Аннотация: Рассказ о первом бое крестьянского паренька,волею судьбы брошенного в горнило войны.Для многих этот бой стал последним.У других последний бой впереди.
Андрей с матерью шли от леса домой. В лесу, за деревьями был спрятан небольшой огородишко. Под оккупацией это было весьма практично. Мать что-то всю дорогу бубнила, Андрей не слушал. Путь пролегал вдоль шоссе. Оставалось уже не далеко, как звук моторов заставил оглянуться. По шоссе из-за далекого поворота выезжала техника.
Мать заволновалась, завертелась, сунула Андрея в придорожную канаву, под куст, за которым была воронка, уже осыпавшаяся, еще старая.
-Сиди, не высовывайся, а то в Германию заберут!
Повертев головой, убедилась, что сына не видно с шоссе. Даст Бог, пронесет. Звук становился сильней и ближе. Не оглядываясь, она пошла к селу. Авось, пронесет!
А Андрей остался в яме. Сверху сунулось нечто грозное. Колонна. Машины, танки, вездеходы. Потом телеги, телеги, телеги...
Меж ветвей кустарника, Андрей видел ноги. Шагающие сапоги, ботинки, снова сапоги. Иногда кто-то проходящий что-то говорил на незнакомом языке. Жара. Клонит в сон. И страшно. Вдруг, сойдет кто с дороги и обнаружит его. Что решат? Разведчик? Партизан? А это верная гибель, хотя и не разведчик, и не партизан.
Иногда он проваливался в забытье, со страхом просыпался, озирался. Никто не слышал, не обнаружил? Вдруг всхрапнул. А по шоссе всё шли и шли...
Шли весь тот день, всю ночь, и снова день. Хотелось пить. Затекло тело. Хотелось есть. Спать. Когда же это кончится?
Как-то, Андрей заметил, что сапоги стали совсем разбиты. И ботинки как-то, по особенному, выглядели, страшно заношенными. У большинства идущих, были на ногах обмотки. Осмелев, Андрей чуть приподнялся, и всё всматривался в людской поток. Ватники, шинели, гражданские пальто. Наконец, русская речь окончательно убедили его - НАШИ!
Андрей вылез на шоссе, немного постоял, улыбаясь, но дела до него никому не было. И он пошел домой, в село.
Село немного изменилось. В беспорядке валялись вещи. Односельчан не видно. С замирающим сердцем Андрей приближался к хате, еще немного и она покажется. Но, в стремительной ходьбе, он едва не столкнулся с офицером. В золотых погонах. В полной форме, сшитой с иголочки. Он разительно отличался от всего воинства, шедшего по шоссе. Стоял и писал что-то в блокнот.
-Фамилия?
-Что?
-Фамилия?
В спину уперлось плечо. Андрей бросил взгляд и увидел здоровенного автоматчика.
-Чья фамилия?
-Твоя, дурень. Фамилия и сколько лет?
Андрей назвал и услышал, как, не отрываясь от писанины, и не глядя на него, офицер сказал:
-Полевой военкомат призывает тебя на действительную военную службу! Стать в строй!
-Я только к маме забегу...
-В строй!
Рука автоматчика легла на плечо, сориентировала его движение, направляя в строй.
-Мне только сказать...
-Разговорчики!
Офицер зашагал куда-то, а появившийся старшина, скептически глядя на новобранцев, повел их по дороге. Андрей пару, тройку раз оглянулся, но, так никого и не увидел. А эти, стоящие в строю, были ему совершенно не знакомы.
Солдатский быт уже стал привычен для Андрея. В бесконечном походе за врагом, который где-то впереди всё отступал и отступал, острота предчувствия боя притупилась. Андрей уже привык к ботинкам убитого Никанорова, уже сносно наматывал обмотки, и уже спокойно надевал гимнастерку, разрезанную на ком-то убитом, и заново зашитой сверху донизу. Он стер на камне свастику на пряжке, кем-то снятого с лежащего на дороге убитого немца ремня, и спокойно подпоясывался добротной, доставшейся вещью.
Старшина почему-то постоянно выделял его среди других. То наряд по кухне, то караул, то подай-принеси. Вот и теперь, старшина взял его и еще нескольких бойцов и повел куда-то назад. Оказалось, нужно было доставить ящики с патронами. Небольшие, но тяжелые ящики, отдавили все плечи. Когда принесли, старшина кивнул Андрею:
-Давай, открывай!
Добротные ящики не поддавались. Андрей вертел их туда и сюда, но ящики были наглухо закрыты, казалось, их не реально было открыть вообще. Старшина, возясь с чем-то еще, бросал недовольные взгляды. Наконец, подошел, молча, перехватил ящик, и ловко бросил его на угол оземь. Андрей зажмурился - вдруг рванет! Ящик разлетелся, освобождая два зеленых коробка.
-Продолжай!
Но если деревянный ящик был серьёзной задачей, то железные коробки - невыполнимой. Ножа не было. Ни гвоздя. Ничего. И Андрей вертел их в руках, силясь найти какой-нибудь вариант.
Снова подошел старшина. Поднял доску от ящика, в которой в углублении оказался ключ. Споро вскрыл цинк, и отошел к месту, где предполагал раздавать боеприпасы.
Как-то внезапно близость боя накатила своей неотвратимостью. Андрей понял вдруг, что не случайно их роту разместили в окопах. Что-то близкое и неясное шевелилось где-то чуть впереди, куда хотелось посмотреть, но предостережения бывалых солдат сдерживали эти порывы. Суета ускорялась. Метался командир и связисты. Наконец-то Андрею дали настоящую винтовку и пригоршню патронов. Общая напряженность осушила рот, но требовала на волю что-то бурлящее в брюхе. И сразу, вдруг, вся жизнь, все былое, все желанное и несбывшееся - все разом, с новыми неясными ощущениями, одним ударом, одним возгласом оглоушило:
-В АТАКУ!
-ВПЕРЕД!
-Ура-а-а-а!
Не спеша вперед, но и стараясь не отставать, Андрей выскочил из окопа....
Больше ничего не помнил. Только заорал со всеми
"А-а-а-а!"
Винтовка мешала бежать, каска то и дело налезала на глаза. Что слева, что справа? Только это "А-а-а-а".
Кто-то дернул его за оба рукава сразу. Захотелось повернуться, посмотреть. Но нога не нашла под собой земли. Хотелось посмотреть, что там за яма. И сразу мысль засквозила в больной голове - откуда? Только что еще тут не было ямы. Как - так! Но нога уже проваливалась в пустоту. Да как же? Не было ямы! Темнота, то ли от налезавшей на глаза каски, то ли впрямь потемнело вокруг, но стало так, что не разглядеть ничего, не разобраться. В голове помутилось. В ушах - тишина! А нога все проваливалась куда-то вниз, долго, как в замедленном кино. И что-то плотное стало обступать по сторонам. Все туже и туже стягиваясь вокруг, обволакивая мягко, но так, что нельзя больше пошевелить, ни ногой, ни рукой.
И, казалось, будто уже и нет падения. Всё, самое дно. Даже не само дно, а просто повис в плотной темноте.
Пришла в голову мысль: " А может, я уже убит?" И спустя долгое висение в плотной пустоте, другая: "Может уже меня хоронят?" И подтверждая эту догадку, кто-то сыпанул землей так, что комья ударили по каске. Потом еще, и еще.
Каска предательски закрывала обзор. Из последних сил Андрей хотел замахать руками, которые его не слушались. Хотел закричать: "Я ЕЩЕ ЖИВОЙ!" - но не услышал своего голоса.
Потянулись томительные то ли минуты, то ли часы ожидания. Безвременье. Невидимое, безответное мягко сдавливало Андрея, не позволяя шевелиться. Томно и бесконечно долго стучало сердце. Или не сердце? Да, нет, не сердце. Сердце стучит уверенно "тук-тук", а это звуки с большим перерывом, не живые, не свои. И мысли. Они были, но как в сахарном сиропе застревали, неспешно перетекая от одного к другому. Боли не было. Ничего не было. Недвижимый, Андрей согласился со своей участью. С кем не бывает? Ну, убило. Ну, и не страшно теперь. Так, значит и будет. А может я еще живой? А зачем они меня закопали? Значит не живой. Ну и пусть...
И в этой жути, кто-то рванул каску назад, так, что она впилась в шею. Вдруг стало светло. Вместо одуряющего звона начали появляться звуки угасающего в дали боя. Андрей бестолково смотрел на ненавистного старшину, который разгребал руками землю и, вытаскивая Андрея из ямы все крутил его из стороны в сторону.
-Жив? В обе руки, значит, и баста. Повезло, паря! Ну, давай, топай в медсанбат. Вон в лесочке, вишь? Только винтарь возьми, без оружия не перевяжут, не положено.
Андрей хотел еще что-то сказать, ведь жив-то, но старшина уже энергично шагал к следующему бугорку.
Как в бреду, Андрей шел по полю. На перебитых руках, на ремне висела тяжеленная винтовка. Шел, и не узнавал, где он. Поле дымилось, было изрыто ямами, усеяно касками, неизвестно откуда взявшимися ящиками, и... людьми.
Возле одних копошились, видимо санитары, другие уже ни у кого не вызывали интереса.
Андрей пересек далекий теперь окоп и до самого леса все соображал, пытаясь вспомнить, каким был этот бой.
И что он делал,
И стрелял ли.
И что это было, вырывшее яму и ранившее его. И, похоронившее живого. И если бы не старшина...
Он шел и плакал.
От обиды.
От ужаса первого боя.
От того, что остался жив.
От того, что другие уже не встанут.
От того, что вспоминалось только это одно "А-а-а-а-а"
Божечки, как же меня не убило!
А хоть и ранило, тоже, ведь не сахар! Вам бы, фашистам, руки поперебивать!
После перевязки всё успокоилось. Появилось время оглядеться.Поступающие раненные были источником всех новостей. В одном из них Андрей узнал бойца своей роты, и ему вдруг захотелось узнать как там, что, взяли?
Боец был в возбуждении. Он с запалом говорил, как колотили фрицев. Как ходили в атаку. Как он пострадал из-за труса.
-Понимаешь, -скороговоркой говорил боец, -мы чуть до их траншеи не добежали, тут пулеметами они давай косить, много полегло наших, кто ползком назад, кто бегом. Тут видим - все, значит, в атаку ходили, а он, понимаешь, тут сидит. Трус этот. Перепуганный, бледный, трясется. Такое зло взяло. Ты что ж это, прикрылся, понимаешь, а ну иди в атаку! Он, гад, перепугался, говорит, я с вами другой раз побегу. Нет, ты щас беги! Беги, гад. Он упирается, да как же, мол, а мы его поймали за черти и долой из окопа. Он назад, просится, искуплю, говорит. Мы его опять выбросили, иди, гад, в атаку. Он еще пробовал, видит, мы ни в какую, давай идти на немца, сначала вроде как в атаку, а там, глядим, винтовку бросил, достал тряпку какую-то, и давай махать немцу, чтобы, значит, не стреляли те. Мы как увидали такое, брат, кто с чего мог, давай стрелять, пока не убили...
Немец, видать, пожалел его, стал мины кидать. Одна и залети в окоп. Меня, как- будто за шиворот кто потянул. Удивился я, оглянулся - никого. Смотрю - сапог слетел почти с ноги, опять удивляюсь, как это он. Ногу поднял, голенище подтянуть - а сапог на земле и остался. А из него кости торчат. Вот, теперь инвалид. Зато живой. Вот тоска разбирает, смеясь говорил он, куда ж теперь, без ноги. А, как вспомню, сколько после атаки на поле осталось - выходит, повезло мне, раз живой...
И Андрей задумался с замолчавшим бойцом, что раненым повезло, тут хоть в руки, хоть в ноги. А, если бы также - без чего остался. Оно и плохо, но и не плохо вовсе.
В немецком блиндаже обер-лейтенант составлял отчет о бое. Странные эти русские. Никак к ним не привыкнуть. Как можно своего камрада выбросить из окопа, а потом еще и пристрелить? И это когда всего не хватает. Всех ресурсов.Фельдфебель наблюдал за этим цирком, рассказал подробности. Чтобы их урезонить, пришлось позвонить минометчикам, чтобы те расходовали три мины. Можно только три. Совсем ничего не остается! И еще одна такая атака - воевать будет нечем и некому!
Да, это будет последний бой нашей арьергардной роты.