Мерзлякова Наталья Александровна : другие произведения.

Глава 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Вот еще одна часть поспела

   Часть 3.
   Глава 1. По пути сновидений.
   Как ни уговаривали его, Литт не стал задерживаться в деревне. Странного менестреля, только что заявившего, что, мол, будет кого-то ждать и спустя четверть часа засобиравшегося в путь, проводили долгими взглядами. Мало того, что ушел, так еще и ушел в том самом направлении, что уехали Старшие и управцы. Объяснять было некому - сам менестрель ответил нечто вроде "я буду ждать, только не здесь", а Дед, с которым Литт прощался отдельно, хмыкнул, пошевелил бородой и ничего не сказал. Люди, посудачив, разошлись. Довольно чудес на один день. Тем более, что чудеса им теперь обеспечены - эльф поднимет в городе пыли, только держись, и к ним зачастят... Но это после, а на сегодня будет.
   Литт задержался у дерева-виселицы, и внезапно понял свою ошибку. Он забыл, что Эрдин не дурак. Он забыл, что альнары исчезли из Меруны до того, как убили Ринту и после появляться не спешили. И все же чувство, совершенное ясное ощущение скорой встречи не исчезло, не поблекло, а лишь усилилось. Воронье с карканьем поднялось над голыми ветвями, Литт поморщился и огляделся.
   Тропа, выбитая сотнями башмаков и копыт, тянулась к Верану, к окрестным селам, по ней они с Дарлидалом и его сестрой и пришли. Литт обошел деревья, ничего не нашел, взял круг шире, потом еще шире - и наконец обнаружил узкую, едва заметную тропу неведомо куда. Может быть, за ближайшее дерево, может быть, к Форнтиольскому проливу. Менестрель поправил нежданно свалившееся на него сокровище в футляре, усмехнулся и направился прямиком по тропе. Он не мог объяснить даже себе самому, почему так надо, почему в Золотую Долину нужно идти столь извилистым путем, почему альнары должны обнаружиться на этой тропинке, но знал только одно - Эрдина и его компанию искать по дорогам, приличнее этой тропки, и селениям любого размера теперь бесполезно.
   Пока тропа не предвещала ничего плохого, она вилась за деревья, петляла и путалась, но не пропадала. Все дальше и дальше на северо-восток, насколько мог судить Литт, по бесконечному прозрачному лесу. К вечеру ноги гудели; в воздухе разлился отчетливый холод, и зубы начали выбивать барабанную дробь. Все дальше и дальше, по заросшим лесом холмам, по берегу неизвестной речушки, крошечного притока Телега или Каты.
   Тропа спустилась в лощину и внезапно закончилась у сплошь вытоптанной поляны. Заимка. Охотничий домик. Зимовье, если вспоминать Форнтиол. Небольшая избушка из вековых бревен, без крыльца, с высоким окошечком и острой верхушкой крыши. Перед домом врыт в землю низкий стол для освежевания добычи. Низкая рассохшаяся дверь, в которую Литт стучал до боли в кулаке, неожиданно распахнулась, стоило ее посильнее дернуть на себя. Пусто.
   Менестрель тише мыши вошел, осматриваясь. Жгучее любопытство, сродни тому, которое он испытал при первой встрече с правоверными Белыми Эрнами, поднялось до сердца. Нехорошо, когда оставляют незапертой дверь, такого и на Форнтиоле не делают (да что такое, все лезет в голову северный остров, что там, медом намазано?). Одно из двух: или с хозяином что-то случилось или что-то похуже случится с незванным гостем.
   Тишина, небольшой слой пыли, крупа в ящике, травы под потолком, котелок, силки, но ни шкурок, ни перьев. Что за неудачливые охотники? Или настолько удачливые, что добычу уже продавать повезли? Отчего же дверь не заперли?
   Менестрель положил лютню на стол, вышел наружу и, повинуясь наитию, забрался на чердак. Точнее, забрался на крышу, а на чердак сумел лишь просунуть голову. Пусто. Балки и ничего кроме них. Литт пожал плечами и, едва не сломав шеи, скатился вниз. Подвал он нашел с трудом. Лаз - только-только протиснуться отчего-то располагался под столом, прибитом к полу. Это он только-только пролез, а, надо полагать, имеются на свете люди и поупитаннее. Внизу Литт свалился на мягкое склизкое и поморщился. Преодолевая внезапное отвращение, он обполз подвал по стенам. Выпрямиться не было ни малейшей воможности. И снова - пустота. Ни припасов, ни следа, чтобы здесь хранили шкурки или тушки - как хранить в сырости? Для какого беса вообще понадобился вход в подвал - только сам бес и знает.
   Грязнее того беса, которого поминал, Литт выбрался и успел сесть на краю лаза, как снаружи послышался чей-то бас. Громоподобный рев, но с какими-то странными интонациями, отчего казался еще неприятнее.
   - Чего так долго? Скорее, уроды, скорее...
   Менестрель и сам не понял, как успел сохватать со стола футляр, чтобы тот не стукнул, как скользнул вниз и как крышка упала, обрезая последний луч неяркого вечернего света. Снаружи долгое время стояла не то, чтобы тишина, но ничего из смутных звуков Литт разобрать не смог. Кроме одного - вокруг заимки ходят и что-то делают люди. Затопали шаги над головой, затрещали поленья, стукнул котел, загудело пламя. Через три четверти часа менестрель едва не захлебнулся слюной, вкусный запах вареного мяса просачивался и в подвал. Выбираться и просить поделиться менестрель не собирался. Более того, он готов был жить неделю кряду голодом в этом подвале, чем хотя бы полчаса провести в тепле и сытости наверху. И тепло, и сытость имели слишком сильный запах капкана.
   Успокоилось все спустя часа три, не меньше. Звуки снаружи не смолкли, слышалось что-то вроде стука топора, но в избе затихли. А скоро Литт услышал несравнимый ни с чем в мире перекатывающийся громыхающий храп. С присвистом, с внезапными взревываниями, словно не человек спал, а кашалот. Впрочем, кашалота Литт не видел ни разу, и уверен на сей счет не был. Может быть, и не кашалот, может быть, просто медведь.
   Осторожно, не дыша, менестрель выбрался под стол, на четвереньках преодолел всю избу до порога. Дверь была распахнута во всю ширь. Над дверью висел фонарь, и луна в холодном небе лила холодный бледный свет на поляну. В этом призрачном свете двигались темные силуэты, Литт насчитал три.
   Менестрель обернулся в нерешительности. Спящий на лавке у окна дико всхрапнул, повернулся, Литта вынесло в открытую дверь как перышко. Трое не трое, а на поляне убежать легче.
   Поначалу менестрель не увидел ничего примечательного. Трое мужчин пред столом готовились, должно быть, к нашествию вражеской армии, которую не кормили недели три. Стол был завален мясом во всех видах, в воздухе стоял отчетливый запах скотобойни. Кровь натекла под стол и вокруг, окрасила траву в лунном свете в какой-то жуткий цвет. Литт сделал шаг в сторону, надеясь как-нибудь незаметно обогнуть дом. Один из троих мясников обернулся, Литт открыл рот и не смог сделать шага. На него смотрела харя - иначе и не скажешь - без носа, с пустыми провалами ноздрей, с расщелиной в губе, сквозь которую виднелись передние зубы, с наростом мясисто-кровавого цвета вместо левого глаза.
   Менестрель глотнул холодный воздух, как утопающий воду и захлебнулся им как водой. Единственный глаз урода просверлил дыру в груди, Литт помотал головой - мол, тише. Урод издал странный долгий звук - не то чмоканье, не то свист, и повернулись два его товарища. Эти были не краше. Тот, что стоял по дальнюю сторону стола - горбун. Менестрелю только сначала показалось, будто человек наклонился над столом - нет, он просто не мог выпрямиться. Третий, высокий и худой, согнутый набок, отпустил кусок мяса. Кусок шлепнулся, полетели брызги. Менестреля передернуло.
   Первый, одноглазый сделал приглашающий жест и, видимо, улыбнулся. Литта прошиб озноб. Он, сам не зная, для чего, приблизился. На шаг, на пять, на десять, пока не встал почти вплотную к потекам крови на траве.
   - Вы кто? - шепотом спросил он, поправляя в третий раз ремень лютни.
   Одноглазый невнятно промычал. Лицо его исказилось так, что страшно взглянуть.
   - Мы - мясники, - усмехнулся долговязый.
   - Оно и видно. А почему ночью?
   Трое переглянулись.
   - А ничего другого спросить не хочешь? - скрипучим несмазанным голосом протянул горбун.
   - Нет. Семеро в помощь.
   - Хороший человек, - как бы про себя заметил горбун и вдруг хищным движением перегнулся через стол и хищно же, как показалось Литту, прошипел: - Спаси. Спаси нас.
   - От чего? - оправился вздрогнувший менестрель. - Вернее, от кого? - он кивнул на открытую дверь почти точно у себя за спиной.
   Трое кивнули дружно и судорожно.
   - Не понял, - пожал плечами Литт. - Вы что, уйти не можете? Бросили это поганое мясо и ушли.
   - Куда? - спросил долговязый.
   - И далеко мы уйдем? - скрипнул горбун.
   Он обогнул стол, хотя поначалу Литт решил, что человек хочет пуститься вприсядку. Ноги горбуна были искривлены колесом, так что едва касались земли внешними краями стоп. Передвижение на таких двоих по твердой земле было сродни акробатическому номеру на канате в десяти футах над землей. У долговязого дело обстояло немногим лучше, его руки и ноги оказались странно перекрученными - впрочем, такое Литт видел и раньше. При движении они дергались во все стороны, и щека долговязого - им в такт. Одноглазый просипел нечто неутешительное. Литт разобрал только "не дойдем".
   - Деревня в десяти часах пути, - прошептал менестрель. - Это если идти. Если бежать...
   - Десять туда, да столько же обратно - почти что сутки. Не поспеешь, парень.
   - К чему не поспею?
   - Вечеринка тут намечается, - усмехнулся долговязый жутко и холодно. - Весело будет. Как раз к утру.
   - Не понимаю. Это что, дом для умалишенных на одно место? Кто этот человек?
   - Дьявол в образе человека, - прошептал долговязый. - Сам дьявол пришел на землю.
   - Почему вы раньше от него не сбежали?
   - Пытались.
   Долговязый положил на стол правую руку. На ней не доставало двух пальцев. Литт сглотнул.
   - Слишком мы заметные, - кивнул горбун. - Трудно нас не заметить.
   - И что, никто до сих пор не догадался вам помочь? Что, ни одного нормального мужика не встретилось на пути?
   - Нет, мы больше пустошами... Людей и нет почти что... А на ярмарке какие помощники?
   Литт кивнул.
   - Как вы вообще к нему попали?
   - Работу нам предложил. А оказалось, купил с потрохами. Год уж... Лучше помереть, ей-богу.
   - Подождите, у вас оружие в руках. Топора в черепе даже дьяволу не пережить.
   - Не ударить мне человека, - стиснул зубы горбун. - Даже и такого не ударить... Да и боязно. Коли он за отказ от работы пальцы и носы рубит, то что за покушение-то сделает?
   - Сам же говорил, лучше смерть. Ладно, я тоже убивать не мастер, тем более спящих. Дверь, что, вообще не закрывается? В окно ему не протиснуться.
   - Засова нет, как видишь. Ты-то как туда попал?
   - Случайно.
   - И почему ты живой?
   - Потому что сидел в подвале, или по мне плохо видно?
   - Это ты правильно... Топор возьми.
   - Не умею я спящим головы рубить, может быть, и стоит, но не умею. Можно и иначе, как вы не додумались?
   - Ты о веревках?
   - А о чем же еще? В доме целый ворох силков - вяжи, не хочу. Пожелайте мне удачи.
   - Удачи, - хором отозвались покалеченные.
   Литт как во сне сделал шаг в дом, другой, добрался до порога. В доме показалось очень темно после лунной ночи, но могучий храп указывал путь лучше фонаря. Оглядываясь, вдрагивая всем телом, менестрель начал отпутывать веревку с силков. Пока намотал, взмок от напряжения. Храп то и дело затихал, Литт переставал дышать. Наконец дело было закончано, музыкант подобрался к лавке и осторожно пропустил веревку вдоль стены, наклонился подобрать конец...
   Дикий крик, нечеловеческий вой заставил подскочить и удариться со всей силы затылком о лавку. Затылок разломило, полетели перед глазами мушки и в этих мушках стеной встал проснувшийся изувер.
   - Убить меня хотел? - глухо и странным тоном, будто его убивали пять раз на дню, спросил он.
   Литт не счел нужным подтверждать. От удара он увернулся, человек зарычал и схватил лавку. У музыканта глаза полезли на лоб - это какая сила! Лавка едва не смела менестреля с дороги, он вновь успел увернуться. Человек с лицом малолетнего недоумка махал лавкой по сторонам - один удар - и от черепа останутся только осколки. Литт проскочил вдоль печи к столу, но в подвал нырять было бесполезно и опасно. Опасно для тех, кто снаружи. Лавка махнула рядом, Литт увернулся, но влип в печь, футляр хрястнул. В следующий миг котелок, расплескав остатки похлебки, наделся на макушку слабоумного изувера. Тот взмахнул лавкой, Литт зажмурился, но следом услышал грузный тяжелый грохот. Тело опустилось на пол, лавка упала, едва не отдавив менестрелю обе ноги.
   Литт подскочил к порогу, в лунном сиянии на нем вырос горбун. С топором. Видимо, решился все-таки.
   - Все, готов, - выдохнул музыкант, поддергивая ремень на плече.
   - Убит?
   - Нет, но ходить в ближайшее время вряд ли станет. Связать, и...
   Литт весело обернулся назад взять веревку и колени его подогнулись, как подрубленные. Он ничего не понял - ни причины страшной боли в голове, ни темноты перед глазами, ни того, что падает. Ему показалось - летит. Летит в черном небе, которое распухает, распухает, пока не занимает всю вселенную. Менестрель опустился на дощатый пол, горбун хмыкнул и сунул топор за пояс.
  
   Очнулся Литт глубокой ночью. Впрочем, времени он не понял, понял только, что в следующий раз стоит постараться, чтобы его убили до конца. Воскресать было куда приятнее, чем попросту приходить в сознание после удара по голове. В домике горел очаг, тек, колыхался запах жареного, от которого Литта затошнило сильнее прежнего. Кое-как приподняв голову, он натолкнулся взглядом на огромного, уже несвязанного человека, старательно, с сосредоточенность идиота поворачивающего мясо.
   Человек облизнулся, причмокнул и обернулся. На этот раз Литт разглядел его хорошо и только охнул про себя. Идиот. Как он сам, так и стоящий напротив. Вне всяких сомнений. Огромное лицо с плоским носом, повисшее над лежащим, имело выражение, которого просто не бывает у людей старше пяти лет. Вспомнив глаза горбуна и ухмылочку долговязого, Литт застонал. Человек напротив, конечно, слабоумен, но он, Литт Стихоплет в сотню раз хуже.
   - Очухался? - грубо, но с детскими интонациями спросил дурак.
   Менестрель утвердительно моргнул и прошептал:
   - Да. Ты кто такой?
   - Я - Вана, - гордо ответил дурак. - А ты плохой человек.
   - Я не плохой, - Литт хотел помотать головой, но не смог этого сделать, - я не плохой, я просто очень глупый.
   Такого за всю жизнь идиоту, должно быть, никто не говорил. Вана захохотал так, что травы под потолком зашевелились.
   - Глупый! Ха-ха-ха! Глупый! Совсем глупый!
   - Да, - тихо повторил Литт. - Я подумал, что плохой - это ты.
   Кулак размером с ведро оказался перед самым носом у менестреля. Тому было настолько нехорошо, что он даже не поморщился.
   - Я не сказал, что ты на самом деле плохой. Это мне так показалось. На самом деле ты хороший.
   - Ты совсем дурак, - сказал идиот. - Ты, наверное, ложку в нос несешь?
   - Бывает и такое, - согласился Литт. - Где... - менестрель споткнулся, - ты здесь один?
   - Еще есть уроды, - гордо ответил Вана.
   - Какие уроды?
   - Страшные. Во-о-от такие, - Вана не меньше пяти минут корчил рожи, показывая, насколько страшны его уроды. - Добрые.
   - Правда?
   - Ты меня хотел убить, а они меня защитили. Они всегда меня защищают. Они ночью не спят, ух! - следят.
   - Понятно. И что теперь? Теперь меня надо убить, верно?
   - Да, - серьезно кивнул дурак. - Злые дела надо искупать.
   - Правильно.
   - Кушать хочешь? - неожиданно спросил Вана.
   - Спасибо, я сыт. Куда так много мяса? Гостей ждете?
   Менестрель спросил наобум, вспомнив слова долговязого о вечеринке, хотя вполне могло быть, что и сам дурак уговорит все мясо и не потолстеет. Вана радостно засмеялся.
   - Гости придут. Много гостей, надо хорошо встретить. Надо накормить гостей, большой грех, когда гость голоден.
   - Верно.
   Шепот Литта утонул в шипении мяса, менестрель поспешно свесился с лавки в сторону стены. Тошнота усилилась стократно.
   - А ты кто такой, вор? Или убивец?
   Литт утерся и с трудом перевел взгляд на Вану. С пальцев дурака капал жир, и Вана поочередно пальцы обилизывал.
   - Нет, не вор. Я музыкант. Вон... где футляр? Коробка деревянная.
   - Коробка? - дурак огляделся раз, другой и наконец вытащил футляр из-под стола. - Это? Так это ящик, а не коробка. Ты очень глупый.
   - Да, я уже понял. Пусть ящик. Открой.
   Вана не совладал с защелками и хотел уже грохнуть футляр о стол.
   - Дай мне.
   - Ты же дурак. Я и то не открыл...
   - У меня пальцы тоньше.
   На этот аргумент у Ваны возражений не нашлось, он ткнул футляр в лицо менестрелю. Щелкнули замки, футляр распахнулся, и дурак дико заорал. Как выяснилось через миг - от восторга.
   - Музыка! - футляр полетел в сторону, лютня - солнечная даже в чаду - прыгнула в руки Ваны. - Музыка! Я играю музыку! Ла-ла-ла... Я певец.
   Идиот прыгал по всей избе, дергал струны и то, захлебываясь от восторга, смеялся, то принимался петь. Литт заткнул уши - не помогло. Хлопнула дверь, на пороге вырос длинный угловатый силуэт.
   - Я музыку умею играть! Ла-ла-ла-а-ла-а-а... Я пою песни! Смотри, какая музыка - желтая, круглая!
   Вана потряс лютню за гриф, Литт закрыл глаза от ужаса. Тихий голос произнес:
   - Певец, лучше стервятника поешь.
   - Лучше стернявника! Я гостям спою.
   - Сделай милость.
   - Вы скоро? Ночь, добрым людям спать пора.
   - Мы скоро. Приберем и придем.
   Дверь закрылась, Литта пробрала дрожь. Может быть, от слов долговязого, может быть, от невыносимой ноты, взятой идиотом, приступ рвоты повторился.
   Вана с немалым удовольствием наблюдал за менестрелем, опустив лютню и присев на корточки. Литт с трудом поднял голову.
   - Очень душно, - сказал он в лицо дураку. - Можно как-нибудь к окну поближе?..
   - Оно бумажное, - пожал плечами Вана, будто бы ответив на вопрос.
   - Да, вижу. Подтащи, пожалуйста, лавку к окну. А я тебе эту желтую музыку подарю. Насовсем. У тебя хорошо получается петь.
   - Я певец!
   Невыносимо дребезжащая и громкая нота вонзилась в мозг Литта тысячью раскаленных прутов, немедленно вызвав новый приступ рвоты. Вана странно причмокнул и, не предупреждая, со скрежетом поволок лавку через избу к окну. Пристукнул о стену, отошел и полюбовался результатом. Литт всеми силами сдерживая тошноту, оскалился, изобрая улыбку счастья.
   - Спасибо. Теперь хорошо. Пой, я буду слушать.
   Дурак запрыгал по дому, Литт, сам не понимая, как у него это получается, встал на лавке, дотянулся до окна, затянутого промасленой бумагой.
   - Вана, - громко сказал он, - мясо горит, гостей без ужина оставишь.
   Дурак всплеснул руками, и, зажав лютню между колен, спешно начал поворачивать шипящие, скворчащие и плюющиеся жиром куски. Литт этого уже не видел, он подтянулся, набрал воздуху в грудь и нырнул головой в окно.
   Понял одно - упал на траву. И помнил только одно - бежать надо прямо. Литт не думал, что дороги к деревне не найдет и в темноте далеко не убежит, он просто вскочил и бросился к смутно маячящим впереди деревьям.
   Рев за спиной раздался, казалось бы, мгновение спустя. Литт не слушал. Он не видел почти ничего и не натыкался на деревья каким-то чудом, голова кружилась, стволы то вставали прямо, то кренились - он не останавливался. Овраг миновал кубарем, не заметив спуска вниз, хлебнул воды на дне, запутался в мокрой траве, кое-как выбрался и бросился бежать вперед. А, может быть, в сторону, теперь нет никакой разницы.
   Шаги сзади прочавкали по мокрому дну оврага, Литт нырнул за одно дерево, за другое, голова закружилась и больше всего на свете он боялся побежать обратно. Рванувшись из последних сил, он оторвался от преследователя на несколько десятков шагов и почти совсем растворился в ночи. Очередной овраг оказался коварным, полным на дне ветвей и коряг. Литт едва не выколол себе глаза, заблудился среди скользящих и хлещущих ветвей и выбрался в обратную сторону. Прямиком на преследователя.
   Поняв ошибку, увернулся раз, другой, полез обратно в овраг, но поскользнулся на краю. Нога запуталась в траве. Со всего маху Литт рухнул ничком на землю и не поднялся. Дурак сделал шаг в его сторону и вдруг с диким паническим криком отскочил. С той стороны оврага, неслышно, как привидение, как демон ночи, вылетело серое большое тело. Дурак оцепенел от ужаса и разом поумнел. Над неподвижным телом нехорошего человека стоял огромный зверь с горящими в темноте зелеными факелами-глазами. Вана со стуком захлопнул рот, зверь медленно открыл пасть - обнажились великолепные белые зубы, каждый клык размером с нож, - и издал негромкий стонущий звук. Вана от страха не мог сделать ни шага. Зверь хлестнул хвостом и деревья закачались от рыка. Эхо, словно в горах, отразилось от стволов многократно и еще не затихло, когда дурака и след простыл. Не взвидя света, Вана бежал назад, к своим милым, таким симпатичным и добрым уродам, к мясу, ворчащему на плите, к желтой певучей музыке - подальше от страшного леса и ужасного зверя. Зверя, который казался в сто раз ужаснее от того, что всем, кроме размеров и голоса напоминал домашнюю уютную кошку.
  
   На ясном холодном рассвете Литт очнулся. Темная фигура справа заставила его подскочить.
   - Тихо, - предостерегающе поднял руку эльф. - Тихо, свои.
   - Свои... - машинально повторил Литт, глядя на будто бы смутно и мимолетно виденное лицо. Глаза в крапинку. - Свои... У меня такое ощущение, что я тебя действительно видел.
   - Видел - это сильно сказано, - усмехнулся эльф. - Ты присутствовал - так, должно быть, лучше выразиться. Вот я тебя видел, и не я один. Литт Стихоплет, если не ошибаюсь? Здравствуй.
   - Не ошибаешься, господин альнар, - поднялся Литт. - Доброе утро. Где остальные?
   - Танаир, будем знакомы. Остальные впереди. И я не советую громко разговаривать и стоять во весь рост.
   Смешинки в глазах эльфа были так явственны, что менестрель упал обратно в мертвую траву на дне оврага.
   - Кто это такие?
   - Смотря о ком ты.
   - О ком же еще! О тех паскудах, которые малюют Тэй'ар над телами ни в чем неповинных людей. Или на поляне, - Литт кивнул туда, откуда пришел, - не они?
   - Подожди, - помотал головой Танаир. - Постой. Сдается мне, не зря ты с Ирисом дружишь, прямо-таки преемственность поколений. В родне у тебя не было никого с Форнтиола?
   - В родне у меня кое-кто из Кассира, а при чем здесь Ирис?
   - При том, что опять вы узнаете что-то раньше нас. Хотя мы бегаем за этими, как ты сказал - паскудами? - уже... давненько бегаем.
   - А я бегал от них, - Литт огляделся. Оврага при свете солнца он не узнал. - Ничего не понимаю. Совсем ничего. Вы давно меня нашли?
   - Часа с три, еще темно было.
   В голосе эльфа послышалось что-то такое, отчего Литт вздрогнул.
   - Что? Что такое?
   - Мы видели следы, - будто бы с трудом сказал Танаир. - Одни человеческие, мягко сказать, немаленькие...
   - Да, этот идиот головы на полторы меня выше.
   - Почему идиот? - удивился альнар.
   - Потому что слабоумный. Вторые чьи следы?
   - Не поверишь.
   - Поверю. Поверю, даже если это были следы Огненного Вестника. Я помню, что меня почти настигли, помню, что запутался в сторонах этого чертова оврага, помню, как упал... Ничего больше не помню. Почему я жив?
   - Не знаю, - серьезно ответил эльф. - Наверное, потому что невкусный. Или слишком костлявый.
   - Не понял.
   - Смотри сам.
   Эльф прислушался, ничего постороннего не услышал и сделал знак Литту выбраться за ним. В путанице следов менестрель ничего не понял.
   - Ну и что? Я не охотник.
   - Неужели не видишь? - Танаир указал на круглый след. - Вот, вот, и еще в стороне. Она долго здесь стояла.
   - Кто? - побледнел Литт.
   Пятнышки в глазах эльфа посветлели.
   - Кошка. Следы кошачьи. Она и спугнула твоего преследователя. А он, даже и не будь идиотом, вполне может им оказаться после такой встречи. Кошка эта не меньше теленка.
   В голове у Литта закружилось. Это уж слишком. Бурая равнина, бурю отвело... но чтобы кошки...
   - Этого не может быть. Это же легенда.
   - Следы настоящие, - пожал плечами эльф. - А насчет "не может быть" - на свете такое случается, что ни одной легенде не угнаться. Хотя, да, очень странно. Очень. И даже не то, отчего кошка тебя не тронула. Странно, почему она за идиотом твоим не погналась.
   - Так это понятно, - фыркнул Литт. - Еще отравится. Я чем ей не пришелся?
   - Ты, говоришь, сознание потерял - вот тебе и ответ. Кошка могла принять тебя за мертвого, а они падаль не жалуют. А вот как она устояла перед искушением поиграть - не знаю и не ведаю. Мистика.
   - То есть она настоящая?
   - Я не слышал, чтобы призраки оставляли следы. В крайнем случае, они оставляют не такие... прозаичные. Кошка - это не так и удивительно. Сбежала из зверинца, например...
   Эльф резко оборвал себя и нырнул в овраг, стащив человека за собой. Литт, с трудом подавивший желание узнать, где же эльф видел зверинцы с подобными кошечками, еще нескоро услышал голоса. Лесом шла небольшая компания, менестрель насчитал три голоса. Танаир осторожно выглянул из оврага, Литт не утерпел и последовал его примеру.
   Пятеро. Литт отодвинул куртинку травы и едва не прикусил себе язык. Уроды. В буквальном смысле, товарищи, коллеги и единомышленники тех, что на заимке. Одного, безногого, приятели везли в поскрипывающей тележке, как мешок с зерном.
   Странная компания прошла шагах в пятидесяти, смысла разговора менестрель не уловил. Танаир сполз в овраг, Литт следом. На лице менестреля явственно читалось все, Танаир только усмехнулся и развел руками.
   - Мы долго поверить не могли. Априори как-то предполагается, будто инвалиды не способны... Но они еще как оказались способны. На поляне кто-то им подстать?
   - Да.
   - Что тут скажешь? Кажется, мы ошиблись. Это просто компания помешанных, очередные извращенцы. Только нам от этого не легче.
   - А откуда эти извращенцы знак Тэй'ар выкопали? Хорошо бы только знак, его не одни альнары знают, но вот "грязные деньги" по-эльфийски в карманах - это тоже просто так? Не многовато ли совпадений?
   - Многовато. Ты от них бегал, тебе лучше знать.
   - Я тоже не знаю. Они не похожи на купленных, на вас им, кажется, наплевать - действительно, если бы не записки, были бы спятившими убийцами. Постой, Танаир, а откуда ты можешь...
   - Откуда ветер дует, - ответил старым присловьем эльф, выбираясь из оврага. - Гвинтир, Гватриэль, подождите нас.
   Менестрель содрогнулся. Уж насколько бесшумно двигался Ирис, но то, что вытворили эти двое было совсем за гранью восприятия. Эльфы появились будто бы из воздуха, из рассветных лучей и тумана над травой. Появились, обернулись на голос и не удивились явлению постороннего.
   - Знак на телепатию не влияет? - не столько спросил, сколько сказал Литт.
   - Нисколько, - кивнул тот, что стоял ближе. Так, будто сто лет с менестрелем был знаком. - Я Гвинтир. Ты почему, Литт, один?
   - Потому что у Ириса нашлись спешные дела в Золотой Долине. А у нас спешные дела чуть поближе.
   - Я бы не торопился, - сказал Гватриэль. - Там есть кому разобраться.
   - А я хочу поторопиться, пока там мою лютню на части не разобрали. Клянусь, я тоже потом кого-нибудь разберу.
  
   Из-за последних деревьев поляна лежала как на ладони. Стол уставлен кружками, мисками, мясом, из трубы валит дым, а в дверь непрерывно входят и выходят хромоногие, однорукие, горбатые, безносые... Иллюстрация к сказаниям о конце света. Пир обреченных, празднество искалеченных тел и мертвых душ. Литт покачал головой, глядя на жуткий гротеск.
   - Они ничего не боятся, им ничего уже не страшно. Они мертвые. Там, может быть, один живой, да и тот дурак от рождения.
   Эрдин, стоящий в шаге, хмыкнул.
   - Мертвые тоже испытывают страх. То, чего боятся живые, их действительно не пугает, но есть и у них страх.
   - Перед чем?
   - Перед тем, что для живых - радость и счастье. У мертвых все наоборот. Идем, ребята, поговорим с этим панноптикумом. А ты, Стихоплет, наоборот, молчи.
   - Как скажете, господин Старший.
   - Тьфу, кретин, - Эрдин сделал длинный шаг из-за дерева. - Хлеб да соль, господа уроды.
   В молчании сидевшие поднялись. Круг альнаров смыкался, пока эльфы не приблизились на пять шагов. Эрдин сделал еще два шага вперед, его соратники замерли. Литт только сейчас понял, что безоружен.
   - Не скажу, что приятно свидеться, но определенное удовольствие все же испытываю. Есть у вашей шайки главарь?
   - Другого испытать не хочешь? - скрипнул горбун. Холодные глаза его смотрели прямо на Литта и видели насквозь. - Жить надоело, эльф?
   - Нет, - спокойно ответил Эрдин. - Надоело бегать за вами, вы шустрые, несмотря на недостаток конечностей.
   - У тебя их совсем не будет.
   - Совести у вас еще меньше, чем ног, но все же я предлагаю поднапрячься и отыскать хотя бы одну на всех. Зачтется. Я Эрдин, начальник альнаров отряда Тэй'ар, это - мои товарищи. Дальше объяснять, или дошло?
   Калеки рассмеялись как один. Горбун сощурил и без того узкие запавшие глаза, губы его расползлись в жабьей усмешке.
   - Хочешь знать, для чего и почему мы оставляем знак Тэй'ар? Кто посоветовал, кто нам платит, и что еще мы с того имеем?
   - Имеете вы удовольствие, потому что извращенцы. Но да, я хочу знать, что вы имеете кроме мокрых штанов.
   Нож сверкнул звездой, мелькнул над головой Литта и впился в землю я десяти шагах за его спиной. Ни броска горбуна, ни ответа Эрдина менестрель не увидел. Альнары разом сделали шаг вперед, заслоняя человека. Сверкнула сталь, что-то свистнуло, и перед Эрдином выросло шипящее мутное облако. Калеки попятились, альнары были серьезны и спокойны.
   Горбун засмеялся.
   - Убьете? И ничего не узнаете. Станете пытать - и все равно ничего не узнаете. Искалечить нас больше, чем это сделал Творец всей падали на свете, вы все равно не в состоянии. Убьете - спасибо, мы вернемся домой.
   - Верно, - кивнул Эрдин. - Дерьмом был, дерьмом станешь. А убивать мы вас и не собираемся. Равно как и пачкать об вас руки.
   Начальник Тэй'ара сделал выпад, цепочка в его руке стала видимой, бросилась змеей, и горбун упал, опутанный по ногам. Литт отскочил назад, и вовремя. Еще один нож воткнулся там, где только что стояли его ноги. Круг сомкнулся еще теснее. Свистнула сталь, металл ударился о металл, кто-то закричал, что-то упало, что-то забулькало и захрипело. Из дома выскочил идиот и, размахивая кочергой, понесся на выручку.
   - Стой! Стоять, Вана! - гаркнул Литт, заступая путь дураку.
   Кочерга махнула перед самыми глазами, менестрель отлетел в сторону, приземлившись набок. Вана, не оборачиваясь, с воем опустил кочергу на голову ближайшего альнара. Литт закрыл глаза. Открыв, увидел кочергу рядом с собой. Вана, точнее, его обезглавленное тело, лежало за кругом, в котором творился ад.
   Литт поднялся, как во сне. И как во сне почти тотчас же круг распался. Альнары, в башне Вэйната не уступившие сотне сородичей, не потратили на людей и двух минут.
   Трава покраснела от липкой крови, но всего два тела, кроме огромного трупа идиота, лежали у стола. Остальные были целы и невредимы. Подняться не могли - Танаир и еще один его соратник, не удостоенные Знаком, постарались на славу. Калеки не могли и пошевелиться.
   - Мы не будем вас ни пытать, ни убивать, - спокойно продолжил Эрдин. - Мертвым это не страшно. Мертвых страшит жизнь, и вам будет страшно. Бойтесь, потому что вы будете жить долго. Кричать разрешаю.
   Эрдин обернулся к Танаиру, тот внимательно рассматривал людей, что-то выбирая. Наконец указал на вчерашнего безносого знакомца с расщелиной в губе. Того подняли, поставили вертикально, с пальцев эльфа сорвались искры, закружились вкруг головы человека. Литт открыл рот, искры меняли цвет - от бледно-лилового через голубой и синий к оранжевому и красному и в такт им менялось лицо калеки. Заросла плотью расщелина в губе, исчез нарост с глаза, распахнулось закрытое веко и выглянул второй карий здоровый глаз. Только нос не вырос. Литт выдохнул, он понял.
   Танаир отряхнул руки, утер лоб и развернул похорошевшего калеку к его приятелям. Крик, нет - вопль ужаса вырвался из горла каждого. Эрдин нехорошо усмехнулся.
   - Вот это мы сделаем с вами. Трудно, долго, но мы сделаем. Вы будете совершенно здоровы, - альнар произнес слово так, будто обещал судьбу лежачего бревна. - Говорите, или так будет со всеми.
   - Если заговорим?
   - Я вас послушаю.
   - Кто ты? - процедил горбун. - Дьявол? Зачем ходишь по земле?
   - Затем, чтобы по ней не ходили те, кто хуже всех бесов, вместе взятых.
   - Разочаруешься.
   - Ничего, я привык.
   - Нам никто не платит, - бледные губы горбуна искривились. - Совсем никто не платит.
   - Как до Тэй'ара додумались?
   - Поначалу делали так, чтоб было похоже на грабеж - надоело. А потом как-то натолкнулись на красивое дерево, - горбун хрипло расхохотался и хохотал долго, глядя на бледнеющего альнара. - Дерево, увешанное людьми, как яблоками. Нам понравилось. Мы даже посчитали, что нам с теми, кто додумался до такой красоты, по пути. Что же, мы ошиблись, и на старуху бывает проруха.
   - Скажи лучше - "всякого пикси хоть раз, да трахнут".
   - Стали узнавать - сказали, альнары. Хорошо, название нам пришлось по душе.
   - Так ее у вас нет.
   - Есть, просто наслаждаемся мы другим. Творец этого мира любит потешиться, а мы по образу Его... Мы узнали, что знак ваш - стрела Тэй'ар, придумали записки - вы же работорговцев ловите, правда? Решили помочь вам.
   - Не жди, что поблагодарю. Как жертв выбирали?
   Литт напрягся, потому что Эрдин задал именно тот вопрос, который хотел выговорить он сам.
   - Да так же, как это делает Творец всего убожества. Случайно! Как придется. Кто понравится.
   - Здесь все? - альнар кивнул на лежащие тела.
   Горбун ухмыльнулся.
   - Не знаю. С кем лично знаком - те все. Но, может быть, еще есть.
   - Врешь.
   - Кто из вас был у Меруны? - громко сказал Литт. Эрдин обернулся к менестрелю, тот передернул плечами. - Кто был между Меруной и Дораном?
   - Мы, - ответил через паузу желтый, словно краской облитый, сухой скелет, отдаленно похожий на человека.
   - Откуда следили?
   - Ниоткуда не следили. Перекрыли дорогу и всех делов. Кто попал, тот и попал.
   - И кто попал? - странным голосом спросил Эрдин.
   - Да толстяк какой-то. Забавно было с ним, только вот недолго. Слабый попался, сдох, и четверти часа не прошло. Лошадь у него вкусная была.
   - Что? - не поверил ушам Литт.
   - А ты что, хотел, чтоб мы его кобылятину продавать пошли? И где это мы ее взяли? Ты вообще откуда все так подробно знаешь?
   - Сам видел. Я был там спустя еще четверть часа.
   - Вот черт. Знали бы, дождались.
   - Дождешься. На том свете тебе подадут, - сквозь зубы сказал менестрель. - Эти твари Ринту убили.
   Горбун то ли закашлялся, то ли захохотал, за ним и остальные. Альнары стояли так же неподвижно и молча, а начальник их неожиданно совершенно спокойно и вежливо попросил:
   - Литт, покажи путь до деревни. Ребята, составьте кто-нибудь представителю искусства компанию.
   - Для чего тебе деревня? Народ поднять? Х-ха, самому убить - руки пачкать не хочется?
   - Фэритил, очень прошу, заткни его. Иначе, чего доброго, не удержусь.
   Горбун захлебнулся фразой, Литт вполне понял Эрдина.
   - Я один схожу, не надо... - он посмотрел на уродов и осекся. - Не стоит вам ходить. Могут не так понять.
   Гвинтир легко пожал плечами.
   - Ничего, нам не привыкать. Ты куда?
   - Сейчас!
   Миг спустя менестрель вынырнул из домика с футляром за спиной. Эрдин странно взглянул на инструмент, словно хотел что-то спросить, но поосторожничал. Компанию Литту составили Гвинтир и Танаир, Эрдин с тремя соратниками остался на поляне. Через десять шагов по тропинке Гвинтир спросил:
   - Что случилось в Золотой Долине? И давно ли?
   - Не знаю, может быть, еще и не случилось ничего. У Ириса было пред... халда-карна - пятеро суток кряду ему снилась буря в Долине. Он во сне хотел жителей предупредить, но все не успевал. Наяву, надеюсь, успеет.
   - Не понимаю, - отозвался Танаир, - ты отчего с ним не пошел?
   Литт рассказал, отчего. Рассказал и о встрече на поляне, и о содержательном разговоре с калеками.
   - Первое, что я подумал - эти уроды куплены, нарочно куплены вас подставлять. Оказывается, их и покупать не надо. Никогда бы не подумал, что можно убивать просто так, из удовольствия. Мусорщики хотя бы доктрину имеют...
   - Этих откуда знаешь?
   - От самого себя. Встретились в Телегуине. Кстати, Эрдина там просто обожают.
   Литт рассказал о Телегуине, умолчав лишь об Эйрентиле и взаимовыгодном обмене поэта и менестреля.
   - Да, Ирис себе не изменяет, друзья у него, что прежде... - задумчиво сказал Танаир и не договорил. - С Телегуином все ясно, как белый свет - полтора века как ясно. Мне интересно, откуда взялся тот рассказчик в деревне.
   - Мне и самому интересно. А еще интереснее - его россказни насчет рабства - тоже совпадение или это хвост того беса, который засел в Линтолине?
   - И как бы этого беса не звали вполне цивилизованно. Шеанодаром. Его стиль, его методы, его излюбленный объект для нападок. Неужели нашелся потерянный?
   - Да, Танаир, похоже на него. Какая радость, - горько усмехнулся Гвинтир и вдруг спросил отчего-то шепотом. - Литт, что ты имел в виду, говоря, что пойдешь один?
   - Да все то же. Вэлладар, отец этих заколдованных бедняг, конечно, с управой много чего выяснит, но ведь он не собирается в Веране жить. Уедет в Ирисную Низину, веранские снова сунутся в деревушку - и нате вам, местные сами поведают, что к ним альнары наведывались. А что хуже... - Литт резко оборвал сам себя. - Черт! Я дурак.
   - Что?
   - Я совсем забыл, ведь они меня за одного из вас и приняли - а я не отказывался. Я думал, может быть, веранский десятник знает что-то путное - но он, конечно, ничего не знал.
   - Не знает и его начальник, и вообще никто в Веране не знает, - кивнул Гвинтир. - Не тот масштаб у города, чтобы что-то им знать.
   Тон эльфа и внезапный перевод темы далеко в сторону заставили Литта задуматься. Шли быстро, куда быстрее, чем один Литт накануне, мелькали деревья, и среди холода становилось жарко. Эльфы что-то говорили, о чем-то спрашивали - Литт не мог потом вспомнить ни слова из многочасовой беседы. Он что-то отвечал, сам задавал вопросы, но не мог отделаться тревожных раздумий, которые застилали солнце туманом и бились в висках резкими толчками.
   Разговор с Дедом не отнял и четверти часа. Старик понял все очень хорошо, а хмурый щетинистый Бирюк - того лучше. Слова "альнары" вообще не звучало - для всего населения деревни, за исключением Деда, Бирюка и еще троих наиболее сообразительных и выдержанных их односельчан господа эльфы так господами и остались. Народ куда больше дивился явлению Литта со стороны, противоположной той, куда он вчера ушел. Менестрель рассказал душещипательную историю о суточном блуждании по лесу (глядя на костюм Литта, крестьяне поверили бы и в попытку в болоте утопиться), о добрых и исключительно благородных Старших, о чудесном спасении, о своем бедственном положении (что крестьяне видели и вчера, и третьего дня), а заодно - о прекрасном селении, где усталых и голодных путников не только кормят, но и спать укладывают.
   Через час альнаров и менестреля оставили одних. За окнами было уже совсем темно, избу Бирюка заливал магический свет - очень яркий и неживой. Тусклые светильники Ириса куда больше напоминали солнце или свечи, чем висящий под потолком голубоватый холодный шар.
   Менестрель долго шарил в печи, лазил по кадушкам и чугункам и стучал утварью, но вопросов так и не дождался. Литт оттолкнул последний чугунок, повернулся и встретился взглядом с Гвинтиром. Есть ему расхотелось тотчас же.
   - Мы... - запнулся Литт. - Ирис был прав... - он запнулся вторично. - Словом, вы, думается мне, знаете все, что я вам хочу сказать.
   - Тогда ты знаешь и ответ.
   - Нет, ответа не знаю. Я только вижу, что вам нужна помощь.
   Танаир кивнул.
   - Помощь нам нужна. Ты какую имеешь в виду?
   - Моральную, - оскалился менестрель. - Нет, я серьезно. Физической я вам... хм... физически не в силах оказать, это вам к Ирису. То бишь, его к вам.
   - Мы бы не отказались, - негромко и как бы про себя заметил Гвинтир.
   - Он тоже не откажется. Слишком он долго ждал, чтобы отказываться.
   - Как ты понял? - наклонил голову Танаир.
   - А как не понять? Че... тьфу, простите, эльф живет в самом замечательном городе на всех Островах, с самой красивой женщиной в мире, в которую влюблен по уши... Только не спрашивайте, откуда я знаю, насколько его жена красива. Дело даже не в женщинах, а в том, что совесть такая хитрая штука, что не поймешь, хорошо, когда она есть или плохо... То есть посторонним-то, конечно, хорошо, а вот самому обладателю? Ну ладно, совесть у Ириса явно имелась в избытке еще с рождения, но вот почему-то он на каждом шагу поминает не друзей своих, не, скажем, священников, меценатов каких-нибудь - или еще кого с совестью, а именно альнаров.
   - Неужели? - усмехнулся Гвинтир.
   - Истина. Плевать, кем он там был двести лет назад, но теперь Ирис - один из вас. Черт, он даже по манере поведения похож. Во всяком случае, он не пытался убить вашего до колик вежливого начальника даже когда и стоило. Я же могу оказать вам лишь моральную поддержку. Искусственную, если хотите. То есть в виде искусства.
   - Агитация? - хором спросили Гвинтир и Танаир.
   - Она самая. Что мне еще остается? Рабовладельца я от допропорядочного человека не отличу, начну махать ногами - тут же обе и вывихну, а единственное оружие, которым я не боюсь покалечить себя - слова и музыка. Рифмы и метафоры. Так что - вам работорговцы и всякая иная сволота, а мне - двенадцать струн.
   - Словом еще как можно покалечиться, - тихо сказал Гвинтир. - Можно и...
   - Можно, - весело отозвался Литт, - только мне, что с вами, что без вас - дорога одна.
   - Договаривай, - сказал Танаир.
   - Мне нечего договаривать. Я вижу, что вам приходится туго. Что бы там Эрдин не говорил, а мы все-таки не настолько дураки... Сволоты повылезло всякой - не продохнуть, то уроды-извращенцы, то мусорщики, то какие-то ярмарочные баечники, а к ним дознаватели, господа из управ, начальники охранок и прочая и прочая числом несколько сотен. Вы прямым-то ремеслом вообще успеваете заниматься?
   - Знать бы еще, какое оно - наше прямое?.. Литт, ты прав, помощь нам нужна как никогда, но вся ирония в том, что именно теперь принять ее мы вряд ли будем в состоянии.
   - Почему?
   - Будем знать - скажем.
   - За вами следят.
   Альнары промолчали, но молчание это было красноречивее всех слов.
   - Но как? Как за вами можно следить, вы ведь неуловимей призраков. Половина людей вообще не знает, что вы есть на свете, а вторая половина слышала, но не верит. Да и не уследить человеку за эльфами. Ваши... Небо! - вырвалось у Литта. Он вскочил, не в силах сдержать чувств. - Небо и Семеро Сильных.
   Альнары молча смотрели на человека, и Литт вторично убедился в правдивости догадки.
   - Вы появляетесь также внезапно, как исчезаете. Есть и нет, испарились. Так поступает лишь тот, кого преследуют по пятам. Но, Небо и Творец всего на свете, я только что понял, что это еще может значить. Много противников, они мешали бы друг другу, но они мешают лишь вам. Если знаешь врагов, то можно столкнуть их лбами - уж на что-что, а на это у Эрдина ума хватит, отчего же именно вы постоянно стукаетесь обо что-то лбом? Я знаю лишь один ответ - среди вас предатель.
   Альнары против всякого ожидания менестреля промолчали. Похоже, его не услышали совсем, потому что Гвинтир вдруг попросил повторить о халда-карне Ириса, о Золотой Долине и предчувствиях. Литт повторил, повисло молчание.
   - Что? - не выдержал менестрель. - Да что же вы молчите?
   - Литт, - поднял глаза Гвинтир, - скажи, с нами или без нас, куда ты направишься?
   - В Золотую Долину, разумеется, куда же еще, - передернул плечами музыкант.
   - Хорошо, в таком случае нам по пути на ближайшие шесть сотен миль. О большем загадывать рано.
   - Хорошо, - Литт видел, что альнары не то обиделись, не то задумались, стоит ли доверять случайным менестрелям. - А...
   - И об остальном помолчим.
   - Хорошо, - повторил менестрель. - Что теперь?
   - Теперь? - удивился Танаир. - Теперь ужин и ночлег - разве не этого ты добивался от радушных хозяев?
   - Если ты об оставшихся, то они нагонят, - кивнул Гвинтир.
   - Это я уже понял. Слушайте, на каком же расстоянии вы в состоянии общаться без слов?
   - На значительном, - хором отозвались альнары и разговор на том закончился. То, что последовало за ним, не стоило именоваться даже досужей болтовней. И Литт, и оба альнара старались поддержать беседу, и наверняка именно в результате их стараний она замирала регулярно каждые пять минут.
   С утра взяли путь на тракт. От предателя по мыслям Литта и в чаще не скроешься, а в Долину путь в самом деле неблизкий, и если есть возможность хотя бы часть пройти по ровной прекрасной дороге - отчего бы не пройти?
   Трактиров эльфы также не избегали, и вечером Литт этим обстоятельством воспользовался по прямому назначению. Он одновременно решил развлечься, опробовать лютню и, что греха таить, блеснуть перед новыми знакомыми.
   Что из задуманного удалось, Литт так и не понял. Развлечение закончилось, едва начавшись. Литт, который мог играть и вслепую, и пьяным едва не начал фальшивить. Лютня не желала отзываться, более того, она мешала: струны, стоило ослабить внимание, начинали дребезжать и словно удваивали свое число, настройка сбивалась и пальцы соскальзывали с самых немудреных аккордов. Менестрель разочаровался на третьей песне. Его прежний инструмент был куда лучше, а, может быть, всего лишь привычнее. Желтая драгоценная лютня показалась игрушкой, пустой и красивой лишь снаружи.
   При таком раскладе Литт был благодарен альнарам, которые слушали его вполслуха. Они тоже присутствовали в трактире лишь телесно, потому что мысли и сердца их сейчас были далеко от южного тракта.
   Ночью, не в силах заснуть после эмоционального напряжения, менестрель вспоминал отсутствующее выражение глаз эльфов и уже не верил сам себе. Догадки его верны, логически все сходится, но невозможно поверить, что один из отряда Стрелы предатель. Присутствие его налицо, но его не может быть. Только не среди этих эльфов.
   Литт вздохнул и повернулся на другой бок. Да бес их знает, этих Старших - сегодня одно, а через сто лет - другое. Нет, невозможно. Пойти за Эрдином на отлучение, на убийство своих собратьев - и предать его же? Предать кровь на своих руках, забыть об обиде - а что может обидеть сильней, чем роспуск твоего отряда и осмеяние дела всей твоей жизнь? Литт сел. Есть причины и более материальные - страх. Это какой же альнар забудет о том, что начальник его - не дурак, а товарищи его - не монахи и не сторонники невмешательства? Один отступника разгадает, а другие - не пощадят. Что можно посулить за вечную жизнь в страхе и ужасе, за неминуемую позорную смерть, что можно обещать и чем возможно соблазниться? Ответов Литт не нашел за всю ночь и наутро встал с больной головой и в скверном настроении. Гвинтир с Танаиром восприняли это как должное.
  
   Ни в одном трактире из всех, попавшихся при дороге за день ни о каких эльфах, кроме "вот вас, господа, которые на пороге стоите" и слыхом не слыхивали. Поздним вечером альнары приняли единственное решение, которое можно было принять - остались дожидаться товарищей. Тех самых, что должны были догнать, если не перегнать своих коллег, но отчего-то задержавшихся.
   В маленьком трактире прошел весь следующий день. Альнары вежливо, но наотрез отказались не то что продолжить обучение менестреля, начатое Ирисом, но даже и советами помочь не захотели. Литт плюнул на тренировку и от скуки сутки напролет терзал себя и лютню, и ничего из тех терзаний не приобрел, кроме нарастающего раздражения. К ночи у него сложилось полное впечатление, будто он разучился играть. С отчаяния Литт час занимался тем, что отматывал ремень от надоевшего футляра и приспосабливал его уже к самой лютне. Лучше не стало. Едва удержавшись от искушения выбросить ненавистный кусок дерева в окно, он закинул лютню в угол и упал в кровать. Проснулся поздним утром.
   Спустившись вниз, он едва не растянулся на последней ступени. Все альнары кроме самого главного и неповторимого были на месте, за одним столом.
   - Это как прикажете понимать? - подошел менестрель. - Здравствуйте, господа. А если бы я до полудня спал?
   - То проснулся бы в лучшем настроении, - парировал Танаир. - Доброе утро.
   - А где Эрдин?
   - Вот об этом мы сейчас и говорим, - кивнул Гватриэль. - Где наш начальник? Вот бы знать.
   - Не понял - вы же были с ним. Он что, приказал...
   - Эрдин не приказывает, он просит.
   - Он разве умеет? Извините, больше не буду.
   Альнары рассмеялись. Менестрель умудрился всерьез процитировать того, по поводу кого только что ерничал.
   - Они родственники, - фыркнул Гвинтир. - Имело место кровосмешение.
   - Э-э, господа альнары, аккуратнее с выражениями. Хорошо, Эрдин попросил вас пойти вперед...
   - Он попросил оставить его одного, - ответил Фэритил так, что дурацкая усмешка на лице Литта угасла стремительнее, чем гаснет свеча от внезапного сквозняка.
   - Что же вы так долго?
   - Кое-что проверяли, - уклончиво сказал Фэритил.
   - Литт считает, что один из нас - отступник, - пожал плечами Танаир.
   - Предательство есть в самом широком смысле, - пожал плечами Фэритил, не добавив ни слова.
   От тона его Литт поморщился.
   - Останавливаться нет больше времени, - сказал, поднимаясь, Гвинтир. - Довольно ждали и довольно промедлили.
   Эльфы дружно встали и направились к выходу, трактирщик поклонился из-за стойки.
   - Литт, ты умеешь ездить верхом? - едва переступив порог, спросил Гвинтир - так, будто хотел знать, умеет ли менестрель летать. Литт пожал плечами.
   - Из седла не выпаду.
   - Хорошо, - кивнули остальные и прибавили шагу. Настолько прибавили, что Литту пришлось бежать бегом.
   Пешком далеко не ушли. Лишь до небольшого села, раскинувшегося вдоль тракта. В село даже и заходить всей компанией не стали, трое альнаров обернулись невиданно быстро, и Литт, насколько плохо ни разбирался в лошадях, охнул от восхищения. И что говорить, от смутной тревоги за свое здоровье. Подобных лошадей он не видел ни разу в жизни, если не считать иллюстраций к сказкам и силько подозревал, что все его невеликие успехи в искусстве наездника могут оказаться вроде умения плавать в луже для того, кто выпал за борт корабля в открытом океане.
   Менестрелю досталась мышастая кобыла, Нелахо - как назвал ее Гвинтир. Литт неслышно завистливо вздохнул - сам альнар взлетел на вороную, без единой светлой ворсинки лошадь. Мышастая кобыла фыркнула человеку в ухо, словно подгоняя.
   - Нел... Дымка, перестань!
   Кто-то из альнаров довольно хмыкнул, кобыла удивленно скосила на человека влажный карий глаз.
   - Дымка-Дымка, привыкай, - Литт не без опасения забрался в седло. - Ну, вперед!
   От толчка Литта едва не выкинуло вон, лошадь взяла сразу с места в карьер, ветер рванулся навстречу, заглушая вскрик всадника и смех его спутников. Приспособился менестрель нескоро. Он привык натягивать поводья что есть силы для остановки, привык едва ли не кричать лошади, чтобы та сдвинулась с места, словом он привык, что лошадь - это едва стоящая на ногах животина преклонного возраста, полуглухая и полусонная. Дымка реагировала на малейшее отклонение повода, на любое движение седока, на едва слышный шепот - и пока Литт не научился подавлять невольно вырывающиеся замечания и междометия, пока не понял, как ему следует сидеть и как держать поводья, лошадь шла неровной рысью, то не в такт ускоряя бег, то вдруг почти останавливаясь. К концу дня Литт вымотал и себя, и Дымку.
   Скорее ради последней, чем ради первого, альнары остановились на привал - первый и последний за эти сутки. Менестрель из седла почти выпал, подавил единственное неотступное желание - лечь куда удасться и не вставать в ближайшую неделю и принялся расседлывать Дымку. Провозился втрое дольше положенного, с учетом того, что уставшая от беспорядочных команд седока лошадь стояла как вкопанная.
   Растолкали Литта незадолго до полуночи. Тот и не заметил, что заснул, едва опустившись у костра.
   - Что? Время дежурить?
   - Нет. Время вспомнить о том, что ты день не ел.
   - И только потому вы меня разбудили? Нашли из-за чего беспокоиться, - Литт опустил голову на седло. - Спасибо, но я хочу спать.
   - Литт, не дури, завтра нам предстоит сделать пусть вдвое против сегодняшнего. Не хотелось бы везти тебя поперек седла.
   - О Небо, отчего люди не питаются воздухом? Выдох-выдох, и сыт, и не надо тратить время на бессмысленное шевеление челюстями. Приготовь, сьешь, убери - кошмар, а не жизнь. Вот почему мы не едим солнечный свет? Это еще что?
   Менестрель проснулся и удивленно разглядывал на плошку, протянутую ему Танаиром. В плошке плавали листья, ягоды и странного вида коричневатые кусочки. Запах шел сильный, но аппетита не прибавляющий. Как и многие, да что там, практически все эльфийские снадобья, содержимое плошки пахло хорошо оснащенной аптекой.
   - Солнечный свет, - рассмеялись альнары. - Воздух и немного воды.
   - Правда? Я как-то его сразу не признал. А отчего свет такой сморщенный? Ах, понимаю, его высушили и запасли впрок.
   Смех стал громче.
   - Твоя правда, - кивнул Фэритил. - Все в этом мире - лишь высушенный свет.
   - То есть? В каком смысле? Я что-то упустил, когда читал Тиллира? Хотя... кто сказал, что жизнь - суть медленное горение? Он или...
   - Он, но Тиллир здесь не при чем. Ты трактаты по натурологии читал? По физике живого?
   - Нет, вот чего не читал, так подобного. Только физики мне не хватало для полного счастья. Я там, кстати, половины слов не понимаю. Мне других трактатов более чем достаточно...
   - Искусствоведение, - хором отозвались все эльфы.
   - История, - зевнул Литт так, что едва челюсть не свихнул.
   - Ну да, по искусству тебе впору самому писать. Чья история?
   - Наша. В смысле - общая. И не наша, в смысле - Дальних.
   - Ты язык знаешь? - вдруг спросил Танаир.
   - Дальних? - уточнил Литт. - Да пару слов, а что?
   - Ничего, - задумчиво сказал эльф. - Просто вспомнилось что-то...
   Менестрель замолчал, молчали и альнары. Литт все складывал факты, как буквы при игре в слова, и для того, чтобы вышло "предательство" не хватало самой малости, одной буквы. Точнее, была одна лишняя, от которой никоим образом не удавалось избавиться. Глупо, глупо и отдает сентиментальностью, но альнары, по крайней мере, эти альнары, должны доверять друг другу безусловно. До такой степени, что не должны задавать вопросов или ждать объяснений действий и поступков. Литт обеими руками залез в свои и без того торчащие во все стороны вихры.
   Альнары переглянулись, человек не заметил. Слишком много врагов, постоянная слежка и кто будет уверен, что завтра его не схватят враги. Сложновато разговорить таких ребят, но есть ведь заклинание Истины, которому, говорят, сопротивляться бесполезно. Доверять друг другу не значит выбалтывать товарищам все тайны, тем паче такие, за которые могут и голову снять. Литт вспомнил старинную пословицу и его прошиб пот. "Лучше яд из рук друга, чем лекарство из рук врага". Лучше яд... Вот именно!
   Альнары с интересом посмотрели на человека, потому что последние слова Литт сказал вслух. Литт как впервые увидел своих спутников и вздохнул.
   - Что?
   - Ничего. Простите, мне стоило додуматься раньше.
   - Насчет?..
   - Насчет всего. Особенно же насчет предательства. Извините.
   Гвинтир очень серьезно смотрел на человека, тот передернул плечами.
   - Я понял, что это невозможно. Если увидишь солнце встающим на западе, то можешь смело идти к целителю, ибо на западе оно вставать не может по законам Творца. Если увидишь предателя среди вас... можешь идти туда же, ибо по тем же законам совести у вас не меньше, чем у Ириса, а я при всем напряжении фантазии не представляю ситуации, в которой Ирис мог бы обмануть доверие друга.
   - Есть кое-что больше дружбы, - тихо отозвался Гвинтир. - Это кое-что - правда.
   В голосе альнара было столько затаенной горечи, что Литт стиснул зубы. На мгновение, как в прозрении, он не увидел - увидеть этого нельзя - но ощутил страшную пустоту, оставшуюся в душе тех, кого отлучили за верность долгу. Тех, кому перестали доверять, потому что они всегда оправдывали доверие, тех, кого лишили дела, потому что они чересчур хорошо его делали, заставили уйти с острова, на котором осталось столько крови их соратников, что достанет на полноводную реку.
   - Есть у нас один секрет, - тихо сказал Гвинтир и Литт не узнал его голоса, - одна крошечная тайна. Ее знают все, но понимают лишь немногие. И почти совсем никто не принимает во внимание.
   Литт кивнул, ему стало на миг жарко от прихлынувшей к лицу крови. Много раз ему говорили - и презрительно, и сочувственно, и жалостливо о том, что когда-нибудь, но обязательно он забросит лютню и займется, скажем, торговлей. Или резьбой по дереву, или чисткой сортиров, или грабежом по дорогам, в общем, займется настоящим делом и перестанет валять дурака. Много раз он ругался матом и еще больше бил морд за такие слова, а ему предлагали предать всего лишь кусок дерева с двенадцатью струнами. Идиот. Слепой щенок.
   - Что еще понял? - усмехнулся Фэритил, внимательно наблюдающий за сменой выражений на лице человека.
   - Что я последний дурак, - пробормотал музыкант.
   Как можно предать тех, кто стоял с тобой на залитых кровью ступенях башни Вэйната, кто рядом с тобой выслушивал приговор; кто не захотел, как и ты, жить без совести и чести; разве можно предать тех, кто тебя понимает? Тех, кому ничего не надо объяснять и доказывать? И еще невозможнее предать того, кто все и создал, кто подобрал тебе именно таких товарищей, кто не отдает приказы, а просит. Не в этом ли и есть секрет Тэй'ара, что все знают и никто не понимает? Одного менестрель, однако, тоже не понимал.
   - Я одного не могу уразуметь, как вас всех еще на тот свет не отправили? За вами следят, вы едва успеваете уходить, кто и как следит - дело десятое, но вот для чего? Разве не затем, чтобы уничтожить вас по одному?
   - По одному нас встретить трудно, - покачал головой Гвинтир. - Да и чревато пытаться уничтожить, по одному или разом, большой разницы нет.
   - Ребята, да я ведь не предатель, что вы как на допросе? Для чего тратиться на плотную слежку, если рано или поздно все равно будет известно, где вы побывали? Упредить удар? Повесить на липе труп с табличкой "его зарезали альнары", залить уши жителям ближайших селений - не медом, а чем другим. Так? Восстановить против вас население?
   - Прав. Теперь прав, - тихо ответил Гвинтир. - Нас не так давно предупредили. Пока поняли, что нашей гибелью грозить нам бессмысленно, прошло много лет, однако, догадались наконец-то. Нам намекнули, а попросту заявили напрямик, что любой, замешанный в помощи нам, будет мертв прежде, чем эту помощь успеет оказать. Нам объяснили, что никто разбирать и очищать зерна от золы не будет. Любой населенный пункт, кроме разве что крупных городов, в который мы зайдем хотя бы на полчаса, хотя бы для того, чтобы... нужду справить будет иметь крупные неприятности. Каждый, с кем мы заговорим хотя бы для того, чтобы не забыть всеобщего, будет иметь много веселых минут в тех остатках жизни, которые ему отмеряны. Пока исполняется.
   - Ну да и в другом ты прав, - кивнул Фэритил. - В части предательства. Снаружи о нас давно зубы ломают, решили изнутри... Что же, удачи.
   Литт долго молчал, прежде чем сказать. Слишком уж отдавало сентиментальностью, но и молчать стало невмоготу.
   - Извините, ребята, в самом деле извините. Я не знаю, чего там хотели ваши враги - схожести с предательством, думали, что вы перебирать друг друга начнете и время потеряете или перестанете Эрдину доверять? Можете смеяться, но вот странно - то вы везде с Эрдином, и в этой, как ее, Ите нашли, как он ни прятался, а то одно его слово - и вы оставили его в одиночестве, - Литт приостановился, никто и не думал смеяться. - Ирис как-то сказал, что другого начальника у вас нет и быть не может и теперь я, кажется, начинаю понимать, что именно это значит. Не затем ли вы его оставили, чтобы беду с собой увести?
   - Ты прав, - кивнул Гвинтир. - И Ирис прав. Есть у нас один секрет, который, казалось бы, и не секрет совсем... А, что говорить! Ребята, - обернулся к товарищам альнар, те дружно кивнули и эльф сказал уже Литту: - Лютню, пожалуйста, одолжи.
   Древний, легкий, что-то неуловимо напоминающий перебор (впрочем, каждая вторая эльфийская мелодия что-то неуловимо напоминает)... лютня по кругу из рук в руки - тоже излюбленный прием... только вот слова - слишком простые, слишком немудрено зарифмованные, только интонации - слишком бесстрастные и глаза - слишком серьезные.
  

Махнуло перо по бумаге,

И Эрдин отныне никто.

Так встаньте под новые стяги,

А братство? - да к черту его.

К чему вам кривые дороги,

И доля лишенных всего?

Останьтесь, забудьте тревоги.

Что с долгом? - да к черту его.

В бурьяне спокойнее пашне,

От плоти жирней воронье,

Живые умерших не краше.

А совесть? - да к черту ее.

Вы будете жить в новом мире,

Где гордость - основа всего,

Где подлость - успеху мерило,

А сердце? - да к черту его.

Где слезы одних означают

Другим лишь источник утех.

Где жизнь за гроши покупают...

Что люди? - да к черту их всех.

   Последний куплет альнары пели хором, Литта пробрала дрожь.

Белеют вершины над морем,

Белеет волна за кормой...

Ни слова, начальник изгоев,

Мы к черту пойдем за тобой.

  
   На следующий день Литт проклял все на свете, включая час своего рождения и начиная с него. Лошади неслись неутомимой рысью, альнары совсем не собирались останавливаться и отвлекаться на мелочи вроде естественных потребностей. Менестрель продрог до костей в более чем легком плаще на постоянном ветру, сил не оставалось даже на то, чтобы полюбоваться равнинами Кассира. Их не оставалось на то, чтобы сносно править Дымкой, впрочем, кобыле такое поведение седока пришлось по вкусу гораздо больше, чем вчерашний поток разнородных команд. Стучали копыта, стучали от холода зубы Литта, лошади бежали дальше и дальше на юг, пожирая мили со скоростью лесного пожара.
   Остановились глубокой ночью, причем явно лишь ради человека. Менестрель машинально натянул поводья, Дымка-Нелахо послушно встала. Литт потянул ногу из стремени, через миг Гватриэль и Гвинтир подхватили падающего спутника. Тот был в обмороке.
   Вмешательства Танаира или Фэритила не потребовалось, Литт открыл глаза через несколько минут на траве. Через миг он понял, что произошло, и покраснел. Альнары молчали. Лиридал чуть улыбнулся и пожал плечами, Гвинтир протянул Литту крошечный шарик из плотно свернутых листьев.
   - Что с ним? Есть?
   - Под язык. Не глотай. Извини...
   - Это вы меня простите, - отвел глаза человек.
   - За что? - насторожились эльфы.
   - За то, что задерживаю.
   Альнары дружно перевели дух. Литт сделал вид, что не заметил.
   - Спи. Теперь спи, завтра рано вставать.
   Менестрель хотел ответить, что, если требуется, то он может ехать немедленно, без отдыха, но не смог выговорить ни слова. Он ошибся, посчитав, что в зеленом шарике - тонизирующее. Похоже, в нем было снотворного на целый большой кассирский придворный оркестр.
   Назавтра Литт смог оценить действие снадобья по достоинству - он поднялся и даже смог сесть в седло без посторонней помощи. Дымка сорвалась с места, Литт едва не застонал - ничего, бывало и хуже. Лошадь фыркнула, повела мордой и умерила бег, а скоро перешла на шаг. Остальные поневоле вынуждены были ждать. Как ни старался Литт, Дымка упрямо шла, она фыркала, топала передним копытом, мотала мордой, но шла, а не бежала. Менестреля вдруг осенило, он вспомнил легенды о подобных чудо-лошадях. Наклонившись к самой гриве, он прошептал во вздрагивающее ухо:
   - Дымка, не жалей меня, скачи, - кобыла дернула головой, грива хлестнула менестреля по лицу. - Скачи, пожалуйста. Я не упаду, обещаю.
   Дымка совершенно остановилась, скосила на всадника карий глаз.
   - Скачи быстрее, потому что мой друг в беде. Потому что он хуже, чем в беде. Дымка, если я упаду, то встану снова, но если мы опоздаем... то я не знаю, поднимется ли Ирис. Скачи, Дымка! Скачи, я тебя очень прошу. Эрдо, Нелахо! Эрдо нилат!
   Дымка поднялась на дыбы, в самом деле едва не уронив седока, и перешла на галоп, которого не умерила и по прошествии нескольких часов. Привалов не было, несколько раз то Гвинтир, то Танаир на всем ходу протягивали Литту шарик - вот и вся еда. Странное дело, но среди дня шарик не усыплял, он придавал сил, распахивал смыкающиеся веки и уменьшал боль. Без ночевки все же не обошлось, не было смысла являться в Долину поздней ночью. Умнее было заночевать и приехать до полудня, так и поступили.
   Ночь Литт не спал, несмотря на четыре шарика, съеденные за сутки. Голова кружилась от эльфийских снадобий, все мышцы ныли тупой болью вроде зубной, но хуже приходилось от неотступных мыслей о свершившейся беде. Напрасно менестрель уговаривал себя, что до Долины недалеко настолько, что приметы беспорядков были бы уже заметны; напрасно твердил, что не такие глупые и бездарные эльфы живут в Лир-Нитаэн, чтобы позволить сделать с собой, что угодно. Что, начнись массовые гонения, они бы уже знали - альнары точно уж были бы в курсе. Тревога не унималась. Голос внутри - слабый, но такой настойчивый шептал и шептал, и от шепота этого сон развеивался, как туман развеивается под лучами солнца. Голос говорил, что сто пятьдесят лет назад даже альнары ничего не заметили и поняли все лишь в последний миг; что кому-кому, а соратникам Эрдина сейчас своих забот хватает, чтобы еще за чьими-то перепетиями следить. Говорил о преданности Долины Главе Совета Сил, о связях Долины с Глориндолом, о том, что эльфы-то, конечно, не дураки, но не дураки наподобие все тех же альнаров. То есть умны лишь теоретически, а практически, когда дело будет касаться собственной защиты, могут оказаться сущими идиотами. Это смотря какие условия им поставят и чего потребуют.
   Поднялся на рассвете менестрель первым - сил не оставалось лежать и думать. Пока ходил к ручью, пока пытался отмыть мысли в ледяной воде, поднялись и остальные. Завтрак состоял из той же родниковой воды и смеси ягод, листьев и коричневых кубиков неизвестного происхождения. В сухом виде смесь меньше отдавала аптекой, зато и кубики сильно горчили и вязли в зубах.
   - Что это за гадость? - поморщился Литт. - Я думал, что привычен к вашим вкусам, но это уже перебор. Что это такое?
   - Ягоды альтоневра, листья навалары и сушеная печень шерна. Плюс магия.
   - Зря спросил. Ладно, одно хорошо, теперь я могу хвастать тем, что ел деликатес. Едем?
   - Едем, но...
   - Что? - встрепенулся менестрель. - В Долину, считаете, опасно заезжать?
   - Вполне возможно. Слишком тихо вокруг, нехорошо, - покачал головой Лиридал. - И нас могут узнать.
   - Меня и Фэритила - вряд ли, - ответил Танаир. - Едем втроем: я, Фэритил и Литт.
   - Чем вы хуже нас? - фыркнул Лиридал. - Отсутствием Метки? Не смеши, Танаир.
   - Я поеду один.
   - Литт, не глупи. Ребята, подъедем ближе, - сказал Гвинтир, - и на месте решим. Что сейчас, не видя и не зная, горячку пороть?
  
   До северных врат Долины, как называли длинный, десятка в полтора миль пологий спуск с возвышенности, оставалось всего ничего - полсотни миль. Против вчерашних полутора сотен - сущая мелочь. Первую половину пути миновали тем же, привычным уже стремительным галопом.
   Взгорье разгладилось, восточные горы далеко-далеко впереди уменьшились - местность медленно, но верно шла под уклон. Ветер поутих, местами даже проглядывала зеленая трава и на миг Литту показалось, будто время повернуло вспять, и не зима на дворе, а ранняя, только-только после схода снега, весна.
   Перед выездом на выбитую дорогу - тракта здесь не было никогда, альнары остановились. Тишина, полная тишина вокруг действовала на нервы Литту, а спутникам его попросту очень не нравилась. В несколько минут решили следующее. Всем соваться в Долину смысла нет. Те, на ком Знак: Гвинтир, Гватриэль, Лиридал едут вперед, как можно быстрее огибают долину и ждут товарищей с южных ворот. Трое оставшихся: Танаир, Фэритил и Литт направляются прямо через северные врата. Суток должно хватить, чтобы узнать все, что можно узнать в Долине и проехать Лир-Нитаэн насквозь с севера на юг.
   Стучали копыта по плотной, в камень сбитой земле; альнары молчали, лошади шли упругой рысью, а местность все понижалась и понижалась. Через десять миль трое свернули вправо, трое продолжили путь напрямик. А еще через пять миль Литт увидел знаменитые круглые вязы, стоящие по обе стороны от ворот Долины.
   Вязы, теперь не ярко-зеленые, а с заметной желтизной, никто не подстригал, ходили легенды, что в их сторону не произносилось ни единого заклинания, однако же все сотни деревьев, стражами выстроившихся вдоль дороги, имели ровные округлые кроны, точно росли в парке при дворце в Кассавирте. Литт вспомнил, что эти вязы служили причиной добродушных шуток - мол, в Долине столько острых ушей, так пусть хотя бы деревья будут круглыми. Впрочем, в самой-то Долине росли самые что ни на есть обыкновенные вязы, ничуть не круглее эльфийских ушей.
   Вязы свечками высились вдоль дороги, лошади перешли на шаг, в желудке Литта появился липкий ком. Слишком тихо, слишком спокойно. Золотая Долина, как Голубой Дол, жила всегда мирно, ни никогда - спокойно. Второй после все того же Голубого Дола центр культуры обоих народов, вечная суета и суматоха - приезжают, уезжают, везут, несут, идут, и говорят, говорят, говорят. В Голубом Доле спокойнее, все же там больше ученых и философов, они народ выдержанный. В Золотой Долине художники и поэты, писатели и музыканты, ораторы и целые толпы сочувствующих обоих народов образовывали нечто вроде гигантского котла, бурлящего днем и ночью. Как ученые размышления требуют тишины и сосредоточенности, так творчество требует полета чувств и взрыва эмоций. Теперь казалось, что все философы во главе с Тиллиром сменили место жительства. Огонь под котлом угас - ни ворчания, ни бульканья, ни треска пламени, ни разлетающихся горячих брызг - тишина и покой. Как в могиле.
   Танаир натянул поводья своего гнедого, Литт вздрогнул.
   - Что? Что такое?
   - Пока - ничего. Литт, послушай, мы - хм... меценаты. А ты тот, кто есть.
   - Лютню вы мне... хм... подарили?
   - Нет, еще начнут проверять, где мы ее взяли. Имена наши говори смело, мало ли Танаиров по Альданиору, а полностью мы тебе не представлялись. Едем мы с целью...
   - С целью попасть в Долину, - договорил Фэритил. - Плавать лучше всего учиться в воде, а сочинять музыку - в Золотой Долине.
   - Где мы с вами познакомились? По дороге сюда?
   - Да, пусть будет так. Лютня твоя нас заинтересовала, что, кстати, полная правда. Не каждый день такие вещи удается увидеть.
   - Согласен. Слушайте, что там такое, как думаете? Чем Долина... то есть чем, понятно, но вот во что это вылиться может? Неужели в бурю, которая снилась Ирису?
   - Может быть все, - покачал головой Танаир. - Абсолютно все, что угодно.
   - Для леса буря - не самое страшное, что может приключиться, - отозвался Фэритил, трогая лошадь вперед.
   - Что же хуже? Пожар?
   - Дровосеки.
   Литта передернуло от тона эльфа.
   Из-за пологих северных врат, петляющих среди деревьев рассмотреть Долину в севера не было возможности. Это с юга, с взгорий открывался сумасшедший вид, здесь же Долина начиналась наприметно, выглядывала из-за последнего вяза, как выглядывает из-за угла очередной переулок. Тишина и покой, теплый ветер с недалекого уже моря, зеленые, желтые, красные листья - здесь все еще не могла кончиться осень, и полнейшее безлюдье. Безэльфье, поправился Литт через миг, Младших в Долине всегда было немного. Стучали копыта, мелькали деревья и кусты, все дальше и дальше, вглубь большой лощины, чашей расположившейся на границе юго-восточного Кассира и Ксарры. Потянулись аккуратные кусты, начали встречаться дорожки, беседки, искусственные водоемы - обжитые места. Только ни у одного водопада, ни в единой беседке, ни на дорожках, ни на крыльце дома не было ни души.
   - Что за черт? - прошептал Литт, оглядываясь по сторонам. - Почему так пусто? Куда все подевались? Магия?
   Танаир соскочил с седла на ходу, взмах, брызжущая искрами лента в водухе... Фэритил повторил, его лента так же распалась пылью, пропала без следа.
   - Нет отклика, - хором сказали оба альнара.
   - И что это значит? Можно ведь и замаскировать, так?
   - Так, - кивнул Танаир, - но хлопотно. Представь себе - маскировать следы от магического вмешательства на сотнях квадратных миль. Это все равно, что пальцем подметать городскую площадь. Может быть, и возможно, но долго и бессмысленно. Вперед!
   Лошади ускорили шаг, затем пошли рысью. Пустота, тишина, ни души, лишь птицы, только красные ягоды вельтр и желто-зелено-красные листья навстречу. Все чаще и чаще встречалось жилье, приходилось петлять, объезжая.
   - Куда едем, к динталу?
   - Да, - отозвался Танаир. - Вперед!
   Рванулись мимо деревья, дома, кусты и лезвием кинжала показалась тропа, вылетающая из-под копыт. Белое здание Совета встретило той же страшной тишиной, что была разлита по Долине. Танаир вдруг вздрогнул и остановил лошадь. Фэритил поморщился и будто внюхивался в воздух. Литт тоже принюхался - ничего, кроме воздуха не унюхал.
   Всадники медленно приблизились к белым стенам, и Литт не почувствовал, но увидел голубоватое свечение в окнах. Сами стены, трава вокруг, ступени, ведущие к глухим дверям, все едва заметно светилось голубым. Литт вздрогнул, сморгнул, свечение пропало.
   Спешившиеся альнары отряхивались, будто упали в воду в одежде.
   - Что это такое? Откуда свет?
   - Портал, - тихо отозвался Танаир. - Портал работал без остановки много часов подряд. Долго еще продержится.
   - Внутрь...
   - Внутрь лучше не заходить. Опаснее, чем в Чародоле.
   - Да и, думается мне, внутрь вообще попасть невозможно.
   Фэритил поднялся по чуть светящимся ступеням и дернул на себя дверь. Танаир, глядя на товарища слегка вздрогнул, сам Фэритил отдернул руку, будто обжегся. Дверь не шелохнулась.
   - Экран. Очень сильный. Такое ощущение, что весь Совет Долины ставил.
   Литт кивнул, и направил Дымку к Белой поляне, как называли излюбленное в Долине место для публичных выступлений. Ничего, лишь голая поляна в раме никогда не теряющей цвета травы. Ничего и никого.
   - Небо, Творец всемогущий, куда можно было телепортировать всю Долину и для чего было это делать? Ведь опасно, так?
   - Да, тем более что портал явно работал в случайном режиме.
   - То есть? - опешил менестрель от слов Фэритила. - Это от чего нужно бежать, чтобы предпочесть свалиться к черту на рога, к пикси в лес или в пучину океана? С ума они, что ли, посходили?!
   - Может быть, и посходили, - странным тоном отозвался Танаир, - может быть, это мы сошли с ума и нам мерещится. Да, это бегство, отчаянное и еще неизвестно, удачное ли. Вот оно, свершилось. Прав был Эрдин.
   - В чем?
   - В том, что полугода не пройдет, что все закончится и все начнется гораздо раньше. Что же... два месяца прошло. Достаточно ждали.
   - Вы можете толком сказать, что произошло.
   - Ниах-Ахал потерял пост, - хором отозвались оба альнара.
   - Что?
   - Пост и свободу, если не жизнь, - ответил Фэритил. - Едем.
   - Куда?
   - Вперед, здесь нам делать нечего. Долина умирает.
   - Что? - Литту более умных вопросов в голову не приходило, и от тона Фэритила его передернуло вновь.
   - Вслушайся. Кто-кто, а ты должен услышать.
   В тишине, едва слышный, но все же различимый даже для человека, шелохнулся хор голосов. На каком языке они говорили? Литт не помнил, но понимал, потому что тот язык существовал тогда, когда Острова еще дремали на дне океана.
   Грядет беда, грядет буря, небо потемнеет и солнце сокроется. Облетят листья, наступит ночь. Холодно, холодно среди мрака. Погаснут звезды, и исчезнет луна. Холодно, холодно среди каменных стен. Ни времени, ни будущего, ни прошлого, ни завтра, ни вчера. Холодно, холодно среди Бездушных. Чужие мысли лживы, как слова пикси; чужая ненависть тяжела, как гробовая плита. Смерть всем: бессмертным и смертным, злым и добрым, темным, как ночь без надежды и светлым, как рассветный луч. Исчезнет небо и сокроется солнце, лишь океан, горький, как столетия слез, оставим после себя. Смерть всем, ибо и Творец не спасет нас от самих себя.
   Менестрель не стал спрашивать ничего. В полнейшем молчании лошадей направили на юг, к крутому подъему на плоскогорье. Торопиться было некуда, но и останавливаться в этом царстве кладбищенской тишины не хотелось. Трава шуршала бумажно под копытами лошадей, и не единожды видел Литт падающие скрученные листья с высоких ветвей. Казалось бы, чего проще - зима на Великих Островах, но эта зима отдавала пеплом и гарью. Нескоро, нескоро еще, но Золотая Долина умрет. Как умер Чародол, как умирают и превращаются в прах каменные города, из которых ушли люди, как, говорят, на корню засыхают леса, оставленные эльфами.
   Может быть, имеет смысл отыскать дом Главы Долины? Для чего же? Не оставил же Кэйритир маршрута предполаемой телепортации или неких секретных документов. Незачем искать, все важное, что было, осталось в динтале или телепортировалось вместе в владельцами.
   Литта вдруг как молнией ударило, он подскочил в седле, и Дымка содрогнулась под ним и взволнованно затопала. Альнары обернулись.
   - Ирис, - только и сказал менестрель. - Ирис.
   Оба эльфа кивнули, и спустя полчаса свернули в сторону. Через купы деревьев, по тропинке через заросли неухоженных кустов выехали к дому. Дом смотрел в тихий пруд и, казалось, спал. Дверь была распахнута настежь. Менестрель, ни о чем не спрашивая, соскочил с седла прежде, чем остановилась Дымка, опередив альнаров и бросился на крыльцо.
   На месте друга он сделал бы одно - поспешил в дом той, ради которой и преодолел шесть сотен миль пешком. В том, что Ирис опередил их, Литт не сомневался ни секунды, ни единого мгновения, у него и мысли не зародилось, что это почти невыполнимо.
   Обыкновенный дом с пустым и холодным холлом, как-то незаметно и ненавязчиво переходящим в комнаты. Все вещи на месте, будто хозяева только-только вышли и спустя четверть часа вернутся. Пепел в камине, раскрытая шкатулка на полке - пустая. Менестрель повертел ее так и сяк, но толку, конечно, не добился. Пошарил среди пепла - прах и только, никаких следов бумаги, ни клочка. Обернувшись, он встретился взглядом с Танаиром. Тот пожал плечами.
   - Ничего не найдем. Не такие глупцы здесь жили.
   Литт кивнул и, опровергая себя же, поднялся на второй этаж. Обходить комнаты было стыдно, все равно, что подглядывать в замочную скважину; Литт подавлял желание постучать и спросить разрешения войти перед каждой дверью. Во всяком случае, двери эти он открывал аккуратно и мысленно извинялся. Ничего, даже и пепла в каминах. Пустота и покой.
   Негромкий возглас отдался в тихом доме громким эхом, Литт взлетел на третий этаж, прыгая через три ступени. Фэритил стоял перед камином на коленях, что-то рассматривая в золе. Литт, а следом Танаир подошли ближе. Что-то оказалось клочком пергамента, закопченным, скрутившимся от жара. Эльф распрямился, расправляя находку, пальцы его стали черными. Литт вздрогнул, ему почудилось, на краткий миг почудилось, будто на клочке что-то движется.
   - Небо, - тихо прошептал Танаир, и менестрель понял, что ему не померещилось.
   По краю закопченного пергамента, едва различимые глазом, вились, теряясь и пропадая, витые символы - не то буквы, не то затейливый орнамент. Спустя два вдоха все пропало, клочок так и остался клочком, ничем не примечательным мусором. Литт перевел дыхание. Нет нужды спрашивать, что было на пергаменте, потому что даже людям известно, как ведет себя карта тропы в Глориндол, попав в чужие руки. Почему же ее не нашел Ирис?
   - Почему он не нашел ее раньше нас? - музыкант удивился, услышав собственный голос.
   - Почему ее вообще сожгли? И где она...
   Все трое одновременно постомотрели наверх, на каминную полку. Там стояла шкатулка, родная сестра той, что внизу.
   - Этой семье одной карты мало, - сказал Танаир. - Их должно быть как минимум две. И отрежьте мне голову, если это не комната Иллирэн.
   - Хорошо, - кивнул Литт, - там, внизу, хранилась карта - или карты - родителей Иллирэн, здесь - ее собственная. Допустим, Ирис ограничился той, что осталась в центральном камине. Допустим, что он не поднимался в комнату жены, хотя маловероятно. Но правда, для чего сжигать? Что за глупости, что за трата времени попусту?
   - Значит, не глупости, - пожал плечами Танаир. - Значит, на том конце Глориндол.
   - Глориндол почти всегда на том конце. Ириса здесь либо не было, либо его что-то спугнуло или отвлекло, иначе бы мы этот клочок не нашли. Камина в комнате супруги, Литт прав, он не проверить не мог. Идем, этот дом отдал нам все, что у него было.
   Тишина, тяжелая как могильная плита, была ответом на слова Фэритила. Спустившись с крыльца Литт, сам от себя не ожидая такого жеста, поклонился дому и его распахнутой двери. Переведя взгляд в сад, менестрель на миг оцепенел. За то короткое время, что они провели внутри, сад постарел на жизнь.
   Скручивались и засыхали последние листья, стаями падали на помертвевшую за полчаса траву. Голые уже ветви тянулись к небу, словно взывая к отмщению. Голые ветви трескались, и падала кора следом за листьями, устилая траву мертвым ковром. В этом шорохе смерти все яснее и яснее слышался шепот.
   Холодно, холодно среди чужих небес, но под своими нам тесно. Тесно лжи и правде в одной душе, не ужиться любви и равнодушию в одном сердце, не быть одному разуму великим и малым, не быть одной свече отгоревшей и полной огня. Не жить нам под одним солнцем. Холодно, холодно среди призраков. Призраки ходят по земле, призраки говорят, призраки берутся за оружие - призраки без души и сердца. Нет жизни в царстве мертвых, нет радости в смерти. Смерть всем: малым и большим, разумным и тем, за кого думает Творец. Смерть всем, потому что огонь пожирает воду, но и вода не оставит огонь в живых.
   Дом в глубине мертвого сада издал глухой стон, как смертельно раненое животное. На глаза Литта навернулись слезы. Тишина, тишина вокруг, и только шепот, уже едва различимый, уже не для слуха, а для чего-то более тонкого.
   Холодно, холодно среди ледяной пустыни, но среди ледяных сердец еще холоднее. Вода и огонь умирают, но рождается пар. От равнодушия не рождается ничего. От света и ночи рождаются сумерки, но от пустоты не родится ничего. Смерть всем: тем, кто любит и тем, кто не знает любви; старым и молодым, живым и мертвым. Смерть всем, смерть...
  
  
   Глава 2. Киррская киноварь.
   Дорога теперь лежала одна - к южным воротам, к товарищам. Лошади шли упругой рысью, лютня за спиной Литта била его по позвоночнику, а дерево отчего-то начало казаться каменным. Может быть, от каменной тяжести на душе. Вот о чем ему нужно петь, вот о чем писать стихи. Об этом тяжело, невыносимо петь, но петь стоит. Более того - необходимо. Петь о том, как умирают деревья только потому, что в одни сутки исчезли те, кто их насадил. Как слетают листья с ветвей, что они шепчут и какую судьбу сулят; как стонет дом, покинутый в один час и чем пахнет пепел в холодном камине. Петь сейчас, потому что когда листья начнут шептать по всем Островам, петь будет поздно. Настанет время брать в руки меч и надеяться, что хоть пару врагов, да отправишь на тот свет прежде, чем отправят тебя.
   Петь о свете, потому что тьмы слишком много на земле; петь о любви и счастье, потому что скоро забудут, что они такое; о правде, о честности и благородстве, потому что скоро на Островах хорошо будет только пикси; о братстве и дружбе, потому что собаки с кошками живут дружнее, чем народы Великих Островов друг с другом. Петь о мире, потому что скоро грянет война.
   Ночь ночевали на плоскогорье, среди камней и скудных кустов, в нескольких милях южнее врат Долины. Литт не спал до рассвета, да и с восходом солнца не лег. Нашлись дела поважнее. С утра путники направили лошадей к тракту, что огибал Долину по кругу.
   Литт молчал, отчасти по причине усталости и раздражения (с лютней он так и не договорился), отчасти по причине внезапно нахлынувших мыслей. Литт почти всегда знал хотя бы направление или повод для путешествия, теперь впереди была пустота. Полнейшая неизвестность. На месте Ириса менестрель отправился бы в Глориндол или хотя бы попытался с родным городом связаться. Однако, для того, чтобы отправиться, нужна карта, а легче самостоятельно отыскать тропу в заповедный город, чем на просторах Альданиора отыскать такого эльфа, который согласился бы отдать карту отлученному.
   На месте альнаров он стал бы дожидаться начальника, чтобы сообщить о беде с Золотой долиной, однако сами альнары явно имели на сей счет свое мнение. Литт не слишком бы удивился, если бы в следующее мгновение его вежливо попросили покинуть отряд Тэй'ар и не путаться под ногами и копытами.
   Пока эльфы ни о чем не просили, и вообще вступать в беседу не торопились. Тракт вихлял пьяной змеей среди каменных выползков, то сужался, то раздавался в стороны. Лошади спотыкались на выбоинах, дорогу совершенно не чинили лет двадцать. А проложили, должно быть, полтора-два века назад.
   Никаких признаков товарищей альнаров; ни Литт, ни эльфы не слышали ни единого встречного звука. Некому ездить и ходить по тракту. Деревень поблизости немного, земля суха и неплодна, камениста и мало на что пригодна. Все, кто мог и хотел, еще пять веков назад перебрались в Лир-Нитаэн, благо там и земля хороша, и теплее, и вообще все, что душе угодно.
   Фэритил, который был в авангарде, вдруг на миг приостановился, приподнялся в седле и пустил лошадь галопом. Съехал с тракта и почти тотчас же вернулся с клочком пергамента в руке. Литт так и не увидел, откуда эльф его взял и как понял, что этот клочок нужно искать именно здесь. Надо полагать, за сотни лет существования альнары выдумали опознавательные приметки похитрее собственного же знака на деревьях.
   - Что? - выдохнул Литт.
   Танаир пожал плечами, едва взглянув на протянутый Фэритилом клочок.
   - Они съехали с тракта, заметили нечто странное. Возможно, напрямую нас касающееся. Стоит проверить, не подвернется ли работы.
   Менестрель кивнул, гадая, немедленно его пошлют ко всем пикси или через пять минут. Альнары спустились с тракта и двинули лошадей на запад, Литт, делая вид, что дурак от рождения, последовал за ними. Чем руководствуются эльфы в выборе направления и какими пользуются ориентирами, он так и не смог понять, возможно, что и не было никаких ориентиров. Скрыться на равнине, пусть и загроможденной валунами, настолько трудно, что и ориентиров особых не нужно.
   Лошади пошли рысью, горизонт оставался также чист и гол, никаких признаков живых существ. Танаир с лету загнал свою гнедую лошадь на макушку огромного валуна и всмотрелся вдаль. Спустившись, он слегка ухмыльнулся и кивнул на юго-запад, не добавив ни слова вслух. Литт вновь сделал вид, что ничего не понимает и видеть не желает. Юго-запад так юго-запад.
   Как ни быстро шли лошади, расстояние между преследователями и неведомым впереди сокращалось очень медленно, слишком велик был разрыв во времени. День прошел в седле, не было времени останавливаться, и ночью пришлось не легче. Эльфам ночь не мешала нисколько, а вот Литт не видел собственной вытянутой руки. Ночи в южном Кассире всегда отличались темнотой, а для него теперь и сумерки черны. Что же, вот и объяснять ничего не нужно - отстал и отстал. Кто не видит в темноте и не способен жить неделями в седле, тому не в альнары, а в ближайшую таверну к девкам и кружкам пива.
   Литт помотал головой, отгоняя сон и муть перед глазами. Хорошо еще, что под ним Дымка, обыкновенная лошадь переломала бы себе ноги в темноте по камням. Эта уверенно шла за товарками, не нуждаясь в понукании и направлении. Ходкая рысь, почти не тряская, холодный ветер в лицо, хлопание плаща за спиной... Все же к рассвету Литт едва не падал с седла. Дымка замедлила ход, начала фыркать и оглядываться. Менестрель тихо и воровато прошептал во вздрагивающее ухо:
   - Дымка, скачи, не останавливайся. Пожалуйста, я не упаду, обещаю. Скачи, только не отставай, слышишь, обо мне не думай. Удержусь. В крайнем случае обратно в седло поднимусь. Скачи, очень прошу, нельзя отставать. Никак нельзя.
   Дымка замотала головой, будто отгоняя оводов, но к словам прислушалась. Рассветное солнце, поднимаясь из-за далеких восточных пиков за спиной, вызолотило траву и облило расплавленной медью бока валунов. Насколько хватало глаз, лежала во все стороны вздыбленная, взъерошенная равнина в пестринах камней. И ни души.
   Весь смысл этого избитого выражения Литт постиг через полчаса. Передовой Танаир внезапно натянул поводья, лошадь его зафыркала и попятилась. В теле, прислонившемся к валуну, души уже в самом деле не осталось. Литт сглотнул, хотел отвести глаза от скорченного трупа и не мог. Одежды на человеке не было совершенно. В мозгу менестреля вихрем пролетела стая всех и всяческих предположений.
   - Вот сволочи, - со странным выражением сказал Танаир, объезжая валун. - Вот паскуды.
   - Сволочи, - отозвался Фэритил. - Этого не отнять. Опять, наверное, что-то нам хотят сказать, - добавил он как бы невзначай.
   Предположение, самое паскудное из всей стаи, затрещало крыльями и хрипло заорало в голове Литта. Менестрель поморщился, альнары, будто услышали гримасу, разом обернулись к нему.
   - Что? - криво усмехнулся Литт. - Мешаю?
   - Пока не особенно, - пожал плечами Фэритил. - А вот мы тебе можем сильно помешать. Жить.
   - Жить мне много кто мешает. Нет, если, конечно, скажете, я спорить не стану... Тем более, что мне и не угнаться будет. Но по мне, хоть один человек вам да пригодится. И вообще, есть смысл приближаться?
   Танаир, не отвечая, забрался на валун и почти тотчас же спрыгнул вниз.
   - Близко, уже близко. Едем потихоньку, иначе беды не миновать.
   Виляя меж камней, троица двинула коней вперед. Трава под копытами хрустела, холод (отчего-то Литт ощутил его только что) забирался под плащ и запускал когти под кожу. Они не проехали и двух часов, когда из-за валуна вынырнула гнедая лошадь - неслышно, как привидение. Гвинтир кивнул товарищам.
   - Что в Долине?
   - Ничего хорошего, - отозвался Фэритил.
   - Аналогично.
   - Кто хотя бы там?
   - Население Верхнего Камня, до последнего человека. Если же имеешь в виду... то не знаем. Вас ждали познакомиться.
   Танаир с Фэритилом переглянулись, Танаир приподнял брови. Литт в упор смотрел на Гвинтира. Тот кивнул.
   - Медлить нельзя, в нескольких шагах, - эльф махнул в сторону, - очередное нам послание. В виде трупа.
   - Постойте, я, может, дурак, но откуда возможно знать, что вы здесь?
   Альнары переглянулись, Танаир развел руками, Фэритил поморщился, Гвинтир усмехнулся. Вслух ни один из эльфов не произнес ни слова.
   - Что? - не понял менестрель. - Невозможно ведь следить за каждым, проще перебить вас по одному и не мучаться. Или они наугад? Клюнете - хорошо, нет - тоже неплохо, все узнают о том, как плохо альнары свое дело знают, что людей позволяют целыми деревнями уводить. Небо, для чего такие сложности?
   - Потому что среди альнаров много людей, и ты сам о том знаешь.
   Литт прикусил язык на словах Фэритила. Он надеялся, эльф все-таки скажет "ты тому подтверждение".
   - В карьер, - скомандовал Гвинтир, - обгоняем, окружаем, разбираемся на месте.
   - А если они... - заикнулся менестрель.
   Альнары дружно покачали головами.
   - Эдро!
   От дружного топота вздрогнула земля, Литт стиснул зубы и пригнулся к самой гриве Дымки. Он не умел ездить так быстро, и давным-давно вылетел бы из седла, будь под ним любая другая лошадь. Гвинтир взял сильно влево, Литт за ним. Ветер хлестал по лицу, всякий сон пропал и осталось лишь одно - не потерять из виду эльфа. Петлю пришлось делать немалую, наконец и Дымка начала уставать и оступаться. Гвинтир обернулся впервые за все прошедшее время и вдруг подмигнул человеку. Лошадь его сбавила ход, устало поводя боками и роняя хлопья пены. Через четверть часа оба всадника остановились у небольшого валуна, формой напоминающего спящего медведя.
   Гвинтир отчего-то улыбался, но глаза его оставались серьезными. Литт кивнул, считая, что понял альнара верно. Ждали недолго. В лучах раннего утра открывшаяся картина была еще омерзительней. Собственно, она осталась бы такой и в полном мраке безлунной ночи. По равнине, залитой холодным светом, бежали люди. Человек семьдесят-восемьдесят, не больше. Верхний камень, видимо, почти совсем обезлюдел. В перемешку мужчины, дети, женщины и старики. На всех Литт насчитал несколько тряпок, и те приходились на грудных младенцев, на остальных не было и нитки.
   Менестрель стиснул зубы и отвел глаза от синей кожи и окровавленных ног. Смотреть стоило на других, тех, что верхом. Всего десять, с бичами, в теплых куртках и даже в перчатках.
   - Не лезь, - тихо сказал Гвинтир.
   Литт передернул плечами. Сложно влезть в бой без оружия. В толпе внезапно послышался крик, кто-то с маху упал на ровном месте. Литт успел понять, что и копыта лошади ближайшего верхового подонка вдруг примерзли к траве. Тот ругнулся, взвился бич и сейчас же упал на траву вместе с рукой. В небо взвился фонтан крови из перерубленных жил, в следующий миг тело упало на траву из седла, лошадь с паническим ржанием взвилась на дыба и, чудом никого не задев, метнулась куда глаза глядят.
   Товарищ убитого тем временем выпутался из стремян, выхватывая меч. Дернул к себе ближайшую женщину, но ни меча к ее горлу приставить, ни закрыться ею не успел. Острие клинка Гвинтира уже торчало на ладонь из его спины. Человек широко удивленно раскрыл глаза и осел на траву, увлекая за собой и женщину. Та покорно опустилась рядом и отшатнулась от протянутой эльфом руки.
   Пятеро альнаров, десять охранников; и двух минут не прошло, как все было кончено. Литт тронул Дымку, подъехал ближе и соскочил с седла. Паники не было, была какая-то покорность всему, в том числе и свободе. Впрочем, под холодным зимним небом без одежды других чувств испытывать сложно.
   - Кто староста? - спросил Гвинтир, тоже спешиваясь.
   - Нету, - ответило сразу несколько голосов.
   - Мы альнары, - пояснил эльф. - Охотники на работорговцев. Рассказывайте.
   - Откудова говорить? - приблизился к эльфам сильно хромающий мужчина.
   - Что с ногой? Говорить от того, что вам эти суки обещали. Не бойся, дурного не сделаем.
   Мужчина дернулся было от руки Танаира, но замер и лицо его вытянулось.
   - Работает... Работает, леший бы меня! Спасибочки, господин эльф. Ты бы не меня, ты бы бабам подсобил да детишкам. Неровен час, помрет кто.
   Танаир и Фэритил одновременно кивнули.
   - Не бойтесь, - повторил Гвинтир, - вреда в магии нет.
   Мужчина проследил за действиями Фэритила, под руками которого перестал взахлеб визжать грудной младенец. Мать его едва на ногах устояла. Мужчина повернулся к Гвинтиру.
   - Альнары, значиться... А чего людей защищаете?
   - Работа такая.
   Мужчина дернул щекой.
   - Сказал бы ты про правду да справедливость, я б тебе в рожу плюнул. А так... что же, раз работа такая. Скверное у вас ремесло, ребята. Больно скверное, похуже, чем у золотарей.
   - Мы успели заметить, спасибо, - отозвался Лиридал. - Самых слабых, с детьми - на лошадей. Здесь недалеко.
   - Что недалеко?
   - Город Касса-Кора, - сказал Гватриэль, помогающий взобраться на свою лошадь девушке, еле живой от холода.
   - Нас туда и...
   - Правда? - вырвалось у Гвинтира. - В Касса-Кору? Это надо же! Хорошо, что не в нашу башню на Энортиоле.
   Литт усадил на Дымку троих детишек лет пяти-шести, двухлетнего взял на руки.
   - Гвинтир, не надо вам соваться в город. Идем в эту... как ее... здесь село неподалеку.
   - И то правда, - добавил мужчина, берясь за стремя Гвинтировой гнедой. - Ремесло-то у вас вовсе паршивое. А ну хватит, кто на ногах стоит, нечего лезть; магия, поди, тоже кончается. Пошли.
   - Ты кто? - спросил Гвинтир, шагая рядом с лошадью.
   - Я-то? А зови Ганата, брат я старосте, покойся он с миром. Ждешь, когда говорить стану?
   - Жду.
   - Да и говорить-то больно нечего. Пришли ночью, выгнали, как баранов, мы и не опомнились. Да и как тут опомнишься, когда с тобой бабы? Про вас-то они говорили, они вас еще и по-другому звали.
   - Шихами.
   - Точно. Не знаю, чего это значит, только первое-то слово куда лучше. Правда, как ни назови, а ни слова доброго про вас не сказали, вроде, вы ублюдки хуже некуда, и как только земля носит. Вроде вы им и приказали. Только мы ведь тоже, господин эльф, не из соломы деланы и не навозом набиты. Слышали и другое, и тем-то верим больше, чем разбойникам с большой дороги. Да ладно, слышать-то можно всякое, может вас и на свете-то нету. Эти выродки говорят, мол, в Касса-Кору отведем, там и решим, кого куды. А чего в Касса-Коре, товарищи ваши? Так, может...
   - Ага, вот тогда точно решат кого куда, - фыркнул Литт. - Точнее, всех на тот свет, и спорам конец.
   - Капкан на вас поставили. Ну, говорю же, больно нехорошее дело у вас.
   - Может, поменять? - спросил Фэритил. - На другое.
   - Не обижайтесь, для нас-то оно хорошее. Как хоть звать-то вас, господа эльфы?
   Альнары дружно сделали отрицательный жест, мужчина понял верно и настаивать на знакомстве не стал. Менестрель пожал плечами, пригревшийся карапуз не проснулся.
   - А мне скрывать нечего, я Литт Стихоплет.
   - Ты-то чего тут забыл? Или ты того, тоже волшебствовать могешь?
   - Нет, - покачал головой музыкант.
   - Да, - хором отозвались все эльфы.
   Мужчина смачно хмыкнул.
   - В смысле, играет он так, что никакого иного волшебства не надо, - пояснил Гватриэль.
   - А я бы вот не отказался, чтобы от моей игры у людей совести прибывало или, скажем, глупость сморщивалась. Или чтобы у некоторых сволочей руки отваливались, а того лучше, головы. На худой конец, чтобы их так прихватывало, чтоб им, кроме как о хорошем целителе, ни о чем другом не думалось. Однако же нет, не вырастает, не отпадывает, не прихватывает, какое же это, ко всем бесам и их родичам, волшебство.
   В селе были через четыре часа. Собственно, селом эту деревню именовали лишь сами ее жители и лишь потому, что на фоне хуторов она впрямь выглядела мало что не городом. На улицу, конечно, заходить не стали, вызвали старосту. Через четверть часа в деревне поднялась такая суета и беготня, что можно было подумать, жители задумали перетащить ее на новое место. Несчастных обитателей Верхнего Камня одели во все, что попалось под руку теплого, по всем улицам задымили трубы, затопились бани. Пока всех вернекаменцев развели по домам, пока накормили, напоили и посочувствовали, прошло не меньше часа. Опомнившись от кутерьмы, Литт обнаружил, что альнаров и след простыл. Лошади остались в деревне, но сами эльфы исчезли и, естественно, никто не видел, куда они подевались и вообще мало кто обратил внимание на каких-то там Старших, которые еще неизвестно, были ли вообще.
   Менестрель опустился на ближайшее крыльцо и вздохнул. Можно, конечно, взять Дымку и догнать, но зачем и для чего, спрашивается, догонять тех, кому ты как змее ботинки. Как пикси совесть. За дверью в сенцах чем-то гремели, топали ноги, Литт опустил голову на сцепленные руки. Если он хоть что-нибудь понимает, альнары пропали во вполне определенном направлении. Безумие? Что же, вся жизнь - одно сплошное сумасшествие. Если в Касса-Коре есть кто-то из Тэй'ара, своих альнары не бросят. Вот только непонятно, совершенно непонятно, чего хотели на сей раз противники. Спровоцировать тех, кто в Касса-Коре, заставить товарищей их нервничать и лезть очертя голову в капкан, настроить горожан против всех и всяческих альнаров или просто задумали мерзость, а там как выйдет? Литт всей пятерней залез в шевелюру и встопорщил волосы больше прежнего.
   Хлопнула дверь, едва не зацепила менестреля. Он слегка подвинулся, знакомый Ганата уселся рядом, протянул Литту кусок пирога.
   - Чего скучный такой? - риторически вопросил мужчина. - Толку тебе с ними водиться? Что воду худым решетом носить.
   - Спасибо, конечно, за сравнение, - обернулся и посмотрел на собеседника в упор Литт, - только и решетом можно воды наносить. Нужно его только немного хм... довести до ума. Толку от нас всех немного, этим и пользуются. Уводят, продают, а мы молчим. Так нас скоро забивать и жрать станут, мы и тогда слова не скажем. Потому как говорить разучимся! Будем мычать, жевать жвачку и идти, куда поведут. Черта с два, я не корова, - менестрель поднялся и сунул пирог в колени Ганате. Тот моргнул раз, другой, но глаз не отвел. - Мойтесь, ешьте, приходите в себя и собирайтесь.
   Ганата пошевелил подбородком и медленно, будто с неохотой, кивнул.
  
   Через два часа та самая изба, крыльцо которой просиживал Литт, была полным-полна народом. Только мужчины и молодые парни, ни женщин, ни детей, ни древних стариков. Менестрель говорил уже с четверть часа, и все впустую. Все равно, что играть на новой лютне - голова трещит, пальцы отваливаются, а все без толку. Он утер лоб рукой, силясь в паузе подобрать слова и интонации. Не меньше пятидесяти пар глаз смотрели на него из всех уголов и едва ли не из-под стола, смотрели как на редкого зверя или заморскую диковину. Литт выдохнул, вдохнул и из последних сил заговорил уверенным тоном.
   - Мы должны им помочь, хотя бы для того, чтобы быть уверенными в завтрашнем дне. Я уже не говорю про совесть. Да, да, я сам понимаю, в Касса-Коре поставлена ловушка. И они понимают это лучше других, тем не менее, они пошли...
   - Пошли они за дружками своими, - ответил голос откуда-то из-за спин и голов. - Это уж все поняли. А нам там чего делать? Вот пускай сами и разбираются.
   Литт стиснул зубы, чтобы не выматериться вслух. Этой фразы он ждал, ее он и боялся услышать.
   - Сами... Как просто все, твои трудности, ты и разбирай. Покажись для начала, неудобно говорить непонятно с кем.
   Из-за спин выбрался мужик с квадратным подбородком, поросшим редкой щетиной. Светло-карие, чуть не желтые глаза его сразу Литту не понравились. Мелкие, бегающие и одновременно цепкие.
   - А теперь скажи, вот люди, которых вы приютили, тоже должны были сами разбираться? Голые и безоружные против конных? И ответь не мне, а им. Если не боишься.
   Мужик пожал плечами и оскалился.
   - Чего мне бояться. Твое дело ясное, тебе бы уговорить на рожон полезть, ты с ними заодно.
   - Так говоришь, будто я с ними заодно по дорогам граблю.
   - А только они эльфы, у них ремесло такое, вот пусть и занимаются. Э-э, нет, дай и мне сказать, а то тебя не остановишь. Вон, люди, которых ты поминал, говорят, что альнары твои, или как бишь их там, вовсе не торопились их выручать. Троих убить успели, - вокруг зашумели, Литт стиснул зубы и принялся считать про себя, чтобы только не дать квадратному по морде. - Какого лешего? Назвался рыбой, не ври, что плавать не могешь. Выручаешь людей - выручай с толком, а потом уж ори, что ты там альнар или кто. Взялись за дело, вот и пускай сами и...
   Литт сам не понял, как и что он сделал. Злость поднялась выше разума, совсем как в киртской "Утке". Кулак его прилип к носу мужика, тот захлебнулся словами и кровью, менестрель дернул его на себя и подставил колено. Квадратный упал тюком, Литт добавил раз по ребрам, и только тогда смог себя остановить.
   - Пускай сами! Сволота несчастная.
   Руки сзади уже хватали, менестрель кому-то врезал локтем, не глядя, и заорал:
   - Взялись за дело! А вы где в это время были? Какого дьявола эльфы за вас обязаны все решать, по какому долбаному указу они обязаны вас спасать?! Чего уставились! Вас будут резать, а вы ждать будете, пока эльфы придут? Ждите, бесы с вами!
   - Чего нас резать, если...
   - А как вас не резать, если вы бараны! - Литт залепил по челюсти поднявшемуся было квадратному. - Эльфы им обязаны. Скажите спасибо, что есть такие эльфы, которые перед своими не бояться выглядеть сумасшедшими, мало того, преступниками. Или ты думаешь, Старшие для того Творцом и задуманы, чтобы Младших спасать и из передряг вытаскивать? А что же ты Старшим помочь, сука, не хочешь? Их дело тебя спасать, а твое какое? Нажраться гороху и на печи ветры пускать?
   На плечо менестреля легла рука, тот сбросил ее и развернулся к двери.
   - Разойдитесь. Хотите быть скотом - помешать не могу. Сена принесут, пойла нальют, навоз уберут, только не жалуйтесь, когда на скотобойню потянут. Да разойдитесь же, дайте пройти.
   - Ты куда?
   - К черту на рога. Легче удавиться, чем вам объяснить, чем человек от пикси отличается.
   - Не бранись, Стихоплет, скажи-ка толком.
   - Да что мне еще говорить, - голос Литта задрожал, музыкант стиснул зубы, пережидая спазм в горле. - Что мне сказать, если я и так слишком много говорю? За вас умирают, за вас идут против собственных же сородичей, ради вас бегают по всем Островам вот уже несколько сотен лет. Только потому, что есть альнары, многих из вас еще не продали с потрохами. Только потому, что есть они, еще не началась война. Да, дело у них такое, и они его не бросили, хоть им и предлагали. Им предлагали остаться на Энортиоле, всего только перейти на сторону сильных, всего только наплевать на людей, которые наплевали на них. Они отказались. Если честно, многие из них даже не эльфы, видели Метки? Вот плата, которую они получают на свое дело. Что мне еще говорить, если вы и без меня знаете, сколько могут жить эльфы. Безумцы, сумасшедшие, которые не умеют жить как все. Для чего им помогать? Для чего помогать себе?
   Литт оборвал себя, потому что вновь говорить стало очень трудно. Он опустил голову, потому что не мог видеть глаз вокруг. Потому что внезапно, впервые за семь лет, впервые с того дня на торговой площади Кассавирта он пожалел, что родился человеком.
   - Дайте пройти, прощайте.
   Ганата заступил Литту дорогу, но за спиной мужчины толпа разомкнулась.
   - Пущай идет, пущай других смущает, - выплюнул напоследок квадратный, утирая с подбородка кровь и слюну. - Мы и так себе помогаем. Не трогай дерьма и вонять не будет, а этот еще и в нужник нырнуть предлагает.
   - Это свои же бабы тебе нужник! Ах ты потрох свиной!
   Менестрель едва успел увернуться от распахнувшейся двери, в избу, где и так нечем было дышать, влетела горстка женщин. Мужчины попятились.
   - Мужики... - с невыразимым сарказмом протянула немолодая крепкая женщина из Верхнего Камня. Это ее внука нес менестрель на руках. - Защитники... прости нас Семеро... Тина болотная, тьфу.
   - Молчи, баба, - вякнул квадратный.
   Литт хихикнул. Женщина засучила рукава на одолженной шерстяной кофте.
   - А ну-ка, иди-ка сюды, смелый больно. Я-то баба, да вот ты кто? Так смотреть, вроде на мужика походишь, а говоришь, что и мешку с навозом стыдно. Ты, может, того... неспособный?
   Литт расхохотался, за ним женщины, а там и мужчины. Замечание пришлось не в бровь, а в глаз. Квадратный сплюнул на пол и полез к зачинщице. Та подбоченилась, квадратный заморгал и сейчас же вперед женщины выступили трое.
   - Только тронь, стерва. Мы ж не этот, - кивнули на менестреля, - жалеть не будем.
   Квадратный скривился, бочком обошел женщин и на самом пороге круто обернулся. Ударить не успел. Литт среагировал молниеносно, потому что ждал. Хохот потряс избу, когда квадратный на четвереньках выбрался за дверь, кто-то из женщин проводил его пинком пониже спины.
   - Ну что, бабочки, - совершенно другим тоном заговорил Ганата. - Слыхали, стал быть?
   - Как не слыхать, когда орали на всю улицу. Дело парень-то говорит, не годится спасителей бросать. Да и ну бы Старших, так ведь в городе те самые, что нас... - женщина запнулась.
   Изба качнулась от согласного гула.
   - А ну как теперь нас, а завтра с утречка и вас потянут? Бабы и то поняли, а вы, мужики, неужто не соображаете? Или боитесь?
   - Подначиваешь, Ината? - хмыкнул Ганата сквозь общий возмущенный гул.
   - Чего подначивать - не хотите и Семеро с вами. Мы сами пойдем.
   - Чего? - разинул рот Ганата. - Ты чего, Ината?
   - Мужики по избам разбежались, разговоры говорят, - показала зубы женщина. - Стал быть, идти надо бабам. Вон, парень знает, где чего, покажет. Мразь, прости Творец за слова, какую-то они столько времени слушали, а мразь и может только за порог на четвереньках ползти. А ты, Ганата, знаешь, что у Ильки сын застудился, жар у него? Кабы не те Старшие, так и вовсе на свете не было. У старух ноги поотказывали, а Диваркин сын коровье молоко пьет, потому как у Дивары пропало. У самого брат в чистом поле остался, он еще слушает тут. Верно парень сказал, вовсе не эльфье это дело. Замужем мы не за Старшими, детей не эльфы нам делали, стал быть, и защищать не они должны.
   - Вовсе правду говоришь, - кивнул Ганата. - Сколько отсель до города?
   - Да верст с двадцать, - пожал плечами хозяин избы. - Дело задумали, а все ж маловато нас будет. И чего против волшебства голыми руками?..
   - А ты не с голыми пойди, - сказал Литт, отлепляясь от стены. - И, кстати, открою секрет, далеко не всякий Старший полезет на вилы. И еще кстати, со связанными руками колдовать не слишком удобно. Главное, не зевать. Но и на рожон лезть нельзя, только хуже сделаем.
   - Зевать нельзя, на рожон не лезть, как ж быть? - хмыкнул кто-то. - И лес стоит, и печь топится?
   - Именно. Кто не желает идти - сразу откажитесь, не хватало еще уговаривать или в драке за вами присматривать. Пусть немного, но чтобы те, кто и не дрогнет, и крови зря проливать не станет. Что в округе, найдутся смелые люди?
   - Как не найтись, - пожал плечами хозяин, - особливо если услышат про...
   - Отлично. Вот и съездите с Ганатой. Лошади отличные, вмиг обернетесь. Вы в один конец, мы в другой, - менестрель обернулся к Инате. - Поедешь? Не хочу второй раз сначала все повторять.
   - А чего бы, - улыбнулась та, - чего бы не поехать, коли возьмешь. Особливо если на одном коне... Давненько я с молодыми да красивыми так близехонько не сиживала, может, последний раз...
   - Последний раз ты с женихом правнучки на свадьбе плясать будешь. Едем.
  
   Касса-Кора встретила альнаров привычно немноголюдными улицами и привычным неспешным течением времени. Медленно крутились спицы в ободах колес встречных телег и тарантасов, негромко переговаривались жители, некоторые оборачивались вслед Старшим. Именно это спокойствие и убедило в свершившейся беде. Пасть капкана захлопнулась, мыши добровольно влезли в мышеловку. За котами дело не стало.
   В отсутствии человека эльфы между собой вслух не говорили и разделились на первом же перекрестке. На втором каждый остался в одиночестве и направился в определенную сторону, по Касса-Коре захлопали двери и ставни. Гвинтир вышел к благополучным кварталам, где не оборачивались, а, напротив, кланялись и сильно постучал в резную дверь дорогой таверны. Гватриэль зашел в лавку торговца скобяными изделиями, Танаир прогулялся до местной интелигенции - писаря из управы, что жил в доме на десять хозяев, в двух комнатах с женой и тремя детьми. Лиридал отправился до местного угольщика, до пропахших дымом, дешевым пивом и медными деньгами кварталов, а Фэритил едва не довел до сумасшествия соседей гробовщика, во всеуслышание справившись о цене и качестве продукции.
   Около часа понадобилось самому последнему, Танаиру, чтобы постучать в нужную дверь, зная заранее, каков будет ответ изнутри. Гробовщик еще с утра ушел по заказчикам, писец захотел купить чернил, угольщик отправился пить пиво, но до кабака не дошел, торговец вышел до ветру и не вернулся, а в "Холодце" было слишком много подавальщиков и другой прислуги, чтобы еще за каждым отдельным следить.
   Встретились альнары через час на окраине Касса-Коры, под стеной. Кто и когда успел соорудить в городишке яму, сказать не взялись и эльфы. Соорудить соорудили, об одном не подумали: заключенным, конечно, в яме неуютно, но и допрос вести не слишком приятно.
   Пока до допрашивающих дошел тот несомненный факт, что холод и отсутствие удобств мешает им самим куда больше, чем арестованным, прошло немало времени. Чиновник и охрана мялись, сучили ногами, дули в кулаки, а носы их приобретали все более фиолетовый оттенок. Перо несколько раз выскользнуло из занемевших пальцев писца, альнары молчали. Танаир слегка сочувственно улыбнулся чиновнику, встретившись с ним глазами. Человек покраснел.
   Спустя три четверти часа зубы чиновника выбивали дробь, писец уже и не пытался взять за перо, а держал руки под мышками, охрана бодро переступала с ноги на ногу, напоминая застоявшихся коней. Из пяти заключенных четверо дремали, а Танаир скучающе рассматривал потолок и вслух составлял алфавитный список блюд, подаваемых во всех тавернах Кассира. Охрана шумно глотала слюну, на замечания эльф не реагировал, а приблизиться к нему больше не решались. По прошествии следующего получаса носы людей напоминали уже не переспевшие сливы, а свежие сливки, а во взгляде чиновника появилось что-то умоляющее. Танаира сменил Фэритил, который начал перечислять названия различного рода веселых заведений Островов с подробными комментариями, перечислением всех оказываемых услуг и указанием цены за час, ночь и сутки.
   Допрашивающий слабо выдохнул, получился какой-то прискуливающий жалобный звук.
   - Вы говорить будете?
   - Рианлот, десять официальных домов увеселения, несть числа неофициальным. Самый известный - "Огонек", бордель с почти трехсотлетней историей.
   - Предупреждаю вас, за отказ говорить предусмотрено...
   -... высочайшего класса, обслуживают всех, в том числе Старших, у кого найдется лишняя сотня золотых. Платы за вход нет, бесплатная чайная, благовония и ароматические масла входят в цену. Девушек подбирают тщательнее, чем мать невесту единственному сыну. Магический барьер против болезней, против беременности, девушки владеют десятками способов...
   Охранник громко чмокнул и попытался сделать вид, что от голода.
   - Долго вы молчать собираетесь?
   - Я не молчу. В числе тех способов: пять-семь видов чувственного массажа, десяток видов интимного поцелуя, все позы, описанные в незабвенном...
   - Прекратите, нас не интересуют девки!
   - Правда? Извините. "Лунный свет" вам подойдет, за все пятьдесят лет существования заведения его порог не переступало ни одно существо женского пола. Цены, с учетом рода услуг, нескромные, однако не выше, чем в "Огоньке". Вообще, владелец, кажется, в свое время посещал "Огонек" куда чаще, чем стоило - половина услуг и манера привечать клиентов явно оттуда. Ассортимент услуг огромен и потрясает самое заскорузлое воображение. Начиная от вполне невинных развлечений наподобие созерцания...
   - Хва-тит, - просипел уже не белый, а красный чиновник. - Довольно. Не хотите говорить, вам хуже. Сколько не храбритесь, а не поверю, чтобы холод вас согрел. Просидите неделю, вспомните...
   - Вспомнил, - кивнул Фэритил. Писарь сделал невиданное усилие и сгреб негнущимися пальцами перо. - Вспомнил. Если вам и юноши не интересны, то есть в Рианлоте "Сад тысячи желаний", когда-то он назывался "Красавица и чудовище". Сервис классом ниже, гарантий не дают, зато ощущений таких ни в "Огоньке", ни в "Лунном свете" не испытаете. Действительно, тысяча желаний на все вкусы.
   - Молчать!
   - Приспособления, если в них появится необходимость, выдают за скромную плату, иной раз они уже включены в цену. Исключение - редкие в употреблении и громоздкие вещи вроде дыбы или ложа святого Ринты. На эти цена высока, да еще и нужен специалист, потому как под управлением дилетанта такое развлечение может стать последним.
   Чиновник вскочил, Фэритил приподнял брови, охрана не двинулась с места. Молчание затягивалось, у эльфа даже мелькнула мысль, что человек сейчас извинится и велит спустить лестницу, но он спазматически дернул щекой, утер нос и пошевелил губами. Звука не последовало. Чиновник махнул рукой, охрана зычно рявкнула. Лестницу спустили только для людей и поднялись по ней они не скоро. Фэритил вслед поинтересовался, не нужна ли помощь.
   - Себе помоги, - синими губами прошептал чиновник, которого уже вытягивали на поверхность в шесть рук.
   Эльф пожал плечами и откинулся на стену. Отдохнуть, пока есть возможность, поскольку скоро ее не будет.
  
   Неспешно перебирали копытами понурые лошадки, медленно вертелись колеса, вязко струилась жизнь в Касса-Коре. Шум улицы едва проникал в высокое окно, свет терялся в грязи на стекле, всю комнату закрывали сумерки, хотя снаружи стоял солнечный полдень. В этих искусственных сумерках две тени смотрелись на диво естественно. Не доставало склепов да скорбящих родственников до полного сходства с погостом.
   - Скольких взяли?
   - Пятерых, ваша милость, - одна из теней склонилась. - Только, прошу прощения, пользы от этого ни на грош.
   - Молчат?
   - Лучше бы уж молчали.
   - Узнаешь?
   - В смысле? Как не узнать, когда они в яме?
   - Дурак, на портрете показать сможешь?
   - Ах, простите, ваша милость. Постараюсь, хоть, извините, все Старшие на одно лицо.
   - Приглядись и, смотри, не напутай.
   Тень склонилась над столом, удивительно напоминающим надгробную плиту.
   - Света бы побольше, глаза у меня не те...
   С легким щелчком лежащие на надгробии листы осветились изнутри.
   - Вот спасибо, ваша милость. Эх, вот незадача, совсем одинаковые, - листы зашуршали под пальцами. - Вот этот. И еще один. И, наверное, этот, впрочем, погодите...
   Один за другим легли отдельно пять листов. Пальцы стукнули по плите, покрытой черным сукном.
   - Уверен?
   - Похожи, ваша милость.
   - Этого среди них нет?
   Тень всмотрелась, помотала головой.
   - Нет. Совершенно точно, такого нет. Этого запомнить просто, он и на Старшего не похож. Простите, ваша...
   - Ты прав. На эльфа он не похож и эльфом по сути не является.
   - Ах, понимаю. Что же, он так и выглядит, и прическа такая? Вовсе не ваша манера.
   - Я тебе еще раз повторяю, он такой такой же эльф, как ты. Стало быть, его нет. Плохо. Очень плохо.
   - Где же...
   - Где хотите, он в городе. Переверните каждый камень, загляните в каждый подвал, под каждую юбку, в каждую бочку, перекройте выходы из города - он должен быть в яме. Иначе там будешь ты.
  
   В три часа пополудни откинулась решетка над ямой, упала лестница. Гвинтир потянулся и сел поудобнее на соломе. От его движения проснулся Гватриэль.
   - Что?
   - Гости. Здравствуй, - по-эльфийски сказал Гвинтир спускающимся с неба подошвам ботинок. - Добро пожаловать.
   - Добрый день, господа альнары, - спустившийся поправил черный капюшон, брезгливо отшвырнул клочок соломы и скрестил пальцы, приготовившись к долгому разговору.
   - Зря, - покачал головой Гвинтир. - Зря спускались, нам сказать нечего, да и вы нам все сказали.
   - Мы - разумеется, а вот от вас мы не услышали самого интересного. Где Эрдин?
   Гвинтир с Гватриэлем переглянулись. Товарищи их демонстративно протирали глаза, делая вид, что сородича здесь нет.
   - Да вон он, под клочком соломы спрятался, - указал наконец Гватриэль. - Неужели не видите?
   - А серьезно.
   - Серьезнее некуда.
   - Смешно, господа альнары. Придется...
   - Применить допрос с пристрастием, - хором продолжили оба альнара.
   - Нам страшно, - добавил Гватриэль.
   - Мы умоляем вас сжалиться, - поддержал его Гвинтир.
   - Да-да, - кивнул Фэритил, - пожалуйста, будьте милостивы. Не надо перечислять всего того, что вы можете сделать с нами и нашими последователями. Нервы у нас крепкие, но повторения одного и того же по десятому разу ни одни нервы не выдержат.
   - Стоит сразу перейти к делу?
   - Не надо! - воскликнул Лиридал. - Только не это.
   - Придется сказать, - прошептал Танаир.
   Альнары переглянулись, Гвинтир кивнул.
   - Не нужно смерти невинных людей. Мы скажем. Начальник наш в городе.
   - Я без вас знаю, что в городе. Где конкретно?
   Гвинтир сглотнул.
   - Да простит нас Эрдин. Посмотри в кармане.
   Эльф дернулся, не сообразив в тот же миг.
   - Посмотри, он должен быть там.
   Гримаса презрения исказила лицо Старшего.
   - Что же, не хотите как лучше...
   - Придется как хуже.
   - Что ты тянешь? - рявкнул Фэритил, вскакивая. - Боишься, что Эрдин явится и башку тебе открутит? Правильно боишься, все так и будет.
   Заклинание, брошенное Танаиром, отскочило в стену, благо сам волшебник вовремя увернулся. В тот же миг Фэритил согнулся пополам и упал под ноги товарищей.
   - Не хотите говорить, здесь и подохнете. А выберетесь, обещаю, на месте Касса-Коры будет кладбище. И не только на месте Касса-Коры.
   Дружный смех был ответом, эльфа передернуло. Танаир громко выкрикнул заклинание, и вызвал неожиданный эффект. Фигура эльфа в плаще будто подернулась пламенем, завибрировали стены, затрясся пол, и ярко, нестерпимо ярко вспыхнул Знак отлучения на трех запястьях из пяти.
   - Скажи еще заклинание ветра, - скривил губы эльф в плаще. - Посмотришь, что будет. Я вернусь через два часа. Ради собственного благополучия к тому времени одумайтесь. А чтобы думалось легче...
   Слова длинного заклинания не вызвали никаких изменений ни в альнарах, ни в обстановке. Эльф поправил капюшон, щелкнул пальцами, и ухватился за перекладину упавшей лестницы. Наверху он обернулся, прищелкнул досадливо и легко выпрыгнул на поверхность. Тяжелая решетка опустилась и следом за нею опустился на солому Лиридал. Гвинтир с Гватриэлем едва успели подхватить товарища, тот был почти без сознания. Танаир поморщился, Фэритил выругался. Лиридал еле заметно усмехнулся, на губах выступила кровь.
  
   Торговец храмовыми принадлежностями закончил грузить товар на скрипучую телегу ровно в три часа пополудни. Он слышал шум, слышал суматоху и беготню, но не вышел на улицу из двора и не поинтересовался. Драгоценные коробки аккуратно легли по лавкам вдоль телеги, ровно двенадцать штук, целое состояние. За ними отправился товар более хрупкий, но менее ценный: лампады от цвета крови до цвета раннего заката, стекла ровного, ребристого, узорчатого, большие, средние и малые, с укорачивающимся фитилем и фитилем простым, с приспособлением против разлива и разбрызгивания масла, стекла ненагревающегося, стекла небьющегося, горного хрусталя - числом больше сотни. Каждая в своей коробке, обложенная соломой и чистыми тряпками. На дно легли щипцы для снятия нагара с фитиля, воронки, цепочки разных размеров, крючки для ввинчивания в стену, палочки для разжигания десяти разных сортов дерева и трех размеров, круги для центрального Огня, особые кочерги, щипцы для подкладывания дров и прочая небьющаяся, непроливающая утварь. Поклонившись Семерым, торговец распахнул ворота и попятился. В ворота вошли пятеро.
   - Вам чего? Уезжаю я.
   - После поедешь. Приказ управы. Осмотреть все дома, все чердаки и подвалы. Ключи давай.
   Торговец хлопнул глазами.
   - Вира, это ты ли? Какие ключи, когда подвал пуст. Все, что есть - на телеге. Проверять будете? Чего хоть ищете-то?
   - Не чего, а кого, - буркнул Вира и осекся под взглядом старшего. - Нечего разговоры болтать, давай ключи.
   Торговец пожал плечами, протянул связку и сел на передок. Лошадь, взволнованная обилием людей в их тихом и спокойном дворе зафыркала и затопала.
   - Тише, Ночка, не балуй. Ошиблись ребята, работа у них такая. Проверят и поедем потихонечку. Так, видно, Семерым угодно, чтобы подождать.
   Ждать пришлось недолго, в пустом подвале и на столь же пустом чердаке не спрятался бы и сухой лист, не то что эльф.
   - Извиняй, Кибарна, - вернул ключи Вира. - Все, как ты сказал.
   - Погоди-ка, а в телеге у тебя чего?
   - Товар, что ж еще. Если и прятаться кому, то разве что по частям.
   - Открой-ка коробки.
   - Лампады тут, смотрите. Э-э, осторожно, святой товар, куда тащишь. Не трогай! - завопил вдруг всегда тихий и спокойный торговец, будто его резали. - Руки убери, разбойник!
   Стражник отшатнулся от коробки, едва не упустив ее. Кибарна подхватил сокровище, вернул на место, в гнездо на лавке и схватился за сердце.
   - Что там? - оскалился старший. - Ну, что такого...
   - То, за что тебе и головой не расплатиться. Хватают они... Там одна коробка дороже моего дома, лезут они... Киррская киноварь, идиот, простите меня Семеро! Смотрят они... Ох, и дал же Творец соседей, нате, смотрите, нюхайте. Может я эльфа вашего убил и крови его налил. Смотрите.
   - Откуда про эльфа знаешь?
   - Ох, Семеро, да чуть не с утра орете, бегаете, я хоть и не выходил, да ведь не глухой же. Что хоть за эльф, чего он сделал?
   - Не спрашивай, открывай.
   Кибарна дрожащими руками открыл коробку, развязал обмотку горлышка, отстегнул хитрый замок пробки. Пальцы торговца окрасились в цвет свежей крови, по лицам стражи разлилось благоговение. Лошадь замотала головой от сильного, хоть и очень приятного запаха.
   - Ну, довольно с вас? По уму, вы за одну понюшку должны мне платить. Нет, сведете вы меня в могилу, ей же ей, сведете.
   - Извиняй, Кибарна, не держи зла, - поклонился старший. - И впрямь с утра бегаем, все ноги стоптали, голова уж не варит.
   - Ты не предо мной извиняйся, я-то что.
   Стража содрогнулась, переглянулась и разом вынула по монете разного достоинства. Монеты ссыпались в ладонь торговца.
   - Кибарна, ты уж зажги... не со зла же...
   - Ладно, чего там... - добродушно пробормотал торговец, трогая лошадь.
   - Погоди-ка, а ведь из города-то не выедешь. Все ворота закрыты.
   Торговец вновь схватился за сердце.
   - Ты не волнуйся, мы тебя проверили, эльфов у тебя в телеге нет, а товар святой. Нельзя задерживать, велисекула на носу. А, ребят, проводите-ка кто Кибарну до ворот, до северных ворот.
   - Э-э, мне ведь не туда, мне к южным.
   - Кибарна, тебе надо ехать или нет? От северных тебе, может, и дальше, да северные ворота сами от управы дальше.
  
   Килидар Эйл-Атан не дошел до управы, под сердцем вспыхнул пожар. Эльф выхватил из внутреннего кармана плоский квадратный камень и не сдержал вскрика. По серому фону, испещеренным серыми же отметками городов и серебристями лентами рек двигалась зеленая точка. Возглас радости сменился ругательством сквозь зубы. Точка медленно удалялась на север от серой отметки под подписью К-К.
   - Ублюдки. Идиоты смертные. Упустили!
  
   Кибарна ехал на север, хоть это и было неудобно, и нужно было делать большую петлю. Ночка топала копытами, колеса скрипели, драгоценная киноварь дремала в бутылях и коробках, торговец начал задремывать. Однако, скоро пришлось проснуться самым решительным образом. То, что Кибарна принял за облако на горизонте выросло, загудело, ощетинилось кольями и вилами и приняло вид чем-то очень недовольной толпы. Торговец помянул Семерых и Творца, спуститься с тракта, не перебив бутыли, не было никакой возможности, а торговец предпочел бы собственную разбитую голову хоть одной разбитой бутыли с киноварью.
   В толпе начали проступать лица, многие Кибарна с удивлением узнал. Многие и его узнали.
   - Вы, мужики, чего? - робко спросил торговец, косясь на вилы и косы. - Вы чего задумали?
   - Урожай собрать, не видать что ли? А ты, Кибарна, по храмам?
   - Куда же мне еще. Киноварь везу. Что стряслось, что вы решили...
   - Вы кто? - поравнялся с телегой взъерошенный парень с лютней за спиной. - Утварь для храмов продаете?
   - Да, а ты, вижу, музыкант. С каких это пор музыканты за оружие берутся?
   - С недавних. Глухим на сердце что играй, что молчи, все едино, а вилы, говорят, при этой хвори помогают. В городе спокойно?
   - Эх, спокойней некуда. Как в улье в разгар лета. Эльфов каких-то ищут. То бишь каких-то уже сыскали, а одного потеряли, вот и не могут найти. Даже у меня в телеге искали, в коробки заглядывали, будто я его туда по кускам затолкал.
   - А кроме эльфов никого не искали? И как ты из города выехал, должны были ворота закрыть?
   - Их и закрыли, - пожал плечами Кибарна. - А кроме эльфов и искать не надо было, человек десять арестовали. Ребята из охраны по секрету сказали, вы не думайте, что на перекрестках судачат. Так чего вам в городе?
   - Справедливости, - ответил мужчина в одежде как с чужого плеча. - Кто приказал эльфов искать, управа?
   - Кому же больше? Наверное они, только странно, никогда раньше у нас никого не ловили. А тут еще яму отрыли, как нарочно.
   - Что отрыли? - приподнял брови парень. - Мужики, дело серьезное. Не знаю, как там эльфы, а люди по такой погоде долго не продержатся. Идем. Удачи, господин торговец, Семеро в помощь.
   - Спасибо на добром слове. Вы уж там убийств не чините, мужики, обойдитесь как-нибудь.
   - Как сладится, зарекаться не будем, - мотнул головой мужчина. - Но бить без причины не будем, это как есть верно. Прощевай.
   Колеса заскрипели, телега качнулась, мохнатые копыта затопали по камням; вилы, колья, топоры и косы проплывали мимо, Кибарна опять задремал.
  
   - Кого выпустили из ворот?
   - Никого не было, господин эльф, Творец с вами. Мышь не пробегала.
   - До мышей мне дела нет, меня интересуют эльфы.
   - Как ворота велели затворить, так они затворенные и стоят. Никто не приходил, никто не уходил, ни эльф, ни человек.
   - Не приходил и не уходил, - процедил сквозь зубы Старший. - Мразь смертная.
   Крик отразился от ворот и заметался по караулке. Один из стражников дергался на полу, второй вжался в стену напротив двери.
   - Ч-что вы делаете? Не-не-не было никого, Творцом и Семерыми Сильными клянемся.
   - Клянешься ты, а дружок твой умирает. Кого выпустили?
   Стражник на полу издал горловой звук и начал биться головой об половые доски. Второй набрал воздуху в грудь, но говорить было некому. Эльф вылетел из караулки. Ворота ходили ходуном от мерных ударов, будто в них снаружи бил морской прибой.
   Килидар распахнул створы и замер. За воротами стояла огромная толпа крестьян, вооруженная всем, что нашлось на поветях и по амбарам с сеновалами. Оружие, впрочем, смотрело в землю, как и глаза людей.
   - Это что такое?
   - Это, господин Старший, народное собрание, - вышел вперед обдерганный мужчина. - Вы никого не потеряли?
   - В каком смысле? - насторожился Килидар.
   - Да вот, мятежник заявился. Народ смущал и к бунту подговаривал. Вот, извольте видеть.
   Из толпы вытолкнули парня лет двадцати с небольшим. Под глазом парня красовался внушительный синяк, нос был разбит и кровоточил, а руки связаны за спиной.
   - Зовется Стихоплетом, - пояснил крестьянин. - Вот, при нем было. Откуда такое у нищеброда, сами узнавайте.
   В руки эльфа легла изумительной красоты лютня желтого дерева, Килидар едва поверил глазам.
   - Значит, народ к бунту подстрекал?
   Ответом была усмешка, настолько знакомая, что Килидара передернуло.
   - Я не совсем понимаю, почему вы...
   - А чего тут, господин эльф, извиняюсь, понимать. Не нас, так других смутит. Мы и прикинулись лопухами, мол, верим, вот, оружие собрали, пошли. Да, ведь еще и целая толпа беглецов у нас приютилась. Явились голые как раз с этим певцом, начали болтать, мол, их ни за что извести хотят. А по-нашему, раз хотят, так есть за что. Ну, укрыли мы их, так, для отводу... Так что, коли хотите, они все в Большой Веле, все налицо.
   - Так ты подстрекал народ отомстить за преступников?
   - Да!
   Килидар наклонился к человеку.
   - Считаешь себя альнаром?
   - Являюсь альнаром.
   - Отлично. Встретишься с товарищами, если те еще живы. По дороге видели кого-нибудь?
   - Видели, - кивнул крестьянин. - Торговца храмовым товаром с товаром, из города ехал. Вот только что.
   Лицо эльфа просияло.
   - И только его?
   - Только его, холодно больно ездить. Мы еще подивились, в городе кутерьма, а ворот не заперли.
   - Это он вам про кутерьму сказал?
   - Ну да, кто ж еще.
   - Стража! - рявкнул Килидар. - Ко мне, быстро. Так, стало быть, вы никого не выпускали? - обернулся эльф к бледному до синевы охраннику. - Что же, на том свете повторишь, может быть, поверят.
   Сверкнула вспышка, толпа отшатнулась, Стихоплет стиснул зубы. Тело грузно опустилось на утоптанную землю, в пыль, нанесенную тысячами колес и подошв.
   - Доиграешься, ублюдок! - звонко воскликнул связанный мятежник. - Нас много, всех не перебьете. А вы, суки, смотрите, радуйтесь, что ваших соплеменников на ваших глазах убивают. Смотрите, пока есть чем, потому что скоро и вас туда же отправят.
   - Какие слова, какие чувства. Вперед. Плохо слышно?
   - Слышно хорошо, - рассмеялся парень. - Сам иди к черту и к дьяволу, мне и здесь неплохо. Хочешь убить, давай, ублюдок остроухий, чего тянуть.
   - Ты говори, да не заговаривайся.
   Алые витки опутали музыканта по рукам, дернули вперед. Стихоплет стиснул зубы и остался на месте. Крестьяне с любопытством смотрели. Эльф дернул веревку сильнее, парень изловчился, плюнул Старшему в лицо и попал. Людское море подалось ближе, кто-то и рот от наслаждения открыл. Килидар утерся, перевел дух и тихо прошептал заклинание. Мятежник охнул и помотал головой. Толпа дружно вздохнула. Колени Стихоплета медленно согнулись, и опустились в пыль.
   - Посмотри на меня, - менестрель против воли поднял голову, глаза его вспыхнули. Эльф наклонился над человеком. - И запомни на всю свою недолгую жизнь, ты по сравнению со мной вошь и я буду поступать с тобою соответственно. А сейчас ты...
   Договорить Старший не успел. Менестрель завалился на бок и неловко опустился в пыль. Стоящий за ним крестьянин, смущенно улыбаясь, погладил черен косы.
  
   Управа встретила эльфа непривычной тишиной. В здании, по периметру оцепленном двумя кольцами стражи, пустовали почти все кабинеты, холод и сквозняки бродили по коридорам. На втором этаже, за плотно затворенной дверью, за огромным столом тихо дремал маленький щуплый человечек с лысиной во всю макушку. Остатки волос, хилые и редкие, висели по вискам, как плети водорослей свисают с подводных камней.
   На стук двери он поднял голову и робко поморгал водянистыми глазками. Вошедший без каких бы то ни было предисловий хлопнул перед головой города пачку бумаг и подвинул чернильницу. Человечек едва слышно вздохнул, окунул перо и принялся подписывать, не читая и не глядя. На десятом документе рука его дрогнула, глаза резанула красная надпись поверх мелких строк.
   - Что? - осведомился Килидар.
   - Ничего. Ничего, только это ведь на смертную казнь.
   - Как будто она бывает еще не смертной... Разумеется, стал бы я ходить в другом случае... Подписывайте. Или, по-вашему, преступников надлежит поощрять?
   - Нет, нет, конечно, - перо чиркнуло дважды, после чего вновь зависло в воздухе. Глава Каса-Коры смотрел на имя и моргал чаще обычного. - Господин, ваша милость, мне кажется или...
   - Эльфийское имя, но сам не эльф. На всеобщем написано - отлученный. Там еще три таких же.
   Водянистые глаза впервые поднялись от стола и сейчас же испуганно нырнули вниз.
   - Что еще?
   - Простите, но разве... я слышал... их пятеро.
   - Шестеро, если точно. Шестой скоро будет здесь. Отлученных же четверо, с двумя остальными я сам разберусь.
   - А-а-а... хорошо, - зашелестели перекладываемые листы. - Ваша милость! - в третий раз остановился голова Касса-Коры. - Это же писарь наш.
   - И по совместительству наушник и подстрекатель.
   - Ваша милость, нельзя ли как-нибудь... слухи пойдут, народ возмутится.
   - Нельзя. Народу ничего не станется, а писаря вашего уже нет. Мне недосуг бегать с каждой бумагой.
   Бумаги задрожали в трясущихся руках.
   - И гробовщик, и этот... ваша милость, какая-то ошибка. Это не наушники, это преданные городу люди, подавальщик на альнаров и показал. Если бы не он, мы бы до сих пор гадали, что к чему. Гробовщик со всеми смертями в городе дело имеет, тоже человек полезный...
   - Был, - сдержанно усмехнулся эльф. - Плоховато людей знаешь. Две недели! - рявкнул он вдруг, человечек втянул голову в плечи. - Две недели у тебя под носом был сам Эрдин! Две недели назад все могло закончиться, а ты мне о хороших гробовщиках. Подписывай, долго я еще стану ждать. Скажу одно, - обернулся Килидар уже на пороге, - молись всей Семерке и кому хочешь, чтобы Эрдина схватили. Иначе, за отсутствием гробовщика, придется тебя так хоронить.
  
   Стражники, уставшие хуже собак, стояли как попало и как захочется. Шутка ли, двое суток без сна, по всему городу как кусок мочала на ветру, а теперь еще стой, карауль управу неведомо от какого беса. Хорошо еще, деревенщина подоспела, хотя какой леший ее сюда звал? Городские насмешливо посматривали на вилы и колья, но, во-первых, действительно слишком устали, чтобы еще разговор затевать, во-вторых, кол в умелой руке лучше меча в руке недотепы.
   Странный гул заставил стражу подтянуться и протереть глаза. Где-нибудь в Касавирте или Рианлоте стража давно выхватила бы оружие, а то и пост бросила, но в Касса-Коре ничего подобного не случалось за всю историю существования города, и охрана попросту не знала и знать не могла, что такое бунт.
   Улицы, ведущие к управе, заполнялись народом, гудели, шумели, но пока не грохотали. Стража наконец сообразила и повынимала мечи. Лучники сгрудились на высоком крыльце, глядя на великое множество мишеней, взявшихся неведомо откуда.
   - Куда прете, оглоеды! А ну вертайтесь взад, пока в ежей не превратились.
   - Стрел на всех не хватит, - вышел вперед торговец сукном. - Это вы посторонитесь, к вам у нас разговора нету. У вас долг, мы ж понимаем, вот и исполняйте его, а нас пропустите.
   - А ниче другого тебе не надо? Куда лезешь, сиди в лавке да помалкивай, пока цел. Нет к голове ходу, занят он. А для вас всегда занят. Хотите говорить, идите по одному, в приличном виде, с бумагой.
   - Эльфом подписанной? Скоро без эльфа и до ветру сходить нельзя будет, бумагу придется просить. Посторонитесь, или сами не видите, что в городе творится?
   - Иди откуда пришел. Хватит разговоров, считаю до десяти и отдаю приказ стрелять. Раз, два...
   - Три, - выкрикнул Ганата, опуская на голову начальника стражи обух топора. - Проходите, люди!
   Толпа остолбенела, как и стража, но через миг первая волна хлынула на ступени. И откатилась под градом стрел почти в упор. Пятеро крестьян лежали на булыжной мостовой, лучники метили в основном в предателей. Ганата перехватил топор.
   - Эльфов нам мало, так еще и свои бьют! Посторонись, зашибу!
   Стрела чудом не клюнула рванувшегося на крыльцо человека, за ним хлынула и вторая волна. Не обращая внимания на падающих, горожане смяли лучников, вынесли двери, влились с гулкие коридоры управы.
   Снаружи начался ад. Стража опомнилась совершенно и пустила в ход клинки, против мечей ощетинились вилы, колья, косы и остервенелое упрямство, когда на место упавшего становилось двое. Кто-то из стражи бросился внутрь, несколько попытались бежать, в догонку полетели камни.
   - Вы кто такие? - выговорил торговец сукном, чуть опережая Ганату и резко дергая первую попавшуюся дверь. - Откуда взялись?
   - Пусто. Куда ж все стервецы подевались? Мы-то кто? Да люди мы.
   Сзади накатывал народ, трещали двери, что-то падало с лестниц и уже тянуло горелым.
   - К голове, люди, к голове! Не трогайте, пусто вокруг! Все наверх!
   Ганата с трудом догнал шустрого торговца. Тот обернулся.
   - Что, тоже надоело?
   - До смерти, - отозвался Ганата. - Давай, не оглядывайся, где там голова ваш?
   В кабинете поначалу ворвавшиеся увидели лишь пустоту. Голый стол с одинокой чернильцей и одиноким же листом, пустое кресло, задернутые шторы. Лишь через несколько мгновений онемевшие бунтовшики заметили маленькое тело под потолком. На одиноком листе крупно дрожащими буквами стояло: "Простите, люди".
   Торговец поднял глаза на товарищей, и в этот же миг закрытая дверь крякнула и слетела с петель.
   - Убит! - гулким воем отдалось по всем этажам управы. - Убит голова! Держитесь, суки.
   Толпа рванулась наружу, давя своих и чужих, калечась и калеча. Коридоры уже застилал густой дым, горело сразу несколько кабинетов на всех этажах. Стража держалась насмерть, бунтовщики растерялись, кто-то заблудился в переходах, кто-то начал задыхаться в дыму. Повылетали стекла, кто-то выпал из окна.
   - Отходим!
   - Оружие на землю, ублюдки!
   - Отходим, мужики, нечего тут!..
   Отойти далеко не пришлось, к управе подтянулась подмога, вызванная сбежавшими стражниками. Булыжники заливала кровь. Мятежники окружение прорвали, но лишь на одной улице, ведущей куда угодно, но не в нужную сторону. Торговцы, ремесленники, крестьяне заметались, попадая под сталь. Торговец сукном повис на плече Ганаты, зажимая рану на предплечье. Ганата кое-как дотащил товарища до стены.
   - Мужики! Бейся насмерть! За баб, за ребятишек, не жалей!
   И словно в ответ заходило гулкое эхо по площади и послышались в этом эхе знакомые голоса. Стража смешалась. Ганата, еще не видя, все понял. Подмога подоспела. Теперь самое главное, чтобы она оказалась не напрасной для тех, ради кого они сюда и пришли.
   - Эй, стража! - рявкнул голос старосты Дорки. - Кого защищаете? Убийц! Предателей! Кто совесть не пропил, становись к нам.
   - К мятежникам?
   - Мужики! - Ганата сам не ожидал, что может так орать. - Мужики! Нас хотели заморозить, насмерть убить - вашими именами! Не верите, леший с вами, сходите-ка к северным воротам. Мы никого не убивали, клянусь Семерыми, зашли только. Ну-ка, мужики, кто из вас торговца святым товаром выпустил? Че молчите, мы ж его видели. Леший с вами, только за того торговца эльф стражу на северных воротах и положил. Упустили, мол. И говорить не стал.
   Молчанием ответила толпа.
   - Я говорить не мастер, решайте, мужики. Хотите помереть - добро, так хоть помирать по-людски. Люди людей перережут, эльф со смеху лопнет. А вот альнарам и музыканту не до смеху будет. Да и ваших же в яму посадили, как думаете, тепло им там? Не идите против, тогда если кто и сдохнет, так только сволота остроухая. А голову вашего мы не трогали, когда бы успели, вы ж за нами вломились, сам он... Ладно, чего там, товарищи наши помирают, а мы тут стоим. Пошли, люди!
  
   Серый сумеречный свет сквозь грязное стекло комнаты не освещал, тем не менее в комнате было светло. Лежащее на столе круглое зеркальце без ручки освещало пространство не хуже уличного фонаря. Килидар слегка улыбался, хоть и пытался всеми силами скрыть.
   - ... возьмем. Слишком приметен. Бумаги готовы, с минуты на минуту приступим. Что скажешь?
   Зеркало помолчало.
   - Что скажешь? - повторил Килидар. - Куда мне после завершения...
   - После завершения? - перебил негромкий голос из зеркала. - После завершения тебе неплохо бы покончить жизнь самоубийством, однако ожидать такого решительного шага я от тебя не вправе. Идиот!
   - Что? - сбился Килидар.
   - Я правильно понял: вы взяли альнаров и после этого Эрдин сбежал из города?
   - Сбежал. Переменил внешность и...
   - Ты вновь не понял. После? После того, как он узнал, что его товарищи арестованы, он бежал? Ты в своем уме?
   - Да, на него не похоже, но факты говорят сами за себя. Искатель показал...
   - Значит врет искатель! Значит, нас опять обманули! Значит, ты напрасно следил за этим вшивым городишкой две недели.
   - Искатель не может врать.
   - Зато может врать Эрдин. Он вновь нас обошел.
   - Повторяю, это невозможно. Логичнее предположить, что Эрдин своих бросит, чем то, что он на расстоянии, будучи отлученным, сможет помешать работе искателя.
   - Ты дважды идиот, - устало сказало зеркало. - Ты не способен на простейший силлогизм. Эрдин не оставил своих, когда над ним висела угроза отставки, когда его отлучали, а ты городишь бред о том, что он бросит их в рядовой стычке. Не нужно судить других по себе. Ты бы бросил, я не сомневаюсь, именно поэтому ты работаешь один и тебе некого предавать. Ты труслив, о чем я превосходно осведомлен, но Эрдин не трус. Тебе невозможно представить, как кто-то рискует жизнью ради других, так и речь не о тебе! Я приказывал не тебя ловить, а Эрдина! Ты не справился и пытаешься отговориться, что хотел поймать ястреба, устраивая на него капканы в норах. Ястреб не роет нор, он летает, и тебе придется забраться за ним на небо. Учись летать, строй лестницу, выше прыгай, но поймай. Он тебя обманул, он никогда не был в Касса-Коре и единственный твой верный шаг - приказ о задержании того торговца. Все остальное, включая арест альнаров - пустая трата времени и средств.
   - Если Эрдин так предан своим товарищам, - сквозь зубы процедил Килидар, - пусть готовится их оплакивать.
   - Осторожно, - не сдержал иронии голос. - Осторожно, потому что тебя оплакивать будет некому.
  
   У стены, вокруг покосившегося здания старой управы стояла тишина. Отголоски бунта сюда отчего-то не добрались. Стояла на вытяжку стража у ямы, чуть светилась тяжелая решетка, весь голый двор, по периметру заросший крапивой, молчал и стыл под зимним солнцем.
   - Открывайте и вон отсюда!
   Решетка поднялась, стражники попятились. Недостаточно быстро.
   - Убирайтесь! Живо!
   Килидар прищелкнул пальцами, люди бросились под сомнительную защиту стен. Старший за их спинами негромко сказал несколько слов, сделал движение, будто что-то взвешивал на ладони и швырнул то невидимое в яму. Пламя поднялось стеной, едва не опалив самого чародея. Поднялось и тотчас же опало, дыма не последовало. Эльф приблизился к краю, заглянул вниз, досадливо хмыкнул и щелчком опустил в черный колодец шар-светильник.
   Шар еще не осветил внутренность ямы, а Килидару померещилось движение на краю. Он вскинул голову и замер. На противоположном краю ямы, напротив, стоял и улыбался Танаир. Первое заклинание, должно быть от злости, пролетело мимо, а второго не последовало. От сильного толчка в спину Килидар потерял равновесие и рухнул в открытую черную дыру под своими ногами. Решетка в один миг встала на место, и запоздалое заклинание снизу лишь вызвало отклик и бессильное ругательство.
   - Надо было все же его обыскать, - подошел к Гвинтиру Литт. - Не с собой ведь он разговаривал в пустой комнате.
   - Обыщем, - пожал плечами эльф, - найдем зеркало Дагона. Вызова не знаем, а ждать, что вызовут нас... К большому сожалению не все наши враги так же глупы, как этот.
   К яме стянулись Ганата, все альнары, старосты деревень и бледный, но живой купец сукном.
   - Чего ждать? - опасливо глянул вниз торговец. - Чего ждать, чтоб он выбрался?
   - Не выберется, - хором ответили альнары.
   - Так вы же выбрались.
   - Не путай зайца с ослом, - фыркнул Литт. - Без магии он и штанов перед сортиром не снимет, а магия бесполезна.
   - Так чего делать будем? - спросил Ганата. - Нам он без нужды, нам он как быку вымя на лбу, а вам-то, поди, сгодится. Спрашивать его про что станете?
   Альнары переглянулись.
   - Мы чего-то не дослушали? - спросил товарищей Гвинтир. Те рассмеялись. - Вот вам и ответ - нам он тоже не нужен. Пусть посидит, отдохнет.
   - Мне другое интересно, - начал Литт, поймал на себе взгляд Фэритила и договорил, - кто теперь в городе станет головой. Вы, господин Таларна?
   Купец покачал головой.
   - Как люди решат. Даже если и буду, то не я один. Троих надо выбирать, не меньше, чтобы больше никакая остроухая мразь... простите, господа, все забываю, что вы с этим одного роду-племени.
   - Ошибаешься. Он не эльф, а насмешка природы.
   Ганата скривился.
   - Вот и про вас он так же говорил, мол, вы не эльфы. Ох и разброд у вас, сам бес рога сломит. Ладно, чего там... вы решайте, кому головой быть, а мы пойдем потихонечку. Прибрать людей надо, да и до дому... Как бы бабы там в одиночку чего не удумали.
   - Прибирать вместе будем, не торопитесь, - отозвался купец. - По-хорошему надо проводить, по-людски, так, чтоб весь город знал.
   До темноты альнары и менестрель помогали убирать трупы с городских улиц. Тела никто не делил, стражников клали рядом с мятежниками и крестьян рядом с горожанами. Рядом же положили и гробовщика, и писаря, и подавальщика из "Холодца" и других, повешенных еще утром: бедных и богатых, честных и не слишком, потому что всяк на свой лад служил городу. Храма в Касса-Коре не было, по домам зажглись лампады и запахло свежим хлебом. Альнарам обряд прощания в Кассире был явно не в новинку и, хоть рознился с эльфийским обычаем больше, чем пикси с феями, соблюдался ими до мелочей.
   Глубоко заполночь все разошлись, кто ушел домой, кто на постой к гостеприимным горожанам, кто в управу. Альнары и Литт остались в здании старой управы, в комнате за грязными стеклами. Теперь можно было говорить, но желание говорить пропало. Литт тихо бренькал на лютне, благо та была в добром расположении, Гвинтир смотрел в камин, Гватриэль слушал Литта, Лиридал, все еще бледный, дремал на стуле, Танаир с Фэритилом на краю стола играли во что-то наподобие Дня-и-Ночи, вместо фишек используя клочки приказов о казни товарищей.
   - Литт, сыграй что-нибудь повеселее. Сил нет грустить.
   Менестрель прижал струны ладонью. Он хотел было ответить, что плясовую станет играть в другое время и в другом месте, но передумал на ходу. Литт еще не успел понять, что именно собирается играть, а пальцы уже легли в нужное положение. Звенящий, солнечный перебор заставил эльфов улыбнуться, Гвинтир отвернулся от огня и посмотрел в окно, словно ожидал преждевременного восхода.
   - А где слова? - прошептал Гватриэль.
   Литт пожал плечами, эльфы вновь улыбнулись. Менестрель пел старинную эльфийскую балладу на всеобщем.
   - Спасибо, - за всех сказал Гвинтир.
   Литт покачал головой.
   - Что?
   - Ничего. Ребята, можно, я буду петь ваш гимн.
   - Наш что? - прищурился Танаир.
   - Я могу выкинуть имя Эрдина, если хотите.
   - Не стоит.
   - Не стоит выкидывать или не стоит петь?
   - Не стоит спрашивать у нас разрешения, - наклонил голову Гвинтир.
   - Я правильно понял?
   - Должно быть, - отозвался Гватриэль. - Ты с нами. Отдельно от нас.
   - Да, до меня уже дошло. Я...
   - Не в тебе дело, - прервал менестреля Фэритил, глядя не на человека, а на очередной ход Танаира. - Дело в том, что мы обречены, - Литт против воли содрогнулся, до того будничным тоном произнес фразу эльф. - И главное, чтобы не был обречен Тэй'ар.
   - Какого дьявола?
   - Я не сказал, что мы собираемся сдаться или устроить массовый суицид. Со своей стороны мы сделаем все, чтобы кое-кому скрасить серые будни. Они еще за нами побегают.
   Литт молчал. Он представлял посвящение в альнары иначе, он даже, идиот, готовился произносить какие-то пафосные и многословные речи, хотел клясться и уверять, желательно в стихотворной форме, хотел призывать в свидетели Семерых и свою лютню. Играть бы еще на ней как следует. Кретин.
   - Придурок.
   - А?
   - Придурок, остолоп, умалишенный, - подсказал Гвинтир. - Или эти эпитеты ты к себе уже применил?
   - Спасибо за расширение словарного запаса. А у вас не возникает ощущения, будто вы слегка спятили?
   - Нет, не возникает, - покачал головой Гватриэль. - Ощущение это как появилось пять сотен лет назад, так уже не возникает и не пропадает и, причем, не только у нас.
   - Ну, хвала Небесам, я не одинок. А что, - Литт споткнулся, вовремя сообразив, что на вопрос все равно не ответят, - что вы с Килидаром собираетесь делать?
   - Отпустим.
   Литт моргнул, на миг ему почудилось, что альнары в самом деле давно и безнадежно лишились ума. Он оглядел молчащих эльфов и вздохнул. Представить себе, что кто-то из сидящих вокруг способен убить или, паче того, допросить с пристрастием, пусть лишенного совести и ума, но в данный миг обезоруженного врага, он и с напряжением всей фантазии не мог.
   - Понял? - только и спросил Фэритил.
   Литт криво усмехнулся. В голову ему пришла еще одна, куда более прозаичная и обоснованная причина альтруизма отряда Тэй'ар.
   - Когда хотите...
   - Немедленно, - поднялся Фэритил.
   - Да, - следом встал Гвинтир. - На рассвете слишком многие нервы могут не выдержать.
  
   По тихим темным улицам Касса-Коры процессия с Килидаром в авангарде продвигалась медленнее, чем следовало. Килидар замедлял шаг на каждом повороте, словно хотел обернуться и не решался.
   - Иди, - тихо сказал Фэритил. - Иди, в твоих интересах дойти до ворот как можно быстрее. От горожан мы тебя прикрывать не собираемся, повторяю в пятый раз. От нас подвоха можешь не ждать, говорю в десятый.
   Килидар остановился.
   - А совесть, оказывается, у вас еще есть. Выслушайте.
   - Говори, - пожал плечами Фэритил. - Только, очень прошу, на ходу. Слушаем внимательно.
   - Вы бы лучше других внимательно слушали. Хотя бы своего трубадура. Или он не сказал вам о встрече на северном тракте?
   - Неужели торговля лампадами теперь запрещена законом? - фыркнул Литт.
   - Неужели вы еще не поняли? Эрдин был в городе, вам известно не хуже моего, отчего же его нет теперь?
   - Договаривай. Ты не хочешь ли сказать, что под видом купца...
   - Хочу.
   - Ты давно был у целителя?
   Килидар сделал попытку развернуться, Фэритил прищелкнул языком, и эльф замер.
   - Хорошо. В нагрудном кармане. Смотрите сами.
   Танаир сделал приглашающий жест, в ладонь ему прыгнул небольшой плоский камень. Зеленая точка дремала между серыми отметками безымянных деревень.
   - Я предельно откровенен с вами. Вы могли бы давно хм... поинтересоваться содержимым моих карманов и не сделали этого. Более того, вы и сейчас не применяете никаких средств, чтобы узнать, как работает искатель. Поэтому я скажу вам правду - не знаю. Я не знаю принципов его работы, кроме одного - он настроен на вашего начальника. Еще утром эта точка была в городе, около четырех я заметил, что она отдаляется от города в северном направлении. Буквально тотчас же крестьяне сообщили мне, что видели торговца храмовыми принадлежностями на северном тракте. Совпадение?
   - Одно дополнение - те крестьяне обвели тебя вокруг пальца, так что я бы на твоем месте сильно подумал, прежде чем верить их словам. Хорошо, что они не сказали, будто видели на северном тракте Семерых в человеческом обличье.
   Килидар хмыкнул.
   - Обвели, признаю. Однако, они очень хотели, чтобы в первые минуты я им поверил и потому должны были, просто обязаны были говорить правду. И еще, крестьяне врать могут, не спорю, но искатель никогда не лжет. Дождитесь утра, увидите, что точка движется. Проверьте.
   Альнары переглянулись, Фэритил вздохнул, Танаир покачал головой.
   - Не дождешься. Не дождешься, чтобы мы проверяли друг друга. Мы или доверяем, или нет и другого не дано. Иди вперед.
   - Как хотите, я сказал. Рыба гниет с головы, как выражаются люди.
   - Замолчи, - сквозь зубы процедил Фэритил. Не слишком убедительно.
   Килидар пожал плечами и до самых ворот не произнес ни слова. За стену его проводили примерно на полмили, все в том же молчании. Постояли, ожидая, пока не растворится смутный силуэт во тьме. Возвращались молча и едва ли не бегом. Стукнули ворота, лязгнул засов, Литт прислонился к окованному железными полосами дереву. Альнары рассмеялись, Танаир вынул из кармана оставшийся у него камень.
   - Вот так-так, - произнес он, поворачивая приобретение в пальцах, - нас держат за баранов. Сунули в морду сена клок и повели куда хочется. Смешно, честное слово!
   - Скорее, за крыс. Ждут, когда своих станем жрать. Но ты прав, это смешно, - даже не улыбнулся Фэритил.
   - А вот мне уже обидно, - вставил Гватриэль. - Так хочется прослыть умным.
   - Для этого тебе придется Эрдина убить и его голову на ворота Линтолина прибить, - сказал Литт. - Извините за идиотскую рифму.
   Эльфы вдруг разом обернулись вдоль по улице, скоро из-за угла выплыл фонарь, и послышались шаги.
   - Вы чего тут? - Ганата приподнял фонарь над головой. - Яма-то пустая, я к чему...
   - И мы к тому же. Нет Килидара, нет искушения.
   Крестьянин вздохнул не то разочарованно, не то облегченно.
   - Может зря? - как-то неуверенно спросил он. - Пойдет эта гнида теперь по своим, соберет...
   - Ничего кроме углей себе запазуху он не соберет. Раз уж ему на каждом шагу мерещится измена, так неспроста. Смотрит на других, видит себя. Попасть в плен к заклятым врагам и выйти целым и невредимым - это, знаешь ли, задачка не для наших противников. У них на нее есть только один ответ, и Килидару он вряд ли придется по вкусу.
  
   С утра в Касса-Коре царила сдержанная суматоха. Сдержанная оттого, что нехорошо при стольких покойных суетиться и бегать, а суматоха оттого, что городские ворота едва выдержали натиск валом валившего в них народа. Все окрестные деревни собрались, вся Касса-Кора поднялась, народ шел, ехал верхом и на телегах, многие выехали ночью или едва засветло. В стороне не захотел оставаться ни один, способный без посторонней помощи добраться до недалекого города.
   В середине длиннейшей вереницы телег, мулов и лошадей стояла Ночка и мотала мордой. Она все никак не могла понять, для чего хозяин вместо привычных легких коробок и бутылей напихал в телегу целый ворох себе подобных и тяжелых двуногих. Двуногие эти галдели теперь по всем сторонам, и Ночка прядала ушами, будто вытряхивала из них слова всеобщего.
   Хозяин направил телегу к управе и не ошибся, все двуногие по пути попрыгали на мостовую, Ночка довольно зафыркала. Очень хорошо, хозяин о чем-то говорил на ступенях, никто не кричал и не шумел, только лица двуногих вытянулись при словах Кибарна. Через четверть часа пахучая коробка, одна из тех, которые так осторожно носил владелец Ночки, пустая и раскрытая, стояла на ступенях управы, двуногие подходили, уходили, и лился со ступеней в перемешку с запахом киррской киновари звон металла. Монеты посыпались дождем: разного достоинства, больше медных, но попадалось и серебро и даже раз-два блеснул золотой бок дальгена.
   В полдень, по обычаю легли рядом тела всех погибших, дружно взмыли в воздух лопаты и поплыл в воздухе сладкий, упоительный, ни с чем не сравнимый аромат киррской киновари. Долго стояли в молчании горожане и жители деревень, медленно расходились по домам. На каждый дом теперь приходилось по утроенному числу людей, но никто не остался на улице. Закрылись все двери, притихли будничные разговоры, зажглись красные огоньки - хоть по капле, а киновари досталось каждой семье, и вновь плыл по улицам неземной аромат, смешиваясь с зимним воздухом, солнечным светом и горестным молчанием.
   Догорело масло, догорела драгоценная киноварь, распахнулись двери, не усидели по домам ребятишки и засобирались по домам крестьяне. Заскрипели телеги, застучали копыта и башмаки, отворились на всю ширину все ворота и потекли во все стороны реки и речушки. Телега Кибарны еле ползла, Ночка тяжело вздыхала: хозяин ее окончательно выжил из ума и посадил шестерых новых двуногих к дюжине прежних. Правда, двуногие теперь не галдели, но легче от своего молчания не делались.
   Говорить действительно было не о чем, Танаир молча протянул менестрелю серый камень - зеленая точка так и дремала на прежнем месте, не сдвинувшись ни на волос - очевидно в том тихом и холодном подвале, куда составил на временное хранение свои драгоценные коробки торговец храмовыми принадлежностями. Слова торговца о том, что Эрдин поместился бы в бутылях с киноварью лишь по частям шуткой уже не казались.
  
   Глава 3. Безумная компания.
   На рассвете гостеприимное село первым покинул Литт. Он не интересовался, куда направятся альнары, а они не спрашивали, в какую сторону направит Дымку менестрель. Собственно, вечером Литт и сам не знал, в какую из четырех сторон света ему ехать на неожиданно свалившейся дорогой обузе в виде лошади. Он знал, что ему следует делать и полночи перебирал в уме имена и города, стараясь сделать маршрут не слишком петлистым. С утра же спрашивать было некому и некогда.
   Холод сковал поля за ночь, менестрель поежился, на ветру стало совсем нежарко. Не сворачивая на тракт, Литт направил Дымку напрямик, через поле. Нет времени, совсем нет. До Тескуна тридцать миль как минимум, а еще хорошо бы по приезде опомниться настолько, что суметь дать выступление, не уморить кобылу голодом и быть в состоянии вести связную беседу в нетрезвом виде. Очень сомнительно, чтобы Кость отказал себе в удовольствии выпить с председателем Лиги.
   Кость и не отказал, но лишь после того, как все спешные дела были переделаны. К тому времени Литт едва стоял на ногах и на слова коллеги ответил сладострастным стоном. Он был в городе к вечеру и с того мига, как спрыгнул с седла ни секунды не потерял даром. Кость как всегда соображал хорошо и быстро, лишних вопросов не задавал, а задал самый главный - кому из Лиги следует передать вести. Литт пожал плечами.
   - Я в Теленн-Ванн к Купцу, потом загляну в Риан и на Петлю, к Ленагуну.
   - В Телегуин тогда загляни, Шут хоть и...
   - Нет больше Шута. Ни Шута, ни Калача, некому сообщать.
   Кость сглотнул, взгляд его потяжелел.
   - Верно понимаешь, о Шуте потом и, желательно, в компании водки. А сейчас...
   - Сейчас ты приводишь себя в человеческий вид, настраиваешь лютню, и я жду тебя через час в "Избушке". Не один.
   - А успеешь за час?
   - Успеем, - мотнул головой Кость. - Всех - не всех, но кое-кого соберем. Имеющий уши да услышит.
   - Как бы уши те не отвалились. Буду. Лошадь мою возьми.
   Через час "Избушка" ломилась от народа, Литт про себя ругнул товарища. Едва менестрель переступил порог, к нему подскочил трактирщик, подхватил под локоть и потащил через толпу.
   - Спасибо, уважаемый, - отцепил Литт липкие пальцы, - я еще в состоянии отыскать середину. Вот часика через три подходите, выход поможете найти. Доброго вечера, люди! Не пожалейте свободного стола, вам лучше будет.
   Литт запрыгнул на освободившуюся столешницу и скинул с плеча лютню. Вся продуманная за день программа выступления вылетела из головы, и Литт пел то, что приходило в голову. Пел, мешая лирические баллады с откровенно издевательскими куплетами, песни эльфийские и человеческие, новые и старые, свои и чужие, пел так, как будто перед ним, умноженный на сто, стоял он сам.
   Затем, в опустевшем зале, за тем же столом, еле ворочая заплетающимся языком, менестрель прозой говорил о виденном за последние месяцы: от Кирта до Телегуина, от эльфов до людей, от Меруны до Касса-Коры, от работорговцев до альнаров. Собеседники не задавали вопросов, не переглядывались, лишь хмурились больше и больше. До дома Кости их проводил почетный эскорт, Кость тихо прошел по спящему дому в кухню и достал из верхнего шкафа бутылку прозрачной жидкости.
   - Вы чего это тут? - дверь скрипнула, в кухню заглянула простоволосая жена поэта. - Это еще что, вы ж только из кабака, мало вам?
   Кость отмахнулся, Литт тихо сказал:
   - Товарища поминаем.
   - Ах, ну пусть же душа с миром упокоится. Давно умер?
   - Убили. Два месяца назад.
   - Ты иди, иди спать, - прервал ойканье супруги Кость. - Не мешай.
   - Помешала я ему. Ладно уж, пейте, только как будто покойному там лучше станет от того, что назавтра товарищи его встать не смогут.
   - Лучше ему не станет, нам полегчает. Иди, сколько можно стоять.
   Женщина пожала плечами и затворила дверь. Оба поэта долго молчали, после третьего хорошего глотка Кость дернул головой.
   - Говори, Стихоплет. Говори все, что не сказал.
   Литт выплеснул в глотку остатки хмельного, налил полную кружку и, спотыкаясь, начал рассказ. Легче на душе не становилось.
   На рассвете Литта в городе не было, как не было времени страдать от похмелья. Копыта Дымки летели по-над камнями большака, великого тракта, идущего насквозь через Альданиор. Где-то впереди, за полосой горизонта распух огромным муравейником на этом тракте Теленн-Ванн, один из самых крупных городов Островов.
   В Теленн-Ванне сценарий повторился с тем различием, что вместо водки было до безумия дорогое энортиольское (а по вкусу куда хуже сивухи), вместо умывальни - отдельная баня (к бане прилагались девушки, но Литт от приложения отказался), а вместо кабака - рыночная площадь. Купец расстарался на славу, Литт трое суток не спал, питался вином и только-только уложился: он по пять раз за сутки повторял одно и то же избранному кругу то вельмож, писарей и ремесленников, то ученых, торговцев и наемников, то лакеев, чиновников и нищих.
   К концу третьего дня, не спрашивая позволения и желания председателя, Купец за неимением времени ходить по рынку, пригласил десяток торговцев готовым платьем к себе. В процессе примерки дошло до откровенной брани, в ходе которой хозяин посулил купить костюм для придворных балов, гость пообещал снять с себя последнее, конце концов Купец, Стихоплет и торговцы пришли к мировому соглашению, каковое заключалось в теплом плаще и одной перемене носильного платья.
   Как Купец ни уговаривал, Литт не стал задерживаться даже на те сутки, что оставались до Нового Года и велисекулы. Пламя под сердцем разгорелось столь жарко, что остудить мог лишь холодный зимний ветер, бьющий в лицо. Дымка, повеселевшая на отборном овсе, летела птицей по проселкам, Литт вновь решил срезать петлю тракта. В нескольких милях от города менестрель задержал лошадь, глядя на черные остовы деревьев, сотнями пальцев указующих на серое небо. Литт поморщился, Дымка зафыркала, и менестрель пустил ее галопом, подальше от этого страшного места. Стога, редкие поселки, овраги и холмы неслись мимо нескончаемым потоком, так что голова у менестреля начала кружиться. Второй раз в жизни он встречал Новый Год под открытым небом среди чистого поля.
   Рианлот вырос впереди на исходе второго дня по выезде из Теленн-Ванна, а у ворот менестрель был уже в кромешной темноте. Он знал город довольно хорошо, но теперь едва не заблудился. Темнота, расцвеченная многочисленными фонарями, праздничная мишура на деревьях, свет из окон, шорох ветвей и плеск воды многочисленных водопадов лишали менестреля всякой возможности ориентироваться.
   Литт дважды сослепу и, заглядевшись на иллюминацию, едва не свалился в пруд с моста, благо нарочно для таких перила увешали фонарями. Наконец вышел к знакомому постоялому двору, в дверь которого по позднему и праздничному времени пришлось долго стучать, потом долго извиняться и еще дольше доказывать, что в еде необходимости нет, разве только она будет очень теплой и мягкой. Трактирщик отказывался верить, и все предлагал и предлагал блага цивилизации, начав с банальной кружечки пива в общем зале и закончив печенью шерна, вымоченной в энортиольском, коей будут выложены на самых соблазнительных частях тела самой красивой девочки из "Огонька" инициалы постояльца. В конце концов Литт спор выиграл и в качестве приза получил холодный и жесткий тюфяк, на котором уснул прежде, чем за слугой затворилась дверь.
   Наутро, пока одна часть города мучалась с похмелья, а вторая зарабатывала золото на том похмельи, менестрель решил прогуляться. Послепраздничная тишина, отгоревшие фонари и помятая мишура наслоились на рассказ Ириса, и в каждом встречном полупьяном жителе мерещились призраки минувших дней. С дней тех изменилось многое: на месте заведения "У Беса" теперь стояли жилые кварталы, плошадь перед управой усохла, сама управа надстроила два этажа вверх и несколько вниз; деревья Кольца окаменели и подернулись стальным блеском, а Верхний город вырос втрое против размеров полуторавековой давности.
   Нравы Риана не изменились, город как и прежде славился пренебрежением к большинству законов и правил, любовью к большим деньгам и еще большим вольностям, но не таким простым и приземленным, как в Теленн-Ванне. Гордый Риан никогда сверх меры не интересовали такие пошлые и мелочные материи, как налоги, торговые послабления или связи с кобольдами. Связи всегда были лишь со Старшими. Как ни строй стену между Верхним и Нижним городом, из чего ее ни выкладывай, чем в нее ни бей, она навсегда останется призрачной, полупрозрачной, непреодолимой с обеих сторон, но такой манящей. Сколько ни ограждайся, Нижний город все равно отрывает с руками эльфийские товары и высаживает деревья на каждой пяди свободной земли. Сколько ни кричи о братстве, эльфы все равно предпочитают не замечать людей на улицах, предпочитают не отпускать жен и детей в одиночестве даже в самые благополучные человеческие кварталы; сколько о Хартии ни говори, все равно регулярно судят кружки, группы и общества эльфоненавистников, а еще чаще закрывают на них глаза, все равно есть заведения, где Старшему и кружки воды в летний зной не вынесут. Сколько ни запрещай, а двери "Огонька" регулярно распахиваются и для эльфов; сколько ни выступай на собраниях Совета Верхнего города, а все равно люди в Риане понимают эльфов как мало кто на Островах. Все равно, даже дети в Верхнем городе говорят на всеобщем без акцента. И до сих пор ходят по Альданиору рассказы о сыне военачальника кассирского императора и его бессмертной возлюбленной, который, верный своей двойственной природе построил первый двойной город. Город с эльфийским названием и человеческим прозвищем, прекрасный как Старшие и своевольный как Младшие, вечный и постоянно меняющийся, город с эльфийским разумом и человеческим сердцем.
   Двойная природа Риана проявилась и во время выступления, и тем паче, после него. Треть собравшихся составляли эльфы. Кто-то усомнился в правдивости слов, Подсвечник, собрат Литта по Лиге не успел возмутиться, Старшие предложили естественную для них вещь - показать события. Литт кивнул. Люди пооткрывали рты, ощутив в своей голове чужую память, эльфы растерялись от присутствия в той памяти соплеменников, потом кто-то узнал альнаров, и Стихоплета не отпустили до самого утра.
   Прошатавшись бесцельно по ранним улицам часа три, Литт отправился на рыночную площадь, оттуда на вторую, погулял по улицам, заглянул к управе, потом попал на третий, недавно открывшийся рынок. Торговцы, ожидавшие немногочисленных горожан, которые либо не сообразили заранее закупить продуктов на месяц, либо умудрились уговорить их за одну ночь, быстро настроились на праздничный лад, средние ряды потеснились и втащили певца на высокий прилавок. На два часа не слишком бойкая торговля остановилась совершенно, никто не был в обиде. Торговцам, уступившим место Литту, дружно завидовали соседи, сами хозяева мест подсчитывали доходы, - про себя, втихомолку, и над базарной площадью висел перезвон дюжины серебряных струн.
   Сообразив, что еще немного и он свалится с прилавка, Литт низко поклонился и без предупреждения резво спрыгнул вниз. Толпа резко подалась назад, первые ряды охнули, через миг заходили от хохота, певец приземлился точно лицом к лицу с ближайшими слушателями. От усталости плыло в голове, но в душе вновь было сладко и томно, как после ночи и бутылки энортиольского с самой прекрасной девушкой на свете. Литт только улыбался на все слова, только жал руки и потихоньку пытался выбраться из толпы, когда в самое ухо отрезвляюще прозвучало: "Деньги когда отдашь?". Как стук двери, которую захлопнул вернувшийся невовремя и с дубиной отец самой прекрасной девушки на свете.
   Литт сморнул, пошарил вокруг взглядом и едва разглядел в толпе чуть поднимающуюся среди голов макушку Мураша.
   - А, здорово, Мураш. С Новым Годом. Каким ветром занесло? - глянув повнимательней на физиономию знакомого, Литт быстро добавил. - Верну-верну...
   - Когда? - Мураш шутить не собирался.
   Народ вокруг замер от любопытства.
   - Сию секунду, беса тебе в ухо! - громким шепотом ответил Литт. - Не видишь, полные карманы дальгенов, суны где-то на дне, осталось их откопать.
   - Какие суны? - влезла круглолицая баба чуть не подмышку менестрелю. - Какие суны-то?
   - Металлические. Мураш, в самом деле, что ты дурака валяешь - я мимо тебя с полными карманами прошел и не вернул? Смешно, аж...
   - То-то я смотрю, инструмент у тебя новый - на улице нашел или в кости выиграл?
   - Украл. Мураш, у меня нет денег, но с головой все в порядке, про долг я прекрасно без тебя помню. Не надо за мной аж до Риана бежать. Когда я тебе чего не возвращал, вспомни? Верну, с процентами, но не сейчас.
   - Когда?
   - Черт тебя возьми, не знаю!
   - Эй, мужик, сколько он тебе должен? Полсотни золотых?
   - Твое какое собачье дело? Иди мимо. Ты, Стихоплет, "не знаю" будешь девкам от тебя брюхатым говорить, а мне уши не заливай. Завтра.
   - Мужик, ты чего-то не понял? "Иди мимо" будешь из сортира орать. Сколько Стихоплет тебе должен?
   - Не надо, мы сами разберемся, - покачал головой Литт. - Не надо. А завтра я тебе долг не отдам, хоть тресни.
   - Лютню продай.
   - Задницу свою продай, - посоветовали Мурашу. - Стихоплет, что ты как девка ломаешься? Спросили - сколько, ответить трудно?
   - Семьдесят пять сунов.
   Толпа заходила ходуном от хохота, громче всех смеялись торговцы, дневная выручка которых превосходила упомянутую сумму у кого вдвое, а у кого и вчетверо.
   - Ну человек, за семь десятков медяков готов в управу бежать. Стихоплет, задолжай ему личку, он тебя зарежет.
   - Хэй, горожане, - всколыхнул рынок клич, - подадим убогому! Вишь, он, сердечный, аж сюда за Стихоплетом дотопал.
   Монеты разного достоинства от личек до сунов дождем хлынули Мурашу под ноги, заколотили по макушке, несколько провалились запазуху. Мураш покраснел.
   - Люди, не надо... - начал было Литт, чем вызвал еще больший смех.
   - Не жадничай, Стихоплет, не обеднеем.
   - Страсть хочется поделиться, а ты денег не берешь. Дай душу отвести.
   - Иди, иди, тебе еще в "Бочке" петь. Раньше полуночи не отпустим.
   Менестреля в несколько десятков рук вытолкали за прилавки, он вздохнул, поправил ремень и направился к "Бочке", надо было успеть отдохнуть хоть несколько часов до выступления.
   Спать ночью вновь не пришлось, слишком много нашлось разговоров. Литт набрался наглости и спросил о карте дороги в Глориндол, в ответ получил хмыканье и совет спросить в следующий раз что-нибудь попроще, вроде летающей лошади, шапки-невидимки или ботинок на змею. Присутствующие, пока были втрезве, строили планы, перебирали имена и названия городов, куда надо было заглянуть. Столица Кассира попала в число первых.
   После рассказывали байки, пели хором, а еще после Литт в одиночку пел гимн альнаров, Старшие молчали, а люди начали вспоминать. Вспомнили местного кузнеца, повешенного за нарушение Хартии (не захотел снижать цену для старших братьев), вспомнили рассказы проституток из "Огонька", вспомнили недавний указ Верхнего города, в котором настоятельно рекомендовалось ужесточить наказания за мелкие преступления, направленные против Старших. В ответ управа, говорят, составила послание, в котором предлагалось отлучать тех эльфов, которые в отношение людей станут употреблять термин "смертные". Литт вздохнул. В Телегуине в ответ уже рубили бы головы за поднятую застежку, что оторвалась от ботинка Старшего.
   Указ о сохранении природы (для эльфов естественный, но для людей выполнимый только на том свете), указ о приличествующем поведении ("сами на девок не смотрят, надо, чтоб и мы в "Лунный свет" бегали", прокомментировал Подсвечник), указ о терпимом отношении к разумным существам ("как придешь в лес, поклонись пикси на четыре стороны, наклонись и штаны спусти, авось повезет, не побрезгуют").
   Уже перед рассветом, когда винные пары поднялись в сознании большинства людей выше уровня твердой памяти и доброго здравия, принялись вспоминать эльфы. Указ об отлучении для того, кто хотя бы вызовет сомнения насчет своих сношений с Тальгентилом и его отрядом, с Эрдином и его альнарами. Косые взгляды в спину тем, кто слишком много и часто общается с людьми, волокита в делах и откровенное презрение со стороны Совета Верхнего Города. Выпив еще, припомнили случай трехлетней давности, еще до вступления в силу трехклятого указа о поведении. Юношу из предместья, не знавшего тонкостей обращения в городе, осудили только за то, что он позволил некую вольность в отношении девушки из Верхнего города. Процесс был закрытым, потому люди о нем и не слышали, как никто не знал, в чем, собственно, вольность та состояла. Семья девушки не то, что была на стороне человека, она заступалась как могла, итог был один - пять лет каторги для одного и страшный нервный срыв, вплоть до нежелания жить, для другой. При нынешнем положении вещей каторга заменилась бы полусотней ударов кнута с одной стороны и ядом посильнее с другой. На вопрос о реакции властей Нижнего города вспомнили обычную практику в подобных случаях - амнистию для всех, осужденных Старшими без разбора причин и статей. Литт пьяно рассмеялся и долго не мог остановиться. Амнистия! Ужесточения наказания не желаете? Наушничества, доносов, ложных показаний - лишь бы эльфы были довольны - не надобно?
   Люди разошлись по домам или сразу по делам, эльфы растворились в свете зимнего утра, Подсвечник с приятелями, шатаясь и распевая, вывалились за порог, Литт добрел до тюфяка и упал. Как ни пьян он был, как ни устал, заснуть сразу не пришлось, голова от мыслей кружилась пуще, чем от вина. Менестрель только-только провалился в дремоту, как его принялись расталкивать. Хозяин.
   - Ч-что?
   - Вставай, Стихоплет! Поднимайся, говорят! Живо, остолоп, пришли за тобой.
   - Кто? - вскочил и протрезвел Литт.
   - Бесов сто. Беги, - хозяин распахнул ставни. - Через окно беги, я пока там встречу. Беги, что ты стоишь как... Лошадь твоя готова, дружок твой седлает.
   Менестрель схватил лютню, мешок, плащ, кивнул хозяину и легко выпрыгнул в окно. Выпрыгнул и сейчас же услышал за углом:
   - С той стороны проверь, куда окна...
   Литт метнулся за поленицу, на четвереньках прополз к конюшне и бегом бросился к открытой двери. Навстречу ему уже бежал Подсвечник с Дымкой в поводу.
   - Беги, Стихоплет! Беги, плохо дело!
   - Кто? - взлетел менестрель в седло.
   - Какая-то сука навела. Верхний город, беги!
   - Сам уходи. Прощай!
   Вздрогнул деревянный настил, вылетели искры из-под копыт на камнях двора, Дымка летела карьером. Прислуга, поднятая суматохой, бросалась в рассыпную.
   - Уходит! Уходит, сволочь!
   Из-под самых копыт неловко метнулась тень, Литт обернулся и выругался. На камнях сидел Мураш, тот самый Мураш, который, по словам очевидцев, собрал на мостовой рынка не семьдесят пять, а полтораста сунов.
   Шарахались, липли к стенам ранние прохожие и собаки, резко останавливались, кренились телеги, кто-то бранился вслед, Дымка летела, не чуя под копытами мостовой. Ворота мелькнули призрачным видением, стража и охнуть не успела, как дымчатая кобыла оказалась на тракте. Вдоль большака бежали вспаханные поля, Литт выругался с досады, а оглянувшись, только стиснул зубы. От ворот Риана отделились пять темных пятен и теперь росли на глазах. Не у одних альнаров лошади умели летать без крыльев.
   Менестрель лихорадочно шарил по сторонам глазами, словно от этого окрестности Рианлота могли стать другими. По правую руку скоро вырос лес, но соревноваться в скорости среди деревьев да еще с эльфами Литт не пожелал бы и Мурашу. Рассудив, что подарок Старшим в виде собственного разбитого черепа он всегда преподнести успеет, Литт свернул влево, на выцветшую луговину. Оторваться, уйти из поля зрения, а там... Скачи, Дымка, скачи. Овраг, нет слишком мелок, не то. Семеро Сильных и все бесы, почему бы не половить его на Взгорьях, в Средних или Северных княжествах, где холмы закрывают весь горизонт? В болотах Энортиола, в песках, в горах? В конце концов, почему не ловить его в просторных северных лесах, где широкие тропы и есть хоть какая-то возможность проехать галопом, не лишившись головы? Нет же, надо обязательно гоняться по этим мелким холмам, которые ни черта не скрывают, а только дают обзор преследователям, по лугам, без малейшего признака укрытия, открытым всем ветрам и всем взглядам. Скачи, Дымка, скачи!
   Сколько продолжалась безумная скачка, Литт ни за что не мог определить. Зато усталость лошади и определять не требовалось. При мысли, что будет, если Дымка упадет, с Литта разом слетели оцепенение и усталость. С очередного холма открылись впереди бесконечные паровые поля. Бесы вспаханные!
   Менестрель оглянулся и впервые за все время погони не увидел.
   - Дымка, скачи! Эдро, Нелахо! Скачи, скачи, недолго осталось!
   Тракт шел поверху, на высокой насыпи, и это было как нельзя более кстати. Литт свернул к самому валу, вплотную. Дымка шла из последних сил, тяжело дышала.
   - Ну же, Дымка, хорошая, давай, еще чуть-чуть. Эдро, эдро!
   В нескольких футах от полосы вспаханной земли лошадь резко остановилась, Литт, не совсем соображая, что делает, вытащил ноги из стремян, встал в седле и повис на ветвях кустов, свисающих с насыпи. Оттолкнулся, перехватился и начал карабкаться вверх, к тракту.
   - Дымка, скачи. Уходи без меня, - лошадь стояла как вкопанная, часто поводя боками. - Дымка, скачи! - громко зашептал Литт, свесившись с опасностью для жизни вниз. - Эдро, слышишь меня, эдро, Нелахо! Спасибо и прощай. Спасайся сама и спасай меня. Эдро же, черти тебя дери, сшаэт алля вир а сшаэтаэн, если тебе так понятнее.
   Лошадь вскинулась и бросилась бежать по полю, Литт улыбнулся четкому следу, и сейчас же нога сорвалась с корня кустарника. Вспомнив не только эльфийские, но многие иные ругательства, менестрель вскарабкался по насыпи и вывалился на большак мешком. В следующий миг вскочил и со всех ног бросился бежать в обратную сторону. Пока тракт шел высоко, он не беспокоился, но еще не кончились силы, а тракт пошел под уклон, и лег ровной полосой на всеобщее обозрение.
   Музыкант свернул в лес, точнее, в лесок - холодный, сырой, наполненный валежником и ямами с водой. Очень хорошо и лучшего не надо. Сюда бы еще пару пикси, и совсем хорошо. В лесу, поплутав, Литт вновь взял прежнее направление к северу. До Ленагуна добраться следовало и, желательно, не частями. Литт бежал до тех самых пор, пока ему не почудился треск или хруст впереди. Резко остановившись, он только сейчас понял, как сильно ему хочется упасть. Хруст повторился, кто-то шел по лесу и шаги те приближались. Менестрель вжался в ствол дерева и затаил дыхание. Шаги замерли. Литт сглотнул и закрыл глаза, соображая, что он будет делать против пятерых эльфов.
   - Эй, там, впереди, сдох ты, что ли?
   Литт сполз по стволу на траву. Не может быть. Никогда и никому не поверил бы он, что будет радоваться этим интонациям и, тем паче, их обладателю - но вот, Небо свидетель, радуется. Более того, он счастлив.
   - Твою мать, что за игры?
   - Прятки, - поднялся и выглянул из-за ствола Литт. - Прятки, салки, пятнашки и на закуску жмурки. Ты что здесь делаешь?
   - Хожу, - хмыкнул начальник альнаров.
   - А я вот бегаю.
   - Молодец, - Эрдин оглядел музыканта с головы до ног и скривился. - От кого?
   - От твоих... то есть они тебя эльфом не считают. Поэтому с Новым Годом тебя.
   - Взаимно. Откуда?
   - Из Риана.
   Глаза эльфа слегка раширились, Литт хихикнул.
   - И где лошадь отпустил?
   - Бес его знает, - признался разочарованный Литт. - У полей.
   - Содержательно. Хорошо, что хоть не где-то в Кассире. Что за песни ты пел в Риане?
   - Всякие, - вновь ухмыльнулся менестрель.
   - Хвастать станешь перед девками, если найдется чем, - отрезал Эрдин. - Идем, кстати, пока тебя тащить не пришлось.
   - Так что ты здесь делаешь?
   Начальник альнаров выдал чудовищное по непристойности ругательство.
   - Песни пою, разве не видно.
   - Песни обычно бывает слышно.
   Эрдин махнул рукой и не ответил, из чего менестрель окончательно сделал вывод, что эльф далеко не так рад образовавшемуся попутчику, как этот самый попутчик.
   Они вышли к небольшому костерку, Литт немедленно упал возле пламени и закрыл глаза.
   - Тебе, может, еще одеяло принести?
   - Принеси. И колыбельную спой.
   - Идиот, - с таким чувством сказал Эрдин, что Литт открыл глаза. - Надо же, отозвался... Рассказывай, желательно прозой и без музыки, что я тебя уговариваю как мужик ту козу... Ириса, надо полагать, вы не нашли?
   - От метафор воздержись, тоже мне поэт. Надо полагать, иначе бы нас было двое. В Золотой Долине пусто, мы там не то что Ириса, мы там вообще ни души не нашли.
   - Знаю.
   - Откуда? - вырвалось у Литта.
   - От ..., - немедленно отозвался Эрдин. - Дальше.
   - Дальше... твои ребята сказали, что Ниах-Ахал наверняка лишился поста, а, может быть...
   - Знаю, выводы предоставь делать мне. Просто рассказывай, что в Долине.
   - Умирает Долина, - сморгнул Литт. - Листья опадают, трава жухнет... Но это, я слышал, обычно для...
   - Это ты слышал больше, чем говорили. Вы в дом родителей Иллирэн заглядывали?
   - Да. И нашли сожженную карту тропы в Глориндол.
   - Что вы нашли? - дернулся Эрдин. - Где?
   - Наверху, наверняка в комнате Иллирэн. Для чего сжигать понадобилось, мы так и не поняли.
   - Пока и я не понимаю. Что еще? Каким ветром тебя в Риан занесло и почему без ребят?
   - Не в Риан, а сначала была Касса-Кора, точнее, Верхний Камень.
   - Точнее, тебя не феи ли рассказывать учили. По порядку.
   - Я могу вообще замолчать.
   - Замолчи, - пожал плечами Эрдин. - Мне твои байки как второй...
   - О Небо, прав был Ирис, тебе надо в бордель. Сходи в "Огонек", а лучше, не выходи оттуда неделю, авось, полегчает. Слушай, господин начальник, повторять не стану.
   В сотый раз Литт говорил об одном и том же, Эрдин молчал и, казалось, не слушал. Однако, стоило музыканту остановиться, альнар тотчас же повернулся к рассказчику. Спросил он о неожиданном.
   - Так, повтори-ка еще раз. Вы встретили торговца киноварью и Килидар был уверен, что это я?
   - Да, совершенно точно. Говорю же, он отправил половину крестьян обратно, как раз по душу этого торговца. И до того перевернул весь город, чуть только воробьям в клювы не заглядывал и клистеры жителям не ставил - тебя искал. Потом еще уши медом заливал, мол, ты предатель, и надо бы ту киноварь вскипятить и торговца, то бишь, тебя, в ней искупать.
   - Он продержал моих ребят в яме полдня, не причинил никакого особого вреда, собирался устроить очную ставку со мной, а как только до меня осталось руку протянуть, решил всех отправить к праотцам, - Эрдин не спрашивал, а рассуждал вслух.
   - Так получается, - пожал плечами Литт.
   - Получается у кобольда с киркой, а здесь как раз не выходит.
   - Не выходит у пикси с самим собой, - в тон альнару ответил Литт. - Как было, так и говорю. Кстати, как тебе фокус с искателем удался? Стража Творцом клялась, что в бутылях именно киноварь.
   - Не твое дело, - Эрдин смотрел в огонь.
   - Как раз мое и хватит так со мной разговаривать, я тебе не...
   Литт услышал шаги, поднял голову и едва не откусил себе язык. Тот, кого он всуе хотел помянуть, вырос в темнеющем воздухе, как призрак в фамильном склепе. Менестрель вскочил и дико посмотрел на Эрдина, эльф пожал плечами. Эйрентил изменился с Телегуина странно и жутко, разума у него не только не прибавилось, но и последний исчез. Знаменитый поэт не похудел, а высох до состояния скелета, глаза казались непропорционально огромными и приобрели лихорадочный блеск. Но самым странным, неуловимым и одновременно очень заметным было неописуемое выражение лица глориндольца. Выражение, какое до сих пор видел Литт лишь у юродивых, да и то у редких. Дар стихосложения не пошел на пользу столь явно, что Литта обуял не страх, а жалость. Эйрентил смотрел на менестреля и сквозь него, совершенно невозможно определить, видит ли вообще.
   - Ты с ума сошел! - ожил Литт, глаза Эрдина блеснули. - Ты что, совсем скатился? Другой компании себе не нашел?
   - Помолчи, Стихоплет...
   - Это ты помолчи, кретин остроухий! Тронулся разумом - твое дело, решил развлечься - пикси с тобой, только развлекайся как-нибудь иначе. Пойди в Линтолин, лучше всего и самого себя продай кому там следует. Можешь задаром, кстати...
   - Заткнись, болван!
   Эрдин едва успел отдернуть человека в сторону, вспышка осветила поляну десятком костров. Глаза Эйрентила стали сумасшедшими, динтаэн загорелся падучей звездой, Литт сглотнул.
   - Понял? - прошептал в ухо Эрдин. - В следующий раз я за ним могу и не успеть. Пойди обратно в Риан, лучше всего, если приспичило.
   Глориндолец усмехнулся и что-то сказал, обращаясь к менестрелю. Литт заморгал, потому что не понял ни слова. Однако речь узнал, и его пробил озноб, Эйрентил говорил на языке Дальних.
   - Это ты мне? - слабо спросил менестрель наконец. - Так ведь я тебя не понимаю. Эйрентил, ты можешь на нормальном эльфийском говорить? Я не знаю языка Дальних.
   Никакого впечатления.
   - Не может, - за глориндольца ответил Эрдин. - И Эйрентилом называть его бессмысленно, не отзывается.
   - Что он сказал? Я из всего языка слов двадцать и знаю.
   - Он тебя предупредил, - совершенно серьезно, без малейшей иронии ответил альнар. - Настоятельно рекомендовал не говорить со мной в будущем в подобном тоне. От себя добавлю, что можешь говорить, как вздумается, лишь бы его поблизости не было. Но вот беда - он всегда поблизости.
   - Как же к нему обращаться? Нелахо-Дан или еще хуже...
   - Хуже, - Эрдин опустился к костру. - Нечего на меня смотреть как фея на пикси. Или ты собрался покинуть нашу компанию?
   - Черта с два, вдвоем я вас не оставлю, - менестрель опустился на корточки.
   - Похороны за свой счет, - пожал плечами Эрдин, сказал пару слов Эйрентилу, глориндолец кивнул и приземлился рядом с менестрелем. Тот сделал над собой усилие, чтобы не отодвинуться.
   Казалось, что сон должен прийти немедленно и продлиться суток двое, но вместо сна одолевали бредовые видения, одно нерадостнее другого. Стоило слегка задремать и мерещилась или площадь Кассавирта и свист кнута, или петля перед глазами и рыжая шевелюра Джиса, или теплые-теплые карие глаза Ирны, с солнечными зайчиками, с темными и светлыми точками и холод в душе от захлопнутой в сердцах двери. Проснувшись в третий раз, Литт не стал дожидать четвертого, он не хотел видеть пламени в камине и корчащихся в том пламени нот.
   Пламя все же почудилось, Литт резко сел, динтаэн слабо светился голубоватым невиданым светом. Литт протер глаза, свечение пропало. Костер почти умер, и менестрель всю ночь подкладывал в него хворост, из-за которого едва не выколол в потемках глаза и шептал про себя строки.
   - Сочинил? - менестрель подскочил, дико огляделся. Эрдин хмыкнул и сел.
   - Тьфу, я чуть с ума не сошел. Сочинил, а что, тебе есть разница? Ты придумал, как объяснить поведение Килидара?
   - Придумывают, как жене объяснить, почему дома не ночевал. Мы просто не договорили.
   - О чем еще с тобой говорить? У Килидара, я так понял, было зеркало Дагона...
   - Я так понял, ты занялся распространением информации из первых рук, - оборвал излияния менестреля Эрдин. Начальник альнаров явно не был расположен говорить ни о Килидаре, ни о себе. - Где, кроме Риана успел распространить? Теленн-Ванн?
   - Да, и Тескун.
   - Почему Тескун? Почему не Лирда?
   - Потому что в Лирде у меня знакомых нет. Лига Свободных Творцов, слыхал про такого зверя?
   - И ты в ней глава?
   - Председатель, так скажем.
   - Куда дальше идешь?
   - В Ленагун, там видно будет. По северу пройду, скорее всего.
   - Да, Тешенахт знать должен, это правильно. На север не суйся, головы не соберешь.
   - Ничего, - хотел отмахнуться Литт, но запнулся, глядя на выражение лица альнара.
   - Ты все-таки идиот. Я не стервятник и не некрофил, твой труп мне без надобности. Зато есть те, кому он очень пригодится.
   - Даже так?
   - Именно так.
   Менестрель взглянул сквозь дрожание горячего воздуха над костром на собеседника и не нашел слов возражения.
  
   К полудню разношерстная компания добралась до Мирны, небольшого уютного городка, в котором Литт бывал гораздо чаще, чем размер города того заслуживал. Радушие же жителей заслуживало того, чтобы бывать у них регулярно раз в три недели.
   - О, Стихоплет! - обрадовалась стража у ворот. - А говорили, ты будто помер.
   - Еще чего не хватало, - фыркнул менестрель. - Кто говорил-то?
   - Да леший всех упомнит, говорили, будто тебя за пророчество того... к праотцам спровадили.
   - Его спровадишь, - ухмыльнулся Эрдин. - Что за пророчество - с зачарованным долом?
   - Вот, господин эльф тоже слышал. Оно самое. Ты, Стихоплет, скажи, когда сбудется-то?
   - Когда пикси врать перестанут. Не писал я никакого пророчества, бред это все.
   Стража переглянулась, по достоинству оценив скромность пророка. Менестрель нахмурился, город показался серым и неприютным. Трактир, в который зашли - старым и грязным, а трактирщик слащавым и докучливым. В голове все теснились знакомые дурацкие строки.

Былые свершенья рассыплются прахом,

Зачарованный дол оживет.

Отправит властитель поэта на плаху,

Брат на брата войною пойдет.

   - Только не говори, что не знал, - упал за столик Эрдин, к нему немедленно подлетел подавальщик. - Завтрак на троих, живо. Твоего пророчества только глухой не слышал.
   - Значит, я глухой, - буркнул Литт.

Настанет час подлости, лжи и коварства,

Мир забудет отвагу и честь.

Незримые стены доверья и братства

В прах повергнет жестокая месть.

   - Ты не глухой, ты дурак. Чем вы таким с Ирисом занимались после Меруны, что не слышали?
   Литт молчал. Что же, несчастливое совпадение: сначала Телегуин, в котором не до пророчеств было, потом две с лишним недели на одном месте, после лесные деревни, искать которые и пикси заблудятся. Альнары, Золотая Долина, шесть сотен миль за четыре дня... Не повезло.

Исчезнут пространства, сотрутся границы,

Время вступит в свой собственный след.

И в древнюю книгу, но с новой страницы

Впишет строки бессмертный поэт.

   - Только пророчества мне не хватало...
   - Не хватало, вот и пользуйся. Еще один довод в пользу осторожности на территории Княжеств. Это пророчество, несмотря на то, что полный бред, расходится быстрее слухов о том, что альнары - сволочи.
   - Эрдин, ответь все-таки на вопрос - куда ты с Эйрентилом направился и долго ли намерен составлять ему компанию.
   - Столько, сколько понадобится. Ревновать будешь потом.
   - Я ошибся, тебе не в "Огонек", тебе в "Лунный свет".
   - Заткнись. Каков вопрос, таков и ответ. Ешь и молчи.
   - Может, мне еще петь и молчать, - менестрель подцепил кусок яичницы. - Чтобы не разражать ваш сиятельный слух.
   - Позволяю, - кивнул Эрдин, вылавливая колбасу из сковородки.
   Литт не выдержал и расхохотался, начальник Тэй'ара криво усмехнулся, потустороннее выражение лица Эйрентила не изменилось.
   Время летело птицей, Литт успел дважды дать выступление, успел потерять из виду Эрдина, найти и вновь потерять. При нем альнар оплатил две комнаты, при нем трижды поднимался и спускался, и вот теперь окончательно исчез из зала. Эйрентил же, как услышал голос серебряных струн, побледенел до синевы, его затрясло, и глориндольский сумасшедший убежал по лестнице, прыгая через три ступени.
   Лютня ерундила, да не просто ерундила, а с особым цинизмом и садистским удовлетворением. Литт отыграл четыре часа без запинки, и вот теперь спотыкался на каждой ноте. Струны уходили из-под пальцев, дребезжали, вибрировали и не пели, а выли и стонали. "Грифом тебя об стол, деревяшка проклятая! Да дай же, дай же песню доиграть и черт с тобой". Последний аккорд, поклон, прыжок со стола и наверх по ступеням.
   - Эй, Эрдин! - музыкант зарабанил кулаками по двери. - Эрдин, ты оглох, что ли?! Открой! Открой, это я.
   Литт несколько раз стукнул ногой, плюнул и набросился на соседнюю дверь. С тем же результатом.
   - Ах вы, паскуды остроухие! Хозяин, давай ключи! - заорал менестрель на весь трактир. - Давай живей!
   В комнате Эрдина было темно, тихо и пусто. Здесь никто и никогда не собирался жить, а, судя по распахнутому окну, собирался совсем наоборот.
   - Он, что, спрыгнул отсюда? - вытаращил трактирщик глаза на булыжник под окном. Крови, против ожидания, не увидел.
   - Нет, улетел! Вот сукин сын, извращенец ненормальный, кретин умалишенный!
   Литт ссыпался с лестницы, вылетел за порог, зацепился ремнем лютни за косяк и едва не пересчитал носом ступени крыльца.
   - Стихоплет, когда ты надраться успел?
   Музыкант приземлился на четвереньки, по лопатке чувствительно ударило - это лютня свалилась на спину владельца. Менестрель рассмеялся, вскочил и вдруг расцеловал инструмент.
   - Спасибо, родная. Извини за слова, - и исчез за углом трактира.
   Посетители заведения переглянулись.
   - Да ну его к бесовой теще. Это что такое Желудь в пойло льет? Вы как хотите, а я в "Зеленую ветку".
   Трое завсегдатаев кивнули и спустились следом за товарищем с крыльца, подальше от того питья, которое свернуло голову певцу, четверть часа назад трезвому хуже новорожденного младенца.
  
   Между менестрелем и Ленагуном лежали почти четыре сотни миль, и впервые Литта не радовала предстоящая встреча с Келатом. Глубоко внутри жило и билось смутное - ему нужно не в Ленагун, и идет он совсем не в ту сторону. Не радовали просторы Кассира, знакомые сглаженные холмы, и раскинутое над головой неожиданно голубое небо. Не радовал легкий путь, без плутаний и пустопорожних копошений на месте - вот он, горизонт, вот оно, солнце - если не слепой, не заблудишься.
   Когда-то, по словам Ириса, в этих местах лежали леса. Теперь здесь раскинулась равнина, едва испещренная перелесками, селами и деревеньками. За очередным перелеском, как за забором, притаилось очередное селение, и время было слишком позднее, чтобы искать от добра добра. Литт скинул лютню с плеча, не желая стучать в каждые ворота. Кто услышит, и кому придется по вкусу, то бишь по слуху, тот и пустит. Через четверть часа менестрель пожалел, что не умеет, подобно Семерым, пребывать в нескольких местах одновременно. Распахнулись двери, ставни и ворота, повыглядывали хозяюшки - в сумерках как одна хорошенькие и хозяева - сослепу как один радушные.
   До полуночи Литт блаженствовал, как кот в бочке сливок, опасаясь одного - утонуть. Музыканта едва ли на руках не носили. Изба сменялась избою, и везде одно и то же: горшок из печи на стол, десяток хлопков по плечу, улыбки женщин постарше, горящие девичьи глаза и сладкие девичьи губы. Поначалу менестрель растерялся и даже решил, что его с кем-то, например, со святым Ринтой, перепутали. Хотя, чтобы почивших тысячу лет назад святых баловали пирожками, Литт раньше не слыхал. Не говоря о том, чтобы с недвусмысленно покойными праведниками заигрывали мастерицы те пирожки печь. Нет, его ни с кем не путали. Осторожно назвавшись, Литт с минуту не мог поверить ни глазам, ни ушам. Его прозвище вызвало такой шквал чувств, что менестрель счел за благо больше ни о чем не спрашивать и вообще, поменьше говорить, побольше петь.
   Устроили музыканта на ночь на полатях, застеленных половиками, хотя тот уснул бы на полатях, застланных ежами. Хозяйка поднялась, чтобы подать гостю подголовник (чистый половичок, скатанный трубкой) - гость уже видел десятый сон. Женщина усмехнулась, осторожно вытянула из-под встопорщенных волос менестреля лютню, заботливо устроила половичок, попробовала пальцем струны и тихо спустилась вниз.
   Под утро Литту приснилось, будто у него на голове пробиваются рога. Да причем не коровьи или оленьи, а совсем какие-то невиданные, небывалые, растущие разом по всей голове, целый лес, а не рога. Как ни повернись, а спать неудобно, рога мешают. Литт протянул руку пощупать - точно, кривые, небольшие рожки. Попробовал отвинтить - где там, крепко сидят. Менестрель со злости потянул рог посильнее, и отдернул руку - рог укусил его за палец. Литт вздрогнул и открыл глаза.
   Палец болел и болела голова. Содрогнувшись, менестрель пощупал затылок и едва сдержал смех, наткнувшись на колки и жесткие острые концы закрепленных на них струн. Он вытянул лютню из-под головы, поправил сбежавший подголовник, устроился поудобнее и почти тотчас же сел. Спать хотелось невыносимо, но того невыносимее хотелось другого. Прислушавшись к ощущениям и сделав вывод, что терпеть невмоготу, Литт осторожно спустился сниз, аккуратно, всеми силами стараясь не сшибить ничего по дороге, выбрался за дверь и через темные, темнее самой ночи, сени - во двор.
   Рассвет едва-едва светился над далеким горизонтом, дрожь пробрала до пят. Покончив со всеми надобностями, Литт вскочил на высокое крыльцо и замер, не дотянувшись до дверной ручки. За огородами двигались смутные тени. Литт всмотрелся - тени не то что-то грузили на телегу, не то, напротив, с телеги сгружали. Поджимая босые ноги, прячась меж деревьев и гряд, менестрель подобрался ближе. Прямиком напротив плетня стояла лошадка, впряженная в волокушу, на волокуше лежал ворох рогож. Литт присел в грядки, притворяясь колышком забора.
   Из-за угла двое спешно вытащили рогожу. Вне себя от любопытства, менестрель прильнул в щели в плетне и почти тотчас же прикусил язык. Волосы зашевелились на голове - на рогоже, кое-как прикрытое, лежало тело, изувеченное настолько, что и телом можно было признать не сразу. Откинулось рогожи в волокуше, в нос Литту ударил запах крови, менестрель обеими руками зажал рот, сдерживая тошноту. Под суровым полотном лежали еще два тела.
   Музыкант, вдавливаясь в холодную землю всем телом, подполз к плетню, прислушался. Ничего, только натужное пыхтение людей и беспокойное фыркание лошади. "Поехали, быстрее отвяжемся". "Но, - возчик издал сочный звук, кобыла встрепенулась и затопала вдоль плетня. - Но, живее, бледная немочь". Литт едва дождался, когда волокуша скроется из виду, перемахнул невысокий плетень и почти ползком по канаве отправился на разведку.
   Остатки воды, а, может быть, и не воды, хлюпали под босыми ногами, и ступни оледенели так, что совсем их выбросить - не будет большой разницы. Улица спала в рассветных сумерках, и напомнила Литту скорее погост, чем обиталище живых. Темнели склепами дома, кое-где желтым мертвецким светом горел слабый фонарь над крыльцом, и призраками умерших вставали в дымке недвижимые ветлы и старые липы.
   Желтый свет горел в окнах избы, дверь была распахнута, Литт на движение впереди упал лицом в мертвый бурьян на дне канавы. Спорили два голоса: пониже и повыше.
   "Слышь, мужики, не поздно еще, ну тряпки к бесу. Закопаем вместе с теми". "Тряпки отстирать можно, - заметил низкий, - новые они почти что. Из-за нелюдей каких-то добром разбрасываться...". "Женись на той тряпке, - фыркнул высокий, - если хочешь, а я ее и на подтирку не возьму. Кровь-то отстирается, а что бабы после стирки загнутся, это тебе плевать. Колдовство-то, оно, как, тоже отстирывается?". "Какое колдовство? - вмешался третий, сиплый. - Какое тебе колдовство, когда ты сам сымал. Так-то они дохлые и дохлые, поди разбери, кой бес их закапывал, а тут тряпки... ты еще бумагу с ними закопай - мол, так и так, каемся со слезами...". Литта с головы до ног окатило ледяной водой, мужик выплеснул в канаву помывки. "Я не про то колдовство, что остроухие делать могут, а про то, которое в них живет само по себе. Раз рыба воняет, так и внутри у нее ниче хорошего не творится, и коли тухлятину в рассол окунуть, вонять, может, и перестанет, да есть-то все одно не след. Коли колдовство из них прет, так внутри перегнило все напрочь, а Метки-то это так, вроде рассола для тухлой рыбы. Снаружи не видать, а внутри осталось. Скажете, мужики, не так?". "Твоя взяла, спалить надо, - после молчания вынес сиплый. - И не видать, и страха нет, и никакой заразы". "Только не в печи...". "Ох, и толковый же ты мужик, сам додумался, или баба подсказала? Печь тоже перебелить, не к добру этот знак. Тащи к угольщику, у него и бесов десяток палить - не заметишь". Литт, стуча зубами, вжался в канаву, в нескольких шагах протащили откровавленное тряпье, дреколье и отчего-то кочергу. Не заметили.
   Менестрель поднялся, вода, с него капающая, имела стальной привкус. Руки у носителей были заняты, потому дверь избы осталась лишь притворенной. Мужики успели основательно прибраться, крови не было, как не было в избе и утвари. Обойдя печь со всех сторон, Литт на второй раз заметил под дверцей для дров смазанную стрелу наконечником вверх. Пытались смыть, но заметили, видимо, не сразу, и кровь успела въесться в побелку.
   До избы, где ночевал, менестрель добирался сквозь сплошной туман перед глазами. Холода он больше чувствовал, и с трудом вспомнил о лютне. Едва не поскользнувшись на крыльце, Литт шаткой походкой пьяного ввалился в избу, забрался на теплую печь, и на пол уже не спустился. То ли от тепла после холода, то ли от сонного покоя после увиденного менестреля забила неостановимая дрожь. В животе заходили водовороты, подступила тошнота, но в голове, как ни странно, туман развеялся. Больше всего хотелось бежать отсюда, бежать быстро и не оглядываясь и навсегда; меньше всего хотелось копаться в этой крови, тем более, что наверняка бесполезно и опасно для жизни. Так же бесполезно и опасно, как называть себя альнаром.
   До утра было не так и долго, чтобы Литт успел высохнуть, не говоря, чтобы отмыться. Сидя на печи, менестрель перебрал несколько вариантов, и придумал лишь один - спросить напрямик. Вряд ли имело смысл сообщать о том, что путь до нужника пролегал по пересеченной местности, простреливаемой врагами насквозь - так что пришлось ползти. Вряд ли хоть что-то дал бы рассказ о карауле нечисти под окнами некоей избы, о поджидании девы своей мечты по теми же окнами в канаве, ибо дева никогда не откажет мужу ее мечты, восставшему из грязи и помоев. Вряд ли спасла бы ложь, так что Литт решился на правду. Он просто в лоб спросил старосту, мутного с недосыпа, как в селении относятся к Старшим. Староста, с которого дремота слетела уже при виде живописного наряда менестреля, проснулся окончательно и бесповоротно. Литт сглотнул, лихорадочно шепча про себя строки. Староста сделал то, что и должен был - вернул вопрос задавшему. Музыкант кивнул и дернул с плеча ремень лютни. "Только не подведи. Не подведи, и прости за то, что я буду петь".

Не сойти небесам до ветвей дерев,

Не слететь облакам людям под ноги...

По кривой дороге проселочной

Не бродить пешком Роду Старшему.

Но не все чудеса с земли сгинули,

Не все сказки еще пересказаны.

На кривой дороге проселочной

Молодому купцу эльфы встретились.

   Никогда Литт такого не испытывал, да и не хотел бы испытать. Строки текли сами, нанизывались быстро, так что пауз между куплетами делать не требовалось. Сплошная импровизация, надежда на чудо и память, хранящую сотни строк и стилей на все случаи жизни.

Низко кланялся им молодой купец,

"А далек ли путь, Братья Старшие?

По кривым дорогам да пыль глотать,

Притомились, поди, ваши ноженьки?

Недалече здесь кабачок стоит,

Кабачок да с веселой кабатчицей -

Не хотите ли отдохнуть с пути?

Угощу я вас, не побрезгуйте".

   Откуда берется мелодия? Пальцы перебирают струны, или струны сами поют? Не думать о том, не следить, лишь следующая строка имеет значение, лишь мерный речитатив да полузабытые слова. Я лгу, конечно, ты же понимаешь, я лгу... но пой, пой же, умоляю.

Поклонились в ответ оба Старшие,

Поклонились, ни слова не молвили,

По кривой дороге проселочной

С молодым купцом пошли об руку.

В кабачке купец их вином поит,

"Будь вам мир в дому, Братья Старшие".

Пьет и сам до дна молодой купец,

А кабатчица им улыбается.

   Как в кучу навоза лицом. Не сметь думать о таком, на том свете станешь переживать. Пой же, пой; ты - творение Старших, тебе еще омерзительнее, но пой, потому что теперь иначе уже нельзя. Пой сама, потому что я не успеваю за тобой, я не успеваю одновременно сочинять и музыку и стихи. Пой, потому что я тебе верю.

Поутру пешком, как вчера вдвоем,

Вышли в дальний путь Братья Старшие.

По кривой дороге проселочной,

Да никто им вослед-то не кланялся.

Кабачок веселый дотла сгорел,

С молодым купцом да хозяюшкой.

Колдовской огонь эльфы разожгли

Напоследок так людям молвили:

"Не поднять свинье от корыта глаз,

Не летать петухам выше ястребов,

Никогда и нигде за одним столом

Смертным вшам не сходиться со Старшими".

   - Все так и было. Ты, певец, как сам видел.
   - А он, может, и видел. Прорицатель, одно слово.
   - Слышали пророчество?
   Люди поклонились, не сказав ни слова. Литт сглотнул.
   - Не надо. Говорите. Говорите, что здесь творится.
   - А чего говорить? - развел староста руками. - Чего говорить, когда ты за нас не то что сказал, а и спел?
  
   К полудню Литта уже вынесло на тракт, а потом занесло к кабаку, скромно и незаметно притулившемуся у дороги. Кабатчик радостно улыбнулся, но улыбка его тотчас же сменилась скорбной гримасой. Как от феи нельзя ожидать умных речей, так от гостя, у которого по карманам одни дыры, нечего ждать прибыли. Литт пошарил по карманам, заглянул за подкладку, вышарил алат без лички и не смог вспомнить, было у него до ухода из Риана больше или меньше денег. Затем долго размышлял, стоит ли пить на алат, ведь все равно так, как хочется, не напьешься. Стоит ли тратить деньги? С другой стороны, оставаться совершенно трезвым был тошно до такой степени, что потратить деньги, вне сомнений, следовало.
   Пока кабатчик и посетитель скорбно разглядывали друг друга, скрипнула дверь. Кабатчик немедля поклонился, и Литта развернуло в сторону выхода.
   - Чего будете, господин?
   - Ты куда Эрдина дел?
   Эйрентил мотнул головой, не ответил ни на один вопрос, прошел к стойке и аккуратно выложил на нее сун.
   - Ты почему один? - в ухо глориндольцу сказал менестрель. Кабатчик метнулся в погреб, должно быть, за самым дорогим энортиольским. - Где Эрдин?
   Поэт соизволил менестреля заметить, и даже отодвинулся, но не ответил и даже не показал виду, что слышит вопрос.
   - Семеро с нами, ты, что, глухой? Эйрентил! - молчание. - Твою же бабушку, Нел... Эллиадан!
   Глаза Эйрентила вспыхнули, он обернулся к человеку, а тот открыл рот, растеряв остатки слов.
   - Ну, и что ты теперь ему скажешь?
   Литт подскочил от неожиданности.
   - Черт, так и свихнуться недолго. Что ты подкрадываешься, как хорек к курятнику?
   - Да, ума, что у курицы, что у тебя, согласен. Я ведь говорил, что всеобщий он уже не понимает. Ну, скажи ему что-нибудь. Или ты, кроме настоящего имени Нелахо-Дана, больше ничего не знаешь?
   - Знаю, но незачем спрашивать. Я только хотел узнать, куда ты делся. Не беспокойся, тебя бы я тоже поименовал правильно.
   - Ты опять за свое? Прицепился хуже репья. Мало мне одного сумасшедшего.
   - Эрдин, давай не сейчас, - решительно оборвал альнара Литт. - У тебя деньги есть?
   - У него есть, - кивнул на спутника Эрдин. - Не хватает?
   - Не хватает сил трезвым ходить.
   - Аналогично, - кивнул Эрдин. - Тебе чего?
   - Чего покрепче. Водки, лучше всего.
   - Что случилось? - прошептал Эрдин, когда хозяин разобрался с тройным заказом.
   Литт сделал глоток, не понял, повторил - никакого впечатления. Вода и вода. В горле жжение, в глазах слезы, а внутри ничуть не легче. Эрдин молчал, сидел напротив, молчал, и от взгляда его Литт протрезвел пуще прежнего. Начальник альнаров из одного литтова молчания понял едва ли не больше, чем менестрель имел сказать.
   - Я не знаю, как их звали, крестьяне не запомнили имен. Одно слово запомнили хорошо - "альнары". Именно это слово и осталось от соседнего хутора, все другое сгорело вместе с доброй половиной жителей. Сначала пришли альнары, точнее - их пригласили, вежливо и с поклоном; пришли, устроили погром с разбоем пополам, запугали до полусмерти, вырезали скотину и ушли. А после явились еще некие господа и за связь с альнарами крестьянам досталось пуще прежнего. Вывезли все припасы - все начисто амбары выгребли, угнали недорезанный скот, а тех, кто сопротивлялся дележу со Старшими запирали в домах и поджигали.
   - Сам видел? Покажи.
   - Нет, - помотал Литт головой, - чего там... когда... нечего там смотреть.
   - Покажи, - повторил Эрдин, наклоняясь через стол к собеседнику. - Пей и показывай.
   Литт в один глоток опустошил кружку и грохнул ею об стол. Трактирщик подскочил, в кружку полилась мутная жидкость, менестрель ее не видел. Он честно и искренне вспоминал все, что видел и три часа уложились в три минуты. Пепелище, глаза уцелевших женщин, дверь на ветру и пыль в пустом амбаре.
   - Другого я не видел, - тихо сказал менестрель. - Не видел, но мне в подробностях поведали.
   - Подробностей мне не надо. Но я хочу знать - кого... Поэтому дружно пьем и ты показываешь результат. Пей, говорю! Второго сумасшедшего мне не надо.
   Литт сделал вдох, выдох, поднял кружку и на пятом глотке смог вспомнить детали. Начальник альнаров молчал очень долго, так долго, что забеспокоился не только Литт, но даже Эйрентил. Эрдин обхватил голову руками и смотрел в стол, Литт молчал, не зная что и как говорить. Заговорил глориндолец.
   - Дэй ниллантэ, Филландир, эа диль'аэт.
   - Что? - протянул Литт, мгновенно приходя в себя.
   Эйрентил сочувственно покачал головой и положил руку на плечо Эрдину. Тот лишь издал не то смешок, не то вздох и коснулся лбом столешницы.
   - Дэй ниллантэ. Ирда аэн, Филландир, а'фиа ан этарэ хэлдэ дэй. Хэлдор ниа фианат.
   - Да вы что, оба с ума посходили совсем? - громко сказал менестрель, грохнув как следует кружкой по столу. На сей раз трактирщик решил постоять за стойкой. - Эрдин, ты что, не слышишь, как он тебя называет?
   Начальник альнаров поднял наконец глаза.
   - Слышу. По-твоему, как он должен меня называть? Нилланти ий велор, Эллиадан.
   - По-моему, ты уже слегка заигрался. Ладно Эйрентил, у него не все дома, но ты-то когда успел головой стукнуться?
   - Литт, мне начинало казаться, что ты понимаешь.
   - Мне самому начинало казаться! - Литта разбирало какое-то дьявольское раздражение - и на Эйрентила, и на себя, но больше других - на Эрдина. - Ты зачем ему подыгрываешь? Молчи, я знаю, куда вы с ним собрались. Куда же еще можно собраться, пусть с сумасшедшим, но все же глориндольцем? Понимаю, в Глориндол попасть необходимо, владыку предупредить... Но разве других способов нет, кроме как с этим придурком тащиться?
   - Литт, сбавь тон.
   - Лимнэ-рат, шелдэн а'эт!
   - Черта с два! - вскочил менестрель. - Черта с два я замолчу и черта с два ты от меня отвяжешься. Я не оставлю вас вдвоем, не дождешься!
   - Втроем веселее, это правда.
   - Полудурок, - в сердцах на весь кабак сказал менестрель. - Я не спрашиваю, зачем тебе в Глориндол, это я понимаю, но для чего тебе сдался этот помешанный? Ты что, не понимаешь, чем это может закончиться?
   - Не пей больше, у тебя бред.
   - У меня не бред, и я соображаю достаточно, чтобы сложить два и два. А вот куда делся весь твой хваленый разум? Что он с тебя спросил за карту?
   - Не скажу. Ты, Стихоплет, еще слюной захлебнешься.
   - Эрдин, да я же серьезно! - заорал Литт. Кабатчик огляделся по сторонам и полез под стойку. - Я знаю эту сволочь, я знаю, как он умеет договариваться, и я знаю, что такое карта дороги в Глориндол. Что ты такое ему предложил, что он согласился?
   - Не твое дело. Прекрати истерику, баба. Эллиадан, дийтэ и'наро!
   - Язык придержи. Кто из нас баба, еще надо выяснить. Хорошо, Эйрентила я понимаю, я не понимаю тебя. Разве что одно... ты так вошел в роль... одного военачальника...
   - Заткнись, - неспеша поднялся Эрдин.
   - Не раньше, чем ты объяснишь, чем расплатился с Эйрентилом.
   Эрдин выругался так, что кабатчик под стойкой покраснел до ушей.
   - Стихоплет, я считал тебя за относительно разумного человека, но разлитие семени никому не приносило пользы. Сейчас не самое подходящее время, чтобы ревновать. И не вздумай сказать, чтобы я заткнулся, - Эрдин говорил странным спокойным тоном, и от тона этого Литта пробирала дрожь. - Допустим, ты прав, и Эйрентил действительно кое-что попросил меня сделать в обмен за сопровождение. Допустим даже, я обещал просимое выполнить. Вот вопрос, каким интересным образом ты можешь помешать сделке совершиться? Эйрентил, как видишь, уже и языка не понимает...
   - Не понимает или не хочет понимать?
   - Не понимает. Неужели ты считаешь, что я его не проверял? Ты не такой дурак, чтобы не понимать - в случае чего ты Эйрентила не остановишь, и мне не поможешь. Для чего идти с тем, кому бесполезен? Разве что одно - ты так вошел в роль, - Эрдин усмехнулся, - некоего извращенца...
   Литт сам не понял как, но кулак его пришелся как раз по челюсти начальника Тэй'ара. Тот пошатнулся от неожиданности. Менестрель сгреб Эрдина за грудки.
   - Как раз я и могу его остановить, и я его остановлю. Потому что я пойду с вами, нравится тебе или нет. Потому что мне плевать на твои желания, потому что я не хочу сдохнуть!
   - Что? - совершенно другим тоном спросил Эрдин. Литт не услышал, он не слышал даже себя, только видел синее пламя в глубине динтаэна.
   - Потому что, если ты превратишься в Хиддиатара, нам всем останется только сдохнуть!..
   - Эйрентил, не надо! Эллиадан...
   Синий ураган выметнулся из светлого камня, Эрдина отшвырнуло шага на три и приложило об пол, Литт даже рта не успел открыть, даже мысли никакой не пронеслось в его голове, а синий прозрачный свет тараном ударил его в грудь. Эрдин вскочил и сейчас же едва не упал заново. Свет отскочил от Стихоплета, не причинив тому ровно никакого вреда и весь, сколько его было, обрушился на своего создателя. Динтаэн полыхнул белым, Эрдин отшатнулся, Литт закрыл лицо руками. Глориндолец вдруг весь осветился изнутри, его медленно приподняло на фут над полом и внезапно со всего маху на этот пол бросило. Подняться он уже не мог.
   - Эйрентил! - менестрель в один прыжок оказался у мертвенно-бледного поэта. Голова глориндольца моталась в стороны, как призязанная на нитке. - Эйрентил! О Семеро, я же не хотел...
   - Отойди. Да отойди, Стихоплет, что ты в самом деле как баба. Дай посмотреть.
   Литт отступил на шаг. Эрдин приоткрыл глориндольцу веко, пощупал пульс и через секунду поднялся.
   - Жив. И умирать не собирается, так что истерика твоя преждевременна. Как ты это сделал?
   Литт медленно поднял голову и посмотрел прямиком в глаза эльфу.
   - Не знаю. В самом деле, не знаю, это уже третий раз, когда динтаэн меня слушается. Хотя я ничего не успел приказать. Я даже не понял, что произошло.
   - Он хотел тебя убить, - Эрдин опустился за прежний стол.
   Литт посмотрел на него и понял, что, если не сядет рядом, то упадет. Ноги не держали, и колени подгибались, словно соломенные.
   - Эй, хозяин, вылезайте. Да вылезайте уже, все кончилось, и принесите форнтиольской горькой. Бутылку. Можете и себе налить за компанию.
  
   Кабатчик, уговоривший половину бутылки в одиночку, весело протирал за стойкой кружки, регулярно их роняя, и к разговору на эльфийском в зале не прислушивался, равно как и не приглядывался к телу, все еще зал украшающему. Эрдин, трезвый на удивление, по десятому разу слушал пьяного менестреля и его раз от разу все более сбивчивые объяснения, отчего и почему он решил, будто под влиянием динтаэна начальник отряда Тэй'ар превратится в главнокомандующего канувшей в небытие армии Дальних.
   - Ты думаешь, мне нравится, когда он меня называет... - ни с того ни с сего посреди фразы собеседника сказал эльф.
   - Нет, не думаю, - немедленно отозвался менестрель. - Ты, конечно, иной раз ведешь себя, будто тебе впору красную ленточку... но нет, я так не думаю. Только не спрашивай, откуда я про ленточку...
   - Откуда - это ясно и ужу, - хмыкнул Эрдин. - Мне другое интересно, для чего?
   - Для чего?.. - повторил Литт. - Для чего... ну, я оперу о нем писал. В смысле, о Нелахо-Дане, конечно...
   - Написал?
   - Да. Написал, сжег, и делу конец. Не хочу вспоминать.
   - Почему сжег? - поднял голову альнар.
   - Потому что опера мне удалась слишком хорошо. Я же говорю, не хочу вспоминать.
   Эрдин вновь уставился в пол, в мозгу Литта зашевелились какие-то смутные догадки, какие-то предположения и сравнения, но чересчур медленно двигались они в пьяном дыму.
   - Где тот овраг?
   Литт вздрогнул и потрезвел.
   - Не надо, Эрдин, там не на что смотреть.
   - Я не в женскую баню собрался, чтобы на что-то смотреть.
   - И делать там нечего. Хочешь, чтобы и тебя тем же способом? Нет там, кого... кому кланяться. Теперь разве что пепел и остался.
   Начальник Тэй'ара поднял голову. Литт почти понял что-то, лишь не мог сообразить - что именно.
   - Я наговорил крестьянам кучу вздора, я плел все, что только в голову приходило - лишь бы они тела сожгли. И что так надежнее, и что земля без этого портится, и... всякое, в общем. Они поверили. Эрдин, я не проверял, но они мне поверили, я видел дым. Там нечего делать.
   - Спасибо.
   В голове Литта сверкнуло, и тайна отряда Тэй'ар встала с макушки на ноги.
   - Что?
   - Ничего. Ничего, кроме того, что я был дурак. "Мы к черту пойдем за тобой". Небо, какой же я дурак.
   - А-а-а, да, ребята любят пошутить. Хватит сидеть, так и пришествия Вестника дождаться можно. Идем, и идем в одну сторону.
   Эрдин наклонился к Эйрентилу, и глориндолец, будто дожидался, немедленно открыл глаза. Обратился он не к эльфу.
   - Литт, ты в самом деле готов?
   - К чему? - не понял менестрель, ошалев и от всеобщего Эйрентила, и от тона, будто глориндолец продолжал долгую беседу.
   Поэт поднялся, опираясь на руку Эрдина и не глядя на него.
   - К тому, чтобы быть с ним.
   - А?
   Эрдин стиснул зубы и помотал головой. Менестрель шарил по лицу глориндольца, тщетно пытаясь уловить хотя бы тень иронии. Эйрентил был не просто серьезен, он был в том градусе торжественного отчаяния, которое Литт испытал однажды, сунув в камин стопку нот.
   - Да, вижу, готов.
   - О, Небо, Эйрентил!..
   Глориндолец жестом остановил поднявшегося человека, а другой рукой вынул из внутреннего кармана скрученный трубкой лист. Эрдин побледнел, Литта шатнуло от волнения. Кабатчик дремал за стойкой, оперевшись щекой на кружку.
   - Да, это то, что ты думаешь. Именно поэтому я даю карту не ему, - Эйрентил даже головы не повернул в сторону "его", - а тебе. Береги.

В тебе я вижу свет добра,

Так пусть оправдается честь.

Да приведет тебя тропа,

Туда, куда должно привесть.

   - Эйрентил, - помотал головой менестрель. Пергамент лег ему в руку, руку защекотало. - Эйрентил, послушай, не сходи с ума.
   - Я уже сошел. Довольно меня поддерживать, я сам стою.
   - Понадобится, я тебя за руку в Глориндол отведу, - по-эльфийски ответил Эрдин. - Хватит дурить. Идем.
  
   Тропа вилась по безлюдным местам, старательно обходила все селения и изредка, будто понимая - иначе вести будет некого - сворачивала на тракт. Эйрентил, против всех и всяческих ожиданий, упорно шел вперед. Литт был уверен, что глориндолец свернет на первом же витке тропы, иначе для чего было отдавать карту, но шло время, пролетали часы, а Эйрентил шел рядом. Молчал, не смотрел в сторону Эрдина, час от часу бледнел, но не отставал. На все вопросы, на каком бы языке те ни задавались, глориндолец отвечал одним и тем же - безучастным молчанием, будто утратил вслед за разумом и слух.
   На ночь под кровом не оставались ни разу, хотя ночи похолодали невиданно. Динтаэн не знал отдыха, светился и днем и ночью, и рисковать чужими жизнями ни Эрдину, ни Литту не хотелось. За три ночи Литт проспал едва ли шесть часов, и не оттого, что не мог заснуть от близости динтаэна. Заснуть менестрель мог, однако предпочитал этого не делать. Видения прошлого теснились вокруг, стоило закрыть глаза и долго не отпускали и с глазами открытыми. Камень на шее Эйрентила светился ровно и ясно в ночи, и менестрель до рассвета напролет просиживал у костра, подбрасывая ветки. Эрдину, как видно, магическое изделие спать не мешало, а вот сам глориндолец вертелся, будто регулярно каждую ночь стелил постель живыми ежами.
   На четвертую ночь пламя костра слепило глаза и расплывалось в яркую желто-красную лепешку. Края лепешки подергивались, сжимались, дышали; Литт, как ни крепился, а не высидел и получаса. Лепешка превратилась в теплое солнце, поднимающееся над Голубым Долом. Шелестели листы древних книг, удивленно смотрели на человека Старшие, хохотал Лерек над описанием Нелахо-Дана; любопытство, интерес, недоумение, презрение, жалость, ненависть и всепоглощающее желание закончить рукопись сменяли друг друга; и бежали, бежали ряды нот, а под ними медленно и с трудом, перечеркнутые по десятку раз, вставали строки либретто. Рукопись была дописана в последних днях лета, он тогда и числа все перезабыл, так торопился. Рука не успевала за мыслями, и даже либретто перестало отставать от музыки. Последней он написал арию свободы, хотя услышал ее одной из первых. Четыре арии были поставлены, и Лерек сказал, что не будет с ним говорить до конца своих дней, если Литт отдаст главную партию хоть кому-то, кроме себя или, на худой конец, самого Нелахо-Дана. Литт помнил, как, запинаясь от усталости и священного трепета внутри, добрался до хозяйской половины и дернул на себя дверь, не постучав. Как выбрался назад, менестрель уже не знал.
   Он просидел полночи под замком, просто просидел, глядя в стол. Рука не поднималась править либретто, и несколько раз пришлось пожалеть, что в руке перо, а не кинжал. Уже пели птицы, когда музыкант опомнился и действия его стали лихорадочными. В этой лихорадке боли он не чувствовал, хотел лишь успеть, успеть уничтожить творение, пока не отворилась дверь.
   Он успел. И вот когда перевел глаза на опустевший стол, а затем вновь на камин, полный золы, жадного пламени и медленно умирающих нот, вот тогда на него обрушилась боль. Никакие слезы не могли погасить пламени в камине и облегчить огня внутри, и плакал Литт тогда впервые за долгое время, а так - впервые в жизни. Ничего не хотелось, лишь умереть, и только это спасло жизнь хозяину дома. Повернулся ключ в замке снаружи, Литт вскочил. Если и сдохнуть, так не здесь. Камин, полный пепла, не нуждался в вопросах, как не нуждалось в комментариях лицо Стихоплета, перемазанное золой и слезами. Литт сделал шаг в двери, и эльфы прыснули по сторонам от человека, даже не пытаясь остановить. Они верно поняли, что произойдет, заступи хоть один менестрелю дорогу. Ни одно заклинание не поспеет за отчаянием и ни одно заклинание оперы не восстановит, а вот желание смерти себе в желание гибели другому превратит в одно мгновение. Литт очнулся лишь на границе Голубого Дола, оглянулся и сердце вновь пронзила такая тоска, что хоть волком вой.
   От собственного крика Литт и проснулся. Уголья в костре сложились в узор из нот, менестрель вскочил от ужаса и только тогда увидел темноту и смутные силуэты деревьев вокруг.
   - Ты что орешь?
   Литт помотал головой, вытер глаза.
   - Ничего, приснилось... А где Эйрентил?
   Эрдин с ругательством вскочил. Мешок глориндольца дремал у костра.
   - Может быть, еще не...
   В ответ альнар толкнул ногой мешок, содержимое высыпалось - шнурка в мешке не было. Эрдин размышлял ровно миг, развернулся и бегом бросился за деревья, по их же следам в обратную сторону. Литт, спросонок плохо соображающий, не рассуждая, нырнул в темноту за эльфом. Хвала Небу, далеко бежать не пришлось, они миновали купу могучих лип буквально за полчаса до привала - это пешком, особенно никуда не торопясь. Теперь получилось вдвое быстрее, и все равно они едва не опоздали. Точнее, Литт решил, что опоздали безнадежно. Эрдин думал иначе, альнар без усилий взлетел на высокий сук, но ослабить петлю не смог. Едва он взялся за веревку, как из динтаэна хлестнул свет, и начальник Тэй'ара чудом не кувыркнулся вниз. Литт понял. Эрдин протянул человеку руку, втянул на сук, сам спрыгнул. Эйрентил постарался на славу, он затянул петлю так, чтобы в нее замоталась и цепочка дитаэна. Не удивительно, что начальник альнаров не смог и коснуться. Дрожащими руками менестрель за шкирку приподнял обвисшее тело, (Эрдин снизу подтолкнул) и начал стягивать петлю. Надеялся и проклятый камень стянуть, но не тут-то было, у камня на сей счет имелись свои планы. Цепочка ловко выскользнула из переплетений шнурка, петля неожиданно ослабла и легко соскользнула. Динтаэн погас, стал мутным и серым; Эрдин подхватил падающего глориндольца, и тотчас же вновь сверкнуло. Начальник Тэй'ара отшатнулся, закрывая глаза руками.
   Литт свалился с дерева, чудом не переломав обе ноги. Динтаэн молчал. Менестрель обернулся к Эрдину и слова замерли у него на языке. Обе руки эльфа были в крови, а лицо таким бледным, что сравнилось бы только со снегом.
   - Я нарушил клятву, - тихо сказал альнар.
   - А? Ты что ему обещал?
   - Да, - опустился на холодную землю Эрдин. - Именно это я и обещал.
   Эйрентил застонал, Эрдин сунул Литту фляжку с остатками спиртного, менестрель не успел, кажется, смочить глориндольцу губ. Тот закашлялся, его затрясло. Литт осторожно пристроил безумца спиной к дереву.
   - Эйрентил, пей, слышишь меня. Пей, легче станет.
   Эйрентил с трудом приоткрыл глаза и помотал головой.
   - Уй... ди.
   - Конечно, я уйду, а ты опять... нет уж, я останусь.
   Глориндолец через приступ удушья еле выговорил.
   - Отой-ди... больно...
   - Что?
   - Отойди от него, тебе же на всеобщем сказано.
   - Ничего я уже не понимаю, - Литт отполз на четыре шага. Эйрентил горько усмехнулся.
   - Ты обещал. Ты клялся. Что же теперь?
   - Лишь когда не будет иного выхода, - тихо ответил Эрдин на слова глориндольца. - Впрочем, считай меня клятвопреступником, это недалеко от истины.
   - Нет выхода. Для меня - нет.
   - Эйрентил, что случилось? Зачем?
   - Замолчи, от одного голоса твоего жжет.
   Эйрентил сделал движение сорвать динтаэн, но отдернул руку. Литт молча вытаращил глаза на серый камень.
   - И днем, и ночью... сколько терпеть?.. Я не могу больше, мне больно.
   - Почему же попросту не пойти в другую сторону? Почему обязательно надо пойти на тот свет?
   - Замолчи. Замолчи, не мучай меня.
   - Эйрен...
   - Замолчи, тебе сказано, - Эрдин без церемоний зажал менестрелю рот. - Не доводи до следующей попытки. Идем.
   Эрдин развернул менестреля и наградил сильным тычком между лопаток.
   - Так ведь... - менестрель не договорил.
   Начальник альнаров наклонился к полулежащему Эйрентилу и тотчас же выпрямился. Голова глориндольского поэта тяжело склонилась вперед, а через несколько секунд и все тело его сползло по стволу вниз.
   - Дураками же бывают, - тихо сказал Эрдин. - Еще в первый день надо было... Что ты встал, Стихоплет, как евнух посреди женской бани? Скажи еще, что не понял.
   - Отчего же, понял. Тем более, что видел подобное в исполнении Ириса. И надолго обморок?
   - Вот бы еще знать, - огрызнулся эльф. - Был бы часа на три-четыре, а с этой дрянью - не знаю. А по голове его бить - еще в самом деле на тот свет отправлю. Да иди уже, иди, пока этот юродивый не очухался.
  
   Путь лежал по лесам, о тракте пришлось забыть. Тропа на карте петляла, вилась кругами, на деле же никакой тропы не существовало. Идти приходилось по самой глуши, несколько раз по одному и тому же месту. Эрдин, что странно, не ругался, не отмалчивался, а разговорился. Днем говорил, чаще стихами, Литт, сил не было молча ходить по самым что ни на есть гиблым местам; вечером начальник Тэй'ара рассказывал вещи позанятнее всех и всяческих баллад. Рассказывал, как собирал отряд, как альнарам работалось на Энортиоле, как он жил у кобольдов под Восточными горами, рисовал на холодном пепле водяные колеса и самоездящие вагонетки, говорил о тайне отряда Тэй'ар, о том, как догадался о слежке и как решил отвести от ребят беду. Литт перестал спрашивать о способе от той слежки отвязаться, перестал докучать вопросами, он понял, чем меньше у альнара спрашиваешь, тем больше тот скажет.
   - Эрдин, ваша тайна уже не тайна. Не случайно ведь Килидар решил отправить твоих ребят на тот свет. Не сам дошел, разумеется, по зеркалу...
   - Да, получил инструкции. Поверил - не поверил, дело десятое, но попытался выполнить. Я уже все мозги сломал - кто?
   - Что - кто?
   - Кто надоумил наших противников на эту тактику? Кто подсказал, что эффективнее рубить ветви, чем пилить ствол? Какой паршивый умник?
   - Сами могли догадаться. Если прежняя тактика не работает, поневоле ее пересмотришь. Сколько вы от них бегаете, можно было уже и додуматься.
   - Пятьсот лет они этого не понимали, пятьсот лет видели и не хотели верить, а тут за три месяца до них дошло. Что же, мозги новые вставили? Ни черта не понимаю, кто бы мог подсказать. И ведь так подсказать, чтобы поверили. Нечем понять, совести нет, но ведь поверили и даже воспользовались. Руководство у них, что ли, сменилось?
   - Эрдин, а ведь ствол, кажется, уже и не особенно нужен. Для чего за тобой следить, если куда проще тебя грохнуть?
   Эрдин лег на спину и, глядя в небо, ответил:
   - Потому что наконец-то до кого-то там дошло, что смерть моя ничего хорошего, кроме плохого, не даст. Я не координирую ребят, указаний им не выдаю, центра у нас нет и не будет, я сделал все, чтобы Тэй'ар жил и после моей гибели - так оно и будет. Слежка, конечно, не для того, чтобы убить, - мертвый, я буду, пожалуй, поопаснее живого. Пока есть я, ребята еще субординацию соблюдают, но в случае чего - ха-ха - это же сразу десяток эрдинов объявится. А вот ребят моих перебить... это они верно... Второго отряда мне не собрать, такое делается лишь раз в жизни, да и где я второго Гвинтира или другого Танаира возьму. Другого меня взять не так трудно, но таких, как мои ребята больше на свете нет, там ведь каждый у Творца на счету. Да и чувства надо принять во внимание. Ребятам меня один раз оплакать, а мне их? Так и свихнуться недолго, и чудить начать нетрудно, чего от меня, собственно, и добиваются. Хотят, чтобы я глупости начал совершать, от собственной тени вздрагивал и от своего же голоса шарахался. Но я не позволю убивать своих ребят.
   - Мне кажется, этого от тебя и хотят. Вас хотят вынудить на решительные действия, Эрдин, чтобы потом без помех ответить, - прошептал менестрель. - Это война.
   - Да, это война. Второй Тэй'ар собрать невозможно, зато армию, если меня допекут, я соберу. Война, "брат на брата...". Сбывается твое пророчество.
   - Не мое и не пророчество, сколько раз говорить. Ты еще про Чародол вспомни, подожди, пока он проснется. Давай лучше о способах связи.
   - Много будешь знать - умным сдохнешь, - сел эльф, с удивительной легкостью переходя к другой теме и другому тону. - С тебя пока хватит и кабаков, тем более, что самые для тебя подходящие заведения. Публичных домов не называю, опасаюсь, как бы ты не скончался от избыточного рвения.
   - Откуда же столько денег? Кабаки, дома публичные, игорные заведения... ремесло сменили?
   - Богатых грабим, с бедными не делимся. Ты слушаешь или ерунду мелешь? Ладно, запоминай явки: Касит - "Два полена", Дофинор - "Рыжий мельник"...
   У Литта голова пошла кругом, альнар, не сбиваясь перечислил двадцать названий по всему Альданиору и, едва закончив, устроил собеседнику экзамен. Менестрель не споткнулся ни разу, профессионально отточенная память не подвела.
   - Сойдет. Что ты на меня смотришь, ждешь, чтобы я тебе пароль сказал? Не такие мы идиоты, нет паролей, там найдут, как тебя проверить в случае чего. Ладно, хватит сидеть. Часть вторая, практическая.
   Менестрель вскочил как подброшенный пружиной. Это вам не "ребята" и это даже не Ирис. Чтобы только не свернуть себе шею, приходилось напрягать все силы и ловкость. К практической части спутники пришли в первый же день без Эйрентила. Литт сказал очередную глупость, Эрдин в очередной раз не пропустил ее мимо ушей и откомментировал так, что листья, будь они на деревьях, свернулись бы от стыда. Дело зашло настолько далеко, что слов собеседникам не хватило. Литт ударил первым, промахнулся и едва увернулся сам. Отскочив раз, другой, он поймал на лице эльфа такую откровенную насмешку, что врос в землю и нанес один, точный и сильный удар. Эрдин пошатнулся.
   - Неплохо! - Литт хмыкнул, по лицу альнара струилась кровь. - И какого дьявола стоишь, кретин?!
   Менестрель успел понять одно - земля уходит из-под ног, деревья сделали кульбит, страшно разломило руку и он всем весом с маху грохнулся об холодную лесную подстилку. В голове взметнулся фейрверк, и сквозь вспышки выплыла физиономия Эрдина.
   - Ничего не сломал?
   - Живой, - через силу улыбнулся Литт, ухватился за протянутую руку и резко дернул на себя, одновременно вдарив по ребрам. Эрдин охнул, но не упал, менестрель совсем забыл, что у эльфов обычно бывает две руки. Но и альнар забыл, что бой не настоящий, а точнее, тело его отреагировало куда быстрее разума и нанесло удар такой силы, что менестрель на миг потерял сознание. С того и пошло. Эрдин не церемонился, не брал в расчет расовых отличий, не стеснялся обманывать и не боялся получить по физиономии от человека. Впрочем, Ирис тоже не боялся, другое дело, что Ириса ударить как следует рука не поднималась, не говоря уж о нечестных приемах. С начальником альнаров подобных щепетильных вопросов не возникало в принципе. Вот уже три дня, как Литт щеголял великолепным, самосветящимся, меняющим цвета синяком под глазом и внушительной шишкой на лбу, а Эрдин сбитыми костяшками на обеих руках.
   Наутро менестрель потерял своего спутника. Обычно Эрдин будил менестреля и будил одним и тем же способом - вытаскивал мешок из-под головы. "Стихоплет, вставай". Проснувшись самостоятельно, Литт спросонок решил, что проспал все на свете и резво вскочил на ноги. Мешок альнара был на месте, костерок едва тлел. Собственно, разбудил Литта именно холод. "Дежурный паршивый", - менестрель подхватил котелок и отправился за водой. У ручья он Эрдина и нашел. Нашел, и едва не уронил котелок, выглядывая из-за дерева. Начальник альнаров был занят странным: в звенящий ручей тонкой быстрой струйкой стекала кровь, и расплывалась в ледяной воде розовым пятном. Литт сморгнул, картина не изменилась, да и не пили вчера они ничего крепче воды из этого же ручья, чтобы мерещилось. Менестрель помотал головой, попятился, далеко обошел альнара за деревьями и набрал воды выше по течению. Насколько он помнил, при кровопотере хорошо пить горячее. А уж добровольная или вынужденная та кровопотеря - суть мелкие неважные детали.
   Дневной путь проходил по совершенно глухим и страшным местам. Эрдин вынул цепочку с лезвием на конце, менестрель прижал лютню к груди - сам не знал, для чего. Буреломы, валежник, овраги, и ни стежки, ни звериной тропы - как вымерло все.
   - Эрдин, у тебя нет чувства...
   - Есть. Не карта, а подтирка для нужника. Дай-ка сюда.
   - Э-э, погоди, - оттолкнул альнара менестрель. - Убери руки. Вот тропа, а мы вот здесь. Ничего не понимаю, карта как карта. Не хотел бы Эйрентил, совсем бы не давал ее.
   - Не нравится мне здесь, - сквозь зубы процедил Эрдин. - А суждения и желания Эйрентила выше моего понимания.
   Деревья выше неба, серые облака далеко вверху...
   - Идем, хватит стоять. Раньше пройдем эту дичь, раньше...
   Литт запнулся посреди фразы, едва не откусив себе язык. Начальник альнаров отшатнулся от ствола, словно тот обернулся змеей. Цепочка его развилась, и менестрель как сквозь сон увидел лезвие, отскочившее от пустоты. От воздуха, от прогала меж стволов, от ничего.
   - Сука глориндольская!
   Литт вновь развернул карту и похолодел. Четкий чернильный рисунок расплывался, таял, бледнел на глазах.
   - Это ненастоящая карта.
   - Или вызов неправильный. Что там он плел?
   - Да приведет тебя тропа, туда, куда должно привесть, - шепотом отозвался менестрель.
   - Не такой он и дурак. Сумасшедший - да, но не дурак, обвел нас. Как слепых котят. Прямо этим тварям в гости. Всю жизнь мечтал так сдохнуть, - Эрдин выругался непристойным образом.
   Литт бросил никчемную карту на траву и попытался пройти меж деревьев - назад, откуда пришли. Очнулся на земле. Болел затылок, кружилось в голове.
   - Хочешь самоубийства, лучше повеситься - надежнее будет, - посоветовал Эрдин.
   Начальник альнаров сидел под деревом, даже и не пытаясь предпринимать каких бы то ни было действий. Менестрель хмыкнул, поднялся с травы и уселся напротив. Тишина как в гробу: ни голоса птицы, ни шороха мыши, ни шелеста последнего опадающего с ветви листа. Литт долго не раздумывал и принялся настраивать лютню.
   Очень скоро выяснилось - умереть придется раньше, чем они предполагали. Круг деревьев сжимался с каждым часом, и скоро два товарища по несчастью сидели едва ли не в обнимку. Играть на лютне через четверть часа будет невозможно.
   - Последнее послание миру, - усмехнулся Литт. - Что скажешь?
   - Играй.
   - Ты петь-то умеешь?
   - Для них - даже чересчур хорошо.
   Менестрель рассмеялся, взял аккорд, и спустя миг весь тихий лес задрожал от куплетов на два голоса, положенных на мелодию, известную всем Островам - "Если бы я был королем". Литт едва сдерживал хохот, начальник Тэй'ара вошел в раж, и заламывал строки столь же смешные, сколь и непристойные. Менестрель едва успевал угадывать рифмы, чтобы не отставать. Деревья сжимали круг, ветви уже плотно сошлись над головами, и подняться не было ни малейшей возможности. В кромешной темноте Литт струн не видел и играл на память. Стволы за спиной подталкивали его вперед, наконец ноги уперлись в противоположный ряд, а локоть - в колени Эрдина. Литт покачал головой, положил лютню на колени, очередной куплет закончился.
   - Что, аккопанемента больше не будет?
   - На кой нам аккопанемент, я подумал. Мы поем лучше соловьев по весне, лютня лишь заглушает наши божественные голоса. Не находишь?
   - Истинная правда, тем более, что стихи слишком хороши.

Если бы я пикси вдруг стал,

Меня не страшила бы смерть.

Храбрости этой причина проста -

Нечему гаснуть, коль нету огня,

Нет и не будет души у меня -

Нечему к бесам лететь.

  
  
   Глава 4. Обмануть пикси.
   В последний миг, когда уже трещали кости, Литт вдруг понял, что стало чересчур свободно. Чересчур свободно и слишком светло. Стволы разошлись, сверху выглянуло светлое небо с краем солнца. Литт упал головой на землю, но тотчас же вскочил. Эрдин стоял рядом, бледный как привидение, и цепочка в его пальцах раскручивалась все быстрее.
   Менестрель сглотнул. Твари проклятые, все бы им поглумиться. Литта затрясло от страха, он кое-как подобрал лютню и перехватил инструмент будто дубину. Эрдин и Литт развернулись спина к спине, менестрель слышал лишь свист цепочки, дышать оба перестали. Вокруг повсюду: на ветвях, в траве, у корней, прикрывшись листом, повиснув в чистом воздухе, на них смотрели здешние обитатели. Литт насчитал дюжину и сбился, для них и парочки пикси было бы довольно.
   - Вот тут ты прав, и одного хватило бы, ведь приятель твой - отлученный, - писк раздался в голове, менестрель заозирался, но не смог понять источника звука. - Но что же другим прикажешь делать, со скуки умирать?
   Менестрель не ответил, он лихорадочно пытался сообразить, что делать, но ничего, кроме "все, нам конец" в голову не приходило. Деревья раздвинулись, это правда, но лишь для того, чтобы освободить пикси площадку для забав.
   - И опять ты прав, человек. Это действительно конец, во всяком случае, для твоего дружка. Нам он без надобности.
   В ответ, не успел Литт вникнуть в смысл сказанного, цепочка метнулась серебряной змеей, пикси сыпанули в стороны, и спустя миг хохот заглушил свист эрдинова оружия.
   - Давай, давай, выше ставки!
   - Литт, ложись!
   Цепочка развилась в полный круг, почти до деревьев через долю мгновения после того, как менестрель упал ничком на землю. Писк, смех, визг; Литт, стараясь не попадаться Эрдину под ноги, отполз к стволам; хихиканье, свист и вдруг - крик.
   - Кто следующий?
   - Ты!
   Литт дернулся подняться, над головой прожужжало.
   - Лежи, идиот! Убью.
   - Ты его и так убил. Слышишь, эльф, каждая минута твоего сопротивления - лишний час для твоего приятеля-музыканта. Ты ему и без того много намотал.
   Свист цепочки перешел в пронзительный писк, и внезапно пропал. Литт приподнялся, и успел увидеть серебряные звенья, ручьем стекающие к ногам Эрдина.
   - Ты что делаешь?
   - Заткнись, Стихоплет.
   - А теперь эльф прав, лучше бы тебе, человек, помолчать до поры. Пока не пожалел, что на свет родился.
   - Ой, боюсь, - сквозь зубы, в самом деле, едва не стучащие от страха, процедил менестрель.
   - Молодец, правильно делаешь.
   - И снова ты прав, - это Эрдину, - как без ритуалов. Скучно. На колени - и нам удобнее, и тебе не так высоко падать.
   - Идите вы...
   Начальник альнаров не успел изложить весь маршрут, коего следовало придерживаться пикси, когда колени его подломились. Настолько резко, что Литт испугался. Говорить при этом Эрдин не перестал. Горящий, разбрасывающий искры шар опустился к самому лицу эльфа, тот даже не поморщился. Пикси сгрудились вокруг, будто с ветвей им было хуже видно. Каким чувством Литт угадал, что хватит таращиться - непонятно, но упал он как раз вовремя. Скорее всего, Эрдина он знал пусть недостаточно, но все же получше местных фантазеров.
   Стоя на коленях, свое униженное положение осознать, несомненно, легче, но ведь легче и до земли дотянуться. Литт не смотрел вверх, да он все равно вряд ли разобрал бы что-то. Эрдин, не поднимаясь и не тратя попусту времени, полным кругом крутанул цепочку - стальное закаленное лезвие прошло по ряду пикси. Четверо из десятка отскочить не успели.
   Брызнула черная кровь, Эрдин рассмеялся и прыжком оказался на ногах. Следом вскочил Литт. Альнар едва заметно одобрительно кивнул. Вокруг потемнело, и вдруг стало очень холодно. Пикси не смеялись, не сулили страшной смерти - они эту смерть творили. Белый луч чудом не угодил в грудь Эрдину, альнар увернулся в последний миг. Следующий прошел над головой Литта так низко, что менестрелю вновь пришлось упасть носом в землю. Тогда он не рассуждал, даже не понимал, что и для чего делает и почему до сих пор не умер - потому что успевает уворачиваться, потому что ему несказанно везет, или оттого, что пикси все еще надеются поиграть и нарочно промахиваются.
   Как бы то ни было, окончания игры могло быть только одним, и скоро пикси надоели кошки-мышки. Воздух разорвал раскат грома, и очередная вспышка залила лес дневным светом. Деревья встали там, где и росли до тех пор, забава кончилась. Литт непроизвольно закрыл глаза, громыхнуло еще раз, и у Эрдина вырвался вскрик. Менестрель открыл глаза - это был возглас удивления, а не боли. Пикси, как один ошарашенные, оглядывались по сторонам, позабыв о забаве. Точно такое же выражение бывает на морде кота, которого посреди прыжков с полуживой мышью застанет нежданно-негаданно порвавший цепь соседский волкодав.
   - Бежим!
   Деревья сами собой разошлись перед лицом Эрдина и сомкнулись за спиной Литта. Запоздавший файербол не принес пикси ничего за исключением красочного фейерверка себе же в глаза. Лес закачался и застонал от раскатов - совсем близко, до мурашек по коже, прошелестели ветви деревьев над головой и померещилась огромная, в половину вековых сосен, тень. Литт не успел засомневаться, в какую сторону бежать - лес решил за них. Как во сне кусты, валежник, сухое былье в рост раздавались в сторону, из-под ног убрались щепки и сучья, норы и корни, поднимались на глазах низкие колючие ветви; обернувшись пару раз, Литт не увидел за спиной ничего, кроме неприступных, как крепостная стена, зарослей.
   Никогда в жизни менестрель так не бегал, да и чтобы начальник альнаров регулярно упражнялся таким образом - очень сомнительно. Остановились однажды, на полминуты - ее хватило с лихвой. Лес закачался не столько от громоподобного рычания, а теперь ясно слышалось, что это именно рычание, сколько от ураганного ветра.
   - Мы определенно пришлись по вкусу, с нами не хотят расставаться, - выдохнул Эрдин. - Вот черт, ни одна женщина не проявляла ко мне столь пристального внимания, как эти...
   - Сомневаюсь, что пикси от тебя ждут того же, что женщины. Хотя я за тебя рад. Рад, что у тебя вообще были женщины.
   - Ты, Стихоплет, с ума спятил? - рассмеялся альнар.
   - Давно и навсегда. Что ты стоишь, ведь к чертям сдует!
   Последние три сотни шагов дались тяжелее всего, Литт перестал считать, сколько раз помогал подниматься товарищу, и сколько раз падал сам. Вокруг творилось безумие, деревья гнулись легче былья, треск стоял такой, что закладывало уши, и на многие мили кругом - на тракте, в селах и хуторах замерло все живое, прислушиваясь к звериному вою и стону нехорошего леса. На четыре шага вперед приходилось три назад, ветер не давал дышать и ударял в грудь не хуже стенобитного орудия.
   Однажды Литта оторвало от ветки и так шарахнуло о ствол, что в глазах потемнело, и земля из-под ног ушла. Менестрель пришел в себя, стоя на четвереньках, да так и пополз вперед, встать на ноги не было решительно никакой возможности. Кое-как прижимая к животу лютню, музыкант полз, пока не уперся в кустарник. Тропа кончилась, за кустарником белели прогалы меж последних тонких стволов подроста.
   Эрдин за шиворот помог товарищу подняться, и вдруг охнул. Литт резво обернулся: в трех шагах за спиной на мертвой траве отпечатались круглые следы невиданных размеров, только следы и ничего больше. Тишина подстегнула раскаленным кнутом, в три прыжка менестрель и альнар были на опушке, деревья бессильно качнулись следом, словно желая удержать. Эрдин не утерпел и продемонстрировал неприличный жест.
   Вихрь согнул пограничные деревья до земли, сломал и вывернул несколько послабее, но тщетно. Лесные жители уже никак не могли достать игрушку, добыча ушла. Эрдин и Литт переглянулись и промолчали: оба видели одно, о чем еще говорить?
   К тракту шли молча, благо тот был недалеко, милях в трех-четырех. На выщербленой дороге Литт обернулся к спутнику.
   - Ты куда теперь?
   - Не знаю. Просто не знаю, - Эрдин скривился, глянув на полосу тракта, выползающую из-за невысокого холма. - Ты к Тешенахту?
   - Да.
   - Ладно, до утра нам по пути, провожу. Не оглядывайся, мы на границе, самый запад. Занесло.
   - Эрдин, а других способов в Глориндол попасть нет?
   - Есть. Научиться летать. И все, хватит про Глориндол, что скопцу о яйцах жалеть. Думать надо, как быть дальше.
   Литт кивнул. Он не стал спрашивать, отчего же все-таки ТАК важно было попасть в Глориндол, как теперь Эрдин со слежкой и как теперь его ребята - надо будет, сам скажет. А не скажет, он, Литт Стихоплет, тоже мозги не в лютне держит, как-нибудь сам сообразит. До вечера не встретилось ни единого трактира, а все деревушки как назло отстояли довольно далеко от большака, чтобы к ним бегать. Из всего имущества с путниками осталась Литтова лютня и цепочка Эрдина, и чтобы не думать о пустом желудке, менестрель до вечера вслух читал стихи, мешая эльфийский со всеобщим.
   К вечеру Эрдин заговорил, и только для того, чтобы сказать:
   - Сыграй что-нибудь приличное, а то после могу и не удостоиться...
   - Не накликай, - менестрель обнял лютню. - Ты еще сотню таких, как я, встретишь. А вот я, в самом деле, могу и не успеть в ближайшие семьдесят лет... Что играть-то?
   - Наше. Хочется думать, что хотя бы музыка у нас хороша.
   Менестрель кивнул, и концерт затянулся едва ли не до утра. Чахлый костерок едва грел, зубы у Литта стучали, пальцы немели, но сна ни в одном глазу не было. Тошно было на сердце, липко и пусто, и эльфийский перебор гудел в голове колоколом. Эрдин слушал-не слушал, лежал на ледяной земле и смотрел в небо. Литт остановился, через полминуты альнар спросил:
   - Что, все кончились?
   - Остались очень старые. Тебе что больше по душе - "Вешние голоса" или "Разбитая высь"?
   - Второе. Хватит толку сыграть?
   - Мен на мен, я играю как можно ближе к оригиналу, а ты мне сообщаешь имя автора текста. Тоже, разумеется, оригинального.
   - Идет, - сел начальник альнаров.
   Усмешка его пропала с первыми же аккордами. Один из немногих на Островах Эрдин слышал, как должна звучать "Высь" и имел возможность сравнить. Несколько раз начальник альнаров украдкой посматривал на небо, и всякий раз ему казалось, что звезды спустились ниже, чтобы лучше слышать.
   - Стало быть, авторства ты не нашел, как ни искал... Все почему-то считают автора мелодии автором и текста тоже...
   - Вот именно, почему-то. Почему, мне неведомо. Автор мелодии мне известен... то есть, имя его известно... правда, кстати, что он тогда был совсем молод?
   - Возраста не скажу, но несознательный, это точно.
   - Ага... прав я был... он музыку оттуда слышал. Самостоятельно такое раньше десяти тысяч не напишешь.
   - Почему бы тогда и стихи не подслушать?
   - Потому что тогда они у него были бы такими же. Подслушанными, то есть идеальными. Этого нет, они искренние, но не идеальные. По мне, так и второго не надо, если первого нет.
   - А еще говоришь, что не знаешь языка.
   - Разговорного - не знаю совершенно, да и пользовался я переводами. Не одним, разумеется, многими. Но ты куда-то удалился, не находишь?
   - Автор - первый советник толиннэ, имя тебе все равно ничего не скажет. Тоже, как и Нелахо-Дан, Несущий Дар.
   - Что?! - подскочил Литт. Эрдин вздрогнул. - Что ты сказал? У вас, то есть, у них были ему подобные?
   - Что ты орешь, был всего один, и того...
   - А куда он смотрел, когда... Или у вас советниками тоже в несознательном возрасте становятся?
   - Тихо, на меня-то ты что орешь? Смотрел советник как раз, куда надо, но досмотреть не успел. Надо говорить, кто помешал? Так что, орать должен я на тебя, потому как на том случае нормальные советники у моих родичей закончились.
   Литт отложил лютню и лег на спину.
   - Так ты потому со своими не...
   - Именно. Это все, что ты хотел спросить?
   - Что вы не поделили с людьми? - Литт все смотрел в небо, словно оно, а не альнар должно было дать ответ. - Где вы так разошлись?
   - В мировоззрении. Бога не поделили. Каждый хотел быть единственым ему сыном, каждый имел на то свой взгляд. И аргументы каждый приводил свои.
   Звезды мигнули, Литт сморгнул. Ему на долю секунды впрямь показалось, что голос исходит сверху.
   - Келат знает?
   - Вряд ли, вот и объяснишь. Это по вашей части.
   - Что?
   - Приближение рая к земле.
   - По-моему, это ближе вам.
   - Нет, наша задача - чтобы на земле не случилось нашествия ада.
   - Эрдин, мы не туда идем, - сказал темноте сверху Литт. - Мне не надо к Келату, и тебе не надо к черту на рога, нам надо в Глориндол. Только туда, и как можно скорее.
   - Знаю, - странным шепотом ответил альнар. - Знаю. Спокойной ночи.
   Спал ли он, Литт не понял; ровно и пяти минут не прошло, когда его будто под бок толкнули. Он сонно открыл глаза и сейчас же закрыл вновь. Ему привиделись горы: снежные шапки, серые пики, ледяные плато - древние, выветренные горы, чьи корни уходили в необозримую глубь земли. Серо-розовый рассвет по-над вершинами, золотая дымка на снегу... Ледяной вихрь заставил вздрогнуть и вновь открыть глаза. Снег лежал под ногами, снег кружился легкой колючей крупой и лез за шиворот, снег не таял под легкими солнечными лучами.
   Менестрель приподнялся и едва не свернул шею - за спиной стыл ночной перелесок, под ногами покрылся пеплом костер, и дремала у кострища золотая лютня-двенадцатиструнка. Эрдин в шаге справа медленно поднялся на ноги, зачерпнул пригоршню снега и неверяще в нее уткнулся. Холод крепчал с каждым мигом, Литт запачкал пальцы в пепле, потрогал траву, ущипнул себя за палец, морок не пропал, солнце лезло все выше, цепляясь за макушки гор.
   Менестрель и альнар переглянулись, на снег закапала кровь - Эрдин нашел более верный способ проверить, спит ли он. Алые пятна подействовали на сонное сознание Литта как глоток красного энортиольского, он встал во весь рост. Это не сон, это все что угодно, только не сон. Менестрель медленно поднял лютню, закинул за спину. Взгляды человека и эльфа вновь сошлись, и оба шагнули вперед одновременно и одновременно застыли на месте.
   В полушаге впереди, там, где начинался сплошной снежный покров, выросли две жуткие фигуры. Литта затрясло, он не ожидал, что Стражи имеют столь отвратительный вид. Кроме того, все источники, как один утверждали, что привратники, стерегущие глориндольские Врата, каменные, а выметнувшиеся из-под снега демоны и были сплошь белыми. Низкий рык, оскаленные клыки, нагнувшаяся мощная короткая шея, и белая лапа, загребающая белое крошево. Литт вновь обернулся - сонный лес дремал в футе за спиной.
   - Ты идешь?
   - Разумеется!
   Ни человек, ни эльф уступать не захотели и оказались между Стражей в один и тот же миг. Снежная собака слева остановила Литта за рукав, обнюхала, обслюнявила снежинками край плаща и вдруг рявкнула прямо в лицо. Менестрель содрогнулся всем телом, волосы его зашевелились, а ноги отнялись от ужаса. Ничего. Ничего, жив, лишь кожу на лице свело от невыносимо ледяного дыхания. Кое-как переставив оцепеневшие негнущиеся ноги, он обернулся и замер. В лице Эрдина не осталось ни кровинки, а Знак светился ярко, сквозь стальную Метку и одежду. С оскаленных клыков Стража капали льдинки, а глаза светились красным. Левая собака, пропустившая менестреля, угрожающе низко зарычала, глаза ее вспыхнули пожарным огнем, и в ответ загорелся Знак на левом запястье альнара.
   - Э-э-э, вы с ума посходили, что ли? Я один не пойду.
   Менестрель дернулся к начальнику Тэй'ара, Страж бесцеремонно схватил человека за шиворот и отбросил назад. Литт кувыркнулся через голову, куда-то покатился, обо что-то приложился затылком и открыл глаза в зелени. Солнце - розовое с золотым - улыбалось сквозь листву, било в глаза до слез. Менестрель справедливо решил, что может быть лишь два исхода: либо его сожрали и вокруг райские кущи, либо все же сочли неудобоваримым и это Глориндол.
   Предаться философским размышлениям не удалось, поперек менестреля свалился с неба Эрдин и испортил всю идиллию. Мало того, что альнар угодил локтем в солнечное сплетение, так еще и слова, которые он употреблял, вспоминая Стражей, поднимаясь и поднимая товарища, никак не соответствовали литтовым представлениям о нравах небесных обитателей. За неимением обители Семерых пришлось довольствоваться малым, а именно - обителью Дайлена, владыки Глориндола.
  
   Первый же встречный эльф не только объяснил дорогу до дворца Дайлена, но и поклонился мало не до земли, и долго провожал взглядом. Тревога поднялась в сердце Литта так высоко, что менестрель не замечал красоты тайного города, не видел неурочной зелени, не чувствовал теплого ветра и удивленных взглядов, внутри до тошноты противно билось, трепыхалось горячее, живое и колючее.
   Идти, точнее, бежать, пришлось не слишком далеко. Однако, куда дольше был разговор с советом Глориндола, в полном составе столпившемся на крыльце. Эрдин, верный своей манере вести беседу, едва соизволил поздороваться и сейчас же заявил, что немедленно, сию же секунду должен видеть Дайлена. Будь другое время, Литт сделал бы вид, что оказался в компании с альнаром случайно и вообще видит грубияна впервые, теперь он был только рад способности Эрдина отбросить пустопорожние приличные разговоры.
   Советники сей потрясающей способности не оценили. Путников рассмотрели с ног до головы (Эрдин сдержался и промолчал) и спустя минуту потребовали назвать не собственные имена, а имя того, кто отдал пришельцам карту.
   - О карте я буду говорить лично с Дайленом, как и обо всем другом. А если бы мне хотелось постоять на солнышке и посмотреть на советников, я бы так и сказал.
   - Не много ли ты на себя берешь? Кто, кстати?
   Эрдин в свою очередь рассмотрел с ног до головы стоящего на предпоследней от верха крыльца ступени эльфа в мантии.
   - Пойдешь докладывать? Эрдин Нальяд-тиол, начальник альнаров и Литт Стихоплет, стихоплет. Только есть ли кому докладывать? Объясните-ка, господа советники, что за бардак здесь творится.
   - Мы не обязаны отчитываться неизвестно перед кем. Судя по речи, ты не эльф, а, скорее, кобольд.
   - Судя по скорости соображения, ты не фея, а, скорее, букет роз. Я не задаю пустых вопросов - раз; обо мне, если ты в самом деле советник, а не предмет интерьера дворца, просто обязан был слышать не единожды - два; нам нужен Дайлен или, за неимением, кто-то вменяемый - три. Я достаточно ясно выражаюсь?
   - Для чего тебе нужен владыка? - отчего-то шепотом спросил тот, что стоял рядом с альнаром.
   - Творец, господа Старшие, объясните, для чего вам Стражи? Стоит ли мимо них проходить, если еще и внутри допрос устраивают?
   - Стоит, если не знаешь, кто внутрь может попасть, - за советников ответил Эрдин. - Итак, чем таким занят Дайлен, если он в Глориндоле и куда подевался, если в Глориндоле его нет? Что случилось со стеной, что случилось с вашим городом? Что вы молчите, как кобольды немые?
   - Откуда знаешь?
   - Еще раз повторяю, я Эрдин, начальник альнаров. Не общества вольных прачек, не собрания грамотных фей и не унии десяти юных девственниц. Аль-на-ров. В долине у них дым, жители то смотрят, как на демонов, то едва в ноги не падают, стоит назваться, советники по сто раз переспрашивают, мнутся, не верят собственным же Стражам и ни сами ответить, ни проводить к тому, кто может дать ответ, не в состоянии. Если у вас проникновение, то так и говорите. Дайлен хотя бы жив?
   Тот, что стоял рядом, махнул рукой, двустворчатая дверь настежь отворилась.
   - Входи, объясним.
   - Нет, я не любитель заседаний. Вы куда-то шли, вот и пойдем вместе.
   Створки стукнули, смыкаясь. Эрдин оглядел недвусмысленно молчащих соплеменников.
   - Могу предупредить сразу, тому, кто скажет, что это не мое дело, я дам в рожу. Можете после этого меня убить. Можете и сейчас, потому как я в данный момент бесполезнее покойника. На том свете хотя бы стыдно за вас не будет.
   - Господин альнар, в профессионализме твоем мы не сомневаемся, - отозвался все тот же советник. - Нам просто не нравится...
   - А я не баба, чтобы нравиться. И, на будущее, чтобы я поменьше говорил, поменьше мне возражайте и поменьше прикидывайесь идиотами. Тогда я и слова не скажу.
   - Хорошо, сейчас сам все увидишь, - советник сделал невнятный жест, перед крыльцом воздух задрожал и поплыл.
   - Ты с ума сошел! - возмутился его коллега, вмиг слетая с сверха лестницы до нижней ступени.
   - А что остается делать? - усмехнулся кто-то. - Не убивать же его, в самом деле.
   Начальник Тэй'ара спора уже не слышал, он первым шагнул в дрожание.
   - Господа советники, - несмело приблизился к плывущему воздуху Литт, - понимаю, что слово человека здесь вряд ли много значит... Эрдин настолько же хорош в деле, насколько невыносим в беседе, он, видимо, компенсирует. Боится, как бы живым на небеса не попасть. Мало моих размышлений, вспомните Ириса, Эриэссэля, если угодно. Он...
   - Достаточно, - кивнул эльф, к которому, собственно, менестрель и обращался. - Не нужно и впрямь считать нас слабоумными. Правдивое слово стоит одинаково, из чьих бы уст ни исходило. Дениар, третий советник.
   Менестрель хлопнул глазами, он ожидал, что эльф окажется главой совета.
   - Иди, не бойся.
   Литт передернул плечами и окунулся в дрожащий воздух следом за третьим советником, перед самым носом у его коллеги. Не оттого, что не мог быть вежливым, а из страха, что эльф может учинить пакость и вообще не пустить человека в портал.
   Никаких особенных ощущений телепортация не вызвала, менестрель сделал первый шаг от крыльца, а второй пришлось делать к дымящимся остаткам дома. Эрдина нигде не было видно, из всего совета телепортировались двое - Дениар и его безымянный недовольный коллега. Горький дым мешался с солнечным светом сквозь листву, и кровь на остатках крыльца казалась солнечными зайчиками, мороком, игрой разума, чем угодно, только не свидетелем беды. Левое крыло обрушилось почти полностью, центральная часть поднялась над крыльцом острым конусом. Литт оглядел поломанные кусты, вырванные куртинки травы, осколки стекла, и голова его закружилась.
   - Что произошло?
   - Проникновение.
   - Но это невозможно.
   Дениар обернулся к человеку.
   - Мне бы тоже хотелось думать, что все вокруг лишь наваждение и плод фантазии.
   - Да что ты с ним объясняешься. Хоть кто-нибудь живой есть?
   - Есть.
   Одновременно с клубом дыма из двери появился Эрдин и из-за угла - странно встрепанный эльф с полубезумными глазами. Увидев Литта, Старший попятился, и глаза его стали безумными без остатка.
   - Значит, люди...
   - Да, Литт, люди.
   - Правы были Дальние, и здесь от них не спрячешься. Один выход...
   Литт не успел и охнуть, как глориндолец поднял руку, оба советника разом указали на менестреля, а Эрдин одним прыжком оказался перед лицом обезумевшего соплеменника.
   - Не надо, - ни голоса, ни тона альнара Литт не узнал. - Не надо за виноватых мстить невиновному. Литт, во-первых, не виноват, что родился человеком. Во-вторых, он прибыл вместе со мной, так что, если хочешь добраться до него, сначала придется убить меня.
   Лица глориндольца из-за спины альнара Литт не видел, но рука его бессильно упала.
   - Я тебе уже сказал, и повторю при советниках - я здесь не случайно и не напрасно, и сделаю все, чтобы те, кто нужно, жили, а кто не нужно - сдохли. Господа советники, что вы стоите, вас ждут. Нет, ты останься, для чего слушать... по какому разу?
   - Я ни одного не слышал, - помотал головой эльф. - Она молчит. Плачет и не говорит ни слова.
   - Литт, стой на месте. Тебя только не хватало.
   Менестрель слегка ошалел от столь быстрой и резкой смены настроения Эрдина и счел за благо не возражать. Он оглядел себя, следов магии не заметил.
   - Как ты назвал его?
   Из-за угла дома как привидение возникла девушка: в спутанных волосах застряли щепки, платье в траве, грязи и ржавых пятнах, а глаза те же, что у отца - пустые и отчаянные.
   - Не суть, как именно. Говори, Вэйриэнн, ты единственная, кто видел все. Говори.
   - Ты же на ногах не стоишь, девочка моя...
   - Пожалуйста, отец, я хорошо себя чувствую. Так как тебя зовут?
   - Литт Стихоплет.
   - Значит, ты все же пришел. Правда, слишком поздно.
   - Вэйриэнн, мы теряем время. Не отвлекайся. А ты, в самом деле, отойди, мешаешь.
   Литт сел прямо на траву, девушка отмахнулась от помощи и осталась на ногах. Рассказ ее не отнял много времени и был до удивления складен и спокоен. Да, конечно, это дом Ириса, друзья предпочитают называть Эриэссэля именно так. И, конечно, именно благодаря Ирису она может говорить о произошедшем. Именно ему пришло в голову не спать всю ночь ("Именно ему пришло в голову позвать гостей", - пробормотал отец), именно он сообразил, в чем дело и именно он смог дать врагам отпор. Хотя, должно быть, нужно по порядку. Что же, это нетрудно. Ирис вернулся вчера, и, ты не прав, отец, никаких гостей не ждал. Это они решили устроить сюрприз. Алидар увидел свет в окнах, что оставались темными с лета, собрал компанию, и они нагрянули без всякого предупреждения. Ирис едва на пороге не упал. Нет, он был один, Иллирэн осталась у родителей. Хвала всем силам, что осталась. Да, ты прав, Эдданиар, в Ирисе были странности. Он сильно похудел, и взгляд стал... вы не видели его, когда он был здесь впервые - тогда у него были такие же глаза. Не грустные, а полные безысходной тоски. Мы не спрашивали, и я не знаю, что случилось. Нет, не думаю, случись что-то с Иллирэн, он бы вообще не вернулся.
   Хотя, Ирис рассказывал о таких страшных вещах, что немудрено и поседеть. О тебе, Литт, он тоже говорил, поэтому я и спросила, как твое имя. Говорил, что ты ему друг. Я правильно произношу, отец, как Ирис говорил, так и повторяю. Ты же помнишь, - ах, тебя тогда не было дома - Ирис всегда дружил с людьми. Извините, отвлекаюсь. Итак, друзья не спали до утра, но к рассвету, она, кажется, все-таки задремала. Проснулась от грохота, и на миг показалось, что сон продолжается. На пороге комнаты лежало тело, и никого в комнате не было. Из коридора донесся крик Ириса: "Вэйриэнн, беда! Защищайся!". Почему не "беги"? Отец, некуда было бежать! Лишь раз она выглянула в окно, и сердце едва не выскочило - они с Ирисом были единственными, кто оставался на свободе. Господа советники наверняка понимают, в чем дело. Ирис вернулся со свинцовым браслетом, хотя на деле это наручник, на запястье - теперь за Стеной таким образом отмечают отлученных. Да-да, точно такой. Я думаю, что подобные... вещи использовали и наши враги, по крайней мере, наши друзья были закованы в них. Мы не настолько сильны в магии, чтобы колдовать со свинцом на руках и кляпом во рту. Нет, я не знаю, сколько их было, у дома я видела четверых. Думаю, что много больше, тогда я о другом думала. Я думала, как спасти брата и друзей. Я не придумала ничего лучше, чем заклинание огненного ветра. Знаю, что опасно! Но я не Ирис, на меня ни разу не поднимали оружия, я не знаю, как себя вести...
   Эрдин без слов обнял девушку за плечи и прижал к себе. Второй рукой он постучал себе по лбу, недвусмысленно глядя на отца Вэйриэнн. Тот спазматически кивнул. Девушка вздохнула и чуть отстранилась от начальника альнаров.
   Да, она испугалась, но заклинание вспомнила верно. Что произошло, она до сих пор не может объяснить. Сомнительно, чтобы среди людей были маги - Ириса в таком случае взяли бы в плен первым. Однако произошло то, что произошло - огонь ударил в окно, как при отлете заклинания. Если бы за окном были эльфы, она сказала бы, что заклинание ее натолкнулось на Зеркальный Щит, но раз за окном стояли люди, она не знает, что сказать. Хорошо, что, послав заклинание, она от окна отошла. Пламя вмиг охватило оконный проем, выметнулось на крышу, она бросилась не вглубь дома, а в коридор, к Ирису.
   Как он успел встать между нею и клинком, только Семерым и известно. Видите, следы на платье - это его кровь, и клинок он держал в левой руке. Комната полыхала, узкий коридор заполнялся дымом и от страха все заклинания повылетали... Когда же от очередного удара Ирис пошатнулся и упал на колени, она сама не помнит, что сделала. Кажется, ни единого слова не говорила, не думала, не вспоминала, - просто энергия вдруг выхлестнула самопроизвольно, осветился дымный мрак, пошли трещинами стены и задрожал потолок. Под ногами пол встал дыбом, люди бросились вон, Ирис вскочил... дальнейшего она не помнит. Тьма перед глазами, мрак и пустота.
   Очнулась она недавно, около часа назад, под вставшими крест-накрест балками. Выбравшись, увидела то, что сейчас видят все. Связалась с советом, с семьей... Девушка помотала головой и уткнулась в плечо отца. Эрдин кивнул своим мыслям. Литт в полнейшей тишине сказал:
   - Ирис нажал на нужную точку, ты лишилась сознания, и тебя, видимо, сочли мертвой. Или не полезли под развалины.
   - Скорее всего, второе, иначе бы добили. Как есть, так и говорю, девочка заслуживает правды. Она посмелее некоторых других.
   - Спасибо. Не нужно меня жалеть, меня уже пожалел Ирис. Эрдин, ты ведь видел такое прежде, скажи - почему его не убили? Ведь куда проще... для чего брать в плен того, кто будет задерживать? Я смотрела везде, но тела не нашла.
   - Я сам смотрел и не нашел.
   Литт опустил голову, он знал только один ответ на вопрос Вэйриэнн.
   - Неприятно говорить, но Ириса оставили в живых только потому, что с покойниками не так весело. Не нужно на меня смотреть, будто я организовал нападение. Ложь во спасение здесь неуместна. Друзья твои не сильно пострадали?
   - Кажется, не сильно. Но мне хватило и кандалов, чтобы...
   - Нападавшие что-нибудь говорили? Как выглядели?
   - Говорить им было некогда. Лишь когда стены затряслись, кто-то крикнул "назад", - последнее слово девушка произнесла на всеобщем. Эрдин кивнул. - Ничего запоминающегося в их внешнем виде не было. Люди как люди, обыкновенные жители центрального Альданиора.
   - Спасибо, - поклонился альнар девушке.
   - Найди их, - Вэйриэнн смотрела не на советников, а на начальника Тэй'ара. - Найди их непременно.
   - Найду. Советники, что вы стоите, как стулья, или по вашим мыслям, они должны идти пешком? Не пытайся, в таком состоянии ты портал на тот свет соорудишь. Я найду их, не сомневайтесь, - сказал Эрдин исчезающим в дрожании воздуха девушке, которую придерживал отец. Не успели те пропасть окончательно, альнар развернулся к советникам. - И сколько еще подобных мест?
   - Несколько, - отозвался тот, кого Вэйриэнн назвала Эдданиаром.
   - Тв-вою мать... а вообще, я вас поздравляю, советники. Вас и весь Глориндол.
   - С чем? - обернулись оба.
   - С тем, что среди вас завелся пикси. У вас есть какие-то иные объяснения?
   - Возможно, есть, - кивнул Эдданиар. - Сейчас это несущественно.
   - Наоборот, это главное и выяснить нужно немедленно. Если враг среди совета - это одно, если он снаружи, согласитесь, это уже совсем другое.
   - Наш враг сейчас перед нами! Ты, Дениар, решил, вижу, объяснить... как бы хуже не вышло. Ладно, делай, что хочешь, я проверю след. Сам проверю, без посторонних глаз!
   Литту тон советника определенно не понравился, как и его настойчивый отказ от помощи. Дениар пожал плечами и пригласил следовать за собой вокруг дома.
   - Объясню, но учтите, этого никто за пределами совета не знает. Сболтнете лишнего, церемониться не будем.
   - И куда отправился ваш Дайлен?
   - Не знаем, куда, но предполагаем, для чего. На связь владыка не выходил ни разу, и мы ничего не знаем ни о его местоположении, ни о его благополучии. Если коротко, то произошло несчастье с Аллариэн, дочерью владыки и мы предполагаем, что он отправился на поиски.
   - Не понял, - помотал головой Эрдин, а Литт перестал дышать. Менестрель слишком хорошо помнил рассказ Ириса о странной работе сломанного портала.
   - Говорил Эриэссэль о портале? - подслушал мысли советник.
   - Да, но о дочери владыки - ни слова.
   - Мы так и думали. Телепортируйся они вместе, Аллариэн была бы дома через две недели, самое большее. Словом, летом произошла дестабилизация портала, причин на вскидку установить не удалось, кое-кто предположил даже вмешательство извне. Впрочем, портал до сих пор не работает...
   - Не смотри на меня, я в порталах ни беса не смыслю, Литт их и не видел ни разу. Это как раз ваша задача - устранять подобные поломки. Что Аллариэн-то потащило к нерабочему порталу?
   - Она привела Ириса и Эйрентила, поговорить с владыкой, - ответил менестрель.
   - Да. Да, и портал самопроизвольно активировался. Произошла ненаправленная телепортация.
   - Не понял. А Дайлен остался?
   - Да, как то ни странно. Портал сработал, дезактивировался и свернулся. Ни следа от телепортации, ни отклика, ни приблизительного направления - ничего. Мы ждали, надеялись, что все трое попали в одно место. Однако, шло время, но никто не возвращался, и тогда стало ясно - случилась веерная телепортация, по случайной ненаправленной траектории. Вычислить невозможно совершенно. За Эйрентила и, тем паче, Эриэссэля волноваться не стоило, но Аллариэн...
   Все трое остановились напротив того окна, о котором говорила Вэйриэнн. Видимо, огонь метнулся в основном вверх, заклинание выжгло второй этаж и часть крыши; сквозь обугленный провал Литт заглянул внутрь и непроизвольно отшатнулся. Внутри не осталось ничего, кроме каменных негорящих стен и пепла от сгоревшего в пыль дерева. Наверное, действие огня магического сильно отличалось от поведения огня привычного - в противном случае при такой силе пламени не было бы ни дома, ни девушки, вообще ничего окрест на несколько миль. Разве что пруд бы уцелел. За спиной менестреля беседа продолжалась как ни в чем ни бывало.
   - Язык она хотя бы знает?
   - Плоховато. Время шло, никто не объявлялся, вестей не приходило - по крайней мере, мы о том не знаем. Однако, вполне могло случиться и так, что они приходили, но для совета не предназначались.
   - Шантаж? Слишком глупо, не находишь?
   - У тебя есть дети?
   - Намек понял, но хотелось бы доказательств посущественней моей бездетности.
   - Суди сам. Владыка с месяц ничего не предпринимал, по крайней мере, явно. Он, разумеется, связался со всеми, кому доверяет, но время шло, ответов не было, и все чаще и чаще владыку видели в порт-зале. Последнее время он проводил там сутки напролет. Что он искал? С нами владыка не делился, но приходит на ум одно - искал след. И, видимо, нашел такой, что... Если совсем коротко, то Дайлен телепортировался вслед за дочерью в неизвестном направлении.
   - Ты, кажется, говорил, что портал не работает.
   - Он сработал единственный раз с лета, и вновь активировать его нам не удается.
   - Интересно, что вам вообще удается? Надеть ботинки на ноги, а не на ...
   - Не смешно. Ты не специалист и не тебе судить. Дайлен на порядок искуснее любого из нас и, думается мне, он получил сведения о том, где находится его дочь.
   - Получил сведения и полез голым в огонь?
   - Насколько помнится, кое-кто полез в башню Вэйната, - ухмыльнулся советник. - Вдесятером на сотню и не родной дочери ради, а ради всего лишь знакомого, попавшего в беду. Или не было такого?
   - В отличие от Дайлена, мы вернулись. И, в отличие от Дайлена, у нас за спиной не было нескольких тысяч мирных граждан.
   - Это тебе лучше всего спрашивать у Эдданиара, если ответит, конечно. Он видел владыку последним в порт-зале, когда туда вошел я, зал был пуст.
   - И что же, теперь вы считаете, что где-то Дайлену выставили такие условия, что он не выдержал и отворил Врата?
   - По крайней мере, это возможно.
   - Владыка так сильно любил дочь? - глупо и неискренне выдавил Литт. Он хотел спросить другое, но не решился.
   Дениар холодно глянул на человека.
   - А как еще можно любить единственное дитя? Не отвечай, у людей, бывает, что и совсем не любят. Вам же хуже.
   - Я имел в виду - "больше своего народа". Простите, но даже у эльфов правитель обязан больше волноваться о благополучии подданных, чем о благополучии своих детей.
   - Много о благополучии своих подданных волновался король Чародола? - фыркнул Эрдин.
   - При чем здесь Чародол? Семьи своей король-призрак тоже не пожалел.
   - Дайлен был прямо противоположного мнения, владыка считал, что Лир-Идал как раз семью защищал - от того, что еще не сбылось, и защитил ценой своего и всего своего народа благополучия. По крайней мере, призраками в Чародоле не являются лишь супруга Лир-Идала и его дети. Хотя, это всего лишь версия, и, согласен, версия слабоватая. Почему же Дайлен не предупредил нас? Это необъяснимо совершенно.
   - Чародол здесь, Литт, - будто не услышал советника Эрдин, - еще и при том, что Лир-Идал при всех своих многочисленных недостатках был очень хорошим правителем. Даже последний пикси не сможет придумать доводов против. И в том мире, и здесь он был предан своему народу не меньше, чем Дайлен - своему. Однако, когда дело касается семьи, многие из нашего народа рассуждают не так, как рассуждали бы люди или, скажем, кобольды. Когда найдем Ириса, спроси у него, что для него важнее: жизнь Иллирэн или Глориндол в целости и сохранности и послушаешь, что он ответит.
   - Ты спятил? Что выберет Ирис, я как раз знаю...
   - Литт, оставь свое мнение при себе. Дайлен - первая версия, вторая - предатель среди советников. Третьего просто не дано. Довольно болтовни, дел по горло. Нужно обернуться часов в шесть, самое большее - в восемь, иначе опоздаем. Что ты стоишь, или ждешь, пока мы своим ходом телепортируемся?
  
   На совет Литта не пустили, как тот ни настаивал, и не в последнюю очередь по странному согласному молчанию Эрдина. Менестрель послонялся за дверью, плюнул и отправился с экскурсией по дворцу. Коридоры, лестницы, проходные комнаты, - не дворец, а муравейник. Ни единой души в коридорах и на лестницах, ни единого шороха в комнатах, полнейшая ватная тишина, которая могла бы навести на мысли о внезапной глухоте. Однако, под сводом черепа у Литта гудело и кричало столько всего, что тишины музыкант и не замечал.
   Прав Эрдин, третьего не дано: либо предатель, либо слишком сильная любовь. Разом вспомнились сказки, баллады и легенды по подобному поводу, - немалая их часть, да что там, три четвертых были как раз о Старших. О матерях, готовых небо обрушить на землю, лишь бы помешать сыну жениться на смертной; об отцах, отправляющих неподходящих женихов своих вечных дочерей на край света искать следы Огненного Вестника. В сказках и легендах матери и отцы были как минимум высокопославленнымми особами, чаще - правителями и их супругами. Однако, то, что в сказках казалось вполне возможным, в жизни выходило буйным помешательством. Открыть Врата в собственный же город, зная, что без магии жители не могут ничего. Да и с магией убивать не научены, что они просто растеряются от неожиданности и сопротивления не окажут. Бред. Больной бред спятившего кобольда.
   Предательство того не лучше. Какой видимый мотив может быть у предателя, да и как он связывался со своими хозяевами? Повредил портал так, что владыка починить не сумел? Гений доморощенный, надо же. А главное - для чего? Глориндол стоит и падать не собирается, Стражи, как видно, снова на месте, ну и к чему эта безумная вылазка? Глориндол основан, сколько раз Келат повторял, в страхе перед людьми, в страхе перед новой войной, и советники приглашают в родной город людей же. Литт остановился у тупика, огляделся - он не помнил, как забрел в эти узкие коридоры. Махнул рукой и сел у стены.
   А если и предатель, то кто? Разве возможно разобраться за шесть часов, если и совет видишь впервые? Эрдин, актер паршивый, строит из себя Хиддиатара, советники огрызаются, и говорят, говорят, говорят... Да к бесу этих советников, к дьяволу Дайлена, потому что тысячу раз прав Эрдин, потому что Ирис нужен для одного-единственного. Сидишь, ждешь, и ничем, совершенно ничем не можешь помочь. Литт вскочил.
   Небо, что они тянут! Волшебники, направления они определить не могут! Смельчаки, по всему Глориндолу нужно собирать тех, кто решится помочь братьям и сестрам! Литт в сердцах стукнул по стене кулаком, и кулак прошел стену насквозь. Менестрель разом позабыл злость, и любопытство поднялось в сердце выше тревоги за Ириса. Интересные же у глориндольцев стены. Вытянув вперед обе руки, Литт осторожно сделал шаг, стараясь не зажмуриться, стена осталась за спиной. Менестрель выдохнул, поправил лютню и огляделся.
   Он попал в огромный гулкий зал с коллонадой по всему периметру. Свод зала едва заметно светился синим, Литта окатило холодом и поползли по телу мурашки. Не обращая внимания на неприятные ощущения, музыкант бодро прошел в центр. Холод усилился, Литта затрясло. В центре зала пол был слегка приподнят - получилось нечто вроде круглой сцены диаметром около десяти футов. Менестрель не без сомнений поднялся на возвышение и встал в самом центре. Долго он не выстоял, холод стал невыносимым, и странное синее свечение будто задвигалось вверху. В один миг Литт вспомнил, где такое видел и слетел с возвышения так, что поскользнулся и растянулся на гладком полу. Вот кретин! Золотая долина, динтал - тот же самый призрачный прозрачный свет, та же странная дрожь во всем теле. Не хватало еще в Линтолин перенестись, вот будет эльфам подарочек к человеческому Новому Году.
   Музыкант поднялся, оглянулся на площадку для телепортации и подошел к колоннам. Только вблизи человек понял, что служили они не столько для поддержания свода (а, скорее всего, вовсе для этого не были предназначены), сколько для обслуживания портала. Гладкие, полупрозрачные, с виду стеклянные, но на ощупь теплые, едва ли не бархатные. Менестрель долго не мог поверить собственным ощущениям, казалось, он пьян и видит носом, а слышит глазом. В колоннах что-то лениво перетекало, колыхался слабо-голубоватый кисель, в нем возникали и пропадали ленты и облака, скрипичные ключи и морские волны, вспыхивали и гасли серебряные звезды. Очнулся Литт не сразу, а, придя в себя, содрогнулся: показалось, что прошло очень много времени. Голова слегка кружилась, будто он только-только встал от суточного сна. Менестрель помотал головой, протер глаза и начал вспоминать, между какими из этих одинаковых колонн он вышел.
  
   - ... нашли тело. Они начали убивать.
   - Где?
   На карте загорелась точка, как раз у подножия гор.
   - Они шли через Седловину.
   - Вижу. Перевал, говорите, непреодолим?
   - Для людей - совершенно. Нужно знать тропы, там и десяти карт недостанет, - повторил Дениар. - Они выйдут на равнину южного Салавеста.
   - А там есть два пути: столица и Ильват, не по селам ведь шарахаться... Где сбор назначите?
   - У южных отрогов Седловидного, - на карте вновь появилась точка, Эрдин удовлетворенно кивнул.
   - Хорошо. Предупредите заранее, я должен поговорить с теми, кто пойдет. С вами поговорю сейчас, и решайте. Могу оговориться сразу: ни восьмого, ни шестого, ни второго я не возьму. Извините, что без имен. Причина очевидна - вы не подходите по темпераменту. Итак, я успел понять следующее: судя по всему, в гостях у вас были не слишком умные люди. Может быть, по-своему, даже и неплохие, но дурачье. Это плохо, это гораздо хуже, чем если бы явились откровенные негодяи, но с мозгами в голове. Не надо вопросов, я сам скажу. Ход мысли умного представить легче, а вот того, что творится в голове глупого человека, многим эльфам не представить и при всем напряжении фантазии. Глупые плохо предвидят последствия собственных поступков, и вот это плохо вдвойне. Первая смерть тому доказательство, хотя, я уверен, это своего рода несчастный случай.
   - Грудная клетка едва ли не пополам раскроена, конечно, несчастный случай! О меч запнулся.
   - Я сказал - "своего рода". Более чем уверен, убийца сейчас кормит падальщиков на перевале. Глупые порой делают из тех же предпосылок, что и умные, обратные выводы. Глупые любят покуражиться и похвастать. Они вполне способны отправить на тот свет всех пленных, чтобы те никому не достались. Не всякий изверг выдумает то, что придет в голову дураку, который захотел казаться умным. Потому - думайте десять раз, прежде чем идти в горы.
   - Там наши братья, мы уже подумали.
   - Будь там кто-то другой, я бы не распинался, - перебил альнар Эдданиара. - Ты знаешь, что делать, когда твой враг закрывается ребенком или беременной женщиной? Знаешь, что дураки бывают иной раз до изумления хитрыми? Найдешь ответ на фразу "брось оружие или я ее убью"? Ты видел, что происходит с разумом от большого страха: кто кричит, кто на месте стоит, а кто тебя зубами порвет. Знаешь, что самая большая помеха при освобождении пленных - это сами пленные? Кто тебе на шею кидается, кто от тебя же отбивается, кто падает без сознания, а кто и в пропасть может спрыгнуть. Кроме того, и здесь нужен кто-то вменяемый, на тот случай, если еще какая-нибудь мразь явится. Да и мало ли что еще. Половина должна остаться, и лучше, если каждый подумает и решит, где от него будет больше пользы и меньше вреда.
   - От вас двоих вреда будет меньше разве что на том свете.
   - Итак, даю четверть часа, погуляйте, подумайте, разберитесь с собой. Половина в горы, половина здесь, а, ты, Эдданиар, для разнообразия слетай на небо и попроси Семерых помочь нам.
  
   Выбрался Литт, очевидно, не в ту сторону. Он запутался в полумраке и одинаковых колоннах, и вместо прежнего коридора попал в длиннейшую череду комнат. В них стоял отчетливый, но не навязчивый запах свежескошенной травы и полевых цветов, попадались то затейливые узоры на стенах, то брошенная как попало подушка, то туалетный столик. Комнаты явным и очевидным образом принадлежали девушке, а здесь могла быть только одна. Менестрель начал краснеть, но вернуться в зал с порталом не решился. Не приведи Небо, совсем заблудится. Он так и плутал из одной комнаты в другую, пока не повезло и он случайно не вышел сквозь стену в серый гладкий коридор.
   Прекрасная планировка, никаких ловушек не надо - враг просто не находит дороги и через некоторое время вымирает сам. Менестрель понял, что окончательно заблудился, когда прошел возле одного и того же облака на стене трижды. Он едва не сплюнул с досады, остановился подумать, и почти тотчас же получил ответ. Стена в трех шагах впереди и слева превратилась в серый туман, а туман обернулся Эдданиаром.
   - Ты что здесь делаешь?
   - Заблудился, - с трудом улыбнулся музыкант, потому что редко видел такую ненависть в глазах напротив. - Давно совет окончился?
   Эльф молча шагнул вперед, Литт попятился.
   - Кто дал вам карту? Что молчишь, человек?
   - Нечего ответить, господин эльф, вот и молчу. Какая разница, кто дал, или вы разные раздавали?
   - Смотри, с кем говоришь.
   - Не слепой, вижу, - грубо от страха ответил менестрель, утыкаясь лютней в стену. - Не на то силы тратишь. Тебе бы соплеменников спасать, а ты по коридорам бегаешь, глупые вопросы задаешь.
   - Соплеменники мои тебя не касаются, точно так же, как и мои занятия. Не хочешь отвечать - отлично, не отвечай. Только не боишься ли, что я и без позволения твоего увижу?
   - Смотри, - фыркнул Литт, как можно дальше отстраняясь от вставшего вплотную советника. - Но почему именно в моей голове? К Эрдину слаб? заглянуть?
   - Жаловаться своему дружку побежишь?
   - Он мне не дружок.
   - Кто же? - склонил голову набок Эддариан.
   - Любовник! Разве не видно!
   Литт со злости сделал невероятное - со всей силы оттолкнул советника, так что тот отлетел к противоположной стене. Любоваться или ожидать какой-нибудь магической пакости в спину было некогда, менестрель одним прыжком оказался у нужного места и нырнул в стену прежде, чем эльф успел опомниться.
   Выскочил он на лестнице, кубарем по ней скатился, вылетел на площадку и попал в гущу Старших.
   - Где Эрдин?
   - Что-то случилось?
   - А что, ничего не произошло?! - взвился музыкант от спокойного тона советника. - Так, пара пустяков - правитель с дочкой провалились к чертям, Врата сами собой открылись, враги ходят, как у себя дома, - а так, ничего, все отлично! Черт меня побери, как вы их еще хлебом-солью не встретили. Да не смотрите так, я не могу быть спокойным, когда друг в плену! Где Эрдин, можете вы мне сказать?
   - Вниз по лестнице на два марша, прямо по коридору, дверь в зал совета. Кстати, задержались мы как раз из-за Эрдина.
   Литт уже не слушал. В зал совета менестрель влетел, так что едва двери с петель не соскочили. Эрдин в гордом одиночестве рассматривал пейзаж за окном, хотя и в зале было на что посмотреть - всю немалую стену прямоугольной комнаты занимала карта Глориндола.
   - Ты чем здесь занимаешься?
   Начальник альнаров обернулся и дал единственный возможный ответ, который в другой ситуации Литта бы позабавил, а теперь довел до белого каления. У него не хватило сил сказать и слова, он глотнул воздуха, внезапно повернулся и исчез за дверью. Менестрель понял, что готов альнара убить. Эрдин вылетел за дверь ровно через полмгновения.
   - Не сходи с ума, - громким шепотом сказал эльф, хватая человека за локоть. - И не дергайся, руку сломаю. Где тебя носит, пикси тебя...
   - Ты сам...
   - Сам, - передразнил Эрдин, и менестрель с непонятным самому чувством услышал дрожь в его голосе. - Подождать в твою дурную башку не пришло?
   - Пока пикси не подобреют или пока предатель сам не выйдет и не покается? Советники то с вопросами пристают, то делают вид, будто все у них нормально, владыка с ума сошел... отчего не подождать.
   - Хватит истерик, не сходил Дайлен с ума! - сквозь зубы процедил Эрдин. - Зато я скоро сойду.
   - То есть... - выдохнул Литт, - все-таки...
   - Проблема даже не в том, что в Глориндоле завелся пикси, проблема в том, что нам во что бы то ни стало нужно его обмануть. А для этого мне требуется время и... Чтобы я ни сказал - противоречь.
   - А?
   - Ты слышал. И говори громче. С чего ты взял, что была измена? - гаркнул альнар в ухо менестрелю.
   - Не ори, я не глухой. И уши протри, я тебе по-эльфийски говорю - не может быть правитель настолько глупым. Априори. Будь наоборот, он бы и правителем-то не стал.
   - Много ты знаешь о наших правителях. Ты понимаешь, что заклинание на Вратах должно быть закольцовано на Дайлена и ни на кого больше? Никакой советник, будь он хоть десять раз предателем, Врата открыть не сможет.
   Литт считал точно так, потому с ответом запнулся. Из-за поворота вынырнула целая толпа эльфов, Эрдин предпринял вторую попытку.
   - У Дайлена есть мотив, в конце концов есть Заклинание Истины, а назови мне мотив твоего предполагаемого предателя.
   - Власть, - немедленно ответил Литт. - И назову, и повторю - власть. Дайлен не может защитить город, а я могу, потому ответ на вопрос "кому стоять у руля" до неприличия прост.
   - Довольно дискуссий, - ни к кому не обращаясь, сказал Дениар. - Копание в совете ничего хорошего не даст, лишь взаимные подозрения и обиды. Теперь не до них.
   - Время? - обернулся начальник Тэй'ара.
   - Часа четыре, не больше. Соберем, кого успеем.
   - Не нужно много, - покачал головой альнар.- Я уже говорил, лучше трое смелых, чем триста трусов.
   - Трусов среди нас нет, - выплюнул Эдданиар, проходя к выходу наружу.
   - Зато есть те, кто оружия в глаза не видел и не знает, за какой конец меч держат. А еще больше таких, кто, умея с тем мечом обращаться, против живого существа его не направит. Так что смотрите, кому говорите и кого зовете, я вам доверяю.
   - Выбора у тебя нет.
   - Правда, будь выбор, сам бы выбрал. Вы уже решили, кто останется в Глориндоле?
   - Нет, это в последнюю очередь. Сейчас есть другие дела. Идешь?
   - Дайте минуту, башка трещит...
   - Вы что, до сих пор не выяснили, куда увели пленных? Каким же дьяволом вы занимались столько времени?
   - Тебя только не хватало, - огрызнулся альнар. - Кстати, тебе все одно, куда, потому что...
   - Уж не хочешь ли ты сказать, что я останусь в Глориндоле?
   - Не только хочу, но и говорю. Останешься, мне за тобою присматривать некогда.
   Литт на секундочку онемел. Эрдин немедленно этим обстоятельством воспользовался, чтобы нырнуть в зал совета.
   - Подождите, - обернулся он в дверях. - Я кое-что проверю...
   - Нет, это ты подожди! - Литт едва не сбил альнара с ног на пороге, двустворчатые двери бесшумно захлопнулись следом. - Какого дьявола ты мне указываешь!
   Весь совет дружно остался в коридоре, Эрдин затрясся от беззвучного смеха.
   - Молодец, - выговорил он наконец. - Можешь больше не орать, подслушивать все равно не будут.
   - Уверен?
   - Абсолютно. Разговор, который известен заранее, не подслушивают. Да и низко как-то, не для советников, под дверью ползать.
   - Кстати, хочу предупредить заранее, - фыркнул менестрель, - наше уединение могут понять несколько превратно.
   - Что?
   - Не падай. Эдданиар пристал как ложка меда - кто ты мне да кто, я...
   Эрдин сполз по стене, от смеха не в силах произнести ни слова. Литт, глядя на него, зажал рот рукой, чтобы не расхохотаться тоже.
   - Я надеюсь, что мысли сходятся не только у дураков, - поднялся эльф, все еще хихикая. - Я сказал примерно то же самое. Судя по их физиономиям, вполне поверили. Отлично!
   - Объясни-ка по порядку, - упал в первое попавшееся кресло менестрель. - Пока я во всеуслышание не начал воспевать твои достоинства. В стихах с аккопанементом. Направление вы хотя бы поняли?
   - Да, до равнины оно совершенно ясно.
   - А теперь скажи, для чего вам понадобилось оружие, тем более, что глориндольцы и понятия о нем, наверное, не имеют? И что вы все копаетесь, что вы все медлите?
   Эрдин подошел к окну в половину задней стены зала.
   - Здешнее оружие славится на весь мир, но я не удивлюсь, если часа через три окажется, что на оружейную наложено какое-нибудь особо хитрое заклинание, которое может снять лишь Дайлен. Что все оружие у населения конфисковано заблаговременно, а кузнецы давно перешли на кастрюли и зубочистки. Ты не хуже меня слышал Вэйриэнн - заклинания рикошетят в пославшего их. Там, где бесполезна магия, вся надежда на оружие и твердую руку, что будет его держать. Тем более, что заклинаний, способных отправить на тот свет быстрее и увереннее клинка, глориндольцы точно не знают.
   - Кто же? Эдданиар?
   Эрдин смотрел в окно, не отрываясь.
   - Что там?
   - Ничего пока. Эдданиар, говоришь... вполне возможно... А когда ты ему успел объяснить наши интимные отношения?
   - Я был в порт-зале и...
   - Что? - Эрдин развернулся так быстро, что Литт вздрогнул.
   - Ну да, а потом...
   - Потом ты наткнулся на пресловутого советника, меня не это интересует. Литт, как можно точнее, что видел, что чувствовал - миг за мигом, и, умоляю, никаких гипербол.
   Голос альнара стал тем же, что и коридоре пятью минутами ранее - от напряжения ломким, как ранний лед. Менестрель описал все, уложившись в две минуты.
   - Уверен, что в центре порт-площадки было холодно?
   - Абсолютно. Говорю, ноги занемели, я брякнулся.
   - На полу было что-то? Пятно, тень, лужа...
   - Нет.
   - Попался, сука.
   - Ты думаешь, он один? Что-то многовато дел для одного.
   - Я еще ничего не думаю, - Эрдин вновь отвернулся к окну.
   - Да что там у тебя? - Литт заглянул альнару через плечо и не углядел ничего интереснее зеленой поляны. - Слушай, я, может, дурак, но я не могу сидеть на месте, пока...
   - Ты и не будешь сидеть, Литт. Я еще ничего не знаю и не могу сказать, но обещаю - что-что, а сидишь сейчас ты последние минуты. Ты здесь единственный, кому я могу доверять.
   - Так это все знают, Эддариан впрямую подозревает, что я шпионю для тебя. А уж после наших признаний совсем бесполезно...
   - Дело не в том, в чем мы там признавались, а в том, что есть великая вещь - устоявшееся мнение. Хочешь, расскажу давнюю историю о Хиддиатаре? - начальник Тэй'ара уселся на край стола и, не отрывая глаз от окна, не дожидаясь согласия собеседника, начал. - Перед самым началом Последней Битвы люди заняли Виринэлл, южный рубеж эльфийских земель. Удержать Виринэлл не было никакой возможности, речь шла о самом существовании народа, а не о территориях. Кстати, правителем Виринелла был теперешний чародольский король-призрак, ну да черт с ним. Факт в том, что южане в подавляющем большинстве оружия никогда и не видели, началась паника. Выбить противника из Виринелла не хватило бы никаких сил, даже отбросить его не было возможности, требовалось вывести население из окружения. Хиддиатар сделал единственно возможную вещь - дал врагу неверные сведения о своем местопребывании. Люди вместо того, чтобы встретить безоружных южан, наткнулись на вполне вооруженный отряд, эвакуация прошла практически без жертв. Вопросы есть?
   - Как он эти сведения дал?
   - Опять же единственно возможным образом. Один из отряда попадает в плен и выдает ложные сведения.
   - Они, что же, не проверяли?
   - Проверить возможности не было, а исполнитель главной роли был очень убедителен. Других аргументов и не понадобилось.
   - Ты это к чему?
   Менестрель не понимал, отчего альнар улыбается.
   - Я к тому, что Хиддиатар нашел на эту роль безупречного исполнителя. Не все были с выбором согласны, тот же Лир-Идал, говорят, потом и смотреть на Хиддиатара не мог... но выбор был шикарным, - улыбка Эрдина стала шире. - Исполнитель-то был южанином. Единственным на весь отряд коренным жителем юга.
   - И что же? Чем южанин лучше, тем более, если ты сам говорил... Как он вообще в отряд попал?
   - Плевать, как именно, дело в другом. Долго потом спорили, можно ли было взять на эту роль другого, не переступил ли Хиддитар грани уже тогда... не знаю, как грань души, а вот с точки зрения разума он сделал все верно. Не было другого выбора. Не понимаешь? Представь себе, что кто-то из моих ребят, попав в плен, выдает при допросе сверхважные и сверхсекретные сведения. Ты ему поверишь?
   - Ни за что. Оп! Ты хочешь сказать...
   - Да, я хочу сказать, что Хиддиатар и его воины были известны людям получше, чем Тэй'ар энортиольским работорговцам и уж выдержки у них было не меньше, чем у моих ребят. А вот насчет южан имелось устоявшееся мнение наподобие того, какое существует у нас насчет фей. Красивые, спору нет, но ни воли, ни выдержки, ни мозгов... не говоря уж о том, что никто и предположить не мог возможности службы южанина в элитном военном подразделении, как никто не предполагает, что феи могут трудиться в забое рядом с кобольдами. Насчет меня мнение существует несколько сот лет, и мне, даже если я принародно начну справлять нужду в окно и утверждать, что земля плоская, с ним не совладать. Однако же, есть и другое мнение.
   Литт фыркнул.
   - Ага. Что южане, что феи, что поэты, что музыканты - ни воли, ни выдержки, ни мозгов...
   - А так как ты и то, и другое разом, к тебе вообще никаких претензий.
   - И что мне делать?
   - Играть роль. Первое - мне нужны неофициальные сведения о советниках, официальными я сыт по горло. Жены, дети, любовницы, любовники... ну, не тебя учить. Второе... второе будет после первого.
   - Ага, - повторил менестрель, оглядываясь на дверь. - Сколько у меня времени?
   - Четыре часа чистого, через четыре с половиной жду здесь.
   - Скажи советникам, что я тебе надоел, - Литт распахнул створу рамы, - и ты выкинул меня в окно.
   Эрдин рассеянно кивнул от двери, помедлил несколько секунд и толкнул обе створы в коридор.
   - Что-то вы долго, - не вытерпел объявившийся заново Эдданиар. - О чем говорили?
   - Мы и не думали разговаривать, - ответил Эрдин таким тоном, что дальнейшие вопросы отпали сами собой.
  
   В отведенное время Литт уложился только-только, да и то потому, что последний эльф неплохо владел телепортацией. Неплохо, но хуже, нежели советники. Менестрель понял это, как только сделал второй шаг и почва ушла из-под ног. Добросердечный Старший телепортировал его на самый край дворцового крыльца, и менестрель едва не сломал шеи, скатившись по ступеням кубарем.
   Эрдина он нашел в коридоре. Литт в полумраке едва не запнулся о его ноги - начальник Тэй'ара сидел на полу у стены и смотрел в серый потолок.
   - Ты что?
   - Отдыхаю. Садись и рассказывай. По порядку...
   - По порядку, без гипербол и метафор, я помню. Кстати, кроме Эдданиара и Дениара и говорить не о ком, я чуть со скуки не умер, пока слушал. Ни один не пьет горькую, не гуляет, не замечен в государственных растратах и, страшно сказать, предпочитает женщин всем другим альтернативам. Словом, вам, господин альнар, надо бы в Кассир, там во дворце за четверть часа можно собрать материала на десять баллад и полсотни эротических романов.
   - Ты болтаешь, а время идет.
   - Все, я соображаю, - сделал над собой усилие музыкант. - С кого начать?
   - Дениар.
   - Все, с кем ни говорил, отзываются хорошо, ну да о совете вообще не принято говорить иного. Интересная история произошла лет так сто сорок назад: сын Дениара ушел за Врата и не вернулся.
   - Сам ушел?
   - Говорят, сам. Большинство считает, что с ним произошла беда, а некоторые уверены, что сыночку просто не хватило духу подойти близко к Стражам. Все-таки хорошо прикидываться дураком, многие жалеют, не убивают за подобные вопросы. Видел старых приятелей этого Сереана - милые эльфы, только что ноги об меня не вытерли.
   - Как ты сказал, Сереан?
   - Слышал?
   - Да, но имя довольно распространенное. Значит, наглые и спесивые?
   - Лестный отзыв.
   - Хм... не столько интересно, что там за Вратами случилось, сколько - для чего он вообще за стену сунулся и как его папаша отпустил. Сто сорок лет назад, говоришь? Еще что?
   - Да ничего больше. Советник, говорят, очень тяжело пережил случай с сыном, сдал, даже постарел. Владыка пытался помочь, но все попусту, не нашел.
   - От самого Дайлена известно?
   - Нет, разумеется, Дениар... А так больше никаких приключений, никаких нареканий, всеобщее почтение и отчасти жалость. Чем он занимается тебе, наверное, лучше меня известно.
   - Ну-ну...
   - К внешней политике отношения не имел и не имеет, сначала, пока был десятым, отвечал за обеспечение, теперь, когда стал третьим, занимается... природными ресурсами, так они выразились. Особых привычек никаких, все друзья у него или в совете или с людьми не говорят. Спокойный, выдержанный...
   - Хватит. Эдданиар.
   - Эдданиар нездешний, в отличие от всех своих коллег. Семьи у него нет, опять же, в отличие от других и нет даже намека, что она когда-нибудь появится. Откуда явился, никто не знает или говорить не хотят, называли разные места вплоть до Линтолина. Менять один закрытый город на другой?
   - Когда появился?
   - Недавно, примерно одновременно с Ирисом. Да-да, те самые сто сорок лет назад - занятно, верно? Занимается вопросами безопасности, но вот вопрос - какой безопасности, если Стражей и стену контролировал сам владыка. Странно, что Дайлен сразу пригласил чужака в совет? Вот и многие так считают. Он как был чужим, так чужим и остался. Я для сравнения спрашивал об Ирисе, и вот он, за некоторым исключением, считается едва ли не коренным уроженцем. Что ты молчишь?
   - Тебя слушаю.
   - Что меня слушать, и без того уже понятно! Ты знаешь, чем Эдданиар интересовался на досуге - как и отчего у эльфа могут пропасть способности к магии. Дайлена он видел последним... Не знаю, как ты, а я больше не сомневаюсь.
   - Да и я не сомневаюсь. Исполняется твое пророчество, Литт, полностью исполняется.
   - Ты это о чем? Или незримые стены - это Глориндол?
   - Да, а сокрушила их месть. Жестокая и холодная месть. Ты спрашивал, отчего я медлю - теперь понял?
   - Пикси надо не только обмануть, но и за руку поймать. Понимаю.
   - Хорошо, а теперь слушай внимательно и не перебивай. Эдданиар обязательно сунется, куда не надо, и ты должен его остановить.
  
   На узкой горной тропе даже привычные глориндольские лошади чувствовали себя неуютно, хотя почему здешние лошади должны быть привычны к горным переходам? Напротив, поправил себя Литт, эльф скорее полезет в гору сам, чем затруднит животное. Менестрель сидел на валуне над тропой, и мог без труда пересчитать эльфов: двадцать пять. Маловато. Торопился, других не нашел или взял, как и Эрдин, лишь самых стойких.
   Как бы то ни было, а и ему нужно торопиться. Будь прокляты эти горы, где вместо одной тропы десять стежек среди камней, и восемь ведут не в ту сторону. Где расстояния искажены, где путь в десяток футов может длиться несколько часов, а дорога на тот свет, если сорвешься, не займет и нескольких секунд.
   Менестрель спустился вниз за час-полтора, умудрившись утерять чувство направления. Вот она, дорога, единственная здесь внизу, по которой может пройти лошадь. Но, Семеро Сильных, разве мало здесь других троп! За тем валуном можно и великий тракт незаметно проложить. Литт уткнулся в карту. Он верно вышел, верно, и нечего устраивать истерик на ровном месте. Вот валун, вот скала, всем напоминающая сгорбленную старуху, а там три вершины, словно зубцы короны - все верно. И сейчас же зудящий голос влез в сердце "вышел ты правильно, а вовремя ли?". Литт стукнулся лбом о камень, за которым прятался. От души, так что распорол бровь, однако же и голос внутри утих.
   Через полчаса, что показались двумя сутками ожидания, застучали копыта, звук отражался от каменных боков и висел в воздухе. Теперь все будет зависеть от того, прав ли Эрдин. Интересно, тот южанин знал, что лжет врагам или Хиддиатар и его обманул? Какая разница, особенно для южанина. Литт не успел как следует подняться, валун перед ним задрожал (менестрель едва гриф лютни не сломал, отскакивая к скале за спиной), закачался и покатился через тропу в пропасть.
   - Не стоило трудиться, господа эльфы, я бы сам вышел. Здравствуйте.
   С трудом сдерживая дрожь в ногах, музыкант встал посреди тропы, в футе от копыт гнедой лошади Эдданиара.
   - Не могу сказать, что желаю того же, - отозвался эльф. - Говори, что он приказал тебе передать.
   - Эрдин не приказывает, он просит.
   Глориндольцы рассмеялись, советник криво усмехнулся.
   - Смешно, согласен. А сейчас будет совсем весело - вы не туда едете. Вам в другую сторону.
   - Ценная информация, не стану спрашивать, откуда.
   - От вас же. Вы же определяли, кто куда отправится и какой дорогой. Вы, а не Эрдин, решили, что отправится караван в Ильват, а не в столицу Салавеста.
   - Мы не намерены ждать, пока они туда дойдут. Одна смерть уже была, и этого вполне достаточно.
   - Этого много, но атаковать раньше времени нельзя.
   - Уйди с дороги, - тронул коня советник.
   Литт схватил повод, конь дернулся, захрапел, а всадник сделал жест, словно в руке держал невидимый арапник. Менестрель не устоял на ногах и отлетел с тропы, словно в самом деле получил удар. Кавалькада двинулась дальше, ни один не обернулся. Литт приподнялся на локте, утер кровь и вскочил.
   - Эй ты, идиот! - Эдданиар сделал вид, что не слышит. - Эрдин ошибся, он счел тебя умным, но ты кретин. В ваших рядах пикси, и вы едете ему на помощь. Не своим братьям, а предателю, слышите вы меня! - кавалькада не остановилась. Литт утер пот со лба, выступивший в зимний холод. Кровь из разбитой губы стекала по подбородку. Менестрель вскарабкался на валун, эхо от его голоса заметалось над тропой. - Ты спрашивал, как мы попали в Глориндол? Я могу задать тебе тот же вопрос. Эдданиар, как ты попал в Глориндол и кто открывал тебе Врата? Что ты сделал для Глориндола, чтобы быть в совете? - кавалькада остановилась. Кто-то из спутников советника поднял руку, Эдданиар предупредил заклинание. - И последний вопрос - что случилось с Дайленом и его дочерью?
   Эльфы непонимающе переглянулись, Эдданиар подъехал к Литту, теперь они смотрели друг другу в глаза.
   - Считаете предателем меня?
   - Эрдин уверен в обратном, хоть я ему и говорил. Однако, он убежден, что предатель существует.
   - Кто? - усмехнулся советник. Спутники его переглянулись с таким видом, будто услышали, что Эрдин регулярно посещает "Лунный свет".
   - Вряд ли поверишь на слово. Одно могу сказать, он сейчас с Эрдином. Кстати, это Эрдин догадался, что ты соберешь свой отряд и отправишься именно этим путем. Повторяю, вы идете не туда.
   - И куда по мнению господина альнара нам стоит двигаться?
   - А куда идет караван?
   - По мнению Дениара, в Ильват. И я с Дениаром согласен.
   - Вы всегда с ним согласны, не так ли? Караван идет в столицу! А в Ильвате даже и не знают, и представляешь, что будет - эльфы напали на мирный город.
   - Ты, что, бредишь? Какая, к чертям, столица, если до нее лишний день пути. И не дойдет караван ни до столицы, ни до Ильвата, он лишь успеет спуститься с гор.
   - Где он спустится? Они тебе, что, место сказали? И нельзя, нельзя же останавливать их сейчас! Ты никого не спасешь, ты погубишь весь Глориндол. Пикси всегда творят зло, и, если им не удается заманить путника в болото, заводят в чащу. Отступник станет еще изошреннее, еще скрытнее, и еще сильнее будет желать гибели Глориндола. Его надо остановить, остановить раз и навсегда.
   - Как?
   - Обмануть. Заставить наступить на свои же грабли, налить в вино его же яда. На слово мне никто не поверит, вы должны убедиться, что в совете - предатель. А там - сами решайте, как с ним поступать.
   Тишина упала на горную тропу, Литт услышал свое сбивчивое дыхание.
   - В твои слова трудно поверить, Глориндол не место для отступников.
   - Знаю, однако же и бесы когда-то были ангелами. Так что вы решите?
   - Я решу, когда буду уверен в твоей честности. Мне не нравятся музыканты, которые водят дружбу, если не сказать больше, с альнарами. Слишком уж далекие интересы.
   - Что сделать, чтобы ты поверил? Ты спрашивал, как мы попали в Глориндол, я не ответил...
   - Покажи.
   - Смотри, - менестрель стиснул зубы, стараясь не вспоминать лишнего.
   Замелькали в памяти Стражи, снег, раскаленный Знак на запястье начальника Тэй'ара, Эдданиар переглянулся с товарищами.
   - Это все интересно, но я хотел бы увидеть другое. Что вы делали с Эрдином за закрытой дверью? - советник сделал легкий заворачивающий жест. - Ларнэ эндо. Покажи, - теперь это звучало приказанием.
   В голове Литта поплыло, перед глазами вновь закружились недавние события. Менестрель зажмурился, стараясь унять этот круговорот, остановить его на чем-то безобидном. Коридоры, лестницы, комнаты, порт-зал...
   - Как интересно...
   Литт не ответил, круговорот событий потихоньку, но замедлял ход, менестрель стиснул зубы.
   - Не сопротивляйся, хуже будет. Ларнэ эндо.
   Литт чувствовал, что голова кружится, но открыть глаза боялся. Боялся сбиться с верного пути и открыть дверь в собственную память. Для эльфов, пристально за человеком наблюдающих, музыкант резко побледнел и зашатался.
   - Еще не хватало, чтобы упал. Поддержите кто-нибудь.
   Этих слов Эдданиара менестрель уже не слышал, в голове как колокол гудел. Советники, Эрдин в коридоре... Дверь распахивается, начальник альнаров оборачивается на пороге. Стоп, хватит! Дверь распахивается, Эрдин оборачивается... дверь распахивается...
   - Ларнэ эндо!
   Литта шатнуло вперед, затем назад, глаза распахнулись сами собой.
   - Ларнэ эндо. Эддано.
   Дверь распахивается, Эрдин оборачивается, дверь закрывается, и он, Литт Стихоплет, срывается с места. Зал совета, окно во всю стену... Менестрель, сколько ни пытался, остановить память не мог, события текли рекой, и разговор о Хиддиатаре слышали все горы. Этого было достаточно, Эдданиар и до конца слушать не стал.
   - Ларнэ тино.
   Литт с камня свалился под копыта, глориндолец брезгливо натянул повод.
   - Тогда уж смотрите всё, - прошептал менестрель. - Вы самого интересного не видели.
   - Мы видели достаточно, - ответил кто-то из спутников Эдданиара, советник жестом одернул товарища.
   Одно заклинание, хорошо знакомое - и Литта примотало к валуну.
   - Вы их погубите, - сказал менестрель вслед. - Вы всех... - и захлебнулся словом. В рот как кляп сунули.
   Кавалькада исчезала за поворотом, Литт дернулся изо всех сил, хоть и знал, что это бесполезно. Солнце висело над горами и смотрело прямо человеку в лицо, глаза у того заслезились. От лучей ли, что слепят, но не греют, от отчаяния ли, что не греет, но испепеляет.
   Глава 5. Обмануть пикси. Продолжение.
   Метка на запястье, как и полуобморочное состояние ее владельца, поначалу вызвала смех, но смех этот затих тотчас же, стоило людям разглядеть, скольких их товарищей недостает. Кто-то предложил колодки от греха подальше, кто-то возмутился, почему эта сука остроухая еще разгуливает на этом свете, кто-то, напротив, похвалил догадливых товарищей и предложил задержаться. Ни того, ни другого, ни третьего не произошло; времени у людей оставалось в обрез, клепать колодки и заниматься вивисекцией было недосуг, а быстро убить врага злость не позволила.
   По сторонам Ирис старался не смотреть, как и от него отводили взгляды: помочь все равно ни себе, ни другим не сумеешь, а сумасшествие к концу пути наживешь. Теперь Метки были на всех без исключения глориндольцах, и лишь отлученный обошелся одним тяжелым браслетом, на других надели по четыре, включая и щиколотки.
   Зимой горы опасны, глориндольцы знали места лучше кого бы то ни было, потому и отправили в авангарде пленных. Хотели Ириса, но некий человек глянул на шатающегося эльфа, обругал подчиненных дубами и баранами, и велел искать замену. Выше и выше, в сырых облаках, по сырым скользким тропам, связанные по двенадцать... Ириса связывать нужды не было, он спотыкался на каждом шагу, и еле видел, куда идти из-за тумана перед глазами, но его связали. Шепотом порхал рассказ о клинках в руках этого эльфа, о его способности в воздухе сделать двойное сальто и в перевороте зарубить человека, о значении Метки, о умении отбить стрелу, пущенную едва ли не в упор... Луков у людей не было, но рассказу верили, и рисковать не хотел никто.
   Шепотки скоро замерли, и глухое молчание повисло над горами. Слишком близок был Глориндол, слишком высока угроза нападения из-за ближайшей скалы, чтобы набраться смелости поговорить. Людям было даже не до пленных, у каждого рука лежала на рукояти клинка, каждый одновременно смотрел во все стороны. Однажды разошлись облака внизу, и высверкнула зимняя зелень долины глубоко внизу; Глориндол лежал под ногами, и с высоты четырех тысяч футов казался близким как никогда. Пробрало даже Ириса, который мало что видел и понимал вокруг. Большинство глориндольцев промолчали, многие сквозь слезы, люди же так и шарахнулись по сторонам открывшегося изумрудно-голубого окна.
   "Трусы! - выкрик по-эльфийски привел в чувство не только Старших. - Смертные трусы, чего нам ждать?!". Ирис поднял глаза на юношу примерно одних лет с Алидаром и покачал головой. Тот не понял и обратился напрямую к Ирису. "Они все равно нас не понимают, так чего ждать? Глориндол внизу - рискнем, поднимем бунт, хоть кто-нибудь, но сбежит. Хоть какой-то, но шанс". "Нет, - прошептал Ирис, - нет, нельзя. Замолчи, пока другим не втемяшилось. Все погибнем". "Почему?! Хоть кто-то...". "Потому что на одного сбежавшего убьют десять его соседей". Юноша замолчал и сейчас же получил сильнейший удар, от которого рухнул на колени. "Не надо, - на всеобщем сказал Ирис, - не надо, я объяснил". Человек развернулся к отлученному. "О чем говорили?". "О том, что бывает за попытку побега". "Врешь. Брешешь, тварь". Клинок оказался в дюйме от лица, Ирис спокойно смотрел на острие, руки человека начали дрожать. "Оставь их в покое, - тот же голос и та же культурная морда, - отлученный сказал правду. Не так сильно он получил по голове, как кажется. Не советую бегать, господа эльфы! - эхо эльфийских слов отразилось от гор и многократно вонзилось в уши. - Отлученный сказал правду - за попытку побега, за подстрекательство к нему, за неповиновение вместе с подстрекателем на тот свет отправится дюжина. Все ли понятно?". Юноша дико побледнел. "Пока же мы добрые, да и отлученный вовремя сообразил - справедливого воздаяния не будет. Живите". Свистнул клинок, лопнули веревки, брызнула кровь, и юноша, не успев даже вскрикнуть, кувыркаясь, полетел в зеленую даль. Глориндольцы замерли от ужаса. "Вот идиот, - медленно сказал культурный, в упор глядя на нанесшего удар. Тот заморгал. - Вот баран. Меч отдай, баранам оружие ни к чему". Ничего еще не понимающий дурачок протянул меч начальнику, тот принял, и миг спустя подчиненный его осел, хватая рукоять клинка, торчащую из собственной груди. "Следов не оставлять! Всем ли идиотам понятно?". Молчание, глухое молчание со стороны и эльфов, и людей было ответом.
  
   Сколько времени провел он, примотанным к валуну, Литт так никогда и не смог определить. Судя по солнцу, часа два, судя по внутренним ощущениям, несколько суток. Эрдин так и не рассказал, чем закончился спектакль для того южанина, недаром, надо полагать. Литта трясло не столько от холода, сколько от непрестанных мыслей, отделаться от которых можно было только вместе с головой.
   Солнце спустилось за круглую вершину, оставив светлую корону и облака, подсвеченные снизу золотом. Лютня валялась у тропы, на корпусе осталась глубокая царапина. Место отчаяния заняло отрешение, и в этом полуобморочном состоянии менестрель не удивился ничему. Ни тому, что лучи солнца сложились в арку, ни знакомого дрожания в этой арке, ни даже тем, кто из арки появился. Золотые лучи отражались от золотых волос и мерцали солнечными зайчиками в синих глазах. Все вместе дало только то, что менестрель зажмурился от обилия золотого.
   Слова, сказанные галлюцинацией, не подействовали также, хоть и показались смутно знакомыми. Все равно, теперь все едино, и он не откроет глаз, пусть хоть десяток ангелов явится. Угасло сияние на тропе, и сейчас же, в ответ на магию, зашатались горы, загрохотало эхо, на тропу упало несколько мелких камушков.
   - Это что? - не выдержал менестрель. - Это что же... обвал?
   - Да, но не здесь...
   - Семеро, да лучше бы здесь!
   Литт запнулся, едва не откусив себе язык.
   - Ты и встать можешь, - самодовольно усмехнулся тот, что с золотыми волосами. Впрочем, куда там золоту, солнечные лучи намного ближе по цвету. Менестрель не пошевелился, он прекрасно видел, что движения губ наклонившегося над ним эльфа не совпадают с произносимыми звуками. Улыбка эльфа угасла, синие глаза чуть потемнели.
   - Мы не призраки, - выпрямился он. - Не галлюцинация, не бредовое видение и не наведенная иллюзия. Хотя... быть может, мы еще хуже.
   - Чародольцы, - прошептал Литт, сам не понимая, что это ему в голову взбрело.
   - Лир-Идал, - поклонился золотоволосый, - король Чародола. Мои подданные. Дай руку, не бойся.
   - Почему эльфы так любят повторять эту фразу? Мне нечего бояться.
   Сквозь протянутую руку не просвечивали камни, и от прикосновения разлилось по жилам тепло. На сердце не потеплело.
   - В самом деле, после такого мало что напугает, - кивнул один из свиты Лир-Идала. - Теперь расскажи, что произошло.
   - Твоя? - второй протянул лютню. - Прекрасный инструмент.
   Сочувственный тон подданных взбесил музыканта больше, чем улыбка правителя.
   - Лучше вы расскажите, как проснулись и как так вышло, что решили жалеть людей?
   - То есть? Тебя надо было так и оставить?
   - Мы не знаем, как проснулись.
   - Он имеет в виду не всех, а лишь Дальних, - заметил король, и сразу же наступила тишина. - Из Дальних здесь я один.
   Менестрель оглядел десяток Старших, сгрудившихся на тропе, и вдруг прозрел. Действительно, хоть волосы и были светлыми у девяти из десяти, лишь у короля они имели теплый солнечный оттенок. Да хоть бы эти эльфы были лысыми! Литт сморгнул, одежда Старших не изменилась.
   - Вам не холодно?
   Лир-Идал весело рассмеялся, подданные заулыбались.
   - Не жарко, так скажем. Так что же происходит?
   - Я объясню, ваше величество, - поклонился Литт. - Я объясню, но по пути. А для начала мне надо решить, в какую сторону идти.
   Менестрель обхватил голову руками, мысли разбегались в трех направлениях. По горным тропам Эрдина не догнать, не стоит и пытаться; Эдданиар уже далеко и его не остановить, идти Каменным перевалом, как изначально хотел начальник альнаров смысла не имеет, они не успеют. Остается одно (Литт зарылся в карту) - подняться вверх и одной из троп по леднику, тех, что на карте обозначены пунктиром, перевалить горы и перехватить эльфов внизу, на равнине.
   Литт поднял голову, стараясь рассмотреть внизу ту стежку, по которой спускался, ничего не рассмотрел и обвел взглядом притихших эльфов.
   - Мы пройдем, - кивнул один, - не обращай внимания на одежду.
   - Как тебя зовут? - спросил другой.
   - Литт Стихоплет. Господа Старшие...
   - А не пойдете ли вы в другую сторону, - наклонил голову король Чародола, - дабы не подвергать свое бессмертие смертельной опасности.
   - Ваше величество... - слегка опешил менестрель. - Да, я сказал бы именно так, но здесь некуда идти. В Глориндол просто так не пройдешь.
   - Куда? - хором вырвалось у всех чародольцев.
   - Так мы в горах над Глориндолом? Литт, пока неважно, откуда мы знаем это название, скажи, на чьей ты стороне.
   - Ваше величество, раз уж вы слышали о Глориндоле, то и кто такие альнары, должны знать. Имя Эрдин вам что-нибудь говорит?
   - Говорит.
   - Я на его стороне. На стороне Дайлена, Эрдина и Глориндола.
   - Мы с тобой, - просто ответил Лир-Идал. - Говори, куда идти.
   - Ва-ше величество...
   - Нет, я не сошел с ума, просто я знаю, сколько значит помощь, пришедшая вовремя. Но, кстати, - в синих глазах вновь блеснул лукавый огнек, - могу и передумать. Не люблю официальных титулов. Как обращаться? На этот случай у меня есть имя.
   По тропе поднимались ровно и без осложнений в точности до того места, с которого Литт наблюдал за отрядом глориндольцев. Менестрель рассказывал о случившемся в Глориндоле, о Дайлене и его дочери, о советниках, о пикси в глориндольских витых коридорах и о том капкане, что расставил на него начальник альнаров. Лир-Идал молчал, подданные его словно и не слушали. Они то болтали на родном языке (столь давний вариант эльфийского Литт не понимал напрочь), то рассматривали горы, то задавали человеку неожиданные вопросы.
   Тропа вилась и вилась среди камней и снега, и странно, как чародольцы еще не замерзли насмерть. Из всех лишь король был одет в подобие мантии, слишком короткое, чтобы именовать мантией без оговорок, остальные как с придворного бала в Линтолине или Ирисной низине сбежали. Из всего одеяния - рубашки с традиционным воротником-стойкой и треугольным вырезом и узкие брюки, на ногах (Литт едва мог поверить глазам) туфли из, несомненно, дорогой, и, несомненно, промокающей в снегу ткани. Зубами никто не стучал, никто не от холода не дрожал, эльфы старательно делали вид, что вокруг лето на равнине, а не зима в горах, но от одного трепетания на встречном ветру тонкого шелка Литту становилось не по себе. И тем не менее, чародольцы ухитрялись болтать ни о чем, смеяться и время от времени задавать неуместные вопросы.
   Король их целиком и полностью сосредоточился на Эрдине, чего Литт никак не мог взять в толк. Самому музыканту начальник альнаров после сотого вопроса набил оскомину, и все чаще и чаще приходило в голову, а не решил ли пойти хитроумный эльф дорогой небезызвестного военачальника. Что южане, что феи, что менестрели - ни разума, ни выдержки, ни воли, да еще и под ногами путаются... Спросить Лир-Идала о той нехорошей истории Литт не решился.
   Наверху все мысли об Эрдине как ножом обрезало, менестрель понял, что запутался. Тропа, он помнил, уходила дальше вверх, винтовой лестницей, но теперь ее не было. Менестрель напрасно метался между камней, напрасно шарил глазами по равнодушным скалам: вокруг высились совершенно неприступные утесы, по которым не забраться и мухе. Литта затрясло, он упал на камень, развернул карту и от волнения с минуту ничего не мог на ней разобрать. Вот камень, напоминающий медведя, вот две скалы, вот все те же три вершины... Где тропа? Вокруг снег, и камни с ним вперемешку... неужели завалило?
   - Другой тропы нет? Здесь нам не пройти, - очень вовремя заметил кто-то из свиты Лир-Идала.
   - Правда? Надо же, я не заметил.
   Король Чародола недовольно обернулся на подданных и взял карту из рук Литта. Несколько минут все чародольцы внимательно смотрели в кусок пергамента, а менестрель смотрел себе под ноги.
   - Придется спускаться, не пройти.
   - Мы не успеем. Каменный перевал в полтора раза длиннее, мы пешком... Не успеем.
   - Предлагаешь остаться здесь и отметить неудачу?
   - Можно еще, например, обратно в Линтолин вернуться и отметить там.
   - Куда вернуться? - вскочил Литт. От меланхолии его и следа не осталось.
   - Ты верно расслышал, - подтвердил слова подданных Лир-Идал. - Я бы рассказал, но, боюсь, на бегу слушать меня будут не слишком внимательно, а я этого не люблю.
   Спускались в самом деле бегом, и несколько раз менестреля попросту ловили на осыпях. Чародольцы и здесь не утерпели, заметили, что долететь, конечно, быстрее, нежели ногами... После третьей шутки менестрель стал осмотрительнее. Как ни торопились, все равно путь вниз занял немало времени, над горами повисли сумерки, снег посерел, а скалы потемнели. Литт спрыгнул на тропу и, не давая себе времени на раздумья и сетования, бодро направился к Каменному перевалу. Вернуться назад и подняться вверх, в восточную сторону.
   - Постой, - окликнули его.
   Все чародольцы к чему-то прислушивались, и скоро ветер донес стук копыт. Менестрель только рот открыл - из-за поворота показались всадники, в передовом он узнал Эдданиара, - лошади шли так быстро, как только позволяла горная тропа. Литт злорадно усмехнулся, потому что удивление глориндольцев не поддавалось описанию. Эдданиар резко натянул поводья, лошадь заплясала в опасной близости к пропасти, в кавалькаде начался небольшой переполох. Лир-Идал подлил масла в огонь, выйдя на середину тропы и вежливо поклонившись. Глориндольцы просто оцепенели. Литт захихикал, хоть было не до смеха. Верта Кассирский, "Нечаянная встреча", холст, масло, темпора. Кассавирт, большое собрание живописных полотен.
   Глориндольцы пришли в себя гораздо раньше, чем можно было ожидать от свидания с призраками. Эдданиар спешился, поклонился в ответ, и, делая вид, что не замечает менестреля в упор, осведомился, с кем имеет честь. Король Чародола не без удовольствия назвался, однако, увидел нечто в глазах советника, потому что быстро добавил:
   - Ты не сошел с ума, мы не призраки и не враги. Мы хотим помочь.
   - Слишком многие хотят нам помочь. Эдданиар, советник Глориндола.
   - Если ты о Литте, то...
   - То он добился-таки своего, кроме Каменного иного пути нет. Однако, на твоем месте я бы приказал вернуть его на прежнее место и в прежнее положение. Или, по крайней мере, наложил бы заклинание долговременной немоты.
   - Да вы и без нас постарались, - отозвалась свита Лир-Идала.
   - Давай-ка разберемся, - прищурился король Чародола. - Дабы друг от друга подвоха не ждать. Что ты имеешь против Эрдина и Литта, кроме того, что они оба лично тебе не по нраву?
   - Ах, он уже наплел... Эрдина ты лично не знаешь, и говорят о нем такое...
   - Ты тоже не знаешь его лично, а насчет того, что "говорят"... Обо мне говорят много такого, что сплетни об Эрдине за комплимент покажутся. Много я слышал и о Глориндоле, и о его жителях, так, может быть, мы зря сбежали? Может быть, нам начать верить всему, что "говорят"?
   - Я видел в памяти этого, с позволения сказать, менестреля один интересный разговор, и...
   - Разговоры, - усмехнулся Лир-Идал. - Беседы. Или ты слышал, как Эрдин признается, в том, что именно он организовал нападение на Глориндол?
   - Этого я не слышал, но слышал много иного. И предательство, и совет в грязи, и пикси в Глориндоле, и лишь Эрдин знает, как всех спасти. Лишь он укажет верный путь...
   - Ты дурак, - громко сказал Литт. - Не хочешь признавать правоту другого, а тем временем твоих братьев ведут как скот. Хотя, какие они тебе, к лешему, братья!
   - Хватит! - стальные нотки в голосе Лир-Идала звучали так же странно, как звон клинков в пении флейты. - Довольно, иначе никому, включая нас, помощь не потребуется. Можно долго рассуждать, кто кому друг и кто кому предатель, но путь у нас один. Вашу верную дорогу уже засыпало, вы потому и вернулись, чего же вам еще не хватает, камня по голове? Дождетесь, будет и он.
   - Ты и впрямь...
   - Я и впрямь считаю, что случайностей не бывает. Обвал, без сомнения, вызван нашей телепортацией, но он вас не засыпал, лошадей не напугал - попросту отрезал вам путь. То же и с нами, нас не пустило вверх, вернуло сюда. А теперь взгляни на нас, раскрой глаза. Да, это шелк и да, в нем холоднее, чем совершенно без одежды. Не спрашивай, мы сбежали. Сбежали наугад, в спешке и волнении, и попали не на дно океана, не в энортиольскую пустыню, не свалились в пропасть в футе от тропы. Нет! Мы попали ровно туда, куда нужно и ровно тогда, когда требуется. Случайность? Кинуть камень в небо и случайно попасть в глаз пролетающего за облаками орла. Молчи, у меня есть и не столь мистические доказательства. Не веришь в предательство среди совета?
   - Не верю.
   - Хорошо, отчего же веришь в предательство Дайлена?
   - Это не...
   - Это как раз предательство! Не перебивай, тебе Дайлен был владыкой, а мне другом, и я, смею надеяться, знаю друга лучше, чем советники. Он не мог предпочесть жизнь дочери жизням подданных, и это такой же факт, как то, что выбора у тебя нет. Это третье и последнее доказательство. Решай.
   Советник молчал, его товарищи не вытерпели ожидания.
   - Эдданиар, решай скорее, сил нет думать, что там происходит.
   - Решай, иначе мы решим за тебя.
   Советник оглянулся на товарищей, кто-то из них пожал плечами.
   - Мы вместе, - повернулся Эдданиар к Лир-Идалу. - Мы вместе, потому что выбора у нас нет.
  
   Друзей Ирис в караване не видел, и хотя бы это несколько умеряло жжение внутри. Все время, пока он был способен мыслить, Ирис умолял Небо послать друзьям, и особенно, Алидару и Виридину, терпения. Терпения и разума, чтобы только не сорваться, только не натворить глупостей.
   До вечера он трижды терял сознание от слабости, и наконец до охраны дошло, что не притворяется. У костра Ирис с удивлением обнаружил, что от дюжины его отвязали. Удивление быстро прошло. Соседи подсказали, да и самому догадаться не составило труда. Однако, не вышло развлечения, сил подняться не было. Голова кружилась, сердце заходилось, кровь пропитала повязку насквозь, и никакие угрозы не действовали.
   - Э-э, ребята, да что с ним... Дохлый.
   - Назавтра очухается.
   - Да ну... очухается он только на том свете. Может, и возиться не стоит?
   - Мы уж провозились, - прогнусавил первый. - Чего еще... подождем. В пропасть сбросить всегда успеем.
   - А остальные-то, глянь, молчат. Молчат, дрожат. Вот смех!
   Глориндольцы действительно молчали. Молчали и боялись дышать, потому что, кто его знает, как воспримут смертные слишком шумный вдох и не сочтут ли его достаточным основанием для исполнения слов в адрес Ириса.
   - Слышь, - снова влез первый. - А забьемся, что он встанет. Вот скажу я, что... что вот эту, вот ту белобрысую... тебя, сучка, тебя... во все щели... И он встанет.
   Ирис не шелохнулся.
   - Он-то встанет, - отозвался второй, тот, что предлагал не возиться, - да ты ляжешь. А того лучше, со скалы полетаешь, будете там внизу вдвоем с Лухой лежать. Напару, два бревна.
   - Точно, Нос, чего-то дураков развелось - не продохнуть. Щели ему захотелось... Дурье, долбанет тебя в той щели, сам бабой станешь.
   - Да было бы еще с кем, - вмешался третий. - Она ж тощая как сушеная вобла, все кости видать, и ухи...
   - До завтра дотерпите? - спросил Ирис у горных вершин, потому как задать вопрос кому-то ближе не было сил.
   - Гляди, он еще разговаривает, а ты его, Нос, хоронить собирался. Подслушиваешь, падаль?
   - Завтра, - прошептал Ирис. - Будет вам веселье, будет вам и смех. Завтра. Сегодня не могу.
   - Ты с ума сошел? - шепнуло в голове, стоило людям отойти. Говорить громче глориндольцы опасались даже мысленно. - Это верная смерть.
   - Эриэссэль, даже не думай. Обойдутся.
   - Завтра, - повторил Ирис. - Все завтра.
   - А ты прав, Эриэссэль, завтра будет завтра. Сегодня погоди умирать.
   Ириса в несколько рук усадили у валуна, того шатало как тряпичную куклу, и руки тряслись, и ноги отказывали. Первый советник Глориндола, хвала Небу, без мантии и потому неузнанный, внимательно смотрел на полумертвого товарища и вдруг громко обратился к охране.
   - Господа люди, нет ли у вас средства от кровотечения? Хотя бы повязки.
   - А перину на пуху тебе не надо?
   - Нет, не надо, - не испугался советник картинно приблизившегося клинка. - Не для себя, для вас стараюсь. Если кровотечение не унять, завтра вы сможете смеяться разве что над собой. Потому как Эриэссэль будет слишком далеко отсюда, чтобы над ним потешаться.
   - Умных эльфов прибывает с каждым часом, - наконец-то подошел и обладатель культурного голоса. - Радует, очень радует. Что стоите, болваны, или не вам сказано? Несите кровянку, я ведь тоже человек, и мне порадоваться хочется.
   Ночь Ирис не спал, от лечения сон сошел на нет, сердце застучало так, что готово было выпрыгнуть из груди, голова стала ясной, но наполнилась звоном и далеким пением. Да и никто не спал на горных утесах над Глориндолом: одни несли караул, другим под караулом не спалось. Всю ночь перелетали от скалы к скале, от камня к камню шепотки о далеком мире, затерянном где-то среди звезд.
   -... ушли через горы. А горы выше наших Восточных, страшные, гиблые места. Меньше половины дошло.
   - Ты это все сейчас к чему? К тому, что и мы не дойдем?
   - Дежа вю, только и всего. Северный хребет, Пики Судеб, Льдистый перевал... война с людьми... Все уже было.
   - Не было, - возразил первый советник. - Не было такого же, случалось лишь подобное. Нет одинаковых перевалов, не бывает одинаковых миров, здесь не Фор-Эхел-Фенхил, а Глориндол, и война у нас другая, и люди иные. Не стоит вспоминать прошлое, не стоит отчаиваться.
   - Нейридал, скажи откровенно, есть ли надежда? И как можно не думать о прошлом, если...
   - Я не знаю, есть ли надежда; не знаю, придут ли нам на помощь; я знаю одно - не нужно сравнивать себя с Дальними.
   - Да, Нелахо-Дана у нас нет, некому отворять межзвездные Врата.
   - Перестань, Фартион. Перестань, и без тебя муторно.
   - Звезды хороши лишь с земли, вряд ли между ними привольно гулять. Я не завидую Дальним, не завидую их спасению. Можете считать меня сумасшедшим, но не лучше ли было всем остаться на перевалах Льдистого, чем никогда после его не увидеть. Не знаю, братья, не могу ответить.
   - Эй, заткнулись все! Башка уже пухнет от ваших хурли-мурли.
   - Умник, о чем это они? Чего-то долго шепчутся.
   - Байки травят.
   - Какие еще байки?
   - О таких, как они, остроухих баранах, - громко сказал культурный голос. - А бараны, они на то скотина и есть, чтобы их есть.
   Хохот заглушил грохот недалекого водопада. Ирис поморщился. Завтра. Завтра будет из него не то, что баран, а медведь на поводке.
  
   Ночью не останавливались, хоть и передвижение замедлилось. В темных горах даже эльфам было неуютно. Литт поежился, ветер забирался под плащ и продувал до костей. Менестрель не видел ничего в пяди перед собой и потому волей-неволей шел рядом с глориндольской лошадью и ее глориндольским хозяином, Эдданиаром. Советник недвусмысленно дал понять, что веры менестрелям, путающимся с альнарами, у него не прибыло и глаз с человека не спускал. За то уже спасибо, что не связал.
   Шагов сквозь стук копыт Литт не услышал, и от голоса Лир-Идала над ухом вздрогнул.
   - Извини, Литт. Я пришел вернуть плащ, - весело сказал Эдданиару чародольский правитель, - да и скучно стало.
   - Не думаю, что с нами будет весело. Оставь, насмерть ведь замерзнешь.
   - Мы, конечно, народ теплолюбивый, лгать не стану, но вряд ли у глориндольцев в жилах течет огонь. Благодарю, возьми. Да, кстати, о каком интересном разговоре ты упоминал?
   Манера Лир-Идала задавать вопросы невпопад напомнила Литту телегуинского дознавателя, он поморщился и, хотя спрашивали советника, ответил:
   - Могу показать.
   - Сделай милость, - хмыкнул Эдданиар. - Лир-Идалу будет тем интереснее...
   - ... чем больше ему дадут услышать. Спасибо.
   Менестрель остановил воспоминание на том, как выпрыгнул из окна. Советник большего не видел, и королю вполне достаточно. Молчание. Стук копыт, шаги Эдданиара, шорох шелковой мантии. Молчание.
   - Скажите уже что-нибудь.
   - Что здесь скажешь? У меня есть одно слово, и ты его слышал.
   - Ты уверен в том, что Эрдин прав?
   - Да ни в чем я не уверен! - лошадь шарахнулась, эхо разлетелось по горам, вздрогнули от неожиданности идущие рядом. - Кроме одного - я в самом деле дурак. Я ни беса не понимаю вокруг, не могу помочь другу, я музыкант, а не дознаватель и мне одно остается - кому-то верить. И я буду верить Эрдину. Выбора у меня нет.
   Лир-Идал расхохотался, эхо взбесилось окончательно.
   - Что? - в один голос спросили Литт и Эдданиар.
   - Как хорошо иной раз ошибиться в своих суждениях. Ваш Эрдин бесподобен!
   Советник потерял дар речи, Литт через силу усмехнулся.
   - Ваше вели... надеюсь, вам выпадет возможность сообщить сию новость Эрдину при личной встрече. Передавать не рискну.
   - Я тоже надеюсь, что встречу господина альнара лично. И не нужно клеить мухе крылья орла, выше летать она все равно не будет. Сказано ровно столько, сколько нужно: ни словом больше, ни словом меньше. Как очевидец событий могу засвидетельствовать правдивость истории и признать, что сильно ошибался в участниках. Я в самом деле не мог смотреть на Хиддиатара, хоть он и вытащил нас буквально с того света, и искренне полагал себя правым. Вы оба ищете в истории то, чего там нет. Зря. Поверьте, не стоит сравнивать и не стоит сомневаться, да и Эрдин не хотел сказать ничего более им сказанного. Теперь я хорошо понимаю повышенный интерес к нему господ из Линтолина: увидев такое чудо раз, забыть невозможно.
   Лир-Идал хихикнул и исчез, только прошелестел на ветру шелк. Литт помотал головой.
   - Ты понял, что он сказал? - по голосу Эддариана было ясно, советник очень жалеет, что связался с этим сумасшедшим чародольцем.
   - Что сказал - да, я не понял, что он этим хотел сказать.
  
   За поединком следили даже хищные птицы в небе - впрочем, им как раз следить было разумнее других, чтобы не пропустить добычу. Добычи не случилось, Ирис упал в четвертый раз и не смог подняться.
   - Довольно, - сделал шаг вперед, заслоняя упавшего, первый советник. Всей дюжине пришлось шаг повторить. - Довольно. Поиграли, будет с вас.
   - Мы еще и не начали, - тот, кого все называли отчего-то Ситом, с располосованной физиономией, оттолкнул глориндольца. - Где эта падаль? Лежит, сука!..
   - Не трогай! - к ужасу всей дюжины советник не отступил, а устоял на ногах. - Не приближайся, червь.
   - Ты еще че-то вякаешь! - клинок описал дугу, советник увернулся, едва не вывихнув ближайшим соседям запястья. - Встать, остроухая гниль! Встать, когда с тобой говорит человек.
   - А ну, перестать.
   - Не раньше, чем посмотрю, какого цвета кишки этой мрази. А, может, сперва глянуть на кишки твоих дружков?
   Сито, введя себя в раж, орал, брызгал слюной, махал клинком, будто у него случился припадок. Началась свалка. Большинство людей оттаскивали приятеля, кто-то под шумок наградил эльфов парой зуботычин, кто-то смотрел и дивился. Сито отбивался, будто его на костер волокли.
   - Пустите, пустите, суки! Пустите, я их порешу! Мрази остроухие, твари бешеные, дай хоть одного замочить!
   - Сито, да угомонись, что ты как баба припадочная?
   - Кто баба? Я баба?!
   - Ты хуже, Сито. Заткнись, тебе говорят.
   - Что вы с ним вожгаетесь? - вмешался культурный. - Дайте кто-нибудь по морде.
   - Тебе бы дать, Умник, ходишь тут - не троньте, не бейте... Да их убивать надо!
   Удар по физиономии действительно заставил буйного замолчать.
   - Тебя, что, эльфы в детстве невинности лишили? - сочувственно осведомился культурный. - Так орешь... Должно быть, имели тебя в ухо, потому как откуда тогда у тебя семя в голове. Объяснять тебе без толку, я просто скажу - только тронь кого-нибудь, я обещаю, клинок свой долго будешь выковыривать... А насчет этого... - Умник повернулся к Ирису. - Да уж поднимите его, поднимите, можно. Насчет этого разговор другой, но забаву я портить не позволю. Идти немало, это же со скуки сдохнуть... Ребята, кровянку. И водки, а то, неровен час, в самом деле загнется.
  
   Вторые сутки по горам, без отдыха, без пищи. Глориндольцы благоразумно взяли лишь корм лошадям и оружие. Второй день выдался трудным, для непривычных к горам равнинных жителей - особенно. Снег высоко в горах лежал по колено, лошади спотыкались, скользили на частых каменных осыпях и фыркали на пропасти в футе от копыт. Туфли чародольцев превратились в тряпки, как и шелковые брюки от щиколоток до колен, и снег розовел в их следах, а Каменный перевал не знал конца. Литт уже и гадать боялся, надолго ли еще достанет волшебства, чтобы не замечать холода и боли. Любой человек давным-давно упал бы с обмороженными ногами, чародольцы еще и смеяться успевали. Впрочем, смеялся даже Литт, на время забывая о жжении внутри, слушать Лир-Идала спокойно не смогли бы и Стражи. Чем холоднее становился воздух, чем сильнее сыпались камни из-под ног, тем больше находилось поводов для веселья.
   Ночью волей-неволей пришлось остановиться на три часа, дать отдых лошадям и разведать дорогу вперед. Карта не слишком помогала, когда требовалось обойти расселину или найти такой спуск, чтобы никому не пришлось лететь. Эдданиар с тремя товарищами ушел вперед, Литт, чтобы не заснуть, принялся настраивать лютню. Вся болтовня смолкла тотчас же, звон струн далеко разносился по сонным вершинам и ущельям, менестрель выбирал мелодии посложнее, чтобы не играть машинально.
   - Давно у тебя эта лютня? - в паузе шепотом спросил Лир-Идал.
   - Недавно.
   - Не ерундит?
   Литт прижал струны ладонью.
   - Было. Было до такой степени, что хотелось выбросить. Теперь, кажется, привыкла.
   - Разобралась, так скажем. Ее можно понять, ты, я почти уверен, первый и единственный человек, взявший ее в руки.
   - Это я понял. Решил, что она по прежнему владельцу скучает. Такое бывает не только с эльфийскими инструментами, на прежней моей никто кроме меня играть не мог, хоть и лютье был человеком до самых кончиков ушей.
   - Что случилось с прежней?
   - Сгорела. Так что, хочешь-не хочешь, а без лютни я никто.
   - Как и лютня без мастера - деревяшка. Мастер, что делал инструмент, остается с творением навсегда, это правда, но правда и то, что инструмент бывает верен не создателю, а тому единственному, кто может оживить дерево и железо. Заставить их петь и плакать, любить и ненавидеть, скучать и радоваться... Кем будет этот мастер, неважно, лишь бы пальцы его касались души... а уж, чьей, инструмента, или разумного существа тоже, в сущности неважно.
   - Ваше вел... - Литт тихонько взял аккорд, не в последнюю очередь, чтобы заглушить слова, - можно, спрошу?
   - Спрашивай, - Лир-Идал прекрасно понял, что вопрос будет далек от музыкальных инструментов.
   - Сколько вас всего проснулось?
   - Хочешь знать, не осталось ли в Линтолине тех, за кого... можно сделать многое? Остались. Перед тобой ровно треть тех, кто проснулся. Нас специально разделили так, чтобы я оказался, как кому-то показалось, с чужими. Но у меня нет чужих подданных. Мы сбежали, как только появился шанс, потому что второго можно было ожидать еще две тысячи лет. Ты удивился, когда я согласился помочь, верно?
   - Верно. Можно было и не рисковать так...
   - Слишком страшными бывают последствия нежелания идти на риск. Слишком высока плата за трусость и слабость. Да, можно ошибиться, можно рискнуть и проиграть, можно клясть себя за ошибку всю жизнь. Но куда страшнее проклятие ты пошлешь себе, когда осознаешь, что мог сделать и не сделал. Моя семья все еще в Чародоле, как и практически все подданные. Для чего мы проснулись раньше? Вряд ли для того, чтобы не рисковать. Я думаю, для того, чтобы остальным было, где просыпаться.
   Ириса мучил странный двойной бред: мелькание клинков - до тошноты, до рези в глазах быстрое и бесконечные серпантины горных троп, все вьющиеся и вьющиеся к самому небу и в нем, черном и бесконечном, пропадающие. Клинки то приостанавливались, то танцевали с новой силой и быстротой; тропы пухли и пухли, кружили и кружили, заполняя собой все небо, всю вселенную - и от этого становилось страшно и тяжело.
   Он не помнил, как упал, как его перетащили к человеческому костру, не помнил липкого и сладкого зелья, разговоров далеко заполночь и пристального на себе взгляда. Около двух часов пополуночи Ирису привиделось, что он тонет в реке - тонет и никак не может выбраться, камни выскальзывают из-под ног, а опоры рукам нет. Вокруг ночь, темно, и лишь ветки кустарников над головой - чересчур высоко. Отчаянный рывок, мимо, второй, еще и еще раз - наконец рука хватает скользкую гибкую ветвь. Ирис подтягивается, под ногой нащупывается камень, вот-вот, и спасение... ветка внезапно без предупреждения выскальзывает из руки, вода смыкается над головой, поглотив отчаянный крик.
   Ирис дернулся и открыл глаза. Темно, над головой скала с голыми ветвями мертвого куста. Костер едва тлеет. Ирис шевельнулся и понял, что с ног до головы мокрый от пота, в голове же очень прояснилось, и тошнотворное кружение унялось. Осталась чудовищная слабость и странное отрешенное удовлетворение. Жив. Надолго ли, неизвестно, но жив.
   Тень нависла над ним круче скалы, из темноты молнией сверкнула сталь. Ирис прищурился и узнал Носа, молодого еще человека с невиданным для жителя Салавеста горбатым сухим носом.
   - Не дергайся, я быстро. Мучиться не будешь.
   - Что, понравилась игра?
   - Кой-кому слишком. Ты эльф, конечно, и сволочь, но... черт меня возьми, не знаю я... смотреть на такое... Тебя все равно прикончат, в столице ты как собаке пятая нога. Так хоть быстро...
   - Нет.
   - Что?
   - Спасибо, Нос, - прошептал Ирис. - В самом деле, спасибо, но я не хочу. Так - не хочу.
   Нос сморгнул и опустил занесенный нож.
   - А как хочешь? Удрать надеешься - не выйдет.
   - Я надеюсь умереть с честью, не хочу быть зарезанным, как свинья. Я умру как мужчина, пусть это будет мне чего-то стоить.
  
   Эрдин изначально запретил даже думать о том, чтобы догнать пленных в горах. Поначалу его поняли очень хорошо, но за сутки настроения успели поменяться. В первую ночь никто не возражал против остановки, но с приближением второй все чаще и чаще слышалось "идем без привалов". Третий же советник весь день молчал, что-то обдумывая и вздрогнул, когда его окликнули.
   - Что думаешь, Дениар?
   - Что думаю... думаю, что нам придется разделиться. Во избежание непоправимого.
   Глориндольцы насторожились.
   - Мы не успеем перехватить людей в горах, между нами часов двенадцать разницы.
   - Успеем, если не будем останавливаться.
   - А меч в руке вы после дневного перехода удержите? - встрял Эрдин. - Ладно, я не к тому. Дениар, что имеешь в виду? Делить пленных - лишняя морока и сутолока, на такую глупость и наши дураки не способны.
   - Я и не говорил, что пленных будут делить. Я не уверен, куда они двинутся по равнине, поэтому предлагаю разделиться на после Большого Разлома на две группы. Одна направится в Ильват, вторая - в столицу.
   - Для чего?
   - Для того, чтобы столица не могла прислать подмоги. Для того, чтобы, если возможно, заручиться ее поддержкой.
   - Поддержкой людей?
   - Подобное лечится подобным. Эрдин?
   - Что - Эрдин? Я как раз человек. Нас слишком мало, чтобы делиться. Разве что... на неравные группы, вторая из которых будет подстраховкой.
   - Основная группа идет по следу пленных, малая - в противоположную им сторону. Ты, как имеющий большой опыт...
   - ... иду в Ильват. Ты, по отсутствию необходимых навыков, отправляешься в столицу. В принципе... - начальник Тэй'ара оборвал сам себя.
   - В чем дело? - вмешался пятый советник. - С Ильватом согласны, он ближе, с ним и отношения напряженные... Но почему нельзя нагнать и вообще не дать дойти до города?!
   - Я уже говорил, почему, - отозвался альнар. - Были бы здесь мои ребята, ни мига бы не раздумывал. Я опасаюсь за жизнь пленных, в горах больше возможностей покончить со всеми разом.
   - В горах больше возможностей и подойти незамеченными. Кроме того, мы здесь как дома, а вот в человеческом городе дома будут уже наши враги.
   - Согласен, но дождемся вечера. Дальше видно будет.
   Увидеть пришлось в буквальном смысле. Пятна крови на камнях засветились под заклинанием голубым. Кровь на камнях, кровь на кустах, кровь у кострища. Окровавленная тряпка в пепле, пустая фляжка. Начальник альнаров выругался.
   - Это то, что я думаю? - шепотом спросил Дениар.
   - Да, развлечения. Не останавливаемся, привала не будет!
   Пятый советник слабо улыбнулся, кто-то благодарно кивнул Эрдину, у кого-то потухший взгляд стал ясным.
   - Идем, и как можно быстрее. Я тоже не прочь поиграть.
  
   Путь пролегал по краю огромной бездонной котловины, с бесчисленных уступов низвергались водопады, гул стоял такой, что пожелай кто-нибудь говорить - более бессмысленного действия трудно и представить. Говорить не хотелось ни глориндольцам, ни их страже; чем дальше тонул в тумане над пиками Глориндол, тем больше росло напряжение. Люди понимали, - Старшие пока не осознают, что с ними произошло. Пока еще они над родным домом, пока еще не выросли на горизонте пиками и снежными шапками крыши столицы Салавеста, пока еще они надеются на помощь соплеменников. Помощи не будет, и на равнине эльфы это осознают, и вот тогда будет страшно. Говорят, когда угасает надежда, это племя способно на любое безумие, на самый отчаянный шаг - что же, время близится.
   Ирис смотрел на противоположный край гигантского разлома, едва видный в водяном паре и спускающихся сумерках. Иногда ему казалось, он видит спасение, иногда, что это лишь морок, призрак глупой надежды, обман зрения. Наконец он стал смотреть себе под ноги, пошла осыпь, и со связанными руками он и без того дважды опасно оступался. Там, примерно в двух милях, на другой стороне, раскинулось неведомо как выросшая на бесплодных камнях кривая, с кроной набекрень сосна. Оставалось лишь молиться о том, чтобы караван остановился под нею.
   Скоро, однако, Ирис понял, что молил Творца не о том. Ему бы умереть вовремя, а остальное - потом. В потехе захотели принять участие решительно все, за исключением Сита, Носа и Умника. Умник подпрыгивал от нетерпения и азарта на валуне, Нос, не отрывая глаз, смотрел на поединок, а не в кашу, как бы следовало кухарю. Даже от явственного запаха горелого любопытство его не уменьшилось. Сито участвовать не просто хотел, а жаждал, да никто к его желаниям не прислушался, и он, матерясь сквозь зубы, ходил кругами у костра и котла.
   Ирис допустил ошибку - он слишком явно упал на краю пропасти, и тем приговорил себя к часовому мучению. И если поначалу противник его не желал становиться со стороны пропасти, то теперь заступали путь, и пробиться не хватало сил. Сил хватало лишь на то, чтобы кое-как отражать удары и не падать. Несколько раз клинок выбивали и снова совали в руку. Наконец все желающие кончились, а Ирис, как был в четырех шагах от пропасти, так и остался.
   - Умник, дай мне, - срывающимся голосом попросил Сито. - Дай, клянусь, я его убивать не стану.
   Ирис вздрогнул. Завтра они выйдут на равнину, завтра последняя надежда умрет. Что заставило его обернуться? Может быть, взгляд в спину. Нос слегка приподнял брови, Ирис смотрел на человека, не веря глазам. Наконец, закрыл глаза в знак согласия, Нос отложил самодельный половник.
   - Умник, будь человеком, остались я да Сито. Что же, жратва не ст?ит, чтобы и кухарю повеселиться?
   - Так ты ее сжег.
   - Скажи спасибо, что хоть такая есть, жрали бы сейчас зерно. Умник, нас двое, этот остроухий и на ногах не стоит - мы тихонько, вдвоем, а то он, чего доброго, кончится. Не доверяешь Ситу, так я на что?
   - Бесы с вами. Последний раз, пока вы его вусмерть не заимели.
   Клинок в руке задрожал, липкий пот слабости потек по спине, Нос усмехнулся. Сито встал подальше от пропасти, Нос ближе - между ними эльф. Кто-то вручил Ирису второй клинок, и Сито нанес удар, едва подавший оружие отступил.
   - Скотина, меня чуть не зарубил. Свинья.
   - Правильно Нос встал, ни хрена не понял Сито.
   - Бей, бей, Нос, пролезет зараза! Сито, куда прешь, оба свалятся.
   - Поднажми, Нос, бери вправо. Вправо, дурак! Вот, вот, дай еще этой скотине!
   Нос перемещался по краю пропасти, но помочь пока не мог или вообще не собирался этого делать. Ударов его Ирис не опасался, а вот Сито вновь взбесился. Ничего мужик себя не контролировал, и вчерашняя фраза Умника перестала казаться непристойной шуткой. Ирис едва успевал уворачиваться, блокировать и не пытался, сил в руках не осталось. Да и ноги начали подкашиваться, голова закружилась, шли последние минуты в сознании. Ирис, рискуя жизнью, повернулся спиной к Ситу, чтобы только встретиться глазами с Носом. Тот моргнул, и сейчас же сильный удар сбил Ириса с ног. Нервы Сита не выдержали вида беззащитной спины противника.
   Эльф все силы использовал на том, чтобы упасть не навзничь, а боком. Четыре шага, камни впились в ребра, клинок выскользнул от удара... Где же пропасть! Нос отскочил от катящегося тела, через миг опомнился, бросился к краю бездны, но было поздно. Удар Сита оказался сильным настолько, что эльф пролетел четыре шага без задержки и перекатился через край. Крика его среди грохота воды никто не услышал, но эхо заметалось между скалами и загремело сильнее водопадов. "Эриэссэль! Брат!".
   Умник скатился с камня, сжимая клинок, Нос изготовился, вся охрана вмиг от игры перешла к жизни и ощетинилась сталью. Сито ничего не понял, он выругался и скривился, как кривится карапуз, упустивший игрушку в нужник. Не до него было, не до дураков. С гибелью отлученного градус отчаяния резко повысился, и достиг той страшной степени, за которой сражаются не за жизнь, а за смерть.
   Эльфы хранили ледяное молчание, Умник как пристыл к камням, а Кирна, кассирец, идиот не хуже Сита, сделал шаг вперед.
   - Не рыпаться! Слышите, мрази, сидеть тихо! - от страха Кирна говорил громко и отрывисто. Клинок его уткнулся в грудь передового эльфа, тот попятился.
   - Кирна, не трогай!
   - Только рыпнетесь, каждого третьего...
   Тяжелый обод наручников пришелся в висок человека, время для Умника замедлило ход. Он видел, как начинают подгибаться колени дурака, как он кренится телом влево, как крутится, будто хочет обернуться. Клинок падает из разжавшихся пальцев, и чужие пальцы сейчас же сжимаются вокруг рукояти. А ребята стоят, стоят и ничего не делают.
   Кастет пришелся прямиком в нос эльфу, хрупнуло, брызнула кровь, и клинок остался в пальцах человека. А тут и ребята подоспели.
   - Не убивать!
   - Не надо, братья! Назад!
   Волна схлынула, эльфы подались назад, кто не мог отойти - оттащили. Умник прищурился на трижды поразившего пленного.
   - Не стану спрашивать, кто ты, - тихо сказал он по-эльфийски. - Сам вижу. Мантию снял, но власти не утратил - добро тебе. Следи за своими, в оба следи, иначе я как-нибудь невзначай проговорюсь, и за моими тогда не углядят и сто бесов. Эй, вы, бессмертные, не искушайте судьбу, не лезьте на рожон. А от греха подальше... Ребята, отвяжите-ка вот этого сообразительного.
   Наутро Умник произвел пересортировку пленных, и особо выделил советника и около десятка наиболее дерзких. Избранным в пару достался человек, а советника Умник отметил согласно статусу и поставил рядом с Ситом. С учетом приготовлений выступление несколько задержалось, но очень скоро караван упущенное время наверстал. Умник вздохнул с некоторым облегчением. Передвижение прежде замедлялось по вине эльфов, которые, бараны, думали, будто в своем Глориндоле они кому-то еще нужны. Теперь оно по вине эльфов же ускорилось, Старшие - ха-ха - не желают длить страдания товарищей. Идиоты. Или очень хорошо прикидываются. По разуму, им одна дорога, что и отлученному - в ближайшую пропасть, но разве можно, они же бессмертные! Жалкое племя, слабое и жалкое, ошибка Творца. Нет волшебства, и они бессильнее тряпок; ни разума, ни воли - ничего. Как можно верить, что какая-то стена, какие-то каменные собаки, которых и на свете-то нет, могут защитить город лучше стражи на этой самой стене, лучше самих жителей? Ну что бы им не тренироваться, например... Семеро, да они и языка многие не знают, какие там тренировки. Друг с другом они тренируются, это всего ближе, и не на мечах. Жалкое, вырожденное племя. Может быть, когда-то и были достойные эльфы, Старшие, но время то прошло. Озеро сгнило и стало болотом, а жить возле болота... нет уж, благодарим покорно, заразы нам мало. От болот одна польза, земля после них хороша; и один путь болотам - стать пашнями вкруг человеческих селений.
  
   К Большому Разлому глориндольцы вышли немногим позднее полудня. Котловина гудела, исходя водяной пылью, один из глориндольцев молча указал на путь, по которому люди обходили Разлом.
   - Эрдин, они точно идут в Ильват, иначе обходили бы с другой... Эрдин!
   Начальник альнаров бежал к сосне на противоположной стороне, прыгая по камням с риском переломать себе ноги.
   - Что это с ним?
   - Не... Смотри!
   Глориндольцы охнули и кинулись вслед за Эрдином, сквозь дымку и водяной туман им почудилось движение на той стороне. Воистину, надежда - жестокое чувство, потому что пламя, вспыхнувшее от нее внутри, жгло куда сильнее прежней тревоги. Под старой кривой сосной альнар стоял на коленях перед, как показалось, мертвецом.
   - Эрдин, что там?
   - Опять?
   - Не орите, - начальник альнаров обернулся, и один из глориндольцев схватился за сердце. Эрдин, тот самый, что час назад нецензурно обругал Дениара за "сопли и слюни", едва не плакал. - Он еще жив.
   Глориндольцы сделали шаг, другой, но, лишь наклонившись над головой Эрдина, наконец узнали.
   - Эриэссэль!
   - Эриэс... Небо, что с ним сделали?
   Эрдин аккуратно пристраивал голову раненого на своем плаще, тот был в глубоком обмороке, но все же дышал, пусть едва заметно.
   - Поиграли. Вода есть?
   - Есть лучше. Но как... как возможно выжить?
   - В деталях - наверняка сочли мертвым, по существу - чудо. Ирис, давай, давай, возвращайся, - горлышко фляжки ткнулось раненому в губы. - Пей и возвращайся.
   Ирис сделал глубокий вдох, сейчас же перешедший в стон и вдруг открыл глаза.
   - Тихо, тихо, это я, Эрдин. Все позади. Пей.
   Ирис едва не захлебнулся и закашлялся.
   - Все только начинается.
   - Молчи. Пей и молчи. А вы что стоите? Воды мне и поторопите там советников. Живо!
   Голова Ириса кружилась от слабости, и казалось, что он вновь бредит. Далекое голубое небо сказало голосом Эрдина:
   - Держись, Ирис. Потом можешь падать в обморок, но сейчас держись.
   - Будь осторожен...
   - Знаю, Ирис, все знаю, но сейчас поздно быть осторожным. Ничего не говори, просто соберись с силами и выслушай меня.
   Глориндольцы обернулись быстрее ветра, и через пять минут Эрдина от раненого оттеснили. Третий, пятый и девятый советники действовали слаженно, и энергии не жалели, так что снег вкруг сосны скоро растаял, а иглы на нижних ветвях пожелтели. Эффект на глаз был небольшим, Ирис разве что перестал морщиться от каждого вдоха. Соотечественники его стояли как на страже и дышать ровно начали лишь одновременно с беглецом. Наконец Дениар устало откинулся на ствол сосны, а его девятый коллега попросту лег на иглы, густо усеявшие каменистую почву у подножия сосны.
   - Эриэссэль, как ты?
   - Ты сам не видишь - как? Молчи, Эриэссэль, не отвечай.
   - Как тебе это удалось?
   - Что с другими? Эриэссэль...
   - Ребята, - от шепота Эрдина многие вздрогнули, - погодите-ка с вопросами. Дайте ему хоть четверть часа, отойдите. Это последний наш привал в горах, используем его с толком.
   Через полчаса совместных усилий Ирис сидел у костра, не падая и говорил, почти не спотыкаясь. Бледен он был до синевы, и в клочья изодранные пальцы кровоточили, но рана на левом плече схватилась коркой, головокружение унялось, и жар спал.
   - Ирис, скажи одно - как сумел?
   - С трудом, - через силу усмехнулся тот в сторону Эрдина. - Меня сочли мертвым.
   - Может быть, и еще кто-то...
   - Никто. Ни один не рискнет. Слишком велика цена.
   - Ты с ума сошел? Да после такого они вдвое бдительность повысят, - начальник Тэй'ара прикусил язык, но было поздно. Ирис горько хмыкнул.
   - Да, обойтись может чересчур дорого.
   - Ирис, не смей так думать, - раздельно, будто читал заклинание, сказал Эрдин. - Не смей винить себя, ты виновен лишь в том, что совести твоей хватит на десятерых. На это и рассчитано. Не думай, не вспоминай, не смей терзать свое сердце, иначе спятишь. Ты все уже сделал, ты уже совершил чудо, теперь наша очередь.
   - Еще не все, осталось еще кое-что. В какую сторону идти, знаете?
   - Ты имеешь в виду, на равнине? - пожал плечами пятый советник. - Думается, видно будет, да и есть соображения. Однако, мы не собираемся позволить этой сволочи спуститься с гор.
   - Все сложнее, чем выглядит, - Ирис перевел дыхание, собираясь с мыслями. - На равнине, я уверен, невозможно будет опередить направление движения. Следов не останется. Вы не видели, как от этой мрази заклинания отскакивали...
   - Что ты хочешь сказать?
   - Я хочу сказать, люди - лишь куклы, а нити тянутся к нашему народу. Не знаю, в Глориндоле или нет, но враг рядом и именно он управляет отрядом.
   - Даже если люди заметут следы, есть лишь два направления, - пожал плечами девятый советник.
   - И какое вы выберете? - не сдержал горького смешка Ирис.
   Глориндольцы переглянулись.
   - Ты что-то знаешь? - напряженным от волнения голосом спросил Дениар. - Ты слышал?
   - Да, я слышал. Отряд идет в Ильват.
   - Мы так и думали, - едва ли не хором отозвались глориндольцы.
   Ирис ткнулся лбом в сцепленные пальцы.
   - Что?
   - Отряд в самом деле идет в Ильват, но должен был в столицу.
   - Что?!
   - Куда он должен был идти?
   - В столицу, - поднял голову Ирис. - Такой был уговор с заказчиками, их ждут в столице. Но отряд пойдет в противоположную сторону, видимо, кто-то заплатил за нас дороже. Так что вы идете верно лишь благодаря лжи и коварству.
   - Но... может быть... - Дениар силился подобрать слова, - где уверенность, что они вновь не переменят решения?
   - Ирис, ты уверен? Сведениями такого рода...
   - Можно делиться с тем, кого считаешь покойником. Я бы никуда не дошел, это совершенно очевидно. К тому же никто и не делился со мной, я невовремя пришел в себя.
   - Что делаем, братья?
   - Идем в Ильват, как и шли.
   - Ты, Дениар, предлагал разделиться, вот и разделимся.
   - Эрдин с большим отрядом в Ильват, ты с меньшим - в столицу. Проверить, как там себя заказчики чувствуют.
   - Дениар, что ты молчишь?
   - Все не так просто, братья. Все не так просто, и мне не нравятся разговоры при пленных. Слишком похоже на ловушку.
   - Что же, они надеялись, что я убегу?
   - Нет, но предположить могли. К тому же, братья, след-то ведет к Ильвату.
   - А куда должен вести?
   - Братья, мы ошибались, нас едва не заставили сделать страшную ошибку - поверить врагу, - повысил голос третий советник.
   - Ты о чем? - поднялся Эрдин.
   - Я о том, что если враг настойчиво предлагает тебе куда-то идти, то тебе в противоположную сторону. Нам будто помогают, не находите? Отчетливый след, неприятно говорить, но тело было найдено тоже вовремя. Братья, вам нельзя идти в Ильват!
   - Вам? - приподнял бровь пятый советник.
   - Вам, в смысле - большинству. Разделимся, но иначе.
   - То есть большинство пойдет в столицу, а меньшинство в Ильват?
   - Да, именно так.
   - Вы всех погубите, - тихо сказал Ирис, опуская голову на руки.
   - Прости, Эриэссэль, но в политике ты никогда не был силен. Эрдин, что скажешь? - Дениар обернулся к альнару, который все это время молча стоял у него за спиной. - На тебя надежда, на твой разум.
   Начальник Тэй'ара помедлил, обвел взглядом молчащих глориндольцев, задержался на убитом горем Ирисе и наконец сказал:
   - Мой разум подсказывает, что врагу верить нельзя. Ирис, извини, но ты и без того не слишком умен, а после такого... Я согласен с Дениаром, нам нужно разделиться. Кто со мной в столицу?
  
   На равнину спускались долго и трудно, две лошади все же переломали себе ноги и их пришлось добить. Чародольцы все пытались шутить, но лучше бы молчали. Смотреть на них у Литта и духу не хватало. Он вымотался до шума в голове, и спуск сил не прибавил. И все же степень усталости менестрель смог по достоинству оценить, когда, бросив взгляд на Лир-Идала, отметил сходство короля Чародола с королем всех альнаров. Испугавшись за свой здравый рассудок, Литт плюхнулся у последних камней, открошившихся от гор, как край от праздничного пирога.
   Каменистая равнина раскинулась до горизонта: плоская, твердая, с обширными плешинами среди мертвых трав. Здесь и отряд кобольдов, груженый золотой рудой, мог пройти и следа не оставить.
   - Ты что расселся? - обернулся Эдданиар.
   Советник после концерта, данного менестрелем в горах, если и заговаривал с ним, то так, словно решил перещеголять Эрдина.
   - Устал, господин Старший.
   - Ну, сиди. Все равно, вряд ли кто-то тебя возьмет.
   - Эдданиар, что ты к нему цепляешься? Лошадям хотя бы дай передохнуть, если тебя люди не интересуют.
   - В самом деле, до этого чертова Ильвата еще...
   - До чего, простите?
   - Что, и усталость пропала?
   - Что, и память отшибло?
   - Заткнуть бы тебе рот, смертный... - в отличие от Эрдина, ответная грубость в восторг советника не приводила, - но хотелось бы кое-что выяснить.
   - Как дураками рождаются? Я тебе все сказал, пленных ведут в столицу и нам туда же.
   - Так какого черта мы по горам ползали? До столицы отсюда лишних тридцать миль, если не больше.
   - По горам мы ползали, потому что летать не все умеют, - вмешался Лир-Идал. - Кажется, пришло время решить, кто куда...
   - В Ильват.
   - Ты здесь не один, - стиснул зубы менестрель. - Езжай, куда хочешь, хоть в Ильват, хоть к тридцати трем бесам в гости, а за других не решай. Послушайте, умоляю, не смотрите, как на психа. Эрдин, может быть, не очень вежлив со своими, но клянусь чем угодно, с врагами тоже не церемонится. Он альнар, это работа его - давать свободу, почему же вы не верите, что он прав? Если же дело во мне... Я скажу одно - в том караване мой друг, и думайте сами, могу ли я желать другу смерти. Эрдин надеется на вашу помощь, вы понимаете, что будет, если ему не удастся увести свой отряд в столицу? Ваших братьев некому будет спасать!
   Глориндольцы молчали, Эдданиар покачал головой.
   - Друг, говоришь? Эриэссэль?
   - Друг. Не знаю, как ты именуешь тех, кто тебя по пять раз на дню с того света вытаскивает, а у нас принято называть их друзьями. Вы знаете Ириса лучше меня, вы полтора века рядом живете, и вы думаете, что он может ошибаться насчет меня и Эрдина?
   - Как раз он не ошибается, вы для него в самом деле друзья. Только вот кто ему остальные?
   - Ты что имеешь в виду? - опешил Литт.
   - Эриэссэль верит и тебе, и Эрдину, но вот можно ли верить самому Эриэссэлю?
   - Эдданиар, ты спятил, - не сдержался один из глориндольцев. - Кто-кто, а он...
   - Вне подозрений. Отлученный за предательство родного народа вне подозрений. Людей он называет друзьям, а вы слышали, чтобы он называл так хоть кого-нибудь из нас? Он пропал в тот миг, что и Аллариэн, он пришел одновременно с врагами, его не убили, хотя и следовало. И теперь еще он является доказательством правоты этого альнара и его дружка, которые тоже неизвестно откуда взялись в самое удачное время. Кстати, альнар ведь тоже по большому счету не эльф, а человек. Спасал он людей, а бился с эльфами, не много ли совпадений?
   - Ты что несешь, мразь?
   - Еще одно слово и язык свой будешь по кусочкам собирать. Хватит слушать, едем.
   - Никуда вы не поедете!
   Литт быстрее молнии заступил дорогу Эдданиару и вцепился в повод его коня. Советник сделал движение рукой, менестрель вздрогнул, но повода не отпустил.
   - Придется убить, по-другому не отделаешься.
   - Думаешь, пожалею?
   - Думаю - нет, но подумай, что ответить товарищам на вопрос, кем был в Линтолине. Ты входил в совет, который отлучал Эрдина. Ты работал с теми, кто торговал эльфами на Энортиоле. Это вы уничтожили альнаров, вы стравили людей и эльфов, вы убили Золотую долину...
   От удара Литт полетел кувырком, глориндольцы молчали и не двигались. Отчего-то молчание хранили и подданные Лир-Идала. Литт вскочил.
   - Да провалитесь вы к чертям, я сам дойду! И запомни, Эдданиар, я хоть и безоружен, но, если хоть кто-то пострадает... тебе не жить. Убить не убью, но хуже сделаю. Я не просто менестрель, я Литт Стихоплет, и меня знают все Острова, меня слушают и эльфы, и люди, и не будет ни Старшего, ни Младшего, кто не услышал бы твоего имени. Дым от пожара в Глориндоле увидят все Острова, и на много поколений вперед твое имя станет символом предательства и скверны. Эрдин сказал, что будет война, и она будет, я подниму весь Альданиор.
   Стальной лязг заставил Литта поперхнуться словом, а Эдданиара вдруг выдернуло из седла и приложило о каменно твердую почву. Менестрель сморгнул, у его ног лежал кинжал со странно синеватым лезвием, а Лир-Идал отряхивал руки, как кошка отряхивает лапы от воды.
   - Еще раз поднимешь на него руку, и пожалеешь, что на свет появился, - мило улыбнулся советнику король Чародола. - Что-что, а это я обещаю. Литт?
   - Нормально, - утер менестрель сочащуюся из носа кровь. - Нормально, если не считать, что вместо вооруженного отряда пленные дождутся лютниста.
   - Почему же, они еще дождутся призраков из Чародола.
   - И своих собратьев, - повернул коня глориндолец в середине кавалькады. - Мы с тобой.
   - Вернее, ты с нами. Садись, - кивнул себе за спину второй.
   Поднявшийся Эдданиар не верил ни глазам, ни ушам.
   - Братья, вы с ума сошли?
   - Нет, - пожал плечами тот, что развернулся первым. - Нет, просто Литта ты так и не убил.
   - Не по своей вине.
   - Эдданиар, мы ведь не слепые, кинжал летел мимо. Ты промахнулся с расстояния в три шага и промахнулся до того, как король решил заступиться.
   - На твоем месте я бы не подбирал кинжал, не ровен час, порежешься.
   Литту подали руку, менестрель с трудом вскарабкался на лошадь, потому что все его внимание было направлено на советника. Эдданиар поднял кинжал, будто ядовитую змею и посмотрел на него как на друга, что насыпал яду в вино.
   - Шею свихнешь, - сказал глориндолец человеку в ухо. - Сядь как следует, вылетишь.
   Литт смотрел, как Эдданиар поднимается на коня и внутри шевельнулась неуместная жалость. Лицо советника было таким, будто его поджаривали на медленном огне.
   - Глориндольские клинки всегда попадают в цель, - сказал эльф рядом. - Промахнуться на таком расстоянии и с обычным-то кинжалом дорогого стоит, а если уж наш свернул...
   - Рано тебе умирать, Литт Стихоплет. Едем, братья, до столицы еще сутки.
  
   В тот же день, когда караван спустился на Каменную Пустошь, Умник отметил странную перемену настроения Сита. Дурак перестал орать по поводу и без, перестал дергаться и дергать всех, перестал даже цепляться к пленным. В других парах постоянно кто-то орал, кто-то падал, и дважды обнажались клинки, но пара Сито - догадливый эльф была тиха и спокойна до умиления.
   Когда спускались к Пустоши, эта пара была единственной из десяти, где царили взаимовыручка и альтруизм. То эльф поддерживал человека, не обращая внимания на содранную наручниками кожу - это еще как-то можно было объяснить; то вдруг Сито забывал, что всю эту остроухую сволочь хорошо бы перебить по одному и следил, как бы напарник его не упал и не зашибся - вот это уже за гранью разумного. К вечеру перемену заметили многие, и ночь Умник не спал, справедливо опасаясь подвоха.
   К рассвету, когда настало время выходить, он успокоился. Не у Сита прибыло мозгов, а всего только эльф догадался, как себя с дураком вести. Вот молодец. Жаль, конечно, мог бы пригодиться. Хотя, куда им советник? Не приведи Семеро, наручники вскроет... А так хорошо, и сил не прибывает, и мысли ненужные в голове не бродят. Нужно только Ситу напомнить - здесь Умник оглянулся на пару и вновь отметил как эльф осунулся за сутки - напомнить дураку, чтобы раньше времени не угробил. Если на обыкновенном отлученном так разволновались, то на советнике могут и совсем ошалеть. А вот в городе, в тишине и покое... Надо сказать дураку, чтобы и другим оставил позабавиться.
  
   Алана, столица Салавеста, уступала по размерам соседним городам, и даже течение жизни в ней было размеренным и неспешным. Стена невысокая, стражи немного, да и та вооружена кое-как, ворота старые... а к чему лишние предосторожности? Монетный двор в Сальконе, самый большой рынок, самые богатые лавки и купцы в Ильвате, порты по побережью, там же вся шпана и все отребье. Кого грабить - вельмож небогатого двора, которым по статусу не положено ни торговлей заниматься, ни кабаки держать, ни деньги в рост давать? К кому подсылать убийц и отравителей - к старому королю, которого на небесах со свечами ищут? Да и кому стараться: эльфам за Глориндольскими горами, необремененным обязанностями министрам или наследнику-оболтусу, вот уже пятнадцатый год пропивающему свое обучение?
   Алана словно застряла во времени, напоминая не то Инагун или Карнит в Княжествах, не то Чародол. На улицах фонари никуда, фонарщики до сих пор жгут какую-то жуткую смесь из рыбьего жира и конопляного масла; в некоторых домах стекол нет - не от бедности, а от привычки; о фонарях над дверью, дверных звонках и ваннах прямиком в доме никто и слыхом не слыхал, не говоря уж о таких изысках, как таблички с номерами на домах. Улицы, мощеные лет двести назад круглым булыжником, неспешные телеги и старинный выговор жителей, - все в другое время привело бы Литта Стихоплета в дикий восторг, но теперь он не замечал ни чугунных литых собак по фасадам богатых домов, ни причудливых дверных молотков, ни странноватой одежды горожан. Он замечал лишь то, что без табличек, номеров и названий улиц на поиск нужного дома он потратил вдвое больше времени, чем нужно. Не хватало еще, чтобы охрана вспомнила подозрительного оборванца с лютней, виденного в непосредственной близости от эльфов.
   В город упомянутые эльфы попали просто. Первым пошел Литт, здесь же на месте узнал, что ожидается явление гостей (стража была трезва, побрита, одета в древнюю расшитую галунами и каким-то шнурками парадную форму и спешно зубрила вежливое обращение к их благородиям Старшим). Завязался небольшой спор о том, как лучше обращаться: "ваша милость", "ваша светлость" или "ваше благородие"; Литт на правах умудренного долгим общением со Старшими предложил к всеобщему удовольствию "ваше бессмертие" и поделился некоторыми ценными советами. Вроде того, что о погоде и урожае с эльфами беседовать не стоит, осведомление о здоровье семьи чревато последствиями, а пожелание долгих лет жизни воспримут как прямое оскорбление.
   Стража в долгу не осталась и рассказала, что эльфы придут неспроста, что совсем недавно к ним в город пожаловала целая колонна отлученных... Откуда такое количество набралось, были ли среди тех отлученных женщины и прочих подробностей стражники не знали и знать не хотели. Старшие придут, разберутся с отчученными - ведь те, как-никак, а бывшие эльфы, вот пусть сами и судятся. На вопросе, для чего в таком случае понадобилось водить отлученных по человеческим городам, стража откровенно разнервничалась. Чтобы успокоить ее, Литт скинул лютню с плеча и развеселая мелодия "Заходите, гости, к нам в деревню" заметалась по тесной караулке и полетела через городскую стену.
   Ровно на третьем куплете в ворота постучали. Стража выглянула и впала сначала в оцепенение, а потом в суматошную деятельность. Литта, под шумок выскользнувшего из караулки, никто не хватился, как никто не обратил внимание, что менестрель под шумок же отирается вокруг. Разговор выдался коротким, Эдданиар очень скоро пришел в себя от "вашего бессмертия".
   Стражники робко выразили удивление числу прибывших, они-то рассчитывали на пять, ну десять "их бессмертий", и тридцать с лишком вводят их в сомнение. Эдданиар передернул плечами, бросил что-то насчет изменившихся обстоятельств и потребовал незамедлительно проводить их в тот острог (тюрьму, яму, каземат или что там у смертных), куда отправили основную группу... Не успел он договорить, основную группу кого именно, как стражники хором выдохнули "отлученных", поклонились и заверили, что сей же час... Советник ухмыльнулся и ответил, что люди, должно быть, плохо поняли. "Незамедлительно" означает - без промедлений и разговоров, а "сей же час", напротив, не значит "в течение часа". Перед ними не кто иной, как сам... Эдданиар вновь не успел договорить, стража решила щегольнуть знанием эльфийских имен. А как же, ваше бессмертие, господин Нейридал, первый советник Глориндола. К чести десятого советника, он на поименование снисходительно кивнул и повторил требование. Заодно люди узнали, отчего Старших прибыло так много: попросту доблестный первый советник со своими товарищами по дороге обезвредил группу отлученных. При этих словах вперед вытолкнули связанного Лир-Идала, который догадался на сей раз не улыбаться.
   Стража помотала головами, приходя в себя, в сотый раз поклонилась и вежливо попросила следовать за собою. Кто-то уточнил, куда именно. Туда, куда и следует, на Карусельную площадь. Литт тихо следовал за эльфами до ближайшего переулка, в который и нырнул. На миг его вновь охватило отчаяние. Если весь народ в городе такой, что верит, будто отлученные - грибы и растут после дождя под городскими воротами, то поднимать его бессмысленно. Однако, может быть, эти двое при воротах братья и были зачаты одним и тем же вечно пьяным отцом и не стоит клеветать на всех. Тем более, что эти братья по разуму выболтали несколько фамилий...
   Через три четверти часа Литт стучал по последнему адресу. Два предыдущих оказались пустышками - по одному вдова, гадающая на чайных опивках, по второму - одышливый господин, которому не то что бунт, а дальген с полу не поднять. Третий адрес оказался аптекой. Из ее дверей Литт вышел спустя еще четверть часа, слегка пошатываясь от волнения. Рыночную площадь и искать не требовалось, менестрель до этого пару раз прошел мимо. Народ созывать тоже было занятием лишним, лютня звучала не хуже походной трубы в ночи. К удивлению собравшихся, давно не видевших такой диковины - менестреля, взъерошенный и помятый парень запрыгнул на прилавок, закинул инструмент за спину и заговорил прозой.
  
   Эдданиара встретил человек с культурным лицом и вежливыми манерами. Он поклонился, жестом отослал стражу и на плохом, но все же эльфийском, поздоровался. Советник кожей ощутил цепкий взгляд и решился:
   - Я не тот, кого вы ждали, верно? Страже знать не обязательно. Кое-что пошло не по плану, к нам заявился Эрдин - слышали о таком? Ваше счастье, что не слышали. Пришлось менять план и уводить его подальше, поэтому пришел я.
   - А самого господина Нейридала ждать?
   - Представления не имею, он мне не сказал. Скорее всего, не ждите. Делайте, что задумано.
   - Да уж делают... - слегка улыбнулся культурный человек. - А это кто с вами, простите за любопытство?
   - Ах, это тоже неожиданная помеха. Добровольный освободительный отряд. Найдется для них место?
   - Идемте, господа. Места много, всем хватит.
   За глухой дверью, обитой сталью, начинался длинный коридор, освещенный лишь редкими факелами.
   - Где же вы их поместили?
   - Дальше. Хотите взглянуть?
   - Обязательно.
   Коридор вильнул раз, другой, превратился в лестницу наверх.
   - Там? Да, наверху. Идемте.
   Звякнули ключи, отворилась стальная дверь, за нею был очередной коридор.
   - Гостей вперед, - поклонился культурный. - Там в конце как раз свободные места.
   - Иди, покажешь.
   Культурный пожал плечами и вступил в коридор, эльфы - следом. Коридор представлял собой узкую дорожку, по бокам которой уходили вниз каменные мешки, забранные решетками.
   - Эдданиар, ты? - донеслось снизу.
   - Я.
   - Будь ты проклят, предатель! Чтоб ты сдох!
   - Извините, господин эльф, - культурный просительно улыбнулся и несильно притопнул каблуком по кирпичу, слагающему дорожку.
   Раздался крик, откуда-то сверху в каменный мешок обрушился водопад, от кипятка поднимался пар. Эдданиара передернуло, культурный расхохотался. Еще и потому, что советник выхватил не меч, а кинжал. Смех тотчас же перешел в хрип, кровь хлестнула на эльфов - глориндольская сталь почти перерубила шею. Труп упал на дорожку, кровь потекла вниз.
   - Осторожно с этими кирпичами. Знать бы еще, как открывать...
   - Эдданиар, дверь!
   Дверь закрывалась, медленно, но верно. Несколько белых лучей ударили в сталь - безрезультатно.
   - Назад, быстро! - скомандовал Лир-Идал, отскакивая с пути. - Мы справимся сами.
   Дверь закрывалась, и только пятнадцать глориндольцев из двадцати пяти успели проскользнуть в коридор. Эдданиар выругался.
   - Пятеро, считая со мной здесь, остальные по зданию. Только очень осторожно, вдруг еще какая-нибудь дрянь...
   Верхний коридор был пуст и гол, лестница чиста. Ушедшим вниз повезло больше, скоро послышались голоса, глориндольцы прибавили шагу и осторожности, но ни единого человека не встретилось в тупике, куда они зашли. Перед ними была глухая стена древнего камня. Один из глориндольцев приник к камням ухом и сейчас же отскочил и едва не упал, оступившись. Дикий крик, который не могли заглушить камни, доносился из-за стены. Второй без слов нанес магический удар - никакого впечатления.
   - Что ты делаешь? - оттащил от стены эльфа товарищ. - Что-ты-творишь? Стена несущая, все здание обрушишь. Быстрее, должен быть второй вход.
   Глориндольцам пришлось бежать наверх, до крыльца, а оттуда по периметру здания, через двор. Во двор выходили две двери, эльфы не сговариваясь, нырнули каждый в свою. Хелиар очутился в узком покатом коридорчике с ощутимым запахом нечистот. Кинжал слегка светился синим, и узор на гарде посветлел. Тот же крик впился в уши, эльф сжал клинок и бросился вперед. Товарищ его, Даниэран, попал в прямой как стрела, коридор с гладкими стенами. Голоса приблизились, а крик едва не оглушил. Глориндолец намеревался действовать осторожно и хладнокровно, именно так он и выглянул из-за угла, когда коридор все же свернул. Открывшаяся картина была чудовищной настолько, что хладнокровие в одно мгновение испарилось из вскипевшей крови и стало совершенно безразличным число противников.
   Первые двое упали, так ничего и не поняв, остальные вмиг изготовились и ощетинились сталью. Сталь глориндольского клинка резала человеческие клинки, как масло, третий успел оценить, а четвертый увернулся. Люди поняли, что короткий клинок разит не хуже длинного меча, поняли, что блокировать нельзя, но также поняли, что эльф магией пользоваться, по-видимому, не собирается. Большая часть бросилась дальше по коридору, треть осталась защищаться. Даниэран ушел от одного выпада, от второго, от десятого, вогнал клинок в чужую плоть, и остановился от хриплого "а ну бросай оружие! Или порешу!".
   Даниэран замешкался, не зная, что ему делать. Ни единого заклинания не приходило в голову, он видел только белые от ужаса глаза Нарнитаэль. Клинка он тоже не увидел, удар был нанесен сзади. Девушка охнула и обвисла без сознания на локте человека, Даниэран завалился на бок и так замер. За дальним поворотом, куда ушла основная часть, послышался шум и звон стали, из-за поворота ближнего вынырнули еще двое глориндольцев. Люди дружно поднырнули под волшебные клинки, и вновь бессмертные остолбенели, когда Сито за волосы приподнял девчонку. Один вообще клинок потерял, и сейчас же получил сталь в горло, второй оказался покрепче и за товарища отомстил.
   - Стой, сука!
   Клинок приблизился к горлу девушки.
   - Нарни! Не трогай ее!
   - Не ори, и до тебя очередь дойдет, если этот придурок не остановится. Стой, хуже сделаю. Мечом оттрахаю!
   Подол платья взлетел до головы, сталь легла совершенно недвусмысленно. Виридин отчаянно и бесполезно рванул решетку, но ублюдок внезапно раскрыл рот и ткнулся лбом Нарни в живот.
   - Тебя раньше трахнут. Бесы на том свете.
   Рука, сжимавшая клинок разжалась, по платью растеклось черное пятно. Виридин поднял голову, пригляделся и сполз по решетке на пол. В конце коридора стоял эльф, перед ним со свистом кружилось облако, от которого уцелевшие еще люди пятились. За спиной же неизвестного, но как будто виденного соплеменника, с двумя клинками, как и в то страшное утро, показался Ирис-Эриэссэль.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава 6. Стражи Глориндола.
   Удару с обеих сторон люди противопоставить ничего не могли, а за цепочкой Эрдина они и уследить не успевали. Ни единого заклинания, и через четверть часа в коридоре не осталось ни единого живого человека. Глориндольскую сталь не остановили ни замки решеток, ни свинцовые кандалы. Виридин бросился к Нарнитаэль, она все так же была в обмороке - к лучшему, потому что насквозь промокла от чужой крови. Кинжал Эрдина угодил человеку прямиком в открытый рот. Эрдин остановил цепочку, огляделся и негромко сказал:
   - Заканчивайте здесь и во двор. И осторожно там, без излишеств. Ирис, проследи за ними.
   Последнее прозвучало каким-то особым тоном, так что Ирис кивнул и тихо спросил:
   - Помнишь?
   - Помню. Если его еще не убили, то не убьют и дальше, не позволю. Не беспокойся, свидишься. Ребята, пятеро с Ирисом, остальные по этажам.
   - Здесь не все, - наконец опомнился Виридин.
   - Знаем, - кивнул Ирис. - Знаем, и в другом крыле есть кому помочь. Нас здесь много. На ногах стоишь?
   - Стою, - как во сне отозвался Виридин, все оглядываясь в поисках друзей. - Где остальные?
   - Не видел. Идем.
   Через час во дворе дома на Карусельной площади собрались все, кроме Эрдина, Ириса и Нейридала. Двое первых были все еще внутри, а глава совета Глориндола - слишком далеко, чтобы можно было вернуть. Не помогла даже магия Дальних. Эдданиар, белый как мел, сидел рядом с изувеченным телом, и слова освобожденных собратьев еще горели в ушах. О том, как Нейридал отвел злобу и ярость на себя, о том, как он проговорился о своем статусе как раз в тот миг, когда Сито начал посматривать в сторону девушек. О том, что "советник первым делом, ну а бабы подождут"...
   Виридин держал за руку спящую подругу и думал о том, что они в чужом городе, что в любой миг может нагрянуть подмога, что могут подняться местные жители... И о том, что больше нет кандалов и он больше никогда не будет стоять столбом и не позволит никому даже пальцем коснуться...
   Ирис наткнулся на Эрдина недалеко от центрального входа, на лестнице. Начальник Тэй'ара помогал спускаться человеку, которого вежливо держал за шкирку.
   - А, Ирис, вовремя. Вот твой искомый, пользуйся.
   Нос едва не упал перед эльфом на колени, но не от толчка в спину, а потому что ноги задрожали.
   - Ты... - Нос отмахнул от лица невидимое, - ты же... тебя же...
   - Нет, я не призрак. Как видишь, жив.
   Нос попытался шагнуть на ступень вверх, но это у него не получилось. Зубы у парня так и клацали, а на всем лице остались только нос да вытаращенные глаза.
   - Ирис, а ведь он не так и плох, - невзначай заметил Эрдин, с интересом наблюдающий за сценой. - Зачем он тебе сдался?
   - Поблагодарить.
   Нос оцепенел.
   - За что?
   - Он хотел меня убить, - улыбнулся Ирис.
   Человек в панике обернулся к Эрдину, потом снова к Ирису, сделал движение, будто хотел встать на колени, но передумал. Оба эльфа рассмеялись.
   - Ладно, будет, а то еще в самом деле спятит, - Эрдин хлопнул парня по плечу, от чего тот содрогнулся всем телом. - Правда? Тебя, тебя спрашиваю.
   - П-п... правда. Правда! - вдруг без запинки ответил он. - Одно дело врага в бою зарубить, это я понимаю, но когда над раненым куражатся...
   В тишине откуда-то долетел шум, будто прибоя и звон будто бы стекла. Эрдин прищурился, но дверь в конце лестницы так и осталась закрытой.
   - Хватит, я тоже куражиться не хочу. Извини, что в такой форме, но я в самом деле лишь хотел поблагодарить. За то, что спас мне жизнь.
   Эльф протянул руку, человек помотал головой.
   - Я не шучу, я не падал в пропасть. Точнее, падал, но не на дно ее, а лишь фута на три, на каменный карниз. Не спрашивай, как я удержался там ночь и как выбрался, я сам не знаю. Я знаю одно, если бы не ты... - Ирис пожал Носу руку и внезапно его обнял.
   - Я сейчас заплАчу от умиления, - послышалось ступенью выше. - Чтобы стало еще трогательней, скажу одно - можешь, Ирис, собирать группу.
   - Что?
   - Добро пожаловать в отряд Тэй'ар. Ну, а меня ты что не благодаришь?
   - А надо на словах?
   - Разумно, черт, ты умнеешь на глазах. Нос, смотри не на меня, а на Ириса - и пусть меня хватит воспаление мозга, если перед тобой не твой начальник.
   - Понял? - тихо спросил Ирис. Нос кивнул. - Согласен?
   - Согласен, - тотчас же выпалил парень и тотчас же спохватился. - А как же я среди эльф... Старших?
   - Какой же я эльф? - рассмеялся Ирис. - Я человек, и группу буду собирать по себе.
   - Может быть, вы уйдете в сторону и дадите мне пройти? Потом решайте, кто вы: феи или кобольды.
  
   Со стороны улиц во двор проник шум, Лир-Идал сделал знак не двигаться и отправился посмотреть. Свита его не утерпела и отправилась следом. Со стороны Карусельной площади узкие улочки Аланы, казалось, закипели. Лир-Идал остолбенел, толпа вытекла на площадь, и замерла при виде расхлюстанных эльфов.
   - Что там, люди, что вы стоите? - вперед выскочил Литт, и вся свита чародольского короля, не сговариваясь, поклонилась. - Вы что делаете? Ваше величество... неужели мы опоздали?
   Лир-Идал расхохотался, следом и его подданные, Литт скривился.
   - Ну вот, а я так мечтал... Где все? Все живы?
   - Почти. Нет-нет, не твой друг. Ну, что, распускайте войско, господин полководец.
   - Ни за что. Люди! Мы немного припозднились, самое интересное прошло без нас, но помочь мы можем! Где все? - шепотом Лир-Идалу. - Люди, надо помочь раненым! Идем во двор, только тихо. Тихо! Вы что, хотите, чтобы нас приняли за врагов? Не лезьте вперед, не лезьте, меня знают. А, постойте, - Литт обернулся на ходу, примерился и смачно запустил камнем в стекло здания. Потекли осколки, менестрель расхохотался от восторга. - Всегда мечтал!
   Ирис, Нос и Эрдин, выбравшись наконец из здания, наткнулись сначала на осколки (все здание ослепло, и брусчатка сплошь светилась от разноцветного стекла), а потом на вереницу горожан вперемешку с эльфами. Двое крепких мужчин на плаще несли Нарнинаэль, рядом шел Виридин и держал любимую за руку. Начальник альнаров только рот открыл.
   - Это еще что? Это что за отряд добровольцев? Эй, мужики, вас как сюда занесло? Только не говорите мне, что Стихоплет...
   - Стихоплет там, во дворе, чего ему станет, - не поняли эльфа горожане.
   Ирис бросился во двор со всех ног, Нос недоуменно оглянулся на Эрдина. Тот пожал плечами.
   - Я не знаю, что сегодня за день такой. Не день, а рассадник чудес. Старею, видимо, из ума выживаю, вот уже и Стихоплет мне кажется не таким дураком. Черт, нам здесь для полного комплекта только короля Чародола не достает.
   - Литт! - во дворе царила суматоха и Ирис не мог найти менестреля. - Литт! Где Стихоплет, в конце концов?
   - Вон он, - кто-то ткнул в сторону, где лежали тела Нейридала и двух его собратьев по Глориндолу. - Эй, Стихоплет!
   Менестрель слышал, что его зовут, но в глазах стояли слезы и оборачиваться не хотелось. Однако, и от тел отойти следовало, поэтому музыкант все же оглянулся. Оглянулся, и в голове разом стало пусто и светло. "О, Небо!".
   - Литт, ты оглох? - от улыбки Ириса у менестреля что-то свело в животе.
   - Ирис! О, Небо...
   - Литт, глухой музыкант - это страшно. Ты что?
   На Ириса было жутко смотреть, и менестрель в каком-то прозрении осознал - произошло чудо и то, что друг его стоит напротив - такое же нарушение законов природы, как его, Литта Стихоплета, воскресения из мертвых. Он сглотнул комок в горле, но слезы капали и не хотели останавливаться.
   - Я думал, тебя убили.
   - Я сам так думал, - у Ириса самого свело скулы и он быстро сказал. - Как видишь, жив. Ты по этому поводу льешь слезы?
   - Нет, по тому поводу, что хладнокровный поэт - вот это страшно.
   - Литт, перестань, - эльф сморгнул. - Перестань.
   - Что перестать? - рассмеялся менестрель. - Радоваться возвращению друга с того света? Ни за что!
   - Вы еще поцелуйтесь, - Эрдин явился, как всегда, вовремя.
   - Завидуешь? - сказал Ирис.
   - Опоздал, раньше надо было подсматривать, - отозвался менестрель.
   - Литт, это и есть твой друг? - Лир-Идал тоже умел быть в нужное время в нужном месте. Глаза Эрдина расширились, Ирис побледнел и вздрогнул, как от внезапной боли. - А это, если не ошибаюсь, и есть небезызвестный... О, Небо!
   Ирис зашатался, все поплыло у него перед глазами.
   - Ирис!
   Менестрель успел подхватить падающего друга, тот был без сознания.
  
   К утру все глориндольцы, даже те, что едва стояли на ногах, подданные чародольского короля, Литт и добрая часть горожан собрались в ратуше. Король Салавеста предлагал свои аппартаменты, от которых благоразумно отказались, во-первых, по их неподходящим размерам, во-вторых, потому что суета и сутолока, разумеется, развлекли бы престарелого правителя, но вряд ли поспособствовали его дальнейшему долголетию.
   Вельможи, министры и наследник дружно не поняли ничего, кроме воли владыки и родителя; двор вообще напоминал иллюстрацию к старой сказке, где один дурак мог обвести вокруг пальца всех придворных, включая правителя и начиная с него. В Алане, кажется, соблюдался некий древний обычай, по которому правящей верхушке запрещается заниматься чем бы то ни было к правлению относящимся. Министры, по мнению Литта, были бы глубоко оскорблены, заподозри их кто-то в решении государственных вопросов сложнее выбора цвета наряда для заседания. Наследник посмотрел на разношерстную толпу эльфов, половина из которых имела самый жалкий вид, так, как смотрит на гостей отца пятилетний карапуз. Интересные важные дяденьки в смешных одеждах, которые смешно и непонятно говорят, но все же кормить соломой лошадь-качалку куда интереснее.
   В большом кабинете ратуши разместились все желающие, людей никто не просил выйти, и все сидели и стояли, кто как хотел. Разговоров почти не слышалось, Литт тихонько бренькал на лютне, Ирис слушал, пышная и добросердечная тетушка объясняла Нарнитаэль, что девушка должна кушать больше, а особенно теперь. Нарнитаэль, понимающая через слово и все еще не отошедшая от заклинания Лир-Идала, кивала, а Виридин спросил, почему именно теперь это так важно. Тетушка всплеснула руками, и щеки ее пошли ямочками. Как же не важно, если девушке скоро... ох, ну, понимаете... Ты уж последи за своей дорогой, чтобы кушала, а то сделать-то ребеночка сделаете, а как она его рожать станет, ты подумал? Виридин покраснел до ушей и уткнулся в плечо подруги. Тетушка засмеялась и ласково потрепала его по руке.
   Дверь распахнулась, многие поднялись с мест. Посланцев ждали не раньше полудня, но обернулись они невиданно быстро. Смолкла на полуслове лютня, прижала пальцы к губам тетушка, тишина упала среди кресел и мягкой обивки стен. Эрдин и Эдданиар прошли, не задерживаясь, в середину кабинета, Лир-Идал и советники отстали, но лишь один из вошедших мог бы приковать к себе все взгляды. Мог бы, поскольку большинство Старших предпочитали смотреть куда угодно, лишь не третьему советнику Глориндола в лицо.
   - Братья! - многих глориндольцев передернуло. - Братья, простите меня. Я задержался и не оказал помощи вовремя.
   Эрдин нехорошо усмехнулся.
   - Я уже подумал, ты за другое прощения попросишь. Но ты ко всему еще и трус.
   - О чем ты?
   Стиснутые зубы Эрдина отчетливо скрипнули.
   - Подвиньтесь, - альнар упал на подлокотник кресла, Литт едва успел отдернуть гриф лютни. Эрдина трясло от ненависти. - Не могу стоять рядом, еще не сдержусь.
   По лицу Эдданиара было видно, что и десятый советник недалек от того же состояния, что начальник Тэй'ара. Советники, сопровождавшие Дениара в Ильват, молчали, Лир-Идал лишь покачал головой. Сам Дениар, закованный в свинцовые кандалы, горько усмехнулся:
   - Каждый ошибается, но мы решили правильно. Я хотел бы спасать своих собратьев, но...
   - Но был в другом месте. Дениар, мы ведь не о том.
   - Я знаю, о чем вы, Эдданиар, вы о предательстве в совете Глориндола. Я не знал, я не представлял, что Нейридал может... Где он?
   - Кто бы знал, как я хочу, чтобы вы свиделись, - в тишине громко сказал Эрдин.
   - Что происходит? Вместо благодарности за то, что я не позволил отряду уйти в противоположную сторону...
   Первым расхохотался Ирис, через миг Дениар попятился. Он верно понял этот общий смех. Пятый советник покачал головой. Эрдин вскочил на ноги.
   - Все, довольно комедии. Мне надоело и, думается, не мне одному. Ты здесь затем, чтобы мы судили тебя. Не дергайся, мы - это по порядку: твои коллеги по совету, которых ты подставил; твои собратья по Глориндолу, которых ты почти отправил на тот свет; эльфы из Чародола, которых ты предпочитаешь в упор не замечать; горожане, которых ты едва не сделал соучастниками бойни; твои наемники, которых ты хотел надуть; Литт Стихоплет, которого ты счел дурачком только потому, что тот умеет играть на лютне и наконец я, Эрдин, начальник альнаров, которого ты счел еще глупее Литта. Молчи, говорю я! Молчи и молись, чтобы не заговорили другие. Здесь нет лишь Дайлена, твоего владыки, которого ты предал, и Нейридала, первого советника Глориндола, который, я очень надеюсь, встретит тебя на том свете молнией по голове.
   - Ты с ума сошел?
   - Нет, ты сошел. В тот самый миг, когда решился пойти против родного города. Только не надо делать такой рожи... Нет, не лица, не льсти себе. Ты не эльф, не человек и даже не пикси - ты крыса. Знаешь, на кого ты сейчас похож? - Эрдин посмотрел на Дениара и так, и сяк, словно любовался произведением искусства. - На работорговца, у которого трюм под завязку набит людьми, а документы он нам сует на глиняные горшки. И искренне не понимает, что это мы к нему пристаем и как это мы смеем. А мы смеем, слышишь, мразь, мы смеем. Было время, я топил твоих братьев по разуму в море, но это лишь потому, что судить их, кроме нас, было некому. Здесь судей довольно, и решать не мне. Не меня ты предавал, не меня ты хотел убить и не мою честь решил опоганить. Я здесь лишь свидетель.
   - Братья, - голос Дениара загремел по кабинету, - кого вы слушаете? Кому вы...
   - Молчи, тварь, - пятый советник махнул рукой, и третий коллега его подавился фразой. - Мы слушаем свидетеля, а тебе слова никто не давал. Говори, Эрдин.
   - Что мне говорить? Все сделали то, что нужно: Эдданиар собрал свой отряд, Литт привел Эдданиара в нужном направлении, призраки воплотились, и, самое главное, Ирис был очень убедителен. До такой степени, что пикси наш попался.
   - Что? - Дениар выплюнул слово вместе с заклинанием. - Что ты сказал?
   - Что слышал. Я знал, что ты ведешь нас не туда, и Ирис мои сомнения подтвердил полностью. Ты хотел отправить нас в Ильват, в совершенно ни в чем неповинный город, ты надеялся, что мы не будем разбираться и выбирать средства. Но, во-первых, я альнар, а не ночной разбойник, а во-вторых, ты не мог рассчитывать, что Ирис сбежит. Ты вообще на него не рассчитывал. Если бы не он, людям удалось бы уйти еще дальше, в Глориндоле суматоха поднялась бы куда позже; если бы не он, нам было бы куда труднее придумать довод развернуть тебя в Ильват вместо столицы. Признаюсь, я тоже не рассчитывал, что кому-то удастся бежать, но возможность выпала, и я воспользовался. Ирис?
   - Что? Все так. Отряд как шел в столицу, так и шел, а я сказал обратное. Предатель всегда ждет предательства и ты, Дениар, занервничал. Видимо, так долго обманываешь, что не удивился, когда узнал, что обмануть решили тебя. Нам того и надо было. Что-то не нравится?
   - Вы все согласились! - выкрикнул Дениар, обводя сумасшедшим взглядом комнату. - Вы мне поверили!
   - Ты сам себе поверил, - усмехнулся пятый советник.
   - Ты даже не оглянулся тогда на Эрдина, - добавил седьмой. - Не усомнился в нашем согласии. Ты в самом деле считаешь нас идиотами?
   - Вы и есть идиоты.
   - Если идиот в твоем понимании тот, кто верен своему долгу, то спасибо за комплимент, - кивнул девятый. - Эрдин предупредил нас еще до выхода из Глориндола.
   - Он не мог знать в Глориндоле! Ты блефовал, альнар.
   - Предупредил, - едва не хором отозвались глориндольцы.
   - Отчего же я не мог знать? Оттого, что тебе не сказал? Извини, я обычно не делюсь своими планами с разной сволочью, - начальник Тэй'ара рассмеялся. - Ситуация, мягко сказать, интересная: является в Глориндол какой-то сумасшедший, начинает порядки устанавливать, права качать, и ты, единственный из всего совета, с первой секунды делаешь вид, что он тебе пришелся по нраву. Но я не баба, чтобы нравиться! И я не баба, чтобы пытаться меня поиметь.
   Дениар ничего не ответил, видимо, сказанное было выше разумения третьего советника. Литт фыркнул, Ирис кивнул.
   - Ты сказал мне об Ильвате - но почему не при всех? Если хочешь помочь, объяви о своих выводах коллегам, нет, ты сказал какому-то чужаку. И последнее. Все это косвенные улики, я никак не мог понять причины действий. Глориндолец продает глориндольцев - бред, согласитесь. Было дело, я даже сомневался в выводах, но благодаря Литту...
   - Благодаря этому дурачку ты мог лишь удовольствие получить.
   Литт вскочил, но зря. Дениар согнулся пополам от сильного удара, Эдданиар потряс кистью и вдруг подмигнул человеку. Тот хмыкнул и сел.
   - Спасибо.
   - Можешь еще и от меня добавить, - скривился Эрдин. - Ты, видимо, сам извращенец, Дениар, потому что так упорно видеть непотребство в других у нормального не получится. Все, что ты знаешь обо мне, я сам тебе сказал, и ты не счел нужным ни проверить, ни спросить иного мнения... Так кто из нас дурак? Вот интересно, скажи я, что Литт мне единоутробный брат-близнец, ты бы тоже поверил?
   - Сволочь. Хитрая сволочь. Лжешь, не может этого быть. Никто не знает обо мне ничего пагубного, никто в Глориндоле не мог сказать ни единого дурного слова. Лжешь.
   - Сведения не бывают ни положительными, ни отрицательными, это мы их трактуем в ту или другую сторону. Литт истолковал их в твою пользу, я в противоположную. Можешь считать, что мне повезло, что это игра случая, но как только я услышал о твоем сыне, я понял, кто затеял эту страшную игру.
   - Ты видел его?
   Одновременный вопрос Дениара, Литта, Ириса и его друзей заставил Эрдина усмехнуться.
   - Видел. Я знаю, отчего он ушел из Глориндола и я знаю, отчего ты возненавидел Дайлена. По воле Дайлена ты потерял сына.
   - Ты видел его, видел моего сына? - Литта передернуло, а Ирис поморщился, потому что тон Дениара из холодного и спесивого стал умоляющим и жалким.
   - И как он там? - гораздо более трезвым голосом поинтересовался Виридин.
   - Жив, здоров, если можно считать такое количество необоснованной спеси здоровьем. Наглый циничный кретин...
   Советники едва успели перехватить Дениара, когда тот бросился на Эрдина. Эльфа оттащили к двери, а тот отбивался и что-то рычал сквозь стиснутые зубы.
   - Слишком сильная любовь, - прошептал Литт.
   - Я бы не назвал это любовью, это, скорее, жажда обладания, - ответил Ирис.
   - Одного не пойму, чего ты хотел добиться? - покачал головой начальник альнаров. - Ну, вышло бы у тебя предательство, ну, встал бы ты во главе города, но сына этим не вернешь.
   - Ошибаешься! Сколько раз я умолял Дайлена отключить защиту Врат, сколько раз я унижался, я валялся у него в ногах - нет! Нет и нет! Хорошо же, у меня нет теперь сына, пусть и у него не станет дочери. Да, я испортил портал, Дайлен заподозрил рукотворное вмешательство, а я готовил месть. Аллариэн должна была прийти к отцу в нужное время, но она пришла раньше. Ха-ха, Эриэссэль и Эйрентил сделали все за меня, прекрасно, мне и оправдания себе искать не пришлось. Как мне было тепло, когда я увидел его глаза... какое счастье... Но счастье не бывает долгим, и у Дайлена нет сердца. Он отказался искать дочь, он отказался исправлять портал, и Врата по-прежнему были непроходимы для моего сына. Для моего сына! Отлученные в них проходят, люди в них проходят, всякая мразь и сволочь - мой сын хуже? Разве вы не видите, Врата Дайлена - придурь вышедшего из ума правителя, они не отличают ничего, ни черного, ни белого, ни добра, ни зла.
   Страшная тишина растеклась по комнате, но Дениар ее не замечал. Эрдин осторожно огляделся и внутренне содрогнулся, такого выражения лица, какое было у глориндольцев, он не видел даже у своих соратников на залитых кровью ступенях Башни Вэйната.
   - Дайлену пришло время умереть, но убить его я не мог. Но я все же убил его.
   - Ты толкнул его в портал. Знаем, - кивнул начальник Тэй'ара.
   - Ты-то откуда знаешь?
   - Ты еще не понял, что верить на слово чревато? Кто тебе сказал, что Эрдин ни беса не смыслит в портлах, уж не я ли? В порт-зале были очевидные признаки недавней телепортации, причем не только самого перемещения, но и следы его сокрытия. Можно, конечно, предположить, что Дайлен телепортировался сам, после чего предусмотрительно заэкранировал...
   - Творец всемогущий... - прошептал Эдданиар. - Я слепой... я кретин! Чтоб ты сдох, выродок, - голос глориндольца прервался рыданием. - Чтоб ты...- и советник медленно поднял руку.
   - Не надо, - тихо сказал Эрдин. - Сейчас не надо, кое-что еще нужно выяснить. Потом, если большинство решит, что он достоин, чтобы пачкать об него руки...
   - Мне плевать, как решит большинство. Дайлен был всем, и я без него никто.
   - Знаю, но ошибаешься насчет никого. Глориндол лишился владыки, а теперь еще и двух советников... я бы на твоем месте подумал, куда приложить злость.
   - Эдданиар, не надо, не пачкайся, - добавил Ирис. - Еще и неизвестно насчет Дайлена, может быть, он...
   - Он мертв, - торжественно сказал Дениар. - Он мертв, а буду жить. Вы не убьете меня, если хотите еще раз увидеть Глориндол. Мой сын вернется...
   - Если ты так сильно любил его, что же сам не отправился следом? - сказал молчащий до сих пор Алидар.
   - Молчи, щенок. Я не мог, я советник.
   - А Дайлен мог, он всего лишь владыка.
   - Да что мы с сумасшедшим говорим? Братья, он помешался, разве не видно.
   - Сереан не вернется, даже если ты распахнешь Врата настежь, - негромкий голос Ириса был слышен всем. - Он не вернется, пока в Глориндоле живут отлученные. Дайлен не при чем, ты зря убил самого великого правителя, из всех, что у нас были. Твой сын ушел из-за отлученного, и тебе следовало убить прежде всего меня.
   - Понадобится, убью, - рассмеялся Дениар. - Теперь уберите эту дрянь, - он тряхнул свинцовыми Метками на запястьях. - А там я сам решу, кого приглашать в мой Глориндол, а кого оставить снаружи.
   - Он, что, в самом деле спятил? - помотал головой начальник Тэй'ара.
   - Нет, просто заклинание Врат закольцовано на нем.
   От голоса Лир-Идала все вздрогнули. Правитель Чародола постарел разом на несколько сотен лет, и в глазах его стояла м?ка.
   - Я знаю, как это делается, я сам делал такое. Пока жив тот, на ком замыкается кольцо, заклинание работает. Именно поэтому он не мог попросту убить Дайлена, заклинание кольца наверняка было рассчитано на такую возможность, и убийца отправился бы на тот свет немногим позднее убитого. Однако, на портал заклинание рассчитано не было... Но из чего ты сделал вывод, что Дайлен мертв?
   - Потому что портал стоял на веерной телепортации группы! Ваш Дайлен телепортировался на разные Острова по частям!
   - Да и владение Стражами и стеной переходит к тебе только после его смерти или прямого приказа. Так?
   - Так. И заклинание сработало, Стражи исчезли, исчезла Стена, потому что я так хочу. А теперь я захочу, чтобы она появилась и пропускала тех, кого я пожелаю в Глориндоле видеть.
   - Ты будешь жить там один, - презрительно скривился девятый советник.
   Ирис и Литт обменялись недоуменными взглядами.
   - Не думаю, - Дениар вошел в роль правителя и снисходительно смерил взглядом сказавшего. - Не думаю, что твоя супруга захочет уйти с тобой после того, что узнает о своем муже. Не вам тягаться со мной. Последний раз говорю, освободите меня, принесите клятву в верности - впрочем, от некоторых я возьму клятву только жизнью...
   - Подождите, подождите становиться в очередь на эшафот! - поднялся Литт. - Он лжет. Лжет, Стражи никуда не пропали. Они живы, мы с Эрдином их видели.
   - А я не только видел, - вслед за Литтом поднялся Ирис.
   - Ложь!
   - Семеро паршивых бесов, да заткните его кто-нибудь. Иначе это сделаю я и навсегда.
   - Пора бы, - сказал на это Эдданиар. Он сидел у окна, подальше, как и Эрдин, от искушения.
   - Ничего не пора, - встал и Нос. - Вы про нас-то забыли. А людей-то он куда хотел, для чего такое городить... если все по его сбылось...
   - Спасибо, мы что-то увлеклись. Заказчиков назови. Не сам ведь ты это придумал.
   - Лично.
   - Да ты лично только и способен, что безоружных в порталы сталкивать. Сам лично придумал назваться именем первого советника - это верю, а на остальное тебе мозгов не хватит. Для чего, понятно, он хотел вас, люди, спровоцировать. Одновременно подставить и тех, и других.
   - Вроде как эльфы на беззащитный город напали, а люди эльфов ни за что вырезали? Так, что ли?
   - А вот у нас специалист, у него и спросим. Так?
   - Так, - вздернул голову Дениар.
   - Укрепить власть хотел? - почти участливо спросил девятый советник. - А если бы Эрдин не появился, кого в Ильват отправил? Неугодных?
   - Меня, - буркнул Эдданиар.
   - Тебя и всех, кто здесь. Эрдин выбрал вас прямо по моему списку. Я бы спас соотечественников, я был бы достоин законно и легально сменить владыку на посту. Впрочем, я и сейчас единственный достойный, что бы ни болтали эти двое.
   - А то, что война бы под боком разгорелась, это тебе так, развлечение?
   - Война до нас не дойдет.
   - Люди, быть может, и не дойдут, но не война, - перебил Дениара Эрдин. - Или ты перед Линтолином решил загодя встать, чтобы они на будущее знали, где им всегда готовы вылизать со всем почтением?
   - Ты извращенец, недаром у тебя с языка не сходит...
   Начальник Тэй'ара фыркнул.
   - Выражение "твою мать", думаешь, означает, что я тебе отец? Я говорю, ты делаешь. И впрямь, довольно слов. Решайте, куда эту паскуду...
   - Сам что же, решил не участвовать? Боишься запач...
   - Я боюсь, - рявкнул Эрдин, бледнея до синевы, - не сдержаться и сделать с тобой то, что сделали с Нейридалом! Боюсь сделать раньше, чем решат, потому что после я сделаю с удовольствием. Да, с удовольствием, сам, своими руками тебя прикончу и буду уверен, что ты не воскреснешь. Меня мало что пугает на этом свете, и уж во всяком случае, не твоя смерть. Найду, что ответить Творцу, когда он спросит, почему я тебя твоими же кишками удавил. Я боюсь не ответить, если спросят - а почему я оставил жить такую тварь. Твою мать, решайте скорее!
   - Вы не посмеете меня убить! - Дениар задрожал, но еще пытался держаться. - Ни один из вас не вернется в Глориндол, и ни один из Глориндола не выйдет.
   - Мы вышли из Чародола и в Глориндол как-нибудь войдем, - сказал Лир-Идал.
   - Не верьте ему, Стражи живы, не поддавайтесь!
   - Тише, Литт. Думайте.
   В томительной тишине минула минута, Дениар пытался что-то сказать, чем-то еще пригрозить, - все советники и Лир-Идал одновременно наложили заклинание немоты.
   - Все готовы? - единодушный кивок был ответом королю Чародола. - Виновен ли Дениар, третий советник Глориндола?
   "Да", - сказал кто-то из горожан, но осекся и поднял руку за остальными.
   - Заслуживает ли за содеянное Дениар смерти?
   Третий советник дернулся от леса поднявшихся рук, коллеги его удержали.
   - Теперь самое неприятное. Какой смерти...
   Лир-Идал не договорил. Третий советник сделал неожиданное, Литт даже не успел уложить сразу все по порядку. Оба советника по бокам отшатнулись, схватившись за лицо, Дениар развернулся и наручник упал на висок Лир-Идала, король Чародола согнулся. Эрдин и Ирис вскочили, цепочка альнара развернулась, Дениар рванул дверь на себя и с глухим мычанием отскочил назад. Споткнулся о Лир-Идала, сам упал, но ползти назад не перестал. Комната оцепенела, и глориндольцы, и жители Чародола, и эльфы, и люди забыли сделать очередной вдох и почувствовали мороз по коже.
   По обеим сторонам дверного проема выросло по уродливой собаке-демону. Серовато-белые, в тон мрамора коридора, с горящими кровавым огнем глазами. Дениар замахал скованными руками, в ответ низкий утробный, исполненный неутолимой злобы рык сотряс цветные витражи высоких окон. Ощерились клыки, закапала мраморная слюна, и под огненным взглядом предатель не мог сделать ни движения. И тогда правый Страж прыгнул. До советника было всего шага три, и огромная мраморная собака зависла в воздухе, ухватила убийцу своего творца поперек груди и швырнула в пасть левого Стража. Никто не отвел взгляда, ни одна женщина не поморщилась. Против ожидания не брызнула кровь, не раздалось предсмертного крика, а Стражи с добычей пропали. Тишина, молчание, ни звука и вдруг грохот, от которого вздрогнули глориндольцы и завизжал кто-то из горожанок. Но это всего лишь дверь захлопнулась.
  
   К вечеру Алана погрузилась в глубокое непроницаемое горе. Глориндольцы, отойдя от потрясения и гнева, поняли, что сделал Дениар. И к вечеру сознание того, что владыка никогда в город свой не вернется, затопило души глориндольцев так, что начало переливаться через край и передаваться всему вокруг. Над Аланой сгустились черные косматые тучи, но ни снежинки не упало, хотя похолодало нестерпимо. Сидеть бы в такое время дома, но ни один жилой дом в Алане (не считать же дворец или ратушу жилыми домами) не вместил бы всех Старших разом. Оставаться же в одиночестве ни у кого из глориндольцев не хватало духу.
   А у Литта уже не хватало духу на них смотреть и находиться среди этого отчаяния. Слез не было, но тишина, то и дело возникающая в паузах, жгла хуже каленого железа. У Литта дрожали руки на каждом втором аккорде, и только чудом он не сбивался и не фальшивил, сам не понимая, как у него это получается. Скорее всего, получалось у лютни. Горожане - практически все, у кого встали на постой эльфы, да и много других прочих, облепили столы и прилавки, и слушали очень внимательно. Никто не смеялся даже на откровенно веселых песнях.
   Эльфы же - будто совсем не слушали, а лишь соглашались с тем, чтобы музыка заглушала голос отчаяния от потери. К удивлению менестреля, советники выглядели немногим, но все же лучше простых глориндольцев, хотя, по разуму, должно было быть наоборот. Советникам забот теперь вдесятеро... на этой мысли Литт в очередной раз едва не прокараулил аккорд... забот больше - времени печалиться и вспоминать меньше. Как ушатом холодной воды в бане окатило - глориндольцы не о себе скорбят, как это бывает после смерти выдающегося правителя, не о том, как они теперь без него - а о самом Дайлене. О том самом Дайлене, в адрес которого даже Эрдин не мог подобрать ни единого недоброго слова и которого Литту уже не увидеть. Ни Литту, ни кому прочему.
   Так и проходил час за часом, и в конце концов менестрелю стало казаться, что лучше бы он замерз насмерть у того проклятого камня. И лучше бы всех глориндольцев продали на галеры - им тогда было бы куда радостнее. Во всяком случае, Ирису он начал завидовать до колотья слева. Другу его имел полное право на забвение, хотя бы временное.
   Вскоре после явления Стражей, стоило им только добраться до домишки мельника, у Ириса вновь поднялся жар - внезапно и страшно. Прав был Лир-Идал, когда не хотел убирать вчерашнее свое заклинание. Литт перепугался настолько, что начал перебирать в уме, к кому бы обратиться на этот раз. И только придумал, что должен ведь Эдданиар как-то компенсировать свои высказывания насчет предателей, как Ирис прошептал в самое ухо - "не вздумай". Литт старательно смастерил непонимание. Эльф ухмыльнулся и добавил, что кое-кто перестанет быть кому-то другом, если только посмеет сделать шаг в направлении любых хорошо управляющихся с заклинаниями личностей. Менестрель дико посмотрел на Ириса (у того от жара даже взгляд стал рассеянным и блуждающим), испугался больше прежнего и лишь через несколько минут вспомнил, что существуют средства и без магии.
   Добрая тетушка встретила запыхавшегося музыканта как родного племянника (хотя нет, куда там, в качестве племянника Литта ни разу не встречали ничем, кроме кислой мины и подзатыльника), усадила за стол и принялась выставлять на столешницу бесконечные баночки и коробочки.
   - Жар, говоришь? Хорошо бескрылка от жара помогает, - белая трава в коробке действительно крыльев не имела. - Вот еще болотица - посмотри, какие ягодки, одна к одной, в самой спелости... Сабельник, висун-трава... Ах! Вода живая, не сомневайся, из Ильватского храма, сама набирала...
   - Пого... постойте! - совершенно ошалел музыкант от незнакомых слов и горы коробочек. - Что мне с ними делать-то? Нет-нет, я так не запомню, есть у вас бумага?
   - Откуда же...
   - Не запомнишь? - от голоса с сильным акцентом Литт подскочил. Девушка едва заметно улыбалась. - Ты помнишь наизусть "Тельаварон", а три слова не запомнишь?
   - Или у тебя кроме стихов в памяти больше ничего не держится? - усмехнулся за спиной девушки ее друг.
   - Места для другого не остается. Да и если я в "Тельавароне" строку-другую перепутаю, ничего страшного не случится, а вот если вместо этой бескрылки чего другого сыпану... У Ириса, пожалуй, жар пропадет вместе с головой.
   - Как странно нить вьется... - по-эльфийски прошептала девушка. - Какие петли она кладет... Ты не понимаешь в травах, но умеешь писать стихи.
   - А прежние его друзья? - сообразил Литт.
   - Один из двоих, тот, что с Форнтиола, такой симпатичный... Виридин, я не виновата, что он был красивым... Все с травником ходил, Ирис говорил, он потом врачом стал. Но вот стихов он писать не мог совсем.
   - Да, если ты разбираешься в травах так же, как Далек в стихосложении, пожалуй, стоит тебе помочь. Как бы Ирису в самом деле хуже не стало.
   - Помощники нашлись, - всплеснула руками хозяйка. - Выискались. Куда ты пойдешь, когда милая твоя и на ногах плохо стоит? Или оставишь ее одну?
   Женщина вдруг так лукаво ухмыльнулась, что Виридин вместо возмущения рассмеялся.
   - Не оставлю, ни за что. Хватит, оставил уже...
   Юноша резко споткнулся, Нарнитаэль погладила его по руке, Литт почувствовал, что краснеет.
   - Пойдем, певец, коли сам боишься. Постой, постой, корзинку возьму. Не беги, ради Семерых, - тетушка запыхалась еще на крыльце, - я за тобой не угонюсь. А вы тут... - это предназначалось парочке внутри, - закройтесь на засов. Мало ли что, я не скоро вернусь.
   Литт хихикнул и переглянулся с хозяйкой. Он понял женщину верно и, надо думать, Виридин и Нарнитаэль - тоже.
   Ирису было настолько плохо, что он и не пытался сопротивляться лечению. У него не хватало сил даже морщиться от жалостливых слов доброй тетушки. Единственное, чего не позволил больной - оставить себя без брюк. Литт заверил женщину, что конечно же, обязательно и непременно с этими несчастными штанами разберется самостоятельно. В результате Ирис оказался в постели в брюках. По комнате поплыл странный запах трав, эльф едва заметно одобрительно кивнул. Литт сидел так, чтобы не мешать бегающей туда и обратно добровольной целительнице, но чтобы и помочь в случае чего. Влив в Старшего три чашки подряд, тетушка немного успокоилась. По ее словам, первое зелье снимает жар и боль, второе - творит новую кровь, а третье - попросту усыпляет. Хорошо еще, что все три были разного цвета. Литт расставил чашки по столу, соображая как бы придумать рифмы к этим заковыристым названиям. В конце концов он попросту расставил чашки в ряд и их получилось ровно семь. Гамма.
   Через час, объяснив все по четвертому разу, женщина направилась домой. По крайней мере, сделала вид. На самом деле, подумалось Литту, она еще навестит кумушек, внучатых племянников или еще каких-нибудь близких родственников. Дабы быть полностью уверенной, что принимает участие в деле увеличения эльфийского населения Глориндола. За стеной шуршали мыши, сам хозяин домишки, мельник, как ушел в свою мельницу, так и не появлялся, в окна лезли черные крылья тучи, Ирис спал. Третье зелье подействовало первым. Менестрель смотрел на чашки на столе и все раскладывал заново в голове мысли. Как ни раскладывай, а ничего не получалось. Друг его объявился в Глориндоле не месяц назад, а всего за сутки до них. Где его носило так долго? Карту искал? Быть не может, не такой Ирис дурак. Заранее знал, где ее взять? Где же это, интересно, карты Глориндола отлученным раздают? Хэлладара нет в живых полтора столетия, подруга его живет, по словам того же Ириса, в Линтолине... Да если бы знал - объявился бы в Глориндоле куда раньше. Если же он по Альданиору жену искал - как вообще оказался в Глориндоле? А ведь оказался он в тайном городе именно ради нее, потому что иначе не стал бы сидеть дома и болтать с друзьями, а был во дворце владыки раньше Эрдина.
   Литт потер виски и попытался представить себя на месте Ириса в Золотой долине, перед синеватой травой динтала, среди шепчущих о смерти деревьях... Какой Глориндол! Да он бы по окресностям кинулся в первую очередь, узнать не падали ли эльфы с неба. И почему он не зашел в дом ее родителей? Что такое могло помешать? Сколько ни напрягал воображение менестрель, а представить нечто, способное остановить Ириса на половине пути, не мог. И снова, как таракан из щели, выглядывала скользкая шустрая мыслишка - а был вообще ли друг его в Золотой долине? Литт гнал ее прочь, как гонят таракана поганым веником, потому что тогда выходила уже полная несуразица, но она все выглядывала и выглядывала, с каждым разом становясь все нахальнее.
   Спустя несколько минут, однако, стало не до тараканов в собственной голове. Одно зелье с грехом пополам действовало, но не желали работать два других. Жар не спадал нисколько, Литт размышлял ровно четверть минуты, а затем развил бурную деятельность. Скинул с больного одеяло, кое-как стянул брюки и почти целиком вылил на друга содержимое четвертой чашки. Желтоватая гадость частью почти тотчас же испарилась, частью стекла на тощий мельников тюфяк (простыней в Алане, кажется, еще не придумали). Ничего не изменилось, немедленно лучше Ирису не стало, Литт в ожидании опустился на пол возле кровати. Сдуру облизав палец, менестрель поморщился, гадость имела отвратительный горько-вяжущий вкус. А если он в самом деле не дошел до Золотой долины? Где его носило целый месяц? Музыкант хлопнул себя по лбу: а где его самого носило? Собирался в ту же долину, в результате оказался в той же самой Алане - и каким это образом, спрашивается? Кто мог представить, что по дороге между Лир-Нитаэн и столицей Салавеста ему встретятся альнары, их полоумные начальники, еще более полоумные эльфийские поэты, пикси, короли Чародола и белоснежные Стражи? Никому бы такое и в голову не пришло, включая даже Эйрентила.
   Ирис что-то пробормотал, Литт поднялся и, морщась от жалости и страха сделать хуже, аккуратно прилепил на лоб другу рукав хозяйского исподнего, которое он нашел в коробе у противоположной стены. Единственное полотенце мельника висело у рукомойника и было до такой степени черным и жирным, что менестрель не взялся бы лепить его даже на противоположное лбу место. Эльф от прикосновения мокрой ткани вздрогнул, словно не отваром рукав был пропитан, а раскаленным свинцом. Схватившаяся было корочкой рана на плече (Эрдин, увидев, заявил, что не понимает, как у Ириса еще цела ключица) набухла темной густой кровью; менестрель утер лицо - в едва топленном доме ему вдруг стало очень жарко.
   Что же... Литт обернулся к столу, к гамме из чашек разной величины. Плевать, как и что там называется по-настоящему: до, ре, ми уже были и повторно, если не хочется отправить друга на тот свет, к ним приближаться два ближайшие часа не стоит; зеленоватая фа еще пригодится - слишком быстро высыхает исподнее мельника на горячей коже Ириса, соль - желтая и гадостная благополучно закончилась, Литт вздохнул и взял шестую. Ля, ржавого цвета настой, без запаха и с совершенно невразумительным названием. В течение следующего часа менестрель смачивал рану на плече, все синяки, кровоподтеки и ссадины на теле друга и менял компрессы. Наконец то ли устал, ли то убедил себя, что ткань высыхает медленее, и дышать друг его стал спокойнее и глубже.
   Следующие полчаса Литт пытался то посчитать пульс у Ириса, то напоить друга седьмым зельем. Ни в том, ни в другом не преуспел совершенно. Пульс то терялся совершенно, отчего у Литта начинали трястись руки, то вдруг появлялся, причем гораздо более четкий и ровный, чем у горе-лекаря. Из чашки зелье попадало куда угодно, только не внутрь больного. Большая часть вновь досталась тюфяку мельника. "Целительным ложем тебя услажу...", - пробормотал музыкант, отчаянно соображая, пора ли обманывать друга и бежать за Эдданиаром или еще рано.
   В дверь постучали, менестрель подпрыгнул от неожиданности. В дверях стоял Нос. Литт открыл рот и закрыл, не придумав ни слова.
   - Зайти можно?
   Менестрель без слов посторонился. Парень, сделав шаг внутрь, с натугой усмехнулся.
   - Ты что тут делаешь?
   Менестрель обернулся и остолбенел. Он умудрился превратить комнату в подобие борделя под утро. Одеяло валялось под столом, у ножек кровати - ирисовы штаны, а прямо посреди комнаты стояли три чашки - фа, соль, ля и мельников большой ушат. Для полного соответствия борделю не хватало только женских подвязок на гвозде у рукомойника.
   - С девками развлекаюсь, разве не видно.
   - Что с ним? - прошептал в ответ Нос, кивая на Ириса.
   Литт сдержаться уже не мог и не хотел.
   - Это я у тебя должен спросить, что с ним такое.
   Нос кивнул.
   - А что мне отвечать, если ты и без меня все знаешь. Тебе ведь уже сказали все.
   Менестрель уселся на одеяло и серьезно посмотрел парню в лицо. Тот отвел взгляд, но всего лишь на пару мгновений. Вчера поговорить не удалось, весь день прибирали трупы и разбирались с теми немногими напарниками Носа, которым удалось выжить.
   - Сказали. Если бы говорил кто-то другой... - Литт оборвал себя на полуслове. - Но говорил тот, кто надо и поэтому мне придется ответить благодарностью.
   Нос вздрогнул, будто его ударили. Глаза его метнулись невесть куда.
   - И ты туда же, - сказал он наконец, перекладывая чашки с пола на стол. Руки его ощутимо подрагивали.
   - Куда это - туда? - Литт как сидел, так и не двинулся с места.
   - За что спасибо? - прошептал Нос, глядя в стол. - Я думал, ты человек...
   - А я что, кобольд горный? Или давно пропитая тобой совесть?
   - Не пью я...
   - Ай, какой молодец! Я вот пью, бывает, что и до беспамятства. Стихи сочиняю, женщин люблю, вру и постоянно говорю то, о чем потом жалею.
   - Уж лучше, чем молчать. Или спасибо говорить невесть за что.
   - Тебя благодарят за то, что ты, сам того не желая, всех спас, - поднялся Литт. - За это и ни за что другое, - глаза парня расширились. - Я тебя благодарил за другое - за то, что ты понял - быть покойником лучше, чем игрушкой для кучки сволочей. А если ты думаешь, что за чужие слезы и горе... По себе других не судят.
   Нос не ответил, да Литт и не собирался его слушать.
   - Счастье чужое покоя не давало? Зависть брала, что другие живут без войн и раздоров, помочь решили? Себе бы помогли, топором по башке... Или пошли бы в Линтолин, в Ирисную Низину - там бы вам живо объяснили, как следует обходиться со Старшими. Так нет же, надо пойти туда, где тысячу лет живут в мире, где убивать попросту не умеют, даже когда стоит. На рассвете, к спящим, к женщинам... Что же вы за ублюдки, в самом деле.
   Нос глаз так и не поднял, но вздохнул едва ли не с облегчением. Литта забрало за живое.
   - А теперь ты, бедняга, не знаешь, куда от совести деться. Даже сюда приперся, будто здесь тебе подадут. Молчат глориндольцы, видите ли... А обязаны в брюхо дать, не беда, что не умеют - только бы тебе легче стало. А тебе не кажется, что теперь они могут делать все, что им вздумается? В том числе и о тебе не заботиться. То, что тебе хочется получить кулаком в брюхо - это понятно. Боль от раненой совести куда сильнее, чем от больного брюха. И ты это вполне заслужил.
   - Знаю, - просто сказал парень. Настолько просто и искренне, что Литт сбился на полуслове.
   - Ты зачем все-таки пришел? Не за тем ведь, чтобы меня слушать.
   - И за этим тоже, - хмыкнул Нос. - Если уж честно... я думал, ты за друга молчать не станешь... Ладно, чего там... Я за тобой пришел, тебя там ждут на рыночной площади.
   - Кто? - глупо спросил Литт.
   - Все. Молчат, уже и страшно становится... Там, в горах, они хоть как-то разговаривали, а сейчас молчат, - парень сделал длинную паузу. Литт тоже молчал, и не потому, что сомневался в чувствах глориндольцев. Он никак не мог поверить, что говорит Нос, а не какой-то посторонний голос прямиком в голове. - Только как ты пойдешь?
   - Ногами. А ты еще как-то умеешь?
   - А... - Нос удивленно воззрился на Ириса, который уже в самом деле спал спокойно, без метаний и вздрагиваний.
   - А ты на что?
   Глаза парня расширились так, что для носа места на лице почти не осталось.
   - Ну ты и дурак, - ответил ему на несказанное менестрель. - Кроме того, тебе полезно с совестью наедине побыть.
   - Издеваешься...
   - Издеваюсь, - оскалился менестрель, хватая лютню. - И, думается, имею на то полное право. Ладно, молчу, а то ты еще вешаться придумаешь. Кстати, когда станет совсем тошно, вместо самоубийства наведи здесь порядок. Хозяин это больше оценит.
   На рыночной площади не доставало только Эрдина, Эдданиара и Лир-Идала. Все же подданные короля Чародола были здесь, и выглядели едва ли не хуже глориндольцев. Глаза их будто выцвели в одночасье, и сквозь них просвечивала холодная пустыня внутри. Они все еще пытались улыбаться, и именно поэтому было видно - насколько им горько. Как потом Литт ни вспоминал, так и не припомнил, что же он пел в тот пустой ледяной вечер. Помнил, как с каждым аккордом холод проникал все глубже к сердцу; как он ни пытался развести огонь внутри побольше и поярче, его не хватало, чтобы и себя обогреть. Могильный же холод снаружи от трепыхания под кожей только крепчал, и сумерки казались совершенно непроглядными.
   - Литт, - шепот заставил менестреля вздрогнуть. Лир-Идал привидением стоял напротив. Синие глаза короля Чародола в сумерках казались черными. - Литт, ты позволишь?
   Лир-Идал кивнул на лютню и вдруг низко поклонился человеку.
   - Д-да, конечно. Ваше величество...
   Менестрель сдернул ремень с плеча и быстро, пока Лир-Идал еще чего-нибудь не выдумал, сунул ему золотистый гриф. Янтарные колки вспыхнули в луче, что сумел пробиться через тучи к земле. Круг раздался в стороны, выпустил Стихоплета и вновь сомкнулся. За спиной послышался негромкий перебор струн, а за ним - неторопливая незнакомая мелодия. Литт ускорил шаг.
   Ратуша встретила его почти полной темнотой и оглушающей тишиной. Литт даже не удивился, что здание не заперто на ночь, хотя и нет никого. Только теперь он понял, как устал от звуков. В голове еще пели струны, разрывая череп изнутри, снаружи давила тишина; Литт поморщился и потер виски. Головная боль усилилась и скоро дошла до цветных искр перед глазами и тошноты. Менестрель, не соображая, где он и что делает, опустился посреди темного коридора на пол и прислонился к холодной мраморной стене. Внутри была пустота, в голове пылал костер и поверх всего этого на него смотрели синие-синие глаза чародольского короля.
   На шаги Литт не обратил внимания, он их не услышал, но от света зажмурился и закрыл глаза руками. В голове вспыхнул фейерверк.
   - Ты что?
   Голоса Литт не узнал, и поэтому кое-как приоткрыл один глаз. Ослепительный свет хлынул сквозь пальцы и ресницы, менестрель поспешно глаз закрыл, успев только сообразить, что перед ним Эдданиар.
   - Что с тобой?
   - Свет убери.
   В коридоре воцарился полумрак, советник сел рядом с человеком.
   - Литт...
   - Если ты придумал извиняться, то не надо, - менестрель открыл глаза. Эльф смотрел на него в упор, и через некоторое время до Литта дошло, что Эдданиар бледнен до синевы и глаза у него красные. - Я тоже наговорил много чего...
   - Как ты узнал, что я из Линтолина? Или наугад сказал?
   - Тогда, на тропе, почти наугад... хотя, если не оттуда, то для чего скрывать свое происхождение?
   - Логично, - невесело усмехнулся Эдданиар. - Хочешь знать, отчего Дайлен доверил такой пост выходцу из Линтолина? Я бы сам хотел знать.
   - Может быть, он предполагал нечто подобное. Или увидел в выходце из Линтолина что-то такое, чего не видели ни окружающие, ни сам этот выходец.
   - Может быть, но я этого никогда не узнаю. Небо, что я говорю, - советник уткнулся лбом в сцепленные руки. - Я все никак не пойму, что его нет. Что я вернусь во дворец, а его там не будет, никогда не будет. Я любил Глориндол, но без владыки я начинаю его ненавидеть.
   Литт промолчал. Голова гудела, как улей с пчелами в разгар сезона, но вспышки унялись.
   - Ты когда-нибудь хотел умереть? В смысле, сию секунду, немедленно...
   - Да. И не раз. Я понимаю тебя. Того же самого не испытываю, но понимаю. Знаешь, всякий, кто хоть раз обжигал палец, поймет, что сожжение заживо - это очень больно. И каждый, у кого умирал хотя бы любимый котенок, понимает без подсказок, каково... без... того, кого любишь.
   - Я не хотел жить в Глориндоле, я совсем не собирался этого делать. Я хотел всего лишь не жить в Линтолине, хотел никогда больше не слышать этого названия. Ты когда-нибудь на болоте бывал?
   - Нет, мне там выступать не перед кем.
   - По болоту можно ходить более-менее безопасно, но есть там одно гиблое место. С виду оно похоже на луговину, на заросшую травой поляну, но на деле под травой - жижа, из которой выбраться практически невозможно. Так и в Линтолине. Болото, конечно, большая политика - это всегда большая трясина, но и в болоте можно жить и оставаться относительно чистым.
   - До тех пор, пока...
   - Пока вокруг не оглядишься. А мне оглядываться было некогда. Должность я занимал невысокую, но дел хватало, еще и исследования...
   - Какие исследования? - спросил Литт из чистой вежливости.
   - Да ты ведь знаешь - какие, - хмыкнул эльф. - Мы кое-как умеем управляться с магией, но вот причин ее проявлений и уж, тем более, причин непроявления практически не знаем. Пустое место, понимаешь, полнейшая темнота, ни намека хоть на один завялящий лучик света.
   - И как, прояснилось?
   - Нет, я только и узнал, что ни черта мы не знаем.
   - А кто-то думал иначе.
   Эдданиар вздрогнул и снова в упор посмотрел на человека. Вид у Литта был непрезентабельный, как у огородного пугала. Ссадины, кровоподтеки, волосы торчком, черные круги под глазами и красная сеточка в самих глазах. Кто сказал, что при сильном нервном истощении проявляются у людей нехарактерные для них способности? Вплоть до ясновидения.
   - Голова болит?
   - Болит, а что? Или подобных вопросов в здравом уме задавать не принято?
   - Ты не спрашивал, ты догадался. Правильно догадался, потому я и ушел из этого болота. Потому что еще год - и либо утонул бы среди этой зеленой поляны, либо отдал бы за протянутую ветку слишком много. Чего ветка эта совсем не стоит.
   - Ага, понимаю. Я сам несколько раз сбегал от таких веток. Только как ты в Глориндол попал?
   - Случайно.
   - Случайно? - рассмеялся менестрель. - Как там говорил Лир-Идал... Случайно найти на дороге карту тропы в Глориндол! И случайно сказать правильный вызов. Отчего же, верю. Случайно убить камнем орла за тучами. Случайно посадить пятно на бумагу в виде плана застройки Линтолина. Дать малолетнего неграмотному идиоту картинки с буквами, чтобы тот случайно сложил из них десять крылатых выражений Тиллира из Голубого Дола.
   - Хорошо, - улыбнулся Эдданиар. - Возможно, это был не хуторянин, а Огненный Вестник в обличье человека. Но я его принял за хуторянина.
   - Какого еще хуторянина? Откуда у хуторян карты Глориндола?
   - Сначала - твое здоровье, а рассказ - потом.
   - Не надо, само пройдет.
   - Само проходит только время, а у тебя уже глаза как у крысы, над которой произнесли заклинание Высокой Мудрости. Ничего не надо делать, и смотреть на меня не обязательно.
   - Глаза закрыть?
   - Без разницы. Хочешь - закрой.
   - Нет, я посмотрю, если можно.
   - Смотри, - отозвался советник, но лица его Литт уже не видел.
   С легким щелчком пальцы волшебника окутало будто снежной метелью, снежинки толпились, толклись и плясали в воздухе, но холода от них не исходило. Постепенно они заняли собою весь мир, и костер под сводом черепа стал гаснуть. Литт чувствовал, как пламя опадает, становится все меньше и слабее, и наконец исчезает без следа, не оставив даже пепла. Туман перед глазами сказал голосом Эдданиара:
   - Ну как, лучше?
   Литт сморгнул, и все пропало. Ни снежинок, ни тумана, только едва-едва освещенный коридор и глориндольский советник в вершке слева.
   - Спасибо. Так что там с хуторянином в образе Огненного Вестника?
   - А ничего. Обычный хутор, я забрел туда, хочешь верь, хочешь нет - случайно. Под вечер, погода выдалась скверной, и ночевать где придется не хотелось. Ранней весной, когда еще снег не везде стаял. Дом на отшибе, добротный, мне понравился, и я заглянул.
   - И?
   - Что - и? Хозяин был бы обыкновеннейшим человеком, если бы не говорил по-эльфийски не хуже тебя и если бы не было у него карты.
   - То есть, ты на порог, а он тебе сразу карту с поклоном? Или для начала все же поздоровался? По-эльфийски.
   - Поздоровался он на всеобщем, - не ответил на шутку эльф. - Я сразу понял, в доме что-то случилось. Что - не разобрать, но так и плескало нехорошим. Я спросил напрямик, он напрямик ответил. Болен второй его ребенок, и болен очень нешуточно. Я, кстати, до сих пор не пойму до конца, чем именно. Однако, справится сумел. За две недели.
   - И тогда хуторянин... - в голове у Литта прояснилось настолько, что он начал понимать. - Погоди-ка, погоди... Говоришь, ребенок... значит, женат был тот человек.
   - Естественно. Жена - аборигенка Скорпионового архипелага, но вполне разумная женщина. Она и спросила, что я возьму за лечение. Я отказался от платы, мне вполне достаточно было того, что мальчишка сможет ходить и владеть руками. Хозяин начал расспрашивать, и тут я ему все и рассказал. Как сейчас тебе. Как так получилось, не знаю, но только наутро он отдал мне карту. С одним условием - никому, кроме Дайлена не говорить о ее происхождении. Я так и сделал. Сейчас уже, думаю, говорить можно.
   - Не надо, - улыбнулся Литт. - Мне сказал, и довольно, остальным знать незачем. Прав был тот хуторянин.
   Глаза Эдданиара расширились. Менестрель хихикнул и помотал головой.
   - Дайлен ответил мне то же самое, - сказал советник через долгую паузу и вдруг поднялся. - Все, хватит. А лютню ты где потерял? И почему ты один?
   - Лютню у меня экспроприировал Лир-Идал, а один я потому, что кое-кому ходить на двух ногах еще опасно для жизни. Нет, Ирис не хотел, чтобы его лечили волшебством, не надо.
   - Где все?
   - На рынке. Пойдешь? - Эдданиар кивнул. - Ну, иди, я тут посижу.
   Советник сделал два шага по коридору и вернулся. Отстегнул пояс с ножнами и молча протянул менестрелю. Тот замотал головой. Из ножен выглядывала рукоять того самого кинжала, что свернул на расстоянии в три шага.
   - Возьми, пригодится.
   Пояс лег на холодный пол, Литт сомнамбулически вынул из ножен узкий отсвечивающий синим клинок. Простой, почти без украшений, разве что с незатейливой гравировкой по гарде.
   - Не вздумай благодарить. Он тебя спас, а меня вряд ли будет теперь считать хозяином. Если честно, я его и в руки брать опасаюсь.
   Литт несколько мгновений смотрел на эльфа, не мигая, затем перевел взгляд на кинжал. При мысли, что эта красота была создана для того, чтобы пить чужую кровь, менестреля внутренне передернуло. Пальцы вдруг разжались, и клинок со слабым звяканием упал рядом с поясом. "А-а, вон ты как... Извини, разумом слабею, забыл, что оружие еще для одного дела годится". Литт аккуратно вернул клинок на место в ножнах, на сей раз он не сопротивлялся. Вспомнив об Эдданиаре, менестрель поднял голову и никого не увидел. Советник исчез так же неуловимо и бесшумно, как и появился, и искать его в сумерках коридоров и души не было ни желания, ни смысла.
  
   Плюющиеся прогорклым маслом и воняющие рыбой фонари невиданной формы едва-едва освещали узкие улицы - недостаточно для того, чтобы избежать неприятностей. Как ни старался менестрель не ходить под окнами, все равно несколько раз едва успевал отскакивать. На третий раз он припомнил весь словарный запас начальника альнаров и минуты две кряду во всеуслышание объяснял, кем на самом деле являются хозяин комнаты на третьем этаже, владелец дома, его соседи, градоначальник, тот умник, что строил город и конкретно мостил эту улицу; откуда произошли все их родственники, включая дальних; куда всей честной компании предстоит податься и чем ей там лучше всего заняться. Из окна напротив послышались апплодисменты и кто-то заорал: "Шпарь дальше!". Литт сплюнул, обошел лужу, пролетел с риском убиться квартал и явился в дом мельника не в лучшем расположении духа.
   Мельник, впрочем, тоже был невесел.
   - Ты что творишь? - вопросом в лоб встретил он музыканта, не успел тот и порога переступить. - Весь ум пропел? Ты что такое делаешь?
   Менестрель захлопал глазами. По его мнению, мокрое исподнее и ставший целебным тюфяк не являлись достаточным поводом устраивать сцены и так орать.
   - Что встал?
   - Пустите в дом - стоять перестану. Что такое случилось?
   В душе шевельнулись самые черные предчувствия, но Ирис спал. С минуту менестрель и так и сяк разглядывал друга - спит, и ничего больше. И тюфяк не такой уж мокрый, и исподнее сушится на спинке кровати... Одеяло аккуратно лежит там, где ему и положено - поверх больного - раз лежит, значит, прекратился бред и жар спал... а, вернее, на кого-то перекинулся.
   - Спит он, - буркнул мельник, словно Литт был незрячим. - Спит, и не знает, что рядом с ним подонок сидит.
   Литт демонстративно посмотрел по сторонам. "Сидит" по отношению к стоящим казалось просто неприличной гиперболой.
   - Что рожу кривишь, будто не понимаешь? Не ищи, не ищи, спровадил я его.
   - Куда? - бессмысленно от удивления спросил менестрель.
   - К черту на рога.
   - Зачем? - ожил Литт.
   - Затем, что не место здесь для таких паршивцев.
   Внутри Литта неприятно стукнуло.
   - Что он сделал?
   - "Сделал"... Кабы он сделал, я бы тебя и на порог не пустил. Где тебя носило? Не говори, песни пел.
   - Пел.
   - Нашел времечко - друг помирает, а он... тьфу, как худой петух - без толку, без часу - лишь бы орать. Горе у всех, а он песни... Ладно, я не про то. Ты для чего этого мерзавца сюда посадил?
   - Не такой он и мерзавец, - заикнулся Литт. Мельник с маху ударил кулаком по столу.
   - Меня позвать не мог? Соседям сказать язык бы отсох? Что ты как молокосос, ни беса не соображаешь? Ты б еще пикси оставил за другом приглядывать, да потом удивлялся, чего это он помер.
   - Хватит беду зазывать. Ирис не умер до сих пор и не умрет впредь. С чего ты взял, будто Нос хочет причинить Ирису вред? Что он такого делал?
   - А с чего я взял, что ежели человек идет в нужник, значит хочет ссать? На кой вы его на воле оставили, не пойму? Ладно, не мое это дело, делаете, как знаете. Только ежели друга твоего еще озноб или лихоманка забьет, ты убивцев-то не зови. Что смотришь? Прихожу, дверь настежь, одеяло на полу, у друга твоего зубы стучат, аж снаружи слышно, а этот выродок сидит, вроде как стук сердца ищет. Чего его искать?
   - Стук сердца? - повторил Литт. - Пульс?
   - Как ни назови, а свинья феей не станет, - мельник приложил пальцы к вискам. - Чего искать, когда и так видно, что он живой?
   - Погоди, Нос искал пульс на висках? Кто же там...
   - Тот, кто недоброе задумал. Я его выгнал, одеялом укутал, и он, как видишь, спит.
   Литт кивнул.
   - Разумный поступок, - сказал он наконец. - Мельники, я смотрю, вообще народ разумный... Что Нос сказал, когда ты его выпроводил?
   - Говорил, что будто бы помочь хотел. Не спорю, хотел помочь - на тот свет ему попасть.
   - Хватит, тебе говорят. Я сам должен видеть этого помощника, - Литт развернулся к порогу. - Вернусь поздно.
   Мельник в сердцах сплюнул прямиком на пол. Как будто сейчас рано. Ни спасибо, ни доброго слова, будто еще он, мельник, и виноват. Правду сказал сосед - ненормальный. И тот, что пошел беса лысого искать по ночному городу, и всякий, кто вместо доброго занятия на музыке бренькает.
  
   На подходе к рыночной площади Литта как обухом ударило - тишина. Тишина, только его шаг, редкий шорох ветра и скрип плохо затворенного ставня. Менестрель остановился, соображая, слышал ли лютню на обратном пути от ратуши. Не сообразил, но что-то подсказывало - не слышал и слышать не мог, потому что не играют лютни, даже и такие как у него, сами по себе.
   Рыночная площадь опустела так основательно, что Литта озноб пробил. Темнота, тишина, все фонари погасли. Не то что ни единого эльфа или человека, а и ни крыс, ни мышей, ни пауков с тараканами не осталось. Наверное, даже тех крошечных до невидимости, но вездесущих червей, которых частенько упоминал Келат, не осталось. Пустота, только ветер между лавок, лотков и прилавков гуляет. Ощупью Литт направился по рядам. Для чего, сам бы не мог сказать.
   Полная темнота рождала чувство нереальности происходящего, по ощущениям менестрель мог быть где угодно: от загробного царства до энортиольских гнилых болот. Впрочем, в болотах, должно быть, потеплее. По ровным рядам торговых лавок менестрель еще кое-как ориентировался, понимал, по крайней мере, что идет вперед, а вот в центре запутался. Шут его знает, то ли полчаса вокруг одного прилавка ходит, то ли уже на другой конец города забрел. Еще и выбираться отсюда...
   Забывшись, Литт слишком отступил назад и влип в дерево затылком. Да так, что чертыхнулся во весь голос и едва не потерял равновесие.
   - Твою бабушку, легче шерна голыми руками поймать. Эй, там, в темноте, есть кто живой? - тишина в ответ. Но какая-то иная, чуть отдающая фальшью. - Выходи, чтоб тебя! Не вечно же мне тут стоять.
   Темнота двинулась, потекла, сгустилась, приблизилась. Литт прищурился - что-то не слишком похоже на Носа. В следующий миг менестрель остолбенел. Красный луч выхватил из тьмы край прилавка, угол щита для завлечения покупателей и мощную когтистую лапу, вросшую в мостовую. Страж - не определить, правый или левый - с трудом нагнул короткую шею, обнюхивая ноги человека. Сквозь ботинки проняло холодом, край ботинка сначала покрылся инеем, а затем приобрел цвет брусчатки. Литт дернулся, Страж фыркнул и поднял голову. Во мраке факелами горели глаза, отсвечивала каменная кожа складками, все иное терялось.
   - Не надо меня нюхать, - твердо сказал менестрель. - Я не хочу в Глориндол.
   Каменное чудище, сипло дыша, не обращая внимания на слова, еще с минуту изучало человека; Литт стоял навытяжку у щита и не мог двинуться. Наконец Страж что-то для себя решил, пасть его приоткрылась, и низкое с дрожанием рычание поплыло над брусчаткой. Негромкое, но такое проникновенное, что даже в пятках отдавалось. В ответ на зов мрак чуть в стороне вновь поплыл и сложился во второго Стража. Демон швырнул нечто, мешком упавшее, на брусчатку, перевел дыхание и вдруг исчез вместе со своим собратом. Бесшумно, бесследно, в неуловимый глазом миг.
   Нечто шевельнулось, пытаясь подняться. Менестрель в один прыжок оказался рядом. Как ни мало было света, а белое лицо Носа рассмотреть ему все же удалось. Парень же, кажется, не видел ничего, потому что шарахнулся, как от прокаженного.
   - Я это, я, Литт Стихоплет. Ты что, с ума сошел? - менестрель попытался придать бедняге сидячее положнение, что-то стукнуло и откуда-то из-под Носа выпала и перекатилась по камням золотистая лютня. - Это еще что такое? Откуда она у тебя?! - завопил Литт, прижимая инструмент к себе.
   - Не ори, - поморщился парень, растирая лицо. - Откуда же... его величество дали.
   - И что при этом сказали? - страшным шепотом сказал Литт. - Шатайся с нею, мол, где хочешь? Где тебя носило, дурак?
   - А ты не видел? Не ори, ничего с твоей музыкой не стало. Я... я просто...
   - Ты просто решил самоубийством заняться, - оборвал парня менестрель. Руки так и чесались дать ему в лоб. - А если бы Стражей не случилось, что бы делал? Топиться бы с моей лютней отправился? Заткнись! Я тебя сейчас задушу!
   - Ты чего... - раскрыл глаза Нос, отодвигаясь от взбесившегося музыканта.
   - Ничего! - вскочил Литт. - Я тебя не то что придушу, я тебя выпотрошу и собственную дурь сожрать заставлю. Ты о чем думал?
   - О том, что сделал. Да не ори, не поверю, - Нос ухмыльнулся и не без труда поднялся. - Не умеешь ты, Стихоплет, врать.
   - Это в чем же я соврал? - перехватил инструмент музыкант. - Дать бы тебе по башке, да лютню жаль.
   - Правду их величество сказали... За му... лютню прости, не до нее мне было.
   - Ты в следующий раз больше мельников слушай. Мельники, они вообще, народ настолько умный и проницательный, что прямо оторопь берет. "В поле нынче недород, потому и с неба льет".
   - Ты полегче, папаша мой мельником был.
   - Ну, что я говорил, - не смутился Стихоплет, - по крайней мере половина отцовской смекалки тебе передалась. Сунуться к Стражам, чтобы проверить слова престарелого гриба - это сильно. Не каждый додумается.
   - Не каждый додумается по дорогам бродить и за гроши петь. У тебя-то отец кто?
   - Никто. Умер давно.
   - А-а, извиняй...
   - Не за что, я родителей не помню, да и вообще моя родословная никого не касается. Ты лучше скажи, как со Стражами договорился? То, что ты не сожран, я сам вижу, но ведь где-то же тебя носило?
   - А, любопытно все ж таки... Садись, чего стоишь, - Нос запрыгнул на прилавок, Литт ощупью кое-как взгромоздился рядом. Парень покачал головой, помолчал и негромко сказал: - Страшно было, аж жуть. Эта тварь как прыгнет - все, думаю, сожрет, как того изменника, и мокрого места не оставит. Глаза открываю - живой. Веришь - живой, все вижу, все понимаю, но сам не здесь, а в Глориндоле. Наверное там, потому что я того места не видел в первый раз. Зеленый какой-то пригорок, кругом горы и озеро рядом, - парень вздохнул и молчал не меньше минуты. - Знали, бесы, куда занести. Красиво до невозможности, солнце заходит... Смеяться не станешь?
   - Не стану, - покачал головой Литт. - От увиденного на глаза у тебя навернулись слезы, а, может быть, и по щекам потекли. Не стану смеяться.
   - А-а, ты же... Да, потекли. Тварь эта рядом сидит и на меня смотрит, а мне, веришь, уже без разницы. Не боюсь ее, и все тут. Солнце зашло, я и говорю этой собаке - ну, теперь-то можешь жрать.
   - Конечно, с моей лютней впридачу.
   - Кто о чем, а бабник о девке. Будто мне до твоей лютни было... Не подбери ты ее, я бы и сейчас не вспомнил. Не знаю уж, то ли струны этой собаке потом из кишок выпутывать не хотелось, то ли я такой невкусный, а только не стала она меня жрать.
   - Правда? Я как-то не заметил.
   - Черт, с тобой разговаривать как крапиву голым задом собирать. И зад болит, и толку нет.
   - Ладно, продолжай, - разрешил Литт, с трудом сдержавшись и смолчав насчет зада.
   - Что продолжать? Она меня хвать за шкирку, как тряханет - чуть не дух вон - и очухиваюсь я уже здесь. Все другое ты видел. Ты мне другое скажи - как тебя-то сюда занесло? Лютню искал?
   В голосе Носа было столько неприкрытой фальши, что Литт улыбнулся про себя.
   - А другие предположения у тебя есть?
   - Меня искал? - через паузу с трудом выговорил парень.
   - Да.
   - Зачем?
   - Затем, чтобы не дать тебе сделать того, что поправить нельзя.
   - Странный ты все же, Стихоплет. Ты сам-то себя понимаешь?
   - С трудом и по временам. А что это такое насчет меня говорил Лир-Идал?
   - Его величество? Да так...
   - А все же? Не каждый день тебе характеристику дают особы королевских кровей.
   - Хотели бы его величество, чтобы ты знал - тебе бы и сказали. Велели благодарность тебе передать - вот это сказать могу.
   - Ага, спасибо, - спрыгнул в темноту с прилавка Литт и едва не убился о противоположный.
   - Ты чего? - удивился Нос. - Земли не видишь?
   - Смешно, - буркнул менестрель. - Ты много видишь?
   - Много-немного, а на ровном месте не падаю. Да дай руку, совсем убьешься.
   - Веди, шут с тобой, - позволил взять себя под локоть менестрель и через несколько шагов спросил: - Ты Эрдина сегодня видел?
   - Он меня за тобой и отправил.
   - И после ты его не встречал? Конечно, как бы ни так... И никто, думается, не видел.
   - Ну да, на рынке его не было. И что? Я так понял, он себе на уме, что хочет, то и делает, других не спрашивает.
   - Как бы уже не чересчур. Нос, ты ведь теперь с ними... с нами... вот ответь, что делать, если нужно дерево свалить? Мешает, слишком уж большое, свет застит, а в год не срубишь.
   Менестрель не видел лица собеседника, и не мог понять - догадался тот или нет; ответил же Нос тоном самым будничным.
   - Если только в солнце дело... то ветки поотрубать - все свету будет больше. Только сколько это возни, да и другие нарастут... А оно молодое, это дерево?
   - Шут его знает. Несколько сотен лет наберется.
   - Я к тому, если оно старое и гнилое, то можно подождать, пока само свалится. Можно дерево то истощить, сил его лишить, только это больно долго и муторно. Зато самое здоровенное упадет. Кору снять несколько раз подряд, да поглубже, сок собирать немеряно, птиц перебить, которые жуков едят... Оно и высохнет.
   Литт молчал, сказать ему было совершенно нечего. Нос тоже ничего не добавил, и в молчании они добрались до освещенных кое-как улиц.
   - Я пойду, - пожал плечами Нос и мотнул головой неведомо куда. - Не хочу ни с кем ругаться.
   - Пойдем вместе. Да не к мельнику, не к ночи он будь помянут, у меня тоже особого желания нет что-то доказывать.
   - А пустят? - спросил парень через пять шагов.
   - Не гарантирую, но должны. В крайнем случае пойдем в какой ни на есть кабак. Уж вдвоем нас оттуда никак не выпрут. Но я, веришь, и в кабак не хочу.
   Спустя полчаса Нос и Литт дружно сидели за столом и пытались жевать, несмотря на усталость. Тетушку едва-едва уговорили не совершать убийства, по крайней мере, сегодняшней ночью и не ходить к мельнику в гости. Взамен пришлось есть. Есть пирожки и сыр, соленые грибы и сладкие пышки, варенье и покупные печатные пряники... Женщина так сокрушалась по поводу лишних припасов и птичьего аппетита предыдущих гостей, что Литту стало ее жаль. Вкуса же он даже несмотря на жалость не чувствовал. Кое-как отличал грибы от варенья, не больше того. Нос о чем-то беседовал с хозяйкой, менестрель не слушал. Ему вдруг заново стало пусто и холодно, так что горячий чай не согревал.
   Хозяйка сжалилась над гостями лишь около полуночи. Слушая треск сверчков за стеной, Литт смотрел в темноту над собой. Нос рядом повернулся с боку на бок уже в пятый раз, и наконец приподнялся на локте.
   - Тебя что, блохи кусают? - не поворачиваясь, спросил Литт. - Что ты все прыгаешь?
   - Меня не блохи, меня мысли кусают. Ты к чему о дереве спрашивал?
   - А ты будто бы не понял?
   - И что же... дерево спасать надо.
   - Дерева нам не спасти. За него взялись всерьез, и все средства, которые ты перечислил, пошли в ход. Дерево упадет, - Литт наконец повернулся к собеседнику, - не раньше, так позже упадет. Остается одно - сделать так, чтобы при падении наше дерево передавило как можно больше дровосеков.
  
   Глава 7. Нечистые помыслы.
   Заснуть, как ни устал, как ни старался, Литт не мог. Чего он только не делал: считал что ни попадя, начав с баранов и закончив веселыми девушками; рисовал в воображении то звездное небо (от звезд до эльфов рукой было подать, и сон на том слетал, не успев опуститься), то качающуюся на мелких волнах лодку (от лодки до морского дракона, сваренного в супе, путь был не так короток, зато результат остался тем же), в конце концов дошел до того, что сам себе начал мурлыкать колыбельную. От последнего средства и проснулся окончательно.
   Нос добросовестно сопел носом, и на миг менестреля охватило пакостное желание обрадовать соседа ковшом холодной воды запазуху или, на худой конец, стащить его на пол вместе со постелью. Однако, в комнате стоял такой непроницаемый мрак, что поиски ковша могли затянуться до рассвета, а протирать полы постелью добросердечной хозяюшки было определенно жаль.
   К конце концов, отыскав с четвертой попытки дверь и чудом не убившись в темноте, музыкант вышел под небо, которое показалось немногим светлее потолка. Где-то далеко светился паршивый фонарь, как маяк среди бурного моря, - Литт направился к свету. Чтобы хоть как-то оправдаться перед собой за ночные похождения, он решил, что стоит проверить, как там Ирис. Но решить, не значит - сделать. То ли из экономии, то ли из жадности, но фонарщики не доливали в фонари добрую треть жуткой смеси, что смердела на полгорода, а освещала - на руку от фонарного столба. Половина фонарей на пути в дому мельника погасла, и пока Литт разобрался, пока очнулся от полудремы, успел забрести неведомо куда.
   Закоулки, переулки, каменные глухие стены, ни единого освещенного окна. Даже крысы, и те заснули. Поплутав в каменном лабиринте, которого днем просто не заметил бы, музыкант вышел на пустырь. Крошечный, затхлый, замусоренный и заросший на тех местах, что еще оставались свободными от сора, на диво привязчивым бурьяном. Сначала Литт влип в бурьян, и только выкарабкался, оставив половину штанов на колючках, как под ногами хлюпнуло и подошва увязла в чем-то гораздо хуже бурьяна. Отпрыгнув с ругательством, Литт едва не переломал ноги, поскольнувшись на круглом (чем угодно - от обглоданного собаками коровьего сустава до втулки от колеса). Заодно и вспомнил место, и дорогу до дома мельника. Вместо того, чтобы выйти к дому как положено, он сделал круг и выйдет теперь к трем грядкам, что обозначают мельников огород.
   Что изменилось вокруг - Литт не понял, но почему-то обернулся. Обернулся, да так и застыл в полоборота. По пустырю что-то двигалось. Страх - тошнотворный и липкий спустился к сердцу и потек ниже, собираясь в животе скользким комком. По-над сором ползло дрожание, точь-в-точь такое, какое ползет по горбу горячей крыши в летний знойный полдень. Точь-в-точь, если бы не стояло на дворе мерзлой зимней ночи. Морок, наваждение. Литта внезапно затрясло. Бежать он и не думал, ноги как приросли к грязному грунту пустыря, а сердце готово было выпрыгнуть и умчаться прочь. Наваждение, фата-моргана, игра усталого разума, обман зрения, - что угодно, только бы не правда.
   Сколько он стоял и смотрел на качающееся по пустырю ничто, музыкант не знал, но от ужаса едва мог дышать. Воздух внезапно распух совсем рядом, вровень с лицом. Литт задохнулся, ощутив колыхание воздуха в безветрии, закрыл глаза руками и потерял счет времени. Очнулся он, сидя на мусоре, мокрый как мышь. Зубы стучали, по спине тремя ощутимыми струйками стекал пот, и ноги не слушались. Дрожания не было видно, но Литт скорее позволил бы продать себя на серебряные рудники, чем решился обернуться. Страшно, до смерти, до безумия страшно.
   В себя менестреля привел холод. Сидеть на мерзлой земле среди такого же мерзлого сора стало невмоготу, Литт утер лоб и кое-как поднялся. Дрожания не было. Никаких мыслей вроде "и чего я так испугался, подумаешь, ветер на пустыре..." или "а не пойти ли в кабак, пока еще чего не привиделось" не постучалось в голову. Несколько мгновений никаких мыслей вообще не приходило, а потом, как молния в темя - "там же люди!".
   Музыкант вылетел из-за поворота, с замиранием огляделся, воздух был тих и недвижим. Ушло. Литт, как ни был взволнован, сообразил, что бегать по спящим домам с криками о нечисти в виде дрожания воздуха сейчас не время. Зато самое время предупредить друга, хотя бы потому что Ирис совершенно точно поверит и воспримет всерьез. О том, что Ирису сейчас трудно во что-либо верить, что мельник вряд ли окажется таким же доверчивым, менестрелю и в голову не пришло.
   Доверчивый мельник, оказывается, забыл запереть дверь со стороны огорода - стоило Литту толкнуть, и она с легким скрипом поехала в сторону. Музыкант осторожно, ощупью, добрался до двери в комнату, отворил ее, и тотчас же сшиб стоящий на пороге пустой жбан. Мельник, как видно, его ждал. Жбан покатился с грохотом, Литт вздрогнул, мельник приподнялся на локте и вгляделся в темноту.
   Менестрель сквозь зубы выругался, затворил дверь и только-только собрался предложить мельнику на выбор несколько более интересных занятий, чем устраивание ловушек для постояльцев, как позабыл все слова. В трех шагах от стола, почти в середине комнаты воздух задрожал и потек сверху вниз водопадом. Ирис, который от шума проснулся, взглянул по сторонам с легким удивлением, как на продолжение сновидений. Липкий ужас начал подниматься внутри, сердце вновь зашлось, и воздух наполнился ядом. Однако разума на этот раз Литт не утратил. Дрожание едва заметно качнулось в сторону Ириса, и пальцы менестреля сомкнулись на рукояти эльфийского клинка.
   Блеснула сталь, подскочил на кровати Ирис, и Литта сбило с ног. Поначалу он подумал - нечистая сила, оказалось - мельник. Кулак пришелся в висок, в глазах потемнело; Литт так растерялся, что второй удар и не пытался отразить. Как во сне - сначала несуразица, потом беспричинный страх, а потом мельник спятил.
   Что же, вполне логично - от такого ужаса и обезуметь недолго. Все это пронеслось в голове Литта между первым и вторым ударами, время растянулось как истрепанное полотно, издалека донесся какой-то шум, но что было его причиной - неизвестно.
   Ирису, который только-только начал приходить в себя, пришлось делать это быстро и разом. Мельник на окрик не отреагировал, а Литт по известной только ему причине даже не пытался защищаться. Щелкнул замок Метки и тяжелый свинцовый наручник стукнул хозяина в затылок - на излете, иначе пробил бы череп. Мельник коротко охнул и осел, и в следующий миг Ирис за шкирку оттащил его от менестреля.
   Литт прищурился, сел и вдруг заорал:
   - Ты куда встаешь? С ума сошел?
   - Ага, это все-таки ты, а то я уже начал сомневаться. Слишком уж много ты позволил нашему хозяину. Ну, доброе утро, или что там за окном.
   - За окном ночь, и я сомневаюсь, что она добрая, - буркнул Литт. Ирис настолько хорошо владел собой, что оставалось только завидовать. - И хватит геройствовать, даже если ты не бошься, это еще не значит, что...
   Мельник вдруг совершенно по-змеиному бросился вперед, так, что Ирис едва успел перехватить его руку с зажатой в кулаке Меткой. Отдернувшийся в последний миг Литт освободил хозяина от оружия. Мельник бранился сквозь зубы и вырывался.
   - Хватит! - встряхнул человека Ирис. - Спасибо за помощь, но она мне не нужна. Слышишь? Перестань бросаться на Литта, иначе я тебе обеспечу полную неподвижность.
   - Ну и подыхай! А тебя, певец поиметый...
   - Что ты сказал?
   - Литт, на твоем месте я бы подождал возмущаться, а для начала объяснился. Я и то не все понял, а сторонним наблюдателям твои поступки, согласись, могут показаться предосудительными.
   Менестрель почувствовал, как в голове его что-то медленно начинает кружиться. В темноте он едва-едва различал лицо Ириса, да и то лишь потому, что эльф был белее форнтиольского снега; и почти полная слепота еще более усиливала чувство нереальности этого мира. Может быть, и не было пустыря, может быть, пустырей вообще не бывает на свете. Привидение от слова "привиделось", конечно, откуда бы настоящей нечисти взяться в Алане, кроме как из его, Литта Стихоплета, больной головы. А мельник не такой и дурак, и не трус, не побоялся схватиться с сумасшедшим. Хотя тут есть, от чего самому умом тронуться - влетает человек среди ночи и, ни слова не говоря, кидает кинжал в лучшего друга. Вот как, оказывается, сходят с ума. Мало приятного, ничего не скажешь.
   - Литт, погоди бежать до целителя, - серьезно сказал Ирис, наблюдая за сменой выражений на лице друга. - Не знаю, насколько это тебя успокоит, но с ума ты пока не сошел.
   - Да он давно полоумный, должно быть, как родился.
   - Помолчи, - Ирис опустился на кровать. - А ты, Литт, наоборот.
   - Что мне сказать... Кроме одного - очевидно, никто, кроме меня, эту дрянь не видел.
   - Дряни я не видел, зато вижу другое. То, чего ты, Литт, рассмотреть от порога не можешь, а ты, уважаемый хозяин, оттого, что не привык смотреть затылком.
   Эльф наклонился вперед и выдернул из выступа под окном клинок.
   - Хозяин, будьте добры, засветите хотя бы лучину.
   Угрюмый мельник долго возмущенно гремел заслонкой и наконец притащил плошку с тремя едва красными углями и ткнул ее эльфу. Литт наклонился и не сдержал вздоха. Блестящая полированная поверхность глориндольского кинжала покрылась уродливыми голубовато-зелеными пятна вроде плесени, потемнела, а лезвие зазубрилось и иступилось. Клинок, еще пять минут назад чистый, будто запаршивел.
   - Рассказывай, Литт. Что ты видел?
   - Я не знаю, что это было. Я видел такое первый и, искренне надеюсь, последний раз в жизни. Дрожание, будто воздух в жаркий день - не знаю... - менестрель не без колебания прикоснулся к паршам на клинке. Сталь крошилась как плохой хлеб, на пальцах оставались зеленоватые крупинки. - Дело не в том, что это такое и как выглядело, а в том, что я при встрече едва Творцу душу не отдал от страха. Я и не удивился, когда на меня с кулаками полезли - думал, что тоже от страха.
   - Ну да, от страха, что не успею тебя придушить.
   - Слушай, чем я тебе так не нравлюсь? Понимаю, выглядело мое явление однозначно, только приготовился ты еще до того, как я порог переступил. Ты ведь меня ждал, так?
   - А как же. Даже и не одного, чего я дверь-то не запер. Второй-то где?
   - Спит. Получается, ты знал обо мне больше меня самого - что в такой-то час меня одолеет бессонница, что я пойду прогуляться, заблужусь, наткнусь на это кретинское дрожание, поспешу к другу и начну раскидываться эльфийскими дареными кинжалами. Не чересчур ли для мельника? Если уж ты все знал заранее, отчего не догадался, что я мог убить Ириса и менее эффектным способом. Тем более, что удобно было - он лежал пластом без сознания. Нет же, я дождался, пока он не только очнется, но будет в состоянии двигаться, пока в доме наступит полнейшая темнота, в которой я себя-то с трудом нахожу, пока появится охрана в лице добросовестных мельников...
   - Заладил как ручной скворец: "мельник-мельник"...
   - А ты кто? Оракул? Пророк? Так протри свои ясновидящие глаза...
   - Ты на меня не ори, я-то в своем доме. Ждал тебя, как же, когда ты как паскуда последняя больного товарища бросил и за тем паршивцем упорол, - мельник обернулся к Ирису. - Зря ты с этим певцом водишься, вроде эльф, а не соображаешь. Вот и второго он себе набегал, тоже рожа каторжная. Прибьют они тебя. Заведут на безлюдье и прибьют.
   - Насчет рожи я бы на твоем месте молчал, поскольку вместо нее у тебя другое место. А вместо мозгов сам догадайся что. Пока что мне хочется одного - завести на безлюдье мельника, возомнившегося себя провидцем.
   - Литт, не продолжай, - обрел дар речи Ирис. - А вы, достопочтенный хозяин, прежде чем заступаться самым радикальным образом, поразмыслите, готовилось ли преступление вообще. Под паршивцем подразумевается Нос?
   - Откуда я знаю, кто он там: Нос, Зад или... А только этот певец с ним спелся.
   - Забавно. Особенно, если учесть, что это я их познакомил. По безлюдью меня водить чревато, я сам кого хочешь убью, так что обо мне не беспокойтесь. Беспокоиться стоит о другом.
   - Вот и я хотел бы знать - вернется оно снова?
   - Кто - дрожание, воздух или что там? Ну тебе виднее, кого выгораживать, а только я никаких воздухов дрожащих не видел.
   - Да ты вообще видишь хоть что-нибудь кроме того, чего нет?! - рявкнул Литт. - Подскажи, чем так можно эльфийский клинок испохабить, вразуми убогого. Я кинул его, потому что между мной и Ирисом была эта дрянь! Ты сто раз повторил, что я певец - так я и есть певец! Я не умею метать клинки, если бы метил в Ириса - разве бы выпустил рукоять из пальцев. С маху в сердце - и все, даже я не промахнусь, а попасть в лежащего, в темноте, от порога...
   - От порога-то три шага, да кровать-то и темноте видно.
   - Не видно. Мне - не видно, я почти совершенно слеп даже в сумерках, а ночью не вижу пальца у собственного носа. Это проклятое дрожание чуть светится, его я видел, и только в него и мог целиться. Небо, да что же я, настолько паршиво выгляжу? С чего ты взял, что я способен убить друга? Или тебе какой-то другой музыкант дорогу перешел, и теперь ты кидаешься на всех, кто в состоянии отличить литарну от печной вьюшки?
   - Тем более, что убить меня глориндольским клинком будет трудновато. Я, смею надеяться, еще не настолько опаскудел. Нечего морщиться. Убить глориндольским оружием невиновного возможно в одном случае - если невиновный против себя же клинок и направит. Говорю в последний раз - Литт хотел чего угодно, только не моей смерти, а уговарить тебя и что-то доказывать не собираюсь.
   - Ты бы лег... - неуверенно сказал менестрель, встревоженный тоном эльфа и его бледностью.
   - Еще чего. Вы меня из постели вытащили, значит я здоров.
   - А сейчас будешь болен. Ложись, тебе говорят. Ну, - обернулся Литт к хозяину, - и зачем его убивать, когда он сам себя превосходно может угробить?
   Ирис хмыкнул и подчинился, музыкант мысленно вздохнул, а вслух сказал:
   - Вот, такое положение вашего, господин Старший, тела меня вполне устраивает. Говорить оно вам не мешает? Ага... Все-все, молчу. Ты когда-нибудь о таком слышал?
   - Забавно ты молчишь. Я вспоминаю, ничего конкретного пока не вспомнил. Описание подходит и к привидению, и к заскучавшему бесу, и к тварям вроде кикимор, и ни к чему не подходит. Панический страх может вызвать добрый десяток разных м-м... сущностей, но вот чтобы страх этот был избирательным, я никогда не слышал. Кикимору я не встречал, бесов тоже, насчет существования привидений вообще сомневаюсь, но если поживиться хотели мною, то почему я ничего не почувствовал? Ничего, совершенно ничего, не считая мгновенного сомнения в твоем здравом рассудке.
   - Я и сам ничего не понимаю. Со мной ничего подобного не случалось, голосов я не слышу, снов вещих не вижу, мимо привидения пройду в вершке и не замечу - а тут сразу и такое. Эльф не видит, не чувствует, а у меня мурашки по коже - дичь полная.
   - Вы всерьез, что ли?..
   Оба - и Ирис, и Литт так посмотрели на мельника, что тот запнулся и не продолжил фразы. Почесал подбородок, хмыкнул, полез пятерней в заросли на затылке, и до утра не проронил ни слова.
  
   Наутро на пустыре долго молчал и Ирис. Так долго, что даже Нос, ничего не знавший и не ведавший, а просто поднятый ни свет ни заря с постели, затаил дыхание. В воздухе отчетливо пахло злом. Не бедой, не тревогой в ее ожидании, не проблеском будущего, как когда-то в тумане над рекой - нет, в холодном зимнем утреннем воздухе висел запах живого, настоящего зла. Зла, которое по чистой случайности прошло мимо. Эльф прислушался, хоть в том особой необходимости не было - от каждого предмета на замусоренном пустыре шел слабый шепот. Вдвойне странно, что вчера он не почувствовал такую гадость, когда она была на расстоянии нескольких футов.
   - Скажи уже хоть слово, - попросил Нос шепотом. - Невмоготу уже...
   - Знать бы еще, что говорить. Скорее всего, это все-таки что-то вроде беса. Слишком уж сильная эманация зла, даже я чувствую. Настоящий маг давно бы в обморок упал.
   - Чувствуешь?
   - Как ни странно, - верно понял удивление в голосе Литта Ирис. - Вот теперь - очень хорошо чувствую. Не знаю, как описать, но зло имеет запах...
   - Скверно, должно быть, воняет, - повел Нос своим внушительным носом.
   - Не с чем сравнить. Да и слышно...
   - Слышно? - встрепенулся менестрель.
   - Да. Не слышишь?
   - А что я должен услышать?
   - Голос немого мира. Он способен говорить в двух случаях - от великого счастья и столь же великого горя. Будь здесь хотя бы деревья, и вы бы наверняка услышали.
   - От горя, говоришь...
   - Да, так бывает в оставленных городах, в местах, где прошел мор или случилась страшная война. Там бывает слышно и через сотни лет. Здесь не тот случай, но результат тот же. Рядом прошло зло - понимаешь, Литт, не абстрактное понятие, а...
   - Понимаю, - совершенно серьезно посмотрел на товарища менестрель. - Воплощение зла. Демон. Бес. Только отчего же ты вчера его не увидел?
   - Когда это - вчера? Тебя где носило, Стихоплет?
   - Здесь и носило, - отмахнулся менестрель. - Допустим, меня он хотел напугать, ему это удалось очень хорошо, я чуть не обмочился.
   - Ты видел беса? - вытаращил глаза Нос. Литт не обратил на его слова внимания.
   - Если он ничего от тебя, Ирис, не хотел, на кой тогда заявился?
   - Не знаю. А вот как догадался, где он объявится? Или пришел ты не за тем?
   - Не за тем, чтобы второй раз на эту тварь любоваться. Мне и в голову не пришло, что она может полезть к эльфу, я как раз испугался, что она пойдет по городу, по домам, а люди спят! Там ведь и умереть недолго. А ты, может быть, знаешь еще кого-нибудь в этом городе кроме себя самого, кто мне, во-первых, поверил бы, во-вторых мог бы дать совет? Я таких не знаю.
   - Ты спятил, что ли? - грубо сказал Нос. - Ирис ведь болен.
   - Не настолько, чтобы не быть в состоянии ответить, что помочь ничем не могу, - опередил Ирис Литта с ответом. - Охотник на нечисть из меня никудышный.
   - Про себя молчу. Но почему именно вчера, и почему именно в здесь, в Алане?
   - Толковать желания и чаяния нечисти не возьмусь. Это тебе к Альвинтиру или на худой конец, к Шеанодару.
   Менестрель вздохнул, огляделся в последний раз.
   - Ладно, что толку от досужих разговоров. Пойдем отсюда.
   - Надо же, - громко сказал Нос, - я уж думал, ты там землянку выкопаешь. Без толку полчаса на холоде торчали.
   - Ой, не причитай, - поморщился Литт. - Ничего существенного ты себе отморозить не мог.
   Нос приостановился и внимательно посмотрел на менестреля. Тот пожал плечами и как ни в чем ни бывало обошел парня.
   - Потому что не успел или потому что у меня его нету? - долетело в спину музыканту.
   - Тебе лучше знать, есть ли он у тебя. А не отморозил ты главное свое достоинство по другой причине - слишком хорошо и глубоко ты его запрятал.
   Ирис фыркнул. Троица повернула на ожившие утренние улицы, почти каждый встречный кланялся - если не Ирису, то Литту. Нос молчал и только эльф решил, что менестрель выиграл, едва сделав ход, как парень, не сбавляя тона, произнес:
   - Что же ты свое достоинство не бережешь, всем напоказ выставляешь?
   Литт издал звук между фырканьем и писком. Очередной кланяющийся изменился в лице и пристально пригляделся к менестрелю. Хвала Небу, тот был в плаще и, поймав взгляд горожанина, плотнее запахнул полу.
   - Один-один, - констатировал эльф. - Поединок до первой крови?
   - До смерти! Мне скрывать нечего, у меня с достоинствами все в порядке, тем более, что все свое - ни пришитого, ни уворованного, - все, чем Творец наградил. Да и девушкам нравится, - скромно добавил музыкант после паузы.
   - Девушкам другое нравится. Да и Творец не только тебя наградил.
   - Не только меня, согласен. Но у некоторых, не будем пальцем показывать, эта награда какого размера была сразу по пожаловании - то есть лет так двадцать назад - такого до сих пор и есть. Потому как этот орган требует постоянной тренировки, неусыпного ухода и правильного содержания, а ты о нем и при нужде не всегда вспоминаешь.
   - Дело не в том, какого размера, а в том, чтоб работал хорошо. Будь у тебя хоть длинной до Кассира, все равно толку нет, потому как ты им то перед девками хвастаешь, то эльфам на зависть выставляешь. Запомни, девки любят, когда мужик не глаза этим мозолит, а для дома бережет.
   - Два-два.
   - Для дома! Дрова им колоть или воду носить?
   - Сыновей растить.
   - Три-три. Ничья. И хватит, - Ирис развел спорщиков, - от вас уже не только люди, а и лошади шарахаются.
   - Ничего лошади не шарахаются. Вот моей девочке оченно даже интересно, у кого там что до Кассира. Такого ни у одного жеребца... - Литт и Нос дружно посмотрели по сторонам. Пожилой извозчик, незаметно пристроившийся по соседству, потрепал каурую кобылку по заплетенной гриве, поглядел в небо и будто к небу же обращаясь, продолжил: - Только с жеребятами потом замучаемся, милая - пеленки им менять, мамок-нянек искать, колыбельные петь... Да еще и овес, поди, жрать не станут.
   Все трое, включая Ириса, расхохотались. Кто-то из горожан обернулся, кто-то ускорил шаг, некоторые, напротив, замедлили. Литт утер глаза и, все еще хихикая, выговорил:
   - У жеребцов такого действительно не найдешь. Нос, ты что имел в виду?
   - Да то же, что и ты.
   - Это не ответ. Мало ли что я имел в виду под главным достоинством любого мужчины.
   - Так а что тут еще можно иметь в виду? - встрял извозчик. - У мужика главное...
   - Разум, - хором закончили оба спорщика, и каурая лошадка едва не перевернула повозку, испугавшись дружного хохота всей улицы. Громче других гоготал ее возница.
  
   Путь от Аланы был столь очевиден, что его забыли объяснить единственному неосведомленному. Впрочем, Нос и не спрашивал ни на первый день, ни на третий, а шел рядом, с завидным постоянством затевая с Литтом очередной спор. С Ирисом парень почти не говорил, а сам эльф не горел желанием заводить беседы с кем бы то ни было. Чем лучше он чувствовал себя физически, тем тошнее становилось на душе. Отвлечься было нечем. Не помогали все попытки менестреля завладеть хотя бы слухом друга, Ирис их попросту не замечал, а Нос на третий день чтения стихов готов был менестреля придушить и похоронить здесь же на тропе.
   К концу третьего дня блужданий по неприютным землям Салавеста Литт внезапно замолчал. Неожиданная тишина привела Ириса в себя куда быстрее всех литтовых разглагольствований. Спустились сумерки, и Нос в четвертый раз ловил менестреля, спасая от неминуемого поцелуя с деревом. На пятый раз нервы парня не выдержали, и, словив менестреля за шкирку, он хорошенько его встряхнул.
   - Спятил! - ожил тот. - Да пусти, что ты вцепился как клещ.
   - Леший с тобой, - разжал кулак парень, - иди. Если увидишь, куда.
   Менестрель дико огляделся по сторонам, будто никогда не видел темноты.
   - А-а... - протянул он наконец. - Ну, тогда спасибо.
   - Вышло? - тихо спросил Ирис. - Или пока лучше не лезть с досужими вопросами?
   - Лезьте, я вряд ли смогу связно отвечать, - пожал плечами менестрель. - М-да, давненько я так не проваливался...
   Нос посмотрел на эльфа круглыми удивленными глазами.
   - Он не сошел с ума, по крайней мере, не сошел больше обыкновенного. Он просто в творческом процессе... Сочиняет что-то и это что-то, судя по всему, - Ирис помахал рукой перед глазами друга, тот промолчал, - да, во-первых - в стихах, во-вторых - очень недурное.
   - Хватит с меня стихов, на всю жизнь наелся. А ты откуда можешь знать наверняка? Ты тоже умеешь их сочинять?
   - Немного, оттого и знаю. Да и нашему трубадуру, как некоторым Дальним эльфам, легче дается сочинение музыки, нежели стихов.
   Литт молчал.
   - И долго он станет так молчать? Я к тому, что неплохо бы ему сочинять весь день, да и ночью мог бы заняться. У меня от его болтовни башка трещит. И был еще от нее толк.
   - Угу, - только и отозвался Ирис.
   Нос помолчал, для чего-то вздохнул и наконец насмелился.
   - Мы хоть куда идем-то? Ты молчишь, а у этого спрашивать - это же в год не отвяжешься.
   - В Ленагун. Говорит что-нибудь?
   - Нет. Не слышал никогда. Это хоть что, город?
   - В Княжествах на Петле, на ее западном витке.
   - Я и петли никакой не знаю.
   - Триста миль почти ровно на запад, так понятнее?
   - И что там? Для чего нам лишних триста миль тащиться? Мало ли по Салавесту недовольных.
   - Нам не просто недовольные нужны, таких везде хоть лопатой греби. Только недоволен ведь кто чем: налоги высоки, сборы падают, мзду берут, мзду дают, воров не ловят, воровать мешают... А еще больше тех, кто недоволен всем и всегда. Сегодня им жарко, завтра холодно, зимой снег, летом дождь, то недород, то несобранный урожай погниет; вчерашний правитель плох, нынешний еще хуже, а завтра, верно, бес с рогами во главе встанет. От таких соратников никаких врагов не надо.
   - Так это понятно, мы же не слепые, чтобы кого ни попадя собирать.
   - В незнакомой местности это трудно сделать. Нам нужно увязать две противоположности...
   - И быстро, и дураков не собрать.
   - Собрать не дураков, - усмехнулся Ирис, - а сумасшедших. Нормальный человек никогда в то, что мы ему предложим, не ввяжется. Так что искать стоит помешанных и придурковатых, вроде Литта и меня. Идеалистов.
   Нос, который по представлениям Ириса об идеалистах слышать не мог и в кошмарном сне, покачал головой.
   - Таких, как он, не надо, нам и одного хватит. А таких, которые только говорить и умеют, нам вовсе не надо. Потому как они такие же надежные, как первый лед на озере. У берегов схватился, а выйдешь на середину, на глубину - и провалишься.
   - Видел? - только и спросил Ирис.
   - Да ладно бы только видел... Ты не такой, не говори лишнего, да и Стихоплет, хоть и болтает хуже бешеной сороки, не такой. Правду тот, как его, умного... сказал - не совсем Стихоплет дурак, хоть и музыку знает.
   - Хорошо, он тебя не слышит. А насчет не дурака... знаешь, для кого-то и Эрдин последний кретин. Если мерить той мерой, что обычно применяют к жизни - то мы все, включая тебя, круглые идиоты.
   - Значит, найдем кого надо. Дурак дурака всегда узнает. А что, там в Ленагуне, дураков, значит, много?
   - Там есть тот, кто хорошо знает, где их искать. О нем лучше с Литтом поговори, это местный священник, его давний друг, - Ирис обернулся к спутнику, тот слегка вздрогнул от неожиданности. - И не морщись, не притворяйся, актер из тебя еще хуже, чем из меня.
   - В чем же это я...
   - Во всем. Вплоть до того, что заговорил иначе. Мне, кстати, твоя прежняя манера говорить больше нравилась, а стремление говорить в той же манере, что твои, без сомнения, хорошенько забытые односельчане, еще не делает из тебя крестьянина. По крайней мере, я не верю. Литта можешь не ругать, я вижу, что он тебе нравится. Точно также, как понимаю, что меня ты... несколько опасаешься, - лицо парня на слова эльфа вытянулось, нос повис как шест колодца-журавля над ушедшей вглубь водой. - Правда?
   - Правда.
   - Прекрасно, - кивнул Ирис. - Прекрасно, потому что Литт не так плох, а я не так хорош, как может показаться на первый взгляд.
   Нос сделал вид, что не расслышал последних слов, но разговор замер, лишь мертвая трава шуршала под ногами, и в этом шуршании эльф несколько раз ловил на себе мимолетный, но исполненный горячего любопытства человеческий взгляд.
  
   Среди ночи Нос проснулся оттого, что его словно кто-то в бок толкнул. Дежурного они не выставили, Литт заявил, что всю ночь спать не будет, и парень в том сильно сомневался. Открыв глаза и не увидев менестреля в круге света от костерка, он приподнялся на локте. Литт сидел, прислонясь к стволу напротив через крошечную поляну и спал. Нос сплюнул с досады, холодный воздух с наслаждением просачивался под плащ и заставлял стучать зубами. Парень подбросил хворосту в огонь, яркое пламя взметнулось выше, осветило поляну: Ирис спал, замотавшись в плащ, как покойник в саван, а губы Литта вдруг зашевелились. Нос попятился. Спящий что-то бормотал, пальцы его загибались, словно он подсчитывал количество дыр в своих карманах; парень утер лоб. Не доставало еще, чтобы и без того беспокойный поэт говорил и во сне тоже. Нос не сходя с места вспомнил родного дядю, который втрезве спал крепче младенца, а выпивши, всю ночь напролет то просил принести ему подков и гвоздей ковать кобыле хвост, то отмахивался от родни и кричал, что этих чертей он не знает и первый раз в жизни видит, то нежно гладил жену по ноге и вслух мечтал о том замечательном студне, какой выйдет из этой свиньи под Велисекулу.
   Менестрель открыл глаза и мутно посмотрел на Носа. В глазах его плясал отблеск огня, и не было ровным счетом никакого выражения.
   - Чтоб мы еще раз тебя на ночь оставили, - пробормотал Нос, поворачиваясь в костру. - Себе дороже...
   - Тебе будет дороже, если ты сейчас не ляжешь.
   Голос Литта был ровным и бесцветным. Выражение лица не изменилось. Нос не счел нужным отвечать тому, кто его все равно не услышит.
   - Положи дрова, оставь огонь и ложись. Ты мешаешь, ты портишь всю охоту. Они уже близко, можно спугнуть.
   Нос вытаращил глаза на менестреля, тот смотрел в костер.
   - Ложись же, говорю тебе, ты что, оглох? Свет сбивает с толку... - менестрель потянулся к огню веткой, хворост развалился и пламя едва не угасло.
   Нос выхватил у него ветку, переломил через колено надвое и теми половинами от души залепил лунатику по шее. Как оказался навзничь на земле, сам не понял. Мимо пролетел обломок ветки, глаза наклонившегося менестреля дико загорелись в свете костра желтым.
   - Если ты сейчас же не сделаешь вид, что умер неделю назад, я тебя по-настоящему убью. Слышал? Ни слова! Ти-хо.
   Менестрель резко развернулся, упал под свое дерево и закрыл глаза. Нос на четвереньках вернулся к плащу, закутался в него и постарался найти в мерзлой земле хоть крохи тепла. Костер умирал, и тепла от него не шло совершенно, но вставать в ту ночь парень больше не решился. Не от того, что испугался угроз щуплого поэта, а от того, что не хотелось иметь дел с сумасшедшим. Менестрель посидел-посидел, встал и начал бродить кругами у костра. Бродит-бродит, остановится, посчитает на пальцах, вновь пойдет, через три шага замрет и стоит так с минуту или больше. Сколько он так бродил, Нос не заметил, задремал, а когда сон вновь слетел, Литт сидел у пепелища и бессмысленно тыкал веткой в угли. Лицо у него было таким, словно, пока Нос спал, у Литта умерли все родственники и близкие. Менестрель опустился лбом в сцепленные пальцы, потом закрыл лицо руками, потом вскочил. Два шага назад, два вперед, и лбом в дерево. У Носа и сон пропал. Литт от души стукнулся лбом о ствол несколько раз, ему явно полегчало и он вновь опустился на холодную землю. По-над верхушками нагих деревьев уже ползло рваное покрывало бледного зеленовато-розового рассвета.
   Весь день Литт, если и говорил с Носом, то лишь отвечая на вопросы и только сквозь зубы. В конце концов Ирису даже стало немного жаль менестреля, от которого ночью сбежало вдохновение. Нос, видимо, в отместку за что-то, предпочитал не замечать мучений товарища и выдавал такие замечания, что Литт уже не хмурился, а страдальчески морщился. Ирис в очередной раз убедился - парень далеко не дурак и умеет замечать главное в окружающих, пусть даже и не знает этому главному названия. По крайней мере, он завел речь сначала о хлебопашестве, причем таким превосходно назидательным, муторным и скучным тоном, что Ирис уснул бы на ходу, не будь ему интересно, чем все закончится. Литт молчал, лихорадочно пытаясь поймать за хвост ускользающее вдохновение, но птица поэтического слога явно не желала питаться столь прозаической материей, как способы распознать время пашки, сева и уборки урожая, а также количество навоза, кое понадобится на поле такой-то площадью.
   Нос не удовлетворился результатом и после привала, дав менестрелю получасовую передышку, с тщанием опытного изувера вернулся к прежнему занятию. На сей раз он говорил о коровах. О том, как и из чего им готовят пойло, чем вытирают вымя и какие масти сего скота есть наилучшие. Эльф молчал. Все это он слышал не раз и не два, но обычно хозяйки говорили о своих кормилицах с придыханием и таким слогом, что Литту, не сходя с места, пришлось бы оперу писать. Он и сам мог бы рассказать, как крестьяне определяют удойность коровы по незначительным и неочевидным признакам и редко в том ошибаются; о деревенских легендах и байках, полных ужей, чертей и сычей, высасывающих молоко и телят с человеческими головами, родившихся от скотоложцев. Нет же, Нос старательно обходил стороной хоть сколь-нибудь интересные подробности, даже не упомянув ни разу истории о деревенском пьянчуге, затоптанном насмерть быком.
   Парень старательно, как и вчера, копировал речь крестьян, копировал старательнее, чем те говорили на самом деле; повторял одно и то же по три раза и все требовал от слушателей подтверждения, что они не уснули, не оглохли и преждевременно не отошли к праотцам.
   Литт не выдержал такого откровенного издевательства.
   - Заткнись, - выпалил он посреди фразы спутника. - Заткнись, я на всю жизнь наслушался.
   - А чего я такого говорю? Все лучше, чем молча идти. Сам молчишь, пень пнем...
   - Заткнись, иначе...
   - Убьешь меня? Ты уж обещался...
   - Сам сдохну! Ирис, заткни его, иначе вам обоим несдобровать.
   - Да эльфу-то ты чего сделаешь?
   Менестрель демонстративно заткнул оба уха, Ирис хихикнул, Нос довольно ухмыльнулся до ушей и надолго замолчал. К вечеру, однако, он решил, что Литт достаточно отдохнул и не нашел ничего умнее, чем спросить в пространство тем же приторно-народным говором:
   - А сегодня мы опять у пепла ночуем? Или другого дежурного выставим? Прежний-то за костром не следит, у него мысли вовсе не о том...
   - Сука ты все-таки, Нос, - голосом Литта и невыразимым презрением отозвалось пространство, - сука и ублюдок.
   - Достаточно, - перевел на всеобщий Ирис. - Довольно забав.
   - Да ты чего...
   - Ничего. Просто теперь я понял, какого лешего ты в этом участвовал. Ты не дурак, конечно, и крестьянин из тебя как из меня император Кассира, тебе всего лишь нравится слегка унизить других. Так, самую малость.
   - Ты... - Нос открыл рот, глотнул воздуха и сделал непонятный пасс руками, - ты...
   - Я самый. Я не дурак, как верно было вчера замечено и не словоблуд или как вы там выразились. И Нос не дурак, и не так плох, как кажется - еще хуже. И ты, Ирис, не так хорош, потому как давно должен был этому любителю коров язык оторвать и закинуть на самую высокую ель - чтоб не достал.
   - Ну ты и паскудник же. Слышал, стало быть, все?
   - А ты в следующий раз мысленно с Ирисом общайся, если не хочешь, чтобы другие знали.
   - Да ладно, извини. Надоел ты мне своими разговорами...
   - Ага, спасибо за сведения. Я учту. А то еще как-нибудь надоем навзначай, тем что хожу рядом или сижу криво, и ты меня закопаешь.
   - Да что ты все передергиваешь? Сдался ты мне, как быку вымя.
   - Хватит, - подвел итог Ирис. - Нам еще есть из одного котла. Извини, Литт, в самом деле, за эксперимент.
   Менестрель неопределенно буркнул и махнул рукой.
   - Что ты хоть сочиняешь? - сделал попытку примириться Нос. - Ведь уже второй день.
   - Это недолго, - хором отозвались Ирис и Литт.
   - А-а... и сколько он еще таким будет ходить?
   - Не знаю. Если не будешь мешать - меньше. И очень тебя прошу, не вставай ты ночью, или хотя бы притворись, что спишь. Мне не нужны свидетели.
   - Свидетели тебе не нужны, свет тебе мешает, с утра злой как сто чертей в одном мешке... Ты точно стихи сочинял?
   - Верно сравниваешь, - не ответил на шутку Литт. - И в следующий раз подумай - ты с девушкой, и уже почти... а вокруг начинают бегать, интересоваться, подглядывать, вопросы идиотские задавать, - ну как, получится у тебя? И самое главное - что ты готов будешь сделать наутро с тем, кому приспичило невовремя проснуться? Вот-вот, сам и представь, напряги фантазию. Вдохновение от женщины не слишком отличается. Хочет - приходит, не хочет - не дозовешься, а постоянно приходится ждать. Ждать, надеяться, верить, выходить встречать... однажды не выйдешь, не обратишь внимания - обидится и уйдет. А мне этого совсем не надо.
   Нос серьезно кивнул, через мгновение деланно вздохнул и шепотом сказал, ни к кому не обращаясь:
   - Ладно, буду думать, что оно того стоит, чтобы замерзнуть насмерть.
   Литт улыбнулся впервые за двое суток - искренне.
   - Стоит. Оно того стоит.
   Среди стылой ночи Ириса и Носа, только-только они успели задремать, разбудила лютня. Литт сидел вплотную к почти потухшему костру и сосредоточенно трогал струны; за десять минут мелодия не оборвалась ни разу, хоть вид у менестреля был такой, что он в любой миг готов все бросить и начать писать заново. Пальцы у Литта посинели от холода, зубы стучали, кончик носа приобрел цвет снятого молока, но он упорно перебирал струны, ни на что вокруг не обращая внимания.
   Мелодия рождала какое-то смутное необъяснимое беспокойство, оно жалило, кусало, душило; Ирис повернулся на другой бок, поправил плащ, затем сел - никакого впечатления. Рядом приподнял голову Нос и поморщился от очередного перебора. Ирис с минуту соображал, а сообразив, вздрогнул. Литт, не видевший каравана пленников, сумел тем не менее передать отчаяние так, что сердце падало. Эльф помотал головой, чтобы стряхнуть наваждение и убедиться - вокруг не горы Глориндола и не бурая неприглядная равнина Салавеста, а редкий лесок; разом заныли все раны и вокруг запястий обмоталась веревка. Бросив взгляд на соседа, Ирис скривился. Нос побледнел, но сквозь эту бледность продирались красные неровные, будто пролежни, пятна стыда.
   Мелодия перешла в новый регистр, Нос стиснул зубы, Ирис судорожно вздохнул.
   - Хватит, - сказали оба разом. Литт резко повернулся к товарищам, не обрывая мелодии.
   - Хватит, - повторил Ирис. - У тебя получилось, - Глаза Литта стали круглыми, струна со звоном сорвалась. Эльф кивнул. - Получилось настолько хорошо, что больно слушать. Не береди.
   Глаза Литта занимали уже половину лица. Нос с трудом сказал:
   - Это ты за два дня сочинил? И вправду, недолго...
   - Это я написал еще в Алане, мне остался текст. Никак не идет... Извините, больше не буду.
   Менестрель принялся кормить умирающий огонь, не глядя на товарищей, зато Нос смотрел на Литта во все глаза. Ирис молча ждал. Наконец Литт поднял голову от хвороста.
   - Далеко еще до жилья?
   - Дня два-три, - шепотом отозвался Нос. Он явно хотел что-то спросить или сказать, но то ли не решился, то ли счел слова лишними.
   Через полчаса Нос спал, из-под плаща доносилось ровное сопение; Литт готов был сунуть голову в костер, лишь в нее пришло хоть что-то дельное; Ирис же смотрел на четкие чернильные контуры голых ветвей над своей головой, на луну, крадущуюся за облаками, на редко высверкивающие в просветах звезды, и их взгляд казался эльфу непривычно холодным и злым.
  
   К Петле товарищи вышли через карнитскую провинцию Княжеств, хотя лучше сказать - выбежали. Всегдашняя бедность карнитцев переступила черту и превратилась в нищету. Ирис вспомнил рассказы Риандала о необыкновенной летней жаре, Литт сказал, что в Карните никогда не делали запасов - не из чего, Нос многоумно добавил, что жара означает недород не только на полях, но и в лесах и на лугах... Здесь краснеть пришлось уже Ирису. На эльфа смотрели или с подобострастием, с рвущим что-то внутри ожиданием, либо с откровенной злобой. Доставалось и спутникам. Литт едва разума не лишился, придумывая ответ на просьбу сыграть на поле - быть может, в следующем году урожай не подведет. Не придумал ничего, кроме согласия.
   Нос же захотел лишить не только разума, но и головы того, кто первым сунулся с вопросом, а давно ли люди состоят в услужении у эльфов и много ли с того имеют. На втором и третьем Ирис не знал, куда ему деться, потому что спрашивали уже вполне серьезно. У господина Старшего уже имеются личный музыкант и телохранитель, так не надобны ему, скажем, личные чистильщики сапог, подавальщики, носильщики (за неимением вещей карнитцы готовы были носить самого господина эльфа), вытиральщики (на ехидный вопрос Литта - чего именно вытиральщики? - ответом было смущенное пожимание плечами, из чего товарищи заключили - вытиральщики всего, чего угодно) и прочие необходимые в путешествии люди? Литта этот поток вопросов навел на поразительную своей оригинальностью мысль и, прежде чем Ирис успел остановить менестреля, он сообщил ее вслух. Нос присоединился, ему тоже было интересно, а не окажут ли господину эльфу услуг э-э... несколько интимного смысла. Ирис едва не убил обоих товарищей, да те и сами перепугались, когда едва ли не десяток мужиков разного возраста и рода занятий начал вразнобой предлагать своих жен, дочерей (от десяти до сорока лет), сестер, племянниц и падчериц. Выражение лица господина Старшего привело большинство карнитцев в чувство, Литт и Нос хором принялись извиняться перед другом, чем еще больше смутили местных жителей. Не окончательно, как выяснилось. Уже за околицей троицу догнал мужичонка и быстрым, должно быть и самому непонятным шепотом, забормотал, что "это, того... ежели господин эльф того... желает чего... то он, конечно... нет, чтобы не подумал никто, не сам... а отыщутся и ну... этого-того, не только девки". Мужичонку спас Нос, гаркнувший "а ну пошел вон, недоумок!" до того, как Ирис успел развернуться. С криком взвилось над редким частоколом голодное воронье, селянин засверкал пятками, Ирис в сердцах выругался.
   К Ленагуну трое товарищей вышли в более чем скверном настроении, поздним вечером, в темноте. Храм и приют лежали дальше по тракту, и Литт, не обращая внимания на ворота города и спотыкания Носа, прошел мимо. Ушел он недалеко. Уже в десяти шагах от городских ворот из темноты одноглазым великаном-людоедом выплыл высокий забор с одиноким фонарем, путники дружно отступили назад. Литт вытаращил глаза на заграждение, Нос пожал плечами (чего, мол, не выдумают в чужих землях), Ирис несколько раз опустил кулак на едва струганные доски. Забор ставили недавно, непогода и грязные руки еще не успели скрыть естественного узора дерева.
   В заборе появилось окошечко, кто-то засопел.
   - Открывайте! - Ирис постучал уже ногой.
   - Господин эльф... - произнес голос из темноты, - не спешите, обождите минуту. Кто с вами? - Ирис сгреб Литта за шкирку и сунул вперед, как верительную грамоту. За окошечком присвистнули. - Ты ли, Стихоплет? А что как столб, не здороваешься, не откликаешься...
   - С кем мне здороваться? - буркнул менестрель, мотая головой.
   - А мы уж и никто?
   - Хлыст, ты? - прищурился Литт.
   - Ну, вот, я уж думал, загордился Стихоплет, своих не узнает. Я, - окошечко захлопнулось, залязгали засовы, медленно, с натугой повернулась внутрь неприметная дверь в половину обыкновенного человеческого роста. - Здорово, что ли. Поклон вам, господин эльф.
   - А ты в следующий раз из-за крепостной стены беседуй и оттуда возмущайся, что тебя не признали. Рин, Села, вы? Что молчите?
   - Стихоплет уже и своих не узнает.
   - Мы, кто же еще. Вы куда мимо ворот?
   Глаза Литта стали круглыми. Ворота только что основательно за ними заперли. Впереди лежал тракт, менестрель, хоть и не мог разглядеть в темноте серой полосы Петли, тем не менее понимал, что вряд ли за прошедшие месяцы большак срыли и перенесли в другое место.
   - Что случилось? - спросил Ирис, который видел то, что не могли различить в темноте его товарищи. За спинами ленагунцев действительно не было ничего существеннее дороги. И нужно было иметь более чем существенные поводы, чтобы по ночам ее охранять.
   - А-а-а... - протянул тот, что отзывался на Хлыста, с синими кругами под глазами, - вот и тянуть не надо. Вы к Келату?
   - Тянуть не надо, а ты занимаешься именно этим, - ответил Ирис, поскольку Литт молчал. - Разумеется, мы к Келату и, разумеется, уже сообразили, что бессонница - не парша и ею не могут заразиться сразу пятеро. Вряд ли вы вышли полюбоваться звездами, потому что уже неделю не то что звезд, солнца не видно; навряд ли разом пятерых выгнали жены из дому и еще того маловероятнее, чтобы всех разом настигло воспаление мозга и вы перепутали тракт с кабаком. Что случилось с Келатом?
   - Да что ты молчишь? - обрел Литт дар речи и голос.
   - Мужики, - обернулся Хлыст к соратникам, - мы отойдем. Не на дороге же о таком... Да и вас среди ночи не пустят в приют. Пошли. Эх, сдуру же я закрывал...
   В тесной привратницкой, сидя и стоя где придется (привратник встал, уступая место Старшему, а уступил Хлысту), товарищи слушали рассказчика, то и дело перебиваемого репликами и ценными замечаниями стража.
   - Где-то в начале октября Келат в Телегуин отправился, а обратно не вернулся.
   - Так ты же, Стихоплет, как раз тут был. Помнишь пикси?
   - Как так не вернулся? Что же теперь с приютом?
   - Не прыгай, Демелат не из теста сделан и не соломой набит, да и мы на что? Все в приюте в порядке, все как прежде.
   - Я вижу, как там все в порядке. Заборы вы городите и по дорогам дежурите от любви к прекрасному?
   - Нет, - нахмурился Хлыст, - тут другое.
   - Много же в зимней ночи прекрасного, только стихоплеты вроде тебя и могут разглядеть. Нам бы чего попроще, у камелька...
   - Давай-ка, Хлыст, по порядку. Где, кто, что, когда. Небо, да ты что же, первый раз меня видишь?
   - Эх, Стихоплет, разучишься тут людям верить... Ладно, по порядку, так по порядку. Уехал, стало быть, Келат на какой-то не то собор, не то сход, в общем, по своим делам. Раньше секулы его и не ждал никто. А вот после его все нет и нет, у нас слухи пошли, а тут и голова к народу вышел. Ему-то уже две недели как Демелат сообщил, да народ не хотели волновать. Ну, мало ли, задержался Келат, дела навалились. Да только как же задержаться надо, чтобы и в Лирд и в Кирт, и куда там еще, священники тамошние давным-давно вернулись, а нашего все нет? В общем, Демелат с нашим головой к тому времени уже успели и в Телегуин съездить, и с соседями списаться и все прочее. Нету Келата. Нету и нету, как провалился. Тут мы вышли, веришь, весь лес истоптали, все болота и старицы облазили, вон, сам едва не утоп, кто поясницу застудил, кто надорвался - лекарям потом работенки было...
   - Верно говоришь, папаша мой потом пчелами лечился, да все не впрок, так и ходит наперекосяк.
   - Ничего мы не нашли. Ни, спасибо Небу, Келата, ни спутников его, ни одежды, ни следов.
   - Кто еще с ним ездил?
   - Да ты их вряд ли знаешь. При Храме прислуживали. Говорю, по своим, священным делам ездили, вовсе никому не интересно.
   - В Телегуине что говорят? - спросил Ирис. Литт только кивнул.
   - Не знаю, что именно, я их не спрашивал, а только голова сказал, что они не при чем. Оно и понятно - это какой же позор на весь город.
   - Ну, Телегуину к позору не привыкать, - хмыкнул эльф. - То есть Келат вышел из телегуинских ворот своими ногами?
   - Так получается. У соседей спрашивали - говорят, ушел он чуть раньше всех, не дождался.
   - Зачем бы это? - спросил вдруг Нос.
   - Сами не поймем. Спешить было некуда, человека за себя Келат оставил хорошего, там и на год можно уехать; да и вообще приготовил так, чтобы без него можно было обойтись. Встречался, что ли, он с кем?
   Ирис и Литт согласно кивнули.
   - Если и встречался, нам про то неведомо. Выйти Келат вышел, а никуда не дошел. До Телегуина неблизко, всех миль не облазишь, тут и жизни будет мало. Мало ли чего не произошло.
   Ирис и Литт переглянулись.
   - Вы чего?
   - Пытаемся сообразить, чем легче станет Келата отыскать, если дорогу к его храму перегородить.
   - Кого-то ждете? - прямо спросил Ирис.
   Хлыст хмыкнул и покачал головой.
   - Ждем того, кого лучше бы никогда не дождаться. Ворота при храме сам, Стихоплет, знаешь какие, неровен час... А Демелат мужик умный, да и наш голова не промах, говорят, вряд ли Келат помешал кому-то оттого, что понимает, какое масло в лампады лить. В приюте тут дело. Вот мы и перегородили в обе стороны, голова денег дал, да и город собрал, кабачишко выстроили с той стороны на подходе, - Хлыст мотнул головой дальше по тракту. - Плохонький кабачок, хорошего за месяц не поставишь. Мы дежурим здесь, ихние с той стороны: тихо себе стоим на дороге и каждого встречного-поперечного вежливо заворачиваем - куда, дескать, господин хороший лезете посреди ночи? Не желаете ли в город заглянуть, а, может, в кабачке отдохнуть? И если тот хороший господин нам хоть на полпальца не понравится, можем ему рожу и поправить.
   - Было дело? - прищурился Ирис.
   - Ваша правда, господин эльф, а только рожи те так небитыми и ходят. Было дело. Днем-то народу много ходит, все больше знакомые, а ночью лезет всякая паскуда. В ворота, Демелат говорил, ломились, едва не сронили. То там через стену пролезли, покрали, попортили, то пакости понаделали.
   - Так, может быть, бродяги, разбойники или еще кто-то наподобие, - пожал плечами Литт, но без особого энтузиазма. - Мало ли всякого сброда по лесам.
   - Ага, зимой, например, его особенно много. Хорошо, знаешь ли, зимой в лесу... А, ну ты и в самом деле, Стихоплет, знаешь. На кой, скажи мне, бродягам красть да портить, когда каждой собаке известно - постучи и тебе дадут. А разбойникам на что следы оставлять, да еще такие, что не поймешь, кто они: грабители или святотатцы? Демелат говорил, что чуть не на стене Храма чего-то накалякали, это как умом надо тронуться. Будто проверяет кто приют или пугает. Недавно тут шли одни, - мы сЗроты, говорят, как есть осиротели, лет так с тридцать назад; прошли мимо городских ворот, наши им и так, и сяк, неспокойно, мол, на дороге ночью, разбойники завелись, они не сильно разбирают, кто сирота, кто нет - они хоть бы хны, открывайте, и все тут. Мы им, конечно, открывать и не подумали, - так они чуть ворота не снесли и всяко испохабили. Ладно стража в городе услышала, выдала этим сЗротам, чуть к прародителям усопшим не отправила. А пусти-ка их? Хуже, чем хорька в курятник.
   - Да, хорек - это страшный зверь. Куры от одного его запаха дохнут. Вот, помню, повадился один...
   - Демелат не курица, да остальные перьями еще не поросли, - пожал плечами менестрель. - Но шкуру с таких хорьков я бы спустил.
   - А я бы прежде всего спросил, кто их на такой умный и благородный поступок снарядил.
   - Так и спросили, должно быть. Как этих сЗрот в острог отправили, так мы их больше и не видели. Вам о том лучше Демелата никто не скажет.
   - Что-то странно они пугают, - как бы про себя пробормотал Нос. - Храм осквернили - это плохо, конечно, да ведь не убили никого.
   - Это они верно сделали, - усмехнулся Хлыст. - Потому как и мы тогда убивать бы начали.
   Разговор на том быстро замер, обсуждать наспех дела, что не имели разрешения вот уже почти полгода, не было ни сил, ни желания. Литт ждал, что его начнут расспрашивать о путешествиях или попросят спеть (сон горожан никогда в Ленагуне не был препятствияем для песен), но молчал не только Хлыст, но и стражник.
   Наконец Хлыст пожелал доброй ночи и откланялся. Менестрель вышел проводить приятеля до ворот, лицо которого в неверном свете фонаря едва мог рассмотреть. Хлыст молчал, но у самых ворот развернулся.
   - Стихоплет, чтоб ты знал - мы с тобой. Днем я тебе этого не скажу, так что помни - доброе дело ты задумал.
   Ворота стукнули, менестрель, пока запирал их, все гадал, не померещились ли ему слова горожанина и, если не померещились, то как их понимать.
   Ночевали здесь же, в привратницкой, на полу, один Ирис наотрез отказался лечь. Стражник, презрев обязанности, захрапел первым, Нос скоро присоединился, у Литта сна не осталось ни в одном глазу. Как и мыслей в голове. Жидкий рассвет, лениво влившийся в зарешеченное окошечко и сквозь щели в потолке привратницкой шесть часов спустя, вызолотил гриф лютни и походной трубой загремел над ухом Литта. Менестрель вскочил - стражник и Нос мирно спали на голых досках, Ирис смотрел в окно, и отчего-то, хоть эльф не сказал ни слова и даже не обернулся, Литт понял - друг его также, как и он сам, всю ночь не сомкнул глаз.
  
   Обитель Келата с начала октября если и изменилась, то очень мало. Все тот же Вин у ворот, и купальня в целости, и вкусный запах из трапезной... Мир, отделенный невысокой стеной от тракта, оживал, хлопали двери, тянуло дымом и маслом, где-то на другом конце двора с надсадой кричал петух. И над всей утренней кутерьмой - огромная и одновременно невесомая башня Храма. Нос озирался по сторонам и только успевал хлопать глазами, в Салавесте самый большой храм был не больше просторной крестьянской избы, а уж о постройках на территории и речи не шло.
   Купальня же поразила парня до немоты, словно он ни разу не видал горячей воды в таком количестве. Келат наотрез не признавал никаких притираний и благовоний при омовении и считал традицию собственной же родины лить в воду по три вида масла вредной как для тела, так и для души. По мнению священника все, пахнущее сравнимо с киррской киноварью, кощественно было употреблять на нужды тела, да еще и часто. Привычка ощущать приятное каждый день столь же сильно запечатывала душу, насколько жирное масло заливало поры тела. Поэтому самым доступным средством омовения здесь была вода: теплая, просто горячая, очень горячая и откровенный кипяток. Мыла Келат также не любил. За дверцей сбоку от помывочной располагался эльфийский дождик с ледяной водой, падающей сверху вниз.
   - Здесь точно священники живут? - шепотом спросил Нос, обозревая кадушку в половину собственного роста. - Вроде нехорошо так часто мыться.
   - Келат говорил, эту фразу выдумали пособники бесов, потому как для бесов частое мытье в самом деле нехорошо. Больной, грязный и глупый человек для них куда приятнее.
   - Истинная правда, - кивнул Ирис, с огорчением рассматривающий тепловатую воду. Мыться в горячей ему все еще было не просто затруднительно, но и опасно.
   - А глупость-то здесь при чем? Помоешься, и ума прибудет? Так нам мыться вредно, всю дурость вымоем. Выйдем умные: Стихоплет пойдет лютню продавать, я в охранники наймусь, а Ирис станет при городском голове советником.
   Литт с Ирисом рассмеялись.
   - Нам, чтобы так поумнеть, - начал все-таки раздеваться эльф, - нужно здесь поселиться и года три мыться безвылазно. Только, боюсь, выйдем мы не столько умными, сколько лысыми и с начисто содранной кожей.
   - Кожу тебе будет содрать трудновато. Если ты собрался в одежде мыться...
   - Если вы так и будете на меня таращиться, придется в одежде. Да отвернитесь, в конце концов, не в брюках же мне в кадушку лезть.
   Надевать грязную одежду на чистое тело было не слишком приятно, но другой не было. Товарищи оглядели друг друга, на ум всем троим пришло одно и тоже - а пустят ли их в трапезную.
   Разумеется, пустили. В трапезной приюта показывались еще и не такие оборванцы. Нос шумно вдохнул - запах стоял такой, что хотелось есть воздух, и в следующий час от него невозможно было добиться ничего, кроме жевания и сдержанного мычания от удовольствия. Кухня осталась такой же великолепной. Изысков здесь практически не готовили, зато Келат умел найти таких кухарей, под руками которых кипяченое молоко становилось желаннее паштета из печени шерна. Тем более, Литт не был уверен, что желанным последнее блюдо делал именно его вкус. Ну чего вкусного может быть в такой отвратной твари, как шерн? Нос ел все подряд и с таким смаком, что менестрель, прохихикавший над товарищем половину трапезы, ко второй половине начал завидовать.
   Сам он есть почти не мог. В голове вертелись слова Хлыста и, может быть, померещившиеся чересчур пристальные взгляды присутствующих. Будь Келат у себя, Литт ни мига бы не сомневался и ни мига бы не ждал, но как говорить с Демелатом, он не знал.
   К счастью, сам Демелат знал, о чем говорить со стихоплетами. Не успели товарищи и шага ступить от трапезной, как подлетел Вин и скороговоркой принялся объяснять, где им надлежит быть, потому как спешно, срочно и Демелат ждет. Уяснив направление скорее благодаря жестам, чем словам, троица встретилась со священником на мерзлой аллее. Той самой, на которой Литт летом распрощался с Риандалом. Демелат, заурядной наружности человек, заставил смотреть на себя добрых полминуты. Ирису подумалось, что на месте Келата его помощник чувствует себя так же уютно, как кобольд в человеческих сапогах на поверхности. Разговор получился коротким.
   Демелат поднялся с лавки, раскланялся больше с эльфом, чем с людьми, но взгляд остановил на Стихоплете.
   - Да, я знаю, - тихо ответил тот. - Вчера узнал.
   - У вас есть предположения, кому это надо? - спросил Ирис.
   Демелат едва заметно поморщился.
   - Предположения у нас есть, но ничего, кроме них нет. Сам как?
   - А что со мной может случиться? Жив, здоров...
   - Не в своем уме, - пробормотал Нос.
   - Рад слышать, - скупо улыбнулся Демелат. Литта внутренне передернуло от жалости. - Что привело: заглянул на огонек или вести принес?
   - Принес и не слишком радостные. К голове Ленагуна меня запросто не пустят, да и доказательств у меня, кроме слов товарищей, никаких, а сразу говорить о таком на рыночной площади перед людьми я не рискну. Для начала хочу сообщить тебе и, может быть, еще кому-нибудь, кого сам укажешь. Вести такого рода, что лучше бы их не пересказывать. Как бы за сказку не посчитали.
   - О чем вести?
   - О Глориндоле.
   Демелат плохо скрыл удивление, впрочем Литт понял его верно.
   - А ты думал, о чем?
   - Об... альнарах.
   - А-а-а... о них тоже найдется, что рассказать. Когда?
   - Вечером, когда тихо станет. Не раньше, да и куда вам торопиться? Отдохните, на вас смотреть больно. Вечером, - повторил Демелат и отошел.
   Друзья посмотрели друг на друга и отправились обозревать окрестности. К полудню Литт исчерпал все отговорки и хоть сколь-нибудь существенные поводы, чтобы не навестить Нилу. Работный дом, или как его называли здесь, дом ста мастериц, стоял на отшибе, подальше от суеты и сутолоки. Большие окна не скрывали обитательниц, Нос оживился, а Литту будто по пуду к каждой ноге привязали. В дверь, однако, стучал именно он.
   Стол Нилы стоял у самого окна, ощетинившийся крючками и обросший нитками, как старый пень лишайниками. Девочка охнула, заулыбалась и вскочила, не выпуская коклюшек из рук. Разговоры смолкли, спицы и крючки стучать перестали, все головы повернулись в одну сторону. Литт рассмеялся и поклонился так, как не кланялся с придворных времен.
   - Здравствуйте, прекрасные девы.
   Лютня тихо звенькнула и сползла с плеча, по комнате десятком мышей прошуршали смешки. Литт прошел к столу девочки, все глаза были устремлены в его сторону.
   - Семеро в помощь в вашем благородном труде. Нила, аккуратнее, я никогда себе не прощу, если нитки запутаются. Здравствуй.
   Нила вспыхнула, а в следующее мгновение с достоинством протянула руку. Литт улыбнулся и низко склонился над ручкой в поцелуе. По комнате прошел вздох. Может быть, еще и от того, что мастерицы разглядели спутников менестреля. Выпрямившись, менестрель посмотрел на стол и настала его очередь ахать. Кружево было белым сплошь, но от того сложнейшая вязь казалась изысканней узора снежинки.
   - Нравится?
   - Очень. Только слово "нравится" здесь мало подходит. Это застывшая музыка, белая неподвижная музыка.
   - Ты такое всегда говоришь... - глаза Нилы смотрели не на менестреля.
   - Я всегда правду говорю. Ремесло такое, - во все зубы улыбнулся Литт. - Ну что, подыскала себе жениха?
   Спросил Литт наобум, Нила вспыхнула, задохнулась и выпалила шепотом:
   - Что ты говоришь, какие здесь женихи! Здесь не такое, здесь святое место.
   - Женитьба - не самое скверное на свете дело, а любовь и подавно, - довольно громко ответил музыкант.
   - Я... я про такое не думаю, - тихим-тихим шепотом, и сразу обыкновенным голосом: - А это друзья твои?
   Литт внутренне вздохнул. Скверно.
   - Извини, Нила, я кроме правды умею говорить еще и всякую несуразицу и забываю представиться. Видимо, ошалел от такого числа прекрасных женщин. Я Литт Стихоплет, бродячий музыкант, это мои друзья: Ирис и....
   - Бенгар. Здравствуйте.
   Нос вслед за эльфом поклонился, тем не менее во все глаза глядя на Нилату и, видимо, усиленно соображая, кем она приходится менестрелю. Девочка взгляд отводила, и Литту померещились слезы в ее глазах. Это не просто скверно, а еще и крайне паршиво. Беседа не шла. Нос смотрел на Нилу и молчал, Ирису женщины отвечать стеснялись, а сам Литт не мог придумать, как и что говорить, если и без слов все ясно. На просьбы спеть менестрель мялся и отнекивался, он никак не мог сообразить, что петь, чтобы не упомянуть ни эльфов, ни людей, ни любви, ни разлуки, ни мужчин, ни женщин; наконец сдался, вспомнив о существовании инструментальной музыки. Нила молчала, бледнела, теребила рукав, а потом и совсем вернулась к работе. Литт ради приличия добрался до последнего аккорда, поклонился, велеречиво пожелал слушательницам многих благ и на пороге обернулся. Ресницы Нила взлетели вверх на один короткий миг, в глазах ее сквозь завесу дождя сияло солнце.
   На пороге Нос по имени Бенгар остановил Литта. Менестрель поднял голову и посмотрел парню в глаза. Тот сглотнул и глаз не отвел.
   - Не обижу. Клянусь чем хочешь. Стражами Глориндола клянусь.
   - Раньше шести она отсюда не выйдет.
   - Подожду. Когда здесь вечер начинается?
   - Без тебя поговорим, - отмахнулся Литт.
   - Только не врите там. Спросят - как есть скажите.
   Менестрель ухмыльнулся, но вслух не сказал ни слова. Он чувствовал, что опять запутался.
  
   Разговор выдался не из легких. Носа, конечно, не было, что хоть как-то утешало, в остальном же беседа чересчур напоминала допрос. Переспрашивали по четыре раза, просили Ириса метку показать, просили еще и еще описать внешность Лир-Идала. Когда же какой-то незнакомый светловолосый человек в третий раз обратился к эльфу с вопросом о подробностях плена, менестрель не выдержал.
   - Демелат, извини, этот господин у тебя не палачом ли работает? Изуверство, как видно, у него в крови. А будь здесь Нос, он бы его сразу убил? Молчи, Ирис! Неправдоподобно? Так нам, что же, лгать начать для правдоподобия? Демелат, я просил нормальных людей собрать. Не верите - вон дверь.
   - Стихоплет, ты моих гостей не выпроваживай.
   - Извини, Демелат, но пусть и гости твои над моими друзьями не измываются. Ирис и без того сказал больше, чем достаточно. У него на теле живого места не было, любой из нас с такими ранами лег бы и стал Творца дожидаться... так что, ему, может быть, раздеться перед уважаемым собранием, только бы оно поверило? Я сам, вот этими руками, раны промывал и сам, вот этой головой, не могу сообразить, как он еще на ногах стоит.
   - Я могу и раздеться, но, боюсь, зрелище окажется не из приятных.
   - Только попробуй! Мало того, что с нами говорят, будто мы каторжники в кандалах, так еще мы же и оправдываться должны, что вовремя не сдохли. Я клянусь, - встал Литт, - всем святым для меня, что сказанное нами - правда. Мы шли к Келату, шли за советом и помощью, и говорим так, словно он нас слышит.
   - Можете заглянуть в мою память, - в тон другу, но гораздо тише добавил Ирис. - Вас довольно много, но на несколько минут меня хватит.
   Литт упал на место, Демелат, к его чести, от дальнейших издевательств отказался. Должно быть, обратил наконец внимание на бледность Старшего, синие круги под глазами и серую муть усталости в самих глазах.
   - И в знак того, что скрывать нам нечего, мы говорим вам о нашем третьем товарище, - тихо продолжил Ирис. - С его же собственного разрешения.
   - Почему же мы не слышим его собственных слов?
   - Потому что, в отличие от некоторых, мы не изверги, - выпалил менестрель.
   - Скорее оттого, что необдуманные слова поборников правды уже едва не стоили ему жизни. Некоторые ошибки действительно можно смыть только кровью, но не обязательно при этом падать на клинок. Вы слышали Литта, и я знаю, что, однажды чуть не убив меня, Нос будет биться за меня до последнего вздоха. Поверить нам трудно, я сам себе порой не верю, хотя, прав Литт, имею при себе более чем ощутимые доказательства реальности произошедшего. Тем труднее поверить в пробуждение Чародола, но я видел перед собою Лир-Идала ближе, чем вас сейчас. И был он из плоти и крови, ел, пил и в воздухе растворяться не спешил. Мир меняется, к лучшему ли, к худшему, но трещит по швам как детская куртка на спине юноши. Перемены не прекратятся от того, что вы в них не поверите, как мальчик не перестанет взрослеть от желания своей матушки видеть в нем бесконечного ребенка.
   - Так ты считаешь, мир взрослеет?
   - Я ничего не считаю, я всего лишь сравниваю. Возможно, я ошибаюсь, и мир сходит с ума, тогда бездействие и неверие тем более опасны. Больного надо лечить, а сумасшедшего запереть, а не отмахиваться с криками "этого не может быть".
   - Ты эльф, ты долго живешь на этом свете, - тем же тоном сказал Демелат, - скажи, было ли такое раньше?
   - Перемены были всегда, как, к сожалению, войны и предательства. Пробуждения призраков на моей памяти не встречалось, да ведь я не был и свидетелем их засыпания. Мне не так много лет, я и создания Хартии не помню.
   - Вы понимаете, что сказать о таком на городской площади...
   - Равноценно поджиганию на той же площади бочки нишилаха, - кивнул Литт. - Понимаем. Тем более, что я не прозой говорить собираюсь. Потому и пришли сюда, к людям, которым можем доверять. Нам нужен совет.
   - О числе недовольных в Ленагуне? - тонко усмехнулся рыжий человек напротив Ириса.
   - И в Ленагуне, и по округе. Не надо так смотреть, мы не соглядатаи, мы противоположные им личности.
   - Говори прямо, раз начал, - уронил Демелат.
   - Об альнарах разговор завел ты... - Литт никак не мог собраться с духом.
   - Келат сотрудничал с... нами, - помог Ирис. - Мы готовы продолжить сотрудничество. Если, конечно, вас не затруднит.
   Сидящие вкруг стола переглянулись.
   - Не похожи? - усмехнулся Литт. - Впрочем, я еще тот альнар... Нет, ремесла я не сменил и не собираюсь менять в ближайшем будущем. Мы собираем отряд, я при этом деле прихожусь чем-то вроде глашатая.
   - Командир - вы, господин эльф?
   - Да.
   - Что вам нужно? Снабжение? Люди?
   - Сведения о том и другом. Что по селам и деревням, настроения, количество... хм... дураков на сто человек - ведь умные к нам не пойдут, случаи, подпадающие под наше ремесло - и так далее. Для начала дайте твердое согласие или столь же твердый отказ. Не хочется проснуться на дыбе.
   Присутствующие вновь переглянулись. Демелат пожевал губами, потер виски, сморщился и наконец ответил:
   - Считайте нас трусами, но сотрудничество наше долго не продлится. Мы согласны направить вас в нужную сторону, но дальше - действуйте сами. Не хотелось бы проснуться на пепелище.
   Ирис кивнул, Литт облегченно вздохнул и принялся благодарить. На столь успешный исход он и не надеялся.
   - Нам понадобится какое-то время для проверки сведений. Если помогать мы вам не можем, то и мешать не хотим. Дело ваше правое. А вам не мешает отдохнуть, вы, по-моему, с утра стали выглядеть только хуже. Выспитесь, лекаря пришлю, если нужно, насчет одежды уже распорядились. Дня три у вас есть.
  
   Нос не пришел ночевать в отведенную друзьям комнату, и встретили его только за завтраком. Парень улыбался, Литт плюхнулся рядом.
   - Ну, рассказывай, где пропадал, - менестрель протянул руку за знаменитой запеканкой, есть захотелось невероятно.
   - Я с ней познакомился, - тихо, искрясь сдержанной радостью, прошептал Нос.
   - Так, все ясно. Ты влюбился. С первого взгляда.
   - Стихоплет, тебе язык никто оторвать не обещал? Вечно ты все портишь.
   - Ладно, Бенгар, - парень поперхнулся от неожиданности, - я просто спросил. Может быть, у вас любовь - это плохо. А вот у нас - хорошо.
   - Где это "у вас", в стране самолюбивых болтунов?
   - Ну да, я же кассирец.
   Нос расхохотался так, что его сосед едва не перевернул от неожиданности миску горячей лапши.
   - Где же ты ночевал? - интересно стало и Ирису.
   - А в коридоре. Мы до полуночи, если не дольше разговаривали, с нею еще две девчонки живут. А потом - куда я пойду? Ночь, где вас поселили, не знаю, не стучать же во все двери, люди спят.
   - Да ты у нас высокоморальная личность, о благе других печешься больше, чем о своем. Ты лучше скажи, что она?
   Бенгар с натугой проглотил кусок пирога.
   - Вроде ничего, смеялась. И потом, когда я вышел, они все хихикали. Но так, по-хорошему.
   - Слушай, а ведь невеста как-то не вписывается в твой образ жизни благородного дурака.
   - Я уже думал. Не вечно же мы будем по лесам и болотам скакать, будет же и конец всему. А ей как раз возраст подойдет.
   Менестрель дико посмотрел на товарища и дальнейшие расспросы прекратил. Должно быть, из опасения, что расскажет ему Нос про скорую свою свадьбу с Нилой.
   Весь день Литт скучал. Ирис пропал без следа, и Литт не горел желанием его отыскивать. Нос тоже, разумеется, отправился в определенном направлении и тоже исчез. Менестрель видел его, бродящим кругами у дома мастериц, затем потерял из виду. Музыкант по десятку раз поздоровался с каждым во дворе, поболтал с Вином, трижды заходил на кухню, обошел территорию Храма по периметру, помог с дровами, поднес воды, отловил удравшего было петуха, а вечер все не наступал.
   Наконец в мягких сумерках он направился в свою комнату. Не дошел. Посреди двора, едва ли не перед Храмом разыгрался скандал. Нос, он же Бенгар, орал, брызгал слюной и все пытался дотянуться до вчерашнего светловолосого. Светловолосый сидел на камнях, утирая кровь с лица, Носа удерживали трое. С трудом.
   - Пустите, я его убью! Слышишь, мразь - подойдешь на сто шагов - задушу.
   Только сейчас менестрель заметил Нилу, прижавшуюся к стене. Глаза огромные, на половину лица, а в них не то страх, не то стыд, не то счастье.
   - Ты спятил? - громко сказал музыкант, хлопая парня по плечу. Те, что держали Носа неразумно хватку ослабили. Через миг один лежал, два других растеряно хлопали глазами, а Нос хватал на грудки светловолосого.
   - Нос, ты ошалел? Хватит дуреть, - Литт сунулся в гущу событий и едва увернулся от кулака. - Твою мать! - заорал менестрель и разом вспомнил уроки Ириса и Эрдина.
   Нос осел с завернутой рукой, попытался сопротивляться, но Литт от злости так крутанул ему запястье, что едва не сломал. Светловолосый оправился, приподнялся и вдруг отвесил Бенгару пощечину. Каким чудом Литт успел оказаться между противниками, он никогда бы не смог сказать. Точно так же, как не смог бы сказать, о чем думал в тот миг, когда совался между молотом и наковальней. Помнил точно - уронил светловолосого обратно на мостовую, сверху обрушилось нечто вроде удара молота, и в глазах потемнело, и звуки стали вязкими и далекими.
   Через четверть часа Литта отпаивали холодной водой, Нос утирал кровь из носа, светловолосый бурно умывался в ведре, поливая все вокруг. Народа вокруг уже не осталось, исключение составляли Демелат, Ирис, и два демелатовых помощника.
   - Я жду, - повторил Демелат, жуя губами.
   - Извиняюсь, - пробормотал Бенгар. - Не сдержался.
   - Из-за чего была драка? Еще раз спрашиваю.
   - Он меня оскорбил, - упрямо в третий раз повторил Нос. - Назвал каторжной рожей или как-то так. А я что, терпеть должен?
   - Я правду сказал. Рожа у тебя разбойничья, и повадки такие же.
   Демелат скрипнул зубами, но ни слова вслух не произнес ни слова. Светловоловый Загат выпрямился, Нос замер в ожидании, а Демелат, сделав невнятный знак свите, медленно направился к своему обиталищу. Утершийся Загат догнал их через несколько шагов. Нос вздохнул.
   - Разболтает, собака. Как есть разболтает.
   - Ты можешь объяснить, что произошло? - нахмурился Ирис. - Что не поделили?
   - Кого, - отозвался менестрель. - Хоть ума хватило смолчать. Он что, оскорбил ее?
   - Если б он ее оскорбил, его бы уже в живых не было.
   - А что тогда?
   - Сказал, чтобы я держался от Нилы подальше.
   - Понятно.
   - Что тебе может быть понятно? Ты сроду никого, кроме лютни, не любил.
   Менестрель оскалился.
   - А ты у нас провидец. У тебя после удара по башке пророческие способности открываются. Что же ты не предвидел, каково будет Ниле после нашего ухода? Или ты ее с собой решил взять?
   - Пусть хоть слово ей скажет. Убью.
   - Не думаю, что труп Загата Нилу обрадует.
   - А я не думаю, что драка обрадовала Демелата, - заметил Ирис. - И на его месте я бы десять раз подумал, прежде чем помогать тем, у кого вместо мозгов в голове семя.
   Лицо Бенгара вытянулось, Литт шепотом выругался.
   - Я не стану...
   - Станешь, - чуть улыбнулся Ирис. - И перед Загатом, и перед его начальником, и так, чтобы они расчувствовались. Иначе я поживу тут, пока ты все окрестные деревни обходишь. Один. Без товарищей, припасов, карты и знаний обычаев.
   - Да уж лучше обойти! Не стану я этому ублюдку кланяться.
   Ирис молча направился в сторону ночлега, Литт, чуть помедлив, за ним. Нос сплюнул с досады, опомнился, спешно растер сапогом и сделал шаг следом за пропавшими из виду священниками. На третьем шаге он приостановился, на пятом задумался, на десятом начал жестикулировать, с пятнадцатого повернул назад, вернулся на место, с которого начал, вцепился в собственные волосы и рванул несколько раз с такой силой, словно голову хотел оторвать. "Дурак, дурак, дурак! Кретин!".
   Как то ни странно, но тем вечером за ворота никого из троих не выставили. Бенгар вернулся приободрившимся, но ни на расспросы Литта, ни на молчание Ириса не отвечал. Сказал только, что Демелат не дурак и, если объяснять по-человечески, то понимает.
   К утру выяснилось, что сам Нос не понял ровным счетом ничего. Ни Литт, ни Ирис не подумали проснуться пораньше, а когда проснулись, Носа в комнате не было. Вместо Бенгара под одеялом спал крепким сном его же вещевой мешок.
   Встретились Ирис и Литт с товарищем только вечером, у Демелата. Разговор вышел совсем коротким, священник передал эльфу бумагу, сложенную вчетверо, тот поклонился в ответ и все трое поднялись. Все было готово, и припасы, и одежда, и ключник предупрежден. Выйти предстояло ранним утром.
   Ключник поначалу заупрямился, дескать, ему велено выдать причитающееся с утра, но Ирис и Литт, перебивая друг друга, в полминуты доказали старичку, что он кругом неправ. Утром начнется суматоха, образуется очередь, а сейчас тишина и покой; кроме того, выйдут они так рано, что вряд ли сие время суток стоит именовать утром, и вряд ли стоит будить в столь неурочный час добрых ключников.
   Было, наверное, заполночь, когда обо всем договорились, уложили вещи и только решили поспать, как распахнулась дверь. На пороге стояла Нила. У Ирис и Литта глаза на лоб полезли, Нос заулыбался до ушей.
   Девочка прошла в комнату, и Нос улыбаться перестал. Глаза Нилы блестели от слез, которых она не пыталась скрывать.
   - Кто тебя...
   - Это правда? - тихо спросила Нилата, и все трое поняли, о чем речь. Бенгар побледнел. - Это правда?
   Прошло не меньше минуты, прежде чем прозвучал ответ.
   - Да.
   Слезы закапали, потекли по щекам, Нила их не замечала.
   - Я думала, ты хороший. Почему ты молчал?
   - Дурак был, - ответил Нос и понял, что вопрос предназначался не ему.
   - Потому что о таком нельзя говорить за глаза, - тихо отозвался Стихоплет.
   - Вы сказали Демелату.
   - Не для того, чтобы он передавал другим, - покачал головой Литт. - Бенгар в самом деле неплохой человек.
   - Я такого человека не знаю, - ровно ответила девочка. Менестрель начал краснеть. - Ты ведь знаешь про Риандала, и ничего не сказал, не предупредил меня. Я стояла рядом, я говорила с тем, кто...
   - С Риандалом все в порядке, - деревянно ответил менестрель.
   - Я не про то. Я ведь не совсем дура, Литт, я понимаю, вместе нам не быть: он эльф, а я человек. Но почему мне нельзя просто его помнить? Просто так любить, в себе? Хотел, чтобы я его забыла, так вот сам бы и старался. Нет же, ты убийцу подослал.
   - Я не подсылал.
   - Пусть, но и не мешал ему тоже. Семеро тебе судьи, я не за тем пришла. Я вот это хочу отдать - передай своему... тому, кого я знать не желаю. Это его.
   В ладонь Литту легла старинная монетка неведомого государства с дырочкой для шнурка. Нос закрыл глаза и помотал головой.
   - И еще. Ты сделал очень нехорошо, но без тебя меня и на этом свете не было. Я пришла сказать - идите сейчас, не ждите утра. Ничего не говори, слышишь, молчи! Говорить ты мастер, я опять тебе поверю, а верить тебе нельзя. Слышишь, Литт, если еще встретимся, - отвернись, ты меня не знаешь, и я тебя не видела. Так будет лучше.
   Стукнула мягко дверь, Нила растворилась в темноте, а спустя еще пять минут и в той же темноте растворились и три мужских тени. Вин крепко спал на посту, собака Литта знала, да и на эльфа лаять было глупо, потому спустя еще пять минут трое товарищей стояли на перекрытом в обе стороны тракте, лицом к Ленагуну, в темноте перед глазами и во мраке на душе.
  
  
  
   Глава 8. Охота на Стихоплета.
   Встретили в Ленагуне странно. Поначалу Литту подумалось, что в мире объявилось новое поветрие, и весь город сошел с ума, о чем приятели у ворота посреди тракта забыли предупредить. В ответ кланялись лишь незнакомцы, знакомые отворачивались, отводили глаза, делали вид, что страдают близорукостью или спешно переходили на другую сторону улицы.
   Первый же отряд охраны остановил троицу мало не на полчаса. Стража говорила с виденным не один десяток раз менестрелем как с прокаженным главарем разбойничьей шайки. Впрочем, лютню прокаженного вряд ли стали вертеть столь бесцеремонным образом. На возмущение Литта, мол, все колки открутите, было обещано открутить кое-что другое. Голову, например. Она менестрелям все равно без надобности.
   На том злоключения не кончились. На рынке от Литта шарахнулись - телом, и прилипли - глазами. Слушали рассеянно, будто не того ждали. Литт не успел и распеться как следует, как появилась стража. Чутье не подвело, менестрель понял, - если он сейчас сам с прилавка не спрыгнет, его стащат, и вмиг оказался внизу.
   - Что поешь?
   - Про больную вошь.
   - Слышь ты, вошь, ты б язык не распускал. Тогда и мы руки придержим.
   - Да что стряслось? С Телегуина ветер дул и надул вам повальное безумие? Или теперь не Лета в Телег впадает, а наоборот, и вы той водой отравились насмерть? Что за неуважение к искусству?
   - Искусство мы уважаем. Только вот относишься ли ты, Стихоплет, к искусству? Теперь в управе сильно сомневаются.
   - Ах, так это...
   - Смотри, какой умный, - ткнул один стражник в музыканта и кивнул товарищу, - не прошло и года - догадался. Про тебя особый указ. К тебе и обращение особое. Лютню дай.
   - Для чего?
   - В ухо тебе засуну, чтоб ты лучше слышал. Повторить?
   Не столько злой, сколько обескураженный, музыкант протянул инструмент. Откуда-то появился ящик, в этот ящик сунули лютню, закрыли, замотали лентой и печатью сверху прихлопнули. Литт присмотрелся - гербовая печать города.
   - Она самая, - усмехнулся начальник отряда. - Живи, сколько хочешь, Стихоплет. Ешь, пей, с девками гуляй, можешь даже стихи сочинять. Но если ты инструмент свой достанешь, две статьи тебе обеспечены.
   - Совращение малолетних душ горожан и изнасилование невинных умов градоначальников. С моим инструментом еще и не таких бед можно натворить.
   - Три статьи. Еще и глумление над управой.
   - А что, в тюрьме кормят, да и ночлега искать не придется... Ладно, ладно, что-то есть мне пока не хочется.
   - Бывай, Стихоплет. Счастливо время провести.
   - Ты, вроде, говорил, тебя в этом городе любят, - не нашел других слов Нос через несколько шагов по улице от рынка.
   - Любят. Видишь ведь, целыми толпами за мной ходят. С печатями, с ящиками, с лентами, - ждали, стало быть, готовились. Ночей не спали.
   - Интересно, нас теперь хоть в какой-нибудь трактир в этом городе пустят?
   - А, может, ну их, здешние трактиры, пойдем отсюда подобру-поздорову. Пока Стихоплету еще кой-чего ленточкой не перевязали.
   - Ни за что. Пусть меня замотают с ног до головы и облепят гербовыми печатями, я не уйду, пока не пойму, что за дичь здесь творится.
   - Жить ты на улице будешь?
   - Хоть на сеновал, но пустят. Хотя... - Литт приостановился от догадки.
   Ирис усмехнулся.
   - Точно. И я о том же. Идем в "Лозу".
   - Да, но деньги...
   - Идем.
   Дверь "Лозы" открыла знакомая молоденькая горничная, охнула при виде Литта, тотчас же опомнилась и поклонилась Ирису.
   - Доброго утра, Старший Брат. Комнату желаете или вам, м-м-м, только спросить?
   - Комнату, - улыбнулся Ирис и подмигнул горничной. - Сколько сие удовольствие у вас стоит?
   - Этаж? Удобства? Для ваших м-м-м... сопровождающих что прикажете? Лерна, живее, прими у господ плащи.
   - Я не знаю, какой этаж, но хотелось бы покоя. Тишины.
   Носик хихикнула.
   - Первый этаж, западное крыло. Зима, почти пусто, а в западном крыле и совсем никого нет. Могу предложить два соседних номера или один из двух комнат.
   - Второе.
   - Сун в сутки. Стол отдельно, но не пожалеете, господин Старший. Кухня у нас лучшая в городе. Литт, скажи.
   - Истинно так. Правда, я не пробовал.
   - Кто там, Вала? - из коридора появился чисто бритый господин с немалым брюшком. - Имею честь приветствовать, господин Старший. Господа... - трактирщик споткнулся, опознав в одном из господ менестреля, тем не менее поклонился низко и для своих форм неожиданно изящно.
   - Эти люди со мной, - просто сказал Ирис. Хозяин поднял голову и вдруг ухмыльнулся подстать своей горничной.
   Комната досталась им не за шесть алатов, а за четыре. На вопрос о причинах дешевизны хозяин развел руками. "Пусто. Межсезонье. Каждый постоялец на вес золота. Отсюда и скидки. Чувствуйте себя как дома, приятного отдыха. А мне разрешите откланяться, нужно подготовиться".
   Литт почувствовал себя нехорошо. До сегодняшнего дня он считал, что пророчество добралось и до Ленагуна, но это было, вероятно, какое-то другое пророчество. Из-за которого стоило поднимать столько шума. Литт сидел на кушетке и не замечал, что Ирис вертит ящик с лютней.
   - Ну конечно! Я так и думал! - эльф рассмеялся и вдруг ловко сдернул ленту с футляра.
   - Ты что... - начал Литт и не закончил. Печать как скрепляла два конца ленты, так и продолжала скреплять.
   - Держи. Я бы на твоем месте порепетировал. Сегодня "Виноградная лоза", чувствую, принесет богатый урожай.
   Вечера ждать не пришлось, чтобы убедиться в правдивости слов Ириса. Трактирщик расстарался на славу. За два часа он не только оповестил всех, кто, по его мнению, был того достоин, но и нашел для достойных укромное помещение без окон на улицу, и расщедрился до того, что открыл три бутылки дорогого вина.
   Явились немногие, но при одном взгляде на лица у Литта закружилась голова. Ирис прищурился на знаки различия, и только Нос чувствовал себя относительно спокойно. Ровно до тех пор, пока менестрель не взял в руки лютню. Среди слушателей сидел начальник ленагунской стражи, тот самый, что инструмент упаковывал. Были чиновники, несколько торговцев, два кабатчика и неопределенного занятия горожане, которых принято называть одним емким словом - соглядатаи.
   Менестрель ничего не понимал, но ни о чем не спрашивал. Просто взял первый аккорд. На третьем бесшумно повернулась дверь, в нее с поклоном протиснулся трактирщик, а за ним - менестрель чуть не сфальшивил - средних лет плохо бритый мужчина в сером плаще. Даже Нос ощутил немалый ранг явившегося, Ирис только внутренне вздохнул. Голова Ленагуна скромно уселся у стены, и повисла такая тишина, что Литт испугался, как бы его лютни не было слышно за городскими воротами.
   - Что же, - едва смолкла лютня, сказал голова, - что же, вот и незримые стены пали. Видел сам?
   - И не один я.
   - Господин эльф? И вы, молодой человек?
   - Да.
   - Что же, - повторил голова. - Что же... Литт, не обессудь, стихи твои хоть куда, но мне бы теперь все это же прозой...
   Ирис был краток, после его слов собрание молчало не меньше пяти минут. Наконец торговец оружием тихо произнес:
   - Говорил я вам, не может Стихоплет оказаться богохульником. Провидцем - может, поэты, они на это способные, ошибиться может, но на богохульство не способен.
   - Помню, - кивнул голова. - Хорошо, что неправы оказались. Литт, как тебе удалось? Не спорю, поэты - братия помеш... странноватая, тем более - ты, но раньше ты ничего не предсказывал. Случилось что?
   - Наверное, случилось. На плахе еще и не такие способности проснутся.
   - Литт, когда это ты был на плахе?
   - Не был.
   - Виселица от плахи, согласитесь, немногим отличается, - перебил менестреля эльф.
   - Я, наверное, с ума схожу, - сказал Литт, в упор глядя на градоначальника. - Но отчего... Пророчество?
   - Не только пророчество. Мы видели все целиком. Всю постановку от начала до конца.
   - Ч-что? - Литта хватило на едва слышный шепот.
   - Рибат привозил, месяц назад. С тех самых пор город напоминает улей, а приют при Храме - улей, под который сунули жаровню. Одна половина города обвиняет тебя в богохульстве и молится за тебя, вторая считает новоявленным святым и молится уже тебе самому. И все вместе ждут конца света.
   - Пьеса... понравилась?
   - Литт, ты, ей богу, точно в не себе. Говорю тебе - весь город с ума сошел.
   - Сойти можно и от одного пророчества.
   - Нет, нельзя. От одного пророчества легче отмахнуться и сказать "бред. Но в пьесе! Литт, ты мастер, будь ты хоть сто раз сумасшедшим, ты высочайший мастер, - будь пророк хоть немного другим, ему бы не хотелось верить. Но этому не поверить невозможно.
   - Невозможно не поверить? - повторил Литт, глядя в стену.
   - Да, говорю как очевидец. Пророк бесподобен. Кстати, скажи-ка, случайно ли он на Келата похож?
   - На... случайно. Я и опомниться не успел, а он уже похож.
   - Что теперь делать собираетесь? А-а-а, что я спрашиваю... С такой песней и с таким Старшим можно всю округу всколыхнуть. Поможем.
   Голова Ленагуна поднялся, за ним и все. Литт вместо того, чтобы поклониться, остался сидеть как пришитый. Кланялись за него товарищи.
   - Тихое место выбрали, здесь и отдыхайте, наружу носа не показывайте. Слышишь, Стихоплет, услышу, что тебя видели на улице - засажу на год.
   - Хорошо, - спокойно уже сказал Стихоплет. - Носа не покажем. Нам он самим пригодится.
  
   Завтрак, разумеется, пожаловал прямиком в комнату. Оживился один из троих.
   - А вы чего? - с трудом сквозь жевание поинтересовался Нос через пять минут. - Стихоплет - еще могу понять, очень уж его здесь любят, того и гляди отравят, а ты, Ирис, чего?
   Эльф не успел ответить.
   - А я всегда считал, что от несчатной любви аппетит пропадает.
   - Это кто придумал? Стихоплеты вроде тебя? От волнения у них в висках стучит, от любви несварение, от страха сердце щемит... И с чего ты взял, что любовь у меня несчастная?
   - Хм... да ни с чего, в общем-то. Нила обмолвилась, что ты для нее не существуешь, но это, как я понимаю, несущественные мелочи.
   - А я головой биться должен, что у нее какой-то там эльф объявился? На том свете я с этим эльфом здоровался.
   - Ага. Риандал Риандалом, а мнение самой Нилы тебя не волнует?
   - Ты Стихоплет, издеваешься, что ли? - прищурился Нос. - Вроде не похоже. А еще говорят, поэты в смысле баб сообразительные. Не знаю, как другие, а ты, Стихоплет, дурак дураком. Кто же бабу спрашивает? Тем более, что любит она не того, кто ее любит, а тот, кто право на нее имеет.
   - Откуда ты это право взял? Ирис, ты что молчишь?
   - Молчит, потому что понимает. А ты хоть раз любил кого-нибудь кроме лютни своей? Не спал, а любил? Так, чтобы все отдал, лишь она с тобой была?
   - Было как-то раз, - передернул менестрель плечами. - Мне не понравилось.
   - Ушла она от тебя, - хмыкнул Нос, возвращаясь к жеванию. - Правильно сделала.
   - Это я от нее ушел. Правильно сделал.
   - Как ушел?
   - Как уходят? Ногами. Дверь открыл, вышел и ушел.
   - Так ты ее любил? - не понял Бенгар.
   - Да.
   - Красивая она была?
   - Да.
   - А ты что?
   - А я, видимо, оказался для нее не слишком привлекательным.
   - Ты же понял. Кем надо быть, чтобы любимую от себя отпустить? Гуляла, так сам и виноват. Или ты ей в любви исключительно стихами признавался.
   - И стихами, и прозой, и совсем без слов. Без толку.
   - Ты хоть одну морду набил за нее, хоть послал кого-нибудь? Когда не надо, так ты шустрый.
   - Бить по каждой шее, на которую она вешалась, это рук не хватит. Просто однажды я понял, что ей на меня плевать. С этого мига любовь моя прошла.
   - Значит, ты ее и не любил. Бабе надо право свое на нее доказать, а не сопли развешивать.
   - Конечно! Поэтому я должен был за этой шлюхой бегать по чужим домам, вынимать из чужих постелей... Благодарю покорно.
   - Бабы как собаки. Кто ее приручил, тот и с ней.
   - Вот и живи с собаками! А мне женщины больше нравятся.
   - Ты язык придержи-ка...
   - Замолчите. Оба.
   Ирис так сказал эти слова, что спорщики тотчас же осеклись. Литт заинтересовался бутылкой вина, Нос вновь принялся есть.
   - Вы оба правы, а значит, не прав никто. Не спрашивай, Литт, все равно не отвечу, и лгать не хочется. Одно могу сказать, пока возможно, добивайся, Бенгар, своего счастья. После за каждый упущенный миг станешь себя корить, но позже будет поздно, - Ирис перевел дыхание и сказал другим голосом: - Ты не лопнешь от натуги? Нам оставь.
   На поскребывание в дверь резко обернулись все трое, но был это всего лишь хозяин. С понимающей улыбкой он протянул Ирису на подносе вчетверо сложенный листок, и сейчас же вновь растворился за дверью.
   Ирис пробежал глазами строчки, кинул записку Литту. Тот молча пожал плечами.
   - Через час нам с тобой надлежит явиться в управу, - объяснил эльф Бенгару, который молча отодвинул от себя непонятное ему письмо.
   - Как раз успеем поесть, - кивнул тот, принимаясь за мясо в сладком соусе по-кассирски.
  
   Ничего не изменилось в обители Келата с утреннего явления: все тот же Вин при воротах, тот же сдержанно-почтительный Демелат и прежняя отличная кухня. Недоставало малости - хотя бы напускного радушия в лицах гостей; и малость была лишней - странноватый огонек в глубине глаз настоятеля.
   Нила утренних гостей увидела лишь поздним утром. Ночь она не спала, с утра мысли не давали покоя, и кружево не вилось, и нитки путались, и в окне виделась одна муть и серость. За обедом, который сегодня отчего-то запоздал на полчаса, девочка проснулась, стоило взглянуть на незнакомых людей за столом. Нилу окатило холодной волной, которая тотчас сменилась жаром.
   - Это кто же такие? - шепот соседке в ухо показался громче крика. - Вот те, за короткой стороной.
   - Нила, ты не с луны ли упала. Они с утра здесь были, за утренником еще...
   - Они, может, и были, да меня за утренником не было. Припозднилась я сегодня.
   - Ну-ну... - хихикнула соседка. - Проводила хоть?
   - Кого?
   - Да никого. Не хочешь, не говори, а только глаза у тебя от молчания как были красными, так и останутся. Ни ты первая, ни ты последняя. Только было бы по ком реветь.
   - Ты про что? - Нила смотрела в тарелку. Что лежало на ней, не видела.
   - Ни про что. Я не к тому, что он не хорош, а только месяц в небе тоже неплох, - и красивый, и серебра у него - не соберешь, да в него не влюбляются. Легче в эльфа из сказки влюбиться, чем в Стихоплета.
   - Глупости говоришь, и вовсе ни к чему. Я узор придумывала, всю ночь лежала... Ты не дуйся, а лучше скажи, откуда этих принесло? И надолго ли?
   - Вот мне они забыли доложиться, - фыркнула соседка, в тот же миг наклоняясь к самому уху Нилы. - Говорят, из какого-то города. То ли из Телегуина, то ли из самого Арагуина. Важные, аж страшно. Ты не видела, так утром Демелат перед ними раскланивался, а Загат только что не козлом скакал. Видно, что-то важное привезли.
   - Должно быть.
   Нила исподлобья посматривала на ближайшего гостя, сердце ее готово было выпрыгнуть из груди. Она вспомнила этот взгляд, эту ухмылочку, это выражение лица, если только морду можно назвать лицом. Только сейчас было еще страшнее, чем тогда. Пусть там вместо стен росли деревья, а вместо досок под ногами - трава, пусть теперешние разбойники не сыпали непристойными словами и не играли ножами, но и Литт далеко, и Келата нет. Некого просить о помощи и неоткуда ее ждать.
  
   Разговор с градоначальником выходил странным. Начать с того, что собеседник не представился, так что Бенгар именовал голову Ленагуна "вашим благородием", а Ирис ограничивался господином... Слушал сей господин рассеянно, слегка склонив голову и кивал не в такт. Словно и не он два часа назад азартно улыбался, глядя на Литта и истово обещал помочь. Ирис закончил краткий монолог, градоначальник молчал. Эльф не выдержал.
   - Извините, уважаемый господин, мы вам не мешаем?
   - Что? - глаза блеснули меж смеженными веками.
   - Мне показалось, вам несколько не до нас. Стоило ли вызывать нас именно теперь? Мы вполне могли бы...
   - Вы - конечно, но я не мог бы. Никаким образом, уважаемый господин эльф. Совершенно никаким. Итак, если я правильно понял, вы оба состоите на службе у Эрдина.
   - За службу деньги платят...
   - Что? - живо обернулся голова к Бенгару. Тот передернул плечами.
   - Вы правильно понимаете. Теперь мы хотели бы понять, какого рода помощь Вы имели в виду.
   - Объясню, господин Старший, не волнуйтесь. Ответьте прежде на несколько вопросов. Первый вопрос - что означает Знак?
   - Следующие вопросы...
   - Следующие вопросы последуют из ответа на первый.
   Градоначальник больше не казался ни спящим, ни рассеянным, Ирис поморщился. Собеседник отреагировал немедленно.
   - Извините, господин Старший, но одно дело - пьесу слушать, пусть даже и литтову, и совсем другое - то же в прозе от разумных по виду... собеседников.
   - Знак означает вечное отлучение за предательство интересов собственного народа в угоду людям. Достаточно ясная формулировка?
   Градоначальник совладал с эмоциями, Бенгар тем же похвастаться не мог, у него аж глаза на лоб полезли.
   - Более чем. Благодарю. Что же... пути назад у Вас, как мне понимается, нет... Второй вопрос - кем Вам является Литт?
   - Вам - это...
   - Это лично для Вас, господин Старший. Мне очень интересно, каким образом эльфу вообще удалось подойти к Стихоплету на столь... близкое расстояние... но о способе позже, теперь меня интересует...
   - Насколько мало то самое расстояние. Извольте. Литт мне друг. Галаэт, если знаете эльфийский.
   - Вот как. Даже так. М-да...сложно...
   - Разрешите добавить, - усмехнулся Ирис сквозь холодное биение в середине груди. - Литт мне друг больше, чем Эрдин - начальник. Без Эрдина я до сих пор успешно обходился и обойдусь впредь, что же до всего обитаемого мира, то, представляется мне, Литт в нем не менее важен и нужен, чем все альнары, вместе взятые. Достаточно ясно?
   - Более чем, - кивнул градоначальник и поднялся. - Спасибо за разъяснения, господин Старший. Приношу вам свои извинения за форму гостеприимства... Стража!
  
   -... но я представлял тебя несколько иначе. Более отчаянным, более дерзким, более мужественным, если хочешь. Ты слишком сентиментален, мальчик. Ну, что же не спрашиваешь о гарантиях?
   Литт, которому больше всего на свете хотелось задушить сидящего напротив на мерно подпрыгивающих золоченых подушках, промолчал и отвернулся к окну. Пейзаж за окном мерно подпрыгивал, стук колес не совпадал ни со стуком копыт четверки кормленых гнедых, ни со стуком сердца, и это раздражало и одновременно отвлекало от разговора. Литт не хотел слушать, он знал, что ему скажут. Знал вплоть до последнего слова и самой крошечной интонации, и теперь едва сдерживал тошноту.
   - Лютня у тебя хороша. Безусловно хороша, уникальный инструмент. Эльфийская работа, если не ошибаюсь? Ну-ну, мальчик, не дуйся. Нам предстоит немалый путь, если будем молчать, станет скучно. Настроение у тебя не из лучших, но есть и от хандры средство.
   Что-то зашуршало, что-то щелкнуло, и все крошечное пространство от одного окна до другого наполнилось щекочущим сладковато-терпким запахом. Запахом, более похожим на прикосновение крошечных игл. Перед лицом Литта возникла коробочка, до половины насыпанная рыжеватым крупным порошком. Менестрель сморгнул - такого зелья он не видел ни разу и помотал головой.
   - Ты ошибаешься, это не дурман. Никакого отношения к эльфийским снадобьям, от которых мысли превращаются в кисель; никаких галлюцинаций, никаких провалов в памяти; ничего общего с затмением разума. Слегка расслабишься, только и всего. Сейчас ты больше напоминаешь струну на собственной лютне, чем человека.
   - Я привык расслабляться иначе. Уберите. Меня от одного запаха тошнит.
   - От запаха или от того, что предлагаю именно я? Глупо. Глупо, мальчик, - коробочка защелкнулась и исчезла по подушкой, - ведь я заинтересован в твоем благополучии как никто на этом свете. Во всяком случае больше, чем ты сам.
   Литт откинулся на подушки.
   - Говорите, я слушаю. С закрытыми глазами я слышу ничуть не хуже.
   - Видеть меня не желаешь?
   - Вам, кроме как обо мне, и говорить не о чем?
   - Рассказывать тебе о том месте, куда направляемся, бесполезно. Сам увидишь. Говорить обо мне бесполезно тем более: моего имени ты не слышал прежде, никогда не услышишь и после, и знание его тебе не поможет и не повредит. Не желаешь говорить о себе - твое право. Поговорим о чем-нибудь отвлеченном.
   - О чем?
   - О чем угодно. Об эльфах, видах на урожай, полнолунии, женщинах... Правда, эта беседа ничего не даст и скверных мыслей в твоей голове не убавит. Думаешь ведь ты сейчас лишь об одном.
   - Ну-ну, господин пророк, просветите.
   - О том, что мы намерены с тобой делать. Сам как думаешь?
   Литт открыл глаза, слишком уж тон показался знакомым.
   - Сдается мне, пикси где-то школу открыли. И кое-кто уже успел ее закончить с отличием. То есть отличить теперь их не составляет труда. Вы хотя бы речь свою как-то разнообразили, а то, честное слово, двух кур по кудахтанью легче отличить, чем вас от ваших коллег по разуму по речам.
   - То ни слова, то столько сразу. И все без толку. Страшно?
   - И до чего же вам интересно, что испытывает собеседник. Страшно. Легче вам стало?
   - Ничуть. Цель моя не состоит в том, чтобы тебя напугать.
   - Цель ваша в том, чтобы мир от меня очистить. Я уже понял.
   Собеседник Литта картинно приподнял белесые брови.
   - Ты меня удивляешь, мальчик. Разве я настолько похож на идиота?
   - На идиота пока похож я. Хорошо, допустим, вы из другой организации. Что с того?
   - То, что ты можешь не гадать о наших планах относительно тебя и не перебирать в уме те способы, коими мы намерены эти планы воплотить. Я буду вполне откровенен. Мы ценим твое творчество, желаем увидеть его плоды и намерены ради плодов этих создать тебе все условия.
   - Сдается мне, вы хотите, чтобы яблоня приносила виноград.
   - Это не так уж невозможно. Под руками опытного садовода яблоня будет плодоносить и в пустыне, и в северных горах, и в болоте, и приносить те плоды, что нужны. А что именно это будут за плоды: груши, виноград или колосья ржи - не суть.
   - Не легче ли купить виноградник или засадить поле рожью?
   - Ты спросил, я ответил. Нам не нужны ни виноградники, ни рожь, нам нужен ты, мальчик. Вернее всего, твои потрясающие способности. И мы создадим те условия, которых ты потребуешь.
   - Вот интересно, с какой стати ты называешь меня мальчиком?
   - Желаешь быть девочкой? Мы и это можем устроить. И я рад, что мы наконец-то перешли на "ты".
   - Если уж речь зашла о желаниях, я желаю, чтобы девочкой стал ты. Мне будет очень приятно...
   - Никогда не думал, что могу вызывать подобные чувства. Я в тебе не разочаровался. Стоило тебе прийти в себя, и вот и дерзость, вот и смелость налицо. Приятно под внешней шелухой обнаружить нечто стоящее. Не люблю тихих, с ними скучно.
   - Что же, я нужен только для развлечения?
   - Упаси меня Семеро, ни в коем случае. А только работать нам вместе долго, так что и устать друг от друга нетрудно.
   - Ага, - Литт мутно посмотрел на деревья, пролетающие в прогале между двумя подвязанными бархатными занавесками. - Ага.
   - Начинаешь понимать, - удовлетворенно кивнул собеседник Литта, прищуриваясь. Светлые глаза едва проглядывали между белыми ресницами. Литт поморщился. Человек напротив все больше напоминал ему ошпаренную свинью. - Размышляешь, как бы нас обмануть? Не трудись напрасно. Не нужно обманывать. Будь честен, и мы лгать не станем.
   - Зарекался пикси врать...
   - Я не пикси. Ты понимаешь, что поступил глупо, согласившись на условия и знаешь, что выбора у тебя не было. Знаем и мы. Мальчик мой, я знаю, как с тобой обходиться, и стану обходиться именно так, как ты того заслуживаешь. Нам не нужна халтура, нам не нужны ни твоя смерть, ни твое помешательство, нам нужен качественный результат. Нам нужен шедевр.
   - Ну конечно, кто бы сомневался.
   - Шедевр требует напряжения сил умственных и душевных - этого у тебя будет в достатке, душевные метания и сомнения уже есть, но их еще прибудет. Однако, отчаяние в шедевре ни к чему, и доводить тебя до петли я не намерен. Я знаю о твоих подвигах в столице Кассира, я знаю о Кирте, я знаю о Телегуине. Кстати, они не преувеличили? Ты действительно выдержал тринадцать часов?
   - Я не считал, - с трудом пожал плечами Литт.
   - Не преувеличили. Мальчик, ты великолепно держишься, хотя глаза тебя выдают. Не беспокойся, такого не повторится. Я не дурак и не стану портить столь изящный инструмент. Ты не напишешь и строчки, зная, что труд твой бесполезен. Более того, ты вполне можешь устроить диверсию, а нам того не нужно. Я ничего не собираюсь у тебя отнимать, как делали до сих пор - ни здоровье, ни разум, ни честь, ни гордость твои мне не нужны; я не собираюсь причинять тебе боль. Напротив, я тебя одарю. Я дам тебе радость и счастье. Чем качественнее будет твоя работа, тем больше ты получишь. Станешь работать хорошо, и обретешь благо; будешь работать хорошо и быстро, обретешь вдвойне.
   - Вы меня и после не убьете, что ли?
   - Не буду портить сюрприз. Увидишь.
   - Какого рода шедевр вам нужен?
   - Не сейчас, мальчик мой, не сейчас. Имей терпение. Я тебе подробно объясню на месте. Сейчас же поговорим о другом. Отвлечемся. Вина?
   - Яду.
   Неприятно красные на белом лице губы собеседника искривились, давая понять, что ирония оценена по достоинству.
   - Долго ехать?
   - Достаточно.
   - Что же, помолчите в таком случае, - Литт свернулся на диванчике, уткнувшись в душные подушки. Карета подпрыгивала на камнях, подушки пахли розовой водой и женщинами. - Спокойной ночи.
   Собеседник его вновь усмехнулся, с минуту разглядывал менестреля, затем переложил лютню из-под локтя Литта на свой диванчик и неспеша отпустил на обоих окнах ленты, удерживающие занавески. Внутри потемнело. В полумраке глухо хлопнула винная пробка, зашуршала ткань, что-то щелкнуло, что-то звякнуло; человек откинулся на подушки, смежив веки с белыми ресницами. По тесной мягкой внутренности кареты потек душноватый терпкий запах. Литт спал. Карета качалась, стучали копыта, стучали колеса, скрипели рессоры, изредка хлопали вожжи. Человек провел пальцами по струнам, кивнул и стал настраивать инструмент. Ленивая мелодия смешалась с запахом, струны чуть поблескивали в полумраке, бросая блики на янтарные колки. Литт спал. Ему снилась тьма, объявшая весь мир, и свет тусклого фонаря над дверью трактира, затерянного на просторах Княжеств не мог ее разогнать. Тьма шевельнулась, стекло хрупнуло, потекло масло, огонь моргнул раз, другой и погас. Мрак затопил Княжества и Острова, от края до края; мрак заглянул в душу. Менестрель во сне вздрогнул, физически ощутив его скользкие щупальца над сердцем, но не проснулся.
   Человек напротив на миг приостановился, пригляделся к спящему, взял новый аккорд и почти тотчас же отдернул руку. На лютне внезапно и беспричинно лопнула струна.
  
   Нила бежала по зимнему чахлому перелеску вдоль тракта, бежала как полгода тому назад - не чувствуя ног под собой, не слыша ничего, кроме молота в висках. Холода она не чувствовала, хоть и сбивчивое дыхание вилось над головой белым туманом. Мерзлая трава хрустела под новенькими ботинками, обезлиствевший лес проглядывался далеко вперед, а, значит, и назад - не меньше. Как ей удалось выскользнуть за ворота, она и сама не понимала; Вин вышел, хлопнула дверь, она отворила окно... Пустота. Ничего дальше, только голые ветки и вкус крови на зубах.
   Тракт шел чуть внизу серой сплошной лентой, и девочке казалось, что серый камень смотрит на нее во все глаза. Что спроси у него - выдаст, не задумается. Не беда, что говорит не умеет. Стук в ушах стал невыносим, и в последний миг Нила поняла, что рождается он снаружи, а не внутри. Стук копыт. Она упала в белесую мертвую траву, вжалась в холодную землю. Стук копыт и колес окатил волной, стал понемногу стихать, заныли стиснутые зубы. Нила обернулась, приподнявшись на локте, и увидела заднюю стенку кареты, подпрыгивающую над стучащими колесами.
   Недалеко осталось, всего лишь версты три. Наверное. Девочка поднялась, отряхнула платье и вдруг ей стало очень холодно. Холодно, страшно и больно. До слез. Чужой и страшный, насквозь пустой лес; чужой и лживый город впереди; страх и черная злоба позади, и нет никого, кто может помочь. Нет никого, кому хотя бы дело есть... Нила внезапно ощутила, что Литт не поможет. От мысли этой она продрогла сразу и до костей, зубы застучали, и слезы закапали. Нила через силу утерла лицо, шмыгнула носом и пошла вглубь перелеска по насыпи над трактом. В Ленагуну этот перелесок и эта насыпь сходили на нет и превращались один - в стежку хилых деревец вдоль дороги, другая - в едва заметную дорожку песка между деревьями.
   Холод забирался все глубже, что ему платье, и следовало уже не идти, а бежать, но Нила шла. Медленно, с трудом, спотыкаясь о корни. Странный звук заставил вздрогнуть всем телом. Странный, ни на что в лесу не похожий звук, какой-то неуместный и нелепый. Нила замерла, оглядываясь. Не шорох травы, не шепот, не хруст шагов, не стук копыт; так не шуршит мышь, не свистит птица, не падает снег и не шумит ветер в ветвях. Только она решила, что померещилось, как звук повторился. Нечто среднее между шипением умирающего огня и присвистом закипающего чайника. Только какие же чайники в пустом мертвом лесу? Нила стояла у дерева и не могла решиться сделать шаг. Нелепый звук, который не может и не должен принадлежать никому страшному... однако, ведь кому-то же он принадлежит. И самое странное, что этого кого-то не видно. Ни малейшего движения во стороны кругом, ни трепыхания в ветвях.
   Впереди ясно хрупнула ветка под чьей-то ногой. Нилата вжалась в дерево. Несколько человек, идут быстро, говорят... и хоть идут они со стороны города, встречаться с ними никакого желания нет. Девочка осторожно обошла свое дерево. На дорогу выходить тоже не стоит... Она шарила взглядом вокруг, решая, куда все же идти, из-за деревьев показались двое мужчин. Нила улыбнулась и побежала навстречу, но на полпути удивленно остановилась. Одежда, да, была их, приютская, но самих мужчин она видела впервые. Эти двое переглянулись, тоже, должно быть, удивились, а Нила попятилась. Светлый рукав одного был алым от свежей крови, и по груди пятна... Второй ухмыльнулся, ускорил шаг, Нила отпрыгнула, упала, и в уши ей впился шипящий свист разъяренного перекипающего чайника.
   Что-то перемахнуло через Нилу, не успела она подняться, что-то серое и осклизлое, и тотчас же заорали впереди. В первый миг грубо и нагло, а уже через секунду диким хриплым визгом, совершенно не по-человечески. Нила вскочила, в глаза ей бросилось кровавое месиво, она взвизгнула до звона в ушах и что было сил бросилась бежать куда глаза глядят.
  
   Ирис оказался прав. Не прошло и часа, как градоначальник образовался перед решеткой. Запыхавшийся, озадаченный, раздосадованный, но не более того. Щетина на челюсти придавала голове Ленагуна незабываемый вид загулявшего матроса, лихо пропившего последний сун и теперь тщетно соображающего, не похмелиться ли ему морской водичкой.
   Нос нахмурился, а эльф улыбнулся настречу градоначальнику, но подняться не соизволил. Как лежал ноги на стену выше головы, так и продолжил лежать. Голова Ленагуна звучно втянул в себя воздух, выдохнул с придыхом больного кашалота и отослал охрану.
   Звякнули ключи, отвратительно заскрежетала решетка по каменному полу, Ирис не шелохнулся, только улыбнулся шире.
   - Смешно вам, ваше благородие? - выплюнул градоначальник, отбрасывая прежнюю фальшивую вежливость. - Встань, когда с тобой люди говорят.
   Нос сделал движение подняться, но, глядя на товарища, едва сдержался.
   - Хватит комедию ломать, раньше они сказать не могли. Альнары, растуды вашу тещу, защитники сирых и убогих. Куда вы его дели?! Да что ты скалишься, чего смешного я сказал?
   Ирис сел, в упор глядя на градоначальника. Тот засопел. В нем настолько явственно боролись желание сбежать отсюда ко всем бесам и от души приложить господину эльфу, что последний расхохотался. Нос вздрогнул, голова Ленагуна сплюнул на каменный пол.
   - Вы кое-кого мне напомнили, меня обуяла ностальгия. Хотя вы правы, смешного здесь немного.
   - Погодите-ка, - напряженным голосом сказал Нос, - погодите-ка, я чего-то не пойму. Вы, что, Стихоплета сюда пришли искать?
   - Нет же, совесть потерял, с утра ищу.
   - Вот это похоже на правду, - негромко, но отчетливо сказал Бенгар.
   - Что?!
   - А ничего. Я нездешний, порядков не знаю. По-нашему, если человек сам зовет в гости, и сам же в клетку отправляет; то обещает помочь, то отказывается от слов, то ловит, то отпускает, а после других обвиняет... то рожа у него синяя, ростом он в четыре вершка, и не человек это, а пикси.
   Градоначальник потемнел лицом, щетина показалась черной. Ирис поднялся настолько стремительно, что голова содрогнулся.
   - Садитесь, нам стоит поговорить. Вам, думается, есть что сказать. Познакомимся, кстати. Ирис.
   - Да хоть Репей, лишь бы не Болиголов. Вертайн. Лерах Вертайн. Ты что молчишь, язык проглотил?
   - Бенгар.
   - Садитесь, господин Вертайн. Молчите пока, скажу я. Поправьте меня, если ошибусь. Час назад вы почти были уверены, что мы не то соглядатаи, не то охотники за стихоплетами, не то просто приблудившиеся бродяги. После моих слов и, в особенности, после неких проишествий, вы утвердились в мысли, что мы сговорились с Литтом заранее, благо мы близкие друзья и время было. И теперь я, должно быть, прячу его в кармане вместе с лютней, пьесой и пророчеством. Помолчите. Дайте сказать. Теперь о наших чувствах. Первоначально я принял вас за порядочного человека, имеющего целью избавить хорошего и, что еще важнее, совершенно ни в чем невиновного менестреля от беды. Письмо я ваше понял так, что вам желательно поговорить с Литтом наедине. После я пришел к мысли, что вы продали Стихоплета с потрохами, продали точно так же, как настоятеля храма.
   - Что?! - взревел Вертайн, вскакивая.
   - Сидите. На ваше счастье, вы очень напоминаете мне одного давнего знакомого, тот тоже был градоначальником и тоже любил поорать по поводу и без... У вас в Риане родственников нет?
   - Зато у тебя, как погляжу, наверняка найдутся родственники по домам умалишенных.
   - Литта проворонили вы, а с ума сошел Ирис, - как бы про себя пробормотал Бенгар. - Легче иголку в стоге отыскать, чем вашу потерянную совесть.
   Голова Ленагуна упал рядом с Ирисом. Молча.
   - Бенгар несколько неправ. Если бы совести у вас не осталось, вы, возможно, и спустились бы, но во всяком случае, не рискнули беседовать с нами наедине. Вы смелый, но чересчур самонадеянный человек.
   - А на кого мне надеяться, кроме самого себя? Уж не ждать ли мне эльфов, пока те придут и разгребут?.. Спрятать я его хотел, неровен час, прирежут. Или того хуже... А нам того не надо, за нами и без того смотрят в оба. На тракте мужиков я поставил, кого надо за Стихоплетом отправил, с Демелатом договорились ждать... Дождались.
   - Корзинка с золотом оказалась наполненной кое-чем другим.
   - А?
   - Мой знакомый в подобной ситуации оказался умнее. Вы напару с Демелатом обманули самих себя. Где может быть Литт? - рявкнул вдруг Ирис. Голова сморгнул.
   - Да откуда же мне знать? Тв-вою бабушку через узкое окно, все наперекосяк. Какого хрена вы ушли из приюта раньше времени, кто вас просил тащиться чуть свет в город? По-человечески сказано было - три дня, утром выйдете, как люди... нет же, надо изгадить... Что вам зачесалось?
   - Не вали с больной головы на здоровую. Взялся играть пикси, не жалуйся, что всюду обман, и благодари Небо, что не дождались мы твоих людей. Убийство в Храме, согласись, не слишком хорошее событие, а без этого вряд ли бы обошлось, надумай твои посланники действовать на наших глазах. Кстати, каким образом ты намеревался объясняться с м-м-м... известными тебе господами на предмет отсутствия Стихоплета?
   - А никаким. Приходили, мол, такие и такие, Стихоплета я им выдал и дело с концом. А уж ваши они были или чьи там другие, то не мое дело.
   - И тебя, разумеется, вежливо бы выслушали и отказались от претензий на Литта. Идиот, чтоб тебя! - рявкнул Ирис. - Молчи, пока я тебя не придушил. Будь ты подонком и выдай ты Литта за деньги, и то было бы меньше вреда. Теперь ты не только Литта отдал даром неизвестно кому, так еще и должен этому кому-то остался. Потому как ты, дурья башка, никаким образом не докажешь, что Стихоплет у них. Ни расписки у тебя, ничего...
   - Умный он, - сквозь зубы процедил Вертайн. - Объяснил, спасибо. Так какого дьвола сидишь, умник остроухий!
   - А что нам, отплясывать на радостях?
   - Все из-за вашей дури наперекосяк, - упрямо повторил Вертайн. - Дьявольщина. Пропал Стихоплет, так это еще полбеды. Прибегает какая-то девка, вся ободранная, в одном платье, - так, мол и так, в приюте враги. А какие они враги, когда я сам... Стража при воротах в сомнении, мужики на тракте ушли за подручными средствами, так и весь город на дыбы встанет.
   - Я был бы не против, - поморщился Ирис. - Если бы это как-то помогло... Молчи, я не дурак, понял. Оружие.
   - Что?
   Ирис взглянул в ускользающие глаза градоначальника. Тот скривился, но кивнул.
   - А что за девка? - вдруг спросил Нос, оборачиваясь на пороге камеры.
   - А пес ее знает, кто такая. Припадочная слегка. Моих людей за разбойников приняла, вот от испуга ей блазниться стало - то ей шерны, то ей кровь, то ей убийцы на тракте... Я ее к целителям отправил, пусть отпоят.
   - Как ее зовут? - страшным шепотом спросил Нос.
   - Вот только имен мне не хватало. Не знаю и знать не хочу. Как она завела про шернов, так я ее и завернул. Хорошо, что завела, если бы не шерны эти, мужики давно бы колья похватали, а так засомневались. Но ведь до чего настырная девка, мимо стражи пролезла... подайте-ка ей Стихоплета...
   - Не отпускай ее, пока мы не вернемся, - Бенгар смотрел не на Вертайна, а себе под ноги.
   - Ты мне не тыкай. Знаешь ее?
   - Знаю. Еще раз ее припадочной или как-то так обзовешь, я не посмотрю, что ты голова города. Можешь потом вешать, можешь, что угодно, но морду я тебе расквашу. Скажи ей как есть, что мы...
   - Сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь приюту и не допустить резни. На вашем месте я бы не ухмылялся, а принял к сведению. Если бы не эта девочка, вы бы еще долго соображали, что к чему. Да вы можете идти быстрее? Там каждая минута дорога...
   - Да на что... - продолжал хорохориться градоначальник, чем еще больше напомнил Сибара. Ностальгии, однако, уже не вызвал. Ирис поймал Вертайна за грудки и громким шепотом сказал:
   - Я эльф. Мои предчувствия значат больше, чем человеческие слова, потому что никогда не врут. И сейчас я чувствую себя так, будто меня выпотрошили, насыпали внутрь перцу и зашили. У приюта были неприятности и неудобства, ты превратил их в беду и несчастье, и тебе еще мало. Запомни - если мы по твоей милости опоздаем, я сделаю все, чтобы мои ощущения стали твоими. До конца жизни.
   - Сукины дети, - непонятно о ком сказал Вертайн. - Ублюдки. Руки убери, эльф. Какое оружие нужно? - через десяток шагов бросил он через плечо.
   - Увижу - выберу. Поторопись, время идет.
  
   Литт проснулся от жуткой головной боли. Духота, запах курений и вина и нескончаемая болтанка по зимним дорогам отзывались теперь ломотой в висках и кругами перед глазами. Подушки пахли не просто женщинами, а женщинами продажными; карета тряслась и подпрыгивала, видимо хорошие и попросту сносные дороги остались уже позади; в висках отряд кобольдов породу долбил.
   - Выспался? - влез участливый голос. Литт поморщился.
   - Относительно, - менестрель сел, потер затекшие ноги. Вокруг он видел только темноту и слышал дыхание напротив. - Лютню верните.
   - Пожалуйста. Извини, я ее немного...
   - Кто тебя просил трогать? - у Литта от собственного возгласа едва не раскрошился череп. - Где ты мне теперь такую струну найдешь? Жилу свою вытянешь?
   - Струну я тебе найду, не сомневайся. Тебе удобно говорить?
   - Неудобно говорить с заткнутым ртом, этого от меня, как понял, не требуется.
   - Я не к тому. Я о том, что ты меня не видишь.
   - Я вас прекрасно слышу, мне достаточно.
   - К твоим услугам лучшие целители. Зрение вернется.
   - Вот спасибо. Оно, как бы сказать, не соврать, пока и не пропадало. Не думаю, что в такой темноте вы меня хорошо видите. Но знаете, меньше всего на свете мне хочется сейчас говорить о пустом. Так что, или помолчим, или поговорим о деле.
   - То есть ты выражаешь согласие, я верно понимаю, мальчик? До того, что готов приступить к исполнению сразу по приезде?
   - К исполнению чего именно?
   - Я уже говорил. Шедевра. На заданную тему.
   - Какую именно?
   - На тему продолжения твоей нашумевшей пьесы. Она, бесспорно, гениальна; и мы, безусловно, одни из самых ревностных твоих почитателей...
   - Но самым сокровенным чаяниям вашим пьеса все же отвечает. Кстати, кто это "мы"? Друзья? Соратники? Родственники, быть может?
   - Твои почитатели, как я уже сказал. По-моему, ты сам норовишь заговорить о пустом, мой мальчик.
   - У меня бывает. Извиняюсь. Какого плана шедевр?
   - Реалистичного. Твоя пьеса, согласись, отдает фантасмагорией.
   - Ага. Пророк свидетелей пророчеств подкупил; Ринард спился, нет! - ушел от Дивы к Эйриналу; Нирд к Диве пришел, и она родила от него десяток-другой детишек; Зарах получил еще три наследства и купил место в совете...
   - Не юродствуй, прошу. Тебя это не красит.
   - Как говорил один мой знакомый, "я не девка, чтобы нравиться".
   - Интересные у тебя знакомства. Однако, если отбросить юродство, думаешь ты в верном направлении. Нам очень хочется, чтобы во второй части ты привел историю в соответствие с настоящей, нынешней жизнью. Не той, что ты воображаешь и не той, которой стремишься избежать.
   - Как раз настоящей жизни я и избегаю. Нет ничего глупее теперешней настоящей жизни, жизни-которая-не-сон, жизни-которая-еще-покажет, жизни-кроме-которой-ничего-больше-нет. Меня тошнит при одном упоминании о тех, кто подчиняется ее законам. Я живу иначе.
   - Не в том ли проявляется истинный гений, чтобы умело скрыть свои чувства, оставив в произведении искусства лишь то, что нужно?
   - Нужно кому и для чего?
   - Хороший вопрос. Нужно тебе. Прежде всего - тебе самому. Не стану говорить о пользе смены устоявшегося мировоззрения, коснусь лишь практической пользы. Я знаю тебя очень недолго, но могу однозначно утверждать - не выполнив нашей просьбы, ты первым станешь сожалеть о том. Сколь глубоко, столь и бесполезно. Я не имею в виду ничего пошлого и материального. Ни в коем случае. Речь о духовной составляющей.
   Литт стиснул зубы. Всю жизнь он мечтал встретить человека, который с первых минут понял бы, что он, Стихоплет, из себя представляет; именно такой и сидел невидимкой напротив. Тот, кому не было нужды что-либо объяснять, доказывать, уверять; тот, что видел душу яснее тела. Которому погубить душу ничуть не труднее, чем заколоть спящего.
   - Во-вторых, нужно людям. Тем самым, для которых ты и стараешься. Ты ведь, мальчик, из тех, кто живет для других. Что же ты этих других обманываешь?
   - В чем же я обманул? Надвигается война, и...
   - Я не о пророчестве, хотя нас оно, безусловно, порадовало. Поначалу я даже решил, что ты нам почти соратник. Однако, теперь вижу, что ты и сам веришь. Веришь и свято убежден, что несешь свет правды. Ты лжешь.
   - Обойдемся без пафоса. Я сам по этой части мастер.
   - Правда заключается в том, что война действительно вот-вот грянет, а ты, вместо того, чтобы говорить истину, подсовываешь людям сказочку о добрых эльфах. Ведь, если отвлечься от пророчества, пьеса...
   - Пьеса вовсе не о том. Слушать надо лучше.
   - Я выразился утрированно. Не нужно думать, что я идиот. Пьеса твоя не о перепетиях отношений двух народов, но об отношениях добра и зла. И ты проявил в этом вопросе чрезмерную фантазию.
   - А-а-а... конечно. Ну, я же говорю, Зарах получает наследство, Диву силой берет Нирд, Ринард... он, думается, существует лишь в моем больном воображении. Как и Эйринал.
   - Как и мир, где глупые и самоотверженные живут лучше, чем...
   - ...умные и самодовольные подонки. Да! Это мира нет, но я хочу, чтобы он был. Хочу больше всего на свете!
   От крика Литта закачалась темнота, но смеха из этой темноты менестрель так и не услышал.
   - Не кричи, мальчик. Я же говорил, меньше всего мы заинтересованы в твоем отчаянии. К произведению, полностью совпадающему с реальным положением вещей и событий, ты, разумеется, не готов. Возможно, не будешь готов никогда. Я не собираюсь требовать от тебя невозможного. Вернемся к внешней стороне произведения. Оно, как ни крути, все же об эльфах и людях. Добрых эльфов...
   - Пьеса не о добрых эльфах.
   - Ты не дослушал, - в голосе появилась укоризна. - Пьеса твоя исключительно хорошо показывает: следует смотреть не на происхождение, но на поступки. Нет ни эльфов, ни людей, есть только благородство и подлость. Интересно, мальчик, ты и к пикси применяешь данное воззрение?
   - Изредка. По большей части, все же - к соплеменникам. Вот например, сейчас я бы предпочел напротив себя пикси, чем себе подобного.
   - Почему? - живо спросил собеседник, и Литт, хоть и не видел, почувствовал, как тот подался вперед.
   - Потому что мне стыдно быть одного с вами роду-племени. Собственно, как... - менестрель споткнулся на слове с острым желанием откусить себе язык, потому что тот едва не выговорил имя друга. -... как для нормального эльфа, должно быть, неприятно приходиться родственником какого-нибудь ловкача из Совета Сил.
   - Нормальным эльфам неприятно приходиться родственниками Тальгентилу и Эрдину сотоварищи. Впрочем, я вижу, границы того, что обычно именуют нормальным, для тебя размыты вплоть до полного их отсутствия. Ты, однако, не можешь не замечать, насколько сам не похож на окружающих. То, что ты, мальчик, именуешь верным, девяти десятым мира кажется буйным бредом. До сих пор ты пел не для людей, а для горстки инакомыслящих. Кто-то считает их избранниками, кто-то изгоями, суть в том, что их ничтожно мало.
   - Ничтожные горстки, говоришь... Ну-ну...
   - Музыка твоя для всех, для всех, включая кобольдов и фей. Ни стихи... уволь, но я не могу сказать того же о них. А сказать очень хочу. Мы хотим, чтобы ты создал произведение для всех. Правдивое, открывающее глаза, проникающее в сердце и зовущее за собой.
   - На войну с эльфами?
   Карета подпрыгнула, Литт вцепился в занавески.
   - Не только с эльфами, хотя, конечно, в первую очередь с ними. Твоя пьеса опоздала лет на шестьсот. Возможно, тогда речами о братстве можно было что-то изменить. Теперь подобные речи - преступление.
   - Почему же? - менестрель возражал из одного духа противоречия. - Я как раз не хочу войны. И я, и девять десятых.
   - Мальчик мой, ты бесподобен. Как тебе удается в двадцать четыре - верно? - говорить и рассуждать на уровне пятилетнего? Войны не остановить желаниями, раньше надо было думать. Поздно женщине за неделю до родов пить зелье от беремености; поздно заговаривать зуб, когда он последний. Война неизбежна, как рождение ребенка и необходима, как удаление гниющего члена. Можно долго лить слезы над любимой частью тела и рассуждать о том, что она - произведение Творца и отсюда неприкосновенна. Можно бегать по шарлатанам и пить настойки, но когда член гниет, итог один. Или ты живешь без него, или вместе с ним отправляешься в могилу. Я не сомневаюсь, ты выберешь второй вариант, особенно, если речь зайдет хотя бы об одном пальце, однако девять десятых поступят более разумно.
   - Вы решили отрезать эльфов. Почему именно их? По-моему, в нашем теле есть куда более пропащие части.
   - Возможно, однако, угроза исходит со стороны эльфов. Именно они развязали войну, и нам придется ее принять и выйти из нее победителями. Когда один член считает себя чем-то большим, нежели все тело, он безнадежно болен. Не говори мне, что есть столь важные члены, что в их отсутствие тело не проживет и пяти минут. Ты поэт, и мне не нужно объяснять значение слова "метафора".
   - Ясно. Можешь не продолжать. Возможно, орган поражен болезнью частично, но нам некогда разбирать и отделять больные ткани от здоровых. У нас на то ни разума, ни ловкости не хватит. Возможно, среди Старших сохранились те, кто достоен жизни и продолжения рода, но нам некогда их искать. Я же, говоря о поисках доброго в сердце каждого встречного, лишь мешаю народу занести ланцет и отрезать лишнее. Лишь путаю мысли и задаю ненужные вопросы. Суюсь под руку. Ты же хочешь от меня противоположных действий. Мне следует заглушить голос жалости, ибо он неуместен при операции. Мне следует убедить людей в том, что поступают они верно не только в глазах собственных, но и на взгляд Семерых. Не беда, если кто-то порежется ланцетом, потому что видит инструмент впервые; не страшно, если другой подхватит заразу из раны; не беда, если от боли утратится разум и сознание, если откроется кровотечение... Не беда, что придется всю жизнь, все необозримое будущее провести калекой, главное будет сделано.
   - Ты согласен, не так ли?
   - Выбор у меня настолько широк, что я теряюсь в возможных ответах. Долго нам еще ехать?
   - Скоро будем на месте. Еще вопросы? Задавай, мальчик, не стесняйся.
   - Черт, мне это вообще не свойственно. Я о чистоте договора. Мою часть увидеть будет легко, еще легче ее будет услышать, а вот как мне знать, что вы выполняете свою?
   - Ах, об этом не беспокойся. Ежедневно вечером - время назначишь сам - мы будем сверять продвижение по теме договора. Не волнуйся, ты увидишь нашу благодарность своими глазами.
   - Ежедневно? - Литт похолодел. - Когда же вам нужен результат?
   - Шедевр нам нужен к началу весны.
   - А почему не к началу следующей недели? Вы спятили? Я с тем же успехом могу начать писать к завтрашнему утру.
   - Мальчик мой, грешно умалять свой талант. В Кассавирте тебе хватило двух дней на текст из пятисот строк. Сейчас требуется больше, но, согласись, время у тебя есть. Четыре недели ровным счетом.
   Литт стиснул зубы. Желание перегрызть глотку сидящему напротив, лишь бы только ощутить вкус его крови и услышать, что сердце его остановило бег, стало почти непереносимым. Собеседник выдержал театральную паузу.
   - Убивать меня смысла нет. Впрочем, коль скоро ты еще и не попытался, надо полагать, догадался сам. Тебе от моей смерти прямой убыток.
   - Почему же, хотя бы удовольствие получу.
   - Мы обеспечим тебя иными источниками удовольствия. Куда более надежными, чем мое хладное тело.
   - Не сомневаюсь.
   - На твоем месте я бы перестал думать, как выбраться из ловушки, а начал бы размышлять, как и, будучи в заключении, чувствовать себя свободным.
   - На вашем месте я бы уже перестал удивлять окружающих способностью к телепатии, а начал бы упражняться в материализации, дабы извлечь из небытия струну для лютни. Согласитесь, в данном случае она вам нужнее, чем мне. Впрочем, за правду спасибо. Помолчите теперь, будьте добры, от вашей болтовни голова кругом идет.
  
   Труп Загата обнаружил один из притрактников, как их обозвал Ирис. Те не обиделись, напротив, им наименование определенно пришлось по вкусу. Впрочем, шуточки кончились, стоило сделать несколько десятков шагов в сторону приюта. На сердце у Ириса потемнело настолько, что он изменился в лице; сталь клинков неохотно отразила грязный солнечный свет, спутники эльфа в один миг замолчали и подобрались. Ни один не выразил удивления, когда эльф велел осмотреть придорожную посадку с обеих сторон от тракта. Никто не удивился, когда поиски завершились тем, чем и должны были.
   Ирис оглядел труп - полузасыпанный листвой, головой в ложбине, - крови многовато для профессионалов. Затем оглядел округу - следов многовато: переломанные ветки, следы, разворошенная подстилка... Загат явно не имел желания идти самостоятельно, а у сопровождающих не нашлось весомых аргументов заставить его подчиниться немедленно. Тем более странно.
   - Вот бесова бабушка, мимо нас прошли, мы им ворота открыли, и доброго пути... Вот черт.
   - С-сволочь, - процедил сквозь зубы Нос. - Паскуда последняя.
   - Хуже, - тихо отозвался Ирис. - Я ошибся, когда отправил тебя извиняться перед этой тварью. Надо было добавить.
   - Почему это Загат сволочь? Загат нормальный мужик. Был. Горячий, упертый, но правильный.
   - Правильный с какой стороны? - обернулся к сказавшему эльф. - Впрочем, - со вздохом добавил он, - я ничуть не удивлюсь, если действовал он из добрых побуждений и желал самого лучшего. Беда в том, что самое лучшее каждый представляет по-своему. Если честно, мне его жаль, он вряд ли понял, за что и почему умирает. Тем хуже для нас.
   - А ведь не врала девка-то, - вдруг сообразил суконщик. - Убийцы-то впрямь были в приютском.
   - Были, - кивнул Ирис. - Теперь тихо. Если жизнь дорога - ти-хо. Смотрите в оба, и ни одного звука.
   - Ты что же, и в шерна веришь? - хмыкнул мясник. - Легче тут пикси встретить, чем шерна.
   - Я не верю. Я знаю, что Нила не дура, не слепая и лгать ей нет нужды. Я знаю, что она ушла от убийц, столкнувшись с ними лицом к лицу. И я знаю, что атаки шерна не отразит ни один из вас. Тихо.
   Самоубийц среди ленагунцев не нашлось, повторять Ирису не пришлось. Эльф шел впереди, оглядываясь по сторонам и не видя ничего, кроме четких следов двоих убийц по траве, подернутой инеем. Тракт практически виден в полусотне шагов слева, в полусотне шагов справа перелесок переходил в каменистую насыпь. Зима, смерзшаяся в базальт почва, холод, день... Шерну решительно неоткуда взяться.
   Темное пятно за деревьями заставило всех на миг замереть, а в следующий изготовиться к бою. Ирис первым шагнул вперед, ленагунцы и Нос в вершке позади. Отвага оказалась бессмысленной, биться было не с кем. Поморщились все, включая мясника, зрелище открылось не из приятных; зато и шерн был налицо. В наступившей тишине кто-то из ленагунцев сквозь зубы выбранился от избытка чувств. Ирис потер виски. На шерна ему было решительно наплевать.
   - А ведь мало нас, мужики, - голос оружейника колоколом отдался под сводом черепа эльфа. Он этот ждал, но до сих пор не придумал, что ответить. - Очень мало.
   - Это что же выходит...
   - А выходит нехорошо.
   - Что же ты раньше молчал? - чужим голосом спросил Ирис. Он знал, почему.
   - А сглупил, - оружейник смотрел на лужу крови с оторванной рукой в ней. - Дурака свалял. Думал, войдем, нахрапом возьмем... Беса лысого там! От нас и ошметков не останется.
   - Вот вы отчего молчали? Вы двое?
   - Сказать бы, да вы еще головы нам поотрываете.
   - Слушать их, мужики... Возвращаемся в город, берем всех, кто рогатину от пивной кружки отличает, и бегом назад. Дело-то вовсе нешуточное.
   - Ты даже не представляешь себе, до какой степени нешуточное, - тихо сказал Ирис.
   - Так что стоишь, господин эльф? Или ты к своим идти не боишься?
   - Вы спятили, что ли, мужики? Мы Стихоплета упаковали?
   - А что, очень даже...
   - Ирис, это всегда так, или только с нами? - в пространство спросил Нос. - Пока ты подонок подонком, никому и дела нет, а стоит о чем получше задуматься, со всех сторон вопли - предатель, вор, убийца, паскудник ...
   - Почти всегда. Извини, забыл предупредить заранее. Так было раньше, так продолжается сейчас, и мне начинает надоедать оправдываться перед всеми и каждым.
   - Мужики, не мы вас звали с собой, не мы, а кое-кто другой. Вспомните, если память не отшибло.
   - Это ты про что, паскуда? - выпятил челюсть суконщик.
   - Не надо. Не надо, времени нет, идем в город.
   Ирис и Бенгар невесело переглянулись.
   - Что, придумали, как покраше соврать? - съехидничал мясник. - Только нам без разницы.
   - Да, я думал солгать, но при такой правде никакой лжи не нужно. Выслушайте, много времени не займет.
   - Мужики, нельзя подымать город...
   - Отойди, паскуда!
   Бенгар отшатнулся от клинка, но сейчас же опомнился и заступил дорогу оружейнику. Клинки не успели скреститься. Ирис сделал короткое движение, все обернулись в сторону эльфа, но тот стоял неподвижно. Под ногами его лежали короткие клинки. Бенгар усмехнулся, и со всей силы отбросил меч в сторону.
   - Не хватало еще, чтобы мы друг друга положили. Мужики, Ирис верно говорит - выслушайте, времени уйдет немного, а там решайте, как хотите. Не поверите - режьте. По-другому вернуться в город не выйдет.
   - Вернуться в Ленагун наверняка кому-то придется, а вот за чем именно, это вы действительно решите сами. Невозможно постоянно думать за других, и невозможно непрерывно лгать, поэтому я скажу правду. Правду. Клянусь чем угодно. Терять мне нечего, обманывать вас ни к чему. Друзей растерял, любимую не уберег, соратников не приобрел, и защищаться не стану. Сочтете нужным убить - убьете. Но прежде всего выслушайте, потому что может так получится, что со мною и Бенгаром вы отправите на свидание с Творцом почти две сотни жизней.
  
   В приюте стояла тишина. Глухая, неестественная, плотная как кисель и холодная как болотная жижа. Ни охраны по периметру, ни единой души во дворе. Только где-то на задворках неурочно с хрипотцой орал петух. В высоких узких окнах храма бился красноватый отблеск, казалось, скоро слюда оплавится от жара.
   Вокруг очага набилось народу - не продохнуть. Демелат, его помощники и люди незадачливого ленагунского градоначальника (одетые по последней разбойничьей моде и с такими физиономиями, что оторопь брала) по одну сторону, по другую - Ирис и горожане. И все бы хорошо и неплохо, и хватило бы одного слова, не затешись в толпу на той стороне неопределенное количество ублюдков. Эльф разглядывал каждого и не мог определить, все люди казались на одно не слишком привлекательное и не очень честное лицо. Что же... кто хочет поймать пикси, пусть учится врать.
   Центральное пламя горело высоко и ровно, чистым сияющим цветом, оттого лица, на которые падал свет казались угрюмее, чем были на самом деле. В храме было душно и жарко, Демелат утирал пот, а мясник за плечом Ириса сипло с натугой дышал, как карп на берегу. Вертайнова ватага, а с ними и настоящие бандиты стояли как попало, нога за ногу и пока откровенно скучали. Одни были уверены в защите головы Ленагуна, вторые - в том же.
   - Повтори. Как ты сказал? Повтори.
   Эльф криво усмехнулся. Теперь Демелат напоминал уже не кобольда в человеческих сапогах, а пытающегося примерить их пикси.
   - Повторяю. Загат мертв. Стихоплет пропал. Точнее, для кого-то он, вне всяких сомнений, нашелся. Потому что для кого-то что данное слово, что плевок в потолок - одно и то же.
   Красноватый свет тек по слюдяным окнам, обычных людей превращая в упырей. Разбойники понемногу начинали проявлять нетерпение, а кто-то, посообразительнее - тревогу. Видимо, забеспокоились, что Вертайн долго не появляется или наконец рассмотрели настроение горожан за спиной эльфа.
   - Ты не меня ли имеешь в виду? - в очередной раз утерся Демелат.
   - Тебя, - кивнул Ирис. - Тебя и покойного Загата, да будет ему на том свете нежарко. Кто очень хотел, чтобы мы остались на ночь? Кто настоял на трех днях? Нам бы и одного дня хватило. И хватило, без всяких "бы". Бенгар учинил скандал в святом месте, ударил и обругал твоего помощника, почтенного и святого, по крайней мере снаружи, человека, - но ты проявил такую любовь и заботу о ближнем, что страшно становится.
   - Для чего мне это?
   - Хм... Я хотел бы задать встречный вопрос. Сколько это стоит? И еще один - "стоит ли нам искать Литта?". Или уже и смысла нет?
   - Стоит искать, - отозвался суконщик. - А то не прожили бы вы три дня. На ступеньке б поскользнулись, крошкой поперхнулись...
   - Искать стоит хотя бы затем, чтобы узнать, кому такая пакость понадобилась.
   - Говорил я...
   Ирис неторопливо повернулся на голос.
   - Ну-ну, говорил ты... О чем?
   - А что нечего тут ждать, - пожал плечами невысокий мужчина с физиономией крысы. - Сказано было - придете, возьмете Стихоплета под руки и тихо уйдете.
   - Это очень трудно сделать. Стихоплет вряд ли позволит кому бы то ни было, за исключением хорошенькой девицы, брать себя под руки. На девиц вы похожи мало. Что касается последнего условия, то оно невыполнимо в принципе. Уйти тихо в компании Стихоплета невозможно, даже если отрезать ему язык.
   - Да ты же понял, чего еще к словам придираешься? Вы вообще кто такие: и ты, и этот твой... Бенгар?
   - Да примерно те же, что и эти молчаливые господа. Примерно те же, что чуть более разговорчивые господа за моей спиной.
   - Ясно. Раньше вы меня не слушали, а теперь послушайте, - зачастил мужчина в тишине. - Ясно, этот священник Стихоплета продал, а перед тем, может, и Тешенахта спровадил. Я предлагал, да вы не слушали...
   - Что предлагал? Конкретно.
   - А узнать, куда он дел Стихоплета. Ну и Тешенахта, начальника своего, заодно.
   Ирис с интересом смотрел на мужчину. Клыков не видно, слюна не капает, от света не шарахается... Интересно, кол в сердце он переживет?
   - Как?
   - А много способов есть.
   - Назови.
   Мужчина запнулся, глаза его скользнули в сторону.
   - Я прогуляюсь, - поднялся эльф, не дождавшись ответа. - Проветрюсь, здесь становится слишком жарко.
   Ветер на пустом дворе пробрал до костей, петух орал, будто его уже тащили в суп. Ирис не успел обойти храм и на четверть, как подоспел недавний собеседник. Эльф присмотрелся к нему при дневном свете - глаза желтым не светятся, когтей нет, кожа не осклизлая, вполне человеческого оттенка, струпьями не слазит, волдырями на солнце не идет. Но все равно - упырь упырем.
   - Что еще скажешь, эльф? - и тон, и сам голос изменились до неузнаваемости. Наверное, виной тому был солнечный свет.
   - Я не буду говорить. Я спрошу. Много ли с тобой людей?
   - А я думал, эльфов от рождения счету учат. Не успел пересчитать всех, или темно тебе было?
   - Мне было очень светло, - ровно ответил Ирис, не убавляя шага. - Настолько светло, что я заметил от тебя, видимо, укрывшееся - люди в храме на девять десятых не твои. Позволь обойтись без аргументов, просто ответь на мой первый вопрос. По возможности честно.
   - Трое здесь.
   - Дальше?
   - Дальше есть еще. Есть недалеко, есть дальше, есть совсем далеко. Тебе всех перечислять?
   - Те, кто недалеко - мертвы. Оба. Если не хочешь, чтобы это случилось с теми, кто близко - говори.
   - Не бреши.
   Ирис передернул плечами, не взглянув в сторону человека, а потому тот чрезвычайно удивился, обнаружив руку у себя на горле.
   - Придержи язык, нечисть. Я тебя, смертная тварь, слушал довольно. Теперь послушай меня. Ты не сдох только потому, что мне того не надо. Пока не надо. Потом, если все сложится удачно, мне будет глубоко плевать, будешь ли ты жить или сдохнешь. Если что-то пойдет не так... мне будет НЕ плевать, - пальцы эльфа сжались, человек издал придушенный всхрип. - Стой и не дергайся. Люди, что со мной - из Ленагуна. Тебе все ли понятно? Из того самого Ленагуна, глава которого приказал охранять дорогу к храму. Из того самого, где не сейчас, так через час хватятся Стихоплета. Ты что-то хочешь сказать?
   - Че... че-го его х-хвататься, господин Старший? Каждая собака видела, ушел он с Загатом...
   - Должна была видеть, - Ирис неспеша направился в обратную сторону, в обход стены. - Как и те двое должны были вернуться. Верно? Но они уже никуда не вернутся. Ты забеспокоился - так? Ты неплохо придумал сделать крайним священника. Какого дьвола ты сейчас идешь на попятную?
   - Я не иду... я готов...
   - Готов он... Вчетвером против пятнадцати... Скажи спасибо, что я здесь.
   - Спасибо, господин Старший.
   - Ты придумал, что делать со священником?
   - А Вы?...
   - Ты слепой? - под нос человеку ткнулась Метка. - Сам соображай. И найди способ отличить наших. Если, конечно, их жизнь что-то значит для тебя. Если не значит ничего, можешь не трудиться.
   Дверь храма распахнулась во всю ширь, не успели Ирис и Упырь к ней подойти. В первый миг эльф испугался текущей по ступеням толпы, Упырь же, непонятно по каким соображениям, принял сие явление за выражение солидарности с ним лично и широко осклабился. В миг, следующий за первым, Ирис расхохотался. Упырь в недоумении уставил на эльфа водянистые глазки, Ирис смеялся и не мог остановиться. Угрюмые ленагунцы заухмылялись, лица посланных Верайном вытянулись, и бледные губы Демелата исказились в чем-то похожем на забытую улыбку. Демелата - несвязанного, вполне целого, в окружении вполне здравых людей. До Упыря не то, чтобы дошло окончательно, однако злоба была быстрее ума. Быстрее змеи из травы из-за полы выскочил кинжал, но испить эльфийской крови стали было не суждено. Кинжал выбил искры из камней, искры посыпались из глаз Упыря, приложившегося затылком о каменную ступень. Кто-то из ленагунцев наподдал ногой, Упырь перевернулся, разбил лоб и так замер, будто припадал к ногам храма.
   - Где другие?
   - Там, - кивнул мясник вглубь храма. - Отдыхают. Ты чего смеешься?
   - Не плакать ведь мне.
   - То ходил мрачнее беса, которому на хвост все Семеро наступили, то смеется. Не ожидал, что ли?
   - Не ожидал, сознаюсь. Насмотрелся на нечисть, забыл, что грязь не ко всему липнет. Господин Демелат, извините за слова. Хоть отчасти они и были правдивы, извините.
   - Были правдивы, - с трудом спустился Демелат вниз. - Не нравилась мне эта авантюра, оттого, верно, я и плохо роль свою играл. В наблюдательности тебе не откажешь. Прости и ты меня.
   - Что теперь?
   - Теперь в первую очередь стоит позаботиться о телах тех, души которых уже далеко.
   Ленагунцы одновременно согласно кивнули.
   - Мы приготовим необходимое, - шепотом продолжал Демелат. - Дам транспорт... только вы, очень прошу... потихоньку... с уважением...
   - Мы ведь еще не спятили, - пожал плечами мясник. - Сделаем. Ребят вот возьмем в помощь - вас, вас, будто тут кто другой есть, - и сделаем. Только и вы тут тоже не оплошайте.
   Ирис криво усмехнулся, Демелат сделал вид, что не расслышал. Двор скоро опустел. Упыря со ступеней унесли, только кровь застыла на камне черными потеками. Демелат молча стоял перед дверью храма, не решаясь отворить. Ирис без слов пожал плечами, священник спазматически скривился, дернул щекой и распахнул дверь во всю ширь.
   Центральное пламя горело ровно и ясно, без дрожи и переливов и даже от хлопанья двери не дрогнуло. У стены как дрова были рядком уложены приятели Упыря. Ирис взглянул на Демелата и поспешно взгляд отвел. Сесть в храме было некуда, и эльф опустился у стены рядом с лежащими.
   - Поговорим?
   - Не о чем.
   Можно было и не спрашивать, ответ разумелся сам собою. Как, собственно, и то, что Демелат вряд ли примет в беседе деятельное участие.
   - А ведь ты прав, не о чем. Вряд ли вы знаете что-то полезное, а предводитель ваш мертв.
   - Ты это о ком?
   - Это я о том, кто вышел сразу следом за мной.
   - Так хвост он собачий, а ничей не предводитель.
   Ирис приподнял бровь. К говорящему присоединились оба его товарища.
   - Ты его убил? И правильно сделал, туда ему и дорога.
   - Наплел он тебе про нас. В штаны от страха наложил, и оговорил первых попавшихся. А что сдох он, так это лучше.
   - М-да, дело даже хуже, чем я думал. Честное слово, повидал я ублюков в последнее время...но с этими даже говорить не хочется. Господин Демелат, вы меня слышите?
   - Слышу. Что же делать?
   - Вы всерьез полагаете, что они знают, где нам искать Литта? Они и имени его не знали, пока я не сказал.
   - Что же делать? - повторил Демелат, дрожащими руками снимая со стены лампаду. Масла в ней оставалось еще предостаточно.
   - Я бы предложил не тратить времени и не гневить Семерку. Повесить их и дело с концом.
   Священник едва не выронил лампаду.
   - За что же повесить? За то, что какой-то ублюдок на нас показал?!
   - Нас сам голова Ленагуна послал, с него и спрашивайте.
   - А вешать тут же будете, на храмовой стене? То-то Семеро благодарны останутся.
   - Можно и в Ленагун отправить, на суд того самого градоначальника, которого вы вряд ли знаете, как зовут по имени. Только сомневаюсь я, что бы он ограничился таким милосердным приговором, как повешение. Градоначальник с самого утра, как бы помягче выразиться, не в духе.
   - А голова Ленагуна всех по имени помнит! Да забыл он давно, кто мы такие и откуда взялись. Прижмет, окажется, что семеро бесов нас нанимали, а не он.
   - Молчать! - Демелат вполне пришел в себя. - Молчать. Прав ты, Ирис, таких ублюдков еще поискать. Кто бы ни был виноват, лишь бы на них не подумали. Может быть, вас, прости Небо, сами Семеро на такое дело снарядили? Не показывал на вас никто, кроме своих же соратников. Предводитель ваш с эльфом вышел, но не эльф вас вязал; его в то время и в храме не было. Так кому было на вас указывать? А тем, к кому вы в сотоварищи набивались, кого вы подговаривали храм разорить. Вешать мы вас не будем, я не хочу из-за вас грех на душу брать и другим не позволю, а к Вертайну отведем. Пусть будем суд по справедливости. Если невиновны, то и бояться нечего.
   - Не надо!
   - Почему? - серьезно спросил Ирис, вытягивая из ножен ленагунский небольшой клинок.
   - Лучше так зарежь.
   - Я не ночной разбойник, чтобы людей резать, - сталь легко разорвала веревку на ногах. - Вставай.
   - Не надо нас в город, - покачнулся и едва устоял на ногах приятель Упыря. - Все скажу, только отпусти.
   - Разумеется... давненько я сказок не слушал...
   - Не сказки! Все скажу, если знаю. Поклянись только, что в город не отправишь.
   - Решаю здесь не я, - Ирис за шкирку поставил на ноги второго пленного. Тот молчал, только стучал зубами.
   - Все скажу. Не голова нас нанял, уж конечно; мы его и в глаза не видели.
   - А кто?
   - Не знаю, как его звать, а только он одного с тобой роду-племени.
   Ирис скривился.
   - Не нравится, а я тут не при чем. Кенара-покойник с ним говорил.
   Ирис наклонился к последнему лежащему.
   - Не веришь? - спросил тот вдруг. Эльф только хмыкнул. - Тебе же хуже, потому как это правда. Самая что ни есть правдивая. В городе такому не поверят, а до тебя, может, и дойдет.
   - Что за эльф?
   - Поклянись, что отпустишь.
   Ирис не ответил, клинок лег на веревку.
   - Эй, эльф, так что скажешь?
   Ответа Ирис не успел ни сказать, ни придумать. Голову вдруг разломило невиданно, лицо пленного подернулось кровавой пеленой, расплылось и исчезло в свалившейся ниоткуда черноте.
  
   Очнулся Ирис не скоро, а очнувшись, не сразу нашел силы открыть глаза. Откуда-то тянуло дымом, грохотали шаги, голоса гудели под сводом черепа, но глаза открылись только после голосов над головой.
   - Он помер, что ли?
   - Был живой.
   - Ему по голове так попало, что и помереть впору.
   - Вроде дышит...
   - Жаль будет, если помрет. Правильный мужик, несмотря на то, что эльф. Что встали, берите, авось, не помрет, довезем.
   - Я и не собираюсь умирать.
   - Ого! Узнаешь? Я Вертайн.
   - Тебя забудешь... - эльф с усилием приподнялся на локте. Запал горелого усилился, по храму стелился черноватый дым. - Приют горит?
   - Почти уж потушили. Мужики, нечего стоять, помогайте. А господину эльфу, я смотрю, и без целителей неплохо на свете живется. И дверь закройте как следует, а то задохнешься тут. Держи, господин эльф.
   Вертайн протянул фляжку. Ирис отхлебнул и закашлялся, в горло ему полился крепчайший чистый самогон.
   - Одуреешь тут, - признался Вертайн, отхлебывая сам. - Спятишь. Вот и приходится...
   - Где Демелат?
   Лицо градоначальника дернулось, он сделал второй щедрый глоток.
   - Ну? Мертв? Сбежал?
   - Мертв.
   - Дай. Втрезве и мне осточертело... Где тело?
   Ирис встал, стены качнулись, но после третьего глотка встали на место.
   - А вон где.
   Эльф повернулся в указанном направлении и остолбенел. Затем проверил клинки - пропали. Вертайн выдернул фляжку из его руки и принялся гулко глотать.
   - Это мы уже внесли - нехорошо вроде, что оно на ступенях лежит.
   - Что он на ступенях делал?
   - Сам не понимаю. То ли удрать хотел, а его не пускали, то ли, наоборот, защищал храм и не пускал татей внутрь.
   - Они уже побывали внутри.
   - Мужики как один говорят, бился Демелат лучше десятка воинов. И дверь в храм заперта была. Я не знаю, что и думать.
   Ирис и сам не знал, что думать. Он прислонился к стене. Пламя горело ясно и ровно.
   - Что с жителями приюта?
   - Да что... убили троих все-таки, но и остальные не оплошали. Сами взялись за что придется. Мои ребята, тебе спасибо, разобрались, где дерьмо, а где добро.
   - Сколько их было всего?
   - Если всех считать, то десятеро. Вооружены до зубов и, покажу потом, какую-то дрянь при них нашли, пробовать не рискнули - у людей такого не водится. Верно, потому они и боли не чувствовали.
   Ирис смотрел на изувеченное тело.
   - Может быть, совесть у него под конец жизни пробудилась. Может быть, он подмогу увидел и понял, что есть кому людей защитить. Может быть, понял, на чьей стороне сила и решил выглядеть достойно для этой стороны. Не знаю. Теперь ничего уже не скажешь, кроме того, что смерти такой я и врагу не пожелаю.
   - Мужики раззвонят по всей округе, пусть же так и будет. Защищал храм, один бился с десятком. Пал смертью достойных. Ты не против?
   - Я за. Ты когда поспел?
   - Да как только товарищ твой явился. До сих пор гадаю, то ли лет на пяток посадить его, чтобы в другой раз повежливее был, то ли золота ему полный мешок насыпать и дом со всей утварью подарить. Он же меня, веришь, за шкирку вытащил. Но я не к тому, я про...
   - Не надо нас благодарить.
   - Я не про то. Я к тому, что теперь нет нам спокойной жизни.
   - Об этом ты мог бы и не говорить. Мы с Бенгаром изначально хотели обосноваться неподалеку. Если не возражаешь, обоснуемся в городе. Возможно, так будет даже лучше.
   - Я не возражаю. Я бы тебе сейчас должность при управе дал, да разговоры пойдут. Оставайся. А насчет отряда не беспокойся. Будет тебе отряд, будет тебе десять. Надо будет, весь город встанет.
   - Вот этого лучше не надо.
   - А Стихоплета мы найдем. Не такой он дурак, чтобы ни за грош пропасть. Да и кому он мертвый сдался?
   - Вот именно. Для чего и каком качестве сдался Литт, это я понимаю. И понимаю, что заставить его выполнять любые требования сложно, но возможно. И каковы эти требования будут...
   - Это и я понимаю. Слишком уж эльфов много. Эти ублюдки все орали, что их эльфы наняли, при них снадобье нашли... Только что верительной грамоты не пришлось, чтобы именным перстнем пришлепнута была. Слишком много. Кто орет, что жена от него гуляет, сам от девок не вылазит. Будут поклепы на ваше племя, со Стихоплетом это проще, чем на коровьей лепешке поскользнуться.
   - Будут поклепы, будут и подстрекательства к бунтам, к ненависти. Предупредим.
   - Верно, предупредим. За день им даже Стихоплет ничего не напишет.
   Ирис улыбнулся и посмотрел в самые глаза Вертайна. Градоначальник ухмыльнулся, взгляда не отвел. Ирис понял, что спрашивать будет лишним. Вертайн понял давно и напоминать не стоит. Человек словно прочел мысли эльфа.
   - Прав ты был, спорол я горячку. Но сегодня не о том, сегодня про другое. Вам с товарищем где бы дом иметь желательно?
  
  
  
   Глава 9. Птичка в клетке.
   Окна выходили на запад, на притулившиеся к боку высокого вала домишки. Казалось, время вернулось на несколько веков назад, во времена сиятельных землевладельцев и немытых вассалов. Во дворах домишек бегали ребятишки, собаки и изредка - сбежавшие из сарая куры. Сушилось на веревках белье, и дым при попутном ветре попадал прямиком в открытое окно. Блестела корочка льда во рву, ребятишки кормили кур, хозяйки развешивали белье, хозяева кололи дрова, а Литт все никак не мог придумать ни строчки.
   Что там строчки, ни одной сюжетной линии, ни единого действующего лица... За целые сутки ничего, ни одной, самой завалящей мыслишки. Литт захлопнул ставни, комната погрузилась в полумрак. Вдохновению это помогло мало. Впрочем, вдохновению здесь и не место, а место здесь голому расчету и умению кое-как рифмовать слова.
   По уму, стоило послать обитателей замка решительно ко всем чертям и чертовым родственникам и вместо заказанного расписать, скажем, гимн альнаров в двадцати лицах и четырех действиях. И чтобы в последней сцене главного негодяя (а он будет как две капли воды похож на здешнего хозяина) принародно вешали под дружные апплодисменты как Старших, так и Младших. А уж что будет после, о том не думать. Литт так увлекся придумыванием экзекуции, что не услышал скрипа ключа в замке. Увидел только, как дверь вдруг поворачивается наружу, пропуская того, кому надлежало не ходить, а висеть.
   - Трудно? - с порога спросил он.
   - Да что вы, вот уже половину написал, - ткнул менестрель в кипу чистых листов. - Не изволите ли прочесть? Одно предупреждение: чернила оказались со странностью, и текст видят лишь приличные м-м-м... господа. Разные же ублюдки, подонки и негодяи не смогут прочесть ни строчки. Ну а тот, кого бесы на том свете уже заждались, не увидит ничего, кроме чистого листа. Вот вы, например, что видите?
   - Не очень смешно, но мне нравится. Идем ужинать, там и поговорим. И не говори, пожалуйста, что тебе не хочется. Есть, возможно, что и не хочется, а вот спросить ты, вне сомнения, желаешь. За ужином отвечу.
   - Идемте, - поднялся Литт. - Я согласен. В следующий раз, чтобы ответить на вопросы, вы пригласите меня в баню? Или в бордель? Иду-иду, не смею задерживать.
   - Куда пожелаешь, мальчик мой, туда и приглашу.
   - Пригласите на собственные похороны. Буду очень признателен.
   За ужином присутствовали Литт, хозяин замка и дюжина слуг. Трое замерли за спинкой и по бокам литтова кресла, двое - за креслом собеседника, пятеро бегали туда и обратно. Чтобы не видеть глаз человека напротив, менестрель рассматривал обстановку. Мебель трехсотлетней давности, блюда с чеканным старинным гербом Княжеств, эмблема кого-то из министров первого десятка... Идиллию фамильного замка нарушали гобелены по стенам, изображающие что угодно, только не Княжества. В дальнем углу превосходно освещенного зала Литт разглядел нечто, очень напоминающее щит с гербом Кассирской империи, а ручки столовых приборов были отделаны морским жемчугом и несли энортиольский орнамент из вьющихся линий, означающий, как ему говорили, бесконечность взлетов и падений души на пути перерождений.
   - Нравится?
   - Очень. Вы по всем Островам предметы роскоши собирали? Очень похоже на кунсткамеру. Или на оживший учебник по истории государств и народов. Эльфийского здесь, конечно, нет?
   - Отчего же? Есть. Взгляни наверх.
   - Я туда уже смотрел. Оп-па!
   Зрение, приспособившееся к освещению, отметило то, что ранее пропустило. Резной потолок в местах, наиболее выступающих, был украшен зведным орнаментом. Эту символику использовал лишь один народ Островов.
   - Да. Осмотрись лучше, звезды - не единственное здесь напоминание о Старших.
   За пять минут Литт отыскал в зале с полдюжины истинно эльфийских символов и вдвое больше тех, что вели от эльфийских свое происхождение. За это время перед ним появилась тарелка прозрачного фарфора, а на столе выросли многочисленные закуски.
   - Собственно, почти все человеческие символы ведут свое начало от символов более древних. Взять хотя бы энортиольскую вязь. Явное совпадение ее линий с эльфийским способом письма... Молчу уже о рунических знаках.
   - Молчите. Вам об эльфах вообще лучше помалкивать, вы и без того много сказали.
   - Я не умаляю их вклада в историю и культуру, однако прежнее прошло. Вклад древнего Кассира тоже очень весом, однако, рассчитывать на возрождение империи в полном ее составе не приходится, и хвала Небу.
   - Вы позвали меня побеседовать о культуре?
   - Отнюдь. Рекомендую лирдские фрикадельки. Кто бы мог подумать, что такой небольшой городок может придумать столь замечательное кушанье.
   Менестрель поморщился, но промолчал. За четверть часа он перепробовал все закуски по одной. Ни одна не впечатлила.
   - Фрикадельки как фрикадельки. Ничего особенного. Дорогой господин, вы не могли бы жевать побыстрее? Мы так и через два часа отсюда не уйдем. Мне уже становится скучно, я не могу есть в таком темпе. Напоминает поминки.
   - Кто долго жует, тот долго живет, - изрек господин. - Кстати, тебя не смущает то, что я до сих не представился?
   - Ни в малейшей степени.
   - И в самом деле, имя мое тебе не скажет ничего. Однако, возникает несправедливость, потому что я знаю по крайней мере три способа, как поименовать тебя, мой мальчик.
   - А пользуетесь почему-то четвертым.
   - Мне хотелось бы знать, как ты называешь меня внутри. Вряд ли ты говоришь "тот, что напротив меня". Хотя бы оттого, что напротив я бываю не всегда.
   Литт задумался.
   - А вы знаете, я никак вас не именую. Странно, правда? Может быть, от того, что вам даже имя придумывать противно.
   - Так не бывает. Нет имени, нет и того, что названо им. Я существую, стало быть, и имя мне должно быть. Пусть нелицеприятное.
   - Хорошо, если бы слова ваши были правдой и вас не существовало. Хотя... что-то для вас есть. Не имя, конечно, но... этот. Устроит вас такое? Кажется, иначе я вас и не называл.
   - Этот? - прищурился литтов собеседник, тщательно жуя. - Спасибо. Это имя указывает если не на уважение, то на признание могущества - обязательно. Так раньше называли богов, ибо верили, что всуе поминать их имена грех. Он, этот, тот, что... Чувствуешь сходство?
   - Тот, кого нельзя называть. Ну-ну... Бог, стало быть? Добро пожаловать. Не удивительно, что ты так легко распоряжаешься чужими судьбами. Тех, чье время еще не наступило, а чье уже миновало. Ты знаешь, я совершенно не удивлен.
   Литт в самом деле не удивился словам собеседника. Лишь отвращение его усилилась настолько, что фрикадельки запросились наружу.
   - Богом меня называть не обязательно.
   - Как же? Хозяин? Господин? Тот-который-не-имеет-равных-могуществом-во-всей-вселенной? Тот-к-чьм-благоуханным-стопам-Семеро-не-достойны-даже-припасть-в-раболепном-лобызании? Этот, который скоро доведет меня до тошноты одним своим видом?
   - И вновь ты юродствуешь, мальчик. Впрочем, мне нравится твоя непосредственность. Я предпочел бы имя столь же безличное как то, что ты мне дал, разве что более благозвучное. Хэлт. Обычно я так и представляюсь не знающим эльфийского. Ты этот язык знаешь.
   - Ага. Неплохо. А, знаешь, отчего бы и нет. Пусть будет Хэлт, главное, чтобы не галаэт.
   - Хм... неплохо, - то ли о словах менестреля, то ли о еде сказал тот в ответ. - Я, разумеется не претендую и не навязываюсь, но есть ли у тебя такие друзья, что соответствовали последнему твоему определению?
   Перед Литтом выросла тарелка супа, из супа, как рифы из океанских волн, выглядывали фрикадельки, ракушки и гренки.
   - Не знаю, - соврал Литт. - Вряд ли. Это вы к тому, есть ли кому меня искать?
   - Я не к тому. Не думаю, что хоть одно существо на Островах удивится, если Стихоплет пропадет из поля его зрения на полгода-год. Мне любопытно.
   - Я ответил.
   - Ешь, это съедобно. Свободная вариация на тему энортиольского традиционного супа. Отчего так, ты не задумывался?
   - Я задумывался и не раз, но посвящать вас в результаты задумывания не собираюсь. Лучше посвятите меня в свои планы. Когда-то давно вы собирались говорить о деле.
   - Думаю, ты понял мои планы не хуже меня самого, - Хэлт жевал гренку. - Ведь в окно ты смотрел?
   - О да, - с чувством отозвался Литт. Суп показался ему горче желчи.
   - Ни слова более. Ешь. А за десертом поговорим. Тогда я хотя бы буду уверен, что ты не умрешь от голода.
   Десерт состоял из незнакомых Литту плодов в сахарном сиропе, вина особого сорта и сыра, сплошь покрытого белой бархатной плесенью.
   - Он не испорчен, это особый сорт. Попробуй, на вкус он напоминает орех.
   - Спасибо, обойдусь.
   Стихоплет один за другим выпил два бокала вина, сладкого и довольно крепкого, заел сладким и приторным сиропом.
   - Ты сладкое любишь?
   - Нет, но еще меньше я люблю плесень.
   - Что же... сегодняшний день не в счет. Ты был расстроен, да и вчерашняя поездка была довольно утомительной. Сегодня я и не ждал от тебя ни слова. Завтра жду.
   Литт поднял глаза, Хэлт смотрел на него в упор и вежливо улыбался.
   - Ты, конечно, сам все понял, но на всякий случай, чтобы ты меня потом не обвинял в подтасовке чужих слов и мыслей: то, что ты будешь видеть из окна явится прямым следствием твоих поступков. Каждый вечер мы будем сверять причину и следствие, чтобы второе не отставало от первого. Нам очень нужна твоя пьеса, нужна настолько, что мы готовы потерять многое. Точнее, многих.
   - Сука.
   - Кстати, предыдущий твой благородный поступок не прошел даром. Он был глуп и смысла не имел, но ведь и мы не пустые изверги. Ленагун с его храмом и приютом стоит на прежнем месте, а обитатели его находятся в полном здравии.
   - Очень интересно. Купи себе сивую кобылу, может, она в твой бред и поверит.
   Хэлт пожал плечами, как бы говоря - не хочешь верить, пожалуйста, не верь. Желаешь думать, что Ленагун сгорел вместе со всеми жителями - ради Семерых, думай, как тебе захочется.
   - Могу я идти? Сил больше нет твою рожу выносить.
   - Разумеется. Проводить господина Стихоплета. Доброй ночи, мальчик.
   - И тебе наутро не проснуться.
   В комнате стоял сплошной мрак. Слуга засветил свечи, разобрал постель, но ничего на столе трогать не стал. Ключ в замке повернулся три раза. Литт открыл ставни, ворвавшийся ветер задул две свечи из трех. Поборов искушение опрокинуть оставшуюся на постель и тем покончить со всем разом, Стихоплет аккуратно ставни запер, свечу потушил и ошупью добрался до пуховой перины. Хочется того или нет, а нужно спать. Отчаяние плохой советчик, да и голова завтра нужна ясной.
   В доме пахло пылью, мышами и пустотой. В окна смотрели голые ветви - странноватый квартал разбросал свои дома среди деревьев как архипелаг острова среди океана. Дежа вю. На столе дремали бутылки и одинокая полуоплывшая свеча. За стеной у камина верещал сверчок. Ирис смотрел в голое окно, спать ему не хотелось.
   Подумать предстояло о многом, но ничего не шло в голову. Дежа вю. Все уже было. На шаги эльф не обернулся, хоть и слышал. Плеснулись остатки вина, дежа вю стало непереносимым.
   - Слушай, ты когда-нибудь слышал, чтобы эльфы людей любили?
   Ирис вздрогнул, взглянул на товарища и едва не спросил: "А где Харфек?".
   - То есть влюблялись в них. Такое вообще бывает?
   - Бывало.
   - В сказках? Про сказки я и сам знаю, слышал. Я про правду. Ты такое видел?
   - Сам - ни разу. Слышать - слышал. Чаще все-таки случается наоборот.
   - Ну да это понятно. Но то есть все-таки бывает? По-настоящему, не в легенде?
   - Смотря как это - "по-настоящему", - неохотно ответил Ирис. Бенгар тщетно шарил глазами по столу, бутылки были пусты. - Если "искренне, честно и от всего сердца", то да. Если "и жили они долго и счастливо", то нет. Надо объяснять, почему так?
   - Не надо. Объясни лучше, чего эльф в человеке может найти? Особенно, если человек этот - ба... женщина. Ваши-то красивее в сто раз.
   - Хм... как сказал бы Литт, "плод сладкий плода пресного вкуснее, но сладость приедается быстрее".
   - Только и всего? - Нос не поверил глазам, тряхнул бутылку и скорбно поморщился.
   - Да мы вчера выпили, не могло же оно за сутки вновь уродиться. Не только. Скажи честно, хотел бы быть с эль... женщиной нашего народа?
   - Нет, - испугался Бенгар. - Ни за что.
   - А почему? - лукаво усмехнулся эльф. - Они же красивые. Или не в том дело?
   - Да ну... Это сколько же им лет... Я не к тому, что старые, а... не знаю, не по себе... Как представишь, так и душа в пятки.
   - У кого-то в пятки, а кого-то, напротив, это и привлекает. Так и у нас. Только если мы для вас что-то вроде скал или океана без времени, начала и конца, то вы...
   - Бабочки-однодневки, что ли?
   - Почти. Лепесток на ветру. Большинство это отпугивает, но кому-то так голову кружит, что никаких снадобий не надо. В основном это страсть, вспыхивающая мгновенно; не знаю, можно ли назвать ее любовью. Ты это все к чему?
   - А мы с ней поспорили, - вдруг с твердой откровенность сказал Бенгар. - Поспорили на то, что если она в меня в три месяца не влюбится, я сам ее в Глориндол отведу и того эльфа под венец с нею затолкаю. Чтобы все честно, как следует. И пусть только попробует сказать "не хочу".
   - Не думаю, что получится, - усмехнулся Ирис.
   - Это еще почему нет? Пусть меня ваши собаки сожрут, но ее-то они не тронут.
   - Я не о том. Ты серьезно?
   - Да нет же, шучу. В Стихоплета превратился, и языком чешу.
   Ирис нахмурился.
   - Что тебе не нравится? Не сойду я, так и быть, пусть живет со своим эльфом.
   - Ты, дурак, для чего ее подзадориваешь? Болван! Об эльфах в ближайшие полвека молчать надо, а он обещаниями раскидывается!
   - Ты чего? - заморгал Нос.
   - Теперь она лишь о Риандале и будет думать. И тебе, кретин, придется придумывать...
   - Да ничего я не буду придумывать. Я правду сказал! Этот эльф...
   - А этого эльфа ты спросил?!
   - А чего... - осекся Нос по взглядом внезапно загоревшихся глаз Ириса.
   - Ну конечно, чего его спрашивать, он ведь не человек.
   - Ты чего... - прошептал Нос. - Я ведь про то и спрашивал, может ли ваш влюбиться в нашу. Ты по-человечески сказал - может.
   - Я тебе по-человечески сказал, что жить долго и счастливо они не будут. Чем более взаимно чувство, тем больше беды оно принесет. Как раз я не сомневаюсь, что Риандалу Нила понравилась, и как раз поэтому я не позволю ему свидеться с нею вновь. Одного раза довольно.
   - И что? Теперь ей, если уж приспичило в эльфа втрескаться, так и жить пустоцветом?
   - А ты больше ей напоминай об эльфах, - огрызнулся Ирис. - Скорее забудет.
   - Нила не шлюха, чтобы через день забывать. Это Стихоплету такие нравятся. Я-то все сделаю, я расшибусь, чтоб она меня хоть захотела полюбить. Ну а если не получится? В девках ей сидеть? Да ни в жизнь! Пусть хоть от эльфа, а будут у ней дети. И жить она будет пусть недолго, но счастливо. И твой друг порадуется, если она ему по нраву.
   - Что такое миг счастья по сравнению с годами пустоты?
   - Лучше уж годы пустоты безо всякого счастья? Так что ли? - оскалился Нос. Ирис онемел на миг, не предполагая, что он может говорить в таком тоне. - Что ты за своего друга боишься? Не тебе ведь человеческую женщину в жены предлагают.
   - Она не женщина, а еще девочка.
   - Какая разница? Мне надо, чтобы она, если и не со мной была, то не со всяким ублюдком.
   - Мне бы тоже этого хотелось, но как-нибудь без Риандала. Почему ты просто не пообещал найти ей подходящего жениха?
   - Твою мать, да потому что у нее уже есть подходящий! Или ты думаешь, что раз не эльфка, то и любить не научена?! Твоему Риандалу или как там его, в жизни такой другой не отыскать, пусть хоть тридцать тысяч лет ищет. Или ты думаешь, я ей позволю до старости слезы по нем лить? Да я лучше сдохну и эльфа того с собой прихвачу.
   - Вряд ли у тебя получится. Потому что я не позволю Риандалу сначала влюбиться в смертную, а потом лить по ней слезы... до чего, не знаю, потому что до старости еще ни один эльф не дожил. Не обижайся, но что такое семьдесят лет тоски по сравнению с семьюдесятью столетиями горя?
   - Все! - рявкнул Нос. - Все, вся жизнь! Вот за что я вас не люблю... раз мы живем недолго, так и все у нас ненастоящее. И любовь некрепкая, и дружба так себе, и горе не горе, а плевать бы на него. Одни вы можете по тысяче лет про одно и то же думать. А недолгое оно, может, самое настоящее и есть. Со временем все забывается, может, потому вам на все плевать?
   - Нам? - прищурился Ирис. - Плевать?
   Бенгара уже несло, и остановиться он не мог.
   - Понятно, почему вы со Стихоплетом спелись - он точно такой же.
   - Какой? Кому на все плевать?
   - Не на все, а на то, что рядом. Баба потому от него и гуляла, на ее месте я бы тоже во все тяжкие пустился.
   - И почему же?
   - Да ты сам понял, что спрашиваешь?! Оттого, что лежа с ней в постели, он о лютне думал. Ну или там о стихах своих, или о чем там поэты думают. А бабы, они такое в один миг чуют. Вот и вы все такие же: о далеком вы думаете, как бы всем хорошо было, а тех, кто рядом не замечаете. А всем разом хорошо не бывает, все разом только...
   - Замолчи.
   - Чего это вдруг? Не нравится? Так я правду...
   - Я и не сказал, что ты солгал, - сквозь зубы процедил Ирис. - Я всего лишь попросил тебя замолчать. Так трудно?
   - Трудно. Надоело молчать. Стихоплет все удивлялся, как это мы решились... как это мы посмели сунуться... а нам ОСТОЧЕРТЕЛО молчать!
   - Сш-шаэт! Говори, сколько влезет, только без меня.
   Дверь сгрохотала так, что с петель едва не слетела. Нос скривился, в сердцах сплюнул на пол, тоскливо посмотрел на стол и вдруг хлопнул об пол бутылку, только стекло брызнуло.
   Прошло с полчаса, эльф не возвращался, а у человека не было желания его искать. Бенгар поднялся, наступил на стекло, выругался, и только теперь вспомнил о деньгах. На сердце у него потеплело настолько, что он прибрался, оглядел себя и отправился в кабак.
   Время пролетело птицей, и вернулся Нос нетвердым шагом, но в благодушном настроении сильно заполночь. Кое-как открыл дверь новым ключом, не удивился тишине в доме, подумал, задернул засов и повалился в чем был на кровать. Под утро его разбудил стук. Нос с трудом открыл и с трудом еще большим устоял на ногах. Удивлению его не было границ. Ирис деревянно переступил порог и рухнул в шаге от порога. Он был мертвецки пьян.
  
   Первую же стопку исписанных листов Хэлт унес в неизвестность, не обращая внимания на возмущение менестреля. Был он, что ли, в Голубом доле? Дома за рвом дремали, ни малейшего движения в них не виделось. За неделю Литт так и не понял, чем были заняты и на что жили их обитатели, понял лишь, что наружу показываются люди редко. За исключением вездесущей детворы, которая, впрочем, до вечера тоже исчезала начисто.
   Хэлт честно читал все написанное, добросовестно пытался встревать с замечаниями, но особенно не настаивал. Литт и без того к его замечаниям прислушивался, хотя бы оттого, что у самого фантазия на подлости уже кончалась. Ужины вдвоем продолжались, на одном таком Хэлт между прочим спросил, не придумал ли Стихоплет способа удрать из заключения или хотя бы связаться с жителями по ту сторону рва. Литт рассмеялся, а у самого холодок по спине пробежал. Он придумал способ, успел им воспользоваться трижды и теперь каждый вечер с тревогой всматривался в желтые пятна света в окнах, пока глаза не начинали болеть.
   - Прекрасно держишься, - удовлетворенно кивнул собеседник. - Прекрасно, но глаза тебя выдают. Успокойся, я не сержусь на тебя.
   Литт молчал. Смысла как врать, так и признаваться, он не видел.
   - Твое? Можешь не отвечать, я твой почерк уже и в рисунках узнаю.
   Литт едва взглянул на помятые листки, до сих пор хранящие следы складывания птицей. Чтобы он еще хоть строчку написал...
   - Ты молодец. Первое и второе пропали, и ты понял, что вряд ли холопы грамотны.
   - Кто?
   - Холопы. Ты слегка ошибся, но суть уловил верно - понять смысла написанного они не могут. Тогда ты нарисовал.
   Лист с шорохом развернулся. Литт пожал плечами и демонстративно отпил вина. По краю бокала шла роспись золотом: листья винограда, гроздья и причудливая надпись витками. Менестрель повернул бокал дважды - "дарует радость, печаль отгоняет".
   - Вы хотите показать то, чего я на этом листе не видел?
   - А ты смел. Мне нравится. И руки у тебя почти не дрожат. Не стоит так сжимать бокал, сломаешь. Бокала мне не жаль...
   - Но я порежусь. Впрочем, если бы утрата способности писать что-то меняла, я давно бы обеих рук лишился.
   - А вот это ты зря. Пей, и поверь надписи.
   - Я ей поверю, когда в бокале окажется вытяжка из белены.
   - Так-так... а ты еще возмущался, когда я приказал лишить тебя кинжала... - хозяин поднялся. Литт не шелохнулся. - Ну и, кроме того, ты, кажется, всерьез засомневался, а стоит ли продолжать благородные действия ради кучки... м-м-м... смердов. Потому я предлагаю оторваться от трапезы и совершить прогулку.
   Стихоплет приподнял брови.
   - Да, в деревню. Сам все увидишь, заодно и поймешь, отчего твои послания не возымели действия. Может быть, что-то иное придумаешь. Уверяю, я не готовился к выходу в народ и никого не предупреждал. Я вообще не имею обыкновения так поступать.
   - Я согласен. Идем.
   Деревня была гораздо больше, чем Литт предполагал и чем виделось ему из окна. Узкой полосой дома тянулись вдоль рва почти на милю. Добротные, чистые дома без излишеств. Однако, какие-то странноватые. Менестрель не сразу понял, в чем дело, а потом разглядел. Окна меньше, зато занавески не в пол-окна, как положено, а в целое окно. Поверху крыш почти невиданные в деревнях флюгеры и уж точно невиданной формы - в виде коня. У ворот не видно лавочек, никто не сидит на завалинках, зато сама улица мало что не вылизана.
   Хэлт и сопровождение молчали, Литт оглядывался с обалдевшим видом, ворота неподалеку скрипнули и выпустили небольшого сухонького старичка. Завидев процессию, старичок замер на миг, а затем низко, пусть и с трудом, поклонился. Лицо его, темное, как кора дуба шло морщинами, как кора трещинами, на лысой макушке сидела круглая шапочка. Литт хлопнул глазами.
   Старичок, опираясь на палочку, направился в их сторону. Был он, видимо, подслеповат, щурился на лица и улыбался беззубым ртом. Поравнявшись с гостями, он различил того, кого хотел и поклонился вторично. Вполне хорошо поклонился, без раболепства, с уважением, сказал бы менестрель, если бы рядом с ним стоял кто-то другой, но не владелец замка. Хэлт слегка дернул головой.
   - Здравствуйте, - сказал Литт.
   Старичок вздрогнул и перевел мутноватые глаза на менестреля.
   - Добрый день, дедушка.
   Дедушка улыбнулся так, как, должно быть, улыбался своим правнукам; закивал и вдруг разразился скороговоркой на совершенно незнакомом языке. Если Литт еще не совсем сошел с ума - энортиольском.
   - Ага. Я тоже рад познакомиться. Как поживаете, дедушка?
   Старичок, лопоча и улыбаясь розовыми деснами, похлопал менестреля по рукаву, стряхнул с него какую-то соринку, отвесил поклон хозяину и вежливо отошел в сторону. У Литта закружилась голова, Хэлт рядом молчал, да и что можно сказать.
   Через пять минут половина деревни знала о гостях, и высыпала встречать. Литту казалось, он спит и вот-вот должен проснуться. Не бывает такого в яви. Энортиольцы, все до единого, кланялись процессии, заговаривать осмеливались немногие, но опять же, как кожей чувствовал менестрель - скорее из уважения, чем от страха или желания выслужиться. На самого Стихоплета реагировали странно: женщины вспескивали руками, вздыхали, мужчины качали головами, кривились или нарочито отворачивались. Презрения Литт не уловил, а почувствовал в глазах вокруг нечто вроде опаски. Постепенно до него дошло, на кого так можно смотреть.
   - Ты что им про меня сказал?
   - А сам понял?
   - Да уж. Псих, наверное? И в чем у меня разлад: кровь младенцев я пью, по ночам летаю или девушек насилую? Впрочем, нет... меня бы тогда самого... Так в чем мой недуг? На всякий случай, вдруг для произведения пригодится.
   - Да практически ни в чем. Тихий сумасшедший, которому иной раз видятся видения и приходят в голову различные бредовые мысли.
   - Вроде тех, где добро лучше зла? М-да... и не придерешься, потому как правда. Из-за того они и на рисунки внимания не обратили?
   - Конечно. Еще одно свидетельство бреда. Но и не только - дело в том, что символика Энортиола резко отличается от привычной тебе или мне. Некоторые твои криптограммы они расшифровали с точностью до наоборот. Например...
   - Не надо. Заинтересуюсь символикой Энортиола, спрошу.
   - Обиделся?
   Литт хмыкнул. Встречающие разошлись - то ли не выдержав холода, то ли из вежливости. Скрипа засова менестрель не услышал ни из-за одних ворот. Улица изгибалась вдоль рва, то скрытого кустарником, то выблескивающим из-за поровота холодным серебром льда. Тихо было в деревне, не мычала скотина, не кричали птицы. Собаки, и те не лаяли. Пахло дымом и чем-то сладковатым, вроде свежих древесных опилок. Неделю невиданное небо висело на ветвях редких деревьев и почти по-весеннему пригревало замершую на зиму землю. Зима на сердце только входила в права.
   - Почему ты молчишь?
   - Хочу молчать.
   - Продолжим прогулку?
   - Мы, по-моему, ее и не заканчивали. Чем они здесь занимаются? Ведь даже домашнего скота у них нет.
   - Идем, увидишь. Полезные в своем роде люди.
   Улица сделала еще два колена, и деревня кончилась. Ни забора, ни плетня - просто встал последний дом, и за ним - пустошь. Ни поля, ни огородов - одинокий навес и опилки вокруг.
   - Энортиольцы - народ аккуратный, - сказал в спину менестрелю Хэлт, - им, как видишь, не лень ходить через всю деревню, чтобы распилить доски. Зато и на улице чисто.
   - Энортиольские народные промыслы? - Литт не мог надышаться сладким запахом свежей древесины. Доски, еще шероховатые, не обструганные, лежали аккуратными стопками на чистой подстилке, тщательно укрытые от непогоды. Воров же здесь, как видно, не водилось отродясь.
   - Да. Пойдем, покажу, если интересно. Забавные безделушки. Мне они ни к чему, но очень хорошо расходятся на рынках. Такого по Альданиору больше никто не делает.
   - И что это?
   - Что угодно: резные шкатулки, разная утварь, иногда, из обрезков - игрушки. Но больше всего ценятся картины. Сюжетные композиции, вырезанные из дерева.
   Стихоплет с трудом оторвался от деревянных залежей и вышел под синеющее в высоте небо. Хэлт с сопровождающими ждал в двух шагах в стороне. Литт внимательно посмотрел на владельца замка.
   - А почему ты назвал этих людей холопами? По определению, холоп - это тот...
   - Это собственность землевладельца, - кивнул Хэлт. - Так и есть.
   Менестрель вытаращил глаза. Он подозревал, что дело нечисто, но такой откровенности не предполагал.
   - Да, я приобрел их, целиком всю деревню на Энортиоле. И называю их холопами, потому что на слово "рабы" ты отреагируешь однозначно.
   - То есть как это... приобрел?
   - За деньги. Сделка, поскольку заключена на земле Энортиола, вполне законна.
   - О Небо... Дожили, теперь Альданиор покупает рабов с Энортиола. Докатились.
   - Не расстраивайся так сильно, сегодняшнее положение вещей куда справедивее прежнего. Энортиольцы идеально подходят на роль рабов. Чего не скажешь о наших с тобой земляках.
   - И хвала Небу, что не скажешь. Однако, человеком рабовладельца это не делает. Как о был свиньей, так и останется.
   - Не скажи. Не суди по себе. Тебя, разумеется, от одной мысли в дрожь бросает.
   Литт хотел сделать вид, что собеседник не прав и не смог совладать с лицом.
   - Энортиольцы другого мнения о своей жизни. Они не впадают в отчаяние, не грустят, они вполне преданны и, что очень важно, искренни. Ты видел, они не пресмыкаются перед сильным, они силу уважают. Такие не станут бунтовать, не станут пакостить по мелочи, они станут терпеливо работать; многого при такой психологии ожидать сложно, но мне и надо немного. Ты - другое дело. Ты - не раб, но и нужно мне от тебя то, что может сделать лишь свободный человек.
   - Пока ты с ними хорошо обращаешься, они и спокойны. Ну а начни ты творить, что обещал - и камень взбунтуется.
   - Камень - может быть, но не энортиольцы. Что бы я ни делал, это мое право, ибо я господин. Я отвечу, но позже и перед другим судом; они отвечают теперь и передо мною.
   - Да не может быть такого, чтобы ты начал дома жечь, а они молчали! Не дома, в смысле, а жители...
   - Ты опять судишь по себе. Вот скажи, что бы ты делал, приведись случай попасть в рабство? Могу угадать? Первым делом ты бы попробовал бежать, вторым предпринял бы попытку свести счеты с жизнью. Если бы и десятая попытка не увенчалась успехом, ты бы поднял бунт. Верно?
   Литт не ответил.
   - Все оттого, что свободу ты считаешь высшим благом, отнять которую можно только с головой. Энортиольцы, кстати, тоже считают свободу высшим благом, но не для всех, а для высших. Для достойных нести такую тяжесть, для тех, кто в прошлых воплощениях не прогневил Небо, и потому заслуживает благодарности Творца. Остальные же... кто грешен, кто труслив и слаб, что, в общем, тоже грех... их роль иная - подчинение. Потому никогда не бывает на Энортиоле бунтов и восстаний. Никогда. Никто не осмеливается выступить против воли Творца.
   - Да знаю я, - огрызнулся Стихоплет, ускоряя шаг. - Знаю.
   - На изделия здешних искусников...
   - Не хочу смотреть!
   - Как пожелаешь. Идем домой.
   Менестрель шел так быстро, как мог, не переходя на бег. Ему казалось, стоит приостановиться на миг, и его стошнит. Он торопился, однако, ноги за сердцем не успевали. Оно бухало то в висках, то в желудке, то в горле, мешая дышать и подгоняло вперед. Ворота впереди хрястнули, распахнулись и Литт едва не упал, споткнувшись о нечто, из ворот вылетевшее. Нечто оказалось мальчишкой лет восьми-девяти от роду, который от толчка с маху растянулся на дороге. Стихоплет восстановил равновесие и едва не упал вторично. Мальчишка лежал, а большая клетка, которую он, видимо, прижимал к себе, выпала и прокатилась по стылой земле на несколько шагов в сторону. В клетке сидела самая удивительная в мире птица, и поначалу менестрель решил, что в самом деле сошел с ума и у него видения.
   Насладиться сумасшествием не дал отец мальчишки, вылетевший следом за отпрыском с криками и руганью. Мальчишка вскочил, схватил клетку мертвой хваткой и только после этого заметил, кто за ним наблюдает. Подоспевший родитель вцепился в вихры сына и потащил в сторону дома, второй рукой отбирая клетку. Мальчишка брыкался, верещал и не столько отбивался, сколько тянул клетку на себя. Менестрель решил действовать. От удара папаша приземлился на дорогу, мальчишка рухнул Литту под ноги, и клетка упала прямиком в руки Стихоплета. Тот сделал шаг назад, мальчишка заорал вновь и подпрыгнул за клеткой.
   - Да успокойся ты, дурак! Не отбираю я ее.
   Начальственный ли тон, то ли, что клетка аккуратно встала на землю, мальчишку несколько успокоили. Родитель его успокаиваться не собирался. Он за рукав отшвырнул сына к воротам и наградил таким подзатыльником, что тот разревелся.
   - Эй ты, урод!
   Энортиолец на выкрик обернулся, Литт взял его за грудки.
   - Тебя, скотина, не учили с детьми обращаться? Значит, я научу.
   Кулак Литта прилип к носу южанина, мальчишка резво подскочил и бросился не отцу на выручку, а к клетке. Хэлт и его сопровождение наблюдали, никак не вмешиваясь. Отец с неожиданной силой оттолкнул менестреля и, пока тот не опомнился, решительно обратился к хозяину. Поклонился Хэлту и сбивчиво заговорил, поминутно косясь то на сына, обнявшегося с клеткой, то на менестреля, отряхивающего штаны. Литт плюнул и подошел к мальчишке. Тот вздрогнул, затем посторонился, чтобы менестрель мог разглядеть обитателя. Литт опустился на корточки. Таких птиц он не видел ни разу в жизни и не предполагал, что они бывают. Читал, конечно, что над океаном живут всякие твари, но почему-то представлял себе всех тамошних птиц наподобие речных чайек. Белоснежный обитатель клетки на чайку не походил ничуть. Два длинных пера с расширением на концах в клетке не помещались и лежали на земле. Менестрель осторожно коснулся их, птица повела головой, но не более того. Одно крыло ее было встопорщено, и с этого же бока белые перья были запачканы ржавым.
   - Это кто? - шепотом спросил Литт.
   - Вельра, лино рахан. Лайша хон корша. Лайша.
   - А? Лайша?
   - Эш тан. Лайша. Лино раханат Вельра.
   - Это лайша, - Литт поднял глаза на слова Хэлта. - Лайша по имени Вельра. На всеобщем - белопенник. Странно, как он здесь оказался.
   - А что, этот горе-папаша тебе не сказал? - поднялся менестрель. Папаша стоял рядом с хозяином, имел виноватый, но вместе с тем непреклонный вид. Кровь из-под носа перекочевала на подбородок, издалека могло показаться, что у папаши выросла рыжая щетина.
   - Он сам не знал, что его сын приютил лайшу.
   - А что, спасать покалеченных животных на Энортиоле преступление?
   - Нет, это добрый поступок. Отец ни слова бы сыну не сказал, приюти тот кого-нибудь другого. Хоть шерна, только не лайшу. Удивительно, как это сыну в голову пришло.
   - Почему?
   Хэлт заговорил с мальчишкой, тот встал, поклонился и отвечал очень вежливо.
   - Странный мальчик, - наконец вернулся к всеобщему хозяин. - Пожалел лайшу. Он нашел эту птицу на рассвете в своем дворе. Птица хотела сесть на крышу, но сорвалась и упала во двор. Взлететь не смогла. Сначала он, как и всякий нормальный житель Энортиола хотел прикончить ее, но птица, как он говорит, жалобно на него посмотрела, и он не смог ее убить. Более того, он спрятал ее, чтобы и другие не убили. Очень странный мальчик.
   - Почему же нельзя жалеть таких красивых птиц? Чем они помешали?
   - Лайши по представлениям энортиольцев не совсем птицы. Это, скорее, злые духи, приносящие беду. Их очень боятся, их ненавидят, и уж тем более, приходят в ужас, если белопенник залетел близко к жилью. Это предвестник страшных бед.
   Менестрель посмотрел на отца, обернулся к мальчишке и его птице. Мальчик смотрел на хозяина, а лайша, приносящая несчастья - на менестреля. Несколько коротких мгновений птица, подняв голову, смотрела человеку в лицо, и Литт понял, почему у мальчишка рука не поднялась повредить ей.
   - Отец не согласится держать ее в доме?
   - Нет, разумеется. Это все равно что иметь ручного пикси. И никто в деревне не согласится.
   - Хэлт, я не из деревни.
   - Как ты сказал?
   - Ты слышал. Я не хочу, чтобы эту птицу убили, она мне нравится. Объясни мальчику, что я возьму ее с собой и вылечу.
   - Не думаю, что мальчик нуждается в объяснениях моих поступков.
   - Объясни, я не хочу, чтобы он отдал птицу только потому, что ты хозяин. Тем более, что я ему никто. И перед отцом извинись за меня.
   Хэлт в нескольких словах объяснился и с мальчиком, и с его родителем. Юный энортиолец сам протянул клетку Литту, но руки разжал не сразу. Менестрель грустно улыбнулся и поклонился мальчишке. Тот захлопал глазами, Литт поклонился его отцу и, выпрямившись, наткнулся на очень внимательный взгляд Хэлта.
   - Ты знаешь, что едят лайши? - спросил Литт первое, что пришло в голову, лишь бы взгляд напротив перестал напоминать вколачиваемый в голову гвоздь.
   - В основном мясо, хотя, кажется, могут есть все. Для чего он тебе?
   - Ни для чего.
   Литт направился к замку, Хэлт приподнял бровь, хмыкнул и неторопливо пошел следом. До замка шли молча. Белопенник по имени Вельра сидел тихо и только вертел головой, хвостовые перья его порхали по ботинкам менестреля, словно не принадлежа своему обладателю.
   После традиционного ужина Литт возвратился с целым подносом снеди. Птица тихо сидела в клетке и подняла голову при его приближении. Менестрель был почти уверен, что она ждала его возвращения. Он отщипнул кусок рыбы, протянул, белопенник взял, вмиг проглотил, и потянулся за следующим куском. Литт улыбнулся, осторожно касаясь перьев на голове птицы. Он солгал Хэлту, конечно же, солгал. Белопенник ему очень нужен, и дело не только в жалости. Белопенник совершенно необходим, потому что тогда у него, Стихоплета, появляется надежда к концу месяца не лишиться разума.
  
   В кабачке на окраине Ленагуна стояла тишина. Как-то само собой распространилось среди жителей, что именно здесь и именно сегодня случится нечто интересное. Как-то сами по себе собрались в одном месте и местная шпана, и зажиточные торговцы, и охрана, и все по мелочи. Бенгар ерзал на месте, и все оглядывался на спутника. Тот молчал, а собравшиеся ждали. Эльф не говорил ни слова, наконец кто-то из шпаны не выдержал.
   - Чего ждем? Говори, эльф, затем ведь и позвал. Говори, что задумал, а уж мы решим, согласные мы или нет.
   - И условия...
   - И что нам будет, если согласимся. Все говори.
   Эльф поднял голову, и кое-кто вздрогнул. Глаза Старшего вспыхнули зеленым огнем. Ответил он, впрочем, очень спокойно.
   - Мне нечего сказать.
   - То есть... как это - нечего? Какого же лешего мы сюда?..
   - Говори, Ирис, как так - нечего сказать!
   - Мне нечего сказать, - повторил эльф. - Если вы хотите знать о условиях, выгоде, согласии или несогласии, то мне совершенно нечего сказать, и пришли вы сюда напрасно. Мне нечего вам предложить, я не могу дать ровно ни одной гарантии успеха, и я даже не могу ручаться, что все остануться живы и здоровы.
   - Да провались ты с такими речами! Мы думали...
   - Ничего ты не думал, - оборвал Ирис заоравшего. - Ни ты, ни приятели твои. Думать обязан был я. За всех. За бедняков - как бы им стать богаче, ничего при этом не делая; за разбойников - как бы прихватить чужое добро в суматохе; за торговцев и людей побогаче - как бы им при своем остаться, а при случае и нажиться; за местную интеллигенцию - как бы им во главе движения встать, ни за что не отвечая. Но я не знаю, как можно зажечь свет, не тратя при этом свечи.
   - Что же, по-твоему, мы тут все негодяи?
   - Я такого не говорил. Я лишь сказал, что я не могу думать за всех разом, и вообще за людей думать не собираюсь. Это как раз делают другие. И делают так хорошо, что в скором времени смогут и жить за вас.
   - Так что же? - отозвался из-за стойки трактирщик. - На кой нас позвали?
   - А на кой вас звали в приют? Какого беса вы там делали, сидели бы дома?
   - То приют, то храм... Да и ждать некогда было. А ты что предлагаешь, смуту поднять?
   - Нет, не предлагаю. Я вообще ничего не предлагаю, я хотел бы вас послушать.
   - Вот хорошо! - выкрикнул мужичок в смешной шапчонке с куцым пером. - Вот прекрасно! Мы соберемся, мы пойдем, мы и огребем в случае чего. А это остроухий сухим выйдет.
   - Еще одно такое слово, и решайте свои проблемы сами. Провалитесь вы к черту с вашим головой, вашим приютом и вашим Келатом. У меня и своих дел по горло.
   - А тебя никто и не просил!..
   - Просил! - вскочил Нос. - Просил! Ваш же собственный голова. Ирис, может, обидно говорит, зато правду. Или вы думаете, после того, что в приюте было, вас в покое оставят?
   - И что, вы нас защитить сможете? - оскалился мужик с пером.
   - Защитить себя можете только вы сами, - тихо ответил Ирис. Зал замер, пораженный не словами, а тоном Старшего. Тот медленно поднялся. - Я могу лишь обещать, что буду сражаться за вас, если понадобиться. До конца.
   - Врешь, - выдохнул трактирщик. - Не может эльф так просто рисковать.
   - Не просто. Смотря за что рисковать, и чем именно.
   - Чем же, когда ты жизнь обещал отдать.
   - Не так уж и много. Не счастье, не любовь и не дружбу, а всего лишь жизнь.
   - Не жаль? - ухмыльнулся мужик с пером.
   - Жаль. Но, повторяю, смотря за что рисковать. Я лучше отправлюсь к Семерым, чем буду жить так, как хотят некоторые мои сородичи. И как согласны жить некоторые ваши.
   - Это как же? Чтобы эльфы всем владели и правили?
   - Примерно.
   - А чего же тебе не нравится, ты же сам эльф. Старший то есть.
   - Какой он тебе Старший, ты глаза разуй...
   - Хм... - передернул плечами эльф. - У тебя братья есть?
   - Двое.
   - Странно... Почему же ты их до сих пор терпишь? Был бы у отца единственный сын...
   - А, может, и лучше, чтобы эльфы...
   - Может быть, и лучше. На Энортиоле до сих пор не считают за грех владеть рабами и не считаю за стыд ими быть. Всем хорошо. Ночью, знаешь ли, тоже неплохо. Совам и летучим мышам. Но я не сова, не мышь и не шерн. Я не желаю питаться чужой плотью, я не желаю жить среди подданных и властителей, потому что среди них друзей не найдешь. Время подходит к окончанию, и солнце клонится к закату.
   - И что? Все умрут?
   - Идиот, солнце-то снова взойдет.
   - Взойдет, да, похоже, без нас. Ты, эльф, это пошутил?
   - А похоже? Солнце клонится к закату, тьма наступает, и вместе с нею повылезло всякой твари - не продохнуть. Я не знаю, долго ли продлится ночь, но знаю одно - сколько бы они ни длилась: день или тысячу лет, а без света нам не выжить. Во тьме разума и совести теряются все, кроме пикси. Умрем мы или нет, в сущности, не так и важно; главное, чтобы было кому после нас жить.
   - Поняли, - за всех сказал трактирщик. - Предлагаешь запалить костер? И самих себя вместо хвороста... Страшно. Слышишь, страшно так сразу... Тьма тьмою, мы ее еще и не особо видели, а сгорим-ка к чертовой бабушке...
   - Не костер, это уже чересчур, хотя, не могу обещать, что его не запалят другие. Не костер и не пожар, хотя бы свечу. Чтобы видеть, куда идти.
   - Красиво говоришь, не хуже Стихоплета. Все одно страшно. Чем кончится-то, Творец знает. Свет, это, конечно, хорошо, только свет издалека виден. Не лучше ли пересидеть в тишине? Тебе не видно, да ведь и тебя меньше глаз заметят.
   Ирис вздохнул.
   - И это не исключено. Я не могу знать ничего заранее, потому и сказал, что хочу ваше мнение услышать. Свечу видно, согласен; свеча может потухнуть от малого сквозняка, ее могут сожрать мыши... Да мало ли что не может приключиться. Я не могу уберечь свечу от ветра и мышей, я не волшебник и не могу заставить бурю утихнуть, а мышей - питаться друг другом. Если бы я мог заставить солнце светить круглые сутки, для чего бы мне свеча? Я не могу заставить эльфов считать людей равными, и людей - любить эльфов.
   - Что ты вообще можешь? - вмешалась шпана.
   - Я уже сказал. Я могу считать вас равными себе, себя - равным вам. Я могу для вас жить и за вас умереть. Что еще? Пожалуй, что и все.
   - И все? На кой нам твоя шкура?
   - Помолчи-ка, пока тебя не заткнули, - из-за спин вышел знакомый мясник. - Дело эльф говорит.
   - Да какое дело?! Голову в костер, и делов!..
   - Заткнись! Тебя башкой не в костер, а в нужник впору макать. Что, никто не знает, на что ты живешь, гнида? И не смотри на меня, цветов на мне нету. Только если город по камушкам разберут, и тебе туго придется. Кого ты, тварь, будешь по темным улицам грабить? Таких же босяков, как сам? Или ты, сука, к врагам нашим побежишь, лишь бы тебе в миску похлебки плеснули?
   - Враги... Так уж и враги. Война, что ли, у нас? Подумаешь, подошли к приюту лихие люди, когда не было. А ты уж и разнылся...
   Ирис покачал головой, Бенгар громко хмыкнул, никто не заметил. Уличный грабитель сказал лишнего, толпа сомкнулась за его спиной.
   - Это Вертах разнылся? - подорительно вежливо осведомился трактирщик. - Что ж, ему есть повод, он-то сам видел, он сам и тела прибирал, и сам своими руками тех лихих людей бил. И сам, своими ушами слышал, как Вертайн признался в оплошке. Может, Вертайн у нас дурак и признавался при всем народе, в том, чего не делал? Может, я идиот, и видел, чего не было? Только вот где ты был? Полгорода сбежалось, а ты, сукин сын, по домам в то время шарил?
   - Чего я шарил? Ничего не шарил!
   - Где ж ты был, что не пришел? Или те лихие люди твои знакомцы? Что же не заступился за товарищей? Эльф-то там был, я его лично видел...
   - Если бы он нам не объяснил, натворили бы мы делов, - вмешался суконщик. Похоже, все притрактники собрались послушать Ириса. - Если бы Бенгар Вертайна побоялся, крышка бы нам. Спалили бы приют вместе с храмом, из города поспели бы только пепелище залить. Страшно, это ты, хозяин, верно говоришь, а не страшно тебе было на Демелата мертвого смотреть? Мужики, Ирис слишком красиво говорил, может, кто не понял, так я по-простому... Если они не побоялись на храм покуситься и священника убить, то мы-то для них кто? Пыль, сор? Или того хуже?
   Кабачок загудел, шпана тихо протискивалась к выходу. Трактирщик заметил.
   - Эй, кто там, отворите-ка убогим дверь! Кто боится - все вон, сейчас, пока время есть. Трусите, леший с вами, проваливайте. Потом вы уже не трусы, а предатели выйдете, а с предателями разговор короткий.
   Человек десять-двенадцать случае воспользовались, дверь стукнула, засов лег на место. Разговор весь был впереди, но на сердце у Ириса потеплело. Настолько, что он подмигнул трактирщику. Тот в ответ перегнулся через стойку и громким шепотом на весь кабак спросил:
   - Слушай, тебя что, вправду Ирисом звать?
   - Вправду.
   - И ты вправду Стихоплету товарищ?
   - Да.
   - Это точно, - кивнул Нос. - Точнее не бывает.
   - Вот, а ты, значит, Бенгар?
   - Можно Бенгар, можно просто Нос.
   Кабак захохотал, Бенгар натянуто улыбнулся.
   - Ладно, а я Ландах, можно просто Гвоздь. Страшно верить тебе, Ирис, честно скажу, потому как нехорошие вещи ты говоришь. А не поверить того страшнее.
   - Хочешь поверить, но боишься, что обману? Я тоже боюсь, что вы обманете. А обмануться страшусь еще больше. Но что с того?
   - В угол забиться и дрожать, - буркнул Нос. - Пока костлявая не подберет. А насчет верить...
   - Да, если ты Стихоплету товарищ, это уже кое-что. Стихоплет не очень-то к вашему брату... Да и обмануть его трудненько.
   - Тогда что?
   - Честно? - вздохнул трактирщик, будто в кабаке были только он и Ирис. - Не пойму, как ты в такое ввязаться умудрился. Говоришь красиво, слова не скажу, и вроде правильно, только ради света и чтобы всем хорошо было головой не рискуют. По кабакам не ходят и народ не поднимают. Вот мы, мы пожар в приюте тушили, мы Демелатову кровь со ступеней храма оттирали, мы тех ублюдков резали, которые на баб и девок сталь подняли...
   - А я...
   - Погоди, Ирис, - вновь поднялся Бенгар. - Мы ж вашему голове рассказывали. Что, вы и ему уже не верите? Или он вам про Глориндол не передал?
   Тишина в зале была понятна и без слов - передал.
   - У нас причин побольше вашего. Про Ириса молчу, там причин на тысячу войн хватит. Я про себя скажу. Нас хотели лбами столкнуть, людей и эльфов то есть, да так, чтобы потом никто правды не сыскал. Хорошо глориндольцы ребята нормальные, они отомщать не станут, хоть там и есть за что. А как бы нет? Такая бы кутерма вышла, до неба бы дым поднялся. Ведь мы что хотели, мы эльфам хотели доказать, что мы не твари, не мусор и вши последние... а вышло? Вышло, что и есть твари, раз на невиновных и безоружных нападаем. Нам бы тем умникам головы открутить, которые такое придумали, так нет, мы потащились... Мужики, кто не видел, тот не поймет, а я такого и врагу не пожелаю. Нашими же руками неугодных убрать, самых нормальных эльфов, которые только бывают... - Бенгар сбился, хотел подыскать слова, но только махнул рукой и сел.
   Никто из ленагунцев не произнес ни слова.
   - У меня много причин, - среди этой тишины сказал Ирис. - Я ввязался в это давно и назад мне дороги нет. Ни мне, ни другим альнарам.
   - Альнары, это неплохо, - кивнул трактирщик и пожевал губами. - Ладно, что там говорить. Мы с вами.
   - Верно говоришь, Гвоздь, - повысил голос мясник. - Теперь, вот я чего думаю, мужики. Нас в покое не оставят, но и самим на рожон лезть не надо. Сбить отряд - один по городу, один при храме, смотреть в оба, чтоб ни одна зараза.., но самим не высовываться. Вроде как и нету нас.
   - А чего таиться, когда Вертайн на нашей стороне?
   - А враги тоже на нашей стороне? - ухмыльнулся Ирис. - Показываться попусту не стоит. Нужна система связи - незаметная, но четкая и быстрая; опознавательные знаки - в глаза не бросающиеся, но такие, чтобы чужих мы видели сразу. Нужны люди на воротах, при управе, при гостиницах, кабаках и тавернах, на рынке, словом, везде, где чаще может появиться чужой. Особое внимание эльфам. Те паскуды, что охотились на Стихоплета, утверждали, будто наняты нечеловеком.
   - Так есть уж все почти, - пожал плечами мясник. - По округе еще пройтись, да это уже вы сами, очень у вас хорошо говорить получается. Человека-двух возьмете, чтобы вас вилами не встретили; про Глориндол расскажете, наши про храм добавят... Разберетесь, в общем. А насчет знака... стрелу, может, как у альнаров?
   - Ты еще на лбу напиши, я, мол, мятежник.
   - Перо на шляпу.
   - Тогда лучше штаны. Кто в штанах, тот и с нами.
   - Повязку.
   - Лучше уж я на лбу напишу.
   - Что-нибудь белое.
   - Подштанники, например.
   - Неплохо, кстати, но не на виду носить, а при встрече показать - я свой.
   - Заметно очень. Будем белыми платками махать, да штаны при народе сымать - нас только слепой не заметит.
   - Мужики, а пусть заметят.
   - То есть? - обернулся весь кабак к Бенгару. Тот вышел в центр к мяснику.
   - Пусть думают, что знак наш - белое, а наш знак будет - другое. Но только рядом с белым. Кому сильно хочется, пусть рядом с подштанниками.
   - И что?
   - У всех бабы вышивать умеют?
   - Да что вышивать-то?
   Нос ухмылялся до ушей, глядя на эльфа. До кабака медленно доходило. Трактирщик, мясник и притрактники откровенно веселились.
   - Э-э, нет! - помотал головой Ирис. - Бенгар, черт бы тебя побрал! Даже не думайте.
   Трактирщик прыснул в кулак, мясник переглянулся с Носом, оба довольно захохотали, а за ним и весь зал.
  
   Крыло Вельры было не сломано, а, видимо, лишь ушиблено; после недели хорошей кормежки перья легли как следует, заблестели, и лайша без труда порхала по комнате, задевая все своим хвостом.
   Зато Литт похудел, осунулся и то вздрагивал от малейшего шороха, то не отвечал на заданный впрямую вопрос. Прошло более половины отпущенного срока, и пьеса перевалила через середину, когда Литт понял, что ему придется ее закончить. До тех пор окончание как-то не вязалось с началом и казалось далеким, как горизонт за синим лесом. Теперь пьеса лежала на душе камнем, и камень этот тяжелел с каждой строкой.
   Как-то вечером менестрель представил себе то, что давно представить следовало - как он наконец выходит из осточертевшего замка и... идти ему некуда. После такого шедевра смотреть в глаза никому, кроме Хэлта, он не сможет; имя свое лучше не говорить; в знакомых городах показываться не стоит. Остается дождаться половодья и головой в омут. Если еще отпустят его. На месте Хэлта менестрель не стал бы делать такой глупости. Годам к пятидесяти, глядишь, он научится писать все требуемое от чистого сердца. Если к тому времени кусок мяса, что бьется в груди, будет достоин такого громкого наименования.
   Вельра сидела на клетке и смотрела, как на столешницу капают слезы. Литт и не пытался с ними совладать. Отчаяние его было так велико, что из всех мыслей осталась одна. Взгляд менестреля остановился на подсвечнике, и в тот же самый миг лайша взвилась в воздух. Литт невольно отшатнулся, а белая птица, отчаянно хлопая крыльями и крича, напала на свечи. Стихоплет бросился ее отгонять, получил острым клювом по руке, подсвечник упал, но и свечи потухли. Вельра тем временем пыталась поглотить кремень. Литт схватил птицу поперек туловища, открыл клюв и потащил кремень наружу. Лайша замотала головой и закричала.
   - Да не буду я, не буду, отдай. Отдай, подавишься!
   Лайша притихла, но клюва не разжала. На стол кровь уже не капала, а лилась; клюв белопенника изнутри был усажен острейшими зубчиками, о которые Литт ободрал пальцы за секунду.
   - Обещаю, не буду. Отдай, как я без света.
   Вельра выплюнула камень, он покатился по столу, упал на пол. Литт посадил лайшу на клетку, птица внимательно смотрела на человека из полумрака.
   - Что же мне делать?
   Лайша смотрела и молчала.
   - Не знаешь. И я не знаю.
   Литт опустил голову, закрыв лицо руками. Лайша слетела ему на плечо и легонько потрогала клювом волосы. Менестрель помотал головой. Лайша пискнула и вновь зарылась в литтовы вихры. Она перебирала его волосы до тех пор, пока Стихоплет не поднял головы, но и тогда с плеча не слетела. Литт погладил белое с розовыми разводами крови оперение, лайша осторожно ущипнула его за палец.
   - Спасибо. Спасибо, только... только как мне быть?
   Вельра постучала клювом в макушку Литта.
   - Думать. Ты права. Надо думать, а не впадать в истерику.
   Лайша с шумом перелетела на клетку.
   - Забирайся внутрь, пора спать. Выспаться, и подумать... - Литт закрыл ставни и упал на кровать, не разбирая постели. - Свет ты уже погасила, так что спокойной ночи.
   Лайша издала свист и постучала о прутья.
   - Не беспокойся, дурить я больше не собираюсь. Спи, Вельра. Не знаю, видят ли птицы сны, но пусть тебе приснится океан.
   Наутро Хэлт зашел необычайно рано, Литт еще и проснуться толком не успел, не говоря, чтобы прибраться.
   - Это что?
   - Стол. Подсвечник. Упавший. Три свечи. Клетка, лайша. Перо, бумага обыкновенная, бумага нотная, чернильница, чернила, - быстро перечислил Стихоплет.
   - Что у тебя с руками?
   - С руками у меня все хорошо, - удивленно взглянул Литт на царапины. - А вот что у вас, сиятельный господин, с настроением?
   - Молчать.
   - Оп-па! Как мы заговорили! Что стряслось? - менестрель сел на кровати. - Энортиольцы не желают именовать вас Вседержителем? Родственники в гости пожаловали? Эрдин приснился? Икру свирки не успели доставить к завтраку? Что такое?
   Хэлт обозрел беспорядок на столе, осмотрел решетку на окне, прошел по углам, и все не произнося ни слова. Литт тихо веселился.
   - Что ты здесь делал? Говори.
   - А я и не собираюсь молчать. Не смотри так на мою птицу, сквозь решетку она протиснется разве что частями. Сам я сквозь стены просачиваться не умею и мысли на расстоянии передавать не могу. К сожалению. Касательно того, что я вчера делал, - извольте, господин хороший, вчера я решил совершить самоубийство. Ваше гостеприимство чересчур утомительно. Птица не позволила.
   - Что?
   - Какие-то вопросы у вас сегодня однообразные, не находите? Я сказал правду, поделитесь и вы. Что стряслось? До вас дошло, что мой шедерв может вызвать не совсем такую реакцию, на которую вы рассчитываете? Эльфы, как выяснилось, не глухие от рождения?
   - Достаточно, - отрезал Хэлт. - Работай.
   Дверь захлопнулась. Литт удивленно посмотрел на лайшу, дремавшую в клетке; он ничего не понял.
  
   В чайной было тихо и светло, лучи падали сквозь неплотно задернутые занавески и лежали на столах, стенах и полу, раскрашивая сероватое дерево пятнами. Дверь, открывшись в очередной раз, пропустила бродягу самого неприглядного вида. Плащ хозяйка не взяла бы пол мыть, рубашка под ним ничуть не чище грязи под окнами, а шляпа обвисшими полями закрывала глаза. Трактирщица охнула, всплеснула руками и выскочила из-за стойки.
   - Куда-куда-куда? С черного входа тебе подадут, иди, не распугивай мне народ.
   - А я не народ? - нищеброд зыркнул глазами по сторонам. - Холодно, шел, замерз, чего выгоняешь?
   - Уходи, - рассердилась хозяйка. - У меня не баня, чтобы греться.
   - Ты всех так привечаешь? На, смотри, вот тебе алат.
   Трактирщица удивленно воззрилась на монетку.
   - Бери, и неси горячего вина. Я замерз как дьявол, к камину сяду.
   Хозяйка передернула плечами, покачала головой и отошла. Бродяга прошел к камину, но не сел за столик, а оглядел всех посетителей в пределах досягаемости. Никого подходящего не увидел, упал на табурет, вытянул ноги к огню и блаженно зажмурился. Через миг вздрогнул от тоненького голоса в спину.
   - Здравствуй. Ты откуда?
   Бродяга обернулся на девочку лет тринадцати-четырнадцати в сером платьице. Девочка совершенно серьезно смотрела на него и ждала ответа.
   - Твое какое дело, пигалица?
   Девочка слегка улыбнулась и поправила загнувшийся воротничок платья. Бродяга вытаращил глаза, по краю воротника шел белый кант, а над ним - удивительно вышитые фиолетовые цветы.
   - С ума посходили, что ли... Девок до дела...
   - Так ты будешь говорить? Вино греется недолго, хозяйка быстро вернется.
   Бродяга погладил заплату на штанах, с неожиданно пришедшимся одиноким уродливым цветком.
   - Ладно, передай кому там... Нынче к нам в Брешку актеры приезжали, и такое показывали... История не целиком, а вроде как обрывками - про то, какие эльфы все сволочи. Хорошо сделано, я тебе скажу, у меня аж руки зачесались одно-другое острое ухо оборвать. Ладно, у нас эльфов нет ни одного, а то бы им худо пришлось.
   - Чья пьеса, они сказали?
   - Ага, вроде как Стихоплета. Только раз мы предупрежденные, нас и не проведешь, мы так с товарищами и порешили.
   - И что же?
   - А ничего. Выдали мы тем актерам благодарностей целый мешок, пущай порадуются.
   - Убили? - охнула девочка.
   - Дура, никого мы не убивали. Живехоньки они, только пьесу ту если насмелятся показать еще, так нескоро.
   - Откуда они были, эти актеры?
   - Шут его знает, вроде как со стороны востока. И назад подались как будто туда же.
   - Как будто, - поморщилась девочка. Дверь с кухни отворилась. - Будут еще, сперва узнайте, откуда и от кого, а потом бейте.
   Девочка подошла к камину вплотную, хозяйка едва поднос не выронила.
   - Нила, ты это что же! Ты что там стоишь?
   - Мне стало холодно, - тихо улыбнулась девочка хозяйке. Бродяга опустил голову, скрывая невольную усмешку. - Я не мешаю вашему гостю.
   - Ох и гость! Отойди от него. А ты чего смотришь, видишь, девчонка еще глупа.
   - Не ругайся, там и смотреть-то не на что. Я вот на тебя лучше посмотрю, у тебя-то, как погляжу, все хорошо.
   Бродяга приобнял трактирщицу там, где когда-то находилась ее талия. Хозяйка взвизгнула на весь зал и едва не обронила поднос.
   - Уйди, лихоимец! Вот я тебя подносом! Пей и уходи.
   Бродяга хлопнул трактирщицу пониже спины, получил подносом по спине и захохотал. На выскользнувшую из таверны девочку ни он, ни хозяйка внимания не обратили.
  
   К Ленагуну тянулись обозы, в городе стояла кутерьма, но не тревожная, а почти восторженная. Такая, какая бывает накануне грандиозных перемен. Фиолетовые ирисы цвели на подкладках рубах, плащей и курток, под воротниками, по платкам и платочкам, по изысканным кружевам, по раструбам белоснежных перчаток, на сером исподнем, на штопке, заплатах и вдоль белых кантов. Ирис-эльф перестал смущаться под внимательными взглядами на собственный новый наряд: Нила расстаралась на славу, и на внутренней поверхности традиционного воротника рубашки традиционного эльфийского покроя распустилась настоящая клумба. Цветы переливались всеми оттенками фиолетового и, казалось, шевелились под ветерком.
   Вертайн закрутился до того, что лично прогуливался по складам; все чиновники, включая и тех, кто склад от отхожего места отличал лишь по тому, как писались эти слова на бумаге с печатью, вышли в город, в управе осталась одна охрана.
   Приют выстыл и опустел; только горели, не угасая, огни в храме. По вечерам округа погружалась во тьму, и тогда огни загорались во дворе. Огни бродили, мигали всю ночь, изредка перебрасывались словом, а к утру растворялись в светлеющем воздухе.
   Единственное, что не изменилось, - местоположение Вина. Привратник все также обитал в будке и был все также словохотлив. Вин и объяснил пришедшим однажды на заре, что приют, по всему видно, приходит в упадок. Келат пропал, Демелата убили злодеи, кровь лилась по ступеням храма, вокруг запустение и страх; город помогает, конечно... Дальше человека не слушали. Вин вызвался проводить тройку Старших к храму, ему объяснили, что храм достаточно хорошо виден, чтобы всякому, не уродившемуся слепым, с дороги не сбиться.
   При храме Старшие не провели и четверти часа, вошли трое, а по тракту в Ленагун эльфы отправились вдвоем. Пешком. Забор посреди тракта как будто не вызвал удивления, Старшие не удостоили приктрактников взгляда, прошли через ворота и в шаге от них один эльф обернулся. Забор зашатался, пошел волнами, доски запели, разбежались трещины, притрактники бросились прочь. Забор простоял еще ровно пять секунд и рухнул, подняв тучу пыли даже на мерзлой мощеной дороге, стальные крепления сбрякали так, что отдалось под ложечкой. Последний из притрактников, едва успевший отскочить, схватился за сердце.
   - Это что же значит? - спросил другой, насупленный мужчина, подавальщик в трактире.
   - Это значит, что у вас есть час, чтобы привести тракт в должное состояние.
   Пришедших проводили долгими взглядами, ни один из притрактников с места не двинулся.
   На улицах Старшим привычно кланялись, и тотчас же спешили дальше; уже на половине пути к управе лица обоих были чернее грозовой тучи. На беду именно тогда Ирис решил, что достаточно времени провел в душном зале таверны и едва не столкнулся с пришельцами. Поклониться он успел, но действия это не возымело.
   - Кто такой?
   - Ирис, - улыбнулся Ирис. - Эльф.
   Один из пришельцев поморщился и легонько прищелкнул пальцами. Ирис только удивленно приподнял брови.
   - Оставь сейчас, - на родном языке оборвал магическое деяние товарища второй, повыше. - С этим эльфом будет время разобраться.
   - У вас будет время, возможно, - пожал плечами Ирис, - но у меня его излишков не предвидится.
   - Ты идешь с нами, и без глупостей.
   - С какой стати вы здесь распоряжаетесь? Градоначальник вам указ подписал?
   - Градоначальник себе указ подписал. О смертной казни. Иди.
   Дверь таверны стукнула, на узкой улочке стало тесновато.
   - Дохлую вшу тебе за шиворот, какого тут происходит?!
   - Ирис, это что еще за свиньи?
   - Были бы свиньями, если бы не умели говорить.
   - Привечаете отлученных?
   - Это ты нам? - переглянулись высыпавшие наружу обитатели таверны. - А где ты тут отлученных увидал? Если Ирис, так он эльф. Эльфее не бывает.
   - Я больше скажу, не эльф, а Старший. А вот вы кто такие и откуда взялись?
   - Замечательный город, - по-эльфийски заметил высокий. - Ты запомнил этих ублюдков?
   - Нет нужды. Ручаюсь, здесь все такие. Замечательный город, ты прав, и сортировка не нужна. Нам проще.
   - О чем это они, а, Ирис?
   - О том, что куда проще стереть с лица земли город целиком, чем разбираться, где в нем правые и виноватые.
   - Именно, отлученный еще не окончательно забыл язык. Стоять на месте! - ленагунцы оробели. - Именно так, и подумайте на досуге. У вас три часа. По истечении этого времени все, кто хочет жить, пусть соберутся у управы.
   - Мы ведь соберемся, - сквозь зубы прошипел хозяин заведения, - не обрадуетесь.
   Тот, что пониже, махнул рукой; кабатчика отнесло на шаг и кинуло на мостовую. Ленагунцы попятились. Ирис побледнел от злости.
   - Сам пойдешь, или помочь?
   - Выбирай первое, но если конечно, позора не боишься...
   - Позор - это быть с вами одного народа. Что молчите? Говорите, могу подсказать слова. Сам я не пойду!
   - Как хочешь. Нара ласта.
   - И заткни его. Не желаю больше слушать этот акцент.
   - Еще бы, - успел пробормотал Ирис, - он же глориндольский.
   Пришельцы не ответили, но глаза у обоих так и загорелись. До обители Вертайна оставалось два квартала, но прошли пришельцы со своим невольным спутником все пять, регулярно меняя улицы и петляя. На всем пути до управы хлопали вслед тройке ставни и двери, пару раз послышался жалостливый женский вскрик; прохожие заблаговременно сворачивали в проулки, переходили на другую сторону улицы, самые близорукие испуганно шарахались в последний момент и бежали что было мочи прочь.
   Площадь в центре Ленагуна встретила пустотой, как и сама управа. Не стояла стража на крыльце, пустые ступени вели к распахнутой настежь двери. Эльфы только приблизились к крыльцу, как из темноты показалась знакомая фигура. Вертайн. Ирис, до тех пор улыбавшийся, поморщился.
   - Чем обязан, господа?
   - Градоначальник?
   - Вертайн. А что, собственно, стряслось? Кто вы такие? И почему один из моих... м-м-м... горожан идет на веревке, словно ручной медведь?
   - Стряслось то, что это не ваш горожанин. С этого мига вы не управляете Ленагуном.
   - Да что вы говорите? - знатная щетина на щеках Вертайна зашевелилась. - У вас и бумаги имеются?
   - Имеются, - высокий вынул свиток, развернул и Ирис с ужасом, но практически без удивления, разглядел пурпурную печать Совета Сил. - Ознакомьтесь.
   - Оба давайте, - бросил Вертайн, когда эльф протянул ему всеобщий вариант. - Разберу уж как-нибудь. Ага... да уж... ну-ну, а мы заждались... Значит, вы, господа, будете наместниками? Оба? Или по-очереди? Ну, простите... И мне надлежит... - градоначальник заглянул в бумагу, - в двухдневный срок...
   - Немедленно.
   - Собственный же документ нарушаете?
   - Вам предлагали читать на всеобщем. Вы не подходите к общей процедуре, вы проходите по специальной. Потому и условия для вас специальные.
   - И вы установили эти специальные условия, пройдя по моему городу? Мало вам кланялись по дороге? Удивительно, как посмели.
   - Не ерничайте, не поможет. Условия установлены, исходя из обстановки и в городе и, что важнее, при храме.
   - А там еще что такое?
   - То есть вы не знали, что при храме случилось побоище? Что большая часть богадельни разбежалась, что один настоятель пропал без следа, а второго убили?
   - Впервые слышу, - выплюнул Вертайн.
   - Разумеется. Город - рассадник вольнодумства, приют не уберегли, храма едва не лишились... Вы лишены должности и будете ожидать приговора...
   - Я-то подожду, а вот вам его вынесут немедленно. Немедленно и в исполнение приведут.
   - Кто?
   - Люди!
   В ответ на зычный рев Вертайна на крыльцо вытекла толпа, вооруженная всем - от мечей до рогатин и кольев от изгородей. Эльфы рассмеялись, смех отозвался ревом со стороны улиц. Толпа колыхалась в каждом переулке, гул, отражаясь от стен летел через площадь и усиливался десятикратно. Оба пришельца развернулись спина к спине, руки поднять не успел ни один. Ирис, как был связанный, так и рухнул на мостовую. Лучники в высоких окнах, возможно, были не слишком метки, но на каждого эльфа их приходилось по десятку.
   Поднялся Ирис с трудом, на помощь пришла не одна пара рук, и тотчас вновь наклонился. Вертайн стоял над телами, с сомнением шевеля губами.
   - Мертвы. Нет сомнений.
   В тишине градоначальник шумно вытер лоб.
   - Это конец.
   - Ошибаешься, - поднял глаза Ирис. - Это только начало.
   Вертайн нахмурился и несколько мгновений смотрел в мостовую в мрачном раздумье. Ирис ждал. Градоначальник вздрогнул и словно проснулся.
   - Черт тебя побери, точно начало! Приют! Храм!
   Ирис прыжком оказался на ногах.
   - Люди! - взревел Вертайн. - Люди, вы спасли город, защитим храм! Кто?! - и весь Ленагун взревел в ответ.
  
   Неделя тянулась, как бесконечная пытка. Четвертая неделя. Литт почти не спал и совершенно перестал есть. Уговоры Хэлта, вернувшего былую вежливость, только усиливали тошноту, и менестрель практически не покидал комнаты. Он бы не покидал ее совсем, но Вельра взбунтовалась против поста, и раз в день поневоле Литт вынужден был носить птице еду. В остальное время он ничего не видел и не слышал вокруг. Лайша не возражала, тихо сидела на клетке, словно понимала, - только в совершенном угаре Стихоплет может дописать пьесу и не сойти с ума.
   Пятой бессонной ночи Литт не выдержал. Он писал последние строки, перо само собой выскользнуло из пальцев, чернильные брызги осели на нотах, менестрель не заметил. Он спал, уронив голову на только что написанный текст. Он не слышал, как открылась дверь, как взволнованно закричала лайша; не почувствовал, что листы вытаскивают из-под головы. Владелец замка пробежал глазами и рассмеялся. Последняя строка была написана трижды.
   Проснулся Литт от холода. Сначала он во сне попытался свернуться в клубок, потом - укрыться рукавом, когда же не помогло, пришлось открывать глаза. Увидев над собой голубое небо, Стихоплет вскочил. Небо не исчезло, солнце сияло совсем по-весеннему, отражаясь в шпилях над замком. Он стоял на пустоши у земляного вала, одетый в свою прежнюю одежду, рядом лежали лютня с натянутой двенадцатой струной, глориндольский клинок и плащ. Менестрель наклонился поднять, и с трудом выпрямился. Сохранив равновесие, он дождался, пока уляжется головокружение, закинул лютню с плащом за спину и медленно побрел прочь. С земляного вала слетела и приземлилась на плечо белоснежная птица, длинные хвостовые перья лишь на полвершка не доставали до земли.
   Обернулся он однажды. После того, как понял, что эльфийский клинок, когда-то блестящий, потом зеленоватый, теперь был почти сплошь черным, будто закопченным. Шпили дремали под золотым солнцем, дремала невидимая деревня за рвом, солнце отражалось в лужах, но в темной мутной поверхности лезвия, как и в глазах менестреля, не отразилось ни блика. Он побрел дальше, не глядя на солнце, которое было бессильно перед мраком на душе и холодом под сердцем.
   Глава 10. Туман сгущается.
   - Что же Вы предлагаете? - в тишине голос Сунаха прозвучал глухо и гулко, будто говорил священник в бочку.
   - Я предлагаю единственное возможное решение.
   - То, о чем Вы говорили, не решение, а бегство, - Сунах старался говорить спокойно и вежливо, отчего голос его срывался. - Вы предлагаете бросить храм...
   - Храм можно отстроить. Люди, насколько я знаю, починке не поддаются.
   - Я не понимаю. Вы говорили о смуте и тревожных настроениях, о войне речь не шла. Кому может помешать храм?
   - Тем, кому он уже помешал, - видно было, что эльф тоже сдерживается из последних сил. - Я тоже вас не совсем понимаю. Было совершено нападение, был убит священник... чего вы ждете?
   - Господин Старший, глупо прятаться от медведя в лесной чаще. Если люди дошли до того, чтобы жечь храмы и убивать священников, то в городе от них вряд ли скроешься. Куда же вы предлагаете идти? На всю округу из малонаселенных мест один Чародол...
   - Есть и другие города.
   - Что-то я не понимаю. Считайте идиотом, но не понимаю. Если по округе неспокойно до такой степени, что и на месте оставаться опасно, то как Вы предлагаете идти в другой город?
   - Все это суета, - внезапно вмешался служка, который раньше подливал масло, а теперь вполне мог сойти за священника. - Все это ни к чему. Сунах, скажи откровенно, если завтра рядом вырастет новый город, ты уйдешь?
   - Нет, - выдохнул Сунах. - Все суета, и говорим мы о пустом. Дело не в смуте, не в страхе и не том, что идти некуда. Мы не можем уйти.
   - Отчего же? - спросил эльф с ледяным бешенством учителя, в десятый раз повторяющему остолопу-ученику, что два и два равняется четырем.
   - Мы не можем бросить огонь. Это святотатство. Мы не можем оставить Ленагун, это предательство. Город пришел нам на выручку в тяжелый час, город всегда стоял за нас, мы нужны Ленагуну.
   - Если бы город действительно заботился о вас, он бы делал все, чтобы сохранить спокойствие здесь. Пока до этого далеко.
   - Здесь не только приют, здесь храм, - тон Сунаха неуловимо изменился, эльф прищурился, вполне его поняв. - Мы стремимся не к спокойствию, но к правде. Если спокойствие состоит в том, чтобы равнодушно смотреть на несправедливость, то мы выбираем тревогу. Смятение, страх... И чем Вы еще грозили?
   - То есть вам все равно, что погибнут люди? Лишь бы вам на том свете было удобно говорить с Семерыми?
   - Не думаю, что я достоин с ними говорить, но вцелом Вы правы. Сожалею, что отняли у Вас столько времени.
   - Боюсь, вы меня не поняли... - поднял эльф.
   - Мы Вас, господин Старший, поняли вполне... - Сунах с поклоном вежливо, но недвусмысленно указал Старшему на дверь.
   - Вы меня НЕ поняли. Вы помните мои первые слова? О цели визита.
   - Да, Вы прибыли с помощью... - Сунах запнулся. - Которую окажете с нашего согласия или без него?
   - Именно. Простите за аналогию, но ребенка, лезущего к огню, остановить нужно, не спрашивая согласия, хотя бы потому, что ребенок еще не осознает, где ему вред, а где польза. Сколько человек проживало в приюте до начала беспорядков?
   - Сто двадцать три.
   - И это без тех, кто постоянно состоял при храме?
   - Без них. Жило сто двадцать три, и будут жить дальше, как только восстановим жилища.
   - Со дня беспорядков прошел месяц, жилища не восстановлены. При храме было восемь священников и служек, осталось двое. Впрочем, здесь не столько ваша вина...
   - Чья же? - осип Сунах. - Чья же? Тешенахта? Вы с ума сошли, ведь он же...
   - Он организовал приют, да, не спорю, но для чего?
   Сунах вытаращил глаза, служка почесал в затылке.
   - Он помогал, с этим я тоже не спорю, но кому он помогал? Людям?
   - Во всяком случае, не пикси, - пробормотал служка.
   - Хуже. Он помогал альнарам! - рявкнул Старший, Сунах вздрогнул всем телом. - Он помогал Эрдину и его отребью, и половине города о том было известно. Тешенахт пропал? Неудивительно, потому что якшание с альнарами кончается очень плохо.
   - Ах, вон в чем дело! - вырвалось у служки. - Так бы и говорили, господин Старший, не тратили бы слов понапрасну.
   - Вот как? - наклонил голову эльф.
   - Боюсь, что именно так, - кивнул Сунах. - Не добраться до орла, так решили бить орлят?
   - До орла мы доберемся, не сомневайтесь. Летать ему осталось недолго. Хотя... - эльф не сдержал усмешки, - не исключено, что я ошибаюсь. Не исключено, что все уже кончено. Ваш орел вовсе не так неуязвим, как многие полагают.
   - Всех не перебьете. Кишка тонка, надорветесь.
   - Вот как ты заговорил. Кто же ты такой?
   - Куль с мукой, - оскалил зубы Бенгар, которому осточертело молчать и притворяться. - Сам догадайся.
   - Что же, твое предложение вполне приемлимо.
   Эльф сделал неопределенный жест, что-то прошептал, - Бенгара против воли вытащило вперед. Сунах дернулся следом, и не смог сделать ни шага.
   - Оставь его, он ничего не знает.
   На голос Бенгар обернулся удивленно, но удивление его не шло ни в какое сравнение с тем, что сотворилось с Сунахом. В распахнутой двери храма стоял невысокий человек, лицо его по контрасту с белоснежными волосами и бородой казалось темным, как кора дуба. Сунах смотрел на человека так, как, должно быть, святой Ринта смотрел на явившегося ему в неземном сиянии посланца Семерых. Губы его прошептали беззвучно одно слово, и вошедший с улыбкой кивнул.
   - Да, я Келат Тешенахт. Я настоятель храма и основатель обители. У тебя есть ко мне вопросы?
  
   Литт шел так быстро, как только позволяла усталость. Судя по пейзажу, он все-таки был где-то на севере Альданиора, ближе к форнтиольскому проливу. Знакомые сглаженные холмы с купами деревьев на верхушках, пустоши меж холмов и какое-то слишком голубое и высокое небо... С холмов у горизонта синела бархатная лента далекого большого леса, высверкивали ленты речушек и два или три раза вился дымок близкого жилья. Литт шел, не останавливаясь, пока несли ноги и не думал, куда и для чего. Скорее всего - подальше от людей, чтобы никому не попадаться на глаза.
   Вельра протестовала как могла: вилась с криком над головой менестреля, щипала за ухо, но к жилью тот все равно не поворачивал. Тогда лайша решилась на подлость - менестрель и охнуть успел, как лютня сорвалась с плеча и взмыла под облака. Для птицы инструмент был слишком тяжел, тем опаснее мотался он в сотне футов над землей. Литт сделал то, чего хотелось голодной лайше - направился к деревне за двумя холмами, но силы менестреля не рассчитали ни птица, ни он сам. Лютня снижалась и снижалась, дважды лайша ее почти роняла и дважды приземлялась с грузом подальше от владельца инструмента, чтобы отдохнуть; Стихоплет перестал бояться за лютню и опасался теперь как бы птица не надорвалась.
   - Да оставь ее в покое! Иду я, иду куда тебе надо, разве не видно! Оставь!
   Вельра, завидев приближающегося музыканта, вновь вспорхнула с лютней в лапах и не без труда перелетела на сто шагов вперед. Лютня волочилась за ней по земле.
   - Да чтоб тебя! Оставь, надорвешься! Стой, поймаю, хвост выдерну!
   Взбежав на вершину второго холма и почти догнав птицу, Литт вдруг почувствовал, как небо мягко клонится в сторону и солнце уползает к горизонту. Он ничего не успел понять, когда перед глазами поплыла муть, подступила тошнота, и земля внезапно оказалась совсем близко. Лайша опустилась через двадцать шагов и сейчас же с криком взвилась вновь. Лютня осталась на мерзлой мертвой траве, на ней же лежал и Стихоплет. Лайша ущипнула менестреля за палец, прогладила волосы, заглянула в лицо, потянула за рукав - безрезультатно, и вновь взвилась в воздух. Белые нити хвостовых перьев тянулись следом, как тянется дым над трубами деревеньки внизу. С высоты лайша видела, как кто-то показывает пальцем вверх, как люди останавливаются, вглядываются вдаль, заслоняют глаза от солнца, чтобы лучше разглядеть белое пятнышко, пляшущее в воздухе над холмом.
   Ничего опасного в руках люди не держали, а потому те, кто был в то время во дворе или на улице могли видеть, как белое пятнышко стремительно растет, приближаясь и наконец превращается в белоснежную птицу с длинным причудливым хвостом. Кто-то чертыхнулся, кто-то пробормотал оберег от нечистой, большинство селян стояли, открыв рты. Белая птица дала два круга над деревней, словно искала что-то и вдруг спикировала в один из дворов. Миг спустя она стрелой взметнулась в небо, унося то-то в когтях, а из двора послышался плач.
   Селяне едва забор не снесли и не на шутку напугали хозяйку, которая тоже выскочила узнать, что стряслось. Четырехлетний карапуз сидел посреди двора и громко ревел от испуга; в хлебных крошках у его ног копошились куры. Мать поставила сына, обежала взглядом, не нашла ничего страшного и подхватила на руки. Куры сыпанули в стороны. Карапуз ревел и показывал ручонкой в небо, не в силах объяснить словами, что же его так напугало. Селяне собрались вокруг.
   - Посмотри-ка хорошенько, не заклевала ли мальца.
   - Крови-то нету? А чего-й это, рана?
   - Куры-то целы у тебя?
   - Да отойдите, встали, - не выдержала хозяйка, отпихивая самых настырных. - Без вас напугался, еще лезете, пальцами тычете. Себе тычь, эта царапина у него с позавчера. Не плач, Тиха, не плачь, все прошло уже. Что было-то? Что вы все влезли, ребенка мне пугаете?
   - Птица его заклевать хотела. Вон, видишь, белая, - ткнул кто-то в небо.
   - Ничего не вижу. Уйдите со двора, кур перетопчете.
   - Куры-то целы? Сколько их было?
   - Сколько ни было, все мои. Да вон, считайте - пестрая, вторая, вон под забором белая ходит, а вон хвост торчит - это петух. Где же черная?
   - Это которую на ярмарке покупали? С отметинами?
   - Унесла! Ах паршивая!..
   - Да что же ты, Налка, орешь, аж ушам больно? Посмотри-те хорошенько.
   - Эй, Вана, а чей-то куры у тебя по улице ходят? Ох, что тут деется? Вана?!
   Все собрание как один человек обернулось, в воротах торчала юбка и рука с клюкой.
   - Черная курица? - произнес наконец мужской голос. - Ну, чего молчишь? Черную курицу от белой не отличешь?
   - Черная, - выдохнула бабка и переступила во двор. - Черная с отметинами, на ярмарке купленная. Беги, Вана, не то изловят.
   - Я, пожалуй, изловлю. Коромыслом по хребту. Ну-ка, все куры на месте, и вы идите. И курицу верните! Кто пугал, тот пусть за ней и бегает.
   Селяне потянулись к воротам, переглядываясь и соображая. Вана поставила сына на крыльцо, отряхнула его от крошек, утерла ему слезы и недоуменно огляделась.
   - Сына, где ты хлеб уронил?
   - Я не уронил, - спрыгнул с крыльца карапуз, уже с интересом посматривая на односельчан.
   - Где ж он? Съел?
   - Улетел.
   - Да не поспел бы ты съесть, и искрошить не поспел... где же...
   - Улетел. Улетел наш хлеб.
   Односельчане ахнули.
   - Вот так птица...
   - Голодная, видно...
   - Да пусть еще появится, эта птица! Сына мне пугать, хлеб мой воровать... Голову отверну!
   Два часа спустя Вана кормила ту самую птицу, которой грозилась свернуть шею, кусочками сала. Точнее, Вана сало лишь нарезала и принесла, а кормил Тиха, ее сын. Карапуз отошел от страха и теперь хохотал на весь двор, глядя, как ловко хватает лайша подброшенный в воздух кусочек. Лютня лежала на столе рядом с салом, но была и в половину не так интересна, как белая чудесная птица, укравшая хлеб.
   Сам же виновник кражи спал на лавке в доме Ваны. На столе лежала половина горбушки - ее Литт честно принес назад хозяевам. Односельчане Ваны разошлись по домам, но чувствовалось - ненадолго. Потому Вана оставила сына на птицу и спешно творила тесто, а сам хозяин пошел по ближним и дальним соседям одалживать лавок и пива. Не стоять же гостям и не воду же им пить.
   В самый неурочный час, когда порядочным людям пора ложиться спать, изба Ваны и Сеты наполнилась запахом свежевыпеченных оладей, дополнительными лавками и односельчанами. Ночи были еще слишком свежи, чтобы проводить их во дворе, даже и под пиво, потому изба набилась под крышу. На печи шуршали ребятишки под присмотром Тихи гладившие птицу - строго по очереди и только по спине. Особо близкие друзья принесли с собой кто хлеб, кто сушеную рыбку, а кто и мясо и охали, когда лайша ловила подношение в воздухе или аккуратно брала прямо с рук.
   Литт проснулся в разгар приготовлений, о бегстве не могло идти и речи. Менестреля затолкали в самый дальний угол, отгородили столами и лавками; за которые и на которые сейчас же уселось, как привиделось с недосыпу, не меньше сотни людей. Стихоплет затравленно озирался, но иного пути, как только выйти сквозь стену за спиной, не видел. Односельчане говорили все сразу и кто о чем. О птице и украденном хлебе (при этом на хозяина птицы указывали пальцем - вон, дескать, который в красном углу); о черной с отметинами курице, купленной на ярмарке (на Вану пальцем не указывали, зато в десятый раз пересчитали деньги, кои потребовались на покупку курицы, и в десятый раз вышла другая сумма); о каурой лошади, на которой хозяева на ярмарку ездили; о волшебных свойствах кур, особенно черных с отметинами; о нечистой силе и Семерых, которые все видят и никого не позволят обидеть попусту, о почти бесснежной зиме, о необычайно сухом и жарком прошлом лете, о налогах и товарах, о бабах и девках, о парнях и мужиках, о выборе скота и о том, будет ли чем тот скот кормить.
   Литт молчал. Впервые в жизни ему не хотелось вмешиваться в разговор, а хотелось сделать вид, что его здесь нет и никогда не было. Селяне же, казалось, и сами были не прочь сделать вид, что посторонних за столом нет; про менестреля забыли напрочь. Никто не бежал с лютней, ни один не попросил спеть, никому даже не было дела, откуда и куда идет человек с диковинным инструментом и чудной птицей на плече. Просто повод собраться, поговорить, выпить и съесть несколько даровых оладей. Надо думать, в следующий раз селяне в другом дворе станут встречать первые ручьи, затем в третьем - приезд дорогих родственников из-за соседнего холма, и так до новой весны.
   Пить, да и есть, сколько хочется, Литту было опасно для жизни, потому он смотрел в стол и жевал целый час одну оладью и она казалась со скатерть величиной. Жевал отличную, пропеченную оладью, не чувствуя ни запаха, ни вкуса. В голове стоял непроницаемый туман.
   - Ну, теперь скажи, как тебя выпустили-то?
   - Энортиольцы-то так и живут? Или зимой все померзли?
   Литт медленно поднял голову, туман достиг состояния густой сметаны, и мысли путались в нем, как мухи в киселе. На него смотрели немногие, да и то без интереса. Кто жевал, кто утирался...
   - Птица у тебя больно чудная, у него, что ли, своровал? Он чудное любит...
   И вновь менестрель не понял, кто говорит. И говорит ли вообще. За столом людям говорить было уже некогда: кто наливал пивка, кто следил, чтобы не чересчур...
   - Со Скорпионовых там дикарей нет, а то поди привез?
   Кто шептал на ухо соседу неприличную шутку, кто под шумок приобнял соседку по лавке...
   - Молчишь? И правильно делаешь. Мы вот тоже, как видишь, молчим.
   Литта затрясло. Голова шла кругом, руки дрожали, и очередной кусок оладьи едва не угодил мимо.
   - Как вы догадались, откуда я?
   От звука собственного голоса менестрель вздрогнул, будто рядом ударил колокол. Лица сидящих вокруг не изменились. Кто пил, кто ел...
   - Как же не догадаться. Идешь с юга, а не по тракту, ноги тебя не держат, а от жилья хоронишься. Людей боишься.
   - Не боюсь, хотя... - менестрель споткнулся, не в силах объяснить словами внутренние ощущения. - И много вы таких, вроде меня, видели?
   - Да уж видели. И теперь еще видим.
   - Где? - тупо спросил Литт.
   - А везде.
   Менестрель мутно оглядел сидящих по десятому разу. В тумане что-то зашевелилось и начало проясняться.
   - Деревня. Деревня ваша?
   - А то. Была наша. Теперь она энортиольская. Они, вишь, к ремеслам способней и сами почище будут. Не то что всякие прочие. Значит, стоит еще?..
   - Куда она денется? - Литт вновь смотрел в стол, боясь поднимать глаза. - Но кто он такой? И почему говорил о себе во множественном числе?
   - Дьявол. Его много. Вроде смотришь - один, а его много.
   - Как так - много? Внешность меняет? Откуда он здесь взялся? Давно?
   - Ты ешь давай, Вана умеет печь, этого не отнять. Ешь, тебе еще идти...
   - Да не сейчас, куда встаешь. Утречком. А то, как выспишься...
   - Давно он здесь?
   - Давненько. Замок-то изначала стоял, старики говорят, будто был пустой. А, дед, пустой замок был?
   - Замок? Какой еще замок... не знаю замкСв никаких...
   - Не упомнишь, появился, и дело с концом. Может десять лет, может двадцать. Кто его знает? Хозяин и хозяин... Дьявол, а не хозяин.
   - В новолуние, Семеро свидетели, летает нетопырь. Большой, рыжий, пасть что у собаки...
   - Брешет ктой-то хуже собаки. Гадюк развелось - не пройти, вот это да, а нетопырей нету.
   - Как же нету, когда я лопатой его в прошлый месяц гонял. Повадился, гад...
   - Эльфом он не оборачивается?
   - Эльфом-то... говорят тебе, много его. Никто не заходит, а все выходят... вроде и эльфы бывали, да издаля разве разглядишь...
   - Дьявол и есть, он кем хочешь, хоть эльфом, хоть человеком обернется.
   - Нетопырем, напримерно.
   - Да угомонись ты! Нетопыри ему, собаки... в блоху он не оборачивался, кровь из тебя не сосал?
   - И что же? Не убить его?
   - Какое! Ешь, тебе говорят, а лучше - пей.
   - Куда ему пить? Выпьет он, а похмелится уже на том свете.
   - Ниче. Маленько можно. Пей, и молчи. Видишь, мы молчим.
   - Вижу.
   Литт обеими руками, чтобы не расплескать, обнял кружку и сделал осторожный глоток. Немедленно не умер.
   - Вот оно, так-то хорошо. Пей, а то уже ерудну мелешь, стрезва-то. Дьявола разве убьешь? На то он и нечистая сила.
   - А то пусть попытается. У Ваны целый огород чесноку - хочешь, с собой дадим. Серебра вот нету, не обессудь.
   - Дьявола, его железом способней... железной подковой...
   - Ты, певец, ковать умеешь? Или только петь?
   - Только петь.
   - А ну спой! Эй, кто там куда его музыку задевал?
   - Так пускай поет! Ну-ка, ты про три дороги знаешь?
   - Про три берлоги он знает. Он же нездешний.
   - Ну и что? Про бабу на мосту знаешь?
   - А про поездку в Касит?
   - Про бурные волны в проливе!
   - Знаю, - громко сказал Литт. Стол смолк и перестал жевать. - Знаю. Подпевайте.
  
   Ленагун нельзя было удержать никакими силами. Толпа текла по улицам и выливалась на тракт, нескончаемый гул висел над городом, как висит дым над местом пожара. Ирис чувствовал, как сердце стучит в висках, рядом под ухом сопел Вертайн.
   - Идем, - тихо сказал наконец градоначальник, бросая последний взгляд на опустевшую площадь. - Идем, иначе не поспеем, - и нырнул в сумрачное нутро управы.
   Ход начинался в кабинете, из ниши, замаскированной под книжную полку. Полка повернулась, открылась лестница, первым по которой спустился Ирис. Вертайн задержался на мгновение, чтобы вернуть полку в надлежащее положение.
   - Все прямо и прямо, - сказал он в спину эльфу. - Никаких ответвлений до самого храма.
   Ирис на ходу огляделся. Отличный укрепленный ход.
   - Почему здесь светло? Магия?
   - Не без того. Не иначе, как знакомые Келата постарались. Ведь не все отлученные?
   - Не все. Этим путем и вывели людей из приюта?
   - Другого нет. Думал, с ума сойду, в кабинете проходной двор... дня два шорох за стеной мерещился.
   - Куда ведет?
   - Не поверишь, - хмыкнул Вертайн.
   - Поверю, - в тон ему отозвался Ирис. - В купальню. Так?
   - Черт тебя возьми. Так. Знал или догадался?
   - Откуда же мне знать, если ты мне не говорил, а Келата Тешенахта я в глаза не видел. Догадался. Не зря господин настоятель хм... настаивал на необходимости водных процедур.
   - Не зря. А вот я как узнал, так, скажем, сильно удивился. Однако, не в храме же долбить было, там пол каменный, его так просто не своротишь; стены опять же такие, что хоть киркой по ним долби.
   - Идем быстрее, - оборвал вдруг речи градоначальника Ирис.
   - Что?
   - Нехорошо. Очень нехорошо.
   Вертайн только молча кивнул и ускорил шаг. Он не видел лица эльфа, однако слышал его голос, и голоса этого вполне достало, чтобы поверить.
   В купальне стояла тишина - шайки, вода и мыло разговаривать не привыкли. Снаружи, однако, шума тоже не слышалось, что Ирису понравилось меньше прыгающего комка на месте сердца. Он поймал Вертайна, уже схватившегося за ручку, развернул градоначальника назад и осторожно повернул мутное стекло в крошечном окне. Чтобы разглядеть хоть что-то, пришлось встать на колени.
   - Что? - влез голова Ленагуна. - Что там? Что ты как рыба на берегу?
   - Замолчите, - сказал Ирис таким тоном, что Вертайн немедленно молча сел на пол у стены.
   Видны были только ноги, но и того хватило с избытком. Многие и многие пары ботинок и сапог стояли без малейшего движения. Ирис поморщился. Тишина, и вдруг шаги. Вертайн их не слышал, но эльф вцепился в переплет так, что пальцы побелели. Внутри стало холодно и пусто. На миг Ирис закрыл глаза, и как высвечиваются деревья во время грозы, высветился в голове храмовый двор и купальня. Дверь как раз напротив говорящего. Не успеть.
   - Что? - повторил Вертайн.
   Ирис молчал, только расстегнул Метку и сунул тяжелый браслет в карман. Градоначальник молчал и смотрел, как глаза эльфа начинают светиться зеленым, все ярче и ярче, а лицо, напротив, белеет с каждым мигом.
   - Выйдешь, - бесцветно сказал эльф, и человек кивнул. - Привлечешь к себе внимание. Делай, что хочешь, но заставь хоть на волос отстраниться от пленника. Сможешь - есть шанс, нет - умрем вместе. Иди.
   Вертайн сглотнул, и рука его легла на ручку двери.
   - Иди, - из последних сил выдавил Ирис сквозь зубы, и дверь распахнулась настежь.
   Хлынул яркий свет, Вертайн шагнул наружу. Ирис прижался к внутреннему косяку. Градоначальник сделал шаг, другой и замер столбом. Тишина. Только негромкий шорох ног, расступающихся перед головой и трудное дыхание градоначальника. Секунда, вторая... Что же он молчит!
   - Отпусти его. Слышишь, отпусти.
   - Кто такой?
   - Градоначальник Ленагуна, Лерах Вертайн. Отпусти, слышишь.
   - И что тогда?
   - Тогда уйдешь живым. Клянусь. Двое твоих товарищей мертвы, но ты будешь жить, если отпустишь Келата. Нет - умрешь вместе с ним.
   В ответ послышался смех, от которого боль усилилась стократно.
   - Я считаю до трех, решай! Раз!
   У Ириса подкосились колени.
   - Два! - это громко и шепотом тем, кто рядом. - На "три" все в стороны.
   Невидимый Ирису подонок рассмеялся, все тело превратило в единый пылающий Знак.
   - Я слышу. Не поможет. Меня тебе не убить.
   - Три! Сдохни, мразь!
   Время стало длинным и тягучим, мгновения растянулись на часы. Ирис больше не чувствовал боли, не видел ничего, кроме главного - живой мишени впереди. Невидимая, изредка отблескивающая под солнцем защита, укрывала эльфа - не имеет значения. Ленагунцы прыснули в сторону, в прогале открывался двор и бегущий по нему Вертайн - медленно, медленно, словно не бежал градоначальник, а плыл против течения. Вертайна Ирис не видел, не видел и пожилого человека перед тем, кого Создатель ошибочно сотворил бессмертным; весь смысл существования так же, как когда-то в Башне Вэйната, свелся к одному верному движению в единственно верное мгновение. Подонок на том краю двора с легким удивлением смотрел на что-то сбоку, он еще не успел увидеть соплеменника, неожиданно выросшего перед купальней, но в следующее мгновение было бы поздно. Раньше, чем мозг принял решение, тело сделало то, что нужно. Кинжал, сверкая и поворачиваясь в лучах солнца, пролетел через двор, через защиту и по рукоять ушел в плоть. Последнее, что видел Ирис, падая на камень, - как угасает зеркальный купол защиты на том краю двора. Ни крови, ни криков, ни топота ботинок и сапог... Ничего больше, только темнота.
  
   На третий день блужданий по северным пустошам Литт вышел на тракт. Солнце вставало по правую руку, садилось по левую, большак вел точно на север, к Каситу и форнтиольскому проливу. Что ему понадобилось у пролива, когда нет навигации, и ни одно судно, даже яхтанга, не выйдет в весеннее бурное море, менестрель не знал.
   Припасы кончались, мешок худел не по дням, а по часам. Лайша на плече волновалась, хлопала крыльями, верно, чувствовала с каждой милей приближающееся море. Холмы сгладились, почва стала каменистой и ощетинилась выползками, которые на побережье станут скалами в пенной бороде прибоя. Менестрель не знал, для чего ему море, но повидать его очень хотелось. Казалось, стоит вдохнуть запах соли, горькой воды и белого песка, как вся гниль и плесень сгинут из сердца без следа. Глупо? Глупо. Тем не менее, Литту очень хотелось к морю. Хотя бы для того, чтобы увидеть Вельру в родной стихии, чтобы хотя бы одному существу от его поступков стало лучше.
   На мыслях о море Стихоплет и потерял осторожность. Он забыл, что бывал в этих краях, но края того не забыли. Его узнали на подступах к Дофинору. Отрицать собственное существование и называться чужим именем смысла не было, как не имело смысла признаваться, что лютня краденая, а лайша умеет тащить записки на счастье. Пришлось идти в город. Лайша с криком взвилась над трактом, Литт развел руками. За годы странствий он научился безошибочно угадывать настроение публики, и теперь настроение это заключалось в столь решительном желании песен, что желающие вполне могли затащить певца в ворота силой, а то и по частям.
   История с угощением повторилась до мельчайших подробностей, вплоть до оладий и пива с одним только отличием - Литт пел не после, а до угощения, во время него и вообще как можно дольше. Песни утекали в уши и сердца, как в песок - без следа и видимой пользы. Впрочем, и возражающих против репертуара не нашлось. Стихоплет почти успокоился, и сейчас же горько пожалел.
   - Пророчество спой, - без обиняков заявили слушатели.
   Стихоплет запнулся.
   - Сначала пророчество, потом про жизнь без света, а остальное напоследок.
   - Остальное - это...
   - Да уж конечно, слышали. Не глухие ведь. Ты пой, Стихоплет, пой. Будет тебе почет и слава, будет все, что пожелаешь, только не сбивайся.
   Литт обвел взглядом кабак. Убьют. Скажи он слово против, ему не выйти живым. Но и петь то, что сам написал...
   - Пой, Стихоплет! Налейте ему! Пей и пой.
   Литт до боли стиснул гриф лютни. Убьют.
   - Нет.
   - Не пей, раз не хочешь.
   - Пой!
   - Нет, я не буду петь.
   - Что?
   - Я не буду петь, - повторил менестрель сквозь ком в горле. В наступившей тишине ком провалился в желудок, Литт стиснул зубы в ожидании первого удара. Удара не последовало. Кабак как будто догадался о чем-то, заходил волнами озарения.
   - Идем-ка, - позвали певца. - Идем, посмотришь, как мы тебя уважаем.
   - Да, ты не думай, что мы только слушать умеем... Мы много чего еще...
   - Пошли! Расступись, честной народ! Пошли, Стихоплет, сам все увидишь.
   Лайша с крыши спикировала на голову хозяина, стоило тому показаться на пороге, менестрель подпрыгнул. Людские волны несли Литта неумолимо и неуклонно куда-то вниз по улице. Вниз и вниз, на окраину, к ремесленным кварталам, трущобам и зерновым амбарам. Вельра перелетела на плечо и закачалась, впившись когтями в ремень лютни. Сквозь плащ и куртку менестрель чувствовал, как дрожит лайша; протянул руку поглядить и тотчас отдернул. Палец был прокушен до крови.
   Скоро людская река остановилась у добротного каменного строения, которое менестрель поначалу принял за жилой дом. В доме не жили; здесь, в темных и прохладных подвалах хранили дофинорское достояние - особый сорт вина, вызревающий медленно, требующий ухода и терпения, но в созревшем виде непохожий ни на что в мире. Менестрель пробовал дважды, оба раза восхитился и процессом и результатом: вино получалось очень крепким, вровень с водкой, золотистого цвета и сбивающим с ног ароматом. Вино веселило душу и грело сердце, девушек превращало в красавиц, но не отнимало ни способности живо мыслить, ни умения красиво говорить. Наутро не болела голова, не отнимались ноги и не было чувства, что в желудке поселили выводок ежей. Замечательное вино.
   Созревало оно здесь, в огромных бочках, что лежа на боку, превышали рост человека. В священные подвалы спустились немногие, большая часть осталась ждать снаружи. И то верно, такого искушения слабые нервы могут не выдержать. Литт же в темноте не видел ничего, кроме слабого фонаря впереди и потому от искушения был избавлен. Проводники молчали, и скрип открывающейся двери пришелся хуже скрежета кремня по стеклу.
   Литт прошел вперед, силясь разглядеть хоть что-то, но перед глазами висел свет фонаря и совершенно сбивал с толку. Он кое-как рассмотрел открытую дверь, понял, что за нею еще темнее, чем в основном подвале и остановился на пороге.
   - Ну, что встал? Заходи. Не бойся, ничего не сделают - нечем.
   Литт стоял, ноги отнялись от ужаса. Лайша с пронзительным криком снялась с плеча и заметалась в темноте.
   - Успокой свою тварь. Нечего здесь орать, здесь вино.
   - Вельра, тише. Иди сюда, - менестрель наугад вытянул руку. - Иди ко мне, убьешься.
   Крик отражался от стен и десятикратным эхом вонзался в уши.
   - Вельра, нэа ласта! Конат вэй ниа! Нэа ласта, конатэ лат!
   На руку упала тяжесть, когти прорвали ткань и впились в руку.
   - Это ты на каком?..
   - Думали, не знаю?
   - Должен знать, раз такое написал. Слушай, может, поговоришь с этими? Растолкуешь, что к чему. А то нас они вроде как не понимают.
   - Кто?
   - Черт возьми! Стихоплет, мы тут распинаемся перед ним...
   Свет метнулся от двери внутрь, вдоль стены.
   - Я в темноте не вижу, - запоздало обронил музыкант.
   Теперь он увидел. Увидел и проклял тот день, когда родился и тот час, когда решил стать музыкантом. Лучше бы ему лютни никогда не видеть, лучше бы ему торговать в лавке дяди до конца своих дней, чем стоять в темном подвале и не видеть ничего, кроме этих сияющих глаз. "О Небо, что я натворил!".
   -... будешь?
   - А?
   - Ты, Стихоплет, вроде только мимо шел, а будто бочку залаты в одну морду уговорил. Ты им объяснять станешь, или так сойдет?
   - То есть... что я должен объяснить? По-вашему, они плохо вас поняли?
   - По-нашему, они не поняли, зачем нам все это надо. Мы не изверги, но мы не хотим жить рядом с выблядками бесов. У нас тоже дети есть. Объяснил бы.
   - Это что-то изменит?
   - Нет, в общем-то... Ладно, как хочешь, можешь молчать. Нам без разницы, а этим тем более. Пошли отсюда, нечего тут... вино еще испортится. Теперь видишь, какие мы слушатели?
   - Вижу, - менестрель переступил порог и едва не растянулся на полу. Дверь затворили. - Вижу. Что же, вы нарочно для меня приберегли?.. - спросил он, поднимаясь наверх.
   - Хорошо бы сказать - да, только ты не поверишь, - отозвались в спину. - Нет, так само вышло. Люди, вот Стихоплет все видел! Теперь он нам споет.
   - Обязательно. Что же вы решили...
   - Да что тут решишь, когда и решать ничего не надо. Хорошо сказано - кто бесом был рожден, тому дорога в ад. Мы согласны с тобой. Хорошо соображаешь, и нервы у тебя крепкие.
   - То есть?
   - Да то есть кое-кто из наших отворачивался, вроде как жалко стало... на сносях вроде как, нехорошо... А я так скажу, отправить в ад, пока одним бесом на земле больше не стало. И нечего тут жалеть.
   - А-а-а... И когда же?
   - А когда скажешь. Хоть завтра, хоть послезавтра. Отдохни, поешь номально, выпей, проспись - а то ты и на человека мало походишь, а там посмотрим. Идет?
   - Идет.
   К ночи дофинорцы были пьяны настолько, что вознамерились учинить торжество справедливости немедленно и не сходя с места. Литт принялся отговаривать. Не годится творить справедливость ночью, подобно разбойникам или ворам; нехорошо прятаться от людей и взгляда Семерых. Некрасиво и не по-человечески. Вот с утра, как только взойдет солнце и разойдется тьма...
   - С первыми лучами солнца! - гаркнул бородатый дядька неопределенных лет, уговоривший третью кружку залаты и не сильно с того изменившийся. - Хорошо говоришь! Эй, народ, так как?
   Недовольный гул был ответом.
   - Чего тянуть? Чего дожидаться? Так и до Огненного Вестника можно прождать.
   - Семеро, они и ночью неплохо видят.
   - Семеро, конечно, а вот ты нужника в пальце от себя не рассмотришь, - вскочил Литт. Голос его, по-прежнему звонкий, без труда перекрыл все посторонние звуки. - Ты пьян, а спьяну хорошо только уродов плодить.
   - Я трезв! - хватил по столу собеседник Литта и поднялся. - Я трезвее младенца! Кто тут пьян, мужики?!
   Согласный гул подтвердил, что трезвы все, за исключением разве что пустых бутылок и кувшинов.
   - Не надо мне уши медом заливать - ты пьян и хочешь, я тебе это сейчас докажу. Сумеешь ответить - трезв, не сумеешь - пьян. Там и посмотрим.
   - Хорошо придумано! - взревел бородач. - Говори!
   - Слушайте все, - Стихоплет вспрыгнул на лавку. - Чего не видно, не слышно, не откусить, не выпить, не потрогать, а всяк страшится потерять? Молчать! Я не договорил. Чего на базаре не купить, на дороге не найти, у людей не выпросить; и всяк считает, что уж этого добра имеет сполна?
   - Доброе здоровье!
   - То-то баба за тобой ползимы ходила, ноги поотказывали!
   - Ум!
   - У кого там ума сполна? - расхохотался менестрель. - А ну, покажись! Скажи-ка мне, сколько можно купить аршин полотна на сун, если один аршин стоит алат, и каждый пятый вершок торговец отдает задаром?
   - Чего еще, я баба плотно мерить...
   Кабак заходил от хохота.
   - Счастье! - прорвался сквозл гвалт вопль.
   - Неплохой ответ, но не тот. Я видел много сотен людей, и вряд ли наберется десяток тех, кто считал себя счастливым. Слушайте дальше. Чего, пока оно у человека есть, мы как будто и не замечаем, но вот стоит ему пропасть - и не заметить будет невозможно?
   - Вера в Семерых!
   - Неплохо! Но мимо. Чем всякий гордится, но имеют немногие?
   - Любовь! Всякий хвалится, что его бабы любят, а на деле - шиш.
   - Нет, не любовь! Любовь уходит и приходит, а этого никто назад еще не вернул. Заслужить трудно, потерять легко, и кто потерял, к тому это никогда не вернется.
   - Дружба!
   - Нет!
   - Свобода!
   - Нет! Ну, трезвые люди, что же вы молчите? Загадка-то простая. Трезвый человек вмиг сообразит. Раз! Два! Три!
   - Честь.
   - Что? - подскочил Литт. - Повтори!
   - Честь, - необычно тихо сказал бородатый.
   - Да, честь. На базаре не купить, на дороге не найти; мало у кого она есть, но нет таких, кто считал бы себя бесчестным; трудно обрести, потерять легко, и тот, кто честь потерял, никогда назад ее не вернет. На всех один трезвый. Маловато, не находите?
   - Это ты к чему?
   - Я к тому, что теперь нам проще простого всем скопом навсегда честь потерять. По пьяни, ночью, как воры... кто-то еще объяснить просил...
   Кабак примолк. Менестрель опустился на лавку и отхлебнул пива. Бородатый, наоборот, поднялся.
   - Правду Стихоплет говорит. Народ, не надо спешить, никуда они от нас не денутся. Пей, мужики, но чтобы к утру были как новые!.. Кто до свету не проспится - пусть дома сидит.
   Бородатый столкнул с лавки какого-то плюгавого, рухнул рядом с Литтом и принялся гулко глотать пиво. Менестрель отставил кружку. Бородач ополовинил кружку, кивнул певцу и вновь вернулся к пиву.
   - Сходим, - будто невзначай бросил он в сторону Литта. - Мне и самому не по себе; и тебе, гляжу, тошновато... Сходим. Попозжее.
   "Попозжее" наступило часа через два. Гуляние сошло на нет, совету проспаться не вняли лишь те, кому для этого потребовалась бы вся жизнь. Горожане частью разошлись по домам, частью остались в кабаке - у камина, по лавкам, а то и попросту на полу. Бородач поднялся, Литт за ним, из-за стойки присоединились трактирщик и подавальщик. Лайша спала на притолоке, Литт легонько прищелкнул пальцами, и птица слетела на плечо. Голова ее клонилась, глаза заволакивались пленкой.
   - На что она тебе? Это ведь не сова, ночью все равно не видит.
   - Идем. Я ведь не спрашиваю, для чего тебе кастет.
   Бородач передернул плечами, трактирщик многозначительно хмыкнул, подавальщик поднял выше свой фонарь, и свет поплыл вниз по улице. Дошли быстро, свет проплыл мимо бочек залаты, уперся в дверь. Трактирщик вынул ключ, заскрипел засов, застонали ржавые петли, желудок Литта прилип к позвоночнику. Он проверил, хорошо ли ходит глориндольский клинок в ножнах, движение заметили.
   - Не, вряд ли пригодится, - хмыкнул бородач, поправляя фонарь. - Они ж, того... неспособные...
   - То есть? Отлученные?!
   - Не ори, Стихоплет, вино рядом. Как будто не видел...
   - Не видел... - прошептал Литт, в голове у которого все пошло кругом. - Я в темноте себя не разгляжу, не то что Метку.
   - Так она же светится, - удивился трактирщик.
   Он подкрутил фитиль, свет стал ярче, по стенам забегали тени, и Литта вновь пробрал озноб. Мужчина попытался встать, но со связанными ногами ему это не удалось, девушка только подняла голову, и менестрель едва не задохнулся под ее взглядом.
   Бородатый поступил радикальнее. Он выволок к свету мужчину, на связанных сзади запястьях менестрель наконец рассмотрел тяжелые темные наручники с алыми витками эльфийской вязи. По сути, не эльфы; по закону - такие же люди, как и стоящие рядом трактирщик с подавальщиком. Но, разумеется, нелюди. Литт скрипнул зубами, припомнив соответствующие строки. Чтоб он сдох!
   Дофинорцы, внимательно наблюдающие за сменой выражений на лице Стихоплета, разом довольно кивнули.
   - Вот он вам объяснит... Что и к чему, чтобы вы...
   - Замолчи. Я сам.
   Дофинорцы сноровисто поставили на ноги девушку, презрение на лице Литта сменилось ненавистью. Свет фонаря тек по лицам, по каменной кладке, по веревкам, обтекая выпуклый живот под серым платьем. Отчего эльфам этот цвет так импонирует?
   - Нормальный мужик, несмотря на то, что певец.
   - Ага, недолго осталось. Брюхо на глаза лезет...
   - Илли хад ириат Литт Стихоплет, Литт эн Илитар. Сэт илли рано селат. Меня зовут Литт Стихоплет. Я хочу помочь.
   - А? Что ты сказал?
   - Я представился. Так понимаю, имя мое они слышали?
   - Да уж наверное, - дернул уголком рта подавальщик. У него никак не получалось оторвать взгляд от девушки, он шмыгал глазами по сторонам, но в итоге все равно смотрел на обтянутый серой тканью живот.
   - Итан хэд ранато гатартэн. Ано итан гатарго-лат, эссе эн сунатах. Вас хотят убить. и вас убьют, если не сбежите. Я сказал, что завтра они умрут.
   - Вот так, без виляний, как следует. Чего таиться...
   - Ниах хадо китаэн эс лино. Линаэт илли хад. Илли селатано итар. Эн рано тэно э'гатарго. Люди не виноваты, виноват я. Я помогу вам. Я не хочу вашей смерти.
   Мужчине даже кляп не помешал издать смешок.
   - А сейчас что?
   - Сказал, что мы не от зла и не от ненависти. Не слишком поверили, как видишь.
   - Ну, это их дело. Не хотят - не верят.
   - Главное - мы сказали.
   - Ватарэ, илли лимнэ э'тил, эссе рано фиато. Илли ватаро листа а'вэйран, эссе эн ватарестэ, риэн-намар. Делайте то, что я говорю, если хотите жить. Я сделаю все, что смогу, но если не получится - простите.
   Девушка резко отвернулась, глаза мужчины загорелись в полумраке, люди вздрогнули.
   - Я извинился, - выдохнул Литт. - Как видно, им это не слишком нужно. Идем отсюда. Довольно слов. Вельра! Стой!
   Лайша со словом "довольно" сорвалась с плеча хозяина и, заполошно хлопая крыльями и крича, исчезла во мраке.
   - Вельра, неа ласта. Конат а ниа! Иди ко мне!
   - Чертова птица!
   - Твою мать! Башку ей свернуть мало!
   - Поймайте ее! Да поймаете же, она убьется в темноте!
   - Туда ей и дорога.
   - Сам лови.
   - Да я не вижу ни черта, сколько раз вам повторять! Вельра, иди сюда!
   - Заткнитесь, бесы. Мало ее крика, ты еще орешь. Стой здесь, раз слепой.
   Трактирщик нырнул в подвал, через миг донесся его голос.
   - А вы что встали, один я ее ловить должен? От ее крика молоко прокиснет, не то что залата.
   - Стихоплет, не стой столбом. Лови свою тварь, пока мы ей шею не свернули.
   Литт вырвал у подавальщика фонарь и вытолкал парня взашей.
   - Иди, что стоишь! Помогай ловить, я здесь останусь, покараулю.
   - Свет...
   - Я без света себя не найду, не то что этих двоих! Вон, за той бочкой, белое... Поймаешь и не повредишь, с меня саллат. Слово даю!
   Подавальщик исчез, только ботинки сгрохотали. Глориндольский клинок вспорол веревки, словно их и не было. От кляпов эльфы избавились сами.
   - Тихо, - по-эльфийски прошептал Литт. - Ти-хо. Идите за мной.
   - Провались в ад со своими советами, смертный.
   Менестрель в один миг впечатал эльфа в стену, кинжал, снова чуть отсвечивающий, лег поперек горла.
   - Или вы делаете, как я сказал, или я вас обоих своими руками прикончу. По крайней мере, это будет быстро и почти безболезненно. Утром я того же обещать не смогу. Зато противоположное вам уже обещано. Идите за мной, проведу как можно ближе к выходу, дальше на лестницу и ждите меня. Ждите! Без меня вы в городе и шага не сделаете. Бегом!
   Литт рассчитывал только на то, что Вельра не птица, а почти человек, и ум у нее - человеческий. Она сообразит, что по тому коридору, где находится он, летать не следует. Тем не менее сердце готово было выскочить из груди, пока они пробирались среди бесконечных бочек. Менестрель честно размахивал фонарем и, не смотря на дремлющее вокруг вино, громко звал лайшу к себе. Вместо лайши появился трактирщик. Сердце стукнуло и перестало биться, Литт бросился навстречу трактирщику, не смея обернуться и убедиться, что за его спиной не видно ничего примечательнее темного коридора.
   - Ты придурок, что орешь? Или у тебя глаза во рту?
   - Молчу-молчу... Видишь хоть что-нибудь?
   - Ни беса я не вижу, и ну ее к чертям. Кто с этими остался? Что, так оставили, гадюки?!
   Трактирщик взревел голодным медведем, враз забывая про все драгоценное вино, и встряхнул Литта за грудки. Зубы у того стукнули за весь подвал.
   - Не ори... - полузадушенно прохрипел менестрель. - Куда они...
   - У-убью, гадюки!
   Лайша вырвалась из тьмы подобно белой молнии из черной тучи и спикировала на голову трактирщику. Тот замахал руками, заматерился, пытаясь выдрать цепкие когти из шевелюры, фонарь так и летал на цепочке вокруг, даже масло брызгало.
   Литт повесил свой фонарь на кран бочки и полез помогать товарищу. В результате лайша поднялась и пересела на бочку, а фонарь, когда трактирщик думал, что его держит менестрель, а менестрель держал за рукав трактирщика, упал на каменный пол и разбился. Масло загорелось, лайша снялась с бочки и запорхала вокруг, трактирщик поскользнулся и упал, на него приземлился менестрель. Поднялась ругань до небес и такие вопли, что, должно быть, вся залата немедленно свернулась. Трактирщик пытался встать, Литт со своей стороны - тоже, рукав куртки менестреля помедлил и загорелся, Литт взялся тушить, не слезая с кабатчика, тот дал Стихоплету в ухо, Стихоплет временно оглох. С двух сторон бежали подавальщик и бородач, пока разобрались в чем дело, пока прекратили браниться... Лайша, беззаботно порхавшая вокруг, при виде четырых мужчин, поднявшихся на ноги и потерявших всякое расположение ко всем птицам в мире, принялась улепетывать. В нужную сторону, все четверо бросились за ней.
   Литт бежал последним, сжимая мертвой хваткой медный ключ, который успел спорвать с пояса трактирщика, пока они ползали по полу. Трое дофинорцев ворвались в погребок, в полумраке не разобрав, что ловить здесь уже некого.
   - Где... Твою мать, сбежали!
   Литт рванул на себя дверь, лайша быстрее молнии проскользнула в мимо, только воздух засвистел в перьях. Менестрель уперся в косяк обеими ногами и сунул ключ в скважину. Мимо. В голове сверкнул фейерверк, дверь уже рвали внутрь. Ключ вошел в скважину, Литт, стиснув зубы, из последних сил дернул дверь на себя и дважды повернул ключ. Раздался щелчок, еще один, и запоздалый грохот кулаков и сапог по доскам изнутри. Менестрель вытер лицо рукавом, Вельра тяжело опустилась ему на плечо.
   - Молодец, - прошептал Стихоплет, целуя белые перья. - Молодец.
   Он провел рукой по спине лайши, та вся дрожала; поправил хвост - конец одного пера был размолчален закрывшейся дверью. Фонарь на бочке сиял, как маяк в бурную ночь, менестрель облизал пересохшие губы.
   - Ты проводишь их до той деревни... Помнишь, где Вана с сыном... - острый клюв сжал мочку литтова уха. - Ничего не поделаешь, так надо. Проводишь? - лайша тихо-тихо свистнула, будто вздохнула. Литт сглотнул. - Ничего со мной не случится, еще увидимся. Главное, чтобы получилось. Идем. Надо успеть.
   Как ни странно, но эльфы дожидались его на лестнице, свет выхватил из тьмы силуэт, человек содрогнулся, но в следующий миг перевел дыхание.
   - Где остальные?
   - Там, где были вы, - эльфийский язык показался Литту музыкой. - Нескоро выберутся, но медлить нельзя.
   Литт оглядел пару. Девушка прислонилась к стене, часто дыша.
   - Ты идти сможешь?
   - Смогу. Только далеко нам не уйти, даже с тобой.
   - Это мы еще посмотрим. Давай куртку.
   - Что?
   - Снимай живее! - менестрель вырвал куртку из рук эльфа и начал выворачивать ее наизнанку. - И жене своей платье укороти.
   - Подруге.
   - Какая разница! Подол оторви, выставляться будет.
   Выскочив на улицу, менестрель первым делом швырнул ключ подальше в канаву, тот ушел под воду с чмокающим всплеском. Затем сделал странное - уложил свой плащ и чужую куртку в первую попавшуюся грязь, не разбирая происхождения последней, вытер о плащ ноги, наполовину оторвал рукав куртки; на том и владелец куртки показался.
   - Что он делает?
   - А недурно... давай, понял уже.
   Эльф зачерпнул пригоршню грязи, провел пятерней по лицу. Вспомнил что-то, исчез на лестнице и вернулся, замотанным по глаза в подол женского платья. У Литта против воли вырвался смешок. Девушка охнула. Капающий грязью и навозом плащ превратил эльфийскую красавицу в нищенку, капюшон скрыл сияющие глаза и нечеловечески белую кожу. Литт оглядел получившуюся картину, хлопнул себя по лбу и грохнулся на колени перед кожаными сапожками на каблучках. Пара пригоршней грязи, и ни каблуков, ни застежек, ни шнуровки... Менестрель встал и вытер руки о рубашку на груди.
   - Теперь можно и в путь. Да поможет нам Небо.
   Полчаса троица добиралась до южных ворот Дофинора. Пьяным шагом, с пением песен, шутками, прибаутками и невнятным хрюканьем. Ни один встреченный по пути горожанин - а встречалось их немало, будто лучше ночи времени для прогулок не выдумано, - не заподозрил подвоха. И то сказать, никто не горел желанием заглянуть под капюшон, смердящий за версту или приглядеться к прокаженному, замотанному в грязную тряпку. И если пьяному вздрызг Стихоплету было, как видно, все равно, чем неделю пахнуть и от чего три года лечиться, так это дело хозяйское.
   Привратникам при южных воротах было скучно глядеть в мутное окошечко, того скучнее было таращиться на запертые ворота, которые до утра все равно сами по себе не откроются и вряд ли найдется такой разумом скорбный бес, который пожелал бы утащить их среди ночи в преисподнюю. Потому явление Стихоплета пришлось как нельзя кстати. Через четверть часа Стихоплету приспичило по нужде - дело минутное, менестрель задержался, его отправились искать и нашли отодвигающим засов малой калитки.
   - Ты куда собрался?
   - К-как куда? - мутно оглядел привратников менестрель и ясно было, он никак не может уловить точное их количество. - Н-надо мне. Лучше помогите, мужики. И кто только додумался сортиры на такие засовы закрывать? Ты додумался?
   Менестрелю объяснили промашку, помогли довершить начатое, затащили в привратникую и там на месте решили, что идти человеку куда-либо в таком состоянии духа опасно для жизни. Нестрашно, если он примет ветлу у забора за девку, а вот путаница между сточной канавой и гладкой мостовой может обернуться уже не так весело. Во избежание путаниц привратники до утра веселились вовсю, хором подпевая и не забывая при том подливать певцу для пущего голоса. Отсутствие птицы, которая еще днем была при певце не смутило никого, на то они и птицы, где хотят, там и летают.
   На рассвете ворота отворились на полтора часа позже необходимого, благо никто не спешил ни в город, ни из него. Мутная с недосыпа и перепоя стража принялась искоренять следы веселья в привратницкой, регулярно спотыкаясь о спящего на полу менестреля, когда дверь будки распахнулась под сильной рукой. Хмель привратников слетел по меньшей мере наполовину при одном только взгляде на лица горожан, а от слов они протрезвели окончательно.
  
   Страшная кладбищенская тишина наполняла привратницкую; тишина осязаемая и почти ощутимая на вкус, и улыбка Литта в этой тишине звучала громче хохота. Литт улыбался, единственный по всей привратницкой. Ему стало вдруг легко и спокойно, как после десятого удара на площади Кассавирта. Легко и спокойно оттого, что теперь он может все - думать все, что хочется, говорить, как вздумается, и никто в целом свете не сможет помешать. Бесстрашие - удел тех, кому терять нечего. Воистину так.
   Дофинорцы молчали, да и что скажешь, когда вот они - трактирщик, бородач и подавальщик, вот он - Стихоплет, и только двоих отлученных нет как не было. Бородатый, кривясь как от уксуса, сворачивал жгутом какую-то тряпку, Литт улыбался все шире.
   - Ты защищаться будешь? - вдруг спросил подавальщик у подоконника.
   - Нет, - помотал головой Литт. - Но можете не опасаться, кричать я тоже не стану.
   Жгут затрещал под руками бородатого.
   - Но от м-м-м... дополнительных средств тишины не откажусь. Судя по вашим физиономиям, вы придумали что-то очень веселое; я, конечно, человек выдержанный, но моей выдержки может на вашу фантазию не достать.
   Пока дофинорцы перевели тираду на приемлемый всеобщий, прошло не меньше минуты, догадливый бородач заскрипел зубами.
   - Пока говорить можешь...
   - Для чего? А сам неужели не догадываешься? Ты решил мою загадку, ты и на свой вопрос ответ знаешь.
   - Что же это за честь - людей обманывать?
   - Честь действительно небольшая, только в моем прейскуранте она все же стСит побольше, чем убийство беременных женщин. Извините, что не предупредил - эльфийки для меня женщины тоже.
   - Кто пьесу писал?
   - Я. К большому своему сожалению - я.
   Трактирщик сплюнул на пол, под ноги товарищам.
   - Думайте, как хотите, оправдываться я не собираюсь. Защищаться не буду, на помощь звать не смогу. Я один, вас дюжина... Что же вы стоЗте?
   - А ты нас не подгоняй, - шевельнул бородой дофинорец. - Не подгоняй.
   - Время идет, - напомнил привратник. - Смотрите, кончится дежурство...
   - Да чего там! Мразь и есть мразь, туда ей и дорога.
   От удара Литт согнулся пополам, от второго упал. Третьего не последовало.
   - А ну, народ, отойдите от него. Хочешь, значит, нас убийцами выставить? Всякая зараза видела, как ты в город входил, кто-нибудь да хватится. Ублюдок.
   - Мне нравится твоя логика. Меня хотят убить, я же ублюдок. Хорошо, откройте дверь, отдайте лютню, я уйду. Против такого вашего поступка я тоже не буду возражать, и поверьте, вешаться на ближайшем суку не намерен.
   - А хорошо бы тебе повеситься... Народ, не повесить ли нам его?
   - Ты еще рядом табличку прибей - мол, вот Литт Стихоплет, повешен эльфами, подписи участников с адресами прилагаются.
   - Хорошо бы так и сделать... - бормотал бородач, - хорошо бы...
   - Лютня у него...
   - Куда ты эту лютню, дурак? Струной, что ли, его удавишь? Что бы... что бы...
   И пока он шарил взглядом по привратницкой в поисках вдохновения, трактирщик его уже нашел. Глаза дофинорца уперлись в кинжал. Легкость и спокойствие менестреля испарились без следа. Трактирщик захохотал, менестрель непроизвольно дернулся вперед, пять или шесть рук удержали.
   - Ножичек чересчур хорош у тебя. Откуда такая красота? Не прыгай, Стихоплет, не поможет.
   Литт, понимая, что почти проиграл, неимоверным усилием заставил себя успокоиться.
   - Я и не прыгаю, просто не люблю, когда трогают мои вещи. Подождать вы не можете?
   - Огненного Вестника, что ли, подождать? Ох, какой ножичек!
   - Смотри, не порежься.
   - Как-нибудь... - трактирщик вертел глориндольский клинок так и сяк, дофинорцы обступили любопытного. - Едрена вошь!
   Литт на миг обрадовался, решив, что кинжал явил свой нрав, но радость обернулась полынной горечью. Трактирщик потрясал поясом, торжествующе тыча в тыльную его сторону.
   - Твои, значит, вещи... - ухмыльнулся в бороду его товарищ. - Ну и откуда же на твоих вещах надпись на эльфийском? Или ты эльф?
   - Горный кобольд, твою бабушку.
   Менестрель видел эльфийские завитушки по тыльной стороне пояса впервые, но от этого ничего не менялось. Улыбка его напоминала оскал белого высохшего черепа. Если его найдут с глориндольским кинжалом в сердце!.. Сверхъестественным чутьем угадав, что пленник сейчас готов на самые отчаянные действия, бородач махнул рукой. Литт успел кому-то от души врезать локтем, но поделать в одиночку против дюжины ничего не мог. В три минуты его прижали к полу, сунули в рот жгут и обступили плотной стеной.
   Бородатый переглянулся с трактирщиком, отмахнулся от глориндольского клинка и вынул из-за голенища охотничий нож.
   - Держите крепче. Будет вырываться, - дофинорец наклонился к самому лицу менестреля. - Потому что будет больно.
   Если бы Литт мог, плюнул бы дофинорцу в бороду, но единственное, что удалось - не отвести взгляда. Бородач сделал короткое движение, и менестрель захлебнулся от собственного почти неслышимого крика. Лезвие ножа проткнуло правое запястье насквозь, острие клюнуло нечистые доски пола. Потребовались объединенные усилия всей дюжины, чтобы удержать одного; нож четыре раза поднялся, четыре раза опустился, с последним ударом Литт почти потерял сознание. Мышцы его ослабели, привратницкая подернулась пеленой; на пятый замах вместо окровавленного ножа бородатый сжимал чистый темный клинок.
   Острие приближалось очень медленно, двинуться не было сил, на каждую руку приходилось по здоровенному мужику и две сквозные раны... Его найдут с эльфийским кинжалом в сердце, и конец всему.
   Сквозь муть, какая бывает на оконном стекле дождливым днем, кинжал расплывался и казался светящимся. Острие приближалось медленно, как в кошмарном сне, а точно как во сне запястье руки, сжимающей рукоять, стало вывихиваться в обратную сторону. Раздался сухой хруст, крик, и пальцы разжались. Медленно, медленно глориндольский клинок падал, поворачиваясь вокруг своей оси.
   Литт рванулся ему навстречу, и не удивился, когда это удалось. Хруста в собственных запястьях он не слышал, боли не чувствовал, но видел, как новые пальцы, заляпанные кровью, сомкнулись вокруг теплой рукояти. Клинок лег в ладонь, легко повернулся в ней - бородач с криком отшатнулся назад, дофинорцы брызнули по углам привратницкой. Литт вскочил на ноги. В руке его был зажат не кинжал, а сверкающий белым пламенем меч. Настоящий, лезвие в четыре фута, легкий как пушинка. Трактирщик потянулся к оставленному на полу ножу, менестрель вовремя оттолкнул оружие в дальний угол. Меч описал красивую дугу, в привратницкой стало очень светло и жарко. Ни один из горожан не осмелился сделать движения, чтобы заступить Стихоплету дорогу. Отодвинулся засов, скрипнула, отворяясь, дверь, стукнули ворота, а дофинорцы все не смели выйти наружу. Великое и страшное диво - пылающий меч, но куда большее чудо - тот, кто может его удержать в руке с месивом на месте правого запястья.
  
   Дофинорский лес всегда пользовался дурной славой. Даже в самые неурожайные годы в нем не собирали грибов и ягод и не приходили на поляны за хворостом и целебными травами, здесь не рубили деревьев и не устраивали веселых гуляний на Главу лета. Редкий, незнающий путник ночевал под его кровом или укрывался от грозы, но и незнающие не заходили дальше опушки. В глубоких же чащах, в буреломах и валежнике жилось вольготно только одному племени.
   Странные и страшные вещи расссказывали об этих чащобах: будто тропы проложены не между деревьями, а сквозь них; будто и сами деревья могут ходить, заводя неосторожных путников в самые дебри. Будто травы в лесу росли крепче стали и острее бритвы, будто распускались в полнолуние на полянах огненные цветы, а пикси вокруг них плясали... Будто по временам доносился из глубины леса рык, похожий на рокот отдаленного грома.
   Путник, пришедший в лес со стороны Дофинорского тракта, очевидно, о том не слыхал. Парень лет двадцати с небольшим, грязный, в залитой кровью куртке, с всклокоченными волосами, углубился вглубь леса, куда многие годы не ступала нога человека. Если бы кто-то мог видеть его со стороны, немало бы удивился безразличию нечистой силы. Путник зашел в самую чащу, но корни не бросались ему под ноги, бесы хороводов не водили, трясины не открывались, а трава, как была желтой и примятой от зимы, такой и оставалась.
   Впрочем, нечистую силу можно было понять. Невелика забава - почти сломанная игрушка. Парень шел с трудом, без посторонней помощи спотыкаясь на ровных тропинках, оставляя за собой темные капли на желой траве. Обе руки висели плетьми, при малейшем движении пальцев парень морщился. Нижняя часть рукавов куртки пропиталась кровью настолько, что будь на дворе лето - слетелись бы полчища мясных мух. Из кармана выглядывала рукоять кинжала, острие же необычайно темного лезвия выглядывало из неровного отверстия в коричневом сукне. Как при таком обращении с оружием парень был еще жив - одним пикси ведомо.
   Стояло раннее утро, но в чаще дофинорского леса было всегда сумрачно и неприютно - для всех, кроме пикси. Тропинки кончились, пошли места, где некому было их торить; парень шел наугад. Вряд ли он видел, что творится вокруг, и от деревьев уворачивался с трудом в последний перед столкновением миг. Здесь и здоровый вряд ли прошел бы без ущерба, и изможденный путник задохнулся через полчаса окончательно. Он остановился, обвел округу невидящим взглядом и неловко опустился под ближайшее дерево. Кинжал при неуклюжем движении должен был пропороть бедро владельца на вершок вглубь, но пропорол лишь куртку и замызганные штаны..
   Путник же закрыл глаза и сполз по стволу на холодную землю. Прошла четверть часа, другая, - путник не шевелился. То ли заснул, то ли провалился в обморок, то ли умер.
  
   Много ли, мало времени прошло - мерять было некому, только нехороший лес вдруг наполнился собачим лаем, громкими голосами и треском сушняка, эхо загуляло от ствола к стволу.
   Коптили желтые едва видные в свете дня факелы, дофинорцы переглядывались и шумели втрое больше нужного. След вел вглубь, и чем чаще росли деревья, тем громче становились разговоры. Собаки же, напротив, затихали и наконец пришла такая минута, когда вместо заливистого азартного лая из пасти передового, на весь Дофинор славного нюхом кривоногого кобеля, вырвалось слабое поскуливание. Остальная свора, наспех собранная по городу, как по приказу замерла, принюхалась и задом начала пятиться к ногам хозяев.
   Дофинорцы все поняли, наиболее разумные оглядывались в поисках путей для бегства, и только человека три-четыре решили, что они храбрее, чем есть на деле.
   - А ну, вперед! Вперед, ату!
   - Ату его! Кто там встал? Осталось полтора шага, так назад возвращаться?
   - Не возвращайся, никто не заплачет, - пробормотал кто-то из аръергарда.
   Собаки жались к ногам, скулили, прятали хвосты между ног.
   - Шустрый, ко мне! - не выдержал кто-то из аръергарда же. - Страшно тебе?
   Собака лизала руки хозяина, словно умоляя поскорее вернуться в город.
   - Проваливай, кому страшно. Вместе с шавками своими!
   - Ищи, Ночка, ищи! Ату его, сукина дочь! А-а-а! Сука!
   Наиболее разумные уже потихоньку пробирались назад, когда раздался громкий крик, а за ним еще более громкие ругательства. Кто-то шарахнулся в сторону, кто-то начал шептать молитву Семерым, а через миг дофинорцы сообразили, что произошло и расхохотались. Один из смельчаков решил подогреть остывший азарт своей собаки пинком, но той совершенно не хотелось искать чего бы то ни было в логове пикси, потому все зубы, сколько их было в пасти, оказались в лодыжке хозяина. Дофинорец клял собаку последними словами, а у той шерсть встала на загривке дыбом, и глаза загорелись желтым.
   В глубине леса вдруг что-то хрустнуло, смельчак захлебнулся ругательством, горожане оцепенели, а свора под предводительством кривоногого кобеля бросилась наутек. Дофинорцы попятились, смельчаки спали с лица. На факелы, что еще четверть час назад казались спасением, надежды не осталось ни у кого.
   - Пойдем-ка отсюда подобру-поздорову. Ну его к черту.
   - И вправду, идем назад. Все равно, раз забрел в чащу, не жилец.
   - Погоди-ка, народ.
   - Чего годить? Кто как хочет, а я пошел. Мне еще детей растить.
   - Народ, - собрался с духом бородатый. - Я вот чего думаю... Отойди-ка вы, в самом деле, от греха подальше. И на опушке меня ждите.
   - Ты что задумал? Телах, ты в уме?
   - В уме, - коротко бросил бородач. - Ждите на опушке. Если через час не вернусь, можете этот паршивый лес спалить ко всем бесам.
   - Ради придурка жизнью рисковать? Телах, ты свихнулся, что ли?
   - Да помер он сто раз!
   Телах обернулся, борода его встопорщилась нечесаной куделей.
   - Ты лучше меня знаешь, этот лес можно пройти насквозь и ни единого пикси не встретить.
   - А можно и не пройти.
   - И знаешь, что предпочитают они здоровых и молодых, а от этого какое им веселье? Могут и пропустить. Так я поговорю с ними, раз уж они тут рядом. Будет им веселье, если поймать помогут, - бородатый мрачно оглядел товарищей. - Такая радость, какой они сроду не видели. Так что вы, мужики, пока думайте, что да как.
   - Телах, на рожон лезешь.
   - Идите уже! И собак словите, не хватало еще самим след брать.
  
   - Привет, смертный!
   Тоненький голос поднял Литта лучше пинка пониже спины и встряхнул лучше ковша воды за шиворот. Глаза тщетно искали источник звука, рука скользнула к рукояти в кармане, ветви зашлись хохотом.
   - Извини, что помешал отдыхать, - отсмеялся невидимый собеседник. - Можешь, конечно, продолжить, но очень скоро тебе помешают куда более радикально.
   Литт молчал.
   - Не знаешь значение слова, я объясню попроще.
   - Знаю, - менестрель вспотел, прислушиваясь и похолодел, услышав лай.
   - Приятно иметь дело с культурным собеседником. Впрочем, ты, кажется, музыкант? Тем лучше. Ты слушаешь?
   - Я не глухой.
   - Хорошо. Не далее, как полчаса назад человек из Дофинора заключил с нами договор. Суть в следующем - дофинорцы тебя ловят, мы не мешаем и по возможности, помогаем, в результате чего наслаждаемся вместе. Тебе перечислить, чем именно, или на слово поверишь? - голосок хихикнул.
   - Хороша ирония, - Литт смотрел вперед, голос раздавался то в одном ухе, то в другом. - Мне уже пора спрашивать, чего хочешь ты?
   - Достойный собеседник подобен кладу, - процитировал пикси. - Слова его золото, и молчание - дорогие камни; глубоко прячет он свои слова и не тратит по пустякам; найти его тяжело, но многие ищут его всю жизнь, потому что обладание им приносит усладу сердцу и отдохновение разуму.
   Лай приближался, по спине скользил пот.
   - Да-да, слышу не хуже тебя. От меня требовалось немного - закрыть тебе дорогу. Ты сам выйдешь на собак. Я сделаю иначе.
   Менестрель молчал. Сказать ему было нечего.
   - Да, это в самом деле - отдохновение разума - знать, что собеседник понимает тебя без слов. Я не стану закрывать тебе путь, потому что ты совсем не так слаб, как вещали дофинорцы. У тебя есть оружие, ты готов сражаться за жизнь. Чего же лучше? Ах, да, чуть не забыл предупредить, - я, конечно, не лекарь, но подлатал тебя как сумел. По крайней мере, кинжал ты будешь держать крепко. Так что, если выберешься, знай, кого благодарить. Начнем же состязание и да победит достойнейший! Вперед!
   Литт рад был бы послать пикси очень далеко, так что и Эрдин не выговорит, и сам дьявол не поможет дойти, но времени оставалось совсем ничего, и разума хватило не тратить его понапрасну. К лаю присоединились голоса, топот и треск; менестрель, сжимая кинжал мертвой хваткой, бросился за деревья.
   Как быстро он ни бежал, голоса не отставали - то ли ненависть дофинорцев подгоняла, то ли магия. То ли он устал, то ли помогают ему в обратную сторону. Очередная гибкая ветка хлестнула Литта по лицу до слез, он отмахнулся и вздрогнул от посыпавшихся на него вороха срубленных веток. Кинжал, неведомо когда, вновь вырос до меча и свечение его нарастало на глазах. Лезвия нельзя было рассмотреть за белым пламенем, Литт поморщился от света.
   Стало немного легче. Ветви и кустарник расступались, света прибавилось. Менестрель не оглядывался, он и без того слышал, что погоня отстает. Нечеловеческим усилием он заставил себя бежать быстрее. Еще быстрее! Из последних сил, но еще быстрее. Кустарник внезапно закончился, валежник и сухостой куда-то провалились, - Литт стоял на светлом пригорке, среди великолепных деревьев. Сердце стучало в висках, ноги подкашивались, но глаза не могли не видеть красоты, и что-то внутри охнуло и восхитилось. С пригорка преследователей не было видно, менестрель утер пот заскорузлым рукавом, перевел дух и сделал шаг вниз по пологому склону.
   Отшатнулся он, не видя и не понимая, от чего именно шарахается. Просто упал, краем глаза отметив что-то красное. Подняться не успел, над головой прошелестело, Литт приподнял голову. Ничего. Совершенно ничего. Не рискуя вставать, менестрель отполз за ближайшее дерево, и медленно поднял левую руку. Ничего. Прижимаясь всем телом к теплому стволу, Литт осторожно начал вставать.
   Свист, красное мелькание, и менестреля пристукнуло к стволу до мельтешения в голове. Дыхание перехватило, из-под груди выползла алая живая змея, скользнула к правой руке. Стихоплет успел повернуть кинжал так, чтобы лезвие прошло между ним и стволом, алые витки опали, но лишь на миг. За этот миг менестрель успел упасть навзничь. Удар о землю был силен, но кинжала Литт не выронил. Извиваясь по земле, как червь на раскаленной сковороде, Литт резал веревку, которая появлялась снова и снова. То опутывала щиколотки, то приматывала руку к боку, а то и на шее затягивалась. Отмахиваясь светящимся лезвием наугад, менестрель видел только то вспыхивающие, то пропадающие алые кольца и витки, ни на что другое не оставалось времни. Будь в руке не глориндольский, а какой угодно другой клинок, Литт зарезал бы себя прежде, чем избавился от второго витка. Но даже эльфийский кинжал не мог придать сил. Рука слабела, движения замедлялись, но разум был ясен как никогда. Через четверть часа все будет кончено. Менестрель попытался подняться, его дернуло назад. Петля захлестнула горло, Литт попытался оттянуть веревку хотя бы на волос, но не удалось, пальцы соскользнули. Махнув кинжалом наугад, он ничего не добился - ни веревки не достал, ни головы себе не отрубил. С полминуты он еще боролся с удушьем, затем затих. Глаза его остекленели, пальцы, стиснутые на рукояти, разжались.
   А пригорок уже гудел от топота ног и собачьего лая. Авангадр Дофинора штурмовал небольшую высоту с успехом, но на вершине замер. Тот, кого они гнали, как гонят зверя, лежал пластом, раскинув руки, под деревом и не шевелился. Авангардный кобель поперхнулся лаем и ощетинился, люди не решились подходить близко. Над телом из воздуха возникла зеленоватая фигурка и в воздухе же повисла без всякой опоры.
   Следущее мгновение дофинорцы передавали потом в десятке разных версий. Кто говорил, что мертвец взлетел; кто утверждал, что пикси его пальцем поманил; кто своими глазами видел, как Стихоплет в пикси горсть нишилаха метнул; а кому привиделось, что лесной житель в своих же заклинаниях запутался. И стыдно было бы упрекнуть горожан во лжи, - трудно рассмотреть что-то верно и истинно в доли мгновения.
   Если бы время растянулось втрое, то увидели бы дофинорцы одно и то же. Как только пикси проявился, мертвые пальцы обхватили рукоять кинжала, мертвое тело подалось вперед и вверх, и мертвая рука нанесла страшный, неотразимый удар. Засиявший ярче солнца клинок описал небольшую дугу, и даже крика не услышал лес, лишь брызнула голубоватая кровь. Литт вскочил на ноги, глянул вниз и желудок его рванулся вверх. Глориндольский клинок перерезал пикси ровно пополам.
   - Здорово, но зря, - обронил кто-то из дофинорцев.
   Менестрель обернулся. Преследователи стояли в двадцати шагах.
   - Зря. Теперь тебе уж точно не уйти.
   К концу этого беспримерно длинного дня Литт готов был согласиться со словами бородатого дофинорца. Он кружил, как кролик в садке, постоянно натыкаясь то на пикси, то на горожан. Из леса его не выпускало - несколько раз он оказывался на опушке и ни разу не смог выйти за пределы последних деревьев. Скрыться не было возможности - пикси не желали, чтобы убийца их родича прятался, и дофинорцы проходили в самые глухие дебри невредимыми. Загнанной дичи давали отдыха ровно столько, чтобы та не упала замертво, а затем игра в пятнашки начиналась с новой силой.
   Пылающий кинжал отпугивал собак, не давал пикси приближаться и путь освещал, но что в том толку, если лес все равно станет последним прибежищем? По уму, проще было сесть и ждать конца, но тем же умом Литт понимал, что проще все же бегать до тех пор, пока сердце не разорвется.
   Лесной ручей прыгал по камням, Литт упал в воду лицом, зачерпнуть не было сил. Во рту, несмотря на ледяную воду, стоял вкус свежей крови. Руки и ноги дрожали, сердце заходилось, все тело сотрясала дрожь.
   - Вот он! Ату! Ату его!
   - Ату, Шустрый! Вперед!
   Литт поднялся, лес заходил ходуном. Меч пылал лучами закатного солнца.
   - Ату его!
   За ручьем поднимался довольно крутой склон, а Литт слишком устал, чтобы карабкаться вверх, поэтому он бросился бежать по руслу ручья. Кажется, он уже был здесь. Вон камень знакомый, вон дерево сухое... а, может быть, и не был. Собаки, давно сообразившие, что пылающий факел в руке дичи лишь кажется страшным, не отставали. Менестрель поднажал, поскользнулся и рухнул в воду. За спиной раздались радостные вопли. Нога по колено провалилась под скользкие камни, Литт рванулся раз, другой. Бесполезно.
   "Ни за что! Где угодно, только не здесь!". Над ухом лязгнули зубы. Оперевшись левой рукой на камень, правой менестрель нанес удар. Кинжал по рукоять погрузился в шерсть, в уши вонзился визг. Нога освободилась на третий рывок. Литт поднялся, оглянулся на ощетинившуюся свору, в глазах вдруг потемнело.
   Дофинорцы стояли на том берегу и смотрели, они уже не сомневались в исходе. Вот Стихоплет упал, вот поднялся. Даже в сумерках и на расстоянии было видно, как он дышит. С эльфийского клинка капала кровь, но не собачья. Действие заклинания кончилось, раны на запястьях открылись. Собаки бросились на добычу, Стихоплет отскочил наугад и вновь упал. Хозяин Шустрого смачно чмокнул, кто-то потер руки, бородатый Телах отчего-то поморщился.
   Движимый не столько волей, сколько отчаянием, менестрель рванулся из последних сил. Мир стал серым, будто старая гравюра, на которой ни одной краски кроме свинцовой. Последняя попытка. Последняя. По каменной стене по левому берегу ручья росли кусты, но слишком далеко, слишком высоко... Дофинорцы охнули. Бородач сжал зубы. Стихоплет, и на ногах едва стоящий, вдруг подпрыгнул и ухватился, казалось бы, за чистый воздух. Через миг люди поняли - за рукоять кинжала, чье лезвие впилось в щель между камнями.
   - Вот сукин сын, - выплюнул трактирщик. - В темноте он не видит. Сволочь.
   - Заткнись, - сквозь зубы процедил Телах с непонятным самому чувством.
   Стихоплет подтянулся, встал на невидимый с берега карниз, выдернул кинжал, вонзил вновь. Пикси не мешали, горожане затаили дыхание. Собака прыгнула, вцепилась в штанину, но сорвалась с куском ткани в зубах. Хозяин ее выдохнул будто бы с облегчением. Менестрель преодолел еще фута два, и кто-то из дофинорцев хмыкнул. Прошелестела каменная крошка, и менестрель повис над ручьем. Проходили мгновения, а Стихоплету не мог найти опоры ни рукам, ни ногам. На том берегу хорошо было видно, как он шарит по гладким камням, пытаясь найти хотя бы трещину, как вновь и вновь соскальзывают его ноги, не находя обрушившегося карниза. В прозрачную воду стекала темная струя из порванной штанины, но игра все не кончалась.
   Ни один из дофинорцев не удивился, когда колючие ветви кустарника, до которых пальцам человека оставалось еще полфута, вдруг сами собой оказались зажатыми в ладони. Никто не удивился, но кто-то покачал головой, а кому-то померещилось "вот дурак" рядом. Менестрель последним усилием поднялся на стену, перевалил через валун на вершине, и вдруг руки его разжались. Последнее, что слышали дофинорцы, был крик сквозь шорох камней с той стороны.
   Люди молча переглянулись и в молчании отправились назад. Свора, поскуливая и пряча хвосты, плелась сзади. Нехороший лес долго провожал уходящих сотнями глаз, но ни один дофинорец так и не оглянулся.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"