Дед Тимофей приоткрыл дверцу круглой, обитой жестью печки, помешал кочергой подернутые пеплом угли и, обнаружив среди них тлеющую головню, ругнулся:
-Эть, треклятая, притаилась. Думала, не увижу. Так и норовит
травануть меня, старого, угаром.
Он стукнул по головне кочергой. Та злобно ощерилась, выпустив сноп ярких искр, затем вспыхнула синевато и, наконец, занялась огнем.
--
Вот теперь догорит дотла. Никуда не денется, - проворчал дед, закрывая дверцу. - А пока расскажу тебе одну историю.
Скрипя больными суставами, он тяжело опустился на низенькую скамеечку и начал свое повествование, которое я передаю вам почти дословно.
То ли быль это, то ли небыль, но люди сказывают, что в одной деревне жил мужик. Звали его по нынешним временам чудно: Аверкий Ермилович. Ну а деревенские, чтоб язык не корежить, именовали его по батюшке Ермилычем. Жил он бедно и одиноко. Жена его рано померла, так и не родив ему детей, а вторично он не женился. В хозяйстве имел всего лишь кошку, пяток курей и петуха. Вот этот- то самый петух и был главной знаменитостью в деревне. За свою боевитость кличку он носил громкую - Генерал.
А все дело в том, что по воскресеньям любили деревенские мужики собираться возле шинка и устраивать там петушиные бои. И каждый раз непременно побеждал петух Ермилыча. За всякую одержанную петухом победу хозяин шинка, сам большой любитель петушиных боев, награждал Ермилыча, самолично поднося ему стопарик водки и соленый огурчик на закусочку. Бесплатно, разумеется. За счет, стало быть, шинка. Ермилыч, мужик степенный, с уважением принимал из рук хозяина шинка стопарик, свободной рукой аккуратно проводил по усам и одним махом опрокидывал содержимое в рот. Крякнув, снова проводил по усам, закусывал огурцом, потом брал на руки петуха и торжественно следовал с ним в раскрытые двери шинка. За ним тянулись остальные мужики. Целовальник проворно накрывал на стол. Ставил большую миску с дымящейся картошкой, сваренной в мундире, горку нарезанного крупными ломтями черного хлеба, миску маринованных грибов, миску солененьких огурчиков и три бутылки водки. Начинался пир. Петух был тут же. Разгуливал по столу, заглядывая к мужикам в чарочки, но не привыкший к зелью, отворачивался и подбирал крошки. Мужики поздравляли Ермилыча с очередной победой, балагурили, пили, ели и наперебой нахваливали Генерала.
--
Ну, енерал, вылитый енерал, - говорили они про петуха.
--
И выправка енеральская. Во, грудь-то держит! Колесом.
--
И ходит козырем, ровно енерал.
Петух, довольный похвальбой, заливался на весь шинок своим единственным "ку-ка-ре-ку".
--
И голос зычный, чем не енеральский?
--
Ему бы на плацу командовать, - смеялись мужики.
Напировавшись вволю, расходились по домам. Взяв подмышку петуха, шел домой и Ермилыч.
Неделю Генерал жил, как и все прочие петухи. Ковырял навоз, разыскивая в нем жирных личинок, подзывал к себе кур и щедро угощал их добытой пищей, гордо задирая при этом свой клюв. Или, яростно работая обеими лапами, разгребал рыхлую землю в огороде, ища в ней тепленького червячка. Найдя , аккуратно клал червячка рядом с собой и снова подзывал хохлаток. Надо сказать, что с кормом у Ермилыча было не густо, и его курам и петуху частенько приходилось самим обеспечивать себя едой.
Вот так они и жили: от воскресенья до воскресенья, от победы до победы. Зато в самый для них торжественный день недели они шли к шинку, где Генерал одерживал очередную блестящую победу.
Но вот однажды проезжал через их деревню купец по фамилии Копейкин. И угодил аккурат на петушиные бои. Шибко понравился ему Генерал. Стал он уговаривать Ермилыча продать ему петуха. Тот сначала ни в какую не соглашался.
- Да он у меня, можно сказать, единственная радость в жизни.
Заместо дитя родного он мне.
А купец свое гнет: продай да продай петуха. Ермилыч отказывается, на мужиков посматривает, ища у них поддержки. Те согласно головами затрясли:
--
Без Енерала в деревне поскучнеет.
--
Какой без Енерала бой. Тоска одна да скучища.
А купец так и прилип к Ермилычу:
--
Продай мне петуха. Даю за него десять рублев.
Тут мужики-то и притихли. Десять рублев деньги немалые.
Пару овец можно прикупить хорошей породы. Но Ермилыч от десятки отказался, а чтоб Копейкин и вовсе от него отвязался, возьми да скажи в шутку:
--
Меньше пятидесяти рублев не возьму за петуха.
У купца поначалу глаза на лоб поехали и нижняя челюсть чуть не до полу свесилась, но прикинув что-то в уме, протянул Ермилычу руку и сказал:
--
Согласен. Даю пятьдесят рублев за петуха.
Мужики и сам Ермилыч аж онемели. Да что и говорить, такие деньжищи никому сроду и не снились. За корову таких денег не сторгуешь, а здесь петух. Хоть и боевой чертяка, но все одно петух. Какой, по правде говоря, в хозяйстве от него прок? Кур топтать? Так с энтим нехитрым делом и соседский петух справится. Ну лапшу на праздник сварить. Вот и вся польза.
Призадумался Ермилыч. А вокруг все сгрудились возле них, замерли, ждут, что Ермилыч скажет. Наконец он от мыслей оторвался, голову вскинул и говорит:
--
По рукам. Идет. Отдаю за пятьдесят рублев и ни копейки меньше.
Ударили они по рукам. Купец всех до единого пригласил в шинок. Покупку свою обмыл по-купечески: напоил, накормил, выложил пятьдесят рублев, забрал Генерала и был таков.
Привез он его в уездный город, где проживал с семьей и кухаркой. Купчиха, когда узнала, что муж за петуха аж пятьдесят рублев выложил, давай ругаться на чем свет стоит.
--
Срамота кому сказать: за паршивую птицу пятьдесят рублев отдал. Да я в базарный день за такие деньги сотню петухов куплю.
--
Ничего ты не понимаешь, баба, а туда же! - в сердцах прикрикнул на нее Копейкин. - Петух этот не простой. Боевой петух. Сама кличка за него говорит - Генерал.
--
Да я в базарный день за такие деньги энтих "генералов" полну корзину притащу, - не унималась купчиха.
Махнув на нее рукой, купец подождал, когда она угомонится, и стал терпеливо втолковывать:
--
Пойми, глупая баба, петух славу мне принесет. А как стану я на весь город самым известным и знаменитым, народ в чьи лавки пойдет товар покупать? - он сделал паузу, но не дождавшись от жены ответа, добавил: - В мои, то бишь наши. Тут и залежалый товар в ход пойдет. Смекаешь теперь, курья твоя башка?
Купчиха рот разинула, чтобы возразить мужу, но потом передумала и молча удалилась в кухню.
А в городе том уездном тоже взяли за моду петушиные бои по воскресеньям устраивать. Народ в этот день свободен. Куда он идет? На базар, понятно. Вот на базарной площади эти самые петушиные бои и происходили.
В первое же воскресенье купец повез Генерала на базар. Заводила, который руководил всем этим мероприятием, строго спросил:
--
Ишь ты! - противненько ухмыльнулся заводила и, обильно помусолив карандаш, аккуратно вписал и Копейкина, и Генерала в список участников.
А уж когда представленье началось, тут и сам народ распетушился. Орут, визжат, в ладоши хлопают, улюлюкают, хохочут, друг дружку в бока толкают. Генерал, само собой разумеется, показал себя молодцом. Раздолбал в пух и перья своих соперников и вышел победителем. Купец Копейкин торжествовал. Все внимание публики было приковано только к его петуху.
--
Чей это такой боевитый петух? - спрашивали у заводилы.
--
Господина Копейкина, - отвечал тот, с уважением поглядывая в сторону купца.
--
Копейкина, - разнеслось по толпе. - Это не того ли Копейкина, у которого лавки по все Новославке рассыпаны?
--
Именно его.
--
Славный, дюже славный петух.
Бричку купца окружили, славили Генерала, угощали пшенцом и с восторженными криками провожали до самого дома.
--
Вот так-то, мать! - сияя, как начищенный самовар, во весь рот улыбался жене Копейкин. - Генерал-то наш... хи-хи-хи... всем нос утер. Теперь пятьдесят рублев... тьфу мелочь какая!.. Тыщами обернутся. Выгребай товар. Завтра весь город в наши лавки повалит. Только успевай обвешивать да обсчитывать.
Довольный собой он ходил по дому и потирал ладони, не переставая нахваливать себя и Генерала:
--
Какой же я прозорливый мужик. Нет, не только прозорливый. Я еще и шибко умный. Прямо не ум, а умище. От, отхватил покупку! Ай-да Генерал! Ай-да боец! Всех петухов задрал, а сам хоть бы что, ни царапинки!
Он посмотрел на притихших жену и кухарку и строго приказал:
--
Петуха из курятника вывести. Нечего ему с рядовыми петухами из одной кормушки клевать. Содержать на особом положении, то есть кормить вкусно, поить сладко, спать укладывать на мягкой перинке. С этого дня петух будет жить не в загаженном курятнике, а здесь, в доме.
--
Так он же дома гадить начнет, - робко возразила кухарка.
--
Ну и начнет! - вскричал купец. - Ему теперь все позволено. Пусть что хочет, то и делает. Он Генерал! А у тебя спина не переломится убрать за ним лишний раз.
--
Сбесился совсем со своим петухом, - проворчала купчиха, облив мужа и его ненаглядного петуха ненавистным взглядом.
--
Молчать! - заорал на нее купец.
Ожидания его оправдались. На следующий день народ валом валил в его лавки. Приказчики не успевали отвешивать товар. В ход пошел и продукт прошлогодней давности: селедка, будто тронутая ржавчиной, прогорклое масло, слежалые карамельки "Дунькина радость" и прочее. Вечером Копейкин подсчитал прибыль и ахнул. Такого в его жизни еще ни разу не бывало.
--
Да такого навару за год едва соберешь, а тут за один день, - он кинул нежный взгляд на дремлющего у печки петуха. - Вот оно, счастье-то мое коммерческое. Золотые яички, оказывается, и петухи нести умеют.
Утром он показал счета жене. Тут и купчиха зауважала петуха. Стала обращаться с ним ласково да приветливо, баловала всякими кушаньями, во двор гулять выводила под строгим присмотром кухарки. От остальных петухов и кур держали Генерала подальше, а уж к навозной куче и вовсе не допускали.
--
Зачем тебе, Генералу, самому добывать себе пищу, - ворковала кухарка. - Чай, тебе найдется лакомый кусочек. Там пусть простые петухи копаются.
И стал Генерал забывать полуголодные дни у Ермилыча. Ел-пил сладко, спал мягко, по двору не бегал, а степенно прогуливался. От такой чрезмерной заботы он жирел не по дням, а по часам. От его прежней петушиной стати и походки "козырем" не осталось и следа. Тем не менее боевой дух в нем еще оставался. По воскресеньям он выезжал с Копейкиным на петушиные бои, где одерживал первенство и слыл любимцем публики.
Дед Тимофей вытянул из мятой пачки папиросу, закурил и продолжил свой рассказ.
Но вот однажды случилось непредвиденное. Выставили против Генерала новичка. Черный, вон как та головня, поджарый и длинноногий петух по кличке Абрек, вызывающе нагло косился на Генерала. Люди стали заключать пари. Мало кто отваживался ставить свои пятаки на Абрека. Все были уверены в победе Генерала.
Заводила, как и полагается, стравил их. И началось... Пух и перья полетели в разные стороны. Все больше Генераловы. Публика вопила: Генерал, наддай ему, наддай!
Но где уж там... Абрек оказался очень ловким петухом с молниеносной реакцией. Генерал с трудом отбивался от него, почти не атаковывал, двигался лениво, дышал тяжело. Где-то в середине боя голоса разделились надвое. Одни кричали: Генерал; другие орали во все горло: Абрек. Победитем вышел Абрек. Генерал дул с поля боя так, что только шпоры сверкали.
Поклонники Генерала, разочарованные в нем, тыкали в Копейкина пальцем и грозили кулаком.
--
Убирайся со своим чучелом. Зря только пятаки на него ставили. Какой он генерал? Позорище одно, а не генерал.
Те же, кто поставил на Абрека, ликовали. Им отвалился большой куш. Осмеянный толпой, бывший победитель виновато прятал голову, уткнувшись в широкий кафтан хозяина. Под общее улюлюканье бричка Копейкина укатила восвояси.
Вечером купец пригласил к себе в гости знакомого мужика, про которого говорили, что он хорошо лечит домашний скот и снимает с каждой твари всякую порчу. Мужик долго осматривал петуха и признал его совершенно здоровым, но не в меру разжиревшим.
--
Никакого сглазу тут нет. Отведи его в общий курятник. Пусть живет, как прочие петухи, - посоветовал он Копейкину. - Избаловал ты его шибко. Закормил совсем.
--
Да как можно? - возмутился Копейкин, - Генерала и на общее довольствие? Это ж тебе не простой петух, это ж Генерал.
--
Разжалуй его в солдаты, - хихикнул мужик. - Пусть подержит брюхо в голоде, а башку в холоде, через неделю, глядишь, воспрянет в нем прежний боевой дух, а жир спадет.
--
Ишь ты, рассоветовался, - презрительно усмехнулся Копейкин. - Генерал должон жить по-генеральски.
--
Ну как знаешь.
Тяпнули они по паре стопочек водки и разошлись.
А на следующий день Копейкин уехал по своим коммерческим делам в другой город. Его купчиха, решив, что от Генерала больше никакой выгоды не жди, приказала кухарке зарубить петуха и сварить из него лапшу. Та так и сделала. Лапша получилась густая, наваристая.
Когда купец вернулся и справился о петухе, жена, не таясь, обо все ему рассказала. Копейкин ничего ей не сказал, а вечером, когда все улеглись спать, вышел в столовую, достал из шкафчика графин с водкой, выпил чарочку и загоревал о петухе.
--
Прости меня, Генерал. Загубил я тебя своей заботой, собственноручно загубил. Определил на особое положение. А надо ли было так холить и лелеять? Кабы жил ты, как все прочие петухи живут, не угас бы в тебе боевой дух. Глядишь, и опрокинул бы ты в тот злополучный день наглеца Абрека.
И как бы оправдываясь перед петухом, жалобно скривился и с досадой в голосе сказал:
--
Хотел ведь сделать как лучше, а получилось... - купец смахнул навернувшуюся слезу, - ... сгодился только бабам на лапшу.
Он шумно вздохнул, опрокинул еще чарочку и, крестясь, произнес:
--
Прости нам, Господи, грехи наши тяжкие!
После чего удалился в спальню, вскоре захрапел и больше никогда не вспоминал о Генерале.