Говорят, жизнь похожа на зебру, белая полоса - черная полоса. События же последних дней наводили меня на мысль о несоразмерности ширины этих полос. По крайней мере, для меня. Всё буквально валилось из рук. Моя попытка успеть сделать всё превращалась в одну нескончаемую пытку. В пору было бы опустить руки и пустить всё на самотёк. Но вбитая в детстве привычка к порядку требовала порядок и в делах. В итоге две недели судорожных метаний по Москве и Питеру слились в один бесконечный день, который грозил закончиться самым подходящим под черную полосу образом. Мало того, что я не успел на свой скорый поезд, и пришлось ехать с пересадкой на пригородных электричках, потратив последние деньги. И хотя оставшегося полтинника гипотетически хватало покрыть расходы на проезд, но надежду на лёгкий перекус при этом приходилось забыть начисто. Но время... Времени как раз и не хватало. Потеря двух-трёх часов, стремилась обернуться списанием на "нет" всех тех затраченных мною усилий. А ведь я мог остановиться, вернуться, одолжить денег и вылететь на самолете. Но нет. Суматоха и метание не дали мне времени на принятие столь судьбоносного для меня решения. В итоге - сам виноват.
Неприятности. Неприятности ввалились в пустой вагон пригородной электрички. Шесть здоровых пьяных лбов. Активно размахивая руками и матерясь, они продвигались по вагону. Надежда, что они пройдут мимо, была потеряна в тот самый момент, когда один из них заметил мои очки. Очкарик. Почему то первое что приходит на ум при виде человека в очках, это то, что он умный. Умных почему то не очень любят. Я же, по их проспиртованному мнению, оказался "шибко умным". За что обязательно должен был получить в рыло. Вторым фактором столь радостного, по их мнению, продолжения ночи стал мой ответ на банальный вопрос: ты откуда. Москвич, по общепринятому мнению, должен был получить в рыло, однозначно. Что и последовало. Мои достаточно жалкие попытки отбиться, один против шестерых, явно поднаторевших в этом деле, хотя и пьяных уродцев, окончились для меня плачевно. Впрочем, иного я и не ожидал. Вырубился я быстро, хватило и одного удара по голове, что стоило мне потери очков. Отключка спасла меня от жуткой и непередаваемой боли от последовавших ударов...
...Не знаю, что привело меня в чувства. То ли резкая боль от удара под дых, на общем фоне тупой от предшествовавших ударов боли, то ли морозный воздух, со свистом задуваемый через распахнутую дверь тамбура. Моё пробуждение осталось не замеченным. Мучители были заняты мародерством. Не удовлетворившись разбитой мобилой, видимо это и стало причиной последнего удара, и мятым полтинником, они занялись шмотками. Джинсы, зимние ботинки, пуховик и даже старый вязаный свитер не остались без их внимания.
- Ну щё, ш-шука ощнулся?
Говоривший, пнул меня в живот, одной рукой держась за приятеля, а другой закрывавшей рот. Маленькая радость - похоже, один из моих ударов не прошёл зря, сократив ему количество зубов.
- Щаш мы иж тебя кошманафта делать бум.
Подхватив меня за руки и за ноги и раскачивая в такт на "раз-два-три" они подтащили меня к дверям. Последнее, что я услышал, покидая поезд, это их счастливый вопль: "Поехали!"
Глава 2: На том свете.
...Полёт в ночи продолжался недолго. Мысленно приготовившись принять мучительную смерть от удара о землю, с каким-то внутренним облегчением я воспринял падение в ледяную воду. Холод мигом сковал всё тело, вызвав во всем теле невыносимую боль, которая, впрочем, длилась недолго. Вспышка боли отозвалась в голове, темнота внезапно резанула по глазам ярким светом и, вслед за болью, пришло ощущение падения, падения в бездну...
Тепло... Тепло мягко разливалось по телу. Разум медленно возвращался в измождённое тело, неся новые ощущения. Ощущение движения... Я плыву. Нет. Меня плывут... Именно так. Что-то обхватило меня, сильно сжимая грудную клетку, и тащит. Куда? Попытка открыть глаза принесла резкую боль... И разум, вернувшийся в тело, снова его решил покинуть. Но внезапно разорвавшие нахлынувшее забытьё голоса вернули меня в сознание.
- Принимайте, господа.
Говоривший, по-видимому, мой спаситель, об этом свидетельствовала близость доносящегося голоса и его чуть заметная усталость, он, похоже, достиг своей цели. К невероятно свежему воздуху примешались запахи дерева и смолы.
- Осторожнее поручик, лодку не переверните. Ей-богу, а то придется Вам нас всех до берега на себе тащить.
- Успокойтесь князь, мы хоть и не флотские, а плавать обучены. Вмиг доставим.
Голоса явно принадлежали тем, кто в лодке. Судя по моим ощущениям, меня бережно в неё загружали.
- Ну вот, а Вы беспокоились. Как Вы себя чувствуете, господин поручик. Как видите, места на Вас в лодке нет, придется Вам самому добираться. Сможете?
- Не волнуйтесь господин полковник. Не впервой. Я, пожалуй, быстрее Вас на берегу буду. Так что сразу за доктором пошлю.
- С Богом, Александр Васильевич...
- Если не трудно, князь, посмотрите, как там наш спасенный поживает? Жив?
- Утверждать не берусь. Но вроде жив, по крайней мере, дышит.
Последние слова подействовали на меня успокаивающе. Я расслабился и провалился в объятия Морфея...
...Очнулся от тряски. Забытые от долгой жизни в городе запахи леса и сена кружили голову. Я рискнул открыть глаза. Боль всё же была, но уже не столь сильная. Деревья, шагающие от меня слева и справа, своими пышными кронами закрывали от меня солнце. Шагающие? Нет. Они неподвижно возвышались вокруг, меня же везли на покрытой сеном телеге.
- Господа, похоже, он очнулся.
Надо мной склонился, заслонив солнце, молодой парень, в какой-то странной одежде, больше похожей на мундир. Словно дожидаясь этих слов, меня обступили размытые фигуры, принимающие человеческие облики. Движение остановилось, и кто-то вцепился в мою руку.
- Ну, что скажите Пётр Александрович.
- Пульс вроде нормальный. Зрачки расширенные. Пациент скорее жив, чем мёртв. Более ничего пока сказать не могу, на всё, как говорится, воля Божья...
Движение возобновилось и, от размеренной качки, я вновь провалился в сон...
Моё новое пробуждение было более приятным, чем предыдущее. Было тепло, сухо и свежо. Я лежал в каком-то помещении на мягкой постели. Свет, казалось льющийся со всех сторон, был нежен и не резал глаза. Моя попытка привстать отозвалась глухой болью в рёбрах. И мой непроизвольный стон привлёк внимание незнакомого человека сидевшего за стоящим рядом с кроватью столом.
- Разрешите представиться, Пётр Александрович Нестеров, полковой врач. А Вас как величать изволите?
- В-в-вадим.
Слова давались с трудом.
- Ну-с. Как Вы себя чувствуете, Вадим?
- Я себя... чувствую...
- Уже хорошо. Парочку дней полежите и совсем хорошо будет.
Пугающая нереальность происходящего сменялась любопытством. Где я? Попытка вспомнить ночные события, свой полёт в леденящую пустоту и внезапное, и столь поразившее, появление солнца, из ниоткуда возникшего в ночи, привела меня к осознанию непонимания происходящего. Попытка самому себе объяснить, списывая внезапную смену ночи на день на шок и потерю сознания, сбивалась, доходя до телесных ощущений: внезапной смены морозного февральского воздуха на непонятно почему тёплую воду. А эти спасители, ну предположим их одежду, военные мундиры явно дореволюционной эпохи, ещё можно списать на съёмки какого-нибудь фильма, но их манеры, поведение, их речь, наконец, - всё это сбивало с толку. Можно, конечно, всё отнести к системе Станиславского, на то, что эти "актеры" вжились в образ и стараются соответствовать своим ролям, но какой смысл разыгрывать спектакль перед посторонним человеком. А этот врач, его обхождение, оказываемое внимание, доброжелательность, с трудом уживались с образом "новых русских" докторов, цинично оценивающих "клиентов" на платёжеспособность. От дальнейших раздумий меня отвлёк голос странного врача:
- Ну-с не буду вам больше мешать, отдыхайте.
- Доктор, один вопрос...
- Будете ли Вы жить, полагаю.
Лёгкая усмешка в голосе врача была лучшим ответом на незаданный, но вполне подходящий вопрос.
- Не совсем. Какое сегодня число?
- 27 июня.
- А год какой?
- Год? Год...От Рождества Христова одна тысяча восемьсот девяностый... Что с вами, молодой человек?
Ничего, уже ничего. Всё внезапно расплылось перед глазами, и я вновь ощутил, что лечу в пропасть...