- Почему это молодой скрипач прижимает струны вдоль всего грифа? А вы - где струну рукой взяли, там все время ее и держите?
- Видите ли. Он ищет. А я уже нашел.
Начну с неуместного.
Как-то сама собой появилась и болтается под каждой самиздатовской страницей довольно дурацкая рекламка: издательство "Сталкер" ищет авторов популярных жанров.
Это довольно странно. Чего их, в самом деле, искать? Чего бы хорошего, а этого добра - более чем достаточно. Казалось бы, если ты редактор издательства, то тебе и карты в руки: находи любых авторов, хоть в самиздате, а хоть и в добром десятке остальных небумажных изданий, заключай с ними деловито и молча договор (или что там они заключают) и печатай наздоровье. Ну, точнее, конечно не совсем наздоровье, не на культурное здоровье тех, кто это собирается читать, даже наоборот, но ведь это, знаете, как табак: каждый для себя сам решает. Так вот, если ты редактор, так и печатай себе их сколько влезет серий, хоть "Звездный надзор", хоть "Галактический позор", хоть "Астрономический обзор"...
(Кстати, в скобочках не могу удержаться, чтобы не восхититься дальновидным и масштабным автором, задумавшим подобную галактическую конкуренцию. В самом деле, конкуренция очень мощная, я бы сказал, война если не титанов, то титанических идей. Я имею в виду идеи вот какого рода: вижу как-то у моего знакомого на столе книжку, называется "Сумеречный дозор", или что-то подобное. И понимая, что шутка получается дешевая и плоская, тем не менее не могу остановиться: а дневной и ночной дозоры, спрашиваю, ты уже прочитал? Прочитал, говорит, а ты? А я говорю: а что я. Неудобно же человека обижать. Хороший человек, между прочим, и толковый инженер.
Поэтому идея о "надзорах" хотя и такая простая, но на мой скромный вкус, весьма разумная.)
Итак, будь ты, скажем, толковый редактор, так и находи себе эти дозоры-надзоры в нужном количестве, равномерно загружая полиграфические предприятия. Давая им возможность планомерно соблюдать, так сказать, баланс серого.
Но нет, этого не происходит. Редактор - в постоянном творческом поиске. Он не в состоянии, не способен справиться с самостоятельной задачей отбора из готового, из имеющегося.
Почему? - тут есть по кр. мере два равно соблазнительных и равно неправильных пути. Один - что наш редактор, пардон, ни черта не смыслит "в деле, которое ему поручено" и только "машину зря гоняет казенную" (печатную машину, само собой понятно).
Думать по этому пути неправильно уже по одному тому, что тогда, получается, редакторов, которые хоть что-нибудь смыслят, в издательствах вообще нет, ни в одном издательстве. А этого никак не может быть.
Другой же неправильный (имхо) путь - думать, что готовой, т.е. имеющейся написанной в настоящее время, но еще не изданной "сумеречно-дозорной" продукции настолько много, что с ней никто не в силах совладать. И потому-де редакторам приходится уповать на объявления.
Нет, в это тоже нельзя поверить. Если бы причина была именно эта, то у нас ежемесячно, еженедельно появлялись бы отчеты, обзоры, топы, рейтинги и т.д. (я не наши самиздатовские подразумеваю, а доверяемые топы и рейтинги, которые можно превратить в планы полиграфической промышленности.) Но нет, именно этого и не происходит, имено этим наш толковый редактор и не занимается.
А он занимается тем, что ждет.
Ну, ребята, кто? Давайте, предлагайте. Всё, конечно, бред, пустышка, фантастика, но печатать будем. Слышите этот скрежет офсетных барабанов, свист гильотинных ножей, таинственный шорох заправленных, готовых на все рулонов полиграфической бумаги? Чувствуете ли ни с чем не сравнимый, одуряющий запах уф-лака, способного тонким слоем облагородить любой картон? Уф! Уф!
Так что давайте, ребятушки, давайте, давайте! Не томите. Сами себя тормозим.
Ища разгадку, почему наш толковейший из редакторов не способен искать самостоятельно, утыкаешься носом, как в стену, только в один ответ. Морфология издательской деятельности вообще не предполагает такого поиска. Он не нужен, он бессмыслен. Безразлично, что издавать. Безразлично, кто автор. Не имеет значения, о чем. Ничто не имеет никакого значения, кроме, конечно, чисто экономических соображений. Ну, то есть, объем, сколько глав, какие иллюстрации.
Обращаю ваше внимание на то, что это довольно неожиданный вывод. В самом деле, принято думать и говорить, что теперь все диктует рынок. Попросту говоря, пипл хавает, а нас его моральный облик мало беспокоит. Нас только беспокоит: а что же именно хавает пипл? То мы ему и давай подсовывать, а, братья издатели?
А вот и ничего подобного. Существуй такая идея, это уже говорило бы о какой-то направленности, о каком-то стремлении издателя хотя бы куда-то. Хотя бы какая-то идея руководила его деятельностью.
Действительно, будь у книгоиздания - понимаемого даже расширительно, как сумма духовных и технологических процессов, - пусть ничтожная, пусть неосознанная цель и неосознанный мотив, то это устремление, этот отличный от нуля градиент единичное человеческое существо научилось бы тонко опознавать и реагировать на него. Куда сегодня показывает вектор? Ага, туда-то и туда-то. Прекрасно. Туда и направляем усилия. Это и была бы общая цель, преобладающий мотив деятельности. И он смог бы отбирать. Интуитивно, осознанно или неосознанно - не важно.
Но, приходится видеть, что это не так. Его деятельностью не руководит никакая идея, цель или мотив. Наоборот, издательству все идеи и цели одинаково безразличны: безразлично что и кого издавать. А все рассуждения о неразборчивости пипла, фактически, есть рассуждения пост-фактум: вот этот кук пипл схавал, а от того, собака, отказался, и ничего тут не поделать.
Существуют, разумеется, и другие вариации на тему "пипл хавает". Например, есть утонченное мнение, что нам тут печатают всякую порнографию насилия и звездных войн по указке оттуда (сами знаете откуда), чтобы еще больше поработить и одурманить наш многострадальный народ. А издатели, значит, являются орудием темных сил, и, преследуя лишь денежную выгоду, льют воду на мельницу извечного врага рода человеческого.
Но в это еще труднее поверить, чем в странные гастрономические пристрастия нашего "пипла". Действительно, как можно лить воду на мельницу, не имея, хотя бы в самых общих чертах, разумного представления об этой самой мельнице и о способе приведения ее в действие? Да, но тогда, такое представление тоже дало бы издателям некоторую направленность их деятельности, некий осмысленный критерий, по которому, хоть косвенно, они могли бы анализировать достигнутые результаты и делать план и прогноз на будущее. Если речь идет о подлой культурной диверсии, то такой критерий просто необходим, без этой точки отсчета даже запродать несчастную издательскую душонку и то невозможно.
Но в том то и дело, что осмысленного и разумного критерия не существует. Безразлично, что печатать, безразлично, кого печатать.
Такое положение дела, разумеется, несколько подрывает общую веру и в повальную продажность издательств, веру в то, что они скорее напечатают книгу, которая принесет прибыль, чем духовную ценность. Я серьезно подозреваю, что и это не так.
Не то, чтобы издатели и их редакторы не любили денег и не стремились к их накоплению. Нет, думаю, и любят, и стремятся; в этом они не отличаются от остальных людей. Но просто от этой любви и стремления, вероятно, к их же сожалению, загадочным образом ускользает область принятия окончательных человеческих решений. Для любви к деньгам и стремления к деньгам остается скудное изъезженное, обдутое алчными ветрами поле экономических показателей - на какой бумаге напечатать, да сколько сейчас, а сколько потом, да в какой типографии. Да еще, может быть, какому художнику обложку заказать. И все, а истинные о, истинные жирные финансы, как ленивые тюлени, лежат в стороне, в неведомой антарктиде издательских идей, куда еще не ступала нога толкового редактора. Там, видать, и золото валяется под ногами, в этой белой нехоженной области - области принятия осознанных человеческих решений.
Ну, да кто ж его видел, то золото. Тем более, что на карте все белые области одинаковы - там обитают не тюлени, а львы. Морские, в нашем случае. Ревите, львы мои, ревите, резвые, ужо пущай до вас добираются, кому яйца жмут на редакторском стуле сидеть, крузенштерны лазоревые. А нам, открою вам секрет, как редактор редактору, 'глубоко по барабану': что, кого, когда и как печатать.
Есть, правда, еще одно соображение, рефлексивного, если так можно сказать, характера, которое существенно уточняет нашу догадку о полном безразличии институтов книгоиздания по отношению к печатной продукции. Было бы нечестно не привести это соображение.
Оно состоит вот в чем. Ладно, пускай издание книг - как синергия и результат окружающих нас процессов в нашем обществе - не имеет градиента. Пусть это будет такая поверхность вечного экстремума, потенциальнная дыра и область изолированного динамического равновесия - все же это не будет область полного хаоса. А значит, выбор все же возможен.
И правда, поставим себя на место нашего единичного человеческого существа. Оно могло бы реагировать на вектор, но вектора нет. Так не может ли оно тогда реагировать на отсутствие вектора? Т.е. реагировать только на то, что не нарушает гармонии хаоса, не колеблет динамического равновесия и не высовывается из потенциальной дыры? Грубо говоря, реагировать только на те образцы, которые в единичном соответствуют ожиданию предельного?
Или, если хотите, ожиданию беспредельного. Но это шутка.
А если серьезно, это самый настоящий философский вопрос. Способно ли человеческое существо избирательно реагировать на отсутствие, а не наличие?
Всем известно, что можно реагировать на тепло, холод, прикосновение, колебание, взаимное расположение частей, звук, свет, вкус и т.д., а также, на разнообразные дифференциальные пороги этих и других раздражителей, не говоря уже об их сочетаниях. Но как реагировать на отсутствие тепла или отсутствие холода? (Бытующая среди некоторых доморощенных 'просветителей' скользкая мыслишка, что-де, отсутствие тепла - это и есть холод, или наоборот, не выдерживает критики и не может рассматриваться серьезно.)
Так можно ли видеть темноту? Слышать тишину? Осязать пустоту?
Думается, это не просто метафоры. Точнее, поскольку эти действия мыслимы как метафоры, то они не лишены и конкретного смысла. В конце концов, всякое научное определение имеет что-то от метафоры и иносказания. Определяя неизвестное, волей-неволей приходится расширять смысл известного. Поэтому "слышать тишину" и т.д. - все это очень похоже на нашего толкового редактора из издательства. Не имея цели и мотива своей деятельности, в отсутствие конечного критерия выбора и будучи лишен таким образом самой возможности волевого выбора, он все же сохраняет ключевую свою возможность: по-человечески реагировать на безразличный раздражитель, на ноль в чистом виде.
Возразят, да и соблазнительно приписать его чуткую безразличную избирательность простой второй сигнальной системе, то есть, системе бытующих у него представлений, и шире, всей его высшей рассудочной деятельности, доведенной постоянным применением до автоматизма. Тогда пришлось бы уподобить его тирану, срывающему колоски: ибо очень легко видеть хаос в сравнении с порядком, слышать тишину в сравнении с шумом и осязать пустоту в сравнении с теснотой. Но тогда его безразличие перестало бы быть безразличием. Оно превратилось бы в анти-различие, которое сначала стремится собрать, а затем исключить. Но собирания как раз и не происходит; именно отказ от собирания мы и видим на практике.
Более сильно: здесь реакция не на переход через ноль (или, проще говоря, переход через экстремальную точку), а на сам ноль, как таковой, вне зависимости от ситуации справа или слева. Не важно, какие еще есть числа, субьективированное безразличие тяготеет только к нолю, как к условию равновесия хаоса.
Прибегая напоследок к еще одному грубому сравнению, если тиран шел за колосками в поле, то редактор остается дома.
Значит? Феноменальная вещь! Он осязает пустоту. Он слышит тишину. Он постигает бесконечное. Он опустошает сердце. Побеждает, не выходя из дома. Учитесь у него, люди.