Раздался глухой шум, потрескивание, потом неприятный, резко снижающийся свист. И вдруг из рупора полилась мелодия - мрачная, напряженная, стремительная и полная смятения. Она не вызывала ужаса, ибо сама была ужасом; он был в ней, как в огромных скелетах юрских ящеров, застывших в чудовищных судорогах, когда их залил поток расплавленной лавы и навеки оставил в позе, полной несказанных мук и страха. Эта мелодия была как огромные кости, которые, перестав быть позвонками и ребрами, уже не принадлежат живому существу, но еще не превратились в известковую скалу, не стали частью мертвого мира. Как они, она была страшна, отвратительна и в то же время близка, ибо чем-то вызывала вдруг почти человеческие чувства. Я хотел крикнуть: 'Довольно, довольно, остановите!' - но не мог раскрыть рта и слушал, пораженный, словно мне довелось через стекло в оцепенении наблюдать за конвульсиями обитателя бездны, странного и непонятного чудовища, о котором я не знаю ничего, кроме того, что оно умирает.Нестройный хор еще раз прогремел и утих. Теперь слышалось только равномерное шуршанье токов...
С.Лем, 'Астронавты'.
- Не думаю, что мое одобрение имеет какое-то значение. Империя - большая, обрывочная симфония, которую сочиняет комитет. Уже триста лет. А исполняет ее шайка музыкантов-любителей. Она обладает колоссальной инерцией и в основе своей очень хрупкая. Ее нельзя назвать совсем уж неизменной или не подверженной изменениям. Но она может раздавить тебя, как слепой слон.
- Очень мило.
Лоис Макмастер Буджолд, 'Танец отражений'.
...с этим ничего общего, а материалы проведенной нами проверки убедительно показывают, что данный текст не является результатом утечки информации, а целиком и полностью представляет собой продукт, так называемого 'авторского прозрения', или 'визионизма', особых форм душевного расстройства у т.н. homo sapiens, то есть не имеет под собой никаких существенных оснований и доказательств.
На основании вышеизложенного и руководствуясь ст.ст.18, 34, и п.5 ст.76 Кодекса управления горизонтами, в условиях отсутствия реальной угрозы имперскому приоритету,
постановляю:
В ходатайстве о физическом уничтожении автора текста отказать.
Внешнее наблюдение снять.
Проверять выборочно с периодичностью раз в полгода в течении трех лет.
Настоящее дело производством приостановить до истечения срока, отведенного для проверки.
Офицер службы по делам
сообществ млекопитающих Тайх Кытху, охотник
МП
23.04.2015г. в горизонте четвертичного периода
Пролог: Огоньки.
Жарко и скучно было в аэропорту Борисполь. Пятилетняя девочка со смешными косичками и чайными любопытными глазенками, смирно сидела возле матери и оглядывала большой зал в поисках чего-нибудь интересного. Вот кошка. Вот птичка за окном. Кошка смотрит на птичку. Вот большой самолет поднялся в небо, с ревом стал набирать высоту, уменьшаясь на глазах. Вот прошла тетенька, она хорошая, это видно, у нее внутри золотой огонек, как у мамы с папой, она улыбается, и Косма (так звали девочку), улыбается вместе с ней. А вот еще интересный дяденька пошел. У него зеленый огонек, поэтому он такой озорной, как мальчишка Сенька в детском саду, дяденька этот смотрит на все насмешливо, но не зло. У всех людей огоньки белые и скучные, как ртутные лампы. А есть такие - с цветными огоньками. Вот они-то как раз самые интересные, даже интереснее бывают, чем игрушки. Смотришь на такого и все про него знаешь. Косма, правда, иногда и не понимала , что именно она знает про человека с цветным огоньком.
Пришел папа. Он купил билеты. В кассе их не было, билетов. Но папа кого-то попросил и для него билеты нашлись. Так что они теперь полетят в Ленинград. Мама обещала, что Косма увидит в Ленинграде много интересного. Косма была рада. А то мама очень огорчилась, что поездка откладывается. Мама не подавала виду, что огорчилась, но Косма все равно увидела по огоньку, что мама чуть не плачет. И тогда Косма сделала так, что билеты нашлись. Она попросила огоньки. Да, с Космой такое уже бывало. Она разговаривала с огоньками. Были огоньки, которые жили в людях. Они разговаривать не умели, потому что были маленькие. А были такие огоньки - большие.. Больших огоньков было всего восемь. Были желтый и белый - они сказали Косме, что они небо и земля, и они были как мама и папа всем-всем маленьким огонькам на свете и другим шести большим огонькам. А другие большие огоньки были такие:
Красный и синий, они были как огонь и вода. Серебряный и золотой - эти были озеро и гром, зеленый - дерево и голубой - ветер. У КАЖДОГО ОГОНЬКА БЫЛ СВОЙ ХАРАКТЕР, например, серебряный был веселый, и любил играть и петь, а голубой был очень любопытный, и всюду проникал, он все знал и везде побывал на всем-всем свете. С огоньками можно было разговаривать о чем хочешь. Косма разговаривала с огоньками и они рассказывали ей много интересных вещей. Позже, Косма узнала, что у огоньков можно попросить, чтоб исполнили желание, и они иногда могут, если желание не слишком тяжелое. Когда Косма увидела, что мама и папа очень хотят в Ленинград, и боятся, что если они не полетят, то могут сильно поссориться и даже развестись, то Косма тогда сама испугалась и захотела, чтобы билеты нашлись. Тогда она закрыла глаза и посмотрела на огоньки, и огоньки закружились, как в хороводе и запели такую красивую песенку. И папа сразу вспомнил, кому надо позвонить, и позвонил, и пошел и купил билеты. Но огоньки сказали, что это опасно, они не хотели, чтобы Косма летела, но Косма боялась, что мама с папой разведутся и не послушалась огоньков. Папа еще сказал маме, что из-за него билеты не достались трем другим людям, которые очень огорчились и сердились на папу. Косма спросила у огоньков, как помочь этим людям, чтобы они не огорчались. И огоньки сказали, что помогать им не надо, у них и так все хорошо. Помогать теперь нужно тебе. - Так сказали огоньки.
И когда самолет стал падать, все закричали, мама схватила Косму и прижала к себе и была такой белой, как статуя в парке, а папа схватил маму за руку и сказал: 'Не бойся, мы же вместе', но они все равно боялись и не знали, что делать. Косма тогда зажмурилась и позвала огоньки и попросила спасти самолет, чтобы он не падал. Но огоньки сказали, что не могут, потому что самолету этому надо упасть, судьба его такая и тут уж ничего не сделаешь. Косма спросила: а маме с папой тоже судьба? Нет. - ответили огоньки, - Не судьба. Это ты сделала так'. - 'Давайте я верну все как было', - попросила Косма. Огоньки засмеялись. 'Не бойся', - сказали они, - 'умирать совсем не страшно. Ты все равно будешь с мамой и с папой, а потом сама поймешь'...
- Но это же , наверное, больно, - возмутилась Косма, - я не хочу умирать!
Огоньки помолчали, и сказали:
- Сделай сама, мы не можем.
И они построились, как для танца, в круг, так что синий встал против красного, они сблизились и вдруг исчезли, и получилось пустое место - проход, там где они были.
- Сейчас мир не существует, - сказали огоньки. - Иди, и верни все назад, только быстро, времени нет... времени нет... времени нет... - голоса их поплыли и растаяли в сером тумане...
Косма вошла в дыру между огоньками, наступила тьма. Вдруг она остановилась и увидела в темноте глаза. Там кто-то был, но он был нестрашный, а, наоборот, добрый, только очень старый. И это был не человек. А что-то непонятное, то ли птичка, то ли ящерка, только оно было большое. Оно спросило, только не вслух, а так... как огоньки:
- Ты зачем здесь? Тебе нельзя.
А Косма сказала:
- Здравствуйте. Я судьбу нарушила, дяденька, мне надо обратно все исправить, а то мы умрем, все, и я, и мама, и папа... а нам еще не надо...
И тогда незнакомец-непонятец засмеялся в темноте и сказал:
- Совершив ошибку, не бойся ее исправить.
А Косма не поняла и спросила:
- Простите, пожалуйста, что вы сказали?
А он ответил:
- Ты хорошая девочка, вежливая. Ну, иди, исправляй.
...и она скользила во тьме, пока ее глаза не вошли в глаза другой девочки, и все тело ее вошло в тело ее самой же, но двумя часами моложе. Она изо всех сил закричала самой себе: не надо на самолет, он упадет, вы умрете, уходите отсюда сейчас же. Та другая, Косма, в которую она ворвалась, испугалась так, что упала на холодный пол, выкрикивая что-то страшное на чужом жутком языке: 'Чох, кхэ-тхок, акх-кха-дхок'!!!, а потом стала белая и холодная и мама и папа кинулись к ней и подняли ее на руки и стали гладить и целовать. А потом все исчезло: и цвета и звуки. И когда девочка пришла в себя, она была уже одна и лежала дома в своей кроватке и мама с папой сидели рядом , держась за руки и смотрели на нее, и ни в какой Ленинград ехать не надо было, потому что они уже и так были вместе. Пришел врач. Посмотрел на нее и сказал, что все в порядке, но на всякий случай надо сделать то-то и то -то. А мама сказала:
- Господи, какое счастье что мы не попали на тот рейс... - и поцеловала Косму в глаза.
А Косма никому ничего не сказала, ни папе ни маме. И скоро сама забыла. Только следы ее остались там , там, где она была. Там ведь нет ветров и дождей, и следы остаються навечно, как на Луне.
Часть первая. Уже конец.
Глава 1. Кудесница.
На улице быстро темнело, хотя зима еще только начиналась. Повалил снег. Молодая женщина в светлом пальто и теплой синтетической шапке, закрывающей уши от студеного режущего ветра, почти бежала, оскальзываясь на обледеневшем тротуаре. Нечастые прохожие осторожно пробирались навстречу, другие нагоняли ее. Женщина смотрела под ноги, опасаясь, немедленно, тут же, как отведет взгляд от носочков своих сапожек, растянуться на льду. Лица ее поэтому не было видно мужчине, в бежевом кашемире и легкомысленном демисезонном кепи, который, ловко ступая, кажется, следовал за ней. Иногда она быстро, тревожно оглядывалась, но кашемировый мужчина следовал за ней на почтительном расстоянии, поэтому лица ее разглядеть не мог. Да и нужды в этом не было. Он видел ее лицо на фотографии, а сейчас главное было не выпускать из виду ее приметный оранжевый шарфик. На Большой Васильковской она вошла в книжный магазин украинского общества 'Знание'. Окунувшись в красочную пестроту книжных полок, женщина, минут через пять, словно форель из горного ручья, выхватила толстый том, видимо палеонтологического содержания: на обложке были нарисованы динозавры, разевающие зубастые пасти в древних зарослях и реющие над ними птеродактили хулиганистого вида. Полистав книгу, женщина сказала 'О'! и ткнула пальцем в страницу. Мужчина в кашемире, как раз, случайно, проходил мимо с томиком Борхеса в руках. Ему даже не пришлось заглядывать ей через плечо, - книга была большого формата, и было прекрасно видно, что женский пальчик упирается в изображение некоего худосочного, коричневого динозавра, скачущего на одной ножке на странице 61. 'Ютараптор' было написано над картинкой. Женщина захлопнула книгу и поспешила на кассу, цокая каблучками по плиточному полу.
...Капитан Сидорцов шел за женщиной, стараясь не упускать из виду за падающим снегом яркий шарфик своей подопечной, и, зябко поеживаясь в своем кашемире, размышлял: 'Все-таки интересно, это я притягиваю аномалии потому, что я офицер отдела аномалий, или я офицер отдела аномалий, потому, что притягиваю'?
Женщина остановилась у подъезда, зазвенела ключами, и, увидев свежее, белое объявление на стене у подъезда, вполглаза пробежала его текст: 'Рапторы в истории Украины'. Вскрикнув, она отшатнулась от объявления, в замешательстве и ужасе протерла глаза кулачками, и снова перечитала: 'Репетиторы по истории Украины'. -Тьфу, черт! Совсем уже!.. - женщина сердито отмахнулась от объявления и вошла в подъезд.
Сидорцов покурил, внимательно изучая объявление, пожал плечами, и, проследив, в каком окошке подъезда зажжется свет, не спеша направился дальше по улице.
- А ножки у этой аномалии ничего себе... - подумал он.
Сидорцов не подменял собой службу наружного наблюдения, просто хотел получше присмотреться перед разговором.
Женщина со стоном усталости ввалилась домой, в свою однокомнатку на Левобережной. Небрежно разулась, не глядя набросила на вешалку пушистое белое пальтецо, по-мужски заткнув шарф и шапку в рукав, сбросила туфли, и только теперь почувствовала себя дома. И перестала быть серой банковской мышкой, затюканной экономисткой. Теперь, на своей территории, она была (могла быть) не офисным планктоном, а вдохновенной кудесницей. Косма привычно (но это была приятная привычка) взбодрила чайник. Уютно забравшись с ногами на кухонный диванчик-уголок, закуталась пледом. Вот-вот чайник засвистит, и можно будет пить кофе, курить, стряхивая пепел в массивную медную пепельницу, изредка поглядывая на открытую форточку, ледяное дыхание которой, лишь подчеркивало уют кухни.
Чудаки-родители дали ей такое имя - Космонавтика. Так в паспорте. Она родилась в день космонавтики, 12 апреля. Как Вам нравится такое имя? Ей нравилось. Еще ей нравилось, когда ее называли кудесницей. Ее так прозвал старик Каховский, ее учитель. Да еще так звали ее иногда немногочисленные ее клиенты, когда ей удавалось им помочь. Дело в том , что Косма немного колдовала. Ну, назвать себя ведьмой у нее бы язык не повернулся. Куда там! Вот именно, что кудесница. Погадать, найти пропавшую вещь, слегка подлечить. Пучок хиромантии, пригоршня ясновидения, присыпать диагностикой кармы, астрологии по вкусу и размешать. Все честно, без балды. Косма почти не имела дохода от этой работы. Занималась ради интереса, но регулярно. Она любила беседы со стариком, любила узнавать новое, ей нравились и шумные собрания их небольшой организации. Кроме нее в цех входили пятеро молодых девчат-учениц, две серьезные мрачные тетки, по слухам, некромантки (спрашивать об этом было нельзя). Впрочем, Косма до конца не верила в такие сильные умения. Да, современный маг может многое, но это, как правило, нежные, тонкие вещи. Маг не может, не должен уметь такие огромные штуки, как оживление мертвых. Свой детский опыт она не помнила, воспоминание полностью вытеснилось из памяти. В компании Каховского был еще молодой, симпатичный племянник старика - абсолютно солнечный, и лучезарный юноша, Юрик, слегка похожий на молодого Харатьяна. Позитивный и вежливый, оптимист и балагур, всегда готовый перевести через дорогу кошку и снять с дерева бабушку. Юрик работал со стихиями, погоду , по-крайней мере, мог навести, это был факт лично Космой проверенный. Раньше была еще Василиса, краснощекая, веселая, громогласная, да нет ее больше... Особо близких и доверенных отношений у Космы с членами колдовского цеха никогда не было. Но она чувствовала себя своей в этой среде, люди были конструктивные, с ними можно было поговорить об интересных вещах, посоветоваться в сложных случаях, поделиться успехом.
На работе Косму прозвали монашкой и считали никакой. Она вела себя ровно, покладисто, одевалась скромно, избегала ухаживаний мужчин-коллег, на корпоративах, (посещение обязательно!), занудно пила минералку , забившись в какой-нибудь уголок. Не визжала и не хохотала громко. Не танцевала. Кстати, мама считала неудивительным, что Косма в свои двадцать пять не была замужем и не имела, даже приблизительно, кандитатов на роль замужа.
Настоящая жизнь у Космы начиналась после работы, когда она принимала посетителей, или была в клубе у Каховского, среди своих. В общем , она оценивала свою жизнь положительно. Если чего-то и не хватало в ее жизни, так она не сомневалась , что это что-то придет, раньше или позже. Но, быть может, она чего-то не замечала?
Однажды, это было неделю назад, к ней пришла женщина. Разумеется, Косма принимала посетителей только по рекомендации знакомых и с предварительной созвонкой. Еще по телефону, слушая неживой голос клиентки, Косма почувствовала беду на той стороне линии. У нее мелькнула было мысль, отказать, прямо сейчас, не объясняя причин, дать отбой, и не отвечать на звонки, и отключить телефон и неделю не включать, чтобы не доставали, не упрекали, не уговаривали. Но... у эсперов (Косме претило нафталиновое слово экстрасенс) тоже есть своя этика, как у врачей. Да, пожалуй, и пожестче. Не всегда у эспера есть шанс исправить этическую ошибку, следствием этической ошибки запросто может стать быстрая смерть. 'Вот, врачи, - думала Косма, - позволяют себе вымогать взятки, а иной раз спьяну и от невежества, творят такое, что Менгеле просто не пришло бы в голову, а пришло бы, так он бы покраснел и выпил шнапсу. Много. И ничего тем врачам не делается. А у нас, эсперов, вон как: в прошлом году Василиса, то ли пожадничала, то ли поленилась. В понедельник ей показалось, что ее работа стоит на пару тысяч долларов больше, так ведь и заказчик был согласен, с дорогой душой, а в пятницу ее уже хоронили. Скоропостижная смерть при странных обстоятельствах. Хорошо, что мама не знает, что представляет собой маргинальное занятие ее дочери. Так что разумный эспер всегда берет ровно столько, сколько пациент от щедрот своих положит на тумбочку. Требовать и торговаться нельзя. И - сначала работа, потом деньги. А обманули так обманули. Бог управит'.
Так вот, Косма почувствовала, что отказать женщине нельзя. Косма работала всего-то года три, но, накопленный ею опыт подсказывал, что за шуршащим, как павший осенний лист, пыльным и пожухшим голосом невидимой собеседницы скрывается покойник или, по крайней мере, пропавший без вести. И она не ошиблась. Косма втретила эту истощенную, проплакавшую глаза, пожилую женщину, как родную. Заверила в своем бесконечном сочувствии, огромном желании помочь и определенных возможностях. Напоила чаем с малиновым вареньем, и глинтвейном, старинным снадобьем, на время вселяющим надежду, даже в самые отчаявшиеся и застывшие сердца. Это помогло немного приободрить старушку. Проблема выглядела банально, но антураж оказался самым экзотическим: некий молодой киевлянин учился в Москве, получил образование и российское гражданство. Звали его Даниил Соловьев (имя его с фамилией Косме понравились). Он стал палеонтологом по зову сердца: еще в детстве был вундеркиндом, знавшим сколько должно быть позвонков в хвосте тираннозавра. И вот сбылась его мечта: три недели назад он убыл в командировку под Благовещенск. Там, на Амуре, еще в прошлом веке было обнаружено большое кладбище динозавров. На этом кладбище отыскалось много таких ископаемых, которых раньше нигде не находили. Так вот, Данила, оказывается, с 96-го года, когда был найден скелет ютараптора, мечтал найти такого же... Обожал фильм 'Юрский парк', особенно третью серию. Он был уверен, что в Приморье есть останки этих завров... За все это время, никто ничего похожего на этого зверя, нигде не находил. Ну что же, кто ищет, тот всегда найдет. Нашел он свого раптора под Благовещенском, но не в даурском раскопе и не в нагоренском, наиболее известных, а в какой-то осыпи, близ поселка Чеша (Чехонь на жаргоне). Данил собирался назвать его Амураптор, но назвал Чешираптор (Косма подумала 'чеширский раптор', ну правильно ведь, рапторов нет, а улыбки остались). Косма с трудом удержалась от неуместного смешка. О своей находке он успел сообщить - позвонил, и захлебываясь от радости прокричал в трубку: Нашел!.. Но нашел он не только изумительно целый скелет ископаемой животины, но и еще что-то рядом с этим скелетом.
Тут старушка Соловьева сделала паузу.
- И что же там было еще? - спросила заинтригованная Косма, вспомнив фрагмент из Собаки Баскервилей ( Доктор Мортимер как-то странно посмотрел на нас и ответил почти шепотом: Мистер Холмс, это были отпечатки лап огромной собаки!)
- Артефакт... Так он сказал...
- Артефакт? - Косма широко раскрыла глаза. Тема магии так не вязалась с палеонтологией, что ей даже стало не по себе. Пришлось напомнить себе, что слово артефакт имеет не только магическое значение, но и, например археологическое, - вещь рукотворная. - И что же это был за артефакт?
- Циркуль. - коротко сказала Соловьева и вызывающе посмотрела на Косму, приготовившись защищать свою репутацию здравомыслящего человека.
- Циркуль? В костях динозавра? - поразилась Косма. - Может быть, это была какая-то косточка, похожая на циркуль?
- Не знаю, - отстраненно сказала женщина, вспомнив, что насмешек колдуньи по поводу не соответствия чего-то там научным представлениям ей вряд ли приходится опасаться. - Возможно, возможно, только больше я с ним не говорила. Телефон не отвечал. А через два дня он и вовсе отключился. Я почуяла неладное. Кинулась звонить в поссовет этой самой Чеши. Там никто не хочет говорить со мной, они сказали что московская экспедиция откопала старинный японский склад боеприпасов, он взорвался и все погибли. Но, знаете, - она заплакала, - я уверена, они врут, их голоса звучали так фальшиво... И участковый со мной так разговаривал, как с преступницей... ...и потом, откуда же склад боеприпасов на юрском горизонте, я ведь тоже что-то понимаю...
Косма нахмурилась:
- А в академию Вы не звонили?
- Боже мой, ну конечно же, конечно же, я звонила... - мать пропавшего Данилы совершенно расклеилась. - они сказали, что идет следствие, а сами они ничего не знают, но связи с Данилой и его сотрудниками у них тоже нет. И они ничего не знают о его находке, и не поверили, когда я сказала.
Даню никто не ищет, и искать не будет. Я чувствую , - там что-то случилось, что-то очень плохое... но вот тут, - она коснулась области сердца, вот тут я знаю, - он жив. Я завтра же вылетаю в Благовещенск, но мне посоветовали сначала к Вам...
Косма легко коснулась плеча Соловьевой.
- Ну... Что же Вы так... Ведь Вас привела сюда надежда... Не плачьте... Давайте же скорее посмотрим, что можно сделать... - Косма изготовилась, растерла руки до тепла, - Вы принесли фотографию? И хорошо бы какую-то вещь...
- Да, да, - старушка Соловьева поспешно извлекла фотографию сына из сумочки, но продолжала копаться в ней. Косма следила за ней.
- Но есть еще вот что! - Соловьева добыла из сумочки небольшой, размером с пенал школьника, почтовый сверток, обштемпелеваный и перемотанный скотчем, - Вот! Я и открывать боюсь, посмотрите сначала Вы!.. Так лучше будет, по-моему...
Судя по печатям, бандероль была отправлена в Киев из Чеши. Так, так. Косма осторожно приняла в руки невесомый сверток. Она тут же почувствовала тревогу. Словно неощутимый, нематериальный ветер опасности дунул ей в лицо. В душе заскрежетала ржавая струна, которая есть у всякого, знающая только мелодию страха, гармонию смерти и ритм боли. Ей захотелось бросить сверток на пол и залезть на стул, визжа, как делают многие женщины при виде мыши. Косма взяла себя в руки.
Когда она разрезала коричневую казенную бумагу свертка, внутри обнаружился контейнер из-под зубной щетки. Магия обследования вещдоков захватила Косму, и она кажется изумилась бы и в том случае , если внутри оказалась бы зубная щетка. Но...
Косма и Соловьева долго смотрели на вещицу, лежавшую в контейнере, и молчали, прежде чем Косма не взяла ее в руки. Она была покрыта видимо лаком или клеем, каким палеонтологи обрабатывают свои находки, чтоб те не рассыпались. Но вещица, похоже, не собиралась рассыпаться. Она была крепкой, десятки миллионов лет не сломили ее.
- Циркуль! - зачарованно выдохнула Косма.
- Косточка! - пробормотала старушка Соловьева.
Затем Косма упала на пол, зажав в кулачке артефакт, и провалилась во мрак, в сон, в небытие, в бездонную пропасть времен. Она отключилась столь стремительно, словно ей выстрелили в затылок.
Когда старушка Соловьева привела ее в чувство посредством холодной воды и неуверенных интеллигентных пощечин, Косма, глядя в никуда широко открытыми, полными ледяной жути глазами, негромко сказала:
- Он жив. Это точно...
Глава 2. Прогулки под звездами.
Я всегда любил эти прогулки. Люблю и сейчас, хотя отец мой уже умер. От дома до гаража было километра два, и я непременно сопровождал отца, когда он оставлял в гараже машину. Мы брели по сонной вечерней улочке, и вели неспешный разговор. О чем? Да обо всем, что может волновать маленького человека. О войне и мире, об играх и игрушках, о дворе и школе, об истории и географии, о кошках и собаках, о высоких тайнах космоса и черных глубинах океана. Я задавал вопросы, которые так часто остаются безответными и у взрослых людей, он осторожно отвечал. Отец никогда не говорил, мол, подрастешь - поймешь. Он всегда находил слова, подбирал сравнения. Иногда ему бывало трудно. Иногда он удивлял меня до онемения. Так было, когда он предложил мне представить себе бесконечность вселенной. Я представил. Мой взгляд словно бы скользнул за пределы млечного пути и остановился. Я отбросил препятствие и устремился мыслью дальше, и снова уперся в пределы и снова отбросил их. У меня возникло ощущение собственной своей беспредельности, огромной свободы, которая оказалась настолько неудержимой для меня, что я сбросил ее с себя, как тяжелый давящий железный шар. Я задыхался - я не дышал минуту или полторы. Вид у меня был красноречивый. Отец рассмеялся. У него много еще было таких игр. Он тоже любил наши прогулки. А еще мы с ним пели разные хорошие песни. А иногда мне удавалось удивить его, пожилого бывалого мужика с двумя образованиями, сделавшего карьеру из низов, построившего дом, посадившего дерево, и вырастившего двоих сыновей. Главным образом, он поражался моим любимым динозаврам. Отец внимательно выслушивал разные факты об этих удивительных существах, которые я иногда от живости детского ума объединял в занимательные истории и даже стихи. В одну из таких прогулок отец показал мне созвездия и полярную звезду... Я помню карту звездного неба не из уроков астрономии, а из наших прогулок под звездным небом. Отец сказал мне , что многие люди так увязают в своей жизни, что забывают смотреть на небо. А смотреть на небо очень важно и полезно для человека. Не то , чтобы все время таращиться на него, - тут отец засмеялся, - так , поглядывать время от времени, хоть на дневное , синее, хоть на ночное , звездное небо... Так что, поглядывай, сынок..., - он взъерошил мне волосы. - Даже просто чтобы не увязнуть... Сколько лет уже прошло , после его смерти, но до сих пор, когда я смотрю на звездное небо (а я смотрю на него довольно часто), я всегда вспоминаю отца. Вот и сейчас, когда я откопал эту тварюгу, о которой так давно мечтал, что бы мне не грезилось, - чего бы я ни боялся, - мировая слава или мировой позор, нобелевка или суд Линча в седых стенах академии, но когда выглянули звезды, и я остался с ними один на один, я вспомнил отца... У моих ног , укрытые брезентом лежали окаменевшие кости существа невообразимой давности, шестьдесят пять миллионов лет по меньшей мере отделяли друг от друга наши жизни. Вспомнив отца, я вспомнил игру, которой он учил меня: вообразить бесконечность вселенной, вообразить самые малые части материи, и все меньше и меньше и до бесконечности. Представить себя на шаре: ты стоишь маленький на планете, на огромном шаре, а вокруг гремят и лязгают механизмы, несутся куда-то поезда и самолеты, люди всюду... а ты стоишь, совсем один и маленький как пылинка, чувствуя под ногами целую огромную круглую планету... А еще было здорово играть в космонавтов. Почувствовать себя в космосе, ведь земля это исполинский космический корабль, и стоя здесь под звездами , на дороге к дому, мы в то же время бешено несемся с нею вместе , вместе с галактикой, куда-то в невероятные дали, сквозь холодный, смертоносный вакуум, сквозь солнечный ветер, сквозь мириады мельчайших частиц, принесшихся к нам от неведомых звезд, которых мы и не видим быть может и никогда не увидим... Я сел рядом с моим ненаглядным чеширраптором (мы назвали его Петруша, имя Петр несколько созвучно слову 'раптор') и мне захотелось поиграть в другую игру - вообразить себя в том ужасающе далеком прошлом. Странно что такая мысль не приходила мне в голову раньше на протяжении десяти лет моей научной работы. Впрочем, не каждые десять лет случаються такие находки. Отбросив честолюбивые мысли, я мысленно перенесся в юрский период. Это просто. Своего рода медитация. Против ожидания, мне там не понравилось даже мысленно. Миллионы лет давили на меня, как добрые полсотни метров воды при погружении, выталкивая меня из толщи времени. По нервам сразу же резанула тревога, интуиция сразу же среагировала: включила сирену с мигалкой и красный свет, выставила дорожный знак-кирпич и завопила, - уходи отсюда, тут опасно, тебе здесь не место!!! Все же, сквозь все эти предупреждения я ощутил ночную прохладу, тишину ночного покоя того далекого времени. Внезапно совсем рядом со мной в темноте послышалось тихое, но полное угрозы рычание крупного зверя. От неожиданности я вздрогнул, и меня выбросило из мезозоя. Я словно проснулся, сидя рядом с древними костями моего раптора. Результат игры озадачил меня , но не слишком огорчил. Я подумал, что может быть слышал рычание Петруши, жившего и охотившегося здесь и тогда. С осторожной ласковостью я потрепал краешек брезента,
- Ну ладно, ладно, не хочешь, чтобы я вторгался на твою территорию? Не буду, не буду...
Я встал, закурил и стал прогуливаться вокруг раскопа, думая невеселую думу. Отчего невеселую? Ведь казалось бы впереди только успех, карьера совершена, имя попало в историю, и всю оставшуюся жизнь можно будет кормиться с Петруши. Ну, во-первых , в этом смысле все не так уж хорошо. А во вторых, все возможно, очень даже и плохо. Так говорила мне интуиция. Мне часто говорили, что для ученого я черезчур доверяю интуиции. Ерунда, без интуиции нет науки. Без интуиции я никогда не нашел бы Петрушу. Раскоп под Чешей - совершенно против логики. Название мне понравилось, видите ли, я даже постеснялся об этом сказать моим ребятам. Пришлось хитро улыбаться и подмигивать. Помогло. Ребята клюнули и взялись за работу. А меня просто растопырило на этом месте, внутри что-то екнуло: ищи. Да где же тут искать? А походил, посмотрел и увидел: вот здесь! Так вот, видите ли, дело в том, что мы нашли не только Петрушу. Рядом с ним, с нашим драгоценным ящером, лежал... я сначала принял это за окаменевший обломок кости, но это не было обломком... Вещь, скорее всего, и вправду была выполнена из кости... Нет, я не рискну утверждать, что это орудие... Орудий, в принципе, не может быть в этом горизонте, чушь, бред, хрень... Я остолбенел. Не отдавая отчета в своих действиях, я тихонько, воровски, прибрал штуковину с глаз долой. Мне жутко не хотелось , чтобы кто-нибудь ее видел. На меня упала тень: Незаметно подошел Пашка.
- Че ты, Дань, че тут?
- Да ничего, Паш, запарился. Покурим?
- Покурим! Мы сегодня хорошо поработали, можно и шабашить,так?
Но, покурив, мы не покладали рук, пока полностью не вычистили нашего зверя и не зафиксировали. А циркуль... Да , черт возьми, очень похоже было на циркуль... Я законсервировал его и положил в нательную сумочку к документам. Не лучшее место, да, но пока пусть побудет со мной.
За эти три дня, что мы пробыли в Чеше, у нас нашелся друг. Чешинский мальчишка-очкарик, семиклассник, пожалуй, пришел и встал у раскопа, сосредоточенно глядя на Петрушу, вернее на фрагменты Петруши, которые мы едва-едва начали отчищать от породы.
- Привет, - сказал я ему вполне добродушно.
Он рассеянно мазнул по мне взглядом и снова уставился в Петрушины останки.
- Это что у вас? - спросил он строго, поправляя очки, характерным жестом, - указательным пальцем под дужку на переносице. - и указал на кости.
Я поклонился, словно представляя знакомого,
- Ютараптор, сэр! (название чеширраптор пришло мне в голову чуть позже, да и то , оно , пожалуй, было несерьезным, мне запросто могли не позволить так его назвать)
Юное дарование цинично сплюнуло под ноги и подняло на нас глаза полные презрительной жалости к нам ,слепцам и недоумкам, -
- Чушь! Это! Не! Юта! Раптор! - произнес он по слогам.
Паша воткнул в кучку породы деревянную лопатку и полез за сигаретой, приготовясь наблюдать интересный цирк с корридой. Юрик, второй мой адъютант, иронично усмехнулся и присел на ящик с инструментами.
- Ну и что же это, по-Вашему? - уже несколько раздраженно спросил я, чувствуя себя задетым, и тут же взяв себя в руки, уже вежливо поинтересовался:
- Кстати, как Вас зовут, юноша?
- Не знаю! - сказал он, и начал задумчиво теребить нижнюю губу, приглядываясь к Петруше,
- Нет, правда - сказал он, - вот посмотрите, скелет почти такой же, но есть различия...
Стало ясно что его не знаю относится не к имени. Мальчик присел на корточки и указал на череп,
- Вот, глядите, затылочная часть у него какая круглая! А у ютараптора затылок вот такой , скошенный как фургон жигуля! У этого башка в полтора раза больше!
Мальчик замолк и снова вперился в раскоп, я, ей-Богу, испугался, что под его взглядом кости вспыхнут, ТАКИМ КОНЦЕНТРИРОВАННЫМ И пристрастным был его взгляд.
И плечевой пояс у него шире... А длина меньше... А лапа!.. - мальчишка лег на живот и практически свесился в яму. - Смотрите, какая лапа!
Я, в замешательстве, (неужели пацаненок усек что-то такое важное, что я, десять лет бредивший раптором, с детства помешанный на этой теме, про... ал? ) тоже уставился на лапу.
- Ох ты, ни хр...на себе... - я опешил. Вгляделся. - Да нет, погоди... Ну и что?
- Как это 'ну и что', дяинька взрослый ученый? - съязвил мальчик.
- Да вот так это! Смотри , пацан! - теперь я лег на землю и свесился головой в яму к Петруше. - Про череп и плечи это ты правильно... Но это вполне может быть разброс параметров, допустимый для разных особей... А лапа... Кто тебе сказал, что это не увечье? Конечно, к лапе надо присмотреться, но , ты, мальчик, полегче насчет ученых... Да как тебя зовут-то?..
Глава 3. Шанс стать богатым.
Вечером мы с Мишкой, так звали этого вундеркинда, дежурили у раскопа. Потрескивал костер, не слишком сухие наши дровишки уютно пели и стреляли, выбрасывая в темноту снопы искр. Мы пили травяной чаек и обсуждали главным образом лапу.
- Похоже ты прав, Мишка, это не ютараптор. Знаешь, вот Аристотель, он до конца жизни считал что у мухи восемь ног. И за ним потом ученые все повторяли... Что б ему взять , поймать да посчитать... Вот и я , когда увидел нечто, напоминающее ютараптора, подумал, что передо мной местная разновидность этого занятного зверя. А я ведь всегда мечтал найти именно его... Нет, разумеется, наша зверушка из семейства дромеозаврид. Видишь, когти на задних лапах приметные, когда живой был - они вверх торчали. Так что он бегал на двух пальцах, а этот - вверх, чтобы , значит, не тупился. А вот передние лапы... Передние лапы, брат, удивительные и о многом могут нам рассказать... И говорят они, что Петруша , хотя и был примерным дромеозавром, но явно никогда не состоял в партии ютарапторов. Это новый динозавр, неизвестный науке.
Мальчик молчал, время от времени поглядывая на Петрушу, и поправляя сползающие очки.
- Вот смотри в чем дело, - продолжил я, - один из пальцев на кисти передней лапы несколько смещен, и как бы противопоставлен двум другим, но не так, как на человеческой кисти. Большой палец уехал назад и в бок. Это, понимаешь, переразвитие того же механизма удержания одного из пальцев в боевом положении, что и на задних лапах у всех дромеозавров.
Мишка сказал:
- А вот, когда откопали рапторов, многие ученые говорили, что они самые умные среди всех прочих завров, что рапторы охотились стаей, с рапределением ролей. Ну там, одни загоняют, другие отвлекают, третьи нападают. Говорили , что если б они не вымерли, могли бы стать разумными , как люди. Вот я и думаю, а может этот как раз такой?
Я рассмеялся, хотя при мысли о 'циркуле' у меня по спине пробежал холодок.
- Да нет, это врядли. Разумный динозавр? Вот уж это чепуха!
- Но, Даня, посмотри же на лапу! Такой лапой можно работать!
- Не смеши мои палеонтологические кисточки! С такими когтями на передних лапах? Это же машина убийства и только.
- А ты видел как девки-секретарши на клаве стучат? Видел? Они справляются. Да и когти у него... Небольшие. Ты глянь, глянь! Ты честно думаешь, что он мог трицератопса разорвать этими когтями?
Я задумался. С какой стороны не погляди на Петрушу, он был каким-то слабеньким раптором. Не такой сильный, не такой большой, как товарищ uta-ah-какой раптор, Петруша был по размерам ближе к человеку, росточком всего метра два, если допустить, что он, как мне это кажется по скелету, держался несколько прямее , чем другие дромеозавры. Но... Хм... Такая лапа вполне могла бы держать палку... Но... и что из этого?
Мишка, четырнадцатилетний местный пацанчик, был поведен на динозаврах. И откуда бы такие интересы? Родители его были люди простые, отец водитель на автобазе в районе, мать учительница английского. А вот же с шести лет приспичило мальчишке динозавров - увидел на рисунке в детской энциклопедии. На момент нашей встречи он перечитал все, что нашел по теме, пасся на палеонтологическом форуме.
- Зачем тебе эти динозавры? - спросил я.
Он широко улыбнулся.
- А тебе зачем?
- Я первый спросил!
Он засмеялся.
- Ну ладно... - Мишка сосредоточился, - понимаешь, они такие... они нездешние, они такие... красивые! И большие, сильные... И в них тайна! Куда они все подевались? Почему вымерли? И что с нами будет? Вот лежат эти косточки в земле миллионы лет, - на словах 'миллионы лет', его голос зазвенел, - а люди пришли, выкопали, посмотрели, и говорят - было так-то и так-то... А может не так все было и не так все будет?
Я потрепал его по вихрастому затылку. Очень уж напоминал мне меня самого в его годы. Это нас с ним и сблизило...
Про 'циркуль' я ему, конечно, не сказал. И вот почему: на первый взгляд, на взгляд простого человека, такая находка гарантирует мне место в истории, и в дальнейшем обеспеченную жизнь. Но надо же знать наше научное сообщество. Годы борьбы за возможность самостоятельно работать, многому меня научили. На самом деле (хоть и говорят что на самом деле самого дела нет), это азартная игра. Когда происходит такое революционное открытие судьба открывателя - рулетка. Его могут понести на руках, а могут распять, вплоть до публичного осмеяния и отлучения от храма науки. А я никогда не пробовал жить без храма науки. Но я же сказал - рулетка. То есть может быть на щите, а может быть и со щитом. А вот если я еще вытащу 'циркуль' на всеобщее обозрение, и скажу что чеширрапторы, судя по найденным мной доказательствам были разумными существами, занимались ручным трудом, и даже геометрией, меня совершенно точно и неотвратимо смешают с говном, и выкинут на газон, даже не за утверждение, а за одну только гипотезу, чтобы не повадно было гипотезы измышлять. Оккамовой бритвой по горлу и в колодец. Сразу. Потом, возможно, опомнятся, но лет через пять, не раньше, когда мне будет уже все равно. Одним словом, пока у меня нет приемлемого объяснения (хорошо бы оно было и правдивым, но это как придется) по поводу этого циркуля, показывать его никому нельзя. Даже если я буду молчать, меня уроют на всякий случай, за то что нашел. В этом циркуле смерть моя, как Кощеева смерть была в яйце. Ну, а коли мне повезет, и я пойму что это за чертовщина, и каким хреном она оказалась в меловом горизонте, я уж как-нибудь смогу объяснить, почему я ее не обнародовал. Например, скажу, не придал значения. Только поймите меня правильно. Я люблю динозавров, люблю науку, люблю свою работу, я не какой-то там прожженный мошенник-карьерист. Просто не хочу заниматься чем-то другим, когда меня вышвырнут. Хочу заниматься своим делом.
Утро принесло новости. На раскопе появились посторонние. Мишку я посторонним не считал, он как-то сразу у нас прижился. А это были настоящие, стопроцентные посторонние, вид которых совершенно не вязался с понятием раскопок, и даже с понятием физического труда. Их было трое. Двое - этакие боевые муравьи - бодигарды с отмороженным видом, третий - , эээ, как бы сказать, - деловой муравей. С остреньким адвокатским рыльцем, с глазками-сверлышками, и натужной улыбкой. Вылезли они из вертолета, голубенького такого вертолета известной Владивостокской компании.
Деловой сразу взял быка за рога:
- Мы к Вам , профессор...
- Да я не профессор, - отозвался я, с любопытством разглядывая приезжего и гадая чего ему надо от меня. Решив, что нас перепутали с геологами, я расслабился. Сознаюсь , от чего-то я сразу подобрался еще издали завидев вертолет, а уж когда появились гости, у меня совершенно испортилось настроение. Не люблю я эту публику - корпоративных энтузиастов: тупые, наглые, беспросветно самодовольные, воровитые и ни к чему доброму не способные, ушлепки. Уж простите меня за злословие.
- Да я не в том смысле, - неожиданно сказал 'адвокат', и глаза его блеснули неким специфическим, примороженным юмором, - это, помните, в 'Собачьем сердце' было, - мы к Вам, профессор, и вот по какому делу...
Такое начало меня развеселило, -
- Вы что же, Булгакова читаете? - спросил я, подняв брови.
- Зачем читаю, - почему-то обиделся он, - кино смотрел, хорошее кино...
- И по какому же делу ко мне? -
'Адвокат' стал мне интересен, что-то в нем было любопытное, не стандартное, в отличие от всей этой братии. Он явно соврал, что не читает. Несмотря на лицо-напильник, у него были интонации читающего человека. Что ж, внешность бывает обманчива.
- Пойдемте, погуляем наедине, - пригласил он, и осторожно положил руку мне на плечо. Я оглянулся на моих ребят, вышедших на крыльцо покурить. Рука 'адвоката' окрепла на моем плече и я осторожно убрал ее:
- Я сам пойду.
Он засмеялся.
- Не сомневаюсь.
Мы отошли от домика и 'адвокат' снова завладел моим локтем, бережно поддерживая, он стал водить меня взад-вперед возле раскопа.
- Даниил Алексеевич, голубчик, у меня к Вам есть предложение, от которого...
- Думаете, не смогу отказаться?.. - саркастически спросил я.
Он расхохотался, почесал нос.
- Видите, к чему приводит привычка говорить штампами, становишься предсказуем... Но в нашем случае так и лучше. Видит Бог, мне нечего скрывать от Вас. У меня к Вам хорошее предложение, право... Я знаю, Вы не избалованы хорошими предложениями... не сможете...
Я промолчал. Он подождал и продолжил:
- Вам дадут институт.
Он сказал это так уверенно и твердо, тоном человека не привыкшего сомневаться в своих словах и в их восприятии другими. Он замолчал, ожидая моей реакции. Я не был искушен в торговле и молчал, ожидая, что он еще скажет. Он тогда продолжил:
- Это будет хороший институт. В Европе. Хороший годовой доход. Отличные возможности для работы. Никогда не придется подрабатывать.
Я подивился его знанию жизни российских ученых, не допуская мысли, что он изучал лично меня.
- Вы будете заниматься только наукой. Ваша мама получит хорошее лечение, да, у Вас будут средства для этого. Ваши дети получат хорошее образование. Чего еще Вы хотите? - завершил 'адвокат', несколько раздраженный моим молчанием.
- Ну что Вы! - Я, кажется, понял, что он воспринимает мое молчание не как естественную растерянность и ожидание подвоха, а как проявление жадности, поощрение к набавлению цены. - Я совершенно доволен предложенными марципанами. Не худо бы, конечно, уточнить о какой сумме годового дохода...- я не закончил...
- Пятьсот. Тысяч. Долларов. В год. - Сухо и отрывисто сказал он. - Это джек-пот. Вам такое в жизни бы не светило и светить не будет. К тому же, институт принимает вас работу задним числом, вот контракт. Прочитайте.
Я взял бумагу в руки. Порыв ветра чуть не вырвал ее из моих рук. В глаза бросилась крутая выдавленная печать с логотипом, очень узнаваемым логотипом, известного и чтимого мною крупного международного научного центра 'Палеотексинс'. Этой организации можно было верить, я это знал. Я взглянул на ситуацию другими глазами (пока на сцене не появился Палеотексинс я воспринимал все это, как акцию типа 'загляни под крышечку', несмотря на антураж в виде вертолета и секюрити ).
- Цена вопроса есть. - Сказал я. - Каков же вопрос цены? Я не такая уж звезда...
'Адвокат' поморщился:
- Погодите, Вы им симпатичны, но дело не в этом... Я же сказал, Вас принимают на должность директора задним числом, год назад. Это Ваша зарплата за прошлый год.
Он раскрыл передо мной затрапезный ашановский пакет (это очень правильно, что не блестящий дипломат, который кричит всем окружающим - здесь миллион долларов!!!) и показал его нутро: там были деньги, зеленые деньги, много зеленых денег. С трудом я удержал себя в руках, запретил себе думать о перспективах (но тут же подумал: да с такой мощью можно просеять через мелкое сито всю эту планету и узнать отчего же все-таки вымерли динозавры и много других интересных фактов, есть у меня кое-какие дорогостоящие и неудобосказуемые теории на этот счет). Но... За что же мне такое счастье? Я даже отодвинулся от него.
- Вот это Ваше открытие надо закрыть. - Он снова поморщился , потер глаза, словно они у него устали, - не знаю, что Вы там такое выкопали, да мне и все равно, меня просто просили передать Вам, - Вы должны молчать о Вашей находке, должны работать на 'Палеотексинс', и прямо сейчас я должен снять на видео, все что Вы нашли.
- Но... - я растерялся, никогда в жизни не думал, что мне когда-нибудь предложат взятку. Я может потому и забился в палеонтологию, чтобы быть подальше от этой опасной и грязной сферы жизни, по научному называемой редистрибуцией и реципрокацией. Разумеется, меня пугали не сами взятки, а то, что было с ними связано - склока, насилие, предательство. - Но ведь это преступление!
- Какое преступление ? - досадливо выговорил он.
- Ну, не знаю! Кража , может быть?
- От Вас не потребуется, любезнейший Даниил Алексеевич, никаких криминальных деяний (точно адвокат, подумал я, хотя и на прокурора похож!..), - кости эти, если Вы о них переживаете, просто за ночь исчезнут, Вы просто под руку не суйтесь, Вы еще науке нужны... Так что скажете? - он пронзительным, каким-то уже хозяйским взглядом уставился на меня.
Я чувствовал себя полным идиотом и не знал, как относиться к этой ситуации. Я понимал , конечно, что в России, в наше коммерческое время, я обречен выглядеть никчемным человеком в глазах абсолютного большинства населения. Наука и вообще-то вопринимается придатком при высокопоставленных казнокрадах и служит предлогом для пилежа и откатов, при том, что были героические люди, которые двигали науку и в условиях хронического финансового удушения, а палеонтология и вовсе казалась какой-то бирюлькой. 'Где здесь деньги'? - как говорил один мой знакомый торгаш по любому поводу. Продать Петрушу? Позволить уничтожить бесценную находку, мечту всей моей жизни? Вот честно, я все-таки мечтал найти такого вот интересного динозавра, которого никто никогда не находил. И я никогда не мечтал зарабатывать поллимона в год и быть директором института. Вот честно. Не приходило в голову. Мне просто плохо, неуютно, унизительно было без денег. Но и сейчас я не чувствовал желания бросить все и немедленно вцепиться в пакетик с деньгами. Скорее я чувствовал в этой ситуации опасность. Все же отказаться от такой суммы? На которую можно будет организовать такие замечальные экспедиции по своему плану, и никто-никто не будет стоять над душой и указывать, что и как мне делать? Черт возьми , это было выше моих сил, это тоже казалось каким-то неправильным.
Адвокату надоело ждать.
- Так что Вы решаете? - и он протянул мне пакет и авторучку (я обнаружил , что все еще держу контракт в руке).
Я рефлекотрно потянулся ему навстречу и вдруг мне показалось, что я слышу угрожающее рычание, то самое , какое слышалось мне нынче ночью, когда я мысленно пытался погрузиться в мезозойскую атмосферу. - 'Предупреждение'! - мелькнуло у меня в голове и я отпрянул.
- Вы понимаете, - забормотал я, как-то униженно сгорбившись и втянув голову в плечи, - мне надо подумать, это очень непривычно для меня, и это сложно, не знаю, смогу ли я... Тут надо все обмозговать...
- Но у нас совершенно нет времени! - как бы для демонстрации того факта, что у нас нет времени, 'Адвокат' посмотрел на часы. Если он хотел этим убедить меня пойти на сделку, то тут он просчитался. Это произвело на меня плохое впечатление, - с детства ненавижу когда меня торопят.
Не зная что еще ему сказать, я развел руками, - чувствуя, что про...ал свой последний в жизни шанс стать богатым, и в то же время с огромным облегчением.
- Ну вот что, - процедил он сквозь зубы, будто сплюнул, и выхватив у меня контракт, ткнул мне в руку свою визитку, - вот, надумаете, позвоните, если не поздно еще будет!.. Но уж это Ваша проблема!
Круто развернувшись ко мне спиной, он, оступаясь на комьях породы, зашагал к вертолету.
Я вернулся к домику, и проводив взглядом улетающий вертолет, сказал, не поворачивая головы к мальчику:
- Миш, поможешь мне в одном деле? -
- Помогу, - сказал он, - а в каком?
- Снеси, дружище, одну штуку на почту... Только так, чтоб не знал бы никто, что это от меня... Мишка принял от меня пакетик и листок с адресом матери, и проникшись напряженностью момента, во весь дух припустил к поселку...
Я сфотографировал Петрушу во всех ракурсах и велел ребятам ускориться насколько возможно с подготовкой скелета к перевозке. Затем позвонил в Благовещенск о выделении траснпорта , который нам обещали. На следующий день мы могли бы уехать. Не слишком ли я запаниковал? - думал я, сидя вечером у костра. Ну, Палеотексинс серьезная фирма, но ведь мы на своей территории, что они могут нам сделать? И куда они так торопятся? Может стоит сообщить в милицию? Хотя если тут замешаны иностранцы, то это дело ФСБ? Я выругал себя за паникерство, и отбросил все эти мысли к черту. Мы сидели, пили чай, курили. Пришел Мишка. Сел рядом и мы молчали вместе и поглядывали на звезды и было хорошо. Потом Пашка и Юрик ушли в поселок к девчатам. В яме, заботливо укрытый брезентом, спал чутким вечным сном таинственный Петруша. Мне хотелось думать, что он нас понимает. Понимает в этом чувстве, чувстве прикосновенности к тайне, которая рождает вечность. Затем Мишка, как маленький, сказал:
- Дань, смотри: звездочка падает!
А мне эта звездочка сразу не понравилась. Мы как зачарованные смотрели как это подлое небесное тело сначала тихо опускалось, а потом, с реактивным ревом и скрежетом стало расти в размерах. Мы не понимали, что это такое, ну как нам было такое подумать? Но тот жареный петух, который решил в эту ночь быть нашим ангелом-хранителем (или напротив наш ангел-хранитель, играющий роль жареного петуха) и заставил нас вообще посмотреть в сторону падающей звезды, подкинул нам еще одну мысль:
- Ракета! - заорал я, и схватив Мишку в охапку (а он был нелегенький) кинулся с ним к раскопу, который был к нам поближе. Мы успели схорониться и выглянули из-за так сказать импровизированного бруствера: Что за черт там летит? Полученных в армии знаний оказалось достаточно чтобы понять - крылатая ракета, большая, с плавниками, как крупная акула, она шла прямо на Петрушу. Ракета рыскнула раз-другой, корректируя курс и нырнула в дыру в земле. Ударило ослепительное пламя взрыва, лицо обожгла быстрая волна жара и меня швырнуло, выбивая дух об каменистое дно нашего убежища. Мы с Мишкой были живы. А вот Петруша, похоже, только что отдал свою вторую жизнь, или вернее сказать, свое каменное посмертие, во имя науки.
Оглушенные и полуослепшие, мы вылезли из приютившей нас ямы, настороженно оглядываясь, подозрительно щурясь на небо. Домик наш, где хранились наши пожитки, документы и экспедиционные деньги, стерло с лица земли. Доски, раскиданные вокруг, тлели и дымились. Мы заглянули в Петрушин раскоп , там была теперь воронка раза в четыре больше, и раза в три глубже, края воронки были оплавлены. С первого взгляда было ясно что ни пылинки там не уцелело.
- Мне кажется, - сказал Мишка, - тебе надо отсюда сваливать и чем скорее...
- Погоди, думаешь, это не случайность?
- Не , это не случайность, - сварливо отозвался Мишка, вытряхивая грунт из ушей и волос, - это совпадение. Совпадает это совпадение с твоим адвокатом. Он же сказал, - ПЕРЕЗВОНИТЕ , МОЛ , ЕСЛИ УСПЕЕТЕ. Ну вот , можешь теперь перезвонить. Но я бы не советовал... Ракета очень точно пришла. Этот мужик, он тебе маячек туда подкинул, наверно. Я в игру такую играл...
Я всерьез принял его слова.
- Слушай, друже, найди там хлопцев моих, расскажи им, скажи, - пусть выбираются отсюда. НЕ думаю, что им что-то грозит... Но все же... Ладно?
- Ладно. - Мишка хмуро кивнул. Для него наша находка была праздником души, хрустальной невероятной сказкой. И вот эта сказка кончилась. Если подумать, довольно сказочным образом...
Мы расстались на станции, обменявшись телефонами. Я считал себя обязанным перед пацаном. Чем могу буду помогать, надо бы его в Москву вытянуть... Мишка, ссутулившись, побрел к поселку. Я нервно курил. До электрички оставалось сполчаса, когда к станции подъехал милицейский бобик, и, осторожно скрипнув тормозами, остановился. Из машины вышел аккуратный лейтенант и направился прямо ко мне, доставая на ходу сигарету.
- Простите, - он был отменно вежлив, да и сам был как с картиночки, чистенький, молоденький, блестящий и чуть ли не скрипучий, как новенький ботинок, - простите, у Вас огоньку не найдется?
Я поспешно достал зажигалку и держа ее правой рукой, протянул милицонеру , прикрывая в то же время левой от легкого ветерка, случившегося в ту минуту. Когда мои руки оказались в наручниках, я удивился и посмотрел на него, открыв рот. Сигарета выпала на платформу.
- Пройдемте. - без эмоций сказал милиционер. Лицо его было серьезно и внимательно.
Задавать вопросы я начал уже в машине.
- За что? Куда едем? В чем меня обвиняют? - стандартный пакет вопросов , возникающих у людей, впервые и без подготовки столкнувшихся с машиной правосудия. В машине было еще двое таких же новеньких и блестящих сержантов, между которыми меня запихнули. На мои вопросы никто и не думал отвечать. Они сумрачно поглядывали на меня и молчали. Лейтенант вежливо сказал:
- Подождите, пожалуйста. Приедем - все узнаете.
Я стал нервно зевать, и вскоре , поддавшись монотонности пути , задремал, кажется склонив голову на плечо одному из сержантов.
Меня разбудили , тряся за плечо.
- Выходи.
Я вышел. Было темно. Мы явно были не в городе.
- Заведи только поглубже. - сказал лейтенант и закурил. Огонек сигареты осветил снизу его лицо. Лицо было как лицо (хеллоуинская тыква?), но мне стало страшно смотреть на него и я поспешно отвернулся. Меня дернули за руку, свели с дороги и потащили в лес. Запахло хвоей.
- Ребята... - сказал я хрипло (чертовски пересохло горло), - а что...
- А вот тут можно... - не слушая меня, сказал один из сержантов, - можно... - согласился второй.
- Погоди-ка , - сказал первый, - я полотенце в машине оставил, принеси, а я тут побуду...
- Да шмальни ты его, охота еще возиться!.. - лениво возмутился второй.
- Ну потерпи, - обратился он ко мне, - уже недолго осталось, счас уже...
- А что происходит? - я наконец собрал в себе достаточно сил, чтобы полностью выстроить фразу.
-Что происходит! - сержант раздражился, послышались мягкие шаги второго сержанта, - да откуда я знаю, что происходит. Я не знаю, и тебе не надо. Пришло время - родился, пришло время - умер. Вот так.
Подошел молча второй сержант. Только это был не второй сержант, а совсем другой человек. Хоть и в фуражке. В темноте не разглядеть его было. Он сделал быстрое движение рукой, издал звук словно кашлянул. И сержант, шумно выдохнув, повалился на него. Вновьприбывший, подставив руку и вытянув прямую ногу скатил тело сержанта по своему боку и аккуратно пристроил наземь.
- Ну что, Даниил Алексеевич? Рад видеть. - Он говорил громко и приветливо, по-военному приложил руку к козырьку фуражки. - А Вы ведь в Благовещенск собирались? Немного в сторону заехали. Хотите, подвезу?
- А что Вы так громко? Вдруг те услышат , у машины?
- Не услышат, - сказал он уверенно, - они уже отдыхают.
- А Вы кто? - спросил я , хотя мне было все равно.
- Ах да , за делами забыл и представиться. Капитан-лейтенант Сидорцов, между прочим, поклонник Вашего таланта...
Глава 4. Сны.
-... Он жив. Это точно. Но... Он сейчас в каком-то странном месте... Оно защищенное и Ваш сын там в безопасности, я чувствую силу, которая охраняет его. Но эта же сила не пускает меня туда, я не могу увидеть, где это и что с ним. Думаю, там опасно, Вы только повредите ему и себе... - Косма сказала это так убедительно, что старушка Соловьева всем своим видом выразила согласие, не стала и спорить, - Вы не волнуйтесь, я знаю, с ним будет все хорошо. Мы увидим это позже. Когда я увижу место, мы, я думаю, сможем с ним связаться, он сам позвонит. Просто он сейчас не может. Ему не позволяют. Давайте так: оставьте мне фотографию - я буду время от времени поглядывать, как там дела. Как только что-то изменится я Вам позвоню. А дня через два мы с Вами встретимся и подумаем, что делать дальше!
Косма произвела на старушку Соловьеву такое впечатление , что перед дверью она обняла и даже поцеловала девушку, и вдруг спохватилась:
- Господи! А это... - она показала пальцами циркуль, - где он?
Они обыскали всю комнату , где Косма проводила сеанс, но 'циркуль' как сквозь землю провалился. Косму совершенно не радовало, что циркуль, который был ей теперь неприятен и даже страшен (она не стала загружать старушку деталями того, что видела пока лежала непритомная), поэтому Косма приложила все усилия чтобы найти пропажу. Выбравшись на четвереньках из-под стола и столкнувшись носом к носу со старушкой, которая тоже на четвереньках заглядывала под кресла и стулья, Косма поняла, что 'циркуль' пропал всерьез и надолго. Она развела руками.
- Найдется! - преувеличенно бодро сказала она.
Соловьева покорно покивала:
- К Вам, кажется, обращаются в подобных случаях? - не без яда спросила она.
Впрочем, расплатилась она щедро, а стало быть осталась довольна Космой.
Оставшись одна, Косма в задумчивости направилась на кухню. Требовалось перекурить то, что случилось. В ушах у нее звенело, во рту был привкус железа, на душе смутное беспредметное беспокойство. Остаток вечера она провела на кухне, уютно закутавшись в плед и глотая горячий ароматный кофе. Время от времени она курила, и скурила за весь вечер три сигареты. Она с удовольствием думала о деле Соловьева. Настоящее, серьезное дело. Не то, что раньше, - искать пропавших домашних любимцев, сбежавших с любовниками жен и мужей. Да и Данила был симпатичен ей. Открытое светлое лицо, прямой взгляд. У Космы было чутье на фотографии. По фотке она хотя и довольно смутно могла ощутить некое резюме человека, какой он - злой-добрый, холодный-теплый, светлый -темный... и более тонкие нюансы. Данила был как запах полыни, как ковыль, как весенний ветер, было в этом человеке что-то степное, вольное , солнечное. Впрочем это чутье имеют в большей или меньшей степени все женщины-эсперы, в просторечии именуемые гадалками. Ее снова передернуло, когда она вспомнила свое переживание, как громом поразившее ее в момент контакта с артефактом. Пропал артефакт? Чудесно! Значит, он пока не нужен. Она и сама чудесно все помнит. Ага, такое не забывается. Она откинулась на спинку кухонного диванчика и закрыла глаза, чтобы снова увидеть это:
Когда она коснулась 'циркуля' словно ток пробежал по ее руке, и ярчайший, божественный свет вспыхнул в глазах, пережигая даже не сетчатку глаз, а само понятие восприятия света у нее в мозгу. Она судорожно, мучительно вздохнула и вытянулась всем телом, словно пыталась встать на цыпочки и вытянуть шею, чтобы подальше заглянуть за горизонт, только лежа. Затем свет погас, и когда она осмелилась открыть глаза , вокруг был уже серый сумрак безвременья, она шла по серому коридору, составленному колеблющимися нематериально-туманными поверхностями. В нем было сыро, и удушливо, воздух не двигался совсем. Туманные стены испускали слабый молочный свет. Косма чувствовала себя младенцем, следующим к свету таинственного внешнего мира по материнскому тазовому ходу. Серый мрак перед ней лопнул столь внезапно, и столь стремительно, что она едва не упала, и буквально ввалилась в этот таинственный внешний мир, и свет его зло хлестнул Косме по глазам. Когда отошли слезы, она увидела обычный день. Но этот обычный день был не в обычном месте. Она была в лесу. Светлом и прекрасном, но каком-то чужом лесу. Косма не поняла, что именно не так с этим лесом, то ли запахи, то ли формы растений, то ли солнце светило по-другому, черт его знает, что было не так в этом мире, только он был какой-то свежий, утренний, ранний, молодой. И еще он был опасный. Не место было человеку в этом лесу, само пространство этого леса отрицало присутствие человека в нем. Все вокруг словно бы безмолвно вопило: 'Уходи! Убирайся, пока цел!!!' и адреналин в крови Космы тоже вопил : 'Беги! Спасайся! Прямо сейчас!!! Беги сломя голову, уноси свои ноги! Скорее прочь отсюда, вон из этого дрянного места!' Поскольку прямо сейчас Косма не могла никуда убраться , а призывы адреналина становились все громче и мешали нормально воспринимать окружающее, пришлось отключить все эти навязчивые предупреждения. Заглушив воющую в голове сирену и потушив сигнальные огни (она умела это делать), Косма смогла осмотреться. Свежий густой смолистый воздух щекотал ноздри , пьянил , кружил голову, хотелось смеяться, да что смеяться, хохотать, танцевать! Легкие развернулись , и будто бы загудели, завибрировали, кровь горным ручьем зазвенела в жилах. Вокруг высились стройные высоченные сосны (кедры?), кора их отсвечивала золотом в лучах солнца. Понизу, у подножия стволов тянулось и заплетало все обозримое пространство зеленое кружево растений поменьше. На первый взгляд, они напоминали заячий холодок, только гигантский, их верхушки были метра на два выше головы, а стебли были травянистыми. Папоротники, - смутно пронеслась перед внутренним взглядом Космы картинка из учебника. Ну, отдаленное сходство было... Она споткнулась о ползучее растение, какими была здесь устлана земля, поверх слежавшегося плотного ковра хвои.
Внезапно Косме почудилось движение между стволами, метрах , пожалуй, в тридцати... Она резко повернула голову, пытаясь поймать движение глазами. Но там было пусто, только колыхались на легком ветерке переплетения хвощей. 'Ну, и куда же мне теперь'? - спросила Косма у самой себя. Ей было ясно: Если она хочет что-либо узнать о Даниле, нужно двигаться. А угрозы, которую источают здешние места, она не боялась, ведь это всего лишь видение, сон. Сна бояться - спать не ложиться.
- Где здесь дорога из желтого кирпича? -
Она огляделась. Дороги не было. Лишь слабо отмеченная тропинка змеилась у ног. Косма пожала плечами. - Ну значит так... - за отсутствием лучшего выбора она пошла по тропинке. Не успев пройти и нескольких шагов, она снова отметила движение, на этот раз с другой стороны тропинки.
- Нет , так дело не пойдет! - громко сказала Косма, остановившись, - кто там прячется? Ну-ка выходите. - Никто не вышел. Ветер шелестел в зарослях папоротника, и в ветвях кедров. Где-то в далеке, за зеленой стеной растительности, просвиристела какая-то зверушка. - Не хотите показаться и не надо, - сказала Косма и пошла дальше. Она шла довольно долго, минут пятнадцать. Пейзаж не менялся. Наконец путь ей преградило небольшое болотце. Она в растерянности постояла, глядя на него. Над болотцем летали стрекозы. Косме захотелось протереть глаза - стрекозы были большими, даже очень большими, раз в десять наверное больше чем обычная стрекоза. Впрочем, в видениях бывает всякое и не такое еще, надо будет только потом подумать, что же это символизирует, если путешествие не даст ей конкретной информации по запросу пациента. Тут она присела, уклонившись в сторону, потому что на ухом с басовитым громким жужжанием пролетела огромная, метра под два, стрекоза, сверкнув золотистыми глазами. Косма положила руку на грудь, стараясь унять колотящееся от испуга сердце, вздохнула и немного успокоившись решила пойти по тропинке в обратном направлении - похоже, болото было не обойти, с двух сторон его окружали непроходимые заросли высоких растений напоминавших камыш, с продолговатыми шишечками наверху и пушистыми листиками по всему стеблю. К ней вернулось хорошее настроение, вызванное видимо избытком кислорода в воздухе. Энергично шагая обратно, Косма даже запела: