Никто и никогда не называл адмирала Ямомото трусом. Он не боялся, сражаясь с русскими при Цусиме, не боялся и позже. Его не пугали ни тяжело, неумолимо надвигающиеся и кажущиеся неуязвимыми громады русских броненосцев тогда, ни новейшие русские линкоры, про которых видевшие их агенты отзывались исключительно в превосходной степени, сейчас. Разумеется, это нельзя было назвать абсолютным бесстрашием, такое свойственно лишь дуракам, не осознающим опасность. Ямомото дураком никогда не был, но преодолевать свойственные человеку эмоции, подчиняя себя одной лишь Цели, умел хорошо. В этом, наверное, и заключается истинная храбрость.
Однако сейчас ему было не по себе. Все же, в отличие от многих соотечественников, Ямомото умел думать. Именно так. В стране, где заправляет военная аристократия, зачастую почитающая кодекс Бусидо выше здравого смысла, моряки выглядели белыми воронами. Почему? Да всего лишь потому, что не только принесли своей родине громкую и грозную славу, но и оказались самой образованной, в первую очередь, технически, частью военной элиты. Командовать современным боевым кораблем - это не с мечом наголо атаку возглавить, здесь требуется совсем иное мышление.
Вот и получилось, что Ямомото был противником большой войны. Слишком уж он хорошо представлял себе возможности страны - и финансовые, и производственные. Но, увы, не все решает комфлота, есть и те, кто имеет право отдавать ему приказы. А тут еще, получилось, он сам себе подложил большую и жирную свинью.
Перл-Харбор. Триумф флота Страны Восходящего Солнца и его, Ямомото, личный. Тогда он, помнится, тоже был против войны, утверждая, что сможет обеспечить несколько побед в сражениях, но войну они все равно проиграют. И - ошибся. Вмешались Германия и СССР, причем вторая держава, несмотря на ее противостояние японцам, все-таки выступила в роли союзника. И вместе они смогли задавить американцев. Так что теперь, стоило Ямомото начать говорить о риске новой войны, на него тут же начинали смотреть, как на Кассандру и - не верили. В прошлый раз тоже бубнил, но поставили перед ним задачу - и выиграл. И сейчас так будет. Вот только не учитывали притом, что в прошедшую войну у них имелись могущественные союзники, взявшие на себя значительную, если не основную часть работы. Сейчас же расклады выглядели далеко не так радужно.
Но приказ есть приказ, и адмирал Исороку Ямомото вынужден был ему подчиниться. И разрабатывались секретные планы, и велась подготовка личного состава, а на корабли догружали боезапас... Бесстрастное лицо адмирала не выражало ничего, вот только вместо того, чтобы отправиться к жене или любимой гейше, он расхаживал по огромному адмиральскому салону линкора 'Ямато'. Корабля, ставшего его флагманом после того, как американские линкоры в прошедшую войну смогли уничтожить заслуженного ветерана 'Нагато'. По счастливой случайности его, командующего флотом, не было тогда на борту, хотя иногда Исороку ловил себя на мысли, что, возможно, зря. Может быть, он сумел бы победить. А возможно, погиб бы, и все бы уже закончилось. Но сейчас он был жив, и, несмотря на присущую самураю сдержанность, вел себя абсолютно не по-японски.
С другой стороны, Ямомото прекрасно понимал тех, кто отдал ему самоубийственный приказ. Есть оскорбления, которые смываются только кровью. С Японией никто не смел говорить подобным тоном. Вот уже сорок лет не мог, с того самого момента, когда дрогнули и поползли вниз флаги на русских броненосцах. Он, Исороку Ямомото, тогда еще совсем молодой офицер, прекрасно это помнил. Помнил наполняющую сердце гордость, превосходящую даже боль в изувеченной русским снарядом руке. Японские корабли... Лучшие в мире корабли. Какими они кажутся маленькими и слабыми сейчас, но именно с их помощью Страна Восходящего Солнца проложила себе дорогу в океан и стала равной среди равных, что бы об этом не думали чопорные англичане и хамоватые французы. Их мысли, как говорят американцы, только их проблемы, главное, хамить Японии никто больше не смел. До недавнего времени.
Эти обнаглевшие вконец немцы, которым победы, очевидно, заслонили горизонт, просто скомандовали Японии 'К ноге!', как будто имели дело с дворовой собачонкой. А самое паршивое, что Японии пришлось тогда подчиниться. Ведь немцы со своими русскими союзничками уже заключили мир с американцами, и альтернативой стала бы война против альянса крупнейших и сильнейших держав. А того, что немцы готовы поддержать пусть избитую, но все еще грозную Америку, они и не скрывали. Вот и пришлось японцам подчиниться, но обиду они затаили.
Приказ лег на стол Ямомото вчера - значит, решение принято, обратной дороги нет. Стало быть, надо думать если не о том, как победить, а хотя бы о том, чтобы вывести страну из бойни с наименьшими потерями. А это будет сложно. Адмирал хорошо понимал, что его противники - континентальные державы, делающие основную ставку на армии. Опыт Американской кампании говорил четко - их техническому превосходству на суше Японии противопоставить нечего. Стало быть, вновь основная тяжесть войны ложится на плечи моряков. Если они не смогут удержать Альянс, тот, рано ли поздно, попросту задавит островную империю, не мастерством, так числом.
Понимал Ямомото и с кем ему придется схватиться. Мудрено не понимать. Наверняка флот врага поведет Лютьенс, а этот старый пират ухитрился стать прижизненным классиком морской войны. На опыте его сражений обучаются в военно-морских училищах всего мира. Страшный противник, иначе и не скажешь.
Ямомото задумался. Да, немец опасен, но и он не лыком шит. И опыта у него не меньше. А главное, он, командующий японским флотом, потратил немало времени на то, чтобы изучить своего визави, благо в тот момент они были союзниками и не скрывали друг от друга своих достижений.
Ум у адмирала был острый, отточенный, да и сложно ожидать чего-то другого от человека, занимающего столь важный и ответственный пост. Неудивительно, что из действий своего будущего главного противника он сделал определенные выводы, четко говорящие: бороться с Лютьенсом сложно, но все же можно. Да, немецкий адмирал талантлив и храбр, но при этом все его действия укладываются в определенную схему. И основным элементом такой схемы являются, как ни крути, тяжелые артиллерийские корабли.
Лютьенс - адмирал старой линейной школы. Да, он умеет выжимать из своих кораблей максимум и даже чуть-чуть больше, но все равно это - прошлое. Славное, но уходящее постепенно в небытие. Нет, разумеется, немецкий адмирал не чурается прогресса, однако в глобальном плане ничего не пытается менять. Авианосцы в его флоте - не более чем корабли поддержки. Понять, что именно они теперь ударная сила флота, Лютьенс так и не смог. Даже пример его, Ямомото, успехов не сподвиг немцев и их союзников на изменение структуры своих военно-морских сил. Линкоры - это святое. Стало быть, есть шанс навязать игру по своим правилам, и вот тогда...
Ямомото даже представить себе не мог, как он ошибается.
О начале войны Колесников узнал, отдыхая с семьей на Кипре. Почему именно там? Да просто бывал он на этом острове еще в той жизни и оставил о нем самые лучшие воспоминания. Вот и поехал, тем более на отнятом у англичан острове с его подачи строился шикарный курорт для комсостава германских вооруженных сил. Так что - почему бы и нет? Тем более, отдых он давно заслужил, и все с этим были согласны, и в руководстве Рейха, и, что вполне логично, в семье.
Кипр, разумеется, и близко не походил на тот райский уголок, что Колесников помнил, однако покрытые знаменитым белым песком пляжи и великолепная, абсолютно прозрачная вода никуда не делись, а Фамагуста, где, собственно, и велось сейчас основное строительство, еще не стала городом-призраком. И, даст Бог, не станет - там, куда приходят немцы, наступает порядок. Хороший, плохой, не важно, главное, не выберут здесь патриарха-президента, или как он там, архиепископ, что ли, и не будет в результате никакой гражданской войны на почве религии. Незачем германской провинции кого-то там выбирать, а если кто-то из так и не ставших гражданами Рейха местных недоволен, то всю глубину его неправоты объяснят запросто.
Увы, отдых пришлось прервать на самом интересном месте. Если конкретно, то как раз во время рыбалки. К мирно покачивающейся на волнах лодке, с которой адмирал ловил рыбу, подрулил катер с 'Шарнхорста' (ну куда же адмирал без своего знаменитого флагмана), и полчаса спустя злой и раздраженный Лютьенс уже поднимался по трапу. А вечером уже привычный, словно домашние тапочки, Ме-110 нес его в направлении Берлина. И пускай он не столь удобен, как предназначенный для перевозки важных персон 'Кондор', хотя и в том, откровенно говоря, комфорт довольно относительный, зато полет намного короче.
Истребитель Лютьенс вел сам. Научился на старости лет, сподобился. Куда более легкий сто девятый вот пилотировать толком не умел. Точнее, само пилотирование проблем не представляло, но взлет-посадка из-за расположенных чрезмерно близко к фюзеляжу шасси - цирковой трюк. В этом плане более тяжелый сто десятый и проще, и предсказуемее, да и радиус действия у него больше. А самому Лютьенсу пилотирование не то чтобы очень нравилось - просто за штурвалом, под гул моторов, думается лучше.
Откровенно говоря, он и стрелка себе подбирал из тех, что могут часами сидеть, не издавая ни звука. Шнайдер представил ему несколько кандидатур - и молчунов, и надежных. Один из них, выбранный, откровенно говоря, наугад, сейчас тихонечко сидел в своей кабине и внимательно следил за окружающим пространством. Время хоть и мирное, но все же на борту истребителя одно из первых лиц Третьего Рейха, а потому бдительности никто не отменял. Колесников был, разумеется, не против.
Увы, в данном случае обдумывать было особенно и нечего - слишком мало информации, а построение картины на основании допущений чревато ее искажением. Искажения же - прямой путь к принятию неверных решений, что, в свою очередь, ведет к потерям в живой силе. А терять своих людей Колесников не любил. Так что мыслил он сейчас отнюдь не о проблемах, заставивших его прервать отпуск, а о Хелен и детях, оставшихся на Кипре. Им придется возвращаться домой без него. И, хотя причина умчаться, даже не попрощавшись, имелась более чем веская, адмирал все равно чувствовал себя виноватым. Оставалось только держать штурвал да поглядывать время от времени на то, как сливающиеся в полупрозрачные круги винты рубят воздух, толкая самолет вперед, а его, Колесникова-Лютьенса, ученого и адмирала, в неизвестность.
Берлин встретил его мелким и теплым весенним дождем и отвратительной видимостью. Такой, что на посадку заходить пришлось мало не вслепую. Хорошо еще, скорость у двухмоторного истребителя при этом была не столь уж велика, и даже такому посредственному пилоту, как Лютьенс, удалось приземлиться без особых проблем, всего-то со второго захода. Даже 'козла' не дал, и самолет, мягко подрагивая на стыках качественно подогнанных бетонных плит, шустро вырулил на стоянку.
Машина уже ждала, подкатив прямо сюда. В нарушение всех инструкций, конечно, но, во-первых, кто откажет встречающим человека такого уровня, а во-вторых, флотские вообще чуточку плевали на дисциплину. В мелочах, разумеется, но тем не менее и, как полагал Колесников, из-за него. Все же с его русским характером немецкий флот приобрел не только громкую славу и множество побед, но и изрядную долю разгильдяйства.
Сидя на огромном мягком диване, обитом вкусно пахнущей кожей, он листал переданные ему бумаги, но ясности они упорно не добавляли. Слишком отрывочные сведения, слишком непонятны и противоречивы нюансы. Мысленно он проклинал японцев - в среду этих узкоглазых, активно шпионящих друг за другом, впихнуть агента оказалось практически нереально, а завербованные немецкой разведкой местные кадры относились к весьма низким социальным группам и, вдобавок, не вызывали особого доверия. Пока ясно было одно - мирная жизнь закончилась. И, как всегда, не вовремя.
Правда, сам Берлин немного примирил его с происходящим. Вообще, у этого города, несмотря на столичный статус, имелся какой-то налет провинциальности или, точнее, патриархальности. В той истории, после войны, сокрушительных бомбежек и сметающих все на своем пути танков, он сильно утратил колорит, но здесь и сейчас-то все сохранилось. И вид куда-то спешащих по мокрым тротуарам прохожих, редких по случаю дождя, и укрытых под зонтами, почему-то действовал на грозного адмирала умиротворяюще. Здесь все было тихо и спокойно, что и неудивительно. Какое дело добропорядочным, законопослушным немцам до событий на краю света?
В рейхсканцелярию он вошел, привычно отмахнувшись от встречающего майора в черной форме. Сбросил на руки подскочившему лейтенанту куртку из плотной кожи, и, сверкнув в свете ламп золотом погон, решительно прошествовал в небольшой зал. Туда, где, собственно, и предстояло решать судьбу мира.
- Гюнтер! Рад тебя видеть! А мы уже заждались...
Роммель был все таким же - высоким, сухопарым, резким в движениях. Разве что брюшко от спокойной жизни стало намечаться. Ну, ничего, это сейчас быстро пройдет, цинично подумал Колесников, пожимая руку сначала генералу, а потом рейхспрезиденту. Геринг за последнее время раздобрел еще сильнее, и сейчас они с Роммелем представляли из себя забавную пару, отлично иллюстрирующую философскую категорию единства и борьбы противоположностей. Впрочем, хватка у обоих боевых офицеров, превратившихся в матерых политиков, была такой, что не один умник, считавший себя профессиональным крючковертом, вырывался из их загребущих челюстей, только будучи изрядно пожеванным.
- Спешил, как мог, - честно ответил Лютьенс, по очереди здороваясь с обоими. - Увы, быстрее у нас будет получаться, только когда герр Мессершмитт доведет до ума свои реактивные игрушки.
- Обещает вот-вот, - с чуть скептической улыбкой ответил Геринг, по-прежнему державший руку на пульсе всего, что происходит в мире авиации. - Уехал сейчас к русским, будет в последний раз продувать модель - так, на всякий случай. Да и, сам знаешь, что научная, что конструкторская школы у них сильные, это двигатели так себе.
- Это радует, - серьезно кивнул Лютьенс. - Но, увы, за штурвалами таких машин нам уже не летать. Возраст...
Некоторое время они молчали. Люди, добившиеся огромных, немыслимых высот, но не властные над временем. Однако жизнерадостный Роммель прервал затянувшуюся паузу.
- Не за штурвалом - так пассажирами. И не говорите мне, что это уже не то. А теперь давайте перейдем, наконец, к делу.
К делу - значит, к делу. Ничего особо нового Коелесников, правда, уже не узнал, но зато хронологию событий восстановить смог и кое-какие выводы сделал. Итак, вчера утром, на рассвете, японские самолеты нанесли мощнейший удар по Владивостоку. Просто так, без объявления войны. И городу, и порту досталось капитально. Около тысячи погибших только гражданского населения, разрушены аэродромы, на них сожжено почти три сотни самолетов. В порту потоплены два линкора, два крейсера и около десятка кораблей поменьше. Все можно поднять и отремонтировать, но это потребует немалого времени, хотя сам порт пострадал мало, по его инфраструктуре удары не наносились, попадания выглядели, скорее, случайными. В общем, комбинация двадцать второго июня и Перл-Харбора, версия лайт.
Одновременно пришла в движение Квантунская армия, уже несколько лет как окопавшаяся у советских границ и, по мнению русских военных, успевшая там уже мхом обрасти. Однако каким бы цветом этот мох не окрашивался, почти миллион штыков в японской армии имелся. Словом, неприятно, хотя и, учитывая сравнительно слабую техническую оснащенность наземных сил Японии, не так страшно, как могло бы показаться.
Пока Квантунская армия вела бои с русскими силами прикрытия на границе, флот попытался высадить десант под Владивостоком, но сделал это как-то неубедительно. Уцелевшие береговые батареи (а они, во-первых, были построены в немалом количестве, а во-вторых, почти не пострадали от авиаударов) встретили японцев мощным и точным огнем. Десант повернул обратно, даже не дойдя до берега. На этом, собственно, и исчерпывалась информация о случившемся.
- Ну, что скажешь? - поинтересовался Геринг, традиционно берущий на себя роль рефери и распорядителя. Она ему неплохо удавалась. Лютьенс пожал плечами:
- Нелогично. Абсолютно.
- То, что они решили напасть на русских, с которыми в вечном противостоянии уже полвека? - удивился рейхспрезидент.
- Нет, этого-то я от них как раз ожидал, - усмехнулся Лютьенс. - Правда, не сейчас. По моим расчетам, у нас еще оставалось время. Ошибся, да... Но здесь вопрос в другом. Поведение у них нелогичное. Совсем. Не воюют они так, не в их традициях.
- Точнее, - собеседники теперь смотрели на Лютьенса внимательно. Ну что же, пришлось уточнить.
- Японцы ТАК не отступают. Я помню их и по Американской кампании, и по прежним войнам. Переть на пулеметы, невзирая на потери - это да, это они умеют. Самоубиться о танковую броню с миной в руках - да запросто. На том и на другом они, кстати, не раз и не два теряли элитных солдат целыми батальонами. Отступить они тоже могут, но это, как правило, относится к обычным пехотным частям. И только после серьезных потерь. Здесь потерь фактически не было. Ну, перевернулась пара шлюпок. Все! А ведь они вряд ли посылали в десант обычных солдат. Так?
- Так, - согласился, подумав, Роммель.
- Ну вот. И еще. Бомбежка порта вполне логична. Разнесли вдребезги линкоры, разом перехватив инициативу на море. А вот дальше уже непонятно. По Владивостоку они били, стараясь при этом сохранить портовые сооружения. С успешным десантом это было бы логично - база флота и место высадки в самом сердце русского Дальнего Востока. Но при заранее предусмотренном отступлении десанта... В общем, нелогично.
Геринг с Роммелем переглянулись, потом лучший полководец Германии кивнул:
- Мы пришли к тем же выводам. А ведь просто так самураи ничего не делают. Есть у них какой-то хитрый план.
- Не может не быть, - согласился адмирал. - Знать бы еще, какой. Хотя, откровенно говоря, я плохо понимаю узкоглазых, они смотрят на мир совсем иначе, чем мы. Не могут ведь не понимать, что русским танкам им нечего противопоставить. Ладно, надо лететь в Москву.
- Стоит ли? - поинтересовался Геринг.
- Стоит. Иначе, если у японцев и впрямь получится разбить наших союзников, они не остановятся. Следующими будем мы, и вот нам-то помогать уже никто не станет. Просто даже потому, что будут считать: мы бросили тех, кто нам доверял. И чтобы усмирить их, придется лить кровь. Немецкую кровь, коллеги. А победа ценой большой крови меня не устраивает.
Спорили они долго. Почти всю ночь. Тем не менее, Лютьенсу удалось доказать свою точку зрения. Проспав несколько часов прямо здесь же, в рейхсканцелярии, утром он отбыл на аэродром, и вскоре его самолет, взревев двигателями, оторвался от земли, унося адмирала на восток...
- А теперь объясните мне, пожалуйста, чем у вас Трибуц занимался? С борта крейсера селедку удил? - голос Лютьенса звучал устало, что и неудивительно. За последние двое суток он спал всего часа четыре. Не в его возрасте организм на выносливость испытывать. Тем не менее, немецкий адмирал смотрел жестко и спокойно, и от взгляда этого многим из собравшихся становилось неуютно.
- Сам не знаю, с чего у него такой прокол, - Кузнецов, похоже, с трудом удержался, чтобы не развести руками, но присутствие особо высокого начальства удержало его от столь простонародного жеста. А ведь при одном Лютьенсе жестикулировать не стеснялся. - Грамотный адмирал, опыт боевой присутствует, и неплохой... В Панаме воевал храбро, ранен был. Да что я вам это рассказываю? Сами знаете.
- Знаю, - медленно кивнул Лютьенс. - Потому и понять не могу. То, что японцы опасны, он знал. То, что тактику свою они строят на массированном применении авианосных соединений, тоже. И такой прокол... У вас что, традиция такая, вдали от Москвы расслабляться?
Что называется, не в бровь, а в глаз. Все промолчали, не решаясь спорить, ибо подобное и впрямь имело место быть. Хотя... Откровенно говоря, Колесников помнил, что с Трибуцем и в той истории не все гладко было. На Балтике он вроде бы здорово напортачил, хотя деталей память не сохранила. Однако тут вмешался товарищ Сталин, направивший обсуждение в более продуктивное русло.
- Товарищи. Есть мнение, что надо решать, что делать, а не кто виноват, - с отчетливее, чем обычно, прорезавшимся грузинским акцентом, сказал он. Товарищи (хотя Лютьенс, строго говоря, был герр) тут же прекратили перепалку. Взгляды скрестились вначале на самом Сталине, а потом довольно быстро переместились на Лютьенса, который считался, да и являлся на деле, не только экспертом в военно-морских делах, но и второй по значимости фигурой за этим столом.
- Германия окажет СССР всю необходимую помощь, - спокойно выдержал эти взгляды адмирал. - Флот уже поднят по тревоге, армия приводится в боевую готовность. Мы союзников не бросаем.
- А... итальянцы?
Вопрос задал Ворошилов. Ну да, тот же Жуков или Рокоссовский, несмотря на достижения, обладали пока что куда меньшим весом и в присутствии вождя предпочитали не вылезать. Это Кузнецову никуда не деться, он, исключая самого Лютьенса, здесь единственный моряк. Но вопрос задан, придется отвечать.
- Судя по тому, что Дуче все еще не приехал, он планирует деликатно отсидеться за нашими спинами, - хмыкнул адмирал, вызвав тем самым несколько иронических смешков в ответ. - Но это у него не получится, займусь лично. Во всяком случае, корабли мы у него выцарапаем. А солдаты... Вы видели много хороших итальянских солдат?
Вновь циничные усмешки. Нет, среди итальянцев тоже встречаются храбрые вояки, но их немного. Они ребята, конечно, заводные, вспыльчивые, но в массе своей нестойкие, держаться до конца, до последнего человека, как русские, мало кто умеет. Поэтому итальянская армия - не самое лучшее подспорье, а вот корабли у Муссолини неплохие, да и Черный Князь, сейчас уже полный адмирал, дисциплину на флоте держит жесточайшую. С таким можно и в одну линию встать, не зазорно будет.
- Это хорошо, что наши союзники не оставляют нас в трудную минуту, - Сталин, держа в руке незажженную трубку, прошелся по кабинету. - Теперь хотелось бы знать, чем мы располагаем на Дальнем Востоке сейчас.
А вот здесь ситуация оказалась куда более неприятной. Квантунская армия на момент начала войны насчитывала, по разным оценкам, от восьмисот тысяч до миллиона ста тысяч штыков. Точнее, к сожалению, определить не представлялось возможным - разведчики старались, но эффективность агентуры, когда дело касалось Японии, оставалась традиционно низкой. Противопоставить им пока что получалось не более трехсот тысяч солдат регулярной армии, разбавленные примерно ста тысячами ополченцев. Сибиряки, народ суровый и храбрый, за оружие взялись без напоминания и лишних призывов, но выучка и дисциплина таких частей оставляла желать лучшего.
Однако даже это выглядело не самым неприятным. Куда хуже было, что, установив контроль над морем, японцы сейчас быстрыми темпами перебрасывали на материк войска, и помешать им в этом было крайне сложно. Разумеется, советские подводные лодки немедленно вышли на позиции, и даже успели потопить несколько кораблей противника, включая пару эсминцев, благо японцы гнали корабли не конвоями, а поодиночке. Советские субмарины, особенно последнего поколения, построенные с использованием купленных у Германии технологий, были едва ли не лучшими в мире, так что преимущество оказывалось пока на их стороне.
Увы, это была капля в море. К тому же, с японских баз на Сахалине и Курильских островах активно действовала авиация. Курилы, Курилы, ох уж эти Курилы... Потерянные русскими в пятом году территории позволяли сейчас Японии затыкать выходы с единственной полноценной военно-морской базы СССР, словно бутылочное горлышко пробкой. Вдобавок, японцы развернули на Сахалине полномасштабное наступление, медленно, но уверенно выдавливая отчаянно сопротивляющиеся, однако до безобразия малочисленные советские регулярные части и ополчение на северную часть острова. А ведь Лютьенс предупреждал, что оборону там надо усиливать, предупреждал...
В воздухе с первых часов войны шла отчаянная драка. Японцы сконцентрировали для удара не менее трех тысяч самолетов, у Советского Союза на Дальнем Востоке к началу войны имелось не более двух. Минус погибшие на аэродромах в ходе первого налета противника. Единственное, что утешало, это то, что большинство летчиков при этом уцелело. Хорошо обученных летчиков, с опытом прошлой войны. Они еще смогут себя показать, но для этого необходимо перебросить им новые машины, а произойдет это не скоро. Во всяком случае, не за пять минут, придется ждать, а пока что преимущество в воздухе имели японцы. Не подавляющее, но серьезное, и советская пехота, которую японские самолеты яростно атаковали, могла лишь проклинать отсутствие нормального прикрытия. Хорошо еще, зениток хватало, да и бомбардировщиков у японцев оказалось не так и много. В основном пехоту атаковали истребители, используемые сейчас в роли штурмовиков. Учитывая отсутствие на японских машинах хоть какого-то бронирования, получалось это у них так себе.
Но самый большой сюрприз преподнесли обороняющимся японские танкисты. Бронетехника, это Колесников хорошо помнил, была не самой сильной стороной островной империи. Да и здешние специалисты с этим соглашались безоговорочно. Японские танки - барахло со слабым вооружением, никакой защитой и далеко не лучшими двигателями. И если одна тридцатьчетверка выйдет против роты японских танков, то ставить надо именно на советскую машину.
Все так, но никто почему-то не учел последнюю войну с американцами. А вот японцы учли, и, пользуясь бедственным положением США, без особых проблем заключили с ними контракты на поставку военной техники, в первую очередь танков Шерман, бронетранспортеров и грузовиков. Американцы, с трудом вылезая из послевоенного кризиса, ухватились за предложение недавних врагов руками и ногами, а СССР и Германия не обратили на этот факт должного внимания. Сейчас это выходило боком, и на границе советские танки столкнулись пускай и с уступающими им, но все равно конкурентоспособными противниками.
В свете происходящего, расклады вырисовывались довольно паршивые. Все же пропускная способность советских железных дорог, как и сорок лет назад, оказалась совершенно недостаточной, и японцы, с их кораблями, портами и несравнимо меньшим плечом доставки оказались в выигрышном положении. Сдерживали их только лучшая тактическая подготовка советских офицеров и самоотверженность опытных, прошедших тяжелую войну солдат. Только вот на сколько хватит этого задела, оставалось большим вопросом.
Из первоочередных решений напрашивались, пожалуй, массовая переброска войск и кораблей. Ускорить первую русские предложили за счет увеличения числа, а главное, длины составов, что, в свою очередь, требовало более мощных паровозов. Правда, в СССР их не было, но зато они имелись в Германии, и на их предоставление Лютьенс тут же согласился. Правда, требовалась их адаптация к более широкой советской колее, и пока этот вопрос будет решаться, грузы придется таскать по старинке. В общем, все упиралось во время, притом что мобилизационный и производственный потенциал континентальных держав превосходил возможности Японии в разы. А вот с кораблями выходило сложнее.
Теоретически сила в руках немецких и советских адмиралов имелась немаленькая. У СССР даже после потери 'Советской Украины' и 'Советской Белоруссии' оставались два первоклассных, по мнению советских военных теоретиков, лучших в мире линкора, 'Советский Союз' и 'Советская Россия'. Дополняли их грозную мощь два линейных крейсера, 'Кронштадт' и 'Севастополь', вооруженные шестью орудиями главного калибра каждый, и шесть авианосцев. Правда, тяжелый только один - 'Владивосток', бывший американский 'Интрепид', остальные, трофейные и собственной постройки, легкие, созданные на основе переработанных до полной неузнаваемости проектов крейсеров. Плюс, естественно, крейсера, эсминцы и подводные лодки, не считая старых кораблей вроде все еще находящихся в строю, но для современной войны малопригодных линкоров-дредноутов дореволюционной постройки.
Немцы могли похвастаться большим. С учетом трофеев и серьезной модернизации флота, проведенной после окончания большой войны, они располагали двумя линкорами собственной постройки, 'Бисмарком' и 'Тирпицем', и двумя линейными крейсерами, 'Шарнхорст' и 'Гнейзенау'. Причем орудия уже ставшего легендарным 'Шарнхорста' сейчас должны были стать сюрпризом для любого противника. Изначально созданные с расчетом на дальнейшую модернизацию, стволы его шестнадцатидюймовок были рассверлены до жутких четырехсот двадцати миллиметров, что позволило кораблю сравняться и даже чуточку превзойти по весу залпа 'старших братьев'.
Еще три корабля, 'Фон дер Танн', 'Гебен' и 'Зейдлиц', начинавшие свою карьеру как британские линкоры типа 'Король Георг V', были серьезно модернизированы. Усилена противоминная защита, изменено, больше с целью стандартизации, вооружение. Теперь эти линкоры могли похвастаться восемью такими же, как у 'Бисмарка', пятнадцатидюймовыми орудиями каждый. Довеском к ним шел многократно модернизированный, но все равно тихоходный антиквариат. 'Фридрих дер Гроссе' и 'Дерфлингер' все еще могли продемонстрировать любому врагу чудовищную мощь своих орудий, однако годы брали свое, и тащить их на Дальний Восток выглядело задачей не для слабонервных. Да и вообще, должен же кто-то остаться в Атлантике.
Ну и, вишенкой на торте, два трофейных, достроенных уже после войны линкора типа 'Айова', ныне 'Дойчланд' и 'Кенигсберг'. По девять шестнадцатидюймовых орудий, отличный ход и дальность плавания. Идеальные рейдеры либо корабли сопровождения авианосных соединений. На фоне всего этого великолепия заслуженные старички 'карманные линкоры' смотрелись гадкими утятами, хотя и их списывать со счетов никто не собирался.
А вот авианосные силы выглядели куда менее впечатляющими. Те же шесть авианосцев, что и у русских, правда, легких всего четыре, но и два более мощных тяжелыми не назовешь. 'Граф Цепеллин', построенный бездумно и неумело, а позже неоднократно перестраивавшийся, и 'Корморан', успевший побывать и британским 'Глориесом', и 'Фон дер Танном', прежде чем уступить это имя новому линкору. Они были неплохи в прошлую войну, но сейчас уже морально устарели. Словом, прикрыть основные силы еще сгодятся, но не более того.
Зато хватало крейсеров и эсминцев - в прошлую войну этими корабликами затрофеились так, что часть пришлось выводить в резерв, иначе их содержание стало бы излишней нагрузкой на и без того усталую экономику. И подводных лодок тоже оказалось немало - технология их производства, спасибо неутомимому Деницу, оказалась настолько отработана, что субмарины буквально штамповали, сделав их не только эффективными, но и сравнительно дешевыми.
Адмирал Жансуль, сменивший недавно маршала Петена на посту главы Франции, выставлял два линкора, 'Ришелье' и 'Жан Бар', и два линейных крейсера, 'Дюнкерк' и 'Страсбург'. Еще четыре легких авианосца плюс крейсера и эсминцы. И эти корабли не растерявший боевого задора и вкуса к победам адмирал готов был вести сам. Во всяком случае, в этом он Лютьенса заверил еще когда тот был в Берлине. Устаревшие 'Фридрих Великий' и 'Мольтке' должны были присоединиться к 'Фридрих дер Гроссе' и 'Дерфлингеру', базирующимся на Канаду. Два вконец устаревших французских линкора, 'Прованс' и 'Лорэн', оставались в местах постоянного базирования - так, на всякий случай. Ну и итальянцы... Если удастся договориться с Дуче, то четыре первоклассных линкора (старье, опять же, тащить не имело смысла), два легких авианосца, крейсера и эсминцы. Если не удастся договориться с Дуче... Значит, придется договариваться с его преемником.
Все эти подсчеты заняли не так уж много времени. Когда Лютьенс закончил, Сталин, с интересом его слушавший (он всегда был неравнодушен к большим кораблям), встал, вновь медленно прошелся по кабинету, и спросил:
- Это... серьезно. Скажите, а кого бы вы поставили во главе этих сил?
- Никого, - серьезно ответил адмирал, ловя на себе удивленные взгляды окружающих. - Здесь одних линкоров будет двадцать одна штука. Как у вас говорят, очко?
По кабинету прокатились неуместные вроде бы смешки. Даже Сталин чуть заметно улыбнулся в прокуренные усы и кивнул.
- Да, именно так. И вы считаете, что никто с таким флотом не справится?
- Да, я так считаю. Просто даже потому, что при таких больших размерах структура теряет гибкость. Именно поэтому я предлагаю использовать тот же подход, что и в прошлой войне. Ваш флот и итальянцы под общим командованием советского адмирала, а я веду свои и французские корабли. Как-то так.
- Логично... Товарищ Кузнецов, кого вы предлагаете в качестве командующего вашей группой?
- Я пошел бы сам, - советский адмирал вскочил, будто подброшенный пружиной.
- Исключено, вы нужны нам здесь. Можете потом отправиться к месту боевых действий, осуществлять общее руководство, но вести туда эскадру - а дело это, как я понимаю, долгое - предстоит кому-то другому. Ваши кандидатуры?
Кузнецов замялся на миг, и Лютьенс этим немедленно воспользовался:
- Я бы предложил Белли. Владимир Александрович человек опытный, в той войне зарекомендовал себя с наилучшей стороны. Наши... ваши моряки его уважают, союзники - тоже. Опыт взаимодействия с итальянцами у него есть. Думаю, старый конь борозды не испортит.
Кузнецов, не слишком довольный вмешательством немца, все же неохотно кивнул. Сталин повертел в руке трубку:
- Если возражений нет, предлагается согласиться с предложением герра Лютьенса. И напоминаю вам, товарищи, что времени на раскачку у нас нет. Сейчас на Дальнем Востоке гибнут наши люди. Товарищ Рокоссовский. Вам предлагается возглавить наши сухопутные войска.
- Готов вылететь немедленно! - вскочил со стула генерал-полковник. Как любой нормальный офицер, он был в меру карьеристом и отлично понимал, что хотя работа предстоит тяжелейшая, но в конце его вполне могут ждать маршальские погоны, и такой шанс упускать нельзя. И Сталин, прекрасно понимая ход его мыслей, кивнул. Большая война набирала обороты...
До Берлина Колесников еще дотянул, но потом организм выразил решительный протест такого рода перегрузкам и потребовал отдыха. Как будто не мог подождать до лучших времен, зараза! Хотя, с другой стороны, заснуть в воздухе за штурвалом - глупость. Есть варианты самоубийства и попроще. Так что пришлось оставить истребитель в Берлине и пересесть на борт представительского 'Кондора', благо тот стоял, что называется, под парами. И весь оставшийся путь до Рима адмирал бессовестно проспал, не желая ни о чем думать и беспокоиться. Расслабился за годы мирной жизни... А ведь знал, что еще одна война будет, и скоро. Теперь предстояло срочно наверстывать упущенное.
В Риме светило солнце, и небо казалось прозрачно-белым от жары. По сравнению с суровой прохладой Москвы и занудным берлинским дождем контраст разительный. Вылезая из самолета, адмирал выругался про себя - рубаха и китель мгновенно промокли от пота. На Кипре, возле моря, жара ощущалась совсем не так. Не была такой удушающей. Да и форма одежды, честно говоря, отличалась. Во всяком случае, шорты, в которых Лютьенс выглядел невероятно потешно, для такой погоды подходили куда лучше рассчитанной на северные широты военный формы.
Его, конечно, встречали, да и попробовали бы не встретить, честно говоря, но выглядело это непривычно, утомительно и, на взгляд Лютьенса, срежиссировано оказалось бездарно. Если в Берлине к не слишком любящему пышные церемонии адмиралу просто приехали, а в Москве его по-деловому встретил один из порученцев Сталина, правда, аж в полковничьем звании, то здесь... Парадный строй гвардейцев в идиотской форме, такой длины, что вдоль него собаку выгулять можно. Оркестр. Ковровая дорожка. Боги, что за маразм!
Однако же, пришлось соответствовать. Идти по этой самой дорожке, церемонно поручкаться с каким-то лощеным шпаком в дорогом, шерстяном даже на вид костюме (как он в нем потом-то не истечет), затем идти дальше, но уже в сопровождении двух отменно чеканящих шаг офицеров с невероятно одухотворенными лицами и саблями наголо. Интересно, они и в самом деле чувствуют сопричастность к чему-то важному, или им это выражение к лицам приклеили?
На середине пути, примерно, адмирал не выдержал и содрал с плеч китель. Стало полегче, но ненадолго. Пропитавшаяся едким потом форменная рубаха, высыхая, царапала спину. Ощущения были отвратительные. И все же, он выдержал променад, и даже смог улыбнуться торчащей в почтительном отдалении, за редкой, но грозной на вид цепочкой карабинеров, внушительной группе журналистов. Те, словно того и ждали, тут же застрочили ручками в своих блокнотах, но Лютьенс, не обращая на них более внимания, решительно направился к ожидающему его автомобилю. Плевать, что черный кузов накалился, словно печка. Может, хоть сквозняк в дороге компенсирует местную жару и духоту.
Не компенсировал. Лютьенс, подъезжая к резиденции Муссолини, истекал потом, и мечтал только об одном - холодном душе. А его потащил сразу - и на прием к Дуче. Оставалось только скрипнуть зубами. Что же, если Муссолини считает, что, поставив собеседника в неудобное положение, он облегчит себе жизнь, то это - его ошибка. Колесников стал тем, кем стал, не потому, что не умел терпеть неудобства.
- Герр адмирал! Рад вас приветствовать в моем скромном жилище, - Дуче шагнул ему навстречу с гостеприимно улыбкой на губах. Еще немного, и она выглядела бы издевательски, а так - доброжелательность, и ничего более. Положительно, старый журналист и политик умел владеть собой. - Как вам Рим?
- Отвратительно, - Лютьенс крепко сжал протянутую ему руку. Все, что он успел, это умыться, и настроение его было отнюдь не лучшим. Даже тот факт, что здесь было малость прохладнее, чем на улице, положения не исправлял. - Те, кто строил этот город, были не слишком предусмотрительны в выборе места.
- Или просто более выносливы, чем вы? - Муссолини даже не пытался удержаться от колкости.
- Или, что вернее, тогда климат здесь был получше. Впрочем, плевать. Не нам судить великих предков. Догадываетесь, зачем я здесь?
- Представления не имею.
Играешь, гад? Ню-ню, подумал Колесников, а вслух сказал:
- О нападении Японии на СССР вы, я думаю, слышали?
- Да, мне докладывали.
- Это очень хорошо. В таком случае, вам стоит знать, что Германия вписывается за союзника.
- Что делает? - не понял Дуче случайно затесавшийся во фразу адмирала речевой оборот из будущего. Колесников мысленно выругался.
- Не обращайте внимания, русский сленг приставуч. Поддерживаем союзника, так правильнее.
- И которого из них?
Ну да, формально-то Германия пока что в союзе с обоими. И, кстати, Италия тоже. Адмирал усмехнулся:
- Русских, само собой. Вы против?
- Да нет, - пожал плечами Муссолини. - Нам, в общем-то, все равно.
Вот так, сразу дал понять, что участвовать в войне не сбирается. Ми-и-лай, да куда ж ты денешься? Лютьенс усмехнулся мысленно, но внешне остался бесстрастен.
- То есть, вам все равно, с кем воевать?
Брови Муссолини поползли вверх, что вкупе с общей нездоровой одутловатостью его лица, выглядело достаточно комично.
- Вообще-то, мы не воюем, - осторожно сказал он.
- Ваше право. Но если вы не поддержите никого, то тем самым предаете обе стороны. И они имеют право на соответствующие ответные действия. Что до японцев - так они далеко, и вам на них можно внимания не обращать. Только вот незадача: мы-то близко.
- Вы мне угрожаете?
- Ну, что вы. Просто вспомните, что было в прошлый раз.
Муссолини вспомнил. И о том, как Италии пришлось вариться в собственном соку, и о том, как началось массовое, почти мгновенное обнищание населения. И как тяжело было успокоить заводной итальянский народ. И еще о том, что кредиты, данные ему немцами, надо возвращать. Лютьенс смотрел на него холодно, не мигая. Тому, кто привык к соленому ветру в лицо, это не так и сложно. Потом усмехнулся:
- Ну что, подумали? Взвесили? Мне можно улетать?
- Адмирал, - голос Дуче звучал хрипло. - Мне требуется время, чтобы...
- Даю минуту, я добрый, - без зазрения совесть украл фразу из неснятого еще советского мультфильма Колесников. - Имейте в виду, наши запросы еще достаточно скромны. Только ваши корабли. Содержание и ремонт техники, плюс жалование экипажей за наш счет. И доля в трофеях ваша, в том числе территориальная. Вы как, от колоний в Тихом океане откажетесь?
- А вот с этого места поподробнее...
Когда спустя два часа Колесников покинул резиденцию своего оппонента, он мог лишь в восхищении крутить головой. Торгашеская жилка у Муссолини, безусловно, имелась, вытребовал он все, что смог, ухитрившись ни разу не перейти ту грань, за которой немец мог решить, что небольшой государственный переворот в отдельно взятой Италии обойдется ему дешевле. Но правда, при этом, к чести своей, ничего не потребовал для себя, все исключительно для страны. То ли идейный, то ли уже не разделяет свой карман и государственный. Впрочем, не так уж это и важно, главное, что объединенный флот в необходимый для себя момент получит еще одну эскадру, и неплохую.
Вице-адмирал Белли проснулся от телефонного звонка. Поворочался на койке, а потом сообразил, что отпустил домработницу на выходной, и сейчас находится в огромной квартире совсем один. Стало быть, снимать трубку ему предстояло лично. Если, конечно, на том конце провода не сообразят, что его следует оставить в покое.
Телефон не унимался. Кто бы ни звонил, он обладал изрядной долей настойчивости, и пришлось немолодому уже адмиралу, кряхтя, вылезать из кровати и, надев мягкие домашние тапочки, шлепать к столику, на котором притулился огромный, неуклюжий аппарат. Реликт прошлой эпохи, такой же, как и сам Белли.
В самом-то деле, кому потребовалось звонить в такую рань, тем более в воскресенье? Особенно учитывая, что его и в обычные-то дни звонками особо не баловали. С того времени, как немолодой уже вице-адмирал практически отошел от дел, занимаясь сейчас только преподаванием, интерес к его персоне у окружающих мало-помалу угас. И сейчас герой минувшей войны (да-да, самый настоящий герой, и маленькая звездочка высшей советской награды, уютно устроившаяся на парадном кителе, тому свидетельницей) тихо доживал свой век, никому не мешая и ни во что не вмешиваясь.
- У аппарата.
- Здравствуйте, Владимир Александрович, - голос в трубке был незнаком. - Я приношу извинения за раннюю побудку, однако через час вас хотел бы видеть товарищ Кузнецов...
Еще через сутки Белли, держась чуть позади командующего советским флотом, уже входил в кабинет Сталина. Руководитель огромной, крупнейшей в мире державы выглядел отнюдь не парадно. Усталый, постаревший... Однако взгляд его по-прежнему был острым, твердым, улавливающим каждую мелочь.
Однако если сам факт вызова к Сталину выглядел удивительно, то новое предложения в буквальном смысле слова ошарашило. И Кузнецов, вот зараза (а еще ученик, пусть и бывший), и словом не обмолвился. А ведь знал, не мог не знать, такие вопросы с кондачка не решаются. Но, пускай задача и выглядела невероятно трудной, отказаться было свыше его сил. Хотя, конечно, по результатам ее выполнения можно было как попасть в историю, так в нее и влипнуть, уж это-то Белли отлично понимал.
В самом деле, перевести на Дальний Восток сводную эскадру разнотипных кораблей при возможном противодействии обладающего всеми возможными преимуществами противника задача сама по себе нетривиальная. А потом, может статься, придется возглавить эту эскадру в бою... Словом, очень тяжело - и очень заманчиво, ведь со времен Рожественского такое не удавалось никому. И то, царский адмирал смог выполнить лишь первую часть задачи, хотя, надо признать, и вполне неплохо, что бы там про него не говорили. Испытание? Да. Но за спиной Белли стояли тени его предков, людей, во флоте известных, в том числе и храбростью. И старый адмирал отнюдь не собирался посрамить их память.
Откровенно говоря, именно дальний переход и выглядел в этой истории самым сложным. Уж драться-то мы умеем - так для себя решили все, и, в принципе, имели все основания на подобный ход мыслей. Воевали, умирали, побеждали... Но с переброской сил на такие расстояния в условиях войны дела еще не имели.
Теоретически путей хватало, на практике ж все обстояло куда проблематичнее. Самый простой вариант, с переброской по изрядно модернизированному и расширенному Суэцкому каналу, не подходил по одной-единственной причине - уж больно он выглядел очевидным. Японцы - не дураки, наверняка ведут наблюдение за регионом, и шанса нанести удар с авианосца по лишенным маневрам кораблям, предварительно засыпав все подходы минами с тех же самолетов не упустят.
Второй вариант, через Панамский канал, выглядел не лучше. Мало того, что переход по нему был чреват теми же осложнениями, так еще и ширина канала не позволяла провести по нему многие корабли. Не зря американцы вынуждены были зауживать свои линкоры. Так что выбор вариантов оказывался не так уж и велик - тем же путем, что и эскадра Рожественского сорок лет назад. И, учитывая дальность перехода, с теми же проблемами. А главное, с тем же финалом. Японцы, уж это Белли понял сразу, фактически подталкивали их к тому, чтобы идти во Владивосток - других полноценных баз в тех местах не имелось. А стало быть, узкоглазые выбирали идеальные для себя место и время боя. Там, на островах, самолетов можно было разместить хоть тысячу, хоть пять, и завалить корабли Альянса бомбами. Учитывая, что адмирал Ямомото в своей тактике опирался именно на авиацию, это было предсказуемо.
Когда Белли высказал такое предположение, его немного покритиковали - и согласились. Неудивительно, что практически вся работа объединенного военно-морского штаба свелась к поиску выхода из образовавшегося тупика, и жаркие споры на дикой смеси русского, немецкого, французского и итальянского языков наверняка создавали массу проблем контрразведчикам, которые по долгу службы обязаны были за всем этим бардаком приглядывать. Попробуйте, разберите, кто что говорит и имеет в виду, особенно с учетом флотского жаргона и неудобоваримой терминологии.
Кто предложил тогда вести флот Северным морским путем, Белли точно вспомнить так и не мог. Как бы не сам Лютьенс - немец примчался в Ленинград из Берлина и засел в городе на Неве безвылазно. Создавалось впечатление, что старому пирату здесь просто нравилось. Кто знает, может, и так. Лютьенс присутствовал практически на всех обсуждениях, как правило, молча, но периодически вставлял пару фраз, вдребезги разбивая чьи-то доводы либо добавляя накала спору. В одном из них и родилась идея, которую упорно отгоняли прочь, но она каждый раз всплывала, все более закрепляясь в умах адмиралов. И достаточно быстро стало ясно: северному походу быть.
Белли очень удивился бы, узнав, что Лютьенс не просто уверен в возможности перехода через Заполярье. Немецкий адмирал ЗНАЛ, что такой переход возможен. В истории, которой уже не суждено было состояться, в ту войну с Дальнего Востока на Северный флот были переданы несколько эсминцев, которые прошли Ледовитым океаном без особых проблем. Конечно, ударный флот малость побольше, но и группировку ледоколов ему можно придать куда более многочисленную. К тому же, чтобы идти через сравнительно молодые льды, линкорам помощь и не требуется. В восемнадцатом году, уходя из Гельсинфорса, балтийские линкоры-дредноуты проламывались через замерзшую Балтику лучше даже, чем ледоколы специальной постройки. Да и, опять же, в прошлой истории линкор 'Ройял Соверен' 'подрабатывал' на севере в качестве ледокола. Так что задача проводки броненосной армады выглядела тяжелой, но отнюдь не безнадежной. И, вдобавок, переброска сил таким неожиданным маршрутом наверняка станет для японцев полной неожиданностью.
А вот здесь взвыл товарищ Папанин. Иван Дмитриевич, человек незаурядной храбрости и немалого таланта как руководитель, совсем недавно ставший контр-адмиралом, подпольщик, диверсант, чекист... Полярный волк, посвятивший исследованию Арктики если не большую, так уж точно лучшую часть жизни, более двадцати лет. Доктор наук, руководитель первой дрейфующей станции, фактически установившей за СССР приоритет в исследовании Ледовитого океана.
В не таком уж и далеком будущем про него расскажут много и разного. В основном, зло-смешного, вроде истории со знаменитым маузером. Но собаки лают - а караван идет. Этот незаурядный во всех смыслах человек видал такое, что иным не снилось ни в мечтах, ни в кошмарах. Сейчас же Папанин возглавлял Главсевморпуть, в его ведении находились все перевозки по Ледовитому океану. И он, как никто другой, понимал, сколько трудностей возникнет при переходе такого количества кораблей.
К его глубокому сожалению, выть он мог сколько угодно, зато без толку. Сталин верил Лютьенсу, а немец сказал - получится. И приходилось теперь Папанину заниматься небывалой по размаху операцией, да еще и в жестком цейтноте по времени. Полярное лето коротко...
Еще информация о маршруте вызвала легкую оторопь у итальянцев. Южанам совсем не улыбалось тащиться через высокие широты и мерзнуть в Заполярье. Однако Черный Князь лишь бровями шевельнул - и протесты увяли будто сами собой. Навел порядок, ничего не скажешь.
Однако северным путем отправлялась только половина кораблей, остальные же... А вот это было секретом, и Лютьенс на все вопросы лишь делал вид, что не понимает, о чем речь. А ведь понимал, уж Белли-то отлично знал, что адмирал владеет русским как бы не лучше его самого, говорит практически без акцента - вот что значит русская жена... Но здесь и сейчас немец молчал, как рыба об лед, а значит, имелись у него какие-то секреты, и оставалось уповать лишь на то, что знаменитый флотоводец знает, что делает. И, естественно, никто не знал, о чем Лютьенс разговаривал вначале с гауляйтером Канады, а позже со 'сладкой парочкой', Королевым и Брауном, конструкторами, люто ненавидящими друг друга, но при этом ухитряющимися работать совместно весьма плодотворно. Да и о самих встречах мало кто знал...
Майор Петров злобно побарабанил пальцами по столу. Ситуация его раздражала. Не тем, что скоро предстоял однозначно тяжелый бой - как раз к этому еще достаточно молодой для своего звания офицер был готов. Однако то, что его каждый раз отправляют на самые тяжелые участки, откровенно бесило.
Конечно, удивительного в том ничего не было. Самый опытный командир батальона в полку. Первый в очереди на командование самим полком, как только пойдет на повышение его нынешний командир, подполковник Лозицкий. Опыт Американской кампании, и три ордена, которые о чем-то да говорят. Большинство офицеров их совсем недавно сформированного полка ничем подобным похвастаться не могли в принципе.
Доверие командования - это, конечно, хорошо, но сейчас это означало, что его батальону предстояло остановить прущие лавиной японские танки. Хотя бы на несколько часов, чтобы дать отступающим советским частям время организовать хоть какое-то подобие обороны. А значит, тридцать два танка, из которых восемь ИС-3 и двадцать четыре Т-44/100 отступать не имели права. Но и гореть как-то тоже не хотелось...
Не только его батальону, правда. Хороши бы они были тут без пехотного прикрытия. Однако то, что им придали... М-дя... В общем, союзники, и этим все сказано.
Полторы сотни приданных им кавалеристов местной, монгольской армии доверия решительно не внушали. Не потому, что были трусливы, плохо обучены или нестойки. Как раз нет. Монголия не зря считалась ближайшим союзником СССР, едва ли не его частью. Монгольская кавалерия была хороша (что в несостоявшейся здесь истории не раз демонстрировала на советско-германском фронте), и обучали местных вояк отменно. Вот только не так их обучали.
Современная конница, а Петров, офицер думающий и неплохо подготовленный, это отлично знал, серьезно отличалась от той, что была тридцать лет назад. Лихие кавалерийские атаки с шашками наголо безвозвратно ушли в прошлое, оставшись в лучшем случае эпизодом в случае ну ОЧЕНЬ благоприятных обстоятельств. А в целом лошади теперь стали всего лишь средством повышения мобильности пехоты. Элитной пехоты, чего уж там, усиленной тяжелым вооружением и способной решать задачи, ранее кавалерии в принципе недоступные. Но главное - все же пехоты, способной при нужде быстро закопаться в землю, создав устойчивую линию обороны.
А монголы в плане тактики использования живой силы отставали, и их конница - это просто конница, не умеющая того, что для их советских коллег являлось само собой разумеющимся. И организовать из них реальное прикрытие будет не просто сложно. Задача выглядела зубодробительной, и как из нее выкручиваться Петров себе пока что даже не представлял. А главное, у этих, с позволения сказать, кавалеристов, не имелось даже намека на артиллерию. Противотанковые гранаты подвезли, целую полуторку. И - все.
Петров с удовольствием расстрелял бы пару-тройку интендантов, а заодно и штабных деятелей, из-за которых ему предстояло что-то срочно родить на пустом месте посреди сухой монгольской степи, но, увы, возможности не было. Да и не помогло бы, если уж положа руку на сердце говорить. Так что оставалось метаться по окрестностям, спешно проводя рекогносцировку - нормальных карт в штабе тоже не нашлось.
Идиотизм, конечно, переправлять только что сформированный полк через всю страну и с колес бросать в бой, но что сделано - то сделано, думал майор, расположившись на броне тщательно замаскированного командирского танка и с омерзением жуя уже набившую оскомину тушенку. Именно в этот момент его внимание и привлек рев двигателей, быстро и неуклонно накатывающийся на расположение батальона. Первой его реакцией было сыграть тревогу, но уже через пару секунд комбат сообразил - свои. Во-первых, идут с тылу, а во-вторых, двигатели, или хотя бы часть из них, явно дизельные. Для советских войск - уже стандарт, бензиновые остались только в частях расквартированных на Аляске. Там горючее поставляют немцы, из Канады, поэтому с бензином проще, чем с соляркой. В метрополии же дизеля и только дизеля, плюс максимальная унификация, что разом снимает кучу проблем со снабжением. Японцы же хотя и тоже используют на своих танках дизеля, но на тех, что поставили им американцы, если верить разведчикам, стоят бензиновые моторы. Для привычного уха звук совсем разный, и захочешь - не перепутаешь. Да и часовые не зря молчали...
Источником звука оказалась колонна бронетранспортеров, неспешно втягивающаяся в расположение батальона. Ни много, ни мало, а целых три десятка машин. Половина на базе полноприводных грузовиков-студебеккеров, уже года три производящихся в Свердловске - от США в счет репараций получили завод и документацию на эту технику, а бронетранспортер уже свои умельцы склепали. Машины по проходимости немного уступали отечественным ЗИС-32, но зато наличие завода обеспечило возможность сразу же развернуть их массовое производство.
Остальная техника, с лязгом надвигающаяся на хозяйство Петрова - переделанные танки БТ ранних модификаций, снятые с вооружения. На их базе бронетранспортеры получались так себе - на шесть человек, и то тесно, зато броня и проходимость лучше, чем на колесных машинах. Что те, что другие людьми набиты под завязку, на всех крупнокалиберные ДШК, а к колесным прицеплены грабинские трехдюймовки. Ну и при всем этом великолепии четыре танка охранения. Т-34 вроде тех, на которых Петров воевал в Америке. Машины немного устаревшие, но еще вполне грозные. В общем, то, что надо.
Но по-настоящему Петров удивился, когда солдаты начали выпрыгивать из своих бронированных гробов. Немцы! Дисциплинированные, обмундированные, экипированные, словно явились сюда прямиком с обложек агитационных газет. И командир им под стать - идет, только полы черного кожаного плаща развеваются, да сапоги, до блеска начищенные, посверкивают. Как он не запарился, пока ехал? И что-то есть в нем знакомое...
- Курт?
Ну да, кто же еще. Курт Борман, тот самый, на пару с которым они в свое время геройствовали в Америке. Все такой же спокойный, уверенный в себе... Разве что тогда немец был старше по званию, а сейчас оба они майоры - в советской армии традиционно растут чуть быстрее. И рукопожатие осталось прежним - крепким и резким, как удар в боксе.
- ...ну а я, как узнал, что ты здесь, потребовал, чтобы меня именно к тебе на помощь и направили, - Борман лопал тушенку так, что даже смотреть на это было вкусно, и бодро рассказывал о своей эпопее. - А то без присмотра тебе быстро голову оторвут. Не волнуйся ты так, что мы, с тобой на пару японцев не поколотим?
А тогда, в Америке, бы ему и в голову не пришло так говорить, пообщался с русскими и многим от них заразился. Не такой уж и чопорный народ эти немцы, особенно с учетом того, как сейчас заливалась их пропаганда, объявляя немцев и русских народами родственными, арийскими. И произношение у Курта с того времени тоже стало практически чистым. Но, конечно, шапкозакидательские настроения - это совсем не есть гут, хотя, надо признать, шансы выжить повысились резко. Достаточно было посмотреть на то, с какой скоростью оборудуются позиции для орудий, а саперы расставляют для японцев противотанковые сюрпризы, чтобы на сердце стало куда веселее.
Как оказалось, немцев сюда перебросили по воздуху. Все транспортные самолеты люфтваффе были задействованы в грандиозной по масштабам операции, обеспечивая невиданный ранее по скорости маневр живой силой. Именно людей - техники у СССР здесь хватало, а вот с солдатами получалось не слишком хорошо. Мало было на Дальнем Востоке народу, чего уж там. Однако немецкие части, опытные и прекрасно подготовленные, хотя бы частично заполнили получившуюся брешь, и это оказалось для японцев неприятным сюрпризом. Во всяком случае здесь, в месте, где утром их передовые части напоролись на танково-артиллерийскую засаду и, потеряв почти пятьдесят машин, вынуждены были откатиться. Они опоздали буквально на несколько часов, дав обороняющимся время закрепиться, и в результате маленький эпизод превратился в завязку первого серьезного сражения новой войны.
Именно так, со всеми атрибутами - работой крупнокалиберной артиллерии, танковыми атаками, ударами авиации... Хорошо еще, немцы, помимо людей, успели перебросить на этот участок несколько десятков истребителей, серьезно усилив немногочисленные из-за потерь советские ВВС. Застоявшиеся без дела немецкие асы не отказались от возможности пополнить боевой счет, а заодно испытать новые самолеты. И потому японские летчики вынуждены были заботиться, в основном, о собственном выживании, а не о точных ударах, иначе обороняющихся выбили бы в первые часы. Но воздушная карусель быстро подорвала силы обеих сторон, и бой перешел в затяжную фазу.
Сводная часть продержалась на позициях двое суток, вплоть до полного исчерпания боезапаса, после чего отошла, потеряв большую часть техники и четверть личного состава. Тяжело, но жертвы эти оказались не напрасными. За время, купленное ценой их жизней, успели подойти, развернуться в боевые порядки и организовать полноценную оборону две полнокровные дивизии...
Драка была страшная. С обеих сторон противники гнали войска, и, в кои-то веки, у русских это получилось немного лучше. Все же железная дорога, пускай и не вполне отвечающая требованиям времени - это не степи, на форсирование которых японцы тратили драгоценное топливо и не менее драгоценный моторесурс. Шли эшелоны с пехотой, тяжело громыхали на стыках платформы, на которых, укрытые брезентом, ехали танки. И свои, и немецкие - Роммель не мог упустить случая обкатать в боевых условиях новую разработку своих оружейников. Так что очень скоро японцам предстояло вплотную познакомиться с бронированными гигантами, защищенными лучше даже, чем советские ИСы, и вооруженными обладающими невероятной баллистикой восьмидесятивосьмимиллиметровыми зенитками, которые сумрачный тевтонский гений ухитрился впихнуть в танковые башни. Шли полностью укомплектованные танкоремонтные мастерские - технику по возможности предстояло восстанавливать на месте. Шли успевшие стать знаменитыми 'катюши'. Словом, очень много грузов, и никто не мог понять, почему при таком напряжении сил на Дальний Восток идут составы с какими-то непонятными контейнерами, на военные грузы совсем не похожими.
Подводная лодка I-25 неспешно подбиралась к Суэцкому каналу. Успешно проскочив мелководные участки, благо пыльная буря надежно маскировала лодку (мешая, правда, ориентироваться и ей самой, но команда на I-25 была опытная, а штурман в свое время не раз ходил в этих водах), субмарина вышла в относительно безопасный район с большими глубинами. Красное море коварно, однако это относится и к тем, кто охотится, и к тем, на кого охотятся. Вне зависимости от того, как они меняются ролями.
Теоретически эти воды контролировались немцами, попробуй только всплыть, но на практике Красное море - не лужица. Конечно, радары... Но на I-25 недавно установили новинку, позаимствованную у американцев, которую сами янки во время большой войны нагло сперли у немцев. Шнорхель - труба, соединяющая подводную лодку с поверхностью и позволяющая идти в подводном положении не на электродвигателях, а под дизелями, резко повышала ее возможности. Теперь пережившая модернизацию субмарина могла идти до места, не всплывая, и радары немцев были против нее бесполезны. А значит, шансы выполнить задачу имелись.
Откровенно говоря, капитану второго ранга Гора Накамура задание не нравилось. Ему вообще не нравились расклады. Болтаться две недели непонятно для чего - и вдруг нестись вперед, минировать подходы к каналу. Как-то это было непонятно, хотя, разумеется, не по рангу командиру субмарины обсуждать приказы. Вот он и вел свой небольшой, всего-то в две с половиной тысячи тонн водоизмещением, корабль, не подозревая даже, что приказ был отдан сразу после того, как в Японии рухнула последняя надежда на то, что Германия останется в стороне от конфликта. Но - на фронте появились немецкие солдаты, а значит, война началась, и первый удар японское командование решило оставить за собой.
К расчетной точке I-25 вышла с небольшим опозданием - забарахлил один из дизелей. Механики смогли в сжатые сроки привести его в чувство, но два часа все же потеряли. Как ни странно, именно это спасло подводную лодку. Ночи здесь были темные, и вряд ли в перископ удалось бы обнаружить чужие корабли, сейчас же Накамура не только рассмотрел их, но и определил, с кем имеет дело. От этого знания он моментально ощутил неприятную тяжесть в животе, но все же превозмог недостойный самурая позыв нырнуть в гальюн, а принялся отдавать команды, четкие и точные, как учили.
А ему было, чего бояться. Подходы к каналу охранял не кто-нибудь, а 'Принц Ойген'. В принципе, его несложно было перепутать с любым другим крейсером типа 'Адмирал Хиппер', но то, что остальные сейчас в Атлантике, не оставляло выбора. 'Ойген', а значит, смерть...
Этот крейсер по сравнению как с одноклассниками других флотов, так и систершипами, обладал важной особенностью. Его корпус был буквально утыкан гидрофонами, что позволяло контролировать огромное пространство и обнаруживать противника не хуже, а во многих случаях и лучше радаров. Экзотическая модификация тяжелого крейсера просто обязана была засечь I-25 еще на подходе.
Ни Накамура, ни остальные моряки не знали, что спасло их в ту ночь. Чудо, не иначе. В принципе, так оно и было. Точнее, сочетание сразу трех случайностей. Во-первых, командир субмарины приказал на подходе к цели перейти на электрический ход, куда более тихий по сравнению с грохочущими дизелями. Ну а во-вторых, погода. Недавний шторм взбаламутил и перемешал слои воды. Подводная лодка шла в теплом, а ниже и выше расположились холодные, чуть отличающиеся по свойствам и создавшие своеобразный экран, рассеивающий звук. Ну и, разумеется, старые итальянские линкоры, участвующие в прикрытии канала и создающие мощный звуковой фон. I-25 проскочила и выставила у входа в Суэцкий канал двадцать четыре мины - больше у нее на борту просто не было. На минах этих уже утром подорвался груженый рудой транспорт, а двумя часами позже небольшой танкер.
Движение кораблей оказалось прервано на неделю - вначале тушили разлившуюся нефть, затем тралили мины. Накамура узнал об этом лишь через неделю, успешно вернувшись на временную базу. Впрочем, радость от успеха была значительно омрачена. Как оказалось, из восьми субмарин, посланных, чтобы заблокировать канал, успеха добилась лишь одна. Остальные попросту не вернулись. Должно быть, не все оказались столь удачливы.
Но самого обидного Накамура так и не узнал. Его рейд, тяжелый и дерзкий, направленный на то, чтобы остановить немецкий флот, буде он попытается пройти в направлении Японии кратчайшим путем, оказался ударом в пустоту. Размен семи субмарин на два гражданских судна и недельный паралич перевозок вряд ли можно назвать выгодным. А флот, который мины должны были затормозить, а при удаче и нанести ему урон, к тому времени уже давно был в море и шел совсем иными путями.
- В ночь перед бурею на мачте горят святого Эльма свечи... - мурлыкал себе под нос адмирал Лютьенс вспомнившуюся песнь из своей прежней молодости. На немецком корабле песня на русском звучала немного дико, но здесь уже привыкли к тому, что командующий иногда выдает что-нибудь этакое. Наверное, списывали на влияние русской жены и плотное общение с коллегами из СССР, которые - это знали все немцы - способны запросто споить любого. И внезапных привычек, когда вредных, а когда и не очень, от них можно нахвататься много и запросто.
А Колесников, кстати, активно обдумывал вопрос, что делать с теми обрывками книг, песен и мелодий, которые завалялись в его памяти. Против того, чтобы все это сгинуло вместе с ним, протестовала рациональная немецкая натура. Выдавать, как собственные сочинения - не поймут... Оставалось пока что записывать то, что всплывало, а потом... Ну, можно, к примеру, Хелен отдать. А она уж придумает... Да хоть под своим именем издаст, что ли. Как раз ей, известной журналистке, такое в самый раз. И другие варианты есть. Однако все это могло обождать. До конца похода уж точно.
Огни святого Эльма, между тем, и в самом деле имелись. На антеннах, кончиках мачт, даже на орудийных стволах, раскрашивая корабли непредусмотренной конструкторами то желтой, то белой, а то и фиолетовой иллюминацией. Красота! Демаскирует только ужасно.
Саму бурю эскадра успешно обошла. Спасибо метеорологам - размещенные практически повсюду, даже в Антарктиде, станции позволяли делать достаточно точные прогнозы, и в результате мощный шторм прошел стороной. Разве что легкое волнение, тяжело вспарывающим волны громадам линкоров совершенно нестрашное, зацепили. Хотя, конечно, более легким кораблям пришлось хуже.
Колесникова не особенно волновали демаскирующие свойства природного явления. Попробуйте, отыщите флот, пускай даже такой большой, на просторах океана. В котором, к слову, не так уж много островов, пригодных для строительства баз. Эти просторы - лучшая маскировка. Вряд ли удалось скрыть сам факт выхода в море такой армады - как ни старалось ведомство 'папаши' Мюллера, но оно не всемогуще. Однако перекрыть частой сетью просторы Мирового океана сил не хватит никому, все же человечество, при всех своих достижениях, отнюдь не всемогуще. Да и сам флот отнюдь не беспомощен, широко раскинув сеть кораблей охранения и беспрерывно ощупывая пространство вокруг невидимыми и неощутимыми, но эффективными лучами радаров.
Ради повышения эффективности контроля пространства, Колесников даже приказал выдвинуть в передовое охранение новинку - корабли ДРЛО. Еще во время Британской кампании, оценив возникающие проблемы с радарами, он понял, что их надо решать, и как можно быстрее. Если после нескольких минут боя на абсолютно неповрежденном корабле выходит из строя радар, не выдержав сотрясения от собственных залпов, это чревато фатальными последствиями. Естественно, что немецкие инженеры получили задание решить вопрос. В качестве довеска им были переданы трофейные британские разработки, и работа закипела.
К сожалению, как успел убедиться Колесников, сумрачный тевтонский гений был склонен рождать крайне сложные, склонные к гигантизму конструкции, притом, что с задачами более приземленными частенько не справлялся. Так вышло и сейчас. Несмотря на все усилия, подкрепляемые как материально, так и морально (Колесников как-то, разозлившись, пригрозил отправить всех разработчиков в концлагерь, а кое-кого, то ли саботажников, то ли просто лентяев, даже и отправил), технологического прорыва добиться не удалось. В войну с США корабли вступили с незначительно модернизированными радарами британской разработки, которые были точнее, дальнобойнее, но отнюдь не надежнее германских. Слабым утешением оказался тот факт, что у русских союзников результаты выглядели не более впечатляющими. И, что вдвойне обидно, за прошедшее с той войны время принципиального улучшения ситуации не наблюдалось.
Сообразив, что придется в очередной раз брать дело прогресса в собственные руки, Колесников выругался на трех языках и собрал большое совещание, в ходе которого и родилась концепция кораблей дальнего радиолокационного обнаружения. Взяв за основу удачный британский проект крейсеров типа 'Фиджи', благо верфи островной империи, а также их персонал, достались победителям не слишком пострадавшими, и для разворачивания производства особых усилий прилагать не пришлось, немцы творчески довели его до ума. Ранее 'Фиджи' послужили основой для кораблей ПВО, сейчас же их основным оружием стали радары. Артиллерии - минимум, только для защиты от самолетов противника, но зато теперь 'зрение' немецкого флота стало не только острее, но и надежнее. Особых сотрясений на таких кораблях не ожидалось в принципе, и сейчас они весьма органично дополняли системы, установленные на ударных кораблях.
Однако радары радарами, а старых, проверенных временем систем никто не отменял, поэтому вокруг кораблей непрерывно патрулировали небо летающие лодки. Словом, к появлению врага флот был готов, и потому демаскирующий эффект огней святого Эльма выглядел не слишком опасным. Любого противника удастся засечь раньше, чем тот выйдет на дистанцию визуального обнаружения.
Куда неприятнее, на взгляд адмирала, было происхождение этой красоты. Коронный разряд, электричество в чистом виде. А оно, несмотря на кажущуюся изученность, периодически ухитряется преподносить сюрпризы. А ну как что-то подпалит? Не на военном корабле, разумеется, но... Но было у флота еще одно звено, и очень важное, которому лишние искры решительно противопоказаны.
Танкеры. Целая эскадра, специально построенные для дальних переходов. Классическая продукция двойного назначения - можно возить нефть, а можно и флот сопровождать. Конечно, ядерные силовые установки крейсеров будущего Колесников вспоминал с ностальгией, но и такой вариант выглядел сейчас вполне приемлемым. Быстроходные, оснащенные дизель-электрическими силовыми установками и способные длительное время идти двадцатипятиузловым ходом, танкеры развязывали ему руки и обеспечивали свободу маневра. Вот только... Не рванул бы какой от этих огоньков атмосферных.
Впрочем, иллюминация продолжалась уже давно, и никаких проблем, кроме помех для радиосвязи, пока не доставляла. Так что оставалось лишь махнуть рукой и ждать, когда все закончится само собой. Все равно изменить что-либо он был не в состоянии.
Колесников облокотился на подставку компаса и перевел взгляд с грозно-величественного моря и не по-уставному сияющих кораблей на палубу, где обнаружил вопиющее безобразие. Матросы, вместо того, чтобы заниматься делами, сгрудились вокруг боцмана, седого, но все еще могучего пятидесятилетнего мужчины, начавшего служить еще при кайзере. Судя по всему, не ради получения распоряжений или взысканий, а просто так, байки послушать. Адмирал мысленно усмехнулся. На любом другом корабле германского флота подобное немыслимо, но здесь-то не любой! 'Шарнхорст', самый заслуженный корабль. И самый воевавший, здесь любой матрос - ветеран и в чем-то герой. И порядки на флагмане совсем иные. Меньше показушной дисциплины, которая в восемнадцатом году не спасла флот от бунта, зато масса реальной боевой работы. Элитный корабль - элитный экипаж, и в свете этого флаг с черепом и костями производил впечатление уже не комичное, а зловещее.
- Пожалуй, что нет. Потом не засну. Это вам, штурманам, положено им наливаться до ушей и сутками бодрствовать, а мы, старики, за своим здоровьем следить должны. О чем там боцман молодым рассказывает?
- Легенду о Летучем Голландце. Как всегда, снабдив ее новыми жуткими подробностями. Фантазия у него работает хорошо.
- Да уж, ему бы книги писать... Кстати, это идея. Приставить к нему парнишку пошустрее - и пускай записывает все эти легенды.
- Не знаю, герр адмирал, - штурман облокотился на поручни. - Сейчас матрос такой пошел, что его не особенно-то и впечатлишь. Не далее как вчера он уже свою волынку заводил, так один и говорит: 'И кого нам бояться? Любого голландца с одного залпа утопим, хоть летучего, хоть ползучего'.
- Кхе, - адмирал замаскировал под кашлем смешок. - Уел, нечего сказать. Но вообще, стоит записать, стоит. Не запишем - еще какая-то частица культуры уйдет в вечность. Пусть даже такая... специфическая.
Штурман лишь молча склонил голову, признавая правоту адмирала, и Колесников, продолжая усмехаться, направился к себе. Все пока развивалось по плану, флот неспешно и уверенно направлялся к мысу Горн. И больше всего адмирал сейчас жалел, что ядерное оружие в этой истории все еще не создали, да и не очень-то стремились. Оно зло, конечно, но как же просто можно было бы сейчас решить все вопросы. А то, что это штука, в общем-то, преступная, во всяком случае, так считали в его время - так то чушь. Хотя бы из-за того, что ни одного международного договора, запрещающего или хотя бы ограничивающего его применение, здесь не было. Ну а на нет и суда нет, обычное оружие, не хуже и не лучше любого другого. Увы, сейчас оставалось полагаться лишь на конвенционные варианты, что Колесникова, впрочем, не пугало.
Когда говорят о Крайнем Севере, то, как правило, вспоминают долгую полярную ночь, забывая при этом, что вслед за ней приходит день. Тоже долгий. В это время солнце не заходит вообще, на побережье огромная масса птиц, гонят к океану стада оленеводы, рождаются детеныши у зверей... А еще именно в это время льды хоть немного отступают, и начинается короткая, но интенсивная навигация.
Японцы допустили непростительную ошибку. Начни они войну чуть позже - и эскадру пришлось бы гнать кружным путем. Однако весеннее начало боевых действий давало советским морякам дополнительную степень свободы и время, пускай и крайне ограниченное, на подготовку и, собственно, переход. Почему японцы начали именно в тот момент? В Советском Союзе об этом могли только догадываться.
Флот, идущий через арктические льды, сопровождали пять лучших ледоколов, имеющихся у СССР. 'Иосиф Сталин', 'Вячеслав Молотов' и 'Анастас Микоян', новейшая, предвоенная серия ледоколов, были, пожалуй, лучшими и мощнейшими кораблями этого класса в мире. Четвертый корабль, 'Красин', являлся их прототипом. Постарше, поменьше... Пятый - легендарный 'Ермак'. Конструкторский гений адмирала Макарова заложил в него такой запас прочности, что первенец линейного ледоколостроения даже сейчас выглядел вполне достойно. Дополнял эту мощь ледорез 'Федор Литке', в легком льду, порой, способный работать даже эффективнее 'классических' ледоколов.
Мощь, да... Пожалуй, еще ни разу такое количество ледоколов не собиралось вместе. Однако и такую армаду по Ледовитому океану еще никто провести не пытался. А главное, технически это выглядело крайне сложно. Линкоры типа 'Советский Союз' были почти вдвое шире ледоколов, да и их итальянские собратья в плане габаритов ненамного им уступали. Как их вести... Оставалось надеяться, что льды на пути окажутся не самыми толстыми, а броневой пояс выдержит удары льдин. Впрочем, и свои плюсы имелись. Если линкоры пройдут, то остальным кораблям за их спиной и вовсе бояться нечего.
Однако главным оружием русских моряков в этом походе оказались не могучие ледоколы, а то, что сложнее оценить материально. Колоссальный опыт ледовых походов и накопленный десятками исследовательских станций материал, позволяющий уверенно ориентироваться в обстановке. Советские ученые умели прогнозировать и скорость дрейфа, и состояние ледяных полей, а значит, прокладывать оптимальные маршруты там, где остальные опустили бы в бессилии руки. И потому, хотя операция и выглядела невероятно сложной, шансы на успех у нее имелись.
Вел караван капитан первого ранга Белоусов, личность по-своему легендарная. Именно он несколько лет назад, командуя ледоколом 'Сталин', ухитрился вывести изо льда наглухо, казалось бы, затертый 'Георгий Седов', дрейфовавший к тому времени уже два с половиной года. По слухам (Белли не пытался найти им подтверждение или опровержение, но ходили они упорно) вначале командовать походом намеревались поставить нынешнего командира 'Сталина', капитана Владимира Ивановича Воронина. Опытнейший командир ледокола и впрямь имел неплохие шансы возглавить бросок через океан, но вмешались два момента. Во-первых, Белоусов оказался банально шустрее. Никто кроме него не мог похвастаться тем, что дважды проходил Северным морским путем за одну навигацию. А во-вторых, тот случай, который некогда поднял Воронина на вершину славы, теперь весьма мешал его карьере.
Именно Воронину в свое время довелось командовать знаменитым 'Челюскиным'. Пароход, который благодаря авантюризму знаменитого полярника Отто Юльевича Шмидта пошел в чересчур рискованный рейс и погиб, раздавленный льдами, стал в тридцатые годы символом мужества и неплохим инструментом для политических игр. Сложно даже сказать, совершил ли Воронин какие-либо ошибки в той злополучной экспедиции, но, как говорится, 'или он шинель спер, или у него, но что-то такое было'. И хотя тогда его встречали, как героя, сейчас эта история знаменитому полярному капитану помешала. И, судя по всему, не в первый раз.
Впрочем, Белли это волновало мало - у старого адмирала и своих забот хватало. И день, когда подготовка, наконец, закончилась, и флот отправился в поход через белое безмолвие, показался ему воистину славным. В этот день он смог, наконец, отдохнуть...