На фоне господства в советской науке свирепого государ-ственно-правового позитивизма немного странно выглядит повсеместная спонтанная рецепция постсоветским государст-воведением естественно-правого подхода в его либеральном варианте к ряду тем, в особенности ко всему, что связано с правами человека, гражданским обществом и правовым госу-дарством. Стандартное изложение этих тем в большинстве современных учебников выглядит следующим образом. Сна-чала на нескольких страницах излагаются вырванные из кон-текста цитаты ряда политических мыслителей от Гроция и Пуффендорфа до Канта и Маркса. В этих цитатах содержатся убеждения названных мыслителей по обсуждаемому вопросу. На этом задача обоснования, видимо, считается решенной, после чего следующие десять страниц содержат изобилующее повторами, изложенное торжественным тоном и в догматиче-ской форме либеральное учение.
Правда, эта наивность не идет ни в какое сравнение с тем, что получается у авторов тех учебников, где предпринимают-ся попытки обоснования базовых для них понятий. Главными авторитетами для них, казалось бы, являются Энгельс, Гегель и Кант, так как только они цитируются явно. Нецитируемыми же, но, может быть, даже более важными источниками им служат вульгаризованный в духе Нуйкина и Селюнина Адам Смит и вводные главы к двухтомнику Л. С. Васильева "Исто-рия Востока" [8, с. 177].
Авторитет Энгельса используется для формулирования в своем роде политэкономического Халкидонского догмата, согласно которому государство и частная собственность одно-временно возникают из стихии первобытно-общинной демо-кратии как две нераздельные и неслиянные стороны одной монеты. Затем начинается специфически-философский dance macabre в попытке соединить в одну окрошку обрывки абсо-лютно логически несовместимых историософских концепций. Сначала к Энгельсу добавляется Васильев, из которого берет-ся идея двух путей развития и власти-собственности как ази-атского пути. Дальше энгельсовско-васильевскому вождю племени приписывается экономическая рациональность в духе Нуйкина-Селюнина, после чего он начинает трогательно на-поминать второго секретаря райкома, на краденые партийные деньги основывающего товарно-сырьевую биржу.
Отсюда у авторов учебников возникает естественная ас-социация с дальнейшим ходом рассуждения Нуйкина-Селюќнина. Как вы, конечно, помните, эта трансформация райкомы-ча в предпринимателя приводит через процесс первоначально-го накопления капитала к правовому государству и гражданскому обществу.
А раз наши авторы учебников приняли за точку опоры процесс возникновения номенклатурного капитализма в пост-советской России, им ничего не остается, кроме как взять эту точку опоры за отправную точку и опрокинуть ее на эпоху неолитической революции. Потом процесс первоначального накопления капитала в России по Нуйкину-Селюнину растя-гивается на всю длину человеческой истории. А завершающая фаза этого процесса, как он описан в новомировской публици-стике, прикрепляется, как вы уже догадались, к эпохе возник-новения современной западной демократии.
Как вы помните, Нуйкин и Селюнин решают апологети-ческую задачу, задачу морального оправдания того, что М. В. Малютин удачно охарактеризовал как "пятилетку разво-ровывания и развала". Но если растянуть эту пятилетку на всю длину истории человеческой цивилизации, то задача ее аполо-гетики превратится в нетривиальную логико-диалектическую задачу оправдания истории, задачу усмотрения сквозной ра-зумности исторической действительности. А эта задача, по доброй российской философской традиции, берущей начало еще от Белинского, лучше всего решается, как известно, при помощи гегелевской философии истории.
Далее возникает задача характеризации правового госу-дарства как заключительной точки диалектического процесса. У Энгельса, как вы помните, эта точка соответствует комму-низму. Это нам не годится. У самого Гегеля это были абсо-лютный дух, в котором Бог познает самого себя, и его эсхато-логическое воплощение - Конец истории - в виде прусского полицейского государства. Это уже кое-что - подходит, но, кажется, только наполовину.
Продолжив получающуюся нехитрую арифметическую прогрессию, естественным образом приходим к искомому - идее правового государства по Канту. Так в попытке постро-ить философию истории мы почти по Гегелю переходим к ис-тории философии, правда, в обратном порядке - от Энгельса через Гегеля к Канту. Так при помощи ферментов вульгариза-ции и догматизма осуществляется разложение, то есть, изви-ните, деконструкция плохо переваренного марксизма на его "источники и составные части" - английскую политическую экономию и немецкую классическую философию.
Конечно, мы здесь немного слукавили, заменив хаотиче-скую белиберду уважаемых авторов тем, что Имре Лакатос назвал бы логико-генетической реконструкцией. В свое оп-равдание приведем байку, давно ходящую по мехмату МГУ, о том, что самым нерадивым студентам легче всего было сда-вать экзамены академику Колмогорову: когда Андрей Нико-лаевич слышал бессвязное бормотание экзаменуемого, он как бы поневоле мысленно достраивал его речь до связного мате-матического рассуждения и ставил хорошую или отличную оценку - истинному философу свойственно видеть отблеск божественной гармонии в любом хаосе!
Но вернемся от заоблачных эмпиреев к нашим учебникам. Пришла пора подвести итог анализа глав этих учебников, по-священных теме правового государства и, не дай Бог, его обос-нованиям. Как известно, лучшим итогом любого анализа, как сказал бы Гегель, его наиболее концентрированным выражени-ем, является хорошая шутка. И в этом месте невольновспоми-нается прелестная шутка В. С. Соловьева: "Наши нигилисты мыслят странным силлогизмом: человек произошел от плеши-вой обезьяны, следовательно, братие, возлюбим друг друга!" Перефразируя Соловьева, можно сказать: наши либералы мыс-лят не менее странным силлогизмом: "Собственность есть кража, следовательно, она священна и неприкосновенна".
Но шутки шутками, а итог нашего анализа вполне гру-стен. Впрочем, еще Иван Киреевский отмечал печальные ито-ги рецепции российской образованной публикой любых за-падных идей. С тех пор мы успели познакомиться с итогами обучения энтузиастов искусству молиться Богу не только на примерах российского шеллингианства и гегельянства, по-трясших Киреевского, но и успели изучить на собственных шкурах все прелести российского марксизма. Очень не хоте-лось бы снова начать штудировать российский национальный эпос "О белом бычке" на примере российского либерализма. Уж не знаем, откуда в сегодняшних учебниках берутся опи-санные выше подходы. То ли авторы находятся под гипнозом, то ли следуют циничному совету Гоббса проглатывать свя-щенные истины не разжевывая, а может быть, просто полага-ют, что такой подход отвечает политической конъюнктуре в их субъективной интерпретации окружающей действительно-сти. Самая же комичная, но тем не менее довольно правдопо-добная возможность состоит в том, что гражданское общество и правовое государство заняли в сознании правоведов то ме-сто самоочевидного и потому не подлежащего обоснованиям блага, которое раньше у них - вместе с почти всем населени-ем - занимало псевдопонятие коммунизма.
Но как бы то ни было, такой догматизм в изложении наи-более принципиальных вопросов теории права и государства представляется нам чрезвычайно опасным. Все это очень на-поминает что-то среднее между введением Просвещения в отдельно взятом княжестве, как это описано в гофмановском "Золотом горшке", и внедрением картофеля и кукурузы в оте-чественное земледелие нашими просвещенными правителями. Такое догматическое изложение, игнорирующее как обоснова-ние либеральных ценностей, так и вопросы трудностей их вне-дрения на российской политико-культурной почве, становится типичной авторитарно-просветительской необольшевистской концепцией обучения тупого населения вопреки его желанию, но для его же собственного блага. Как это сказано у Высоцкого, "доктор действовал во благо, жаль, что благо не мое". Особен-но пикантным все это выглядит на страницах вузовских учеб-ных пособий. Диковатый постсоветский студент, заботящийся в основном о заработке, а к учебному материалу относящийся в основном с циническим прагматизмом, втягивается в хит-рую игру "но мы-то с вами люди умные, мы-то понимаем, а вот население...". В общем, как сказано в Талмуде - "это на-род земли, не искушенный в писаниях, будь он проклят!"
В общем, воспроизводится схема вербовки новичка в тота-литарную секту, описанная еще Августином на примере мани-хейства и вовсю практикуемая сегодня всякими сайентологами и гербалайферами. Завершая памфлетную часть введения в тему, хочется вспомнить написанную во времена Салазара сказку пор-тугальского писателя Жозе Гомиша Феррейры "Приключения Жоана Смельчака". Там главный герой попадает в страну без-головых. Местные руководители предлагают Жоану Смельчаку осесть в стране безголовых на ПМЖ и сулят ему безбедную жизнь и руководящий пост, а в качестве платы, естественно, про-сят дать согласие на декапитацию. Когда же Жоан отказывается, сообщая, что голова дорога ему как память, то собеседник предлагает ему компромисс, поясняя, что местным дипломатам, дескать, мозги через специальную соломинку высасывают, а вот голову-то оставляют, - "чтоб англичане, например, видели".
Разумеется, если весь смысл нашей рецепции общечело-веческих ценностей сводится к мягкому вхождению в рынок и мировую цивилизацию с целью, чтобы американцы, наконец, увидели, то описанное выше положение дел можно оставить в полной сохранности, ибо такой постановке задачи оно вполне адекватно. Если же мы будем иметь смелость относиться все-рьез как к ценностям свободы, справедливости и права, так и к ценностям, лежащим в основе научного подхода к описанию и объяснению действительности, то указанное положение дел придется радикально менять и искать альтернативные спосо-бы пропедевтического изложения либерально-правовых цен-ностей в вузовских учебных пособиях.
2. Постановка проблемы:
как возможно правовое государство
На наш взгляд, аккуратное введение концепции правового государства, претендующее на обоснованность, должно отве-чать на следующий ряд вопросов.
1. В какой мере концепция правового государства являет-ся описательной, описывающей хотя бы абстрактно, скажем, в форме веберовского или броделевского идеального типа, ре-альное положение дел в настоящем времени либо в историче-ском прошлом, а в какой мере она является предписываю-щей - формулирующей некоторые ценности или нормы.
2. Если концепция правового государства является ценност-ной, то каков этический дискурс, в котором она формулируется.
3. Является ли ценность правового государства этически первичной в этом дискурсе или она производна от других высших по отношению к ней ценностей.
4. Как можно защитить преимущество ценности правово-го государства относительно других альтернативных ценност-ных концепций государственного устройства, которые, кстати, для такого ценностного анализа должны быть аккуратно сформулированы.
5. Являются ли такие преимущества чисто этическими или же ценность правового государства может быть обоснова-на и реальными благами, в некотором смысле слова "реаль-ный", которые выигрываются государством и обществом в случае ее принятия.
6. Каково соотношение ценности правового государства с другими относительно неальтернативными ей ценностными концепциями государственного устройства, например, такими, как социальное государство, социальная защищенность и со-циальные права, ретрибутивная и дистрибутивная справедли-вость по Аристотелю, социальная кооперация и солидарность, демократия и самоуправление, внегосударственный правовой плюрализм, принцип процедурности.
7. Отвечает ли концепция правового государства в случае ее внедрения как реального регулятора взаимоотношения го-сударства и общества чьим-либо реальным интересам и если да, то каковы социальные страты, чьи реальные интересы эта концепция выражает.
8. Аналогично, существуют ли социальные страты, чьим интересам внедрение концепции правового государства в со-циальную реальность препятствует.
9. Какова социальная реальность в смысле феноменоло-гической социологии или - что приблизительно то же - ка-ковы акты множественного признания по Гурвичу, делающие возможным реальное функционирование концепции правово-го государства в том или ином обществе.
10. Каковы социальные технологии, делающие возмож-ным внедрение механизма правового государства в то или иное общество.
11. Каковы эти социальные технологии в случае, если обычаи, социальные нормы, социальные привычки и культур-ные нормы данного общества далеки от (или даже альтерна-тивны) концепции правового государства.
12. И наконец, должны ли сами эти социальные технологии внедрения механизма правового государства в то или иное об-щество соответствовать ценности правового государства или же правовое государство, будучи в том или ином отношении выс-шей ценностью, аналогично тому, как понимал христианство Августин, могут внедряться тем способом, который рекомендо-вал для церкви этот мыслитель, то есть обманом и насилием.
Ортодоксальный либерал мог бы оспорить часть предло-женных вопросов, ссылаясь на то, что они выходят за пределы философии права и проистекают из реалистической позиции, близкой к социологической юриспруденции. Не имея возможно-сти ответить в данном тексте на это возражение подробно и по существу, ограничимся цитатой из наиболее модного в послед-ней четверти века на Западе философа, пишущего на темы, по-граничные между этикой и философией права. Просвещенный читатель, конечно, уже догадался, что речь идет о Джоне Роулзе.
Ссылка на авторитет, разумеется, не доказательство, ина-че мы уподобились бы критикуемым выше авторам учебни-ков. Приводим мы эту цитату единственно из цели продемон-стрировать близость предлагаемого нами подхода к симпа-тичному, несмотря на его громкую славу, философу.
Итак:
"Предположим, что общество - это более или менее са-модостаточная совокупность людей, которые в своих взаимо-отношениях осознают определенные обязывающие их правила поведения и которые по большей части поступают согласно этим правилам. Предположим, далее, что эти правила уста-навливают систему кооперации, предназначенную обеспечить блага тем, кто следует правилам. Но хотя общество и пред-ставляет общественное предприятие во имя взаимной выгоды, для него характерны конфликты интересов, как, впрочем, и их совпадение. Совпадение интересов заключается в том, что со-циальная кооперация делает возможной для всех лучшую жизнь по сравнению с тем, чем она была бы, если бы каждый жил за счет собственных усилий. Конфликт интересов выра-жается в том, что людям небезразлично, как большие выгоды, полученные из сотрудничества, распределяются между ними, поскольку в преследовании собственных целей они предпочи-тают получить больше сами и уменьшить долю, которую нужно разделить с другими. Требуется определенное множе-ство принципов для того, чтобы сделать выбор среди различ-ных социальных устройств, которые определяют разделение выгод, и чтобы прийти к соглашению о распределении долей. Эти принципы являются принципами социальной справедли-вости. Они обеспечивают способ соблюдения прав и обязан-ностей основными институтами общества. Они же определяют подходящее распределение выгод и тягот социальной коопе-рации" [33, с. 20].
Мы не собираемся относиться к приведенному тексту по содержанию. Нам хотелось бы немного прокомментировать подход Роулза к интересующим его и нас проблемам. На наш взгляд, в приведенной цитате виден очень изящный поиск равновесия между реальным и идеальным в двух смыслах.
Во-первых, ищется согласование между идеальной типи-зацией и реконструкцией реального положения дел.
Во-вторых, ищется согласование между поведением, ру-ководимым реальными социальными нормами и обычаями, и его идеальным ценностным нормированием.
Поиск такого равновесия мы бы по жизненным показани-ям прописали отечественным теоретикам либерализма, в мен-тальности которых, на наш взгляд, присутствует шизофрени-ческий разрыв между концепциями экономического и полити-ческого либерализма.
В области экономической они проповедуют самый гру-бый манчестерский либерализм, клишированный в их созна-нии набором максим типа "такова уж человеческая природа, что рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше", а также "рынок расставит все по своим местам" и "фермер нас накор-мит", после чего, сменив мгновенно интонацию с мудро-снисќходительной на торжественно-патетическую, начинают пропо-ведовать ценности права и свободы в духе "лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой".
Спохватываясь, что читатель уже, наверное, начал заки-пать, мы, пожалуй, на этом закончим лирическое отступление об ученых добродетелях Роулза и об отсутствии оных у рос-сийских теоретиков и вернемся к основной содержательной линии.
Не претендуя на то, чтобы в данном тексте дать ответ на вышеперечисленные вопросы, попробуем сформулировать некоторые предварительные соображения, которые, на наш взгляд, могут способствовать продвижению в решении по-ставленной проблемы.
Как мы будем строить дальнейшее исследование? Возь-мем общий знаменатель представлений о правовом государст-ве, которые можно найти в различных учебниках и моногра-фиях. Он сводится к представлению, что правовое государ-ство - это государство, в котором законы и отправление власти ограничены идеей права.
И он даже может служить тем инвариантом, в отношении к которому структурированы и сами различия в этих пред-ставлениях. Они по существу состоят в разном понимании права. Его понимают то как неотъемлемые права человека, то как справедливость, то как справедливо обоснованную мо-раль, то как защиту прав меньшинств, то как минимальное вмешательство государства в деятельность граждан, то как равноправие граждан, то как идею свободы и т. д. и т. п.
Нам здесь нет необходимости входить в детали оценки этих предпонятий. Отметим только то, что в анализируемом явлении могут быть вычленены основные компоненты: госу-дарство, власть и ее отправление, законы и право. Конечно, мы понимаем, что выделение это вполне условно, выражает нашу исследовательскую интуицию и может быть обосновано только к концу исследования.
Вопрос в том, с какой стороны к ним подойти. Нас сильно раздражает господствующая в гуманитарной литературе ма-нера скачки мыслей, с легкостью и без предупреждений пере-прыгивающих от одного подхода к другому. Исторический подход непринужденно сменяется сравнительным, потом мо-жет последовать калейдоскоп вырванных из контекста цитат различных мыслителей, а дальше вдруг следует понятийный анализ с точки зрения вечности. Признаемся, что имеем на-счет подходов к гуманитарным явлениям базовую гипотезу. Нам представляется, что самым логичным является следую-щий тройной шаг: вычленение базовых компонентов, просле-живание генетических линий их становления и выявление их взаимоотношений. Мы пока не можем обосновать эту гипоте-зу, хотя и размышляем на эти темы лет пятнадцать-двадцать. И утешает тут только то, что нам ни разу не довелось встре-тить не то что обоснования каких-либо других гипотез, а и сколько-нибудь осмысленной их формулировки.
Изложенный выше подход можно пытаться применить и к проблеме обоснования понятия правового государства.
Для этого необходимо сначала по отдельности проанали-зировать исторические траектории феноменов государства, власти, законов и права. На втором этапе для того чтобы по-нять, как стала возможной идея правового государства как регулятива государственного управления, придется проанали-зировать историю взаимоотношений этих феноменов, при-ведшую к их сегодняшней конфигурации.