Аннотация: Продолжение рвссказа о молодых героях антифашистского Сопротивления в Польше в годы Второй мировой, сражавшихся за свободу своей страны не только оружием, но и поэтическим пером.
Тадеуш Стефан Гайцы (Tadeusz Stefan Gajcy) обычно считается вторым в славной и трагической плеяде молодых поэтов подпольной Польши после Кшиштофа Бачинского.
Не владея в достаточной степени польским языком, чтобы сравнить их поэтическое мастерство, оставлю эту очередность целиком сферой ответственности филологов-полонистов. Однако ближайшее знакомство с творческим и жизненным путем Тадеуша Гайцы невольно наводит на мысль: смелого и практичного Бачинского "назначили" первым за его подпольные и партизанские подвиги, действительно впечатляющие. В искусстве владения лирой и вдохновенной рифмой (а не столь любимым польскими партизанами пистолет-пулеметом "Стэн") они с Гайцы были, скорее всего, равны.
Польский повстанец, вооруженный пистолет-пулеметом британского производства "Стэн" (которые в большом количестве сбрасывались Союзниками с самолетов движениям Сопротивления разных стран) на баррикаде Варшавского восстания, 1944:
Кшиштоф Бачинский и Тадеуш Гайцы были неплохо знакомы, они не раз встречались на тайных литературных собраниях и партизанских явках, вместе учились в подпольном Варшавском университете и, по некоторым данным - в школе подхорунжих (кандидат-офицеров) Армии Крайовой. Они были не то чтобы друзьями, но хорошими знакомыми и товарищами по борьбе и по перу. Однако сложно представить себе двух более различных почти во всем (кроме любви к Отчизне и к искусству) молодых людей.
Бачинский, щуплый астматик с лицом романтического героя, по характеру походил на сгусток бурной энергии, на стремительную каплю гремучей ртути, или на маленькое, но очень смертоносное для немцев взрывное устройство. Практичный, всегда полный самых рискованных планов, исполненный чисто польского ироничного оптимизма и жизнелюбия, он даже в свою смерть отказывался верить до конца: "Разрешите доложить, пан подпоручик, я, кажется, ранен. Передайте мой "Стэн" ребятам, а пока я буду отлеживаться, может быть, найдется вакансия взводного?"
Гайцы, крепкий и жилистый, обладавший немалой физической силой и выносливостью, похожий скорее на рабочего или крестьянского парня, если бы не "унесенный в иные миры" взгляд, был типичным поэтом-романтиком. Не от мира сего, ужасно наивный и непрактичный, всегда охваченный мрачными и тревожными предчувствиями, торжественный до невозможности даже в житейских мелочах. Впрочем, при всем этом - человек слова, умевший признавать авторитет более сведущих людей и подчиняться им (хорошие качества для партизана-подпольщика, но - рядового).
Тадеуш Гайцы в жизни и на выпущенной в 2008 г. в его честь памятной монете:
Предки Тадеуша Гайцы по отцовской линии переехали в Польшу из Венгрии. Не берусь утверждать, что Гайцы - фамилия не мадьярская, во всяком случае у венгров она также встречается. Однако по воспитанию и родному языку наш герой являлся несомненно добрым поляком. Его отец был простым рабочим, слесарем из Варшавского предместья Прага, а также ветераном Первой мировой войны. Мать, впоследствии увековеченная вместе с сыном (о чем будет написано ниже) происходила, можно сказать, из самого сердца польского народа - из мазурских крестьян; в Варшаве она работала сначала санитаркой в больнице, затем - акушеркой.
Тадеуш родился у этих небогатых работящих людей 8 февраля 1922 г. Чтобы сэкономить на дорогостоящих медицинских услугах, его мать, квалифицированная медработница, сама руководила подругами, принимавшими роды. Ребенок был очень велик и с трудом проталкивался на свет, причиняя бедной женщине сильные страдания, но она выдержала до конца - и бедняцкая Варшава впервые услышала плач своего будущего певца.
Тадеуш был крепким и здоровым пареньком, умевшим, если надо, дать сдачи соседским сорванцам, однако книжки и возвышенные мечтания с детства привлекали его больше, чем уличные игры.
Как и многие бедняцкие семьи во вчерашних сословно-феодальных странах Центральной Европы 1920-30-х гг., чета Гайцы не жалела последнего злотого, чтобы развивать рано проснувшуюся в сыне страсть к знаниям и к учебе. "Нам-то жизнь не улыбнулась, так хоть Тадек пусть в люди выбьется!"
"Социальное" образование, которое предлагала низшим классам польского общества католическая церковь (заодно выковывая себе верную и управляемую паству), пришлось тут как нельзя более кстати: толкового мальчугана приняли в школу отцов Марианцев на Белянах. Интересная подробность: одноклассником Тадеуша Гайцы в заведении отцов Марианцев был Войцех Ярузельский, будущий военачальник и последний президент Польской Народной республики (1989-90).
Попутно с постижением "мирских" наук, Тадека с младых лет приучали и к суровым правилам Закона Божьего. Весьма успешно приучали: он прислуживал на мессах в костеле Иоанна Крестителя на улице Bonifraterskа и пел в школьной самодеятельности (патриотически-католической) духовные гимны, аккомпанируя себе на мандолине.
Предвоенная Варшава. Костел Иоанна Крестителя на ул. Bonifraterskа:
Сын простого слесаря, Тадеуш еще подростком проникся мрачноватой католической мистикой (которая порою отчетливо слышится в его стихах) и рос задумчивым и мечтательным парнем. А "буржуйский сынок" Бачинский в это время гонял в футбол с дворовыми мальчишками и впервые знакомился с идеями социализма и анархизма...
В отличие от него, убеждения юного Тадеуша Гайцы полностью укладывались в жесткое русло правонационалистической идеологии предвоенной Речи Посполитой: "Священная Отчизна превыше всего, католическая церковь - мать, покойный маршал Пилсудский благочестивый польский народ - отец родной, бей евреев и коммунистов!". Как-то так. Очень напоминает фашизм, и не мне одному.
Властную тягу к перу Тадеуш почувствовал очень рано. Теснившиеся в его смятенной и горячей голове стихотворные строчки наполнили страницы ученических тетрадей. Однако отношение к собственному творчеству было у него совершенно взрослое. В 16 лет он перечитал свое раннее "собрание сочинений", твердо решил: "Чушь, еще работать и работать!" - и сжег тетрадки мальчишеских "виршей" все до единой!
После этого, в 1938-39 гг. состоялся его поэтический дебют на страницах официозной католической печати. Однако его стихи были замечены гораздо более широкой аудиторией, чем читатели этих ультра-патриотических изданий. Стремление к философскому осмыслению мира и человеческого бытия, выдержанное то в мятежной, то в откровенно пессимистической манере, то вдруг прорывающееся нотками отчаянной надежды, было слишком серьезным и для этой прессы, и для 17-летнего юноши. На Тадеуша Гайцы обратили внимание признанные литераторы!
Совсем юный Тадеуш Гайцы в конце 1930-х гг.:
Из его ранней лирики:
НА РАССВЕТЕ
Дорога от сердца к сердцу
дольше письма в разлуке.
Но будит нас плач кукушки,
И, сердцем считая звуки,
в тебя, как в дальние дали,
гляжу с последней ступени,
слова твои опоздали,
мои - слететь не успели.
Лисьим огнем я мечен,
и капля стали смертельной
на сердце ляжет печатью,
как малый крестик нательный,
чтоб опаленные руки
раскрылись обетованно
для юности - слишком поздно,
для вечности - слишком рано.
Во мне заблудилось небо,
как в сонной реке закатной,
и облако ткет туманы,
отрезав пути обратно,
и память о самом нежном
вручаю прощальным даром
словам, но таким поспешным,
а может быть - запоздалым.
Дорога от тела к телу
проста, как рука при встрече,
но нас разделяет эхо,
двоит нам сердца и речи,
а дым, приближая небо,
поет, как петух, багряно
о жалости - слишком поздно,
о радости - слишком рано.
***
Здесь я, вот он я, беспечный,
больше стрекозы , но гномом
покажусь дымку, что свечкой
над моим поднялся домом.
Надо мной, ничтожным, хилым,
пятка солнца всею массой,
неба веко приоткрыло,
искушает : оставайся !
Челюсти порог сжимает:
оставайся, будешь здесь
неживым, как я, хотя и
мрак во мне и ясность есть;
согласишься ль с вещью грубой
коль тревожно сердце бьётся,
отпусти, пусть тело любит,
а кровавый гром уймётся,
и других баюкай - люли:
баю- бай, спокойным сонмом
звёзды над землёй- малюткой
как ветряк, качнутся сонно,
белый месяц светом брызнет.
Дом твой светлый призывает:
сон и есть твоя отчизна,
а во снах не умирают.
В краткой и катастрофичной для Польши войне с нацистской Германией в сентябре (некоторые очаги обороны продержались до первых чисел октября, но именно в сентябре уже было ясно - полный РАЗГРОМ!) 1939 г. юный католик и начинающий поэт Тадеуш Гайцы, похоже, успел поучаствовать только своими пылкими молитвами. Тем трагичней и тяжелее переживал он крушение того мира, который казался ему незыблемым.
Однако, как всегда в критические минуты жизни, на помощь пришел таившийся где-то в глубине сложной поэтической натуры Тадеуша голос крови - горячей крови обычных людей из народа, для которых все было просто: враг захватил страну, значит - надо бороться, каждому на своем месте, бороться так, как он может и умеет.
Тадеуш Гайцы в годы войны прошел типичный для молодой и патриотически настроенной польской интеллигенции путь: подпольное высшее образование - патриотическая агитация - вооруженная борьба... Последним пунктом этого славного пути у него и десятков тысяч его сверстников стала героическая гибель в бою.
С 1941 г. Тадеуш учился в подпольном Варшавском университете на отделении польской филологии, а на полуголодную жизнь зарабатывал самой непоэтической работой - кладовщиком. В тесных комнатушках конспиративных квартир, заменявших студентам-подпольщикам простор университетских аудиторий, он сдружился с молодым студентом права Здиславом Строинским (Zdzisław Stroiński), тоже писавшим стихи.
Здислав Строинский:
Считается, что именно Здислав привел его в подпольную организацию Национальная конфедерация (Konfederacja Narodu). Эта группировка Сопротивления выросла из довоенного крайне-правого Народно-радикального лагеря "Фаланга" (Oboz Narodowo-Radykalni "Falanga"). В мирные времена польские левые поругивали "фалангистов" фашистами (и, ИМХО, недалеки были от истины), однако когда пришли настоящие фашисты (точнее - германские нацисты) и началась оккупация, те и другие оказались до поры в общем лагере - лагере польского Сопротивления.
Тадеуш влился в ряды "настоящего" подполья в 1942 г., как и большинство будущих героев Варшавского восстания. К этому времени первое поколение бойцов подпольной Польши, начавших сражаться непосредственно после черного сентября 1939 г., уже было в основном переловлено или перебито оккупантами, остался позади спад 1940-41 гг., и борьба вновь набирала обороты и рекрутировала десятки тысяч честных поляков. В основном - молодежи. Польское Сопротивление, наверное, было самым молодым в Европе.
В период его партизанской деятельности Тадеушу Гайцы приходилось нестерпимо долго ожидать приказа и бесконечно проделывать казавшиеся бессмысленными конспиративные действия, участвовать же в вооруженных акциях до Варшавского восстания ему, насколько известно, не довелось. Подпольное начальство с одной стороны берегло его как "национальное интеллектуальное достояние", а с другой - прекрасно понимало его малую полезность в качестве бойца: "Да, здоровенный малый, но совершенно без военной подготовки и вечно парящий в облаках".
Тем не менее, в Польше тех лет просто за факт участия в любой нелегальной (с точки зрения немецких оккупационных властей) организации был совершенно реальный шанс расстаться с жизнью. Озлобленные растущим размахом антифашистской борьбы в стране и обеспокоенные опасным приближением к ее границам тронувшегося на Запад Восточного фронта, гитлеровцы в 1943 г. перешли к массовым превентивным антипартизанским акциям. После того, как в октябре увидело свет печально знаменитое "Распоряжение об искоренении посягательств на немецкий порядок в Генерал-губернаторстве", наиболее распространенной формой репрессий стали массовые облавы в населенных пунктах. Внезапно перекрывая улицу механизированными подразделениями с двух сторон в самый многолюдный час, гитлеровцы проводили повальную проверку всех имевших несчастье попасться.
Облава в Варшаве, 1943 г.:
Наличие любых подозрительных предметов и материалов, а также просто отсутствие документов считались основанием к допросу с пристрастием, а затем, как правило - к "загипсованию". Этим странным термином варшавяне называли расстрел без суда в одном из глухих городских районов, чаще всего на развалинах гетто.
Чтобы обреченные на смерть люди не "деморализовали" расстрельные команды своими криками и проклятиями, несчастным перед казнью заделывали рты широким мазком сырого гипса... Германское командование тщательно заботилось о сохранении "боевого духа" своих солдат!
Прочесывая польское общество "частым гребнем", гитлеровцам действительно нередко удавалось "сесть на хвост" Сопротивлению, когда кто-нибудь, не выдержав пыток, сдавал своих товарищей.
Наш герой прекрасно понимает, что может погибнуть в любую минуту. Этим горьким сознанием дышит каждая строка трогательного "Прощания с матерью", написанного Тадеушем на заре своего подпольного периода:
Как писать тебе, чем отвечу,
над тобой, поникшей, печалясь?
Леденеют сердце и свечи,
а ведь только вчера прощались.
Как вложу тебе слово в ладони
темной ночью с тяжкими снами,
если шепчешь: "Легко молодому",
а земля дымится под нами,
если шепчешь: "Одна забота -
затаиться во тьме и страхе",
а нам хмельная дерзость полета -
колыбельная песня на плахе!
Как я сердцем тебя успокою,
родниковым его щебетаньем,
если левой готовлю рукою
стаи ласточек к долгим скитаньям;
распрямлюсь ли, дерзкий и крепкий,
если речь сковала обида,
а по правую руку в щепки
колыбель отчизны разбита
и ничком вечерняя песня
на траву легла, пригорюнясь,
там, где небо, мой дом и месяц
затерялись, как ты и юность?
В 1942-43 гг. на все стихотворения Тадеуша Гайцы как бы ложится тень гибели, которая неотступно следует за ним, и которую он с мужеством патриота и фатализмом глубоко верующего человека готов встретить. Однако при этом неожиданно оптимистично начинает звучать мотив осмысления жизни: страдания, сама смерть - не напрасны, не напрасны написанные им в подполье строки! Любимую Отчизну ожидает возрождение, вместе с нею возродится и он в своих стихах.
В 1943 г. в подпольной типографии был напечатан первый сборник стихов Тадеуша Гайцы - "Спектр" (Widma), а через год увидел свет (через мутное окошко конспиративных библиотек и читален) и второй - "Полдневный гром" (Grom powszedni). Оба вышли под псевдонимом Кароль Топорницкий - по вполне понятным конспиративным причинам, однако знающие люди не сомневались в авторстве.
Подпольное издание первого сборника стихов Тадеуша Гайцы и сам автор в 1943 г.:
О НАС
Небо в просвете зарев
меньше и потаенней
ковшика у колодца
или твоих ладоней.
Лишь загудят пожары
трубами в медном марше,
сердце во тьму качнется,
как огонек на мачте.
Руки сплетая, молим
память о крае дальнем,
чтобы вела нас юность
наперекор страданьям.
А полыхнет закатом
огненной капли трепет,
небо садовой тропкой
к сердцу вернет и встретит.
Если застылым векам
пламя тогда приснится,
сон, как простор, осветит
траурная зарница.
ПРИСТАНЬ
Я вернусь, воскрешенный тоскою,
словно в зеркале призрак белесый,
и пойду, как рука, за строкою,
по земле, где кресты как березы,
где бессменная очередь вдовья
на могилах как черные свечи
и где скорбные доски готовят,
глядя в небо, как Сын Человечий.
Тот же дятел в лесу задолдонит,
та же балка, как огненный слиток,
промелькнет, и на синей ладони
спрячут листья ленивых улиток,
вновь на грустные мысли настроит
тот же голос на том же пороге,
и та самая женщина вскроет
моих писем мудреные строки.
Все припомню, сегодняшний, здешний, -
рельсы в отзвуках парного бега,
городские огни как черешни
и одышку фабричного эха...
Я верну имена безымянным,
всех жалея и кланяясь всем,
и воскреснут мечты и обманы
с потаенной печалью - зачем?
Лихолетье исхожено мною,
и когда оборвутся следы
и затерянный в сумерках поля
зарастет бугорок под сосною,
я вернусь еще в ваши застолья
сновиденьем далекой звезды.
ИЗ ПИСЬМА
В соленом вихре
твой шаг упрочен
подобно рифме
в разбеге строчек,
чтоб так же стойко
уйти в безвестье.
Но недостойно
уйти без песни.
Был ли я злее,
горше похмелья
или твоею
был колыбелью,
не смоет время
все те печали,
что нас и небо
не разлучали.
Родного слова
крыло лебяжье
возьму и снова
твой путь разглажу,
цветок и камень
утешим лаской.
И слово канет,
но не напрасно.
Не особенно преуспев в Сопротивлении вооруженном ("Этому бугаю оружия не давать, - острил друг-соперник Кшиштоф Бачинский, отличный поэт и еще лучший партизан, - Он порвет швабов голыми руками".), Тадеуш Гайцы сумел стать знаковой и самобытной фигурой в Сопротивлении культурно-пропагандистском.
С марта 1942 г. в оккупированной Варшаве выходил подпольный литературный журнал "Искусство и народ" (Sztuka i Naród). То было одно из самых основательных (15 номеров, тираж - свыше 250 тыс. экземпляров, выпущенных на стеклографе) и долговечных (более двух лет гитлеровцы не могли пресечь его выпуск) изданий польского Сопротивления. В условиях, когда польская культура находилась то под фактическим запретом, то под "полузапретом" германских оккупационных властей, пропагандистское значение свободного журнала для поддержания непокорного духа поляков сложно переоценить. Едва отложив его, многие брались за оружие!
Наш герой был одним их постоянных авторов журнала, публикуя там не только стихи, но и критические литературные обзоры, выдержанные в отчетливом патриотическом духе.
Различные номера журнала "Искусство и народ", изданные в подполье:
Но с главным редактором журналу фатально не везло! Его основатель, композитор О.Капуцинский, был вычислен германской тайной полевой полицией (Geheime Feldpolizei) и арестован незадолго до выхода первого номера (вскоре погиб в концлагере Майданек). Капуцинского сменил литератор Вацлав Боярский - немецкий патруль застрелил его только за попытку возложить цветы к памятнику Николаю Копернику ("польская националистическая акция"!). Дольше других продержался в нелегальном "редакторском кресле" отчаянный молодой подпольщик Анджей Тшембинский, умевший виртуозно уходить от преследования гитлеровцев и выбираться живым из самых безнадежных передряг... Осенью 1943 г. он был арестован случайно, во время рутинной облавы. Желая даже посмертно спутать карты ненавистным завоевателям, под пытками Анджей не назвал себя и был расстрелян как "неизвестный". Гестапо продолжало "ловить" его до 1944 года, отвлекая силы и средства на мертвеца!
