Миронов Вячеслав Николаевич : другие произведения.

Я был на этой войне. Ч.2(1-4)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.02*39  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть 2. Главы 1-4

* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *

1

   Собрались все командиры и исполняющие обязанности. Каждый принес с собой бутылку - водки или чего-нибудь, что бог послал, то же самое с закуской, но в основном это была тушенка. Тушенка разных калибров и сортов. Конечно, "офицерский лимон" - он же лук, чеснок и еще всякая всячина.
   Штаб временно разместили в подвале. Там же поставили стол. Он был сделан из сдвинутых ящиков из-под снарядов, застеленных газетами. Сидели, на чем попало. И на какой-то мебели, и на принесенных раскладных стульях, и на ящиках.
   Сели за стол. Сан Саныч во главе. Быстро раскрыли разогретые на радиаторах машин банки с тушенкой, распечатали водку, порезали хлеб, лук, чеснок, невесть откуда взявшуюся колбасу. Говорили мало. И так все было ясно. Потери - как людские, так и в технике, - огромные. Не готовы, по всем канонам военного искусства не готовы мы к взятию такого укрепленного объекта, как эта площадь.
   Доказывать что либо Сан Санычу бессмысленно. Он не виноват. Здорово деморализовало нападение на колонну. Неизвестна и судьба пропавших без вести. Не весело. Но под воздействием алкоголя и близкого грохота танковых орудий, а также артдивизионов, которых мы уже давно не видели, настроение стало улучшаться. Живы. Значит, еще поживем.
   Разговорились. В основном разговоры крутились вокруг расстрела нашей колонны. Соседей у нас практически не было. Разведка не проверила маршрут движения, так как была занята мостами. Не был послан авангард для разведки. Короче - дерьмо. И мы сами идиоты, что не убедили этого нового засранца в полковничьих погонах.
   Обсудив вдоволь пройденный позор, принялись рассматривать план действий при штурме площади. Тут уже больше говорил Сан Саныч. Продукты и выпивка были сдвинуты в сторону. Было решено, что танкисты будут работать по площади, а мы уже позже идем на штурм. В связи с тем, что разбивать недоукомплектованные батальоны на еще более мелкие подразделения бессмысленно, задача ставилась всем и сразу.
   Ближайшая задача - перейти мост и закрепиться на той стороне Минутки.
   Последующая задача - баррикада. Если там не будет духов, то Госбанк. Танки и БМП прикрывают нам фланги, чтобы не было как в прошлый раз, а также, стреляя через наши головы, расчищают проход. Пехота, выбивая гранатометчиков, страхует технику.
   Главная задача - Дворец Дудаева.
   НЕ ЖДАТЬ подкрепления с противоположной стороны площади. Полагаться только на свои силы. МЫ НИКОМУ НА ХРЕН НЕ НУЖНЫ - вот основной смысл нашего совещания. Биться будем сами! Резервов у нас нет, свежих сил нет. Всю технику и людей - на площадь. Это есть наш последний и решительный бой! Совсем, как в еще недавно популярном хите сезона.
   Бой отчаянных. Бой Сибиряков, которые в сорок первом спасли Москву, а значит, и всю Россию. Теперь и нам предстояло сделать нечто подобное. Когда всем стало ясно, ЧТО именно предстоит, то ушли слова. Нависла ответственность. Одно дело просто разговаривать, и совершенно другое, когда тебе заявляют, что помощи не будет. Когда начнут наступление на противоположной стороне твои " союзники" - неизвестно. А может, как в прошлый раз, тоже не начнут, а будут наблюдать за развитием событий и "морально поддерживать".
   Потом все разошлись и начали готовить людей. Объяснять, что предстоит. Надо беречь людей. Надо беречь друг друга. Но и технику вперед не пошлешь, хватит, наэкспериментировались в прошлый раз, когда входили в Грозный. Кажется, что прошла целая жизнь. Так все наслоилось, что уже и не помнишь всего произошедшего...
   Пошел искать Юрку. Нашел его курящим возле танка. Мирно побеседовал с бойцами-танкистами. Угостил их сигаретами. Разговор шел ни о чем. Просто обычным трепом отвлекали себя от насущных проблем. Травили обычные армейские байки. Но вот поступила команда экипажу готовиться. У тех танков, что крутили "карусель", нагрелись стволы, и поэтому их пора было менять. Танк с полным боекомплектом рванул с места и, встав у начала моста, постоянно подгазовывая, ждал своей очереди. Подошли с Юрой поближе. И вот стоявший танк, отстреляв последний снаряд, по привычке мирной жизни задрал ствол высоко в небо начал откатываться назад. Следующий занял его место и начал бешеную стрельбу по баррикаде. Было ясно, что там уже никого быть не может. От баррикады остались лишь груды кирпичной крошки. Хорошо, нам работы меньше. Люблю, когда за меня делают вот такую работу. Не знаю почему, но нравится мне это.
   Взглянул на часы. Через двадцать минут начнется штурм. В этом грохоте что-либо говорить было бесполезно. Я тронул Юру за рукав и постучал пальцем циферблату. Он кивнул головой, и мы пошли ко второму батальону. Над площадью усилилась стрельба. Наши два артиллерийских дивизиона уплотнили огонь и перенесли его в глубь площади. Здания Госбанка не было видно. Только дым и облако пыли постоянно висели над ним. Это тоже хорошо.
   Мы с Юрой подошли к остаткам второго батальона. Посмотрели, как неспешно копошатся люди. Сели на какой-то камень. Закурили. Договорились не терять друг друга из виду и держаться вместе. Вспомнили Пашку. Посмеялись, что опять довели его до белого каления своим грязным бельем. Вспомнили, что у замполита не забрали свою долю гуманитарки. Это хорошо, когда идешь в атаку, а у тебя еще есть какое-то дело: верная примета - чтобы его завершить, ты вернешься.
   Посмотрели на часы. Пятиминутная готовность. Все эмоции в сторону! Вдох-выдох, задержка дыхания. Теперь уже надо заводиться. Злость, ярость вновь кипят в крови. Адреналин уже неистовствует, разносимый кровью по телу. И вот сигнал по радио. И пошли, пошли, пошли!!! Вперед! Только вперед! Работать, работать! Перейти, перескочить этот хренов мост, перелететь его, пока духи не заметили! Ура! А-а-а-а!
   Дыхание прерывистое. Болтающаяся сумка с гранатами для подствольника больно бьет по ноге в такт шагам, немного мешает бежать. Но я уже в таком состоянии, что не обращаю ни малейшего внимания на это. Вперед, только вперед! За спиной у нас ничего нет, кроме России, которая нам уже ничем не поможет. Резерва нет, техника чуть позже выйдет следом. И это будет последняя техника в нашей бригаде. А поэтому - работать. Думать, и вперед. Но думать мешает адреналин. Вновь просыпается в подкорке древний человек.
   Впереди грязно-зеленая масса бушлатов уже вступила на мост. Их никто не обстреливает. А почему ИХ никто обстреливает? Это МЕНЯ вместе с ними никто не обстреливает!!! Еще не веря в удачу, мы плотной толпой перескакиваем этот ублюдочный мост, на котором в прошлый раз так много осталось наших. Разведчики говорили, что когда брали мост, то ни одного трупа не видели. Значит, или рыбам скормили, паразиты, или куда-то утащили. Ничего, сволочи, я у вас сейчас спрошу, куда вы наших мужиков дели. Сейчас, ублюдки! Недоноски поганые!!! Я стреляю. Показалось, что в стороне баррикады кто-то шевелится. Впереди меня тоже стреляют. Мы продолжаем гонку в сумасшедшем темпе. Задние ряды, также сообразив, что по нам не ведется огонь, прибавили скорости.
   Теперь уже задние ряды подталкивают передних. Вот и танк, который ведет огонь по позициям духов. Правда, все равно не понятно, где духи, но приятно. Не видно что-то их. Попрятались, суки! Бей их, гадов! Жми, ребята! Быстрее!!! Темп! Темп!!! Беги, пока не стреляют!
   Бегу молча, широко раскрыв рот. Если б не курение, то воздуха хватало бы. А так уже и в боку колет. Так можно и под духовскую очередь угодить. Не выйдет, сволочи, нас сбросить с моста, утопить, мы уже на площади! Темп, темп, мужики. Беречь силы. Только вперед. Обидно, что прямо на пути, впереди, зияет большая воронка. Либо обегать, либо прямо через нее. Жаль, дыхание окончательно собьется.
   И тут, словно услышав наши мысли, по нам ударили. Ударили со стороны Госбанка. Неуверенная длинная пулеметная очередь высекла перед нами фонтанчики пыли и искорки из асфальта и камней. Но расстояние было большое, да и дух, видимо, не отошел от танкового обстрела, прицел был неверный. Мазила!
   Сейчас мы тебя, черная рожа, научим стрелять. Вперед! Я стреляю с плеча. Почти не целясь стреляю. Все вокруг стреляют. Чья-то горячая гильза обжигает щеку - тру ее и кошу взгляд, какая сволочь меня закидывает гильзами? Ба! Да это Юрка! Такое же сосредоточенное лицо. Бежит в метре от меня и тоже стреляет. На всякий случай загоняю гранату в черное, хищное жерло подствольника.
   Духи, видимо, очухались и открыли по нам огонь. Упал, откатился. Перекат, еще перекат. Упал, больно ударился плечом. Небольшая воронка. Как это я ее сразу не приметил. Воронка свежая, воды еще нет - или ночная, или сегодня утром снаряд оставил. Не важно. Огонь духов усиливается. Я высунулся. Дал очередь по духам, затем обернулся назад. Трое бойцов потащили в тыл одного раненого. Пока порядок. Убитых нет. Везет неимоверно. Тьфу-тьфу-тьфу! Что бы ни сглазить. Прошли, пробежали порядка пятидесяти метров по открытой местности, и ни одного убитого!
   Я вновь высунулся и начал уже более осмысленно всматриваться в позиции противника. Дыхание еще не давало толком прицелиться. Кровь, смешанная с гормонами и еще не успевшая отойти от бега, не позволяла эффективно бороться с духами. Хорошо, ублюдочное племя, если пока я не могу прицельно стрелять, то уж из подствольника я вас накрою. Прикинул расстояние, сделал поправку на ветер и, открыв рот, нажал на спусковой крючок подствольника. Граната, похожая на картошку, понеслась в сторону духовских позиций. Внимательно смотрю. Вижу разрыв моей крошки-гранаты и облачко дыма и пыли. Что-то мелькнуло. Очень похоже на руку. Неужели попал? Точно. Кто-то ворочается, двигается, видать, к раненому спешат на помощь. А теперь уже пригодится и непосредственно автомат. Переставляю прицельную планку на триста метров, переводчик огня на одиночный огонь. Вдох-выдох, на полувыдохе задерживаю дыхание и подвожу совмещенную с целиком мушку к мутному шевелящемуся пятну. Плавно, очень плавно выбираю люфт - свободный ход у спускового крючка. Не дышу. Я - единое целое с автоматом. Он - продолжение меня. Или я начало его. Продолжаю также плавно давить на спусковой крючок. Сосредоточен. Ничего кроме моего автомата и размытого копошащегося пятна не существует. Я даже не почувствовал и не понял, что произошел выстрел. Продолжая выбирать курок, не заметил, как он уже уперся, а я все продолжаю давить. Глаза, нет - все мое естество смотрит только в то место, куда я только что стрелял. Пятно замерло и сместилось влево. Есть! Одним духом меньше. Я - снайпер!
   Вновь начался минометный обстрел. Все как в прошлый раз. Но теперь мы уже не побежим назад. Чувство мести за погибших, которых вы, гады, заставили меня оставить здесь в прошлый раз, не даст мне струсить. Хрен вам, уроды! Так можно в этой вонючей воронке всю войну пролежать. Не выйдет.
   Выскакиваю из воронки и перекатом, короткими перебежками стремлюсь укрыться за обломками бывшей баррикады. Когда до цели остается метров десять, почти не сгибаясь, бегу к этой груде пыли, осколков и хлама. Где-то здесь я не справился с эмоциями и убил духа. И ничуть не стыжусь своего поступка. Да, убил. Да, убил жестоко. А что делать? Выбор небольшой. Очень небольшой.
   Прекрасно осознавал, что духи сейчас под прикрытием минометного огня попытаются пробраться к этой баррикаде, а затем расстрелять нас. Не выйдет! Я первый!
   Не успел толком оглядеться, как увидел, что со стороны Госбанка бегут духи. Мне пока удалось их перехитрить. Заменил рожок у автомата. Там, хоть и были патроны, но мало. Зачем рисковать и нервничать, когда перезаряжаешь. Не надо нам этого. К встрече своих врагов надо тщательно готовиться. Ну, ближе, бляди, ближе!!! Вон вас сколько, а Слава один. А сколько их? Пересчитал. Оказывается, под полсотни душманов. Выбираю прицел, нажимаю спусковой крючок. Автомат дергается, повожу стволом вправо-влево! Ага, уроды, попались! Сейчас устроим вам Хрустальную ночь! Я рад, я опьянен. Никогда не был так счастлив. Не существует грохота боя вокруг. Не рвутся мины за спиной. Есть я со своим автоматом и духи. Много духов. Духов, которые не любят нас. Духов, которые издеваются над нашими пленными, которые приколачивают к крестам наших парней. Нате, подавитесь. Пора менять позицию. Перекат, еще перекат. На коленях пару метров. Снова заменил рожок. Выбрал позицию. Смотрю. Ага, дегенераты, лупите по моей старой позиции. Нет меня там больше. Я тут, мерзавцы! С колена вновь даю очередь. Много уже, очень много духов лежит, не шевелясь на асфальте. Так же и наши ребятишки лежали несколько дней назад неподвижно. Куда вы их дели, пидары? Остальные духи тоже залегли. Все как раньше, с точностью до наоборот.
   Я кричу, я ликую. Залегли. Ну, ничего, оттуда тоже достанем. Это не проблема!
   Сбоку тоже раздается автоматная очередь. Поворачиваю голову, там мужики уже подскочили и помогают долбить духов. Давай, мужики, всем хватит! Я не жадный. Наград мне не надо. Вот моя награда! Спасибо тебе, Господи, за то счастье, что дал мне. Кровь бушует в артериях. Ей мало там места. Я расстегиваю бушлат, бронежилета на мне нет. Новый не успел получить. Не беда. Вон сколько духов в бронежилетах лежит. Выбирай, как в универмаге! Перехожу на подствольник.
   Духи, хоть и кверху задницей лежат, но, тем не менее, огрызаться тоже умеют. Так что не надо высовываться. Пусть пока подствольник поработает. Жму на спусковой крючок и наблюдаю, куда летит граната. Делаю поправку и снова нажимаю. Сволочь, куда ты! Пока заряжал, этот подлец перекатился, вновь промах. Зло и азарт меня разбирают. Рядом плюхается Юра. Дышит, как загнанная лошадь.
   - Что, Юрок, курево?
   - Ага, выберемся, - давай, бросим курить.
   - У меня тогда не будет недостатков. Может и жена уйти от такого положительного, - отшучиваюсь я и даю очередь по духам.
   Надоели они мне своими перекатами. Вот тот, за которым я все время охотился, дернулся и, выронив автомат, принялся кататься по земле. Юра пристрелил его с первой же очереди. Я укоризненно посмотрел на него. Это же мой дух!
   - Чтобы не мучался, - пошутил Юра.
   - Я смотрю, тебя нет, - продолжал он, - гляжу, а ты уже, как обезьяна, вдоль насыпи кувыркаешься, орешь что-то, стреляешь, а сам довольный, как на празднике.
   - Так это и есть праздник. Посмотри, сколько духов положили. Разве не радость? Бей чеченов, спасай Россию! Хрен, правда, знает, от кого! Может, и от нас с тобой скоро спасать будут!
   - Классно, конечно, сработали. Не удалось им своим минометным обстрелом воспользоваться. Молоток, Славка!
   - Я знаю, - скромно ответил я.
   Тем временем наши танки попытались подавить минометную батарею, но это у них плохо получалось. Видимо, она находилась на закрытых позициях и долбила нас по координатам своего наводчика. Найти бы этого гада, да прищемить ему хвост.
   Духи тем временем попытались отступить, но не удалось им это. Все духи, кто были на площади под нашим ураганным огнем, остались там лежать. Так держать!
   Но надо было прорываться. Сзади не могла подойти техника, потому что мы лежали, и не могли идти из-за мин. Но вот отдельные группы наших мужиков короткими перебежками дернулись вперед. Минометная батарея пока молчала. И тогда уже смелее все больше бойцов последовали их примеру.
   Давай! Давай, Слава, давай вперед! Я рванулся. Вперед, через остатки завала. Ноги вязнут в песке и мелком щебне. Глаза смотрят только вперед, что под ногами - не важно. Опять кровь стучит в голове. Ноги увязают все глубже. Выдергивать их из вязкого плена все труднее. Специально валюсь на бок и перекатываюсь. Автомат крепко прижимаю к себе и качусь. Слышу треск рвущейся материи. Звиздец новому бушлату! Не важно. Все это не важно! Главное вперед, подальше от этого завала, подальше от этого ориентира для минометного наводчика. Больно ударяюсь о какой-то камень головой. В глазах красные круги. Бедная моя голова! Несмотря на непрекращающуюся боль, я продолжаю катиться по земле. Вот и асфальт. Вскакиваю на ноги и бегу вперед. Толком не вижу, кто, что впереди. Только вперед. Голова разламывается от боли. Все пройдет. "Все пройдет, придет и мой черед... " - всплыли в голове слова из старой песенки. Хрен! Не придет! Так просто я не дамся. По крайней мере, сейчас! Вперед! Только вперед.
   Взгляд более-менее прояснился. Вот и наши залегли. Значит, вперед, к ним. Впереди наша бригада залегла и отстреливалась. Духи окопались возле полуразрушенного Госбанка и на его верхних этажах. Судя по ведущемуся оттуда огню немало их там. Жаль! А как хорошо мы полплощади проскочили! Так и остаток пролететь! Ну ладно, гады, вы сами напросились! Падаю между бойцами. Из-за дыма, что висит над Госбанком, толком ничего не видно. Духи прикрыты дымом. Но, судя по плотности огня, который они ведут, получается, что много сволочей там окопалось. Высматриваю огневые точки. Ага! Вижу, как в дыму мелькнул отблеск пламени от выстрела. Не раздумывая, вскидываю автомат и даю короткую очередь туда. Еще одну. Смотрю. Вроде, больше не видно вспышек. Может, откатился, а может, и попал я. Бить из автомата бесполезно. Становлюсь на колено, вынимаю гранату для подствольника. И жду. Вокруг ведется плотный огонь. Стреляют все из всего чего только можно. Где же танки? Мы прошли вперед. Что им еще надо? Злость, отчаяние разбирает меня. Неужели все жертвы, все те парни, что остались лежать здесь после первого штурма, бесполезны и бессмысленны? Где вы, танкисты? Сволочи, гады! Жму на спусковой крючок, и граната летит в сторону духов. Не гляжу, где она разорвалась, снова заталкиваю гранату и вновь стреляю. Не выйдет! Не будет больше того унизительного позора, который я испытал. Не будет! Буду здесь до конца. Где же вы, сраные танкисты?
   Вновь возобновился минометный обстрел. Пока мины падают и разрываются далеко за спиной. Но чувствуется опытная рука корректировщика. С каждым залпом все ближе и ближе. Нельзя здесь оставаться. Нельзя. Но разве укроешь, спрячешь четыреста человек в тех немногочисленных, неглубоких воронках, что изрыли площадь-сковородку? Хрен! Не спрячешь!
   Нервы на пределе. Минометный вой, который раньше игнорировал, с каждой новой миной все более настойчиво врывается в душу. Каждый новый вой этой долбанной мины вибрирует, как тугая струна, и вместе с этим воем трясется, вибрирует каждая клеточка тела, каждая клетка несчастного головного мозга. С трудом сдерживаю желание заткнуть уши и упасть на землю. Каждый новый разрыв мины воспринимается с облегчением. Значит, не ты, не тебя, значит, пока не судьба. И вот новый вой заставляет сжиматься, съеживаться, ломать зубы, стискивая челюсти до хруста в скулах. И, чтобы заглушить страх и собственное бессилие, чтобы попытаться обмануть судьбу, перебегаешь с места на место, стреляешь по едва различимому в клубах дыма противнику.
   Постоянно повторяю себе, что не боюсь. Чтобы подхлестнуть себя, стараюсь вспомнить картину своего недавнего бегства и прощальный взгляд на площадь, усеянную телами наших бывших сослуживцев, наших товарищей... Помогает. Приходит осознание происходящего. Наступает какое-то душевное равновесие. Если здесь оставаться не надо, то надо идти вперед. Каким бы безумием это не казалось сейчас, другого выхода нет. Как нет и пути к отступлению. Резервов и подкрепления тоже не будет. Есть только две вещи, которые остаются в сознании. Есть мы - "бешеные псы", и есть духи. Кто кого. Все предельно просто и ясно. Предельно ясно и просто.
   Значит, вперед, только вперед. В промежутке между воем мин делаю бросок вперед. Короткой перебежкой до первой неглубокой воронки. Упал в грязь. Наплевать. Высохнет - отвалится. Оглядываюсь. Бойцы также перебегают. Покидают прежние позиции. Начали стрелять наши танки. Бля! Где же вы, уроды, раньше были. До гребаного банка остается метров сто-сто тридцать.
   Тут и нам духов лучше видно, и духам нас тоже. Но, благодаря мудрой стрельбе наших танков, духи умерили свою прыть. Именно мудрой стрельбой, а не меткой, наши танкисты заставили подзаглохнуть душманов.
   Веером ложились разрывы от снарядов, обсыпая верхние этажи вниз. Нам известно, что там мощные подвальные помещения, вот с ними-то и будут проблемы. Я вздохнул. Ладно, разберемся с подвалами, только бы добраться до них. А там "зачистим". Пока духи более-менее заткнулись, надо идти вперед. Этого мнения придерживался не только я. Вокруг уже поднимались и бежали вперед бойцы.
   Ходил слух по бригаде, что из Госбанка не успели эвакуировать деньги и валюту. И поэтому в глазах у всей бригады читался не только боевой задор, но и азарт победителя. Хотя я сам не верил, что деньги не вывезли, но огонек жадности сжигал и мои нервные клетки. Неплохо бы было поправить свое материальное положение таким образом. Почти законным способом, а поэтому - вперед, только вперед. Страх, азарт, жадность, да еще при поддержке собственных танков - великая движущая сила. Каждому хочется первому ворваться в денежное хранилище. Банковские подвалы видел только в кино. А вдруг там золото? Я усмехнулся своим мыслям, несмотря на то, что отчаянно стрелял по второму этажу. Хрен там деревянный, а не залежи золота. Весь золотой запас Союза, России, этой мелкой страны - Ичкерии, где-нибудь на Каймановых островах. А все равно, азарт кладоискателя так и гложет, так и толкает вперед. Но снова пришлось залечь. Духи, несмотря на обстрел, начали огрызаться. Ну, теперь, ребятишки, не достанет нас ваш миномет. Теперь можем и поупражняться в меткой стрельбе. Прикладываю автомат к щеке. Ну, что вы, как слепые котята, уцепились в Госбанк? Пограбили сами, дайте другим. Закон социализма и братвы "Грабь награбленное! " забыли? Нехорошо! Делиться надо! Нас тоже трясет золотая лихорадка! Стреляю короткими очередями по духам, которые изредка появляются над развалинами. А чаще они просто высовывают автомат и поливают сверху, стреляя в белый свет, как в копеечку.

   Первый раз золотая лихорадка меня захватила еще в классе в пятом. Жили мы тогда в чудесном волжском городе со старинным названием Кострома. До Советов город был чисто купеческий. Очень много церквей. Многие до сих пор сохранились в первозданном виде. Первого Романова крестили на царствование именно там. В Ипатьевском монастыре. А последнего казнили в доме Ипатьева в Екатеринбурге. Интересная взаимосвязь, правда? Начало и конец. Так вот, стояло засушливое, обычное для тех мест лето. И так повелось, что именно в это лето при различных раскопках, будь то гараж или погреб, стали находить то клады, то просто какие-то интересные находки. Знакомые моего отца укрепляли погреб в своем доме, и нашли бутылку водки царских времен. Горлышко залито сургучом. На стекле давленые орлы. Этикетка, конечно, сгнила, но мужиков это не отпугнуло. Открыли, выпили. Понравилось. Водка, говорят, была изумительная. В те времена я еще не пил. Так что мне это было не особенно интересно. Но вот, когда родитель моего приятеля, копая червей для рыбалки, наткнулся на хрустальный кувшин времен Петра I, набитый золотыми червонцами, а потом на причитавшуюся премию купил автомобиль, то тогда я и мои друзья заболели. Основательно заболели золотой лихорадкой. Это был тяжелый случай. Ни о чем мы, пацаны, думать не могли. Все мысли, помыслы, поступки были направлены только на одно - на поиск клада.
   Где еще могли спрятать клад, как не в церкви? С первого класса в нас вдолбили, что священники - кровососы. А также то, что они, дурманя простой народ, отнимали у них все накопления и зарывали их в кубышках (наверное, и сейчас тоже нечто подобное происходит). А наша школа находилась на бывшем Лазаревском кладбище. Кладбище, как велось по доброй Советской традиции, уничтожили, перекопали. Часовенку, что стояла на кладбище, снесли под корень, а на ее старом фундаменте построили школу. Кое-что, конечно, пристроили, но школа стоит и по сей день. Несколько символично, все в духе застойных времен. На месте кладбищенской часовни, где отпевали покойников - среднюю школу. И вот мы, группа малолетних хулиганов, обследовали подвал школы. Обнаружили подозрительную нишу метр на метр. В глубине ниша была заложена кирпичом. Что там может быть заложено? Конечно, клад, что же еще!
   Договорились брать его ночью. Сторож был старый, любил приложиться к бутылочке. Вечером сказали, что идем на рыбалку, пошли "брать" клад. Соблюдая все мыслимые меры предосторожности, трясясь от страха при каждом шорохе, перепилили решетку на подвальном окне, вынули раму. Пролезли. При свете ручных фонарей начали ломать кладку. Плохо она поддавалась. Да и силы-то откуда у пятиклассников? Но, тем не менее, сменяя друг друга, разбили эту кладку. За ней, конечно, ничего не было. Стояло только каменное распятие. Видимо, у строителей не поднялась рука разбить каменное изваяние Иисуса, вот и заложили. И сами грех на душу не взяли, и невинность статуи соблюли. Мы расстроились и пошли домой. Зато на утро возле школы стояли милиционеры, что-то записывали, измеряли, фотографировали. Оказалось, что мы "работали" под кабинетом директора школы, в сейфе которого были деньги. Зарплата, кажется. Естественно, что мы основательно перетрусили.
   С тех пор золотая лихорадка меня не мучила, а вот сейчас, кажется, начинается рецидив. Самому смешно наблюдать за собственными ощущениями. Но пусть лучше будут приступы такой лихорадки, чем приступы леденящего душу и парализующего волю страха.

   Лежание и топтание на месте становилось утомительным. Танки все также держали духов в западне, но больше разрушений они нанести уже не могли. Для этого надо было взять прицел ниже, но так они могли задеть нас. И мы вперед двигаться тоже не могли. Духи не пускали.
   А жадность, сменившая трусость, жаждала своего. Деньги, деньги. Какой на хрен патриотизм нужен на войне! Нужны деньги. Кто первым встал - того и тапочки. Если солдатский труд - это рабский труд, то возьми людей, которые будут делать эту же работу более профессионально, умело, малой кровью, с наименьшими потерями, но плати им. А у этих пацанов, научившихся воевать три недели назад на крови, на примере своих погибших, раненных, пропавших без вести товарищей, сейчас только жадный блеск в глазах. Алчный блеск, круто замешанный на страхе.
   Ствол у автомата уже нагрелся. Вновь перешел на подствольник, но толку было мало. Либо надо идти в лоб, либо откатываться назад, чтобы наши танки могли окончательно развалить всю эту домину. Судя по блестящим глазам моих сослуживцев, очень хотелось идти вперед, но после очередного танкового обстрела там вряд останется хоть копейка. Танкисты тоже наши простые русские парни. Живут по извечному русскому принципу "если не мне, то никому". И поэтому они очень хотели разбить эту халабуду до основания, чтобы денежки никому не достались. Азарт, азарт. Что поделаешь, золото правит миром. Все старо как сама земля.
   По радиостанции передали, а по цепочке продублировали, что сейчас начнется штурм площади с другой стороны. Тоже неплохо. В прошлый раз тоже нам обещали, что начнут штурм, а все закончилось позорным бегством. Посмотрим. Все оживились и начали прислушиваться к происходящему. Даже темп стрельбы снизили. Ожидание затягивалось. Духи же, напротив, почувствовали наше ожидание, приняли его за нерешительность, усилили свой огонь. Возле меня начали подниматься фонтанчики грязи. И препротивнейший звук рикошета. Этот звук заставляет инстинктивно втягивать голову в плечи, сердце замирать и опускаться в пятки, выбрасывая лишний адреналин в кровь. И так постоянно ощущается его переизбыток, и лишняя стимуляция тут ни к чему.
   Фьють, фьють. Снова передо мной поднимаются фонтанчики грязи. Блядь! Головы не поднимешь из-за этих стрелков. Не выдерживаю, отползаю немного назад, начинаю стрелять. Толком не знаю, откуда ведется огонь по мне, но стреляю наугад по позициям духов. Показался дух, вернее его голова. Навскидку, не выцеливая, бью короткой очередью по поганой башке. Что-то больно резко после выстрела она исчезла. Это хорошо!
   Сверху послышался звук самолета. Они что, опять нас хотят накрыть? Ну, нет! Хватит. Страх холодной лентой вползает внутрь. Подбираюсь весь. По лицу бежит пот. Подтягиваю ноги к животу. Все внутри сворачивается в тугую пружину. Готов рвануться вперед, назад, куда угодно, лишь бы не попасть опять под этот ужасный налет. Не хочу больше слышать воя своих авиабомб, которые наши же летчики сбрасывают на меня. Хрен! Лучше опять бежать, пусть даже на позиции духов, чем лежать и ждать, когда тебя разнесет прямым попаданием, или осколки от бомбы разнесут на тысячи лоскутов. Не хочу. Все, я готов помчаться. И мы и духи смотрим вверх. Особой радости пока ни те, ни другие не ощущают. По кому будет нанесен удар? Все замерли. Самолет - транспортный, а может, и бомбардировщик, - лениво парит на недосягаемой высоте, и вот, отлетев немного в сторону, начинает резкое снижение. Уже никто не стреляет. Сердце бьется заячьей лапкой, жарко, очень жарко. Пот уже струится по всему телу. От лица, головы валит пар. Ну, по кому же? По кому?
   Инстинкт самосохранения требует, чтобы я немедленно рванул куда угодно, лишь бы подальше от этого страшного места. Или закопался. Стараюсь думать о чем угодно, только не о самолете. Вот он спикировал, потом вновь начал набирать высоту, или пугает, или хочет провести точечное бомбометание. Наш передний край окрасился розовыми дымами. Может, эти летчики-убийцы заметят наш сигнал, и нас пронесет эта ужасная участь? Стараюсь мысленно отвлечься.

   Вспомнился один случай, когда прапорщик Николаев во время своего отпуска собирал грибы в районе стрельбища. Сам не заметил, как забрел на его территорию. Потом он рассказывал, что услышал, как пули впиваются в стволы деревьев. Поначалу не понял, а когда сообразил, то стал окапываться. Из всего оружия у него был только перочинный нож. Вот этим ножом и руками, срывая ногти, за пять секунд он отрыл окоп, который скрыл его с головой. Он там сидел, а сверху еще оставалось с полметра свободного пространства. Плюс бруствер из земли, который он накидал. Потом привязал к палке, которой он разгребал листву при поиске грибов, свою рубашку. Высунул палку и начал махать над собой. Его заметили и прекратили стрельбу. Подбежали, вытащили. Потом долго удивлялись, как можно за такой короткий срок вырыть окоп. Захочешь выжить - не такое сотворишь. Исторический факт: во время Великой Отечественной войны немецкий бомбардировщик сбросил на корабль двухсотпятидесятикилограммовую бомбу. Она, видимо, была с замедлением, и поэтому сразу не взорвалась. Матрос, обычный матрос, подбежал, схватил ее руками и выбросил за борт. Вот там она и рванула. Корабль остался цел. Когда потом у матроса спросили, как у него это получились, он ответил, что сам не знает.

   Вот и я при бомбежке был готов показать чудеса по бегу, либо закопаться метра на три в землю за пару минут.
   А самолет, холера ему в бок, казалось, не торопился нанести удар, а просто издевался. Было видно, как с земли к нему несутся очереди. Многие пули трассирующие, и поэтому хорошо были видны светящиеся следы.
   Вот самолет снова начал снижение, и, не доходя до нижней точки, от него отделилась темная клякса, которая устремилась к земле. На бомбу это не было похоже. Вот раскрылся парашют, и груз медленно опустился на землю. Куда и к кому он попал, не было видно из-за здания Госбанка. Но, судя по тому, как радостно завизжали духи, можно было предположить, что к ним. Кому изначально предназначался этот контейнер, также было для нас загадкой. Не исключено, что и духам. Ранее разведчики уже рассказывали, что духам сбрасываются грузы. Я не верил. А вот теперь довелось увидеть собственными глазами. Кому - война, кому - мать родна...
   Духи вновь начали обстрел, и тут мы услышали канонаду на противоположной стороне. Неужели наши начали настоящий штурм? Духи засуетились. Не знают, уроды, куда им стрелять. И тут мы ударили. Ударили с воодушевлением, с вдохновением. Это было здорово! Духи метались, как мыши в мышеловке. Еще немного, мужики, и эта ловушка захлопнется. Бей, гаси гадов! Автомат вновь ожил у меня в руках. В рядах духов царила паника. Они метались, меняли позиции. Стреляли то в нашу сторону, то в сторону собственного тыла.
   По цепочке передали, что махра и десантники начали штурм банка с противоположной стороны. Это передал Сан Саныч по радиостанции. Теперь наступила наша очередь радостно вопить. Мы поднялись и побежали. Поначалу я предполагал, что это будет обычным перемещением, но потом, как-то спонтанно, мы всей бригадой пошли на штурм. Духи поздно заметили свою оплошность и поэтому не сразу отреагировали.
   Вперед, только вперед. На штурм. Ура! Бегу. По привычке хочется короткими перебежками, осторожно, аккуратно. Но куда там! Бойцы словно ополоумели, лезут на рожон. Вот первые уже достигли здания, вот и два уцелевших подъезда. Оттуда ударил пулемет. Трое или четверо наших солдат как подрубленные упали. Если из пулемета, да еще и с близкого расстояния, то бронежилет не поможет... Не держит он пулю такого калибра, с такой скоростью. Вот и я оказался почти напротив подъезда. Сходу упал, перекатился, судорожно затеребил застежку на сумке с гранатами для подствольника. Достал гранату. Пальцы, словно деревянные, не гнутся. Срываю и бросаю на землю перчатки. Мешают. Кажется, что делаю все медленно. Не смотрю на свой автомат. Руки делают все сами. Ужасно медленно делают. Сам, как завороженный, смотрю только на черный проем подъезда Госбанка. Там видно только огонек вражеского пулемета. Видно, как пули выкашивают нашу махру. Как мужики на ходу, наклонив корпус вперед, несутся к этому подъезду, а строчка пуль перечеркивает им животы, плечи, ноги. Оттуда мгновенно бьют фонтанчики красной, очень красной крови, и ребята, как споткнувшись, летят на землю. Некоторых инерция тела продолжает еще нести вперед, других, наоборот, скорость пули останавливает, отбрасывает назад - видно, как бьются они головой о разбитый, грязный асфальт. Руки разбросаны, оружие отлетает далеко в сторону. Некоторые судорожно сжимают автомат, и тот, разя своих, стреляет до последнего патрона. Медленно, очень медленно все это происходит передо мной. Еще медленнее мои руки посылают гранату в бездонное жерло подствольника. Есть! Знакомый спасительный щелчок доходит до моего сознания, говоря, что граната встала на свое место. Глаза неотрывно следят, как пулеметная очередь двигается в мою сторону. Там, где она не встречает свои жертвы, высекает фонтанчики грязи и пыли, иногда и искры и земли, асфальта, металлического хлама. Из всего того сожженного оружия, что осталось тут после первого штурма. Мне кажется, что я даже вижу полет пуль, которые тоже медленно несутся в пространство. Я знаю, куда они попадут. Я чувствую и пулеметчика и его страшное оружие. Я - это он. Сейчас, через полторы секунды эти тяжелые пули попадут в меня!

2

   Есть фиксация гранаты! Я вскакиваю на одно колено и уже не с левой, как положено, а с правой руки стреляю по черному проему подъезда. Выстрел. Сам смотрю не на дверь, а на пулеметную строчку. Вот до меня остается уже не более двадцати сантиметров, как я слышу приглушенный взрыв, и строчка замирает на месте, а потом исчезает. Поднимаю голову. Из подъезда валит дым, там что-то горит.
   И тут вновь ворвался мир звуков. Странно, кажется, что прошла целая вечность, а не несколько секунд. Нечего рассуждать! Жив, и ладно. Значит не судьба! Вперед! Только вперед. Я вскочил на ноги и помчался в сторону "своего" подъезда. И хотя предстояло пробежать не более двадцати метров, посмотрел в сторону второго подъезда. Там бойцы, подойдя с нашей стороны, закидывали ручными гранатами черный проем. Так их, мужики! Никому никакой пощады! Вперед! Вперед! Врываемся в подъезд. На полу валяется в тлеющей, тошнотворно воняющей одежде обугленный, полуразорванный труп пулеметчика. Рядом искореженное орудие убийства. Моя работа! На бегу перескакиваю через него и успеваю в деталях рассмотреть свое "произведение". Всадил я гранату у него перед носом. Буквально в полуметре. Головы не было. Так, какое-то неопределенное месиво коричнево-серого цвета. Руки, вернее, все что осталось от них, раскиданы, бушлат тлеет. Воняет горелой ватой.
   Врываемся на первый этаж. Большое помещение, с колоннами, уходящими в темноту потолка. В воздухе висит смесь пыли и дыма от выстрелов. Видны следы от костров. В углу валяются какие-то тряпки. Куда бежать? Из-за отсутствия света и пыли толком ничего не видать. Сразу начинаем проверять помещение. Всего нас уже человек пятнадцать. Народ постоянно прибывает.
   Быстро, приставными шагами, страхуя друг друга, обходим помещение. Автомат у плеча, все напряжены. От бега еще никто не отошел. Слышны лишь тяжелое дыхание и односложные реплики и восклицания. Так получилось, что мне и трем рядом стоящим бойцам досталось осматривать за стойкой. Заглядываем. В темноте что-то лежит. Боец осторожно подходит, наставив автомат. Носком ботинка трогает. Затем сгибается и переворачивает. Темно. Очень темно. Дышать трудно из-за пыли, вони, дыма.
   - Что там? - не выдерживаю я. - Только быстро. Времени в обрез.
   - Наш, - отвечает боец, возвращаясь к нам.
   - Кто?
   - Наш. Темно. Не разобрать.
   - Жив?
   - Давно уже убили. Наверное, от первого штурма остался.
   - Ладно. Пошли. Потом заберем.
   Народ все прибывает. Слышны крики и вопли. Снаружи и у нас над головой стрельба становиться все ожесточенней. Русские крики, маты смешались с гортанными чеченскими воплями. Кто что конкретно кричит уже не разобрать. Просто все в голове смешивается в один вопль. Толстые стены как-то приглушают стрельбу. Но она уже настолько сильна, что больно стегает по ушам. Духи понимают, что путь к отступлению им отрезан, и поэтому дерутся с остервенением. Правильно, уроды гребаные, живых не берем!
   Тут вновь раздались выстрелы. Рядом, совсем рядом. И откуда-то с левого торца здания врывается толпа. Крики, топот. Все слушают. Маты. Ругаются без акцента. Наши!!! Значит, им тоже удалось! Мы не один. Держитесь, духи, сейчас мы поднимемся и всем нашим объединенным коллективом начнем вас убивать! Радостное возбуждение охватывает нас, идем, бежим навстречу друг другу. Кричим радостно.
   - Свои!
   - Мужики не стреляйте! Свои!
   - Здорово, махра!
   - Ура! Наши!
   - Что так долго!
   Никто никого не слушает. Просто говорят. Нет ни офицеров, ни солдат. Здороваемся, обнимаемся, целуемся. Наши! Наша махра, наши десантники. Во рту катается это слово "наши"! Готов вновь и вновь проговаривать его вслух и повторять про себя. Отходим назад. Все больше прибывает народу. Прибегают, прорываются наши. Прибывают и десантники вперемешку с незнакомой махрой. Радостно-приподнятое настроение охватывает всех:
   - Звиздец духам!
   - Теперь уж точно!
   - А ты знаешь, как нас здесь раздолбали во время первого штурма?
   - Слышали!
   - Они слышали. А почему не пришли на помощь?
   - Приказа не было.
   - Сейчас возьмем этот банк и деньги пополам.
   - А как еще?
   Такие и другие разговоры слышались. Никто не торопился подняться наверх. Возле лестниц стояли бойцы и выстрелами, очередями загоняли духов обратно наверх. Сейчас все поднимемся и накостыляем этим ублюдкам. Пусть они там бесятся от злости. Всех охватило благодушно-лирическое настроение. Многие закурили, прибавив к общему аромату табачный дым. Кто-то начал искать земляков. Кто просто обсуждал то, что уже сделали, и предстоящий штурм Дворца Дудаева. Штурм банка считался почти решенным делом. Многие шутили, как будут делить золото и доллары, что спрятаны в подвале.
   Раздается ужасный грохот. Кажется, что потолок падает на тебя. Тут же раздались вопли. Пару секунд спустя еще один взрыв и грохот. Не видно абсолютно ничего. В воздухе сплошной стеной висит пыль. Слышны только крики и стоны раненых. В потолке, там где был левый угол, зияет пустота. Что случилось? В ушах звон. Вопли чеченцев слышны все громче. Стрельба усиливается. Кто-то обвалил стену. Может, какой-нибудь танкист выстрелил? Вряд ли. Снаряд такого не смог бы натворить. Значит, духи заминировали. Вот и решили нам братскую могилу устроить. Подождали, пока нас не набьется побольше, а затем и взорвали. Ну, уроды, ну, гады, суки долбанные! Они меня уже достали со своей восточной извращенной психологией! Подошел поближе к обвалившемуся углу. Пыль, дым забивают легкие. Кашляют все.
   Целый пролет обвалился. Под завалом оказалось не меньше десяти человек. Многие были просто раздавлены. Головы, животы разорваны. У многих внутренности вылезли наружу. Многие метры белесо-серых кишок тащились по грязи, пыли за своими хозяевами, когда их вытаскивали из-под обломков. Некоторые лишились своих конечностей. Раздавленные кисти, руки, ноги обутые в ботинки валялись под ногами. Живые ходили как сонные под впечатлением от увиденного, пинали оторванные части своих товарищей. Какой-то боец пытался заправить вывалившиеся внутренности обратно. Не получалось. Как тесто они лезли наружу. Потом ему это надоело, он достал нож и отрезал лишнее. Обрезки толкнул в разорванное тело. Когда вынул руки, они были перемазаны кровью, желчью и чем-то еще склизким кашеобразным. Боец брезгливо вытер руки о бушлат трупа. Я с трудом сдержал позывы рвоты.
   Тут же сидели раненые. Им делали перевязки. Двум бинтовали культи оторванных рук. Раненый курил здоровой рукой и возбужденно расспрашивал у присутствующих: "А руку мне пришьют? Не, мужики, не молчите, ведь правда, что пришьют?! " Окружающие стыдливо отворачивались и молчали.
   Одному перевязывали, перетягивали ногу. Он был без сознания. Из ноги торчала ослепительно белая кость и по ней непрерывным потоком бежала черно-алая кровь. Ногу уже стянули в нескольких местах жгутами, но кровь продолжала хлестать.
   Кто истошно орал, кто отчаянно матерился. Кто-то громко читал что-то наподобие молитвы. Три или четыре человека, из-за пыли не разобрать кто, кричали в гарнитуру своих радиостанций, мешая друг другу:
   - Нас завалило!
   - Есть и убитые и раненые!
   - Пошел ты на хрен со своими "двухсотыми"-"трехсотыми"! Я сказал - убитые и раненые!
   - Не знаю я сколько наших. Тут все наши!
   - Не знаю!
   - Медиков!
   - Немедленно медиков!
   - Есть тяжелые! На руках не вынесем!
   - Да! Технику подгоняй!
   - Духов выбить?!
   С момента взрыва и не прошло минуты, а уже почти все пострадавшие были извлечены из под завала. Оставались еще там и другие. Но без крана было невозможно это сделать. В живых не осталось никого под этой страшной бетонной плитой.
   Стало понятно всем, что из-за духов на крыше и втором этаже нам не подогнать технику для эвакуации раненых и убитых. Надо выгонять их. И тут вновь раздались крики:
   - На штурм!
   - Идем, вдарим сволочам!
   - За этот взрыв я сотню в капусту изрублю!
   - Ура! На штурм!
   - Вперед!
   - Наверх!
   Не было единого командира, не было команд. Все побежали к единственной лестнице, ведущей на второй этаж. Оттуда неслись проклятия и вопли. Что именно орали духи не разобрать. Первые подбежавшие начали из подствольников стрелять наверх. Звук разрывов гранат заметался по помещению, больно стегая барабанные перепонки. Остальные из-за узости подхода были вынуждены просто стоять, ожидая, когда им представится возможность. И вот впереди стоящие бойцы и офицеры сделали еще один залп из подствольников и шагнули наверх. Шаг - залп, потом еще два шага, и еще залп. А потом уже просто побежали, стреляя из автоматов перед собой. Все тоже побежали наверх. Толкая друг друга, подталкивая передних магазинами, выталкивая руками, все рвались на второй этаж. Остатки третьего этажа и часть крыши. Внизу нас скопилось, по моим подсчетам, не меньше шестисот человек. Опасался, что лестница не выдержит такой тяжести, и обрушится вниз. Не обвалилась.
   Я бегу в плотной толпе. Автоматом больно толкаю переднего. Меня так же толкают. Потом кто-то пнул меня в зад, чтобы пошевеливался. Наверху уже слышны разрывы гранат и автоматные очереди. Вперед! Вперед! Да, что же это за большая задница впереди меня так плохо шевелится?! Да пошел ты вперед! Быстрее, быстрее! Не можешь, что ли, урод, ноги передвигать. С трудом удерживаю себя, чтобы ножом не уколоть его.
   Вот и миновали первую лестничную площадку. Наверх. Наверх! Что там под ногами такое мягкое. Опускаю глаза вниз. Остатки духа. По ним уже прошлось не меньше ста человек. Ноги разъезжаются на чем-то скользком и липком. Не думать, что это было когда-то человеком. Вперед! Наверх! Разве это был человек? Это был дух. И этим все сказано! Не надо разводить никаких дискуссий. Вперед! Как ты меня достал уже, задница! Иди быстрей! Не можешь? Толкай впереди идущего. Хреново толкаешь. Сильней толкай! Ублюдочное племя! Пока доберемся, всех духов перебьют.
   Злость, ярость меня душат. Никого не слушаю. Все говорят только о том, что необходимо быстрее подняться. Злость на толстую задницу, что не может впереди двигаться быстрее, злость на того идиота, что постоянно подталкивает меня в спину. Не видит что ли, что из-за какого-то толстяка я не могу идти быстрее. Я знаю, что сам не худенький, но если бы ты посмотрел, кто передо мной, то я бы показался тебе тростинкой.
   Вот и показалась крыша. Темп ускоряется. Все бегут по ступеням, заваленным мусором. Ноги, кажется, вот-вот сорвутся и упаду. Хрен! Не упаду. Стискиваю зубы и наклоняю корпус. Вперед! Вырываюсь на крышу. Бегу вправо. Там залегли бойцы и не могут выкурить каких-то духов, укрывшихся на третьем этаже. Если второй этаж почти весь уцелел, то от третьего остался лишь один угол. А вот крыша сохранилась почти полностью. Она как портик нависала над нами на семиметровой высоте. Часть духов укрылась на оставшемся углу третьего этажа. А часть забралась на крышу. Все они оказались выше нас и, не щадя патронов и гранат, поливали сверху. Уже оттаскивали наших убитых и раненых. Вот и тело духа свалилось сверху. Его никто не трогал, просто ногами отпинали подальше, чтобы не мешалось.
   Что у духов, что у нас, позиции были практически одинаково неуязвимы друг для друга. Мы поливали свинцом своего противника, как могли, но толку не было никакого. Все мое естество жаждало возмездия. Я подошел к бойцам:
   - У кого взрывчатка есть?
   - Не знаю.
   - У кого есть взрывчатка?! - заорал я, пытаясь перекрыть шум боя.
   Подтащили грамм пятьдесят пластита. Мало. Я подозвал радиста с нашей бригады:
   - Выйди на наших, скажи, чтобы принесли килограмм пластита и электродетонаторы. Понял?
   - Понял! - боец закивал головой и радостно оскалился в улыбке.
   - Не суши зубы, вызывай!
   - Есть!
   Злость не проходила. Она требовала выхода. Перед глазами встала картина с раздавленными телами. Вскинул автомат и дал очередь от души вверх. Надо их как-нибудь отогнать от края, а то не заложим взрывчатку. Вкратце объяснил свой план рядом стоящим. Те поняли, и мы начали усиленно обстреливать духов. Попробовали закидывать гранаты и долбить гадов из подствольников и "Мух". Вроде помогло. Отошли от края, откатились. Знай наших!
   Тут уже подоспели и наши бригадные саперы. Притащили большой кусок желтоватого пластита и детонаторы с проводом. Сейчас пойдет потеха!
   - Мужики! Вы только не переборщите, а то все здание завалите вместе с нами!
   - Не боись!
   - Здесь немного будет. Сейчас духов как яблоки-падалицу будем собирать.
   - Давай, зажарим скотов!
   - Эх, огнемета, жаль, нет!
   - Еще раз, мужики, отгоним духов от края!
   - Давай! Огонь!
   И все начали вновь в бешеном темпе обстреливать засевших наверху духов. Пули рикошетили от стен, уходили вверх. Ручная граната, брошенная вверх, ударилась и отскочила обратно вниз. Упала на площадь. Никто из наших не пострадал.
   - Ты что делаешь, чурка долбаный?
   - Я же не специально!
   - Да меня не гребет, специально или нет. Чуть не угробил. Идиот!
   - Бери от подствольника гранату, бей о каблук, а потом кидай.
   - А не взорвется в руках?
   - Не бойся, попробуй!
   Тот попробовал. Получилось. Остальные тоже, узнав о нашей задумке, начали обстреливать "своих" духов, отгоняя их подальше от края. Наши саперы быстро работали. Широкой черной изолентой привязали бруски взрывчатки к сохранившимся колоннам, воткнули электродетонаторы, по одному запасному на всякий случай, и побежали обратно. И вот он настал. Настал Судный День. Молитесь своему Аллаху, ублюдочное племя. Сапер закрепил концы проводов в своей "адской машинке" и начал крутить рукоятку. А затем резко надавил небольшую черную кнопку.
   Раздался оглушительный взрыв, и кирпичная кладка рухнула вниз. Были слышны короткие, полные ужаса человеческие крики, когда раздался взрыв. Под этими кирпичами нашли свою смерть духи. Так и надо. Око за око! Еще духи остались на остатках крыши. Там тоже работали саперы. И теперь потащили свою "машинку" в тот угол.
   - Крыша не обвалится?
   - Не знаю.
   - Давай подальше уберемся.
   Послышались команды, и толпа отхлынула и освободила угол. Саперы тоже отошли подальше. Снова быстро покрутили рукоятку, нажали на кнопку, и грянул взрыв. Здесь уже кровля медленно наклонилась, и падала не на второй этаж, а на улицу. Сначала посыпались духи, а следом рухнула крыша, завалив их собой. Высота, с которой они слетели, была метров двенадцать, да еще бетонные перекрытия сверху... Нормально, я даже не подходил к краю посмотреть. А народ пошел.
   - Не видать ничего!
   - Сейчас пыль осядет.
   - Не стреляй! И так пылища висит.
   - А вдруг кто живой остался?
   - Ты в своем уме. С такой высоты...
   - Да тонн десять камней сверху. Нет, вряд ли.
   - Смотри, совсем как внизу наших накрыло.
   - Ага. И кишки точно также размотало. Не надо было взрывать над нами потолок, тогда бы по-человечески погибли.
   - Тьфу. Собакам собачья смерть. Идем деньги делить.
   - Идем!
   - Идем деньги делить!
   - Всем поровну!
   - Размечтался. Поровну! Ха!
   - Все, кто брали этот сраный банк, тот с долей.
   - И больше никому!
   - Пошли они на хрен!
   - В гробу я этих халявщиков видел!
   Вниз! В подвал! Скорее! У всех сперло дыхание от возможности поживиться. Странно, но те, кто остался внизу, не пошли осматривать и грабить подвалы. Хотя там оставалось не менее пятидесяти человек с ранеными. Они стояли, постреливая вниз. А внизу, в подвалах, было темно, как у грешника на душе. Из бушлатов, которые остались от раненых и убитых, соорудили что-то наподобие факелов, окунули в солярку у подъехавших БМП и зажгли.
   На ступенях, ведущих в подземелье, лежали обезображенные пытками трупы наших солдат и офицеров. Тех, кто раненными или контуженными попали в плен к духам при первом штурме. У многих в распахнутые рты были забиты пачки денег. У некоторых были разрезаны животы, и вместо внутренностей также были забиты деньги. Много денег. Но деньги были старые. В России в девяносто третьем их поменяли, а в свободной независимой Чечне они ходили до нашего прихода. Умно, сволочи, поступили. Населению, народу сунули фантики, которые, кроме как в этой сраной дыре, больше нигде не имели никакой силы, а сами получали за нефть, оружие, наркотики доллары. Ублюдки долбанные. Хотя они действовали по примеру незабвенной коммунистической партии. Когда кроме как в Союзе наши "деревянные" рубли нигде не принимали. Сомневаюсь, что их и сейчас где-то примут.
   У всех сразу прошла золотая лихорадка. Вынесли трупы на улицу. Десантники и пришлая махра ушли к своим. Мы остались на месте. Пошли вниз, в подвалы.
   Подвалы Государственного банка независимой Республики Ичкерия располагались под всем зданием. В одном месте подвал был "двухэтажным". Освещая себе путь самодельными факелами, спустились вниз. Шли медленно. Духи могли оставить нам любой "сюрприз", любую подлянку. С них станется. Всюду видны следы поспешного бегства. Брошенные развороченные ящики, коробки, из некоторых наполовину высыпались деньги образца 1991 года. Пустые и набитые инкассаторские сумки. Впереди идущий радостно закричал и начал копаться в коробке. Все подошли поближе. Из двух полуразорванных коробок торчали перевязанные резинками и бумажными лентами пачки долларов. При тусклом, неверном свете факелов эти две коробки, битком набитые вожделенными зелеными деньгами, казались чем-то вроде невероятной удачи. Доллары, доллары! Это - обеспеченная жизнь, это квартиры, машины, хорошее образование для детей. Доллары, доллары!
   Сразу стало тесно вокруг коробок. Толкая друг друга, все подбежали к этим коробкам. Начали расхватывать. Брали по пачке, по две. Выдергивали банкноты, пытались рассмотреть при плохом освещении на просвет, мяли их, тискали, нюхали. Доллары! Вот за это стоит воевать! Это как награда за все перенесенное! Заслуженная награда. И не надо ни орденов, ни медалей. Вот она, наша награда! Все были возбуждены. Но тут один боец закричал:
   - Мужики! Они же красятся!
   - Брось. Ты что выдумываешь?
   - А точно, красятся! Вон пальцы зеленые!
   - Они у тебя по жизни грязные!
   - У самого грязные! Плюнь на банкноту и потри!
   - Точно красятся! Тьфу, ты...
   - Это же надо! А я уже и губу раскатал. Думал, что хоть сейчас повезло, и буду как человек жить. Хрен! Тьфу! Гребаные чечены, не могли пару коробок настоящих баксов оставить!
   - Уроды!
   - Что с ними будем делать?
   - Что, что! Задницу подтирать!
   - Зеленая будет.
   - Значит, спалить их. Да и хрен с ними!
   - А может, можно что-нибудь сделать? раздался робкий голос из темноты.
   - Сделай, лет пять тюрьмы получишь.
   - Так что, палить?
   - Давай, родной, запаливай!
   - Давайте проверим, а вдруг там пара пачек есть настоящих!
   - Давайте проверим!
   И тут же начали рвать коробки, разрывать пачки, ощупывать, мусолить банкноты. Единственное, что не делали, так это не лизали их. Если бы имело смысл то, как раньше проверяли деньги, то и надкусывали бы. Проверенные фальшивые пачки летели в общую кучу. И вот от факела очень неохотно занялась куча с фальшивыми долларами. Медленно, чадя, потрескивая, распространяя вонь горелой бумаги и краски, куча загорелась. Не было в этих коробках ни одного настоящего доллара.
   Странно, подумал я, еще каких-то семь-десять лет назад я готовился к войне со страной, где доллар является национальной валютой, а сейчас я с радостью готов их заполучить. Так за что же я здесь воюю? За доллар? За идею? За Родину? Не знаю. Но то, что мы проиграли третью мировую войну - это уже свершившийся факт. Проиграли, не открывая боевых действий. Нас победили с помощью этого самого доллара. Он наш Бог, наш Главнокомандующий, из-за него началась эта война. И не помогли наши танки, которыми заставлена площадь равная, пожалуй, территории Франции. Не помогли и наши ракеты с ядерными боеголовками. Наши правители стараются вывезти этот самый доллар за границу. А это означает, что Россия, великая, могучая, неделимая им не нужна. Получив свою долю "зелени", они готовы отбыть. Детей своих уже обучают за границей, а мы здесь загибаемся в этой холодной, сырой, простреливаемой и продуваемой всеми ветрами Чечне! За что, Господи! За что?
   Пока смотрели на догорающую кучу фальшивых долларов, как на сгорающие наши надежды, бойцы принесли шесть мешков с пятидесятитысячными купюрами. И опять, с надеждой, но уже без прежнего рвения начали рассматривать их. Но, к сожалению, даже при поверхностном осмотре было обнаружено, что бумага, на которой отпечатаны эти фальшивки, не выдерживает никакой критики. Такое ощущение, что у духов не нашлось никакой бумаги, кроме оберточной, для этих денег. И опять летит в костер очередная порция наших надежд и чаяний. Костер вспыхивает, и огонь уже ярче и веселее горит.
   - Смотри, а наши-то горят лучше, чем баксы!
   - Так они же деревянные!
   - Точно, деревянные!
   - Ладно, пошли дальше.
   - Пойдем, посмотрим, зачем наши разбомбили местное министерство финансов, и на кой черт им понадобилось разбивать Госбанк.
   - Как зачем? Для того чтобы сжечь документы по махинациям!
   - Ты здесь в здании хоть один документ видел?
   - Нет. Только чистые бланки.
   - Вот то-то и оно. Духи все документы вывезли, не знаю, правда, удался ли им этот фокус с минфином, но похоже, что они долго будут еще шантажировать наших правителей. А мы, как собаки, будем выбивать духов отовсюду, чтобы только найти эти документы.
   - Похоже, что так. А что делать?
   - А кому сейчас хорошо?
   - Что это?
   - Деньги. Что еще ты хотел найти в Госбанке?
   - Точно. Деньги. Но старые деньги. Деньги образца девяносто первого года. Что с ними будем делать?
   - Как что! Давай наберем, и используем для растопки печей. Нам еще ночевать в этом здании. Вот и будем греться у костра из миллионов! Тебе когда-нибудь приходилось греться у костра из многих миллионов?
   - Нет.
   - И мне тоже. Вот и погреемся!
   - Мне нравится!
   - А то!
   Всем присутствующим эта идея понравилась. Потащили на выход мешки с деньгами, вышедшими из обращения. Теперь все были пусть не настоящими, так хоть мнимыми миллионерами. Могли позволить себе погреться у костра, где сгорали деньги. Попутно можно помечтать, отвлечься от реалий.
   А реалии были таковы, - при взятии здания Госбанка мы потеряли около пятидесяти человек. Убитыми, ранеными, пропавшими без вести. Вместе с первым штурмом Минутки, неудачным переходом и взятием банка получалось что-то около трехсот человек. Дорогая плата. Многое было неизвестно. Было неизвестно местонахождение нового командира, который бросил нас. Многие бойцы пропали, искать их никто и не пытался. Не было ни сил, ни средств. Накатилась бешеная усталость. Не хотелось ничего. Было одно желание - поесть и в тепле лечь спать.
   Если поесть нам принесли, то вот со вторым вопросом было сложнее. Из батальона материального обеспечения нам принесли продовольственные пайки армии НАТО. Такая картонная прямоугольная коробочка. В ней находились запаянные банки с продуктами, самая большая - с мясом и овощами, затем - что-то типа желе, шоколад, растворимый кофе, таблетки для обеззараживания воды, салфетки гигиенические, жевательные таблетки. Они выполняли двойное действие. С одной стороны служили для очищения полости рта после приема пищи, а с другой - в них содержалось вещество типа кофеина, и при усталости, утомляемости они придавали силу и бодрость.
   Начали греть консервированное мясо с овощами на костре из обломков мебели и денег. Оказалось, что его можно есть и в холодном виде. Мясо не жирное. Овощи вкусные. Пришли к выводу, что наш раненный боец не сможет открыть банку тушенки и потому умрет с голоду. Рядом крутились бойцы и офицеры из батальона материального обеспечения.
   - Откуда такая роскошь, мужики?
   - Было направлено в Россию в качестве гуманитарной помощи. Начало портиться на складах бундесвера. Они это не доели. Вот то, что осталось от гуманитарки, нам и направили.
   - Хорошо кормят наших противников!
   - А ты как думал!
   - Лучше не говорить об этом.
   - Да. Спирт тыловики привезли?
   - Есть. На брата по пятьдесят грамм.
   - Не густо. Могли бы отвалить за Госбанк и побольше.
   - Подожди. Завтра пойдем на долбаный дворец, вот тогда и попьешь.
   - Кстати, как там?
   - Да никак. Наши бегают туда и назад. Вот и все дела.
   - Опять что-то брать.
   - А ты как хотел на войне?
   - Надоело!
   - Бери и вешайся.
   - Да пошел ты.
   - Сам туда иди.
   Через четыре часа после взятия Госбанка эйфория победы сменилась глухой усталостью. С крыши здания мы видели, как наши войска пытались прорваться к Дворцу, но массированный огонь заставлял их откатываться назад. С тупым упорством обреченных войска посылали вновь и вновь на штурм, и всякий раз они откатывались от укутанного в дым здания, оставляя на площади погибших. Все прекрасно отдавали себе отчет в том, что завтра и нам предстоит вот также идти вперед под мощным обстрелом. Авиация летала высоко в небе, изредка расстреливая здание из пушек. Немногочисленные танки старались, как могли, но толка пока не было видно. Видя тщетность и бесполезность попыток штурма, в горле пересохло. Появилось желание крепко выпить. Раздраженность, негодование против бессмысленной бойни сменилось глухой усталостью. Было все безразлично. И даже тот факт, что недалеко от нас под развалинами лежат наши товарищи, уже не вызывало никаких эмоций. Было абсолютно все равно. Преобладало наплевательское отношение к происходящему. Мысли ворочались в голове, как тяжелые большие камни. Подошел Юра. Судя по его воспаленным глазам и усталому виду было видно, что и ему также не сладко. Он присел рядом. Вернее, даже не присел, а тяжело плюхнулся, остаток пути проделав, съезжая на спине по стене.
   - Ты как? - спросил я его.
   - Плевать, - он устало махнул рукой.
   - Выпить есть?
   - Немного. Давай, пойдем тряханем тыловиков.
   - Сил нет. Если бы они принесли, тогда другое дело. А так...
   - Чем народ в подвале занимается?
   - Стеллажи со старыми деньгами грабит. Тебе надо?
   - На хрена?
   - И я то же говорю. На растопку, на карты мы и так найдем.
   - Как завтра будем? - спросил я прикуривая.
   - Хрен его знает. Что-то последнее время я устал.
   - Старые мы с тобой, Юрка, стали для этих игр. Сейчас мне абсолютно все равно. Приходи - бери голыми руками. На все начхать с высокой колокольни.
   - Аналогично. Спать будем?
   - А как же. Вот только где?
   - Пошли в подвал, а то здесь холодно. К ночи похолодает, да и сквозняки тоже достанут.
   - Ладно, пошли.
   Не спеша, лениво мы поднялись. Побрели, покуривая на ходу. Когда приблизились к лестнице ведущей в подвал, навстречу попались тыловики и связисты, несущие полные мешки денег.
   - Зачем вам это мусор, мужики?
   - Пригодится в хозяйстве! - кто-то бодро ответил нам.
   - Им все пригодится, - устало заметил я и начал спускаться в подвал, придерживаясь рукой за стену.
   - Поле боя после битвы принадлежит мародерам, - философски ответил Юра.
   Его уже не было видно в темноте, и только огонек его сигареты показывал местонахождение. Впереди замаячили факелы.
   - Пойдем на огонек. Там и устроимся.
   - Да, они сейчас награбят и смоются.
   - Не успеют. Там денег на десять грузовиков.
   - Не пойму, на кой ляд этот хлам на себе таскать? Лучше бы подтащили пару кранов, да мужиков вытащили из-под завала.
   - Ага, держи карман шире. От этих гадов разве дождешься!
   - Есть старый армейский анекдот на эту тему. Встречаются после войны Иван-фронтовик и Абрам-тыловик. Иван весь израненный пешком бредет, а Абрам на шикарной иномарке останавливается рядом. Иван и говорит, откуда, мол, Абраша, такая шикарная "тачка". А Абрам и отвечает - не завидуй, я тебе всю войну завидовал, что у тебя собственный танк есть.
   - Да. Вот эти и будут потом по телевизору рассказывать о том, как они классно воевали. Боевики хреновы. Тьфу!
   - Да ты только посмотри, как ладно у них получается. Одни нагребают, а другие относят к выходу, а третьи уже к машинам относят. Стахановцы!
   - Тебе не по хрену?
   - По хрену.
   - Тогда пошли, найдем уголок потише да посуше - и спать.
   - Давай. Только надо предупредить это ублюдочное племя, чтобы разбудили, когда пожрать и выпить привезут.
   - Эй, вы, мародеры! Мы будем здесь спать. Так, чтобы, когда хавчик привезут, разбудили! Поняли?
   - Поняли. Ладно, - ответили "ударники денежного фронта", набивая очередной мешок деньгами.
   - Слушай, а спать жестковато, - мы ерзали, пытаясь умоститься на бетонном подвальном полу. Холодно, жестко, неуютно.
   - Пойдем, наберем мешков, да и будем спать.
   - Неплохая идея. Идем, - мы подошли к стеллажам и молча начали сгребать набитые мешки с деньгами.
   - Вы что, охренели? - народ начал нервничать.
   - Кто сказал? - мы с Юрой смотрели на этих ничтожных негодяев, как два голодных, матерых, усталых волка на стадо овец, осмелившихся что-то проблеять.
   Крысы! Самые настоящие крысы. Косо установленные факелы отбрасывали неровные тени, и поэтому грязные черты лиц у всех были искажены. Повисла пауза. Все дело было в том, что нам с Юрой было глубоко индифферентно. Мы, именно мы рисковали своими задницами пару часов назад, выкуривая духов. И, глядя на этих новоявленных нуворишей, я не считал их за людей, за своих братьев-славян, за однополчан, за махру. Они даже были по уровню ниже духов. Те хоть дрались и умирали за что-то. За мифическую независимость, за призрачную свободу, пусть даже за свободу вести преступный образ жизни. Это же, стоявшее перед нами сучье племя даже не воевало, а присутствовало на войне. Я не видел повода, чтобы оставить их в живых Не было ни одного побудительного мотива, чтобы их не расстрелять. Нужен был всего лишь повод. Ничтожный повод, чтобы рвануть висящий вниз стволом на плече автомат, снять его с предохранителя и выпустить магазин в это свинячье стадо. Аж руки зачесались, так ясно я представил себе эту сладкую картину. В воздухе висела тишина. Видимо, чувствуя наше превосходство, а также то, что их автоматы стояли у стены, - мешают ведь людям плодотворно трудится, - они молчали. У пары человек висели кобуры с пистолетами. Ха, фраера! На войне с пистолетом! Пока он будет судорожно трясущимися руками рвать застежку, я раз пять его сумею расстрелять. Мы подобрали еще пару мешков и неспешно удалились в темноту. Шел я и прислушивался, не скажет ли кто-нибудь вслед гадость. Но нет. Они молчали. Обидно. Жаль. Крысы! Тьфу!

3

   Потом я поймал себя на мысли, что, сравнивая духов с этими ничтожествами -- мародерами, я начинаю уважать духов. Я их то ненавижу, то уважаю. М-да, так можно и вообще рехнуться!
   Тем временем мы молча подошли к облюбованному углу и начали устраиваться. Кинули мешки с деньгами. Часть из них пошла вместо матрас, часть -- на подушку. Тесней прижавшись друг к другу, мы навалили на себя оставшиеся мешки. От них исходил запах денег. Запах краски, запах пота, жира, масла и еще чего-то.
   -- Знаешь, Юра, мне абсолютно наплевать сколько у нас сейчас денег под задницей.
   -- Мне тоже. Спокойной ночи! Хотя, подожди. Я ботинки расшнурую. А ты?
   -- Я уже это сделал. Не мешай спать. Спокойной ночи. Как ты думаешь, эти мародеры не сделают нам какую-нибудь гадость?
   -- Они же трусы. Так что самое страшное, что грозит с их стороны, так это шептание по углам Ну, могут еще "забыть" разбудить на прием пищи. Все, спим.
   -- Отбой в войсках связи.
   -- Вот и еще один прошел, -- начал Юра старую армейскую шутку.
   -- Ну, и хрен с ним, -- закончил я.
   И мы уснули. Заснул я как-то враз, не ворочаясь, просто закрыл глаза и заснул. Не было никаких снов. Ни войны, ни боя, а просто темнота. Открыл глаза оттого, что кто-то меня тряс за плечо. Опять темнота. Где-то идет бой. Спросонья не сообразил сразу, где нахожусь, и сразу -- цап автомат. И тут голос из темноты:
   -- Тихо. Тихо. Свои. Вы просили разбудить на обед.
   -- Юра! -- я бесцеремонно толкнул Юрку в бок. -- Идем есть.
   -- Какой есть? Мы только спать легли.
   -- Сколько время?
   -- Уже час дня. Обед привезли.
   -- Ты, что, боец, рехнулся? Какой обед. Мы недавно пообедали.
   -- Да нет, вы спали сутки.
   -- Сутки?
   -- Да. Я приходил два раза вас будить, но вы не просыпались. Я докладывал. Думал, что вы умерли. Врач пришел, посмотрел. Сказал, что вы спите.
   -- Ты гонишь! Какой врач?
   -- Его фамилию не знаю. На Розенбаума похож.
   -- Наверное, Женька.
   -- Ладно, пошли обедать.
   Мы пошли наощупь за бойцом. Неужели, на самом деле умудрились проспать сутки? Как-то мало верится, но судя по тому, что живот подводило от голода, похоже на правду. Интересное кино! А может, розыгрыш? На выходе из подвала по глазам резанул яркий свет. Грохот боя все нарастал. На первом этаже банка сидели и ели бойцы и офицеры. Нас приветствовали радостными возгласами:
   -- Здорово, сонное царство!
   -- Ну, и спать вы горазды, мужики!
   -- Так и войну проспите.
   Тут мы поняли, что действительно проспали целые сутки. Подошли к прапорщику, который раздавал натовские пайки, взяли и отошли в сторону.
   -- Ну, что, Слава, думаешь?
   -- А что думать. Поспали, да поспали. Нервы и так на пределе, вымотались. Еще хорошо, что вообще нас не забыли. А то могли просто списать на боевые потери, как пропавших без вести, вот и все.
   -- Элементарно могли, -- подтвердил Юра. -- С них станется.
   -- А где Сан Саныч? -- спросил я у офицера из батальона связи.
   -- Сан Саныч будет через час. Нас тут посылали на помощь штурмующим, но мы их на хрен послали. Нет командира. Нет начальника штаба, а без них мы не пойдем на штурм.
   -- Тоже верно, -- я кивнул головой. -- А про нового командира никаких известий нет?
   -- Выходил пару раз по радиостанции на связь. Говорит, что не может пробиться, духи в городе активизировались. Войска в сторону площади не пускают.
   -- Значит, мы в "котле".
   -- В "котле", -- подтвердил офицер.
   -- Мы не в "котле", мы -- в заднице, -- мрачно подвел итог Юрка.
   -- Юра, мы с тобой попали туда, когда пошли в военное училище.
   -- Это правда, -- кивнул Юрка.
  
   -- Что еще говорят по поводу штурма?
   -- Пойдем брать. С нашей стороны атак еще не было. С остальных трех сторон уже попытки предпринимались, но по зубам настучали, те и откатились. Разведка уже ходила к зданию, там мрачная ситуация. Духи поставили в окна наших убитых и раненых. Есть и с нашей бригады. Многие еще живые. Привязаны за оконные рамы. Духи ими прикрываются.
   -- Понятно. "Живой" щит. Ублюдки. -- Юрка становился все мрачнее.
   -- Значит, "танковую карусель" здесь не применишь.
   -- Какая там "карусель". Только в атаку идти. А они, сволочи, недоноски, перебьют наших.
   -- Не перебьют. Они у них как гарантия. Последняя страховка.
   -- Посмотрим. Когда, говорят, пойдем на штурм?
   -- Как Сан Саныч подъедет, тогда и пойдем. Ханкала уже достала нас своими приказами идти на Дворец. Поначалу мы их посылали, а потом и вовсе прекратили отвечать.
   -- Правильно. Вот приедет барин, барин нас рассудит.
   -- А пространство простреливается?
   -- Все как на блюдце. Технику не подгонишь. Сто пятьдесят метров площади, открытая местность.
   -- Тьфу! Дерьмо.
   -- Опять людей положим.
   -- Похаркаем кровью, похаркаем.
   -- Из-под плиты не вытащили мужиков?
   -- Нет. Никто и не пытался.
   -- Сколько их там?
   -- Уточнили. Должно быть двое бойцов из первого батальона.
   -- Слушай, вчера мародеры из батальона связи и тыловики таскали деньги. Где эти мешки с сокровищами?
   -- В тыл отвезли. Тут вообще была хохма. Пока мы здесь пупок надрывали и брали Госбанк, эти боевики громили частные гаражи. Машины расстреливали, взрывали. Для своих личных автомобилей набрали запчастей. как дурак махорки. А отец и сын Кулебякины вообще отмочили номер. У женщины отобрали норковую шубу и она затем три квартала за БМП бежала. Все просила, чтобы отдали.
   -- Отдали?
   -- Нет, конечно.
   -- Тьфу! Боевики хреновы. С бабами воевать!
   -- Для кого война, а для кого и мать родная.
   -- Они еще и ружей охотничьих набрали. Карабинов, правда, мало, но ружей около двадцати штук.
   -- Как они их регистрировать будут?
   -- Хрен их знает. Что-то планируют.
   -- Крысы -- они и в Африке крысы.
   -- Надо будет их пустить впереди себя, когда на Дворец пойдем, а сами заградительным отрядом будем выступать. И как в сорок первом году приказ -- ни шагу назад. Вот тогда и посмотрим, как они будут метаться между двух огней.
   -- Размечтался. Скорее, они будут заградотрядом у нас за спиной.
   -- Да. Родина знает своих героев.
   -- Мужик, выпить есть что-нибудь?
   -- Спирт.
   -- Угости.
   -- Держите, -- он протянул нам фляжку со спиртом. Судя по весу, она была полная.
   -- Неплохо. Пойду поищу кружки и воду.
   Юра пошел и принес три стакана и воды. Налили спирт и разбавили его водой. Вода была мутная. Попробовали подождать когда осядет муть, но было бесполезно. Эх, глаза не видят, желудок не страдает. Мы чокнулись и выпили. На зубах захрустел песок. По вкусу было похоже. что в тухлятину добавили спирт. Но, тем не менее, в желудке стало тепло. Нормально. Разлили по второй. Эффект тот же. Ерунда. Красные глаза не желтеют. Самое страшное, что грозит, так это понос. Отлили немного спирта в свои фляжки. Набрали патронов и заполнили свои полупустые рожки. Взяли также и гранаты для подствольника и ручные. Моя "заветная" лежала в кармане. Такой своеообразный талисман. Дай бог, чтобы не пришлось им воспользоваться! Послышался рев мотора и лязганье гусениц по асфальту. Кто-то приехал.
   Раздался топот ботинок и знакомый голос. В окружении офицеров появился Сан Саныч. Мало, что осталось от его щегольского вида. Подворотничок был черный, как будто им чистили обувь. Как все, он был прокопчен, небрит. Лицо было все в мелких ссадинах и царапинах. Похоже, посечено мелкими камушками или осколками стекла. Форма была порвана во многих местах. Было видно, что ему тоже не сладко пришлось.
   За ним шли офицеры штаба и управления бригады. Все приветствовали друг друга. Жива еще бригада. Среди прибывших был и Серега Казарцев. Он подошел к нам. Обнялись.
   -- Здорово, мужики!
   -- Здравствуй, Сережа, здравствуй, родной.
   -- Как вы здесь?
   -- Хреново, очень хреново.
   -- Ханкала, говорят, посылает на штурм Дворца. Ну, а мы не торопимся.
   -- Мы еле пробились с этой долбанной Ханкалы. Духи повсюду засады устраивают. К площади почти все подступы перекрыты. Духов как грязи осенью. Они нас не пускают на площадь, а мы их. Слоенный пирог одним словом.
   -- Что про командира слышно?
   -- Нового или старого?
   -- Обоих.
   -- Про старого только известно, что лежит в Москве, в госпитале имени Бурденко, две операции сделали. Вроде нормально. Тьфу, тьфу, тьфу. Чтобы не сглазить. А про нового, что был на Ханкале, а потом потерялся. Пару раз выходил на связь. И все. А у вас?
   -- Ничего. Взяли этот гребанный Госбанк. Денег нет. Золота нет. Валюта фальшивая. Зато хватает денег старого образца. Бумага. Тыловики и связисты нагребли и утащили куда-то.
   -- Зачем им этот мусор?
   -- А хрен его знает, Сережа, зачем им этот мусор.
   -- У мародеров своя психика. Нормальные люди не поймут.
   -- Крысы.
   -- И мы то же самое говорили. Тут вчера с Юрой спать прилегли. Ну, проспали сутки.
   -- Ничего страшного, мужики, вам досталось. Потери большие?
   -- Охринительные. Там под плитой еще двое лежат. Когда доставать будем -- никто не знает.
   -- М-да, остались от бригады только рожки да ножки. Если бы не десантники и махра, то остались бы здесь навеки.
   -- Сейчас пойдем им помогать.
   -- Приказ мы получили от Ханкалы, чтобы идти на штурм. А как по площади идти?
   -- Там еще в окнах наши бойцы стоят. Кто живой, кто нет. Танки, артиллерию не применишь, авиацию тоже. Вот и будем пластаться сами. Не здорово все это. Очень не здорово!
   -- А без нас не могут взять?
   -- Пробовали. Как в первую мировую -- побегали туда-сюда и откатились.
   -- Сейчас наша очередь бегать. Что от нашей бригады останется?
   -- А кого это гребет?
   -- Точно. Никого, кроме нас это абсолютно не волнует.
   -- Ты Пашку нашего видел?
   -- Видел. Жив, паразит. У тыловиков стоит. Я ему наказал, чтобы коньяк и водку не жрал и ваши пайки не трогал. Сигареты тоже оставил в покое. Я вам, кстати, сигарет привез. Немного, правда, но хоть что-то.
   -- Спасибо, родной. Что еще на Ханкале говорят?
   -- Москва их давит, чтобы как можно скорее взяли Дворец. Дудаев объявлен преступником. Живым можно не брать.
   -- Следы заметают. Подельников убирают.
   -- Разборки, обычные разборки.
   -- Они там не собираются нам помогать?
   -- Нет. Нет никакого плана. Разбирайтесь на месте. Связывайтесь с соседями, действуйте по обстановке. Наш генерал чуть не подрался с Ролиным. Чуть успели разнять. А то бы была битва.
   -- Дурдом.
   -- А я бы на нашего генерала поставил бы. И рост повыше, руки длиннее, масса потяжелее.
   -- Смотри, нас на совещание зовут.
   -- Пошли.
   Собрали всех офицеров, кто был поблизости. Кто стоял, кто сидел на ящиках, кто просто разместился на полу. Некоторые сидели на мешках с деньгами. Мы втроем просто стояли. В первые ряды не пробивались. И так было все уже ясно и понятно. Сейчас свяжутся с соседями, и мы пойдем вперед. В лучшем случае -- поставят дымы. А если нет, то придется грызть асфальт и терять людей. Их немного уже осталось.
   -- Ну что, мужики, -- начал Сан Саныч, -- молодцы, что взяли этот банк. Много крови он нам с вами стоил. Многих хороших ребят мы здесь оставили. От нас еще требуют, чтобы мы с вами помогли взять Дворец. Дом Правительства. Никакого плана, как всегда, у нас нет. Только одно указание -- вперед! Резервов у нас нет. Я приказал, чтобы тыловики и связисты выделили людей, и пойдем вперед. Сейчас свяжемся с соседями, согласуем время начала операции и пойдем. Если позволит ветер, то поставим дымовую завесу. А если нет, то поможет нам с вами Бог. Вопросы есть?
   Офицеры начали задавать вопросы. Нам с Юркой и Серегой все уже было все ясно. Вот только, как будем применять танки и БМП?
   -- Товарищ подполковник, а как насчет танков и БМП? -- кто-то опередил меня.
   -- Будем применять по возможности. Все знают, что там наши бойцы, офицеры прикованы к оконным рамам. Хотелось бы их спасти. По крайней мере. не быть виновниками их гибели.
   Одним словом, было принято решение наступать. Наступать, невзирая ни на что. Как всегда одно и тоже. Выполнить задание и, по возможности, выжить. Задание -- для Родины, партии и правительства, а выжить -- для себя. Господи, как я устал! Вот только расслабляться не надо. Если бы хоть кто-нибудь рассказал мне, пояснил, убедил, что эта война необходима, что я защищаю свою семью. Или были бы гарантии, что в случае моей гибели мой сын, моя жена не будут ни в чем нуждаться. Сыну гарантировано высшее образование, жена будет трудоустроена. И до конца своей жизни они будут получать приличную пенсию. А тут знаю, что им гарантировано нищенское существование. Никто им не поможет, и придется крутиться. С одной стороны, свою ненависть и желание выполнить задачу соизмерять, сообразовывать с тем, чтобы твоя семья не померла с голоду на нищенское пособие по утрате кормильца. А то, что предстоит тяжелая работа, -- так никто и не питал никаких иллюзий. Положение осложнялось тем, что нельзя было устроить "танковую карусель". Тоскливо на душе. Тоскливо и погано. Не страшно, а именно тоскливо. Понимаешь, что не отвертеться от этой чертовой работы, хочется и мужиков сохранить, и самому голову не потерять, одним словом, и удовольствие получить, и невинность соблюсти. Напиться бы до зеленых соплей! Наверное, что-то подобное испытывал Иисус, извещенный о своей участи. Его-то хоть высокопоставленный папаша ожидал, а нас там никто не ждет. Хотя дважды не умирают, и если тебе написано на роду погибнуть в этом сволочном бою, то, как не крути, а получишь свою порцию свинца в свое бренное тело. Прости, Господи, если я тебя обидел чем-то в своих рассуждениях! Сам должен понимать: страх, злость, обида, тоска. Так что, помогай.
   Мы с Юрой и Сергеем отошли в сторону покурить. Поднялись наверх, посмотреть на ту площадь, по которой через час предстояло скакать, как раненым бабуинам. Сто пятьдесят метров ровного, чистого, прекрасно простреливаемого пространства. Сам асфальт площади изрыт воронками от снарядов и бомб. Спрятаться в них невозможно. Из Дворца они прекрасно простреливаются. Значит, там мы не будем. Надежда одна -- скорость. Можно, конечно, одним отвлекать внимание, а другим наступать, но, как говорили, данная тактика не проходит. Духи уже научились воевать. И мыслят они, к сожалению, также.
   Такой участок могут преодолеть незамеченными только человек пять-шесть. Но когда побегут, потопают с криками человек четыреста, то только слепой не заметит. И в воронках не спрятаться, не укрыться. Не здорово все это, не здорово.
   Часть бойцов не захочет бежать, испугается, вот тогда и придется их пинками вытаскивать. Кстати, а бронежилета у меня нет. Надо позаботиться о нем. Я обратился к Сереге:
   -- Замполит, ты должен или нет, заботиться о личном составе?
   -- Что тебе надо, прохиндей? -- Серега насторожился.
   -- Как что! Бронежилет мне надо. Где взять?
   -- Дуракам везет. В БМП, на которой мы ехали, у меня под ногами валялся.
   -- Дырявый, наверное?
   -- Не проверял. Хоть дырявый, чем вообще без оного.
   -- Будем вместе держаться?
   -- Придется.
   -- Ты, Серега, постоянно обещаешь, что будешь с нами, а в последний момент тебя рядом не оказывается.
   -- Так получается.
   -- Ладно, получается. Сам филонишь, наверное.
   -- Я?! Филоню?!
   -- А то нет? -- мы начали раззадоривать Серегу. Хороший парень и, несмотря на разницу в возрасте, мы считали его своим товарищем.
   -- Да я... -- Сергей начинал злиться, -- на Северном, вы помните?!
   -- Помним, Сергей, помним. Шутим. Не заводись.
   -- Шутим, Серега, мы. Пойдем лучше "броник" посмотрим. А то снова "голым" наступать не хочется. Пусть и не спасет, зато как-то душу греет, да, от шальных осколков убережет.
   -- От осколков убережет, а от прямой пули -- вряд ли.
   -- Знаю, сами сколько раз пробовали. Из пяти-семи пластин только одна и держит, а остальные -- в прах.
   Так, обсуждая достоинства одних бронежилетов перед другими, мы подошли к трем БМП, на которых подъехали Сан Саныч и его команда. Серега постучал стволом автомата по броне. Показалась голова бойца. Судя по его помятой физиономии, тот спал.
   -- Царство Божие проспишь, воин! -- приветствовал его Серега. -- Там бронежилет валялся в десантном отсеке, я его на броню под зад подкладывал. Чей он?
   -- Ничей, -- боец начинал просыпаться.
   -- Отдай его капитану. А то на Дворец "голым" пойдет.
   -- Сейчас, -- боец спрыгнул на землю, открыл десантный отсек и, покопавшись, извлек на свет бронежилет.
   Он был грязный, засаленный, прожженный в нескольких местах, покрытый бурыми потеками, похожими на кровь. Но, судя по всему, целый.
   -- Откуда он? -- спросил я у солдата.
   -- Во время штурма Северного перевозили раненого, вот от него и осталось.
   -- Куда он был ранен?
   -- В голову. Оттуда и потеки. А так он целый. Грязный, правда, но целый. Я сам пару раз его одевал. Свой где-то потерял. Вот его и таскал, пока кевларовым не разжился, -- боец с гордостью достал кевларовый жилет. Судя по покрою -- импортный.
   -- Откуда?
   -- Трофейный.
   -- Молодец! -- мы с восхищением смотрели на красивую, легкую вещь.
   -- Попадали?
   -- Осколки только.
   -- И как?
   -- Нормально. Держит.
   -- А пули?
   -- Пока бог миловал.
   -- Говорят, что ребра ломает здорово.
   -- Не пробовал.
   -- Махнемся?
   -- Нет. Вещь трофейная. Лично добыл.
   -- Молодец. Спасибо и за этот, -- я начал пригонять бронежилет по бушлату, Серега и Юра мне помогали.
   Не мог приказать бойцу, чтобы он отдал мне свой трофей. Не мог и просто отобрать. Его вещь. Он сам жизнью рисковал, чтобы добыть его. Его гордость. Предмет тихой зависти товарищей. А я буду наглеть. Ни к чему все это.
   Надел бронежилет. Сидел он хорошо. Не топорщился, не свисал, не мешал при ходьбе, не стеснял движения. Снова закурили. Странно, от Дворца нас отделяло всего какое-то хлипкое здание Госбанка, но казалось, что не менее тысячи километров.
   -- Знаете, как на Ханкале называют нас? -- спросил Сергей.
   -- Кого?
   -- Нас всех. Всю группировку.
   -- Как?
   -- Ангелы-истребители. Какой-то печатный штамп, для придания ореола божественности нашей дьявольской миссии.
   -- Скорее, нас надо называть мудаками-камикадзе.
   -- Точно.
   -- Хорошо сказано.
   -- Летают там еще на катапультах бойцы?
   -- Летают. Хватает еще идиотов. Садятся в самолет, дергают за рычаг катапульты, срабатывают пороховые ускорители. И все. Один был хитрый, попытался дернуть за рычаг, не садясь в кресло. Руку оторвало.
   -- Это мы уже слышали неоднократно, а что-нибудь новое было?
   -- Нет. Новых случаев я не слышал.
   -- Смотри, нам машут.
   -- Никак, решили наступать. А почему вы, как офицеры штаба, не принимаете никакого участия в разработке операции?
   -- Какая операция, Сергей?
   -- Самоубийство одно.
   -- Никакого планирования. Как в гражданскую все. Вперед и все. Вот и вся операция. Для этого не надо заканчивать академию. Как Гайдар. Захватить в плен побольше врагов. И под лед их. Не читал книгу Солоухина "Соленое озеро"?
   -- Нет.
   -- Рекомендую. Почитай, как дедушка бывшего нашего вице-премьера спускал под лед противников. Если крыша не тронется с места, то все в порядке. Ты уже до этого стал сумасшедшим.
   -- Мне кажется, что после этого пекла, если выберемся, то меня уже ничем не удивить, не испугать.
   -- Ты прав, наверное. Ну что, пойдем, послушаем.
   -- Пошли.
   -- Смотри, кто-то на крыше Госбанка установил красный флаг, -- я удивился, наверху полоскалось красное полотнище.
   -- А вы что, не видели?
   -- Нет. Мы же тебе объясняли, что проспали сутки.
   -- Сильны вы, мужики.
   -- А ты как думал! Флаг, прямо как над Рейхстагом.
   -- Да.
   -- Интересно, а почему не Российский флаг?
   -- Во-первых, их нет просто. А во-вторых, нынешний Российский флаг в глазах, в сознании бойцов еще не овеял себя большими воинскими победами, ну, а в-третьих, пацанам, воспитанным с детства на героике Великой Отечественной войны, хочется быть причастными к победам своих дедов. Они-то воевали под красным знаменем.
   -- Ты прав. Коммунистические идеи здесь ни причем.
   -- Ладно, пошли, послушаем, что нам предстоит.
   -- Ничего хорошего, можешь в этом ни секунды не сомневаться.
   -- Ты как всегда прав. Пошли.
   Мы вошли опять в здание. Возле Сан Саныча собрались офицеры, он им что-то объяснял. Смысл атаки не изменился. Только соседи, которым уже надавали по шее, предлагали нам выступить первыми и отвлечь внимание на себя. А они потом уже подключатся. Сан Саныч послал их подальше. Он сам предложил такой вариант:
   -- Смысл такой, что через час начинаем наступление. Идут все, без исключения. Все, кто может держать оружие. Все тыловики, саперы, связисты, ремонтники, экипажи танков. Я сам пойду. Если мы останемся там... -- Сан Саныч помолчал, -- то не нужны уже будут ни связисты, ни тыловики. Прямо как в песне у коммунистов: "Это есть наш последний и решительный бой..." Вопросы?
   -- Как пойдем -- валом, одним потоком?
   -- Да, разрывать силы не имеет смысла. И так их мало.
   -- А может, ночью?
   -- Тогда они повесят осветительные ракеты, и нам будет еще хуже, они-то будут в темноте.
   -- А дымы?
   -- Пока ветер нам в лицо. Если переменится, то попытаемся. А сейчас нет смысла. И помните, пожалуйста, что там в окнах наши ребята.
   -- Вот то-то и плохо. Так бы завалили духов вместе с их зданием, а сейчас осторожничать!
   -- Они все равно погибнут! -- кто из молодых командиров взводов выкрикнул. Обычное дело -- истерика перед боем.
   -- А если бы ты был на их месте, то как оно было бы? --спросил Серега.
   -- Я бы застрелился.
   -- Ага, с прикованными руками. Тоже мне герой. Потом жить-то сможешь, когда будешь знать, что из-за тебя парни погибли?
   -- Ладно, в другом месте будете ссориться, -- прервал дискуссию Сан Саныч. -- Примерно час на подготовку, а затем вперед. Все свободны.
   Разошлись по углам здания, кто-то пошел на крышу, чтобы еще раз посмотреть на площадь, по которой через час придется бегать. У кого-то наступала истерика, он психовал, нервничал, некоторые начинали судорожно писать письма домой. В них они клялись в любви женам, а детям наказывали быть хорошими. Кто знает, может это письмо дойдет вместе с написавшим его. В комплекте.
   Многие бурно обсуждали, где какое подразделение пойдет. Никому не хотелось самому со своими людьми идти по воронкам от бомб и снарядов, которые не могли прикрыть от огня духов. В конце концов, решили тянуть жребий. Спички решили, кто пойдет на верную гибель, а кому предоставляется отсрочка. Случай и Бог руководили этими спичками. Судьба. Кысмет. Каждому свое.
   Ни у меня, ни у Юрки не было настроения спорить, писать письма. Хотелось просто собраться мыслями, успокоиться. Отдохнуть морально. Можно было и выпить грамм по пятьдесят, но, вспомнив отвратительный вкус разведенного спирта, желание пропало. Да, и реакция может подвести, и живот тоже. Мы с Юрой вышли на улицу, легли на камни, и молча курили, рассматривая облака. Черт побери, как мало для счастья надо человеку. Нормальная семья, работа, вот это небо, природа. Не стоит гнаться за призрачным счастьем в виде денежных знаков. Из-за них одни проблемы. И иногда смотреть на эту вечную природу. Когда ты попадешь в тюрьму, тьфу, тьфу, тьфу, из-за какого-то идиота или денег, то будешь на какое-то время лишен этой красоты, этого счастья. Зато, если тебя убьют через несколько часов, минут, метров, ты будешь лишен навсегда этого удовольствия смотреть на природу. Сам станешь ее частью.
   Облака плыли в голубизне зимнего неба, величаво несли свои пышные тела на Север. В Россию. На Родину. И тысячу лет назад они также неслись вперед, и через тысячу лет они также полетят. И не вспомнит никто. Самое интересное, что мне не было жалко себя, мне было жалко только того, что в случае моей смерти я не сделал еще очень много. Самое главное -- это сын. Мой сын. Мой продолжатель рода, продолжатель фамилии. Хотя с другой стороны, я оставил уже небольшой след на этой земле. Свою миссию я наполовину выполнил. Осталось лишь сделать из него человека. Но на это воля Божья. Даже в случае моей гибели сыну не будет стыдно за отца. Он погиб, а не струсил. Не удрал. Храни его Господи, и меня тоже, по возможности.
   Из здания выбежал боец и закричал, чтобы готовились. Пошли к подразделениям. Уже решили, что пойдем с остатками второго батальона. Если из того пекла они нас вынесли, то и пойдем с ними дальше. Правее расположился первый батальон. Начальник штаба Ваня Ильин помахал мне рукой. Я тоже ответил.
   -- Слава, иди к нам!
   -- Нет, Иван, коней на переправе не меняют.
   -- Как хочешь. Удачи!
   -- Спасибо. Тебе тоже удачи!
   Чем ближе площадь, тем скорее бежит кровь, вот уже и стало жарко. Снял перчатки, засунул под бронежилет. Проверил автомат. Снял с предохранителя, загнал патрон в патронник. Проверил, на месте ли "счастливая граната". Перекрестился, глядя в небо. Облака были на месте, и все также продолжали свое неспешное путешествие. Жарко. Сдвинул черный подшлемник на затылок. Кровь бушует в теле. Во рту появился привкус крови. Адреналин опять начал свою игру. Теперь главное, чтобы отцы-командиры нас передержали здесь, а то, если не будет боя, адреналин сожжет всю энергию, и после будем как выжатые лимоны. Знаем, уже проходили это. И вот по радиостанции прозвучала команда "555".
   Штурм. Штурм. Штурм. Фас, бешеные псы, фас! И побежали мы. Вынеслись из-под укрытия Госбанка. Вот они -- сто пятьдесят метров площади. Все, как на блюдечке. Не спрятаться, не скрыться. Только вперед. Почти сразу духи открыли огонь. Первые секунды он был вялым, а затем окреп, набрал силу и мощь. Не пробежав и пятнадцати метров, пришлось кувыркаться, перекатываться, мелкими перебежками продвигаться вперед. Многие при этом мешали друг другу. Сталкивались, валились на землю. Материли друг друга.
   По иронии судьбы, именно второму батальону досталось бежать по центру площади, именно по тому участку, где было больше всего рытвин и воронок, и который простреливался.
   Толком ничего не видно, пот заливает глаза, выедает их. Перекат, еще перекат. Уйти подальше от фонтанчиков, которые поднимали пыль возле головы. Лицом о камни, о грязь. Не страшно. Инстинктивно тянет залезть в воронку. Но нельзя. Судя по выбоинам от пуль, они уже хорошо пристреляны. Сумка с гранатами для подствольника мешается. Болтается. При перекатывании бьется о землю, асфальт, камни. Не хватало только, чтобы гранаты сдетонировали и разнесли меня на куски. Ладно -- я, а то ведь прихвачу еще с собой несколько человек. Надо поаккуратней.
   Вроде, достаточно далеко откатился. Задыхаясь, начал выбирать, куда стрелять.
  
   Из Госбанка не заметил, но, пробежав, прокатясь метров семьдесят, я ясно увидел, что в окнах Дворца стоят, висят привязанные, прибитые к рамам наши. Наши. Русские. Славяне. Мертвые были раздеты, и их желтые тела повисли. Руки вверх, колени согнуты. Некоторые достают подоконника, и создается впечатление, что в безмолвной молитве они стоят на коленях, подняв к небу руки. Другие как бы зависли в воздухе, у третьих ноги свесились с подоконника внутрь или наружу. Привязанные или прибитые гвоздями руки не давали телам упасть.
   Многие были еще живые. Кричали, плакали. Некоторые кричали, чтобы убили их и прекратили мучения. Другие, наоборот, умоляли их спасти. Духи, прикрываясь телами как живых, так и убитых, стреляли в нас. Редко кто из духов не был прикрыт телом русского солдата, офицера. Я с ужасом вдруг понял, что не смогу стрелять. Не уверен, что не попаду в своего. Убитого или живого. НЕ СМОГУ!
   За телами наших братьев скрывались снайпера. Они почти не прятались. Их оптические прицелы поблескивали на солнце. Нельзя было из подствольника разнести эту мразь на куски. Ничего нельзя делать! Ничего!
   Только вперед, вперед под ураганным огнем, и там уже выкуривать негодяев. Немцы, фашисты, при взятии Берлина не додумались поставить пленных из концлагерей как живой щит впереди себя. А эти...
   Живые, изможденные, избитые с потрескавшимися от ветра, мороза грязными, опухшими лицами кричали. Кто-то просто мычал. Кто-то открывал рот в безмолвном крике. Все это рождало целый букет противоречивых чувств. Комок подкатился к горлу. Хотелось как в детстве зарыдать в полный голос, не стыдясь своих слез. Заплакать из жалости к тем, кто сейчас безвинно страдал, из-за того, что не можешь им толком помочь. За что, Господи, за что? За что им такие страдания? Они же все вчерашние школьники. Год-полтора назад они сидели за школьным столом, писали девчонкам записки, тайком курили в подъезде. Они не виноваты!
   Почему, Господи, ты не караешь тех, кто отправил их на эту погибель? Почему? Ответь! В чем виноваты они? Или только тем, что имели несчастье родиться в России?
   Вместо того, чтобы бежать вперед, пока по мне не стреляют, я опустил автомат на руку и начал, напрягая зрение, вглядываться в лица и тела тех, кто служил духам живым щитом.
   Многие мне показались знакомыми. Некоторые были точно мне были знакомы, не знал я их по именам и откуда они, а просто видел в подразделениях бригады. От напряжения глаз или по другой причине, но слезы катились у меня из глаз, дышать было трудно. Комок стоял в горле, становилось душно, несмотря на стоявший вокруг холод, сорвал с себя подшлемник. На третьем этаже этого Дворца я узнал бойца, с которым рядом лежал под пулями во время первого штурма. Он был раздет до пояса, мертвый, ноги висели на улице, а руки были прибиты к рамам. Как будто кто-то его выбросил из окна, но он последним усилием ухватился за оконный блок. Рядом с его боком, справа, чернело пятно. Это было лицо духа.

4

   Я поднял автомат, перевел его на одиночный огонь и начал целиться. Долго, очень долго я выцеливал это ненавистное мне лицо врага. Он стрелял по площади, был в азарте, в горячке боя. Ему не нужен бронежилет. Мертвое тело моего товарища служило ему лучше всякого укрытия. Прикрываясь телом, он стрелял очередями, прибивая навечно к зимней грязи новые жертвы. Других моих товарищей. Автомат прыгал в моих руках. Бушующая кровь мешала сосредоточиться. Пот заливал глаза, мешал прицелиться. Вдох, задержка дыхания, медленный выдох. Вдох, задержка дыхания, медленный выдох. Подвожу медленно автомат. Совмещаю ненавистное пятно с прорезью в прицельной планке и мушкой на конце автоматного ствола, на полувыдохе затаиваю дыхание и выбираю люфт спускового крючка. Дошел палец до упора и продолжает медленно, плавно давить. Как произошел выстрел, я даже не слышал, был поглощен только одной задачей - УБИТЬ. Только почувствовал отдачу в плечо после выстрела. Гильза, звякнув о камень, упала неподалеку. Глаза все также напряженно продолжали всматриваться в то место, куда я целился. Из-за напряжения или по какой другой причине я не заметил, как дух упал. Но больше он не появлялся. Я был уверен, что нет больше его. Нельзя прятаться за мертвыми и убивать живых. Нельзя!
   Только после этого я вернулся в реальный мир. Многие уже были далеко впереди меня. До стен Дворца им оставалось не больше десяти метров. Еще немного и они будут в "мертвой зоне". Это такой участок местности, где противник не сможет обстреливать наших. Некоторые духи высунулись из окон и стреляют по нам. Мы в свою очередь в этот самый миг расстреливаем духов. Некоторые раненые летят вниз. Кто кричит благим матом, кто вываливается молча из окон. Немногие падают внутрь здания. Затем духи начали кидать гранаты.
   Кто их наших парней успел, тот добежал и спрятался под стенами Дворца, а некоторые остались лежать. Остальные дрогнули и побежали обратно. Они пробегали мимо нас, лежащих на земле, глаза у них были как бы распахнуты. Такое ощущение, что бежали слепые. Рты разинуты, не хватает воздуха. Паника. Духи стреляют в спину им, и постепенно огонь переносится на нас. Крики, стоны раненых, вопли о помощи. Все это режет слух, бьет по барабанным перепонкам. Холодной струей внутрь, в душу, заползает страх. Громадным усилием удерживаю себя на земле. Я не герой, но просто помню этот панический ужас, который охватывает каждую клеточку мозга, тела и есть только одно желание - бежать. Бежать, не разбирая дороги, куда угодно. Только одно чувство - скрыться, убежать, спрятаться.
   Стиснув зубы до хруста, начинаю обгоревшим обломком металла копать мерзлую землю. Вонзаю как можно глубже и выбрасываю ее впереди себя. Снова вонзаю и выбрасываю. Нет, не получится у вас прошлый номер, не получится. Зубами, ногтями, но останемся мы на этой площади и возьмем ее. И за тех ребят, что висят сейчас в ваших окнах, вы ответите. За каждого персонально спросим.
   Это решение пришло спонтанно, само по себе. Не приходило в голову, что я, может, один копаюсь в этой мерзлой земле на площади, как крот, на потеху духам. Это моя война, и у меня свой, особый счет. Счет и к войне, и к тем, кто ее развязал, и к тем, кто убивает наших солдат и офицеров.
   Поднял голову, посмотрел, нет ли духов, не идут ли они в атаку. В атаку духи не собирались, а лишь орали что-то, раскачивали трупы наших солдат в окнах. Те, - замершие, закостеневшие - с глухим, мерным стуком бились о стены. Некоторые духи неприцельно стреляли в нашу сторону. Кричали что-то оскорбительное как на русском, так и на своем гортанном языке. Корчили рожи. Резали кожу, тыкали ножами еще тех немногих живых пленных, что остались на окнах. Кто кричал, кто, стиснув зубы, пытался молчать. Но таких было мало.
   А ты, читатель, сумел бы продержаться двое, трое суток на морозе в подвешенном состоянии, и когда тебя режут ножом? Когда тобой прикрываются как живым щитом при атаке твоих же друзей? Некоторые теряли сознание, это их спасало на какое-то время от бессмысленных пыток. И ты висишь и прекрасно понимаешь, что тебе не выжить, и наблюдаешь, как гибнут твои спасатели, бегут, попадают в плен только лишь потому, что боятся стрелять. Боятся попасть в тебя. И у тебя остается небольшой выбор. Либо ты умираешь, или тебя убивают, или ты через некоторое время сходишь с ума. Смерть в данном случае является избавлением, исцелением. А в подсознании бьется сумасшедшая мысль, а вдруг тебе повезет, и ты уцелеешь. А вдруг спасут?!
   Вот и подумай, читатель, виновен ли ты лично в смерти тех ребят, что погибли такой страшной, мучительной смертью? Я считаю, что виновен. Виновен, дальше некуда! Своей апатичной, индифферентной позицией, отношением к происходящему.
   Я не желаю тебе этого, читатель, но представь себе, что через несколько лет начнется новая война. И тебе или твоему сыну, брату, свату, племяннику доведется идти на эту новую нелепую, бессмысленную войну. Что ты скажешь? Правильно. Ничего не скажешь. Будешь на кухне шушукаться, обсуждать последние новости, письма, сплетни. И не более того. Потому что система за семьдесят лет превратила тебя в бессловесное существо, которое может только кричать в одиночку, когда его режут, а помочь соседу, защитить кого-то - не в состоянии. Так и проживешь ты, стоя на коленях, и умрешь в той же позиции. Помоги кому-нибудь, помогут и тебе. В жизни все как на войне. Если ты помогаешь, то тебя не продадут, не предадут. Ты в составе своей команды уничтожаешь другую команду, "поедаешь" их. А еще лучше, если нам удастся объединиться, сплотиться. Но это уже утопия.
   Русский человек последнее время склонен к саморазрушению, самоуничтожению, уничтожению ближнего. Анархия, бунт, вот та стихия, которая по душе русским. Но даже в защиту своих детей, погибающих в Чечне, не смогли русские поднять бунт.
   Измельчал русский народ. Его величество доллар поработил все, включая и души. Ту душу, которую нельзя понять, можно просто купить. Заткнуть, на худой конец. А купленная или молчащая душа никогда не скажет против ни звука. Поэтому не надо питать иллюзий по поводу нашей загадочности. Так же продаемся и покупаемся, как и все. С единственной разницей, что все оптом и по очень низким ценам. Ниже себестоимости.
   И остались плакать по русской душе дешевые интеллигенты, которые первыми в годы "перестройки" ратовали за приход доллара. И называли первых грабителей на Руси не иначе как "душка", "гениально" и т. д. Тогда уже занимались первые пожары межнациональных конфликтов, но они делали вид, что это их не касается. Когда убивали русских здесь, в Чечне, то они тоже повадились появляться на всякого рода презентациях, в народе - "халява", произнося льстивые тосты криминальным авторитетам. И сейчас, как пить дать, они торчат на каком-нибудь банкете в честь открытия нового совместного предприятия и лепечут о возрождении былого величия России.
   Ведь не пошли они, не возглавили колонны, которые протестовали против войны. Не возглавили комитеты для сбора гуманитарной помощи. А ведь был девяносто четвертый, а не шестьдесят восьмой.
   Все, господа, конечная остановка. Приехали. В лучшем случае нашу страну разделит весь "цивилизованный мир". Мирно разделит, поделит и разберет как свадебный пирог по частям. Все как положено. Самый вкусный кусок пирога - самому сильному, богатому гостью. Остальным - поменьше. Все будет соблюдено. И ООН и какие-нибудь очередные презентации. Всем сестрам по серьгам. Всем, кроме народа русского. Всех продадут, предадут. В данном случае - за долги.
   Вариант второй - будем "банановой республикой". Бросовая рабочая сила, и прибыль в тысячу процентов. Вывоз только сырья. На месте ничего не производить. Все завозится из стран-владычиц. Включая стеклянные бусы, как у полинезийцев.
   И самый страшный вариант - очередная революция. Со всеми вытекающими последствиями. В любом варианте, читатель, ты "пролетаешь мимо кассы". С той лишь разницей, что парни, которые, сейчас лежат вокруг меня, будут тебе вспарывать живот, и заставят смотреть на мучения твоих жен, дочерей, сестер, подруг. Не из вредности или кровожадности, а просто из-за элементарной мести. За то, что ты молчал, засунув свой язык... между зубов, когда духи нас заставляли смотреть, как мучаются наши товарищи. Вот так, господин Читатель. Думай.
   Вокруг бойцы и офицеры тоже копали мерзлую землю, вгрызались в замерзший асфальт. Некоторые использовали воронки для этого. Пробивали в них "лисьи норы". Духи быстро поняли, что мы, в отличие от прежних атак, не собираемся откатываться назад. Вот поэтому и вновь открыли по нам огонь. Вновь фонтанчики начали поднимать вокруг меня пыль, грязь, подтаявший снег. Это стимулировало выделение очередной порции адреналина, отложив автомат в сторону, я начал работать быстрее.
   Скорость, скорость. Пальцы уже содраны в кровь, ногти обломаны почти до мяса. Не чувствую боли, зарыться, закопаться, а потом уже, гады, мы с вами разберемся. Не было паники, когда лежали под минометным обстрелом. Была злость на духов. Злость большая, как Вселенная. Пот уже тек ручьями по лицу, от бушлата валил пар. Чувствовал, что белье и "афганка" пропитались потом насквозь. Еще не хватало мне погибнуть от холода! Скорость! Вот уже голова моя скрылась в неглубокой ямке. Если я не вижу противника, то это не значит, что он не видит меня. Поэтому глубже, глубже. Хорошо, что не у нас в Сибири воюем! Там земля промерзла глубоко.
   Вспомнилось, как во время службы в Молдавии у меня постоянно спрашивали, правда ли, что в Сибири зимой не хоронят? Как так? Земля-то промерзает глубоко, вот поэтому и не могут вырыть могилу. Вот и приходилось объяснять этим чудакам технологический процесс отрывания могил в холода.
   А тем временем духи подтащили минометы и открыли огонь. Мины пока ложились неприцельно, поднимая большие фонтаны грязи, снега, песка. Страшно хочется жить. Проснулся инстинкт самосохранения, инстинкт любви к жизни. Скорее, скорее, глубже, глубже. Дыхание срывается, я уже задыхаюсь, пот мешает, не смахиваю его с лица, пусть льет, только вниз, только в землю. Страх и адреналин помогает работать быстрее. Скорость, скорость. Все быстрее растет куча песка и земли передо мной. Стаскиваю с себя грязный от земли и мокрый от пота когда-то бывший черным подшлемник. Воротник бушлата намок от пота, а набившаяся земля сыпалась за шиворот. Поначалу это вызывало какое-то неудобство, раздражение, но со временем это ощущение прошло. Желание выжить заставило не обращать внимания на эти пустяки.
   Злость и желание выжить заглушили все остальные чувства. Не было ни голода, ни холода, ни жажды. Только одна цель - зарыться и выжить. Злость, страх. Задыхаюсь. Мало воздуха, бронежилет сковывает движения, висит колом. Без него я давно бы уже бы зарылся по самые уши. Чтобы его снять, пришлось бы привстать, но не было такой силы, которая бы заставила меня сейчас приподняться под обстрелом. Ненавижу этот визгливый вой мин. Не нравится он мне. До конца дней этот вой будет преследовать меня. Так же, как и вой авиабомб. И каждая клетка моего мозга, тела будет сжиматься в животном ужасе при одном воспоминании об этом. А также этот вой, кроме страха, будет будить и злость.
   Жарко. Ослабил крепление боковых лямок на бронежилете, теперь он практически висит только лишь на плечевых ремнях. Ох, велик соблазн снять его. Снять четырнадцать килограммов чертова железа, скинуть бушлат и просто в одной "афганке" полежать на сырой, холодной земле.
   Окоп почти готов. Осталось лишь спрятать ступни. Но сил уже почти нет. Тот обломок от какой-то грозной техники, которым я копал, стерся, сточился, изогнулся и принял причудливую форму.
   Теперь автомат к себе поближе. Пока копал, наполовину засыпал его землей, она посыпалась в рукава. Не обращаю никакого внимания на эту досадную помеху. Не важно это сейчас, не важно. Я жив, закопался по уши в землю, и теперь только прямое попадание мины может меня накрыть.
   Осторожно, очень осторожно поднимаю над бруствером голову. Волос у меня и так мало на ней, подшлемник лежит на земле, от головы валит пар. Неплохая мишень для снайпера. Стараюсь не думать об этом. Одевать шапочку-подшлемник не хочется. Вроде, не обращают внимания.
   Духи простреливают площадь из минометов, подствольников, пулеметов и автоматов. Пытаются кидать ручные гранаты под самое основание здание. Там обосновалась небольшая группа наших, тех, кто успел пробиться под стены Дворца. Находясь в "мертвой зоне" они окапывались. Духи пытались их достать гранатами, но те разрывались на безопасном расстоянии. Ни духи не могли причинить серьезного ущерба нашим, ни наши духам. Только с наступлением темноты духи могли предпринять попытку уничтожить наших. Поэтому, если мы не поможем славянам до темноты, они пополнят "музей ужасов" в окнах Дворца.
   Или Дворец брать или бойцов своих из-под его стен вытаскивать. Третьего не дано. Оглядываюсь. Многие роют свои окопы, некоторым они могут стать могилами. Кое-кто закончил эту работу и сейчас, подобно мне, уподобляясь черепахе, осторожно высовывает свою голову из панциря-окопа. Головы, как и у меня, непокрыты, от них также валит пар. Похоже, что у духовских снайперов перерыв на обед. Туда им и дорога, чтоб они подавились, паскуды долбанные. Духи постепенно, поняв, что на площади нас достать проблематично, перенесли свой минометный огонь на Госбанк.
   Каждая мина ложилась все ближе к полуразрушенному зданию. Если вести массированный огонь по этому сараю из минометов, то он через несколько часов не выдержит и рухнет. Вместе с ним погибнут и люди, что пытаются укрыться за его стенами. Так что еще неизвестно, кому уютней. Мне, лежа кверху задницей на морозе на площади, или тем, кто скрывается за бетонными стенами. Которые могут превратиться в мавзолей.
   Вот первые мины уже начали рваться на территории Госбанка, поднимая облака дыма, пыли, щебенки. В ответ последовал залп, тоже из минометов. Но из-за бойцов в окнах они не долетели и взорвались перед Дворцом, с большим недолетом. Духи словно озверели после нашего демарша и начали бить по банку. Чтобы как-то отвлечь внимание противника пришлось нам, тем, кто на площади, тоже открыть огонь. Хоть и был наш огонь жидким и не мог причинить духам серьезного вреда, но, тем не менее, пришлось считаться с нами.
   - Держись, мужики, держись! - шептал мой родной АКС, и я вторил ему.
   - Бей гадов!
   - Уроды! - неслось из соседних окопчиков.
   Никто не координировал людей, их огонь. Просто все старались оттянуть огонь духов на себя. Только огонь и только по противнику. Самое главное не попасть по тем, кто висит в окнах. Не ровен час, и каждый из нас также мог повиснуть вот так - живой или мертвый в окне, и не хотелось бить по своим.
   На верхних этажах не было видно в окнах наших, но суетились духи. Еще полтора-два месяца назад, прежде чем стрелять, мы бы долго высчитывали перепад высот, делали поправку на ветер, а теперь - били влет. И вот уже одна темная фигурка полетела вниз. Дух летел без крика, значит мертвый, а если раненый, то падение с тридцатиметровой высоты не прибавит ему здоровья.
   И тут духи озверели. Они перенесли огонь на площадь. И вновь вой мин, оглушительные разрывы неподалеку. Опустился на дно собственнорожденного окопчика. Такого родного, милого. Разеваю рот как можно шире и напрягаю барабанные перепонки. Затекают мышцы на челюсти. Все труднее сдерживать новые воздушные волны от разрывов мин, гранат. Сильнее и сильнее стегают по несчастным барабанным перепонкам тугие волны воздуха. Кажется, что из ушей что-то бежит, струится. Трогаю рукой и осторожно смотрю. Нет. Ничего. Просто показалось. Воевать с разинутым ртом неудобно. Каждый новый разрыв кидал в рот новую горсть земли. Кажется, что уже не рот, а экскаватор с полным ковшом земли. Отплевываюсь. И в этот момент новый разрыв, и по ушам прокатилась волна воздуха. Бедные уши еще толком не отошли от прошлой контузии, а тут новый удар "хлыстом".
   Трясу головой, словно пытаясь выбить из ушей воду после купания. Не помогает. Опять мягкая глухота окружает меня. Музыкант из меня уже не получиться. Факт! Надоело. Высовываю голову и стреляю. На разрывы уже не обращаю внимания. Новые взрывы бьют по ушам, но уже не так остро воспринимаются. В ушах как будто пробки из ваты. Сначала вижу разрыв, а потом уже доходит звук. Злость берет меня. Бля! Неужели инвалид? Руки-ноги целы, а что теперь мне делать? Прекратил стрелять, нащупал левой рукой "счастливую гранату". Пора или не пора? Вот она лежит в грязной ладони. Пальцы все изрезаны, все в ссадинах, забитых землей. Вокруг ногтей тонкой полукруглой каемочкой запеклась кровь. Опускаюсь глубже в окопчик. Переворачиваюсь на живот и закуриваю. Потом снова беру гранату в руки, и щурясь от едкого дыма, попавшего в глаза, рассматриваю ее.
   Зеленого цвета, посередине проходит выпирающий ободок. Вот оно. Два движения и все. Нет больше глухоты, нет больше мучений от голода, холода, боли, мучений совести. Не надо искать виновных в этой войне. Сам виноват в своей жизни. Самостоятельно выбрал этот путь, никто тебя не тянул. Поэтому, кроме самого себя, не надо никого обвинять в своих бедах. И никто не обвинит тебя в трусости, в дезертирстве. Толком не будут разбираться, от чего погиб капитан Миронов. От мины или собственной гранаты. Благодаря меткости и везучести духов, или по собственной глупости. Матовая поверхность гранаты притягивает взгляд, парализует разум. Всего два движения. Первое - разогнуть усики у чеки, второе - дернуть резко кольцо и одновременно разжать пальцы, отпуская тем самым рычаг. После этого будет около четырех секунд, чтобы отбросить гранату подальше от себя. Столько работает замедлитель. Такой шанс для самоубийц, если передумаешь. После этого ни одна "скорая помощь" не поможет, как ни зови.
   Хотя, с другой стороны, пока внешне цел. Глаза видят, а руки уверенно держат автомат. Никто меня не гонит с фронта. Воюй - не хочу. Спокойно, Слава, не психовать. Выдернуть колечко и отпустить рычаг ты всегда успеешь. Забери с собой побольше духов. Стыдно будет смотреть в глаза тем мужикам, что сейчас гремят костями в окнах гребанного Дворца. Спокойно. Спокойно. Вдох-выдох. Медленно, очень медленно выворачиваю запал из гранаты. Алюминиевый запал неохотно выходит из внутренностей гранаты, тускло поблескивая при дневной свете. Это мы всегда успеем сделать. Кладу в левый карман бушлата и запал, и гранату. В этом кармане я больше ничего не храню. Только граната и больше ничего. В нужный момент может не хватить времени на вытаскивание "счастливой" гранаты, копаясь во всяком хламе. Звякнув, запал с гранатой ложатся на матерчатое дно. Полежите, пока не время.
   Из-за этих духов секунду назад я был готов разорвать себя. Рано еще. Глубоко затягиваюсь. Затягиваюсь до боли в груди, голова кружится. Огонек сигареты уже жжет губы. Я с сожалением осматриваю ее. Вот так и моя жизнь, сгорит до конца, и не заметишь. Отбрасываю окурок. Достаю другую сигарету, прикуриваю, переворачиваюсь на живот, подтягиваю автомат. А вот теперь, гады, мы с вами повоюем.
   Теперь из-за своей глухоты я могу полагаться только на зрение и интуицию. А также на везение, судьбу, если хочешь, читатель. Отчаяние ушло, пришел азарт. Веселый, озорной азарт. Сейчас, душманы, мы посмотрим кто кого.
   У глухоты есть и свои преимущества. Пока летит мина, наши прячутся в окопах, а духи в спортивном азарте выглядывают из окон. Куда попадет? Я из-за травмы почти не слышу воя мины. Только слабый свист. В голове гудит, немного мутит. Очередная контузия. Здоровья она не прибавляет.
   Ставлю автомат на одиночный огонь. Примечаю, в каком окне появляется самый любознательный дух, и прицеливаюсь. Раздался очередной свист. Боковым зрением улавливаю, как в соседних окопчиках головы нырнули вниз, и тут же появился любопытный дух. Он выглядывал из того окна, где не было "живого" щита. На, сука! Одновременно я нажимаю на спусковой крючок. Не отрываясь, я смотрю как одновременно с моим выстрелом, тело духа было отброшено внутрь здания. Готов урод!
   Мы еще повоюем. Пусть и полуглухой, но пока не отправят в тыл, я постреляю. Улыбка растягивает мой рот от уха до уха. Не испытываю ни малейшего чувства сожаления, раскаяния. Ничего подобного. Охватывает чувство охотничьего азарта. С трудом сдерживаю возбуждение. Главное не потерять самоконтроль. Стараюсь отвлечься от "охоты". Намерено пропускаю следующую мину. Натягиваю мокрый, успевший остыть подшлемник. Кожа на голове вздрагивает и мгновенно покрывается "гусиной" кожей, когда холодная, влажная шапочка соприкасается с ней. Мысли отвлеклись. Нельзя слишком увлекаться. Азарт может сгубить.
   Хоть и пропустил мину, но я приметил еще одного любопытствующего. "Любопытство сгубило кошку! " - говорю сам себе. Жду мину. Остальные вокруг, тщательно выцеливая, стреляют по Дворцу, в ответ им также стреляют. Я жду. Высунув голову, высматриваю ту "кошку", которая не в состоянии сдержать свой охотничий азарт, высовывает глупую башку.
   Котенок, это же тебе не театр, где самые лучшие места в партере. Сам виноват! Вдох-выдох, вдох, полувыдох, головы нырнули, свист, голова мишени появляется в окне. Выстрел! Есть! Руки вверх, голова назад. Фигурка исчезла из оконного проема. Еще один готов. Неплохой результат, с такого расстояния, для полуглухого инвалида. Дорого вам будут стоит мои уши, уроды.
   Духи вновь начали вести огонь по зданию Госбанка, на этот раз мины уже прицельно попадали. На крыше здания поднимались разрывы. И уже не обращали внимания духи ни нашу отчаянную стрельбу. Они сконцентрировались только на одном - уничтожить наши немногочисленные основные силы. Если сейчас наши не пойдут вперед, то нам, на площади, и тем, кто остался под стенами Дворца, можно писать похоронки.
   Наши, видимо, ушли в подвальные помещения, но там долго не продержишься. Мощные бетонные стены обвалятся и погребут заживо остатки бригады. Давайте, ребята, вперед!
   Словно услышав мои призывы и заклинания, наши выскочили из Госбанка и отошли назад, и оттуда уже начали неприцельно стрелять по Дворцу. В автоматно-пулеметную стрельбу вплели свои голоса сначала БМП, а затем и танки. Они стреляли по крыше здания Дома правительства. Там не было наших пленных. На крыше и верхних этажах все чаще начали рваться снаряды, обсыпая вниз куски стены. Не знаю, были ли команды по координации действий, но судя по тому, что духи засуетились и начали вести огонь по другим сторонам, я предположил о наступлении на противника с других сторон.
   В нашу сторону огонь ослаб, и наши начали наступление. Из-за глухоты я плохо слышал, и поэтому мог ориентироваться только по тому, что наши побежали вперед. Звуки стрельбы и разрывов плохо слышались, доносились, как сквозь вату. Впереди шла пехота, танки и БМП стояли сзади и вели огонь. Вот первые уже добежали до нас, лежащих на площади, и мы начали подниматься, чтобы идти в атаку.
   Духи вновь огнем смели нас. Кто остался лежать на площади, не двигаясь, некоторые сумели укрыться в окопчиках, остальные повернули и побежали назад. Я остался на прежнем месте. Если бы не холод, который начал меня доставать, то можно было бы комфортно устроиться. Теперь одежда, пропитанная потом, начала остывать, и мой же пот начал забирать тепло. Где-то через час, а может и раньше, наступят сумерки. Костерок не разведешь. Опустился пониже в свое убежище и прикурил. Пряча в кулаке сигарету, грею ладони. Дым согревает горло, кончик носа. Врачи говорят, что при курении снижается температура тела. Пусть они поваляются в мокром бушлате на морозе без курева, а потом скажут, какую реакцию оказывает курение на их организм. Полагаю, что многие пересмотрят свою точку зрения на происходящее.
   Пищи горячей мне не видать, водки с собой тоже нет. Не весело.
   Потом тоже предпринимались отчаянные попытки очередного штурма, но кроме как потери людей, они абсолютно ничего не принесли. Все попытки выползти из своих окопчиков пресекались мгновенно. Снайпера духов, вооруженные хорошей ночной оптикой, пресекали наши поползновения. Одного бойца убили, трех ранили. Мы подползли к ним и, оттащив за какой-то кусок бетона, начали оказывать первую помощь. Унести их мы не могли. Снайпер нас караулил, и стоило лишь выйти из-за камня, как вокруг нас начинали подниматься фонтанчики от пуль. Нас было трое. Двое спасателей и один раненый. Боец был ранен в ногу. Пуля прошла навылет.
   Он держался молодцом. Шутил, бодрился. Пытался отвлечься. По-моему мнению, ноги он лишится. Кровотечение со вторым бойцом мы остановили. Конечность опухла до чудовищных размеров. Мы обкладывали его ногу холодными камнями. Чтобы боец не умер от болевого шока, а также не страдал от боли, мы за несколько часов вкололи все три ампулы промедола. У каждого бойца или офицера в его индивидуальной аптечке имеется одна такая ампула. Только одна. Мы отдали ему свои ампулы. Для того, чтобы они действовали дольше и эффективней, кололи ему в вену. Первый раз в жизни я делал внутривенные уколы, да еще и в полной темноте. Получилось. Было холодно, раненому также необходимо было тепло. Его начало потряхивать. Поднялась температура. Положили его между собой, сняли с себя бронежилеты, укрылись ими. И таким образом грели его и сами согревались. Ночь была холодная, звездная. Все тепло, накопленное за день землей и нами, уносилось в космическую бездну. Холодно, очень холодно. Ледяная земля вытягивала наше тепло. Казалось, что сама жизнь утекает из тела вместе с теплом.
   - Товарищ капитан, курить есть?
   - Что? Говори громче!
   Боец жестом показал, что хочет курить.
   - Есть. Держи.
   Мы закурили. Сигарет у меня было мало. Курили одну, пуская ее по кругу, передавая из рук в руки. Тщательно прикрывали от противника и ветра. Противник мог нас убить, а ветер, раздувая огонек, быстро сжигал драгоценный табак. Как много может, оказывается, сигарета. Несмотря на курево и слабое тепло друг от друга, становилось все холоднее.
   Боец жестами предложил попытаться выползти и вытащить раненого. Я кивнул. Снайпер отпустил нас на пару метров, а потом опять стал пытаться убить. Невзлюбил он нас почему-то. Кое-как отползли назад. Раненый то впадал в забытье, то вновь приходил в себя. Мы понимали, что положение критическое. Бойцу необходимо тепло, квалифицированная медицинская помощь, а не наши жалкие потуги. Может на него и действовал наркотик, но судя по тому, что его трясло как при лихорадке, то можно было предположить, что до утра он не дотянет.
   Прошло около двух часов. Мы лежали, не подавая признаков жизни. Бронежилеты подстелили под раненого и навалили сверху. Трясясь от холода старались согреть его. Боец попытался пробежать отрезок, разделяющий нас и здание Госбанка, но через семь-десять метров он споткнулся и, раскинув руки, упал вниз лицом, ноги по инерции закинулись высоко вверх. Тело лежало без движений, без судорог, конвульсий. Комок подкатился к горлу. Из-за своей глухоты я так и не узнал как его зовут, но спасая раненного, мы чувствовали друг друга. Курили недавно одну сигарету. И вот нет парня. Просто нет. Погиб. Пытался привести помощь, и не смог.
   Что же ты, снайпер-сука, видел ведь, что парень бежит от тебя. Он может дезертир, откуда тебе знать? Зачем стрелять в спину? Никакой угрозы не представлял.
   Холодало. В своей аптечке нашел тюбик с красными таблетками тетрациклина. Разжал рот раненому и всыпал ему штук пять этих таблеток. Не доктор я, но по-моему сделал все правильно. Понимал, что если он умрет, меня никто не обвинит в его убийстве, не оказании помощи. Самому не хотелось его гибели, его смерти. Есть поговорка - "Война все спишет". Но не мог я его просто так бросить.
   Почему? Не знаю. Он часть меня, он часть моего мира. Пусть и не намного младше меня, но испытывал я к нему чисто отцовские чувства. Я был бессилен чем либо ему помочь. Парень приходил в сознание, и что-то шевелил губами. Из-за своей слабости и его тихого голоса я не мог толком разобрать, о чем говорит. Мне стало страшно, что эта глухота не пройдет, и мне придется остаться таким на всю жизнь. Глядя на этого раненого пацана, я с ужасом подумал, что смогу видеть сына, но не смогу его услышать, не получится общаться с ним.
   Опять комок подкатил к горлу. Неужели мне никогда не удастся поговорить с сыном. Он что-то будет спрашивать меня, а я не смогу с ним разговаривать. Останется только глупо улыбаться и разводить руками. Я живо представил себе эту картину, когда сын приходит из школы и начинает мне рассказывать о своих школьных делах, а я его не слышу. Нет! Это не жизнь, а я не смогу стать полноценным отцом. Левая рука снова полезла в карман бушлата и нащупала холодную гладкую поверхность гранаты с ровным бортиком на боку и стержень запала. Велик был соблазн прервать мучения двух инвалидов, лежащих под звездным, холодным небом враждебной Родины. Мы были песчинками в космосе и двумя инвалидами на бескрайних просторах ненавидящей нас Родины - России.
   С трудом поборов соблазн решить все проблемы, которые были, есть, будут, которые появятся, если я сейчас останусь живой, убрал руку из кармана. Посмотрел в глаза парню, он смотрел на меня и медленно шевелил губами. Я виновато улыбнулся и постучал по уху. Развел руками, для верности сказал, что не слышу из-за контузии. Тот в ответ изобразил слабую утешительную улыбку. Я достал сигарету и показал ему, он слабыми руками взял ее. Прикурили. Глядя в ночное небо, трясясь вместе от холода, мы прижимались друг к другу. Над головой висели осветительные мины и ракеты. Небо прочерчивали строчки от трассирующих очередей. Бойца начало сильней потряхивать, я поближе прижался к нему, полуобнял его. Посмотрел в глаза и при свете очередной повисшей ракеты увидел, как изо рта у него упала сигарета, уголек ее тлел на бушлате, распространяя вонь от тлеющей ваты. Глаза его него смотрели остекленело в небо, тело выгнуло дугой, конечности подрагивали в конвульсиях, а вокруг рта был венок из кровавой пены. А также изо рта толчками, в такт конвульсиям, выталкивалась кровь. Она бежала по подбородку и впитывалась в воротник бушлата из искусственного меха. Вот тело сильно, без конвульсий, выгнуло дугой, а потом разом обмякло и упало наземь. Не понимая, что я делаю, я поднял его поникшую голову, плохо слыша самого себя, заорал ему в лицо, тормошил его, бил наотмашь по щекам, пытался сделать искусственное дыхание, вывозился в его крови - кровь потушила окурок, тлеющий на его груди. Я схватил его и отбросил в сторону. Может, если бы я не дал ему эту сигарету, он остался бы жив? Я заплакал, молча, с прихлипыванием, приподнял обмякшее мертвое тело и прижал крепко к себе. Сам вздрагивал от рыданий, и тело русского солдата тряслось в такт мне. Я потерял сейчас многое, может самого близкого и дорого человека. В этот момент я понял, что не смогу быть уже прежним. Я изменился. Прости, брат, что не смог тебе помочь. Может, если бы я попытался бежать за помощью, то ты остался жив? Получается, что я трус? Побоялся быть убитым и не пошел, понадеялся, что ты дотянешь до утра, или до следующей атаки наших. Я виноват перед тобой. Прости! Прости! Прости!
   Вот так, в обнимку с мертвым телом солдата я встретил очередной рассвет своей никчемной жизни. Я не смог уберечь от гибели хорошего парня. За, что, Господи, за что? Опустился туман. Появился небольшой шанс выбраться. К черту эту площадь! К черту этот сраный Дворец! Все к черту! Из-за чьих-то забав, ради старческого маразма погиб такой Парень! Погибло столько Парней!!! На ХРЕН!!! Не хочу быть бараном. Авиация, артиллерия пусть сотрут в порошок эту Чечню! Богом проклятое место. Ни одна страна не стоит жизни того, чье тело я нес на руках. Сил не было, но нес прямо на руках. Ступал медленно, автомат болтался за спиной и в такт шагам мерно бил по спине. Руки, спина, шея затекли. Я шел. Глядел прямо перед собой. Бронежилет остался сзади, на месте нашей последней ночевки.
   Дошел до тела бойца, который побежал за помощью. Посмотрел на его окровавленную спину. Снайпер оказался мастером своего дела. Пуля попала точно в позвоночник и перебила его. Прости, брат, что ты здесь. Это я, полуглухой инвалид, должен лежать вместо тебя. Прости, если сможешь. Я старше тебя, и многое уже видел. Оставил после себя след на земле - сына. А ты? Только окончил школу и за свое бесплатное образование отдал жизнь. Неравная плата. Мой сын также может окончить свои дни вот также. Из-за чьих-то шизоидных галлюцинаций на очередной войне. Не пущу в армию. Вздохнул и продолжил свой путь к зданию Госбанка. Шел медленно. Ждал выстрела в спину от снайпера. Этот выстрел был бы избавлением, искуплением за все. Ничего не происходило. Из тумана меня окликнули, вернее сказать, наверное, окликнули, потому что я не слышал. Только увидел, как человек пять бросились ко мне. Они осторожно приняли у меня тело солдата. Прощай, друг! Прости!


Оценка: 6.02*39  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"