первичные влечения масс в русло революционной борьбы!
Из вечерних мыслей
Грянула музыка, и занавес пошёл вверх. По-видимому, декорации изображали тропический остров, потому что сцена была густо заставлена пальмами в кадках. Лохматые лианы переплетали пространство между пальмами на переднем плане, что создавало впечатление густых зарослей. На лианах восседали большие аляповатые чучела ярко раскрашеных птиц. На заднем плане такими же грубыми яркими красками были намалёваны бирюзовое небо и большое жёлтое солнце. За завесой из лиан быстро передвигалась какая-то фигура, видимо, самого певца, бормотавшего скороговоркой под музыку: "...та-тан-га-тан-га-та-та-тан-га-тан-га..." Так продолжалось минуты две. Видимо, утомившись бегать между пальмами, певец выскочил на передний план и метеором пронёсся перед зрителями, прежде чем снова скрыться в импровизированных джунглях. Если не считать набедренной повязки, его худое, покрытое бронзовым загаром тело было абсолютно голым.
На этот раз певец не заставил себя долго ждать. Выскочив из рощицы опять, он встал, как вкопанный, на середине сцены и, заломив руки, закричал: "Жизнь!!! Пронеслась как сверкающий бал! Только я на него не попал!! Потому что тебя я так ждал!!!" После чего снова немедленно скрылся из виду. Крик его был полон такого неподдельного отчаяния и муки, что мороз пробирал по коже. Бормоча себе под нос всё той же неразборчивой скороговоркой "...та-тан-га-тан-га-...", неутомимый певец продолжал носиться за деревьями, с интервалом в пару минут выбегая на край сцены и выкрикивая ту же самую фразу, как заклинание, каждый раз вкладывая в неё всё больше и больше страдания. Первые несколько минут в зале царила потрясённая тишина, а потом началась массовая истерика.
И действительно, оставаться спокойным в этом зале было трудно. Нелепая на первый взгляд постановка: голый полудикий человек, один на необитаемом острове, навевала ассоциации с крушением надежды. Надежды наивной и детской, но, тем не менее, чрезвычайно важной для той части человеческого существа, что составляет одно целое с фантазией. Опять же, по-видимости бессмысленная фраза, сообщала почти что прямым текстом причину душевного конфликта, на который обречены в той или иной степени все без исключения: само по себе удовлетворение немудрёной потребности плоти не способно успокоить тоску обманувшейся души. И, конечно же, музыка. Невзыскательная, но страстная, как песни цыган Андалузии, она резонировала с давно забытыми переживаниями, взламывая защитные механизмы, как ледокол. Всё это било в одну и ту же точку и, многократно умноженное стадным эффектом, очень скоро привело к тому, что почти все сидевшие в зале сошли с ума.
Одни рыдали в голос, другие оцепенели и плакали беззвучно. Особо слабонервные лишились чувств. В центре зала хрупкая девушка яростно и самозабвенно молотила кулачками по лысине сидевшего впереди неё здоровенного толстяка, который, ничего не замечая, вцепился зубами в носовой платок. Глаза его были как у безумного. Целые ряды зрителей впали в подобие транса и, синхронно раскачиваясь в такт музыке, стонали от нестерпимой душевной боли. Впрочем, кое-кто ещё пытался сопротивляться.
Сидевший в переднем ряду браток в красном пиджаке плакал навзрыд и одной рукой размазывал по лицу слёзы, а другой шарил во внутреннем кармане пиджака. Наконец, достав большой чёрный пистолет и держа его перед собой двумя руками, он стал стрелять в певца, желая прекратить мучения последнего - так добивают безнадёжно раненого на поле боя. Однако руки его тряслись, перед глазами стояла мутная пелена, и, выпустив почти всю обойму, он так и не попал в быстро двигающуюся мишень. Наконец, когда певец выскочил из-за пальм ещё раз и с почти невыносимым надрывом в голосе прокричал ключевую фразу, нервы у братка не выдержали. Он бросил пистолет на пол и, рыдая как маленький ребенок, покинул зал на спотыкающихся ногах.
Сидевший недалеко от него в переднем ряду высокий худощавый человек в старомодном пенсне встал и подобрал пистолет, после чего вернулся на своё место. Он, пожалуй, единственный из зрителей реагировал на происходящее не эмоционально, а с каким-то профессиональным интересом. Повертев пистолет в руках и убедившись, что там остался один патрон, он задумчиво посмотрел на метавшегося по сцене певца. "Классический сексуальный невроз, - сказал он вполголоса, ни к кому не обращаясь, - очень запущенный случай." После чего тщательно прицелился и выстрелил. Певец остановился, зашатался и упал, повиснув ничком на лиане. Прямо на полу под ним стало медленно расти тёмное пятно. "Концерт окончен," - также ни к кому не обращаясь, сказал худощавый человек, и, положив пистолет на сиденье кресла, вышел из зала.
После того как песня оборвалась, музыка продолжалась ещё полминуты, но потом смолкла и она. Занавес опустился и скрыл тело певца, нелепая смерть которого осталась почти никем не замеченной. Да и те, кто видели, не поняли, то ли это произошло на самом деле, то ли было частью театрального шоу. Публика начала приходить в себя. Люди вытирали слёзы, сморкались и приводили в порядок растрёпанную одежду. Ощущение было похоже на похмелье, когда события прошедшего вечера вспоминаются как в тумане, и кажутся нереальными. Несмотря на то, что представление продолжалось около десяти, от силы пятнадцати минут, казалось, что прошло не меньше нескольких часов. А точнее, в эти минуты зрители переместились в мир бессознательного, где времени не существует вовсе, и, вернувшись обратно, были, естественно, несколько дезориентированы. Потрясённые, но, странным образом, успокоенные они расходились из концертного зала. Следующее представление должно было состояться через неделю.
МС06-10
Постскриптум: строка из песни взята у Валерия Леонтьева.