Маляре. Тот выжимал из себя все, что можно было; но его одинокие атаки можно было предусмотреть и парировать тем успешнее, что он все более выдыхался, а участие Токаря мало помогало. Слабость команды в этом положении сказывалась все яснее.
  Счет 11:9, а затем 12:9. Болельщики университета сотрясали зал неистовыми криками ликования, которые мгновенно стихали, как только Васька выходил на подачу. Все понимали важность сохранения темпа. Ведь водники могли оправиться.
  Сами водники хорошо видели свою слабость при таком расположении игроков, но не знали, что предпринять; оставалось надеяться, что как-нибудь удастся вырваться из этого положения. И Маляр все яснее сознавал, что ему нужна передышка.
  Университетские снова перехватили инициативу и обратили на противника одну за другой несколько атак. В одной из них, отскочивший от блока Ермакова мяч, подхватил Токарь, который паснул его на четвертый номер, но Маляр впустую выскочил на удар, так как мяч перелетел через сетку и получилась превосходная накидка для Пети, который очутился над сеткой без блока. Почти верное очко. Мяч был слишком хорош для удара, и Петя, как Алешка вначале игры, увлекшись, загнул его слишком сильно. Пушечный удар пришелся прямо по тросу. Мяч был потерян.
  Университетские ахнули всем залом. Зато водники оживились. Наконец то была прорвана сеть, в которую все более запутывалась их команда. На удар выходил Латышев, и теперь команда принимала свое самое сильное расположение.
  С выходом Игоря на четвертый номер игра еще более обострилась. Водники понимали, что именно сейчас нужно добиться перелома. И сам Латышев, отдохнувший на задней линии, рвался в бой.
  На очень резкую подачу водников университетские ответили немедленным переходом в атаку. Подачу Маляра за второй номер принял Васька и направил пас прямо Сергею для удара. Мощный драйв Сергея пришелся по кончикам пальцев Ермакова, который выпрыгнул на блок. Немного изменивший направление и все же очень сильный мяч был спасен блестящим броском Родионова на бок. Латышеву осталось только перебить его на заднюю линию противника.
  Инициативу снова захватили университетские. Быстро, внезапно, с подъемом, комбинируя, они обрушили на противника один за другим сильнейшие удары и уже третий или четвертый из них, эффектно пробитый Петей левой рукой, ушел от блока Латышева за поле.
  Подача опять перешла к университетским. На четвертый номер вышел Алешка, Сергей перешел на третий, Петя пошел на первый. Теперь водники на подачу противника тотчас ответили переходом в атаку. Латышев опять блеснул своими возможностями. Это был фейерверк ударов - шуты страшной силы из самых разнообразных положений. Ермаков хорошо понимал своего забойщика, он то навешивал высокие мячи, то бросал вдоль сетки, варьируя и высоту, и расстояние от сетки, и место по ее длине в зависимости от возможностей блока противника. Латышев буквально свирепствовал. Университетские должны были уйти в защиту. Он обрушивал на противника удары с обеих рук, удары с поворотом, коварные гасы спиной к сетке. Завершил потасовку он красивым шутом с толчка одной ногой с поворотом на 180 градусов.
  При громе аплодисментов всего зала подача вновь перешла к водникам. Сергей и Латышев оказались теперь лицом к лицу на третьих номерах. Правда, с подачей Латышев быстро поменялся с Афониным и опять стал на четвертый номер.
  Штурм водников только подхлестнул активность университетских, и они с подачи противника тотчас устремились в атаку. Водникам удалось поставить несколько хороших блоков, и игра стала взаимно острой. Впрочем, атаки водников превращались в единоборство Латышева со всей тройкой передней линии университета. Эффектное для него единоборство, так как он опять стегал по противнику великолепными ударами; но университетские, неплохо уже изучив его возможности, парировали один за другим его самые убийственные шуты. В то же время ответные атаки университетских, разнообразные и неожиданные, то и дело заставляли водников переходить в тяжелую и опасную для них защиту. Очередную схватку завершил хорошо вбитым мячом Алешка, в то время как Латышев и Ермаков кинулись на блок Сергея.
  Водники осознавали все опаснее нависавшую над ними угрозу. Тем более, что и Латышев, выйдя на первую линию, вот уже прошел по четвертому и третьему номеру, но не смог изменить счет. Команда водников, как сжатая пружина, напрягалась, готовая каждое мгновение выпрямиться и осыпать противника градом смертельных атак. И это была хорошо закаленная пружина - они были опытным, неоднократно бывавшим в тяжелых переплетах коллективом. И все же, пружина достигала, казалось, критического сжатия, команда играла при крайнем напряжении, с блеском, вот-вот можно было ожидать ее всесметающего распрямления, но оно не наступало. Противник осыпал их потоком ударов, не дававших передохнуть и, вынужденный время от времени переходить в защиту, тотчас опять обрушивался атаками. Чем яростнее защищались и нападали водники, тем виртуознее, внезапнее и сокрушительнее были атаки и тем эффектнее защита университетских. Это было упоение боем. Глаза каждого сверкали пламенем игры бешеного напряжения. Это пламя то уходило вглубь, то вспышкой озаряло лица в ритм игры; эти вспышки поразили бы зрителя, если бы они не совпадали с блеском ударов или бросков на мячи.
  Конец сета проходил очень бурно. Зал горячо и громко реагировал на каждое изменение ситуации на поле. Болельщики водников переживали отставание в счете и изнемогали в нетерпении увидеть его изменение в свою пользу. Университетские ликовали, так как их команда вела, но водники так играли, что, казалось, достаточно университетским чуть ослабить нажим, и противник вырвется на самом финише. И зал содрогался от восторгов ликования и стонов отчаяния.
  И все же, несмотря на все усилия, трем китам Водного удалось только поддерживать пропорциональное изменение счета. Латышев с Родионовым на первой линии выиграли очко, да Родионов и Маляр, пока проходили по первой линии, набрали два очка. При чем, нужно отметить, что университетские дважды помогли своим противникам, так как Алешка однажды перенес руки при блоке и потерял очко, а Шурик ударил в сетку с таким же последствием. Но, несмотря на эти две технические ошибки, важные по своим последствиям, университетские за это время уверенно набрали три очка, которых им и было достаточно для выигрыша.
  Когда прозвучал свисток судьи, и университетские игроки поняли, что сет закончен, они наряду с большой радостью победы почувствовали даже легкое неудовольствие. Они как раз разошлись, игра так хорошо шла, и хотелось еще и еще сшибаться с сильным противником.
  Болельщики этих сложных чувств не испытывали и, когда судья объявил счет 15:12 в пользу университета, зал взревел и задрожал, готовый взорваться от невмещавшейся радости университетских. Долго длившийся гром, не сдерживаемый судьей, лишь постепенно стихал и перешел в оживленный шум, продолжавшийся в течение всего перерыва между сетами.
  - Ну вот, друзья, - так и нужно играть, - улыбнулся Сергей, распуская команду после того, как судья объявил счет.
  
  ЖЖЖ
  
  Прижатая во время игры к стенкам и спрессованная там масса болельщиков после свистка судьи ринулась на поле и заполнила весь зал. Университетскую команду мигом окружили со всех сторон и игроки так и пошли к своим, окруженные особенно пылкими почитателями.
  Сергей увидел, что водники, также окруженные своими, остались стоять на месте. "Совещаются, - подумал он. - Что же они могут двинуть в бой, как резерв? Активизировать игру Токаря и Афонина? Но это они уже испытали, и неудачно. Усилить упорство? Но они и так дрались упорно и выжимали из себя, кажется, все что могли. Едва ли они технически смогут лучше играть как в нападении, так и в защите. Впрочем, не следует недооценивать противника. Посмотрим; то, что можно учесть, он, кажется, учел".
  А кругом были ликующие физиономии, сверкающие глаза и восторг, восторг. "Ну, теперь вы выиграете", - звучало лейтмотивом в том прибое возбужденных слов, который захлестывал их.
  Даже Полищук, один из самых солидных болельщиков, не выдержал и, как человек, знающий цену игре и похвалам, крикнул навстречу Сергею, когда тот подходил с ребятами к ним: "Хорошо сыграли!" И по его лицу капитана баскетболистов, привыкшего к бурям страстей вокруг себя, Сергей увидел, что ему действительно очень понравилась игра. - И все хорошо играли, - тут же дополнил Митька.
  Каждый из них был героем, каждого похлопывали по плечам и осыпали словами одобрения, похвал и восхищения.
  - Но как Алешка с Шуриком прикрыл в этом сете Латышева! - смакуя, говорил Йоська Бурштейн, ласково глядя на Алешку.
  - О-го-го-го, - подхватил ржанием радостное восклицание Лысак. - Латышев: удар - блок! Опять удар - блок! Опять удар - блок! Латышев осатанел... Как он вывернул этот мяч! Все-таки здорово, - признал Йоська. - И, все-таки, опять блок! - Го-го-го! Да, здорово дали!
  Окружавшие Алешку болельщики снова похлопывали его, любовно касались пальцами его разгоряченных влажных плечей и радостно глядели ему в глаза. Алешка скромно улыбался и, несмотря на такое внимание, ничуть не смущался - он радовался вместе с ними.
  При крайней тесноте в зале для игроков сами собою освободились места, чтобы посидеть и отдохнуть, и именно там, где хотелось им. Они расселись и, отдыхая, болтали с соседями, перебрасывались словами между собою, шутили с девушками и все же были в самом центре общего разговора, который бурлил, вспыхивал фейерверками острот и разражался громами радостно возбужденного хохота. Со всех концов зала сюда собирались свои, чтобы поглядеть на героев. Послушать, что они скажут, а то и переброситься с кем-нибудь из них словом, которое при всей своей видимой незначительности может наполнить гордостью душу болельщика. А если кто-нибудь из игроков вмешивался в общий разговор, то каждое, коротко брошенное им, слово было веским, значительным и вызывало всеобщее одобрение. И при самых жарких словесных перепалках одно, брошенное кем-нибудь из игроков, слово мигом решало спор и безапелляционно принималось обеими сторонами. И, естественно, их слова были вескими, меткими и даже мудрыми без всяких усилий с их стороны. Они сейчас возвышались над толпой болельщиков и поэтому видели дальше и понимали все лучше.
  А в другом конце зала, вокруг отдыхавшей команды водников, тоже собралась такая же толпа болельщиков. Только там было гораздо тише. Водники до сих пор совещались, вспоминали игру и решали, что теперь нужно, чтобы выиграть. Они даже слегка переругивались, что печалило молчаливо стоящих болельщиков. Некоторые игроки проигрыш сета считали просто недоразумением. Вспоминали, как сильно и чисто они раздавили противника в первом сете. И во втором сете жали вначале хорошо, даже очень хорошо, а потом что-то поломалось в команде. Некоторые вспоминали свои досадные ошибки, которых могло бы и не быть. Но больше вспоминали ошибки своих товарищей, а отсюда и взаимное переругивание, которое Ермаков пытался пресечь или направить на принятие правильных решений.
  
  ЖЖЖ
  
  В эти четверть часа, когда обе команды отдыхали перед решающим сетом, вопрос "кто - кого", ради решения которого все они здесь собрались, стал особенно острым и волнующим. И та и другая стороны имели теперь уже такие реальные и такие волнующие основания для сопоставлений, предположений, выводов и пожеланий - самых радужных, самых лучезарных, какие только могут быть. Ибо, что может сравниться перед величием радости и упоения победой своей команды в таком матче? Все на свете трын-трава, и только победа или поражение на этой площадке, у этой, туго натянутой, сетки имеют значение. Лишь бы наши победили - а все остальное приложится, все остальное будет так хорошо, так прекрасно. А если поражение? Нет, это невозможно. Потому что это было бы ужасно. Это пропасть, в которую страшно и заглянуть и о которой лучше не вспоминать. А вот если бы выиграть... И как же это было бы замечательно! О том, что будет после выигрыша, тоже не думали. Это будет нечто настолько прекрасное, что лучше раньше времени не расстраивать этим нервы. И все думали, как "наши" через несколько минут выбегут на поле и обрушатся на противника всей своей мощью. Хотя счет сетов и 1:1, но большинству было ясно, что "наши" сильнее.
  Об этом спорили с болельщиками противника: одни - яростно, возмущенно тараща на оппонентов глаза, другие - язвительно, донимая противника острыми уколами насмешек, третьи - тихо и немногословно, глядя на возражающего как на удивительнейшего чудака, которому и возражать, собственно, не стоит.
  Зато между своими царило полное и самое трогательное единодушие. Здесь дружно находили самые убедительные доказательства того, что, конечно, наши должны выиграть.
  Университетские ход борьбы до сих пор объясняли очень просто и убедительно. Их команда проиграла первый сет, так как еще не разыгралась. А не разыгралась она в первом сете потому, что впервые выступала в матче со сложной новой тактикой. Естественно, что вначале неизбежны были шероховатости. Но зато второй сет, разыгравшись, они убедительно выиграли. А водники во втором сете играли, во всяком случае, не хуже, чем в первом. Следовательно, выигрыш объясняется тем, что университетские, разыгравшись, сильнее, чем водники. Отсюда очевидно, что в третьем сете университетские должны, наверняка, выиграть.
  Правда, водники столь же просто и убедительно доказывали преимущества и неизбежность победы своих. Они указывали, что если судить по одному сету, то, конечно, наиболее показательным для силы команд всегда является первый сет, когда команды со свежими силами вкладывают все, что они могут вложить. И этот первый сет их команда выиграла, все время, ведя счет. Во втором сете победившая команда обычно ослабляет нажим, так как, убедившись в своем преимуществе, не испытывает необходимости жать в полную силу. Зато проигравшая первый сет команда напрягает все свои возможности ввиду угрозы поражения. Поэтому обычно, если команды хоть до некоторой степени равны по силам, второй сет выигрывают проигравшие первый. Но зато в третьем сете команда водников, убедившись в своих преимуществах по первому сету и учтя опасность всякого ослабления натиска, должна выиграть. Конечно, если ничего не случится, - добавляли стремившиеся к объективности. И все эти соображения подтверждали, указывая на то, что, обычно, третий сет выигрывает команда, победившая в первом. Так что в выигрыше университетскими второго сета нет ничего необычного и знаменательного. Это доказывает только то, что они неплохо играют и что с ними нужно бороться в полную силу.
  Конечно, все это было очевидно и убедительно, пока обсуждалось между своими. Когда же сталкивались две противоположные очевидности, то вспыхивали перепалки, где противники оперировали множеством деталей, моментов игры, которые должны были доказать их правоту и, конечно,.. ничего не доказывали противнику, только побуждая его к выдвижению новых аргументов, которых было множество и которые должны были доказать совершенно противоположное. И хотя многие спорщики были убеждены, что их оппонентов и невозможно переспорить, что такие споры разрешаются не словами, а борьбой на поле, которая через несколько минут возобновится, и за всем тем не спорить не могли.
  
  ЖЖЖ
  
  Пока зал бурлил и волновался в таких переживаниях, команды отдыхали. Картина сосредоточения всего внимания, всех переживаний и страстей в зале вокруг кожаного мяча, метавшегося на поле, в общем, верна, так как действительно спортивный интерес в это время был решительно сильнейшим. Но эта картина верна лишь в общем. Помимо спортивных интересов у этих собравшихся в зале людей было множество своих индивидуальных интересов, более или менее сильных. Некоторые из них очень значительные там, за стенами спортзала, здесь, в угаре спортивного ажиотажа, забывались или оттеснялись в самые отдаленные закоулки сознания. Но были интересы, волнения и страсти, которые здесь не никли, а только видоизменялись, приобретали иную окраску, иногда делавшую их еще более рельефными и сильными. Это были интересы, которые не только не взаимовытеснялись со спортивными, но, наоборот, могли развиваться в самом тесном взаимодействии и быть катализаторами один другому. Такими были интересы любви и дружбы. И это естественно. Спорт, любовь и дружба могут и должны развиваться рядом, идти рука об руку, принося людям высочайшие и прекраснейшие переживания. Для наших героев эти интересы сплетались самым живым и волнующим образом. Схватки на волейбольном поле были для них не только борьбой силы, выносливости, ловкости, воли, смелости, находчивости и, в конце концов, спортивной красоты, которую все они очень хорошо понимали и ценили. Все это приобретало для них особенно остро-волнующее значение, так как эта борьба происходила на глазах у Тани, Виолы, Ляли и других девушек, впечатления которых были так значительны для игроков. Спортсмен любит заинтересованного зрителя, участвующего в борьбе. Это придает ей особенно острый характер. И чем большие массы зрителей втянуты в спортивную борьбу, тем она интереснее, так как вырастает в соревнование огромных коллективов, которых чувствуют за собой участники борьбы на поле. А зрители в зале, несмотря на все разнообразие их положений и интересов, были хоть и временными, но настоящими коллективами, крепко сплоченными борьбой за страстно желанную цель.
  Отношение зрителя очень важно для спортсмена. А если зрителем является девушка, один взгляд которой окрашивает подчас жизнь на несколько дней, а иногда приносит и самое светлое, ослепительное счастье? Участники видели, что своей игрой они нередко вызывают самые бурные переживания зрителей - чувства безмерной радости, ликования, восторга, благодарности. Но ведь среди зрителей сидит и она. Так что может быть выше награды - вызвать эти чувства у нее?!
  Радостные от хорошей игры и выигрыша, в окружении ликующей толпы болельщиков, подошли игроки к своим. Когда ребята расступились перед ними, Сергей вдруг увидел ее совсем близко, во втором ряду сидевших, а рядом его, этого Глеба. Сергей остановился и, улыбаясь, стал перебрасываться словами с Митькой Полещуком, который сидел чуть в стороне за ней, в третьем ряду. Сергей окинул ее только одним взглядом, как бы невзначай, проведя глазами по рядам болельщиков, но увидел очень много. Она в это время разговаривала с какими-то двумя хлыщеватыми молодыми людьми, стоявшими перед ней в обнимку. Они весело, отталкивая друг друга и нагибаясь к ней, что-то говорили. А она глядела на них, слегка улыбаясь, как улыбаются красивые девушки молодым людям из своего круга знакомых. Она с новой силой и неожиданностью поразила его своей нежной и прямо таки ослепительной красотой. Одета она была просто, строго и очень изящно. Темная, в неширокую полоску тенниска с рукавом до локтей, светлый кремовый галстук и такая же кремовая юбка, оттенявшая стройные, уже загорелые ножки в кремовых носочках и босоножках. Все было очень просто и в то же время необычно и оригинально. Талия ее казалась очень тонкой, и вся она выглядела легкой, стройной, строгой, чистой и свежей... и поразительно красивой. Особенно хороши были ее глаза - большие, серые, с перламутровым отливом, сияющие небывало чистым и ясным светом. Ему казалось, что эта ее насмешливая улыбка змеится, сверкает, переливается мотивами волшебной светлой музыки.
  И вдруг у него мелькнула испуганная мысль: а что, если эта ее такая яркая красота - отблеск любви к этому ее соседу, Глебу? Ведь девушки бывают красивее всего, когда они любят. Горькая, отчаянная мысль.
  Он еще раз взглянул в их сторону, остановившись на нем. Тот сидел рядом с ней, прямо опершись локтями о колени и невозмутимо, с оттенком еле уловимого пренебрежения глядел на молодых людей, болтавших с Виолой. Он их, очевидно, не знал. Сергей внимательно, хоть и с небрежным видом, осмотрел его, когда тот встал и прошел мимо, поднявшись навстречу шедшим к нему молодому человеку с девушкой. Это был крупный, массивный и, видимо, сильный человек с прямыми, широкими плечами. На нем был отличный темно-синий двубортный костюм, совершенно свежий, но привычно сидевший на нем и не выглядевший только что надетым. Когда он проходил, каждый шаг его легкой, сильной, неторопливой поступи подчеркивался мягким приятным скрипом прекрасной пары больших, но изящных, шитых на заказ модельных туфель тонкой работы. Весь его костюм не выглядел кричаще шикарным только потому, что хороший портной и сам хозяин умели придать ему оттенок сдержанности и солидности. Это сказывалось и в незаметных особенностях покроя костюма, и в хорошо подобранном цвете темно-синего галстука, и в самой фигуре - крупной и представительной. Сергей, оценив эту фигуру, предположил, что он, вероятно, в недавние студенческие годы, как и многие медики, занимался физкультурой (для здоровья); да и сейчас еще, возможно, продолжает упражнения. Но по откинутым назад плечам, по самоуверенно и гордо прогнутой спине, по тому, как он шел (не только грудью, но и животом вперед), Сергей догадался, что брюшко у него все же обрастает жиром. А это один из самых достоверных признаков солидности. Но более всего ему бросилась в глаза гордо поставленная голова, с высокой, аккуратно подстриженной, темной, слегка волнистой шевелюрой; красивое, с крупными чертами лицо с чистой, хорошо выбритой, белой кожей; крупный, но правильный нос, выдающийся вперед узкий подбородок и большие, черные, прямо и не мигая глядящие глаза. Все это придавало его лицу сильное, энергичное выражение. Его глаза были бы жгучими, если бы не свойственное преимущественно докторам выражение мудрого и серьезного скептицизма. Казалось, эти глаза хорошо знали цену всем этим внешним проявлениям жизнедеятельности организма: гордости, тщеславию, соперничеству, радости. Казалось, что они видели за всем этим нечто гораздо более важное, от чего зависят все эти проявления жизни и потому скептически оценивали то, что могло занимать других. Глеб был еще молодым доктором, и это выражение не приобрело у него еще классической законченности, но оно отражалось уже и в его глазах. Помимо общего выражения молодости, благополучного здоровья и довольства собой, особенно дисгармонировали этому выражению докторской мудрости его губы: свежие, очень красные, толстые и красиво, чувственно изогнутые. Впрочем, эта дисгармония была очень относительной. Всякий, встретив его на улице, подумал бы: вот идет здоровый, красивый молодой человек, легко и большими глотками пьющий радости жизни. А если это будет его пациент, больной, то он, скорее всего, добавит: ... и в то же время, возможно, талантливый молодой врач, только из-за молодости не успевший еще стать знаменитостью. Таким образом, молодость не предъявят ему в укор. А то, что он так здоров и, вероятно, целыми охапками рвет цветы жизни, то ведь на то и молодость, врач - тоже человек. Тем более что к нему никто и не подумал бы приложить ироническое изречение: "Врач, исцелись сам".
  Проходя мимо Сергея, он обдал его волной того изысканного мужского запаха, который является смесью чудного медового аромата дорогого табака и тонких, терпких французских мужских духов. Этот запах сильнее всего подействовал на Сергея, вызвав в нем горячий прилив ревности и сильнейшего беспокойства за нее. Когда он сидел около нее, ровно, с выгнутой спиной, замкнутый, самоуверенный, с лицом, оживленным ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы не выделяться слишком на общем фоне (так как это неприлично), Сергею бросились в глаза его руки - большие, холеные кисти с длинными пальцами в противоположность всей его подтянутой, строгой и прямой, даже в сидячем положении, фигуре. Они небрежно свисали вниз между колен, в то время как он опирался локтями о бедра. Это положение его небрежно свисающих кистей придавало, казалось, его фигуре выражение: "Хотя я, как хорошо воспитанный человек, держу себя здесь строго и с достоинством, как и во многом другом обществе, но это я делаю, собственно, для себя, так как я вовсе не ровня ни моим буйным соседям, ни этим героям минуты, которые сейчас так наслаждаются всеобщим вниманием. Я то знаю всему этому цену. Но раз я пришел уже сюда, по тем или иным причинам, то, видите, я держу себя безупречно".
  "Конечно, - думал Сергей, - все это адресуется, прежде всего, ей. Этот, судя по всему, умеет добиваться своего". И дикая, тяжелая волна ревности обожгла его. Каждое мгновение пребывания их вместе таило страшные опасности и все больше приближало того к цели. И он, Сергей, ничего не может сейчас сделать. Если бы это было во времена д'Артаньяна, то он заявил бы, что ему не нравится такая физиономия, дрался бы на дуэли и убил бы его. Впрочем, нет, это тоже не удовлетворяло его. Он не хочет победы над мертвым соперником. Этот самоуверенный и наглый пижон должен видеть, как ее глаза заискрятся для него, Сергея. Ее глаза! Кстати, она до сих пор не взглянула на него. Ну что ж, это, может быть, и лучше. Незначительные и пустые разговоры на людях могут только уменьшить значение того разговора, который будет у них послезавтра. Ведь они, все таки, увидятся наедине. Замечательно! Но вдруг опять мелькнула мысль - а что, если она не придет? если ей не до него?.. Нет, не может быть. Во всяком случае, должна же она как-нибудь окончить этот эпизод с ним. И не нужно давать ей возможность завершить его в случайной встрече несколькими словами. Он теперь тоже хочет видеться с ней до назначенного свидания. Стряхнув с себя эти тревожные мысли, он повернулся к своим и быстро втянулся в дружескую, шутливую болтовню, которая завязалась вокруг них шестерых.
  
  ЖЖЖ
  
  Чтобы отвлечься от волнующих мыслей, Сергей стал балагурить, строить куры всем девушкам, т.е. молоть всякий вздор, которого у него, казалось, были неисчерпаемые запасы, и уверять их в искренности своих чувств.
  - Какие же это искренние чувства? - спросила Лора.
  - Могу ответить. Это - чувства восхищения, благоговения, упоения, мления и... любви, - сказал он, считая по пальцам.
  - Наш Фараон влюбился во всех кошек нашего переулка и пришел вчера утром без глаза, - как бы невзначай заметил Шурик.
  - Не смей при мне говорить о любви, ты, пошлый человек. Что ты знаешь о любви?.. Если вы входите в храм любви, оставьте у порога разум и доводы банальной логики. Любовь иррациональна!
  "У любви, как у пташки, крылья
  Ее нельзя никак понять...", - пропел Сергей.
  - Здесь, - ударил он себя в грудь, - под этой трикотажной майкой бьется пылкое сердце, способное по-настоящему любить... Я уже вижу, что этот пошляк Бессонов смотрит на меня с опасением. Лялю я люблю, как дочь; Таню я люблю любовью брата... а, может быть..., - продолжал он, потупив глаза и разглядывая пальцы, - еще сильней.
  Он так робко пролепетал последние слова, что ребята расхохотались.
  - Это не капитан, а сундук с любовью.
  - Но в нем то хорошо, что он умеет переключать любовную энергию на волейбол.
  - Да, Сергей, за вашу сегодняшнюю игру мы вам можем простить даже этот любовный бред, - добавила Лора.
  - Простить?! Любовь - за игру? Как же можно их противопоставлять? Разве, если бы меня не вдохновляли эти взоры, я смог бы так играть? Да разве на глазах у таких болельщиц, перед таким цветником, можно плохо играть, имея в груди сердце, а не пустой примус!
  - Сергей, мы это слышали уже сегодня, и даже от ваших противников.
  - Да?.. Теперь я вижу, что вы хотите использовать меня только как волейбольную силу; а что под этой личиной волейболиста кроется возвышенный ум и горячее сердце - вам и дела мало... А-а, - сказал он горько и сел. - Таня, я у ваших ног!
  - Сергей, и это мы уже слышали сегодня, - ответила она.
  - Танечка! Ведь вы сами читали и хорошо знаете, что в любви нельзя сказать ничего нового. Вы просто хотите погасить мой огонь ледяной иронией. Э-эх! Теперь я понял вас!
  Печален жребий мой
  У ног красавицы младой.
  - Таня, если он надоел вам, я могу заткнуть этот фонтан, - вмешался Васька, с улыбкой наблюдавший все это.
  Несмотря на возбуждение игрой и торжество успеха, Васька, подойдя к своим, где сидела Таня, все же смутился. Ему вдруг стало очень неловко стоять перед ней в трусах, и он сел ниже ее на мат. Освоившись со своим положением, он понемногу вслушался в то, что болтал Сергей. Слушал он его с любопытством и даже интересом, так как его изумляла легкость, с которой тот плел такие длинные и складные фразы, в которых не было почти никакого смысла, кроме пустого балагурства. И все это перед ней. Он очень завидовал этому качеству своего друга. Если бы он умел так свободно болтать с ней! Он, собственно, больше ничего и не хотел бы. Конечно, он не городил бы ей подобной галиматьи. Вряд ли такими разговорами можно приобрести ее дружбу. Такое пустословие ей, вероятно, надоело, и она только из вежливости улыбается капитану своей команды. Как Сергей этого не понимает? Когда же уловил в словах друга даже иронию по отношению к ней, то счел, что тот зарапортовался, и совершенно не задумываясь, какое это может произвести впечатление, но все же в тоне общей болтовни, он предложил Тане свою помощь. Он сам удивился, как непринужденно это у него получилось. Это окрылило его. Он настолько вошел в роль, что когда она взглянула на него, то он выдержал ее взгляд с той простотой и добродушием волейбольного рубаки, которые ему хотелось сейчас иметь.
  - Нет, спасибо, - улыбнулась она. - Мы ведь решили простить ему эту болтовню, учитывая его заслуги на поле.
  - А все-таки, Таня, вы несправедливы, - возразил Сергей. Наших комплиментов вы не хотите слушать, а сами готовы говорить их нам. Но мы великодушнее вас, мы люди уступчивые, вот зажмуримся и будем слушать ваши хвалы.
  - Вы сами хорошо знаете, что ваши комплименты и наши похвалы - это не одно и то же. Если ваши комплименты нас действительно мало интересуют, то наше отношение к вашей игре, одобрение болельщиков ваших, не может вас не интересовать. Поэтому в скромности вашей есть доля рисовки. Признайтесь.
  - Э-э, нет. Тут вы не совсем правы. Что касается ваших похвал нам, то наша скромность вытекает не из желания порисоваться, а из разумных опасений, как бы эти похвалы не превратились в наш конфуз. Счет пока 1:1, и все решится еще в будущем очень острой и тяжелой борьбой. Так что принимать поздравления еще несколько рановато. Хотя ваши похвалы нам, конечно, очень приятны. Мы очень рады, что заслужили их; и, конечно, сделаем все, чтобы увеличить их. Но ведь это само собою разумеется. Когда это удачно осуществляется на поле - это хорошо, а когда об этом говорят, то это, собственно, банальность. Но, если вы требуете, то я буду банальным, могу быть пошлым, лицемерным, лживым, вероломным, подобострастным, льстивым, медоточивым, восторженным, самозабвенным - каким угодно, каким прикажете.
  - Правдивым вы тоже можете быть?
  - Трудно... но ежели награда... то могу. Вон Васька, так тот правду так и режет, на том стоит. Вася, скажи правду!
  - Словоблуд ты!
  - Гм... это он хочет сказать, что я красноречив. У Васьки иногда не хватает слов.
  Сергей заметил, как вместе со всеми смеется и Виола, весело и лукаво глядя на него из-под ресниц. На мгновение он даже застыл в этом темно-сверкающем, затененном ресницами, взгляде. Она не отвела своих глаз и смотрела так, как смотрят люди, у которых есть что-то общее. "Придет!", - радостно мелькнула мысль Сергея.
  - И вы все это терпите? - смеясь, спросила Лора у Васьки.
  - Дружба! Чего ради нее не вытерпишь, - добродушно улыбнулся он.
  Взглянув на Лору, Васька увидел, что и ее соседка Таня смотрит на него, улыбаясь. От тона своего ответа и от этой ее простой открытой улыбки, и оттого, что он вот так просто сидит около нее, ему вдруг стало очень удобно, приятно и уютно. "Как хорошо!" - говорила вся его широкая и розовая от возбуждения физиономия.
  Однако тотчас как будто тень скользнула по этому лицу, и оно застыло напряженной маской наигранного равнодушия. Он увидел высокую и красивую фигуру Игоря, подходившего и приятельской улыбкой, - "Ну вот, кончили болтовню - и опять к нам", - говорила она. Ваське были очень неприятны его приспущенные, как у мопса кончики губ и маслянистые, наглые, как ему казалось, глаза. И в этой широкой улыбке, и в этих наглых глазах, и в этой его целеустремленности к ней (Игорь подошел и, попросив немного отодвинуться девушку, сел ниже Тани на мате рядом с Сергеем) Васька видел подавляющее преимущество такого видного соперника над собой. Это еще больше волновало и связывало его. Чтобы не выдать лицом своих чувств, он медленно и "равнодушно" отвернулся от этой картины "успехов" своего соперника и стал смотреть на смеющихся Шурика и Лялю, которые громко переговаривались с Сергеем. Он даже слегка улыбался их шуткам, хотя все внимание его было там, откуда он слышал голос его и ее.
  - Ну, как вам понравилось? - услышал он его веселый голос.
  - Нам понравилось, особенно второй сет, - ответила Таня, вероятно, за себя и подруг.
  - Почему же именно второй сет?
  - Ну, уже хотя бы потому, что наши выиграли.
  - Значит, вы все-таки были необъективны, - заметил Игорь, очевидно продолжая разговор, который они вели до игры.
  - А объективно наши играли лучше, смелее, изобретательнее, ярче.
  - Ох, ох, слышу пристрастную речь филолога.
  "Пошляк", - подумал Васька, слыша эту, обычную среди студентов, остроту относительно особенностей филологов, историков, математиков и т.д. Впрочем, ему это даже понравилось, так как чуткую Таню, конечно, покоробит от такой пошлой и нагло покровительственной фразы.
  Игорь, очевидно, считал невозможным для себя доказывать противное, т.е. что его команда играет лучше. Поэтому он, сдержанно улыбаясь, мягко заметил: - Все-таки обычно считается, что лучше играет тот, кто выигрывает.
  - Вот наши, поэтому и выиграли, - ответила Лора.
  - Ну, пока счет 1:1.
  - А вы думаете, что он изменится в вашу пользу, - задорно продолжала Лора.
  Теперь Васька повернул голову к разговаривающим и с непроницательным равнодушием наблюдал за спорившими. Он теперь чувствовал свое превосходство над тем, так как видел в нем хвастуна, который спорит с девушками о результатах еще не оконченной игры, что недостойно настоящего спортсмена.
  - Я думаю, что мы постараемся изменить счет в нашу пользу, как, впрочем, и наши противники, - ответил Игорь, удерживая все же позицию объективности.
  - И все же наши сейчас разобьют вас, - убежденно сказала Лора.
  Васька хорошо почувствовал неловкое положение своего соперника. Чтобы выйти из этого тупика и оставаться дальше в позе галантной снисходительности, ему нужно было только выиграть.
  "Ну, это уж мы посмотрим", - подумал Васька.
  Игорь пытался перевести разговор на легкие нейтральные темы, но как с удовольствием отмечал Васька, это ему плохо удавалось.
  Концу перерыва Васька был рад - чесались руки схватиться с противником.
  Когда раскрылись двери судейской комнаты, и оттуда вышел судья, рассеянная по всему пространству масса зрителей хлынула к стенам по своим местам. Поле быстро очистилось. Судья еще раз проверил высоту и пошел на свое место.
  - Ну, друзья, настал последний и решительный, - сказал Сергей своим, как бы нехотя поднимаясь со своего места. - Подымайсь, Бессонов, а то сидя около Ляли, ты совсем изнежишься.
  - Ну, орлы, тяжело будет - смотрите же! - требовательно и тепло напутствовал их Митька Полещук.
  Сергей понимающе улыбнулся. Послышалось множество пожеланий и напутствий, немудреных и неоригинальных, но теплых и задушевных: "держись!", "ну, хлопцы, не выдавай!" и даже "no passaran" (отзвук популярных в Одессе испанских событий). Игроки улыбаются и благодарят взглядами, но на лицах их уже появляется отражение серьезности и сосредоточенности перед тяжелым боем. Они уже не только здесь, среди своих, но и перед противником - выходят один на один.
  Уходя, Васька слышит голос Лоры: - Выиграйте, мальчики! - Он оглянулся и улыбнулся ей и увидел, как улыбается им и она. А около нее все еще стоит Игорь. - А мне что вы пожелаете? - слышит Васька его вопрос. - Пусть победят сильнейшие, - ровно и даже, кажется, с иронией ответила она. - Идет! - улавливает он многозначительный голос Латышева, убегающего, наконец, к своим.
  "Ну, погоди ж ты, мы тебе собьем спесь!" - думает Васька.
  
  ЖЖЖ
  
  Обе команды вышли на поле для третьего, решающего сета. Сколько болельщиков нетерпеливо ерзали на своих тесных местах, сколько сердец взволнованно колотилось, сколько голов жгла мысль: "Ну, вот теперь, сейчас все решится!" Теперь уже каждый мяч, каждый промах может все решить.
  В зале было два больших лагеря - каждый со своим определенным мнением, кто выиграет. Но любой болельщик в эти минуты, как наступал решительный сет, вовсе не был абсолютно уверен в победе своих, хотя он только что доказывал это как дважды два. Оба прошедших сета не решили главного вопроса: какая команда сильнее, кто должен выиграть. Обе команды неоднократно показывали блестящую игру, которую нельзя было не признать. Поэтому лица у зрителей были взволнованны, глаза лихорадочно блестели и по рядам проносились последние нервные предсказания, шутки, смех, чтобы со свистком судьи умолкнуть и совершенно исчезнуть в самозабвенном напряженном внимании.
  Обе команды свободно стояли на задних линиях со спокойными и даже веселыми, кое у кого, лицами. Капитаны обращались к командам с последними напутствиями.
  Сергей со строгим и спокойным лицом, глядя прямо в глаза игрокам, говорил неторопливо, как бы задумываясь над каждым словом:
  - Ну вот, друзья, последний сет. Мы уже давно обо всем договорились, все ясно. Играть так, как играли во втором сете. Только еще лучше. Смело, напористо, находчиво, умно. Что бы там ни было, не терять ясности головы. Ну, и понятно, что костьми лечь, а выиграть!
  Слушали его серьезно, поглощенные каждый своим, но это свое было общим, и это общее выразил капитан.
  Вот и свисток судьи. Команды рассыпались по местам. Зал замер.
  Судья бросил мяч Ваське. Теперь начинали университетские.
  Резкий, бодрый, с веселыми переливами свисток - и мяч, сильно поданный Васькой, летит на площадку водников. И началось!
  Похоже было на то, как, если бы два смертельных врага с неистовым ожесточением набросились друг на друга и в слепой, бешеной ярости осыпали противника градом самых убийственных, направленных коварным неистовством ударов. Болельщики видели перед собой сложнейшую, полную молниеносных загадок, хитросплетений и разгадок борьбу, в которой сшиблись мысль, воля и филигранная, блестящая техника обоих коллективов. Идея молнией мелькала у кого-нибудь из игроков задней линии, принимавшего мяч. Вместе с пасом ее принимал другой - и вот уже она, моментально усложнившись или изменившись, головоломкой, требующей мгновенного разрешения, взлетала мячом над сеткой и рассыпалась на глазах противника десятками возможностей, и тотчас же неожиданным метеором врезалась с мячом в площадку, чтобы быть подхваченной, мгновенно разрешенной, преобразованной и взлететь еще хитрее запутанной, чтобы взрывом ответного пушечного удара разорваться над противником.
  Обмен ударами, блоками, обманами был настолько быстр, сложен и напряжен, что, если вначале кто из спортивных гурманов приходил в себя и, осознавая действительность, успевал подумать: - Ай-ай-ай! Какая игра! - то вскоре и они впали в абсолютное самозабвение.
  Самые сложные драматические положения так быстро сменялись, что зрители вначале забывали даже реагировать на них. Бешеные схватки так напрягали нервы своим разнообразием, что зал замер в молчании, на фоне которого раздавались только волнующие, сухие - то нервно дробные, то зловеще мягкие, то оглушительные - удары по туго надутому мячу. Это молчание зала и игроков придавало зрелищу особенную остроту и напряженность.
  А счет почти не изменился. Ни та, ни другая команда не могли добиться перевеса.
  Четвертые номера прошли под сеткой, пока, наконец, Латышев со второго номера не пробил блок и не открыл счет. 1:0 в пользу водников. На это последовал еще более яростный штурм университетских, которые, несмотря на не менее яростные попытки водников удержать инициативу, отбили подачу, а еще через некоторое время сквитали и счет. 1:1.
  И опять долгая, ожесточеннейшая, виртуозная, полная блеска и сногсшибательных неожиданностей, но безрезультатная игра. Один за другим после длительных и напряженных усилий проходят игроки под сеткой не в силах изменить счет. Когда, наконец, университетским удается вырвать очко и повести счет - 2:1, то водники ответили новым неистовым натиском. Долго, очень долго бушевал изматывающий нервы зрителей шторм встречных атак, но водники все же выровняли счет: 2:2. Перевес команды противника как бы придавал сверхсилы, выдвигал какие-то скрытые ресурсы, и счет опять выравнивался.
  Когда судья объявил, наконец: - 4:4, кто-то из зрителей взглянул на часы: - ого, уже полдвенадцатого. Если они будут так продолжать, то это до утра! - Но его никто не слышал, да и сам он тотчас забыл о своих словах.
  Когда университетские вырвали у противника еще одно очко, и счет стал 5:4, водники обрушили на них новый поток бешеных атак. Им удалось отбить подачу, но, несмотря на все усилия, долго никак не удавалось сравнять счет. Университетские атаковали с не меньшей энергией. И один из их нажимов был настолько силен, что защита водников была сломлена, и счет стал 6:4. Однако, и это изменение не взорвало напряжение тишины в зале. И это, очевидно, еще ничего не говорило. Равновесие, таящее катастрофу, но равновесие продолжало фактически оставаться. Слишком блистательна была игра водников, чтобы и это очко могло доказать преимущество противника. И они подтвердили это еще более усиленным штурмом. Бойцы схлестнулись еще яростнее. Опять долго ни той, ни другой стороне не удается увенчать борьбу выигрышем. И все же, наконец, водники отыгрывают очко.
  Счет 6:5.
  И опять схватки, схватки, схватки. И опять ноющая, тревожная и вместе сладкая боль ожидания болельщиков, лучезарные надежды, радости и бездонные пропасти отчаяния.
  Несмотря на все адские усилия, водникам не удается сравнять счет, и университетские выжимают еще очко. 7:5.
  Долго игра колеблется вокруг такого соотношения мячей. 7:6; 8:6; 8:7; 9:7. но что это было за равновесие! Зрителей от этого равновесия бросало и в жар, и в холод, руки подчас бессознательно поднимались, и пальцы впивались в собственную шевелюру. Наэлектризованная тишина в зале иногда вдруг разрывалась неосознанными и неестественными вскриками впечатлительных болельщиц, которых, впрочем, никто сейчас не замечал. А напряжение в зале все усиливалось.
  Несмотря на то, что игра началась в крайне быстром темпе, как это ни показалось бы вначале невероятным, она развивалась crescendo.
  Счет был 7:9, когда, казалось, наступил кульминационный момент нажима водников. Вся команда была охвачена мощным порывом, спортивным вдохновением, просветлением и прозрением. Яркая, свежая, эффектная игра их противников давала импульс, а угроза невероятного, недопустимого, катастрофического поражения взвинчивала нервы и удесятеряла все способности.
  Даже Токарь и Афонин проделывали то, что не всегда удавалось в обычной игре Латышеву, Маляру и Родионову. А эти творили чудеса. И этот новый взлет команды стал уравновешивать чашки весов спортивных судеб. Шансы водников, хотя и очень медленно, преодолевая огромные трудности, но поползли вверх. Тяжело, очень тяжело далось водникам очко, но все же они добились счета 8:9 и, продолжая этот неистовый штурм, стремились развить успех и вырвать следующее очко.
  Зал остолбенел в предчувствиях, о которых каждый из робости перед величием радости и ужаса не решался думать.
  Еще труднее водникам пришлось добывать новое очко. И все же они его вырвали.
  Счет стал 9:9.
  Зал грохнул неистовым ревом ликования и бурей аплодисментов.
  Водники, стремясь удержать темп и инициативу, тотчас же опять сильной подачей продолжали натиск. Ситуация для них была выгодной, так как на четвертом номере стоял Латышев. Университетские болельщики с опасением поглядывали на своих - не растеряются ли? Сравнивали их с противником. Лица водников пылали, глаза потемнели и сверкали боевой яростью и фанатизмом порыва, не знающего преград. Но уже лицо капитана университетской команды успокаивало болельщиков. Оно было возбуждено, но возбуждение это было с искорками веселья и, пожалуй, добродушно значительным. Как будто капитан был увлечен игрой, которая ему нравилась, но за всем тем он знал еще что-то такое, чего другие в увлечении игрой не видели, и что он мог вот-вот использовать и озадачить противника. Все это отражалось, пожалуй, только в больших, потемневших, ярких глазах капитана, так как в остальных чертах его лица не много можно было прочесть. Но глаза его ничего не упускали и все видели - это и успокаивало болельщиков, которые с обостренным интересом и проникновением, свойственным, может быть, только им и влюбленным, вглядывались в его лицо. Да и вся команда была возбуждена, очень подвижна, но ничуть не охвачена нервозностью. Может быть, не мешало бы им только немного больше азарта. Хотя, кто его знает... Да и лицо капитана говорит, что все идет так, как нужно. Но ведь капитан и в безнадежном положении должен сохранять спокойное лицо. Все это мелькало в мозгу болельщиков, то, обнадеживая, то, охватывая душу холодным, терпким зудом мрачных опасностей.
  А водники рвутся и неистовствуют. Несколько раз вспыхивали аплодисменты их болельщиков, но мигом замирали, так как смертельные, казалось, мячи университетские спасали и сами бросались в атаки.
  Напряжение все росло, скапливалось, как электричество в душной атмосфере накануне сильной грозы, чтобы разразиться сверканием молний и оглушительными раскатами грома. И гроза разразилась.
  После нескольких отвлекающих, хотя и очень опасных ударов, водники вывели мяч неожиданно, как-то внезапно, для удара Латышеву. Болельщики не успели ахнуть, как молнией сверкнула его рука, и последовал короткий, сухой, но страшный удар. Очко? Нет, произошло что-то непонятное. Мяч не врезался в площадку и не скользнул в сетку от блока. Он вдруг тотчас опять взлетел невысоко, и не успели зрители понять, в чем дело, как неожиданно взлетевший над сеткой Сергей стеганул по мячу так, что водники не успели дать блок, и мяч бомбой разорвался у ног на мгновение растерявшегося Латышева.
  Гроза разразилась громом. Теперь уже университетские ревели, неистовствовали, некоторые с влажными глазами.
  - Вот это пистон!.. Ух, уда-ар!!
  Судье пришлось вмешаться, чтобы успокоить зал. Университетские не жалели глоток. Теперь психологическое давление временного успеха водников сведено на нет.
  Болельщики водников были обескуражены, но утешались, что это случайность, использованная Астаховым. Но команда университета знала, что это не случайно. Мишка давно уже тренировал блок так, чтобы не отбивать мяч назад к противнику, а, смягчив удар, одновременно бросить его своим для гаса. Против Кострова у него это в последнее время неплохо получалось. А теперь он ухватил механизм этого блока и против Латышева. Болельщики восторгались эффектным, молниеносным ударом Сергея, а команда, и в том числе Сергей, думала: "Молодец, Мишка!" И Мишка это знал и видел товарищеское одобрение, переглянувшись с ребятами и обменявшись только им понятными и заметными улыбками. "Хорошо сыграли!" - с удовольствием взглянул Сергей. "Ну, вот видишь!" - застенчиво, по-своему, еле заметно улыбнулся Мишка, как будто опровергнув возражения. Хотя возражения существовали только в самой трудности этого блока. И вся команда, вслед за Мишкой, на тренировках пробовала применить его и работала над ним.
  А бой закипел с новой силой. Эта "случайность" не ослабила бурного натиска водников. Им даже удалось, хотя и с большим напряжением, отбить подачу.
  Было уже около часу ночи, а ни та, ни другая команда не набрала еще и десяти очков.
  В тяжелой борьбе, да и при преодолении всякого крупного препятствия безрезультатность многих и, казалось бы, самых эффектных усилий, в конце концов, нередко приводит к разочарованию в этих усилиях, к сомнению в своих возможностях и часто к поражению. Команда университета находилась в подобной ситуации. Комбинации следовали за комбинациями, эффектные удары шли один за другим, то и дело спасались самые мертвые мячи, а счет не двигался. Однако достаточно было внимательно посмотреть на лица игроков, чтобы понять, как далеки они от всяких сомнений в своей игре. На всех их таких разных физиономиях по-разному отражалось одно и то же их состояние: холод стального упорства и огонь вдохновенного творчества.
  Все их самые изощренные усилия разбивались ответными, не менее изощренными, усилиями противника. Но это не обескураживало их. Команду горячо увлекала сама игра, сам процесс спортивного творчества: когда в малейшие доли секунды возникает задача, у которой есть множество решений, из которых нужно найти лучшее. И это лучшее нужно определить, учитывая весь ход игры, сложившейся ситуации, расположения, состояния и особенностей всех шести своих игроков и всех игроков противника. При чем эти задачи сменяют одна другую и преобразуются одна в другую часто с быстротой пушечно пробитого мяча. Для решения всех этих задач во всей их сложности необходима стальная воля, всесторонняя и холодная наблюдательность в самых горячих схватках, живой и цепкий ум с поразительной и невероятной для нетренированного человека сообразительностью, физическая сила, огромная выносливость в соединении с резвостью и прыгучестью резинового мяча и головоломной акробатической ловкостью. И все эти задачи решаются в условиях спортивного соревнования, ход которого заставляет трепетать тысячи сердец.
  Решение этих задач таит в себе огромное наслаждение, тем более, что противника ваши решения не побеждают, и он сам отвечает новыми и новыми загадками-задачами; поэтому требуются еще более смелые, неожиданные и блестящие решения. В этом огромное наслаждение того, что можно определить понятием "спортивное счастье". Как и всякое настоящее творчество, оно вызывало вдохновение: проявление всех сил и возможностей человека, а всякое настоящее вдохновение вызывало такие силы и возможности, какие в обычном состоянии трудно было бы и предположить в каждом из них. И сознание этого богатства своих возможностей, своего могущества было одной из радостнейших наград этих напряженных усилий.
  Но самое главное в этой радости вдохновенного спортивного творчества заключалось, может быть, в том, что это было коллективное творчество, сочетающееся с соревнованием внутри самого коллектива. Каждый из них был резко отличной от всех других индивидуальностью, каждый имел свои особенности игры, свои сильные и слабые стороны. Длительная и настойчивая тренировка помогла выправить слабые места игроков и дала возможность так сыграть, чтобы каждый вкладывал в игру свое самое лучшее. Тренировка создавала из всех этих разнообразных игроков коллектив, где каждый в своих действиях видит только деталь общих действий команды, где каждый видит весь интерес и смысл игры в том, что он борется за победу вместе с товарищами, что он может ощущать всю прелесть слаженных усилий коллектива. Когда команде тяжело, он чувствует, что в его отчаянном броске на мяч участвует всеми своими помыслами и переживаниями вся команда, что вслед за ним предпримет еще более отчаянную попытку другой товарищ, а если можно и нужно, то и третий. И каждый чувствует в себе могущество, волю, горечь неудачи и радость успеха всей команды.
  Так и сейчас. Они настолько сыгрались, настолько слились в едином порыве, что каждый понимал всякое движение, всякий замысел товарища, тотчас подхватывая и развивая его.
  Трижды подряд Сергей с третьего номера бил правой в разные стороны и трижды его заблокировали. С третьего блока Латышев получил возможность вбить гас по заднему центру. Васька не просто бросился на мяч, он кувыркнулся через левое плечо и голову так, чтобы иметь возможность распасовать мяч и не просто распасовать, а бросить его высоко, с крутой траекторией, чтобы дать Сергею передохнуть и сбить противника с темпа. Он паснул мяч почти на столб. Алешке пришлось выскочить за ним за площадку. Выскакивая, он видел Сергея далеко от себя, но он был уверен, что тот понял Ваську и поймет его. Высокий пас Васьки сменился вдруг сухой и короткой накидкой Алешки. И в тот же миг Сергей с переднего центра молнией вылетел за площадку, за четвертый номер, уловив момент, когда мяч можно было удобно погасить и, встретив только один и то неудавшийся блок, эффектно забил мяч левой рукой с поворотом.
  Кто герой этого, вызвавшего бурю аплодисментов мяча? Все трое и каждый из троих. А награда - в радостной гордости за всех, в чувстве горячей, боевой, товарищеской признательности тем двоим за то, что они так хорошо сыграли, обусловив его успех, и в чувстве законной гордости собой, достойным участником блестяще разыгранного этюда.
  Успех товарища вызывает соревнование, благородное стремление не уступить и даже превзойти его, чтобы принести еще больше пользы коллективу. Неожиданный и очень трудный пушечный удар Сергея вызвал не только радость всех игроков, но и воодушевленное блестящим примером стремление ответить товарищу и команде не менее эффектной игрой.
  Так настоящий коллектив создавал условия для наиболее результативного проявления всех возможностей всей команды и каждого в отдельности. Всех, потому что каждого и каждого, потому что всех.
  Так, захваченная коллективным спортивным творчеством команда университета, казалось, черпала в яростных атаках водников силы для новых, еще более смелых и дерзких замыслов.
  
  ЖЖЖ
  
  Иначе в ходе этой очень долгой и очень сложной борьбы складывалась игра у водников. Они были прекрасно сыгранной и хорошо тренированной командой. И тоже умели так построить игру, чтобы использовать в интересах команды наиболее сильные стороны каждого игрока и спрятать его слабости. Их более простая тактика игры в основном на трех забойщиках и на три удара облегчала эти возможности. Все игроки их были сегодня в ударе. Их три кита творили чудеса, вызывая нервный подъем команды и восторг болельщиков. А когда над ними нависла реальная угроза поражения, они еще более встряхнулись, их охватил тот мощный порыв, который дал им возможность выровнять счет. Но добиться большего им никак не удавалось, как они не рвались к следующему очку. Опять втянулись в напряженную длительную борьбу, в которой никак не удавалось добиться результата в очках. И такая игра стала сказываться на водниках иначе, чем на их противниках.
  Боевые, игровые взаимоотношения в команде водников сводились к тому, что на наиболее ответственных участках они подменяли более слабых сильнейшими, поворачиваясь, таким образом, к противнику своей сильной стороной. Благодаря отличной тренировке и сыгранности, это обычно хорошо удавалось. Но в этом матче игра достигла такого темпа, напряжения, насыщенности и разнообразия, что и самая ловкая подмена не избавляла всех игроков от необходимости выступать во всех самых разнообразных функциях и таким образом заставляла поворачивать к противнику и слабые стороны. Подъем, охвативший команду, так взвинтил Афонина и Токаря, что они играли выше своих обычных возможностей, поражая и команду, и зрителей. Но это была игра на собственных нервах, за счет крайнего напряжения и использования неприкосновенного запаса возможностей организма. И всю такую длительную и упорную борьбу провести на этих запасах было невозможно. В результате стало сказываться истощение этих ресурсов, стали появляться, вначале как бы случайно и изредка, срывы. Ну, а, кроме того, как никак, а полностью заменить на ударе Латышева, Маляра или Родионова ни Афонин, ни Токарь, конечно, не могли. Неравноценность и заранее предопределенные командой особые функции игроков порождали очень опасные колебания, сожаления, взаимные обвинения и недовольства. Первый сет, например, показал, что лучше не выводить Афонина и Токаря на гас. Но во втором сете стало ясно, что не выводить их на удары тоже плохо, что нужно разнообразить игру. Приходилось на ходу пересматривать тактику, менять ее, не принимая какого-нибудь определенного решения. В конце концов, стали выпускать Токаря и Афонина на удар. Это требовалось и потому, что такой темп, длительность и напряжение борьбы утомляли трех забойщиков. Им приходилось проявлять, помимо прочего, и чудеса выносливости. Но возможности их были все же ограничены. И если университетские, в основном, равномерно распределявшие игровую нагрузку, к концу тоже стали немного выдыхаться, то все три кита водников обливались потом. Их мокрые майки и блестящие плечи хорошо видел Сергей и учитывал это, сравнивая с умеренно влажными телами своих. Нервная и физическая усталость китов сказывалась в том, что и они стали допускать, вначале редкие, технические ошибки. Случайность - думали многие; нет, не случайность - полагал Сергей, - это симптом усталости. Это понимали и остальные игроки и продолжали нажимать еще сильнее.
  Усталость и тактические слабости команды водников сказывались не только в явных технических ошибках, но и в отдельных, тоже спорадических вначале, проявлениях недостаточной инициативности, в непроявлении тех экстра-возможностей, которыми игроки блистали в период порыва, в тактических промах, в вялости, вначале мало заметной, но все более сказывавшейся в общем итоге игровых усилий всей команды. Все это и порождало взаимное недовольство, вначале неосознанное, потом скрываемое, а затем иногда даже прорывавшееся отдельными репликами.
  Команде стало все труднее и труднее заполнять бреши, пробиваемые противником, выдерживать его натиск. Все чаще нависала угроза проигрыша очка. Несколько раз зрители ахали, но, спасенный отчаянным усилием, мяч опять взлетал, и схватки продолжались.
  Вот одна из хорошо проведенных комбинаций, и Шурик вместо Васьки вбивает мяч. С большим трудом водники спасают его от неудачного блока и перебивают на ту сторону. Быстрый пас Мишки с заднего центра на столб, и резкий удар Васьки влепил мяч к ногам самого Ермакова. Очко! 10:9.
  - Наконец то!
  Атака следует за атакой. Удар! Удар! Удар! В затихшем зале то и дело слышатся короткие и сухие звуки: - Бах! Бах! Бах! - Иногда они прерываются гулким ударом мяча о пол: - Бум! - И тогда зал гремит аплодисментами.
  На водников сыпятся удары со всей первой линии университетской команды: разнообразные, неожиданные, с фокусами, обманами. Удар Алешки - и еще одно очко. 11:9. и снова бурные атаки.
  Угроза разгрома сплотила водников, они опять охвачены единым порывом. Но им удалось только отбить подачу. В громких криках их болельщиков не столько восторгов от успеха, сколько надежды на перелом и желания поддержать товарищей.
  Почти в каждой толпе болельщиков оказывается несколько субъектов, симпатии которых меняются в зависимости от хода игры - они всегда болеют за выигрывающих и нередко готовы громко злорадствовать по поводу неудач команды, которой они громко аплодировали, когда она побеждала. Это, пожалуй, самый гнусный тип болельщика. Нашелся такой и здесь. После сильного гаса Сергея, когда мяч застрял в руках неудачно сблокировавшего Ермакова, среди дружных аплодисментов раздался чей-то резкий раскатистый голос: - Не теряйте, кумэ, сылы, та спускайтэся на дно! - Теперь уже Сергей взял мяч, остановил игру и подошел к тому месту, откуда раздался голос. Он обнаружил крикуна по взглядам соседей, обращенных на того. Сергей тихо сказал ему несколько слов, от которых тот растерянно заерзал, а окружающие громко рассмеялись. Сергей посулил ему накостылять шею. Есть люди, на которых иные аргументы не действуют. А потом, подойдя к Ермакову, Сергей сообщил тому, что этот болван не из университетских.
  А после этого перерыва, не предусмотренного правилами, университетская команда тотчас снова обрушилась на противника. Они как будто стремились не дать противнику даже осознать множество угроз, вихрем закруживших его.
  И зал снова раскалывается восторженным, звенящим, могучим ревом университетских болельщиков. И потом снова и снова. И каждый раз вопли и аплодисменты становятся оглушительнее, победнее, втягивая в эту вакханалию ликования все новые группы наиболее выдержанных и несклонных поддаваться мгновенному чувству.
  Команда водников еще дважды пыталась отчаянными усилиями выправить положение. В этих тяжелых обстоятельствах они сумели собрать мужество и силы, чтобы отбить атаки университетских и даже набрать еще два очка. И всякий, кто понимал игру, понимал, сколько силы воли, стойкости наперекор всему и самой благородной самоотверженности нужно было проявить каждому, кто пытался спасти положение, веря, что товарищи поймут и поддержат, гордо отбрасывая навязчивую и почти несомненную мысль - теперь уже все.
  Но эти попытки увенчались только еще более оглушительным ревом болельщиков противника, когда университетские еще и еще раз смели их сопротивление. И это ликование только еще сильнее оттеняло горечь поражения терпевших бедствие. Со сжатыми кулаками, молча, закусывая губы, ухватившись за голову, мучительно сжимаясь и щурясь, сидели водники. А рядом с этой трагедией гремела и звенела неуемная, безудержная радость, потрясая своей мощью стены и заставляя дрожать стекла.
  И это было справедливо. Таков закон спорта. Чем больше успех одних, тем горше поражение других.
  Когда Петя забил с четвертого номера красивый последний мяч левой рукой, зал взорвался еще неслыханным, подобным извержению могучих стихийных сил недр земли, громом. Те, кто крепились весь матч от преждевременных радостей, теперь вскакивали и с безумно радостными, выкаченными глазами потрясали зал криками. Крики сыновей Израиля, от которых пали стены Иерихона, далеко не были столь оглушительны и потрясающи, как рев болельщиков университета. Да это и понятно: спортивный бог кожаного мяча - юный, могучий, ловкий, веселый, остроумный и красивый, конечно, сильнее старого, злобного, тщеславного, захолустного библейского бога Авраама, Исаака и Иакова.
  - 15:11 в пользу университета. Матч окончился победой университета со счетом 2:1! - объявил судья в слегка только приглушенном шуме.
  Прощальные физкульт-ура потонули в новом взрыве криков, как и сами игроки потонули среди хлынувших на них со всех сторон болельщиков.
  Сколько самой светлой, ничем не омраченной радости и сколько самого горького горя одновременно клокотало в этом зале! Если бы религию выдумали не дряхлые, дикие и невежественные старцы, а люди помоложе, культурнее и проницательнее, то они ад и рай изобразили бы в виде спортивных соревнований, где праведники все время радуются победам своей команды ангелов, а грешники вечно сокрушаются и мучаются поражениями своей команды чертей.
  
  ЖЖЖ
  
  Убитые, расстроенные, хотя и мужественно сохранявшие спокойные и даже улыбчивые лица, поодиночке пробирались игроки Водного сквозь ликующую по поводу их поражения толпу, окружавшую триумфом их победителей. Еще несколько минут назад вся эта масса нервно сжималась при каждом броске Латышева, Маляра, Родионова да и других, а теперь, увидев их, только еще радостнее улыбается и мигом забывают о них, устремляясь поближе к победителям. Правда, значительные группы болельщиков-водников не оставляли своих кумиров в беде. Каждого из них окружали друзья и сочувствующие, пытавшиеся утешить их. Но разве были такие слова... да и вообще что-нибудь в мире, что могло бы их сейчас утешить? Только медлительное время принесет успокоение. Но долго они еще с горечью будут вспоминать эту игру и эти тяжелые минуты.
  А в это время толпа болельщиков "качала" победителей. Под громкие, ликующие крики, хохот, нестройное, но многоголосое "ура!" все шестеро взлетали к потолку, покорно улыбаясь, стараясь сбалансировать слишком взлетавшие вверх то ноги, то голову.
  
  ЖЖЖ
  
  Несмотря на то, что было уже далеко за полночь и что опечаленные водники быстро разошлись, да и значительная часть университетских из-за позднего времени поспешила домой, все же на улице у выхода собралась большая и шумная толпа, взбудоражившая мирный сон небольшой и уютной улицы Гоголя. Девушек тоже упросили минутку подождать. Таня, Лора и другие согласились. Было уже поздно, но здесь царило шумное, праздничное веселье. Инна с подругами и оживленным, радостным Корнеем тоже остались в этой толпе - очень не хотелось уходить от своих, все были такие хорошие, милые, веселые и ужасно смешные и остроумные.
  В центре толпы стояли главные болельщики и Ледик Корниец со своим неразлучным Промокашкой. Громко ораторствовал со своим обычным хитроватым выражением лица Йоська Бурштейн. Последний под громкий хохот рассказывал, как он брал интервью у Латышева. Свои вопросы он передавал сладеньким, просительным голосом, а короткие ответы Латышева небрежным, злым басом. И вдруг он замолк, устремил взгляд на крыльцо зала. Там из двери унылой стайкой выходила группа главных болельщиков Водного. Мгновенно изменившись, ласковым, воркующим голосом в наступившей тишине Йоська обратился к своему всегдашнему оппоненту, выпившему у него немало крови: - Товарищ Сухаревский, можно вас на минутку?
  Противники принужденно заулыбались. Приходилось испивать чашу до дна. - Ну, ну! Опять лаешь! - грубовато, с нарочитым добродушием ответил Сухаревский. Останавливаться и препираться со всей этой толпой было бы делом явно гибельным. Поэтому водники, сойдя с крыльца, поскорее, хотя и не спеша, чтобы не уронить достоинства, стараясь о чем-то говорить между собою, не глядя по сторонам, стали огибать толпу.
  Но Бурштейн, не смущенный сухим и нелюбезным ответом, продолжал еще ласковее: - Товарищ Сухаревский, не хотите ли вы поделиться с собравшимися впечатлениями о матче?
  - Трави, трави, Емеля - твоя неделя, только что ты завтра запоешь, - презрительно бросил пытаемый, видя, что еще далеко обходить стоящих, лица которых весело поворачивались к ним.
  - Что? Вы спешите на заседание Малого совнаркома? - издевался Бурштейн под усиливавшийся смех. - Так вы поспешите, там сегодня решается вопрос о новых ассигнования на усиление команд водных институтов... Или может вам не хватает поэзии в эту чудную ночь? Товарищ Корниец, где ваша лира? Прочтите товарищу Сухаревскому ваше стихотворение.
  - Пожалуйста!
  Ледик, возвышавшийся над толпой на целую голову, принял позу и, скорчив торжественную мину на своей круглой, лукаво добродушной, прыщеватой физиономии, стал читать в мгновенно наступившей тишине:
  
  Элегия
  Не унывайте, други, все не вечно.
  Ведь слава - призрак, счастье - дым,
  Судьба утешит вас, конечно,
  Забвенья счастием простым.
  
  Конечно, горько, больно, стыдно -
  Повергнут гордый ваш кумир,
  И с ликованием обидным
  Справляет враг веселый пир.
  
  Но не горюйте, други, мир прекрасен!
  И стон, поверьте, ваш напрасен,
  Кумиру вашему, через мединовскую призму,
  Давно пора было поставить клизму.
  
  Жизнь такова - один справляет пир,
  Другому ставится клистир!
  
  Конечно, его слова были покрыты громовым хохотом и бурными аплодисментами. Даже завистливые к чужой поэтической славе поэты-филологи от души аплодировали поэтическому самородку.
  
  ЖЖЖ
  
  Когда Латышев со своими вышел на крыльцо, он увидел перед собою шумную досадной радостью толпу. В темноте он различил где-то около Ледика белое платье Лоры, около которого угадал Таню. Но он решил не пробираться к ней. Это будет в чужом пиру похмелье. Что он скажет ей сейчас? Ему нужно быть с ней гордым и великодушным победителем, а не жалким и унылым поклонником. Подойти к ней сейчас - это значит испортить себе шансы. Ах, если бы не эти шкапы! С какими халамидниками ему пришлось играть! А ведь он был сегодня в превосходной форме! И он вспомнил несколько мячей, которые этим пентюхам и не снились, и о которых с умилением говорили бы сейчас болельщики, если бы они выиграли. Если бы они выиграли! Он презирал и этого коротышку Ермакова (болтливый и заносчивый ублюдок), и этих ничтожеств - Токаря и Афонина. Да и Маляр с Родионовым тоже ослы порядочные. В какую команду он попал!.. ну, ладно, завтра на легкой атлетике он ни от каких сопляков зависеть не будет и покажет себя. Сейчас уже поздно, а нужно хорошо выспаться. Ладно, завтра он покажет этим Астаховым и Чернышам, что они сморчки и котята перед ним. И он ушел, сухо простившись со своими. Повернув за угол, он услышал новый взрыв криков: - Ура-а! Ура-а! - доносилось до него. Это, очевидно, вышли на улицу волейболисты университета.
  Как только ребята показались на крыльце, все повернулись к ним, на мгновение замолкли, а потом грянули нестройное, но громкое и радостное "ура". - Туш! - закричал Бурштейн. Часть стоявших под дирижерством Бурштейна самозабвенно закричала торжественное - Тра-а-та-та-та-та-та, та-та-та-та, там, там, та-та-там! - А часть продолжала вопить "ура"!
  Вместе со всеми прыгала и Инна Зарецкая. Пробираясь сквозь кричащую, смеющуюся толпу, Сергей столкнулся с ее возбужденным и радостным лицом и ликующим, звонким "ура".
  - Инночка, глядя на вас, я еще больше радуюсь, - закричал он в шуме, широко и радостно, от всей души, улыбаясь, и сильно, но осторожно пожал ее теплую ладошку.
  - Ох, Сергей, какие вы молодцы! - сказала она, задыхаясь от криков и возбуждения.
  - Рады стараться! - гаркнул он и дружески засмеялся ей и стоявшему около Корнею.
  Он стал пробираться дальше, к своим, пытаясь рассмотреть, нет ли там, около девушек, Виолы. Хотя был уверен, что она ушла. И когда убедился, что ее нет, подумал, что иначе и быть не могло. Теперь возникал вопрос, придет ли она завтра на стадион; и если придет, то сама или опять с этим субъектом.
  Когда свои еще раз поздравили победителей, все они толпой двинулись, наконец, домой, заняв в ширину всю улицу. Бурштейн, Батула, Деревянко, братья Лысаки наперебой, подхватывая мысли и шутки друг друга, вспоминали приятный для всех ход матча и подвиги героев.
  - Ну, Алешка, этого, брат, от тебя никто не ожидал! Вы помните, как он во втором сете три раза подряд заблокировал Латышева, а потом ка-ак даст шмат по нему - на второй номер! Ух, это была штука!
  - А помните... - подхватывал Батула, и перед слушателями опять возникала приятнейшая картина, которую они, конечно, хорошо помнили.
  Несмотря на то, что было уже поздно, шли, не спеша и не расходясь. Никому не хотелось расставаться, всем было так хорошо и все казались такими милыми. Только на углу Дерибасовской и Гаванной стали прощаться.
  - Значит, во вторник в 8 часов в зале поговорим об уроках матча, говорить есть о чем! - напомнил Сергей членам команды, прощаясь с ними. Они уже договорились об этом и никто, конечно, не забудет, но им не хотелось расставаться и приятно было напомнить еще раз, что они скоро опять соберутся командой.
  
  ЖЖЖ
  
  С угла Гаванной и Дерибасовской все разошлись большими и маленькими группами, долго еще слыша голоса друзей в тишине ночных улиц.
  Одна из таких групп состояла из Инны Зарецкой с подругой и Корнея. Остальные ее подруги пошли в другую сторону, и теперь они остались только втроем.
  В этот вечер у Корнея было очень много впечатлений. Ему сегодня с самого начала чертовски везло. В зале он совершенно естественно очутился около Инны. Правда, два нахальных водника-победителя из второй команды явно пытались заигрывать с ней. Но они были слишком самонадеянны, чтобы понравиться ей. А потом, на фоне игры первых команд игроки второй выглядели очень бледно. Матч настолько увлек Корнея, что даже его соседка Инна нередко оставалась в его мыслях и переживаниях только каким-то очень приятным фоном всего происходившего. Он вместе со всеми замирал, когда наши проигрывали и громко стучал своими крепкими ладонями, когда университетские нажимали. Ему было особенно радостно и оттого, что это так радует ее. После проигрыша первого сета она приуныла и с болью, горячим сожалением и сочувствием смотрела на "бедных наших мальчиков". Зато как же она ликовала, когда "мальчики" выиграли второй сет. В перерыве перед третьим сетом вся их команда живо и с полным единодушием обменивались мнениями. Корнею очень понравились все ее подруги. Он разошелся, много шутил и тоже, кажется, всем понравился. После выигрыша третьего сета все они пришли в экстаз. Такое огромное общее чувство объединило еще теснее всю компанию и из зала все они выходили уже друзьями. Корней чувствовал, что теперь ему море по колено, так что он может спокойно и весело, даже смеясь во все горло, разговаривать с Инной, почти совсем как с ее подругами. На улице они вместе хохотали над рассказами Бурштейна и короткими комментариями Деревянко. Девушки до слез смеялись над "Элегией" Ледика и последний, не вызывавший до сих пор их симпатий (длинный, прыщавый, странный), теперь им очень понравился.
  Всю дорогу им было очень весело и даже Корнею не хотелось расставаться с компанией, хотя он теперь оставался только с Инной и ее подругой. Совершенно естественно он пошел их провожать (потом он удивлялся, как это просто у него получилось).
  Подруга Инны была веселой, симпатичной болтушкой. Инна тоже шла оживленная и то и дело очень мило, изящно, с какой-то только ей свойственной непосредственностью, высказывала мысли, которые поражали Корнея справедливостью, глубиной, наблюдательностью, меткостью и обаятельной девической иронией, которая окрашивала все, чего касалась она в разговоре. Болтали они непринужденно и интересно. Как вдруг обе девушки остановились на углу - им нужно было в разные стороны. Инна, очевидно, совсем не понимала себя барышней, за которой начинает ухаживать молодой человек, поэтому она стала прощаться и с Корнеем, рассудив, что он должен провожать подругу, так как той дальше и нужно идти по темному переулку. И Корней уже уныло пожал Инне руку, с сокрушением готовый совершить акт справедливости и вежливости. Но подруга решительно запротестовала, заявив, что она вовсе не боится, и вдруг убежала, засмеявшись, помахав по дороге на прощание рукой.
  - Но я ведь тоже не боюсь, - с недоуменным возмущением крикнула ей вслед Инна. - Вот упрямая, - с осуждением (милым в ее устах) сказала она, повернувшись к Корнею. Но, заметив, вероятно, растерянность на его физиономии, она улыбнулась и вздохнула: - Придется вам меня провожать.
  - Ничего, сегодня такой хороший вечер, что я и это огорчение перенесу, - улыбнулся он обрадовавшись. Для него этот вечер был не просто хорош, но замечателен, потому что он нежданно-негаданно вдруг провожает ее (это просто как в сказке), потому что ночь так великолепна: тиха, с ароматом расцветающей акации, с прозрачным, светло-синим небом и огромной, тепло сияющей луной в манящей и недосягаемой высоте. А на земле - наши выиграли. И радость сознания этого еще наполняла все его существо. Но это чувство было так ярко, особенно потому, что было связано с Инной. И теперь, может быть, на всю жизнь уже воспоминания об этом матче будут окутаны поэтическим флером начала сближения с нею.
  Она просто улыбнулась его шутке (конечно, для него не составляет никакого труда проводить именно ее домой, мальчики всегда охотно делают ей услуги), а его замечание о вечере поняла в одном смысле. - Да, вечер сегодня очень счастливый. Как все-таки замечательно играют наши мальчики. Я никогда не думала, что это может быть так интересно. У нас очень хорошая команда, не только потому, что они замечательно играют, но и вообще. И все ребята простые, без фасонов, скромные и очень симпатичные. Даже Алешка Сикорский. Он мне казался грубым, заносчивым. А это неправда. Мы часто понимаем под воспитанием только внешние и мелочные черты поведения; а ведь самое главное - как человек держится в труде, в борьбе. Вот я посмотрела на него и поняла, что он никогда не подведет товарища. Правда?
  - Да, - коротко ответил корней, поражаясь ее мудрости, с удовольствием соглашаясь с нею и удивляясь, как он сам об этом, таком важном не подумал, и как она, такая нежная и наивная так глубоко задумывается о самом главном. Он ничего не добавил, так как чувствовал, что всякое его слово только ухудшит банальностью то, что она сказала.
  - А заносчивым он кажется, вероятно, потому, - продолжала она рассуждать, - что ему наверно трудно. У него туфли старые, порванные и зашитые уже много раз. Он, когда стоит, старается ступни вместе держать, чтобы не видно было латок на туфлях. И эта спортивная курточка у него уже очень старая. Но он ее всегда аккуратно чистит. Он к нам на курс часто заходит к Нюсе Карпенко, - объяснила она такую свою осведомленность о нем. - Конечно, ему неловко так ходить, вот он и пыжится поэтому. Правда?
  - Да, - опять коротко ответил Корней, все более поражаясь и умиляясь тем, что слышал от этой девочки. А ведь это правда. Алешка хороший парень, а живется ему трудно. Отца у него нет, а сестренка моложе его. Нужно обязательно поговорить о нем на профкоме, помочь парню. Учится он хорошо и для университета вон сколько делает. И волейболист, и голкипер, говорят, хороший.
  Они перебирали одного за другим игроков и все оказывались очень милыми и симпатичными ребятами.
  - С Шуриком Бессоновым я была зимой в недельном доме отдыха. Он очень веселый, всегда нас до слез смешил. В игре он очень серьезный, а я смотрю на него и мне все равно смешно делается.
  С увлечением говорили они о хороших ребятах, так как тем самым выражали свое понимание жизни, самого важного в ней, и тем самым говорили и о себе.
  - Но самый симпатичный у них Сергей. Правда? Ух, как он бьет! Очень сильно и красиво. Он очень разносторонний игрок, - вспомнила она характеристику Сергея, которую слышала в толпе, когда они выходили из зала. - И вообще он большой молодец. Вы были, когда он в своем докладе спорил с профессором Патраном? Профессор Калашников говорит, что его доклад представляет значительный научный интерес... Ох, какой у них Черныш симпатичный. Он тоже очень разносторонний игрок. У него совершенно открытое лицо, такое простое и откровенное. Он, наверное, совсем лгать не умеет. А в игре он такой отчаянный и хитрый. И он, наверное, добрый - у него такой нос...
  - Он хороший парень. Молодец. Деловой парень. И никого не признает. Подольский, секретарь обкома комсомола, выступил на пленуме райкома комсомола с очень хорошей речью, всем им понравилось. А потом, при утверждении кандидатур в члены пленума, когда назвали фамилию Саминской, Подольский бросил реплику: - Ну, эту можно не обсуждать, мы ее знаем! - И все уже согласились, хотели записывать ее, как поднялся Черныш и заявил, что он против, что, по его мнению, Подольский знает ее поверхностно, по выступлениям на собраниях, а вот он знаком с ней по работе в бюро факультета. И разнес ее. Подольский перестал улыбаться и опять бросил реплику, что в райкоме научат работать, а Васька еще злее стал доказывать, что ее нельзя выбирать. Стали голосовать. В списках для тайного голосования ее оставили, а при выборах все равно забаллотировали. Доказал таки свое. Подольский потом смеялся: - Черныш - опасный противник.
  - Молодец, - серьезно согласилась Инна.
  Корней вдруг подумал, что вот он так расхваливает Черныша в противовес Сергею, которого он очень сухо похвалил. Он поймал себя на чувстве ревности к нему, еще когда она говорила о нем. Корней вспомнил, как она подходила к нему перед игрой, и как она сияла, как ему показалось, когда тот пожал ей руку после игры. У него вдруг мелькнула мысль, что если бы Сергей захотел, то он был бы сейчас на его, Корнея, месте и Инна, вероятно, этому радовалась бы. Но, поймав себя на этом чувстве ревности, он возмутился тем, что кривит душой - а разве можно быть неискренним и интриговать (он специально выбрал это слово, пообиднее для себя) рядом с ней? И он стал горячо хвалить Сергея, так как видел у того множество преимуществ перед собой.
  - Да, он чудный, - задумчиво сказала Инна в ответ на его панегирик Сергею.
  А у него упало сердце. Однако ему стало еще горше, когда она вдруг остановилась и весело сказала: - Вот я и дома. - Ему показалось, что она рада, наконец, избавиться от него.
  Она взглянула на свои ручные часы и с испугом сказала: - Ой-йой-ой! Как поздно! Мамочка, наверное, переволновалась! Я побежала, до свидания, Корней! - крикнула она уже на ходу и быстро застучала туфельками по ступенькам крыльца; а когда взялась за ручку парадного, вдруг остановилась и обернулась к стоявшему еще Корнею. - Ох, какая я! - сокрушенно и осуждающе воскликнула она, - даже не поблагодарила вас. И она так же быстро сбежала с крыльца, протянула ему свою маленькую, теплую, шелковистую ладонь и смущенно, очень мило улыбаясь, извиняясь и немножко торжественно, раздельно выговаривая слова, сказала: - Спасибо, Корней, за то, что вы так любезно проводили меня домой.
  Ему вдруг стало очень хорошо и он, радостно улыбнувшись, ответил: - Ну что вы, это вам спасибо, что не прогнали меня. Вам со мной , наверно, было скучно.
  - Это неправда, - строго крикнула она, опять взлетая на крыльцо. - До свидания, - сказала она весело, отворив дверь и в последний раз обернувшись к нему.
  "Какая она милая!" - подумал он. Это, вероятно, мама научила ее благодарить своих провожатых. У нее, очевидно, строгая и очень хорошая мама. А ревность его к Сергею, возможно, совсем неосновательна. Они все сегодня горячо симпатизируют своим игрокам. И она так откровенно, не таясь, высказывала свои симпатии к Сергею потому, что ей и в голову даже не приходит, что эти ее симпатии можно истолковать, как какие-то сердечные чувства. Но опасения возникали опять, когда он задумывался о том, что она, чистая и невинная девушка, может быть и сама не подозревает о зарождающемся чувстве, и поэтому так откровенно высказывается.
  Так в сомнениях, взволнованный, возбужденный и счастливый, медленно, весь погруженный в воспоминания о ней, шел он домой в общежитие.
  Когда Корней зашел в комнату, Павка, тоже только что пришедший, ужинал у абажура (чтобы не мешать двум спящим). Он, хитро подмигнув, поздравил Корнея с победой. Корней вышел из своей задумчивости и сначала оторопел, а потом с неожиданной злостью буркнул: - Вот балда! - как будто мысль о том, что он может ухаживать за ней, была оскорбительна для нее.
  Обычная обстановка небольшой студенческой комнаты в общежитии так не гармонировала с тем необычным, что переживал он. Здесь было тесно его чувствам, и счастье, распиравшее его, рвалось за стены комнаты, на широкие просторы поднебесья. И только когда он, покачиваясь, поплыл на волнах сна, рамки комнаты, сжимавшие его, стали таять, и он ровно, глубоко и свободно, с наслаждением задышал. Какой простор! Какое счастье!
  
  ЖЖЖ
  
  В этот вечер и в эту ночь среди университетских было много счастливых. Таким был и Васька. Победа окрылила его. И он тоже провожал ее. Правда, точнее, он вдвоем с Сергеем провожали Таню с ее соседкой и подругой Лидой Воронцовой. Но самому проводить ее домой Ваське и в голову не приходило не только потому, что она шла не одна, а с подругой, но, главным образом, потому, что он не видел за собой никаких прав на это. Потому он был рад, когда понял, что они просто и естественно, продолжая болтовню, попрощались с ребятами и очутились сами, в тишине, которая их сначала поглотила, но которую они вскоре опять забыли в шуме споров и смеха.
  Сергей тоже чувствовал себя отлично и с удовольствием отправился провожать Таню с ее подругой. Он, конечно, предпочел бы ее общество, но это сегодня было невозможно. Поэтому ничего лучше такой компании он и желать не мог. Ему нравилась роль нейтрального лица между своим влюбленным другом и такой красивой девушкой.
  Таня и ее спутница тоже, по-видимому, ничего не имели против таких провожатых, и они шли оживленной и веселой компанией.
  Сначала Сергей и Васька почти не замечали девушку, которая шла рядом с Таней, и принимали ее как бесплатное приложение к ней. Но, по мере развития разговора, она занимала все большее место в нем, и оба стали уже с интересом присматриваться к ней. Когда же Васька, неся ее портфель, увидел в створках его белый халат и догадался, что это, вероятно, та подруга детства Тани, которая учится в мединституте, он стал смотреть на нее с еще большим интересом.
  Это была невысокая, стройная, крепкая, живая, светловолосая девушка. Даже брови и ресницы у нее были светлыми. Легкий, здоровый румянец, проступавший на молочно-белых щеках, твердость и уверенность, неторопливая ловкость ее повадок, миловидная нежность ее лица обращали бы на нее гораздо больше внимания молодых людей, если бы она выступала не на фоне своей подруги и если бы она сама больше задумывалась о своей внешности в интересах кокетства. Хотя вся ее внешность (от тщательно зачесанных волнистых волос до маленьких белых босоножек без единого пятнышка) носила отпечаток аккуратности и безупречной опрятности. Простое, но хорошенькое платье с передником ловко лежало на ее складной фигуре. Все это могло бы создать впечатление нарочитой кокетливости под гимназическую невинность, если бы не ее глаза и разговор. Глаза были большие, светло-серые и смотрели прямо, смело, бойко и, казалось, даже дерзко, если бы не так серьезно и внимательно. Трудно даже определить доминирующее выражение ее глаз, так как где-то в глуби они постоянно менялись, отражая множество впечатлений и мыслей, цепко сдерживаемых решительным и твердым характером. Речь ее была обычно спокойна, нетороплива и немногословна. Но, взволнованная, она говорила резко, темпераментно, вибрируя и опускаясь до низких и резких тонов своего приятного, богатого тембрами грудного альта. Характер у нее был прямой, резкий, бескомпромиссный. В нем было много милого, наивного и честного девического резонерства, сурового и беспощадного. Товарищи по курсу уважали ее и любили за отличную учебу, правдивость, прямоту, полное отсутствие всякого лицемерия и самую теплую товарищескую отзывчивость, которой сама она никогда не замечала; а ее резкого, насмешливого и беспощадного язычка побаивались.
  С Таней они были соседями по квартире, вместе выросли, учились до окончания школы в одном классе. Свою подругу Лида не только любила, но и обожала, видя в ней идеальное совпадение всех совершенств, возможных для живого человека. Необходимость расстаться с подругой после десятого класса была для нее трагедией, и только убеждение в своем призвании к хирургии и серьезность отношения к выбору профессии заставили ее все же без колебаний поступить в медицинский институт.
  Таня хорошо знала, понимала и ценила свою подругу и платила ей искренней и самой теплой привязанностью. Несмотря на учебу в разных институтах, разные заботы и разных друзей, они продолжали оставаться близкими подругами.
  Своей простотой, живостью, не лишенной оригинальности резкостью и прямотой суждений, искусством не лезть в карман за словом, отзывчивостью на шутки и заразительным веселым смехом она быстро привлекла симпатии Васьки.
  Им всем было очень весело. Все вызывало их остроумие и смех. Когда исчерпали нейтральные темы, Сергей привычно направил свое остроумие против Васьки и стал его задирать. И хотя он подсмеивался над ним так, чтобы не уронить его в глазах девушек, хотя Васька и сам не оставался в долгу, но Сергей был нападающей стороной, поэтому на помощь Ваське пришла Лида, и они вдвоем энергично атаковали его. Взаимная поддержка воодушевляла Ваську и Лиду, и они не только сами хохотали, пикируясь с Сергеем, но и его заставляли смеяться. Тогда Сергей стал подъедать и Лиду, вначале пустив ей несколько осторожных и завуалированных шпилек, которые она тотчас оценила. И встречный бой остроумий разгорелся с новой силой. Таня оставалась нейтральной, и к ней апеллировали обе стороны. Сергей все больше задирал Лиду, переходя в открытые нападения на нее. Его ироническое недоумение по поводу ее некоторых "слишком сильных" и "вульгарных" выражений вызывало ее негодование, так как она видела в этом ханжество. Хотя она понимала, что Сергей шутит, но, считая ханжество и лицемерие отвратительнейшими пороками, она с увлечением обрушивалась на него, намеренно применяя столь "сильные" выражения, которых она никогда сама не употребляла. Сергей дразнил ее нравоучительными замечаниями, самодовольно-покровительственным и снисходительным к мелким недостаткам девушки тоном или длинными, "изысканными" фразами, которыми он сам, видимо, любовался, произнося их, смакуя и не спеша, пересыпая иностранными и латинскими выражениями; или дразнил ее лаконичными сентенциями, выраженными в форме афоризмов, которые всегда раздражают противника.
  Все это подзадоривало ее, она с помощью Васьки энергично наскакивала на него, а он иронически, вежливо, любезно дразнил ее. Когда спорщики слишком увлеклись, Таня попыталась перевести разговор на более нейтральную почву.
  - А все-таки Латышев тоже хорошо играет, - сказала она, обращаясь к Сергею, ухватившись за одну из мыслей, высказанных им.
  Лида поняла, что подруга хочет дать ей передышку, но затронутый вопрос был не таков, чтобы успокоить ее. Ей казалось, что Таня слишком терпимо принимает ухаживания Латышева, такой ухажер, по ее мнению, вовсе не подходил Тане. Поэтому она энергично вмешалась в разговор и категорически заявила:
  - Не нравится мне ваш Латышев! Галантный, любезный, раздушенный... говорит пусто, а молчит значительно. Высокомерием так и разит от него!
  Этим она окончательно завоевала симпатии Васьки.
  Сергей тонко улыбнулся Тане, зная, что Лида заметит эту улыбку. Для последней в этой улыбке была добродушная снисходительность, с какой встречают капризы милого, но еще несмышленого ребенка, а Таня могла прочесть в этой улыбке: "Вы-то понимаете меня, оттого, что я подразню немного вашу подругу, она будет еще милей". А вслух, не спеша, ответил: - После такой глубокой и многосторонней характеристики Латышева-волейболиста, сделанной вашей подругой в столь изысканных, точных и столь энергичных выражениях, мне остается только добавить, что он действительно сильный игрок, а сегодня играл особенно хорошо, и все же, по некоторым соображениям, не упомянутым милейшей Лидией, к сожалению, не знаю отчества, я предпочитаю иметь его среди противников, чем в одной команде со мной.
  - Это из тех же соображений, из которых вы отказались от Кострова, судя по тому, что я слышала от наших соседей-болельщиков?
  - Да, только Латышев пуще Кострова, хоть и выдержаннее, кажется.
  Об этом Сергей говорил уже серьезно - предмет был интересный для него. Латышев был серьезный противник не только в прошлом, но и завтра. Но эта серьезность быстро потонула в веселых, но ожесточенных схватках, которые инспирировал сам Сергей.
  Смысл его игры сводился к тому, что он, дразня Ваську и задирая Лиду, среди потока слов высказывал какую-нибудь порочную мысль, на которую тотчас набрасывались его оппоненты, а затем он, ловко играя словами, находил противоречия у своих противников и сталкивал их, применяя софистику, нагромождая свои противоречия, отбивался и еще больше дразнил их. Эту его игру понимала не только Таня, но и его оппоненты, но громить противника, распутывая его софизмы, было так увлекательно, тем более что он, шутя, поднимал иногда очень важные для них вопросы их убеждений, в которых всякому трудно сохранить хладнокровие. Узнав, например, что его противница - хирург, Сергей затронул ее профессиональную гордость, увязав хирургию с цинизмом, который он уже инкриминировал ей.
  - Впрочем, я не думаю обвинять в этом цинизме лично вас, - "защищал" он ее, - это, собственно, профессиональная черта. Разве хирург может не быть циником? Самое прекрасное в человеке - глаза или стройную, изящную прекрасную ногу он, не колеблясь, кромсает ножом. Влюбленный молится на плечи любимой девушки, а хирург режет их и превращает в мясо.
  - Хирург режет, когда это единственное спасение, когда необходимо и полезно.
  - Ах, полезно?! Ну, кто же будет отрицать полезность хирургии! Я только хочу сказать, что полезное - враг прекрасного. Как только в рассуждения человека вмешиваются соображения пользы - мир прекрасного исчезает. Милая, трогательно прекрасная левитановская копна сена, которая нежит наше утомленное городской цивилизацией воображение, если смотреть на нее с точки зрения полезности, превращается в корм для скота, - говорил он с интеллигентски-эстетским пафосом.
  - "Прекрасное"; "коллизия"; "концепция"; "субстанция"; "акциденция" - передразнила Лида. - И как это историки и филологи любят говорить громкие слова, и все это слова, слова, слова, слова, в которых никогда нет ничего прекрасного!
  - Дорогая Лида, вы раздражены, ergo - несправедливы. Приведенные вами термины чаще всего употребляются в идеалистической философии вы могли их слышать только среди медиков, рассуждающих о прекрасном. И здесь я с вами полностью согласен - беда, коли пирожник тачать возьмется сапоги. Но я далек, милая спорщица, от того, чтобы валить всех медиков, как говорится, в кучу. Я знаю, что вы оригинальны и не похожи на остальных хирургов с их страшными окровавленными пилами в руках. Я уверен, что вы встретите красивого мужчину, какого-нибудь жгучего брюнета с огнем в глазах и с маленькими очаровательными усиками под носом, полюбите и хорошо поймете все величие прекрасного. Ведь не будете вы оценивать его из тех соображений, что он полезен, так как вам пора замуж! - говорил он "проникновенно", сладенько и даже с подвыванием, зная, что этим еще больше дразнит ее.
  Лида злилась оттого, что понимала, что он ее дразнит, понимала, что и он это понимает и получает удовольствие, потому что она не может одним ударом разрубить сети, гнилость которых он сам хорошо сознает. Поэтому она коротко и сухо ответила, не удостаивая опровержением его длиннословия: - Терпеть не могу красивых мужчин!
  - Это бывает от неопытности или при слишком большом опыте. Во всяком случае, вы счастливый человек. Я бы хотел иметь основания для того, чтобы сказать: терпеть не могу хорошеньких девушек. От скольких беспокойств, забот и даже мук я был бы избавлен. Завидую. Я вот не могу возвыситься над красотой.
  Ее дразнило то, что он намеренно извращает смысл ее слов. А, между тем, это был один из вопросов, которые составляли ее жизненное кредо. Она неоднократно высказывалась, что терпеть не может красивых мужчин. Они, обычно, целиком заняты собой, кокетничают, бывают избалованы, капризны, фатоваты, неженки - черт знает что. Мужчина должен быть мужчиной: смелым, решительным, мужественным. Красота ему вовсе ни к чему. Она неоднократно говорила об этом и с Таней. Она боялась, чтобы та не увлеклась каким-нибудь прилизанным и выутюженным красавцем, и в то же время, ведя эти разговоры, имела тайную цель - предостеречь ее от пагубной занятости своей собственной красотой. Она неоднократно говорила, что красивые всегда заняты собой, увлечены только успехами у мальчиков и потому неизбежно глупеют и тупеют, даже если в детстве бывают способны и талантливы. Поэтому она тотчас насторожилась, когда Сергей спросил у Тани, как она к этому относится.
  - Я думаю, что нельзя человека обвинять только за то, что он красив. Байрон, например, был красавец, - ответила она, улыбаясь и вспоминая свои разговоры с Лидой об этом.
  - Байрон был хромой, - не вытерпела Лида.
  - Ах, да! Это действительно верно! - коварно согласился Сергей.- Оказывается, что единственное, что примиряет нас с существованием Байрона - это то, что он хромал. Как все-таки важно даже неспециалисту изучать историю литературы!
  - Вы передергиваете... - нетерпеливо воскликнула Лида.
  - Пе-ре-дер-гиваете? - с недоумением переспросил Сергей. - Quest-ce que c´est? Передергиваете? Что это за термин?.. Ах, вспомнил! Это картежники так говорят, правда? Вспомнил, перед тем как начать выдергивать друг у друга бакенбарды они обычно кричат: "Передергиваете!" И затем начинают эту болезненную операцию. Помните, у Ноздрева всегда один бак был короче. Ему, вероятно, часто приходилось, бедному, слышать это - передергиваете.
  Лида переглянулась с Васькой: - Вы не смеетесь? Почему?
  - Так он, вероятно, еще не кончил.
  - Но он же замолчал уже.
  - Это он, наверное, чихнуть захотел. Он может еще продолжать.
  - Таня, скажи, пожалуйста, все это остроумно?
  - Видишь ли, Лида, ты увлечена спортом и несправедлива к Сергею...
  - Вот именно, - торжествующе, тем же тоном перебил Сергей, - ma pa'ol d'honè(r)!* - (*Слово чести)
  - ... Сергей, оказывается, неплохой актер и, чтобы позабавить нас, он изобразил, как мог говорить на его месте какой-нибудь пшют, самодовольный фат, любующийся собственными пошлостями и воспламеняющийся от собственного пустословия. У него, возможно, среди знакомых есть такие типы. Правда, Сергей?
  Сергей, с самого начала поняв, куда клонит Таня, взглянул на нее с веселой растерянностью: "Таня, Таня, и вы против меня!" Но на этот вопрос ответил с комической поспешностью: - Конечно, а вы подумали, что это я сама? Ха-ха, это один мой знакомый. А я хороший!
  Васька расхохотался от того, как Таня легко заставила его изменить тон.
  - Ах, так это ваш знакомый так говорит? - злорадно переспросила Лида, - ну, так вы передайте вашему знакомому, что он надутый, самодовольный индюк!
  - Конечно, я еще хуже про него знаю.
  Между тем, они уже пришли, и нужно было прощаться. При расставании Сергей выразил желание окончательно помириться с Лидой, но та заявила, что она на него и не обижалась.
  - Ну, раз говорите, что не обижались, то, значит, и до сих пор обижаетесь. Лидонька, я ведь дразнил вас, потому что вы очень милы, когда сердитесь.
  - Ах, так! Тогда я действительно обижаюсь.
  - Но я ведь раскаиваюсь, глубоко, искренне, я на коленях могу просить прощения. - И он быстро опустился перед ней на колено.
  Она немного отошла и серьезно, оценивая, осмотрела его: - Хорошо. Мне нравится ваша поза. Я вас прощаю, встаньте.
  Они все рассмеялись над этой сценкой из "Золотого теленка".
  - Вы ангел. А теперь, Лидонька, в знак примирения - один поцелуйчик.
  - Что?!
  - Один, медицинский, стерильно-платонический, профилактический.
  И они, все, помирившись, еще добрых полчаса оглашали сонную тишину улицы своими звонкими голосами и смехом.
  Расставаться не хотелось. Прощаясь, Сергей долго не выпускал руки Лиды, которая по-своему, в упор смело и чуть насмешливо глядела ему в глаза.
  - В знак примирения, - сказал Сергей, - приходите завтра болеть за нас.
  - Нет, это не годится, - перебил Васька, - полного прощения ты не стоишь, и Лида придет просто потому, что она за нас болеет. Правда?
  Васька настолько разошелся, что и Таню пригласил на стадион. И Сергей отметил про себя, что это у него получилось довольно просто и даже тепло.
  - Ох, я и так сегодня отбила себе ладони.
  - Но без этого мы не выиграли бы, - пошутил Васька.
  - И если вы думаете, - добавил Сергей, - что мы у вас в долгу теперь, то ошибаетесь. Как бы вы за нас не болели, но вы не аплодировали и с десятой долей того неистовства, с которым мы встречали и провожали вас на сцене.
  - Значит, мне нужно идти долг отрабатывать?
  - Если вам угодно употребить термин "долг", то это долг товарищеской солидарности.
  - Нет, я только справедлив и люблю истину.
  - Ох, какой вы болтун, с вами никогда не закончишь... А ведь вам нужно хорошо выспаться.
  
  ЖЖЖ
  
  Очарованный, молчаливый, весь поглощенный воспоминаниями только что прошедших счастливых мгновений, возвращался Васька домой. Он ничего не замечал, даже невероятно, призрачно-прекрасной лунной майской ночи, но все окружающее сливалось для него в одном - в ее образе, в ее взгляде, в ее голосе, в ее простых, но таких значительных словах.
  За весь вечер ему удалось переброситься с нею только несколькими словами, когда они прощались, а то все были шутки, но и этого было достаточно, чтобы насытить целый мир чарующими видениями.
  Он был в восторге оттого, что познакомился и подружился с ее подругой. Да, он был уверен, что подружился, хотя они только вместе нападали на Сергея и вместе хохотали. Она так пришлась ему по сердцу, что он испытывал большую радость открытия новой дружбы. Тем более что ему казалось, что, подружившись с Лидой, он приблизился к святая святых - к внутреннему миру Тани.
  Сергей не был в таком трансе. Но ему тоже было очень хорошо. Мир полон чудных девушек, и он чувствует себя так уверенно и удобно в этом мире. Виола? О ней лучше сейчас не вспоминать. К тому же впечатления настоящей минуты так свежи и радостны. Он, несколько раз взглядывая на Таню, когда она не смотрела на него, и каждый раз с новой силой и неожиданностью поражался ее красоте. Очаровательная девушка. Все в ней очаровательно. Даже ее портфель, когда он взял его у нее, казалось вещью из какого-то особого прекрасного, ее мира. Желтой кожи, небольшой, не новый, но аккуратненький и чистенький. От него исходил запах ее духов, они были неизвестны ему, но их тонкий аромат гармонировал с ней. Очаровательная девушка. И ее подруга симпатична. Как много в мире хороших, милых и симпатичных людей.
  
  ЖЖЖ
  
  Со стадионом у Сергея и Васьки было связано множество самых замечательных воспоминаний детства и юности. Тихие, ласковые, летние вечера в уютной, огромной чаще стадиона, открытой к морю, они регулярно наполняли здесь бодрым, рабочим шумом милой их памяти детской спортивной школы, в которой оба занимались. Сколько радостных вечеров провели они в этой большой спортивной семье после тренировок, в парке, на берегу моря! Дружными ватагами купались они под ночными звездами, в отблесках огней огромного порта, игравших на густой и ласковой воде.
  Здесь, на стадионе проходили такие памятные школьные соревнования, в которых они - ученики детской спортивной школы, всегда были героями. Со стадионом были связаны лучшие воспоминания их счастливого детства.
  И в это утро их привычно и радостно возбуждала одна и та же, но каждый раз по-новому, картина огромного, чистого и пустого овала стадиона утром перед соревнованиями. Черные, бархатные дорожки, красиво исчерченные ровными белыми линиями, окаймляли зеленый овал футбольного поля со свежей зеленью, политой утром, травы. Чистые, еще не истоптанные сектора, стойки со скрещенными около них планками, гладкие пушистые ямы - все это звало и манило, будоражило нервы, наполняло радостным возбуждением.
  Они пришли пораньше, чтобы хорошенько размяться. Утром это особенно важно.
  Потом стадион стал все больше наполняться. Сверху, по многочисленным проходам опускались одиночные, небольшие группы и большие голосистые компании. Все эти ручейки и потоки скапливались внизу и становились все шумнее. Появились и неизменные, самые экспансивные зрители всех спортивных мероприятий - стайки детишек. Большинство из них хорошо знает всех "знаменитостей". - Астахов! - тихо, с уважением указывает на Сергея солидный 7-8 летний, уже загорелый, предводитель с обтрепанной штаниной. Это он сообщает непосвященному, который с приоткрытым ртом и застывшими в благоговении большими, круглыми глазами глядит на Сергея. Он впитывает, очевидно, знаменитое, но неизвестное ему еще имя из того сказочного мира, который населен необычными людьми - чемпионами. Скромно, проходя около барьера, пацаны оглядываются на Сергея. - Здравствуйте, Астахов, - говорит самый смелый (которого мать никак не научит вежливо здороваться с соседями), он сам удивляется своей дерзости. Другие, затаив дыхание, еще больше выкатывают глазенки. Сергей оглядывается и улыбается: - Привет, друзья! Что, будете болеть за меня? - Будем! - радостно отвечают уже несколько голосов. - Ну, смотрите, болейте хорошо, а то сегодня трудно будет. - Ребятишки, гордые оттого, что понимают шутку и оттого, что с ними шутит сам Астахов, смеются. - Ничего, дядя, мы не подкачаем!
  А Ваську уже окружили его малолетние приятели, на них с завистью глядят несмело приближающиеся незнакомцы; они знают - это Черныш, он самый добрый, его можно не бояться - а все-таки страшно. На тренировках он иногда устраивает для них соревнования, пускает детишек на 60 метров с секундомером, сообщая им, гордым и радостным, время; устраивает соревнования по прыжкам в длину и, измерив рулеткой результаты, определяет среди них чемпионов.
  А зрителей спускается все больше и больше. Сегодня их особенно много и на городских соревнованиях столько не бывает. После вчерашней игры интерес к соревнованиям еще больше обострился. Водникам теперь, чтобы уйти от поражения, нужно обязательно выиграть легкую атлетику. Чего хочется - тому верится. И они опять шумят, воинственно настроенные. Университетские тоже валом валят.
  На дальнем вираже и дальних секторах стало уже тесно от разминающихся. Здесь тоже весело, но обстановка сердечней, чем на трибунах. Здесь не спорят до потери голоса, кто выиграет, а, добродушно улыбаясь, жмут руки и справляются о настроении. Здесь противника нередко даже уговаривают, что он сегодня обязательно выиграет, и перечисляют свои нынешние слабости. Хотя спортсмен хорошо знает, что его такой любезный и уступчивый на словах противник будет очень неуступчив на дорожке или секторе.
  То и дело приходится отвечать на приветствия, приветствовать самому - здесь все свои и почти все хорошо знакомы. Многие из противников - старые друзья-приятели, с которыми не раз приходилось бывать в одной команде.
  Вот, окончив пробежку, подходит Сашка Щербань.
  - Ну, как Саша?
  - Да ничего, только вот вчера поздно Лору провожал, плохо выспался, кажется.
  Перед соревнованием легкоатлеты часто видят в увеличенном виде недостатки своей подготовки и прибедняются в этом отношении.
  - Ну, значит с Лорой все в порядке?
  - Да нет, крутится около нее там пара пижонов. Никак я их не отошью. Я тебе потом расскажу.
  - Так, значит, проигрывать будем?
  - Да нет, - улыбается Сашка, - посмотрим, кто кого.
  - Ну, смотри, полуночный экспресс!
  Вот мощно и легко пронесся в ускорении на вираже Латышев. За ним, идя во второй дорожке, еще быстрее пролетел сегодняшний противник Сергея - Сеня Молодык - чемпион города в беге на 100 метров. Он шел большим, размашистым, легким шагом, еле касаясь земли и по виду, не делая почти никаких усилий при этом. "Хорошо", - подумал Сергей. С Сеней они были приятели еще по спортивной школе, он ходил 100 метров за 11,0 а у Сергея лучшее время было 11,5, выиграть у него он никак не мог. Сергей вообще не был "специалистом" по стометровке, но в университете он с Гурко ходили эту дистанцию лучше всех. Их задача была вырвать хотя бы второе место у водников. И все же Сергей любил 100 метров - волнующая дистанция. Вот и сейчас пронесся Сеня, его противник, и сердце его забилось, нервный ток наэлектризовал весь организм. Усилием воли пришлось успокаивать преждевременное возбуждение.
  Вот и судьи вышли на поле, все хорошо знакомые, но отчужденные и строгие, в белых накрахмаленных костюмах. Соревнования начались.
  Началась упорная борьба за каждую десятую доли секунды, за каждый сантиметр - на дорожках, секторах и ямах.
  Наиболее экспансивные болельщики метались с одного конца стадиона в другой. На финише, несмотря на требования судей, болельщики хлынули к дорожке и неистово вопили: - Женя! Женя! Люся! Леля, давай! Женечка!
  Вот водники кричат "Ура!" у сектора, где прыгают девушки, так как их Сонечка взяла высоту 135, которую едва ли возьмет университетская Люба. А через несколько минут вопят уже университетские - Сашка Щербань обходит своего противника на 800 метров. И за двести метров до конца дистанции начинает финишировать. - Ура-а! Сашенька! Са-ша! Ура-а-а! Ох, молодец, Сашка! Ух, дал! Метров 10 выиграл!
  А вот взревели водники: Латышев выиграл ядро. Черныш на втором месте.
  И так целый день - восторги, тревоги, отчаяние, надежды, радость и горесть.
  Сергей 100 метров прошел очень хорошо с новым личным рекордом - 11,4, проиграв в забеге на финише Сене Молодыку только 2 десятых. Сеня по-товарищески поздравил его, объяснив свой относительный неуспех тем, что переспал сегодня и плохо размялся.
  Стометровкой Сергей был очень доволен. Утром - и такой результат! Значит, он в хорошей форме. Все-таки упорная, правильная, конечно, тренировка сильно дает себя знать.
  Несмотря на то, что Сеня Молодык уже первым прыжком превысил областной вузовский рекорд на 2 сантиметра, Сергей выиграл первое место, побив прежний рекорд на 24 сантиметра - прыгнув 6 метров 52 сантиметра. Да, он был в прекрасной форме. Ребята его горячо поздравляли. После других подошел Васька, который смотрел его последний прыжок.
  - Ну, хорошо, - улыбаясь, крепко пожал он Сергею руку. - Только, кажется, последний шаг все же длинноват, стопор получается.
  - Да, может быть, - согласился, вспоминая, Сергей. - И, знаешь, такое ощущение, что я не в полную силу толкнулся, что можно было еще сильнее.
  - Ну, это всегда при рекордных результатах так кажется. Значит, правильно сработал. А я вот проиграл Латышеву ядро.
  - Я уже знаю. Сколько?
  - 11 сантиметров.
  - Но все-таки - это новый университетский рекорд.
  - Да.
  - Ну и хорошо. Я думал, что ты больше проиграешь. Ведь у него результаты по ядру гораздо выше твоих. Теперь нужно диск выиграть.
  - Да, - задумался Васька, - будем рубаться. Я видел, как он разминался. По-моему, он диск хоть и с фокусами выбрасывает, но техника у него хромает.
  - Да, кажется, он слишком быстро вертится, и лука у него не получается.
  - Ну, посмотрим... О, вот что-то водники кричат, как бы Леля длину не проиграла! Я побегу, посмотрю...
  Сергей крикнул ему вслед, что он уже идет домой отдыхать, чтобы тот, как только отработает, тоже шел домой. Нужно хорошо отдохнуть перед вечером.
  Уходя, Сергей слышал, как вызывали девушек на 400 метров. Он издалека помахал рукой Тамаре Бондарь. Ему очень хотелось посмотреть на ее забег и на диск (как Васька сработает), и на другие виды. Но для его вечернего результата важно было отдохнуть в полном спокойствии. А раз нужно - так нужно. В этом Сергей себе никогда никаких послаблений не давал.
  Проходя мимо трибуны у финиша, где собралась толпа зрителей, он еще раз оглянул их. Ее не было. Не пришла. Выходной день - возможно, утром была занята. Может быть вечером. И он решительно направился к выходу, оставляя за собой стадион с его таким напряженным и таким влекущим к себе шумом. Кто-то выиграл, кто-то проиграл. Наши? Ко времени его ухода трудно было сказать, чья команда идет впереди. Водники, видимо, хорошо готовились, у них появилось несколько новых имен. В прошлом году они были гораздо слабее. А вечером у них будет ряд выигрышных видов. Положение складывалось опаснее, чем ожидали университетские. Им могут в легкой атлетике преподнести такой сюрприз, как они в волейболе.
  Тем важнее для него хорошо подготовится к вечеру - отдохнуть. Свои успехи в спорте Сергей приписывал в значительной мере тому, что он умел готовиться к соревнованиям и умел отдыхать, сохраняя силы к нужному моменту.
  
  ЖЖЖ
  
  Домой он пришел в полдвенадцатого и до полшестого, когда нужно было идти на стадион (прыжки начинались в шесть пятнадцать) он провалялся на диване у себя в комнате. Грыз шоколад, читал "Три мушкетера", вот уже в который раз, или просто лежал с полузакрытыми ставнями. В 2 часа легко, но питательно пообедал, чтобы не отяжелеть и, в то же время, не быть голодным. И только за полчаса до выхода из дому он разрешил мыслям остановиться на волнующей теме - как он будет прыгать. И совершенно ясно - опять и опять - представил себе свой прыжок во всех его деталях - так как он должен получаться, так как он получается, когда он в хорошей форме. Техника у него, кажется, хороша. Тренер доволен, да и сам Сергей чувствует это. Как-то у него сегодня получится? Чем больше он думал, тем больше ему представлялось, что никогда еще перед ним не стояла такая сложная и ответственная задача. Водники утром шли не хуже их, поэтому, возможно, что высота, как и каждый вид, может решить исход всего матча. А, между тем, соотношение сил на высоте было, по-видимому, невыгодным. Сильнейшими прыгунами в университете были он и Васька, у водников - Латышев и Маляр. Сергей из разговора с Маляром знал, что Латышев действительно прыгает 180. Маляр был сам свидетелем этого его результата на первенстве "Водника". Сам Маляр, еще недавно бывший чемпионом области, прыгает 175. Между тем как Сергей только прошлой осенью прыгнул 175 единственный раз. Правда он эту зиму тренировался как никогда и весной на тренировках прыгал 170 по нескольку раз подряд. А он на соревнованиях всегда прыгает гораздо выше - нервный подъем. Но все это не очень опасно для противника, так как у Васьки лучший результат - 170. таким образом, если брать только реальные данные, то каждый из водников прыгает выше своего конкурента на 5 сантиметров. Поэтому тренер и поставил перед Сергеем и Васькой задачу-минимум, то есть реальную задачу - выиграть у водников второе и третье место, чтобы попасть в зачет и не получить ноль по этому виду. Хотя тренер и команда уверили их, что нужно выиграть и первое место, что все еще может быть - Латышев может не прыгнуть свою максимальную высоту, это нередко бывает, а он, Сергей, может прыгнуть выше своего рекорда и выиграть. Но в душе все они считали его с Васькой жертвами Латышева, которые смогут только смягчить проигрыш командой мужской высоты. И Сергей, пожалуй, был единственным из компетентных людей, кто в душе не соглашался с таким результатом. Ему мало было даже выиграть у Маляра, у которого осенью на последних соревнованиях он выиграл. Ему нужна была победа над Латышевым. Вот это был бы действительно успех. Он не думал о том, что возьмет 180 и даже выше; при личном рекорде 175 (взятом к тому же только один раз) эта высота казалась ему недосягаемой. Он не думал и о том, что Латышев прыгнет ниже своих возможностей, так как никогда не разрешал себе надеяться на ослабленного противника. Но в душе он твердо решил драться за первое место. Хотя никому об этом не сказал бы, даже Ваське. Правда, тот, вероятно, и сам догадывается о его устремлениях, тем более, что они аналогичны его собственным. А вдруг еще придет Виола. Она не видела его успех в длине, хотя ей, вероятно, и расскажут об этом. Но для нее, неискушенной в тонкостях расчетов тренера, его второе место будет не успехом, а поражением.
  Такие мысли волновали его так, что весь организм рвался с этого дивана туда, где уже опять пылают спортивные страсти.
  
  ЖЖЖ
  
  
  Когда он пришел на стадион, зрителей было еще больше, чем утром. Медленно опускаясь по проходу, он старательно вглядывался в массы зрителей. Здесь ли Виола? Вот он нашел Лору, Таню и почти всю вчерашнюю компанию. Но Виолы там нет, и вообще ее, кажется, не было. Жаль. Но, может быть, еще придет?
  Васька уже, очевидно, размявшись, сидел в компании Тани в своем голубом тренировочном костюме. Там же перед Таней в красном костюме сидел с шипами в руках Латышев и, глядя на дорожку, по которой девушки бежали, очевидно, 800 метров, что-то говорили, оборачиваясь к Тане. Вот бегуны вышли на последнюю прямую и все с криками "Финиш!", "Финиш!" бросились к дорожке. - Наша! Наша! - услышал Сергей крики водников. Не замеченный в общем ажиотаже, он подошел к своим. Тамара Бондарь пришла второй и, пробежав финишную линию, выглядела так жалко. Она тоже верила в выигрыш - подумал он.
  Когда его увидели, на него посыпался целый ворох волнующих известий. В первую, утреннюю половину соревнований водники набрали почти столько же, сколько и университетские, отстав только на 9 очков, что практически равнялось почти нулю. А теперь, вечером, водники уже выиграли три вида, проиграв только два. Положение усложнялось. В свете этих сообщений его задача показалась ему еще желанней и труднодостижимей. События развиваются не так как хочется. Зато ему с радостью сообщили, что Васька выиграл у Латышева на диске больше двух метров, установив новый вузовский рекорд. Сергей молча пожал другу руку, считая невеликодушным распространяться об этом при Латышеве. Молодец, Васька, недаром он так много теоретизировал о тайнах диска и иногда долго объяснял Сергею секреты поворота и умение попасть нужным пальцем в центр тяжести диска, когда выпускаешь его из рук.
  В это время к Латышеву подошли два очень веселых молодых человека в парадных морских двубортках и фуражках с яркими морскими "крабами". Два злых капитана с Дерибасовской, как называл таких Васька. На студентов они были не похожи. Они шумно приветствовали Игоря, как его закадычные друзья.
  - Ну что, рубанешь сегодня? Конкурентов нет?
  - Конкурентов много.
  Хотя перед Таней Латышева немного шокировали такие развязные друзья, нагло стрелявшие в нее глазами, но ему приятно было, что она слышит такое общественное мнение о нем. Тем более. Что ребята вокруг нее несколько раз уже рассказывали о его крупном проигрыше диска Чернышу, тем более, что Черныш сейчас будет конкурентом по прыжкам тоже.
  - Скромность украшает человека, - иронически заметил веселый приятель. - Дашь сегодня 185?
  - Столько я еще не прыгал, - сдержанно уклонился Латышев от ответа.
  "Ого!" - подумал Сергей, - значит, он надеется на 185.
  - Там, говорят, какой-то Астахов один раз только 175 прыгнул.
  - А ты его самого спроси, - улыбнулся Латышев, кивнув на Сергея.
  - Простите, - рассмеялись те с развязной и наглой любознательностью.
  "Как будто это они могут у него выиграть", - подумал Сергей. Но сам в ответ скромно улыбнулся: - А это - правда, я только раз 175 прыгнул, и то до сих пор не пойму, как это получилось.
  Те рассмеялись. - Ну, мы пойдем, вон Мальвина. Не будем мешать! - и они, не скрывая, подмигнули Игорю на Таню.
  Тому стало неловко. А Васька вспыхнул. Если бы он имел право, он бы дал этим пижонам. Он намеренно не убрал ноги с прохода между рядами, надеясь, что они зацепят его. Но два злых капитана весело переступили через его ноги.
  А кто еще у нас будет прыгать? - спросила Таня.
  - Черныш, Костров, Гурко.
  - Значит, вы сейчас будете проигрывать? - спросила она у них сочувственно-иронически.
  - Видите ли, Таня, спорт имеет ту специфику, что здесь всегда наряду с выигрывающими имеются и проигрывающие. Чтобы нелицемерно сохранить скромность, я, например, время от времени, и проигрываю.
  - Эх, вы-ы, а еще приглашали болеть за вас.
  - Таня, вы несправедливы, мы с Васькой установили сегодня по хорошему рекорду.
  - И больше они не могут, - язвительно добавила Лида.
  - Лидонька, это просто невеликодушно с вашей стороны... Да что с вами говорить, пойду разминаться.
  И он действительно убежал. Горько было Ваське слушать это. Попирали в глазах Тани не только его, Сергея, но и весь университет, а значит и ее. Зато Латышев с удовольствием слушал эти признания противника.
  Сергей был подобен аккумулятору, который все больше и больше заряжался энергией. Последний разговор, в котором он проявил такое несвойственное ему смирение, еще больше возбудил его. Разминаясь, ему приходилось удерживать себя от чрезмерно резких и сильных движений, которые так и рвались наружу. Еще не настало время выложиться. Он старательно, не спеша, разминался. Растягивая ноги шнурочком, выгибался на мостик, нагибался головой до колен, вертелся в талии, перекатывался через голову. Эластичностью мышц и связок он был, казалось, доволен, - совсем не чувствовал их. Ему даже казалось, что все движения у него получаются слишком легко и мягко. Даже подпрыгивая, он не чувствовал силы толчка ног и веса тела.
  Васька подошел сообщить, что вызывают участников на прыжки. - Ну, как? - спросил он. - Да ничего, только как-то вяловато получается. Может, я плохо поел, - ответил Сергей задумчиво, пытаясь прислушаться к самому себе и определить свое состояние.
  - А ты как?
  - Да я ничего, только мало отдыхал. В 2 часа домой ушел.
  - Смотри, Васька! Нужно как зверям сработать!
  - А я так и думаю.
  - Если начнут, скажи, что я со 155 буду прыгать.
  - А Латышев ниже, чем 160 не начнет.
  Значит, Васька чувствует, что он, Сергей, намерен бороться с Латышевым. Они понимали друг друга. Без драки они не сдадутся.
  - Ничего, Василь, черт с ним, мне нельзя выше начинать - не привык. Нужно распрыгаться. А выносливости у меня хватит.
  - Ну, смотри сам.
  Васька ушел, а Сергей продолжал еще разминаться.
  Кончив основные упражнения разминки, и оценивая свое состояние, он еще раз с беспокойством подумал о необычном чувстве легкости всех движений - не чувствовалось напряжения силы. Это создавало впечатление вялости. Но впечатление было легким, и он быстро опять забыл о нем, так как увидел, что судья ведет участников на прыжки. Впереди небрежно шел Латышев, сзади замыкал шеренгу Васька.
  Когда Сергей окончил разминку и подошел к сектору для прыжков, то там уже кончали прыгать первую высоту - 140 см. ее взяли все. Он оглядел трибуны. Виолы не было. Публика понемногу переходила к тому углу трибуны, который был расположен против сектора для прыжков. Водников здесь было особенно много - они шли смотреть эффектную победу Латышева. Вон и компания Тани переходит сюда. Там же и Латышев. А Васька что-то живо объясняет Гурко - дает указания о недостатках прыжка того.
  Успокоившись после разминки, Сергей медленно, вяло передвигая ноги, с совершенно расслабленными мышцами ходил за сектором, не глядя на прыгающих. Потом сел спиной к сектору, не делая ни одного резкого, напряженного движения и не допуская ни одной возбуждающей мысли, только изредка прислушиваясь к тому нараставшему внутри зуду и жажде сильных, резких движений, которым он даст полный простор и выход в прыжках. Он даже слегка прикрыл глаза. Его сознание было в доме с приспущенными шторами, чтобы вовнутрь этого дома не слишком врывался уличный шум и яркий свет. Вот он слышит, объявили высоту 145. Когда-то на своих первых детских соревнованиях он взял эту высоту и занял второе место... Какая приятная зелень на поле... Пустые футбольные ворота. В дни матчей в них мечется вратарь, к ним устремляются усилия всей команды противника. А сейчас они пустые и безжизненные. Вот он слышит, как объявили высоту 150. Васька начнет прыгать. Нужно будет посмотреть. И когда объявили фамилию Черныша, он повернулся к сектору. Васька прыгал в брюках, хотя курточку снял. Широкий он немного и тяжеловесный для прыгуна... вот он легко разбежался, подсел и прыгнул "хорейном". Взял легко. - Ну, как? - подошел Васька. - Хорошо. Толчок на месте. Ноги над планкой низковато были, нужно энергичнее левой рукой за планку сработать. Но это оттого, что высота низкая. Будет планка выше - сам ляжешь. - Сергей вообще против всяких попыток значительно изменить технику во время соревнований. Это всегда бесполезно. Серьезные недостатки нужно исправлять на тренировках... вот объявили высоту 155, сейчас ему начинать. Еще никто, кажется, не выбыл. Сильный состав. Он в самом конце списка, после Латышева - это хорошо. Он поднялся и, слегка разминаясь, стал ходить, время от времени слегка подпрыгивая. Вот вызвали Черныша. Сергей опять повернулся к сектору. Васька все еще в брюках прыгает... разбежался - оп! Есть! Сейчас еще лучше, хотя ноги низковато, но поднимут планку - все будет в порядке. Один за другим прыгуны берут эту высоту. Вот вызывают Астахова - значит, Латышев еще не начинает. Это первое преимущество того. Но ведь это при прочих равных условиях. А к концу прыжков едва ли сохранятся равные условия. Интересно, что никто еще не выбыл. Злой народ собрался. Думая об этом, Сергей разместился на метке для начала разбега. Он прыгает, не снимая ни брюк, ни курточки. Сохранит тепло, да и приятно чувствовать облегчение, сняв костюм на большой высоте. Это бодрит.
  У него самый красивый и самый сложный стиль - "волна". По сравнению с другими стилями он требует больше резкости, гибкости и точности движений. Разбегается он перпендикулярно к проекции планки; прыгает прямо на планку, переходя ее вначале левой маховой ногой; потом вдруг резко ложится на правый бок, прогибаясь волной в талии над планкой, опуская маховую ногу за планку, а обе руки бросает назад вниз за планку и поворачивается лицом к месту толчка - так что тело в этот момент образует волну, дугу, в вогнутости которой находится планка. В следующее мгновение, когда центр тяжести переносится через планку, корпус резко выпрямляется вслед за опускающимися ногами, и прыгун грудью к планке "соскальзывает" с нее, поднимая руки, чтобы ее не зацепить. Все это происходит в одно мгновение прыжка.
  В этом стиле несколько сложных элементов. Разбег должен быть непринужденным, расслабленным, но довольно быстрым, особенно на последних шагах. Два последние шага делаются резкими, большими, растянутыми, так что прыгун как бы подсаживается, ускоряя разбег к моменту толчка. Затем следует толчок - "стопор": прыгун на всей скорости натыкается на выброшенную далеко вперед толчковую ногу. Тело всей тяжестью, помноженной на скорость, с огромной силой наваливается, накатывается на эту ногу. Образуется как бы пружина, состоящая из мышц всего тела и даже костей толчковой ноги; эта пружина в следующее мгновение, когда корпус поднялся над ногой, вдруг со всей упругостью, силой и быстротой выпрямляется, подбрасывая тело вверх на планку. Этот толчок и создает абсолютную высоту взлета центра тяжести. И потом уже от искусства прыгуна зависит умение более или менее экономно на данной высоте центра тяжести перенести тело через планку. Поэтому так важна "волна" - крутой, резкий боковой прогиб в талии, чтобы убрать таз, где приблизительно находится центр тяжести, повыше над планкой. Очень важно также уметь "соскочить" с планки после такой "волны". У хорошего прыгуна все эти элементы прыжка должны быть хорошо отработаны до полного автоматизма, чтобы он, не задумываясь над каждым, мог сосредоточить внимание на самом главном - толчке и переходе через планку.
  Высоту 155 Сергей брал без особых усилий. Поэтому он решил начать с нее, чтобы, прыгая без напряжения, внимательно проследить за собой - как у него получаются все элементы прыжка. Ненапряженный прыжок давал возможность, следя за чистотой техники, закрепить правильный автоматизм движений на сегодня. Если он все будет прыгать без попыток, то высота 180, которую он сам себе поставил целью, придется на шестой прыжок; ну, а если он сделает две попытки - то на восьмой, это тоже не страшно. Обычно самыми сильными прыжками бывают 5-6-7-й прыжки, но он выносливый. Все это он уже давно продумал и решил.
  Сейчас с этим решением он и замер перед началом разбега... Вон подошел к стойкам Васька - посмотреть, как получится. Сергей в последний раз прикрыл глаза и опять продумал весь ход прыжка - от медленного и расслабленного падения вначале разбега до приземления. Потом поднял глаза и со спокойным и даже чуть сонным лицом двинулся к планке. Плавное ускорение разбега - два резких, растянутых шага - мах - и резкая, энергичная работа над планкой корпуса, из которого давно уже рвалась наружу жажда сильных, резких движений. На мгновение он испытал приятное ощущение взлета над планкой и почувствовал, как свободно, широко и без всякого напряжения с его стороны разбросались его ноги, руки, сработали корпус и голова. И опять то же впечатление невесомой легкости движений, которое казалось ему некоторой вялостью.
  Все это мелькнуло в голове, пока он, перелетев планку, мягко спружинил в яму. - Есть! - услышал он голос судьи, хотя и не обратил на него внимание. Одновременно услышал и жидковатые, но энергичные аплодисменты на трибуне. Вероятно, это некомпетентные болельщики, не знающие, что для него это еще не высота. Хотя возможно, что понравился прыжок - стиль у него эффектный. А, возможно, экспансивные болельщики с самого начала хотят создать ему настроение.
  - Хорошо, - сказал Васька, - прогиб над планкой у тебя обычно лучше получается, но это еще низкая высота. - Сергей молча кивнул и опять, отвернувшись от сектора, мягко пошел, чтобы постепенно успокоиться после прыжка.
  - Высота 160! - объявил судья. "Ну, сейчас, вероятно, Латышев начнет".
  Когда Сергей вернулся к шведским скамейкам, расставленным у края сектора для участников, то увидел, что там уже сидят Таня, Лида и Лора, которые, вероятно, перебежали с Латышевым, сидевшим около них. Один из водников не взял высоту, и судьи приводили в порядок планку и яму. Васька стоял около девушек. Но вот его вызвали. Он снял тренировочные брюки и в полной боевой форме вышел на старт. Васька легко, без напряжения взял высоту и когда подбежал к Сергею, то тот только кивнул ему головой: "Все в порядке. Отлично". На трибуне аплодировали.
  Вызвали Латышева. "Значит, он начнет сейчас". Он, не спеша, поднялся, что-то говоря девушкам, потом медленно, как бы нехотя, пошел на старт разбега. Услужливые болельщики и рабочие у ямы старательно утрамбовывали ему место толчка.
  - Как настроение, Сергей? - весело спросила Лида.
  - Настроение бодрое, идем ко дну.
  - Никогда бы не подумала, что вы такой плакса.
  - Как же мне не плакать, Лида! - и он, слабо улыбнувшись и махнув рукой, прошел мимо них. - "Мне, дескать, сейчас не до острот".
  "Неужели он так волнуется и даже трусит?" - подумали девушки, с сожалением глядя ему вслед.
  Сергей краешком глаза взглянул на Латышева. Вот он уже стоит на старте - высокий, с решительным лицом. Он тоже прыгает в костюме. И сейчас же отвернулся - незачем преждевременно будоражить нервы. Вот все замолкло. - Есть! - услышал он четкий голос судьи. И тотчас на трибунах раздались и не очень густые, но более сильные, чем ему аплодисменты. Водники стараются. Он, не спеша, и все еще не снимая тренировочный костюм, двинулся к старту. - Астахов, можно! - услышал голос судьи. Уловил, как на трибунах замерли зрители.
  Сейчас нужно хорошо волну сработать. И он скользнул вперед. Взлетев, он резко изогнулся над планкой и, мгновенно выпрямившись, как стальной прут, соскользнул в яму. И тотчас услышал не менее, а может быть и более сильные, чем Латышеву, аплодисменты.
  - Волна очень хороша! - услышал он радостный голос Васьки, пробегая мимо него.
  "Красиво!" - подумала Таня и многие университетские. Они утешали себя хотя бы тем, что Астахов, во всяком случае, красивее Латышева прыгает. А он опять ушел успокаиваться и прогуливать себя в одиночестве. Сейчас ему нужна была полная сосредоточенность в себе. Он только подумал, почему же Маляр не начинает, как услышал сзади аплодисменты. Это после него взял высоту Мишка. Значит тот в списке после него - это невыгодно. Маляр, как и Латышев, начал со 160, вероятно, он решил с Игорем резаться. Маляр тоже, конечно, не его считает самым опасным конкурентом. Ладно. Высоту 160 взяли все 8 участников. Ни один не выбыл. Становилось жарко. Взглянув на трибуну, он увидел, что к прыжковому сектору собрались почти все зрители. На высоте 165 уже каждый удачный прыжок вызывал аплодисменты. Но здесь выбыли оба университетских партнера Сергея - Костров и Гурко. Выбыл и один водник. Васька высоту взял хорошо, Сергей тоже - фиксируя внимание на волне. И она, кажется, у него хорошо получается. Прыгал он в костюме, как и Латышев. Маляр, возможно, не желая казаться "фасонистым", снял курточку, тем более, что было тепло и тихо.
  На высоте 170 выбыл еще один водник. Васька взял ее с первой попытки, под живые аплодисменты зрителей.
  - Хорошо! - крикнул ему Сергей, а в тоне его было слышно: "Так и дальше".
  Хотя это была рекордная для Васьки высота, но университетские болельщики так радовались, как будто не сомневались, что он и выше прыгнет.
  Сознание, что он повторил свой рекорд, не пугало Ваську следующей, никогда еще не преодолевавшейся им высотой, а только подстегивало к дальнейшему соревнованию. Само собою, разумеется, что раз он так легко и просто брал эти высоты, то может взять и следующую. Особенно приятно было ему заметить, как аплодировали Таня и девушки с нею. Это все-таки действительно высоко. Латышев под шумные аплодисменты легко взял высоту, не снимая костюм.
  Сергей, как и запланировал, на высоте 170 снял курточку, оставшись в брюках. - Снимает! - донесся до него с трибуны радостный голос какого-то болельщика водника. "Значит, кишка тонка тягаться с Латышевым" - слышалось в этом голосе. Водники любовно смотрели, как Игорь, даже не оглянувшись на взятую высоту, небрежно пошел на свое место и сел с выражением, как будто ничего стоящего внимания не случилось.
  Сергей уловил это, но тотчас выбросил из сознания. Он сосредоточился и легко двинулся... растянул последние шаги и, сильно изогнувшись над планкой, легко и высоко прошел ее. Слишком высоко, - почувствовал он. На эту высоту можно было потратить меньше энергии. Трудно сдерживаться. На 175 можно идти с толчком той же силы, тем более, что он брюки снимет. Он и не замечал, как неуважительно думает о своей рекордной высоте.
  Между тем, на трибунах ему довольно громко аплодировали. Все боле увлеченных зрителей перебегало с трибуны к сектору, ложась и усаживаясь вокруг. Соревнование становилось все интереснее. 170 - это высота среднего роста человека. Прыжок через нее рядовому зрителю кажется уже не только спортом, но и чем-то вроде фокуса.
  Прыгнув, Сергей опять быстро надел курточку, но теперь уже никуда не ушел, а, прохаживаясь около сектора, смотрел, как прыгает Маляр. Наступали предельные высоты, которые решат судьбу соревнования. Теперь можно было уже просыпаться и прекращать торможение своих нервов - для работы в полную силу. Так на финише жокей опускает поводья хорошего коня, давая ему полную волю после того, как он долго сдерживал, чтобы не выложиться преждевременно. Теперь время настало. Маляр - опасный противник и нужно было знать его состояние на финише, чтобы правильно решать могущие возникнуть задачи.
  Маляр тоже прыгал "волной", только с косого разбега. Перед прыжком он сбросил тренировочный костюм и предстал в полной боевой форме. Немного выше Сергея, хорошо сложенный, легкий, сухой, с длинными хорошими ногами, с добродушной улыбкой опытного бойца на простом, симпатичном лице... вот он глубоко вздохнул и двинулся на планку. Сильный, сухой толчок - и он, как бы невзначай, взял высоту. Ему тоже шумно и радостно аплодировали и на трибунах, и среди зрителей, собравшихся вокруг сектора.
  Сергей смотрел на место толчка. Толчок был, пожалуй, далек от планки; ну, и волна у него слабовата. Над планкой он работает сухо. Маляр, выбегая из ямы мимо него, улыбнулся одними глазами. Сергей повернулся вслед. - Толчок далековато, - сказал он сухо. Ему казалось недобросовестным и нечестным перед самим собой не сказать противнику о его ошибке. Но, в то же время, давать советы равному, а может быть и сильнейшему, противнику - выглядит или как неосновательное высокомерие, или как подхалимаж. Поэтому он и высказался так сухо: мое дело сказать, а принимай, как хочешь. Мишка принял правильно. Он вернулся к Сергею и, добродушно улыбаясь своему старому приятелю и противнику, признался, что он и сам видит это. С разбегом что-то не ладится немного. О слабости волны Сергей умолчал - бесполезно во время соревнований советовать несколько исправлений, - и один недостаток трудно устранить. Ну, и потом, это было бы своеобразным психологическим воздействием на противника с целью морально ослабить его, указывая на многие недостатки. Мишка не принял бы этого так, но объективно такой результат мог бы получиться. А это была бы уже нечестная борьба.
  Итак, высоту 170 взяли все четыре главных противника, и все с первой попытки. Оба водника - партнеры Латышева и Маляра выбыли. Борьба становилась все напряженнее. Болельщики гудели как улей, замирая перед каждым прыжком.
  - Высота 175! - торжественно объявил судья. Зрители зашевелились и еще громче загудели. Вот это высота! Четыре человека еще прыгают! Университетские все-таки не сдаются. Но это для них уже предел. Астахов, может быть, и прыгнет, а Чернышу конец, - думали многие водники. Этого опасались и университетские, знакомые с предыдущими результатами участников.
  Первым прыгал Васька. Сергей остановился около стоек лицом прямо к другу, стоящему на старте, и, слегка играя ногами (чтобы не застоялись), глядел, как тот готовится к прыжку. Сергей всем своим видом говорил, что серьезно относится к этой попытке друга перепрыгнуть свою рекордную высоту на 5 сантиметров, что он уверен в нем и ждет от него результата.
  Вот Васька пристально взглянул на планку и по-своему, чуть откинув голову назад, грудью вперед, легко двинулся на планку... толчок - взлет... и он, как показалось, даже не взлетев над планкой, перевалился через нее и, мягко спружинив на ногу и руку, приземлился. Сначала все даже не поверили, что планка осталась на месте, но она даже не шевелилась. А потом вдруг разразились бурными аплодисментами - университетские ликовали. "Очень удачно облизнул планку", - думал Сергей. Васька радостный выскочил к нему из ямы. Сергей крепко пожал ему руку - очень хорошо. Сейчас попробуй усилить толчок, не напрягаясь. - Ну, нет, больше я не прыгну. - Попробуй все же. - Хотя Сергей тоже думал, что едва ли Васька сможет вылезть еще выше.
  А на старт прыжка уже выходил Латышев. 175 и для него была уже высота. И он, сбросив тренировочный костюм, не спеша, расслабляя мышцы ног, топтался на старте и спокойно, исподлобья взглядывал на планку. Вот он замер и, не спеша, подняв опущенную голову, пошел... - Есть! - громко объявил судья под дружные торжествующие аплодисменты.
  Сергей вразвалку двинулся к месту старта. Сбросил курточку и брюки на узкую полоску травы сзади сектора и стал на старт 175. Его рекордная высота. Но сознание этого с его почтительным опасением рекорда побледнело и было подавлено увлечением борьбы. Ведь никто из них еще ни разу не сбил планку, и возможность этого для него даже не пришла в голову. Он испытывал подъем, возбуждение и стремление насладиться взлетом над планкой такой высоты. Без тренировочного костюма на старте ему стало очень легко. Он испытывал приятнейшее чувство собственной легкости и скрытой мощи, безукоризненно покорной его воле. Сосредоточившись, он, как бы в раздумье, поднял голову и Таня с подругой, которые недавно заподозрили его, чуть ли не в трусости, могли увидеть во взгляде его широко открывшихся глаз дерзкие и веселые огоньки. Казалось, что он с лукавством любуется этой высотой. Но тотчас лицо замкнулось и, с выражением решительности и, может быть, упоения риском, он двинулся... Легкий разбег, широкие последние шаги - и вот он уже, красиво взвившись над планкой, легко амортизировал приземление. Громкие и дружные аплодисменты заглушили "есть" судьи.
  Выбегая из ямы, он встретил серьезное, с широко открытыми, возбужденными и увлеченными глазами лицо Васьки. - Очень легко! 180 можешь наверняка взять, - возбужденно зашептал он. Сергей только молча улыбнулся. "Попробую", - говорила его улыбка. И вдруг он, бессознательно подняв голову и глаза, увидел наверху, у края чаши стадиона, на фоне предзакатной нежно-румяной синевы неба стройную, красивую фигурку девушки, которую держал об руку высокий, крупный мужчина. Не сразу понял, что это она. А когда понял, радость горячей волной залила его. "Она здесь. Она пришла. Она видела, как хорошо он прыгнул!" Они, вероятно, смотрят на него, которому еще хлопают зрители, и он чуть опустил голову и взглянул на Ваську, который настороженно вглядывался в него, заметив что-то непонятное в глазах друга. - Не оглядывайся, - спокойно сказал Сергей. Виола пришла. - Васька понял, и у него тоже радостно блеснули глаза. "Очень вовремя пришла". Сергей что-то говорил Ваське, а сам из-под ресниц, не поднимая голову, следил за ними. Вот она потянула его за собой и стала довольно быстро опускаться. - Она идет сюда, - сказал Сергей. В это время он услышал, как зрители ахнули и оживленно зашумели. Мимо него с озабоченным лицом выбежал Мишка. Оглянувшись, Сергей увидел, что планка сбита. Теперь, если Маляр не прыгнет 180, Васька у него выиграл. Мысль о том, что в таком случае, и он выиграл у своего опасного противника, совсем не тронула его чувства. Он ориентировался на противника поопаснее. Университетские, не скрывая, радовались неудаче Маляра, хотя ему вообще симпатизировали. Сергей внимательно глядел, как Мишка готовится ко второй попытке. Но теперь уже радостное сознание, что Виола здесь, вошло прочным компонентом в его настроение.
  Со второй попытки Маляр взял 175. судья торжественно объявил высоту 180, которая на 2 сантиметра превышала существовавший вузовский рекорд Одессы. Зрители зааплодировали этому объявлению. Трибуны этого угла стадиона чернели от болельщиков. Они же густой, плотной массой стояли за скамьями для участников, лежали и сидели с той стороны сектора, где они стоя могли помешать зрителям на трибунах. Атмосфера была накалена. Все были возбуждены необычной остротой борьбы и возможностью теперь для каждого из четырех установить новый рекорд. И хотя водники не сомневались в выигрыше Латышева, все же у многих мелькало опасение - а что, если вдруг университетские выиграют - ведь говорили, что они 172 едва ли возьмут. А они оба, как ни в чем не бывало, прыгают и прыгают. А споткнулся пока что один только Маляр. Аналогичные мысли мелькали и у университетских, только с обратными симпатиями. С волнением и возбужденным жужжанием зрители и на трибунах, и около сектора следили, как судьи тщательно промеривали высоту, как вспушивали яму, трамбовали и заглаживали сектор.
  Первым прыгал Васька. Когда он вышел на старт, жужжание на трибунах и вокруг сектора затихло, все замерло. Зрители ожидали от него больше, чем он сам, так как он знал, что 180 он сейчас еще не возьмет. Но все же он решил, что должен приложить все усилия. И он, добросовестно сосредоточившись, двинулся... Толчок - взлет - и он вместе с планкой летит в яму. - Попытка, - объявил судья в поднявшемся шуме. Зрители не сразу успокаиваются. "Ну, вот и все", - мелькнула мысль у многих. Вместе с жалко задрожавшей и некрасиво свалившейся под тяжестью Васькиного тела планкой, сразу отпали опасения многих водников и надежды университетских. Всем стало ясно, что высоту эту он не возьмет. Это чувствовал и Сергей. Теперь он остался один.
  Перед прыжком Латышева еще раз аккуратно утрамбовали и прокатали сектор, загладили яму. Вот вышел он: высокий, сильный, стройный, со спокойным и решительным лицом. Стадион замер. Ничто не двигалось, кроме самого Латышева, который еще топтался на старте. Но вот и он замер... Разбег - прыжок! И вот он уже красиво, с большой высоты спружинил в яму. Планка, чуть задрожав, осталась на месте. - Есть! - громко и торжественно объявил судья. И вся масса зрителей взорвалась громкими, радостными аплодисментами и криками. Аплодировали и университетские. Рекорд! Да и Астахов это все равно едва ли возьмет. Латышева тотчас окружила толпа друзей, которые горячо поздравляли его. "Ну, вот и все в порядке. Я же предсказывал", - говорили лица поздравлявших, хотя Латышева не приходилось уговаривать в неизбежности его победы. На трибунах задвигались и долго не успокаивались. Многие стали бы и расходиться, если бы не надеялись, что вдруг Латышев еще выше прыгнет. Теперь, когда он взял такую высоту, верили только в него. Хотя более высокий прыжок казался просто невероятным. Планка стояла выше роста большинства зрителей. Ну и любопытно было все же, как распределятся второе, третье и четвертое места. Еще после того, как Латышев взял 175, когда Сергей, прогуливаясь, подошел сзади к одной группе болельщиков, он услышал раздраженный голос какого-то компетентного зрителя, который объяснял окружающим, что теперь уже все, так как университетские все равно 180 не прыгнут, и если даже Латышев тоже не прыгнет, то у него все равно уже первое место, потому что начал прыгать с большей высоты. Сейчас это "ну, теперь все, у Латышева первое место" Сергей несколько раз слышал из среды болельщиков. Только Васька - верный друг, стоит у ямы и невозмутимо, спокойно смотрит на него. Он верит, что борьба еще не кончена.
  Когда Сергей вышел на старт, еще не раздевшись, он увидел, что перед его прыжком забыли даже загладить яму и сектор. Он любезно напомнил об этом судье. Место для прыжка тотчас привели в порядок. Но многим из зрителей это показалось пустой придиркой Сергея и стремлением отдалить час проигрыша. "Подумаешь - следы Латышева как раз не там, где толкается Астахов. Ведь все равно не прыгнет".
  Но Сергей делал все так, как будто сам он серьезно намеревался бороться за эту высоту. Он, не спеша, затянул шнурки на шипах, сбросил курточку, затем брюки, оголив сначала левую ногу и только потом правую, толчковую и затем, встряхнувшись, стал на старт... слегка потоптался, переминаясь с ноги на ногу, глубоко вздохнул, так что плечи разошлись назад, сильно выдохнул, впившись глазами в планку и затих, замер. Плечи опустились, руки обвисли, голова повисла. Корпус всей тяжестью опирается на левую, нетолчковую ногу, правая - расслабленная, слегка согнутая в колене, только слегка касается носком земли. Он замер, как бы задумавшись, в полном бессилии. Но вот медленно, как бы вяло, просыпаясь, голова, бессильно повисшая на шее, стала подниматься. Лицо было совершенно безжизненным, и только в глазах теплился огонек. По мере того, как поднималась голова навстречу планке, поднимались опущенные веки и глаза. Лицо принимало тихое, сосредоточенное, задумчивое выражение. Он видел только планку, прислушиваясь только к той тишине, которая установилась внутри его. В глазах его было что-то общее с глазами музыканта, пробующего перед ответственным выступлением, хорошо ли настроена струна. Даже на подъем головы он затрачивал минимум усилий и поднял ее не полностью, а так только, что глаза могли исподлобья хорошо взглянуть на планку. Мгновение его взгляд застывает на ней, он глядит пристально, но, не впиваясь глазами, а, как бы продолжая сдерживать себя, глядит, то ли прислушиваясь к себе, то ли разглядывая что-то только ему видимое над планкой. И как будто, увидев что-то, он тотчас опускает голову. Мгновение - и затихшие зрители видят, как он медленно, не дрогнув ни одним мускулом, только поднимая голову, начал падать вперед. Можно было даже подумать, что он валится вперед, потеряв сознание, но вот маховая, до сих пор расслабленная нога, легко выносится вперед и начинается мягкий, вначале плавный и расслабленный, но все ускоряющийся разбег. Только начиная подсаживаться на последних, очень резких, растянутых шагах, он поднимает голову на планку, мгновение смотрит на нее снизу вверх; но вот мощный, резкий и в то же время эластичный толчок, и тело вслед за руками взлетает вверх. Стадион ахнул, задержав дыхание, когда над планкой, красиво изогнувшись, мелькнул Астахов... мягкое, привычное приземление на одно колено и кисти рук - и он уже, легко играя всем корпусом, выбегает из ямы. Бросив быстрый взгляд, он видит, что планка стоит, не шелохнувшись. - Есть! - слышит он громкий, торжественный приговор судьи.
  Первое мгновение стадион молчал, не веря тому, что планка на месте, а потом вдруг все поняли. - А-а! Ура-а-а! - неистово колотили в ладоши университетские и все нейтральные болельщики. Да и многие водники должны были отдать должное. Прыгнул он очень красиво. Снова и снова вопили болельщики. "Ну, что?!" - торжествующе говорили их лица соседям-водникам, в то время как их рты были переполнены радостными кликами. И многие водники, задетые за живое, но, смеясь этому урагану радости, старались перекричать его: - Все равно, все равно! - И тут же скороговоркой объясняли, что все равно по попыткам выиграл - он позже начал. Но их не слушали. Чувства болельщиков были тем сильнее, что радость для них была неожиданной - никто почти не верил, чтобы он взял эту высоту.
  Выскочив из ямы, Сергей вначале не понял даже, откуда этот шум и что этот шум относится к нему. А потом перед ним запрыгало (сам он подпрыгивал слегка, чтобы постепенно успокоить мышцы) сияющее, с горящими глазами знакомое лицо Васьки, тот горячо жал его руку. - Ух, здорово! - Сергей в ответ мягко улыбался; он весь еще был полон внутреннего ликования и восхитительного чувства полета над планкой.
  Пока он стоял около Васьки у стоек, все могли видеть, что планка гораздо выше его роста (на 5 сантиметров - объясняли знавшие его рост). Это было необычно, очень интересно и очень красиво. Зрители с новым интересом всматривались в Сергея. Его красивое лицо улыбалось, но было сдержанно и спокойно (форсит - думали многие, делает вид, что этот успех ему нипочем). Но Сергей был спокоен, выдержан и весь по-боевому подтянут потому, что борьба была еще не окончена. И только в потемневших, ярких глазах, сквозь сдержанность воли, прорывалось столько веселого огня и силы, которая осознает себя и наслаждается своей мощью, столько упоения борьбой, что внимательный наблюдатель, уловивший это выражение, с интересом бы отметил: этот юноша любит играть своей силой и любит стихию опасных потасовок. И всякий признал бы, что у него для этого отличные данные. Он был прекрасно сложен. Высокая и широкая, очень хорошо развитая грудь, высокие плечи, очень красиво темневшие бронзовым глянцем загара гладкой и чистой кожи на фоне желтой майки. Очень тонкая и, видимо, очень сильная талия. Особенно хороши были ноги: высокие, стройные, с длинными эластичными мышцами. В бедре они были очень широки, если смотреть сбоку, и аккуратные и даже суховатые, если смотреть спереди или сзади, особенно, почти неправдоподобно, если присмотреться, были тонки щиколотки, стянутые ярко выделявшимися на фоне загорелых стройных ног и черных "шипов" белоснежными носками, они придавали ногам, да и всей фигуре Сергея, легкость и даже какую-то зримую невесомость. Все это и создавало впечатление мощи, большой и хорошо направляемой энергии, подвижности, гибкости, легкости и превосходного мужского изящества.
  Теперь выражение лица Сергея совсем не походило на то, которое было у него вначале прыжков, когда он болтал с Лидой. В его, тогда скромных и даже застенчивых, с опущенными ресницами, глазах теперь можно было увидеть несгибаемую волю и радость, сверкающую сталью боевого клинка самой лучшей закалки.
  Девушки открыто любовались им. Сотни радостных и восхищенных глаз следили за ним, когда он подбежал к своему тренировочному костюму, чтобы надеть его. Ему было приятно улавливать эти нескрываемые взгляды. Это одна из самых лестных и высоких наград за успех - когда масса людей вот так искренне радуется и восхищается тобой и когда хорошенькие девушки так откровенно милы.
  Была только одна девушка, которая, казалось, не разделяла общих чувств к нему, и это была та, мнением которой он более всего дорожил. Когда он подошел к скамейке, где сидели Таня с Лорой и Лидой, и где теперь сидела и Виола, он увидел, что она улыбалась, но улыбка была насмешливой: "Я хорошо вижу ваш успех, но если вы думаете, что он что-то изменит в наших отношениях, то вы ошибаетесь", - казалось, говорил ему этот взгляд.
  И все же, как он был озарен, заглянув в прекрасные дали ее глаз. Он ведь и не думал прыжками завоевать ее сердце. И все же, только благодаря этому его успеху, она смотрит на него так открыто и откровенно. "Женщины всегда так неравнодушны к людям успеха и славы", - с удовольствием вспомнил он где-то вычитанные мысли. "И все же ты придешь!" - думал он.
  - Прыгает Маляр. Водный институт! - услышал он голос судьи. После прыжка Сергея болельщики долго старательно заглаживали сектор и яму. Теперь Маляр уже стоит на старте, сосредотачиваясь перед прыжком. Сергей, отойдя в сторону, чтобы не мешать смотреть девушкам, спокойно-любопытно смотрел: возьмет или не возьмет. Ничего, кроме спокойной внимательности на его лице не было.
  Опять замерли зрители - и вот уже Маляр двинулся к планке. Прыжок! - и планка, запутавшись между ногами, жалобно дрожит на земле. Общий разочарованный вздох. Сергей переглядывается с Васькой. "Едва ли Мишка возьмет это", - говорит его взгляд.
  Когда судьи вызвали Черныша на вторую попытку, Васька отказался от дальнейших прыжков, так как чувствовал, что эту высоту не возьмет, и не хотел затягивать время. Тем более что для Сергея это было бы не полезно - нужно было использовать его подъем, пока он не прошел, пока нервы еще не начали уставать. Маляр попытался еще раз взять высоту, чтобы не проиграть Чернышу, но неудачно, и от третьей попытки тоже отказался. Итак, на высоте осталось два человека, взявшие 180 - Латышев и Астахов.
  Так как высота была уже рекордной, на сколько должны были поднять планку, определяли сами прыгуны.
  - Участники, какую высоту желаете? - официально спросил судья.
  - 185, - небрежно бросил Латышев.
  - Товарищ Астахов, согласны на высоту 185?
  - Нет.
  Мозг Сергея четко работал, оценивая положение. 180 Латышев прыгнул удачно. Сергей хорошо видел, что тот толкнулся удачно, на метке очень хорошо сработал над планкой и все же прошел над ней впритирку, даже чуть зацепил ее. Латышев сам, вероятно, чувствует, что 185 он едва ли возьмет. И это его небрежно брошенное "185" скорее всего маневр. Он рассчитывает, что если он и сам не возьмет эту высоту, то и Сергей ее не возьмет. А в этом случае у Латышева все равно остается первое место по попыткам, так как он позже начал прыгать. Для Сергея это тоже, казалось, было бы приемлемо, так как он в этом случае выигрывал почтенное второе место, прыгнув одинаковую с победителем высоту. Но Сергея не удовлетворял такой почетный исход. Он не был уверен в своей победе, но он всегда был за то, чтобы бороться, пока не использованы все ресурсы. Он за то, чтобы драться до конца, до победы. Поэтому на вопрос судьи он ответил: "нет". И неторопливо, спокойно бросил: - Высота 182.
  Зрители, напряженно слушавшие эти переговоры, зашумели. Многие подумали, что Сергей спасовал. Но многие и догадывались, что едва ли дело в этом. Слишком не похож он был сейчас на пасующего. А некоторые компетентные поняли, в чем дело. Васька одобрительно кивнул ему головой.
  Вот высота 182 установлена, и судьи торжественно объявляют то, что всем хорошо известно: - Прыгают два участника: Латышев - Водный институт и Астахов - университет.
  И вот уже в установившейся мертвой тишине Латышев выходит на старт прыжка. Среди массы собравшихся здесь людей заметно было только три спокойных лица - у судьи, Латышева и Сергея.
  Уверенно и решительно вышел Латышев на старт и застыл, вглядываясь в планку.
  Сергей, стоя у ямы, спокойно и даже холодно, но внимательно наблюдал противника. Он не желал ему неудачи и не желал с трепетом удачи, которая поставила бы его на грань поражения после таких почетных условий "ничьей". Открытая борьба отучает от таких переживаний и вырабатывает реальное мышление и трезвый расчет того, что можно рассчитать. Сергей не уважал бы себя за такие сантименты. Он, боец по натуре, не расстраивая нервы переживаниями, весь, собравшись и сосредоточившись, ждал удара противника. И даже когда Латышев двинулся и потом, подсев, взлетел на планку, лицо Сергея не изменилось. Он все видел. Латышев, вероятно, занервничал; начал разбег он, пожалуй, слишком резко и толкнулся далеко, грузно навалившись на планку, он сломал ее.
  - А-а! - разочарованно зашумели зрители. Одни были уверенны, что Астахов, конечно, тоже не возьмет, а у иных неудача Латышева сделала еще заманчивее радостную и робкую надежду: а вдруг!
  Сергей после нескольких разминочных движений и легких подпрыгиваний только еще двинулся к старту, а стадион уже замирал. Вот он, не спеша, сбросил тренировочный костюм, все на то же место, и, слегка расправив резинку на трусах, вышел на старт. Вот он опять топчется, выбирая место разбега и вглядываясь исподлобья в планку. Для него уже ничего не существует, только белая планка, красиво и резко выделяющаяся на фоне неба выше уровня его головы. Он не боялся этой большой высоты, которая на 7 сантиметров была выше его прежнего рекорда и не убеждал себя, что он ее возьмет. Это тоже были бы сантименты. Он испытывал возбуждение и упоение борьбы, наслаждался тем, что это упоение будит в нем ту мощь, которую так приятно ощущать. Только планка и он. А в этом чудесном возбуждении отражается и огромная толпа, которая, замерев, сейчас живет только каждым его движением, и она, не спускающая с него сейчас глаз и не могущая не чувствовать хоть немного того, что чувствуют все остальные. Но об этом он думал раньше. А сейчас - только планка и он, а в нем боевое возбуждение и еще воспоминание того восхитительного чувства перелета через планку на большой высоте, которое он испытал при предыдущем прыжке. Это чувство, вероятно, испытывают птицы, когда они одним сильным взмахом крыльев бросают себя вверх; это чувство знают только прыгуны на больших высотах. В нем упоение мощью, гибкостью и изяществом сложнейшей координации всех частей своего тела в полете. Планка волновала своей неприступной высотой и влекла, суля это восхитительное чувство.
  Вот он замер с повисшей головой, опять распустив все свои мышцы. Даже мозг замер и из него исчез почти весь окружающий мир. Вот он медленно поднимает голову. Планка! - красивая, ровная, холодная. В мозгу, чистом, как это небо, мелькает яркая и точная во всех подробностях картина - разбег, резкие шаги с подсаживанием и мощный толчок. Он видит, как его тело резко и гибко ложится на планку - точно разбросанные во все стороны руки, ноги, голова своими особыми движениями изгибают тело сильной волной над планкой, а потом, продолжая движение, соскальзывают с него. От этой, мелькнувшей перед ним, картины прыжка его пронизывает ток нервного подъема, и он опускает голову и тихо падает вперед. Ускоряя разбег, он поднимает голову. На последних двух очень резких и широких шагах подсаживается, на мгновение видит высоко над собой планку, затем сильный толчок-стопор через пятку толчковой ноги - и вот он уже взлетает. Мгновенное ощущение, что он валится назад, а маховая нога "лезет", растягиваясь в пахе, на планку. Сильный рывок руками вниз назад, работа ног - и корпус, изогнувшись в талии, уносит таз от планки. Тонкое, восхитительное чувство взятой высоты - и он уже легко приземляется в пушистую яму. Опасливый взгляд на планку - стоит, не шелохнется. - Есть! - громкий, металлический голос судьи и Сергей, выскакивая из ямы, слышит мощный оглушительный шум криков и аплодисментов. Когда он быстренько надел тренировочный костюм и убежал в сторону, чтобы легкими движениями успокоить организм, аплодисменты и крики еще продолжались. Взглядывая на болельщиков, он видел радостные и восторженные лица и открытые рты, которые что-то кричали. Он улыбался, но сдержанно. Борьба еще была не окончена. Хотя он знал, что теперь Латышеву, чтобы выиграть, нужно взять не только эту высоту, но и следующую.
  Но борьба теперь быстро закончилась. Латышев, подстегнутый успехом конкурента, вторую попытку сделал технически безукоризненно, но планку сбил. Третья попытка у него получилась хуже. - Выбыл! - объявил судья.
  Победа!
  Сергей заявил, что он дальше отказывается прыгать. Это был бы уже восьмой прыжок, сказалась бы усталость. А неудача могла бы превратить 185 в страшную высоту. Лучше вопрос о ней оставить сейчас открытым. Тем более, что неудача, без возбуждения борьбой, очень вероятна. А ему не хотелось кончать этот такой счастливый день даже маленькой неудачей.
  Судья громко объявил результаты. - Первое место, с новым вузовским рекордом занял Астахов - 182 сантиметра, второе - Латышев - 180, третье - Черныш - 175, четвертое - Маляр - 175.
  Вот теперь все кончено. Теперь можно распустить собранные в кулак нервы и отдаться с радостью всем многообразным впечатлениям окружающего мира. Только теперь он увидел всех своих: и Сашку, и Шурика, и всех волейболистов, и главных болельщиков, которые до сих пор только издали поддерживали его, не приближаясь, чтобы не рассеивать его внимание и дать полное спокойствие. Не только друзья, но и многие незнакомые и малознакомые ребята и девушки радостно и горячо его поздравляли. Ведь они столько пережили вместе. Одним из самых приятных было поздравление тренера Лукича - высокого, мощного, спокойного мужчины, внимательно и молча следившего как прыгал Сергей. Лукич был очень доволен, его ученик хорошо провел соревнование. У него есть не только превосходная прыгучесть, но и голова, и воля. Сергей радостно улыбался ему. Ведь Лукич воспитывал его еще с детской спортивной школы, и он всегда ассоциируется в памяти Сергея с этим блаженным счастливым временем детства.
  Окруженный друзьями, он оглядывался по сторонам, ища ее. Хотя бы раз еще взглянуть в ее лицо, как он взглянул тогда, после прыжка. Вот он увидел ее волосы, которые тотчас исчезли в толпе, она уходила с ним на трибуны. И в этом отношении ему не повезло, он не увидел ее больше в этот вечер.
  
  ЖЖЖ
  
  Если вдуматься, спорт - явление необычайное, странное. К примеру: собираются 22 взрослых, серьезных человека, от всех других людей ничем существенным не отличающихся, снимают штаны, надевают трусы и тяжелые ботинки, подбитые грубыми пластинками, и принимаются с неистовством, до полного изнеможения гонять по полю кожаный мяч, стараясь вбить его в деревянную рамку ворот. И еще более необычно: сидят вокруг этого поля десятки тысяч зрителей, совершенно не похожих на друга, и все они охвачены одной и той же "болезнью". Вот сидит на трибуне крупный, солидный мужчина. На работе он, может быть, гроза главка, дома - почтенный и суровый глава большого семейства. Он обычно строг, серьезен, важен, и терпеть не может даже намеков на чувствительность. Он деловой человек и хорошо знает, что в делах чувства не только не имеют никакого веса, но даже просто вредны. А здесь он, вдруг бешено выкатив такие, обычно непроницаемые и начальственно-суровые глаза, закладывает два пальца в рот и дико потрясает весь стадион тем разбойничьим свистом, который напоминает былинные времена с соловьем-разбойником и его свистом, от которого добрые кони падали на колени. И на него никто с удивлением не оглядывается и никто не намерен привлекать к ответственности за нарушение общественного порядка; и рядом стоящий в проходе милиционер с не меньшим увлечением в ответ на его свист кричит: - Правильно! - То, что возмутило нашего болельщика, очевидно, приводит в восторг блюстителя порядка.
  А рядом милая, хорошенькая, розовая, наивная и хорошо воспитанная девушка, забыв девичий стыд, поднимается и, хищно вращая глазами, фамильярно и кровожадно кричит: - Саша, бей! - Хотя этого Сашу она только раз видела в кино "Ударник", и то из партера - в ложе.
  Или - собираются люди с интеллигентными лицами и принимаются прыгать кто выше через хорошо выструганную палочку. И в зависимости от того, кто, сколько прыгнет, бывают счастливые или несчастливые. А с ними вместе счастливы или несчастливы сотни, а иногда и тысячи зрителей. Конечно, здесь счастье и несчастье необычные. Если бы спросить какую-нибудь близкую к природе и богу душу, вроде Толстовского Платона Каратаева, в чем дело, то он, вероятно, неторопливо бы развернул онучу на ноге, пошевелил бы грязными и пахучими пальцами и с детской добродушной улыбкой сказал бы: - Известно, барское дело. С жиру бесятся. - И соврал бы на этот раз, простая и ясная мужичья душа. Во-первых, потому что не баре прыгают (среди них двоюродный правнук его отличается), а во-вторых, не с жиру - потому что большинство из них стипендию уже проели и теперь живут на деньги, которые занимают друг у друга.
  Сергей на этот же вопрос ответил бы уайльдовским афоризмом: "Простые удовольствия - последнее убежище сложных натур". Вызвал бы улыбку окружающих, но ничего бы не объяснил этим изящным парадоксом.
  Попадая в атмосферу спортивного ажиотажа, люди начинают жить особой полуфантастической жизнью, их чувства разрастаются до необычайных размеров, приобретают чрезвычайную яркость и всепоглощающую силу. Эти чувства совершенно не связаны с обыденными реальными интересами жизни каждого. И в то же время эти переживания совершенно реальны, так как они вызываются реальными событиями спортивной борьбы. И в этой реальности их особая сила.
  Тот факт, что интересы спорта не связаны с интересами обыденной жизни каждого, в том смысле, что каждый никаких личных выгод из того или иного хода спортивного соревнования для себя не извлекает, придает этим чувствам их чистоту, силу и яркость, так как болельщик весь, без всяких задних мыслей отдается наслаждению спортивной борьбой. Болельщика воодушевляет сознание спортивного коллектива - чего-то юношески прекрасного, гораздо более значительного, чем сознание множества индивидуальных интересов. Даже эгоисту приятно сознавать себя поглощенным интересами коллектива, если это ему ничего не стоит.
  В спорте много общего с искусством, он приносит много эстетических впечатлений. Болельщик видит прекрасное в красоте человеческого тела и в красоте человеческого духа, в их единстве. А эти красоты, естественно, человека больше всего волнуют. Сила, ловкость, изящество - красота физическая в соединении с духом коллективизма, стальной волей, находчивостью, быстротой соображения, способностью моментальной оценки сложнейших ситуаций, с умом - красотой духовной, - вот что всегда в сильнейшей степени уносит зрителя в этот особый мир спортивных страстей.
  В отличие от мира прекрасного в искусстве здесь драматические конфликты происходят во всей очевидной и волнующей наглядности не между воображаемыми героями, а между живыми людьми, связанными со зрителями, как и в данном случае, самыми живыми интересами.
  
  ЖЖЖ
  
  Ещё когда участники пришли вечером на соревнования, они обратили внимание на то, что небо над морем заволокло темными, грузными массивами туч, которые в грозном мраке сливались с морем у горизонта. А этот край их поражал угрюмым величием своих глыб, отсвечивающих в лучах яркого еще солнца темной, но яркой синевой. "Как бы дождь не помешал", - думали многие. Но потом, в горячке спортивной борьбы забыли об этом. А вот теперь, в наступающих на дне чаши стадиона сумерках, на разгоряченную соревнованием толпу, еще не перегоревшую первой радостью или горечью охлаждающе посыпался мелкий, редкий и приятный дождик. Но все с опасением вглядывались в небо, которое и над стадионом теперь уже заволакивало тяжело надвигавшимися тучами. В это время как раз выводили на старт участниц бега на 800 метров, после чего оставался еще один, последний вид соревнований - бег мужчин на 5 километров. Еще бы немного подождал (дождь) и потом пусть бы себе шел. Но дождик шел и усиливался. Многие с беспокойством подумали о своих "лосевых" туфлях, не выдерживающих дождей, о праздничных костюмах, нередко единственных. Видя, что у дождя самые серьезные намерения, многие стали торопливо покидать стадион. Но некоторые, весело щурясь, только теснее смыкали ряды (хотелось досмотреть до конца и дождаться общих результатов). Становившиеся на старт 800 метров девушки слышали веселые крики болельщиков: - Женя, скорее беги - дождь!
  Бегуньи вынеслись уже на последнюю финишную прямую, как дождь вдруг полил крупными густыми каплями, все усиливаясь и усиливаясь. Некоторые зрители не выдержали и, оставляя у дорожки свои сердца, бежали широкими ступеньками главного входа в раздевалку. Но многие, чувствуя, как намокает одежда, тем веселее и неистовее вопили: - Тамара! Финиш! Валя! Финиш! - и как только девушки финишировали, вся толпа болельщиков вдруг рванулась по лестницам с хохотом и радостными криками к раздевалке. Дождь добивал отстающих. И все же немало оказалось смельчаков, которые остались на трибунах, чтобы посмотреть бег на 5 км.
  
  ЖЖЖ
  
  Сергей вместе со всеми вбежал в коридор раздевалки. Здесь, в длинном, но нешироком и невысоком помещении, тотчас стало тесно, шумно и весело. Вот с хохотом ворвался со двора один из отчаянных болельщиков, не выдержав ливня; он, как собака, выскочившая из воды, рассыпал холодные брызги и распространял вокруг себя возбуждение и восторг собственным молодечеством. - Пошли шестой круг! - отвечал он тотчас обступившим его со всех сторон. - Первым Шуприган (водник), за ним метрах в пяти Ластовецкий, которого, кажется, обходит Рагозин (водник). Они оторвались от остальных метров на 20.
  Стали возникать споры, пари. Собравшиеся разбирались по кружкам, по симпатиям.
  Сергей вначале остановился у входа около Мишки Маляра с группой ребят водников, так как он прибежал сюда одним из последних, пытаясь найти Виолу. Теперь он двинулся вглубь коридора к своим, по дороге разглядывая, нет ли все-таки ее здесь. Но ее не было. Ушла, конечно. Ей незачем оставаться здесь, их, вероятно, ждала у ворот машина этого пижона.
  Зато он увидел у окна кружок своих ребят вокруг Тани и Лоры. Там стоял и Васька, и Сашка, и Захар, и другие. Там же находился с группой своих и Латышев.
  - Бедные, как им сейчас бежать! - сказала Лора.
  - Бежать еще ничего, а вот как судьям стоять в белых костюмчиках, - резонно ответил Сашка.
  Окружающие высказывали шутливые замечания относительно самочувствия судей и участников.
  - Конечно, у водников преимущество, они себя как рыба в воде чувствуют, - сказал кто-то. И эта шутка быстро разнеслась по коридору, вызывая контршутки, дополнения, разъяснения. Становилось все шумнее. В разных концах вспыхивали очаги смеха.
  - А интересно все-таки, что сейчас на дорожке делается, - с улыбкой проговорила Таня.
  - А мы сейчас узнаем, - живо ответил Васька и двинулся к выходу.
  - Не надо, Черныш! - испуганно крикнула она.
  Но он весело ответил: - Я сам хочу!
  А через две-три минуты он вернулся весь промокший, со стекавшими по щекам с мокрых гладких волос каплями, но возбужденный и радостный. Его глаза, будто омытые ливнем, больше обычного сверкали чистотой, ясностью, веселым озорством. Он громко, при всеобщем внимании рассказал, что бегуны пошли десятый круг и что Шуприган, Ластовецкий и Рагозин идут вплотную один за другим, оторвавшись от остальных метров на 30. общим хохотом слушатели встретили рассказ Васьки о том, что, оказывается, на трибунах есть все же болельщики. Он очень комично рассказал, как на весь огромный стадион одиноко сидят, накрывшись одним пиджаком, два брата Гусака и по очереди вопят: - Стасик! Жми! Стасик, обходят! - и стучат кулаками по коленям.
  - Болельщики университета вне конкуренции прочно заняли первое место! - весело объявил кто-то из университетских.
  - Только это мокрое место, - под хохот добавил какой-то водник.
  - Противники водные, конечно, вокруг мокроты много, - не менее громко хохотали в ответ.
  У каждого в груди оказывались неисчерпаемые и рвущиеся наружу запасы хохота. Поэтому каждый при желании и некотором старании имел успех в остроумии, поэтому всем было весело и то здесь, то там то и дело сверкали действительно яркие остроты, которые еще усиливали всеобщую веселую перепалку.
  Препирались громко, с увлечением, но беззлобно. После целого дня напряженной реальной борьбы все хорошо чувствовали пустоту подобных препирательств. Да и упорная борьба, в которой на обеих сторонах было много победителей, внушала чувство уважения к противнику.
  Шум затих, когда вдруг вбежали гурьбой, смеясь, участники, судьи и болельщики (два Гусака). Сейчас же все узнали, что первым пришел Ластовецкий. - О-о-о, - закричали и громко зааплодировали университетские. Но водники тоже имели основания радоваться, так как по очкам они выиграли. Вторым и третьим пришли их бегуны. Поэтому они постарались еще громче закричать "О-о-о!" и зааплодировать. Кончилось тем, что обе стороны, глядя друг на друга, завопили: "О-о!", - пока этот вопль не потонул в общем хохоте.
  А минут через 15 вышли из судейской комнаты представители и разрешили все споры и предложения, сообщив, что победила команда университета, хотя всего на 32 очка.
  
  ЖЖЖ
  
  - Товарищи, соревнования окончены, прошу освободить помещение! - разнесся чей-то громкий нарочито административный голос. Засмеялись и подумали, что действительно пора домой. У каждого были свои планы на воскресный вечер. Многие взглянули в окна, там было уже темно; стекла лихорадочно, как бы не успевая, дрожали под потоками густого, сильного майского ливня. Вот ударил гром и раскатился сухим, мощным рокотом страшной силы. Казалось, не было никаких препон его потрясающей мощи. Что-то могучее захватывало душу каждого и, сильно встряхнув, отпускало на место. Как от прикосновения к таинственной силе матери-природы, они все вдруг затихли и к чему-то прислушались. И тотчас в наступившей тишине услышали, как еще сильнее забарабанили в окна потоки дождя. Задумчивость сковала собравшихся, как будто все они силились вспомнить что-то очень важное, но происшедшее с ними давным-давно. Глаза стоявших у окон внутренне-сосредоточенным взором устремлялись к темно-синевшим стеклам, по которым хлестали потоки ливня.
  - Ну и дождь! - сказал кто-то.
  А раскаты грома снова и снова сотрясали все здание. Лишь постепенно собравшиеся стали переглядываться и опять зашумели, негромко, но густо, как пчелы, собравшиеся в улье в дождливый день. Послышался голос Павки Дрюка, ораторствовавшего в своей компании:
  - Товарищи! Есть предложение ответить на коварный выпад темных стихийных сил организованным проведением общего собрания болельщиков... с постановкой двух вопросов: первый - "что было бы и как протекали бы соревнования, если бы у водников не уехал на практику Толька Сухоруков; второй - что было бы, если бы в университете не заболела Нора Пархоменко..."
  Соседи прислушались и засмеялись. А Павка продолжал совершенно серьезно: - В президиум по двум вопросам уже поступили две резолюции, которые мы и предлагаем обсудить. Одна гласит: "Мы победили бы", вторая - "Мы бы победили". Президиум в затруднении определить, какой стороне принадлежит какая резолюция.
  Скоро все вдруг почувствовали, как им здесь, в этом тесном для такой толпы помещении уютно и хорошо. Вокруг бушует стихия, ливень хлещет в окна и бурлит из водосточных труб, а здесь сухо, светло, тепло и весело. Кончилось напряжение соревнований, идти сейчас все равно никуда нельзя, да им ничего, собственно, и не нужно, кроме дружных голосов и улыбок, которых здесь так много. А дождь шумит, надсаживаясь в порывах ветра. Чудо как хорошо!
  Во время грозы у нервных натур часто наступают после сосредоточенной задумчивости приступы самого буйного веселья с радостным ощущением наплыва творческих сил. Толпа всегда гораздо более чутка и невосприимчива, выдержанна и несдержанна, умна и глупа, подла и благородна, труслива и храбра, чем трусливы и храбры, подлы и благородны, умны и глупы, чутки и невосприимчивы ее отдельные члены.
  Вот и сейчас нараставшее после первого очарования шумом ливня, голосом природы, пробуждение наиболее свежих, юных, радостных эмоций вдруг прорвалось в вихре веселья, закружившем всех собравшихся. Уже на следующий день они не могли вспомнить, о чем они говорили. Только помнили, что все говорили и кричали, перебивая друг друга, и помнили, как остроумны были окружающие и они сами, и как безоблачно весело было. Они все, что называется, разошлись. Напевали песенки, пародии, актерствовали, задирали своих и чужих, перекрикивались с ребятами в другом конце коридора. В кружке около Тани много смеялись, когда Васька "сцепился" с поэтом Мишкой "Кабаком". Началось с того, что Мишка сочинил экспромт против него. Васька, сверкнув глазами и сморщив нос, мигом ответил тоже стихами. Комизм его стихов заключался не только в их смысле, но и в том, что он ради рифм неожиданно коверкал слова и переносил привычные ударения. А читал он их, становясь в "поэтическую" позу, высокопарно и с подвыванием. Васька забивал поэта его собственным оружием, и это было особенно весело.
  Интересно, что хотя, казалось, все мозговые центры, сдерживающие чувства и язык, в это время буйного веселья замерли, ни одна самая скромная и стыдливая девушка не могла бы и в самом спокойном состоянии почувствовать себя неловко оттого, что говорилось и что делалось в этом хаосе. Хотя стыдливость вовсе не была главной добродетелью большинства присутствовавших. Это веселилась сама юность - благородная, чистая, бодрая и смешливая.
  Потом запели что-то веселое хором в одном углу, в другом - ответили хором другую песню. Пели, задыхаясь от хохота, стараясь перекричать и подавить "противника". Потом возник еще хор и еще. В это веселое состязание втягивалось все больше голосов, примыкая к ближайшему хору, независимо от принадлежности к водникам или университету. Когда насладились этой веселой дисгармонией, к наиболее сильному хору присоединились другие, и все вместе мощно грянули веселую студенческую. Пели все, наслаждаясь своим единством, слаженностью и мелодиями бодрых советских песен, которые были им так по душе. Потом, когда все затихли на несколько мгновений, кто-то из водников затянул чудесную украинскую:
  "Дивлюсь я на небо
  Та й думку гадаю,
  Чому я не сокiл,
  Чому не лiтаю..."
  Обычно неприступный и суровый, сутулый и всегда глядящий в землю комендант стадиона дядя Степа стоял у дверей и, тихо улыбаясь, слушал. Хорошо пели. И только когда кто-то опять из баловства пустил петуха, дядя Степа нахмурился и объявил, что дождь давно прошел. И действительно, за окнами было тихо.
  ЖЖЖ
  
  Когда они высыпали из помещения, их поразила темнота и безмолвие. Казалось, что природа замерла после своего буйства. И они все притихли, полной грудью, с наслаждением, вдыхая упоительный, свежий озонированный воздух. При выходе со стадиона на главную аллею парка под темными сводами деревьев на них падали с листьев холодные капли, иногда падая за шею. Они ежились и тихо смеялись. Как вдруг попали в волны нежного сладко-щекочущего запаха роз. Столько свежести, чистоты, прелести и чего-то нежно-раздражающего было в этом запахе!
  - Как хороши, как свежи были розы! - задумчиво, медленно произнес кто-то. Как будто вместе с запахом роз на них пахнуло обаяние тургеневской грусти по красоте, овеянной поэзией давно прошедшей молодости. Как будто им было печально, что им не 40 лет и что им ещё рано вспоминать об этой молодости, красоте и этом чудном запахе роз. Они вслушивались в окружающую тишину, в самих себя и одну мысль, одно чувство испытывали: как хорошо!
  И вдруг взлетел в небо сильный, красивый тенор Гришки Шеремета, лучшего певца водников:
  "Нiч така мiсячна, зоряна, ясная
  Видно, хоч голки збирай.
  Вийди, коханая, працею зморена
  Хоч на хвилиночку в гай..."
  Лирически чисто плыла чудная мелодия над замолкшим парком у моря, унося с собою куда-то ввысь затихших слушателей. Хотя небо было покрыто еще густыми обрывками куда-то двигавшихся туч, и ни зорь, ни месяца не было видно, и светло было только от фонарей главной аллеи, и хотя песня возникла внезапно, разорвав царившее молчание природы, но сейчас же стало казаться, что только этой мелодии и не хватало для полной гармонии всего окружающего.
  А запах роз струился и нежно волновал.
  У стадиона был расположен целый участок, засаженный розами. Многие жадно поглядывали в ту сторону, но все хорошо знали свирепого и беспощадного сторожа с тяжелой палкой, вероятно спрятавшегося от дождя в хорошеньком домике, свет, из окон которого реально освещал кусты роз с листьями, блестевшими дождевой росой. Сторож вот-вот выйдет, а рядом, на освещенной главной аллее ходит милиционер. И только два-три смельчака, пользуясь тем, что толпа ребят скрывала их от милиционера, быстро перемахнув через забор, торопливо отдергивая руки от острых шипов, сорвали по розочке и поспешно устремлялись назад. Назад они перескакивали с трудом, так как туфли грузли в налипавшей тяжелыми комьями грязи. Девушки, получив эти розы, журили своих кавалеров, но оправдываться тем было очень приятно. Идея эта одному из первых пришла Ваське, но осуществил он ее по-своему, шире и смелее.
  Сергея кто-то потянул за руку, он оглянулся и увидел, что Васька кивает ему. Они вышли из потока ребят, и отошли в тень. Васька мигом сбросил туфли и носки, сунул их в руки Сергею, подкатал белоснежные, накрахмаленные, но уже смоченные дождем, брюки и, весело мигнув Сергею, исчез в темноте за кустами вдоль ограды. Как бы он не влип, - с беспокойством подумал Сергей, примкнув к задним рядам проходивших ребят и пошел сзади, время от времени оглядываясь и прислушиваясь.
  - Сергей! - шепотом окликнула его Инна, - Черныш за розами полез? - спросила она, широко раскрывая глаза. Сергей, узнав ее, подошел, улыбнулся и, передразнивая ее, тоже шепотом ответил: - Здравствуйте, Инна! - Она улыбнулась. - Здравствуйте.
  - Да, - продолжал шипеть Сергей.
  - Его же поймать могут, - продолжала она тем же шепотом, не решаясь говорить о преступлении громко.
  - От судьбы не уйдешь.
  Инна легонько фыркнула
  - Почему вы всегда дразните меня? - серьезно спросила она.
  - Потому что мне это нравится.
  - А если мне это не нравится?
  - Тогда я не буду.
  - Ну, тогда можете, - вздохнула она.
  На вопрос, как ей понравились соревнования, она ответила, что понравились, и что она сама будет ходить на секцию. - А знаете, вы очень хорошо прыгаете, всем очень понравилось; наши девки прямо влюбились в вас. (У филологов было в моде называть девушек фольклорным "девки").
  - Все?
  - Все.
  - И вы тоже?
  - Я, нет.
  - Почему?
  - Этого мало.
  - А я и в длину еще хорошо прыгаю.
  - Этого тоже мало.
  - И с шестом хорошо прыгаю.
  - Этого тоже мало.
  - И бегаю хорошо.
  - Этого тоже мало.
  - А я и учусь хорошо.
  - Этого тоже мало.
  - Ого!
  Она говорила о любви очень просто и спокойно, как говорят о ней милые, хорошенькие девушки, которых ни будущее в этом отношении, ни настоящее еще не волнует, но которые благодаря хорошей начитанности знакомы со всеми ее хитросплетениями и в душе убеждены, что, в сущности, разобраться во всех них не так уж трудно. Кроме того, она считала себя уже достаточно взрослой, чтобы спокойно обсуждать этот предмет.
  Пока они так болтали, Сергей несколько раз оглядывался назад. Васьки все не было. Они уже подходили к трамвайной остановке, когда услышали шлепанье босых ног по тротуару. Это бежал Васька. В руках у него был большой букет чудных роз. Лицо его было веселым, глаза сверкали ярко и смело, как у человека, который только что благодаря своей находчивости преодолел серьезные трудности. Он весь был мокрый и запачканный.
  - Пришлось аж там, через забор перелезать, - весело, поддерживая рукой сползавшую штанину, проговорил он.
  Ребята оглядывались на него, девушки заахали: "Какой чудный букет!"
  Васька довольно улыбался. Взяв у Сергея чистый платок и протянув ему одну крупную белую розочку, он быстро прошел вперед.
  - Инночка, позвольте подарить вам этот цветок, как одной из самых милых и дорогих для всех участников болельщиц! - протянул Сергей ей розочку.
  Она улыбнулась и присоединила эту розочку к той, которую ей сорвал Павка. - Спасибо, - мило сказала она, опустив ресницы и нюхая свой букетик.
  - А теперь я пойду, посмотрю, как Василь дарит девушкам цветы, - сказал Сергей и, улыбнувшись ей, стал быстро пробираться вперед.
  На протяжении всего разговора Сергея с Инной Корней шел рядом молча, недоброжелательно слушая их болтовню. Он ревновал, хотя осознавал, что ревновать никакого права не имеет. Но он считал, что Сергей слишком вольно с ней обращается, а его болтовня о любви с ней казалась ему совершенно неуместной и бестактной. Конечно, Инна умная, тонкая, воспитанная девушка, она не дала понять, неприличия его развязности. Даже если Сергей нравится ей, тем более бестактно было с его стороны вести с ней такой разговор. Весьма неприятен был ему подарок - розочка, которая, очевидно, ей очень понравилась. Девушки так любят цветы, а она, конечно, особенно. В глубине души он осуждал и то, что его друг Павка сорвал ей розочку. Конечно, Инна стоит всех цветов и чтобы сделать ей приятно, он сам готов сломать голову. Но личные чувства в нем никогда не заглушали общественной справедливости. Ведь эти цветы украшают парк, куда ходит целый город. И если каждый сорвет для своей девушки по цветочку, то из парка ничего не останется. Его удивляло, как она, такая умная и справедливая, не понимает этого. Но девушки вообще не совсем понятны, когда дело идет о цветах, красоте, любви. Осуждая Павкин поступок, он с тем большим правом в своем сознании осуждал и эту розочку Сергея. Молча шел он, слушая веселое щебетание Инны с подругами и ребятами.
  
  ЖЖЖ
  
  Забравшись под носом у сторожа и почти на глазах у милиционера в розарий, Васька действовал по-своему: неторопливо, обдуманно и находчиво. Под конец его авантюры из-за хруста сломанной ветки "Лопатыч" (сторож) обнаружил его, поднял шум. Как у самого уха раздался залихватский свист милиционера, обрадовавшегося веселому приключению на скучном дежурстве. С большим колючим букетом в руках, увязая в грязи, окруженный высокой решеткой розария, Васька оказался в ловушке. Тем более, что его противники могли маневрировать по неразмоченным ливнем аллеям. И все же он хитро спровоцировал промах опытных "ловцов" и проскочил под освещенными окнами через единственный узкий проход в ограде, так и не показав лицо своим преследователям. Как ветер умчался он в темень боковых аллей, сопровождаемый отчаянным свистом и руганью "Лопатыча".
  Васька с детства страстный любитель подобных приключений. Но теперь он был особенно счастлив. Не от своей ловкости, смелости (он об этом не задумывался), а оттого, что сделал все это для нее, что он несет ей большой букет тщательно отобранных, свежих, играющих росистым бисером влаги белых и красных роз.
  Завернув в переулок, он увидел, что передние ребята уже выходят из него к трамвайной остановке. Васька спешил и даже не подумал о том, как, под каким предлогом и с какими словами он преподнесет ей цветы. (Над чем он долго ломал бы голову в другой обстановке). Но сегодня было все так хорошо, свободно и просто, что он подумал об этом только когда, запыхавшись, подбегал к ней. Ему со всех сторон кричали: - Васька! Васенька! Дай цветочек! - и он готов был оделить всех девушек, но этот букет был предназначен ей. Он не успел отдышаться и, подбегая к ней, с трудом сдерживая дыхание, очень обрадовавшись, что она еще не уехала и никуда не ушла. Поэтому, когда Таня вместе с подругами оглянулась на него и с недоумением увидела устремленные прямо на нее кричащие, радостные глаза, горевшие еще удалью риска и борьбы, она не поняла сначала, в чем дело. А он, вдруг наткнувшись на ее взгляд, радостно выпалил, протягивая ей большой букет чудных роз: - Таня, это вам!
  - Это вы в парке наломали? - взглянув на его мокрый, запачканный костюм и босые грязные ноги, спросила она.
  - Да, там мой родственник, он мне разрешил, - бойко, не отдышавшись еще, ответил он, думая, что она спрашивает, как он сумел достать такой букет.
  Она хотела сказать, что ведь это очень нехорошо - наломать столько роз в парке, но тут же подумала, что это сейчас, пожалуй, глупо, и его поставит в такое неловкое положение. И она осторожно, двумя руками, взяла букет, уловив в Васькиных глазах следы растерянности оттого, что она не брала его подарок.
  Она слегка вдохнула аромат цветов и протянула букет понюхать подругам. - Спасибо, - сказала она Ваське, улыбаясь ему и покачивая головой. - Только все-таки это очень нехорошо.
  - Конечно, очень нехорошо, - радостно согласился Васька.
  - Скажите, пожалуйста, - церемонно и недоуменно спросил, подходя, Сергей, - отчего это я слышу со всех сторон жалобы, что очень плохо и вижу в то же время такие отвратительно восторженные физиономии?
  Таня молча подняла от букета на него сверкающие, чуть лукавые глаза.
  - Вам этого и не понять, - с шутливой дерзостью ответила Лида.
  - Ах, простите, я понимаю. Это, вероятно, то "плохо", о котором в Париже говорят: чем хуже - тем лучше.
  Васька молча, с недоумением в радостных глазах взглянул на него. Ему было так хорошо и лицо Тани над розами так прекрасно, что он не понимал, как сейчас его друг мог так обычно актерствовать и острить. Ему было даже жаль Сергея из-за того, что тому была недоступна такая радость.
  Когда подошел трамвай, Таня и Лида решительно заявили, что они поедут сами.
  - Я думаю, - сказал Сергей, - кто же решится ехать в сопровождении такого забулдыги, - кивнул он на внешность Васьки. - Но, если бы вам предложил свои услуги элегантный молодой человек с серьезными принципами, то, я думаю, вы бы не отказались, а?
  Но девушки весело отказались. - Только никогда больше не ломайте розы в парке, - серьезно, улыбаясь, сказала Таня из окна трамвая на прощание Ваське.
  Часто потом Васька вспоминал сидевшую у окна трамвая девушку, с чуть склоненным над букетом роз лицом. Свежие, только что омытые лепестки в бутонах еще ярче подчеркивали матовую нежность ее смугловатого лица и яркость, свежесть и чистоту ее прекрасных черных глаз... Особенно приятно было вспоминать, как больно кололись шипы роз, когда ломал ветки один, в темноте, в грязи с ее образом пред глазами.
  
  ЖЖЖ
  
  Мне жаль Ваську, он влюблен в тебя, - сказала Лида, когда они отъехали.
  - Да, кажется, - ответила Таня, продолжая думать о чем-то своем.
  Ей было присуще то чувство хозяйки в школе, на курсе, в университете, в городе, в государстве, которое было свойственно многим юношам и девушкам их поколения. Это было то чувство, которое так ярко выразил Маяковский. Это было ее государство, ее законы, ее милиция. И она всегда недоумевала и часто возмущалась, как могли многие интеллигенты, и, казалось, сознательные люди, сознательно нарушать правила, порядки, законы, установленные их государством, их властями. Ведь это значило вредить самим себе. Чем больше она вдумывалась в этот эпизод с цветами, тем больше убеждалась, что Васька наворовал, да, наворовал цветы в парке. Об этом говорил весь его внешний вид и свистки милиционера, которые, как она вспомнила, они слышали.
  Конечно, цветы очень красивые, и Васька очень честный, кажется, и хороший парень, и у него были самые лучшие побуждения, и, вероятно, многие так сделали бы, если у них хватило бы смелости; и ее то уж никто не осудит. Но ведь дело в принципе. А в принципе - это воровство и грубое нарушение общественных интересов. Ведь 5-6 таких влюбленных и они уничтожат замечательный, очень редкий розарий, которым наслаждается так много людей. Ведь это - варварство и несправедливость... При случае она поговорит с Васькой. А чтобы он не оставался вором - она тоже приняла решение. Таня помнила табличку нал оградой розария, в которой за поломку роз грозил штраф 25 рублей. Она отошлет этот штраф вместо Васьки в контору парка. Приняв это решение, она с чистой совестью и с глубоким наслаждением уткнулась в букет, прикрыв глаза и нежась горячей щекой о холодные лепестки.
  
  ЖЖЖ
  
  В понедельник университет был радостно взбудоражен воспоминаниями, рассказами и уже успевшими возникнуть легендами. Во время перерывов в коридорах, вестибюлях и на улице около университетских корпусов быстро образовывались большие группы ребят, из которых одни, находясь в центре всеобщего внимания, вспоминали перипетии соревнований, интереснейшие эпизоды, а другие с радостным волнением слушали, более всего жалея, что они сами не были свидетелями этих грандиозных событий. Наибольшим вниманием и успехом пользовались главные болельщики, они знали всю подноготную и, что особенно важно, сообщали самые интересные и захватывающие подробности о лагере противника, о надеждах, предсказаниях и высказываниях их участников и болельщиков. Особенно нелепо в этих рассказах выглядели главные болельщики водников, они самым курьезным образом все время садились в лужу и этим вызывали торжествующий хохот слушателей.
  К концу первой смены уже вышла университетская многотиражка с передовой "Уроки соревнований" и вкладышем, где обе страницы были посвящены соревнованиям. Особым успехом пользовался репортаж о волейбольном матче, написанный Йоськой Бурштейном с подъемом и воодушевлением. И хотя многие его слова, продиктованные самой торжественной серьезностью, вызывали оглушительный хохот, тем не менее, Йоська был очень горд, объясняя всем, что там было еще интереснее написано, только статью сократили раза в четыре.
  В газете были помещены выступления капитанов команд, отличившихся участников, зрителей, фотоснимки соревнований в некоторых видах. Очень хорошо получилось фото Васьки в последний момент выпуска диска, помещенное в центре страницы. Шумный успех имело повествование в стиле "Слова о полку Игореве" с торжественным вступлением, завязкой с грозными предзнаменованиями природы и языческим Олимпом. Особенно хорошо получилось описание хода битвы, опустевшего поля, где даже вороны "не кикахуть" и, в заключение, плача дев водницких.
  Среди шуточных стихотворений и дружеских эпиграмм была одна, очень лестная для Сергея. В ней перечислялись его успехи: отличная учеба, работа в кружке и интересный доклад с попыткой прыгнуть выше доктора и, наконец, прыжок даже выше самого себя.
  В передовой статье указывалось, что спорт вырабатывает важные для успеха в работе качества и поэтому большинство студентов сочетают отличную и хорошую учебу со спортом. Как пример этого передовая упоминала имена Черныша, Астахова, Левита и других. О Сергее очень лестно упоминал в подвальной статье и заведующий кафедрой физкультуры.
  Все это было очень приятно ему. Это была слава. Хотя и не та, взлелеянная юношескими мечтами слава, которая словами и мыслями восторга и благоговения перед ним пронесется по народам земного шара, которая ослепляла иногда его честолюбивый ум. Та слава еще была далеко и настолько лучезарна и прекрасна, что блекла от всякой попытки реально представить себе ее осуществление. Зато эта имела то несомненное преимущество, что была реальна, близка и ощутима. Поэтому Сергей, как и все его товарищи-победители, бывшие героями дня, испытывал радость заслуженного и оцененного успеха.
  Но в этот день эта радость у него подчинялась гораздо более важным мыслям и чувствам - ожиданию свидания с нею.
  Сознание, что сегодня день, когда она должна придти к нему на свидание, что он встретится с ней одни на один, наполняло все его существо необычайно торжественным, радостным и тревожным ожиданием.
  Проснулся он в этот день, как и обычно, рано и когда раскрыл глаза, то первой мыслью у него мелькнула тревога о том, что в комнате пасмурно, следовательно, на небе тучи, а если день будет дождливый, то она может не придти. Успокоился он, только увидев чистое небо. Но тучки над морем заставляли его целый день беспокойно вглядываться туда, так как повторение вечером вчерашнего ливня было очень возможно. А это было бы ужасно. В университете он никуда не отходил от своей аудитории и с опасением вглядывался в подходящих к нему ребят, через которых она могла передать ему записку с отказом. Когда после лекций он благополучно ушел из университета, то облегченно вздохнул, как человек, избежавший очень большой опасности.
  В этот день он часто вспоминал во всех мельчайших деталях все, что было между ними, все, что знал о ней. Представлял, как он сам выглядит в ее глазах и как выглядит его соперник, и путем самых тонких и сложных психологических анализов решал, должна ли она придти или нет. Каждое предположение имело бесчисленные варианты; к тому же он снова и снова возвращался к одним и тем же, уже обдуманным ситуациям и мыслям. Все это волновало и даже утомляло его. Поэтому он заставил себя думать об ином. На лекциях он старательно конспектировал, вслушиваясь и вдумываясь в то, что говорили преподаватели. На практическом занятии увлеченно спорил. Во время перерыва болтал с ребятами, шутил, острил, любезничал с девушками. Но мысль о свидании довлела над его сознанием и то и дело неожиданно опять овладевала всеми его помыслами. Он злился и снова брал себя в руки.
  Сергей строго выдерживал свой обычный режим дня. Придя домой и пообедав, он лег на полчаса отдохнуть. 15-20 минут сна были достаточны ему, чтобы возвратить мозгам обычную ясность и свежесть, которые ему сегодня так нужны. Но, улегшись на диван и оставшись сам с собою, он еще сильнее был охвачен все теми же мыслями о ней, о встрече. Упорно и неотступно преследовали они его, несмотря на все попытки заснуть. Дошло до того, что он обвинил себя в волевой распущенности, самом тяжком для него обвинении и, сжав в кулак собственные мозги, постарался успокоиться. Грош цена человеку, который раздражает себя попусту накануне ответственного испытания мыслями об этом испытании. Это верный способ провалиться. К черту девическую мечтательность! И он, действительно, если не заснул, то забылся.
  Услышав в полусне звон будильника, он почувствовал, что вовсе не отдохнул, так как голова испытывала напряжение. Но вскочив и умывшись, понял, что все же спал. Голова была ясной, и весь он наполнился приятным чувством свежести и тем сознанием мощи своих ног, корпуса, рук, которое дают хорошо тренированные мышцы, когда отдых окончен, а работа еще не началась. Хоть без разминки становись на старт 100 метров, - подумал он.
  Причесывая перед зеркалом мокрые волосы и глядя в свои возбужденные, блестящие глаза, он вдруг скорчил удивленную мину и с ироническим недоумением язвительно обратился сам к себе вслух: "Милый, да у вас нервы! Вам нужно каждое утро обтираться холодным полотенцем и делать 5-10 приседаний. Да!.. И потом... нужно лечиться. Я вас представлю сегодня девушке, которая даст вам адрес хорошего, молодого, талантливого врача. Он вам пропишет капли, пилюли, процедуры, электротерапию. А?.. Не хотите? Ну, тогда выпейте брому. Это тоже иногда помогает. А можно хлопнуть стакан вина для храбрости. А? Это ведь все делают. Красивые девушки любят храбрых, решительных, смелых, отчаянных. А у вас, дорогой, как бы это выразиться помягче, запас храбрости на исходе. И даже больше - вы трепещете, как чистая Гретхен перед потерей невинности. Жаль, mon cher amie... Чем меньше женщину мы любим - тем больше нравимся мы ей. А вот Анатоль Курагин, например, так тот по авторитетному свидетельству Толстого, имел потрясающий успех у женщин из-за манеры презрительного превосходства над ними. Как будто он всем своим видом говорил: "Знаю вас, знаю. Да что с вами возиться. А уж вы бы рады!" Вот как надо!" И он весело подмигнул себе, фыркнув после попытки скорчить на своем лице манеру презрительного превосходства над ней.
  До свидания еще оставалось часа три, и он сел пока читать материалы по истории колониальных стран, которые были интересны сами по себе и по которым нужно было сдавать экзамены грозному профессору Белякевичу. И все же время тянулось страшно долго.
  Только когда пробило 6, он, не спеша, отложил конспекты, потянулся и стал готовить прибор для бритья.
  Точно в назначенное им время он неторопливо вышел из дому тщательно выбритый, с аккуратно причесанными, взбитыми наверх волнистыми волосами, слегка надушенный "Шипром", в легком, простом, но элегантном костюме (шелковая голубая тенниска со светлым галстуком, которые, он знал, шли ему, светлые, парусиновые, хорошо пошитые брюки и очень легкие лосевые туфли). Выходя из комнаты, он рассеянно взглянул на повешенный им над кроватью еще в десятом классе лозунг: "Нет такой крепости, которую не взял бы человек, вооруженный до зубов улыбкой!"
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"