Пробираясь в тенях, я пригибался и перебегал от колонны к колонне на всякий случай - кто его знает, как там устроено зрение у гигантских дендрозлыдней с топорами. Постепенно, по большой дуге я подобрался к спинке трона. Тут оказалось достаточно места, даже с запасом, видимо архитектору позарез надо было впихнуть сюда эти декоративные воротные арки. Спору нет, смотрятся они красиво, все в резьбе, как оказалось при ближайшем рассмотрении - боковые в снежинках и листьях соответственно, а центральная - вся в звездах, трилистниках клевера и цветках чертополоха. Были еще какие-то небольшие изваяния наверху каждой из арок, но в полумраке разглядеть их не удавалось, да и честно говоря, особо я и не старался. Осторожно выглянув из за трона, я, первым делом, нашел огромную тень, бродящую между колонн - она была достаточно далеко. Это хорошо. После чего, я стал аккуратно рассматривать владельца трона. Никаким потусторонним свечением, излишней подвижностью или еще какими-нибудь признаками чрезмерной живучести он похвастаться не мог. Мертвец и мертвец. Ну и ладненько, ну и чудненько. Главное, что б все так и оставалось.
Я выпрямился за троном. Несмотря на мой немаленький рост, он закрывал меня полностью, а голова сидящего мертвеца приходилась вровень с моей. Я выдохнул и позволил себе на мгновение расслабиться. Тут же накатило - я почувствовал запахи старой смерти, пыли и чего-то странного, неуместного, из детства. Да, запах еловой смолы, как на рождество. Меня поразила простая мысль, что еще несколько дней назад, главной моей заботой было вовремя отослать в редакцию очередные рисунки. До тех пор пока от меня в срок приходили посылки, Гвидо исправно пополнял мой счет. И я мог жить той жизнью которой хотел - переезжать с места на места, заводить знакомства на неделю и ехать дальше. Ну и конечно же рисовать. Что хочу и как хочу. А теперь я готовлюсь лапать череп мертвеца, пока демон в моей голове будет разбираться с заклинанием эльфов. И все это надо провернуть под носом у ожившей статуи Пола Баньяна с топором размером с Техас. Нравится ли мне это? Спросите еще раз через денек, если выживу.
Вздохнув, я вновь выглянул из-за спинки трона, что бы примериться как половчее ухватиться за корону и при этом поменьше высовываться. Искусно выкованная из серебра в виде переплетения древесных корней, тянущихся вверх, она была покрыта слоем пыли и паутины, но по бокам, над висками мерцали два огромных опала, изображавших, видимо, капли росы. Надо лбом был вставлен какой-то резной диск и судя по царапинам, сделано это было относительно недавно и весьма грубо. Рискуя быть замеченным, я высунулся дальше, что б лучше разглядеть изображенное на диске. Грубо выкованная, со следами молота бронзовая пластина, была исчеркана изломанными линиями. Приглядевшись, я узнал все то же Черное солнце, что и на полу перед троном, но только в какой-то искаженной перспективе, словно... Я оглянулся на символ страшного обряда, да, словно я смотрю на узор немного сверху и сбоку, в изометрии.
Раздавшийся в зале скрежет вернул меня к реальности.
- Поспеши, скальд, я готова. - Вот и Гудрун поторапливает, эх, как бы ни хотелось оттянуть этот момент, но пора приступать. Я нырнул обратно за трон и вытянув руку, ухватился за холодный выступ рядом с опалом. В первые мгновения ничего не происходило и я было вздохнул с облегчением, но внезапно словно кто-то открыл за моей спиной окно в полярную ночь - повеяло стужей, запахло снегом, а на краю зрения заплясало зеленовато-синее полярное сияние. Во всяком случае, я предпочел думать о нем именно так. Напор ледяного ветра все крепчал и мне стало трудно удерживать корону в руке, как будто она покрылась ледяной коркой и одновременно с этим стала выскальзывать из руки. Я сосредоточился на том, что бы ни в коем случае не отпустить ее и перестал обращать внимание на что-либо вокруг. Ветер торжествующе взвыл и бросил мне в лицо пригоршню неизвестно откуда взявшегося, колючего снега. Сквозь слезы я вдруг увидел сразу два зала, один, все тот же багрово-темный и пустой и второй, светлый и высокий, с многоцветными штандартами спускающимися с галерей вдоль колонн и с толпой разношерстной публики, от высоких и грациозных вельмож в тонкой работы доспехах, всех оттенков зеленого и охряного до приземистых бородачей в одежде из шерсти или даже самых настоящих фавнов в кожаных нагрудниках с короткими копьями. Все вооружены и складывается ощущение, будто они только что ворвались в этот зал, все возбуждены, что-то кричат, но звука нет, многие ранены. В дальнем конце видны высокие двери, которые пытаются удержать закрытыми два исполина с загнутыми назад рогами в переливающихся перламутром латах, близнецы-братья дендроида с топором. У трона стоит великолепный боец в латах золотых и белых. Шлема на нем нет и кудри цвета спелой пшеницы окружает голову солнечным нимбом. Ростом почти семь футов, с фигурой Геркулеса, он мог бы послужить любому античному скульптору натурщиком. И если собою воин олицетворяет свет и весну, то перед ним - глубокая осень. Тоже в доспехах, но цвета полуночи, в черном плаще, с подбоем цвета пожухлой листвы, на коленях перед светлым воином стоит старик. Отнюдь не дряхлый и даже седина еще не слишком припорошила его бороду, но глаза подслеповато щурятся, руки дрожат, плечи опустились и шея гнется то ли под тяжестью поражения, то ли под гнетом сверкающей серебряной короны с двумя опалами над висками. Она еще не потускнела от времени и еще ее не уродует грубая бронза. Золотой витязь повелительно взмахивает рукой и что-то говорит - его свита недоуменно переглядывается, затем кто-то еле кивает, а кто-то кланяется в пояс и разворачиваясь боевым строем, воины отправляются на помощь гигантам у ворот. Перед троном остаются лишь пять сидхе с копьями, которые охраняют группу связанных воинов. Пленники в темных иссеченных доспехах, у многих на лицах кровь, но держатся все гордо. Еще один взмах руки златовласого предводителя и стража так же отправляется к вратам. На смену им становятся странные фигуры в серых плащах с капюшонами, которые, впрочем, не скрывают ни бледных болезненных лиц, ни деформированных фигур. Несмотря на явные физические недостатки, они твердо сжимают оружие и на лица пленников падает тень страха. Коронованный старик в возмущении пытается приподняться, но стоящие по бокам сидхе в сияющих доспехах легко удерживают его на месте. В отличие от остальной свиты, они смотрят на своего лидера с почти эротическим обожанием и кажется, что они не просто ждут любого его приказания, а звенят натянутой струной, ожидая команды. Убивать или умирать, не важно. Псы. Верные из верных.
Из-за трона выступают еще трое, в таких же серых плащах как и у стражей, но у них не заметно ни горбов, ни хромоты, ни перекошенных плеч - их шаг ровен, а осанка пряма. Меньшая из фигур откидывает капюшон и у меня перехватывает дыхание, в первый момент мне кажется, что я вижу Шейлу. Невыносимо долгие мгновения держится наваждение, но вот я уже недоумеваю, как я мог спутать таких непохожих женщин. Передо мной брюнетка, которую даже можно было бы назвать миловидной, если бы не восковая бледность лица, запавшие глаза, в окружении черных теней и тонкие бескровные губы, искривленные то ли в ухмылке, то ли в гримасе. Однако что-то неуловимое во взгляде, в том как она двигается или поводит плечами, продолжает вспышками узнавания сводить меня с ума.
Дальше начинается фантасмагория с элементами хоррора. Жестом профессионального фокусника, светлый рыцарь достает из воздуха небольшую продолговатую шкатулку из зеленого камня. Открыв, он вынимает небольшой, но широкий кинжал без крестовины в ножнах. Отбросив шкатулку словно фантик от конфеты, он на вытянутых руках, с видимым трудом удержавшись от поклона, преподносит оружие троице. Одна из фигур позади брюнетки шагает вперед протягивая руку и еще до того как падает его капюшон, просто по этому движению я узнаю его. Поэтому меня уже не поражает знакомое лицо с искаженными пропорциями, змеиными глазами и акульей пастью. Дружище "пилозубый", а я уж было соскучился. Видимо, в эти сумасшедшие дни, без тебя ни одна история не обойдется.
Отвлекшись на очередные язвительные комментарии, пусть и без возможности проговорить их вслух, я чуть не упустил нить происходящего, хотя почти тут же пожалел об этом. Воздев над головой полученный кинжал, урод в плаще повернулся к стражам, все так же стоящим вокруг кучки пленников и судя по разевающейся пасти, что-то проревел. Охваченные возбуждением охранники повели себя странно, побросав оружие, они начали срывать с себя свои серые тряпки. В этот момент, "пилозубый", без долгих церемоний, достал кинжал и сделав длинный текучий шаг, просто и без затей перерезал горло стоящему на коленях старику. Стоящие по бокам сидхе, словно репетировали этот жуткий ритуал множество раз, подхватили тело с двух сторон, не давая ему упасть и лишь слегка наклонили его вперед. "Пилозубый" подставил под брызнувшую кровь бронзовую пластину, которую достал откуда-то из глубин плаща. Глядя на то как тщательно он омывает кровью светлый металл, стоящая рядом брюнетка оживляется, на ее бледном лице появляются краски и она облизывается длинным розовым языком. На всю голову больная.
Всего на несколько мгновений эта сцена приковала мое внимание, но за это время ситуация перед троном изменилась разительно. Я понял почему столь слабые и больные на вид, практически калеки, стражи побросали свои плащи, мечи и копья - они больше в них не нуждались. Вокруг оцепеневших пленников стояли огромные монстроподобные фигуры. Семи-восьми футов росту, они на первый взгляд показались братьями того ночного кошмара, в который превращался Логан. Покрытые шерстью, псевдоантропоморфные, но с волчьими лапами и головами, они все же разительно отличались от того, что я увидел в Лондоне. Зверь Логана ужасал, но и восхищал. То была безграничная ярость и первобытная мощь воплощенные наяву. О, ярости здесь тоже хватало, а так же злобы, ненависти и, гммм, судя по некоторым, неприкрытым шерстью деталям, похоти. Но при этом, каждое из чудовищ несло на себе следы разложения, деградации. Искривленные, пусть и бугрящиеся мышцами, конечности. Старые гноящиеся раны. Клочьями выпадающая буровато-серая шерсть. Рваные голые уши, наводящие на мысли о летучих мышах. Искривленные клыки и когти, размера на два больше, чем необходимо зверю даже таких габаритов. На моих глазах один из ужасающих волков зевнул и резко захлопнул пасть. Его торчащие под невообразимыми углами клыки, пробили кожу губ и по морде зверя побежали струйки крови. Чудище даже не поморщилось и судя по сетке белесых шрамов вокруг пасти, оно давно привыкло к своей участи. Или выродок попросту не чувствовал боли.
У монстров в глубоко запавших глазницах разгорелся зеленый огонь и словно по команде кошмарная свора ринулась на беззащитных пленников. Сидхе были связаны и безоружны, у них не было ни единого шанса. Я приготовился увидеть как стая диких зверей заживо рвет свою добычу, но реальность оказалась еще непригляднее. Совершенно не пуская в ход ни клыки ни когти, обходясь одной лишь чудовищной силой монстры принялись убивать. Они душили, сворачивали головы, поднимали своих жертв в воздух и попросту ломали им хребты. Затем они принялись ломать им конечности и я пожалел, что не могу ни закрыть глаза ни отвернуться. Прошло еще несколько ужасающих минут, в которые я почти явственно слышал страшный хруст выворачиваемых суставов и ломающихся костей и вдруг, словно опять по команде, палачи отпрянули от казнимых. На мраморном полу остался лежать страшный узор, "черное солнце", выложенное изломанными трупами, чьи мумии много лет спустя я увижу перед троном с мертвецом.
Догадываясь, что будет дальше, я наблюдаю как "пилозубый" с короной, снятой с убитого старика, идет к месту чудовищной гекатомбы. Пройдя в центр круга из трупов он кинжалом вырезает на лбу у каждого какие то знаки. Затем, не отерев даже, острием пытается вывернуть опалы из короны. Когда это у него не выходит, он щедро кропит ее кровью из ближайшего тела и с размаху вбивает грубую бронзу между зубцов венца. После, поднимаясь по ступеням, он несет корону на вытянутых руках так же, как недавно ему самому подносили кинжал. Стоящий возле трона золотой рыцарь, в нетерпении кусает губы, его по-видимому совершенно не трогает произошедшее только что массовое убийство беззащитных пленников. Я теперь понимаю почему он услал всю свою свиту, кроме двух ближайших слуг. Не уверен, что подобное "рыцарское" поведение нашло бы одобрение среди светлых сидхе. Хотя, что я о них знаю?
Между тем, "пилозубый" жрец незнаемых темных богов возложил окровавленную корону на пшеничные кудри. Над золотом и белой эмалью доспехов заиграло зеленое свечение. Расправив плечи, новоиспеченный король обернулся к двум своим вассалам и возложил каждому руку на лоб. Те упали на колени и такие же зеленые блики заплясали и по их фигурам. С новой осанкой, исполненной величия, монарх в кровавом венце жестом приказал своим воинам подняться и те делают это столь резко, что чуть не падают. Кажется, что у них неожиданно прибавилось сил и они еще не знают как ими распорядиться. Улыбки хищной радости появились на их лицах и таким же хищным оскалом отвечает им их вождь. Он занимает теперь уже свой трон и его верные псы занимают места по бокам.
В это время, "пилозубый" и "змееглазый", не считает ритуал законченным. Подняв кинжал, с бурыми потеками, над головой, он медленно, с остановкой после каждого шага, подходит к брюнетке. Та стоит совершенно спокойно. Третья фигура в капюшоне, так и не пошевелившаяся за это время, все еще у нее за спиной. Пилозубый подходит к девушке так похожей и не похожей на Шейлу одновременно и снова, без долгих преамбул, бьет ее клинком в бок, при этом, он наклоняется к ее уху и его губы шевелятся, произнося какое-то короткой слово.
Я с трепетом осознал, что сцена которую я сейчас вижу, полностью, в главных своих деталях, представляет собой картину, которую я застал бы на лондонском вокзале, промедли я тогда хоть минуту. Не представляю, чего именно добиваются эти монстры, кто они такие и кому служат, но видимо я помешал какому-то очень давнему плану, в котором Шейле отводилась очень незавидная роль жертвы. Дальнейшее лишь подтвердило мои опасения.
Жрец сделал шаг назад от девушки, которая казалось и не заметила, что ей в бок загнали дюймов пять стали. Медленно, словно в трансе, она подняла руки и сбросила плащ, оставшись в черных джинсах и плотном кожаном топе, открывающий вид на плоский живот спортсменки и на кровоточащую рану под ребрами, выделяющейся на бледной коже, словно нарисованная. Улыбнувшись, брюнетка протянула руки к "пилозубому" и сделала шаг ему навстречу. Тот было качнулся ей на встречу, но тут же отшатнулся. Тело девушки выгнулось на мгновение в мучительной агонии и вот на ее месте стоит волкоподное чудище, наподобие тех что только что свершили жестокую казнь. На первый взгляд она лишена тех изъянов, что присущи были палачам, лишь рана на боку никуда не делась и теперь из нее толчками плещет густая карминовая струя. Волчица, хоть и более хрупкая в кости, ростом куда выше шести футов и с мускулатурой на зависть бенгальскому тигру раскинула в стороны лапы с впечатляющими когтями и задрала морду вверх. Стоящая позади фигура лишь пошевелилась и вот уже крылом нетопыря серый плащ летит в сторону, а озверевшую в буквальном смысле слова девушку в правильный нельсон берет еще один оборотень. Чудовищно огромный, возможно всех девяти футов ростом, с черной как смоль шерстью, он просунул лапы подмышками у волчицы и сцепив их в замок у нее на затылке, пытается удержать ее на месте. Но всей его мощи не хватает и медленно, но верно его лапы разжимаются. Чем больше усилий прикладывает раненная волчица, тем сильнее разгорается зеленое свечение в ее глазах и вдруг, в один момент, оно охватывает ее полностью, превращаясь в настоящий огонь. Великан разжимает захват и отскакивает, сбивая пламя с шерсти на груди. Зеленое пламя начинает пылать сильнее и над тремя сидхе. Король вскидывает руки вверх, но застывает. Его лицо стремительно стареет, воин теряет по десятку лет жизни с каждым ударом сердца и вот он уже дряхлый старик. Еще секунда и я вижу знакомую картину - на величественном троне сидит мумия в доспехах и короне. По бокам трона встают две жуткие фигуры с нимбами мертвенного свечения над головами, те кого Гудрун назвала драуграми. А живой факел, в который превратилась волчица перестает биться и догорает.
В этот момент, в уже привычной абсолютной тишине раздается крик, совершенно чуждый здесь, в этой невозможной глубине времени: