Кожемякин Михаил : другие произведения.

Юные поэты Варшавского восстания 1944 г. (Часть 2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
  • Аннотация:
    Продолжение рвссказа о молодых героях антифашистского Сопротивления в Польше в годы Второй мировой, сражавшихся за свободу своей страны не только оружием, но и поэтическим пером.

  Часть первая: http://m2kozhemyakin.livejournal.com/27775.html
  
  Тадеуш Стефан Гайцы (Tadeusz Stefan Gajcy) обычно считается вторым в славной и трагической плеяде молодых поэтов подпольной Польши после Кшиштофа Бачинского.
  Не владея в достаточной степени польским языком, чтобы сравнить их поэтическое мастерство, оставлю эту очередность целиком сферой ответственности филологов-полонистов. Однако ближайшее знакомство с творческим и жизненным путем Тадеуша Гайцы невольно наводит на мысль: смелого и практичного Бачинского "назначили" первым за его подпольные и партизанские подвиги, действительно впечатляющие. В искусстве владения лирой и вдохновенной рифмой (а не столь любимым польскими партизанами пистолет-пулеметом "Стэн") они с Гайцы были, скорее всего, равны.
  
  Польский повстанец, вооруженный пистолет-пулеметом британского производства "Стэн" (которые в большом количестве сбрасывались Союзниками с самолетов движениям Сопротивления разных стран) на баррикаде Варшавского восстания, 1944:
  
  
  Кшиштоф Бачинский и Тадеуш Гайцы были неплохо знакомы, они не раз встречались на тайных литературных собраниях и партизанских явках, вместе учились в подпольном Варшавском университете и, по некоторым данным - в школе подхорунжих (кандидат-офицеров) Армии Крайовой. Они были не то чтобы друзьями, но хорошими знакомыми и товарищами по борьбе и по перу. Однако сложно представить себе двух более различных почти во всем (кроме любви к Отчизне и к искусству) молодых людей.
  Бачинский, щуплый астматик с лицом романтического героя, по характеру походил на сгусток бурной энергии, на стремительную каплю гремучей ртути, или на маленькое, но очень смертоносное для немцев взрывное устройство. Практичный, всегда полный самых рискованных планов, исполненный чисто польского ироничного оптимизма и жизнелюбия, он даже в свою смерть отказывался верить до конца: "Разрешите доложить, пан подпоручик, я, кажется, ранен. Передайте мой "Стэн" ребятам, а пока я буду отлеживаться, может быть, найдется вакансия взводного?"
  Гайцы, крепкий и жилистый, обладавший немалой физической силой и выносливостью, похожий скорее на рабочего или крестьянского парня, если бы не "унесенный в иные миры" взгляд, был типичным поэтом-романтиком. Не от мира сего, ужасно наивный и непрактичный, всегда охваченный мрачными и тревожными предчувствиями, торжественный до невозможности даже в житейских мелочах. Впрочем, при всем этом - человек слова, умевший признавать авторитет более сведущих людей и подчиняться им (хорошие качества для партизана-подпольщика, но - рядового).
  
  Тадеуш Гайцы в жизни и на выпущенной в 2008 г. в его честь памятной монете:
  
  
  Предки Тадеуша Гайцы по отцовской линии переехали в Польшу из Венгрии. Не берусь утверждать, что Гайцы - фамилия не мадьярская, во всяком случае у венгров она также встречается. Однако по воспитанию и родному языку наш герой являлся несомненно добрым поляком. Его отец был простым рабочим, слесарем из Варшавского предместья Прага, а также ветераном Первой мировой войны. Мать, впоследствии увековеченная вместе с сыном (о чем будет написано ниже) происходила, можно сказать, из самого сердца польского народа - из мазурских крестьян; в Варшаве она работала сначала санитаркой в больнице, затем - акушеркой.
  Тадеуш родился у этих небогатых работящих людей 8 февраля 1922 г. Чтобы сэкономить на дорогостоящих медицинских услугах, его мать, квалифицированная медработница, сама руководила подругами, принимавшими роды. Ребенок был очень велик и с трудом проталкивался на свет, причиняя бедной женщине сильные страдания, но она выдержала до конца - и бедняцкая Варшава впервые услышала плач своего будущего певца.
  
  Тадеуш был крепким и здоровым пареньком, умевшим, если надо, дать сдачи соседским сорванцам, однако книжки и возвышенные мечтания с детства привлекали его больше, чем уличные игры.
  Как и многие бедняцкие семьи во вчерашних сословно-феодальных странах Центральной Европы 1920-30-х гг., чета Гайцы не жалела последнего злотого, чтобы развивать рано проснувшуюся в сыне страсть к знаниям и к учебе. "Нам-то жизнь не улыбнулась, так хоть Тадек пусть в люди выбьется!"
  "Социальное" образование, которое предлагала низшим классам польского общества католическая церковь (заодно выковывая себе верную и управляемую паству), пришлось тут как нельзя более кстати: толкового мальчугана приняли в школу отцов Марианцев на Белянах. Интересная подробность: одноклассником Тадеуша Гайцы в заведении отцов Марианцев был Войцех Ярузельский, будущий военачальник и последний президент Польской Народной республики (1989-90).
  Попутно с постижением "мирских" наук, Тадека с младых лет приучали и к суровым правилам Закона Божьего. Весьма успешно приучали: он прислуживал на мессах в костеле Иоанна Крестителя на улице Bonifraterskа и пел в школьной самодеятельности (патриотически-католической) духовные гимны, аккомпанируя себе на мандолине.
  
  Предвоенная Варшава. Костел Иоанна Крестителя на ул. Bonifraterskа:
  
  Сын простого слесаря, Тадеуш еще подростком проникся мрачноватой католической мистикой (которая порою отчетливо слышится в его стихах) и рос задумчивым и мечтательным парнем. А "буржуйский сынок" Бачинский в это время гонял в футбол с дворовыми мальчишками и впервые знакомился с идеями социализма и анархизма...
  В отличие от него, убеждения юного Тадеуша Гайцы полностью укладывались в жесткое русло правонационалистической идеологии предвоенной Речи Посполитой: "Священная Отчизна превыше всего, католическая церковь - мать, покойный маршал Пилсудский благочестивый польский народ - отец родной, бей евреев и коммунистов!". Как-то так. Очень напоминает фашизм, и не мне одному.
  
  Властную тягу к перу Тадеуш почувствовал очень рано. Теснившиеся в его смятенной и горячей голове стихотворные строчки наполнили страницы ученических тетрадей. Однако отношение к собственному творчеству было у него совершенно взрослое. В 16 лет он перечитал свое раннее "собрание сочинений", твердо решил: "Чушь, еще работать и работать!" - и сжег тетрадки мальчишеских "виршей" все до единой!
  После этого, в 1938-39 гг. состоялся его поэтический дебют на страницах официозной католической печати. Однако его стихи были замечены гораздо более широкой аудиторией, чем читатели этих ультра-патриотических изданий. Стремление к философскому осмыслению мира и человеческого бытия, выдержанное то в мятежной, то в откровенно пессимистической манере, то вдруг прорывающееся нотками отчаянной надежды, было слишком серьезным и для этой прессы, и для 17-летнего юноши. На Тадеуша Гайцы обратили внимание признанные литераторы!
  
  Совсем юный Тадеуш Гайцы в конце 1930-х гг.:
  
  Из его ранней лирики:
  
  НА РАССВЕТЕ
  Дорога от сердца к сердцу
  дольше письма в разлуке.
  Но будит нас плач кукушки,
  И, сердцем считая звуки,
  в тебя, как в дальние дали,
  гляжу с последней ступени,
  слова твои опоздали,
  мои - слететь не успели.
  
  Лисьим огнем я мечен,
  и капля стали смертельной
  на сердце ляжет печатью,
  как малый крестик нательный,
  чтоб опаленные руки
  раскрылись обетованно
  для юности - слишком поздно,
  для вечности - слишком рано.
  
  Во мне заблудилось небо,
  как в сонной реке закатной,
  и облако ткет туманы,
  отрезав пути обратно,
  и память о самом нежном
  вручаю прощальным даром
  словам, но таким поспешным,
  а может быть - запоздалым.
  
  Дорога от тела к телу
  проста, как рука при встрече,
  но нас разделяет эхо,
  двоит нам сердца и речи,
  а дым, приближая небо,
  поет, как петух, багряно
  о жалости - слишком поздно,
  о радости - слишком рано.
  
  ***
  Здесь я, вот он я, беспечный,
  больше стрекозы , но гномом
  покажусь дымку, что свечкой
  над моим поднялся домом.
  
  Надо мной, ничтожным, хилым,
  пятка солнца всею массой,
  неба веко приоткрыло,
  искушает : оставайся !
  
  Челюсти порог сжимает:
  оставайся, будешь здесь
  неживым, как я, хотя и
  мрак во мне и ясность есть;
  
  согласишься ль с вещью грубой
  коль тревожно сердце бьётся,
  отпусти, пусть тело любит,
  а кровавый гром уймётся,
  
  и других баюкай - люли:
  баю- бай, спокойным сонмом
  звёзды над землёй- малюткой
  как ветряк, качнутся сонно,
  
  белый месяц светом брызнет.
  Дом твой светлый призывает:
  сон и есть твоя отчизна,
  а во снах не умирают.
  
  В краткой и катастрофичной для Польши войне с нацистской Германией в сентябре (некоторые очаги обороны продержались до первых чисел октября, но именно в сентябре уже было ясно - полный РАЗГРОМ!) 1939 г. юный католик и начинающий поэт Тадеуш Гайцы, похоже, успел поучаствовать только своими пылкими молитвами. Тем трагичней и тяжелее переживал он крушение того мира, который казался ему незыблемым.
  Однако, как всегда в критические минуты жизни, на помощь пришел таившийся где-то в глубине сложной поэтической натуры Тадеуша голос крови - горячей крови обычных людей из народа, для которых все было просто: враг захватил страну, значит - надо бороться, каждому на своем месте, бороться так, как он может и умеет.
  Тадеуш Гайцы в годы войны прошел типичный для молодой и патриотически настроенной польской интеллигенции путь: подпольное высшее образование - патриотическая агитация - вооруженная борьба... Последним пунктом этого славного пути у него и десятков тысяч его сверстников стала героическая гибель в бою.
  С 1941 г. Тадеуш учился в подпольном Варшавском университете на отделении польской филологии, а на полуголодную жизнь зарабатывал самой непоэтической работой - кладовщиком. В тесных комнатушках конспиративных квартир, заменявших студентам-подпольщикам простор университетских аудиторий, он сдружился с молодым студентом права Здиславом Строинским (Zdzisław Stroiński), тоже писавшим стихи.
  
  Здислав Строинский:
  
  Считается, что именно Здислав привел его в подпольную организацию Национальная конфедерация (Konfederacja Narodu). Эта группировка Сопротивления выросла из довоенного крайне-правого Народно-радикального лагеря "Фаланга" (Oboz Narodowo-Radykalni "Falanga"). В мирные времена польские левые поругивали "фалангистов" фашистами (и, ИМХО, недалеки были от истины), однако когда пришли настоящие фашисты (точнее - германские нацисты) и началась оккупация, те и другие оказались до поры в общем лагере - лагере польского Сопротивления.
  Тадеуш влился в ряды "настоящего" подполья в 1942 г., как и большинство будущих героев Варшавского восстания. К этому времени первое поколение бойцов подпольной Польши, начавших сражаться непосредственно после черного сентября 1939 г., уже было в основном переловлено или перебито оккупантами, остался позади спад 1940-41 гг., и борьба вновь набирала обороты и рекрутировала десятки тысяч честных поляков. В основном - молодежи. Польское Сопротивление, наверное, было самым молодым в Европе.
  
  В период его партизанской деятельности Тадеушу Гайцы приходилось нестерпимо долго ожидать приказа и бесконечно проделывать казавшиеся бессмысленными конспиративные действия, участвовать же в вооруженных акциях до Варшавского восстания ему, насколько известно, не довелось. Подпольное начальство с одной стороны берегло его как "национальное интеллектуальное достояние", а с другой - прекрасно понимало его малую полезность в качестве бойца: "Да, здоровенный малый, но совершенно без военной подготовки и вечно парящий в облаках".
  Тем не менее, в Польше тех лет просто за факт участия в любой нелегальной (с точки зрения немецких оккупационных властей) организации был совершенно реальный шанс расстаться с жизнью. Озлобленные растущим размахом антифашистской борьбы в стране и обеспокоенные опасным приближением к ее границам тронувшегося на Запад Восточного фронта, гитлеровцы в 1943 г. перешли к массовым превентивным антипартизанским акциям. После того, как в октябре увидело свет печально знаменитое "Распоряжение об искоренении посягательств на немецкий порядок в Генерал-губернаторстве", наиболее распространенной формой репрессий стали массовые облавы в населенных пунктах. Внезапно перекрывая улицу механизированными подразделениями с двух сторон в самый многолюдный час, гитлеровцы проводили повальную проверку всех имевших несчастье попасться.
  
  Облава в Варшаве, 1943 г.:
  
  Наличие любых подозрительных предметов и материалов, а также просто отсутствие документов считались основанием к допросу с пристрастием, а затем, как правило - к "загипсованию". Этим странным термином варшавяне называли расстрел без суда в одном из глухих городских районов, чаще всего на развалинах гетто.
  Чтобы обреченные на смерть люди не "деморализовали" расстрельные команды своими криками и проклятиями, несчастным перед казнью заделывали рты широким мазком сырого гипса... Германское командование тщательно заботилось о сохранении "боевого духа" своих солдат!
  Прочесывая польское общество "частым гребнем", гитлеровцам действительно нередко удавалось "сесть на хвост" Сопротивлению, когда кто-нибудь, не выдержав пыток, сдавал своих товарищей.
  
  Наш герой прекрасно понимает, что может погибнуть в любую минуту. Этим горьким сознанием дышит каждая строка трогательного "Прощания с матерью", написанного Тадеушем на заре своего подпольного периода:
  
  Как писать тебе, чем отвечу,
  над тобой, поникшей, печалясь?
  Леденеют сердце и свечи,
  а ведь только вчера прощались.
  Как вложу тебе слово в ладони
  темной ночью с тяжкими снами,
  если шепчешь: "Легко молодому",
  а земля дымится под нами,
  если шепчешь: "Одна забота -
  затаиться во тьме и страхе",
  а нам хмельная дерзость полета -
  колыбельная песня на плахе!
  Как я сердцем тебя успокою,
  родниковым его щебетаньем,
  если левой готовлю рукою
  стаи ласточек к долгим скитаньям;
  распрямлюсь ли, дерзкий и крепкий,
  если речь сковала обида,
  а по правую руку в щепки
  колыбель отчизны разбита
  и ничком вечерняя песня
  на траву легла, пригорюнясь,
  там, где небо, мой дом и месяц
  затерялись, как ты и юность?
  
  В 1942-43 гг. на все стихотворения Тадеуша Гайцы как бы ложится тень гибели, которая неотступно следует за ним, и которую он с мужеством патриота и фатализмом глубоко верующего человека готов встретить. Однако при этом неожиданно оптимистично начинает звучать мотив осмысления жизни: страдания, сама смерть - не напрасны, не напрасны написанные им в подполье строки! Любимую Отчизну ожидает возрождение, вместе с нею возродится и он в своих стихах.
  В 1943 г. в подпольной типографии был напечатан первый сборник стихов Тадеуша Гайцы - "Спектр" (Widma), а через год увидел свет (через мутное окошко конспиративных библиотек и читален) и второй - "Полдневный гром" (Grom powszedni). Оба вышли под псевдонимом Кароль Топорницкий - по вполне понятным конспиративным причинам, однако знающие люди не сомневались в авторстве.
  
  Подпольное издание первого сборника стихов Тадеуша Гайцы и сам автор в 1943 г.:
  
  
  О НАС
  Небо в просвете зарев
  меньше и потаенней
  ковшика у колодца
  или твоих ладоней.
  
  Лишь загудят пожары
  трубами в медном марше,
  сердце во тьму качнется,
  как огонек на мачте.
  
  Руки сплетая, молим
  память о крае дальнем,
  чтобы вела нас юность
  наперекор страданьям.
  
  А полыхнет закатом
  огненной капли трепет,
  небо садовой тропкой
  к сердцу вернет и встретит.
  
  Если застылым векам
  пламя тогда приснится,
  сон, как простор, осветит
  траурная зарница.
  
  
  ПРИСТАНЬ
  Я вернусь, воскрешенный тоскою,
  словно в зеркале призрак белесый,
  и пойду, как рука, за строкою,
  по земле, где кресты как березы,
  где бессменная очередь вдовья
  на могилах как черные свечи
  и где скорбные доски готовят,
  глядя в небо, как Сын Человечий.
  
  Тот же дятел в лесу задолдонит,
  та же балка, как огненный слиток,
  промелькнет, и на синей ладони
  спрячут листья ленивых улиток,
  вновь на грустные мысли настроит
  тот же голос на том же пороге,
  и та самая женщина вскроет
  моих писем мудреные строки.
  
  Все припомню, сегодняшний, здешний, -
  рельсы в отзвуках парного бега,
  городские огни как черешни
  и одышку фабричного эха...
  Я верну имена безымянным,
  всех жалея и кланяясь всем,
  и воскреснут мечты и обманы
  с потаенной печалью - зачем?
  
  Лихолетье исхожено мною,
  и когда оборвутся следы
  и затерянный в сумерках поля
  зарастет бугорок под сосною,
  я вернусь еще в ваши застолья
  сновиденьем далекой звезды.
  
  
  ИЗ ПИСЬМА
  В соленом вихре
  твой шаг упрочен
  подобно рифме
  в разбеге строчек,
  чтоб так же стойко
  уйти в безвестье.
  Но недостойно
  уйти без песни.
  
  Был ли я злее,
  горше похмелья
  или твоею
  был колыбелью,
  не смоет время
  все те печали,
  что нас и небо
  не разлучали.
  
  Родного слова
  крыло лебяжье
  возьму и снова
  твой путь разглажу,
  цветок и камень
  утешим лаской.
  И слово канет,
  но не напрасно.
  
  Не особенно преуспев в Сопротивлении вооруженном ("Этому бугаю оружия не давать, - острил друг-соперник Кшиштоф Бачинский, отличный поэт и еще лучший партизан, - Он порвет швабов голыми руками".), Тадеуш Гайцы сумел стать знаковой и самобытной фигурой в Сопротивлении культурно-пропагандистском.
  С марта 1942 г. в оккупированной Варшаве выходил подпольный литературный журнал "Искусство и народ" (Sztuka i Naród). То было одно из самых основательных (15 номеров, тираж - свыше 250 тыс. экземпляров, выпущенных на стеклографе) и долговечных (более двух лет гитлеровцы не могли пресечь его выпуск) изданий польского Сопротивления. В условиях, когда польская культура находилась то под фактическим запретом, то под "полузапретом" германских оккупационных властей, пропагандистское значение свободного журнала для поддержания непокорного духа поляков сложно переоценить. Едва отложив его, многие брались за оружие!
  Наш герой был одним их постоянных авторов журнала, публикуя там не только стихи, но и критические литературные обзоры, выдержанные в отчетливом патриотическом духе.
  
  Различные номера журнала "Искусство и народ", изданные в подполье:
  
  Но с главным редактором журналу фатально не везло! Его основатель, композитор О.Капуцинский, был вычислен германской тайной полевой полицией (Geheime Feldpolizei) и арестован незадолго до выхода первого номера (вскоре погиб в концлагере Майданек). Капуцинского сменил литератор Вацлав Боярский - немецкий патруль застрелил его только за попытку возложить цветы к памятнику Николаю Копернику ("польская националистическая акция"!). Дольше других продержался в нелегальном "редакторском кресле" отчаянный молодой подпольщик Анджей Тшембинский, умевший виртуозно уходить от преследования гитлеровцев и выбираться живым из самых безнадежных передряг... Осенью 1943 г. он был арестован случайно, во время рутинной облавы. Желая даже посмертно спутать карты ненавистным завоевателям, под пытками Анджей не назвал себя и был расстрелян как "неизвестный". Гестапо продолжало "ловить" его до 1944 года, отвлекая силы и средства на мертвеца!
  
  Окровавленное "редакторское кресло" журнала, имевшее в подполье репутацию приносящего смерть, добровольно вызвался занять Тадеуш Гайцы. Он бесстрашно продолжал руководить изданием "Искусства и народа" вплоть до Варшавского восстания.
  В это же время наш герой стал активно привлекаться к работе Бюро информации и пропаганды (Biura Informacji i Propagandy) Армии Крайовой - в подполье его хорошо знали и считались с мнением юноши неполных 22 лет в вопросах, в которых он был компетентен. Еще не сделав ни одного выстрела по врагу, поэт Гайцы вошел список из ста наиболее разыскиваемых гестапо лиц польской столицы! Правда - на 99-м месте...
  
  Такой вот неожиданный Тадеуш Гайцы - весело улыбающийся, за бутылкой чего-то горячительного или прохладительного. Как вспоминал после войны его брат Мечислав, вкусно поесть и выпить наш герой был большой охотник, несмотря на всю "непоэтичность" этого занятия:
  
  Существуют отрывочные данные, что параллельно с изданием журнала "Искусство и народ" Тадеуш проходил обучение в подпольной школе подхорунжих (об этом пишет отечественный исследователь польской лирики военных лет А.Гелескул), но основные польские источники этого не подтверждают. Во всяком случае кандидат-офицерского чина наш герой не получил, это совершенно точно.
  Впрочем, к чести Тадеуша Гайцы надо сказать, что конспиратором он был совсем не плохим. Вернее, умел выполнять рекомендации по маскировке более опытных товарищей, не вдаваясь в лишние рассуждения.
  Но его привычные к перу сильные руки все равно тосковали по автомату - с проницательностью истинного поэта и без ложных интеллигентских самоутешений он отдавал себе отчет, что главная битва за свободу Польши идет именно с оружием в руках!
  
  Когда 1 августа 1944 г. в оккупированной Варшаве мощно и отчаянно полыхнуло всеобщее восстание подпольных подразделений Армии Крайовой, Тадеуш Гайцы наотрез отказался от штабной пропагандистской или издательской работы. А ведь там он тоже мог быть по-настоящему полезен!
  Исполненному мрачной решимости юному поэту хотелось открыто встать лицом к лицу со смертью, испытать то, о чем он столько раз писал в своих стихах.
  Как солдат Тадеуш Гайцы был действительно самым обычным, даже хуже многих других, успевших пройти подпольную боевую подготовку и получить опыт партизанских акций.
  В повстанческом подразделении, куда первоначально был направлен Гайцы - Моторизованном дивизионе (Dywizjon Motorowу) - его отказались поставить в строй, сославшись на неудовлетворительное состояние его снаряжения. Послевоенный биограф нашего героя польский историк Станислав Падлевский (Stanisław Padlewski) сообщает, что поэт гордо явился воевать в летних штиблетах и гражданском костюме, вооруженный пистолетом без патронов и гранатой кустарного производства. А, может быть, предчувствуя скорое поражение, командир дивизиона просто не захотел брать на себя ответственность за жизнь молодого таланта...
  
  Бойцы повстанческого Механизированного дивизиона в строю, август 1944 г. Конечно, среди этих превосходно экипированных (по повстанческим меркам) парней Тадеушу Гайцы в его штиблетах и с нестреляющей "пушкой" было нечего ловить:
  
  Но остановить Тадеуша Гайцы на избранном пути было невозможно. Он прибег к помощи своего университетского друга Здислава Строинского, который некогда привел его в подполье. Здислав, уже носивший младший командирский чин взводного подхорунжего (podhorunzhy plutonowy), помог другу достать полное трофейное немецкое обмундирование (считавшееся у повстанцев высшим шиком) и стальной шлем. По его рекомендации Тадеуш был зачислен в отборный диверсионно-штурмовой отряд поручика Ежи Бондоровского (Jerzi Bondorowski, псевдоним "Рышард"). В качестве своего повстанческого псевдонима Гайцы взял литературный - "Кароль Топорницкий".
  К слову, боевая группа "Рышарда" отличалась повышенным содержанием польских праворадикалов. Ребята были лютые, захваченные ими солдаты вермахта жили ровно столько, сколько требовалось, чтобы допросить с активным применением "устрашения третьей степени"; сами тоже в плен не сдавались, подрываясь в критической ситуации на последней гранате.
  
  Последняя известная фотография Тадеуша Гайцы, сделанная в дни восстания - в боевом снаряжении и с тощим варшавским котом на руках:
  
  А Здислав Строинский в это время с приятностью коротает время между боями в обществе двух симпатичных повстанок:
  
  
  Когда гитлеровцам удалось остановить первоначальное продвижение отважных, но скверно вооруженных и еще хуже обеспеченных боевыми материалами повстанцев и перейти в массированное контрнаступление на мятежную Варшаву, отряд нашего героя держал оборону в самом сердце города - в центральном районе Stare Miasto. Седые многовековые стены древней Варшавы стали декорациями героической трагедии восстания...
  В те кровавые дни Тадеуш Гайцы использовал каждую свободную минуту, чтобы писать! Казалось, в фантастических и страшных картинах пылающей польской столицы, в ярости уличных боев, в безобразном торжестве смерти он черпал новое жестокое откровение.
  Некоторые из повстанческих стихов Гайцы дошли до нас благодаря его выжившим товарищам, по привычке образованной молодежи тех лет списывавших их в свои "карманные альбомы".
  
  ПЕСНЯ СТЕН
  В ночь, когда город средь снов уплывает,
  Неба не видно во мгле беспросветной -
  Встань потихоньку, как в детстве бывает,
  Выйди и к стенам прильни незаметно
  
  Только вздохнешь ты - касаются слуха
  С самых низов, как органы подвала,
  Прошлого заметь, в ней горько и глухо -
  Скорбные звуки иного хорала.
  
  Каждый наш голос в руинах пророс,
  Плющ, что вползает на крыши и в сны
  Сон наш, Варшава! Тебе он принес
  Песни сентябрьские, скорби полны.
  
  "Шла за хлебом я утром, и дома
  Ожидают меня, но без толку.
  Никому я здесь не знакома,
  За углом, где лежу с кошелкой".
  
  "Взял гранату, чтоб в битве неравной
  Танк приветить - пришло их несметно.
  А земля тут - сплошные раны...
  Свет померк - час пришел мой смертный".
  
  "Мы носилки несли. Одеялом
  Еще ноги бедняге прикрыли...
  Все кричали "Пожар!", полыхало..."
  "Я писала открытку - "мой милый...""
  
  Каждый наш голос в руинах пророс,
  Плющ, что вползает на крыши и в сны
  Сон наш, Варшава! Тебе он принес
  Песни сентябрьские, скорби полны.
  
  Слушай их речи. Рассвет торопливо
  В небе развеет напев тот нестройный.
  Луком тугим в час побед горделивый
  Город им станет надгробьем спокойным.
  
  Слушай и знай, друг - уже ты счастливый,
  Коль уцелел в той трагической бойне.
  Знай, преломил ты свой хлеб справедливо,
  Если живешь за них вдвое достойней.
  
  Можно ль их не любить, эти стены
  Двух Варшав, что уснули устало,
  Словно греческий мрамор, нетленны
  Та, что в пепле, и та, что восстала.
  (перевод Ирины Поляковой)
  
  Куда годится при уличных оборонительных боях человек физически сильный, но не особенно ловкий и совершенно не военный по складу характера? Конечно - в инженерно-саперную службу. И наш герой без устали работал кайлом и лопатой. Вместе с товарищами по оружию и тысячами мобилизованных Армией Крайовой на "окопные работы" варшавян он строил импровизированные фортификационные снаряжения. Ими варшавские повстанцы пытались задержать продвижение штурмовых колонн гитлеровцев, поддержанных бронетехникой, штурмовой артиллерией и авиацией.
  
  Строительство укреплений в восставшей Варшаве, август 1944 г.:
  
  Быстро овладевая солдатским ремеслом, молодой рядовой Армии Крайовой Тадеуш Гайцы вскоре стал выполнять также функции второго номера пулеметного расчета - к его немалому сожалению не при "уважительном" трофейном "машингевере" MG 42, а у легкого "Браунинга" Wz1928 предвоенного польского производства.
  
  Расчет повстанческого пулемета Wz1928:
  
  Носить боекомплект к такой "машинке" было для крепыша-Тадеуша сущим пустяком, и когда диверсионно-саперная группа его друга подхорунжего Здислава Строинского уходила в очередной рейд - минировать пути наступления германских войск - утонченный поэт и религиозный мистик с легкостью тащил на себе также ранец с взрывчаткой.
  
  Каких только отчаянных способов не испробовали варшавские повстанцы, чтобы остановить продвижение германских танков и боевых машин, представлявших для их остро нуждавшейся в противотанковом оружии обороны особую опасность.
  Если имелось достаточно взрывчатки, можно было устроить направленный взрыв какого-нибудь поврежденного здания, обрушив его обломки на головы "гансам" или, в крайнем случае, хотя бы завалив пути их продвижения.
  Когда подземные коммуникации залегали близко от поверхности, рабочие команды восставших пытались повредить их своды, чтобы проклятые "панцеры" провалились прямиком в ад в канализацию. Несколько раз даже срабатывало.
  Неожиданно хороший эффект приносил поначалу простейший прием - закидать улицу разной рухлядью из покинутых квартир и заложить в ней два-три фугаса, даже маломощных. После того, как какой-нибудь танк самонадеянно наезжал на старый диван, а диван взрывался, немцы поначалу останавливались и приступали к разминированию. Потом озверели и перли вперед, уже не считаясь с эпизодическими подрывами.
  Последним бастионом повстанцев оказывались все-таки баррикады (ничего оригинальнее в городском бою со времен Древнего мира так и не выдумали!), для иллюзорной защиты от пуль и осколков обложенные с внешней стороны вывороченной брусчаткой или бетонными плитами.
  
  Варшавские баррикады, август-сентябрь 1944 г.
  
  ...для укрепления этой даже использовали захваченную неисправную германскую САУ "Хетцер" Jagdpanzer 38:
  
  В бою 16 августа 1944 г. на улице Przejazd передовое подразделение боевой группы "Рышарда" под командованием подхорунжего Здислава Строинского обороняло именно такую баррикаду. В его составе был и второй номер пулеметного расчета Тадеуш Гайцы.
  Несколько атак пехоты Вермахта защитникам баррикады удалось отбить сосредоточенным огнем, поддержанным снайперами и гранатометчиками, засевшими в соседних зданиях. Однако потом в бой вступило немецкое штурмовое орудие. Несколькими выстрелами оно разрушило укрепления поляков и нанесло им тяжелые потери. После этого на баррикаду ворвались пехотинцы, и завязался яростный ближний бой.
  
  Ближний бой на баррикаде во время Варшавского восстания:
  foto-big-016.jpg
  Часть повстанцев сумела пробиться к расположению главных сил группы "Рышарда". Остальные уже не успели или не захотели отступить. Укрывшись в угловом каменном здании, последние выжившие забаррикадировались на верхнем этаже и продолжали отстреливаться, пока были патроны. Среди них были командир группы Строинский и его университетский друг Тадеуш Гайцы.
  Последние минуты жизни нашего героя были минутами боя. Его последние слова и последние мысли остались навеки похоронены в одном из десятков и сотен подобных боевых склепов варшавских повстанцев.
  С уверенностью можно сказать только одно - он дрался до конца.
  Не желая рисковать с новым штурмом, гитлеровцы заложили в подвале мощные подрывные заряды и обрушили межэтажные перекрытия вместе с польскими бойцами...
  Кто-то был отброшен взрывом, контужен и взят в плен. Кто-то, весь израненный, с наступлением темноты выбрался из-под обломков и сумел доковылять к своим.
  Гайцы и Строинского никто больше не видел живыми. Они остались под завалами.
  
  Война отгремела без Тадеуша Гайцы. Без него возродилась Польша - Народная Польша, наверное, совсем не такая, какой видел ее этот убежденный националист-католик, но все равно - Польша.
  Когда в 1946 г. при восстановлении лежавшей в развалинах Варшавы рабочие разбирали развалины рухнувшего углового здания на улице Przejazd, под грудой обломков они нашли останки нескольких повстанцев и их тронутое ржавчиной оружие с опустошенными магазинами.
  В кармане кителя одного из погибших обнаружился полуистлевший истертый листок - свидетельство о рождении на имя Тадеуша Гайцы, урожденного 8 февраля 1922 года от отца Стефана и матери Ирены в городе Варшаве...
  
  Характер повреждений свидетельствовал, что он, скорее всего, погиб от удушья, засыпанный щебнем.
  
  Тадеуша Гайцы похоронили с отданием воинских почестей на Варшавском военном кладбище на Повонзках (na wojskowych Powązkach).
  Там он был возложен к вечному покою неподалеку от своего друга-соперника по подпольно-поэтическому "цеху" Кшиштофа Бачинского, а с другом-командиром Здиславом Строинским они, можно сказать, и не расставались...
  
  Командорский крест Ордена Возрождения Польши, которым Тадеуш Гайцы был награжден посмертно в 2009 г. (вообще-то ему, как рядовому, полагалась младшая, Кавалерская степень):
  
  В Народной Польше Тадеуша Гайцы признавали героем и выдающимся поэтом, но как бы с некоторой прохладцей. Его "клерикально-реакционные" убеждения никак не соответствовали социалистической идеологии.
  Официальные торжества обходили стороной его скромную солдатскую могилу.
  Но долгие годы на нее приходила, совершая обряды католического и простонародного поминовения усопших, одетая в черное пожилая женщина - мать Тадеуша Гайцы. Она стала своеобразным символом живой скорби на строгом военном кладбище.
  
  Польский поэт Чеслав Милош посвятил матери нашего героя эти простые и трогательные строки:
  
  БАЛЛАДА
  Средь равнины - дерево седое.
  Отдыхает мать под скудной тенью,
  Пьёт неспешно чаёк из бутылки,
  Очищает яичко крутое.
  Видит город, недавно не-бывший,
  Башни, стены - в полуденном блеске,...
  И кружатся голуби стайкой - -
  Загляделась...Идёт - от погоста.
  
  -Позабыли все тебя, сыночек.
  Ни единый из друзей не вспомнит.
  У невесты - семеро по лавкам,
  О тебе-- и думать забыла.
  Монументов в Варшаве немало -
  Много разных имен, все - чужие.
  Помнит только мать, пока живая -
  До чего ж ты был смешной мальчишка...
  
  В землю Гайцы лёг. Проходит время -
  Он остался двадцатидвухлетним.
  Он не знает, весна или осень,
  Он без рук, он без глаз и без сердца
  А весной - лёд по рекам стремится,
  Расцветают подснежники в роще.
  Люди - ставят черемуху в кувшины,
  И кукушка весело гадает.
  
  И вовеки Гайцы не узнает,
  Что Варшава проиграла битву.
  Разобрали корявые руки
  Баррикаду, где дрался и умер.
  Прах багровый - ветры разметали,
  Ливни пали, соловьи запели -
  И кричали строители с неба,
  И до неба дома поднимались.
  
  Кто-то скажет - стыдиться, мол, надо.
  Защищал ты неправое дело.
  А по мне так - Бог пускай рассудит,
  Коль с тобою не поговорить мне...
  На могиле - в пыль цветы распались,
  Сухо нынче...Ты прости, мой милый,
  Ни минутки лишней...Если вырвусь -
  Далеко тут за водой ходить мне.
  
  Мать - платочек в тени поправляет,
  Голубь в небе - сияние крыльев.
  Загляделась в глубоком раздумье.
  Свод небесный - высокий-высокий.
  А трамвай, что уезжает в город -
  Догоняет молодая пара.
  Добегут ли? - мать вослед им смотрит.
  Остановка. Впрыгнули. Успели!
  (первод Ирины Поляковой)
  
  Наверное, Тадеушу Гайцы, поэту и солдату, верному сыну матери-Польши и возлюбленному сыну своей матери, не нужно лучшего надгробия. ____________________________________________________________________Михаил Кожемякин.

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"