Штэрн Микаэль : другие произведения.

Сто снов о Старой Земле

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


   Микаэль Штэрн
  
   СТО СНОВ О СТАРОЙ ЗЕМЛЕ
  
  
   "...Как цепь, потеряв одно или два звена, неизбежно распадается, так же и разум, жаждущий проникнуть в прошлое, останавливается и остывает, если пытается добиться своей цели, опираясь только на предания. Стремящемуся к истинному знанию необходима особая наука - искусство читать между строк..."
   ("Беседы о памяти", библиотека Нафин Лассинар)
  
  
   Одна из немногих вещей, что существует в сознании любого живого существа, независимо от расы, срока жизни и места обитания - это ощущение безнадёжности собственных усилий, рано или поздно приходящее ко всем, не знающим своего пути. Анур Аниварэр, Меняющие Облик дети новой Эрмар почему-то не задумываются о своём пути, и проживают свой недолгий срок в постоянных поисках и мучениях, чаще всего посвящая себя чему-то отнюдь не по велению души, а под влиянием некоторых обстоятельств: воспитания, моды, общепринятых понятий, мнения родных и совершенно незнакомых людей...
   Я тоже обладал этим. Моё ощущение безнадёжности казалось мне чем-то, не зависящим от меня, я был уверен, что это норма. Но в какой-то момент всё изменилось. Долгое время мне казалось, что я пребываю в состоянии свободного падения, причём было неизвестно, куда я падаю, и что последует за приземлением. Я был склонен думать, что смерть. Но падение прекратилось.
   Я, Элимар Тирхаурэ Имиаквар, живущий в городе Меняющих Облик и до последнего часа твёрдо осознававший себя одним из них, я, потерявший память предыдущих лет и помнящий только смутные картины, долгое время говоривший на чужом языке, почитая его родным, наконец-то обрёл память.
   Сначала были слова. Я ещё не понимал их смысла, но ощущение заставляло задуматься, сопоставить то-что-знаешь с тем-что-есть. Оказалось, что они мне знакомы. Они всплывали незримыми образами из глубины сознания, сворачивались в потрясающей красоты фразы, стихи, песни - казалось, что это всё было со мной всю жизнь, только зачем-то было закрыто в каком-то старом сундуке, а ключ потерян. Откуда это - мелодичная речь, звучавшая ещё в годы юности мира, откуда это у меня? Память прошлых жизней? Я был уверен, что да. Но что такое прошлые жизни? Они могут быть только у Меняющих Облик... Да, расставаться с привычными понятиями иногда тяжело. Я сделал над собой усилие и с жадностью погрузился в бурлящий поток неведомого знания, шаг за шагом узнавая то, что уже когда-то знал. Мифы, легенды, предания, песни, обычаи, имена... Потом я вспомнил и своё имя. Киниан не умеют забывать. Видимо, я, как полукровка, представляю собой исключение.
   Затем я нашёл их, вернее, наоборот. Они меня нашли. Вежливо поинтересовались, нужно ли мне всё это, прекрасно зная, что отрицательного ответа быть не может. Далее информации стало столько, что я уже с трудом мог её вмещать.
   Я отважно полез в историю творения, как всякий доморощенный теолог пытаясь сопоставить её с уже знакомыми мне теориями. Я начал интересоваться тем, что лежит между строк скупых канонических повествований, тщательно выискивая двусмысленности и несоответствия. Вопросов возникало столько, что половина забывалась за ненадобностью, потому что, как правило, ответ приходил один, но на все вопросы сразу.
   В "Илэр пас ларэр Кинианур" об Эрмар Сафанэр сказано немного. Вернее, очень мало. Но почему была обойдена вниманием жизнь и история целой планеты? Предания в деталях повествуют о гибели Эрмар Сафанэр, но о жизни на ней сказано лишь, что "Киниан создали свою цивилизацию на основе знаний, мудрости и взаимопонимания и многие времена жили они в мире и спокойствии, совершенствуя свои знания и умения и приумножая красоту земли." И всё? Да и не верится что-то, чтобы за многовековую историю огромного народа на планете не произошло ни одной войны. Вдобавок, у меня было какое-то странное ощущение внутри, мне казалось, что за этими общими словами может быть спрятано нечто огромное, не вмещающееся в известные понятия, какая-то история, тайна, горькая и беспощадно необходимая. А потом я вспомнил. Причём так, будто стал сразу всеми жителями Эрмар Сафанэр, каким-то образом провалившись в непостижимо далёкое прошлое. Картины, открывшиеся мне, мягко говоря, не всегда были похожи на сухой, строго положительный и абсолютно безэмоциональный текст Книги Песен. Через какое-то время у меня уже не хватало сил держать всё это в себе, этому шквалу информации нужен был выход. Вдобавок, возникло желание упорядочить сие хронологически, потому что у меня было ощущение, будто я читаю книгу, которая когда-то рассыпалась и перепуталась, и её переплели, не разложив по порядку листы. И я начал это записывать, не разрешая себе ничего приукрашивать, исправлять и добавлять от себя. Но история эта огромна, и боюсь, что она ещё долго не закончится. Ну и хорошо. А нервы, сгорающие в этом огне, - что ж, нервы можно вылечить. Так уж устроен мир, что за всё, что мы получаем, мы обязаны чем-то жертвовать.
   "...Ведь и птенец не появится пред лучами Солнца, не разбив яйца..."
  
   Книга I
  
   О ЧЁМ МОЛЧАТ ПРЕДАНИЯ
  
   I
   Что было до - ведомо лишь Асин,
   Что будет после - случится после.
  
   Единой ли бесконечностью или частью неведомого целого, подобным среди подобных или воплощённым одиночеством сущего распростёрлось Великое Ничто, вместилище всего несозданного, несказанного и неспетого, безбрежная оболочка, пустой сосуд, призванный нести в себе миры. Никто не мог знать, имеет ли оно начало, форму, завершение, ибо не было никого в его пределах. Но некая суть всё же содержалась в нём. Безымянное и непостижимое, Великое Ничто было подобно раковине, моллюску, в недрах своей плоти лелеющему одну-единственную жемчужину, и жемчужиной этой была древняя Сила, несущая в себе все консонансы и все диссонансы, все согласия и все противоречия сущего. Что было прежде в этом союзе - ядро или оболочка - неведомо, ведь не было ещё глаз, чтоб увидеть, и слов, чтобы сказать. Лишь позже, много позже, когда родилось время, были произнесены имена. Сила, покоящаяся в Великом Ничто - Асин, и Вэйлэнкваром - оболочка, несущая её.
   Внешне ничто не смущало Асин, ибо что может быть покойнее Вэйлэнкваром и неторопливее безвременья, но внутри неё происходило вечное противостояние. Повинуясь какому-то неведомому закону, Асин несла в себе столь несхожие силы, что не могли они мирно уживаться в рамках одной сущности, какова бы ни была её форма. Звук, разбивающийся о тишину, безжалостную немоту бесконечности; пламя, падающее в ледяной холод пустоты; струйка дыма, теряющая очертания под взмахом крыла - что даст им сил сохраниться в неизменности? Сколь долго может длиться их борьба?.. И поднялась Асин, раздираемая невыносимой мукой, и всколыхнулось Великое Ничто. Разошлись швы, с треском лопнуло ядро, затопив Вэйлэнкваром чудовищным потоком сил, смыслов и замыслов, и разорвалась надвое древняя Сила, и отшвырнуло половины друг от друга, и разнесло их по разным сторонам. Даже Великое Ничто не выдержало этого чудовищного всплеска, треснув, расслоившись, изменив очертания, раскинувшись бесконечными лабиринтами и многомерными коридорами повсюду. Лишь немота осталась неизменной.
  
   II
   Случалось ли такое прежде, или же было внове - о том молчат предания. Но ядро раскололось, и вот уже две Силы застыли, требуя равновесия, а чашами этим весам - Вэйлэнкваром. Та часть Асин, что затаилась в наименее изменившемся уголке Великого Ничто, собрала в себе волей случая все грани противоречий, злой умысел, больную волю, жестокость и зависть, страсть порабощения и всепожирающую жажду власти. Была она едина во множестве лиц и ощущала себя многими сразу, ибо находилась в противоречии даже сама с собой. Поэтому она решила в своём тщеславии, что неповторима и всесильна, и не найдётся даже в замысле ничего равного ей - и отвергла Творение. Из множества имён, прозвищ и обличий, слившихся в одно, вышло ей имя - Син-Маран. Сутью её стало разрушение, и даже в пустоте, в отсутствии зримого и осязаемого предавалась она своей сути, разрушая части себя самой, которые из противоречия воплощались заново.
   Другая же часть Асин, что зовётся Син-Энлармар, несла в себе свет и красоту, но для противостояния Син-Маран в равновесии требовались гораздо большие силы, ибо тьма, поглощая свет, остаётся тьмой, вырастая в объёме, а свет, принимая тьму, тускнеет и слабеет. Син-Маран в стремлении разрушать тянулась к Син-Энлармар, желая слиться, поглотить её и тем самым уничтожить уже свершившееся изменение, привести Вэйлэнкваром в первобытное состояние. Если Силы сомкнутся - не будет ничего, даже возможности творения, не будет жизни, кроме клубка сшибающихся Сил посреди Великого Ничто...
   И избран был единственный возможный путь - приняв зримое обличие, Син-Энлармар разбила немоту Великого Ничто, сотворив Звук.
  
   III
   Безжизненная тишина завибрировала, невольно отшатываясь от чуждого, иного, нового, прячась, закрываясь, но Звук пронзал её миллиардами ледяных игл, взметая туманные вихри, расчищая пространство, которое сразу же стало заполняться странным матовым свечением. Тьма содрогнулась от неожиданности, но приняла, смирилась. Из Звука и Света, сплетая тончайшие нити и то шёпотом, то в полный голос произнося слова, рождавшиеся за миг до этого, создала их Син-Энлармар. Они были призваны стать её продолжением, творить, подобно ей, умножая красоту и гармонию, дабы поддерживать равновесие между разобщёнными силами, создавать миры и заполнять их жизнью. Подобно ей, были они Неразделёнными, неся в себе оба начала, ибо первые шаги Творения немыслимы иначе. Синклан - так назвала их Син-Энлармар. А когда первый из пятерых Синкланаров выпрямился в полный рост, вдохнув первый глоток силы, родилось её новое имя.
   -Ирму, - произнёс он, удивляясь собственной речи. - Ирму Акварэн.
  
   Их было пятеро, и в каждом из них сила проявилась по-разному. Они разлетелись по бесконечности Вэйлэнкваром, создавая причудливые образы миров и, каждый по-своему, измышляя суть и жизнь. Всё, до чего дотягивались они своей мыслью, становилось для них чистым листом, и постепенно, страница за страницей, покрывалась книга Мироздания буквами неведомых языков, пробуждались ото сна стихии, и начиналась жизнь - новая, иная. Многие миры, прекрасные и удивительные, были созданы ими во славу Син-Энлармар, но что это были за миры - о том молчат предания.
  
   IV
   Раньше прочих братьев осознал он радость Творения, хотя и пришёл последним. То, что получил он с первым вдохом, то, что поведала ему Ирму и то, что успел увидеть и познать он сам - всё преломлялось в нём, обращалось в живую силу, искристым водопадом рвалось наружу, стучалось в пальцы, прося применения - так манит прохожего новая ладная лодка, бьющаяся на привязи возле берега на бурной реке: возьми вёсла, отвяжи меня, и ты познаешь радость движения, и ветер будет петь в твоих волосах...
   В поисках места для своего мира, места, где он сможет остаться и сказать: это - я, шёл он сквозь пустоту, и чудились ему картины безграничной красоты; его юное, только-только пробудившееся воображение бурлило и выпускало на волю сонмы образов и видений, они неслись впереди него, манили; ему казалось, что бесплотные дети его фантазии сами знают, где им должно обрести жизнь и облик. И повинуясь им, он бросился в глубину бесконечности, и там, куда привели его мечты, остановился и начал петь. Поначалу тихо и неуверенно, как бы пробуя голос, пробуя свои силы, затем Звук, опору, мощь, душу... Младший из Синклан вскинул руки и выпустил в пустоту всё то, что так просилось к жизни, и в вихре мелодии закружились голоса пробуждающегося мира. Смутно помня средоточие Силы, из которого вышел сам, он создал ядро - как начало своего Творения. Пальцы его ткали паутину смыслов, скрепляя Звуком и Словом в единый замысел мельчайшие осколки, призванные стать Жизнью, и ядро облекалось плотью. Он раскрылся перед своим Творением, распахнул себя настежь, ударил по струнам средоточия Начал, незримым органистом прошёлся по клавишам Жизни - и освобождённые стихии рванулись стрелой к зарождающемуся миру, окутывая его, вливаясь в него, пронзая его насквозь. Он сказал: Эрар - и огненный шар заклубился, затанцевал в пустоте, взметая искры остывающим шлейфом. Эрлиэн - и пенная лавина захватила пылающий сгусток, вступив с ним в непримиримый бой. Эрмун - и бросился внезапный невидимый шквал, разнимая стихии и бросая их друг другу в объятия. Эрдор - и светлая движущаяся пелена затянула, заволокла их, примиряя и уравновешивая. Он сказал: Эрмар, - и всё успокоилось, встало на свои места, слилось и сравнялось. Приблизившись, он оглядел своё Творение и удовлетворённо повторил: Эрмар. Так было наречено имя новому миру.
   Стихии, пересекаясь, вошли в движение, и облик нового мира начал преображаться. Земля, согретая руками своего Создателя, зашевелилась, потянулись к теплу ростки, разворачиваясь зыбким зелёным ковром. Он прикасался к ним, говорил с ними, они меняли форму и цвет - и вот уже тысячи и тысячи их поднимались над ликом Эрмар, молодые ветра радостно шелестели в кронах юных деревьев, перебирали травинки, заглядывали в глаза цветам... Иэсс, эраллур, нэммур - кэ энлармар, - шептали ветра, вторя его голосу. Младший из Синклан поднял глаза, протянул руки к тому, что теперь звалось - эрдор, и, не в силах сдерживать своей радости, переполненный желанием разделить её с кем-нибудь, воскликнул:
   -Посмотри, Ирму! Какая красота!
  
   V
   Ветры запели в голос, все разом, внезапно, небо задрожало, зашевелилось, потемнело, что-то разорвалось в вышине и вместе с самым первым дождём на Эрмар в ореоле золотого света, мерцающего стремительными каплями, ступила Ирму Акварэн. Младший из Синклан ощутил, как тёплый ласковый туман окутал его, и в разуме отразился мягкий, обволакивающий голос Матери Миров.
   -Я видела, ани эспас. Твой мир прекрасен. Но для того, чтобы он оставался таким же, ему нужен свет. Сейчас ты - свет своего мира, ани эспас, но ты не можешь всегда быть на Эрмар. Её путь будет иным, и когда ты уйдёшь, жизнь может прекратиться, привыкнув к такому свету. Твой мир прекрасен, ани эспас, и я дам ему свет, который будет с ним всегда, независимо от того, где находишься ты.
   Пальцы Ирму сплелись в немыслимую фигуру, ещё мгновение - и из сцепления рук вырвался ослепительный свет, быстро и внезапно, и в вышине зажёгся сияющий диск, подобный огромному золотому глазу, и небо изменило цвет, заиграв лазоревыми бликами, бирюзовыми реками...
   Он недоуменно глядел на это новое чудо, и его прохладно-серебристые глаза потеплели и окрасились золотом.
   -Ирму, что это? - в его взгляде читалось восхищение вперемешку с осторожным любопытством: это новое было ему непонятно, и поэтому пугало, но желание познать природу этого явления пересиливало страх.
   Мать Миров ласково улыбнулась.
   -Это Ллир. Будет светить твоему миру.
   -Но почему оно родилось так быстро? Какова же твоя истинная сила, Ирму Ллиэлэр, если ты творишь такое столь скоро?
   -Я не творила это, а только разбудила. Взгляни вовне - там теперь много подобного.
   Медленное жаркое око скрылось где-то в глубинах Эрмар, лазоревый полог потускнел, растаял, и небо покрыла Тьма - та же знакомая глухая зыбь, только теперь она была унизана светящимися точками, мерцающими бликами, завораживающими настолько, что невозможно было отвести взгляд.
   -Ты видишь, ани эспас? Видишь этот свет?
   -Они как глаза Тьмы, Ирму. Что это?
   -Антарэр. Там, за ними - миры твоих братьев. То, что станет центром твоего мира - тоже из них. Только это антар вейамэр - разбуженная звезда. И имя ей - Ллир. И её света хватит не на один мир, ани эспас.
   -Но я не хочу много миров, я хочу построить этот, один, но чтоб он был самым прекрасным изо всех!
   -Если не будет иных миров кроме твоего, с чем же сравнится твоё творение? Да и нет пределов у красоты. И закончив одну песню, разве не хочется начать другую, иную, но не менее прекрасную?
   Синкланар смущённо отвёл взгляд. Ирму приблизилась к нему, заглянув в глаза.
   -Твой мир имеет имя. Но ты творил его, сам не имея имени. Если бы часть твоего мира спросила тебя: кто ты? - что бы ты ответил? Но ты многое сделал, ани эспас, сильна твоя жажда творения. Отныне твоё имя - Эрт'э'лэн Аквар.
   Слова Ирму прозвучали серебряным звоном над всей Эрмар, и каждая частица нового мира прошептала вслед за ней: Эрт'э'лэн Аквар...
   Синкланар склонился в почтении. Эрт'э'лэн Аквар. То, что творит. Создатель. Но что именно творит - не дано в имени.
   Просто творит.
   Творение как действие. Чистый путь, без сомнений, без раздумий, просто ради утоления жажды. Жажды Творения.
   Твёрдый путь. Незыблемый.
   Эрт'э'лэн Аквар поднял глаза к небу, и серебро звёзд слилось с серебром глаз, не отражаясь в них...
  
   VI
   Свет Антар Эйнаар согревал новый мир, давая выход неукротимой энергии Эрмар, свет Антар Эливар дарил отдых и прохладу. Эрт'э'лэн Аквар дал имя серебряной звезде: Ангор. Мягкое, неторопливое, усыпляющее... Ангор. Он наслаждался звучанием этого слова, подобного нежной пуховой паутине. А потом просыпалась звезда Ллир, и глаза Тьмы закрывались, уступая место новому дню...
   Эрмар преобразилась. Эрмар заговорила. Шелестом листвы, шорохом трав, монотонным голосом рек и радостными криками водопадов, ровным гулом Большого Моря. Суровыми лицами и огненными сердцами скал, пальцами ветров на струнах дождей... Мир чего-то ожидал, всей своей сутью обратившись в ожидание, всеми голосами потянувшись к своему Создателю. Мир как бы говорил: посмотри, сколько во мне сил, сколько тепла, сколько жизни, я жажду дарить это - так приведи ко мне иную жизнь, подари мне душу!..
   И рассмеялся Эрт'э'лэн Аквар, и раскрылся навстречу миру, высекая пальцами живые искры, даруя всему сущему соответствующее: лесам - зверей, водам - рыб, небу - птиц, земле - червей, и змей, и прочих, что селятся у корней. Живое обретало голоса и имена, вплетаясь в картину мира, расцвечивая и украшая его. Бориан, тиллфэр, хауллин, трэсс - каждый имел свой голос, они тоже творили, плели свою музыку, ввиваясь в узор дыхания Эрмар, и это было прекрасно. Эрт'э'лэн Аквар глядел на них и радовался. Он был почти счастлив. Но сколь не обращался он к своим ани вэкварэр - они не могли ответить ему. Он чувствовал их мысль, он понимал их - как могло быть иначе - но всё же они были другими, они радовались - но не могли разделить его радость...
   Он мог сколь угодно разговаривать сам с собой, мог пытаться дотянуться мыслью до Ирму, до своих братьев, которых и не помнил толком - но только печальнее становился его взгляд и руки бессильно падали, ибо зов его оставался без ответа. Он был создан Неразделённым, самодостаточным, но чувствовал себя оторванным от чего-то, лишённым чего-то, а чего именно - не понимал. Ему хотелось петь от восторга, но петь кому-нибудь, чтобы этот кто-то радовался вместе с ним, но... голос его обращался внутрь его самого, и ничего нового в том для него не было, это был его собственный голос, знакомый и предсказуемый, он уже знал, о чём его песнь, и радости в том не было. Задумчивый, печальный и отрешённый, бродил он по границам своего мира, и качалось в его сознании одно-единственное слово. Новое. Страшное. Ледяное.
   Вэйинор. Одиночество. Оно проросло в нём глубиной своего смысла, сковало тяжестью осознания и всесильный Синкланар впервые поддался воле слова. Он испугался.
  
   VII
   Этот зов обеспокоил Ирму - уж больно он был несхож с обычным голосом Эрт'э'лэн Аквара. Зыбкий, невнятный, грустный и изверившийся, казалось, он звал её, уже не надеясь, что она вспомнит о нём, отзовётся. Голос воплощённой щемящей тоски, не знающий, откуда она - тоска...
   Она нашла его там, где и надеялась найти. Он очень любил это озеро - огромное, спокойное, гладкое Зеркало Мира - Лайнигилэр, сюда приходил он отдыхать и слушать. И сейчас сидел он на высоком камне, нависающем над блестящей водой, сам неподвижный, как камень, и ветер трепал его волосы, будто крону дерева. Он даже не услышал, как Ирму приблизилась к нему, не шелохнулся. Лишь когда она предстала прямо перед ним, ступив на поверхность озера, Эрт'э'лэн Аквар поднял глаза.
   -Ирму, ты пришла? - как-то отрешённо и бессмысленно прошептал он. В его взгляде проступало одиночество такой силы, что Мать Миров невольно вздрогнула. Она приблизилась и обняла его за плечи.
   -Я слышала тебя. Я слышала твоё сердце. Ты хочешь избежать тяжести вэйинор, но не знаешь, как. А как ты создавал своих ани вэкварэр - ты знаешь? Почему же ты не явил подобного себе?
   Эрт'э'лэн Аквар сцепил пальцы и уставился куда-то вдаль. Взгляд его был призрачен, как утренняя мгла над озером.
   -Ирму, как я могу явить подобного себе, если я не знаю, каков я сам?
   Тень улыбки коснулась лица Матери Миров. Эрт'э'лэн Аквар
   создал множество рек, озёр, ручьёв, он освободил Эрлиэн и наполнил Большое Море. Он призвал к жизни Лайнигилэр... Вышло так, что создатель Зеркала Мира так никогда и не видел своего отражения!
   -Загляни вглубь этих вод, ани эспас. Ты найдёшь себя, поверь мне.
   Эрт'э'лэн Аквар наклонился вперёд и замер, вглядываясь в своё лицо, отразившееся в блестящей воде. Наконец, он выпрямился и задумчиво произнёс:
   -Если это я, то это очень грустный я. Я не хочу, чтобы в мире было два грустных меня. Мне и одному не по себе. Я бы хотел, чтобы вместо ещё одного меня было двое разных. Разделённых. Я не хочу, чтобы кто-нибудь знал о себе всё наперёд, и о другом тоже всё наперёд. Пусть у них будут загадки. Но я не знаю, смогу ли призвать что-то подобное. Те, что пришли по моему зову - они вэйлеанэр. У них другой разум и они не похожи на меня. А меня призвала ты, Ирму... Разве я смогу?..
   Ирму Акварэн взяла его за руки, взглянула в лицо. Тёплые лучистые глаза Матери Миров, казалось, растапливали ледяное серебро его зрачков. Он невольно зажмурился и опустил взгляд. Ирму покачала головой.
   -Не бойся, ани эспас. Я помогу тебе. Я призову того, кто поможет.
   Синкланар удивлённо приподнял бровь.
   -Поможет кому? Поможет что? И кто это?
   -Та сила, которой тебе недостаёт. Нет, ани эспас, ты не обделён ею, но твой замысел велик, и для его воплощения надо больше этой силы. Ты не сможешь нести её всю, как не смог и не сможешь удержать в себе все Стихии и Предназначения, да и ни к чему это. Ты не можешь всегда быть на Эрмар, а для него Эрмар станет домом. И он также будет творить - но иное.
   -А он не испортит мой труд, создавая своё? - испугался Эрт'э'лэн Аквар. Ирму улыбнулась.
   -Нет. Ни в коем случае. Как нельзя повторить дважды одно Творение, так нельзя творить, разрушая.
   Синкланар оживился, и в прохладных его глазах засветились искорки любопытства и нетерпения.
   -А... какой он?
   -Сейчас увидишь, - лукаво прошелестела Ирму и взмахнула руками.
   Земля ушла из-под ног, превратившись в тонкий контур, и вот они уже где-то в глубине Пустоты, вне пределов его Мира, парят в облаке густого жемчужно-золотистого тумана. Мелькнуло мерцающее кружево одеяния Матери Миров, ореол света раздвинулся, заискрился, сама фигура её скрылась за вспыхивающими искрами, туманом заволокло глаза Эрт'э'лэн Аквара. Он почувствовал приближение иной силы - безграничной, несокрушимой и в то же время какой-то хрупкой, как тонкая веточка. Почувствовал всей своей сутью, и обе части его существа вцепились друг в друга, не понимая, чего можно ожидать от того, кто сейчас придёт вместе с тем, кого звала Ирму. От того, чем они не равны.
   Смешались звуки, голоса, видения заплясали, как безумные, сменяясь каждое мгновения, ослепляя своими красками, кружа и завораживая Эрт'э'лэн Аквара. Он смотрел во все глаза, напрягал все грани своего сознания, ловил каждое мгновение - как из густого тумана появляются очертания фигуры, как зыбкий силуэт обретает плоть, форму; и вот уже виден он, Призванный, облачённый в цвета неба и тьмы, и Ирму склонилась над ним, повторяя снова и снова слова - те, что слышал он сам, пробуждаясь к жизни и ещё какие-то, новые, и ослепляющим сполохом, горным потоком, бешеным ветром ворвалась Жизнь. Он чувствовал её появление, он знал это ощущение, это приходило вместе с его ани вэкварэр, но сейчас это была лавина жизни, шквал, он заслонился, стараясь удержаться в равновесии и ... встретился с ним глазами.
   Они смотрели друг на друга с любопытством только что прозревших слепцов. Изучающе, оценивающе. Одинаково. На равных. Призванный явно пробовал силы своего воплощения - его тонкие пальцы извивались, как змеи, на лице появилась ясная улыбка. Такой, да не совсем, подумал Эрт'э'лэн Аквар, с каждым мгновением ощущая непохожесть. Но и сходство между ними, несомненно, было. Призванный был одного с ним роста и сложения, но силуэт его был резче, чётче, завершённее. Его волосы тоже были черны, как Тьма, но прямые, лицо более отчётливое, без столь плавных линий и без тени женственности. Держался он так, как будто не пришёл несколько мгновений назад, а жил от Начала. Эрт'э'лэн Аквару стало несколько не по себе - в прохладную сталь взгляда Синкланара впились бездонные синие глаза Призванного, и глаза эти были полны мудрости и понимания. Он смотрел на Эрт'э'лэн Аквара и улыбался. Его улыбка была сродни улыбке Ирму, стоящей рядом и наблюдающей за ними с нескрываемым интересом.
   Подождав, пока Призванный переключится с его глаз на что-нибудь ещё, Синкланар начал было произносить давно придуманную для такого случая фразу, не слишком, правда, уверенно:
   -Приветствую тебя, Пришедший по зову. Поведала мне Син-Энлармар, что отныне будем мы вместе радоваться красоте нового мира, умножая её и воспевая. Но у тебя ещё нет имени...
   -Нет, - мягко перебил его Призванный. Голос у него был спокойный и исполненный достоинства, и он звучал, а не возникал в сознании, как голос Ирму. - Нет, у меня есть имя. Но пусть его назовёт та, что призвала меня.
   -Да, - раздался голос Матери Миров, - Я назову его. Слушай, Эрт'э'лэн Аквар, имя ему - Тхирмиунар, и имя стихии, что дала ему начала, что несёт он в себе - Любовь. Он призван в час, когда Ангор уступает своё место Золотой Звезде Ллир и посему время его - утро, и путь его - обновление. Вместе вы сможете воплотить Великий замысел твоего мира, ани эспас.
   Синкланар с ног до головы оглядел Призванного. Он был рад, хотя и чувствовал себя немного неловко - никогда не приходилось ему видеть подобное, да и не ожидал он, что Тхирмиунар так скоро обретёт себя. Да что там обретёт себя - странно было то, что Призванный даже не удивился тому, что был призван. Как будто ждал где-то до поры. А Эрт'э'лэн Аквар был уже готов к тому, что ему придётся помогать Призванному делать первые шаги в зримом мире, рассказывать, объяснять... а вышло так, что тот пришёл, уже зная... Но он был рад. Наконец-то будет с кем поделиться тем, что обычно горячей волной переполняет сердце и зовётся счастьем. Правда, почему-то кольнуло душу, когда он увидел, как Ирму смотрит на это чересчур резкое лицо, в эти слишком синие глаза...
  
   А в это время Эрмар пришла в движение. Все Стихии, державшие её в своих ладонях, колыхнулись, сдвинулись. Заходили по морю огромные волны, задрожала земля, закачались деревья, пригибаемые к ней внезапно посильневшими ветрами. Небо дрогнуло, качнулось, и облака прыснули во все стороны, как перепуганные мышата. Душа Эрмар рвалась из оков своей плоти, облик земли изменялся с каждым мгновением, будто время понеслось галопом, презрев законы Творения...
   И там, в глубине Великого Ничто, Мать Миров услышала мольбы пробудившейся души Эрмар, и вслед за Призванным, даровала ей зримый облик.
  
   VIII
   Эрт'э'лэн Аквар, не отводя глаз, разглядывал Тхирмиунара, совершенно не понимая, как к нему относиться: как к ани вэкварэр или как к брату. Скорее как к брату, подумал он. То, что исходило от Призванного, было исполнено уверенности, знания, опыта, невесть откуда взявшихся, и Синкланар смутно подозревал, что Тхирмиунар не просто брат ему, но брат старший, просто спавший до поры - слишком сильным было ощущение того, что он знает что-то неведомое Эрт'э'лэн Аквару, но почему-то необходимое, даже неизбежное...
   Его размышления были мягко прерваны голосом Ирму:
   -Ты хотел прихода Разделённых - ты можешь их призвать. Твой мир готов принять их, стать домом для нового народа. Я знаю, ты давно думаешь об этом, но не знаешь, справишься ли. Не сомневайся. То время, которого ты так ждал, наступило. Ты можешь призвать их немедленно, если захочешь.
   Эрт'э'лэн Аквар улыбнулся настолько светло и счастливо, насколько смог. Ещё миг - и вот он, лёгкий, как дуновение ветра, завертелся, закружился на месте, взметая вихри звуков и материй, серебристо-радужный свет устремился во все стороны, подобный брызгам колоссального фонтана. Взорвался и осыпался калейдоскоп световых изломов, разноцветные волны закачались над головой Создателя. Паутинкой, мороком, тончайшей вуалью окутала пространство неописуемой красоты музыка. Как она звучала - неведомо, она бралась из ниоткуда, из пустоты, из звёздного блеска, она тянулась из пальцев Синкланара, как нить с веретена. Туманный полог стремительно рухнул на него, скрыв полностью нервную тонкую фигуру Эрт'э'лэн Аквара, оплетённую, как дымкой, почти невесомым парящим облаком волос, а когда спустя мгновения - или века - туман начал рассеиваться, взорам Ирму Акварэн и Тхирмиунара предстали десять полупризрачных фигур. Уже призванные, но ещё не проявленные.
   Огромные серебристые глаза Синкланара потеплели, заискрились, он обернулся к Ирму и, казалось, ожидал чего-то, лишь одного слова, способного дать ему право завершить это Творение.
   Ирму поняла, улыбнулась, кивнула. Эрт'э'лэн Аквар протянул руки к первой фигуре... Первый из Призванных неуверенно шагнул из тумана, ведомый за руку своим Создателем. Мать Миров едва сдержала усмешку: пришедший был неуловимо похож на Тхирмиунара, но выглядел, скорее, как пародия. Слишком острый с горбинкой нос, слишком тяжёлые надбровные дуги, а сами брови почти сходятся. Тонковатый нервный рот. Прямые пышные каштановые волосы. Одежды под стать - тёмная охра дубовых ветвей, густая сангина ивовой коры и осенних старых листьев. Серовато-стальные глаза цепко оглядывают присутствующих.
   Эрт'э'лэн Аквар, всё ещё держа его за руку, поглядел в эти глаза, заговорил с ним мысленно. Призванный изменился в лице, понимая, но ничего не ответил. Синкланар растерянно обернулся к Ирму.
   -Он не сможет говорить, да?
   Почему-то вместо Ирму ответил Тхирмиунар:
   -Он прекрасно умеет это, но не любит. Таким и останется. Его имя - Вэйвелеанар. Молчаливый.
   -Но как ты... - удивился Эрт'э'лэн Аквар.
   -Он сам мне поведал. - Голос Тхирмиунара был спокоен и уверен.
   Синкланар вопросительно взглянул на Ирму Акварэн.
   -Ирму, но почему он говорит, а не ты? Неужели он знает всё лучше тебя?
   -Он знает Имена и чувствует Путь. Ты же можешь призывать, но об Имени и Пути можешь только догадываться.
   Эрт'э'лэн Аквар потёр двумя пальцами висок.
   -Имя его я знаю. Попробую догадаться о Пути.
   Он с недоверием посмотрел на Тхирмиунара, а затем обратился к Вэйвелеанару:
   -Ты мой первый... сын, и ты будешь творить, подобно мне, но не звуком и словом, а силой своих рук, и все богатства Эрмар будут к твоим услугам. Ты станешь Мастером, Вэйвелеанар Акварэн, и будешь создавать красоту из красоты, и сила Эрмун будет тебе в помощь. Ты слышишь меня, ани эспас?
   Призванный кивнул, и присутствующие услышали первые слова, произнесённые им: Лаинну кинэ. Благодарю.
  
   Один за другим выходили они из туманного облака. Эрт'э'лэн Аквар радовался каждому из них, протягивал им руки, пытался угадать их имена и суть - после прихода Тхирмиунара он почему-то не отваживался давать им имена сам. Откуда-то он знал, что они не внове даже Великому Ничто - иначе не призвал бы он их с такой лёгкостью, и это знание почему-то больно ранило его; ему казалось, что они всё же не его ани вэкварэр, что не он создал их, а если и он, то его роль в этом Творении была не главной.
   Один за другим они выходили из туманного облака. Стремительная, яркая, радостная Лура и тонкий, печально-задумчивый Диарон. Властная и вспыльчивая Эльмиунэ и резковатый, непредсказуемый Веримэр, ласковая и чарующе прекрасная Фиарэль и холодноватый, совершенный до нереальности и ужаса Энлармаран, спокойная, но суровая Имиэль и хитроватый, улыбающийся не разжимая губ, Тардинэм, и лучезарная, почти подобная Ирму в своём сиянии Илдинэмма... Они не были похожи ни на Эрт'э'лэн Аквара, ни друг на друга, но волею Син-Энлармар они были прекрасны и мудры. Они были готовы вступить каждый на свой путь и положить начало народу Эрмар... Эрт'э'лэн Аквар с удовольствием глядел на их высокие, величественные фигуры, и в его мыслях промелькнуло то слово, которое должно было стать Именем всем им.
   -Киниан, -произнёс Создатель, обращаясь к Призванным. - Вы - Киниан.
  
   IX
   Довольно долго Киниан не покидали того места, где были призваны - в этом убежище, созданном волей Ирму, они должны были познать многое. Они должны были стать единым целым, той рукой, теми пальцами, что прикоснутся к Эрмар, как к струнам, и заставят её звучать прекрасной песней, учась ей и творя её облик. Они приняли свой путь и впитали в себя суть Стихий и Предназначений, став каждый - Стихией и Предназначением. Каждый из них был подобен раскрытой книге, читался ясно, да и как иначе: могла ли, например, пламенная темноглазая Эльмиунэ быть чем-либо, кроме Огня, и кто, кроме загадочного, непонятного Тардинэма смог бы стать Образом и Иллюзией? Лишь печальные фиалковые глаза Диарона не говорили о его пути. Эрт'э'лэн Аквар, всё ещё не забывший своих недавних грустных мыслей и долгое время заставлявший свою Песнь звучать в миноре, подумал, что путь его - Гармония Мира, служение Музыке, но Тхирмиунар распознал в нём нечто иное - тонкий полупризрачный Диарон должен был стать Асиэлем - Судьёй, Справедливостью и Голосом Создателя - за внешностью менестреля скрывалась сила, неизведанная и неохватимая, а обнаружившийся в хрупком золотоволосом кинианаре неслыханный дар убеждения способен был заставить кого угодно признать свою вину и правоту справедливости.
   Синкланар вглядывался в тонкое лицо Асиэля, и казалось ему, что тот должен будет в своё время совершить что-то практически нереальное, но что именно и какого рода - не открывалось ему, сколь он ни тщился. Эрт'э'лэн Аквар попытался понять, есть ли в силе Диарона что-либо враждебное его замыслу, но облегчённо оставил эти попытки, ибо взгляд Асиэля излучал непоколебимую честность. Но на всякий случай он стал присматриваться к странному обладателю фиолетовых глаз.
  
   Тем временем Киниан набирались сил, учились быть собой, слушать себя и друг друга, они начинали представлять себе, что их ждёт, и то и дело кто-нибудь начинал мечтать, представлять себе свой будущий дом и рассказывать остальным. Они видели сны об Эрмар, и каждый сон был ярче предыдущего, и радостно было делиться такими видениями. Они говорили на том языке, с которым пришли в жизнь, на котором говорили Ирму, Эрт'э'лэн Аквар и Тхирмиунар, и которому они сами дали имя, посчитав этот язык своим - кинианур. Это было верно, ибо они стали первыми существами, способными говорить вслух, а не только общаться мыслью. Они радовались тому, что способны на это, они стали слагать песни - ведь музыке, звучавшей в них и вне их, не хватало слов... Они были счастливы, и не торопились покидать гостеприимное убежище Ирму. Лишь старший брат их - а они были абсолютно уверены, что Тхирмиунар их старший брат, ибо разделённый, как и они, - был неспокоен. Он чувствовал, что должен уйти из этого оазиса посреди Вэйлэнкваром, из тёплого тумана Матери Миров и первым ступить на загадочную и немного пугающую Эрмар. Первым из подобных Создателю.
   Настал момент, когда он больше не смог находиться в этом спокойном уголке, и решился шагнуть в неизвестность. Время,
   стоявшее неподвижно, начало своё движение, как только он покинул туманный полог. Тьма и свет, звёзды и солнце на чёрном покрывале - всё мелькало и клубилось, и с большой высоты увидел он Эрмар, омываемую океаном облаков и ветра. Увидел он и два больших материка в лучах и бусах островов, видел реки, озёра, моря, видел Большое Море, и чем ближе была Эрмар, тем прекраснее казался ему лик её.
   Он ступил на берег огромной величественной реки и отведал воздуха нового мира. С первым же его вдохом ритм Эрмар сместился, и вот уже вся земля слилась с ним в едином дыхании, всё прислушивалось к нему, как к слову, которого ожидали веками, тысячелетиями. Эпохами... Он ощущал эту землю всей своей сутью, он слышал свой собственный пульс в биении ключей, в шелесте трав, в разговорах гор. Он понял, зачем пришёл сюда, ему казалось, что вся Великая Гармония слилась воедино в этой земле, что она пронизывает его насквозь, вплетая в себя, как часть давно предопределённого узора, завораживая... Он понял, что покинуть эту землю для него будет значить - отвергнуть, убить Красоту, а этого он не мог не то, что сделать - помыслить... И купаясь в лучах солнца, омываемый слепым дождём, овеваемый ветром и ощущающий прохладу и скрытую мощь земли, радостный и счастливый, он произнёс первые в этом мире слова:
   -Кэ эс амиунар т'лэн Эрмар!
  
   Х
   ...И пошло время. Зашевелилось, задышало, застучали неведомые молоточки - мир обрёл свою колею и радостно по ней покатился. Как ребёнок, вырвавшийся из рук родителей и бегущий туда, куда давно хотелось, и - сам, а не "за ручку", мир устанавливал свой порядок, учась сам себе.
   Те, что пришли на Эрмар, были под стать миру - они тоже учились и ощущали, постепенно обретая силы, что способны сами внести в этот мир что-то новое, своё. Они учились чувствовать стихии, слушать Музыку Мира, улавливать тончайшие вибрации невесомых нот Творения, видеть, как эти звуки кувыркаются вокруг них, сталкиваясь и разбегаясь... Они учились жить в этом мире. Быть этим миром.
   Первой неожиданностью, что открылась им, стало время. Вернее, то, что оно подчиняется определённым законам. Антар Эйнаар уступала наблюдательный пост своей серебряной сестре - и это случалось практически через равные промежутки. Ну, не совсем уж точно через равные, но всё же они сменялись постоянно, и не бывало такого, чтобы какая-либо из звёзд задержалась дольше обычного... Всё живое на Эрмар почему-то подчинялось этому циклу. С приходом Ллир оживали цветы, распахивая свои разноцветные глаза и жадно вглядываясь в небо; травы и деревья, казалось, толкали друг друга, стремясь дотянуться всё выше, ближе к ласковым лучам Золотой Звезды, и стоило только замереть - тут же становилось слышно, как пихаются в земле, будто котята в одеяле, новорождённые ростки. Просыпались звери и птицы, начинали свои нехитрые хлопоты, а с приходом бархатно-прохладной Ангор всё замирало. Мир отдыхал.
   Те, что пришли, не могли до конца понять природу времени. Они видели, что под тэр пас алар всё приходит в движение, что-то уходит, что-то появляется, весь облик Эрмар меняется с каждым днём, пусть немного - но меняется. Они думали, что это скажется и на них самих, но ошибались. Не созданные на Эрмар, а призванные из Начала, они не менялись. Время не могло вплести ни одной ноты в их мелодию, не могло даже заставить их прислушаться к своему ритму. Это они вливались в это время, проникая в него, становясь частью его и оставаясь такими же, как и были - словно искусно обработанные драгоценные камни, волею капризной девчонки вплетённые в хрупкий венок из полевых цветов, обречённый наутро увянуть. Колокола этого мира весело звенели сами по себе, иногда это было чудовищной какофонией, иногда - причудливой музыкальной вязью, но пришли они и поймали в свои ладони пляшущие по ветру верёвки, и колокола заиграли ровнее и правильнее, но это была их музыка, продуманная и отрепетированная. Это они вплелись в этот мир жёсткой золотой нитью, и мир начал становиться ими. Тронь золотую нить, дёрни за неё, вынь из ткани - и узор распадётся. Упорядоченная цельность сменится первобытным хаосом, а Тот, кто ткал этот узор, со вздохом снова примется за работу. И выпавшую нить заменит другая... А узор станет ещё прекраснее. Но что останется выпавшей нити? Забвение или перерождение?..
   Так думал Диарон, прохладным вечером лёжа в упругой, шелковистой, новенькой траве на берегу реки, которой ещё не было имени, и упорно пытался гонять от себя все эти странные унылые мысли, совершенно не подобающие ни этому вечеру, ни этой траве, ни этой реке, ни всей этой красоте...
   XI
   А потом они построили Первый Дом. Поначалу они вообще обходились без какого-либо крова - от дождя и ветра могло защитить магическое поле, а от холода и жары они не страдали - как-то приспосабливались, только первые минуты ощущая неприятные атмосферные сюрпризы. Но в конце концов им надоело шататься по Эрмар неизвестно зачем: у каждого в голове зрели какие-то планы, каждый хотел попробовать силы, чем-то заняться - спокойно, не спеша, да и отдыхать всё же сподручнее, когда не тратишь силы на поддержание поля и не думаешь, как бы ненароком кого-нибудь не обидеть, плюхнувшись не глядя и обвалив его нору. Вот-вот, именно. Даже у бориан есть дома. Это начинало задевать, и было решено, что пришло время где-нибудь осесть. Нет, прекращать прогулки по Эрмар никто не собирался, летать туда-сюда никто не запрещал, но ведь приятнее возвращаться, когда есть, куда вернуться...
   Короче говоря, они построили Первый Дом. По правде говоря, их было два, но первое творение было разнесено на пылинки и звуки ввиду полной непригодности для жилья. Творили его все вместе, и каждый вложил в это чудовищное сооружение своё понимание слова "дом". Эта подвешенная в воздухе каменно-земляная не то нора, не то берлога, кое-где утыканная (для красоты, разумеется) витыми брёвнами, напоминающими колонны, держалась в равновесии лишь на паре заклинаний и угрожающе раскачивалась. Причём амплитуда колебаний данного архитектурного излишества с каждым кивком увеличивалась, и горе-строители были вынуждены то и дело отскакивать в стороны, не зная, что же это у них вышло, и что с этим делать.
   В таком состоянии их и обнаружил возвратившийся с очередной затянувшейся вылазки Тхирмиунар. Его появления никто не ожидал, так как все давно привыкли к тому, что он постоянно шляется в одиночку неизвестно где, мотивируя это тем, что в мире полно всего интересного и нового, и увидеть это невозможно, сидя на одном месте или осторожно прогуливаясь в окрестностях этого места в компании десяти спорщиков.
   Только в этот раз на лицах упомянутых спорщиков было начертано невиданное единодушие - они не знали, что дальше делать с этим жутковатым маятником, который сами же и подвесили, лишь зачарованно смотрели на качающийся бред, ритмично отскакивая всё дальше и дальше.
   Внезапно раздался сухой треск, хлопок, послышался нестройный сумбурный гул рассыпающихся, затихающих звуков, и чудо кинианского зодчества исчезло, как и не было его. Все вздохнули, как по команде, и оглушённо уставились на подошедшего Тхирмиунара, который не мог больше сдерживаться и смеялся в голос. Поборов приступ хохота, он счёл нужным поинтересоваться:
   -Что это было?
   Мрачный Вэйвелеанар, затеявший этот эксперимент, глянул на него, как на дикаря, который никогда не видел чего-нибудь элементарного и важно, но при этом несколько подавленно изрёк:
   -Дом... А ты вот его сломал... А мы строили...
   Тхирмиунар подобрал с земли камешек, подбросил на ладони и хитро улыбнулся.
   -А как вы его строили?
   От растерянной компании отделился Тардинэм, сочтя, видимо, что одолеть подробности строительства в вольном пересказе Молчаливого будет непросто, и решил рассказать сам:
   -В общем, так. Мы собрались все вместе и стали представлять себе дом...
   -А зачем все вместе? - перебил Тхирмиунар.
   -Вместе же лучше выходит. Ведь когда, например, дождь начинается, вместе быстрее получается собрать поле...
   Тхирмиунар одарил его таким взглядом, каким в своё время Ирму смотрела на очередную несуразицу, сотворённую Эрт'э'лэн Акваром в дни создания облика Эрмар.
   -Вот поэтому и получилось такое... чудо, что вместе. Мы же все разные. И видим по-разному. Наши видения не соприкасаются. В данном случае это творение держало лишь общее желание построить дом. А что это такое - дом - вы поняли каждый по-своему. Вот и слепилось это.
   -Но как же нам быть? - робко подала голос Фиарэль. - Дом-то нужен!
   -Нужен, - согласился Тхирмиунар. - Но сначала надо его понять.
   -Что значит понять? - удивился Тардинэм.
   -А это значит - увидеть одинаково, одними глазами, и понять, что в нём нужно каждому из нас. Вот ты, Вэйвелеанар, ты Мастер - тебе и возводить стены, крышу, ставить лестницы - короче, создавать основу. Прочную и красивую, чтобы уродливым творением не нарушить красоту Эрмар. И в этом тебе помогут Тардинэм и Фиарэль. Ты, Илдинэмма, конечно, захочешь, чтобы дом был светлым, чтобы лучи Ллир проникали в каждый уголок - тебе стоит позаботиться об окнах. Ты, Эльмиунэ, жаждешь тепла - займись очагом, пусть он согревает дом. Всем нам надо будет отдыхать - пусть Веримэр решает, где и как это лучше всего будет делать. Тебе, Имиэль, наверное, будет приятно украсить дом фонтанами? А Лура принесёт из лесу цветов, и они будут жить в этом доме вместе с нами. Пусть Энлармаран хранит в стенах дома память о каждом дне, что мы провели на Эрмар, дабы тем, кто придёт за нами, было легче находить себя в этом мире. А Диарон проследит, чтобы никто не был в обиде. Ну и , конечно, мы все украсим наш Первый Дом так, как захотим, чтобы в нём было приятно жить. А потом...
   Тхирмиунар говорил, а они удивлялись, откуда он знает, каким должен быть дом, если он никогда не видел никаких домов? Или видел? Но где?.. Постепенно они сами начали понимать, что сами знают, видят, перед глазами вставало прекрасное видение - изящное высокое здание, более напоминающее большое витиеватое дерево, выросшее посреди огромного луга. Они видели каждую мелочь, каждый узор, каждый камешек, а когда, наконец, очнулись - поняли, что это здание стоит у них перед глазами.
   Тхирмиунар сидел на земле, обхватив руками колени и, счастливо улыбаясь, с удовольствием разглядывал Первый Дом.
  
   Постепенно Вэйвелеанар вошёл во вкус нового занятия. Он провалился в строительство с головой, сначала замостив площадку перед Домом разноцветными каменными плитами, сложенными изысканной мозаикой, затем подбил Луру и Имиэль на создание сада, а Тардинэма уговорил, что само по себе было подвигом, заняться украшением творения неутомимых дам. Затем отгрохал себе шикарную мастерскую и пристрастился к созданию разных хитрых штуковин, о которых и не подозревал, пока не приступал к работе. Причём особое удовольствие ему доставляло делать это просто руками, без помощи магии добиваясь того, что виделось его уму. Молчаливый сиял. Правда, Фиарэль несколько раз заявляла, что стук и лязг мешает ей вкушать гармонию, но он соорудил ей какую-то штуку, из которой эту гармонию можно было вытягивать непосредственно, дёргая за стальные нити, и она успокоилась. Зато через какое-то время взвыли все остальные, так как отовсюду нёсся всё тот же стук и лязг, но уже в компании со странными звуками Вэйвелеанарова детища. Пришёл Диарон и потребовал сатисфакции. Молчаливый позвал Тардинэма на помощь и соорудил мост через реку, на том берегу выстроил ещё один дом и выселил туда Фиарэль, обрадованную тем, что к ней перестанут приставать. Через какое-то время неугомонный Диарон решил, что это несправедливо, и вскоре у каждого был свой собственный дом, только Тхирмиунар по-прежнему оставался в Первом Доме, если конечно вообще присутствовал в наличии.
   Его жажда странствий была неистощима, он излазил Эрмар вдоль, поперёк, вверх и вглубь, и постоянно находил что-то новое; это занятие настолько поглотило его, что он всё реже и реже стал появляться среди братьев и сестёр. Пока он бродил, вокруг Первого Дома уже образовался небольшой городок, а всё потому, что Молчаливый никак не мог переключиться на что-нибудь ещё.
   Когда Тхирмиунар в очередной раз возвращался домой, его поразило неожиданное обилие зданий, ровных дорожек, тонких мостиков, ухоженных деревьев, кружевных оградок и заборчиков посолиднее (зверьё уже пронюхало о том, что в садах растёт полно вкуснятины и принялось разбойничать), и всё это было залито ровным золотистым светом предвечернего солнца, окрашено в цвета янтаря, мёда и осени... Внезапно он понял - это не может зваться иначе. Это Эммион Эйнаар. Золотой Город. Первый город. Их город.
  
   XII
   ...Воды Лайнигилэр темны и неподвижны, ничто не смущает Зеркало Мира - ни подземные ключи, ни порывы ветра, ни идущая своим ходом жизнь озёрных обитателей. Гладкая, блестящая, будто лакированная поверхность озера более всего напоминала отполированную до полупрозрачности пластину тёмного металла, над которой занесён резец мастера, ещё только обдумывающего узор...Спокойная, очень спокойная вода, пряжка чернёного серебра, брошенная небрежно на тёмно-зелёное покрывало...
   Что-то тянуло его в эти места - вот уже долгое время приходил он к Лайнигилэр, откуда бы и куда бы ни шёл. Равнодушное постоянство озера умиротворяло, успокаивало, давало возможность поразмышлять наедине с собой. Шёпот трав навевал причудливые мысли, поднимал из глубин памяти какие-то осколки, обрывки фраз, они обрастали смыслом, теряя свою первоначальную суть и обретая новую. А прохладный блеск недвижной воды уравновешивал явь и суть, даря гармонию.
   Гармония этого мира ещё так призрачна, так беззащитна, думал он, разглядывая тонкие, будто хрустальные, травинки, проклюнувшиеся меж матово поблескивающих камней. Она ещё подобна такой вот хрупкой травинке, крошечному ростку - что ещё из него вырастет? - думал он, погружая пальцы в прохладную воду, - И мы все так похожи сейчас на этот росток... Ирму говорила: вы будете жить в гармонии друг с другом и с миром. Да, пожалуй... Песня ещё не прозвучала до конца, осталась какая-то недосказанность. Мы ждём, я жду... чего-то, и это что-то - далеко не финальный аккорд пьесы облика Гармонии Мира? Красота красотой, но что-то ведь должно двинуть мир с места, иначе невозможно - красота жива в обновлении. Так? - Так... наверное. Хорошо бы, конечно, вечность вот этак вот лежать в траве и слушать. Как камень. Или как дерево. Но зачем тогда быть здесь и быть таким? Камень или дерево не знают, зачем пришли, они просто есть. Их мало что тревожит. Они могут просто смотреть. А я? Что я здесь - элемент декорации, украшение пейзажа или что-то большее? Ничто не шелохнётся, не изменится, мы все вросли в окружающую нас картинку, застыли.... Зачем? Что создавал Эрт'э'лэн Аквар: новый мир или игрушку для себя, панораму с движущимися по заданному пути фигурками? Ай, что я несу, я же понимаю, что это не так, что это только кажется, хочется верить, что ещё немного - и всё сдвинется, зашевелится, заживёт своей собственной жизнью, задышит.... И дорисуется контур Гармонии, и мы перестанем быть рисунком на песке, уйдёт ощущение дыхания вэйинор за спиной, не покидающее даже тогда, когда мы собираемся вместе...
   Он думал, что готов ждать вечность, и ещё вечность, если потребуется. Он знал, что изменение неизбежно, но не догадывался, с чего оно начнётся. Так приятно было валяться на берегу озера, рисуя себе мысленно картины далёкого и недалёкого будущего, а неподвижное спокойствие Лайнигилэр придавало уверенности и добавляло весомости его мыслям. Всё вокруг было настолько знакомым, привычным, неизменным - как всякий раз, когда он приходил к Зеркалу Мира... Он думал об изменении, он ждал его, но менее всего он предполагал, что оно начнётся с него самого.
   Слух его уловил новый, неожиданный для привычной палитры голосов мира звук - будто бы кто-то приближался к нему сзади. Он не узнавал этих шагов - то был кто-то, кого он не знал. И этот кто-то не был из бориан - в этом случае звук был бы другим, и дыхание было бы слышнее. Кто же это?..
   Он попытался было вскочить на ноги, но тут же сел от неожиданности: сначала ему показалось, что от ближнего края кружевной рощицы шагах в тридцати от него отделилось и начало приближаться одно из деревьев. Немного приглядевшись, оправился от неожиданности, но тут же обалдел опять: прямо на него шла неописуемой красоты женщина, и встающие по пояс травы, казалось, расступались перед ней. Высокая, величественная и царственная, она двигалась с такой пугающей уверенностью и волшебной грацией, что казалось, будто весь этот мир принадлежит ей и только ей. У женщины было чуть удлиненное лицо, украшенное мягкой полуулыбкой, глубокие, тёплые янтарно-медовые глаза и потрясающие волосы - будто топлёное молоко с ноткой шлифованного опала и спелого колоса, почти прямые, густой волной спадающие до колен, еле сдерживаемые тонкими зелёными лентами. На ней было платье цвета молодой листвы и ожерелье из лесных орехов. Нет, здесь не было ошибки - она шла именно к нему.
   Он наконец-то перестал удивляться и, выбравшись из прибрежных зарослей, в которые достаточно неловко плюхнулся на задницу, выпрямился в полный рост, во все глаза глядя на странную гостью. Почему-то ему вдруг показалось, что он пребывает не в лучшем виде для общения с дамами - одежда мятая, волосы спутанные, с торчащими из них травинками... Он опустил глаза и попытался отряхнуться. Женщина подошла очень близко, их разделяла лишь пара шагов, затем ещё ближе. Он поднял голову и встретился с ней взглядом. И узнал её. И прочёл её имя.
   -Ты Эрмару? - спросил он.
   Женщина лукаво улыбнулась, в её янтарных глазах будто блеснули крошечные алые звёздочки.
   -Да, - ответила она. - А ты - Тхирмиунар. Я искала тебя. А ты ждал меня.
   Он протянул руку и поймал её ладонь. Тонкие пальцы Эрмару прохладным плющом оплели его запястье, и ему показалось, что так было всегда, что он просто долго спал, а потом проснулся, и увидел всё таким, каким оно и должно быть. И - где сомнения, где ожидания? Всё сбылось. Или было?
   Он не заметил, как женщина оказалась ещё ближе, её пальцы лежали в его ладонях, воздух наполнился ароматом цветов и фруктов, задрожал, изменил цвет; тонкие вкрадчивые звуки, будто первые робкие струйки только что пробудившегося ручья, не ведающего, что ему суждено стать водопадом, зазвенели в траве, в небе, побежали по холодному стеклу Лайнигилэр. Переведя дыхание, он спросил, хотя знал ответ: -Ты кто?
   И - шорохом, мороком, тонким шёлком ночного неба, лёгким жемчугом лунных бликов, ярким блеском полуденной бронзы, прохладной вуалью изменчивого тумана, издалека, из ниоткуда, из крови, из памяти, из сердца - выдохом:
  -- Я Эрмару.
   ...И рухнуло небо над Зеркалом Мира...
  
   ...Тардинэм сидел на перилах балкона собственного дома и лениво водил пальцем по узору колонны. Повторяя его движения, но чуть запаздывая, по углублению рельефа текла причудливая золотая цепь. Внизу, в саду, Имиэль возилась с молодыми деревцами. Лёгкий ветерок развевал её жемчужно-голубые одежды, мерцали перламутровые рыбки в светлых блестящих волосах, вся она была настолько лёгкой, быстрой, в воздухе висел её звонкий смех, она наполнила собой всё - Тардинэм свесился вниз, пытаясь понять, кто там шумит, и замер. Впервые он понял, насколько прекрасна Имиэль. Смеющаяся, радостная, непохожая на себя, обычно суровую и гордую, сверкающая на солнце, как жемчужина в хрустальной чаше... Он не удержался - и на волосы Имиэль лёг венок из медных листьев и гранатовых цветов. Она вздрогнула, подняла руку, дотронулась до неожиданного подарка... Лёгкий смешок - и в тёмных кудрях Тардинэма засияла тонкая диадема из раковин в серебристом переплёте. Он оттолкнулся от парапета и неслышно спрыгнул в сад. Имиэль обернулась.
   ...И рухнуло небо...
   Лура стояла в дверях мастерской, задумчиво вертя в руках миниатюрный кинжал. Она ловила себя на мысли, что вообще-то пришла, чтобы заточить ножик, но вместо того, чтобы попросить, онемела, как рыба, и пялится на Мастера.
   Вэйвелеанар, увлечённый обработкой какой-то железяки, казалось, не замечал её. В воздухе висело мерное постукивание, лишённое любого намёка на ритмичность, что слегка раздражало Луру - ей мерещилось, что её сердце то частит, то замедляет ход. Проклятый стук, подумала она, не даёт сосредоточиться. Я ведь что-то хотела сказать. Что же?..
   Поглощённая своими мыслями, Лура машинально шагнула вперёд. Затем ещё. И ещё раз. Она даже не почувствовала, не заметила, что Молчаливый давно прекратил работу, перекладывая свои железки только для вида, а сам искоса на неё поглядывает.
   Лура сделала ещё один шаг и, подняв глаза, поняла, что стоит практически вплотную к Мастеру, всё ещё пытаясь вспомнить, что же она хотела сказать. Повисла сухая, крошащаяся тишина - можно было услышать, как шуршат, осыпаясь, мгновения, уводя ощущение времени куда-то вдаль... Надо что-то сказать, да, надо что-то сказать, сделать, ну хоть что-нибудь сделать, ну не стоять же как полная дура, вот, я уже слышу своё сердце, оно стучит, как кувалда, сейчас оглохну, нет, что же делать, ну что?.. А время шло, текло расплавленным металлом, жгло изнутри, жгло снаружи...
   И тогда она взяла его за руку, в глубине сознания удивляясь, как странно выглядят её бледные пальцы на оливково-смуглом запястье Вэйвелеанара. Каменно-резкое лицо Мастера озарилось улыбкой, серо-стальные глаза засветились радужным серебром.
   ...И рухнуло небо...
  
   И случилось то, что было предначертано. Меланхоличный Диарон, таясь и робея, бродил по следам Фиарэль, внимая её песням, пока не осмелел и не решился подойти. И в роскошных её волосах появились тонкие сине-фиолетовые и изумрудные ленты, и голоса их зазвучали вместе.
   Веримэр, по своему обыкновению, поругался в хлам с Илдинэммой, она, как водится, приласкала его сравнением с мрачным нахохлившимся вороном и запустила в беднягу шаровой молнией. Но Веримэр заметил в её голосе такую нежность, а в глазах такой блеск, что дрогнул, а Илдинэмма, лёгким привычным жестом стряхивая с воротника на редкость пушистого нетопыря, была потрясена его изяществом и ловкостью...
   К вечеру обитатели Эйнаара не знали, куда прятаться от невиданных жутковато-сияющих монстров, напоминающих помесь вороны с фонарём, а Илдинэмма в это время расчёсывала смоляную шевелюру жмурящегося от удовольствия Веримэра, сидя под каштаном в собственном саду.
   А надменный и холодный, как ледяная статуя, Энлармаран оттаял и обрёл, по меткому выражению Диарона, некое подобие жизни, согретый горящими глазами Эльмиунэ, и подобно языкам пламени, её рыжая грива то и дело мелькала между аккуратными, будто по линейке нарисованными стволами деревьев его парка, оживляла огненными сполохами уныло-совершенную геометрию его жилища, внося в размеренное хозяйство Энлармарана очаровательный беспорядок...
   Небо рухнуло, и сложилось иным узором, и ушло пугающее дыхание вэйинор, незримо витавшее над полупустым Эммион Эйнааром, и было положено начало народу Киниан.
  
   XIII
   Призванные из Начала не способны понять природу времени - оно не властно над ними. Годы, века, тысячелетия проходят своей чередой, не задевая их, лишь приумножаются их творения, и пишется помалу Книга Времён, ложатся на бумагу аккуратные строчки, поскрипывает алмазное перо дотошного Энлармарана: рождение - имя, рождение - имя.... И тонет в великолепии Эммион Эйнаар.
   Город рос, подобно дереву. Первый Дом утонул в садах, отгороженный мозаичной стеной; замощённая узорчатым камнем площадка между домами Изначальных превратилась в Площадь Собраний - теперь её украшали выстроившиеся причудливым полукругом двенадцать высоченных каменных кресел, и два по краям, как правило, пустующие. Незанятые дома, построенные некогда Вэйвелеанаром просто так, для развлечения, уже давно были заселены. Город перетёк за стену и разросся. Когда перестало хватать места - не помешала и новая стена.
   Сверху Эйнаар был похож на спиленное дерево с явственно проступающими годовыми кольцами - он рос и рос, и шесть колец городских стен уже утонули в нём. Седьмая ещё пока окружала город. Ещё немного - и не нужна будет дорога, ведущая к морю, у Эйнаара есть все шансы упереться в него стеной.
   Нет, что-то в этом есть противоестественное, думал Тхирмиунар, хмуро разглядывая Эйнаар со шпиля башни дома Асиэля. Зачем мы все сгрудились в одном месте, почему никому не пришло в голову построить ещё город? Или даже не один город? Сколько ещё существует рек, озёр, в конце концов, если обязательно жить у воды? А если не обязательно - живи, где хочешь, лишь бы нравилось. Ну и разошлись бы. Всё равно никто из младших уже не помнит, кто ему родня - все ему родня в равной степени. Не в этом дело. А в чём? Такой огромный город многого требует. Граница леса ушла далеко вглубь - извели ученики Молчаливого и прочие пожиратели знаний. Да, они сажают дерево, но ведь вырастить дерево гораздо дольше, чем срубить.... Нет, надо что-то менять...
   Тхирмиунар ещё немного постоял на башне, затем быстро спустился вниз и решительно дёрнул за тяжёлый витой шнур, свисавший между двух старых лип возле дверей Асиэлева дома. На голову ему незамедлительно посыпалась всякая труха, старые листья, ветки и драное, давно покинутое воронье гнездо. И неудивительно - к другому концу шнура был приделан колокол, которым никому ещё не доводилось пользоваться. Колокол вообще-то был предназначен для экстренного сбора всех Изначальных на Площади Собраний, но таких случаев пока что не было. Все были всем довольны. И менее всего ожидали услышать сей не слишком мелодичный звук в столь ранний час. Какое-то время никто не реагировал, Тхирмиунар решил дёрнуть ещё разок, но тут из переулка со стороны учебных мастерских показался злой, как оса (видимо, оторванный от какой-то работы), растрёпанный Вэйвелеанар в сопровождении Луры, на ходу пытающейся сотворить ему какую-нибудь пристойную одёжу взамен замызганного кожаного фартука, а за ними подтянулись и все остальные. На лицах Изначальных было отчётливо написано: ну и зачем ты это сделал?
   Тхирмиунар поднялся по ступенькам, ведущим на возвышение у мозаичной стены, и занял своё место в центре полукруга. Быстрым взглядом обвёл сонные и недовольные физиономии, на миг усмехнулся, но тут же снова стал серьёзен.
   По краям площади сгрудились любопытные, млея от удовольствия наблюдать столь нетипичную картину. Повисла тишина. В углу кто-то что-то уронил. Эльмиунэ потихонечку ткнула в бок Диарона, тот встряхнулся, сфокусировал свой взгляд на Тхирмиунаре и со всей возможной важностью и серьёзностью спросил:
  -- Для чего ты собрал нас, брат?
   Тхирмиунар встал, вышел вперёд и повернулся лицом к сидящим, давая понять, что обращается только к Изначальным, а не к толпе на площади.
   -Я не стал бы вас тревожить попусту, но мне кажется, что мы совершаем серьёзную ошибку.
   Тардинэм, сидевший в весьма фривольной позе, развалясь и подперев голову, выпрямился и поднял руку, прося слова. Диарон кивнул.
   -И какова же эта ошибка?
   Тхирмиунар продолжил:
   -Братья и сёстры, мне кажется, что пора нам уходить из Эйнаара и идти строить новые города. Нас стало много, ещё чуть-чуть - и эта земля перестанет нам помогать, ведь беря у неё столько, мы не можем дать ей равной замены. А вокруг Эйнаара - бесконечное множество чудесных мест, красота и сила Эрмар огромна, и нам следует пойти туда, дальше.
   -Но зачем? - возразил Вэйвелеанар, - Здесь наш дом, здесь всё создано нами, мы столько сил потратили - так зачем же всё это бросать?
   -Не бросать, просто идти осваивать новые земли. Да и речь идёт не о вас, а о младших. Сколько поколений уже живёт в Эйнааре? Они уже сбились со счёта родства - что их держит?
   Молчаливый напрягся. Его лицо перекосилось, и он почти закричал в лицо Тхирмиунару:
   -Да, тебе ничего не жаль, ты всегда где-то шлялся, когда мы строили Эйнаар, тебе он не дорог!
   Тхирмиунар подошёл к нему и мягким жестом усадил на место:
   -Я тоже строил Эйнаар, он мне тоже дорог, но я не понимаю, что потеряют Киниан, имея два города вместо одного?
   -Прости брат, но ты забыл о безопасности, - вмешался Энлармаран.- Когда мы все вместе - мы защищены. А если Киниан будут мотаться по всей Эрмар, как листья на ветру - им грозят многие опасности. Кто знает, будет ли то обвал, шторм, неудачно упавшее дерево или дикий зверь - вне города это может привести к гибели.
   Тхирмиунар саркастически ухмыльнулся:
   -А что, кто-то считает, что лучше сидеть в Эйнааре до тех пор, пока народ не сожрёт саму землю? Или вам просто-напросто лень что либо менять?
   -Ты циничен, брат, - заметил Диарон.
   Тхирмиунар резко повернулся в его сторону и процедил сквозь зубы:
   -Пусть я циничен, зато я прав. И ты не хуже меня знаешь это.
   Диарон опустил глаза. Тхирмиунар приблизился к нему и тряхнул за плечи:
   -Совет согласен или нет?
   Молчание.
   -Так Совет согласен или нет, я спрашиваю?!
   Диарон не без усилия освободился от рук Тхирмиунара, вцепившихся в его плечи и тихо произнёс:
   -Пусть Совет решает.
   Тхирмиунар отстал от Диарона и перевёл взгляд на остальных. Глаза его были черны, как ночь. Изначальные, казалось, не замечали его, тихо переговариваясь, только Эрмару сидела, не двигаясь, смотря прямо перед собой. Время остановилось. Затем раздался голос Тардинэма, металлически-вкрадчивый, странно звучащий среди повисшей тишины:
   -Совет не согласен.
   Воздух над Площадью, казалось, раскалился добела. Напряжение нарастало. Диарон, не понаслышке зная милейший характер старшего брата, отвернулся и прикрыл лицо ладонью, не зная, чего и ожидать. Тхирмиунар медленно прошел в середину полукруга и поднял руку.
   -Я ожидал иного. Я разочарован. Оставайтесь - это ваше право, ваш выбор. Если кто передумает - я буду только рад. А если никто не пойдёт, то пойду я. Эрмару с сыновьями уйдёт со мной. Можете меня искать, можете не искать, можете наплевать и забыть, можете попытаться удержать - я всё равно уйду. Я всё сказал.
   И с этими словами он развернулся и быстрыми шагами покинул Площадь Собраний.
  
   XIV
   Ничто сказанное не пропадает даром, даже если сказано было в пустоту. Многие из собравшихся в то утро на Площади слышали слово Старшего и в их сердцах поселилась тревога. Через какое-то время Киниан начали сами приходить к тем Изначальным, которых считали основателями своего рода, прося благословения и разрешения уйти на новые земли. Эти случаи стали настолько частыми, что Совет был вынужден смириться. Киниан разошлись по всему материку, строя города, и вот уже поднялись в небо на северо-западе, у начала огромной полноводной реки Йалкари стройные высокие башни Эммион Илмэра, а в том самом месте, где Йалкари отпускает от себя серебристую Лау, раскинулся весёлый, шумный Эммион Веларэн. На юго-западе, на полуострове, отгороженном от материка грядой Анкэан Фронуралур, был отстроен порт Эммион Имиэр, а самый южный изо всех портов Киниа Эрмар нашёл себе место в тихом озёрном краю и получил имя Эммион Тхиррэарэн - Сердце Страны Озёр. На стыке двух солёных рек поднялся гордый Эммион Фиарим, творение рук сыновей Тардинэма. На берегу Зеркала Мира засиял жемчужный Эммион Миунэр; причудливо-странный, похожий на оживший морок Эммион Вэйкиниэль возник, будто бы из сна, над тёмно-красными водами Авару... Множество городов украсило лик Эрмар, были основаны посёлки целителей и закрытые Дома Знаний; на острове, перекрывающем вход в эйнаарский залив, были воздвигнуты белоснежные маяки Тариэна и грозные каменные стражи - Син алэ Туллэ - встречали теперь любой корабль, заходящий в залив...
   Возделывались земли, прокладывались дороги, появлялись новые имена и названия. Облик Эрмар изменился и продолжал меняться, повинуясь воле и натиску заселившего её народа. Материк был практически освоен, Киниан заняли своё место в мире, из неизведанного и пугающего превратившемся сначала в семейные угодья, а позднее - в государство, неизменно подчинявшееся воле Кольца Стихий, иными словами, Совета Изначальных, так и не пожелавших покинуть Эйнаар, а затем провозгласивших его столицей Киниа Эрмар, средоточием наивозможнейшей мудрости и благости. Ничто не остаётся абсолютно неизменным под рукой времени, даже те, кто был Призван из Начала. И это были уже не те счастливые и по-детски наивные существа, открывающие для себя новый мир - это были хозяева мира, властные и надменные. Сначала им просто льстил тот факт, что все приходят к ним за помощью, советом, благословением, затем они стали принимать это как должное, почувствовали своё влияние, осознали свою власть, и отныне на Площади Собраний уже не было бурных споров и обсуждений дальнейших действий, не было смеющихся братьев и сестёр - лишь степенные и мудрые владыки, заранее знающие всё, в том числе и судьбу этого мира, горделиво восседали на тронах, облачённые в подобающего цвета богато украшенные одежды, наводящие ужас и вызывающие благоговейный трепет. И слово их - закон, не подлежащий обсуждению.
   Так казалось жителям Эммион Эйнаара, приходившим теперь на Площадь Собраний не из лукавого любопытства, как раньше, а в практически обязательном порядке, ибо нечего нам прятать от народа своего, как изрёк Энлармаран. Так казалось практически всем жителям Киниа Эрмар, уже давно позабывшим, что эти горделивые неприступные боги - их самая что ни на есть прямая родня.
   Ведь всё меняется, не так ли?
   И в том повинна воля того, кто первым ступил на Эрмар.
   Так говорят предания.
   Пары, созданные ещё в те дни, когда Эйнаар был маленьким городком, меньше посёлка кэрни, и кроме него ничего не было, созданные для того, чтобы положить начало новому народу, распались, и каждый из числа Изначальных взял себе супруга или супругу из дальних своих потомков, чтобы чувства и привязанности не шли во вред решениям Совета на благо Киниа Эрмар, как изрёк Тардинэм. Естественно, никто из сиятельных спутников жизни Изначальных не принимал участия в Совете и никаким образом не влиял на законы и порядки Эйнаара. Лишь Тхирмиунар, ушедший далеко в горы за Щит Севера и построивший там свой Живой Дом - Ринар Нонэр, по-прежнему не расставался с Эрмару, да и вообще предпочитал не появляться в столице, ссылаясь на дела. Лишь изредка до него доходили сведения об эйнаарской жизни, нововведениях и законах, принимаемых без его участия и одобрения, официальных причинах каких-либо нелепых изменений. Он был здорово расстроен, узнав о матримониальной чехарде между Изначальными, особенно сильно его задело идиотское объяснение сего факта: необходимость привнесения новой крови. Глупости. А выросшая невесть откуда дикая иерархическая система, при которой особые привилегии достаются рикэ'авар, а их сводные братья и сёстры же довольствуются тем, что им останется.
   А закон о наследовании Пути? Это же чистейшей воды издевательство - заставлять молодых Киниан ломать себя, расставаться со своими желаниями и посвящать свою жизнь не тому, к чему душа лежит, а тому, чем занимаются испокон веков в твоей семье. По такому же принципу заключаются и браки. Исключение составляли опять же прямые потомки Изначальных. Да и то - если рикэ'авар сами выбирали всё, что хотели, то дети от браков Призванных с Рождёнными не всегда решали всё за себя сами. Хотя им было легче, чем остальным.
   Что может создать поэт, обречённый быть плотником? Что может создать плотник, обречённый быть поэтом?
   Лишь боль.
   До Тхирмиунара доходили странные и страшные слухи - кто-то уходил из городов, кто-то убегал в леса и специально искал диких хищников, дабы не оказать им никакого сопротивления, кто-то калечил себя на нелюбимом поприще, не имея способностей от природы.... Это было ужасно, а ещё ужаснее было отчаяние, пропитавшее воздух, и причиной всего этого, по мнению Тхирмиунара, были Изначальные. Вернее, их нелепые законы, ныне выходившие из-под пера главы Совета с пугающей частотой. А по правде говоря, он-то и должен быть главой Совета...
   Ему стало ясно: необходимо навестить Эйнаар и навести порядок в Совете, причём немедленно. Они меня выслушают, думал Тхирмиунар, вглядываясь в глубину магической чаши, которой он почему-то доверял больше, чем гонцам из столицы, - они обязательно должны меня выслушать, иначе их решения могут полностью изуродовать Киниан. Закрывшись в своём золотом ларце, много ли они видят? И когда они последний раз прислушивались к кому-то кроме себя? Их законы убивают народ, а им наплевать?!
   Тонкая серебряная булавка, которую он вертел в пальцах, с треском переломилась. Завтра - завтра же он пойдёт в столицу и соберёт Совет, иначе нельзя. Он был уверен, что они выслушают его и примут его слова по праву Старшего. Но ничто не остаётся неизменным под рукой Времени, даже Призванные из Начала.
  
   XV
   Истинных рикэ'авар было пятьдесят три. Именно они стояли во главе тех, кто уходил осваивать новые земли, они разрабатывали планы городов и руководили строительством. Они основывали Дома Знаний, закладывали корабли, разбивали сады, учили Киниан многим ремёслам, наукам и премудростям магии. Рикэ'авар были вождями, лидерами, учителями для народа, они положили начало кинианским кланам в отдалённых уголках Эрмар. Они всюду были первыми и наиболее уважаемыми (после Изначальных, разумеется), и сами воспринимались, как какое-то обособленное племя, наделённое исключительной силой и властью - ещё бы, чистая кровь Призванных из Начала, первое рождённое поколение!
   Рикэ'авар и держались, как особый клан, собирались вместе, решая судьбу вверенных им областей, временами напоминая пародию на Совет Кольца Стихий. Все, кроме троих. Причём, по логике вещей, по крайней мере, двое из этих троих должны были стать во главе всех рикэ'авар. А точнее, один. Первый из рождённых на Эрмар. Он мог бы стать предводителем благородных рикэ'авар без особых усилий и заслуг, просто по праву рождения, но не стал. Ему был предназначен иной путь.
   Элимар Тирхаурэ, старший сын Тхирмиунара и Эрмару, впервые увидел мир в мягких серебристых предрассветных сумерках на берегу Лайнигилэр. Он появился на свет молча, удивлённо вытаращив огромные, не по-детски глубокие глазищи. Его брат-близнец, Каримар Тиэссиль, вёл себя, как подобает нормальному ребёнку - недовольно заорал, морщась от света появившегося солнца.
   Они были разными с первой минуты, с первого глотка воздуха, и остались таковыми, причём с годами эта разность только усугубилась. Один предпочёл называться только первым именем, другой - только вторым, под этими именами они и вошли в предания. Высокий, стройный, совершенный во всех отношениях красавец Каримар постоянно позволял себе насмешки в адрес маленького смешного Тирхаурэ, волею судьбы так и оставшегося навсегда в образе вечного подростка, а анархист и сорвиголова Тирхаурэ откровенно издевался над изнеженно-утончённым Каримаром, доводившим любой труд свой до математически мертвого совершенства.
   Старший был скромен в одежде и практически не носил украшений - младший прославился как неисправимый пижон и законодатель мод. Старший обожал эксперименты - младший предпочитал точные чертежи и проверенные методы. И даже в глубоком детстве Тирхаурэ всегда бежал впереди отца, тогда как Каримар аккуратно шёл позади матери.
   Они были разными, и путям их суждено было разойтись, но они были братьями, и благодаря (или вопреки) этому, оставались вместе, делали одно дело, немало, правда, досаждая окружающим своими разногласиями и публичными спорами. Ещё в Эйнааре они снискали себе славу самых неразлучных непримиримых спорщиков на всей Эрмар. Их взгляды не сходились практически ни в чём: Тирхаурэ был женат и имел семерых сыновей - Каримар, не будучи связан узами брака, обрабатывал девиц направо и налево, а своих детишек не только не узнавал ни в лицо, ни по именам, но даже не знал точно, сколько их всего, и есть ли они вообще. Тирхаурэ мотался по всей Эрмар по отцовским поручениям - Каримар старался не покидать города. Когда строился Ринар Нонэр, старший брат вкалывал, как проклятый, тогда как младший предпочитал отделаться советами либо замечаниями и неохотно принимался за работу только под обжигающим взглядом отца.
   Тирхаурэ возюкался с племянничками, детишками их младшей сестрицы Эльвиэ Антару, как с собственными отпрысками, а Каримар предпочитал с ними не связываться, мотивируя это тем, что сестрины наследнички изгваздают ему костюм и раздёргают причёску. Тирхаурэ жил в Ринар Нонэре, возле отца, не захотев даже остаться в Миунэре - городе, построенном им и братом на берегу Лайнигилэр в память о встрече их родителей, и никогда не стремился никуда переезжать, тогда как Каримар рвался в столицу, его прельщали блеск и пышность Эммион Эйнаара, а также присутствие подходящей, с его точки зрения, компании. Потому-то Каримар и пропадал подолгу в Золотом Городе, веселясь и втайне досадуя на то, что он не является первым из Рождённых. Как бы можно было развернуться! А этот недомерок не понимает своего счастья и торчит в холодном замке, мрачном и противном, где поутру индевеет вода в кувшинах, и жадно слушает все отцовские проповеди...
   Несмотря на всё, Каримар по-своему любил брата, и даже временами завидовал ему, хотя и не понимал, что в нём находит отец, раз подолгу беседует с ним за закрытыми дверями, проводит какие-то ритуалы или что-то похожее. Каримар не имел особых способностей к магии, поэтому даже не утруждал себя ничем, выходящим за рамки обычных повседневных нужд. И это тоже иногда его задевало. Хотя ненадолго - он оглядывал себя в зеркале, поправлял что-нибудь в одежде или причёске, добиваясь полного, на его взгляд совершенства, и совершенно успокаивался. Особенно радовал его тот факт, что (как ему казалось) Тирхаурэ отсиживается в отцовском замке лишь из-за того, что потомки его семерых сыновей упорно не желают относиться к пра-пра-пра-пра...дедушке уважительно, так как сами выглядят старше и серьёзнее. Хотя... при всём при этом на Эрмар можно найти навскидку штук пятьдесят - шестьдесят городов и городишек, где Тирхаурэ неизменно встречают с почестями. И немудрено - все эти городишки были выстроены его потомками. Может быть, где-то существовали города, отстроенные потомками Каримара, даже, скорее всего, так оно и было, но горе-папаша, к несчастью, не знал никого из них.
   Ни Тирхаурэ, ни вечно беременная Эльвиэ Антару никогда не стремились к общению с остальными рикэ'авар, а Каримару не позволяла то ли гордость, то ли лень: во-первых, по закону не положено младшему брату лезть вперёд старшего без его согласия, а во-вторых, там же надо суетиться, делать что-то полезное для народа.... Насчёт пользы у Каримара было убеждение, что нет ничего полезнее чаши горячего вина, даже для народа. Для народа - тем более. А вот насчёт законов... Правда, Тирхаурэ постоянно подначивал его, говоря, что отец-то плевал с высоты всех миров на законы Совета и им велел, а вот относительно лени вопрос не поднимался вообще, поскольку сие было больное место Каримара, его уютный грешок, и Тирхаурэ при всей своей язвительности не хотел настолько обижать брата, хотя мог наговорить много интересного, да и язык постоянно чесался...
   Короче говоря, трое детей Старшего из Круга Изначальных не входили в клан благородных рикэ'авар. И, скорее всего, к лучшему. Потому как нет ничего тяжелее, чем быть связанным словами присяги или клятвы верности клану и разрываться между долгом и честью, законом и справедливостью...
   XVI
   Воистину прекрасен Эммион Эйнаар в зыбких сумерках перед приходом солнца. Даже жители Золотого Города никогда не смогут привыкнуть к великолепию парков и садов, причудливых фантастических зданий, блеску витражей и мозаик, величественной роскоши башен, пронзающих небо драгоценными стрелами, украшенных развевающимися на ветру лентами.... Пение струн и звон бубенцов, голоса птиц и успокаивающее журчание хрустальных фонтанов... Строгая красота полупрозрачных статуй из самоцветного камня и слепящий ореол бронзовых изваяний, блеск и сияние абсолютного счастья - ибо не могут быть несчастливы живущие среди такой красоты. Даже постоянные жители Эйнаара не уставали восхищаться своим городом - что уж говорить о гостях и путешественниках! Только слепец останется равнодушным, а зрячий не может хоть на миг не ослепнуть от столь ошеломляющего зрелища, ибо воистину прекрасен Эммион Эйнаар.
   Что таит в себе эта красота?..
  
   Тхирмиунар прибыл в столицу на рассвете. Несмотря на собственное взвинченное состояние и серьёзность дела, он не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться ажурными стенами Эйнаара издалека - солнечные блики так и плясали в затейливых гранях, чешуйках и изгибах узоров, преломляясь и окрашивая золотую вязь в радужные тона. Радуга бликов всегда напоминала ему что-то из времени до начала Эрмар, нет, даже нечто более дальнее, давнее, может быть, Начало или Безвременье... Во всяком случае, ему и раньше доставляло удовольствие данное зрелище, ради этого он даже выбрал не тот коридор, которым обычно пользовались все члены Совета - ведущий ровнёхонько на Площадь Собраний, а другой, - на отшибе, на опушке леса, в трёх с небольшим сотнях шагов от города. Выйдя из-за деревьев на открытое пространство, он ожидал увидеть то, ради чего сделал такой крюк, но... Вместо ажурных решёток, увитых до половины живым ковром из цветов и винограда, возвышалась массивная каменная стена в четыре роста, украшенная, если можно было так выразиться, зубчатым венцом, по форме напоминающим листья клёна. По всей стене расположились какие-то условные окошки, столь узкие, что казались процарапанными острым ногтем. То там, то сям высились странные приземистые башенки. По стене курсировали какие-то фигурки. А потрясающей красоты резные ворота куда-то исчезли, уступив своё место довольно-таки уродливой громоздкой конструкции, подбитой гигантскими шипами и заклёпками.
   Тхирмиунар остолбенел. У него в голове не укладывалось, кому и на кой понадобилось так уродовать городскую стену. Нет, здесь что-то не так, подумал он. Сначала апатичность и абсурдность решений Совета, затем пугающие слухи отовсюду, эта иерархическая система, наместники из рикэ'авар во всех областях... Зачем нужны наместники, ежели законы ни у кого не вызывают внутреннего протеста, а? Да... А теперь - это. Что они задумали? Одно дело - строить укрепления на болотах, в диких землях, но это-то для защиты от хищников и сил природы, временами вырывающихся из рук Несущих. А от кого оборонять столицу? Тем более - так?!
   До Площади Собраний он дошёл, совершенно озверев. Улицы были пусты, лишь иногда попадались вооружённые личности, причём вооружённые отлично и как-то по-новому. Те, кто строил укрепления на западе, были экипированы проще: нож да топор, да крепкая кожаная рубаха. Хотя рисковать им приходилось куда чаще, чем этим сонно прохаживающимся молодчикам, обвешанным железяками подобно деревьям в саду у дамы, не страдающей излишком вкуса и чувства меры.
   Наплевав на ворота, Тхирмиунар перепрыгнул через ограду Асиэлева дома и, подбежав к колоколу экстренного сбора, с такой силой рванул за шнур, что тот ощутимо затрещал. Гулкий звон отдался многократным эхом в высоких арках галереи над его головой. Тхирмиунар присел на ступеньку подождать, пока благородные братья и сёстры соизволят продрать очи и спуститься на Площадь.
   Но посидеть ему не дали. Утреннюю тишину нарушил голос Асиэля:
   -Ты звал нас, брат? Так появись и займи своё место среди нас согласно с законом Киниан.
   Вот ведь, - подумал Тхирмиунар, спускаясь на Площадь Собраний, - с каких это пор он стал так высокопарно изъясняться? Сказал бы просто: иди сюда, мы уже здесь... Обязательно передо мной выпендриваться, что ли?
   Но, едва ступив на Площадь, он всё понял. Всё пространство от полукруга, на котором располагался Совет, до дальней стены было заполнено народом. То есть, было перед кем выпендриваться. А сами Изначальные, казалось, только и ждали этого момента - вырядились, как на парад. Со строгим соблюдением относительно недавно введённой геральдики. Глядя на них, Тхирмиунар машинально одёрнул пыльную с дороги, повседневную свою рубаху и попытался было незаметно убрать налипший на каблуки лесной мусор, но Асиэль, заметив это движение, щёлкнул пальцами. Костюм Старшего из Изначальных превратился во что-то невероятно роскошное. Церемониальное. А в руках у опешившего Тхирмиунара оказался внушительных размеров жезл белого металла в форме тонкой хвойной ветви, увенчанной змеёй со сверкающими глазами. Он чуть не выронил это чудо, но случайно нажатая хвоинка-иголочка превратила неожиданный и никчёмный, с его точки зрения, предмет в ...длиннющий нож, достававший в его опущенной руке до плит пола. На немой, но выразительный, заданный одними глазами вопрос Тхирмиунара, Диарон чуть смущённо улыбнулся и жестом успокоил его: мол, потерпи, так надо.
   Тхирмиунар поднялся и сел на своё место, положив неудобную железяку поперёк колен. Теперь можно было сосредоточиться - шёпот на площади утих. Как всегда, не беря слова, разговор начал Вэйвелеанар, недовольно проговорив вполголоса:
   -У нашего брата, похоже, завелась привычка появляться внезапно, как ночной кошмар и будить всех, кто есть в городе, только из-за того, что ему захотелось поговорить? Похоже, благородному Тхирмиунару стало скучно сидеть за Щитом Севера! Видать, в его Живом Доме не осталось ни одной живой души!
   Тхирмиунар жёстко посмотрел на него:
   -Если бы мне просто захотелось поговорить, я бы не стал даже утруждать себя и выходить из дома, тем более не стал бы приходить сюда - Эрмар большая, найдутся города и повеселее. Как бы благородный Вэйвелеанар ни хотел надо мной посмеяться - боюсь, у него это не выйдет. Да и я не любитель молчаливых собеседников, в которых красноречие просыпается только тогда, когда они желают поругаться. Или напрашиваются на драку.
   -Кто напрашивается?! Это я напрашиваюсь?! - голос Молчаливого из саркастического стал разъярённым. - Может, это я опять притащился ни свет, ни заря после стольких лет покоя и согнал всех сюда, не говоря, зачем?!
   Вэйвелеанар обвёл взглядом Совет, ища поддержки. И нашёл - Энлармаран поднял руку, прося слова. Но Тхирмиунар жестом остановил его, резко подавшись вперёд. Взгляд его потемнел.
   -Не говоря зачем?! А кто-нибудь вообще удосужился меня спросить, не считая формальной фразы нашего брата Диарона? Вы же сами измыслили всю эту систему старшинства, так что же нарушаете её? Кто из вас вправе меня перебивать? Ну?
   Повисло неловкое молчание. Он продолжал:
   -И что это за безобразие у меня в руке?
   -Знак, - раздался голос Илдинэммы, спокойный и ровный.
   -Знак чего?
   -Знак...твоего пути...места Старшего... Это тардир. Он был создан для защиты.
   -От чего? Или от кого? От кого вы прячетесь, сами от себя, что ли? К чему такие стены и ворота? К чему стража? Кто мне объяснит?! А это, - Тхирмиунар неожиданно ловко крутанул меч в воздухе, - я знаю, что это. Сталь, пьющая кровь. И я даже знаю, кто создал это. И не буду спрашивать, зачем. А я, - он как-то устало, потерянно глянул на клинок, провёл пальцем, проверяя заточку. - Я-то надеялся, что больше такого не будет...
   Последняя фраза Совету была непонятна, но по лицу Тхирмиунара было видно, что она не предвещает ничего хорошего. Что-то такое уже было. Где? Когда?..
   Опешивший и пристыженный, Вэйвелеанар попытался было возразить:
   -Но ведь мой старший брат не знает, что за угрозы таят нынче леса вокруг столицы. Какие-то сумасшедшие бродяги, какие-то совсем иные, не Киниан... Да и звери. Ты всё время про них забываешь.
   Тхирмиунар аж подпрыгнул от негодования:
   -Звери, говоришь?! Бродяги? Сумасшедшие? Никому не кажется, что эти сумасшедшие были доведены до отчаяния вашим нелепым Законом о наследовании Пути? Как вы могли принимать такое решение без меня?!!
   -Не надо превращать Совет в попойку менестрелей. Ты же самоустранился, - совершенно спокойно заметил Тардинэм. - Да, мы решили без тебя. Но с одобрения Создателя, всякие блага ему, сотворившему всё сущее.
   Кривая ухмылка Тхирмиунара говорила о том, что у него на этот счёт имеется совершенно другое мнение.
   -Вы же понимаете, что я не согласен с этим. И не согласился бы ни за что. Тем более, сейчас. Пусть я живу далеко, но пришла пора установить равновесие. Мы возвращаемся в Совет. И вы не сможете не считаться хотя бы со мной.
   -Кто это "мы"? - спросила Фиарэль вполголоса. Сидящая рядом Лура шепнула ей в ответ:
   -Помнишь Эрмару?
   -Ах, Эрмару... - притворно-сонно протянула Фиарэль. - Ну и что? Она же всё повторяет со слов Старшего, ни капли своего мнения. Так ведь и осталась при нём. Видать, себя не ценит...
   -Тише там! Сёстры, если вам нечего сказать вслух - молчите, - подал голос Асиэль. - Кто-то хотел добавить?
   -Я, - раздался голос Энлармарана. - Если кто-то чем-то недоволен, то могу напомнить, что для разрешения заходящих в тупик споров между нами придётся позвать самого Создателя. И я не думаю, чтобы он был этим доволен...
   -Зовите хоть всех Синкланаров скопом! - отрезал Тхирмиунар и гордо удалился, подметая ступени длинным плащом.
   Народ на Площади, казалось, онемел и окаменел. Рухнула вязкая, тяжёлая тишина. Лишь мерно отдавались в сводах галерей затихающие шаги.
  
   XVII
   "...И когда могущество Киниан достигло расцвета, пришли Иные, что также есть творение Эрт'э'лэн Аквара, да сияет он ярче всех звёзд. Иные суть дикие и неразумные племена, живущие по лесам и предгорьям, они низкорослы и лица их безобразны, по остальному же строению они почти подобны Киниан. Живут охотой и земледелием, к магии практически неспособны. Знания в себе не имеют, орудия их и прочие творения рук их грубы и примитивны..."
   Энлармаран подул на свежеисписанный лист и перевернул страницу. Задумался. Покусал перо и принялся кропотливо вычерчивать орнамент по сгибу рождающейся книги. Перо было тупое, но идти за новым ему почему-то было лень. Едва касаясь поверхности бумаги, точками, точными и резкими движениями он выводил контуры жиковин, украшенных камнями в витиеватых оправах, тонкие узоры, в точности повторяющие драгоценный переплёт, уже готовый, лежащий чуть в стороне для образца. Работа успокаивала.
   Энлармаран откинулся на спинку кресла и небрежным жестом воткнул перо себе за ухо. Капля туши упала на мозаичный пол и застыла, поблескивая, как гематитовая заклёпка. За окном раздавался довольно неприятный звук - кто-то из молодёжи тащил из колодца здоровенную ржавую цепь. Опять на спор балуются, подумал Энлармаран. Вчера орали, что невозможно на трёх пальцах вытянуть, сегодня уже на двух. Ну, когда мыслью научатся вытаскивать, успокоятся... Какие-то они странные стали теперь - больше дурачатся, не хотят ничего делать... Оно понятно - что им сейчас делать? Всё уже сделано. Им - учиться... Да, учиться, а не терзать уши собственных пращуров этакими немузыкальными звуками!
   Он произнёс заклинание тишины и раздражённо захлопнул окно. Да, город менялся, причём очень быстро, что-то приходило, забывалось, вспоминалось, и так до бесконечности. Благородный Ниэмар Энлармаран никак не мог уследить за всеми переменами, и это его задевало. Одно дело - вести летописи, общаться с уходящими душами (по правде говоря, эта обязанность доставляла ему хоть какое-то удовольствие), жить размеренно, привычно, понятно. Привычно очаровывать дам своим появлением, отработанным жестом с лёгкой скукой во взоре творя цветочные гирлянды и бросая к их ногам. Привычно выходить на прогулку строго после полудня, небрежным кивком отвечая на приветствия толпы. Видеть привычные лица. Нормальные кинианские лица. А не эти смазанные рожи с малюсенькими, далеко поставленными, прямоватыми глазками. Не зря придумали шуточку, что Создатель измыслил образ Иных, уронив меч в грязную лужу. Глаза - как гарда, нос - как лезвие. Необычно. Непривычно. Некрасиво. Неприемлемо для него - а значит, и для всех Киниан. Что есть Закон? Закон - это слово Совета. Что есть Совет? Совет - это Изначальные. То-то же.
   Энлармаран поморщился. Он только три раза видел Иных, и все три раза - мёртвых, тех, что отловила стража при попытке проникнуть в город. Затем говорил с ними там, ибо это его путь. И все три раза остался недоволен. Энлармаран не любил Иных, считая, что они оскорбляют красоту Эрмар. Совершенно забывая, что они тоже часть Творения, как и он. Дело рук Создателя. Воплощённая жизнь. А жизни всё равно: Призванный ты, Сотворённый или Рождённый. Она просто есть в тебе - и всё. Или нет.
   Энлармаран предпочитал, когда нет. Уходящая душа неизбежно представала перед ним, и многие из умерших уносили с собой в глубине своей сути видение холодного, убийственно-совершенного лица благородного Владыки Памяти, не в силах превозмочь его взгляд - уносили навсегда, как часть себя. И возвращаясь обратно на Эрмар, от рождения побаивались предстать перед ним, лицом к лицу, нагими телом и душой. Это нравилось ему, он даже не скрывал. Но вот Иные... Никто из тех, ушедших, не возвратился в положенный срок. Где-то они бродят сейчас, не спеша назад, но где?..
   Энлармаран вздохнул, обмакнул перо в тушь и продолжил работу.
   "...И даже в итоге своём они не сходны с Киниан. Волею случая убитый кинианар приходит обратно в своём облике, рикэ'авар не умирали ещё, ибо суть первая чистая кровь на Эрмар, Изначальные же не знают смерти. Иные же уходят в неизвестность, и даже Владыка Памяти не волен проследить их путь. Они знают силу времени, хотя и не подчиняются его руке. И в том повинна воля того, кто первым ступил на Эрмар..."
   XVIII
   Последние двести шагов до ворот Ринар Нонэра Тирхаурэ одолел вприпрыжку. Плевать он хотел на условности - пусть те, кому делать нечего, ходят плавно, степенно и величественно, им простится, а он просто не имеет права изображать из себя почтенного рикэ'авар на прогулке, когда у него есть новости, которые необходимо немедленно поведать отцу.
   Где-то высоко вскрикнула птица. Тирхаурэ поднял голову, ища её в небе и невольно засмотрелся на замок. Стены Живого Дома не были стенами в прямом смысле - это была практически нетронутая скала. Между живописными уступами проглядывали окна причудливой формы, в разломах были видны балясины перил галерей и потайных балкончиков, кое-где росли хрупкие горные деревья. Вершина скалы напоминала огранённый драгоценный камень. Тхирмиунар не разрушал скалу. Когда строился Ринар Нонэр, Тирхаурэ спросил отца, что он такое делает с горой, что она дрожит и чуть не плачет. Тхирмиунар ответил, что просто помогает ей освободиться от всего лишнего. И вырос Живой Дом. Правда, сначала это были лишь стены и лестницы. Всё остальное они с отцом делали сами. Каримар с самого начала был против этой идеи и помогал неохотно. Ему претила сама мысль о жизни внутри холодной скалы безо всяких излишеств и достойной компании. Но как бы то ни было, Ринар Нонэр был отстроен. И это был воистину Живой Дом. В нём жила душа скалы, не убитая во время строительства. И Тирхаурэ, в отличие от брата, не обращающего внимания на подобные мелочи, чувствовал эту душу. Он любил её. Любил так же, как можно любить родное, близкое существо. И всякий раз, возвращаясь из путешествий, походов или просто из гостей, он не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться на замок со стороны, почувствовать его силу, дыхание, внутренне порадоваться, что он является частью этого Живого Дома, а Дом является частью него. Эрмару не раз говорила ему, что у них с отцом есть общая слабость: если их и можно застать врасплох, то исключительно во время разглядывания каких-либо живописных ландшафтов. И это была правда.
   Тирхаурэ дотронулся до ворот обеими руками - тяжелые створки легко, беззвучно приоткрылись, и, проскользнув внутрь, он быстрым шагом направился вверх по лестнице. Он знал, что отец сейчас находится в своей комнате, ждёт его - предусмотрительный Тирхаурэ отправил ему достаточно развесистую мысль, пересыпанную иносказаниями и загадками, как традиционная имиэрская рыбная запеканка - всевозможными приправами. Не заинтересоваться такой ментальной стряпнёй мог только каменный истукан возле умывальника, которому на протянутые руки вешают полотенца. Да! Он узнал столько интересного, что готов был нарисовать иллюзию или на худой конец даже выложить всё на словах вышеупомянутому истукану, если бы тот снизошёл до беседы. Тирхаурэ небрежно стукнул в дверь и ввалился в комнату, набрав полную грудь воздуха для приветствия, но... комната была пуста. Он сделал несколько шагов, огляделся. Отца нигде не было. Радостное настроение куда-то делось. Вспомнились и другие вещи, которые он имел несчастье наблюдать, путешествуя по Эрмар. Маленькие и большие города. Скандалы и истерики. Убегающие из домов юноши и девушки и равнодушные воины из городской стражи, возвращающие их обратно. Самоубийства. Парень, прыгнувший с южной стены Эммион Илмэра на камни и не позволивший себя лечить. Особенно ему - первому из Рождённых... Бессмысленные смерти по ничтожной и поэтому ещё более страшной причине.
   За последнее время Тирхаурэ успел привыкнуть ко всему, в том числе и к смерти. Но невозможность понять, что же движет этим, почему это допускается, обессиливала его. Как хорошо начинался день, подумал он и уронил голову на руки. Он и не заметил, что сидит на ступеньке возле двери. Лёгкий, но назойливый сквозняк толкал его в спину, пролезал под одежду, хотелось забраться с ногами в постель, зарыться поглубже и уснуть в тепле. Но не было сил встать. Кончились силы.
   Внезапно справа от него раздался грохот. Тирхаурэ обернулся. Конечно, это Каримар. Опять учуял его и решил эффектно появиться. Но с его способностями... Да, большего и не следовало ожидать.
   Действительно, то был Каримар. Он возник на том месте, где ещё недавно стоял здоровенный шандал со свечами, и скривив в недовольной гримасе тщательно ухоженную физиономию, пытался свести со своего пижонского наряда внушительные восковые потёки. Глядя на это явление, Тирхаурэ невольно улыбнулся. Каримар заметил это и недовольно буркнул:
   -Что скалишься? Вчера этой дряни здесь не стояло!
   Тирхаурэ, опустив глаза и делая вид, что сосредоточенно пытается отчистить носок сапога от несуществующей грязи, ехидно заметил:
   -Она всегда здесь стояла, дрянь эта. А тебе не мешало бы ещё немного поупражняться. Представляю, откуда ты вылезаешь, когда являешься к своим возлюбленным.
   Каримар попытался нагнать на себя непроницаемо-безразличный вид. Тирхаурэ, как ни в чём не бывало, продолжал:
   -Ага, а эту рожу ты скопировал с нашего неподражаемого Энлармарана. Смею заметить, очень похоже. Да, кстати, а где отец?
   Каримар сцепил пальцы, пытаясь не озвереть окончательно. Немного подумав, ответил, ища глазами предмет потяжелее:
   -Он сейчас спустится. Опять наверху сидел, в чашу свою таращился. По-моему, он не собирается никому верить. Позавчера приезжал посланник с юга - так он прочитал его насквозь и выпроводил, не сказав ни слова. Я вчера пришёл, он вообще на меня даже не посмотрел. Как ты думаешь, будет ли он слушать твои россказни?
   Тирхаурэ очертил вокруг себя защиту от возможного тяжёлого предмета и сполз по ступеням, вытянувшись во весь рост и подложив руки под голову:
   -Будет, ещё как будет. Слушай, я был у Иных.
   Каримар брезгливо поморщился:
   -Нет, мой брат никогда не станет мудрее... Ну и что? Ты бы ещё в болото залез.
   -Как ну и что?! - Тирхаурэ приподнялся на локте и плюхнулся обратно. - Ты знаешь, они всё могут. И писать, и книги делать, и ткани, и камни гранить, и металл, и музыку знают... не так, как мы, но знают. А что до внешности - ты же не считаешь бориан уродами.
   -Так то бориан, - Каримар присел на подоконник, изящно болтая ногой. - Те не говорят. А эти? Лопочут что-то, не поймёшь ничего. Одно слово - недоразвитые. Тоже бориан. Только говорящие.
   Тирхаурэ резко сел.
   -Дурак ты длинный, больше ничего. Они же на своём языке говорят. Для них - мы лопочем непонятно что. Но это не страшно. Я вот был в их селении и научил кое-кого говорить по-нашему. И всё нормально.
   Каримар спрыгнул с подоконника и описал круг по комнате, нервно прищёлкивая пальцами.
   -Ну и что здесь нормального? Они же дикари! Сейчас они с тобой друзья, а завтра - ухлопают. И съедят. Это же ужас! Мне говорили, что недавно Иные убили кого-то из нас.
   -Кого?! Стражника они убили, который сам отправил на свиданку к Владыке Памяти нескольких Иных, причём абсолютно ни за что. А кто его звал соваться в их селение, наводить там порядки и хамить местным женщинам? Кто его, дубину недопроявленную, просил свои когти распускать? Сам виноват. А что касается меня - ты же сам знаешь, я не боюсь.
   Каримар задумчиво покусал косицу:
   -А я бы на твоём месте поостерёгся. Если никто из нас ещё не помирал - это ещё не значит, что сей факт невозможен в принципе.
   -Хочешь попробовать меня убить? Ну, давай, раз хочешь. Я знаю, тебе не терпится занять моё место и войти в Круг рикэ'авар. Думаешь, там благодать и удовольствия? Наивный ты балбес, братишка. Лау уже сколько лет сидит в Круге, дни и ночи возится с разной ерундой неописуемой важности и что-то, по моим наблюдениям, благодати ей эта законотворческая волокита не прибавила.
   Каримар сжал кулаки и направился к брату:
   -А ты бы мог не портить мою жизнь? Надо мной, да и над тобой, кстати, всё общество хихикает, а мне надоело быть посмешищем! Почему ты сам не в Круге, раз ты такой умник и ратуешь за всякую живность, типа Иных - тебе в самый раз, будешь развлекать благородное собрание своим красноречием. А я просто хочу получить то, что мне причитается - хотя бы уважение! Тебе наплевать на то, что я не могу долго жить в этой холодной каменной могиле и любоваться на твою рожу! Мне это неинтересно! Я люблю песни, цветы, веселье, поэзию, женщин, в конце концов, а из-за тебя всю жизнь буду не у дел. Я не могу целыми днями носиться по лесам, как бешеный хорёк, ходить с репьями в волосах и по сто лет таскать одну и ту же рубаху! Я не могу каждый день ломать лёд в умывальнике! И вообще, я не намерен предаваться воздержанию!
   -Так женись, нытик несчастный! - Тирхаурэ выковырял из волос какую-то ветку и задумчиво сломал в пальцах, - И вообще, что ты развопился? Ну, нравится тебе в Эйнааре - так вали туда и не отсвечивай тут своей унылой маской. Возьмёшь у Энлармарана ещё пару уроков небесного совершенства - и через пару сотен лет будешь с ним вместе покойников сортировать.
   -Ну, ты меня достал! - завопил Каримар, схватив кочергу. - Ну, сейчас я тебя распишу под мозаику!
   -Попробуй ещё раз, - невозмутимо ответил Тирхаурэ, когда кочерга истаяла в руке изумлённого Каримара. - Кто ж так творит! Ты бы хоть пару звуков пропел для прочности. Говорю я тебе - учиться надо, а не по юбкам отираться.
   Видимо эта фраза настолько разозлила Каримара, что ему чудом удалось собрать всю свою силу воедино. Он выбросил руки вперёд и обалдевший от неожиданности Тирхаурэ с силой треснулся о каменную стену. Каримар торжествующе оскалился:
   -Ну, кому учиться надо?! Так что слушай и помалкивай. Либо ты входишь в Круг и я наконец-то занимаю своё законное место в этом мире, либо я... не знаю, что с тобой сделаю, недомерок! Довольно надо мной издеваться! Сколько я живу? Каково моё происхождение? А за кого меня держат? Ну нет, теперь всё встанет на свои места! - он подскочил к брату и вцепился ему в воротник. - Ты вернёшь мне меня, слышишь, Элимар, вернёшь!
   Опомнившийся Тирхаурэ отшвырнул Каримара на пол и выпрямился во весь рост. Стоя на второй ступеньке, он был даже повыше брата. Озверевший Каримар поднялся и сцепил руки, намереваясь сбить противника с ног заклятием, но тот поймал жест и нейтрализовал его, обездвижив.
   -Ну, Тиэссиль, пора колки подкрутить, - нехорошим тоном прошипел Тирхаурэ и занёс было руку, но почувствовал, что не может двинуться сам. Он тряхнул, насколько вышло, головой и, оглянувшись, сглотнул. На пороге стоял Тхирмиунар.
   -Что это вы затеяли?!!
  
   Братья, застыв в нелепых позах, одними глазами следили за отцом, резкими шагами мерявшим комнату. Тхирмиунар был недоволен. Очень. Он кружился по комнате, нервно перебирая пальцами, поддевая ногой попадающиеся на дороге предметы, оставшиеся валяться после братской разборки. Да... Когда первый зовёт второго Тиэссилем, а второй первого Элимаром - жди беды. Ну, ничего, сейчас остынут. Тхирмиунар щёлкнул пальцами, и оба братца рухнули на пол, вдобавок на каждого неизвестно откуда выплеснулось по хорошему ведру воды. Каримар, глядя на свой мокрый наряд, был готов зарыдать. Тирхаурэ сделал попытку ухмыльнуться, но, встретившись глазами с отцом, решил не нарываться и напустил на себя серьёзно-невинный вид. Фальшивый до хохота. Тхирмиунар улыбнулся одними губами - глаза оставались тёмными и страшноватыми. Братья поёжились.
   -Я видел всё, что видели вы, - сказал Тхирмиунар очень сухо. - Я слышал ваш спор. Я знаю, что вы переживаете. Но это не повод драться. Пусть ни один из вас не пытается более изменить мнение друг друга. Каримар, тебе нравится столица, общество, праздники - ну что ж. Только прекрати с такой силой думать, что ты обижен своим положением в обществе. Ты не обижен - ты становишься жаден. Это нехорошо для тебя. Подумай. А ты, Тирхаурэ, хочешь жить здесь и помогать, скажем, Иным - я ведь знаю, они тебе понравились. Я их видел, они мне тоже понравились. Я с такими уже встречался... когда-то. Неважно. И не корчи рожу, Каримар, они не хуже тебя, просто младше... Ну что же, я сегодня добрый. Вы получите кое-что из своих замыслов. Нет, не всё - я сказал - кое-что. Каримар, ты получишь общество, а ты, Тирхаурэ - возможность часто видеться с Иными... Ребята, наш дом слишком мал для тех гостей, которые придут сюда. Будем строить город.
   XIX
   И город был построен. Силами самой природы, силами слова и звука, силами рук мастеров, что пришли за Щит Севера, услышав зов. Не столь огромный и сверкающий, как Эммион Эйнаар, он не поражал воображение статуями и фонтанами - наоборот, это был скорее небольшой заповедник, так как на первый взгляд пейзаж не изменился. Лишь с приходом ночи скалы начинали как бы светиться изнутри мягким переливчатым светом, преломляющимся в цветных витражах незаметных в дневное время окон, а где-то в глубине звучала тихая музыка, которую можно было услышать и издалека, даже с Другой Стороны, но только если тебе дано её услышать. Ибо то был зов, повинуясь которому многие приходили к воротам Ринар Нонэра. Те, кому довелось приблизиться к Живому Дому, часто не понимали, куда их занесло, ведь воображение рисовало им совсем другой облик города, и они останавливались в нерешительности, усыпляемые тонким журчанием прозрачной узкой горной речки, что, выйдя из ущелья, разделяющего Щит Севера и Западный Хребет, превращается в пьянящую Нэйнарисс и вливается полноправным тоном, звучной мелодией в многоголосый хор полноводной, царственной Йалкари. Лишь услышав тихие слова приглашения, возникающие в сознании, они находили путь к воротам и проникали в город. И вот тогда-то и приходило самое сильное изумление. Ринар Нонэр располагался в недрах трёх огромных иссиня-чёрных скал, на вершинах которых высились странные острые башни, и охватывал часть близлежащих небольших холмов, под которыми были оборудованы разнообразные склады, кладовые и убежища на всякий случай. Это был город в полном смысле этого слова, в нём было всё, чему полагается быть в городе: и площади, и улицы, и даже сады, - Эрмару ухитрилась вырастить цветы и деревья внутри скал, не повредив ни тем, ни другим. Здесь не было тьмы - повсюду разливался голубоватый свет, бравшийся, как казалось на первый взгляд, из ниоткуда. Это потом, когда оставшимся в городе не стало хватать сил поддерживать такое освещение, и они были вынуждены пользоваться свечами и факелами, о Ринар Нонэре поползли слухи, как о мрачном чёрном подземелье... Но сейчас город был светел и великолепен. А желающим любоваться на небо никто не запрещал глазеть в окна и бродить по окрестностям. Даже наоборот.
   Первые пришедшие в Ринар Нонэр сами не понимали, зачем пришли. Им никто ничего не рассказывал, ни к чему не обязывал, никуда не гнал. Они просто приходили, отыскивали себе место по душе и оставались жить. Как-то так выходило, что они начинали понимать, что им нужно делать, сами, без слов и подсказок, вливались в жизнь города и начинали делать первые шаги по своему Пути. Здесь они давали волю своим давним мечтам, овладевали искусствами и ремёслами, становились мастерами - по-своему, как душа лежала. Когда в город пришли новые жители, уже было кому рассказать им обо всём и показать всё, что надо. И пошло время...
   Кого только не было в Живом Доме - и Киниан всех возможных кланов, и Иные всех возможных племён - никто не делал никаких различий, лишь изредка проскакивали дружеские шуточки относительно разницы во внешности. На столь тщательно оберегаемую повсюду геральдику здесь всем было прицельно наплевать - каждый сам решал, какому клану принадлежать или вообще ни к какому не иметь отношения. Ученики часто считали себя семьёй того мастера, с которым работали, в знак уважения нося его цвета и знаки, но всё чаще мелькали на шумных улицах города-в-горах чёрные и синие одежды.
   Жители Ринар Нонэра по праву считали свой дом городом знаний - пришедшие на зов после долгих мытарств в своих родных городах и селениях, после бесконечной внутренней борьбы за право выбора, находили здесь истинный Путь и покидали Живой Дом уже искусными мастерами, с которыми вынуждены были примириться и их семьи, и даже власти. Хотя не следование семейной традиции и считалось преступлением, Тхирмиунар нашёл формальный выход из положения, позволивший Ринар Нонэру долгие века существовать в покое. Закон гласил, что все Киниан являются в какой-то мере роднёй. Но прошли тысячи и тысячи лет с тех пор, когда можно было проследить, кто от кого произошёл. И если кто из Изначальных или рикэ'авар пожелает, он может объявить своим ребёнком любого из Киниан, и в этом случае такому приёмышу даются многие права и привилегии, ибо отныне он становился практически вровень с рикэ'авар. Также приёмный сын или дочь автоматически причислялся к соответствующему клану.
   Такой закон существовал, но ещё никто ни разу им не воспользовался. Вокруг Изначальных и так вилось огромное количество разнообразных потомков, и никто не хотел добавлять себе хворобы в виде новоиспечённых родственничков. Никто. Кроме Тхирмиунара, который взял, да и объявил своими детьми всех Киниан, живущих в его городе. Без исключения. А так как этот закон не распространялся на Иных - ведь когда его принимали, Иных ещё и в замысле не наблюдалось - Тхирмиунар пошёл ещё дальше: он воспользовался правом Старшего и изменил закон. Отныне Иные тоже могли быть объявлены детьми Изначальных или рикэ'авар, ибо суть творения того же Создателя. Фактически, Тхирмиунар легализовал свою школу, так как отныне все, живущие в городе, считались его детьми. Ведь по закону никто не вправе отказаться от наследования Пути, лишь дети Изначальных вольны выбирать свой Путь следом за рикэ'авар. А в живом доме собрались и Киниан, и Иные, смешав все кланы и племена, что было противозаконно, и учились тому, чего хотели, вопреки Пути семьи - это было тоже противозаконно, но, будучи объявлены детьми Изначального, получили право выбора согласно букве закона. Мышеловка захлопнулась. Змей Закона поймал свой собственный хвост. Тхирмиунар был доволен.
   Город жил своей жизнью. Игрались свадьбы, рождались дети, и никто никому не указывал, кого и из какого клана брать в жёны или в мужья. Стёрлись различия между Киниан и Иными, и всё чаще юноши и девушки обеих рас связывали свои жизни. Это шло вразрез со всеми законами, для подобного проступка ещё даже не изобрели наказания - это настолько было ужасно, что никто и помыслить не мог отважиться на такое. Но в недрах Ринар Нонэра всё было иначе. И слава о спрятанном городе, где все законы другие и никто не бросается с башен, постепенно разошлась по всей Эрмар. Вести несли и те, кто уходил из города - повсюду народ удивлялся, слушая их рассказы, и никто никак не мог взять в толк, отчего дети Старшего все такие разные (все привыкли к бледным черноволосым рикэ'авар Тхирмиунара, а эти были и светлые, и рыжие, и вообще Иные); вести несли и менестрели, снующие повсюду; и слухи расходились по городам и селениям, подобно семенам клёна на крыльях ветра. Матери приводили своих детей в Ринар Нонэр; подчиняясь какому-то необъяснимому внутреннему влечению, в город тянулась не только молодёжь попроще, но и отпрыски уважаемых семей - то тут, то там среди привычных чёрно-синих одежд обитателей Живого Дома мелькали, подобно ярким бутонам в вечерней траве, разноцветные, пышно украшенные наряды заезжих гостей из числа золотой молодёжи. Гости были любопытны, как коты, очень громко галдели и всячески демонстрировали бесподобное столичное воспитание и высокую культуру, распугивая гоготом младших учеников и девиц. Правда, через какое-то время они успокаивались, спесь с них сходила, как старая кора, а любопытство принимало новую форму - жажду познания. И многие оставались в Ринар Нонэре, шлифуя и доводя до совершенства то, чему они научились в столичных Домах Знаний. И не в одном из сундуков под кроватями пришедших за знанием пылились роскошные тряпки благородных оттенков...
  
   Аирэн Ин-Виэсинэр-Ин-Тардинэм Эркангорар и Вефинэр Ин-Доналлэ-Вэн-Фиарэль Эрмирэнлармар по праву заработали в Эйнааре славу самых надменных и эксцентричных приятелей. Первый считал себя наидостойнейшим среди потомков своего деда в плане магических способностей и страшно кичился при этом своим происхождением, ибо полагал, что только кровь от крови истинных рикэ'авар имеет право, причём исключительное, на причастность к тайнам магии благородного Тардинэма. Второй прославился своей коллекцией редкостей и диковин и считал для себя оскорблением, если у кого-нибудь оказывалось то, что могло бы занять достойное место в его коллекции. При всём при этом он имел незаурядные способности к музыке и стал бы неплохим музыкантом, если бы не мысль о том, что ему придётся сидеть в одном помещении с менее родовитыми персонажами во время занятий. А уж вынести тот факт, что у кого-то что-то может получаться лучше, чем у него, благородного Вефинэра, внука самой сиятельной Фиарэль, владычицы Гармонии Мира, повергал беднягу в холодный пот. Но в целом Аирэн и Вефинэр были самыми обычными представителями своего круга - красивы, в меру умны, сверх меры горды и считали, что достойны всего самого лучшего, чего только пожелают. И пришли они в Ринар Нонэр только потому, что до них дошли слухи, многократно подтверждённые уровнем мастеров, возвращавшихся в столицу из-за Щита Севера, что только там можно получить исключительное образование или отточить своё мастерство до заоблачных высот.
   Они пробыли в Живом Доме несколько часов и в панике сбежали, доставив немало хлопот и головной боли обитателям города как своим пребыванием, так и неожиданным бегством. Привычные к роскоши и немедленному исполнению всех своих требований и желаний, они были возмущены тем, что их никто достойно не встретил, никто не подал им еды и вина с дороги с подобающей церемонией и тем, что всем окружающим оказалось трижды плевать на их высокое происхождение. Но это ещё полбеды. Город кишмя кишел этими отвратительными дикарями - Иными, осмелившимися нацепить на себя цвета самой родовитой семьи даже среди Изначальных, а ещё хуже было то, что вокруг было полно чудовищных полукровок - результатов мерзопакостных случек Высокого Народа с этими недоразвитыми животными, и ещё каких-то тварей, более мелких и неописуемо гадких! И они даже не утруждали себя проявить почтительность по отношению к высокородным гостям! Налицо было вопиющее нарушение всех законов и правил, утверждённых Советом! Истинным сыновьям своего народа негоже оставлять без внимания подобную ересь!
   Вечером того же дня Аирэн и Вефинэр предстали перед своими сиятельными пращурами. А наутро Совет был в курсе всех без исключения мерзостей, творящихся за Щитом Севера.
   XX
   Лето подходило к зениту. Уже много дней подряд погода была просто великолепной, и долгожданный праздник должен был удаться на славу - будут и огромные костры под звёздами, и танцы, и песни, и состязания, и, несомненно, вино, многие годы дожидаясь своего часа, уютно дремавшее в ароматных бочках. И немудрено - ведь близился не простой праздник Середины Лета, а день рождения самого города. Ринар Нонэр существовал уже целых пятьсот лет в мире и покое - нешуточный возраст. Кинианар в таком возрасте чаще всего оказывается уже зрелой личностью, умелым мастером, хозяином в своём доме. Иные, взрослеющие раньше, к этому времени уже имеют многочисленное потомство, становятся основателями родов, вождями своих кланов - что говорить о городе, если города растут быстрее, чем дети. Даже быстрее, чем дети Иных-Меняющих-Облик.
   История самой молодой расы на Эрмар насчитывала неполных триста лет. Первых Сафанур или, как они себя сами называли, Йанни, в город привёл сам Тхирмиунар, и они были сотворёнными, а не рождёнными. Побочный продукт очередного эксперимента Создателя, брошенные им возле Лайнигилэр, они были слабы и беспомощны и обречены были на гибель. Нашедший их Тхирмиунар был вынужден немного изменить несчастных, приспособить к тем условиям, в которых они должны были жить, призвав для этого силу свою и силу Эрмару. Полупризрачные слабые существа обрели плоть и разум, и пламя любви и мира зажглось в их душах. Отныне они могли ходить по земле, не рискуя переломать себе кости, создавать что-то своими руками и вообще жить, как живут Киниан и Иные. Но у каждой магии есть обратная сторона, и в результате изменения срок жизни, отпущенный Йанни от дня создания, сильно сократился. Редко кто доживал до ста лет, и это считалось великим достижением. Но Йанни не унывали - они просто быстрее жили, хотя переживали смерть своих соплеменников достаточно тяжело.
   По сравнению с Киниан и даже с Иными, Йанни были низкорослы и коренасты, лица их были несколько грубоватыми, глаза - маленькими и глубоко посаженными и вообще они сильно отличались от Киниан, за что впоследствии получили множество ласковых прозвищ, например, "медвежьи уши" или "мышиный глаз". Они были начисто лишены магии, зато обладали достаточной силой и ловкостью для столь миниатюрных, с точки зрения Киниан, существ. Взрослый мужчина-сафанар обычно был ростом со столетнего кинианского сопляка, хотя встречались и более высокие Йанни. Они взрослели в десять раз быстрее Киниан и Иных, их дети считались взрослыми уже в 15 лет, тогда как кинианское дитё и в сто пятьдесят ещё считалось малолетним.
   Рука времени не щадила Йанни - под грузом лет они сгибались, ссыхались, как бумага в огне, их тела быстро изнашивались и умирали от болезней и старости - ни Киниан, ни Иным ещё никогда не приходилось видеть ничего подобного. Но такова была цена, которую платили Йанни за пребывание в этом мире.
   Вдобавок ко всему, младшая раса обладала одним весьма странным свойством. Видимо, виной тому было изменение, которому они подверглись, или благородный Энлармаран, общаясь с душами первых умерших Йанни, что-то напутал, но, возвращаясь к жизни, они меняли облик. Если погибший по случайности кинианар через какое-то время приходил обратно в мир в том же обличии, в котором и покидал его, и прекрасно помнил и своё имя, и свою предыдущую жизнь (Владыка Памяти отбирал только воспоминания о посмертии), то души Йанни поселялись в других телах и ничегошеньки не помнили. Им приходилось всё узнавать и всему учиться заново, расходуя драгоценное время своей и без того короткой жизни. Раздосадованный такой несправедливостью Тхирмиунар в который раз начхал на свод законов, один из которых гласил: не должно вмешиваться в дела Создателя и изменять его творения даже в малом, и научил Меняющих Облик не терять памяти на пути от жизни к жизни.
   Поначалу этот эксперимент породил некоторое количество казусов, как-то: женщин с неистребимой тягой к оружию или мужчин, самозабвенно занимающихся рукоделием, но впоследствии либо души Йанни научились сами выбирать, в каком теле родиться, либо замолвили словечко за свой народ перед благородным Энлармараном. Последнее, правда, казалось фантастикой, но многие допускали и такой оборот дела.
   Как бы то ни было, Йанни стали неотъемлемой частью Ринар Нонэра, к ним привыкли так же, как в своё время к Иным, в то время, как в других местах сафанур считали воплощением чудовищной ереси, насмешкой над Творением, плевком в лучезарный лик Создателя. Все прекрасно знали, откуда они взялись, и какова была их судьба до вмешательства Старшего. Что, в свою очередь, добавило ещё пару не совсем лестных строк в и без того развесистый послужной список Тхирмиунара. Йанни стали последней каплей, переполнившей чашу терпения Совета, но, к счастью, не знали об этом. Никто ещё ничего не знал. Жители Ринар Нонэра радостно суетились, готовясь к празднику, и лишь сам Тхирмиунар ощущал какой-то непокой в глубине души, но списывал его на то, что ему просто не хватает Эрмару и сыновей, отправившихся в Эммион Миунэр, чтобы повидаться с Лаулис, дочерью Диарона и женой Тирхаурэ, да и прочей роднёй, дабы лично пригласить их на праздник. В первый раз интуиция изменила Старшему - он и не догадывался, что причиной этого непокоя, разлившегося в воздухе и проникавшего в его сердце, подобно ледяному сквозняку, был он сам...
  
   XXI
   Аирэн и Вефинэр купались в лучах геройской славы. Несомненно, заслуженной. Ещё бы - чудом уцелеть, попав в такое кошмарное место! Обмануть тысячи свирепых выродков, обвешанных страшными ножами, облачённых в нагоняющую ужас униформу, подобных стае гигантских ворон, тянущих свои кошмарные узловатые пальцы к беззащитным юношам! Ускользнуть из рук предателей, спутавшихся с дикими варварскими бабами, недостойными носить свои имена! Пробыть столько времени - сохрани Создатель! - в чёрном чреве колдовской горы без единого луча Золотой Звезды Ллир, и вернуться живыми и невредимыми, благополучно избежав страшных глаз и убийственных когтей этого рафранэля, который вертит законом, как хочет, - о да, он мечтает заселить всю Эрмар грязными уродами, чтобы они поклонялись ему, как создателю, - и его злоужасного сыночка, этого хищного недомерка, чья душа уже полностью поглощена Тьмой, которую он разорвал, проложив чистым душам Киниан путь к рождению, и теперь мстит за своё несовершенство! А его мать, эта белогривая волчица, невесть откуда взявшаяся, что поганит своим нечистым духом Совет Изначальных?! Говорят, что у неё глаза такого цвета оттого, что она пьёт кровь этих мерзких сафанур, отчего они морщатся и дохнут в детском возрасте. Как только она не растерзала бедных мальчиков?! Ах, да - она испугалась того, что их чистая кровь убьёт её!..
   Слухи ползли по столице, обрастая чудовищными подробностями. Скоро в Эйнааре только и говорили, что о Старшем и его городе, и всё больше со страхом и ненавистью.
   ...А эти ани'хайэннар, что возвращаются оттуда, эти порождения Тьмы?! Невозможно, ну невозможно за такой короткий срок достичь такого мастерства! Тут у нас ребята по тысяче лет учатся, и у кого - у самих Изначальных, - а так не умеют. Нет, он что-то страшное с ними делает, он у них души забирает в обмен на эти знания - вот почему они такие спокойные и бесстрастные. А сам-то он кто такой? Благородный Тхирмиунар, Кин'Хайэннар - Старший Владыка? Тинивар-алэ-Тинфронкин - Несущий Стихию Утра и Обновления? Благодать на наши головы? О нет, это просто ужасная насмешка! Откуда он взялся, если он уже был, когда были призваны Изначальные? Почему он всё время всем перечит, вечно всем недоволен и постоянно прячется в темноте, в горах? Почему бедные Киниан не в силах устоять перед чарами его слов? Почему у него глаза чернеют, когда он зол? Истинный сын Тьмы, отродье Син-Маран, не будь помянута, - вот он кто! Он пришёл, чтобы научить нас злу и лжи, он похищает души чистых юношей и девушек, и они идут к нему, как бабочки на свет, ибо зло притягательно! Почему же он является Главой Совета, а не болтается в Вэйлэнкваром, где ему самое место? И мы склоняем перед ним головы, ибо он Хайэннар? Он - рафранэль, гирэн рафранэль, и только этого имени он достоин!...
   Были и другие мнения, - многие, даже очень многие любили Тхирмиунара. Кому-то он помог отыскать свой путь, кого-то вылечил от ран, кто-то ещё помнил дни строительства Эммион Эйнаара... Но разве может миллион мышей перекричать два десятка ворон? Высшие кланы были настроены решительно против Старшего, втайне боясь, что он со своими бунтарскими идеями доберётся и до них, встряхнёт их спокойный, уютный мирок и поставит всё с ног на уши. Лишит их привычного почёта и уважения. Приближённые к кругам Изначальных считали своё положение само собой разумеющимся, они были уверены, что на то воля Создателя, и никто не вправе менять тысячелетиями не менявшиеся правила. Они боялись Тхирмиунара, ибо чувствовали в нём какую-то неведомую, непонятную им силу, но боялись себе в этом признаться. Они не могли спать спокойно, пока чувствовали, что он где-то там, за Щитом Севера, что он силён и сильны все те, кто рядом с ним. Он им мешал.
   Слухи бурлили в котле Эйнаара и растекались по всей Эрмар, как вязкий, обжигающий бульон. Асиэль Диарон, часто бродивший по городу просто ради променада, сначала не обращал на это никакого внимания, затем стал прислушиваться. То, что он слышал, ему не нравилось. Категорически. Тонкая, ранимая душа Асиэля была не в силах всё это вынести и рвалась на части. С одной стороны, он прекрасно знал Тхирмиунара и представлял, на что тот способен, чтобы без труда отделить зёрна от плевел и понять, что же на самом деле происходит за Щитом Севера. Конечно, многие действия Старшего противоречили закону, но кому же принимать и изменять законы, как не главе Совета? Плохо, конечно, что он не соизволил обсудить свои планы с остальными. Народ возмущён, ведь закон не нарушался тысячи лет... Но с другой стороны, разве ж это не подлость со стороны народа - накидываться всем скопом на одного, пусть даже столь могущественного мага, как Тхирмиунар? Что за свинство - он один из отцов этого народа, а его же собственные детки готовы разорвать его в клочья?! И куда только смотрит Создатель?..
   Единственное, чего не учёл Диарон - так это факта, что созданные по образу и подобию не могут быть хуже своего творца. Они в общей массе могут быть только такими же. Когда личности собираются в кучу, они становятся народом. Толпой. А толпа очень часто говорит словами богов. И думает мыслями богов. Но боги бывают разными. И настроение у богов может быть разное. И это неизбежно.
  
   XXII
   Видимо, Изначальные слишком усердно обращали свои мысли к тому, кто их призвал, и были услышаны. Наступила ночь, и в эту ночь никто из десяти Призванных не мог заснуть. Все они видели и слышали одно и то же, хотя и находились в разных местах. И все они ощущали лишь одно: бешено пульсирующую в висках боль, тысячей ледяных игл бьющую по нервам, достающую до глубины души, резкий голос где-то в центре мозга, и перед глазами - сияющая фигура Создателя с красивым, но перекошенным в гневе лицом. Эрт'э'лэн Аквар был зол, как сто тысяч диких пчёл и один бешеный дракон в придачу. И стучали, стучали холодные, убийственно холодные слова, как раскалённое железо впивались в плоть, в душу, в суть - это истина, истина, истина...
   Брат ваш сошёл с чистого пути. Он нарушил законы, необходимые для сохранения чистоты народа Киниан и всего созданного ими за долгие годы. Он нарушил закон Творения и вмешался в мой труд, пытаясь сравнять безумцев с мудрецами и обречённых на смерть с бессмертными, хотя знал, что только я имею право даровать и отнимать жизнь, и только в моих руках нити замысла Творения. Брат ваш нарушил равновесие этого мира, ибо всем должно занимать своё место. Как сыну не спорить с отцом, так и Иному не подняться над Киниан. По закону вы - после меня, Иные - за вами. Сафанур не должны были жить, их даже земля не держит долго, но теперь они - за Иными. После - бориан. И так было и будет всегда, ибо это моё слово. Ничто не в силах изменить природу Творения, если оно свершилось. Всё остальное суть иллюзия и обман. Иные были дики, безумны и необузданны, и остались такими. Сафанур были слабы и беспомощны и остались такими. Но вы видите их подобными вам, они приходят, как дети брата вашего, облачённые в цвета мудрости и вечности, они приходят как равные вам в мастерстве и искусстве, но они по-прежнему дики, безумны и бессильны. Они лгут, ибо природа Творения неизменна. В их сути не было лжи, кто-то научил их этому искусству. Кто? Брат ваш - он принёс ложь в этот мир. Он был не прав и должен понять свою вину. Вы, ани эспас, поможете ему осознать глубину своего заблуждения. А если не пожелает - нар угор рафран! Будь он проклят и пусть уйдёт из мира.
   Видение померкло, затем истаяло, уступив место прохладной ночной темноте. Избавившись от мучительной иллюзии, Изначальные погрузились в сон. Все, кроме Диарона. Он никак не мог успокоиться - в его голове, кажется, навек застряли последние слова Создателя и колотились теперь в висках, не давая покоя:
   Нар угор рафран - будь он проклят, проклят, проклят...
   Почему? Зачем? - мелькнуло в его сознании. Казалось, что в словах Эрт'э'лэн Аквара таилась какая-то дисгармония, какое-то несоответствие, или, может быть... несправедливость?
   Диарон не успел осознать эту мысль до конца - глаза изнутри обожгло внезапным огнём, и среди этой боли он видел смутную тень лица Создателя, и звучало в нём, не давая думать ни о чём более, - "...И только в моих руках нити замысла творения..."
  
   XXIII
   Мерцают зыбкие огоньки свечей, окрашивая стены бликами алого. Окна затянуты магической дымкой - никто не должен знать это, видеть это, слышать это. Ночь - тяжёлая, мечущаяся, дрожащая тьма - прячет в своих недрах всё, что было и будет сказано. Впервые за всю историю Эрмар - Тайный Совет. И так тревожно, неуютно, зыбко - Диарон и сам не рад, что они собрались именно в его доме.
  
   ...Вэйвелеанар Акварэн, Мастер милостью Создателя, стоял возле стола, уставленного вином и фруктами, поправляя причёску сухими нервными пальцами. Глаза его, цветом подобные блеску новорождённого клинка, мрачно сверкали в дрожащем свете свечей. Он ждал тишины, ибо первым взял слово.
   Совет собрался.
   Диарон мучился внезапной мыслью, что это - нечестно, несправедливо, может быть, ведь сказано было, что нечего прятать нам от народа своего... - зачем же было собираться так - так, втихаря, не допуская ни мысли, ни взгляда извне? Зачем? Ему не давало покоя давешнее ночное видение, внушавшее всё, что угодно, кроме уважения и почитания. Это было непривычно, неожиданно, нелепо. Он никогда не видел Создателя таким. Но, с другой стороны... может быть, так и надо, ибо сам Эрт'э'лэн Аквар говорит это? Нет, невозможно...Мысли судьи путались, он прикусил язык и решил подождать.
   -Изволит ли брат наш Диарон начать Совет? - раздался голос Тардинэма. Мастер Иллюзии, по своему обыкновению, спешил неизвестно куда и теперь сидел, как на открытом сундуке с гвоздями, выстукивая пальцами дробь по крышке стола.
   -Изволит, изволит, - буркнул Асиэль. - Брат наш Вэйвелеанар просил слова. Ему говорить.
   Молчаливый кивнул и вышел в центр зала.
   -Братья и сёстры! Все ли видели вчера то же, что и я?
   -Утэ, кэллар, - послышались голоса.
   -Все ли видели одно, или кто-то был удостоен иного? Если наше видение едино - могу ли я говорить сейчас?
   -Утэ, кэллар...
   -Вы дали мне слово - я говорю. Разве не совершенны труды Создателя? Разве кто-либо кроме него волен творить подобное? Разве не в его руках средоточие замысла Творения и Гармонии, Созидающей Мир? И разве мы не суть творения его, призванные оберегать эту красоту, ибо Он дал нам силу и разум? Любите ли вы мир этот, цените ли его таким, каким он создан и был открыт нам по милости Его?
   -Утэ, кэллар...
   -А если мир этот - дом ваш, и в доме том есть законы, позволяющие дому и далее оставаться столь же прекрасным, как и все творения Создателя от Начала и доныне, и тут приходит тот, кто вносит изменение в совершенство, не ведая, что будет далее, и кощунственно перекраивает то, что прекрасно по сути своей - чего достоин тот?
  
   Зал наполнился гулом голосов. Изначальные переговаривались, спорили, что-то доказывали друг другу, не стесняясь в жестах - чуть ли не вихри бродили по залу, взметая листы бумаги и раскачивая лампы. Диарон напряжённо вглядывался в лица собравшихся: - что таят они в себе, на что способны - мыслить за себя или поддаться общему порыву, позабыв, что ответственность за все их деяния будет на каждом из них, ибо таков закон. Сам же он давно для себя решил, и если на то будет воля Создателя, его мнение изменит хотя бы что-нибудь, каким бы ни было решение. Изменит. Нарушит единство Совета...что?!! Он уже ничего не понимал: с одной стороны закон - с другой справедливость, и что есть истина, не ведомо никому. Асиэль ждал.
   -...Что должно сделать с ослеплённым гордыней глупцом, посмевшим изменить совершенные творения Создателя? - послышался резковатый голос Тардинэма, - Я скажу вам: пусть все труды его нечестивые пойдут прахом, пусть он лишится силы и станет подобен Иным, или даже этим сафанур, не способным ни на что без поддержки Киниан. Пусть он видит, что все помыслы его были тщетны, ибо когда отпустит он вожжи, кто послушает его? Кто услышит его - такого - и кто поверит? Те же, что делают его дело, не душой привязаны, но подчинены, и свора без хозяина, стадо без пастуха не пойдёт далее по тому же пути. А кто успел отдать душу свою в руки нечестивца, по доброй ли воле или принуждением, не увидят более ошибок своих, ибо не место им в совершенном мире, как гласит закон. Кто скажет ещё?
   -Пусть молит о прощении, - прошипел Энлармаран, недобро глядя перед собой. - Он знал, что делает, ему и искупать.
   -Подождите! - вступила в разговор Лура. Она была вне себя, от резких движений вздрагивали её каштановые косы, перекинутые за спину. - А всё ли зло из того, что вы сказали? Ведь когда мы строили Дом, и город... мы же тоже изменяли мир - и деревья, и камень, и саму землю, на которой потом выросли наши дома и города. А творя что-то, будь это даже крючок для одежды или горсть ягод для пищи, мы разве не изменяем мир? А делая даже шаг и сминая траву? А произнося слово? А вдыхая воздух?..
   -Сестра моя, не горячись, - благородная Имиэль, шурша жемчужно-голубым шёлком своего одеяния, грациозно поднялась и подошла к Луре. - Что делали мы - на то была воля Создателя, и мы знали это, ибо наше желание было общим. А то, что делает нынче брат наш за Щитом Севера, одному ему ведомо, ибо прячет он от нас свои помыслы. Если бы он был открыт нам, мы бы знали, что не боится он гнева Создателя, не таится и не лжёт. Кому есть, что скрывать - не зло ли несёт он в мир?
   -Хорошо это у вас выходит, - вступился Веримэр. - А вы сами когда-либо спрашивали его о чём-нибудь? Не вам ли тысячи лет была безразлична судьба брата нашего Тхирмиунара, и детей его, и детей его детей? Так чего же вы хотите? Чтобы он, Старший, сам пришёл к вам и терпеливо ждал вашего снисхождения до беседы с ним? Не он, а вы - сущее порождение Тьмы, ибо Тьма застилает ваши глаза и уши, и вы не видите и не слышите ничего кроме вас самих, вашего привычного хора! Как вы можете...
   -Замолчи, брат! - Энлармаран резко встал из-за стола и уставился прямо на Веримэра. И в его глазах читали все Изначальные, видели, видели чёрную фигуру Несущего Стихию Ночи, и догадывались...
   -А кто ты есть сам, как не порождение Тьмы, Бродящий-После-Ухода-Ллир? И как ты смеешь называть нас такими словами? Сам Эрт'э'лэн Аквар, да сияет он ярче всех звёзд, почтил нас своим словом, и мы должны ему последовать. Ты же не отречёшься от Создателя, Веримэр? Ну?.. Нет, не отречёшься, не сможешь - ибо тяжела будет кара твоя, и твоих детей, и детей твоих детей. Я говорю: пусть брат наш, сошедший с чистого пути, будет наказан и молит о прощении. Что скажет Совет?
   Диарон уже не слушал их. В голове крутилось только одно: что бы там ни было, что бы они ни решили, я - выбрал, и если будет на то воля Создателя, моё слово поможет...
   Из небытия его извлёк голос Мастера, который, перегнувшись через стол, пристально смотрел в глаза судьи:
   -Не спит ли брат наш Диарон? Совет принял решение - как и повелел Создатель - наказать сошедшего с пути и дать ему возможность осознать и раскаяться. Что скажешь ты, Асиэль?
   -Я против, - тихо произнёс Диарон и удивился непривычному звучанию своего голоса.
   -Хорошо, ты сказал, - продолжил Молчаливый несколько снисходительно. - Но твоё слово не переполнило чашу решения. Совет - за.
   Вы поступили правильно, ани эспас, - раздалось в глубине сознания каждого.
   Асиэль низко опустил голову.
  
   XXIV
   Тхирмиунар сидел в своём кабинете с самого утра. Теоретически, он должен был сегодня зайти в три-четыре места, но... не смог оторваться от книжечки, что накануне приволок ему Тирхаурэ, сказав, что это-де невообразимо смешно. Ну что ж, почитаем, подумал Тхирмиунар, кладя книжку на стол, и только на следующее утро, открыв её и прочитав пару страниц, он понял, что попал и никуда не денется, пока не одолеет её всю. Коварная книжонка, смутившая разум Изначального, звалась "Вверх ногами, или Размышления недостойного о жизни его неправедной", и содержала в себе кучу коротеньких рассказиков, баек, изречений и цитат из жизни Ринар Нонэра. И читать её без смеха - да какого там смеха - истерического хохота, было невозможно. Автор сего шедевра звался почему-то Вэллараном, что также смешило. Старший помнил этого парня прекрасно: Вэлларан Ин-Аилэн был наполовину Йанни, что выдавал его небольшой рост и прямо посаженные, хоть и огромные, глаза. Парень родился в городе, всю свою жизнь провёл в кузнице, помогая отцу, но тут, совершенно неожиданно, нашёл в себе дар Наблюдателя - и стал писать. Это знали все. Но чтобы такое... Тхирмиунар лукаво ухмыльнулся: ну надо же, как тонко подмечено!
   Удовольствие его было вызвано небольшой байкой, повествующей об особенностях поведения благородного Каримара, и сравнение с павлином, который из-за своих перьев не видит ничего, даже самого себя, было весьма метким. А также упоминание о том, что наивысшего мастерства благородный Каримар достиг в чрезвычайно сложном для простого ума искусстве неизменно появляться в том месте, где о нём говорят...
   Дверь за спиной Старшего слегка скрипнула. Ну вот и он, лёгок на помине, подумал он, улыбнувшись. И не ошибся. На пороге кабинета стоял Каримар Тиэссиль собственной персоной.
   Тхирмиунар обернулся:
   -Ты что-то хочешь сказать мне, ин-эспас?
   Каримар задумчиво поднял на отца свои томные мерцающие очи и торжественно пропел:
   -Да, отец мой, иначе я бы не осмелился потревожить тебя, - при этом он склонил голову и изобразил смирение.
   Тхирмиунар чуть не сплюнул с досады:
   -Что это за представление? Сколько раз тебе говорить, что я не потерплю этих столичных соплей в своём доме! Скажи ясно и просто, что тебе надо?
   -Ну, если ясно и просто... - Каримар медленно прошёл к окну и изящно взгромоздился на подоконник, аккуратно расправив многочисленные складки своей длинной, по последней эйнаарской моде, рубахи. - Если так, то... Ну, гулял я сегодня возле главных ворот, сопровождал прекрасную деву, имя которой здесь не столь важно, в её трудах по сбору какой-то травы и мысли мои были полны такой...
   -Короче! - повысил голос Старший: деланная куртуазность сына его раздражала.
   -Ну, так вот. И тут я заметил, что кто-то приближается к нам, и в руке его - липовая ветвь.
   -Так... И что дальше?
   -Пришедший обратился ко мне, спросив, действительно ли это дом, принадлежащий Старшему Владыке. Я ответил, что он не ошибся.
   -И?!
   -Судя по ветви и по цвету одежды - это, несомненно, посланник Круга Изначальных. Я провёл его в зал для гостей.
   -И сколько времени он уже там? - спросил Тхирмиунар, вставая с кресла.
   -Около часа.
   -А почему ты мне сразу не сказал, что это посланник? - Старший явно терял терпение.
   -Да я сразу пошёл говорить, но... меня задержали по дороге... а потом... потом я сразу пришёл, отец.
   -Ну, хорошо, что хоть вообще пришёл, - саркастически ухмыльнулся Тхирмиунар, но, заметив смущение на лице сына, добавил: - Ладно, не расстраивайся. Время иногда ничего не значит. И спасибо за весть. Подожди меня тут.
   И вышел из кабинета.
  
   Каримар подошёл к отцовскому столу и заметил лежащую на нём маленькую книжку. Что ж, время есть - посмотрим, что читает отец, подумал он, аккуратно заложив место, на котором она была открыта, и перелистнул на начало. А всё-таки он меня ценит. Вот, сказал же: спасибо за весть... И попросил подождать... Да, я ему нужен, подумал Каримар и углубился в чтение.
  
   ...Зал для гостей был наполнен мягким мерцающим светом, и посланник Совета был приятно удивлён несоответствием того, что он видел с тем, что он себе представлял. Ожидал увидеть мрачную пещеру - а здесь светло, тепло, уютно... и красиво. Ожидал встретить злобных выродков - попались нормальные ребята, разве что лица странноваты и одеты почти одинаково. А так всё вроде ничего, не страшно.
   Как он боялся идти в Ринар Нонэр, ведомо, наверное, лишь Создателю. Что значило для него, ученика благородного Асиэля Диарона, не видевшего ничего, кроме Эйнаара, привычного к работе с книгами, к беседам и спорам, но никак не к дальним дорогам, отправиться за Щит Севера, прямой наводкой в хищную пасть Тьмы, если верить молве. Совет сказал: Хайэннар должен придти в столицу. Один. Асиэль ответил: а если он откажется? Совет сказал: мы отправим к нему посланника с официальным приглашением на Большой Совет. Закон гласит: он не вправе отказаться. Асиэль ответил: тогда я пошлю своего ученика. Совет одобрил.
   Кроме приглашения - изящного свитка в золотом чехле - посланник должен был сделать кое-что ещё. Асиэль перед самым уходом просил: скажи ему это, повтори слово в слово. Идя по ступеням лестницы, ведущей к Началу, внимательно смотри себе под ноги. Не все ступени одинаково прочны.
   Посланник не понимал смысла этой фразы, думая, что это какая-нибудь аллегория - пёс их знает, этих благородных Владык, какими загадками они привыкли обмениваться. Его дело - передать. Остальное - не его забота...
   За спиной посланника, практически над его ухом, раздался голос - тихий, но звучный, и самое главное - непонятно, откуда взявшийся:
   -Гилэр бэр фронкваром, ани эспас.
   Парень резко обернулся и замер: перед ним стоял благородный Тхирмиунар собственной персоной. Глаза Старшего Владыки, синие и глубокие, как вечность, излучали теплоту и... любовь?.. Пёс его знает, Изначальные вообще публика странная и не поддающаяся однозначной оценке. Но этот Владыка совершенно не был похож ни на ужасного злоковарного монстра, ни на пожирателя душ. Посланник вздохнул с облегчением. Но тут же спохватился:
   -Гилэр бэр фронкваром, Хайэннар. За честь почитаю говорить с тобой, ибо пришёл от имени Кольца Стихий звать тебя почтить своим присутствием Большой Совет, где будут решаться судьбы всего живого на Эрмар.
   И с поклоном передал виток. Затем поднял голову, заглядывая в глаза Старшему. Тот заинтересованно улыбнулся:
   -У тебя есть ещё что-то, что ты хочешь сказать мне, достойный Тиллфэр Ин-Туннлар?
   Парень опешил:
   -Откуда ты знаешь моё имя?
   Тхирмиунар ухмыльнулся:
   -Чему вас только учат! Я знаю все имена, если только... если только их есть, кому носить... Ты что-то хотел сказать?
   -Да, Владыка, - выдохнул Тиллфэр. - Хотел. Благородный Диарон просил передать тебе несколько слов.
   -И каких же?
   -Вот. "Идя по ступеням лестницы, ведущей к началу, внимательно смотри себе под ноги. Не все ступени одинаково прочны".
   -Это всё?
   -Да, всё. Слово в слово.
   -А ты сам понимаешь смысл этой фразы? - спросил Старший, как-то странно глядя в лицо посланника.
   -Нет, Владыка, - парень опустил глаза.
   -А я... - Тхирмиунар вздохнул и взгляд его стал каким-то печальным. - Я, кажется, понимаю. К сожалению.
   Возле двери раздались шаги, и в проёме возникла лохматая голова Тирхаурэ.
   -Отец, с кем это ты беседуешь?
   Тхирмиунар обернулся:
   -А, это ты? Заходи сюда. По-моему, ты появился вовремя. Достойному Тиллфэру не терпится посмотреть город, так может быть, ты им займёшься?
   Посланник Совета обалдел окончательно: да, он, несомненно, хотел, но не смел и просить об этом. Неужели Хайэннар прочёл его желание и теперь позволит? Не верится...
   Старший, наблюдавший за выражением лица Тиллфэра, не сдержался и рассмеялся:
   -Ну, можешь мне не верить. Но если ты всё ещё хочешь - иди и смотри, сколько влезет, а Тирхаурэ проводит тебя.
   Тиллфэр просто обратился в изваяние от неожиданности, но, набравшись наглости, всё же поинтересовался:
   -Прости мою дерзость, Владыка, но неужели этот мальчик и есть благородный рикэ'авар Элимар Тирхаурэ, Первый из Рождённых?
   -Именно он. Ты не ошибся.
   -Но... Как же...почему он такой...
   -Почему такой маленький? - ехидно поинтересовался Тирхаурэ.
   -Ну да... - Тиллфэр еле выдавил эти слова, понимая, что вляпался. Этак опозориться перед лицом самого Старшего Владыки и его сына, что же теперь будет...
   Тирхаурэ расхохотался:
   -Если бы я записывал имя каждого, кто задал мне этот вопрос хотя бы единожды, этим свитком можно было бы уже трижды опоясать Эрмар. Ну да, вот такой вот он я. А если ещё раз задашь этот вопрос - залезу к тебе в карман и ущипну за задницу, чтобы больше не хотелось болтать глупости. Ну ладно, ладно, я пошутил! - Тирхаурэ хлопнул по плечу сконфузившегося парня, совершенно наплевав на то, что тот почти на голову выше. - Потопали на Синюю улицу, к менестрелям. Это полчаса ходу.
   -А зачем? - поинтересовался оттаявший Тиллфэр.
   -А затем, что у них сейчас как раз едят. И пьют. Ты жрать хочешь?
   -Ай-яй-яй, как не стыдно, - вмешался Тхирмиунар, еле сдерживая смех. - Как это ты разговариваешь с достойным посланником Совета?
   -Ну... - деланно потупился рикэ'авар. - Прости меня, достойный посланник, за неучтивые речи и позволь пригласить тебя на дружескую трапезу, в которой компанию нам составят как минимум с десяток таких же чокнутых обормотов, как я. Короче, ты жрать хочешь?
   -Как стадо голодных свиней и один весенний непроспавшийся медведь в придачу! - весело воскликнул Тиллфэр, и они удалились куда-то вглубь горы. А Тхирмиунар направился к своему кабинету, на ходу разворачивая свиток и пробегая его глазами. Улыбка таяла на его лице.
  
   Каримар сидел, нахохлившись, на подоконнике и злился. Ну, зачем он брал в руки эту дурацкую книжонку! Да, весело, да, забавно, но с какой это радости этот негодяй Вэлларан посмел смеяться над ним - самим благородным Каримаром! Да какое право имеет этот недоразвитый сопляк-полукровка открывать свою поганую пасть и позорить его светлое имя! Каримар то, Каримар сё, Каримар такой-сякой. А Каримар жил на этом свете ещё тогда, когда этих несчастных Йанни и в замысле-то не значилось, а прадед кузнеца Аилэна ещё даже не научился ходить! Какое неуважение! Была бы его воля - выгнал бы всех этих выскочек из города и дело с концом. И терпит он это лишь из-за отца, из-за его мягкосердечия и необъяснимой любви ко всяким слабакам из младших народов. На месте отца он бы объяснил этим... этим... этим недоноскам, где их место! Да, объяснил бы, и так, чтобы они на всю свою дурацкую жизнь запомнили, кому кланяться. А отец ещё и потакает им. Интересно, откуда он взял эту мерзость? Не иначе, этот поганец Тирхаурэ подсунул, да ещё, небось, со своей неизменной гадливой ухмылочкой: на мол, полюбуйся, какой у нас Каримар умный и скромный! А Вэлларану надо подкрасить глазки, давно уже напрашивается! Ну, только попадись он мне!..
   Каримар, лелея свою разгорающуюся ярость, представил себе в самых радужных тонах, как он бьёт морду этому негодяю Вэлларану и заставляет его униженно просить прощения, совершенно забыв о том, что вышеозначенный негодяй является одним из лучших воинов Ринар Нонэра, а сам он способен одержать победу с оружием в руках разве что над кочаном капусты. Мысли Каримара заполняла кипящая злоба, и неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы на пороге кабинета не возникла фигура Тхирмиунара.
   Каримар соскочил с окна и сделал шаг навстречу отцу, собираясь пожаловаться на бессовестного писаку, но был остановлен голосом, прозвучавшим в его сознании. Ледяным и хлёстким, как пощёчина:
   -Не смей произносить то, что ты думаешь сейчас, в стенах этого дома.
   -Почему? - так же мысленно спросил Каримар.
   -В твоих словах - злоба и ненависть. Ты решил, что превосходишь их во всем, и они должны поклоняться тебе. Ты ошибся. Они просто другие. Но не хуже тебя. Не смей ненавидеть в ответ на шутку, ведь ты же не так реагируешь на шутки своего брата.
   -Но то мой брат...
   -Они все твои братья и сёстры, я так сказал. Ты можешь только принять.
   -Я пытаюсь, но...
   -Ты принёс из столицы много глупостей, они могут быть во зло всем. Тебе в первую очередь.
   -Я об этом не думал...
   -Так подумай и попытайся понять. Но не говори вслух того, что собирался сказать. Никогда. Ибо произнесённое слово имеет силу не меньшую, чем рука или меч. Помни об этом.
   -Хорошо, отец...
  
   Они стояли, глядя друг другу в глаза, кажется, сотню лет. В душе Каримара, казалось, бились два сгустка пламени, и оба они были разной природы. С одной стороны, он был огорошен тем, что отец не стал ему сочувствовать, а, наоборот, учинил проповедь, но с другой стороны, он же говорил с ним мыслью, как с Тирхаурэ, и это льстило. Заметив калейдоскоп различных выражений на лице сына, Тхирмиунар подошёл к нему и положил руку ему на плечо. И заговорил, как обычно:
   -Мне нужна твоя помощь, ин-эспас.
   Каримар просиял. Как он ждал этого момента, чтобы отец не велел что-либо сделать, а попросил о помощи.
   -Чем я могу помочь?
   -Для начала позови ко мне всех мастеров и старейшин Йанни. Мне нужно будет уйти из города, и я хочу им кое-что сказать. Затем найди своего брата и скажи ему, чтобы он поскорее выпроводил своего новоявленного приятеля домой - ещё немного, и в столице хватятся, - и немедленно шёл ко мне. Через час я жду всех в Зале для Бесед.
   Каримар настолько воодушевился, что вместо того, чтобы выйти через дверь, напряг все свои возможности и исчез. На лице Старшего, ещё недавно подёрнутом дымкой печали, появилась лёгкая улыбка...
  
   В отличие от других помещений дома Старшего, Зал для Бесед был почти пуст - лишь большой круглый каменный стол со стульями, да с потолка свисала огромная кованая люстра на добрую сотню свечей. Пользовались этим залом редко, и многие из жителей Живого Дома вообще не знали, да и не хотели знать, что за комната скрывается за высокими дверями, притаившимися в нише слева от открытого помещения, где обычно обедали мастера.
   Но сегодня из-под этих дверей выбивался яркий свет, и голоса звучали, отдаваясь многократным эхом в гранях высокого купола. Сегодня здесь собрались все, от кого зависели судьбы жителей Ринар Нонэра и слушали, не совсем понимая, странные речи Старшего.
   -...Будущее скрыто от меня, ани эспас, но то, что вижу я, темно и тревожно. И поэтому я прошу вас: будьте готовы. Может быть, вам даже придётся уйти отсюда...
   -Но почему? - осмелился спросить Лайнир, один из старейшин Йанни, пожилой, но бодрый мужчина с широким желтоватым лицом и внимательными чёрными глазами. - Ради чего? Мы жили здесь много лет, и нам нечего было опасаться. Что же случилось теперь?
   -Я не знаю, - тяжело проговорил Старший, - Но я чувствую непокой. Везде - в воздухе, в земле, в камне. Похоже, братья мои и сёстры что-то замышляют. Я постараюсь это выяснить.
   -Когда? - подал голос Иэссэлкэр Ин-Тариэн, наставник кэрни.
   -Завтра. Завтра мне надлежит присутствовать на Большом Совете. Странно, что они не сами говорили со мной, а прислали посланника.
   -И что это значит? - поинтересовался Лайнир.
   -Это значит, что я не имею права отказаться. И должен во что бы то ни стало придти в столицу.
   -Может быть, мне стоит пойти с тобой? - вступил в разговор доселе молчавший Тирхаурэ.
   -Нет, ин-эспас. Я должен идти один.
   -Мне это не нравится, - пробормотал Тирхаурэ, забираясь на стул с ногами. - Кто знает, чем всё это может кончиться.
   -Мне это тоже не нравится, - задумчиво произнёс Тхирмиунар. - Но я вынужден уйти. Если меня не будет более трёх дней, вы, - он посмотрел на сыновей чуть ли не в упор, - берёте свою мать и уходите в Миунэр, оттуда проще держать связь. Да и помощь благородной Лаулис может пригодиться - она всегда может безбоязненно связаться со своим отцом. А вы, - он обвёл взглядом остальных, - будьте настороже. Я сообщу, если что-нибудь случится. Но я всё-таки склонен думать, что всё будет хорошо...
   -Но... что же нам делать... в случае... - раздался тихий, немного неуверенный голос из дальнего угла Зала, - в случае... неприятностей?
   Тхирмиунар встал со своего места и подошёл к сказавшему это, взяв за плечи и повернув лицом к себе.
   -Слушай себя, Райаллэн, и не ошибёшься. Всё внутри. Все ответы. Ты только слушай.
   -А всё же? - Райаллэн, кроткий тихоня из рода Воинов Луны, создатель и хранитель библиотеки Ринар Нонэра, недоумевающе-вопросительно посмотрел на Старшего.
   -Уходить отсюда, - резко бросил Тхирмиунар, развернулся и быстро вышел из Зала для Бесед.
   Наутро он ушёл в столицу.
  
   XXV
   Он думал появиться незаметно, для чего и воспользовался полузабытым коридором, выходящим прямо в большой заброшенный дом. Жилище это стояло без хозяев уже несколько тысяч лет, потому что внезапно начало разваливаться. Видимо, строил его кто-то молодой и неопытный, и не смог должным образом укрепить своё творение. Дом стал рассыпаться. Но мастера решили не сносить его, а оставить в назидание ученикам. Так и стояло это чудо, пока от него не остались одни стены. А сквозь дырявую крышу на битые плиты пола длинными широкими лентами падал дневной свет. Коридор открывался ровно посредине этого остова.
   Казалось бы, кому взбредёт в голову приходить сюда, рискуя переломать себе все кости о балки, камни и прочий строительный хлам, но, похоже, Совету было известно гораздо больше, чем казалось на первый взгляд. Незаметного появления не получилось. Его ждали.
   Тхирмиунар недоуменно огляделся, ничего не понимая. Вокруг него плотным кольцом стояло штук двадцать воинов при полном параде и вооружении. На сияющих доспехах золотой вязью выделялся двойной трилистник с розой внутри - знак Кольца Стихий. Так-так, подумал Тхирмиунар, этого ещё не хватало.
   Круг разомкнулся, и вперёд с поклоном вышел высокий сероглазый воин, по виду старше остальных. Рука его лежала на рукояти короткого широкого меча, из-под замысловатой работы шлема выбивались длинные каштановые пряди, перемотанные для удобства кожаными лентами.
   -Гилэр бэр фронкваром, Хайэннар, - начал он. - Приветствуем тебя на земле Золотого Города.
   Тхирмиунар хмуро оглядел собеседника:
   -С кем имею удовольствие разговаривать?
   -Прости меня, Владыка, - воин отступил на шаг. - Моё имя Гилэраквар, я старший командир городской стражи Эммион Эйнаара.
   -Зачем ты здесь? - Старший нахмурился и сцепил пальцы. Воин отступил ещё на шаг.
   -Мне поручено встретить тебя и сопроводить на Площадь Собраний.
   -Откуда тебе известно, что я приду отсюда?
   Гилэраквар опустил взгляд:
   -Благородный Владыка Памяти с помощью Создателя читает в душах...
   -Так-так... - Тхирмиунар недобро прищурился. - А зачем здесь воины? Совет считает, что я сам не найду дорогу на Площадь?
   -О нет, Владыка, - поспешно заговорил Гилэраквар. - Это сделано для твоей же безопасности. Город наполнен слухами, народ недоволен. На днях какие-то парни побили чуть ли не до смерти одного из твоих... твоих ани, пришедшего откуда-то издалека. И это не первый раз.
   -А-а... - протянул Тхирмиунар. - И что же, Совет решил, что кому-то хватит смелости напасть на меня? И что их настолько много, что понадобятся ещё и воины? Ну-ну.
   -Так я же не знаю! - растерялся Гилэраквар. - Им виднее. Хотя... - он подошёл к Старшему почти вплотную и тихо продолжил. - Мне кажется, дело нечисто. Поэтому я и попросился сам встретить тебя. Я не уверен, но... сдаётся мне, что Совет готовит тебе сюрприз. И сюрприз этот не из приятных. Будь осторожен.
   Тхирмиунар с интересом оглядел собеседника.
   -Скажи мне, любезный Гилэраквар, Асиэль тебе часом роднёй не приходится?
   Воин засмущался:
   -Род матери моей ведёт своё начало от благородного Диарона...
   На этого можно положиться, подумал Тхирмиунар.
  
   ...Они шли по улицам Золотого Города. Ощущение было странным - как будто ведут преступника. Гилэраквар понял неудобство ситуации и приказал воинам разбить строй. Теперь они топали за Старшим, как толпа учеников - за наставником.
   Некоторое время они шли молча. Затем Гилэраквар рискнул спросить:
   -Владыка, прости меня за дерзость, но - что происходит? Зачем собирается Большой Совет?
   Тхирмиунар улыбнулся:
   -Как же так: ты живёшь в городе и не знаешь, что здесь происходит?
   -Я не читаю в душах Изначальных.
   -А что ты думаешь сам?
   Глаза Гилэраквара вспыхнули серовато-фиолетовым огнём:
   -Позволено ли будет мне сказать...
   -Говори.
   -Мне кажется, что не будет никакого Большого Совета.
   -Почему? - на лице Старшего было написано изумление.
   -Я видел два Больших Совета. Это - как праздник: приходит много народу со всей Эрмар, домов для гостей не хватает, за стеной ставят шатры. И это где-то за неделю до Совета. А сейчас? Если ты пришёл - значит, Совет сегодня. Но в городе почти нет гостей. По крайней мере, не больше, чем обычно. Помыслы Изначальных скрыты от простого воина, но мне кажется, что здесь ведётся какая-то недобрая игра.
   -Надеюсь, у тебя не было предписания задерживать меня?
   -Нет, Владыка...
   -И, значит, я могу уйти, когда пожелаю и куда пожелаю?
   -Я не волен держать тебя, Владыка. Но я обязан сопроводить тебя на Площадь Собраний. Если тебе удастся уйти - вернёшься ли ты обратно?
   -Вернусь. Но почему ты сомневаешься в том, что мне удастся уйти?
   Гилэраквар задумался:
   -Я не уверен, но... Мне кажется...Ты попробуй, а то я не знаю, как это сказать. Что-то в воздухе не то...
   Тхирмиунар вытянул руку, как бы ощупывая воздух. Пальцы его дёрнулись, и на лице появилось странное выражение.
   -Что такое... - прошептал он одними губами, глаза его потемнели.
   Гилэраквар заглянул в лицо Старшего:
   -Ты можешь объяснить, что это?
   Тхирмиунар бессильно опустил руку. Взгляд его, кажется, потух. Голос прозвучал как-то глухо:
   -Могу.
   -И что же это?
   -Моя магия бессильна. Я ничего не вижу и не чувствую дальше городской стены. Я, кажется, понял, почему.
   -Так что же это такое? - Гилэраквар чуть ли не трясся от нетерпения.
   Старший устало опустился прямо на каменные плиты мостовой:
   -Всё очень просто. Эрт'э'лэн Аквар в Золотом Городе. И он ждёт.
   -Кого? - глаза воина округлились.
   Тхирмиунар поднял взгляд и вздохнул.
   -Меня.
  
   XXVI
   -...Что терзает тебя, сынок? - Эрмару, бесшумно подошедшая к окну, положила руку на плечо сына. Тирхаурэ обернулся в её сторону.
   -Уже пять дней прошло. Мне страшно. Я хотел поговорить с ним - и не смог. Не дотянулся. Это странно: либо отец не хочет со мной говорить, либо кто-то или что-то мешает ему.
   Медовые глаза Эрмару округлились:
   -Ты думаешь, что твой отец молчит не по своей воле? Нет, вряд ли в числе Изначальных найдётся кто-либо, способный его удержать. Он способен один противостоять всему Совету - так что же тебя волнует? Быть может, он просто занят и не хочет, чтобы его беспокоили?
   Тирхаурэ промолчал. За окном виднелась безмятежная гладь Лайнигилэр, кричали птицы, сновали жители Эммион Миунэра, приходившие к озеру за целебной водой... Но и среди этого умиротворения билась какая-то зыбкая жилка непокоя. То, о чём отец говорил ему тогда. Теперь Тирхаурэ хорошо понимал это состояние, когда даже сам воздух дрожит иначе... Он пристально посмотрел на мать:
   -Есть одна сила, способная выступить против отца. Ты знаешь, кто это.
   Эрмару задумалась.
   -Но... Ты ведь имеешь в виду Эрт'э'лэн Аквара? Какое дело Создателю до твоего отца?..
   -Может быть, ты и права, но прислушайся: Эрт'э'лэн Аквар ступил на Эрмар несколько дней назад. Сам. С какой это радости его принесло? Он же раньше никогда не приходил лично, только творил образ.
   -Не могу понять... - голос Эрмару стал тише. - Но я тоже ощущаю непокой.
   Тирхаурэ отошёл от окна и медленно приблизился к стоящему поодаль креслу. Вцепился руками в спинку и долго так стоял, совершенно неподвижно, уставившись куда-то сквозь стену. Глаза его начали постепенно терять свой синевато-зелёный цвет, затягиваясь чёрной дымкой... Наконец, он шумно выдохнул и опустил руки.
   -Не могу. Не могу дотянуться. Никак. Попробуй ты.
   Эрмару молча кивнула. Закрыла глаза и застыла. Сквозь распахнутое окно в комнату пробирался ветер с озера, трепал её волосы...
   Тирхаурэ, не отрываясь, смотрел на мать. Через какое-то время она открыла глаза. Они горели не как янтарные капли - как два костра на смертельно бледном лице. Эрмару шатнулась. Тирхаурэ подхватил её и усадил в кресло.
   -Что? Что с отцом? - только и смог спросить он.
   Эрмару посмотрела в лицо сыну - печально, бессильно:
   -Он несвободен, ин-эспас...
   Тирхаурэ опустился на пол рядом с креслом.
   А за окном виднелась, блестела тёмными лезвиями сквозь прорехи кружевной листвы, безмятежная гладь Лайнигилэр. Ничто не смущало Зеркало Мира. Ничто.
  
   XXVII
   Шестой день подряд он не понимал, что происходит. Гилэраквар оказался прав: никаким Большим Советом и не пахло. На Площади Собраний их встретил услужливый юноша из числа учеников Энлармарана и вежливо пригласил благородного Владыку проследовать за ним. Поднимаясь по лестнице вслед за учеником Владыки Памяти, облачённым в какую-то непонятную серо-красную хламиду, Тхирмиунар обернулся. Гилэраквар, стоящий внизу на Площади, в недоумении развёл руками. Затем показал жест - сцепленные указательные пальцы. Мол, ещё встретимся. Тхирмиунар вздохнул и продолжил свой путь.
   Юноша привёл его в просторную комнату с высокими окнами, забранными ажурными ставнями. В комнате было всё, что душе угодно: от изысканнейшей еды и вин до книг и музыкальных инструментов. Старшему показалось нелепым то, что здесь оставлена еда: он что, сам не смог бы сотворить себе что-нибудь?..
   Его проводник вежливо поинтересовался, не нуждается ли благородный Владыка в чём-либо особом: ну, там, кошечку для уюта... или девочку? Тхирмиунар отрицательно покачал головой. Юноша вышел, захлопнув дверь. Скрипнул замок. Старший подошёл к двери и дёрнул. Она не поддалась.
   Заперт. Зачем?..
   Он пытался дотянуться мыслью, спросить: зачем я здесь? И надолго?.. Ответ прозвучал неожиданно громко, заполнив практически всё сознание.
   Жди. Мы придём. За тобой.
   И потянулись дни. Неожиданно пустые, пугающе долгие. Он ходил взад-вперёд по комнате, хватался то за одно, то за другое, из последних сил сдерживая в себе гнев: как - они - посмели - так - поступать - со - мной?! Но понимал, что злостью делу не поможешь, что будет только хуже, и не только ему. Стискивал зубы, пытался успокоиться, остыть, вспоминая самые светлые, самые радостные моменты своей жизни... Более всего раздражало бессилие - он ведь не мог не то что выйти, а даже распахнуть окно. А город... что там в городе? И послушались ли его сыновья, ушли ли через три дня?.. Неизвестность. Как это мучительно - будто связаны руки, и голос не слушается, немеет, ты кричишь, а ни звука...
  
   К вечеру шестого дня неопределённость была нарушена. Лязгнул замок, и двери распахнулись. Тхирмиунар, сидевший с ногами на кровати, спрыгнул на пол и напряженно застыл, не зная, кого ожидать. Повернулся, и...
   На пороге стоял Асиэль Диарон и печально смотрел на него, сцепив руки. Судья был бледен, как никогда и, судя по виду, чрезвычайно утомлён.
   -Пора, брат, - устало произнёс Диарон. - Тебя ждут.
   Тхирмиунар подчинился жесту и молча последовал за ним. Они шли долго, постоянно то поднимаясь по лестницам, то спускаясь, то огибая какие-то углы, то проходя сквозь комнаты - дорогу было совершенно нереально запомнить. Идти было скучно и тревожно, и Тхирмиунар решил всё же выяснить хотя бы что-то.
   -Куда мы идём? - спросил он.
   На лице Диарона было написано: ой, лучше бы ты не знал.
   -Мы идём ко мне, - проговорил Асиэль. - Хотя я был против этого.
   -Против чего? - Тхирмиунар насторожился.
   -Против тайного Совета в моём доме. Один уже был, и я от сего факта не возликовал. Не люблю прятаться. Противно.
   -Да уж, - согласился Старший. Немного помолчав, он решил поинтересоваться, попутно удивляясь собственной выдержке:
   -Скажи, а кто это так надо мной пошутил? И зачем?
   Диарон старался не смотреть ему в глаза:
   -А то ты не догадался.
   -Это он? - Тхирмиунар остановился и схватил Асиэля за руку. Тот отвернулся.
   -Это он?! - вопрос прозвучал угрожающе. Диарон обречённо выдохнул:
   -Да. Это он. И мне это тоже не нравится.
   Тхирмиунар напрягся:
   -Что они задумали?
   Судья помедлил, как бы припоминая, затем - единым дыханием - выпалил:
   -Они собрались тебя наказать, если я всё правильно понял.
   -Каким образом? Что они говорили?
   Диарон поёжился под холодным взглядом Старшего:
   -Они говорили, что ты должен осознать, что был не прав. И должен стать слабым.
   -Больше ничего?!
   -Ничего...
   -А зачем тогда сюда принесло Эрт'э'лэн Аквара? Что-то он редко сюда захаживал. Да и не сидел так подолгу...
   Диарон наморщил лоб, потёр пальцем висок в задумчивости:
   -Похоже, только он может сейчас сделать тебя слабым.
   -Уже сделал. Зачем?
   -Будь при тебе твоя сила, ты бы сбежал. Верно?
   -Верно. Сбежал бы. Не люблю принуждения, - Тхирмиунар внимательно посмотрел прямо в бездонные фиолетовые глаза судьи. - Эй, что с тобой? - спросил он, понимая, что тот вот-вот потеряет сознание. Диарон посмотрел куда-то вбок и прошептал:
   -Я боюсь, брат...
   -Чего ты боишься?
   -Я боюсь за тебя...
   Некоторое время они молчали, продолжая идти, как лунатики, невидяще глядя перед собой. У обоих на душе лежало по увесистому булыжнику. Тишину сломал голос Тхирмиунара:
   -А если я откажусь идти за тобой?
   Асиэль вздохнул:
   -Тогда тебя приведут силой. И будет только хуже... - он закрыл глаза и вдруг как-то отчаянно, резко крикнул:
   -Не слушай их, не слушай! Не ломай себя! Они будут тебя
   убеждать, они будут угрожать - всё из страха, ведь они боятся тебя! Не слушай их!..
   И - замер, судорожно схватившись рукой за стену. Тхирмиунар поддержал его за локоть. Асиэль наклонился прямо к его уху и зашептал:
   -Здесь нет равновесия. Мне больно от этого, я разрываюсь, но сделать ничего не могу - это его воля... Что бы не случилось - я с тобой, и если я... если моё слово способно будет... оно твоё, только не слушай, не бойся их...
   Тхирмиунар не знал, что и думать. Тревожное состояние всё усиливалось, и, в конце концов, слилось в отстранённое безразличие. Ему было всё равно.
   Они остановились перед высокой дверью.
   -Как ты, брат? - насторожённо спросил Диарон.
   Тхирмиунар резко выдохнул и дотронулся до ручки двери.
   -Я готов.
   И дверь открылась сама собой.
  
   ...Зал был тёмен, мрачен и тревожен. Окна затянуты туманным пологом. Посредине стола - огромная золотая чаша. Света почти нет, лишь несколько свечей по сторонам чаши, да призрачное сияние, исходящее от тонкой фигуры во главе стола. Эрт'э'лэн Аквар наклонил голову и злорадно уставился на вошедших.
   Займи своё место, Асиэль.
   Диарон повиновался.
   А с тобой мы поговорим. Пришло время отвечать за свои дела.
   Тхирмиунар недобро улыбнулся и впился взглядом в холодные глаза Синкланара, приняв правила игры и вступив в беззвучный диалог.
   Чем же я не угодил тебе?
   Воздух в зале задрожал. Неподвижные лица сидящих вокруг стола чуть качнулись в неверном пламени свечей.
   Ты перечишь моей воле. Ты изменяешь природу Творения. Ты совершаешь ошибку.
   Тхирмиунар сжал зубы, почувствовав неприятную пульсацию
   в висках.
   Я творил добро. Я оберегал жизнь.
   Насмешливые тени заплясали в сводах.
   Мы не уверены.
   И - началось.
   Время сошло с ума и заплясало, как червячок на ниточке, то ускоряясь, то замирая. Он уже не понимал, что происходит, ему казалось, что кто-то влез к нему в душу с сапогами и ходит там, как у себя дома, заглядывая во все углы. Он был бессилен, когда чужие холодные пальцы копошились в его сознании, проживая вместе с ним каждый миг и отстранённо-холодно наблюдая за всеми его действиями. Он с ужасом понимал, что подобен беспомощному зверьку, которого тормошат и вертят во все стороны любопытные жестокие дети. Эта пытка длилась и длилась, и конца ей не было...
   Внезапно вспыхнул свет, бросив странные блики на лицо Создателя.
   Все ли видели?
   Склонённые в утверждающем жесте головы, опущенные глаза.
   Кто произнесёт слово? - Эрт'э'лэн Аквар повернулся к Асиэлю. - Ты?
   Диарон отрицательно замотал головой.
   Кто произнесёт слово?
   С места поднялся Вэйвелеанар. Поклонился Создателю, негромко заговорил:
   -По праву второго, прикоснувшегося к лику Эрмар, принимаю слово и с прискорбием вынужден произнести приговор брату нашему Тхирмиунару, заплутавшему в ошибках и гордыне своей потакающему, дабы раскаялся он и осознал свои заблуждения. Пусть будет лишён силы своей на срок, определённый Создателем нашим, да сияет он ярче всех звёзд, и неспособен будет покинуть столицу. А чтобы дать ему возможность осознать и искупить вину, пусть ничто не мешает ему начать жизнь свою с чистого листа. Все творения его нечестивые да пойдут прахом, и следа не останется от них, ибо противное природе Создателя не может существовать в этом мире. В том мне порукой стихии, составляющие Эрмар, и всё сущее. Именем Создателя, по воле его, я, Вэйвелеанар Акварэн, сказал это и не отступлюсь.
   Все ахнули.
   Приговор был произнесён вслух.
  
   Тхирмиунар, казалось, не слышал этих слов - стоял недвижно, как статуя, лишь в глазах его читалось: что вы делаете, зачем?.. Он не помнил, когда его схватили за руки и подтащили к столу, к золотой чаше, над которой вился лёгкий дымок, и заставили смотреть, не давая отвести глаза. Замелькали лица, цвета, звуки, всхлипы, жесты, движения, голоса... Он увидел, как бы издалека, свой собственный город, увидел, как медленно чернеет небо над башнями, как разрывается над ними тонкая ткань эрдор, расчищая дорогу тому, что есть Ничто... Он рванулся из рук державших его, но тщетно. Каким-то потаённым уголком сознания он ощущал - нет, скорее видел, как стирается, заволакивается туманом лицо Вэйвелеанара, и вот уже гнутся и ломаются деревья у подножия гор, крошатся скалы, башни раскачиваются, как бумажные фонарики. Он понял, что сейчас произойдёт, и...
   Невероятным усилием он вырвался, отшвырнув в стороны тех, кто ещё пытался его удержать, собрал в единый кулак остатки сил и увидел, как оседают скалы, разламываясь и истаивая в застилающей всё вокруг густой и голодной тьме. Бесполезно. Всё бесполезно. Всё кончилось. Сейчас кончится. Но хоть что-то... Он чувствовал, как сотни рук тянутся вверх, как сотни глаз, наполненных до краёв внезапным, нежданным ужасом, глядят на него, и шагнул им навстречу, сцепившись мыслью, принимая в себя, наполняя себя болью, которая теперь уже не их... Хотя бы это... Раздирая мыслью, как плотную ткань, эту агонию, он ещё пытался удержаться на ногах, но не смог, внезапно рухнув на мозаичный пол и замерев.
   Наступила тишина. Постепенно приходили в себя Изначальные, перепуганные его внезапным порывом и боязливо начали приближаться к тому месту, где лежал он - строго по центру орнамента, огромного двойного трилистника Нэмма Вэкварэр, и лепестки розы были под его руками - как кровь.
   Благородный Владыка Памяти, потирая вывихнутую кисть руки, тем не менее, улыбался - ему предстояло немало работы.
   Асиэль рыдал.
  
   XXVIII
   На исходе шестого дня Эрмару бродила по берегу озера. Воды покоя, незамутнённое зеркало... Что хранит твоя суть, какую память ты несёшь в себе?..
   Когда-то давно, очень давно, она пришла сюда впервые, не зная, что её ожидает - просто шла по дороге сердца и встретила его. И они остались на этом берегу, долгие годы жили возле Лайнигилэр, как дети новорождённого мира... Она знала, что там, на востоке, есть город - прекрасный и юный, и в нём живут братья и сёстры, что, радуясь, постигают мир... Но ей почему-то не хотелось идти туда, ей не мыслилось иного, лишь вечная весна Зеркала Мира, и его глаза - синие, как вечность... Сколько лет, сотен лет, тысяч лет прошло с тех пор... Всё изменилось - а разве могло быть иначе? А она - не Несущая Стихию, но Пришедшая из Стихии - разве она может забыть хотя бы миг жизни этого мира?.. Где бы она ни была - озеро манило её, как свежий луч Ллир манит росток. Разве может быть что-нибудь на свете прекраснее этой памяти? Миу'ниэмар - память Любви - как светлая песнь Сущего, и это всё - её по праву. И это ли не счастье?..
   Сегодня она пришла сюда в надежде, что Зеркало Мира поможет ей понять, что же творится там, в столице, и отчего она не может дотянуться мыслью до него, своего Тхиррэ'миунэ, почему он не отвечает ей... Эрмару шла и шла по берегу, пока не увидела плоский камень, как бы нависающий над озером. И взошла на него в надежде, что в глубине этих вод, в отражении мира увидит то, что ей не удаётся увидеть своими силами. И неведомо было ей, что она была первой из живущих, кто ступил на этот камень после Эрт'э'лэн Аквара.
   Камень стоял высоко над водой. Она попыталась разглядеть, но... что-то было, да, какое-то движение в глубине озера, но слишком мелко, не видно. Она опустилась на колени, затем легла на камень, раскинув руки.
   И мир взорвался. В глубине воды закрутился, заметался чёрный водоворот, и она увидела - леса, горы и Дом. Их Дом. И как небо раскололось надвое, и как ветер, будто сорвавшись с цепи, вырывал с корнем деревья, разбивал камень... Как с криком оседали скалы, унося с собою тех, кто оставался в городе... Лица, руки, глаза... Непонимающие, сходящие с ума от внезапной боли и - смертельно бледное, перекошенное в агонии лицо, и глаза - чёрная бездна... И тянутся, тянутся к нему те, кто там, и уходят со вздохом, а его лицо всё более и более пропадает, размывается, прячется, и вот - она видит - лежащую на полу фигуру и окруживших его Изначальных... Переливающаяся смальта - кровь под пальцами... Асиэль спрятал лицо в ладонях, его плечи дрожат... И холодные, серебристо-стальные глаза... Довольные... Нет!!!
   ...Уже всё кончено, всё, так гори этот проклятый город, горите вы, бездушные твари, имевшие наглость называться его братьями и сёстрами! Пусть ничего от вас не останется, пусть вы изведаете то, что изведали те, в Ринар Нонэре, и поделом вам!.. Горите же, уходите в неизвестность, станьте прахом, серым пеплом, стылым ветром, пусть камень, земля, вода и воздух воздадут вам, пусть!..
   Она рывком вскочила на ноги, выкрикивая проклятия, руки медленно начали подниматься к небу... Вокруг Эрмару закружился вихрь, пряча её фигуру, и всколыхнулись воды Лайнигилэр. Ещё немного - и сгинет Эммион Эйнаар, как и не было, и окрестные леса сгорят, истлеют, уйдут под землю, вот ещё немного, ещё... Глаза Эрмару горели, как два огромных костра, спутанные волосы развевались, и вся она была - смерть и возмездие. Ещё немного, вот, вот, но...
   Две тёмные тени ворвались в вихрь, схватили за руки, не давая двинуться. Она кричала, вырывалась, била не глядя, и от её гнева крошился берег, и жухли травы, и ветер сходил с ума, но хватка не ослабевала. Изловчившись, она увидела, что Каримар и Тирхаурэ держат её за руки, не давая выхода той силе, которая должна... должна... должна...
   Вихрь успокоился. Эрмару тихо опустилась на камень, вопросительно и с какой-то затухающей долей ненависти глядя на сыновей: - вы - помешали - зачем - вы - помешали?!!
   Тирхаурэ опустился на колени, глядя в лицо матери, всё ещё держа её руку в своих:
   -Ты с ума сошла... Он же там, он жив... Ты убьешь его. Первого...
   Эрмару уткнулась в спутанную гриву сына.
   -Прости меня... Прости...
   И замерла.
   ...Ничто более не смущало воды Зеркала Мира. Ничто...
   XXIX
   Когда он пришёл в себя, уже вовсю светило солнце. Открыв глаза, он обнаружил, что находится всё в той же комнате, в которой просидел накануне шесть дней. Огляделся. Ничего не изменилось, только в ногах его постели спала увесистая полосатая кошка с лиловой ленточкой на шее. Он усмехнулся: Диарон в своём репертуаре. Вот, прислал подарочек в утешение...
   День за окном обещал быть до отвращения хорошим. Откуда-то доносились негромкие звуки песни, скрип колёс по мостовой, голоса стражников - город продолжал жить. Да, подумал он, будто и не было ничего... А впрочем, кто знал, кто знал...
   Он слез с постели и неверным шагом подошёл к зеркалу. Каждое движение давалось с трудом - устал, устал, как все миры от Начала... Они получили, что хотели... Почему же он здесь? Что им ещё надо?.. Он глянул в зеркало и отшатнулся. Не узнал. Из глубины серебряной амальгамы на него смотрело лицо. Знакомое, но чужое. Более резкие черты, запавшие глаза... и - широкие серебристые пряди от висков. Он не сразу понял, что за эту кошмарную ночь стал старше.
   Толкнул дверь, не надеясь - удивился: открыта. Ну, что же, попробуем... Поправил одежду, волосы - кто знает, куда он попадёт, выйдя отсюда, - и шагнул за дверь.
  
   Он помнил, как шёл сюда тогда, в первый день, и с лёгкостью одолел лабиринт витых лестниц, похожих одна на другую, как два языка пламени. Проходя через арку, ведущую на площадь, он заметил того самого парня в серо-красной хламиде, и окликнул его. Парень не отреагировал. Он подошёл к нему вплотную и заглянул в лицо. Парень ничего не заметил, только продолжал идти, куда шёл, пройдя практически сквозь него. Что за ерунда?..
   Он вышел на примыкающую к Площади Собраний улицу под гордым, но ничем не оправданным названием Алмазный Путь и направился прямиком к трём мужикам, стоящим у входа в какое-то непонятное заведение с надписью "Отдых Воина". Через пять минут, после тщетных попыток поговорить, ущипнуть, пнуть, колдонуть и напугать, он понял, что эти его тоже не видят. И не слышат. И не чувствуют. Странно.
   Не понимая, что происходит, он до вечера бродил по столице в попытках разобраться, что к чему. Перепробовав кучу способов, он понял и ужаснулся: его никто не видит, не слышит и не чувствует, а он сам слышит, видит и чувствует всё. И сколько это продлится - ведомо лишь Эрт'э'лэн Аквару. Судя по всему, он и придумал это изощрённое заклятие: смотреть - смотри, а сделать ничего не моги... Виртуозно, ничего не скажешь.
   С тяжёлым сердцем он вернулся к себе в комнату. Полосатая Асиэлева кошка всё ещё лежала на постели. Он подошёл и почесал её за ухом. Кошка выгнулась и заурчала, лукаво поглядывая сощуренным тёмно-зелёным глазом. Она его видела. И чувствовала. Ну что киса, будешь моим союзником, подумал он. Кошка заговорщицки подмигнула.
  
   XXX
   ...Он сидел возле окна и убивал время, наблюдая за снующими по внутреннему двору учениками. За последние дни, блуждая бесцельно по городу, он увидел и услышал много полезного и интересного. Во-первых, местом его невольного заключения оказался самый большой в столице Дом Знаний, вернее, вечно пустующее крыло для гостей - лабиринт запутанных коридоров и безликих комнат. Сначала он удивлялся, что так легко находит свою, но потом понял, что просто не может заходить в другие: куда бы он ни зашёл, он неизменно оказывался в своей комнате. Во-вторых, куда бы он ни шёл, ему никак не удавалось ни выйти на Площадь Собраний, ни зайти в гости к кому-нибудь из Изначальных. Всякий раз он обнаруживал себя то где-нибудь на окраине, то в своей комнате. Это злило. Да ещё разговоры в городе... Неизвестно, кто распустил этакую гнусность, скорее всего, ученики Энлармарана - он ведь чувствует себя пострадавшим за идею... Или, судя по тому, с какой готовностью народ верит - Тардинэма. Да... столько узнавать интересного о себе, своём прошлом и будущем ему ещё не приходилось. Ну и пёс с ними, как говорил Тиллфэр.
   Беспокоило отсутствие информации о семье и невозможность не то чтобы даже связаться напрямую (после нескольких, ничем не увенчавшихся попыток, он успокоился... почти), но даже передать какую-нибудь весточку: на улицах он не видел ни одного знакомого лица - а он знал в лицо и по именам всех, когда-либо появлявшихся в его городе. Да и что толку - вряд ли кто-нибудь его бы заметил. Хотя кто их знает... а вдруг...может быть?.. Но ани'хайэннар не было в столице. Ни одного. Хотя раньше приходили - многие из них постоянно шлялись по всей Эрмар из чисто миссионерских побуждений. Тхирмиунар просто не знал, что они ушли. Те, кого успел предупредить Гилэраквар. Остальные были не очень дружелюбно попрошены из города, а точнее - изгнаны со строгим запретом заходить в города вообще.
   День за днём, день за днём он бессмысленно бродил по столице, неизменно возвращаясь в свою роскошную клетку. И теперь, сидя у окна и убивая время, запивал тоску отчаянием, как выразился бы средней паршивости менестрель. Подобные издевательские сравнения постоянно лезли в голову, и от них было уже тошно.
   Ну вот, раскис, как девица, думал он. А как чувствуют себя Иные в кинианском городе, где им во многие места путь заказан? А Йанни - о них вообще речи быть не может! Ты же хотел понять их до конца, хотел - так вот, получи, почувствуй себя одним из них. Был бы ты на самом деле Йанни - был бы счастлив такой жизни: роскошный дом, первосортная кормёжка, изысканнейшие вина, книги, музыка - и никто не достаёт, никто не гоняет, не тычет тебе в нос твоей непохожестью. Нет, Йанни был бы точно счастлив. Сиди себе и делай, что хочешь, а не хочешь - плюй в потолок! Сам же говорил им - в любой беде ищите для себя урок. Да... говорить было легко, когда весь мир в твоих руках, а теперь... Нет, не ныть, не жаловаться - всё хорошо, это всего лишь испытание, это скоро кончится, скоро кончится...
   Внезапно он почувствовал, что кто-то легко-легко коснулся его плеча. Он оглянулся. Никого. Прикосновение повторилось. И голос - далёкий-далёкий, тихий, как дуновение невесомого ветерка: Это я, миунэ-эспас. Я.
   Он дёрнулся от неожиданности и застыл, боясь разрушить видение этого голоса.
   Эрмару?
   Да, это я.
   Как тебе удалось?
   Они забыли про меня. А я - не как они. Я творю иначе.
   Ты знаешь, что произошло?
   Знаю, всё знаю. И не только я. Зеркало Мира не таит ничего.
   Как там ребята?
   Каримар здесь. Сам не свой, редко когда слово скажет. Тирхаурэ в бегах.
   Почему? Что случилось?
   Те двое, что рассказали Совету - помнишь?
   Помню. Они ещё сбежали из города, неизвестно чего напугавшись, глупые дети.
   Он с ними разделался. Зверски. Теперь повсюду мстители. Молодые, невежественные и отчаянные. Он не хочет больше крови, потому прячется.
   Ты знаешь, где он?
   Да. Знаю. С ним всё в порядке.
   Эрмару?..
   Да, я здесь.
   Ты ещё придёшь?
   Не скоро. Много сил надо. Очень много сил. Но я приду. Как только смогу. Не теряй себя...
   -Эрмару! - он не заметил, что последнее слово произнёс вслух, даже не произнёс - выкрикнул. Но ответа не было.
  
   XXXI
   Если бы кто-нибудь знал, как он соскучился по зиме! Свежий суровый воздух, спящие деревья, серебристый снег до горизонта - белое искрящееся покрывало. Отдых миру... Сколько причудливых образов можно отыскать в затейливой вязи инея на окнах, в прихотливой геометрии маленьких хрупких снежинок... А какая луна зимой!..
   В Эйнааре зимы не было. Практически. Тёплые воды залива никогда не покрывались льдом. И снег никогда не венчал башни серебряной короной. Жаркое золото Эйнаара слепило и раздражало, а пёстрые одежды горожан, их громкие голоса и расписные дома доводили до бешенства. И так из года в год. Трудно, ой, трудно не потерять себя, если ты - прозрачная тонкая льдинка в ларце со сверкающими самоцветами.
   Ещё труднее не сойти с ума от одиночества. Он даже ловил себя на том, что теряет ощущение времени - так похожи были дни, тысячи дней, сотни тысяч дней. По его подсчётам выходило, что он болтается в столице уже неизвестно сколько времени, больше тысячи лет, но иногда он начинал сомневаться в этом, и виной тому была Асиэлева кошка. Она и не подумала помирать ни через двадцать лет, ни через двести, и жила-здравствовала в неизменности, только ленточки на её шее выцветали, их приходилось менять (новые ленточки кошка притаскивала откуда-то в зубах с регулярностью, достойной мирового порядка). Заговорённая она, что ли, частенько думал Тхирмиунар, рассеянно поглаживая пушистую спинку. Кошка, как обычно, поворачивала к нему свою уморительную мордашку и подмигивала со значением. Иногда она куда-то удалялась, но потом неизменно возвращалась с горделиво-довольным выражением морды лица и непременно забиралась на колени к Тхирмиунару, где бы он ни был: на постели, в кресле, на подоконнике, на столе, на полу - кошка совершала свой ритуал, как солдат, обязанный докладываться командиру. Это было настолько забавно, и так здорово отвлекало от гнусных мрачностей, постоянно норовящих заползти в душу, что он стал брать её с собой в город - с течением времени ему всё меньше и меньше хотелось видеть то, что творится вокруг.
   Это только создавать - долго, и вспоминать - тяжело и трудно. Быстрее всего на свете - разрушение, а легче всего - забвение. Как это мучительно - своими глазами наблюдать, как уходит в небытие всё то, на что были потрачены сотни и сотни лет жизни, как забывается всё то, что создавалось тяжёлым трудом, собиралось по крупице, ради чего пришлось и стоило рисковать... На этот раз они победили - вернулись и укрепились идиотские иерархические нормы и законы, и народ, кажется, смирился - бежать-то некуда!.. Некоторые, правда, всё равно сбегали: в леса, к Иным, к Йанни - но то были единицы. Да что говорить - даже сам язык Киниан изменился: стал более вычурным, цветистым, приторно-льющимся, почти исчезла строгая красота изначального языка, причём чем ниже было сословие, тем более заковыристой стала его речь. Представляю, каковы нынче песни, подумал он, криво усмехнувшись. Этак теперь, чтобы выговорить прилично и достойно, с новой точки зрения, какую-нибудь простейшую фразу типа "я тебя люблю", придётся полчаса подпрыгивать в словесных реверансах и аллегориях. Хорошо, что ему не приходится ни с кем разговаривать - точно бы озверел. А кошка - единственный его собеседник - понимает исключительно нормальную речь. Да, кстати, а где кошка?..
   Он не заметил, что дошёл почти до главных ворот Первого круга - то тут, то там попадались воины из городской стражи, трезвые и не очень - неподалёку были казармы. В воздухе пахло сыромятной кожей, горячим пивом и грубоватыми шутками. Он оглянулся в поисках кошки: ещё пять минут назад она бежала чуть поодаль, а вот теперь - исчезла. Куда она делась?..
   Улица была наполнена привычными для подобной улицы звуками: где-то лязгало железо; где-то какая-то лошадь громко выражала свои чувства лохматому озорному вояке, пытавшемуся с шутками и прибаутками нацепить на неё старый мятый шлем; где-то кто-то кем-то явно командовал, судя по недвусмысленным интонациям вкупе с абсолютно непроизносимым текстом; откуда-то несло пирогами и душещипательной песенкой; где-то оглушительно хохотало двое или трое стражников... тем удивительнее было услышать здесь такую фразу. Прямо за его спиной раздалось негромкое:
   -Ах, какая красавица! Аги, старушка, ты ли это? Ну, здравствуй, здравствуй, пошли, рыбки дам!
  
   Он повернулся на голос и увидел, как Асиэлева кошка изо всех сил трётся о протянутую к ней руку воина, в котором он, приглядевшись, узнал Гилэраквара - того самого командира стражников, который его когда-то встретил возле излома... Уже хотел было пройти мимо, но тут Гилэраквар выпрямился, подняв кошку на руки, и внимательно посмотрел на Старшего. Нет, именно на него, а не сквозь. Затем широко улыбнулся:
   -Гилэр бэр фронкваром, Хайэннар. Я же знал, что нам ещё суждено встретиться.
   Тхирмиунар, как громом поражённый, застыл с дурацким выражением лица: не понял. Не верилось. Воин улыбнулся ещё шире и, подойдя поближе, довольно бесцеремонно тряхнул его за плечо:
   -Да очнись же, очнись! Ты же видишь меня, так чего удивительного в том, что и я вижу тебя?
   Похоже, фамильярный жест ухмыляющегося вояки сработал, как надо. Старший обрёл подобие осмысленного взгляда и выдавил:
   -Но... как? Почему?..
   -Не знаю. Вижу - и всё. И слышу.
   -Но ведь больше никто...
   Гилэраквар изобразил на лице комичное недоумение:
   -Как это никто? А благородная Аги? - и почесал кошку за ухом. Та довольно зажмурилась. - Она, между прочим, и рассказала о тебе, и привела тебя сюда.
   Тхирмиунар опешил:
   -Кошка?!
   -Да, кошка. И не называй её "кошка" - её зовут Аги.
   Старший в задумчивости потёр висок:
   -То-то она такая странная... По-моему, ты что-то о ней знаешь. Кто она?
   Воин наклонил голову, дескать, ай-яй-яй, таких простых вещей не понимать:
   -Она кошка. Кошка Диарона. Я её уже давно знаю, с тех пор, как маленьким был.
   -А почему она такая...непонятная? И зачем она со мной?
   -Она просто похожа на тебя. Её тоже не все видят. Благородные члены Совета, к примеру, тысячу раз об неё спотыкались. Если хочешь, она будет посланником. Она умеет носить вести. Правда, только в городе. И не спрашивай, откуда я знаю.
   -Ладно, не буду. Кажется, я догадался. Ведь благородный Диарон приходится тебе роднёй, не так ли?
   Гилэраквар лучезарно улыбнулся и опустил глаза:
   -Привыкай удивляться, Владыка, это не последняя хорошая новость за последнюю тысячу лет.
   Тхирмиунар грустно поглядел на него:
   -Ну какой я тебе Владыка... Так, тень на камнях. Гилэраквар замахал руками:
   -Нет, не хочу даже слышать! Придёт время для песен, и горе тому, кто даст обет молчания. Придёт время, и равновесие восстановится. Это, кстати, не я сказал, а ты сам.
   -Когда?!
   -Было дело. И не спрашивай, откуда я знаю.
   Да, подумал Тхирмиунар, этот должен был стать магом...
   -И это я тоже знаю, - невозмутимо сказал Гилэраквар. - Но в данном случае больше пользы от меня - стражника. Например, я могу, когда мне захочется, навестить кого-нибудь в каком-нибудь Доме Знаний... Ведь разрешения тоже я выдаю. Ну, там, когда к кому-нибудь друзья или родичи приходят, и дома для гостей в моём ведении. А сейчас я вынужден тебя покинуть - служба. Если что понадобится - шепни Аги. И не теряй себя, Владыка, - время не переучишь, оно всё равно возьмёт своё, да ещё сверху. Не тебе хмуриться - им. Будут ещё встречи, и скоро - верь мне! Аги, солнышко, проводи благородного Тхирмиунара домой, а то он, боюсь, заблудится.
   И - исчез в какой-то арке. Кошка, видимо, поняла команду буквально, и потянула Старшего зубами за сапог - дескать, пойдём. Ничего не соображая, он подчинился. Кошка, увидев, что направление взято верно, перестала путаться у него под ногами и теперь важно вышагивала в некотором отдалении.
   Ну и денёк, ну и встреча, подумал он, никогда бы не подумал, что это когда-нибудь кончится, и тем более так... Не так-то прост этот Гилэраквар. Он сказал: привыкай удивляться, а я рад бы научиться заново. Ну что ж, будем учиться и привыкать...
   И впервые за эти долгие бессмысленные годы он почувствовал себя почти счастливым.
  
   А через какое-то время ему показалось, что в толпе то и дело появляются знакомые лица. Он и раньше видел лица, но то были видения, иллюзии воспалённого разума, больная память - не было сил забыть хотя бы на день, он даже начинал завидовать Йанни, к которым время милостиво, которые теряют воспоминания, что режут душу... Но лица не оставляли его, видения не уходили. А теперь ещё и наяву... Нет, он был уверен, сейчас ещё более, чем уверен, что не сошёл с ума - так откуда?.. Они же остались там, в скале...
   Уже потом до него дошло, что они просто вернулись, что они действительно очень молоды, практически дети - и немудрено, раз вернулись, всё-таки закон действует, и не удержать душу, не запретить... И что особенно грело, они его видели. И слышали, и помнили, только поначалу не понимали, откуда. И всё чаще сами искали встречи с этим странным бледным дядькой, который умеет рассказывать такие чудесные истории... Стороннему наблюдателю могло показаться, что толпа детишек зачем-то углубилась в созерцание какого-нибудь камня или садовой скамейки, чинно рассевшись вокруг. А новоявленные их родители нарадоваться не могли, что детишки такие умные, такие дружные и так хорошо себя ведут. И немудрено: узнав, кто они, ребята просто не смогли иначе.
   Тхирмиунар возился с этой шебутной компанией от души, не замечая времени, они даже заходили к нему в комнату - как-то ведь и дорогу находили, не путались! Заглядывал и старший командир городской стражи. Тогда ребята тихо и учтиво исчезали - пусть поговорят... Во время этих бесед Аги, при детях прятавшаяся где-нибудь повыше, неизменно спускалась и делала вид, будто активно участвует в разговоре - размахивала лапками, тыкалась носом в собеседников, мурлыкала и эмоционально мявкала на разные голоса. Гилэраквар приносил свежие вести из города и не только - кому ещё знать все новые сплетни, как не ему? Тхирмиунар слушал его с интересом, но чем дальше, тем мрачнее: ему хотелось узнать что-нибудь, хоть что-нибудь о семье - но ни слова, ни слова, никто ничего не слышал. И Эрмару давно не говорила с ним... Как долго, как долго...Как вернуть?.. Или приблизить?..
   Он уже не воспринимал ничего, не слышал собеседника, уходил в себя, погружался в свои мысли, в память... Тогда Гилэраквар понимающе кивал и, тихо поднявшись, уходил. Чтобы не мешать.
  
   XXXII
   -...Ты слышишь меня, брат?
   Он поднял глаза от книги, оторвавшись от на треть исписанной уже страницы.
   -Диарон?..
   Судья расположился в кресле напротив стола, его тощая физиономия была украшена несколько страдальческой полуулыбкой.
   -Давно не виделись, брат...
   -Давно... - машинально повторил Тхирмиунар и вдруг, будто что-то вспомнив, резко выпрямился, поняв, кажется, что он всё-таки не один в комнате. - Как ты вошёл сюда?
   Асиэль вздохнул.
   -Через дверь. Ты был так увлечён, что не услышал меня. Это хорошо, что тебе есть, чем заняться. Ты молодец. Я бы так, наверное, не смог...
   Тхирмиунар отложил перо и откинулся в кресле, недоверчиво глядя на собеседника:
   -Тебя прислал Совет, так?
   -Нет, не так, - в голосе судьи звучали печальные ноты. - Наоборот. Я пришёл, чтобы сказать: будь готов. Они скоро навестят тебя - так, на разговорчик, на кувшинчик винца будут заходить. Не дай застать себя врасплох.
   -Почему ты не пришёл раньше? Чего ты дожидался столько лет? - в тоне Старшего начало сквозить раздражение.
   Асиэль пожал плечами:
   -Не мог. Они слишком долго не могли успокоиться. Если бы я связался с тобой раньше - неизвестно, что бы они сделали и с тобой, и со мной. В лучшем случае мы занимали бы соседние апартаменты. Твоё имя у них с языка не сходило, ты был во всём виноват: от укушения собакой Тардинэмова младшего сына до обвалившейся башенки в чьём-то саду. Глупость на глупости. Пойми сам, провоцировать было небезопасно. Но я следил за тобой. И если бы возникла какая-нибудь угроза - поверь, я бы отреагировал моментально. У меня есть хороший связной.
   Тхирмиунар вопросительно наклонил голову. Судья улыбнулся:
   -Ну что же, ты же сам знаешь.
   -Аги?
   -Конечно. Считай, что она - мои глаза. Я видел практически каждый твой шаг.
   -Ну и ну... А Гилэраквар? А ребята? Они что - тоже твои связные?
   Бледное лицо Диарона осветилось на миг, и он засмеялся, не удержавшись:
   -Ну, нет, нет, конечно же нет! Они все просто не могли не почувствовать - таков их дар. Но старайся не упоминать об этом, если с тобой будут говорить. Не стоит.
   Тхирмиунар нахмурился:
   -Я что, дурак, по-твоему?
   Асиэль стал серьёзен:
   -Нет, я не о том. Ты просто ещё слишком слаб и раним, хотя уже не так, как прежде...
   Взгляд Старшего просветлел. Он с интересом уставился на Диарона:
   -Так-так, что ты имеешь в виду?
   Тот ухмыльнулся. Щёлкнул пальцами. В руке судьи появился хрустальный шарик.
   -Видишь это?
   Тхирмиунар кивнул. Асиэль продолжил:
   -Это зеркало. Второй такой же - у Лаулис. При помощи этого ты сможешь видеть свою семью. Вот. Я его отдаю тебе. Но вот беда: взять его из моих рук ты не можешь. Поймать рукой на лету тоже не можешь и со стола взять не можешь. Чтобы это работало, его надо взять мыслью из воздуха. У тебя один шанс. Я сейчас брошу шар - ты его должен поймать. Мыслью. Иначе - он разобьётся. Ну как?
   Тхирмиунар скрипнул зубами:
   -Давай.
   Блестящий шарик вылетел из пальцев Асиэля, достиг наивысшей точки своего полёта и устремился вниз. Внезапно замер. Крутанулся на месте и медленно начал опускаться на стол. Чуть дёрнулся, но вновь обрёл равновесие и мягко опустился на стол между чернильницей и надкушенным яблоком. Тхирмиунар шумно выдохнул и провёл ладонью по глазам.
   -Голова болит, - слабым голосом изрёк он.
   Сияющий Асиэль подошёл к нему и обнял сзади за плечи.
   -Я не верил, что у тебя выйдет. Ты молодец, если так дальше пойдёт... - он осёкся и шепнул прямо в ухо Старшего. - Только никому ни слова. И спрячь шарик.
   Тхирмиунар кивнул головой в знак согласия: говорить сил не было.
   В дверь постучали.
   Диарон мгновенно оказался у дальней стены.
   -Ну, мне пора, - прошептал он. И исчез.
   Стук возобновился, а затем в сознание проник вкрадчивый голос Тардинэма:
   -Не спит ли мой благородный брат? Могу ли я повидать его после стольких лет разлуки?
   Вот гнида, подумал Тхирмиунар, ещё смеет говорить о каких-то там годах разлуки... Но собрал волю в кулак и самым спокойным голосом, на который был способен, произнёс:
   -Отчего же нет? Входи, брат.
   Дверь бесшумно открылась, и в комнату важно вплыл сам Мастер Иллюзии. Злые языки не врали, говоря, что благородный Тардинэм Эркангорар с первого взгляда производит впечатление раскаявшегося лиса в золочёных куриных перьях. В нём было что-то от вдохновенного менестреля и заговорщика одновременно: разметавшиеся по плечам тёмные кудри; полуопущенные глаза; ухоженные руки, унизанные перстнями и тяжелыми золотыми браслетами, благочестиво сложенные на животе... Роскошный костюм, приличествующий члену Совета, сплошь заткан золотом - только приглядевшись, можно было понять, что рубашка и штаны у него тёмно-гранатового цвета, жилет и накидка - белого, а сапоги сработаны из кожи медного оттенка. Массивная золотая цепь с тяжёлыми камнями, украшенная эмблемой Кольца Стихий, поддерживала кокетливо свисающий с одного плеча плащ цвета тёмной крови, совершенно никчёмный в такую жару. В сочетании со смиренным личиком это смотрелось ошеломляюще. В довершение картины благородный Тардинэм улыбался, не разжимая губ.
   Ну и вырядился, негодник, подумал Тхирмиунар, усаживаясь поудобнее.
   Сам негодник, как он смеет надо мной смеяться, этот самоуверенный тип, подумал Тардинэм, улыбаясь ещё приторнее.
   Ну и рожа, сироп так и капает. Это что, последняя мода? - подумал Тхирмиунар, понимая, что Тардинэм понятия не имеет о том, что его мысли тоже читаются.
   Много ты понимаешь в последней моде, сидя в своём ящике, подумал в ответ Тардинэм.
   Тхирмиунар улыбнулся про себя и... перестал думать.
   Повисла пауза. Первым не выдержал гость, снизойдя, наконец, до обычной речи:
   -Почему брат мой не говорит со мной мыслью?
   Тхирмиунар изобразил на лице недоумение:
   -Я полагал, что брат мой в тяжких своих трудах на благо народа Киниан ещё не разучился говорить на кинианур.
   Тардинэм слегка побледнел, но улыбаться не перестал:
   -Как видишь, не разучился, -и спохватившись, что перешёл с церемониального языка на обычный, продолжил. - Видимо, брат мой плохо осведомлён о моих трудах. Я с удовольствием поведал бы об этом брату моему позднее, если таково будет его желание. А сейчас я пришёл не за этим.
   Тхирмиунар недобро улыбнулся:
   -И зачем же мой благородный брат посетил мою скромную обитель после, гм... стольких лет разлуки? Неужели соскучился?
   Мастер Иллюзии перестал топтаться в дверях и прошествовал в центр комнаты:
   -Дела моей души не должны волновать брата моего. Я пришёл, чтобы посмотреть, как живётся брату моему, не нуждается ли он в чём-либо. Ну и затем, чтобы поговорить, помочь брату моему облегчить свою душу - ведь ему много пришлось думать все эти годы, и он, надеюсь, пришёл к верному пониманию того, к чему приводят ошибки, взращённые на гордыне и безрассудстве.
   Это был явный вызов. Тардинэм знал, что подобная тирада способна вывести Старшего из себя и готовился принять бой, но не тут-то было: Тхирмиунар, казалось, совершенно не был настроен ругаться. Даже глаза его оставались неизменно синими.
   -Боюсь огорчить брата моего, но свою душу я уже имел счастье облегчить, пару дней назад исповедовавшись полковой кобыле из числа благородных скакунов городской стражи. И прошу поверить, оная особа выслушала меня внимательно и терпеливо, и мой рассказ настолько поразил её, что она даже перестала улыбаться.
   Улыбка начала сползать с лица Тардинэма, но он взял себя в руки и засиял по новой:
   -Если брату моему угодно смеяться надо мной, я не буду мешать ему получать удовольствие. Меня несказанно радует то, что в душе брата моего наконец-то нашлось место для доброй дружеской шутки.
   -К сведению брата моего, - парировал Тхирмиунар, как можно непринуждённее развалясь в кресле. - В моей душе всегда было полно места для подобных вещей, только это нисколько не заботило тех, кто сейчас этому радуется. В свою очередь, я просто счастлив видеть, что брат мой наконец-то оторвал свою благородную... э-э... голову от высокого искусства Иллюзии и сподобился посмотреть вокруг себя. Если брату моему будет в удовольствие остаться ненадолго и откупорить со мной кувшинчик вина, я буду рад ознакомить его со значительной коллекцией шуток, собранных мною за последнюю тысячу лет, преимущественно по поводу моего бесподобного отдыха на полном довольствии, каковой, как известно, чрезвычайно располагает к добрым дружеским шуткам.
   Тардинэм потемнел лицом, но даже не поднял глаз:
   -Я бы с радостью принял предложение брата моего, но, к сожалению, вынужден попрощаться: меня ждут срочные дела. Если только в другой раз... И, если брату моему понадобится моё общество для беседы - он всегда может меня позвать...
   Тхирмиунар поднялся с кресла, давая понять, что аудиенция окончена. Тардинэм, прошуршав тряпками по каменному полу, прошествовал к выходу. В дверях остановился вполоборота, сверкнув изменчивыми своими глазами - на этот раз тёмными в цвет пьяной вишни:
   -Был рад нашей встрече, брат...
   -Взаимно, - буркнул Старший, глядя себе под ноги. Когда поднял глаза - Тардинэм уже исчез.
  
   Как и предупреждал Асиэль, они начали приходить. По очереди. Энлармарана Старший выпроводил почти сразу, сославшись на усталость. Молчаливому помотал порядком нервы, внушив напоследок святую веру в своё полное безразличие ко всему происходящему, чем поверг благородного Вэйвелеанара в напряжённые противоречивые раздумья. Фиарэль и рта раскрыть не успела, как тут же была галантно усажена музицировать, после коего занятия вывалилась из комнаты в полном изнеможении. Две благородные подруги - Илдинэмма и Имиэль - были вынуждены, хлопая глазами, слушать непрекращающийся, тщательно отрепетированный вдохновенный бред о всевозможных прелестях столичной архитектуры в целом и садово-парковых сооружений в частности. Лура была приглашена любоваться на звёзды с крыши дома для гостей, где напилась до песен и плясок и записала Тхирмиунара в лучшие друзья. Главные собутыльники Кольца Стихий, достославные Веримэр и Эльмиунэ, были приведены в чувство глубокой симпатии примерно тем же способом, исключая, правда, созерцание звёзд: Веримэру они надоели по долгу службы, а благородная Владычица Огня предпочитала далёкому ледяному пламени добрую огненную жидкость на расстоянии вытянутой руки...
   Заходил и Диарон - когда просто поболтать, когда выкушать чашу-другую вина, а когда и ненавязчиво показать Тхирмиунару, на что он ещё способен. Время шло.
   Да, время шло, и он более не тяготился им. А главное, он был спокоен за свою семью - зеркало Диарона работало безотказно. Появились какие-то новые заботы, ребята и Гилэраквар забегали в гости, и жизнь, казалось, стала приносить ему некоторую толику удовольствия. Хотя внешне ничего не изменилось. Его по-прежнему не видел никто, кроме Изначальных, Гилэраквара, ребят и кошки. Но он чувствовал смутно, что должно что-то измениться, что не вечно же будет держаться это дурацкое заклятие... А главное: он теперь не чувствовал себя одиноким, вырванным с корнем деревом, и даже в своём призрачном статусе начал находить некоторую прелесть, изощрённо подшучивая над некоторыми персонажами к несказанному удовольствию ребят. Пару раз незадачливые жертвы подобного юмора убегали с криками, что на них движется дух, сбежавший из Зала Уходящих, эти явления списывались на развитое воображение столичных жителей, но когда мирно спавшие доселе собаки начали отходить в сторону с его дороги, Тхирмиунар понял: что-то действительно меняется. И, кажется, к лучшему.
  
   XXXIII
   -...Это какая-то ерунда! - Эрмару с шумом влетела на террасу и с размаху плюхнулась на диван, с которого незамедлительно подскочил от неожиданности сидевший там Каримар. - Я уже второй день пытаюсь найти этот идиотский коридор и всякий раз оказываюсь где угодно, но только не в столице! Если бы мне хотелось попутешествовать в своё удовольствие, я бы не стала выбирать столь разнообразный маршрут! Нет, это невыносимо! - и она откинулась на спинку с глубоким вздохом.
   Лаулис, невозмутимо пытавшаяся поделить содержимое кувшина на четыре кубка, с видом полнейшего понимания и сочувствия пошарила на полке, извлекла солидных размеров чашу, со вздохом сожаления слила в неё содержимое всех четырёх кубков и протянула Эрмару со словами:
   -Если дозволено мне будет сказать...
   -Короче! - ко всеобщему удивлению, эта фраза принадлежала Каримару.
   Выждав паузу, Лаулис продолжила:
   -Вообще-то я, как лицо, приближённое к Совету, могу в любой момент придти в Эйнаар. И протащить с собой всё, что угодно, хоть войско. Никто не спросит.
   Каримар задумался:
   -Осталось только решить, что следует протащить.
   -А чего тут думать? - раздался из тёмной комнаты за террасой голос Тирхаурэ. Он только недавно заявился в Эммион Миунэр окольными путями после долгих странствий и предпочитал не демонстрировать всему городу свою весьма оригинальную, и поэтому примелькавшуюся физиономию. - Ну чего тут думать, ещё раз повторяю. У меня в сумке валяется отцовская книжка, ещё из Города, он её очень хорошо знает, до царапины. Я там черкану кой-чего между строк, вы вложите свою ленточку вместо закладки, а Лаулис отнесёт это всё отцу. Правда, Лау?
   -Чьему отцу? - мрачно поинтересовался Каримар. Голос из темноты продолжил:
   -Ну, конечно же, благородному Асиэлю. Где Лау будет искать нашего отца? А её отец всяко передаст весточку нашему, насколько я их обоих знаю... Ну, короче, все меня поняли?...
  
   -...Дочь моя, любовь и сочувствие к семье мужа - это в высшей степени достойно уважения, но, - Диарон замялся и перешёл на шёпот. - Ты же понимаешь, что эта ваша, как ты выразилась, безделушка - самый что ни на есть магический предмет. Фактически, сгусток силы, причём сотворённый для конкретного лица, и это в нём отчётливо читается. Я не могу отнести это сам - ты понимаешь, что меня за это не похвалят. И тебя тоже. И его. Его - в особенности. Книгу - пожалуйста, а это - не могу. Увы.
   -Но что же делать?! - чёрные глаза Лаулис встретились с фиолетовыми глазами её отца, и в них читалась мольба. - Что же делать, ведь вся надежда на тебя!
   Диарон провёл рукой по волосам, что всегда выдавало моменты волнения. Затем лицо его просветлело:
   -Есть один выход. Я даже не скажу, какой. Но... Закон гласит, что никто из подобных Создателю да не нарушит Его слово. Следовательно, только подобным Создателю запрещено вносить магические предметы, не принадлежащие им самим, в комнату отца твоего мужа. А если этот кто-то - бориан, к примеру?
   Лаулис пыталась сказать что-то, но Асиэль жестом остановил её.
   -Молчи. Если догадалась - не думай об этом в пределах Эйнаара. Он тут всех читает. Почти, - судья усмехнулся. - И запомни: если что не так - груз вины, увы, на тебе. Ты согласна?
   Лаулис закивала головой, видимо, слишком поспешно, и Диарон лукаво улыбнулся:
   -Ну ладно, ступай.
   И благородная рикэ'авар Лаулис Вэн-Диарон Асиэль, наместница Эммион Миунэра именем Кольца Стихий, немедленно покинула столицу.
  
   Утром Тхирмиунар обнаружил на своём столе книжку. Она была ему знакома - он помнил, именно эту пакостную книжонку приносил ему Тирхаурэ незадолго до гибели Ринар Нонэра. Но откуда она здесь?.. Он бережно взял книжку в руки и начал тщательно просматривать. Вдруг на колени ему вспрыгнула Аги.
   -Ах ты, умница, - улыбнулся он, поглаживая её по спинке. Внезапно пальцы его нащупали что-то непривычное, но одновременно он ощутил нечто знакомое до боли. Пригляделся: на шее кошки была привязана чёрная шёлковая ленточка с двумя камешками - белым и синим - по краям и пушистыми кисточками. Несомненно, эту вещицу делали руки Эрмару... А камни - за версту было ясно, что это работа Каримара. Ещё непонятнее.
   Аги посмотрела прямо в глаза Старшему. Это тебе, промелькнуло в её взгляде. Он аккуратно снял ленточку с кошачьей шеи и вплёл себе в волосы. Так, чтобы незаметно. Ленточка задрожала. Он поймал её пальцами - успокоилась. Надо же, получилось, подумал он, чмокнул кошку в нос и углубился в книжку. И обалдел: между ровными каллиграфическими рядами букв отчётливо выделялись тонкие, чуть нервные строчки, написанные - он готов был поклясться чем угодно - рукой Тирхаурэ...
  
   XXXIV
   Многое изменилось за последние годы в Эммион Эйнааре - все так говорят. Вести из столицы приходят в Озёрный Край не так, чтобы часто, и если имеется желание чего узнать - будь добр встать пораньше и отправиться в порт: уж там наслушаешься всего. А если ты к тому же ещё и менестрель - есть шанс вдогон к новостям получить добрый стаканчик вина и миску горячей ароматной еды, что готовится прямо на причале в больших котлах: заезжая публика охоча до песен.
   В Эммион Тхиррэарэне Латт'эсиар по прозвищу Клор'Кэл считался самой любопытной менестрельской рожей, когда-либо забредавшей в Озёрный Край. Он всегда был начеку и неизменно ошивался в местах большого скопления народу. Друзья-конкуренты, изо всех сил заставлявшие самих себя вскакивать ни свет ни заря и со всех ног нестись в порт накануне прихода какой-либо посудины, или на главную площадь города, только ругались и плевались, напоровшись на высокую тощую фигуру, преспокойненько маячившую неподалёку с таким видом, будто оная фигура тут и ночевала. Вот и сейчас этот костлявый карась, вальяжно рассевшись возле какого-то забора, вёл неторопливую беседу со странного облика мужиком, явно метисом. Мужик был на вид весьма бывалым и пожившим, но догадаться, сколько ему лет, было невозможно.
   -...Так значит, достопочтенный Вэлларан прибыл сюда прямиком из столицы?
   -Да, именно так, друг мой. Уже почти год, как для нас открыли ворота Эйнаара.
   -Если не секрет, для кого это - для вас?
   Метис поднял на менестреля свои странные тёмные глаза и очень тихо, но твёрдо поинтересовался:
   -Друг мой, ты слышал о Живом Доме?
   Клор'Кэл поскрёб тощим пальцем в причёске:
   -Слышать-то я слышал... Но сдаётся мне, сказки всё это.
   По лицу Вэлларана пробежала тень, но он и не подал вида, что его задела реплика Клор'Кэла.
   -Знаешь, что я тебе скажу... Не сказки это, не сказки.
   -А откуда ты знаешь? - менестрель оживился, почувствовав интересные новости, как охотничий пёс - добычу.
   -Оттуда и знаю, - Вэлларан вздохнул. - Я там родился.
   -Ну и ну, - Клор'Кэл аж присвистнул. - Ничего себе! А я-то думал - сказки...
   -Увы, - метис уселся поудобнее и выудил из мешка флягу. - Я ушёл из Ринар Нонэра где-то за год-полтора до... Я жаждал увидеть мир своими глазами и мне плевать было, как ко мне отнесутся. Он позволил мне уйти. А потом... Потом я вернулся и - не нашёл. Ничего. Одни обломки скал. Как ничего и не было...
   Менестрель придвинулся поближе:
   -Послушай...Он - это кто?
   Вэлларан улыбнулся:
   -Он - это Старший. Старший Владыка. Хайэннар Тхирмиунар.
   Клор'Кэл озадаченно хлопал глазами, не соображая, что к чему, пытаясь, видимо, что-то сопоставить.
   -Стоп. Так это тоже не легенда?.. Ну и ну... Хайэннар... А ты, по-видимому, из... как это там называлось... - минуту он думал, пристально вглядываясь в чёрно-синее облачение собеседника, изрядно истрёпанное в дороге, а затем чуть не подпрыгнул, осенённый внезапной догадкой:
   -Ты из ани'хайэннар, из его приёмных детей, так? И это вам теперь открыт вход в столицу?..
   Вэлларан усмехнулся:
   -Ага. В первые три круга с конца.
   -Но послушай, почему же ты такой... такой старый?
   -Я моложе тебя, друг мой.
   -Тогда почему у тебя такое лицо? Ты извини, конечно, но знаешь, я такого никогда не видел... Знаешь, я, может быть, поначалу из-за этого к тебе и подошёл.
   -Я тебя не виню. Всё просто. Моя мать была Йанни.
   Клор'Кэл совсем обалдел:
   -Так, значит, это правда... А я считал всё легендами - и Город ваш, и вашего Владыку, и странных Детей Живого Дома...
   -Я тебе скажу больше, друг мой. Я сам долгое время был уверен, что Старший уже отошёл к легендам, но, - лицо метиса осветилось изнутри, глаза сверкнули. - Эту самую легенду я видел живьём в столице неделю назад. Вот и пошёл искать тех, кто остался... если остались. Мы не умеем чувствовать и видеть так далеко, как вы, но мы умеем находить друг друга, если это нужно.
   Менестрель сидел, как пыльным мешком по голове ударенный, и что-то лихорадочно соображал. Лицо его было неподвижно настолько, что Вэлларану пришлось с силой тряхнуть его, заставив очнуться:
   -Что с тобой, друг мой?
   Клор'Кэл внимательно посмотрел на метиса. Что-то в нём было такое... загадочное, что ли?.. Причастность к тайне, какая-то странная, неуловимая, почти невесомая искорка... Менестрелю подумалось, что неплохо разобраться во всём самому.
   Они проболтали с Вэллараном до поздней ночи, а с первым лучом солнца Латт'эсиар по прозвищу Клор'Кэл, менестрель из Сердца Озёрного Края, ушёл в Эммион Эйнаар утолять своё всепожирающее любопытство.
  
   Первый же день, проведённый в столице, вывалил на голову бедного менестреля столько информации, что мозги наотрез отказывались её переваривать. Похоже было, что все городские новости крутятся исключительно вокруг интересующей его темы. Поболтав с добрым десятком столичных коллег, Клор'Кэл уяснил-таки для себя несколько фактов (для этого, правда, пришлось вдумчиво анализировать горы словесных нагромождений, сортировать информацию и пропускать мимо ушей многочисленные реплики о необходимости немедленно выпить по чарочке). Во-первых, недавно в Кольце Стихий, как называют тут Совет Изначальных, произошли некоторые изменения: вернулся Старший. Откуда он вернулся - тут непонятно. Одни говорят, что он был в опале и не имел права выходить за пределы Щита Севера. Другие возражают, мол, он всю дорогу там жил сам, без принуждения, и не вылезал никуда. Третьи заговорщицким шёпотом вещали, что он был недавно освобождён то ли от заклятия, то ли от проклятия, то ли из заключения, а четвёртые уверяли, что никогда прежде никого подобного не видели, и что новый член Совета - это совсем не тот Хайэннар, о котором повествуют легенды. Пятые же напротив, вспоминали старинные предания и песни, и увязывали появление Старшего с предсказанным тысячи лет назад неизвестно кем приходом Утреннего Стража (по тем же легендам, ничего хорошего, кроме тотальных перемен, не предвещающем. Да и те - к лучшему ли?..). Из всего этого хаоса Клор'Кэл понял только одно: тот, о ком говорил Вэлларан - реальная личность, и эта самая личность обретается сейчас где-то в Первом круге или, исходя из некоторых слухов, бродит, в невидимом глазу обличии, по окраинам Эйнаара. Интересно, очень интересно... Эх, пробраться бы в Первый круг да разузнать поподробнее! Но как? Там имеют право жить и вообще находиться (кроме дней сбора Совета), лишь Изначальные, их семьи, некоторые представители высших кланов и ученики... Так. Ученики?.. Внезапно в голову менестреля пришла гениальная мысль: если ему не пробраться в Первый круг, как гостю - он проникнет туда, как ученик. А что - он хорошего рода, одного из самых лучших в Озёрном Краю, и плевать, что ему три с половиной тыщи лет и он давным-давно имеет право сам брать учеников, не пользуясь им лишь ввиду нежелания возиться с недомерками. Да, точно! Он пришёл в столицу, чтобы испросить милости благородной Фиарэль: не возьмёт ли она столь недостойного в ученики. Да, в Тхиррэарэне хорошие наставники, но что все их знания в сравнении с мастерством Владычицы Гармонии Мира! (Пусть придётся наступить себе на горло и походить в подмастерьях, но зато он получит полное законное право жить в границах Первого круга).
   И Клор'Кэл, поудобнее перехватив футляр со своим инструментом и небольшой дорожный мешок, бодро зашагал по направлению к главным воротам.
  
   ...В это утро Старший не выходил из своего кабинета: изменения в его судьбе не могли не сказаться на свободном времени - необходимо было хотя бы пролистать ту гору книг и бумажек, что приволок Диарон. Какие-то летописи из дальних уголков Эрмар, книги по изучению трансформации языка, ворох менестрельских баек за последние полторы тысячи лет и прочая ерунда. Стол под ерундой жалобно скрипел и готов был обрушиться, а Асиэлевы "дары" всё прибывали. Ну конечно - Владыка столько лет отсутствовал, надо же быть в курсе дел... Нет, у Диарона определённо болезненная страсть к писанине, подумал Старший, пытаясь разобраться в очередной кучке хрупких манускриптов. И не лень ведь было... Хотя что ему делать в те минуты, когда Создателю нет дела до Закона? Пить? Это тоже утомляет, особенно если больше ничего уже не лезет. Вот и нашёл себе отдушину...
   В дверь поскребли. Осторожно так, неуверенно. Ну вот, подумал он, опять. Ну что с ним делать, что? Я же не могу это глотать, как пищу, мне время нужно!..
   -Кто там? - голос его прозвучал несколько раздражённо.
   Робкий тенорок из-за двери боязливо мявкнул:
   -Благородный Диарон спрашивает, не хотелось бы благородному Тирмиунару совершить небольшую прогулку к морю...
   Фраза резанула. Ну никак он не мог привыкнуть к такому звучанию своего имени. Как известно, любой звук меняет смысл, и не всегда на соответствующий действительности. Он не помнил, кто первым его назвал именно так, но понимал, почему. Несколько лет назад, когда заклятие стало слабеть, он так обрадовался, что подобно расшалившемуся младенцу, пустился в шуточки и лёгкое хулиганство, и везде, где бы он не появился, звучал смех - он делился своей радостью со всем миром, понимая, что именно теперь не имеет права грустить, ведь печаль лишь отнимает силы... Его мало кто помнил - старые жители Эйнаара постепенно разошлись по всему лику Эрмар, устав от столицы - а кто не устанет тысячи и тысячи лет жить на одном и том же месте? А сколько поколений пришло со дня гибели Ринар Нонэра?.. Те ребята, с которыми он возился, уже выросли, выучились, обрели свой Путь и ушли из города. У многих уже есть свои дети. В городе остались только двое, да и те, наверное, скоро уйдут... Да, помнить некому - а время беспощадно, оно стирает даже то, что не в силах отпустить цепкая память Киниан...
   Голос из-за двери вернул его к реальности:
   -...небольшую прогулку к морю, и если благородный Тирмиунар не против, я здесь, чтобы проводить его.
   Старший развернулся к двери с улыбкой - голос показался ему знакомым.
   -Входи, посланник.
   Тяжёлые створки медленно распахнулись, и на пороге возник... Тиллфэр. И он изменился. Мало что осталось в этом высоком, статном мужчине от того перепуганного юноши, каким он прибыл тогда в Ринар Нонэр - разве что голос да глаза... Такие же лукавые, любопытные зелёные звёздочки, странно меняющие его суровое лицо. Тиллфэр сделал шаг вперёд и, несколько замявшись, произнёс:
   -Гилэр бэр фронкваром, Хайэннар... Ты... ты узнал меня?
   Тирмиунар ласково улыбнулся:
   -Ну конечно, ани эспас. Ты всё тот же мальчишка, отправленный за тридевять земель в логово пожирателя душ. Ну почему ты всё ещё боишься меня?
   Тиллфэр смущённо опустил глаза:
   -Я не боюсь, Владыка, - и, помедлив. - Ты не сердишься на меня?
   -За что мне на тебя сердиться?
   -Ну... Я же знал, где ты, что с тобой и вообще... И ни разу не попробовал даже поговорить. Тебе же, наверное, было так одиноко...
   Старший вздохнул и опустился в кресло:
   -Ты бы всё равно не смог. У Тирхаурэ не вышло. Эрмару смогла - два раза за полторы тысячи лет... Ты лучше расскажи, где ты был все эти годы. И, - взгляд Тирмиунара скользнул по фигуре Тиллфэра, облачённой в церемониальный костюм представителя Закона и Равновесия. - И кто ты теперь. Можешь сесть. Я думаю, Диарон простит нас за опоздание.
   Тиллфэр осторожно опустился на низкую скамью практически у ног Старшего и начал:
   -Когда я вернулся из твоего Дома, меня сразу же призвал благородный Асиэль - я даже не успел переодеться с дороги - и велел немедленно отправляться в Эммион Имиэр, где я должен буду принять обязанности городского судьи при наместнике именем Кольца Стихий, благородной рикэ'авар Эльвэн Вэн-Веримэр Ангор-алэ-Маран, она ведь мне родня... Благородный Диарон также повелел мне не отлучаться из города без его личного разрешения.
   -И ты просидел полторы тыщи лет в этом сыром, пропахшем рыбой городишке?
   -Я не мог ослушаться своего учителя... - лицо младшего судьи стало пунцовым. - Сначала было трудно - я ведь был только учеником и мне пришлось многое постигать по ходу дела... А потом - привык. И полюбил море...
   -Ладно, не расстраивайся, - Тирмиунар щёлкнул пальцами, и прямо на сложенных руках Тиллфэра появился уморительный, крошечный, радужный полупрозрачный мышонок, и принялся так комично выплясывать, что ученик Асиэля не выдержал и улыбнулся. Мышонок исчез.
   -Ну вот, видишь? - подмигнул Старший, - всё хорошо. Ладно, пошли, а то благородный Диарон решит, что нас по дороге сожрали драконы, невзирая на твоих молодцев, что гремят железяками у парадного входа.
   На лице Тиллфэра появилось выражение удивления, да так там и осталось.
   XXXV
   ...Они шли по берегу моря, и лёгкие зыбкие волны смывали их следы, услужливо отступая перед ними и накатываясь следом. День близился к закату - оранжевое Эйнаарское солнце, неизменное в своём равновесии, бесстрастно снижалось к воде, лениво бросая на тёмную зеленоватую воду медовые блики...
   -...Знаешь, брат, Совет обеспокоен тем, что ты не строишь собственного дома. Мне не жалко, у меня места много, живите сколько влезет, но ты же их знаешь - им что угодно может примерещиться на пустом месте. Они прямо-таки помешаны на поисках злого умысла.
   Тирмиунар отбросил с лица волосы: ветер предательски дул откуда-то сбоку.
   -Я знаю. Эрмару мне жаловалась: к ней уже заходили эти неразлучные дамы и пытались воздействовать на чувство долга: дескать, не подобает благородной даме из Совета жаться по чужим углам, что долг женщины - заботиться о доме, о саде...
   -Ну и что Эрмару? - Диарон оживился.
   -Эрмару поведала благородным сёстрам, что им пора собираться в дальний путь, и что она не пожалеет времени и сама укажет им направление. И даже позаботится о том, чтобы они как можно быстрее достигли цели своего путешествия. Они выскочили от неё, оскорблённые в лучших чувствах, и притащились ко мне жаловаться на недостойное поведение моей супруги.
   -И что ответил достойным дамам мой благородный брат? - подавляя ехидный смешок, поинтересовался Асиэль.
   Тирмиунар опустил глаза и деланно сложил руки, изображая святую невинность:
   -Твой благородный брат ответил, что нет ничего зазорного в том, чтобы дамы отправились в поход по указанному адресу, а если они плохо поняли дорогу, то он почтёт за удовольствие их проводить.
   Диарон рассмеялся:
   -Ну ты даёшь! Я бы не смог этих... особ так отбрить. И что же они сказали?
   -Они сказали, что не будь я тем, кем я являюсь, они заставили бы меня долго и смиренно просить прощения, но лишь из уважения ко мне, как к Старшему, они прощают мне мою дерзость. При этом у Имиэль глаза аж закатывались. Полагаю, не от возмущения, - Тирмиунар многозначительно ухмыльнулся. - Затем они пригласили меня захаживать в гости и поведали, что вот это вот безобразие, - он подбросил на ладонях две длинные седые косы, заплетённые от висков и странно выделяющиеся на иссиня-чёрных его волосах. - Что это безобразие мне очень идёт. Ну-ну...
   -Да ладно, брат, не бери в голову. Женщины - они всегда женщины, какого бы рода и народа они ни были... Да, кстати, о народах. Тиллфэр мне кое-что говорил о том, что у них, за Анкэан Фронуралур, как-то терпимее относятся к младшим расам. Может быть, это из-за верфей. Там кого только нет - и мало того - местные маги даже зверьё к делу пристроили... Сдаётся мне, что добрых вестей следует ждать именно из Имиэра.
   -Может быть, ты прав, - Тирмиунар задумчиво глянул куда-то в сторону заката, затем подобрал круглый камешек и швырнул в море. - Хотелось бы, чтобы три народа Эрмар наконец-то хоть как-то объединились... Честно говоря, меня не слишком обрадовали твои летописи. Совету надо было позаботиться о Йанни, а не загонять их в Пьяные болота. На Севере им места худо-бедно хватает, а вот западнее уже все передрались. Нэйнарисс вот-вот обмелеет, земли, пригодной для сева, раз-два - и обчёлся, охоты никакой, а по Йалкари стоят войска, которые ничего полезного не делают, только бражничают и гоняют несчастных сафанур. Да если бы эту силу применить хотя бы для освоения этих же болот?! Йанни и так живут слишком мало, а болота ещё и помогают им вымирать. Я бы сказал об этом на Совете.
   -Совет не послушает, - мрачно произнёс Диарон. - А у тебя опять будут проблемы. Да их и сейчас хватает. Думаешь, я не знаю, почему Тирхаурэ до сих пор прячется? И откуда на всех дорогах отряды Мстителей, наводящие ужас на почтенных родителей, сопровождающих своих сыновей к месту учёбы?
   -Ты думаешь, что ему надо сдаться, и пускай они его изуродуют и убьют?! - глаза Тирмиунара полыхнули чёрным. - А почему же Совет не беспокоится в таком случае о безопасности дорог? Развели армию, которая вместо того, чтобы ловить разбойников, гоняется за беззащитными смертными земледельцами!
   Диарон тяжело вздохнул:
   -Пойми, брат, достучаться до Совета сейчас нереально. Я один ничего не решаю. Мы с тобой вдвоём - тем паче: с их точки зрения ты весьма подозрительный тип. Их уже не колышет то, что происходит за пределами Эйнаара. Да и в столице они предпочитают не выходить из Первого круга. А Йанни - какое им до них дело: они были неугодны с самого начала, и не ровен час, наступит момент, когда наши лучезарные братцы с сестричками вновь озаботятся поисками крайнего и переложат вину за войны среди сафанур на твои плечи. А что я могу сделать против них? Веримэр, Эльмиунэ и Лура частенько бывают недовольны, но кто будет слушать их - принявших свой Дар не из рук Создателя? Я уже не знаю, что и делать... Совет, правда, пошёл от скуки на некоторое послабление в отношении Иных, но превратил их в касту слуг - и дальше им нет пути...
   -Хорошо, что их хотя бы не гонят отовсюду, как раньше, - как-то обречённо произнёс Старший. - Но каково им самим? За что им это, если они суть дети того же Эрт'э'лэн Аквара?.. - и вдруг, резко повернувшись к судье, быстро, почти шёпотом. - А что же Киниан? Народ, призванный быть опорой, щитом и маяком для них, слабых? Призванный умножать красоту мира? Что нового было создано нами? Почему всё застыло? Я не могу понять...
   -Это гордыня, брат... Киниан почувствовали себя выше Иных, не говоря уж о Йанни. Дескать, мы уже потрудились и отдохнём, а они пусть восхищаются. Да, всё застыло - а что делать? Кто-то должен тряхануть это болото, эту золочёную трясину, но у меня не достанет сил, это не в моей власти, я могу только поддержать... - Диарон зло поддал носком сапога какой-то камень, проводил его взглядом. - Да... Только поддержать, ибо я Закон и сам не волен изменяться, но если кто-то изменит меня?.. Теоретически, это должен сделать он, но...
   Тирмиунар поймал взгляд Асиэля:
   -Я тебя понял, брат. Тебе сейчас это ни к чему. И мне ни к чему. Не время, брат... Но время уже близко, хотя не нам его торопить. И не будем об этом.
   Диарон вздохнул, как показалось, облегчённо, и остановился:
   -Не будем. Я тоже тебя понял. - и, спохватившись: - Ой, а как это мы так далеко забрели? И где Тиллфэр?
   Тирмиунар обернулся: где-то в сотне шагов позади ковыляли по песку имиэрские вояки, а за ними едва поспевал Тиллфэр, пытаясь на ходу ещё и докричаться до Диарона и Старшего:
   -Эй! - вопил он. - Подождите! Куда вас понесло, я же не могу бегать по этому дурацкому песку во всех этих тряпках! Я вам что, мальчик на соревнованиях гонцов?!
   Минуту Диарон взирал на эту процессию, а затем не выдержал и рассмеялся, как сумасшедший, давясь словами вперемешку с хохотом:
   -Где ты видишь здесь мальчиков, ани эспас? Нет, ты его послушай, брат: мы - мальчики, загонявшие достойного Тиллфэра до изнеможения! Нет, я не могу больше! - и зашёлся в приступе смеха, согнувшись чуть ли не напополам. Старший поймал Асиэля, принявшего столь неустойчивую позу, за пояс, и, сам хихикая, изрёк:
   -Тиллфэр, ты слышал? Кто мы, оказывается? Мы - мальчики. А мальчиков, особенно после столь долгих прогулок, надо кормить ужином. Разворачивай своих жестяных скороходов и пошли-ка поедим, а то уж больно это утомительное занятие - гонять имиэрского судью по дурацкому песку. Очень утомительное занятие для мальчиков.
   И благородная компания под аккомпанемент собственного хохота направилась обратно в Эйнаар.
  
   XXXVI
   Ах, это солнце - знаменитое эйнаарское солнце! Оно проникает всюду, от него не скрыться, не убежать, не улететь - везде настигает незадачливого искателя тени безжалостный сияющий оранжевый глаз. Нет, невозможно свыкнуться с наивной назойливостью Ллир пас Эйнаар, сколько ни живи тут - не удастся. Солнце жарит с неба, отражается в позолоте, рыбкой снуёт в фонтанах, заглядывает в глаза, требует внимания... Делится, делится теплом, нагревает резные перила, аж жжёт ладони...
   Нет, определённо не понимаю, как это солнышко меня ещё не доконало, думал он, глядя вниз с моста в запущенном парке возле Первого Дома. Мне бы сидеть за закрытыми ставнями, устраивать в комнате снегопад, как когда-то, и тихо радоваться возможности избежать этого режущего глаза сияния. А я стою тут на самом солнцепёке и нахожу в этом некоторое удовольствие. Занятно, занятно... Не стал ли я подобен им хотя бы в этом? Их-то палкой не выгонишь из столицы, им лишь бы блестело поярче, остальное - неважно. Как это поют: сияние вечной красоты, что ли?.. Не помню. Странно это: не запоминать песен. Непривычно. Раньше - сколько песен было, полное сердце песен, они и сейчас все там, а новые - не ложатся. Никак. Что-то не получается. Что со мной?..
   -...Брат, ты меня слышишь? - глубокий голос благородной Кэрни Луры донёсся, словно из иного мира. - Что там такого интересного в озере?
   Он обернулся. Лура тряхнула перед его лицом рукой, звякнули браслеты:
   -Ты где, брат? Здесь или где?
   Он наконец-то понял, что перед ним кто-то стоит, и этот кто-то - Лура.
   -Я здесь... Думаю я.
   Она засмеялась - звонко так, закачались золотые подвески в тяжёлых каштановых косах.
   -Я тебя полдня ищу, а ты - вон куда забрался! Я у Эрмару спрашивала, где тебя искать - она только рукой махнула: мол, ищи сама, если не лень. Вот я и нашла.
   Тирмиунар машинально застегнул ворот рубашки, затем зафиксировал-таки взгляд на собеседнице:
   -Зачем ты искала меня, сестра?
   -Хотела пригласить к себе. У нас там разговор будет. Без лишних. Тебя ждут. Пойдёшь?
   Старший странно посмотрел на неё:
   -Пойду.
   Лура облегчённо вздохнула и взяла его за руку:
   -Ну, тогда пошли.
  
   ...Тирмиунар оглядел собравшихся и лукаво усмехнулся:
   -Ну-ну, благородные братья и сёстры, по-моему, здесь кое-кому может примерещиться заговор. Не боитесь?
   Они сидели возле незажжённого камина полукругом. Мрачный черноволосый Веримэр теребил длинным ногтем бусину в причёске; никак не могла расправить юбки и сесть, не ёрзая, рыжая красавица Эльмиунэ; печальный, ещё больше похудевший Диарон кутался в плащ и умоляюще смотрел то на Луру, то на камин: замёрз.
   Веримэр повернулся к Старшему: на птичьем лице Владыки Ночи горели странным внутренним светом огромные чёрные глаза:
   -Нет. А что тут такого? Ну, собрались тёплой компанией поболтать и выпить - разве не так?
   -Всё так... Ну так что: зачем вы меня-то сюда позвали, тёплая вы моя компания?..
  
   Разговор был долгим. Уже и камин, разожжённый заботливой Лурой, успел прогореть, уже и утро нового дня было на подходе. Говорили много: о том, как изменились Киниан, об Иных и отношении к ним, о войнах на западе, о Йанни, что живут в северных лесах... Говорили о молодых, о странном их нежелании что-либо делать, о Мстителях на дорогах, заходила речь и о неизвестной, неизведанной Другой Стороне...
   -...Ну и как мы узнаем мнение народа? Народ нас боится и никогда ничего не скажет, - с жаром говорил Веримэр, меряя шагами просторный зал, гул от его шагов эхом терялся где-то высоко.
   -Это тебя боятся, брат, - со смехом вставила Эльмиунэ, - У тебя слишком суровый вид, а со своими когтями ты похож на огромного ворона. И вдобавок ко всему, постоянно пьян.
   -Да хватит разбираться, кто пьян, кто не пьян, - подал голос Диарон. - Не стоит тешить себя иллюзиями, боятся нас всех. Некоторых, правда, в меньшей степени.
   -И кого же? - хмуро поинтересовался Веримэр, которому страшно действовали на нервы сравнения своей персоны с вороном.
   -Да вот его, - Асиэль изящным жестом указал на Тирмиунара. - Я сам видел, как вокруг него народ толпами собирается.
   -Ага, - задумчиво протянула Лура. - Брат наш Диарон, по-моему, свихнулся с ума, если я правильно его понимаю. Вы представляете себе эту картину: глава Совета шляется по улицам и пристаёт к прохожим с провокационными вопросами. А ведь прохожие-то не идиоты, на что им сразу всё выкладывать кому попало, без разницы, пусть это хоть рикэ'авар, хоть Изначальный, хоть сам Создатель!
   -Лура права, - сообщил Тирмиунар, запустив руку в камин. Он уже где-то с полчаса сидел на полу возле решётки и зачем-то пытался выудить из пепла ещё тлеющий уголёк. - Лура права, как никто: нельзя спрашивать наших достойных горожан ни о чём напрямую. Надо подождать немного - и они сами нам всё расскажут. Если просто спросить - что будет? Правильно, ничего. Отвернётся, переведёт разговор на другую тему... Пуганый нынче народ пошёл. Надо, чтобы сами сказали.
   -А как это сделать, брат? - вмешалась Эльмиунэ, подливая вина себе и Веримэру.
   Тирмиунар выловил-таки из камина вожделенный уголёк и принялся его подбрасывать на ладони.
   -Эй, не сожги мне дом! - строго сказала Лура, отбирая опасное развлечение и водворяя на место. Старший широко улыбнулся и менторским тоном возвестил:
   -Истинное мнение народа неизбежно становится очевидным исключительно на турнирах менестрелей. И исключительно после того, как откупорят шестую бочку вина.
   -Ну и что ты хочешь этим сказать, брат? - согревшийся уже и разомлевший от выпитого Диарон заметно оживился.
   -Я вас не узнаю, - проговорил Тирмиунар, уже занявший себе руки вместо уголька каминной кочергой. - Вы что, совсем потеряли счёт времени в этом дурацком городе?!
   -А что случилось? - подал голос Веримэр.
   -А то, что весна на дворе. Послезавтра - праздник. И турнир менестрелей по случаю Сафэль Сафалар. Нет, вам определённо необходимо сменить климат!
  
   XXXVII
   Сиятельная Кхиллару, супруга благородного Диарона, слыла непревзойдённой мастерицей устраивать дамские вечеринки. Вокруг неё постепенно собрался кружок, состоящий практически из самых родовитых дам Золотого города, из числа склонных коротать время за рукоделием, музицированием и рассказыванием занимательных и поучительных историй из своей и чужой жизни, сопровождая сии достойные занятия всевозможными напитками и закусками. Подобное времяпровождение не пользовалось популярностью среди подавляющего большинства кинианских женщин, предпочитавших на досуге бешеные гонки на лошадях по побережью, всевозможные состязания или, на худой конец, танцульки, размеренному воркованию за пяльцами в гостиной. Но, как бы то ни было, именно постоянные гостьи асиэлевой супруги всё же являлись старшими дамами Эйнаара и, следовательно, законодательницами мод, манер, норм поведения и всевозможных предрассудков, за что и получили их посиделки в народе прозвание "Тихий Омут".
   Сама же Кхиллару знала всё обо всех. Ей было доподлинно известно, кто на ком женат, кто откуда родом, кто с кем в ссоре и по какой причине, у кого какие предпочтения в пище, одежде и любви... Единственное, в чём она была уверена не до конца, так это в собственной родословной, и больше всего её пугал тот факт, что она может оказаться прямой роднёй собственному супругу. (В общем-то, так оно и было, у всех через одного было так, и никого это не смущало, но сиятельная Кхиллару почему-то считала, что это должно как-то нехорошо повлиять на её отношения с Диароном, которого она боготворила, как и положено жене Изначального). Питая природную склонность к наведению порядка везде и всюду (исключая, правда, кабинет Асиэля, в который ей поначалу вообще страшно было заходить), она также стремилась упорядочить и свои сведения обо всех подряд, для чего старательно вела объёмные дневники, которые были даже скорее не дневниками, а личными досье, и содержали массу забавной информации о той или иной персоне. Шутили, что Кхиллару на самом деле должна сидеть в Совете, ибо никому, кроме неё не ведомо, что творится за закрытыми воротами любого дома. Даже Диарон временами обращался к её архиву, если ему была необходима какая-нибудь мелочь, характеризующая какого-нибудь жителя Первого круга. Правда, интересы сиятельной Кхиллару распространялись в большинстве своём на любовный фронт, поэтому информации, полезной для государственных нужд, в её дневниках было негусто, и Асиэль всё реже и реже советовался с женой, а она думала, что он её вот-вот разлюбит и бросит. Чтобы отвлечься от этих переживаний, она и собрала свой "Тихий Омут".
   Семья Старшего была для Кхиллару загадкой. Какие-то они не такие... странные какие-то, - думалось ей, живут здесь уже давно, но дома не строят, дети и дети их детей их не навещают... Сам бродит где-то целыми днями, или сидит взаперти, а она даже не беспокоится, будто ей не нужно внимание, она же женщина в конце концов... И не спросит никогда: а куда мой-то ушёл? Нет, ходит и улыбается. И молчит... Не понять этих Изначальных, никогда не понять.
   Бедной Кхиллару и собственный супруг казался порой очень странным, а этот - так вообще... Она сочувствовала Эрмару, считая, что та молчит из тактичности, и всё ждала подходящего момента для разговора: подойду, мол, сама пусть выговорится, всё будет полегче, думала она. И в один прекрасный день, заметив Эрмару, устроившуюся в саду с какой-то книгой, решилась подойти к ней.
   -...Не помешаю ли я благородной Эрмару своим обществом, не нарушу ли её уединения?
   Эрмару оторвала взгляд от книги:
   -Нет, если сиятельная Кхиллару пожелает, она может составить мне компанию. - и подвинулась, освобождая место на скамейке.
   Кхиллару присела на краешек:
   -Может, я вижу нечётко, но мне кажется, что на душе благородной Эрмару неспокойно.
   -Может, стоит обойтись без этих унылых церемоний - мы не на Совете.
   Жена Асиэля не на шутку удивилась: это что же, благородная дама изволит изъясняться, как кузнец на вечеринке? Но, подумав, кивнула:
   -Да, так будет лучше. Как мне называть...тебя?
   -Эрмару. Просто Эрмару.
   Лицо Владычицы Земли было таким светлым и открытым, без тени надменности, свойственной дамам из Совета, что Кхиллару осмелела, и через минуту они уже непринуждённо беседовали. Почти как старые подруги.
   -...Ты знаешь, я далека от всех этих утомительных дел - споров, законов, войн на западе, о которых постоянно твердит мой супруг, но мне сдаётся, что вся эта политика не стоит и одной обглоданной груши. Чем бы ни занимались мужчины - женщинам от этого мало проку, одни расстройства...
   -Дорогая моя Кхиллару, но ведь в Совете равное число и мужчин и женщин, и вроде ещё никто пока...
   -Да не об этом я , не об этом... Вот, например, неужели тебя ничто не беспокоит, когда твой благородный супруг подолгу отсутствует дома? Если ты жаждешь его видеть, а его всё нет, а потом под утро он появляется весь измотанный? Или если запрётся и никого не пускает?
   Она что, ничего не знает? - пронеслось в голове у Эрмару. Ей стало жалко эту доверчивую женщину, беспокоящуюся о том, что практически не стоит внимания, ибо никогда не видела причин для истинного беспокойства, хотелось показать, объяснить... Но подумав, что бедняжке будет многовато, Эрмару мило продолжила беседу далее:
   -Ты спрашиваешь, беспокоит ли меня это? Да. Но что изменит моё беспокойство? Если он делает то, что должен делать - разве я вправе требовать утоления своих внезапных желаний в ущерб его предназначению? Да, я переживаю, но за то, о чём ты думаешь, я спокойна.
   -Какая ты сильная... - Кхиллару вздохнула. - А я так не могу. Я не знаю, что у вас там творится, и не хочу знать - но вся эта суета очень сильно ударила по Диарону. Он ведь не был таким замкнутым, таким печальным...
   -Знаю. Но отчего ты называешь замкнутым того, кто с утра до ночи общается с большим количеством народу - и с Киниан, и с Иными, и даже с Йанни - не говоря уж о Совете...
   -Да я опять не о том. Он мне ни слова не говорит - как он себя чувствует, что думает, лишь грустно так улыбается... Есть почти перестал, ночами не спит, уже на себя не похож - весь прозрачный... Гнетёт его что-то, тяжело ему, я ведь вижу, я всё вижу! Но как спрошу - молчит. И эта улыбка... Эрмару, дорогая моя, ты ведь видела, как умирают сафанур, скажи мне - это не оно?! Не похоже на смерть?! - в глазах Кхиллару был неподдельный страх.
   -Ну что ты, что ты, конечно же нет. Твой благородный супруг просто устал. Не забывай: он же Закон, на нём вся тяжесть... Любое решение... Ничего, скоро праздник - всем будет отдых. Я думаю, наши благородные выпивохи, - Эрмару лукаво подмигнула, - не упустят случая и наотдыхаются на тысячу лет вперёд.
   Кхиллару перестала теребить браслет и, кажется, успокоилась.
   -Хорошо, если так. Посмотрим, что будет после праздника... Нет, ты такая сильная, как всё по-твоему легко и просто!..
  
   Эрмару смотрела вслед удаляющейся по мозаичной дорожке лёгкой её фигурке в летящем лиловом платье.
   Да...легко и просто...
  
   XXXVIII
   Когда на севере лопаются почки на деревьях, а ближе к югу уже наливаются солнечным теплом плоды первого урожая; когда на причалах Имиэра протягивают руки к небу огромные костры, а Йанни по берегам Нэйнарисс откладывают в сторону мечи и достают цветные фонари и огромные котлы для мяса из потайных кладовых; когда маяки Тариэна вспыхивают радужными звёздами, и встаёт жемчужное зарево над Западным хребтом, это значит - год обернулся вокруг своей оси, и несколько дней все жители Эрмар будут ходить навеселе. Это значит, что наступил Сафэль Сафалар - самый весёлый праздник в году, единственное время, когда стираются грани между расами, народами, племенами и кланами. Лучший праздник. Несколько дней воздух будет дрожать от песен и радостных криков, несколько дней не наступит ночь - так светло будет на улицах. А сколько развлечений ждет желающих! Нет, такого Сафэль Сафалар ещё не видел Золотой Город от начала Эрмар!..
  
   Клор'Кэл, самый старший из учеников благородной Фиарэль, стоял один посреди арены, и устало слушал церемониймейстера. Подходил к концу третий, последний день праздничного турнира менестрелей. Как в дымке, скрылись события предыдущих дней - бесконечные состязания с десятками соперников, ломота в пальцах, уже почти отказывавшихся прикасаться к ариэторе - он сменил нежную тихую лану на этот звучный, многоголосый инструмент ещё тогда, когда попросился в ученики к Владычице Гармонии Мира... Он уже не видел - отошли в прошлое, канули в тысячелетия - лиц старых и новых друзей, слившихся в цветной блестящий вихрь перед глазами, не слышал голосов, кричавших ему: -Клор'Кэл, мы с тобой, Клор'Кэл, не подведи! - хотя он и несколько отъелся на эйнаарских харчах (учеников кормили хорошо, да и не приходилось столько бегать, как прежде), старое его прозвище так и осталось за ним, приросло... Он не помнил, как в каком-то полусне угадывал, считывал мелодию с губ своей наставницы, и застывали в восхищении прославленные менестрели, те, что стояли на этой арене тысячи и тысячи лет назад, а сейчас полукругом расположились у ног Фиарэль...
   Церемониймейстер - высокий юноша в лилово-синих одеждах дома Асиэля - говорил что-то, а сквозь усталость прорывались лишь отдельные фразы:
   -...И тем возвестить, что достойный Латт'эсиар алькер'Эарэн с честью прошёл испытания, оставив позади сильнейших и искуснейших из служителей Гармонии Мира...
   ...по традиции должен померяться силами на поприще светлого искусства Аллэ Эрдор'акэрт с кем-либо из числа Изначальных и принять в случае победы венец Короля Менестрелей...
   На этих словах Клор'Кэл начал понемногу приходить в себя. Этого ещё не хватало - соревноваться с кем-то из Владык, да ещё в таком измотанном виде. Ну, если выйдет Молчаливый или кто-нибудь из благородных дам - здесь ещё можно надеяться. А вдруг Мастер Иллюзии или Владыка Памяти? Эти и вздохнуть не дадут. А, не дай Создатель, сам Асиэль сподобится?.. Он, говорят, выходил на турниры лишь раза три, и все эти три раза претенденты были посрамлены и пристыжены, да так, что лет триста рта не раскрывали...
   -...И кого на сей раз смиренно просят жители и гости Золотого Города выйти против сего достойного, пусть почтит нас своим согласием...
   Клор'Кэл опустил глаза, пытаясь отсрочить миг расправы, но любопытство всё же взяло верх: он не выдержал и посмотрел в сторону широкой мраморной лестницы, ведущей на арену. И не только он, все взгляды в эту минуту были направлены туда же. Тишина, ломкая, тревожно выжидающая тишина повисла в воздухе... Вдруг - толпа ахнула и замерла. Менестрель пригляделся, побледнел и окаменел: по лестнице лёгким шагом спускался тот, ради кого он ушёл из Эарэна и осел в столице. Клор'Кэл сглотнул: он знал, что Старший Владыка ещё ни разу не выходил на арену, и не потому, что неискусен в музыке и слове, а потому, что щадил несчастных менестрелей. По крайней мере, так говорили. А ещё говорили, что перед ним сама благородная Фиарэль - неуклюжая ученица перед мастером... Да... ну почему же испробовать подобной чести выпало именно ему?..
   А благородный Тирмиунар уже ступил на арену, вот уже мальчик забрал у него плащ и с поклоном подал инструмент. Вот уже ближе, ближе - тонкая фигура в чёрном и синем, кошмар любого менестреля... Клор'Кэл, накрутивший себя до последней стадии, ожидал увидеть что-то вроде злорадного оскала, но натолкнулся на спокойный взгляд чуть прищуренных от яркого солнца синих глаз.
   Старший, одной рукой придерживая - Клор'Кэл аж удивился - старую облезлую ариэтору, другой отбросил волосы за спину и чуть склонил голову:
   -Приветствую тебя, достойный Латт'эсиар. Надеюсь, что ты не имеешь ничего против того, чтобы немного поиграть со мной?
   Клор'Кэл вернулся из состояния камня в исходное, неуклюже поклонился, и, облизнув пересохшие от усталости и нервотрёпки губы, произнёс, не узнавая своего голоса:
   -Гилэр бэр фронкваром, Хайэннар. Для меня это честь, о которой я и не смел мечтать. В чём же хочет меня испытать благородный Владыка?
   Тирмиунар вытянул из-под ремня ариэторы длинную седую косицу, перехваченную чёрной лентой, и закинул за плечо:
   -Я думаю, достойный Латт'эсиар не откажет мне и первый начнёт Игру.
   Клор'Кэл не понял, что случилось, ему совсем не хотелось смотреть в лицо Старшему, его пугала странная бледность и неподвижность этого лица, но он повиновался какому-то неведомому приказу и заглянул ему прямо в глаза.
   А дальше - не помнится, не вспоминается, здесь ли, неизвестно ли где, всё смешалось, закружилось... Потом менестрель вроде как и пел, и играл, да только видел себя со стороны, не в силах остановиться, или как-то изменить мотив, и удивлялся тому, как ему хватает смелости на такое. Как зачарованный, повинуясь плавному течению колдовской мелодии, или двух, или трёх, или... - да кто его знает, сколько голосов у этого драного корыта в руках Изначального - Клор'Кэл начал связывать слова - и рассказывать, пряча смысл за аллегорией, топя истину в полунамёках. О том, что видел и слышал, о том, что долгие годы не давало ему спать спокойно, обо всём, чего боялся, во что верил и не верил - и Старший, улыбаясь, кивал ему и уводил всё дальше и дальше по лабиринтам своей обезволивающей гармонии... А потом, когда силы были уже на исходе, вот-вот - и откажет голос, Владыка подхватил песню сам. Из рвущей сердце печали - в дарующую крылья радость, из смерти - в жизнь, из небытия - на волю... И вторили ему слабеющие уже пальцы менестреля, не в силах остановиться, разбить этот морок, рассечь этот обволакивающий плен...
   А потом - резко и невпопад всхлипнула струна, и замер, остановившись, Старший. Мёртвая тишина со свистом упала на арену: неужели?..
   Клор'Кэл встряхнул головой, не пытаясь даже осознать происходящее. Затем, внезапно почувствовав эту тишину, понял, что случилось. Попытался сделать шаг навстречу - не удержался. Старший, резко метнувшись вперёд, подхватил его под руку, не дав упасть. Клор'Кэл внимательно посмотрел в глаза Владыки:
   -Зачем ты это сделал?
   Тирмиунар улыбнулся:
   -Поздравляю тебя, достойный Латт'эсиар.
   Менестрель не отрывал взгляда:
   -Зачем, ну зачем ты это сделал?
   -Вэй асиэр, ани эспас. Ты же хотел этого.
  
   Тишину нарушил несколько взволнованный голос Диарона, пробравшегося к возвышению, на котором находились Фиарэль и её свита, и довольно бесцеремонно распихавшего половину церемониймейстеров. Толпа загудела, поглотив первую фразу:
   -...и признаём благородство Старшего Владыки, решившего уступить своему сопернику, но справедливым будет решение, и отныне до следующего Турнира венец Короля Менестрелей по праву принадлежит благородному Тирмиунару!
   Толпа взвыла. В воздухе замелькали огни, ленты, цветы... Асиэль продолжал:
   -Достойный Латт'эсиар, если пожелает, может вызвать Короля на следующий Турнир, дабы отвоевать корону. А теперь подойди сюда, брат мой. И ты, менестрель, тоже подойди.
  
   Спустя миг, или столетие, они уже стояли перед Фиарэль и Диароном. Церемониймейстер что-то вещал народу. Народ довольно урчал. Тирмиунар искоса глянул на Клор'Кэла:
   -Ну и каково будет решение достойного Латт'эсиара относительно будущего Турнира? Ну как, вызовешь меня?
   Менестрель отрицательно покачал головой.
   -А почему?
   Клор'Кэл опустил глаза:
   -Я лучше предпочту стать твоим учеником.
  
   XXXIX
   -...Зачем на сей раз наш благородный брат пожелал видеть нас?
   Тирмиунар крутанул в руках жезл и положил поперёк колен. Огляделся: на площадь лениво подтягивался народ; столпившись у ограды асиэлева дома, вяло переругивались ученики, оторванные от и без того краткого отдыха...
   Тардинэм нетерпеливо стукнул ладонью по подлокотнику кресла:
   -Ну, так зачем мы здесь собрались?! Уж, наверное, не оттого, что нам нечем заняться! Я настоятельно прошу брата нашего Тирмиунара объяснить причину, по которой он пожелал собрать Совет именно сейчас!
   Старший повернулся на голос:
   -Я бы просил Большого Совета, но это долгая канитель, а ждать я больше не могу. Сколько лет мы не собирались: двести? Триста?
   -Четыреста девятнадцать, - подал голос Асиэль. - А надо было. Но всякий раз всё откладывалось из-за брата нашего Энлармарана, который постоянно сетовал на обилие работы.
   -Ну конечно, - недобро улыбнулся Тирмиунар. - Если и дальше ничего не делать, у благородного Энлармарана вообще ни на что не будет времени и ему придётся до конца времён переселиться в Зал Уходящих, чтобы успевать разобраться со всеми, покидающими круг жизни... Что вы натворили, вы хоть понимаете?
   -А что мы натворили? - томно пропела Имиэль. - Мы никому не делали зла.
   -Да уж, зла вы не делали. Но и добра тоже. Вы ничего не делали. Палец о палец не ударили, только кричали во всеуслышанье о том, как вас заботит судьба Эрмар... Что же касается судьбы Эрмар: вы хоть знаете, что происходит вокруг? Я уж не говорю о Другой Стороне - что уж там, хотя бы о Киниа Эрмар?!
   -Ну отчего же... у нас есть сведения, что Иные и сафанур ушли на Другую Сторону, - подал голос Энлармаран. - жаль, что не все - от них одни беды для нас...
   -Ты безумен, брат! Какие беды?! - Старший вскочил со своего места и быстрым шагом подошёл к Владыке Памяти. Тот отвёл глаза в сторону. - Какие беды могут принести несчастные, слабые, гонимые всеми народы?
   -Ты ошибаешься, брат, - Вэйвелеанар встал и направился к Тирмиунару. - Эти слабые и несчастные вырезали дозорный отряд на восточном берегу Нэйнарисс и постоянно совершают вылазки, пытаясь переплыть Йалкари. Наши воины уже замучились сдерживать их.
   -А зачем вы загнали Йанни в болота? Им там не хватает земли - негде сеять, негде охотиться. Народ болеет, умирает, но их рождается много - и становится тесно, вот они и воюют. А ведь севернее Пьяных болот полно пустых земель - так пустите их туда, снимите войска - и всё успокоится...
   -Сафанур не должно было быть - их покинул сам Создатель, да сияет он ярче всех звёзд, но, тем не менее, они есть, и их становится всё больше. Если отдать им то, что ты предлагаешь - через какое-то время мы увидим их под стенами Эммион Эйнаара. И я не уверен, не попросят ли они и нас подвинуться, - прошипел Владыка Воздуха. - Так что с того, что они сами поубивают друг друга?
   -Опомнись брат, что ты говоришь? - вступил в разговор Асиэль, смертельно бледнея.
   -Правду, - отрезал Молчаливый и сел на место. Тирмиунар крутанулся на каблуках и всплеснул руками:
   -Послушайте сами себя, неужели вам не страшно? Мы были призваны сюда для умножения красоты и жизни - а что я слышу?! Мой брат спокойно рассуждает о гибели целого народа так, как будто речь идёт о прополке огорода.
   -Не вижу разницы между сорняками, - буркнул Вэйвелеанар, глядя в пол.
   -Замолчи! - вскрикнул Асиэль и, как подбитая птица - крылья, уронил руки, осел как-то вбок...
   -Переволновался, - констатировал Тардинэм, довольно улыбаясь. - Ну что, продолжим без благородного Диарона. Есть ли ещё что сказать нашему старшему брату?
   -Есть. Вы противоречите себе: если вы опасаетесь, что Йанни придут в столицу - значит, она не защищена. Но я вижу обратное: откуда-то взялся магический щит вокруг города и эти жуткие дозорные колокола. Зачем?..
   -А чем мешают брату моему колокола? - улыбнулась Фиарэль. - Ни для кого из нас, ни тем паче для Киниан чистой крови они не представляют никакой опасности. Их звучание наносит вред только тем, в чьих жилах течёт кровь сафанур. А что им тут делать?
   -Причиняют вред?! Да они их убивают! Если какой-нибудь Йанни ненароком забредёт в эти земли в поисках помощи или знаний - вы вот так просто убьёте его?!!
   -Сафанур не должно вступать в эти земли. А те знания, что им необходимы, они с лихвой получают от себе подобных, - мягким шорохом прозвучал голос Илдинэммы.
   -А почему?! - голос Старшего стал сам подобен колоколу, и глаза заволокло тьмой. - Почему?! Разве они не имеют права на знания? Вы говорите: дикие, неразумные - так будьте великодушны, подарите им разум, чтобы они тоже могли понимать те же вещи, что и мы, и радоваться вместе с нами, если только мы ещё способны радоваться!
   -Не слишком ли многого ты требуешь, брат? У нас полно проблем со своей собственной молодёжью, так ещё и сафанур! Они же не успеют ещё ничему толком научиться, как помрут. Зачем же на них силы тратить? - поддержала подругу Имиэль. - У нас и так постоянно что-то случается: ну как, например, брат мой Тирмиунар объяснит тот факт, что менестрели из его учеников постоянно шляются то у мастерских, то возле оружейной, то заглядывают в окна Дома Памяти? Неужели брат мой не уделяет должного внимания своим ученикам?
   -С моими учениками всё в порядке, - зло проговорил Старший. - Пусть ходят, где хотят, я их не неволю. В конце концов, может, научатся чему-нибудь, что потом пригодится. Никому не известно, куда их время забросит...
   -Вот-вот! - гневно перебила его Фиарэль. - Неизвестно. А известно ли моему брату о том, что Менестрели недовольны его самоуправством? Кто опустил светлое искусство Аллэ Эрдор'акэрт, доступное лишь прошедшим последнюю ступень посвящения, до уровня забавы для юношеских попоек? Кто их обучил этому? Уж не ты ли?! Добрая треть моих учеников оставила меня, клюнув на эту приманку и уйдя в твой Дом! А кто затуманил им разум своими сказками? Молодёжь сорвалась с цепи, дерзит старшим и смеет, не опуская глаз, перечить нам - это неслыханно! Это... это... - Фиарэль, не выдержав, вскочила. Тардинэм плавно подошёл к ней и, приобняв за плечи, усадил на место со словами:
   -Не трать себя, сестра. Этот рафранэль не стоит твоего гнева. Видимо, тот урок не пошёл ему на пользу, да и сказать ему уже нечего...
   Тирмиунар сжал кулаки:
   -Нечего, говоришь? Я ещё многое могу сказать, но боюсь, вам это будет не по нутру. А благородная Фиарэль не должна впадать в гордыню и зависть, ибо известно, что от хорошего наставника ученики не бегут, и хороший наставник не держит их на цепи.
   Владычица Гармонии Мира, побледнев от злости, прошептала:
   -В пределах столицы ты имеешь право учить только музыке. А все эти твои разговорчики за полночь с учениками на темы, не относящиеся к музыке - суть нарушение слова Создателя. Советую тебе подумать, брат.
   Тирмиунар исподлобья взглянул ей в лицо, затем развернулся в сторону остальных. Взгляд его не предвещал ничего хорошего.
   -А за пределами Эйнаара я имею хоть какое-нибудь право?
   Впервые за весь разговор голос подал Веримэр:
   -Да, брат мой.
   Энлармаран одарил Владыку Ночи красноречивым выражением глаз: ну кто, мол, тебя за язык тянул?..
   Старший продолжал:
   -И никто не волен сдерживать меня в стенах Золотого Города?
   -Никто, брат мой, - с трудом выговорил Асиэль, уже пришедший в себя после обморока.
   Тирмиунар обеими руками сжал жезл, пальцы его побелели.
   -И никто не волен причинить вреда тем, кто под моей защитой?
   -Никто, брат мой...
   -Тогда прощайте. Я ухожу из Эйнаара. Мне надоело. Всё это. Вы все мне надоели. Кто пожелает - может уйти со мной.
   Треснул драгоценный металл, посыпались с ледяным звоном камни, и обломки жезла полетели к ногам Молчаливого Мастера... Крылатой тенью скрылся в переулках Старший, уходя в надежде, что больше сюда не вернётся. Никогда.
  
   XL
   После ухода Тирмиунара благородные Владыки вкупе с прочими Мастерами и наставниками рангом помельче взяли-таки разбушевавшийся молодняк в ежовые рукавицы, сократив привилегии учащихся старших ступеней, готовящихся к посвящению в Мастера, и ужесточив Закон о Наследовании Пути. Но вода, как известно, точит камень, а время, подобно воде, уносит часть дурного из душ и сглаживает лезвие меча, так что со временем страсти улеглись. Но тот самый Совет и неожиданная, с точки зрения многих, выходка Старшего уже попали в историю, легенды и менестрельские байки, так что время от времени в местах скопления молодёжи начал появляться сквознячок вольнодумства. Масла в огонь подливали разнообразные странствующие певуны и просто бродяги, заходившие в столицу по праздникам. Эта вольная братия чихать хотела на все законы, шлялась по улицам вдребезги пьяная в обнимку со служанками-Иными и орала на всех углах песенки самого недвусмысленного толка. Затюканная эйнаарская молодь, ошалев от подобного разгула страстей, стала помаленьку тянуться к чужакам, и всё чаще где-нибудь в тёмном уголке какого-нибудь сада можно было встретить разношёрстную компанию сопляков с бутылками, девицами и предметами для извлечения шумных звуков, которые Создатель из жалости поименовал музыкой, сгрудившуюся вокруг какого-нибудь пыльного субъекта в тёмных одеждах и обязательно с мешком. Резко затихающую при звуке шагов, направленных в их сторону. Молодёжь было палкой не отогнать от подобных гостей, особенно если учесть, что эти гости обладали невиданными способностями по части дёрганья струн, дудения во всякую дрянь и вешания лапши на уши посредством рассказывания небылиц. Наутро эти небылицы становились достоянием общественности, так как ночные гуляки, потирая багровеющие от недосыпания и перепоя очи, радостно выкладывали все новости товарищам по учёбе.
   Особой популярностью пользовалась байка о каком-то чудесном городе на севере, - будто бы он расположен где-то в районе слияния рек Авару и Кэлла, и стоит он посреди лесов на каком-то противоестественном поле - ну откуда в лесу поле, - и что туда может припереться кто угодно, откуда угодно, и учиться чему угодно. Никто не поинтересуется, какого ты рода, чем тебе положено заниматься и с какого удовольствия ты шатаешься по таким диким местам в одиночку. Можешь назвать любое имя, каким ты хочешь называться - примут, раз тебе так нравится. И уйти можешь, когда захочешь, и вернуться - никто не будет против... А если какой-нибудь вэйдонэль вспомнит грустную легенду двух с половиной тысяч лет от роду о том, что был-де такой город, да сплыл, то он точно вэйдонэль, и в голове у него - сквозняк, потому как этот новый город нельзя разрушить, ведь он насквозь волшебный и прячется, если что не так. Эх, если бы такая сказка, да на самом деле...
   Молодость не умеет хранить тайны - на то она и молодость, чтобы открыто делиться своими мыслями, мечтами... Дошли слухи и до Совета. И начали исчезать странники - проще простого: под руки и за ворота, и не приходи больше, если не хочешь раньше конца времени лично познакомиться с благородным Энлармараном... А потом стали исчезать из города юноши и девушки из числа недовольных выбором своего Пути, а таких всегда хватало. Кого-то перехватывали стражники, кого-то ловил дозор за стенами Эйнаара, а кто-то уходил и не возвращался. Родные на стену лезли - не дотянуться мыслью; Владыка Памяти, штурмуемый мольбами, только пожимал плечами: ну не видел их, живы они...
   А потом кто-то возвращался. Когда спрашивали: зачем ушёл, ответ был один - слушать Мир по воле Создателя. И возвращались-то не с пустой башкой - Мастерами приходили. Правда, не всегда по своему родовому Пути. Но что уж тут поделаешь - Совет бессилен, закон нем - воля Создателя. И с ними вместе приходили в Эммион Эйнаар новые песни, новые слова, новое еведомое мастерство. Новое время стучалось в ворота Золотого Города.
   XLI
   ...Коринкар блуждал по лесу пятый день. Излом выпустил его в совершенно неудобоваримом месте - в какой-то хлюпающей яме, набитой прелыми листьями. Вдобавок, было ужасно холодно. Пальцы закоченели мгновенно, но он успел наспех соорудить себе, как он думал, одёжу потеплее. С поправкой на неожиданность и недружелюбный северный климат, его усилия явили на свет какое-то подобие здоровенного одеяла, да кое-как обсохла остальная амуниция. Ничего себе влип, подумал он. Какой я после этого Гордый Сокол - воробей опорхлый, вот кто я ... А ведь так ясно видел дорогу... Ну и куда теперь?.. За какой радостью я вообще сюда полез?.. И почему начальник стражи не обратил на меня внимания - я же чуть ли не под носом у него проскочил!.. Этот дурацкий коридор в обратную сторону всё равно не сработает. Да и куда в таком виде...
   Коринкар со вздохом закутался в свежесотворённое одеяло и понял, что оно вообще не греет. Так, иллюзия... Да, маг из него никудышный. Что ни делает - всё прахом. Да и душа не лежит. А вот руками что-то делать - оно надёжнее. Но что поделать тому, чей род веками копается в премудростях и развитии магии? Эх, если бы той самой юной деве, что положила начало его семье, приглянулся кто-то из детей Вэйвелеанара... а не мрачный отпрыск дома рикэ'авар Мастера Иллюзии... Не пришлось бы тащиться за тридевять земель. Ну и куда теперь идти-то?
   Неожиданно для себя он крутанулся на месте и резво углубился в чащу. Ноги сами несли, это было пугающе странное ощущение. Он уже не соображал, сколько времени идёт и куда именно - в лесу темно... Очнулся, лишь увидев просвет между деревьями. И с тройной силой рванулся туда.
   Аккуратно раздвинув ветки, он выглянул на свет и - увидел. На огромном поле или, скорее, на лугу, покрытом ровным ковром мягких трав, стояло нечто. Коринкар помедлил с минуту, затем набрался храбрости и двинулся прямо на это нечто.
   При ближайшем рассмотрении нечто оказалось стеной - она была гладкой, как зеркало, и заканчивалась то ли рваными краями, то ли лепестками, вроде как у цветка, и из этой стены торчали какие-то странные рога не рога, колья не колья... Цепи какие-то... И вся эта конструкция светилась изнутри, несмотря на то, что была сделана из чего-то похожего на помесь металла, мягкого камня и, похоже, застывшей лавы глубокого чёрного, как свежая сажа, цвета. А надо всем этим великолепием возвышалась огромная витая башня, увенчанная причудливо изогнутыми книзу лепестками, по форме вроде совпадающими с теми, на стене. На вершине башни горел огонь. Впечатление создавалось жутковатое.
   Немного поборовшись с искушением повернуть назад, он всё же вспомнил о цели своего путешествия и решительно двинулся к страшному городу...
  
   ...Молодой воин в тусклых доспехах и пыльной одежде неуклюже топтался в дверях. Благородный Тардинэм не спеша сложил воедино и убрал в стол какие-то бумаги и медленно обернулся, глядя в глаза вошедшему.
   -Ты пришёл с севера?
   -Да, Владыка. Если дозволено мне будет сказать...
   -Говори, архтон.
   Воин немного замялся от смущения:
   -О чём сначала говорить, Владыка?
   Тардинэм ухмыльнулся:
   -О цели твоего похода, разумеется. Ты видел что-нибудь?
   -Да... то есть, нет. А потом - да.
   -Так да или нет?
   -Да, но сначала - нет. Когда я дошёл до Авару, мне показалось, что я что-то слышал. Я прислушался - ничего. Попробовал мыслью - ничего. Тогда я положил руку на землю - я с рождения хорошо слышу так, а не слухом - и понял, куда идти. Шёл, шёл и вышел на поляну. Огромная - ужас! Наверное, весь Первый круг Эйнаара в неё войдёт. Целое поле, и - ничегошеньки. Я пошёл дальше, а потом почувствовал - тут и травы поют иначе... Ну, я в лес, так, на всякий случай, ну, чтобы подумать и... - воин замолчал.
   Тардинэм заинтересованно наклонил голову и принялся катать в пальцах маленький рубиновый шарик:
   -Что же ты не продолжаешь, архтон?
   -Дозволено ли будет сказать недостойное? - воин покраснел, как спелая вишня.
   -Говори.
   -И тут я подумал: вот, травы поют, деревья, красота... и каждая трава чему-то служит. И каждое дерево творит... Мне бы в кэрни пойти, а я вот - воин... И ещё я подумал, а вдруг это возможно вот так вот взять - и изменить всё... И что-то ка-ак вспыхнет!
   -Что вспыхнуло? - Тардинэм удивился неожиданно эмоциональной реплике воина. Тот продолжил:
   -Ну это... свет пошёл из-за деревьев, с поляны этой. Я издали посмотрел, а там...
   -Что там?!
   -Такая страшная громадина, вроде как крепость. Чёрная вся, стены рваные, из стен - крюки... неизвестно зачем, даже думать страшно. Башня - как рука обгоревшая, ужас, на ней полыхает огонь до неба и кто-то ходит. Я обошёл кругом - на стене восемь башен. Видать, сторожевых. И на них тоже кто-то есть. Ворота на цепях толщиной с туловище, в них окошки узкие - стрела или нож достанет. И всё это светится изнутри, как живой камень, и поёт, всё поёт - и трава вокруг, и стены сами, и башня эта... А потом темнеть стало, и вдруг стены как попрут из земли! А башня эта как ухватится рукой за них! Я чуть не умер от страха, а оно вроде как крутанулось, а потом смотрю - гладкое что-то, вроде как шар в землю вкопан... И поёт... И знаешь, Владыка...
   -Что? - Тардинэм насторожился.
   -Меня будто звало туда. Ноги сами шли, и в голове звучало: ты же хотел всё изменить, так вот он - твой шанс... Я напряг волю, вырвался, и... вот я здесь.
   -Так-так, - протянул Тардинэм.
   И мрачные раздумья овладели им.
  
   XLII
   Манит, притягивает к себе потерявшиеся в выборе души полуреальный-полупризрачный Нэммион. Возникает из небытия перед ищущим и уходит от жадных глаз любопытствующих недоброжелателей. Нэммион... Город-Цветок, не построенный от начала на земле, но выращенный, подобно дереву или камню. Сила деревьев, росших когда-то на его месте, сила камней и ручьёв, и самих недр земных пропитали его, пошли на его рождение - оттого-то поле вокруг него столь ровно - ни деревца, ни камешка. Лишь травы, шелковистые и податливые, нежные тонкие голоса леса, призрачные пальцы земли...
   Тот, кто строил Нэммион, долго искал это место, именно это, предназначенное, где живое земли само захочет стать иным - и нашёл. И музыка Творения, создавшая эти деревья, эти камни, эти ручьи, эти травы, потекла вспять, разжимая узы притяжения, и изошли они в Ничто и стали снова, но иначе. Вплелись в эту почву чистой мелодией леса, и она ожила. И вырос из сердца Эрмар чёрный цветок, пробивая твердь, прошёл сквозь огненные реки, сквозь толщу льда и камня, и показались из земли блестящие лепестки и витая сердцевина, поднялись гордыми стенами и величественной башней, и тогда сказал он: довольно.
   И стал Нэммион подобен малым цветам Эрмар, также закрываясь на закате и пробуждаясь с восходом Золотой Звезды Ллир.
   Потом пришли маги и мастера, и было их немного, и вошли они внутрь Чёрного Цветка, и в кольце стен-лепестков вокруг башни-сердцевины возвели они чудесный город, равного которому не видела ещё Эрмар...
   Строки, написанные Мастером Латт'эсиаром на следующий год по завершении обустройства Нэммиона, вот уже двести с лишним лет знал наизусть каждый житель этого города. И каждый новоприбывший, знакомясь с историей своего нового пристанища, в первую очередь запоминал почему-то именно это. Не всем, правда, верилось, что можно в одиночку вызвать к жизни такую громадину и всемером выстроить всё то, что внутри стен. Да ещё наделить каждый дом своей особой силой... Сюда можно было придти, не имея чёткой цели, и через какое-то время приходило осознание. Как - неясно, чуть ли не стены шептали. Впрочем, так оно и было. Каждый дом имел своё назначение, нёс своё знание, и необходимые мысли неизбежно возникали в голове вошедшего в такой дом. Да и сами жители-ученики как-то быстро начинали понимать, где им лучше думается и о чём. И где легче работается. Стены просто подсказывали то, что было нужно, и когда было нужно. Можно было очень сильно захотеть что-нибудь узнать, а наутро проснуться с этим знанием.
   Сначала нэммионские постройки были одноэтажными, а затем пришлось их всё-таки надстраивать, и в верхние ярусы перемещать учебные помещения. Кто-то предлагал отдать верхние этажи под жилые комнаты, но Старший запретил селиться выше первого этажа из соображений, как он сказал, маневренности и безопасности. Сам же он с семьёй и помощниками жил в башне.
   Кто-то обосновывался в Нэммионе надолго, кто-то приходил и уходил, но к году двухсотпятидесятилетия Нэммиона в нём находилось около пяти тысяч постоянных жителей, да на внешних кругах и во внутреннем гарнизоне ещё около двух тысяч воинов. Тирмиунар, повторивший для подстраховки свой трюк с усыновлением, порою шутил, что теперь он - самый многодетный папаша за всю историю от Начала. Появились и дети, рождённые в Нэммионе. А где же ещё появляться детям, как не в свободном городе, где никто никем не командует против его воли, где все получают то, что им предназначено и где все, независимо от расы или рода, любят друг друга. И пусть город этот вовсе не город, а просто большая крепость и далеко ему в размахе даже до Эммион Вэйкиниэля, но где же может быть лучше? Ни один город не сравнится с Нэммионом, даже Эйнаар, чей блеск не стоит и глотка нэммионского воздуха. Не было ничего подобного от Начала и вряд ли будет впредь, думали многие видевшие Город-Цветок и живущие в нём, и были правы, ведь ни одно творение невозможно повторить дважды.
   XLIII
   -...Ты должен на какое-то время уйти из Нэммиона. Здесь никогда не случалось этого, и не должно было случиться, но раз уж это произошло - я не могу позволить тебе сейчас оставаться в городе. Это породит злобу, ненависть - видел, как убивается Тонлару? Ещё немного - и она будет готова проклясть тебя... Тогда случится неизбежное и Нэммион сам себя разрушит, ибо не может он нести в себе зло: такова природа этого творения. Ради сохранения равновесия я вынужден просить тебя уйти. Потом ты сможешь вернуться... Потом - когда остынет кровь на земле и утихнет ярость в сердцах твоих братьев. Ты должен уйти. Ты понял меня, Эраллир? - спокойный, слишком спокойный голос Старшего был страшнее любых проклятий, любых издевательств... Страшнее смерти и бесконечности Зала Уходящих...
   Юноша стоял, как обречённый на казнь: низко опустив голову, и руки безвольно висели вдоль тела. Он боялся поднять глаза, хотя и был готов к чему угодно. Он был уверен - не будет ему прощения до конца времени, ведь по нелепой, роковой случайности он нарушил самый главный закон Киниан - взял чужую жизнь. А что ещё хуже - он лишил жизни равного себе. Не подвластного руке времени. Не обречённого на смерть от рождения.
  
   Происходивший из рода Мастеров, Эраллир Ин-Натэр был прирождённым воином. Он и в Нэммион-то ушёл из-за того, что ему более по душе было владеть оружием, а не изготавливать его, хотя в кузнице он чувствовал себя, как дома. Придя в город, он сразу же попал в цепкие лапки благородного Тирхаурэ, который намётанным глазом углядел в этом светловолосом крепком парнишке достойное пополнение для собственного гарнизона и принялся с какой-то издевательской требовательностью обучать его лично. Обалдевший от подобной чести Эраллир из шкуры вон лез, пытаясь угодить своему наставнику, упражнялся до одури, терпеливо сносил все шуточки и шпильки в свой адрес и через какое-то время научился вполне сносно владеть мечом. По крайней мере, ему уже удавалось продержаться против самого рикэ'авар целую минуту. Казалось, ничего важнее похвалы благородного Тирхаурэ для него не существовало. И, чтобы добиться вожделенного одобрения, Эраллир повадился выбираться из своей берлоги во двор по ночам и упражняться дополнительно, причём с тяжёлым острым боевым тардом, который он сделал сам от начала до конца и считал своей гордостью. Хотя особо никому не показывал: в Нэммионе ученикам не разрешалось носить боевое оружие, и неизвестно, в какое исчадие тьмы превратился бы, узнав о тарде, его наставник, в повседневной жизни более похожий на взъерошенного галчонка. О благородном рикэ'авар ходили всякие сплетни, и Эраллиру совершенно не улыбалось на себе проверять их подлинность. Но маниакальная страсть к ночным тренировкам уже переросла в крепкую привычку, и в ту злополучную ночь Эраллир, как всегда, выбрался во двор и, скрытый непроглядной тьмой нэммионского купола, принялся отрабатывать новые приёмы.
   А в это самое время Илдэлар, один из учеников достойного Латт'эсиара, решил на свою голову под покровом ночи навестить прекрасную Тонлару, свою подружку, на которой уже готовился к осени жениться. Несмотря на темень, он отлично ориентировался в пространстве, потому как шлялся этой дорогой не в первый раз, да и вообще знал город, как свои пять пальцев. Бесшумно скользя по гладко вымощенной дорожке, Илдэлар размечтался, как он сейчас явится к своей ненаглядной, какие песни будет ей петь, как она будет смеяться - словно хрустальная арфа-тиэссиль, и вообще - как хорошо жить! Углубившийся в мечты менестрель совершенно ничего не видел и не слышал вокруг. Решив срезать изрядный кусок пути, он перепрыгнул через низкий кустарник, отделявший, на манер забора, дорожку, ведущую к башне Старшего от двора дома, где жили младшие воины, и...
   Больше ничего не было. Острый, как бритва, меч Эраллира, как раз выполнявшего особо заковыристый пируэт, отсёк ему голову.
   ...За миг до случившегося Эраллир казался самому себе счастливейшим из Киниан, ведь у него-таки получился этот выворачивающий руки наизнанку приём, за который он давеча схлопотал от своего наставника пару оплеух и сотню обидных кличек! Ух, здорово! Надо ещё раз попробовать, побыстрее... вот так, вот!
   Внезапно клинок резко натолкнулся на что-то, затем это что-то отпустило, и Эраллира швырнуло на землю от неожиданности. Краем глаза он успел заметить, как падает, медленно оседая, что-то тёмное, но тут чьи-то тонкие жёсткие пальцы с силой закрыли его глаза, и он провалился в небытие. Какое-то время он ещё чувствовал эту руку на своём лице, а затем всё куда-то ушло.
   Очнулся он, скорчившись, в каком-то кресле, а в трёх шагах от него стоял Старший, и лицо его было похоже на белый мрамор...
   Эраллир ушёл из Нэммиона на следующий день. Никто не провожал его. Идти ему особо было некуда, и он с горя двинулся по направлению к дому. А дома, измученный и усталый, он всё-таки поддался на уговоры матери и открыл ей свою душу. И зря это сделал: наутро о происшествии знал весь город.
   ...Это утро благородный Тардинэм встречал в одиночестве. Его сиятельная супруга уже третий месяц гостила у детей, а всю прочую начинку своего дома он просто выгнал из личных покоев, наобещав нарезать из них кружева и расшить мелким бисером, если хоть одна сволочь осмелится ему помешать. Сегодня Мастеру Иллюзии хотелось начхать на свои утомительные заботы и предаться лирическим размышлениям у окна в компании с хорошим кувшином знаменитого илмэрского пойла. Тардинэм придвинул кресло к окну и распахнул створки. Затем грациозно прошествовал к зеркалу и критически оглядел себя. Подумав, украсил волосы парой жемчужных капель. Остался доволен. Теперь можно было впасть в романтическую доброту на глазах всего города. Он аккуратно уселся в кресло и усилием мысли откупорил кувшин. Ароматное вино, густо пенясь, полилось в тяжёлый рубиновый кубок. Тардинэм щёлкнул пальцами, и кувшин встал на подоконник. Ну, вот...как же хорошо, тихо, спокойно. Ах, если бы вечно сидеть так, ни о чём не думая, как же надоели все эти дрязги, все эти споры, вот бы всё оставалось таким же тихим, спокойным, как это утро...
   Неожиданно в дверь постучали. Тихое и спокойное утро растаяло, как дым.
   -Кого там принесло?! Я же просил никого не пускать! - рявкнул Тардинэм. Голос из-за двери неуверенно промямлил:
   -Срочные вести для благородного Владыки...
   Ну вот, подумал упомянутый Владыка, сволочи, мерзавцы, бездельники, отдохнуть не дают...
   -Входи.
   Из-за двери показался старший помощник Мастера Иллюзии, носивший в среде Тардинэмовых домочадцев прозвище Лаави. Это воистину было ходячее страдание: тощий, нервный, белобрысый тип, по лицу которого можно было решить, что из него вынули хребет, вставили взамен него шипастый прут и вдобавок ко всему нашпиговали беднягу иголками, а к пяткам привязали по небольшой осе. И что все эти ужасные вещи невозможно отцепить от него до конца времён. И это чудо, охая и закатывая глаза, подошло к столу, по возможности чинно встало рядом, и заглядывая в лицо Тардинэму, изрекло:
   -Сын благородного Владыки шлёт ему послание из Эммион Фиарима.
   -Ну и где оно?
   -Вот... - Лаави протянул небольшой футлярчик для писем. Тардинэм вырвал вещицу из его рук, вытащил узкий свиток и развернул. Пробежал глазами текст. Послание гласило:
   Не нахожу возможности сказать мыслью, ибо не уверен, что чуждый разум не проникнет в неё. Надёжнее будет словом на бумаге.
   С прискорбием сообщаю, что по Фиариму бродят ужасные слухи - какой-то парень вернулся из Н. И рассказал кое-что своей матери. Я был потрясён тем, что брат отца моего оказался способен на такое. Похоже, он собирает армию гнусных убийц, готовых без зазрения совести кромсать и своих, и чужих. В этом страшном городе на Севере их и натаскивают, и я даже знаю, кто, но это сейчас неважно. Важно лишь то, что возможна угроза с Севера, и я бы порекомендовал обсудить это на Совете. Я же буду бдителен и если что будет не так - сообщу сразу.
   Низко кланяюсь отцу моему, оставаясь верен во всём - Аммаран, волей Кольца Стихий наместник Эммион Фиарима.
  
   Тардинэм сжал письмо в кулаке и неизменная улыбка сползла с его лица, будто и не было. Час от часу не легче, думал он. С какой радости, по какой причине наш осторожный братишка стал нарываться в открытую? Неужели мы его тогда так разозлили? Если через некоторое время он не успокоится, придётся принимать меры... Тардинэму неохота было ввязываться в разборки с хозяином Нэммиона, он ещё не совсем успокоился после той, давней истории. Гори оно белым пламенем, подумалось ему, пусть его судит Эрт'э'лэн Аквар, если это понадобится. Создатель справедлив и милосерден, так пусть он и наставляет заблудших. А я не судья, я художник! Мне это ни к чему, надоело, всё, моё дело сторона!..
   Более всего на свете Мастеру Иллюзии хотелось лишь одного: тишины и спокойствия.
  
   XLIV
   ...За последние годы в столице практически ничего не случалось. Со временем жители Эйнаара привыкли и к Иным, и к убегающей и возвращающейся молодёжи, и к лёгкому налёту вольнодумства, ставшему уже чем-то вроде признака хорошего тона для отпрысков благородных семей, и к серым плащам "помощников" Владыки Памяти, то и дело мелькавшим в толпе - ничего сверхъестественного не происходило. Поэтому-то события в доме Молчаливого Мастера и стали столь животрепещущей темой для пересудов, отчего сам Владыка Воздуха, и без того убитый горем, разозлился не на шутку и пообещал лично вырвать кузнечными клещами языки тем идиотам, которые смеют осквернять честное имя его сиятельной супруги, да будет путь её чист и ожидание недолго. Но толпу не перекроишь, и столичные болтуны стали обсасывать тему втихаря.
   А тема была не из весёлых. Сиятельная Коринэль, супруга Молчаливого, странным образом покинула круг жизни. Никто толком не знал, что случилось - то ли она потянулась за цветком, коих немыслимое число росло на выступах за парапетом, то ли ей приспичило полетать, а сил не хватило, то ли это был обдуманный шаг - но несчастная женщина грохнулась с башни Владыки Воздуха и разбилась. Причём, приземлилась она аккурат во дворе мастерской собственного мужа, и ошалевшему Мастеру ничего лучше не пришло в голову, чем поднять бедняжку на руки, отнести в мастерскую и уложить на наковальню - а куда ещё? Там-то душа её и покинула искалеченное тело - после падения с такой огромной высоты даже Лура не смогла бы вылечить Коринэль... Молчаливый заперся в башне, забросил мастерскую и перестал на что-либо реагировать. Когда кто-нибудь пытался достучаться до него - в нецеремониальных выражениях предлагал прогуляться туда, откуда все родом. Поползли слухи - а не замешан ли он сам в смерти своей супруги? Предположения нагромождались одно на другое, но правды не знал никто, кроме Диарона и Энлармарана. Но те безмолвствовали.
   Прошло несколько лет. Благородный Вэйвелеанар, кажется, уже устал страдать, и вернулся в мир живых. Снова открыл мастерскую, стал заниматься с учениками... Но что-то в нём переменилось - надломилось, что ли. Он обозлился на весь мир, его раздражала любая мелочь, а ученики от его ласкового обращения выли в голос. А за прикосновение к своей личной наковальне Молчаливый мог запросто сломать руку. Его стали бояться и обходить. Даже старые друзья начали робеть в его присутствии. Кто-то предположил, что Мастеру просто-напросто не хватает любви и ласки - вот он и бесится. Нашлись и доброжелатели, которые отважились с риском для жизни предложить ему жениться ещё раз. Что удивительно, Молчаливый их не убил, а задумался. А через какое-то время удивил всех тем, что привёл в свой дом женщину. Это была тихая и спокойная особа родом из какой-то дыры на северо-западе, высокая, тонкая и черноволосая. Звали её Эливинкару. Казалось, что в её присутствии резкое лицо Вэйвелеанара становится мягче, светлее, расходятся постоянно сдвинутые брови, и он становится похож на себя прежнего, каким он ступил на Эрмар тысячи и тысячи лет назад... Внимательные глаза Эливинкару следили, казалось, за каждым его движением, жестом, и что-то загоралось в их глубине, говорило: - смотрите, какой он на самом деле, это годы обиды и страдания изменили его, но ведь время не властно над ним!
   Черноволосую избранницу Владыки Воздуха полюбил весь Эйнаар. Даже смертельно обиженные мастером ученики, считавшие общение с ним изощрённой пыткой, теперь со всех ног бежали к его дому в надежде встретить эту милую и весёлую женщину.
   А через год была свадьба, на которой гулял весь город, и веселье продолжалось несколько дней. Но лишь немногие заметили, как во время обряда дёрнулось, помрачнело лицо Вэйвелеанара, когда его невеста вслух назвала своё полное имя.
   Сиятельная Эливинкару происходила из дома одного из сыновей благородного рикэ'авар Элимара Тирхаурэ...
   В тот день Молчаливый нажрался, как свинья и троим его сыновьям пришлось изрядно потрудиться, чтобы затащить его в дом, не нарушив приличий.
   И пошло время. Благородный Вэйвелеанар опять впал в мрачное состояние, хотя рук уже не распускал, потому что супруги своей побаивался. Говорят, что после свадьбы он закатил ей сцену по классическому сюжету "ах, если б я знал, что же ты раньше не сказала" и получил контратаку кувшином по шее в духе "а что же ты, милый, не спрашивал". С тех пор он клял себя сразу по нескольким пунктам. Во-первых, как это его угораздило жениться на родственнице этого негодяя и подстрекателя. Во-вторых, как это его жена имеет право быть в родстве со столь мерзопакостной семейкой и в-третьих, почему же он любит до безумия это отродье Тьмы.
   Внешне в их семье всё было спокойно, но скандалы случались всё чаще и чаще. Во время одного из них Эливинкару попыталась было даже образумить мужа и внушить ему хотя бы подобие уважения к своей родне, она ведь тоже любила его, несмотря ни на что, и его требования, чтобы она отреклась от семьи, больно ранили её. Она не понимала, зачем он так - ведь они же хорошие, добрые - и даже поведала кое-какие вещи и о Нэммионе, и о Тирхаурэ, и о Старшем - в доказательство своих слов. У Вэйвелеанара были свои сведения, большей частью полученные от Тардинэма. Он не знал, кому верить. С одной стороны - уважаемый брат, желавший только добра всей Эрмар в целом и ему в частности. С другой стороны - пугающе-любимая женщина, на поверку оказавшаяся кровью от крови его вечного противника, того, кто занимает, как он считал, его законное место. Того, кто привёл в этот мир ложь. И кому верить?
   Запутавшийся Мастер в отчаянии воззвал к Создателю, попросив наставить и помочь разобраться. И был услышан.
   Я видел, - пронеслось в сознании Вэйвелеанара. - Я всё видел. Этого достаточно. Мне. Чаша переполнилась. Собирай Совет. Без лишних. Завтра же. Я сам приду к вам.
   XLV
   На сей раз они собрались в доме Молчаливого. Мрачная, облицованная тёмно-коричневым камнем комната казалась огромным кострищем - пламя, полыхавшее в камине, радостно отражалось в полированных стенах. Они собирались нехотя - вызов был неожиданностью. Лура была выдернута от очередного покорёженного вояки, привезённого из йалкарского гарнизона, и была зла, как оголодавшая дракониха. Веримэр клевал носом и норовил стукнуться лбом о столешницу - днём он редко бывал трезвым и постоянно спал на ходу. Чего-то вразумительного от него можно было добиться лишь с утра, а по ночам он был занят. Эльмиунэ просто не любила, когда её неожиданно куда-либо вытаскивают, особенно в подобные места. Бледного, как мел, Диарона привели под руки услужливые помощники Энлармарана. Фиарэль была отозвана от амурных дел и капризно дула губы, всем своим видом выражая недовольство. Остальные прискакали по долгу службы и доброй воле - ну конечно, как же, судьба мира превыше всего. Во главе стола мрачно парил в багровеющем сиянии и нехорошим взглядом обшаривал собравшихся сам Эрт'э'лэн Аквар.
   Это был даже не Совет - лишь молчаливый диалог Создателя и Тардинэма. Остальные и рта не могли раскрыть - только присутствовали, не понимая, что происходит.
   Ибо нечего скрывать нам...
   Глаза в глаза: холодная сталь и изменчивая радуга. Тардинэм неподвижен, лишь пальцы его, с усилием сжавшие край стола, побелели. Зарево вокруг фигуры создателя колышется, как огромный призрачный парус, наполняя всю комнату.
  
   То, что увидел я в мыслях брата твоего Вэйвелеанара - правда ли? Кто тебе поведал?
   Мой сын поведал мне, о Сияющий ярче всех звёзд...
   Правда ли это - что сказал твой сын?
   У меня нет оснований не доверять своему сыну...
   Я не видел ничего - возможно ли это?
   Разведчик говорил - чтобы увидеть, надо захотеть изменить своё предначертание. Такова природа этого творения.
   Никто не волен изменять предначертание. Таково было слово моё. Дерзнувших же ослушаться ждёт суровое наказание.
   Все знают - ты справедлив, о Сияющий ярче всех звёзд...
   Пусть вернётся в свою суть творение, преступившее слово моё. Но откуда растёт оно - неведомо мне, ибо я своего слова не нарушал.
   Мы читали в умах пришедших оттуда. Это бесполезно - они забыли путь до поры.
   Когда настанет пора?
   То неведомо мне...
   Под рукой твоей есть ли знающий путь?
   Благородный рикэ'авар Каримар Тиэссиль гостит сейчас в Эммион Эйнааре. Но он не укажет пути, ибо сын своего отца...
   Его память уже принадлежит мне.
   О Сияющий ярче всех звёзд, что же нам делать?
   О том сказано будет вам...
  
   Прошёл день, и ночь, и наутро ничто более не напоминало о том разговоре. Город жил своей обычной жизнью. Изначальные занимались своими обычными делами, ибо смутно помнили, зачем собирались у Молчаливого. Все. Кроме Асиэля.
   Он сидел недвижно на постели, уставившись в одну точку остановившимся взглядом, и в глазах его плясало багровое зарево.
   Сиятельная Эливинкару, не понимая, что с ней происходит, рыдала в голос, запершись в своих покоях.
   Благородный Каримар Тиэссиль проснулся в это утро с чудовищной головной болью и предчувствием какой-то беды. Несколько раз пытался дотянуться мыслью до отца или брата. Не смог. И оставил попытки, списав неудачу на разламывающийся котелок, три пустых кувшина и прекрасную даму, в объятиях коей он отошёл ко сну.
   А вокруг цвела кровавым золотом безумная эйнаарская осень, что каждый год добавляет ещё больше блеска и роскоши вычурному великолепию безмятежной столицы...
  
   XLVI
   Сквозь приоткрытую ажурную дверь в тёмный коридор проникал свет, ложась разноцветными бликами на каменный пол и пушистую ковровую дорожку. Эрмару неслышно подошла к двери и скользнула внутрь.
   Комната по форме напоминала ломоть рыбного пирога с дыркой посредине или кусок толстого кольца. По длинной полукруглой стене располагались огромные окна в затейливых витражах, из-за которых всё пространство казалось заляпанным весёлыми светящимися красками. Посреди комнаты, опершись рукой о столешницу, стоял Тирмиунар и разглядывал какие-то бумажки, улыбаясь до ушей. На дворе стояла на редкость жаркая осень и он был весьма легко одет: в широкую, просторную и, вдобавок ко всему, расстёгнутую чёрную рубаху и того же цвета штаны, сработанные из непонятно чьей кожи. Когда-то Эрмару осторожно поинтересовалась, из кого же всё-таки они сделаны, и он ответил, что этот зверь вообще никогда не существовал в мире, и ей бояться нечего.
   Эрмару улыбнулась, глядя на него: если бы кто-нибудь из учеников увидел его сейчас, удивлению не было бы предела - солнце поднялось уже высоко, а Владыка Нэммиона был бос и основательно растрёпан. Видимо, на столе перед ним лежало нечто воистину увлекательное. Она подошла ближе. Тирмиунар услышал шаги и поднял голову:
   -А, это ты, миунэ-эспас! Иди-ка сюда, глянь, какая прелесть!
   Эрмару подошла к столу и заглянула в бумажки. И не удержалась от тихого смеха: это были рисунки, целая гора рисунков, трогательных и уморительных. Вальяжные коты, валяющиеся кверху пухом в котлах, мисках, выглядывающие обалдевшими глазами из пузатых бутылей, свисающие с крыш, дверей, башен, спинок стульев, как тряпочки, мчащиеся во весь опор, плавающие в лужах в обнимку со старыми сапогами...
   -Ну, что скажешь?
   -Кто это натворил? Можно лопнуть со смеху!
   Тирмиунар собрал рисунки в стопку и отложил в сторону:
   -Тирхаурэ, больше некому. Я вчера заметил, что он что-то царапает на каком-то клочке, и глянул. Мне так понравилось, что я попросил ещё. А он полез в эту свою кучу шкур и плащей, которая у него именуется постелью, порылся там и достал всё это!
   Эрмару тронула его за руку:
   -А я ведь именно о нём хотела поговорить. Что-то он мне не нравится в последние дни.
   Тирмиунар лукаво посмотрел на неё и вспрыгнул на стол - настроение у него было приподнятое:
   -Если он тебе не нравится, попробуй его причесать для разнообразия. Хотя я сомневаюсь, что это понравится ему. И не смотри на меня так, знаю, тебе больше хочется причесать меня. Я, правда, не имею ничего против.
   Эрмару заглянула ему в глаза:
   -Нет, я серьезно.
   Старший насторожился:
   -А что случилось?
   -Он какой-то сам не свой. Нервный стал слишком. Бегает по всему Нэммиону, как угорелый, такое впечатление, будто долги раздаёт, делает всё, кому что обещал. Да ещё эти его идеи...
   -Какие идеи?
   -По поводу Другой Стороны. Он тут как-то обмолвился, что давно хотел сходить на Другую Сторону. Мол, там тоже народ живёт, может быть, им что-нибудь нужно?.. Нет, ну скажи мне, чего ему там понадобилось?! - Эрмару как-то отчаянно посмотрела на него и сцепила пальцы. - Зачем ему туда уходить, пусть подумает, ну хоть ты ему скажи!
   -Успокойся, миунэ-эспас, - Старший положил руки на плечи жены. - Ты говоришь, что ему там понадобилось? А что нам здесь понадобилось? Я бы мог не приходить сюда, а остаться там, с Призванными под крылышком у Ирму Ллиэлэр. И ничего бы не было. Что мне здесь понадобилось?
   -Но ты - другое дело...
   -Нет. Просто я посчитал должным придти сюда. Может, Тирхаурэ посчитал должным уйти на Другую Сторону? Может, это - его Путь?
   -Может быть... - Эрмару опустила голову. - Но мне так неспокойно... Скажи ему, пусть подумает ещё раз.
   -Не могу.
   -Почему?
   -Знаешь ли, - Тирмиунар спрыгнул со стола и принялся выискивать пояс в куче разной ерунды на столе. - Он уже там.
   -Как?! Когда?! - на лице Владычицы Земли нарисовался ужас вперемешку с удивлением.
   -Он с утра был у меня и говорил о том же. Что ему неспокойно, что ему хочется сходить туда и увидеть самому. И помочь. Короче, за благословением явился.
   -И что ты ему сказал?
   -Я ему сказал, что пусть топает, причём немедленно.
   -Зачем же немедленно?
   -Понимаешь, если что-то мучает и свербит, надо сделать это немедленно, пока есть желание, ведь если желание остынет, перекипит, будет очень тяжело осознавать, что остался какой-то кусок жизни, который невозможно прожить заново... Да не расстраивайся ты, всё к лучшему...
   Эрмару подошла к распахнутому окну и некоторое время стояла так, подставив лицо ласковому ветру. Солнце постепенно исчезало за облаками, которые почему-то слишком быстро неслись по небу. Странно. Очень странно.
   -Знаешь... - она вздохнула. - Я боюсь.
   -Чего ты боишься, миунэ-эспас? - Тирмиунар застегнул пряжку на сапоге и выпрямился. Каким-то образом он уже успел переодеться, причесаться и сейчас стоял возле двери, приготовившись куда-то идти. Эрмару остановила его взглядом:
   -Я не знаю, что это, но я чувствую это вокруг...
   -Не бойся ничего, мы здесь в безопасности. Ты же знаешь, что такое Нэммион. Он защитит нас, если что... Так что не расстраивайся. А мне пора идти - меня ждут ребята в библиотеке. Я вчера сдуру наобещал им рассказать кое-что, и теперь они от меня не отвяжутся. Всю голову уже продолбили, котята нетерпеливые... Ну, я пошёл! - и с этими словами Старший скрылся во тьме коридора.
   Эрмару осталась стоять посреди комнаты.
  
   XLVII
   ...Яркое, радостное эйнаарское солнце уже дотронулось до холодных с ночи камней башни Мастера Иллюзии. В это утро спавший безмятежным сном младенца благородный Тардинэм проснулся не по своей воле. Будто тонкая раскалённая игла прошила мозг - и он вскочил, как ужаленный, не понимая, зачем его разбудили так. И в сознании его возник голос, который он бы не спутал ни с каким иным:
   Собирайся, Эркангорар. Ты пойдёшь со мной. Сейчас. Ты мне нужен. Час настал.
  
   ...Мастер Тариэн шёл по коридору. Через несколько минут он должен был войти в библиотеку - там его уже ждали. Коридор был длинный и узкий, и по левую руку в стене были проделаны длинные узкие окна, дававшие хоть какой-то свет. Тариэн шёл своей обычной дорогой - вот уже лет двести с лишним он ходил здесь, каждый камешек в стене был знаком, как собственные руки, но что-то заставило его остановиться и подойти к окну. Что-то в окне было слишком необычным. Сначала он не понял, что, но потом увидел: по небу на бешеной скорости неслись облака. Ну не могло такого быть, ведь при подобном ветре деревья пригибались бы к земле. Но деревья почти не шевелились. Лишь чуть-чуть, как обычно, лёгкий ветерок играл ветвями. Нет, такого не бывает, подумал Тариэн и пошёл дальше. Но на душе осталось что-то...
  
   ...Второй из рикэ'авар, благородный Каримар Тиэссиль нежился на постели, упорно не желая сменить сон на реальность. Ему было хорошо, если не считать недавней неудачи со связью с домом, но он не придавал значения подобным неудачам, хорошо зная себя. Ну, выпил, ну, загулял - с кем не бывает?.. Потом ещё раз попробую, на трезвый ум... А если вспомнить ту девицу, которая явилась ему во сне? На такой бы он даже женился - если бы она существовала. Но не бывает в мире подобных женщин, не бывает... Видимо, у меня слишком хороший вкус, подумал Каримар, с удовольствием перебирая в памяти подробности видения. Растянувшись поперёк кровати, он прикрыл глаза и попытался представить себе ночную гостью во всей красе. Вот какая она красивая - тонкое чёткое лицо, глубокие солнечные глаза, светлые струящиеся волосы, сама вся лёгкая, как пёрышко... Но что это? - постепенно из его видения начали выявляться черты Эрмару, и лицо её, всегда спокойное и доброжелательное, было перекошено гневом и ужасом. Каримар проснулся окончательно и долго не мог понять, что это было: либо продолжение сна, либо пророчество. Но какой из него пророк?.. Ладно, разберёмся позже, подумал он и попытался заснуть обратно. Но сон не шёл...
  
   ...Зачем ты привёл меня сюда, о Сияющий ярче всех звёзд?
   Ты знаешь свой Дар, и ты сделаешь так, чтобы это не ушло, как уходит.
   Но я не вижу ничего...
   Тебе и не должно видеть.
   Не нарушу ли я закон Творения?
   Ты идёшь за словом Моим - что же ты нарушишь?..
  
   -...Отчего так душно, будто воздух греется на костре? - Тонлару, опустив глаза, теребила рукав своего траурного платья. - Почему я вижу ветер, но не чувствую его?
   Мастер Вилмэр, наставник нэммионских кэрни, посмотрел на небо:
   -Ты права, девочка. Но что это, откуда это - я не знаю. Вечером спрошу у Старшего - он-то должен знать...
  
   ...Теперь ты знаешь, куда идти. Иди за мной...
  
   -...Что творится вокруг, Хайэннар? Я не в силах понять природу этого. Здесь что-то происходит не то... - Мастер Латт'эсиар в каком-то отчаянном порыве подбежал к Старшему, уткнулся в его руку. - Что же делать?!
   -Убегать, - голос Тирмиунара был глух, как будто слышался из-под толщи земли. - Уносить ноги.
   -Как убегать? Куда? Когда?!
   -Куда хотите. Немедленно.
  
   ...Как горячо - воздух раскалился добела, жжёт беззащитную плоть, плавит мысли... Он знал, что это может быть мороком, но может быть и правдой. Надо закрыться, надо... Но ведь утро, как? Нэммион только что открылся, сам он не сможет...
   Сдирая пальцы о камень, он выбрался на верхнюю площадку башни - быстрее, быстрее, только бы успеть... - и протянул руки к небу, собирая силы, движущие временем: пусть будет ночь, пусть будет ночь, пусть будет...
   В мареве колышащегося от жара воздуха двинулись стены, башня изогнулась книзу, готовясь принять в свои объятья лепестки Чёрного Цветка, и долгая песнь заката занялась над Нэммионом. Ещё немного - и сомкнутся стены, и станут недоступными для не ведающих, что за ними - такова природа этого творения...
   Он стоял на башне, своими руками стягивая силу Нэммиона, горячий воздух обжигал его лицо... Вот ещё немного, ещё, ещё... Зубцы стен уже почти сошлись, как вдруг он увидел... мальчишку из числа младших учеников Тариэна, оседлавшего выступ, растущий вертикально прямо из стены, отчаянно машущего ему руками... Как ты здесь оказался, Рээль?..
   Одного мгновения было достаточно. Тяжёлая огненная лавина сшибла его с башни, и он, падая, видел, как плавятся стены, подобно толстой бумаге в огне, как оседают с глухим стоном дома, как не успевшие спрятаться - а куда здесь спрятаться - застывают, превращаясь в живые свечи, и осыпается, осыпается пепел на землю...
   Сквозь крики и боль его слух ещё мог различать голоса - и он услышал голос Эрмару, он знал - она была где-то рядом, он знал, что рядом, но не видел, не мог видеть - глаза заволокло жарким пеплом, поднимающимся на несуществующем ветре... Но если бы только не видеть... Он не видел - чувствовал, как оплывают стены, как горит земля, как падают в безмолвии на этот огромный костёр те, кто верил ему, верил, верил...
   ...Башня сломалась, как тростниковая флейта в лапах медведя. Город оплывал свечой, и в этой свече срослись воедино стены и лица, камни и души, и чёрная горячая река поплыла в лес, пожирая деревья...
   Непрекращающийся крик на пределе отчаяния рвал его слух, а руки рвали жёсткие ремни, или верёвки. Или цепи - он уже не понимал, он только чувствовал, что его куда-то ведут... тащат... волокут... И Эрмару - она тоже была где-то рядом. Он не мог видеть её лица - мешала гарь и пепел, но голоса терзали слух, пока не начали таять, таять, таять...
  
   XLVIII
   ...Он очнулся на Площади Собраний, лёжа на каменных плитах. Чьи-то жёсткие руки, жестокие руки подняли его... и голос - он слышал этот голос каждой клеткой, и спрятаться от него было невозможно:
   Пусть Глава Совета займёт своё место.
   Кто-то помог ему преодолеть ступени, подняться, выпрямиться в рост... кто-то помог ему сесть на место, не теряя достоинства... Всё происходящее заволакивал туман. Туман бессилия...
   Он поднял глаза. Площадь была полна народу. Даже на крышах домов кто-то сидел. Левее - лица. Лица Изначальных. Вот досада, подумал он, приволокли на Совет. Ну и чем они могут мне пригрозить? Чем теперь они могут мне пригрозить?..
   Собрав остатки сил, он выпрямился, но тут же как-то обмяк, и сидел теперь подобно брошенной кукле. Будь что будет, подумал он.
   Близился вечер. Темнело. На Площади развели огонь. В свете неверных бликов пламени он пытался разглядеть лица сидящих рядом: вот Веримэр, вопреки обыкновению, трезвый, как ребёнок, нервно крутит в пальцах крючок рубашки; вот Тардинэм прячет глаза, смотрит в пол, ёжится - неуютно ему здесь... Вот Илдинэмма и Имиэль - как всегда вместе, но глаза их пустые, тёмные, страшные... Вот Эльмиунэ - нервно барабанит пальцами по подлокотнику кресла... Вот Энлармаран - скучающий взгляд и во всей фигуре полная решимость отвалить отсюда куда-нибудь подальше... Молчаливый неподвижен, как фонтан в парке, и лишь лёгкий ветерок вносит разнообразие в это изваяние - чуть колышет волосы... Лицо Фиарэль, пугающе-равнодушное... Лура закрыла лицо рукой...Глаза Диарона, распахнутые на границе между жизнью и смертью... И Эрмару - бледная тень самой себя, измученная и усталая... Ну её-то зачем?..
   И тонкое лицо Эрт'э'лэн Аквара в багрово-перламутровом облаке над Площадью Собраний.
   ...Вы, Призванные из Начала, сознаёте ли вы глубину и тяжесть проступка брата вашего?
   Молчание.
   Я сказал вам - отвечайте.
   -Сознаём, - раздался негромкий голос Владыки Памяти.
   Знаете ли вы, на что посягнул брат ваш?
   -Нынче нам свободно читать в мыслях твоих, о Сияющий ярче всех звёзд...
   Знаете ли вы, что ослушавшегося дважды ждёт суровая кара?
   -То известно нам... - прошептал Тардинэм, ломая пальцы, - вынести эту монотонность звуков он был не в силах.
   И говорю я - тот, чьи помыслы режут нити Творения, чьи труды суть глумление над миром, достоин исчезнуть во веки веков...
   -Нет! - вскочила с места Лура, - ты видел лишь тени, как ты можешь судить о том, кто отбрасывает их?!
   Ты мне перечишь, Кэрни. Удались.
   Лура сама не поняла, как встала с места, и ноги понесли её куда-то...
   Из зыбкой тишины соткался голос Владыки Ночи:
   -Я весь во власть твоей, но позволь мне задать лишь один вопрос...
   Говори.
   -А что такого страшного сделал брат мой? Строил города? Учил молодых? Пытался остановить войны? Жил так, как хотел бы жить каждый из нас - будучи самим собой? Неужели он достоин кары за труды свои во благо Эрмар?
   Удались.
   Веримэр поднялся и исчез внезапно, как морок.
   Толпа на Площади ахнула и затихла. Скучающе-капризный флёр подёрнул лицо Синкланара.
   И говорю я - тот, кто посеял смуту даже в Кольце Стихий, тот, кто попирает слово Моё и любой мыслью своей творит недостойное, должен уйти из мира.
   -Постой! - благородная Эльмиунэ рванулась к багровому сиянию. - Не ты ли сам создал нагую землю и изменил её суть? Неужели ты не можешь понять того, кто делает то же, но иначе? Где твоя справедливость?! Или ты не хочешь видеть того, кто сделал то, что ты сам хотел сделать?
   Что говорю я - Закон. Удались, Эрар.
   Эльмиунэ растаяла в воздухе.
   Площадь замерла. Зловещая тишина повисла над Эйнааром. Но тут неожиданно вскочил со своего места Асиэль Диарон:
   -Опомнись! Что творишь ты?! Это уже не Совет, если ты ещё помнишь свои слова!
   Синкланар переместился прямо к лицу судьи, вплотную, и застыл напряжённо. Багровое облако окутало Асиэля.
   Что говоришь ты?
   Минуту они стояли друг против друга в молчании, затем судья сжал пальцы и шагнул навстречу Эрт'э'лэн Аквару. Тот от неожиданности отстранился. А Диарон, казалось, выпустил на волю тысячелетиями копившееся бешенство - выплёвывал фразы в лицо Создателя, и всегда печальные глаза его были полны ярости:
   -Ты твердил о мире - и сам его избегаешь! Ты твердил о равновесии - и сам же его нарушил! Должен ли я верить тебе?!
   Не мешай, Асиэль.
   Что-то швырнуло его на место, и тут Диарон понял, что может только слушать - ни встать, ни уйти, ни открыть глаза... Лишь безмолвно внимать тому, что произойдёт - его удел...И не сметь вмешаться.
   Что можешь ты сказать в свою защиту?
   Старший с трудом поднял голову. Взгляд его зафиксировал неподвижно-выжидающие фигуры оставшихся в Совете. Шестеро Призванных из Начала сейчас, казалось, были единым целым - одни глаза, одно выражение, в точности повторяющее Эрт'э'лэн Аквара, что в данную минуту напряжённо и недобро вглядывался в его лицо. Что он может прочесть во мне? - подумал Тирмиунар. - Зачем он это делает?
   Кольцо Стихий было похоже на щербатый рот. Слева, с краю, сидела Эрмару, бессмысленно глядя себе под ноги, далее - пустота. Затем - Асиэль. Он, казалось, даже не дышал, его неподвижность пугала, а лицо, побледневшее донельзя и остановившееся, утратившие живой цвет глаза, казались мёртвыми. Далее - опять пустота. И снова пустота. А по правую руку - они... И ближе всех - высокая нервная фигура и желчное лицо Вэйвелеанара.
   ...Так что можешь ты сказать в свою защиту? Говори, ибо не дано тебе будет другого часа.
   Что он городит? - пронеслось в голове Старшего. - Что он задумал?..
   -Ты желаешь слов защиты, младший из Синклан? - Тирмиунар вскинул голову и, стараясь держаться ровно, пристально заглянул в серебряные глаза Создателя. Эрт'э'лэн Аквар недовольно поморщился, как подросток, которому напомнили, каким хорошеньким сладеньким младенчиком он был ещё недавно...
   Желаю. - Голос хлестнул по нервам.
   -Так не услышишь ты желаемого, ибо оправдываться мне не в чем. И не перед кем. Не ты ли сам говорил, что все пути различны и нет двух единых? Так зачем же ты хочешь изменить мой, который не ты мне даровал? И какое имеет право изменять тот, кто сам боится изменения и не желает его? Нет на мне никакой вины ни перед Эрмар, ни перед Киниан, ни перед прочими народами - я шёл своим путём, следовал своему предназначению и делал то, что мне надлежит.
   Ты вмешался в моё творение. Ты нарушил моё слово. Ты скрыл от меня свой недостойный труд в страхе, что будешь наказан.
   -Я ничего не скрывал, - голос Старшего окреп, глаза засветились. - Такова природа этого творения... была,.. что увидеть его дано лишь тем, кому оно предназначено. И не стоит подобному тебе обижаться на то, что в мире есть что-то, ему не предназначенное. И не стоит жаждать власти надо всем без исключения, не думая, нужно это тебе или нет. И не стоит Знающему отказывать в знании тем, кто его достоин. Это же были твои слова, так чего же ты сам теперь нарушаешь своё слово? Асиэль сказал тебе правду - и поплатился за неё. Я не знаю...
   И не узнаешь.
   Синкланар шевельнул пальцами - и неведомый сгусток силы, чудовищный вихрь, пульсирующий и мечущийся, багрово-алый смерч ярости с размаху упал на Старшего. Раздался треск ломаемых камней, на какой-то момент всё заволокло пылью, а когда пыль осела - в Круге уже не было ни центрального каменного кресла, ни сидящего на нём - эта сила вбила их в землю, и развороченные плиты пола зловеще освещались пламенем факелов, становясь похожими на края страшной рваной раны.
   Толпа вскрикнула.
   Эрт'э'лэн Аквар, жутко улыбаясь, указал тонким пальцем на Вэйвелеанара и Энлармарана:
   Приведите его ко мне.
   Мастер, отстранив Владыку Памяти, подскочил к жуткому пролому и выполнил приказание, швырнув бесчувственного своего врага к ногам Создателя.
   Эркангорар!
   -Понял, - прошелестел Тардинэм и щёлкнул пальцами. На лежащего из ниоткуда пролилось изрядное количество воды.
   Старший пошевельнулся и с видимым усилием приподнялся на локте. Лицо его было разбито. Рубашка свисала клочьями. В огромных, пугающе-чёрных глазах пульсировала боль. И непонимание.
   Ты думал - я не смогу наказать тебя?
   Не отрывая взгляда от улыбающегося лица Создателя, он попытался подняться на ноги, но лёгким жестом Синкланара был сбит и тяжело рухнул на ступени. Толпа загудела и приблизилась. Серебристый лёд в глазах Эрт'э'лэн Аквара колыхнулся - казалось, он насторожён, но не показывает вида.
   Что же ты не просишь прощения? - внимание Синкланара снова переключилось на Старшего, застывшего с перекошенным от боли лицом в очередной попытке встать.
   Я говорю: признавший свою вину может надеяться на прощение.
   Тирмиунар ответил мыслью, ибо не мог уже говорить, но слова его почему-то услышали все присутствующие на Площади Собраний:
   -Не ты волен наказывать и прощать меня. Не ты волен изменять мой путь. Останови свою гордыню, младший из Синклан, ибо можешь быть наказан сам.
   Тонкое женственное лицо Создателя передёрнуло от ярости, улыбочка превратилась в оскал ненависти, руки сцепились в немыслимом жесте. Секунда - и он взглядом отшвырнул Старшего в сторону стены. Тот упал лицом вниз, впился пальцами в мозаичные плиты...
   Этого было достаточно. Толпа двинулась вперёд, в сторону Кольца Стихий. В воздухе запахло грозой, хотя небо было ясным. Небо, казалось, начало падать на плечи, давить, над площадью сплелась, как огромная сеть, и застыла наизготовку неведомая сила, таящая в себе нечто опасное. Синкланару стало нехорошо. Толпа подходила уже к самым ступеням, медленно, безмолвно, и в глазах тех, кто шёл впереди, плясало багровое пламя. Стража была смята. Защитное поле, наспех поставленное не на шутку перепуганным Эрт'э'лэн Акваром, трескалось, и вот-вот готово было лопнуть. Ещё шаг - и...
   Стойте. Это вас не касается. Это моё. Пощадите самих себя. Ни шагу больше.
   Синкланар обернулся и с удивлением и ужасом понял, кто произнёс эти слова. Возле стены, опершись на неё, держась на остатках силы, стоял Старший, вытянув вперёд руку в останавливающем жесте. Вид его был ужасен. А глаза полыхали, как чёрное пламя, затягивающее, подчиняющее, убивающее...
   Ни шагу больше.
   Толпа повиновалась.
  
   ...Застывшие от ужаса, распахнутые в никуда глаза Эрмару... В них читал он: зачем, зачем ты не дал им... Гнев народа справедлив - почему ты не позволил?..
   Он не мог позволить этого - не мог допустить неизбежных смертей, чтобы всю жизнь до конца времени это было на нём, - этот страх, эта кровь, эта жертва - в его честь... Он не мог позволить толпе поднять руку на Создателя - тогда остатки равновесия мира рассыпались бы в прах и далее - неизвестность... Он не мог уподобился им - жертвующим чужими жизнями во имя призрачных ценностей, предрассудков и уязвлённой гордыни. Он так не мог. И где-то в глубине сознания надеялся, что Эрт'э'лэн Аквар не переступит черту, не качнёт чашу весов, не сможет поднять на него руку. Но ошибался.
   Создатель всемогущ, и этим всё сказано. Он сможет всё.
  
   Чудовищный по своей силе удар снова сбил его с ног. В мозгу возник, терзая и разрывая сознание, голос Эрт'э'лэн Аквара, исходящий на крик, бешеный, разъярённый крик на грани рассудка:
   Как посмел ты, ничтожный, повелевать умами живущих?! Как посмел ты касаться их душ своей нечистой мыслью?! Ведь было сказано - не вмешивайся в душу себе подобного, ибо он свободен! Нет, ты не настолько глуп, чтобы нарушать закон по ошибке! Я знаю, чего ты хотел - встать над миром, и чтоб склонилось пред тобой всё живое в повиновении! Так уйди туда, откуда пришёл ты, и не пятнай Эрмар своим дыханием! Тос угор рафран!
   Глаза Синкланара вспыхнули, и на мгновение тьма окутала Площадь. Над осколками камня в центре полукруга завертелся тёмный мерцающий вихрь, затем сердцевина его лопнула, как кожица переспелого плода, и из косой трещины излома дохнуло холодом. Толпа отпрянула с ужасом: в изломе пульсировало и перетекало, пожирая самое себя и возрождаясь из самого себя, ледяное марево Вэйлэнкваром.
   Искры заплясали на кончиках пальцев Эрт'э'лэн Аквара, а в голосе зазвучали металлические нотки:
   Вот путь, достойный благороднейшего из Кольца Стихий, и я не волен его изменить, лишь в почтении склоняюсь перед словом идущего по нему. Я не волен судить - так пусть идущего судят те, кто достоин такой чести, и я уверен, что их он встретит на своём пути... А если тот, кому выпала столь высокая честь, заплутает по дороге, пусть первый из сынов моих проводит его, - Синкланар зло усмехнулся. - С почестями.
   Никто не понял как - в руке Вэйвелеанара появился длинный светящийся кнут, с жутким треском рассекавший воздух.
   -Белое пламя... - в ужасе прошептала Фиарэль и закрыла глаза руками.
   -Пришла пора прощаться, брат, - прошипел Молчаливый и стегнул Старшего кнутом по бедру. Тот упал, перекатившись, и теперь пытался кое-как встать, зажимая рану рукой. Силы кончались.
  
   Вэйвелеанар молча поднимался по ступеням, не давая Старшему уйти в сторону - удары сыпались с частотой барабанного боя на праздничном турнире. Порой казалось, что воздух побелел от вспышек колдовского пламени - Молчаливый упорно гнал свою жертву прямо в излом. Лицо его в бликах огня живого и сотворённого было - каменная маска ненависти.
   -Ты уйдёшь туда с радостью, что я наконец оставил тебя в покое! - злорадно процедил Вэйвелеанар, подходя почти в плотную к Старшему, упавшему на одно колено, и занося руку для удара. Сверкнуло белое пламя - Мастер целился по руке, на которую опирался старший, но тут случилось неожиданное.
   Одним молниеносным движением поверженный Владыка перехватил огненный кнут голыми руками и притянул Молчаливого к себе. Тот рухнул на колени и замер. Несколько минут они стояли так, и почерневшие от боли и ярости глаза Старшего сверлили Владыку Воздуха в упор. Нет, не в глаза ему смотрел он - в сердце, прожигая насквозь, вкладывая последние свои силы в этот взгляд - ты будешь помнить дело рук своих, Мастер. Тонкие пальцы Старшего, сжимавшие огненный кнут, дымились. Над Площадью повисла убивающая, душащая на полувздохе тишина.
   Затем они упали, как-то одновременно, один - навзничь, бездвижно, с открытыми застывшими глазами, другой - согнувшись, прижав руки к груди. Выпавший из пальцев Молчаливого кнут, шипя, извивался на камнях. А потом исчез.
   Эрт'э'лэн Аквар проявился рядом с ними. Холодные его глаза остановились на фигуре Мастера.
   Вставай, Акварэн.
   Тот повиновался, с трудом поднявшись на ноги. Смуглое лицо Молчаливого было белее зимних гор, а одежда на груди прожжена насквозь и окровавлена. Тяжёлая золотая цепь, украшавшая его костюм, как подобает члену Совета, оплавившись, разорвалась надвое.
   И - голос из толпы, прозвучавший больнее удара белым пламенем: - Соа'латта. Меченая Шкура. Отныне и навечно эта позорная кличка станет его вторым именем. Молчаливый сжал зубы.
   Иди, Акварэн. Ты сделал то, что должен был.
   Согнувшись, волоча ноги, Вэйвелеанар покинул площадь. В немой тишине.
   Эрт'э'лэн Аквар приблизился к фигуре Старшего, лежащей почти на краю излома.
   Так вступи же на свой путь, благородный Владыка. У тебя будет много времени, чтобы осознать свои ошибки. И даже шанс их исправить. Я буду слышать тебя. Прощай.
   И с выражением брезгливости и пьяного ужаса от собственного поступка, пнул лежащего изящным золочёным сапогом.
   И тьма Вэйлэнкваром поглотила Старшего.
   Эрт'э'лэн Аквар повернулся лицом к тем, кто был на Площади, и некоторое время в задумчивости глядел на онемевшую, не верящую в реальность произошедшего толпу. Поднял руку, готовясь закрыть излом, но тут жуткий крик, скорее, волчий вой, страшный и безысходный, наполнил всю землю до краёв, и деться от него было некуда. Синкланар оглянулся и увидел, что Эрмару с кошмарным неживым лицом, на котором алым золотом горели ненавидящие глаза, идёт прямо к излому. Миг - и она шагнула туда, одарив его на прощание взглядом, способным разрушить все миры от Начала.
   Ты не волен жить без памяти, младший из Синклан...
   И тут Эрт'э'лэн Аквар закрыл лицо руками, дёрнулся всем телом и исчез, оставив за собой клочья жемчужно-стального тумана, оседавшие на изуродованных камнях Лестницы Изначальных.
  
   ...Уже рассветало. Все давно ушли с Площади, унося с собой страшное понимание, доселе неведомое Киниан - уверенность в возможности высшей несправедливости. Ушли, оставив в прошедшем дне часть себя. И не восполнить её ничем... Ушли, чтобы уйти навсегда из Эйнаара или продолжать жить, стиснув зубы и придавив память. Ушли.
   И только Асиэль Диарон не покинул Площадь. Он лежал, как сбитая птица, на треснувших плитах, прижавшись щекой к грязным ступеням и, рискуя сломать пальцы, впивался ногтями в каменное крошево...
   Потом пошёл дождь...
   XLIX
   Достойный Тиллфэр Ин-Туннлар, городской судья Эммион Имиэра, получил новости из столицы через несколько дней. Посланник, передавший ему весть, по обыкновению остался стоять в дверях, ожидая, пока судья прочтёт письмо и соизволит ответить.
   Но Тиллфэр медлил. Посланник уже скобенился ждать и, дабы привлечь к себе внимание, нарочно лязгнул стальным щитком на предплечье о жиковину. Судья медленно обернулся на звук: лицо у него было, как у покойника. Ярко-зелёные глаза его побледнели и потухли.
   -Дурные вести, фронкваром асиэль? - полуфамильярно-полуцеремонно поинтересовался посланник. Он не первый год курсировал между Диароном и его учениками и привык ко всему - но такое лицо видел впервые.
   Судья как-то отрешённо кивнул.
   -Ответ-то будет?
   -Нет. - Тиллфэр говорил с трудом. - Не на что здесь отвечать. И некому.
   Посланник в недоумении пожал плечами и удалился.
  
   Тиллфэр сидел за столом, за которым обычно принимал посетителей, и приканчивал второй кувшин дрянного имиэрского вина, из числа тех, что делают Иные и меняют рабочим с верфей на всякую ерунду. В руке он держал злополучное послание и бессмысленно его разглядывал. Письмо было написано не самим Диароном, а его сиятельной супругой, которая прочла в сердце бедного Асиэля, лежащего в беспамятстве на грани двух миров, и решилась известить о произошедшем всех тех из числа Диароновых друзей и учеников, кого знала лично. Письмо её было страшно и туманно. Сиятельная Кхиллару сообщала, что в Эйнааре имел место внеочередной Совет, на котором творились разные жуткие вещи. В частности, что троих с него вообще удалили, благородного Асиэля парализовали, затем Создатель руками Владыки Воздуха пытал Старшего белым пламенем и в конце выбросил его в Вэйлэнкваром, куда за ним последовала и его благородная супруга, Владычица Земли. Что при всём при этом толпа чуть не растерзала Совет, а Диарон впал в околосмертное забытьё и никто не знает, как его спасать. Что наутро сиятельная Эливинкару устроила мужу безобразную сцену, несмотря на то, что он лежит в полубреду с жуткими дырами в груди, которыми его наградил на прощанье Старший, и, заявив, что не собирается дальше терпеть общество Меченой Шкуры, жестокого негодяя, осмелившегося истязать главу её рода, и ушла в неизвестном направлении. Что благородный рикэ'авар Каримар Тиэссиль сошёл с ума, потому как выл ночью в голос, как бешеный волк, и чуть не бросился с башни, что ему бы удалось, если бы не старший командир городской стражи, чудом оказавшийся рядом и в качестве профилактики набивший благородному рикэ'авар морду. Что сам этот командир ведёт себя как-то странно и чуть не поколотил благородного Владыку Памяти, когда тот попытался приказать ему вынуть чёрные ленты из волос. Что полстолицы пьёт запоем, а на улицах по ночам царит мёртвая тишина - ни песен, ни веселья. Что менестрели отказываются петь и играть, а ученики Владыки Воздуха пытались поджечь его дом, но были вовремя замечены и теперь отдыхают в подвале точнёхонько под Залом Уходящих - то-то им сейчас весело... Что какой-то вэйдонэль с риском для жизни развеял все дозорные колокола вокруг столицы, а стража отказывается его ловить, потому как, по слухам, это тот самый их командир, который, опять же по слухам, очень сильный маг. Что у благородных дам из Совета в их садах повяло всё, что можно, и заткнулись все фонтаны, и теперь они не знают, что им делать. Что у благородного Мастера Иллюзии перекосило лицо, и начался нервный тик, он не выходит из башни и шлёт всех к праматери. Что на следующий день после Совета отряд воинов, отправленный порыться в пепелище Нэммиона, не вернулся с задания, а был найден там же в обугленном виде, а изо лба их командира на манер рога торчал знаменитый кинжал благородного рикэ'авар Элимара Тирхаурэ, который, в свою очередь, сделал ручкой Эйнаару, пожёг для порядку пару сторожевых постов на границе Щита Севера и испарился, да так, что и благородный Тардинэм не в курсе, где его искать... И всё в том же духе. Многое изменилось на Эрмар за эти несколько дней...
   ...Тиллфэр почему-то вспомнил давнишнюю прогулку по берегу моря, как они возвращались втроём к ужину, смеялись и шутили... Он не мог отогнать это мучительное видение - улыбающееся лицо Старшего возникало перед ним всякий миг, как только он закрывал слипающиеся от вина и потрясений глаза. Будто бы Хайэннар там, за гранью дня, в царстве сна, и он будет там, будет ждать его, и они снова будут говорить, шутить и смеяться. В глубине души Тиллфэр чувствовал, что этого не может быть, а если и может, то не так... Что Старший вернётся, обязательно вернётся, потому что - как же без него?.. И снова будут песни, и будет Город, ещё лучше, и...
   Тиллфэр упал лицом на стол и провалился в сон. Он будет спать добрых три сотни лет, а когда очнётся - оставит свой пост ученику и уйдёт в леса, где построит первый из подобных Домов Знаний, созданных по образу Ринар Нонэра и Нэммиона. К нему будут приходить со всей Эрмар, даже благородные потомки домов Изначальных будут обучаться в его Доме. Его будут все любить и уважать. А Мастер Тиллфэр никогда не перестанет повторять своим ученикам фразу, которую он услышал тогда, во время долгого своего сна:
   ...Никогда не стоит падать духом. Даже если всё потеряно и все мосты сожжены - путь ещё не пройден, и надежда может поджидать вас за крутым и опасным поворотом, ибо надежда не знает смерти...
  
   ...Сиятельная Эливинкару, супруга Владыки Воздуха, пришла на берег Лайнигилэр попросить совета у Зеркала Мира, потому что вспомнила древнюю семейную легенду о том, что недвижные воды озера имеют дар открывать тайны прошлого и будущего потомкам Утреннего Стража. Мысли, терзавшие её, не лезли ни в какие ворота, она просто запуталась в себе и своих чувствах. Да, думала она, мне стыдно. Мне стыдно за то, что я люблю его, и люблю даже таким - жестокой скотиной, безропотно выполняющей любые приказы хозяина, причём с удовольствием. Как она хотела выжечь калёным железом, вытравить из своего сердца эту любовь - и не смогла... Она понимала, что разрывается надвое, с одной стороны - не могла простить мужу его хладнокровное изуверство, с другой стороны - не в силах была убить эту любовь - дар того, кто сейчас уже за пределами мира... Не имела права, ибо дар этот почитала священнейшим ото всех Начал. Как долго она молила о нём, и когда получила - была счастлива, счастливее всех живущих. Она хотела, чтобы у неё были дети - такие маленькие суровые воины и маленькие серьёзные благородные дамы, она бы пела им песни и учила смеяться... Да, они с Вэйвелеанаром часто ссорились, но это всё от непонимания друг друга - когда они разбирались, в чём дело - ссоры прекращались... Он тоже любил её, может быть, впервые в жизни он любил так - она чувствовала это всем своим существом, но теперь, после всего этого...
   Эливинкару сидела на плоском камне, выступающем над гладью озера, как кусочек моста. Когда-то на этом самом месте грустный Эрт'э'лэн Аквар впервые увидел своё лицо, но она об этом не знала. Недвижные воды Зеркала Мира манили, шептали: посмотри сюда, красавица, и получишь ответ... Она медлила: кто знает, что откроет ей Лайнигилэр, и стоит ли видеть это?.. Наконец, она решилась, и пододвинувшись к краю камня, глянула вниз. И увидела... саму себя, сидящую в саду с каким-то рукоделием. На ней было глухое чёрное платье, расшитое по подолу вязью из серебристых звёзд - даже странно... Затем к ней подошёл красивый сероглазый парнишка в кожаном жилете, присел рядом. Они о чём-то поговорили, затем она поцеловала юношу в лоб, и тот с лёгким поклоном удалился, а из-за скамейки выглянула смешная рожица, на которой при всей детской забавности сильно выделялись не по-детски грустные глазищи. Она потрепала их обладателя по лохматой чёрной шевелюре с несколькими каштановыми прядями, сотворила большую грушу и протянула мальчишке. Тот высунул тонкую лапку, цапнул грушу и исчез за скамейкой... А потом видение ушло и воды Зеркала Мира стали только водами - и ничто не смущало их.
   На следующий день сиятельная Эливинкару вернулась в Эйнаар. Долго выхаживала ослабевшего, истончившегося Вэйвелеанара. В её отсутствие он отказывался от всего, ничего не ел и не пил, почти не спал, ходить не мог от слабости и бредил, как помешанный. Она помогла ему снова встать на ноги, восстановить силы, но лишь одного не смогла сделать Эливинкару - залечить раны своего мужа, ибо то, что нанесено безоружным от отчаяния, вечно будет напоминать недостойному о его деяниях.
   Эливинкару родила Вэйвелеанару двух сыновей, Тэркварома и Ларэрмуна, а когда дети подросли, навсегда ушла из Эммион Эйнаара и, поселившись в Имиэре, стала лечить рабочих, покалечившихся на верфях. Все удивлялись: такая благородная дама - и возится с побитыми-поломанными Йанни, которые без её участия и ночи бы не протянули. Её много раз спрашивали, как ей это удаётся, ведь даже опытные маги и кэрни отворачивались от несчастных, пророча им неминуемую гибель, а она их буквально из Зала Уходящих достаёт... Эливинкару только улыбалась и говорила: в них жива любовь. Любовь к жизни, к миру, к солнцу. Их жизнь коротка - тем сильнее они любят её. А без любви и вечность превращается в смерть. Даже крупица любви способна творить чудеса, и там, где жив этот дар - нет места смерти.
  
   ...Эраллир из Фиарима, младший командир личной охраны наместника волей Кольца Стихий Эммион Вэйкиниэля, благородного рикэ'авар Аларгирэна Ин-Эльмиунэ Эрар, сидел на задворках оружейной и занимался ежедневным занудством - полировал меч. Но лице его застыло неизменное выражение мрачноватой тоски - хоть он и специально, с умыслом перебрался на берега Авару, но всё ещё не мог привыкнуть к городу, от которого - рукой подать до Чёрного Леса. Он как-то раз пришёл туда, к поющей поляне, решив, что прошло уже достаточно времени, и он может вернуться, но нашёл только стылую корку лавы и пепла да обугленные деревья. Это было на третий день после пожара Нэммиона. С тех пор он и ходил мрачный - даже старшие командиры его побаивались. Да и слава за ним волочилась дурная. Вот народ и расходился в стороны с его пути - а ну как кому башку оттяпает? Лишь одно существо не боялось Эраллира. Это был приблудный мальчишка-сафанар, неизвестно откуда пришедший в Вэйкиниэль. Эраллир отбил его у компании пьяных до изумления благородных юношей, которые было наладились над ним поглумиться, и привёл в казарму. Поначалу соратнички окрысились на него: дескать, водит всякую погань... Но после того, как Эраллир многозначительно положил руку на рукоять меча, мигом успокоились. Мальчишка остался в казарме. Своего имени он не говорил, и поэтому Эраллир назвал его Велераном - ну надо же хоть как-то звать. Парень не возражал. Со временем к нему привыкли все и даже стали обучать кое-чему. Велеран тоже не оставался в долгу - помогал чистить и точить оружие, приносил вино, копался в конюшне и пел смешные песенки на своём языке. Он стал чем-то вроде предмета мебели в старом доме: когда он в нём - не замечают, а когда нет - удивляются, куда же он делся.
   Сейчас Велеран тихо подошёл к Эраллиру и осторожно присел рядом. Эраллир отложил меч в сторону.
   -А, это ты, малыш... Зачем пожаловал?
   Парень сощурил свои и без того маленькие глазки:
   -Элан Эраллир, а расскажи мне еще.
   -О чём? - удивился воин.
   -Ну, о том, о чём вчера говорили... О городе вашем, о хозяине...
   -Он не хозяин, - поправил Эраллир, - а Владыка. Да и нет его больше...
   -Как?! - удивился Велеран. - Он же бессмертный. Вы же все бессмертные - разве не так?
   -Всё так, малыш... Но он был низвергнут в Великое Ничто, а оттуда не возвращаются.
   Эраллир опустил голову на руки. Парнишка подёргал его за рукав.
   -Элан Эраллир, а я ведь видел его во сне.
   -Кого ты видел? - воин встрепенулся.
   -Ну, Владыку вашего. Он ещё говорил со мной. Он такой весь красивый, высокий, глаза грустные и волосы белые-белые...Глаз я, правда, только один разглядел.
   -Ну не знаю, - засомневался Эраллир. - А что он тебе говорил?
   -Он спросил меня, верю ли я в жизнь. Странно, правда?
   -Почему странно? Нормально. Ну и что ты ему ответил?
   -Ну, я сказал, что я же живу, значит верю. Как тут не поверишь, если вокруг все живые бегают... А потом он сказал, что это не всегда так, потому что если вокруг нет жизни, очень сложно в неё верить. Что если вокруг нет жизни, чтобы поверить в неё, надо её любить.
   -А ты что?
   -Я ляпнул, что жизнь - это здорово, и что я очень люблю жить. Тогда он спросил: почему. Да нипочему, просто здорово и всё. Он тогда грустно так улыбнулся и сказал: а если жить не здорово и любовь тает - что тогда?
   -Ну а ты что сказал?
   -Я долго думал, мне даже стыдно стало... А он подошёл поближе, наклонился ко мне и сказал: если тает любовь, надо хотеть, чтобы её было больше. Надеяться на лучшее. И верить, что всё это сбудется. Тогда жить станет здорово. А я ему сдуру возьми и скажи: а если всё так плохо, и знаешь, что ничего не будет лучше, если нет жизни, то как же надеяться? И на что? Он покачал головой и сказал: есть вещи, которых не касается смерть, и надежда - одна из них. Тогда я ему: значит, если всё плохо, стоит немного похотеть, почувствовать, что она есть - и всё? Тут он отошёл на шаг, подумал и сказал: да. А потом ещё по-вашему, на старом вашем языке, что в книжках, вот так: аммир агор вэй сафэр. Что это?
   -Надежда не знает смерти. Всё так, малыш. Аммир агор вэй сафэр. Это точно был он. Тебе повезло, приятель. Я верю тебе, как если бы сам видел...
   Эраллир поднял голову и посмотрел на небо. Низкие облака плыли из Чёрного Леса. Он вздохнул и замолчал. Велеран боязливо подёргал воина за рукав:
   -Что ещё, малыш? - Эраллир устало откинулся на стену и сложил руки на коленях.
   -Элан Эраллир, он меня ещё так странно назвал...
   -Как?
   -Когда мы прощались, он сказал: ты молодец, Илдэлар. Что это значит?..
   Эраллир молча притянул парня к себе и обнял. На лице воина блеснули слёзы.
   И низкие облака из Чёрного Леса проплывали над ними...
  
  
   Микаэль Штэрн
  
   СТО СНОВ О СТАРОЙ ЗЕМЛЕ
  
   Книга II
  
  
   МОЙН - АЛЭ - ЛАССИНАР
  
   I
   Это не была ночь - здесь не существовало времени. Это не была пустота - то, во что он падал, не имело формы. Тишина не звенящая - плавящаяся - наполняла всё вокруг, с силой вырвавшаяся из плотины реки, сшибая эту грань, за которой боль не воспринимается как явление - за которой сам становишься болью, сутью боли, сердцем боли, за которой можно ощутить те невидимые телу и душе ниточки, на которых держатся частицы целого, сближаясь и отдаляясь одновременно, застыв в полураспаде, натянутые до предела струны творения, готовые лопнуть, хлёстко ударяя по тому, что было нервами. Дрожащая от напряжения тетива тишины.
   Века назад, в начале падения, он ещё прислушивался, ещё ожидал момента удара, как ожидает короткого свиста меча осуждённый на смерть. Но удара не было. Не было дна Великому Ничто, ибо бездонна от начала оболочка, носящая в себе миры. Не было жизни - нигде, куда мог дотянуться его измученный слух, всё, что у него осталось. Но и смерти не было. Дыхание ушло, некоторое время он ещё ощущал, как рывками судорог его грудь двигалась, пытаясь притянуть несуществующие частицы воздуха, потом всё потонуло в багровом водопаде боли. Время источило свою суть, и след его истёрся в его раскалённом разуме. Он не осознавал уже, сколько времени это длится. Просто падал без возможности пошевелиться, как заживо вплавленный в безбрежный слиток тишины, падал, проклиная своё бессмертие, связывая слабеющей волей крошево памяти, и только этим - жил. Воспоминания только жгли его душу, подливая кипящей смолы в потоки боли, сковавшей его, но не давали хода вселенскому отчаянию, что ломало с хрустом двери его разума. Они тоже были болью, как и он сам, они вырывались на свободу, как раскалённые камни из жерла вулкана, и улетали. Потом возвращались, и всё начиналось сначала. Он помнил, как чья-то безумная ярость разрывала и сминала его, как захлёбывался до немоты собственным криком, как небо раскололось и исчезло, уступив место багровому водопаду. Как боль вырастала в тысячи раз, не вмещаясь в его сути, и уходила на миг - чтобы начаться снова, внезапно и неумолимо. Как протягивал руки навстречу неизвестно чему и брошен был в кипящую реку ужаса, и река эта уносила его, швыряла, закручивала в узел, разрезала на ленты, сплетала и рвала, и уносила, уносила... Как смеялись лица, как рыдали лица, как само существо его отказывалось верить чему-то. Чему - хотелось узнать, но этот клочок памяти был затянут кровавой пеленой. Скрюченные пальцы разума медленно продирали багровую завесу, отрывая клочок за клочком, открывая суть, но каждое движение давалось не просто кровью - кровь уже ничего не значила, - было лишь ощущение, как части сути, куски "я" отваливаются от костей. Тишина била огромным молотом, размеренно, привычно и точно, он уже перестал думать о ней, всё более и более истончаясь и беззвучно крича, слух искал опоры и не находил. Великое Ничто смеялось ему в лицо, втискивая в околосмертную немоту. Он уже почти перестал сопротивляться.
   Внезапно возник тонкий звук, и это было сродни раскалённой спице, с размаху вонзившейся в сознание. Всем существом он потянулся к нему, он, бессчётное количество веков назад обратившийся в слух, и почти наслаждался им. Звук нарастал. Сначала он был достаточно мелодичен и вполне различим, затем расщепился на две, три, четыре, на миллионы составляющих, и все они противоречили друг другу. Часть ухнула вниз, часть взлетела наверх, -разреженное до предела колебание и бешеная вибрация. Вся боль, находившаяся в нём до этих пор, показалась ничтожной. Казалось, душа с треском рвётся на клочья, и он уже не находил сил сдерживать её в себе. Звуки метались в пространстве, всё более уходя - каждый в свой абсолют, - и это длилось вечность. Он с ужасом ждал того момента, когда ясно перестанет осознавать себя, разорвётся на миллиарды клеток, вопящих в агонии, неспособных умереть, неспособных соединиться в одном.
   Звук был, звук бил и терзал, и Ничто уже слилось с ним, не оставляя пространства даже для памяти, но внезапно испепеляющая монотонность была нарушена небывалым криком. Казалось, вопит само Великое Ничто, но это было не так. Пустота сгущалась и ослабевала, будто кто-то колоссальный размахивается и бьёт, а пустота - лишь воздух, содрогающийся от удара. Вопль был настолько душераздирающим, что, казалось, не выражает ничего, кроме страха, но боли он не причинял. И тогда ему почудилось, что он перестал падать. А затем всё внезапно прекратилось. Тетива лопнула.
   II
   Когда сознание вернулось, он начал пытаться понять, куда попал. Сделать это при помощи осязания или зрения было невозможно - глаза видели только молочно-белый светящийся туман, и непонятно было, как, - их нельзя было ни открыть, ни закрыть. Вроде они были закрыты, а свет шёл сквозь, и тепло разливалось в сознании, обволакивало, успокаивало. Ему казалось, что всё его существо превращено в единую мысль, он не мог ни пошевелиться, ни осмотреться. Но, вопреки логике, это не пугало. Белый морок не исчезал, наоборот, становился ощутимее, и мягкие, тончайшие звуки, невесомые, как золотая паутина, опутывали слух. Сгустилось ощущение того, что его тело, бывшее туманным намёком сознания, обретает форму. Он начал чувствовать, как звуки слепляют его, он был мягкой податливой глиной в чьих-то тёплых ладонях, и музыка, наполнявшая его, казалось, была написана на нём, как на листе бумаги. Лёгкие искорки проносились сквозь него, будто скрепляя что-то, и сознание переполнялось радостью волшебного дерева, выросшего за одну ночь, радостью новолуния, радостью родника, пробившего кожу скалы насквозь. Он тонул в ощущении тепла и света, и это длилось вечность. С каждым пробуждением он всё яснее ощущал себя, всё чётче понимал себя, и белое вокруг как бы начало разреживаться, тогда как он сам чувствовал себя плотнее и ощутимее. И в тот момент, когда ему показалось, что сквозь светящуюся завесу он различает эти... как их там,.. звёзды, пришла память. Неожиданно.
   Неумолимо и беспощадно.
   Вся целиком.
   Он дёрнулся и вскрикнул всем своим существом, слабо пытаясь отгородиться от рвущих сознание видений...
   И снова всё прекратилось так же внезапно, как тогда, в сердце Великого Ничто.
   III
   Жизнь спустя он открыл глаза. Именно открыл - и, осознав это, мысленно рассмеялся. Зрение предложило ему всё тот же искристый тёплый туман, только уже не молочно-белый, а серебристо-жемчужный, и конца ему не видно было. Место, где он находился, не имело очертаний. Зато он начал ощущать собственное тело. Он понял, что полулежит на чём-то, подвешенном в этом сгустке света, и это что-то, несомненно, форму имело.
   Внезапная мысль заставила его сознание дрогнуть. Долгое время он не решался, откладывал этот момент, ибо пробудившаяся память разворачивала перед ним картины страшные и непонятные. Наконец он решился. Искорка-приказание шевельнулась в его разуме, побежала вниз, - он чувствовал это очень отчётливо. Зажмурившись, он осторожно попытался пошевелить пальцами. Тело послушалось. Собравшись с силами, он аккуратно приподнял правую руку и поднёс её к глазам. Резко открыл их. И остановилось всё в его душе от неожиданной радости - рука была в полном порядке. Изящная кисть с голубоватыми ногтями, бледная кожа без единого шрама. Он медленно сжал руку в кулак и распрямил пальцы обратно. Пошевелил из стороны в сторону. Поднял вторую, бережно и осторожно. Такая же. Его переполнило чувство детского восторга, сходное по своей силе и внезапности с горным обвалом. Картины памяти, испугавшие его, подёрнулись сероватой дымкой, стали только картинами. Не более того. И в этот самый момент он расхохотался во весь голос.
   Неожиданно он понял, что смеётся не один. Успокоившись, он осознал, что слышал, или нет, не так, - видел, как кто-то смешал свой голос с его смехом. Он не мог понять, кто это был, ибо голос тот приходил, минуя слух. Казалось, тысячелетия пролетели в его сознании до того самого момента, как этот некто обратился к нему. Пока же он пытался выяснить, что с ним произошло, терзая себя и изматывая память, пытался встать, хотя пришлось вскоре оставить эти попытки - он понял, что ещё слишком слаб и призрачен. Его окружала некая полутишина - если прислушаться, можно было различить стройный хор неизвестных инструментов и небесных голосов, это было сродни той музыке, которую он слышал, когда к нему ещё не вернулась память. Казалось, эта музыка согревает каждую клетку его тела и успокаивает усталый разум. И на фоне кружева божественных звуков до него донеслось одно-единственное слово: Тирмиунар. Казалось, оно обращено прямо в его сердце, как наконечник стрелы. И, падая во тьму сна, он понял, что это его имя.
   IV
   Очнувшись, он понял, что не один. Вернее, почувствовал, что за ним кто-то наблюдает. Со стороны смотрящего не исходило ничего дурного - наоборот, казалось, что всё пространство наполнила волна теплоты, покоя и безбрежной нежности. Он уже было начал растворяться в этой волне, как тихий мелодичный голос возник в сознании, снова назвав его по имени.
   Он приподнялся на локте и повернулся на этот голос. И обалдел: из переливающегося, золотисто-розовато-жемчужного облака, вся сотканная из мерцающего света, ласковыми глазами смотрела на него Мать Миров.
   - Тирмиунар, ин-эспас, ты узнаёшь меня?
   - Ирму Ллиэлэр..,- выдохнул он и вздрогнул от звука собственного голоса - так давно не приходилось ни с кем говорить.
   - Ты ничего не хочешь мне сказать, Тирмиунар? - голос звучал, как музыка, но музыка эта была задумчивой. Он же ответил не сразу: мысли путались и невозможно было понять, какой вопрос важнее. Повисла пауза. Через некоторое время он всё же осмелился:
   - Ирму, ответь, всё то, что я вижу - это что?
   Горькая улыбка тронула губы Матери Миров:
   - Я думаю, ответ ты найдёшь в своей душе.
   Тирмиунар задумался. Казалось, тысячелетия пролетают в его сознании, не втягивая когтей, и оставляют раны на душе, глубокие и болезненные. Его лицо, без того бледное до прозрачности, стало восковым и застывшим. Ирму приблизилась и положила руку ему на лоб. Он шевельнулся, дёрнулся, как бы стряхивая дурной сон, и спросил:
   - Ирму, я чувствую - это было со мной. Но это невозможно... Если это всё было со мной - почему я есть? Почему я здесь? И... где я?
   Волна теплоты окатила его с головой. Ирму легко рассмеялась - зазвенели звёздные колокольчики. Он медленно осознал, что застыл в достаточно нелепой и неудобной позе только тогда, когда светящиеся ладони легли ему на плечи и мягко заставили откинуться на спинку того сооружения, на котором он пришёл в себя.
   - Где ты? У меня, под моей защитой.
   - Но...
   - Никаких "но". Это ответ на все твои вопросы. Ты здесь потому, ани эспас, что я принесла тебя сюда. Ты есть потому, что я нашла тебя. Твоя музыка ещё не сыграна, твоя судьба ещё не свершилась. Твоё время скоро наступит. А пока что ты ещё слаб, тебе многому придётся учиться заново. Ничего не говори - слушай. Я построю тебе дом. Там никто не найдёт тебя. Они - не найдут. Они не знают. И не узнают до поры. Я не могу быть с тобой постоянно, ты это сам понимаешь. Те, кто будет рядом, возле тебя, достойны этого. Они придут по зову сердца. Зов им будет. Услышат. Для них ты будешь Мойн-алэ-Лассинар. Утраченный-и-Обретённый.
   Он взглянул в глаза Матери Миров - серебристые огоньки вспыхнули в них, стало тепло и спокойно. Но тут прорвался очередной нарыв памяти, и в ужасе отпрянул он назад, увидев в глазах Ирму своё отражение. Ирму Ллиэлэр покачала головой и провела рукой по его волосам, заставляя серебряные пряди падать, закрывая лицо наполовину.
   - Вот так, - сказала она, - Так будет лучше.
   - Где будет мой дом? - спросил Тирмиунар, глядя в никуда - теперь уже - одним левым глазом.
   - На Эрмар, ин-миунэ, на Севере. Они не узнают. Не бойся возвратиться вообще, бойся возвратиться не вовремя. Ты будешь сильнее, чем прежде. У тебя много времени. И я буду с тобой. Но не так, как сейчас. Прими мой дар, ин-миунэ, - с этими словами Ирму отстегнула и сняла серьгу в виде то ли капли, то ли лепестка из прозрачного камня, сияющую изнутри тёплым серебристым светом. Тирмиунар заметил, что у Матери Миров осталась такая же точно и вспомнил, на ком он видел третью. Три лепестка Нэмма Вэкварэр, символ абсолютного Творения. Память сжала его сердце в острых когтях.
   Третья серьга украшала точёное ушко Эрт'э'лэн Аквара...
   Голос Ирму вернул его из небытия:
   -Надень, не бойся.
   Он повиновался.
   Ощущения изменились. Теперь он чувствовал не себя в тёплом серебристом облаке, а, скорее, это облако внутри себя. Сил прибавилось. Он уже захотел попробовать подняться и, как мог, отблагодарить Ирму Ллиэлэр, но та жестом остановила его.
   -Не надо слов. Я знаю. Пока отдыхай. Тебе предстоит долгая дорога. Спи, ин-миунэ.
   Тирмиунар почувствовал, как тело его наливается тяжестью, как перед взором сознания начинают сгущаться видения, и рухнул в музыку, хрустальными пальцами дотронувшуюся до его души...
   V
   Мало кто забредал в северные леса. Разве что те, что говорят с деревьями и слушают деревья, да и тех стало немного - северные деревья немногословны. Ни городов, ни поселений иных не было вокруг, даже если смотреть с высоты птичьего полёта. Лишь по краям огромного зелёного ковра приткнулись маленькие посёлки кэрни, да на северо-западе, далеко за горами, едва видны были башни Эммион Илмэра, Города-на-Реке. Но это видели только птицы. Стоящим на земле были открыты лишь дикие непроходимые дебри, одновременно пугающие и манящие. На Севере давно ничего не случалось. Спокойно было в лесной стране. До той странной ночи.
   Было прохладно. Туман опутывал корни деревьев. Небо в эту ночь было сверкающе-многоцветным. Странная тишина опустилась на верхушки сосен - и умолкли лесные птицы, пошла ниже - и исчез шелест листьев, упала к ногам леса - и стихли травы, и замерли звери. Если бы на месте деревьев стояло войско, так же тесно, плечом к плечу - начали бы падать, теряя опору, даже самые могучие воины, ибо земля уходила из-под ног, как тянут одеяло из-под уснувшего на нём, чтобы укрыть. А деревья стояли. Лес пришёл в движение, заметались над кронами радужные сполохи, звёздный вихрь взметнулся вверх, как огромная колонна, и кружились в нём камни, травы, деревья... И хрупкая тишина саваном висела на побледневших лицах припозднившихся путников, ртутными письменами читалась в блестящих глазах лесных обитателей. Тишина и звёздное сияние. Более ничего.
   Наутро посреди леса возвышалась огромная одинокая голая скала, похожая на кривой гвоздь, устремивший свой коготь в небо. Бесполезная скала - ни травы на ней, ни мха, ни птичьих гнёзд. Никто на неё не полезет - так и торчит себе, как уродливое напоминание о сверкающем звёздном вихре той странной ночи...
   Постепенно на Одинокую Скалу перестали обращать внимание.
   VI
   ...Ллирвэн проснулась внезапно, как от прикосновения холодных рук - очень не любила она холодные руки. Когда была совсем маленькая - брат напугал её рыбой. Рыба была мокрая и холодная, как...
   Слова этого Ллирвэн не могла вспомнить. Зато помнила свой сон. Было чувство, что кто-то говорил с ней, мелодичным тёплым голосом выводя в мозгу фразы, и он убеждал, этот голос. Ллирвэн знала, что ей надо пойти прямиком в северные леса, куда ни один кинианар не сунется без особых причин - кому охота познакомиться с дикими зверями или просто заблудиться? Там никто не живёт, кроме кэрни да охотников. Ну, ещё разные парни на спор приносят оттуда ягоды и орехи. Так, по крайней мере, было раньше. А сейчас она твёрдо знала, что в лесу выросла гора, и ей надо туда пойти.
   Голос, говоривший с ней, не сказал, зачем - просто надо - и всё. Всё, мол, увидишь, и поймёшь. Ллирвэн не понимала, но решила пойти и посмотреть. Встав с постели, она подошла к окну, распахнула ставни. Было раннее утро, слабый ветерок развевал ленты на башнях. Пение птиц, плеск воды, чей-то смех, обрывки музыкальных фраз наполнили комнату лёгким дуновением... Вот воистину прекрасный дом для музыкантов, подумала она, машинально одеваясь, не соображая, что делает. За каким счастьем музыканту тащиться в холодную непроходимую глушь к какой-то идиотской скале? - подумала она, закрепляя на ремне футляр с ариэторой и накидывая плащ. - Какой беды мне ещё недостаёт для удовольствия, что я поволокусь в дурацкий лес неизвестно зачем? Давать концерты дубам и сочинять баллады о пнях и сучьях, - подумала она, щёлкнув пальцами.
   В воздухе под окном засветился, змеясь, изумрудно-золотистый излом. Вход в пространственный коридор. Ей повезло, что он проходил под окном её спальни - очень удобно было незаметно удирать из дома всякий раз, когда того требовала юная душа будущей служительницы Гармонии Мира. Вот и сейчас она легко вспрыгнула на подоконник, приготовилась. Ой, да что ж я делаю, подумала Ллирвэн и хотела было уже слезть обратно, представив, как выглядит во всей дорожной амуниции с утра пораньше на окне на глазах у доброй половины города, как тот же голос в сознании сказал ласково и мягко:
   -Ты всё делаешь правильно. Иди же, вэн-эспас.
   Ллирвэн зажмурилась и ухнула вниз, в пульсирующий изумрудный провал.
   VII
   Марагор бежал по улице, расталкивая встречных, как будто по пятам за ним гналась стая бешеных собак. Прохожие недоуменно провожали его взглядами, не понимая, зачем этот оторванец на всех парах несётся прямиком к учебным мастерским, если пару дней назад таким же аллюром летел строго в противоположном направлении под аккомпанемент сочных благословений Молчаливого Мастера. По правде говоря, и сам Марагор не до конца понимал, что произошло. Он спокойно сидел себе ещё десять минут назад на скамейке в саду и с явным удовольствием причёсывался, пытаясь прикрутить очередной подарок очередной своей ненаглядной в и без того увешанную гирляндами амулетов шевелюру, как вдруг увидел и услышал нечто совершенно неожиданное.
   Сначала вишнёвые заросли перед глазами исчезли, и он увидел, будто с большой высоты, безбрежный лес, посреди которого возвышалась, абсолютно не к месту, одна-единственная голая скала. Он понял, что это и есть те самые северные леса, о которых ходит так много легенд, а затем... Затем он услышал, или увидел, или вообще неизвестно чем почувствовал голос, который заполнил всё его сознание, накатываясь и отстраняясь, как тёплая морская волна. И этот голос сказал ему... или не сказал, да неважно, что сделал. Главное, что теперь Марагору ясно - пришла пора идти слушать Мир, только почему-то немедленно и обязательно возле этой непонятной скалы.
   Всё это было очень странно, ведь обычно слушать Мир уходили после определённой ступени обучения, после беседы с наставником и прощального праздничного ужина. Услышавший Зов становился уважаемой персоной в своём кругу, и каждая свободная девица норовила сунуть такому молодцу какой-нибудь подарочек в надежде, что вернётся он именно к ней. Его провожали с музыкой до городских ворот, и далее он сам выбирал свой путь. Сам, вот именно. Марагор много раз думал о подобной возможности и был уверен, что сам бы он ни за что не попёрся в такое дикое место, в котором и поговорить-то не с кем. Скорее всего, он отправился бы в Эммион Веларэн, Поющий город - там весело. Но бросать всё и, как дурак, тащиться на Север, в самые дебри - это было выше его понимания мира. Отсюда следовало, что это не просто Зов и возражения в этом случае не принимаются.
   Вот он и нёсся, сломя голову, к мастерским, где надеялся найти своего приятеля Донэра, дабы поделиться этой странной новостью. На Молчаливого же Марагору было плевать с престола Создателя.
   В мастерской творилось неизвестно что - кругом было не продохнуть от дыма, по выщербленным плитам пола то и дело пробегали искорки. Всё, что только можно, было перепутано, перекручено, переломано и валялось как попало. Посреди этого великолепия, подсвеченный ярко пылающим огнём в треснутом горне, возвышался перемазанный сажей Эрар Донэр собственной персоной. В руке он держал дымящуюся обугленную тряпку, которой, по-видимому, пытался сбить с потолка странное существо, подозрительно напоминавшее розу, снабжённую почему-то тремя парами жилистых когтистых лап. Судя по цвету и фактуре, создание сие было серебряным, но на удивление резво улепётывало от преследователя. Очевидно, битва продолжалась долго.
   Резко затормозив в дверях и осознав всю глубину представшего перед глазами зрелища, Марагор выдавил:
   - Донэр, это... это что такое?
   Утомлённый затянувшимся сражением Донэр развёл руками:
   - Да вот, понимаешь, Мастер велел сработать заколку для плаща. Говорит, всё, мол, у тебя, негодник, получается грубым и громоздким - так попробуй-ка потоньше работу сделать. Ну я и сделал. А он приходит и давай нудеть: всё, мол, не так, и листики толстые, и на лепестках прожилки должны быть. Тебе, говорит, поганцу, только колокола лить дозорные. И ушёл. Я в сердцах взял, да и приделал к этой штуковине ноги. Думал, придёт и испугается. А потом такое началось! Всё заволокло, я клещи выронил, да по ноге себе - и не почувствовал! Короче понял я, что надо мне идти Мир слушать.
   Марагор аж присвистнул:
   - Никак в северные леса, к Одинокой Скале?
   - Да... А ты откуда знаешь?
   - Так получилось. Я ведь тоже всё это видел и слышал. И сюда нёсся, как угорелый, чтобы тебе рассказать. А ты, оказывается, сам всё знаешь. Ну-ну... Кстати, а что это за разгром тут у вас, а?
   - Ну так вот, когда этот голос со мной заговорил, я вообще отошёл, как статуя тут стоял, ничего не видел, а потом открываю глаза, а эта штуковина ухитрилась ожить и радостно скачет по стене, - Донэр прицелился и швырнул в розу тряпкой. Промахнулся и сплюнул на шипящие камни, - Вот пакость!
   - И ты разнёс всю мастерскую, пытаясь это поймать?
   - Ну, в общем, да.
   Учись, пока можешь, - Марагор протянул руку, шевельнул пальцами и тварь, подобрав ноги, с металлическим звоном грохнулась на пол, - Простейшее сонное заклятие. Теперь руби ей лапы, пока не очухалась.
   Донэр с отвращением на лице взял клещи и привёл розу в надлежащее состояние, швырнув злополучные ноги в ящик с болванками.
   - Теперь можно и поговорить. Тебе когда сказали идти?
   - Чем быстрее, тем лучше, - ответил Донэр, - Но я должен был разделаться с этой вот штуковиной.
   - А ты понял, зачем?
   - Что зачем?
   - Зачем идти.
   - Не совсем. А ты?
   - Признаюсь, тоже не совсем. Вроде как на месте будет ясно.
   - А как ты думаешь, кто с нами говорил?
   - Не знаю... Но этому голосу не возразишь.
   - Ну что, значит, идём? Только когда?..
   - Хоть сейчас. Что-то говорит мне, что я прав. Тут есть коридор?
   - Был.
   - Поищи.
   Эрар Донэр, вытянув руки и прикрыв глаза, медленно повернулся вокруг своей оси. Внезапно остановился напротив горна и щёлкнул пальцами прямо в огонь.
   - Здесь.
   В пламени явственно обозначился золотисто-изумрудный зев, раскрывшийся наподобие бутона.
   За их спинами послышался грохот падающего железа и в мастерскую, кашляя и отплёвываясь, влетел Молчаливый Мастер. Глаза его горели недобрым огнём.
   - Что это вы здесь натворили?!!! - заорал он и, заметив коридор, прорычал: - И куда это вы собрались?!!!
   - Слушать Мир! - завопил Донэр и прыгнул прямо в огонь, волоча за собой Марагора.
   Мастер остался стоять в растерянности посреди разгрома. У него не было сил даже ругаться.
   А летящие в изломе Эрар Донэр и Марагор опять слышали тот же самый голос, что говорил с ними раньше, и в их сознании наступал мир, созвучный миру и покою души тихого озера, из глубины которого всплывали на поверхность отдельные слова, и слова эти были - благодарность...
   VIII
   Ллирвэн повезло - излом выпустил её почти у подножия злополучной скалы. Ещё не совсем соображая, где находится, она отряхнулась, расправила одежду и волосы и зачем-то подобрала с земли увесистую сучковатую дубину. Для надёжности, подумала она. Осторожно ступая по сомнительной плотности ковру из сучьев вперемешку с опавшими листьями, Ллирвэн стала продвигаться по направлению к скале, но не успела сделать и десяти шагов, как застыла на месте, в изумлении приоткрыв рот.
   Прямо перед ней раскрылся ещё один коридор, и из него вывалились два субъекта весьма странной наружности. Один из них был до неприличия рыжим, лохматым и всклокоченным парнем, весь гардероб которого состоял из засаленной жилетки на голое тело, такого же вида жёваных кожаных штанов и покрытых пеплом сапог. Другой был одет, как влюблённый в полгорода по уши менестрель, и звенел от побрякушек, как стальная кольчуга на палке. Его роскошный, шитый золотом чёрный плащ был прожжён на самых видных местах и дымился. Причёска, по-видимому, некогда составлявшая предмет гордости обладателя, была похожа на пучок спутанных конских хвостов вороной масти, которыми подметали в девичьем сундуке. Завершением чудесной картины было то, что оба молодца были перемазаны с ног до головы, как пьяные углежоги. Ллирвэн ухмыльнулась и перехватила дубину поудобнее.
   Рыжий тип встряхнул головой, будто прогоняя наваждение, затем встал на ноги и, уставившись на неё в упор, изрёк:
   - Эй, подруга, насколько я понял, это и есть та самая Одинокая Скала?
   Ллирвэн, не удостоив его ответом, встала в боевую стойку. Второй незнакомец поднялся с земли и подошёл к своему приятелю, укоризненно глядя на него и как бы отводя в сторону.
   - Не так надо говорить с девушками. Слушай.
   И, обращаясь к Ллирвэн:
   - Гилэр бэр фронкваром, энлармару! Мир достойнейшим, красавица!
   Ллирвэн одарила чёрного облезлого щёголя лучезарной улыбкой. Тот, расплывшись в свою очередь, как довольный дракон, продолжил:
   - Не скажет ли прекрасная дева, действительно ли мы попали к Одинокой Скале, или, по милости этого вот поджигателя, - он указал на спутника, - завалились неизвестно куда?
   Прекрасная дева опустила дубину и изрекла:
   - Скорее всего, это и есть Одинокая скала... Если я сама не ошиблась.
   Оба уставились на неё с нескрываемым любопытством:
   - Ты что, тоже слышала...
   - И видела?
   Ллирвэн смущённо улыбнулась:
   - Похоже на то.
   Рыжий, поборов смущение, сделал шаг вперёд:
   - Ну тогда... скажи, как тебя зовут, а?
   - Ллирвэн. Я буду служить Гармонии Мира... в общем, вот на этом бренчу, - она похлопала рукой по ариэторе, - А вы кто?
   Чёрный, встав в уверенную, насколько ему позволили дыры на одежде, позу, церемонно изрёк:
   - Моего друга зовут Эрар Донэр. А я - Марагор.
  
   IX
   - Наследующие Стихии! Ничего себе! - Ллирвэн пыталась сдержать удивление. До этого она представляла себе Наследующих суровыми, прекрасными и могучими воинами, чьи слова - сталь, чья воля - закон, а тут такое... в общем, не пойми чего, пацаньё бешеное.
   Они с Донэром сидели на поваленном дереве возле небольшого костра и Донэр пытался совладать, правда, безуспешно, со своей гривой, прибегая к помощи пальцев обеих рук. Марагор уже сотворил ему подобающий костюм - не годится же расхаживать по лесу в таком, с позволения сказать, виде - и галантно удалился в чащу приводить в порядок собственную персону. Из лесу доносились треск и хруст, и меж стволов синели небольшие вспышки света - видимо, Марагор старался.
   Донэр бросил попытки причесаться и обернулся к девушке, разглядывавшей его в упор с застывшим выражением лица:
   - Ладно, ничего удивительного в нас нет. Мы ведь даже ненамного тебя старше. Ты лучше о себе расскажи. Кто твои родители, например?
   Ллирвэн поворошила угли в костре.
   - Ну, ничего особенного. Мать у меня кэрни, целительница, травы разные знает, у самой Высшей Кэрни училась. А отец... Отец попёрся на Другую Сторону воевать с каким-то ублюдком, который там безобразничает. Говорят, вашего рода, только злой больно, как шершень.
   - Да что ты, - Донэр аж привстал, - В нашем роду ублюдков не было никогда. Все считаны. Отец говорил, что с тех пор, как ушёл Старший, вообще никто не пропадал. Так отец говорил, я верю ему.
   -А куда ушёл Старший? В песнях многое поётся, но чему верить? - глаза Ллирвэн блеснули. Донэр вздохнул.
   -А кто его знает. Ушёл - и всё.
   Некоторое время сидели молча, но тут зыбкая лесная тишина была нарушена оглушительным треском, и откуда-то чуть ли не сверху на свет костра в буквальном смысле слова выпал весьма довольный Марагор. Сияющий, как надраенный кувшин. С первого взгляда было ясно, что ликвидация последствий ныряния в горн удалась ему на славу. Даже более того. Костюм Марагора был безупречен, дыры и клочья исчезли, но вместе с ними исчезла и добрая половина его амулетов и украшений. Также испарилась сажа с лица. Зато на поясе возник замысловатой работы кинжал.
   Донэр присвистнул:
   - Ну ты хорош! А куда побрякушки дел?
   - Домой отправил. Потом найду. Неудобно в лесу с ними, за ветки цепляются.
   - А ножик откуда?
   - У Асиэля одолжил. Потом верну на место. Всё равно без дела лежит. Что ему делать с этим кинжалом - в ушах ковыряться?
   Донэр засмеялся, как сумасшедший, представив себе кроткого Асиэля, ковыряющего в ухе обоюдоострым кинжалом. Ллирвэн не выдержала и тоже захихикала - она один раз видела Асиэля Диарона на празднике. Затем, довольный своей шуткой, захохотал Марагор. Истерический смех одолевал их минут пять, а затем они внезапно почувствовали сквозь собственный хохот, как кто-то говорит им:
   - Ступайте к скале, ани эспас.
   Голос был тот же самый. Все трое повиновались. Подойдя к подножию скалы, они удивились было, как ровно и необычно выступает она из земли, но тут услышали фразу:
   -Это Нафин Лассинар. Заходите, ани эспас.
   Первым очухался Марагор:
   - Какая же это башня? Гора как гора...
   Голос усмехнулся и предложил:
   - А если глаза отвести? Иначе посмотреть?
   Это, к счастью, умели все трое. Через минуту они стояли у подножия огромной величественной башни. Донэр задрал голову, пытаясь увидеть шпиль, но не смог. Слишком высоко.
   - Заходите! - голос был настойчивее, чем прежде.
   Вся троица вошла в открывшуюся дверь, затем они долго-долго поднимались по каким-то лестницам, не зная, куда идти. Что-то вело их, и это что-то было всё ближе, они чувствовали его, желая встречи и одновременно испытывая страх. Наконец, они достигли распахнутой двери, ведущей наружу, на террасу. Помедлив, они вышли в эту дверь и остолбенели.
  
   Х
   Вид, открывшийся их глазам, был ошеломляющим. Они поняли, что находятся на столь головокружительной высоте, что ни силе мысли, ни даже птицам не под силу достичь её - вон они там, внизу, крошечные чёрные точки, парящие в тумане... Облака, огромные пуховые сгустки, висели, казалось, на расстоянии двух-трёх шагов от края террасы, так похожие на важно проплывающие мимо сверкающие горы снега. Вся Эрмар как на ладони, и видно было, где уходят, скругляются линии горизонта. Безбрежные леса, горы, реки, шпили городских башен, поля, озёра, луга и море, подбирающееся, крадучись, к зазубренным клыкам полуостровов - всё казалось тончайшей миниатюрой, которую следует разглядывать через выпуклый кристалл. А сама башня ощущалась свечой, укреплённой на бирюзовом шаре. Горящей свечой, так как солнце стояло точно над ней, едва не касаясь шпиля.
   Восхищённые, стояли они у высокого каменного бортика, жадно вглядываясь вдаль, и так простояли бы ещё не один час. Но внезапно возникший голос - тот самый - вывел их из этого волшебного видения, заставив вздрогнуть и резко обернуться.
   - Гилэр бэр фронкваром, ани эспас. Мир достойнейшим, дети мои.
   Не успевшие оправиться от одного потрясения, они почувствовали, что падают в другое, более восхитительное и величественное. Они так и застыли, подобно бронзовым фигурам в садах Эммион Эйнаара: не успевший оторвать руку от бортика Марагор, замерший в попытке другой рукой изловить отколовшийся и развевающийся теперь по ветру на одной застёжке, как парус, плащ; отступившая на шаг и едва ли не вжавшаяся в камень Ллирвэн, бессильная даже моргнуть глазами, и абсолютно растерянный, обалдевший Донэр. На лицах их застыло удивление вперемешку с обожанием.
  
   Прямо перед ними разливалось мерцающее серебристо-розовато-жемчужное облако, источающее теплоту, нежность и надёжность, и из этого сияния постепенно соткались два силуэта - мужской и женский, на глазах принимая чёткие очертания - создавалось впечатление, что они пришли из какого-то туманного коридора. Когда туман развеялся, осталось только сияние, окружавшее пришельцев, и вот уже стояли перед тремя парами изумлённых глаз высокий мужчина в тёмно-зелёных одеждах, с падающими на лицо длинными серебристо-седыми волосами, бледный и, судя по виду, усталый, и величественная, сияющая, прекрасная женщина с тёплым лучистым взглядом, облачённая во что-то непостижимо воздушное, радужно-золотистое, сверкающее миллиардами искр. Женщина бережно поддерживала своего спутника за руку выше локтя, вторая рука его висела бессильно. Она улыбнулась и заговорила. И в этот самый момент Донэр, Марагор и Ллирвэн поняли, что это она говорила с ними. И поняли, кто она.
  
   - Вы слышали зов, ани эспас. Вы пришли. Вы поняли, зачем вы пришли?
   Первым, как всегда, очнулся Марагор. Метнув быстрый взгляд на своих застывших спутников, он, изо всех сил стараясь подавить смущение, напустил на себя наивозможнейше серьёзный вид и с поклоном шагнул вперёд, забыв про волочащийся по земле плащ.
   - Ты звала, Ирму Ллиэлэр. Мы пришли. Какое испытание ты предложишь нам? Ты сказала, приходи слушать Мир. Вот я здесь. И Донэр... тьфу, Эрар Донэр, и Ллирвэн - прости, я не знаю её имён.
   Ирму улыбнулась. Марагор почувствовал, что злополучный плащ уверенно оказался на надлежащем месте, и шумно выдохнул с облегчением, изрядно при этом покраснев. Остальные тоже постепенно оттаяли.
   Мать Миров обвела взглядом разношёрстную компанию. Пришедшие на Зов были отчаянно и недопустимо молоды. Справятся ли? Но... раз уж именно они услышали...
   - Узнаёте ли вы моего спутника, ани эспас?
   Вся троица лихорадочно рылась в собственной памяти. Лицо стоящего рядом с Ирму казалось неуловимо знакомым, но никто не мог вспомнить, почему. Повисла тишина. И тут Донэр, очнувшись от минутного забытья, тихонько дёрнул Ллирвэн за рукав:
   -Знаешь... похоже я понял, но не уверен. Помнишь, мы тогда говорили?.. Мне кажется, что это он и есть.
   - Кто - он? - Ллирвэн повернулась к нему, еле оторвав глаза от обволакивающего сияния.
   - Ну как кто?.. Старший.
   - Так ведь он же... Ты же сам сказал! - вмешался Марагор.
   - Отец говорил, - хмуро протянул Донэр.
   Ещё немного, и они увлеклись бы угадыванием личности спутника Матери Миров настолько, что забыли бы, где находятся, но Ирму прервала их рассуждения:
   - Вы правы, ани эспас. Это тот, кого вы зовёте Старшим. Мойн-алэ-Лассинар Тирмиунар. И ему сейчас нужны вы. Ваша помощь и участие. Его путь был долгим и трудным. Он устал и должен набраться сил. Ему нужна ваша поддержка, чтобы заново почувствовать себя тем, кем он является. Чтобы заново стать собой. Вы поняли?
   - Но почему не... - осмелилась Ллирвэн. Ирму опередила её вопрос:
   - Я не могу быть с ним всё это время. Не могу.
   - А как же... - вступил Донэр. Ирму продолжила:
   - У вас дома всё спокойно. Вы ушли по Зову слушать Мир - это почётно. Никто не узнает, что он здесь. И что вы с ним. Никто не должен. Не время.
   Все трое застыли на месте. На лицах обозначился напряжённый мыслительный процесс. Ирму рассмеялась:
   - Вы будете знать, что вам делать. Башня подскажет. Я же скоро покину вас и не смогу помочь сейчас, хотя сейчас мне бы больше всего хотелось остаться. Но не могу, - она внимательно посмотрела сначала на Донэра, затем на Марагора. Донэр зачем-то кивнул, а Марагор заговорщицки осклабился. Ирму продолжила:
   - Когда я уйду, у него пробудится дыхание. Ему будет тяжело. Поддержите его, ани эспас. А ты, девочка, принеси воды.
   Ллирвэн почувствовала, как рука сама тянется к ремню, снимает ариэтору, расстёгивает и стаскивает плащ. Ведомая неясным чувством, позволившим ей понять, куда надо идти, она завернула за угол, отгоняя назойливую мысль, что вот ещё два дня назад вцепилась бы в рожу каждому, кто посмел бы предложить ей - ей! И что - работу служанки! Но здесь - другое. Здесь - надо. Она много слышала о Старшем, но рассказы противоречили друг другу. Да и в песнях, древних и не очень, он представлялся либо воплощением доброты и света, либо законченным и отпетым безжалостным негодяем. Среднего мнения почему-то не существовало. Видимо, из-за патологической чувствительности менестрельской братии, которая на протяжении тысячелетий славилась своей неспособностью глядеть трезво не то что на мир, но даже друг на друга. Ну что ж, посмотрим, кто был прав, раз уж так вышло, - Ллирвэн с трудом выволокла тяжеленный кувшин на террасу и встала возле двери.
   Донэр и Марагор уже стояли почти вплотную к краю сияющего шара. Ллирвэн заметила, что свет начинает меркнуть, силуэт Ирму Ллиэлэр - расплываться в очертаниях, исчезать. Спутник Матери Миров, наоборот, становился виден всё отчётливей, казалось, более отчётливо, чем Наследующие Стихии. Внезапно свет исчез. С каким-то ужасающим хрипом дёрнулся Старший - только мелькнули в воздухе серебряные волосы - выгнулся назад и резко, будто сломавшись, рухнул на колени. Молниеносно его подхватили две пары сильных рук. Далее всё смешалось - Донэр и Марагор еле сдерживали его, Ллирвэн пыталась вглядеться, понять, что происходит, побежать туда, помочь - но свинцовая тяжесть сковала её ноги, а глаза застилала огненным туманом развевающаяся грива Донэра...
   XI
   Он плохо помнил, что произошло. Сначала Ирму взяла его за руку и куда-то повела. Как и куда - не понял. Потом они стояли где-то... очень высоко... и Ирму говорила с тремя молодыми ребятами - о чём?.. Всё это продолжалось вечность, он стоял возле Матери Миров, держась на ногах только её силой и не позволял себе даже думать о том, что же будет дальше. Затем Ирму посмотрела на него как-то странно, как смотрят на упавшую птицу, на выброшенную из воды на берег рыбу - по крайней мере, так казалось. Затем она ушла, уступив место боли.
   Будто струя расплавленного металла хлынула в его грудь, наполнила его до краёв, разорвала - он пытался понять, пытался увидеть, что вокруг, что это снова мучает его - и не мог. Сознание наполнилось тысячей звуков, целым сонмищем звуков, через которое летел, взметая кровавые клочья, его собственный крик. Кто-то держал его, не давая воли обезумевшим рукам, готовым крошить каменные плиты пола, не давая развеяться по ветру, но он не понимал, кто. Постепенно боль начала уходить, окружающий мир стал выступать всеми своими гранями из плотного раскалённого тумана, страшная слабость и усталость накатила, как солёная морская волна, и разбилась об него, и снова накатила... Сквозь дымку он пытался разглядеть склонившиеся над ним испуганные лица, но виденье было нечётким, воздух обжигал глаза, обжигал кожу, обжигал лёгкие. Он начал проваливаться в какую-то вязкую прохладную пропасть, и на краю сознания внезапно ощутил и понял, что просто заново научился дышать.
   XII
   Марагор и Донэр на коленях стояли возле распростёртого на камнях бесчувственного тела. Ллирвэн была отправлена на поиски ближайшей сиделки или лежалки - в общем, любого предмета, годного для того, чтобы на нём сидели или лежали, - мысли отославшего её Донэра путались.
   Удостоверившись в том, что их подопечный жив и относительно здоров, Донэр позволил себе расслабиться немного и попытаться разглядеть Старшего - во время этой самой спасательной операции было как-то не до того. Его взгляд упал на тонкие, судорожно вцепившиеся в ворот рубашки пальцы Старшего. Ничего не понимаю, - пронеслось в голове Донэра, - мы же его едва удержали, силища-то у него огромная! И это вот с этакими-то лапками?.. Он осторожно взял бледную холодную руку в свои ладони и заглянул в лицо лежащему.
   Единственное, что он понял - то, что с этим лицом что-то не то. Что-то мучительно страшное. А дальше... Дальше был кошмар. Донэр провалился в зияющую кровавую бездну его памяти, он стал им, он чувствовал всё, каждый момент во всех красках - от непостижимого счастья до невыносимой боли. Ужас и нежность рвали на клочки сердце Донэра, он уже не мог вместить в себе эти мучительные видения - но он знал, уже знал. Всё, что было, шаг за шагом, весь этот мир, пропущенный через одинокий измученный разум, теперь принадлежал и ему тоже. По капле, по крупице, все обретения и потери, вся радость и скорбь, все взлёты и падения, все жизни и смерти, и снова жизни и смерти, все собранные в прахе веков и склеенные осколки, разбиваемые множество раз и вновь приходящие, чтобы быть разбитыми, все слёзы и смех, когда-либо звучавшие на Эрмар - теперь он чувствовал их, как часть себя. Не в силах более выносить это, Донэр резко открыл глаза. И увидел - бледного, как снег, Марагора, сжимающего вторую руку Старшего. Их глаза встретились. Марагор облизнул пересохшие губы.
   -Ты... видел это?
   -Да. И ты тоже?..
   Марагор кивнул. Более им не нужно было слов. Они поняли свой путь - быть с ним, защищать, сохранить во что бы то ни стало, помочь обрести силу... С этого самого момента они чувствовали его, слышали его голос, были готовы в любой момент придти на его зов...
   Они стали - одним. Навсегда.
   Донэр дёрнулся, как от внезапного пробуждения. За спиной послышались шаги Ллирвэн - кажется, она возвращалась с задания. Он осторожно, бережно поднял лежащего на руки. Тот был без сознания, голова его беспомощно уткнулась в плечо Донэра. Марагор подошёл и расправил волосы Старшего. Так, чтобы они, как и до этого, скрывали пол-лица.
   -Не надо ей этого видеть, не стоит.
   Донэр кивнул.
  
   Ллирвэн подбежала к ним и остановилась, как вкопанная, - ну никак не получалось у неё осознать, что эти два всклокоченных перепуганных молодца - самые настоящие Наследующие Стихии, а тот, что свисает сейчас с рук Донэра - один из Изначальных, причём, если верить всем легендам подряд, чуть ли не самый сильный и мудрый из них. После Эрт'э'лэн Аквара, разумеется. Но тогда почему он позволил довести себя до такого плачевного состояния? А если верить половине менестрельских баек и классических старинных баллад - его либо не может быть, либо вообще никогда не было на Эрмар. Непонятно всё это, подумала она.
   Марагор повернулся к ней:
   - Слушай, ты нашла это? Ну, это...
   - Нет, не нашла. Странно. Но мне кажется, что это должно быть здесь, - Ллирвэн указала на каменные плиты пола у самого бортика.
   - Ну, ты даёшь, здесь же нет ничего! - заявил Марагор.
   Донэр медленно пошевелился, боясь потревожить свою ношу, и предположил:
   - А если по-иному посмотреть, как Ирму говорила? Мы же башню тоже не сразу увидели.
   - Верно, пожалуй... - протянул Марагор.
  
   На месте, указанном Ллирвэн, оказалось высоченное резное кресло с сильно откинутой назад спинкой. На кресле лежали чёрная шёлковая подушка и большая лохматая шкура неопределённого происхождения, размером с хороший плащ для парадной выездки всадников в начале праздничных состязаний.
   Донэр осторожно усадил Старшего в кресло и, как мог, укрыл этой самой шкурой. Пусть отдохнёт, подумал он. Когда понадобимся - позовёт, мы же рядом будем.
   И, обернувшись к остальным, предложил:
   -Эй, пошли-ка за тот фонтан, пожуём чего-нибудь. Пускай выспится, не будем мешать.
   XIII
   Прошла почти неделя, а он всё спал. Лишь на шестой день видения оставили его, позволив вернуться в реальный мир. Когда он открыл глаза, все ребята, которых он видел тогда, давно, стояли рядом. Казалось, они специально ждали, пока он проснётся. Смешные такие... Стараются выглядеть серьёзными, а глаза перепуганные, выдают...
   Он понял, что знает их имена. Вот этот, огненно-рыжий парень с немного растерянными глазами и широкими плечами кузнеца - Эрар Донэр. Второй, плутоватый малый, не проходящий мимо ни одного зеркала или полированной стены, чтобы не посмотреться - Марагор. Вот и сейчас он пытается встать этак покрасивее... Странно, но я всё о них знаю, подумал он. А вот девушка. Хороша... Слегка надменна - явно из менестрелей. Держится чуть ли не увереннее парней. Но глаза тёплые, знакомые. Ллирвэн, Дочь Света. Правильно. Мальчики наследуют Стихии - это видно по ним, хотя непонятно, почему они здесь, а не в Золотом Городе. А она - иное. Будет Вестником... наверное.
   Он вглядывался в их лица, напряжённые в ожидании, читал их мысли, смеясь внутри себя, понимая, как неловко они себя чувствуют. Они чего-то ждали от него, но чего - не знали сами. Он решил подтолкнуть их, заставив понять, чего же они хотят. Но как? Мгновение спустя он понял, как. И, собрав все усилия, изобразил на лице некое подобие улыбки, а затем произнёс первое слово. Первое с момента возвращения. Вэлья. Привет. Так запросто, без церемоний, так, как принято у этих ребят. Вэлья.
   Глаза стоящих потеплели. Напряжение спало. Вопреки его ожиданиям, заговорила не девушка, а тот, второй, черноволосый парень с лукавинкой в глазах. Набравшись воздуха и, как ему самому казалось, смелости, он произнёс немного неуверенно:
   - Вэлья, Лассинар... - и добавил, немного смутившись, - Можно тебя так называть?
  
   Единственный видимый глаз Тирмиунара, обращённый к ним, оказался глубокого синего цвета. Мгновение - и в нём зажглись, заплясали по кругу золотые искорки.
   - Можно, Марагор.
   И тут плотину прорвало. Ребята заговорили как-то все сразу, не в силах сдержать себя.
   - ...Мы ждали, пока ты...
   - ...Проснёшься, да, мы ждали...
   - ...Пока придёшь в себя. Мы так рады...
   - ...А вот она всё боялась - ты так неподвижно сидел...
   - ...Ага, и бледный такой...
   - ...Мы думали вот, что будет...
   - ...Когда ты проснёшься, вдруг захочешь чего. Вот, Марагор тут натворил всякой еды...
   - ...Да, а в башне вино нашлось...
   - ...Может, чего-нибудь надо?..
   - ...Так мы мигом!..
  
   Он не выдержал и расхохотался.
   - Всё, всё, не все сразу, я вас всех не услышу! Спасибо вам, ани эспас, спасибо. Я ничего не хочу. Разве что... Говорите, еды натворили? И вина?..
   Сшибая друг друга, Марагор и Донэр помчались исполнять волю Старшего. А потом они долго сидели вместе, и ребята наперебой рассказывали ему, как услышали зов, как узнали о башне, как пришли сюда, как Ирму говорила с ними...
   И звёзды так близко сияли в небе, освещая их...
  
   XIV
   И потянулись дни. Он чувствовал, как постепенно, капля за каплей, возвращаются силы. Руки уже слушались его почти так же, как и прежде, он уже мог держать в них перо, правда, буквы выходили кривоватыми, непохожими на его прежний замысловатый почерк. Он уже несколько раз пытался сотворить всякие мелочи - листок бумаги, вишенку, лёгкую серебряную бабочку - и получалось. Единственное - после подобных упражнений немыслимо кололо в висках, хотелось отдохнуть. Да вот ещё беда - ноги почти не слушались. Ему было дико неловко, когда Донэр или Марагор на руках переносили его под крышу, стоило начаться дождю. Ему было неловко, когда они помогали ему одеться потеплее или когда ему приходилось просить их придвинуть его кресло ближе к бортику террасы, чтоб он мог видеть дальше. Ребята всегда были рядом, угадывали его малейшие желания. Он уже привык не удивляться тому, что всё, о чём бы он ни подумал, появлялось перед ним само, а из-за ближайшего угла при этом выглядывала чья-нибудь улыбающаяся физиономия.
   Силы прибывали. Он уже мог встать и несколько мгновений стоять во весь рост. Потом, правда, он падал обратно вместе с чувством смертельной тяжести и усталости, и пальцы впивались в вытертые до блеска, такие знакомые ручки кресла. Но он был рад этому. С каждым днём тяжесть становилась всё меньше, он всё дольше мог держаться, и наступил момент, когда он смог сделать первый шаг.
   XV
   Ллирвэн сидела на каменной скамье у фонтана, задумчиво перебирая струны своей ариэторы. Маленький фонтанчик, более похожий на растущее в громоздкой кадке небольшое деревце с журчащей кроной, швырялся в неё радужными брызгами. Сколько уже времени она здесь? Годы, годы... За эти годы она ни разу не осмелилась запеть. Наверное, боялась чем-то ранить его. Или просто не находила нужных слов в чехарде ежедневных забот...
   Ллирвэн вспомнила историю, которую рассказывала мать о дне её рождения. Вернее, о ночи. В ту ночь, говорила мать, небо внезапно озарилось немыслимыми зарницами. Казалось, два огромных светящихся вихря со всего размаху бросались друг на друга, радужное зарево клубилось над вершинами гор, небо стало ближе, надавило на кроны деревьев. А вокруг было светлее, чем в самый солнечный день, и по воздуху носились отголоски странных звуков, то резких, то затихающих, но радости в них не было. А потом небо вспыхнуло на миг, и полетели на землю серебристые звёзды - казалось, небо плачет алмазными слезами. В эту ночь и родилась Ллирвэн - Дочь Света.
   Она пыталась представить себе всю эту картину, всю эту небесную свистопляску, пыталась оказаться там - такой, какая она есть сейчас. Напрягая разум и зрение, прорывалась она сквозь века против движения самой Эрмар, и слёзы катились из её глаз, а пальцы продолжали перебирать струны. Внезапно виденье пришло к ней, мир стал резким и отчётливым, сшибались вихри, рвались сполохи, и небо рыдало гаснущими на лету звёздами...
   И тогда она запела. Слова приходили сами, будто кто-то проговаривал их прямо у неё в голове, она видела эту ночь, яркую и пугающую, и о ней была первая песня, сложенная на Башне Обретённого.
   А наутро, открыв глаза, Тирмиунар обнаружил на низком столике рядом со своим неизменным креслом великолепную, большую, ещё пахнущую свежим лаком ариэтору.
   И пучок ландышей-нэммасин.
   XVI
   Ещё некоторое время назад он думал, что этот день наступит не скоро. Получилось иначе. Он окреп настолько, что уже мог подняться и сделать три шага до бортика, ограждающего террасу. Долго упражнялся, втайне от ребят, хотел их удивить. А сегодня он чувствовал, что у него хватит сил дойти до фонтана. Он лелеял эту мысль и ждал подходящего момента.
   Момент не заставил себя ждать. На террасу, насвистывая какую-то глупую песенку трёхтысячелетней давности, впорхнул Марагор. Именно впорхнул - черноглазый хулиган, скорее всего, был в отличнейшем расположении духа, весь сиял и светился - не иначе, опять подшутил над добродушным Донэром к вящей радости девчонки. Донэр никогда не обижался на друга, но и сам не оставался в долгу: кто недавно с душераздирающим воплем вылетел на террасу после того, как его изящнейший серебряный пятизубый гребень элегантно сложил ему кукиш? Марагор. Кто носился по башне в полной уверенности, что на нём горит одежда? Марагор. Кто пытался отпить втихаря вина из красной бочки, и всякий раз в его кубке оказывалась тёплая микстура для лечения бреда и головной боли? Марагор. Но сейчас, похоже, перевес был на его стороне. На ходу подтягивая рукава под тяжёлые золотые обручи, безобразник направлялся прямиком к фонтану. Подошёл, окунул с размаху голову - взметнулись разноцветные брызги. Окунул ещё раз - и застыл, не до конца разогнувшись. Шкодливая улыбка сползла с его вечно ухмыляющейся физиономии, уступив место удивлению и восхищению.
   Перед ним, держась рукой за край фонтана, стоял Тирмиунар. Сам, собственной своей персоной. Пустое кресло осталось за его спиной шагах в двадцати.
   Марагор встряхнулся, как мокрая собака, при этом не сводя с Тирмиунара широко раскрытых глаз.
   - Ты что, уже ходить можешь? - он не верил своим глазам.
   - Вроде уже могу, - с вымученной улыбкой протянул Старший.
   - Вот прямо сейчас, взял, встал и дошёл, да? - не унимался Марагор.
   - Как видишь, ани эспас, - Тирмиунар едва заметным движением покрепче перехватил руку, пытаясь перенести на неё часть своего веса.
   - Вот это да! Сейчас ребят позову!
   Старший побледнел, как снег, и шатнулся.
   - Не надо, - прошептал он и ничком рухнул на Марагора, взметнув столб брызг.
   XVII
   Он пришёл в себя и обнаружил, что сидит в своём неизменном кресле, а вокруг, кто где, примостились ребята. Донэр болтал ногами, пристроившись прямо на бортике, но увидев, что синий глаз смотрит на него в упор, засмущался и слез. Ллирвэн приволокла откуда-то низкое, старое, чёрное от времени кресло, и восседала теперь в нём, как Асиэль на собрании, так же уныло свесив голову набок. На столе, держа обеими руками здоровущий кувшин с вином и тщетно пытаясь снять заклятие с пробки под хихиканье Донэра, расселся Марагор. Черноволосый поганец поднял на Тирмиунара довольные восхищённые глазищи.
   До последнего медленно дошло, что это неспроста. Опустив взгляд, он понял, что облачён в роскошные, шитые золотом и камнями чёрные одежды, подозрительно напоминающие костюм Марагора, только гораздо богаче украшенные, взамен своего неизменного тёмно-зелёного наряда. Он прищурился.
   - Это что такое?
   Марагор смутился. За него ответила Ллирвэн:
   - Когда ребята тебя сюда притащили, ты мокрый весь был с головы до ног. Донэр хотел высушить, но этот вэйдонэль не дал, - смешок в сторону, - говорит, я ему сейчас новое сотворю, подостойнее.
   - Вот-вот, - вставил оживившийся Донэр, - Если бы я ему руки этим кувшином не занял, он бы такого тут натворил - одному Создателю ведомо, да и то вряд ли.
   Тирмиунар с усмешкой скосил взгляд на свои унизанные камнями пальцы:
   - А это зачем, а?
   Марагор смущённо промямлил:
   -Ну, это... ну, чтоб покрасивее, подостойнее... Ты же такое сегодня совершил, что вообще... Вот, хотел порадовать, удивить... Ты походи так немножко, пожалуйста, а? Запомнить хочется.
   -Тирмиунар рассмеялся.
   - А почему чёрное?
   Марагор развёл руками.
   - Да я же другого не умею. Не научили. Не положено мне. Мне и камни-то Донэр подсказывал, а то я не знал, какие подойдут...
   Рука Старшего легла на плечо Марагора.
   - Спасибо тебе, ани эспас.
   Марагор зарделся, как весь цветник Асиэлевой жены вместе взятый, но поднял глаза. На его лице блуждала счастливая улыбка.
   - Ладно, ребята. Давайте будем ужинать, - произнёс Тирмиунар и покачал в воздухе пальцами, от которых в свете луны разлетелись цветные искры. Из кувшина с диким, оглушающим свистом вылетела пробка и скрылась где-то в направлении столицы.
  
   XVIII
   Время летело, как хорошо сработанная стрела. Он уже мог ходить, не опираясь на плечи ребят, уже изучил все закоулки башни, даже было предпринял попытку подняться на шпиль, но оставил её, наткнувшись неожиданно на укоризненный взгляд Ллирвэн. Он заходил в комнаты, где занимались ребята - они не оставляли учёбы с первого дня, как появились здесь, каждая из комнат могла поведать многое. Чары Ирму Ллиэлэр были таковы, что башня сама учила их, нужные сведения сами возникали в их сознании, стоило только захотеть.
   Ребята изменились. Донэр, хоть и понаторел в кузнечном ремесле так, что мог выковать и пучок тончайших травинок, и меч, и огромный звонкий колокол, всё же неожиданно обнаружил в себе дар недюжинного мага и способности к книжному делу. За долгие годы он создал прекрасную библиотеку, собственноручно написав и изготовив все книги. Он говорил, что башня сама диктует ему, что писать - стоит только сесть за стол. Только вот рисунков в его книгах не было. Рисовать у Донэра не получалось ни в какую. Витиеватые буквицы, изящные рамки - это пожалуйста, а вот картинки... Наплывающие друг на друга непропорциональные пятна издали смотрелись довольно занятно, но разобрать, что имел в виду горе-художник, было совершенно невозможно даже после авторских комментариев. Пару раз озадачив друзей, Донэр решил повременить с живописью.
   Марагор, на удивление Ллирвэн, считавшей себя единственной в своём роде представительницей привилегированной касты менестрелей, не только научился виртуозно слагать песни и играть на ариэторе (к слову сказать, не без помощи Тирмиунара), но и пристрастился к изготовлению музыкальных инструментов, наделав их изрядное количество на любой вкус. Частенько сидели они втроём, долгие часы наслаждаясь музыкой, рождавшейся под их пальцами. Звали и Донэра, но он стеснялся, говоря, что молот и перо ему как-то роднее.
   Ллирвэн же отточила своё мастерство настолько, что даже сам Тирмиунар порой поддавался чарам её голоса и не видел вокруг ничего, кроме образов, что навевала её песня.
   Это были дни радости и веселья. Тирмиунар чувствовал, как сила его возрастает, как всё сущее радуется вместе с ним. Он слышал голос Эрмар, шепчущий что-то ласковое в его сознании и с головой окунался в новые ощущения. Он был подобен ребёнку, познающему себя и мир, только, в отличие от ребёнка, он вспоминал. И себя, и мир. И был счастлив.
   XIX
   Ллирвэн блаженно вытянулась на постели. Было раннее утро, лучи солнца, пробивающиеся сквозь ставни, имели свой, особый утренний вкус и запах. Терпкий, бодрящий, новый. Ей казалось, что воздух как-то изменился, стал свежее, легче что ли. Как хорошо, подумала она, как хорошо сегодня! Надо бы устроить что-нибудь необыкновенное. Да-да, необычное, новое...
   Дикий грохот с лестницы возвестил размечтавшейся Ллирвэн о том, что необычное и новое уже устроили без её непосредственного участия. Соскочив с кровати, она мгновенно оделась и, в два прыжка оказавшись у двери, рывком открыла её.
   Зрелище, представшее перед глазами Ллирвэн, не выдерживало никаких сравнений. Немилосердно терзая своим звуковым сопровождением утончённый слух музыкантши, на неё, свистя на поворотах и царапая перила, неслось нечто, окутанное клубами дыма и волочащее за собой шлейф невыносимой вони. Нечто, несомненно, было снабжено полным набором конечностей, по количеству более подходящим пауку, коими и затормозило с лязгом и искрами прямо перед обалдевшей девушкой. С минуту они любовались друг на друга, затем нечто распахнуло здоровенную пасть и ласковым басом пропело: "ы-ы-ы-ы!", прижав четыре кривых ноги к... да непонятно к чему. Затем раздался хлопок, и нечто исчезло, забыв, видимо, по рассеянности, прихватить с собой щедро производимую им вонь.
   Не успела Ллирвэн развеять вонь и облегчённо вздохнуть, как с той же лестницы, в точности повторяя весь путь, проделанный ыкающим подарочком, ссыпались мокрый до нитки Донэр и вымазанный с ног до головы чем-то белым и блестящим Марагор. Столь элегантно затормозить им не удалось по причине, наверное, нехватки конечностей, и они с размаху налетели на остолбеневшую Ллирвэн, сбив её с ног, повалив на пол и, вдобавок, намочив и выпачкав. Дверь за ними захлопнулась.
   Отфыркавшись, Ллирвэн грозно оглядела изукрашенных ребят и изрекла:
   - Что это вы натворили, бездельники?!
   Донэр отряхнулся, обсох и принял более-менее привычный вид. С виноватой физиономией он ответил:
   - Да ничего мы не натворили. Просто сел я ковыряться со вчерашней книжкой, а тут Марагор зашёл, - он покосился на друга, углублённого в выведение пятен с одежды, - Радостный такой. Говорит, необыкновенное сегодня утро, силы так и рвутся наружу...
   - Ну и? - перебила Ллирвэн.
   - Ну и вот. Мне самому сегодня башня шептала всякое - об изменении сущности, о том, что другую сущность можно понять, только на какое-то время став ею. Я и сказал Марагору.
   - А он чего?
   - А он как всегда. Говорит, давай попробуем прямо сейчас.
   - И ты опять его послушал?
   - Ну, в общем, да.
   - И что дальше?
   - Ну вот, мы решили попробовать на минутку стать другими. То есть, стать наоборот. Правда, толком не знали, как. Когда очухались, Марагор был весь в какой-то трухе, а я - сама видишь - намок, как дно морское. И больше ничего.
   Ллирвэн недоверчиво усмехнулась.
   - А что это за дрянь пришла заявить мне о вашем приближении?
   Донэр почесал затылок.
   - Скорее всего, это побочное явление. Пока мы превращались, столько всего подумать успели... Да ещё в комнате... ну, сама знаешь.
   - Знаю. А куда оно делось?
   - Куда-куда... Марагор, как очухался, развеял. У него это, знаешь ли, отменно выходит - что-нибудь развеять... или кого-нибудь.
   - Н-да, - протянула Ллирвэн, - Новое и необычное.
   Внезапно на лестнице снова раздался грохот. Все вздрогнули. Ллирвэн нахмурилась.
   - Опять?! Ты точно эту тварь развеял?!
   Марагор, уже успевший привести себя в порядок, обиженно возразил:
   - Ты чего, мы все здесь, и руки - вот они... Это не мы...
   Грохот перешёл в слабый, но весьма назойливый треск. Донэр резко встал с пола и направился к двери.
   - Сейчас проверим.
   Не успел он раскрыть дверь, как комната наполнилась сонмом серебристых бабочек. Блестящая лавина сорвала ставни, разнесла витраж, распахнула настежь то, что осталось от переплёта и ринулась в окно с шумом, треском и скрежетом. Переведя дух, ребята осторожно высунулись в коридор и увидели нечто воистину новое и необычное.
   По лестнице, прямо на них, перепрыгивая через три ступеньки и зависая в воздухе, стрелой нёсся Старший.
   ХХ
   Время изменило цвет и форму. Стало тоньше, острее, живее. Он дурачился изо всех сил, всякий раз повергая ребят в удивление. Он прыгал на одной ножке, думая, что никто его не видит, стоял на руках на спинке кресла и переворачивался в воздухе - любое движение доставляло ему невыразимую радость. Он создавал живописные видения, сбивая ребят с толку, и вместе с ними смеялся - от души, от всего сердца, во весь голос. В такие мгновения ему чудилось, что в их смех вливается ещё один голос, ласковый и радостный, и прозрачная капля - дар Ирму - начинала источать свет и тепло.
   Но когда сгущались сумерки, они все вместе собирались на террасе, он - как обычно - в кресле, ребята - где кто хочет, хотя каждый норовил сесть поближе. И тогда он начинал рассказывать. Они слушали его молча, изредка задавая вопросы. Он говорил о многом. О том, как начиналась история Эрмар, о том, как мир менял свой облик, о тех, кто тогда был вместе с ним, о том, как всё умирало, разрушалось и возрождалось заново, о двух прекрасных городах, стёртых с лица Эрмар - городе, выросшем из живых скал и расколотом, размолотом в пыль в самом начале, в дни юности Эрмар, и о городе-цветке, закрывавшемся в неспокойные времена подобно бутону, сожжённом дотла обезумевшими Стихиями, и о многих чудесных городах, рождённых позже, но не способных сравниться с теми двумя в величии, красоте и гордости... Тогда печаль окутывала призрачным плащом его фигуру, а глаза ребят становились глубже и мудрее.
   Но с рассветом всё начиналось опять - наступало время радости, покоя и мира.
   XXI
   Был яркий, тёплый, солнечный день. Ллирвэн спускалась по ступенькам замысловатой лестницы, ведущей в кладовую. Браслеты на её руках мелодично позвякивали о лёгкий серебряный кувшин. Она каждый день приносила на террасу кувшин вина. Каждый день неизменно ставила его на столик возле кресла, и каждый день Лассинар улыбался ей вполоборота, порой жестом приглашая сесть. Вот и сейчас, думала она, понесу ему вино. Вот и сейчас...
   Она поставила кувшин в опору и с силой отвернула кран. Тёмная ароматная жидкость - кровь живой лозы, душа самой Эрмар - тонкой струйкой полилась в серебро, тускло поблескивая. Сколько времени прошло - годы, годы...
  
   Тепло скатывалось в жару. Воздух легко задрожал. С мыслью о том, что неплохо бы освежиться, он подошёл к фонтану, обогнув его так, чтобы можно было видеть дверь. На всякий случай, подумал он и погрузил лицо в прохладную воду. Журчание чуть не усыпило его - так приятно было прикосновение воды после солнца, немилосердно жарящего открытую со всех сторон башню. Поэтому он и не услышал, как на террасу вошла Ллирвэн. Вообще-то она ходила бесшумно, но тут неловко качнулась, видимо оттого, что дневная жара и свет после прохлады и полумрака внутренних комнат слегка оглушила её.
   Услышав неожиданный звук, он молниеносно выпрямился, откинув назад мокрые волосы и... время будто остановилось, он видел только расширенные от невыносимой боли и ужаса глаза на смертельно бледном лице девушки, видел, как разжимаются её пальцы, как падает кувшин, как медленно расплывается по камню тёмно-красное пятно...
   Он понял, что наделал.
   Она увидела его лицо.
   Тирмиунар опустился на колени и спрятал голову в ладонях.
   Ллирвэн убежала.
   XXII
   Долгое время бродила она по башне, избегая и Донэра, и Марагора, и беззвучно рыдала. О, как она была слепа, не видя и сотой доли того, что он есть... Ллирвэн казалось, что она набрала полную грудь воздуха и не может выдохнуть. Слёзы прочертили на её лице блестящие дорожки. Ах, сколько времени - годы, годы... Сколько времени она здесь, нет ему счёта. Жила, не зная, не видя своего пути, слепая дура, не ведавшая, к чему ей позволено прикоснуться, глупая тщеславная соплячка, не понимающая, зачем живёт. Ей даже не приходило в голову подумать об этом. А вот сейчас - поняла. Она должна уйти. Она стала мастером, теперь её путь - рассказать всем, всем поведать правду. Пусть горы рассыплются в прах, пусть треснет это небо, холодное, как глаза Создателя, равнодушное, жестокое - пусть! Она понесёт слово впереди него. Это всё, на что она способна, это его дар, да, так пусть он будет опорой ему. Мойн-алэ-Лассинар, это будет твоя песнь. Я стану твоим голосом. А кувшин... кувшин найдётся, кому принести, думала Ллирвэн, медленно поднимаясь на террасу.
  
   Они сидели втроём, глядя в иссиня-багровое ночное небо, затянутое грозовыми тучами, и молчали. Долго, не отрываясь, смотрели в никуда, провожая взглядом редких птиц и мечущиеся по ветру листья. Внезапно тишину рассёк негромкий голос Тирмиунара:
   - Сколько уже?
   Марагор задумчиво сцепил пальцы.
   - Шестой день. Я не знаю, что с ней такое.
   Старший грустно улыбнулся.
   - Она видела моё лицо. Я не хотел, не ожидал, но она увидела. И поняла. Теперь остаётся ждать, что она изберёт, разделив груз моей памяти. С этим трудно жить, но и расстаться, к сожалению, нельзя.
   Донэр, казалось, отрешился от всего происходящего, он сидел как-то боком, неуверенно, застыв в растерянной и неудобной позе, и временами вглядывался во тьму поверх головы Марагора. Внезапно на лице его появилось осмысленное выражение. К ним приближалась Ллирвэн. Практически без украшений, в дорожном костюме, ариэтора на ремне. Тихо подошла, отрицательно мотнула головой в сторону Донэра, поспешившего уступить ей место.
   - Я пришла проститься, Лассинар. Я ухожу.
   Тирмиунар внимательно посмотрел на неё. Она продолжала:
   - Мне не хочется уходить, мне больно, но... Кажется, я поняла, это и есть мой путь. Это то, что я могу сделать для тебя... от всего сердца.
   Старший опустил голову. Волосы хлестнули его по коленям. Донэр подошёл к Ллирвэн вплотную и заглянул ей в лицо:
   - Ты точно знаешь, что унесёшь отсюда?
   Она выпрямилась.
   - Да. Я прочитала в его глазах. Как и ты. Жаль, что этого не случилось раньше.
   Донэр взял её за руку.
   - Жаль, что это случилось именно сейчас.
   Тирмиунар поднялся и подошёл к ним.
   - Всё случается вовремя, ани эспас. Увы.
   Очень медленно, как в полусне, встал Марагор. Как был он непохож на прежнего Марагора - лукавого хулигана с неизменной улыбочкой. Лицо его стало суровым и печальным, глаза светились чёрными звёздами.
   - Ты пришла проститься - что ж, все мы приняли свой путь, и не нам его изменять. Удачи тебе, Дочь Света. Прощай!
   И - отвернулся, отошёл к бортику. Лицо его было полускрыто тенью, но луна, проглянувшая из-за туч, выдала его с головой - вниз от глаз засветились две лунные дорожки. Слёзы.
   - Прощай, Марагор. Будь твёрд. Будь щитом, как ты и выбрал. Прощай, - Ллирвэн говорила чётко и сухо, и ни кровинки не было в её лице.
   - И ты прощай, Донэр. Эрар Донэр, Пламя Мудрости. Раньше я не понимала твоего имени, а вот теперь - поняла. Всё поняла. Пусть разум и меч стоят на страже. Прощай, Донэр, - голос её дрогнул.
   Ллирвэн подошла к Тирмиунару. Глаза её были теперь полны слёз.
   - Ты знаешь, ты всё знаешь, ты сразу знал, каков мой путь. Я больше не увижу тебя, Лассинар. Но я стану словом, что пойдёт впереди тебя. И буду помнить. Спасибо тебе, Лассинар. И прощай.
   Быстро, невидимым жестом положила что-то на столик и развернулась, чтобы уйти. Голос Тирмиунара остановил её.
   - Уходишь прямо сейчас?
   - Да, так лучше. Скоро кто-то придёт сюда, я знаю, и это должно быть без меня.
   Старший приблизился к ней, взял за руку и, неожиданно преклонив колено, коснулся этой руки лбом.
   - Тебе спасибо, ани эспас. Будь осторожна. Прощай.
   Ллирвэн уже почти спустилась вниз, как заметила пролётом ниже какое-то движение. Она перегнулась через перила и увидела... незнакомую женщину. Женщина была высока, невероятно красива и грациозна в своих зелёно-золотых одеждах. У неё была огромная шапка огненно-рыжих волос и янтарные глаза. Сначала Ллирвэн подумала, что эта женщина - родственница Донэра. Но потом опомнилась: какие тут могут быть родственницы Донэра, откуда?.. Женщина повернула голову и Ллирвэн заметила, что сзади, начиная от темени, вьющуюся огненную гриву, как лезвие меча, пересекает прямая серебряная прядь. Ну вот, ещё и это, подумала Ллирвэн, значит точно не... И тут её взгляд упал на то, что женщина эта держала в руках. Лёгкий серебряный кувшин для вина. Её кувшин. Ллирвэн облегчённо вздохнула и двинулась вниз, не спуская глаз с незнакомки. Та встретилась с ней взглядом, улыбнулась, приложила палец к губам и исчезла за дверью.
   И проходя мимо того самого места, где только что стояла рыжая красавица, Ллирвэн внезапно вспомнила то самое слово.
   Когда была маленькой, брат напугал её рыбой. Рыба была мокрая и холодная, как... смерть. Сафэль. Рыба, выброшенная на берег. Сафэль. Рыба, резвящаяся в море. Жизнь. Нонэль. Рыба будет в море. Всегда. Ох, что за бред. Пора выпить Донэровой микстуры, подумала она. И поняла. Её имя - Нонэль. Она будет с ним. Она - его жизнь. Нонэль.
   Ллирвэн бросила прощальный взгляд на башню и щёлкнула пальцами. Немного помедлив, упала в золотисто-изумрудный излом, идя навстречу своему пути.
  
   Песни Ллирвэн Эрмираллару обошли всю Эрмар кругом и вернулись с другой стороны к башне Нафин Лассинар, но это случилось намного позже.
  
   XXIII
   Наступило утро. После прощания с Ллирвэн он так и не ушёл с террасы, рассвет застал его сидящим всё в том же кресле. И сейчас тем более не мог он покинуть свой привычный пост - утро наступило на обнажённые нервы памяти.
   Он перестал сдерживаться - просто позволил сознанию вытворять всё, что заблагорассудится. Мысли точили его, как ржавчина точит железо. Да, он знал, что Ллирвэн уйдёт, знал, что рано или поздно она осознает своё предназначение, свою роль в этой странной игре. Но он не понимал, почему этот, казалось бы, предопределённый судьбой разговор так ударил по ним всем. В её словах было что-то от предчувствия беды, от принятия какой-то неминуемой участи. Похоже, что в тот момент она видела дальше него самого. Для него же будущее пока было до обидного туманно. Лишь назойливой мухой в сознании билось: всё повторится, всё будет снова, ты опять переживёшь это, только на сей раз будет больнее, и ты примешь это, проглотишь, рано или поздно, остаётся только подождать... Ничего не изменить, ты это знаешь, и ты будешь приходить снова и снова, чтобы опять пасть ниц перед лицом безжалостной истины: ничего не изменить... Он старался гнать от себя эту мысль, она связывала ему руки, предлагала путь бессилия и равнодушия... Нет, не то. Смутное предчувствие какой-то перемены в судьбе, немедленной и неумолимой, постепенно начало изгонять сумрак из его сердца, и он с удивлением стал понимать, что это изменение будет к лучшему. Медленно, шаг за шагом, отступала боль, затаившись в глубине памяти. Но всё же... Ллирвэн ушла, понесла свой огонь на вытянутых руках - время сказало ему: отпусти. Ребята разошлись мрачнее ночи, их тоже задело, они поняли, что рано или поздно уйдут сами. Их думы тревожны и темны. Они видят его глазами, и теперь перед ними тоже пока только неизвестность.
   Ну что же, подумал он, раз так - будем лечить. Осторожно и бережно, стараясь не спугнуть, он притянул к себе ту самую мысль, что так удивила его. Перемены к лучшему, будет мир, будет счастье, будет любовь, небо засмеётся, взорвётся каскадом золотых солнечных зайчиков, вырастут цветы и травы на голых камнях, травы и цветы. Цветы...
   Взгляд его упал на столик возле кресла - на нём до сих пор лежало то, что оставила Ллирвэн. Он протянул руку и взял это: крошечный букетик ландышей-нэммасин, чуть увядший. Он провёл пальцами по склонённым стебелькам. Цветы ожили, засияли изнутри бело-жемчужным. Нэммасин. Цветок силы. Почему так зовётся это хрупкое создание?
   Цветы и травы, любовь и музыка. Безбрежное небо и ветер в лицо. Счастье. Когда это было? Как говорила Ллирвэн - годы, годы... Нет, я счастлив, думал он, несомненно, я более чем счастлив сейчас. Если бы Эрмару могла меня видеть... Где она, Эрмару, радостное солнышко, нежный, но сильный и упрямый росток, пробившийся к свету, ласковый ручеёк, серебряная чайка?.. Сгинула без следа, шагнув в пропасть, не для неё разверстую, или бродит где-то, в неведомых мирах, спотыкаясь о звёзды? Где твой голос, Эрмару, где твой ласковый голос, где твои лучистые глаза, миунэ эспас? Здесь, здесь - колотится в груди; здесь, здесь - отзываются звонкие молоточки в висках. По живому раскалёнными гвоздями к сердцу прибито, и каждый вздох отдаётся болью - здесь, здесь... Так было. Так есть. И будет - так же? Вот так - каждый миг? Пусть будет. Пусть останется со мной. Цветы и травы, любовь и музыка. Благодарю.
   Солнце взошло по ступеням облаков на свой трон, согревая его похолодевшие пальцы, держащие хрупкий маленький букетик. Он сидел неподвижно. Годы, годы - как говорила Ллирвэн - он слышал шаги за своей спиной, тяжёлый звук - серебро о камень. Он знал, что сегодня этого не будет. Он был уверен в этом, как в самом себе. Но тихий шелест ткани и лёгкие шаги, проникшие в слух внезапно, как стрела, убедили его в обратном.
  
   XXIV
   Эрар Донэр, всклокоченный и босой, сидел в куче бумаг на собственном рабочем столе. На лице его, мрачном и побагровевшем вследствие напряжённой умственной деятельности, явственно читались все признаки бессонной ночи. Одной рукой он механически перебирал горсть стальных шариков в глубокой чаше, что всегда помогало ему думать, в другой держал кубок с неаппетитного вида пойлом, горячим и вонючим, из которого и отпивал с пугающей регулярностью. Он даже не обернулся на звук хлопнувшей двери и не заметил вошедшего Марагора, пока тот не приблизился и не дунул со всей силы ему в лицо. Донэр поднял голову.
   -Ты чего пришёл? Что тебе? - отстранённо спросил он.
   Донэр не сразу заметил, что Марагор выглядит как-то странно. Взгляд у него был слегка сумасшедший, под глазами круги, волосы спутаны, а рубашка застёгнута не на те крючки. С ним явно творилось что-то неладное.
   -Слушай, Донэр, у тебя не осталось того мерзкого пойла от бреда и обмана зрения, а? Боюсь, что со мной что-то не того... В общем, я, кажется, спятил...
   Донэр молча протянул ему свой кубок. Марагор вылакал его залпом, перекосившись, как ворота Первого Дома, и лишь потом до него дошло, что его приятель зачем-то сам хлещет эту дрянь. Он запустил пальцы в причёску, извлёк оттуда расстёгнутый зажим, кое-как совладал с торчащей во все стороны шевелюрой (видимо, чтобы сосредоточиться), и рискнул спросить:
   - Насколько я понял, ты тоже спятил?
   Донэр мрачно взглянул на него, оскалился и налил очередную порцию из большого дымящегося котла.
   - Ага, спятил.
   - А как ты спятил? - Марагор начал понемногу приходить в себя и уже готов был съехидничать.
   Донэр сполз со стола и взял в руку сапог. Задумчиво посмотрел на него и отшвырнул прочь.
   - Я не знаю, может, это Ллирвэн так на меня подействовала, но мне показалось, что в башне есть женщина. Незнакомая.
   Глаза Марагора стали более осмысленными:
   - Ну и ну! Я ведь тоже женщину видел. Сначала думал, Ллирвэн осталась, но потом пригляделся - другая. И старше, и держится гордо, и волосы совершенно не как у нашей.
   Донэр оживился:
   - А какие?
   - Да как у тебя практически.
   По лицу Донэра пробежала волна облегчения.
   - Уф-ф... Значит, я не свихнулся.
   Марагор ядовито поинтересовался:
   - И с чего это ты так решил?
   - Я подумал, что это бред больной фантазии. Если бы это был коллективный бред на почве... гм... воздержания, то ты бы видел чёрную. Как ты сам. Так всегда бывает, мне отец говорил.
   - Много тебе всего отец говорил, и всё правда, - съязвил Марагор. Донэр приготовился было надуться, но Марагор его унял, сказав:
   - Ладно, извини, я не о том. Я вот что думаю - кто она? И откуда взялась? Уже всю голову сломал. Знакомое вроде лицо, но не могу вспомнить, откуда.
   Донэр с усмешкой взял его за голову обеими руками, повертел.
   - Вроде целая у тебя голова, не сломана. Знаешь, мне кажется, её Ирму прислала. Ну, как нас.
   Марагор вырвался и замотал башкой.
   - Да нет же! Самой-то Ирму не было! Значит, эта женщина своим ходом добралась, или... или всегда здесь была.
   Донэр уставился на Марагора с удивлением.
   - Ты хочешь сказать, что её башня проявила?
   Внезапно на лестнице послышались лёгкие шаги. Марагор дёрнул друга за рукав и прошептал:
   - Натягивай свои опорки. Пошли глянем.
   XXV
   Тихий шелест ткани и звук шагов за спиной заставили его вздрогнуть. Он затаил дыхание и не шевелился. Странно, очень странно. Невозможно. Ллирвэн уже давно на пути к Эммион Эйнаару, он чувствовал это. Но кто-то приближался к нему. Нет, не Ллирвэн. Другая поступь, другая... Знакомо, очень знакомо...
   Звякнуло серебро о камень - за его спиной на стол поставили кувшин. Он весь напрягся - шагов не было слышно. Никто не уходил. Так длилось время, каждая секунда в его сознании была равна году, пока он не решился. Будь что будет, подумал он, резко встав и развернувшись против ветра. Волосы отлетели назад, полностью открывая лицо. Он зажмурился от внезапного порыва, а вновь открыв глаза, остолбенел: прямо перед ним, не отрываясь глядя ему в глаза, стояла... Эрмару? Её лицо, её, только глаза бездонные, печальные... И волосы... Не те волны, прямые, как тростник, молочно-опалово-золотистый водопад, стекавший почти до колен - нет, огненные тугие кудри, прямо как у Донэра... Но всё же это ты, Эрмару, ты?.. Он шагнул к ней - она не уходила, стояла, глядя ему в лицо, и в её глазах были и радость и горе одновременно. Он приблизился, протянул руки - и тут она рухнула перед ним на колени, припав губами к его руке.
   Он опустился рядом, дрожащими неуверенными пальцами гладил её волосы, не осознавая ничего, не понимая, что происходит. Странное это было зрелище - они стояли на коленях друг перед другом, сильный ветер развевал их волосы и одежды, они были похожи на потерпевших кораблекрушение, чудом спасшихся на утлом плоту посреди океана. Неожиданно он заметил, что в её огненно-рыжих кудрях проскользнуло серебро. Он растерянно дотронулся - и вздрогнул. Длинная, совершенно прямая седая прядь. Всё, что осталось от тебя прежней, подумал он. Его переполняла нежность и горечь, он был готов взять её на руки, как величайшую драгоценность, как бесценное сокровище и поднять выше звёзд, туда, где тёплые лучи высушат её слёзы...
   -Эрмару, - позвал он, разорвав ткань тишины, - Эрмару, миунэ эспас, это ты?
   Она подняла на него глаза и улыбнулась. Затем протянула руку и расправила его волосы, закрыв половину лица. Он стоял, как вкопанный, не в силах пошевелиться, не в силах поверить. Ему казалось, стоит только двинуться - и падёт морок, и растает, как лёгкий сон, заново обретённый мир. И не будет уже никогда ни цветов, ни трав, ни музыки...
   -Это ты, Эрмару? - в голосе уже сквозило отчаяние.
   Она приложила палец к его губам.
   - Не Эрмару, миунэ эспас. Теперь не Эрмару. Теперь Нонэль.
   - Нонэль... - выдохнул он, смертельно бледнея, затем обнял её и зарыдал от счастья.
   XXVI
   Тихо, осторожно ступая, как два заговорщика, Донэр и Марагор поднялись к двери, ведущей на террасу. Дверь была открыта. Со стороны фонтана доносился смех. Один голос они узнали сразу - то, несомненно, был Старший, а вот второй голос был женским.
   Марагор высунулся, огляделся, кивнул Донэру, и они, быстро перебежав открытое пространство, устроили наблюдательный пункт аккурат за пустующим креслом Тирмиунара.
   Зрелище того стоило. Такого они не видели никогда. Старший и эта самая их коллективная галлюцинация стояли у фонтана друг напротив друга и... брызгались водой, как маленькие дети. Вот женщина набрала полные ладони воды, выплеснула прямо в лицо Старшему, и... Он как-то незаметно дёрнул рукой, и вся вода повисла в воздухе в виде лёгких сияющих шариков. Он поддал один из них ногтем, и шарик спланировал прямо на женщину, разлетевшись на мелкие брызги. Она со смехом подцепила целую горсть и отправила обратно...
   Так они дурачились около часа. У Донэра, изо всех сил пытающегося не торчать из-за кресла, уже порядком затекла задница, и он думал, как бы улизнуть отсюда. Либо перейти на легальное положение. Он заворочался. Марагор шикнул на него.
   В это самое время Старший поднял руки, и вся вода в фонтане закружилась, завилась спиралью и остановилась. Лицо его сияло от счастья, синий глаз вспыхивал золотыми искрами. Далее всё случилось молниеносно. Донэр, решивший раскрыть своё местопребывание, выпрямился, вышел из-за кресла, и в этот момент женщина ловко метнула сразу весь витой водяной столб в Старшего. Но тот отскочил в сторону, и на бедного Донэра с размаху плюхнулось вёдер пять воды. От него повалил пар. Минуту висела тишина. Затем расхохотались все трое. Марагор тут же не замедлил вылезти из своего укрытия и подойти поближе. Старший заметил его и, ехидно приговаривая: - Ах, ты сухой?!! А ну иди сюда!!! - окатил Марагора собственноручно под аккомпанемент истерического хохота остальных. В итоге, все четверо оказались мокрыми, как река. Старший улыбнулся и сказал:
   - Знакомься, миунэ эспас, это Эрар Донэр и Марагор.
   И, обращаясь к слегка смущённым ребятам:
   - А это - Нонэль...
   XXVII
   Ребята удивлялись - до чего быстро прижилась в башне эта Нонэль. Пришлось бросить все попытки запутать её в лабиринтах лестниц и комнат - уже через пару дней она знала все входы, выходы и закоулки и сама могла завести кого угодно. С точки зрения Марагора, она вообще была крайне непонятной особой. Для начала, он не мог понять, сколько ей лет. Здесь не действовали даже хитроумные уловки, с успехом опробованные на несчётном количестве девиц. Затем, её не брал ни один морок. Как ни старался бедняжка Марагор - с любовью сотканные дыры в лестницах, провалы в стенах, извивающиеся змеями перила, милые чёрные птички с чудесными огромными зубастыми челюстями и красными глазами, а также восхитительные мягонькие летучие мышки размером с лошадь просто растворялись при её появлении. А бесподобный цветочек в виде ухмыляющейся волчиной рожи просто истлел и развалился под её рукой, предварительно обуглившись. Марагор не знал, что и делать. На обычных девиц весь этот набор действовал безотказно, их приходилось отважно спасать, а здесь... Даже неинтересно.
   Старший ходил за ней, как прикованный, не сводя восхищённого взгляда. Ребята только пожимали плечами, гадая, откуда она такая припёрлась. Через некоторое время они и сами не заметили, как тоже начали ходить за ней, будто на привязи, причём каждый уверял себя в том, что ходит за компанию.
   Часто по вечерам они все вместе сидели на террасе, пили вино, играли и пели. У Нонэль был чудесный завораживающий голос, и ребята спорили, кто поёт лучше: она или Ллирвэн.
   Марагор был уверен, что Нонэль, а симпатии Донэра были на стороне старой подруги...
   XXVIII
   А Ллирвэн шла по городам. Практически без отдыха, нигде подолгу не задерживаясь. Она приходила в город и пела на улицах. Пела в домах для гостей, в учебных залах, в садах, и - рассказывала. Те, кто приходил поговорить с ней, становились другими, их взгляд менялся, а то, что ещё так недавно казалось им целью жизни, превращалось в пустые детские забавы. Молва летела впереди неё, её любили и ненавидели, считали сумасшедшей. Ну где это видано - девушка из хорошего рода, умная, красивая, ей бы сидеть в саду среди соловьёв и распевать томные баллады, так нет - шляется по всей Эрмар и упорно твердит о каком-то Лассинаре, и по её выходит, что это тот самый тип из Совета, который сгинул несколько тысяч лет назад, и неизвестно - был ли он вообще. Скорее всего, менестрели выдумали, вечно им героев не хватает. Да что с них возьмёшь, они все с ветерком в уме. Но у других - песни как песни, весёлые есть, смешные есть, грустные, про любовь, про цветы... А у этой не песни, а мрак и ужас, прямо Вэйлэнкваром, Великое Ничто. Какие-то предзнаменования, пророчества, какие-то идеи сумасшедшие, какие-то рассказы о старых временах, которых эта девица и в глаза не видела, и родители её не видели. Говорят, она из северных лесов пришла, где гора голая из-под земли в одну ночь вылезла? Где подчас такое творится, что даже иные с их короткой жизнью и связанной с этим показной храбростью и дикостью с ума сходят и на себя от ужаса руки накладывают? Тогда ясно - свихнулась бедняжка...
   А Ллирвэн шла. Песни её - яростно-красивые, жгучие, хлёсткие, тревожные и мудрые сгустки Гармонии Мира, - переписывались, разучивались, передавались из рук в руки, из уст в уста, расходились по всей Эрмар, и несли их уже другие голоса. А саму Ллирвэн не могли сдержать ни стены, ни ворота - любые двери открывались перед гордой маленькой фигуркой, закутанной в тёмно-зелёный плащ с чёрной каймой, завидя который добропорядочные горожанки деланно-сочувственно качали головами: негоже, мол, такой красавице в этаком ходить, слишком грубо, просто. Наверное, некому ей подходящее платье справить, бедняжке... Её узнавали всюду, её ждали и опасались.
   Ллирвэн шла по городам.
   XXIX
   Какое-то время ребята не могли ни думать, ни говорить ни о чём и ни о ком, кроме Нонэль. Их интересовало всё, что могло о ней поведать. Донэр осаждал вопросами свою излюбленную Комнату Знаний, Марагор ходил, как хвост, за Тирмиунаром - и всё безуспешно. Сама же виновница этого стихийного помешательства загадочно молчала и улыбалась. Некоторое время спустя они всё поняли сами - просто в один прекрасный момент проснулись с этим знанием. Они поняли, что Нонэль - это Эрмару, а Эрмару - это возлюбленная Старшего, которая была с ним до... ну, до этого самого, и шагнула за ним... ну, туда. Что Ирму Ллиэлэр помогла ей обрести себя заново и наделила большой силой и могуществом. Что она равна Старшему, что она несёт три Стихии - Землю, Жизнь и Смерть, что Старший в ней души не чает и только с её появлением он стал по-настоящему счастлив. Что она даёт ему больше, чем они оба вместе взятые, что в её присутствии способен расцвести даже камень, что... В общем, они поняли, что вот она - истинная поддержка и опора, рядом с ней и они сами чувствовали себя увереннее и сильнее.
   Донэр влюбился в неё, как в родную мать, и с нетерпением ожидал каждого момента, когда она соизволит с ним поговорить, и тогда они подолгу сидели на террасе и беседовали, при этом Донэр не сводил с Нонэль восхищённо-преданных глаз. Марагор же пытался снискать её расположение более доступными и привычными для него способами, а если быть точнее - трогательно и немилосердно охмурял. Он вырядился пуще прежнего, заплёл часть волос в немыслимые косы и увешал их всякими цацками и побрякушками, отчего утратил способность передвигаться бесшумно, ибо отныне любое приближение чёрного выпендрёжника предварялось довольно явственным и ничем не маскируемым звоном, стуком и лязгом. Он с сожалением распрощался со своей излюбленной живностью, и с переменным успехом пытался творить нечто менее экзотическое - например, разных там птиц, вроде соловьёв и чаек. Соловьи, правда, имели длинные грустные носы, отчего пели с хрипотцой и надрывом, а чайки вместо серебристых получались какие угодно, но преимущественно с гематитовым отливом, и норовили бесконтрольно вымахать с хорошего орла. Нонэль со смехом исправляла ошибки незадачливого ухажёра, а Марагор страшно смущался.
   Он из кожи вон лез, пытаясь угодить ей, превращал каждый ужин в роскошный пир и даже сам таскал здоровенный кувшин на террасу, чтобы Нонэль не смела себя утруждать. Он часами играл для неё на ариэторе и даже научился владеть ранее ему противной и ненавистной флейтой-кхил, которую считал несерьёзным бабским инструментом. Если бы она приказала ему прыгнуть с башни - он бы сиганул, не задумываясь. По счастью, от подобных мыслей лучезарная Нонэль была далека.
   Марагор восхищался ею и поклялся, что если у него будет возлюбленная, то это будет девушка с характером, непохожая на этих томных эйнаарских дур с пятитомной родословной. И любить он её будет так... так... ну, как Старший!
   По части дур Марагор был большим знатоком. За неполных семьсот пятьдесят лет, проведённых в Эйнааре, он ухитрился пересчитать почти всех. Да и собственные его сестрицы, коих от начала Эрмар насчитывалось ровно тридцать две штуки, никогда не блистали сверхъестественными способностями. Сидят себе, как статуи, по скамейкам, все сады обсели, как вороны осину, и то вышивают, то читают какую-нибудь ахинею, вроде той тошнотворной слезливой патоки, что уже шесть с лишним тысяч лет исправно печёт несравненная, известная по всей Эрмар сентиментальная зануда - Асиэлева жёнушка, то бренчат себе какую-нибудь чушь про мотивы ревности и страсти средь розовых бутонов и радужных ручьёв... Тьфу!!! Нет бы сотворить что-нибудь такое, чтобы дух захватывало! Их хоть и учили всему - да, видать, без толку. Нет в них той силы, способной ставить небо на ребро. А вот Нонэль... О, Нонэль на такое способна! Он сам видел: за какое-то ничтожное время вся терраса под её руками поросла невиданными растениями, каменные стены скрылись под тяжестью плюща, из которого выглядывали бесконечные гирлянды цветов и винограда. Громоздкие каменные плиты пола проросли плодовыми деревьями, вся терраса превратилась в волшебный сад, даже фонтан покрылся цветами, сотканными из тончайших водяных брызг, а на дне его были видны жемчужные раковины и разноцветные рыбки. Там, где она проходила, воздух начинал благоухать изо всех сил - аромат цветов и фруктов проник уже во все, даже самые сырые и тёмные уголки башни.
   Сила её была такова, что Донэр еле сдержал от неизбежного прорастания и цветения всё, что было в башне деревянного - мебель, оконные рамы, утварь, каркасы книжных переплётов, музыкальные инструменты, бочки с вином... С бочками, правда, вышел конфуз: одна-таки проросла. Её с трудом нашли за буйной стеной виноградных лоз вперемешку с дубовыми побегами. Естественно, вина в ней не оказалось. Совместными усилиями её еле выдрали из кладовой и водрузили на террасе для украшения. Больше всех суетившийся вокруг бочки Марагор после этого повадился на ней сидеть - всё повыше, чем на столе, с которого, вдобавок, постоянно гоняют.
   Обалдев от таких перемен, даже Донэр переполз со своей писаниной на террасу, соорудив себе в тени какой-то непонятной лианы не менее непонятный стол. Временами вся компания (исключая, правда, Нонэль), валялась под деревьями, предаваясь блаженному ничегонеделанию. Старший постепенно оттаял, стал как-то живее, осязаемее, реже печалился и частенько затевал какое-либо дурачество, за которое в шутку получал от Нонэль, как расшалившийся пацан. Это было время, насквозь пропитанное радостью, беззаботностью, теплотой и любовью, и все трое понимали, что всё это началось с её появлением. Так летели дни, и казалось, что не будет конца счастью...
   Но тучи уже начали сгущаться над Эрмар.
  
   XXX
   Рано или поздно Ллирвэн должна была вернуться в Эммион Веларэн, и она вернулась. Сколько лет прошло - годы, годы... Она думала, что не узнает Веларэн, ей казалось, что многое должно было измениться - но нет, всё по-прежнему, только деревья стали другими, потускнела мозаика стен да встречные прохожие одаривали её странными настороженными взглядами и начинали шептаться. Вот она, слава, уныло подумала Ллирвэн, подходя к собственному дому.
   В саду её всё-таки поджидали кое-какие изменения. Живописный некогда запущенный сад Кэрни Илмтхиррэ стал на редкость ухоженным и ныне подчинялся чёткому плану. Ранее здесь в прихотливом порядке произрастали пахучие травы и дикие цветы, пригодные в ремесле врачевателя - теперь они потеснились, уступив место аккуратным клумбам тщательно подобранных по оттенкам садовых цветов и любовно подрезанным фруктовым деревцам, увитым лентами. Под одним из деревьев на коленях стояла незнакомая черноволосая женщина в свободных лиловых одеждах - нечто вроде платья с длинной накидкой, перехваченной поясом наподобие фартука - и блестящей стальной загогулиной чётко отработанными движениями взрыхляла почву возле корней.
   Ллирвэн опешила. Она уже хотела было развернуться и уйти, но тут двери распахнулись, и в сад, зевая и потягиваясь, как сытый зверь, выплыл, грациозно огибая препятствия, но не открывая при этом глаз, Ингилэр Эрмираллар, её собственный старший брат. Даже беглый взгляд мог заметить тонкие лиловые ленты в его роскошных волосах. Ллирвэн вздохнула с облегчением - это говорило о том, что её братец уверенно и основательно женат, и этим объяснялось присутствие в саду незнакомой женщины.
   Когда Ллирвэн уходила, Ингилэр слыл в Веларэне личностью почти легендарной. Виртуозный музыкант-импровизатор, тонкий язвительный поэт и отчаянный волокита, за свою полную приключений жизнь он ухитрился нажить себе целое сонмище как обожателей, так, в равной степени, и врагов, что частенько не лучшим образом сказывалось на его неотразимой внешности. Ингилэр обладал прямо-таки волшебной способностью влипать во все окрестные драки и получать больше всех - мать только вздыхала, латая очередной подарочек судьбы, принесённый обожаемым сыночком на лице или теле. Чаще, правда, случалось, что подарочек приносили вместе с сыночком. Но сейчас отсутствие синяков и свежих шрамов на царственной физиономии Ингилэра говорило о скоропостижном изменении его характера в лучшую сторону. Надолго ли? - с усмешкой подумала Ллирвэн, когда-то собственноручно навесившая этой самовлюблённой гангрене одну из самых незабываемых шишек в его жизни.
   Ллирвэн стояла на дорожке, ведущей от дома к фонтану, в котором их сиятельство Ингилэр Великолепный и Неподражаемый имели обыкновение мочить свою рожу, дабы продрать очи после какой-нибудь очередной встречи профессионалов. Вот и сейчас он направлялся прямо на неё и, как было ясно заранее, на неё же и напоролся, от неожиданности широко распахнув глаза. По его холёной физиономии пробежали друг за другом ужас и удивление, впоследствии сменившиеся на широченную добродушную ухмылку.
   - Вот это да! Ллирвэн, сестрёнка, ты ли это?!
   - Нет, это не я, я тебе снюсь, а на самом деле я сижу в загаженном орлином гнезде на вершине Одинокой Скалы и ковыряюсь блошивыми перьями в зубах. Приходилось слышать такие россказни?
   Ингилэр едва заметно смутился.
   - Да ну их всех совместно с их потомством! Я действительно жутко рад тебя видеть!
   Разительная перемена в поведении братца заставила сердце Ллирвэн потеплеть. Ингилэр, славный своим ехидным характером и независимым нравом, а также хроническим нежеланием подчиняться каким бы то ни было правилам, всю дорогу подсмеивался над чопорной и примерной сестрицей, часто пытавшейся его поучать и наставлять на путь истинный. Теперь же Ллирвэн изменилась сама и, кажется, в сторону, наиболее приятную и милую сердцу прожжённого нарушителя морали, нравственности и общественного спокойствия, что явственно читалось во всей его фигуре, сдерживающей в себе изо всех сил желание задушить её в объятиях. Ллирвэн не стала изводить непривычного к сдержанности Ингилэра и сама повисла у него на шее.
  
   Они сидели в комнате Ллирвэн, где за триста с небольшим лет её отсутствия ничего не изменилось, и негромко разговаривали, попивая ароматное вино с пряностями. Слегка потрескивал огонь в камине.
   -Ингилэр, а где мама? - Ллирвэн отпила немного и отставила в сторону изящный кубок в виде цветка тюльпана.
   -Она ушла в Эйнаар, проведать Гилэраквара. Он теперь живёт там, с учениками Диарона. Слабо, впрочем, верится, что Асиэль укротит его.
   -Да уж, - кивнула Ллирвэн.
  
   Гилэраквар был одним из двоих средних братьев Ллирвэн. Она сама говорила, что у неё есть брат средний и есть очень средний, так вот это и был он. Вообще-то вся их семейка отличалась нравом и темпераментом, что отчасти и послужило причиной давнего переезда из Эйнаара в более свободную во всех отношениях столицу музыкантов, но Гилэраквар Аниварэр, названный в честь отца, превосходил всех. По иронии судьбы имя его означало Младший или Юный Миротворец. Похоже, для жителей Эммион Веларэна это имя начинало обретать какой-никакой смысл исключительно тогда, когда его обладателя милостью Создателя просто не было в городе. Правда, он довольно часто милосердно давал Веларэну отдохнуть от своей персоны, регулярно ввязываясь то в военные походы, то в неразрешимые по своей фантастичности споры, то находил себе очередного наставника и изо всех сил пытался смирить себя и хоть чему-нибудь научиться.
   Существовало несколько премудростей, которыми этот, с позволения сказать, Миротворец владел в совершенстве. Во-первых - драки, битвы, турниры и прочие увеселения, где требовалось размахивать мечом, копьём, кулаками и другими подручными средствами. (К слову, лучников Гилэраквар-младший презирал и называл трусами). Во-вторых, он мог обругать, облить помоями, смешать с грязью, выставить посмешищем и опозорить всё, что угодно - начиная от совершенно абстрактных идей и помыслов и заканчивая абсолютно определёнными личностями, причём чаще всего из наследственного чувства противоречия. Ну, и в-третьих, он обладал гениальным даром убеждения. При этом Гилэраквар отнюдь не был злым и жестоким - все свои выкрутасы он проделывал из любви к искусству, если можно так выразиться. При упоминании о сей гордости благородного семейства у Ллирвэн возникла мысль применить его во благо идеи - его способность убеждать могла оч-чень пригодиться. Она решила сходить его проведать, но пока ничего не сказала Ингилэру.
  
   - Ллирвэн, странные вещи про тебя говорят. Это правда? - поинтересовался Ингилэр.
   - Ну, если про орлов, или про иных, или про то, что я спятила и ем камни - ты сам понимаешь. Всё остальное - да.
   Ингилэр взял её за руку.
   - Ты знаешь, я много думал на этот счёт. В Веларэн приходит масса разных чокнутых, и все первым делом ломятся ко мне, я уже привык. Но чтобы все сумасшедшие наперебой рассказывали об одном и том же? Я долго жил и многое видел, но это меня заинтересовало. Я стал расспрашивать. Мне отвечали путано, ну, ты знаешь: половина от вина, половина от страха, но стало ясно, что от Одинокой Скалы идёт какой-то вестник, что это девушка, что она говорит о том, что вернулся какой-то Лассинар. По описанию я понял, что это ты, но не верил. Уж больно непохоже. Да... - Ингилэр запустил пальцы в причёску, - ты изменилась. Но такая ты мне больше нравишься. Кстати, может быть, ты мне скажешь, кто такой этот Лассинар и почему вокруг него надо было поднимать столько шума?
   Ллирвэн внимательно посмотрела брату в глаза.
   - Ты не понял?
   - Вообще-то не совсем. Ты же в курсе, этот народ любит добавить от себя и всё поставить с ног на уши. Так кто же он?
   - Его ещё называют Тирмиунар.
   Лицо Ингилэра вытянулось, пальцы разжались, и кубок выскользнул на пол.
   - Не может быть! - прошептал он, - откуда ты знаешь?
   - Я его видела. Я была там. Все эти годы.
  
   Он совершенно не предполагал, не верил уже, что когда-нибудь услышит подобные слова, но более всего он не ожидал, что их произнесёт Ллирвэн. Так вот куда она уходила! Но как?.. Это же невозможно!..
   Ингилэр был старше своей сестры почти на девять тысяч лет. Естественно, малышка была не в курсе всех приключений и странностей его бурной юности, чем и объяснялось её неподдельное удивление тому, как он отреагировал на её слова. Да, подумал Ингилэр, она держит меня за сытого самодовольного насмешника, а ведь когда-то...
   Это было очень давно, Ингилэр ещё даже не вошёл в пору совершеннолетия. Тогда они ещё жили в столице, и отец ещё был командиром городской стражи. Ещё относительно свежи были среди Киниан воспоминания о том, как Тирмиунар в хлам разругался с Советом (как всегда на вечно животрепещущую тему выбора пути), сломал свой жезл и демонстративно удалился из Эйнаара в неизвестном направлении. Среди молодёжи бродили бунтарские настроения. Вошли в моду двусмысленные вирши и баллады с небрежным налётом вольнодумства, то и дело кто-то из учеников сбегал из города искать свой путь. Большую часть беглецов возвращали и примерно наказывали, кто-то уходил с концами. Через какое-то время в городе стали появляться незнакомые менестрели и просто бродяги, неизвестно откуда взявшиеся, и вся поганка закрутилась по новой. Опять пошли разговоры о том, что следует отменить родовое наследование пути, дескать, вон, дети Изначальных выбирают свой путь в соответствии со своими способностями и склонностями, а мы-то чем хуже? В конце концов, все Киниан - потомки Изначальных, все в какой-то мере родственники... Подстрекателей отлавливали и выпроваживали вон из города, и каждое утро в учебных мастерских и домах знаний ребята шептались, как заговорщики, на запретные темы, а если кому-то удавалось накануне поговорить втихаря с кем-нибудь из пришельцев - такой молодец становился чуть ли не героем в глазах сверстников. До каких-то пор Ингилэру было наплевать на всё это умоброжение, его интересовало только военное ремесло. Но случилось так, что у него открылся, совершенно внезапно, поэтический дар, и пропала тяга к подвигам и сражениям. То есть, драться-то ему по-прежнему нравилось, но больше для развлечения, для собственного удовольствия. А тут хочешь не хочешь - изволь слушаться наставника, делать то, что тебе противно, и не спасёт даже то, что с тобой нянькается не кто-нибудь, а сам благородный Веримэр. Ингилэр было пытался надавить на родичей, чтобы те отправили его в ученики к благородной Фиарэль Эрмирэнлармар, но получил, к ужасу своему, хорошую трёпку и заставлен был пообещать, что больше даже и не подумает обо всяких глупостях и не будет позорить семью. О каких именно глупостях - не уточнялось, и Ингилэр решил, что никто не будет опозорен, если он тихонечко улизнёт из города. Вдобавок, наслушавшись пришлых менестрелей, он понимал, что где-то они этому научились, и решил найти, где это. Он был уверен, что его примут, ибо все пришельцы были из разных родов и не могли обрести подобное мастерство в больших городах, где был в силе закон о наследовании пути. Короче, Ингилэр сбежал. По пути набрёл на компанию таких же беглецов, среди которых был один тип, намного старше остальных, который рассказывал о каком-то чудесном городе знаний, в который могут придти все, кого гложут мысли о своём месте в мире, и обрести свой путь. Будто бы никто не может ничего дурного сделать с этим городом, ибо в случае опасности он закрывается, подобно цветку. Всё это было очень странно, но Ингилэр решил во что бы то ни стало отыскать этот город. Лишь через год он отыскал это место, и понял, что незнакомец не врал ему. Необычные, изогнутые внутрь городские стены и башня посередине, украшенная короной из стремящихся к земле колоссальных лепестков, не оставляли сомнений. Это действительно был Нэммион, Город-Цветок, цель его путешествия и мечта многих подобных ему. Через пару дней до Ингилэра дошло, кто построил этот город. Ранним утром, торопясь на долгожданные занятия, он шёл и прокручивал в голове встречу со своим новым наставником, и неожиданно увидел... Тирмиунара, спокойно спускавшегося со ступеней странной башни. Все, кто был в тот момент на улице, почтительно обернулись в его сторону, и в глазах их читалось уважение и восхищение...
   Ингилэр пробыл в Нэммионе немногим менее сорока лет. А потом вернулся домой. Увидев, какого мастерства достиг непутёвый отпрыск, родители смирились с его выбором. Правда, ему пришлось на какое-то время перебраться в Веларэн, где таких придурков было больше, чем песчинок на берегу моря. Странным казалось то, что никто его ни о чём не спрашивал, только иногда, находясь в столице, он чувствовал странный зуд в висках, но не понимал, что это значит. О хозяине Нэммиона он вспоминал с любовью и благодарностью и надеялся на скорую встречу...
   Которая, к несчастью, действительно оказалась скорой. Совет уже давно знал о Нэммионе, но, казалось, не обращал на него внимания. До поры.
   Потом был кошмар. Эрт'э'лэн Аквар не на шутку был рассержен самоуправством Старшего и не придумал ничего лучше, как уничтожить город. Стихии, казалось, сошли с ума. Нэммион был сожжён дотла. Те, кто в нём находился, даже не успели толком сообразить, в чём дело... А Старший предстал перед лицом Совета и Создателя. И не вернулся с Площади Собраний...
   Все эти годы Ингилэр гнал от себя эти воспоминания, отчаянно ударяясь во всевозможные формы протеста - кутежи, драки, любовные похождения... Много лет его видели трезвым лишь с утра. Потом пришли новые заботы, новые времена, он закружился в этом безумном вихре... И вот оно - пробуждение. Много лет он, как и многие из тех, чьи судьбы были схожи с его, не хотел верить, что тот, кому он обязан почти всем в своей жизни, никогда больше не вернётся на Эрмар. Вообще-то Вэйлэнкваром никогда не отдаёт то, что поглотило, и всё же... Ингилэр старался не думать обо всей чудовищной несправедливости произошедшего, уверял себя, что это был всего лишь дурной сон, и Нэммион по-прежнему стоит на своём месте. И почти убедил себя. Но более всего он не ожидал, что разбудит его Ллирвэн, которую он считал воплощением общепринятых ценностей, и никогда не рассказывал ей ни о Нэммионе, ни о Старшем. Вот оно как вышло-то...
  
   Ингилэр сидел, как во власти сонных чар, глаза его остановились. Ллирвэн подняла его кубок, вновь наполнила и поднесла к его губам. Через минуту он пришёл в себя, поднял на сестру полные слёз глаза и со счастливой улыбкой выдохнул:
   -Ну, наконец-то!..
   Теперь уже она взяла его за руку, и в её глазах читал он всё - об Ирму, о годах на Нафин Лассинар, о том, что она обрела, взглянув в лицо Старшего... Спустя минуты - или тысячелетия - Ингилэр начал говорить. Он говорил много и сбивчиво - о себе, о Нэммионе, о том, что он видел собственными глазами тот самый злополучный Совет, жестокий и страшный, о том, что было до и после, о том, что втайне надеялся на лучшее, обо всём, что огненной лавиной бушевало в его сердце...
   -Ты молода, Ллирвэн, - говорил он, - тебе нужна опора и помощь. Я не знаю, что я сделаю, но я буду с тобой. А сейчас, - он умоляюще взглянул на сестру, - Спой мне, пожалуйста...
   Ледяная стена в душе Ллирвэн обрушилась и исчезла. Так вот ты какой, брат, подумала она. Первый раз в жизни Ингилэр, гордый победитель всех возможных музыкальных турниров, которые он изволил посещать, просил её спеть для него.
   Ллирвэн улыбнулась и взяла в руки ариэтору.
  
   XXXI
   Мало-помалу слухи достигли Золотого Города. Бродячая публика постоянно курсировала туда-сюда между городами, но никто никогда не принимал всерьёз то, о чём они говорили и пели. Сейчас, похоже, вышло по-иному. Город гудел. То там, то здесь слышалось:
   - Скоро случится что-то неожиданное - чувствуете, как изменился воздух?..
   - Так долго молчала память...
   - Все тайны рано или поздно раскрываются и все пропажи рано или поздно находятся...
   - Срубленное дерево вырастает вновь...
   - Пройдёт время, и немоте настанет конец...
   И, как бессчётно повторяющееся эхо, от одного к другому, из уст в уста, из сердца в сердце:
   - Ты помнишь?..
   - Ты помнишь?..
   - Ты помнишь?..
  
   Что есть мир, лишённый своей оси? Что есть тело, лишённое души? Что есть дорога, не ведущая никуда? Насколько пустая позолоченная сфера, украшающая трон Создателя на Площади Собраний, похожа на живую Эрмар, насколько эта жизнь, участливо предложенная и спланированная Советом, похожа на настоящую жизнь? Изнеженные, привыкшие к спокойствию, неизменности и заранее предопределённому порядку, непререкаемо мудрым словам и чётким указаниям, столичные жители чувствовали себя примерно как рыба на берегу. Они привыкли плыть, не дыша - а тут пришло время учиться дышать. Привыкли жить, не думая ни о чём, кроме ежедневных забот - настало время задуматься всерьёз.
   И снова звучало среди разноголосого городского шума:
   - Ты помнишь?..
   - Ты помнишь?..
   - Ты помнишь?..
   XXXII
   Ветер дул отовсюду - хлёсткий, но тёплый, невозможно было определить, откуда он берётся. Ветер просто был. Ветер носил на своих плечах тонкие нити стремления, забираясь под кожу и заставляя дышать в такт стихиям. Ветер приходил и уходил, опутывал и отпускал, как бы играя. Ветер приглашал вступить в игру.
   Он снял рубашку и бросил её в кресло. Прохладные пальцы воздуха коснулись кожи. Он подошёл к краю террасы и легко, с места вспрыгнул на бортик. Выпрямился во весь рост, раскинув руки. Ветер обвивал его, как шёлковая змея, разбивался об него, как река об остров, запускал свои призрачные пальцы в его волосы.
   Он весь слился с ветром, он чувствовал его дыхание, слышал его движения, понимал его душу. Он, упав в этот ветер, растворился в его шёпоте, стал им, разметавшись над всем лицом Эрмар, как незримый полог...
   Он не ожидал ничего подобного, не был готов - но это произошло. Внезапно он почувствовал, что какая-то сила толкнула его в спину, сбила с ног, и он упал вниз, тонким клинком разрезая воздух. В ушах свистело, он на бешеной скорости падал вниз, к подножию башни, на вывороченные корни деревьев. Он был готов к удару, как и тысячелетия назад, но что-то внутри его сознания натянулось, как новая струна, щёлкнуло, ослепило на миг - и он, сам того не осознавая, взмыл вверх, и только звон вспарываемого воздуха метался в его душе. Горячая волна с размаху плеснула в сердце - он понял, что летит, что воздух держит его, мягко прикасаясь к коже и поддаваясь каждому движению. Вверх, выше, выше, выше - и вот он уже над шпилем, полной грудью вдохнул воздуха этого мгновения, рассмеялся - и перевернулся волчком, затем, осознав свои силы и пробуя, метнулся вниз, влево, изящно обогнул шпиль, спустился к террасе, в глазах мелькнула зелёно-радужная мозаика живых цветов, окатив его волной пряно-солнечных ароматов. Резко развернулся, нырнул вниз, затем на головокружительной скорости вознёсся ввысь, взметая небо вокруг себя серебристой спиралью и - увидел. Глаза его встретились со взглядом Нонэль, восхищённо смотревшей на него, и он на миг потерял контроль. Этого было достаточно. Разрывая ветер, не в силах бороться, не в силах остановиться, он упал со всего размаху лицом на каменные плиты террасы. Всё исчезло и растворилось, он перестал видеть окружающие предметы, только боль металась в его теле, как запертый зверь, надеющийся вырваться на волю. Белое, алое, белое, алое - скакали сполохи перед мысленным взором. Он не понимал, где находится, он не ощущал себя, он был наспех слепленным глиняным шаром, который швыряют об стену, каждый раз отбивая неровные куски. Вся память предыдущих лет растворилась, и он практически приблизился к состоянию разорванного в клочья бумажного листа, так привычному когда-то. Но постепенно боль начала уходить, как тогда, раньше, ощущение себя начало возвращаться, в голове зазвучала тихая музыка...
   Когда он очнулся и открыл глаза, раскалённый свет солнца вернул его к действительности, он увидел над собой перепуганное лицо Нонэль и понял, что лежит, раскинувшись, на каменном полу. Он слабо улыбнулся. Нонэль взяла его за руку и прошептала:
   -Миунэ эспас, миунэ гилэрпас, ты стал прежним...
   Огненно-золотой водопад её волос скрыл от него солнечный свет, и больше он ничего не видел, да и не хотел видеть.
  
   XXXIII
   Весь день Донэр, как и Ллирвэн в своё время, бродил по башне и места себе не находил. Всё валилось у него из рук, он чувствовал себя смертельно усталым и неспособным что-либо делать. Но как только пытался прилечь отдохнуть - усталость не проходила, наоборот, разум заполняло чувство предельной безысходности, беспомощности, напрасно проходящего времени, что-то давило его изнутри, выбрасывало, сминало. А как только он пытался что-либо сделать, уступив этому порыву - всё начиналось снова. Он оказался в плену этого замкнутого круга, и кто знает, сколько ещё времени находился бы в таком состоянии, если бы не Марагор.
   Вышеупомянутый персонаж налетел на Донэра как раз в тот момент, когда тот в очередной раз завалился на кровать, заранее зная, чем всё это кончится. Марагор, в лучших своих традициях, не церемонясь и не дожидаясь приглашения, ввалился в комнату Донэра и вывел его из мерзкой безысходности одной-единственной фразой:
   - Очнись, придурок! Ты, кажется, сегодня родился!
   Донэр попытался понять, что это значит, и до его воспалённого разума постепенно начал доходить смысл сказанного. Несмотря на мучительную борьбу с гнусным давящим чувством, он ещё не утратил способности более или менее ориентироваться во времени и после недолгого, хотя и напряженного сражения с собственной памятью, понял несколько вещей, которые немедленно привели его в состояние, отчасти похожее на нормальное настроение.
   Во-первых, до него дошло, что сегодня - его день рождения.
   Во-вторых, немного погодя, он понял, что у Марагора тоже день рождения, потому как волею Создателя их угораздило родиться в один день. Этот факт был осознан Донэром отчасти после того, как он начал более-менее ориентироваться в пространстве и смог разглядеть своего друга.
   Марагор был изукрашен, как звёздное небо в хорошую погоду, и вопреки привычке, напялил ярко-фиолетовую рубашку. Поймав взгляд Донэра, постепенно принимающий пристойное выражение, Марагор рассмеялся и, дёрнув его за руку, выволок из кровати.
   - Вставай, старый кувшин, к тебе пришли все твои тысяча двести лет!
   Донэр, несмотря ни на что, нашёл в себе силы ответить тем же:
   - Пришли, пришли, да ещё и твои тысячу двести привели, старая ты дырявая бочка!
   - Ах, так! - со смехом закричал Марагор, хлопнув в ладоши. Донэр осознал, что его тело начало двигаться помимо, и что самое обидное, вопреки его воле. Донэр, едва выбравшийся из когтей мрачного бытия, моментально захотел выпроводить Марагора и наконец-то поспать, но нахальное тело наотрез отказалось ложиться обратно, а, наоборот, оделось и подошло к двери. Хозяин взбунтовавшегося тела недовольно проворчал:
   - Ну отстань, а? Можешь мне сделать такой подарок на день рождения?
   Марагор лучезарно улыбнулся.
   - Увы, не могу. Меня Старший послал. Так и сказал: выволоки этого лежебоку из его норы и притащи сюда хотя бы на цепи. Вот я и стараюсь. Для твоей же, между прочим, пользы.
   Донэр внимательно посмотрел ему в глаза и понял, что лучше не выступать. Страшно ругаясь на Марагора в глубине души, он уныло потопал вслед за ним вверх по лестнице.
  
   XXXIV
   Поднявшись на террасу, Донэр понял, что грядёт какое-то торжество и самое главное, что он имеет к нему какое-то отношение. Марагор критически оглядел друга с ног до головы, заставив покраснеть, и тоном вдохновенного ваятеля изрёк:
   - Нет, ну так не годится!
   Мгновение спустя Донэр обнаружил, что его затасканная рубаха обрела первоначальный вид и недостающие крючки, штаны постигла та же участь, с сапог исчезли пятна и потёки, приобретённые вследствие трудов праведных, облезлый прожжённый кожаный жилет исчез, а вместо него появился новый - ярко-оранжево-алый, скреплённый замысловатым золотым поясом и украшенный тончайшей работы застёжками. Пока растерянный Донэр разглядывал свою экипировку, Марагор не переставал говорить - но о чём конкретно, Донэру было не совсем ясно. Что-то про совершеннолетие - но ведь наступление этого момента определяют отец и наставник. А здесь, слава Создателю, нет ни вечно угрюмого Вэйвелеанара, ни, собственно, Донэровского папаши. Да и если бы появились - лететь бы им с башни, и в полёте отращивать крылья. При упоминании их имён Старший всегда бледнел, а Нонэль зверела, и неизвестно, чем бы кончилась подобная аудиенция. Папашу Донэру было всё же жалко, а вот Молчаливому он бы сам не преминул добавить пинка для ускорения. Он даже хмыкнул, представив себе сие благородное дело. Донэр настолько погрузился в собственные мысли - в частности, что сделает Нонэль с этой меченой шкурой, с Мастером, и как он будет при этом орать, что не заметил, как Марагор его куда-то потащил, а очнулся только, когда был дёрнут за рукав. И тут Донэр пришёл в себя окончательно. Истоптанный пятачок, на котором они обычно собирались все вместе, разительно изменился.
   Кресло Старшего было отодвинуто к заросшей плющом и виноградом стене и увито лентами и цветами. Напротив него, лицом к лицу, если можно так выразиться, стояло ещё одно - пониже, из бледно-зелёного камня, украшенное янтарём и золотом, а между ними, справа и слева, возвышались ещё два, образуя круг, внутри которого помещался резной, уставленный всякой всячиной стол. Всё это обеденное хозяйство на манер ажурной беседки укрывал цветущий ковёр, покоящийся на кроне четырёх, непонятно откуда взявшихся деревьев. Изнутри беседки вырывался свет.
   Возле входа стояли Тирмиунар и Нонэль, ожидая ребят, и видно было, что для них этот день не менее важен. Вид у них был торжественный, и незримые музыканты играли что-то задумчиво-светлое и радостное - то был голос самой башни, музыка стихий, звуки мира.
   Донэр взглянул на Старшего и чуть не свистнул от изумления - никогда он не видел его таким величественным. Нет, тут не Марагор постарался, тут посерьёзнее, подумал он. Костюм Старшего был выдержан в чёрно-зелёно-сине-фиолетово-белых тонах - такое впечатление создавалось от обилия белого золота, серебра и камней. В волосы его были вплетены тончайшие серебряные нити, украшенные алмазными шариками, на голове его покоился странный венец в форме тонких переплетающихся стебельков, из которых вздымались ввысь не то крылья, не то руки с лежащими на ладонях камнями - белым и синим. За плечами развевался серебрящийся плащ, укреплённый на массивных зажимах с торчащими, как пики, вверх огромными белыми камнями. Тирмиунар сиял, как... Донэр не мог подобрать сравнений, - как... как утренняя звезда. Вмиг всплыла в сознании когда-то давно слышанная песенка об Утреннем Страже:
   "И, жизни спустя, он стоит на вершине,
   Сияя, как утренний свет..."
   Донэр стоял, как вкопанный, пытаясь вспомнить слова этой песенки целиком, не в силах оторвать глаз от этого непривычного величественного блеска. Как не похож был этот лучезарный владыка на того, кого они с Марагором привыкли видеть изо дня в день - скромного, печального, усталого Тирмиунара, к которому только недавно возвратилась радость жизни. Мысленно произнеся слово "жизнь", Донэр заметил, как Нонэль, прекрасная, как сама Ирму Ллиэлэр, начала приближаться к ним. Её свободные золото-зелёные одежды развевались и шелестели, переливаясь всеми оттенками радуги, и камни вышивки искрились, как звёздная роса на лепестках ночных цветов. Он почему-то не заметил на ней привычного пояса, зато обратил внимание на сияющую тёплым светом изумрудную диадему.
   Нонэль подошла к ошеломлённым и растерянным ребятам, протянула руки, и они почувствовали, как что-то прикоснулось к их волосам, окатив волной свежести. Мгновение спустя чело Марагора украшал венок из бархатисто-синих маргариток, а в спутанных кудрях Донэра пламенели жаркие тигровые лилии. Ребята немного смутились, отступили было на шаг. Нонэль взяла их за руки и произнесла:
   - Примите мой дар, ночь и пламя в плоти Эрмар, примите силу в ладони свои и будьте верны себе, и слушайте свою душу, пусть голос её будет ясен и чист, подобный росе на стеблях травы.
   - Да будет так, - нестройно ответили Донэр и Марагор, и как предписывает обычай, поклонились и поцеловали руки Нонэль. И замерли, не зная, что делать дальше.
   - Примите и мой дар, ани эспас, - внезапно прозвучал голос Старшего, - Серебро и сталь, слёзы и кровь, радугу и дыхание Эрмар. Да будет путь ваш чист, а разум твёрд. Пусть сердце ведёт вас.
   - Да будет так...
   По очереди отпив из поднесённой Старшим чаши, ребята с удивлением обнаружили, что у каждого в руке лежит медальон. Бедолаги опять засмущались и не знали, что будет дальше и как себя вести. Тирмиунар улыбнулся и резко разомкнул сцепленные пальцы. Музыка стихла.
   - А теперь можете расслабиться. Похоже, настало время приступить к веселью, безобразиям и, - он лукаво кивнул в сторону стола, на котором возвышалось несколько больших блестящих кувшинов, - И вот к этому.
   Почувствовав облегчение, Марагор и Донэр лучезарно заулыбались и потопали вслед за Старшим.
  
   И - настал праздник. Ребята никогда не подозревали, что вчетвером можно так отлично повеселиться и подурачиться. Поначалу, правда, они даже боялись приближаться к Тирмиунару и Нонэль, ошеломившим их своим величием, не то, что сесть рядом с ними за один стол или, не дай Создатель, учудить что-нибудь, хотя фокусы с фонтаном они помнили отлично. Старший понял их, переглянулся с Нонэль и... его царственный убор исчез, уступив место более скромному наряду, остался только один перстень на руке, повёрнутый камнем вниз. Донэр облегчённо вздохнул.
   Тирмиунар поставил на середину стола большую тяжёлую чашу и наполнил до половины. Стянул с неё рукой с перстнем невидимый полог. Вино засветилось.
   - Ну что, пошпионим? - синий глаз засветился золотыми бликами.
   Все придвинулись и стали с интересом вглядываться в глубину чаши.
   - К кому наведаемся? - спросил Старший.
   Ребята переглянулись и захихикали. Улыбка осветила лицо Тирмиунара.
   - Понятно. Надо было сразу догадаться.
   Поверхность в чаше стала из тёмно-красной превращаться в светло-жёлтую. Постепенно обозначились очертания комнаты, просторной и светлой. Всё видимое в ней было завалено ворохами бумаг и горами книг. Посередине стоял большой стол, наклонная столешница которого была так закидана бумагами, что едва виднелась. В кресле за столом обнаружилась неподвижная фигура с широко распахнутыми, застывшими фиолетовыми глазами. Громоздкая, изукрашенная каменьями цепь, пристёгнутая к лилово-синей бархатной накидке (съехавшей, правда, с одного плеча), выдавала члена Совета. Сидящий был худ до невероятности, одежда висела на нём мешком, не помогал даже широкий пояс из золотых пластин, призванный зафиксировать непокорные тряпки на тщедушном теле - он только зрительно делал бедолагу ещё тощее. Длинные прямые волосы цвета светлого золота обрамляли его красивое, но измождённое лицо. Круги под глазами свидетельствовали о переутомлении и неумеренных возлияниях. В кресле за столом сидел и спал с открытыми глазами Асиэль Диарон.
   Стоящий перед ним парень что-то с жаром ему доказывал, не понимая, что тот спит и чихать на него хотел. Оно и понятно - на тех местах стола, где чудом не оказалось бумаг, стояли кубки, чаши, бутыли и прочие пустые ёмкости.
   - Вот разоспался, лежебока! - со смехом произнёс Старший, -Сейчас я его разбужу.
   Он вынул из-за застёжки жилета длинную тонкую булавку белого металла и, осторожно погрузив её в чашу, пощекотал изображение за ухом. Винный Асиэль вздрогнул и вскочил, взметнув половину бумаг в воздух и посшибав порядочно кубков. На лице парня возникло недоумение.
   Старший закрыл чашу руками.
   - Пора в засаду, а то пронюхает, кто его навестил. Не хотелось бы, чтобы благородный Диарон впадал в панику раньше времени - он и так найдёт себе для этого достаточно причин. Ну, кого ещё посмотрим?
   Ребята оживились и стали предлагать, не стесняясь.
   Они побывали у светлейшей Нэммаэль, старшей сестрицы Марагора, застав её как раз в тот момент, когда она безуспешно пыталась навесить на свой траурный наряд больше побрякушек, чем ткань выдерживала, и естественно, помогли ей в этом убедиться. Заглянули в мастерскую Вэйвелеанара, оставив на его любимой наковальне внушительную бутыль с кокетливой пометкой "Яд особо сильный", навестили пару-тройку десятков общих знакомых, в том числе одну девицу из Марагоровой родни, славящуюся катастрофизмом вселенских масштабов, причём подловили её как раз в тот момент, когда она приготовилась было рыдать. Неизвестно, была ли причина её горя сама по себе несерьёзна или просто виновата была магия Старшего, но печальная дева вдруг принялась хохотать, как безумная. Поборов приступ смеха, она, видимо, вспомнила что-то очень душещипательное и снова нацелилась на слёзы. Но - с тем же результатом. И так несколько раз. Вся компания просто рыдала от хохота, глядя на попытки несчастной девицы впасть в чёрную меланхолию, являвшуюся, по-видимому, идеальным состоянием духа и тела с её точки зрения. Оставив её разбираться в своих эмоциях наедине с собой, ребята хотели было посмотреть, где находится Ллирвэн, но Старший запретил, сказав, что где бы она ни находилась, она мысленно с ними, на башне, и не стоит её лишний раз беспокоить.
   Короче говоря, несмотря на то, что Марагор и Донэр в этот день официально стали взрослыми, вся четвёрка дурачилась, как клубок котят в корзине. Они творили немыслимых зверей и птиц, отпуская их гулять по башне, они устроили глупейшую драку на каких-то несусветных мягких дубинах, чуть ли не наспех слепленных из зазевавшихся облаков, они состязались в шутливых песенках в адрес друг друга, кидались с башни брызгами света... Когда все уже вдоволь нахулиганились и насмеялись, ребята, попрощавшись, попросили разрешения удалиться к себе. Тирмиунар повернулся к Нонэль и тихо сказал:
   - Ребята выросли. Скоро они уйдут.
   Нонэль ласково посмотрела на него.
   - Но ваши пути сплетены.
   Тирмиунар глядел вслед удаляющимся. Донэр и Марагор старались идти тихо, но временами тишину смущал очередной взрыв хохота.
   - Да, они уйдут. Чтобы вернуться.
   И, вполоборота, внезапно рассмеявшись:
   - А ловко я Асиэля-то пощекотал, а?!
   XXXV
   Жизнь на башне шла своим чередом, хотя что-то неуловимо изменилось. Исчезла весёлая суматоха, царившая там, где Старший и Нонэль появлялись вместе, - вокруг обосновалась какая-то мягкая внимательная тишина. Эта тишина была настолько тонкой, хрупкой и убедительной в своей необходимости, что никто не решался нарушать её. Даже Марагор расстался с привычкой съезжать по перилам, пересчитывая кованым каблуком все планки, украшающие лестницу. Донэр научился закрывать за собой двери вообще, и закрывать их не рывком, а осторожно. Старший сидел, как обычно, в своём высоченном кресле и являлся единственным нарушителем тишины, которому, по-видимому, прощалось всё. Он стал задумчивым, часто и очень рассеянно улыбался, часами наигрывал на ариэторе, ронял посуду, задевал головой за ветки, цеплялся за всё одеждой и пару раз основательно споткнулся, с треском и грохотом скатившись по ступенькам.
   Нонэль уже давно не появлялась на террасе. Нет, она появлялась - ребята слышали её голос, но как только подходили поближе - немедленно исчезала. Она оккупировала всю полностью верхнюю часть башни от террасы до шпиля и довольно длительное время что-то там делала. Что именно - никому не удалось понять, так как Нонэль наложила такое мощное заклятие на злополучную лестницу, что ни Донэру, ни в особенности Марагору, не удалось его не то, что развеять, а хотя бы прошибить с разбегу. Отделались парой синяков и дурным настроением: раньше они спокойно лазили на шпиль, заходили в комнату Старшего, когда хотели с ним поговорить, изучали пустые залы - в них то там, то здесь попадались интересные старинные вещи - какие-то книги, старая мебель, разные безделушки, рукописи. Как будто башня сама подкидывала им какой-нибудь предмет для изучения. А сейчас - всё. Фигушки. Не пройти, не пролезть и не пролететь. По ночам из узких окон верхних ярусов выбивался зеленовато-серебристый свет. Марагор в таких случаях сразу начинал бурчать себе под нос:
   - Мало ей садов на террасе... Всё прорастёт, корни пустит, башня возьмёт и развалится. Им хорошо, а я летать плохо умею...
   Между тем, башня разваливаться не собиралась, как не собиралась и сама Нонэль попадаться на глаза Марагору, принявшему твёрдое решение высказать все свои претензии лично. Через какое-то время он смирился и даже перестал бродить под окнами и горлопанить отдельные фрагменты своего лирического репертуара.
   Донэр с тоски учился рисовать, что у него, как обычно, плохо получалось. В общем и целом, тишина убаюкала всех. Её нарушали лишь приглушённые звуки музыки, лёгкие шаги и негромкие голоса, переходящие на шёпот. В то же время и Донэр, и Марагор ощущали, как вокруг сгущается некая сила, им доселе незнакомая, и они не знали, бояться или нет.
   Однажды утром Марагор выполз на террасу, дабы сполоснуть физиономию - накануне они с Донэром перевкушали от земных плодов и слегка поразмялись. Закончив своё по обыкновению бурное и брызгливое священнодействие, он заметил Старшего, сидевшего прямо на камне и наигрывавшего какую-то мелодию. Подошёл. Прислушался. Мелодия была трогательно нежной и до слёз воздушной. Марагор таял от удовольствия. Да, думал он, мне до такого мастерства ещё ого-го! Внезапно в музыкальную ткань закрался лёгкий диссонанс - всхлип высокой ноты, будто рука игравшего дрогнула.
   Марагор внимательно взглянул на Старшего.
   - У тебя струна ослабла, - произнёс он.
   Тирмиунар резко положил ладонь на струны. Музыка стихла. Но в воздухе осталась висеть та самая нота. Мало того, нота повторялась снова и снова.
   Постепенно до Марагора дошло, что это голос ребёнка. Он не мог понять, откуда взяться ребёнку на башне - так долго он сам прожил здесь и от многого отвык. Он стоял, как оглушённый. Его только и хватило на то, чтобы спросить:
   - Что... тьфу, кто это?
   Старший мягко улыбнулся и поднял глаза.
   - Кто?.. Аммиру...
   Марагор попытался вспомнить кого-нибудь с таким именем, но потом осёкся - голос ведь был детский. Набрался храбрости и спросил ещё раз:
   - Аммиру? Кто это?
   По лицу старшего блуждало выражение безбрежного счастья и какого-то лёгкого удивления вперемешку с восторгом. Он поднял руку и поправил волосы. Пальцы его дрожали. Он глянул в глаза ошарашенному Марагору, рассмеялся и ответил:
   - Это моя дочь.
   Затем поднялся и ушёл наверх, ушёл как-то быстро, будто спешил и опасался, что кого-то не застанет или чего-то не увидит. Марагор в полнейшей растерянности поднял с камня ариэтору и положил в кресло. Ну и денёк, подумал он, и пошёл доносить Донэру.
   XXXVI
   Вот уже несколько тысяч лет Диарон носил в волосах маленькую неприметную чёрную ленточку с двумя камешками - белым и синим - по краям. Носил с умыслом, носил давно, привык уже, перестал замечать её. Но с некоторых пор злосчастная ленточка начала о себе напоминать. Цепляться за ворот, путаться в серьгах, коих у Диарона было ровно три, камешки начали то резко нагреваться, то так же резко леденеть, заставляя вздрагивать. Одна из кисточек на концах ленточки когда-то давно была слегка оплавлена и теперь невыносимо царапалась.
   Асиэль Диарон накрутил непокорную на палец и прислушался. Она слабо вибрировала. Он совершенно не понимал, что происходит. Его мучали странные мысли, дорисовываемые услужливым воображением до размеров вселенской катастрофы. Воображение у Асиэля было мрачным, пугливым и беспощадным. С такой фантазией и с таким характером ему более пристало бы стать художником или прорицателем - рисовал бы себе назидательно-душещипательно-трогательные картины или стращал бы недотёп, опрометчиво пожелавших приобщиться к тайнам будущего. Но, на счастье всех Киниан и на свою беду, у Диарона был другой путь.
   Благородный Диарон, четвёртый из прикоснувшихся к лику Эрмар, принял путь Асиэля - судьи, советника и наставника, стал как бы голосом Создателя и орудием его справедливости. Но, по некоей счастливой случайности, какое-то время Эрт'э'лэн Аквару было наплевать на Киниан и лично на Асиэля с его голосом, что и позволяло Диарону вмешиваться в дела Создателя сообразно своей совести. С совестью у него было всё в порядке, то есть, она была, и в количествах явно больших, чем могло унести его хрупкое тело. Диарон обладал исключительным даром - он на дух не переносил любую несправедливость и отчаянно бросался её устранять. До поры это всех устраивало. Но затем Асиэль пару раз получил по ушам от Создателя за косвенное вмешательство в его гениальные замыслы и затаился. Обучился советоваться сам с собой. Неделями не выходил из кабинета, обдумывая осаждающие его сознание вопросы. И совсем истаял бы, как свеча, растворился в воздухе, ибо был отнюдь не богатырь, если бы не Кхиллару, его жена, которая, будучи особой впечатлительной, не хуже самого Диарона, решила, что её дражайший муженёк вот-вот помрёт (что было невозможно в принципе), и принялась кормить его насильно. Асиэль вяло отбивался, но быстро понял, что без толку. Вот и сейчас он еле выпроводил сиятельную Кхиллару из кабинета и с облегчением занялся своими мыслями.
   Недавно Диарону привиделось нечто странное. Конечно, это происшествие можно было бы списать на действие вина, которое в количествах, неподвластных разумению, присылал из Эммион Илмэра его старший сын. Можно было бы, но всё оказалось не так просто. В тот момент Диарон спал, как сова, его разморило от усталости и вина, но он отлично понял, как его разбудили. Что-то тонкое и обжигающе-холодное ткнуло его за ухом, задев злосчастную ленточку. Не может быть, думал он, такие фокусы только одному были под силу - явно же издалека сделано. Ну не может быть, и всё тут. А зачем тогда эта ленточка шевелится? С чего ей тогда, негодяйке, шевелиться?
   Виновница всех Асиэлевых бед и несчастий всё ещё слабо вибрировала, норовя вылезти из-за уха, куда он её старательно запихивал. Когда-то давно, кажется, жизнь назад, Диарон подобрал её на Площади Собраний, что закончилось быстрым обмороком и длительным из него выходом - бедолагу приводили в чувство неделю. Очнувшись, он с трудом соображал, что его так скосило, но когда разжал руку - осознал всё. Когда-то это скромное украшение принадлежало Тирмиунару, более всех любимому им среди братьев... Но Тирмиунар сгинул, сгинул там, откуда не возвращаются, тысячи и тысячи лет тому назад. Тогда как же? Что же?..
  
   Когда в дверь постучали, Диарон сидел, небрежно развалившись в кресле и пытался унять своё воображение, понимая, что победа оного повлечёт за собой либо очередной обморок, либо помешательство. Ибо картины, проносившиеся в сознании со скоростью стрелы, были мучительно неправдоподобны. Только шаги, раздавшиеся за спиной, заставили его вернуться к реальности. Диарон обернулся.
   Перед ним стояла девушка. Маленькая, хрупкая девушка в потёртом пыльном плаще. Грустные глаза её смотрели на Диарона в упор. Ну вот, бедняжка, подумал он, что-то у неё стряслось, что-то её терзает, надо помочь. Или успокоить.
   - Что привело тебя сюда, ани эспас? - ласково произнёс Асиэль. Услышав последние слова, девушка вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
   - Благородный Асиэль, я пришла говорить с тобой, - и, помедлив, добавила, - Я Ллирвэн. Ллирвэн Эрмираллару.
   Диарон слышал это имя. Слухи о чокнутой музыкантше уже давно блуждали по Золотому Городу, заставляя нежные нервы Асиэля вибрировать в такт злополучной ленточке. Он уже забыл про неё, и она не преминула вылезти на всеобщее обозрение, ярко выделяясь на блестящих золотистых волосах судьи. Кажется, девушка её заметила и в глазах её засветились огоньки.
   Асиэль встал с кресла и подошёл к Ллирвэн.
   - Я слышал о тебе. Твой брат Гилэраквар у меня в учениках, - Асиэль состроил странную гримасу, непонятно что выражавшую, но явно имевшую отношение к вышеупомянутому Гилэраквару, - Говори, Ллирвэн.
   Девушка приблизилась вплотную, глядя на Асиэля снизу вверх.
   - Наклонись, пожалуйста, поближе. Я это только тебе хочу сказать.
   Просьба была настолько нахальной и необычной, что Диарон с улыбкой повиновался. И тут события полетели на огромной скорости. Ллирвэн ловко ухватила обалдевшего Асиэля за эту самую ленточку и сомкнула оба камня. Диарон провалился в видения. Он вцепился в спинку кресла обеими руками, пальцы его побелели. Он видел всё, что было скрыто от него все эти годы, все эти тысячи лет. Видел его глазами. Затем видел со стороны, и не знал, рыдать ему или радоваться. Его швыряла, разрывала, склеивала и разбивала заново щемящая болезненная нежность, горьковатая радость и леденящий душу страх, страх за то, что эта хрупкая ниточка может лопнуть опять, уже навсегда...
   Ллирвэн опустила руку. Асиэль рухнул в кресло. Он был бледен, как снег, глаза застыли. Девушка взяла холодную тонкую руку судьи в свои ладони и осторожно подула на неё. Спустя, как ему самому показалось, вечность, Диарон пришёл в себя и прошептал:
   - Не говори ничего, ани эспас, я уже всё знаю сам.
  
   XXXVII
   Усталый и измочаленный Марагор стоял, прислонившись к бортику террасы, и равнодушно озирал окрестности. С тех пор, как этот шкодливый котёнок, трогательно и нахально именующий себя Аммиру Вэн-Лассинар, спустился-таки на своих тоненьких ножках на террасу и предстал перед измученными многолетним любопытством ребятами, прошло не более трёх недель, но Марагору они показались веками. Поначалу они не ожидали ничего сверхъестественного - ну, девчонка как девчонка, только волосы почему-то седые. Бывает. Но когда это существо подошло к Донэру и лёгким прикосновением вернуло ему на рубашку полсотни лет назад потерявшийся крючок, они начали понимать, что это не просто девчонка. Сиятельный же отпрыск древнейшего из родов принял к сведению их невольное замешательство и радостно пустился в непредсказуемое хулиганство. Малолетняя нахалка была настолько резвой и непосредственной, что у родителей просто не хватало сил за ней уследить. Нонэль чувствовала себя не лучшим образом и набиралась сил, подолгу сидя в обнимку с деревьями, а Тирмиунар был настолько рассеян, что сам чуть не пал от руки собственной дочери. Вернее, всё-таки пал. Кубарем с лестницы. Понятно, что при такой грации пастух из него получался никакой. Короче, следить за этим бродячим ураганом поручили Марагору, небезосновательно сочтя его самым ловким обитателем башни. Теперь же Марагор горько сожалел, что не родился хромым.
   Сиятельная Аммиру вымотала его так, что у него уже не хватало сил на шуточки. Зато ему удалось убедить, или почти убедить юную дикарку, что прыгать за птичками нельзя; что поджигать плащ дяде Донэру бесполезно и небезопасно; что ариэтора отличается от молотка и применять её для забивания колышков не стоит; что нажимать пальцем на фонтан и направлять струю на находящихся рядом оскорбительно для находящихся рядом; что воду пьют, а чернилами пишут, а не наоборот; что папа не умер, а просто спит, потому что она его утомила; что летучие мышки тоже умеют обижаться, когда их пытаются накормить опилками и впоследствии оседлать, и поэтому дядя Марагор больше их творить не будет; что красивую длинненькую палочку с пояса дяди Марагора снимать нельзя, и тем более нельзя совать её в фонтан; что нехорошо усыплять дядю Донэра, когда он тащит два кувшина с вином вверх по лестнице; что привязывать дядю Марагора за волосы к яблоне и запихивать ему гусениц за шиворот крайне некультурно, что не стоит маленьким девочкам пытаться сотворить то, что они даже представить себе не могут; что нельзя копаться в сознании спящего дяди Марагора и доставать оттуда похабные песенки, а потом распевать их на террасе, да и многое другое. Да, укатала его эта девчонка, ничего не скажешь... Эх, выпить бы сейчас! - подумал Марагор, но тут же сам себе возразил: только бессовестный гад может надираться на боевом посту, когда он призван оберегать покой живущих от этого бродячего вулкана. Марагор достал из-за пазухи фляжку и радостно отхлебнул. Эх, где моя совесть, подумал он.
   Совесть не преминула ткнуться ему в ногу. Аммиру доходила ему ростом до середины бедра. Он обернулся. Разноцветные глазёнки игриво поглядывали на него из-под густых серебряных волос.
   - Дядя Марагор, сделай мне бабочку!
   Марагор мысленно выругался. На кой ей эта бабочка, не иначе как новое хулиганство задумала.
   - Иди к яблоням, Аммиру, там полно бабочек.
   Девчонка повисла на его рукаве:
   - Но я хочу серебряную!
   - Не умею я серебряных, иди к своему папе, он умеет. Только веди себя хорошо, ты же умная девочка.
   Умная девочка критически оценила возможности Марагора, поняла, что он не врёт и здесь ловить нечего, и стрелой помчалась туда, где обычно прятался от неё Тирмиунар - в библиотеку.
   XXXVIII
   Аммиру на цыпочках, стараясь не дышать, ступала между рядами книжных шкафов. Вот и стол, заваленный книгами, за которым обычно сидит отец. Высокое кресло полностью скрывает его тонкую фигуру, но Аммиру знает - он там. Вот, ещё несколько шагов, и...
   "И" не настало. Тирмиунар резко встал и обернулся. Девочка смутилась, насколько смогла. А так хотелось напугать...
   - Что тебе, ллиру, солнышко?
   Девочка хитренько прищурилась. Она знала: если надо что-нибудь выпросить у папы, на него следует смотреть жёлтым глазом. С мамой - наоборот, синим.
   - Папа, сделай мне серебряную бабочку, ну пожалуйста!
   Отказать было невозможно. Тирмиунар встряхнул руками.
   - Не смотри.
   - Ну ладно, пап, ты же обещал меня научить, как ты это делаешь. Вот научусь и не буду больше тебе мешать... - юная хулиганка изо всех сил попыталась изобразить кротость и смирение.
   - Ну хорошо!
   Ловко перебирая пальцами, как бы свивая невидимую нить, Тирмиунар очертил в воздухе какой-то контур.Дохнул на него. Контур засиял серебряными искрами. Медленно провёл пальцами по поверхности, как бы ощупывая. Контур затянулся тончайшим узором, приобрёл объём, легко упал ему на ладонь. Он щёлкнул пальцами. И - ничего. Нахмурился. Щёлкнул ещё раз. Крылья бабочки чуть шевельнулись. Из взгляда Старшего исчезли золотые блики, глаз потемнел. Бабочка задрожала, поднялась в воздух и опустилась на подставленную ладонь девочки. Та расплылась в улыбке, подбежала, обняла отца и чмокнула его в щёку.
   - Спасибо!
   - Ну, беги, играй...
  
   Шаги Аммиру утихли - видимо, убежала наверх. Тирмиунар откинулся в кресле и пытался понять, почему же так случилось. На создание игрушки для дочери он потратил больше сил, чем обычно, больше, чем эта бабочка стоит. Непонятно.
   Он вынул из ящика стола небольшое кольцо и без усилий подвесил в воздухе. Зашевелились пальцы, ткущие незримую паутину. Долго. Тирмиунар вздохнул, и кольцо, уже украшенное блестящим синим камнем, упало обратно в ящик. Он с треском задвинул его. Понятно. Ослабла не его сила, а сила вообще. Частицы как-то менее охотно прилипают друг к другу, они всё дальше. Только ли они? Он встал и подошёл к стене. Вытер ладонь о длинную полу жилета и осторожно приложил к камню. Ощупал стену лёгкими движениями, как бы вслушиваясь. То же самое.
   Он вернулся к креслу и тяжело опустился в него. Закрыл глаза. Что-то странное творится вокруг, кажется, сама Эрмар ослабляет свои узлы. Это пугало его, он не знал, к чему это приведёт. Внезапно он почувствовал, что серьга в его ухе начала сама собой покачиваться и теплеть. Он нащупал её пальцами. Тепло передалось по руке вверх и через минуту он уже смотрел откуда-то сверху на Эрмар, а рядом с ним находилась сама Ирму Акварэн. Он повернулся и заглянул прямо в лучистые серебряные глаза.
   - Что это, Ирму?
   - Я не в силах ничего изменить. Эрмар стареет. Пройдёт каких-нибудь две тысячи лет и ослабнут связки, сдерживающие её. Это неизбежно. - В голосе Матери Миров была горечь.
   - Что же нам делать? Что будет дальше?
   - Будет новая Эрмар. И мне бы хотелось, чтобы ты был там. Первым.
   Тирмиунар побледнел от переполнявшего его чувства недоумения и страха.
   - Но как? И что будет... со всеми?
   Ирму взяла его за руку. Страх испарился.
   - Не торопи время, дорогой мой Лассинар, всё случится так, как должно. А ваш Асиэль уже знает ответы на все вопросы. Только он не уверен.
   Тирмиунар опешил.
   - То есть... Ты хочешь сказать, Диарон?.. Он может помочь это остановить?
   Ирму улыбнулась, печально глядя на него.
   - Он бессилен это остановить. И ты бессилен. И Эрт'э'лэн Аквар. И я... Но Асиэль знает тот ответ, который поможет вам.
   - Поможет нам что? Где мы будем, если не станет Эрмар? Мы ведь погибнем вместе с ней!
   - Вы не можете погибнуть совсем. Многие... многие изменятся, уйдут в другие миры. А ты... Ты будешь таким же. И не только ты. Я так хочу.
   Он не понимал её слов до конца, и это жгло его сознание. Впервые он почувствовал себя слабым.
   - Но как? И причём здесь Асиэль?
   Ирму прочитала его слабость. Мать Миров приблизилась к нему так, что он не видел ничего, кроме горящих серебристых глаз.
   - Асиэль поможет. И ты тоже поможешь.
   Он хотел ещё о чём-то спросить, протянул руку, но... наткнулся на гору книг, с шумом упавших на пол. Открыл глаза. Он сидел всё там же, в библиотеке, и лужица чернил на столе - когда это он умудрился пролить чернила?.. - уже успела высохнуть. За окном раздавался смех Аммиру и бормотание Марагора.
   - Асиэль поможет, - выдохнул он шёпотом и заснул от усталости.
  
   XXXIX
   После ужина он попросил их остаться. Это было необычно, ведь уже долгое время он больше молчал, почти не разговаривал с ними, был, казалось, весь погружён в какую-то неразрешимую задачу. Но сейчас он попросил. И они остались.
   Долго провожали взглядом удаляющихся Нонэль и Аммиру. Да, девчонка выросла. Ещё немного - и будет красавица, смерть мужикам. Хотя хулиганит по-прежнему. Только более хитроумно. Ох, жаль беднягу, её будущего мужа...
   Марагор был главной и излюбленной жертвой разноглазой проныры. Хотя бы потому, что возмущённо реагировал на её выходки. Шутить шутки с Донэром было неинтересно - он половины не замечал. Вот и сейчас ничего не замечает. Стоит себе, как столб на перекрёстке, свистит какую-то пакость. И не подозревает, что здесь несёт каким-то очень серьёзным разговором. А может, как раз замечает? И виду не подаёт? Вот это выдержка!..
   Марагор запустил пальцы в причёску и нервно дёргал себя за какую-то косицу. Тишину нарушил как раз Донэр:
   - Зачем ты попросил нас остаться? Неужели мы ещё нужны тебе?
   Это попахивало вызовом, и Марагор зажмурился, ожидая, что Донэру влетит, да и ему за компанию. Но ничего не случилось. Старший только тяжело вздохнул и сказал:
   - Я знаю, что ты чувствуешь. Но вы мне сейчас нужны гораздо больше, чем раньше. Вы многому научились, вы сильны, вы молоды, вы умеете убеждать. Но кому это понадобится здесь, на башне? Я знаю, что вы сейчас начнёте спорить, доказывать - это ваше право. Но моё право - кое-что вам перед этим показать. Я воспользуюсь им. Дальше - решайте сами. Возьмите меня за руки. Только резко и внезапно.
   Тяжёлый морок заплясал перед глазами ребят. Мгновения вытягивались в бесконечную череду лет. Видения сменялись на головокружительной скорости, и они вдруг поняли, что было причиной необъяснимой замкнутости Старшего, поняли и ужаснулись. И осознали, что есть надежда на лучшее, и помогут ей сбыться только они...
   Тирмиунар резко дёрнул пальцами. Ребята отпустили его. На глаза наворачивались слёзы, они гнали их, но безуспешно. Наконец, Марагор прошептал:
   - Я понял... мы поняли. Мы уходим в Эйнаар.
   Старший поднялся и обнял обоих за плечи. Они не выдержали и уткнулись в складки его одежды. Странное это было зрелище: усталый, тонкий, весь какой-то хрупкий Тирмиунар, пытающийся успокоить двух сильных молодых мужчин. Старший поднял глаза. Его бледное лицо осветила зыбкая луна.
   - Вы не просто уходите, ани эспас. Вы же сами всё прекрасно знаете и понимаете не хуже меня. Не расстраивайтесь, ну что вы... Вы уходите затем, чтобы вернуться.
  
   XL
   Аммиру сидела в библиотеке и уныло таращилась в книгу. Наука в голову не лезла совершенно. Зато в вышеупомянутую голову с радостью лезли всякие глупости. Например, мысль о том, что хорошо бы прямо сейчас пойти и искупаться. Эх, хорошо!.. Но Аммиру понимала, что никто не выпустит её из библиотеки, пока она не закончит с этой треклятой главой. Ну зачем ей это нужно - учить какие-то легенды стотысячелетней давности, какие-то старые языки, на которых если кто и говорит - то только штук десять стариканов в Золотом Городе. Аммиру поморщилась. Эммион Эйнаар представлялся ей чем-то вроде жидкого бульона не первой свежести, в котором тонут, не желая бултыхаться, золотые мухи и какая-то труха. Аммиру была твёрдо убеждена, что нормально жить можно только на башне. Единственное, что смущало её - отсутствие компании. Перед родителями выпендриваться было не с руки, и она особо не старалась, к вящему удивлению оных, подумавших было наивно, что доченька перебесилась. Ничего подобного! Аммиру лишь затаилась на время, ожидая момента, подходящего для того, чтобы продемонстрировать всю свою дурь во всей красе.
   Из последних сил напрягая остатки воли, спасовавшие перед желанием искупаться, она-таки дочитала положенную на сегодня порцию древнего занудства и с облегчением захлопнула книгу. Кряхтя и ругаясь с помощью наиболее цветистых элементов лексики Марагора, водрузила тяжеленный том на полку и медленно потопала к двери. Не успела она выйти на открытое, не занятое книгами пространство, как неведомая сила щедро окатила её водой. Аммиру застыла, как статуя. В сознании пронеслось: так я же не так хотела искупаться! Тут же послышался насмешливый голос отца: "Сколько тебе говорить, не думай в библиотеке о всякой ерунде." Так мне и надо, подумала Аммиру, отфыркиваясь, отплёвываясь и с ужасом разглядывая мокрое, прилипающее к телу платье. Она напрягла память. Ну, ну, как же там дядя Донэр показывал? Ага, вспомнила! Быстро что-то прошептала и щёлкнула пальцами. Платье задымилось, но не высохло. Тьфу, опять не вышло. Ладно, само обсохнет, подумала Аммиру и пошлёпала вверх по лестнице, распутывая слипшиеся волосы и оставляя за собой внушительные мокрые следы. Внезапно она остановилась, почувствовав что-то необычное. Прислушалась. Вязкая тишина, обычно царящая внутри башни, уступила место странным звукам и необъяснимому грохоту. В башне что-то происходило, причём это что-то творилось практически на всех нижних пустых этажах. Сразу под террасой были комнаты Донэра и Марагора и их мастерские. Ещё ниже были комнаты для различного обучения, набитые книгами, инструментами и прочей ерундой. Ещё ниже весь этаж занимала библиотека, из которой она вышла и направлялась теперь в сторону террасы. Ниже библиотеки были кладовые. А ещё ниже - несчитанное количество этажей, пустые комнаты, гулкие залы, пыльные кабинеты, которыми никто не пользовался. Она знала, что туда никто особо и не совался со дня основания башни - неинтересно и скучно. Но сейчас что-то изменилось. Грохот шёл именно оттуда. Создавалось впечатление, что там работают сотни невидимых мастеров, что-то приколачивая, отпиливая, передвигая и роняя. Всё это сопровождалось странноватой монотонной музыкой. Аммиру приложила руку к стене. Башня дышала. Без сомнения, весь этот удивительный шум затеяла сама башня. Девчонка опешила. Если бы там развлекался отец - можно было бы пойти и глянуть, а так, всё-таки, страшновато. Но любопытство всё же взяло верх. Резко развернувшись, Аммиру пошлёпала вниз по лестнице.
   До первого пустого этажа ей предстояло пройти шесть довольно внушительных лестничных пролётов. Несмотря на то, что Аммиру двигалась исключительно быстро, ей показалось, что эти шесть пролётов она преодолела не меньше, чем за месяц. Тьфу, а как же я тогда подниматься буду? - пронеслось в голове. И вот она спустилась на первый из пустых этажей, оказавшись на небольшой круговой галерее, по правую сторону которой располагались тяжёлые двери. На цыпочках подошла к одной из дверей, нажала на ручку. Старая и, казалось бы, скрипучая дверь легко и бесшумно отворилась. Аммиру вошла и застыла на пороге. Зрелище ошеломило её.
   Она помнила эту комнату - в ней она пряталась, когда играла с Марагором, но тогда это было мрачное помещение с шершавыми каменными стенами, наглухо закрытыми ставнями и ужасным чёрным камином. Тогда Аммиру представляла, что из камина вылезает злая сила и ... жмурилась от удовольствия, думая, как с ней разделается. Теперь же всё изменилось. Это была просторная светлая комната, стены оказались покрытыми замысловатой мозаикой, в высоких стрельчатых окнах искрились витражи, возле отчищенного до блеска камина стояло несколько низких кресел. По стенам расположилась различная мебель - кровать, застеленная зелёным покрывалом, объёмистый шкаф, стол с множеством ящиков, снабженный изящной подставкой для тонких перьев и разнообразных кистей, полупустые полки для книг, на которых лежали стопки чистой бумаги... Нет, Аммиру решительно ничего не понимала. Она вышла из комнаты и заглянула в следующую. То же самое. Часть комнат была оборудована под всяческие мастерские, а в одном из самых больших залов воцарился огромный каменный резной стол, украшенный тяжёлыми витыми подсвечниками со множеством рожков. Нет, что-то здесь не то. Зачем им троим столько покоев, если они прекрасно умещаются на верхних этажах, да и то ухитряются терять друг друга? Не иначе, как гости пожалуют. Но откуда такая прорва гостей и зачем? Она уже забыла о том, как изнывала без компании, все её мысли были заняты внезапными метаморфозами башни. Надо что-то делать, подумала Аммиру и, выйдя из зала, поспешила вверх по лестнице. Отца она нашла на террасе. Он сидел в своём здоровенном старом драном кресле и бренчал что-то невнятное.
   - Отец, - спросила она, - Что творится в башне? Ты видел? Что это значит?
   Тирмиунар отложил ариэтору и посадил дочь к себе на колени.
   - Да, я знаю. Башня немного изменилась.
   - А зачем? Что это? - не унималась Аммиру.
   Тирмиунар улыбнулся.
   - Что это? Это перемены. Скоро наша жизнь изменится. Скоро у нас будут гости.
   Глаза Аммиру округлились.
   - Так много?
   - А сколько тебе надо? Никогда не знаешь, сколько гостей придёт, если звать не по именам.
   - А ты звал?
   Тирмиунар скорчил дочке рожу и, передразнивая Донэра, ответил, растягивая слова:
   - Ну, в общем, да.
   И рассмеялся.
   В это время где-то внизу, у подножия башни, прозвучал ясный звук колокола. Лишь в этот момент Аммиру осознала, что представляет собой не самое достойное зрелище в мокром прожжённом платье и, засмущавшись, побежала переодеваться.
   Тирмиунар встал с кресла и направился к лестнице. Не удержавшись, глянул в зеркало и скорчил рожу самому себе. Улыбнулся. Колокол зазвенел снова. Ну, вот и гости, подумал он и начал спускаться вниз.
   XLI
   Тирмиунар спустился в специально приготовленный зал и выглянул в окно. Гостей было трое. Два парня и девушка. Ну, посмотрим, подумал он, сел в высокое кресло у дальней стены и сцепил пальцы. Дверь перед пришедшими отворилась, и мягкий мелодичный голос Старшего пригласил их войти.
   Он сидел в кресле, подперев щёку ладонью, и прислушивался к приближающимся шагам. Вот они ближе, ещё ближе, ещё... И вот они уже стоят перед ним. Два парня и девушка. Один из парней стоит чуть в стороне, но видно, что все трое прекрасно знают друг друга. Тот, что в стороне, черноволос, только кое-где в глубине проглядывают каштановые пряди. Широко распахнутые серые глаза. Лицо доброе, открытое. Одет скромно, но не бедно. Руки выдают мастерового. Хорошо. Дальше. Второй парень весь какой-то более тонкий, что ли, буйные чёрные кудри вьются по плечам, на висках золотые ленты. Одной рукой сжимает ариэтору, другой обнимает девушку. Ясно всё с ним. А вот девушка. Высокая, статная, величественная. Волосы золотым водопадом на плаще цвета изумруда. И глаза - глубокие, бездонные, светло-фиолетовые. Знакомые глаза. Где-то он их уже видел. Таким глазам можно доверять.
   Тирмиунар обвёл их взглядом и поднялся:
   - Гилэр бэр фронкваром, ани эспас.
   Ребята несколько насторожённо смотрели на него, видимо, пытаясь что-то сопоставить. Наконец, вперёд вышел тот, что с ариэторой, и выпалил:
   - Гилэр бэр фронкваром, Лассинар. Мы пришли. Это ты звал нас слушать Мир?
   - Да, это был я, - сказал Тирмиунар, вглядываясь в это лицо. Всем поведением и статью парень походил на Марагора, но... Этот был какой-то задумчивый, нервный, не было в нём такой удали и бесшабашности. В нём читался путь, отличный от того, который он сам себе избрал...
   - Это был я. А теперь скажите вы. Кто вы, откуда, и почему ты, - он повернулся к парню с ариэторой, - назвал меня Лассинаром. Я слушаю.
   Ребята почувствовали на себе острый, пронизывающий взгляд. Смущённо переглянулись. Наконец, менестрель осмелел и сделал ещё шаг вперёд.
   - Моё имя Тинэрвэлан Ин-Энлармаран Ниэмар, - перевёл дух, - а Лассинаром я тебя назвал потому, что ты... ты он и есть. Мне о тебе твоя ученица рассказывала. И её описание довольно точно.
   - Ученица? - Старший в изумлении поднял бровь.
   - Ну, Ллирвэн Эрмираллару. Я подумал, что она твоя ученица. Это не так? - парень напрягся, ну точь в точь Асиэль, заслышавший что-то недостойное.
   - В какой-то степени так. Наверное.
   Тинэрвэлан облегчённо вздохнул. Равновесие установилось. Старший лукаво глянул на ребят и продолжил:
   - Интересно, и как же Ллирвэн вам меня описывала?
   Менестрель картинно закатил глаза и сложил руки на груди. Девушка хихикнула. Тирмиунар заинтересованно наклонил голову.
   - Вот этаким вот истуканом?
   Парень смутился.
   - Да нет, она сказала, что ты мудрый, но не спесивый, что это видно сразу. Что руки у тебя, как тонкие ветви, но это обманчивое впечатление. Что ты скромно одет, не то что Круг Стихий, эти чванливые рожи из Совета, включая моего папашу, которые в стремлении перещеголять друг друга уже стали похожи на манекены из лавки золотых дел мастера...Что ты лицо прячешь и волосы у тебя серебряные. Что ты добрый...
   - Ну, хватит, хватит славословий, - засмеялся Старший, - О моих качествах судить будете сами. Кстати, а вы что молчите? - он обвёл взглядом остальных.
   Девушка вышла вперёд и заговорила глубоким напевным голосом:
   - Я Рианон Вэн-Диарон Асиэль.
   Ну конечно, подумал Тирмиунар, дочь Асиэля. А я всё думал, где я видел эти глаза. Вот ведь память стала дырявая...
   Девушка продолжала:
   - Я Рианон Вэн-Диарон Асиэль. А это, - она указала на сероглазого, смущённо стоящего в стороне, - Тэркваром. Только он стесняется. Боится, что ты его выгонишь.
   - И почему же? - поинтересовался Тирмиунар.
   Сероглазый побледнел, сделал шаг вперёд и тихо сказал:
   - Моё имя Тэркваром Ин-Вэйвелеанар Акварэн, - и опустил глаза в пол.
   Старший улыбнулся. Встал, подошёл к Тэркварому, взял его за подбородок и заставил поднять голову. Затем, глядя ему в глаза, произнёс, чеканя каждое слово, медленно, будто хотел заколдовать:
   - Запомни, ани эспас. Дети не в ответе за дела своих отцов, и я не прогоню тебя, - и, уже мягко, обычным своим голосом, - Оставайся, раз пришёл.
   Тэркваром поклонился. Его лицо сияло от счастья.
   - Я говорил с Донэром, - сказал он, - Я видел, каким стал Донэр. Я понял. Вот и пришёл. Я...
   Тирмиунар поднял руки, призывая к тишине.
   - Ладно, ани эспас. Отдыхайте пока. Хотя нет, - он покосился в окно, - раз вы пришли первыми, вы поможете остальным найти дорогу. Да, кстати, вот и ещё гости.
   Через мгновение раздался звон колокола. Парни убежали вниз. Рианон осталась. Огляделась - никого, твёрдым шагом подошла к Старшему и прошептала:
   - Отец видел. Всё видел. Он не спит и думает.
   - Я знаю, - ответил Старший, - И жду его слов. Мы все ждём.
   Рианон вздохнула и добавила:
   - Я так боюсь за него...
  
   XLII
   Через какое-то время в зале появились Тинэрвэлан и Тэркваром, с видом аборигенов шагая впереди. За ними шли ещё трое. Снова два парня и девчонка. Чудно у них всё как-то, подумал Тирмиунар, и повторил своё приветствие. Эти оказались более раскованными. Быстро и чётко представились. Видать, эти их подучили.
   Первым вышел улыбчивый парень с синющими глазами и светлыми, почти в голубизну, волосами, сияющий, как горный лёд, быстрый и лёгкий, как ртуть.
   - Я Эрлиэнар Ин-Имиэль Эрлиэн, - и расхохотался.
   Девушка посмотрела на него с укоризной. Эрлиэнар замолчал. Затем она сама вышла вперёд - волосы цвета золотистого ореха, глаза разные - чёрный и золотой. Улыбнулась, дёрнула головой - зазвенели бубенцы в волосах.
   - Я Эрмирэ Вэн-Фиарэль Эрмирэнлармар, - голос прозвучал, как небесная музыка.
   Третий, несколько стеснительный парень, был обладателем роскошной каштановой гривы и грустных изумрудных глаз. Торчащая из-за пазухи флейта-кхил красноречиво говорила о роде его занятий. Блуждающий взгляд. Поэт. Мечтатель. Он как-то неловко выступил вперёд и на удивление звучно произнёс:
   - Я Энонмэннар Ин-Лура Кэрни, - и добавил тише, - Только все говорят, что от меня проку никакого.
   Тирмиунар улыбнулся.
   - Ну, это мы ещё проверим.
   Он собирался сказать ещё что-то, но его отвлекли. В зал влетели две девушки весьма странного вида. Было удивительно, что они пришли вместе. Одна была вся какая-то резкая, порывистая, размашистая. На остреньком ехидном личике горели хитрющие золотые глаза. Костюм на ней почему-то был мужской, хотя изобиловал разнообразными украшениями. Украшений было слишком много. А в волосах её цвета солнечных лучей отчётливо выделялись чёрно-фиолетовые ленты с массивными золотыми подвесками. Так-так, подумал Тирмиунар, началось.
   Девица щёлкнула каблуками и отрекомендовалась, как воин на перекличке:
   - Ллиэль Вэн-Илдинэмма Ллирэр-алэ-Сингнур!
   Вторая была несколько мягче, медлительнее, но изо всех сил старалась ни в чём не уступать подруге. Это была невероятно женственная девчонка с разноцветными кудряшками, в оттенках которых преобладали каштановые и светло-золотые пряди. Глаза её были тёплыми, удивлёнными и наивными, и блестели, как винные ягоды под луной. Прошуршав бесконечными драпировками своей одежды, она шагнула вперёд и промурлыкала:
   - Я Антарэль Вэн... Вэн-Тардинэм Эркангорар. Вот.
   Тирмиунар заметил у неё за ухом кокетливо воткнутую тигровую лилию. И рассмеялся. Девчонки были чуть ли не вдвое младше остальных, но держались уверенно и с лёгким вызовом (в глубине души смертельно боясь, что их отошлют обратно. Особенно боялась Антарэль).
   Тирмиунар строго посмотрел на них и спросил:
   - Ну и как вы сюда вошли, красавицы? Я не спрашиваю, откуда вы взялись - это и так торчит у вас из причёсок. Ну так как?
   Девчонки засмущались.
   Старший покосился на Тэркварома:
   - Ты что, дверь не запер?
   Тот покраснел.
   - Да запер, запер. Проверил даже...
   Повисла тишина. Новоприбывшие замерли. Но тут та из девчонок, что звалась Антарэль, быстро заговорила:
   - Нет, нет, это мы сами, сами...
   - Как сами? - Старший заинтересовался.
   - А вот... - смущённо проговорила Антарэль и, вскинув руку, проделала в стене дыру. Сжала пальцы. Дыра исчезла. - Вот так. Ты прости нас, мы так хотели...
   Дочь своего отца, подумал Тирмиунар.
   В это время в зал вошла Аммиру, держащая в руках кувшин. Увидев такую толпу, она расхохоталась.
   - Ну ничего себе! И что они тут все будут делать?
   - То же, что и ты, Аммиру, - строго сказал Старший. - Учиться и жить.
   И, обращаясь к ребятам:
   - Вот что меня интересует, ани эспас: как так вышло, что передо мной стоят исключительно представители Домов Изначальных? У вас там что, бунт? Или объявлен год непослушания и неповиновения? Я же не звал никого конкретно.
   Аммиру, плавно двигаясь по направлению к двери, глубокомысленно изрекла, да так, что все всё прекрасно услышали:
   - Как известно, услышать голос Стихии без жертв и членовредительства может только Стихия... Ничего удивительного, папа. Ты просто слишком громко орал.
   Тирмиунар попытался ответить ей в том же духе, но только развёл руками, поняв, что зал потонул в оглушительном хохоте.
   Начиналась новая жизнь.
  
   XLIII
   Шли годы. Башня жила, двигалась, шумела и хохотала. То и дело в некогда пустынных коридорах звенели быстрые шаги, звучали голоса, в мастерских кипела работа, то там, то тут раздавались звуки музыки. Неутомимая Эрмирэ собрала всех любителей побренчать, поорать и подудеть в одну компанию, и теперь они часто устраивали вечерами нечто вроде турниров менестрелей. В столице оно, конечно, было и поторжественнее, и побогаче, но здесь, на башне, эти состязания были как-то веселее и ярче, видимо из-за отсутствия мадригалов и прочей обязательной программы.
   Иногда Тирмиунар сам присоединялся к ним, чаруя молодых музыкантов живыми звуками своей ариэторы. Это была всё та же ариэтора - подарок Ллирвэн. Хотя она уже нуждалась в реставрации, он не расставался с ней, а к подарку Марагора - шикарному чёрному инструменту с богатой отделкой - прикасался только в тех случаях, когда его старая боевая подруга нуждалась в отдыхе. Он бы мог сам починить её, но как-то не доходили руки, да и время его было поглощено другими заботами. Самая главная из них - воспитание сыновей. Близнецы Гилэлкэр и Гилтардир, такие же седоволосые и разноглазые, как Аммиру, по части хулиганства давали сестрице сто очков вперёд. Хорошо, что теперь на башне было много народу, и всегда находилось, кому последить за этой взрывоопасной парочкой. Хотя и не всегда успешно. Эти юные обормоты способны были заморочить голову даже уравновешенной и спокойной Рианон. Они постоянно везде лезли, разбегались в разные стороны, подворачивались под руку в самый неподходящий момент и едва не отправили на тот свет собственную сестру, вмешавшись не к месту, когда та тренировалась произносить заклинание, творящее сталь. В итоге Аммиру была оглушена и сильно порезалась, а кроткий поэт Энонмэннар, не выдержав, сграбастал обоих за шкирку и, не обращая внимания на визг, пинки и укусы, водворил их под замок в пустой кладовке, припечатав для надёжности сочным заклинанием, чтоб не вылезли. С тех пор Гилэлкэр и Гилтардир слушались только его, а на других по-прежнему чихать хотели со шпиля башни.
   Время шло, в Нафин Лассинар приходили всё новые и новые ребята. Либо сила давнего зова была такова, либо песни Ллирвэн, разнесённые по всей Эрмар, мало-помалу творили своё дело. Время шло. Кто-то приходил, кто-то уходил, кто-то возвращался.
   Однажды в двери постучалась скромно одетая темноволосая девушка, абсолютно не похожая на столичных, да и вообще на городских жителей. Когда её привели к Старшему, она поведала, что родом из посёлка на краю леса, что её зовут Синвэллэ и что она хочет быть настоящей кэрни. Сказала, что её разбудили среди ночи странный свет и голос, и выйдя из дома, она увидела башню, хотя до этого ни разу не замечала. Она ушла в ту же ночь, пробыла в пути двадцать один день, и вот она здесь. Хотите - гоните, хотите -нет... Нет, нет, хотя бы помои выносить, хотя бы полы драить, но только бы тут... Поначалу ребята относились к ней настороженно, но потом, когда Нонэль лично взялась за её обучение, все поняли, что Синвэллэ - не просто деревенская простушка, что в ней спал дар такой силы и чистоты, какие не встречались на Эрмар многие тысячелетия. С самого начала лишь Тэркваром не сводил с неё своих огромных серых глаз. Затем он стал повсюду сопровождать её, и вышло так, что ласковая и простая Синвэллэ оказалась той, в чьём обществе немногословный Тэркваром становился красноречивым. А спустя некоторое время на башню заявилась сама Лура Кэрни, причём пришла она, почувствовав дар Синвэллэ.
   Неизвестно, что бы произошло, встреться она с Тирмиунаром. Лура была дама благородная и честная, но, к сожалению, начисто не умела держать язык за зубами. Пришлось прибегнуть к запрещённому приёму: Старший с семьёй укрылся в верхних этажах, а Антарэль, призвав на помощь весь свой дар, обернулась умудрённым опытом наставником, обладавшим незапоминающимся лицом и голосом. Оный наставник шёпотом призвал Луру особо не трепаться, присовокупив, что на то воля Создателя и Матери Миров. Против Ирму Ллиэлэр Лура, естественно, ничего не имела, а вот с Создателем пообщалась бы с удовольствием, желательно один на один, в чистом поле и при соответственной амуниции. Но как бы то ни было, Кэрни поговорила с Синвэллэ и забрала её с собой, сказав, что берёт её в дочери. Тэркваром долго мучался, а потом ушёл следом за ними.
   А через некоторое время начал исчезать сам Тирмиунар. Незримо покидая башню, бродил он по Эрмар, показываясь то тут, то там, сначала молча наблюдая за происходящим, а потом частенько вступая в разговоры. Хоть он и не открывал своего имени - все догадывались, кто это. Старинная песня об Утреннем Страже зазвучала по всей Эрмар, обретя новый смысл. А Изначальные в Золотом Городе никак не могли понять, как это менестрельским бредням удалось заставить спятить всех Киниан. Лишь Асиэль улыбался.
  
   XLIV
   Было раннее утро. Башня ещё спала. Только Гилэлкэр ёрзал от холода, сидя на бочке у главного входа. В огромном круглом холле не было окон, солнечный свет не проникал туда, лишь бесчисленные свечи вздрагивали, швыряя причудливые тени по стенам. Вот напасть, думал Гилэлкэр, углубившись в разглядывание собственных ногтей и ругая холод (сотворить себе тёплый плащ до него не дошло). И зачем только он вызвался? Вчера отец сказал: кто-нибудь обязательно придёт утром, их надо встретить, кто пойдёт? И он, как дурак, вылез вперёд. Повыпендриваться хотел перед Имиарану, чтоб та поменьше глазела на Гилтардира. Подумаешь, песни поёт! Зато темноты боится! А у меня и творить лучше выходит, и пишу я красивее, и не боюсь один двери сторожить!
   Оставлять стражу на дверях Старший начал после внезапного появления Луры. Кэрни, конечно, своя, можно сказать, союзник, но лучше всё же подстраховаться. Нужен кто-нибудь, чтобы предупредить, если что.
   А Имиарану - это была девчонка, совсем недавно появившаяся на башне. Она пришла с Запада и трогательным голоском пела песни Ллирвэн. Поначалу бедняжка не сообразила, куда попала, приняв Нафин Лассинар за обычный закрытый Дом знаний, каких было полно по всей Эрмар. Как правило, подобные Дома строили утомлённые столичными дрязгами маги или непригодные (вследствие нехватки запчастей) к строевой службе старые воины. Удалённость и непроходимость окружающей природы (как правило, леса, горы или какие-нибудь болотистые низины, из которых на три полёта стрелы вокруг кроме гнилых пней да кочек ничего не видно) весьма способствовали учебному процессу, ибо ученики не разбегались ввиду отсутствия очевидных соблазнов. Имиарану уже была в трёх таких Домах и думала, что оказалась в четвёртом, а когда поняла, когда Старший спустился поговорить с ней, выдала первосортный обморок в лучших традициях Асиэля, грохнувшись на руки оказавшемуся рядом Гилтардиру и повалив светильник. С тех пор Имиарану питала неоднозначные чувства к Гилтардиру, а Гилэлкэр питал оные чувства к ней, что стало причиной бесконечных споров, соревнований и прочих выяснений отношений между братьями. Тирмиунар только снисходительно улыбался и не вмешивался.
   И вот соперничество довело Гилэлкэра до холодного сумрачного поста у главного входа. Что обидно, он сбился со счёта времени и не мог понять, когда всё это закончится. Открывать же дверь без нужды строжайше воспрещалось. Он вздохнул и со скуки стал пытаться сотворить стул или кресло, чтобы, наконец, слезть с этой дурацкой бочки. О плаще он даже не подумал. Время шло медленно и уныло.
   Внезапно прямо посреди холла обозначился излом, забегали зелёно-золотые сполохи, пространство резко раздвинулось и сомкнулось, выпустив двух чрезвычайно подозрительных, с точки зрения Гилэлкэра, субъектов. Роскошная одежда и уверенный, холёный вид абсолютно не вязались с привычным образом ученика или странника. Вдобавок, оба были вооружены. Один тип, здоровенный, огненно-рыжий, с ухмыляющейся мордой и в ярко-алом шитом золотом плаще поверх чёрного костюма был ещё туда-сюда, несмотря на внушительных размеров меч, на рукояти которого покоилась обтянутая тонкой перчаткой рука владельца. Но вот второй активно раздражал Гилэлкэра. Он был ниже ростом, подвижен, как ящерица, чёрен, как ночь, весь вызолочен, как парадный сервиз, и на его хищной птичьей ряхе уверенно плавало блудливое выражение.
   Оба гнусных типа отряхнулись, переглянулись, и чёрный заявил рыжему голосом типичного заговорщика:
   - Ну что, устроим сюрприз потихонечку?
   Тут Гилэлкэр понял, что наступил момент для геройского подвига. Он аккуратно вылез из-за бочки, за которую успешно и отважно залез, как только коридор открылся, и набросил на подлых шпионов заклятие, плотных кольцом обвившее их и не должное допустить перемещение злых врагов далее двух шагов вправо-влево. Рыжий тип нахмурился, повернулся к Гилэлкэру лицом и спросил:
   - Это что за фокусы, а?
   По-видимому, заклятие ему совершенно не мешало, хотя серебристый обруч ещё светился в воздухе. Чёрный шпион невозмутимо добавил:
   - Может, развеять эту поганую верёвку вместе с этим малым, а? Ну-ка выйди на свет, я на тебя полюбуюсь, чародей несчастный! Это что за новые порядки в старом балагане?
   Гнусная харя чёрного вражины являла собой такое недвусмысленное зрелище, а его когтистая лапа так угрожающе напряглась, что Гилэлкэр ещё дальше забился в тёмный угол и закричал изо всех сил, страшно и отчаянно.
   Через пять минут вся башня была на ногах. Раздался топот по лестнице. Ещё миг - и в холл ворвался Тирмиунар в сопровождении самых сильных воинов и магов, что в столь ранний час нашлись в наличии. Лицо его было мрачным и перекошенным.
   - Что случилось?! - голос его зазвенел, гулко отдаваясь в сводах. Внимательно приглядевшись, он понял, что случилось, и расхохотался, как сумасшедший. Справившись с приступом смеха, он перемигнулся с пришельцами и обратился к сыну, уже вылезшему из угла и теперь стоящему в полной растерянности, поглощённому попытками понять причину такого веселья и не знающему, что делать: самому смеяться или сгорать от стыда.
   - Ну-ка, ну-ка, Гилэлкэр, расскажи, что тут у вас стряслось?
   Тот потихонечку успокоился и ответил:
   - Отец, я тут двух вражеских шпионов поймал, то есть... почти поймал, потому что этих гадов заклятия не держат. Вот эти гнусные морды, я тебе их сдаю с рук на руки, делай с ними что хочешь.
   И, замявшись, добавил:
   - А вот этот чёрный, с когтями, развеять меня хотел!
   Тирмиунар с укоризной посмотрел на вышеозначенного когтистого гада.
   - Марагор, как тебе не стыдно, ты мне всех детей заиками сделаешь! Ну вот, напугал пацана...
   Тут не выдержал Гилэлкэр.
   - Марагор?!! Это Марагор?!!
   Он не мог поверить, что вот эта вот разбойничья морда и есть тот самый добрый дядя Марагор, о котором столько рассказывали и отец, и мать, и в особенности, сестра. Хотя... что-то в нём есть, да, точно. Вот если бы ещё позвонил в колокол, как все нормальные гости. Все вон ходят и звонят, как положено, и все довольны... Гилэлкэр углубился в размышления и уже ничего не замечал. Серебристый обруч истаял. Тирмиунар подошёл к вражеским шпионам с гнусными харями и обнял их за плечи со словами:
   - Как же я рад вас видеть, вы бы знали!
   Рыжий довольно выговорил:
   - Мы знаем. Мы вот даже кое-что припасли для встречи, а тут этот герой из бочки, - он глянул в сторону Гилэлкэра и со значительным видом приподнял за ручку здоровенный кувшин. - Из запасов Асиэля. Еле выпросили. Знали, ты любишь. Вот и расстарались.
   Тирмиунар засмеялся:
   - Спасибо, ребята. Но если бы вы шепнули Асиэлю, для кого просите, и стараться бы не пришлось.
   Чёрный вопросительно уставился на него.
   - Это почему?
   - Сам бы отдал.
   XLV
   В этот день на башне царила весёлая кутерьма. Все занятия были отменены, и обитатели мастерских, библиотек и тренировочных залов теперь суетились, как могли, приводя себя в надлежащий порядок и думая, чем бы таким прихвастнуть перед гостями.
   По неписаному закону, родовые различия среди учеников были стёрты, то есть никому даже не приходило в голову носить одежду, по цвету и покрою соответствующую своему происхождению. Все - от Наследующих Стихии до наследника деревенского пивовара, - одевались скромно, хотя и подражали изо всех возможных сил Старшему, предпочитая чёрный, тёмно-зелёный и синий цвета. Этот закон нарушался только два раза в год: на праздник Сафэль Сафалар и на день рождения. А так как сегодня не было ни того, ни другого - до весны далеко, а ближайший день рождения намечался у одного из юных менестрелей только через одиннадцать дней, обитателям башни оставался только один способ навести красоту.
   Звенели бусы, мелькали гребни, доставались из потайных мест лучшие украшения, большей частью собственного изготовления. До блеска натирались музыкальные инструменты, натягивались новые струны...
   Ллиэль ещё с утра слышала какой-то переполох, но решила, что обойдутся без неё. Скорее всего, опять кто-то из младших сотворил какую-нибудь гадость и, не в силах развеять, гоняет по коридорам. Такое здесь сплошь и рядом. Не удивишь, подумала она и плюхнулась дальше спать. Она могла себе это позволить, так как сегодня в библиотеке её ждали только к вечеру. Днём же её разбудил нарастающий шум - все куда-то бегали, хлопали дверями. Не иначе, всё ещё гоняют эту тварь, подумала Ллиэль сквозь сон и уже приготовилась заснуть обратно, как почувствовала, что дверь тихонько приоткрылась, затем вернулась на место. Вдобавок ей показалось, что кто-то на неё смотрит. Как бы не эта гадость, что гоняют по башне, подумалось ей. Внезапно её охватил гнев, рывком выдернув из сна. Как смеет какая-то сволочь бестелесная врываться к ней в комнату и нахально глазеть?! Ллиэль резко села на постели, выхватив из-под подушки длинный кинжал, раскрыла глаза и увидела... Марагора. Тот сидел на краешке кресла и с удовольствием её разглядывал, лучезарно улыбаясь. За то время, что они не виделись, Марагор явно прошёл воинское посвящение, о чём говорил замысловато украшенный фамильный меч в чёрных ножнах, кокетливо болтавшийся у его бедра.
   Ллиэль дёрнула головой, как бы прогоняя сон. Через минуту до неё дошло, что это не сон - голос Марагора вернул её к действительности.
   - Какая ты стала красивая, ллиру!
   Ллиэль молниеносно соскочила с постели и повисла у него на шее, не обращая внимания на царапающие камни и жёсткие ремни...
   Антарэль вместе со всеми бегала по башне, пытаясь выяснить, что происходит. Никто ничего вразумительного не отвечал - только подсовывали ей что-нибудь. То сунут свечи, попросив отнести в обеденный зал, то пошлют в кладовую пнуть Эрлиэнара, чтобы не мешкал с вином. То одно, то другое. Совершив где-то около двадцати рейдов, обегав всю башню вверх, вниз, вдоль и поперёк, она наконец-то остановилась и задумалась, решив, что после таких перегрузок может и сама понять, в чём дело. Она стояла на галерее возле библиотеки, когда чьи-то руки обхватили сзади её голову, прикрыв глаза. Опять шуточки Хаурэна, подумала она и уже собиралась внушить поганцу, что тот держит в руках ржавую кочергу, как внезапно ей показалось, что от этих ладоней исходит нечто иное. Антарэль осторожно сняла расшалившиеся ручонки со своего лица и, обернувшись, встретилась взглядом с Донэром.
   Она бы лишилась чувств от неожиданности, но Донэр подхватил её и одним движением усадил себе на плечо. Антарэль засмеялась, как ребёнок, и запустила пальцы в огненные волосы, ещё не до конца веря в происходящее...
  
   После одуряющего по своей торжественности обеда, на котором Марагор еле высидел, да и то из уважения к Нонэль, придумавшей всю эту показуху, они вшестером сидели на террасе, пили вино и взахлёб рассказывали. Всем остальным строго-настрого было запрещено до утра совать свои острые носы на террасу, и посему в дверях столпилась внушительная куча любопытных.
   Девчонки висли на своих кавалерах и пухли от гордости. Марагор, размахивая кубком, воодушевлённо вещал:
   - Как только я её увидел - сразу понял: девчонка с характером, что надо! Вот, помнится, года через четыре после того, как мы ушли отсюда, дело было. Подходит она ко мне и говорит: а давай на драконе полетаем? Я ей в ответ: а где его взять? А она - давай сотворим! Ну, думаю, влип. Так ведь ничего, сотворили.
   - Ага, сотворили! - вмешался Донэр, - Какое-то длинное негнущееся корявое бревно с мутными глазками и кривыми ручками, крылья - тьфу, одно название, как крыша дырявая, все в прорехах. И двигался резкими толчками. Так этот вэйдонэль последний ум растерял. Залез на этот оранжерейный экспонат сам, подсадил эту вот паразитку и - вперёд. Ты ещё расскажи, как ты на шпиле Тардинэмовой башни повис. Полдня ведь болтался, покуда сняли!
   - Скотина ты, Донэр, да ведь я всю эту ловкаческую семейку отвлекал, чтобы ты мог со своей милкой поболтать. Ну кто мог подумать, что в пустой колокольной башке моего лучшего друга мозгов наскребётся ровно на то, чтобы влюбиться в дочку Мастера Иллюзии и Миража! Сам-то тоже хорош! Когда ты только начал за Антарэль ухлёстывать - помнишь, ювелир несчастный, как пытался сотворить золотой сад и меня втравил? Как ты это себе представлял - творить иллюзию во дворе у Тардинэма?! Еле ноги унесли от его поганых зубастых орлов и прочего зоопарка!
   - Но-но-но! - парировал Донэр, - а кто своему собственному папаше башню развалил? А кто вымотал все нервы благородной Илдинэмме?
   - А чего она Ллиэль заперла? Ну, моя девочка, конечно, сама не промах, - он ласково глянул на Ллиэль, сидевшую у него на коленях, - возьми и осуши знаменитые мамочкины фонтаны. Та - ахать и охать, позвала Имиэль, чтобы обратно их наполнить, а не тут-то было! Как только начнут наполнять, солнце - бум - и заходит! Они опять начинают, солнце - бум - и заходит! Ни фига у них не выходило, пока Ллиэль не выпустили! А я здесь совсем ни при чём, ну ни вот на столько! - Марагор изобразил стыдливость и стеснительность, отчего Тирмиунар, выслушивавший эти россказни с лёгкой улыбкой, не выдержал и рассмеялся всерьёз.
   Марагор продолжал:
   - А ты помнишь, какой тебе концерт устроил Молчаливый, когда ты ему заявил, что прошла любовь меж вами и разошлись пути, и утопал к моему папаше в оружейную? Ну?
   - Да... - протянул Донэр, -Я тогда много новых слов узнал, и не только я. Весь город узнал. А стены Вэйвелеанаровой халупы теперь красные.
   - Это почему? - поинтересовалась Нонэль.
   - Как почему? - удивился Донэр, - Покраснели... Песнь покинутой сиротки в исполнении Молчаливого была столь горька и печальна, что даже стенам оказалось не под силу это вынести. От стыда покраснели.
   - Ну конечно, - возразил Марагор, - Это он их ночью перекрасил, а потом по всему городу раззвонил, что от стыда, звонарь несчастный. Ох, и смеху было! Молчаливый потом ходил злее овода и от избытка чувств и неги нерастраченной, что в юном сердце, как цветы, растут, - он явно копировал гнусавый голосок Асиэлевой жены, - пинал всё, что под ноги попадётся. Успокоился только, когда пнул наковальню.
   - Ага, - встрял Донэр, - Эта красотка не приняла его печали и оказалась холодна, и от его очарованья не пала жертвою она. Тяжёлая больно. Всё остальное летало по двору и по улице так, что хоть пригибайся. Ну а что потом было...
  
   Тирмиунар слушал их с лёгким сердцем, несмотря всю их щенячью дурь и хвастовство. Он уже понял, что за то время, пока они не виделись, ребята проделали огромное количество работы - начиная от бесед с младшими и заканчивая работой над собой. Причём, серьёзной работой - раньше бы Марагора даже на порог оружейной не пустили ввиду хилого сложения и ехидного характера. А шуточки - что ж, и у воина должны быть минуты отдыха...
   Уже давно спустилась ночь, а голоса и смех всё звучали на террасе...
  
   XLVI
   Асиэлю снился сон. Ему казалось, что он стал лёгким пушистым облаком, гонимым ветром. Он пролетал над Эрмар в блаженном покое и растворялся в красоте. Реки, горы, поля, леса, морские глубины - всё завораживало его, он одновременно был везде и был всем. Пролетал по камням стремительной горной рекой, гордо высился над миром неприступной скалой, шелестел тонким колосом, пробивался из глубин хрупким полевым цветком, молодым клейким листиком расправлял зелёное крылышко, принимая каплю росы, быстрой рыбой скользил по морскому дну... Он был всем и всё было им, сливаясь в одном, томительно прекрасном звуке... А потом одно видение сменилось другим, и он даже не осознал, что проснулся - воспринимал происходящее как продолжение сна. Он почувствовал внезапный прилив тепла, мягкий свет окутал его и он утонул в жемчужно-радужном сиянии, зажмурившись от неожиданности.
   Когда Асиэль открыл глаза, перед ним стояла сама Ирму Ллиэлэр, и казалось, её лучистые глаза ощупывали его сердце. Мать Миров заговорила первая. В сознании Диарона чётко обозначился её голос.
   - Асиэль, ты слышишь меня?
   Он кивнул, не в силах оторвать глаз. Ирму продолжила:
   - Мне о многом надо поговорить с тобой, Диарон. Я знаю, ты читал в его сердце. Ты уже понял, к чему идёт Эрмар, что грозит ей.
   - Да, Ирму. Но как же быть? Я день и ночь думаю, мне кажется, что ответ где-то рядом, но я не нахожу его.
   - Ты сам ответ, Асиэль. Слушай голос своей души.
   Асиэль замолчал. Мать Миров, улыбаясь, смотрела на него.
   Он продолжил:
   - Кажется... кажется, я нашёл. Если это возможно, мы не погибнем, - он осёкся, - мудрость Киниан не погибнет. Скажи мне, Ирму, - Диарон поднял глаза, - Если живое можно создать, собрав мельчайшие частицы и скрепив их звуками, то можно ли живое разобрать на время, не убив?
   - Можно, ани эспас. Только для этого нужно очень много силы. Нужна сила огромного народа и сила Синкланара.
   - Ирму, существует двенадцать путей. Если взять по одному живому из каждого, можно ли их разобрать, скажем, на время, а затем снова собрать? Они выживут? Они изменятся?
   - Можно, ани эспас. Они выживут и не изменятся. Но поначалу им будет очень трудно. Особенно подобным тебе. Но они выживут.
   - Я понял. Я буду говорить с Эрт'э'лэн Акваром.
   - Он примет, у него нет выбора, ты же знаешь.
   - Ирму, кто должен пойти? Ответь мне на этот вопрос, Ирму!
   - Ты сам ответ, Диарон. Слушай свою душу...
  
   Серебристый морок исчез, унося вдаль голос Матери Миров. Асиэль Диарон отпил вина из кувшина, стоявшего на столе, не в силах дойти до окна и взять кубок. Вино вернуло ему способность ориентироваться во времени и пространстве. Он повернулся к окну, с тоской глядя на проплывающие облака: совсем недавно и он был облаком, и он был всем, и всё было им...
   Асиэль всё понял. Сегодня же он будет говорить с Создателем.
  
   XLVII
   Как тяжко дышится, любовь моя, ты чувствуешь это? Сила покидает Эрмар, оставляя нам одни осколки. Это неизбежно.
   Посмотри вокруг, этой красоте недолго радовать глаз. Давай запомним, ибо впереди неизвестность, а память помогает выстоять там, где нет жизни.
   Посмотри на ребят - они счастливы здесь, но они уже тоже знают всё, ибо не могут не знать того, что открыто мне, хотя не всем дано прочувствовать до конца, и я счастлив, что это так.
   Загляни в души наших братьев и сестёр, любовь моя, они уже во власти страха, хотя им неведома истина. Они стянули огромную силу в Эммион Эйнаар, и жители столицы пока ещё беззаботны в своём неведении. Но скоро кончится, иссякнет сила, и им будет тяжелее всех.
   Протяни свою нить к Золотому Городу, в нём темно и пусто, только светится окно брата нашего Диарона. Он уже знает путь к сохранению, я читал в его сердце, но путь этот горек и другого не дано.
   Ты чувствуешь всхлипывающую волну теплоты, любовь моя? Мать Миров хочет, чтобы я первым ступил на новую Эрмар, и я не знаю, что со мной будет, если волей Ирму разойдутся наши дороги.
   Не слушай меня, не плачь, Син-Энлармар не в силах разрушить то, что сотворила дважды, это истина.
   Открой мои глаза, любовь моя, ибо я вижу только тьму, в которой тают, затихая, осколки моей жизни. Вдохни в меня силу не поддаться этой слабости и с честью выдержать испытание.
   Мои нервы обнажены, я чувствую дыхание Эрмар, ей становится больнее с каждым вздохом, и в этой агонии мечется наша судьба. Наше будущее рождается из распада, видно, участь моя такова, что цветы мои растут из пепла и нет ничего нового на этом пути.
   Закрой глаза, любовь моя, отдохни перед дальней дорогой. Мы многое потеряем, может быть, мы оставим Великому Ничто самое дорогое, что у нас есть, но разве не теряли мы раньше? Из потери вырастает обретение, и встреча будет недалека, только иная встреча, ведь мастеру дано увидеть ариэтору в стволе дерева и блеск драгоценного камня в языках пламени.
   Закрой мои глаза, любовь моя, ибо я устал, как не уставала сама Эрмар, я хочу отдохнуть. Не прячь взгляд, высуши слёзы, эти дни - наш подарок друг другу. Пусть наша память будет светла и чиста, как горный ручей. Не замутняй колодец памяти, пусть вода его остаётся прозрачной...
  
   Старший лежал, раскинувшись, на камнях террасы, бессвязно произнося странные пророчества. Взгляд его был чёрен, как ночь, окутывавшая Эрмар. Нонэль сидела рядом с ним и беззвучно плакала, не выпуская его руки. Ночь трещала по швам, и, казалось, звёзды потускнели, вторя её плачу...
  
   XLVIII
   Девять дней, девять долгих дней продолжалась эта пытка. Казалось, часть его души парила над башней, в то время как другая часть оставалась там, на камнях. Обе части мучительно тянулись друг к другу, разрывая оболочку ночи дрожащими пальцами. Всё существо орало от боли, ибо Эрмар постепенно умирала, и он умирал вместе с ней. Он бился в воздухе, как птица, привязанная за лапу, это был он, и он же лежал неподвижно на холодном камне, как заклинание, произнося странные и страшные фразы. Да, он умирал, возрождался, снова умирал, и снова возрождался, ибо не мог умереть совсем, и каждое рождение выжигало его изнутри, но на границе жизни и смерти вспыхивал свет, и он на миг видел её лицо - пусть бледное, пусть заплаканное, но это придавало сил вновь рождаться и вновь умирать, и опять рождаться. Он метался между жизнью и смертью, а губы всё шептали, и слова рассыпались в своей сути, утратив смысл, а он всё шептал...
   Потом всё кончилось. Он погрузился в мягкое облако серебристо-белого света. Он парил в нём, ощущая, что нисколько не весит, он стал лёгким дыханием и тонул в светящемся ореоле, как в тёплом молоке. А потом пришла Ирму. Он знал, что она придёт, ждал её ещё тогда, умирая и рождаясь бесконечное число раз, но время остановилось и он почти изверился. Теперь же девять страшных дней были позади, и Мать Миров сидела у его изголовья.
   - Тебе было больно, ани эспас. Прости меня, если сможешь, - Голос Ирму был тихим и печальным. Он попытался приподняться, но всё, что смог - это повернуть голову.
   - Но в этом нет твоей вины, я же знаю...
   - Всё равно прости, ибо тебе полнее всех отпущено этой боли, и я не в силах унять её всю без остатка. Ты должен быть на новой Эрмар, но я не могу простить себе всего того, что тебе придётся пережить ради этого.
   - Я готов, Ирму. Что может быть страшнее потери себя?
   - Только потеря части себя. Будь готов и к этому. Скоро соберётся Последний Совет. Ты будешь там.
   - Но... - он попытался что-то сказать, но сил не хватило.
   - Я буду с тобой, Лассинар. Все будут с тобой. Никто не причинит тебе зла на Площади Собраний. По крайней мере, такого зла, что способно помешать. Я буду с тобой...
   Он уже не слышал последних слов, вихрь уносил его куда-то глубоко-глубоко во времени, а когда он открыл глаза, перед его взглядом заплясали цветные искры, замаячили тени... Потом пелена спала и проступили лица. Лица тех, кто был с ним все эти девять дней, когда он не принадлежал ни одному из миров. Он приподнялся на локте, оглядел собравшихся.
   - Пришло ваше время, ани эспас, - с трудом выговорил он, - уходите в Эйнаар. Там мы встретимся. Скоро встретимся...
   И провалился в сон.
  
   XLIX
   Ллирвэн внезапно почувствовала себя усталой настолько, что утром не могла встать с постели. Так она и лежала, глядя в потолок, пока в комнату не вошёл Ингилэр, обеспокоенный долгим отсутствием сестры.
   С тех пор, как они встретились в Веларэне, он следовал за ней, как тень, лишь изредка наведываясь домой к ошарашенной, ничего не понимающей жене. Жена плакала и умоляла никуда не уходить. Он пытался ей что-то объяснить, пытался даже взять её с собой - всё было бесполезно. Она слишком любила свой сад, чтобы оставить его. Она слишком любила Ингилэра, чтобы отказаться от него, но недостаточно, чтобы ради него бросить сад. Бедняжка, - думал Ингилэр, - вот оно, настоящее безумие. Он не мог ей помочь, и потому уходил, но неизменно возвращался, понимая, что этим только расстраивает её, но ничего поделать с собой не мог. Бремя тяжёлых мыслей превратило его прекрасное лицо из лучезарного в печально-задумчивое. Только изредка тень улыбки озаряла его.
   Ингилэр сел на краешек кровати Ллирвэн. Она слабо улыбнулась.
   - Осталось всего несколько дней, Ингилэр. Подумать только, несколько дней... А я уже ничего не могу. Я не могу петь, не могу играть. Мой ручей иссяк, остались лишь несколько капель, и их, я надеюсь, хватит на эти несколько дней, Ингилэр. Эти дни твои, брат. Ты будешь петь за меня.
   Ингилэр печально посмотрел на неё и погладил по волосам.
   - Мне не придётся петь за тебя. И тебе не придётся. Голос уже обогнул Эрмар, больше не надо петь. Все уже готовы к изменению пути, боль моя. Эти несколько дней мы подарим тебе. Я и Гилэраквар. Вот он, сегодня ночью пришёл с Запада. Он многое сделал, твой очень средний брат. Ну же, поздоровайтесь!
   В комнату вошёл Гилэраквар. Он был высок, несколько сутуловат, что великолепно маскировало в нём умелого воина. Тяжёлые волосы падали на грудь. Ллирвэн посмотрела на него внимательно и поняла, что он стал другим: с лица исчезло лукавое выражение, Гилэраквар был мудр, печален и строг. Да, подумала Ллирвэн, годы, годы... Казалось, недавно она встречалась с ним у Асиэля, долго убеждала, спорила, кричала, плакала. Тогда это был отпетый негодяй и дебошир по призванию. Но слова Ллирвэн разбили глиняную завесу, скрывавшую его сердце. Он стал иным. Он поверил.
   Помнится, как-то раз Гилэраквар привёл с собой совсем молодого парня. У парня были внимательные, казалось, в равной степени направленные и вовне, и внутрь себя глаза, ярко блестящие на узкой худой физиономии, пышные чёрные волосы с несколькими каштановыми прядями и певучее имя - Ларэрмун. Помнится, она даже пыталась запихнуть его имя в стихи и обыграть в шутливой песенке. Парень краснел и отворачивался.
   Ларэрмун был очень странным существом. Его неутомимость и энергия граничили с безысходностью. Он был любопытен, но не так, как иные мальчишки - нет, он был настойчив и упрям, но, казалось, впитывает желаемую информацию каждой клеткой, и в каждом слове, за каждой строкой ищет потаённый смысл. Ллирвэн часто подолгу беседовала с ним, поражаясь его не по годам зрелому уму. Он, казалось, был один на целом свете, можно было утонуть в его одиночестве. Она не знала, откуда он и кто он, и была странно удивлена тем, что Ларэрмун оказался младшим сыном Вэйвелеанара Акварэна. Ей почему-то казалось, что сыновья Изначальных не могут быть такими одинокими - ведь они живут среди себе подобных, в почёте и уважении и могут сами выбирать свой путь. Пример Донэра и Марагора стоял у неё перед глазами. Но тут было иное. Парень не знал своего пути.
   Он умел практически всё, был искусен в ремёслах, магии, битве, он был отличным музыкантом и превосходным поэтом, но никак не мог выбрать, куда ему податься. Он мог взяться за любое новое для него дело в надежде обрести свой путь, и задуманное неизменно получалось, но стоило ему закончить работу, как ощущение полёта уходило из рук, и он охладевал к своему творению.
   Он часто просил её рассказать ему о Лассинаре. Ллирвэн не таилась и говорила, говорила, затем брала ариэтору и пела, потом снова говорила. Похоже, она нарисовала слишком отчётливый образ, и бедняга заочно влюбился - Ларэрмун впитывал каждое слово с утроенной жадностью, как растрескавшаяся земля - влагу, и в глазах его загоралась надежда... Ей казалось, что в эти моменты он становился весь - открытая книга, и на страницах этой книги читалось: он такой необыкновенный, он обязательно мне поможет...
   Как-то раз он набрался смелости и попросил:
   - Ллирвэн, отведи меня туда, к нему... - его взгляд горел и способен был, казалось, растопить камень.
   Она не хотела говорить, но была должна. И сказала:
   - Не могу, Ларэрмун.
   - Почему? - он весь вытянулся, застыл, замер.
   - Я бы с радостью, но... Но ты не слышал зова. Ты не сможешь войти туда, если не услышал. Ты даже не увидишь, куда идти...
   Он не ответил. Только поднял на неё блестящие, тёмные, полные слёз глаза. И убежал.
   Я отняла у него надежду, подумала Ллирвэн.
  
   Ларэрмун больше не приходил. Лишь иногда она видела его, то в толпе, то на улице, он провожал её взглядом и молчал. Так и шло время - годы, годы... Ллирвэн порой уже забывала о нём, пока не встречала снова. Он был вездесущ и неумолим. И всегда неизменно провожал её взглядом. Что с ним стало, кем он стал?.. Бедный мальчик...
  
   Ллирвэн полулежала, оперевшись спиной на подушки, заботливо принесённые Гилэракваром. Братья сидели возле неё. На подоконнике в старом помятом кубке стоял букет ландышей. Она заметила его и спросила:
   - Это вы принесли?
   Братья недоуменно переглянулись.
   - Нет, - ответил Ингилэр, - откуда нам взять...
   Ллирвэн улыбнулась:
   - Не разыгрывайте меня. Это вы принесли. Больше некому. Спасибо.
   Гилэраквар растерянно пробормотал:
   - Ну, если ты так хочешь... Пусть это будем мы. Ингилэр привстал и переставил кубок на столик возле её кровати. Она слабо кивнула. И попросила:
   - Спой мне, Ингилэр. Спой мне про счастье. Пожалуйста.
  
   Потом был день, и ещё один, и ещё один. Братья не отходили от её постели. Временами Ллирвэн шутила, смеялась, даже выпила с помощью Ингилэра немного вина - у неё самой не хватало сил поднять кубок. Они пели песни, вспоминали старые проделки, дурачились. Временами она становилась печальной и какой-то неуловимо прозрачной, или призрачной. Я таю, - говорила она, - как свеча в руке. В чьей руке, она не уточняла, а сразу пыталась перевести разговор на другую тему. На четвёртый день она сказала, что хочет часок побыть одна, подумать, помечтать. Братья нехотя согласились посидеть в соседней комнате.
   Прошёл час, другой, а Ллирвэн всё не звала их. Они открыли дверь и застыли на пороге.
   Ллирвэн лежала на кровати, бледная, прямая, кожа на её лице, казалось, просвечивала. Она спала. Спала тем сном, который приходит порой к очень усталым, так можно проспать не день, не два, а годы, столетия... А потом проснуться с новыми силами. Но у них не было ни годов, ни столетий. Только несколько дней. Они это уже давно поняли. Но не это ошеломило Ингилэра и Гилэраквара, они были готовы к тому, что рано или поздно усталость усыпит Ллирвэн. Они увидели нечто иное.
   Возле кровати, на коленях, уткнув лицо в тонкую прозрачную руку спящей, стоял рыдающий Ларэрмун. До Совета оставалось три дня.
  
   L
   Последняя ночь. Небо уже давно изменилось, свисает серо-багровыми клочьями. Море переместилось, ушло от берегов Золотого Города, но зато смыло по дороге Эммион Илмэр и половину Западного хребта. То там, то тут раздавался хруст и грохот падающих, проваливающихся деревьев. Казалось, Эрмар заглатывает то, что сама породила, и - ни следа, ни тени, только чёрные ямы и светящиеся внутренним огнём изломы трещин. Больше ничего. Даже ветра. Башня ещё каким-то чудом держалась, хотя земля под её основанием уже давно обвалилась, и Нафин Лассинар висела в воздухе над ямой, заполненной пламенем, едва балансируя на трети своего фундамента.
   Башня молчала. Ещё вчера ушли Аммиру, Гилэлкэр и Гилтардир. Ушли в Золотой Город. Они сами пришли к нему и сказали: ты остаёшься, а мы уходим. Мы изменимся и вернёмся. Мы будем собирать силу для тебя и будем с тобой на Совете. Когда в изломе мелькнул и исчез плащ Гилэлкэра, он чуть не умер. Он даже не попрощался с ними - не успел. Они так быстро это сделали... будто знали, что он будет пытаться удержать их. Они ушли, потому что знали, что не смогут уйти, если он попросит их не уходить, и тогда всё рухнет - для того, чтобы отец смог остаться, нужен круг силы, который могут создать только его дети... Он не будет искать их глазами в толпе - не найдёт. Аммиру. Гилэлкэр. Гилтардир... Три незаживающих раны на живом сердце, истекающем болью. Ирму говорила: страшно не себя потерять, а часть себя. Он знал это слишком хорошо. Он знал это, когда жизнь назад разрушали его город, разрушая его самого. Он знал это, когда силой своей сдержал толпу, рвущуюся на его защиту, стоя на краю гибели, осознавая, что потом уже не будет, он знал это. Чудом уцелевший в Великом Ничто, устоявший на силе памяти и боли, осознавший, каков он стал - нынешний. Находящийся во всём, являющийся всем и всеми, и несущий всё и всех в себе - он знал это слишком хорошо.
   С густого, мёртвого неба падали птицы, стремительно уменьшаясь в размерах и таяли, таяли... В одночасье погиб и исчез прекрасный сад на террасе - ни следа, ни тени. Дерево, казалось, вплавилось в камень. Они не могли спуститься с башни по лестницам - лестниц больше не было.
   Нонэль уткнулась в его плечо. Она не могла говорить - только плакала. Он клял себя за то, что не в силах ничего изменить, приостановить, облегчить её страдания. Но она сама разделила с ним его мир, его боль, и не ему было дано избавить её от этой боли. Так они и стояли посреди рушащегося мира на головокружительной высоте - он, видящий всё, что творится вокруг и далее и бессильный отвести взгляд, и она, спрятавшая лицо в складках его плаща...
   Когда Ирму Ллиэлэр пришла, чтобы отвести их на Совет, было утро. Огонь ушёл в глубины Эрмар, только пепел летал в рваном небе, оседая на том, что ещё стояло на земле, и покрывал ровным слоем то, что уже истощило свои силы. Нонэль и Тирмиунар стояли неподвижно, как статуи, посреди погибшего сада, и Матери Миров потребовалось достаточное время, чтобы вывести их, уже готовых разделить судьбу мира, из оцепенения. Надо было спешить.
   Ирму взяла их за руки, как детей, и когда они шагнули в пульсирующий изумрудно-золотой излом, башня качнулась, раскололась и со стоном ушла в землю.
   LI
   Колокол. Огромный тяжёлый колокол раскачивался на гибкой своей шее, приводимый в движение его раскалёнными ладонями. Звук, по плотности схожий с густой, вязкой, чёрной глиной, обволакивает небо, серо-багровое небо над Эммион Эйнааром - Золотым Городом. Когда-то золотым. Теперь позолота слетает с камня, как пыль с книжного переплёта. Осенний город. Облетели листья Эйнаара. Западная башня вчера рассыпалась и упала в море. Никто не пошёл смотреть, незачем. Все знают, скоро всё будет так. Море обмелело, причал вынесли далеко вглубь - аж не видно, но корабли приходят. Сегодня корабли приходят в тишине, их никто не встречает. Музыка не звучит, все говорят почти шёпотом. День Последнего Совета. Страшно будет уносить с собой такую память. Эрар Донэр связал в узел слипшиеся волосы и начал спускаться с башни - надо переодеться к Совету.
   А колокол гудел...
  
   Площадь Собраний наискось прорезала огромная глубокая трещина. Начинаясь где-то у Южных ворот, она терялась в изгибах улиц и, не доходя Северных, скрывалась под обломками моста. Сегодня кто-то наспех сотворил Слово, и провал затянулся зыбкой серебристой плёнкой, на которую можно было ступать. Теоретически.
   Цепкий взгляд судьи уловил дыру с неровными краями на месте одного из высоких каменных кресел, стоящих полукругом у стены, украшенной (сильно сказано!) щербатой мозаикой. Да, сегодня кому-то опять не хватит места. Вечно кому-то не хватает тут места. Кому на сей раз?
   Асиэль Диарон спрятал горькую усмешку и медленно перешел площадь.
  
   Призрачный жемчужный свет падал скупыми брызгами на лица собравшихся. Из воздуха медленно соткалась высокая фигура, окружённая матовым ореолом. Радужные одежды и тёмно-синий плащ. Холодные серебристые глаза. Капризное женоподобное лицо, причудливый излом бровей. Волосы - пена чёрного водопада. Пальцы, соприкасаясь, высекают искры.
   Эрт'э'лэн Аквар почтил Совет своим присутствием. Создатель скорбит.
  
   Они вставали по одному, церемонно кланялись, сухо и негромко говорили. Все они были неуловимо схожи друг с другом, но не обликом. Если смотреть со стороны - создавалось впечатление, что все они связаны какой-то страшной тайной, древней клятвой, что какая-то сила давит на них, и боязнь этой силы делает их похожими: манера держаться, выражение лиц, манера говорить... Молодые лица и полные вселенской тоски глаза. Миллиарды лет вместе. Они - Изначальные, соль этой земли. Связанные одной на всех невидимой нитью.
  
   ...И ныне кто из Киниан останется, дабы беречь и охранять, учить и созидать? Кто войдёт в Кольцо Стихий для нового мира? Слушаю тебя, Асиэль. - голос Эрт'э'лэн Аквара не звучал, он возникал в сознании и невозможно было определить, каков его тембр. Этот голос был образом, картинкой, буквами, написанными внутри зрения. Нельзя оставлять так заданный вопрос без ответа.
   Асиэль Диарон весь день мучился дурными предчувствиями, хотя хуже быть уже не могло. Последний Совет решает судьбу Киниан. Достойнейшие останутся. Остальных ждёт неизвестность. Во время давешней аудиенции он обмолвился было для порядку об Изначальных - но даже не был удостоен ответа. Только гримаса отрицания. Создатель не хочет оставлять Изначальных, это было, да и сейчас написано на его тонком надменном лице - тут и магия не нужна, всё и так ясно. Он не хочет повторять свои ошибки. Не желает, чтобы в нём сомневались. Останутся те, кто не видел. Славненько. Новый мир - старая песня. Да и будет ли новый мир?
  
   - Говори, Асиэль. - голос в сознании заколебался, занервничал. Почему я тяну время, спросил себя Диарон. Ответа не нашёл. И, подгоняемый нетерпеливой вибрацией в висках, начал:
   - Маур Эрлиэн, путь Воды, принимает Эрлиэнар.
   (Вышел вперёд, поклонился, оглянулся, хихикнул и растворился в толпе. Его вытолкнули вперёд.)
   Со стороны жемчужного сияния - кивок одобрения.
   - Маур Эрмирэнлармар, путь Гармонии и Красоты, принимает Эрмирэ.
   (Россыпь колокольчиков, звенят браслеты, строго улыбается.)
   Кивок одобрения. Голос:
   - Я приношу своё благословение Эрлиэнару и Эрмирэ. Далее, Асиэль.
   - Маур Эрар, путь Огня, принимает Эрар Донэр.
   (Вышел вперёд, поймал взгляд Создателя, дёрнул головой, немного подумал и поклонился.)
   Лучезарная улыбка и кивок одобрения.
   - Маур Эркангорар, путь Иллюзии, Миража и Воплощённого Образа, принимает Антарэль.
   (Из-за спины Донэра показалась голова.)
   Кивок одобрения, улыбка ещё шире:
   - Да будет благословение Четвёртого из Синклан с Эрар Донэром и Антарэль.
   Диарон перевёл дух и продолжил:
   - Маур Акварэн алэ Эрмун, путь Созидающего и путь Воздуха, принимает Тэркваром.
   (Щёлкает пальцами, пытается приладить отвалившуюся мозаику, забыл, где находится. Спохватившись, кивнул.)
   Кивок одобрения.
   - Маур Кэрни, путь Врачующего, принимает Синвэллэ.
   (Вышла вперёд, поклон, руки сплетены, глаза смеются.)
   Кивок одобрения:
   - Да будет благословение Третьего из Синклан с Тэркваромом и Синвэллэ. Продолжай.
   - Маур Ангор алэ Маран, путь Луны и ночной Тьмы, принимает Марагор.
   (Вылетел вперёд, чуть не сшиб с ног Донэра, усмехнулся - только зубы заблестели - и отвесил лихой поклон, взмахнув смоляной гривой.)
   Кивок одобрения.
   - Маур Ллирэр алэ Сингнур, путь Дня и Света, принимает Ллиэль.
   (Стрелой дёрнулась из толпы, вцепилась в рукав Марагора, еле затормозила, бросила на него гневный взгляд. Подумав, резко поклонилась.)
   Тихий смех. Кивок одобрения.
   - Да будет благословение Второго из Синклан с Марагором и Ллиэль. Далее.
   - Маур Асиэль, путь Судьи, принимает Тинэрвэлан.
   (Вышел, поклонился сначала Диарону, затем Эрт'э'лэн Аквару, покосился на скучающе-настороженные лица Изначальных. Покачал головой.)
   Кивок одобрения.
   - Маур Ниэмар, путь Памяти, принимает Рианон.
   (Выплыла из толпы, как величественная богиня. Через миг превратилась в печальную девушку.)
   Кивок одобрения.
   - Да будет благословение Первого из Синклан с Тинэрвэланом и Рианон. Продолжай, Диарон.
  
   Повисла пауза. Натянулась нить, связующая Изначальных. Тишина звенела. Вся площадь ждала этого момента. Взбудораженные слухами и событиями последних лет, согреваемые надеждой, обречённые Киниан беззвучно произносили одно и то же имя в надежде на последние два пути.
   Последние два пути. Асиэль Диарон провёл рукой по волосам. Оглядел площадь, как бы ища поддержки. Ну что ж, в конце концов именно его задачей было решать, какие пути нужны новому миру и кто их примет. Он давно всё решил, слова вертелись на языке, но произнести их вслух он долго не решался. Произнести после всего.
   - Я жду, Асиэль, - снова забилось в висках.
   Диарон закрыл глаза и медленно, отчётливо произнёс, чеканя слова в полнейшей тишине:
   - Маур Тинивар алэ Тинфронкин, путь Утра и Обновления, принимает...
   - Тирмиунар не отдавал пути. - Этот голос, кажется, наполнил весь без остатка воздух над Эммион Эйнааром, - Я пойду сам.
   Толпа ахнула и замерла. Диарон с закрытыми глазами рухнул в кресло. Ну вот, началось, подумал он.
  
   - Я пойду сам. Я знаю. Кто-то должен повести их, - и, тише, - Я знаю, что такое Пустота.
   - Никто в этом не сомневается, - раздался голос Вэйвелеанара Акварэна, Молчаливого Мастера, иначе известного под нежным прозвищем Меченая Шкура. Обладатель позорной клички обладал чудовищной выдержкой - несмотря на неожиданность и изумление, в его словах чувствовалась насмешка.
   Тирмиунар резко обернулся в его сторону:
   - Давно ли ты в этом не сомневаешься, брат? И давно ли ты научился с такой лёгкостью отказываться от своего пути? Тогда же, когда научился отказываться от своего слова и предавать, не раздумывая?
   Тишина сорвалась и лопнула. Мастер уставился в камни перед собой и произнёс:
   - Я устал, Лассинар. Мне пора отдохнуть. Хорошо, что Тэркваром остаётся... А мне пора отдохнуть. Да и тебе тоже.
   Чёткий голос Тирмиунара чеканил серый воздух, срывая с него туманные клочья.
   - Я. Уже. Отдохнул. А тебе... тебе ещё тогда надо было подумать об отдыхе. Ещё тогда ты устал до безразличия и не задумывался о том, что делаешь - лишь бы поскорее с этим покончить -так? Что говорить сейчас? Кто поведёт их? Они не видели ничего, кроме своих городов - как они ступят на новую землю? Чем она их встретит? Они не знают, какова она - новорождённая земля. Они погибнут, если я не поведу их. Ты, Вэйвелеанар, не думаешь, что гибель нашей последней надежды будет на твоей совести? Или тебе уже безразлично, что делается в твоей совести, потому что в ней черно от славных дел твоей жизни? Или ты уверен, что это осознание не достигнет тебя в любой форме жизни? Скажи, ты в этом уверен?
   Молчаливый скучающе осклабился:
   - Я устал от тебя, Лассинар.
   Тирмиунар глядел в глаза Мастеру без тени улыбки.
   - Ты от себя устал, Акварэн. А от меня ещё отдохнёшь.
   Недобрый огонёк загорелся в глазах Вэйвелеанара.
   - Надеюсь, что не только я, Лассинар.
   Половина лица Тирмиунара, как всегда, была скрыта волосами, ниспадавшими почти до пояса. Обращённый к Мастеру ярко-синий глаз почернел, лицо побелело и заострилось.
   -Я тебе не Лассинар, брат. Для тебя я Мойн.
   В режущей слух тишине стояли они и, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Бледный от переполнявшей его памяти Тирмиунар и снисходительно улыбающийся Вэйвелеанар. Ветер с моря трепал серебристо-седые волосы Тирмиунара, он придерживал их рукой. Чёрный глаз смотрел в душу Мастеру. Тот закрыл глаза руками и неуклюже сел на место. Внезапно обозначился голос Создателя:
   - Ты сказал, Акварэн. Уйди отсюда.
   Молчаливый повиновался. Жемчужно-радужное сияние налилось красным.
   - Что скажут остальные?
   Изменчивые глаза Эрт'э'лэн Аквара застыли на фигуре, неподвижно стоящей в центре полукруга.
   - Садись, Тирмиунар. Место свободно.
   Ему уступили место Старшего. По праву. Он поднялся и сел. Пронесло, подумал Диарон.
  
   - Что скажут остальные? Асиэль, кто берёт слово? - лицо Создателя качнулось.
   - Слово берёт Ангор алэ Маран Веримэр. - Судья не успел сказать ничего, Несущий стихию Ночи объявил своё слово сам.
   Веримэр встал со своего места и, описав круг, приблизился к Эрт'э'лэн Аквару. Тот заинтересованно наклонил голову.
   - Если вы помните, - он обвёл взглядом Изначальных, - Если вы помните, свой путь я обрёл по его слову и свой дар принял из его рук. Ничего плохого нет в том, чтобы Тирмиунар повёл их. Мы все это знаем.
   - Мы знаем больше, - заявил Ниэмар Энлармаран, гордо вскинув голову, - И не хотим повторения старых ошибок.
   - Чьих ошибок? - вступилась Эрар Эльмиунэ, - мы все совершали ошибки, но почему-то никого не предостерегали от своих ошибок.
   - Наши ошибки стоят не так дорого, - возразил Энлармаран.
   - Это смотря для кого, - произнёс печальный женский голос, и из тени вышла Нонэль. Под обалдевшими взглядами Изначальных прошла прямо в полукруг и встала за креслом Старшего. После минутной безмолвной паузы она повторила:
   - Смотря для кого.
   Эрт'э'лэн Аквар с недоумением взирал на спор среди Изначальных. Этого не было в его мыслях. Он не думал о такой возможности. Также он исключал и то, что Тирмиунар, о чьём возвращении он смутно подозревал, ныне более похожий на воплощённую смертельную усталость, нежели на Утро, отважится на такой шаг. Нет, он неисправим. Опять он встаёт на пути. Он, связавший одной нитью памяти Изначальных и его, самого Создателя, и ставший на этой нити - узлом. На редкость прочный узелок. А чем развязывают такие прочные узелки?..
   Эрт'э'лэн Аквар ещё не успел распробовать вкус этой мысли, как почувствовал ледяное прикосновение сфер и голос Ирму Ллиэлэр сказал ему: - Не смей. Прекрати. Не смей больше. Пусть идёт. Так надо.
  
   Спор затянулся. Народ в безмолвии взирал на странное выяснение отношений среди Изначальных - все догадывались, что они связаны чем-то большим, чем родство, но никто не подозревал даже, что до такой степени. Оно и понятно, старые жители в большинстве своём ушли из Эйнаара ещё много тысяч лет назад, а новые не помнили Совета после сожжения Нэммиона. Никто не ожидал появления Тирмиунара - несмотря на слухи и рассказы очевидцев, многие не верили, что это реальная личность, а не персонаж менестрельских сказок. Какой же он Изначальный, если его и на Советах-то не видно? Но многие, вернее сказать, почти все были довольны - Утренний Страж пользовался уважением и симпатией Киниан и в качестве сказочного героя, и в качестве реальной фигуры. Да и не только Киниан. Но тех, иных, не было на Совете. Их не спросили. Не счёл нужным Эрт'э'лэн Аквар собирать Большой Совет. Видно, Изначальные тревожили его больше всех.
  
   - Я не согласен! - переходил на крик Эркангорар Тардинэм, - Если Создатель считает, что все мы должны отдохнуть, значит, Тирмиунар должен уйти вместе со всеми. Избранные сами справятся - они лучшие из возможных, и я уверен, они обойдутся без советов усталого озлобленного отшельника. Ну вот где его носило, когда он был нужен нам здесь?
   Глаза Тирмиунара почернели.
   - Ты знаешь где. Ты также лучше всех знаешь, по чьей вине. И не в твоём праве говорить об этом. Тем более сейчас.
   - А чем плох момент? Последний раз мы все здесь стоим перед лицом Киниан и Создателя, самое время для исповеди, - не унимался Тардинэм, - Скажи им, ну, давай!
   Одно незаметное движение, молниеносный бросок - только мелькнуло серебряное облако - и лицо Тирмиунара нависло над вжавшимся в кресло от ужаса Тардинэмом. Ещё минута - и он будет просить на коленях прощения у Старшего, но...
   - Прекратите!
   Это был даже не голос, это было видение голоса, всякому напоминавшее своё: кому звон серебряных колокольчиков, кому пение птиц, кому журчание ручья... Голос обволакивал, успокаивал, в нём можно было утонуть и ни о чём не думать... Тардинэм поёжился и выпрямился, Тирмиунар застыл вполоборота. Взгляд его потеплел, чёрное сменилось синим. Заплясали золотые искорки.
  
   В жемчужно-радужном сиянии появились ослепительно-белые блики, затем белое раздвинулось до золотого, заслонив собою полнеба, и рядом с Эрт'э'лэн Акваром появилась фигура более величественная и манящая одновременно. Вся она была - сияние, свет и красота, окутанная облаком цвета лунного серебра и солнечных зайчиков. Серебристые глаза лучились мудростью и любовью.
   - Син-Энлармар, Ирму Ллиэлэр! - выдохнула толпа.
   - Прекратите! - голос Ирму был ровным, но властным, - Ты, Тардинэм, слушай меня. Не в твоём праве говорить об этом, ты вообще не вправе говорить хотя бы потому, что не просил слова. Вправе говорить ты, Тирмиунар, но не здесь. И не сейчас.
   По лицу Тардинэма пробежала тень. Эрт'э'лэн Аквар поймал его взгляд и долго не отрывал от него своих ледяных глаз. Эркангорар побелел и опустил взор. Затем прошептал:
   - Ирму, Ирму Киниа, позволь уйти.
   - Ты волен, - раздалось в ответ, - Иди.
  
   Тирмиунар сидел на каменных ступенях, пряча лицо в ладонях. Он был готов ко всему. Ирму Акварэн мягко двигалась по площади в ореоле золотых лучей, голос её звучал в каждом сердце.
   - Слушайте, ани эспас, это судьба вашего народа. Только ли Изначальным решать её? Отвечайте.
   Толпа загудела. Эрт'э'лэн Аквар перестал щёлкать пальцами, сплёл руки и закрыл глаза.
   Ирму продолжала:
   - Вам решать, остаётся Мойн-алэ-Лассинар Тирмиунар или уходит. Вы всё слышали. Хотите вы, чтобы Утренний Страж остался с Избранными, был им вместо отца, или у вас есть иной выбор? Или они остаются одни?
   Изначальные напряглись. Натянулась нить, связующая их. Не отрываясь, смотрели они в лицо Ирму Акварэн.
   Син-Энлармар внезапно оказалась рядом с Тирмиунаром, положив руки ему на плечи и повернувшись спиной к Совету.
   Голос её зазвенел, как сталь:
   - Решайте: да или нет?
   Молчание.
   - Утэ оро вэй?
   Тишина раскалилась добела и лопнула вздохом многоголосой толпы:
   - Утэ, Ирму...
   Син-Энлармар заглянула в лицо Тирмиунара:
   - Ты слышал?
   Он молча кивнул и поднялся. Ирму Акварэн взяла его за руку. Теперь сияние исходило от них обоих.
   - Вы слышали? - Ирму обернулась к Совету. Изначальные кивнули.
   - Он избран. Он остаётся. Моё слово.
   Тирмиунар рухнул, как подкошенный, на руки обалдевшему Диарону и не слышал гула голосов, заполнивших площадь.
   Эрт'э'лэн Аквар нервно кусал губы.
  
   Диарон осторожно усадил Тирмиунара в своё кресло, препоручив его заботам новой Кэрни, и боязливо тронул Мать Миров за одежду.
   - Ирму... Последний путь...
   Опять я влез не вовремя, подумал Диарон, ну да ладно. Кажется, всё обошлось. Асиэль провёл рукой по волосам (жест крайнего волнения) и, испустив лёгкий стон, рухнул к ногам Тирмиунара. Кэрни состроила изумлённую гримасу и... рассмеялась.
  
   Син-Энлармар переводила свой взгляд с одного лица на другое. Долго тянулись эти мгновения. Затаив дыхание, Киниан наблюдали, как сама Ирму будет выбирать последний путь Кольца Стихий.
   Внезапно глаза их встретились. Нонэль смотрела в лицо Матери Миров, и в её взгляде отчётливо читалось: - прошу...
   Яркий мерцающий вихрь поднялся над площадью. Ирму Акварэн крутанулась на каблуках и провозгласила:
   - Маур Нонэль алэ Сафэль Эрмарэр, путь Жизни и Смерти, путь Земли, принимает Нонэль. Благословение моё да будет с Тирмиунаром и Нонэль. Моё слово.
  
   Небо над городом внезапно вспыхнуло миллиардом огненных брызг, серо-багровые сгустки на время рассыпались. Избранные шли на прощальный пир. Народ столпился вокруг Тирмиунара, тот рассеянно улыбался.
   Диарон пришёл в себя. Огляделся. Ну вот, вот и всё, смотри, всё хорошо закончилось. Для него - хорошо. Наконец-то. Теперь... а что теперь? Ага, теперь всё хорошо, да-да. Так уговаривал себя Асиэль, пытаясь спрятать дрожащие руки и унять слёзы, внезапно ослепившие его. Так некстати.
   Он бы пошёл догонять Тирмиунара, обязательно пошёл бы, но... опять упал в обморок. Больше они не увиделись.
   Эрт'э'лэн Аквар уныло улыбался.
  
   Пир был в самом разгаре. Праздником особо и не пахло. Избранные более молчали; говорили Изначальные, давали напутствия, пели песни. Все прощались со всеми, стараясь при этом выглядеть спокойными. Тирмиунар сидел, откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза. Казалось, он спал.
   Младший сын Молчаливого Мастера сидел одиноко в углу и не сводил с Тирмиунара тёмных сверкающих глаз. Мысли толкались в голове, мешали сосредоточиться. Так вот он какой, Утренний Страж... Да, Ллирвэн была точна - именно таким он и представлял себе легендарного Лассинара. Ларэрмун был рад за него, за то, как обернулось колесо судьбы - вот, наконец-то, и он получил то, что полагается, не обделили его ничем, да и вообще - вернулся... страшно сказать, откуда. А может, и не вернулся? Хотя нет, это не иллюзия, вот он сидит, живой, невредимый... Ну, почти. Раньше, говорят, лицо не прятал. Ну да ладно. Он останется с ними, это хорошо... Ларэрмун уже успел проникнуться уважением и любовью к Лассинару, хотя никогда не говорил с ним, он был искренне рад за него, но... как же отец?.. Наверное, если бы Лассинар не свалился на голову Совету, как дурной сон, отец пошёл бы за старшего... может быть, если вообще пошёл бы.
   То, что произошло на совете, никак не желало укладываться в голове Ларэрмуна - все эти споры, чернеющий взгляд Тирмиунара, удаление с Совета - кого?! - двоих Изначальных. Да, такого не было давно... с тех самых пор. А явление Матери Миров? Да такое раз в миллион лет случается, не чаще. И не со мной. Со мной уже ничего не случится - Ларэрмун глотнул вина и погрузился в свои мысли. Самой навязчивой оказалась жиденькая юркая мыслишка, постепенно обрастающая уверенностью, как панцирем: а я что же? Почему не я? Почему Тэркваром, а не я? Тэркваром примет путь, примет Стихию, станет главой Дома, будет каждый день, каждый день с ним видеться, разговаривать... Ах, да что там... А может быть?.. А если вдруг?.. А?..
   Ларэрмун сидел, не отрывая взгляда от Тирмиунара, и ждал. Он был готов к самому страшному. Терять ему было нечего.
  
   На Площади Собраний стояла тишина. Мёртвая. С гулким треском осело левое крыло дома Асиэля. Никто не заметил. Избранные застыли в центре круга, очерченного жидким сверкающим металлом. Над ними в облаке призрачного света парил Эрт'э'лэн Аквар, держа в руках что-то странное и пульсирующее. Тяжёлый ритм свинцовым дождём ударял по сердцу. Началась музыка. Медленно, как огромная змея, раскручивалась спираль Последней Песни. Воздух становился всё туже, труднее, звуки пронзали изнутри, разрывали всё, всё, всё - память, сердце, разум, дух. Бледные руки Создателя взлетели вверх, как у сумасшедшего дирижёра, он откинулся назад и уже готов был с размаху опустить их, сжимая десятилетия в минуты, как чёрным вихрем сметая гармонию песни, разбрызгивая ртуть и расплавленное серебро, в круг, широко распахнув от ужаса и собственной смелости глаза, ворвался Ларэрмун.
   Музыка остановилась. Создатель прикрыл глаза, затем врезался холодным взглядом в лицо Ларэрмуна:
   - Ты нарушил равновесие. Ты уйдёшь без благословения, глупец.
   Тот, пошатываясь, стоял уже почти в центре круга и побелевшими губами прошептал:
   - Благодарю...
  
   Эрт'э'лэн Аквар закрыл глаза рукой.
   Тирмиунар отвернулся.
   Ларэрмун захохотал.
   Они уже знали всё.
  
   Люди. Дословно - Юный Народ.
   Земля.
   Дословно - Высокий Народ. Старшая раса, во многом отличающаяся от людей, жившая ещё на Эрмар Сафанэр - Старой Земле. Главным отличием кинианской цивилизации от человеческой было то, что она была не техногенной, а магической.
   Книга песен Киниан - сборник преданий о сотворении мира, об истории народа Киниан, о том, как они оказались на Земле и что они здесь делают. Что-то вроде местной Библии.
   Старая Земля. Планета, находившаяся на месте Земли и погибшая вследствие ослабления притяжения между частицами, короче - от старости.
   Дословно, Сила Тьмы или Тёмная Сила. (здесь, как и далее, перевод с кинианур)
   Дословно, Сила Целого, или Неразделённые. Младшие Создатели, как и сама Мать Миров, были андрогинными существами, только в отличие от неё, в их неразделённости преобладало мужское начало.
   Дословно, Ирму - Мать, Акварэн - Творящая.
   Огонь
   Вода
   Воздух
   Дословно, Небо (атмосфера планеты).
   Земля, почва. Также, имя планеты.
   Трава, деревья, цветы - какая красота!
   Дитя моё
   Солнце
   Звёзды
   Золотая Звезда, то есть Солнце
   Серебряная Звезда, то есть Луна
   Звери, птицы, рыбы, насекомые.
   Создания. Дословно - дети Творения
   Дословно - без речи. Не обладающие способностью к связной речи, немые.
   От Тхиррэ - сердце и Миунар - любовь.
   Имя переводится как Изумруд.
   Отвечающий.
   От Эль - дар, подарок и Миунэ - возлюбленная.
   Усыпляющий.
   Примерный перевод - Дарующая Крылья.
   Дословно - Белая Песнь Тьмы (от Энон - белый, Лар, или Ларэр - песня, голос; Маран - Тьма.). Поразительно, но вообще-то слово Энлармаран означает Прекрасный
   Дарованная Мечтой.
   От Тардир - меч , и Нэмма - цветок. Цветущий меч, то есть Гладиолус.
   Дословно - Цветок Ручья, то есть Лилия.
   Дословно - Высокий народ.
   Кинианар - мужчина из народа Киниан (женщина Киниан - киниану).
   Кинианский.
   Как же я люблю эту Землю!
   Рука времени. Из поговорки : "Рука времени вращает веретено Эрмар".
   Дословно - Сапфировый Пояс.
   Город-на-реке или Речной Город..
   Улыбка.
   Поющий Город - позднее столица менестрелей.
   Дословно - Одинаковые Горы. Действительно, этот хребет кажется отлитым в одной форме по частям, расставленным в прихотливом порядке.
   Город Мечтателей - сумасшедшее по своей архитектуре место, строители скорее ваяли свои сны, чем строили дома.
   Принятое название для данного материка . Существовал ещё один, неизученный. Его попросту величали "Другая Сторона".
   Город Крылатых Снов - название странное, но типичное для поселений, основанных представителями клана Мастера Иллюзии.
   Город Любящих.
   Город - без - имени.
   Дословно - Кровушка.
   Тариэн - крепость на острове, название можно приблизительно перевести, как Крепость Стройных Башен, но сие не совсем верно, ибо данное слово имеет в виду изящество линий вообще.
   Сила и Вера (имеется в виду, в себя) - гигантские аллегорические скульптуры, представляющие собой двух могучих воинов с опущенными мечами и закрытыми глазами. На момент повествования мечей у них, правда, не было - их приделали позднее. Существовало предание, что когда Син алэ Туллэ откроют глаза, начнётся гибель мира, ибо это будет означать конец равновесию.
   Огромный горный массив, отделяющий полукругом северную оконечность материка, примерно одну шестую или одну седьмую. За Щитом Севера расположены дикие, густые хвойные леса и народу там живёт очень немного.
   Элимар - Сумеречный (от Эливас - серебро, и Маран - Тьма, либо Марас - чёрный. У Киниан это сочетание цветов обозначает предрассветные сумерки. Есть поговорка: "Серебряная пыль падает на волосы Тьмы, серебряная пыль прогоняет Тьму" - то есть, наступает утро.) Тирхаурэ - дословно, Море Радости.
   Каримар - Чёрный Сапфир, Тиэссиль - Сияющий.
   Душа, Дарованная Звездой.
   Пространственный излом - по таким коридорам Киниан обычно передвигались в пространстве на значительные расстояния.
   Каждый из Изначальных обладает особой властью над стихией или силой, в их обязанности входит контролировать стихийные проявления и не давать им разрушить мир. В отличие от Мастеров Пути, отвечающих за силы эмоционального воздействия , Несущие Стихии в состоянии контролировать через себя природные составляющие мира: огонь, воду, землю и воздух. Также к Несущим Стихии относятся управляющие планетарной активностью, как то: смена времени суток, времени года и т.д.
   Меч.
   Они же - Вэйзор'анур.
   Владыка Памяти. Сокращённое именование. Для сравнения - полный его титул, вернее, обращение, будет звучать так: Кин'фронкваром Хайэ'Ниэмар Энлармаран.
   Слово Тиэссиль означает не только Сияющий. Так ещё именуется музыкальный инструмент, род арфы, изобретённый, кстати, вышеупомянутым Каримаром.
   Винная Капля. Вода, взятая из этой реки, обладает особым свойством: если её набрать в кувшин, оставшийся после прошлогоднего Праздника вина, то она действует на тех, кто её пьёт, подобно вину, хотя на вкус остаётся вода водой. И ещё говорят, что рыба в ней водится сумасшедшая и есть её нельзя - с ума сойдёшь. Неудивительно, если принимать во внимание то, что рыба сия пьяна должна быть постоянно.
   Смертные. Местная разновидность homo sapiens.
   Проклятый.
   Дети Владыки. Так именовались все жители Ринар Нонэра, которых усыновил Тхирмиунар.
   Или Киниварэн Хайэннар, пользуясь языком церемониальным. Здесь приведён официальный разговорный вариант.
   Проклятый изменник, нарушитель.
   Да, брат. (Установленная форма ответа).
   Вэлларан - дословно, Плачущий.
   Мир достойнейшим (церемониальное приветствие).
   Птица. Имя указывает на особенности внешности и характера посланника.
   Миротворец
   Бредятина. Вполне логичное имя для кошки, которую практически никто не видит. Кошка, при всём при этом остаётся кошкой, и здравомыслящий персонаж, спотыкаясь на ровном месте об орущую пустоту, может изречь только что-то в духе: Кэ агор аги! (Какая бредятина!).
   Сердце Озёрного Края - портовый город на юго-востоке Киниа Эрмар.
   Меднокожий. Имена, обозначающие какие-нибудь физические отличительные признаки, весьма распространены в Эарэне (Озёрном Краю).
   Сокращённо от Клор'Кэллар - Брат-Скелет. Опять же, типично эарэнская кличка.
   Сравните: Тхиррэ (сердце) и Тир (радость).
   Из Озёрного Края. Ученики не имели права называться именем рода или именем отца или матери, пока не проходили посвящения в Мастера. До этой поры они прибавляли к своему имени название места, откуда они родом.
   Играть, слушая небо. То есть, импровизация.
   Перевод предложения полностью - Не суди, дитя моё.
   Имеется в виду клан.
   Воин. Имеется в виду рядовой или разведчик, не имеющий специальных званий.
   Тард - тяжёлый, широкий меч с укороченным клинком и двуручной рукоятью. Оружие Охотников (см. Приложения) и непривилегированной полевой пехоты. Ср. Тардир - тонкий, узкий, длинный меч, оружие благородных, т.е. от старших офицеров и далее вплоть до Совета.
   Страдание, мука.
   Велеран - странник.
   Друг. Вместе с именем - обращение воина к воину.
   Сын мой
   Мать Света
   Дитя моё
   Земля (имеется в виду Эрмар Сафанэр - Старая Земля)
   Тот, что творит - имя Создателя, младшего из детей Ирму, Синклан
   Любимый сын
   Другие, младшие расы
   Целители
   Дочь моя
   От которых гибнут все, кроме киниан (старшей расы). Довольно грубая, опять же с точки зрения киниан, работа.
   Судья
   Башня Обретённого
   Чокнутый, псих
   Менестрель Ллирвэн
   Любимая моя
   Возлюбленный мира
   Позорнейшая кличка. Кинианар может получить неизгладимые шрамы лишь в двух случаях: когда на него было направлено слишком много ненависти, и когда их нанёс защищающийся. Тяжелейшее преступление у киниан - поднять руку на своего.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   240
  
  
  
  
  
   240
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"