Жили дедушка и бабушка. И был у них красавец петух по имени Петя. У Пети была когда-то большая семья, и он любил её, часто гулял с ней, разыскивая для них в земле зернышки, червячков.
Его тоже любили: за внимательность, какую он проявлял к курочкам; за гордость, с какой он ходил по двору... Словом, за многие положительные и прекрасные качества.
Но однажды пришли нехорошие люди и стали ловить, гонять по двору кур. Курочки кричали, звали на помощь, но на этот раз Петя был бессилен чем-либо помочь им и себе.
Грабители были сильнее, и их было много.
Когда грабители с выловленными курочками ушли, Петя вышел из своей схоронки и негодующе прокричал:
- Квот-квот-квот! Куд-куда! - что на его петушином языке означало: - Мерзавцы, негодяи!
Из дома вышла изумлённая бабушка.
- Петя? Живой!.. - и слёзы отчаяния выкатились из её глаз. - Где же ты смог спрятаться?..
- Я живой, - отвечал Петя, счищая с себя поломанные перья и солому. - Но куд-куда унесли моих курочек?
Бабушка не понимала Петиного вопроса, но чувствовала его беспокойство, его горе. Она взяла Петушка на руки и внесла в дом.
Петю могли услышать злодеи и вернуться.
- Беда, Петя, большая беда пришла, - говорила бабушка, поглаживая его по головке. - Фашист окаянный принёс её на нашу землю: грабит, жжёт, убивает. Горе нам...
Притих Петя, прижался к хозяйке. Ему, наверное, стало очень страшно.
- Что же нам с тобой теперь делать? - спрашивал дедушка, озабоченно глядя на петуха. - Куда бы тебя спрятать? А может тебя пустить на похлёбку?
Но бабушка возразила:
- Нельзя петушка есть. Он у нас остался один от всего хозяйства. Его нужно спрятать.
И стали они думать, куда бы Петю запрятать? В сарай нельзя, придут немцы или полицаи и отберут. Дома тоже нельзя.
И тогда дедушка предложил петушка в подполье укрыть.
Он вырыл под полом яму, посадил в неё Петю и укрыл досками.
В ямке было темно и неуютно. Петушку хотелось петь, разгребать землю и отыскивать червячков. Хотелось взлететь на забор и громко запеть: Кук-аре-ку! Всех поздравлять с добрым утром. Но в своем убежище он не мог этого сделать и только горько вздыхал и молчал.
Много дней прошло с тех пор, как потерял Петя семью, и остался один. Много у него выпало перьев, появились бледно-розовые проплешины. Под крыльями стало преть, а кожа болеть.
Он давно не купался в пыли, не счищал с себя грязь и вредных насекомых. Гребень и бородка у него побледнели, словно выцвели от тоски и горя.
Состарился он раньше времени, ослаб и спал почти круглые сутки.
Из некогда франтоватого бравого молодца превратился в полуощипанного некрасивого петушишку.
Иногда глубокой ночью дедушка вынимал Петю из укрытия и пускал гулять по дому. Он ходил, разминал ноги, радовался кратковременной свободе. Хлопал крыльями. Дважды пытался запеть, но голос у него настолько ослабел, что был неузнаваем. Петя пристыжено примолкал.
Дедушка с бабушкой сильно постарели и похудели. У них не было еды, но когда Петя появлялся в доме, бабушка чем-нибудь да угощала его прямо из рук. Петя склевывал корм, но не наедался и выжидающе топтался возле.
Всякий раз, как только заслышится стук тяжелых сапог и чужой грубый говор, Петя настораживался в своём убежище, прижимался к гнезду. Властные голоса ему теперь были знакомы, ими владеют нехорошие люди. Они заходили в дом не часто, но всегда шумно, с руганью, возней. Им постоянно что-то нужно, чего-то не хватает, и это недостающее они ищут на чужих дворах.
Петя от страха замирал и оживал лишь тогда, когда они уходили.
Однажды земля вздрогнула. По ней колотили чем-то тяжелым, и эхо от этих ударов громко ухало и пугало. Потом грабители бегали от дома к дому с факелами и поджигали постройки. Загорела крыша и на их доме. Дедушка с бабушкой спрятались в огороде.
Но дедушка все же прокрался во двор и вынес Петю из горящего дома.
А потом по деревне, гремя гусеницами, двигались танки. На их башнях сидели солдаты. Они махали приветливо руками, шапками.
Односельчане, а так же и дедушка с бабушкой, тоже махали им в ответ и плакали.
Петя встревожено смотрел на творившееся вокруг действо. Он никак не мог понять происходящее и от этого очень волновался.
Вдруг кто-то обрадовано закричал:
- Петя-петушок, живой! Здравствуй! - к нему, спрыгнув с брони, бежал солдат. Он доставал из кармана крошки от сухарей.
Петя недоверчиво смотрел на человека и на протянутую руку и не решался притронуться к угощению.
- Ну что ж ты? Клюй! - солдат другой рукой поглаживал его по головке, по шее и приговаривал: - Эко как отощал, облез. Не сладко тебе было в оккупации.
Петя осторожно дотронулся клювом до широкой ладони, подхватил одну за другой несколько крошек и проглотил. Потом, глянув с благодарностью на незнакомца, склевал оставшиеся крошки.
Стали подходить и другие солдаты, и каждый чем-нибудь да угощал. Их шершавые мозолистые руки осторожно и ласково гладили его перья.
Ему радовались и удивлялись, потому что живых петухов в освобожденных деревнях им видеть не доводилось.
Петя поел и почувствовал, что в нём появились силы. Он встрепенулся в руках у бабушки и проговорил:
- Квот-квот, - что означало: отпустите меня!
Бабушка отпустила.
Петя вначале неуверенно пошёл, покачиваясь. Затем осмелел, подобрался и пошагал к обгоревшему дому. Запрыгнув на уцелевшее, обуглившееся бревно, потом на балку, лежащую наискосок, а с неё взлетел на печную трубу и громко прокричал:
- Кук-аре-ку-у-у!
И все, даже те, кто не видел его прежде, оборачивались на этот крик и обрадовано улыбались: жизнь вернулась, мирная, прежняя! Петя-петушок её объявил.
Люди смеялись и махали ему в ответ.
Как Миша Зайца прокатил.
В большом чистом лесу жили два приятеля: Миша и Трусик - медведь и заяц. Почему лес назывался большим и чистым? Потому что все обитатели очень-очень любили его, заботились о нём. Они знали, что если они будут валить деревья без нужды, тем самым делать его непроходимым, то сами же в нём и заблудятся. И мало того, могут поломать себе лапы и вообще - потеряться, пропасть. Даже кабанам строго-настрого было запрещено подкапывать корни деревьев, рыть глубокие ямы. Поэтому лес был большим, чистым и ухоженным.
Как было не любить такой лес? И Миша с Трусиком жили в нём.
Миша был трудолюбивым, хозяйственным зверем. У него во дворе всегда можно было увидеть какие-нибудь поделки, диковинные вещи. Был у него когда-то самокат. Потом велосипед. Велосипед вначале трехколесный, потом на двух колесах. Но Миша мечтал о таком самокате, который бы сам катился, а он сидел бы за рулем и управлял им. Но чтобы приобрести такую коляску, нужны были, конечно, какие-то средства, деньги.
Миша вначале устроился работать на пасеку. Ведь всем известно, что мёд - это ценнейший продукт. Но проработал там не долго. Отчего-то пчёлы его не возлюбили. Потому, наверное, что он часто прикладывался к медку, не мог устоять перед столь соблазнительным запахом и вкусом. И бывало нет-нет, да и залезет в улей лапой. Пчёлы жалили его, и Миша каждый день приходил домой с распухшей мордой. Даже глаз не было видно. Веки не раскрывались. Конечно, это ужасно неудобно.
Но с этим можно было бы как-то смириться, может быть, он и привык бы к укусам пчёл, но когда глаза не видят, то можно ой-ей чего натворить. Допустим: угодить в какой-нибудь ствол дерева. И Миша стал валить деревья. Стукнется об одно, другое, третье... Пока до дома дойдёт - за ним целая просека. Из чистого леса такое сотворил, что весь лесной народ возмутился.
- Миша, это безобразие!
- Миша, как тебе не стыдно!
И Мише действительно было стыдно. Однажды утром он продрал глаза, да как глянул на им содеянное, так и ахнул: вот это да!.. Что за ураган прошёл по тайге?
- Простите, говорит, звери добрые. Этого я не хотел... Так получилось...
А звери на своём стоят.
- Раз ты, Мишенька, говорят, наломал дров, так давай и убирай сам. Мы поставим тебе лесопилку, вот и распиливай эти лесины на доски да на дрова. И лес, говорят, приберёшь и строительные материалы для нас заготовишь. А мы тебе за это ещё и приплачивать будем.
Вот так лесной народ болел за чистоту своего места жительства, своего дома, - ведь лес это тоже дом. А Миша с детства был зверем сознательным и честным и согласился работать на лесопилке.
Трусик, давний приятель Миши, ещё с детского сада (звериного), тоже был на этом собрании. Он, хорошо зная своего товарища, первым голосовал за то, чтобы Мишу пристроили к лесопильному производству. Деревья стаскивать - это по его силе и способностям.
Сам же Трусик не был столь сознательным. Он жил одним днём. Он промышлял мелкими делишками. Порой не гнушался и воровства. То там на чьём-нибудь огороде напроказничает, то там... За что его ни раз наказывали, гоняли, натравливая на него собак, отчего он стал заикаться и косить глазами.
Словом, его занятия приносили ему не только удовольствие, но и немало переживаний.
Каждый из друзей-приятелей получал за свой труд то, что заслуживал.
Однажды Трусика застали на чьей-то грядке. Он был большим охотником до чужой морковки. И он тут задал стрекача. Какие он только не проделывал замысловатые круги и петли по лесу, как не хитрил, ничего не помогало - собаки верно шли по его следу. И поймали бы...
В тот день Миша обкатывал купленный им мотоцикл. Не новый, но на ходу. Ему нужен был кое-какой ремонт, но это не имело большого значения - главное, чтобы на мотоцикле можно было ездить.
И купил он такой мотоцикл по двум причинам. Первая - учиться ездить надо на старой технике; вторая - если разобьёшь или сломаешь, не так будет жалко.
Миша практически подходил к таким вопросам.
И вот Миша катается по лесным дорогам, стрекочет на своём мотоцикле, и очень был этим довольный. И ещё ему очень хотелось перед кем-нибудь из приятелей похвастаться.
А их на тот случай не появлялось, они тоже были заняты своими делами.
Тут видит Миша, Трусик из дубравы на дорогу выскочил и туда-сюда ушами прядёт.
Заяц в этот час от своих преследователей убегал и, обезумевший от погони, выскочил из лесу. И тут видит: кто-то на мотоцикле катит, да так быстро, да так громко, что Трусик ещё больше струхнул.
Он вначале не признал, кто это за рулём такой трескучей коляски сидит. Большой, мохнатый и на глазах очки блестят.
А Миша подкатил к приятелю, остановился и спрашивает:
- Косой, прокатиться хочешь?
- Д-д-да, - зазаикался Трусик.
- Тогда прыгай в люльку! - Люлькой Миша называл мотоколяску с боку мотоцикла.
Трусика долго уговаривать не пришлось. Он заскочил в коляску, и мотоцикл с визгом колес и треском мотора понесся с места. Зайчишка враз забыл о своих преследователях.
А Миша старался. Он всё выжимал из своего самоката, чтобы поразить приятеля его скоростью.
- Ну, как, Трусик, а? - спрашивал Миша, оборачиваясь.
- У лю-лю... - отвечал заяц, заикаясь.
Мишу веселил его ответ.
- У лю-лю!.. - смеялся он и ещё сильнее крутил газовую ручку на руле мотоцикла, поддавал скорости своему самокату. - Держись, Косой!
У Косого и в самом деле глаза стали расходиться в разные стороны.
"Это от восхищения! - весело думал Миша. - От скорости".
А Зайцу действительно не доводилось бегать с такой бешеной скоростью.
На обочине мелькали ели, сосны, березы. И с дорог едва успевали отбегать прохожие. Отбежав, они, вместо возмущения на такое дерзкое вождение мотоциклиста, удивлялись, а то и смеялись ему вслед, видя, как мелькают заячьи ноги под мотоколяской. Но Мише, как и Трусику, было не до них, не до прохожих.
Приятели были во власти скорости, от которой дух захватывало.
- Ого-го!!! У лю-лю!..- неслось по округе.
Долго ли, коротко ли Миша катал приятеля, но, наконец, приехали.
Миша лихо подкатил к своей лесопилке. Остановился. Снял очки.
- Ну, как, Трус, а?!. - спросил Миша довольный, похлопая по мотоциклу.
- У лю-лю...- едва вымолвил Трусик, выползая из коляски.
- Чего ты всё улюлюкаешь? Ха-ха! Не понравилось что ли?
- По-по-понра-авилось... То-олько у лю-лю... у люльки дна нет, - ответил заяц и рухнул при дороге без задних ног.
От собак убежал, так медведь укатал. Миша-то на мотоцикле ехал, а зайцу самому скакать пришлось. В коляске мотоцикла, которую Заяц люлькой называл, дна не было.