Аннотация: ....Сегодня - волшебная ночь, дружище, - продолжил человек, - Завтра - праздник, хмель, суета. А сегодня - ночь исполнения желаний. Как знать, не этого ли ты искал, бродя по темным улицам? ...
Новогодняя сказка.
1.
Сергей Николаевич Белкин, сорока лет от роду, начальник отдела крупного завода, под вечер четверга, что за три дня до новогодних праздников, совершил попытку самоубийства. Пошел на кухню, взял из аптечки два пузырька таблеток, сердечных и снотворного - это чтобы наверняка - и методично, глядя в бесцветные сумерки за окном, проглотил их одну за другой, запивая водой из-под крана. Таблетки оставили во рту неприятный привкус горечи.
Потом вернулся в комнату, улегся на неразобранную кровать и долго глядел в потолок на серые тени, наползающие с улицы. Скрадывающие страшную пустоту в голове.
Часов в десять утра пятницы его разбудил звонок телефона - резкий, пронзительный, бесцеремонный. Разрывающий голову и сотрясающий стены маленькой квартирки. Каким, впрочем, звонку и положено быть у старенького аппарата с дисковым набором номера. Белкин поморщился, словно ему и впрямь сверлили мозг, раскрыл глаза, с минуту полежал, приходя в себя, затем привычно нашарил на тумбочке телефонную трубку.
- Алло, - голос вышел, сухим и надтреснутым, как с жуткого похмелья. Голос старика.
- Сергей Николаич, наконец-то! - раздался жизнерадостный баритончик Петрищева, заместителя, - А то мобильник недоступен, машины нет.... Вы на работу когда собираетесь? Тут шеф шибко вами интересуется, отчета годового требует. Че ему сказать?
- Блин! - искренне выругался Белкин, и тут же про себя понял, что ни на какую работу он сегодня не пойдет. Черт с ней, с работой, - слушай, Валера, я тут приболел маленько. В лежку на кровати. Никак не могу. Завтра, короче, все сдам как на духу. Так шефу и скажи....
- Сильно надо приболеть, чтобы шеф вас не прибил.... Ладно, уж я ему наболтаю, не волнуйтесь, - ни на йоту не сбавив жизнерадостности, отреагировал Петрищев, - голос у вас действительно не того.... А может вам помочь? Привезти чего? Вы же сами говорили: жена с сыном к матери перебрались.
- Да нет, Валера, спасибо. Есть кому....
- А-а-а-а, - с масляной понимающей скабрезностью протянул Петрищев, мол, знаем мы вас, даже, наверное, подмигнул и распрощался.
А Белкин откинулся на помятое покрывало. Успокоить головную боль и понять, отчего ему так тошно и стыдно. После некоторого напряжения вспомнились и картины вчерашнего вечера и унитаз, в который он надрывно выблевывал полурастворившиеся желтые таблетки - обстоятельство, вероятно, и спасшее ему жизнь. Выходит, он вчера вот так запросто встал, спокойно свел счеты с жизнью и теперь ему лишь слегка стыдно, как, наверное, бывает стыдно всем неудавшимся самоубийцам за проявленное малодушие и слабость характера? И тошно, но тошно ему бывало всегда, по жизни.
Неужто, в самом деле, его срубила зима? Которую он так ждал, на которую, сам того не понимая, так рассчитывал? На праздничное мельтешение суетливых снежинок, на белое покрывало пушистого снега, рождающего обновление, ощущение чистого листа. С какого он, наконец, все-таки начнет новую жизнь, возьмется за ремонт, за отчет, поедет мириться к теще. Но поздняя зима, едва начавшись, как-то сразу провалилась в глубокий январь или, пуще того, в начало февраля - снег осклиз, обмяк, потемнел, повсюду чернели кривые силуэты деревьев, выступали серыми потеками панельные стены, бесстыже раздербанились, расхлистались бурой кашей дороги. Повсюду серость и пустота. И снаружи и внутри - не скрыться от них, постылых, не спрятаться.....
2.
Тело лежало прямо на исчерченном черными следами заснеженном асфальте, неподалеку от остановки, в желтом круге от фонаря. Издали оно напомнило Белкину крокодила, каким-то лихом заброшенного на зимнюю московскую улицу. Десять шагов в сторону силуэта напрочь развеяли иллюзию, и крокодил обернулся щуплым неподвижным человеком неопределенного возраста. В темной длинной штормовке, рваных джинсах. Рука, уютно подложенная под щеку, красноречиво свидетельствовала о причинах попадания человека в столь странное положение. И быть может, поэтому люди, спешащие мимо, косились на беднягу и проходили дальше, влекомые предпраздничной суетой. В России не любят пьяных, проецируя на них собственные слабости и вымещая накопленную злость.
Белкин досадливо крякнул, огляделся и присел. В нос ударило густое перегарное амбре. Ну, точно, соколик. В нирване. Вот только нирвана эта, похоже, грозила плавно перейти в необратимое состояние - градусов десять на улице, не меньше. Белкин еще раз досадливо крякнул. Как же не хотелось возиться с алкашом! Но кому спасать беднягу, выброшенного на обочину дороги, как не другому бедняге, выброшенному на обочину жизни? Обочину.... Скорее кинутому в маленькую комнатку с пауками, мутными окошками и без выхода. Да, именно в ней Белкин себя и ощущал, после неудачного суицида впав в отупелое полусонное состояние и напрочь забросив дела. Он не пошел на работу, отключил все телефоны, не поехал к теще и не чинил раздолбанную мебель. Ему это стало не нужно. В свою очередь и он стал жизни не нужен - во всяком случае, за эти два дня никто не потревожил его мрачного покоя. Он либо лежал на кровати, глядя в потолок, либо тенью бродил по улицам, кажущимся ему тусклыми, чужими и бессмысленными, будто плохо сделанные декорации. Он знал, что больше не будет тянуть опостылевшую лямку жизни. Но какая-то сила удерживала его от второй, уже окончательной попытки. И своими бесцельными хождениями он то ли набирался решимости, то ли наоборот, старался отсрочить неизбежный роковой шаг.
- Эй, мужик! - он потрогал человека за плечо, - ну-ка вставай. Давай-давай, просыпайся.
Он тронул сильнее.
- Мммм, - промычал человек и попытался повернуться на другой бок.
- Э, э, не спать! - рассердился Белкин, - мороз, понимаешь, а он разлегся как на кровати, хиппи недоделанный. Вставай быстро!
Человек, вполне себе еще молодой и впрямь походил на классического хиппаря - длинные волосы, рассыпавшиеся за головой, ленточка на лбу, хламида с какой-то бахромой и лицо - не то утонченное, не то просветленное. Непростое, в общем, лицо.
- Мм? А-а? Куда? - промямлил молодой человек, уже всерьез встряхнутый неслабым Белкиным. В его очумелых глазах блеснули звездочки от яркой гирлянды, натянутой над дорогой.
- Ну-ка, быстро встал, я тебе говорю. Живо! И домой.
- К-куда? Зачем? Мой дом - здесь, - он дотронулся ладонью до сердца.
Не ясно, дошло ли до парня, где он находится, но он сделал-таки попытку подняться, и, вскоре уже стоял, вернее подвисал, удерживаемый за шкирку твердой рукой Сергея Николаевича. Совсем легкий.
- Показывай, что ли, дорогу домой.
Парень поднял голову, впервые сфокусировался на Белкине и веско сказал, запнувшись на трудном слове:
- Дорога - это квинтэссенция бытия.
- Я те дам - квинтэссенция.... Где живешь, говорю? Куда вести?
- Земля.... третья планета от Солнца.... Есть такой желтый карлик на отшибе галактики....
В продолжение этой короткой речи, молодого человека сильно повело в сторону, а глаза вновь замутились.
- Тьфу ты! - в сердцах сплюнул Белкин, - ладно, желтый карлик, не хочешь говорить, будешь в подъезде ночевать.
Наверное, это был не самый плохой выход из ситуации. Не к себе же тащить этого доходягу через весь район. Через две станции метро. На седьмой этаж. Да и не хотел Белкин невесть кого пускать в свою квартиру. Пока еще свою.
На пути к ближайшему дому, при поисках подъезда, не снабженного домофоном, молодой человек несколько раз пробуждался, изрекал глубокую бессвязную мысль, и тут же еще глубже уходил куда-то по направлению в нирвану.
- Слушай, - говорил ему Белкин, - эк тебя угораздило нажраться? Пьянство это ж не ваша фишка. Вы должны травку курить. Психоделики разные. Расширение сознания и все такое....
- Расширить сознание до пределов невозможного - пережить смерть, - изрек парень, приподняв голову и тут же уронив обратно.
- Что ты понимаешь, дурак, - пробормотал Белкин и мрачно усмехнулся, представив себя со стороны. В канун нового года он шарится черт те где, ищет неизвестно какой заплеванный грязный подъезд, под руку с незнакомым пьяным доходягой - тошненькое же окончание у последней повести Белкина. И, пожалуй, закономерное.
Во дворе было черно, лишь изредка, подчиняясь какой-то неведомой закономерности, вспыхивал неяркий одинокий фонарь, вырисовывая концентрические круги из обледенелых веток дворовых рябин. В окнах, словно глубоководные животные, мерцали волшебными разноцветными огоньками елки. Праздник будто убежал с улицы в дома и притаился, прячась при их приближении....
3.
Тишина. Лишь мерно гудит на кухне холодильник. Да тикают на пределе слышимости часы из соседней комнаты. С полчаса назад шумели соседи - смеялись, топали, слушали музыку. Но потом хлопнули дверью и утекли частыми шагами куда-то на улицу. Оставив за стеной глухую тишину. Предновогодняя ночь всегда тиха и задумчива.
В свете ночника, горящего на столике в большой комнате, все кажется уютным и симпатичным. А тени ложатся на стены таинственными знаками. Рядом с ночником на лаковой пыльной поверхности столика лежит хорошо скрученная сигарета. Косячок травки. Он собирается его раскурить, но никак не решается. Лишь смотрит и изредка вытирает запотевшие ладони. Он странно взволнован. Почему? Неужели он надеется на эту дозу травки, даже названия которой не знает? Неужели в его душе, в болоте желчной стоялой тошноты еще живет НАДЕЖДА? Выходит так. Не понятно только на что.....
Косячок появился на столике Белкина в результате того самого вечернего приключения. Когда Белкин отыскал наконец нужный подъезд и устроил нового знакомца под лестницей, весьма комфортно даже, учитывая тот факт, что без того страдальцу вряд ли бы довелось дожить до утра, он с удивлением заметил в полумраке подъезда уставленный на себя взгляд внимательных прищуренных глаз. И они вовсе не показались ему пьяными.
Белкин выпрямился, растерянно застыв. А парень сунул руку за пазуху своего несуразного одеяния и вытащил тот самый косячок:
- Возьми. Ты - добрый человек. Это тебе сейчас нужнее, чем мне.
- Что? Зачем? - опешил Белкин, как-то осев под мягким, понимающим взглядом. Теплым и дружеским.
- Сегодня - волшебная ночь, дружище, - продолжил человек, - Завтра - праздник, хмель, суета. А сегодня - ночь исполнения желаний. Как знать, не этого ли ты искал, бродя по темным улицам?
Он вложил сигарету в ладонь Белкина. Тот нахмурился и наклонился поближе к смутно видневшемуся лицу - удостовериться, что не ослышался. Но взгляд парня снова затуманился, и голова безвольно прислонилась к какому-то ящику. Белкин потрогал его за плечо.
- Расширение сознания, - с запинкой пробормотал парень, - у-у-у, великая вещь. Если в меру.....
И уснул. Белкин, постоял еще немного и вышел. В двери он обернулся, и ему показалось, что странный человек вновь глядит ему вслед понимающим и добрым взглядом....
4.
Последний призрачный завиток дыма истаял в воздухе, обернувшись волной терпкого аромата. Тень от вазочки преломилась на стене сказочным хрустальным цветком. Сонно урчал с кухни холодильник, нитевидным пульсом истекали часы.... Ровным счетом ничего не изменилось в мире. Белкин откинулся на спинку дивана. А чего он хотел?
По молодости употребив пару раз запретного зелья, Белкин смутно припоминал свои ощущения. Каждый раз одуряющее действие проявлялось приступами дурацкого веселья и некоторым сужением поля восприятия. Собственно, тем самым и ограничиваясь. Сейчас же он и близко не чувствовал ничего похожего. Вообще ничего не чувствовал. Или все же.... Какое-то беспокойство, что ли. Ощущение внимательного взгляда со стороны. Да ладно, просто нервы под вечер расшалились. Чудес не бывает....
Вдруг Белкин явственно услышал стук. Несмелый, вкрадчивый, скороговоркой. Интеллигентный такой стук. Белкин вздрогнул. Он не любил внезапных стуков. Подождал, замерев. Стук повторился. В окно? Нет, наверное, все же в дверь. Когда стук раздался в третий раз, Белкин встал и, чувствуя неприятные мурашки на спине, направился к двери. Лестничная клетка оказалась девственно пустой. В этом он убедился, заглянув в глазок, а после, для верности и вовсе выглянув из квартиры. Очумело пялилась в мир ртутная лампа, бесстыже поганило стену неприличное слово. Ни звука, ни шороха, ни дыхания. Ну, вот, плохая примета. Хотя какая к черту примета....
Белкин вернулся в полутемную комнату и тут же дернулся обратно, потому что в комнате ему померещился человек. В детстве он страшно боялся темноты, потом перестал, но какие-то рефлексы остались, и заставляли порой шарахаться от вешалок или скомканного в неположенном месте покрывала. Увы, на сей раз успокоиться не пришлось.
- Покорнейше прошу извинить меня за столь бесцеремонное вторжение в ваше жилище, молодой человек, - послышался суховатый хрипловатый голос, - но, право, вы не оставили мне другого выбора.
Вытаращив глаза, Белкин осторожно заглянул в гостиную, рука сама нашарила выключатель - и точно, напротив телевизора учтиво замер человек, отчетливо видимый в ярком свете пяти лампочек.
Сердце подскочило к горлу, отчаянно надеясь убежать, но тут Белкин понял - это же травка! Неужели ж таки подействовала? Он как-то сразу успокоился и вернулся в комнату, уже боясь, что никого там не найдет.
Нет, нашел. Перед ним стоял старик, не такой уж глубокий. Одетый в старинный пиджак темного сукна, серый жилет с цепочкой и такие же серые в елочку брюки. Он стоял, опираясь на массивную лаковую трость и приветливо, без тени неловкости смотрел на хозяина квартиры из-под кустистых бровей. Белкин сразу узнал его. Еще бы не узнать, если он каждый день лицезрел эту физиономию на старинной черно-белой фотографии, висящей в старомодной, витиеватой рамке на дальней стене. Фотография досталась Белкину в наследство от прежних хозяев квартиры, и он так и не решился ее снять, находя в старом снимке необъяснимое очарование. Рамка фотографии, словно дверца, отведенная в сторону не оставляла сомнений - старик появился именно оттуда. В пустом белом пространстве за рамкой стоял лишь одинокий венский стул. Однако, Белкин уже ничему не удивлялся - травка списывала любые несуразности.
- С вашего позволения, я присяду, - сказал старик, чуть подавшись к Белкину, - годы, знаете ли, здоровье уже не то....
Звучно проскрипев до блеска начищенными ботинками, слегка сутулясь, он подошел к креслу и удобно устроился в нем. Сухой, худощавый, тонкая шея торчала из высокого стоячего воротника с черной ленточкой галстука, а худые старческие запястья - из белых накрахмаленных манжетов сорочки. Движения его были быстры и порывисты, чем-то напоминали птичьи. И вообще, для человека только что сошедшего с выцветшей фотографии выглядел он до боли реально - седая бородка клинышком, такой же седой пушок вокруг гладкой блестящей желтоватой лысины, нос уточкой и проницательные внимательные щелочки под дремучими бровями в самом эпицентре лукавых морщинок.
Белкину хотелось зажмуриться и лишний раз протереть глаза.
- Вы кто? - наконец нашелся что спросить он.
- Доктор, батенька, доктор, не побоюсь этого слова, - довольно причмокнув, заявил старик, - ведь именно так обычно величают представителей моей профессии, несколько преувеличивая их заслуги, надо сказать. Без ложной скромности заявляю: в моем случае никакого преувеличения не будет. Доктор медицины Иван Терентьевич Шацкий к вашим услугам, - он привстал с церемонным поклоном, - после того как оставил кафедру в институте, имел практику неподалеку отсюда, ммм... чуть более века назад. Немаленькую, надо вам сказать. Весьма немаленькую. М-да-с....
Говорил он скоро, причмокивая, пожевывая губами в коротких паузах, и явно наслаждаясь витиеватым потоком своих слов. Возможно, благодаря этому его речь казалась столь дружеской и доверительной.
- А что вы, собственно, здесь.....
- Я здесь, извиняюсь, потому, что вам, батенька, нужна помощь доктора.
- Мне? - проворчал Белкин, не привыкший признавать свою нужду в чем бы то ни было, - Да я на здоровье, в общем-то, никогда не жаловался.
- И таблеточки надысь не глотали одну за другой? Полноте вам.... Большая ошибка современных врачей в том, что они разделяют тело и душу. А я вас уверяю: одно без другого вылечить категорически невозможно. Категорически....
- Да я как-то уже захаживал к психологу одному, - скривился Белкин.
- Надо полагать с нулевым результатом? Что, молодой попался? Не великий еще? Не светило? Какого рожна перед таким душу раскрывать? Но я-то стреляный воробей. Меня на мякине не проведешь. М-да.... Ну-с, рассказывайте, эк, вас угораздило играть в такие нехорошие игрушки. Рассказывайте. Может, по ходу и сами разберетесь.
Белкин вздохнул и потер ладонью широкий морщинистый лоб.
5.
- Вы хотите сказать, дражайший Сергей Николаевич, - довольно причмокнув переспросил старик, когда Белкин наконец, смог выдавить из себя несколько слов, - вы решили, так сказать, подвести жирную черту вашему существованию из-за того, что поругались с семьей, привели в негодность пару предметов мебели и завалили отчет на работе? Разрешите вам, батенька, не поверить.
Да уж, понятно не из-за этого. Как было бы просто - купить цветов, гостинцев и поехать мириться. Сколотить тумбочку, усесться, наконец за отчет. Не от того же так хреново. Белкин в очередной раз задумался. Вроде все при всем - жена, сын, работа, квартира, достаток. Какого еще человеку надо? Жена.... Белкину ярко представилась реакция супруги на его безвременную кончину. Ее скривившееся раздраженно лицо, усталый поворот головы, вздох: "Сколько, мол, хлопот под новый год! Никчемных и глупых. Впрочем, что еще от него ожидать?". А сын и вовсе от компьютера не оторвется. Ну, помер батя и помер. Повод ли игру портить? Работа.... Жалкий отдел. Пять дамочек и три неудачника. Дрязги, сплетни, дни рождения. Никчемные тупые отчеты о никчемной тупой работе. Начальник - ничтожество напыщенное.... Такой ли доли он хотел? О таком ли мечтал? А ведь были способности, были. И успехи - как он начинал, к примеру, рисовать. Книжки писать. И бросал-то по дурацкой причине - не мог вынести осознания, что некоторые могут рисовать и книжки писать столь же хорошо как он. Великим, понимаете, стать хотел, либо все, либо ничего. По-дурацки как-то все сложилось....
- Но, позвольте, дорогой мой Сергей Николаевич, - заметил старик, все это время не сводивший с Белкина внимательного взгляда и будто бы прочитавший его мысли, - долго ли начать с чистого листа? Если не задаваться пустыми моральными страданиями, которые никоим образом не играют здесь особой роли. Завести, понимаете, другую женщину, родить еще сына, которому уделять побольше внимания, поменять работу, проникнуться и сотворить что-нибудь этакое, незаурядное. Сорок лет - та ли еще старость?
Наверное, у Белкина кисло скривилось лицо, так, что старик добавил:
- О, понимаю, понимаю. Извечный вопрос: зачем? Что изменится? Женщины, с тех пор как из них повыветрились загадка, шарм и женственность, вкупе называемые анимой, стали обычными бабами, глупыми, манерными и расчетливыми. Толк ли менять одну на другую? Работа все равно везде одинакова. Пуста и бессмысленна. А творчество.... Ну, стали бы вы известным художником. И что изменилось бы кругом? Та же серость и пустота. М-да-с....
Стопроцентное попадание. И сам Белкин точнее не выразил бы свои смутные мысли.
- Но, согласитесь, дорогой Сергей Николаевич, - мягко, заглядывая прямо в глубину глаз, продолжил старик, - может быть, стоит допустить, что изъян не столько в мире, сколько в вас самих? Будь мир таким скучным и серым, разве бурлила бы кругом такая жизнь, кипели б такие страсти? Рождались бы стихи, чудесные, волшебные.... Вот, к примеру, послушайте: "Пускай ты выпита другим, но мне осталось, мне осталось, твоих волос стеклянный дым и глаз осенняя усталость". Каково сказано, а?
И здесь ловкий старикан угодил в яблочко - в самую сердцевину Белкинской души, так сильно скрываемую им от других, и, пожалуй, от себя. Ведь Белкин всегда чувствовал в себе некоторую холодность, отстраненность, отсутствие нормальных чувств. Как только не пытался маскировать эту внутреннюю пустоту - преувеличенной заботой о жене, сыне, родителях. Понимая, что на самом деле ему все равно - болеют ли они, страдают или радуются. Словно они чужие. С глаз долой из сердца вон. Может, потому и скандалил так часто, подспудно обвиняя их в своей пустоте. Изменял жене. Любовницам даже изменял, было дело.... Вот и сын вырос такой же - чужой, далекий, черствый. За малым не подрались с ним при последнем скандале, после которого супруга и перебралась к маме. Может, потому он и рисовать бросил и книжки писать, что ничто его так и не взяло за нутро по-настоящему, не заполнило зияющей пустоты.
- Вы правы, док, - мрачно согласился Белкин, - пустой я и черствый, как старый сдувшийся мяч. Как валенок лежалый. От того так тошно. Сил больше нет терпеть эту тошноту. Вот она уже у меня где - он выразительно постучал себя по горлу, - только что мне со всем этим делать?
- Что ж, скрывать не буду, случай ваш не из простых. Не то чтобы вы слишком особенный или дефектный, хотя, конечно, незаурядный, вне всяких сомнений..... Как бы это попроще.... Просто некоторые части души, касаемые, извините за выражение, вашего истинного я, так и не пошли в рост. Не ваша в том вина. В свое время вам просто помешали это сделать. Вырастить же их теперь будет весьма затруднительно, м-да-с....
У Белкина медленно поплыли вниз уголки рта. Вместе с воспрянувшей было надеждой.
6.
- И как же мне теперь? - голос Белкина предательски дрогнул, - никак?
- Почему же никак? - лукаво сощурился старик, - Вам же, кажется, говорили, что сегодня - особенная ночь. В такую ночь нет ничего невозможного.... Так-с, - он вытащил из кармашка жилета большие карманные часы, щелкнул крышкой, посмотрел время, - Что ж, самое время. Прошу вас следовать за мной, дражайший Сергей Николаевич.
Белкин хотел было задать уточняющий вопрос, но старик приложил к сухим губам узловатый палец и направился в прихожую.
- Одевайтесь. Да потеплее, батенька, потеплее. Мороз нынче нешуточный.
И сам тут же облачился в невесть откуда взявшиеся на вешалке длинное пальто с пушистым меховым воротником и весьма изящную каракулевую шапку. Надвинул на ноги какие-то калоши. Белкин озадаченно напялил свою дубленочку. Обул сапоги.
- Собрались, мой юный друг? Идем же, идем.
Учитывая перманентную и непреходящую странность происходящего Белкин был готов к чему угодно, и все равно удивился, когда выйдя из собственной квартиры, оказался в старинном парадном подъезде с лепным потолком, бежевыми стенами и мраморной парадной лестницей, застеленной темной ковровой дорожкой. Маленькие яркие огоньки ровно горели в лампах, украшавших стены - то ли газовых, то ли керосиновых. До чего отчетливая, правдоподобная галлюцинация! Руки даже ощутили холод гладких мраморных перил. Белкин заглянул обратно в квартиру, увидел тумбочку для обуви, коврик, зеркало и стопку дисков на полочке. Ключи от машины. Слава Богу, родное обиталище! Хотя какая разница? Старик невозмутимо направился вниз по лестнице неровной пружинящей походкой. Белкин поспешил следом. Звуки шагов рикошетили от стен, в такт им скрипели калоши старика, и звякала по ступеням его трость.
Туго открылась створка высокой подъездной двери, с облаком пара выпустила их наружу в морозную свежесть и выстрелом хлопнула за спиной. Белкин жадно огляделся.
Белая улица под черным ночным небом. Посредине - изъезженная полозьями дорога. Горы снега по сторонам, иногда доходящие до верхушек заборов и кустов. Снег на деревьях, кажущихся словно присыпанными сахарной пудрой, искрящейся в свете редких уличных фонарей. Тускло светятся и некоторые окна домов, невысоких, оштукатуренных. В небе размываются белесые мутные столбы печных дымов и теряются среди колючих, мерцающих звезд. Пахнет дымом. Дымом и морозной свежестью.
Белкин, не думая, тут же запахнул дубленку и поднял воротник - так прохватило лютым холодом. К тому же гулял довольно крепкий ветерок, временами поднимающий облачка снежной пыли. Вот она - настоящая, картинная, вкусная зима, о которой в наше время остается лишь мечтать.
- Эй, эй, - закричал вдруг старик, махая рукой, и даже присвистнул молодецки. Послышался глухой дробный топот и из-за поворота лихо вылетели сани, запряженные резвой пегой кобылкой, спутанная грива которой придавала ей боевитый, озорной вид.
- Куда прикажете, барин? - пробасил тумбообразный кучер в тулупе, крест-накрест перевязанном шалью. На разбойничьей бородатой роже блестели хитрые глаза.
- На Ордынку, будь любезен. Дом двадцать пять. Со двора.
- В один момент доставим....
Старик ловко уселся на маленькой скамеечке, Белкин последовал его примеру. Пришлось, однако, тесновато. Старик принялся укрывать им ноги каким-то брезентом. Лошадка резво, так что они дернулись, взяла разбег, деревянно заскрипели полозья, и мимо побежали пустынные, заснеженные улицы большого города. Надо полагать, Москвы.
- Удачливый вы, однако, человек, батенька, - приблизив голову, заявил старик, - сразу поймать извозчика в таком месте и в такой час, это, скажу я вам, номер.
А Белкин во все глаза пялился по сторонам, вбирая в себя картины старинной, давно минувшей жизни. Жизни, однако, было немного. Из-за широкой спины возчика выбегали тихие пустынные улицы. Вывески, фонари, окна, заборы, лампадки, теплящиеся над дверями темных церквей, полосатые будки городовых. Лишь изредка мелькал одинокий прохожий, вжавший голову в плечи, бездомная собака, большой костер вдали на площади с греющимися вокруг фигурками, да дворник в белом фартуке, с тускло блеснувшей бляхой на груди важно работал метлой, очищая снег.
7.
- Спасибо, любезнейший, - старик сунул монетку в широкую лапу извозчика. Тот оскалбился, залихватски щелкнул кнутом, присвистнул и умчался за поворот. А они обошли дом и оказались в темном дворе, освещенном одиноким покосившимся керосиновым фонарем.
Явно не парадное место - узкие тропинки, напоминающие траншеи, темные пятна золы на снегу, поленницы дров у сараев. Пахнет какой-то кислятиной. Изнанка большого города.
Старик, щурясь, смотрел куда-то вперед
- Отлично, отлично, - он, двинулся по тропинке к фонарю, - мы как раз вовремя.
Белкин, вытягивая шею, выглядывал из-за сутулой спины старика, но ничего кроме сугробов не замечал. Однако за скрипом снега послышался странный тонкий звук. То ли писк, то ли свист.
- В любой проблеме, скажу я вам, дражайший Сергей Николаевич, весьма важно докопаться до ее корня, - потихоньку, оборачиваясь на ходу, поделился старик, пыхнув густым облаком пара, - далеко не всегда это удается. Но в вашем случае мы, вне всяких сомнений, направляемся именно к исходной точке ваших проблем. М-да-с. И сегодня имеем редкую возможность провести, так сказать, хирургическое вмешательство...
Они подошли к фонарю и тут Белкин понял, что является источником странного звука. На куче золы и прочего мусора стоял ящик с котятами. Совсем малышами, недели в две. И они хотели жить. Таращили мутные, незрячие еще глазенки, тянули вверх смешные мохнатые мордочки, цеплялись мягкими непослушными лапками за шершавые деревяшки ящика. И кричали. Как же они кричали, не понимая, что происходит, но чувствуя приближение чего-то страшного, темного и необратимого, подбирающегося из жуткой холодной пустоты. Как же они звали мать! Или хоть кого-нибудь - большого, сильного и теплого. Сколько тоски, ужаса и отчаянной надежды на спасение было в их тонких протяжных голосках. Но предательски высоки стенки ящика, предательски слабы их лапки и предательски равнодушны проходящие мимо люди. Что же делать? Такова жизнь. Кому в городе нужны четыре маленьких котенка? Да может им и лучше будет, бедняжкам, отмучится сразу? Гуманнее. Ох, и хитрое слово - гуманность.
Белкин поморщился, надеясь, побыстрее миновать жуткое место. Но старик остановился как раз напротив ящика. Сергей Николаевич вопросительно уставился на него.
- Обычная городская драма, не правда ли? - сказал старик, - и конец ее предрешен. Но я советую вам обратить внимание вон туда. Посмотрите, прошу вас, не сочтите за труд.
Он указал в сторону дома, на большое темное окно второго этажа. И за стеклом, на которое падал тусклый свет фонаря, Белкин разглядел чей-то небольшой силуэт. Ребенок? Ну да. Девочка, закутанная в шаль, притиснувшая лоб к холодному стеклу. Сколько ей? Года четыре? Пять?
- Не узнаёте? - поинтересовался доктор, - не догадываетесь, кто это может быть?
Белкин пожал плечами. Да, девочка казалась смутно знакомой. Но видел он ее, безусловно, впервые.
- Честь имею представить - ваша прабабушка, Полина Васильевна. Надо полагать, не застали ее? Впрочем, не важно.... Ей сейчас пять лет. Мать отмахнулась от ее плача и давно легла спать. А она будет ждать до утра. Котята уже затихнут, а она все равно будет стоять, ждать и надеяться на чудо. К утру вместе с пушистыми комочками что-то умрет и внутри нее. Пять лет - опасный возраст, склонный к внезапным обобщениям.... Этот посыл пойдет по цепочке, усиливаясь с каждым поколением, и лет через сто ее правнук, маясь от пустоты, спокойно откроет пузырек с таблетками. Все закономерно....
Белкин, не отрываясь, смотрел на нее, маленькую и жалкую, словно Золушка, и ему казалось, что девочка тоже глядит на него - с отчаянной мольбой в ярких блестящих глазах.
- И что удивительно, дорогой Сергей Николаевич, - потихоньку добавил старик, - она переживет и революцию, и разруху, застанет и сталинский мрак. Но душу ее заморозит именно это ночное происшествие с котятами, совершенно не значимое на первый взгляд. Как странно порой приключается в жизни, не правда ли?
Тускло горел фонарь. Громко пищали котята, как птенцы тянули свои головки к небу, где кололи глаз равнодушные далекие звезды. За окном застыла маленькая несчастная девочка - его прабабушка, а вокруг лежал огромный старинный город, и жители которого и вся их окружавшая жизнь давно канули в лету. Какая странная галлюцинация пригрезилась ему в эту предновогоднюю ночь!
- Ну что же вы, дражайший Сергей Николаевич, - мягко сказал старик, - стоите? Как вы совершенно точно изволили подумать, сегодня предновогодняя ночь. Именно в эту ночь появляется возможность распутать узелки, на которых образуются потом тугие затяжки бытия. Действуйте.
- Что делать-то? - в голове Белкина заметались мысли.
- А чего вам сейчас хочется сделать? На самом деле? Всей душой? Увы, мы так привыкли маскировать душевные порывы доводами разума, что большей частью их уже и не осознаем. А согласитесь, любезный Сергей Николаевич, жизнь наша, наверное, складывалась бы иначе, уделяй мы побольше внимания своим искренним душевным порывам....
Белкин вдруг понял. Понял и словно древний, поросший мхом камень свалился у него с души. Все показалось простым и правильным. Он улыбнулся. От сердца, всей душой улыбнулся маленькой пятилетней девочке, своей прабабушке. И помахал ей рукой....
8.
Белкин больше не курил травку. Никогда. И о самоубийстве не помышлял. Ему просто стало некогда - дела. Отчет приходилось писать, ходить на горнолыжку с сыном, и глобальный ремонт дома затевался. По его собственному дизайну, кстати, - в голове Сергея Николаевича словно открылся какой-то портал дизайнерских идей. Надо же их было куда-то девать? Вот уж чего, Белкин в себе никак не предполагал, так это дизайнерской жилки, вкупе с глубоким правильным вкусом.
О своей странной предновогодней галлюцинации он постепенно подзабыл. Лишь иногда раскланивался со старинной фотографией, с которой хитро улыбался доктор медицины Иван Терентьевич Шацкий, некогда имевший неподалеку солидную практику. Да изредка Белкину снился темный двор где-то в старинной Москве, где он твердой рукой клал за пазуху маленькие пушистые комочки. И так же как и тогда, когда они пригрелись и притихли, по щеке его порой бежала тяжелая слеза - словно оттаивала замороженная душа.
Короче, все складывалось весьма хорошо. Вот только котята подрастали. Кого-то надо было отдавать в хорошие руки, не оставлять же всех четырех. Они никак не могли решить - кого. Рыжий, безусловно, будет разбойником и атаманом, но как обаятелен и как может подольститься, шельмец! Мурлычет громче холодильника. Дымчатая кошечка - истинная леди - украшение дома. Утонченная, нежная и ласковая. А белые в крапинку близнецы - глупы и прожорливы, но озорны, что тебе два клоуна. Плохое настроение снимают за пять минут, кошкотерапевты, так их растак. Как их отдашь? Вот еще проблема, а? Может, махнуть рукой и всех оставить? Главное, жена не против, ну не странно ли?