Завязин по привычке сел в такси на переднее сидение, но перемолвившись с водителем несколькими фразами почувствовал, что не имеет ни малейшего желания вести разговор и поспешил отвернуться к боковому окну. Тут только, увидев в стекле свое отражение, понял он, что был очках, которые так до сих пор и не снял.
"Люба", - подумал про себя Завязин, складывая душки очков и убирая их в карман. Ему стало тепло на душе, когда он вернулся мыслями к ней, к тому, как внимательно и нежно смотрела она на него за столом, как сказала, что у него очень умный вид. "Профессор. Хм, - хмыкнул Завязин вслух, расплывшись в непроизвольной, полной счастливых эмоций улыбке. - Полина никогда мне ничего подобного не говорила. За всю жизнь ни слова не сказала, по поводу того, какой у меня вид в очках. Когда я начал их носить? Лет десять назад. Все это произошло как-то обыденно, незаметно...".
Вспомнив о жене, Завязин почувствовал, как его вновь стали окутывать тягостные ощущения. Ощущения чего-то массивного довлеющего над ним, от чего невозможно было избавиться. Он посмотрел на время - два часа ночи. Чувства вины и досады охватили Завязина. Ему вдруг стало невыносимо сидеть впереди, около таксиста: несмотря на то, что он был отвернут от водителя, тот начал очень сильно раздражать его, терзать своим присутствием, будто не просто находился рядом физически, а слышал все его чувства, переживания, знал о чем он думает, что его тревожит.
"Зачем я сел вперед?", - не находил себе места Завязин, хмурясь и смещаясь все дальше к стеклу двери, так что почти уже упирался в него лбом. В этот момент таксист вдруг обратился к нему. Не поворачивая головы и не скрывая своего раздражения вопросу, Завязин ответил односложной фразой, и тут же попытался отвлечься, начав разглядывать проплывающие мимо дома и улицы, но город был уже совершенно темным и пустым и не давал ни единого шанса отделаться от мучавших мыслей.
Еще на подъезде к дому Завязин заметил, что в кухне горит свет. Она не спала, как всегда, когда он приходил ночью. Завязин вспомнил состояние Полины в такие моменты, и ему стало жалко ее. "Что же ты не спишь? - напряг он лоб. - Мучаешь и меня и себя".
Расплатившись с таксистом, Завязин подошел к подъездной двери и остановился возле нее, не желая заходить внутрь. Там наверху его ждала измотанная и злая жена, которая, лишь только он окажется в квартире, начнет свои расспросы, а он как всегда будет врать ей, нагло врать, и оба они будут знать, что все его слова - ложь. Потом крики, слезы, и снова ложь.
Завязин закурил сигарету в несознательной попытке отсрочить таким образом объяснения с женой, а затем в очередной раз посмотрел на время - шел уже третий час. "Очень поздно", - подумал он про себя. Завязин еще несколько дней назад предупредил Полину, что они с друзьями намечают сегодня встречу в боулинг-клубе, но никогда прежде он не задерживался с товарищами так надолго. "Скажу, что засиделись с друзьями. Все равно она ни у кого спрашивать не будет".
Завязин хорошо знал жену. Знал, что она не будет звонить его друзьям и проверять, действительно ли они разошлись так поздно. Полина была неуверенной в себе, застенчивой женщиной; ей казалось глупым обращаться с такими вопросами к друзьям мужа, которых она плохо знала, и даже если в запале обещалась поговорить на следующий день с Юрием или Ринатом, чтобы все выяснить, никогда этого не делала.
"Буду стоять на своем, и на этом все закончится", - пытался придать себе уверенности Завязин. Он отошел на несколько шагов от стены дома и еще раз посмотрел туда, где располагалось окно кухни, с какой-то наивной надеждой в душе увидеть сейчас, что свет в нем погас.
Свет по-прежнему горел. Завязин выкинул окурок и зашел в подъезд.