Михайлов Борис Борисович : другие произведения.

Встреча любимой из юности

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В основе повести реальная история о неразделенной любви русского рабочего парня, и дочери богатого немецкого промышленника. Герой, Сева Васильев, вырос в детском доме. Родители погибли во Вторую мировую войну. И вдруг, на двадцать шестом году жизни получает известие - жива мать. Она при смерти и хочет попросить прощения у сына. Его отец немецкий офицер, квартировавший в период оккупации в её доме. Изнасиловал ли немец мать или случилось полюбовно, умерев, не успевает сказать. Определенно ответить никто не может. Сева едет в Германию разобраться и там влюбляется в дочь компаньона отца, богатого промышленника - светскую красавицу Марику. Её родители прерывают, счастливо разворачивающиеся отношения, и в том же, 1970 году, он возвращается на родину, в небольшой провинциальный российский городок. Герой работает бригадиром - станочников в цехе, где готовят детали, используемые также и в военной отрасли. Поездка "за железный занавес" вызвала негативную реакцию в городе и на заводе. Его принимаются гнобить: переводят на другую работу, выселяют из комнаты, оставшейся от бывшей жены, и поселяют в общежитие. Завербовавшись токарем на крупный Ленинградский завод, он переезжает, поступает на вечернее отделение Университета. На новом месте судьба улыбается герою. Он женится, исполняет мечту детства - становится профессиональным археологом, ученым. Через сорок лет, успешно состоявшийся герой, муж, отец, дед получает письмо от немецкой возлюбленной юности, она пишет, что по-прежнему его любит, мечтает остаток жизни провести с ним и на днях приедет в Петербург.
  
  
  Встреча любимой из юности
  .
  Нежданное письмо
  
   Во двор многоэтажного Петербургского дома въехала очередная легковушка "Форд ‒ фокус" и остановилась на закрепленном за ней площадке асфальта, разлинованного общим советом жильцов дома. Припарковав машину на ночь, Всеволод Иванович Васильев, высокий стройный мужчина пред пенсионного возраста, вошел в подъезд, поднялся на лифте, и своим ключом открыл квартиру.
  - Есть кто живой, почему не встречаете? ‒ как обычно, весело закричал он, приветствуя домашних. Никто не отозвался. Он неторопливо снял туфли, надел домашние тапочки и направился в ванную. По пути заглянул в гостиную и поразился - жена, оказывается, дома. Взобравшись с ногами на диван, Лена держала в руках письмо, и плакала. Возвратившегося мужа заметила не сразу. Всеволод Иванович подошел к жене, поцеловал в висок.
  - Что случилось, от кого письмо?
  Женщина вытерла слезы, повернулась, показала конверт. Он успел рассмотреть латинские буквы напечатанного адреса, "Марика Мейер, Бонн, Германия". Сердце учащенно забилось. Письмо, которое ждал и не ждал полвека.
  - Я испугался, от мамы, еще от кого-то из наших.
  - Всю жизнь обманывал! Столько лет! Коллеги немецкие приезжавшие в Питер, передали твой адрес?
  Продолжая всхлипывать и вытирать слезы, жена протянула ему письмо.
  - Читай. - Короткое письмо было на русском языке. Волнуясь и смущаясь жены, Всеволод Иванович принялся читать. Лицо озарила улыбка. Память вернула к событиям почти полувековой давности. Увидел автора письма, Марику, своего отца - господина Курта фон Клуге, переводчицу Амалию, апартаменты, в которых жил, бассейн. Как мозаика в калейдоскопе, всплывали картины из прошлого... Голос жены вернул в сегодняшний день.
  - Написал ей с приезжающими коллегами? Всеволод обнял жену, попытался поцеловать, она оттолкнула, отодвинулась.
  - Не подходи! Столько лет скрывал что в Германии у тебя любимая женщина. Считала, всё о тебе знаю... Ты шпион! Признайся! Может фамилия и паспорт у тебя чужие?
   - Шпион, - Всеволод рассмеялся. - Похож, на шпиона? Смешно! Свихнулась от ревности. Сколько лет прожили, не замечал раньше.
  - Самый близкий человек. Отказывали себе во всем, чтобы университет закончил, аспирантуру. За машину с долгами никак не могли рассчитаться, а муж оказывается жил двойной жизнью.
  - Всеволод снова старался обнять жену. Она решительно отталкивала. - Отойди! Лгун! Видеть не могу!
  - Мы были знакомы задолго до встречи с тобой. И знакомство наше продолжилось всего около месяца. Почему не рассказал? Повода никогда не находилось. Да и не хотел делиться не очень приятными фактами в моей жизни. Вычеркнул из памяти события и людей, с которыми на миг столкнула судьба полвека назад.
  Из письма Марики Лена узнала, что дни, проведенные с Севой, лучшие в ее жизни. Она все еще его любит, не меньше, чем в юности.
  - Сколько лет этой Марике? - спросила Лена, продолжая вытирать, не останавливающиеся слезы.
  - На три года младше.
  - Значит, шестьдесят три года. Для европейской женщины не много. Тем более богатой. Неспроста вспомнила, нашла... Возможно планы на тебя имеет... Когда в последний раз виделись?
  - Я же сказал, - он замолчал, подсчитывая прошедшие годы. - Сорок два года назад.
  - Она писала тебе?
   - Какие могли быть контакты с жителями Западной Германии при советской власти!
  - А с началом перестройки?
  - У меня уже была ты, детишки. Никто мне не был нужен.
  Всеволод преодолел сопротивление жены, обнял её, прижался к заплаканному лицу. Мысли его всё еще были в прошлом. Лена всё ждала, и он заговорил.
  - С Марикой познакомили, в далеком теперь, семидесятом году, в Бонне. - Помолчав, прибавил. - В Германии.
  - Слава богу, в школе учила, Бонн в Германии, и до падения Берлинской стены, столица ФРГ. Твоя Марика вспоминает Лондон, Англию.
  - Какая же она моя?
  - Подписалась "Твоя Марика". Из разговоров родителей, помню, в семидесятые годы кроме как, в так называемые социалистические страны, советские люди не ездили туристами. Даже в Болгарию обязательно группами. Ты со своей немкой, выходит, свободно разъезжал по Германии, оказался в Лондоне. Если не шпион, не служил в разведке, каким образом? У тебя подписка не разглашать секреты прошлой работы? Признался бы, я всё поняла. Может ты все-таки шпион, засланный в Россию.
  - Конечно, шпион! Кто же еще? И не Васильев я, а мистер ВасилЁв.
  Поразмыслив, Лена, продолжила.
  - Не шпион, конечно. Загнула от волнения. Шпионы не живут в нищете, как мы большую часть жизни. Все же, кто такая, Марика?! Как познакомились, что было между вами. Расскажи всё.
   Всеволод понял, жена не успокоится, пока всё не узнает и задумался.
  "Насколько всё? Поделиться тем, что храню в себе, не позволяя никому притронуться к памяти коротких счастливых дней из всей длинной жизни? Признаться, что прекрасных мгновений, переживших когда-то с Марикой, все еще не могу забыть? Поделиться несбывшимися мечтами? Позорным фактом биографии, родился от немецкого офицера - оккупанта..."
  - Длинная история и долгая... Впервые её увидел в доме отца, - заговорил Всеволод. Лена снова перебила.
  - Рассказывал, сирота, в детдоме вырос, а оказывается, в Германии у тебя отец.
  - Умер давно... Давай, вначале поужинаем. История длинная, рассказывать придется долго. Если не начать с предшествовавших событий, не поймешь всего.
  - Думаю, стоит ли тебя кормить! Столько лет скрывал свое прошлое! - Она поднялась с дивана и пересела в кресло. - Не умрешь с голода, рассказывай! Мы никуда не торопимся.
  Всеволод убедился, пока жена не узнает все, не удовлетворит любопытства, не отстанет... После известия от Марики, кушать не очень хотелось. Ужин можно перенести. И он заговорил, воскрешая в памяти события, изменившие всю его последующую жизнь.
  
  Стародубск
  
  Жил он, в тот год. в небольшом районном городке Стародубске. Крутая перемена в жизни случилась несколько раньше основных событий знаменательного года. В начале осени в командировку на завод, где он с Ларисой работали, приехал столичный ловелас, вскружил жене голову, и она оставила Севу. Своё решение оправдывала, не сходятся характерами, отношением к жизни. Сева слишком прост. Работяга, токарь в заготовительном цехе, бригадир станочников, а она - инженер в конструкторском бюро, человек творческой профессии. Увлечение москвичом завершилась банально. Возвратившись в Москву, забыл влюбленную провинциалку. Вернуться с повинной к мужу, просить прощения, не стала. Достаточно хорошо узнала Севу за три года совместной жизни - не простит. Он, и правда, не простил, выкинул из сердца, вычеркнул из памяти. Лариса вернулась к матери, Сева остался в комнате, ключи от которой им от завода вручили на комсомольской свадьбе. Вторую комнату занимала семья инженера, мечтавшая, после ухода Ларисы, выпроводить и его, стать полноправными хозяевами двухкомнатной квартиры.
  С уходом жены, побежали скучные будни, похожие друг на друга. Одна радость, осталась собственная комната, куда постоянно приходили друзья и скрашивали одиночество. Однообразие жизни нарушали дни аванса и получки. Два этих праздника Сева с друзьями отмечал и при Ларисе, и когда остался один. Так и жил бы дальше, как вдруг привычный распорядок жизни нарушился.
  ...Дождливым весенним днем, по-холостяцки коротая с приятелями воскресный день, за бутылкой, они обмывали премию. На столе нехитрая закуска: квашеная капуста, вареная картошка, банка венгерского "Лечо", бидон с пивом и сушеная рыбешка.
  - За премию выпили, за здоровье и удачу тост подняли, а за детский дом? Давай за него и всех наших! - предложил, общий друг с детских лет, Костя.
  - За всех наших! - поддержал Сева.
  - За нас! За всех, кому детский дом заменил родителей и семью! - согласился Володя, чокаясь с друзьями. - Заезжал недавно. Охренеешь, как увидишь, кого растят там сегодня. Полный беспредел, бардак! Что воспитатели, что воспитанники, - вспомнил Володя. - Почти у каждого жив один из родителей. Отцы - алкаши на зоне, матери - шалавы, лишенные родительских прав. А шкодят! Белым хлебом кидаются. Девчонки за деньги одалживают друг дружке шмотки поносить, представляете?.. Директорша отпускает старшеклассниц к богатым папенькам.
  - Мне рассказывали, после тринадцати - четырнадцати, ни одной целки, - заметил Костя.
  - Другое время, - согласился Володя. - Нам счастьем казалось только прижать в углу девчонку, поцеловать.
  - А в ответ оплеуху получить. Мы дети войны. Дети голодного времени.
  Костя взял гитару, подстроил струны и запел. В прихожей раздался звонок, и Сева вышел открыть.
  - Наконец-то! - встретил он Сергея. - Думали, заблудился или увели в другую компанию.
  - Очереди везде.
  На звонок в коридор вышел сосед, смерил парней возмущенным взглядом.
  - Сколько раз обещал поставить отдельный звонок! - выговорил Севе, и вернулся в свою комнату. Сергей достал из карманов рабочего полушубка две поллитровки, банку рыбных консервов, кулек конфет, разделся и сел за стол.
  - Долго ты. Собирались жребий кинуть, кому на помощь идти, - Костя отложил гитару, ловким движением сорвал крышку с бутылки и разлил по стаканам. - Что, мужики, продолжим?
  - Бригадир, тост, - предложил Сергей.
  - На заводе бригадир. В тостах Володька специалист, - отказался произнести очередной тост, Сева.
  - Доверяете? Тогда, чтобы никогда не кончалась! - объявил Володя, подняв рюмку с водкой. - Поехали! Не будь этой радости, как бы жили?
  От семейной жизни у Севы осталась посуда, и большой набор бокалов, рюмок, разных размеров стаканчиков для конька и водки, позволявшие растягивать удовольствие. Пошел обычный мужской разговор.
  В прихожей опять раздался звонок. Когда Сева оказался в коридоре, сосед уже впускал жену Нину. Она передала ему тяжелую хозяйскую сумку, перебрала стопку газет и протянула Севе конверт.
  - Странное письмо тебе.
  Малограмотной рукой на конверте было выведено: Васильеву Елисею Егоровичу. Сева повертел письмо. Фамилия его, адрес, а имя... Вернул письмо Нине.
  - Ни мне. Какому-то другому Васильеву.
  - И не нам. Будешь идти мимо почты, занесешь.
  Сева вернулся к себе и, бросив письмо, присоединился к друзьям.
  - От кого малява? - спросил Сергей.
  - Черт его знает. По ошибке занесли. Адрес и фамилия мои, а имя отчество - чужие. Уж сколько лет, никто не пишет!
  - Мне и по ошибке не шлют. Как перестали искать родителей, никаких писем.
  Володя снова налил, и они выпили. Разговор перекинулся на юную подружку Севы - Надю. Костя, взяв гитару, запел окуджавскую "Ах, Надя - Надечка".
  Друзья подтянули.
  - Окончательно завязал? - удивился Сергей. - Не отходил от её станка, теперь не замечаешь.
  -Давно бы, - поддержал Костя, и отложил гитару.
  - Специально что-нибудь отвернет на станке, повод позвать бригадира, - заметил Володя.
  Спели весь знакомый репертуар, снова разлили, выпили, и заговорили о работе. Русская особенность, на отдыхе, за выпивкой, обязательно вспоминать работу. Особенно горячился Костя, доказывая Сергею свои аргументы.
  - Какой смысл ему обманывать? Все решается в бюро труда и зарплаты, в цех спускают готовые цифры.
  - Не будь тряпкой, доказал бы.
  Друзьям, работавшим в одной бригаде, нововведение грозило снизить заработки. Сева с Костей и Володя успели обсудить решение начальства пересмотреть нормативы. Теперь объясняли отсутствующему Сергею. Пока спорили, взгляд Севы остановился на конверте. Писем в конвертах не получает давно - не от кого. Ответы на поиски бесследно потерянных в войну родителей или кого-то из родственников, перестали приходить. Часть детдомовских друзей, что разъехалась по стране, о себе изредка напоминали открытками к празднику. Большинство же остались в Стародубске, как и Сева работали на заводе. Постоянно встречались в Доме культуры или какой-нибудь забегаловке.
  На трезвую голову Сева не решился бы открыть подозрительный конверт, сейчас любопытство победило, и он осторожно вскрыл письмо.
  "Здравствуй, уважаемый Елисей Егорыч! С поклоном тебе и твоей семье, пожеланиями здоровья и успехов, крестница твоя Агафья Ерёмина. Ты, Елисей Егорыч, вряд ли меня помнишь. Живу я в соседстве с матушкой твоей Лизаветой Петровной. Совсем плоха Лиза. До Пасхи не протянет, - сказал доктор. Лиза упросила написать тебе и Егору Ивановичу. "Пусть приедут. Перед смертию у Елисейки и Егора прощения попрошу". А я, скажу, отмолила она грехи свои. Война виновата. Ежели, ни немец проклятый, жить бы вам вместе. Стоял бы сейчас с Егором и братиком, или сестричкой у постели матери", - волнуясь, читал Сева, с трудом разбирая каракули. С каждой строчкой сердце билось сильнее, и, хотя имя -отчество не его, интуиция подсказывала: письмо адресовано ему. Елисей Егорыч - он!
  Спор о новых расценках незаметно угас, и Костя повернулся к Севе.
  - Кому письмо, разобрался?
  Сева молча протянул его Косте, тот долго читал, а потом передал Володе.
  - Скорее всего, ошибка. Не могла двадцать пять, скоро даже двадцать шесть лет молчать.
   - Всеволод Иванович я, а никакой ни Елисей Егорыч.
  - Что касается имени - отчества, большинству из нас, их придумали в детдоме.
  - С именем, конечно, не увязка, - заметил Володя, продолжая разбирать каракули послания. - Но деревня Васильевка и фамилия Васильев, в этом что - то есть. Не думаю, случайное совпадение.
  Оставив разговоры о работе, парни переключились на обсуждение загадочного письма.
  -Тебе письмо! Поезжай сейчас же! Разберись, - подвел итоги спора Сергей. Костя опять взялся за гитару и запел "Мама, милая мама". Сева посмотрел на часы.
  - Поздно. Завтра отпрошусь и махну, - согласился он. - За тысячи километров мотался, а тут под боком, два часа езды. Володя разлил остатки водки и провозгласил.
  - За твою маму! Дай Бог, чтобы судьба, улыбнулась тебе!
  - За встречу! - отложив гитару, прибавил Костя.
  Ребята посидели еще и разошлись. За окном давно наступила ночь. Оставшись один, Сева заново перечитал письмо. В документах он писал "родители погибли в войну", и сколько себя помнил, жизнь была связана с детским домом. Сейчас перед глазами неожиданно всплыли смутные картины деревенской улицы, огромная худющая собака и такая же худая и злая женщина. Она беспрерывно отпускала подзатыльники. Никогда раньше память не возвращала к этим картинам, а теперь вдруг вспомнилось. Возможно, видел что-то похожее в кино или читал. Случалось, детей забирали из детского дома. У кого-то находились родители или родственники, братья с сестрами. Другие, уже взрослыми, через Всесоюзный розыск и радио Агнии Барто нашли близких. Севе не повезло.
  Ни о чем, кроме как о завтрашней встрече, теперь не думалось. Ругал себя, что не вскрыл конверт сразу, возможно, сегодня успел бы поехать. Представлял, как выглядит больная мать. "Письмо шло несколько дней, успею застать живой? Кто такой Егор Иванович? Очевидно отец, раз назвали в письме Елисеем Егоровичем. Всеволод или Елисей в деревне не разбираются" - размышлял он, и не находил себе места. Выпить бы, да все кончилось, а выходить под дождь не хотелось. Рано лег и долго не мог заснуть. Вспоминался детдом, друзья. Снова мелькнула картина деревни и собака, худая женщина, хворостиной стегающая его.
  Васильевка
  Сорваться с работы удалось лишь после обеда, и надеялся добраться до Васильевки еще засветло. Второй час трясся Сева в автобусе и думал о предстоящей встрече, вспоминал другие поездки. Сколько их было! Списывались, все сходилось, оставалось обняться с матерью или отцом, как в последнюю минуту выяснялось - ошибка, случайное совпадение.
  Старый львовский автобус трещал, грозил развалиться, переваливался с боку на бок на разбитой проселочной дороге. В проходе в такт звенели бидоны из-под молока, катались сумки и кошелки, возвращающихся из райцентра, деревенских бабок. Постоянный звон и громкие разговоры, не отвлекали от мыслей о встрече, возможно с матерью.
  За окном начинало темнеть, когда, перед очередной остановкой, водитель громко объявил.
  - Васильевка, бабоньки, не проспите!
  - Уснешь с тобой, ‒ незлобно ворчали старые женщины. - Всю душу вытряс на своей таратайке.
  Попутчицы из автобуса помогли найти дом Агафьи Ереминой, что прислала письмо. Она не удивилась Севе, будто знала, приедет сегодня.
  - О, какой вымахал! Помню пацаненком. Встретила бы, ни за что не узнала. Наш участковый подсказал, как найти, и, смотри, ‒ приехал. Писала, не верила, дойдет письмо. Да что я с тобой все балакаю. Пошли к Лизе.
  Еремина привела Севу в избу матери. Из-под грязного абажура с кистями, едва светила тусклая лампочка, перед иконой коптила лампадка. В полумраке Сева с трудом разглядел больную. Елизавета Петровна лежала на железной кровати, с когда-то блестящими шарами на спинках, придвинутой к стенке. Агафья Никитична силой усадила Севу на краешек, не первой свежести простыни, у изголовья больной.
  - Ганя, поверни меня, ‒ еле слышно попросила она.
  Никитична развернула больную, чтобы могла видеть сына.
  "Неужели мать"? ‒ Увидев старую женщину, назвавшуюся матерью, Сева смутился и не знал, как держаться. Родственные чувства не отзывались в душе. Застоявшийся затхлый запах, давно не проветриваемого помещения, полумрак, убогая обстановка ‒ всё вызывало протест.
  - Почему решили, я ваш сын.
  - Елисейка! Елисеюшка! ‒ шептала женщина. - Я твоя непутевая мать. Прости... Не стоило звать. Знала, не надо... Не утерпела. Очень хотела увидеть, как ты... Прости... - Прости сыночек! ‒ Она замолчала.
  Да, да... Я все понимаю, ‒ прошептал Сева, тронутый мольбой женщины, в которой едва теплилась жизнь. Сыновние чувства не проснулись в нем, переполняла лишь жалость. Мать или не мать, перечить в такую минуту Сева не решился.
  - Все будет хорошо. Лежите.
  Больная опять зашевелила губами, Сева с трудом разбирал слова.
  - Не хотела позора, Елисейка. Затравили тебя в деревне.
   - Злые люди у нас, ‒ подтвердила Никитична. - Рос симпатичным пацаненком, похожим на всех Васильевых, а люди, показывая на тебя, кривились: немецкое отродье, фрицево семя.
   - Сейка, Сейка, ‒ простонала больная и откинула голову.
   - Доктора! Есть у вас доктор? ‒ закричал испуганно Сева.
   - Фельдшар. Доктор не приедет. Не жилец Лиза, сказал, ‒ Никитична поправила больную, приподняла подушку. - Отойдет, родимый, отойдет. Фельдшерица укол сделает. Пойдем, покуда ко мне.
  Сева уставился на умирающую, и не слышал Никитичны. Его ли мать, чужая, все одно, жалко старую, изможденную нелегкой жизнью, больную женщину. Вспомнил, какой представлялась мать в детдоме: молодая, красивая хохотунья в платье в синий горох, как у Светланы Агеевны, учительницы в первом классе. Никак, не старой и жалкой.
  - Пошли, я сноху пришлю к Лизавете.
  Никитична ушла, а он все сидел, не в силах оторвать взгляда от умирающей. "Неужели она и есть мать, которую искал всю жизнь"? Пришла молодая женщина, взяла Севу за руку.
  - Пойдемте.
  Он неохотно подчинился и пошел за ней в соседний дом.
  В избе Ереминых Севу встретил яркий свет и уют. На полу домотканые коврики, на окнах цветы, телевизор "Рекорд", завешенный салфеткой. В сравнении с домом Елизаветы Петровны здесь жили богато. Сын Никитичны Петр радушно встретил Севу. На столе появилась бутыль самогона, соленья. Агафья Никитична накрывала на стол и рассказывала.
  - Егор вернулся с фронта, увидел, в семье пополнение, и подался в город. Лизке тут прохода не дают. Немецкая подстилка, шлюха. Пацаны в тебя камнями, как в паршивую собаку. Ну и надумали отдать в детский дом. Вместе отвезли в Стародубск. Егор и нынче не приехал. Отписала ему: Лизка помирает, приезжай. Не простил. Не приехал. Вот они, мужики, никакой жалости! До войны счастливее пары не найти было в селе.
  Петр тем временем наполнял стакан за стаканом, Сева пил и не хмелел. Больше он не сомневался мать или не мать. Никитична вспоминала новые подробности.
  ‒ Фашистское отродье, фриц, ‒ заплетающим голосом повторял он за Никитичной. - От-ро-о-дье! Были такие в детдоме. Лупили их! За дело и так. Фриц! Понимаешь, Петя, я фриц? ‒ спрашивал он сына Никитичны.
  - Ты-то разе виноват? Война, - успокаивала Никитична.
  Сева уронил голову на стол. В голове шумело, мысли путались, не отпускала главная, он немецкое отродье. Умиротворенного спокойствия, пьяного безразличия не наступало.
  В документах Сева писал: "родители погибли в войну", и сколько себя помнил, жизнь была связана с детским домом. Сейчас перед глазами неожиданно снова всплыли смутные картины деревенской улицы, огромная худющая собака и такая же худая и злая женщина.
  - Заварила, мать, кашу! Сами не схоронили бы? ‒ выговорил Петр матери, когда Сева задремал, или замолк надолго.
  - Лиза упросила. Всю жизнь держалась, а нынче не стерпела. Сколько отговаривала!
  - Видел, как отговаривала. Жил парень нормально, смирился, родители погибли. Может героями. Теперь... Фрицево семя. Как будет жить дальше? Ой, бабы...
  К утру, Елизавета Петровна умерла.
  Егор Иванович
  День похорон выдался по-осеннему дождливым и холодным. Сельское кладбище, окруженное островком голых берез и тополей с вороньими гнездами, довольно далеко от села, на взгорье. Когда-то стояла здесь и небольшая церквушка, остались одни стены. Мужики привезли на телеге гроб, с десяток старушек вынуждены были тащиться в гору пешком. Могилу для Елизаветы Петровны выкопали рядом с тремя молодыми березками, тесно прижавшимися друг к дружке. Никитична всплакнула. Сева с утра был в изрядном подпитии и, теперь, обняв березку, не очень понимал, что происходит. Одна из женщин подсказала бросить горсть земли на гроб матери, и он кинул несколько комьев, вытер руки о куртку.
  Поминки с даровой выпивкой собрали в избу Агафьи Никитичны однолеток Лизы и молодых, не знавших покойную, но охочих выпить на дармовщину. Односельчане постарше вспоминали её мужа Егора Ивановича, войну и немцев. О Лизе говорили мало, больше волновали сегодняшние дела, приближающая посевная. С любопытством рассматривали Севу, шептались с Никитичной. Сева был здесь чужой. События последних дней для него развивались слишком стремительно, чтобы осознать всю их значимость. Даже когда односельчане подтвердили, что Лиза отдала в детский дом ребенка, зачатого от квартировавшего немецкого офицера, Сева не примирился с правдой.
  Егор Иванович тоже получил от Агафьи Никитичны письмо, с просьбой приехать проститься с Лизой. Найти его не составило труда. После войны он осел в районном центре. Партийный фронтовик, быстро пошел в гору, стал членом райкома партии, занимался заготовками сельхозпродуктов от населения и был известным человеком в районе. Женился. Односельчане Лизы часто встречали его фамилию в районной газете. Не раз приезжал по делам и в Васильевку, но, ни с кем из бывших знакомых, не встречался. Лиза тоже не искала с ним встреч.
  До войны танковая часть Егора, недалеко от Васильевки, проводила учения и вечерами красноармейцы заполняли село. До утра заливалась гармошка. На танцах Егор и познакомился с деревенской красавицей Лизой. Симпатичная бойкая девушка увлекла танкиста. Демобилизовавшись, Егор вернулся в Васильевку трактористом, позже заведовал мастерскими в МТС. Три дня гуляла Васильевка на их свадьбе. Молодые построили дом и зажили припеваючи. Завидная сложилась пара. Дитя завести не успели, началась война, и Егор в первые же дни ушел на фронт. Судьба оказалась благосклонна к нему, несколько раз несерьезно ранили, и, отвоевав до последнего дня, вернулся невредимым. А дома встретили горьким известием, жена спуталась с немецким офицером и приготовила "подарок". Как ни любил Егор жену, простить не мог, и в первый же вечер уехал к матери в Стародубск, где от позора ушел в долгий запой. Новые друзья ‒ собутыльники вместе с ним кляли Лизу, утешали, что весь женский род таков.
  После похорон матери, Сева разыскал Егора Ивановича. Никитична подсказала, как найти.
  Встретились в пивной у рынка. Разговора не получилось. Егор Иванович пришел "на взводе".
  - Ты извини, я выпивши, шабашку провернули.
  Сева понял, вряд ли чего-то вразумительного добьется от Егора, но откладывать разговор, не стал.
  - Что у матери было с немцем? Он её изнасиловал?
  - Не от немца, от нашего понесла бы. Не терялась, пока я на фронте немца гнал.
  Егор заметил за соседним столиком дружка, оставил Севу, и направился к нему. Приятель плеснул ему в пиво самогонки, они чокнулись и выпили. Егор вдруг вспомнил о Севе, подозвал и представил дружку.
  - Мог быть сыном!.. Налей ему.
  Приятель достал из-за пазухи бутылку с подозрительной жидкостью. Сева, прикрыв рукой кружку, отказался.
  - Брезгуешь. Понятно! Мать свою забудь и никому не рассказывай! Хватит мне позора.
  И Сева не стал посвящать в свою историю даже близких друзей. Сказал, что мать умерла при нем и всё. Сумей заставить себя смотреть на мать глазами Егора, всё стало бы проще, но Сева не мог. Глаза матери, голос преследовали. Сердце подсказывало, не смеет судить мать. Никитична тоже жалела её, во всем винила войну.
  Воскресным весенним днем Сева приехал в Васильевку на "сороковины". Мысли о матери не оставляли, он должен разобраться, понять её, может и простить.
  Сходил на кладбище. В солнечный день здесь красиво. Если бы не кресты, ощущение, что ты в весенней березовой роще. Деревья покрылись первой яркой зеленью, над гнездами кружили вороны, прострекотала и улетела сорока. Природа пела и радовалась весне, не напоминала о скорбном месте. Сева постоял у могилы матери, побродил среди покосившихся крестов над другими могилами. В них лежали и его родственники. На размытых дождями дощечках наткнулся не на одну фамилию Васильевых. Над невысоким бугорком ‒ могилой матери торчал временный деревянный крест.
  Сева спустился с пригорка, где раскинулось кладбище, и пошел в деревню. Обошел несколько изб, поговорил со старухами, нашел домик послевоенной "председательши" колхоза Марии Ивановны. "Побалакать" с ней советовали старухи. Пришлось сделать крюк и преодолеть по узкому мостику из досок, брошенных в грязь, раскисшую в весеннем половодье, улицу. Он постучал в окно, занавеска отодвинулась, и выглянула седенькая старушка. Она долго изучала гостя, прежде чем вышла встретить.
  Мария Ивановна давно отошла от колхозных дел, прошлое виделось ей не таким горьким, как на самом деле. Охотно вспоминала свое председательство, бесчисленные хозяйственные и пропагандистские кампании. Севе не сразу удалось повернуть разговор на интересующую тему.
  - Не сладко сложилась жизнь у Лизаветы. Девчонкой с родителями и старшими братьями сослали в Сибирь. Посчитали кулаками, а какие они кулаки? Просто работящая семья. Там и сгинули все мужики, а Лиза с матерью в тридцать восьмом или тридцать девятом вернулись в село. Дом их забрали под колхозную контору, жить устроились у родственников матери.
  - Все это до войны, а потом?
  Мария Ивановна налила себе из электрического самовара вторую чашку, достала из буфета очередную банку с вареньем.
  - С малинкой попробуй. Лесная. ‒ Она подлила ему чаю и продолжала вспоминать. Добрая была Лиза. Всякую животину любила. Собак в дом тащила, кошек, птенцов выхаживала. И немца раненого пожалела. Маша, мать её, к тому времени умерла. Хворая вернулась из Сибири, застудила внутренности.
  - Елизавета Петровна полюбила того немца? ‒ остановил словоохотливую старушку Сева.
  - Нам, бабам, откроется разе... Год целый, может чуток меньше, хворый немец квартировал. Фрицы на мотоцикле каждый божий день приезжали. Продукты привозили, видать шишка был. Лиза потом полдеревни одаривала сладостями. Не жадничала.
  Заметив, что Сева ничего не ест, чай стоит почти не тронутый, замолчала.
  - Пирогов не попробовал, чаю не попил со старухой.
  - Вы не беспокойтесь, все попробую. Скажите, мать он силой взял?
  - Ой, паря! Задаешь вопросы! Лизка огонь ‒ девка была. Столько времени без мужика, какой бабе не хочется? Согрешила. Ходила к бабке Насте избавиться от дитя, да видно ужо поздно.
  - Уверены, постоялец не изнасиловал её?
  - Пристал, словно уполномоченный из райфо. Она мне докладывала? ‒ вспыхнула бабуся, недовольная, что Сева все время перебивает. - Фриц хоть и немец, тоже мужик.
  - Вы её оправдываете?
  - Не оправдываю. Поживешь с моё, поймешь... Крыжовничка попробуй, я чаю горячего налью. ‒ Она вылила из его чашки и нацедила горячего. - Помянуть бы Лизу по-хорошему, по-христиански. Сбегаю, к соседям за бражкой?
  - Спасибо, Мария Ивановна, я ухожу. Спасибо за чай и воспоминания. Не успокоили меня. Не сказали главного, любовь у неё с немцем была или он изнасиловал?
  - Хошь и любовь, что ворошить старое? Должен пожалеть мать.
  - За любовь с фашистом, когда муж на фронте?
  - С одной Лизкой, думаешь, такое? Другие скрывали стыд, избавлялись от немецкого наследства, а она пузо выставит и ходит по деревне.
  Вместе вышли на крыльцо, попрощались, и тут старушка вдруг выдала:
  - Чуть не забыла, после войны, много лет спустя, прошел по деревне слух, будто Лиза письмо получила из Неметчины. От того раненого немца. Правда, или болтали, теперь никто не скажет.
  От Марии Ивановны Сева направился к Ереминым. Бригада строителей заканчивала разбирать бесхозный дом матери. На поминках он подписал бумагу с отказом от прав на дом. Мужики перетаскивали еще крепкие бревна, пилили, готовились переложить дом, который перешел в колхозную собственность.
  - Елисеюшка, приехал! ‒ запричитала Агафья Никитична, встретив его. - Молодец. А я думаю, приедет помянуть или не вспомнит. Сегодня сорок дней, как Господь призвал Лизавету. ‒ Они прошли в горницу. - На могилке был? Вода спадет, я приберу, цветочки высажу.
  Сева спросил, что знает о письме, полученном матерью после войны из Германии, упомянутом Марией Ивановной,
  - Мне Лиза не рассказывала. Сама третьего дня узнала о письме. От кого, что было в нем, не знаю. Возможно от квартировавшего у неё раненого немца.
  Никитична достала из буфета и протянула завернутую в тетрадный листок фотографию и мятый конверт. - Нашли давеча, как разбирали избу. Забрала, подумала, приедешь ‒ покажу. Может заинтересует тебя.
  На снимке был немолодой мужчина с тросточкой в садовой аллее, в конце её белело какое-то строение, Сева прочитал на немецком "Бонн, 1962". Он повертел фотографию, изучил конверт, довольно потрепанный, но с читаемым обратным адресом "Господин Курт фон Клуге, Бонн. ФРГ", выругался.
  - Сволочь, поганая! Письмо где?
  - Кто знает, где Лиза сховала? Может еще найдется, когда закончат разборку сруба и переберут все бревна, ‒ предположила Никитична. - Рабочим наказала, если найдут какие бумажки, чтобы не жгли, отдали мне.
   - Все уж разобрали, и мусор сожгли, ‒ откликнулся Петр. - На кой, вам письмо? И конверт с фоткой собирался спалить, да ты, мать, перепрятала.
  - Похож гад на материного постояльца?
  - Столько лет прошло... Тот всегда в немецкой форме был.
  - Хотела, чтобы во французской? ‒ съязвил Петр и, забрав у Севы фотографию с конвертом, собрался бросить в печь. Сева едва успел перехватить его руку. - Фриц тот давно Богу душу отдал, а вы носитесь, как с героем, ‒ заметил назидательно. - Напишешь этому засранцу?
  - Убью гада, если жив! ‒ ответил Сева, продолжая рассматривать снимок. Агафья Никитична продолжала накрывать на стол, Петр достал традиционную бутыль.
  
  
  Загадочная фотография
  
  Дом матери разобрали полностью, рассортировали бревна. Сожгли, что не пойдет в дело, письмо не нашлось. "Возможно, мать сама уничтожила, а фото оставила. Почему тогда сохранился конверт"? Ничего нового не разузнала и Агафья Никитична с Петром.
  Долго держать новости в себе, Сева не смог. Выговориться, поделиться с близкими, требовала душа. Как жить дальше? После долгих колебаний решился поделиться с Николаевыми. Юра и Галя выросли с ним в детском доме, позже поженились и продолжали дружить с Севой.
  Друзья выслушали, посочувствовали, и с интересом рассматривали фотографию господина Клуге. Сева пока играл с детьми. Шестилетнего Вовку посадил на шифоньер, сам на четвереньках катал Иринку. Дети визжали от восторга, и, Сева был счастлив.
  - Что ты напишешь? ‒ отложив снимок, спросил Юрий, передав снимок жене. Он идею не одобрил. - Надеешься узнать правду?
  - Спрошу, что у него было с матерью, ‒ любовь, или изнасиловал её. Если отец, обматерю по-нашему, по-русски! ‒ Помолчав, прибавил: - Попрошу немку из вечерней школы написать гаду.
  - Так он и ответит! На фига тебе все это? Затаскают по инстанциям, в органы вызовут. Неприятностей не оберешься, ‒ трезво оценила обстановку Галя, вернув Севе фотографию. - Восемь лет снимку, жив ли немец ‒ вопрос. Адрес какой-то короткий, не полный.
  "На фига" Сева и сам не знал. Какое теперь имеет значение, в любви ли родила мать, или была изнасилована? Родился от немца, сомнений больше нет. "Вспомнил русскую девушку и написал, выходит, относился к ней хорошо, возможно и любил. Изнасиловал если, не признается. Почему решили, что письмо именно от квартировавшего немца? Фотографию, зачем тогда прислал? Нет, напишу обязательно! Не успокоюсь, пока всё не выясню".
  
  Малолетка Надя
  
  Поговорив с Николаевыми, Сева долго еще ни с кем больше не делился. Прошло какое-то время, и он проговорился своей юной подружке. Не собирался ‒ слишком молода, чтобы понять или посоветовать. Обстоятельства сложились, что пришлось ей рассказать.
  В тот вечер они сходили в кино, посидели за столом, а когда легли и занялись любовью, Надя принялась пытать, почему последние дни ходит невеселый, хмурый, грубит, не хотел идти, встречаются редко. Сегодня торопится проводить в общежитие.
  - Влюбился в кого? ‒ Сева молча обнял Надюшу, поцеловал. - Надеялась, не одна постель нас связывает. Всё тебе рассказываю, делюсь таким, что подружкам не смею, а ты... Скрытничаешь. Случилось что? ‒ Женским сердцем она догадалась, Севу что-то мучает, а поделиться не решается.
  В бригаду Надя пришла прошлой весной с тремя однолетками, выпускницами ПТУ. Женщины взяли над ними шефство. Учили, правда, не столько производственным тайнам, сколько оберегали от парней, которых только в бригаде два десятка, да из соседних повадились наведываться. Надя не выделялась среди других пэтэушниц. Первое время Сева, как бригадир, подолгу не отходил от каждой из них, все они восхищенно смотрели на него. Особенно явно стреляла глазами Надя. Девчонка симпатичная и бойкая, она часто вызывала его к своему станку не по делу, лишь бы лишний раз пообщаться. Всех их Сева считал малолетками, о близких отношениях не помышлял. Даже когда Лариса ушла, Сева не отвечал на заигрывания женщин.
  Однажды, месяца через три после бегства Ларисы, парни из бригады собрались у него обмывать премию и привели девчонок Катю и Надю. С Катей начинал дружить Сергей, а Надя напросилась за компанию. Девчонки готовили закуски, соображали горячее ‒ тушенку с картошкой, все, что нашли в холодильнике. Застолье в тот вечер затянулось, и когда расходились, Надя вызвалась помыть гору посуды, загромоздившую общую с соседями кухню. Потом захотела чаю. Посмотрели на часы: половина второго.
  - Меня не пустят в общежитие, - радостно сообщила она.
  - Что мне с тобой делать?
  - На полу постелешь, я шубой укроюсь. Завтра воскресенье, рано не вставать, выспимся.
  Сева постелил ей на диване, себе приготовил лежанку на полу, благо имелось лишнее ватное одеяло. Едва потушили свет и улеглись, Надя предложила Севе перейти к ней.
  - Тебе жестко, холодно, а у меня широко, поместимся.
  Детское простодушие или игра, возмутили Севу.
  - Тебе сколько лет, Надюша?
  - Восемнадцать. А что?
  - Пора знать, к чему это может привести.
  - Ты вот о чем... Так я не против. Даже с удовольствием. Мальчишкам давно все позволяю.
  Севе задумался. "Выпил достаточно, но не настолько пьян, чтобы потерять контроль. Малолетка выпила и храбрится. Что если завтра потребует продолжения? Жениться после Ларисы, не собираюсь, тем более на девчонке. Надюшка хороша. На моем месте ни один мужик не отказался бы трахнуть! Заманчиво! А забеременеет?"
  Надя прочитала его мысли.
  - Иди ко мне! Я таблетки принимаю, чтобы не залететь. Не беспокойся.
  - Смотри, какая опытная, таблетки принимает! Женат был, о таблетках не слышал. Жена какие-то пасты использовала, дни знала, когда можно не предохраняться.
  - Американские противозачаточные таблетки. Их только на толкучке продают.
  После недвусмысленного приглашения, отказываться глупо. Он поднялся, собрал с пола импровизированную постель, и, как был в плавках, лег рядом с Надей. Она обняла и прижалась. Сева поцеловал ее в лоб, она впилась ему в губы. Вырвавшись из объятий, Сева прошептал.
  - Не знаю, как быть. ‒ Он, конечно, желал её, но благоразумие пока сдерживало инстинкты. Никаких любовных чувств, даже коснувшись ее тела, чуть прикрытого сорочкой, не испытывал, только животная страсть разгоралась с каждой секундой.
  - Какой не смелый! Придется брать инициативу. ‒ Она сняла комбинацию, трусики, бросила все и взялась стаскивать с Севы плавки. Все больше возбуждаясь, он целовал ее маленькие груди, рука продолжала ласкать тело, продвигаясь все ближе к интимному месту. Надя застонала, не в силах сдерживать эмоции.
  - Возьми! Возьми меня! Я готова! Не могу терпеть!
  Такого бурного проявления страсти Сева еще не знал и испугался. "Что с ней? На почве алкоголя приступ безумия"? А было не безумие, а несдерживаемая страсть сексуально озабоченной акселератки. Она продолжала проявлять активность, взгромоздилась на него, и любовные качели пришли в движение.
  Сева блаженствовал. После ухода Ларисы, не имел женщин, и, захваченный страстью, отдался во власть опытной партнерши. Надя на голову ниже Ларисы, с ней всё получалось по-другому. Приятнее. Получал неиспытанное, а может забытое наслаждение. Энергии и неутомимости Надежды хватало на двоих. С короткими перерывами всю ночь они занимались любовью, и заснули лишь к утру.
  Первой проснулась Надя, часы показывали час дня. Она оделась, вышла на кухню, что-нибудь приготовить. Нина, увидев гостью, удивилась.
  - Звонка не слышала. Ночевала? Не слышала, как пришла.
  - Только - что.
  - А я подумала, сосед блядюшек начал водить.
  Как ни хотелось обматерить Севину соседку, Надя сдержалась. Вернувшись в комнату, пожаловалась Севе.
  - Скандальная баба. Хорошо, что не поняла. Растрезвонит на заводе. Причешись, пожалуйста, и оденься по-настоящему. Сегодня воскресенье, ребята могут завалиться. Не хочу, чтобы о тебе говорили.
  - Пусть говорят, наплевать.
  Сева ругал себя, что не выпроводил её, уступил плотским желаниям. "Теперь не отстанет. Как на работе требовать с неё? Польстился на ребенка. С кем переспать всегда могу найти. Достаточно самостоятельных женщин, продолжения не потребуют, а Надя..."
  После этой ночи Надя еще не раз оставалась, выпроводить не хватало воли. Надя видела холодность Севы, но надеялась приручить, взять его любовь измором. Для него она оставалась сексуально озабоченной девчонкой, с которой приятно заниматься сексом. На роль жены никак не подходила. Объяснил ей, Надя не обиделась, продолжала надеяться, что полюбит её.
  - Сегодня нам хорошо, не будем загадывать.
  Как-то спросила:
  - Боишься, постареешь ‒ изменять буду?
  - Это тоже.
  Они продолжали встречаться. Изредка ходили в кино, она приходила без предупреждения к нему. Сева продолжал удивляться "Неужели молодых ухажеров недостаточно"?
  Ей первой после Гали и Юры, рассказал о родителях. Его исповедь она встретила без эмоций.
  - Давно бы поделился, ходишь хмурый. Не виноват ты, и на немца не похож. А письмо напиши. Интересно, что ответит господин Клуге. Может он и не отец.
  Поделившись своей болью, Сева уже не так остро переживал, что на половину немец, "фашистское отродье".
  Написать господину Клуге не передумал. С преподавательницей немецкого, из вечерней школы, которую давно закончил, Сева продолжал поддерживать добрые отношения. Встречаясь на улице, они обычно останавливались, обменивались новостями. Попросить помочь, не проблема.
  Наталья Петровна незамужняя и всего лет на пять старше Севы. До знакомства с Ларисой, Сева даже подумывал, не приударить ли за ней. Судя по взглядам, она не возражала бы.
  Наталья Петровна близко к сердцу приняла его историю, поохала, посоветовала не комплексовать и охотно взялась составить послание в Германию.
  
  Письмо из ФРГ
  
  Отгремели майские грозы, отлетел тополиный пух. В июле Сева получил письмо из Бонна. Г-н фон Клуге признал Севу сыном и писал, горит желанием увидеться. Одновременно с письмом Севе пришло официальное приглашение приехать. Сева не успел обсудить новость с друзьями, как вызвали в городское отделение управления Комитета Государственной Безопасности.
  Мужчина, средних лет в штатском, под портретами Ф. Дзержинского и Ю. Андропова, долго расспрашивал Севу о детдоме, почему не живет с Ларисой, как узнал адрес господина фон Клуге. Сева подробно объяснял.
  - Говоришь, г-н Клуге отец. Уверен?
  - Пишет. Вы же читали.
  - Ты его не видел. Любой может назваться отцом. Сомневаюсь, он тебе отец.
  - Не пойму, зачем меня вызвали? ‒ вскипел Сева. За границей ни он, ни друзья не бывали, об участии КГБ в подготовке поездки, даже в социалистическую страну, понятия не имели. Чего от него добивались в этом учреждении, понял не сразу.
  - Что-то не так в приглашении?
   - Спрашиваю здесь я, уясни. Вызвали предостеречь.
  Скучный тягучий разговор, во время которого собеседник неоднократно возвращался к сказанному, раздражал Севу.
   - Не пугайте, все равно поеду!
  - Тебе советуют, а не пугают. Разговаривали бы иначе. Незачем простому советскому парню, недавнему комсомольцу, ехать к бывшему фашисту.
  Убедить Севу отказаться от поездки не удалось. Напоследок "товарищ в штатском" сказал, что разговор не окончен, в областном управлении продолжится. Действительно, вскоре пришла повестка явиться в областное управление. Там всё повторилось. Мужчина, тоже в штатском, оказался настроен дружелюбнее к Севе. Не стращал, но тоже не рекомендовал ехать неизвестно к кому.
   - Хочешь увидеть заграницу? В завкоме спроси путевку в Болгарию, в ту же ГДР.
  Уже в Германии, Сева узнал, письмо и приглашение из Бонна, он получил лишь благодаря вниманию немецких журналистов к его истории. Ответ Севы, на приглашение встретиться с отцом, ждала вся пресса ФРГ, в курсе событий немецкое посольство в Москве. Не доставить приглашение было невозможно.
  О решении поехать в Германию, Сева не собирался кому-либо рассказывать кроме близких друзей. Однако в маленьком городе секреты не держатся долго. Почтовые ли работники, или кто-то из УВД поделился, на заводе узнали, Васильев едет в ФРГ. Для города это событие, сенсация. Особенно бурно обсуждали новость в цехе.
  - Похож на немца. Глаза голубые, волосы почти рыжие.
  - Какие рыжие? Пегие!
  -Натворит делов бригадир. Собирается убить немца, что изнасиловал мать, представляешь!
  - Из-за какого-то ублюдка на электрический стул? Глупости. Никого Севка не убьет.
  - Электрический стул в Америке. В ФРГ нет смертной казни.
  - Плохо ли свет повидать?
  Подходили люди из соседнего цеха и присоединялись к обсуждению. Появился Сева, и разговоры смолкли.
  - Чего замолчали.
  - Всеволод Иванович, правда, едете в ФРГ? ‒ решилась спросить молодая станочница. Сева кивнул. - Зачем, если не секрет?
   - Обменяться опытом. Посмотрю, как проклятые капиталисты загнивают, ‒ попытался отделаться шуткой Сева. - Расскажу о нашем житье - бытье, может, кого-то сагитирую в нашу веру.
  К разговору подключились пожилые станочники.
  - Самого бы не сагитировали, ‒ серьезно заметил степенный дядя Гриша.
  - Там умеют! Виски, женщины, стриптиз, ‒ насмешливо поддержал ветерана кто-то из молодых.
   - Не насовсем еду. Посмотрю, что за человек, волей судьбы, мой отец. Может, он и не отец. Посмотрю и вернусь. Отец у меня русский. Попал в плен, потом концлагерь. Встретил там немку и влюбился. Про маму ему сообщили, что погибла в оккупацию, вот и остался в Германии. Побоялся, что отправят в Сибирь, не станут разбираться, кто виноват, что оказался в окружении, а потом в концлагере.
  Сева повторил где-то прочитанную историю. Не хотел, чтобы на заводе знали правду. Друзья промолчат, а Надя, если проболтается, ей не обязательно поверят.
  В заводское КБ, бывшей жене Севы, с опозданием цеховые новости принесла подружка. Усевшись на высокий табурет, рядом с кульманом Ларисы, делилась новостью:
  - Получил разрешение поехать, сечешь? Зачем едет, догадываешься?
  - Мы не общаемся, откуда мне знать? ‒ пожала плечами Лариса.
  - Убить объявившегося папашу! ‒ радостно, словно отгадала все цифры спортлото, ‒ выпалила подружка.
  Лариса сделала вид, её это мало волнует. Краем уха она уже слышала, что Сева, оказалось, родился от немца, изнасиловавшего мать в оккупацию. Подробностей, как и шагов, предпринятых бывшим мужем, не знала.
  Подружка вскоре ушла, а Ларисе больше не работалось. Рисовала чертиков, вспоминала жизнь с мужем, предупреждения матери, отговаривавшей выходить за Севу.
  - Не пара тебе. Работяга... К тому же детдомовский. Все они, знаешь, какие! ‒ Наставляла до свадьбы мать.
  - Сдать за два курса и бросить институт... Профессия не нравится ‒ возмущалась решением мужа Лариса. - Я, думаешь, в восторге от своей? В нашем городе нет другого института. Решение Севы оставить институт и готовиться к поступлению на заочное отделение университета, ‒ последняя капля, ускорившая их разрыв.
  Сева с детства увлекался поисками кладов, раскопками, читал книги по истории, мечтал, когда вырастет, стать археологом. Но всех детдомовцев после восьмого класса отправляли в заводское техническое училище, откуда одна дорога на завод. Добрые наставники старались привить Севе любовь к заводу, к профессии, но не преуспели. Окончил вечернюю школу, по настоянию Ларисы, поступил в вечерний индустриальный институт при заводе, продолжая мечтать об археологии.
  С трудом и помощью Ларисы, окончив второй курс, Сева окончательно убедился, будущая профессия технолога по обработке металла не для него. Не лежит душа к технике, хотя за годы освоил все металлообрабатывающие станки в цехе.
  Когда случалась необходимость подменить заболевшего станочника, мог встать за токарный или фрезеровочный, сверлильный или шлифовальный станок. Первым в цехе освоил работу на новом токарном станке с программным управлением. Детали, изготовленные Севой, не уступали работам старых опытных станочников. Он выполнял самую ответственную работу. Получил звание ударника коммунистического труда. Все в жизни складывалось удачно, а радости и удовлетворения от своего труда не испытывал. Не раз приходила мысль, и обезьяну можно научить операциям на станке.
  - Поступлю в университет, на заочное отделение.
  -Тоже мне будущий историк! ‒ насмехалась Лариса. - Свою биографию не знаешь, а туда же ‒ история влечет... Не сможешь учиться заочно.
   - Считаешь, мой удел вечно гнуться у станка? Не люблю технику.
  - Инженером не будешь гнуться. ‒ Жена не могла понять, как можно, закончив самые трудные первые два курса, оставить институт и мечтать о другом. В университет не верила, профессию историка не принимала всерьез. Знакомые историки работали преподавателями в школе. Шел третий год их совместной жизни, и все явственнее проявлялось: слишком разные они люди.
   Детдомовец остаётся детдомовцем, ‒ склонялась она к мысли, задумываясь о будущем. Постоянные поиски справедливости, от которых одни неприятности, стремление все раздать, со всеми поделиться, всех пожалеть. Характер не исправишь. Предложили должность мастера, предпочел остаться бригадиром, работать на станке.
  Ей надоело быть женой работяги, постоянно встречаться с его детдомовскими друзьями. Неожиданно перед Ларисой блеснул лучик надежды изменить жизнь. В командировку, на завод, приехал молодой инженер из столичного НИИ. Вся молодежь женского пола от него была без ума, а он начал ухаживать за ней. Поверила обещанию увезти в Москву, а москвич уехал, и о ней не вспомнил. С Севой полный разрыв. Переживая свои неудачи, она не делала попыток помириться.
  Лариса поднялась, посмотрела на коллег, продолжавших колдовать над кульманами.
  - Я в инструментальный, если кто спросит. - Предупредила и направилась в цех. Поднялась на стеклянную галерею административных служб, остановилась перед дверью с табличкой "Партбюро цеха", постучала, и, не услышав ответа, вошла.
  - Можно, Михаил Кузьмич? - обратилась к пожилому мужчине за столом. Он поднял голову от бумаг.
  - Что-нибудь срочное? Зашиваюсь с отчетами.
  - Правда, что Васильеву подписали рекомендацию для поездки в ФРГ?
  - Почему бы нет? - удивился парторг и снова углубился в бумаги.
  - Хочу предупредить, Васильев собирается убить своего родственничка. Международный скандал случится. Когда ему в голову что-то втемяшилось, ничто не остановит. Отомстить решил. Нельзя его пускать.
  Секретарь цехового партбюро осуждающе посмотрел на Ларису, встал из-за стола, показывая, что не намерен тратить время на глупый разговор.
  - Всё у вас, Лариса Николаевна? 3аймитесь своими делами. Запретителей достаточно без нас.
  
  Проводы Севы в Германию
  
  Проводы Севы получились шумными. В небольшую комнату набилось десятка два заводских и детдомовских друзей. Женщины помогли накрыть стол домашними салатами и солениями, не только традиционной тушеной картошкой с мясом. Кроме "Столичной" и "Московской", для женщин мужчины выставили белое и красное болгарское вино в длинных бутылках. Галя напекла домашних пирожков, бригада из цеха сбросилась на большой торт.
  Тосты в этой комнате обычно произносились за детский дом и воспитателей, за неизвестных родителей. Сегодня прибавились за успешную поездку и благоразумие Севы.
  Он, уже навеселе, с рюмкой в руках, рвался произнести тост.
  - Спасибо, ребята! Не отвернулись, пришли. Ближе вас у меня никого.
   - Родителей не выбирают! - Галя поправила на нем галстук.
  - Не было отца, и век не знал бы, - заметил парень из бригады, тоже детдомовец. - Мы все... Я, Василий, Галина, Юрка - дети войны, от кого родились, знаем?
  - Вы не похожи на немцев, - не сдавался Сева.
  - Ты похож? Оставим тему и выпьем лучше, - предложил Володя. - 3а наших воспитателей и учителей!
  - За любимых и нелюбимых, за всех! - поддержала Галя. - За Стародубский детский дом!
  Обсуждение предстоящей поездки Севы продолжилось. Кто-то из детдомовских предложил
  - Плюнь и не "езди" никуда!
  - Возможно, и не решился бы. Кругломордные очкарики из КГБ своими наставлениями достали. Раз так усиленно отговариваете, пугаете, решил, обязательно поеду.
  - Послушайте, что пишет господин Клуге, - стараясь всех перекричать, предложил Юрий, развернув письмо. "Я обязан Лизетт жизнью, она вернула меня с того света. Знай раньше, что у меня растет сын..."
   - Фашист так не напишет, - заметила Надя.
  Сева предупредил, что на проводы соберутся друзья - детдомовцы, парни из бригады, все взрослые и ей будет неинтересно. Надежда, однако, пришла. Отношения с ней с самого начала тяготили Севу. Разница в возрасте, в интересах - непреодолимый барьер. Подобное испытал с Ларисой. Прекрасно знал, Надя никогда не остается одна, всегда вокруг ребята. Постоянно кто-то провожал, с кем-то ходила на танцы, позже чистосердечно все рассказывала. "Всё ли"? - сомневался он. Посещала мысль, он больше привлекает её как бригадир, дружба помогает скрывать опоздания и прогулы, получать выгодные наряды.
  - Много ты видела фашистов? - поддел Юрий.
  - Кто знает, может и не отец, а провокация, - предположил другой парень из бригады.
  Сегодняшнему поколению не понятны, даже смешны подобные предположения, но всё это было! В 70-ые годы людей воспитывали: страна в кольце врагов, из-за границы жди одни провокации.
   Костя в окружении женщин, запел под гитару любимую детдомовскую песню и её подхватили. В песне рассказывалось, как пацаны росли, влюблялись и ссорились, клялись никогда не забывать родной дом. Песня знакома большинству, и её подхватили все присутствующие.
  Каждый новый взрыв хохота вызывал возмущение соседки за стеной. После того, как Лариса ушла к матери, Нина не оставляла надежды спровадить Севу в общежитие и захватить комнату. Сейчас делилась с мужем.
  - Не видать его комнаты, слышишь, как расшумелись! Похоже, не поедет никуда.
  - Разбежался он к немцу. Наверняка, передумает. А поедет, надеешься, не вернется?
  - Объявись у меня родственник за бугром, не задумываясь, сбежала бы.
  Песня за стеной звучит все громче. Ребята поют Высоцкого и Окуджаву. Соседка зло стучит кулаком в стену, призывая угомониться. Муж показывает ей указательным пальцем у виска.
  Встреча с Еленой
  
   ...Лена считала, все знает о муже. Ездила с ним в Стародубск на юбилейные торжества в детский дом, познакомилась с друзьями детства. Гордилась, что у мужа настоящие друзья. Когда вселились в собственную квартиру, друзья приезжали с женами и останавливались у них. Лена с радостью принимала их.
  Детский дом Сева вспоминал часто. Рассказывал бесконечные истории из детства, о разных проделках, на которые с друзьями был большим мастером. Вспоминал работу на Стародубском заводе. Только встречей с отцом не решился поделиться. Для Лены он оставался детдомовским сиротой.
  После поездки в Германию, под предлогом невозможности дальнейшей работы на старом месте, в цехе, где нередко готовили детали для машин военного назначения, Севу перевели в другой корпус, отобрали комнату. Как детдомовца выбросить на улицу не могли, и переселили в общежитие. Друзья по-прежнему окружали и поддерживали, но Сева все равно чувствовал себя изгоем, мучился настороженным отношением к себе начальства.
  Отец, и другие доброжелатели из его окружения, оказались правы. Никому на родине не был нужен. Начали мучить сомнения, что не остался. Всё Марика! Не предала бы... Случайно на глаза попалось газетное объявление. Кировский завод в Ленинграде приглашал на работу квалифицированных станочников, обеспечивал благоустроенным общежитием. Сева рискнул, уволился и отправился в Ленинград.
  Переехав в Ленинград и, устроившись в общежитие рабочих Кировского завода, провинциал все свободное время посвящал знакомству с городом и посещению музеев. Слушал разные открытые лекции в Дворцах культуры и клубах, которые в те времена, читались часто. Побывал в Университете, и летом осуществил мечту детства - поступил на отделение археологии исторического факультета Университета.
  Он учился на втором курсе вечернего отделения, продолжая работать на Кировском заводе, когда познакомился с Еленой, студенткой Герценского института.
   В тот день они с подругой Светланой получили стипендию и зашли полакомиться пирожными в "Север" на Невском. Там оказались за одним столиком с Севой и его однокурсником Володей. Разговорились, вместе вышли из кафе. Теплый апрельский вечер, наступавшие белые ночи располагали к продолжению знакомства. Парни представились студентами. Девчонки не поверили, пришлось объяснить, что поздно поступили учиться, после сверхсрочной службы в армии. Прогулялись по Невскому, проводили Светлану на Садовую, потом Лену, на канал Грибоедова, где жила. На субботу назначили встречу снова в "Севере".
  Света застряла с курсовой работой, и не могла пойти на свидание, одна Лена не решилась. Единственной встречей знакомство и закончилось бы. Но судьбе, оказалось угодно им встретиться.
  Первого мая, когда университетская колонна прошла через Дворцовую площадь, Лена через Невский, дворами пробивалась домой. В это время, ожидая своей очереди пройти мимо трибуны, колонна Кировского завода еще стояла на Невском, и Сева, увидев её, остановил. Признался, что учится на вечернем отделении, а днем работает на Кировском заводе.
  Договорились сегодня же встретиться позже у Казанского собора. Лена пришла со Светланой, надеясь, Сева приведет Володю, с которым познакомились в кафе. А Сева пришел с букетом и один. Цветы ее тронули, редко кто из поклонников - студентов, разорялись на цветы. Спросила:
  - А где ваш приятель?
  - На праздники домой в Выборг уехал. Вы же не предупредили, что Света тоже придет.
  Лена колебалась, как быть. Подруга нашлась, сказала, что ее ждут у сестры. Они проводили Свету до метро и, по Невскому, с потоком гуляющих, направились к Неве. В первые минуты Лена стеснялась его, Сева казался слишком серьезным, рассудительным. Хотя про себя подумала, можно продолжить встречаться, парень приличный, видимо надежный товарищ. Её потянуло к нему, он не походил на её ухажеров, интересный собеседник. Говорили о последних фильмах, спектаклях в БДТ. А историю знаменитых ленинградских домов, оказалось, знает лучше неё, коренной горожанки. В это первое свидание не хотелось расставаться, но обещала родителям к двенадцати быть дома. К концу вечера, он казался уже не строгим и серьезным, как вначале, а простым и милым парнем. Простились у парадного, Сева держался скромно, не полез целоваться. В воскресенье договорились встретиться днем и пойти в ЦПКиО.
  В семидесятые Ленинград наводнили "лимитчики", некому стало работать на заводах, строить новые жилые микрорайоны и город охотно принимал иногородних. Лена знала, их следует опасаться, они так и норовят окрутить, жениться на местной девушке с пропиской, и осесть в городе. Когда Сева признался, что приезжий, детдомовец, живет в общежитии, Лена уже по уши влюбилась. Отступить стало невозможным. Познакомила с родителями, Сева им понравился, озадачило лишь, что старше дочери, и был уже женат.
  Родители жили в однокомнатной хрущевке, поселиться в общежитие к Севе тоже нельзя, и около года они снимали комнату. Позже, Севе, хорошо зарекомендовавшего себя, как передовику производства, дали комнату в заводском семейном общежитии.
  Часть своих отпусков на заводе, отгулы за переработку, он вместе с университетскими учеными кафедры, посвящал археологическим экспедициям по Ленинградской области. На перспективного студента обратили внимание специалисты Ленинградского Института археологии АН СССР и пригласили на работу. После окончания Университета, Севу звали остаться работать на кафедре, он выбрал институт археологии.
  Заводское общежитие пришлось освободить. Молодая семье опять скиталась по съемным квартирам. Бытовые неурядицы не отравляли жизнь влюбленной паре. Лена заменяла маму, была первой женщиной, которая заботилась о нем как о ребенке. С ней делился мыслями и проблемами, она с первого дня совместной жизни, искренне разделяла увлечения Севы. Ездила с ним на раскопки, вместе переживала неудачи и успехи.
  В институте Сева завоевал уважение ведущих ученых, и они помогли вступить в жилищный кооператив. В те времена задача не легкая, даже, если накопил денег. Лена была тронута бескорыстием Севиных друзей, собравших им огромную, по тем временам, сумму для вступления в кооператив.
  ***
  ...События, с которых начались перемены в жизни, медленно воскресали в памяти, когда Лена потребовала объяснить, кто такая Марика. В начале совместной жизни, умолчал о немецкой одиссее, позже повода не находилось. Да и нужно ли жене знать, что родился от немецкого оккупанта? Неожиданное письмо Марики застало врасплох. Время стирает память, но не у него. Счастливые дни их короткого романа не забылись, хотя лет прошло немало. Он счастлив с Леной, души не чает во внуке Никите, сыне Василии и жены его Людмиле, а Марика изредка продолжает сниться.
  Их короткая любовь - основная причина, почему за годы совместной жизни, Сева не решался рассказать жене о своих приключениях в семидесятом году. Что отец немец, он мог бы, наверное, признаться. Опустить встречи с Марикой - вспоминать нечего, жена замучает расспросами, и невольно проговоришься. А рассказать - лишиться части своего прошлого, принадлежащего только ему и никому больше, - оправдывал он себя.
  - Пришло приглашение, а они еще решали, пускать - не пускать, - возмутилась Лена, когда Сева рассказал о событиях, предшествующих поездке.
  Рассказал не все. Не помянул Надю, как в дальнейшем опустит многое, связанное с женщинами.
  - Знала бы, сколько анкет, характеристик и рекомендаций пришлось заполнять, переписывать, согласовывать. Время, какое было!
  
  Москва, отъезд
  
  ... Заграница для Севы началась с Киевского вокзала в Москве. Едва он с добровольным экскурсоводом по столице, оказался на перроне, их окружила толпа иностранных корреспондентов. До этой минуты Сева не встречал ни одного иностранца. Засверкали вспышки, к Севе потянулись микрофоны, посыпались вопросы. Спрашивали, как узнал адрес отца, простил ли мать, трудно было получить разрешение на поездку, намерен ли остаться у отца или вернется. Сева едва успевал отвечать. С благодарностью подумал о Сереге, вызвавшемся проводить. Он предугадал вопросы, с которыми лезли настырные корреспонденты.
  Сергей, молодой парень, представился "журналистом из Сибири, приглашенным работать в Москву". Оказался соседом Севы по гостиничному номеру, не имея пока постоянного жилья. Новый знакомый держался по-дружески просто, вызвался быть гидом по столице, сводил на Красную площадь, в магазин "Дружба" на улице Горького, где приобрели русско-немецкий разговорник. Делился опытом своих поездок за границу, и давал советы, как держаться там, отвечать на вопросы журналистов, которые наверняка будут их задавать, смеялся, рассказывал анекдоты. Сева не сразу догадался, где работает "журналист", со слишком настойчивыми советам на все случаи жизни за границей.
   Избавиться от Сергея и назойливых журналистов, помог попутчик по вагону, поторопивший Севу войти. Перед дверьми уже скопилась очередь. В вагоне он спросил, чем Сева вызвал интерес у толпы иностранных корреспондентов. Сева пожал плечами и ничего не ответил. Позже они познакомились, и Сева объяснил. Попутчиком оказался советский журналист Евгений Бутузов, возвращающийся из отпуска на работу в Германию.
  - Откуда они всё знают про меня? - в свою очередь спросил его Сева.
  - Едешь в Германию, журналисты, в большинстве, немецкие. Естественно, знают твою историю. Сенсационный материал. Жаль, мне нельзя использовать наше знакомство. История тянет на голливудскую мелодраму.
  Много позже, возвратившись в Стародубск, когда заводское радио и многотиражка отменили интервью с ним о ФРГ, Сева вспомнил горестное замечание своего попутчика "Жаль, мне нельзя воспользоваться". В Германии его история вызвала широкий интерес, у женщин слёзы. Жителям страны победившего социализма, советские идеологи посчитали не этичным знать подобные факты из истории Второй Мировой войны.
  Остались позади хлопоты и переживания, связанные с отъездом. Второй день из окна международного экспресса Сева смотрел на чужую землю. Зеленые ухоженные поля, маленькие чистенькие городки, с обязательными островерхими костелом или кирхой. С интересом разглядывал настоящую Европу, совсем не похожую на ту, что показывали по телевизору в "Клубе кинопутешествий". Большую часть времени размышлял о последних событиях, нарушившихся сложившийся уклад жизни, представлял встречу с человеком, волей судьбы оказавшимся отцом, размышлял, как больше разузнать о матери.
  ... Шли последние часы путешествия, когда из соседнего купе пришел прощаться попутчик Евгений Бутузов. Заметив в руках Севы закрытый разговорник, спросил, много ли выражений выучил.
  - Не... Не запоминается, - признался Сева новому знакомому. В Стародубске он успел купить карманный русско-немецкий двойной словарик, в Москве - разговорник. Всю дорогу вспоминал слова и выражения, которым когда-то учили в школе, пытался запомнить новые, но в голову ничего не лезло. Из школьного курса помнил совсем немного. В вечерней школе и в институте к изучению языка относились формально.
  - Выучить тысячу слов, чтобы понимать элементарное, не сложно.
  - Не пропаду, - самоуверенно ответил Сева. - Полтысячи знаю, с грамматикой, правда, сложнее. Надеюсь, поймем друг друга.
  - Ну-ну! - Всю дорогу Бутузов опекал Севу. Знакомил с обычаями немцев, учил словам, дал свою визитную карточку с боннским адресом, и пригласил заходить без церемоний в любую минуту. Поезд тем временем вошел в Кельн. За окнами показались старые готические здания и современные небоскребы, виденные лишь в кино, эмблемы известных фирм, реклама. Проплыл позеленевший от времени бронзовый всадник. Промелькнули фермы моста, и поезд сбавил ход. По фотографии в разговорнике, Сева узнал громаду Кельнского собора. Вскоре собор и дома с рекламами остались позади, поезд медленно вполз под крышу вокзала.
  Встреча с отцом
  
  До последней минуты Сева размышлял как вести себя, встретившись с г-ном Клуге, и, действительно ли он отец. Поезд остановился, сердце учащенно забилось. Первым из вагона вышел Бутузов и сразу попал в объятия женщин. Встречающих на перроне немного. Сева не заметил никого, кто мог быть господином Клуге. Пока к вагону не подошли высокий стройный мужчина с молодой женщиной в джинсовом костюме, с короткой стрижкой, какие делали девчонкам в детдоме, опасаясь вшей, и остановились в ожидании выхода остальных пассажиров. За ними устремилась толпа корреспондентов с фото и телекамерами. К встречающей паре их не подпускали четверо полицейских. Сердце подсказало: высокий мужчина в строгом сером костюме и есть отец - господин фон Клуге.
  Ему около шестидесяти, энергичен, по-юношески подтянут, быстр в движениях.
  - Василёв - окликнул он Севу и, не дождавшись ответа, заключил в объятия, прослезился.
  - Guten Morgen, Herr Kluge! Ich bin Wsewolod Vasiljew oder Sewa. Sind Sie sicher, dass ich Ihr Sohn bin? (Доброе утро г-н Клуге. Я Всеволод Васильев. Вы уверены, я ваш сын?) - старательно проговорил Сева, выученные по разговорнику фразы. Молодая женщина рядом с отцом, оказалась переводчицей.
  - Амалия - представилась она и сказала, что г-н Клуге на сто процентов уверен, ты его сын. - Московские корреспонденты нашли и прислали твою детскую карточку. Мать г-на Клуге признала сходство с сыном в детстве.
  Тем временем толпа корреспондентов, прорвала полицейскую преграду, кино и телеоператоры принялась фотографировать, снимать г-на Клуге с Севой, тянули микрофоны.
  Сева старался соблюсти подобающее моменту выражение лица. Лощеный аристократ никак не походил на сложившийся в воображении образ отца. Объявись отцом Егор Иванович, Сева без оглядки бросился бы на шею. Однако, продолжая рассматривать незнакомца, объявившегося отца, делал приятные открытия. Добрая улыбка г-на Клуге, располагающая внешность все больше импонировали ему. Господин фон Клуге, тоже разглядывал Севу, улыбался и вытирал слезы. В эту минуту Сева понял мать. Что она видела в своей, оторванной от мира, глухой деревне? Отец так прекрасно выглядит сегодня, а тридцать лет назад? Вполне могла полюбить.
  - Ich frohe Mich, Sie zu sehen. (Рад вас видеть) - проговорил Сева еще одну заученную фразу. Закончил признанием: Es war alles, was ich Deutsch sagen kann. (Больше по-немецки не знаю).
   Г-н Клуге и переводчица рассмеялись. Отец обнял Севу и прижал к себе, махнул полицейским, чтобы не сдерживали корреспондентов, и они вмиг окружили их. Засверкали вспышками блицы, посыпали вопросами, тянули микрофоны г-ну Клуге и Севе. Г-н Клуге долго отвечал на каждый вопрос, а Сева произносил всего одну фразу, подсказанную в поезде советским журналистом: Entschuldigen Sie bitte, ich waehrend habe nichts zu sagen. (Мне нечего пока сказать). Кто-то из корреспондентов спросил по-русски:
   - Счастлив, что нашел отца?
   - Да, конечно!
   - Тебя не хотели выпускать из России?
   - Меня никто не держал.
   Амалия переводила патрону ответы Севы. Посчитав, что достаточно времени уделили прессе, г-н Клуге взял сына под руку, и, сопровождаемые корреспондентами, они покинули вокзал, вышли на привокзальную площадь, где их ждал длинный черный "Мерседес". Переводчица села рядом с шофером, Сева с отцом заняли заднее сидение, и машина резко рванула с места. Мимо стремительно понеслись площади и старинные здания, уютные скверики. Машина ныряла в туннель, снова вырывалась на широкое шоссе.
  Перед приездом Севы, г-н фон Клуге целый месяц занимался с Амалией русским языком, освежил скудные былые знания и сейчас, несмотря на присутствие переводчицы, не выпускал из рук разговорника.
  - Бригадир на заводе, - повторил он. - Кто есть бригадир?
  - Der Brigadier. Der Vorgesetzte des mittleren Niveaus. Der kleine Vorgesetzte über den Arbeitern im Betrieb. Не высокого ранга начальник над группой рабочих, - перевела Амалия.
  - У меня двадцать пять человек в подчинении. Токари, фрезеровщики. Организую им работу, - гордо прибавил Сева.
  Амалия перевела, г-н Клуге согласно закивал и что-то сказал Амалии.
  - Г- н Клуге пояснил, у него на заводах тоже имеются токари и фрезеровщики.
  Сева удивился. Не мог представить этого элегантного господина в своем цехе, с постоянным смрадом, копотью и чумазыми работягами. На других заводах не бывал.
  - Спросите, кем отец работает на заводе?
  Амалия улыбнулась и ответила сама.
  - Господин Курт фон Клуге член Совета директоров фармацевтического концерна "Клуге & Мейер". Под его правлением больше десятка заводов в разных городах Германии и в других странах. Тысячи рабочих.
  "Ого! - подумал Сева, - Выходит, он капиталист. Неужели, правда, отец?". Директора своего завода Сева видел лишь издали, на праздниках и митингах, а тут директор рядом с ним, в одной машине. Да какой директор! На память неожиданно пришел детский стих "Владелец заводов, газет, пароходов... Чудеса, да и только! Расскажу дома друзьям - не поверят".
  В мечтах отец представлялся молодым бравым сержантом в гимнастерке с орденами, напоминал Василия Теркина с картины Нестерова "На привале". С годами отец виделся добрым старичком - пенсионером в очках и всё еще в линялой гимнастерке, как дядя Ваня - первый наставник на заводе. Но, ни как, ни моложавым светским мужчиной непонятного возраста.
  Остались позади городские кварталы, и машина вырвалась на автобан Кельн - Бонн, водитель прибавил скорость. Несколько минут быстрой езды, и снова пришлось сбросить скорость, машина неслась уже по улицам Бонна.
  Свернули на тихую улочку, спускающуюся к Рейну, и остановились перед кованными металлическими воротами. Вышел шофер, нажал кнопку электронного устройства и ворота открылись. Машина понеслась по широкой аллее парка с мостками и клумбами, за деревьями мелькнула голубая гладь бассейна. Закончилась аллея двухэтажным зданием с колоннами, у него и остановились.
  Встречать гостя на крыльцо вышла старая фрау фон Клуге в сопровождении домоуправляющего и прислуги. Отец представил Севу. Фрау протянула руку то ли для поцелуя, то ли пожатия. Сева смущенно пожал ее. Фрау фон Клуге неловко его обняла и спросила, как доехал.
   - Ich frohe Mich, Sie zu sehen. (Рад вас видеть).
   - Добро пожаловать в дом папА, - медленно выговорил г-н Клуге, заранее выученную фразу.
  С помощью Амалии Сева еще раз поблагодарил г - на Клуге и его мать, повторил, что доехал хорошо, всем доволен. Старая фрау, за ней остальные вошли в дом.
   Внутри дом оказался просторнее, чем смотрелся снаружи. Отец с Амалией и домоуправляющим привели Севу в подготовленные для него апартаменты. "Прямо гостиничный люкс" - подумал он, вспомнив, как однажды ездил с заводской баскетбольной командой на соревнование в областной центр, и там, их шестерых, поселили в похожий по размерам трехкомнатный гостиничный люкс. Здесь все предназначалось ему одному. "Живут же, люди"! - подумал Сева. Огромная гостиная с телевизором и музыкальным центром, массивные кресла, стол большой и стол для газет и журналов, лимонное дерево с плодами, какие-то огромные, вечно цветущие растения под потолок в изящных ящиках, книжная полка с десятком русских книг.
   - Сон не будет - читать надо. - Сказал по-русски г-н Клуге, заметив удивленный взгляд сына на русские книги.
  Амалия помогла разобраться, как включать телевизор и радиоприемник, пользоваться музыкальным центром, ставить грампластинки и аудиокассеты.
  - Здесь много русских пластинок, - объяснила. - Г-н Клуге выписывал со всей Европы.
   Заглянули в спальню, где тоже имелись телевизор и магнитофон, открыли дверь в ванную комнату с большой ванной с бронзовыми кранами в середине, а не в торце, к которым привык дома. Целая квартира! Да что там квартира - именно апартаменты, как назвала переводчица. У его друзей Гали с Юрой, трехкомнатная квартира в знаменитом доме - сталинке, предел мечты горожан, в три раза меньше, определил Сева. Отец предложил отдохнуть с дороги, принять ванну и переодеться. Амалия открыла шкаф, показала приготовленный ему гардероб одежды, заверила, что все подобрано по фигуре, должно подойти.
  Г-н Клуге посмотрел на часы, и напомнил, в семь зайдет Амалия и поведет на обед.
  Переводчица с отцом вышли, а Сева поторопился в туалет и ванную. Кругом все сверкало зеркалами и золотом бронзы, белоснежная ванная так и манила. Дома больше пользовался душем, ванна всегда требовала предварительной капитальной чистки, он и соседи практически ею не пользовались. Нина стирала в ней белье, мыла половую тряпку. Сева разделся и с наслаждением лег в ванну. Сгибать колени не пришлось, размеры позволяли вытянуть ноги, и еще осталось место. После долгой дороги, неудобного вагонного умывальника, приятно было понежиться в теплой воде. Рядом на полочке красовалась батарея разноцветных флаконов и баночек. Сева по очереди открывал их, вдыхал потрясающие ароматы, один приятнее другого, намылил шампунем голову. Когда собрался вылезать, попался флакон с пеной для ванны, напомнивший подобное гэдээровское средство "Бадусан", каким пользовалась жена. Использовать решил в следующий раз.
  Вытерся огромным банным полотенцем, размером с простыню, высушил волосы, и решился примерить приготовленные ему джинсы и джинсовую куртку. Все оказалось впору, словно снимали мерки. "Интересно, как узнали мои размеры"? Позже Амалия объяснила. Отец через московских друзей узнавал его размеры.
  Покрасовавшись перед зеркалом в джинсовом костюме, он переоделся во все свое. С собой взял всё лучшее, что имел, кое - что купил перед отъездом. Воспользоваться предложенной одеждой, едва приехал, посчитал неприличным. Не из тундры, достаточно зарабатывал, чтобы нормально одеваться. Джинсового костюма - заветной мечты стародубской молодежи, пока не имел, но вполне обходился. В магазинах джинсы не продавались, приобрести подделку - самопал на рынке, не решался.
  До семи оставалось время, и Сева еще раз обошел "апартаменты", в которых предстояло жить, включил телевизор. Очень понравился пульт дистанционного переключения программ, а их - не пересчитаешь. Такое устройство видел в кино, в Стародубске подобной новинки еще ни у кого не имелось, и программ всего две.
  Первые проблемы возникли в столовой. Испугала сервировка стола. Выросший в послевоенное время, в обеденном этикете Сева не был силен. Да и слова "этикет" не слышал, пока не покинул детский дом. Как пользоваться многочисленными приборами не знал, держался неуверенно, чувствовал на себе постоянные взгляды. Многое, выставленное на столе, хотелось попробовать, а приходилось отказываться. Исподтишка наблюдал, какими ножами - вилками пользуются отец и Амалия.
   После обеда все вышли в смежную комнату - гостиную курить. Сюда же официанты или лакеи принесли соки и кофе.
  Познакомить сына с домом, отец взялся сам и не выпускал из рук разговорника. Амалия безмолвной тенью двигалась следом. Прошли через анфиладу комнат и коридоров. Остановились в бильярдном зале - огромной комнате со столом в центре. "Нам бы такой стол в общежитие", - позавидовал Сева. В Стародубске играть на бильярде Севе не довелось.
  - У нас в Доме культуры и в профилактории имеются бильярдные столы. Подойти к ним новичку невозможно. Вокруг стола постоянно толпа, играют на деньги и пиво. Мне даже попробовать ни разу не позволили, - объяснил Сева через Амалию. Отец пообещал научить Севу.
  - Стол в твоем распоряжении. Уверен, быстро научишься, - помогла боссу переводчица.
  Отец показал, как держать кий, загонять шар в лузу. Амалия не понимала тонкостей игры, и Сева не столько слушал её, сколько действовал по наитию. Отец подыгрывал, старался разбивать шары, чтобы они выстраивались в удобную для сына комбинацию. Игра в спокойной обстановке, никто не стоял за спиной, не торопил, способствовали первым успехам Севы.
  Следующее удивление Сева испытал в зимнем саду. Поразили экзотические растения, настоящие лимоны на ветках, пальмы, хоть и без фиников. В вольерах заливались незнакомые птицы в ярком оперении.
  Переводчица Амалия произвела на Севу впечатление, еще на перроне вокзала. Общаясь, с каждой минутой нравилась всё больше. Поразила добросердечным отношением, манерой общения, словно они старые друзья. Сева решился рассказать о затруднениях за столом. Амалия не удивилась просьбе, и взялась просветить. За ужином незаметно подсказывала, какими приборами и бокалами пользоваться, как что есть. Её уроки помогли уже через несколько дней чувствовать себя не так скованно, как впервые оказавшись за столом в доме отца.
  Первая ночь в доме отца
  
  Обилие впечатлений и встреч в первый день, сморили Севу. Отец увидел, сын устал. Вместе с Амалией проводил его в спальню. На прощание ласково потрепал по щеке, поцеловал в лоб.
  - Спать, спать, - произнес по-русски.
  - Гуте нахт! - ответил Сева.
  - Данке. Гуте нахт.
  После ухода отца с Амалией, в дверь постучала и вошла горничная Марта. Разобрала постель, принялась объяснять назначение кнопок на стене, рядом с кроватью. Сева ничего не понял и раскрыл разговорник, нашел раздел "гостиница", показал Марте. Вместе кое-как разобрались с кнопками и выключателями.
   Горничная молода, стройна, темное платье, с белым передничком, очень коротко и высоко обнажало длинные ноги. Почувствовав его пристальный взгляд, она улыбнулась, Севе показалось, даже подмигнула. Её призывная улыбка смутила. Знаками спросила разрешения уйти и Сева облегченно кивнул. Переполненный событиями и впечатлениями, он утомился и сразу же заснул.
  Сколько проспал, Сева не понял. Проснулся от настойчивого прикосновения, кто-то держал за руку. С трудом открыл глаза и не сразу врубился. В неярком свете, пробивавшемся сквозь ветви деревьев за окном, узнал горничную. Она была в легком халатике, и шептала: Сэва, Сэва. Заметив, что Сева, наконец, проснулся и смотрит на неё, неожиданно распахнула халат, подняла и раздвинула руки, открыв неприкрытое тело, зазывные полушария грудей. Продолжая улыбаться, что-то быстро затараторила.
  Спросонья Сева не сразу понял, обнаженная девушка не снится. Произвольно закивал головой. Марта приняла кивки за приглашение, спросила еще что-то. Сева, не понимая, не отвечал, а она скинула на пол халат, забралась к нему в постель, до подбородка натянула на обоих одеяло. Сон отступил окончательно.
  Сева растерялся... Известно, женщину необходимо приласкать, сказать приятные слова, уговорить, подготовить, а, чтобы сама предложила себя... Неужели не сон продолжается? Ларису каждый раз приходилось уговаривать. Неожиданно вспомнилась почти похожая ситуация с Надей. В ту ночь она впервые осталась у него, когда остальные участники застолья разошлись. С ней понятно - пьяна, давно симпатизировали друг другу.
  А Марта... Личная инициатива испробовать русского мужика, или часть хозяйской программы приема? Девчонка красива, фигура класс... Пока Сева размышлял над неожиданным поведением горничной, рука Марты оказалась у него между ног. "Не каменный устоять... А она явно желает, чтобы трахнул её. Необходимо заговорить, сказать что-то. Ни одного слова к ситуации, не знаю. Не доставать же разговорник! Отдамся её инициативе. Пусть пойдет, как пойдет, доверюсь ей".
  
  Воспоминания Курта фон Клуге
  
  Переполненный впечатлениями, связанными с приездом сына, отец долго не мог заснуть. Память перенесла в прошлое. Увидел молодую Лизу, денщика Гюнтера, вспомнил, как полуживым пришел в сознание, в доме Лизетт. Батальон ушел на восток, а его не решились отправить в лазарет, - умрет в дороге, оставили умирать в забытой Богом русской деревушке, поручив заботам денщика Гюнтера. Офицер был не транспортабелен, и начальство положилось на Господа, как Он решит - оставит жить, или призовет к себе.
  Вспомнил полутемную комнатенку деревянного домика. Его называли избой. В те дни часто приходили мысли о Боге. Вспомнил даже Господнюю молитву "Отче наш", память с детских времен сохранила. Начал молиться, чаще молча, если в избе была хозяйка. Особо набожным, как большинство, окружавших его людей, Курт никогда не был. В детстве с родителями посещал церковь, повзрослевшего волновали другие заботы.
  Много дней он лежал неподвижно, уставив взгляд в потолок. Господь услышал его молитвы! Иначе не объяснить, как выжил, объясняли его выздоровления однополчане, возвращавшиеся вместе с фронтом через деревню обратно на Запад. Теперь Курт был готов к транспортировке и его забрали в лазарет. Вскоре перевезли в берлинский госпиталь.
  Заживлению ран способствовал не только Господь, убежден Курт. Еще заботливые руки Лизетт, она возилась с ним, как с маленьким ребенком. Обмывала, перевязывала, убирала из-под него. За перегородкой спал денщик Гюнтер, от него помощи было мало. Самое важное, что сделал - написал отцу лейтенанта в Берлин. После вмешательства отца из районного центра к нему стали приезжать военный врач и лейтенант, привозили лекарства и продукты, керосин для лампы, но отправить в госпиталь не спешили. Не надеялись, что перенесет дорогу.
  Много лет Курт не вспоминал войну, свое вынужденное пребывание в забытой богом русской деревне. Сегодня нахлынули воспоминания. Из памяти всплывали бесконечно долгие зимние дни, похожие друг на друга.
  ...3а окном гудит метель, ветер кидает крупные хлопья снега в окно, и он боится, что стекла не выдержат, разлетятся. Жарко пылает печь. Соседская девушка Ганя подносит дрова, и Гюнтер укладывает их в печь.
  ... Ранней выдалась весна в предпоследний год войны. Часто, обняв Лизетт, и, опираясь на Гюнтера, он, с трудом передвигая ноги, выходил на улицу. Там бушевала весна. Звенела капель с крыши, у крыльца бежал ручей, пела неизвестная русская птица. Сквозь голые ветви деревьев пробивались жаркие солнечные лучи. Звенящая тишина, высокое голубое небо, пробуждающая зелен, ничто не напоминало о войне. Они с Лизетт одни в избе. Керосиновую лампу не зажгли, светит лишь огонь из печи. Обнявшись, лежат на мягкой пуховой перине, и Лизетт, помогая знаками, пытается что-то рассказать, задорно смеётся. В эту минуту она казалась божественной феей, случайно влетевшей в дом.
  
   Знакомство с достопримечательностями Бонна
  
  ... Проснувшись, Сева не сразу сообразил, где он. Подошел к окну и увидел пеструю цветочную клумбу, зеленую лужайку, дальше аллея деревьев. "Какая красота! - подумал он и вернулся в комнату. Оглядел кровать, на которой спал, перевел взгляд на телевизор, музыкальный центр, книжную полку, пейзаж на стене. - Один буду пользоваться всем этим? Чудеса, да и только"! Включил радиоприемник, покрутил ручку настройки. Каждый миллиметр звучала новая музыка, немецкая, английская, чья-то еще речь. "Столько бы радиостанций в Стародубске! Ну, да хватит восторгаться! В Москве, затем в поезде совсем выбился из обычного утреннего распорядка. Не делаю зарядки, не принимаю холодный душ". Он настроил радиоприемник на бодрую музыку и начал делать зарядку. В дверь постучали, и вошла смущенная Марта.
  - Гутен морген! - приветствовал её Сева. - Она поздоровалась и, не поднимая глаз, предложила принести кофе. Увидев Марту, Сева вспомнил ночной визит, в голове закрутился калейдоскоп то ли ночных приключений, то ли эротического сна. "Приходила или приснилось? Может спросить"? Достал разговорник, долго листал, подыскивая слова, к случаю, и не нашел. Попытался объясниться знаками, Марта молчала, смущенно улыбалась. "Скорее всего, приснилась после многочисленных приключений вчерашнего дня... Такие подробности... Не могут присниться. Приходила! Неужели прислал отец?
  Может, так принято, традиций не знаю... В анекдотах чукча обязательно предлагает гостю жену. В Германии - горничную? Нет, семья культурная, образованная".
  Марта продолжала что-то быстро тараторить, показывала в окно. Понять её - никакой разговорник не поможет. Она достала из шкафа большое полотенце и халат, протянула ему. Сева, наконец, догадался, говорит о бассейне. Подтверждая догадку, Марта за руку подвела к окну, показала в сторону цветника, рядом Сева увидел бассейн. Она еще что-то пролепетала и ушла.
  Переодевшись в купальные плавки, Сева задумался - прилично ли выйти из дома в халате или следует одеться? Зачем тогда Марта достала ему халат? После недолгих колебаний решился в нём и пойти.
  Вода была приятно теплой, Сева долго плавал, нырял с бортика бассейна и не хотел вылезать. Неизвестно сколько бы времени еще наслаждался неизведанным раньше удовольствием, но увидел приближающего отца. Поднялся на мраморный парапет, по периметру ограждающий бассейн, и приветствовал его. Г-н Клуге издали заулыбался, подойдя ближе, что-то спросил. Сева не понял, но догадался - интересуется впечатлением от купания.
  - Во! Сева показал кулак с отогнутым пальцем. Отец опять заулыбался, что-то говорил, жестикулировал, Сева ничего не понимал. Выручила появившаяся, откуда-то, Амалия. Отец поговорил с ней, и переводчица сказала, что г-н Клуге очень рад, что Севе нравится бассейн, пусть в любое время приходит плавать, а сейчас пора переодеться, идти к завтраку. Отец помахал Севе рукой и ушел. Амалия спросила, не нужна ли ее помощь, он отказался, и она тоже ушла.
  После завтрака Сева с отцом поехали знакомиться с городом. Г-н Клуге сел за руль темно-синего БМВ, и они покинули парк, окружавший дом, выехали на оживленное шоссе. Сева сидел рядом с отцом, переводчица, наклонившись к ним с заднего сидения, переводила объяснения босса. У собора ХП века остановились, вышли из машины.
  - Мюстер - собор символ нашего города, - объяснил отец. - Ты видел его на картине у меня в кабинете. - Рыночная площадь, ратуша, сердце Старого Бонна, - перевела Амалия.
  После Кельнского и других соборов, которые Сева видел по дороге, Мюнстер - собор не показался особо величественным.
  Г-н Клуге с помощью Амалии продолжил рассказ об истории города и ратуши, вспомнил, что во время американских бомбардировок, здание, как и многие другие, сильно пострадало, и было восстановлено. Объяснил значение символов, изображенных на гербе города, похвастал, что часы на ратуше идут триста лет.
  С рыночной площади поехали смотреть здание старой таможни на берегу Рейна. Опять вышли из машины, полюбовались панорамой реки и городом. Проехали через правительственный квартал, увидели дворец Шаумбург - резиденцию федерального канцлера Вилли Брандта.
  Г - Клуге перечислял улицы и дворцы, фирмы, пояснял, кому принадлежат.
  - Бывший дворец курфюрста - правителя города. Теперь университет, - он показал на длинное желтое здание, сделав очередную остановку. - Здесь я учился. До меня его окончили многие знаменитые на весь мир люди.
   Он назвал с десяток фамилий. Сева слышал только две - Генриха Гейне и Карла Маркса. Множество имен, дат, названий, обрушившихся на него, не позволяли что-то запомнить. Сева признался, что город очень нравится. Надеется позже походить по всем этим улицам и площадям пешком с Амалией, и все рассмотреть внимательно. Отец одобрил идею, спросил, взял ли с собой права на вождение автомобиля.
  Пришлось признаться, что прав у него нет, и автомобиль он не водит. Г- н Клуге грустно покачал головой и заметил:
  - Водить авто научим, права получишь, и выберешь себе автомобиль.
  Экскурсию по городу закончили у высотного здания концерна "Клуге & Мейер". К ним бросился служащий в форменной одежде. Он подобострастно открыл дверцу авто и, уставившись на босса, ждал его выхода. Оценивающе посмотрел, кто на заднем сидении, Сева и Амалия тем временем вышли из машины. Служащий отогнал её на стоянку, а г-н Клуге повел Севу в здание. Амалия следовала за ними, готовая в любой момент прийти на помощь.
  В вестибюле несколько служащих поднялись им навстречу, приветливо улыбаясь, и, склонив головы в знак приветствия. Лифтер, поздоровавшись с г-ном Клуге, открыл двери лифта и нажал кнопку десятого этажа, где был кабинет отца. Несмотря на быстроту, подъема, Сева успел в очередной раз удивиться богатству внутренностей лифта. Широкая светлая кабина, зеркала, бронза, телефоны и лифтер в форме.
  В приемной их встретила пожилая и красивая, как артистка, секретарь, предупредила.
   - Г - н Данн из Манчестера звонил.
  - Спасибо, соедините.
  - Сын? - осмелилась она спросить шефа. Он кивнул и открыл дверь кабинета.
  Сева понял вопрос секретарши и остановился, попробовал на практике испытать скромные знания немецкого.
  - Es kommt so vor, dass ich der Sohn von Herrn Kluge bin. Meine Name ist Sewa. (Так случилось, что я сын г-на Клуге. Мое имя Сева).
  Дома давно представлялся не Севой, а Всеволодом Ивановичем. Здесь быстро сориентировался, что все называют друг друга коротким именем или фамилией с приставкой господин или фрау. Амалия, слышавшая его, не поправила. Значит, сказал все правильно, - одобрил себя Сева, и вошел с ней в кабинет отца.
  Он был огромен и строг. Отец сидел в кресле с высокой спинкой за небольшим столом с двумя телефонами и небольшим телевизором, стопкой документов и старинным чернильным прибором. К его столу примыкал, образуя букву "Т" длинный полированный стол для заседаний. Такое расположение столов Сева видел в кабинете секретаря парткома завода. Две угловые стены почти полностью из стекла, лишь у пола поднимались невысокие деревянные панели. Стеклянные стены открывали панораму города с высоты птичьего полета. Еще одну стену занимали шкафы с книгами, разными колбочками и пробирками, цветными склянками - фармацевтическим оборудованием, инструментами. Пока отец говорил по телефону, секретарь принесла кофе и вазочку с пирожными.
  - А где же завод? - удивился Сева, не увидев нигде зданий, хоть чем-то напоминающих заводские корпуса.
  - Предприятия далеко. За городом, в Кельне, и дальше еще - по стране и на других континентах, - пояснила Амалия.
  - Желаешь видеть производство? - спросил отец. - Обязательно побываем.
  Они пили кофе, и г-н Клуге извинился, объяснил, у него назначена важная встреча, вынужден ненадолго оставить Севу. Проводил его с Амалией до лифта.
  
  Амалия
  
  Теперь Амалия села за руль "БМВ", и они продолжили путешествовать по городу. Из соседнего кресла Сева постоянно посматривал на переводчицу. Обратил на неё внимание при первой встрече. Девушка - красавица. Тонкий аромат духов, исходящий от неё, нежная кожа лица, чуть подведенные губы и ресницы над зелеными глазами, манили. Никогда еще Сева не находился близко с такой очаровательной красавицей. Даже тифозная прическа, как в детском доме называли короткий "Ежик" на девчонках, шла ей, делала похожей на пацана.
  Амалия заметила его пристальные взгляды и спросила:
  - У меня что-то не так? Рассматриваешь... Не стесняйся, скажи.
  - Что может быть не так?
   - Тушь или помаду размазала?
  - Нет, нет! Всё в порядке. Выглядишь великолепно, как киноартистка.
   - Спасибо.
  Амалия продолжала перечислять названия скверов и церквей, мимо которых проезжали, рассказывала связанные с ними истории. Сева мало, что слышал, подавленный близостью красивой девушки, думал только о ней.
   Долго не осмеливался завести разговор, перебить своего гида, и все же решился.
  - Где вы так хорошо научились русскому языку?
  - Окончила отделение русской литературы нашего университета. У г-на Клуге третий месяц работаю. Узнал, что в России растет сын и вскоре приедет, пригласил заниматься с ним русским языком и помочь в общении. До этого, как книжный червь корпела в архиве над каракулями русских классиков прошлого века. - Она помолчала и напомнила: - У нас не принято обращаться на "вы", как в России, тем более ко мне.
  Смущение незаметно исчезло, и они разговорились. Сева рассказал о себе. Как с детства мечтал стать историком, точнее, археологом, а вынужден был поступить в индустриальный институт. Мечту свою не оставил. Признался, что был женат и теперь разведен. Спросил Амалию, есть ли у нее парень.
  Она покачала головой.
  - У наших девчонок, получивших образование, тоже проблема найти мужа. Женщин в России во все времена больше, чем мужчин. Даже в песнях об этом поется, - заметил Сева, отогнав нескромные мысли о девушке.
  Амалия улыбнулась, повернулась к Севе, и попыталась запеть:
  - "Потому что на десять девчат девять ребят". Помню я эту пластинку. Подбирала для г-на Клуге русские диски, ездила за ними в Кельн и Гамбург, много слушала. У нас, вероятно, такое же соотношение, десять к девяти, а может и к восьми, если не считать турок и выходцев из Азии, и Африки.
  - С удовольствием пригласил бы тебя сходить куда-нибудь вечером. В кино, на танцы. - Не услышав ответа, спросил: - Где у вас проводят свободное время, танцевальные вечера.
   - В ресторане, ночном клубе. В университетских городках.
  - Сходим куда-нибудь?
  Она удивленно посмотрела на Севу.
  - Приглашаешь? Пойти куда-то с тобой, решать не мне.
  - Думаешь, г-н Клуге не отпустит?
  Амалия не ответила. В этот момент машина оказалась у здания муниципального театра, и она остановила машину, пригласила Севу выйти, полюбоваться архитектурой старинного здания.
  Во вторую ночь Сева долго не мог заснуть. "Живут же люди! - думалось ему. - Вот он, загнивающий капитализм, как выглядит! Автомобили стадами несутся по улицам днем и ночью, стоят вдоль тротуаров у каждого дома. Нигде никаких развалюх, обшарпанных, в пятнах зданий, не видно швов на панельные домах, на тротуарах ни соринки. Где трущобы, бидонвили и картонные дома безработных, что показывают по телевизору? Попрошу, чтобы показали, как живут обычные люди, а не семья директора концерна". От общих рассуждений мысли перенеслись к красавице - переводчице, от неё незаметно перешли к Марте. "Может и сегодня придет"? Ожидая её, уснул.
  Утром, увидев виновато улыбающуюся Марту, укрепился в убеждении, в первую ночь приходила по собственной инициативе. "Ждала, я как-то отблагодарю её? Не выразил желания новой близости, и она и побоялась еще раз прийти? Неизвестно, как хозяин посмотрит, может и выгнать. Следовало открыть разговорник и объясниться". Первая неделя в Германии у Севы пролетела в один миг. Несколько раз в день плавал в бассейне, играл на бильярде один и с отцом, учил с переводчицей бытовые выражения для общения, знакомился с городом. Вечерами подолгу беседовал с отцом и его матерью.
  ***
  Переводчица, прислуга в доме, все старались предугадать желания Севы, спрашивали, что приготовить на обед или ужин, наперебой предлагали бассейн, бильярд, прогулку по городу, звали в театр на балет, где не обязательно знать язык. Он смущался, испытывал неловкость, с ним, взрослым мужчиной, нянчатся как с маленьким.
  
  Марика
  
  В один из вечеров, отец устроил прием в его честь. Гости собрались в большинстве солидные, если не ровесники г-на Клуге, ненамного моложе. Молодых пар и Севиных ровесников немного. Встречали Севу доброжелательно, с любопытством. Один из гостей заметил: "Вылитый Курт в молодости", - перевела Амалия.
  Представили Севу компаньону отца - г-ну Мейеру, он познакомил с женой и дочерью - Марикой. Она, оказалось, говорит по-русски - стажировалась в Ленинградском университете. Бывала в Москве, совершила круиз по городам "Золотого кольца", о чём не преминула тут же сообщить.
   - Рада познакомиться. Надеюсь, у нас понравится, - одарила она Севу многообещающей улыбкой. - Мы еще пообщаемся, с удовольствием попрактикуюсь в русском языке. - Говорила почти без акцента, на правильном русском.
  Пока Сева собирался объяснить, что он не из Москвы, она уже беседовала со своими друзьями. Всем своим видом, красотой, а главное коротким обращением и дружескими взглядами, Марика поразила его. Он увидел живую артистку, девушку, сошедшую с киноэкрана. В провинциальном Стародубске такая красавица даже не приснится, не говоря, что не встретишь. С первой секунды попал под ее обаяние. Говорила с ним, как со старым приятелем. На самом деле поведение Марики оставалось обычным для избалованной вниманием светской красавицы. Лишь Сева принял её улыбку за что-то обещающее, с подтекстом, адресованным ему.
  Не слишком высокая, в облегающем коротком платье, подчеркивающем тонкую талию и стройные ноги, с копной рыжевато-соломенных волос, небрежно ниспадающих на плечи, она походила на портреты с обложек и рекламных страниц журналов, которые успел увидеть. Амалия, до последних минут остававшаяся эталоном красоты немецких девушек, померкла рядом с Марикой. "Вот, кто настоящая раскрасавица! Никакая артистка не сравнится"! С детдомовских времен эталоном красоты Сева считал актрис. Девчонки в детском доме, восторгаясь портретами на обложках журнала "Советский экран", высшей оценкой красоты считали "похож или похожа на артистку, "ну прямо вылитый артист". Вслед за девчонками, и Сева привык сравнивать женщин, что произвели впечатление, с артистками. "Марика краше всех киноактрис, чьи фотографии довелось видеть! Амалия очаровательна, но ей далеко до Марики!"
  Прибывали все новые гости. Из Кельна приехали знакомиться с объявившимся родственником, брат отца - Отто фон Клуге с женой Розитой и взрослыми детьми Лизетт и Генрихом. Представляя племянницу, отец долго подбирал русские слова.
  - Я сказал имя Лизетт в честь твоя мама, - помогла ему справиться с пояснением Амалия. Лизетт улыбнулась и подтвердила, все знают: её назвали в честь русской девушки, которая спасла дяде жизнь на войне, - перевела Амалия. Долго общаться с родственниками не дали, пришел очередной важный гость, и Севу повели представить.
  -- Грехи молодости, - пошутил новый гость, повернувшись к г-ну Клуге, с жаром пожал руку Севе, пожелал счастья и преуспевания на новом месте.
  Всё вокруг походило на кино, он смотрел фильм и сам был действующим лицом. Ни в каком сне не могло присниться, он, простой парень из глухой российской глубинки, через две недели примет участие в великосветском приеме с представителями правительства ФРГ, промышленными магнатами, их титулованными женами и отпрысками.
  Новый строгий костюм сидел как влитой, Сева не успел привыкнуть к нему, и чувствовал себя неловко. Собирался надеть свой, не менее приличный, чем приготовили ему, но Амалия посоветовала уступить желанию отца.
  Постоянно ощущая любопытные, изучающие взгляды. Старался держаться непринужденно, непрерывно улыбался. Ему казалось, все видят: он чужой, случайно попавший в их общество. Угнетало незнание языка. Амалия не отходила ни на шаг, но не спасала. Знакомство с Марикой на миг вселило надежду, но вскоре убедился ‒ не вызвал любопытства у дочери сопредседателя отцовского концерна.
  "А как мне улыбалась! С ней бы познакомиться ближе! По-русски поговорить, без переводчицы". Выбрав момент, когда Марика на миг осталась одна, Сева набрался смелости, и, оставив Амалию, решился подойти. Переводчица без слов поняла его желание и не последовала за ним.
  - Можно присесть рядом с вами? - спросил он, кивнув на свободное кресло.
  - Конечно, господин Клуге, садись. Что так скромно держишься? Сыну г-на Клуге позволительно всё. Тем более в собственном доме.
  - Какой я господин! Всеволод. Лучше - просто Сева.
  Подошел официант с подносом. Сева встал, взял два бокала с шампанским, передал один Марике.
  - Благодарю... Смущаешься, непривычно всё вокруг? - ободряюще спросила. - Привыкай. Сегодня у г-на Клуге такие высокие гости, что и я смущаюсь. Приехав в Ленинград, я полгода привыкала. Мне было немного легче, я уже немного понимала по-русски, говорила. Тебе следует серьезно взяться за изучение языка. Будешь знать язык, разберешься, кто есть кто, вокруг тебя. Всё остальное придет, само собой.
  Марика призвала набраться терпения и стараться скорее вписаться в новое для него общество. После небольшой паузы вдруг спросила, обратил ли внимание, как семейка Отто фон Клуге его рассматривала.
  - У твоего отца не было прямых наследников. Только брат Отто и племянники. Неожиданно объявился ты. Не думаю, они обрадовались твоему появлению.
   - Претендент на наследство? - искренне удивился он.
  - Доведется говорить с ними, передай, пусть не тревожатся. Я ни на что не претендую. Марика удивленно посмотрела на Севу. Она искренне считала, Сева приехал, привлеченный капиталами отца. Зачем же еще? О русских у нее сохранились впечатления, сложившиеся в узком кругу знакомых, окружавшихся в период стажировки в Ленинграде. Большинство завидовали, норовили лишний раз посидеть в ресторане за ее счет. Фарцовщики предлагали купить у нее марки по завышенному курсу. Приличные рестораны работали только на валюту, модную одежду в Ленинграде можно приобрести лишь в магазинах, торгующих тоже на иностранную валюту, которую под страхом ареста советским людям запрещалось иметь. Да что там одежду! Интересные книги на Невском продавали по удостоверению профессионального писателя, или за валюту в гостиничном киоске. Не члены Союза писателей просили её прислать русские книги из Германии, где они продаются свободно. Дети, едва распознав в ней иностранку, начинали клянчить жвачку. И это в кругу достаточно интеллектуальном. Бедно, очень бедно живут в России, и понятно, все рвутся, если не насовсем уехать на Запад, хотя бы в туристскую поездку, и что-то привезти.
  "А сын дяди Курта ничего. Спортивный юноша, высок, ему бы в баскетбол играть. В постели, наверное, горяч... Хотя, слышала, русские в сексе не особо продвинуты. Скромный очень уж. Впрочем, попади я в общество, не зная языка, тоже держалась бы неуверенно" - подумала про себя Марика. Впечатление Сева оставил благоприятное, и она пообещала себе продолжить знакомство.
  Встреча с родственниками, друзьями и коллегами г-на Клуге по бизнесу, не прибавили Севе уверенности в себе. Еще раз убедился, никогда они не станут ему своими. А Марика... Ради неё следует постараться, перебороть страх и неуверенность.
  "Мне всего двадцать шесть, язык выучу, а там посмотрю. Вдруг здесь понравится. Отец обещает самые радужные перспективы, огромные возможности, которых никогда не добьюсь в Стародубске. Да не только дома, в стране, где все регламентировано, а инициатива не поощряется".
  Разговор с отцом "про жизнь"
  
  В домашнем кабинете отца поразило огромное количество разных книг, шкафы с ними занимали две стены. Много старинных фолиантов, какие он видел в областной библиотеке. Уют кабинету создавали пейзажи в тяжелых инкрустированных рамах на стене, голова оленя с рогами, несколько ружей, охотничий ягдташ, несколько кресел, журнальный столик. На письменном столе портативная пишущая машинка, в рамке фотографии дочери и жены. В свой кабинет отец привел Севу одного, Амалии объяснил, попытаются поговорить без ее помощи, а если понадобится - позовут. Усадил Севу в глубокое кожаное кресло за журнальным столиком с напитками и вазой с фруктами, сам сел в соседнее кресло, и начал разговор. Точнее, говорил он один, а Сева лишь поддакивал или что-то спрашивал. Оба держали разговорники и постоянно обращались к ним, г-н Клуге еще заглядывал в бумажную шпаргалку.
  Отец временами вставал, ходил по комнате. Общаться без помощи переводчицы трудно, но предпочел посидеть с сыном без посторонних. Заметив интерес Севы к фотографии, объяснил:
  - Берта, Кэт... Потерял их, жизнь остановилась... Лишилась смысла. Для кого жить? Кому все это? - он показал на книги, картины, в окно.
  - У вас брат, племянники замечательные. Отец махнул рукой.
  - Ты смысл моей жизни! - Перестав ходить, г - н Клуге вновь уселся в кресло напротив сына, приголубил бокал. - Говоришь, убить собирался... О" кей! Тоже готов убить каждого, кто обидит маму. - Он замолчал, вспоминая юность, по лицу пробежала улыбка, - Лизетт - самое дорогое воспоминание. Она любила меня, - прочитал он, заготовленную Амалией шпаргалку
  - Как она полюбила, за что?
  Г-н фон Клуге понял вопрос и задумался, хотя вопрос и ответ на него, наверняка имелись в шпаргалке. Неторопливо раскуривая трубку, подбирал слова. На такой вопрос и на родном языке не ответишь, а с помощью разговорника, шпаргалки и скудного запаса русских слов, он и вовсе не нашел ответа. Только пожал плечами.
  - Деревня маму не простила... Что приютила немца. - Признался Сева.
  Отец посмотрел шпаргалку, полистать разговорник. После долгих поисков нашел все-таки, что искал и спросил:
  - Люди, говоришь, маму не простили. - Он глубоко вздохнул. - Чужие люди. А ты?
  - Я увидел её в последние минуты. Она умирала, мы не смогли поговорить, - уклончиво ответил Сева.
   - Знай я, что в России растет сын, давно бы занялся поисками - Г-н фон Клуге опять встал, и с трубкой во рту принялся вышагивать по кабинету.
   - Тебе хорошо, у меня?
  Сева кивнул. Если бы он вырос в нормальной семье с мамой и папой, ответил, что чувствует себя как дома. Живя в общежитии, с Ларисой в комнате с соседями и общей кухней, частыми стычками, он не мог привести подобного сравнения, а потому заметил лишь, что так хорошо ему еще никогда не было.
  Прием у бургомистра
  
  В последующие дни Сева с отцом и Амалией побывал в Кельне, продолжил знакомиться с Бонном, увидел старый и новый город, прокатился на пароходике по Рейну, увидел столицу с воды, средневековые замки, построенные по берегам реки. Занятый делами, обычно с утра до позднего вечера, с приездом сына, г-н Клуге переложил заботы на компаньонов и старался повсюду сопровождать Севу.
   Один из дней посвятили историческому музею. Интересующийся историей, в двух тысячелетнем городе, Сева встретил много любопытного. Особый интерес вызвали археологические находки, привезенные со всего света. Рассматривать их, Сева готов был до закрытия музея, замучил музейного гида и Амалию с отцом вопросами, требованиями объяснений. Ей давно надоели все эти старинные побрякушки и окаменелости, маялась от скуки, а Сева не собирался покидать музей. Отец, довольный интересом сына, тоже не торопился, внимательно слушал объяснения гида. Сам он не помнил, когда в последний раз был в музее.
  Запомнившимся событием для Севы, стал прием в ратуше у обер-бургомистра, куда пригласили отца с ним. Глава городской власти, наслышанный о сыне г-на Клуге, с интересом ждал знакомства, и уделил внимания больше, чем полагалось по протоколу. Брат отца Отто фон Клуге с женой Розитой, а за ними и другие гости, вынуждены были ждать пока дойдет очередь пожать руку хозяину.
  Он познакомил Севу с сыном Дитрихом и невесткой Эммой. Они были старше, но с помощью Амалии, легко нашли общую тему для разговора, - историю Римской империи и первых германских племен на месте нынешней столицы Германии. Сева поделился впечатлениями от посещения исторического музея. Дитрих - преподаватель местного университета, удивился обширными познаниями Севы в древней истории и археологии. Еще больше удивился, когда Сева признался, что не заканчивал Университета, а учился в техническом высшем учебном заведении, которое, не окончив, бросил.
  - В нашем Университете есть отделение археологии. Преподают знаменитые ученые, поступай. Учиться тебе будет легко.
  Эмма спросила, все ли русские так хорошо знают историю ее родины, и Сева признался, что с детства много читает, интересуется археологией. От истории перешли к современной России. Она долго бы еще расспрашивала Севу о магазинах, книгах, диссидентах, если бы Дитрих не остановил её.
  - Замучила парня. В соседнем зале начались танцы, пригласи его.
  Эмма спросила, танцует ли Сева вальс. Он без Амалии понял, что спросила невестка обер-бургомистра, и кивнул. Перешли в танцевальный зал, и Сева пригласил Эмму. Дитрих к его удивлению не пригласил Амалию, а, недолго поговорив с ней, перешел к мужской компании. Амалия села в кресло и наблюдала за немногочисленными танцующими парами.
  Вальс Сева танцевал прилично и еще выше вырос в глазах Эммы. Когда он поблагодарил по-немецки и отвел к Дитриху, она подозвала Амалию и похвалила Севу, - хорошо танцует, и ей очень понравился. Впервые общалась и танцевала с русским.
  - На будущей неделе в ратуше состоится благотворительный концерт молодых исполнителей, я, как член попечительского совета, приглашаю тебя с г-ном Клуге. Приходите!
  Оставив Дитриха с Эммой, Сева присоединился к отцу и его брату с женой. Они оживленно беседовали, и, судя по всему, разговор шел о нём, отец то и дело бросал на него ласковый взгляд. Жена Отто, тоже похвалила Севу за вальс.
  - Вы с Эммой великолепно смотрелись в танце.
  Во время вальса Севе показалось, что видел Марику, и сейчас глаза его блуждали по присутствующим, а Розита пристала с вопросами, как нравится у отца, о жизни в России, о которой имела смутное представление.
  На приеме, в доме отца, семейство дяди не очень приветливо было с ним. После замечания Марики, Сева обратил внимание, Розита, и, правда, смотрела на него явно недобрыми глазами. Лизетт и Генрих держались учтиво, но за версту было видно, его появление, не доставило им радости. Сегодня, и Отто, и Розита само радушие. Позже, анализируя свою эпопею, Сева нашел объяснение. В обществе семейства обер-бургомистра и других высокопоставленных гостей, иначе и не могли держать себя. Дети, и здесь не проявили к Севе интереса, хотя почти ровесники, и кому, как не им пообщаться.
  В середине вечера в зале появились г-н Мейер с женой. Поздоровавшись с отцом и Отто, тепло приветствовали Севу. Марика с ними не пришла. Спросить о ней Сева не решился и лишь печально подумал: "Так надеялся увидеть". После встречи на приеме в доме отца, он только и думал о ней, а отец продолжал представлять Севу другим своим знакомым.
  
  Новые знакомства и водные лыжи
  
  Марику Сева заинтересовал, помнила о нем, намеревалась познакомиться ближе. Повод вскоре представился. Собираясь с приятелями на озеро, покататься на водных лыжах, решила пригласить его. С подругой Аделью и её бойфрендом Гансом, заехала к Клуге, позвать Севу с собой. С её приятелями Сева успел познакомиться в доме отца, на приеме в его честь, и сейчас встретились, как старые знакомые.
  Привэт, Сэва, - на русском приветствовала его Адель. Ганс, улыбаясь, кивнул, пожал руку. Произнести хоть слово по-русски оказалось выше его способностей.
  - На озере замечательные пляжи, позагораем, покатаемся на лыжах, у Ганса свой катер. Накупаемся! - объяснила Марика.
  Её неожиданный приезд в первое мгновенье поверг Севу в смущение. Обрадовавшись, не смог скрыть счастливую улыбку радости, увидев её. С ней готов ехать хоть куда. Даже водные лыжи, которые видел только в кино, не смутили. Приглашение принял с восторгом.
  - Спасибо, с большим удовольствием! - И вопросительно посмотрел на отца. Поняв немой вопрос сына, он обратился за помощью к Амалии.
  - Конечно, поезжайте. Моя помощь не понадобится, Марика неплохо говорит по - русски.
  - Я помню, - едва не закричал Сева от радости, что останется с Марикой.
  Г-н Клуге не меньше Севы обрадовался гостям. Сын обзаведется друзьями. Сам строил планы, как Севе познакомиться со сверстниками, быстрее вписаться в новую жизнь, не ограничиваясь обществом переводчицы. Проводил сына к машине, Марику предупредил, в яхт - клубе не оставлять Севу без внимания, на воде соблюдать осторожность, и не злоупотреблять выпивкой на воде.
  Марика рассмеялась его наставлениям.
  - Сын ваш взрослый мужчина. Что касается выпивки, поинтересуйтесь у него, сколько пьют в России!
  Посадила Севу рядом на переднее сидение, помахала г-ну Курту и тронулась. Оставив город, машина понеслась по оживленному загородному автобану. Сева, стесняясь, украдкой поворачивался к Марике, был счастлив соседству, и, как в первую поездку с Амалией, долго не решался заговорить. Слишком далеки орбиты мира, по которым они вращались. Девушка из сказки. И вдруг, эта принцесса с экрана, оказалась рядом. Изредка он касался ее оголенного плеча и ноги, ощущал исходящий от неё аромат духов. Несколько дней назад, встретив её, был сражен неземной красотой, всем её видом и удивительно свободным общением с ним, словно давно знакомы. Влюбился сразу же. Сейчас с горечью подумал, не для него девчонка, о чем с ней говорить. Ничего общего у простого работяги и богатой светской красавицы.
  Небрежно управляя автомобилем, положив руку на руль, второй, поправляя прическу, она заговорила первая. Спросила, кроме "Столичной", что еще пьют в России. Какие напитки предпочитает он. "Предпочитает, ‒ повторил про себя, ‒ да всё, что завезли в ближайший магазин"! "Столичную" и "Московскую", если за столом женщины, то обязательно и "красное". "Агдам", "Солнцедар", что-то еще плодово ‒ ягодное, да еще самогон. Ассортимент не велик.
  Светскую красавицу, очевидно, интересовало, что пьют в московских ресторанах.
  Сева признался, что живет в маленьком городе, в провинции, и лучше "Столичной" у них ничего не продают. Марика похвастала, что в Германии, в дорогих ресторанах русскую "Столичную" тоже можно заказать, хотя часто, вместо неё, подделка знаменитого бренда. Последнего слова Сева не знал, спросить постеснялся. Выяснив с выпивкой, Марика поинтересовалась, увлекается ли водными лыжами?
  - Никогда не катался. По снегу неплохо бегаю, даже разряд имею. На воде не пробовал.
  - Ничего сложного! Стоишь на лыжах, научишься и на водных, ‒ успокоила Марика.
  - Друзья твои совсем не понимают по-русски? - спросил Сева, кивнув на её приятелей, ворковавших на заднем сидении.
  - Подъезжая к дому Клуге, Адель спросила, как приветствовать тебя, весь её русский.
  Марика замолкла. Будь рядом русская девчонка, тем для разговора нашлось бы, а с Марикой Сева не знал, о чем говорить. Откровенно, расспросить её хотелось о многом, но в первую встречу не всё казалось уместным.
  "Буду молчать, решит, совсем дикий, больше никогда не позовет. Надо поддерживать разговор", - понимал Сева, продолжая стесняться очаровательной соседки из не знакомого ему мира, который видел лишь в фильмах. Тема для разговора никак не приходила в голову. Не продолжать же про выпивку.
  Собравшись с мыслями, решился, спросил, чем Марика занимается, где работает, хотя больше интересовало, где и с кем проводит вечера, есть ли у него хоть малейшая надежда заинтересовать её.
  Несколько секунд Марика думала над вопросом, прежде чем ответила, что занимается благотворительностью. Сева, не понял, как благотворительность может быть работой. Марика объяснила, что концерн отца и г-на Клуге оказывает разностороннюю помощь множеству организаций и частным лицам, от церквей до поддержки перспективных научных исследований студентов и ученых.
  - По - нашему, контролируешь, как распределяется эта помощь, как используется?
  - Слежу за выполнением решений, принятых на совете директоров.
  Постепенно разговорились. Сева рассказал о своей вынужденной учебе на инженера, мечтая стать археологом. Марика поддержала, работа должна приносить удовлетворение и радость. Влюбленная пара, на заднем сидении, занятая собой, за всю дорогу ни разу не обратилась к Марике или Севе. Шептались, целовались, не стесняясь их.
  За разговором не заметили, когда оживленный автобан остался позади, и машина уже неслась по лесной дороге. Вскоре показалось озеро. Конца его не было видно, на середине желтели песчаными отмелями несколько островков, с лесом, стена деревьев местами подходила к самой воде, как и по берегам озера. На противоположной стороне красовалось двухэтажное здание открытого ресторана, откуда ветер доносил музыку.
  Остановились у вычурного административного здания водного клуба. Марика передала машину дежурному клуба, и он отогнал её на стоянку в глубине леса. Мужчины разделись, Марика с Аделью переоделись в купальники. Ганс ушел искать среди многочисленных яхт и моторных лодок свой катер. Служащий клуба принес четыре пары лыж, а Ганс тем временем привел катер. Вместе с Севой погрузили лыжи, Сева помог Адели и Марике взобраться на борт.
  Увидев Марику в купальнике, едва прикрывавшем тело, Сева в очередной раз поразился, создает же природа такое совершенство! Фигура напомнила статую греческой богини, в отделе дворянского быта Стародубского музея. Глаза живой Марики светились, радостью и счастьем. Адель тоже красавица в мини - купальнике, а Сева пожирал глазами одну Марику, и не видел других красивых молодых женщин на берегу. Не обратил особого внимания на живописные окрестности озера. Искрящаяся солнечными зайчиками изумрудного цвета вода, высокие ухоженные деревья, подступающие к воде, где берег не переходит в пляж с золотистым песком. Воду бороздили, раскрашенные в яркие цвета, весельные шлюпки, каноэ, кто- то выделывал головокружительные виражи под парусом.
  Ганс запустил мотор и направил катер к одному из островков. Сева с девушками спустились на песчаный берег. Марика и Адель надели лыжи, предложили и Севе. Он отказался и вернулся на катер. Ганс завел двигатель, катер рванулся, поднял на поверхность воды радостно орущих лыжниц, и они покатились, оставляя на глади озера два пенных следа. Севе оставалось завидовать мастерству опытных спортсменок. Ганс сделал круг и понесся по середине озера в сторону дальнего берега. Прокатив лыжниц довольно далеко по прямой, Ганс развернулся и закричал:
  - Возвращаемся, моя очередь! - Сева, конечно, не понял, девушки не услышали, а по движению катера сообразили, Ганс буксирует их обратно. Что - то кричали ему, махали руками, он не реагировал и держал курс к острову, где оставили одежду и надели лыжи. На берегу Адель набросилась на своего возлюбленного, слишком мало катал, молотила кулаками, а Ганс отвечал поцелуями. Марика принялась уговаривать Севу встать на лыжи.
  - Попробуй! Что по снегу, что по воде, никакой разницы! Лыжи скользят как по маслу. Надевай!
  Попробовать прокатиться очень хотелось, но стеснялся опозориться перед Марикой и новыми друзьями. В голове стучало: "На обычных лыжах бегаю прекрасно. Где еще представится возможность? Надо испытать". Поколебавшись, решился.
  Ганс с Марикой помогли надеть и встать на лыжи, Ганс сел за штурвал катера. Едва дернулся с места, Сева не устоял и упал. Ганс предпринимал одну за другой неудачные попытки, Марика с Аделью поддерживали его, но поднять лыжи из - под воды на поверхность, при рывке катера, не удавалось. Едва катер трогался, Сева падал. Лишь с шестого или седьмого старта, когда Ганс потерял надежду, что у Севы получиться, он благополучно выскочил из воды и заскользил по поверхности.
  Радость переполняла, впервые несся над водой, испытывая незнакомое ощущение полета.
  Успешно преодолев сотню метров, он не удержал равновесие, и под смех девушек, свалился.
  - Скажи ему, пусть пока отдохнет, а мы с Адой потренируемся, ‒ попросил Ганс Марику. Не терпелось самому встать на лыжи.
  Марика села за штурвал, Сева рядом, а влюбленная пара встала на лыжи. Вылетев на середину озера, они принялись выделывать акробатические трюки, демонстрируя высший пилотаж синхронного катания. Поднимали по очереди ноги, крутились на месте, Ганс сделал сальто. Завидуя, Сева любовался новыми знакомыми, ему такие трюки не освоить никогда. Пара владела лыжами в совершенстве, вызывала восторженные оценки зрителей на берегу, яхтах и на веранде прибрежного ресторана.
  - Как выпендриваются, а! Утопим, чтобы не хвастали? ‒ улыбаясь, предложила Марика, и, не дождавшись реакции Севы, резко крутанула штурвал. - Сейчас искупаем их! - Катер кинуло в сторону, натяжение каната упало, удержаться, не упасть, требовалось большое мастерство. Марика продолжала резко бросать катер из стороны в сторону, не оставляла попытки свалить влюбленных в воду. Адель с Гансом смеялись над её маневрами и умудрялись не только устоять, еще выделывали акробатические номера. Пара опытная, и замысел долго не удавался. И все же, когда канаты, буксирующие лыжников, в очередной раз перехлестнулись, Адель грохнулась, за ней вниз головой кувыркнулся Ганс. Марика выключила мотор и пустила катер на волю волн, захлопала в ладоши, захохотала. Сева испугался за лыжников, отобрал у Марики штурвал, попробовал включить мотор, он включился. Катер сразу набрал скорость, Марика сбавила её и направила катер к барахтающейся в воде Адели. Сева помог девушке взобраться на борт, выловил лыжи, и направились спасать Ганса. Он, смеясь, что-то доказывал Марике. Компания вернулась на остров.
  Марика уговорила Ганса еще раз заняться обучением Севы, и он сел за штурвал, Сева надел лыжи. С четвертой попытки, наконец, поднялся из воды и заскользил по поверхности озера, с трудом удерживая равновесие. Успешно преодолев первый поворот, на втором свалился. Ганс остановился, Сева выловил лыжины, забросил их на борт, девушки помогли подняться на катер.
  Причалив к берегу, Ганс заглушил мотор, выпрыгнул на берег, и, подхватив подружку, потащил купаться. Марика, оставшись с Севой, взялась его учить. Видела, Сева переживает, что ничего не получается.
  Во время уроков тела их соприкасались, груди ее прижимались к его телу, Сева ощущал ее упругий живот, нежную кожу, успевшую высохнуть на солнце, горячее дыхание. Тело её завораживало, и вместо того чтобы смотреть на движения, позы, которые она показывала, не мог оторвать взгляда от упругих полушарий грудей, выпирающих из купальника от самых темных налитых сосков.
  Она заметила его взгляды.
  - Я кому объясняю? Вижу, тебе интереснее рассматривать меня.
  - Не научусь я так быстро! Если честно, любоваться тобой приятнее. Никогда близко не видел такой красивой женщины.
  - Лучше Адели выгляжу? Она королева красоты прошлогоднего городского конкурса. Сева кивнул.
  - Умеешь говорить комплименты. Не ожидала. Красивых женщин с идеальной фигурой и у вас в России хватает. Кончай глазеть, слушай внимательно, смотри: показываю. ‒ Она выгнула спину, нагнулась вперед и снова выпрямилась. - Заставлю все повторить. Ты должен научиться. Такой большой, сильный и не можешь удержать равновесие. Говорил, по снегу на лыжах ходишь.
  Севе пришлось перевести взгляд с ее бюста на лицо. Глаза их встретились, и между молодыми людьми проскочила невидимая искра взаимного интереса. Привыкшая к вниманию мужчин, принимая, как должное, от его взгляда смутилась.
  - Что смотришь! Женщину в купальнике не видел?
  - Как ты не видел! Извини, помимо моей воли происходит. Продолжай урок.
  Она еще раз показала, как управлять туловищем, поднимать лыжи из воды при старте, потом с помощью Севы поднялась на катер и села за штурвал.
  - Хватит разговоров, старайся выполнять, что я показывала!
  Уроки Марики помогли. Удивился самому себе ‒ со второго старта благополучно выскочил из воды и заскользил по воде. Получилось! Не сумев совершить поворот, грохнулся и они вернулись. Марика потребовала, чтобы Сева еще несколько раз попробовал брать старт, научился отрываться от берега, не падать в момент выхода лыж на поверхность. Наставления Марики пошли на пользу. Он оказался способным учеником ‒ стало получаться. Два из трех стартов, уже брал успешно. Наловчился принимать правильную стойку, поднимать лыжи из воды, на поворотах пока падал, но успех был заметен.
  - Для первого дня совсем неплохо, ‒ похвалила Марика. - Я несколько недель училась.
  - Давно катаешься?
  - Разве помню! Лет в шесть или семь родители надели мне лыжи. Плаваю с трех лет.
  "Имея дома бассейн, отчего не плавать с детства?" ‒ подумал Сева. Он научился плавать только после второго класса в пионерском лагере, а водными лыжами в Стародубске никто не увлекался. Слишком дорогое удовольствие.
  - Пошли купаться, ‒ позвала Марика.
  Оставив катер, они присоединились к Адели и Гансу, и вскоре вся компания весело плескалась в неглубоком заливе. Среди новых знакомых, Сева чувствовал себя удивительно свободно. Марика часто забывала обязанности переводчицы, и тогда он больше догадывался, чем понимал общие шутки и смех.
  Накупавшись, компания покинула остров, и направилась в прибрежный ресторан.
  
  Тем временем в Стародубске
  
  Пока Сева осваивался в новом для себя обществе, в Стародубске о нем не забывали. У соседки по квартире с каждым днем крепла надежда присоединить его комнату. Постоянно теребила мужа.
  - Объяснил председателю цехкома? По закону имеем право, ‒ не в первый раз напоминала мужу. - Недели три будет, как уехал. Сообщил бы, ждать или останется у папочки? Мучаемся в неизвестности, а ты всё не сходишь в завком. Отдадут ордер на комнату, качай потом права.
  - Никому ничего не отдадут, ‒ лениво отвечал муж. - Вернется сосед. Нечего ему там делать. Обязательно вернется. Зря мылишься на его жилплощадь.
  - Не уверена. Я бы минуты не колебалась, осталась. Что хорошего видим? Ты, инженер, получаешь в десять раз меньше моей сестры с четырьмя классами.
  - Я не торгую квашеной капустой.
  ***
  В августовский солнечный день, когда Сева осваивал водные лыжи, Егор был в пивной. Бывший муж матери трезвенником никогда не был, а после известия о её смерти, выпивать стал еще чаще. Встретившись с Севой, запил по - черному. Целыми днями теперь торчал в пивной, встречая со смены, и провожая на смену приятелей.
  С неопрятным, явно навеселе мужчиной, он стоял за высоким мраморным столиком и медленно тянул светлое жигулевское, разбавляя водкой, которую украдкой наливал приятель. На столе пустые кружки, окурки, рыбьи головы и хлебные корки. Другие посетители, тоже крадучись доставали, из карманов бутылки, и доливали водку в грязные пивные кружки. Уборщица проворно убирала пустую посуду, буфетчица за стойкой делала вид, что не замечает нарушения порядка. В пивной грязно, шумно и мрачно от дыма.
  Егор чокнулся кружкой с напарником и, морщась, быстро опрокинул содержимое в рот, понюхал хлебную корку, прихлебнул пива из другой кружки. Выпил уже достаточно, и теперь продолжал изливать душу собутыльнику.
  - Скажи, Вася, ты простил бы? Молчишь!
   - Опять о бабе вспоминаешь, ‒ ворчит Вася. - Сдались они тебе. Валентина, баба твоя, вполне справная, чего еще?
  - Не понимаешь ты. Послушай.
   - Будет, ‒ тянет за рукав Вася. - Допивай, еще схожу.
  - Погодь, послушай... Она умерла, а я гад... Вася, не дослушав, забрал в свои громадные руки сразу по четыре кружки и направился к стойке. Егор, крепко ухватившись за стол, склонил голову, продолжал разговаривать сам с собой.
  ***
  Как обходились в бригаде без него, какими заботами жили друзья, пока Севу развлекали в Германии, ему рассказали, когда вернулся.
  Обязанности бригадира передали близкому приятелю Севы ‒ Сергею. Теперь он распределял заказы, помогал, если у кого-то не получалось.
  За исключением нескольких молоденьких выпускниц ПТУ, большинство в бригаде работали давно, сами справлялись с возникающими проблемами. Помощь Сергея требовалась редко. Отвлекали молодые. Вторую смену хандрил станок у Нади.
  - Руки ‒ крюки, вот и летят свёрла! Первый день встала за станок? ‒ возмущался он. - Все о Всеволоде Ивановиче думаешь?
  Несмотря на холодок в их отношениях, Надя продолжала надеяться, что они поженятся. После ухода жены, Сева ни с кем, кроме неё не встречался.
  - При нем станок всю смену тянул.
  - Кайфует наш Всеволод Иванович у немцев, а у тебя сверла летят.
  На помощь бригадиру подходит Володя, работающий на таком же станке. Вместе они разбирают управляющее устройство программного управления.
  - Здесь точная механика ‒ электроника, а ты как на старом токарном, силой пытаешься, ‒ выговаривает он Наде.
   - Правильно закрепить сверло никак не научится, ‒ ворчит Сергей.
   - Ждешь, вернётся Севка в нашу дыру? Я бы остался, ‒ замечает Володя.
   - Если оставят.
   - Плохо думаете о Всеволоде Ивановиче, ‒ заступилась за бригадира, услышавшая приятелей Севы, влюбленная Надя.
  
  На заводе концерна "Клуге & Мейер"
  
  А Сева в эти минуты знакомился с одним из отцовских предприятий ‒ заводом фармацевтического оборудования. Сопровождаемый администраторами и Амалией, отец показывал Севе цеха. Чистота, автоматика поражали, но советское воспитание не позволяло открыто выразить восторг.
  Попросил показать близкие ему инструментальный и механический цеха, где делают оснастку ко всем этим автоматам, на которых работали в белых халатах. Г - н Клуге попытался убедить сына, что там ничего интересного не увидит, и не так чисто и красиво, как в цехах, выпускающих готовую продукцию. Сева настоял, и, длинными переходами все направились в инструментальный цех, знакомое производство. Севу же сразу удивила чистота, по сравнению с самыми показательными участками на Стародубском заводе, куда приводили высокое начальство из области и Москвы. Станочники все были опрятно одеты в аккуратную фирменную одежду, явно неодетую по случаю визита руководителя концерна. Шум от работающих станков стоял такой же, как и в Стародубске.
  Здесь Сева решился поделиться впечатлениями.
  - У нас в цехе похожие станки. Только порядка и чистоты меньше, да вместо голых девиц на стенах, красуются портреты партийных вождей. ‒ В первую же минуту Сева обратил внимание, над большинством рабочих мест висят цветные календари и картинки с одетыми и раздетыми красавицами. Рядом со станком банки с пивом, бутылки "Колы". Увидев большое начальство, никто не поспешил прятать их.
  - Пиво в рабочее время? ‒ удивился он.
  - Когда в меру, стимулирует, ‒ объяснил г-н фон Клуге.
  Внимание Севы привлек фрезеровщик, обрабатывающий двойную шестерню, и он подошел ближе.
  - Можно посмотреть?
  Амалия перевела одному из сопровождающих. Станок остановили. Сева самостоятельно вынул из патрона фрезу, осмотрел.
  - Такие детали у нас обрабатывают одновременно в двух плоскостях.
  - Скажу технологу, ‒ согласился инженер, не спуская глаз с г-на фон Клуге. А он стоял рядом довольный, сын интересуется его делом.
  - И еще, если уменьшить угол заточки, можно увеличить скорость резания.
  Г-н Клуге с интересом слушал Севу. Амалия переводила, и заводские специалисты подобострастно кивали, обещали подумать.
  В следующем цехе, разорвав кольцо сопровождающих г-на Клуге, к нему прорвался рабочий азиатской наружности, и залепетал что-то по-своему. Его грубо оттеснили.
  - Потом, потом разберемся, ‒ объяснил рабочему представитель администрации. Сам г-н фон Клуге, увлекая за собой Севу, невозмутимо шествовал дальше. Не поинтересовался, чего хотел рабочий. Сева вопросительно посмотрел на Амалию, и она пояснила:
  - Турок. Нарушает дисциплину.
  Отец понял, о чем речь и прибавил:
  - Вынуждены держать иностранных рабочих.
  - Чего он хотел? ‒ полюбопытствовал Сева.
  - Служба кадров разберется. У отца нет времени выслушивать каждого рабочего иностранца, ‒ пояснила Амалия.
  В инженерном центре Севу поразило множество электронно ‒ ќвычислительных машин ЭВМ, огромных тогдашних компьютеров, и симпатичные девушки, работающие за ними.
  - Столько девушек, чем занимаются, когда столько вычислительных машин? ‒ не понял он. Отец и один из сопровождавших, постарались популярно объяснить. Амалия, не разбираясь в технических терминах, переводила так, что Сева совсем ничего не понял.
  На обратном пути Сева обогнал отца с сопровождающими специалистами и остановился у фрезерного станка, где успел показать свои знания. На клочке бумаги набросал схему фрезы с измененным углом, и показал фрезеровщику, с которым общался. Их обступили другие станочники. С помощью жестов и чертежа Сева старался растолковать свою идею. Немцы поняли одно ‒ он предлагает что-то изменить. Нашелся станочник, перебежчик из ГДР, знающий немного русских слов.
  - Россия?.. Оч - чень карошо... фройндшафт, рот фронт!.. Кароший человек, не сунь нос в чужой дело.
  Кто-то ему шепнул, что Сева приходится родственником руководителю концерна, и мужчина виновато замолчал. До Севы не сразу дошло, что он не в родном цехе, любые изменения вряд ли пойдут на пользу станочнику. Улыбнулся, демонстративно порвал бумажку с чертежом, показал свои рабочие руки и несколько раз повторил:
  - Ich bin auch Arbeiter, Dreher. (Я тоже рабочий, токарь). В этот момент подошла Амалия.
  - Вот ты где, я с ног сбилась в поисках! Отец ждет тебя.
  Прежде чем уйти, Сева успел дружески пожать руки нескольким рабочим и улыбнуться.
  ***
  Дни бежали за днями, Сева вживался в незнакомую жизнь, делал новые для себя открытия. Оказывается, немцы такие же люди, как русские, их волнуют те же проблемы и заботы. С рядовыми немцами, он не встречался, но понял, никаких бидонвилей и бараков, показываемых по телевизору, ни в Бонне, ни в Кельне нет и в помине. Бараки и дома ‒ развалюхи остались в Стародубске. В Москве тоже видел, едва поезд отошел от перрона Киевского вокзала. Амалия рассказала, что все небогатые люди живут в многоквартирных домах, снять квартиру под силу любой работающей семье. Она с подругой снимает квартиру на двоих, так дешевле и веселее. Её ответ не очень убедил Севу, и он спросил, а где живут иностранные рабочие, работающие у отца.
  - Тоже снимают квартиры или живут в комфортабельных общежитиях. Домики из картона и пустых жестяных коробок, что видел по телевизору, строят бедняки в Южной Америке. Наши социальные службы заботятся, чтобы никто не остался без крыши над головой. И не проживешь, морозы случаются такие же, как в России, ‒ объяснила Амалия.
  Обратил внимание Сева и на добротную одежду на людях, хотя летом и в Стародубске люди выглядят хорошо.
  Ночной клуб "Феникс"
  
  Как-то Марика взяла Севу с собой в фешенебельный ночной клуб "Феникс". Там встретили знакомую молодежную компанию по водному клубу и приему в доме отца. Вечер был теплый и все мероприятия проходили на открытой площадке со сценой, танцполом, баром и рестораном. Молодые люди вспоминали интересные истории, громко хохотали. Марика, увлекшись, часто забывала переводить. Когда новая история или анекдот вызывали очередной взрыв хохота, Сева, не понимая, теребил Марику перевести.
  Её друзья в большинстве великовозрастные студенты, ровесники Севы, благодаря возможностям родителей, растянули бесшабашную студенческую жизнь на годы. Сама она, рассказала, что окончила университет два года назад, позже Амалии. Сева подсчитал, если Марике двадцать три, переводчица ему ровесница
  На эстраде играл оркестр, кто-то танцевал. Время от времени незнакомые девицы приглашали Севу на танцевальный пятачок, в надежде познакомиться, но он отказывался. Его
  волновала лишь Марика, и общался больше с ней, а ее друзьям только отвечал на вопросы. Да их Сева особо не интересовал. Не являлся и соперником, ибо знали Марика обручена и у неё есть жених. Лишь малознакомый Марике Штефан, с которым она познакомилась в этот вечер, заинтересовался Севой. Он показывал фокусы на спичках, смешил компанию историями и периодически обращался к Севе с вопросами. Позже выяснилось, он репортер какого-то "желтого студенческого листка", как пренебрежительно назвала его газету Урсула. Не распознав журналиста, Сева с Марикой, искренне отвечали на его странные вопросы.
  - Что больше всего поразило на заводе отца?
  - Девочки в информационном центре.
  - В России клубы подобные "Фениксу" есть?
  - В каждом городе. Какой это клуб? Классный ресторан и только.
  - Не один ресторан. Это закрытый элитный клуб. Многие мечтают хотя бы заглянуть сюда, - за Штефана ответила Марика.
  - Тем хуже. Наши рестораны открыты для всех, были бы бабки.
  - Бабки это что? ‒ спросила Марика, ‒ деньги?
  - Правильно. Понимаешь разговорный язык, оказывается.
  Что пристал, русского не видел ‒ остановила Штефана его девушка. Штефан, увлеченный разговором, забыл о ней, а она тащила танцевать.
  Оркестр грянул зажигательный рок-н-ролл. На танцевальный пятачок вышли несколько пар и затряслись в ритм музыке. За ними на площадку потянулись степенные пары. По телевизору Сева видел, как танцуют мастера; здесь на площадке ‒ ничего похожего, каждый прыгал, махал руками, выделывая ногами кренделя, как умел. Точно так танцевали в Стародубске. Классический рок-н-ролл умеют танцевать единицы. Сообразив, что и он так сумеет, Сева пригласил Марику. Надоел ему своими приставаниями Штефан.
  Вышли на танцпол. Марика начала с настоящего рок-н-ролла, и Сева понял свою ошибку, пригласив её. В паре с ней выглядел комично, демонстрировал полное неумение. Правда, две другие пары рядом, топтались и прыгали не лучше. Принялся копировать движения Марики, повторяя её, двигался в ритм музыке. Осмелел, вошел в азарт, держался раскованнее, прогибался в такт мелодии чуть ли не на девяносто градусов.
  Вернулись за стол, и Марика похвалила его, поцеловала и успокоила ‒ все были заняты разговорами и на Севу не обращали внимания.
  - Молодец, не тушуешься, и получалось не хуже, чем у других. Я брала уроки, готовилась и участвовала в конкурсах.
  Они смеялись над анекдотами Штефана, когда один из компании, понял Сева, спросил у него разрешения пригласить Марику на танцпол. Она объяснила Севе, что Вольфганг, её постоянный партнер по рок-н-роллу, и она не может ему отказать.
  Вольфганг очевидно, тоже брал уроки. Когда они с Марикой вышли на круг, площадка опустела, им освободили место, и, окружив, с восхищением наблюдали, как они резвились, выделывая чудеса акробатики. Это был настоящий рок-н-ролл. Именно такой танец Сева видел в кино и в ночных концертах артистов зарубежной эстрады по телевизору.
  В паузе между танцами и эстрадными номерами, Сева с Гансом пошли в туалетную комнату. Возвращаясь, Сева приотстал и ему вдруг преградили дорогу два спортивного вида парня. Один неожиданно схватил за ворот рубахи, другой ловко завернул руку. Сева опомниться не успел, как оказался зажат парнями. Все произошло мгновенно. Подошел третий, и на едва понятном русском, спросил:
  - Господин Василёв?
  - Что вам надо? ‒ возмутился Сева, пытаясь вырваться из цепких объятий парней.
  - Оставь фройлен Мейер! Понял?
  Сева струхнул, хмель вылетел из головы. Вспомнил стародубские и московские инструкции не отвечать на провокации и миролюбиво заметил:
  - Что вы хотите? Есть претензии к фройлен Мейер? С ней решайте.
  - Не понял! ‒ возмутился парень, что говорил по-русски и больно стукнул Севу в живот.
  - Hau nach Russland ab! (Убирайся в Россию)! Ублюдок. Коммунист.
  Сева скорчился от боли, парни держали его, и он не мог пошевелиться.
  - Не отстанешь, плохо будет! Запомни! ‒ Парень сделал рукой характерный жест у горла.
  - Это мы посмотрим! Отпустите! ‒ Сева сильно ударил по руке парня, что держал за рубашку, дернулся в сторону и высвободился объятий, удержавших его. Третий пацан что-то сказал двум верзила, и они отпустили Севу, быстро покинули туалет.
  Униженный, Сева вернулся за стол. "Кто эти парни? Кто-то из ухажеров Марики, рассказать ей"? Решил не говорить. Компания обсуждала очередную историю, и на Севу не сразу обратили внимание. Первым отключился от общего разговора Штефан, и вновь пристал с расспросами.
  - Рассказывают, во время экскурсии на завод, ты подал отцу техническую идею?
  -Техническую, ‒ Сева улыбнулся, ‒ по-нашему рационализаторское предложение... Марика, скажи ему, что рыжеволосая фройлен заснет сейчас, здорово перебрала. ‒ Марика повернулась к подруге Штефана, та действительно засыпала.
  - Пошли танцевать, ‒ позвала Марика, и они вошли в круг. Медленный танец захватил обоих. Марика опустила голову ему на плечо и смотрела влюбленными глазами. Сева забыл неприятный инцидент в туалете, назойливого Штефана, с его вопросами.
  В окружающей темноте ночи, танцевальная площадка и ресторан сверкали сказочным островом разноцветных огней, звуками оркестра и голосом певицы из динамиков. Сева ощущал себя героем кадров из телевизионных программ "Концерт зарубежной эстрады", которые в СССР показывали поздно ночью по большим праздникам.
  Возвращались из "Феникса" на машине Марики. За рулем она сидела сама. Обильные возлияния в клубе, сказались с первых минут. Выруливая со стоянки, задела бампер чьей-то БМВ, едва отъехали от ресторана, на перекрестке едва не сбила дежурившего полицейского, не врезалась в рекламную тумбу. Полицейский засвистел, вскочил в свою машину и помчался за их "Поршем". Марика прибавила скорость, свернула в узкую улочку, выскочила на широкое шоссе, вновь свернула в переулок, и, в итоге избавилась от погони. Только теперь, когда она сбавила скорость и успокоилась, Сева по - настоящему испугался, несется с такой скоростью.
  - Ловко удрали? ‒ спросила Марика.
  - Я даже испугаться не успел. Больше, пожалуйста, не гони. Ты же выпила.
  Она улыбнулась и прибавила скорость. Без дальнейших приключений добрались до незнакомого особняка.
  - Приехали, ‒ объявила Марика.
  
  Первая ночь с Марикой
  
  Ничему не удивляясь в сегодняшний вечер, Сева не сразу догадался, куда его привезли, и ждал, что скажет Марика.
  - Наш дом. Пошли.
  - Не поздно?
  - Отвезти к господину фон Клуге?
  - О тебе беспокоюсь. Готов всю ночь не расставаться.
  - Тогда идем!
  Она повела его мимо, встретившейся и поклонившейся им, горничной, что-то сказала, и привела на второй этаж. В гостиной притянула Севу к себе и поцеловала. Счастливый, он сжал ее в объятиях, осыпал поцелуями. Вырвавшись, она остановила его.
  - Не спеши.
  Сева попытался закрыть дверь на ключ и не нашел запоров.
  - Комнаты родителей в другом крыле. Не войдут, не волнуйся. ‒ Достала из бара небольшой поднос с бутылками и бокалы.
  - Что будешь?
  - Сок или минералку, перебрал сегодня. И ты хороша.
  Марика налила ему сока, себе виски, разбавила содовой.
  - Посиди. ‒ Включила магнитофон. - Послушай пока музыку, первая приму душ. ‒ скрылась за одной из дверей. Прошло несколько минут, показавшиеся Севе часами, одиночество наскучило, и он постучал в дверь. Марика что-то прокричала, Сева не разобрал и приоткрыл дверь ванной комнаты. Из белой пены выглядывала голова Марики. Он подошел, наклонился, и они поцеловались.
  - Не терпится? Лезь!
  Сева не понял.
  - Залезай, говорю! Чего ждешь? ‒ Марика наполовину поднялась из пены и стала расстегивать ему брюки. Сева смутился. "Она в уме"?
  - Мне тебя раздевать?
  - Поместимся?
  "Была, не была", ‒ решил Сева. Снял брюки, рубашку и, оставшись в плавках, залез в огромную, по сравнению с привычной, ванну. Принимать ванну вместе с женщиной ему еще не приходилось. Не видел раньше и такой большой, да еще изогнутой ванны. Они опять целовались, брызгали пеной друг в друга, баловались как дети. Под водой Марика стянула с него плавки, и они соединились в любовном экстазе. Впервые Сева занимался любовью в такой необычной обстановке. Из ванной поползла пена, во все стороны летели брызги, вода заливала пол.
  Как-то Сева предложил жене заняться любовью в ванной комнате, так она возмутилась, обозвала извращенцем, посчитала оскорблением и не позволила. Сказывалось пуританское воспитание. Фригидная по натуре, Лариса равнодушно относилась к сексу, всякий раз, стесняясь, тушила свет и не позволяла разглядывать себя.
  Сладостная истома охватила Севу. Несмотря на усталость в ногах, они соединились во второй раз и потом отдыхали, нежась в теплой приятной воде. Марика первой поднялась и вылезла из ванны. Сева попытался удержать, затащить обратно в воду, но она выскользнула из его рук, достала с вешалки и протянула ему край широкого полотенца. Они долго вытирали друг друга, потом Марика повела в спальню. Оказавшись в постели, Сева сразу же набросился на неё.
  - Передохнем, замучил, ‒ устало проговорила она. - Жарко. ‒ Сдернула с себя простыню. В комнате царил полумрак, лишь свет не очень близкого уличного фонаря освещал Марику и позволял любоваться, открывать подробности её тела. Никогда раньше Сева не имел удовольствия видеть, любоваться нагим женским телом.
  - Ты чудо! Красавица моя! Не верю, что все правда, не сон. Может, снишься? ‒ Сева не мог сдержать восторга, рассматривая Марику. Признался, что впервые видит нагую женщину. Она не поверила.
  - С женой, будто не занимались любовью.
  - Очень стеснительная была, всегда тушила свет. Посмотреть, не смел. Русские женщины скромны, не представляешь!
  Марика не представляла.
  - Мужчина должен хорошо знать свою женщину, все её интимные и эрогенные места.
  Нескольких секунд созерцания оказалось достаточно, чтобы Сева вновь возбудился.
   - Не спеши, передохнем, ‒ прошептала она, а рука продолжала путешествовать по его телу, пока они вновь не оказались на качелях любви.
  
  Фрау Маргарет фон Клуге
  
  Большую часть времени фрау Маргарет фон Клуге проводила на своей половине дома. У нее большая гостиная, обставленная старинной мебелью, на стенах картины в добротных рамах. Здесь фрау Маргарет принимала своих гостей ‒ таких же, как сама, старых дам, друзей юности. Она выросла в богатой семье, когда-то приближенной к императору, затем к канцлеру. При Гитлере семья тоже процветала. Муж поставлял армии медикаменты, предприятия его входили в империю фармацевтического короля Бауэра. Старший сын Курт мог остаться в Берлине, служить при Генеральном штабе. Муж имел достаточно связей в верхушке Третьего рейха, чтобы не посылать сына на Восточный фронт. Курт сам напросился. Отто, более практичный, остался дома. После войны благополучие семьи Клуге пошатнулось, муж умер в сорок шестом, и все заботы взял на себя старший сын. Он нашел компаньона, и вместе не только восстановили принадлежащий отцу завод медицинского оборудования, приобрели еще несколько фармацевтических предприятий, стали совладельцами большого концерна и конкурентами Бауэра. Кто из сыновей оказался умнее, показало время. Отто и учился плохо, и к делам интереса не проявлял. Женился удачно. В жены взял дочку богатого торговца из новых, сколотивших капитал на войне. Свёкор предлагал приличную должность в своей фирме, Отто, поработав с неделю, отказался. Денег жены и сумм, выделяемых братом, с избытком хватало для приятного времяпрепровождения. Честь семьи поддерживал Курт, и мать любила его больше.
  Известие о незаконнорожденном сыне Курта, Отто встретил в штыки. Убеждал мать и брата, что Сева никакой не сын, а красный агент. Фрау Маргарет тоже настороженно ожидала приезда неожиданно объявившегося внука. Увидев, как помолодел, преобразился сын с приездом Севы, изменила отношение. Радость Курта передалась и ей. После гибели жены и дочки, Курт так и не женился, а потом и вовсе перестал думать о новой семье. Известие о сыне несказанно обрадовало, придало новые силы, подняло дух. Фрау Маргарет давно не видела сына таким счастливым. Огорчала лишь холодность Севы в обращении с ней, да и с отцом.
  - Спешить не следует, ‒ успокаивал её Курт. - Не торопи, не привык еще к нам. Пройдет время, полюбит тебя. Медленно привыкает... Культуры не хватает. Воспитывался в приюте, каким манерам могли научить... Наверстает упущенное ‒ Курт не строил иллюзий легко перевоспитать взрослого человека, выросшего в другом мире, поклонявшегося иным богам. - Нужно время приспособиться к иному укладу жизни, принять другие привычки, традиции. Парень смышленый, освоится.
  - Отто не верит, что Сэва твой сын. Боится, то он агент Ке - гэ - бэ.
  Курт расхохотался.
  - Послали парня, не знающего языка. Отто пора приличные книги читать, тогда перестанут кругом мерещиться агенты Кремля. Посмотри на парня, не похож разве на меня в молодости
   - Что-то наше фамильное есть, ты прав. Одно не нравится, родственные чувства не проявляются у сына твоего.
  - Ждала, бросится на шею, ах, грандмаман! Ах, бабушка, как я счастлив! ‒ Курт выхаживал по комнате. - Русские не склонны выплескивать эмоции. Поставь себя на его место, как воспитывали, что вбивали в голову? Курт склонился над матерью, она притянула его к себе, прижала голову к груди.
  - У меня одно желание ‒ был бы ты счастлив!
  По утрам в воскресенье г-н Клуге с матерью ходили в методистскую церковь. Стали брать с собой и Севу. Против ожидания, в храме Сева не скучал, ему даже понравилось слушать проповеди, хотя не всё слышал. Амалия переводила слишком тихо, чтобы не мешать окружающим. Нравилось, что проповеди пастора посвящались сегодняшним делам прихожан, их проблемам, а не абстрактным восхвалениям неких святых и непрерывным "Прости, Господи"! Каждую службу кто-то из прихожан выступал со своими свидетельствами ‒ любопытными историями, в которых, по их мнению, проявлялась воля Господа, спрашивали у пастора совета, как поступить в сложившейся ситуации. При всех. Вместе с церковным хором, участники богослужений пели совсем не печальные, порой даже жизнерадостные песни. Но больше всего поразили довольные лица прихожан, ни у кого озабоченности или печали, подавленности, которую ощущаешь в православной церкви. Никто поминутно не крестился на иконы, да их и не было. Старух и стариков единицы, большинство молодежь, люди среднего и старшего возраста, лица светятся радостью. Друг друга называют братьями и сестрами. При входе в храм, на ступеньках ни одного нищего. Во время службы все сидят, перед каждым полочка, на неё кладут, вручаемые при входе, Библию и Песенник. Как всё не похоже на церковь в Стародубске! Правда, в Стародубске церковь внутри красивее. Огромный иконостас за клиросом, стены в иконах, потолок в картинах из Святого писания, а здесь ни одной иконы, зато много цветов: искусственных и настоящих. Позади священника на стене большой крест с распятым Христом, столик с раскрытой Библией и горящими по бокам свечами. Все торжественно и строго, хотя пред началом службы, все громко приветствуют друг друга, целуются, разговаривают совсем не о церковных делах. Не стесняясь, открыто смеются. Благостная тишина наступает только с началом службы. В первое посещение перед началом службы священник представил Севу прихожанам. Амалия подсказала встать, чтобы все могли его увидеть, зал аплодисментами приветствовал Севу и его отца.
  Позже Сева побывал на богослужении в лютеранском храме, там ритуал службы внешне не отличался от методистской церкви. Отец объяснил, что служения у протестантов разных конфессий схожи, и в основе вероучения одни и те же постулаты.
  
  Кобленц
  В один из воскресных дней, фрау Маргарет, поехала на службу одна. Севу отец повез в город своего детства ‒ Кобленц, в восьмидесяти километрах от Бонна. Познакомить с племянником Паулем ‒ ровесником Севы, сыном сестры покойной жены, их родственниками.
   С большей охотой Сева остался бы дома, не горел желанием куда-то ехать, лишаться очередного свидания с Марикой. После визита в "Феникс", и ночи у неё, они встречались ежедневно. Пропустили лишь день, когда Марика ездила к родственнице в Дортмунд. Сказать отцу, что с удовольствием провел бы воскресенье в городе ‒ обидеть. Видел, как отец рвался поделиться своей радостью и представить сына всем своим родственникам, показать город детства и любимые места на Рейне.
  Сестры Берта и Герда из семьи скромного лютеранского пастора. Герда младше жены Курта и когда сестра вышла за аристократа Клуге, очень завидовала, просила и её познакомить с кем-нибудь из его круга, но родители настояли выйти замуж за пастора соседнего прихода. Став набожной, как муж и его родители, больше не завидовала богатой сестре, была счастлива своей судьбой. Сын Пауль не пожелал продолжить семейную традицию и, с помощью дяди, после Университета работал в городском магистрате. Женился, развелся и вел беззаботную жизнь молодого холостяка.
  Встретила их Герда, пропустившая службу, по случаю приезда родственников. По - родственному приветствовала Курта и Севу, обоих расцеловала, полюбопытствовала, кем им приходится Амалия. Долго рассматривала Севу, словно он прибыл с другой планеты. Через Амалию засыпала Севу вопросами о Советском Союзе, удивилась, что не крещен, наказала Курту обязательно крестить сына. Сева первый русский, кого она видела.
  Севу удивляло, а чаще возмущало, что встречавшиеся с ним, ничего не знают о его Родине. На полном серьезе интересуются, где воспитывают младенцев, которых коммунисты отбирают у родителей. Когда вступал в комсомол, его спрашивали не только какая партия у власти в Парагвае, и кто секретарь СЕПГ в ГДР, а кто канцлер ФРГ, но и кто возглавляет Народный хурал Монголии. Знать всё это был обязан каждый четырнадцатилетний подросток, вступающий в комсомол. Дальше просвещение продолжалось на политчасе, политзанятиях, на принудительных лекциях, на которые сгоняли работяг. В итоге все его поколение худо -бедно, чаще не объективно, но знало, как живут люди, что творится в мире. Марика полгода стажировалась в Ленинграде, её подруга Ингрид училась на русском отделении в Университете, Амалия изучала русскую литературу, и все они практически ничего не знают о Советском Союзе. Что ж тогда спрашивать с Герды, окончившей церковноќприходскую школу.
  Накрывая стол, она поставила кувшин местного вина и похвастала, "Рислинг" из семейного подвала. Отец прибавил, что семья свояченицы из потомственных виноделов и предложить гостям свое вино ‒ традиция. Окрестности Кобленца славятся знаменитыми виноградниками и винами.
  - У нас выращивают виноград Johannisberg Riesling ‒ синоним настоящего "Рислинга". Вдоль Рейна и Майна на 40 километров простираются виноградники. Гряда гор защищает их от холодных ветров, а солнечных дней больше, чем в Италии, ‒ рассказывала Герда.
  Сева не преминул заметить, что в Стародубске иногда продают болгарские и венгерские вина, названия которых начинаются с "Рейн".
  - Всё не то! Самые лучшие вина только из виноградников с берегов Рейна и Мозеля, ‒опять не устояла похвастать Герда.
  Пока гости беседовали с хозяйкой, вернулся со службы Дирк. Пастор перекрестил всех, обнялся с Куртом и Севой, рассказал, что как только прочитал в газетах о Севе, с нетерпением ждал встречи. Пришел после службы и Пауль. Тоже обнял дядю и Севу, поцеловал ручку Амалии, сразу положил на нее глаз.
  После недолгого застолья, Курт извинился перед хозяевами, объяснил, что обещал показать сыну город, где родился, и в юности проводил каждое лето, потом поедут посмотреть знаменитую скалу Лорелей. Экскурсоводом попросил быть Пауля. Местный житель лучше знает город, что посмотреть, как ближе подъехать к Лорелее.
  Её оставим на конец экскурсии, а начнем со Старого города, с замка Кобленц. Двоюродный брат Севы занял водительское кресло БМВ, на котором приехали гости, и приступил к обязанностям экскурсовода.
  Не знаю, говорил ли дядя, ‒ он повернулся к Севе, - нашему городу две тысячи лет. Кобленц культурный и деловой центр Среднего Рейна, у нас в Рейн впадает Мозель. Место это обязательно увидим, но позже.
  Неширокими улицами и улочками объехали старинную часть города с готическими и романскими церквями, домами из местного красного песчаника, остановились у заборчика большого двухэтажного дома, бывшего родового гнезда семейства сестер Магды и Герды. Кто теперь здесь живет, Пауль не знает, дом несколько раз переходил от одного владельца к другому. Дом, где родился отец, не сохранился.
  Осмотрели знаменитый "Цветочный двор", остановились на площади перед церковью святого Кастора, построенной в 12 веке. Перед входом в храм, Пауль подвел гостей к каменному фонтану "Castor Brunnen" и рассказал историю сохраненных на фонтане надписей.
  В годы наполеоновских войн, в честь будущей победы над русскими, французский префект в 1812 году написал... ‒ он попытался прочитать французский текст, а Амалия перевела: "Памятник о походе против русских". Пауль продолжал:
  - Как вы знаете, поход Наполеона на Россию для французов закончился плачевно. В новогоднюю ночь 1814 года войска Пруссии и России форсировала Рейн, и русская армия овладела Кобленцем, освободив от французов. Командующий русскими, продемонстрировал чувство юмора и приказал прибавить на постаменте к "памяти о походе против русских" дополнительную надпись на французском: "Vu et approuve par nous commandant (russe de la ville de Coblentz) le ler janvier 1814". На русский переводится как: "Видели и подтверждено нами. Русский комендант города Кобленца, 1 января 1814".
  - А теперь едем на самое красивое место, знаменитый "Немецкий угол", ‒ объявил Пауль. Это визитная карточка города. Обычно знакомство с Кобленцем начинают отсюда, я специально повез вас вначале в Старый город. Побоялся, после будет не так интересно.
  Оставив машину, все четверо направились к стреле ‒ обелиску с флагом ФРГ.
  - С 1897 года здесь, на величественном гранитном пьедестале возвышалась конная статуя кайзера Вильгельма Первого ‒ объединителя Германии. В 1945 году, в последние дни войны, американцы, оккупировавшие Кобленц, разрушили памятник, уничтожили статую. Мальчишкой я прибегал сюда смотреть, как ремонтировали разрушенный пьедестал, а потом возвели обелиск, ‒ продолжал Пауль.
  Отец Севы тоже вспомнил, как мальчишкой, задолго до войны, часто бывал у памятника, любовался панорамой слиянии двух самых красивых рек.
  - Надеюсь, монумент Вильгельму Первому скоро восстановят и водрузят на пьедестал, где он простоял более полувека. Наш концерн "Клуге & Мейер" и ряд фирм выделили средства на реставрацию памятника.
  - Что угол понятно, в России назвали бы это место стрелкой, а почему Немецкий? - спросил Сева Амалию. Она не знала или не решилась при боссе и местном экскурсоводе объяснять, перевела вопрос Паулю.
  - Когда-то здесь находилась резиденция "Рыцарей тевтонского ордена", более известного в Германии как "Немецкий орден", ‒ пояснил он. - Потому и назвали место слияния двух рек "немецким углом". Посмотри, ‒ он обнял Севу. - Слева Рейн, справа Мозель. Красиво? Еще одна достопримечательность ‒ мост через Мозель, его начали строить в четырнадцатом веке. До сих пор стоит, действует.
  - Никогда не видел такого количества цветов на улицах, ‒ заметил Сева. - Ни в Кельне, ни в Бонне, ‒ и повернулся к Амалии. - Переведи Паулю. Непередаваемая красота. У нас в Стародубске лишь десяток кустов роз перед райкомом и райисполкомом, и все цветы.
  Амалия перевела отцу и Паулю
  - Ваш приезд совпал с Федеральной садовой выставкой? проводимой каждые два года в разных городах Германии, ныне эстафету принял Кобленц. В течение полугода наши жители будут любоваться царством растений. У нас всегда много цветов, а в период выставки город просто расцветает, превращается в ботанический сад под открытым небом.
  - Вернемся к истории города, ‒ продолжил Пауль. - Вверх и вниз по течению Рейна сохранились множество старинных замков, практически на каждом километре. - В прошлую субботу мы с друзьями на теплоходе совершили ночную тематическую экскурсию "Рейн в огне". Так её называют в туристической фирме. Впечатление ‒ не забываемое. Замки расцвечены огнями, вокруг стреляют петарды, фейерверки. До самого рассвета теплоход катал нас по реке, а гид рассказывала историю замков.
  - Может, найдешь время еще раз поехать и взять Севу? ‒ предложил отец. - Посмотрит на замки ночью, заодно поупражняется в языке.
  - Конечно, пусть приезжает, я организую.
  Они осмотрели место слияния рек, сфотографировались и взяли курс на Санкт - Гоарсхаузен.
  По дороге Пауль рассказывал легенды о Лорелее, цитировал Гейне:
  Пловец в челноке беззащитном с тоскою глядит в вышину.
  Несется он к скалам гранитным, но видит ее одну.
  А скалы кругом все отвесней, волны ‒ круче и злей
  И, верно, погубит песней Пловца и челнок Лорелей.
  Прочитав из Гейне, Пауль дал гостям возможность налюбоваться рекой, и продолжил экскурс в прошлое.
  Рассказал о памятнике Лорелее ‒ пятиметровой каменной девушке с распущенными волосами, сидящей на скале. Идти в конец косы к самой Лорелее, г-н Клуге и Амалия отказались. Сева тоже не рвался, и Пауль пообещал в следующий раз на катере привезти Севу прямо к Лорелее. С реки лучше можно рассмотреть. А пока рассказал несколько легенд о ней. Сам он больше любил историю неразделенной любви.
  - В прекрасную Лорелею влюблялся каждый, кто слышал ее или видел. Она же отдала свое сердце простому лодочнику, уплывшему в другую страну. В отчаянии Лорелея поднялась на утес и бросилась в Рейн. В память о ней и возведена скульптура. Проплывая мимо, моряки часто слышат ее грустную песню, зовущую к себе. Завороженные ее дивным голосом, рыбаки забывали о лодке, роняли весла и гибли в речных водоворотах, капитаны теряли управление судном, налетали на рифы и разбивались.
  Сотни лет поклонники легенд виновницей кораблекрушений, на этом участке Рейна, считали легендарную Лорелею. В ХХ веке суда вблизи горы Лорелей проходят без приключений. Причиной кораблекрушений являлись пороги между городками Бахарах и Санкт - Гоарсхаузен. По другой легенде их называют рифами "Семь дев" или "Семь девственниц". Они давно затоплены и не мешают судоходству. А мировую известность легендам о Лорелее принесло стихотворение Генриха Гейне, написанное в 1824 году, и прочитанное Паулем по дороге.
  В Кобленц вернулись уже в сумерки. Остаться на ужин гости не пожелали и, попрощавшись с Паулем и его родителями, поехали домой в Бонн. Пауль пообещал Севе в ближайшие дни организовать для него ночную поездку по реке.
  
   Лена продолжает слушать одиссею мужа
  
  Лена снова остановила рассказ мужа.
  - Завидую ‒ видел Лорелею. В Университете, когда изучали немецкую поэзию XIX века, нам показывали фильм, не помню о каких поэтах, в памяти сохранилось только волшебная картина горного ущелья с рекой, игрушечными замками по берегам, рисунки прекрасной девы с распущенными волосами. Очевидно, рассказывалось о Гейне, и река была Рейн. Повезло тебе! Носились с тобой, устраивали экскурсии, приемы, знакомили с красавицами, всеми способами пытались перевоспитать рабочего парня в беззаботного сына капиталиста, а ты не поддался, оставил отца, уехал.
  - Считаешь, следовало остаться? Сегодня наверняка был бы директором концерна... И не встретил тебя. ‒ Всеволод обнял, поцеловал жену, она не ответила, вырвалась.
  - Отстань! Без меня был бы счастлив.
  - Такой чистой доброй души, как у тебя, там не найти. Как ни прекрасно было у отца, тянуло домой. ‒ Всеволод опять попытался обнять жену.
  - Отвлеклись. Меня интересует история с Марикой, а ты всё про красоты Германии.
  
  Ночь на Рейне
  
  По утрам г-н фон Клуге просматривал свежие газеты. Как-то, едва развернул первую, натолкнулся на интервью Севы. Быстро пробежав текст, отбросил газету, взял вторую и там фотография Севы с рюмкой, высказывания о заводе, ночном клубе и все, что успел вынюхать Штефан. Объявись здесь писака, г-н Клуге с кулаками набросился бы. Он был взбешен. К вниманию прессы относился серьезно, интервью давал редко и лишь солидным газетам. Амалии наказал оберегать Севу от репортеров.
  Он нервно нажал кнопку звонка и вошедшей горничной приказал найти Амалию. Переводчица едва успела переступить порог, как г-н Клуге накинулся на нее.
  - Предупреждал: ни каких встреч с прессой! ‒ Он кинул ей ворох газет. Амалия испуганно заморгала, не решаясь перебить шефа. Когда он, наконец, остановился, вымолвила:
  - При мне никакие журналисты не подходили. Возможно, фройлен Марика знает.
  Вошел Сева, и отец сделал приветливое лицо.
  - Понравились девушки на заводе? - улыбнулся он, обнимая Севу. - Подбирали. ‒Заметив недоумение сына, пояснил. - В газетах пишут, посмотри, ‒ он протянул несколько газет. Сева посмотрел свои фотографии, повертел в руках газеты и бросил.
  - Про меня никогда не писали в газетах.
  - Послушай заголовки, ‒ переводила Амалия, - русский Клуге остался недоволен клубом "Феникс". На одном из заводов концерна "Клуге и Мейер" русского наследника поразили девушки, пиво и высокая зарплата.
  - Во, дают! Не говорил ничего подобного! И корреспондента ни одного не видел. ‒ И вдруг осенило: Может Штефан? Назойливо приставал в клубе с вопросами.
  - Корреспондентов лучше избегай, ‒ посоветовал отец, раскуривая традиционную утреннюю трубку. Марта и вторая горничная продолжали накрывать на стол.
  После бассейна и завтрака Сева часто играл на бильярде, смотрел по телевизору американские боевики. Неожиданно его позвали к телефону. Звонила Марика.
  - Говорил, мечтаешь увидеть ночную иллюминацию замков по берегам Рейна, сегодня увидишь. Возьми машину и к семи вечера приезжай на речной вокзал. Встречу. Походим по ночному Рейну, посмотришь иллюминацию и фейерверки. Старинные замки ночью, в художественном освещении электричеством - зрелище, действительно, не повторимое! Ни фильмы, ни фотографии не передают всего великолепия.
  Ничего больше не сказав, не объяснив, отключилась, а Сева долго еще переваривал информацию. Походим или поплывем? Потом сообразил, моряки и речники ходят, а не плавают. У Марики своя яхта, вспомнил, говорила. Выходит, зовет покататься по Рейну. За обедом рассказал отцу, и он одобрил очередное приглашение дочери компаньона. Продолжил рассказ племянника о традициях ночных речных прогулок, когда владельцы прирейнских замков иллюминируют их и устраивают фейерверки.
  - В верховьях Рейна, успеешь побывать с Паулем, а Марика, скорее всего, покажет ближние к городу замки, может, пойдете вниз, в сторону Кельна. Тоже живописные места. - Он замолчал, вспомнил свою молодость, грустно заметил. - И у меня была яхта. Молодыми, с Бертой, а потом и с Кэт, ходили до Гоарсхаузена и Кельна. Наши прогулки растягивались на двое - трое суток. После смерти моих, яхта долго стояла без дела, пока не подарил её брату.
  На пристань отец сам повез Севу. Понял, у сына завязывается роман с дочерью компаньона. "Как бы всё прекрасно сложилось, приведи их отношения к свадьбе", - подумал в очередной раз, увидев, встречавшую Марику. - "Прекрасная пара"!
  Вслух поблагодарил за заботу о сыне и пригласил чаще заезжать в гости. Втроем они прошли от речного вокзала к стоянке частных яхт. Их уже ждали. Катарина и Бригитта со своими парнями. Йохана Сева знал, Клаусу представила Марика. Отец обнял, поцеловал Севу и вернулся к оставленной машине.
  - С твоим приездом г-н Клуге прямо помолодел! Не помню, чтобы сам садился за руль, - заметила Марика.
  У яхты капитан и два матроса приветствовали гостей, помогли женщинам подняться по трапу на борт. Яхта Марики оказалась просто огромным катером с двумя палубами. На Волге такие суда называют речными трамвайчиками, правда, они не такие чистенькие и не сверкают лаком и бронзой, как у Марики.
  Хозяйка показала гостям их каюты, объяснила Севе, что её компания каждый год проводит несколько праздничных ночей на Рейне. Сегодня позвала только Катарину и Бригитту с приятелями.
  Могла не приглашать, побыли бы одни, - негромко заметил он.
  Марика засмеялась, обняла Севу.
  - Не помешают, не волнуйся! Что сказали бы мои родители, пригласи тебя одного?
  - Надеялся всю ночь провести с тобой. Замков я насмотрелся. Днем на экскурсионном пароходике с Амалией три часа плавали мимо. В воскресенье с отцом ездили в Кобленц и к памятнику Лорелей, по дороге встречались красивые замки. Так что повидал. Выглядят, конечно, сказочно. Как на рисунках в книжке сказок Братьев Гримм. Удивительно, как умудрялись возводить их в таких неприступных местах, на высоте, на скалах. Мне говорили, ночью их освещают.
  - В России читают Братьев Гримм? - удивилась Марика.
  - В детском доме была книжка сказок с картинками.
  Она привела его в свою каюту, спросила не против, расположится вместе, второй свободной каюты нет. Вместо ответа Сева поцеловал её. В ответ она притянула его к себе и губы их встретились. Отпустив, прошептала:
  - Мечтала об этой минуте.
  Он тоже с нетерпением ждал этого мгновения. Продолжая целовать Марику, руками пытался расстегнуть застежки лифчика, Марика не протестовала и не помогала. Долго ничего не получалось, в итоге Сева все же справился с задачей, и лифчик упал на пол. Сева принялся целовать ее набухшие соски, ложбинку между грудями, а руки тем временем искали застежки на юбке. Марика расстегнула какие-то крючочки, и юбка вместе с трусиками тоже последовала на пол. Теперь ее руки взялись за ширинку его джинсов и, расстегнув молнию, потянули вниз. Освободившись от тесных джинсов, Сева поднял её на руки и перенес на короткий жесткий диванчик. Оба изнемогали от желания и без прелюдий в яростном экстазе соединились. Фантастическое чувственное наслаждение унесло их в волшебный мир, откуда не хотелось возвращаться. Так сильно желали друг друга, что растянуть наслаждение не удалось. Оба быстро достигли пика удовольствия. Сева прошептал:
  -Ты превзошла все мои ожидания!
  - Никогда н испытывала такого удовольствия. - Они слились в долгом поцелуе.
  - Вижу, там еще комната. Перейдем и продолжим? - В полуоткрытую дверь только теперь Сева заметил, что в каюте есть еще комната и в ней похоже постель. Он взял опять Марику на руки и понес в соседнюю комнату. Она запротестовала и вырвалась. Соскочив на ноги, принялась одеваться.
  - Ночь впереди. Не стоит спешить. Пойдем к гостям, забыли о них.
  Сева натянул джинсы и майку, Марика причесала его, и они вышли на палубу. Яхта проходила мимо отвесной скалы, вершины которой не видно. На левом берегу открывалась панорама небольшой возвышенности с какими-то строениями, в наступавшей темноте не рассмотреть.
  - Проходим мимо не менее знаменитой, чем с Лилеей, скалы Дракона. С ним сражался легендарный принц Зигфрид. Присмотрись, еще сохранились руины замка, - заговорила она. - Район этот зовется Семигорьем, отсюда начинается романтический Рейн с замками по берегам. Стемнеет, зажгут освещение, - предупредила Марика.
  Постучали в каюту к Бригитте с Клаусом. Он крикнул, что сейчас выйдут. Сева догадался - тоже занимаются любовью. Катарина с Йоханом нашлись на баке. Обнявшись, с биноклем они сидели под навесом и смотрели на проплывающие берега, изредка встречавшиеся небольшие яхты и пароходики, светящиеся огнями. Познакомившись с яхтой, Сева убедился, никакой это ни катер и ни трамвайчик, как показалась в первый момент, а небольшой теплоход вроде "Москвича", перевозивший горожан на правый берег Волги в областном городе.
  Совсем стемнело, и яхта теперь шла мимо безлюдных диких берегов. Вдруг раздался взрыв, Марика от испуга прижалась к Севе. Вспыхнуло зарево, и головы всех повернулись к правому борту. Глазам открылось удивительное зрелище. В небе тысячами разноцветных огней взрывались петарды, вспыхнувшая гирлянда огней обрисовала контуры сказочного замка на фоне черного неба, желтые огни иллюминации осветили фасад дворца. Огни двигались, переходили из цвета в цвет, как в радуге.
  Марика повернула Севу к другому борту. Там тоже пылал огнями средневековый замок с крепостными стенами и боевыми башенками. Зачарованный, Сева не мог отвезти взгляда, не в силах поверить, что видит не иллюстрацию в книжке Братьев Гримм, а настоящий замок, шагнувший из прошлого в наш век электричества. Долго молчал, восторженно наблюдая за волшебными картинами, открывающимися перед ним.
  - Красота, не правда? - вернула в реальность Марика, обнимая его. - Каждое лето вижу это волшебство и не могу насмотреться. И, поверь, это не самые знаменитые, дальше по берегам пойдут еще более величественные замки. Поедешь в верховья Рейна - увидишь и другие, не похожие на эти.
  - Не представляю, как такие чудеса можно создать руками человека.
  Матрос накрыл на баке стол, принес напитки, фрукты, предложил, приготовить что-нибудь из еды. Есть никто не хотел, налегли на напитки. Вскоре снова пришлось подняться. По левому борту открывалась панорама бело-желтого дворца одного из курфюрстов Кельна.
  - На эту сторону посмотрите! - закричала Катарина. Из-за изгиба реки вырисовывался небольшой, весь в огнях замок, прилепившийся на вершине скалы, уходящей, в самое небо. Замок напомнил Севе "Ласточкино гнездо" в Крыму. На медовый месяц им с Ларисой дали туристические путевки от завкома, и они прошли пешком по Соколиному ущелью из Бахчисарая в Ялту, оттуда ездили на морские экскурсии вдоль южного берега Крыма, и поднимались к знаменитому замку на скале. Сейчас подумал, в этот замок наверняка ведет дорога и пускают любопытных вовнутрь. Надо будет обязательно побывать.
  Берега Рейна отдельными местами - голыми скалами, лесистыми отрогами напоминали Крым, отметил Сева.
  - Замки ночью - зрелище, действительно, неповторимое, - признался он, лаская Марику в постели. - Ты на их фоне еще прекраснее и загадочнее. Все время разрывался, на берег с замками смотреть, или на тебя.
  До самого рассвета они так и не заснули. Рассказывали друг другу о себе, занимались любовью, и опять делились воспоминаниями. В иллюминатор пробились первые лучи зарождающего утра, когда сон сморил их, а яхта подходила к причалу.
  Марика отвезла Севу к отцу, где его уже ждали.
  Отец сразу бросился с расспросами, понравилась ли прогулка, куда ходили на яхте, кто еще плавал. Амалия помогала Севе делиться впечатлениями, передать эмоции. Правда, наибольший восторг оставила ночь, проведенная с Марикой, но об этом Сева умолчал, а отец не счел возможным спросить, однако остался искренне рад за сына.
  Сева поблагодарил его за заботу, ночную прогулку, на что г-н Клуге резонно заметил, что благодарить следует Марику.
  - Главное спасибо, все-таки тебе. Спасибо за всё! - После этих слов следовало поцеловать отца, но Сева только обнял его, отец сам поцеловал сына.
  Вечером Сева с отцом и Амалией смотрели балет в театре.
  
  Новые друзья Марики и Севы
  
  Воскресным днем, после посещения церкви, Марика повела Севу на студенческий митинг, где он хотел побывать. Недалеко от центра, в переулке, они оставили машину и пешком вышли на знакомую Севе площадь, Мюнстерплац.
  - Я уже бывал здесь с отцом и Амалией. В ратуше на приеме у обер - бургомистра. С Амалией у этой церкви сфотографировались, но зайти не получилось. Видимо, вовнутрь и сейчас не попадем, а отец рассказывал что-то интересное про эту средневековую церковь.
  - Есть, на что посмотреть. Богатый храм. В прошлом Мюнстер был церковью при резиденции архиепископа Кельнского, - заметила Марика.
  Вход в церковь преградили митингующие, заполнившие всю площадь перед церковью, а возвышавшиеся у входа ступеньки, использовали как трибуну.
  В разноголосице, усиленной мегафонами, слышались голоса во славу Третьего рейха, требовали свободы какому-то Георгу, девицы с короткими стрижками, как у Амалии, толковали о сексе и порнографии, одна держала портрет Мао-дзе-Дуна. Марика не успевала переводить, перебивавших друг друга ораторов.
  - Что они требуют, я так и не понял, - признался Сева.
  - Трудно выделить что-то одно. Студенты недовольны всем на свете - профессорами, мировой политикой, запретом демонстраций секс меньшинств. В каникулы часто устраивают такие спектакли. Сами не знают, чего хотят. Охота выплеснуть накопившую энергию, поорать вдоволь, покрасоваться друг перед другом.
  - Полиция, куда смотрит? Ни к магазину, ни к церкви не подойти.
  Марика рассмеялась.
  -У нас в стране митинговать не запрещено. Говори, что вздумается, властям ни холодно, ни жарко. Это у вас, в СССР, демонстрации только по праздникам, в другой день, заберут в полицию. У нас свобода.
  Сева этого не понимал.
  Насмотрелся на митингующих? Это надолго. Теперь имеешь представление о наших студентах. Здесь недалеко Дом - музей Бетховена, господину Клуге я обещала сводить тебя, пошли.
  В музее их встретила экскурсовод, знакомая Марики. Услышав, что Сева русский, заговорила с ним на русском языке с сильным акцентом. Экскурсовода звали Ритой. Рассказала, что мама у нее с Украины, в войну ее девчонкой отправили батрачить на немецкого хозяина. После войны не решилась возвращаться на Родину и осталась в Германии, вышла замуж за сына хозяина, на которого работала, судьбой своей довольна. У Риты есть брат Вальтер, он, как и она, немного говорит по-русски. Маргарита окончила университет вместе с Марикой и работает в музее. Услышала русскую речь и решила испытать свои знания. После матери Сева первый русский, которого она встретила. Марика тоже с любопытством слушала её, Маргарита никогда не рассказывала, что наполовину русская.
  Людвиг ван Бетховен родился в нашем городе и прожил 22 года. Здесь оформился как личность, написал первые свои произведения, позже знаменитую "Лунную сонату", - приступила к своей работе экскурсовод по- русски.
  О Бетховене Сева имел смутное представление, слышал где-то, что композитор сочинял свои произведения глухим и только. Возможно и не Бетховен, а Бах? Гида слушал в пол-уха, больше его интересовала старинная утварь, многочисленные фотографии на стенах и на столах под стеклом, великолепный чайный сервиз композитора, картины. Севу подвели к невзрачному инструменту, как оказалось, это рояль Бетховена, на нем играл сам композитор.
  Рита вскоре поняла, Бетховен мало интересует Севу, и заговорила с ним о России, заинтересовалась, как оказался в Бонне. Вмешалась Марика, не дала ему рассказать свою историю, о чем-то быстро заговорила с Маргаритой по- немецки, и та отстала. Его спросила:
  - Любишь "Лунную сонату"? Я очень!
  Не желая показаться совсем темным, Сева заверил, что не раз слушал по радио, в школе сто раз повторяли, что сонату очень любил Ленин. Ему хотелось поговорить еще с Ритой, но Марика потащила на улицу, обратно на площадь к митингующим.
  Едва они влились в толпу, Марику остановила однокурсница. Они обнялась и расцеловалась, Марика представила Севу.
  - Ингрид, - назвала себя девушка и, продолжая рассматривать красивого, стройного молодого человека - спутника подруги, спросила: - Пришли посмотреть на наших бунтарей?
  Марика поспешила объяснить, что Сева из России и по-немецки не понимает.
  - Из России? - удивилась Ингрид, успев позавидовать Марике, отхватившей такого красавца. - В концерн "Клуге и Мейер", отца Марики, приехали? - спросила на чистом русском. Сева кивнул. - Хороший русский у меня? Университет! - похвалила себя Ингрид. Сева заинтересовал её, и она загорелась познакомиться. "Марика недавно объявила о помолвке, её вряд ли серьезно интересует русский парень". По-немецки попросила подробнее рассказать кто он. Марика сразу поняла, куда клонит подруга, и отбрила.
  - Не мылься. Парень мой. Вон твой Эрик, - она показала на парня в толпе, - ищет тебя.
  Услышав, что новый знакомый подруги, сын компаньона её отца, и не женат, Ингрид заинтересовалась еще больше.
  - Вы очень хорошо говорите по-русски, - похвалил Сева, продолжая рассматривать подругу Марики. Удивительно, сколько знающих русский, встречается, среди молодых людей, - удивлялся Сева.
  - Спасибо.
  - У нас к собеседнику принято обращаться на ты, не раз объясняла, - заметила Марика, недовольная повышенным интересом Севы к Ингрид, и перешла с ней на немецкий.
  Увлеченно обсуждая свои проблемы с Марикой, Ингрид продолжала время от времени посматривать на Севу.
  А ему сегодня везло на русскоговорящих. В толпе заметил юношу, приставшего в туалете "Феникса", сносно объясняющегося по-русски.
  Об инциденте в ресторане, Сева никому не сказал, и сейчас лихорадочно соображал, как поступить. Незнакомец тоже его заметил.
  - Ты его знаешь? - Сева показал парня Марике. Она не поняла, о чем он, и продолжала беседовать с Ингрид.
  "Попросить Марику поговорить? А если её поклонник? Надо выяснить, кто он. Кругом народ, полиция, бояться нечего. Да и парень, кажется, один".
  Пока Сева размышлял, парень из "Феникса" оказался рядом, а Марику и Ингрид тем временем оттеснила толпа.
  - Ты снова с фройлен Мейер! Тебя предупреждали! - заговорил немец.
  Сева не успел ответить, как другой здоровяк, его он раньше не заметил, вдруг больно стукнул Севу в бок и выругался. "Fort nach Russland! (Убирайся в Россию!) Wir haben unsere Kommunisten genug". (Своих коммунистов хватает). Сева согнулся от боли. Что сказал немец, он не понял, понял одно - пора послать к чертям все московские наставления. Развернулся и со всего маху дал обидчику в рожу, тот упал. В тот же миг на него набросились двое и повалили на землю, принялись молотить ногами. Кто-то закричал "Полиция"! Сева выше и сильнее своих врагов, но их было трое, и Севе стоило огромных усилий изловчиться, подняться с земли, встать на ноги. В следующее мгновенье, когда парни снова бросились на Севу, он уже ждал и приемами джиу-джитсу побросал всех троих на асфальт.
  Драка привлекла внимание толпы, на помощь бросились Марика с Ингрид. Показался полицейский, и, напавшие на Севу, поторопились скрыться в толпе. Подошел полицейский, и толпа расступилась. Пока он выяснял, что произошло, Севиных врагов и след простыл. Марика помогла Севе вытереть кровь из рассеченной губы, отряхнула ему джинсы и куртку.
  - С кем ты связался? - спросила она, ничего не понимая.
  - Проехали.
  - Что, значит, проехали? - не знала она сугубо русского выражения.
  - Ничего не случилось. Забудем. - Как и после первой стычки, он не понял, кто они. "Кто-то из ухажеров Марики? Провокаторы, о которых предупреждали в Москве? Скорее всего, кто-то из поклонников, обычная история", - решил Сева, и не стал посвящать Марику. Мысль, что угрозы связаны с его появлением, как наследника г-на фон Клуге, в голову не пришла.
  - Так нельзя оставить, хулиганов следует задержать. Почему выбрали тебя?
  - Неонацисты молодые. Услышали русский язык, подумали из Восточной Германии, - предположила Ингрид. - Они всегда задирают сверстников из русской зоны.
  Марика объяснила полицейскому, что хулиганы напали на ее русского гостя, теперь все в порядке, может быть свободным. Полицейский ничего не понял, но, когда она назвала себя и представила Севу, посчитал за лучшее удалиться, раз у пострадавшего нет претензий.
  -А ты храбрец! С тремя такими здоровяками справился! На вид скромный, - заметила Марика, и гордо посмотрела на Ингрид, словно сама только-что продемонстрировала свою силу.
  -Как себя чувствуешь? - пожалела Ингрид. - Может отвести к врачу?
  - Ничего страшного.
   - Влетит мне от г-на Клуге за тебя, - призналась Марика.
  - Пожалуйста, больше не связывайся с хулиганами. Губу разнесет, распухнет.
   - Да, теперь не поцелуешься, - заговорщески улыбнувшись, заметила Ингрид.
  Марика вопросительно посмотрела на подругу и девушки вернулись к прерванному разговору о концерте американского ансамбля "Пять собак", прилетающего на гастроли в Лондон.
  - Вы хотите пойти на собачьи бега? - спросил Сева, разобрав, что говорят о собаках. Ингрид рассмеялась, а он смутился.
  - Что-то не то сказал?
  - Американский ансамбль поп-музыки называется "Пять собак", - продолжая смеяться, перевела Марика. - Очень известный ансамбль, не слышал? - Сева покачал головой. - Любишь поп-музыку? Сева неопределенно пожал плечами. Марика начала что-то считать и неожиданно воскликнула:
  - Решено! Полетишь с нами в Лондон!
  - В Лондон? В Англию? - переспросил Сева. - Кто пустит?
  - Отец разрешит. Г-н Клуге организует. - Дальше, довольная своей идеей, Марика его не слушала.
  - Русские не знакомы с авангардной музыкой, может не понравиться, - усомнилась Ингрид, и повернулась к подошедшему приятелю - длинноволосому Эрику. Поцеловалась с Марикой, улыбнулась и кивнула Севе, взяла приятеля под руку и растворилась в толпе.
  Остаться с Марикой наедине не удалось. Едва отошла Ингрид, кто-то схватил Севу за локоть, он обернулся - Евгений Бутузов. Советский журналист был с женой - Людмилой. Мужчины представили друг другу женщин.
  - Что это у тебя? - удивился Евгений, когда Сева убрал руку с платком, прикрывавшим разбитую губу, чтобы поздороваться.
  - Маленькое недоразумение.
  - Постоял за себя. Хулиганы пристали, но он показал им, надолго запомнят! - объяснила Марика.
  Людмила по-немецки принялась пытать Марику, что за происшествие, но она сама ничего не знала.
  Евгений тихо, чтобы не слышала Марика, спросил Севу про переводчицу, однофамилица компаньона отца, или родственница?
  - Дочь господина Мейера. Переводчица у меня другая девушка - Амалия. Она дает уроки отцу и меня повсюду сопровождает, живет в доме. Когда я с Марикой, её услуги не требуются.
  - Ух, ты! Повезло тебе! - воскликнул, удивленный Евгений. - Заинтересовал одну из самых богатых барышень Германии, если, оставив светских подруг, согласилась стать тебе гидом!
  Громко спросил:
  - С такой очаровательной переводчицей, - Евгений посмотрел на Марику. - Ты еще засматриваешься на заводских девчонок.
  - Каких девчонок? - не сразу сообразил Сева.
   - В газетах пишут. - А... Ерунда. Сидели в клубе, трепались о том, о сём, а парень один, возьми и тисни в газету мои впечатления о заводе.
  - В "Фениксе"? - спросила Людмила. - Нам там так и не удалось побывать.
  - У Севы карточка члена клуба. Сводит вас, когда пожелаете, - сказала Марика.
  - Уже стал членом престижного клуба, - удивился Евгений. - А в обычной пивной 17-го века бывал? - спросил он, поравнявшись со скромной вывеской над входом в невзрачный подвал.
  - В этой забегаловке? - удивился вопросу Сева.
  - Бедный, ничего ты не видел! Настоящая Германия, это - небольшие старинные пивные. Очень приличные, кстати. Давайте, зайдем, вы не против, - спросил Марику?
   - Я собиралась как-нибудь сводить в подобное заведение, - ответила она и повернулась к Севе. - Как твоя губа, зайдем? Бывала здесь, кстати, очень приличное пиво, по старинным рецептам, подают.
  Сева заверил, что попробовать знаменитого пива губа не помешает, и они спустились в подвальчик. Там оказалось очень уютно и немноголюдно. Тесовые столы, стены, отделанные под дуб. За длинным столом компания человек в десять, взявшись под руки, и, раскачиваясь в такт, пела. На столе громоздились пустые и полные кружки. Сидели и несколько одиноких посетителей, не спеша, тянули темное пиво и не обращали внимания на поющих. К вновь прибывшим подошел официант и помог выбрать места.
  - Пива! Четыре светлого! - заказал Евгений. Мужчины и Марика закурили.
  
  Поездка в Англию
  
  Г-н фон Клуге одобрил идею Марики взять Севу со своей компанией в Лондон на концерт популярного ансамбля. Кому-то позвонил, с кем-то встретился, и сын получил возможность беспрепятственно полететь в Англию на самолете, принадлежащем концерну. Компания набралась человек в двадцать, родственники и друзья руководства концерна. Амалия заикнулась, что тоже не против послушать знаменитых "собак", но г-н Клуге объяснил, она понадобится продолжать с ним занятия русским языком. Хотел, чтобы Сева больше самостоятельно общался с молодежью, да и Марика может помочь.
  На все формальности и перелет ушло около полтора часа и Сева оказался в английской столице. Приземлились не в знаменитом аэропорту Хитроу, о котором Сева читал в детективных книжках и теперь мечтал увидеть, а на поле небольшого частного аэродрома. Здесь же стоял королевский замок, какого - то по счету Георга, какого, Марика не помнила, поясняя Севе, куда они прибыли. Теперь всё это принадлежало одному из руководителей концерна "Клуге & Мейер".
  После замков на Рейне, Сева представлял их обязательно с башенками, крепостной стеной, этот замок напоминал скорее дворец - длинное трехэтажное здания с колоннами, балкончиками и разными архитектурными украшениями. Марика пояснила, это все-таки замок, а крепостные стены давно разобрали, здание перестроили.
  Во дворец не позвали. Подкатил автобус, и всех немцев повезли в центр, устраиваться в отель. Севе и Марике предоставили соседние номера. По коридору напротив, он заметил номер Ингрид. До начала концерта, Марика повезла Севу показать город.
  Англию Сева помнил по книжкам Агаты Кристи и "Международной панорамы" на телевидении. То, что успел увидеть, удивило, потрясло больше чем Германия. Поразили старинные дома и, витрины магазинов, левостороннее движение, о котором знал, но увидеть своими глазами, красные двухэтажные автобусы, совсем другое ощущение. Пугали внушительным видом полицейские или "бобби", - как назвала их Марика. "Вдруг потребуют паспорт, спросят, как оказался в Англии". Она смеялась.
  - Кому ты нужен? Никто ничего не спросит. Документы, кстати, в порядке.
  Все же у Вестминстера Сева с опаской старался не встречаться взглядами с "бобби". Здесь они отпустили такси, остановились посмотреть смену караула, и дальше пошли пешком. Вышли к Темзе, обошли здание парламента, послушали бой Биг Бена. Взявшись за руки, влюбленные перешли по Вестминстерскому мосту через Темзу, и оказались в лабиринте узких средневековых улочек. На одной из них на глазах столкнулись три автомобиля. Сева остановился посмотреть, как будут разбираться. Кроме него никто не обратил внимания на происшествие, люди проходили мимо, не останавливаясь, и Марика поторопила его.
  - В Стародубске толпа зевак собралась бы поглазеть, что да как, кто виноват.
   - Страховые агенты разберутся, - объяснила Марика.
  Они прошли еще немного по узкой улочке и остановили такси - черную легковушку с высокой крышей, напомнившей Севе довоенную "Эмку". На такой машине в первые детдомовские годы разъезжал директор.
  Огромный концертный зал был заполнен до отказа. "Собаки" на сцене пели что - то зажигательное, слов не могла разобрать и Марика, несколько лохматых юнцов с электрогитарами извивались в судорожных движениях. Им вторил ансамбль, всё сопровождалось цветными световыми эффектами. Зрители топали ногами, тряслись в такт визгу актеров, кричали, в экстазе вскакивали с мест, восторженно принимая "собак". Наряд полицейских сдерживал первые ряды, рвущихся на сцену, прикоснуться к кумирам. Рядом с Севой и Марикой сидели знакомые немцы, тоже, прилетевшие на концерт. Были тут Ингрид и Адель с Гансом, Генрих, другие, с кем Сева встречался в "Фениксе", яхт-клубе и еще где-то на вечеринках.
  
  Интервью Севы зарубежным "голосам"
  
  В перерыве большой компанией пошли в бар, агрессивно потеснив англичан. Пока Сева старательно прислушивался к разговору, пытаясь разобрать, над чем смеются соседи, его вежливо взял под руку благообразный джентльмен, и, извинившись, по-русски спросил:
  - Господин Клуге, можно отвлечь вас на пару минут?
  Сева обрадовался земляку и кивнул.
  - Конечно.
   - Что вам угодно? - вмешалась Марика, по-английски.
   -Можно поговорить с господином Клуге? - ответил незнакомец по - русски и вопросительно посмотрел на Севу.
   - Пока не имею чести носить фамилию Клуге, - нашелся Сева.
   - Пока. Позвольте представиться, сотрудник русского отдела Би - Би - Си, Валерий Марков.
   - Корреспондент? - вспыхнула Марика, - Сию минуту оставьте нас! Полицию позову.
  Сева остановил её.
  - Зачем ты так? Послушаем товарища... Простите, господина. Много разного слышал об этой радиостанции, столько всего! Интересно поговорить с её корреспондентом, да еще в самом Лондоне.
  О! - Приветливо улыбнулся Марков.
  - Слушаете нашу станцию? Рад за вас. Самая объективная информация в мире.
  Несмотря на инструкции дома и предупреждения отца, Сева не удержался от соблазна поговорить с человеком из легендарного Би - Би - Си. Корреспондент был вежлив и предупредителен, никаких провокационных вопросов не задавал. Сева не заметил и микрофона. Расспрашивал о детдомовском детстве и друзьях, как не побоялся написать г-ну Курту, что успел увидеть в Лондоне.
  Музыкальная мелодия звонка напомнила об окончании антракта, и Марика повела Севу в зал. На сцену снова выскочили "собаки" и опять зрители балдели от восторга.
  Уже знакомому с обстановкой в домах братьев Клуге, в особняке Мейеров, Севу все же поразила роскошь номера. Необъятная гостиная с диваном и креслами, телевизор, радиоприемник. Центр спальни занимала огромная квадратная кровать, рядом на тумбочке толстая зеленая книга с позолоченными торцами страниц. "Bible" - Библия по-английски, догадался Сева. - Эту бы книгу да на русском! Много противоречивого слышал он об этой книге, самой популярной в мире, и давно мечтал почитать. В Стародубске у никого знакомых, в доме её не было. Не имелась Библия и в библиотеке.
  Сверкала никелем и зеркалами ванная, в открытом шкафчике ждали бритвенные принадлежности, на вешалке полотенца и пушистый банный халат. Ради того, чтобы хоть на минуту оказаться в этом отеле, стоило полететь в Лондон. Сева вернулся в гостиную и подошел к огромному окну на оживленную улицу, как днем освещенную рекламой. С высоты десятого этажа открывалась панорама ночного города. Внизу бесшумно плыл автомобильный поток. Стены соседних домов, как живые, прыгали, двигались меняющими буквами и картинами рекламы. После Бонна и короткого знакомства с Кельном, Лондон поражал размерами и бурной ночной жизнью.
  Ожидая Марику идти в ресторан, Сева включил телевизор, поиграл кнопками дистанционного переключателя программ. На всех каналах музыкалка, концерты, мелькали кадры разговорных передач, фильмы - без перевода ничего не поймешь, часто вклинивалась реклама. Включил радиоприемник, долго ловил и поймал Москву. Диктор бодро читал сводку о ходе заготовок кормов, покрутил настройку и остановился на "Маяке". Здесь нефтяники приступали к освоению нового нефтеносного района, а животноводы Полтавщины повышали надои молока. Он вырубил приемник, снова включил телевизор.
  ***
  На ужин собирались в популярное ночное заведение, и Марика пока в соседнем номере переодевалась.
  Стоило Севе надолго остаться одному, его охватывало чувство одиночества, неприкаянности. Не вытерпев дольше ждать, Сева без стука зашел к ней в номер, поторопить. Марика в халате, с тюрбаном на голове, перед зеркалом заканчивала макияж. Поманила к себе, поцеловала.
  Амалии нет рядом, и Марика единственный посредник в общении с миром. Каждодневные свидания, эта поездка, очень сблизили их. С ней Сева не ощущал, что находится в чужой стране, а Марика немка. Всегда мила и предупредительна с ним. Часто, правда, удивляет своей непредсказуемостью, но с этим пришлось смириться - такова Марика, её не переделаешь. Для Марики не существует никаких табу. В компании может сказать: извините, пойду, пописаю. Обнимается и целуется со знакомыми и не знакомыми. В баре, при всех объявила, сегодня ночь проведет не одна, в холодной британской постели. На какое-то замечание Ингрид, сказанное по-немецки, Марика ответила по-русски, что не уступит Севу и на час, не надейся. Он не понимал таких шуток и ревновал, а она смеялась.
  - Ты скоро?
  - Соскучился? Заканчиваю. Потерпи еще немного. Пойди пока к себе. Она никак не могла выбрать, что надеть. В двухдневную поездку взяла два чемодана платьев, юбок и прочей одежды. Сева заметил ей, что могла бы в ресторан пойти, в чем ходила на концерт, с той же прической. В ответ Марика поцеловала и посоветовала выучить светский этикет, и самому соблюдать условности, принятые в обществе.
  - Кстати, запомни, что позволительно продавщице из супермаркета или рабочему парню, нам с тобой не к лицу. Своим поведением, оценками, ты порой шокируешь общество.
  Впервые Сева обиделся, едва сдержался не наговорить в ответ грубостей и поторопился выйти.
  Одет он, как и приятели Марики, американские джинсы, модная рубашка с короткими рукавами и широким воротом, штиблеты на толстой подошве. С собой взял еще свитер, но пока не потребовался. Предупредила: форма одежды спортивная, костюм не брать.
  Вернувшись в свой номер и, подумав, решил, не стоит обижаться на избалованную богатую девчонку, выросшую в другом мире. Недавно само слово "свет" олицетворяло для него что-то из литературы девятнадцатого века и кино. Что такое этикет, узнал и вовсе недавно.
  В дверь номера постучали.
  - Кам, плис! - крикнул Сева, освоенное на - английском, приглашение. На пороге вырос седой элегантный мужчина.
  - Ваш соотечественник Савелий Коромыслов, - представился он. - Позвольте разделить ваше одиночество.
  - Заходите, пожалуйста, - обрадовался Сева русскому гостю. Соскучился по русской речи. Коромыслов говорил на чистом русском литературном языке, четко, как дикторы радио. Сразу же за гостем в дверь опять постучали. Сева не успел ответить, вошел стюард с подносом легкого ужина и бутылками. Марика успела заказать. Стюард молча поставил поднос и вопросительно посмотрел на Севу в ожидании чаевых, Сева не понял.
  - Сенкью, - поблагодарил он. Стюард вышел, Сева поднял салфетку. Бутылка виски, аперитив, сифон с содовой, шоколад, бутерброды. Ему очертели эти легкие закуски и постоянные напитки, хотелось чего-то серьезного, борща или жареной картошки, но не решался, признаться. С ним и так носились, как с дорогим гостем, угадывая каждое желание. Сева налил гостю и себе виски, разбавил содовой.
  - Каждый день приходится пить. Хорошо бокалы маленькие и наливают на донышко, не то спился бы. Часу прожить не могут, не приняв горячительного.
  - Вы можете заказывать сок, когда другие пьют виски. Каждый пьет, что желает, никого не насилуют. Тирады типа "ты меня уважаешь?" не услышишь, - заговорил Коромыслов. - Давно в Лондоне?
  За разговором с обаятельным Коромысловым время бежало незаметно. Собеседник с первой минуты произвёл приятное впечатление русской душевностью. Тронул Севу его рассказ о судьбе на чужбине. Насторожился Сева, когда гость признался, что журналист. Отец и Амалия запугали журналистами. Коромыслов рассказал, что издает в Лондоне русскую газету, и попросил пожертвовать сколько-нибудь в фонд газеты.
  - Своих денег у меня нет. - Сева вытащил портмоне и в доказательство показал несколько фунтов, высыпал в руку монетки. - Если г-н фон Клуге и дал денег на поездку, они у Марики, мне ни разу не потребовались. Постоянно опекают. Эти, - он показал на вытащенные из портмоне фунты, - Марика дала на случай, если потеряюсь или другой непредвиденный случай. Вы сказали, газета на русском языке, кто же её читает?
  - Не знаешь, сколько русских в Лондоне и в Великобритании! Распространяется газета и на континенте. Голос свободной России. Как "Колокол" Герцена, слышал?
  Сева не сразу вспомнил, что за "Колокол". В школе на уроках истории или литературы, что-то проходили, но вспомнить не мог. Коромыслов продолжал.
  - Понимаешь, как вашу "Комсомольскую правду" или "Известия", государство не финансирует, существуем на пожертвования.
  - Любопытно, что же вы печатаете в своей газете?
  - Как живут люди. Рассказываем о России. Приводим факты, о которых не прочитаешь в советских газетах. Правду о свободном мире.
  Не сразу Сева сообразил, о какой газете речь. Вспомнил, как строго в Москве наставляли избегать встреч, особенно с журналистами белогвардейских газет. Коромыслов, получалось, представляет, как раз такую газету.
  - Вам лучше уйти. После встречи с вами, у меня будут неприятности.
  Коромыслов не собирался уходить. Многое о Севе он знал.
  - Какие неприятности? Ты разве не останешься с отцом?
  - Ничего я не решил. Прошу вас, оставьте меня.
  - Какие отношения у тебя с фройлен Марикой Мейер?
  Журналист не отставал. Его интересовали встречи Севы с детьми брата отца - Отто, впечатления о жизни на Западе.
  Каждый новый вопрос убеждал, по возвращению домой, за общение с журналистом белогвардейской газеты неприятностей не оберешься. Снова попросил Коромыслова оставить его, но тот, будто не понимал, продолжал сыпать новыми вопросами. Теперь корреспондента интересовало, чему инструктировали в КГБ.
  Терпение Севы лопнуло
  - Уходите немедленно или я выкину вас!
  Так и пришлось поступить. Сева вынужден был силой выпроводить настырного газетчика.
  - Польстился на отцовское богатство, сынок фашистский! - уже в коридоре причитал обиженный гость.
  Закрыв за Коромысловым дверь, Сева не успокоился. Налил виски и, не разбавляя, выпил. "Чего они липнут ко мне"? Разговор заставил задуматься. Кто он, в самом деле, - турист, наследник, кто?
  Дверь без стука отворилась, вошла ослепительная Марика с новой прической, в короткой юбке и пестром топике, поцеловала его. Сева сразу забыл все сомнения и тревоги, обиду на неё.
  - Заждался?
  Она была обворожительна, и Сева не сдержался, схватил в объятия, и они слились в долгом чувственном поцелуе. Оставив ее, прошептал:
  - Солнышко моё, красное, царевна прекрасная! Держу в объятиях самую красивую женщину мира!
  Марика вырвалась и села в кресло, где недавно сидел Коромыслов.
  - Прическу мнешь. Успеем наобниматься. Ночь впереди.
  - Очень долго собиралась, заскучал. Земляк тут заходил. Представляешь, какую-то русскую газету издает, просил денег пожертвовать.
  - Не было мелочи? Спросил бы у меня.
  -Не поняла. Он Россию освобождать собрался. У нас таких - антисоветчиками называют.
  - Ну, и что?
  - Спустить с лестницы следовало, да пожилой человек, пожалел. Начал... Вкрадчиво так, издалека... За своего принял. Откуда журналисты всё знают про меня? В концертном зале корреспондент Би-Би-Си, теперь этот русский издатель.
  - Плюнь! На то они и корреспонденты, чтобы всё про всех знать. Без них жизнь станет скучной. Выпьем лучше! - Она налила себе виски, разбавила.
  - Ты разбавляешь?
  -
   В доме отца строят планы будущего Севы
  
  Пока счастливый Сева проводил время с Марикой в Лондоне, в доме отца о нем не забывали ни на минуту. Будущее Севы волновало отца и его мать. Естественно, лелеяли надежду, что Сева останется с отцом и не вернется в Россию. Заговорить на эту тему долго не решались, разговор все откладывали, ждали, когда сам заговорит. А он, окунувшись в водоворот незнакомой жизни, был настолько захвачен новыми впечатлениями и романом с Марикой, что думать о чем-то другом не оставалось времени. Если и приходили мысли о будущем, связаны они были с Марикой. Не проявлял он пока интереса и к делу отца. Деньги тоже не интересовали, ни разу не попросил на карманные расходы, довольствуясь карточкой и мелочью, что дали ему в первый день.
  - Мне думается, твой русский сын не понимает, какое положение в обществе занимает наша семья, - сетовала фрау фон Клуге сыну. - Слишком далек от реальной жизни. Все принимает как должное. Марика и ее друзья - лоботрясы, с которыми он проводит время, мало способствуют его адаптации в нашу жизнь. Не помогают стать полноправным членом нашей семьи. - Курт подошел и обнял мать.
  - Он без ума от Марики.
  - В доме твоего компаньона проводит больше времени, чем у нас дома. Надоест избалованной девчонке, оставит его, что будет делать?
  - Поженить бы их! Семья Мейеров, надеюсь, не будет против...
  - Удачный случай представился отправить их в Лондон. Пусть посмотрит мир, пообщается с ее приятелями.
  ... Одна мать понимала его отцовские чувства. Брат Отто Севу отвергал категорически. Остальные родственники делали вид, что рады за Курта, но к появлению Севы отнеслись равнодушно. Кроме матери, Курту не с кем было поделиться мыслями о будущем сына.
  ***
  Утром любовников разбудил телефон. Марика протянула через Севу руку и взяла трубку.
  - Я....А... Господин Клуге, вы?.. Разбудили... - Она заговорила по - немецки, затем передала трубку Севе, подмигнув. - Отец беспокоится, как провел ночь под чужой крышей.
  Сева, прикрыв микрофон, смущенно смотрел на Марику. Она ободряюще улыбнулась и показала: говори!
  - Guten Morgen! - Он взял с тумбочки листок и по-немецки прочитал в трубку. - Mir ist hier gut. (Мне здесь хорошо). Danke schon! (Спасибо).
  К разговору подключилась Амалия и спросила, когда ждать дома.
  - Послезавтра. Компания Марики надумала еще на день задержаться здесь. Я рад, а то так и не успел, как следует, посмотреть город.
  Г-н Клуге назвал с десяток обязательных объектов, которые советовал сыну обязательно посмотреть. Был рад, что Лондон произвел на сына впечатление. Возможно не столько город, сколько присутствие Марики? Тогда еще лучше.
  Выслушав советы отца, и пожелав в ответ доброго дня, Сева отодвинул аппарат и повернулся к Марике. Она протянула губы для поцелуя.
  - Не будем вставать, а?
  - А как же город?
  - Вчера насмотрелся, - он прижался к ней, обнял. Снова они занялись любовью. Счастье близости с Марикой перечеркнуло благие намерения походить по знаменитым местам, посетить музей мадам Тюссо, в котором мечтал побывать, после детективных книжек. Знакомство с великим городом Сева променял на постель.
  Время впервые не торопило, могли не опасаться, кто-то войдет, и они забыли обо всем, отдались любовной страсти. Сева убедился, до встречи с Марикой, не знал настоящей женщины. Первыми настоящими познаниями в сексе, обязан малолетке Наде, уроку, преподанном Мартой. С Ларисой, конечно, тоже было приятно, но того кайфа, раскрепощенности, которые испытал впервые с Надей, а здесь с Мартой, не получал никогда. Марика же превзошла всех. В сексе не испытывала никаких комплексов, ничего не стеснялась, научила Севу многому, о чем и не подозревал. Познал всю гамму плотских удовольствий.
  Весь день они провалялись в постели, и лишь когда за окном стемнело, Сева поднялся, подошел к окну посмотреть, что творится на улице. Там бурлила уже ночная жизнь. Загадочная и незнакомая. Медленно двигался поток машин, степенно вышагивали парочки, разноцветными огнями прыгали буквы рекламы.
  - Пойдем, подышим воздухом, прогуляемся.
  - Бензинным перегаром дышать? - Марика села, покидать ложе любви не торопилась. Сева повалил её, принялся целовать. Она с трудом высвободилась из объятий, схватила халат и побежала в ванную.
  Потом, как и накануне, надолго засела перед зеркалом. Севу не выпроводила, и он сидел рядом, наблюдал и мешал. Счастливый, любовался каждым её движением, изредка то пощекочет, то почешет ей за ухом. Она хохотала и грозила выпроводить.
  - Пойдем, поищем наших, интересно, чем занимались весь день, - закончив туалет, предложила Марика.
  В отеле никого из кампании не застали и на поиски друзей отправились заглянуть в ближайшие рестораны. На своих наткнулись в четвертом по счету. Нашли почти всех. Марику с Севой встретили аплодисментами, смутив его, стеснявшегося афишировать свои отношения, а Марика довольно улыбалась.
  Немецкие друзья делились впечатлениями о проведенном дне - в основном особенностями лондонских ресторанов и пабов. Один Эрик уговорил Ингрид сходить в музей Шерлок Холмса на Бейкер - стрит и теперь взахлеб рассказывал о якобы личных вещах великого сыщика. Ингрид больше запомнился магазин рядом с музеем.
  - Ну, а вы где побывали? - спросила она у Севы. Он нашелся не сразу, выручила Марика, соврала, что гуляли в Гайд-парке и смотрели смену караула у Вестминстера. Началась музыкальная программа, взоры всех обратились на сцену, можно было не продолжать вранье о проведенном дне.
  Во время музыкального шоу с полуголыми девицами, Сева спросил, будет ли в программе стриптиз. Марика рассмеялась и удивилась вопросу.
   - В России в каждом ресторане показывают стриптиз? Слышала, у вас стриптиз вообще запрещен. Хочешь посмотреть? - спросила Марика. - Мы в весьма приличном ресторане. Стриптиз в других заведениях. Не видел, как раздевается женщина? Вернемся в отель - продемонстрирую.
  - Любопытно увидеть. У нас стриптиз, правда, запрещен. Может, где-то подпольно, в Москве или Ленинграде показывают. В Стародубске, точно, нет. От наших пропагандистов, ругающих нравы буржуазного запада, слышал, это что-то ужасное, неприемлемое нормальному человеку.
  - Посмотреть под музыку как раздевается красивая женщина, увидеть её обнаженное тело, ужасно?
  В студенческие годы Марика посетила несколько подобных заведений и особого желания больше не испытывала. "В Гамбурге, делились подружки, есть клубы с мужским стриптизом, его бы еще посмотрела. В Бонне и Кельне их пока не открыли или держали в подполье. Но раз Севе так хочется, уважу просьбу. Интересно посмотреть на чопорных англичан".
   Чтобы не вызывать лишних вопросов друзей, Марика и Сева по одному незаметно покинули зал. Водитель такси привез их в самый дорогой, как считалось, приличный стриптиз - клуб. В небольшом полутемном зале, узнав в них иностранцев, распорядитель посадил за столик перед самой эстрадой. На сцене комическая пара что-то изображала, зал хохотал. Комиков сменила танцевальная пара.
  Потом конферансье смешил публику чисто английскими анекдотами. Марика и сама не понимала, чему смеяться, а Сева требовал перевода.
  Наконец, конферансье объявил долгожданную стриптизершу. Зазвучала меланхолическая музыка и на сцену, пританцовывая, вышла довольно симпатичная высокая стройная девица. Под нарастающий темп музыки и крики, бурно реагирующих мужчин, начала, не спеша, грациозно снимать с себя принадлежности туалета.
  Мужчины за столиками неистовствовали от восторга, забыли о дамах, с которыми пришли. Темп музыки продолжал нарастать, к финишу остались одни ударные инструменты. Сбросив с себя всё, кроме трусиков, девица делает несколько разворотов, затем одним движением руки сдергивает последнее. Секунду остается нагой, свет гаснет. Когда сцена осветилась, девица оказалась в легкой накидке. Мужчины бурно аплодировали.
  На Севу зрелище не произвело впечатления. Больше поразила реакция англичан, бурно реагировавших на каждую снимаемую вещь, общий стон восхищения, сотрясавший зал, когда девушка скинула последнее.
  - Это всё? Я ничего и не увидел, - разочаровано признался Сева.
  - Надеялся рассмотреть каждый уголок тела? Придется повторить в замедленном темпе. Ночью в номере покажу, потерпи. - пообещала Марика, покидая стриптиз-клуб.
  
  Ночь с Ингрид
  
  На своем этаже в отеле встретили Ингрид, остановившуюся в соседнем номере.
  - Куда исчезли? ‒ спросила Марику по-немецки. - Оставили с Эриком, а мне он до чертиков надоел, не знала, как избавиться. Поссорился с Урсулой и теперь клеится ко мне. Насилу отшила.
  - Такие возможности представляются не часто, ‒ заметила Марика. Придется одной куковать.
  - У меня подобные проблемы не возникают. Лучше уж одной, чем с таким рохлей. Не уверена, в штанах у него что-то есть.
  Марика вспомнила о Севе, и заговорила по-русски.
  - Юный Клуге пожелал посмотреть английский стриптиз.
  - Понравился? В России ведь стриптиза нет, ‒ Ингрид повернулась к Севе.
  - Ничего особенного. Не зажгла стриптизерша. Поразила реакция мужчин. Стонали, ревели, вскакивали с мест. Испугался, ринутся на эстраду, опрокинут наш столик и разорвут бедную стриптизершу.
  - Er solcher kalt und im Bett? (Такой холодный и в постели) ‒ спросила по-немецки Ингрид.
  - Спроси у него, ‒ улыбнувшись, ответила подруга.
  - Разрешаешь?
  - Отстань!
  - Сама устроилась, а мне вторую ночь одной куковать, как сказала.
  - Чему вы смеетесь? ‒ спросил Сева, ни слова, не поняв из пикировки подруг.
  - Завидую Марике.
  Сева засмущался, поняв, о чем она.
  - Эрик не нравится, спустись в бар, найдешь там желающего разделить одиночество, по-немецки посоветовала подруге Марика. К Севе обратилась по-русски.
  - Устала сегодня, как никогда. Извини, пойду к себе, до завтра! ‒ Она поцеловала его, махнула Ингрид. - До завтра!
  Он не понял, серьезно она, или при Ингрид стесняется позвать с собой. Решил негромко напомнить.
  - Кто-то что-то обещал показать.
  - В другой раз. Сегодня и так всего много. Устала страшно, глаза слипаются. Сплю на ходу. ‒ Она по-настоящему устала от общения с Севой. Целый день провели в постели. занимались любовью. Потом ресторан, ночной клуб. Обоим требовался перерыв. - Гутен нах! До завтра! ‒ повторила Марика, по-родственному, еще раз поцеловала в щечку, и скрылась в своем номере, оставив Севу с Ингрид.
  - Будем и мы прощаться, ‒ сказал Сева подруге Марики.
  Она лукаво улыбнулась.
  - Рано еще спать. У тебя, вижу, глаза не слипаются, может, спустимся в бар? Или зайдем ко мне, выпьем что-нибудь.
  Сева понял улыбку и приглашение выпить, окинул взглядом девушку. "Хороша! Еще недавно поговорить с такой красоткой, не мечтал. Сегодня, если бы не Марика, в которую влюбился по уши, представлялся реальный шанс трахнуть. Явно не против... Здесь в этом не видят проблемы. Может, все молодые немки слабы на передок? Интересно, Марика закрылась? Уйдет Ингрид, толкнусь к ней. Неужели так устала, что не желает повторить минувшую ночь"?
  - Задумался? ‒ Кокетливо улыбаясь, Ингрид прервала размышления. - Беспокоишься, Марика будет ревновать? Не расскажем ей. Мы подруги, если пропустим по бокалу вина, не осудит.
  - Спасибо, Ингрид, в другой раз с удовольствием. Сейчас, сожалею, вынужден отказаться. Тоже устал, пойду спать.
  - Засони, вы, с Марикой! ‒ обиженно проговорила, открыла дверь своего номера, не попрощавшись, ушла.
  - В номере Сева задвинул шторы, чтобы не мешал свет уличной рекламы, включил телевизор, нашел музыкальную программу и лег. Дверь закрывать не стал. "Вдруг Марика решится прийти. А не придет, подожду немного и сам пойду к ней. Только бы не закрылась". С этой мыслью незаметно заснул.
  Проснулся от ласкового прикосновения рук. Работал телевизор, что-то знакомое пел мужчина, успел понять Сева. В ту же секунду щелкнул выключатель, и комната погрузилась в полную темноту и тишину, если не считать прерывистого дыхания вошедшей.
  - Пришла? ‒ спросил Сева. - Задремал под телевизор. Собирался... ‒ Договорить не удалось, жадные девичьи губы закрыли поцелуем рот. Счастливый, он ответил. Ее рука полезла ему в плавки и шаловливо коснулась плоти. Сева повернулся на спину, прижал девушку, приподнял и положил на себя, помог стащить тонкую рубашку. Груди ее уперлись в Севину грудь, рука продолжала держать его орудие, вторая стягивала с него плавки.
  Сева прошептал: "Сейчас, любимая". Убрал ее руку и помог освободиться от трусов. Девушка вздрагивала от душившего её смеха, а он, продолжая целовать, обнял за плечи и перевернул на спину. Она вырвалась, прошептала: Nein, nein! Erlaub mich! (Нет, нет! Я сама). Несколько слов, произнесенных не по-русски, не насторожили Севу, он подчинился её желанию и вновь оказался на спине, она на нем. Еще несколько секунд, и они слились в единое целое. Уперевшись руками в его колени, она начала двигаться, Сева, поддерживая за груди, помогал. Она долго держалась не засмеяться, и теперь, когда овладела Севой, не удержалась, расхохоталась во весь голос.
  - Что смешного? ‒ спросил Сева, и вдруг понял, это не Марика!
  Не ответив, Ингрид продолжала хохотать, больше не сдерживая себя.
  - Над своей авантюрой смеюсь, над тобой, ‒ произнесла, когда оба, удовлетворенные, остановились. Она поцеловала его благодарно и растянулась рядом.
  Сева прошептал:
  - Не понял сразу, над чем смеешься. Возбудившись, в темноте, отличишь разве. Рост, поведение, всё остальное... Ну и купился, приняв за Марику.
  - Долго терпела и не удержалась, расхохоталась над своей затеей. Как мог не почувствовать, с тобой другая женщина! Темно, не видно, но ощутить должен! Считала, не на столько похожа на Марику, что не различишь в постели.
  После её ухода, прощаясь с Севой, женским чутьем Ингрид догадалась, русский парень не против трахнуться, а колеблется, Марика может не простить. Одна идти в бар передумала и легла спать. Сон долго не приходил. Измучившись бессонницей и неудовлетворенным желанием, решилась на рискованный шаг. "Не примет ‒ превращу всё в шутку. Марике объясню, хотела проверить ваши отношения".
  Сева молча переваривал случившееся, соображал, как вести себя дальше.
  - Надеюсь, не жалеешь? Или с Марикой лучше?
  - А если она сейчас войдет?
  - Пригласим и её. Постель широкая. Никогда не имел сразу двух женщин?
  - Не. Не представляю, что с ними делал бы. С одной занимаешься, а вторая
  ждет?
  - Давай пригласим и покажем. Сходить за Марикой?
  - Лучше не будем экспериментировать.
   - Не будем, ‒ согласилась Ингрид, обхватила Севу за шею, притянула к себе, рука ее пропутешествовала по его телу и снова остановила на мужском инструменте. - Попробуем сзади?
  Раз за разом она насиловала, подавив его волю к сопротивлению. Мысли в голове путались, он не соображал, что происходит. Где он, с кем. Потерял власть над происходящим, отдавшись инициативе Ингрид, безропотно соглашался на все её, не всегда пристойные, в итоге, приятные команды.
  Позже, вспоминая эту ночь, удивлялся, как случилось, что потерял контроль над ситуацией. Насколько раскрепощена была Надюша, или агрессивна Марика, они не подавляли психически и физически. Ингрид гипнотизер, владела искусством управлять, пришел он к заключению.
  Измотав Севу до изнеможения, Ингрид, оставила его.
  - Молодец! Русский богатырь. Читала о сексуальной энергии русских, теперь испытала. Спасибо! ‒ Она поцеловала, зажгла прикроватное бра и поднялась, принялась искать свою одежду.
  - Правда, вы с Марикой занимались любовью с одним мужчиной одновременно? ‒ спросил он.
  Не ответив, заметила, что женщина такое же живое существо, как мужчина. Тоже любит трахаться, получать удовольствие и разнообразие.
  Не дав времени Севе осмыслить сказанное, не попрощавшись, Ингрид бесшумно покинула номер. Совершенно разбитый, Сева сразу же уснул. Снилось, как Марика застала с Ингрид, отхлестала по щекам и сказала, больше знать его не знает. Он оправдывался: всё случилось против его воли, Марика ничего не желала слушать. Он молил простить и проснулся. Рядом неожиданно ощутил спящую Марику. "Может Ингрид приснилась, я был с Марикой"? ‒ подумал Сева. В этот момент она открыла глаза и защекотала.
  - Ну и способен, спать! Пришла, ждала, обрадуешься, набросишься, а ты даже не шевельнулся.
  "Слава Богу, не застала с Ингрид", ‒ подумал, все еще не проснувшись окончательно, ‒ Предатель! "Марику полюбил, как еще никого в жизни. И изменил... Но ведь, правда, все произошло против моей воли..."
  Он схватил Марику в объятия и принялся целовать.
  - Прости, что-то нашло, никогда еще не спал так крепко.
  - Распрощавшись с тобой и Ингрид, я решила несколько минут полежать, дождаться, когда она уйдет, чтобы идти к тебе, и задремала. Сказалась наша бессонная ночь. Минуты растянулись на часы. Зашла к тебе, а ты "дрыхнешь без задних ног", как читала в одной русской книге. Пыталась разбудить, ты ворчал, отворачивался. Поняла, тебе не до стриптиза. Обиделась, а вернуться к себе не хватило сил. Очень устала за вчерашний день и заснула рядом.
  - Не забыла, обещала продемонстрировать стриптиз в замедленном темпе. Ждал - ждал, и уснул, ‒ соврал Сева.
  Марика отбросила простыню, приподнялась, сняла ночную рубашку.
  - Полный стриптиз с раздеванием покажу в другой раз, когда будет что снимать.
  ***
  Встретившись на следующий день, Ингрид внешне даже не намекнула о ночном приключении, вела себя, словно между ними ничего не было. Несколько дней спустя, уже в Германии, встретившись в ночном клубе, Ингрид выбрала момент и передала листок с номером телефона.
  - Буду рада, если позвонишь, ‒ произнесла, хитро улыбаясь.
  В первую мгновенье Сева хотел порвать бумажку, а сказал почему -то:
  - Постараюсь.
  - Буду ждать звонка, ‒ шепнула и повернулась к подруге.
  Бумажку с телефоном Сева куда-то засунул и потерял. Позвонить Ингрид желание возникло лишь дома в Стародубске, когда посыпались неприятности. Немецких постельных подруг Сева долго еще вспоминал и в первые дни близости с Леной. Раскованность, свобода в сексе, какую показывали немки, у него не повторилась с Леной и через десять лет, и никогда. Правда, взамен получил большее ‒ любовь и взаимопонимание. Жена не знала мужчин кроме Севы, он был первым.
  Вернувшись в Бонн, Сева несколько дней рассказывал отцу приключения в Англии. В диком восторге остался от концерта "собак". Подобного зрелища не видел на родине даже по телевизору, в редких ночных программах концертов артистов зарубежной эстрады. Произвел впечатление и сам Альберт-холл, смена караула у Вестминстерского дворца. Рассказал отцу о реакции английских мужчин на сеансе в стриптиз ‒ клубе, вспомнил про автомобильную аварию, свидетелем которой стал. Пожалел, слишком мало времени посвятили Лондону, не побывали в Музее Шерлок Холмса и мадам Тюссо.
  - Получишь немецкий паспорт и еще не раз побываешь в Англии и других европейских странах.
   Отец внимательно слушал восторги Севы, в интерпретации Амалии, перебивал вопросами, а про себя думал, похоже, сын начинает понимать разницу жизни дома и за "железным занавесом". Эмоциональные впечатления Севы вселяли г-ну Клуге надежды, что сын примет правильное решение о своем будущем.
  
  Бассейн
  
  В первое утро, вернувшись из Англии, Сева поспешил в бассейн. Из всего, что окружало в доме отца, бассейн доставлял наибольшую радость. Лето в тот год выдалось жарким и возможность в любую минуту порезвиться в воде, поплавать приятное удовольствие.
  Подошла Амалия, спросила о впечатлениях от концерта "собак" и планах на день. Он поднялся на бортик.
  - Никогда не видел тебя в бассейне. Не любишь воду? Раздевайся, поплаваем. Заодно посмотрю, как выглядишь в купальнике.
  - Нормально. Мужчинам заглядываются, ‒ она улыбнулась. - Я душ принимаю.
  - Не понимаешь настоящего кайфа! Разве сравнить бассейн и душ! Душ хорош после бассейна.
  Амалия ничего не ответила. Ее бесило Севино непонимание очевидных истин, которые давно следовало понять. Напомнить о них долго не решалась. Сейчас, неожиданно для себя, вдруг не сдержалась.
  - Ты будущий хозяин, я, она на миг замолчала. - Служащая в доме всего - на всего. Не ровня тебе, неужели не понятно! А ты, бассейн. Приедет Марика ‒ позови. Ей можно всё.
  - Если я будущий хозяин, считай, бассейном пользоваться разрешаю.
  - Г-н Клуге, Сева, Сева... Столько времени у отца, и всё не разберешься, что к чему, кто есть кто, кому что позволено. Язык со временем, надеюсь, выучишь, а понять нашу жизнь... Она не договорила.
  - Я пойду?
  Разговор с Амалией озадачил Севу.
  - Иди, конечно, и улыбнись! Ты права, не могу привыкнуть к здешним нравам. Твоим подобострастным взглядам. Можно г-н Клуге, позвольте г-н Клуге. Какой я тебе господин?
  - Отец скоро поймет, общение с фройлен Марикой не прибавляет тебе фамильной гордости. Придется ему искать тебе другую подружку на роль воспитателя.
  Амалия ушла, оставив Севу размышлять над последними словами.
  "Другую подружку... Он, что, подстроил знакомство с Марикой? Не верю! Сам познакомился, дальше обоих потянуло друг к другу. Приемы в доме отца происходили и раньше. Мой приезд очередной повод пригласить компаньона с женой и взрослой дочерью, участницу всех светских мероприятий. Амалия не права. Может, уязвлённое чувство, не обращаю на нее внимания, говорит? Так сама сказала, каждый сверчок знай свой шесток. Как я должен демонстрировать фамильную гордость? Держусь, кажется, достойно. Не знаю тонкостей жизни богачей, не пользуюсь положением сына богатого и влиятельного человека? Не умею вести себя в обществе... В этом права. Марика тоже говорила. Конечно, всё мне чуждо, возможно, со временем привыкну".
  Другой на месте Севы, с благодарностью, принимая всё как есть, не терзался бы в сомнениях, а чувствовал себя на седьмом небе от свалившего счастья. Ему же постоянно не хватало настоящих друзей, общения, а главное, дела. Вот и приходило порой ощущение, что все вокруг не настоящее, смотрит длинный сон.
  
  Воспоминания Севы продолжаются
  
  Рассказывая жене Лондонскую эпопею, Сева говорил, что в Англию летал без Амалии, с новыми друзьями. Что все время проводил с Марикой, конечно умолчал, но подробно описал реакцию англичан на сеанс стриптиза.
   - В Альберт-холле, в ресторанах и на стриптизе за тебя платила вторая переводчика, как ты назвал мне статус Марики? ‒ спросила жена с поддевкой. Как ни старался Сева, сердцем женщины Лена догадалась, Марика была для него больше чем переводчица. - Не стыдно, женщина за тебя платила?
  - Во-первых, отец дал ей на мои расходы, если дал. Мы с тобой представить не можем, насколько богаты все окружавшие меня тогда в Германии. Родители Марики, отец, чтобы думать о таких мелочах. К тому же, с собой у меня всегда были пластиковые карточки. Правда, воспользовался, ими всего два раза из принципа, отказываясь от помощи Амалии.
  - Интересно, не открыли еще Интернет, а ты пользовался пластиковой карточкой.
  - В семидесятом году существовали "YISA" и "Mastercard". Не знаю, как они работали без Интернета. Мне отец на второй день дал "Americard" и "Diners Club". Объяснил, в любом магазине и ресторане одну из них обязательно примут в оплату. Были у меня и несколько сот марок мелкими купюрами. Их так и не использовал, привез в Стародубск, забыл записать в таможенную декларацию.
  - Куда потом дел марки?
  - С ними целая история. Как-нибудь в другой раз расскажу.
  - Нет уж, если посвятили вечер воспоминаниям, продолжай.
  Сева в очередной раз напомнил, что хотел бы вначале поужинать, но Лена требовала продолжить немецкую эпопею.
  Возвратившись в Стародубск, как-то прихожу в гости к Юрке с Галей, в привезенных джинсах. Они увидели, и, как теперь говорят, в полный отпад. Внимательно рассматривали швы, заклепки, лейбл. Стало стыдно, что не догадался привезти всем по паре. Я ведь был в американской зоне оккупации, где джинсы стоили очень дешево! Накануне, в потайном кармане пиджака нашел спрятанные марки, пересчитал ‒ семьсот девяносто с чем-то еще. Говорю, ребята, завтра едем в "Березку". Всем куплю по паре джинсов. Уезжал, спешил, некогда было подумать о подарках. Едва уговорил, друзья отказывались. Объяснил, мне нечего делать с марками.
  В итоге, в субботу, всем семейством приехали в областной город. Я, Юрка, Галя, их ребятишки. Едва оказались у прилавка, к нам подошел мужчина в штатском, за ним милиционер. Откуда валюта?
  - Привез из Германии, говорю. ‒ Они недоверчиво смотрят на меня.
  - Из ФРГ?
  - Да. Из Западной Германии, ‒ говорю, из Бонна.
  Завели нас всех в кабинет, там еще милиционер. Короче, приняли за валютчиков и пригласили всех ехать с ними в милицию. Я пытаюсь объяснить, что ездил в Германию и привез деньги от отца. Они не верят, звонят в отделение, вызывают воронок. Галя спрашивает, детей тоже в милицию заберете?
  - Всех, ‒ отвечает один из милиционеров. Второй, подумав, попросил Галину оставить паспорт и разрешил с детьми уйти. Сказал, что вызовут. Паспорта у Гали не было.
  Меня неожиданно осенило. Достал старую записную книжку, где был телефон областного кэгэбэшника, что инструктировал меня перед отъездом. Спрашиваю директора магазина разрешения позвонить в КГБ, они подтвердят, что ездил в ФРГ.
  - Не валяй Ваньку! ‒ возмутился милиционер. - Даже если ездил, валюту обязан был сдать. Не бери на понт. Никуда ты не позвонишь.
  Я распсиховался.
  - Вы не понимаете, в какую историю влипаете! Не переговорю с товарищем из органов, позвоню в Москву журналистам немецких газет. Скажу, отобрали деньги, и грозите посадить. Хотите, чтобы завтра немецкие газеты раструбили всему миру? Вам нужен, международный скандал? Вид у меня был, очевидно, достаточно самоуверенный.
  Милиционер, смилостивившийся освободить Галину с детьми, оказался более сообразительным и сказал товарищу: позвони сам, узнай, что за номер. Позвонили, ответила дежурная, сказала, что товарища Борисова нет, сегодня суббота, настоятельно спрашивала, что передать.
  В итоге, марки вернули, переписали данные моего паспорта и Юрки, и мы пошли в зал, взяли две пары взрослых и две пары детских джинсов. Остались марки еще пар на пять. Потратил их потом на всякую ерунду. В дальнейшем при посещении "Березки" больше не задерживали.
  - А пластиковые карточки куда дел? ‒ спросила Лена.
  - Оставил в Германии. Я и деньги оставил бы, не помнил, что в потайном кармане лежат. Собирался очень быстро. Самолеты в Москву из Кельна летали нерегулярно и меня отправляли посольские. Позвонили в последние минуты перед рейсом.
  - Попутешествовал ты! Меня возил лишь в Турцию и Египет, ‒ обиженно заметила Лена и добавила. - Детей еще на Кипр, а меня брал с собой в командировку в Грецию. Понимаю, почему тебя за границей ничто не удивляет... Снова отвлеклись, рассказывай дальше. Что-нибудь полезное делал у отца или только развлекался?
  - Меня развлекали. А полезное... Язык подучил. Увидел, как можно жить, когда приветствуют инициативу, не контролируют всё и вся.
  
  Сева снова едет в Кобленц
  
  Позвонили из Кобленца. Пауль, выполнил обещание и пригласил Севу на уик-энд. Отец намеревался отправить его одного, но Сева настоял взять и Амалию.
  - Без неё будем глухонемыми. Мне же надо пообщаться с двоюродным братом, познакомиться с его друзьями. Моих скудных знаний языка недостаточно.
  Отец согласился и наказал Амалии при каждом удобном случае заставлять Севу говорить по-немецки, поправлять ошибки.
  В уже знакомом доме их встретили родители Пауля ‒ Герда и пастор Дирк. Пауль еще не вернулся с работы, и до ночной экскурсии оставалось время. Дирк пригласил Севу пока посмотреть его церковь. Воспитанный атеистом, Сева не воспринимал серьезно церковь и её служителей. Проповеди у методистов в Бонне, он сравнил с еженедельной политинформацией, какую по вторникам проводил в цехе кто-то из членов партбюро. Однако проповеди были интереснее и живее. Сева делал всё новые для себя открытия и продолжал удивляться. Родственники и все новые знакомые верили в Бога. Ни они, ни прихожане, которых видел в церкви, не походили на людей темных и забитых, оторванных от радостей жизни. Может, делали вид, что веруют? Нет, они искренне считали себя христианами и верующими. Отец и компаньон каждое воскресенье посещают церковь.
  При своем отношении к случайным любовным связям, представители молодежи, с которой довелось общаться, Марта, Марика и Ингрид, позже Амалия, тоже считают себя искренне верующими христианами. Как можно это совмещать, Сева не понял в молодости, будучи у Германии, не понимал и в зрелом возрасте. Хотя, возможность подобного совмещения морали продемонстрировали ему партийные учителя, идейные строители коммунизма, когда единодушно перешли в православие.
  В конце второго десятилетия ХХ1 века, спичрайтеры последнего российского президента, в выступлении босса, этих девушек назвали "с пониженной социальной ответственностью". Девушки, были детьми шестидесятых, времен молодежных бунтов против общественной морали, за сексуальную революцию.
  Отец Пауля, пастор Дирк всесторонне образованный культурный человек, сними с него пасторское одеяние, и ни за что не подумаешь, что перед тобой представитель Бога, его доверенное лицо.
  Дирк привел Севу с Амалией в большую уютную комнату в храме, где детишки семи - десяти лет рисовали совсем не религиозные сюжеты: автомобили, дома, теплоходы на реке. В другом помещении церкви находился настоящий спортивный зал. Шведская стенка, турники, штанги, батут, здесь занимались ребята постарше.
  - Чтобы не носились бесцельно по улицам, не безобразничали, мы приглашаем детей к себе. Вместе с педагогом они делают школьные домашние задания, смотрят телевизор, занимаются спортом. Помещения храма постоянно открыты, и, прихожане ‒ активные члены церкви, занимаются с детьми, общаются с взрослыми жителями района.
  Дирк рассказал, что кроме воскресной школы для детей и еженедельных занятий по изучению Библии взрослыми, регулярных богослужений, он и члены церкви водят младшеклассников в музеи и на природу, подменяют сиделок в больнице, посещают приют для престарелых, кормят бездомных и совсем опустившихся людей.
  - У нас помощью больным и престарелым занимаются тимуровцы, а кружки по интересам работают в детском секторе заводского Дома культуры, ‒ объяснил Сева пастору, подумав про себя, что не слышал, чтобы Стародубская церковь занималась с детьми, её посещают одни старухи.
  Пастор спросил, кто такие тимуровцы и какую еще деятельность, кроме богослужений, ведет его церковь. Сева замялся, и Амалия вместо него объяснила наивному священнику, что Сева, как и вся молодежь в Советском Союзе, атеист и не ходит церковь.
  - Плохо. Очень плохо, ‒ покачал головой пастор и погрустнел. - Потому русские плохо живут, живут без Бога. Надеюсь, Курт приведет тебя в церковь.
  - Кто вам сказал, живут плохо? Нормально живут, ‒ обиделся Сева. Амалия не перевела, а ответила, что Сева с отцом дважды побывал на службе, и, как ей показалось, есть первые сдвиги в его воззрении на религию.
  После работы, Пауль нашел Севу и Амалию в церкви. Дирк уговаривал сына с гостями остаться на службу, на экскурсию успеют. Пауль не послушался и повел гостей домой.
  Речной вокзал недалеко от дома Пауля, и после ужина, отправились пешком. Там их уже ждала группа молодежи, человек пятнадцать. Обычная рабочая и служивая молодежь, как потом подтвердила Амалия. Не дети богатых родителей, а служащие контор, продавщицы, парикмахеры, шоферня, короче ‒ простые люди. Севу встретили настороженно, с любопытством. Сын богатого промышленника им не товарищ, понимали. Амалии пришлось объяснить, что Сева простой рабочий у станка. Месяц назад, взрослым, неожиданно узнал, кто его отец и приехал познакомиться. Атмосфера разрядилась, Севу атаковали вопросами. Кобленцская молодежь ничего не знала о СССР, кроме того, что в бывшей России, очень холодно, и жители круглый год ходят в дубленках. Хорошо, про медведей на улицах, как предупреждали в Москве, не спросили, подумал Сева. Пришлось рассказать о своем детстве, друзьях, о заводе. Когда немцы услышали, что их советские сверстники живут теми же заботами, что они сами, перешли к бытовым вопросам. Что русские носят из одежды, что поют и танцуют, какие фильмы смотрят. Очень удивились, что в СССР показывают голливудские фильмы. Сева вспомнил сериал о Тарзане, "Семь невест для семи братьев, "Королеву Шантеклера"" и "Девушку моей мечты", назвал режиссера Фасбиндера, фильмы которого не пропускает.
  Познакомившись с Кобленцской молодежью, Сева чувствовал себя легко, хотя и оказался в центре всеобщего интереса. И Амалия держалась проще, больше обычного шутила и хохотала, с друзьями Пауля.
  На теплоходе экскурсовод, узнав, что среди гостей русский, подошла познакомиться. Русские в те годы не путешествовали по миру
  Теплоход еще не отвалил от пристани, когда вспыхнул фейерверк над крепостью Эренбрайнштайн на правом берегу Рейна. Экскурсанты захлопали, приветствуя начало ночи "Рейн в огнях".
  Лекцию экскурсовод начала с истории Кобленца, обыграв знаменитую поговорку "Все дороги ведут в Рим", на "Все дороги ведут из Кобленца".
  - От Кобленца до столицы рейнского туризма ‒ города Рюдесхайма увидите около сорока замков, ‒ рассказывала в микрофон экскурсовод. - Их начали строить с X века графы и князья, разбогатевшие церковники.
   Амалия, пересказывая экскурсовода, добавила, что в Средневековья замки были чем-то вроде таможен. С владельцев судов, проплывающих мимо, хозяева замков собирали дань, попросту разбойничали. Сегодня замки принадлежат частным владельцам. В них отели, музеи, студенческие общежития.
  Как и Пауль, экскурсовод много времени уделила знаменитой Лорелее. Запомнилась Севе не менее романтическая история, затопленных в XX веке, порогов "Семь дев" перед памятником. Слушали её на фоне огней замка Шенбург. По легенде, в нём жили семь сестер, не соглашавшихся выйти замуж за выбранных для них женихов. Сбегая от них, девушки переправлялись через Рейн, и утонули. На середине реки, в этом месте, из воды вскоре показались семь камней ‒ знаменитые пороги.
  Услышать всё, что рассказывала экскурсовод, Севе не было возможности. То и дело отвлекали вопросами новые знакомые, приходилось больше слушать их и отвечать с помощью Амалии. В результате знаменитые замки самого романтического участка Рейна, даже в волшебном освещении, после поездки с Марикой и дневной экскурсии с Паулем, на Севу особого впечатления не произвели. Гораздо интереснее оказались разговоры с приятелями Пауля. За несколько часов экскурсии он узнал о жизни молодежи больше, чем за три недели общения с отцом, Марикой и Амалией.
  ***
  Длинный рассказ Севы о Кобленце и тематической экскурсии "Рейн в огнях", Лене наскучил, и она вернула мужа к главному, что её волновало, почему Марика выбрала его из сонма светских поклонников. Спустя полвека вдруг вспомнила о нем.
  В первый момент интерес Марики проснулся с желания попрактиковаться в русском языке, затем прибавилось любопытство. Позже, искренне желая помочь освоиться в незнакомой обстановке, она влюбилась. Что нашла в нем? Спрашивала себя и не находила ответа. "Да разве можно объяснить, почему выбрала именно его? Недостатка в поклонниках никогда не испытывала. Вокруг образованные, самостоятельные юноши из приличных семейств. С одним из них, за две недели до знакомства с Севой, официально помолвлена". Сева притягивал сексуально. После первой ночи с ним, ничего не могла поделать с собой, хотела его. Казалось, их тела созданы друг для друга. Подруги ревновали ‒ слишком много внимания уделяет русскому. Кто - то из завистниц написал жениху в Бразилию, пришлось объясняться. А её неукротимо продолжало тянуть к этому неотесанному сильному парню, с которым ничего не страшно. Одно отравляло ‒ остаться наедине всегда составляло проблему, может, потому ее и тянуло так сильно к нему. Постоянно рядом люди. В яхт-клубе, на пикниках, в ночном клубе. Снять номер в отеле нельзя, папарацци не оставят без внимания влюбленную парочку из семейств известных промышленников. В дом его отца каждый день не пойдешь, к себе, тем более нельзя. Единственная возможность ‒ поездки на природу, благо пока лет.
  Мать долгое время не делала замечаний, но Марика видела, недовольна постоянным общением с Севой. Женихом принимала лишь Вильгельма ‒ начинающего и уже преуспевающего адвоката.
  
   На Боденском озере
  
  Марика в очередной раз ломала голову, как встретиться с Севой, когда позвонила подруга детства Луиза.
  - С сыном Клуге совсем забыла нас. Мои вечеринки игнорируешь, нигде не бываешь.
  - На концерте "Собак" была, а тебя не видела. Все наши ездили.
  - Родители в тот уик-энд отмечали юбилей, не могла поехать. На соревнование воздухоплавательных шаров едешь?
  Марика с Луизой увлекались воздушными путешествиями и соревнованиями на воздушных шарах, сами поднимались в небо. Не пропускали ни одного праздника и жалели, что проводятся они далеко от дома, на Боденском озере. Разговорившись по телефону, Луиза удивилась, подруга оказывается, не в курсе ближайшего праздника. Напомнила, в следующий уик-энд, в Фридрихсхафене на Боденском озере соревнования с швейцарской командой из Лозанны. Уже почти набралась компания. Подруги поговорили еще об общих знакомых, и распрощались. Оценив информацию подруги, Марика сообразила ‒ представляется отличный повод улизнуть на несколько дней из дома с Севой.
  Лишний раз нервировать мать известием, куда собирается пригласить и Севу, не стала. Попросила Луизу зайти и при родителях рассказать о празднике, позвать со своей компанией.
  Мать, однако, догадалась о планах Марики и спросила:
  - Русского Клуге тоже возьмете?
  - Он нам зачем? ‒ удивилась Луиза.
  - Если Генрих с Лизетт полетят, отец, наверняка и его пристроит. С какой стати тебя так беспокоит молодой Клуге?
  - Не он беспокоит, а ты! Вильгельм возвратится, что скажу ему? Что постоянно носишься с русским Клуге, из его дома не вылезаешь?
  - Сама знаю, что скажу.
  В итоге родители не стали отговаривать дочь от поездки.
  Возник вопрос, как добираться. Друзья настаивали через Цюрих. Оттуда всего 120 километров до озера. Марика предлагала лететь через Мюнхен, оттуда добираться дальше, зато у Севы не возникнут проблемы с паспортом. Виза у Севы лишь в ФРГ. После долгих споров компания разделилась. Ингрид с Луизой, их поклонником полетели с Марикой и Севой в Мюнхен.
  ***
  Когда в своих воспоминаниях Всеволод дошел до Боденского озера, Лена в очередной раз перебила воспоминания мужа.
  - И снова с Марикой, вместо переводчицы? ‒ Сева кивнул. - Отец же специально нанял тебе переводчицу.
  Пришлось отвлечься от описания путешествия и объяснять, отец настаивал больше общаться с ровесниками и осваивать язык. К тому же Амалия не вписывалась в компанию золотой молодежи, в которую старался ввести сына г-н Клуге.
  - Мюнхена я не увидел. В аэропорту мы пересели в небольшой автобус, похожий на "Рафик", выехали на автобан, и дальше неслись с такой скоростью, что из автомобиля ничего нельзя увидеть. Только на пароме, когда переправлялись в город Констанц, увидел озеро и многочисленные яхты. Остановились в отеле в Констанце, а на соревнования ездили в соседний небольшой прибрежный городок. Там специальное поле, с которого поднимались шары и парили над озером. На следующий день некоторым из компании посчастливилось полетать на дирижабле. Я тоже мечтал, но собралась огромная очередь, как в Союзе. Марика торопила в Мюнхен, дома её ждали какие-то дела и сказала лучше приехать в другой день, когда нет соревнований, народу меньше. Если погода позволяет, совершить недолгое путешествие на дирижабле, можно в любой день.
  Не признался Сева, что в Констанце, как и в Лондоне, большую часть времени провел с Марикой в постели. Потому и опоздали на воздушную прогулку на дирижабле. Озеро помнит больше с палубы парома.
  - Жалеешь, что не удалось полетать? Ощущения, наверное, не передаваемые парить над землей, как птица. Когда была маленькой, в Ленинграде устраивали показательные полеты дирижаблей, а катали всех или нет, не знаю. Помню только, что мы с папой ездили за город, на Комендантский аэродром и там видела воздушные шары и дирижабли.
  
  Новое увлечение - автомобиль
  
  Спустя несколько дней после возвращения с озера, Марика, заехала в дом Клуге показать Севе только - что подаренный ей новый автомобиль. Красный кабриолет "Порше" с открытым верхом. Позвала прокатиться и оценить новую машину.
  Предложение Марики нарушило планы г-на Клуге на этот день, но он охотно согласился изменить их. Вместе с Севой осмотрел новую игрушку Марики, похвалил, посоветовал не злоупотреблять скоростными возможностями, пока не привыкла к новой машине. Напомнил Севе, что ему давно пора получить права и выбрать себе автомобиль.
  Вскоре машина Марики, быстро покинув городские улицы, вырвалась на автобан. С него свернули на неширокое шоссе, рассекающее лесной массив, и, проехав недолго, остановились.
  - Сядешь за руль? Попробуй! Не представляешь, как "Порше" легок и послушен в управлении!
  - С радостью бы, но никогда не сидел за рулем. У меня же нет машины, ‒ признался Сева.
  - Нет водительских прав? ‒ удивилась Марика. - Понятно, почему тебя возит переводчица, а то и сам господин Клуге! ‒ До неё долго не доходило, как может взрослый парень не водить авто. У ее ленинградских знакомых, когда стажировалась в России, у всех были машины. Не представляла жизни без автомобиля.
  Искушение самому повести шикарную машину, оказалось столь соблазнительно, что Сева попросил попробовать.
  - Я всё знаю. Газ, переключатель скоростей, тормоз. Ты будешь рядом.
  Марика передвинулась на место пассажира, а он вышел из машины, обошел, и сел за руль. Осторожно нажал сцепление ‒ машина медленно тронулась. Нажал газ, и машина рванула. По команде Марики сбавил газ, и мотор заглох, машина продолжала двигаться. Нажал тормоз и "Порше" остановился.
  - Слегка жми на педаль, не так резко!
  Он снова нажал сцепления, и машина медленно покатилась вперед, прибавил газ, поехала быстрее. Несколько километров пути и Сева приноровился регулировать подачу газа. С переключением скоростей мучился, мотор сразу же глох. На пустой и ровной дороге это не требовалось ‒ жми педаль и только, а Марика требовала научиться плавно переключать скорости.
  Сева с огромным удовольствием осваивал новое увлечение, вел машину осторожно, не решался оторвать взгляда от полотна дороги, изредка поворачивался к спутнице, спрашивая взглядом, правильно ли все делает.
  Марику смешила его напряженная поза, и она неожиданно обняла Севу, поцеловала. Он не удержал руль, и машина свернула с дороги, запрыгала по ухабам, через кустарник покатилась прямо на деревья. Лишь благодаря ловкости Марики, в последний момент перехватившей руль, они не врезались в столетний дуб. Автомобиль остановился, они вывалились на траву и принялись дурачиться. Закончили игру поцелуями.
  - Ну, ты, мастер! Я уж приготовился к худшему. Только твой опыт спас нас.
  Легкий ветерок раскачивал кроны деревьев, они знакомо шелестели листьями, напоминали беззаботное детство, прогулки по лесу с друзьями.
  - О чем задумался? ‒ нарушила молчание Марика.
  - Детство вспомнил, лес напомнил, ‒ он попытался встать, она повалила его. Обнявшись, они покатились по траве, и в итоге занялись любовью.
  Насытившись, друг другом, молодые люди молча лежали, каждый думал о своем. Неожиданно Сева обратил внимание на березы вокруг.
  - Березы! - закричал он, радостно. - Как в Стародубске!
  - Они и в Африке растут ‒ не разделила восторга Марика.
  - Какие у нас - нигде больше. Нежно - белые стволы, кудрявая крона, листики зеленые-зеленые, особенно яркие весной.
  - Думала, у вас одни дубовые рощи, раз город Стародубск.
  - Дубы на сто верст в округе вырубили. Одни березы. Они растут у нас везде. В городском парке, на заводском дворе, под окнами квартиры. В детском доме единственным витамином был березовый сок. Все воспоминания детства связаны с березовыми перелесками. Дерево - сама Россия, символ России.
  Он замолчал и вдруг, без всякого перехода, спросил:
  - Пойдешь за меня замуж?
  Марика сорвала травинку и принялась молча жевать, на лице никаких эмоций. Сева придвинулся, вынул травинку изо рта и поцеловал.
  - Я люблю тебя! Как раньше жил, не знаю. Судьба свела нас. Суждено было нам встретиться. Солнышко моё, ненаглядное! Любовь моя первая и последняя!
  - Делаешь предложение? - Спросила после долгой паузы. Сева кивнул. Марика опять сорвала травинку и жует, долго смотрит на Севу.
  -Ты нравишься мне... Но я помолвлена, говорила тебе. Осенью свадьба.
  Сева опять задумался. "Так и не понял её, несмотря на все старания. Спит, проводит со мной дни и ночи, и "помолвлена".
  Достаточно уже узнав Марику, он продолжал удивляться, как часто не понимает её. Слишком разные? Позже, в минуты близости, когда Марика, лаская, шептала, как ей хорошо, к нему возвращалась уверенность, они могут быть вместе, он понимает её. Проходило оцепенение, и опять мучился сомнениями. Несомненно, одно, Марика стала частью его жизни.
  - Отмени помолвку! Мы подходим друг другу. Буду заботливым мужем, будет хорошо со мной! Не знаешь, на что способны русские!
  Марика поцеловала.
  - Непонятливый ты, мой! Всё сложнее. Ты прав, подходим друг другу, но этого мало. Мне ни с кем не было хорошо, как с тобой.
  - Так выходи за меня!
  Она опять надолго замолчала, прежде чем продолжила.
  - Тебя не устраивают наши отношения, что-то не позволяю?
  - Мне мало. Ты должна принадлежать только мне. Мне одному. Чтобы не расставались, всегда были вместе. Каждый день видимся, и дальше будем встречаться, когда захочешь. - Она обняла его, прижалась, и они опять слились в долгом поцелуе. Откажи жениху. Помолвка лишь обещание. Я выучу язык, присоединюсь к делу отца, войду в курс. Не знаешь, как я настойчив в достижении цели!
  Из глубины леса послышался стук дятла. Марика отпустила Севу, поднялась, прислушалась. Сева ничего и никого не слышал кроме Марики.
  - Дятел, слышишь? Поищем? - она схватила Севу за руку, подняла, и тащила в чащу леса.
  На обратном пути, на безлюдном лесном шоссе, Марика снова позволила Севе сесть за руль. Теперь он вел "Порше" увереннее, даже пытался гнать. Машина чутко слушалась. Неповторимое чувство упоения, какое испытал, управляя автомобилем, долго потом не покидало. Насмешки Марики не убавили восторга. Подумалось: "Вести машину, удовольствие большее, чем собственный бассейн или биллиардный стол". На автобане Марика отобрала руль.
  
  Вещий сон Севы
  
  Каждый день, с утра до ночи Сева постоянно был занят. Отец заботился, чтобы не оставался один и не скучал. Амалия или Марика постоянно были с ним рядом Его развлекали, забавляли, возили на концерты и пикники. Отец научил сносно играть на биллиарде, с Амалией изучал правила уличного движения и езду на автомобиле. Для этого выезжали за город на проселочную дорогу. Отец принес автомобильный каталог и вместе с сыном выбирали ему автомобиль, купить пока не спешил, опасаясь, что Сева, ослушавшись, поедет на городские улицы, куда до приобретения опыта, выезжать опасно. Дни у отца вылились в нескончаемый праздник. Побыть наедине со своими мыслями, подумать о будущем не оставалось времени. За день уставал от впечатлений и сразу засыпал. Первое время не видел и снов, или, просыпаясь не помнил.
  Заканчивалась пятая неделя, когда приснился первый, хорошо запомнившийся сон. Увидел стародубскую подружку Надю. Словно богиня правосудия, Фемида, она держала рычажные весы - коромысла. На одной чаше весов, сидели и стояли новые немецкие знакомые, отец, Амалия, на другой - Юра с Галей и Костя, соседка Нина с мужем, еще кто-то. Чаши весов долго не уравновешивались. Пришла Марика, поднялась на весы, и они пришли в равновесие. Держалось оно не долго, появилась Лариса и чаши весов заколебались. В этот момент Надя выпустила из рук дужку, и все свалились кучей малой.
  Сон обычно отражает события или думы, беспокоившие человека. Выходило, не одна Марика занимает все мысли.
  Надя спросила, что Сева думает о своем будущем. Задала вопрос, который не раз задавал он себе, и откладывал решение.
  - Праздник не может продолжаться вечно. Наступят будни. Станет для тебя чужой мир, чужая страна своими? - спрашивала Надя, и отвечала: сомневаюсь!
  - Я впервые узнал любовь!
  
  ***
  Родители Марики долго не обращали внимания на последнее увлечение дочери. "Пусть практикуется в русском языке. С приходом Вилли Бранта расширяются возможности для коммерческих контактов с Россией". Мысль о серьезных отношениях дочери с русским Клуге не приходила. В принципе, юный Клуге не плохой вариант для дочери, но она обручена, скоро свадьба. Избранник достойный молодой человек, сын известного юриста.
  Ежедневные поездки в дом компаньона, пикники и ночные клубы, куда Марику постоянно сопровождал Сева, его поздние появления на половине дочери, пересуды прислуги, положили конец терпению родителей. Решили поговорить с дочерью.
  - Увлеклась, мама, - согласилась с упреками Марика.
  - Ты у нас одна, и мы тебя очень любим, думаем о твоем будущем, желаем счастья. Вильгельма сама выбирала. Для концерна ваш брак, кстати, на пользу. Что, если узнает о твоих похождениях? - строго заметил отец. - Я полагаюсь на твой здравый ум. Разонравился Вильгельм, у тебя немало других поклонников. Но русский Клуге... Нонсенс.
  - Не понимаю, что нашла? Вильгельм юноша из нашего круга, образован, уже имеет клиентуру, - заметила мать.
  - Слабак, ваш Вильгельм! Ни рыба - ни мясо. Не удивлюсь, если окажется гомиком.
  - Русский Клуге подходит больше, - поддела мать.
  - Разве я говорила, собираюсь замуж? В сексе, по крайней мере, толк знает!..
  - Постыдилась бы! - Не выдержал г-н Мейер. - До секса дошло уже?.. Сегодня даю телеграмму Вильгельму. Через неделю свадьба!
  - Силой обвенчаешь?
  - Надо будет, силой!
  Неприятный разговор закончился напоминанием о завтрашнем приеме английских компаньонов.
  - Постарайся вести себя прилично. Не подходи к русскому Клуге, если отец привезет его. У него есть переводчица, - заключила разговор мать. - Меня уже спрашивают про ваши отношения.
  - Предполагаю, кто спрашивает! Жена Отто Клуге! - Оставила за собой последнее слово Марика.
  ***
  В доме Мейеров собрались члены совета директоров концерна, пришли представители английской фирмы, гости. Отец Марики произнес речь, англичанин провозгласил здравицу за процветание и содружества обеих компаний.
  Как и предполагал г-н Мейер, отец привез Севу. Дома он попросил Амалию объяснить сыну, как важна сегодняшняя встреча. Концерн заключает выгодный контракт с англичанами и позволит расширить рынок сбыта продукции.
  Прием в доме Мейеров отличный повод для встречи юных влюбленных, но отец Марики сумел уговорить дочь поехать в этот вечер проведать родственников в Кельне. Сева долго её искал в родительской части дома, вместе с Амалией решился заглянуть на её половину. Марики нигде не было, и Сева собрался просить отца, разрешить ему с Амалией незаметно, покинуть дом Мейеров, где собралась серьезная деловая публика и ему нечего здесь делать.
  В эту минуту к ним с Амалией подошел г-н Мартенс, представительный мужчина, приятель г-на Клуге, которому еще в первую встречу представили Севу. Он поинтересовался, где успел побывать, что видел и как нравится в Германии. Неожиданно после любезной беседы завел довольно жесткий разговор.
  - В дела концерна вникаешь?
  - Отец постоянно приглашает, возит по разным предприятиям, а я не тороплюсь вникать в дела.
  - Что так?
  - Как-то получается, другие проблемы и мысли отвлекают.
  - В Россию не собираешься возвращаться?
  - Не знаю. Не решил.
  - В России жилось лучше?.. Твое будущее здесь! В России ничего хорошее не ждет. В тюрьму посадят, в Сибирь сошлют. Родных у тебя никого, а здесь семья. Отец не молод, концерн наш расширяется, поможешь отцу в делах. А в России, что? - Переводила Амалия наставления господина Мартенса.
  - За что посадят?
  - КГБ найдёт. Думаешь, не читали твои интервью, не знают о поездке в Лондон?.. Отец души в тебе не чает. Не переживет, если совершишь глупость. Сам не решится заговорить с тобой об этом, все откладывает. Ждет, когда сам заговоришь с ним о своем будущем.
  - Отец попросил поговорить со мной?
  - Не знает он о нашем разговоре. Прислушайся к совету. Нет смысла тебе возвращаться в Россию и оказаться в тюрьме. Все ваши, кому удается выехать, если не агенты КГБ, обратно не возвращаются. Моряки, артисты балета, писатели, художники. Даже дочь Сталина. Ей жилось, наверное, лучше, чем тебе, и все же выбрала свободу. Hab doch Einsicht! (Будь благоразумен). Господин Мартенс дружески похлопал его по плечу и отошел к группе гостей, возрастом намного старше Севы.
  - Послушайся г-на Мартенса, искренне советую, - продолжила г-на Мартенса Амалия. - Не из-за службы у г-на Клуге, говорю. Г-н Мартенс прав, вернешься в Россию, ‒ окажешься где-нибудь на урановых рудниках в Сибири Мне будет жаль тебя. Ты жил в маленьком городке, никогда не имел полной и правдивой информации о событиях в своей стране, не знал, как живут твои сверстники в свободном мире. Вспомни, за слушание западного радио у вас сажают, за стихи отправляют в психушку. Почему? Власти не желают, чтобы граждане знали правду о мире. Тебя наверняка посадят, раз отец капиталист. Здесь тебя ждет уважение и богатство. Подумай! Господин Мартенс старинный друг твоего отца. Желает тебе добра, - продолжила убеждать Амалия.
  - Не посадят! Тоже мне агитаторы! Отстаньте от меня, ради Бога, со своими нравоучениями! Сам разберусь! Помоги лучше найти Марику, мы договорились встретиться.
  Амалия обиделась на грубое замечание и отправилась искать Марику. Сева увидел Лизетт ‒ двоюродную сестру, подошел поздороваться. Лизетт без обязательной улыбки, равнодушно посмотрела на него, а Сева, улыбаясь, приветствовал ее по-немецки. Ich frohe mich, Sie zu sehen, Lizett! (Рад вас видеть, Лизетт). ‒ Лизетт удивилась его немецкому и что-то сказала. Сева решил, оценила его успехи в языке. - Danke, Frauelein Lizett! (Спасибо, фройлен Лизетт), ‒ поблагодарил он девушку.
  Вернулась Амалия.
  Поговорила с экономкой и горничной. Никто не знает, куда она пропала. Машина в гараже. Фрау Мейер тоже беспокоится. Может ты, знаешь? ‒ спросила у Лизетт. Она тоже не видела Марику.
  Подошел отец, взял Севу под руку и повел представлять английским гостям. Сева деланно улыбался, что-то говорил, в голове сверлила мысль, почему не пришла Марика. Обещала ведь!
  По дороге домой отец спросил:
  - Не видел Марики, вы не поссорились?
  - Нет, что ты! Обещала быть на приеме, ‒ ответил Сева.
  
  Сева продолжает вспоминать свою одиссею
  Рассказывая жене свои приключения, Сева сам удивлялся, оказывается, ничего не забылось, всё в памяти. Стоило заговорить, и Марика живая предстала перед глазами. Вспомнились грустные глаза отца перед расставанием, лес с березами и табличка "Частная собственность", встреченная в лесу, признание Марики "у меня есть жених". События полувековой давности всплывали перед глазами, будто происходили вчера. Словно не минули с той поры десятилетия. Внук Никита вернул в сегодняшний день.
  - Ужинать скоро?
  - Скоро, потерпи, - ответила Лена.
  - Иди, поиграй, - прибавил Всеволод
  - Сделай бутерброд, если умираешь, - предложила Лена. - И, пожалуйста, оставь нас. Ей не терпелось дослушать мужа, решить, как вести себя в сложившейся ситуации, как встречать Марику.
  ***
  Почему Севе не удалось встретиться с Марикой, как получилось, что не нашла Севу, не объяснилась, он узнал через сорок лет от неё самой, когда приехала в Петербург.
  На следующий день после приема у Мейеров, Сева, ничего не подозревая о злоключениях Марики, принялся названивать ей. Каждый раз телефонную трубку брала сама мать. Кроме Марики по-русски в доме никто не говорил, пришлось звать на помощь Амалию.
  - Марика улетела в Бразилию к жениху, тебе письмо оставила, ‒ объявила Амалия, поговорив с фрау Мейер.
  - Поехали! ‒ торопил Сева.
  Через десять минуту они с Амалией уже неслись в её машине к Мейерам, а еще через полчаса Сева читал "прощальное" письмо. Оно было на русском, напечатано на машинке, и Сева поверил, что писала Марика. В записке сообщала, что выходит замуж и улетает к жениху в Рио-де-Жанейро. Севе желала не скучать и весело проводить время.
  Дочитав послание до конца, Сева долго не мог вымолвить ни слова. Растерянность и такая грусть были на лице, что Амалия не удержалась.
  - Сочувствую. ‒ Посмотрела на Севу полным жалости взглядом, взяла за руку, пожала. - Не переживай. Такой конец вашим отношениям следовало ожидать. Не знал, что она обручена?
  Сева молча кивнул головой.
  - Вокруг немало богатых красавиц, желающих породниться с семейством Клуге. Не отчаивайся! ‒ успокаивала она Севу.
  Бегство Марики оказалось столь неожиданным, что долго не мог прийти в себя... Такого предательства от любимой не ожидал. Несколько раньше её признание, что помолвлена, осенью запланирована свадьба не стало ударом, не потрясло. Самонадеянно посчитал несерьезным фактом, а оказалось... Сочувствие Амалии уязвило самолюбие еще больше. До сегодняшнего дня все его желания и планы исполнялись. "Мне необходимо успокоиться и подумать о дальнейших шагах". Требовалось остаться одному. Когда сели в машину, Сева попросил Амалию отпустить его побродить по городу.
  - Меня уволят. Не могу оставить. Привезу домой, а потом иди куда хочешь. Давай оставим машину и пойдем пешком, если желаешь прогуляться. Одного не отпущу.
  - Не маленький ‒ не потеряюсь. Перед отцом защищу, не бойся. Хочу побыть один, ты понимаешь?
  Амалия была непреклонна, и Сева не стал продолжать спор. Просто выскочил из машины у светофора, и пошел пешком по незнакомой улице. Амалии осталось, ехать следом. У следующего светофора он затерялся среди пешеходов, и Амалия поехала домой доложить о происшествии господину Клуге.
  Потеря Марики разрушила сказочный мир Севы, в котором он обитал. Без неё терялся смысл пребывания в Германии. И раньше его посещали сомнения. "Обрести отца здорово. Всю жизнь мечтал. Но жить в чужой стране, без близких друзей, без всего, к чему привык... Конечно, будет всё... Кроме друзей. Любимой речки, где научился плавать, родной березовой рощи с грибами".
  При Марике Сева не вспоминал дом. Она затмевала всё. С ее бегством он вдруг явно ощутил, как одинок. Отец не заменил всё, оставленное дома. Слишком поздно встретились. Полжизни прошло без него. Никакие родственные узы по-настоящему не связывают с ним. Не плохой человек, отец, но языковый барьер, не позволяет даже поговорить по душам... А фрау Маргарет, Пауль, Лизетт, Генрих... Всю жизнь звать на помощь Амалию? Мысли перебивали друг друга, перед глазами, как в калейдоскопе, сменялись картины прошлого и настоящего.
  Амалия предчувствовала, нельзя оставлять Севу одного. Занятый своими мыслями, он забрел на тихую улочку, спускающуюся к Рейну. Дважды мимо взад - вперед пронеслась стая мотоциклистов, на которых не обратил внимания. Вскоре байкеры вернулись. Они катили по всей ширине проезжей дороги и по тротуару прямо на Севу. Он попытался посторониться, несколько мотоциклистов выбрали его в качестве жертвы своей игры, принялись кружить вокруг, направляя мотоциклы прямо на него. Сева едва успевал увертываться, парни гоготали. Это была не игра, а наглый вызов. Сева знаками пытался объяснить великовозрастным лоботрясам, что шутка переходит границы, они еще больше хамели. Когда особо наглый мотоциклист едва не придавил его, больно ударив колесом, Сева развернулся и изо всех сил, пнул его в колесо. Хулиган вместе с машиной свалился, на него налетел другой. Сева и его столкнул и тут же получил удар кулаком в скулу, с другой стороны больно стукнули в лицо, в глазах потемнело.
  На пустынной улице показался грузовик. Водитель, увидев, в какую передрягу попал Сева, остановил машину, схватил монтировку и, размахивая ей, кинулся на помощь. Байкеры набросились и на водителя. Он, отбиваясь, открыл Севе путь к грузовику. Еще несколько мгновений и оба сидели в кабине, машина тронулась. Байкеры на мотоциклах ринулись вдогонку, обгоняли, лезли под колеса, всеми способами пытались остановить грузовик, расправиться с водителем и Севой. Неизвестно, чем бы всё кончилось, но узкая улочка влилась в широкую оживленную магистраль. Мотоциклисты вынуждены были отстать.
  Водитель объяснил Севе, парни эти ‒ известная в столице банда великовозрастных мотоциклистов - байкеров "Ангелы смерти". С ними лучше не связываться.
  - Entschuldigen Sie bitte, ich spreche Deutsch nicht. Ich bin aus Russland. (Извините, по-немецки не говорю. Я из России). Водитель еще что-то объяснял, Сева лишь улыбался в ответ. Вдруг он узнал улицу и дом, где жили Бутузовы.
  - Halten Sie bitte! Es ist mein Haus! (Стойте! Это мой дом)! ‒ закричал он, показывая на дом. Водитель остановился, они пожали друг другу руки.
  - Vielen Dank! (Большое спасибо). До свидания!
  
  Знакомство с опекуном Бутузовых
  
  У Бутузовых Сева уже бывал, принимали его всегда тепло. Сегодня Сева удивил хозяйку еще на пороге.
  - Опять подрался! Синяк, какой, а! Кто так разукрасил? ‒ испугалась она, впуская Севу. Выглядел он ужасно. Огромный синяк под глазом, волосы растрепаны, ныла нога.
  - Сам виноват, занесло на какую-то пустынную улочку, а там байкеры на мотоциклах пристали.
  - Тебя предупреждали: не ходи, где попало. Как же одного отпустили после происшествия на Мюнстерплац? Пойдем, умоешься, ‒ она отвела его в ванную комнату, а сама позвонила соседу - врачу из советского посольства.
  Сева умылся, осмотрел ногу, на ней красовался огромный синяк и кровоподтек. Пришел врач ‒ мужчина средних лет, пожал Людмиле руку.
  - Что случилось?
  - Помоги соотечественнику нашему. Хулиганы напали на него Это Васильев. Думаю, слышал о нём.
  - Родственник Клуге? ‒ Людмила кивнула. Врач остановился в нерешительности. - Зачем впустила, он невозвращенец! Неприятностей не оберешься.
  Вошел Сева, и Людмила представила их.
  - Валерий Матвеевич наш посольский врач, осмотрит тебя.
  Сева протянул руку, но врач сделал вид, что не понял, а принялся ощупывать синяк.
  - Да!.. С таким фингалом в "Феникс" не пойдешь... У немцев есть отличная мазь.
  - Ногу посмотрите, пожалуйста, ‒ попросил Сева и задрал штанину еще
  выше.
  - О, тут серьезно! Посиди, мы с Людмилой посмотрим, что имеется в аптечке, ‒ Людмиле показал глазами "выйдем".
  Сева остался один, а Валерий в соседней комнате набросился на женщину.
  - Рентген необходим и серьезное лечение. Соображаешь, в какую историю влипла?! Большие неприятности ждут... Не знаю, что делать. Позвонить отцу? Приход парня зафиксирован.
  - Валера, ты врач, или кто? Он пришел к нам! Наш долг помочь.
  Испугавшись объяснения с посольским кэгэбэшником, Валерий колебался.
  - Ты права, моя обязанность помочь. Только возвращаться в Союз досрочно не хочу. Отвезу в нашу поликлинику ‒ наверняка влетит, не окажу помощь ‒ тоже не похвалят. Что лучше не знаю. Втянула ты меня!
  В коридоре послышался шум. Вошел Евгений и увидел Севу.
  - Кого вижу, и в каком виде! ‒ воскликнул он. - Советский подданный, сын турецкого паши, простите немецкого промышленника Всеволод Васильев ибн фон Клуге младший. Опять ввязался в драку? Что-то часто стал попадать в передряги.
  Открылась дверь, и вернулись Людмила с Валерием.
  - Всё хохмишь? Видишь, как парня отделали, ‒ остановила она мужа.
  - Схожу за бинтами и примочкой, ‒ предупредил Валерий и ушел к себе.
  - Рассказывай, как живется у отца?
  - Как в сказке. Только сердце мое дома. Все вокруг чужое.
  - Давно о тебе не слышали. Не позвонишь. Решили, уехал, не попрощавшись.
  - В газетах написали, остался в надежде на наследство, помогаю отцу в делах.
  - В здешних газетах еще не то пишут! Думаешь остаться?
  Сева пожал плечами.
  - Не знаю. Не решил. Нет, наверное. Поеду домой. Как ни хорошо здесь, поеду домой... Жалко отца. Он так одинок.
  - Уговаривает остаться с ним?
  - Он на эту тему не заводил со мной разговор. Делает вид, само собой разумеется, что останусь. Старая фрау Клуге каждый день рассказывает о своей генеалогии, вспоминает предков, начиная со столетней войны с Францией, о родстве с французскими и германскими королями. Порой открытым текстом говорит, что для меня великая честь принадлежать к роду Клуге. Можете представить каково детдомовцу, слушать её гордое бахвальство!
  Кто-то угрожает дома тюрьмой, если вернусь, другие стращают убить, коли не уберусь восвояси. Голова кругом идет, не знаю, как быть.
  - Выходит, наследники разукрасили сегодня?
  - Не думаю. Просто шпана пьяная... Впрочем, кто знает.
  - Ты вырос в другом мире. К здешней жизни не привыкнешь. Мы с Людмилой пятый год работаем в Германии. Часто бываем дома, и все равно всё здесь для нас чужое. Постоянно жить с этими чванливыми, недалекими бюргерами? Ни за что! Хотя, тебя зовут в великосветскую семью, там возможно, все иначе. Все равно не приживешься. А, впрочем, ты взрослый, многое в жизни успел повидать, решай сам.
  - Хуже не будет, уверен. Вы не знаете, что такое не иметь своего угла, родных. Жить без близких. Он мой отец. Что ж, что немец? Мать полюбила молодого красавца - офицера. Потом, всю жизнь несла кару. Он не был фашистом. Г-н Курт фон Клуге и сегодня не интересуется политикой. Говорят, помолодел в последнее время, так обрадовался, когда узнал обо мне. Старается предугадать все мои желания. Мать его, фрау Клуге, не нарадуется. Не представляю, как их оставить.
  Дом Бутузовых, семья советских журналистов ‒ единственное место в Германии, где Сева чувствовал себя самим собой и мог расслабиться, открыть душу.
  Тем временем возвратился Валерий с саквояжем и принялся раскладывать пузырьки, склянки, разные мази.
  - Постараюсь вернуть тебе божеский вид, чтобы мог показаться на люди. Дальше пусть отец вызывает своего врача.
  - Отец не знает? ‒ спросил Евгений. - Надо позвонить.
  Сева мотнул головой. Валерий тем временем начал накладывать примочки, бинтовать ногу.
  - Оставьте больного. Сделаю маску, перевяжу, потом наговоритесь, ‒ он продолжал колдовать над Севиным лицом.
  В прихожей позвонили, и Евгений впустил гостя. Мужчина с военной выправкой поздоровался с хозяевами, протянул руку Севе. На врача не обратил внимания, очевидно уже виделись.
  - Ну, здравствуй, земляк! ‒ обратился незнакомец к Севе. - Как тебя теперь величать ‒ господин Клуге или все еще Васильев?
  Сева смутился. Взгляд гостя пронизывал насквозь, и ему стало не по себе. Неожиданно Сева вспомнил, такой же взгляд был у первого собеседника в Стародубском КГБ, куда пригласили после письма отца.
  - Всеволод Иванович Васильев, - представился Сева.
  - Домой собираешься, или не нагулялся?
  - Я не гулять приехал. Отца нашел.
  - Убедился, господин фон Клуге действительно отец?
  - Чтобы еще тут делал?
  Пока врач обрабатывал раны, гость, представившийся Александром Максимовичем Шабановым, расспрашивал Севу, где бывал, с кем встречался, убеждал, пора возвращаться. Напомнил даже, что его ждет невеста Надя. Друзья беспокоятся за судьбу Севы. "Откуда только узнал такие подробности"?
  - Ты рабочий человек, не тунеядец какой. Повидался с отцом, и возвращайся, что еще держит? У каждого своя жизнь.
  "Точно, сотрудник КГБ. Врач позвал", - догадался Сева. Кэгэбэшнику не хватало душевности и сочувствия, какое встретил в доме Клуге, встречал у четы Бутузовых. Разговор раздражал Севу. Валерий закончил колдовать над его ранами и закрыл свой саквояж.
  - Рентген не мешало бы сделать. Скажи отцу.
  - Отвези в нашу поликлинику, - посоветовал Шабанов.
  - Не поеду. Женя, вы не отвезете меня домой? - спросил Сева журналиста. Может, лучше поедем в нашу поликлинику? - не отставал Шабанов.
  - Что пристали к парню? Женя, отвези его к отцу. Он решит, нужен ли рентген, и где его делать, - миролюбиво заметила Людмила.
  - Так остаешься у господина Клуге, или вернешься на родину? - продолжал наседать посольский кэгэбэшник.
  - Погостит и вернется домой, - не сдержалась Людмила и повернулась к Севе. - Так, Сева?
  - Вы, что, сговорились? И немцы, и вы, все лезете с советами. Останусь не останусь, вернусь - не вернусь? - вспылил Сева. - Больше не о чем говорить? Сам мучаюсь сомнениями. Ничего я не решил! Поступлю, как найду нужным. И не давите на меня!
  - Смотри, не оказалось бы поздно, - заметил Шабанов.
  - Пошли, - позвал Евгений, - отвезу.
  
  Увидев Севу с пластырем на лице и, поддерживающего его, Бутузова, Амалия все поняла и заплакала, нервы не выдержали. Заплакала не из сочувствия Севе, а испугалась ожидавших последствий. Оставила одного. Она уже позвонила господину Клуге, что Сева не послушался и сбежал, в ответ услышала первую грозную реакцию. Сейчас управляющий домом вызвал семейного врача, и названивал отцу. Прибыли они одновременно.
  Отец с порога бросился к сыну. Бутузов на-немецком объяснил ситуацию. Сева с помощью Евгения попросил отца не гневаться и не наказывать Амалию, она ни в чем не виновата. Врач одобрил принятые посольским коллегой меры и, осмотрев ногу, подтвердил необходимость рентгена.
  Г-н Клуге поблагодарил Бутузова и тот уехал. А отец с Севой и Амалией отправились в клинику. По дороге дотошно расспрашивал, кто разукрасил его.
  Рентген показал, что ничего серьезного. Ногу Севе смазали какой-то мазью и заново перебинтовали. Через несколько дней прошел и синяк.
  Происшествие с байкерами не напугало Севу, такое могло случиться и в Стародубске. Связь с происшествиями в "Фениксе" и на митинге, отмёл. Но задумался, как быть дальше. Не выходила из головы встреча в доме Бутузовых, посольский кэгэбэшник с пропагандистскими увещаниями. Без них, сколько дней и ночей терзался сомнениями! Остаться, рискнуть начать жизнь с белого листа, или вернуться ко всему привычному - в комнату четырнадцати метровку, шумный закопченный цех, и вновь оказаться с друзьями, со всем, к чему привык за двадцать шесть лет. Принять решение, от которого зависела вся будущая жизнь, непросто, и Сева постоянно откладывал.
  "Как быть с отцом? Уеду - больше не увижу. Еще раз не выпустят, больше не смогу приехать. Так поздно встретились, и расстаться... Лишь взрослым, сложившимся человеком, ощутил, какое счастье, когда о тебе кто-то заботится, старается предупредить твои желания... Никто еще не относился ко мне с такой заботой и вниманием! Рос в тяжелое военное время, без родительской ласки и заботы. А в семье г-на фон Клуге, с ним водятся, как с малым долгожданным ребенком, как самым главным в семье, беспокоятся о каждом шаге... И все же, боюсь, никогда не привыкну к здешнему обществу, образу жизни. Без друзей, знакомого уклада жизни. Без всего, с чем вырос... Когда рядом Марика, забывал обо всём. Останься со мной, вместе пережили бы разлуку с друзьями детства, со всем, что осталось дома. Заменила бы всё. Начну работать ‒ появятся друзья и приятели... Но она предала. Остается вернуться домой...Свыкнуться с мыслью, что никогда не удастся забыть, далеко в чужой стране, доживает отец. Эта мысль будет постоянно преследовать". Сева разрывался в сомнениях.
  
  Очередной подарок Севы - видеомагнитофон
  
  В гостиной Севиных апартаментов его ждал новы й - подарок ‒ видеомагнитофон. Подобную технику в Стародубске никто из знакомых еще не имел. Амалия принесла стопку кассет, и, просмотрев с Севой небольшой фрагмент видеофильма или музыкального номера, нетерпеливо меняла кассеты. Концертные номера, погони, перестрелки, экзотические пейзажи и животные, снова музыкальные фрагменты мелькали на экране. Сева потрясен, кинотеатр дома, телевизор с собственными программами.
  Высокий мужичок в русской поддевке пел "Очи черные", когда пришел отец и отослал Амалию.
  - Слушаешь Рубашкина? Русский певец из Зальцбурга, - с помощью разговорника, пояснил господин Клуге и выключил видеомагнитофон. - Поговорить хочу. Открыл бар, достал бутылки, бокалы. Налил Севе и себе "Смирноффа" и начал долго откладываемый разговор.
  Он уже знал, что Марика улетела к жениху. Не стоит переживать. Марика несерьезная избалованная девица. Может и лучше, что вернулась к жениху, - проговорил отец, заглядывая в бумажку - подготовленный перевод. - Найдем тебе невесту и жену. Тобою многие интересуются.
  Сева долго листал разговорник, пока составил ответ.
  - Больше твоим богатством.
  - Не все. Девушки из достойных семей, ‒ отец показал Севе написанную заготовку. К разговору с сыном подготовился.
  - Домой тянет.
  - Ты не видел еще Германии, с моим делом не познакомился. Я понимаю, за короткий срок не просто принять обычаи, жизненные ценности другого общества. Поживи, присмотрись... Ты способный, язык тебе дается. Подучишь еще и поступишь в университет, появятся друзья. Я позабочусь о твоем будущем. Мой долг искупить вину за страдания Лизетт. Сделать тебя счастливым.
  Услышав от Севы подробности его жизни, отец не мог понять, что влечет сына в Россию. Рассказы потрясли г-на Клуге. Из газет и телевидения какое-то мнение о жизни в Советском Союзе он имел, но не задумывался, насколько оно справедливо. Подробности обыденной жизни, детали, с которыми познакомил сын, поразили, превзошли все представления г-на Клуге о жуткой жизни в Советском Союзе. А Сева не жаловался, наоборот хвастал, гордился. Приличная зарплата (250 рублей) ему хватает, собственная комната, учился в институте, готовится поступить в Университет, два раза в неделю ходит в спортзал. Все бесплатно. Восторженно рассказывал об условиях работы на заводе, как отмечает с друзьями праздники. Со смехом вспоминал, как его отговаривали от поездки к отцу, пугали провокацией. Чем гордится сын, г-н Клуге не понимал, часто перебивал, вернул Амалию и заставлял её переспрашивать сына, удивлялся, как можно жить в таких нечеловеческих условиях и чувствовать себя счастливым.
  "Сильны русские в пропаганде своего образа жизни"! - убедился г-н Клуге, слушая сына. - Вбить в голову молодого человека такое превратное представление о ценностях жизни!.. Нелегко теперь его перевоспитать".
  Намерение сына уехать, для него трагедия, настолько привык за последние месяцы, что у него есть сын, наследник, который продолжит его дело.
  Сева видел, каким расстроенным, беспомощным выглядит сейчас отец. Старался смягчить удар. Они подолгу молчат. Нет слов, которые примирили бы отца с отъездом сына. Усугубляла, постоянная необходимость обращаться к помощи бумажки с текстом и переводчице. Изредка отец что-то спросит, Сева ответит и снова молчание.
  - Кто у тебя в России, что так тебя тянет вернуться?
  - Трудно объяснить словами. Нет таких слов. Не могу передать все нюансы.
  Полтора месяца отец старался, пробудить у Севы сыновние чувства. Знакомил с многочисленными родственниками и друзьями, возил на свои предприятия, пытался увлечь производственными проблемами. Показывал, какие жизненные возможности откроются, если продолжит его дело. Увидел равнодушие Севы к производству, переключился на археологию.
  Влечёт археология - в нашей стране у неё глубокие корни, работают известные всему миру ученые. И в этом направлении помогу найти себя.
  Уговоры отца, его связи, ожидавшие материальные блага, не убедили Севу отказаться от решения вернуться домой в Стародубск. С предательством Марики порвалась тонкая нить, связывающая с чужой страной и отцом.
  Елена требует подробностей общения с Марикой
  - Рассказываешь всё об отце, своих приключениях, расписываешь красоты мест, где побывал. Я жду объяснений, что было у тебя с Марикой! Неужели не влюбился в красавицу, богатую наследницу?
  - Как не влюбиться? Приехав из маленького провинциального городка, конечно, был ошарашен, удивлен, сражен новой обстановкой, поражен вниманием, оказанным мне, детдомовцу, окружением красивых молодых женщин. В первые же дни влюбился в свою переводчицу Амалию, затем в Марику, которая стала часто заменять её. Ничего серьезного, конечно. И не могло быть, к тому же, Марика была помолвлена. Жених преуспевающий адвокат, а я кто? Необразованный мужлан в её глазах.
  - И наследник крупного состояния.
  - Об этом никогда не думал. Марика, тоже из семьи не менее обеспеченной, чем Клуге, может и более.
  - Если всё, как рассказываешь, с какой стати через сорок лет напомнила о себе, ваших поездках? А поцелуи и письменные уверения в любви? Пытаешься убедить, что между вами ничего не было. Не верю. Читала о западной молодежи шестидесятых - семидесятых, о нравах, царивших в то время в их среде.
   - Последние строчки письма ни о чем не говорят. У них приняты уверения в любви и поцелуи. Кстати, в последнее время эта западная традиция ‒ поцелуи и объятия при встречах, и у нас распространилась, не так ли?
  
  Последние ночи Севы в доме отца
  
  Поговорив с Севой, так и не убедив остаться, г-н Клуге понуро побрел на свою половину дома и долго не ложился в ту ночь. В одиночестве пил виски, рассматривал фотографии сына, сделанные недавно, сравнивал со снимками Кэт. Переживал свое бессилие переубедить сына.
  Не мог заснуть после трудного разговора и Сева. Тоже переживал, жалел отца. Успел привыкнуть, и если не полюбил, то привязался, проникся симпатией. "Как жить, зная, что далеко, в другой стране стареет одинокий отец"?
  Постучала Марта, предложила разобрать постель. Сева выпроводил ее, сам приготовил, и прежде, чем лечь, нажал кнопку остановленного еще днем магнитофона. Комната наполнилась разудалой цыганской мелодией, отвлекла ненадолго от грустных переживаний, напомнила свадьбу. Под эту мелодию танцевал когда-то с Ларисой в заводской столовой, где им устроили показательную комсомольскую свадьбу. Сейчас было не до цыганщины, он поднялся, прокрутил пленку и остановился на медленной меланхолической мелодии, мысли снова вернулись к отцу, и он задремал.
  Проснулся от чьего-то прикосновения. Открыл глаза ‒ рядом Амалия. Подумал, продолжаются сновидения. Глянул на магнитофон, катушки крутятся, кто-то поет по-русски. Амалия в халате, листает журнал, с которым он заснул. Увидела, что открыл глаза, улыбнулась, показала на рекламную страницу с полуодетыми девицами, что-то сказала и засмеялась. Сева подумал, что видит сон про первую ночь у отца, только почему-то вместо Марты Амалия. Всё повторяется, девушка в халате, еще более привлекательная, и говорит по-русски.
  - Вижу свет, слышу: музыка, постучала ‒ молчишь. Решила, полюбопытствовать, почему не спишь ‒ заговорила Амалия. ‒ Она наклонилась, грудь выскользнула из-за полы халата, под которым ничего не был, - успел рассмотреть Сева и окончательно проснулся.
  "Амалия! Решилась прийти! Первая девушка, встреченная в Германии, в которую сразу влюбился. Был готов на всё, только бы ответила взаимностью. Как это было давно! ‒ После Марики Амалия перестала быть для него женщиной. Осталась помощница, переводчица. Решилась прийти!" ‒ пронеслось в мозгу.
  - Который час, знаешь?.. Не спится ‒ сходи, проветрись.
  - Гонишь... Об отце хочу продолжить разговор. Не переживет твой отъезд
  - Что могу поделать? Тянет домой. Не приживусь здесь. Постоянно обращаться к тебе за помощью?
  - Язык не проблема. Я русский выучила за первые два университетских курса, сейчас читаю ваших поэтов в подлиннике. Ты научишься языку быстрее. Отец наймет лучших педагогов.
   - Сказать это пришла среди ночи?
  Амалия загадочно улыбалась. Выглядела сногсшибательно, не горькие мысли о Марике, секунды не сомневаясь, включился бы в её игру.
  - Не только. Вдруг, решила соблазнить. Мужчина молодой, давно без секса. Заменю, сбежавшую к жениху, подружку?
  Сева молчал, спросонья еще не включившись полностью в реальность. На Амалию, в полу-распахнутом халате, старался не смотреть.
  Амалия не ожидала его столь пассивной реакции.
  "Русские и впрямь не такие как все", ‒ подумала и отошла к окну, не решив, как вести себя дальше. С первого мгновения на вокзале в Кельне, Сева понравился ей. Высокий рост, спортивное сложение, симпатичное лицо, главное ‒ сын миллионера. "Вот кого заполучить бы в мужья!" Подумала, и сразу же отвергла эту мысль. "Не для меня мальчик. Не стоит и пытаться, босс, не колеблясь, уволит".
  Теперь мысль о Севе, как собственном мужчине, вновь проснулась слабой надеждой. "Вдруг удастся заинтересовать? Сумею убедить остаться, г-н Клуге согласится на всё".
  Когда он, смущаясь, заговорил, что озолотит, если она, применит все женские чары и убедит сына остаться, Амалия, не раздумывая, согласилась попробовать. Выходит, переоценила свои возможности.
  Переборов уязвленное самолюбие, Амалия подошла к Севе, улыбнулась и спросила:
  - Не возбуждаю? Одна Марика влечет?
  - В бассейн нельзя, а в спальню ко мне, получила разрешение?
  Амалия помолчала и кивнула. Сева и сам догадался, прислал отец. "Служащая фирмы в роли шлюхи... У немецких девиц никаких тормозов. Секс ‒ главное в жизни. Что для Ингрид, что для Марики, случайный секс ‒ подвернувшееся приятное удовольствие. Ингрид понятно объяснила: секс одна из естественных потребностей номо сапиенс. Зачем сдерживать себя, если могу доставить удовольствие себе и партнеру, когда испытываю к нему симпатию?.. Может нормальные, здоровые женщины все сексуально озабочены, а я удивлялся Наде"?
  Переводчица симпатична, прической напоминает детдомовских красавиц, первую любовь. С вожделением смотрел на нее, пока не увлекся Марикой. Но чтобы сама решилась... Призналась, замуж никто не зовет, а вниманием мужчин не обделена. Любопытно, если послал отец, легко, не раздумывая, согласилась или колебалась"? ‒ мысли сменяли друг друга. Вслух признался:
  - Ты поразила с первого взгляда. Напомнила детскую любовь. Подумал, какая красавица! У меня никаких шансов привлечь внимание. Мог ли подумать, что когда-нибудь сама предложишь себя?
  - В первые дни постоянно чувствовала твои нескромные взгляды. Испугалась даже, начнешь приставать. Как не рассердить босса? Ты мне понравился, но кто я, чтобы мечтать о сыне босса? Вот и старалась держаться официально, не давать повода. Познакомился с Марикой ‒ перестал смотреть раздевающими глазами.
  - Читала по глазам? Не околдуй Марика, не знаю, как дальше сложились бы наши отношения. Красивая, сексапильная, трудно не влюбиться.
  Амалия присела на край постели и вдруг горячо поцеловала Севу в губы. Ощутив ее прикосновение, он задрожал от охватившего желания. Амалия почувствовала и, скинув халат, легла рядом, прижалась к нему. Дальше сдерживать себя, Сева оказался бессилен. В сумасшедшем исступлении принялся целовать ее. Ему казалось перед ним Марика. Кроме акцента было в этих женщинах еще что-то общее, оно и позволило на время забыть с кем он.
  - Какая горячая! Мягкая, как котенок! ‒ Он впился поцелуем в ее зовущие губы.
  - И ты не холодный, как мне показалось, ‒ прошептала она и выключила лампу над ними.
  В эти секунды Сева не помнил ни Марики, ни Нади. Не терпелось скорее слиться воедино с прекрасным телом, прижавшимся к нему, и готовым отдаться в его власть.
  ...Умиротворенные они молча лежали рядом, когда Амалия неожиданно спросила, много ли он имел женщин.
  - Осталась недовольна?
  Она поцеловала его.
  - Все отлично! Ты замечательный партнер.
  - Женщин, спрашиваешь, сколько знал? Не много. Ты пятая, ‒ признался Сева.
  - Пять? ‒ недоверчиво переспросила Амалия. - Наши парни в твои годы похвастают сотней девчонок.
  - А ты, скольких парней знала?
  - Девушкам подобные вопросы не задают. Ты не первый.
  - Это понятно, извини. Сама завела разговор. Мысль не приходила, спросить. Значит, отец прислал уговорить... Думаешь, мне легко сделать выбор?
  - Вот и оставайся.
  Ушла Амалия под утро. Усталый, Сева крепко заснул. Никто ему не снился, ни какие мысли не мучили.
  Весь следующий день он размышлял о минувшей ночи с Амалией. "Последний шанс отца убедить остаться. Возможно, в качестве потенциальной невесты? Конечно, не о такой невестке мечтает, но решается моя судьба, готов на всё".
  Еще две ночи приходила Амалия, продолжала убеждать остаться, и они занимались любовью. Как и Марика, Амалия знала толк в сексе, была великолепной партнершей, не уступающей Ингрид и Марике. Свободное общение на русском прибавляло кайфа, не нужно контролировать себя, притворяться. В какую-то секунду вдруг понял, что влюбился в Амалию, возникло сомнение в принятом решении возвратиться домой. Прошли еще несколько минут, наваждение как вдруг пришло, так и прошло. Амалия ни поведением, ни словами даже не намекала, что полюбила его. Выполняла заказ босса.
   Как ни прекрасны были ночи с Амалией, решение возвратиться домой, Сева не переменил.
  Продолжение Одиссеи Севы. Марика в заточении
  
   Исповедуясь жене, Сева не знал, что Марика никуда не улетела, а родители заточили ее в загородном доме знакомых. Марика расскажет ему об этом через много лет в гостинице "Гранд Отель" в Петербурге.
  В часы, когда Сева предавался любовным утехам с Амалией, Марика томилась в заточении. В её распоряжении была небольшая библиотека, разрешали смотреть телевизор, кормили всем, к чему привыкла. Не хватало в доме лишь телефона. Возможно, и был где-то в тайнике. Охранник бегал с трубкой радиотелефона.
  - В теленовостях ни слова о моем похищении. Родители согласились выполнить ваши требования? ‒ спросила сторожа.
  - Родители люди здравомыслящие, ты им дорога, зачем обращаться в полицию?
  - Вторая неделя пошла, никак не договоритесь?
  - Не я решаю.
  Марика потеряла счет дням, когда дежурный охранник протянул ей трубку радиотелефона. Из далекой Бразилии звонил Вильгельм. Интересовался самочувствием, отношением похитителей, обещал со дня на день приехать и заплатить выкуп.
  - Давай объявим о свадьбе сразу после моего возвращения? - предложил Вильгельм.
  - Отец не в состоянии договориться? ‒ вопросом на вопрос ответила Марика. - Надави на родителей, почему долго тянут? Не могу здесь дальше томиться!
  - Потерпи немного. Прилечу, и договоримся с похитителями. Сказать родителям, чтобы рассылали приглашения на свадьбу?
  - О чем ты! Не нашел другого времени? Помоги прежде выбраться отсюда! Нажми на моих! На все я согласна.
  Последовали взаимные поцелуи, и разговор прервался.
  "Очень уж спокоен Вильгельм. В голосе ни волнения, ни беспокойства, а ведь я в руках похитителей, ‒ подумала Марика. - Почему он собирается платить выкуп, а не отец? И вдруг её осенило. ‒ Всё подстроили родители с согласия Вильгельма! Слишком уж обходительны бандиты. Подтвердится - устрою им"! - Она в очередной раз обошла комнаты, куда ее пускали. На окнах металлические решетки или ставни. Принялась стучать в закрытые ставни. На стук вошел дежуривший охранник.
  - Бесполезно стучать.
  Он подошел к окну, оставив свободным проход. Марика кошкой кинулась к выходу, охранник за ней. У двери настиг её.
  - Зря стараетесь, фройлен. Дверь на замке, ключа у меня нет.
  В бессильной злобе, в слезах, Марика принялась кулаками молотить охранника. Он ловко подставлял свои руки ‒ кувалды, не чувствительные для ударов молодой женщины. И улыбался.
  - Успокойтесь, фройлен. На мне не стоит срывать злость. Я выполняю свою работу.
  - Признайтесь, работаете на отца? - спросила Марика.
  - У меня свой босс, на кого работает - не мое дело. Фройлен, вернитесь в гостиную.
  
  
  Возвращение в Стародубск
  
  Окончательно решив возвращаться, Сева позвонил Бутузову. Евгений взялся помочь с отъездом. Сева привез ему свои кредитные карточки, записал пароли и попросил взять билет на самолет в Москву. Из Кельна в Москву самолеты летали не по расписанию и Евгений намеревался отправить Севу через Франкфурт. Шабанов убедил дождаться прямого рейса. Во Франкфурте Сева может передумать лететь дальше, очевидно, думал кэгэбэшник.
  К помощи отца Сева не хотел прибегать, не расстраивать лишний раз, не травмировать фрау Маргарет. Понимал, долгое расставание будет нелегким, лучше уж сразу рубануть: сегодня я улетаю.
  
  Прощание в аэропорту
  
  
  На том же черном "Мерседесе", на котором встречали, отец с Амалией отвезли Севу в аэропорт Кельн - Бонн.
  Горькими были последние минуты на немецкой земле. Уже зарегистрирован билет, сдан багаж, а сомнения в правильности решения не отпускали Севу. "Неужели не выучу язык? А друзья?.. У них своя жизнь... Эх, Марика... Отца жаль. Он не молод... Как надеялся на меня! И фрау Маргарет, Амалия, Пауль, его отец пастор Дирк... Стали родными... Больше не увижу их никогда".
  Отец по слогам читал, с трудом, от волнения, выговаривая, русские слова, подготовленные Амалией. Она стояла в отдалении, готовая подойти по первому знаку.
   - Передумаешь ‒ приезжай. Всегда буду ждать. Всё, что у меня есть, всё твое.
  - Спасибо, отец.
  За последние дни г-н фон Клуге заметно осунулся, постарел. Решение Севы уехать подкосило, слишком большие надежды возлагал на сына.
  То и дело подносит к глазам платок, стараясь скрыть навертывающиеся слезы. Перед Севой стоял не самоуверенный холеный господин, что встречал на железнодорожном вокзале. Грустно, не по себе и Севе. Он поманил Амалию, чтобы перевела.
  - Приезжайте вы, отец. Погостите, вспомните юность, ‒ приглашал Сева отца, не веря в реальность приезда. Необходимо было как-то его утешить.
  Проводить Севу приехали и Бутузовы. Они стояли в стороне, не решались помешать последнему разговору с отцом.
  Радио объявило о посадке в самолет. Г-н фон Клуге, уже не скрывая слез, обнял Севу.
  - Помни, у тебя есть папА.
  - Никогда не забуду! Мама любила тебя, я не осуждаю её!
  Подошли Бутузовы, по очереди обняли Севу, пожелали счастливого пути. Отец недружелюбно посмотрел на советских журналистов, понимая, и они повлияли на отъезд сына.
  Амалия рядом с отцом, тоже вытирала слезы. Сева поцеловал её на прощание и прошептал:
  - Никогда не забуду подаренные мне ночи.
  Ушли Бутузовы, разъехались немногочисленные провожающие, а г-н Клуге все стоял на смотровой площадке, ждал, пока самолет вырулит на взлетную полосу. Самолет разбежался и взмыл в небо, сделал разворот и повернул на восток. Г- н Клуге все стоял и смотрел в след, скрывшемуся в облаках самолету.
  
  Немецкие соседи Севы по самолету
  
  В салоне самолета, по соседству с Севой оказались журналисты из Франкфуртской газеты. Случайно или было задумано, не понял. Один из журналистов, представившийся Максом говорил по-русски и всю дорогу беседовал с ним, переводил вопросы коллеги, которого представил, как своего шефа в газете, впервые отправившего в Россию. Сам Макс уже два года работает в Москве, и сносно говорил по-русски. Он напомнил Севе Штефана из ночного клуба "Феникс". Макс, как когда-то и Штефан, не задавал вопросы в лоб, как в Кельне на радиостанции "Немецкая волна", или издатель русской газеты в Лондоне. Однако, получив опыт, Сева понимал, разговаривая с ним о пустяках, вспоминая по ходу свои истории, главная цель Макса разговорить собеседника, выпытать из него, всё, что представит интерес будущим подписчикам "Frankfurter Allgemeine Zeitung".
  Сева был даже рад соседу, за разговором незаметно летело время, Макс сумел отключить от тяжелых мыслей об отце. Спросил согласия сделать фотоочерк о его жизни в Стародубске, посетить детский дом, взять с собой фотокорреспондента. Сева был рад показать город, чтобы отец и новые друзья, увидели детский дом и город, где живет. Но вынужден был разочаровать немецких журналистов, признался, что Стародубск закрытый для иностранцев город.
  Макс расстроился и долго объяснял шефу невозможность осуществить их замысел. Снова повернулся к Севе.
  - В Москве тебя будут встречать?
  Сева удивился. "Кто меня может встречать? Если только люди из КГБ, что пугали перед отъездом". Вслух ответил, что встречать некому.
  Макс протянул Севе свою визитную карточку, потом вырвал из блокнота лист и по-русски записал свой московский адрес и телефоны, пригласил Севу звонить и заходить, когда будет в Москве.
   - Не против, по - пути заедем на Красную площадь, сниму тебя на фоне Кремля. Фотографию пришлю.
  Сева не возражал. Поездов через Стародубск проходит много, можно не спешить. Макс ему понравился. "Выполняет свою работу, почему не помочь парню? С удовольствием еще раз взгляну на Красную площадь. Его наверняка встретят с машиной".
  
  Первые встречи в Москве
  
  Сева ошибся, встречать некому. Встречал знакомый Сергей - сосед по гостиничному номеру в дни отъезда. Они обнялись. Сергей объяснил, пока Сева гостил в Германии, он снял квартиру и сейчас у него гостит отец. В Шереметьеве провожал коллегу в Париж и вдруг увидел Севу.
  - Ты ведь не торопишься, заедем ко мне, передохнешь после самолета, расскажешь, как встретил отец, потом отвезу на вокзал, билет закажем по телефону.
  Сева собрался послать к черту этого Сергея, но здравая мысль подсказывала: "Я же еще по дороге к отцу понял, где он служит. Не стоит плодить лишние неприятности, а они ждут, уже ясно".
  - Я обещал корреспондентам Франкфуртской газеты сфотографироваться на Красной площади.
  - Обойдутся! Поехали со мной! - в голосе Сергея послышались повелительные нотки, этого Сева не переваривал и решил поступить по-своему.
  Извини, я держу слово. - Схватил чемодан и вернулся к группе встречающих Макса со спутником. Они наблюдали за Севой и парнем, подошедшим к нему, легко догадались, кто встретил сына г-на Клуге.
  Макс достал небольшой фотоаппарат с блицем и сделал несколько снимков Севы с чемоданом и Сергеем. Сергей каждый раз старался отвернуться, но запретить съемки не решился.
  - На Красной площади снимемся в другой раз. Вижу, тебя ждут, - немец побоялся влипнуть в историю и отказался от съемки Севы на фоне Кремля. - Не задерживай товарища.
  Сева вернулся к Сергею, и тот повез его к себе домой, где их встретил "отец".
  - Папа, он и есть бывший детдомовец, о котором я тебе рассказывал. Случайно встретил в Шереметьеве. Проводил Зою, иду к выходу, смотрю: знакомое лицо.
  "Отец" пожал гостю руку.
  - Молодцы, подгадали прямо к обеду. Пока хозяйка на работе, сами все организуем, - сказал он и принялся накрывать на стол. - Аня будто ждала иностранца, сварила сегодня борщ. Сергей, достань водочку. Соскучился по борщу?
  - Соскучился, - признался Сева. "Отец" поставил на стол супницу, из которой доносился незабываемый аромат его любимого украинского борща, им когда-то кормила теща - мать Ларисы.
  - А водка в Германии есть? - спросил Сергей.
  - В Германии всё есть, как говорил известный чеховский герой про Грецию.
  Разлили по стопочкам, чокнулись за удачную поездку, и пошел неторопливый разговор, а по сути "отец с сыном" выспрашивали у Севы кто такой г-н Клуге, что выпускает его концерн, где он успел побывать. "Форменный допрос", - отметил про себя Сева, но обстоятельно отвечал на все вопросы, продолжая и дальше прикидываться простачком, будто не понимает, с кем ведет беседу. Как оказался в Лондоне, объяснил, что сам не понял. Летели в какой-то немецкий город, с чудным названием, на концерт американского музыкального ансамбля. Опустились не на аэродром, а на какое-то поле, недалеко от красивого здания - настоящего дворца, оказавшегося старинным замком.
  В поезде "неожиданные встречи" продолжились. Перед Стародубском, переполненный мыслями о своем будущем, Сева вышел в тамбур с открытым окном. Неожиданно подошел немолодой мужчина, показал удостоверение.
  - Завтра с утра зайдите к нам. Ненадолго. Кабинет, думаю, помните.
  "Началось, - подумал Сева. - Не зря пугали, затаскают теперь". Вслух спросил:
  - От Москвы сопровождали, боялись, вместо Стародубска поеду еще куда-нибудь? Теперь решили подойти?
  - Слишком высоко мнишь о себе. Возвращаюсь из командировки, и сейчас увидел, вспомнил, куда ты собирался поехать. Любопытно послушать, как встретил тебя бывший фашист, заодно помочь разобраться в увиденном.
  - Мой отец никогда не был фашистом
  
  Стадубские друзья встречают Севу
  
  Солнечным ранним утром друзья Севы - Галя, Юра и Костя встречали его на Стародубском вокзале. Галя с большим букетом. Друзья нетерпеливо посматривали на станционные часы. Еще нет и семи. Наконец, вокзальное радио объявило: "Поезд Москва -Стародубск прибывает на первый путь ко второй платформе".
  Поезд медленно подошел к перрону и Сева издали увидел друзей, помахал им. Они в три горла скандировали: Сева! Сева!
  Сева обнялся с друзьями, расцеловался. Поблагодарил Галю за букет. Костя забрал у него чемодан, Юра сумку.
  - Весь багаж? - удивился он.
  - Весь. Ждали контейнер барахла? Подарки привез, не забыл. - Они остановились, Сева открыл сумку и достал, засверкавшие в лучах солнца, бусы, надел Гале на шею. Она благодарно поцеловала его.
  - Всю жизнь мечтала о таких. Чешское стекло?
  - Бери выше. Богемское. В Кельне купил.
  Юре он протянул оригинальную газовую зажигалку.
  - Наши баллончики должны подходить. Тебе, Костя, презент позже.
  - Презент? Настоящий иностранец, - восхищается Галя. - Только костюм, почему не сменил, размера своего не нашел? Думала, оденешься с головы до ног и еще полвагона вещей привезешь, - заметила она
  - Потом, ребята, потом расскажу... Костюм новый привез, джинсы, еще кое-что по мелочи. Хотя, мог, как сказала Галя, и контейнер, и целый вагон. Не представляете, какие имел возможности! Слишком быстро уезжал, не успел подарки купить, а эти мелочи в аэропорту в последнюю минуту купил.
  По дороге в город Костя шепотом спросил, что за подарок ему.
  - При Гале неудобно, потом, - интригующе заверил Сева.
  Он находился в Москве, когда на заводе стало известно о его возвращении. Друзья и знакомые, все с интересом ждали продолжения Севиной истории. Так отец г-н Клуге, или нет, какие у них с Севиной матерью были отношения? Из Германии Сева никому не писал, понимал, письмо не дойдет. Многие в Стародубске не верили, что вернется, если найдет настоящего отца.
  Больше всех радовалась приезду Севы Надя. Она и на вокзале встретила бы, знай время его поезда. К обеденному перерыву обработала больше половины деталей, запланированных на смену. Надеялась отпроситься пораньше.
  Узнала новость и Лариса. Всезнающая подружка уже крутилась возле.
  - Встретила бы по старой памяти, может, помиритесь... Главный инженер в прошлом году в командировку в ГДР ездил, так столько всего навез! А у Севки в ФРГ отец капиталист.
  
  В цехе
  
  Вспомнили о Севе на планерке у начальника цеха. Рассчитывали, на днях выйдет на работу. Вспыхнул спор отпускать одного из бригадиров в отпуск или повременить.
  - Васильев выходит, подпишите Максимову отпуск, - уговаривал сменный мастер начальника цеха.
  - Не известно еще, допустят ли Васильева к работе. Вместо положенного отпуска, отсутствовал, - начальник цеха посчитал по календарю под стеклом, - пятьдесят два дня. Прогульщик.
  - Вы серьезно? - возмутился другой участник планерки. - Парень отца отыскал! Часто у нас рабочие за границей бывают?
  - Ничего против Васильева не имею. Не от меня зависит. А Максимов подождет, пока найдем замену.
  Редактор заводского радио приготовилась взять у Севы интервью, но в последние минуты партком запретил упоминать по радио и в заводской многотиражке его поездку.
  ***
  За деревней Васильевкой, на взгорье, заросшем березами, старое кладбище. На краю этого зеленого островка, могилы последнего времени. Здесь похоронена мать Севы. К ней он и приехал в первый же день, возвратившись в Стародубск.
  Отличная с утра погода испортилась. По небу бежали темные грозовые тучи, кружило воронье над многочисленными, уже пустыми, гнездами. Сева стоял перед скромным зеленым холмиком с деревянным крестом. К трем березкам, что росли у самой могилы, прибавились еще два молоденьких деревца, посаженные Агафьей Никитичной. Если не считать увеличившееся число могил, ничего вокруг не изменилось.
  Костя оставил Севу одного и играл его подарком. Нажимал кнопку на массивном портсигаре, крышка открывалась и оттуда поднималась обнаженная девица. Она наклонялась, из коробки выскакивала сигарета. Костя засовывал сигарету обратно, закрывал портсигар, снова нажимал кнопку, и опять появлялась голая девица. А Сева все смотрел на зеленый холмик, обложенный камнями, и думал о несчастной судьбе матери. Перед глазами мелькали картины из его одиссеи, слышал рубленную немецкую речь, эмигрантские песни, их сменяли бравурные звуки немецкого марша... Стройный и по - молодецки бодрый отец, его восьмидесятилетняя мать - фрау Маргарет фон Клуге, Марика... Увидел умирающую старуху - мать. Она с мольбой смотрела на Севу.
  - Ты прости... Прости сыночек...
  Подошел Костя, взял за руку и вернул в сегодняшний день.
  - Пошли, - он посмотрел на часы. - Дождь сейчас пойдет, застрянем, а мне вечером еще на смену. Оградку железную надо будет сварить. Почему раньше не сказал? Мы бы без тебя поставили.
  - Сделаем.
  Сева в последний раз бросил взгляд на могилу матери и пошел за Костей к машине. Старая, видавшая на своем веку, "Волга" - такси, раскачиваясь и скрепя на ухабах, медленно выползла на асфальтированное шоссе, шофер прибавил скорость.
  
   Лена с мужем обсуждают приезд Марики в Петербург
  Давно не вспоминал свою одиссею Всеволод. Неожиданное письмо Марики заставило вспомнить целую главу жизни, даже не главу, а часть жизни, которая осталась ярким пятном прекрасно проведенного времени и горькими переживаниями о судьбе родителей.
  В наши дни можно поехать куда угодно, имел бы деньги, а в те далекие уже времена железный занавес, идеологическое противостояние, не позволяли даже мечтать поехать куда-то дальше Болгарии. Вернувшись из Германии, Сева старался не думать, не вспоминать свою эпопею, не травить себя не исполнимыми надеждами. Вычеркнул из жизни этот год с его радостями и переживаниями. И не вспоминал. Пытался не вспоминать. Первые годы отец и Марика, Амалия, Ингрид, Марта появлялись перед глазами помимо его воли. Когда слышал название знакомых мест или в телевизоре вдруг узнавал улицы, города, которые видел воочию, сердце начинало учащенно биться. Сегодня отдельными фрагментами, стоп - кадрами и моментальными фотографиями восстанавливал в памяти события пятидесятилетней давности.
  - Больше никогда не писал отцу? - спросила жена.
  - Писал. Уезжал скоропалительно, неожиданно, отъезд скомкался. Не записал адреса переводчицы Амалии, не спросил фамилии двоюродного брата Пауля в Кобленце, он очень хорошо ко мне отнесся. Кроме отца писать было некому, и его точный адрес не узнал. Написал, как в первый раз: "Бонн, г-ну Курту фон Клуге". Попросил еще раз пригласить, потому что жизнь в Стародубске стала невыносима. Затравили, как когда-то мать в деревне, попрекая незаконнорожденным сыном. Сняли мой портрет с Доски почета, как неблагонадежного, перевели на работу в другой цех, отобрали комнату, ордер оказалось не на меня выписан, а на Ларису. Переселили в общежитие. Жить стало невмоготу. Кусал локти, что не остался, когда звали. Ну и написал. Не дошли письма. Знаешь, в какое время жили.
  - Интервью твои вспомнили?
  - Вспомнили. Особенно "Немецкой волне". В те годы я понятия не имел, что эту радиостанцию, сквозь глушение, слушает вся интеллигенция. Что в редакции работают самые заклятые идеологические противники СССР.
  Как-то в ночном клубе подошла женщина, по-русски представилась редактором и пригласила приехать к ним, познакомиться с интересными людьми - земляками, работой радиостанции. Я, помня наставления отца, пытался вежливо отказаться, но Марика настояла. Ей было интересно побывать на радиостанции, где работали, известные в прошлом, советские артисты и писатели, о которых слышала от русских друзей в Ленинграде. Сама желала познакомиться.
  Вспомнили интервью Би - Би - Си и поездку в Лондон. Потаскали по кабинетам, пока не убедились, что не завербован. Помытарился год в общаге, пока не подвернулся случай - набирали опытных станочников для работы на заводах Ленинграда. Дальше ты знаешь.
  - Из Ленинграда не писал?
  - Написал. Мы с тобой в те дни только начали встречаться. На этот раз получил ответ от Отто Клуге - брата отца. Он сообщил, что отец умер, просил не тревожить больше семью Клуге.
  - Мог и соврать. Если отец действительно умер, он мог упомянуть тебя в завещании. Что если подать в суд? Высудим что-нибудь из наследства. Времена нынче другие, можно поехать, нанять адвокатов, вдруг что-то получится.
  - Нанять адвокатов? На какие шиши? - Нет! Это не моем характере. С детства привык рассчитывать на себя. В трудные времена не взял ничего у них, а теперь, когда у нас всё есть...
  - Что у нас есть? Твоя кандидатская, ничего не прибавившая? Двухкомнатная квартира и машина, на ремонт которой постоянно не хватает денег? Мне надеть нечего, ты раздет... Приедет эта Марика, все бросишь, побежишь встретить?
  - Не побегу, а приедет - встретимся обязательно.
  - Не пущу! Неспроста вспомнила. - Всеволод обнял жену.
  - Сколько нам лет, чтобы ревновать!
  - Посмотри вокруг! На своих академиков, на бизнесменов. В семьдесят оставляют семьи и женятся на молодых. Не зря в народе родилась пословица "Седина в бороду, а бес в ребро". А тебе до семидесяти еще ого-ого.
  - Ну, чего раскипятилась! Люблю тебя одну, ты знаешь.
  Прошли неделя, вторая, Марика больше не напоминала о себе. Всеволод Иванович, с
  нетерпением ждавший приезда, успокоился, реже беспокоили мысли о предстоящей встрече и новыми объяснениями с женой. Однако, не желая признаться себе, вздрагивал от каждого телефонного звонка.
  Лена тоже с волнением ждала приезда Марики. Женское сердце подсказывало: Марика больше чем знакомая и переводчица. В конце концов, примирилась с предстоящей встречей мужа с женщиной из его молодости. "Вместе пойдем на встречу. Пригласим к себе. Захочет - может остановиться у нас", - размышляла Елена.
  
  Встреча Севы с Марикой в Питере
  
  Марика прилетела ночью, и, получив номер в отеле, сразу же позвонила, несмотря на глубокую ночь. Домашний номер телефона узнала еще в Германии. Всеволод сам поднял трубку, когда раздался её звонок. Лена не проснулась и не видела, как волновался, узнав голос Марики. Сцены ревности удалось избежать. Он взял аппарат и на цыпочках вышел из спальни, закрыв дверь.
  - Добрый вечер, вернее, ночь, дорогая. Сколько лет я ждал этого письма, а потом телефонного звонка. Как нашла меня, телефон?
  - Воспоминания замучили, терпеть стало невмочь. Связалась с нашими корреспондентами в Москве, напомнила твою историю, они и нашли адрес. Рада за тебя, сделал карьеру, исполнил детскую мечту.
  - Одна приехала?
  - С кем ждал, приеду? Соскучилась, не представляешь, как! Сколько раз писала, в ответ молчание. Почему не отвечал?
  - Не получал я твоих писем.
  - Сейчас можешь приехать? Сгораю от нетерпения, увидеться.
  - Не акклиматизировалась еще, думаешь на дворе день. У нас разгар белых ночей. Сейчас ночь, третий час. Утром встретимся. Назови отель, номер.
  - Марика не хотела понимать, грозилась взять такси и немедленно приехать. С трудом Всеволоду удалось уговорить подождать, сам приедет в отель.
  Лене о приезде Марики, решил пока не говорить и, утром, как всегда, поехал на работу. В лаборатории предупредил, что посвятит день Этнографическому музею, а сам поехал в отель.
  Едва он постучал в номер, дверь приоткрылась, и она бросилась на шею.
  - Сэва! Ты! - воскликнула она. - Soviel träumten die Jahre onaschej der Begegnung! (Столько лет мечтала о нашей встрече!) ‒ Она снова схватила его в объятия и принялась истового целовать. Марика была в ночном пеньюаре, но причесана и в макияже. Опять, как когда-то, Всеволод потерял дар речи и не сразу заговорил.
  - Спала, разбудил?
  Она покачала головой.
  Обнявшись, они долго молча стояли, не находя слов. Марика всплакнула. Четыре десятилетия разделяли влюбленных. У каждого за плечами своя прожитая жизнь. А встретились, словно и не было долгих лет разлуки, каждый видел другого глазами последнего свидания.
  Марика все так же очаровательна и мила. Прошедшие годы, наложили свой отпечаток, но в свои шестьдесят три выглядела на сорок пять. Европейских женщин не старят многочисленные проблемы, постоянно преследующие российских, и они дольше сохраняют молодость и красоту. Сева тоже заметно изменился, хотя и сегодня выглядел великолепно, держался уверенно.
  Стоял теплый июль. Он в одной рубашке и, не совсем поняв её властное "раздевайся", опешил. Что имеет ввиду?
  - Ziehe sich aus! Nimm allen ab! Раздевайся! Снимай всё!
  Всеволод успел забыть ее причуды, а она властно расстегивала пуговички его рубашки, одновременно избавляя от неё. Вела себя, будто расстались, если не сегодня утром, то вчера. Словно не разделяли почти полвека скромного гомо советик, из глухой провинции, на миг попавшего в свободное западное общество потребления, и сегодняшнего преуспевающего столичного ученого.
  - Что делаешь?
  - Ich sterbe, ich will dich! (Умираю, хочу тебя!) Wieviel träumten die Jahre von diesen Minuten! (Столько лет мечтала!) Не бойся! СПИДом не заражена.
  - У меня любимая жена, взрослые дети, внуки. Помнишь, хоть, сколько нам лет? ‒ спросил, понимая, что не удержится. - Не юные влюбленные, не раздумывая, бросаться в постель.
  - Moltsch! (Молчи!)
  Всеволод боролся со своими чувствами, а они не слушались. Говорил о жене, напомнил Марике о муже. И не устоял перед захватившими чувствами. Чары когда-то любимой женщины, оказались сильнее здравых мыслей. Время повернулось вспять, он видел девчонку, которая сохранилась в памяти. Разум потерял над ними власть, Сева держал в объятиях девчонку семидесятого года, которую никогда не забывал и помнил. Часто снилась. Как впервые увидел всю без одежды, после того, как в ванной с водой, они впервые занимались любовью. Сейчас он снова держал в объятиях ту Марику. Ласкал всё еще упругие груди, бедра Марики ‒ девчонки. Она впилась в его зовущие губы. Безумные глаза Марики, растворились в наслаждении, молили его продолжать. Как и в юные годы, в любовных играх осталась все также ненасытна и изобретательна.
  Лена, занятая кухонными делами, несколько раз звонила мужу, просила внука позвонить деду на работу. Его телефон не отвечал.
  ...Они лежали в постели, и, перебивая друг друга, вспоминали начало лета 1970 - го года. Когда оба остыли и успокоились немного, Всеволод заметил, годы все-таки не пощадили Марику, она постарела. Правда, будучи старше Лены, выглядела значительно моложе.
  Помнишь, ходили в музей Бетховена, потом оказались на митинге, где к тебе пристали хулиганы? Ты еще лихо справился с тремя из них. Среди парней был младший брат Вильгельма - Эрнест. Он подговорил друзей проучить тебя, чтобы оставил невесту брата. Когда похвастал Вильгельму, как оберегал меня, брат отругал и поделился со мной.
  Всеволод признался, похожий инцидент случился и раньше. В "Фениксе" тоже требовали оставить её.
  - И не рассказал мне!
  - В силах постоять за себя и любимую.
  Марика схватила его и принялась целовать.
  - Сэва! Я ничего не забыла!
  Русским языком, похоже, Марика давно не пользовалась. Не сразу находила нужное слово, сильно проступал акцент. Призналась, что после Севы редко общалась с русскими. Без практики многое подзабыла.
  - Но не тебя! Тебя никогда не забывала!
  Сева тоже признался, часто вспоминал их встречи, горько жалел, что не поборолся за любимую. Вспомнили водные лыжи, похвастал, что увлекается виндсерфингом, многие годы член яхт-клуба на Финском заливе в Стрельне, рядом с Константиновской резиденцией Путина.
  - Как сажусь за руль, часто вспоминаю, твои уроки, красный кабриолет "Порше". Давно у меня своя машина, правда, не такая классная, но бегает хорошо.
  - Возвратить бы все! Ни с кем не была счастлива, как с тобой!
  В эти минуты Сева снова горько пожалел, что не остался в Германии, наверняка, уломал бы Марику оставить жениха.
  - Оба наделали ошибок. Хотя, кто знает, как бы сложилось у меня в Германии.
  - Отлично. Стал бы известным мировым архитектором... Сейчас тебе хорошо со мной?
  Всеволод ответил поцелуем.
   - Виновата перед тобой, что не нашла раньше, уступила родителям и Вильгельму. Еще не поздно начать сначала. Дело за тобой. Великой России нет больше. Ельцин развалил страну, Путин окончательно уничтожил Россию. В обозримом будущем, ничего здесь не исправить. А свою ошибку еще исправим, не так стары. Посмотри на своих коллег учёных, сколько им лет! У нас с тобой впереди еще много счастливых лет. Поехали со мной! Начнем сначала. Вильгельма давно выгнала. Дочь выросла, у неё своя семья.
  - И у меня семья. Жена любимая. В трудные для нас дни, она поддержала и помогла осуществить мечту детства. Разве смогу оставить её! А старые родители Елены, для которых я стал сыном! Интересная работа... Не будем уничтожать нашу счастливую юность! Ты навсегда остаешься моей первой любовью! Моей первой женщиной, которую не забуду никогда. После тебя, кого бы ни встречал, знакомился, всегда сравнивал с тобой. Для меня существовала ты одна. Понимал, ты недосягаемо далеко, но запретить себе вспоминать не мог.
   Оставил свой город, приехал в Ленинград и оказался совсем один, без друзей. Жил воспоминаниями о днях, проведенных у отца. Каждую ночь видел во сне тебя. Время лечит. Судьба еще раз. улыбнулась мне. Встретил девушку, близкую по духу. Она поняла меня и разделила моё одиночество. До сегодняшнего дня считал, время излечило от нашей любви, а, встретив, понимаю, ты по-прежнему дорога мне... Что скажу теперь жене? Предал.
  - Жена не знала обо мне?
  - Нет. Все наше я берег в своем сердце, ни с кем не делился. Даже с любимой. Лишь после твоего письма, пришлось рассказать. ‒ Он закурил сигарету из пачки Марики, и надолго замолк. Марика тоже молчала. - Правда, думала обо мне, вспоминала? - нарушил молчание.
  - Постоянно, как услышу имя Клуге... Не следовало тебе уезжать. Нам суждено быть вместе, когда-то ты сказал. Я помню.
  - А сама, ничего не объяснив, пропала. Мама сказала, улетела в Рио де Жанейро к жениху. Какие у меня оставались надежды?
  - Тебя обманули. Меня тоже. Разыграли похищение с требованием выкупа и заперли в чьем-то загородном доме на две недели. Что похищение мнимое, организовано родителями я узнала, когда ты уже уехал. Папа предоставил маме заниматься моим воспитанием, не обращал внимания на мои чудачества. Представить не мог, любимая рассудительная дочь серьезно влюбится в, неизвестно откуда взявшегося, русского сына Курта фон Клуге. Слишком поздно понял, насколько все серьезно.
  Будущий зять некстати пропадал в далекой Бразилии, а я никого не желала слушать. Единственный выход спасти положение - изолировать меня. Тебе, г-ну Клуге и всем остальным сообщили, что я улетела к жениху в Бразилию. Меня отвезли на снятую виллу, и заперли с "похитителями" до возвращения Вильгельма. Надеялись, жених заставит меня одуматься.
  В первый день заточения удалось стащить у охранника трубку радиотелефона и позвонить.
  Папочка! Выполни требования похитителей! - только и успела сказать. Что ответил отец, не услышала, охранник вырвал трубку, я принялась колотить его, он молча вытолкал меня обратно в комнату, где я проводила время в ожидании выкупа.
  Мама позже объяснила, что заперли меня в моих же интересах. Приедет Вильгельм и мы должны сыграть свадьбу. До тебя, я встречалась с Вильгельмом, и не могла решить, подходит он мне или нет. Он нравился, хотя многое не устраивало. Из всех претендентов в мужья, по всем статьям он оставался лучшим. Прежде чем сказать Вильгельму окончательное "Да", надеялась еще встретиться с тобой. Позвонила. В доме господина Клуге сказали, ты улетел в Россию. Твой отец вторую неделю болеет, слёг после твоего отъезда.
  Взяла авто и поехала проведать г-на Клуге, узнать подробности твоего отъезда. Господин Клуге, оказалось, лег в клинику, объяснил мне управляющий домом. Амалия вспомнила, как в аэропорту ты все оглядывался, ждал меня. Уверяла, ты любил меня, и согласись я выйти за тебя, остался бы с отцом. Правда? - крепко обняв Всеволода, и, заглядывая ему в глаза, спросила она.
  - Помнишь нашу поездку в лес на красном "Порше", березовую рощу, дятла? - Напомнил он, ‒ Марика кивнула.
  - Не была тогда готова. С тобой всё началось неожиданно и головокружительно быстро, не понимала саму себя, не могла решиться. Свадьбу с Вильгельмом откладывали долго, но пришел день, когда дальше тянуть стало невозможно.
  Марика призналась, жить с ним оказалась труднее, чем предполагала. Семейная жизнь не сложилась. Муж оказался деспотом, через год завел любовницу, одну, вторую. Всеволод остановил Марику.
   - Изменять такой женщине! Да он не нормальный, твой Вильгельм!
  - Признаюсь, тоже не оставалась безгрешной. В любовных увлечениях пыталась забыть тебя, встретить кого - то, кто занял бы твое место в сердце. Постоянно вспоминала тебя, кляла себя, что не разобралась в чувствах. Мы еще не разошлись с Вильгельмом, написала тебе: просила прощение, звала немедленно приехать, простить. Писала, и в первом письме, и в последующих, что люблю, не могу жить без тебя. Мечтаю провести остаток дней только с тобой. Ты не отвечал.
  - Не получал я твоих писем, говорил. Через год переехал в Ленинград.
  Тем временем ошеломление встречей с любимой юности у Всеволода начало проходить. Здравые мысли все настойчивее стучали в голову. "Что делаешь! Одумайся! Пора трезво взглянуть на ситуацию".
  Переборов себя, он встал и начал одеваться.
  - Der Geliebte! Gehe nicht weg! Bleibe noch! - Не уходи!
  Марика не отпускала. Немалых трудов стоило убедить её, что должен идти. Оставлять её не хотелось, а в голове стучало: "Не надо дальше травмировать друг друга. Все равно будущего у нас нет. Продолжение к хорошему не приведет".
  - С чистой страницы жизнь не начать... Жену, детей, друзей, своих близких не смогу предать и оставить, ‒ набравшись решимости, проговорил он.
  Марика не хотела понимать.
  - Переезжай с семьей, будешь жить рядом со мной. Тогда я хоть изредка смогу видеть тебя, может когда встретимся. Семью не разрушу. Поверь! Лишь бы находился недалеко. Я всё устрою. Не отсудим у семейства Клуге часть твоего наследства ‒ не беда, я поделюсь. После смерти отца и развода с Вильгельмом, я почти миллиардерша. Устроишься работать в Археологическую Академию, раз не можешь без любимого дела.
  Годы не изменили Марику. Осталась такой же эгоисткой, самоуверенной, как в юности, уверенной, мир существует для удовлетворения её желаний.
  - Всё не реально. Сама подумай, что предлагаешь!
  Севу начала раздражать настырность, самоуверенность, с какой Марика всё решала за него. Лена наверняка давно хватилась его и сейчас обзванивает знакомых. Свой мобильник он отключил с утра. Первое оцепенение от встречи прошло.
  - Не хорошо повёл себя, предал, - сказал вслух себе или Марике, заканчивая одеваться. Она тоже встала, набросила на голое тело пеньюар.
  - Жалеешь, что увиделись? Всеволод покачал головой и ничего не ответил. Беспокоили мысли о Елене, жалел Марику. "Конечно, лучше бы встреча не состоялась. Сколько читал, слышал от уважаемых людей: не возвращайтесь в прошлое - разочаруетесь".
  - Завтра жду. Не придешь ‒ приеду в твой институт, приду домой, скажу жене: отдай мужа, мы любим друг друга!
  - Ich weiß nicht... Nein! Ich kann nicht... Man muss nirgendwohin gehen. Schlecht wird ende! - Медленно, выговаривая слова, Всеволод произнес заготовленную фразу! Не знаю... Нет! Не смогу... Не надо никуда ходить. Плохо кончится, ‒ к этой минуте здравые мысли окончательно завладели его разумом. Понял, пора немедленно завязывать, иначе раскиснет, не устоит и наделает непоправимых глупостей.
  - Сэва! ‒ Бросилась к нему и повисла, не отпуская. Плача, принялась отчаянно целовать. - Gib mich nicht ab! Hinter dir ist angekommen. Jung, verstand das Glück nicht! Heute nicht spät den Fehler zu korrigieren. Du magst mich noch, ich sehe! - Не оставляй меня! За тобой приехала. Молодая, не понимала своего счастья! Сегодня не поздно исправить ошибку. Ты меня еще любишь, я вижу!
  - Spät! Поздно! ‒ он поцеловал в последний раз, вырвался из её цепких объятий, и, оставив плачущей, пошел к лифту. На стоянке Всеволод Иванович открыл свою "Ауди", сел и закурил, что делал очень редко. Чувствовал себя скверно. Убедился, по - прежнему любит Марику. И Лену любит, и всех своих. Оставить их, предать по-настоящему не в силах. А работа, воплощенная мечта детских лет?! Друзья детства, с которыми на всю жизнь сохранилась крепкая мужская дружба...
  Долго не включал зажигания. Прошло, наверное, минут десять, может больше, когда Всеволод Иванович, наконец, завел мотор и нажал сцепление, газ. Машина медленно выползла с Михайловской на Невский. Он прибавил скорость.
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"