Кардинальные и витиеватые обстоятельства послужили основанием сей, в чём-то поучительной, истории. Свершилась она в славном, свободном городе Кельне, в 1396 году от узрения волхвами Каспаром, Мельхиором и Вальтасаром осьмиконечной серебряной звезды в небе востока. Времена тогда были щедры на посевы великими начинаниями, одарившими впоследствии мир обильным урожаем плодов от антипапской схизмы и барочного ренессанса до духовной конкисты и остмаркского аншлюсса. Но нас интересуют не эти явления континентального масштаба. Куда любопытней просто заглянуть в лабораторию Пьетро Пауэльо, альхимика и теософа в пятом колене, отец которого, Луиджи Пауэльо бежал в своё время от буллы Папы Иоанна XXII из Падуи в Кёльн, впрочем, не совсем удачно, в чём позже пришлось убедиться на своей шкуре достославным потомкам Пьетро. Круг профессиональных интересов семьи Пауэльо имел радиус соразмерный с орбитой планеты, отвечающей в алхимических уложениях за железо, а именно - Марса. Луиджи Пауэльо разрабатывал и изготавливал стеклянную посуду для опытов в строгом соответствии с требованиями Малого Алхимического свода Альберта Великого и поставлял её придворным альхимикам всей Европы. Унаследовав после его кончины лабораторию, Пьетро, помимо опытов с философским камнем, занимался ещё и травничеством, герметикой, печеустройством. В частности он разработал и оформил в чертежах гигантскую печь - атанор, предназначенную для производства крупных партий золы чёрных змей, которая, как всем хорошо известно, есть незаменимый ингредиент в бесчисленных рецептурах эликсира вечности. Справедливости ради стоит заметить, что чертежи не канули невостребованными во тьму веков, но вдохновили в свою очередь на труд некоего безымянного устроителя кёльнской печи для массовых аутодафе, в которой претерпели огненное очищение по приговору инквизиции достославные отпрыски и самого Пьетро Пауэльо. Всё это случилось позже, а пока коньком деятельности Пьетро, её квинтэссенцией стали поиски философской воды. Идея заключалась в том, чтобы сделать большой шаг вперёд и, отказавшись от неуклюжей и громоздкой процедуры получения самородного золота при помощи философского камня, перейти сразу к производству золотых монет методом их деления и размножения в среде философской воды. В случае успеха результат обещал полный отрыв в гонке от конкурентов - альхимиков, коих в Кёльне развелось ако собак нерезаных. Набросав предварительную формулу реакции, Пьетро заручился тайным покровительством курфюрста Пфальского и ссудой из его казны, вслед за чем вплотную приступил к ''деланию''. День и ночь горел огонь в лаборатории Пауэльо. Реторта с цехинами, погружёнными в раствор змеиной вытяжки, кипела беспрерывно. Христос с аверса одних монет сквозь пузырьки кипения бесстрастно взирал на то, как на реверсе других монет коленопреклонённый дож принимал знамя из рук святого Марка. Шли недели, месяцы, годы. Сыновья Пьетро, родившиеся в Кёльне, заметно подросли и, пренебрегая языком Алигьери и Петрарки, вовсю сквернословили на ранненововерхненемецком диалекте. Но ещё быстрее, чем дети, росли долги за дом, лабораторию и дрова. Цехины в реторте упорно не хотели размножаться. Дом был дважды заложен у еврея-ростовщика и от него уже приходили осматривать имущество. От знакомого мастерового-каменщика Пьетро узнал, что в подвале замка курфюрста уже сооружают дыбу, дабы посредством её выяснить, на что же собственно израсходованы средства из княжеской казны ''этим проклятым венецианцем''. От неимоверного напряжения, ибо реторта требовала неусыпного бдения, Пьетро пристрастился к рейнскому вину. Всегда вежливый и спокойный, он всё чаще теперь впадал в приступы гневной ярости, и домашние вкусили горечь прикосновения его кулаков. Как-то, ближе к вечеру, поручив надзор за ретортой брату Джузеппе, Пьетро ушёл и вернулся домой только утром. В ту ночь на дороге возле Кёльна кто-то заколол ганзейского купца и двух его слуг ехавших в Венецию с миссией и мешочком дукатов. Миссия не состоялась - мешочек так и не нашли. Но у Пьетро Пауэльо дела вдруг пошли. Каждую ночь, в час Быка, Пьетро тайком доставал из кожаного мешочка горсть золотых дукатов и подсыпал их к уже варившимся в реторте. Перед рассветом он ненадолго забывался тяжёлым, как ртуть, сном. Зато уже с утра, он, в одиночестве, весь день, с восторгом любовался приростом цехинов в реторте и тихо бормотал: ''растут, растут...'' Через пару недель отыскались два пастуха видевших Пьетро на дороге с ганзейским купцом в тот самый вечерок. Они опознали Пауэльо на базаре, когда тот торговался с константинопольскими цыганами, продававшими живых гадюк. Когда пришедшие стражники магистрата взломали тяжёлую дубовую дверь в лабораторию Пьетро Пауэльо, тот уже испустил дух, успев выпить лошадиную дозу эссенции из листьев персика. Никто особо и не удивился тому обстоятельству, что смерть настигла Пьетро Пауэльо в самый день его рождения. Ибо, как же ещё было суждено умереть человеку, носившему перстень-печатку с гравировкой змеи пожирающей свой собственный хвост...