Михайлова Н., Тулянская Ю. : другие произведения.

Небо и корни мира

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Редакция романа "Небо и корни мира". Накануне Конца Света Яромир из Даргорода пытается вернуться домой, но оказывается в самом центре событий.

   НЕБО И КОРНИ МИРА
  
   Часть 1
  
   Зимой в Соверне всегда идет дождь. Порт Оргонто накрыло тучей. Загребной с торговой галеры, могучий, но очень худой человек с темно-русой бородой получил свое жалование и крепко зажал монеты в ладони: казалось, он сейчас помнет и раздавит их, точно горсть ягод.
   Человек сошел с галеры и медленно пошел прочь от причала, время от времени вытирая залитое дождем лицо. Рядом встряхивался буро-желтый пес. Шерсть у собаки свалялась клочьями, на морде росла необыкновенно жесткая и взъерошенная щетина, в точности как у хозяина. Пес был большой, но вел себя так робко, так жался к ноге, вздрагивал и сторонился людей, что выглядел самой забитой шавкой.
   Человек с собакой был Яромир из Даргорода. Он забыл, сколько ему лет. Яромир давно не видел своего лица, прикованный цепью к веслу. Он запродался добровольно: убил знатную шишку и, скрываясь, нанялся на галеру. А там шесть лет - полумрак, бой барабанов, щелканье бичей и мерные выкрики гребцов. Корабельный пес по кличке Шалый в эти дни ел из одной с ним миски.
   Раньше пес жил в порту, и его до полусмерти избили в трактире за кражу. Яромир пожалел и приволок пса на галеру. Раны Шалого зажили, но умом он все-таки тронулся. Псу часто снились страшные сны, а бывало, и наяву охватывал беспричинный ужас: он не узнавал даже Яромира и кусал ему руки.
   Бывшего гребца окружили уличные мальчишки. Высокий, косматый оборванец своим безобразием напоминал им сказочного великана. Сорванцы были в страхе и в восторге от него. Они стали кидаться в чужака грязью и выкрикивать: "Пугало! Смотрите, людоед!". Шалый испуганно завизжал. Яромир крепко взял пса за веревку, обвязанную вокруг шеи, и нырнул в дверь ближайшего кабака.
   Он давно не сходил с галеры. Последние годы хозяин перестал отпускать на берег гребцов, боясь, что они разбегутся из-за плохой кормежки. Зато за кормой шли откормленные акулы - в море часто бросали мертвецов. Почти каждый заход в гавань приходилось заботиться о пополнении.
   На гребной палубе Яромир привык к полумраку, и теперь под открытым небом даже в пасмурную погоду для него было слишком светло, из глаз бежали слезы. Бой барабанов до сих пор отдавался в голове. От оков на запястьях остались кровавые язвы, к которым слетались мухи.
   - Эй, кабатчик! Что за цены у тебя? Ты смеешься надо мной что ли?
   Яромир гневно посмотрел на кабатчика, запросившего непомерную цену. Смуглый старик в рубахе с подвернутыми рукавами миролюбиво сказал:
   - У меня такие цены, как и у всех. Кто виноват, что деньги теперь ничего не стоят? Думаешь, мне легко?
   - Как это? - у Яромира нехорошо сжалось сердце.
   Кабатчик подсел к чужеземцу, уныло облокотился на стол.
   - Ты греб на галерах? Что ж, морская торговля еще держится. Богатые до последнего будут покупать рабынь, пряности и шелка. А людям попроще теперь ничего не надо. Конец света все ближе. Каждый думает, что дотянет и в рваных штанах. Как тебя звать?
   - Ремиро, - ответил Яромир.
   На юге он привык называть себя на здешний лад, его настоящее имя все равно искажали.
   - Ты не так плохо знаешь наш язык.
   - До галер я жил в Тиндарите.
   Трактирщик сжал губы и покачал головой: видать, перед ним заправский бродяга, корни которого давным-давно оторвались от родной земли.
   - А кому сейчас легко? - повторил он. - Думаешь, каменщикам или плотникам? Какой сумасшедший затеет строить себе дом, если конец света на носу! Люди не хотят сеять. Вдруг урожай уже не придется снять? Так лучше приберечь зерно и напечь из него хлеба. Хлеб нынче главная ценность! Что такое деньги теперь? В Царстве Вседержителя они не понадобятся, да и в темницах у Князя Тьмы тоже.
   У Яромира вдруг задрожала челюсть.
   - Да как же так? Ведь я шесть лет на цепи... на веслах... Я думал, на эти деньги домой вернусь. Как же так... я шесть лет - и нищий?...
   Трактирщику стало жалко его.
   - Вот тебе совет, Ремиро, - он направил на Яромира толстый палец. - Иди на свою галеру и просись, чтобы взяли обратно. Там тебя хоть накормят. А другой работы ты не найдешь. Ремесленники остались без дела, от поденщиков отбою нет. Бродяг на дорогах столько, что не протолкнешься. Разбойникам и тем есть нечего: у богачей сильная охрана, а с остальных что возьмешь? Ты здоровый парень, вот и сидел бы на веслах. Да тебе позавидовать можно: и работа, и жратва, и какая-никакая крыша над головой...
  
   Человек и пес давно были в пути. Яромир решил любой ценой добраться до Даргорода.
   Его занесло в безлюдное место на самой границе Анвардена - земли вардов. Небо было затянуто серыми облаками.
   Яромир зябко передернул плечами. Приближался приступ лихорадки. У бродяги подкашивались ноги. Мутилось в глазах. Когда начали стучать зубы, Яромир тоскливо подумал: "Сейчас..." Он огляделся, ища, где прилечь.
   Только теперь он заметил увитую плющом и диким виноградом стену маленького храма.
   Снаружи храм весь зарос кустами - дикий шиповник, мелкие белые розы. Ко входу вела дорожка из замшелых растрескавшихся плит. Стены храма когда-то белили, но теперь из-под буйного плюща проступал только бурый камень. Стрельчатые окна с остатками синих и зеленых витражных стекол тоже затянуты были плетьми вьющихся трав.
   Железная с кованым орнаментом дверь покосилась и не меньше полувека оставалась полузакрытой. Она была такой тяжелой, что бродяга не смог растворить ее шире, а протиснулся через щель. Храм был низкий, с круглым куполом. Внутри углы были скошены, получался восьмиугольный зал с полом из замшелых мраморных плит.
   Вдоль стен - рассохшиеся деревянные лавки. В стенах - три глубокие ниши, в которых стоят статуи похожих друг на друга святых в ниспадающих одеяниях. На возвышении - огороженное пространство для алтаря. За алтарем - арка: это небесные Врата.
   Яромир хотел лечь на скамью, но он потерял равновесие, оперся рукой о стену, упал - и ветхая скамья сломалась под его тяжелым телом. Шалый с тихим визгом завертелся вокруг хозяина.
   - Ничего, не бойся, - прохрипел тот, утешая пса, и больше уже ничего не мог сказать: начался такой озноб, что не попадал зуб на зуб.
   Шалый скулил, вздрагивая и отскакивая каждый раз, когда у Яромира начинался новый приступ озноба. Чуть человек затихал, пес торопливо лизал ему щеки и лоб. Шалый уже повидал своего хозяина таким. Однажды это было во время стоянки в порту, другой раз - на веслах: Яромира расковали и оставили в колодках на палубе...
   Яромир пытался закутаться в плащ, но руки не слушались. Шалый, не переставая повизгивать, лег передними лапами ему на грудь. Яромир старался сбросить с себя пса в беспокойном бреду. Шалый тыкался мордой в ладони и вновь тянулся лизнуть в заросшую щеку.
  
   Солнце било сквозь затянутые плющом окна. Яромир проснулся, чувствуя, что, хотя мышцы все еще будто налиты свинцом, приступ лихорадки миновал. Шалый спал, положив на лапы бородатую морду. Яромир огляделся, вспомнив, как вчера нашел этот заброшенный храм. Его взгляд остановился на алтаре.
   Там стояли кубок и кувшин, рядом - блюдо, накрытое тонкой белой скатеркой. Яромир безучастно скользнул по ним глазами и вдруг замер, пораженный. Подошел к алтарю, приподнял ткань. На блюде лежал круглый белый хлеб.
   - Эй... Кто здесь? - окликнул Яромир. - Эй!
   Ему откликнулось эхо. Яромир выглянул за дверь. Там лишь шумели омытые недавним дождем листья.
   - Эй! Кто-нибудь!
   Он вернулся к алтарю и понюхал, что в кувшине. Вино. Яромир разломил хлеб, положил в рот кусок и с удивлением ощутил привкус меда. Он сунул кусок и Шалому. Желтый пес только ткнулся в хлеб носом и отвернулся.
   - Да ты, брат, сыт, - с удивлением понял Яромир.
   Он налил себе из кувшина, недоумевая, кто о нем позаботился.
   - Кто это был, Шалый? А, не можешь сказать... Это была женщина. Женщина, потому что она накрыла хлеб скатертью.
   Яромир сел у алтаря с ломтем в руке и кубком вина, чувствуя, как что-то влажное и теплое щекочет ему щеки: слезы. Чудо ранило его в самое сердце. Вместе с вином и хлебом слезы попадали ему в рот. Что она здесь делала, та, что оставила ему гостинец? Яромир знал, что никакой проезжей дороги рядом нет. Неужто, как в сказке, - какая-нибудь княжна собралась на охоту, увидала заброшенный храм и решила переждать дождь? Она вошла, заметила спящего у стены бродягу и оставила ему вино и этот удивительный медвяный хлеб, которые взяла с собой из дому.
   Покончив с хлебом и вином, Яромир отер затуманенные глаза, положил руку на голову лежащему рядом Шалому. Пес видел ту, что их накормила. Наверное, она гладила пса, и ее ладонь лежала на том же месте, где сейчас лежала тяжелая, словно грубо высеченная из камня, ладонь Яромира.
  
   Вечером ему опять сильно нездоровилось. Заброшенный храм казался безопасным приютом, и он решил побыть здесь, пока не уймется лихорадка. Хлеб оставил удивительное ощущение сытости на весь день. Если таинственная гостья накормила этим же хлебом и вечно голодного пса, понятно, почему тот не стащил с алтаря лепешку. Ночью Яромир уснул на широкой скамье, подложив под себя край плаща и закутавшись другим.
   В разгар солнечного утра он открыл глаза. Лица касались косо падающие на каменный пол лучи света. Яромир сел. На пол соскользнуло тонкое шерстяное одеяло. Яромир зажмурился и встряхнулся. Пока он спал, кто-то укрыл его одеялом, а под голову осторожно, не разбудив, подсунул подушку, пахнущую каким-то благовонием. Яромир оглянулся на алтарь. Там его, как вчера, ждали кувшин и блюдо.
   - Шалый?!.
   Пес поднял на хозяина взгляд; было видно, что он доволен и сыт. Яромир вздрогнул: в изголовье его скамьи лежала не замеченная им раньше бережно свернутая рубашка из тонкого полотна.
   - Эй, хозяйка! - крикнул он. - Где ты? Кто ты?
   Около блюда алел одинокий цветок шиповника, сорванный, похоже, с куста возле храма. Как будто загадочная хозяйка хотела не просто накормить и одеть, но и поприветствовать гостя.
  
   Яромир пошел умываться. Колодец во дворе засорился, но по пути Яромир видел в роще ручеек. Он наклонился и набрал горсть воды. В ручье отразилось человеческое лицо, и Яромир стал приглядываться: вот кого увидела в храме таинственная хозяйка. Неровно подрезанные ножом волосы и борода. Не борода, а щетина: направляя лезвие на кожаной подошве сапога, он так-сяк подбривал бороду, но никогда начисто. Лицо угрюмое, темное от загара и ветра.
   Яромир равнодушно отошел от ручья. Но внезапно, словно на миг потеряв рассудок, схватил камень и бросил в воду, где недавно было его отражение. Шалый взвизгнул.
   - Тебе-то что? - с досадой спросил его Яромир.
   Он умылся, оделся в чистое. Кто же заботится о нем? Кто приготовил ему поесть и положил у изголовья одежду? Кто укрыл ночью одеялом? Может, и вправду княжеская дочь? Она не показывается ему на глаза, потому что неподалеку замок ее отца, и она не хочет, чтобы бродяга потом случайно узнал ее. А может, просто боится? И жалеет, и боится. Яромир хмуро сдвинул брови, но вдруг вспомнил цветок шиповника и закусил губу.
   В тот день в храме он снова ел хлеб с вином. На скатерть рядом с цветком шиповника Яромир положил пучок каких-то мелких синих лесных цветов, что росли у ручья.
  
   На закате Яромир снова почувствовал знакомый озноб между лопаток. Звенело в ушах, перед глазами рябило: на это раз приступ грозил быть сильнее, чем накануне. Яромир, успев закутаться в одеяло, лег лицом вниз на лавку, вцепившись в нее обеими руками.
   Посреди ночи он очнулся на каменном полу. Шалый подвывал. В окна бил лунный свет, почти такой же яркий, как днем - солнечный. Яромиру было больно на него смотреть. Он стал шарить рукой, отыскивая одеяло, но не успел, бред снова накрыл его с головой. Ему чудилось: кто-то поднес к его губам край глиняного кубка. Яромир делал усилия, чтобы прийти в себя и разглядеть, кто рядом с ним. В своей похолодевшей ладони он почувствовал теплую чужую ладонь...
   Но Яромиру не удалось побороть сон. Утром еще в полудреме он вспомнил, что нынче ночью загадочная хозяйка храма приходила к нему. Яромир поднял голову. Он по-прежнему лежал на полу, но она снова укрыла его и сунула под голову подушку. Под боком сопел Шалый. Яромир приподнялся на локте.
   На скамье перед ним сидела сама хозяйка. Яромир подумал: и правда - княжна. Ее лицо было очень юным и немного строгим. Белое платье с широкими рукавами перепоясано плетеным ремешком. Распущенные и отведенные за спину светлые волосы схвачены вокруг лба узким обручем из серебра.
   Растерянная улыбка сама собой разомкнула губы Яромира.
   - Это ты и есть?...
   - Да, я, - тихо подтвердила она. - Это мой храм. Я Девонна, вестница.
   Яромир сел, опираясь на руки. Он слышал, что если храм заброшен, вестники Вседержителя никогда не появляются в нем. У людей есть верная примета:
   - Да ведь если пол храма пророс травой, то тебя здесь не может быть!
   - Здесь не очень много травы. Пока не рухнула крыша, ей слишком темно, - ответила вестница.
   Яромир молча смотрел на юную хозяйку храма. Сквозь разбитое стрельчатое окно и листья плюща на нее светило солнце. Яромир поверил.
   -Что тебе до меня? - спросил он. - Ты же должна приходить, окруженная светом, и передавать весть от небесного Престола...
   - У меня нет сейчас для людей никакой вести, - сказала она. - Поручения нет. А сияние... Я просто не хотела сразу.
   Она встала, и вдруг в полутьме храма вспыхнул яркий свет. Вся фигура небожительницы стала столпом белого огня, какого не бывает ни от свечи, ни от светильника. В этом сиянии тонули ее черты, лицо и волосы казались ослепительно белыми. Через миг сияние погасло, и вестница спокойно опустилась на лавку.
   - Исцели меня, Девонна? А? - робко попросил Яромир.
   - Не могу, - вестница с сожалением покачала головой. - Ты ведь знаешь, что все на свете подчинено единому замыслу? Я пыталась тебя исцелить, но чувствую препятствие. Значит, в замысле Вседержителя нет того, чтобы ты был исцелен вестницей.
   Яромир только вздохнул.
   - Что поделать, - утешила Девонна. - Вседержителю лучше известно, в чем наше благо... Но ты мне скажешь, какое средство от твоей болезни используют люди, и я его найду. Ведь вы лечите травами...
   - Не знаю я трав, - сказал Яромир. - Пустяки это, вестница. Лихорадка денька через три-четыре сама пройдет... Девонна, а зачем тебе этот храм? Он ведь, небось, уж полвека пустует. Зачем ты сюда ходишь теперь-то?
   - Мне жалко его бросать, - призналась вестница. - И еще я через храм выхожу... туда, - она махнула рукой в сторону двери. - В мир. Я люблю здешние цветы, - вестница кивнула на алтарь, где лежал пучок вчерашних синих цветов, сорванных у ручья Яромиром.
   - Выходит, этот хлеб и вино - с неба? - Яромир тоже поглядел в сторону алтаря и увидел знакомые блюдо и кувшин.
   Девонна улыбнулась.
   - Думаешь, я живу на облаке? Нет. Край у подножия Престола - это другой мир. Путь к нам закрыт, потому что его преграждает Подземье. Кто же посмеет идти через владения Князя Тьмы? Поэтому люди должны строить храмы. Иначе вестники не могли бы являться в Обитаемый мир, и люди не знали бы воли Престола.
   - Ты видела Престол?
   - Престол никому нельзя видеть, - сказала вестница. - Но зато мы всегда видим его свет.
   - И вы все живете там в сиянии и не знаете ни горя, ни зла?
   - Мы не можем делать того, что неугодно Вседержителю, - Девонна задумалась. - Видишь, я не смогла тебя исцелить. Я не смогла бы появляться в этом храме. Я не смогла бы солгать, даже если бы захотела. Только у людей есть свобода выбора.
   -Легко, должно быть, у тебя на сердце... - сказал Яромир и, помолчав, добавил. - Вот, со мной нянчишься, стало быть, это тоже...
   - Нянчишься? - Девонна вдруг засмеялась. - Как матери у людей?
   Она продолжала смеяться, услыхав это человеческое слово и не спуская глаз с Яромира с его сумрачным, обветренным лицом и безрадостным взглядом. Яромир сдвинул брови, точно ее смех обидел его. Но вдруг у него самого задрожал подбородок, он сперва только фыркнул, потом расхохотался. Девонне стало еще веселее. Шалый с удивлением наклонил голову вбок: он давно не слышал, как его хозяин смеется.
  
   Небесный дом вестницы терялся в глубине тенистого сада. Цветы в нем всегда цвели, плодовые деревья плодоносили. У подножия Престола не было солнца, и не сменяли друг друга времена года. Днем эти края освещало само небо, а вечером оно темнело, и делалась ясная ночь. Но никогда не угасало на горизонте сияние Престола, такое яркое, что никто не мог приблизиться к нему, чтобы увидеть самого Творца.
   Когда-то на заре времен небожители получили в дар от Вседержителя город. Дома стояли тут вечно, они никогда не разрушались.
   Огонь в маленькой печи зажегся мановением руки Девонны. Вестница достала пригоршню муки из большой каменной чаши в углу покоя. Мука никогда не кончалась, чаша всегда была полной.
   Девонна замесила тесто, раскатала лепешку и украсила ее дольками плодов. Волосы Девонны были перехвачены синей вышитой лентой. Она вышивала сама. Из ремесел небожители избирали те, с помощью которых можно было украсить себя, свой дом и свой город. Девонна любила вышивать и была искусной садовницей. Ее имя на языке небожителей означало "сияющая".
   Девонна поставила лепешку в печь. На подоконнике в прозрачном сосуде подрагивали под ветром синие цветы, собранные Яромиром у ручья возле храма. Они скоро завянут. Там, где они родились, все недолговечно. Вот-вот разразится великая война. Многие из небожителей тоже вступят в бой во славу небесного Престола. А Яромиру предстоит воевать в человеческом войске... Потом Обитаемому миру придет конец. Падет Подземье, повержен будет Князь Тьмы, и во вселенной останется лишь то, что угодно Вседержителю.
   Но прежде должен восстать сын погибели, человек-богоборец. Ему предуготовано родиться на севере, где природа особенно непокорна и дика. Богоборец сплотит вокруг себя отступников, чудищ и великанов. С ними и начнется последняя в мире война.
   Синие цветы Обитаемого мира подрагивали от легкого ветерка, который веял из распахнутого окна.
   Вестница не могла забыть, как у нее сжалось сердце, когда она вышла из алтаря своего храма, чтобы побродить на закате в лесу. Измученный больной человек в бреду лежал на обломках скамьи у стены. Его ободранный желтый пес тоже был болен. Девонна ласково успокоила собаку. Замысел, управляющий миром, не препятствовал ей исцелить это несчастное существо. А человека - не получилось...
   На другой день Девонне захотелось непременно увидеть, нашел ли человек хлеб и вино, которые она оставила ему на алтаре, стало ли ему лучше? Вестница закрыла глаза и представила свой храм. Сейчас же перед ее внутренним взором появился и он. Девонна увидела, как он плачет у алтаря, держа в руках ее хлеб и кубок. Вестница ощутила такую острую жалость к этому человеку, что готова была сразу же кинуться туда, к нему. "Что же ты плачешь? - спросила бы она. - Скажи, что еще для тебя сделать?" Но Девонна сдержалась, чтобы не испугать его неожиданным явлением небожительницы.
  
   Днем Яромир обошел заросший храмовый двор, отыскал развалившуюся хижину сторожа, сарай, где валялась пара ржавых лопат. В храме оказался подвал со всяким хламом. Остаток дня Яромир разбирал на доски сарай, гнилье сложил в кучу, чтобы сжечь, а из хороших задумал сделать новые скамьи.
   Когда он узнал, что храм не просто заброшен, но до сих пор остается местом явления вестницы, Яромир везде стал находить себе работу. Надо было расчистить дорожки, вырубить старые, омертвевшие кусты, чтобы они не глушили цветущие. Небожительница сказала, что любит здесь гулять, а кое-где уже не пройти. На окна надо навесить ставни: хотя бы зимой или в непогоду пускай Девонна закрывает окна, а светло ей будет и так - у нее есть собственное сияние. Старую железную дверь Яромир собирался заменить на деревянную. Мало ли, как в другой раз покосится железная? Может, так, что Девонне и не выйти из храма!
   Ближе к сумеркам он кликнул Шалого:
   -Ну, пошли к ручью.
   Он знал, что скоро придет Девонна, и хотел успеть переодеться в чистое.
   Когда Яромир вернулся в храм, вестница встречала его у входа. Она смотрела на человека и большого желтого пса, трусившего рядом. Девонну удивляла безыскусная красота человека. Рубашка была распахнута у него на груди, лепкой мышц напоминающей каменную грудь скульптуры. Он крепко держал пса за веревку на шее. Под широким рукавом вырисовывались очертания сильной руки. В ладони Яромира она заметила несколько синих цветков.
   -Те, наверно, уже завяли, - произнес человек. - Я еще принес... Ты сказала, они тебе нравятся. Да, Девонна?
  
   "Как будто бы это наш дом", - думал Яромир.
   Вестница поставила на алтарь светильник - излучающий сияние прозрачный камень.
   Пока светильник был в ее руке, Яромиру чудилось, - ее ладонь тоже светится. Он представлял себе: им здесь жить. И колодец тоже нужен, чтобы брать из него воду. И новые крепкие скамьи, и ставни. Пока он работал во дворе, она приготовила поесть. Он сел возле алтаря, они ели вместе, и Девонна подала ему кубок с вином. Яромир быстро закрыл глаза, боясь, что вестница увидит, как в них задрожали слезы. Уж лучше пускай скорее скатятся по щекам и затеряются в бороде. "Не пьянею ли я?" - подумал Яромир, осушив кубок и чувствуя в груди тепло и слабую щемящую боль. Девонна сидела на скамье рядом с ним, между ними стояло блюдо с хлебом и фруктами, кувшин и светильник. Яромир протянул руку к хлебу, и в неярком мерцании светильника вестница разглядела на тыльной стороне его ладони знак. Девонна замерла. На севере так клеймят каторжников: метят "нечистые" руки меткой, которую не смыть.
   "Обе руки его свидетельствуют против него..." Так в пророчествах начиналось перечисление примет богоборца. Кому, как не вестнице, это знать?
   "Его судили, заковали в цепи и отправили тяжелым трудом искупать свою вину, - мелькнуло у небожительницы. - Неужели он был разбойником?.. Наверное, страдания сделали его лучше".
   Девонна вновь наполнила Яромиру глиняный кубок. Принимая его, он наклонился над светильником. Девонна посмотрела Яромиру в лицо. "И лик его будет отмечен между людьми, чтобы он не мог скрыться..." Яромир заметил, как странно потемнели ее глаза. Светильник вблизи освещал его лицо более отчетливо, чем дневной свет. Девонна ясно увидела на щеке уходивший в бороду тонкий извилистый шрам. Вестница опустила взгляд, чтобы скрыть от человека свое смятение.
   "И против сердца его при жизни стоит печать смерти..."
   Последняя примета была такой, что не могла появиться у человека случайно. Даже небожителям не было известно, каким путем богоборец приобретет печать смерти напротив сердца.
   Князь Тьмы - владыка Подземья. Он главный тюремщик ужасной тюрьмы, которая называется Тюрьмой Мира. Смертных, что сходят во мрак Подземья, Князь Тьмы клеймит знаком S, на древнем наречии небожителей означающем "раб". Как богоборец, живой человек, получит эту печать? Она означает, что хотя он и жив, но уже предназначен Подземью. Он сын погибели. Только третий знак укажет на него без ошибки.
   - Тебе не становится хуже? - заботливо спросила Девонна.
   Она отогнала от себя жуткие мысли. Яромир молчал. Шесть лет он был прикован к веслу галеры. Он отвык говорить вслух, подбирать слова. Шесть лет вокруг него били барабаны и раздавались, сливаясь с его собственным, выкрики гребцов. Он молча смотрел на Девонну, как бесконечно смотрит путник на разожженный им костер.
   - Тебе хуже? - встревожилась вестница. - Ты не отвечаешь.
   - Я... - опомнился Яромир. - Мне ничего, хорошо.
   - Ложись спать, - сказала Девонна. - Ты устал. Завтра утром я приду опять.
   Яромир кивнул.
   - Я буду ждать... Почищу колодец во дворе, - добавил он. - Будет вода.
   Девонна никогда не пила воду из колодца. Она десятки лет бродила вокруг своего заброшенного храма, и ей было все равно, есть в колодце вода или нет.
  
   Все небожители были сотворены равными друг другу. Только один из них был моущественнее всех. Его называли Ависма - "превознесенный над всеми". Вседержитель сделал его князем над небесным народом.
   Но небожитель Ависма сказал собратьям: "Покинем край у подножия Престола, сойдем в Обитаемый мир. Он - чаша, которая питает силы Вседержителя. Отпейте и вы из этой чаши, овладейте миром. Если мы заселим его, то сами будем богами". Народ небожителей разделился. Больше половины из них поверило князю, и тогда на севере, где пролегал хребет Альтстриккен, совершилось Сошествие.
   Но когда небожители сошли в мир, то увидели, что Ависма им солгал. Они не получили могущества, а нашли постоянное изменение всего, на что ни падал их взгляд: рождение, распад, тление. Цветы здесь вянут, деревья сохнут, даже камни - и те разрушаются с веками. Падшие небожители утратили сияние. Они испытали болезни, узнали нужду; их потомки стали людьми.
   Вседержитель в гневе создал Подземье и заточил туда князя Ависму, где он в вечном мраке переродился в ужасное существо. Его спутники были отданы ему во власть, и все первое поколение сошло во мрак.
   С тех пор все смертные сходят во мрак Подземья, кроме тех, кого пожелает спасти сам Вседержитель.
   Только после конца света, когда обратится в прах Обитаемый мир, Подземье тоже будет разрушено. Девонна знала, что это случится уже скоро.
  
   Была ночь, но Девонна в своем небесном доме еще не ложилась. Закрытыми глазами вестница глядела в заброшенный храм. На полу белела полоса лунного света. Человек спал, а Шалый, свернувшись под его скамьей, смотрел перед собой мерцающим взглядом, как будто бы тоже видел небожительницу, наблюдающую за ним. Девонна затаила дыхание, взяла с подоконника светильник и неслышно шагнула в храм.
   Из окон тянуло ночной прохладой. Стояла такая тишь, что можно было расслышать дыхание и человека, и пса. В пустой арке за алтарем словно вспыхнула неяркая звезда. Это Девонна появилась в проходе. Держа на ладони светильник, она скользнула к скамье. Девонна подняла светильник повыше и всмотрелась в лицо спящего, пытаясь угадать, не тревожны ли его сны. Потом осторожно, тонкими пальцами обхватила его широкое запястье и уложила руку вдоль тела. Человек ничего не почувствовал. Девонна отвела край одеяла, легким движением распахнула рубашку, осветила мерцающим светильником грудь Яромира против сердца... Знака S не было.
   - Какое счастье, - беззвучно прошептала Девонна.
   Светильник в ее ладони дрожал.
   Вестница положила светящийся камень в изголовье постели и запахнула на спящем ворот рубашки. Он не пошевелился. Девонна поправила одеяло и задумчиво улыбнулась. С ее сердца упала тяжесть. В тот же миг она быстро скользнула к арке. Там она в последний раз оглянулась, окинув взглядом свой храм, спящего Яромира и Шалого, и исчезла - только мелькнул светильник.
  
   День за днем Яромир превращал заброшенный храм в дом. Он спускался на студеное дно колодца, ведром поднимал наверх грязь и ил. Он помнил, как впервые подал Девонне кружку чистой воды. Она, смеясь, припала губами к кружке. От ледяной воды захватило дух.
   -Какое чудо!
   -Неужто у вас нет колодцев? - спросил Яромир.
   -У нас есть источники... Представь: камень, а из него вечно бьет ключ, - ответила Девонна. - Но наша вода не бывает такой холодной!
   Девонна изумлялась и радовалась. Шалый кружился у ее ног.
   - Живи здесь до войны, - сказала она. - Когда придет пора бедствий, я тебя провожу в сражение за небесный Престол. А пока отдохни. Ты уже много скитался.
   Яромир не сводил с вестницы взгляда.
   -Девонна, я не пойду сражаться за небесный Престол.
   Вестница растерялась.
   - Не пойду, - повторил Яромир.
  
   Окна в небесном доме Девонны всегда были распахнуты, из сада тянуло прохладой. Светильники, расставленные на подоконниках и столах, мерцали, как светляки в траве. Три покоя с высокими куполообразными потолками были соединены между собой арками. Вестница внезапно возникла из воздуха прямо у порога.
   Она обошла все комнаты, помедлила в спальне, где под стеной с огромным гобеленом стояла низкая резная кровать. В соседнем покое, который Девонна устроила для работы, было несколько ниш. В одной - книги на полках до самого потолка. В других - ее большая арфа, ее пяльцы, ткацкий станок и низкий столик, на котором вестница расписывала особыми красками тонкие ткани и стекло. Вышивки, гобелены и рисунки украшали белые стены по всему дому, и оконные стекла были расписаны ее же рукой. Везде повторялись одни и те же образы: синие, белые, бледно-голубые цветы, зеленые стебли и листья, тинистые и прозрачные водоемы, сплетение трав, птицы, бабочки и насекомые, подсмотренные Девонной в окрестностях храма. На стенах висели легкие, вырезанные из бумаги изображения зверей и птиц, деревьев и листьев.
   Девонна безучастно обвела взглядом покой: глаз не остановился ни на чем. Ей казалось, что в доме душно. Небожительница села на низкий, широкий подоконник, обхватив колени руками. Перед ее глазами мелькали картины - то, что ей рассказал о себе человек.
  
   В трактире пахло овчиной и крепким хлебным вином. Соперники стояли друг против друга, между ними был брошен плащ - граница, за которую оба не должны заступать.
   - С откупами или без? - галдели кругом.
   - До скольких можно откупаться?
   - До трех раз?
   Рыжебородый купец, хозяин мелкой лесопилки, приняв стойку, озабоченно примерялся, как удобнее ударить. Трактирщик сам надел на руки поединщикам рукавицы: не поломали бы друг другу ребер. Яромир поправил на руке рукавицу и задорно усмехнулся. Трактирщик показал на рыжего мужика: по жребию ему выпало бить первому.
   - Откупаешься, Яромир? - спросил трактирщик.
   - Когда я откупался?! Пусть бьет!
   Яромир покрепче уперся ногой в пол. Рыжебородый широко замахнулся и со всей силы хватил его кулаком в грудь. Яромир покачнулся, но не соступил с места.
   - Дай откупиться, а? - быстро сказал его неприятель.
   Яромир глубоко вздохнул: от удара перехватило дыхание - и хрипловато бросил:
   - Ладно, откупайся.
   Трактирщик подал Яромиру кружку вина. Это и называлось откупом: когда один из поединщиков соглашался пропустить свою очередь, обменяв ее на чарку. Яромир еще раз вздохнул, выпил, поморщился и опять встал покрепче:
   - Ну, бей.
   Рыжебородый опять долго готовился, потом снова хватил Яромира наотмашь. Парень сильно качнулся, но снова не соступил. Кругом него раздались одобрительные возгласы. На сей раз Яромир рассердился: нахмурился, потер грудь.
   - Дай еще раз откуплюсь, - попросил рыжебородый.
   Яромир молча кивнул.
   Трактирщик опять наполнил ему кружку за счет купца. Яромир быстро опрокинул вино, обтер подбородок.
   Он разрешил своему противнику откупиться и в третий раз. Потом сжал в кулак ладонь в отороченной мехом рукавице.
   - Ну, все, брат, теперь я. Мой черед.
   Рыжебородый помялся и как-то виновато произнес:
   -Может, не надо, а, Яромир?
   Кругом засмеялись. Яромир опять в раздумье поправил рукавицу подбородком и серьезно спросил:
   - А чего же ты тогда меня вызывал?
   Рыжебородый чистосердечно признался:
   - Думал, моя возьмет. Кто же знал, что ты трижды подряд устоишь? Я у нас на лесопилке из первых считаюсь. Ошибся, уж ты прости, Яромир. Я не устою против тебя.
   - Такого уговора не было! - раздались голоса.
   - Вызвался - теперь стой до конца!
   Яромир опять потер грудь и с упреком сказал:
   - Ты больно бьешь!
   - Это я - тебя боясь, - с прежней откровенностью отвечал рыжебородый. - Думал, свалю тебя с ног. Не рассчитал, прости. Все знают, что никто тебе в Даргороде не ровня!
   Последними словами он, похоже, пытался задобрить Яромира. Тот впрямь польщено ухмыльнулся.
   - Раз так, откупайся от меня еще раз: поднеси чарку - и на том поладим.
  
   Девонна грустно улыбнулась. Яромир рассказывал неумело и неохотно, пока она не стала расспрашивать его про обычаи Даргорода. Вот тогда-то он и описал ей эту кабацкую потеху, вскочил на ноги, засучил рукава. Девонна смотрела, как уставший в скитаниях человек показывает ей кулачный бой.
   Яромир был дружинником даргородского князя. Он рассказал Девонне еще об одном обычае: об игрищах, на которых не раз брал верх.
   Смену года в Даргороде отмечали вместе с проводами зимы. Тогда начинались знаменитые на севере игрища, воинские потехи и бой двух сильнейших мечеборцев. Этот самый славный на игрищах бой в обычаях северян и означал гибель зимы, начало нового года.
   На площади цепями было огорожено место. Вокруг толпился народ, князю вынесли высокое дубовое кресло. В прошлом году победителем вышел мечник из Хельдерики, земли на море Хельдвик. Даргородцы горевали, что чужеземцу с холодных берегов Хельдвика досталась победа. Хельд прошелся по кругу, вызывая охотников помериться силой.
   Яромир сразу вышел в круг и стал просить у князя разрешения биться с хельдом - это тоже было в обычае. Князь мог бы, если хотел, запретить бой и сберечь своего дружинника, но это значило бы, что Даргороду некого выставить против хельда.
   Получив разрешение, Яромир поклонился князю, поклонился храму, поклонился толпе и встал против своего соперника.
   И вот Яромир с похвальбой, а его противник - с грозным рычанием сошлись.
   С утра до полудня они топтали снег, не давая друг другу вздохнуть, но толпа вокруг становилась лишь гуще. Передние передавали задним, что происходит, и пока летела весть, что Яромир зашатался и чуть не пал на колени, рождалась уже другая: это его неприятель получил удар по шлему, который едва не раскололся от тяжелого Яромирова меча.
   А неприятель и впрямь получил этот удар и рухнул на снег. Вокруг лица Яромира от горячего дыхания клубился пар. Бой был уже окончен, а в толпе еще толкались и кричали и переспрашивали друг друга - кто кого?
  
   Сама Девонна нигде не бывала в Обитаемом мире, кроме храма и его окрестностей. Но она изучила на этом клочке земли каждую рощу, каждую поляну. Ничто не завораживало ее так, как водоемы - ручьи, что текут глубоко в оврагах; озера, зеленые от ряски, с их кувшинками, осокой, аиром и ивняком. Она часами могла смотреть за водяными жуками, стрекозами, лягушками.
   Однажды ночью она вышла через алтарь и добралась до озера в лесу возле храма. Темная водная гладь была перечеркнута лунной дорожкой. Ступая по этой дорожке, Девонна отошла далеко от берега. Над водой лежал белый туман. Вестница проходила сквозь дымку, и ей представлялось, что это - ее одежда. В камышах раздавались шорохи. Небожительница нарвала кувшинок, сплела из них венок и надолго, почти до утра, замерла на воде посреди озера.
   Яромир рассказал ей, что в Даргороде любил одно место. Он скакал верхом через поле, трава была лошади по брюхо. Кузнечики разлетались из-под ног во все стороны, точно брызги. Обрыв открывался внезапно: его край зарос травой. Спутав коня, Яромир пускал его в поле, а сам подолгу стоял на краю. Черный омут завораживал взгляд. Люди говорили, здесь можно утопить пожарную каланчу. А пловец - сразу на дно: там внизу бьют холодные ключи. Но как из колодца днем можно увидеть звезды, так и оттуда, снизу, наверное, и днем было видно ночное небо. "Простая река, - размышлял Яромир, - а как человек: о чем-то же она думала, от чего-то мучилась, раз вырыла в себе такую яму?! Или просто захотелось ей иметь у себя место, где бы днем отражались звезды?.."
   - Девонна, ты знаешь, земнородные стали выходить к людям и пытаются говорить с ними, - рассказывал Яромир.
   Девонна молчала. Она слышала, что в особых местах земли - некоторых рощах, заводях, зарослях и пещерах - обитают живые существа: одни земнородные похожи на людей, другие - звери и невиданные твари. У них нет языка, нет имен, они почти не отличают себя от мира.
   - Раз я встретил дубровника, - продолжал Яромир. - На лесной поляне вышел ко мне парень, до пояса голый. Я сперва думал, человек. Гляжу, а у него уши, как у кота. Только он все равно хорош собой, залюбуешься. Стоит передо мной, глаза зеленые, точно листва. Вдруг дубровник говорит: "Деревья леса кланяются тебе". Я в ответ: "И я им тоже кланяюсь". Дубровник еще чуток постоял, ступил шаг назад, и будто бы в дерево ушел - не видно его... Я долго потом ломал голову, с чего это он вдруг заговорил по-человечески? Мне чудится иной раз, им страшно. Они чуют, что идет погибель. Может быть, ищут своего заступника...
   -Богоборца? - поняла Девонна.
   -Видно, да... - кивнул Яромир.
  
   Девонна не могла забыть, как в одну из коротких летних ночей снова собралась к озеру. Ей опять хотелось пройти сквозь туман по лунной дорожке, сплести венок из кувшинок. Девонна бежала, легко перепрыгивая через корни деревьев: ей не нужно было собственного сияния, так ярко светила луна. На крутом, но невысоком берегу озера росли искривившиеся, толстые старые ивы. Девонна прибежала на берег, - и застыла, приникнув к ивовому стволу. На черной воде, на "ее" светящейся дорожке, подставив лица белому, слепящему свету луны, медленно танцевали девы. В таких же белых венках из кувшинок, в таких же белых платьях, какое было у нее, и даже с такими же длинными светлыми волосами - они казались ожившим отражением ее самой с той давней ночи.
   Они скользили по водной глади, а под их ногами скользили в воде блики от их легких фигур. В каждом их движении Девонна чувствовала ту же радость, которую и в ее сердце будила луна и полное ночной жизни озеро. Прижавшись к жесткой коре дерева, с бьющимся сердцем Девонна следила за танцем.
   Но очарование быстро прошло, Девонна отвернулась и медленно пошла прочь. Она знала, что это за существа - такие похожие на нее, и такие бесконечно от нее далекие. Это земнородные: озерницы, плесковицы - чуждые и враждебные Вседержителю порождения Обитаемого мира. Погибнет мир, с ним погибнут и эти твари. У них нет души, они не осознают себя и радуются расцветающим кувшинкам и лунной ночи. Девонне казалось, так радуется своим кувшинкам само озеро.
   В благословенном краю у подножия Престола ни поля, ни озера никогда не порождали существ... Девонна знала, что если она и найдет там когда-нибудь похожее место, оно все же не будет таким. Это неугодно Вседержителю. Озеру не следует быть живым...
Девонна больше никогда не ходила к озеру в лесу возле храма, хотя с тех пор прошло много лет. Яромиру она рассказывала:
- Земнородные часто похожи на людей. Они очень красивы... Обитаемый мир порождает их, чтобы они вводили в соблазн человеческий род. Раньше они не говорили с людьми, а теперь выходят к ним - и люди поддаются обольщению. Ты сам, наверно, слышал, что от связей с земнородными рождаются дети? Их нельзя назвать людьми, хотя они осознают себя, как люди... Но после смерти их не ждет суд Вседержителя. Они никогда не были в его замысле, они не его творения. Им нечего бояться и нечего терять. Потомки людей и земнородных знают, что погибнут в конце времен. Может быть, эти полукровки и станут главными созюниками богоборца.
   Яромир слушал, сидя на полу храма у ее ног. Руку он клал на скамью, а лоб опускал на запястье. Иногда разговор без причины обрывался. Тогда они безмолвно сидели рядом втроем: Девонна, Яромир и Шалый, втиснувшийся между ними.
   Вестница больше не возвращалась к разговору о том, почему Яромир не хочет сражаться за Престол в дни конца света. Она хотела понять человека, терпеливо дождаться, пока в его душе уляжется муть пережитых бед, и покой ее маленького храма принесет ему утешение.
   Ранним утром Яромир увидел, что Девонна, встав на лавку, вешает на стену вышивку с изображением заросшего осокой и аиром озерца. Она радостно улыбнулась ему:
   - У меня дома их слишком много, а здесь - голые стены.
   Девонна легко спрыгнула с лавки.
   -Кому же это ты столько наткала? - спросил Яромир, стараясь за усмешкой спрятать кольнувшую в сердце ревность.
   Девонна ответила:
   -Никому. Кому же нужно так много? Просто для красоты, - и снова повторила. - Но их никому столько не нужно, сколько я наткала и вышила... за сотни лет.
   -Ты мастерица, - сказал Яромир. - Такой красоты ни в одном дворце, видно, нету. Какой-нибудь король сундук золота бы не пожалел за такую работу.
   -А мы теперь все стены завесим! - обрадовалась Девонна. - Хочешь, я вышью что-нибудь нарочно для тебя?
   Яромир, словно не расслышав, переспросил:
   -Для меня? Для... Девонна, да, хочу! Что ты вышьешь?
   -То, что ты захочешь. Сам выбери. Пойдем в лес. Я принесла тебе завтрак. Поешь и пойдем, - весело торопила она.
   В лесу не было троп - здесь давно никто не ходил. Когда-то к селу, в котором стоял храм, вела дорога, но она заросла. Путь лежал вниз, через покрытый кустарником склон к узкой извилистой речке. От яркого солнца, запаха хвои, можжевельника и земляники у Девонны кружилась голова. Иногда Девонна показывала Яромиру какую-нибудь птицу или протягивала на ладони горсть земляники и улыбалась ему. Ей было весело, она редко так веселилась во время своих одиноких прогулок. Впереди заблестела река, и она побежала к воде, перепрыгивая через коряги, нагибаясь, чтобы проскользнуть под ветвями.
   - Шалый, ко мне! - крикнула Девонна. Пес навострил уши и наклонил голову. - Беги ко мне!
   Шалый неуверенно затрусил, а потом неуклюжими прыжками поскакал навстречу. Девонна вскинула руки, и Шалый прыгнул, припал к земле, прыгнул еще. Яромир только приоткрыл рот, не веря своим глазам: Шалый играет!
   Вестница и собака побежали дальше вдвоем.
   Девонна ждала Яромира на берегу.
   -Иди скорее сюда!
   Шалый упал на спину у ее ног и начал кататься по траве.
   Девонна закружилась в танце. Яромир смотрел, как она кружится все быстрее. Волосы вестницы развевались. Девонна встретилась с Яромиром взглядом и, как недавно Шалому, протянула ему обе руки:
   Как недавно Шалому, она протянула Яромиру обе руки:
   - Пойдем!
   Девонна видела его умоляющие глаза. Яромир смотрел на нее так, точно она звала его броситься в огонь.
   -Что ты?! Не бойся, иди, - позвала она.
   Яромир подал ей руки. Девонна повела его на середину поляны. Она с тревогой вглядывалась в застывшее лицо человека, чувствуя, что в танце его ведет она, и его руки кажутся неживыми в ее ладонях. Шалый припадал к земле и громко лаял на птиц, которые забивались от него в глубь кустарника. Громко звенела река.
   Девонна хотела остановиться. Но Яромир вдруг глубоко вздохнул, точно просыпаясь. Она ощутила, что теперь не она - он кружит ее. У Девоны радостно забилось сердце. Она засмеялась, и Яромир тоже, громко и будто бы с облегчением. Его руки сделались ей опорой.
  
   ...Ей слышалось: "Поджигай! Поджигай!". Вот и сам Яромир - на кольцах кольчуги пляшут блики, как будто бы кольчуга на нем горит. Шлема нет. Русая бородка от огня отливает в медь. В глубине души шевелится надежда: может быть, они испугаются и разбегутся, эти верные Престолу ребята из Анвардена? Пусть бегут, хватит и того, чтобы спалить их слободу.
   Но они не бегут, а стоят, обнажив мечи, чтобы рубить мятежников. Тогда обида мутит Яромиру душу. Пришли сюда, установили чужой порядок, нагнали на людей страху, пустили по миру бедняков - а теперь еще драться! И в своей огненной кольчуге он кидается в свалку, зная, что за ним - вооруженная толпа.
   Король Олверон, повелитель вардов, предложил северным князьям военный союз. Он собирался ввести в Даргород, Звониград, Гронск и Залуцк свои войска. Когда поднимется богоборец, то окажется, словно в кипящем котле, в окружении верных Престолу крепостей. Король Анвардена обещал князьям помощь и в строительстве новых укреплений.
   Можно обложить будущих мятежников, как стаю волков. Надо, чтобы земля горела у них под ногами.
   Даргородский князь Войтверд первым вступил в союз с Анварденом и установил подати на содержание чужеземных войск. Отряды вардов стояли теперь по всем северным городам. Местное простонародье сразу возненавидело нахлебников. В храмах священники пытались растолковать народу, что перед концом света все должны взять на себя груз последних дней. Копить больше незачем, незачем даже беречь свои дома. Народ должен служить власти имуществом, как войска - жизнью. Власть защитит север от нечестивого мятежа. Кто ради собственной сытости и покоя будет избегать послушания и сеять смуту, тот пусть не надеется на пощаду. Князья и церковь несут тяжкое бремя забот. Им проливать кровь, им и держать ответ перед Вседержителем и собственной совестью. Так что народ да склонится перед богоданной властью.
   ..."Поджигай!". Яромир с факелом в одной руке и мечом в другой стоял в середине горящей слободы. На земле отчетливо вырисовывались тела убитых. Бедно одетые, вооруженные чем попало горожане разбрелись по улицам. Вдруг в стороне высокий голос затянул разбойничью песню:
  
   Молодца в цепях
   Ведут на допрос.
   "С кем бродил в лесах,
   Признавайся, пес?".
  
   "Так веди же счет,
   Бей, палач, сильней:
   Если допечет -
   Назову друзей.
  
   Был мой первый друг,
   Дорогой дружок,
   Был мой первый друг -
   Темный вечерок.
  
   А второй мой друг -
   Воронок конёк.
   Был и третий друг -
   Булатный клинок".
  
   У Девонны дрогнуло сердце. Яромир не дожил до конца и четырех первых десятков лет человеческой жизни; она пережила века. Но в ее воспоминаниях не было и малой доли горечи, которая - она чувствовала - поднялась в его памяти.
  
   Накануне смуты в Даргороде, где даже на улицах пахло бедностью, Яромир слыхал, как проповедники призывают горожан к покорности. Мол, неужели народ не желает ничем жертвовать ради воинов, которые пришли защитить его от богоборца?
   Зимой от холода и голода простонародье умирало прямо во дворах. Тем упорнее священники призывали людей к смирению и верности власти.
   А по городу распространялся ропот. Разве в писаниях не сказано, что богоборец поведет своих товарищей на небесный Престол? Это знает каждый бродяга: в церквях теперь только и твердят о последних временах и мятеже против Вседержителя. Но зачем тогда народу защита с запада? Пусть богоборец и та горстка безумцев, которая рассчитывает разбить войско небожителей и свергнуть всесильного Творца, идет на Престол. Зачем народу голодать и содержать столько воинов, что в Даргороде стало легче встретить вооруженного человека, чем безоружного? И если даже мятежники, прежде чем идти искать небесные Врата, ограбят город, то ограбят и уйдут. А тут грабят каждый день: князь податями, купцы - запредельными ценами на хлеб, хозяева - ничтожной платой за работу.
   В ответ из храмов и от княжеских глашатаев неслись слова про предательство, про долг человечества перед Создателем, про то, что Вседержитель обещал милость любому, кто жертвует во имя Престола. Священники проклинали готовность черни за кусок хлеба изменить богоизбранным господам.
   Яромир думал, что у него нет выхода: он должен разделить судьбу Даргорода.
   Он - даргородский боец. Его знала каждая уличная собака. Три подряд победы на игрищах сделали его гордостью Даргорода. Яромир, здешний мечеборец, пока оставался непобежден, был то же самое, что огромный колокол собора или трехсотлетний дуб на Светлой горке. Он был достоянием всего города, о нём последний поденщик говорит "наш боец", "наш, даргородский". В дружине были мечеборцы ему под стать, но любимее его в Даргороде не было.
   За эту любовь всякого уличного пса и последнего поденщика, за то, чтобы быть, как старинный колокол или неохватный дуб на Светлой горке, Яромир в дни смуты и перешел на сторону простонародья. Он взял на себя самое трудное дело: выкинуть анварденских рыцарей и их людей из укрепленной слободы под Даргородом.
   -В дни смуты, Девонна, - рассказывал Яромир вестнице, - я нашел работу по себе.
   Смута в Даргороде была подавлена, когда на помощь князю Войтверду подошли войска, стоявшие в Гронске. Стало видно, что было бы, если бы восстал богоборец. Мятежники бы и впрямь оказались в кипящем котле.
   Яромир помнил дознание, суд. "Признавайся, пес..." - "Если допечет, назову друзей".
   Он был кухаркин сын. Как он мог предать богоизбранного князя, который взял его, простолюдина, в дружину? Как мог изменить благодетелю? Яромир сказал:
   - Ведь не с паперти он меня взял: сперва я сам кулачные бои начал выигрывать. А когда я на игрищах хельда свалил, разве не от меня была князю слава, что его дружинник сильнее?
   Бит он был нещадно, как в разбойничьей песне, и от приговора ожидал смерти. Но Яромира не казнили, а заклеймили и отправили на каторгу - на строительство крепости Витрицы на реке Витре. Эта Витрица перемолола немало человеческих костей, прежде чем у нее появились стены.
   - Говорят, Девонна, что страдания очищают душу. А мне вот нет... - сказал Яромир.
   - А что стало с тобой? - она внимательно заглянула ему в глаза.
   - Я обозлился. Да и не один я, а все. Если бы страдания очищали душу, Девонна, как об этом проповедники брешут, - вдруг с заглушенной яростью сказал Яромир, - то святее нас, каторжников с Витрицы, и на свете бы не было никого!
  
   Яромир обещал вечером разжечь костер перед храмом. Он дивился холодному огню светильников, которые Девонна приносила от подножия Престола.
   Расщепив топором сухой древесный ствол, который нашел в лесу, Яромир присел на чурбак и поглядел на Шалого:
   -У небожителей огонь не обжигает, вино в кувшине и масло в кадке никогда не кончаются. Зачем мы с тобой Девонне, а? Нас ей жалко, Шалый, куда денешься, нас ей жалко...
   Яромир замолк, брови медленно сошлись.
   -Он же их всех купил с потрохами! - вырвалось у него.
   Яромир впервые подумал о небожителях не как о высших созданиях, а как о народе, который во всем, даже в куске хлеба зависит от Вседержителя. Теперь уже Яромиру стало жалко Девонну.
   Девонна пришла вечером. Человек радовался ей так же, как его пес: не сводил глаз, ласково скалил зубы и никогда сразу не находил себе места рядом с ней, то заходя сбоку, то отставая. Он отвел вестницу в храмовый двор и усадил на чурбак у костра. Ей чудилось, что внутри разожженного им живого огня пляшут маленькие существа. Ночные мотыльки летели на пламя. Небожительница отгоняла их.
   - Вообще-то они вечные, - сказал Яромир. - Ну... сколько костров горит на свете, они всегда летят на огонь, но никогда не кончаются. Каждую ночь опять мотыльки.
   - Но вы, люди, потом можете возродиться у подножия Престола, - проговорила Девонна.
   - У нас будут светильники, которые не обжигают, медвяный хлеб и вино? - Яромир чуть улыбнулся.
   - У вас все будет, как у нас, - обещала Девонна. - Вы больше не будете изменять воле Вседержителя, а займете место у подножия его Престола. Обитаемый мир, где вы столько страдали, канет во мрак.
   - И все мотыльки... - усмехнулся Яромир. - А вместе с ним и все здешние мотыльки, Девонна.
  
   ...Князь Войтверд мерил шагами хоромы, ожидая, когда приведут его бывшего дружинника. Князь расплачивался за неосторожное слово, что вырвалось у него на пиру. Вождь из Дьоркена, старый хельд, женатый на его сестре, во хмелю стал смеяться:
   - Эй, родич, у тебя казна опустела или люди перевелись? Редко среди даргородцев рождаются богатыри: три года некому добыть для тебя победу на игрищах!
   Князь Войтверд тяжело опустил на стол чарку:
   - Есть, кому! Бьюсь об заклад, что этой зимой мой воин одолеет!
   Князь побился о дорогой заклад. В его дружине были искусные мечеборцы. Но последние три года на любого из них находился сильнейший. Слава отошла от Даргорода.
   Яромир был последним, кто, родом здешний, завоевывал главную награду на игрищах. Князь Войтверд вспомнил: простолюдин, удалой кулачный боец, взятый в дружину и через год уже лучший.
   Князь велел привезти своего бывшего дружинника из Витрицы. Его ввели в хоромы, как был: в кандалах и в рванье, заросшего, грязного.
   - Победишь - прощу, что против меня пошел, - обронил князь, остановившись напротив кандальника. - Вместо каторги вышлю из Даргорода, езжай на все четыре стороны. Зачем изменил мне?
   Яромир молчал... В уплату за любовь Даргорода он разделил его судьбу в дни смуты. Но как это сказать? Что значит любовь Даргорода? Что уличные собаки подходят к тебе ласкаться и каждый бродяга окликает по имени в кабаке?
   - Всевышний тебе судья... - сумрачно закончил князь Войтверд. - Победишь - уйдешь на свободу.
  
   Шел редкий снег, посреди площади цепями был огорожен круг. Дружинники обступили дубовое кресло князя Войтверда. В распахнутой меховой шубе бородатый князь, матерый, как зубр, говорил громким голосом:
   -Бейтесь же для потехи и ради удали, без злого умысла друг против друга. А кто возьмет над другими верх - одарю из казны, награжу дорогими мехами и конем из моих конюшен.
   Толпа раздалась, и в круг вышел зачинщик. Он поклонился князю, поклонился толпе. Это был Данеш из Гронска, статный, в длинной кольчуге, со светлыми, почти белыми волосами, которые падали ему на плечи, как бармица. Шлем он держал в руке.
   Гронец спросил:
   - Кто будет драться со мной для потехи и ради удали, без злого умысла?
   И как это ему удавалось? Не дрогнула и бровь, голос звучал спокойно, а насмешка и вызов так и сквозили в глазах. Зачинщик неторопливо прошелся по кругу. "Третий год никто его побить не может", - пожаловался какой-то мужик. А другой приосанился: "Яромира вернули с каторги, он покажет гронцу!".
   Толпа снова потеснилась, давая внутри себя дорогу. В круг вошел Яромир.
   Данеш прохаживался, ожидая, кто еще примет его вызов. Охотников подраться всегда набиралось много, они выходили на оклик зачинщика и метали жребий. Сперва добровольцы мерялись силами между собой, а потом лучший сходился в поединке с зачинщиком.
   Но толпа больше не шелохнулась. Тут и там можно было приметить людей, одетых в доспехи, но они стояли смирно. Лицо гронца на этот раз и впрямь приняло насмешливое выражение. Он нетерпеливо сказал:
   - Неужто я в прошлые игрища совсем отвадил даргородских воинов?
   Но толпа и тут не дрогнула и даже не зароптала. В ее молчании чудился какой-то сговор: витязя из Гронска нарочно оставляли один на один с Яромиром.
   Яромир поклонился толпе:
   - Спасибо, даргородцы! Постою теперь за нашу славу.
   Князь поднялся со своего кресла, стукнул жезлом:
   - Данеш из Гронска, против тебя вызвался Яромир из Даргорода, бейтесь храбро.
  
   Оба воина в кругу разошлись по разные стороны. Гронец смотрел на неприятеля, чуть наклонив голову, и ждал нападения. Яромир не стал отсиживаться. Он понял, что Данеш нарочно подстерегает его с какой-то уловкой, но пошел вперед. Он затеял с красавцем-гронцем шальную рубку. Казалось, вот-вот гронский витязь с помощью хитрого изворота обернет силу нападавшего против него же самого и насмешливо покачает головой над распростертым у ног телом. Но Яромир не давал Данешу ни лишнего мгновения, ни свободного пространства для уловки. Клинки неприятелей столкнулись, и Яромир, не поднимая меча, чтобы не дать гронцу убрать свой, сделал рывок и рукой, и торсом, и шагом вперед - каждая часть тела участвовала в броске. Гронский витязь оступился и рухнул, оглушенный мощным ударом.
   Яромир остановился, тяжело дыша. Он молча смотрел на своего противника, пока того не подняли на руки и не унесли в разбитый неподалеку шатер.
   -Есть кто-нибудь из вас, - тем временем спросил князь толпу, - кто хочет выйти против Яромира и биться с ним ради награды и славы?
   Теперь наступила очередь Яромира выступать зачинщиком.
   -Ну, кто со мной хочет биться? - окликнул он народ.
   Но никто не выходил в круг. Повисла тишина. Даргородцы отдавали ему победу! Весь город накануне облетел слух, что его свобода зависит от этих игрищ.
   Князь Войтверд вновь ударил о мостовую жезлом:
   - Раз так, Яромир из Даргорода, победа твоя!
  
   Он был выслан из Даргорода и решил ехать в Соверн. Он слыхал, что в этом краю прожить легче, чем на севере. Там не бывает зимы, плоды зреют круглый год, и плещется теплое Сорренское море.
   От купцов-южан Яромир слыхал о городе Тиндарите, где на площади будто бы стоит Расписная Арка. Под ней философы читают лекции о разных науках. Тут можно найти себе учителя: иные берут совсем мало, и бывают такие, что учат даром.
   Яромир не был уверен, не сказки ли это. Прямо-таки, в синем море-океане, на острове Буяне лежит бык печеный, в боку нож точеный: режь да знай ешь. Но если хотя бы часть этого не пустые слова, думал Яромир, то сойдет. Ему хотелось учиться. Яромиру казалось: в мире столько несправедливости, что, может быть, это не просто так? Те, у кого есть знания и кто управляет другими людьми, - может быть, они в сговоре? Ведь на свете только они хорошо живут. Все устроено по-ихнему. Вдруг они скрывают какую-нибудь правду? Верно ли то, что они сами говорят, объясняя, почему все на свете должно идти так, как теперь?
  
   Яромир держал путь на юг. Север еще спал под сугробами, а здесь уже давно зеленела весна. Чем дальше, тем она становилась теплее и красочней. Наконец Яромир ощутил, что в плаще, отороченном мехом, дальше ехать нельзя. Он был во Флагарно, когда зашел в лавку старьевщика, продал все с себя и оделся как южанин.
   Двигаясь в сторону Тиндарита, Яромир дней за десять из весны попал в раннее лето. Он встречал цветущие ярко-розовым персиковые деревья, а от крохотных белых метелок винограда несся терпкий запах будущего вина.
   Вечером Яромир разжег у обочины костер. Шорох шагов за спиной заставил его обернуться. Незнакомец в узких черных штанах, рубашке с распахнутым воротом, перехваченной красным кушаком, поздоровался на местном наречии. Яромир ответил:
   - Не знаю я вашего языка, еще не научился. Садись, и так понятно, что ты просишься переночевать. Я не против.
   Парень с улыбкой ответил:
   - А я думал: подойти или нет? Вдруг ты разбойник.
   Яромир изумился:
   - Ты говоришь по-нашему?!
   - У нас в Тиндарите не очень жалуют варварские языки. Но теперь другое дело. Ваш язык многие учат из-за богоборца, с севера придет большая война.
   Парень сел у огня. Он был высокий, немного нескладный, с копной жестких и беспорядочно вьющихся волос.
   Спутанная кобыла Яромира, опустив голову, стояла прямо возле костра. Глядя на нее, южанин заметил:
   - Смирная скотинка! Наверное, кто-нибудь из ее предков был деревянной лошадкой.
   Он сказал, что его зовут Гренислао.
   - Вообще-то меня называют Грено. Гренислао - был в древности такой царь, он стал философом, роздал все деньги бедным и ушел странствовать. Ну, я, правда, денег не раздавал. Но тоже занимаюсь философией, - он добавил что-то на совернском наречии, чего Яромир не понял. - Брожу по свету, "укрываясь от бедствий одними лишь небесами", как писал несравненный Тернарий в поэме "Облака", - перевел Грено.
   - М-мм? - переспросил Яромир.
   - Я вижу, брат-варвар, ты потратил свою жизнь вовсе не на овладение науками! - воскликнул Грено. - Я не ошибусь, если скажу, что твоя голова чаще болела с похмелья, чем от размышлений. Известно ли тебе, прямодушный варвар, что человечество изобрело письменность?
   Яромир обиделся.
   - Вот она, твоя письменность, - он показал Грено заклейменные с тыльной стороны ладони.
   Там значилось "В" - Витрица.
   - О! - южанин смутился. - Ты беглый?
   - Нет, - сказал Яромир и добавил. - Долго рассказывать...
   Грено возразил:
   - Я бы послушал. Умение говорить - не последнее, что делает нас людьми. Вот что! Ты ведь не знаешь ни нашего языка, ни обычаев. А я все равно иду, куда глаза глядят... "Считать звезды - единственная забота босяка, который ночует под открытым небом"... - снова повторил он чьи-то слова. - Я тебя провожу, согласен? Буду тебе толмачом и заодно послушаю, что ты расскажешь. Ну разве не чудо, что такой вышибала, как ты, наделен даром речи!
   Грено, казалось, нравилось дразнить парня с заклейменными ладонями, который мог бы свалить его с ног одним ударом. Но его шутки забавляли Яромира. Он подумал, что, в крайнем случае, всегда успеет послать Грено куда подальше, а пока с ним веселее.
  
   Они остались ночевать у дороги. Яромир коротко рассказал о себе. Отца не он помнил: плотник, тот ходил на заработки и разбился, упав с крыши чьих-то высоких хором; мать, старая кухарка, умерла, пока сын был на каторге.
   - Зачем тебе в Тиндарит? - спросил Грено.
   - Там видно будет.
   Яромир боялся, что Грено посмеется над его желанием учиться.
   - Что ж, как хочешь, - сощурился тот. - Я сам странствую без особой цели, "смиренно перебираю четки верст", как писал Ренино.
   - Так и будешь бродить до конца света?
   - Почему всенепременно конец? - спросил Грено. - Это никому неизвестно.
   - Это каждому известно, - возразил Яромир.
   - Ответь мне: как часто ты задумываешься об общепринятом? - поинтересовался Грено. - Очевидно, ты без размышлений берешь на веру все то, во что верит человеческое стадо хотя бы в сто-двести голов?
   Яромир, задетый его выпадом, огрызнулся:
   - Лучше скажи, если знаешь. Нечего валять дурака.
   - Долго объяснять, могучий, но доверчивый варвар, - отвечал Грено. - Этому следовало бы посвятить отдельную беседу.
  
   Они улеглись по разные стороны костра, завернувшись в плащи. Яромир, сдвинув брови, потребовал:
   - Ну, так что?..
   Грено фыркнул:
   - У тебя такой вид, будто тебе предстоит камни ворочать!
   - Ты глупый мальчишка, Грено, - нехотя произнес Яромир. - Есть, что сказать, рассказывай, что тебе за дело до моего лица?
   Гренислао улыбнулся:
   - Попробуем? В писании сказано: кто посеет сомнение в невинной душе, тому лучше бы не родиться на свет. У тебя невинная душа, мой друг варвар?
   - Нет, - отрезал тот.
   - Попробуем... - повторил Грено. - Что бы ты подумал, я бы сказал тебе: верования, что у нас господствуют, вызывают у меня отвращение? Нас учат, что Вседержитель создал Обитаемый мир. Спрашивается, чего ему не хватало, зачем было создавать еще и эту юдоль страданий, как выражаются поэты? Может быть, Вседержитель нуждался в новом мире, чтобы черпать в нем силы или хотя бы любоваться? Или он был одинок во вселенной? Наши писания отрицают это.
   Посуди сам, если бы мир и его жители давали Вседержителю хотя бы на гран больше сил или счастья, чем он имел, выходило бы, что мы с ним в чем-то на равных. Мало того, выходило бы, что кое-какие его блага оплачены нашими страданиями. Между нами, я полагаю, что так оно и есть. Но богословы твердят: "Бог не потерпел никакого убытка и не приобрел для себя ничего от создания мира".
   - Зачем же он создал...? - не понял Яромир.
   - Тебе скажут: он создал мир не для себя, а для нас. Из любви и милосердия он пожелал, чтобы мы существовали и присоединились к его блаженству. Как у тебя с блаженством, Яромир? - Грено усмехнулся. - Лицемерие этого учения не дает мне покоя. Что это значит: создать из милосердия? Что за милосердие к тем, кто еще не существует? И что за любовь, с которой "не терпишь никакого убытка и ничего не приобретаешь"? Мы не нужны Вседержителю - и однако он милостив к нам, какое отвратительное учение! Мы не доставляем ему даже развлечения, но мы живем не в блаженстве и обязаны принимать слишком много условий для бытия под его властью.
   - Скверно, если это так, - нахмурился Яромир.
   - Чем же обернулось создание мира? - продолжал его странный спутник. - Небожителям показалось мало того, что они имели, значит, они не ощущали полноты счастья и кинулись искать себе что-то еще. Они нарушили волю Вседержителя, взбунтовались... Всемогущий и всеведущий господин, который ни в чем не может нуждаться, создает мир, где должно царить благо, и народ, чтобы сделать его счастливым, а получается не пойми что: злобный Князь Тьмы, падшие поколения, мучения в подземной Тюрьме для отступников и, как итог, Обитаемый мир пришла пора уничтожить и заменить лучшим. И с чего новый мир обязательно будет лучше, чем этот? Ведь и нынешний задумывался для блаженства... Ты еще следишь за моей мыслью, друг варвар?
   Яромир напряженно глядел в костер. В душе его все сильнее поднималась тревога.
   - На что тогда надеешься ты сам?
   - Я думаю, что у вселенной нет господина, - внезапно ответил Грено. - Мне понятнее мысль, что вселенная никем не была создана. Среди древних ученых некоторые считали, что она пребывает в вечном движении, и из ее вещества складываются и песчинки, и в целые миры... Потому я и сомневаюсь, что конец света неизбежен, и богоборец заранее обречен. Кто знает, вдруг этот парень и правда добьется удачи?
   - Богоборец - обычный человек, - проговорил Яромир, по-прежнему не сводя глаз с мерцающих углей. - Пускай даже он один будет уметь все, что только могут уметь люди: изучит все науки и научится махать мечом - разве этого хватит, чтобы брать приступом небесный Престол? Да и кто пойдет за богоборцем? Ведь не все, как ты, думают, что Вседержитель не всемогущ. Тот, кто ввяжется в войну на стороне богоборца, все равно после смерти попадет под суд. Ну и как же ты поддержишь мятежников, если на этом заработаешь только вечные муки?
   Грено помолчал.
   - Как сказать... - произнес он наконец. - Возможно, эти люди будут верить, что их вожак возьмет верх и освободит их из Подземья. Ходят слухи, сторону мятежников примут земнородные. Вот уже набирается какое ни есть войско.
   Яромир опустил голову. Ему было грустно думать об этой грядущей войне, в которой должен участвовать весь мир: все люди и вся природа.
  
   Вторую ночь ночевали в трактире, и на рассвете уже вышли в дорогу, которая звенела от крупных кузнечиков и пахла пылью.
   - Весна у вас похожа на наше лето, - задумчиво сказал Яромир. - А что тут бывает зимой?
   - Дождь, - ответил Грено.
   - Вроде нашей осени...
   Высокая трава по обеим сторонам дороги шумела под ветром, словно морской прибой. Яромир вел свою лошадь в поводу.
   - Ты ведь впервые в Соверне? - спросил Гренислао. - Значит, не видел моря.
   - Нет, не видал. А что оно?...
   Грено на ходу воздел руки:
   - Оно неизъяснимо. Описывать море - то же самое, что пересказывать песню.
   Яромир засмеялся:
   - Вот вы, южане, руками машете! Я тут гляжу - разговаривают двое. Как будто передразнивают друг друга: сначала один машет и говорит, потом замолк - и второй перед ним точно так же.
   Грено расхохотался:
   - Ого! Вижу, ты тонкий наблюдатель нравов!
   - Да не глупее тебя, - наконец уперся Яромир, до сих пор пропускавший мимо ушей его замечания. - Если такой умный, хочешь, я тебе загадаю загадку?
   - Загадай, - согласился Грено.
   - Гляди, - ухмыльнулся Яромир. - Чем больше с ней борешься - тем сильнее она становится. Что это, а, разумник?
   Грено поднял глаза к небу и, поразмыслив, с досадой прищелкнул пальцами:
   - Это просто... Постой, никак не соображу...
   - Усталость, - сказал Яромир. - Чем больше борешься с усталостью, тем сильнее она становится. Может, еще?
   - Загадывай.
   - Так вот, - произнес Яромир. - Назови троих, кто не дома и не в пути.
   Грено хлопнул в ладоши:
   - Знаю! Первый - гость! Он не у себя дома, но он и не в пути.
   Яромир хмыкнул:
   - Правильно. Давай еще.
   - А второй... по-моему, это бродяга. Он не дома, но и не в пути, потому что никуда не идет, а просто живет под открытым небом, - опять догадался Грено. - И третий... - он потер лоб. - И кто же третий?
   - Это тот, кто стоит на пороге своего дома, - подсказал Яромир. - Он уже не дома, но еще не в пути.
   Грено принял покорный вид.
   - Повергаюсь перед тобой во прах, мудрый варвар.
   - Вот то-то. Впредь ты нас, темных варваров, не особенно презирай: мы, брат, и сами знаем, что кисель режут, а хлеб наливают.
   Грено сперва с недоумением взглянул на серьезное лицо Яромира, а через мгновение снова расхохотался.
  
   По дороге Грено рассказывал Яромиру о старинных ересях, когда-то подавленных господствующей церковью. Он вспомнил предание о великанах, которые вели войну со Вседержителем.
   Была необычайно высокая раса: в полтора раза выше самого рослого из людей. Великаны до тонкости знали искусство обработки камня. "И жил в то время народ, искусный в зодчестве и строительстве", - цитировал Грено. Когда в мир сошли небожители, то утратили сияние и стали смертными. Они в ужасе попытались вернуться обратно на небо. Но пути туда охраняли их сородичи, сияющие и грозные, как пламя. Падшие небожители заключили союз с великанами, и те решили построить огромную башню, служившую бы мостом с земли на небо. Но воинство Вседержителя разрушило башню и нанесло жестокое поражение падшим.
   Вспоминая эту историю, Грено заметил:
   -Меня всегда удивляло, Яромир, что у Вседержителя есть войско. Для чего войско, вестники и вообще любая прислуга Творцу, способному одним словом создавать миры? Вседержителю было достаточно просто пожелать, чтобы башня пала. Зачем понадобилось посылать небожителей и устраивать бойню?
  
   Наконец на развилке Яромир и Грено разошлись.
   - Мой доблестный варвар, - сказал Грено. - Мы с тобой расстаемся. И вот что я сделаю! Я подарю тебе на прощанье книгу.
   Он извлек из дорожного мешка маленький томик в кожаном переплете с тисненой надписью старинными буквами.
   - Это так называемое карманное издание Сардоника "Круговращение частиц", - объяснил Грено. - Между прочим, на древнесовернском. Каждый раз, когда ты посмотришь на эту книгу, устыдись: "Я еще не знаю древнесоверского языка!". Когда ты достаточно устыдишься, ты выучишься. Попытайся, Яромир: мне кажется, тебе это понравится.
   В Тиндарите Яромир снял угол у одной семьи. За победу на даргородских игрищах он получил богатую награду, и ему не надо было заботиться о куске хлеба. Он нанял учителя, чтобы учиться чужому языку и вскоре прочел "Круговращение частиц". Сидя где-нибудь в саду, прямо на земле под старой грушей, Яромир душой переносился в Древний Соверн, где в пыли площадей, под ветром, летящим с моря, спорили уличные философы.
   В их учении смешались южное воображение и прозорливость. Яромир прочел и о том, о чем ему рассказывал Грено: что вселенная пребывает в вечном движении и творит саму себя. Философы громили друг друга в сложных трактатах, а если доходило - то и уличной бранью. Драться эти книжники были мастаки. Один из них в харчевне читал посетителям лекции о смирении перед судьбой. В это время какой-то шутник втихаря съел его похлебку. Когда философ опомнился, что остался без обеда, шутник сказал: "Не бери близко к сердцу! Видно, тебе было предназначено судьбой сегодня остаться голодным". Философ не задумываясь принял стойку кулачного бойца: "И ты не бери близко к сердцу: тебе, видно, предназначено судьбой сегодня быть битым!". Как-то раз богатый человек застал мудреца метущим базарную площадь. "Если бы ты умел служить правителям, тебе не пришлось бы мести базарную площадь!" - сказал он. Философ ответил: "А если бы ты умел мести базарную площадь, тебе не пришлось бы служить правителям".
   Яромира поражало, что глава одной из философских школ был в молодости водоносом, другой - грузчиком в порту.
   Все они сходились на том, что величие дворцов - величие мнимое, что привязанность к вещам и общественному положению ограничивает свободу. Один из них гордился тем, что все его имущество - глиняная миска, но когда увидел, что уличный мальчишка ест с лопуха, выбросил и ее. Другой говорил, что тратит на масло для лампадки (чтобы читать и писать ночами) больше, чем на хлеб и вино, и на вопрос о том, какой заработок достаточен человеку для жизни, отвечал: "Собирай бобы и моллюсков". Он имел в виду, не приобретай ничего, кроме самого простого.
  
   Яромира принял в жильцы мелкий торговец рыбой. Тот поселился в крытой пристройке, в которую был отдельный вход.
   В жильца влюбилась Риетта, дочка торговца, невысокая, очень хорошо сложенная, с пышными черными волосами, отливающими в рыжину. Торговец рыбой и его жена на выходки Риетты смотрели сквозь пальцы. Она сама пришла к жильцу-чужеземцу:
   -Ты будешь мой. Скажи, я красивая?
   Риетта смело открыла перед ним смуглую грудь. Яромир опустил глаза. Вот беда, теперь хозяин его выгонит, а у него такое дешевое жилье... Но Риетта так откровенно засмеялась над ним, что Яромир потерял голову.
   Спустя неделю он уже ждал Риетту до того нетерпеливо, что мучился, словно в огне. Когда она спрашивала: "Ты скучаешь по родине?", он отвечал: "Где ты - там и моя родина".
   Яромир чувствовал себя больным, когда она долго не приходила. Ему требовалось большое усилие, чтобы заставить себя слушать лекции или читать. Растратив все свои сбережения, Яромир нанялся для потехи народа кулачным бойцом в харчевню. Для себя он ограничился бы самым небольшим заработком и собирал бы для пропитания "бобы и моллюсков". Но он уже знал, что Риетта любит деньги. Она прогоняла от дома нищих. Она повторяла рассказы, как божьей волей у такого-то вора отнялись руки, ноги, и он сгнил заживо. Но Яромиру чудилось, что с ним она скоро станет другой.
   Однажды вечером он читал, сидя на земле возле своей хибарки. Луна в Тиндарите была яркой, как лампа. Вдруг чьи-то ладони закрыли Яромиру глаза. Он понимал: это Риетта, кому еще быть. Яромир не услышал ее шагов, и она подкралась сзади. Он взял ее за руки, она засмеялась.
   - Так не честно, ты должен был угадать! Пусти! - руки Риетты выскользнули, она села возле него на земле, начала гладить его лицо, и он забыл все на свете.
   - Ты опять бледный! Все вижу! Совсем не спишь, бессовестный! - откидываясь назад и приглядываясь к нему, в шутку бранила она. - Опять читаешь какую-нибудь ерунду. Сколько раз тебя говорить! Ты днем работаешь, ночью читаешь. Вот заболеешь! А я не хочу, чтобы ты болел! Если ты заболеешь, я буду плакать. Я приду с тобой сидеть всю ночь, если ты заболеешь. Но не смей болеть! - Риетта поцеловала Яромира. - Ты понял?
   - Я не могу заснуть без тебя, - признался тот. - Знаешь, что я читаю? Любовные стихи Ренино. Я давно не учился. Просто читаю.
   - Зачем тебе учиться? Ремиро, в наше время не бывает великих философов. А даже если бы и были, то что хорошего? Нищенствовать, носить плащ на голое тело, есть бобы и чечевицу!
   - Риетта, - остановил ее Яромир, - послушай. Ты совсем не боишься меня потерять?
   Она удивленно посмотрела на него.
   - Риетта, не потеряй меня. Мне уже не по силам... не по силам бывает терпеть, что ты видишься со мной все реже. Говорят, у тебя есть другой. Ты сказала, что я побледнел. По-твоему, от книг? Оттого, что у тебя какая-то своя жизнь, а обо мне ты не думаешь.
   - С чего ты взял? - рассердилась Риетта. - С чего ты взял? Как мне с тобой тяжело! Ты все время ревнуешь, все время собираешь какие-то сплетни, ворчишь. Ты раздаешь деньги бродягам. Да-да, я знаю...
   - Я пару раз заплатил за какого-то беднягу, - пряча глаза, отвечал Яромир. - Риетта, у меня примета такая... Если я дерусь в кабаке и побеждаю, я потом должен потратить немного на другого, кому нет удачи. Я никогда много не трачу.
   - Глупая эта твоя примета! - вспыхнула Риетта. - Если бы ты заботился о спасении своей души, я бы еще поняла! Но я что-то не вижу, чтобы ты много молился. По-моему, тебе нет дела до души, а деньги ты раздаешь только для того, чтобы все видели, какой ты добрый! Думаешь, тебе это зачтется? Если ты хочешь попасть к небесному Престолу, почему ты отказался, когда мой отец обещал пристроить тебя в городскую стражу? Все говорят, что если в дни богоборца ты будешь служить законным властям, то спасешься сам и спасешь свою родню!
   Риетта неожиданно оттолкнула Яромира, вскочила с земли. Яромир понял, что начинается их обычная в последние недели ссора. Риетта кричала, что он сумасшедший, упрямый, неблагодарный... Голос ее теперь звучал зло и презрительно. Он замучил ее своими книгами, по которым метельщики лучше правителей. Ей стыдно, что он не уважает богатых людей.
   - Ты просто завидуешь им, что сам ни гроша не стоишь: в своем Даргороде дослужился только до каторги, и здесь, и всегда один и тот же - завистливый, ленивый, грубый плебей!
   Яромир приоткрыл рот: хотя они с Риеттой и бранились все чаще, она никогда не говорила с ним с такой ненавистью. Она покраснела, голос срывался, и ему все казалось - она вот-вот его ударит. Наконец, негодующая, разгневанная Риетта убежала в дом, и с тех пор больше не приходила к Яромиру, не здоровалась с ним, не хотела даже слышать о примирении. Ее внезапная ненависть изумляла его.
   Яромир удивлялся себе самому. Было время, когда у него темнело в глазах от одной мысли, что она может его разлюбить. Риетта была ему нужнее, чем пища и вода. Она знала об этом: он ей сказал. Но когда она бросила его, не отчаяние, а покой снизошел в его душу. Ему казалось, что он был болен и пошел на поправку. Яромир начал прилежно ходить на площадь слушать учителей, перестал биться на кулаках и поденщиной зарабатывал не больше, чем нужно на жизнь.
   Он подстерег Риетту у калитки и спросил:
   - Теперь мне перебираться на другое жилье или как?
   Риетта фыркнула:
   - Живи, какое мне до тебя дело!
   Яромир остался в жильцах у торговца рыбой, в своей удобной хибарке во дворе. На Риетту он не сердился, даже когда убедился, что у Риетты и впрямь уже есть другой. До Яромир дошли слухи, что ее дружок грозится его побить. Яромир добродушно рассмеялся, услыхав в харчевне эту новость. Ему и в голову не пришло наказать Риеттиного дружка; впрочем, тот Яромиру на глаза все же не попадался.
   Яромир стал понимать, что они с Риеттой не любили друг друга. Он любил в ней что-то свое - любил любовь, которая на каторге в Витрице казалась ему таким же недоступным, желанным счастьем, как и свобода. Ей нравилось его сильное тело и непривычные местным жителям светлые волосы и глаза. Яромир был благодарен Риетте за все, что она пробудила в нем и чему научила. А она с тех пор ненавидела его, быть может, в душе понимая, что он ей так никогда и не принадлежал.
  
   Он бежал из Тиндарита, потому что убил миссоро Ангесто Этеа. Верней, не знал наверное, убил ли, но ударил несколько раз, как говорят северяне, смертным боем, и оставил лежать посреди широкого зала, где обычно благородный миссоро принимал бродячих музыкантов.
   Утром того дня Яромир увидел на улице небольшую толпу. Там что-то случилось, и Яромир прибавил шагу. У входа в харчевню лежало тело самоубийцы. Безусый паренек был одет, как одеваются гистрионы: в куртку из цветных лоскутов. Голова запрокинута, на шее отчетливо виднелся кровоподтек - след от веревки. Веревку уже сняли. Она так и валялась рядом в пыли. Одна рука самоубийцы была откинута в сторону. Другая лежала на груди, обмотанная окровавленной тряпкой.
   - Из-за чего он? - тихо спросил Яромир.
   - Миссоро Ангесто - из замка Этеа за рекой - отрубил ему пальцы, - ответил хмурый прохожий. - Мальчик, дурень, сунулся в замок. Что он там забыл? Не первый раз миссоро пальцы рубит... Кто, ему кажется, плохо сыграл, тому велит отрубить...
   Яромир встряхнулся, точно его огрели дубиной. Каждый раз, когда он слышал о несправедливости, ему было жаль, что это случилось не с ним. Ох, солоно бы пришлось миссоро Ангесто и его слугам, попадись им не мальчишка в лоскутной куртке, не державший в руках ничего, кроме скрипки, а матерый зверь из даргородской земли. Он застонал, не зная, как повернуть судьбу назад и поменяться с парнем местами...
  
   Яромир переправился через реку на перевозе, миновал оливковую рощу и пешком подошел к воротам замка. Страже Яромир сказал, что он - скоморох с севера, который много слышал о милостях миссоро Этеа к бродячим артистам.
   - А на чем ты играешь? - удивился стражник, видя, что у Яромира с собой нет никакого инструмента.
   - На чем хошь, - сказал Яромир и про себя добавил: "На ребрах". - Что найдется у миссоро - на том и сыграю, а он мне за это пускай подарит дудку или скрипку: свои-то я пропил...
   ...А ночью в промокшей насквозь одежде Яромир вернулся назад в город: спасаясь от преследовавшей его погони, он переплыл реку.
   Яромир стал стучать в дверь харчевни. Хозяин зажег фонарь, но со сна у него все плыло перед глазами.
   -Кого там несет? - испуганно и сердито окликнул он.
   -Открой, это я, Ремиро, - раздался знакомый голос.
   Хозяин отворил ему и сунул фонарь в лицо. Яромир стоял перед ним бледный, усталый, с прилипшими ко лбу влажными прядями волос.
   -Ты вчера говорил, что какой-то купец ищет гребцов для своей галеры. Где его галера? Как его найти? - отрывисто спросил он.
   На другой день Яромир покинул Тиндарит.
   С тех пор местные передавали друг другу быль, как в замок Этеа однажды забрел скоморох с севера. Дорого заплатил миссоро Ангесто за попытку отрубить ему пальцы. Люди говорили, что даже птицы вокруг замка с этого дня стали петь смелее. Северянина так и не нашли. "Тот скоморох был заступник за певчих птиц. Пускай они его и судят", - говорили между собой бродячие музыканты.
  
   Лишь после шести лет галер он сошел на берег. Ночуя под открытым небом, поглядел вверх и нашел созвездие Пахаря, северное созвездие, которого все эти годы не видел, прикованный на нижней палубе. Яромиру вспомнилась старая бродяжья песня:
  
   А над Даргородом пашет небо Пахарь,
   Ветер северный листву дубов полощет.
   Дома ждет меня, браток, топор и плаха,
   А во сне зовут березовые рощи.
  
   Яромир подумал: пора возвращаться домой. Великая война должна застать его на родине.
   Сходя с галеры, Яромир ссыпал в кошелек целую горсть монет. Он думал, этого ему хватит надолго. Но до Даргорода путь был далек, а накануне последней войны деньги совсем обесценились. Погода точно помешалась в преддверии гибели мира. Летом выпадал снег, солнечное утро обрывалось проливным дождем, налетал порывистый ветер, и град сбивал листья с деревьев. Перемены погоды губили урожай. Наводнения затопляли города, вздымались смерчи. У людей часто не поднимались руки на тяжкий труд восстановления. Все равно скоро конец, зачем снова отстраиваться? На дорогах было не проехать из-за разбойников, в городах воровали подметки с сапог. Улицы переполнились нищими. Они не давали проходу, с криками и мольбами кидались навстречу прохожим. Начались моровые поветрия.
  
   До лета Яромир прожил в работниках на западе, в деревушке под Годерингом. Худощавый жилистый хозяин отчаянно цеплялся за свой надел земли, надеясь прокормиться на нем до самого конца света, и выжимал из работников кровавый пот. Они приходили к нему с дорог, рассчитывая на кусок хлеба, но скоро опять бежали на дороги, распробовав, что этот скудный кусок еще вернее сведет их в могилу.
   На местном наречии Яромира называли Реймиром. Реймир был из народа, которому предназначено породить богоборца! Крестьяне рассматривали его, как дикого зверя.
   Впрочем, он притащился в деревню оборванный и едва живой. Яромир под взглядами собравшихся в трактире сельчан ел похлебку, низко согнувшись над миской, и ему было стыдно, что все на него глядят. Тогда он еще не знал языка, но понимал, что они обсуждают, заслуживает ли он сострадания. Что перевесит - его жалкий вид или страх перед земляком богоборца?
   Реймиру позволили остаться, но остерегающие жесты и взгляды крестьян дали ему понять, что за ним присмотрят и при случае поступят так, как он заслуживает. Однако никто его не обижал и даже детям не велели дразнить.
   Шла пахота. Со своей нечеловеческой силой Яромир был готов хоть впрягаться в плуг. Тяжелее было ему понимать, что он так и остается для всей деревни диким лесным зверем, которого запрягли.
   Однажды сын хозяина, недовольный терпимостью старших, крикнул Реймиру:
   -Ты, прихвостень богоборца! Отродье северных болот! Когда начнется война, мы выкурим вас оттуда!
   Яромир понял, но недостаточно хорошо говорил, чтобы ответить. В ответ он только отрицательно покачал головой, показывая, что ему не нравится брань. Наклонившись, Яромир поднял с земли небольшой камень. Это была известная на севере забава: он сжал камень в кулаке, как бы предлагая своему противнику попробовать разжать ему пальцы.
   Парень не полез проверять, можно ли разжать эти живые тиски голыми руками или без кузнечных щипцов тут не обойтись. Он был смышлен и понял, что хотел сказать Реймир: мол, прежде чем отнять у нас нашу землю, попробуй сперва отнять у меня всего один камень.
  
   Собравшись с силами, Яромир ушел из Годеринга и продолжал путь в далекую родную сторону. Из-за лихорадки следующей остановкой в его пути стал заброшенный храм небесной вестницы Девонны.
  
   Косые лучи солнца падали из окна на мраморный пол за спиной Девонны. Она переставила ткацкий станок из ниши в большой покой своего небесного дома. За окном над вечно цветущим кустарником неизменно порхали яркие бабочки. Девонна даже не смотрела туда. Она ткала для Яромира обещанное полотно.
   Перед началом работы она осмотрела стены жилища, сплошь увешанные ее старыми гобеленами и вышивками: сумрачные, неяркие переливы зеленого, голубого, сиреневого, краски вечера. Эти вышивки Девонна готова была отнести в храм просто так и подарить Яромиру.
   Но ради нового полотна она хотела забыть печальные тона, поникшие ивы и бледные кувшинки. Под пальцами Девоны цветные нити переплетались - и появлялась поляна, озаренная ранним утренним солнцем. У подножия высокой сосны горит красный шиповник. На траве колышутся тени резных листьев плюща, обвивающего сосну. Дальше - водная гладь, над которой висит туман. Девонна старалась передать каждый переход цвета, каждую тень, вырисовать каждую травинку и цветок. Недаром оттачивала она свое искусство сотнями лет.
   Небожительница целыми днями не прерывала работы. На этот раз у нее не было в запасе ни веков, ни десятилетий, чтобы не спеша завершить свое лучшее рукоделье. У Девоны болели пальцы, как у земных женщин, которые ткут, чтобы заработать на хлеб. Она выходила из-за станка поздним вечером и выбегала ненадолго в сад, чтобы вдохнуть ночную прохладу. Потом, проснувшись еще до рассвета, пекла Яромиру лепешку и, пока он спал, относила в храм. Возвращалась и снова садилась за станок.
   Иногда Девонна закрывала глаза и начинала видеть, что делается в ее земном храме. Она не всегда заставала Яромира: он выходил во двор по хозяйству. Но когда она видела его, то почти каждый раз он поднимал голову и глядел вверх. Его взгляд становился все тоскливее.
   На третий день Девонна, посмотрев в храм, взяла нить - и рука бессильно опустилась. Вестница больше не могла выносить печальных глаз своего друга-человека. Шалый, положив голову на скрещенные лапы, уныло лежал у его ног. Они оба ждали небожительницу. Девонне показалось, что руки ее отяжелели и не могут справиться с нитью.
   Бросив работу, Девонна шагнула в храм.
   Хорошо, что мимо уже давно никто не ходил, иначе не один местный житель, видя, что храм изнутри озарен мягким неземным светом, бежал бы прочь в страхе или бормотал бы молитвы, упав на колени во дворе. Девонна ткала, сидя на низкой лавке перед станком, окружив себя своим сиянием.
  
   С утра шел мелкий дождь. Яромир не выходил из храма, Шалый дремал у ног Девонны. Яромир смотрел, как Девонна ткет. Он сколотил для нее скамейку, чтобы ей было удобно. Широкий подол платья Девонны стлался по полу. Она сидела боком к Яромиру, не отрывая от полотна рук и внимательного взгляда.
   Сердце ее сжималось, а руки, как будто сами по себе, ткали и ткали рассвет над лесной поляной. "Он возьмет это полотно в подарок. Будет ли у него еще когда-нибудь дом, чтобы там повесить его? Нет, пусть бы он не уходил, прожил бы в нашем храме хотя бы эту зиму... Мы вместе бы встретили будущую весну..."
   Яромир молчал, глядя на нее. Девонна знала, что он любуется ею. Это казалось ей и трогательным, и забавным, но в душе она гордилась тем, как он на нее смотрит.
   -Мне снилось, - приглушенно сказал Яромир, не сводя с нее глаз, - что я сложил длинную песню о тебе и пел ее во сне. В ней говорилось, что на свете нет ни зверя, ни птицы лучше тебя. И все, больше ни слова. А во сне моя песня казалась такой длинной...
   Сердце Девонны сжалось еще сильнее. Что-то глубоко печальное, почти прощальное послышалось ей в этих словах.
   Вестница выронила нить. Сияние погасло.
   -Что с тобой? Ты хочешь уйти? - Девонне показалось, что она угадала.
   -Куда я от тебя уйду?! - глухо повторял Яромир. - Где мне быть без тебя? Нет такого места!
   -Что с тобой?
   -Лучше тебя нет ни зверя, ни птицы... Я люблю тебя, Девонна.
  
   Над храмовым двором горели крупные звезды. Девонна выскользнула из храма и постояла на пороге, подняв голову, всматриваясь в очертания созвездий. "Люди думают, что мы живем на небе. А у подножия Престола - такие же звезды... Или другие? Когда погибнет мир - никто уже не увидит этих звезд вот так. Вседержитель свернет небо, как ткань..."
   Девонна пересекла двор и медленно, раздвигая заросли, вошла в ночной лес. Вчера, когда Яромир обреченно сказал ей о своей любви, Девонна вначале не поняла его отчаяния. Они превратили забытый храм в дом, они скучают друг без друга, она не хочет его отпускать, а он - уходить. О ком же она думает все последние недели, как не о нем? Вестница положила ладонь на плечо человека. "Ведь и я тебя люблю! Что в этом плохого?" - спросила она. Но Яромир воскликнул:
   - Ты даже не понимаешь, Девонна! Ты небожительница, ты не можешь покинуть своего неба. У нас не может быть одной жизни.
   Девонна молчала, раздумывая. Небожители не вступали между собой в браки и не рождали детей. Они не знали семьи, каждому было хорошо в уединении. Вседержитель обещал, что когда его замыслы об Обитаемом мире исполнятся и когда будет побежден последний враг, для небожителей наступит время заключать браки и рождать детей, чтобы наполнить ими будущий мир. Многие пары сговаривались на будущее, столетиями оставаясь женихами и невестами. Они встречались, дарили друг другу подарки и украшения, гуляли среди садов, а потом каждый шел к своим обязанностям, садам и искусствам и мог десятилетиями не искать новой встречи. Никого из небожителей не тяготило их вечное жениховство, они даже не считали такую жизнь ожиданием. Они просто знали, что наступит пора - и в их природе по воле Вседержителя раскроется то, что теперь спокойно дремлет. Девонна никому еще не давала обещания.
   - Я могу стать твоей, - возразила Девонна. - Когда мир рухнет, и Вседержитель воскресит спасенных людей в нашем краю у Престола. Я сразу же найду тебя, и мы никогда не расстанемся. Осталось всего несколько лет! Я буду тебя ждать. Я буду... буду каждую минуту думать о тебе. Я не отпустила бы тебя никуда, мы вместе встретили бы конец в этом храме, но ты ведь знаешь: чтобы заслужить милость Вседержителя, ты должен сражаться в последней войне... Он всем обещал прощение, любому, кто выйдет в бой против богоборца. И потом мы всю вечность будем вместе.
   Выражение отчаяния застыло на лице человека.
   -Девонна, я говорил тебе, что я не хочу защищать небесный Престол. Но у меня нет сил отказаться от тебя. Я заслужу милость Вседержителя, если ты будешь ждать меня у подножия Престола.
   Девонна помнила, что скоро Вседержитель разрушит целый мир со всеми его озерами, лесами, и даже с мотыльками, но все это живое и хочет жить. Вседержитель низведет огонь с неба, но он дал людям весть, что он сделает все это ради будущего торжества своего царства. Его царство важнее мира.
   Девонна не первый раз думала об этом. Небожительница привычно успокаивала себя тем, что Вседержитель лучше знает, что считать добром. Но теперь ей было не по себе: если у нее и у Вседержителя уже сейчас такие разные представления о добре и зле, что же будет после уничтожения Обитаемого мира, когда не останется во Вселенной ничего, что ему неугодно? Тогда ни у кого не будет и малейшего выбора, и всем останется принять только одно - на всю вечность.
   - Но для меня, - говорил Яромир, - на всю вечность и так остается лишь одно. Если ты меня будешь ждать, я отрекусь от всего и буду служить Вседержителю. Моя душа его не принимает, но ради тебя буду сражаться за Престол против богоборца. Все это - только чтобы потом быть с тобой. Обещай, что будешь меня ждать, и я сделаю, что ты скажешь, стану таким, как ты хочешь!
   Его ладонь ослабела в руках Девонны. Девонне стало страшно.
   - Яромир, подожди немного, - тихо сказала она. - Совсем немного... Мне нужно подумать. Я бы ждала тебя, я готова, я хочу тебя ждать, как же иначе? Но это не просто - сказать: изменись. Дай мне подумать, ладно?
  
   Девонна обещала не медлить с решением. Небожительница ушла домой и размышляла весь день... Казалось бы, так легко сказать это слово... Противник Вседержителя готов служить ему, пусть не искренне, но не сам ли Вседержитель обещал помилование любому, даже Князю Тьмы, если тот во время последней войны встанет на его сторону? Сказать слово - и Яромир будет спасен.
   Куда она толкнет Яромира, если скажет: не изменяйся, продолжай противиться Творцу? Он пойдет в преисподнюю, и это будет уже ее вина. Только через века, когда покается последний заключенный в Тюрьме Мира, Яромир обретет спасение. Но тогда он первый обвинит ее в том, что она поощрила его вражду и бунт, вместо того чтобы спасти его одним повелением. Он пока не знает, в чем его счастье, но он вручил ей свою судьбу. Она должна спасти человека. Она мудрее и ближе ко Вседержителю.
   Но чем больше Девонна говорила себе это, тем тяжелее становилось у нее на сердце, тем явственнее было ощущение неправды. Сломить волю человека, заставить его служить тому, что не принимает его душа, и сойти с пути, который он выбрал сам, ценой скитаний и мук? Изменить Яромира так, что это будет уже не он, не тот, кто сидел с ней у костра - другой? Без воли, без той внутренней силы, которая восхищала ее, полностью покорный ей, он перестанет жалеть мир, перестанет сочувствовать людям. И все ради того, чтобы получить ее после конца света. Стоит ли она такой жертвы, чтобы он променял свою любовь к миру на любовь к ней? Нельзя, чтобы кто-то имел такую власть над душой и совестью другого! Никакой лаской, никаким вниманием и любовью она всю вечность не сможет загладить свою вину.
  
   Ночью Девонна спустилась в храм и отправилась в лес. Она заходила все глубже и глубже. Девонне хотелось увидеть земнородных - лесовиц и озерниц, - которые обитали здесь. Небожительнице казалось, они хранят какие-то тайны мира, которые Вседержитель не открыл своим творениям.
   С тех пор как храм был заброшен, вестница много лет в одиночку бродила по этому лесу и днем, и ночью. Она нисколько не боялась его. Светил месяц. В воздухе стоял запах нагретой за день хвои, свежести и ночной фиалки. Девонна знала, где скопления цветов, она шла, стараясь не наступать на россыпи белой звездчатки. Над соснами взмыла сова.
   Клочья тумана путались в ветках кустов. Девонна сама не заметила, когда ей начало казаться, что лес видит ее. Казалось, лес помнил, что она бродит здесь много лет. Чудилось, деревья, когда она приближается к ним, думают: "А! Это та вестница из покинутого храма!".
   Ощущение, что лес живой, становилось все сильнее. Девонна остановилась на небольшой поляне среди нечастого ельника - и вдруг ее сердце забилось. Здесь кто-то был. И тут же из сумрачных еловых ветвей загорелись четыре пары глаз. Не совиные и не кошачьи, они мерцали зеленым светом, как светляки. От неожиданности Девонна отступила.
   И тут же из-за елей бесшумно, как тени, вышли три девы в длинных светлых рубашках без всякой вышивки или узора, без поясов, с распущенными волосами. Волосы первой казались серебристыми, как оборотная сторона листьев ивы, и тонкие ивовые ветви были вплетены в них. Другая, сумрачная и темная, носила бусы из кусочков еловой коры и шишек. Третья была маленькой, тонкой, и в ее светлых волосах виднелись цветы ночной фиалки, которая наполняла запахом весь лес.
   Девонна улыбнулась им. Ей стало так радостно, словно после долгой отлучки она вернулась домой и увидела сестер, по которым скучала. "Вот вы какие! - подумала она. - Ива, Ель, Ночная Фиалка...". Девонна чувствовала облегчение оттого, что ей больше не нужно считать этот мир бренным и падшим. Ее радость сразу же ощутили лесные создания. Первая лесовица осторожно протянула руку к волосам Девонны, разглядев блеск серебряного обруча. Девонна сняла обруч и дала лесовице. Длинные волосы вестницы упали и рассыпались по плечам.
   Ночная Фиалка слегка потянула Девонну за собой. По пути Девонна лучше присмотрелась к своим спутникам. Она разглядела, что у них треугольные звериные уши, как будто породивший их мир не сумел до конца воссоздать человеческий облик.
   Все вместе они миновали ельник и вошли в лиственный лес.
   По пути лесовицы осторожно рвали с деревьев листья, наклонялись за цветами, и передавали одной из них, которая сплетала в причудливый венок листья клена, плюща, ольхи, бледные ночные цветы, белые чашечки вьюна, шиповник и фиалки.
   Миновав заросли кустов, ее спутники остановились на потаенной поляне, небо над которой было заслонено кронами деревьев. Девонна никогда не бывала здесь. Ее спутники притихли. Вестница ощущала, что эта поляна - сердце леса. Из земли, от высокой травы, от бегущего в овраге ручья расходились волны жизненной силы, которая наполняла лес до самых дальних опушек. "Это место, где появляются на свет земнородные", - догадалась Девонна. Она стояла, не в силах пошевелиться, - через нее, от ног к голове, проходила созидательная сила земли. Лесовица с ветвями ивы в волосах протянула Девонне холст. Вестница развернула его: это была длинная рубашка почти до пят. Девонна поняла. Ее признали сестрой и просят принять дар. Закрыв глаза, вестница быстро сняла свое белое "небесное" платье и натянула рубашку лесовиц. Тогда носящая в волосах цветы фиалки надела ей на голову причудливый венок из листьев, цветов и трав.
   В голове у Девонны прозвучало сразу несколько голосов:
   "Деревья леса кланяются тебе".
   "Попроси защиты для нас, говорящая словами!"
   "Старый лес знает тебя".
   Лес, вместе со всем миром, осознавал приближение конца.
   -Я попрошу для вас защиты, если увижу... его, - тихо обещала Девонна своим новым сестрам, почему-то не решившись сказать вслух про богоборца, сына погибели.
  
   Когда под утро Девонна покидала потаенную поляну, подол ее нового платья намок от росы. Над елями уже вставал рассвет. Сердце леса не хотело отпускать вестницу, и, прощаясь с земнородными, Девонна уже знала, что будет не раз возвращаться сюда.
   Девонна появилась в храме с рассветом. Она пришла совсем не с той стороны, как обычно: вошла в двери, а не вышла из алтаря. Яромир не спал. Он смотрел в сторону алтаря - ждал ее. Но дверь скрипнула, и он обернулся. Девонна в простом длинном платье и в венке из листьев, трав и цветов стояла перед ним. Глаза ее казались ярко-зелеными. Она шевельнула губами, пытаясь что-то сказать, и не смогла.
   Яромир кинулся к ней навстречу:
   -Что с тобой? Куда ты ходила так рано?
   Девонная улыбнулась, чувствуя, как его ладони согревают ее замерзшие от лесной росы пальцы.
   - Тебе не надо воевать за Престол, - сказала она. - Я не буду ждать тебя там. Я останусь здесь, с тобой. До самого конца мира. Я люблю этот мир, как и ты. Мы встретим его конец вместе и погибнем вместе с ним.
   Яромир замер. Он был еще молод, но скитания и тяготы наложили печать на его лицо. Девонна безмолвно смотрела на тонкую морщинку, которая вьется у него над бровью, и на скорбные складки в уголках губ. Она замечала, что в его темно-русых волосах уже поблескивают серебряные пряди.
   Девонна ничего больше не говорила, но улыбнулась. И Яромир словно ожил, протянулся к ней. Вестница вложила свою ладонь в его руку.
   -Что ты делаешь со мной, Девонна? - с упреком воскликнул Яромир. - Что ты со мной делаешь? Как ты останешься со мной? Зачем ты мучаешь меня?
   -Что с тобой? - испугалась вестница.
   Яромир опустил голову.
   -Девонна, я не смогу отказаться от тебя, даже чтобы тебя спасти. Лучше бы я умер в дороге... Но я жив - и я потяну тебя с собой в Подземье, если ты не освободишь свою руку и не уйдешь, - вестница почувствовала, как сильно сжались на ее ладони его пальцы.
   -Почему я тебя мучаю? - с огорчением спросила Девонна.
   -Потому что я не должен звать тебя с собой, - едва слышно отвечал Яромир. - Но ты - мое последнее, мое единственное счастье. Уйди, сжалься, Девонна!
   Вестница вдруг успокоилась.
   -Брось, - сказала она легко. - Я вовсе не хочу, чтобы ты отказывался от меня.
   Не высвобождая своей руки, другой она обняла Яромира и заставила склонить голову к ней на плечо.
   -Я рада, что ты не хочешь меня отпускать. Если ты будешь счастлив, то и я буду.
  
   Девонна обошла окрестности и вернулась с ворохом цветов и ветвей. У стен храма росли мелкие белые розы; у ближайшего озерца белели ирисы; в тени среди мха Девонна обнаружила россыпь фиалок и сплела себе венок. Для Яромира Девонна подобрала листья разных оттенков: клена, орешника, дуба, - и перевила плетью плюща.
   - Пойдем.
   Она повела Яромира к озеру. На зыбкой поверхности возникли их отражения. Двое рука об руку стояли рядом. Красавица Девонна казалась богиней леса. Рядом с ней Яромир по-новому увидел себя, увенчанного листвой, тоже похожего на бородатого бога чащоб. К озеру подошел Шалый и стал лакать. Отражения заколебались.
   Девонна и Яромир стояли рядом так долго, что птицы совсем перестали остерегаться их. Они порхали и пели в зарослях у них за спиной. Шалый, напившись, встряхнулся и свернулся поодаль.
   - Ты моя? - шепнул Яромир.
   - Да. А ты мой?
   - Ты моя, а я твой, Девонна. Я люблю тебя... как мать, как сестру, как любимую, - добавил он. - Ты все для меня.
   -И я люблю тебя... как отца, как брата и как любимого, - сказала Девонна.
   Девонна знала, что она тоже любит Яромира всеми любовями, которые есть на свете.
   Они сблизились, бережно касаясь губами губ друг друга. Их поцелуй начался с этой осторожной ласки.
  
   Зачем он им был, этот свадебный обряд? Оба чувствовали, что он нужен. Обряд означал, что они берут друг друга не украдкой, не со страхом, не второпях.
   Вчера вечером Девонна закончила полотно - выткала поляну у подножия высокой сосны, обвитой плющом. Они с Яромиром в эту ночь легли вместе, но Девонна спала, а Яромир не смыкал глаз. Он боялся, что за вестницей явятся ее небесные собратья. Еще раньше в пристройке во дворе храма Яромир отыскал тяжелый плотницкий топор. На ночь он сунул топор под лавку. Вестница уснула рядом с человеком, прислонив голову к его плечу.
   Но никто не нарушал уединения заброшенного храма. Лес жил ожиданием осени. Птицы готовились к отлету, звери делали запасы, лесовицы и дубровники собирались уснуть в дуплах старых деревьев...
   Девонна перестала возвращаться через алтарь в свой дом у подножия небесного Престола. Алтарь больше не вел туда. Вестница знала, ее небесные собратья сказали бы: это потому что храм осквернен. Но Девонна не чувствовала себя оскверненной, и теперь ее храм стал многократно дороже ей, чем пока был посвящен Вседержителю.
   Кроны деревьев ловили последние лучи летнего солнца. Однажды Девонна ощутила в самой себе новую жизнь.
   "Я рожу ребенка! - изумленно поняла она. - Это наше с Яромиром дитя!".
   Яромир крепко спал рядом на лавке. Стараясь не потревожить его, Девонна приподнялась, оглядывая храм, серый в утренних сумерках. "Здесь будет дом нашего ребенка..." - подумала она, и сердце ее забилось от неясной тревоги. Девонна больше не могла уснуть. Она выскользнула из-под одеяла и вышла во двор.
   Край леса тонул в предрассветном тумане. Вдохнув зябкую свежесть, вестница свернула с расчищенной дорожки и пошла по траве. Девонна прислонилась к сосне, обхватив шершавый ствол руками. Их с Яромиром ребенку недолго жить в мире. Предчувствие конца исходило от сосны, от травы, на которой стояла Девонна, от всего, что окружало ее.
   "Проси защиты для нас!" - вспомнила она мольбы земнородных. Все чаще в лесу они встречали ее такими просьбами, странными для нее: почему они просят ее ходатайствовать за них? Перед кем?
   "А у кого мне просить защиты для нашего ребенка?" - думала Девонна, сдерживая рыдания, обняв старую сосну и прижимаясь к ней.
   Сколько бы ни осталось миру жить, ей прежде казалось: достаточно, чтобы они с Яромиром успели быть счастливыми. Но их ребенку не суждено повзрослеть, он не увидит будущего, не узнает ни любви, ни ремесел - а только страх ранней смерти. Даже если мир простоит еще полтора десятка лет, тем больнее будет их дочери или сыну смириться с гибелью в самом начале юности. А что его ждет потом? Они с Яромиром нарушили волю Вседержителя и сойдут во мрак Подземья. Что ждет их ребенка?
   - Что с тобой, Девонна?
   Она не слышала, как Яромир подошел сзади. Он накинул на плечи вестницы плащ:
   - Почему ты ушла? Тебе нездоровится?
   Девонна обернулась и спрятала лицо у него на груди.
   - Я хотела тебя обрадовать... Но мне страшно. Я не боюсь погибнуть вместе с тобой. Но теперь с нами погибнет и наш ребенок. Он уже есть, он родится к будущему лету.
   Он не успеет... - Девонна сжала руку Яромира и посмотрела ему в глаза. - Он ничего не успеет. Что нам делать? Неужели нет надежды? - повторяла она.
  
   "Весь мир просит защиты. Весь мир, и вместе с ним наш ребенок...", - про себя повторял Яромир слова Девонны. Была глубокая ночь. Девонна уже спала. Яромир тайком вышел во двор.
   "Обе руки его свидетельствуют против него..." Приметы богоборца в последние времена были известны каждому. Яромир посмотрел на тыльные стороны своих ладоней: они были заклеймены.
   "И лик его будет отмечен между людьми, чтобы он не мог скрыться..." Запустив пальцы в бороду, Яромир нащупал тонкий шрам от ножевого удара. Вот он, начинается под скулой и уходит в густую щетину на щеке.
   "И против сердца его при жизни стоит печать смерти..."
   Яромир снял рубашку. Напротив сердца не стояло у него никакой печати.
   Когда смертные сходят во мрак Подземья, Тюремщик клеймит их знаком S, первой буквой от слова "раб" на древнем наречии небожителей. Этот знак означает, что хотя богоборец и жив, он уже умер для прощения. Он сын погибели. Только третий знак укажет на него без ошибки.
   Яромир сидел у костра. Он сунул в огонь лезвие ножа, и пока нож раскалялся, углем нарисовал у себя против сердца печать смерти.
   Яромир взял нож за теплую деревянную рукоять и вытащил из огня. "Девонна!" - подумал он, этим именем словно заговаривая боль. Острие коснулось кожи. Яромир в свете костра отчетливо различал намеченный углем рисунок. Мышцы окаменели, зашипела на раскаленном острие ножа кровь. Последняя из объявленных в пророчестве примет заняла место на груди Яромира из Даргорода.
  
   Часть 2
  
   Предком королей Анвардена был Ормин, прозванный Небожителем. По преданию, уже в преклонные года великий король передал венец старшему сыну, а сам с горсткой верных вассалов отправился на север и в бескрайней Волчьей степи, где обитают дикие народы, отыскал вход в Подземье. Король прошел сквозь преисподнюю и поднялся к небесному Престолу.
   У Ормина была цель: донести до самого Вседержителя мольбу людей о прощении. В те времена еще все поколения сходили во мрак и попадали во власть Князя Тьмы. Ормин взмолился, чтобы Вседержитель умерил свой гнев и избавил от подземной тюрьмы хотя бы самых достойных.
   "Поход Ормина" был священным преданием запада. Все спутники великого короля погибли. Сам Ормин претерпел множество трудов и лишений, но донес до подножия Престола свою мольбу Творцу.
   В предании говорилось, как потерявший товарищей, израненный король в помятых доспехах подошел к подножию Престола... Там его уже ждали погибшие спутники, получившие исцеление и покой.
   Вседержитель внял просьбе земного короля и разделил судьбы людей после смерти. С тех пор в Обитаемом мире возникло учение о том, как заслужить в глазах Творца спасение от Тюрьмы Мира: что угодно, а что неугодно в очах Создателя.
   У подножия Престола за грядой холмов Вседержитель сотворил город, в котором должны были обитать спасенные люди. Им не вернулось сияние, и не было разрешено покидать пределы своего города за холмами и приходить в земли небожителей. Окончательное прощение ожидало людей лишь после конца света, когда во всем мире не останется ничего, что неугодно сердцу Творца. Но королю Ормину Вседержитель позволил присоединиться к числу небожителей.
   А в Анвардене явился сияющий вестник и вручил старшему сыну Ормина свиток с повествованием о Походе, а младшему - отцовский меч, видевший тьму Подземья и свет Престола. С тех пор младшие Орминги преданно служили правящей старшей ветви как телохранители и полководцы.
  
   Короли Анвардена назывались также повелителями Годеринга, Вельдерна, Мирлента и Орис-Дорма. Под их властью объединились все западные земли, все племена вардов. Нынешний государь Неэр пришел на смену своему дяде Олверону, добровольно отрекшемуся от престола в пользу более молодого и решительного родича.
   Неэр был последним в роду Ормингов - потомком младшей, военной ветви. Старшую ветвь завершал король Олверон. Он был книжником, человеком исключительного образования, писавшим огромный труд по истории искусств Древнего Соверна. Олверон не закончил труд, осознав, что в преддверии конца света его исследования никому не нужны. Политикой король-книжник никогда не занимался. Младший брат Торвар, его телохранитель, был истинным правителем державы вардов. Это по его настоянию Анварден начал заключать военные союзы с северными князьями - и с Звониградским, и с Даргородским, и с Гронским, и многими другими, владевшими городами по рекам Мутная, Залуга и Грона.
   Старшая и младшая ветвь Ормингов никогда не соперничали за власть. Лорд Торвар по-прежнему оставался вассалом и телохранителем брата, считая, что просто разделяет с ним бремя последних дней. Сын Торвара Неэр должен был продолжать службу своему дяде-королю.
   Олверон был бездетен. Он радовался этому. Вдруг ребенок успеет вырасти, выбрать неверный путь, и попадет в тюрьму Подземья? Легко ли осмелиться зачать нового человека накануне всеобщего конца? Олверон был еще холост, когда почти сорок лет назад небесные вестники явились сразу во многих храмах, и миру было дано знамение о рождении на свет богоборца. И король не женился.
   Лорд Торвар не одобрял решения брата. "Я рад, что у меня есть сын, - повторял он. - Престолу нужны будут молодые воины".
   Олверон не раз говорил, что намерен со временем передать корону Анвардена Неэру. Лорд Торвар несогласно хмурился:
   - Неэр - простой солдат, его долг - служить своему королю. Если бы он должен был стать государем, Вседержитель сделал бы его твоим сыном.
   - Я думал об этом, - возразил Олверон. - По духу он мне сын. И, кроме того, Неэр - последний в роду Ормина, и потому он должен завершить династию. Да, ты растил его воином, брат. Но в дни гибели мира нам и понадобится король-воин. Старшая и младшая ветвь Ормина, которая столетиями разделялась на владык и бойцов, должны слиться в одном человеке.
   Так Неэр еще в юности принял корону из рук своего дяди. Передав молодому наследнику бремя последних дней, бывший король Олверон затворился в монастыре под Анварденом.
  
   Король Неэр продолжил дело предшественника, укрепляя союзы с северными князьями и вводя в их земли войска. Крепость Витрица целиком была в руках вардов.
   Неэр любил простор. В анварденском замке он жил в таком огромным покое, что зимой в нем никогда не было достаточно натоплено. Для освещения вдоль стен выстраивались целые ряды треножников со свечами. Старинные ковры и мозаика повсюду изображали величественные картины, люди и животные на которых были больше своих обычных размеров.
   Взволнованный голос лорда Эймера Орис-Дорма, только что прискакавшего с северной границы, отдавался здесь гулким эхом.
   -Богоборец захватил Даргород, государь. В Звониграде смута: хотят идти к нему на подмогу. Богоборец рассылает везде подметные письма с бунтовскими призывами. Они подняли "тура", даргородское знамя, как знамя мятежа.
   -Что это за человек, Эймер?
   -Он называет себя Яромиром, князем Даргородским. Говорят, большого роста, силач, волосы и борода темно-русые; в прошлом был сослан на каторгу, после победы на игрищах помилован и изгнан из Даргорода, - без запинки отвечал лорд Эймер, показывая свою осведомленность.
   - И что, Эймер? Он что, этот Яромир, имеет все приметы, предсказанные пророками?
   - Все, государь, - подтвердил Эймер. - И клеймо подземной тюрьмы против сердца - тоже. Началась смута. Чернь взялась за колья и топоры. Отребье захватило весь город. Князь Войтверд с дружиной пробился к воротам и вырвался в поле. Знаешь сам, государь, северяне испокон веков воюют ополчением. Княжеские дружины у них малы, а простонародье приучено хранить дома оружие, поэтому князья ничего не могут против народного бунта. Наши воины подошли на помощь старому князю. Мы окружили город и предложили подонкам выдать зачинщиков... И тогда этот человек... он был просто одним из них, но тогда он показал свои приметы. Он сказал горожанам, что разобьет нас.
   После дальней дороги лорд Эймер выглядел осунувшимся, сапоги заляпаны грязью. О том, что богоборец наконец восстал, рыцарь должен был сообщить государю сам.
   - Говорят, рядом с ним явилась вестница в сиянии. Она подтвердила, что он и вправду тот, за кого себя выдает, и сказала, что он - защитник мира. Это трудно понять, государь. Если Вседержитель послал вестницу, чтобы объявить о начале последней войны, почему она не прокляла и не изобличила врага? Зачем она назвала его защитником и осияла сиянием? Может быть, это нечисть, земнородная тварь? Какая-нибудь самозваная богиня лесов и озер? - предположил лорд Эймер.
   Неэр предостерегающе поднял руку:
   - Это какое-то коварное чудо. Нельзя, чтобы распространялась клевета на светлых небожителей. Ты должен поговорить с епископом Эвондом: он позаботится, чтобы слух не распространялся или получил подобающее объяснение в народе.
   - Да, государь.
   -Что еще, Эймер, мой друг? - спросил король. - Закончи свой рассказ и иди отдохни с дороги.
   - Что-то странное творится в лесах, государь. Когда я узнал, что против нас стоит сам Враг Престола, я послал гонцов за помощью в Витрицу. Я был уверен, что бунтовщики не посмеют напась в открытую, а запрутся за даргородскими стенами. Мы бы дождались подкрепления. Но богоборец открыл городские ворота и вышел в поле. Со своим проклятым вожаком эта чернь не ничего боялась. Их было больше, наша доблесть нам не помогла. А подкрепления не подошли. Я приказал воинам отступать. Мы сняли осаду и двинулись на Витрицу. По дороге мы рассчитывали встретить войско оттуда, если оно вышло к нам на подмогу. Но мы заблудились в лесу. Не помню, как мы сбились с пути. Молитвы не помогали. Воины падали духом. Прошло больше двух недель, прежде чем мы выбрались на открытое место. Но мы оказались под стенами Гронска, в самом приграничье. Это было наваждение... Зачем Творец отдал нас в руки лесным тварям? - вдруг с горечью спросил лорд Орис-Дорм.
   До того как Неэр принял престол, они с Эймером были друзьями и вместе мечтали о подвигах. Они были даже внешне похожи, как бывают похожими юноши из благородных семей. Но в сложении, выражении лица и непослушных рыжеватых волосах орис-дормца и спустя десяток лет упрямо держались признаки юности. А король с тех пор совсем возмужал, и они с Эймером перестали с виду быть ровней.
   -Мой друг, Вседержитель не отдал вас никому, - остановил орис-дормца Неэр. - Какая разница, погибли бы вы все до единого в северных лесах или погибнете в другом месте немного позже? Конец света уже на пороге. Вы сражаетесь за небесный Престол против орды богоборца, значит, вас ждет вечная жизнь, и Вседержителю незачем вмешиваться в ход сражений.
  
   Стоя у окна в своих просторных покоях, король повторял про себя недавнее донесение лорда Эймера.
   "Глубочайшее падение богоборца в том, что ему открыт путь в ослепительное величие, - думал Неэр. - Ведь богоборец - человек. Все люди обладают свободой воли. Какое величие было бы, если бы он сам отрекся от зла, преклонился перед Престолом, добровольно бы отдался на суд королей и церковных владык! Вместо этого он развязывает войну, которая будет стоить много крови и мук и закончится для него только смертью.
   Зачем ему это?.. - размышлял Неэр. - Защищая Обитаемый мир, он защищает худших из людей, которых после Конца ожидает Подземье. Они еще долго будут отбывать наказание, пока не очистятся и не раскаются настолько, что Вседержитель простит их. Остальные обретут сияние, станут небожителями, бессмертными, не знающими старости и болезней. Избранники Престола получат награду и высокое звание в новом царстве, простые люди - милость. Богоборец - предводитель сброда обреченных. То, что он начал, в действительности не война: это бунт".
   -Государь, пришел магистр ордена Жезла епископ Эвонд, - прозвучал за спиной голос камер-лакея.
   Неэр едва заметно вздрогнул и обернулся. Он не слышал, как приотворилась дверь.
   -Проси магистра, - коротко приказал он и нахмурился, заставляя себя сосредоточиться и вспомнить, что должен сказать Эвонду, епископу из Годеринга, основателю ордена Жезла.
   Епископ Эвонд вошел, в простой черной сутане, широким шагом воина. Его лицо было бледным и усталым, но решительным.
   - Государь!
   Неэр поприветствовал магистра и позволил ему сесть. Эвонд опустился в кресло. Неэр знал, что дни и ночи этот человек проводит в дороге, в седле, под открытым небом. С отрядом вооруженных рыцарей, сам отлично владея мечом, он объехал державу вардов, утверждая новых адептов и лично подавая пример борьбы с нечестием.
   - Я слушаю тебя, магистр, - сказал Неэр.
   - Тяжелые времена, государь, - пожаловался епископ. - Буду говорить прямо, без обиняков. Наши усилия - капля в море, - он сцепил руки и наклонился вперед, словно под бременем скорби.
   - Не стоит отчаиваться, - напомнил Неэр. - Наше будущее известно.
   В голосе Эвонда послышались резкие, дребезжащие ноты.
   - Это так, государь... Но горько смотреть, как нечисть заполонила страну. Земнородные твари, - взгляд его сверкнул гневом, - вышли из лесов и болот и обольщают людей повсюду! Даже подростки знают потайные места, где пляшет нечисть, и зовут один другого посмотреть. Ты не можешь себе представить, государь, как этих тварей много! Когда я ехал лесной дорогой, глаза этих существ сверкали из кустов! Я приказал стрелять по кустам, и все они исчезли. В твоей державе нет деревни, государь, где невежественные крестьяне не вступали бы с ними в богомерзкое общение. На своих грязных сеновалах, в полях, под кустами, как ты думаешь, государь, чем они занимаются с этими тварями?
   Неэр вопросительно посмотрел в раздраженное лицо магистра.
   - А потом эти твари рожают детей! - с омерзением выплюнул Эвонд.
   Неэр молча слушал. Он знал, что пылкий епископ преувеличивает, но не так сильно, как хотелось бы. Дети людей и земнородных тварей и в самом деле рождались во многих глухих деревнях. Королю уже сообщали о полулюдях с покрытыми шерстью кошачьими ушами, горящими в темноте глазами, наделенных магическим даром.
   - Среди этих тварей у одних облик женщин, у других - мужчин, - продолжал Эвонд, - На подобное существо мы недавно наткнулись в лесу. Благодарение Вседержителю, со мной был отряд воинов ордена, и этому полузверю не удалось напасть на меня.
   Епископ тяжело вздохнул и провел рукой по длинным, но редким волосам. Он продолжал:
   - Ублюдки нечестивых тварей растут на твоей земле, государь. Священники бессильны, их оружие - лишь слово. Церкви, государь, давно пора взяться за меч! До сих пор церковь лишь наставляла и указывала путь. Но если теперь орден Жезла не возьмет на себя роль правосудия, - мрачно усмехнулся епископ, - скоро нечестивые твари совратят многих. В каждом доме будет пищать какой-нибудь звереныш, рожденный от блуда с нечистью. А потом, когда они вырастут, они перегрызут нам всем глотки. Ведь известно, что они от природы - прихвостни богоборца! Впрочем, конец света на пороге, и бояться за свои жизни нам не пристало. Но сколько душ они увлекут в преисподнюю! Эти существа хотят завлечь как можно больше людей, перетянуть их на свою сторону. Однако орден знает свое дело. Поддержи нас, государь, и мы справимся с угрозой.
   - Ты известен как верный слуга Престола, магистр, - ответил Неэр. - Что я могу для тебя сделать?
   - Нас должно быть много! - воскликнул епископ. - В каждом городе и селе должны быть представители ордена, хотя бы один или двое. Мы готовы рисковать и действовать малыми силами, но даже для этого у меня не хватает воинов. Укреплением ордена я занимаюсь сам. В наше время нельзя полностью доверять никому. Поэтому я чаще ночую под открытым небом или в шатре, чем у себя дома.
   Жезл - знак власти Престола. Где мы, там свершается его воля. Я прошу у тебя, государь, чтобы ты предоставил нам право убивать без суда любого, кого орден обличит в ереси или связи с земнородными. Пока мы занимались истреблением только их ублюдков. Но теперь мы просим расширить наши права: необходимо карать и людей. Каждый, кто замечен в общении с нечистью, пусть он даже благородной крови, должен быть судим не долгим и продажным светским судом, а беспощадным судом братьев ордена.
   Неэр еще раньше из письменной просьбы магистра знал, о чем пойдет речь. Он уже принял решение.
   - Думаю, ты прав, епископ Эвонд. Это необходимо. Я счастлив, что орден в руках такого верного человека, как ты. Знаю, ты не воспользуешься властью для того, чтобы притеснять невинных. На нас лежит ответственность - в последние времена отвратить людей от зла и привлечь к добру, хотя бы принуждением и страхом. Я напишу такой указ, как ты просишь.
   - Государь, я вижу, что дух Ормина Небожителя жив и в его потомке! - с искренним восхищением сказал магистр ордена Жезла. - И еще... - добавил он, помолчав. - В эти трудные времена всем нелегко. Но орден не должен быть ограничен в средствах. Подлинная власть не может быть бедной. И поэтому я прошу, государь, чтобы ты поддержал нас из казны. Я и сам бы рад вложиться, но истратил все, что мог, на дело церкви.
   Неэру было известно и это: магистр Эвонд потратил свое состояние на учреждение ордена Жезла.
   -Я обещаю, что найду средства, - обещал он жезлоносцу. - Ты не останешься без поддержки, магистр.
  
   В воинском стане в приграничье горели костры. Заросшие, обносившиеся люди Яромира, князя Даргородского спали в шатрах и прямо на земле. Яромир догадывался, что и дозоры его спят. Он не знал, как установить порядок в войске. Яромир сам ходил по ночам проверять секреты, будил спящих, бранился, грозил. Ему добродушно отвечали: "Лучше скажи, князь, когда по домам? Неужто до зимы тут стоять?".
   Пока вардов еще не изгнали с северных земель, войско Яромира не жаловалось ни на что. Плохо одетые люди, вооруженные чем попало, смело шли на обученные и ухоженные отряды вардов. Но теперь, когда родные села и города оказались свободны, в Яромировом войске стал гаснуть боевой дух.
   Костер потрескивал, клубился в темноте беловатым дымом. Ратник подкладывал в огонь ветки. Глаза ратника живо блестели, и видно было, что его нисколько не клонит в сон.
   Яромир подошел и опустился на землю у костра. Ратник не сказал ни слова, только глянул на него из-под бровей. Оба молчали, но Яромир знал, что они думают общие мысли.
   Ратник неторопливо заговорил:
   -Что, брат князь, видишь? Варды нарочно стянули силы к границе и засели на месте. Это понятно, почему. У них войско постоянное, а наши - ополченцы. У нас мужики, им надо домой, воинского порядка держать не умеют. Уже нынче народ у нас разбегается, к зиме совсем разойдутся. И продовольствие... Мы два раза просили у Гронска и приграничных сел. Нам дали, потому что ты теперь - всего севера князь, и к тому же мы границу защищаем. А когда люди решат, что мы зря баклуши бьем, потому что войны никакой нет, то и не станут нас кормить. У вардского короля особая подать на войско, он просить у людей не будет, понадобится - так и силой соберет... Видишь, князь? Ведь нас измором берут.
   -Вижу, - подтвердил Яромир. - Дозорные спят. Если варды захотят, перережут нас ночью. Я был простым дружинником, ратей не водил...
   -Вот что... - ратник подумал, почесал бороду. - Ты должен делать, как делают князья. Вот как ихний король Нер. (Как все северяне, он неверно выговаривал имя варда, не растягивая тот звук, который должен был звучать в середине).
   Паренек из Гронска, дремавший у костра, приподнялся на локте, прислушиваясь к разговору старших.
   -Дозорных, чтоб не спали, вздернуть. Или вздернуть жалко, а всыпать бы им горячих, - рассуждал ратник. - Почему это я ни разу не заснул? Захочешь - так не проспишь. Сам посуди, князь, что лучше: кто порядка не понимает - всыпать тому ума через задние ворота, либо нас перебьют во сне? А с городов тебе надо брать подать.
   Молодой гронец Радош всей душой сочувствовал Яромиру и мечтал сам придумать какой-нибудь выход, чтобы ему помочь.
   -Нет, брат, - отвечал тем временем Яромир. - Так только с виду хорошо, а если присмотреться - то плохо. Нам на короля Нера не равняться. Еще его деды и прадеды учились держать людей в повиновении. На это у них и особые законы, и стража. А у нас что? Можно взять их законы и набрать стражу. Только у нас это все с непривычки выйдет еще хуже, чем у них. За что тогда воюем?.. Тогда надо было старых князей слушаться, а не бунтовать.
   Яромир опустил голову, разглядывая выжженную траву вокруг кострища. Он ничего не мог предложить взамен того, от чего сейчас отказался. Радош решился.
   -Яромир, мы сами будем сторожить, - подал он голос. - Я... и есть еще ребята. Мы не заснем.
   -...А то поднять войско, - перебил юношу ратник, - да самим ударить по вардам. Ударить, разбить их и опять сюда отойти. Они нас измором берут, а мы им - драку! Как тогда, когда ты открыл даргородские ворота и повел нас в бой, вместо того чтобы сидеть за стенами города.
   -То было другое дело... - Яромир запнулся, осторожно вылавливая из бороды заблудившегося там ночного мотылька. - Поздняя осень уже, а они еще летают, - он достал мотылька и держал его двумя пальцами.
   -Смотри, князь, он светится, - сказал Радош.
   Пыльца на мохнатом мотыльке блестела ровным и ярким светом. Яромир слегка подбросил его в воздух. Мотылек улетел недалеко, сел в траву и сразу погас. Пальцы Яромира, испачканные пыльцой, и борода теперь тоже светились.
   -Они ночницами зовутся, - проговорил Яромир. - Это не простые бабочки, а земнородные. Ночницы... Ты, Радош, покажи мне своих ребят...
   И, обернувшись к ратнику, добавил:
   -Нельзя нападать на вардов на их земле. Если мы перейдем границу, они ни за что не заключат с нами мир. Скажут, что защищаются, а мы им угроза. И тогда король Нер придет с большим войском. Мы для них будем вроде бешеных волков. Я мир хочу заключить. Для этого надо, чтобы мы перед вардами ни в чем не были виноваты.
  
   Осень подходила к концу. Темнело рано. Моросил мелкий дождь. Многие избы в деревне стояли пустыми, и на чердаках уже начали гнездиться совы. Дворы за лето заросли бурьяном. В окнах домов, что еще оставались жилыми, тускло мерцали огни.
   По грязи, обходя лужи, Девонна в большом шерстяном платке возвращалась с другого конца деревни - ее звали лечить старика-крестьянина, которому вступило в спину. Шалый трусил рядом. Пес не любил оставаться один, да и дома было нечего сторожить. Хозяйка брала его с собой, когда ходила к соседям.
   Месяц назад, дойдя с войском до этих мест, Девонна и Яромир заняли пустовавший дом на краю деревни. Сумрачный еловый лес обступал их жилье с трех сторон.
   Девонна открыла ворота, прошла через темный двор и помедлила на крыльце, повернувшись лицом на запад, где далеко отсюда стоял лагерь Яромира. Прислушалась к своим чувствам: нет, не тревожно... Шалый царапнул лапой дверь. Девонна провела рукой по сырой шерсти пса и впустила его в дом впереди себя. Печь делила дом на две половины. В жилой части стоял стол, несколько лавок, и за занавеской - кровать с лоскутным одеялом. Тут же небожительница держала свою прялку и ткацкий станок. Сени она превратила в хранилище целебных трав.
   Сняв с головы платок, вестница прислонила руки к печи, чтобы согреться. Шалый свернулся у порога, чутко прислушиваясь. Они с хозяйкой вместе слушали, как скрипят ели и мелко стучит по крыше дождь. Отогревшись, Девонна присела рядом с псом:
   - Скучаешь по хозяину... Я тоже. Скоро, скоро уже приедет. Давай сварим похлебки к ужину, и тебе тоже будет.
   Каждый вечер вестница ждала мужа с заставы, с утра топила печь, готовила похлебку из кореньев и из грибов, изредка пекла хлеб - когда было, из чего. Соседи знали, что Девонна носит ребенка, и иногда одалживали ей немного муки или крупы. Яромир просил соседских женщин приглядеть за его женой. Девонна словно поступила в учение к соседкам и от них узнавала многое, чем держится дом. Только ткать вестница умела лучше всех в деревне.
   С тех пор, как Девонна покинула заброшенный храм на границе Анвардена, не прошло и трех месяцев, но она уже стала опытной травницей. Когда она побывала в сердце леса - в тайном лесном месте, где рождаются в солнцеворот земнородные, - она научилась, как лесовица, угадывать свойство каждой травы и листа. Вестница сказала соседям, что может лечить больных.
  
   Слух о чудесной жене-вестнице облетел северные земли. То, что она ушла в мир вместе с мужем-человеком, что ждет от него ребенка, что ради нее он выжег у себя на груди клеймо богоборца - заступника Обитаемого мира против высших сил - уже сейчас становилось легендой. Пока Девонна вместе с Яромиром шли с ополчением от самого Даргорода, ей доводилось выхаживать раненых. Одних она могла исцелить наложением рук, как небожители. Девонна не утратила этой способности, но понимала, что теперь творит чудеса не силой Вседержителя, а новой силой недавно возникшей у нее связи с Обитаемым миром. На раны других ее силы не хватало, и тогда Девонна возлагала надежды на целебные травы.
   Спасенные Девонной бородатые ратники смотрели на нее с таким же умилением, как и пес Шалый. Вестница чувствовала, что начинает любить людей, как никогда не любила до этого. Они больше не были для нее лишь жалким падшим племенем, утратившим сияние и теперь живущим где-то в сиром и неуютном мире, нуждаясь в милосердии и наставлении высших. Девонна готовила мази и отвары, в ступке терла сухие ягоды.
   Она спешила, пока не выпал снег, собрать впрок как можно больше растений. Будут бои, будут новые раненые. Поэтому дом вестницы зачастую стоял пустым - она уходила далеко в чащу.
  
   Перед рассветом Яромир вновь отправился проверять дозоры. Дела в его стане шли неважно. Народ разбегался по домам, уходили семейные и те, чей дом был далеко от Гронска, скучавшие по родным местам. Яромир распорядился возводить частокол.
   Небо посерело, вокруг едва-едва развиднелось. Лесные птицы сновали по мокрым веткам. Раздвигая руками кусты, Яромир добрался до одного из секретов.
   -Радош, это я! - он стал окликать дозорных. - Не спите?
   Кусты орешника шевельнулись.
   -Не спим, князь!
   Из зарослей выглянул белобрысый Радош и его друг Брослав.
   -Молодцы, - одобрил Яромир. - Сейчас вас сменят, пойдете спать. Схожу других проверю.
   -Из наших никто не подведет, князь, - убежденно ответил Радош и, чуть замявшись, добавил. - Мы тут с ребятами подумали... Ты же князь, Яромир. У тебя должна быть своя дружина. Хочешь, Яромир, мы будем твоей дружиной?
   У Яромира сжалось сердце.
   -Вы?
   -Мы не спим в дозоре, не бросим войско, - поддержал друга Брослав. - И в бою мы не побежим. Мы любим Обитаемый мир.
   "Любим... - отдалось в глубине души Яромира. - Любим..."
  
   На каторге в Витрице у Яромира был товарищ, который с виду меньше всего приходился ему под стать, но сам Яромир видел в нем родную душу. В кандалы попал кочевник из степей Волчьего Края. Его народ никогда не слыхал о таком изобретении оседлых людей, как граница, и понятия не имел, где кончается их степь и начинаются даргородские земли. Степняки жили лошадьми: они кочевали за табунами, ели конское мясо, пили кобылье молоко, из лошадиных кож делали себе шатры. Даже сложением степняки были таковы, каким должен быть хороший наездник: маленького роста, худощавые - в их народе отродясь не бывало грузных людей.
   Кочевник попал на каторгу за разбой: степняки, бывало, угоняли скот из приграничных селений. В Витрице его заставили спуститься под землю: в то время строили подземные ярусы и подвалы будущей крепости. Кочевник привык к поросшим ковылем просторам, в которых негде зацепиться взглядом, привык, как птица к небу. Перед входом в подземелье он ощутил безумный страх, задыхался, кричал, умолял. Он толком не знал даже даргородского наречия, и его мольбы только сердили надсмотрщиков.
   После первого же спуска под землю кочевник перестал говорить вовсе. С тех пор он смотрел только вниз, потому что отныне его пугала любая преграда: даже если его глаза натыкались на частокол острога, на стену барака, его начинала бить дрожь.
   Его безумный страх закрытого пространства и стремление на простор запали в душу Яромиру. "Кто что любит - тот от того и умрет", - вспомнилась ему пословица, и на сердце стало тяжело... Кочевник был не человеком - степной птицей, которую заставили жить под землей.
   Когда Яромир появился в Витрице, надсмотрщики глядели на него, как на диво. Они знали, что этот кандальник - славный даргородский боец, и рассказывали друг другу, как видели его на игрищах. Но спустя срок, ставши, как все, - оборванный и изможденный, - Яромир наконец затерялся в толпе каторжников, и ему перестали дивиться.
  
   Заполдень получив разрешение отдохнуть, каторжники сложили у ног молоты и кирки и ели хлеб. Неподалеку чернел спуск на нижние ярусы.
   Яромир с куском в руке неохотно поднялся с земли поглядеть, из-за чего надсмотрщики сгрудились неподалеку.
   Надсмотрщиков было немного, казна скупилась на их наем. Бунт на каторге стал бы для них верной гибелью под кайлами и молотами толпы. Поэтому в Витрице соблюдался своего рода порядок, когда каторжникам хотя и садили в зубы за всякую вину, зато редко доводили до безысходности постоянным преследованием.
   Но тоскливая и скудная жизнь среди озлобленных витрицких кандальников вызывала у надсмотрщиков, как жара - у собак, бешенство. На каторге вошли в обыкновение несколько жестоких потех, постоянной жертвой которых стало около дюжины одних и тех же каторжников, больных, придурковатых или инородцев. Остальная громада не ставила этих горемык на одну доску с собой, с головой выдавая на откуп надсмотрщикам. Все знали, что им не грозит то, что делалось с этими несколькими.
   Яромир сперва увидел только спины надсмотрщиков, с плетьми наготове стоявших кругом. Старший над ними по кличке Коршак - сухой, с быстрыми движениями - махнул рукой:
   -Пошел!
   Плети засвистели внутри круга. Коршак выкрикивал имя того, кто должен был нанести удар. В кругу Яромир разглядел кочевника.
   Когда кочевника обступали, его всякий раз охватывал страх тесноты. Вот и сейчас он не уклонялся от плетей, а метался вслепую. От безысходности кочевник лег на землю ничком.
   У надсмотрщиков эта потеха называется "попарить в баньке". "Банька" устраивалась так: надсмотрщики, загнав каторжника в круг, хлестали его плетью, и один из них распоряжался, выкрикивая, чей черед бить. Конец потехи наступал тогда, когда каторжник падал и не мог подняться. Может быть, потому кочевник и бросился в кругу ничком. Но он упал в самом начале "баньки", не успев еще толком "попариться", и его стали поднимать.
   Яромир сунул свой кусок хлеба стоявшему рядом с ним каменотесу:
   -На, подержи.
   -А со мной кто так сыграет? - вызывающе крикнул он. - Давай, попробуй меня "попарить"! Меня вам, небось, не уложить! Будь у меня что поставить, я бы побился об заклад: вы себе руки отмашете, а меня вам не свалить. Ну-ка, увидим, горяча ли у вас "банька"!
   Эта хвастливая повадка бросать вызов была близка надсмотрщикам. Яромир зацепил их.
   Кочевник лежал, не шевелясь, держась руками за голову. Коршак легонько ткнул его носком сапога:
   -А ну, поднимайся.
   Каторжники вокруг загалдели, с тревогой ожидая, чем кончится "банька". Яромир, половчее подобрав цепи, вошел в круг, из которого только что Коршак за ворот выкинул кочевника. Боком, слегка пригнувшись, Яромир кружился в середине. Надсмотрщики стояли так, что каждый из них доставал до него лишь концом плети. Если бы, уклоняясь от ударов, Яромир отскочил к краю, Коршак бы выкрикнул имя кого-нибудь из стоящих вблизи, чтобы вытянул Яромира по спине во всю длину ремня. Каторжники зашумели:
   -Давай, Яромир!
  
   Но забаву вскоре пришлось прекратить: закончилось время, отведенное для дневного отдыха каторжников. Яромир, снова взявшись за кайло, хвалился: "банька", мол, не на его вкус, он де привык погорячее.
   Он удержался на середине круга, зорко следя за плетьми надсмотрщиков и вслушиваясь, чье имя назовет Коршак. Лишь в нескольких местах ему просекли рубашку и сорвали лоскутья кожи, да еще концом ремня задели щеку. Яромир отирал кровь подолом. В отместку за кочевника и за свой рубец на щеке он весь оставшийся день прохаживался насчет недостаточно горячей "баньки", скалил зубы и никак не хотел притихнуть. Вечером в бараке его предупредили, что ему это не сойдет.
   Яромиру стало горько. "Зачем я их еще и дразнил? Мало мне? Измолотят теперь, как собаку..." Яромир тяжело вздохнул, с глухой тоской лег ничком на топчан и взялся за голову руками, позабыв, что так же сегодня лежал в кругу во время "баньки" кочевник. О кочевнике, из-за которого влез в эту передрягу, Яромир ничего плохого не думал. Степняк, как говорили в Даргороде, допил свою чарку: любил в жизни что-то до безумия, до смерти, и теперь ему недолго мучиться...
  
   Утром Яромиру казалось уже, что все не так скверно. Правда, он затревожился, когда на выходе из барака его перехватил Коршак и велел идти в одну из подсобных построек, туда, где новичкам клеймили руки. В подсобке Яромира ждал волосатый деревенский кузнец.
   -Что, братец, - глубоким басом спросил кузнец. - Заработал себе "строгача"?
   И заковал Яромира в железный пояс, к которому крепились за середину провисающие цепи ручных и ножных кандалов. "Строгач" не позволял широко развести руки.
   Яромира отпустили из подсобки, и он поторопился получить хлеб и похлебку: остальные каторжники уже кончали еду. Еще с вечера после ужина Яромир начинал мечтать о завтраке: он был слишком здоров, ему всегда не хватало.
   Яромир решил, что, заковав его в "строгача", надсмотрщики поквитались с ним за вчерашнее. Носить железный пояс было делом несладким, что уж, и парень думал, теперь в расчете. У Яромира защемило сердце, когда он во время дневного отдыха надсмотрщики сделали круг.
   -Эй, Яромир! - окликнул Коршак. - Ты вчера говорил, что любишь погорячее... Иди-ка сюда.
   -Иду, - отозвался Яромир, дожевывая свой хлеб и отправляя в рот крошки с руки.
   В кругу он по-вчерашнему начал медленно крутиться на месте. Но сегодня Яромир не собирался плясать посередине. Едва Коршак выкрикнул имя первого, кто должен был хлестнуть его плетью, Яромир пригнулся. Сдавленно зарычав, он бросился на него, пытаясь накинуть ему на горло цепь.
   Яромир не убил надсмотрщика, его оттащили и потом долго топтали ногами, пока он совсем не перестал сопротивляться. Тогда они расступились. Яромир остался лежать на месте. Он раскинул, насколько позволяла цепь, руки, и густо заросший подбородок запрокинулся к небу.
   Кочевник держался в стороне, он боялся толпы. Никто не видел, как он сделал несколько отчаянных жестов, схватив себя за волосы и раскачиваясь из стороны в сторону. Но когда у него вырвался протяжный, дикий вопль, похожий на крик степного коршуна, все оглянулись. Качнувшись еще раз, кочевник вдруг с протяжным воем кинулся в подземелье. За ним послали нескольких рабочих. Те вскоре вернулись. Они сказали, что кочевник в приступе помешательства расшиб себе голову о стену.
  
   -Что ты задумался, князь? - с участием спросил Радош.
   Он был невелик ростом, худой, но статный и живой парень.
   Яромир взял его за плечо:
   -Сколько вас таких - моих дружинников?
   -Семеро, князь.
   -Семеро - это хорошо... это много, - Яромир перевел глаза на второго дозорного, улыбающегося Брослава. - Я о том думал, ребята, что пословица есть: кто что любит - в том его и погибель... Дорого вам семерым может встать, что вы любите этот мир.
   Он глубоко вздохнул, и, словно отзываясь, в ветвях кустов зашумел ветер. Перед рассветом посвежело, но небо еще не начинало сереть. Радош сказал:
   - Я знаю, князь.
   -Это - хорошо, - повторил Яромир все те же слова.
   -Мы правда пойдем войной на небесный Престол, князь? - спросил Брослав. - Говорят, что это невозможно. Как мы туда попадем?
   Серьезный, грамотный парень, сын судейского писаря, он чуть склонил голову в бок, ожидая ответа.
   -На западе есть предание о короле Ормине, который через Подземье добрался до Небесных Врат, - сказал Яромир. - Моя жена, вестница, знает дорогу.
   Юноши больше ничего не спросили. В будущем их путь должен лежать сквозь Подземье... Оба переглянулись, по спинам пробежала холодная дрожь.
  
   Лес уже обмирал, предчувствуя выпадение первого снега. Сердце леса за зиму накопит рождающей силы, и летом на свет появятся новые земнородные... Девонна улыбалась, думая о будущем лете. К тому времени и у нее родится ребенок. Будет ли она все еще жить здесь, или война уведет их с Яромиром в другие места?
   Девонна пила травник. Шалый, дремавший под лавкой, вдруг вскочил на лапы и наклонил голову. Кто-то стучался в ворота.
   - Яромир! - обрадовалась Девонна, встала, но тут же остановилась.
   У калитки стоял высокий человек в сером плаще, с посохом. Странник.
   Девонна подняла голову, чтобы заглянуть под наголовье плаща, но уже догадалась, кто перед ней. Медленно произнесла:
   - Здравствуй. Как же ты пришел?
   В светце у стола горела лучина. Плащ странника Девонна повесила сушиться у печки. Шалый забился под стол. Девонна подвинула чашку с травником и хлеб поближе к гостю. Пришелец держался прямо, напоминая скорее воина, чем бродягу. Серые глаза странника испытующе смотрели на Девонну - на ее похудевшее лицо, гладко причесанные волосы, простое деревенское платье.
   Перед Девонной был небожитель. Она знала его, хотя он никогда не входил в круг ее близких друзей. Азрайя, один из воинов Престола, прославленный еще в самой первой, древней войне против Князя Тьмы. На языке небожителей его имя означало "высшая воля".
   - Ты сама ведешь хозяйство, как жены людей? - вестник поморщился.
   - Ты же ходишь по дорогам в плаще странника.
   - Здесь неподалеку есть небольшая часовня, - гость кивнул куда-то в сторону. - Теперь на севере многие храмы заброшены. Я вышел в часовне и решил пройтись немного, чтобы своими глазами увидеть вестницу, осмелившуюся в конце времен покинуть благословенный край у Престола. Это... - он покачал головой, - безумие. Грязь, темнота, холод... Грубая одежда. Драный пес под столом. Девонна, что ты наделала?
   - Мне жаль, что ты теряешь время... - вздохнула Девонна.
   - А мне жаль тебя, - сказал небожитель. - На дорогах лужи, деревья стоят без листьев. Как ты только живешь в этом мире, Девонна?
   - Ты великий вестник, Азрайя. Ты являешься в семейной часовне самого короля Анвардена, - тихо отвечала Девонна. - Ты пришел только ради того, чтобы повидать меня? Я думала, такие, как ты, не знают даже моего имени.
   - Теперь твое имя знают все, - усмехнулся небожитель. - Когда-то давно я участвовал в первой в мире войне со злом. Я воевал с нашими братьями, которые послушались Князя Тьмы. Всем нам казалось, что больше никто никогда не посмеет пойти их дорогой. Они жестоко поплатились за свою ошибку. Они заточены в тюрьму Подземья, а их потомки до сих пор искупают вину. Людям еще предстоит пройти через многие испытания, чтобы удостоиться счастья вернуться на небеса, где они снова станут подобными нам.
   Князь Тьмы и те, что ушли вместе с ним, искали могущества! Тогда ты с ними не пошла. Ради чего ты покинула благословенные земли сейчас? Ради этого смертного, который теперь осужден навсегда? Ты живешь с ним... - гость повернул голову в сторону полога, закрывающего кровать. - Ведешь его убогое хозяйство. У вас будет ребенок. Разве мало падших в Подземье, чтобы добавлять к ним еще одного? Войска запада скоро разобьют сброд, который собрался вокруг твоего... человека... и все закончится. И как ты тогда предстанешь на суде перед своими братьями и сестрами, с которыми столько веков прожила в радости и покое? В цепях, как изменница?
   Девонна молчала. Лучина в светце чадила, тусклый огонек подрагивал. "В цепях?" - мелькнуло у Девонны. Она и ее муж - побежденные, пленники, в цепях...
   - На суд... - повторила вестница. - Но ты же сам знаешь: мы, небожители, не можем нарушить воли Вседержителя. Помнишь? Нам не может даже прийти в голову мысль, которая неугодна ему.
   Небожитель быстро нахмурился, губы на миг плотно сжались.
   - Теперь в этом уже никто не уверен. После того, как ты ушла. Неужели Вседержителю было угодно это? Или тебе открыты какие-то тайны, скрытые от других? На что ты надеешься? - Азрайя опустил голову. - Ты вестница, ты не хуже меня знаешь пророчества. Все предсказания о приходе богоборца сбылись, сбудется и его поражение. Не может быть в мире таких сил, которые способны изменить предначертанное.
   Девонна обронила:
   -Люди.
   - Оскверненный, падший народ, который получит вечную жизнь только из милосердия, - бросил вестник. - Даже и после Конца много придется потрудиться, чтобы восстановить этот род в прежней славе... А если во тьме преисподней ты поймешь, что все твои надежды были ложными, что ты променяла вечность на несколько лет или даже месяцев сожительства со смертным? Да что там, на одиночество поздними вечерами в убогом человеческом домишке, без света! - Азрайя кивнул на тусклый огонек лучины.
   - Я могу сделать больше света, - улыбнулась Девонна.
   Вокруг нее разлилось яркое сияние. Небожитель дрогнул. Он был уверен, что Девонна утратила способность облекать себя светом.
   - Я все обдумала. Я никогда не оставлю Яромира, даже если мы не победим. Но мы победим, - сказала из своего сияния вестница.
  
   Они простились у ворот, как старые знакомые, которым неизвестно, предстоит ли встретиться вновь. Девонна вышла провожать вестника, накинув платок. Шалый остался в доме.
   - Скоро запад пойдет на вас войной, - говорил небожитель, медля уходить. - Мы не увидимся до самого конца. И мне очень жаль, что наша новая встреча будет нерадостной.
   Девонна смотрела ему вслед, пока странник в сером плаще не исчез из виду.
   Проводив гостя, Девонна вернулась в дом. Она вздохнула: уже так поздно... Вдруг Шалый у порога начал скрестись и царапаться в дверь. Девонна, ощутив неясную тревогу, выглянула в сени. Пока вестница накидывала платок и полушубок, открывала дверь, спускалась с крыльца, тревога все нарастала. Пес понесся к калитке, Девонна спешила за ним.
   У кромки леса, который начинался прямо за забором, стояла лесовица. Девонна удивилась: в такой холод обитательница ельника должна уже спать в дупле. Небожительница поспешила к калитке. Она знала, что земнородная не войдет ни во двор, ни в дом, поэтому не звала. Из темноты появились еще две бледные темные девы елового леса, бесшумные, как тени, с испуганными глазами. Девонна слышыла их простые мысли, как будто те говорили вслух. Дочери леса уже начали погружаться в зимний сон, как их пробудил и выгнал из убежищ шум движущегося с запада войска. Теперь никто из земнородных в этих краях больше не спит - все в тревоге, даже озерники проснулись, хотя лесные ямы и озерца уже подернулись льдом. У Девонны перехватило дыхание. Она сказала лесовице: "Спасибо, спасибо тебе, сестра. Возвращайся в дупло и спи спокойно". Лесовица растворилась среди деревьев. А Девонна, заперев калитку, уже бежала к соседям, чтобы попросить у них лошадь.
  
   Девонна летела верхом по темной лесной тропе. Дубровники указали ей короткую дорогу к заставе. Кроны деревьев смыкались, закрывая звездное небо, голые ветви хлестали по бокам коня.
   Спокойная крестьянская лошадь не боялась сияния, которым Девонна освещала себе путь. Всадница низко пригнулась к лошадиной шее, чтобы какой-нибудь нависший над тропой сук не выбил ее из седла.
   Начались луга, перелески, лошадь несколько раз перескакивала через подернувшиеся льдом узкие ручейки. Но вдали уже показались костры воинского стана, недостроенный частокол и очертания походных шатров.
   Девонна тяжело дышала, глотая морозный воздух, от ветра слезы наворачивались ей на глаза. На полном скаку небожительница ворвалась на заставу и сразу поняла: все живы, и все спокойно. Она спрыгнула с лошади и бегом кинулась к шатру Яромира. Отдернула полог шатра, наклонилась над мужем.
   - Вставай, скорее, - услышал он сквозь сон голос Девонны. - Вставай, беда!
  
   -Девонна! - Яромир приподнялся. - Девонна, что случилось? В деревне что-то неладно?
   -Нет, не в деревне, здесь, на заставе, вставай! - тянула его за руку вестница. - Земнородных разбудило чужое войско.
   -Девонна... - Яромир осекся. - Тебя не остановили дозорные? Не они тебя проводили ко мне?
   Раньше, чем дождался ответа, он понял, что нет, вскочил, натянул сапоги.
   -Проверю секреты, - озабоченно сказал Яромир. - Побудь здесь, Девонна. Скоро вернусь.
   Опоясавшись мечом, он вышел из шатра и кинулся к дозорам. Яромир не понял толком, что произошло, но верил Девонне. Что ей могли сказать немые земнородные? Давно ли они проснулись, где видели врага?
   Углубившись в лес, Яромир вломился в густой кустарник. Радош и его молодые дружинники взялись охранять заставу, но их было мало, чтобы все время нести стражу. Яромир стал окликать дозорных по именам. Он всегда знал, кто нынче в секрете. Второпях он не заметил, что Девонна пошла с ним. Он быстро оглянулся, увидев в темноте легкое сияние.
   -Зачем ты пришла?! - крикнул он.
   -Чтобы тебе посветить, - тихо отвечала она.
   Заросли окутывал густой мрак. Приглушенный вздох вырвался у Яромира: его взгляд упал на тело одного из дозорных, прислоненное к стволу дерева - голова свесилась, кольчуга на груди залита кровью. Перерезали горло... Другой лежал ничком, убитый в спину ударом ножа. Разведчики вардов расправились с ними.
   - Тревога! - закричал Яромир.
   Его стан, раскинувшийся за строящимся частоколом, спал. Голоса Яромира не хватало, чтобы пробудить всех.
   -Тревога! Девонна, беги назад, скачи в деревню. Они идут!
   Яромир понимал, что истекают последние минуты затишья. Раз дозоры уже сняты, то и варды где-то здесь. Сияние небожительницы осветило кусты, и вдруг в сплетении ветвей Яромир различил размытые темнотой фигуры чужаков.
   -Тревога, варды, Девонна, беги! - откликнулся изо всех сил Яромир, с мечом в руке загораживая собой заставу и жену.
   Девонна отступила к самому частоколу. Ее сияние стало ярким, точно ее охватил белый огонь. Но сияние вестницы не могло остановить вардов: ее силы не хватало, чтобы озарить всю заставу и привести в замешательство целое войско. Яромир в одиночку уже схватился с передними, зазвенели мечи.
   Девонна почувствовала, как в диких окрестностях заставы, в дуплах и зарослях, замерли оцепенении полевицы и лесовицы. Поле и лес затаились в страхе. А неглубоко под землей, повсюду вокруг, где только могла ощутить Девонна, дремали ночницы. Их было множество. Эти маленькие земнородные, похожие на бабочек, забились под корни высохшей травы, чтобы спать до весны.
   И вдруг ночницы проснулись...
   Их вспугнул звон мечей и крик Яромира, яркое сияние Девонны и охвативший каждую ветку и корень ужас. По всей округе ожили мохнатые ночные бабочки, выбрались из-под корней и поднялись в воздух огромным роем. В темноте неожиданно вспыхнул свет, затопивший весь воинский стан. Шатры и частокол озарились - это ярко засветилась пыльца на тельцах и крыльях ночниц.
   Ратники Яромира выбежали из шатров. Раздались крики:
   -Тревога!.. Пожар!..
   Туча мохнатых светящихся бабочек покрывала заставу, они путались в окрестных зарослях, волосах и бородах воинов, осыпали пыльцой их кольчуги и шлемы.
   -Тревога! Варды!
   А по всему полю и перелескам, среди кустов, прямо перед глазами наступавших врагов продолжали подниматься из травы новые и новые ночницы. Они зависали в воздухе и садились на листву, ползали по травяным стеблям. Девонна стояла у частокола, подняв лицо к рою ночниц, и ее собственное сияние меркло в их свете.
  
   Войско вардов охватил страх. Они собирались напасть на спящую заставу. Военачальники повторяли, что в стане у мятежников нет порядка, что это толпа, орда, которая беспомощна без твердой руки настоящего государя. Варды слышали, что бояться богоборца незачем, он простой смертный. Сам лорд Эймер накануне говорил войску, что они разобьют северян, а их самозваного князя Яромира приведут в цепях в Анварден.
   Но взлет ночниц был похож на засаду. Как будто богоборец ждал неприятеля, позволил подойти и с помощью своих тварей осветил, выдал, подставил ничего не ожидающих вардов под внезапный удар. Теперь с любой стороны воины Эймера ожидали враждебных чудес. Войско заколебалось, передние стали отступать, ломая строй задних рядов. Гонец доложил Эймеру Орис-Дорму, что происходит, но лорд и сам уже видел вдали за деревьями странный свет. Услышав, что его войско бежит, Эймер отчаянно крикнул:
   -За мной, за мной! - вскочил на коня и увлек за собой личную охрану.
   Разбуженная застава оборонялась беспорядочно, но смело. У ратников Яромира было чувство, что ночницы - подмога им от их князя или его волшебной жены. Они уже не впервой видели ночниц вокруг заставы, хотя ни разу - так много, и не боялись этих светящихся бабочек.
   -За Обитаемый! - прохрипел Яромир в гуще свалки; еще раньше с него сбили шлем, он дрался с непокрытой головой.
   -За короля! - услыхав Яромира, бросил клич лорд Эймер.
   Но рядом с ним держались только самые верные, взысканные его милостью воины. Войско бежало от яркого света ночниц. "Пленников не бить! Кто бежит, тех не трогать!" - приказал своим ополченцам человек, которого лорд Эймер когда-то описал королю Неэру: "большого роста, силач, волосы и борода темно-русые". Этот же бородатый силач кричал вардам на их родном языке: "Бегите, бегите, что вам умирать!".
   -Стойте, трусы! - вырвалось у Эймера. Он крикнул с такой силой, что горло перехватило от боли; несмотря на это, лорд продолжал звать. - Стойте, трусы! Ублюдки! За короля!
   Дюжий пеший ратник всем телом толкнул его коня в бок, и конь с испуганным храпом упал вместе со всадником.
  
   Холодные пальцы Девонны одеревенели, она вцепилась в столб. Рой ночниц рассеялся, светящиеся мохнатые бабочки вились вокруг, путаясь в распущенных волосах вестницы. Яромир обеими руками обнял Девонну, и она прислонилась к нему, переводя дыхание.
   - Ты жив!.. - еле слышно ответила она. - Ночницы проснулись, когда ты крикнул - тревога. Они нас спасли... Это Обитаемый мир помог нам. Ты жив... - снова вздохнула Девонна, прижимаясь к холодной кольчуге Яромира.
   -Бедная моя вестница, - глухо прошептал Яромир. - Хочешь, провожу тебя в наш шатер?
   Девонна чувствовала рядом с мужем, как к ней возвращаются силы. Она подняла голову от его груди:
   -Нет. Яромир...
   -Что, Девонна? Что ты мне велишь? - быстро спросил он.
   Когда он говорил с нежностью, в голосе всегда звучала покорность, и взгляд выражал ожидание и просьбу, как глаза Шалого.
   -Скажи, чтобы освободили шатры для раненых, - сказала Девонна. - Я помогу твоим лекарям. Пошли кого-нибудь к нам домой, чтобы привез мои травы.
  
   Дюжина ратников, скинув кольчуги и поддевки, кололи дрова. Нужно было кипятить воду для лекарей. Остальные обходили поле боя с факелами, отыскивая раненых. Ночницы успокоились, сложили крылья. Они снова ложились спать, спускаясь по стеблям травы и забиваясь под корни. Окрест все больше темнело. Только трава едва заметно мерцала, усыпанная пыльцой ночниц.
   Связанных пленных усадили у костров посреди ратного стана.
   Высокий человек с бородой, усыпанной светящейся пыльцой, вынырнул из предрассветного мрака. Остановившись у огня, он носком сапога поправил выкатившийся из костра огарок.
   -Ну... Я князь Яромир, - хмуро сказал он вдруг на языке вардов.
   Варды верили, что их долг - священная война за Престол. Богоборец - чудовище и нечестивец, бродяга, нищий простолюдин, дорвавшийся до власти. Он против Вседержителя, поэтому ему все дозволено, он не остановится ни перед чем. Богоборец - хуже самого Князя Тьмы, потому что Князь, когда восстал, был почти равен Вседержителю. Богоборец - простой смертный, в его восстании против Престола больше попрания божественного миропорядка, чем если бы он был высшим существом. Пленники все это не раз слышали от военных священников. Они молчали, не сводя с князя-богоборца глаз.
   Яромир плохо знал западное наречие. Он, сильно сдвинув брови, проговорил:
   -Я вас отпущу, чтобы был мир. Вы на нас напали, а мы вас отпускаем. Мы делаем, как будто у нас мир. Понимаете? - он неуклюже подбирал простые слова.
   Пленники переглянулись, почти разом заговорили. Молодой вард, сидевший на земле со связанными руками, встал на колени, собираясь вскочить и на ноги. Радош погрозил ему топором. В освещенном огнем полумраке вард и Радош казались похожими, как братья.
   -Что тебе? - спросил Яромир пленника.
   -А ты точно богоборец? - с вызовом спросил тот.
   Яромир распахнул на груди пропахшую потом рубашку. Напротив сердца сполох пламени выхватил печать смерти. Пленники замерли при виде страшного знака, да и их сторожа невольно приковались к этому клейму взглядами.
  
   Лорд Эймер знал язык своего врага. Когда в шатер, где его держали, вошел князь-богоборец, Эймер сказал:
   -О чем могут быть разговоры между тобой и мной?
   Пленник сидел на узкой скамье, его не связали. Разгоряченный боем, Эймер выглядел совсем по-мальчишески: непослушные волосы растрепались, бледное лицо залилось краской. Яромир опустился на скамью напротив, между ними - наскоро сколоченный низенький стол, на котором стояла плошка с горящим фитильком.
   -Скажи королю Неру, лорд, чтобы больше не сражался с нами и увел от границы войска, - начал Яромир.
   Лорд Орис-Дорм смерил его взглядом:
   -Я тоже могу сделать тебе предложение, князь. Сдайся прямо сейчас. Если ты раскаешься искренне, то, возможно, тебя не казнят, а дадут дожить свои дни в заключении. У тебя нет дара полководца. Случайность помогла тебе победить. Долго ли ты продержишься?
   С Эймера не сняли кирасу, она была в засохшей грязи.
   -Почему ты не хочешь мира? - спросил Яромир.
   Вард с усмешкой ответил:
   -Я не вижу возможности говорить с тобой, как с государственным человеком... князь Яромир. Представь себе разбойника, который ворвался в храм и украл дорогую чашу. С чашей под полой он выбегает на улицу и видит, что его ждет стража. Тогда разбойник начинает кричать: "Уберите оружие! Почему вы не хотите мира? Позвольте мне просто уйти!". Ты изгнал богоизбранных князей из их вотчин. Ты нарушил договоры между Анварденом и северными городами. Ты объявил себя врагом небесного Престола. Теперь ты просишь мира? Верни чашу в храм, вор, и тогда тебе смягчат наказание!
   Яромир крепко прижал к крышке стола тяжелый кулак.
   - Мы не воюем против вардов. Когда у меня будут силы, я пойду походом на Престол. Не на Анварден же! Зачем вы мешаетесь в это дело? Пусть небесный Престол посылает на нас своих небожителей, почему люди должны воевать против людей?
   - Король Неэр - потомок Ормина Небожителя, - сказал лорд Эймер. - Анварден никогда не изменит Престолу.
   Яромир вздохнул. И он, и пленник устали в схватке. Горящий фитилек в плошке чадил горьким дымом.
   -Зачем ты обманываешь людей, богоборец? - спросил лорд Эймер. - Они, по своему невежеству, не понимают, что Создатель всемогущ, и одолеть его невозможно. Ты посылаешь их в бой. Как ты думаешь, где теперь те, что были убиты сегодня? Мои воины воскресли у подножия небесного Престола уже сейчас, пока мы тут говорим. А твои - они закованы в цепи в Тюрьме Мира, на нижних ярусах, где демоны не знают жалости.
   Яромир крепко сжал зубы.
   -Можешь убить меня, - глаза Эймера Орис-Дорма встретились с глазами Яромира. - Я обрету сияние в благословенном краю. Ты бессилен, богоборец, потому что за мной - Престол. Ты способен разве что бросить меня в застенок и подвергнуть пыткам, пока здоровье позволит мне их выносить. Но и там я буду твердо верить в счастливый исход: в то, что тебя разобьют, и я увижу тебя в цепях.
   Яромир низко опустил голову. Входя в шатер, Яромир ожидал от лорда Эймера совсем другого ответа.
   -Я даю свободу всем твоим людям, лорд.
   -Ты слышал, - бросил Эймер. - Тебе нечего нам дать. В этом мире дает и отнимает только Вседержитель. Свобода из твоих рук - видимость свободы, смерть от твоего меча - видимость смерти. После конца света ты сам убедишься в этом.
   Яромир встал, сутулясь, чтобы не задеть головой перекладины шатра. Он - "сын погибели". Яромиру представился мрак Подземья. Там демоны-тюремщики ждут на расправу его и его дружину. В тоске и страхе Яромир старался взять себя в руки. Девонну отнимут у него и отдадут Князю Тьмы. Пощадят ли ребенка, которого она ждет?
   -Я просто хочу, чтобы Обитаемый мир жил дальше без всякого суда свыше, - произнес Яромир хрипло, и, чтобы поправить это впечатление, гневно воскликнул. - Мы, люди, народ не Вседержителя, а этого мира!
   - Жалкого же врага воздвиг против себя в последние дни Вседержитель! - уронил лорд Эймер.
   Яромир молча вышел из шатра... Нужен мир, любой ценой. Чтобы как можно меньше их уходило в Подземье. Нужно добыть, купить, выпросить мир...
   В охране шатра Яромир узнал Брослава.
   -Что, князь? - первым спросил Яромира парень. - Мы ведь разбили их все-таки!
   -Утром отведи лорда к его людям, - сказал ему Яромир. - Мы отпускаем всех.
   Брослав в недоумении поглядел на князя.
   - Надо, чтобы мы ни в чем не были виноваты перед вардами. Мы заставим их заключить мир, Брослав. Поэтому пусть идут по домам.
  
   Когда измученный король Ормин дошел до небесных Врат, его спутники, которые погибли в дороге, уже ждали его там, утешившись от скорбей. Но хотя они и попали к Престолу раньше своего короля, только Ормин обрел бессмертие, минуя смерть. Он единственный получил и право остаться среди небожителей, а его спутники удалились в заповедный удел за холмами, где людям отныне разрешено было ожидать наступления вечного Царства Вседержителя. На древнем языке небожителей этот удел назывался Рахайя - "уединенный, замкнутый".
   Старший сын Ормина, после отца возглавивший вардов, во сне увидел алтарь и дал приказ построить такой же. Из алтаря вышел вестник в сиянии. Он принес писание и заветы, разъяснявшие волю Вседержителя о людях. Этот самый алтарь позднее был перенесен в королевскую часовню Анвардена.
   Вестник повелел народам строить храмы, чтобы небожители могли являться живущим в Обитаемом мире и передавать волю Творца. Род Ормина был призван для распространения на земле веры в будущее спасение через исполнение заветов Вседержителя.
   Так возникло движение орминитов. В последние времена это был уже не союз единокровных родичей, а союз высшей знати запада. Своим оружием и имуществом орминиты клялись поддерживать короля Анвардена и миропорядок Вседержителя.
   По обычаю, покровителем орминитов считался ныне правящий король. От его имени делами ордена управлял командор, свободно избранный остальными. Теперешним командором был лорд Торвар.
   Командор и король встретились для совещания.
   Торвар сказал:
   - Все орминиты одобряют твое решение, мой государь. Средства на строительство ты получишь в избытке.
   Пламя камина бросало отсветы на лица сына и отца: одни и те же черты, но жестче и резче у отца, тоньше и тверже у сына.
   Неэр был весь захвачен новым невероятным замыслом. Накануне гибели мира он задумал построить колоссальный Храм. Неэр представлял величественное здание, которое во славу Престола возводится самоотверженным усилием людей за миг до всеобщей гибели. Объединить народ во имя этого подвига верноподданства казалось Неэру достойным самого Ормина.
   - В этом строительстве, отец, я вижу выход из многих трудностей, - объяснял Неэр. - Нищие и бродяги заполонили дороги, кругом разбои, грабежи и мор. От голода и недовольства жизнью простонародье забывает свой долг. Но на пороге конца страну не должны разрывать внутренние потрясения: королевство должно оставаться единым, а народ - управляемым. Мы не сумеем возродить ремесла и торговлю: конец света может настать в любой день, это лишает смысла всякий труд и приобретение. Зато мы сумеем накормить людей и дать им работу. Собрав народ на строительство, мы покончим с бродяжничеством и нищетой, священники до последнего дня будут наставлять рабочих, богослужения не дадут им забыть о высокой цели, ради которой их собрали. Пока Богоборец сплачивает отступников и недовольных вокруг себя, мы объединим верных ради подвига во имя Вседержителя...
   - Твой Храм будет нашей овеществленной присягой Вседержителю, - произнес лорд Торвар.
   -Да, отец! - горячо подтвердил Неэр, радуясь такому точному пониманию собственной мысли. - Я хочу, чтобы ты взял на себя обязанности верховного надзирателя на строительстве. Работы будут идти под покровительством орминитов, и ты, как командор...
   -Я готов, мой государь и сын, - без колебаний ответил лорд Торвар.
   Постройка Храма заботила короля Неэра так сильно, что он уже теперь любил этот Храм. Королю хотелось, чтобы на всем укладе работ сохранялся отпечаток его воли. В душе Неэр задумывал превратить строительство в образец некой идеальной страны. Рабочие - это простонародье. Их кормят, о них заботятся, но не позволяют им совершать зла. Надсмотрщики - воины. При Храме будут и священнослужители. Все они служат одной великой цели, хотя она и непонятна рабочим и надсмотрщикам; но чем выше человек стоит над ними, тем яснее ему эта цель. А совершенно ясно ее представляют только верховный надзиратель да сам король Неэр.
   -Избегай телесных наказаний, - наставлял король своего вассала и отца. - Вели наказывать виновных тяжелыми работами. Это полезнее для строительства и позволит освободить послушных работников от самого тяжелого и грязного труда. Пусть послушные и старательные имеют какие-то преимущества перед остальными. Люди должны видеть, что их положение зависит от них самих. Тогда им станет ясно, что недовольны своим положением только самые худшие. Затем... Следи за надсмотрщиками. Если они поступают жестоко и несправедливо, то сопротивление им у работников будет выглядеть как справедливость. А мы не должны допускать, чтобы сопротивление власти превращалось в борьбу за справедливость. Будь непримирим, надсмотрщиков вынуди служить честно. Их нужно много, столько ты за короткий срок не наймешь, поэтому назначай их сам из надежных рабочих и призови именем закона из ближайших деревень...
  
   Соверн еще не успела затронуть война.
   Философ Гренислао расположился у моря. Море пахло мокрой галькой... нет, это мокрая галька на побережье пахла морем. Грено возмужал, отпустил короткую кудрявую черную бородку, носил шерстяной перепоясанный плащ и жил под открытым небом.
   Беды, охватившие мир на пороге конца, теряли часть своей силы под ярким солнцем Соверна. Чудовищные шторма смыли порт Тиндарита и несколько раз затопляли город, морская торговля прекратилась, но маленькие рыбацкие лодки в тихие дни смело шныряли вдоль берегов. С пропитанием на юге было легче, чем в других краях. Имея до поры в заплечной суме лепешку, редьку и кусок козьего сыра, Грено чувствовал себя богатейшим из смертных: у него было все, что ему нужно!
   До Тиндарита давно долетели слухи о двух главных событиях Обитаемого мира. Ранней осенью восстал Богоборец. А в начале зимы король Анвардена взялся за строительство огромного храма, на которое была согнана тьма-тьмущая народу.
   Настала весна.
   Во время лекции под Расписной Аркой один из учеников спросил Гренислао, что он думает об анварденском храме. Грено тут же ответил:
   -Я считаю, король вардов поступил остроумно: чтобы спасти свой народ от голода, велел заточить его в тюрьму.
   Гренислао был знаменит, почти как философы древности. Он считал, что все на свете находится в постоянном превращении, иначе - вселенная творит сама себя. Таким образом, и Вседержитель был лишь одним из существ, которого ждет судьба всего существующего: развитие, упадок и новое превращение.
   Гренислао не преследовали в Тиндарите. Здесь испокон веков за неимущими учеными признавалось право говорить на площадях все, что им вздумается. Священнослужители осуждали Грено и даже при встрече с ним переходили на другую сторону улицы, многие благонамеренные горожане с презрением смотрели ему вслед. Но у Гренислао завелось немало последователей, особенно среди молодежи, которые, как и он, подражали древним.
   Свою харчевню хозяин давно не подновлял. Краска снаружи облупилась, по белому фасаду бежали трещины. С порога Грено окликнула торговка рыбой Риетта. Располневшая, в пестром платье, с розой, воткнутой в черные, отливавшие в рыжину волосы, торговка махнула рукой:
   -Здравствуй, философ. Я хочу задать тебе вопрос, можно?
   Грено обернулся с насмешливой улыбкой. Как тут было не улыбаться, если эта красавица смотрит на тебя, точно морской хищный цветок на проплывающую мимо рыбку? Риетта - веселая торговка. Она целыми днями громко бранится с рыбаками, которые приносят продавать свой улов в больших плетеных корзинах. Зато потом Риетта ищет способа поразвлечься с таким же бескорыстием, с какой жадностью она только что торговалась.
   Торговка рыбой часто думала о Гренислао, молодом философе, которого не все любят, но о котором много говорят. Как-то раз она остановилась на площади послушать лекцию Грено. Ей скоро стало неинтересно следить за его рассуждениями, но на молодого философа было приятно смотреть, и ей нравился его голос.
   -Скажи, философ, какое тебе по вкусу вино?
   -Чужое, - невозмутимо сказал нищий ученый.
   Риетта громко засмеялась.
   -Тогда заходи в харчевню, здесь найдется вино, какое ты любишь.
   Грено переступил через порог. Молодая торговка увлекла его в глубину харчевни и принялась угощать. Пара бабочек влетела с улицы и вилась возле кувшина.
   -Какой ужас, - сказала Риетта. - Говорят, у богоборца жена - небожительница. Неужели это правда? Неужели непорочная вестница Престола добровольно живет с таким чудовищем?
   Риетту давно занимал странный слух, великая сплетня последних дней.
   -Этого никогда не было предсказано, - рассеянно ответил Грено. - Во всяком случае, я не знаю такого текста...
   -Да просто уму непостижимо! - горячо поддержала Риетта. - Если бы ты знал, как я не люблю северян! Мрачные, злобные, мне кажется, что и душа-то у них вся черная! - красивое полное лицо торговки исказила гримаса отвращения. - У меня шесть, нет, семь лет назад был северянин. Веришь ли, философ, прожила с ним год, как на вулкане. Я уже под конец боялась, вдруг он меня прирежет от ревности! Или что пьяный подерется в харчевне, и мне придется за него платить. Или что на улице кинется на кого-нибудь с кулаками. Ему ведь все равно, кто перед ним -- богатый человек, уважаемый, или даже вельможа, или воин, - никого не почитал. Я вся измучилась за этот год.
   - Не надо так судить обо всем народе, почтенная Риетта. Я тоже знал одного северянина. Когда-то мы встретились на дороге под Флагарно. Покладистый, беззлобный силач. Я дразнил его всю дорогу, просто из озорства, называл варваром и смеялся, что он не умеет читать. Он обижался как-то беспомощно, теперь мне даже совестно это вспоминать. Ни злобы, ни мрачности в нем не было вовсе. Природа разумна, когда сильных людей наделяет добрым сердцем... Волновали его разные вопросы... О мире, о конце... Можно сказать, он был мой первый ученик, хотя я еще и не сознавал этого. Дурака мы валяли. Смеялись, ночами смотрели на звезды...
   Риетта передернула плечами.
   - Тебе хорошо говорить. А я чуть с этим своим не поседела! Ненавижу их всех! Никогда больше не взгляну даже в их сторону. Как его вспомнишь, так и понимаешь, почему они за богоборцем бунтовать пошли. Если этот, - она так и выплюнула слово, - еще жив, так точно в первых рядах жжет и вешает. Уже на каторге был один раз за бунт и даже не стыдился. Мне и то было стыдно, что на руках у него клейма, а ему - нет!
   - Клейма на руках еще ни о чем не говорят, почтенная Риетта. Сейчас такие времена, что на каторге может оказаться кто угодно.
   - Ну, мой-то был настоящий разбойник. Это потом выяснилось! - с мрачным торжеством заявила торговка рыбой. - Прожили мы с ним год, и что ты думаешь? Все-таки этот Ремиро, так его звали, убил знатного человека! Я как предчувствовала! Но к счастью, мое терпение еще раньше кончилось, и я его прогнала. Что-то мне подсказывало, что с ним опасно. Но что он такой головорез - я даже подумать не могла. Все надеялась, что он исправится. Да только кто уже пошел по дурной дорожке - того не остановишь. Есть люди, они от рождения такие: как с ними по-хорошему ни будь, они этого не ценят, и все равно их тянет на зло. Черного кобеля не отмоешь добела, вот уж точно! Вельможу в его собственном замке зарезал, как теленка! И сбежал. Наверно, уж прихватил, что плохо лежало, не иначе. Весь город об этом говорил. Да только все уже знали, что я с ним давно порвала.
   -Что это за имя - Ремиро? - не понял Грено. - Так северян не зовут.
   -По-ихнему - Яромир.
   Грено недоверчиво шевельнул бровью.
   - Яромир? Как нарочно, и моего попутчика звали так же. Что твой северянин делал в городе?
   - Бездельничал, - презрительно сказала Риетта. - Я насилу его заставляла работать, сколько у нас с ним было из-за этого ссор! Сильный, здоровый, мог бы в охрану какому-нибудь богачу наняться и сам разбогатеть - так не хотел! А врал, что у себя дома в княжеской дружине служил. Как же!
   - Мой спутник Яромир тоже когда-то служил в княжеской дружине. Он шел в Тиндарит, чтобы учиться. То ли не дошел, то ли я его не застал... Если только мы не говорим об одном и том же человеке, - вдруг добавил Грено.
   Риетта оторопела:
   -Да где это видано! Подумаешь, одинаковые имена! Мало ли Яромиров в этих северных дебрях! Даже богоборца - и того зовут Яромир. Я когда услышала, еще подумала: недаром я ненавижу это имя. Того негодяя так звали, и это чудовище - тоже. Но подумать только: живет с небожительницей, как с женой! И на что он ей сдался? Или, может, она сама таковская... изгнанница какая-нибудь, может, ее с неба-то и выставили...
   Риетта бросила взгляд на Грено. Тот замер и смотрел куда-то в сторону остановившимися глазами.
   -Философ, что с тобой?
   Грено тряхнул головой:
   - Просто задумался, почтенная Риетта.
   - А, бывает. Тут еще и душно... - заметила та и вздохнула. - Ох, хоть бы богоборца разбили. Вдруг эти звери с севера доберутся до нас и разграбят наши дома и склады?..
  
   Грено снова ночевал на взморье. Весной на юге часто шли дожди, с моря дул сильный холодный ветер. Но Грено не боялся ни холода, ни дождя. Бродячая жизнь и философское терпение приучили его к непогоде. Он не одевался к зиме теплее, а к лету - легче, чем сейчас. Слегка кутаясь в шерстяной плащ, Гренислао сидел под высоким валуном и смотрел на море. Волны катились одна за другой и разбивались о берег. Неужели вот-вот остановится их движение? Жаль было бы, думалось Грено, тратить последние дни на то, чтобы ночевать под крышей. Пусть плащ промок, и ветер пронизывает до нитки, но жалко потерять даже миг этих невзгод.
   Послышался шорох гальки. Грено оглянулся. Стремительным шагом к нему приближался незнакомый человек в чужеземных доспехах. Грено окинул его недоумевающим взглядом.
   Человек остановился, широко расставив ноги в высоких дорожных сапогах. По коротким светлым волосам, чисто выбритому лицу в нем можно было узнать одного из рыцарей Запада. Серые глаза смотрели строго и пронзительно. Грено заметил, что плащ у варда схвачен большой медной фибулой в виде жезла.
   -Миссоро - жезлоносец? - спросил он с удивлением.
   - Я ношу знак святого Жезла, - подтвердил рыцарь. - Я Клевен из Анвардена, служитель ордена. Мой орден хранит закон и порядок в мире. Нынче настали тревожные дни. Умножились знамения, - Клевен не развернулся сам, но его правая рука безошибочно указала в сторону старого вулкана, который был виден из окрестностей Тиндарита отовсюду; с недавних пор этот мертвый, казалось, вулкан начал дымиться. Клевен опустил руку. - Земля порождает нечисть, а подлые сердца - клевету на небесный Престол, - теперь рука Клевена указывала в сторону Гренислао. - Своими речами ты служишь сыну погибели.
   "Он совсем неплохо говорит по-нашему, только очень уж книжно", - отметил про себя Гренислао.
   Грено до сих пор не видел таких, как Клевен. Но про орден Жезла уже ходили толки. Орден получал особое положение в странах, где действовал. Рыцари Жезла отказались от охраны со стороны закона. Убийство жезлоносца не подлежало суду. Но и жезлоносцы имели полную свободу преследовать врагов веры, которые вправе защищаться, как хотят. Похоже, Тиндарит только недавно предоставил западным рыцарям эти права.
   -Философия никому не служит, миссоро Клевен, - сказал Грено. - Река не служит тем, кто из нее пьет. Позволь спросить, ты разыскивал меня или просто пришел побродить на взморье?
   -Я искал тебя, - произнес жезлоносец.
   -Для чего? - все еще не понял Грено, с интересом разглядывая этого чудака.
   -Право Жезла - искоренять зло и непокорство по всему лицу земли. Тиндарит, - жезлоносец махнул рукой в сторону видневшегося со взморья города, - всегда был нечестивым местом. Здесь зарождались еретические учения. Он питал их, как кормилица, и много змей расползлось из этого гнезда. Но теперь я кладу этому конец. Я принес тебе кару свыше, философ.
   Шум прибоя перекрыл короткий звук, с которым меч Клевена покинул ножны.
   Грено вздрогнул и вскинул брови:
   -Ты что, убить меня хочешь?
   Он читал, как убивали древних мыслителей, но не ожидал, что и на него кто-нибудь смотрит так, как когда-то смотрели на них.
   - Я приговариваю тебя к смерти именем своего ордена.
   Грено вскочил на ноги. Жезлоносец сделал быстрый шаг: он боялся, что южанин кинется бежать. Но Грено только заслонился рукой:
   -Постой.
   Жезлоносец послушался.
   -Подумать только... - обескураженно проговорил Гренислао. - Я... не ожидал...
   Он огляделся и развел руками:
   -Пойдем ближе к морю?
   Жезлоносец не возражал.
   Идти было недалеко. Чем ближе Жезлоносец и Гренислао подходили краю моря, тем сильнее делался ветер.
   -На прощанье я задам тебе вопрос, миссоро Клевен. Есть старая богословская шутка: может ли всемогущий бог создать камень, который сам бы не в силах оказался разрушить? Ты, конечно, слышал ее. А хочешь, я покажу тебе этот камень? - на ходу Грено разворошил ногой гальку. - Тут сколько угодно таких камней. Бери горстями. Что если Обитаемый мир - весь такой камень?
   Жезлоносец немного отстал. Грено продолжал:
   -Я думаю...
   Клинок варда с силой вошел ему слева под ключицу, философ осекся и без стона упал. Клевен отер выступивший на лбу пот. Они еще не дошли до моря, лежащего за грядой камней, над которой мелькали чайки. Жезлоносец бросил последний взгляд на лежащее поперек каменистой тропы тело и на выброшенную вперед руку, которой Грено недавно жестикулировал. Ладонь успела сжаться и захватить горсть мелкой гальки. Вард дал философу умереть внезапно, без того, чтобы смотреть в глаза своей смерти.
  
   Кресислав сидел в шатре на медвежьей шкуре, задумавшись и уронив голову на грудь. Богоизбранный князь Даргорода Кресислав! Старая мать умоляла его: "Не езди на север, не воюй с богоборцем, он тебя убьет, и звери полевые будут глодать твои кости. На кого ты меня покидаешь? Для кого я тебя растила?". "Ты лучше радуйся, мать, - сказал Крес. - В другой раз, когда ты меня увидишь, на мне будет даргородский венец".
   Он был в самом деле княжеского рода - по деду, бастрюку тогдашнего князя, которого отец отправил в изгнание за неуправляемый буйный нрав. Изгнанный род вместе с горсткой сторонников обосновался в Анвардене, остепенился и честно служил западным лордам. А нынче о Кресиславе вспомнил сам король Неэр: "Ты должен восстановить благородную кровь на даргородском престоле".
   Кресислав прилег на шкуре, сунув под голову кулак. Король дал ему небольшое войско и опытных советников, чтобы потомок даргородских князей мог взбунтовать народ против богоборца. "Подними людей на борьбу против чудовища, - сказал король Неэр, принимая княжича у себя. - Ты последний потомок своего рода, как и я. И ты - мой рыцарь и вассал. Люди, которые пойдут за тобой, оправдают себя в глазах небесного Престола, потому что будут сражаться за честного князя и за благословленный небом венец. Вырви их из-под власти сына погибели".
   Кресислав повернулся на медвежьей шкуре, вздохнул. Ивор спал на боку, лицом к стенке шатра. Кресислав с досадой нахмурился: "А этому хоть бы что... Кажись друг, побратим рядом, а поговорить не с кем. Оруженосец тоже... Коня-то своего почистить я и сам сумею, руки не отвалятся, а чтобы в трудную минуту было с кем словом перекинуться - этого не дождешься. А матушка еще твердит: пожалей его, он сирота. Меня бы кто пожалел? Неспокойно что-то на сердце, а пойми, от чего!.. Драки не боюсь, если столкнемся с дружиной богоборца, может, и повеселее будет".
   Сумрачно глядя на спящего, Кресислав думал: "Или разбудить?.." Но гордость не позволяла ему будить Ивора, чтобы пожаловаться на прихватившую сердце тоску. Вот когда бы тот сам расспросил!..
   Еще дед Ивора служил Кресиславову деду: был у него стремянным. Оставшийся сиротой, Ивор вырос вместе со своим ровесником Кресом: ему с детства было предназначено стать слугой и соратником княжеского сына. Такой слуга-друг всегда бывал почти ровней княжичу, говорил с ним без обиняков, ел за одним столом. Часто они и братались между собой, так что княжич становился старшим, а его стремянный - младшим названным братом.
   Стремянный с княжичем не были похожи ни в чем. Ивор - красивый, стройный, молчаливый юноша. Крес, наоборот, молодецкого сложения, с выразительно суровым лицом, с густым пухом бороды на щеках и на подбородке. Ивор - терпеливый, скрытный, а Крес - открытый и вспыльчивый. Они оба, хотя родились в Анвардене, держались даргородских обычаев. Только на людях говорили на наречии вардов и одевались на их лад; дома носили такие же длиннополые рубашки, как дед. В небольшом имении под Анварденом, в котором жили изгнанники, даже слуги были из семей тех, кто когда-то вместе со своим несчастливым хозяином покинул родину.
   Но Кресислав не любил Даргород. Ему стыдно было перед молодыми вардами, что он ведет род из того же народа, что и богоборец. Его попрекали этим: Крес слышал от сверстников, что он - "отродье северных болот", "Враг Престола" и "богоотступник". Парень все время отдавал охотничьим и воинским забавам и надеялся, что его в конце концов будут бояться задевать. Варды не трусы, но кто же посмеет просто так сцепиться с варваром, что зимой один на один ходил на медведя с копьем, которое называет рогатиной? Ивор, правда, сопровождал Кресислава на охоте, но потомок княжича-бастрюка велел ему не мешаться.
   Ивор грустил молча, замкнуто и на отчаянные выходки не был горазд.
   -У тебя хоть родные мать и отец, а я сирота да еще изгнанник и чужак, - иногда жаловался он побратиму.
   Встряхнув головой, Кресислав сквозь зубы бросал:
   -Ты больше скули...
   Его отец был пьян которую неделю, мать постарела и высохла раньше срока. Кресу казалось: есть беды, о которых не говорят. Лучше жаловаться на мимолетные неудачи и тоску. Но о том, о чем сказал Ивор, следует молчать. Неужто сам не понимает?
   Теперь, в походном шатре, Крес рад был бы выложить, что у него на сердце. Но Ивор спал... И может же спокойно спать! Будто не видел, как горел хлеб на полях, мимо которых еще недавно проходило их войско... "Как они тут не боятся сеять? - думал Крес. - Ведь, может, уже не придется снимать урожай. Лучше бы оставили себе все зерно, смололи, и были бы хотя бы запасы хлеба, чтобы дотянуть до конца. А они сеют!".
   -Прикажи сжечь это поле, князь Кресислав!
   -Как жечь, это же колосья, а не враги! - точно ужаленный, обернулся на советника молодой князь.
   -Этот хлеб больше не нужен людям. Скоро на небесах они будут вкушать хлеб небожителей. А колосья в здешних полях дадут силы войскам богоборца противостоять Престолу более долгий срок. Вот почему их надо сжечь. Нельзя ничего беречь на нашем пути, потому что для будущего оно не нужно, а пойдет только на потребу сыну погибели.
  
   Поначалу Кресислав почти не встречал сопротивления на пути своего войска. Он слышал, что власть богоборца крепка только по самой западной границе, там, где у него застава, в Гронске, в Залуцке и так-сяк держится в Даргороде, откуда сам Яромир родом. Небольшое войско Креса сумело обойти заставу и опасные крепости без боя.
   С попутными деревнями Крес поступал одинаково: сжигал поля, отбирал сено и продовольствие в обоз, а из мужиков сколачивал свое ополчение. Среди сельчан находились и добровольцы. Они славили князя Кресислава и охотно присягали ему, а Яромира называли сыном погибели и разорителем.
   Бывшие богатеи жаловались: Яромир отнял у них зерно. Запасы зерна были только у зажиточных. Они хотели оставить его для себя и не сеять совсем. Но Яромир по всему северу раскидал воззвания. Помятую грамотку сельчане показали и князю Кресиславу.
   "...Мы отстоим Обитаемый мир, - читал истинный князь грамоту, написанную мятежником. - А чем потом жить будем, если поля зарастут бурьяном и лопухами? Сейте хлеб, стройте и подновляйте дома, родите и растите детей. Пусть мир будет населен нами и другими народами, потому что он не падет".
   Яромир приказал, чтобы у богатых хозяев, которые собирались зерно придержать, его отнимали силой.
   "Как мы на границе защищаем всех, а не одних больше, других меньше, - говорилось в грамоте, - так и вы хлеб растите для всех. Кто может быть хозяином хоть одного клочка земли, хоть одного колоска, когда конец на пороге? Или этот мир будет наш, или он ничей не будет. Потому берите зерно силой, если богатые не дают добром: ведь берете не к себе в закрома, а чтобы бросить его в землю и собрать урожай".
   Во многих селах так и делали. В иных сельчане отправляли на заставу ходоков и просили Яромира прислать дружину, потому что сами не решались поднять руку на своих богатеев. С заставы приезжали Яромировы люди. Они живо заставляли хозяев снять замок с амбара.
   -Вы все виноваты! Против хозяев пошли! Грабить?! - выкрикнул Кресислав, гарцуя верхом перед толпой крестьян, которых по его приказу согнали на сельскую площадь. - Кто хочет - пусть кровью искупит свою вину перед Престолом. Помогите мне вернуть даргородский венец! Остальных ждет петля.
   Оставляя за собой виселицы, сожженные дома и поля, Крес двигался в глубь страны.
   Бывшие богатеи называли его избавителем и указывали бунтовщиков, которых надо было покарать. А ему хотелось крикнуть им: "Это для того я взялся за меч, чтобы ты был сытым среди голодных?! Чему радуешься, падаль, будто я к тебе в холуи нанялся!".
   А еще ему иной раз хотелось спешиться, бросить повод в руки своего стремянного и сказать стоявшим перед ним растерянным мужикам:
   -Идем в поле!
   Их мирная работа казалась Кресиславу желаннее начатой им войны.
  
   Часть 3
  
   Он был подкидышем. Ночью кто-то оставил его на крыльце трактира по дороге в Вельдерн.
   У ребенка оказались треугольные звериные уши, поросшие легким пушком, и необыкновенно зеленые глаза, вдруг замерцавшие в темноте. Полукровка, сын земнородной твари.
   Хозяин и рад был бы его утопить: понимал, что это зверек, только обликом смахивает на человека. Но из-за человечьего облика рука и не поднялась. Мальчик рос при трактире, как приблудный щенок. Трактирщик подкармливал его, зато, если мальчик заходил со двора в сени, швырял в него сапогом, как в кошку. Он спал на поленнице в дровяном сарае или где придется, лишь бы туда мог забраться ловкий, как горностай, худенький ребенок. Посетители обходились с ним по-разному: кто бросит кусок, кто пнет. Против всех бед у мальчишки имелось два средства: спрятаться или убежать.
   В перелеске за трактиром был большой тенистый овраг, заросший репейником и беленой. В овраге водились мелкие серые пташки - вирки. Вирком назвали и подкидыша. Не давать же зверьку человечье имя!
   Вирок ходил полуголый, пока кто-нибудь не сжалится и не отдаст ненужное тряпье. И это тряпье Вирок тоже снашивал до последней нитки. Он был уже подростком, а никакой работе его не учили. Вдобавок, чем взрослее он становился, тем меньше ему перепадало подачек от трактирщика и посетителей. Вирок теперь жил в овраге. Там он сделал себе шалаш, такой тесный, что в нем можно было только лежать: паренек здесь спал. Ел он ягоды, корешки, крал из гнезд птичьи яйца, орехи из беличьих дупел. У Вирка был свой талант: он умел находить себе это скудное пропитание.
   Парень знать не знал, что его настоящей матерью была овражница, и что он живет, по сути, у себя дома. Лесовицы, полевицы, дубровники - все эти дети мира не отличали самих себя от природы, они были почти одно с полянами и озерами. Они не жили парами. Но ходила молва, будто человек способен пробудить в них дремлющее "я". Что стало с той самой овражницей, родившей Вирка? Может быть, тот, кто на время сделал ее человеческой женщиной, ушел восвояси. Или робкая овражница уснула на зиму в потайной норе, а, проснувшись, уж не помнила своего "я" и своего человека, снова слилась сознанием с поросшим репьем оврагом. Догадалась ли она сама подкинуть детеныша людям, ощущая, что он - не как она, и не сможет жить ее жизнью? Или это отец, как умел, позаботился о нежданном сыне?..
   Вирок, ночуя в своем шалаше, иногда видел маленькую молодую женщину, украшенную цветами репейника. Он знал, что в родстве с лесными тварями, и поэтому они часто показываются ему, а иначе в два счета отвели бы глаза. Вирок и сам так умел: чтобы отвести человеку глаза, надо замереть без движения, раствориться в шелесте травы и листьев. Но Вирку это давалось трудно. В его жилах текла кровь людей, мешая хотя бы на миг перестать ощущать свое "я".
   Вирок понимал, почему люди его не признают. Ему объяснил деревенский священник. В черные дни Вирок всегда мог постучаться в его бедный домишка и получить миску каши и кусок хлеба, что-нибудь из старой одежды, нужную вещь - нож, кремень и огниво - или даже переночевать в мороз. Вирок замечал, как сутулый дряхлый священник робко оглядывается, впуская его в дом. Поэтому и Вирок приходил поздно вечером, прячась в кустах у заборов.
   -Твоя беда в том, что в тебе живет часть Обитаемого мира, а ему предназначено погибнуть. Со временем твоя кровь приведет тебя к богоборцу.
   -Он злой? - спросил Вирок.
   -Какая разница, - устало ответил старик. - Понимаешь, дитя мое, Вседержитель - творец всего. В мире, который он сотворил, добро и зло - то, что пожелал он сам. Что бы ни задумал богоборец, он только несчастный сын погибели: у нас нет другого добра и зла, кроме того, что пожелал Вседержитель.
  
   С тех пор как восстал богоборец, прекратились внезапные перемены погоды, что последние годы доводили людей до разорения. Лес, поля и воды успокоились, чувствуя, что защитник наконец-то услышал их призыв. Осенью листья облетели в срок, а снег выпал ровно в те дни, в какие издреле выпадал, по приметам. В срок наступила и весна.
   Лес покрылся светло-зеленой дымкой, проснулись лесовицы, еще бледные после зимы, с желтыми и синими ранними цветами в волосах. В ветвях птицы вили гнезда, звери зачинали детенышей.
   Девонна чувствовала, как растет и двигается в ней ее собственный ребенок.
   Соседка показала, что надо шить для новорожденного. Из натканного зимой холста Девонна сделала пелены. По вечерам вестница кроила и шила, слушая соседку, тоже занятую рукодельем. Женщина рассказывала Девонне о собственных родах. Небожительница тревожилась. До сих пор, во все века своей жизни, она не знала ни болезни, ни боли сильнее, чем от укола иглой.
   Ей было спокойнее оттого, что Яромир в это время жил дома. На заставе распоряжался воевода Колояр, ровесник Яромира и тоже бывший витрицкий каторжник.
  
   Это был каменщик - сильный и мрачноватый. Он попал в цепи за участие в той же даргородской смуте, что Яромир.
   Колояр был спокойный, но справедливый до болезненности человек: когда в Даргороде начался бунт, он почитал это случаем исправить всю былую неправду. Видел он много лжи, подлости. Решил с ними бороться силой. На каторге Колояра, которого знали, как умелого мастера, поставили руководить кладкой стены.
   Когда Витрица была построена, Колояра перевели в другое место, и освободила его от цепей только новая смута во главе с Яромиром.
   Колояр никогда не принимал решений сгоряча. Пришел к богоборцу он тоже обдуманно, с намерением снова начать исправлять неправду. "С чего это вдруг нас морят, как тараканов? - думал он о конце света. - Почему вечно за нас решают, а не мы? И вообще - почему всегда не мы, а нами и вместо нас?!.." Бывший каторжник пришел к Яромиру злой, - не на людей, а на жизнь. Эта злость глубоко сидела в нем, но он был слишком рассудителен, чтобы вымещать обиды на других. Колояр понимал, что просто схватить и поколотить кого-нибудь под запал смуты - ничего не даст. Ему было очевидно, что как плохую кладку стены, так и плохой уклад жизни надо исправлять целиком, перекладывать заново.
   Колояр был грузный, широкий в плечах, круглолицый - такие от безделья быстро нагуливают жиру. Но зато его не сломила десятилетняя каторга. Когда восстание вымело вардов за пределы северных границ, в их руках еще оставалась Витрица - построенная каторжниками сильная приграничная крепость на реке Витре. Северяне горели желанием совсем прогнать чужеземцев со своей земли. Они требовали от Яромира идти на Витрицу. Тогда-то и вызвался бывший каменщик. "Крепость трудная, - сказал он. - Силой не возьмешь. Но я знаю в стене одно слабое место: если подвести хороший таран, непременно осыплется: там близ реки земля зыбкая. Я строил, я знаю - и куда бить, покажу".
   Его-то Яромир и послал с войском под Витрицу. Колояр в самом деле на глазах потрясенных вардов обрушил часть стены точными ударами тарана. Приграничная крепость перешла к Яромиру, а воротившийся на заставу Колояр отныне стал признанным ратниками воеводой.
  
   К весне на заставе многое изменилось. После битвы с лордом Эймером, исход которой решило неожиданное пробуждение ночниц, Яромир распустил войско и на границе держал только дружину из добровольцев. И Радош, и его друг Брослав остались на службе у князя. Окруженная частоколом застава стала уже настоящей крепостицей. В случае нападения врага Яромир полагался на ополчение, как издавна повелось в северных землях. Он ожидал помощи из соседних городов: первыми могли подойти гронцы, затем - залучане, затем - даргородцы. Еще раньше можно было ожидать отрядов из ближних деревень.
   -Если что, пока подоспеет подмога, тут умирать придется, - сказал Яромир дружинникам.
   -Ну, будем, - махнул рукой Колояр, не любивший долгих разговоров.
   Яромир рассчитывал на помощь лесных земнородных. Однажды лесовицы уже предупредили Девонну о наступлении вардов.
   За то что светящиеся ночницы взлетели огромным роем и не позволили лорду Эймеру напасть на стан богоборца врасплох, в Анвардене, по слухам, начались облавы на земнородных. Епископ Эвонд, магистр ордена Жезла во главе конной охоты со сворой собак прочесывал поля и леса. Травили и полукровок. Орден поставил себе задачу уничтожить всех "тварей богоборца" в отместку за гибель войска Эймера Орис-Дорма.
  
   На заставе, в дружине у Яромира, служило уже несколько потомков людей и земнородных. В прежние времена крестьяне или прятали полукровок, или просто выгоняли из деревень. Дети лесовиц и дубровников пытались найти общий язык со своими лесными собратьями или жили в чащобе в одиночку, забывая о родстве с людьми. Но в дальней глуши, не на глазах у священников и начальства, люди порой привечали необычных детей, растили, а их умения обращали на пользу деревне: некоторые полукровки могли предсказывать погоду, некоторые разбирались в целебных травах, некоторые знали, как защитить от болезней растения и дать силу урожаю. Знахарки иной раз брали себе в помощницы девочек с кошачьими ушами.
   С приходом богоборца в северных землях родство с земнородными перестало быть запретным. Яромир вспоминал, что ему однажды говорил Грено, бродячий философ из Соверна: "Земнородные - не народ. Они посланцы от мира к людям, поэтому большинство из них и выглядят, как люди. Они просят помощи и пытаются породниться с людьми, чтобы люди защитили их мир. У земнородных и их потомков есть некоторые волшебные свойства. Я думаю, это дар Обитаемого людям, дар в обмен на спасение. Когда человечество породнится с детьми мира, волшебные свойства земнородных перейдут к их общим потомкам".
   В конце осени Девонна лечила больных на заставе. Однажды, собирая травы, она почувствовала, что из-за развилки дерева за ней следят. Оглянувшись, Девонна встретилась с парой тревожно мерцающих глаз. Замерзшая, замотанная в рваный платок девушка вышла из-за сосны и, настороженно глядя на вестницу, попросила взять ее в лекарки. Девонна отвела ее в свою каморку, отогрела горячим травником. Когда девушка сняла платок, волосы у нее оказались необычного цвета: яркими рыже-белыми полосами. Из-под волос торчали треугольные уши, поросшие такой же разноцветной шерстью.
   - Без платка и не покажешься, - недовольно буркнула девчонка. - Полосатая, как кошка! Мать моя деревенская, а меня в подоле принесла, - вздохнула она.
   Потомки земнородных часто отличались от людей мастью своих волос. Девонне еще предстояло увидеть и совсем белых, и серых, и пятнистых.
   Полосатую "кошку" звали Ликсена.
   - А вот в соседней деревне был парень, так тот совсем дикий, - рассказывала она. - Его лесовица родила, завернула в мох, чтоб теплее было, и в дупле они жили. А однажды охотники его нашли и забрали. Вот он совсем по-человечески не говорил. Так и бродил вокруг деревни, видели его то в овраге, то в роще, то на болоте. Кто заблудится - он того из леса выведет. Звали Волчок. Не знаю, куда потом делся.
   Но и тот самый "совсем дикий" сын лесовицы однажды вышел к заставе, - угрюмый, с серыми, как волчья шерсть, длинными волосами, собранными в хвост. При виде Девонны Волчок неожиданно улыбнулся, словно почувствовал тепло очага или материнской руки. Волчок умел говорить по-человечески, но не любил. Девонне он показал мысленно, что чувствует весь лес вокруг, и всегда найдет направление и чей угодно след. Вот и ее нашел: от нее исходит сила, как в день летнего солнцеворота.
   С настоящими волками у Волчка не было ничего общего, так его прозвали люди в деревне. А лесовица, его мать, жила на болоте среди серого лесного мха.
   На заставе стали привыкать к полулюдям. Под присмотром Девонны из них получались умелые целители. Кроме того, войску были нужны такие разведчики и дозорные, как Волчок.
   Вскоре после Волчка появились еще несколько полукровок. Верхом прискакала молодая женщина с длинными косами. Она родилась в избушке лесника, полюбившего полевицу со светлой поляны в бору. Ради человека полевица согласилась жить в доме, научилась говорить и прибирать, но когда лесник умер, ушла в лес, и, видно, забыла обо всем - может быть, с горя. Дочь приходила на ее поляну, носила гостинцы, звала мать, но та не показалась ни разу.
   Дочери полевицы и лесника жилось неплохо. Деревенские бабы ходили к ней лечиться, с хозяйством она справлялась одна, а потом оседлала лошадь и прискакала на заставу князя Яромира, чтобы помочь ему отстоять Обитаемый мир. Она почти ничем не отличалась от человека, ни по уму, ни по речи, а тугие косы ее были цвета спелой травы.
   Пришли двое парней-полукровок, один черноволосый, другой - с густой ярко-желтой гривой. Первый сказал Девонне, что может навести морок и сбить со следа любого пса. Мол, уже пробовал, за счет того и выжил. А золотисто-рыжий дал знать, что и в поле, и в степи всегда скроется от вражеских глаз и, как многие земнородные, умеет исцелять.
   Девонна говорила им о том, что мир принадлежит всем: и земнородным, и людям, и их потомкам, и даже небожителям. "Я тоже рожу полукровку, - улыбалась она. - Наши силы сейчас будут нужны, чтобы воевать за Обитаемый мир. Лес и поле готовы помочь нам, но они не осознают себя. Нужны мы, обладающие разумом и волей, и связанные с силами мира".
   Девонне не надо было учить полукровок, что им делать на заставе. Каждый из них сам знал, каким особым умением обладает и как обратить его на пользу всем, а приказывать им делать то, к чему не лежит их душа, было бесполезно.
  
   Пока Яромир укреплял заставу, Радош с небольшим отрядом не знал покоя. У него было дело: сносить алтари в храмах, чтобы небожителям во владениях богоборца не было дороги с неба. Яромир отдал такой приказ, когда узнал, что вестники, являясь людям, прокляли его. Они грозили карами отступникам, пугали людей Подземьем. Яромиру донесли, что в одном селе небожитель низвел с небес огонь на гумно, где хранилось зерно для посева. Он якобы наказал людей за то, что это зерно было силой отобрано у богатых хозяев. Сельчане, кто посмелее, кинулось тушить пламя - остальные застыли на месте или даже попадали перед вестником ниц. "Да что вы ему кланяетесь?!" - крикнул вдруг один парень и выставил на небожителя три зубца вил. Вестник поразил его мечом. Дерзкий смертный выронил вилы, руки его упали вдоль тела, а тело рухнуло на колени, словно и его какая-то сила заставила преклониться.
   Яромир велел Радошу сделать так, чтобы никаких знамений и кар свыше на его земле не было, и запретил северянам прилюдно поклоняться Вседержителю. Священникам приказал браться за работу, как все: "И если узнаю, что за обряды или молитвы кто берет плату, отниму имущество и отправлю крепостные рвы рыть!". Из храмов Яромир велел забрать все, что может быть полезно людям в хозяйстве.
   "Если увижу пророка, который нам грозит, пусть идет в Анварден, там брешет, - гневно говорил он. - Не захочет - сошлю на работы. А узнаю, что низводит с небес огонь, насылает болезни, то головой клянусь, будет он болтаться в петле! Я им покажу кару свыше!".
   Работами, на которые Яромир грозился сослать пророков, было возведение новых укреплений по границе между Залуцком и Гронском. Они велись медленно, потому что Яромиру жалко было отрывать народ от земли и от ремесел, только-только начинавших возрождаться на севере. На работы выходили сами воины, пока в мирные дни у них не было другого дела.
   Уезжая с отрядом с заставы, Радош взял с собой подметные письма, чтобы раздать их в селах и городах. Их переписал его друг Брослав, сын писаря. Яромир с радостным удивлением замечал, сколько появляется рядом с ним молодых, но не хуже его знающих, что надо делать, ребят. Может быть, оно и неудивительно: старшим нелегко было побороть веками привычное преклонение перед извечным миропорядком. А такие, как Радош и его друзья, у которых только-только пух стал пробиваться на подбородке, смело смотрели в будущее и готовы были изменить мировой порядок на новый, на честный лад.
   "Езжай, но не пропади, - напутствовал Яромир Радоша на прощанье. - Когда мы победим, надо будет много людей, чтобы жить в новом мире".
  
   По утрам Девонна в свободном платье, под которым меньше бросалась в глаза ее беременность, собирала первые травы. Наклоняться ей с каждым днем было все труднее. А когда она увидела, что скоро зацветут яблони, поняла, что и срок рожать уже близок.
   - На днях, - сказала она Яромиру.
   Он сразу понял и поглядел на Девонну виноватым взглядом, как будто сознавал, что это он причинит ей боль.
   Ночью разразилась гроза. Девонна проснулась от ударов грома. Ей показалось, что гром отдается в голове и почему-то несильной болью в спине, в ногах. Гром затих, и боль вместе с ним. Но через некоторое время боль вернулась. За окном хлестал дождь. Вестница тяжело встала, стараясь не шуметь и не разбудить мужа. Она знала, что пока еще нет нужды ни тревожить Яромира, ни звать соседку, что вызвалась помогать.
   До утра Девонна просидела у окна на лавке, кутаясь в платок и глядя на прорезающие небо молнии. Она рассеянно думала, что в краю у Престола никогда не бывает грозы, в тамошнем небе не собираются тучи. Боль с каждым приступом становилась сильнее. Перед рассветом дождь перестал. Девонна вышла во двор и ухватилась обеими руками за старую яблоню. Так она переждала несколько сильных схваток. Когда над ельником начало всходить солнце, Девонна почувствовала, что время пришло. У нее хватило силы вернуться в дом и сесть на кровать к Яромиру. Рассветало, и Яромир хорошо разглядел ее потемневшие от боли глаза с расширившимися зрачками. Рядом тревожно поскуливал Шалый.
  
   Яромир бегом побежал за соседкой. Та была уже на ногах и возилась по хозяйству. У Девонны все было готово заранее: и холст, и даже собранные с осени травы, отваром которых она хотела обмыть ребенка. Соседка, гремя котелками, велела Яромиру принести воды, растопить печь, а сама прогнала из дома собаку. Шалый теперь скулил во дворе, пытаясь прошмыгнуть в дом между ног Яромира каждый раз, когда он входил или выходил с поручениями соседки. Девонна в это время лежала на боку на кровати, за занавеской, пытаясь спрятать лицо в подушку и кусая губы.
   - Ну, все, князь, помог ты нам, - сказала соседка, - а теперь иди, мы сами управимся.
   Яромир не послушался - заглянул за занавеску, встал на колени перед лежанкой и наклонился над женой. Девонна повернула к мужу растерянное, бледное лицо и попыталась улыбнуться, но от внезапной боли вцепилась ему в руку сведенными пальцами. Увидев, как они оба мертвой хваткой держатся друг за друга и боятся, соседка покачала головой и мягко сказала Яромиру:
   - Иди, князь, иди, нечего! Ты уже ничем не поможешь, а изведешься только. Иди, посиди во дворе, пока не родит.
   Она настойчиво вытолкала Яромира из избы. Тот ушел, с порога еще раз бросив на Девонну страдающий взгляд.
   Яромир несколько часов просидел во дворе, под окном. Шалый прижался к нему, а он обхватил пса за шею. От волнения Шалый облизывался и иногда, быстро повернув голову, лизал Яромиру подбородок. Из окна были слышны шаги соседки, ее уверенный голос, громыхание посуды. Яромир все ждал крика Девонны, у него несколько раз заранее замирало сердце, но она только стонала, а так и не закричала в голос. Наконец окно открылось, и соседка окликнула: ну вот и все, заходи, только пса пока не води.
   Занавеска перед кроватью была задернута. Соседка отодвинула ее, пропуская Яромира к жене. Девонна лежала неподвижно, закрыв глаза и все еще тяжело дыша. На сгибе руки она держала уже туго спеленатого младенца.
   - Смотри, - сказала Девонна. - Сын.
   Сын человека и небожительницы не кричал и не спал, а смотрел широко открытыми глазами. Было похоже, он с удивлением изучает бревенчатый потолок и стены
   -Его надо назвать, - улыбнулась Девонна.
   -Так, как зовут вестников? - спросил Яромир. - На языке небожителей?
   -Нет... - подумав, ответила Девонна. - Пускай у нашего сына будет имя человека. Человек - заступник Обитаемого мира. Назови его ты.
   Яромир нахмурил брови, раздумывая.
   -Девонна, хочешь, назовем его Кресислав?
  
   Яромиру принадлежали крепости по западной границе, был верен ему и Даргород. Там упрочилась его власть, - не столько его усилиями, сколько старой памятью о Яромире, даргородском бойце, которого любила в городе каждая собака. Потом случился двойной переворот в Звониграде. Несколько богатых семей, объединив отряды своей наемной охраны, отстояли от толпы амбары и склады. Это было, пожалуй, кстати: они помешали разворовать запасы зерна и муки. Но, захватив город, новая власть не хотела сеять под известным старым предлогом: лучше сберечь запасы в ожидании конца. В Звониграде объявился святейший владыка, глава тамошнего священства, он призывал людей держать осаду, если придет богоборец. Но тут же поднялись местные батраки и бедные горожане во главе с простым землепашцем по имени Влашко. "Знаем, что по-вашему значит "сберечь"! - говорил он. - В своих закромах вы хотите сберечь, а люди останутся нищими". Святейший тут же проклял "разбойника Влашко", но тот вместе с народом захлестнул Звониград, как волна - лодку. Под его присмотром звониградские поля были засеяны, ремесленники взялись за работу. "Надо сеять, надо строить, конца света не будет", - повторял теперь уже не разбойник, а чернобородый князь Влашко, носивший с собой в кисете измятое подметное письмо Яромира Даргородского. Из Звониграда на заставу поскакал удалой гонец.
   Длились мирные дни, хотя мир с Анварденом так и не был заключен. Яромир не знал, получил ли король его послание, переданное через пленного лорда Эймера? Но варды больше не стягивали рати к границам. Яромир слыхал, что в Анвардене возводят огромный храм. Войска стерегут многолюдное строительство, чтобы не разбежался народ. Ремесла, торговля - все у них теперь сосредоточилось вокруг храма.
   Гонец Мирко из Звониграда приехал сперва на заставу. Но Яромира он там не застал, и какой-то русоволосый парень сказал:
   -У князя сын родился, он поехал к жене.
   Парень обещал сам проводить гонца к князю. Это был Брослав.
   -А она вправду небожительница? - со смущенной улыбкой спрашивал по дороге Мирко.
   -У нее даже сияние есть, - подтвердил Брослав. - Представляешь, я видел: она сидит, прядет и светит себе сиянием.
   Они выехали на проселочную дорогу. Брослав направил коня к дому у края деревни.
   -Вон там они живут.
   Мирко перевел коня на шаг и, с высоты седла заглядывая через забор, увидел свернувшегося у порога большого желтого пса и высокого бородача с топором, который обтесывал колышки. Старые яблони во дворе уже гнулись под тяжестью яблок. Похоже, хозяин задумал подпереть ветви.
  
   Яромир позвал красавца-гонца за стол, не сводя удивленного взгляда с его правильного, чуть более смуглого, чем обычно у северян, лица. У гонца еще не росла борода, по плечам рассыпались черные кудри, и его можно было принять за девушку, если бы не мужественные очертания подбородка и скул. Улыбка у него была тоже девичья, застенчивая.
   -Ты кто же сам-то? - подняв брови, спросил Яромир.
   -Я пастух. Овец пас в Брезнице, а теперь князю Влашко служу, - ответил гонец.
   -Скажи князю Влашко, что хочу быть его другом, - говорил гонцу Яромир. - Пусть укрепляет южную границу, будем держаться вместе.
   Они вели разговор до позднего вечера. Яромир расспрашивал о звониградской земле, о тамошнем новом князе, рассказывал, что задумал и что успел сделать сам. Девонна тоже села за стол, зажгла фитилек. Мирко робко сказал:
   -Княгиня Девонна, можно тебя попросить?
   Девонна улыбнулась:
   -Что тебе хочется?
   -А можешь ты показать свое сияние? - запинаясь от смущения, выговорил гонец. - Я ехал к вам - вот бы, думаю, мне тебя увидеть! А если увижу, то, думаю, вот бы в сиянии, княгиня!
   Под восхищенным взглядом юного гонца Девонна окружила себя ровным светом, и юноша даже ахнул, прижав руку к сердцу.
   Наконец Мирко положили спать в небольшой клетушке рядом с горницей. Яромир остался за столом писать письмо князю Влашко. Яромир жалел, что под рукой нету Брослава. В его собственных неуклюжих пальцах плохо очиненное гусиное перо выписывало грубые каракули, хотя когда-то в Тиндарите Яромир привык записывать и пером на бумаге, и острой палочкой на глиняной доске лекции уличных учителей. Яромир писал глубоко заполночь. Девонна тихо присела рядом с мужем на лавку.
   - Давай я перепишу набело?
   Она заново очинила перо и начала быстро писать, иногда приостанавливая руку и задумываясь. Яромир смотрел, как привычно и твердо Девонна держит перо, и чистый лист заполняют строчки, написанные ее красивым и четким почерком.
  
   Яромир знал, что теперь его письмо написано хорошо. Девонна исправила бы, если бы он допустил ошибку или неумело связал слова. Они с Яромиром легли спать только под утро.
   С рождением сына его жена укладывалась с краю лежанки: чтобы, не разбудив мужа, вставать среди ночи к ребенку. Небо на востоке уже серело. Шалый, свернувшийся на пороге, встал, потянулся, припадая на передние лапы, и снова свернулся в клубок.
   Внезапно пес быстро поднял косматую морду. Он расслышал топот копыт по пыльной, влажной от росы проселочной дороге. Еще миг - и Шалый громко залаял. Но от калитки уже долетел крик Радоша:
   -Здравствуй, князь Яромир! Я с вестью!
   Сразу после радостной вести из Звониграда Яромиру пришлось выслушать от Радоша плохую.
   -Яромир, мы налетели на них за поворотом по дороге на Даргород. Прямо клинок к клинку! Мы бы и развернуться не успели! Знаешь, кто это такой? Он называет себя даргородским князем. Яромир, он поля жжет, вешает мужиков, которые ему не хотят служить, а остальных гонит впереди своих вардов в бой, вместо щита! Мы расспросили, говорят, вардов с ним не очень много. Я думаю как? Они через границу по болотам прошли. Большому войску там крышка, и с обозами не пролезешь, а эти проскочили. Но все же их больше, чем нас. Мы бы поехали в погоню: жалко же, он хлеб на корню палит! Но их много, Яромир, а нас горстка, мы бы не справились. Я решил - к тебе за подмогой.
   Радош рассказал о стычке. Дорога свела их с самозванцем лоб в лоб за поворотом возле холма. Делать было нечего, приняли бой, в котором маленькой дружине Радоша пришлось очень туго. Он спас отряд только тем, что быстро выдвинул вперед заслон, а прочим приказал отступать. Кому оставаться в заслоне, определено было заранее. В это число вошел и сам Радош. Он, хоть и был начальником своих бойцов, беречь себя ни за что не хотел.
   Дружина Радоша от боя ушла, а заслон погиб почти весь. Спаслось только несколько воинов - и то благодаря тому, что, вырвавшись из схватки, кинулись в реку Мутную. Стрелять по ним стреляли, а следом в воду не полезли: холодная и глубокая река быстро сносила вниз всадников, отчаянно цепляющихся за уздечки и гривы коней.
   Радош и еще двое выживших нашли своих и, подсчитав потери, решили вернуться на заставу.
   Яромир слушал, опустив голову на руку, склонившись над столом. Мирко, одевшись, потихоньку вышел в горницу и замер на лавке. Девонна сидела рядом с мужем, укачивая на руках маленького Креса.
   -Как звать этого князя Даргородского? - обронил Яромир. - Я... сверну ему шею!
   -Князь Кресислав, - ответил Радош.
   Яромир бросил быстрый взгляд на своего новорожденного сына, и у него сжалось сердце.
  
   Подошла к концу осень. Трава полегла, в овраге сделалось мокро. Репейник давно отцвел, потемнел и умер. Засохшие и тут же отсыревшие стебли хлестали друг друга на ветру. В это время Вирку всегда было грустно и беспокойно. Он знал, что на зиму овражники, лесовицы, дубровники ложатся спать в норах и дуплах, а пробуждаются какие-то другие...
   Вирок мечтал и сам так же заснуть, проснуться весной и пойти на север. На севере очень холодная зима. Там Вирок не смог бы жить в овраге и ночевать у костра, кутаясь в несколько рваных одеял. Его бы засыпало снегом, и он замерз.
   Но зато на севере живет человек, о котором маленькая овражница все время думает так: "Деревья леса кланяются тебе. Травы слышат твои шаги". Вирок знал, о чем она думает. И весь лес думал об этом. Тот человек на севере - они надеялись на него. И Вирок собирался весной пойти его искать. Надо было только пережить зиму. У Вирка был запас орехов и ягод, но все равно будет голодно. Как лис, он ловил полевых мышей и старался, пока можно, не трогать запасов.
   Однажды утром, сидя в зарослях на склоне оврага и жуя съедобный корешок, Вирок услышал, что над ним раздвинулись ветви. Паренек обернулся и увидел среди высоких стеблей перепуганное лицо своей маленькой соседки по оврагу. Она смотрела ему в глаза, и Вирок чувствовал, как в его душе растет тревога. Через миг женщина исчезла. Покачав головой, парень встал и огляделся. Что напугало жительницу из зарослей?
   Вирок стал подниматься по склону. Сверху донесся треск веток. Земнородные ходят бесшумно, это был человек. Неуклюжий, неловкий человек. Задрав голову, Вирок увидел, как по узкой тропке спускается запыхавшийся деревенский священник. Вирок в несколько прыжков оказался возле старика, поддержал под локоть. Священник никогда сюда не приходил! Он тяжело дышал и держался за сердце, подол рясы был весь в репьях. Вирок хотел усадить его на ствол искривленного дерева, росшего на склоне оврага. Но старик удержался на ногах, схватившись за рукав драной рубашки Вирка.
   - Нет времени. Беги скорее, как можно дальше, в дальний лес, в самую чащу. Жезлоносцы в деревне. Сам магистр Эвонд. Им сказали, что ты живешь в овраге.
   Вирок растерянно огляделся.
   -А они чего?..
   - Беги, убьют! - крикнул священник. - Скорее, не мешкай!
   Со стороны деревни донесся далекий, пока еще еле слышный лай песьей своры. Вирок кинулся на дно оврага. Но овраг был хоть и длинным, не мог вывести в лес - нужно было бежать еще по открытому полю и перелескам. Вирок надеялся, что успеет. Лай собак приближался, а затем стал слышен и топот коней, скачущих по краю оврага. Хватаясь за стебли травы, Вирок карабкался с другой стороны по склону и услышал:
   - Вон он!
   Когда голова Вирка показалась над склоном, и он вылез на открытое место, всадники уже скакали наперехват, собаки с лаем неслись впереди коней. Высокий человек в черном управлял облавой, указывал руками, и громко кричал:
   - Уйдет! Стреляйте, уйдет! Собак туда! Стреляйте!
   Вирок бежал по лугу к ближайшей роще, не помня себя, собаки мчались следом. На бегу Вирок почувствовал острую боль, ниже колена в ногу ему вонзилась стрела. Сын овражницы споткнулся, захромал, но продолжал бежать к роще.
   Добежав, Вирок вломился в кусты, проскочил заросшую высокой травой полянку и обхватил руками древесный ствол. Свора собак ворвалась в рощу следом за ним. Вирок застыл... Он хотел спрятаться, представляя себя частью всего, что растет и движется: пожухшей травой, голым кустарником и облетевшими деревьями. Ему показалось, что он растворяется в них. Голоса всадников звучали для Вирка, как во сне:
   - Псы потеряли след!
   - Эти твари умеют наводить морок...
   -Обыщите рощу! Каждый куст обыскать!
   Вирок стоял, не думая ни о чем. Рядом перепорхнула с ветки на ветку мелкая птица. Несколько всадников, гарцуя вокруг, стали мечами рубить кусты. Птицы с возмущенным писком и криком разлетались - их там оказалась целая стайка.
   Но Вирку не удалось отвести глаза погоне. На землю из его раненой голени текла кровь. Собаки, почуяв ее, захлебывались лаем.
   -Он где-то здесь!
   Магистр Эвонд в заляпанных грязью сапогах, черной сутане, под которой была, как обычно, надета кольчуга, напряженно всматривался перед собой. Взгляд в упор - это то, чего не выдерживал морок. Вдруг Эвонд ясно разглядел худощавого подростка, прижавшегося к стволу дерева. Магистр показал рукой:
   -Вот он!
   Затекшими руками Вирок изо всех сил держался за ствол. Он прижался щекой к коре, по-прежнему стараясь перестать думать по-человечески, забыться, слиться с деревом, в котором на зиму уже уснули живительные соки. Но его видели. Две стрелы сразу вонзились в бок и в спину Вирку. Когда он задрожал и сполз наземь, всадники отозвали собак и поскакали дальше. Магистр Эвонд исполнял клятву очистить анварденские леса от земнородных.
   ...Солнце начало клониться к закату. Облава давно ускакала. В роще стояла тишина. Вирок с трудом отполз дальше в заросли. Примятая трава под ним была в крови. Темнело в глазах. Вирка охватило одно желание, словно чей-то настоятельный зов: надо спрятаться. Он понял: надо найти очень тайное место, яму у развилки корней. Скрыться Вирок хотел не от жезлоносцев - их он больше не боялся. Он просто чувствовал, что умирать надо в тайном, темном месте.
   Но Вирку хватило сил только на то, чтобы забиться в самую глубь кустарника. Ему снова казалось, что он исчезает, становится одно с корнями и опавшими листьями. Стемнело. Закапал дождь, потом тучи разошлись и между голых веток стало видно небо с крошечными звездами в глубине. Наконец Вирок закрыл глаза и теперь уже без труда позабыл свое человеческое "я" и растворился в шелесте голых ветвей.
  
   Поздней осенью в одном из лесов Анвардена немолодая плотная женщина с блестящими темными глазами раздвинула голые ветки, широким шагом вышла на поляну, отряхнула от сухого репейника свободную длинную юбку. За ней выскочил большеглазый, растрепанный мальчик.
   - Ого, озеро, я же говорил! - закричал он. - Ершех, смотри!
   Поляна действительно спускалась к озеру, которое по осенней поре казалось серым и мрачным.
   Мальчик готов был бежать к воде уже сейчас, но женщина поймала его за грязную рубашку:
   - Куда?! Сначала надо обустроиться, потом бегать. Еще посмотрим, подойдет ли нам это место.
   Двое парней вышли из зарослей, огляделись, скинули с плеч тяжелые дорожные мешки. Третий замешкался, подавая руку светловолосой девушке, чтобы помочь ей переступить через поваленное дерево. Девушка была совсем подростком. Она могла легко перепрыгнуть через ствол, но взялась за протянутую руку:
   - Спасибо, Нейви!
   Женщина по-хозяйски оглядывала поляну.
   - Заночуем здесь. Несколько дней постоим. Окорока, что Ершех добыл, дня на три хватит.
   - Правильно, хозяйка Кейли, - окликнулся сам Ершех, прислонившись к дереву и скрестив руки. - Мышонок устал, и Лени тоже, верно? - он снял плащ и расстелил на поваленном дереве. - Садись, Лени!
   Молен - Лени ее звали в семье - присела.
   - Потом будет сидеть, сейчас надо обед готовить, - сказала хозяйка Кейли. - Элст, где там топор? Озеро - опять же: сколько можно не мыться?! Лени, пока парни разводят костер, сними-ка с Мышонка рубашку и штаны, постираешь. Пока дождя нет, высохнут. Мышонок, хворост собирать, потом нагреем еще один котелок - и будешь мыться! - распорядилась она.
   Элстонд достал топор, и вместе с Нейви они отправились за дровами.
   Хозяйка Кейли тем временем, подобрав подол платья, села. Она достала мешочек с кореньями, сушеными грибами и крупой, завернутый в холст хлеб, окорок и стала наблюдать, как ее подопечные, набрав хвороста, разжигают костер.
   Пришел Ершех с полным котелком воды:
   - Так что, хозяйка Кейли, может, мы с Мышонком к озеру сходим? Вроде и безопасно, но мало ли, Лени там одна.
   - А что ей будет? Озерник, что ли, утащит, - рассмеялся Мышонок. - Они, говорят, уже спят осенью!
   - Долго не ходите, - напутствовала хозяйка Кейли. - Надо для шалаша нарубить веток.
   - Мама, давай я нарублю, - предложил Элст.
   - Я помогу, - вызвался Нейви.
   - Ты лучше мне помоги почистить овощи, - сказала Кейли.
   Она помнила, как недавно у Нейви нечаянно сорвался топор, и парень угодил себе обухом по колену.
  
   У черноволосой Кейли из Анвардена все дети были светлые и сероглазые - в отца. Высокий, медлительный Элстонд, усердная и спокойная Лени, шустрый Мышонок - все трое внешне похожи друг на друга. Совсем девчонкой веселую, бойкую Кейли выдали замуж за пожилого богатого лавочника. У мужа оказался буйный и раздражительный нрав, он часто пил, а, напившись, кричал: "Я вас кормлю, одеваю! Без меня пропадете все!". У него было несколько лавок в разных частях города. Спустя два года после рождения Мышонка лавочника разбил удар, и он умер, оставив семью в долгах.
   Дела оказались в таком беспорядке, что соседи только вздыхали и качали головами: вдова с тремя детьми того и гляди пойдет по миру! Но не тут-то было. Женщина разобралась с бумагами, договорилась с кредиторами, продала дом и все лавки, кроме одной, и расплатилась с долгами. Теперь Кейли хозяйничала в единственной оставшейся лавке и в ней же, за перегородкой, жила ее семья. За три года, на зависть и удивление соседям, дела у вдовы пошли на лад. В жилом покойчике было чисто и уютно, на окнах стояли цветы, дети ходили опрятно одетые, учились грамоте. Элст помогал в лавке, Лени вела весь дом, чистила, мыла и готовила, а сама хозяйка Кейли, располневшая, но все еще привлекательная, весело торговала, шутила с покупателями, помогала бедным, шила себе и дочке новые платья и собиралась открыть еще одну лавочку.
   Но тут начались знамения конца света. За недолгий срок улица зажиточных ремесленников и лавочников, где жила Кейли, превратилась в грязные трущобы. Кейли боролась, как могла, и закрыла свою лавку одной из последних. Она и так месяцами отпускала товары в долг - по теперешним временам даром, потому что ее должники совсем уже обнищали, и взять с них было нечего.
   - Что значит конец света? - ворчала Кейли. - Теперь, значит, решили не покупать, не продавать, не одеваться! Может быть, еще и не умываться?! Всю жизнь я работала, чтобы у меня, у детей было будущее. И вот тебе! Не будет будущего! Разве так делают? - Кейли вздыхала и выразительно поглядывала куда-то вверх.
   Счастье у подножия Престола казалось ей очень сомнительным уже потому, что Кейли не построила его своими руками.
   - Бродяжничать не пойдем! У семьи должен быть дом! - отрезала она, когда Элст завел было речь, что работы нигде нет, хотя он и даже Мышонок каждый день искали заработка, а Кейли с дочкой пытались ходить по богатым домам за стиркой. - Что хочешь делай, а семья должна жить, - повторяла она. - Хоть лошадь посторожи богачу, хоть сапоги почисти, - наставляла она парня.
   А потом пришли совсем черные дни. Всех мужчин брали в войско, у подруги с соседней улицы взяли сыновей и мужа. Сама женщина больше не могла содержать себя и младших детей и пришла к Кейли прощаться.
   - Пойду, куда глаза глядят. Слышно, под Анварденом строят храм. Пойду туда. Хоть там есть работа. И у тебя, когда Элста заберут, другого пути не будет. Может, и увидимся.
   Кейли проводила подругу, вернулась в дом, встала посреди комнаты, хлопнула в ладоши.
   - Все сюда!
   Лени оставила шитье, Элст выглянул из чулана, куда мать только что послала его за дровами, Мышонок высунулся из-за печки.
   - Собираемся и уходим. Ни на какую королевскую службу ты не пойдешь, - сказала она Элсту. - И никакой храм строить тоже не будешь. Ночь дома ночуем, а на рассвете - в путь.
   - Мам, а мы куда? - спросил Мышонок.
   - Подальше отсюда.
   - Но парни все идут в войско, - начал было Элст.
   - А ты не пойдешь. Не для того я тебя растила, чтобы тебе умирать невесть ради чего. Богоборец, говоришь? Он против небесного Престола восстал. Вот пусть небожители с ним и воюют. Если ты такой храбрый, лучше нас защищай.
   Собираясь в дорогу, Кейли поучала детей:
   - И храм без нас возведут! Никогда такого не будет, чтобы нас разогнали по разным баракам, как будто мы не семья, а какие-то каторжники! И работать от зари до зари не для себя, не для будущего, а строить непонятно какой храм! Лучше жить под открытым небом, но всем вместе.
   С тех пор они и были в пути. Кейли вела своих детей по дорогам Анвардена, скрывая старшего сына от королевского войска, а остальных - от бараков на строительстве храма.
  
   На поляне горел костер. Выстиранная одежда сушилась на веревке, протянутой между двумя деревьями. Нейви в ожидании обеда достал из походного мешка книгу. К нему подсел Элст, заглядывая через плечо.
   -Стихи?
   -Ну да... поэма, ее сочинил Ренино в эпоху Расцвета Соверна.
   -А у тебя свои стихи есть? Ты же говорил, что ты тоже стихотворец.
   -Есть свои, - кивнул Нейви. - Только ну их... они мне не нравятся.
   Мышонок, вымытый и закутанный в куртку Ершеха, сидел возле костра. Ершех, положив руку ему на плечи, вполголоса рассказывал, как в Залуцке он в детстве воровал с ребятами на рынке.
   - А я бы испугался красть, - признался Мышонок.
   Ершех фыркнул.
   - Кого это испугался бы? Вседержителя? Он, по-твоему, сидит на небе с розгой и смотрит, кого бы вдарить за воровство пониже спины? Тогда уж он вдарил бы богатым, они вон сколько награбили!
   - Нет, не его, а что люди заметят! - ответил Мышонок. - И еще, мама меня один раз так наказала, когда я стащил кусок пирога... И сказала, что красть нельзя.
   - Так мы же у чужих крали, а не у своих! - рассмеялся Ершех. - Вот у вас, к примеру, я никогда красть не буду.
   - Нейви, - послышался голос хозяйки Кейли, - откладывай книжку, бери миску. Ершех, вот тебе, а это Мышонку передай... Элст, не спи.
   Лени у костра разливала похлебку, а Кейли передавала миски вместе с ломтями хлеба.
  
   Нейви был сыном судьи из Мирлента. В начале войны он вступил в войско и под предводительством Эймера Орис-Дорма дошел до заставы неподалеку от Гронска. В битве, когда северян спасли пробудившиеся ночницы, Нейви был ранен и попал в плен. А возвращаясь домой, повстречал семью хозяйки Кейли. В то время с ними уже бродил бесшабашный вор из Залуцка Ершех. Ершех неплохо знал язык вардов, успел пожить в разных городах и на вопрос, откуда он умеет то или это, часто отвечал: "Жизнь научила".
   Костер горел уже в сумерках. Нейви помог Лени отмыть котелок, и все расселись вокруг огня. Хозяйка Кейли уложила Мышонка в шалаше, укутав его в одеяло.
   - Хоть бы разок под крышей переночевать! - вздохнула она
   - Ночевали же в трактире, мама, неделю назад, когда были дожди, - подал голос Элст. - И в заброшенном доме ночевали.
   - Под своей бы крышей, - уточнила Кейли. - А война еще вся впереди, считай, и не начиналась. Правда, Нейви у нас уже успел повоевать... и даже в плену побывал.
   Ершех пожал плечами.
   - Ну, Нейви вроде как на войну с радостью пошел. Сам говорил: мой долг королю! А я с самого начала - как Элст, - Ершех похлопал сына Кейли по плечу. - Обойдется король без наших долгов. А теперь и Нейви сам уж больше не стремится королю долг возвращать. Как же ты так, Нейви, сначала такой порядочный был, а теперь ничуть не лучше нас по кустам прячешься, воевать не хочешь, - засмеялся Ершех.
   Сын судьи спокойно ответил:
   -Надо поступать справедливо. Когда я попал в плен, я выбыл из войны: князь Яромир мог меня повесить или держать в кандалах. Северный князь отпустил пленных на волю. Я не вправе воспользоваться его милосердием, чтобы снова с ним воевать. Понимаешь, Ершех, я считаю себя пленным условно.
   - А что же ты в плену не остался? - хмыкнул Ершех. - Тебя же там и кормили, и не обижали?
   - Кормили, пока лежал раненый, - нахмурился Нейви. - Когда я лечился, познакомился с одним парнем, он писарь у князя. Звал меня переводчиком. Я отказался, потому что у меня в Мирленте отец.
   -Вот ты вернешься в Мирлент, и тебя опять в войско заберут, - вставил Элст.
   Нейви вздохнул:
   -Поэтому я и бродяжничаю.
   Ершех недовольно поморщился.
   - Ну и чудак ты, Нейви: обязан - не обязан. Только и слышишь: долг, долг. То ты был должен королю, теперь должен князю Яромиру.
   - Конечно, - невозмутимо подтвердил Нейви. - Моя жизнь и свобода была в его руках, он не стал этим пользоваться. Значит, и я не могу теперь пользоваться самим собой, чтобы причинять ему вред.
   Ершех с насмешливой жалостью посмотрел на Нейви:
   - Ты что, думаешь, этот князь Яромир даром вас всех отпустил, из милосердия? И сам ничего на этом не выиграл?
   - Меня не касаются его выгоды, - возразил Нейви.
   - Люди делают только то, отчего хорошо прежде всего им самим, - возразил Ершех. - Особенно князья и правители. Ты думаешь, что ты по уши в долгу перед богоборцем? Да не беспокойся, не прогадал он на своем "милосердии"!
   - Какая же ему польза? - вмешалась и Кейли.
   - Я же не могу влезть к нему в голову, - обернулся Ершех. - Может, князю выгодно, чтобы его считали добрым правителем. У него же войско маленькое, вот он и подлизывается, чтобы в случае чего за него стояло ополчение. Ну, это к своим. А пленников он, может, как раз для того пощадил, чтобы против него не воевали такие вот честные ребята, как наш Нейви, которые все делают ради долга! Пусть лучше живые ходят и всем рассказывают, какой князь Яромир хороший.
   - Так ты тоже не воюешь, - подал голос Элст.
   - Да в том и разница! - весело подхватил Ершех. - Все мы трое не воюем, хоть все трое и не трусы, а причины разные. Ты ради семьи. Ну, положим, у меня нет семьи. Была бы у меня мать, сестра, я бы тоже ради них не пошел...
   - Не грусти, Ершех, - тихо сказала Лени.
   - Да что теперь! - придвигаясь чуть ближе к девушке, продолжал вор. - Речь не о том. Нет семьи - тоже неплохо, - он тряхнул головой. - Зато свободен. Вот о чем я и говорю. Я не воюю, потому что я никому ничего не должен. Ни королю, ни князю. А Нейви как раз наоборот. Он не воюет - потому что должен всем. Он и шагу не ступит просто так, а сто раз подумает: не обязан ли он кому-нибудь? И добро-то делает не потому, что хочет, а потому что должен.
   -С чего ты взял? - обиделся Нейви. - Посмотри сам, мы все связаны друг с другом. Мы помогаем друг другу, и я обязан матушке... хозяйке Кейли, - он покраснел, заметив свою оговорку, а Кейли засмеялась:
   - Да ладно, где трое детей, там и четвертый в радость, - и обернулась к Ершеху. - Что-то не то ты говоришь. Про правителей я не знаю, Нейви-то дворянин, а мы простые люди. Но как же без долга? У матери есть долг перед детьми, у детей - перед матерью, у жены и мужа тоже долг друг перед другом. Даже лавочник должен торговать честно, а покупатель, если взял что-нибудь в долг, пусть потом вернет деньги.
   - О-ох, - вздохнул Ершех. - Да ведь скучно так жить.
   - Но постой... вот ты наш попутчик, ты идешь с нами... - начал было рассудительный Элст.
   - Да потому что вы мне свои! - голос Ершеха даже зазвенел. - И за вас буду драться - не по долгу, а потому что так чувствую. Я никого в должниках не держу, и сам дружу не по обязанности. А у тебя, Нейви, и настоящей дружбе места нет, а все одна сплошная торговля, как у лавочника, о котором хозяйка Кейли...
   - А если тебе попутчик вдруг разонравится или ты "чувствовать" перестанешь? Бросишь его? - хмыкнул Нейви.
   - Что значит брошу? Не по пути нам, значит. Тогда своей дорогой пойду. Но ведь и ему никто не мешает от меня уйти. Каждый сам за себя решает. Я с собой никого не зову, и меня может любой прогнать. Хоть сейчас прогоняйте!
   - С ума сошел! С какой стати мы тебя прогоним? - возмутилась Кейли.
   - А если ты бросишь попутчика в тот самый час, когда ему больше всего будет нужна помощь? Как можно на тебя надеяться? - спросил Ершеха сын судьи.
   - Ничего ты обо мне не знаешь! - взвился Ершех. - Ты думаешь, я вор, а ты весь чистенький, как белый голубь? Как же: ты королю долг заплатил, князю заплатил, всем прямо долги раздал, теперь вот и хозяйке Кейли долг отдаешь! Я знаю, что ты думаешь: еще твой отец таких, как я, в тюрьмы отправлял! Что же ты тоже судьей в Мирленте не стал? Я вор, да, с детства! Пока ты книжки читал, я уже голодал, и в грязи, в подвалах ночевал, и такое видел, что тебе не снилось. Но я хоть не лицемерю!
   - С чего ты все это взял? - повторил Нейви. - Почему ты решил, что я считаю себя чище тебя? Все время мы с тобой едим за одним столом... у одного костра, - поправился он. - И я никогда не говорил ничего про то, что ты вор, потому что... - он смутился совсем. - Потому что только благодаря тебе мы последнее время и сыты.
   -Выходит, мы все живем воровством, - буркнул Ершех. - И благородный сын судьи Нейви - тоже.
   -А ну-ка перестань! - вмешалась хозяйка Кейли. - Нейви тебе ничего плохого не сказал!
   Ершех опустил голову.
   -Знаю, я опять начал... Вы - семья, а я не умею жить в семье. С детства один... за каждый кусок приходилось драться! Вы же не знаете, каково это...
   - Ершех, - утешила Лени. - Ты уже не один. Ты теперь с нами.
   - Ты добрая душа! - поблагодарил Ершех. - Все бы были такие!
   - Да брось, Ершех, - Кейли махнула рукой. - Давайте пить травник, вон уже вскипел. Лени, разлей по кружкам. Нейви, садись поближе. Элст, если хочешь спать, иди к брату в шалаш.
  
   Кресислав штурмом взял Ирменгард. Он не пошел на Даргород, а свернул и кинулся глубже к северу. Там и ждала его старая крепость на побережье моря Хельдвик, по которому издавна пролегал путь хельдских кораблей.
   В захваченной крепости Крес решил зимовать.
   Кресислав сидел на кровати, опираясь на гору подушек, укрывшись медвежьей полстью, и слушал, как за узким окном ревет еще не скованное льдом море и свищет ветер. В покое было жарко натоплено, прямо напротив кровати пылал огромный камин. На приземистом тяжелом столике стояли свечка, кувшин вина и высокий кубок; каменный пол, похожий на мостовую, застлан звериными шкурами.
   У Кресислава была перевязана грудь, на повязке засохло пятно крови.
   -Подай еще вина, - велел он Ивору.
   Его стремянный расположился прямо на полу на шкурах.
   -Лекарь сказал, чтобы ты не пил много: у тебя опять пойдет кровь. Ты и так набрался.
   Ивор не любил, когда Кресислав напивался допьяна. У Креса и трезвого-то характер был тяжел, а во хмелю ему все поперек.
   Кресислав потряс головой:
   -Сказал - значит, неси. Я вроде князь.
   -Ну ладно, погоди, принесу, - согласился Ивор.
   Но он не спешил вставать с места. Он знал Креса: может, еще забудет.
   -Князю Яромиру со мной не тягаться, - с хриплым смешком сказал Кресислав. - Хорошо бы схватиться с ним один на один, а? Говорят, в Даргороде на игрищах его никто не мог одолеть. Вот бы съехаться с ним в чистом поле!
   -Смотри, как бы он тебя из седла не выбил, - тихо сказал Ивор.
   Крес побледнел, сердясь. Ему казалось, что Ивор нарочно его так дразнит: чуть что - скажет: "Смотри, тебе это не по плечу". "Зачем каркает? - думал Кресислав. - Как будто нарочно ему нравится сомневаться в моей силе и моей удаче!".
   -Я так и знал, что богоборец, когда услышит обо мне, побежит к Даргороду. Ведь я - даргородский князь! Должен же я отвоевать себе свою вотчину! Ну, а я тем временем взял Ирменгард. И прошел мимо Даргорода, пускай там Яромир без меня скучает, - похвалялся Кресислав. - А знаешь, что будет теперь?
   -Что? - спросил Ивор.
   -Теперь я найму хельдов в дружину, - ответил Крес. - Чем заплачу? А пусть грабят, что хотят. Для кого беречь, если конец света? Тогда у меня будет войско сильнее Яромирова. Ирменгард недаром самый северный из наших городов. Слышишь, как море разбушевалось? За морем, наверное, край земли. А где-то на побережье, и там, и сям, стоят длинные бревенчатые дома. Хельды зимуют на берегу, а весной выходят в море. Ирменгард всегда водил с ними дружбу. Нам повезло, что из-за восстания тут началась неразбериха, а то бы хельдские воины помогли здешним отстоять от нас крепость. Я боялся этого больше всего. Они умеют драться, это все знают. Но теперь они будут драться за меня. Яромиру нечем платить наемникам. Золото давно ничего не стоит, зерно нужно ему для посева. А я заплачу...
   Кресислав откинулся на подушки. Ему было тоскливо, и ныла раненная стрелой грудь. В покое стало совсем тихо, а рев моря за окном, казалось, усилился. Кресислав тяжело вздохнул и вспомнил:
   -Принеси вина, я сказал!
   -Ладно, - Ивор взял кувшин и пошел в погреб.
  
   За дверью покоя стояли двое охранников-вардов. Охрана у дверей Кресислава, сменяясь, дежурила всю ночь.
   Набрав в погребе вина, Ивор крепко прижал к груди кувшин и пошел обратно. В голове у стремянного вертелись невеселые мысли.
   Ивор на всю жизнь был пристегнут к Кресу, к самодуру, непредсказуемому, вспыльчивому князю. Ничего своего у Ивора не было, и впереди ему тоже ничто не светило: ни слава, ни княжеский венец. Пусть даже ненадолго, до конца света... Ивор не любил побратима, но и не ненавидел его. Крес был опасным товарищем, у него на лбу было написано, что однажды он сломает себе шею. И вместе с ним придется ломать шею его стремянному. Но Ивору никогда не приходило в голову бросить Креса, уехать искать себе другую судьбу. Парень не представлял, что ему делать одному. Рядом с Кресиславом все было хотя бы просто. Ивор сжился и с хлопотами, и с благами, которые давало ему положение побратима и слуги князя, или, как говорили варды, оруженосца. А куда подашься один, кому ты и где еще нужен? Ивор привык зависеть от других еще с детства, когда испробовал, каково быть сиротой.
   В глубине души он завидовал Кресу. Ивор признавался себе в этом, думая: "Крес сильный, всегда знает, что делать, ему всего досталось больше, чем мне". Из-за этого у Ивора и появилась привычка, на которую так сердился Кресислав: не разделять чувств побратима и в ответ на его похвальбу "каркать", предсказывая неудачу. Ивор видел, когда Кресу хочется поговорить и когда он напрашивается на поддержку. Но в это время Ивор думал: "Какое мне до тебя дело?".
   С кувшином вина он вернулся в княжеский покой. Поставил кувшин на стол возле оплывшей свечи и пустого кубка. Перевел взгляд на Кресислава. Но тот уже спал - полусидя, опираясь плечами на гору подушек и запрокинув голову. Перевязанная грудь с засохшим на повязке пятном была открыта, медвежья полсть сползла. Ивор с укоризненным вздохом поправил ее и начал сам собираться спать. Другой кровати в тесном покое не было. Но княжеский стремянный, привыкший и ночевать при своем князе, без всяких сомнений устроился на застеленном волчьими шкурами полу.
  
   Под Анварденом возводился великий Храм. Работы шли второй год, Неэр бросил на Храм все силы. Для новых и новых строителей быстро ставили бараки. Появился целый город бараков, обступивших растущие стены собора.
   Не так далеко оттуда был старинный монастырь Ормина Небожителя. В нем принимали монашество члены королевской семьи. Там, в уединении, в скромной келье жил теперь бывший король Олверон. Неэр с детства считал его своим наставником и вторым отцом. В эти трудные дни только ему король вардов мог рассказать, что творится у него на душе.
   В плохо освещенной келье стареющий книжник внимательно всматривался в лицо своего любимца:
   -Ты выглядишь утомленным и, кажется, разочарованным, государь.
   Неэр грустно улыбнулся, вспоминая ту пору, когда он сам звал Олверона государем.
   Обстановка в келье Олверона была очень простой, но не потому, что бывший король сознательно стремился к лишениям. Просто он впервые в жизни окружил себя только теми вещами, что в самом деле были ему нужны. Кровать у стены, лавка и стол, на котором собраны были письменные принадлежности: чернильница, песочница, бумага, гусиные перья и ножичек для их очинки. На полках стояло несколько книг. В затворничестве Олверон перестал читать много, он больше внимания уделял собственным мыслям.
   Неэр рассказывал бывшему королю, как задумал строительство Храма и рассчитывал с его помощью избавить страну от нищих, бродяг и воров. Теперь строительство разрослось. Лорду Торвару приходилось нанимать все больше надсмотрщиков. Без надзора люди работали плохо, небрежно обходились с инструментом, норовили сбежать. А надсмотрщиков тоже надо было кормить и одевать, ставить для них бараки. Они надзирали за рабочими, но за ними самими некому было надзирать.
   -Рабочих приходится запирать на ночь в бараках, некоторых выводят на работы в цепях. И так было всегда, дядя! Всю жизнь сила, которой обладали стоящие у власти, уходила на то, чтобы сдерживать развращенную человеческую природу. На то, чтобы облагодетельствовать народ, у государей уже не оставалось сил, - говорил Неэр. - Чтобы сохранить порядок, мне приходится держать целое войско надсмотрщиков и охраны, на всех не хватает припасов, для нарушителей порядка пришлось ужесточить наказания.
   Олверон тихо вздохнул. Власть сама по себе была ему чужда. Он видел сухое, упрямое лицо своего бывшего воспитанника и жалел, что когда-то возвел его на престол.
   -На строительстве меня прозвали Тюремщиком, - сказал Неэр. - Как Князя Тьмы. Люди ненавидят меня!
   Он знал, что простонародье называет теперь его стройку "королевской каторгой".
   -Я убеждаюсь, дядя: простонародье никогда не было способно ничем пожертвовать. Лучшим правителем в его глазах будет тот, кто даст каждому крышу над головой и вдоволь хлеба. И чтобы это все доставалось как можно легче, без жертв! Сейчас, на пороге конца, они не могут позабыть о своих удобствах и уюте! Все это вернется к ним у подножия Престола. Но они не хотят даже заслужить!..
   Неэр приезжал к дяде в монастырь изредка, поздними вечерами. Олверон ждал его куда чаще, чем он находил время заглянуть. Старый книжник видел, что Неэр берет в свои руки судьбу Анвардена и даже всего мира. Неэр пытается удержать Обитаемый в границах собственной воли. Олверону чудилось, в этом скрыт подвох, и жизнь скоро обернется против последнего анварденского короля.
  
   Однажды под утро в монастырь прискакал гонец от лорда Торвара. Он привез короткую записку королю. Неэр взял ее в руки, поднес ближе к свече. Отблеск пламени заиграл на бумаге. "Мой сын и государь. Ночью на строительстве храма вспыхнул пожар. Приезжай, все погибло. Твой отец и вассал, лорд Торвар".
   Небольшой отряд, сопровождающий короля, во весь опор проскакал по дороге и смешал снег с грязью. Неэр гнал коня так, что телохранители отстали. Огненное зарево затмило тусклый зимний рассвет, а в небе вместо туч клубился дым.
   За высокой бревенчатой оградой бараки и склады сгрудились почти вплотную. Когда начался пожар, их в считанные минуты накрыло огнем. Загорелись леса на возводящихся стенах, пламя охватило деревянные каркасы, раскалившись, обрушивалась кладка храма.
   Пожар никто не тушил. От неистово разрастающегося огня шел такой жар, что нельзя было сунуться ни с ведром, ни с топором. На безопасном расстоянии стояли и смотрели на пожар рабочие и надсмотрщики. Из пламени летели хлопья сажи, как будто черный снег. Он уже устлал землю, густо осел на лицах, волосах, одежде, доспехах.
   Неэр перевел коня на шаг. Конь пугливо всхрапывал. Лорд Торвар первым увидел короля. Он тоже был верхом, в окружении охраны.
   -Это поджог! - громко сказал он, подъезжая. - Мой сын и государь, это поджог! Я дознаюсь, кто это сделал! - лицо лорда Торвара, все в саже, выражало усталость и гнев.
   Неэр закрыл глаза, но даже сквозь опущенные веки ему был виден красный отсвет огня.
   Когда вспыхнул пожар, лорд Торвар не сразу позволил отпереть запертые на ночь бараки. Он боялся, что рабочие разбегутся, и начнется сумятица, которая помешает тушить огонь. Когда стало ясно, что бараки не отстоять, двери отперли. Обезумевшие люди в давке калечили друг друга, пламя разносилось быстрее, чем они успевали выбежать за ограду. На строительстве было много женщин. С ними жили их дети. Ведь Неэр хотел дать кров неимущим!
   Когда королю доложили, сколько народу сгорело заживо и сколько задохнулось в дыму, он не поверил. Как провидение могло это допустить?! Пожар на строительстве храма вызвал в народе толки, что государь-то, похоже, не так угоден Вседержителю, как про то говорят. Неэр понимал, что продолжать строительство невозможно: ему уже не хватит средств. Храм отвергнут небесным Престолом!
   На другой день лорд Торвар начал дознание. Ему доносили и раньше, будто рабочие на строительстве, особенно те, которых за попытку побега держали в цепях, говорили: "Хоть бы сгорел этот храм!". Неэр не интересовался расследованием. Он знал, что его отец кого-то допрашивает, даже добился каких-то имен. Но короля вардов это уже не трогало.
  
   Он пришел в королевскую часовню глубокой ночью. Небольшое древнее строение с высоким куполом было соединено с покоями короля крытым переходом. Неэр шел решительно, глядя прямо перед собой, высоко подняв голову. Своим ключом отворил массивную тяжелую дверь.
   В сумраке горели свечи. Круглый зал был построен без единого окна - окружающий мир не должен был напоминать о себе молящимся правителям. Вместо окон по всему кругу стены расположились ниши со статуями святых. Зажигать перед ними свечи, а также топить в часовне, чтобы не распространялся промозглый холод, было обязанностью особо приставленных служек. Неэр посещал место поклонения дважды в день - рано утром и около полуночи. С утра духовник короля проводил здесь службу, а вечером Неэр требовал, чтобы никто не нарушал его молитвенного уединения.
   Как только дверь закрылась за королем, его осанка изменилась. Неэр смиренно подошел к алтарю и с тяжелым вздохом преклонил колени на холодный каменный пол. Подушкой для коленопреклонения он не пользовался.
   То шепотом, то одними губами, то мысленно Неэр вел разговор с Вседержителем. Свечи догорали, и служка не смел войти, чтобы сменить их. Неэру казалось, что часовня погружается в такой же мрак, как и его душа.
   Ниша за алтарем вспыхнула ярким белым светом. Неэр затаил дыхание: в небесных вратах тонула в сиянии фигура вестника. Небожитель был одет в сверкающее зерцало и подобен живой свече. В часовне стало светло, как днем. Неэр склонился до пола, лоб его коснулся холодного камня.
   - Встань, - послышался голос небожителя.
   Неэр поднялся. Вестник Азрайя много веков являлся предкам Неэра здесь, в часовне. Сам Неэр ни разу не видел его, но знал, что это один из лучших воинов небесного края. Даже в мирные дни вестник приходил в доспехах.
   Выйдя из алтарной ниши, вестник встал перед Неэром и держал руку над его головой в благословляющем жесте.
   - Твоя жертва принята, - сказал вестник. - Твой храм не будет возведен в этом гибнущем мире, но, когда придет время, ты завершишь его у подножия Престола. Теперь не время строить. Пришел срок браться за меч. Миру стоять недолго, если ты будешь тверд и сделаешь то, к чему призван. Сроки исполнились, сын погибели явился, его нечестивые сторонники сделали свой выбор. Больше нельзя медлить. Ты избран! - вестник повысил голос. - Вседержитель ждет от тебя подвига. Ты должен собрать верных воинов и идти, чтобы принести кару врагам Престола.
   Неэр молчал...
   - Ты сомневаешься? - тихо спросил вестник.
   Неэр с трудом произнес:
   - Что я ни делал до сих пор, оборачивалось неудачей. Вседержитель прав во всем. Но... Я прошу... дай мне знамение. Знак, чтобы люди могли его узреть: они уже мне не верят.
   Вестник не удивился: предвидел.
   - На одну ночь и один день ты получишь сияние, подобно небожителю, как залог будущего. Потом ты утратишь его, до полной победы над сыном погибели. Вновь ты обретешь его у подножия Престола. Иди к своему народу в сиянии, потомок Ормина. Пусть видят, что ты взыскан милостью.
   Рука небожителя коснулась головы Неэра. Сияние расширилось, охватило обоих, и когда вестник сделал шаг назад, к алтарю, белое пламя словно разделилось на два языка. Теперь и человек, и небожитель были окружены светом, и когда небожитель исчез в арке небесных врат, в часовне было все так же светло.
  
   Зима миновала. Настало лето. Девушка брела по проселочной дороге. Небрежно заплетенные в косы светлые волосы растрепались, и в них запутался тяжелый жук. Девушка достала жука, рассмотрела и отпустила. Жук взлетел над лугом, а девушка с рассеянной улыбкой глядела вслед. У нее кружилась голова. Она не ела уже несколько дней, по пути ей много раз отказывали в милостыне.
   Бродяжка посмотрела на цветущий луг. Наверно, в лесу уже созрели первые ягоды. Она медленно направилась к лиственному лесу.
   Земляника росла прямо на опушке. Девушка набрала ягод, прямо с ладони в рот, устроилась под липой и задремала, прислонившись к шершавому стволу. Птицы перепархивали в кустах совсем близко от нее. Тень от листьев падала на серое, истощенное лицо нищенки и худую шею, которую открывал круглый ворот казенного платья. Раньше девушка работала на строительстве храма, который сгорел зимой. Она была сиделкой при больных.
   Под вечер девушка выспалась и встала. Ей хотелось пить. Прислушавшись, она уловила звон ручья в зарослях и пошла на звук. Бродяжка жила даже не одним днем, а одной минутой. Сейчас она не думала о предстоящей ночи, о зверях, что могут появиться в лесу, о злых людях, - просто обрадовалась ручью. Она напилась из горсти, встав на колени возле криницы, а потом опустила руки в прозрачную воду и глядела, как ручей струится сквозь ее пальцы. Девушка захотела рассмотреть в воде свое отражение, но течение было таким быстрым, что облик менялся, исчезал, утекал вместе с ручьем, и она не могла уловить, как выглядят ее черты. Девушка пошла по течению. Башмаков у нее давно не было. Босые ноги омывала вода.
   На закате она дошла до устья ручья, которое терялось в зарослях камыша. Ручей впадал в лесное озеро, тихое, неподвижное. Девушка села на камень. Наклонившись и раздвинув руками листья кувшинок, она наконец рассмотрела в воде свое лицо.
   - Майлди, - сказала она неуверенно. - Это я.
   -А я Райнди, - сказал кто-то за спиной.
   Девушка обернулась. Синие, черные, золотистые стрекозы порхали над кувшинками. Перед Майлди стоял человек, - в камышах, среди ветвей ракиты. Это был юноша примерно ее лет, со светлыми волосами, разметавшимися по плечами, и серо-голубыми глазами цвета озерной воды, в простой рубахе и закатанных по колено штанах. Может быть, он ловил в зарослях рыбу. Его заостренные уши были покрыты шерстью и расположены ближе к затылку, чем у людей. Но девушка не испугалась: незнакомец застенчиво и приветливо улыбался.
   - Ночью будет дождь, - сказал он. - Но не сильный и теплый. Я умею предсказывать погоду.
   Майлди улыбнулась в ответ. Прямо под камнем, коснувшись ее босых ног, проплыла озерная лягушка с длинными лапками. Девушка их не боялась. Она смотрела на незнакомца, на неподвижную гладь воды, на ивы у берега, на камыши.
  
   Лет двадцать назад в день солнцеворота на берег этого озера пришли девушки из деревни, которую днем миновала Майлди. Они купались, брызгались, шумели, бродили по берегу. Никого не удивило, что Айлинг, самая тихая из всех, отстала от стайки подруг. А вечером Айлинг вернулась в деревню. На голове у нее был венок из белых и желтых кувшинок и еще ворох - в руках.
   - Вот это да! - изумились девушки. - Где столько нарвала?
   Айлинг смутилась и улыбнулась, неопределенно показав рукой на озеро. С тех пор каждый день на закате, закончив дела по хозяйству, Айлинг уходила к озеру. Никто не знал, что в зарослях камыша ее ждал тайный друг. Их называли в народе побережниками, или озерниками. Говорили, они живут в воде, плавают, как рыбы или лягушки. Ими пугали детей: не ходи купаться далеко, тебя утащит озерник. Айлинг знала, что это не так. Озерник жил не в озере, а в зарослях камыша, и он не только не обидел бы детей, но не мог бы нанести вреда даже стрекозе. Он ощущал себя частью озера, прибрежных кустов и часами задумчиво смотрел на блики солнца в воде. Казалось, вся его жизнь проходит во сне. В первый раз, когда Айлинг встретила его, он сам вышел к ней навстречу - появился из ивняка в простой холщовой рубашке с цветами кувшинок в руках. Айлинг вздрогнула от неожиданности, попятилась. Озерник смотрел на нее, как будто только что проснулся. Он любовался ею так же, как озером, стрекозами, облаками.
   Всю жаркую пору лета девушка возвращалась домой под утро. А потом наступила осень. Озеро покрылось желтыми и красными листьями, голые ветви ив уныло чернели, по серой воде шла рябь. Под косым мелким дождем Айлинг снова пришла на озеро. Но озерник больше не вышел к ней. В тот день ударили заморозки, и он, видно, спрятался в какую-нибудь береговую нору и уснул.
   Нехорошее предчувствие сжало Айлинг сердце. Домой она вернулась в слезах. А вскоре открылась ее беременность. Мать плакала, отец кричал, требовал сказать имя виновника, клялся, что заставит его жениться. Айлинг наконец призналась, что это был озерник.
   Родители попытались скрыть позор своей дочери. Айлинг не велели выходить из дому, в деревне ее объявили больной. Зима выдалась холодной...
   Как только растаял снег, Айлинг побежала на озеро, прижимая к себе недавно родившегося ребенка, и растерянно остановилась посреди голых ив и прошлогодних сухих камышей. Никто не вышел навстречу. Но она не знала, как ей позвать, какое имя выкрикнуть на берегу. Она не дала любимому имени, для нее он был просто "он".
   - Это я, Айлинг... Я пришла! - крикнула она.
   Ребенок не плакал, возле воды он совсем успокоился, открыл глаза - и Айлинг показалось, что в них переливаются все краски весеннего леса. До ночи Айлинг бродила по берегу, всматриваясь в темные кусты. "Еще рано, - успокаивала себя молодая женщина, - еще не распустились листья, не прилетели птицы, для него еще зима, он спит".
   Айлинг снова и снова приходила к озеру. Мать с отцом больше не могли удержать ее взаперти. "Еще рано", - каждый раз говорила она себе.
   Ивы зазеленели, в кустах и камышах запорхали птицы, наступала поздняя весна. "Еще рано". Но однажды Айлинг поняла: уже поздно. Пришло лето, а ее любимый так и не вышел к ней и к сыну.
   В деревне говорили, что Айлинг помешалась, потому что связалась с нечистью. Теперь озерник утащит ее на дно озера. А Айлинг сидела у воды дотемна. Там ее сын научился ползать по берегу, в теплые дни на мелководье в воде он играл с водяными жуками. Стрекозы садились ему на голову.
   После солнцеворота ей показалось, что в ивняке мелькнула тень. Она бросилась туда, - прямо на нее смотрел озерник.
   - Ты? - вскрикнула Айлинг.
   Он рассеянно улыбнулся, не узнавая ее. А может быть, это был другой, и он видел Айлинг впервые.
   - Ты меня забыл?
   Озерник слился с зарослями, отступив в них.
   Еще неделю спустя Айлинг увидела его - или еще одного похожего - на большом камне у воды. Он сидел, опустив ноги в озеро, и смотрел, как блестит на солнце вода.
   - Это я, Айлинг! - окликнула она.
   Озерник испуганно посмотрел на нее и исчез в воде. До конца лета Айлинг встречала побережников еще несколько раз. Но был ли ее любимый среди них?
   Миновала еще одна зима. Все лето Айлинг водила своего подросшего сына на берег озера. Она назвала его Райнди. Мальчик уже бегал: полукровки растут быстрее обычных детей. Играя с матерью, он прятался в зарослях, залезал на согнутые над водой стволы ив. Айлинг испугалась, когда он нырнул и поплыл под водой, как лягушка. Но в воде Райнди был, как дома.
   Так шли годы. Айлинг понимала, что сына надо растить, поэтому работала в огороде, пряла и ткала, смотрела за скотиной. Только по вечерам, переделав все дела, иной раз она шла на озеро. Жили они с сыном бедно, в деревне на них сначала косились, потом привыкли. Замечали, что мальчик умеет предсказывать погоду: особенно чутко Райнди ощущал, что будет дождь. Если его брали ловить рыбу, то рыбалка всегда бывала удачной. Поэтому все считали, что сын озерника - создание не только не опасное, но порой и полезное.
   Как-то зимой Айлинг простудилась и заболела. До весны она не дожила. Когда растаял снег, Райнди - уже подросток - пришел на берег один.
   К тому времени умерли и старые родители Айлинг. Полукровка-озерник был плохим хозяином, с ним жилище скоро обветшало. Ему нашлось дело: деревня приспособила его в пастухи, чтобы не ел хлеб даром. Последние годы выдались тяжелыми: скота осталось мало, деревня обнищала, священник все строже предупреждал насчет "нечисти". Райнди отстранили от стада и перестали разговаривать с ним. Райнди построил себе шалаш в камышах и жил теперь летом, как настоящий озерник, возвращаясь в свой ветхий дом только зимой. Он мало слышал человеческую речь, часто ему казалось, что он сливается с водой и камышом. Райнди боялся, что наступит зима - и он заснет, как его прибрежные сородичи, и, проснувшись, забудет себя. Или замерзнет в нетопленом доме, а возродится ли снова у озера - неизвестно, ведь в нем кровь матери-человека. Но настоящие озерники не боялись его, ночами он часто видел их и думал, что кто-то из них - его отец.
  
   "Майлди. Это я".
   "А я Райнди".
   Наверное, само озеро думало, что вернулись Айлинг и ее озерник и снова гуляют по берегу и украшают друг друга кувшинками.
   -Май, смотри, сейчас я поймаю рыбу!
   Поздним вечером Райнди с острой палкой в руках замирал на камне, ожидая, пока на поверхности воды блеснет чешуя. Быстрый взмах - и крупная рыба бьется на острие.
   -Райн! - восхищенно вскрикивает на берегу Майлди.
   В шалаше они спали рядом на охапках сухого тростника. В деревню не ходили. Майлди собирала ягоды, Райнди ловил рыбу, и они были сыты.
   -Так хорошо, что я тебя нашел, Май! - признавался он. - Мой отец был озерник, но я человек, как мама. А другие люди думают, что я не человек. Без тебя у меня совсем никого не было. Май, не бойся, я не озерник: я не усну на зиму и не забуду тебя весной.
   -Не забывай меня, Райн. У меня тоже никого не будет без тебя.
   В темноте глаза Райнди светились, как у камышового кота. Им с Майлди давно сделалось все равно, день сейчас или ночь: они спали, когда уставали, и бродили по берегу озера, когда хотелось.
   -Тебе нравится жить со мной, Май? - спрашивал Райнди.
   Он деловито перечислял:
   -У меня есть котелок, кружка, нож, плащ и одеяло... Много вещей, как и должно быть у людей. У нас с тобой настоящий дом, правда, Май?
   До сих пор Райнди было все равно, какие вещи у него есть. Но теперь ему хотелось, чтобы Майлди было тепло и чтобы она могла пить горячий травник и есть сваренную в котелке рыбу, как люди. Райнди боялся, что ей все-таки не очень хорошо.
   - У меня нет дома, уже давно нет, - Майлди начинало трясти мелкой дрожью, но не от холода. - Я жила в бараке...
   Райнди знал: Май нельзя вспоминать про барак, она будет плакать и долго не сможет успокоиться. Райнди придумывал что-нибудь смешное. Задумчивый сын озерника был не мастер на шутки. Он говорил:
   -Майлди, если ты будешь плакать, то станешь мокрой, как водяная крыса.
   Тогда Майлди, прижавшись к нему, начинала тихо смеяться.
   Однажды они пошли к озеру, сплели венки и пустили их плавать. Но венки не уплыли далеко: покачались на воде и медленно утонули.
   -Райн... это... недобрый знак, - Майлди побледнела и изо всех сил сжала ладонь Райнди: они стояли, держась за руки.
   -Что ты, Май! Хочешь, я нырну и достану наши венки? - с готовностью предложил сын озерника.
   И добавил, снова желая ее рассмешить:
   -Это вовсе не дурной знак. Наши венки взяла мокрая водяная крыса. Скоро она пожалует к нам в гости в венке!
  
   Майлди не могла забыть, как сгорел недостроенный храм под Анварденом.
   -Райн, они не успели выйти... - шепотом говорила Майлди, отодвигаясь подальше от огня.
   В стороне от костра ей было холодно, Райнди звал ее к себе, уговаривал не бояться. Но при виде открытого пламени Май начинала шептать:
   -Они не успели выйти...
   Среди больных многие не держались на ногах. Когда начался пожар, они умоляли не бросать их. Они так и кричали: "Не бросайте нас!" Некоторые пытались ползти. Сиделки и другие больные, которые были покрепче, вытащили кое-кого из переполненного дымом барака. Другие задохнулись. Худенькая Майлди, как муравей, выволокла к воротом здоровенного бородача в горячке: он бредил и совсем не понимал, что происходит. У ворот Майлди опустила бородача на снег, обернулась, чтобы бежать назад. Но там уже бушевал огонь. Надсмотрщик перехватил Майлди за пояс и оттащил в сторону, чтобы сумасшедшая девчонка не кинулась в пекло.
   После пожара Майлди скиталась по невесть каким дорогам. Ее волосы выцвели на солнце, словно солома. Платье совсем обтрепалось, плащ разорвали собаки. Людям Майлди казалась чудной, иногда ее жалели, иногда прогоняли. Ее серые глаза всегда смотрели печально, сосредоточенно и отстраненно. Двигалась Майлди бесшумно, как тень, и, если к ней не обращались, всегда молчала. Создавалось впечатление, она старается оградить себя от остальных невидимой чертой, чтобы никто не нарушил ее одиночества.
   -Мне кажется, что я есть, только пока я с тобой, и ты смотришь на меня, - говорила она Райнди.
  
   - Будет дождь, - сказал Райнди. - Теплый. Пойдем бродить. К вечеру дождь пройдет, и мы будем сушить у огня твои волосы. Как я рад, что ты больше не боишься огня! А потом - что мы вплетем тебе в них? Опять кувшинки, или ирисы, или - хочешь - соберем в траве светляков? У тебя будет светящийся венок. Даже лучше, чем у водяной крысы!
   Майлди смеялась. Ей казалось, что раньше она была больна, а теперь начала выздоравливать.
   Две крестьянки собирали в лесу грибы. Дождь застиг их внезапно. Женщины поспешили укрыться под густой кроной липы. Сквозь листья проникали только редкие капли, но вокруг лило, как из ведра.
   - Глянь-ка! - показала одна из женщин. - Никак этот опять появился! - она не назвала Райнди по имени.
   Обе крестьянки смотрели, как из кустов выскочил совершенно мокрый Райнди. Он тянул за руку такую же мокрую смеющуюся девушку, по волосам у обоих стекала вода, а дождь поливал их изо всей силы.
   - Я думала, уж он пропал, и хорошо было бы. Говорят, их всех скоро повыловят жезлоносцы. А это с ним кто?
   - Нечисть какую-то нашел в своем болоте, не иначе. Как его мать спуталась с озерником, так этот, вишь, с ней...
   Сквозь шум дождя до женщин долетели голоса. Райнди и девушка весело болтали, держась за руки.
   Райнди замер.
   - Что случилось? - спросила Майлди.
   - На нас смотрят. Женщины из деревни.
   Одна из крестьянок окликнула его. Райнди удивился, что с ним кто-то из людей заговорил первый и даже вспомнил его по имени.
   - Райнди, кто это с тобой?
   - Это моя невеста, Май. Мы будем с ней жить в доме, как все люди, - просияв улыбкой, ответил Райнди.
  
   В конце лета опять пришли ясные дни. Деревню посетил необычный гость. Толстощекий суровый священник во дворе своего дома говорил с высоким рыцарем в плаще, заколотом фибулой-жезлом.
   - Их видели много раз в окрестностях деревни. Озеро - проклятое место. Сельчане боятся, что нечисть расплодится. Девчонка живет с этим зверенышем и может окотиться, когда ей вздумается. Мой покойный предшественник в свое время не проявил строгости, и потомка озерной твари оставили в живых да еще вырастили в человеческом доме. А теперь...
   - Женщина - человек? - спросил рыцарь.
   - Кто ее знает, - развел руками священник. - Может, тоже полукровка. Похоже на то. Бродит в венках из цветов.
   Рыцарь Жезла Клевен много путешествовал. В Соверне он боролся с ложными учениями, потом служение привело его снова в Анварден. Направляясь верхом от селения к селению, Клевен везде спрашивал, нет ли в округе земнородных тварей. В деревне рядом с лесным озером рыцарю сказали, что в лесу бродит парочка полукровок.
   - Мне нужен проводник, - произнес Клевен.
   Мужик, на которого рыцарь Жезла посмотрел в упор, испуганно попятился.
   - Чего ты боишься?
   - Да что я-то?... А вдруг нечисть будет мстить? Вдруг они град нашлют? Или озеро пересохнет?
   - Миру осталось жить считанные месяцы, - невозмутимо ответил рыцарь. - Нечего жалеть свое имущество.
   - Они спрячутся в камышах, их и с проводником не найдешь, - подал голос другой мужик.
   - Это не первая нечисть, которую я нахожу, - обронил Клевен. - Делайте, что вам говорят. Проводите меня к озеру.
  
   Они не прятались. У самой воды горел костер. Клевен увидел босого полукровку-озерника, который сидел на песке у огня и что-то говорил девушке в крестьянском платье. Та смеялась так, что чуть не выронила рыбу, которую чистила. Рыцарь широкими шагами подошел к ним. Смех умолк, как только они увидели незнакомца. Оставляя глубокие следы в прибрежном песке, Клевен медленно приблизился к костру и посмотрел в упор в беспокойно замерцавшие глаза озерника.
   - Райнди, бежим... - тихо сказала девушка и потянула парня за рукав.
   -Кто ты? - спросил рыцаря озерник, отодвигая Майлди и стараясь загородить ее собой.
   - Ты не смеешь говорить с человеком, нечистая тварь, - сказал Клэвен, вынимая меч.
   Райнди настороженно посмотрел на оружие.
   -Это что?
   Он видел до сих пор и косы, и топоры, и вилы у крестьян, а мечей - нет.
   - Во имя Вседержителя я истребляю нечисть с лица земли. Отойди от него! - резко велел Клевен девушке. - Он сын человеческой женщины и земнородной твари. Ты человек, и еще можешь спастись.
   - Райнди, бежим, - Майлди снова дернула его за рукав.
   Но сын озерника убедительно протянул руку навстречу рыцарю:
   - Погоди! Я человек. Я умею говорить, у меня есть память и воля, и я не сплю зимой. У меня есть имя! Я люблю Май, она моя невеста. Мы будем жить вместе в доме. Мы люди... Май, беги!.. - Райнди увидел занесенный меч.
   Но Майлди бросилась между ним и клинком.
   ...Девушка опустилась к ногам Райнди, сухой песок быстро стал окрашиваться кровью. Второй удар Клевен обрушил на озерника сверху, когда тот, встав на колени около Майлди, приподнимал ее тело с земли.
  
   Осенью Яромир с небольшой дружиной ездил в Даргород - готовить оборону против князя Кресислава. А когда Кресислав свернул на Ирменгард, двинулся за ним в надежде, что ударит супостату в тыл и размажет его по стене осажденной крепости. Но Кресислав взял крепость с налету и засел там. Яромир идти приступом не решился: у него не хватало сил. Он оставил у Ирменгарда разведчиков, а сам вернулся на западную заставу не солоно хлебавши.
   Незадача богоборца была единственной радостью Креса. Он смеялся над Яромиром, хвалился стремянному Ивору, что еще захватит его в плен и приведет в Анварден в цепях. Мол, получи, король Неэр, своего смутьяна, не так уж он силен, как болтает молва. На самом деле Кресиславу было невесело. Он нанял три небольшие дружины хельдов, которые усилили его войско. Хельды рвались на грабеж. Крес не ждал, что они будут милосердны на захваченных землях. Советники-варды, которых к Кресиславу приставил король Неэр, требовали не просто покинуть Ирменгард, а уничтожить его, разрушить крепость.
   -Ты уйдешь - богоборец возьмет город снова и укрепит его лучше прежнего, - предупреждали они. - Оставь ему руины. Пусть ему больше не укрепиться там, где прошло твое войско. А для себя тебе нечего беречь: все земные державы теперь простоят недолго.
   У Кресислава холодело сердце. Как, целый город! "Что ж вы за чудища ненасытные?!" - с тоской думал он.
   Весной, когда стаял снег и высохла земля, Кресислав вышел из Ирменгарда и двинулся наконец на Даргород. Теперь он уже не прятался от Яромира: войско Креса было готово к открытой стычке. Перед началом похода Кресислав отдал приказ сравнять с землей Ирменгард, старинный торговый город на море Хельдвик.
  
   Вокруг дома Девонны в приграничной деревне цвели старые яблони. Был поздний вечер. Вестница укладывала сына спать. Яромир сидел на пороге, прямо над ним свисали влажные от недавнего дождя ветви. Шалый положил бородатую морду хозяину на колени и не моргая смотрел на него любящим и проницательным взглядом.
   На рассвете Яромир собирался уезжать. Разведчики, оставленные у Ирменгарда, принесли весть, что Кресислав разрушил город. Яромир пришел в ярость. Он погрозил кулаком далекому ставленнику "короля Нера" и обещал на этот раз до него добраться.
   Наконец скрипнула дверь, Яромир вскочил, задел плечами и головой нависшие над крыльцом ветви яблони. И его, и Девонну окатил целый дождь с влажных листьев. Шалый стал громко отряхиваться. Яромир и сам обескуражено потряс головой. Девонна засмеялась. Яромир взял ее за руку, не зная, что сказать, только ласково ухмыляясь и обрадованно глядя на нее.
   -Ты сейчас едешь, а когда вернешься?- спросила Девонна.
   Яромир ответил:
   - Надо поскорее побить разбойника Кресислава. Король Нер вот-вот пойдет на нас с войском, а тут еще этот орел!
   -Возвращайся скорее, - попросила Девонна.
   Он крепко обнял ее, так, что ей стало трудно дышать. Но Девонна привыкла, что его радостные ласки бывают неуклюжи, и сперва осторожно отстранилась, потом сама прилегла ему на грудь.
   -Жди меня, Девонна. Я вернусь цел и невредим.
   Последние слова Яромир произнес так громко, что они разнеслись далеко вокруг. Вестница посмотрела на мужа и предостерегающе приложила ладонь к его губам: тише, не разбуди сына.
   Яромир подумал о маленьком Кресиславе. У него защемило сердце. Того парня зовут точно так же... Того, кто жег деревни, разрушил Ирменгард. С кем Яромир теперь должен был сойтись в беспощадном бою.
  
   По дороге на Даргород была низменность под названием Горючий лог. Разведка донесла Кресиславу, что за Горючим логом на берегу реки Мутной его ждет толпа пеших ратников во главе с Яромиром. Крес засмеялся:
   -Да он собрал ополчение по окрестным деревням! Что, много их?
   -Не так чтобы много.
   -А вооружены?
   -Все больше дрекольем.
   -Смотрите, - сказал Кресислав войску. - Кто на веревке приведет мне самого Яромира, тому бочка вина.
   Крес не удивился, что князь Яромир вышел против него с ратниками, набранными окрест на скорую руку. Боится бросить без защиты западные границы, надеется поднять против своего врага народ.
   -Эй, Ивор! Коня мне! Я сам поведу конницу! - приказал Кресислав стремянному.
   Ивор подал князю коня, пока Крес садился, придержал стремя.
   -Ратники Яромира хорошо будут драться. Небось уже знают, что мы все на пути топчем в прах. Значит, будут драться лихо, - Кресислав нахмурился и вздохнул, поудобней поправил шлем. - И как не понимают, что я богоизбранный князь, что мне противиться нельзя? - по его губам скользнула усмешка, и Ивор, бросив взгляд, прочел на лице князя одно только пренебрежение к этой избранности.
   ...Яромир так и повел своих пахарей-ратников в бой толпой. Он и сам вышел пеший, выделяясь среди других только ростом и мощным сложением - вместе с немногими, кто были ему под стать.
   Хельды не слушались Кресислава: в битвах они подчинялись лишь собственным вождям. Они, тоже пешие, с тяжелыми боевыми топорами кинулись навстречу толпе мужиков. Те были - кто без шлема, кто в кольчуге не по росту, снаряженные в бой как попало, в доспехах, доставшихся от дедов. Лет десять назад на всем севере простонародью велели не держать у себя в домах ни меча, ни кольчуги, чтобы не с чем было бунтовать. Но мужики, привыкшие веками стоять за свою землю, попрятали снаряжение. Теперь у каждого что-нибудь да осталось, хотя нельзя было в открытую справить нового доспеха для выросших сыновей.
   Вместе с хельдами Кресислав бросил в бой и своих пеших - крестьян, которые приняли сторону "богоизбранного князя", чтобы отомстить Яромиру за отнятое для посева зерно или просто из верности господской крови. А сильной вардской конницей Кресислав задумал нанести удар сразу по обоим крылам Яромирова войска.
   -Загоню его в реку! - засмеялся Крес, гарцуя верхом. - Пускай хлебнет водицы!
   Конница разделилась и пошла в обхват. "Вот и разбил я богоборца, - мелькнуло у Креса. - Говорят, что, когда его убьют, настанет конец света".
   Неужто вот-вот среди дня потемнеет небо, отверзнется Подземье, выпуская демонов, и сойдут небожители, разя мечами тех, кто не удостоился спасения? Орда демонов и небесное воинство пройдут по всему миру, а потом низойдет огонь в воды, и Обитаемый поглотит небытие...
   Кресиславу представился человек, терпящий сейчас поражение, и он же в цепях перед судом королей и князей мира. В один миг прозрения - на скаку, сжимая в ладони меч - Крес понял суть последнего испытания. Люди в знак покорности Престолу должны сами осмелиться казнить этого человека, хотя и знают, что тем самым кладут начало концу. До тех пор им нечего уповать на Вседержителя, он не явит свою мощь раньше и не избавит их от выбора.
   -Даргород! Даргород! - вразнобой кричали боевой клич ополченцы Яромира, все родом из Даргорода и окрестных сел.
   Конница еще не доскакала, когда вдруг за спиной Кресислав услыхал частый топот многих копыт. Крес осадил коня так, что тот взвился на дыбы. Сзади, со стороны Горючего лога, в клубах пыли появилась другая конница. "Засада..." - Кресислав стиснул зубы. Яромир обманул его. Дружина, которую он привел с собой, ждала в укрытии.
   Понимая, что все пропало, Кресислав развернул навстречу засаде ту часть войска, что вел сам, и, срывая голос, закричал вардскому военачальнику:
   -Заворачивай! Заворачивай!
   Ополченцы у реки Мутной радостно взревели. Дружина, подоспевшая им на помощь, нарочно ударила молча. Кресислав видел: его войско еще не понимает, что произошло. Тогда последний потомок даргородского князя махнул рукой: руководить боем уже нечего было и думать. Крес просто кинулся в драку.
  
   В бою Кресислав почувствовал, что у него открылась полученная осенью рана. Под стеганкой сбоку разливалось неприятное липкое тепло. Тогда-то он и выбрался из схватки: понял, что не может больше рубиться. Крес спустился в низину, где начинался Горючий лог, тяжело сполз с коня и сел спиной к дереву в густых зарослях кустов.
   Его войско было разбито. Даже отважные хельды наконец побежали. Кресислав понял, что остался один. В сумятице он отбился от личной охраны и потерял своего стремянного. Крес надеялся, что кровь у него сама остановится под плотно прилегающей стеганкой и доспехом. Его конь бродил в зарослях неподалеку, но у Кресислава не было сил до него добраться. Неуклюже подогнув ногу, парень достал из-за голенища сапога кривой нож. Меч от слабости казался ему тяжел, да полусидя в случае чего было бы и не замахнуться.
   "Вот тебе и на! - думал Крес. - Выходит, не мне его, а ему меня на веревке приведут... Потеха". Кресислав понимал, что расплата его ожидает тяжелая. За сожженные поля, за руины Ирменгарда, за то, что хвалился притащить Яромира в Анварден на суд.
   Кресислав через силу порывался встать. Но он не знал, куда идти. Запросто можно было выбраться прямиком к неприятельским воинам. Только сидеть на месте - тоже не выход: хоть стеганка и плотно прилегла к телу, а кровь все текла... "Не дамся живым, - решил Крес, покрепче перехватив рукоятку ножа. - Если найдут враги - перережу самому себе горло. Пускай богоборец не радуется". У Кресислава шумело в голове от потери крови. "А может, еще Ивор меня отыщет? Должен же он постараться", - Крес с надеждой приподнялся, оглядываясь по сторонам, но только ветер шевелил кусты.
   -Ивор, мать твою!.. - с тоской позвал Кресислав.
   В нескольких шагах от него раздался хруст веток. Крес замер, ладонь на рукоятке ножа сразу вспотела. Сквозь кусты на маленький пятачок возле дерева, где он сидел, вышел бородатый ополченец.
   "Принесло его..." - подумал Крес и приставил лезвие ножа к шее сбоку, готовый полоснуть поперек горла.
  
   Яромир разыскивал Радоша, который и был во главе засады. Уставший, разгоряченный, тяжелым шагом он прокладывал себе дорогу через кусты в перелеске. Чей-то сдавленный возглас неподалеку насторожил Яромира. Бой только что утих. Наткнуться на раненого или просто заблудившегося врага было бы не в диковинку. Закрываясь рукой от густых ветвей, норовивших хлестнуть по лицу, Яромир вышел на крошечную полянку. Там под деревом он увидал совсем молодого парня в хорошем, богатом доспехе. На коленях у чужака лежала медная шапка, украшенная золотой насечкой.
   Когда парень поднес к горлу кривой засапожник, Яромир застыл как вкопанный:
   -Что это ты вздумал с ножом?!
   -В плен не пойду, - проговорил Кресислав.
   От слабости голос его звучал совсем тихо. Будь перед ним настоящий враг, Кресу прибавилось бы решимости. А так ему не хватало мужества полоснуть себя по горлу, потому что у ратника было добродушное лицо простого человека.
   Яромиру стало жалко его. Видно, что храбрый парень.
   -Чем тебе в плену плохо? У князя Яромира не обижают пленников, - сказал он. - Брось, сдавайся. Подлечишься у нас. Было бы из-за чего себе глотку резать.
   По одежде он видел, что чужак - не мелкая сошка. Видно, думает: простого воина богоборец бы пощадил, о нем есть такие слухи, а воинского начальника - так сотрет в порошок.
   -А может, ты сына погибели боишься? - поднял бровь Яромир.
   У Кресислава устала рука, он опустил нож.
   -Шел бы ты своей дорогой, - сказал он через силу. - Что мне его бояться, когда он обыкновенный человек.
   "Что если не себя, а этого попробовать зарезать? - шевельнулась мысль. - Только он здоровенный..."
   - Куда тебя ранили-то? - не отставал бородатый ратник.
   -Не сейчас. Старая открылась... Под доспехом не видно, - проговорил Крес.
   В душе у него вспыхнула надежда. Этот мужик - с ним, кажется, можно договориться.
   -Слушай, ратник, - начал Кресислав, собравшись с духом. - Выведи меня отсюда, а? Ну, найди моего коня или так помоги уйти. А может, ты знаешь, в какой стороне теперь войско Кресислава? Куда они отступили? Не всех же вы побили, народу много было. Выручи меня, ратник, я тебя потом, чем хочешь, награжу. Или вот что... ты, похоже, хороший человек. Брось своего Яромира, из-за него вы все в Подземье попадете. Переходи к богоизбранному князю Кресиславу, я могу у него, чего вздумаю, добиться. Попрошу - станешь военачальником, он тебя приблизит к себе.
   -А ты кто такой, что тебя все слушаются? - насторожился Яромир.
   -Я Ивор, побратим князя Кресислава и его стремянный.
   -Вон что... А если я тебя не выведу, ты себе горло перережешь?
   -Да придется, - честно сказал Крес. - Не пойду в плен. Не хочу...
   "Не хочу - как мальчишка, - проворчал про себя Яромир. - Отнять бы у него нож..."
   -Ну, мне твоя награда не нужна, - он нахмурился. - Ваш Кресислав - разбойник, пусть своих наемников награждает! Лучше давай к нам. Тебя же рана доконает. У нас перевяжут - а там напишешь князю письмо, чтобы тебя забрал.
   Крес только молча покачал головой.
   -Да не могу я тебя никуда провожать! - рассердился Яромир. - Представь, если князь тебя ищет. Наткнемся мы с тобой на ваш разъезд. Наверняка тут где-то крутятся! Тебе хорошо, а меня в петлю.
   Кресислав горячо перебил его:
   -Я не позволю!
   -Тебя не послушают, - сказал Яромир. - Тут такое дело... - он вытянул вперед обе руки. - Видишь, у меня ладони с тылу заклеймены? Я на каторге был. И вот тут у меня шрам, - он показал на заросшую левую щеку, в которой виднелась проплешина. - Как у богоборца. С такими приметами попасться на глаза разбойнику Кресиславу - спасибо! Опомниться не успеешь, как тебя на аркане в Анварден поволокут. Так что брось лучше нож и сдавайся к нам в плен. А то что мы торгуемся, как на базаре?
   -Иди своей дорогой, - упавшим голосом сказал Крес. - Не хочешь помочь - уходи.
   Он чувствовал, что слабеет все больше, и боялся лишиться сознания на глазах у чужого ратника. Тогда уж точно придешь в себя во вражеском шатре.
   -Да не тронет тебя никто, обещаю! - повторил Кресислав в отчаянии, поняв, что если ратник в самом деле развернется уходить, это конец. - Ну кому в голову придет, что ты и есть сын погибели, если ты сам же привел нашему князю его стремянного!
   Яромир в раздумье почесал бороду:
   -Пожалуй что...
   Ему подумалось: "Радош не хуже меня самого соберет вместе войско и разобьет стан. Не все на мне клином сошлось, а долго ли проводить этого парня?". Яромир махнул рукой:
   -Будь по-твоему, я тебя выведу. Только недалеко. А ты нож убери... Сейчас твоего коня поищу, подсажу тебя в седло и провожу подальше от наших, а там уже сам... Может, найдут тебя твои.
  
   Ивор не знал, где искать Кресислава: может, и среди убитых. Сумятица сражения, внезапное нападение Яромировой дружины разделили их. Часть войска отошла благодаря военачальнику-варду. Его люди, всегда отличавшиеся хорошей выучкой и привыкшие к суровым взысканиям за малейшее неповиновение, сумели перестроиться и отступить. А наемники-хельды понесли большие потери, из-за того что вначале устыдились бежать и держались до последней крайности. Зато они невольно послужили заслоном.
   Сначала Ивор надеялся, что его побратим отыщется среди благополучно отступивших. Когда стало ясно, что он пропал, Ивор испугался. Кресислав - "богоизбранный князь", король Неэр объявил: он призван народом и пришел вернуть себе свой венец, а против него ведут войну лишь отступники и предатели.
   Но Ивор - внук и сын такого же стремянного, как сам, и сворника на княжеских охотах. Что будет с ним без Кресислава? Захотят ли варды, чтобы Ивор мстил за побратима и его именем продолжал развязанную войну? Парень ощущал, что не готов к этому. Или теперь потрепанное войско вернется в Анварден, и Ивора за ненадобностью отпустят домой?
   Но кому он нужен и дома? Ивор представил, с какой горечью станет на него смотреть старая мать Кресислава, что скажет крутой нравом и буйный во хмелю отец. "Почему ты не пропал вместо нашего сына!". Начнут сравнивать: каков был Крес - отважный, нерасчетливый, удалой, - и осторожный, замкнутый Ивор, ни то ни се, тихоня...
   "Пусть бы лучше убили меня, - думал Ивор. - Я везде лишний, мне не повезло... Крес, хоть и не ценил своей избранности и бросался ей, но оставался нужным, а я - только его тень..."
   Во главе небольшого разъезда Ивор отправился на поиски побратима. Разъезд сильно рисковал. На спасение Кресислава надежда была мала.
   Разъезд осторожно въехал в сосняк, тянувшийся вдоль Горючего лога. Усыпанная хвоей, пружинящая от длинных сосновых корней земля заглушала стук копыт. Всадники не переговаривались. Все были настороже. Они уже долго блуждали не слишком далеко от бывшего поля боя. Внезапно Ивор услыхал за деревьями храп лошади и голоса...
  
   Яромир вел коня Кресислава за повод. Крес едва держался в седле. Уходили последние силы. Он то и дело заваливался вперед, на шею лошади.
   -Ты только держись, не лишись чувств, - уговаривал Яромир. - А то если встретим твоих, как мне быть?.. У меня жена прошлой весной родила...
   -Я не дам тебя в обиду. Ничего плохого с тобой не случится, - с усилием выпрямляясь в седле, обещал Крес.
   Кресислав и впрямь прилагал все старания, чтобы не потерять сознание и не свалиться с коня. Он тряс головой, заставлял себя вслушиваться в ворчание своего провожатого.
   -Ты хороший человек, ратник. Как тебя зовут?
   -Яромир.
   -Хорошо, Яромир. Если что... если судьба еще сведет... я тебе больше не враг, будет на моей стороне сила - всегда тебя выручу...
   "Вот повезло - и на руках клейма, и имя, как у сына погибели, - мелькнуло у Кресислава. - А сам - не смутьян, с ним можно поладить". Но открыть провожатому душу Крес не успел. Навстречу им выехало шагом несколько всадников. Буланый конь Кресислава радостно заржал, узнав приятеля: чалого мерина Ивора.
   -Здравствуй, князь Кресислав! - Крес опередил стремянного.
   Ивор опешил, но грозный, хоть и помутившийся взгляд Креса отбил у него охоту выражать изумление. Всадники-варды, плохо понимавшие даргородскую речь, молчали. Крес, напрягая голос, проговорил:
   -Прошу, князь, награди ратника Яромира за то, что спас твоего стремянного.
   Ивор опешил снова. Но он с детства привык к выходкам Кресислава, которого иной раз даже родная мать упрекала: "Тебя не угадаешь!" И нашелся:
   -Разрешаю тебе: награди этого ратника по своему усмотрению.
   Кресислав начал отстегивать от пояса ножны с мечом. Но пальцы не слушались, и он никак не мог снять ни ножны, ни пояс. Кресу хотелось выругаться, но неловко было браниться, вручая дар. Наконец он стащил с себя пояс и протянул Яромиру вместе с ножнами:
   -Вот, ратник, тебе. Добрый клинок, мне достался от деда, - Крес усмехнулся краешком губ: жалко было отдавать, но широта души не позволяла ему отделаться дешевле. Он готов был хоть побрататься с мужиком за то, что тот спас ему жизнь.
   Яромир принял подарок, выдвинул клинок из ножен.
   -Спасибо, Ивор. Добрый меч.
   -Тогда прощай, Яромир. Возвращайся к своим, - отпустил его Кресислав.
   -Прощай. Будь здоров, - махнул ему Яромир, свернул в кусты и пошел напролом быстрым шагом.
  
   На берегу Мутной запылали костры. Неподалеку паслись стреноженные кони. Радош отбил вражеский обоз. Но на поверку успех оказался небольшой. Победа - это когда бы удалось схватить самого Кресислава. А что толку, если "князь Даргородский" сумел ускользнуть? Так и будет бесчинствовать, клясться добыть свой венец у самозванца Яромира, жечь крепости и посевы, приближая конец.
   Молодой воевода Радош предложил распустить пешее ополчение, догнать неприятеля с конной дружиной, разбить и скорее вернуться на заставу.
   -Я еще не забыл, как он меня в Мутной-реке искупал! - горячо произнес гронец, сидя на примятой траве у костра. - Если ускользнет сейчас - потом житья не даст. Жаль, не посчастливилось нам ему шею свернуть в нынешней стычке...
   Он подкинул в огонь суковатую ветку, неосторожно развалил остальные, и над пламенем взлетел сноп искр.
   Яромир видел, что ничего другого не остается. Но Кресислав может не принять больше открытый бой, может долго и отчаянно держаться, уходя от погони. А весь мир уже облетела весть о небывалом чуде на западе. Там в Анвардене король Неэр вышел на площадь перед народом, и его объяло сияние. Вся толпа, до единого человека, встала на колени. Король произнес: "Больше не будет ни одного мирного дня. Я видел вестника. Он сказал, что настало время выбора. Бросьте заботы о своем крове и хлебе. Отныне незачем иметь кров. Начинается последняя война, та, которая разделит всех людей Обитаемого мира на праведных и на осужденных". Анварден собрал несметное войско. Весь народ был призван на военную службу. Скрывающихся от призыва после речи короля, произнесенной из глубины сияния, нашлось не много. Это войско нельзя было бы прокормить и в благополучные для страны годы. Значит, король Неэр рассчитывал, что его рати двинутся в поход очень быстро, пока, сидя на месте, не съели все припасы. Какой-то срок их оденут и насытят захваченные земли. А там, раньше, чем люди станут умирать от голода, это бессчетное войско просто сломит богоборца и отдаст наконец на суд Неэра и его вассалов.
   Колояр на заставе охранял границы, призывал новые ополчения, усиливал укрепления Гронска и Залуцка, готовил крепостицы и засеки, куда можно было бы мало помалу отступать с боями. Яромиру и Радошу с дружиной надо было скорей возвращаться назад.
   -Есть у меня задумка, Радош, - Яромир нахмурился, глубоко вдохнул свежий ветер с реки.
   -Что ты придумал, князь?
   -Да вот... Хочу испробовать один старинный обычай...
  
   Крес понимал, что нужен королю Неэру не как погибший храбрец, а как гвоздь в сидении у Яромира. Но если другого выбора не было, он сам предпочитал храбреца. Даргородский венец Кресиславу все равно было уже не добыть: он убедился, что не сумеет взбунтовать народ. Если бы "истинного князя" поддержали даргородцы! Но любовь Даргорода была с Яромиром, как была с ним когда-то давно, когда он побеждал на игрищах. Кресислав нашел несколько подметных писем своего врага. В них говорилось, что конец света не наступит, Обитаемый мир устоит, но его покроют пустоши и развалины, если земля останется без хозяйских рук. Кто доверялся письмам, кто снова бросал зерно в землю, тот словно скреплял договор с миром. Кресислав должен был препятствовать этому, превратив пахарей и ремесленников в обездоленных бродяг, которым остается только уповать на скорый конец и милость Вседержителя. Его вынуждали рыскать по стране, разбойничать, уничтожать запасы, губить урожай и сжигать дома, чтобы дружинникам и ополченцам, защищающим северные границы, не на кого стало опереться. Но Крес не желал быть разбойничьим атаманом. Он пришел на север за княжеским венцом, а если его не взять - что беречь и голову?
   Кресислав решил дать еще один открытый бой. Случается, можно одолеть и сильнейшего. Он расположил остатки войска станом на другом берегу Мутной, перейдя ее в брод ниже по течению. А на рассвете по горящим на берегу огням Кресислава нашел гонец от сына погибели. Его сопровождал небольшой конный отряд. Не переправляясь, гонец немного потрубил в рог и прокричал:
   -Князь Яромир Даргородский бросает вызов на поединок Кресиславу, ставленнику вардского короля. Давайте биться завтра днем!
   Звук рога разбудил Креса. Тот крепко спал в походном шатре, на медвежьей полсти, укрывшись плащом. Его грудь была перевязана широкими полосами полотна. Ивор дремал тут же, у входа, не сняв доспеха, как обычно спят воины вблизи вражеского стана. Услышав от Креса: "Давай одеться", Ивор подал ему рубаху. Гонец на другой стороне реки ждал ответа. Кресислав со стремянным вышли из шатра.
   -Крикни этому горлодеру, - велел он Ивору, - что подлинный князь даргородский Кресислав принимает вызов от самозванца Яромира.
   -Тебе нездоровится, мой лорд, - подошел к Кресу военачальник-вард.
   -Это сыну погибели завтра не поздоровится! - с бахвальством в голосе сказал Кресислав.
   "Своевольный упрямец, как все даргородцы, - подумал вард. - Не удивительно, что они противятся божественному миропорядку".
   Ивор прокричал гонцу ответ. Звонкое эхо над рекой донесло его голос, может быть, до самого стана Яромира.
   Чтобы отделаться от варда, Кресислав пошел снова спать. Он вовсе не думал того, что сказал вслух. Крес не ждал, что победа достанется ему легко, даже если и достанется... Но чем не удалая смерть - от руки врага, который проклят страшнее, чем сам Князь Тьмы! "А вдруг одолею? Вот будет чудо! - распростершись на медвежьей полсти в шатре, думал Кресислав. - Так-то!". И провалился в сон.
  
   Послушник постучал в дверь кельи, принес кувшин воды. Олверон приветливо кивнул ему и попросил, чтобы никто не входил до утра. Послушник осторожно прикрыл за собой дверь, и келья погрузилась в тишину. Перед бывшим королем Анвардена лежали списки Писания, богословские трактаты и пророчества из монастырской библиотеки, листы бумаги и перо. Бывший король, теперь только книжник, Олверон разбирал краткие заметки ученых на полях книг, делал выписки.
   В Писании говорилось, что богоборец, собрав под своей властью смутьянов, чудовищ и великанов, двинется на небесный Престол. Небожители не вступят в войну, пока люди не исчерпают всех сил в борьбе с богоборцем. Небожители выступят либо тогда, когда Враг Престола погибнет, либо когда люди сделают все возможное, чтобы его остановить.
   Олверон развернул свитки: "О небесных воинствах", "О последних казнях".
   "Когда поражен будет сын погибели, откроются небеса и выйдут пять воинов в сиянии. И мечи в руках их, как языки пламени. И первый - Азрайя, предстоящий Престолу, вождь всего небесного воинства. И четверо вождей повинуются ему, каждый со своим войском, и пошлет он их на четыре ветра, и обратятся они каждый на свою сторону, и поразят там нечестивых. Вот, меч на четыре стороны света, на чудовищ и нечестивых..."
   С гибелью богоборца начнется уничтожение мира посланцами Вседержителя. Четверо и один могущественные небожители пройдут карой и расправой по Северу, Югу, Востоку и Западу, истребляя оставшихся сторонников богоборца: великанов, земнородных и людей, которые еще могут сопротивляться. "Это - казнь первая: Меч, - читал Олверон в рукописи "О казнях". - Кто не падет от меча, того настигнут другие три казни..."
   Они состояли в том, что на смену небожителям-воинам придут иные небожители, которым Вседержитель даст власть изменять природу воды и земли и низводить небесный огонь. "Вот грядущие следом: огонь в руках их и пепел по следам их. И сведут огонь в воду, и часть воды сгорит, а часть станет мертвой, и погибнут моря, и все, что в них, и пересохнут реки". Это - возмездие миру за то, что породил земнородных.
   "И грядущие следом: дана будет им власть над горами и недрами земли. И поразят они мир, и разверзнется земля во многих местах, и поглотит многие горы, и образуются великие пропасти по всему лицу земли. И погибнут великаны и чудовища, что в горах и под землей". ("Поскольку живых людей уже, видимо, не останется", - с горьким смирением улыбнулся краешком губ Олверон).
   "И когда сотрясется земля, то приблизится час Конца. И вот, последние из грядущих следом, - свернется небо, как свиток, и настанет мрак по всей земле, и дня уже не будет. И отнимется дыхание у всех живущих, и будут лежать мертвые по всему лицу мира, но не будет птиц, чтобы клевать их, и зверей полевых, чтобы пожрать их. И погрузится мир во мрак на веки веков".
   "И вот примета: когда будет поражен нечестивый, не пройдет и полувремени, как все это совершится".
   Менее полугода должно пройти, понимал Олверон, с момента гибели богоборца до окончательного уничтожения мира небожителями Престола. Мир останется лежать во тьме, сожженный и мертвый, и никогда не возродится. Все живое на нем будет уничтожено, поверхность пуста и обращена в камень, и не останется воздуха, чтобы дышать; и лишь в тайных глубинах вселенной, соединенная с самой бездной, останется Преисподняя.
   В тот же миг начнется великий суд. Праведники у подножия Престола получат свою награду и вновь обретут сияние.
   А осужденных заточат в Подземье на многие тысячи лет. Само Подземье изменит свой вид. Князь Тьмы перестанет быть Тюремщиком. Если сейчас он вновь восстанет против Вседержителя, его отправят на самые нижние ярусы собственной тюрьмы, в ужасные глубины. Там он окажется прикован вместе с богоборцем. Богоборец - на веки вечные, Князь Тьмы - до искупления и раскаяния спустя неисчислимый срок. Если же бывший Тюремщик прежде конца вернется под власть Вседержителя, ему вернут его высокое положение внутри незыблемого миропорядка.
   Демоны Подземья - человечество, сотворенное Князем Тьмы, - не имеют свободной воли (как говорит трактат "О выборе") и подлежат уничтожению. Лишь некоторые из них будут оставлены в Подземье, чтобы охранять Тюрьму, и заключенные будут в их руках. Через сотни веков от безысходности и непрерывных мук сущность заключенных изменится, и они будут прощены. Много времени утечет, прежде чем опустеет подземная Тюрьма. Тогда наконец и преисподняя погрузится во мрак, в котором уже давно будет лежать Обитаемый мир. Лишь богоборец останется в Тюрьме навсегда, в самых ее глубинах.
  
   Оба войска стояли по разные берега реки. Между ними был широкий и мелкий брод, каменистое дно с быстрым течением. Поединщики съехались посреди брода.
   Прозрачную проточную воду насквозь просвечивало солнце. Копыта коней ступали по скользким камням на дне.
   Несмотря на тревожные сны, телом Кресислав отдохнул. Но в ожидании единоборства его душа наполнялась тоской. Похоже, тяжело умирать от меча, когда ты сам силен, как лесной тур. Сколько еще придется хрипеть и дергаться, пока это сильное тело окончательно не оставит жизнь... Еще страшнее - своей рукой нанести удар сыну погибели, если знаешь, что с его смертью завтра не взойдет солнце. "Почему я?! - думалось Кресиславу. - Да нет, не может быть, чтобы я. Кто я такой?". Но для него самого спасения не было. Или умереть, или нанести этот удар. "Так пусть же все пропадает!.."
   Яромир подъехал ближе, у него стало удивленное лицо:
   -Это ты?!
   Крес придержал коня. Перед ним был вчерашний бородатый ратник.
   -Так ты и есть сын погибели?! - вырвалось и у Кресислава.
   Теперь они съехались вплотную с обнаженными мечами в руках. У Яромира был тот самый, что подарил ему Крес.
   -Стало быть, это ты разбойничаешь, - с упреком сказал Яромир.
   "Так вот что за парень, у которого имя, как у моего сына, - думалось ему между тем. - Вот кого я вчера вывел к своим!.."
   Крес шевельнул плечом:
   -А что ты хотел? Война же.
   Яромир бросил на него гневный взгляд:
   -А кто тебя звал сюда воевать? Даргородского венца захотелось? Зачем тебе? Ведь ты только и ждешь, чтобы Обитаемый мир рассыпался в прах и пепел!
   Конь плясал под Яромиром, слыша, как всадник сердится. Кресислав позабыл, что они должны драться. Его точно ошпарило кипятком.
   -Я не жду!
   -Ты жжешь и разрушаешь, лишь бы мне не досталось. Стараешься, чтобы людская беда, чтобы нужда меня за горло взяли? Разорить землю, чтоб те, кто ее защищает, нигде не нашли опоры? Думаешь, не знаю?!
   Яромир, у которого одна рука была занята мечом, потряс другой, сжатой в кулак, не выпуская поводьев.
   -Что теперь говорить... - хрипло произнес Кресислав, опустив голову. - Поздно. Давай лучше биться с тобой.
   Яромир поднял брови:
   -За что же ты будешь биться?
   Кресислав только что заметил: у него темно-серые глаза, взгляд печальный, но горячий и живой.
   -Мне не за что, - честно сказал Крес. - Только что сделаешь, нам с тобой уже не разъехаться.
   Обе рати по берегам реки в безмолвном недоумении смотрели, как посреди брода с обнаженными мечами в руках спорят их поединщики.
   -Нет толку нам драться, Кресислав. Давай меч в ножны и езжай со мной. Тебе нужен даргородский венец - ну так бери его, будь князем Даргорода и защищай Даргород, чтобы он вечно стоял, - с нажимом проговорил Яромир.
   Крес замер, выдохнул:
   -Как - венец?
   А Яромир продолжал, будто рассуждая сам с собой:
   -Что ж, на том и война кончится. Истинному князю - венец. Своих вардов отпустишь домой. Хельды пусть тоже идут к себе на Хельдвик. Хотя с ними бы неплохо договориться, храбрее не сыщешь бойцов... Станем защищать Обитаемый мир, князь Кресислав, не надоело тебе еще его рушить?
   Крес потряс головой:
   -Что ты говоришь? Я виновен перед тобой и твоими людьми в таких делах, что не смоешь!
   -Поворачивай коня, и поедем со мной, - повторил Яромир. - Кто защищает мир - тот и защитник мира. Станешь ты защищать - и ты им будешь.
   ...Ивор на своем берегу не мог взять в толк, что происходит. Вместо боя Кресислав сперва о чем-то говорил с сыном погибели, потом обернулся назад, помахал своему войску рукой, словно бы говоря: стойте на месте. Богоборец развернул коня, и Кресислав тронул своего, они почти поравнялись и вместе поехали в стан Врага Престола. "Что он делает?! - думал Ивор. - Да разве его угадаешь..."
   Плеск реки под ногами коней, солнечные блики... Кресиславу казалось, это готовый оборваться сон. Неужто ему не надо уже умирать и не надо своей рукой наносить тот удар, после которого погаснет солнце?
   Только как же благословенный край у Престола, милость Вседержителя и вечная жизнь?.. Крес окинул взглядом полуденную блестящую реку. Глубоко вдохнул свежий ветер. Мелькнуло: "А вдруг победим?".
  
   Часть 4
  
   Длинный горный хребет, покрытый густым лесом, на языке стьямма звался Альтстриккен. В его глубине спал великий змей Гриборкен. Порождение гор, он существовал так же вечно и неподвижно, как они сами. Его тепло согревало горы, тянувшиеся от Волчьей степи до холодного моря Хельдвик, и они поросли лесами, полными дичи.
   На самом севере Альтстриккена в каменных домах и обтесанных под жилище пещерах издавна жили стьямма - великаны. Племя владело несколькими поселениями, но главным считалась деревня Скьоддафьолле. Там стоял дом Тьелвис, нынешнего вождя племени, которая правила своим народом уже сорок с небольшим лет. Рядом в пещере жила и Фьорвит - шаманка.
   На совет Тьелвис собрала старших женщин племени и их взрослых дочерей. Пришли и мужчины - к их мнению прислушивались, хотя решение принимали только женщины. Они собрались в пещере с покрытыми резным узором стенами. На каменных скамьях сидели рослые, крепкие женщины с сильными руками. Их домотканые платья были расшиты крупными причудливыми знаками. На мужчинах - длинные рубахи, украшенные точно так же. Вместо плащей стьямма носили тщательно выделанные звериные шкуры.
   - Твои родичи говорят, Фрейг, что Заступник явился? - обратилась Тьельвис к снохе.
   Фрейг была человеком. Среди людей она считалась очень высокой. Соседи над ней смеялись, что ей нужен муж-великан. Великан однажды за ней и явился. Сын Тьельвис три года отработал за Фрейг в приморской деревне. В племени великанов Фрейг сразу сделалась маленькой: большинству стьямма она была по плечо.
   -Мои родичи говорят: появился человек, который защищает Обитаемый мир, - подтвердила Фрейг. - Мужчины из моей деревни этой зимой пошли воевать к Крескьелву, вождю Дангорда (так на наречии хельдов звучало имя Кресислава, объявившего себя князем Даргорода). Крескьелв воевал с Заступником, но потом перешел к нему. И наши мужчины перешли вместе с ним, когда узнали, что тот - Заступник.
   Издавна стьямма роднились с соседями - хельдами, и даже в их языке появилось много хельдских названий и слов. Обычай заключать браки с людьми уходил корнями в древность. Племя хранило память о тех днях, когда стьямма были великим народом, населявшим не только горы, но и равнины. Горный змей Гриборкен спал и тогда. Гриборкен - моховой бок, Гриборкен - гранитная чешуя. Он жил во сне.
   Но однажды, сообщало предание племени, в мир пришли небожители. Они называли себя творениями Вседержителя, сказали, что хотят жить в этом мире, и удивились, когда узнали, что великаны живут тут уже давно.
   Вседержитель сразу же проклял небесный народ, и они утратили сияние, стали похожи на обычных обитателей мира. Они пытались вернуться обратно на небо. Но пути туда охраняли их сородичи, сияющие и грозные, как пламя. Пришельцы заключили союз со стьямма. Однако воинство Вседержителя одержало победу. Лишь ничтожно малая часть великанов сумела бежать в горы и укрыться там.
   Гнев Вседержителя утих. Война ушла из Обитаемого мира. Чтобы избежать браков между родичами, малочисленным великанам пришлось породниться с людскими племенами. Но вынашивать и родить детей великанов человеческим женщинам было не по силам. Поэтому жены-стьямма стали брать себе в мужья человеческих мужчин. Вот почему в поселениях стьямма вожди - женщины, они решают все дела, стоят во главе кланов и водят племя в бой, а род считается по матери, - не по отцу, как принято у людей.
   С тех пор прошли века. Кровь людей и великанов постоянно смешивалась, и рост великанов уменьшился. Обычай искать себе пару среди людей у стьямма остался, хотя теперь и не соблюдался строго. Отныне и мужчины женились на человеческих девушках. Как в древности, стьямма отрабатывали себе мужей и жен, нанимаясь в деревнях хельдов. Хельдам было известно, что великанам нравятся девушки, которые на человеческий вкус не слишком красивы: крупные, похожие на мужчин. В шутку таких и звали в деревнях "невестами великанов".
   Великаны знали, что в конце времен небожители снова захотят сойти на землю, потому что их Создатель повелит им уничтожать и людей, и стьямма, и тех, кого люди зовут земнородными. Тогда явится и Заступник. Он будет мужчиной, но защитником Обитаемого мира сделает его женщина. Она должна избрать его, и ради нее он обретет доблесть и любовь к миру.
   Тогда снова будет великая битва, еще страшнее, чем та, древняя. Люди разделятся: одни будут на стороне Вседержителя, а другие поддержат Заступника Мира. Но стьямма, рожденные Обитаемым миром, все до одного присоединятся к войску Заступника.
   - Что говорит камень, Фьорвит? - обратилась к шаманке вождь Тьелвис.
   Фьорвит казалась смуглее своих соплеменниц, скулы выделялись резче; волосы, которые она никогда не стригла, а лишь подравнивала каменным ножом, были жесткими, как грива коня. Поверх шкуры рыси, убитой в дремучих лесах Альтстриккена, на груди шаманки висел пучок амулетов.
   Фьорвит держала в ладони Малого Гриборкена - черную ящерицу, родившуюся из камня, но живую.
   В трех днях пути от поселения великанов стоял Мьокстен - Моховой камень - огромный утес. Там шаманка слушала камень, слушала горы, слушала все, что живет вокруг.
   - Камень ждет, - голос Фьорвит гулко отдался от стен пещеры.
   - Что говорит Малый Гриборкен?
   - Он говорит, что Великий Гриборкен видит тревожный сон.
   Малого Гриборкена, главную ценность рода, одна шаманка наследовала его другой. Люди зовут таких существ подкаменниками. В горах Альтстриккена водится множество подобных. Но каждый из них - все тот же Малый Гриборкен, родич Великого Гриборкена, что всю жизнь спит в глубине гор. У народа стьямма великая цель в веках - хранить Малого Гриборкена и знание о Великом Гриборкене, непробудно спящем внутри горного хребта.
  
   Яромир помогал Девонне - толок в ступке сушеные ягоды. Девонна жила теперь на заставе в крошечной каморке при лазарете. Туда переместились все ее запасы трав, грибов и кореньев из деревенского дома, все горшочки и деревянные песты и лопатки. Девонна не спускала глаз со своего сына: он уже топал сам и хватал ручонками все, до чего мог дотянуться.
   Девонна готовила лекарства. Она не утратила способности исцелять наложением рук, но теперь это давалось ей не так легко, как раньше.
   Раньше, когда Девонна была вестницей в маленьком сельском храме, изредка она исцеляла больных. Она знала, что, если может кого-нибудь исцелить, значит, Вседержителю это угодно. Но чаще ему это было неугодно. Девонна понимала, почему. Страдания посылаются людям, чтобы они стали лучше, - это твердо знал любой вестник. Когда деревня возле храма опустела, а храм зарос кустами и обветшал, Девонна не смогла чудом исцелить и Яромира - бродягу, что случайно забрел переночевать. Ей пришлось заботиться о нем так же, как если бы она была просто человеческой женщиной, и ждать, пока к нему понемногу вернется здоровье.
   Но теперь Девонна чувствовала, что исцеляет не волей Вседержителя, а какой-то своей внутренней силой. Вестница делилась ей, когда возвращала к жизни смертельно раненых бойцов, не позволяя им уйти в Подземье. Девонна уставала, но старалась не показывать слабости. Дружинники любили ее, звали заступницей, целительницей и хозяйкой. Она видела, как при ней у них теплеют взгляды, и как наперебой они берутся ей услужить, стоит ей о чем-нибудь попросить.
   Война сразу началась ожесточенно. Когда Яромир вернулся из похода против Кресислава - нынче даргородского князя - у границ уже стоял неприятель. Яромир тревожился за жену, пытался уговорить их с сыном уехать. Но Девонна не согласилась.
   -Не бойся, - сказала она. - Здесь, в лесах и на заставе, я как дома, и за сыном присмотрю, и буду постоянно видеть, что ты жив и здоров.
   Кроме того, вокруг Девонны собиралась теперь новая сила, очень полезная войску. Среди лекарей, разведчиков и проводников на стороне Яромира было уже немало полукровок-земнородных. Приграничные леса сами стали живой заставой, обрели глаза, уши и язык, чтобы предупреждать о передвижении вражеских отрядов. Хмурый сын лесовицы по кличке Волчок так и не стал жить под крышей, предпочитая заросли, дупла и шалаши. Он постоянно менял места ночевок, неутомимо рыскал в окрестностях. Волчок и его собратья чувствовали и видели лес насквозь.
   ...Яромир осторожно потряс ступку, чтобы осыпался бурый порошок, приставший к стенкам. Девонна всегда была занята делом, и он вместе с ней брался за работу или качал на коленях полуторагодовалого сына.
   -Я заставлю вардов заключить мир, - обещал он Девонне. - Чем дольше мы продержимся, тем меньше у них останется провизии для войска. Я знаю, король Нер хочет покончить с нами одним ударом. Он старается приблизить конец, а то у них начнется голод. Может быть, я куплю мир, если пообещаю накормить его людей. Я дам им хлеба, но пусть они снова сеют и строят, а не воюют. И мы не должны быть ни в чем виноваты перед ними, - упрямо хмурясь, добавлял он. - Пусть варды знают, что нам не нужны ни земли, ни беды Анвардена.
  
   Жезлоносцы объявили, что богоборец способен околдовать человека. Потомок даргородских князей Кресислав собрался на поединок с Врагом Престола. И что? Сын погибели лишь поглядел ему в глаза, и Кресислав, вложив в ножны меч, покорно поехал за ним. Поэтому нельзя вступать в какие бы то ни было переговоры с Яромиром из Даргорода.
   Строго обученная, искусная армия вардов была разбавлена насильно вооруженными толпами черни. Чтобы удержать порядок, королю пришлось призвать епископа Эвонда и его орден Жезла. "Хватит истреблять земнородных, - сказал Неэр. - Каждое лето их рождается еще больше. Я хочу, чтобы жезлоносцы занялись судьбами людей и принудили моих воинов к послушанию. Среди них много швали, много подонков с улиц и с дорог. Мне нужны твои каратели, магистр Эвонд, иначе гнусность этого сброда заразит все мое войско".
   "Люди редко бывают добры и справедливы по собственной воле, - эта мысль стала понятна королю Неэру еще в юности. - Принуждение людей к добру - неизбежный долг государя, особенно в суровые времена". Он стоял во главе огромного голодного войска, которое было развращено мыслями о мире, о враге, щадящем пленных, о хлебе, что они могли бы посеять и потом есть. Неэр ненавидел порочность народа.
   Ночь накрыла стан вардов. Король вышел из шатра. Северные чащи густы и опасны. Земнородные рыщут там, в зарослях, и умеют отводить глаза караульным. В конце лета на небе мало звезд. Ночи все темнее, прохладнее. Не так далеко отсюда на заставе горстка северян преграждает королю вардов дорогу на Даргород... "Им придает сил отчаяние, они дерутся, как загнанные в угол звери", - объяснял себе Неэр.
   Неэр одновременно нанес удар по Гронску, Витрице и по заставе, которую защищал сам сын погибели. "Разорение севера будет коротким и не причинит людям слишком много страданий, - думал Неэр. - Мы захватим их князя, совершим над ним суд - и придет время конца. Кто, кроме князя Яромира, виноват в бедах северян? Он прикрывается ими, прячется за их спинами от возмездия. Если народ не понимает, что поддерживать Врага Престола - значит ставить под удар и себя, им придется расплачиваться всем вместе".
   На Гронск Неэр послал своего друга Эймера Орис-Дорма. На Витрицу пошел лорд Торвар с приказом ударить потом по Залуцку. Сам Неэр пожелал сразиться лицом к лицу с богоборцем и двинулся на заставу.
   Но приграничные крепости стояли насмерть, хотя и не они были главной опорой богоборца. Они только сдерживали вардов, а по-настоящему били их прячущиеся в лесах крестьянские ватаги. Отряды фуражиров, которые посылал Неэр в глубь страны, редко возвращались с добычей, а еще чаще пропадали совсем. Среди проводников и разведчиков лесных ватаг были те самые полулюди, которых в писании называют чудовищами: дети лесовиц, дубровников, озерников, полевиц. Выследить их было еще труднее, чем местных мужиков, как свои пять пальцев знающих лес.
   Неэру было бы не так досадно, если бы его замыслам препятствовал великий полководец. Но Яромир не делал ничего, что обличало бы в нем особый полководческий дар: обычная оборона обычных, какие всегда бывают на севере, укреплений. Его люди держались сплоченностью и упорством. Король видел, чего добивается Яромир. Там, внутри границ, людям надо было вырастить и снять урожай. До Неэра доходили слухи, будто бы их поля хранят полевицы, и земля родит хорошо.
   Король в раздумье стоял у выхода из шатра. Промедление губило его. Несколько раз застава сына погибели почти оказывалась в его руках, но защитники умудрялись вновь потеснить вардов.
   Скрипя высокими сапогами, подошел епископ Эвонд.
   -Коварство врага превосходит все человеческие помыслы, мой государь, - пожаловался он. - Сын погибели борется с нами подкупом. Князь Кресислав продался ему за даргородский венец. Враг не брезгует подкупать даже простых воинов: наши пленные, которых он отпускает на свободу, подобны крысам, разносящим чуму. За пощаду и за миску похлебки они начинают рассказывать другим, что сын погибели - добрый человек!
   В простой длинной рясе, под которой была кольчуга, с длинными жесткими волосами, магистр ордена Жезла напоминал Неэру паломника, пилигрима, проделавшего долгий и трудный путь. Круглые глаза епископа смотрели беспокойно.
   -Ты прав, магистр, - устало ответил Неэр. - Ты прав... Одно только удивляет меня. Почему в сердцах людей так мало верности и чистоты? Почему так немногим хватает твердости бросить в лицо богоборцу: "Мне не нужны ни твоя пощада, ни твой хлеб! У подножия небесного Престола я получу больше. А ты будь проклят навеки, ты не купишь меня своими благодеяниями!".
   Неэр сжал кулаки, точно он сам сейчас говорил эти слова богоборцу.
   -Они простонародье, государь. Жалкое быдло, - с презрительной усмешкой ответил Эвонд. - Их можно вынудить исполнять свой долг. Но их не вынудить быть мучениками.
  
   Кресислав охранял Даргород, занимался укреплением крепостных стен и защищал окрестные деревни от разбойников.
   Крес ожидал, что после разорения Ирменгарда и многих попутных сел ему непросто будет заслужить доверие даргородцев. Но о нем даже с каким-то уважением говорили: "Посовестился". В народе сложилась своя история князя Кресислава: о том, как он слушался приставленных к нему советников, натворил беды, да так, что сам посовестился и задумал перейти к Яромиру. Сочувственная молва тронула сердце Кресислава не меньше, чем разговор с Яромиром на переправе, где они съехались для поединка. Кресу хотелось послужить Даргороду. Пусть люди видят, что не прогадали с князем Кресиславом.
   Вместе с ним перешли к Яромиру остатки хельдских наемников. Их нанимал "вождь Крескьелв", и они остались ему верны. Прежде Крес обещал им в награду награбленную добычу. Но Яромир поменял договор. Он предложил хельдам уплату хлебом, а в будущем - выгодные условия торговли. Те посовещались... Суровая природа давным-давно заставила этот народ побрататься с великанами и уживаться с морскими девами - поморницами - и таинственными громницами: летучими всадницами, которых можно увидеть в небе во время грозы. Вместе с темно-синими грозовыми тучами громницы промчатся по небесам и исчезнут неизвестно куда...
   Князь Яромир - богоборец - не пугал хельдов. Голые скалы и черное бурное море были им роднее небесного Престола. Они понимали красоту своей убогой и сирой земли, в благословенном краю им нечего было делать. Те, что пришли с Кресиславом, остались служить богоборцу. Недаром и в пророчествах говорилось, что северяне в большинстве будут за него.
   Не покинул Кресислава и его стремянный. Ивор не хотел переходить на сторону сына погибели. Но ему больше некуда было податься.
   Княжеский терем в Даргороде был разрушен во время смуты. Его не отстраивали, потому что были работы поважнее. Кресислав жил в трактире, в просторном покое, где, если надо, могла поместиться целая толпа ходоков из окрестных сел или строителей, укреплявших крепостные стены.
   В этом покое, глубокой ночью, когда заляпанные грязью князь и его стремянный вернулись из поездки по дальним деревням, Ивор стал упрекать побратима:
   -Крес! Тебе так хотелось побыть настоящим князем, что ты пожертвовал даже милостью Вседержителя? Теперь нас обоих ждут кандалы в Подземье!
   -Давай, брат, воды, пошли мыться, - отмахнулся Кресислав.
   Трактирщик принес князю ужинать. Но и за столом Ивор повторил:
   -Кресислав, ты помнишь о своей матери? Каково ей узнать, что теперь ты - с богоборцем?
   У Креса замерла в воздухе рука с ложкой, он исподлобья глянул на побратима, но губы лишь шевельнулись и замерли. Ивор тоже молчал и даже принялся наконец за еду.
   -Ты бы съездил к матери, - вдруг тихо попросил его Крес. - Конь у тебя хороший, съездил бы, отвез ей письмо? Ей, верно, скажут, что я предатель, что предал короля и продал душу за даргородский венец. Пусть знает, что это не так.
   Ивор осмелел, слыша просьбу в голосе Кресислава.
   -Что ты ей напишешь? Чтобы молилась за тебя, когда мы будем в тюрьме Подземья?
   Кресислав уронил ложку, снова бросил на стремянного тяжелый взгляд.
   -Что это ты?.. Жалеешь, что остался со мной?
   -Я твою мать жалею.
   -Кто тебя просит? - нахмурился Кресислав.
   -У меня своей нет.
   Крес снова взял ложку, стал быстро хлебать остывающую похлебку, которую к его возвращению жена трактирщика уже трижды успела разогреть. Ивор молча смотрел, как он изводится. Ивор и сам не знал, чего хочет. Он не собирался советовать Кресиславу: "Беги снова к королю Неэру и проси о помиловании!". Ивор вообще ничего не собирался советовать. Ведь еще неизвестно, чем обернется: вдруг Крес послушается, а король Неэр его казнит? Или мало ли что еще....
   -Нас заранее зовут погибшими - тех, кто защищает Обитаемый мир, - произнес наконец Кресислав. - Но я хочу написать матери, что не верю в это. Вот увидишь, Ивор, матушка-то поймет. Она ведь, знаешь... совсем, как я, только лучше. Отвези ей письмо, Ивор! Ты осторожный, проскочишь через границу. Она ведь и тебя очень любит, - добавил Крес. - Только знаешь, брат, ты бы каркал что ли поменьше. Иной раз тебя послушаешь - хоть топись...
  
   В пророчестве о богоборце говорилось, что на его стороне будут сражаться великаны. И вот маленький отряд стьямма с гор Альтстриккен спустился в лесистые равнины. Их возглавляла Дригген, внучка вождя. Воины стьямма не ездят верхом: когда-то они были слишком тяжелы для лошадей и привыкли использовать их только для перевозки поклажи. Навьюченных коней вели в поводу, шли быстро, почти без отдыха, неутомимые и выносливые.
   Шаманка Фьорвит, хоть и была старше молодых воинов на добрые три десятка лет, шагала так же быстро, опираясь при ходьбе на узловатый посох и несла в большой морщинистой ладони Малого Гриборкена.
   Немало каменных бус и вышитых крупными узорами лент оставила шаманка по дороге на пнях и на замшелых валунах. Это были дары великанов здешним лесовицам, луговикам и озерникам. Шаманка Фьорвит приговаривала: "Мы из земель Великого Гриборкена. Мы ищем Заступника - вашего, нашего и людей".
   И из лесов и лугов приходил ответ - Фьорвит начинала чувствовать направление. "Тот, кому кланялись деревья леса" был от них в западной стороне. И с ним "та, что дает ему силы". "Та самая женщина?" - думала Фьорвит. Хельды, родичи Фрейг, рассказывали, будто она родом из небожителей и бросила свой небесный народ ради человека.
   Наконец великаны добрались до Даргорода. Здесь оказался удел "вождя Крескьелва", а вместе с ним стьямма повстречали и знакомых хельдов из приморских деревень. Это было удачно: стьямма не знали даргородского наречия. Его, правда, знали многие хельды, поэтому нашлось, кому переводить. Князь Кресислав обещал шаманке, что великанов проводят на заставу тайными тропами, по которым подвозят провизию.
   К стьямма с заставы пришел проводник. Казалось, он возник прямо из мха, покрывавшего широкий ствола липы с северной стороны.
   -Мое имя Фьорвит, - с помощью переводчика сказала шаманка.
   -Я Волчок, - глуховато ответил парень. - Вас поведу.
   И вдруг его хмурое лицо просияло широкой улыбкой:
   -Ух, у вас подкаменник есть!
   Он увидел Малого Гриборкена.
   -Вы к ней идете? - спросил Волчок.
   - Ты называешь "она" жену Заступника?
   - Да. У нее сила, как сила земли в день солнцеворота.
   Волчок считал, что Яромир объединил людей, а вокруг Девонны собираются земнородные. Он решил, что и великаны ищут ее, как все прочие дети земли.
   -Мы идем к ней и к Заступнику, ее мужу, - подтвердила Фьорвит. - Мы дадим ему благословение Старых гор.
  
   Волчок знал свое дело. Он провел стьямма глухими тропами, и они вынырнули из зарослей рядом с заставой Яромира.
   Оказавшись внутри частокола, стьямма озирались по сторонам. Все постройки казались им низковатыми, вдобавок сами великаны, жители пещер, редко использовали дерево как строительный материал. Один из дружинников побежал звать Яромира. Девонна вышла во двор навстречу гостям и повела их в застольную подкрепиться с дороги.
   - Мы пришли повидать тебя и твоего мужчину, хозяйка, - с уважением произнесла Дригген, больше похожая на высокого юношу, чем на девушку. Девонне пришлось поднимать голову, чтобы глядеть в лицо воительнице.
   Девонна приняла гостей в застольной дружинного дома. Скудость угощения не беспокоила великанов, простой и неприхотливый народ. Стьямма сняли оружие и подшитые мехом куртки. Женщин среди них было больше, чем мужчин.
   Фьорвит сказала Девонне:
   -Сядь возле меня, дочь небес.
   Та присела на лавку возле шаманки.
   - Что ты хотела спросить, Фьорвит?
   - Ты взяла в мужья человека, которого у нас называют Заступником. Слух об этом дошел до северного моря и до древних гор Альтстриккен. Как случилось, что ты выбрала в мужья человека? Наш народ роднится с людьми, но не ваш!
   Воины-стьямма, женщины и мужчины, переговаривались, их гулкие голоса заполняли застольный покой. Но когда Фьорвит и Девонна стали говорить между собой, они замолчали, слушая, как их старая шаманка задает вопросы жене человеческого вождя. Они-то знали, что хочет услышать мудрая Фьорвит.
   - Я полюбила его, - тихо сказала Девонна. - Сначала он был больным, и мне было его жаль. А потом я узнала, какой он, и полюбила, - небожительница помолчала. - От него я зачала сына, и Яромир сам выжег на своей груди последнее клеймо богоборца, чтобы защищать нас и наш мир. У него сердце защитника. Я видела это в нем с самого начала.
  
   "Как и предсказано нашими прабабками, защитником Обитаемого мира его сделала женщина, - говорила себе шаманка Фьорвит. - Рядом с ней он обрел доблесть и любовь к миру. Мы должны дать ему Малого Гриборкена и благословение Старых гор".
   В застольную вошел Яромир. Вождь маленького отряда Дригген без смущения оглядела его, улыбнулась и одобрительно кивнула. На взгляд великанов, человек был красавец. Ростом он не уступил бы и стьямма, короткая борода была густой и вместе с темно-русыми волосами обрамляла открытое, смелое лицо.
   Шаманка Фьорвит встала из-за стола.
   -Я узнала тебя, Заступник, - сказала она. - Нам больше не надо никаких знамений, твоя женщина свидетельствовала за тебя. Мы принесли тебе дар Альтстриккена, - Фьорвит достала из-под рысьей шкуры Малого Гриборкена.
   С руки шаманки ящерица перелезла на подставленную ладонь изумленного Яромира. Он наклонился, рассматривая это диво. Подкаменник был не просто черный - весь в тех удивительных переливах, которые дает матово-черный цвет. Глаза у ящерки были сине-зелеными, точно два лазурита. По всей спине и хвосту шел острый гребень. Она сидела на ладони так неподвижно, что Яромир не утерпел, поднес ящерицу поближе к лицу, чтобы лучше разглядеть глаза-лазуриты на точеной головке.
   Внезапно ему почудилось, что он с высоты полета видит поросший лесом горный хребет, в ушах зазвучал глухой гул, во рту пересохло. "Старые горы расправят крылья, когда ты позовешь", - услышал он внутри себя чужой, гудящий голос.
   -Яромир! Яромир, что с тобой! - испуганно воскликнула Девонна, видя, как его лицо становится отсутствующим и нездешним.
   Тот, тяжело дыша, вынырнул из своего видения. Он совсем пришел в себя. Яромир все еще держал на ладони крохотного горного змея.
   -Девонна, я видел такого же... только большого!
   -Великий Гриборкен тоже видел Заступника в своем сне, - с удовлетворением кивнула шаманка Фьорвит.
  
   Фьорвит отправила в Скьоддафьолле двоих мужчин под предводительством Фрейг. Они обещали Яромиру привести войско из четырехсот воинов - всех, кто у стьямма способен был держать оружие. Сама шаманка, молодая воительница Дригген и прочие их спутники остались на заставе.
   Варды раз за разом бросались к воротам или пытались преодолеть ров. Дружинники не отходили от частокола и даже ели на своих местах.
   В короткое затишье Колояр забежал в лазарет. Стрела пробила ему кольчугу и неглубоко засела в предплечье. Он дернул за древко и выдернул ее.
   На низкой лежанке у бревенчатой стены молодой воин стонал и бредил, у него был жар. Девонна, опустившись рядом с ним на колени, промывала рану. Вестница наложила тугую повязку, погладила раненого по голове и смочила ему губы водой. Оглянулась на других: двое сегодняшних крепко спали - чудесным наложением рук она поддерживала их жизнь.
   К Колояру подскочила Ликсена, полуземнородная лекарка, чьи густые волосы были рыжими и полосатыми, как шерсть деревенской кошки.
   -Чего тебе?
   Ликсена не заметила, что Колояр ранен.
   -Да опять зацепило, - заворчал он. - Жалят, жалят по мелочи. Как будто я им медом намазан. Который раз уже: то по шлему, а то аж в бороду влетела стрела, как пчела, - ну, правда, слегка оцарапала. Кажется, счастлив я. На волосок - а не достают, хоть и не невредим, а все-таки цел. Что там ребята? - Колояр показал глазами на раненых.
   -Мы справимся, - обещала Ликсена. - Раздевайся скорее, а то некогда.
   -Ты мне быстренько перевяжи, пока затишье. Особо-то не возись, там у вас тяжелые лежат. Дела нынче много. Ворота варды нам сломали. Обе створки перекосились, а поправить нельзя: их лучники тут как раз и караулят! Ну да вы не тревожьтесь. Скажи нашей хозяйке Девонне, пусть будет спокойна. Если ворота нам нынче и высадят, во двор мы их не пустим. Мы уж им готовим встречу.
   Ликсена туго перевязала Колояру предплечье, и он вышел во двор.
  
   Небо затянуло тучами, начал моросить дождь. Старый пес Шалый, лежавший во дворе, встряхнулся и медленно ушел в каморку. Там выздоравливающий от раны Брослав терпеливо учил маленького Кресислава рисовать на доске углем. Он помогал Девонне присмотреть за сыном, пока сам всерьез не мог взяться ни за какую работу. В каморке сушились травы, над очагом висел котелок.
   За частоколом было спокойно. Зато защитникам работы хватало. Перед воротами нужно было соорудить завал из земли и бревен. Ратники, почти все недавние ремесленники и сельчане, работали умело и быстро. Дригген вместе с мужчинами таскала бревна. Она уже показала себя в бою, и дружинники глядели на юную стьямма как на ровню. С угловой башни Радош с луком в руках высматривал врага. Гронские крестьяне из глухой пущи зимой всегда промышляют охотой, из лука бьют белке в глаз. Они-то вместе с Радошем и несли дозоры на стенах.
   Скоро за частоколом появились и вардские лучники. Они издалека начали обстрел. Стрелы втыкались в бревна с таким звуком, будто барабанил град. Одна ударила в столб, поддерживающий кровлю, как раз возле самого уха Колояра.
   Под прикрытием тучи стрел вардские воины кинулись на частокол. Они одолевали ров, взбирались на вал, но их сбрасывали вниз копьями и осыпали стрелами в ответ. Главной целью вардов были ворота. Створы затрепетали под ударами, лязгнули и сорвались. Варды бросились в проем и сразу сбились в кучу. Не всем было видно, что произошло. Подскакавшая конница, которая как раз собиралась ворваться во внутренний двор, закружилась, словно в водовороте. Вход был просто-напросто завален бревнами, камнями и землей.
   Колояр удовлетворенно сказал:
   -А вы что хотели?! Думали, вам тут дорога?
   Наконец пешие кинулись в проем. Кое-кому из них удавалось перелезть через завал, но их рубили ждавшие наготове защитники крепостицы. Лучники со стен то и дело спускали тетиву. Наконец варды побежали, оставляя раненых и убитых на завале и около него, даже во внутреннем дворе, куда они так рвались.
   -Кто бежит - по тем не стрелять! Пусть бегут! Стрелы не тратьте! - крикнул своим Яромир.
   Король Неэр теперь убедится: заставу можно взять долгой осадой - или большой кровью.
   Если король не постоит за ценой, упрямая крепостица падет в одни сутки. Добрую часть войска защитники положат, но остальные завалят телами ров и подроют частокол.
   Яромир, склонив голову и охватив пальцами заросшую бородой челюсть, раздумывал: "Неужто варды и это ему позволят? Даже если прикажет им в своей крови нас топить, неужто и тут будут слушаться? Когда же они его-то самого на копья подымут?! Сколько еще люди могут терпеть?!".
  
   Во внутреннем дворе нашли раненого - знатного воина, у которого плащ был застегнут фибулой в виде жезла. Он лежал неподвижно и неуклюже, потому что скатился с завала и застыл, как пришлось. Яромир посмотрел на раскинутые руки, задранный подбородок - и подумал: мертвец. Но подбежала и наклонилась над телом Ликсена:
   -Живой.
   Жезлоносца перевязали и на теле нашли бумагу. Это была проповедь воинственного епископа Эвонда.
   "В безумии князь Яромир хочет подменить собой Вседержителя. Он желает предотвратить конец света, и тем изменить предвечный замысел творения. Кто он такой, что берет на себя изменение замысла на человеческий лад? Разве он - Истина, как Вседержитель? Разве он - Благо? Может ли он даровать людям бессмертие и полную победу над злом? Богоборец - ставленник земнородных тварей, которых породил Обитаемый мир. Он хочет, чтобы кровь земнородных соединилась с кровью людей, и их потомки навсегда лишились пути к подножию небесного Престола".
   Яромир, знавший язык вардов, за время войны выучился на нем и читать. Он забрал бумагу себе и, выйдя на двор, пока не стемнело, начал разбирать проповедь дальше.
   "Князь Яромир ослепляется успехами, тем горше будет для него гибель. И жена его, падшая вестница..."
   На этом месте проповеди Яромира охватил гнев. Чем им не угодила Девонна? Она лечит раненых, и своих, и чужих, растит сына - и все. Она не пустила ни одной стрелы во врага. Не сказала ни одного слова, зовущего к ненависти.
   "...Падшая вестница досыта вкусит мрака Подземья и разделит его судьбу после смерти, как разделяла ее при жизни".
   Яромир сунул проповедь за пазуху. Он стоял посреди двора, не в силах сообразить, куда нужно идти. Ветер трепал ему волосы. Судя по низким тучам, опять собирался дождь. Не вытерпев, Яромир снова вытащил и развернул грамоту. Проповедь была полна поименных угроз всем, кто был рядом с ним. Епископ Эвонд с таким знанием описывал наказания и пытки, которые потерпят от демонов осужденные, что Яромир глухо проговорил: "Да он, видно, и сам демон!".
   Но он не мог уже остановиться, чтобы не читать дальше.
   "И кто примет пощаду и хлеб от богоборца - тому воздастся кара, и скажет он: "Лучше бы мне не родиться на свет".
   Из лазарета выскочила круглолицая Ликсена. Она метнулась мимо Яромира по раскисшему от дождя, распаханному сапогами дружинников двору, но остановилась и всплеснула руками:
   -Яромир, я же за тобой! Там этот жезлоносец, Клевен, тебя зовет.
   И всплеснула руками еще раз, увидев грозное лицо, взъерошенную бороду и свирепый взгляд Яромира. Тот кивнул, поднялся на крыльцо. "Не хочешь пощады, жезлоносец, - не будет!" - клялся он про себя.
   В лазарете соорудили перегородку, чтобы отделить вардов от своих раненых. Яромир подошел к жезлоносцу и остановил на лице раненого помрачившийся взгляд.
   -Это ты - сын погибели? - почти неслышно спросил жезлоносец Клевен.
   В его глазах читалось сдержанное страдание. Раненого переодели, сквозь белую рубашку уже просочилось кровавое пятно. Голова раненого лежала на мешке, набитом сеном.
   -Да, я, - наклоняясь, тихо отвечал Яромир.
   Порыв его гнева угас. Яромиру казались знакомыми бессильно лежащая на мешке светловолосая голова жезлоносца. Он был похож на всех других людей, которые испытывают муки от болезни или раны. На дружинников самого Яромира. На Брослава, писарского сына, который недавно поднялся на подмостки за частоколом показать князю опись имущества и припасов заставы, и вдруг, взявшись за пробитую стрелой грудь, упал тяжело раненый у его ног.
   -Что ты мне хочешь сказать? - спросил Яромир жезлоносца.
   -Ничего... - с усилием произнес тот. - Запомнить тебя в лицо, - и, уже чуть задыхаясь. - Если ты пощадишь меня, я тебя убью.
   -Ты сперва выживи, жезлоносец, - устало ответил Яромир. - Обо мне найдется, кому подумать. А людей я, между нами говоря, не ем.
  
   Тем временем пал Гронск. Лорд Эймер хотел послать гонца к королю с радостной вестью. Но неожиданно от самого Неэра прискакал гонец:
   -Приказ государя, мой лорд!
   Эймер сорвал со свитка печать. Король хотел, чтобы лорд Орис-Дорм оставил под стенами Гронска часть своих войск, а сам с главными силами шел на осажденную заставу богоборца.
   Эймер выполнил приказ. Он оставил небольшую дружину в разоренном, обескровленном городе, и поспешил на соединение с войсками короля.
   Путь от Гронска к заставе вел по заболоченным низинам, поросшим густым, мрачным лесом. Ноги лошадей с трудом ступали то по мху, то по вязкой земле, покрытой гниющим прошлогодним листом. Из-под этого покрова сочилась вода. Часто дорогу преграждали разлившиеся ручьи, овраги и буреломы, которые особенно трудно преодолевать верхом.
   Эта местность представлялась лорду Эймеру безумным смешением трех сущностей - земли, воздуха и воды. Земля здесь не была твердой, а воздух - прозрачным. И под ногами, и вокруг, и вверху все казалось текучим и зыбким. Густой туман стоял от земли и до самого неба. Эймеру казалось, что они движутся по тинистому дну озера, и над ними - мутная вода, сквозь которую нельзя разглядеть солнце.
   Туман стоял и ночью, и днем. Едущие впереди едва различали в нескольких шагах знамя лорда Эймера, а идущие следом пешие воины уже почти не видели друг друга. Гасли и факелы, которые Эймер приказал зажигать даже днем. Проводник, взятый из деревни, потерял направление.
   - Остановиться и ждать, - приказал Эймер в надежде, что туман рано или поздно рассеется.
   А туман становился все гуще. Эймер слышал, как воины бранятся и перекликаются между собой, в их голосах звучал страх. И выкрики людей, и испуганное ржание лошадей доносились словно издалека - туман искажал звуки.
   Эймеру вспомнилось, как когда-то среди ночи его воинов, ворвавшихся в стан врага, ослепил свет взлетевших над полем ночниц.
   - Это всё земнородные твари! Их козни! - крикнул он. - Не поддавайтесь страху!
   - Они утопят нас в тумане! - приглушенно раздалось издали.
   - Они всюду...
   - Они смотрят на нас!
   - Нам не выйти отсюда живыми!
   Голоса звучали все слабее, словно войско разносило течением в разные стороны.
   Лорду Эймеру пришло в голову: колдовские твари окутали войско туманом, чтобы перебить всех по одному, или вардов перережут лесные ватаги, которые нападают из засад.
   - Не поддавайтесь страху! - повторил Эймер. - Будьте настороже!
   В ответ раздался вскрик, испуганная ругань и звон меча.
   - Они здесь! На меня напали!
   -Проклятая тварь!
   - За Престол! - Эймер выхватил клинок.
   Так и есть, засада! Сталь зазвенела вокруг, уже слышались предсмертные хрипы. Лошади метались и ржали, воины рубили врага -- невидимого и безмолвного, словно сам лес и болото вышли на битву с войском вардов. Лорд Эймер ожесточенно схватился с кем-то.
   - Их много! - доносилось из тумана. - Нам не отбиться!
   - Не сметь отступать! - кричал Эймер.
   - Они везде!
   - Мы сдаемся!..
   - Не сметь сдаваться!
   - Бежим!
   "Трусы, - в отчаянии подумал Эймер. - Куда бежать? Земнородные заведут их в болото". Эймер услышал, как его враг крикнул:
   - Пощади меня, я сдаюсь!
   Это был глухой, низкий, измененный туманом голос человека, говорившего на наречии вардов.
   - Кто ты такой?! - закричал Эймер, в ужасе от своей догадки.
  
   В лесу стояла тишина - звуки боя затихли, лишь слышались стоны раненых.
   - Где они? Их нет, попрятались, - прозвучало из тумана.
   Но Эймер уже знал, что "их" и не было - его воины в тумане дрались друг с другом, от страха принимая соратника за врага. Он оглянулся вокруг - и увидел, что в густой белой дымке может различить стволы деревьев и очертания человеческих фигур. Туман стал слабее.
   - Ищите раненых! - приказал Эймер. - Жгите костры!
   Вскоре туман рассеялся. Погибшими, ранеными, заблудившимися в лесу войско потеряло столько же, как если бы было разбито в решающей битве. Вглядываясь в лица выживших воинов, Эймер видел на них печать ужаса. А проклятые земнородные твари, которые подстроили все это своим мороком, наверняка незримо наблюдали за их позором и торжествовали победу у себя в дуплах, болотах и зарослях!
   Но на самом деле земнородных не было поблизости.
   Когда войско выступило в путь, леса, овраги и болота наполнились тревогой. Озерники, болотники, лесовицы чувствовали: люди собрались вместе, чтобы убивать. Это пугало порождения леса. Их было много. Они хотели спрятаться. Страх озерников и болотников вызвал туман.
   Когда варды с мечами кинулись друг на друга, туча ненависти и ужаса смерти повисла в воздухе. Влажная земля и прошлогодние листья пропитались кровью раненых, повсюду лежали тела. Столько смертей зараз никогда не случалось в этом старом лесу. Его обитатели затаились в дуплах и береговых норах.
   Ночью на поле боя придут волки, еще раньше слетятся птицы. Лес долго будет помнить эту кровь. Чувства земнородных были одинаковы, как если бы у них была одна душа. И их душа была так же угнетена и подавлена, как и души тех, кто считал их виновниками своего разгрома.
  
   Моросил мелкий дождь. Деревья почти облетели. Хозяйка Кейли спешила, подол ее платья был мокрым и тяжелым от налипшей грязи. Кейли не терпелось найти подходящее для ночлега место: ее семейство устало и продрогло.
   Прошел год с тех пор, как хозяйка, ее дети и спутники ночевали у озера. С тех пор это маленькое кочевое племя исходило много дорог. Они часто даже не знали, куда именно их занесло. Одежда путников совсем износилась. Кейли осунулась, черты лица стали резче, и в блестящих черных волосах прибавилось седины. Лени выглядела совсем взрослой девушкой, Мышонок вытянулся так, что пришлось перешивать ему штаны и рубашки Элста. Элст и Нейви брились редко и с виду все больше напоминали разбойников. А Ершеха уже не было с ними.
   Нейви догнал хозяйку Кейли, которая второпях поскользнулась на мокрой листве, и поддержал под руку. Семья вышла к давно заброшенному лесному хутору. Двор зарос бурьяном и полынью.
   - Переждем здесь дожди, - распорядилась Кейли, придирчиво озираясь вокруг.
   - Сейчас проверим, нет ли тут кого, - Элст решительно двинулся к пустому дому, Нейви - за ним. Мышонок попытался шмыгнуть следом, но Лени схватила его за ворот:
   - Куда ты?
   Элст и Нейви проверили дом. Окна выбиты. Углы - затянуты паутиной, из-под ног врассыпную бросились крысы.
   - Никого нет! - сообщил Элстонд, появляясь на крыльце.
   Теперь они с Нейви оба были вооружены мечами, которые полгода назад подобрали на месте какой-то стычки. У Нейви был даже самострел. Оба парня не знали, кто и за что там подрался, но сняли оружие с убитых и побыстрее унесли ноги. У Мышонка и Лени были ножи, а суровая Кейли носила с собой топор. Времена жестокие, надо уметь обороняться.
   Нейви, владевший мечом и успевший даже повоевать, учил Элста. Семья превратилась в маленький вооруженный отряд.
   Лени и Кейли, наломав полыни и сделав из нее веники, вымели дом.
   - А на чердаке сова! - сообщил Мышонок, заглядывая в дверь. Он уже облазил все постройки в поисках чего-нибудь полезного. - А в печной трубе гнездо, только птицы на зиму улетели. Я его достал. Можешь топить, Элст.
   Элст возился с дровами. Нейви и Мышонок, захватив котелки, собрались проверить колодец.
   - Если засорен, то ручей недалеко, мы его переходили, - напомнила Кейли. - Зачерпнете там!
   - Что, может, и зимовать здесь останемся? - спросила мать усталая Лени.
   Кейли вздохнула.
   Больше всего она боялась, что Элста и Нейви, который стал для нее совсем как сын, схватят за уклонение от военной службы. Лени без сил опустилась на лавку.
   - Сними мокрые башмаки, - бросила на нее взгляд Кейли. - Простудишься. Элст, поищи в сарае, чем окна заделать.
   Лени и Кейли привязали в сенях веревки, развесили сушиться плащи.
   - Матушка Кейли, вот вода, - Нейви вместе с Мышонком доставили в дом котелки.
   - В колодце дохлая кошка, - заявил Мышонок. - К ручью ходили.
   - Сейчас я начну готовить! - Кейли доставала мешочки с припасами. Крупа, пригоршня грибов. Мышонок посмотрел на скудную мерку тоскливым взглядом.
   - А здорово было, когда Ершех!.. - начал он. - Помните, окорок-то был! Зачем он только в войско служить пошел. Говорил: не пойду, не пойду, я свободный человек.
   - Выражаясь его же словами, - ответил Нейви, - ему оказалось с нами не по пути. Сердце сначала его с нами вело, а потом увело в другую сторону. В войске служить сейчас выгоднее, чем бродяжничать. А он знает два языка, может переводить. Вот он и пошел служить королю Неэру.
   Кейли махнула рукой:
   - Да пусть, ушел и ушел, силой никто не держит. С ним конечно веселее было, но иной раз и беспокойно.
   Котелок закипал, и Лени бросила в воду грибы. Элст занавесил окна одеялами, заложил досками. Стало темно, и люди едва различали лица друг друга в скудном свете от пламени очага.
   - Матушка Кейли, все-таки надо всерьез подумать, где нам остановиться, - заметил Нейви. - Зима на носу.
   - А где тут остановишься? По эту сторону границы уже даже птицам клевать нечего. Думаешь, я сама не вижу, что Мышонок забыл, как в доме живут, растет дикарем, а Лени бы сейчас самое время - подружек или ухажеров?
   - Да нет, мама, - быстро возразила Лени. Она попробовала похлебку, наклонившись над котелком. - Какие сейчас ухажеры.
   - Да, - сурово нахмурилась Кейли, раздавая миски. - Ухажеров скоро перебьют, а подружки сами без куска хлеба вымрут. Только бродить и остается. Поселиться своим домом? А где? - снова обернулась она к Нейви.
   - Голодная страна, скоро будет вымершая, - согласился Нейви. - Может быть, пойдем в Соверн? Там спокойнее и зимой тепло.
   Все замолчали, и Мышонок воспользовался этим, чтобы опять вставить слово.
   - Я не дикарем расту, меня же Нейви грамоте учит. Я даже стихи наизусть знаю, - сказал он. - А Ершех показывал, как нож метать. И как незаметно подкрадываться.
   - И меня тоже Ершех этому учил, - засмеялась Лени.
   - Смену что ли себе готовил, - хмыкнула Кейли.
   - Конечно, мы ему обязаны годом сравнительно сытой жизни... - уронил Нейви.
   - Это вы про то, что он хотел нас воровать научить? - понял Мышонок. - Да нет, это он так, на всякий случай.
  
   Отдохнув немного, семья Кейли отправилась на юг. Иногда на пути им попадались такие же бродяги, как они, и беглецы из королевского войска. Встречи с ними часто были опасны. Хозяйка Кейли решалась показываться этим путникам на глаза только тогда, когда ее маленький отряд явно превосходил их силами. От бродяг, если повезет, она узнавала новости. Например, Кейли знала, что война теперь идет под стенами Даргорода.
   Вечерами у костра все семейство обсуждало доходившие до них смутные слухи. Говорили, лорд Орис-Дорм захватил Гронск, а потом его войско накрыло в лесу туманом, и как знать, что там произошло! То ли воины по ошибке перебили друг друга, то ли их вырезали лесные ватаги из местных мужиков. Зато лорд Торвар, отец короля, взял Витрицу, осадил Залуцк, оставил под стенами немного воинов, а сам подошел к заставе Яромира и ударил по ней со своей стороны, а король - со своей. На помощь заставе привел ополчение даргородский Кресислав - тот самый, который совсем недавно перешел на сторону богоборца. Завязалась такая бойня, что страшно сказать. Если бы Орис-Дорм не погубил войско, Яромиру была бы крышка. Но тут по реке Мутной подошли длинные ладьи: на одних хельды с боевыми топорами, а на других, если люди не врут, великаны! Они хотя и не отбросили вардов от стен крепостицы, но и не дали пройти в сторону Даргорода, как король Неэр ни бился.
   А когда миновала страда, и хлеб собрали в житницы, Яромир сам сдал заставу и отошел в Даргород. Залучане тоже отступили, Залуцк оставили вардам, а сами ушли в леса. Хлеб свезли за даргородские стены или попрятали в лесных тайниках для ополченских ватаг. Теперь война шла ожесточенней всего. Королю Неэру нужно было во что бы то ни стало наконец взять Даргород и схватить человека, смерть которого означала конец Обитаемого мира и всех мучений последних лет.
   Издалека до семейства Кейли долетела и смутная молва, что город Звониград захвачен войсками Соверна, и ищут теперь князя Влашко, чтобы четвертовать. Кейли всплеснула руками:
   -Да что ж это! И в южной стороне нет покоя!
   Семейству предстояло переходить границу как раз возле Звониграда.
  
   Кейли и ее семья услышали голоса. Говорили на наречии вардов.
   -Тихо! - шепотом прикрикнула хозяйка, и вся ее наученная дорожными опасностями семья затаилась в густых зарослях бурьяна.
   Голоса приближались. Надо было проверить, кто это: вдруг бродяги, у которых можно узнать последние вести или выменять что-нибудь полезное?
   На крохотный пятачок вышли люди. Этот пятачок возник вокруг старого дуба. Его широкая крона много лет застилала солнце для кустов и более низких деревьев, они не выжили рядом с могучим соседом, и образовалась проплешина. На ней даже не лежал снег, хотя дальше везде земля была припорошена выпавшей ночью белой крупой.
   Люди направлялись прямо к дубу. Но это были не бродяги: двое в доспехах, что носят воины короля, один - жезлоносец в черном плаще. И еще один - белобрысый парень, который говорил на языке вардов бегло, но с плохим произношением.
   Семейство Кейли затаило дыхание. Попадешься жезлоносцу - не сносить головы! Тем временем королевский воин подпрыгнул и перекинул через дубовый сук толстую веревку. Рядом с деревом стоял связанный по рукам пленник. Он был в нижней рубашке и портках, голова свесилась на грудь. Рубашка у него в грязи и в крови, черные волосы спадают вьющимися прядями, закрывая лицо. Сбоку только видно, что оно так же грязно, как и рубашка, а подбородок гладкий, без бороды. Казалось, пленник не чувствует холода, хотя и раздет.
   Рядом с Лени завозился Мышонок, зашептал: "Ма, смотри!". Кейли суровым взглядом велела ему замолчать. Но Мышонку было от чего завозиться. Тот белобрысый, который так смешно коверкает слова на вардском наречии! Это же Ершех!
   -Скажи ему, - кивнув на пленника, велел Ершеху жезлоносец, - чтобы бросил упорствовать.
   Пока Ершех переводил, воин с концом веревки в руках подошел к связанному парню. Лени думала: сейчас сделает петлю и набросит пленнику на шею. Вместо этого вард наклонился и стал опутывать парню ноги. У Лени сжалось сердце. Пленника собирались повесить вниз головой. Мышонок раскрыл рот и сделал большие глаза.
   Пленник сказал что-то в ответ. Ершех перевел жезлоносцу:
   - Он говорит: "Я простой пастух, и ничего не слышал про князя Влашко".
   Ратник обвязал парню голени. Почувствовав это, тот поднял голову и вдруг начал негромко напевать.
   -Что он поет? - с недоумением спросил Ершеха жезлоносец.
   Тот пожал плечами:
   -Да ничего, обычная пастушеская песня. Про овец.
   Жезлоносец дал знак, и оба воина потянули за веревку. Пленник рухнул наземь, песня оборвалась. Еще миг, и его вздернули бы на дубе за ноги. Но тут Лени совсем потеряла голову. С криком "Нет! Нет!" она выскочила из кустов и вцепилась в веревку.
   -Не убивайте его! - с мольбой крикнула жезлоносцу Лени. - Он простой пастух, он не виноват!
   Ей приходилось, скитаясь по дорогам, видеть убитых - но еще никогда не убивали на ее глазах.
   -Ершех, Ершех, помоги нам! Это наш, он с нами, помоги!
   Ершех узнал ее и разинул рот от изумления.
   - Она с ума сошла, - развернулся он к жезлоносцу. - Это дурочка, она одна по лесам бродит, я ее уже видел. У нее всю родню вырезали, вот она и помешалась, - бойко начал врать он.
   Но тут из высокого бурьяна поднялся Нейви с взведенным самострелом в руках. Вслед за ним возникли Элстонд с мечом и сама хозяйка Кейли, высокая и осунувшаяся, но все еще очень плотная женщина с топором. Мышонок, совсем забывший, как Ершех учил его метать нож, испуганно выглядывал из-за широкой материной юбки.
   -Поднимите руки, иначе я выстрелю, - с полным самообладанием произнес сын судьи.
   Варды хорошо знали, что с близкого расстояния арбалетный болт пробивает доспехи.
   -Ершех, ты с нами? - продолжал Нейви.
   Ершех, стоявший позади жезлоносца, вдруг ударил его рукояткой ножа в висок. Жезлоносец осел на землю.
   Лишившись начальника, оба воина даже не пробовали вытащить мечи. Пленник, чуть приподнявшись, пытался разглядеть своих спасителей.
   -Сними с него веревки, Лени, - кивком указал Нейви. - Нужно связать этих и убираться.
   Лени опустилась возле пленника на колени.
   -Не бойся, все обошлось, - приговаривала она, совсем позабыв, что без переводчика пленник ее не поймет. - Бедный... - добавила Лени, представив себе, что он пережил.
  
   Пальцы лорда Эймера заледенели и не слушались. Чернила на кончике пера замерзали. В конце осени уже несколько раз выпадал снег. За пологом походного шатра завывал ветер. Огонек свечи метался, точно хотел сорваться с фитилька и улететь.
   "Князь Севера Яромир!
   Я, Эймер, лорд Орис-Дорм, готов заключить с тобой мир на тех условиях, на каких призывают к миру твои подметные письма. Мои подданные голодны и измучены. Вседержитель оставил нас, а ты обрел колдовскую силу. Я хочу подписать с тобой договор, по которому мои люди получат хлеб, зерно для посева и сложат оружие. Я клянусь именем Вседержителя, что уведу остатки своих войск в Орис-Дорм. Ты дважды нанес мне поражение, и мои воины боятся тебя. Я уже не в силах управлять ими. Я готов предать себя в твои руки и не прошу никаких особых условий для нашей встречи. Пусть все будет так, как ты пожелаешь, я приеду один. Побежденному не пристало торговаться". Эймер отложил перо и снова начал греть над свечой руки.
   Чтобы взять Даргород, требовалась длительная осада. У дарогородцев была горячая похлебка, теплая одежда, привычка к северным морозам. У вардов - только пронизанные ветром походные шатры. Им осталась одна-единственная надежда: внезапная смерть богоборца...
   В глубоком отчаянии Эймер думал: "Я должен его убить. Он вызовет меня на переговоры, и я его убью".
   Богоборец должен, наконец, умереть, чтобы прекратились мучения вардов. "Я запятнаю себя предательством... Пускай, лишь бы и он не ушел от расплаты. Он потопил мир в крови, изгнал с севера богоизбранных князей, завладел душами северян... За него гронцы, и даргородцы, и залучане, и хельды. По его вине всех их ждут кандалы подземной тюрьмы..."
   Холода вынуждали короля Неэра отвести войска назад к Залуцку и Гронску, на зимовку. Эймер ждал этого дня. Передать письмо в Даргород, а тем более встретиться с богоборцем тайком было слишком трудной задачей, пока шла осада. Но едва только варды убрали шатры, лорд Орис-Дорм послал к даргородским воротам оруженосца. Преданный юноша ни о чем не расспрашивал. Он был убежден, что исполняет важное и секретное поручение, во имя короля Анвардена и небесного Престола.
   Вскоре оруженосец привез Эймеру в Гронск ответ Яромира. Богоборец ждал лорда в Даргороде и обещал ему безопасность.
   "Он заплатит мне и за ночниц, и за туман на дороге моего войска, - сказал себе лорд Орис-Дорм, осторожно набирая яд в потайной желоб кинжала. - Я совершаю зло. Но с таким злом, как богоборец, и мое зло становится неизбежным".
  
   Семейство Кейли спешило. Элст и Нейви под руки вели бывшего пленного. Он с трудом передвигал ноги. Ершех шел рядом с Лени.
   - Ну куда ты сунулась! - распекал ее Ершех. - А если бы попала под горячую руку? Маленьким девочкам нечего лезть, война - дело взрослых мужчин.
   Лени было не до его поучений. Она боялась: варды опомнятся, вышлют погоню и схватят их всех. Зато Мышонок был счастлив:
   - Ершех, ты опять с нами, вот здорово. Без тебя было паршиво!
   Хозяйка Кейли слегка задыхалась и левой рукой хваталась за сердце; топор был заткнут у нее за пояс.
   -Уф, все живы... Поседею я с вами раньше времени!
   На ночлег встали только тогда, когда ушли очень далеко от места стычки. Пленник сказал, что его зовут Мирко, и он всего лишь пастух из-под Звониграда.
   -Дом разорили. Я бродяжничал, - упрямо твердил он.
   -Нейви, нас не догонят? - спросила Лени.
   -Не бойся, - ответил Нейви. - Тут в лесу бродят ватаги северян. Вернее всего, варды подумают, что пленника освободила такая ватага. А северяне знают местность, у них есть свои тайные тропы, укрытия в глухой чаще, и из засады они бить горазды. Едва ли погоня осмелится соваться глубоко в лес.
   Кейли выбрала местом стоянки глубокий заросший овраг. Семейство привычно суетилось, готовясь к ночлегу. Ершех сразу же взялся за дело. Он взъерошил волосы Мышонку и повел его разведывать ручей. Пока Нейви с Элстом разводили огонь, Мирко сидел, прислонившись к дереву и закрыв глаза. Лени напоила его кипятком, прежде чем засыпать в котелок горстку крупы. Ершех сокрушенно вздохнул, посмотрев на скудные припасы.
   - Ну ничего, что-нибудь придумаем, - сказал он в утешение хозяйке.
   Лени подала похлебку Мирко. Знаками она спросила: покормить тебя? Мирко улыбнулся, покачал головой и взял миску сам.
   - Ершех, а жезлоносцы очень злые? - послышался голосок Мышонка.
   - В войске все с голодухи злые, - смеялся в ответ Ершех.
   Мирко прислушался и помрачнел.
   - Ты что? - спросила Лени. - Ешь, ешь давай...
   Но Мирко отставил миску на землю и бессильно опустил руки. Подошла Кейли, наклонилась, потрогала его лоб.
   - Жар у него, - мрачно сказала она. - Ну-ка, парень, снимай-ка свою рубашку. А ты, Лени, помоги ему.
   Кейли недолго осматривала Мирко. Хоть и у костра, а без рубашки холодно. Кейли увидела, что все тело у Мирко в кровоподтеках. Она попыталась прощупать ребра, но стоило ей пару раз нажать пальцами, как у парня все лицо покрылось испариной.
   -Как бы и внутренности не были отбиты, - хмуро заключила Кейли осмотр. - Сейчас лекаря-то не сыщешь. Как же ты так, а! Лени, достань и завари ту траву, что я для Мышонка на зиму от кашля припасла.
   - На юге все же тепло! - рассуждал за ужином у костра Ершех. - Хоть по-человечески пожить перед концом света. Мало мы тут мерзли в лесах!
   - Мы как волки в облаве, - устало сказала Кейли, прихлебывая кипяток. Она сидела на поваленном дереве. - А теперь еще и больной с нами! И идти медленнее будем, и покормить его надо, и подлечить.
   - В такое время прежде всего о своих надо думать, - тихо заметил Ершех, так, что могла разобрать только Кейли.
   - Что значит свои? Теперь и он - свой, - возмутилась хозяйка.
   Ершех сделал вид, что не слышит.
   После еды вся семья грелась у костра. Нейви, Элст и Мышонок натащили веток, чтобы на них спать. Ершех несколько раз вскользь наткнулся на ненавидящий взгляд Мирко.
   - Ты что на меня так смотришь, как будто крысу проглотил! - усмехнулся он.
   - А как еще на тебя смотреть? - Мирко оперся на руки, сел прямо. - Из-за тебя же меня на допросе отделали!
   Нейви насторожился. Из всех своих спутников только он понимал язык, на котором спорили эти двое.
   - Что они, Нейви? - спросила Кейли.
   - Я потом расскажу, матушка Кейли, - заверил ее Нейви, вслушиваясь в разговор.
   - Из-за меня?! - повысил голос Ершех. - А вверх ногами ты из-за кого не висишь? Если бы не хозяйка Кейли, да если бы не я, где бы ты был?
   Мирко резко двинулся и схватился за ребра.
   -Это Лени меня спасла! Ты-то переводил и спокойно ждал, пока меня повесят.
   Ершех нарочито громко рассмеялся:
   - Да ну? Правда, что ли? А где была бы Лени, если бы я не вступился за нее? Ты бы лучше поблагодарил. Будто у Кейли без тебя мало хлопот, а ей с тобой теперь нянчиться, - Ершех передернул плечами.
   - Постой, Ершех! Надо выяснить... - хотел вмешаться Нейви.
   - Ты известный праведник, - огрызнулся Ершех. - Недаром сын судьи! Выяснить, кто кому сколько должен, да? Чтобы записать все долги и обязательно отдать.
   У Мирко голос охрип от ярости.
   - Ты на допросе сказал, что я звониградец, по говору меня узнал! Меня, как собаку, измолотили, чтобы выведать про князя Влашко! Будь моя сила, я бы тебя придушил.
   Ершех смотрел на Мирко с искренним удивлением, высоко подняв брови.
   - Я же на службе был! Ты мне кто? Брат, сват? С какой стати я должен был тебя выгораживать!
   -Зачем выдал? - повторил Мирко. - Ты переводчик, ну и переводи. Зачем им сказал?
   Ершех развел руками:
   -Вот чудак, жалуется, что его из-за меня избили. Да тебя бы по-любому... Если ты не звониградец, значит, из какой-нибудь лесной ватаги, разведчик или связной. Какая тебе разница-то, за что бьют?
   -Ну и ублюдок ты, - обронил Мирко и замолчал.
   -Ты на себя посмотри! - взвился Ершех.
   -Хватит браниться! - не выдержал Нейви.
   Кейли и Лени, не понимая ни слова, переводили взгляд с Ершеха на Мирко.
   - Не знаю, о чем вы, - Кейли встала с места, - но я у себя в семье такого не потерплю!
   - Я-то что, хозяйка? - удивился Ершех. - Не я начал, не я ублюдком его называл и убить грозился. Я-то его не трону, это он готов мне в горло вцепиться!
   Кейли наклонилась к угрюмому Мирко:
   -Не время сейчас счеты сводить. Тебе надо думать, как бы поскорей на ноги встать, а не браниться.
   -Матушка просит, чтобы ты успокоился, - перевел Нейви и добавил от себя. - Я понимаю, наверное, это очень странно: оказаться попутчиком человека, который недавно служил твоим врагам и помогал тебя допрашивать.
   Ершех бросил на него насмешливый взгляд, в котором читалось: "Ну-ну, сын судьи, и почему это я не удивляюсь?".
  
   Ночью Мирко стало совсем плохо. У него начался бред, с кашлем пошла горлом кровь. Кейли приподняла его и поддерживала полусидя. Она не теряла головы: вырастив троих детей, в трудную минуту умела сохранять самообладание. Но и она боялась, что парень не доживет до утра. На счастье, кровь остановилась, на рассвете Мирко даже уснул.
   Хозяйка Кейли основательно задумалась, как быть. Далеко ли уйдешь, если за один дневной переход Мирко чуть не расплатился жизнью? Ему нужно лекаря или хоть полежать несколько дней под крышей в тепле.
   Семейство Кейли притихло, греясь у костра. Мирко спал. Во сне выражение лица бывшего пленника казалось страдальческим. Кровоподтеки на скулах почернели. На разбитых губах запеклась кровь.
   - Он умрет? - шепотом спросил Мышонок.
   -Ничего с ним не сделается, - твердо оборвала Кейли.
   Ершеху было неуютно. Он хорошо помнил допрос, на котором отделали Мирко, и с неприязнью думал о Нейви: уж точно судейский сынок еще будет колоть ему этим глаза!
   Мирко проснулся, приподнялся на локте. Кейли ласково кивнула ему и ободрила:
   -Вот и утро. Сейчас Лени тебе травку заварит, пойдешь на поправку.
   Мирко признательно улыбнулся, не понимая, но чувствуя в ее голосе тепло. Он что-то заговорил в ответ, обводя взглядом семейство Кейли. Нейви перевел:
   -Он нас благодарит. Он хочет сказать что-то важное... Он говорит, матушка, что он и вправду гонец из Звониграда. Его послал князь Влашко с какими-то важными вестями.
   Услышав имя князя, Мирко утвердительно закивал.
   -От того, доберется ли он до Даргорода, зависит жизнь многих людей, - продолжал переводить Нейви. - Он боится, что умрет, не выполнив поручения.
   -И не думай! - замахала рукой хозяйка Кейли.
   Мирко опять бросил на нее измученный благодарный взгляд. Нейви переводил:
   -Но он не может открыть нам свой секрет, потому что, если он погибнет, пошлют нового гонца, а если варды узнают, с чем он был послан, Влашко и его люди попадут в руки врага. Мирко хочет, матушка, чтобы мы помогли ему добраться до Даргорода. Он говорит, что лично знает князя Яромира и его жену. Мирко обещает, что даргородцы нас не обидят.
   Лени тем временем бросила в кипящую воду пучок целебной травы.
   -Надо идти, мама, - быстро сказала она. - Свои его вылечат.
   Ничего другого, похоже, не оставалось. Семейство Кейли еще немного посовещалось, и хозяйка вынесла решение:
   -Ну, делать нечего! В конце концов, Нейви был у этого Яромира в плену - и не съели его. Если северяне пленника не обидели, то мирных людей вроде нас и подавно не тронут. Двинемся-ка мы и правда в Даргород.
  
   Разъезд вел Радош. Несмотря на молодость, сын гронских крестьян стал умелым военачальником. Главным козырем Радоша была быстрота и дерзость: ему всегда удавались налеты, вылазки и разведка боем. Радош нес дозор вдоль границ и держал связь с атаманами лесных ватаг.
   Голые придорожные кусты затрещали, с них стал осыпаться снег. Всадники замедлили коней. Тяжело дыша, на дорогу выбрался человек. Здесь, в приграничье, попадались и разбойники, и бродяги.
   -Не убивайте меня! - закричал неизвестный. - Подождите! Я не воюю против Даргорода!
   По произношению было похоже, что это вард. Заросший, плохо одетый парень с разгоряченным лицом, едва переводивший дыхание.
   -За тобой что, гонятся? - удивился Радош. - Ты что тут делаешь?
   Но вард вдруг протянул к нему руку:
   -Ты Радош?! Помнишь, я был у вас в плену? Я Нейви из Мирлента. Твой друг Брослав учил меня вашему языку.
   Радош вспомнил. Но как могут изменить человека длинные грязные волосы и борода!
   -Ну что, все же надумал к нам перейти? - дружелюбно спросил Радош. - Надоело шастать по лесам?
   На морозе Нейви никак не мог отдышаться.
   -Меня послали за помощью, - с трудом проговорил он. - Там ваш раненый, гонец из Звониграда Мирко. Привез какие-то важные вести. Ему нужен лекарь.
   -Мирко? Ты точно знаешь? - переспросил Радош.
   Он вспомнил чернокудрого красавца-гонца, которого застал однажды в доме у Яромира. В те дни Мирко прискакал, чтобы передать радостную новость: Звониград обещает Даргороду дружбу и защиту южных рубежей.
   -Он сам сказал, кто он, - устало ответил Нейви. - Хозяйка Кейли и ее семья в трех днях пути отсюда. Это вниз по реке Залуге, на мельнице.
   Семейство Кейли с трудом добралось до брошенной, выжженной деревни: в приграничье уже никто не жил. Они спрятались от морозов на мельнице, уцелевшей, потому что была далеко за деревней, на быстром ручье. Нейви вызвался идти дальше один. Он сказал, что годится для этого дела больше всех, потому что знает писаря Брослава и даже видел в лицо Яромира. Сына судьи потеплее одели, снарядили в путь, и хозяйка Кейли даже расцеловала его на дорогу.
  
   Семья с тревогой ожидала Нейви. На исходе были все запасы, а достать еще - негде. Элст и Ершех попытались ловить рыбу в не замерзающем на зиму мельничном ручье, но даже не поняли, есть ли она там. Хозяйка Кейли крепко заснула, сидя на лавке у печки, голова ее свесилась на грудь. Лени подумала: "Переволновалась за эти дни, утомилась..." Она уложила мать на лавку. Кейли даже не проснулась.
   Мирко совсем ослабел. Лени хотела покормить больного сваренной нарочно для него жидкой кашей. Тусклый свет пробивался в избушку сквозь маленькие окна.
   - Не могу, - Мирко отвернулся. - Зря только последние запасы тратите. Я же говорил вам: не надо.
   Лени отставила в сторону миску. Мирко лежал на лавке, укрытый залатанным одеялом. Спустя некоторое время он о чем-то заговорил замирающим голосом.
   - Не понимаю, - Лени обернулась за помощью к Ершеху.
   - Говорит, что умрет, - послушав, произнес Ершех. - Невесту вспоминает.
   - Ну нет, - Лени выпрямилась, и в голосе ее послышались уверенные нотки хозяйки Кейли. - Ершех, не уходи, ладно? Переведи ему. Никто тебе не даст умереть, - она наклонилась над Мирко. - Невеста у тебя есть? Она сейчас думает о тебе, ждет. И ты о ней думай.
   Когда Мирко уснул, Лени накрыла его еще и своим плащом, и, ежась, подсела к самой печке. Мышонок сидел там же, нахохлившись, упершись лбом в стенку. Лени обняла его сзади. По его вздрагивающим плечам она поняла, что братишка борется со слезами.
   - Спорим, что Нейви нашел помощь? - сказала Лени. - Он ведь нигде не потеряется, он умный. Они сейчас уже точно на пути к нам. Им совсем немного осталось ехать... Мирко выздоровеет... Скоро все пойдет хорошо.
   ...На рассвете за мельничным ручьем захрапели кони, небольшой разъезд переехал через ручей по деревянному мостику. Хозяйка Кейли выглянула на двор:
   -Глядите-ка, Нейви вернулся!
   Нейви торопился утешить Лени, обрадовать хозяйку Кейли, обнадежить Мирко. В отряде был лекарь. Вокруг мельницы сразу стало шумно, несколько дружинников побежали к ручью за водой, запахло дымом костров.
   Сразу после лекаря к Мирко заглянул Радош. Они поговорили наедине, а потом Радош сказал, что должен сейчас же везти весть в Даргород. Он назначил начальника вместо себя и выехал в тот же день после обеда.
   Кейли со всеми ее спутниками и с небольшим сопровождением отправили до ближайшего села. Там им дали широкие сани, на которые, хорошенько укрыв тулупами, уложили Мирко, усадили Лени с Мышонком и с самой приболевшей от мытарств хозяйкой.
  
   Вблизи Даргорода до Радоша дошла тревожная молва. Князь Яромир тяжело ранен. Это было как гром среди ясного неба. Как так? В мирные-то дни? Говорили, какой-то вард ударил его кинжалом. Ходили слухи, что Яромир умрет. Он и нынче-то жив только благодаря своей жене-небожительнице. Радош продолжал путь с тяжелым сердцем, сменяя коней в деревнях, где нарочно были устроены казенные конюшни.
   По приезде Радош хотел увидеть Яромира, хоть подойти к постели. Воевода Колояр сказал:
   -Незачем.
   -Что ж, он без памяти? - спросил Радош.
   -Нет... - обронил Колояр. - Но и не в разуме. Что ты там привез? Говори со мной.
   Радош сел напротив воеводы за стол и начал рассказывать.
   Звониград загородил собой дорогу союзникам короля Неэра - совернским князьям. Влашко держал осаду, пока его друг Яромир бился на западной границе. Но под натиском объединенных войск из Оргонто, Флагарно и Селлы город наконец пал.
   Звониград был построен на горе, и из горы когда-то брали камень для строительства. Под городом образовались обширные катакомбы. Когда князь Влашко увидел, что крепость ему не отстоять, увел людей туда. Теперь звониградцы держат оборону под городом. Враг найдет и заложит десяток ходов, а у осажденных в запасе еще дюжина. Внутри горы лабиринт, есть, где спрятаться. Обороняться звониградцам удобно. Чужаки сунутся под землю - местные всегда найдут, куда их заманить да как обойти сзади. Вот потому-то южный рубеж еще и держится. Совернские князья отказались идти на помощь королю Неэру, пока за спиной у них войско "разбойника Влашко". Только одна беда. Вода в катакомбах есть - подземный источник, - а продовольствия и оружия больше нет. Князь Влашко послал гонца, чтобы тот попросил подмоги у Даргорода, провел бы обозы. Мирко знает ходы, которые с морского скалистого побережья ведут прямо под город. А если князь Яромир может дать не только продовольствие, но и сотни три-четыре опытных воинов, то Влашко обещает разбить врага и снять с города осаду.
   -Влашко у них храбрый князь! - с уважением сказал Колояр. - Надо выручать его. Надо, чтобы у него все было.
   Вместе с Радошем они пошли к Брославу: у писаря был свой покой, и бумаги, которые там хранились, считались секретными. В этих бумагах были описи имущества даргородского войска, книги приходов и расходов. Воевода велел, чтобы писарь с помощниками подсчитал, какую помощь можно послать в Звониград.
   Брослав прикинул уме:
   -Заранее говорю: придется пускать шапку по кругу. У нас кое-что есть, увидишь. Но чтобы поддержать звониградцев, нужно не пару мешков муки. Ведь целый город! Надо разослать посыльных по деревням. И кузнецам дополнительную работу давать.
   -Да я хоть сам в молотобойцы пойду! - сжал кулак Колояр.
   Кулак у бывшего каменщика был точь-в-точь с боек кузнечной балды.
   -Дай время до вечера, скажу, сколько и чего у нас есть, - с хозяйственным видом обещал Брослав. - К тому же сроку и воззвания напишу, чтобы рассыльные на улицах почитали.
   -Смотри, всю правду-то не пиши, - нахмурился Колояр. - Тайное же дело. Напиши, что весной, когда дороги подсохнут, пойдем большим войском на помощь Звониграду снимать осаду. А сами выйдем сейчас же, ты нам продовольствие давай, а недостачу понемногу соберешь.
   -Ну, понял, - кивнул Брослав. - Поднимай людей, сколько тебе надо, а обозы я вам снаряжу, пока ты управишься - у меня будет готово.
   Передав весть от Мирко и убедившись, что дело начало делаться, Радош остался рассказать Брославу о необычной встрече: "Знаешь, кого я видал? Помнишь, ты раненого варда нашему языку учил?". Брослав изумился: "Неужто? Стихотворец? Жив?!".
   Брослав обещал Радошу встретить семью хозяйки Кейли и помочь ей устроиться в Даргороде. Потом Радош, который несколько дней скакал без отдыха, отправился наконец в дружинный дом спать. Он с трудом стащил с себя сапоги, рухнул на лавку и уснул, напоследок поймав себя на грустной мысли: что с князем Яромиром, что значит "не в разуме"?
  
   Большой купеческий дом в Даргороде был отдан под больницу. У дома было много пристроек. В одном крыле нашлось место для семейства Кейли. Брослав сам проводил хозяйку туда. Он рад был повстречать Нейви, но на этот раз в помощники к себе его не звал из-за тайной подготовки помощи Звониграду.
   Кейли сказала, что присмотрит за Мирко сама: "Пусть поживет с семьей, ему только покой сейчас и нужен".
   Девонна с сыном жила в соседнем крыле. У них был теплый покойчик и маленькая каморка для ее ступок, зельниц и высушенных трав. Старый пес Шалый помогал Девонне приглядывать за маленьким Кресиславом. Крес охотно оставался с собакой, не боялся, не плакал, если мать уходила надолго.
   Мирко уже знал, что Яромир был ранен во время переговоров. Ему сказала лекарка Ликсена. Она передала гонцу, что к нему под вечер зайдет воевода. Мирко догадался - поговорить о подмоге для князя Влашко.
   Но еще раньше проведать Мирко заглянула сама Девонна. Парень услышал, как в сенях хозяйка Кейли зовет кого-то войти. А потом прозвучал усталый голос молодой женщины:
   - Мне рассказали, что это вы спасли Мирко. Я к нему. Спасибо вам! Я Девонна, жена Яромира.
   У Мирко забилось сердце. Сама пришла! Значит, Яромир не при смерти. Звониградец с волнением подумал, что сейчас увидит дивную вестницу. Девонна казалась Мирко прекрасней всех женщин на свете, хотя его невеста, само собой, была милее.
   -Здравствуй, Мирко, - Девонна села на край кровати. - Я тебя вылечу. Яромир знает, что ты здесь, только он не может тебя навестить. Он болен, но он поправится... Теперь дай я сниму одеяло.
   Мирко молчал. Он понял, что Девонна хочет исцелить его наложением рук. Он был рад доброй вести о Яромире, но стыдился, что лежит без сил, и Девонна собирается лечить его своими руками.
   -Тебе надо быстрее встать на ноги, - продолжала небожительница. - Скоро тебе вести обоз для князя Влашко, - добавила она шепотом, наклонившись к Мирко. - Лучше, если ты сам покажешь нашим ход в катакомбы.
   -Я все сделаю, пресветлая княгиня! - воскликнул Мирко.
   Девонна улыбнулась грустной улыбкой, откинула с него одеяло и простерла руки. Мирко почувствовал, как тепло от ладоней вестницы расходится по всему телу, и ноющая боль под ребрами и в животе стала затихать.
   - Совсем хорошо! - тихо сказал он. - Как только встану, приду к вам с Яромиром. Можно?
   - Мы уезжаем из Даргорода, подальше от войны, - вздохнула Девонна. - Наверное, ты сможешь нас немного проводить. Яромир будет рад тебя видеть.
  
   Когда Девонна вышла в общую комнату, хозяйка Кейли уже накрыла на стол. Лени понесла миску за занавеску к Мирко. Теперь у семейства Кейли было, что бросить в котелок. Брослав распорядился довольствием семьи очень просто. С момента спасения Мирко он рассматривал все семейство как боевой отряд. В итоге Кейли, как военачальник, получила довольствие, полагавшееся на каждого ее "воина" за известный срок, в том числе и на Мышонка.
   - Садись, поешь горячей похлебки, княгиня, - пригласила Кейли. - Тяжело болеет муж?
   Голос старшей женщины прозвучал так тепло, что у Девонны комок подступил к горлу. Она еле слышно ответила:
   - Тяжело...
   Хозяйка Кейли села рядом.
   - Все наладится. У тебя же еще сынок, весь дом на тебе. Давай-ка я к тебе приду завтра утром, помогу по хозяйству?
   Девонна молчала, сдерживая слезы.
   - Давно я в доме хозяйство не вела, и дочку заново приучать надо, - продолжала Кейли. - А ты мужа тем временем на ноги поставишь.
   От уверенного голоса Кейли Девонне делалось легче на душе. Вестница вспомнила, что слышала о ней: как Кейли водила свое семейство по дорогам, никого не потеряла, несмотря на голод, холод и многочисленные дорожные тревоги, только приобрела себе еще сыновей. Девонна вздохнула, ей подумалось, что и у нее найдутся силы.
  
   Вернувшись к себе, Девонна первым делом подошла к постели мужа. Он лежал все так же, как она его оставила - глядя в потолок остановившимся взглядом, беспокойно комкая рукой одеяло на груди. Подменявшая Девонну Ликсена встала, уступая ей место.
   - Не может уснуть, - тихо сказала она вестнице. - Меня не узнает. Твое имя называл несколько раз.
   Девонна взяла в руки ладонь Яромира, погладила пальцы. Он устало перевел на нее глаза - узнал. Ликсена вышла и тихо затворила дверь. Яромир тяжело вздохнул. Девонна наклонилась к его подушке:
   - Я больше не уйду. Сейчас поиграю тебе, ты успокоишься и уснешь, - ласково обещала она.
   В богатом купеческом доме, где расположилась больница, нашлось много вещей, ненужных по военному времени. Среди них была большая, тяжелая арфа. Девонна уже давно попросила дружинника перенести инструмент в свой покой, настроила и иногда играла, пока Яромир еще был здоров, и тихо пела ему на языке небожителей. А теперь небожительница заметила, что музыка его успокаивает. Девонна села за арфу, несколько раз провела рукой по струнам и начала играть тихую, но не печальную мелодию - в ней был и шелест ветвей, и пение птиц, и журчание ручья. Она играла, пока Яромир не уснул, и еще потом, словно охраняя своей игрой его сон, а по ее лицу текли слезы.
  
   Яромир получил рану в первую же неделю перемирия.
   С утра Девонна готовила у себя в каморке снадобья, а за дверью в покойчике Крес играл с Шалым. Мальчик хватал Шалого за нос и за жесткие черные усы. Пес всегда успевал отстраниться совсем чуть-чуть, но так, чтобы не попасться.
   Яромир собирался встретиться с лордом Эймером для заключения мира с Орис-Дормом. Эймер был тот самый человек, что позапрошлой осенью попал в плен на заставе. Девонна отложила пестик и ступку. На душе у нее почему-то стало тревожно. И тут в сенях послышались шум, голоса, в каморку вбежал дружинник:
   -Княгиня, князь ранен, скорее!
   Девонна бросилась к дверям так стремительно, что воин едва успел посторониться. В дружинный дом поспеть было нетрудно: через улицу. Девонна даже не накинула полушубок.
   Ранивший Яромира вард стоял, схваченный двумя дружинниками.
   Воины столпились вокруг лежащего на дощатом полу Яромира. Увидев Девонну, они сразу дали дорогу. Яромир хрипел, его били судороги. Один из дружинников поддерживал голову Яромира, ему распахнули рубашку на груди. Малый Гриборкен - блестящая черная ящерица - в испуге бегала по его телу. Девонна знала: так от обычной раны не умирают.
   - Отравленный кинжал... - переговаривались дружинники. - Яд пошел в кровь. Ну что ты тут сделаешь?!
   Девонна бросилась на колени рядом с мужем, схватила за руки. Ледяные пальцы были сведены. Она видела, что он уходит и сам понимает это. Яромир отдал все силы борьбе с ядом, но как он ни был силен, отрава уже разошлась по крови.
   -Девонна, прости, - выдохнул Яромир.
   Он встретился помутившимся взглядом с женой.
   Она поняла: он держался ради этого взгляда, ради того, чтобы еще раз увидеть ее, собрал всю свою волю.
   - Нет, - вдруг крикнула Девонна. - Ты не умрешь! У меня есть противоядие. Сейчас я его принесу. Жди меня, жди!
   Она знала, что еще несколько мгновений Яромир не уйдет - снова соберет всю волю, чтобы выполнить этот приказ.
   Девонна выбежала в сени. Там стояла кадка с колодезной водой. Девонна взяла ковшик и зачерпнула.
   Придерживая ковш снизу ладонью, чтобы не расплескать, Девонна вернулась и снова опустилась на колени рядом с Яромиром. Дружинник, все еще державший его голову, взглянул на вестницу с надеждой.
   - Посмотри на меня! - сказала Девонна мужу, ловя глазами его уже стекленеющий взгляд. - Вот противоядие. Сейчас ты выпьешь его, и смерть отступит. Ты будешь жить! Ты выпьешь и будешь жить!
   Девонна поднесла ковш к губам Яромира. Он пил, на самом деле только проливая, но думая, что пьет, что это спасение. Дружинники затихли, не смея вздохнуть...
   Девонна положила ковш на пол - в него сразу же скользнул испуганный Гриборкен. Небожительница протянула руки над грудью Яромира, чувствуя, что всей ее силы хватает лишь на то, чтобы заставить биться останавливающееся сердце.
   Но это было только начало. Несколько ночей Девонна не спала и не отходила от мужа, прислушиваясь к его дыханию, и еще много раз ей приходилось простирать руки над его телом, творя то, что люди называют чудом. Понемногу лицо Яромира перестало напоминать лицо мертвеца. Гладя его ладонь, Девонна чувствовала: ладонь теплая, живая, ему становится легче. Ликсена, ее рыжая подруга-полукровка, пришла сменить Девонну:
   -Тебе надо поспать. Если ему станет хуже, я сейчас же тебя разбужу.
   В эти дни Ликсена присматривала за маленьким Кресом, взяв его вместе с Шалым к себе. Девонна наконец согласилась немного отдохнуть, только сперва забежала к сыну. Ее силы были на исходе.
   Наконец Яромир пришел в себя. Колояр заглядывал каждый день узнать новости про князя. На сей раз он увидел: Яромир лежит с открытыми глазами.
   - Девонна, - понизив голос спросил Колояр. - Это в самом деле было противоядие! Ты великая целительница, Девонна...
   Вестница приложила палец к губам.
   - Тсс...
   Ослабевший Яромир уснул. Девонна потихоньку вышла из покоя. Ей нужно было хоть кому-нибудь сказать о том, что она пережила. Друг и воевода Яромира лучше всего подходил для того, чтобы она открылась:
   - Это была вода.
   - Какая вода? Целебная?
   - Обычная, из кадки в сенях.
   Колояр недоуменно посмотрел на нее.
   - Я знала, что он мне поверит, - сказала Девонна. - Он должен был верить, что не умрет.
  
   Давно, когда Яромир еще только поступил в дружину князя Войтверда Даргородского, он получил во временное владение деревеньку Лихово - "на прокорм". Яромир в Лихово никогда не ездил. Подать ему привозил в город староста - чего и сколько хотел. Яромир никогда даже не интересовался, что на телеге. Еще жива была его мать, так что "разбирать гостинцы" было ее дело. Из-за этого Яромира хоть и не видали в глаза, но любили в деревне. Сам он брал награды на игрищах - и коня, лучшего, чем купил бы за счет своих крестьян, и золотые монеты с даргородским гербом.
   Потом Яромир попал на каторгу, и Лихово перешло к другому. С тех пор Яромир позабыл даже название деревушки. Зато его там вспомнили, едва он явился в Даргород князем Севера, заступником за Обитаемый мир.
   Узнав, что раненого князя нужно перевезти куда-нибудь в спокойное и безопасное место, лиховские мужики позвали Яромира с женой и сыном "домой" и принялись приводить в порядок двухъярусный терем: в дни смуты его не сожгли, но он обветшал без хозяина, пристройки и забор соседи растащили на бревна, разобрали печи: не пропадать же добру.
   Услышав, что дом большой, Девонна позвала с собой хозяйку Кейли. Женщины подружились: Кейли по-матерински понимала беду Девонны. Кейли в два счета навела уют в тереме. Она запомнила расположение всех покоев, клетей, подклетей и светелок, выбрала, где лучше лежать больному, где поставить кроватку маленького Кресислава, и в знак своего воцарения на новом месте затопила печь.
   Нейви с Элстом пилили, а Ершех колол дрова во дворе. Мышонок был на посылках, Кейли готовила на всю семью, а Лени сидела с маленьким Кресом. Мышонок быстро подружился с местными детьми и теперь под вечер убегал кататься на санках с горы. Ершех иногда уходил вместе с ним: ему было скучно в доме, когда вся работа оказалась переделана.
   - Я привык к бродячей жизни, а тут в четырех стенах от скуки подохнешь, - говорил он Мышонку. - Да и за ворота выйдешь - хоть вой. Направо посмотришь - снег, налево - снег. Впору запить.
   Деревенский столяр сделал ткацкий станок для Лени и для Девонны. Они обещали со временем отдать полотном. Деньги тогда уже не ходили: кому нужны деньги, если миру грозит конец? Поэтому в Лихово, как и почти везде, был заведен другой обычай. Ткацкий станок Девонна, считалось, получила "от деревни", и полотна она должна была теперь тоже "деревне", так велись теперь расчеты всех и со всеми.
   Сама Девонна работала у себя в покое, чтобы Яромир мог всегда видеть ее. Но иногда она заглядывала к женщинам в светелку и обучала Лени ткать так же искусно, как умела сама. Кейли, штопая одежду, посматривала на Девонну и Лени, склонивших рядом светловолосые головы над ткацким станком, и улыбалась. Ей чудилось, у нее две дочери.
   Свои травы, зельницы, ступки Девонна разместила в подклети. Лени часто забегала туда, и они вместе занимались приготовлением лекарств. Лени была усердной, старательной и обещала стать хорошей лекаркой. Как всегда, к Девонне потянулись больные из деревни. Она не могла отказать им, к лежачим бегала сама, а потом посылала Лени проведать, передать снадобья. Этим семья быстро расплатилась с местной общиной, и в ответ община всегда готова была послужить ей своим трудом.
   Встав до рассвета, хозяйка Кейли замешивала тесто. С утра она раздавала поручения всей семье и до обеда начищала дом. Девонну Кейли старалась полностью освободить от домашних забот.
   Яромир по-прежнему никого не замечал и не узнавал, кроме жены. Если бы Девонна не выводила его то в трапезную, то во двор, он просидел бы в полутемном покое весь день. От света у него болели глаза, и Девонна занавешивала окна. Днем, опираясь на руку жены, Яромир выходил к столу, седой, тяжело передвигая ноги. Шалый вертелся рядом, клал косматую голову ему на колени. Мышонок пытался утащить пса бегать, увидев, как деревенские дети запрягали в санки своих дворовых собак, но старый пес не любил шума и беготни и не хотел уходить от больного хозяина. Может быть, в это время Шалый вспоминал, как его самого до полусмерти избили в портовом кабачке, и он потом долго видел страшные сны и просыпался с лаем.
   Яромир тоже ночами спал плохо. С ним вместе бодрствовала и Девонна. Сны Яромира были тяжелыми, страшными. То, что смерть все же коснулась его, не прошло без следа: ему снились пропасти и подземные лабиринты, наполненные тьмой. Девонна утешала мужа, говорила с ним, хотя он и отвечал редко.
   Малый Гриборкен с блестящими глазами-лазуритами бегал по всему дому и иногда забегал в печь. Языки пламени не причиняли ему вреда, только лизали черную спинку с гребнем.
   Девонна укрывала мужа потеплее, растирала ему руки, поила горячим. Чудилось, у него больше нет душевных сил, даже чтобы позаботиться о себе. Яромир часами сидел, опустив голову, глядя в пространство остановившимся взглядом. Девонна готова была задохнуться от подступивших слез.
  
   Эймер ожидал казни, запертый в подвале дружинного дома. Яромира уже нет в живых, полагал он. Видно, под Дарогородом сейчас идут последние бои, демоны вышли из глубин Подземья, Князь Тьмы сделал выбор, Обитаемый мир погружается во мрак.
   Эймер не унижался до того, чтобы спросить охранников, когда они приносили ему поесть, правда ли, что с небес уже сошло войско небожителей? Все само откроется в свое время, вот-вот. Эймер лишь недоумевал, почему его не казнят? Может быть, нечестивцам не до него?
   А воевода Колояр и думал было повесить проклятого варда. Но эта казнь казалась ему слишком милостивой. По его делам, надо бы четвертовать или посадить на кол! И дружина была бы согласна. Только Колояр - простой каменщик, и дружинники - кто ремесленники, кто крестьяне, что в трудные времена избрали ратное дело. Им не хватало духу привести в исполнение такую суровую казнь.
   Воевода не решался тревожить судьбой Эймера и Девонну. Колояру было не по себе от мысли, чтобы пойти к ней, пока она еще не уехала из Даргорода, и спросить "Что велишь делать с убийцей твоего мужа, княгиня?". Ей и так много горя...
   Поэтому Эймер оставался взаперти, и, вспомнив о нем, воевода только хмурился и скрипел зубами.
  
   Кейли любила, чтобы вечерами все собирались вместе. В трапезной за длинным столом Нейви читал, или писал, или вполголоса учил Мышонка грамоте. Элст потихоньку вырезал что-нибудь из дерева. Лени и Кейли шили. Девонна иногда приводила в трапезную и Яромира, но он лишь безучастно сидел на лавке. Девонна чувствовала, что Яромир быстро устает, особенно когда Ершех начинает рассказывать веселые истории из своей прежней воровской жизни. Поэтому чаще Девонна оставалась с мужем в его покое.
   Ершех маялся. Вначале он пытался развлекать себя и других. Он подсаживался к Лени, шутил, заводил забавные россказни. Однажды вздохнул:
   - Наверно, Девонне-то скучно там одной.
   - А разве она одна? Она же с Яромиром, - вмешался Мышонок.
   Ершех только рукой махнул:
   - Эх, Мышонок, ты что, не видишь? Он же не в себе.
   - А он с ней разговаривает, я сам слышал! - возразил Мышонок.
   Ершех пожал плечами.
   - Жалко мне ее, - продолжал он.
   - Что ты такое говоришь? Она его любит, - строго посмотрела на Ершеха Лени.
   Тот слегка усмехнулся.
   - Пока - может и да, она еще любит, по старой памяти. Но он будет и дальше таким, и тогда какая любовь? Останется один только, как поучает наш Нейви, долг.
   Нейви настороженно прислушался к разговору.
   - Ну-ка прекрати! - Кейли с силой воткнула в ткань иголку. - Не смей так о них в их же собственном доме говорить.
   Элст перестал строгать ложку и насупился.
   - А разве я говорю что-то плохое? - огрызнулся Ершех. - Это же правда, так всегда и бывает. Если немощный, старик или совсем выжил из ума, молодому и здоровому он всегда обуза. Что притворяться-то?
   - Неправда! - рассердился Мышонок. - Даже когда мама будет старая, я ее буду любить. А Яромир вовсе не выжил из ума, он просто после раны еще не поправился...
   - Тихо! - прикрикнула Кейли. Когда она бывала в гневе, доставалось всем. - Старая! - возмутилась она, обернувшись к Мышонку. - Не дождетесь! Я из ума выживать не собираюсь. А ты, Ершех, имей совесть. Девонна мне - как дочь, и про князя не смей так говорить.
   - Одно название, что князь, - про себя пробормотал Ершех. - Пойду пройдусь.
   Он вышел во двор.
   - Если он еще так скажет, - послышался голос Элста, - я окуну его в прорубь головой.
   - Не надо, - махнула рукой Кейли. - Сам на морозе проветрится.
   - Ершех... - обиженно засопел Мышонок. - Он не такой раньше был.
   Нейви молча потрепал его по волосам.
  
   Ершех лишь к ночи вернулся в дом и на следующий день вел себя как ни в чем не бывало. Днем Ершех поднялся в светелку к Лени и подсел к ней.
   - Лени, ты зря обо мне плохо думаешь, - сказал он.
   Лени чуть подвинулась и ответила:
   - Мне не хочется о тебе плохо думать. Может, это ты так говорил... просто...
   - Я почему так сказал? Ну, не могу я смотреть, когда молодой, красивой женщине приходится трудно. Гляжу всякий раз и думаю: не такую бы ей жизнь! Хоть и тебя взять, Лени. Понимаешь, маленькая? Ты милая, нежная. Вот какая у тебя ручка - тоненькая... - Ершех взял Лени за руку и погладил ее пальцы. - Я бы для твоих пальчиков нашел колечки покрасивее, - продолжал Ершех, наклоняясь к ней все ближе.
   Лени быстро отодвинулась и отняла руку.
   Ершех вскочил с лавки:
   - Ладно, жди, когда тебя деревенский мужик замуж возьмет и заставит за свиньями ходить, - и вышел, хлопнув дверью.
  
   Лени ни о чем не сказала матери. Ершех терпел несколько дней, не заводил ни одной ссоры. Но вскоре опять не выдержал. В трапезной было тихо, Нейви что-то писал, часто зачеркивая строчки, Мышонок играл, как будто учит маленького Кресислава буквам, а тот что-то калякал на дощечке углем.
   - Что пишешь? - Ершех перегнулся через стол к Нейви.
   Тот рассеянно поднял голову.
   - Стихи... Я хочу сочинить поэму.
   - Знаю, какие стихи, - Ершех закинул руки за голову, потянулся. - Про светлого князя Яромира. Мне Мышонок рассказывал.
   -Почти про него, - спокойно ответил Нейви. - Правда, я задумал изобразить его в виде одного древнего героя. Это будет удобнее, потому что в любой поэме есть вымысел.
   - Вот что! Смешно мне на вас смотреть. Как вы все обрадовались теплому углу! Когда мы бродили по лесам, нам никто не был нужен, хотя и приходилось туго. А нынче... Хозяйка Кейли на меня накинулась: мол, не смей про князя!.. А я ничего не сказал, только пожалел Девонну. Ты, Нейви, про него стихи складываешь, уж не знаешь, как и подлизаться, хотя ему-то все равно. Ему сейчас хоть хвалебные стихи прочитай, хоть хулу в глаза говори, он все равно не понимает. Всем заправляет на севере воевода его, Колояр, а этот одно название, что князь. И жизнь они устроили тут паршивую, хоть и посытее, чем на Западе.
   - Чего это тебя понесло? - удивилась Кейли. - Что тебе неладно опять? Теперь вот и жизнь не такую устроили, как тебе надо! Чем плоха жизнь? Мирная, свободная!
   - Свободная! - Ершех засмеялся. - Это свобода? Ваш князь Яромир и его приспешники - они сделали так, что все сыты, все работают, все имеют кое-что, чтобы не нуждаться. И никто, понимаешь, никто не может стать таким свободным, чтобы делать, что хочет! Если найдется человек умнее, находчивее других, не боится рисковать... Если кто хочет красивой жизни? Нет, скажут: вот тебе вилы, вот тебе лопата - работай. Заработал на хлеб - ешь. Тут нищих нет, но и богатых нет. Нынче, конечно, все пошло кувырком, но раньше как было? Были нищие, но зато хоть у богатых была свобода! Хоть у кого-то была и дорогая одежда, и драгоценности, и они могли делать, что хотят! Тут княгиня, небожительница - и та ходит в домотканом платье... А может, я полюблю девушку и захочу, чтобы она ходила в шелках, золотые кольца носила? Раньше я бы головой рискнул, а добыл бы для нее все это! - раздраженно продолжал Ершех. - А что нынче? Только горшками глиняными меняться, да и то они у всех одинаковые! И хоть разбейся, так и не будет у тебя больше, чем у других.
   Нейви поднял брови:
   -Самая богатая страна - та, в которой всем хватает хлеба, Ершех. Все очень просто. Если можно было сделать так, чтобы всем хватало хлеба и полотна, значит, со временем можно сделать так, чтобы всем хватало чернил и перьев, домов и садов, земли и кораблей, да хоть золотых колец! Придет пора, когда люди совсем забудут нужду и бедность. То, ради чего мы тратим всю жизнь, будет у людей с самого рождения, и они начнут тратить жизнь на что-то получше. И поэтому лучшего будет все больше. Надо только, чтобы мы победили. Что непонятного?
   - Вы? Победите, - зло посмотрел на него Ершех.- Особенно ты. И князь, из ума выживший. Вот Вседержитель, небось, уже от страха дрожит!
   - Я обещал, что окуну его, - бросил со своего места у печки молчаливый Элст.
   Но Нейви, отложив перо, поднялся из-за стола:
   -Нет, я.
   Ершех засмеялся.
   - Ты лучше стихи пиши, смотри, не посади кляксу, - презрительно сказал он. - Я в уличных драках старших ребят бил, когда ты книжечки в библиотеке у папаши читал. Вижу, что ты готов за своего полоумного князя в драку. А я что! Я и подраться могу. И с тобой, Элст, мамин сынок, - развернулся он. - Тебе мамочка Кейли велит - ты кого угодно побить готов, у тебя своего ума нет. Мама сказала королю не служить - не служишь. Сказала князю служить - служишь. С тобой все ясно! Вы как, двое на одного, или по очереди будем?
   - Вы что, в доме - драться? В их доме? - Кейли хлопнула в ладоши.- А ну тихо! Нейви, оставь его! Элст, сиди как сидел. Ершех, хватит. Какая муха тебя укусила? Приютили тебя, приняли, живешь под крышей. Что тебе еще надо? Не работать, а воровать, как раньше, чует мое сердце!
   Нейви снова сел. Лени опустила глаза, словно ей было стыдно за Ершеха.
   - Как же вы мне надоели! - взорвался тот. - Ну, поучи еще, что воровать нехорошо. Поучите, как мне жить! А за то что я вас два года выручал, я же подлец, нахлебник! Мышонок и то... Не мышонок уже, а надулся, как мышь на крупу. Лени смотрит с таким видом, будто она святая, прямо вторая Девонна тут с неба сошла!
   - Ершех, - ровно сказала Кейли. - Помни, что больной человек в доме и что у жены его горе. А не можешь - лучше найди, где тебе будет хорошо. Мы на тебя не гоним, но и насильно держать не станем.
   Ершех махнул рукой и быстро подошел к двери. Обернувшись, спросил Нейви и Элстонда:
   - Так будете драться? Если вам мамаша позволит, выходите сейчас во двор, а я пока вещички соберу.
   - Никто с тобой драться не будет, - сказала Кейли. - И так хватит нам печали.
   Ершех пошел за вещами, через некоторое время вернулся с дорожным мешком и вынул из него завернутую в тряпицу небольшую вещь.
   - Лени, это тебе на память. Не выбрасывай, ладно? Может, они тебе и скажут выбросить, но не выбрасывай, - сказал он и вышел.
   На душе у всех было тяжело. Лени развернула тряпицу - это был дешевый яркий браслет из поддельных камней.
   - У кого-то украл, - вздохнула Кейли. - Не выбрасывай, что ж... Положи куда-нибудь, пусть лежит. Пойду к Девонне зайду, отнесу ей травника горячего.
  
   Ранним утром Яромир выходил из дому посидеть на крыльце. Накинув на плечи кожух, сложив на коленях тяжелые руки, он сидел неподвижно до тех пор, пока Девонна не уводила его обратно в дом.
   Нейви тоже выходил на рассвете. Он приносил из колодца несколько ведер воды для хозяйства и каждый раз видел неподвижного седого человека, возле которого примостился тоже поседевший и тоже бородатый пес. Они - пес и человек - всегда смотрели в одну сторону.
   Яромира когда-то называли даргородским князем. Теперь - князем Севера. Но все, что он имел, оказалось возможно увезти на одних санях: пес, сын, жена. Деревенские ребятишки в больших меховых шапках забирались на забор, чтобы посмотреть на него. Но даже они не смеялись и не шумели, с жалостью глядя на словно окаменевших человека и его собаку.
   Нейви долго набирался смелости, чтобы спросить:
   -Можно я сяду рядом?
   Яромир молча нагнул голову в знак согласия.
   Нейви сам не знал, почему ему хотелось посидеть с ними на крыльце. Может быть, просто для того, чтобы эти двое не выглядели так одиноко.
   -Князь, я написал поэму про вас с Девонной, - решился он. - Я никогда раньше так легко не писал стихов, и все они мне не нравились. А теперь я меньше, чем за десять дней, написал поэму из двенадцати песен. Я хочу, чтобы ты услышал хотя бы первые две. Вы двое... вы... прекрасны, - вдруг покраснев, сквозь смущение едва проговорил стихотворец.
   Яромир посмотрел на него темно-серыми, как талая вода, глазами. С бьющимся сердцем Нейви сразу хотел начать читать, но не смог, стал объяснять:
   -Моя поэма основана на народном сказании. Один древний герой, чтобы заслужить руку своей любимой, спустился в Подземье и добыл для нее перстень самого Князя Тьмы. В основу поэм часто ложатся легенды, князь. Но под их прикрытием стихотворцы говорят о том, что совершается прямо перед глазами.
   -Да, - вдруг обронил Яромир, медленно разомкнув губы. - Почитай мне...
   И Нейви прочитал все двенадцать песен о путешествии человека в Подземье.
  
   Как смел любить я с такою силой,
   Что в дальних странствиях и борьбе
   Безвестный путь по земле остылой
   Своим путем называл к тебе?
  
   А ворон на верстовом столбе
   Чего-то ждал, сутулясь уныло,
   И снегом перья припорошило
   Ему, свидетелю всех скорбей.
  
   Но сердце вспыхнуло, словно трут,
   Благословляя дорожный труд,
   Ночлег без крова, небес светила.
  
   И, смерть судьбою своей поправ,
   К тебе я вышел - так чист и прав,
   Что ты сама меня полюбила.
  
   У Нейви самого слезы наворачивались на глаза, когда он читал о своем герое, воротившемся из страшного путешествия с победой.
  
   Прости безумцу, моя звезда,
   Пришельцу с полночи, сыну ночи.
   По воле буйных ветров сюда
   Мой путеводный привел клубочек.
  
   Мой древен меч и обет мой прочен,
   Ненастий яростна череда.
   И неприметная череда
   Головки клонит в пыли обочин.
  
   Я знал, что ты меня ждешь, пока
   Свечу держала твоя рука
   В походном небе необогретом.
  
   Зацвел шиповник, цветы красны.
   И не жалея своей казны,
   Я дань сполна уплачивал бедам.
  
   Нейви глубоко вздохнул. Настало время увидеть, тронула ли написанная, как в лихорадке, поэма душу того, в чьи уста Нейви вкладывал эти слова? Осталось ли его раненое сердце по-прежнему в забытье? Нейви поглядел - и у него перехватило дыхание. Глаза Яромира были напряженно раскрыты, и губы медленно шевелились.
   -Моя Девонна... лучше тебя нет ни зверя, ни птицы, - глухо повторял он. - Это все правда... Раз тот вернулся из самого Подземья, то и я... Как смел любить я с такою силой...
  
   Мать Кресислава овдовела поздней осенью. Пока дома жил Кресислав, само его присутствие удерживало отца от беспробудного пьянства. Крес умел и посидеть с ним за чаркой, но после отъезда сына стало не то. Однажды осенним утром старика нашли уже без дыхания в пустом деннике на конюшне. Вдова повыла по мужу и в считанные дни совсем постарела.
   Еще раньше до стариков доходили страшные слухи: будто бы их сын околдован и безвольным рабом остался на службе у богоборца. У старухи изболелось сердце. Она молила Вседержителя простить Креса, который не виноват, что его душой завладел колдун, и вернуть ему рассудок. Пусть бы ее сын бежал из колдуновых владений и вернулся домой! Да что домой! Она готова была снова отдать сына на службу Престолу, лишь бы Вседержитель спас его от чар князя Севера.
   Ходили толки, будто Яромир - вовсе не человек, а исчадье тьмы в человеческом облике. В одном из боев по его приказанию выпорхнули из-под корней трав светящиеся ночницы и ослепили войско вардов. А в другом варды сами перебили себя, потому что богоборец наслал на них непроглядный туман. Старая вдова плакала, думая, что пока она сидит в своем ветшающем доме и смотрит в окно, ее сын служит чудовищу и губит себя навеки.
   Однажды на рассвете в запущенный двор старухи въехал Ивор с зашитым в подкладку плаща письмом. Ворота отворил ему дряхлый слуга, преданный хозяйке, как пес. Он долго не хотел верить, что это стучится стремянный молодого хозяина, и задавал ему вопросы, на которые не мог бы ответить чужак. Убедившись, привратник впустил Ивора и заперся опять: кругом полно было бродяг и разбойников. А вдова, мучаясь от бессонницы, все смотрела во двор и, увидев Ивора, кинулась за порог и запричитала. Ивор чуть не силой отвел ее обратно в светелку, распорол плащ засапожным ножом и достал письмо Креса.
   -Вот, почитай, мать, или, если не видишь, я тебе почитаю.
   Старуха еще видела, сама шила. Но читать не могла от слез.
   -Где он? Что с ним? Ах ты, сыночек мой... - голосила она.
   -Да ничего с ним не сделалось, мать, - уговаривал Ивор. - Вот, послушай лучше письмо.
   "Милая матушка! Пишу тебе - твой сын, Кресислав, князь Даргородский, настоящий, матушка, а не самозванец, как был. Желаю здоровья тебе и отцу..."
   Но тут вдова схватилась за голову:
   - Отец-то уже покойник!
   Ивор думал: "Знал бы Крес, что наделал! Небось, зарекся бы переходить к Яромиру. Вот его своеволие... служил бы верно королю Неэру - ничего бы этого не было".
   -Ну, что замолк! - поторопила старуха, выхватив у Ивора листок.
   Смахивая слезы, она сама начала разбирать, что пишет сын.
   "Вседержитель, матушка, хочет построить царство, где уже все и окончательно будет по его воле. Священники говорят: это ради нас же, ради нашего счастья. А я говорю: вот, я и так счастлив. Если Вседержитель решил дать мне что-нибудь получше, пусть не дает. А то он как ростовщик, за обещанное счастье такие проценты хочет с людей, что даром его не надо! Говорят, что все болезни и беды нам посылаются свыше, чтобы проверить, достойны ли мы награды. А я говорю: да не надо мне наград, только убери свои наказания и испытания, которые черной тучей веками висят над Обитаемым миром.
   Матушка, лгут они все. Князь Яромир - не чудовище, не злодей. Не отрекайся от меня, матушка: я не раб ему, не зачарован. Я сам защитник Обитаемого мира, а в этом мире стоит и наш с тобой дом. Я сердцем чую, что он обветшал, что тебе приходится трудно. Но ты, матушка, собери силы и живи долго, чтобы я успел приехать к тебе и все починить и отстроить заново. А еще лучше увезу я вас с отцом в Даргород. Отцу скажи, чтобы не пил много один, без меня..."
   Дальше Кресислав уже справлялся об отце, хозяйстве, о слугах, о том, чем занимается матушка целыми днями и сильно ли скучает по нем. Крес писал только к матери, боясь, как бы хмельной отец не проговорится кому-нибудь о получении тайного письма, и об этом не проведали люди короля.
   Старуха прочитала, ушла в себя. "Он и мать своим своеволием убьет", - думал про Кресислава Ивор. Ему было обидно, что Крес - сумасброд и приносит матери одни беды, а все равно она печалится о нем больше, чем об Иворе. Понятно, то родной сын, а то приемыш... Да и приемыш-то не всерьез, на деле - слуга... "Вот я бы пожалел мать, не причинил бы ей такого горя - не перешел к богоборцу! Только кому я нужен..."
  
   На прощанье Кресислав напутствовал своего побратима: "Ты, главное, письмо довези. А там, если хочешь, оставайся с матерью. Все-таки ей легче будет, если мне голову снесут. Ты для нее вроде младшего сына". Ивор возмутился: "Нет, Крес, мы с тобой связаны побратимством. Как же я брошу тебя одного? Где же мне еще быть, как не при тебе?". Кресислав, похоже, был тронут, обнял, напомнил об осторожности - мол, ты и сам в этом мастер, не мне тебя учить, только смотри в оба... Ивор и впрямь понимал, что несладко ему придется, попади он к жезлоносцам. К матери Кресислава он потому и заехал под утро, чтобы его никто не видал. Слуге, который открыл ворота, было велено молчать, а потом Ивор не выходил даже из дому. Он пожил несколько дней, прячась и видясь только с матерью Креса. Кресислав говорил правду: старуха любила Ивора, радовалась его приезду, ласкала и старалась угодить. Ивор колебался: может быть, вправду остаться с ней, как хотел Кресислав? Ведь она и так вдова, а если сгинет еще и Крес... Но сидеть взаперти было уж слишком тяжко для молодого стремянного. Он скучал без своего коня и вдобавок боялся, как бы окрест не пошли слухи, что на конюшне у матери перебежчика стоит чужая лошадь. Ивор наконец сказал старухе, что должен возвращаться в Даргород к Кресиславу, ради их побратимства и чтобы хорошенько ему служить. Старая вдова плакала и заклинала его беречь Креса, потому что у Креса всегда была шальная голова, а у Ивора - разумная.
   Путь зимой по глухим местам всегда опасен. То ли замерзнешь ночью, то ли попадешь в слепую метель, то ли не минуешь разбойников либо волков. Но Ивор недаром когда-то по неделям пропадал в лесах на охоте со своим побратимом. Он пересек границу, повстречал даргородский разъезд и пополнил дорожные запасы. Наконец Ивор добрался до первых деревень, не разрушенных войной, а жилых, с дымящими трубами избушек. Там он остановился на ночлег и впервые услышал новость: Яромир тяжело болен от раны, он при смерти и, говорят, не в своем уме. Ивор испугался. Перед его глазами встало видение близкого конца света. "Кажись, недолго теперь Обитаемому миру стоять", - с горечью сказал Ивору старый крестьянин.
   С тревожным сердцем Ивор поехал дальше. Ночуя в попутных деревнях, он все сильнее улавливал смятение. Были люди, которые не поддавались отчаянию. Они повторяли: жаль Яромира, но если ему уже не встать, то Север сплочен им, укреплены крепости, сбережены крестьянские поля. Есть еще силы, с которыми можно держаться против врага.
   Но вновь появились проповедники, они укоряли: "Вот видите? Поверили богоборцу - а он обыкновенный человек, как он вас защитит? Теперь пожнете плоды своего противления богу!".
   Ивор и сам думал: "Как теперь быть?". Раньше на Севере было лучше, потому что тут, вопреки концу, пахали и строили для своих детей, для будущего. Но перевесила все-таки чаша верных Престолу. Они голодали, страдали от холода, сами себя лишили крова и хлеба ради исполнения долга перед Вседержителем - и награда теперь их.
   "Когда бы я мог спасти Кресислава... - размышлял Ивор. - Но я ведь знаю его! Он скажет, что за Даргород готов биться и с небожителями. Крес меня не послушает, только назовет трусом. Да он и никогда не слушал меня... Не губить же ради него душу! Ведь и священники учат, что душа дороже всего. Не примет ли меня назад король Неэр? Может быть, еще не поздно заслужить милость Вседержителя! Скажу королю, что тоже был околдован, как Кресислав, но сумел одолеть наваждение... Да и откуда я знаю, вдруг Крес и впрямь околдован? Как тут проверишь? Неизвестно, кто еще прав..."
   С этими мыслями Ивор повернул на большой дороге коня и поскакал в сторону Гронска, одной из приграничных крепостей, где пережидали зиму войска вардов.
  
   Весть о варде, который тяжело ранил богоборца, дошла и до короля Неэра. Что-то подсказывало королю, что это известие о пропавшем в начале зимы Эймере Орис-Дорме.
   -Я чувствую, это он, - сказал Неэр епископу Эвонду. - Эймер хотел остановить войну. Он пожертвовал жизнью и добрым именем. Вот почему он не предупредил меня о своих намерениях. Если бы я знал, я поневоле был бы замешан. Эймер взял все на себя.
   Белокаменные палаты гронских князей освещало несколько огарков свечей. Неэр беседовал с епископом в длинной трапезной, у очага, присев на лавку у бывшего княжеского стола. Последний потомок Ормина-небожителя не думал о нынешний скудости жизни. Еще меньше имел основатель его рода в трудном походе через Подземье к Небесным Вратам. "Этот же путь совершаю сейчас и я", - думал Неэр, отрешенно глядя в сторону.
   Епископ Эвонд в колышущейся сутане шагал по покою. В маленьких зарешеченных окнах трапезной мелькали хлопья снега.
   -Лорд Эймер заблуждался, государь! Вседержитель не дал богоборцу умереть от его руки, последнее испытание - не карточная игра, чтобы передернуть. Ничто не кончится, пока Даргород не будет захвачен, а сын погибели - осужден праведным судом!
   Бурное воображение епископа сразу нарисовало ему этот суд.
   - Горе сынам противления, которые не покоряются высшей власти! Горе тому, кто упорствует и идет своим собственным путем! - громко, как будто перед толпой, воскликнул он. - Вседержитель использует их бунт к их же пристыжению и к своей славе!
   Неэр думал о другом. Род Эймера считался от одного из десятка рыцарей, которые сопровождали Ормина в походе. Большинство этих родов угасло уже давно, такими старинными они были. Теперь погиб и Эймер. Так сам Ормин потерял в пути всех своих спутников...
   - В безумном поступке Эймера виноват и я, - уронил Неэр, сжимая в кулак занывшие пальцы. - Мое бездействие. Мы отступили и пережидаем северные морозы в захваченных крепостях, мои воины едят крыс. Мы забываем, что за нами - небесное воинство. Даже если всем нам до единого суждено лечь под Даргородом, разве не обещано в писании, что оно идет нам вслед? Стараясь сохранить себя, мы только продлеваем последние дни Обитаемого мира.
   Епископ Эвонд вдруг сбился с шага, ошеломленно поднял брови над круглыми пронзительными глазами:
   -Выступить сейчас, государь?.. Распутица! Северная весна: то вьюга, то оттепель! Мы не можем!..
   -Вот и воевода в Даргороде думает, что не можем! - произнес Неэр, вскинув голову. - Но пока богоборец лишен своей силы, пока его стан в смятении от близкой расплаты, мы сделаем еще одну попытку оправдать в глазах Вседержителя людской род и сами искоренить нечестивцев.
  
   Часть 5
  
   Мирко ехал верхом впереди санного обоза. Конь проваливался в сугробы. Но этой дорогой еще можно было пройти, так сказал проводник, полукровка-земнородный с волосами светло-серебристого оттенка и льдистыми глазами. Его отец был вьюжник, сын метели и снега, родившийся в зимний солнцеворот.
   По обе стороны обоза скользили на лыжах, обгоняя лошадей, высокие воины в плащах из звериных шкур. Мирко казалось - это волшебное войско из сказок, что рассказывают старые пастухи у костра: непобедимое войско, которое встает из земли, поражает врагов и уходит снова в землю. Рогатые, как у хельдов, шлемы блестели на зимнем солнце. Колояр послал на помощь Звониграду триста воинов-великанов. Они шли быстро, неутомимо, а если сани порой увязали в снегу, с легкостью вытаскивали их. Великанов вела женщина-вождь по имени Тьелвис.
   На коротких привалах Мирко вспоминал семью Кейли. На прощанье он поцеловался с хозяйкой. С Нейви и Элстондом они обнялись. С Мышоноком договорились после войны ехать в горы с отарой. Лени Мирко лишь тихо поблагодарил, и девушка улыбнулась.
   "Как они теперь устроились?" - думал Мирко на привале. Вокруг стучали топоры великанов. Воины ставили шатры, переговаривались низкими голосами, - женские он почти не отличал от мужских. Напротив Мирко, подальше от огня, сидел проводник. Стужа не брала его совсем, даже в снегопад он не надевал шапки.
   -Послушай, а правда, что Девонна для вас королева? - спросил Мирко полукровку.
   -Она та, у которой сила, как в зимний солнцеворот, - сказал вьюжник.
   Дригген, высокая девушка-воин, принесла хвороста, подбросила в костер.
   -Волчок тоже так говорил, - вспомнила она. - А шаманка Фьорвит сказала, что нас в пути оберегают снежные девы.
   -Вьюжники и вьюжницы провожают нас, - подтвердил проводник. - Сейчас метель...
   -Где? - удивилась Дригген.
   -Отойди на десять и десять шагов, там вьюга, а где мы - тихо, - проводник задумчиво смотрел перед собой льдистыми глазами. - Я чую. Это они обступили наше становище - и сделалось затишье.
   -Как ты делаешь, чтобы вьюжники помогали? - спросил Мирко.
   Проводник пожал плечами:
   -Да никак. Они просьб не понимают... и не заставишь их... Как-то по-своему чувствуют, что во мне их кровь, и что с нами сила Заступника и Девонны.
   Проводник-вьюжник задумчиво умолк. Не будь он проводником, он ушел бы сейчас на всю ночь в самую середину метели. Но он оставался у костра и только чуял во тьме сородичей, обступивших становище, невидимых для остальных людей...
  
   Радош вернулся в Даргород. Снова пора было запирать крепостные ворота.
   -Видно, до вардского короля донеслось, что с нашим князем неладно, - хмуро сказал воевода Колояр. - Даже бездорожицу не переждали.
   От разведчиков воевода знал, что весь север охвачен тревогой. Люди ждут сошествия небожителей и страшных враждебных чудес. Крестьянское ополчение снова скрылось в лесах или за даргородскими стенами, но народу собралось меньше, чем в прошлые разы. Многие в смятении бежали в глубь страны, даже дальше - к холодному морю Хельдвик.
   Крес сердился на беглецов, но был горд, что даргородская дружина готова вся стоять насмерть.
   -Чему я радуюсь, как ты думаешь? - спрашивал он воеводу. - Что смелых людей на свете много. Я не за себя радуюсь, не за войско, а за то, какой мы народ - народ людей!
   -Народ людей? - поднял брови Колояр.
   -Это Крес додумался и теперь всем рассказывает, - засмеялся Радош.
   -Идите-ка, ребята, вот что... - ласково сказал им Колояр. - Идите прикиньте, как лучников расставить, сколько их на угловые башни и на подмостки. Там ополченцы есть, охотники, они еще не знают порядка.
   -Да идем, - сказал Крес. - Когда это мы не шли?
   Они вдвоем зашагали к лестнице на стену.
   В Даргород приходили разведчики, передавая, как движутся варды. Вышли из Залуцка и Гронска, соединились на Старой Даргородской дороге, ждать их, должно быть, дней через десять. Сумрачный Волчок рассказывал, как он спрятался в роще, а конница вардов как раз через нее и проехала. Он замер и стал отводить людям глаза, боясь одного: как бы кто-нибудь в упор не посмотрел на место, где он стоит. Но варды не заметили разведчика. "Сами голодные, а лошадей сохранили, - сказал Волчок. - И доспехи на рыцарях так и блестят!".
  
   Варды долго не шли на приступ. Они сперва полностью взяли город в кольцо и сами возвели укрепления. Потом, когда защита на случай вылазки была готова, начали строить подступные машины и осадные башни.
   Даргородцы со стен видели рыцарскую конницу вардов с сильными сытыми лошадьми. Рыцари сохранили свою мощь, пожертвовав набранной из черни пехотой, голодной, оборванной и выносливой.
   Ранним утром к главным воротам подскакал королевский посланник. Он долго трубил в рог, пока не решил, что перебудил всех спящих. А потом стал выкрикивать от имени короля:
   -Ваш нечестивый князь умирает или, может быть, уже умер, только вам не говорят правды! Опомнитесь и подумайте, что вас ждет. Сложите оружие и откройте ворота!
   Посланнику совсем не стали ничего отвечать. Он дал сутки на раздумье и отъехал в свой стан. Дружинники и ополченцы на стене хмуро переглядывались. Кресиславу попался на глаза очень крепкий старик, рядом с которым сидела большая черная собака. Крес задержал на них взгляд.
   -А мне скота жалко, - сказал вдруг старик. - Скотину. И вот его, - глянул на пса, серьезного и несказанно сурового с виду. - Я от людей мало радости видел, что правда, то правда. А скотине и зверю я Обитаемый мир завоюю.
   -И пес тоже воевать пришел? - спросил Кресислав.
   -Он храбрый воин, князь, - сказал старый горожанин. - Жалко, доспехов на него нет. А ты увидишь, он храбро будет стену защищать.
   На другой день, когда рассвело настолько, чтобы лучники видели свои цели, король Неэр послал вардов на приступ. Радошу нравился звук, с которым вражеские стрелы пролетали мимо и особенно ударялись в деревянные столбы, поддерживающие навес. Оперенье стрел свистит, наконечник втыкается в деревяшку, древко дрожит... Радош тоже натянул лук. Бывало, мальчишкой на охоте с отцом он учился накладывать стрелы и спускать тетиву. Отец Радоша теперь где-то бродит в лесах с ватагой, и они давно не виделись...
   На штурм кинулись воины с лестницами. К воротам придвинулся таран, а под защитой подступной машины к стене подошли рабочие с кирками и лопатами. Их прикрывали осадные башни. Колояр ожидал, что, как это обычно делается, с башен перекинут мостки и попытаются перебраться на стену. Но мостков с деревянных башен кидать не стали. В них появились лучники и начали бить из луков с нескольких шагов. Даргородские стрелки тоже не зевали, но на место убитых в башни взбирались новые и продолжали сбивать дружинников со стен.
   Колояр приказал стрелять горящими стрелами. Но башни были заранее политы водой. Наконец они начали гореть, и их оттащили назад, а одна так и осталась на месте, понемногу превращаясь в факел. Рыцари Неэра во главе с самим королем некоторое время маячили перед воротами, ожидая, что ворота падут. Ворота не пали, и натиск вардов был сбит. Однако за ночь при свете костров варды починили осадные приспособления и опять начали штурм. Они, измученные нуждой, были воодушевлены ожиданием победы и близкой награды на небесах, которая многим представлялась теперь просто отдыхом. Нападавшие ощутимо превышали защитников числом, поэтому положение даргородцев становилось незавидным: они лишились возможности сменяться, им всем приходилось оставаться на стенах, чтобы сдерживать натиск врага. На четвертый день варды не прекратили штурма и ночью. Они пытались влезть на стены при свете факелов, обстреляли горящими стрелами и подожгли деревянный навес. Защитники не сумели его потушить, пришлось сломать и забросать пламя землей. А на седьмой день под вечер обрушилась стена, к которой король посылал рабочих с кирками.
   Кресислав и его дружинники сбрасывали вниз приставные лестницы. Временами на помосте завязывалась рукопашная, но нападавшим не удавалось закрепиться. В случайное мгновение передышки Кресислав кинул взгляд в сторону и увидел, как оседает стена. Ее подрыли и ударили тараном. Она посыпалась, сперва медленно. Люди на ней замерли и опустили руки с оружием. Среди них выделялся статью воевода Колояр, бывший каменщик, раньше сам клавший крепостные стены. Крес закричал ему что-то, не слыша сам себя и не понимая, почему так сильно опоздал его крик, и на месте стены - уже дымящаяся пылью брешь?
   -Держите проход! - крикнул Кресислав и первым побежал к бреши, точно в одиночку мог заслонить дорогу рыцарской коннице.
   К нему присоединились хельды. Крес повел их к образовавшемуся на месте стены завалу. Конница уже подскакала, но тяжелым всадникам не удавалось перебраться через груду камней. Пешие рвались вперед: то ли чтобы оттеснить защитников от завала и разобрать его, то ли чтобы пробиться и открыть ворота. Лучники вардов продолжали стрелять из осадных башен.
   Кресислав показал мечом:
   -Перевернем их!
   Хельды ринулись сквозь ряды врагов и, нажав плечами, опрокинули две ближайшие башни, а потом вернулись назад. Бревенчатые махины, рухнув, загородили подходы.
   -Поджигайте их... Поджигайте!..
   Крес хотел, чтобы большой огонь мешал нападавшим и пугал рыцарских лошадей. Возле бреши завязалась отчаянная рубка. Откуда ни возьмись на завал вспрыгнул большой черный пес и с рычаньем кинулся в гущу схватки.
   -Закладывайте проход! - кричал Крес. - Давайте сюда что попало!
   Этой работой прямо среди боя занялись горожане - женщины, старики, подростки. Подоспевший Брослав деловито показывал им, где сложены заготовленные запасы камней и из каких ближайших домов прежде всего тащить столы и лавки. Камни передавали по цепи, как ведра во время пожара. Рыжие пряди лекарки Ликсены, оказавшейся в цепочке последней, метались прямо в сутолоке сечи. Завал из камней, бревен и всякого хлама рос, словно курган над телом воеводы Колояра и других погребенных под стеной воинов.
  
   Смеркалось. Девонна расчесывала Шалого. Маленький Кресислав уже крепко спал. Яромир сидел на лежанке. Силы не возвращались к нему. Малый Гриборкен примостился на столе возле лучины. В его глазах-лазуритах плясало по огоньку.
   Что-то тихо ударилось в закрытую на ночь ставню. Девонна насторожилась. Она легко отличала случайные звуки от тех, которые вызвала чья-то настойчивость. Вестница приоткрыла окно. В сумраке вычерчивалась щуплая темная фигура.
   -Волчок! - угадала Девонна.
   -Можно я влезу в окно?
   Волчок не просто умел прятаться: он прятался всегда. Сын лесовицы с мохового болота, он любил укромные места и тишину. Волчку в голову не пришло ни постучаться в калитку, ни взойти на порог. Он бесшумно подтянулся на ветке яблони и перелез через подоконник. Сразу же, без лишнего слова, Волчок вытащил из-под меховой накидки захватанное помятое послание. Девонна подошла к лучине. Следы чьих-то пальцев на бумаге оказались пятнами крови.
   Кресислав писал это письмо неподалеку от бреши в крепостной стене. Во время боя он так отмахал руку мечом, что она дрожала, и пальцы не чувствовали пера.
   "Девонна, спасай нас, сделай что-нибудь! Колояр погиб, я держу оборону, Радоша послал за подмогой вглубь наших земель. Если Яромир жив, если в силах сесть на коня, княгиня, езжайте в Даргород. Говорят, он при смерти и вот-вот разверзнутся небеса. У людей нет сил держаться. Прости, Девонна, что неясно пишу, времени писать-то нет. Покажи людям Яромира живым, а то конец. Дальше слушайся Волчка, он остальное знает".
   Волчок стоял в углу, бесшумный и почти невидимый даже в человеческом жилище. Ночью он вышел из даргородской крепости и, не потревожив караулы, прошел прямо сквозь вражеский стан.
   Девонна обернулась на мужа. Яромир сидел, бессильно уронив на колени руки. Его тело стало чужим его душе. Девонна не дала Яромиру умереть, но ему так и не хватило сил возвратиться к жизни. Его можно было бы привезти в Даргород, хоть верхом он и не сумел бы сам править лошадью. Но чем помогло бы Кресиславу и его дружине увидеть князя Севера - неподвижно сидящего в санях, с помутившимися глазами?
   -Яромир. Твои друзья зовут тебя на помощь, - сказала Девонна.
   Она с надеждой вгляделась в его лицо, все еще мужественное, все еще сохранявшее печать былой силы. Вестница тихо заплакала, опустив голову ему на колени. Если бы она могла, она родила бы его снова, как мать, чтобы он стал молодым и здоровым.
  
   Утром Элстонд сходил к соседям, попросил сани и коня. Девонна поднялась очень рано, собрала мужа в дорогу. Она не сказала, куда они собираются. Хозяйка Кейли хотела спросить: ей было неуютно, когда в доме делалось что-нибудь без ее ведома. Но Девонна поглядела на нее так решительно и печально, что Кейли отпустила ее без расспросов.
   Девонна знала, что где-то в чаще должно быть сердце леса. Давным-давно небожительница впервые наткнулась на такое место неподалеку от своего заброшенного храма. Это была потаенная поляна, пахнущая травой и медом. Из земли, от высокой травы расходились волны жизненной силы. Там в дни солнцеворота появлялись на свет земнородные. Там средоточие рожающей силы земли.
   Девонна правила санями сама. Она надеялась: может быть, ей покажет дорогу вьюжница или рано проснувшийся озерник, разбуженный шумом весенних ручьев? Обитаемый мир давным-давно узнавал и пытался окликнуть Яромира. "Деревья леса кланяются тебе", - сказал ему лес устами дубровника. "Старые горы расправят крылья, когда ты позовешь", - обещал горный хребет. Может быть, сердце леса возродит Яромира к жизни?
   Сани завязли в снегу. Девонна спрыгнула в сугроб и схватила мужа за руку:
   -Пойдем! Пойдем, тут недалеко!
   Яромир медленно вылез из саней. Девонна прикрикнула на Шалого:
   -Сторожи!
   Тяжело ступая и спотыкаясь в снегу, Яромир шел за Девонной. Она не выпускала его руки из своей, и то сама держалась за него, то помогала ему идти, то они вместе падали в снег. Яромир хрипло дышал, ослабевший и отвыкший от усилий. Девонна тоже выбивалась из сил. Но она уже верила, что они не заблудятся. Сердце леса издалека притягивало Девонну, как оно притягивает земнородных, которые всегда знают, куда надо повернуться лицом, чтобы найти его.
   Вдруг Девонну пронзило особое чувство.
   -Это здесь! - шепнула она мужу.
   Ее светлые волосы выбились из-под платка, длинный кожух был в снегу.
   -Девонна... - глухо произнес Яромир.
   Вестница обняла его:
   -Не бойся, не бойся... Сейчас тебе будет лучше.
   Зимний солнцеворот уже миновал, а летний был еще далеко. Но Девонна знала, что полукровки - Волчок, Ликсена и другие - называют ее "та, у которой сила, как в день солнцеворота". "Где же моя сила?" - думала она, прижавшись щекой к склоненной голове Яромира. С его головы упала шапка, и разгоряченная щека Девонны прислонилась к седым растрепанным волосам.
   В начале зимы Яромир был так близок к смерти, что его душа услыхала уже зов Подземья. Он развернулся лицом к посмертию и даже во сне видел тамошние пределы. Все тепло его души оттянула та холодая сторона.
   Девонне было страшно. Она боялась, что Яромир не исцелится, а умрет. Его сердце не выдержит внезапного соприкосновения с силой рожающего места земли.
   -Яромир, смотри на меня. Не спи. Не закрывай глаза, - требовала и умоляла Девонна, обеими руками сжимая его виски.
   Лицо Яромира исказилось в муке борьбы. Его душа вновь разворачивалась лицом к миру, который прежде хотела оставить. Все тело охватил жар, туман начал заволакивать взгляд. Когда вместо дыхания с приоткрытых губ мужа слетел только хрип, Девонна целительным наложением рук заставляла биться его сердце.
   Черная ящерка - Малый Гриборкен - завозилась у него под рубашкой. Яромиру казалось, что он с высоты полета видит огромный, поросший лесом горный хребет, в ушах зазвучал глухой гул, во рту пересохло. Яромиру чудилось, что он чувствует собственным телом, как тает снег в далеких полях, как проседают в чаще сугробы, вдыхают влажный ветер первые проталины.
   Внезапно Яромир увидел над собой бледное, очень молодое лицо женщины, окруженное легкой дымкой сияния. От тревоги и усилия его исцелить небожительница облеклась светом, сама не даже не сознавая этого. Ей показалось, что Яромир ее не узнает. Неужели сердце леса возродило его, но возродило, как одного из своих детей, как безымянного дубровника?
   -Яромир, - негромко позвала Девонна.
   Он услыхал свое имя и вздрогнул, сел на снегу.
   -Яромир!..
   -Девонна! Девонна! - вдруг опомнился тот.
   Его полет над старым горным хребтом прервался, и ослабла связь с заснеженной чащей. Яромир узнал свою волшебную жену-вестницу. Она молча припала к его плечу. Он вернулся к ней не немощным стариком, и не безымянным дубровником. Он вернулся к ней таким, каким она его знала, прежним.
  
   Даргород еще держался, хотя оборона его была расшатана. Ожесточенный упорством защитников, король Неэр больше не обещал никому пощады. Наоборот, теперь он решил, что упрямый народ без поблажек получит то, чего заслуживает. На брешь в стене, которую с мужеством обреченного удерживал Кресислав во главе горстки хельдов, король послал жезлоносцев. До сих пор Неэр их берег. Жезлоносцы обеспечивали порядок и подчинение в его голодном, слишком разросшемся войске.
   Король отдал жезлоносцам приказ прорвать оборону хельдов у бреши.
   Кресислав увидел, как в его сторону тяжелым шагом двинулись мечники в закрытых шлемах, со знаком жезла на плащах. Крес побледнел и обернулся к хельдам:
   -Ну вот, это самые храбрые ребята у них. А мы - самые храбрые люди на Севере. Будем стоять против них или побежим?
   -Молчи, князь. Кто же так говорит? - сумрачно ответил матерый хельд с выщербленным, выпачканным в крови топором.
   Они были наемниками, но плата за ратный труд ждала их после войны, в будущем Обитаемого мира. Скалистое побережье Хельдвика было их единственной родиной, а родичами - великаны. Хельды не побежали от бреши, когда жезлоносцы сплоченным строем приблизились к ней. Но, израненные, они не могли сдержать таранного удара закованного в сталь отряда. Хельды пятились шаг за шагом, и один за другим падали под клинками жезлоносцев. Рухнул навзничь Крес. Он с удивлением увидел небо, о котором совсем забыл в эти дни, подумал: "Туч нагнало, уж не дождь ли будет", и устало закрыл глаза.
   Бои переместились на улицы Даргорода. Там врагу преграждали путь перевернутые телеги и насыпи из хлама и булыжников. Войско Неэра не могло все сразу войти в город сквозь узкую брешь. И даже когда разобрали завал у ворот, большая часть вардов все равно оставалась в поле, ожидая, пока войдут передние.
   А на стенах еще дрались даргородские бойцы, которым уже некуда было отступать.
   И вдруг до них, обреченных, донеслась весть:
   -Глядите, наши!
   -Подмога!
   -Князь Яромир!
  
   По полю стаей рассыпалась конница под даргородским знаменем с изображением лесного тура, а за ней - пешее ополчение. Чуть привстав на стременах, наклоняясь вперед, Яромир мчался без шлема, чтобы его узнавали в лицо. Имя Яромира - сына погибели - пролетело над войском вардов. Даже у короля Неэра похолодело сердце: что это, ловушка? Откуда взялся Враг Престола, живой и здоровый, уверенно обогнавший свою конницу, точно он и один - сила?
   С небес хлынул дождь пополам с мокрым снегом. Ветер волнами нес его в сторону вардов. Лучники отворачивались, опустив луки: завеса дождя скрыла от них нападавших.
   -Это конец света! - крикнул кто-то.
   -Это колдовство!
   Загремел глухой гром.
   Было весеннее равноденствие. Где-то там, в сердце грозы зародились неистовые громницы, родившиеся в сердце грозы. Вся жизнь их состояла в одной короткой скачке среди туч верхом на летучих конях. Они лавиной неслись по небу, летучая орда.
   Король Неэр приказал трубить отступление. Он понимал: еще миг - и его войско побежит. У него оставалось время отвести его в порядке.
   Громницы пронеслись над землей вместе с грозой, не глядя на людей внизу, - их путь был связан лишь с тучами и ветром.
  
   Ворота крепости снова были на запоре, западный король с рыцарями отступили от стен, но осада не была снята. Бои на улицах почти прекратились. Варды, не успевшие покинуть город, сдались или погибли. Жезлоносцы с большими потерями пробились наружу. Весенняя грязь на улицах Даргорода перемешалась с кровью.
   Кресислав пришел в себя, дрожа от холода, начал подниматься. От дождя он вымок до нитки. Болело все тело, Крес не мог толком разобрать, куда его ранили. "Чья победа?" - оглядываясь вокруг, спросил себя он. Его взгляд наткнулся на одинокого воина, судя по доспехам, - варда. Парень тоже озирался с растерянным видом, и, похоже, не лучше Кресислава знал, как ему быть.
   -Эй, ты! - грозно окликнул Кресислав и скользнул рукой к рукояти меча.
   Но рука не нащупала рукояти: меча не было в ножнах. Кресислав выронил его, когда упал, задетый клинком жезлоносца. Крес обескуражено выругался. Вард обернулся. И тут Кресислав забыл про всякую осторожность.
   -Ивор, это ты?! Ты что, против нас дрался?! Да я тебя сейчас!..
   Ивор ошарашено застыл на месте:
   -Кресислав! Не злись, я сдаюсь! Ты же не знаешь...
   Крес передохнул и опять начал было браниться, но сгоряча у него помутилось в глазах и все тело так повело в сторону, что стремянный был вынужден броситься вперед и поддержать своего князя.
   -Ну, твое счастье, что ты сдался, - невнятно проговорил Кресислав. - А победа-то чья, не знаешь?
   "Что же ты меня в плен берешь, если не слыхал даже, в чьих руках Даргород!" - огрызнулся про себя Ивор. Но ответил:
   - Князь Яромир привел подмогу, король Неэр отступил.
   -А... - обронил Кресислав; ему не хватило сил даже обрадоваться. - Тогда отведи меня куда-нибудь, где есть наши. Мне, брат, что-то совсем худо, ноги не держат.
  
   Городские улицы сходились на площади. Здесь было людно, горели костры, вокруг них сидели и бродили ополченцы. На краю площади не так давно была стычка: несколько убитых еще лежали на грязном снегу. Двое парней одного за другим поднимали их на телегу. Девушка быстро и ловко перевязывала голову дружиннику.
   Возле телеги Элстонд и Нейвил нашли Лени. Она помогала лекарке. Лени обрадовалась:
   -Вы живы!
   Лекарка подняла голову и чуть-чуть улыбнулась. Оба узнали Девонну.
   Хозяйка Кейли отправила с ополчением всех своих старших детей. Даже Лени попросилась в лекарский обоз. Статная Кейли стояла посреди двора с непокрытой головой, сложив на груди руки. Шалый тревожно поскуливал, прижавшись к широкому подолу ее юбки. Мышонок в меховой шапке топтался рядом с деревянными санками, на которые усадил маленького Креса.
   Во двор вышли Нейви и Элст. Они встали перед хозяйкой Кейли.
   - Ну что, матушка... - сказал Элст.
   - Что, сын... - вздохнула Кейли. - Что я тебе скажу?
   Парни молчали.
   - Не пустила я тебя, Элстонд, в войско, что собирал наш король. А нынче, если бы ты сам не пошел, - силком бы отправила. Защищайте Обитаемый мир. Вы не за один Даргород воюете, а и за наш Анварден, и за Мирлент (Кейли поглядела на Нейвила, который был родом оттуда). Ну, покажи им, Элстонд! - велела она и вдруг крепко обняла сына. Отстранившись, Кейли продолжала. - И ты, Нейви, сынок! - Кейли точно так же обхватила и сына судьи, притянула к себе. - Для меня все вы равны, все мои.
   Кейли поправила волосы, крепко сжала губы, лицо ее стало неподвижным. Помолчав, хозяйка тряхнула головой, чтобы отогнать непрошеные хмурые мысли. К ней подбежала Лени, закутанная в платок, с дорожным мешком, полным трав и лекарств.
   Кейли прижала к себе и дочь:
   - От Девонны ни на шаг. Помогай ей, слушайся ее, глядишь - цела будешь.
   Потом хозяйка долго смотрела на своих детей и на князя, который ехал верхом впереди них. Она знала его сломленным, немощным человеком, и теперь впервые увидела, как хорош собой муж Девонны. Мохноногий крестьянский конь, отданный деревенскими в ополчение, вез на себе могучего седого человека с еще не старым лицом, простым и немного печальным, как у всех, кто в жизни много трудился.
  
   Через площадь к телеге с убитыми шел Яромир. Вокруг него толпился народ. Слух о его тяжелой болезни, бессилии и близкой смерти был слишком свеж. Даргородцы еще не насмотрелись на живого и здорового князя Севера, чья судьба, по пророчеству, была связана с судьбой Обитаемого мира. От них Яромир услышал обо всем, что случилось раньше. Гибель воеводы Колояра, тело которого вместе с телами других дружинников легло в завал у осыпавшейся стены, заставила его глубоко и тоскливо задуматься. Эти тела до сих пор не были высвобождены и похоронены, так много после сражения оставалось хлопот о живых.
   Тем временем на площадь выехал всадник. Он был так необыкновенен с виду, что никто не догадался остановить и спросить, что ему нужно. Он беспрепятственно подъехал к Яромиру, спешился и, не выпуская из руки конского повода, другую приложил к груди, склонившись перед князем Севера до земли. Яромир вздрогнул от неожиданности, с силой поднял, поставил перед собой и обхватил приезжего за плечи:
   -Джахир? Джахир?!
   Юноша почтительно высвободился, завершил свой поклон и произнес никому не понятное приветствие на чужом языке. Он был одет в распахнутый кожух, под которым виднелся заплатанный заморский халат. За плечом приезжего висела диковинная круглая лютня, у пояса - кривая сабля в кожаных ножнах.
   Яромир с волнением вглядывался в лицо приезжего и заговорил с ним на языке Этерана, которому научился на торговой галере у прикованных рядом с ним смуглых гребцов.
  
   Галеру преследовали морские разбойники. Купец-южанин был в отчаянии: они или вздернут его на рее, или ограбят до нитки, и ему самому придется повеситься. В последней надежде купец кинулся на гребную палубу и стал клясться гребцам, что рабов отпустит на волю и заплатит жалование, как свободным, а свободных щедро наградит, если только они помогут отстоять галеру.
   Разноязыкие гребцы перевели друг другу обещание и дали ответ: пусть их только раскуют! Сильные и злые, озверевшие под бичами надсмотрщиков, они защищали галеру, как цепные собаки - хозяйский двор. Видавших виды морских разбойников гребцы рвали едва ли не голыми руками: большинству не хватило оружия, и они дрались цепями и кулаками.
   Галера благополучно пришла в этеранский порт - Хивару, и купец выполнил все обещания. Среди гребцов был молчаливый косматый северянин, с виду такой, каким и должен быть дикарь из ледяной страны. Он лихо дрался и в бою был заметнее других, а сейчас смотрел на хозяина без всякого выражения, как в стенку.
   -Мой друг, - сказал купец. - Ты хорошо сражался. Мы с тобой делаем одно дело, и от меня зависит, будет ли тебе завтра, где заработать, ведь так? Я хочу, чтобы мы были довольны друг другом.
   Он поднес гребцу чарку. Тот молча выпил и подал чарку назад. Было ясно, что вкуса доброго вина варвар не разобрал, а крепости не почувствовал.
   -Я отпускаю вас всех на берег, - продолжал купец. - Стоянка будет долгой. Вот тебе немного золота, думаю, ты найдешь, как потратить его повеселее.
   Южанин блеснул зубами в улыбке и сунул в жесткую, одеревеневшую на веслах руку гребца три золотых.
   В тот день Яромир сошел с галеры, держа за веревку своего неизменного спутника - пса Шалого. Он собирался не тратить золото, а сберечь, чтобы в будущем вернуться домой на родину.
  
   В Хиваре возле порта было множество крошечных гостиниц: жители сдавали пару-тройку комнатушек в домах. Яромир остановился в одной такой. В каморке лежали циновки, стоял кувшин с водой, и на этом кончалось все ее убранство. Собаку пришлось привязать во дворе: пускать ее в дом хозяин не соглашался ни под каким видом.
   Яромир лег ничком на циновку и притих. Когда на галере с него сняли цепь, ему показалось, он внеазпно утратил что-то, до сих пор заполнявшее смыслом дни.
   Вечером Яромир спустился поесть. Ему подали миску каши с овощами. Яромир поел сам, остатки завернул в лепешку и пошел кормить своего больного желтого пса.
   Яромир никого не стыдился. Он был чужеземец - самый ничтожный человек на востоке. Поэтому, усевшись на земле под гранатом, он спокойно делил свою лепешку с Шалым.
   На обратном пути, поднимаясь по лестнице, Яромир столкнулся с соседом. Это был почти мальчик, с едва наметившимися усиками, одетый в коричневый кафтан из грубой материи. Низ лица юноша закрывал краем бурнуса. При виде чужеземца он тронул рукоять длинного кинжала у себя за поясом. Яромиру припомнились слова песни, которую слыхал от грязного уличного певца в халате до пят. В ней говорилось:
  
   В Этеране люди страстны и жестоки,
   И разбойники прекрасны там, как девы...
  
   "Вот звереныш, может, и вправду разбойник", - мелькнуло у Яромира, но стройная, статная, хоть и невысокая фигура юноши и в особенности тонкое, смелое лицо вызывали у него одобрение. Парень был в самом деле "прекрасен, как дева", а из-за своей враждебной вспышки, из-за которой на его смуглом лице выступила краска, а черные брови сошлись, стал особенно хорош.
   Яромир поднялся к себе. По дороге ему пришел на ум обрывок разговора, который он услышал случайно. Двое постояльцев говорили между собой, что этот мальчик - хузари, кочевник из пустыни: "Что хузари делать в городе? Где его племя?". Яромир прошел мимо и, что говорилось дальше, не слыхал.
  
   На рассвете Яромир спустился во двор, чтобы отвязать Шалого и дать ему немного побегать. У калитки он увидел четверых хузари. Яромир догадался, что это люди пустыни, по их одежде, такой же, как у его соседа. У двоих были бороды с проседью, у одного - короткая, совсем редкая бородка, а четвертый - безбородый юнец с тонкими усами.
   "Эге!" - подумал Яромир. Ему стало понятно, кого ждал в портовой гостинице мальчик.
   Шалый вздыбил шерсть на загривке, прижимаясь к ногам хозяина.
   Грохнула ставня. Яромир обернулся. Он увидел, как его сосед выпрыгнул из окна.
   Приземлившись на ноги, мальчик выпрямился и сделал несколько нетвердых шагов. Яромир побился бы об заклад, что он ранен.
   Молодой хузари с бородкой тоже перемахнул через подоконник. Седой показался в оконном проеме и спокойно остановился, глядя во двор. Они заметил Яромира, но не обращали на него внимания: воины пустыни пренебрегли безоружным чужеземцем.
   Яромир вышел на середину двора. Паренек затравленно огляделся и внезапно бросился к нему. Он упал на колени и склонил голову, словно ожидая, чтобы чужак решил его участь. У Яромира вырвалось тихое восклицание. Воины-хузари смотрели на него без всякого движения на смуглых и бледных лицах.
   Яромир понимал, что голыми кулаками не справится с четверыми вооруженными.
   -Эй, хозяин! - окликнул он седобородого в оконном проеме, догадываясь, что это вожак. - За что?.. - Яромир опустил ладонь на плечо застывшего у его ног мальчика. - Разве он в тех годах, когда можно сделать большое зло?
   Старик наверху тоном человека, совершающего справедливость, отвечал:
   -Ты чужой. Уходи.
   Яромир ощутил, как вздрагивает плечо юноши под его рукой, сжал его покрепче, встряхнул:
   -Беги, парень: тут недалеко базар, там люди. Беги!
   Но тот продолжал цепляться за его рубашку, не поднимая головы и не делая попытки встать. Воины поглядели на седого, ожидая его решения.
   -Ладно... - пробормотал Яромир и громко сказал. - Хозяин! А за тридцать драхимов отпустишь парня живым? Смотри, когда дело дойдет до драки, все вчетвером вы отсюда тоже не уйдете. Знаешь, что это?! - он протянул к хузари свои клейменые руки. - Я был на каторге за такие злодейства, каких вы и во сне не видали! Я зарезал столько людей, что считаю кровь за простую воду! Тридцать драхимов - и отпусти нас с пареньком без драки, а, хозяин?
   -Ты хочешь его купить? - чуть дребезжащим голосом проговорил в ответ старший хузари.
   -Верно!
   -Я согласен на твою цену.
   Яромир распорол засапожником пояс:
   -Вот золото. Ручаюсь, у менялы за него можно получить тридцать драхимов.
   Когда он рассчитался с подошедшим молодым воином, седобородый, ни слова не говоря, отошел от окна.
   Так толком и не поняв, что за сцена разыгралась с его участием, Яромир наклонился к юноше, которого продали ему, как раба.
   -Ну? - вдруг с каким-то заискивающим выражением, которого и сам от себя не ждал, произнес он. - Отчего у тебя одежда в крови? Пойдем-ка в дом: я погляжу, что с тобой.
   Он поднял молодого хузари с колен, но тот бессильно прислонился к его груди.
  
   Джахир, как большинство хузари, совсем не умел читать. Зато Джахир много знал о лошадях, о змеях, о гибких саблях хорошей стали, о том, как бросать аркан. Ему не нужна была книжная грамотность. Все в законе племени было ясно: смерть лжецу, трусу, вору, неверной жене, ослушнику воли старшего родича. Прочее было можно.
   Хузари грабили караваны, перерезая глотки купцам, или охраняли их от других племен, если купцы нанимали их для этого. Пленников держали в ямах, пока за них не пришлют выкуп.
   Джахир недавно стал воином. Мужчины его семьи во главе с дедом провели над ним обряд посвящения. Ему велели сказать наизусть молитву, и он без запинки сказал. Затем воины долго проверяли, как он ездит верхом и владеет саблей. Джахир на скаку одним ударом срубил голову козленку. Испытание закончилось, а ему еще хотелось рубить и скакать.
   Но главную проверку мальчик должен был пройти через неделю. Старшие взяли его с собой охранять богатый караван, хозяева которого дорого заплатили хузари за безопасный путь.
   Ночью Джахир от волнения не мог заснуть, слушая привычную с детства перекличку шакалов. А утром забряцало оружие, взрослые с красивыми лицами воинов приняли из рук рабов коней, и Джахир выехал вместе с ними, замирая от восхищения при мысли, какой у него норовистый конь, какая острая сабля.
   Ему хотелось, чтобы на караван напали разбойники, и он испытал в бою то удивительное упоение, о котором ему рассказывал старший двоюродный брат, тоже молодой, но уже опытный воин. И вдруг из-за барханов взаправду показались такие же смуглые всадники. Завязался бой. Джахир увидел, как от удара одного из врагов рухнул с коня с залитым кровью лицом его дядя, а двоюродный брат Джахира, который еще недавно рассказывал об упоении боем, ринулся наперерез разбойнику. Но разбойник рассек грудь и ему. Тут Джахир сам оказался лицом к лицу с порубившим его родичей чужаком. Тогда мальчик совершил то, что было хуже смерти. Он испугался и повернул коня. Сабля свистнула мимо. Джахир ударил коня ногами и во весь опор помчался в сторону от караванной дороги, сам не зная, куда. А на дороге дрались с разбойниками отец, три родных старших брата и еще один двоюродный, и сын их старого свояка, и его младшие братья...
  
   Джахир не знал, вернулся ли кто-нибудь из них домой. Сам Джахир в селение уже не поехал. Он бросил своих в бою! Воин должен презирать собственную жизнь точно так же, как презирает чужую, а он испугался умереть вместе с родичами... "Неужели их всех убили?" - гадал Джахир.
   Убили отца, родных братьев, двоюродных братьев, сына свояка - всех, кто поехал сопровождать караван? Всех, кого он любил, на кого хотел быть похожим... У Джахира сжималось сердце, но он ни минуты не сомневался, что, если отец или братья остались живы, они непременно убьют его самого.
   Джахир погнал коня в сторону Хивары. Город казался ему, сыну пустыни, непонятным и чуждым, как далекая страна. Джахир привык презирать горожан. Но ему некуда было деваться.
   Мальчик продал коня. Теперь у него были деньги. Поиски укрытия завели его в порт. Джахиру казалось - хорошо, что там много чужеземцев, меньше будут обращать на него внимания. Обычные жители Хивары удивлялись бы, видя кочевника, живущего в городе.
   В это время в гостинице поселился могучий северянин с собакой.
   Быт галер сделал из Яромира одну из тех отталкивающих фигур, которые можно встретить только в гаванях. Три года подряд бороду и отрастающие волосы он подрезал ножом и носил вокруг головы повязку, чтобы неровные пряди не падали на глаза. Он был оборван, неприветлив и хмур... Столкнувшись с соседом впервые, Джахир даже тронул у пояса кинжал. Что заставило его потом броситься за помощью к этому человеку?
   Быть может, в ту отчаянную минуту Джахир точно так же обхватил бы руками дерево или столб, и к безобразному чужеземцу с собакой его подтолкнуло лишь то, что это был все-таки живой человек.
  
   ...Беспокойный сон только отнял у Джахира силы. Когда он пришел в себя, было начало светлого и жаркого вечера. Под чьими-то тяжелыми шагами скрипели ступеньки лестницы. Джахир приподнялся на локте и замер. Он вспомнил: нынче утром чужак выкупил его у родичей. "Зачем?!" - подумал Джахир. На что этому бродяге раб, раз у него все равно нет ни жилья, ни лошадей, ни коз, ни другого какого имущества, для которого нужен работник? Но он заплатил тридцать драхимов. Значит, знает, зачем...
   Джахир уже слышал, что у чужеземца простое и здешнее имя - Омир. Правда, к своему имени тот всегда добавлял еще какое-то короткое слово, которого мальчик не запомнил. Наверное, так было принято обращаться к старшему на его родине, это слово означало, может быть, "господин" или "почтенный".
   Яромир увидел, что Джахир не спит, и приветливо усмехнулся. Джахир помнил и эту усмешку. Недавно, промывая ему длинный порез, оставленный вскользь клинком родича, Омир точно так же доброжелательно скалил зубы:
   -Не шевелись - тогда не будет больно. Это оттого столько крови, что полоснули по боку, а так ничего... Да не бойся, не дрожи так: я не ем детей.
   Пока тот перевязывал ему грудь, Джахир сам не заметил, как провалился в глухой, смутный сон.
   Теперь, разбуженный грузными шагами Омира по лестнице, Джахир произнес:
   -Омир-саби...
   Не припомнив короткого почтительного слова, которое прибавлял к своему имени чужеземец, Джахир назвал его на свой лад. Омир переспросил:
   -Это я?
   Джахир кивнул.
   -Ну, пусть так... - пробормотал Яромир.
   Темно-русые пряди окружали широкий лоб Омира, выпуклые мышцы под оборванной рубашкой свидетельствовали о большой силе. Омир напоминал мальчику-хузари львов, которых держали монахи в восточных храмах. Львам вырывали клыки, и те, с грязными гривами и впалыми боками, устало ходили вместе с надсмотрщиками собирать милостыню. Омир показался Джахиру таким же несчастным храмовым львом: с виду он был и грозен, и жалок, и изумление перед его могучей фигурой не могло затмить в высокомерной душе юного хузари презрения к нищему чужеземцу. Но еще больше в душе Джахира было презрения к самому себе. Вот чего он стоит! Кто не сумел умереть в бою, не сумел даже принять наказание за свою трусость от руки родича, тот годен быть только рабом нищего.
   Яромир перешел жить в комнатушку Джахира. Мальчик заплатил хозяину за жилье вперед.
   - Кто были эти ребята, которые на тебя напали, Джахир?
   Тот тихо сказал:
   -Мой дед, дядя Хусардин и его два зятя.
   Джахир подумал, что отец и старшие братья, наверное, погибли, раз за ним пришли дед и дядя, а не они. Тогда у юноши-хузари с ненавистью вырвалось:
   -Зачем небеса послали мне тебя?! Лучше бы я умер!
  
   Джахир был несколько дней болен от раны, хоть и нетяжелой. Он рассказал Яромиру, как испугался смерти и повернул коня, бросив в бою своих родичей. Конец его рассказа прозвучал с бесхитростной откровенностью:
   -И Всевышний наказал меня за это - сделал твоим рабом.
   - Да ничего, - устало произнес Яромир. - Я не такой плохой человек, как кажусь. Ты, может, поверил, будто бы я зарезал столько людей, что считаю кровь за простую воду? Это брехня, брат. Это для твоих родичей... Я не так много сделал людям зла, как сам повидал лиха... А ты видал моего пса? - спросил Яромир. - Его зовут Шалый. Это у нас корабельный пес. Живет на гребной палубе, спит у меня под скамьей. Ну, а пока стоянка - увязался за мной. Ни за что не захотел оставаться... Тебе нравится Шалый?
   Джахир ничего не ответил. Его оскорбляло, что чужак ведет себя с ним, как с ребенком. Джахиру не хватало сил обуздывать переменчивый нрав, которым хузари выделялись даже среди страстных народов востока. Иногда, дрожа от ярости, Джахир думал, что должен ночью убить Омира: воин-хузари не может быть ничьим рабом! Но тут мальчику приходило на ум, что позорная участь раба для него - наказание свыше. Он сам уже поступился гордостью воина и позволил чужеземцу выкупить себя у родичей - кого ему теперь винить?
   Через несколько дней рана Джахира затянулась, и он с особенным нетерпением стал ожидать решения своей судьбы.
   -Я совсем здоров. Что ты хочешь, чтобы я делал для тебя, Омир-саби?
   Яромир пожал плечами. Он тоже задавался вопросом: "Как мне с ним быть? К мастеру в учение его отдать - заплатить нечем. Да и какой мастер его примет? В здешних краях все знают, что хузари - разбойники. Мастер влепит ему подзатыльник, а мальчишка возьмет да и всадит ему кинжал".
   -Кем ты был у себя дома, Омир?
   Джахир временами не добавлял к его имени уважительного обращения, потому что так и не мог решить, должен ли он звать Омиром-саби простого бродягу? Он порой забывал, что Омир как-никак теперь его господин.
   Но тот не сердился, когда Джахир обращался к нему, будто к ровне.
   -Я был у себя дома воином, - Яромир усмехнулся краешком губ. - Я был славным воином, мальчик.
   Джахиру не верилось. Разве Омир ведет себя, как воин? Даже раб может говорить с ним без почтения!
   -Чем же ты прославил свое имя, Омир? - тоном пренебрежения, которого не мог скрыть, допытывался Джахир.
   -Да как-то так вышло, что никто не мог меня одолеть.
   Джахир видел ладонь Омира - тяжелую, красно-коричневую, точно отлитую из меди. Мальчику чудилось, что опусти Омир свою руку на загривок разъяренного быка - тот рухнул бы на колени.
  
   Сначала Джахир заподозрил, что чужеземец подвержен одному известному на востоке
пороку. Иначе почему он отдал все свои деньги за молодого раба? Джахир с отвращением следил за его могучими руками и за тем, как тот ласково скалит зубы, неуклюже, как отвыкший от улыбки человек. Мальчик вздрагивал и отшатывался всякий раз, когда Омир оказывался чересчур близко. Оставаясь из-за своей раны в комнате, он повторял про себя: "Все равно... Я не стою другого, это наказание... Он сильнее меня... Все равно...".
   Яромир не догадывался о подозрениях мальчика. Он думал, все дело в его угрюмой физиономии, в пересеченной проплешиной бороде - след от удара плетью в Витрице... Яромир несколько раз пытался оправдываться:
   -Что ты боишься меня, Джахир? Со мной можно поладить.
   Джахир с застывшим лицом ожидал, что бродяга наконец прямо скажет ему, на каких условиях они могут "поладить". Но Омир каждый вечер мирно ложился спать. И юноша-хузари понял, что хозяин купил его не для позорного развлечения.
   -Ты скоро продашь меня, Омир-саби? - спросил Джахир.
   Тот недоуменно шевельнул бровью:
   -С чего ты это-то взял?
   -Я тебе не нужен, - серьезно сказал мальчик. - Ты меня выкупил, потому что пожалел? Значит, теперь ты продашь меня кому-нибудь, чтобы выручить назад свои деньги?
   -И не думал, - Омир сдвинул брови. - А вот если бы тебя взяли со мной на галеру...
   Чужеземец всегда плохо спал. Во сне он бормотал на своем языке, стонал, часто просыпался. Это каждый раз вызывало у мальчика какое-то суеверное чувство. Однажды, лежа навзничь на циновке душным, пыльным вечером, Омир-саби зашептал что-то жалобным и убедительным тоном, замотал головой и вдруг с искаженным лицом, с громовым рычанием приподнялся, потряс кулаками. Эта ярость во сне заставила Джахира содрогнуться. Он даже сам вскрикнул. Но Омир так и не проснулся, тяжело дыша, упал опять на циновку.
  
   "Наверное, Омир - демон", - пришло в голову мальчику. Чем больше он задерживался на этой мысли, тем вернее она ему казалась...
   Наконец Джахир перестал сомневаться: у родичей его выкупил демон. Все шло точь-в-точь как в сказках. Омир чудом оказался поблизости как раз тогда, когда Джахиру грозила смерть. Откуда-то у него, бродяги, нищего, нашлось в поясе золото. Он спас Джахира и прикидывается добрым, но непонятно, зачем.
   И потом, у Омира есть желтый пес, и с этим псом тот обращается, как с человеком, а пес странно, необыкновенно похож на хозяина. Мальчик-хузари даже думал: не два ли это демона сразу? Может быть, тот, что в облике пса, слуга того, что в облике человека?
   В тот же день Джахир подсунул Омиру-саби четки для чтения молитв. Однако Омир спокойно подержал их и вернул. Видно, его могуществу могла повредить только подлинная, сильная святыня, а не жалкие камешки, купленные у бродячего монаха. Может быть, свой настоящий вид демону пришлось бы принять, окажись он в храме? Но хитрый демон недаром обратился в чужеземца: теперь его даже не пустят в храм, где молятся правоверные.
   Когда Джахир догадался обо всем, к нему вернулось мужество. Представ перед ним в обличье спасителя, Омир хотел завладеть его душой. Значит, Джахир не все еще потерял в жизни. Может быть, юный изгнанник сумеет одолеть демона! Вот было бы достойное дело! Кровью демона он очистил бы себя от прежней вины. Ведь в сказках говорится - на каждого из них есть способ, каким его можно убить.
   Теперь Джахир даже не помышлял, чтобы попытаться зарезать Омира-соби ночью. Обычным оружием демона и не оцарапать! "Надо узнать у него самого, чего он боится... Или добыть где-то чудесной силы реликвию? Вот бы кинжал одного из пророков! Говорят, он хранится где-то в оазисах у святых..."
   Теперь Джахир больше не дерзил своему господину. Чтобы одолеть демона, надо было
   усыпить его бдительность, прикинуться, что доверился ему. А там и представится случай выведать его слабость. С некоторых пор Джахир больше никогда не пропускал вежливую прибавку "саби", которую обязан добавлять младший. Мальчик не садился раньше, чем сядет Омир, первым не заговаривал с ним - или сначала просил: "Разреши мне сказать", успевал подать ему оброненную вещь.
   Джахир не забывал, как Омир однажды страшно зарычал во сне и на мгновение принял свой подлинный облик. С тех пор в воображении у мальчика все яснее вырисовывалось грозное лицо, косматое, точно морда Шалого, яростное, как буря в пустыне. "Мэшиг", безумец...
   Хузари вспомнил, что так же зовут его собаку. ("Шалый - по-вашему, выходит, Мэшиг", - объяснил Омир). У мальчика стыло сердце при мысли, к чему в конце концов может привести его единоборство с демоном.
  
   Наведываясь в порт, Яромир узнавал, как там его галера. Стоянка вышла долгой не только по торговым делам купца, но и из-за больших потерь в числе гребцов и матросов; вдобавок галера нуждалась в починке.
   Джахир с тревогой и нетерпением ожидал, что ему удастся подсмотреть еще какие-нибудь страшные черты своего господина. Мальчик внимательно наблюдал, что он ест, как возится с Шалым.
   Яромиру нездоровилось. Он знал, что у него возвратная лихорадка и ждал приступа. "Может, еще не сегодня... - думал Яромир. - Ничего: отлежусь в своем углу..." Среди ночи ему стало душно. Эти жаркие ночи в Хиваре измучили северянина. Он вышел во двор к Шалому. Косматому псу тоже было жарко, он свесил из пасти язык. Яромир сел на землю под деревом...
   Джахир проснулся и удивился, не увидев в комнатушке хозяина. Догадался: "Наверное, он ушел к своей собаке". Джахир спустился во двор и увидел Омира-саби. Тот лежал под чахлым гранатовым деревом, почти не дававшем тени, раскинув руки под палящим солнцем, хрипло дыша. Джахир стал трясти его за плечи.
   -Омир-саби! Зачем ты лежишь на солнце! Что с тобой, господин? Вставай!
   Тот открыл глаза, но ничего не говорил. Джахир снял с пояса флягу, поливая ему лицо и грудь, поднес ее к приоткрытым губам.
   -Пей, Омир... Вставай! - когда вода во фляге кончилась, он с силой приподнял Яромира за плечи и прислонил к себе, чтобы удержать. - Пойдем! Нельзя лежать на солнце.
   Он изо всех сил стал поднимать Омира, и тот все-таки встал, держась за него. "Как же мне его довести?" - Джахир, перекинувший его руку себе через плечо, зашатался. В городе мальчик-хузари чувствовал себя таким же чужаком, как Омир, и не решился бы попросить ни у кого помощи. Вдобавок Яромир боялся: как бы хозяин гостиницы, узнав, что он болен, не велел ему убираться. Мало ли что за болезнь принес с собой чужеземец со своей галеры!...
   -Надо, чтоб никто не знал, - проговорил он. - Не надо, чтоб видели...
   Джахир с трудом разобрал, что он шепчет, весь дрожа, напрягая силы, чтобы не дать ему упасть. Мальчик кое-как взвел своего господина по ступенькам в каморку и уложил на циновку. Тому было хуже, чем во время прошлых приступов, и он сам не знал, что с ним будет дальше. Джахир, склонившись над ним, начал опять трясти за плечи. Он был испуган. "Может быть, Омира ужалил скорпион? Зачем я раньше не пошел его искать?!". Он снова поливал Омиру из кувшина лицо и грудь, звал его, не давая впасть в забытье.
   Только к вечеру Яромир наконец почувствовал облегчение.
  
   У самого Джахира было смутно на душе эти дни. Был миг, когда мальчик забыл, что его хозяин - коварный демон. Выходит, демон уже получил над ним какую-то власть. Когда Яромиру стало лучше, юноша принялся осторожно расспрашивать его о том, что могло бы приоткрыть завесу над его тайной.
   -Омир-саби, ты позволишь с тобой поговорить? Мне кажется, такой могучий человек, как ты, мог бы иметь все, что захочет.
   -Что? - в растерянности переспросил Яромир.
   -Разве ты не более могуч, чем другие?
   Джахир ожидал, что Омир должен посулить ему что-нибудь: в сказках демоны всегда обещали своим рабам богатство и власть. Мальчик хотел навести его на этот разговор.
   Он представлял себе: "Омир скажет: "Да, я могуч более других. Тому, кто служит мне, я могу дать славу и золото". Тогда я скажу: "Я давно принадлежу тебе, господин. Но я боюсь: вдруг твоя сила не так велика, как ты говоришь. Быть может, с тобой случится какое-нибудь зло, и ты погибнешь, а я останусь без господина". Тогда Омир-саби ответит: "Не бойся ничего. Я потеряю силу, если кто-нибудь догадается в полнолуние связать меня веревкой, в которую вплетена шерсть белого верблюда, что еще не знал узды. Лишь тогда смертный сможет побороть меня своей рукой, но никому под луной это неведомо". Джахир бы нашел белого верблюжонка, сплел бы его волос в веревку и одолел бы демона сам.
   Но Омир, лежа больной в их тесной каморке, говорил совсем не то.
   -С чего ты взял, Джахир, будто я более могуч, чем другие? Конечно, не без того: если хвачу кулаком, мало никому не покажется. Да ведь это только тяжести таскать или в кабаках драться. И то, брат, где вдвоем тебя не скрутят, там скрутят вчетвером. Да вот заболел, сам видишь...
   -Разве ты не можешь всегда повергнуть своих врагов? - настойчиво повторял Джахир.
   -Да у меня, Джахир, и врагов-то нету, - отвечал Яромир. - То бишь, может, и есть, да я их позабыл. Разве что они меня еще помнят...
   Джахиру делалось страшно при мысли, что демон ничем не стремится его подкупить, точно и так знает, что ему некуда деться. Мальчик чувствовал себя беззащитным перед чужеземцем, который вопреки его воле заставил его полюбить себя, почти сломил всякое его упорство.
   Впрочем, чтобы убить демона, все равно нужно было где-то раздобыть могущественную реликвию. Джахир не знал, где ее взять. Он не знал... и священная реликвия не выходила у него из головы, как не выходил из головы шакал у человека из притчи, поклявшегося не думать о шакале. Все чаще мальчик смутно припоминал кое-что о кинжале пророка. Вправду ли кто-то из родичей говорил, что этот кинжал хранится у шейха Хамала, живущего у святой гробницы в одном из оазисов?
  
   Лихорадка у Яромира прошла. Несколько приступов подряд сменились глубокой слабостью. Наконец Яромир встал на ноги и собрался проведать свою галеру.
   Джахир неожиданно стал просить его:
   -Омир-саби, ты позволишь мне съездить поклониться святому шейху Хамалу?
   Яромир недовольно поморщился.
   -Далеко это, Джахир?
   -В оазисе Семи Источников. Я клянусь, Омир-саби, что возвращусь через неделю. Я пойду пешком. Это обойдется не дороже, чем стоит вода и пища на дорогу.
   Джахир понял: конечно, демону не нравится его желание поклониться святому!
   -Ты мой господин, Омир-саби. Я вернусь и буду тебе верным рабом, и никогда больше ничего не попрошу. Только позволь перед этим я лишь раз припаду к ногам шейха.
   Яромир не хотел отпускать Джахира одного и сам не хотел ехать в пустыню. Что еще взбрело в голову этому благочестивому мальчишке? Но Джахир решил взять настойчивостью, повторяя свою мольбу, как заклинание.
   -Шейх снимет с тебя вину? - спросил Яромир. - Ну...когда так, я спрошу у хозяина, долго ли мы еще простоим в порту. Если впереди есть дней десять, так и быть, съездим.
  
   Сам Джахир собирался в пешее паломничество, но для Яромира нанял верблюда. Не привыкший ходить по песку, иначе Яромир оказался бы помехой в пути для юноши-кочевника. По его приказанию верблюд опустился перед Яромиром на колени.
   -Как садиться на этого зверя? - Яромир недоверчиво бросил взгляд на седло без стремян, лежавшее прямо на косматом горбу.
   -Вот так, смотри, - Джахир вскочил в седло, поставив обе ноги на шею невозмутимому верблюду.
   -Раз так, ладно, - пробормотал Яромир, садясь вместо него и осторожно поджимая ноги. - Ну, пускай он встает.
   Чувствуя, что верблюд поднимается, он изо всех сил вцепился в луки седла, а потом глянул вниз и шепнул про себя: "А, чтоб ему!... То же, что сидеть верхом на колокольне!". Джахир взялся за уздечку, прикрепленную к кольцу в носу верблюда нарочно для поводыря. С обеих сторон горба были навьючены бурдюки с водой и дорожная сумка.
   Паломники из Хивары, желавшие повидать шейха Хамала, подолгу жили в гостиницах у городских ворот, ожидая, когда их наберется достаточно для безопасного путешествия через пустыню. Джахир разузнал, что небольшой караван паломников ушел день назад. Хузари решил не ждать.
   -Мы догоним их, Омир-саби, на караванной дороге.
   Они ушли в пустыню вдвоем.
   Джахир был изумлен, что хозяин-демон собирается ехать вместе с ним в оазис Семи Источников. Поразмыслив, Джахир догадался: Омир-саби боится, что близость святого места разрушит ту власть, что он приобрел над душой своего раба...
   Он настороженно наблюдал за Омиром. Тот неуклюже сидел на верблюде и ворчал, что вообще давно не ездил верхом, а тем более в таком дурацком седле. Джахир вел своего господина, как летом обычно передвигаются по пустыне хузари: они были в пути вечер, ночь и еще некоторое время до рассвета, пока не начиналась невыносимая жара. Тогда Джахир ставил навес где-нибудь под барханом, и они с Омиром ложились спать. Перед сном и еще под вечер Джахир доставал из дорожной сумки припас: сушеные финики и лепешки.
   Джахир удивлялся, что Омир так странно беспомощен в пустыне. Наверное, если бы он захотел использовать свое тайное могущество, то не чувствовал бы ни жары, ни жажды. Но он старается вести себя, как человек. Быть может, он не позволяет себе применить демоническую силу, а без нее не умеет даже того, что умеют обычные люди.
   Ночи были темными, полными диковинных звуков. Джахир шел впереди, ведя за узду верблюда. Яромир хмуро покачивался в седле. За верблюдом тащился Шалый, покорно понурив голову.
   Яромир не узнавал паренька: это был молодой кочевник, суровый, спокойный, привыкший к тяготам пути. Он шел пешком по песку, исполняя обет покаяния. Из-за того, что почти все лицо Джахира было прикрыто бурнусом, его взгляд стал как-то особенно красноречив, но выражал только глубокую внутреннюю сосредоточенность.
   На другой день они нагнали караван. Паломников было десятка три, и молодых, и старых: большинство мужчины, несколько женщин. Две паломницы ехали в паланкине, их сопровождала охрана.
   Паломники подозрительно рассматривали новых попутчиков: чужеземца и молодого хузари. Как должны были спутаться дороги, чтобы эти двое шли вместе?! Против того, чтобы Джахир с Яромиром присоединились к каравану, никто не возражал, но на них глядели с враждебностью, подозревая, что одной нитью связали их вовсе не силы света.
  
   Джахир с облегчением чувствовал, как пустыня освобождает его от власти демона. Или, может быть, могущество Омира ослабевало при приближении к святому месту? Джахир все уверенней думал, что убьет его. А тогда - искупление вины, быть может, прощение... Он вернется к родичам и, призывая в свидетели святого шейха, расскажет, как одолел демона. Все увидят, что Джахир не трус, потому что демон коварнее и страшнее обычных врагов.
   Джахир почти не разговаривал с Омиром. Тот тоже не трогал своего попутчика, понимая, что юноша держит пост.
   Однажды заполдень, в тени навеса под барханом, Джахиру приснился страшный сон. Будто бы Омир, раненный в горло кинжалом, на свой лад ухмыляется ему: "Не бойся, я не ем детей!". И вдруг налетел горячий ветер, полный песка и пыли. Джахир проснулся и понял: будет хамсин.
   Хамсин напомнил Яромиру вьюгу в степи. Горячий ветер, несущий песок, уравнял всех. Паломники, хузари Джахир, северянин Яромир, пес Шалый - все, переждав под своими навесами метель из песка, смотрели мутными взглядами и двигались, как во сне.
   Яромиру чудилось, что у него во рту такая же раскаленная пустыня, как и вокруг. Даже не видя себя со стороны, он понимал, что выгорел до черноты, не только снаружи, но и изнутри, и кругом него были такие же почерневшие, опаленные лица. Когда караван пришел в оазис Семи Источников, паломники поили верблюдов, пили сами. Яромир несколько раз окатил Шалого водой из колодца. Косматый пес устало и медленно встряхнулся, разбрызгивая капли. Влажная шерсть слиплась, и стало видно, какие впалые у него бока. Джахир, сняв бурнус, строго смотрел обращенным вглубь себя взглядом.
   В оазисе возле могилы святого вместе с шейхом жило лишь несколько его учеников. Их
   пищу составляли дары паломников и плоды финиковых пальм, которые росли в оазисе сами по себе. Избегая всего мирского, шейх и его ученики не возделывали землю.
   Паломники побогаче раскидывали привезенные с собой шатры поодаль от святого жилища. Кто победнее, спали под простыми навесами, как устроились и Яромир с Джахиром.
   Почти до самого вечера они пролежали в полусне. Только когда стало прохладнее, Джахир достал из дорожной сумки лепешки и сушеные фрукты. Большая часть всего, что они взяли с собой, ушла на подношение шейху. Джахир еще днем ненадолго отлучился, чтобы передать свой дар старшему ученику святого. У них с Яромиром теперь оставался только скудный дорожный запас.
   -Завтра шейх выйдет к паломникам, господин, - отчужденно сказал Джахир за едой.
   Он успел спросить ученика о том, правда ли у его наставника хранится кинжал пророка? Теперь Джахир знал, что кинжал здесь.
   На другой день он пошел слушать шейха с таким чувством, как будто совершал молитву перед боем.
   Белобородый святой с морщинистым, высохшим лицом говорил тихим голосом, тоже казавшимся каким-то сухим, подобным звуку, с которым перекатывается под ветром песок.
   -Пока человек не воюет, - наставлял шейх, - он готовится к войне. Будьте воинами Всевышнего, берущими на себя тяжкий груз уничтожения. Не знайте жалости: пусть вместе с тьмой неизбежно гибнет некая часть света, но иначе не совершить праведной мести. Не прислушивайтесь к словам нечестивцев: да не услышите вы ни оправданий их, ни мольбы.
   Джахир чувствовал, что каждое слово святого раскаленным клеймом оставляет след в его сердце. Мальчику казалось, будто шейх Хамал видит его душу насквозь и ждет от него подвига во имя веры: готовности вонзить кинжал в сердце демона. Как он раньше мог сомневаться и жалеть Омира, если он - враг?
   Когда шейх закончил проповедь и хотел уйти, Джахир в отчаянном порыве простерся ниц у самых его ног. Шейх постоял над ним мгновение и обронил:
   -Пойдем со мной.
  
   Он позволил Джвхиру войти в свой шатер. Выслушав юношу, шейх огладил ладонями бороду и достал из сандалового ларчика священный кинжал.
   -Демон могуч, - сказал старец, - раз не побоялся приехать с тобой в это благое место. Но не бойся ничего. Святость кинжала пророка так же гибельна для демона, как для человека - яд. Самая легкая рана, которую ты нанесешь, заставит демона принять свой подлинный облик и издохнуть в мучениях. Но помни, юноша-воин: посланцы бездны коварны. Берегись, чтобы демон не разгадал твоего замысла и не растерзал тебя раньше. Завтра на рассвете принеси мне назад кинжал пророка и сердце демона. Это будет искуплением твоей вины.
   Джахир еще раз преклонил перед ним колени и вышел. Священный кинжал, завернутый в ветошь, он спрятал у себя на груди.
   Подойдя ближе к навесу, возле которого лежал привязанный к пальме верблюд, Джахир замедлил шаги. В душе мальчик надеялся, что Омир-саби уже спит. После того, как шейх благословил его и наставил, Джахир не хотел ни о чем говорить с демоном. Прежняя власть Омира над ним не должна была теперь ослабить его воли.
   Но юноше не повезло. Узнав его походку, тявкнул Шалый, и Омир-саби, лежавший под навесом, приподнялся на локте.
   -Где тебя носит, Джахир? Ну?.. Что сказал шейх?
   -Шейх сказал, что я должен чтить и слушаться своего господина, - безучастно ответил Джахир.
   Оба завернулись в плащи и устроились под навесом. Джахир закрыл глаза и затих. Он решил, что убьет Омира во сне. Мальчик понимал, что у него не хватит сил схватиться с ним в открытую. Джахир не обманывал себя: ему было страшно при мысли, что нынче ночью он заглянет в глаза чудовищу. Но лучше быть растерзанным демоном, чем на рассвете явиться к шейху без его сердца и признаться, что не посмел.
   Временами доносились фырканье или вздох верблюда. Из пустыни летели с рождения знакомые Джахиру крики гиен и шакалов. Костер почти догорел, угли только немного тлели. Омир лежал на спине, одну руку откинув в сторону, другую положив себе на поднимающуюся от дыхания грудь. Джахир встал на колени подле него. Пес демона тоже спал рядом с хозяином, уткнув морду между вытянутых передних лап. Мальчик сжал в ладони кинжал пророка. Голова Омира-саби была запрокинута: задрав свою бороду к полотнищу навеса, он, как нарочно, подставлял горло... На миг Джахира опять охватила слабость. Он подумал, что, если ударит ножом, то Омира больше не будет. Он, может быть, будет где-нибудь в преисподней. Но с ним, Джахиром, его не будет больше никогда.
   Ни мгновения не было на раздумье. Джахир занес кинжал. Залаял и зарычал, вскочив на ноги, желтый пес. Омир приподнял голову, успел вскинуть руку - ту, что лежала на груди. Джахир не видел, куда ударил, но точно знал, что ранил Омира: острие вонзилось во что-то и скользнуло. Тотчас Омир-саби поймал его за запястье и стиснул так, что пальцы разжались. У Джахира прервалось дыхание: он увидел, что попал Омиру в лицо, у него была наискось рассечена щека и уже залита кровью... "Сейчас он обратится..."
   Другой рукой Омир схватил его за плечо.
   -Что с тобой, Джахир? Это же я, Омир! Погляди, это я!
   Джахир отчаянно попытался вырваться, тогда Омир-саби перехватил его обеими руками и сильно прижал к своей груди.
   -Что с тобой? Тише, тише... Ты меня узнаешь? Тебе что-то привиделось? Тише. Сейчас все пройдет, - твердил он.
   Яромир думал, что у Джахира бред. Юноша еще несколько раз пытался освободиться, ожидая, что демон обратится и растерзает его прежде, чем умереть самому. Ощутив, что не вырваться, он притих. Джахир думал: "Кинжал пророка... как же так? И только струйка крови?!".
   -Омир-саби, я хотел убить тебя. Я хотел перерезать тебе горло во сне. Убей меня ты, убей меня, убей!
   -Тебе что-то привиделось, не бойся, - наклонившись, шептал ему Яромир. - Я здесь. Сейчас все пройдет. Тебе что-то почудилось.
   -Я хотел убить тебя, убей меня ты...
   "Только струйка крови - и все, - думал Джахир. - Не обратился и не умер... Он не демон!.."
   Он зарыдал, сильнее прижавшись виском к плечу Яромира, и у того с надеждой вырвалось:
   -Все? Легче?..
   Сквозь рыдания Джахир рассказал Яромиру ту страшную сказку, которую выдумал для себя со дня их встречи.
   Понемногу голос Джахира стал прерываться все чаще и рыданья сделались тише. Он не успокоился, но израсходовал все силы. Мальчик вспомнил, что ранил Омира, и медленно отстранился от него. Яромир не удерживал его больше.
   При неясном мерцании угасающего костра Джахир разглядел, что одна щека у Омира в черных потеках, и борода с этой стороны слиплась, намокшая в крови. Джахир налил в плошку воды, чтобы помочь ему промыть рану.
   -Я сам. Ты отдыхай, - сказал Яромир. - Это ничего.
   Потом Яромир долго не мог заснуть. Джахир, измученный, крепко спал на земле под навесом. У него даже во сне было усталое лицо, и, как чудилось Яромиру, - какое-то растерянное. Яромир, прижимая к щеке смоченную водой тряпицу, чуть ухмыльнулся одной стороной рта.
  
   Утром Джахир снова простерся ниц перед шейхом и подал ему кинжал. Старец ответил недоверчивым качанием головы. Вчера юноша-хузари с горящим взглядом убеждал его, что сам видел, как демон Омир принимал свой подлинный облик. Теперь Джахир клялся, что ранил чужеземца священным кинжалом, - и его кровь не задымилась, и он не принял адского облика.
   -Ты ищешь у меня защиты от своего господина? - сухим, шелестящим голосом спросил старик. - Он грозит тебе наказанием за то, что ты его ранил? Ты убежал, чтобы спрятаться в святом месте?
   -Нет... - Джахир чувствовал: старец не верит ему. - Омир - мэшиг, безумец. Я думал, что он демон, а он просто безумец. Нельзя понять его мыслей. Когда я ранил его кинжалом, он обнял меня и утешал...
   - Ты не осмелился убить демона и продался ему сердцем, - помедлив, обронил шейх. - Ты осквернил кинжал пророка. Всевышнему не нужны такие воины: ты слаб душой и неверен. Пожинай сам плоды своего малодушия. Вы оба должны покинуть оазис до захода солнца.
   Получив от Джахира эту весть, Яромир только кивнул:
   -Нам с тобой собираться недолго: своего нет, чужого не надо.
   А на закате они уже были на караванном пути. Яромира охватило странное ощущение, которое уже овладевало им в пустыне. Он знал, что оазис Семи Источников только-только скрылся из виду, а большой город, Хивара, находится всего в трех днях пути. Но Яромиру чудилось, что нет ни оазиса, ни Хивары, ни других людей на всем свете. Пустыня была лишь частью мира, но казалась больше всего мира.
   Под утро они остановились на ночлег: поели и, как обычно, легли под навесом.
   Джахир не спал. Он осторожно приподнялся на локте. Яромир лежал точно так же, как в прошлый раз, запрокинув голову и словно открывая шею для удара. На его груди, поднимаясь и опускаясь от дыхания, лежала тяжелая медная ладонь. Шалый, прижавшийся боком к нему, настороженно смотрел на Джахира светящимися глазами.
   "Я буду всегда его защищать, - думал Джахир. - Когда он спит, я не буду спать, и уберегу его от врагов". Джахир теперь понимал, что нужен Омиру. Омир был мэшиг, безумец. Кто-то должен заботиться о нем. Джахир подсунул под голову Омиру, который улегся на землю просто так, свернутую дорожную сумку.
  
   Остаться в Хиваре Яромир не мог. Он должен был идти с галерой до Ирменгарда, иначе пришлось бы отдать хозяину неустойку, которую ему не из чего было заплатить.
   Джахира на галеру не взяли. Вернувшись из гавани, Яромир безнадежно развел руками.
   -Я все равно что невольник, - сказал он. - А ты, Джахир... Хочу, чтобы ты учился ремеслу. Денег заплатить мастеру я достану. Хочу, чтоб с тобой был старший, и чтобы он был мастер, понимаешь? А ты чтобы слушал его и за кинжал не хватался. Поверь мне разок, Джахир. Скоро, говорят, конец света; я тебя принуждать ни к чему не буду, лишь бы тебе самому ремесло понравилось.
   Яромир пошел доставать деньги, а Джахиру велел: "Походи по городу, посмотри, какие тут есть мастерские: вдруг душа чего-нибудь пожелает?".
   Сам Яромир отправился в харчевню возле базара. Медленной походкой прошел мимо него старый монах, одетый в белое. Он вел на поводке худого храмового льва с вырванными клыками. Ошейник льва был усеян колокольчиками.
   Яромира с криками окружили базарные мальчишки. Из-за выцветших чуть не добела волос и бороды, со свежим рубцом, исказившим левую половину лица, он казался им настоящим пугалом. Яромир ухмыльнулся одной стороной рта, и мальчишки замерли на миг с таким изумлением, как если бы им ухмыльнулся прошедший недавно мимо храмовый лев.
   Яромир зашел в харчевню и сказал хозяину:
   -Здравствуй, саби. Посмотри на меня. Как я с виду, страшен? Вот, раньше я дрался за деньги. Нет ли у вас в городе таких боев? Если есть, во сколько бы ты меня оценил?
   ...Под вечер Яромир - полуслепой из-за подбитого глаза, сильно прихрамывая, - вернулся в портовую гостиницу. Можно было подумать, его побили. Но побил все-таки он: в кисете у Яромира позванивала теперь выручка в десять драхимов. К его удивлению, в каморке вместе с Джахиром его ожидал щуплый босоногий человек в заплатанном халате.
   -Омир-саби, я нашел мастера, - встретил его Джахир и приоткрыл рот от изумления, видя, что сделалось с Яромиром.
   Тот махнул рукой:
   -Я, Джахир, еще отлежусь: в море только через три дня. А что за мастер? Здравствуй, мастер, я - Омир.
   Увидев за плечом у маленького человека двухструнную местную лютню - дияр - Яромир догадался. Джахир только подтвердил его мысли:
   -Нимран - певец, он не живет на одном месте. Он научит меня играть на дияре.
   Яромир вздохнул. А может, раз близится конец, оно и неплохо? Новые сапоги скоро людям будут ни к чему, а песня и в последние минуты будет песней...
   -Омир-саби, - сказал певец. - Я не прошу платы за учение. У Джахира хороший голос, это редкость. Если ты отпускаешь его со мной, я обещаю научить его всему, что умею сам.
   Яромир высыпал на ладонь из кисета десять драхимов:
   -Все равно, мастер Нимран. Это от меня: чтобы Джахиру дияр купить для учения или струны, если порвет. Учи его. Ты, Джахир, защищай мастера, помогай ему в дороге. Он тебя будет слушаться, Нимран-саби, он мне обещал.
  
   С тех пор Яромир редко вспоминал Джахира. Он никогда не думал, что увидит его опять.
   И вдруг Джахир возник в Даргороде, на покрытой весенней грязью площади, в толпе ополченцев! Яромир не верил своим глазам, почти не узнавал его. Джахир повзрослел, обветренное и очень худое смуглое лицо было все так же красиво, особенно яркие черные глаза. Он остался невысок ростом, но в его сложении угадывалась настоящая сила.
   -Как ты, Джахир, до меня добрался!?
   -На корабле, потом верхом, - кратко ответил хузари.
   -Жив ли твой мастер?
   -Нимран-саби умер.
   -Джахир, ты приехал ко мне? Ты знаешь, кто я?
   Джахир открыто поглядел ему в лицо:
   -Да, Омир-саби, знаю. Еще я слышал, что убийца ранил тебя бесчестным ударом. Я хочу быть твоим телохранителем.
   Девонна стояла неподалеку и улыбалась, слушая их разговор. Вестница понимала: вот и еще один друг появился рядом с ее мужем.
   -Это моя жена Девонна, Джахир, - сказал Яромир юноше. - Меня больше не носит по свету. Я рад, что ты жив, рад, что нашел нас... - он не знал, как выразить то, что у него на сердце.
   Лицо хузари оставалось непроницаемо почтительным, но взгляд ярких черных глаз был теплым и радостным.
  
   Пока даргородцы не заделали брешь в крепостной стене, королю Неэру следовало бы снова попытаться захватить город. Но он не двигался с места. От разведки Яромир знал, что у короля в войске волнения. Варды требуют объяснения: почему, если Вседержитель всемогущ и одним словом способен уничтожить богоборца и его нечестивую орду, он не делает этого и допускает страдания верных? Пусть он пошлет небожителей на помощь или сотворит чудо - и явится обоз с продовольствием для воинов и лошадей. Войсковые священники пытались успокоить людей, говоря о будущей награде, которую надо заслужить; о том, что Вседержитель знает, в чем истинное благо, а человеческий ум не способен об этом судить; о том, что Обитаемый - падший мир, так что победа, блаженство и слава обещаны верным не в нем, а только после его гибели. Но все же королю Неэру пришлось повесить человек полтораста, чтобы спасти дух остального войска. Сразу после этого он не решался идти в бой и просто стоял под стенами.
   Защитников Даргорода было не так много, чтобы выйти из крепости и открыто ударить по пошатнувшемуся врагу. Они чинили стены, засыпали брешь, укрепляли ворота. Писарь Брослав напомнил Яромиру, что лорд Эймер Орис-Дорм все еще сидит взаперти и ждет суда за покушение на князя Севера.
   -Ну... пойду погляжу на него, - обещал Яромир.
   Его охватила тоска, тело содрогнулось от воспоминания о разливающемся по жилам яде.
   -Охрану возьми, князь, а то ключа не дам, - сказал Брослав.
   -Джахир теперь меня охраняет.
   Когда дружинник отворил дверь в подвал, Яромир при свете факела увидел на лавке у стены человека с закованными в цепи руками.
   -Здравствуй, лорд Эймер. Мы оба живы, - сказал Яромир.
   У Джахира был еще один факел, стало светлее. Лорд Эймер горько усмехнулся.
   -Да, ты жив. А я жду приговора.
   Яромир тоже сел на лавку. Он с трудом принуждал себя принять какое-нибудь решение. Сам Яромир почти все забыл, а тело помнило перенесенную муку. Хорошо, что с ним пошел Джахир. Ладони у Яромира похолодели, и грудь сдавило от лютой тоски и страха.
   -Лорд Эймер. Ты... израсходовал свой яд, помнишь?
   Эймер быстро поднял на него больной, нетерпеливый взгляд:
   -Теперь твоя очередь, князь Яромир.
   Тот кивнул:
   -Знаю... Я без гнева не могу убивать. А законов, по которым тебя судить, у нас пока еще нету.
   Побледневшее от долгого заключения, заросшее лицо Эймера не изменилось, только глаза стали еще беспокойнее.
   -Что?
   -Без гнева не могу, - повторил Яромир. - Не убивал никогда с холодным сердцем.
   Эймер почувствовал, что ему становится смешно:
   -Помочь тебе разгневаться?
   -Не выйдет, когда я знаю, что ты нарочно.
   Эймер передернул плечами. Яромир вдруг устало сказал:
   -Я тебя отпущу на волю, уходи.
   Яромиру стало свободней дышать, он добавил:
   - И мне так будет легче. Хочешь - сейчас уходи. Тебя отведут за ворота... Постой, я еще письмо твоему королю напишу. Это не о мире. Я уже знаю, что он со мной не примирится. Это дельное письмо, хочу предложить, как нам воевать, чтобы уж разбить, наконец, один другого.
  
   Яромир снова поселился в том крыле при больнице, где у Девонны был небольшой покойчик для склянок и ступок, а для семьи - просторная комната с окнами во двор. Когда пришел Яромир, Девонна была дома. Из покойчика тянуло терпким запахом травяного отвара. Услышав, как Яромир отворил дверь, Девонна вышла из покоя в длинной домашней рубахе, с деревянной ложкой в руке.
   Яромир остановился у двери и, любуясь, смотрел на Девонну. Вестница молчала и не мешала ему смотреть. Она знала, что он любит глазами, и рассказать о своих чувствах словами умеет с трудом. Наконец Яромир прошел в покой.
   -Девонна, тебе помочь ничего не надо? Может, ягоды в ступке потереть?
   -Не надо, я уже заканчиваю. Сейчас приду к тебе, - обещала Девонна, вернувшаяся к своему котелку.
   Яромир встал у входа, чтобы видеть, как Девонна разливает по склянкам готовый отвар. Чудесное появление Джахира в Даргороде напомнило Яромиру о былых скитаниях. В то время он был один в путах дорог и еще не знал, что небожительница скоро явится ему в заброшенном храме, оставит на алтаре вина и медвяного на вкус хлеба, заговорит сочувственными словами.
   -Девонна, помнишь хлеб и вино? - спросил Яромир, улыбнувшись. - Я как вспомню их, то сыт и никакого горя на душе нет.
   Вестница, улыбаясь, расставила по местам зельницы и подошла к нему:
   -Что ты же на меня так глядишь? Даже у Шалого не такие грустные глаза.
   "Разве грустные?" - не поверил про себя Яромир.
   Он пришел рассказать Девонне, что задумал отпустить лорда Эймера с письмом к королю вардов. Ему нужен был совет небожительницы. Девонна писала лучше и грамотнее, чем он. Они вдвоем уселись за стол с чернильницей и бумагой.
  
   На другой день Яромир сам поднялся на стену, чтобы предложить вардам переговоры. Он крикнул:
   -Король Нер! Давай встретимся на открытом месте. У нас в плену лорд Эймер.
   К воротам подъехал гонец. Яромир повторил, что отпускает пленника и передает с ним письмо королю.
   -Пусть король Нер потом съедется со мной между вашим станом и нашей стеной, - добавил он. - А если не хочет со мной, потому что верит, будто я колдун, пускай пошлет надежного человека, а я пошлю воеводу Колояра... - Яромир осекся, опустил взгляд. - Ну, и я надежного человека пошлю.
   Он спустился со стены, хмурясь и досадуя на себя за оговорку. Яромир уже не раз ловил себя на том, что думает: "Об этом надо сказать Колояру". Или: "С этим-то разберется Колояр". Он постоянно забывал, что бывшего каменщика с Витрицы, даргородского воеводы больше нет. Но теперь у Яромира впервые сорвалось его имя вслух - как о живом.
   Тела Колояра и дружинников, сражавшихся рядом с ним, до сих пор лежали в завале возле бреши в стене и защищали собой Даргород. Класть стену заново в виду неприятельского стана было нельзя. Поэтому защитники просто укрепили завал и набросали его повыше.
   Лорда Эймера вывели за ворота. Этого Яромир уже не видел, только знал, что по его приказу это делается сейчас. Скоро король Неэр получит письмо князя Севера с предложением короткого перемирия и открытого смертельного боя.
  
   Князь Кресислав лечил свою рану, лежа в трактире, где постоянно и жил. Он был ранен нетяжело, но, когда упал без помощи среди убитых, потерял много крови. За Кресом присматривал его стремянный и побратим. Ивор рассказал, как отвез его матери весточку.
   -Поехал обратно - а Даргород в осаде. Стал думать, как быть. Но ведь мы с тобой выросли в Анвардене. Я выдал себя за варда. Сказал, что хочу воевать против сына погибели. Сам думаю: пойдем на приступ - я к нашим перебегу.
   Кресислав хмыкнул:
   -Ты, брат, хитер. Я знал, кого к матери посылать.
   Ивор натянуто усмехнулся. Ему стало жаль доверчивого Креса.
   Тут же стремянный вспомнил, как все и всегда легко давалось Кресиславу в жизни. Он с детства был любимый сын у родителей. И король вардов Неэр задумал сделать его даргородским князем. И Крес жег деревни, разрушил Ирменгард, а богоборец его не казнил, а приблизил к себе. Как будто Кресислав заговорен, что все вокруг его привечают, награждают, выделяют среди прочих. Видать, ничего плохого с ним и быть не может...
   От своего побратима Крес получил горькую новость о смерти отца. Он сперва ничего особенного не почувствовал, только тихо сказал: "Отец уже старик был..." А вечером забежала Ликсена, чтобы сменить молодому князю повязку. Глядя, как она возится с холстами и мазями, Кресислав вспомнил родной дом, и крупные слезы потекли ему в мягкую, еще негустую бороду.
   Ликсена села возле него.
   -Что ты? Тебе так больно?
   -У меня батька помер, - сказал Кресислав.
   Ликсена сменила ему испачканную кровью повязку, немножко поговорила и даже вытерла слезы. Смущенный и утешенный Крес под конец стал улыбаться на ее слова.
   С тех пор он скучал без нее и ждал, когда Ликсена забежит снова. Крес быстро набирался сил. Ему надоело лежать, он жаловался Ивору:
   -Спать бы - да за ночь выспался...
   Но когда появлялась Ликсена, скуку Кресислава как рукой снимало.
   - Посмотри, может, у меня уже все зажило? - просил Крес. - А то я скоро стану, как жирный деревенский кот: только ем да лежу. Пора бы уже и когти поточить.
   - Ну уж, не обижай котов! - фыркнула Ликсена, раскладывая склянки и холсты. Рыже-полосатые волосы лекарки были перехвачены по лбу кожаным ремешком. - Они не только спят да едят, а еще мышей ловят.
   - Коты-то? - возразил Крес. - Они все больше сметану по чуланам промышляют. А вот кошки полосатые, деревенские - те очень хороши мышей ловить! Признавайся, ходишь по ночам на охоту?
   Круглые светло-карие глаза Ликсены весело блестели. Она показала Кресу язык.
   - А как же! Пока ты тут лежишь, всех мышей переловлю в округе.
   Ивор, глядя на них, думал: "Всегда ему все дается легко и даром. Даже раненый девушку себе нашел". Наконец Ликсена, закончив со всеми делами, убежала, напоследок скорчив Кресу смешную рожу. Тот широко улыбнулся ей вслед.
   - Правда, славная? - Кресислав посмотрел на своего побратима. - А ты чего хмурый?
   - Пока она не пришла, и ты был хмурый, - напомнил Ивор.- Хорошо тебе: тебя все любят, Кресислав...
   Крес задумался и признал:
   -Даже не знаю, почему так... Ну, тебя-то я, брат, не брошу одного.
  
   Среди холода и мрака северной зимы Неэр чувствовал себя одиноким. Его отец, лорд Торвар, не ведал сомнений. Он напоминал сыну, что все, сделавшие последний выбор в пользу света Престола, будут спасены Создателем после гибели мира. Вседержитель, стало быть, примет и недостойных. Значит, сомнения и колебания утратили смысл. Надо просто делать то, что должно.
   Епископ Эвонд был вечно взволнован и встревожен. Все, что он говорил, дышало таким пылом, что Неэр уставал его слушать. Бесконечная проповедь, пусть даже и от праведного человека, утомляла короля.
   Эймер, единственный близкий друг, пропал без вести.
   Неэр считал его погибшим. Что тот жив и будет освобожден, казалось уже невозможным. Но утром оруженосец привел Эймера в королевский шатер. Неэр шагнул к нему и застыл на месте. Перед королем стоял чужой человек.
   С равнодушным лицом лорд Эймер протянул Неэру запечатанное письмо.
   -Это от него, государь...
   Пытаясь поймать ускользающий взгляд своего друга, Неэр сказал:
   -Плен сломил тебя, Эймер. Отдохни. Потом мы увидимся.
   "Что еще за письмо?" - думал он, срывая печать.
   Письмо было написано ровным, красивым почерком, и грамотно составлено. Яромир предлагал больше не мучить людей сражениями и голодом и прекратить войну в Обитаемом мире, а встретиться - ему и Неэру - с войсками у Небесных Врат.
   "Если ты согласишься, - писал Яромир, - то давай примиримся до осени и приготовимся к битве. Собери самых верных своих бойцов, а я соберу своих. А там пойдем путем, которым когда-то прошел твой предок Ормин, моя жена тоже знает дорогу. И не будем нападать ни ты на мои земли, ни я на твои, а перенесем всю войну в Подземье и к Престолу. У Небесных Врат жди меня, если придешь первый, или я тебя подожду. Давай встретимся и заключим об этом договор. Если ты, государь вардов, согласен, мы дадим твоим людям зерна для посева, чтобы вам не голодать. Но сперва подпишись под договором и разоружи простых воинов, чтобы оружие оставалось у одних только твоих рыцарей. И зерно поклянись сеять, кроме той малой части, которая пойдет вам на жизнь".
   Неэр должен был спросить совета у магистра жезлоносцев Эвонда и у командора орминитов - своего отца. Король позвал их, показал послание богоборца.
   Епископ Эвонд посмотрел на свиток, как на ядовитую змею.
   - Никаких соглашений с Врагом Престола!.. Государь, это зерно, этот хлеб?.. - Эвонд не договорил, его круглые глаза под густыми, клочковатыми бровями выразили неизреченную тревогу.
   -Не отравлены же? - резко перебил Неэр.
   -Нет, но... Мы не можем взять хлеб из рук сына погибели! - сорвавшись на фальцет, крикнул епископ. - На его условиях? Сеять! Собирать в житницы! Питать мысли о том, чтобы осеменить бренный мир и чтобы он вновь родил!.. - от этого сравнения пожилой магистр залился краской.
   -А ты что скажешь, отец? - спросил король лорда Торвара.
   Тот спокойно ответил:
   -Мой сын и государь, я бы принял эти условия. Мы пойдем через Подземье путем Ормина Небожителя. Если Враг Престола дерзнет сделать то же и останется жив, мы встретимся с ним у Врат. Пусть лучшие из нас сразятся с лучшими из стана богоборца. Мне видится в этом и честь, и высший смысл.
   Худощавый и статный лорд Торвар посмотрел на сына-короля, почтительно ожидая его решения и одновременно ободряя едва заметным кивком.
   У Неэра сильно забилось сердце. Вот тот час, которого он ждал всю жизнь. Богоборец зовет его на битву у Небесных Врат. Мир выбрал себе защитником Яромира, а Престол - Неэра.
   -Я принимаю вызов князя Севера, - решил король. - Пришла пора готовиться к последней битве.
  
   Неэр не был уверен насчет судьбы лорда Эймера. Он хотел поговорить с другом наедине.
   Эймер сидел на лавке в своем шатре и встал навстречу государю. Его лицо выражало смятение.
   -Я рад видеть тебя живым, - сказал Неэр.
   - Ты король, - вдруг уронил лорд Эймер. - Ты должен меня судить и вынести суровый приговор. Пусть враги Престола видят, что не ты подослал меня к Яромиру с отравленным кинжалом, и что в твоих глазах я тоже преступник.
   Неэр покачал головой:
   - Я знаю. Но есть многое, что смягчает твою вину. Твоя жизнь вне опасности.
   -Сейчас, в наше время, когда жизнь ничего не стоит, когда умирают от стрел, от голода, в плену... - Эймер усмехнулся. - Лишь для меня ни у кого нет смерти. Ни Яромир, ни ты не хотите меня казнить.
   -Не говори так, Эймер! В самом деле, ты в отчаянии, на твоих запястьях еще отпечатки цепей. Пройдет время, и ты увидишь, что не богоборец пощадил тебя, но сам Вседержитель удержал руку твоих врагов, - горячо говорил Неэр. - Он сберег тебя для какого-то другого предназначения. Верь в это.
   Эймер поднял глаза:
   -Я опустошен. Я знаю, что нам запрещено отчаиваться: мы за все должны благодарить Создателя. Но, если можно, выполни мою просьбу...
   -Я обещаю.
   -Позволь мне вернуться в Орис-Дорм. Все, чего я могу желать, - чтобы никто больше не вспоминал моего имени.
  
   Много десятилетий на главной площади Даргорода стоял собор. Когда началась смута и, еще до Кресислава, даргородским князем объявил себя Яромир, в храмах Севера часто стали являться грозные вестники и совершаться ужасные знамения. Где-то небожители низводили с неба огонь на засеянные поля, где-то поразили непокорных болезнями или мечом. Тогда Яромир приказал закрыть храмы и разрушить алтари, чтобы вестники не могли больше являться. В ответ прошел слух о пророках и чудотворцах именем Вседержителя. "От кого увижу разбойничьи чудеса, от которых хлеб горит или люди болеют - не ждите пощады, вот сук, а вот веревка!" - обещал Яромир.
   Но небесные кары, что раньше вызывали у людей трепет, теперь породили возмущение. Прежде чем князь Яромир объявил свою волю, в иных приходах народ уже сам свергал алтари и с кольями выходил против посланцев небес с их карающей силой.
   Вскоре в сельских храмах обвалились крыши и выросла трава. Городские были заколочены, либо в них разместили склады.
   Но нынче утром даргородцы услышали звук колокола, похожий на тот, что в прежние годы созывал народ к службе. Над площадью кружили встревоженные голуби. Люди собрались во дворе перед собором.
   Яромир взошел на крыльцо и с силой рванул на себя доски, которыми был заколочен вход в храм. Он сорвал их руками, без всякого лома. Двери распахнулись настежь, изнутри повеяло холодом и сыростью.
   Стоя спиной к черному провалу входа, Яромир достал грамоту, по которой собирался читать. Он говорил не от себя, а то, что решено было на совете. Девонна и Брослав записали все это, как надо: слово Даргорода и прочих северных земель к Вседержителю.
   Богословы считали, что Вседержитель знает все, совершающееся не то что на площади, но даже и втайне. Но Яромир читал свою грамоту на пороге храма, во всеуслышание.
   -В писании сказано, что накануне конца люди пойдут войной на небесный Престол. Вседержитель! Мы не верим в твое всемогущество, хотя слуги Престола даже твои поражения пытаются перетолковать к твоей славе. Мы не хотим воевать с небожителями. Ты правишь ими и благословенной землей у Престола - и правь. Но Обитаемый мир оставь нам! Говорят, ты хочешь пересоздать наш мир так, чтобы все в нем было тебе угодно, и все, что тебе угодно - благо. Но мы не думаем, что для нас это благо, так что не хотим ни умирать, ни мучиться за него.
   Если ты способен творить миры, лучше уйди и сотвори себе другой мир, где изначально все будет по-твоему. Можешь взять с собой те народы, что пойдут с тобой добровольно. Мы примиримся с Престолом, если ты снимешь с нас бремя своей власти. Не должно быть в Обитаемом мире ни тебя самого, ни Князя Тьмы, которого ты создал, ни подземной Тюрьмы для твоих врагов.
   Люди в толпе стали переглядываться: неужели Вседержитель отменит установленные века назад законы?
   -Если ты готов договариваться с людьми, пошли вестника. Даем тебе день и ночь на раздумье. Явится вестник - мы выслушаем, что он нам скажет. Если же ты не хочешь решить дело согласием, тогда, получается, ты враг мира и наш враг. И мы пойдем на тебя войной, как и написано в твоем же писании.
   Яромир всмотрелся в темноту храма. Там было тихо, как в склепе. Какое-то время слышались только крики ворон и грачей, что вили гнезда на деревьях вокруг площади. Серое, низкое небо казалось пустым. Яромир вздохнул и стал спускаться с храмового крыльца.
   - Все слышали? - на крыльцо поднялся Радош, и крикнул громко, так, что голос отозвался эхом от окружавших площадь домов. - Не будет до завтра ответа - начинаем собирать войско. Назад пути уже нет.
  
   Наконец высохли дороги. Король Неэр отошел от стен Даргорода. На освобожденных землях начались полевые работы. Весна выдалась тяжелой и скудной: из запасов прошлого года часть дали в помощь Звониграду, часть - королю Неэру, чтобы варды согласились на перемирие. Простонародье понимало желание своего князя купить мир. Лучше уж потерпеть и подтянуть пояса, чем воевать в короткие дни пахоты и сева. "Войны не будет, - обещал Яромир. - Я поведу дружину к Небесным Вратам, а на земле больше не станем лить кровь".
   В Даргород приехала хозяйка Кейли. Еще раньше она проводила в ополчение всех своих старших детей, а теперь сама собралась в город и привезла Шалого, Мышонка и маленького Креса, который скучал по матери. Поселившись в своей прежней пристройке, Кейли снова собрала семью. Правда, Элст и Нейви жили в дружинном доме, Лени - с целительницей Ликсеной при больнице. Но с возвращением Кейли они вновь почувствовали, что все в сборе.
   Хозяйка снова пригрела Девонну. Девонна редко ходила в больницу: она дома готовила отвары, мази и зелья. Кейли по-прежнему взялась помогать ей по хозяйству. Яромир с дружиной в это время работал на восстановлении крепостных стен. Ополчение разошлось по родным деревням - пахать.
   Приходя домой, Яромир заставал жену и сына, чувствовал запах целебных отваров и трав, и запах разогретого кушанья. Перемирие перед походом было похоже на обыкновенный мир. Девонна иногда мечтала:
   - После войны я украшу весь дом, натку полотна, вышью.
   -Да, - подтвердил Яромир. - И по-прежнему будешь лечить больных и составлять зелья. А я? Я ведь раньше учился. Недолго, но до сих пор еще что-то помню. Знал наизусть куски поэм на древнесовернском... Я хотел знать больше, Девонна. Это все понадобится опять, если Обитаемый мир останется людям. Может, тебе тогда будет нужен помощник, чтобы надписывать склянки и тереть корешки? - он рассмеялся.
   Девонна подошла к мужу, который после ужина сидел за столом.
   -Ты знаешь больше, чем тебе кажется, Яромир. Я сотни лет жила у подножия Престола, мне известны и все языки, и устройство мира. Я часто удивлялась твоим мыслям и поступкам, они учили меня чему-то новому. Хочешь, теперь я буду тебя учить?
   Яромир поднял голову.
   -Да, Девонна. Да. Я буду стараться.
   С тех пор хозяйка Кейли, заходя, чтобы принести обед или просто проведать Девонну, часто видела, как небожительница и князь Севера сидят в большой комнате за столом, при свече.
  
   Поздним вечером Яромир заканчивал свой урок - переписывал отрывок из книги, а маленький Крес играл рядом с развалившимся на полу Шалым, и Девонна тихонько разговаривала с ним.
   С Девонной они подолгу говорили о миропорядке, о роли в нем Вседержителя, о предназначении человека в жизни и после жизни. Их обоих волновало, каким будет мир, если в нем не будет высших сил. Что станет с благословенной землей у подножия Престола, что будет с теми, кто попал в Подземную тюрьму?
   Небожительница вспомнила неизвестные смертным века.
   -Когда Князь Тьмы увел с собой часть моих соплеменников, он обещал, что в Обитаемом мире они станут могущественны. Поэтому - говорил Князь Тьмы - Вседержитель и запретил нам путь туда. Но когда небожители сошли в мир, они не обрели могущества. Они испугались Обитаемого мира, силой попытались пробить себе дорогу назад на небеса, были побеждены и сброшены в Подземье. Однако и я небожительница, которая ушла в мир, но я не утратила ни сияния, ни волшебной силы. Когда я ушла с тобой в Обитаемый, я открыла в нем настоящий, живой родник творческой силы. Он исцелил тебя от раны и яда. Он был в мире всегда, но небожители, придя в мир, не нашли его и даже не стали искать. Они испугались природы мира и попытались вернуться к Престолу. А я полюбила тебя, человека, и нашла общий язык с земнородными. Вот почему я не утратила ни сияния, ни волшебной силы.
   Яромир внимательно слушал. В рассказе Девонны о прошлом вырисовывалось для него будущее мира.
   -Потомкам падших небожителей - людям - Вседержитель дал надежду после смерти вернуться к Престолу. Подземье стало ловушкой для тех, кто не заслужил этой милости. Не будь Подземья, кто знает, куда бы лежал после смерти их путь? В какие пределы? Чтобы не выпускать смертных, держать их судьбу в своих руках, Вседержитель и создал подземную тюрьму: как препятствие на запредельной дороге.
   - Вот и Грено говорил, что Вседержитель не может справиться с человеческой свободой, -кивнул головой Яромир. - И что он даже не всемогущ, потому что всемогущества вовсе не может быть.
   - Вседержитель хочет управлять всей вселенной, - вспоминала Девонна. - Нас учили, что он создал все из ничего. Что без него, вне его ничего не было и не могло быть. Но тогда не было бы и свободы. Мы могли бы выбирать лишь между тем, что исходит от него, и тем, что исходит от него же. Поэтому я думаю, что вселенная была всегда и живет по своим собственным законам. И свобода в нас - не дар Вседержителя, а неподвластное ему самому свойство вселенной.
   - Но небожители и в самом деле верят, что у них нет свободы воли? - спросил Яромир.
   - Да, небожители верят, что свободу воли они применили один раз и навсегда: когда отказались идти за Князем Тьмы. Они сделали выбор в пользу покорности и в награду стали способны творить только то, что угодно Вседержителю. Считается, такими же сделались бы и люди, спасенные после конца света.
   Нам, небожителям, было легко поверить, что мы уже не можем делать выбор, - продолжала Девонна. - Ведь мы не совершали никаких дел, за которые должны будем отвечать. Мы веками ничего не меняли, а только украшали себя и свои дома. Мы не нуждались друг в друге, потому что каждый имел все, что нужно. Без тебя весь мой выбор сводился к тому, какие цветы посадить в саду: красные или синие, и какую сделать вышивку. Если бы не ты, я бы так никогда и не узнала, что сама могу выбирать свой путь.
   -У меня никого не было, Девонна, я не знал, куда мне идти. Но тут ты сошла ко мне прямо с облака, - сказал Яромир.
   В дверь постучали. В горницу заглянул дружинник.
   - Там старый бродяга пришел. Ищет князя, говорит, что он бывший король вардов Олверон. Помешанный что ли? А и правда вард. И шел оттуда, похоже...
   - Голодный? - встрепенулась Девонна. - Надо спросить матушку Кейли, не осталось ли что от ужина, или я каши сварю.
   Яромир оторвался от книги. Впрямь, если бродяга считает себя не меньше как прежним королем вардов, то где же ему еще ночевать? Только у князя Севера. Стало быть, пусть приходит, как-нибудь найдется место и для него.
  
   В юности Олверон любил все древнее. Он сам нанял мастеров и оплатил работу по восстановлению старинных фресок в главном соборе Тиндарита. В ответ анварденскому меценату город преподнес эскиз знаменитого оргонтийского мастера Эласедеса "Идущий в метели". Молодой король-книжник у себя на родине под Анварденом прочел небольшую закрытую лекцию в монастыре: он доказывал, что в действительности на картине изображен богоборец.
   "Идущий в метели" был высокий русоволосый человек с дубовым посохом в руке, с бородой и серыми глазами. Волосы падали ему на плечи из-под шапки и смешивались с черным мехом - оторочкой плаща. Вокруг него клубился настоящий водоворот снега.
   -Я убежден, что в конце жизни Эласедес задумывал полотно о богоборце, - объяснял Олверон. - Посмотрите на эскиз. Первое, что бросается в глаза, - шрам на щеке. Взгляните на ладонь, в которой Идущий держит посох. Видите, какой разворот: мэтр хотел, чтобы мы обратили внимание на тыльную сторону. На ней - какой-то значок, который, по моим предположениям, не что иное, как выжженное клеймо. А теперь заметьте, как Идущий держит другую руку. Он сунул ее за пазуху, под полушубок. Кажется, что он греет ладонь. Но если вспомнить, что против сердца сына погибели должно находиться еще одно страшное клеймо - знак подземной Тюрьмы - мы вправе будем предположить: он держится за сердце, ощущая жжение и боль. Эласедес никогда не был на севере. Понятно, что перед нами не его личные впечатления, а некий известный сюжет. Я утверждаю, что это сюжет из писания. "Идущий в метели" в действительности богоборец. Попытаемся понять, что именно заставило великого художника обратиться к этому образу?...
   ...Тогда, в юности, все казалось Олверону проще, чем теперь. Способность богоборца восстать и избрать для себя вечную гибель и муку казалась ему отблеском славы самого Вседержителя. Ведь он мог бы и богоборца спасти насильно, изменить его душу, даже превратить в лучшего из своих слуг. Вечное осуждение богоборца представлялось юному Олверону как принятие Творцом свободного выбора своего творения.
   Но впоследствии Олверон задавал себе и другой вопрос. Почему мироздание устроено так, что эта ценная, неприкосновенная свобода так ужасно карается? С тех пор Олверон много думал о возможности спасения для богоборца. Он столько читал о несчастном заступнике мира, что представлял его перед своим мысленным взором яснее, чем сам Яромир мог представить собственное лицо.
   Дела правления никогда не занимали короля Олверона. В глубине души он считал, что безразлично, какие решения принимает король накануне конца света. Олверон передал корону племяннику, считавшему иначе. А сам Олверон, уже в преклонных годах, затворился в монастыре.
   Во всем мире начались голод и смута, потом война. Олверон узнавал обо всем только от послушника, приносившего ему поесть, и из бесед с настоятелем. Иногда приезжал король Неэр, пока не ушел воевать на север.
   Все с большей горечью Олверон думал, что люди сражаются, страдают, совершают выбор, а он навсегда затерялся в сумрачной келье.
   Наконец затворник и бывший король Олверон написал письмо, где говорилось о его добровольном уходе из монастыря. Утром явившийся с завтраком послушник увидел письмо Олверона на столе в келье и отнес его настоятелю.
  
   - Я читал о тебе в писаниях и во многих трактатах. Наверное, я знаю все, что когда-либо предсказывали или предполагали о богоборце. Однажды я понял, что слишком много думал о тебе: из-за этого у меня появилось то, что я должен тебе сказать.
   Странника усадили за стол поближе к печке. Его сбитые, промокшие башмаки Девонна унесла сушить. Светло-голубые глаза Олверона еще слезились от холода и ветра, совсем поседевшие волосы, коротко подстриженные в монастыре, отросли за время пути и обрамляли его изможденное лицо.
   Его взгляд остановился на раскрытой книге, которую освещала оплывающая свеча.
   -Что ты читаешь, князь? - спросил он Яромира.
   -Я учусь, - ответил тот.
   -Зачем? - спросил Олверон. - Ищешь способа победить?
   Яромир не ожидал, что из его занятия гость сделает такой вывод.
   -Да нет. Учусь... учу себя, вот и все, - неумело объяснил он. - А зачем ты, лорд Олверон, осмелился на такой трудный путь до самого Даргорода?
   Яромир еще не знал, что кто перед ним, бывший король или безумный бродяга, но назыал его так, как тот назвался сам.
   -Я хотел уговорить тебя совершить великую жертву ради людей, - просто, как о давно решенном, сказал Олверон. - Последние дни Обитаемого мира стоят людям очень многих страданий. Ты успешно обороняешься от короля Неэра. Этим ты продляешь последние дни. Нищета и разруха усиливаются. В войну втягивается все больше народа. Отчаяние, голод и страх порождают невиданные преступления. Ты должен пожалеть людей. Неужели ты думаешь, что на самом деле победишь Вседержителя? Он испытывает нас и молчит, не совершая ни единого чуда. Ты обольщаешься верой в успех. Глядя на тебя, обольщаются простые люди. Они думают: князь Севера побеждает в боях, в его краях строят дома и пашут землю, у него самого родился сын. Ты грозишь Вседержителю у дверей опустевшего храма. Люди начинают верить тебе и идут на гибель. Но так сложилось, что именно ты мог бы совершить подвиг, равного которому не совершал еще ни одни человек на свете.
   -Какой? - спросил Яромир.
   -Ты бы мог принести себя в жертву за всех людей, - произнес Олверон, вглядываясь в лицо князя Севера. - Ты ведь человек, а не порождение тьмы, как о тебе говорят слепцы и невежды. Ты в силах прекратить и войну, и последние мучения мира. Сдайся... отдай себя на суд верных. Да, тебя осудят на смерть, и этим ты приблизишь конец. Да, тебя ждет тюрьма в Подземье, самые страшные нижние ярусы. Но скольких ты спасешь этой ценой! С тобой на земле закончится соблазн, доверившиеся тебе, быть может, успеют раскаяться. Ненависть, разруха и нищета канут в бездну вместе с Обитаемым миром. Настанет благословенное царство Вседержителя, в котором восторжествует наконец его воля. - Олверон склонил голову. - Я понимаю... Ты думаешь: что за дело до этого будет мне самому на нижнем ярусе подземной тюрьмы? Я сам не знаю, почему я осмеливаюсь просить тебя об этом. Но, может быть, видя твою любовь к людям, Вседержитель смягчится и к тебе. Я не смею надеяться. Но сверх надежды во мне живет дерзновение о твоем спасении.
   Яромир глубоко задумался. Они с Олвероном сидели за столом, глядя друг на друга через свечу.
   -Ты ошибаешься, лорд Олверон. Если меня казнят, начнется конец. Воинство небожителей сойдет на землю... Я про это читал. Но за Обитаемый мир заступятся князь Влашко и храбрые звониградцы. Будет держаться Крес - не мой маленький сын, а даргородский князь, - и его дружина. Люди не за меня дерутся, лорд Олверон. Они сражаются за наш мир, который им больше по душе, чем чужой человечеству свет Престола. Не они со мной, - понимаешь ли ты это - а я с ними. И я останусь с ними до конца, каков бы он ни был....
   Из-за тонкой перегородки вышла Девонна. Она укладывала спать Кресислава. Небожительница подошла к столу и осталась стоять перед Олвероном в свете оплывающей свечи.
   - Я все слышала, - сказала она. - У нас тесно, и поэтому все было слышно. Ты говорил о моем муже, - обратилась Девонна к Олверону. - О его жизни и смерти, о его вечном наказании. Поэтому и я вправе сказать свое слово.
   Девонна продолжала, не отводя взгляда от печального лица гостя:
   - Люди сделали выбор, и им есть, за что воевать. Но в мире живут не только люди. Я была вестницей Престола. Теперь я говорю как вестница мира, который зовет Яромира Заступником и надеется на него. Обитаемый мир, его земнородные дети, и полукровки, и великаны-стьямма, деревья леса и старые горы - они ждут от Яромира защиты. И наш сын тоже. Я предостерегаю своего мужа от этого шага, к которому ты призываешь его. Хотя и тогда я бы пошла с Яромиром на нижние ярусы Подземья.
  
   Часть 6
  
   На темной озерной глади качался венок из белых цветов. Не тонул. В воде отражались луна и звезды, и венок, проплывая, улавливал их отражения. Следом плыл второй. В заводи плескалась рыба.
   С берега слышался смех:
   - Смотри, твой венок поймал луну!
   - А твой - большую звезду!
   Неясные фигуры вырисовывались в камышах: взявшись за руки, у самой кромки стояли двое. У девушки - ожерелье из кувшинок, распущенные волосы усыпаны блестками светлячков. У юноши в руках тростниковая дудка.
   Они следили за венками, а потом юноша начал играть на дудке. Из воды высунула блестящую мокрую голову водяная крыса, вокруг нее разошлись круги. Девушка стала танцевать, кружась у самого берега, потом ступила в озеро. Вдруг оба замерли, мелодия смолкла, девушка быстро вернулась на берег:
   - Там кто-то есть!
  
   Тьма была темнее, чем ночь, чем сумрак самой глубокой пещеры. Среди этого мрака тускло горел факел в руке беглеца.
   Овраги и рвы пересекали голую равнину. Ни былинки, ни ручья не могло быть на этой земле - ничего, чем утолить жажду и голод.
   Присев отдохнуть, человек от усталости ненадолго впал в забытье. Факел погас. Беглец очнулся, ощутив, как наваливается мрак. С усилием заставил себя встать. Нащупал рукоять еще одного факела, а использованный зашвырнул во мрак. Если он и упал где-то неподалеку, этого было не услыхать: тьма глушила все звуки. Но пора было идти. Хоть ползти, нащупывая дорогу руками...
   Беглец сделал несколько шагов. И вдруг на него обрушились звуки. Плеск воды, шелест ветра в ветвях - ему показалось, что он оглох от них, так давно он их не слышал. Над головой вместо черной бездны сияли звезды и луна, впереди, среди неясных очертаний деревьев, блестело озеро. А прямо под ногами журчал ручей. "В Подземье нет звезд! Это морок. Здесь не может быть неба!" - бормотал беглец, а сам, упав на колени в мягкий мох, опустил лицо в бегущую воду и пил долго, не веря сам себе и повторяя мысленно, что это, должно быть, ловушка, коварная западня. Или это свобода? Но нет, у выхода из Подземья должно быть болото, там стоит вечный туман.
   Человек не знал, что из ветвей ивы за ним следят две пары глаз. "Черный! Чужой!" - одними губами со страхом проговорила девушка, едва пришелец поднял наконец от ручья мрачное лицо, на котором глаза казались пустыми впадинами, как глазницы черепа.
   Девушка вздрогнула и прижалась к своему другу. Чужак был огромного роста, со всклокоченными, спутанными темными кудрями. Грязная одежда висела лохмотьями, вместо пояса стан обмотан был цепью, а в руке - железный крюк, страшное, невиданное оружие.
   Чужак направился к озеру. Юноша и девушка скользнули в зарослях следом за ним.
   - Он печальный, - наконец пришла к выводу девушка.
   На угрюмом лице человека стояла печать вековой тоски. Он погладил руками кору одной из ив, сорвал стебель осоки. Все казалось живым. Созвездия не были похожи на земные, но путник думал: "Может быть, я просто забыл, какие они там? Ведь столько веков прошло".
   Человек сел, прислонившись спиной к прибрежному валуну. Легкий ветер шевелил его волосы. Его вновь охватило короткое забытье. Проснулся он от дождевой мороси. Человек протер глаза и внезапно увидел перед собой большой лист лопуха с крупными бледноватыми ягодами земляники.
   - Кто здесь?! - сипло вырвалось у него.
   Лишь ветер шумел в тростнике. Совсем не насытившись, путник съел ягоды. Он наломал сучьев на факелы и, с тоской взглянув последний раз на блестевшее под луной озеро, пошел прочь.
   Внезапно исчезло небо, словно кто-то стер его тряпкой, и снова над головой зияла беззвездная бездна. Вокруг не было ни деревьев, ни ветра, ни светлой летней ночи. Только мгла...
  
   А юноша и девушка сидели на берегу. В сумраке над кронами деревьев носились летучие мыши.
   - Он ушел туда, где темно, - говорила девушка, доплетая венок из ночных фиалок. - Ты не знаешь, почему вокруг так темно? Как ты думаешь, Райн, он еще вернется?
   Девушка встала и сделала несколько шагов в сторону поросшего цветами холма, который у самых ее ног обрывался в ничто.
   - Не ходи, Май! - с тревогой окликнул ее друг. - Вдруг ты потеряешься? Наверно, он вернется обратно. Там же ничего нет.
   - Откуда он взялся, как ты думаешь? - спросила девушка.
   - Не знаю! Ведь и мы не знаем, откуда взялись. Откуда мы здесь, Май?
   - Я не помню, - засмеялась девушка, надевая венок.
  
   Теплым днем в Даргород прискакал Мирко. Он привез радостные вести: Звониград снова в руках князя Влашко. Южные рубежи укреплены. Мирко пришлось несколько раз от начала до конца рассказать о сражении: первый - Яромиру, другой - в дружинном доме, третий - семье хозяйки Кейли, к которой он забежал сразу же, как освободился. Мирко привез хозяйке подарок - пестрое, как летний луг, тканое покрывало и резной костяной гребешок для Лени. Мирко ехал с войны, его небогатые подарки были только знаком, что он помнит свою вторую семью.
   -Кто же это соткал тебе? - Кейли со знанием дела разглядывала и ощупывала покрывало. - Не невеста ли?
   Мирко улыбнулся:
   -Мать. А невеста-то... Она Звониград защищала вместе со мной.
   Мышонок, затаив дыхание, ждал истории про битву. Мирко повел речь о том, как обоз и сопровождавший его отряд великанов ночью подошли к морю. Со стороны побережья в катакомбы под городом вел тайный ход. Всю ночь великаны и воины князя Влашко разгружали обоз.
   -И вот через три дня наши подготовились и в полночь вышли из катакомб...
   Мирко и в бою оставался гонцом при князе. Влашко послал его сперва к отряду, бившемуся у восточных ворот, с приказом прорываться на площадь, а потом к великанам. Князь знал: звониградцы и в темноте не заблудятся на родных улочках. Только великанам в городе нужен был проводник.
   Великаны кинулись в бой, как сходит лавина в горах Альтстриккена. Их вела могучая женщина - вождь Тьелвис. Ее внучка Дригген защищала свою суровую бабку сбоку. Мужчины и женщины стьямма плечом к плечу в полном безмолвии, под топот собственных ног, врубились тяжелыми секирами в ряды врагов.
   Звониград находился в руках у трех князей Соверна. Воины из Оргонто, Флагарно и Селлы, захватив в свое время крепость, показали великодушие. Они не проявляли особой жестокости к "народу богоборца" и поэтому не вызвали к себе непримиримой ненависти горожан. В бою они дрались упорно и храбро, и, впечатленный их отвагой, Влашко предложил врагам почетные условия сдачи: покинуть город, не складывая оружия. Князья приняли условия и отступили, оставив звониградскую землю ее защитникам.
  
   А на востоке шла страшная смута. Столкнулись город с городом, племя с племенем и семья с семьей. Распря шла за источники воды, за богатые оазисы. Малейшее различие в вере, в исполнении обряда служило началом войны на уничтожение. Расставшись с Яромиром, Джахир вместе с певцом Нимраном шесть лет странствовал по этой политой кровью земле. Иногда их спасало то, что бродячий певец во всех странах востока считается неприкосновенным: он "мэшиг", безумец, живущий в мире грез. А иногда спасением было лишь мужество и воинское искусство Джахира.
   Нимран учил его игре на дияре, пению и искусству стихосложения. "Ты должен чувствовать свой дияр и уметь найти любой лад с закрытыми глазами", - говорил мастер. Часто Нимран задавал урок, бросив: "Хамсин" или "Ночь". Джахир закрывал глаза и внутренне слышал звуки пустынного ветра, шорох песка под брюхом скользящей во мраке змеи, видел тени барханов под луной - и играл это. "Ты должен уметь сыграть все вокруг, - повторял Нимран-саби. - У мира есть душа, и язык у него есть, он говорит с людьми. Стань голосом мира". Джахир играл, и ему казалось, что он знает, как зарождается в пустыне день, как бьет в оазисе ключ, как идет на охоту желтый лев. "Но и у сердца человека есть голос, хотя часто люди не слышат друг друга. Ты должен уметь сыграть и сердце человека. Должен сделать песню из любого слова, из всякой новости, услышанной на базаре, - учил его Нимран. - Одиночество, радость путника при виде зеленеющих пальм, ярость битвы, тяжесть труда - все это ты должен сыграть и спеть".
   Нимран был убежден, что у подножия Престола люди не будут счастливы никогда.
   -Говорят, мы ведем род от падших небожителей. Но мы не похожи на небожителей. Если наши предки и были ими, Обитаемый мир переплавил нас. Благословенный край Вседержителя - чужбина для людей. Те, кто рвется туда сейчас, ищут спасения от нынешних бедствий и невзгод. Но мы не сможем жить без этого палящего солнца, которое сделало нашу кожу смуглой, без лая шакалов по ночам, без благоговения перед глотком воды, утоляющим жажду. Вседержитель не сумеет уничтожить Обитаемый мир, пока не убьет его в каждом из нас. И, поверь, когда придет время этого последнего конца света - в нашей душе - нам будет стократно хуже, чем пленникам Подземья.
   Нимран-саби умер от укуса змеи, которая ужалила его во сне во время ночлега в пыли у дороги. Джахир остался бродячим певцом и на пороге конца пел обо всем, о чем научился петь.
   Он уехал на север не только с мыслью послужить Омиру-саби. Джахир поверил Нимрану, что люди в мире - не жалкое искажение замысла Творца, не его падшие творения, а новый, свободный род. И целью его не может быть исполнение воли Вседержителя и обеспеченное свыше счастье у подножия Престола. У людей другая цель. "Какая?" - думал Джахир. Он и собирался об этом узнать, сражаясь за Обитаемый мир.
  
   В те дни у славной хозяйки Кейли появилась еще одна забота: бывший король Олверон. В первую ночь, после долгого разговора с Яромиром и Девонной, Олверон у них и переночевал. Но за тревоги и тяготы дальней дороги старый книжник расплатился здоровьем: болели ноги, начало сдавать сердце. Хозяйка Кейли, которой Девонна сказала, кто этот бродяга на самом деле, всплеснула руками. Бывший король в народе считался чудаком, но его не за что было ненавидеть, и его правление было легче правления Неэра. Кейли забрала своего бывшего государя к себе. Она перестирала и починила его одежду, подобрала и подшила сменную, взяла у Девонны травы, помогающие при болях в сердце, и сама заваривала их по часам. Она все боялась, что бывшему королю недостает привычных удобств, слишком скуден обед, жестка постель. Тот с трудом убедил хозяйку, что долго жил затворником и не нуждается в мягких перинах.
   Через неделю к Кейли заглянул Яромир. Олверон сидел за столом и читал. У него в руках была не книга, а рукопись Нейвила, его поэмы. На столе дымилась кружка с травником. Яромир огляделся и спрятал лукавую улыбку в усы. Что-то подсказывало ему, что хозяйка в своей неуемной жажде собирания семьи усыновила уже и бездомного отрекшегося короля.
   -Я не помешал, лорд Олверон? - спросил в дверях Яромир.
   -Проходи, князь, садись, - ответил книжник, глядя на него отсутствующим взглядом: Олверон не знал, что перед ним и есть герой поэмы молодого стихотворца, и был весь поглощен рукописью.
   -Я вот по какому делу, - усаживаясь на лавку, сказал Яромир. - Как мы будем теперь с тобой, лорд Олверон? Отправить тебя назад в Анварден не так-то просто. Надо просить короля Нера, чтобы прислал за тобой своих рыцарей, - а это гонца к нему слать. Дорога далекая, опасная. Пожалей письмоносца. Мы осенью идем в поход на Престол. Ждать осталось недолго. Поживи пока в Даргороде. Думаю, к будущей-то весне все наверняка решится: стоять ли миру, или мне греметь цепями в подземной тюрьме. Так зачем же зря посылать гонца, чтобы он только измучился и головой рисковал?
   Олверон покачал головой:
   - Ты прав, князь Севера, подождем. Я буду молить Вседержителя о... - он чуть не сказал: о тебе, о твоей удаче, - но виновато улыбнулся и умолк, понимая, как это неуместно.
  
   Яромир собирал войско, чтобы идти в Подземье. Он отбирал лучших, которые и против демона, и против небожителя выстоят, не побегут. Яромир сам испытывал желающих присоединиться к дружине, и для принятых тут же начинались учения. Из Звониграда вернулись великаны. Мало того, приехал сам храбрый князь Влашко с тремя сотнями отборных бойцов. Яромир с Девонной и вся дружина встречали его у городских ворот. Горожане тоже сбежались смотреть на звониградского витязя. Влашко соскочил с седла, они с Яромиром сошлись лицом к лицу, обнялись и отстранились, любуясь друг другом, как братья, которые не виделись несколько лет.
   Войско росло и готовилось к походу. Яромир, как в юности, целыми днями теперь пропадал на ристалище. Перед походом ему пришло в голову провести игрища, и он назначил день - осеннее равноденствие.
  
   Над степью низко плыли клочья тумана. Спускалась ночь. Рыцари в темных плащах у костра молчали. С каждым днем страх все больше обессиливал их.
   Всю весну и начало лета они были в пути. Король Неэр и епископ Эвонд призвали их, когда войска вернулись в Анварден. Десятеро жезлоносцев высокого ранга стояли, склонив головы, посреди огромного зала.
   - Приближается страшный суд, - говорил Эвонд, беспокойно шагая по мраморному полу. - Сын погибели изгнал с севера богоизбранную власть, разрушил храмы и алтари, разграбил чужое имущество! На его совести - слезы вдов и сирот, которые лишились защиты благородных и опеки имущих сословий! Опора его власти - ублюдки земнородных, неверные слуги, плохие работники, всякая голь и шваль! Уже не последние годы, - истекают последние месяцы! От нас зависит опередить Врага Престола, встретить его у небесных Врат и нанести удар. Но после того как много веков назад Ормин ушел из этого мира, никто не ходил его путем, поэтому нам неведом вход в Подземье. Известно лишь, что это - в Волчьей Степи. У вас достаточно времени, чтобы разведать дорогу и вернуться обратно. Вы - лучшие, вы - храбрейшие воины Престола. Многие из вас могут не вернуться. Никому не ведомо, какие полчища нечисти заполонили Степь. Там, в преддверии преисподней, особенно могущественны силы зла. Но всякий погибший или пропавший в этом походе обретет славу и великую награду.
   Жезлоносец Клевен с непроницаемым лицом стоял среди других. Побывав в плену, он стал еще более замкнутым. Он был одним из тех, кого магистр Эвонд собирался послать в опасную разведку.
   Вскоре маленький отряд отправился в Волчью Степь, в надежде, что им удастся узнать, увидеть, угадать или выпытать у местных племен дорогу к воротам Подземья.
   Степь была живой и чужой. Жезлоносцы за годы служения Ордену научились обнаруживать присутствие нечисти. Но здесь не просто водились земнородные - казалось, они были повсюду. То перед конным отрядом вдали возникала неподвижная серая фигура, то в воздухе кружили стаи светящихся бабочек, то под ногами коней вились темные воронки пылевых вихрей.
   Каждый в отряде все сильнее ощущал свою затерянность и одиночество. Чудилось, Вседержитель никогда не заглядывает в эти края. Клевен рубил мечом крутящиеся вихри или посылал стрелу в тех, чьи глаза сверкали в ковылях; он желал показать, что за жезлоносцами стоит сила. Степь же, похоже, даже не замечала потери.
   Изредка отряд встречал стоянки кочевников. Кочевники указали направление - к горам.
   - Зачем вы едете в плохое место? - спрашивали кочевники. - Разве вы пришли освободить предков? Там всегда туман. Ноги вязнут в болоте. В урочище есть большая черная дыра в земле, и страшные демоны подстерегают там. Они хотят схватить человека и утащить под землю.
   - Вот уже в котором стойбище поминают об этих демонах, - хмуро произнес переводчик. - Хвала Вседержителю, мы напали на след.
   - Мерзкое место, - переговаривались рыцари у костра. За день пути глаза уставали смотреть на бескрайнее море ковыля, по которому бесконечно и однообразно гонял волны ветер. - Здесь нельзя жить человеку.
   - Скоро тут все будет уничтожено. Для таких мест и приготовлен небесный огонь, - напоминал Клевен.
   Наконец вдали показались очертания гор, и степь перестала быть живой. Земнородные твари больше не показывалась - как вымерли. Отряд подошел к "плохому месту" так близко, что стал виден клубящийся туман. Вечером разбили шатры. Клевен чувствовал, что его рыцари скованы страхом перед урочищем, где царствует смерть.
   Клевен приказал поставить часовых, а сам решил попытать судьбу. До болота, где, может быть, лежит вход в Подземье, полдня пути. К вечеру он успеет вернуться.
   Жезлоносец один отправился в самое сердце тумана, и ему все больше казалось, что это не туман, а вечная тьма. Вдруг лошадь под Клевеном попятилась и жалобно заржала. Тот понял, что животное ни за что не пойдет дальше. Он спешился и двинулся вперед сам. Ветер гнал клочья тумана над головой, то заслоняя, то открывая красное тусклое солнце. Ковыль больше не рос: вокруг только голая земля, которая стала зыбкой; начиналась вонючая топь.
   Черная фигура выросла перед рыцарем внезапно, как будто сплотилась из темноты и тумана. Клевен выхватил меч. Косматый, оборванный незнакомец с провалами вместо глаз сжимал в руке оружие тюремщика - железный крюк.
   - Во имя Престола! С дороги! Властью Вседержителя! - громко повелел Клевен, занося меч.
   -Кто ты?! Дай мне пройти! - хрипло сказал демон на древнем наречии вардов.
   -Я рыцарь Жезла, темная тварь!
   -Пусти. Я человек, - был ответ.
   Только теперь Клевен понял, что чудовище не сторожит вход, а само хочет выйти из бездны в Обитаемый мир.
   -Отправляйся во мрак! - меч рыцаря рассек воздух в волоске от головы выходца из Подземья.
   Ноги у обоих вязли, болотная жижа хлюпала. В сумраке у демона горели глаза. Он отбивался тяжелой цепью и ржавым крюком. Удар цепи по латной рукавице выбил меч из рук жезлоносца. Клевен выхватил длинный кинжал. Но демон обошел его сбоку, и крюк вонзился рыцарю в горло под самым подбородком.
   ...Когда бившееся в предсмертной муке тело затихло, выходец из Подземья сипло вздохнул и подобрал меч. Неба не было видно, туман клубился со всех сторон. Беглец, пошатываясь, побрел вперед и наконец выбрался на волнующуюся ковылем степь. Живой мир! У выходца из Подземья перехватило дыхание. Мир живых!
   Напряженно всматриваясь в даль, беглец из подземной тюрьмы увидел полосу окоема, и память из прежней жизни подсказала ему стороны света.
  
   Дом, в котором была больница, весь утопал в старом густом саду. Яромир и Девонна забрели в самую глубину сада. Ноги обоих порой путались в полегшей траве. Сад был неухожен, трава нескошена. Яромир и Девонна остановились под яблоней. На ней еще сохранилось несколько яблок среди поредевшей вянущей кроны.
   Яромир глубоко вздохнул.
   -Никто на свете не знает, придет ли нынче весна. Ни я, ни ты, ни деревья.
   -Деревья засыпают тревожно, - согласилась Девонна.
   С тех пор как она исцелила Яромира от смертельной раны, он начал улавливать состояние мира вокруг себя. "Я теперь, как та ящерка - Гриборкен, - усмехался он. - Сам здесь, а вижу этого большого змея в горах или сердце леса возле нашего с тобой храма". "Ты чуть не забыл свое имя и не превратился в дубровника", - грустно вспоминала Девонна.
   Начались даргородские игрища. Открылась ярмарка. Хотя на ней не было ни заморских купцов, ни дорогих товаров, но после суровых, скудных лет и горячие пироги, и хмельной мед радовали людей. На ристалище Яромирова дружина показывала свою удаль. Это внушало северянам уверенность в будущем. Кто празднует, тот не боится!
   Яромир обещал людям: "После войны мы напишем свои законы. Мы отстоим Обитаемый мир - землю, луга и пашни, каменоломни и рудники, реки и леса. Все это наше, и будет нас радовать и приносить плоды. Не будет так, как в прежнее время, когда я греб на купеческой галере за гроши и за дрянную похлебку, а возил вино и пряности для пирушек богатеев". Даргородцы согласно замахали ему шапками: из них любой мог бы вспомнить о себе то же, что он сказал про купеческую галеру, но каждый - про своё. "Мы мир не для того защищали, чтобы снова идти в кабалу", - залючил Яромир.
   На ярмарке шли состязания для всех желающих, кому только приходило в голову попытать силу и ловкость. Народ собрался вокруг ристалища - смотреть вольные поединки дружинников, на которые те выходили снаряженные не одинаково, а каждый со своим оружием, к какому кто привык. Толпа с удивлением глядела на высокую, крепко сложенную девушку с собранными в хвост черными волосами. Ее звали Дригген. "Вот это да! Дева-богатырь!" - шумела толпа. В руках у Дригген была секира, а на плечах шкура волка. И любуясь победами внучки, скрестив на груди свои старые руки, одобрительно кивала головой ее бабка, вождь великанов Тьелвис.
   Кресислав в состязаниях не участвовал. После ранения он не успел еще войти в прежнюю силу. Яромир уговорил его поберечь себя для битвы в Подземье.
   Среди мечеборцев взял верх парень из Залуцка. В поле под стенами Даргорода, где еще недавно стоял вражеский стан, соревновались всадники. Среди них были наездники не хуже, чем Мирко, но ни у кого не оказалось резвее коня.
   Судить кулачные бои Яромир позвал князя Влашко, чтобы этим оказать дорогому гостю почет. Сам Яромир тоже пришел на площадь, но смотрел поединки вполглаза. Что-то непонятное ощущалось ему в толпе - словно дыра в полотнище. Яромир беспокоился, поводил плечами, пытаясь стряхнуть с себя неприятное чувство.
   По старому обычаю князь и княгиня сидели рядом в креслах, поставленных для них на площади. Вдруг бесшумной тенью возле них появился мрачный Волчок в неизменной куртке из серого меха.
   - Там человек в плаще, - отрывисто заговорил Волчок. - Он высокий, ему все видно. Смотрит сюда, на вас. Он чужой. Живые люди - не такие. Он и живой и мертвый одновременно...
   Неожиданно Девонна сама остро почувствовала чье-то загадочное внимание.
   - Он идет сюда, - сказал Волчок.
   Человек в плаще с надвинутым на лицо наголовьем пробирался сквозь толпу. Люди были заняты зрелищем, кричали, толкались, переговаривались - до него никому не было дела. До места, где сидел Яромир, оставалось всего несколько шагов. Человек остановился:
   - Князь Яромир!
   Яромир поднял на него глаза и быстро встал, а его смуглый телохранитель выхватил саблю.
   - Твой воевода Колояр шлет тебе весточку! - сказал незнакомец.
  
   Узник подземной тюрьмы, в лохмотьях, с цепью и крюком, откинув с лица наголовье плаща, стоял перед Яромиром и Девонной.
   -Я беглец из Тюрьмы мира, - сказал незнакомец. - Меня зовут Далибор, сын Зорана из Пристанища. Меня выбрали мои друзья, чтобы я совершил побег и нашел богоборца.
   Яромир позвал его к себе в дом. Маленького Кресислава отвели к Кейли, а Шалый убежал в сад. В уютном покое князя словно сделалось холоднее, даже огоньки свечей трепетали, хотя не было сквозняка.
   Кандальники в Подземье сохраняли ту внешность, какая была у них и при жизни, но на ней лежало клеймо тьмы. Заключенные утрачивали признаки возраста. Скорбь въедалась в облик. Запавшие глаза, ввалившиеся щеки, вечная тень муки на лице. Яромир с ответной скорбью встречал суровый взгляд бывшего пленника.
   -В подземной тюрьме был заговор, - стоя посреди покоя, рассказывал Далибор. - Его начали ребята на нижних ярусах... ну, небожители. Они не все превратились в демонов. И не все хотели власти над миром, когда ушли с небес с Князем Тьмы. Они просто искали чего-то нового.
   Бывшие небожители собирались раздобыть ключи от оков, перебить демонов и захватить тюрьму. Но что они могли сделать, пока миром безраздельно правит Вседержитель? Их все равно одолели бы и заковали снова. Пленники с нижних ярусов решили ждать богоборца. Тем временем, все эти тысячи лет, пока стоит мир, они готовили заговор. Мы перестукивались... Среди коридорных были наши люди... С нижних ярусов заговор поднимался все выше. Небожителей-заключенных охраняют чересчур строго, никто из них не сумел бы бежать. Тогда стали выбирать подходящего человека. Подошел я. Я знаю разные языки, при жизни я был хорошим воином, и я предан заговору.
  
   Пыточная... Просторное помещение, где демоны-палачи на множестве станков и приспособлений терзают жертвы. Стон и крик стоит такой, что у живого лопнули бы уши. Далибору сокамерники сказали: так людей превращают в демонов, в тюремщиков и слуг Князя Тьмы. Говорят, у них нет свободы выбора, как и у небожителей. Но небожители исполняют волю лишь одного Вседержителя, а демоны - лишь одного своего Князя.
   Обожженное тело раскинулось на решетке, от запаха собственной горелой плоти душно. Всякой боли уже давно перейден предел, поэтому демоны оставили Далибора в покое. Зацепив тело крючьями, они стащили его с решетки и поволокли назад в камеру.
   Никто из палачей не предлагал Далибору стать тюремщиком. Потом он понял, что дело не в согласии, которое у многих заключенных охотно бы сорвалось с языка, лишь бы скорее все кончилось. Демонов делали из людей, точно так же как гончар делает из глины горшок: не спрашивая глины, а только добиваясь от нее нужных свойств. Страдание, безнадежность, чувство собственного ничтожества и бессилия - это должно было вытравить из человеческой души волю.
   После пыток заключенного оставляли в покое. Никто не знал, на какой срок. Раз время в Подземье не шло, то самый хитроумный из кандальников не мог подсчитать, спустя сколько дней человека вновь забирают в пыточную. Из-за этого каждый в любой миг ожидал, что отворится дверь, и демоны назовут его имя. Этот страх действовал почти так же, как пытка.
  
   -...Слушай, князь Яромир! Если бы нам только вырваться из цепей, мы голыми руками, мы зубами разорвем палачей! Нас много, нас очень много, князь, и так, как мы ненавидим свою тюрьму - никто, никогда и ничто не ненавидел!
   Мне подготовили побег, - продолжал Далибор. - Среди нас, кандальников, нашлись такие, что к любому замку подберут отмычку... Несколько раз Князь Тьмы разоблачал заговор. Но у нас было правило: ни один заговорщик никогда не знал всего обо всех. Тюремщику удавалось обрубить несколько ветвей, но не погубить нас совсем. Даже я не знаю многих из тех, кто тайно готовил для меня путь на волю. И из них большинство ни разу не слыхало, кому они открывают выход из Подземья.
  
   В камере около сотни заключенных. Теснота такая, что нельзя ходить: везде сидят или лежат кандальники. В углу в полубеспамятстве что-то шепчет новичок. Он нарушил тюремный порядок, его избили. Парень здорово защищался - один против всех. Видно, на воле был не дурак подраться. Встав спиной к стене, он долго отбивался от сокамерников, еще и грозил:
   -Ах, вот вы как! Ну, я вас научу!
   Но его смяли числом, и пошла совсем другая потеха. Демоны-тюремщики не разнимали кандальников. Все равно им, мертвецам, друг друга уже не убить. А тела заключенных на то и предназначены, чтобы каждый раз восстанавливаться после муки. От всего выздоравливают, собаки, дай только срок.
   Новичка наконец-то оставили в покое. Он долго лежал не шевелясь. День? Два? Но о том, как проходят дни, заключенные забыли давно. В Подземье не бывало вечеров, утр, полдней... Наконец новичок чуток оклемался. Попросил у соседа воды. Тот отмахнулся:
   -Зачем тебе? Все равно не сдохнешь.
   Новичок уже знал, что не только не сдохнет, но и не напьется. Тюремная вода не утоляла жажду, а пустая баланда - голод. Все же кандальникам приносили баланду и воду. Это еще больше усиливало их страдания. Баланда - зловонная жижа - напоминала голодным людям: они ничто. Но даже за эту вонючую лужицу в оловянной миске заключенные готовы были перервать глотку друг другу. Всякий раз они грызлись за кормежку, как крысы. Каждого охватывало чувство, что если он захватит еще одну, еще две доли, то, наконец, приглушит терзающий нутро голод.
   Распоряжался всем вожак, которого здесь называли "крысиный пастух", и его "крысаки" - прихлебатели. Остальные назывались "огарками" - "Да кто ты такой, огарок!". Новичок сказал, что так больше не будет. Что для начала каждый станет честно получать свою долю похлебки, и простые кандальники перестанут прислуживать крысакам. Это было так неожиданно и непонятно, что даже последние из огарков подумали: ну и баламута к нам подсадили, видно, он еще хуже хозяина-"пастуха".
  
   Тиметрио из Флагарно, в прошлом - мелкий воришка, которого убили в кабацкой драке совсем молодым, невольно жалел смутьяна.
   -У меня кое-что для тебя есть, - усмехнулся он. - Немного воды. Спорим, ты бы никогда не додумался, как спрятать воду?
   Настороженно зыркнув по сторонам, Тим выжал на запекшиеся губы сокамерника подол рубашки. Воду у огарков тоже отнимали, но бывший воришка догадался - намочил край рубахи прежде, чем отдать крысакам свою долю. Несколько горьких капель скользнули Далибору в рот, и он тихо застонал.
   -Брось ты их подначивать, - продолжал Тиметрио. - Ты же сам понимаешь, это пустая затея. Что ты привязался к баланде? Все равно никто из нас никогда не будет сыт. Какой же смысл тебе с ними драться, если от твоей справедливости никому нет пользы?
   -От справедливости всегда есть польза, - едва слышно проговорил Далибор. - Когда люди живут в справедливости, справедливость начинает жить в людях... Вот поглядишь.
   -Да ты и не справишься с крысаками один, - усомнился Тим. - Против тебя вообще все наши, потому что хотят выслужиться перед пастухом.
   -А пес с ними, - прошептал Далибор. - Это сейчас трудно. А потом сам посмотришь, что будет. Им меня не изжить. Мы тут все бессмертные...
  
   Сперва от Далибора шарахались, как от огня: "Разозлит крысаков - а они на нас отыграются! Не лез бы лучше!". Но он говорил:
   -Это в Обитаемом мире всяким крысакам легко. Там бы вы меня убили, чтоб меня не было. А тут вы меня только драться учите и злите больше. Ты, пастух, смотри, бойся меня, потому что я до тебя доберусь!
   -Ну, ладно, - объявил однажды Тиметрио. - Я перехожу на твою сторону. Теперь меня будут молотить так же, как тебя, и я не обещаю, что выдержу долго.
   -Тим, не надо долго. Найдется за нас еще трое-четверо - мы этих крысаков по стенке размажем. Будь их поменьше, я бы и в одиночку: ты же видишь, кулаками махать я умею.
   Далибор не просчитался. Он наконец-то перетянул огарков на свою сторону, и восставшая камера здорово отделала и пастуха, и его крысаков. Поддерживать новый порядок оказалось легче, чем его добиться. Честно делить баланду, хоть немного заботиться о больных - как еще можно было развернуться в тюремной камере?
   -Ты хороший парень, Далибор. Не сердишься, что я тебе сразу не помогал? - спросил как-то раз Тим. - Я просто думал, ты побуянишь и бросишь.
   Это было что-то новенькое. Далибор нахмурился, посмотрел на него.
   -С чего ты вдруг?
   -Ну... - Тиметрио хмыкнул в темноте камеры. - Я насчет тебя кое с кем связался... И мне разрешили тебе рассказать. Слушай, только ни о чем не спрашивай, так? - и добавил, вздохнув. - Мне без тебя тоже очень несладко приходилось. Крысаки совсем замучили, а что я мог...
   Так Далибор узнал, что Тим - один из связных заговорщиков, и тут же дал согласие сам участвовать в заговоре против Князя Тьмы.
  
   -Не бойся нас, князь Яромир, - говорил Далибор. - Людоеды и кровопийцы давно стали демонами. Большинство из нас когда-то были простыми людьми, многие - отверженными, а иные попали в тюрьму лишь потому, что жестокой была вся их жизнь. Но там из нас пытались сделать нелюдей, в тысячи раз худших! У нас, в Тюрьме Мира, может быть, не все понимают, что такое справедливость, но уж точно понимают, что такое несправедливость. Ее мы ненавидим больше, чем все живые. Я вестник из Подземья, князь, я знаю, что говорю. Мы ждем твоей помощи. Ты должен в открытую пойти на приступ тюрьмы. Пусть охрана выйдет на стены и во внутренний двор. Демоны слишком хорошо смотрят за нами. Отвлеки их, князь, задай им работы - ты увидишь, как быстро мы придем к тебе на помощь. Мы безоружны, но мы вооружимся собственными цепями.
   Яромир пытливо вглядывался в лицо узника из Подземья. Он чувствовал: парень не лжет. Девонна встала со скамьи. Рассказ беглеца о ее собратьях-небожителях в Подземье камнем упал Девонне в душу. Она знала их по именам, еще когда на заре времен они жили вместе в вечно цветущих краях и верили, что сотворены благим существом для вечного блага.
   -Мы, заговорщики, легко добывали сведения о войне, князь Яромир. Твои убитые товарищи, заточены на нижних ярусах и ждут подмоги: ты должен освободить их! Воевода Колояр рассказал нашим людям, как найти дорогу в Даргород, как узнать тебя, - рассказывал Далибор. - Я проведу твою дружину к подземной тюрьме самой короткой дорогой. Тюремщик заплатит нам за все!
   Девонна не дождалась ответа мужа, у нее первой вырвалось:
   -Мы освободим вас, наша дружина готова, мы можем выступить в поход!
   -Да, Девонна, мы идем, - сдвинув брови, подтвердил Яромир. - Мы идем, Далибор. Ждать осталось меньше недели. Мы сделаем, как ты говоришь, и ударим по Тюрьме Мира открыто.
  
   Яромир и король Неэр подписали перемирие и оговорили срок, когда оба войска должны были выступить в поход к небесным Вратам. Выйти раньше был не вправе ни тот, ни другой. Далибору пришлось ждать.
   В окно стучали ветви деревьев. Далибор не хотел видеть живых людей. Целыми днями он сидел на лавке в углу, опустив голову. В его каморке поставили и кровать, и сундук, и стол, так что гостю должно было быть уютно. Но Далибор не мог ни насытиться пищей, ни уснуть.
   Приоткрылась дверь. Через порог переступила девушка.
   - Меня зовут Лени, - сказала она. - А тебя - Далибор, я слышала. Я принесла поесть. Открыть окно? Сегодня тепло...
   Далибор отрицательно потряс головой, не подавая голоса. Он по-прежнему прятал лицо под накидкой. Лени накрыла на стол и ушла. Вечером она же принесла ему ужин и смену одежды:
   -Старую потом положи в углу: она совсем износилась и не годится.
   Выбежав ненадолго, девушка вернулась с кувшином воды.
   -Чтобы умываться, - пояснила Лени.
   Она затопила печку и застелила постель теплым одеялом.
   "Как для живого", - тоскливо подумал Далибор.
   С тех пор, входя в комнату, Лени каждый раз видела, что гость сидит, забившись в угол и пряча лицо. При ней Далибор никогда не начинал есть, и поэтому она не задерживалась, когда приносила еду. Но однажды, убирая пустую посуду, она присела на лавку.
   - Тебе одному тоскливо. Не хочешь выйти в сад? Там сейчас никого нет.
   - Никуда не хочу, - глухо ответил Далибор. - Мне и так хорошо.
   Девушка помолчала.
   -Мне почему-то кажется, что тебе не очень хорошо, - робко сказала она. - Хочешь, я буду приходить? Буду брать с собой шитье или корешки тереть.
   -Лекарка, да? - догадался Далибор.
   "Точно, лекарка. Корешки тереть... и сидеть со мной, как с больным, хочет". Далибор повернул голову, из-под наголовья украдкой посмотрел на девушку. Светлые внимательные глаза, совсем еще юное лицо. "Она только недавно родилась, ей еще долго жить, - подумал он некстати. - А я уже давно родился и давно умер".
   - Зачем тебе сидеть со мной? Я мертвый. Живые с мертвыми... Им нечего делать вместе, - с трудом подобрал он слова. - Живым страшно с мертвыми.
   - Я тебя не боюсь, - покачала головой Лени. - Я знаю, ты пришел, чтобы быть нам проводником. И я пойду с дружиной. Мне нисколько не страшно.
   Весть о появлении выходца из подземной тюрьмы облетела Даргород. Но для всех Далибор был только проводником, Яромир пока никому не рассказывал о заговоре заключенных.
   -Лени, приходи завтра? - неожиданно попросил Далибор. - И потом уже больше не приходи, ладно? Один раз...
  
   Она шила при свече, разложив шитье на столе. Рассматривая из-под надвинутой на глаза накидки склоненную голову девушки, ее пальцы, придерживающие ткань, Далибор вспоминал свою давно прошедшую жизнь. Мать так же шила за столом. А невесты у Далибора не было. У нее, у Лени, наверно, тоже еще нет жениха - иначе не пустил бы ее к беглецу из Подземья...
   - У тебя есть жених, Лени?
   - Нет. Некогда, ведь война, - мотнула головой девушка.
   -У тебя все впереди, - вздохнул Далибор.
   -Ты вернулся в мир живых, - осторожно сказала Лени. - У тебя тоже впереди будущее.
   -Нет, мне здесь не место, - оборвал Далибор. - Я не знаю, где мне теперь место. Эта жизнь, эта воля... - он бросил взгляд за окно, - уже не для меня.
   Лени не поверила.
   - Ты очень сильный. Ты вышел оттуда. Раньше думали, что никто на свете этого не может! А теперь ты падаешь духом.
   Далибор промолчал.
   Вечером Лени позвала его в сад. Далибор согласился, напоминая себе, что видится с девушкой последний раз, и если она еще будет приходить - не станет с ней даже разговаривать. Уже совсем смерклось. Беглец из Подземья глубоко вдохнул запахи прелых листьев, пощупал рукой ствол старой груши.
   -Я видел такое место, в Подземье, - задумчиво произнес он. - Лесную поляну у озера. Никак не могу забыть. Может быть, она исчезла, как только я сквозь нее прошел.
   -Удивительно, - откликнулась Лени. - Я думала, что там только мрак... Ты никогда не поднимаешь накидки с лица, - добавила она вдруг. - Наверное, тебе хочется посмотреть вокруг без накидки, чтобы ничто не заслоняло глаза. Сними ее, Далибор. Уже стемнело. Я не испугаюсь. Я бы и при свете не испугалась... - тихо добавила она.
   Далибор отшатнулся, словно боялся, что она сама откинет его наголовье.
   - Лени, лучше не проси меня об этом. Ни за что. Больше вообще ко мне не приходи. Забудь обо мне. Не надо, Лени.
   - Что с тобой?
   - А как ты думаешь? - подавленно спросил Далибор. - Ты приходишь и говоришь со мной, как с живым. И мне кажется, что я живой. Хочешь поглядеть, какой я? Но я... я боюсь минуты, когда ты...
   - Когда я что? - быстро спросила Лени.
   - Отшатнешься и убежишь.
   Лени решительно взяла Далибора за руку. Рука была прикрыта плащом, и сквозь плащ Далибор ощущал тепло ее ладони.
   - Не надо, Лени. У меня очень холодные руки, - он попытался освободиться.
   -Это ты боишься, а не я, - печально ответила Лени.
   Далибор подумал: "Хочет увидеть - пусть. Вскрикнет и убежит - пусть. Я переживу, я бессмертный. Я и не то пережил..." Он резко откинул наголовье плаща и встал так, чтобы свет луны падал на его лицо. Беглец ожидал, что сейчас Лени ахнет от страха и отвращения. Но он услышал ее ласковый голос.
   - Ты столько твердил, будто ты страшный. А ты просто очень уставший и печальный. Как будто долго был болен. Мне грустно смотреть на тебя, потому что жалко, и я думаю о подземной тюрьме, и сколько ты пережил. Но нисколько не страшно.
   - Правда?..
   - Правда, - серьезно подтвердила Лени. - У тебя красивое лицо. Только ты много лет видел одно горе и был в темноте. А сейчас ты отдохнешь, и увидишь еще и радость...
  
   С тех пор Далибор встречал Лени без накидки. Он нарочно откидывал наголовье, когда слышал за дверью ее шаги. Ему становилось легко от мысли, что она видит его таким, какой он есть. Лени приносила с собой работу. Далибор держал на руках шерстяную пряжу, пока Лени сматывала ее в клубок.
   - Когда мы так сидим, я иногда думаю, что я живой. Это все же плохо, Лени, - признался наконец Далибор. - Мне лучше так не думать, не обольщать себя.
   - Не говори глупостей! - вспыхнула Лени.
   - Будто ты не понимаешь? У тебя своя жизнь. У тебя есть мать, старшие братья, младший... А потом будут муж, дети. Я не могу стать твоим домашним... чудовищем. Где мне место в твоей жизни? Только в могиле.
   - Опять! - Лени взяла его голову обеими руками, посмотрела в глаза. - Ты живой, Далибор. Ты навсегда останешься живым, когда падет Подземье.
  
   Девонна снаряжала мужа в поход и собралась сама. Ей было жаль покидать дом. Который раз они с Яромиром покидают свое жилище! Была у них избушка у заставы в приграничье. Там Девонна училась хозяйничать. Был дом в глубине даргородских земель, в деревне Лихово... Только приживешься, наведешь порядок, почувствуешь уют - пора в путь. Девонна бросила прощальный взгляд на два небольших покоя, которые стали их с Яромиром приютом. Недавно постиранные, белые занавески. Арфа на деревянной подставке в одном углу, ткацкий станок, пяльцы и прялка - в другом. В пяльцах незаконченное вышивание - скатерть. У Девонны было мало времени на рукоделье...
   Под вечер вестница вывела погулять во двор сына. За ними потрусил Шалый. Маленький Крес уже бойко разговаривал.
   - Мама, а когда ты вернешься?
   - Вот смотри, - говорила Девонна. - Скоро выпадет снег. Помнишь, был снег? Вы катались на санках с Мышонком?
   - Помню! Мышонок уронил меня в сугроб! - малыш засмеялся.
   - И вот, Крес, снова выпадет снег.
   - Скоро? Завтра?
   - Нет... - Девонна помолчала. - Деревья еще постоят без листьев, пойдет дождь, а потом выпадет снег. Меня все еще не будет. Мне надо поехать на войну.
   - Ты будешь драться мечом, как отец? Ты победишь врагов?
   - Нет, я буду лечить, если кого-то ранят.
   Крес отлично знал, как мама и "сестрица Лени" лечат раненых. Он сам часто играл, как будто трет корешки, и перевязывал Шалого полотенцем, за что ему влетало от хозяйки Кейли - полотенце было чистое.
   Девонна села на корточки рядом с сыном, крепко обняла его. Мальчик обхватил мать за шею.
   - И вот жди, когда выпадет снег, - тихо говорила ему на ухо Девонна. - Деревья совсем уснут. Ты ведь любишь зиму?
   - Мы будем бегать с Мышонком, - обрадовался Крес.
   - А потом придет самый короткий день. И дни начнут прибывать...
   - Ты тогда вернешься?
   - Может быть, уже тогда. Но ты жди, когда снег начнет таять. Вот тогда мы с отцом точно вернемся. Слушайся бабушку Кейли, помогай ей и Мышонку, ладно? Лорд Олверон будет рассказывать разные истории. Не мешай Мышонку учиться, а лучше сам слушай и запоминай.
   Бывший король Олверон продолжал начатое Нейви дело: взялся учить Мышонка. Крес часто подолгу сидел с ними рядом.
   - Когда настанет весна, я вернусь, - обещала Девонна.
   Дома вестница уложила сына в постель, накрыла одеялом. В покое было темно, но Девонна не зажигала свечу: она сама светила мягким сиянием. Кресу это нравилось больше, чем засыпать при свече. Он тоже немного умел "светиться, как мама", только слишком ярко и поэтому совсем недолго: они с Мышонком однажды нарочно забрались в темный чулан, и Крес показал "братцу" сияние.
   Девонна стала напевать колыбельную, и скоро маленький Крес уснул. Вестница еще долго сидела на краю кровати, тихо гладя волосы сына.
  
   Яромир пришел за женой в доспехах, без шлема, поспешным шагом. "Девонна, ты готова?" - окликнул он с порога. Дружина уже собралась. Яромир сам оседлал для жены светло-серую кобылу и под уздцы привел во двор. Девонна вышла, одетая по-дорожному, и радостно замерла. В дни болезни Яромир сильно поседел. Девонна привыкла к тому, что голова у него почти белая, лишь изредка сквозь седину блеснет темно-русая прядь. Но в косых лучах утреннего солнца Девонна увидела, что все стало наоборот. Не седые волосы захлестывали последние темно-русые пряди, - теперь остатки седины сами тонули в копне темных волос, отсвечивая на солнце медью. Лицо Яромира, казалось Девонне, тоже стало моложе. Но это могло только почудиться ей, а седины в волосах ее мужа впрямь становилось все меньше, как меньше становится белизны в шерсти горностая, когда он меняет шкуру с зимней на летнюю.
   После того как Яромир обрел новую жизнь в сердце леса, к нему возвращалась молодость!
   Девонна почувствовала себя счастливой, вознагражденной за множество дней тревог и печали, когда убедилась, что глаза не обманывают ее.
  
   Войско вышло из Даргорода рано утром. Путь лежал в Волчий Край, в великую степь, на горизонте которой дымились сопки и клубилась мгла над Туманным урочищем. Впереди на дороге завихрялась пыль.
   -Я слыхал, в эти вихри, что крутятся, нельзя стрелять, - поделился с Ликсеной Крес. - Выстрелишь - ранишь соколика, наконечник стрелы будет в крови. Соколик, если человеку покажется, - он черно-сизый, маленький, как чеглок, только сам он - птица-вихрь. Мне нянька рассказывала, а мать бранила ее, чтобы не учила меня дружиться с нечистью.
   Две недели войско в степи не встречало человеческого жилья. Только полевицы стояли в ковылях, и, нисколько не прячась, провожали воинов взглядом. Легкие пылевые вихри взметались перед копытами коней, а в сумерках ночницы летали вокруг дружинников и осыпали их светящейся пыльцой. Когда Яромирова дружина переходила вброд мелкие ручьи, из прибрежных камышей глядели местные побережники. Волосы у них были пестрые, как у камышовых котов, и так же горели глаза - даже днем. В холодном степном тумане, который перед рассветом падал на воинский стан, - и там жили какие-то существа. Неясные фигуры бродили по утрам вокруг шатра Яромира и Девонны.
   Малый Гриборкен был взволнован. Обычно он дремал под рубашкой у Яромира, но как только дружина миновала границу степи, ящерка забралась ему на плечо и слезала только во время ночлегов, отправляясь греться прямо в пламя костра. Малый Гриборкен настороженно прислушивался к чему-то. Великаны указывали на него друг другу. Шаманка Фьорвит говорила вождю Тьелвис:
   - Близок час.
   С помощью Малого Гриборкена Яромир ощущал, как ворочается в горах великий сородич каменной ящерки. Древний Гриборкен уже не видел тревожных снов: змей пробуждался. Яромиру чудились знакомые гулкие слова: "Старые горы расправят крылья, когда ты позовешь".
  
   Волчья степь никак не хотела засыпать на зиму. Старики-кочевники у костров качали головами:
   - Люди с запада приезжали, искали плохое место. Нашли, потревожили. Степь беспокоится. Все пошло не так. О благословенные предки!
   Любой кочевник, даже малый ребенок, которого отняли от груди матери и впервые посадили на лошадь, знает, какой у степи закон. К зиме день становится короче, сохнет ковыль, тянутся над степью стаи птиц, и начинает мелкой крупой сыпаться снег. В это время засыпают летние соседи кочевников по степи: девы-ковыльницы, овражники из степных балок. После первых морозов уже не увидишь ни одной светящейся бабочки-ночницы. А на смену им приходят зимние соседи - вьюжницы и вьюжники, что пляшут зимой в метели. Если кто породнился с ними, у того в стойбище живут светловолосые дети. Они не боятся холода, в лютую стужу ходят, распахнув на груди меховые куртки, и могут заговорить вьюгу, чтобы она улеглась.
   Но в нынешнем году что-то странное творилось в Волчьей степи. И зимние соседи уже пробудились, и летние на покой не идут. По ночам степь вся светится - ночницы сидят на сухом ковыле, кружат над кибитками.
   -Беда в степи? - спрашивает морщинистый старый степняк.
   Его четвертый сын взял в жены ковыльницу. Она родила дочку, и теперь в кибитке у сына есть две женщины, умеющие понять, что чувствует степь.
   - Нет, отец, - отвечает ковыльница-невестка. - Мать-степь знает, кого она ждет. Радуется.
   - Сколько лет на свете живу, такого не было, и отец не рассказывал, и дед, - заворчал старик.
   - Большое войско идет по степи, - сказала невестка. - И пол-луны не пройдет - будет здесь. Наш стан стоит на его дороге.
   - Нам уходить? - тревожно гадал старик. - На юг табуны гнать?
   Жители кибиток щурили узкие глаза, смотрели в даль окоема.
   Они слышали от отцов и дедов, матерей и бабок, которые давно уже ушли к предкам, что степь веками ждет одного особенного человека. Придет этот особенный человек неведомо когда, может, пройдет десять зим, может сотня или тысяча. Степь вечная, ей все равно, она не устает ждать. Человек этот должен освободить предков. Он спустится в Туманное урочище и навсегда уничтожит плохое место, где мучаются под землей предки.
   Неужели и правда наступило время, когда этот человек должен проехать через степь?
  
   Наконец на пути дружины стали попадаться табуны, вдали показались юрты кочевников. Степняки стояли около своих жалких жилищ, маленькие, щуплые, узкоглазые - от стариков до малых детей.
   - Не испугаются они нас? - озабоченно спросил Яромир. - Надо сказать им, что мы с миром.
   - Не нападут? - настороженно присматривался Ивор, пытаясь разглядеть, есть ли у них в руках оружие.
   - Они по-другому нападают, - помотал головой Кресислав.
   Он слыхал, что в старые времена кочевники полчищами опустошали даргородские поселения. Верхом, с длинными луками, кривыми саблями сметали на пути все, как ураган. Но нынче это давно уже был мирный народ.
   - Смотрите! - встревожено показал один из дружинников.
   Навстречу, низко склонившись к шеям неказистых мохнатых коней, неслись несколько всадников.
   По знаку Яромира дружина остановилась. Всадники приблизились. Их предводитель смотрел на Яромира щелками карих глаз. Один из степняков, с трудом подбирая слова на наречии Даргорода, произнес:
   - Разбей свой стан недалеко от нашего становища. Будь нашим гостем.
   Вдруг прямо из порыва ветра возник сокол-чеглок, с сизо-черной спинкой, с круглыми глазами и крючковатым клювом. Он сел на плечо к Яромиру.
   - Сокол-ветер! - с почтительным изумлением выдохнул старший из всадников: он еще раз убедился, что о приезде этого человека сама степь подает ему знак.
  
   Дружина Яромира встала бок о бок со стойбищем кочевников. Дружинники подходили к кострам степного народа, а дети и подростки степняков забегали в стан чужих воинов. В больших чанах под открытым небом для гостей готовилось угощение.
   - Настало время освобождения предков, - сказал Яромиру сухой старик, глава рода. - Я пошлю своих сыновей и внуков к ближайшим стойбищам. А те пошлют к другим, и из всех родов, из всех стоянок нашего народа мы соберем вам конницу. Наши люди хорошо воюют, метко стреляют из луков, у нас быстрые кони.
   Яромиру вспоминалась приграничная крепость Витрица, что строилась на реке Витре закованными руками каторжников. Там был у него приятель - кочевник из Волчьего края. Надсмотрщики заставили его спуститься под землю; родившийся на просторах степи человек от ужаса сошел с ума и насмерть разбил себе голову о камень.
   -Скажи, отец, как же вы спуститесь в Подземье, если привыкли к раздолью по сторонам и небу над головой? - спросил Яромир старика.
   -У нас есть храбрые люди. Они пройдут Туманное урочище и сойдут в страну предков, - невозмутимо ответил тот.
   Яромир кивнул:
   -Вы - родичи птицы-ветра, степного соколика, вас не поглотит подземная тьма. Теперь ваше время. Вместе с нами конница Волчьего края пойдет в Подземье, чтобы помочь ветру и свету Обитаемого мира ворваться в запретные владения Князя Тьмы.
  
   Кочевники-проводники повели дружину Яромира еще более короткой дорогой, чем знал Далибор. Встречая по пути другие стойбища, они объясняли сородичам, кого они сопровождают. От каждого рода к Яромиру присоединялось еще несколько всадников. Время от времени дружину нагоняли отряды из дальних кочевий. Наконец перед войском заклубился мрак Туманного урочища.
   Дружина сошла под землю. У каждого всадника был в руках факел. Казалось, в глубины Подземья вливается река огней. Трудно было понять, давно ли едет войско во мраке и далеко ли уже продвинулось. Вдруг Далибор приподнялся на стременах.
   -Смотрите! Вот, вот это место! - он узнал загадочное озеро в царстве смерти.
   Дружина остановилась неподалеку, не зная, разбивать стан или нет. Не ловушка ли это место, не заколдовано ли оно?
   Яромир посмотрел на Девонну:
   -Как ты думаешь, можно брать из этого озера воду? Вдруг это мертвая вода?
   Дружина везла с собой запас воды и пищи, факелов и дров. Но жалко было тратить все это, если воды и сушняка для костров можно набрать на чудесном озере.
   -Я должна пойти туда, - Девонна указала на зачарованную поляну.
   -Я тоже, - поддержал Яромир.
   Он понимал, что волшебство вестницы и его недавно пробудившаяся чудесная сила будут лучшим средством разгадать загадку этого озера, чем вооруженный отряд.
   Яромир приказал дружине не разбивать стана, пока они с Девонной не вернутся. Взяв жену за руку, как будто они боялись потеряться на странной поляне, Яромир двинулся к невидимому рубежу. Внезапно оба почувствовали, что их ноги ступают уже не по окаменевшей мертвой земле, а по мягкому мху.
   Яромир присел на корточки возле кромки воды и осторожно тронул ее рукой. На пальцах осталась холодная влага. Яромир зачерпнул ладонью немного воды и поднес ко рту.
   -Вода как вода... - сказал он, попробовав. - Знаешь, Девонна?.. Я почему-то уверен, что все это без обмана: и деревья, и озеро. Может быть, тут даже живет какой-нибудь дубровник или лесовица, - Яромир сосредоточенно помолчал. - Да, это не одинокое место, - закончил он убежденно. - Они тут есть.
  
   Две пары глаз блестели в зарослях. Хозяева озера украдкой наблюдали за пришельцами.
   - Я думала, опять тот Темный вернулся, - тихо сказала девушка своему другу. - А это кто-то другой.
   Затаившись среди ветвей, она с восхищением рассматривала Девонну.
   - Красивая какая! Погляди, Райн!
   Ее друг ответил не сразу. Он не отводил глаз от Яромира.
   - Они как мы, - наконец сказал он девушке. - Они пришли, держась за руки, как мы с тобой. А сейчас они вместе смотрятся в озеро. Пойдем?
   Оба вышли из зарослей. На юноше был венок из водяных лилий. У девушки - из листьев и лесных цветов. Каждый, похоже, выбрал то, что ему по душе.
   -Чудеса, - шепнул Яромир Девонне. - Лесовица и озерник. Никогда не слыхал, чтобы они жили парами.
   Он не рассчитал, какой у хозяев был тонкий слух.
   -Я не лесовица, - улыбнулась девушка. - Я человек. А Райн - только наполовину озерник.
   -Мы люди, - добавил Райн. - Май - моя невеста. А кто вы?
   -И мы люди, - ответила Девонна. - Яромир - мой муж.
   - Ветер в камышах озера поет тебе... - вдруг, сам не зная, почему, очарованный какой-то особенной притягательной силой, идущей от этого человека, прошептал сын озерника.
   -Я слышу, - кивнул Яромир. - Я давно научился слышать, как он поет.
   Юноша и девушка говорили на языке вардов.
   - Как вы здесь очутились? - спросил Яромир.
   Май оглянулась на Райна.
   - Мы здесь живем, - девушка чуть нахмурилась, пытаясь вспомнить. - Мы раньше где-то еще жили... Правда, Райн?
   - Но ведь вы из Анвардена? - пыталась угадать Девонна. - Вы родились на западе, да?
   Теперь Райн вопросительно оглянулся на Май:
   - Мы оттуда?
   - Анварден? Это так называлось? - Май снова задумалась, глядя на озеро, и вдруг встрепенулась. - Да, Анварден, я помню. Там строили большой храм. Он сгорел... - на глазах у нее неожиданно выступили слезы. Райн заметил это и обнял подругу за плечи.
   - Не бойся, мы туда не пойдем! Ты боялась огня. Здесь нет огня... А вы тоже пришли оттуда? - быстро спросил он Яромира. И добавил с надеждой. - Вы будете жить с нами? Здесь хорошо. Это озеро я сделал для Май. И кувшинки, потому что она любит цветы. И водяную крысу, чтобы ее смешить. А Май сделала для нас луну и звезды...
   - Для тебя, чтобы ты не грустил, - объяснила девушка и продолжала рассказывать Девонне. - Тут было очень страшно, пусто и темно. Но мы захотели жить в лесу, у озера, как раньше. Чтобы птицы садились нам на руки... Я боялась, что Райн уснет зимой и забудет меня. И мы сделали, чтобы не было зимы.
   -Но как вы попали сюда? - недоуменно повторил Яромир.
   Украдкой от девушки юноша быстро приложил палец к губам, а потом беспечно воскликнул:
   -Май! Ты же собиралась показать им свои цветы!
   Девушка посмотрела на Яромира:
   - Да. У тебя такая красивая жена. Пойдем, я покажу, где нарвать цветов для нее, а ты сплетешь венок.
   Яромир пошел за девушкой. Он понял, что озерник хочет о чем-то рассказать, но не может при Май. Когда девушка и Яромир отошли, Райн тихо сказал Девонне.
   - Понимаешь, мы умерли.
   - Умерли? - повторила небожительница.
   Эти двое были вовсе не похожи на мертвецов. Они казались живыми и были по-своему счастливы, хотя потеряли память. Райн кивнул.
   - Нас убили. Это ничего. Но я не хочу, чтобы Май об этом знала. Она не помнит, а я помню, потому что ее убили раньше.
   - А что было потом? - спросила вестница.
   - Мы держались за руки и не хотели расставаться, - стал вспоминать Райн. - Мне казалось, я вот-вот усну, как озерники спят зимой. Но тогда я забыл бы Май. Я не хотел. А Май тянуло куда-то идти, она сама не знала, куда... Но она не хотела меня покидать. И она не дала мне уснуть, а я не отпустил ее одну. Мы очутились тут, в темноте, и заблудились. Мы прятались. А потом мы сделали себе озеро и луну, потому что не хотели жить в темноте...
  
   В это время Май привела Яромира на край холма, который обрывался в ничто.
   - Какие тебе нравятся цветы? - спросила она, опускаясь на колени. - Какие ты обычно даришь своей красивой жене?
   Яромир удивился:
   - Чтобы цветам расти, нужно солнце.
   - Солнце? - переспросила Май. - Нет, все растет, как мы с Райном хотим. А день у нас никак не получается сделать. Солнце я не умею, только луну.
   По холму росло много фиалок разных цветов и оттенков, от бледно-розовых до лиловых. Май стала их собирать.
   -Это просто. Смотри, этот стебель загибаешь так, а этот так, и переплетаешь, - показала она.
   К ним подошли Райн и Девонна. Май с улыбкой сунула венок Яромиру в руки. Он осторожно принял, стараясь не смять неловкими пальцами ни одного цветка. Девонна приблизилась к мужу. Тот поднял и медленно опустил руки, надевая венок на голову небожительницы.
   - Мы делали такие друг для друга, - произнесла Май. - Но еще я бы хотела сделать солнце для Райна. И чтобы небо иногда было синим, как днем...
   В траве пели ночные кузнечики.
   -Моя дружина ждет, - вспомнил Яромир. - Можно мы наберем воды из вашего озера?
   -Конечно, - подтвердил сын озерника. - А куда ты ведешь дружину?
   -На бой с демонами. Чтобы солнце взошло над Подземьем, - сказал Яромир.
   Райн задумался.
   -Май... Я тоже хочу солнце. Ты хочешь солнце, Май?
   -Да, - сказала она. - Пойдем с ними, раз они ищут солнце?
   Райн бросил взгляд на Яромира:
   -Можно мы пойдем с вами?
   -С нами? Погоди...
   Яромир отозвал Девонну в сторону:
   -Как ты думаешь, они понимают, куда мы идем? Это же двое детей.
   - Возьми их, - попросила Девонна. - Я узнала ночь, которую они себе создали. Это ночь летнего солнцеворота. Здесь всегда что-то родится, растет... Трудно сказать, кто они теперь: земнородные, люди? Их маленький островок противостоит тьме, но когда-нибудь она поглотит его. Мне жаль их... Не хочу, чтобы они оставались одни. Ведь не нужно, чтобы они участвовали в битве. Им найдется место в обозе.
  
   Дружинники снова ехали в темноте при свете факелов. Им приходилось все тяжелей. "И не знаешь, что больше душу выматывает - дорога или привалы", - пожаловался Нейви Элсту. И правда, спать в Подземье было страшно даже под охраной дозоров. Жечь большие костры дружинники не решались: берегли дрова. А при небольшом огне все равно в двух шагах не было видно ни зги. "От дороги отдыхаем, а от страха никогда", - хмуро сказал в ответ Нейви Элстонд.
   Далибор находил путевые приметы, понемногу вел дружину вперед. Веселая Ликсена в обозе совсем приуныла, за телегой угрюмо тащился Волчок. Кресислав признался своему стремянному: "А что-то, брат, мне невесело". "Невесело ему, - подумал Ивор. - Тут завоешь от тоски!".
   Яромир и Девонна по-прежнему ехали перед войском, бок о бок. Уныние воинов становилось все сильнее. Легкая конница степняков напоминала стаю встревоженных птиц. Казалось, вот-вот они замечутся в темноте, словно пойманные в сети.
   Вестница окружила себя сиянием. Света Девонны не хватало, чтобы осветить путь, и все-таки вокруг нее дорога стала виднее.
   Яромир оглянулся назад. Глядя из сияния во тьму, он сперва совсем ничего не различал. Наконец глаза привыкли, и он разглядел войско, задние ряды которого тоскливо терялись во мраке.
   Неожиданно воины увидели, что свет стал ярче. Теперь он вспыхнул так, что дорога впереди и по бокам стала различаться яснее. Войско ободрилось.
   Девонна придержала коня. Когда Яромир выехал вперед, все увидели, что свет теперь исходит и от него самого. Что это было за чудо? К человеку вернулось сияние, когда-то утраченное людьми в наказание за бунт их небесных предков? Или с тех пор как Яромир познал свою жену, сияние передалось к нему от нее? Он не знал. Свет объял его непроизвольно, от сознания того, что его дружина падает духом в подземной тьме.
   Яромир ехал рядом с Девонной, вместе с ней освещая путь среди каменистой равнины.
  
   На привале у скудного костра Далибор сказал Яромиру:
   -Вот что, князь. Дальше надо идти без остановок. Мы уже близко. Подойдем - и в бой. Наши на верхних ярусах услышат шум битвы. Останется только продержаться, пока не начнется тюремный бунт.
   -Мы открыто пойдем на приступ, чтобы отвлечь демонов, - подтвердил Яромир. - Далибор, твой бунт... не запоздает?
   Яромир понимал, что разговор об этом бессмыслен. Далибор знает только то, что ему передали через связных.
   -Что ж, - перебил Яромир сам себя. - Скоро все решится.
   Радош, отходивший проверять дозоры, вернулся к костру.
   -Сдается мне, князь, удивительным делом будет эта битва. После смерти я должен попасть в тюрьму в Подземье. А что, если я умру уже здесь? Куда я денусь? Так и буду рубить демонов, хотя и мертвый?
   Далибор ответил не сразу. Он не забыл, как после пыточной лежал в камере, не в силах пошевелиться от боли, пока долго, немилосердно долго восстанавливались сожженные ткани и раздробленные кости. Бессмертный - не значит неуязвимый, заключенные подземной тюрьмы знали это не понаслышке.
   -Мы можем изрубить демонов или они нас, - обронил он наконец. - Если они одолеют, мы все окажемся в цепях. Если верх будет наш - закуем их и бросим на нижние ярусы сами. Но битва выйдет страшная, Радош. Никого из нас... из нас, мертвых, я хочу сказать, а не из вас, живых... не уложишь одним ударом. Такой жестокой битвы не было еще никогда.
   -Была, - с горечью возразила Девонна.
   Все обернулись на нее.
   -Во время первой войны, войны небожителей с небожителями.
  
   От Девонны Яромир знал, как живет небесный народ: у небожителей не изнашивается одежда, не ветшают дома, не кончается мука в кадках. Не простая мука, из которой люди пекут лепешки и караваи. Яромир не забыл вкус медвяного хлеба и его чудесное свойство насыщать и наполнять тело бодростью на целый день.
   Став повелителем Подземья, Князь Тьмы стремился доказать, что его сила не уступает силе небесного Престола. Он тоже поддерживал без износа стены тюрьмы, замки и оковы заключенных. Он сотворил и неиссякаемую муку, подобную той, из которой пекли хлеба в благословенных краях. Князь Тьмы пытался даже создать новое человечество, которое бы поклонялось ему. Но ни в чем успех не был полным. Заключенные Тюрьмы Мира и не подозревали - отвратительная похлебка, которую приносят к ним в камеры, сварена из той самой муки, что Князь Тьмы сотворил, вспоминая о медвяном хлебе. "Новое человечество" владыки Подземья, кровожадные демоны, были тупы и жестоки. Они не могли являться на землю, в Обитаемый мир, потому что их приводило в ужас открытое небо. Сталь оков изнашивалась в Подземье медленней, чем в живом мире, но все-таки приходила в негодность. Незыблемо стояла только сама тюрьма, и втайне уязвленный Князь Тьмы подозревал, что тут не без воли Вседержителя: тот сам ее воздвиг когда-то для падших.
   Князь Тьмы создал неистощимые железные рудники, рядом с которыми горели плавильные печи. Заключенные работали там посменно. Когда одна смена падала от изнеможения, людей опять бросали в тюрьму, а оттуда приводили новых. Железная руда была нужна, чтобы ковать новые кандалы и решетки, крюки, щипцы и другие орудия палачей.
   -Я дюжину раз прошел через рудники, - сказал Далибор.
   Райн и Май, как всегда, рука об руку, подошли к костру. Они все время вдвоем бродили по лагерю, люопытными глазами окидывая мерцающие костры и расположившихся вокруг людей. Девонна улыбнулась им:
   -Садитесь к огню.
   Но Май с широко раскрытыми глазами показала Райну:
   -Смотри! Это он: наш Темный!
   Далибор прикрыл ладонью лицо. Ему показалось, что девушка боится его. Но Райн быстро добавил:
   -Ты приходил к нашему озеру, помнишь? Мы с Май набрали для тебя земляники.
   Далибор опустил руку.
   -Это было ваше озеро?
   -Да! - обрадовалась Май.
   -Ну... - ошеломленный Далибор вскочил на ноги. - Так, значит, ваше?.. - он замялся и вдруг опустил перед ними голову. - Спасибо за землянику...
  
   Мирко и Радош, подскакав к стенам тюрьмы, громко затрубили тревогу в резные рога. Они хотели, чтобы их услышали кандальники в застенках. Звуки рога извещали о начале битвы людей со злом, которое до сих пор считалось для них непосильным.
   К воротам Яромир послал отряд великанов с тараном. Дружина бросилась на приступ стены. Яромир велел подогнать поближе телеги с дровами и поджечь. Демоны могли драться в темноте, но не люди. Кроме горящих телег, многие освещали себе путь факелом в левой руке. Конные лучники степняков носились вдоль стен, то и дело пуская огненные стрелы.
   Девонна в сиянии подскакала к воротам, чтобы светить великанам. Сдерживая взволнованного коня, она бросала взгляды на стену: там дрался ее муж, тоже окруженный светом.
   Демоны были вооружены орудиями палачей - крюками, щипцами, плетьми. Это были тюремщики, а не воины. У демонов не было луков, и весь натиск они отражали в рукопашной. В пылу боя дружинники видели то их налитые кровью глаза, то взметнувшуюся волосатую лапу с крюком. Мощные тела демонов едва прикрывали лохмотья. Это были остатки одежды, в которой они когда-то явились в Подземье еще людьми, - прежде чем извратилась их человеческая природа.
   Люди бились стойко, но силы были не равны. Великаны вышибли тараном ворота - за ними оказалась целая толпа демонов.
   -Руби! Не давайся, держись! - закричал Яромир.
   "Сколько наших поляжет!" - подумалось ему.
   Его дружина захватила часть стены. Свет, окружавший Яромира, заставлял демонов отворачиваться и заслоняться. Прорываться во внутренний двор дружинники не стали. Они продолжали драться на стене, пользуясь, что там демонам не хватало места нападать всем сразу.
   Мирко трубил в рог, призывая на помощь заключенных.
   Вдруг с внутреннего двора донесся разъяренный и изумленный рев демонов.
  
   Тюрьма Мира состояла из множества ярусов, которые один под другим все глубже уходили вниз. Сколько там было узников? Больше, чем живых людей во всем Обитаемом мире. Демонов тоже было несметное полчище. Но сильнейшее, главное подземное воинство стерегло нижние ярусы: чем ниже - тем страшнее и древнее охрана; она никогда не поднималась наверх.
   Кинувшись на приступ тюрьмы, Яромирова дружина заставила толпы демонов выйти защищать стены. Тогда начался тюремный бунт. Заговорщики освободились от кандалов, перебили охрану и сняли оковы с заключенных. "Богоборец пришел сюда! Люди, отомстим Тюремщику!".
   Демоны дрались неистово, но бывшие узники не знали ни пощады, ни страха. Их голые руки понемногу вооружались и собственными цепями, и отнятыми у демонов крюками. Люди врывались в пыточные, подбирая там прутья и щипцы. Мятежники брали числом, на каждом шагу оставляя изувеченные тела, очищая ярус за ярусом. Как и демоны, они не умирали от одного верного удара: они падали только тогда, когда тела отказывались служить - растерзанные, с переломанными костями. Такой страшной и жестокой борьбы никогда не видали в Обитаемом мире. Она возможна была только здесь, в лишенном неба сумрачном мире Тюремщика.
  
   Дружина Яромира, успевшая изнемочь в бою, вдруг ощутила, что сопротивление демонов пошло на убыль. Это древнее здание тюрьмы выплеснуло во двор первую волну узников.
   Кто убит, кто ранен, было не разобрать, и света от почти догоревших телег не хватало, чтобы осветить поле битвы. Яромир понял, что сделал свое дело, и приказал отступить. Его войско вышло из боя. Демоны не преследовали людей. "Там не до нас", - побледнев, произнес чернобородый князь Влашко. Все знали его, как бесстрашного человека. Но от шума, доносившегося из-за стен, у любого кровь стыла в жилах: рев, визг, полные боли, ненависти крики, лязг железа... Сражение шло везде: на каждом ярусе тюрьмы, на каждой пяди двора.
   Далибор, не помня себя, бросился в гущу схватки.
   -Стой! Вернись! - крикнул вслед Яромир.
   Но Далибор кинулся в проем разбитых ворот и исчез в хаосе битвы.
   Радош с удивлением указал в сторону горизонта.
   -Глядите, что там?
   На горизонте алело, как будто вставала заря.
   - Здесь же нет неба! - раздались недоуменные возгласы.
   Казалось, и правда начинает светать. Теперь все видели, как из-за окоема - с той стороны, где был вход в Подземье - несутся темно-синие грозовые тучи. Их гнал свежий ветер: ничто в мире - ни птицы, ни кони - мчится так быстро.
   - Тучи! Небо!
   Впереди туч прямо по небу летели воительницы на вороных конях. Великаны и хельды приветственно закричали и замахали руками.
   - Громницы! Сколько их! - узнали и даргородцы. - И они с нами?!
   Громницы летели, упиваясь бешеной скачкой, они везли за собой в Подземье небо мира живых.
   Люди видели громниц всего несколько мгновений. Небесные девы скрылись, продолжая свой путь, а несшиеся следом сизые тучи затянули пространство над головами. Несколько огромных, ветвистых молний прорезали высь от края до края, и грянул гром.
   Дождь поливал поле битвы. Красная кровь людей и черная - демонов смешивалась с небесными водами, текла стремительными ручьями. Как раньше ничего не было видно из-за тьмы, так сейчас - из-за потоков дождя. Земля становилась мягкой под струями ливня. За его пеленой скрылись стены тюрьмы. Дождь омывал лица людей и доспехи. Когда он кончился, все увидели, что над равниной стоит ясное утреннее небо. Взошло солнце.
   Сумрачный удел Князя Тьмы был освобожден и навеки присоединен к Обитаемому миру.
  
   Наконец из проема ворот начали выходить заключенные: оборванные, грязные и израненные.
   В тюремном дворе и на верхних ярусах все затихло. На нижних бой еще шел. Достаточно было войти в тюрьму и начать спускаться по каменным лестницам, чтобы услышать из глубины земли гул сражения.
   Толпа заключенных смотрела в небо, дивясь, что видит его снова. Кто-то отшвырнул свою цепь. Другой по его примеру бросил свою туда же. Тогда все стали швырять цепи в кучу, и новые узники, выходившие из ворот, делали то же самое. Перед крепостной стеной росла гора не нужных больше оков.
   Последние демоны были перебиты только к вечеру. Весь день из тюрьмы выходили заключенные, выводили раненых и, узнав о куче цепей за воротами, нарочно шли, чтобы швырнуть туда кандалы. Полуголые, окровавленные, они оглядывались по сторонам, жмурились от дневного света, заслоняясь руками. Ярость битвы уже ушла, и на их лицах лежала печать бесконечной усталости.
   Среди освобожденных были подростки в лохмотьях, даже дети. Они садились прямо на землю и смотрели на небо, некоторые все еще плакали от страха. Волосы женщин свисали седыми прядями, и было непонятно: старухи это или, может быть, молодые, поседевшие от ужасов Тюрьмы? Возраст узниц и узников Подземья было невозможно определить по их виду.
   Здоровенный заключенный с цепью и крюком, испачканным в крови демонов, неутомимо искал кого-то в толпе. Вдруг он увидел женщину, а она - его, они кинулись друг другу навстречу и замерли, обнявшись. Слезы на их щеках перемешивались с кровью.
   Все лица людей Подземья были похожи - страдание наложило на всех свою печать, и от этого они казались новым народом: сумрачным, темным. Они бродили среди устилавших тюремный двор тел, переворачивали убитых, иногда падали около них на колени и беззвучно плакали.
   Те, что погибли в битве, лежали мертвые: и пришедшие с Яромиром, и заключенные Тюрьмы мира, умершие второй раз. К ним больше не возвращалась жизнь.
   Девонна сказала:
   - Теперь их судьба неизвестна живым. Никто из нас не может знать, куда они ушли, и увидим ли мы их когда-нибудь снова. Раньше Тюрьма Мира была западней на их пути и удерживала их в Подземье. Будем надеяться, что теперь они стали свободны, и никакая новая преграда не остановит их.
   Кочевники повторяли: верно, благословенные предки свободны. Раз теперь их ничто не держит, они покинули здешний предел.
  
   Среди освобожденных дружинники стали узнавать знакомые лица. Кресислав столкнулся лицом к лицу с седоволосым жилистым человеком и вдруг глухо вскрикнул:
   -Отец?!
   Тот нахмурил густые клочковатые брови:
   -Крес!.. И ты тут!
   -Да нет, я живой, отец! - замотал головой Кресислав. - Это мы вас освободили, - и крепко прижал голову отца к своей груди.
   Несколько мертвых демонов придавили к земле распростертое тело дружинника. Лени с трудом оттащила их и узнала Далибора. Крюк пробил тому грудь, лоб был рассечен, лицо изуродовано ударом когтистой лапы, и из ран текла красная теплая кровь. Он застонал, когда Лени, опустившись на колени в грязь, приподняла его голову.
   - Лени... Я умираю. Я рад: я вправду живой, - прошептал Далибор.
   Поперек изрубленных демонов, сокрушенных секирой, лежала бездыханная Тьельвис, вождь великанов. Дригген, шаманка Фьорвит и два хельдских вождя почтительно подняли старую воительницу и положили на расстеленный плащ. Дригген, низко опустив голову, стояла над телом своей бабки; по-юношески широкие плечи юной стьямма вздрагивали. Воины и воительницы великанов, хельды в рогатых шлемах столпились вокруг. Шаманка приблизилась к Дригген.
   - Тьельвис была славной в битвах. Мы сложим большой погребальный костер, чтобы ее душа отправилась в свободный путь и нашла в других краях место, подобающее ее доблести!
   - Ты будешь вождем, Дригген, - заключила Фьорвит. - И да поможет тебе Великий Гриборкен.
   Девонна заметила, как смотрят на нее люди, поднявшиеся из глубин Подземной тюрьмы последними. Одежда на них совсем истлела, лица казались темнее, чем у других, и больше было увечий, но головы они держали поднятыми высоко.
   - Вы!.. - вестница задохнулась от волнения. - Я все время думала о том, как увижу вас снова!.. - она протянула к ним руки
   - Девонна! Не может быть, Девонна! - с изумлением повторяли они.
   - Как будто вчера... ты все та же!
   - Не та, - в глазах у Девонны стояли слезы. - Я другая. Я - как вы.
   Она обвела взглядом своих братьев, называя их имена. Это были падшие небожители.
   - Столько столетий... тысяч лет... - повторяла Девонна, не скрывая слез. - Вы здесь, а мы там... Народ, разделенный на две половины!
   Она вспыхнула мягким белым сиянием. Один из освобожденных небожителей попятился, увидев давно забытый свет. Но вдруг с удивлением ощутил, что светится и сам, несмотря на истлевшие лохмотья и изуродованное лицо.
   - Не может быть, Девонна! - он оглянулся на друзей.
   - Подземья больше нет! Вы свободны, вы живы! У вас больше ничего не могут отнять! - горячо сказала она.
  
   Князь Тьмы исчез. Небожители искали его, чтобы спросить, как он - бывший их вождь, в древности возглавивший Сошествие в мир, - умудрился стать владыкой Подземья, а их всех держал в кандалах? Но Князя Тьмы нигде не было.
   Вышедших из тюрьмы узников собрались целые толпы. Но тысячекратно больше погибло, заплатив неслыханную цену за освобождение Обитаемого мира от Подземной Тюрьмы.
   До сих пор смерть для заключенных Подземья была проклятьем, которое лишало их возможности насытиться, согреться или уснуть, а тела наделяла способностью восстанавливаться после чудовищных пыток. Теперь для погибших смерть впервые обернулась чем-то загадочным, путем за дальний предел, а остальные опять стали живыми. Им снова нужны были хлеб и кров.
   Бывшие заговорщики решили раздать похлебку из тюремных кухонь. Здешняя мука больше не была неиссякаемой и не подверженной порче. Но доля, рассчитанная на всех заключенных, распределялась теперь только между немногими оставшимися в живых, поэтому ее должно было хватить на некоторое время. Из главарей заговора невредимыми вышли из битвы двое: один - человек, другой - небожитель. Человек говорил с Яромиром от имени обоих:
   -Мы пойдем с тобой к небесным вратам, князь Яромир. Оружие скуем в кузницах: осталась и руда, и цепи можно переплавить. Среди нас найдутся искусные мастера на всякое дело. Подожди несколько дней. Теперь в Подземье есть небо, ветер и солнце. Здесь могут быть пашни и пастбища. Мы долго страдали в этом краю, а сейчас сделаем его пригодным для жизни. Мы посадим здесь сад. Подземье должно стать нам домом.
   Небожитель тронул человека за плечо и шепотом напомнил ему о чем-то.
   -Князь Яромир, - сделав утвердительный знак, продолжал человек. - Мы хотим дать этой земле свое имя. Пусть никогда не зовется больше Подземьем и Тюрьмой мира, пусть сама память сотрется о них!
   -Как вы хотите назвать вашу землю? - спросил Яромир.
   -Мы уже назвали ее, - сказал человек. - Участники заговора называли ее между собой Санрейя, на языке небожителей это значит "земля борьбы"
   Яромир кивнул головой:
   -Вы - народ Санрейи. Мы поможем вам, чем сумеем. Когда мы вернемся домой, ученые нанесут путь в вашу землю на карты.
   Яромир ходил среди них, задерживаясь, чтобы украдкой рассмотреть лица женщин. Если они поднимали на него взгляд, он робко спрашивал:
   - Вы не видели мою мать?
   Он стыдился, что, матерый и бородатый, ходит, ищет, словно потерявшийся ребенок.
   - А как ее звали? - спрашивали женщины. - Какая она?
   Яромир взволнованно называл имя и пытался ее описать, беспомощно понимая, что под его описание подходит любая женщина.
   - Так ты что ли из Даргорода? - окликнула его седая женщина. Около ее колен пристроился оборванный мальчик лет семи, которого она подобрала во дворе. - Ты тот даргородский Яромир, что брал верх на игрищах?
   Яромир кинулся к ней:
   -Да, это я!
   Женщина вздохнула:
   -Знаю я твою мать. Рассказывала о тебе, хвалилась, какой ты удалец. Ну, ищи ее, Яромир. Может, найдешь. Разминулись мы с ней в суматохе.
   Мальчик-сирота прижался к лохмотьям ее юбки, снизу вверх глядя на Яромира печальными глазами.
   Своей матери Яромир так и не нашел. Он понял, что она теперь тоже ушла "за дальний предел", как говорили кочевники. Не нашел он и многих из тех, кто дрался с ним плечом к плечу в приграничье и в Даргороде. Среди них не было и воеводы Колояра. На нижих ярусах тюрьмы Колояр второй раз умер за Даргород и Обитаемый мир,
   Пришло время погребать павших. Сразу сделалось ясно, что положить всех мертвых в могилы - дело непосильное. Не только на дворе - на каждом ярусе лежали люди вперемежку с демонами, один на другом.
   Тогда решено было похоронить всех вместе - в бывшей тюрьме, и обрушить ее стены, чтобы сделать над ними насыпь. Кто держался на ногах, взялись за работу. После полудня тюрьма рухнула, похоронив под собой и бывших узников, и демонов, в прошлом - тоже людей, потерявших человеческий облик.
  
   Небожители пытались исцелять раненых наложением рук. Но только к немногим из них вернулось сияние и прежние силы. Большинство было опустошено до глубины души.
   Девонна старалась спасти Далибора. Он был ранен так тяжело, что вестница с трудом не позволила ему уйти за грань жизни.
   На самой грани Далибор держался несколько дней. Яромир уже увел войско по пути к Небесным Вратам, и Девонна ушла с ним. Лени вместе с несколькими лекарками осталась с ранеными. Из заключенных тоже нашлись люди, владеющие целительским ремеслом. Среди них оказался даже великий лекарь из Селлы, ученый, написавший трактат о предотвращении недугов. При жизни он обвинялся церковью, что подстрекает людей верить, будто они способны, благодаря своим знаниям, избегать посылаемых свыше болезней. После смерти ученый был заключен в подземную тюрьму. Теперь худощавый седоволосый старец с пронзительными черными глазами снова обходил больных, взволнованно бормоча на древнесовернском отрывки из полузабытых манускриптов.
   Когда Далибор пришел в себя, Лени сидела около него. Далибор лежал в одной из уцелевших пристроек на тюремном дворе. Лени тихо ахнула, увидев, что он открыл глаза, наклонилась. Далибор узнал ее.
   -Я живой, Лени... - прошептал он слабым, как вздох, голосом.
   -Да, ты живой, - сказала она и прижалась губами к его лбу. "И у тебя красивое лицо. Тебе больше не нужно будет прятать его под плащом", - добавила она мысленно, хотя шрамы от когтей демонов обезобразили его навсегда.
  
   В полдень войско сделало привал. Дров не было: их сожгли под стенами подземной тюрьмы, чтобы осветить дружине битву. Но Яромир взял с собой уголь, которым топились тюремные кухни и плавильные печи. Воины разложили костры. Яромир обошел стан. Ему на глаза попался парень из бывших заключенных - плохо одетый, черноволосый, худой, с насмешливой и печальной улыбкой. В нем было что-то знакомое. Яромир нахмурился и неуверенно спросил:
   -Грено?
   Парень вскинул брови:
   -Да. А ты кто такой?
   -Яромир из Даргорода. Помнишь?
   Взгляд Гренислао стал пристальнее. Он вдруг спросил:
   - Назови троих, кто не дома и не в пути?
   Яромир чуть усмехнулся:
   -Первый - гость. Он не у себя дома и не в пути. Второй - это бродяга. Он не дома, но и не в пути, потому что никуда не идет. А третий - тот, кто стоит на крыльце своего дома. Он уже не дома, но еще не в пути.
   И оба некоторое время молча разглядывали друг друга.
   -Так это ты - князь Севера? - произнес Грено.
   Яромир кивнул.
   -Я слышал, ты жил в Тиндарите? - спросил философ.
   -Почти два года.
   -Ты знал Риетту?
   Яромир вспомнил дочку торговца рыбой, но не ощутил ни досады, ни смущения. Риетта когда-то одурманила и не пожалела его: бросила к своим ногам, властвовала и ждала, чтобы он умер от горя, как обещал, когда она его разлюбила. Но он утешился, поэтому Риетта его возненавидела.
   -Я ее знал, Грено, - подтвердил Яромир. - Значит, и ты? Ты тоже жил в Тиндарите?
   -Я читал лекции под Аркой, пока какой-то дикарь-жезлоносец меня не убил, - ответил тот. - С тех пор я философствовал в подземной тюрьме. А теперь... - он обвел взглядом голый простор бывшего Подземья. - Теперь вселенная людей необычайно расширилась. До сих пор мы знали три ее области: Обитаемый мир, Подземье и край у подножия Престола. Вселенная за их пределами была только предположением немногих ученых. Она и сейчас остается предположением, но наконец-то не запретным. Человеческий ум открыл много диковинного и со временем откроет еще больше.
   Не сговариваясь, Яромир и Грено пошли рядом, в обход воинского стана.
   -Кем ты себя считаешь, Ремиро? - неожиданно спросил Грено. - Ты все еще человек?
   -Хм... - обронил Яромир.
   Засунув руку за пазуху, он поймал и вытащил на свет ящерицу с гребнем вдоль спины и глазами-лазуритами.
   - Похоже, я что-то вроде вот этого... Через эту зверюшку ее родич, - Великий Гриборкен, который спит в Старых Горах, - видит нас здесь. Так и я, похоже, стал кое-кем таким, через кого Обитаемый мир смотрит на человечество.
   Они с Гренислао остановились, чтобы тот мог лучше разглядеть ящерицу.
   -Надо же! - произнес Грено и добавил. - Мне кажется, ты уже таков, какими станут люди будущего. Обитаемый мир станет чуть больше вочеловечен, а человек - чуть больше сделается родственен всему вокруг.
  
   Соперничая со Вседержителем, Князь Тьмы желал показать, что может творить самостоятельно. Владыка Подземья хотел создать новых птиц и зверей, которых не было у Вседержителя, и верховых лошадей для своих демонов. Голова у этих лошадей была конской, но на лбу рос острый рог, из пасти торчали клыки. Передние лапы были наделены когтями, а задние - копытами. Чудище, на котором ездил сам Князь Тьмы, было крылатым.
   Псы Подземья, ростом со льва, имели морды гиен и жала в пасти. У каждой твари было по шесть хвостов. Длинные хвосты заканчивались острыми шипами или змеиными головами. И верховые чудища, и звери своры были покрыты зазубренной чешуей - в бою приблизиться к ним было бы страшно, как попасть под пилу.
   Князь Тьмы верил, что создал новые для мира творения. На самом деле это были страшилища, дикая смесь из уже существующих животных.
   Чудища были бессмертны, но не давали потомства: в Подземье, как и у подножия Престола, не было продолжения рода. Князь Тьмы держал этих древних созданий для себя и своей демонской свиты. Каждое из них обладало свирепым нравом и неистовой силой, такой, что владыка Подземья не смел создавать их много.
   ...Яромир услыхал звук рога. Вдали показался небольшой отряд, словно конная охота со сворой псов. Ее предводитель был окутан облаком тьмы. Когда отряд приблизился, стало видно, что всадники со сворой напоминают картину безумного художника или ночной кошмар. Верхом на огромных существах следом за предводителем ехали демоны. Их было десятка полтора. Князь Тьмы вызвал тучу мрака, которая прятала демонов от невыносимого для них света открытого неба.
   Яромировы дружинники поднялись по тревоге. Кочевники взялись за луки и достали стрелы из обтянутых кожей колчанов.
   Предводитель "безумной охоты" крикнул:
   -Я Князь Тьмы. Я приехал говорить с богоборцем.
   На плече у него сидел еще и "боевой сокол" - шестилапая тварь величиной с небольшого орла, с нетопырьими крыльями, с пастью змеи, с жалом на хвосте, как у скорпиона, а передняя пара ее лап была увенчана клешнями.
   Глядя на этот ужасный зверинец, войско Яромира напряженно притихло.
   - Ходячий склад оружия, - ошеломленно покачал головой Кресислав.
   - Мне нужен ваш князь Яромир, - повторил Князь Тьмы. - Я хочу предложить ему союз против Вседержителя.
   Но Яромир неистово потряс перед собой кулаком:
   -Убирайся! Не смей показываться мне на глаза, Тюремщик, палач! Уж я с тобой рассчитаюсь за всех, попадись ты мне только!
   "Сокол" на плече Князя забил кожистыми крыльями, "псы" завыли и "лошади" зарычали.
   -Ты еще вспомнишь меня, смертный! - громовым голосом ответил Князь Тьмы.
   Но ему отозвались свистки и оскорбительные выкрики дружинников.
   Князь Тьмы уехал в гневе. Он не ожидал, что человек посмеет отказать ему даже в переговорах! Наоборот, Князь был уверен, что богоборец с радостью примет нового союзника и будет расценивать их договор как своего рода признание от одной из высших в мире сил. Владыка Подземья был намерен сказать Яромиру: "Если мы свергнем Престол Вседержителя, я помогу тебе установить собственный Престол. Ты сможешь дать людям покой и счастье. Я буду лишь укреплять твою власть, расправляться с твоими врагами, сохраню при тебе должность Тюремщика. Взяв в руки власть, ты примешь ответственность за все человечество, благодетелем которому тебе предстоит быть. После смерти ты завещаешь Престол своему сыну, и я поклянусь служить всему твоему роду до тех пор, пока он не оборвется. Тогда Престол Обитаемого мира должен быть передан мне".
   Князь Тьмы знал, что род смертного рано или поздно сойдет на нет. Он собирался честно исполнить договор с человеком. Но человек прогнал его с бранью.
   Тогда лишенный своей вотчины владыка Подземья переменил выбор.
   Король Неэр в Подземье шел дорогой Ормина Небожителя. Он миновал Тюрьму Мира окольным путем, как когда-то его великий предок, и вышел к небесным Вратам раньше Яромира. Неэр разбил стан неподалеку от Врат, дожидаясь появления врага.
   Вскоре его дозорные увидели вдалеке всадников со сворой псов.
   -Я Князь Тьмы, - прогремел окрест громкий голос. - Я предлагаю союз королю вардов!
   Неэр побледнел, сжав рукоять меча, приказал глашатаю:
   -Передай ему: пусть проклятый Тюремщик убирается навеки во мрак, где ему место! Никогда у Ормингов не будет с ним ни союза, ни общего дела!
   Глашатай вскочил верхом, проехал немного вперед и прокричал Князю Тьмы ответ короля Неэра.
   Князь Тьмы, дважды униженный смертными, издал яростный рев. Это был голос подземной твари, в которую он за истекшие века превратился в своих владениях. Князь Тьмы повернул верховое чудище и помчался прочь во главе диковинной свиты.
  
   Король Неэр не мог забыть, как впервые встретил восход солнца в Подземье. Его войско двигалось в темноте, факелами освещая путь. Внезапно люди увидели алую полоску зари. Может быть, зарево пожара? Козни Князя Тьмы или колдовство богоборца? А спустя короткий срок началось столпотворение. Налетел ветер, катя иссиня-черные тучи, освещенные встающим солнцем. Впереди туч скакали по небу громницы на вороных и мышастых конях. Варды решили, что это волшебное войско сына погибели настигло их в пути. Они стали стрелять в небо из луков, но стрелы не долетали до громниц. Грозовые всадницы мчались, не глядя, что делается на земле, и везли с собой тучи. Хлынул проливной дождь. Варды закрывались от него плащами, руками, точно это были струи кипящей смолы. Но громницы пролетели и исчезли вдали, гроза кончилась, не причинив никому вреда, а над Подземьем настал светлый день, первый день за все века.
   Варды были в смятении, не понимая, что произошло. Громницы - земнородные всадницы - казались им вестницами князя Яромира.
   -Неужели сын погибели изменяет мир? - потрясенные, спрашивали они друг друга.
   Как человек, смертный мог изменять божественный миропорядок?! Неэр с трудом успокоил войско. "Мы не знаем причин и не можем предвидеть последствий, - повторял король. - Не торопитесь с суждениями, выполняйте свой долг!"
   Благословенный край у подножия Престола окружала стена из блестящего белого камня. Врата в ней, казалось, сделаны были из жемчуга. Небо над стеной окутывала сияющая дымка от далекого света Престола.
   В нетерпении Неэр послал конную разведку, чтобы заранее узнать о приходе богоборца. Король тревожился. Он отказался от союза с Князем Тьмы. Теперь Тюремщик рыщет где-то тут со своими демонами.
   Король вардов знал, что Князю Тьмы в конце времен может быть даровано прощение. Но Неэр ожидал, что владыка Подземья раскается и преобразится. А он явился к потомку Ормина со свитой демонов, в облаке мрака, не склонив головы и не утратив ни одного из свойств древнего Врага Мира.
   "Как смел Тюремщик так просить у меня союза!".
   Неожиданно полумрак королевского шатра наполнился сиянием. Неэр вздрогнул. Перед ним возник вестник Азрайя в сверкающих латах, с мечом на поясе. Король опустился на колени:
   - Что ты велишь мне делать?
   -Встань. Я знаю, что ты чтишь Престол, мне не нужно твоего преклонения, - произнес вестник. - Я пришел передать тебе волю Вседержителя. Ныне Князь Тьмы выступит на стороне верных Престолу войск против богоборца.
   Неэр поднял глаза на сияющее лицо небожителя. Он не встал с колен, ошеломленный полученной вестью.
   -Но он не раскаялся! - прошептал король вардов, не веря своим ушам.
   -Не суди, - голос небожителя зазвучал строже. - Как ты можешь судить о предвечной воле Вседержителя, если тебе неведом даже твой завтрашний день? Смирись и выслушай весть от твоего Господина. Отныне этот небожитель больше не Князь Тьмы, он прощен и обрел милость Престола. Ему возвращено прежнее имя - Ависма, "превознесенный над всеми", - и он твой союзник. Завтра он придет вновь, прими его.
   Небожитель замолчал, ожидая ответа.
   - Да, - беззвучно произнес Неэр.
   Он был раздавлен.
   -Ободрись, - терпеливо продолжал вестник. - Ты - избранник Престола. Под твоим началом пойдут в бой не только люди, но и небожители. Король Ормин и я - мы приведем в твой стан воинство бессмертных. Такой мощи не было еще под знаменами ни у одного из людей.
  
   Князь Тьмы явился в стан вардов на другой день. Свора чудовищных "псов" стерегла его шатер, демоны надзирали за омерзительными "лошадьми". Их становище было окутано облаком мрака.
   Варды не глядели в ту сторону. Их тяготило появление этого союзника. Зато внушали надежду белые шатры небожителей, которые выросли с другой стороны стана. Люди подходили поближе, чтобы посмотреть на прекрасный небесный народ, посланный к ним на помощь, и на легендарного короля Ормина.
   Наконец до Небесных Врат добралась и дружина Яромира. Неэр предложил богоборцу назначить день боя.
   Битву было условлено начать через три дня на рассвете. В эти три дня желающие должны были получить право бросать друг другу вызов на поединки.
   Первый вызов бросил небожитель, вышедший на равнину между враждебными станами:
   -Во имя небесного Престола, я вызываю на бой любого из воинов сына погибели!
   На груди небожителя было изображение сияющего жезла - знак самодержавной власти Престола. Голову бессмертного воина покрывал шлем с личиной, и казалось, что верхняя половина лица сама по себе состоит из сверкающей стали.
   В ответ прогремел боевой клич хельдов и великанов. Вперед вышла Дригген с секирой на длинном древке.
   -Во имя хребта Альтстриккен, я принимаю бой!
   Волосы Дригген был собраны в хвост, на плечи наброшена шкура волка. Вождь великанов была в панцире в виде рубахи до колен из очень мелких и плотно сплетенных железных колец. Рукава панциря были короткими, чтобы не стеснять движений ее рук.
   Поединок начался. Дригген не казалась беспомощной перед своим искусным врагом. Ее доспех был легче, а секира длиннее меча небожителя. Хельды кричали, ободряя Дригген, великаны топали ногами, точно в пляске отбивая лад.
   С другой стороны небожители молча наблюдали за своим собратом. Сверкая глазами, епископ Эвонд шепнул на ухо королю: "Что за срамной народ! Девица в штанах бьется секирой!".
   Дригген оттолкнула меч небожителя древком. Клинок скользнул в сторону, а Дригген, разогнав секиру в воздухе, нанесла рубящим краем удар. Сталь доспеха смялась, и небожитель упал у ног воительницы-великана. Дригген одержала победу.
  
   На другой день сам Ормин бросил вызов дружинникам сына погибели.
   Ормин был известен в Обитаемом мире как король-небожитель. Но он даже мысленно не называл себя так. Он всегда ощущал себя человеком, которому слава и сияние достались не по праву, а по особой милости Господа. Ведь Ормин родился в суровом и жалком мире людей, и когда попал в неувядающие края, был ошеломлен и подавлен красотой и вечным счастьем небожителей. Их прекрасные, безмятежные лица, светлые одежды, легкое облако сияния - неужели Вседержитель согласится когда-нибудь, на любых условиях снова сделать смертных такими же?
   Вседержитель обещал людям милость и передал через Азрайю условия. Сам Ормин обрел вечную жизнь и дом в городе небожителей, и военачальник Азрайя приветствовал его, как соседа и друга. Он получил все: неиссякающую муку, неубывающее вино и масло и всегда спелые плоды на ветвях деревьев. Ормину помогли обустроить сад и дом, девы украсили его стены гобеленами. Через несколько дней Азрайя вывел его на окраину города небожителей и показал на далекие холмы:
   - За ними Рахайя. Там теперь будет удел людей.
   Первые десятки лет Ормин чувствовал себя одиноко. Но наконец он привык к прекрасным соседям, полюбил бродить под звездами, уезжал на целые дни верхом в заповедные вечнозеленые леса. Сам Ормин казался себе очень старым, хотя в целительном воздухе благословенного края преобразился и выглядел таким же юным, как небожители. По прошествии веков он понял еще одну разницу между ними и собой: они живут и не знают иной жизни. А он - ждет. Ждет, когда придет конец света, когда человеческий род будет прощен и снова получит сияние, когда его семья, потомки, друзья выйдут из-за холмов, и Ормин снова станет королем людей, как ему было обещано. Он был живой король пока еще мертвых подданных, король будущего королевства.
   И вот приблизился этот час: у Врат небес стоит богоборец.
   Ормин решил сам бросить вызов тем, кто пытается уничтожить плоды его ходатайства за людей перед Престолом и с пренебрежением швыряет Вседержителю обратно его дары, говоря: "Нам не нужна твоя милость".
   Он знал: Подземье будет воздвигнуто снова - так обещал предводитель небесного воинства Азрайя. Кто отверг милость Вседержителя, еще раскается в этом.
  
   Вызов самого знаменитого рыцаря запада принял бродячий певец с востока, Джахир.
   Джахир вышел в простом снаряжении даргородского дружинника. Но сабля у него была своя, сильно изогнутая, с рукоятью из черного рога.
   Поединщики сошлись. Могучие удары двуручного меча Ормина были неотразимы для Джахира. Хузари и не пытался их отражать. Он начал изматывать врага постоянным движением - отходами, уклонениями, нырками под меч. Через личину, закрывающую половину лица, Ормин видел, как Джахир улыбается: прекрасные белые зубы и темные юношеские усы, красивое смуглое лицо, выражающее беспечную радость боя. Ормин рубил наискось сверху - хузари уходил одним быстрым шагом с внезапным наклоном под меч и одновременно пытался полоснуть открывшийся ему бок неприятеля. Развернувшись, Ормин направил в противника тяжелый удар сбоку. Джахир и тут успел поднырнуть под клинок; а меч Ормина, описав полукруг, зарылся концом в землю. Джахир быстро выпрямился и разрезал лезвием сабли щеку короля Ормина прямо под стальной личиной. Джахир опять улыбнулся... Но в новой сшибке Ормин его поймал. Двуручный меч упал вкось, пробил кольчугу и разрубил плечо до самой ключицы. Это был страшный, заведомо смертельный удар. Джахир упал на землю еще живым, но кровь так сильно хлынула из раны, что он умер через мгновение.
  
   Площадь в вечном городе у Престола была залита светом. Солнца здесь не было, свет лился с высоты сам по себе и отражался в сверкающих зерцалах воинов, в плитах из золота, которые заменяли камень мостовых.
   - Пришел час! - голос Азрайи звучал, точно рог глашатая. Он в сиянии проезжал мимо рядов небожителей, построившихся для последнего похода. Король Ормин верхом, в полном вооружении сопровождал его.
   Вдруг Азрайя увидел кучку небожителей без доспехов.
   - Где ваши латы? Ваше оружие? - он подъехал к ним. - Мы уезжаем, поспешите.
   - Все это осталось в наших домах, - подала голос небожительница Ярвенна, та, чей собор стоял на площади Даргорода. - Мы посоветовались между собой и решили не идти в бой. Мы больше не понимаем войны, которую Престол ведет с Обитаемым миром и с людьми.
   Предводителю небесного воинства почудилось, будто он ослышался.
   - Но такова высшая воля! У нас не может быть выбора!
   - Я слышала, как перед моим собором князь Яромир предлагал Вседержителю условия, - сказала Ярвенна. - Рядом с ним стояла наша сестра, Девонна, что ушла в Обитаемый мир. Я готова была явиться там, если бы Вседержитель послал меня с ответом, но он не послал. Однако это были разумные условия. Почему Вседержителю было не согласиться на них?
   - Вы перешли на сторону Врага Престола? - спросил Азрайя.
   - Нет, - ответили ему. - Но мы не будем вести непонятную нам войну. Если Вседержитель создал нас такими, что мы не можем понять его замысла, мы не будем и участвовать в нем.
   - Наш выбор - не вмешиваться, - раздалось несколько голосов.
   - Ваше неучастие в битве ничего не решит. Вседержитель всемогущ!
   -Мы решаем для самих себя, а не для него, - возразила Ярвенна. - Этого достаточно.
   - Победа все равно останется за Престолом. Не хочется думать, что вас ждет тогда... - нахмурил брови Азрайя. - Тюрьма Мира снова будет построена!
   - Мы не изменим своего решения и там, - прозинес один из небожителей. - Теперь мы знаем, что у нас есть выбор.
  
   Девонна и Яромир сидели у костра посреди отходящего ко сну ратного стана. Иногда мимо проводили коня или кто-нибудь шел с котелком по воду. Неподалеку бежала мелкая бурная река, из которой брали воду и варды. Дружинники Яромира назвали ее Громница. Раньше тут не было рек, потому что никогда не шли дожди, а подземные источники были скрыты под твердой сухой землей и не могли вырваться. После грозы проложил себе русло первый мутный поток, и он до сих пор не иссяк: то ли снова шли дожди где-то в верховье, то ли размылся верхний слой земли, и вышла на поверхность какая-нибудь подземная речушка.
   В зареве вечного сияния Престола серело звездное небо.
   Яромир не смел грустить о смерти Джахира. Вся сила нужна была ему для завтрашнего дня, поэтому грусть затаилась глубоко в сердце. Бой начнется на рассвете, с тревожного пения рогов, которое послужит сигналом.
   Девонна тоже молчала. Она положила голову Яромиру на плечо и смотрела в огонь. Вестница думала о том, какая судьба теперь ждет их обоих? Подземной Тюрьмы - западни душ - уже нет. Если победит Престол, Вседержитель построит новую. Но убитые во время сражения, пока исход его еще не ясен, все равно успеют уйти неведомым путем, о котором никто ничего не знает...
   Девонна сказала Яромиру:
   - Если ты погибнешь, и тебе откроется неведомый путь, не уходи без меня. Я последую за тобой.
   - Я дождусь тебя, - твердо обещал Яромир.
  
   Настало время покоя. Во сне Яромир видел горы. Он часто видел их внутренним взглядом - старый хребет Альтстриккен. Яромир почти потерял ощущение своего "я": он был и горным хребтом, и древним змеем Великим Гриборкеном. Он знал, что он - Гриборкен - и есть Альтстриккен, и что он спит здесь очень много столетий.
   Гриборкен пробудился. Горный хребет ожил и шевельнулся, корни гор сдвинулись с места. От юга и до севера всколыхнулись леса на склонах, с ветвей с шумом поднялись птицы, бросились в низины лоси. Гриборкен-Альтстриккен выждал, а потом расправил крылья и поднялся в воздух. На месте замшелого хребта остался длинный глубокий разлом, в который тут же хлынуло море Хельдвиг. Старый змей, раскинув крылья, летел над великой степью. Он сам был длиной в половину Степи, и с каждым взмахом крыльев под ним уходили назад огромные желтые пространства, текли реки величиной с тонкие ручейки, мятущимися точками двигались стада и табуны. Гриборкен поднялся выше, и летел, задевая облака. Внизу показалась черная равнина - бывшее Подземье. У Яромира, который во сне был одно с Гриборкеном, кружилась голова от высоты. Затрубил рог, возвращая его к яви. Первые минуты после пробуждения Яромир все еще чувствовал, что летит, расправив крылья, над развалинами Подземной тюрьмы.
   ...Оба войска выстроились в боевом порядке еще до рассвета. Потянулись тягостные минуты. Одна рать смотрела на другую, не двигаясь с места. С одной стороны поражали воображение демоны Князя Тьмы, их верховые животные и безобразная свора, небожители в сияющих зерцалах и рыцарская конница вардов. С другой стороны стеной стоял строй великанов; хельды в рогатых шлемах; бывшие заключенные Подземья, плохо вооруженные, но с решительным выражением глубоко запавших глаз; закаленная даргородская дружина и звониградцы с отважным князем Влашко во главе. По обоим крылам войска с трудом сдерживала коней орда кочевников.
   Напряжение все росло. Вдруг с плеча Князя Тьмы, распахнув кожистые крылья, сорвалась его боевая птица. Полусокол-полускорпион с пастью змеи вспорхнул в небо. Один из кочевников не вытерпел: вскинул лук, спустил тетиву - и стрела на лету ударила птицу-демона в шею. Боевая птица Князя Тьмы камнем упала вниз.
   И дрогнула земля. Князь Тьмы на своем крылатом звере выехал вперед. Мрак, который окутывал его, стал гуще, и когда вновь поредел, все увидели, что Князь преобразился. Теперь он стал исполинским существом, единым со своим верховым чудищем. Князь взмыл в воздух, потрясая мечом в когтистых лапах. С раскаленного клинка стекало пламя. Князь Тьмы распахнул два черных крыла и заслонил собой небо.
   Оба войска внизу замерли, одинаково ужаснувшись вида чудовища. Когда-то лишь сам Вседержитель сумел заточить Князя Тьмы в цепи. От Тюремщика исходила великая мощь тьмы и зла.
   У Яромира под доспехом зашевелился Малый Гриборкен. Неожиданно вновь, как во сне, Яромир почувствовал, что летит над голой землей бывшего Подземья, в ледяных осенних тучах. "Великий Гриборкен!" - внутренне закричал он. В ответ в его голове раздалось: "Старые горы расправили крылья!".
   Издалека донесся гул, дрожал воздух, рассекаемый чьим-то мощным телом. У людей заложило уши. В сизых тучах по небу стремительно скользил громадный змей. Яромир снова смотрел его глазами: два стана, как две блестящие ленты - это солнце сверкает на доспехах - и тень от крыльев Князя Тьмы между ним и землей.
   Древний Гриборкен много веков копил ненависть к этой нездешней твари. Князь Тьмы был иной, чем все живое, враждебный любому земному существу и самому змею Гриборкену. Князь Тьмы изготовился для удара, но не устоял перед обрушившейся на него каменной горой. Гриборкен сбил его своим телом и взмыл вверх, чтобы самому не рухнуть. Яромир, слившись сознанием с Гриборкеном, чувствовал его торжество.
   Удар отбросил Князя Тьмы далеко от места боя, - разбитого и обрызгавшего землю вокруг черной кровью.
   А старый Гриборкен развернулся в воздухе и полетел обратно на север. Яромир больше не ощущал себя им - он был человеком и стоял на земле в громе боевых кличей своей дружины.
  
   Сражение двух древних существ послужило для всех сигналом. Завязалась слепая яростная сеча. Раненым было не выйти из боя, и кто держался на ногах - волей-неволей продолжал рубиться. В тесной свалке тела падали не на землю, а друг на друга.
   Только заполдень ряды бойцов поредели, и ожесточение схлынуло: руки устали наносить удары, не хватало дыхания в груди. Целители, не дожидаясь конца, начали подбирать раненых.
   Раньше Девонна присматривала за "двумя детьми" - Райном и Май. Но сейчас ей было не до них. Вестница не уследила за ними. Среди людей эти двое вспомнили свою прежнюю жизнь более ясно и начали больше понимать. Перед боем Райн спрашивал Девонну: "А если вы не победите, снова будет темно?". "У подножия Престола будет прекрасно и светло, но остальной мир погрузится во мрак", - ответила вестница. Поэтому Райн накануне битвы сказал Май: "Я пойду воевать за остальной мир, ладно?". "Ладно, - ответила Май. - Только обещай, что тебя не убьют. А я буду лечить раненых, как Девонна. Хорошо?". "Хорошо, - позволил Райн. - Только ты тоже обещай, что тебя не убьют". Они дали друг другу обещание и больше не боялись друг за друга.
   Воины удивлялись, в пылу схватки заметив безумную девчонку, которая лезет под их мечи - и все-таки остается невредимой. Май выводила раненых прямо из гущи сражения.
   Райн сделал себе острогу - единственное оружие, которым он бил без промаха. С этим деревянным копьем, без доспехов он и оказался в самом пекле. Демонический "пес" Князя Тьмы кинулся на него. Райн отшатнулся и метко попал зверю в горящий глаз - своей заостренной деревяшкой сын озерника бы не пробил покрытую чешуей шкуру. "Пес" взвыл, ломая острогу лапой. Но чудище уже рубили со всех сторон дружинники Яромира.
   Даргородцы и Кресислав лицом к лицу сошлись с небожителями. Один на один редкий человек мог выстоять против воина небесного воинства. Но отвага и взаимная выручка людей, когда они держались плечом к плечу, стали для небожителей крепким орешком.
   Яромир в толпе сражающихся вдруг покачнулся и тяжело осел на колени. Перед его глазами все поплыло, но вскоре он стал различать дубравы и реки Обитаемого мира. Великий Гриборкен миновал степь и начал снижаться. Огромное брюхо коснулось земли, углубилось в разлом, и горных хребет вновь пустил корни в землю. От усталости древний змей не долетел до своего прежнего места, и теперь на севере глубоко вдавался в сушу залив моря Хельдвиг, а на юге полоса горного хребта - Хвост Змея - пересекла Волчью Степь.
   Яромир чувствовал, как дремлют под корнями травы ночницы, как клубятся по степи пылевые вихри. Он ощущал силу обоих солнцеворотов и двух равноденствий; от всех рек и водоемов, словно шум тростника, доносились до него голоса: "Ветер в камышах поет тебе". На потаенных полянах в лесах появлялись лесовицы и дубровники, Яромир слышал в голове тихое: "Деревья леса кланяются тебе". С ним были и далекие пустыни, и моря. Громницы на вороных конях неслись по небу, неся за собой грозы.
   Но на этот раз Яромир помнил и то, что он человек. В нем был вочеловечен и обрел свою собственную волю Обитаемый мир. И этот мир услышал, как глухо прозвучало чужое слово: "Не будь! Стань ничем!". Но Яромир отвечал: "Нет!". Яромир чувствовал, что в нем бьется сердце мира, и, пока он жив, Обитаемый мир не рассыплется, не позволит низвести со своих небес огонь, не всколыхнет свои воды.
  
   Над упавшим и неподвижно лежащим Яромиром продолжал кипеть бой. Сияющий небожитель скрестил клинки с человеком в простом доспехе. С головы человека слетел шлем, и от неожиданности ладонь небожителя едва не выпустила рукоять меча. Перед ним оказался не человек, а один из его собратьев, на заре времен ушедший в Обитаемый мир. Он тоже окружил себя светом, как вспышкой молнии.
   - Санейя, ты снова против Престола? - крикнул небожитель на небожителя.
   Тот, что был в простой железной кольчуге, упал от удара того, на ком сверкало зерцало. Сияние убитого погасло. Но даргородский дружинник бросился на победителя, и завязалась короткая стычка, из которой оба не вышли живыми.
   В этой битве никому не суждено было остаться невредимым. Кто не пал - был ранен и уронил на землю хотя бы несколько капель крови. Под вечер бой остановился сам по себе: сражаться стало некому, одни полегли, другие слишком ослабели.
   Теперь те, кто держался на ногах, вместе, не разбирая, кто под чьими знаменами дрался, ходили по полю и искали выживших. То и дело наклоняясь, они осматривали лежащие вперемежку тела. Кто с кем бился, тот с тем рядом и упал: небожители и люди в разрубленных доспехах, варды, стьямма и хельды.
   Король Неэр был тяжело ранен в грудь. Короля отнесли в его собственный шатер и перевязали. Неэру было спокойно на душе, он не чувствовал ни гнева, ни скорби, что возмездие над сыном погибели не совершилось. "Вот я и свободен, - подумал Неэр, когда остался один. - Я строил Храм, вел войну и всей свой жизнью служил Престолу. Теперь я больше никому не смогу служить...".
  
   Май ходила по полю битвы: искала Райна. Она нашла его: Райн сидел над мертвым вардом, сжимая в руке обломок остроги. Лицо, рубашка и руки сына озерника были в крови.
   - Райн! - Май присела и схватила его за плечи.
   Райн опустил голову.
   -Они все умерли, - безнадежно проговорил сын озерника.
   - Райн, пойдем! Пойдем скорее отсюда!
   Райн с трудом встал и побрел за ней.
   - Они все умерли, - пробормотал он, когда Май усадила его на землю в стороне от поля боя. - Я раньше жил у озера. Наверно, оно высохло. И трава вокруг пожелтела. И лес сгорел. Там все черное теперь... - Райн растерянно посмотрел вокруг. Последний проблеск памяти угас в его глазах. Теперь это был озерник - не сознающий себя, не имеющий имени.
   Май заплакала.
   -Нет, ничего не сгорело, озеро не высохло! Приди в себя, ты человек, у тебя есть имя: Райн! - повторяла она. - Райн, я тебя зову! Ты обещал не умирать.
   Она плакала, обнимая его, уговаривала, напоминая про обещание. Райн молча сидел, прислонившись к ней и как будто понемногу отогреваясь.
   -Май... - наконец неуверенно отозвался он.
   Здесь, рядом с небесными Вратами, не жили земнородные: здесь не было ни рощ, ни озер, ни зарослей камыша, ни густой полевой травы. Само небо Обитаемого мира появилось здесь недавно.
   -Райн, пусть будет ручей, - попросила Май. - В земле же есть ключи. Пусть забьет ключ, Райн? Пожалуйста.
   -Тут нет... - обронил Райн; устало к чему-то прислушиваясь. - Тут нет... А вон там, - он показал рукой.
   Словно преодолевая себя, он встал на колени и прислушался к земле.
   -Да, там... Если ветер успел принести сюда какие-нибудь семена, ты сделаешь траву, Май? Пусть она вырастет, ладно?
  
   Дружинники разложили костры. Ивор принес с речки ведро воды. Креса, вновь получившего рану, уложили у огня. "Ну что такое! Опять лежать, опять отвары да перевязки!.." - сильней, чем от боли, Крес страдал от предвкушения тягостных дней лечения, которые его ожидали опять.
   Около одного из костров Элстонд, заливаясь слезами и от отчаяния нисколько не стыдясь этого, повторял:
   - Ликсена, мой брат...
   Нейви лежал на земле в разрубленной кольчуге. Они с Элстом весь бой прикрывали друг друга, и Элст видел, как он упал под мечом небожителя.
   Ликсена склонилась над молодым вардом. Элст стоял на коленях рядом. Нейви был еще жив.
   - Он умрет?
   Ликсена подняла на него виноватый взгляд.
   -Я не знаю.
   - Нейви, не вздумай умирать, - повторял Элстонд. - Матушка будет горевать по тебе, она никогда не оправится, если мы не вернемся вместе. Нейви, ты должен вернуться домой!
  
   Девонна склонилась над мужем. Она видела, что он невредим. Земнородные-полукровки о самой Девонне говорили, что от нее исходит сила летнего солнцеоврота. Сейчас вестница чувствовала такую же силу, исходящую от Яромира, но гораздо мощнее. Если бы Девонна была в лесу, она бы подумала, что оказалась в самом сердце леса, которое способно порождать существ и давать жизнь деревьям и травам.
   Яромир лежал у костра в помятых доспехах, без шлема, и хотя у него были закрыты глаза, лицо казалось не только живым, но даже не спящим.
   Девонна подняла взгляд на шаманку Фьорвит. Рядом с шаманкой безотлучно находился Волчок. В походе он служил ей помощником. Она взяла его в ученики, хотя в нем не было крови стьямма и он не был женщиной.
   Шаманка положила руку на грудь Яромиру, где под доспехом притих Малый Гриборкен. Ящерица-подкаменник узнала Фьорвит и так же, как раньше передавала ей сны Великого Гриборкена, передала ей и видение Яромира.
   -Хребет Альтстриккен переместился, - сказала Фьорвит. - Змей снова уснул. Теперь весь Обитаемый мир вступает в борьбу. Вседержитель хочет вмешаться, но мир не повинуется его власти.
   Тем временем окрашенное закатом вечернее небо потемнело от сизых туч.
   Обитаемый мир хотел войти в небесные Врата, в благословенный край у подножия Престола. По небу мчалось множество всадников - тысячи громниц несли грозу. Первые громницы доскакали до стены и отпрянули, их кони испуганно вставали на дыбы, храпели и хотели повернуть назад на своих небесных тропах. Из-за стены бил ослепительный, яркий, невыносимый свет.
   Небожители в вечном городе за стеной и люди прошлых веков, которые жили отдельно от них за холмами, в страхе покинули дома. Им казалось, что белое пламя, сильнее множества солнц, врывается в окна, проникает сквозь стены. Люди падали на колени, закрывали лица руками. Небожители прятались в тени густых садов, впервые за много столетий чувствуя страх и горе. Они всю жизнь прожили при свете Престола, но никогда он не был таким слепящим. Казалось, он убьет все живое.
   Кони громниц пятились, но всадницы удерживали их. Мир продолжал наступление. Жемчужные Врата тряслись, как деревянная калитка под ветром, и наконец распахнулись. Сперва в край у подножия Престола ворвался ветер. За ним хлынули громницы, преодолев наконец невидимую преграду, проносясь и над стеной, и в проем ворот.
   Яромир ощущал, как ветер проносится над благословенным краем, срывая листву с деревьев, а тучи разражаются дождем и поливают цветущие луга. Подземье и Престол были двумя особыми мирами, где установлены были самодержавные законы Престола. Теперь до последнего своего уголка они должны были стать частью Обитаемого мира.
   Яромир чувствовал и сопротивление. Неестественный свет власти Вседержителя усиливался многократно, опаляя деревья и траву, ослепляя живых существ. Но громницы, ветер и тучи стремительно летели вперед.
   Внезапно Яромир осознал, что теперь вокруг него везде - только Обитаемый мир, и нет ничего, что бы не было миром. Все пространства таинственного места, называемого заповедным краем у подножия Престола, заполнила родная людям земная жизнь.
   Громницы уже увезли грозу вглубь запретной для них раньше земли. Где-то вдали, за стеной, гремел гром и доносился шум ливня. Потом из-за туч показалось солнце, которого раньше никогда не видели у подножия Престола, и над стеной повисла радуга. А сияние Престола угасло.
   Яромир с глубоким вздохом пришел в себя. Теперь он и своими глазами увидел бледную радугу и очистившееся от туч прозрачное небо, какое бывает ранней осенью на севере. Солнце уже клонилось за горизонт.
  
   Во главе горстки всадников - всех, кто еще мог держаться в седле - Яромир и Девонна въехали в распахнутые ветром Врата. Кони ступали по лужам. Трава прилегла под копытами, примятая недавним дождем. Землю усыпали спелые плоды. В гривах лошадей запутались желтые и красные листья.
   - До сих пор здесь никогда не бывало осени! - сказала Девонна.
   Порыв ветра растрепал ее светлые косы, и она поспешила заправить их под наголовье плаща.
   - Здесь холодно! - засмеялась она. - Как сейчас у нас в Даргороде! И осень, как у нас. А потом будет зима. Может быть, она здесь будет теплее...
   - А где же сияние Престола? - спросил кто-то из дружинников.
   Девонна развела руками:
   -Мир вошел во Врата и угасил свет Престола. Теперь здесь будет светить только солнце.
   - Да, - подтвердил Яромир. - Вот и этот край, как Подземье, стал обычной землей. Вседержитель не смог разрушить Обитаемый мир, а сам потерпел от него поражение.
   - Там, за лесом, наш город, - взволнованно сказала Девонна. - Я покажу тебе мой прежний дом. Наверное, он совсем позаброшен. А далеко за холмами - город людей. Теперь они снова стали живыми.
   Яромир пригладил всклокоченную бороду, отер лоб. Он ехал без шлема, на высоком вороном коне. На губах ему чудился привкус соли. А рядом Девонна верхом на светло-серой лошади с улыбкой оглядывала знакомые места в непривычном ей осеннем уборе.
   -Мы пошлем в Даргород гонца, - произнес Яромир. - Пусть люди знают, что наш мир стал новым.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"