Миронов Вячеслав Николаевич, Маков Олег : другие произведения.

Не моя война. Гл.6-10

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть 1. Главы 6-10

   ---------------------------------------------------------------
   © Copyright Олег Маков, Вячеслав Миронов, 2001
   Редактор: Владимир Григорьев (vova@dux.ru)
  
   Авторы будут рады читательским откликам в гостевой книге "ArtOfWar"
  
   В Интернете размещена первая половина романа.
   Origin: http://www.artofwar.ru/mm/index_tale_mm.html
   Авторы надеются найти издателя.
   ---------------------------------------------------------------
  
  

* Часть шестая *

  
  
  
  
  

- 26 -

  
   - Слушаем вас.
   - Это я слушаю вас.
   - Не понял? - я был сбит с толку.
   Мы этого козла не звали, сам приперся, так какого хрена ему надо?
   - Вы служите в мусульманской армии, на благо великой идеи... - начал он.
   - Секундочку, - я перебил его, - мы не служим в этой армии, а работаем инструкторами. И поэтому мы лишь выполняем работу, и не более того. Душу вкладывать мы не собираемся. И комбат, и начальник штаба, и сам Гусейнов об этом знают.
   - Да, я слышал о ваших мытарствах на пути к свету! - он был по-прежнему слащав до отвращения.
   - Вы слышали о наших мытарствах? - Витя не утерпел и взорвался как сто тонн тротила. - Вы слышали! Ах, вы слышали! О пытках, избиениях, о расстреле, вы слышали?!
   - Витя, заткнись!
   - Нет, Олег, пусть этот пластырь божий послушает!
   - Витя! Не "пластырь", а "пастырь".
   - Да какая мне черт разница! Он слышал, видите ли, что нас чуть не поубивали! А сделал что-нибудь?
   - Я же говорю, что путь к свету у вас долгий, но сейчас вы среди своих друзей! Мы все помогаем друг другу, ради нашего большого дела - освобождения земли предков. Это и есть наш путь к свету! - голос муллы по-прежнему оставался невозмутимым, но глаза уже начинали гореть лихорадочным огнем, на лице стали появляться красные пятна, лицо все как-то окаменело, руки стали стремительно перебирать четки. Янтарные бусинки с шорохом прокатывались у него под пальцами.
   - Это и есть великая цель всех нас здесь! Сам Аллах прислал вас к нам в помощники!
   На шум ворвались охранники и недоуменно уставились на нас.
   - В чем дело? - мулла недовольно обернулся.
   - Не любит дядька, когда его прерывают. Сам себя слушать любит!
   - У вас все в порядке?
   - Все в порядке. Что мне могут сделать эти два помощника в священной войне против неверных?
   - Мы за дверью. Если что - зовите! - охрана закрыла дверь и удалилась.
   - Так на чем я остановился? Ах, да! Так вот, началась священная война...
   - Это мы уже слышали. Война за землю своих предков.
   - Нет, вы не поняли, война против неверных, тех, кто не чтит пророка Мухаммеда! Начали ее первыми русские, когда вошли на священные земли братского народа Афганистана. И теперь здесь, когда мы изгнали русских собак с нашей земли, надо добить их прихвостней - армян. Они топчут нашу землю, едят наш хлеб.
   Мы устали терпеть этот произвол. А после обеда, когда солнце будет в зените, нам проводить занятия.
   - Что вы от нас хотите?
   - Я хочу, чтобы вы подумали и приняли самую правильную религию на земле - ислам! - голос миссионера был торжественен.
   - А зачем?
   - Как зачем? Вы и так помогаете нам, но когда вы примите ислам, вы будете нашими братьями, будете ходить без охраны. Мы найдем вам жен, дадим новые имена.
   - А со старыми женами что делать?
   - Если они примут ислам, то можете жить с ними.
   - Ну да, чтобы мне член укоротили! Нафиг!
   - Ну, это не обязательная процедура, - мулла снисходительно улыбнулся.
   - А если мы откажемся?
   - Тогда я буду сомневаться в искренности ваших поступков, и сделаю все, чтобы ваша жизнь стала невыносимой!
   - Тогда иди сам проводи занятия с личным составом по огневой подготовке. Если бы не мы, так они бы в первом бою у тебя остались на поле с молитвой и сломанным оружием.
   - Мое оружие - слово. А вы подумайте! Крепко подумайте!
   - Хорошо, мы подумаем. А сейчас нам нужно отдыхать, наши раны еще не зажили. Они, кстати, тоже были нанесены во имя вашей великой войны. Так что можете считать нас мучениками, - Витька все-таки не удержался и съязвил.
   Мулла встал, с достоинством наклонил голову и вышел.
   Мы откинулись.
   - Интересно, а Модаев принял ислам?
   - Наверное. Так ему член обрезали? Теперь он не просто м... к, а будет м... к обрезанный!
   - А если снова поведут на расстрел? Что тогда делать будем?
   - Не знаю. Одно дело быть инструктором, а другое - веру поменять.
   - Я сам как-то не задумывался об этом, но очень не хочется ислам принимать. Есть же предел человеческому падению.
   - Интересная мысль! Надо будет спросить у Модаева при случае. Упал он морально до конца или нет?
   - Ладно. Спи!
   Мы прикорнули на час-полтора, и после обеда снова на лошаденке добрались до стрельбища.
   Стрелял личный состав по три пробных и по три зачетных выстрела. Мало кто поражал мишени. Многие злились, психовали. Все, кто не попал, ругали свои автоматы. Когда все по кругу закончили, мы построили их и начали говорить.
   - Вы поняли, как трудно, сложно стрелять?
   - Поняли, только не попадаем.
   - Какое расстояние до мишеней? - я обратился к бойцу, стоявшему передо мной.
   - Не знаю. Думаю, метров сто.
   - Теперь смотри на свой автомат. Прицельная планка установлена на что?
   - Ну, буква "П".
   - Что это обозначает? Кто знает?
   - Прицел постоянный, - крикнул кто-то из строя.
   - На каком расстоянии устанавливается этот прицел?
   - Не знаю.
   - Триста метров. Здесь сто. Поставьте на нужную отметку и попробуйте еще раз.
   Боец попробовал снова стрелять. Показатели улучшились. Потом вновь прогнали всю роту. Все стали стрелять гораздо лучше. Задачу усложнили. Поставили на расстоянии около пятидесяти метров еще несколько мишеней. И вот поодиночке, перебегая дорогу, надо было поразить тремя выстрелами группу "пехоты" на расстоянии пятидесяти метров и одним патроном тех, что на ста метрах. Они долго бегали после каждого стрелявшего, смотрели - попал он или нет. Но дело спорилось. Многие начали уже понимать, что к чему, почувствовали вкус к стрельбе.
   Затем нужно было, стоя за углом спиной к мишени, быстро повернуться и произвести два выстрела по мишени, что была на расстоянии около ста метров. И началось!
   Были люди неврастеники, те терялись в сложной обстановке. Мы всех проинструктировали по мерам безопасности. Но один занервничал, и по команде "Огонь" не развернулся и ранил другого ополченца. Пришлось проводить занятия по оказанию первой помощи при ранении. Оказалось, что ни у кого не было индивидуального медицинского пакета. Порвали куртку и белье раненого и перевязали. Ранение было тяжелым - в грудь.
   Неврастеник, бросив автомат на асфальт, плакал, его колотил озноб. Когда отправили раненого, командир роты подошел к стрелявшему и начал молча, ни слова ни говоря, бить его ногами, тот лежал на земле и лишь вздрагивал под ударами ротного. Потом ротный достал пистолет и выстрелил в лоб своему бойцу.
   Тело лежавшего выгнулось от выстрела, он лишь дернул ногами.
   Многих, - тех, кто стоял неподалеку, стало рвать. Кто опирался рукой на стену, кто на приклад автомата.
   Ротный что-то крикнул, и все быстро построились. Он что-то заорал, и человек шесть бросились, подняли тело убитого и рысцой понесли в сторону казарм. Никто ничего не говорил. Ротный начал что-то кричать, размахивая перед строем пистолетом, автомат держал за цевье в левой руке. Первая шеренга очень напряженно следила за движением его рук. Потом он спрятал пистолет в кобуру и повел личный состав в расположение своей роты.
  
  

- 27 -

  
   Лошади пока не было. Нам пришлось медленно, постоянно останавливаясь, идти вперед. Наша охрана тоже была потрясена бессмысленным убийством.
   Во время очередного отдыха по дороге к медпункту я спросил у охранников:
   - У вас так всегда, мужики, круто? Раз - и убили, кто провинился?
   - Нет, - хмуро ответил один.
   - Это что-то нашло на Низами.
   - Ничего себе "нашло"! Сначала избил человека до полусмерти, а затем пристрелил как собаку, а остальные просто стояли и молчали. Ребята - это сумасшествие. И ему это сойдет с рук?
   - Сойдет. Он уже убивал своих, когда они спали на посту. Ночью проверял караулы, часовой спал. Он подошел, окликнул его, он не ответил, тот достал пистолет и убил его. Зверь!
   - И никто не попытался его за это наказать, снять с роты, отстранить от командования или даже просто убить?
   - Нет. Его все боятся.
   - А как он воюет?
   - У нас командиры не воюют.
   - Не понял. Это как?
   - Командир находится сзади, в тылу роты, и по радиостанции командует. Но радиостанций на всех не хватает, а те, которые есть, часто ломаются, бегают посыльные и передают команды командиров.
   - Круто! Так можно посылать людей на смерть пачками, сам при этом не рискуешь! Абсолютно ничем не рискуешь. Только дырки на кителе крути для орденов, - если они что-то освободили, захватили. Сколько у него осталось людей после боевых действий, когда батальон попал под обстрел?
   - Это военная тайна!
   - Ну-ну. Из всей роты обстрелянных тех, кто мог как-то стрелять, было человек пять. Это все кто уцелел?
   - Это военная тайна! - голос охранника не был уверенным. Значит я прав.
   Потихоньку мы доковыляли до столовой. На плацу выступал мулла. Мы знали, что по мусульманским обычаям убитого должны были похоронить до заката солнца. Может это и правильно? А то лежит у нас тело покойного три дня. И так этот запах всем надоест. И что с этим покойным делать?
   Мусульманство появилось в жаркой стране. Там, если покойный полежит три дня, то такое будет! Странно, о чем он говорит? Вроде до вечерней молитвы еще далеко.
   - Мужики! О чем ваш поп разоряется?
   - Он говорит, что в смерти обоих бойцов виноваты вы.
   - Кто? - Витя не понял.
   - Вы виноваты.
   - Так, ну-ка пойдем, разберемся!
   - Не ходите. Вас могут убить, - попросил один из охранников.
   - Так вы же наши телохранители.
   - Мы не сможем своих обидеть! - он был смущен.
   - Ага, значит, как нам нож в спину всадить - это добро пожаловать, а как нас защитить и сказать этому идиоту, что мы не убивали и инструктировали всех по правилам техники безопасности - это фиг! Это так понимать?
   - Примерно, - последовал уклончивый ответ.
   - Веселые вы ребята! С вами оборжаться можно. Пошли! Скажем все, что думаем по этому поводу. Нельзя же такое терпеть.
   Ковыляя, мы добрались до выступающего муллы. Он, увидя нас, перешел с азербайджанского на русский:
   - Мы ведем священную войну, но к нам втерлись в доверие лазутчики! У нас есть вера, с нами Аллах! Зачем какие-то инструктора из неверных? По их вине погибли двое наши боевые товарищи. Это они, - он показал пальцем на нас: - специально так проводили занятия, что они поубивали друг друга! Их надо убить. Гусейнов - отважный командир, но он всего лишь человек. И вот эти гяуры втерлись в доверие к нему и проникли к нам. Они - убийцы, и не дойдете вы до линии фронта, как они сделают все, чтобы вы погибли здесь! Смерть шакалам!
   Кто-то из строя одобрительно что-то заорал. Видать, многие хотят нашей смерти. А мы здесь никого не знаем. У, зверье!
   - Здесь стоит первая рота, - начал я, слава богу, командирский голос у меня есть. - Спросите у них. Убивали ли мы ваших товарищей? Инструктировали или нет о мерах по технике безопасности? Спросите, кто убил первого, а кто второго. И есть ли в этом наша вина. Если позволите себя оболванить, то погибнете в первом же бою. Мы здесь не по собственной воле, но мы выполняем свою сторону договора.
   - Я предлагал им сегодня принять ислам. Эти грязные собаки отказались! - перебил меня мулла. - Русские свиньи!
   Придет время - ты у меня еще ответишь за "русских свиней"!
   - У каждого своя вера, каждый верит во что-то свое, и здесь дело идет не о вере, а о том, чтобы мы научили вас выживать в бою.
   - Видите! Видите! Эти гяуры учат вас всего лишь выживать, а не побеждать! - мулла торжествовал. - А нам нужна лишь победа!
   - Я хочу, чтобы все вернулись домой целыми! Кто победит - я не знаю, но мы все нужны нашим семьям. Я не занимаюсь политикой и религией! Я лишь пытаюсь научить вас выжить. Если у кого много веры и нет опыта, но он уверен в своей победе, то может не посещать наши занятия - флаг ему в руки и электричку навстречу! Кто хочет вернуться домой, и спасти товарищей - милости прошу.
   Народ одобрительно заворчал. Кажется, поняли, что я хотел им сказать. Дошло, доперло до этих ополченцев!
   - Они вас обманывают словами, что заботятся о вас. Вы им не нужны. Только командиры и я заботимся о вас, - забеспокоился мулла.
   - О, и это правильно! - я весело перебил его. - Именно ваши командиры нас и пригласили к вам. Именно ваши командиры, которые заботятся о вашем здоровье, вашей жизни, вашей победе.
   - Как в Афгане говорили? С нами Аллах и четыре пулемета! - встрял Виктор.
   Мы не стали дожидаться ответной реакции и ушли с плаца. Вслед нам неслись проклятья, но мы их не слушали. Мы выиграли этот раунд.
   После ужина к нам пришел комбат и врач, что нас лечила в больнице. Аида!
   Комбат шумно отдувался, от него по-прежнему несло запахом грязного тела и свежего перегара. Он и так был уже изрядно навеселе. Потерять по дурости двух людей и ходить веселиться! М-да! Ну и нравы!
   - А, привет! Я вам доктора привел! Я все делаю, что обещаю! - он плюхнулся на кровать, икнул и сплюнул на пол. - Слышал о вас. И хорошее и плохое. Что моих бойцов учили стрелять - это хорошо, а то, что с муллой полаялись - это вы зря. Он очень авторитетный человек! И, - он поднял палец вверх: - очень уважаемый. С очень большими связями наверху!
   - Авторитетнее чем вы сами?
   - Нет, конечно! Я - командир! Я - самый главный здесь!
   - Мулле скажите, пусть исповедует и не лезет в дела военные.
   - Ни хрена вы не понимаете! Мы, - он снова громко икнул, - строим светское исламское государство, и поэтому религия и вера будут играть очень много. Ну ладно, вы мне помогли. И я вам тоже помогу, мулла не будет больше к вам приставать. А сейчас я пошел.
   - Добрый вечер! - миловидная Аида нам улыбалась.
   Единственное приятное лицо во всем этом бедламе.
  
  
  
  
  
  
  
  
  

* Часть восьмая *

  
  
  
  

- 28 -

  
   Витка подскочил, поцеловал ей руку, лицо его залил яркий румянец. Но Аида была печальна. На голове ее был повязан черный платок, глаза были красными, а под глазами мешки.
   - Здравствуйте, доктор! - Виктор был жизнерадостен, не скажешь, что полдня ходил на сломанных пальцах.
   - Приятно вас снова видеть! Хоть один нормальный человек нас посетил. Тем более не в зеленой форме.
   В ответ Аида лишь печально улыбалась и кивала головой. Было видно, что мыслями она где-то далеко. Она не поднимала головы. Часто делала глубокий вдох и задерживала дыхание. Из своего чемоданчика она выкладывала инструменты, медикаменты, перевязочные материалы.
   - Аида, - начал я, - послушайте, это, конечно, не наше дело, но вас кто-то обидел?
   Она лишь молча покачала головой, не поднимая головы. Из глаз ее беззвучно капали слезы, плечи тряслись от рыданий.
   - Аида, давайте мы вам поможем, - Витька подошел ближе и положил ей руку на плечо.
   - Не бойтесь, вы нам можете доверять.
   Аида упала на стул, сорвала платок с головы и заплакала, уткнув лицо в платок. Так она плакала безостановочно минут пять. Мы как бараны топтались рядом, не понимая, в чем дело. Эта женщина была нам глубоко симпатична, и мы желали ей искренне помочь.
   Виктор налил стакан воды и поднес доктору.
   - Выпейте, это поможет.
   Аида оторвалась от своего платка и приняла стакан, рука заметно подрагивала.
   - Спасибо, - произнесла она. Отдала стакан: - У меня муж погиб.
   - Как погиб? - ничего умнее мы спросить не могли, просто вырвалось само собой. - Вчера, когда мы уезжали, вроде все нормально было. Может ошибка?
   - Нет, - она замотала головой. - Сегодня утром сказали, завтра привезут, там не стали хоронить.
   - М-да. Ситуация. А зачем вы сюда приехали?
   - Приехали ваши, - она кивнула головой в сторону окна, - спрашивают, кто лечил двух русских. Сказала, что я. Вот они и усадили меня в машину. Еле инструменты успела взять, и вот это для вас.
   Оказалось, что кроме медикаментов она нам привезла еще сигарет с фильтром, пару книг, которые мы оставили в больнице, бутылку вина. Молодец, конечно, но сейчас нас эти подарки не радовали!
   Постепенно, немного успокоившись, она начала процедуру нашего осмотра. В итоге она вынесла вердикт - через три дня мы можем снять гипс. Показала, как это делать, оставила нам ножницы. Потом мы проводили ее до ворот КПП.
   Все мужское население нашего городка пожирало ее глазами, но никто не посмел сказать что-нибудь пошлое или обидное. Мы, два полуинвалида, были готовы броситься в драку за честь этой женщины. Она была в горе, в трауре, потеряла на бестолковой войне мужа. Мы ее толком и не знали, но для нас она олицетворяла весь мир. Была живым напоминанием, что кроме этой беспощадной войны, необученных новобранцев, идущих как "мясо" на эту войну, религиозных фанатиков, есть нормальный мир. Где люди просто живут. Работают, воспитывают детей, гуляют по улицам, ходят в магазины. Может, и мы когда-нибудь доживем до этого. Если выберемся, и все здесь успокоится, то надо будет приехать сюда и поблагодарить эту милую женщину-врача. Храни, Господи, ее!
  
  

- 29 -

  
   Вечером мы пригласили конвоиров к себе и угостили принесенным вином. Они поначалу отказывались. Отнеслись к предложению отрицательно, с подозрением. Но когда увидели, что литровая бутыль наполовину опустела, они присоединились. Мы не лезли к ним в душу, они не лезли к нам. Никто не агитировал и не вербовал в свою веру. Просто сидели и болтали, травили анекдоты и байки, рассказывали различные армейские истории. Вечер пролетел незаметно. Нам важно было сблизиться с ними, черт его знает, может и пригодится. Мы еще не давали им повода для беспокойства. Пусть успокаиваются, не сразу, через некоторое время, мы удерем отсюда. И важно, чтобы они не стреляли нам в спину.
   Наконец-то мы узнали, как их зовут. Одного Ахмед, второго - Вели. Бывшие студенты физкультурного факультета педагогического института. Прошли дополнительную подготовку в лагерях под руководством турков-диверсантов. Они-то и составляли костяк телохранителей Гусейнова. По их словам, убивать им самим никого не приходилось, но они неоднократно видели, как это делается, поэтому готовы к этому.
   Ребята были молодые, не было у них большого опыта в пьянстве, чего не скажешь про нас, они быстро опьянели, но не настолько, чтобы оставить оружие или вырубиться без памяти. Да и куда мы бы ушли все загипсованные? Пусть научатся нам верить и доверять. А там посмотрим.
   Ни я, ни Виктор тоже никогда не убивали людей. Мы были задумчивы весь вечер. То веселились, то уходили в себя. Меньше чем за месяц пять смертей! Морозко на КП, двое сегодня. И двое наших мужиков погибли в застенках у Гусейнова. Смерти я их не видел, но над ними издевались так же как над нами, и они решились на побег. И погибли. А почему мы не решились? Не знаю! Я тряхнул головой, отгоняя наваждение. Это слишком! Я не кисейная барышня, но и не наемник-головорез, все это меня здорово потрясло.
   - Слышали, что у доктора муж погиб? - спросил я у охраны.
   - Да, слышали. Хороший был человек. Сам пошел на войну, не мстить, а помогать людям. Он часто и пленных оперировал. На него из-за этого все ругались, а он говорил, что все люди и надо помогать. Местные к нему часто приходили. И армяне и русские, все приходили. Никому не отказывал. Хороший человек.
   - Был, - мрачно вставил Виктор.
   - Да, правильно - был. Кому мешал - не знаю. Но точно знаю, что не любят докторов. Особенно наемники почему-то часто убивают врачей.
   - А почему? Доктора - святые люди.
   - Сам не знаю. Но очень много случаев было, когда именно докторов убивали. Может и случайность. Доктор - он же без оружия, ответить не может, повязка на руке, или халат белый, издалека хорошо видно, вот и убивают.
   - М-да, ну и дела. А Аиду зачем привезли? У нее сейчас горе, зачем дергать ее? Других врачей в больнице мало что ли?
   - Ай! Это баран водитель. Решил прогнуться перед командиром. Баран!
   Спал я хорошо. Алкоголь сделал свое дело. Может поэтому комбат и не просыхает? Неплохая мысль. Надо подумать! "Гуд бай. Америка! " Уже реже, но песенка все равно возвращается ко мне. Я начал к ней привыкать.
  
  

- 30 -

  
   Наутро мы проводили занятия со второй ротой. Все то же самое, но постарались соблюсти все меры предосторожности, хрен с этим показателями! Главное, чтобы они все были живы и нас не пришили "по ошибке". Уж больно много было в этой роте мужиков с зелеными повязками на головах, у некоторых они болтались на стволах автоматов. Впрочем, они не помогали им стрелять лучше других. Пожалуй, даже отвлекали.
   После обеда занятия с третьей ротой. Ночью - стрельбы со слабой подсветкой с первой ротой. Короткий сон и снова занятия. Со второй ротой, третьей ротой. Ночные стрельбы. Стреляем по-прежнему на том же стрельбище. Оно ближе расположено, и нам проще до него добираться... Расстреляли уже весь крупногабаритный мусор, который можно было найти в городке. В ход уже пошли обычные солдатские тумбочки, но они быстро приходили в негодность. Несчастных случаев уже не было.
   Мы стали завоевывать авторитет среди ополченцев. Мужики-фанатики уже относились к нам без излишней предвзятости. Мулла тоже от нас отстал. Видимо, комбат сдержал свое слово. Самого его мы видели на занятиях лишь пару раз, и то в стельку пьяного. Модаев появился разок. Понаблюдал издалека, к нам не подходил, что-то старательно записывал в блокнотике, затем развернулся и ушел.
   Потом мы перешли к окапыванию на местности. Земля в округе была каменистая, плюс строительного мусора в земле было много. Ополченцам пришлось очень постараться, чтобы окопаться. Забавно то, что не было малых саперных лопаток. Комбат и его прапорщик-капитан где-то достали. В том, что комбат, фактически самоустранившийся от командования батальоном, является хорошим доставалой, мы убеждались не раз. Но он был постоянно либо пьяным, либо с похмелья. Нас он по-прежнему недолюбливал и не доверял нам. Привычку свою плевать на пол он также не бросил. Всякий раз, когда приходил, отзывал в сторону наших приятелей-охранников и втолковывал им, что они обязаны нас пристрелить при первой же попытке к бегству. Манией или идеей фикс была его мысль нас убить - не знаю. Но к счастью с охранниками у нас сложились более-менее теплые отношения. Они были уже не такими настороженными и не такими нервными, за оружие уже хватались.
   Жизнь стала более сносной, но мысль о побеге не давала покоя. Гипс мы сняли. Уговорили охрану устроить нам помывку в местной бане, а то в городке душевая была сломана, и мыться приходилось, приделав шланг к крану в умывальнике.
   Охрана пошла на это. Они договорились в общественной бане в Герани и вывезли нас туда ночью, после стрельб. Как это все же здорово - посидеть, попариться! Пот лился с нас, липкий, противный, вонючий, - выходила из нас грязь, тело зудело, чесалось, но как было хорошо! Особенно там, где был раньше гипс.
   Когда наши "обучаемые" более-менее научились стрелять, окапываться на местности, мы перешли к боевому слаживанию. Сначала по отделениям, затем повзводно и поротно.
   Начали от перемещения по отделениям. И смех и грех. Партизаны взяли на вооружение организацию войск Советской армии, но как-то частично. Все они хотели стать большими командирами, но у них даже не было командиров взводов, заместителей командиров взводов, не говоря уже про командиров отделений.
   Пока они находились под руководством ротного, они еще что-то могли делать, но когда рота разбивалась на самостоятельные мелкие подразделения-группы, то все! Как слепые котята тыкались куда угодно. Д еще этот их менталитет. Все гордые. Все независимые. Если кто пытался самостоятельно взять командование на себя, остальные тут же пресекали его попытки.
   Еще многое зависело от местности, откуда они пришли. Так, например, получалось, что те, кто были из Баку и других городов, не хотели подчиняться тем, кто из сельской местности. Были родственники каких-то древних фамилий, что-то вроде дворян, баев, - они тоже не хотели подчиняться тем, кто ниже их по сословию. Особенностей хватало. Хуже всего приходилось полукровкам. Смешанных браков хватало, коммунистическая партия и советское правительство поощряли это дело, и даже очень. Но вот как в современном мире жить таким людям?
   Были метисы от смешанных браков с русскими и армянами. Все они считали себя азербайджанцами, но их-то, к сожалению, таковыми никто не считал. И вот приходилось этим изгоям доказывать свою принадлежность к великой и могучей азербайджанской нации. Часто дело доходило до драк.
   За три недели нашего пребывания в этом учебном пункте было убито по неосторожности пятнадцать человек, включая тех двоих, что погибли на наших глазах. Хоронили всех на ближайшем сельском кладбище. Многие из них умерли странной смертью: ночью были удушены или зарезаны в собственных кроватях.
   Коллектив из-за неоднородностей разделился на микро группы. Во второй роте, к примеру, верховодили бывшие уголовники. Был у них там свой пахан, который командира роты ни во что не ставил, жил сам по своим законам. В других ротах верховодили тоже по силе, но процент загадочных смертей был особенно высок именно во второй роте.
   Связи между ротами и внутри подразделениями не было никакой. Связь осуществлялась посыльными, все как в войну 1812 года. Сколько мы не говорили об этом вечно полупьяному и плюющему на пол комбату, тот только таращил на нас свои маленькие поросячьи глазки, задумчиво чесал волосатые уши, иногда громко и вонюче рыгал, потом звал Модаева и орал, что мы саботажники. Мы махнули рукой. Это их война, на кой черт будем сердце рвать с дураками?
  
  

- 31 -

  
   Приехал сам Гусейнов. Вместе с ним приехало человек двадцать. Все сытые, гладкие, в камуфляже, у многих красовались генеральские погоны. Но все "генералы" были не старше генерал-майора, то есть не выше Гусейнова по званию. Хотя, это у нас звание - генерал-майор, а у них - бригадный генерал.
   С этой свитой приехал и наш мулла. Он яростно сверкал стеклами своих очков в золотой оправе, и что-то негромко говорил Гусейнову, показывая на нас. Стучит, сука!
   Все началось с большого построения. Все как в Советской армии. Мы не стали вставать в общий строй и пристроились в сторонке.
   Комбат по такому случаю даже не напился с утра, лишь слегка опохмелился. Впрочем, для его массы-туши, что такое "слегка" я не знаю. Для меня это было бы уже много. Но он - побритый, в начищенной обуви - старательно топал за Гусейновым, когда тот обходил строй нашего батальона.
   Сурету что-то не понравилось во внешнем виде пахана из второй роты: тот и стоял перед ним вразвалочку, и цедил что-то сквозь зубы. Гусейнов что-то ему сказал, тот ответил. Тут еще какая-то "шавка" пахана дернулась на Гусейнова, вставая между ним и своим патроном. Но не успела она и двух шагов сделать в благородном порыве, как свалилась под двумя выстрелами телохранителей Гусейнова.
   Пахан задрожал всем телом. Это тебе не сонных в постелях приказывать резать, сука! Гусейнов подозвал командира второй роты и что-то спросил. Тот ответил. Пахан умоляюще смотрел на своего ротного, видать немало он попортил крови командиру, что тот его "сдал".
   Телохранители выволокли визжащего от страха пахана из строя, тот упирался, сучил ногами, пытался каблуками затормозить свое движение к смерти, на ходу пытался целовать руки своих палачей, но они просто не обращали никакого внимания на эти телодвижения. Этим туркам было глубоко наплевать на всю махру. Бей своих, чтоб чужие боялись!
   Пахана поставили перед строем, он упал на колени, заплакал, протягивая руки к Гусейнову, коротко объявили приговор, в духе революции, и два телохранителя, что тащили пахана из строя, дали залп. Пахана отшвырнуло назад, палачи знали свое дело. Пули попали в грудь, разворотив ее. Подошел третий телохранитель и сделал контрольный выстрел в голову.
   - Наглядно и убедительно. Вряд ли кто-нибудь сейчас дернется на командира второй роты, - Витя закурил, жадно затягиваясь.
   - Это точно. Но мы-то перед расстрелом вели себя более достойно! - я тоже закурил.
   - Его перед смертью не били, не пытали.
   - Не забудь еще, что у него была какая-то иллюзия власти, он решал, кто будет жить, а кого ночью прирезать или придушить. Не готов он был к смерти, думал, что пуп земли.
   - Чем больше шкаф, тем громче падает.
   - Один подлец убил другого. Делов-то куча!
   - Ну их на хрен, я еще буду переживал из-за этого!
   - О, Гусь! Идет к нам.
   К нам подходил Гусейнов. Наша охрана подтянулась, поправила ремни.
   - Ну, здравствуйте, здравствуйте! - голос благодушный, подумаешь, пару человек только что завалили, фигня какая!
   - Добрый день! - еще не хватало, чтобы я перед каждой обезьяной, которая нацепила на себя генеральские погоны, вытягивался во фрунт и орал во всю глотку "Здравия желаю, Ваше высокородие! " Обойдется!
   - Наслышан я о вас, наслышан! - тон его был снисходителен.
   - Хорошего или плохого?
   - Всякого, - уклончиво ответил он. Из-за его спины сверкали очки нашего батальонного муллы-замполита.
   - Будете проводить учения?
   - Да, посмотрю, чему научили вы моих молодцов.
   При слове "молодцы" мы с Витей дружно хмыкнули.
   - Что вы тут фыркаете?
   - Я вам говорил, что они не уважают наших людей, глумятся над ними, глумятся над нашей верой. Считают, что можно победить только с помощью оружия, - вставил мулла.
   - Что можешь сказать в свое оправдание? - Гусейнов смотрел в упор.
   Я понял, что от моего ответа сейчас зависит, похоронят нас сейчас вместе с паханом или чуть попозже.
   - Оправдываться можно, когда что-то сделал, а нам оправдываться не за что.
   - Так чему научил моих людей?
   - Будем разговаривать здесь, или пойдем куда-нибудь?
   - Пойдем в штаб.
   - Да-да, пойдемте. Я там столик приготовил, фрукты свежие, водичка холодненькая, все стоит, ждет, - комбат засуетился, прыгая вокруг Гусейнова.
   - Позже, - Гусейнов отмахнулся от него как от мухи.
   Мы прошли в здание штаба. Сели в кабинете комбата. Гусейнов брезгливо провел пальцем по столу, показал результаты комбату и вытер грязный палец о свой носовой платок, после чего платок бросил в урну. Эстет хренов!
   - Докладывайте! - бросил он нам и приготовился слушать.
   Мы вкратце доложили о проделанной работе, при этом не поливали грязью комбата, который во время всего нашего доклада внимательно слушал и потел. Пот ручьями струился по его телу, форма намокала темными пятнами.
   - Командование батальона присутствовало на занятиях? - спросил Гусейнов.
   - Конечно! Комбат почти постоянно.
   - А начальник штаба?
   Модаев умоляюще смотрел на нас.
   Получи, предатель!
   - Нет. Всего один раз издалека понаблюдал, а потом, видимо решил, что все знает и умеет, ни к чему это все!
   - Модаев! Почему не ходил?
   - Они ничего нового помимо того, что я уже знаю, не преподали.
   - Посмотрим. Сейчас пойдем и посмотрим выучку личного состава.
   - Почему с муллой общий язык не нашли? - это уже к нам.
   - Мы здесь выступаем как инструктора в обмен на свои жизни. Так?
   - Так, - подтвердил Гусейнов.
   - Так какого хрена нам еще веру менять? Мы что, плохо работаем? Если так, то меняйте нас, но зачем в душу-то лезть! Попытки к бегству не делаем, ни во что не влазим, жизнь никому не осложняем. А этот новоявленный замполит лезет и лезет! Мы его в дверь выгоняем, а он в окно лезет!
   - Не хотите, значит, веру менять? - Гусейнов смотрел в упор не моргая.
   - Не хотим.
   - Понятно. Я скажу, чтобы к вам не лезли по вопросам веры. Какие есть общие замечания?
   - Как вы собираетесь в бою управлять личным составом?
   - Не понял?
   - Радиостанций нет.
   - Да, верно - это наша боль. Нигде нет связи, - он вздохнул тяжело.
   - А как воевать без связи?
   - Очень много наших потерь из-за отсутствия связи. Кто-то попал в засаду, не может вырваться, посылает посыльного, а тот либо погибает, или пока добежит - все уже погибли.
   - Круто вы воюете! И ничего сделать нельзя?
   - Должны из России привезти станции, да и с теми войсками, что здесь еще остались, мы ведем переговоры, чтобы нам продали. Но такие цены ломят! О-го-го!
   Вот ты и проболтался! Значит, есть еще в Азербайджане наши войска! Есть еще! Соврал ты тогда, ваше генеральство! Соврал! Гражданин соврамши! Есть куда бежать! Есть куда отступать!
   - Ладно, идем покажете, чему научили! - он пошел на выход, потом остановился, резко повернулся на каблуках и, глядя мне в глаза, сказал зло: Ну, смотри, если вы здесь дурака валяли, стрелять поверх головы не будем!
   Когда выходили, нас оттолкнул мулла и шепнул на бегу:
   - Молитесь своему Иисусу, посмотрим, как он вам поможет! Хе-хе!
   Мы пошли позади всей свиты. Вся эта свора презрительно смотрела на нас. Наверное, уже списали со счетов! Поторопились, однако, сволота, ой поторопились. Виду мы не подавали. Но волновались. Врать не буду, волновались очень, курили непрерывно. Благо, что у свиты были хорошие сигареты, которые мы "стреляли" безбожно, опустошая все запасы. Ничего, не обеднеют.
   Весь батальон уже сосредоточился в районе стрельбища. Было установлено новое мишенное поле. Начала стрелять первая рота. Упражнение было простое. Стреляли уже не поодиночке, а по десять человек. Все отстрелялись быстро и уверенно. Гусейнов поначалу сам бегал смотреть, но потом перестал. Бегали шавки из своры сопровождения.
   Потом перешли к более сложным упражнениям. Такого, чтобы они попадали точно в центр самодельных мишеней, конечно, не было, но в саму мишень попадали. Гусейнову это понравилось.
   Он сам взял автомат, встал спиной к мишени, по команде развернулся, сделал выстрел в мишень, установленную на расстоянии ста метров, а затем в мишень, установленную на сто пятьдесят метров. Обе мишени были поражены. После этого он загнал на выполнение данного упражнения всю свою свиту. Никто из них не смог повторить командирского достижения.
   Пытались всучить автомат мулле, но тот отбрехался, что, мол, его оружие - это слово. Оставили в покое. А жаль, я бы с удовольствием посмотрел, как он обделается, фанатик хренов!
   Потом пришла очередь Модаева, он пытался улизнуть с первой ротой, но не тут-то было. Его вернули и заставили стрелять. Ни фига! Не смог Сережа-Иудушка выполнить упражнение, которое выполняли его бойцы! Как в Красной армии был он чмо, так и в другой армии останется чмырем!
   Потом Гусейнов посмотрел, как первая рота умеет окапываться. Для усиления эффекта, и чтобы не было скучно свите, по приказу Гусейнова его телохранители стреляли поверх голов окапывающихся бойцов и перед ними. Это они умеют, страх нагонять!
   Скорость окапывания возросла до невероятной! И вся отрываемая каменистая земля не раскидывалась, как во время учебных занятий, а укладывалась впереди себя на бруствер.
   Свита отчаянно веселилась, глядя на это зрелище. Вас бы, толстопузов, заставить окапываться под пулями, я посмотрел бы на ваши глаза с расширенными от ужаса зрачками!
   Гусейнов был строг, он внимательно смотрел, как окапываются его люди. Когда были оборудованы окопчики, он лично взял автомат и стрелял по брустверу, прямо перед лицом у ошалевших от страха ополченцев. Ни один из проверенных брустверов пуля не пробила.
   Те, кто прошел эти испытания, откапывали эти пули и вешали их себе на цепочке на шею. Старая армейская и бестолковая примета, что это, мол, та самая пуля, что была отлита для тебя.
   Потом была маскировка на местности, что тоже понравилось Гусейнову. Устройство засады, отражение нападения колонны при попадании в засаду. Все это очень понравилось и самому командующему народно-освободительной армией Азербайджана и его прихлебателям. Только наш батальонный мулла-комиссар ходил мрачнее тучи.
   Модаеву тоже досталось по первое число. Он ходил и косился на нас. Нечего косится! Если собираешься воевать за свою новую Родину, так научись выживать на войне!
   Не было у него моего командира курсантской роты майора Земова! Это благодаря его науке мы сдали с Витьком экзамен. Как я тебя ненавидел и боялся, майор, так сейчас благодарен той науке, которую ты вбивал в нас с потом, кровью, страхом, превозмогая себя, через "не хочу" и "не могу"!
   К нам подошел Гусейнов. Мы стояли и курили. Подопечные сдали экзамен. Это было видно. Гусейнов был доволен.
   - Ну, спасибо! Порадовали!
   - Так и нас тоже надо порадовать!
   - Просите чего хотите!
   - Отпусти!
   - Ну, нет. Вот когда закончится эта война, вот тогда и отпущу. А сейчас вы будете с этим батальоном до конца.
   - Нам что, погибать на вашей войне?
   - Она теперь не только наша, но и ваша. Как научите людей, так и домой поедете. Если они все погибнут, то и вы с ними, а если придете с победой - скатертью дорога на все четыре стороны!
   - Тьфу!
   - Ты чего плюешься! Это очень некрасиво плеваться в присутствии своего генерала.
   - А ты не мой генерал!
   - Я твой начальник.
   - Ты мой главный мучитель! Мы обучили людей всему, что знали сами, и что взамен? Идти под пули на чужой войне, за чужую землю. Это ведь не русская земля. Мне в Сибири ее, знаешь, как хватает! Во! Жизни не хватит всю ее обойти! А здесь? Одни сплошные горы! Разве это земля? И ее так мало, что на машине пролетишь за два часа и не заметишь! Тьфу! Надоело!
   - Ну что ты, Олег, распереживался! Скоро мы закончим всю эту войну, и поедете домой! Денег вам дадим, машины подарим!
   - Это мы уже слышали много раз. На фига козе баян?
   - Я все сказал! Пока война не закончится, будете с этим батальоном! - и тут же смягчился: - Я вам там подарки привез. Охрана принесет!
   - Консервированная свобода?
   - Не шути так. Да, кстати, с сегодняшнего дня вам будут платить по двойному тарифу, как инструкторам.
   - Спасибо, барин! - Витька дурашливо поклонился. - Век твоей доброты не забуду.
  
  

- 32 -

  
   Мы пошли в свою медсанчасть. По дороге отчаянно матерились, обсуждая происшедшее. Наши охранники безмолвно ступали сзади, как тени. Скинули обувь, упали на кровати. Снова навалилась бешеная усталость. Мы не дети и понимали, что даже если сделаем "зеленных беретов" из этих ополченцев, все равно нас никуда не отпустят. Но надежда умирает последней!
   Раньше еще были мысли, что нам удастся выбраться после этого "курса молодого бойца". Не удалось! И что теперь делать? Только побег! Больше ничего! А как без документов? Значит, нужно добраться до сейфа комбата. А если их там нет, что дальше? Слишком много "если", даже очень много! Что делать?
   И поговорить толком нельзя, охрана рядом, даже слишком рядом. Хоть мы и достигли с ними нейтралитета, всячески демонстрируя им свою лояльность и нежелание бежать, но их на мякине проведешь!
   В дверь постучали. Вошел один из охранников, занес коробку.
   - Что это?
   - Командующий просил передать в качестве благодарности за обучение личного состава.
   - Ставь сюда. А что там?
   - Не знаю.
   - Ну, открывай, посмотрим.
   В коробке оказалось две бутылки водки московского производства, пара баночек с красной и черной икрой, копченая колбаса, шоколад, бритвенные станки, мыло, шампуни, и прочая дребедень. Не было самого главного - не было свободы! Какой угодно, пусть даже консервированной.
   - Типичный продуктовый набор к празднику 7 Ноября! - прокомментировал Витя содержимое коробки.
   - Что стоишь? Помогай накрывать на стол! - это я охраннику.
   Он позвал второго охранника, сбегал в столовую за хлебом, все это хозяйство открыли, порезали и начали выпивать и закусывать.
   - Водка, конечно, хорошо, но как хочется дома, под соленый огурчик, картошечку отварную, под сальце! - Витя мечтательно откинулся на кровати, дожевывая бутерброд с икрой после первой стопки водки.
   - Не томи душу, Витя!
   - В другой бы раз радовались, если бы принесли домой все это богатство. А сейчас оно в рот не лезет!
   - Что ты заладил. Дом, дом, дом! - я начинал психовать. И так на душе муторно, а он еще кота за хвост тянет, козел!
   - Не злись, Олежа! Все пройдет!
   - Что пройдет? Война пройдет? Жизнь пройдет? Правильно, все пройдет! Все абсолютно пройдет! У меня родится сын и вырастет. А я буду здесь торчать! Буду здесь учить новых и новых партизан как лучше убивать своих бывших соседей! На хрена мне все это надо? Вот вы мне объясните! Все, кто здесь сидит, объясните, на хрена!!!
   - Олег, успокойся! Давай лучше выпьем?
   - Выпьем? А что изменится? Ни хрена не изменится! Как ты понять, Витя, не можешь, что все! Вот это - все! Это наш конец! Мы здесь застряли до конца дней своих. А они могут очень скоро закончиться. Просто возьмут и закончатся. Потому что или мудак Модаев нас порушит или мулла-сволочь, из-за отказа принять мусульманство, чтобы другим не повадно было, и прикажут нашим славным ребятам-охранникам убить нас. Убьете ведь?
   Молчание.
   - Молчите. По глазам вижу - убьете. Правильно! Только можете убить меня сразу сейчас! Устал я от всего это блядства! Сегодня пусть двух плохих, ну очень плохих людей, но убили. За что? Да, просто так, взяли и убили. И нас с тобой, Виктор, точно также убьют.
   - Олег, ты и не выпил ничего! Только стопку. Давай выпьем! - он начал быстро наливать водку. Протянул мне больше чем полстакана. Себе много меньше: - Пей, Олег, пей!
   - Давай. За что? - я взял стакан.
   - Какая разница за что.
   - За наши семьи! У тебя, правда, пока нет ее...
   - У меня родители есть, сестра младшая.
   - Пардон, значит, есть семья. Вот и выпьем за наши семьи! А вы что, не будете?
   - Будем, но нам чуть-чуть, если учуют запах - головы не сносить.
   - Так они сами пьют как лошади. Вон, комбат не просыхает, и ничего. Голову ему никто не откручивает. И на Коран наплевать.
   - Им можно, они начальство, а мы на посту.
   - Не понял, на каком посту? А, извините, врубился - нас охраняете. Ладно, мужики, у вас же тоже есть семьи? Вот за них и выпьем. Чтобы мы вернулись к ним все целые и невредимые.
   Мы встали, чокнулись и выпили до дна. Боль душевная ушла. Но осталась тяжесть. Большая, щемящая тяжесть. Она заполнила собой все внутри. Как тяжело. Что делать? Что делать?
   Можно хоть сейчас кинуться на охрану, попытаться убежать, и что дальше? Убьют. Во мне сидело два человека одновременно. Казалось, что полупьяное сознание разделилось на две части. Весь оставшийся вечер я просидел, уставившись в одну точку. Витька меня тормошил, пытался вывести из ступора. Он втискивал мне в руку водку, я пил чисто механически. Не чувствуя ни вкуса водки, ни вкуса тех деликатесов, что жевал. Я не слышал, что он мне говорил. Я говорил сам с собой. "Гуд бай, Америка! "
   Наверное, так сходят с ума. Один я говорил, что надо бежать немедленно. Второй с ним спорил, что убьют. Первый настаивал, что это не жизнь, а существование, так стоит ли его влачить? Рвануть и все! А там будь что будет. Я соглашался с ним.
   Второй говорил, что сейчас нет смысла дергаться. Нет документов. Даже если мне чудом удастся добраться до своих, то подтвердить свою личность я не смогу. Значит надо ждать удобного случая и захватив документы бежать! Я соглашался и со вторым.
   Потом мне показалось, что они начали драться. Сознание меня покинуло, а может я просто от выпитого отрубился?
   Очнулся я только утром. Спал я в одежде. Голова гудела, во рту словно стая кошек опорожнилось. Со стола уже было все убрано. Витя сидел со стаканом вина в одной руке и бутербродом в другой. Ждал меня.
   - Убери, - я отмахнулся.
   - Выпей - полегчает!
   - Я вчера перебрал, теперь неделю на спиртное смотреть не могу. Это уже проверено!
   - Выпей! Это тоже проверено!
   - Давай! - я выдохнул, зажмурился и выпил четверть стакана домашнего вина.
   Гадость. Было ощущение, что оно вернется сейчас назад, но бутерброд, упавший сверху придавил его. Вроде, даже и полегчало!
   - Ну, как?
   - Вроде отпустило, - я вытер тыльной стороной ладони испарину, что появилась на лбу. - Ты извини меня, Витя, что накинулся на тебя вчера. Что-то накатило. Это я не со зла.
   - Понимаю, Олег, понимаю. Если бы не ты, то я бы вчера был такой. У самого на душе кошки скребли. Но ты меня опередил. Поэтому мне пришлось за тобой ухаживать...
   - Меня что, рвало?
   - Нет. Просто водку наливал, посуду убирал.
   - Как охрана?
   - Мужики сначала удивились, потом посочувствовали. Много интересного рассказывали.
   - Что именно?
   - Сыпят Гусейновской армии и в хвост и в гриву во всех направлениях. Он уже неделю объезжает учебные лагеря. Пока доволен.
   - А что дальше?
   - Ты опять за свое?
   - Рвать когти надо из этого бедлама.
   - Ждать надо!
   - Будем ждать. Только комбатовский сейфик надо приоткрыть. На чуть-чуть.
   - Может пить с ним начать?
   - Не получится. Я вчера с мужиками говорил. Комбат пьет в гордом одиночестве. Всех остальных он презирает. Считает ниже собственного достоинства с остальными общаться.
   - Козел!
   - Не то слово, вдобавок ко всему он родственник Гусейнова. Тот его унижает по-черному, особенно за последний разгром батальона. Но кровь родная, поэтому и терпит. Сам знаешь, как в местных краях относятся к родственникам.
   - Интересно, а как охрана к Мудаеву относится. И какие виды на него?
   - Вид один, что в профиль, что в анфас - чмо!
   - Предателей никто не любит.
   - А кто их любит? Единожды предавший может это делать снова и снова.
   - Особенно всем понравилось, что он игнорировал в категоричной форме все наши занятия, а когда пришло время для самостоятельных стрельб, то опарафинился по полной программе.
   - Не верят они ему?
   - Не верят. Называют предателем и всем прочим, сам знаешь, какой цветистый у них язык.
   - Ислам-то он принял?
   - Принял. Сам полковой мулла его переводил в новую веру. Он каждый день отчитывается перед ним о прочитанных и изученных главах из Корана.
   - Это уже патология. Тут доктор нужен. Желательно психиатр. Вместо того чтобы готовится к боевым действиям, они Коран учат!
   - Больные на голову. Дети гор!
   - Интересно, а член ему укоротили?
   - Чего не знаю, того не знаю. При встрече спросишь сам.
   Вошел охранник. Он сочувственно посмотрел на меня и сказал, что нас вызывает начальник штаба.
   - Легок на помине, свинья позорная!
   - Вот заодно и спросишь у него про длину его члена.
   - Ну, пойдем, коли вызывают. Гуд бай, Америка!
   - Не понял! О чем это ты? Может, по соточке накатим? Один черт сегодня все с похмелья болеют, перегар такой, что никто не учует.
   - А, давай! - мы допили остатки домашнего вина. В голове зашумело, много ли надо на старые дрожжи? - С расстрела песенка привязалась, в зубах навязла. Пытаюсь ее выгнать, но слабо получается? Как думаешь, это шизофрения, или паранойя? Навязчивые идеи, мотивы и все такое прочее?
   - Не знаю. Вскрытие покажет.
   - Спасибо, утешил.
   - Не стоит. За что будем пить?
   - За здоровье. За что еще?
   Мы выпили домашнего вина, закусили остатками вчерашнего ужина.
  
  
  
  
  

* Часть девятая *

  
  
  
  

- 32 -

  
   Подошли к штабу, нас проводили к Модаеву. Его кабинет размещался на первом этаже. Наш охранник зашел и доложил, что мы прибыли. Потом вышел и сказал, чтобы переждали пять минут. Начальник штаба занят.
   - Чапай думу думает!
   - Маринует нас в приемной, унижает.
   - Сейчас мы покажем этой обезьяне, кто в доме хозяин!
   - Пять минут прошло?
   - Прошло. Пошли!
   Мы рывком распахнули дверь. В большом кабинете сидел Модаев. Он был погружен в изучение каких-то бумаг. Нас, казалось, он не замечал.
   - Привет, чмо! - Виктор был настроен весело-агрессивно.
   - Давно не виделись, предатель!
   - Выйдите и зайдите, как положено! - сказал Модаев, не поднимая головы.
   - Я тебя сейчас сам выведу, чмо уродливое! - я вскипел.
   - Мне позвать охрану?
   Витя схватил его за горло сзади в "замок". Я схватил руки. Витя его чуть придушил, так что он не мог орать, а только сипеть. Рожа его приобрела красный цвет с фиолетовым оттенком.
   - Ну, что, предатель? Будешь звать охрану?
   - Х-х-х! Хет!
   То есть - нет?
   - Хет!
   - Медленно отпусти его, но если будет шуметь, сверни ему шею.
   - Будешь еще шуметь?
   - Нет, - Серега крутил головой. - Отпустите.
   Мы его отпустили. Он потирал горло, шею, растирал руки, кряхтел.
   - Сережа, не вздумай фокус выкинуть, например, ствол достать из-под ляжки или отодрать его из-под стола. И не мечтай!
   - Двоих все равно не успеешь убить, второй тебе башку оторвет, да и стрелок ты хреновый. Вспомни, как вчера отстрелялся.
   - Я не буду стрелять.
   - Встань.
   - Чего ради я должен вставать?
   - Нам спокойнее будет!
   Он встал. Под его правой ляжкой лежал ПМ.
   - Я же говорил, что он чмо.
   - Тоже мне новость.
   - Теперь поговорим. Чего хотел?
   - Пистолет отдайте! - тон был угрожающим, но в голосе проскакивали писклявые нотки, и поэтому он казался жалобным.
   - Мы его себе оставим. Ты себе еще достанешь!
   - Если не отдадите, я скажу комбату или Гусейнову, они вас в порошок сотрут. А мулла как будет рад! Так отдадите пистолет?
   - Отдай, Витя.
   - На, чмо.
   - Поговорите у меня еще! Козлы!
   Виктор с сожалением отдал пистолет, но предварительно вытащил магазин и передернул затвор, выщелкнув патрон. Пистолет он поставил на предохранитель и положил на край стола, а магазин бросил на пол в угол комнаты.
   - Кто тебя научил патрон досылать в патронник? Тебя в училище не научили, что это очень опасно?
   - Наверное, у них здесь в лагере такая мода. Все с оружием, полупьяные, и оружие готово к стрельбе. Жуть!
   - Короче! Чего хотел?
   - Гусейнов привез новые планы и методики обучения.
   - Так в чем дело? Бери и обучай.
   - Тем более, что ты проводишь занятия на высоком методическом уровне, да и сам можешь быть примером для подражания.
   - Ага, как в "Боевом листке", "Делай как я". И фотография на Доске почета 9 на 12.
   - В траурной рамке.
   - Что я вам плохого сделал? - он был подавлен. На секунду мне стало его жалко.
   - А ты сам не понимаешь, что ты сделал?
   - Что? - глаза его были полны слез.
   - Ты предал своих. Из-за тебя, - вернее, с твоей помощью - захватили КП, убили Морозко. Помнишь, Сережа, прапорщика Морозко? Он ведь тебе как брат, как дядька был. Помог тебе свадьбу провести. А ты его предал. Деревню только стечение обстоятельств спасло от ракет. Из-за тебя Бобова под трибунал отдадут, сдерут погоны и на зону. Его-то за что, Сережа? Он тебе что плохого сделал? Если бы не он, то тебя давно бы выперли из армии, и поднимал бы ты сейчас народное хозяйство. А нас зачем ты сдал? Нас, зачем сдал, сука! Мужики в подвале школы из-за тебя погибли. Если бы не ты, мы сейчас уже были бы дома. А по твоей милости мы здесь этим онанизмом занимаемся! Спишь хорошо? Совесть не мучает? - я грохнул по столу кулаком.
   Дверь открылась, появилась голова охранника.
   - Все нормально, закрой дверь, - сказал Витя как можно более спокойным тоном.
   Дверь закрылась.
   - И ты после всего этого еще смеешь спрашивать, что же ты нам плохого сделал?
   - Ты нам всю жизнь поломал, может, мы и сдохнем на этой поганой войне. А на хрена, нам все это надо?
   - Серега, так зачем ты нас всех продал?
   - Родственники жены заставили, - глухо произнес Серега, глядя в стол.
   - Объясни мне - тупому старлею, как можно офицера что-то заставить делать против его воли? Ты же не ребенок малый! Не понимаю!
   - Они сказали, что мы родственники, и попросили поначалу помочь форму достать, то да се.
   - Понятно. Потом боеприпасы, потом оружие, потом все остальное. Так что ли?
   - Так, - Серега мотнул головой, но сам уставился в стол, глаз не поднимал.
   - Вот уж воистину, изменишь жене, предашь Родину. Только у тебя все было наоборот. Тебя через жену заставили изменить Родине. Урод ты моральный. И как жить после этого собираешься?
   - Не знаю, - он пожал плечами. - Нормально.
   - Вытаскивай нас отсюда. Только это тебе поможет.
   - Не могу. Я кровью повязан.
   - На войне что ли? Там все стреляют. Не будешь - тебя пришибут. Это не страшно. Пленных расстреливал? Это нехорошо!
   - Нет.
   - Так какой кровью тебя повязали? Член укоротили что ли? Ты ислам-то принял?
   - Ислам принял. Ничего не обрезали. Сейчас Коран изучаю, рассказываю мулле.
   - Мы про это уже слышали. Так что за кровью тебя повязали?
   - Я наших убил.
   - Каких наших? Не понял. В школе, что ли?!
   - Да, - Серега кивнул. - Они все равно бы умерли. Они раненые были. Гусейнов мне дал пистолет, а сам встал за спиной. Меня самого бы убили! - он заплакал, плечи его сотрясала дрожь.
   - Ах ты сука!
   Мы вскочили на ноги, ударом в скулу повалили Модаева на пол и начали бить. Били ногами, руками.
   Модаев заорал. Я сидел на нем сверху и затыкал ему рот левой рукой, а правой бил его что было сил по лицу. В каждый удар я вкладывал душу. По поганой роже предателя, по лицу убийцы. Витя охаживал его по корпусу ногами. Пару раз промахнулся и заехал мне по спине. Боли я не почувствовал. Была только одна мысль - убить предателя, прибить эту гниду!
   Витька схватил пистолет. Забыл, что сам же вытащил магазин. Пару раз передернул затвор, потом понял это, и хотел уже от всей души приложится к голове сволочи рукояткой пистолета, но тут на шум вбежала охрана. Нас с трудом оттащили от Модаева.
  
  

- 33 -

  
   Чтобы мы не трепыхались, нас заковали в наручники. Серега плюхнулся на свой стул, достал носовой платок с какими-то письменами на арабском языке и приложил его к своим ранам.
   - Ничего-ничего, вас еще за это расстреляют! - он был зол и свирепо смотрел на нас. - Все! Вам звиздец полный! Вы покойники!
   - Замучаешься пыль глотать, собака серая!
   - Ты что думаешь, что ты им нужен?
   - Они презирают тебя не меньше, чем мы. Земля у тебя под ногами скоро будет гореть, Иуда!
   - Скоро вы сами будете в аду париться, уроды!
   - Ты кого, падаль, уродом назвал?
   - Ничего, сейчас я пойду к комбату, а потом посмотрим, что он скажет.
   - Иди, беги, предатель!
   - Может, он тебе кость бросит погрызть!
   - Мы, сука, одни на тот свет не пойдем. Тебя с собой заберем! Запомни это! - крикнул я вслед Модаеву.
   Он убежал на второй этаж. Охранники спросили, за что мы его так. Мы пояснили. Те покачали головами в знак сочувствия, поцокали языками, но наручники, несмотря на все наши мольбы, не сняли.
   Прибежал Модаев. Злорадно бросил охранникам:
   - К комбату их! Уж теперь-то вы попрыгаете! Я посмотрю, кто из вас первым приползет ко мне на брюхе, будет целовать ботинки и умолять, чтобы жизнь оставили.
   - Посмотрим, сука, посмотрим!
   - Ребята, тобой убитые, по ночам не снятся?
   - Нет. Сплю очень даже хорошо!
   - На, получи! - я изловчился, проходя мимо, врезал ему ногой.
   Целил в пах, но угодил в бедро. Тоже не хило! Серега отлетел в сторону и согнулся от боли. Хорошо! Очень хорошо! Значит, попал по нерву!
   - Я тебя за это убью! Ты мне ногу сломал! - он дернулся было ко мне, но упал как подкошенный. Хорошо же я его приложил. Жаль, что не голова попалась!
   Он пытался встать, но не мог опереться на ушибленную ногу. Она подламывалась.
   - Тварь! Ты мне за это ответишь! - шипел предатель сквозь зубы.
   - Ага! Сейчас! Дай только руки освобожу!
   - Ты с нас наручники сними, а там посмотрим, кто кому покажет, козел! - орал Витка на весь штаб.
   На шум стали сбегаться ополченцы, что были в штабе. Я особо не следил за их реакцией, не всматривался в лица. Но уже то, что видел, показывало, что они негативно относятся к этой сволочи. Впрочем, и нас они тоже особо не жаловали. Подумаешь, неверные устроили потасовку! Это же забавно!
   Они подхватили своего начальника штаба и помогли ему усесться на стул. Серега, охая и постанывая, руками подтащил обмякшую ногу и начал усиленно растирать ушибленное место. Лицо его перекосилось от боли. Так тебе и надо! Урод ссученный!
   К комбату их! - приказал Серега.
   Прихрамывая, держась за стену, он стал подниматься по лестнице, сбоку его поддерживал один из ополченцев. Потом он попытался меня пнуть, но телохранитель поставил блок и поймал ногу Модаева.
   - Не надо, господин подполковник! - голос его был тверд.
   Вы что, тоже против меня? Да я вас сгною! - его разбитое, окровавленное, опухшее лицо исказила гримаса гнева.
   - Я - охранник! И подчиняюсь лишь командиру батальона и командующему армией.
   - Накося выкуси, ублюдок! - Витя из-за спины скованными руками показал Модаеву фигу.
   - Сейчас у комбата разберемся! - тот, хромая, рванул наверх.
   Мы подошли к двери командирского кабинета, она была приоткрыта, и оттуда раздавался возбужденный, оттого немного визгливый голос Модаева. Что конкретно он говорил, разобрать было невозможно. Губы от моих стараний у него распухли, и он шепелявил! Получил, гад! Ничего, это только начало! Кровью харкать будешь!
   Мы вошли в огромный кабинет командира батальона. Все было по-прежнему. Только стал он еще более загаженным. Ну а комбат пребывал в своем обычном полупьяном состоянии. Он безо всякого интереса слушал рассказ своего начальника штаба, без каких-либо эмоций рассматривая его разбитое лицо.
   Потом перевел взгляд, полный тоски и полнейшего безразличия к происходящему, на нас.
   - Что скажете? - произнес он.
   Только тут я понял, что комбат мертвецки пьян и ему приходилось прилагать гигантские усилия, что бы выговорить какую-нибудь фразу.
   - Ничего. Он предатель и заслуживает смерти, - проорал Витя из-за моей спины.
   Видать не дошло еще до него душевное и физическое состояние Нуриева.
   Комбат пьяно кивнул головой, перевел взгляд на Модаева.
   - Понятно, - пауза, долго, очень долго он смотрел на своего начальника штаба. - Я же говорил, что не любят они тебя, ой не любят!
   - Они убить меня хотели! - Модаев пытался орать, но у него это не получалось.
   - Не убили?
   - Не убили, но они...
   - Не убили? - тупо повторяет вопрос комбат.
   - Они хотели меня убить. Я получил сотрясение мозга.
   - Мозга? - комбат уставился на лоб Сереги. Смотрел долго. Потом добавил: - Но ведь не убили?
   - Вы оставите это безнаказанным?
   - Нет. Построить личный состав на плацу и всыпать им по двадцать ударов палкой по спине. Но не сильно! Мне они здоровые нужны!
   - И это все?! Вы это так оставите? - Возмущению Сереги не было предела.
   - И это все, - алкоголь догонял комбата, язык заплетался все больше.
   - Я этого так не оставлю! - визжал Серега.
   - Иди проводи учебу! Я устал от всего вашего шума! А вы, - он показал пальцем на наших охранников, - будете их бить!
   - Они в сговоре! Он не дал мне убить Макова! - снова подал визгливый голос Серега, показывая на нашего охранника.
   - И правильно сделал! Иди проводи занятия! - он махнул рукой, еле оторвав ее от стола. - Наручники снимите с них, - бросил комбат нашей охране.
   - Я буду жаловаться Гусейнову! - снова начал Модаев.
   Комбат лишь пару раз лениво махнул рукой. Говорить он уже не мог. На него наваливался сон. Голова медленно клонилась на грудь. Он несколько раз безуспешно попытался придать ей вертикальное положение и, наконец, захрапел.
   Наручники сняли, мы с наслаждением растирали руки. Закурили. Охрана вытолкала нас на улицу и отвела на плац, там уже строился батальон. В череде серых армейских будней ополченцев наконец-то ждало развлечение. Гяуров будут наказывать! Это же интересно!
   Весть о том, что мы сотворили с начштаба, уже облетела наш маленький гарнизон. Вреда мы никому никогда не делали, поэтому особого злорадства не увидели, только любопытство и не более того.
   Но все равно - для них мы были мы неверные, и поэтому сочувствия, каких-либо ободряющих слов мы тоже не видели и не слышали.
   Мулла стоял на левом фланге и что-то кричал на нам. Лицо его горело праведным огнем, - казалось, что оправа очков вот-вот раскалится до красна, сжатые кулаки поднимались в праведном гневе к небу. Толпа внимала ему, но нам было не до его воплей.
   С нами остался один охранник, второй убежал за палками. Мы приготовились получить что-то вроде розог, но это оказались настоящие палки, высушенные, крепкие, ошкуренные. Значит, мы не первые. Господи, помоги.
   Надо было бы поговорить с охраной, чтобы не сильно нас пороли из-за этого ублюдка-предателя. Ох, попадется он мне еще раз в руки - живым не выпущу! В очередной раз мы влипли из-за него в историю! Козел вонючий! Но все-таки классно я ему пару раз приложил! Надо было шею ублюдку сломать! Хорошая мысля приходит опосля!
  
  

- 34 -

  
   Принесли палки. Двое охранников начали размахивать ими, приноравливаясь, чтобы побольней ударить. Один даже взял палку обеими руками, перекинув автомат за спину, и начал ей махать, нанося рубящие удары. При этом еще и орал по типу каратистов "Кий-я! " Спортсмен хренов. Гуд бай, Америка!
   От этого зрелища мне стало страшно, пара таких ударов и позвоночник высыпается в трусы. Это факт!
   Толпа одобрительно ржала над каждым ударом наших охранников-палачей.
   - Не успели с ними поговорить, Витя! Сейчас достанется!
   - Ага, если они нас так будут мочалить этим дубьем, то к утру остынем.
   - С них станется.
   - А мы их еще поили, разговаривали как с людьми!
   - Только ведь ноги зажили, а тут такое!
   - А у меня ребра поджили.
   - Это ненадолго.
   - Спасибо, утешил.
   - Ребра мне еще не ломали, но чует моя задница, что скоро узнаю, каково это.
   - Не волнуйся, - узнаешь! Ничего хорошего. Гуд бай, Америка!
   - Опять?
   - Снова. Мандраж бьет, вот и лезет в голову всякая ересь.
   Мы старались своей болтовней загнать страх вглубь. Но это не особенно получалось. Страшно! Очень страшно! Во рту пересохло. Липкий пот стекал со лба, струился по груди и между лопаток холодной змеей страха, доходил до брючного ремня и растекался по пояснице. Нервы на пределе, каждая клеточка кожи приготовилась к боли. Господи! Дай мне, дай нам силы! Ведь ни за хрен собачий будут бить!
   Так, надо успокоиться и не подавать вида, что тебе страшно. Вдох, выдох, медленный вдох и очень медленный выдох. Эх, сейчас бы водочки стаканяру засадить! Предлагал ведь утром Виктор! Так нет же. Воротило меня от спиртного. А так бы напились бы с утра до поросячьего визга, глядишь, и шкура целее была бы! Гуд бай, Америка!
   Тем временем принесли скамейки, на краю плаца замаячила разбитая рожа Модаева. Он нес свои побои как герой, получивший их боях за Родину. Рассказывали, как некоторые сволочи побои, полученные в результате местных драк, выдавали за боевые и получали какие-то награды за это.
   Сережа, судя по последним месяцам его жизни, способен на любую подлость. Глубока же ты, бездна человеческого падения!
   - Похоже, что именно он будет командовать нашей экзекуцией, - пробормотал Виктор и сплюнул на землю.
   - М-да. Влипли.
   - Орать будем?
   - А ты что, героя будешь из себя строить?
   - Смотря как бить будут. Сигарета есть?
   Мы закурили, впервые в жизни мы курили на плацу. Плевать на все эти условности. Когда выводили на расстрел, мы уже, в принципе, простились с жизнью, а теперь был иной расклад. Обидно! От этих побоев можно и помереть, а можно на всю жизнь остаться инвалидом... Ох, и достала меня эта песенка "Гуд бай, Америка! "
   Сделав пару затяжек, я щелчком отправил окурок в кусты.
   - Туши, Витька. Плац - священное место. Этому меня в училище в первый же день научили.
   - Меня тоже научили. Толку-то!
   Модаев вышел на середину плаца.
   - Батальону построиться в каре! - проорал он.
   - Интересно, а они вообще знают, что такое "каре"? - спросил я?
   - Сейчас посмотрим. А тебе не все равно?
   - Хочется посмотреть, как они будут строиться в каре.
   - Это может стать последним, что увидишь в жизни.
   - Зато повеселюсь от души.
   - А потом они.
   - Каждому свое. Каждый развлекается, как может!
   - А ты оптимист!
   На плацу тем временем творился цирк. Батальон действительно не знал, что такое каре. Не научил их этому начальник штаба.
   Витя решил рискнуть. Он сделал шаг вперед и заорал во всю силу своих легких, перекрывая шум батальона:
   - Батальон! Слушай мою команду! - выдержал двухсекундную паузу и продолжил: - Просто построиться! Живо! Становись! - рявкнул он.
   Я понял, что он хотел сделать. Хоть и ополченцы, но они знали уже, что такое команды, и начали строиться. Сейчас главное не упустить инициативу!
   - Отставить! - завизжал Модаев.
   Хорошо же мы ему морду разворотили! И он лишь мог шипеть и сипеть. Батальон уже начал строиться по Витькиной команде, и предателя никто не слышал!
   Когда роты более-менее построились, Витя дал команду:
   - Первая рота - правое плечо вперед, третья рота - левое плечо вперед, шагом а-арш! - исполнительную команду Витька проорал что было мочи.
   И батальон пошел!
   - Эх, жаль, что нельзя им скомандовать, чтобы они расстреляли Модаева, - сказал я Вите. - Молодец! А теперь они нас будут пороть!
   - Но уже не так жестоко, надеюсь, как хотели раньше.
   - Через несколько минут посмотрим. Каждому свое!
   Модаев тоже начал орать, но у него это плохо получалось:
   - Я здесь командую! Меня слушать, не эту арестантскую шваль!
   - Ты, сука, полегче насчет швали! - предупредил я его.
   Нет, ну как все же устроена человеческая психика! Во время захвата нас на КП дивизиона я знал, как ломать шею, даже мысленно попробовал на одном из бандитов. Я был готов к этому! А когда был реальный шанс сломать шею этому недоноску, увы, даже в голову не пришло! А жаль! Жаль! Видать, бог хранит его. А за что? Зачем?
   Тем временем вынесли скамейки, принесли короткие веревки.
   - Ну все, финиш! - сказал Витя.
   - Приплыли тапочки к дивану. Меня последний раз отец бил. Лет в девять, я тогда с пацанами курить пробовал.
   - Видать плохо бил, раз ты курить все-таки начал.
   - Сейчас исправят положение.
   - Куртки снять! - просипел Модаев.
   - Тьфу ты, сука! - я сплюнул от досады. - Носит же земля таких уродов!
   Мы сняли куртки и медленно, тщательно их сложили по-военному. Тянули время до последнего. К Модаеву подошел мулла. Ну да, отсюда лучше видно, как нас будут пороть!
   Мы подошли к скамейкам. Обычные солдатские скамейки, что стоят в каждой солдатской столовой, на них сразу умещается 4-5 человек. Я лег на свою, Витя на свою. Ладно хоть две принесли сразу, а то смотреть на мучения первого, зная, что тебя ждет тоже самое чуть погодя - это страшно. И за это вам отдельное спасибо.
   Нам связали руки обычной бельевой веревкой под скамейкой, я напрягся, Господи, прости, помоги!
   И понеслось! Первый удар обжег меня наискосок. Но оказался не таким сильным, как я ожидал. Батальон хором считал. Удары сыпались часто, было больно, я чувствовал, как по спине побежала кровь. Сердце рвалось из груди. Бля! Только не по сломанному ребру! А-а-а-а! В глазах уже темно, кровь рвет череп на куски. А-а-а! Видит бог, я не хотел орать, я держался четыре удара, терпел, кусал губы, но после пятого закричал. Корчился и кричал. Меня держали за ноги, чтобы я не соскользнул со скамейки.
   Рядом ужом извивался Витька. Он отчаянно матерился, маты смешивались с криками боли. Смотреть на то, как Витя пытался вырваться из пут, уйти от удара, было страшно. Его лицо было красным от напряжения, по лицу струился пот, на шее, руках вздулись вены. И все, больше я ничего не помню. Сознание ушло быстро, мгновенно. Раньше, в подвале школы, оно уходило медленно, постепенно, а здесь, сейчас, просто вырубило и все.
  
  
  
  
  
  
  

* Часть десятая *

  
  
  
  
  

- 35 -

  
   Очнулся я от боли и холода. Как был, без куртки, лежал на бетонном полу, - это я понял, ощупав его в темноте. Кто-то или что-то копошилось рядом.
   - Кто здесь? - окликнул я темноту.
   - Очнулся, Олег? - Витин голос.
   - Ты тоже здесь. Давно мы здесь?
   - Не знаю, отрубился еще на плацу, последнее, что видел, так это твою рожу.
   - А я твою.
   - Ну как, понравилось?
   - Ты не девочка, чтобы нравиться.
   - И что дальше?
   - Посмотрим.
   - Ты одет?
   - Нет. А ты?
   - Куртки здесь лежат. Я свою не стал надевать. Попробовал, но смог.
   - Больно?
   - Попробуй. Узнаешь.
   Я пополз на звук его голоса. Поздоровались. Каждое движение отдавалось жуткой болью во всем теле. Нащупал куртку. Попытался надеть, больно, очень больно. При малейшем прикосновении тело выгибало дугой, в глазах плыли красные круги. Пришлось просто накинуть ее на плечи. Холодно и больно, надо искать компромисс.
   В боковом кармане куртки нащупал сигареты и спички, вытащил, угостил Виктора, зажег спичку, прикурили, потом при помощи спичек стали осматривать друг друга и разглядывать помещение, в которое нас кинули.
   Плечи и спина у Виктора были изуродованы, по спине, наискось шли багровые, вздувшиеся рубцы, во многих местах кожа лопнула. Могло быть гораздо хуже. По его словам у меня было не лучше. Я ощупал свои бока. Ребра целы, не повредили бы недавно сросшиеся кости.
   - Витя, я не доктор, но, по-моему, лучше зашить эти раны.
   - Чем?
   - Это как в том анекдоте. Пацан в школу не пришел, на следующий день учительница спрашивает: "Почему прогулял вчера школу? ". "С отцом корову к быку водили". "А что, отец сам не мог? " "Отец-то может, но бык лучше! ". Так вот и у нас с тобой такая же дилемма, либо шьем сами друг друга, либо нужен бык, то есть врач.
   - Где же мы тут врача найдем?
   - А где мы вообще?
   - Очень похоже на овощехранилище полигона. Пойдем посмотрим.
   - Спички тратить не будем. Надо что-нибудь поджечь для лучшего освещения, и костерок развести, чтобы согреться.
   Мы начали обход помещения, нашли какие-то старые накладные, зажгли их. Да, это было овощехранилище. На наше счастье тут было много разного деревянного хлама, мусора, все это прекрасно подходило для растопки костра. Попробовали открыть входную дверь - не получилось; вентиляционная шахта была слишком узкой, не пролезть. Да и сил никаких не было напрягаться.
   Чтобы не наглотаться дыма, мы развели костер под вентиляцией. Потихоньку натаскали дров к костру, чтобы потом не бегать, и уселись возле него. Не было сил разговаривать. Живот крутило от голода, мы сидели молча, привалившись плечами друг к другу и дремали. Главное не свалиться в костер. Постепенно часть тела отогревалась, зато другая замерзала. Приходилось постоянно ворочаться, подставляя то один бок, то другой. "Гуд бай, Америка! Гуд бай! "
   Где-то под утро распахнулась дверь, и вошли наши охранники.
   - А предатели-истязатели пожаловали, - приветствовал я их.
   - Если бы мы не стали вас так бить, то были бы другие, они бы вам ребра сломали или позвоночник перебили, - оправдывались они.
   - Слабое утешение. Чего надо?
   - Ваше заточение закончилось.
   - Что, срок вышел, или амнистия?
   - Комбат приказал вас освободить. Вас ждет врач.
   - А что случилось?
   - У нас большие потери.
   - В батальоне вашем?
   - Нет, в соседнем. Попали под танки. Раскатали их.
   - А мы то здесь при чем?
   - Откуда у армян танки?
   - Наемники.
   - Нормально. Нет, даже отлично! Твою мать! Сначала вы нас избиваете до полусмерти, затем кидаете в вонючий подвал, где мы должны подохнуть, а затем спокойно приходите и сообщаете, что мы вам снова понадобились. Я правильно понял ваш визит?
   - Комбат вас вызывает.
   - Ему надо, пусть сам приходит, у нас нет сил ходить. Нам нужен врач: медицинская помощь и уход, и не забудьте про медикаменты.
   - Своих соплеменников, наверное, не так сильно били?
   - Не так.
   - У них только синяки были. Но у вас почки целы, ребра целы, позвоночник не поврежден.
   - Спасибо, благодетели! Отведите нас в медпункт, и пока не получим полный пансион, включая врача, никаких разговоров не будет. Хоть убейте.
   - За врачом уже послали. Должны уже привезти.
   - И не говорите так. С сегодняшнего дня у вас начнется новая жизнь.
   - Это как?
   - Скорее всего, нас закуют в кандалы или привяжут на цепь, чтобы больше ни на кого не бросались. Так?
   - Нет. Но вы скоро все сами увидите и поймете.
   - Слушай, Вели, после порки у меня башка плохо варит, ты по-русски объясни. А то мне все ваши восточные загадки уже порядком надоели.
   - Вы все увидите сами.
   - Ну-ну, посмотрим, какую пакость вы задумали в очередной раз. После такой порки нас можно только на свалку, на помойку. А они тут намеки многообещающие делают, глазки строят. Тьфу! Гуд бай, Америка! О-о-о! Где я не буду никогда! - сипел я, корчась от боли.
   - Олег, твоя "Америка" меня уже достала. Заткнись, пожалуйста!
   Медленно передвигаясь, поддерживая друг друга, опираясь на своих охранников, мы побрели на выход. Охали от боли на каждом шагу.
  
  

- 36 -

  
   Наша комната была помыта, постельное белье заменено, лежали чистые комплекты нательного белья и новая форма, правда, такая же, что и была. В комнате уже сидела врач.
   Аида! Видимо, у нее уже вошло в традицию спасть нас. Витька, было, оживился, но потом быстро скис. Аида изменилась. Похудела, осунулась, под глазами темные круги. Мы тоже изменились после нашей последней встречи.
   Завидев нас, она заохала от жалости, помогла скинуть куртки, начала обрабатывать раны. Было больно, она сделала нам обезболивающие уколы. В голове зашумело. Хорошо! Боль отступила. Она стала зашивать раны на наших многострадальных спинах. Мне наложила семь швов, а Витьке - девять. Оставила кучу лекарств, таблеток, мазей. Когда охранники на минуту отвлеклись, она быстро сунула нам двухсотграммовую склянку спирта. Витька пытался храбриться, острить, типа, что его шкура уже на барабан не пойдет, так как дырявая, но это было жалкое зрелище.
   Он задержал на секунду ее руку в своих ладонях и поцеловал запястье. Аида быстро и испугано отдернула свою кисть. После этого очень внимательно посмотрела на Виктора. Эта беззвучная, мгновенная сцена прошла мимо внимания охраны. Аида пообещала заглянуть к нам через три дня
   После ее ухода пришел комбат. Удивительно, но он был не пьян. Запах свежего перегара был, но не более того. Когда отправлял нас на экзекуцию, был в стельку, а тут раз - и трезвый как стеклышко. Вот так бы мне научиться!
   Комбат был хмур.
   - Выжили! - вместо приветствия сказал он.
   - Не дождетесь! - вырвалось у меня.
   - Если бы не я, то вас давно уже шакалы бы жрали.
   - Если бы не ты, к нам бы никто не прикоснулся.
   - Должен же я был вас наказать.
   - Наказать? За что? За то, что мы хотели сделать тебе милость и избавить тебя же от присутствия этого предателя. Он что, нравится тебе? Тебе нравятся предатели? Он и тебя предаст, если армяне пообещают хорошие деньги. Он самолично убил лучших друзей, и ему плевать на это. Вот так! А ты его защищаешь! Он, может, и провел противника, когда вырезали людей. У него большой опыт в подобных делах!
   - Так иди ко мне начальником штаба, а второй заместителем!
   - Нет! Мы принимали одну присягу.
   - Скажи лучше, чего тебе надо?
   - Для начала давайте выпьем! - он вытащил из-за пазухи бутылку коньяка, потом что-то крикнул охранникам, - те внесли поднос с фруктами: - Сейчас будет еще шашлык, вы должны поправляться.
   - Зачем? Чтобы ты через неделю нас снова избил, и мы сдохли в твоем овощехранилище?
   - Никто вас больше пальцем не тронет. Сурет звонил. Откуда он узнал про это? Очень недоволен. Сильно ругался. Сказал, что скоро приедет. Сказал, чтобы батальонные учения провели.
   - Ты понимаешь, что мы минимум неделю, а то и две, не сможем двигаться, только до туалета, и то медленно.
   - Неделю? Две недели? Вах! Это много!
   - Сам виноват.
   - Ладно, но вы можете объяснить, как проводить занятия.
   - Кому - Модаеву?
   - Ну, хотя бы и ему... - комбат замялся.
   - Вот так - пятьдесят процентов. А вот так - сто процентов! - я сделал известный жест, сначала до локтя, а потом до плеча. - Хочешь завалить дело - поручи его Модаеву.
   - Он такое же военное училище заканчивал, вот и пусть проводит у тебя занятия.
   - Мы основные темы отработали, ротные не могут, что ли, провести занятия?
   - Пробовали, но у них не получается. Давайте выпьем! - он тем временем разлил коньяк.
   Себе стакан, нам по полстакана. Коньяк он пил как воду, не морщась. Нам с голодухи, да после лекарств ударило в голову. В голове сразу же зашумело, мы набросились на фрукты. Витаминов, наверное, тоже не хватало, уж больно вкусными они нам тогда показались.
   - Слушай, а почему братья ваши турки не присылают инструкторов?
   - Не знаю, надо у Сурета спросить.
   - Так что с соседним батальоном случилось?
   - Вроде все хорошо, отучились, кинули их в бой. Три дня провоевали нормально, захватили деревню, как водится всех мужиков повесили, расстреляли, барахла уже там никакого не было, так, бабы одни. Потом пошли дальше, другую деревню освобождать, только спустились в лощину - по ним ударили с двух сторон из пушек и пулеметов, когда заметались, запаниковали, выехали шесть танков, и всех замесили. Осталось в живых человек десять от всего батальона. Кто погиб. Кто в плен попал. Эти танки часто появляются и портят нам всю картину. Мы тоже пару раз пытались свои танки выставлять против них. Но у них более опытные танкисты - все офицеры-наемники.
   - Офицеры-наемники? Это круто! А не врешь?
   - Нет. Однажды подбили танк. Предлагали сдаться, но они отказались, взорвали себя гранатами. Потом уже по остаткам документов определили, что офицеры. У них были удостоверения личности офицеров, у всех. И жетоны на шеях. Все офицеры. От майора до лейтенанта.
   - Русские?
   - А все! - он махнул рукой. - Русские, белорусы, украинцы. Всякой твари по паре.
   - М-да, печально. Жаль мужиков.
   - Их вам жалко, а меня не жаль?
   - Они нас не пытали, на расстрел не водили, палками не били. И потом, подумай, они сами взорвали себя. Танк тоже взорвался?
   - Нет, весь боекомплект они израсходовали, сами погибли. Внутри танка все было в кровищи, в кишках, мозгах. Бр-р-р, мерзость! Какая им хрен разница, за кого воевать, деньги ведь не пахнут! Мы бы платили больше.
   - Наверное, есть разница, если многие отказываются у вас воевать за деньги. Да еще взрывают себя.
   - Не понимаю. Давайте выпьем!
   - И не поймешь. Нам много не наливай, в нас уже по полкило лекарств, неизвестно, как они с коньком - подружатся или нет.
   Комбат разлил остатки коньяка и достал откуда-то вторую бутылку. Мы даже не заметили, где он ее прятал. Ловкач! Мы выпили. Хорошо! Боль почти ушла. По телу разошлась приятная истома.
   - А я бы за хорошие бабки за кого угодно пошел воевать!
   - Не боишься, что мы Сурету расскажем?
   - Не расскажете. Вы и так здесь пленные! Кто же вам поверит! Я хозяин ваших жизней, сейчас прикажу, и вас запорют до смерти!
   - Дерьмо ты на палочке, а не хозяин наших жизней! Сам же сейчас приполз к нам, и умоляешь, чтобы мы спасли твой батальон и научили бороться с танками.
   - Нас в училище учили так: для борьбы с танками существует три способа. Знаешь, какие?
   - Нет.
   - Надолбы, выдолбы и вы - долбодебы! Надолбы и выдолбы самостоятельно организуешь, а мы с Витей должны научить твоих долбодебов бороться с танками. Так?
   - Так. А что такое надолбы и выдолбы?
   - Объясним, а пока сиди и мотай на ус. Если ты, паскудник, еще, хоть один раз посмеешь нам заявить, что ты хозяин наших жизней, или же что-нибудь выкинуть типа порки, то хрен тебе, а не занятия, или же возьмем и научим твоих идиотов, как правильно погибнуть в первом же бою! Ты понял?!
   - Не ори, охрана услышит.
   - А что у тебя есть для борьбы с танками?
   - С танками? Ничего.
   - Зашибись!
   - И что же ты предлагаешь?
   - Чтобы мы выжили и победили.
   - Неплохо и похвально. Шапки есть?
   - Какие шапки? - не понял комбат.
   - Обычные шапки. Бери и закидывай ими танки. Больше я тебе ничего не могу предложить. Правда, есть еще пара дедовских способов.
   - Говори.
   - "Коктейль Молотова".
   - Это как?
   - Бутылку с бензином тряпочкой заткнул, поджег, бросил бутылку на корму. Но для этого надо танк над собой пропустить. На это не каждый способен. Вот и все! Но для этого мы тебе не нужны. Можешь еще собачек натаскать с взрывчаткой на спине. Но это уже не по моей части, я животных люблю. Людей - нет, а вот животные моя слабость. Так чему мы можем научить твоих людей? Это ты и сам можешь им рассказать. А противотанковые мины, гранаты есть?
   - Только противопехотные, - покачал хмуро головой комбат. - А если их связать вместе, то получится что-нибудь?
   - Не знаю, вряд ли даже гусеницу порвет.
   - Когда в 91-м в Москве ГКЧП путч устроило, там танкам и БМП вставляли арматуру в гусеницы и их колеса... - вдруг вспомнил комбат.
   - Катки называются.
   - Во-во, в эти катки и шестеренки совали железные прутья, арматуру, трубы. Может и нам тоже этому научить людей?
   - Нет проблем, только пусть они сначала научатся бегать по полю рядом с танком под огнем, и засовывать на бегу весь тот хлам, который ты только что перечислил.
   - Да, ситуация! - комбат нервно потер руки.
   - Выстрелы к РПГ-7 остались?
   - А это что?
   - Видел у бойцов такая труба с раструбом на конце, а с другой стороны вставляются типа фауст-патронов, снизу пистолетная рукоятка приделана?
   - Видел. Но, по-моему, ничего не осталось. Модаев сегодня, после вашей порки, проводил занятия, показывал, как надо стрелять.
   - Попал?
   - Попал... Урод! Построил роту, сам вышел перед ними, показал, как заряжается, а затем встал к ним спиной и выстрелил. Струя раскаленного газа троим лица спалила. Руки обожгло. Сейчас в больнице. Его чуть остальные бойцы не убили. Мулла стоял рядом, спас.
   - Жаль.
   - Что жаль?
   - Что не убили. Мулла этот вечно вмешивается, и лезет туда, куда его не просят... Еще есть способ.
   - Какой?
   - У тебя есть фанатики, которые готовы ради веры, патриотизма погибнуть?
   - Многие так говорят, и мулла тоже их всему этому учит постоянно. Так что несколько - думаю, пара-тройка, точно, - таких найдется. А зачем вам это?
   - Можешь их использовать как смертников - камикадзе. Обвязываешь их взрывчаткой, детонатор в зубы, и вперед! Если успеет добежать, то бросается под танк и подрывает себя вместе с ним. Не знаю, большой ли урон он танку принесет, но, по крайней мере, гусеницу может порвать, а там уже сами добивайте.
   - Интересная мысль. Тут и мулла с его бреднями сгодится! - комбат задумчиво жевал яблоко.
   - Но учти, здесь мы тебе не помощники.
   - Идея понятная, а я все думал, куда этих фанатиков поставить. Они все мне досаждают, мечтают погибнуть во имя Пророка. Теперь знаю.
   - Сам-то не веришь?
   - Почему? - он даже обиделся. - Верю. Но зачем умирать-то?
   - И то верно!
   - Еще можешь запастись дымовыми шашками, ставить дымовую завесу. Ты сам ничего не увидишь, но и тебя не заметят, успеешь откатиться, только смотри за направлением ветра, а то танки спрячешь, а сам как на ладони.
   - Спасибо, учту. А то все думал, как бы подручными способами бороться с этими жестянками. Ваш приятель Модаев ничего толкового не придумал.
   Постучали в дверь и принесли горячие, с пылу-жару шашлыки. Они были сочные, истекали жиром, соком, запах стоял умопомрачительный. Приготовленные на ребрышках, они были обильно политы соусом, рядом кучками лежала зелень. Все это выглядело очень и очень вкусно и аппетитно.
   - Ну что, под мясо еще по одной? - спросил комбат и налил себе полный стакан, затем достал третью бутылку.
   - Нам чуть-чуть.
   - Не уважаете?
   - А за что?
   - Ну, я ваш командир...
   - Опять начал?
   - Понял. Выпьем?
   Мы выпили. Закусили шашлыками. Какие они были вкусные! Сок струился по щекам, капал на стол, зубы рвали нежное молодое мясо. Обглоданные кости летели на стол, и мы тут же принимались за новый кусок. Макали в разные соусы, посыпали различными приправами и ели! Мясо было очень сочное, розовое, пропеченное, проперченное, просоленное, промаринованное! Все как надо! Что-что, а шашлыки они готовить умеют! Зачем им эта война? На таких шашлыках можно прекрасно жить и не воевать! Идиоты!
   - А какое было расстояние от Модаева до личного состава? - спросил я, отбрасывая очередную обглоданную кость.
   Прикурил и спичкой начал выковыривать остатки мяса из зубов. Хорошо, вот только жаль, что откинутся на спинку нельзя.
   - Метра три, наверное.
   - Мудак он, твой Модаев. Сзади до тридцати метров нельзя находиться. Твое счастье, что только троих зацепило.
   - Ой, вай! - комбат горестно покачал головой.
   - Слушай, Олег, а может он разведчик засланный? Поэтому и нас спас?
   - Ага! Как раз тот случай! Пожалел волк кобылу, оставил хвост да гриву!
   - Точно, засланный! Засланец он ваш! - комбат снова помрачнел.
   - Так расстреляй его! - весело предложил я.
   - Мы поможем! Только скажи! И мы тут как тут!
   - Разберемся, - хмуро буркнул комбат.
   - У тебя напильник есть? - поинтересовался Витя.
   - Найдем. А зачем? Решетку пилить? - комбат кивнул головой на зарешеченное окно.
   - Заточи зубы Модаеву и своему мулле, пусть гусеницы танков грызут, авось перекусят!
   - Слушай, комбат, здесь же стояли десантники, у них танки тоже были, неужели вы пару танков для себя не захватили?
   - Не подумали, их рано вывели.
   - Вот видишь, а так пару танков, да пару-тройку экипажей - и все проблемы были бы решены! Облажались вы здесь, мужики!
   - Так вы будете моих людей учить, как с танками бороться?
   - На чем? На пальцах объяснять? Это мы можем! А показать что-либо, извини, спина болит!
   - Ладно, думайте, я потом зайду!
  
  

- 37 -

  
   Комбат ушел. Мы еще вяло поковырялись в еде, но были уже сыты, и попросили охрану убрать все. Закурили.
   На душе было тяжело, муторно, тоскливо. Я тяжело вздохнул.
   - Ты чего, Олег?
   - Тоскливо, хреново на душе.
   - Живой - и радуйся.
   - А долго ли еще протянем? Вот по своей прихоти они нас избили до полусмерти и все наши заигрывания с охраной не помогли.
   - Помогли, могли бы убить.
   - Это они нам так говорят. А что дальше? Война это не наша. Мне не симпатичны ни одни, ни другие. Абсолютно и глубоко наплевать, кто из них победит и заберет эту землю. Тысячи гибнут, за что? За землю, которая им не нужна? Нам она тоже не нужна! За веру? За Аллаха? Думаешь, Аллаху ихнему нужен этот Карабах? Сомневаюсь, очень сомневаюсь, ему лишь бы молились, да говорили, какой он хороший. Кто-то бабки нагребает в карманы. Большие бабки. Турки здесь постоянно пасутся. Оружия, посмотри, как много, и ведь все почти новое, чуть ли не в смазке заводской. Автоматы по последней моде калибра 5, 45. И смотри, что ни кавказская национальная республика, то очаг какого-то конфликта. Но мне, тупому старшему лейтенанту, на хрена все эти местные войнушки местных князьков? Молчишь. Не знаешь. Не нахожу я удовольствия, не нахожу чувства удовлетворения в этой работе. Бля! На положении животного здесь нахожусь. Захотят - накормят, захотят - изобьют, захотят - на расстрел выведут, поверх головы пострелять. Тьфу! Надоело! Сурет понятно, он за власть и деньги через наркоту воюет. Хотя, вон, на трассе Агдам - Степанакерт огромное маковое поле. Ставь свою охрану и руби наркоту. Вложения минимальные, прибыли много. Так нет, ему нужна монополия над всем этим рынком, ему власть нужна, мировое признание. Надоело все это
   - И что ты предлагаешь?
   - Ничего. Опять ничего! Пока ничего! Пока не выздоровею полностью, ничего делать не буду!
   - А дальше?
   - У меня научился?
   - У кого еще?
   - Не знаю. Хоть вешайся. Хреново мне, Витя, очень хреново!
   - Хочешь повеситься - подойди к охране и дай в зубы, а потом беги, они тебе между лопаток очередь всобачат. А то, что хреново тебе, так и мне тоже не сахар! Все уже достало, во! - Витя провел ребром ладони поперек горла. - Достал меня весь этот Кавказ с их разборками, во! Все меня достало! Что с нами дальше будет, Олег?! Что будет?
   - Холодец будет, если не свалим из этого дурдома к ядреной матери! И чем быстрее, тем лучше.
   - Самим отсюда не выбраться. Может, Модаева уговорить?
   - С катушек слетел, что ли? Хотя в этом что-то есть! Правда, с таким дерьмом и связываться, честно говоря, не хочется. Нет, не будем. А то ведь себя уважать перестанем.
   - А что делать?
   - Не знаю! Не знаю! - я орал. - Действительно не знаю! Господи, почему я родился в такое бестолковое время!
   - А в какое время ты предпочел бы?
   - Ну, не знаю.
   - Никогда Россия не жила хорошо, постоянно что-нибудь случалось, то войны, то революции, то голод, то коммунисты, то демократы, толку от всех них мало, очень мало!
   - Ну, так уж никогда?
   - А ты подумай!
   Я помолчал, вспоминая историю СССР, России. Получалось то война, то какая-то катавасия. И почему я родился в неудачное время в неудачном месте?
   - А может, рванем за бугор? - предложил Виктор
   - Куда? В Турцию? Мне местные аборигены осточертели до смерти. А тут еще добровольно на многие годы врюхатся в такое же дерьмо. И что мы там делать будем?
   - Не знаю.
   - Мы здесь с тобой уже довольно продолжительное время дурью маемся. А что дальше? Тоже не знаем. Что мы умеем? Военные. Можем копать, можем не копать. И все. Не забывай про семьи. У меня жена вот-вот родит, может, уже и родила, а в Турции мне что, заводить гарем?
   - Пойдем в армию. Хотя, придется против своих работать.
   - Ага, уловил. Для своих мы станем чужими, для чужих мы так и не станем своими. Парадокс. Я очень не люблю парадоксов в жизни, они, как правило, хреново заканчиваются.
   - Выход?
   - Драпать к своим. Может, даже через Армению выйдем. Есть там "Красный крест". Могут помочь.
   - Посмотрим.
   - Надо тренироваться, физическую форму восстанавливать. Когда в училище учился, нас ротный на полигоне гонял как собак, километров двадцать с полной выкладкой, зато потом ни один патруль не мог нас поймать в самоволке. Премудростям выживания тоже учил, мы все его тогда ненавидели лютой ненавистью, но сейчас я его вспоминаю с благодарностью, психологическую закалку дал неплохую.
   - Угу, я и заметил, как ты словно с цепи сорвался. Чуть не покусал. Может, спать будем?
   - Давай!
   Мы улеглись спать. Спать было больно, на спине не поспишь, на боку тоже, только на животе. Снилась война. Война и пытки. Пытали меня, пытали мою семью, а я не мог ничего сделать, я кричал, бился, но какая-то неведомая сила не пускала меня, я как в киселе барахтался. Потом жена показывала мне сверток с новорожденным, и когда она уже хотела показать его личико, между нами становился Гусейнов. Я его пихал, отталкивал, жена протягивала мне моего первенца, но мешал Гусейнов. Я вытаскивал пистолет, почему-то пистолет Стечкина. Здоровенный такой! И вот я всаживаю все патроны в ненавистного Гусейнова. 21 патрон в него! Я считаю каждый выстрел, чувствую, как отдача отталкивает мою руку назад и немного влево вверх, жму плавно на спуск и всаживаю в его ненавистную рожу патрон за патроном, он снова встает, а я снова стреляю и стреляю. Закончилась обойма. Затвор отошел в заднее крайнее положение. Я вставляю новую. Спускаю с затворной задержки, затвор идет вперед, досылая патрон в патронник. Чувствую, как его матовое, чуть жирное тело входит в вороненое нутро патронника, ясно вижу, как конец тупой пули направлен в канал ствола, нажимаю на спусковой крючок. Все - Гусейнов убит! Я поворачиваюсь к жене. А ее нет! Пока я воевал с Гусейновым, она пропала. Она исчезла вместе с моим ребенком! Я один! Я снова один
   Я просыпался за ночь несколько раз. Вставал, чтобы не разбудить Витьку выходил в коридор курить. Переворачивал мокрую подушку, снова засыпал. И сон повторялся. Я так надеялся, что после смерти Гусейнова увижу свою жену и младенца. Не увидел. Сетка на кровати прогибалась, и спать на животе было тяжело. Я стащил свою постель на пол и лег.
   Были какие-то другие кошмары, связанные с военной тематикой. Мы с Витькой дрались с кем-то, отстреливались, сходились в рукопашной, и всегда побеждали противника. Пару раз даже мелькала ненавистная харя Модаева, в которую мы всаживали по магазину из своих автоматов.
   Только во сне мы были свободными. Только в своих мыслях мы были свободными. Только в наших головах оставалась свобода.
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"