Мережук Роман Олегович : другие произведения.

Воин святого престола

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Темные времена настали для Священной Империи. Жрецы Немого Бога творят безумные мессы, не боясь гнева инквизиции. Червоточины и таящееся в них Зло поглощают целые города. В Мертвых Землях не знают удержу падальщики. Восточные земли трепещут от ураганов, сотворенных из праха и костей. Власть Церкви Крови впервые за многие века пошатнулась. Но произнесено желание и уплачена суровая дань. Мир ждет своего мессию. Однако судьба лукава с теми, кто обходит правила. Что произойдет, если Дар обретет далекий от святости человек? Ведь все знают - желания никогда не сбываются так, как того хотим мы...

  "Воин святого престола"
  
  Пролог
  
  Иноккий Третий чувствовал, что нижние одеяния насквозь промокли. Еще чуть-чуть и с них на белый мраморный пол тонкими мутными ручейками начнет струиться пот. Такое происшествие непременно кинет тень на его репутацию и даст повод гиенам и волкам, окружающим архигэллиота, попытаться оттяпать кусок пожирнее от священного тела империи, пастырем которой являлся "Наставник королей".
  Собственно, лето в Священных Землях выдалось не таким и жарким - обильные дожди поливали почву, воздух всегда оставался свежим, а ветер с легкостью остужал разгоряченные тела совокупляющихся мирян, заставляя их либо покрепче закрывать ставни окон, либо поглубже зарыться в стога сена.
  Проблема состояла в самом одеянии архигэллиота. Помимо шелковой рубахи по случаю Дня Покаяния на нем была шелковая бордовая ряса, перехваченная тяжелым золотым поясом - фашьей с ликом Гэллоса на бляхе. К рясе был пристегнут меховой капюшон, что тоже не способствовало току воздуха к телу. Довершали картину громоздкая широкополая шляпа сатурния и красные кожаные туфли, сшитые извергом-сапожником на гораздо меньшую стопу, чем у Иноккия.
  Глава Церкви Крови решил после окончания церемонии найти сапожника и кинуть его в казематы на год другой, а то и казнить. От мысли о заслуженной каре вредителя престола ему полегчало. Иноккий покрепче взялся за скипетр, погладил отполированную поверхность державы и кивком дал знак прислужникам начинать церемонию.
  Грянули фанфары, трубный глас глашатаев дал знать всем собравшимся перед Обителью верующим о том, что Солнцеликий Гэллиот готов явиться пред очи толпы.
  Он поднялся с золотого трона, собрался с силами и, стараясь не обращать внимания на мозоли, гордо прошествовал к балкону.
  Сидевшая по левую руку от него Стэфания также покинула свой куда более скромный деревянный трон и присоединилась к Иноккию, соблюдая этикет и отставая на шаг.
  Именно так и должны вести себя все истинно верующие, подумал архигэллиот. Мы должны знать свое место в мире, лишь тогда бесконечные войны и смуты покинут земли Священной Империи. К сожалению, кроме архиалланессы и нескольких кардиналов высшего клира остальные думали иначе.
  Иноккий знал, что в затылок ему смотрят многие взгляды сильных мира сего - одни, как например королей миниатюрных королевств Кальса и Эльса - с мольбой, другие - монархов Виллии, и южных королевств, с глубоким почтением. Но больше всего Солнцеликого беспокоил полный алчности и холодной ненависти взгляд извечного противника империи, короля Делии, Ричарда Второго. И не менее злобный взор из-под кустистых бровей "короля-варвара", монарха Борейи Глендайка. Эти двое были готовы своими руками задушить архигэллиота, лишь бы получить возможность единолично править в своих землях, не оглядываясь на престол в Солнцеграде.
  Иноккий обернулся, кивнул подвластным ему и только ему монархам и тонко улыбнулся. Ему ответили полными надежд кивками и скупыми ухмылками.
  Архигэллиот изо всех сил сжал скипетр. На золотом, тонко инкрустированном самоцветами жезле самыми искусными мастерами прошлого были вытеснены названия всех королевств Священной Империи. Он, простой смертный, в прошлой мирской жизни простолюдин, держал их всех в одной своей руке. В другой же...
  Иноккий посмотрел на левую руку, бережно хранившую "яблоко империи" - державу. Шар из чистейшего, полупрозрачного янтаря с опоясавшей его миниатюрной короной надежно приютился в старческой ладони Солнцеликого. В сердцевину шара белыми инквизиторами была вложена реликвия церкви - Лепесток Солнца, единственное и неоспоримое доказательство существования богов в этом мире.
  Архигэллиот взошел на широкий балкон и взмахнул скипетром, приветствуя собравшихся на площади Восхождения людей. Сотни крошечных цветных пятен покрывали вымощенную гранитными плитами площадь, многие забрались на мраморные статуи и роскошный фонтан, располагающийся на мученической улице. Овации и крики готовых впасть в религиозный экстаз тысяч истово верующих взорвались в центре города. Ежегодно сотни сотен паломников, кто пешком, кто верхом, добирались до столицы Священной Империи, Розы Запада - Солнцеграда. И, как и в прошлые разы, Иноккий поразился этим зрелищем. Он знал - ни одного человека никто так не приветствовал, как в этот день встречали его. Ни один король не собирал такого количества преданных людей, ни одно поле брани не сталкивало стольких воинов. А кто простые верующие как не святые воины?
  Архигэллиот подошел к перилам балкона, украшенного лепниной и барельефами с ликами Гэллоса и Алланы, и посмотрел вниз. Темно-красный алтарь резко контрастировал с белизной мрамора. Маленькая капля крови в поле, покрытом девственном снегом.
  Если настанет мой смертный час, подумал Иноккий, я не умру как мои худосочные предшественники. Нет, я из последних сил доберусь до балкона, вскарабкаюсь на перила и упаду вниз, принеся себя в жертву богам. Под ноги сотням людей, с призывом к покаянию. Последний красивый жест от "Наставника королей". И никто из монархов не сможет очернить мое имя после кончины.
  Он опустил скипетр. И тут же все на площади смолкли, ожидая напутственных слов. К уху архигэллиота наклонился Шэддоу и прошептал:
  - Ваше святейшество, мы готовы. Можете говорить.
  Шэддоу, глава ордена белых инквизиторов, был одним из немногих людей, которых побаивался сам Иноккий. Его голос, смиренный и тихий, был голосом хладнокровного убийцы. Не будь услуги Шэддоу такими неоценимыми для святого престола, архигэллиот давно бы от него избавился.
  - Дети мои, - тихо произнес Иноккий. Усиленный магией инквизиторов голос разнесся по улицам. Архигэллиот знал, что даже за стенами города его смогут услышать те паломники, которым не нашлось места в Солнцеграде. - Я знаю, как тяжек был путь многих из вас к святому престолу и молю Гэллоса придать вам сил и смирения, ибо только оно отличает истинно верующего от аспида, пригретого на груди.
  Солнцеликий почти почувствовал, как скрипнул зубами Ричард; он сложил ладони, образуя круг - символ церкви, благословляя тем самым всех паломников, и продолжил:
  - Сегодня я расскажу вам одну историю, притчу, подернутую патиной времен, но от этого не менее правдивую.
  Когда мир был юн - солнце висело так низко, что люди могли обнять его и прошептать светилу любое желание - и оно исполнялось. И вот пожелал один из них, душою белый, именем нареченный Гэллос, заполучить себе в жены красивейшую из женщин - Аллану, и было так. Сочетались они брачными узами, и было солнце свидетелем тому. Но жил на свете еще один человек, душою черен и ликом грозен, Зароком матерью названный, да будет имя его проклято в веках. Желал и он красивейшую из женщин и тоже хотел взять себе в жены. Но он опоздал со своим желанием и возненавидел соперника. В гневе лютом он смертельно ранил Гэллоса и хотел уже насильно овладеть его женою, убитою горем. Но только не далась она злодею и, вырвавшись из рук его, бросилась в объятия солнца, попросив унести ее и мужа далеко-далеко, под купол неба, чтобы никогда не смог убийца овладеть ею. Солнце выполнило ее просьбу. Злодей же остался ни с чем. Аллана так крепко сжимала солнце, что от него откололся маленький кусочек и, подобно лепестку, упал на землю. - Иноккий воздел над головой державу, показывая всем скованный янтарем, ослепительно ярко сверкающий на солнце лепесток.
  - Тогда дал клятву Зарок - что не умрет до тех пор, пока не спустится к нему солнце и не принесет оно ему красивейшую из женщин. Так грозил он злыми словами солнцу и брызгал слюною окрест и становилась его слюна чистым злом, лезли из нее черви и гады разные, звери лютые и твари невиданные. Несли они проклятье, губящее все живое на своем пути. Так бы и сгубил землю негодяй проклятый, но восстали сыновья и дочери Алланы и Гэллоса, и кровью смыли желчь грязную, скормив плоть и кровь свою взамен чужой. Погибли почти все они, кроме одного. И увидели люди, как нужно бороться с напастью и основали они Церковь-на-Крови, строя храмы и везде уничтожая желчь Зарока. Присоединялись к ним еще люди, отдавшие всех себя на благо других. И пока светит солнце, пока свет негасимый не меркнет пред тьмою Зарока, есть в людях и надежда, что спустится солнце на землю и исполнит наши пожелания.
  - Истинно так, - смиренно закончила архиалланеса Стэфания. На этом, собственно, ее роль в ежегодном ритуале окончилась.
  Разделенная на мужскую и женскую, церковь не знала ни бунтов, ни внутренних интриг. Дети Гэллоса, священники и кардиналы, стали советниками королей, брали наделы в Священных Землях, следили за хозяйством и пополняли казну. Дети же Алланы - матери-настоятельницы, алланесы и низший клир занимались благотворительностью, проповедями, образованием благородных и другими менее важными для церкви делами.
  Алтарь на площади озарился внутренним светом. К обступившим его людям потянулись призрачные до поры щупальца с разверстыми пастями на месте присосок. Народ охнул и разом отшатнулся. В разных местах раздался детский плач.
  С каждым годом врата открываются все раньше, подумал архигэллиот. Многие кардиналы видят в этом плохой знак. Если бы они знали, как все худо на самом деле меня бы давно подвергли анафеме и казнили на этом самом алтаре. Когда-нибудь, да не допустят этого боги, мы не сможем больше это сдерживать.
  Архигэллиот всем своим существом не хотел оставаться главой церкви, когда неизбежное все же произойдет.
  Он невольно поежился и продолжил:
   - Но жив еще Зарок, и жива скверна, исходящая от него. Этому подтверждение ужасная дыра, червоточина в нашем мире, что открывается в День Покаяния в Солнцеграде. Врата эти освобождают детей ночи, создания ужасные и противные богам. И только покаяние истинно верующего может закрыть их. Есть ли здесь такие?
  Многие голоса утвердительно закричали о своей готовности принести покаяние за всех людей.
   - Выйдите вперед, достойные дети церкви, - сказал Иноккий.
  Служители церкви быстро отобрали несколько самых рьяных людей и подвели их к балкону.
   - Назовитесь, дети мои.
   - Кастор Клэйм, ваше святейшество.
   - Мария Тэсс.
   - Канесса Вэй.
   - Теод, так же прозванный Мирным...
   - Теод Мирный, твоя жертва угодна Гэллосу. Мужайся, сын мой, да осветится над тобой солнце, - воскликнул Иноккий. Толпа подхватила имя, угодное богу, и вознесла молитву будущему великомученику.
  Кастор вызывал у архигэллиота неприятные ассоциации с кастрацией, к Канессе никак не вязалась приставка "святая", ну а одну Марию уже сделали великомученицей в прошлом году. Иноккий позволил тени скорби накрыть свое лицо и продолжил:
   - От имени главы церкви, последнего из детей Гэллоса, Иноккия Третьего объявляю тебя великомучеником и назначаю Псом Господа.
  Временному Псу Господа дали церемониальный кинжал, мужчина осторожно принял его и поклонился.
  По окончании церемониальной фразы Шэддоу выступил вперед. Иноккий не знал в точности, как это удается белым инквизиторам, да и не хотел знать. С него было достаточно осознания того, что за подобный дар расплатится большинство адептов присутствующего здесь ордена Псов Господа, чьи магические возможности полностью исчерпаются и им придется не один месяц искать святые места, чтобы восполнить потерянную энергию. Слава богам, в Священных Землях их довольно много.
  Теод преклонил колени перед стоящим на балконе Солнцеликим, его губы беззвучно шевелились - доброволец шептал молитву Гэллосу.
  Тем временем червоточина росла в размерах, призрачные жгуты стали толще, их концы прощупывали слабину в стенах замка, пытались оплести вычурный пятиярусный фонтан - творение гения Фиосетто. Свитая из мерзких червей паутина оплела алтарь, поглотив его своей массой.
  Ну, давай увалень, делай свое дело, а я совершу свое, прикусив губу, думал Иноккий. Нельзя было допустить ни малейшей оплошности - его предшественника не причислили к лику святых после смерти, а все потому что выбранный им великомученик не смог выполнить свой долг в самый последний момент. Врата, конечно, закрыли, но в тот день многие из верующих не вернулись к своим семьям.
  Он ненавидел псалмы - их позволено было петь только кастрированным мальчикам из церковного хора. Когда-то давно мать отдала своего среднего сына в лоно церкви. Он пел так хорошо, что казалось, будто сама Аллана вот-вот спустится на землю и задерет перед ним юбку. Конечно, святые отцы захотели сохранить голос мальчика, уберечь его от огрубения вызванного взрослением.
  До сих пор он вскакивал по ночам, увидев во сне приближающийся серповидный нож, а проснувшись, еще долго принюхивался, так как был уверен, что в воздухе витает едва ощутимый запах горелой плоти.
  Мы сделаем все быстро - отрежем греховную плоть и прижжем рану, сказал ему тогда монах. Поверь, еще никто из созданных мною хористов не жаловался. Запоешь соловьем.
  Много позже, став кардиналом и получив положенные саном земли, он отыскал этого монаха. Когда полуживого от страха старца приволокли к Иноккию, он улыбнулся теплой улыбкой святого и спел ему самый длинный псалом из Книги Таинств.
  Ты подарил мне самый лучший голос во всей империи, сказал он монаху, позволь же и я отплачу тебе, добрый человек. Твои руки не должны истлеть никогда, мы сохраним их, чтобы дети церкви даже спустя столетия могли поразиться тому, как искусно ты создавал ими свои творения.
  Кисти монаха до сих пор украшали покои архигэллиота. Они его успокаивали, являясь доказательством существования высшей справедливости.
  Понимая, что каждая секунда на счету, Иннокий воздел скипетр к небесам и запел. Голос его, чистый, берущий самые высокие ноты, разнесся по всей площади. Люди, затихшие на мгновение, в благоговении опустились на колени и, в меру отведенного им таланта, стали подпевать главе церкви.
  Теод прервал молитву и огляделся. Осознав, как много людей поддерживает его в последний час новопосвященный смело пошел к алтарю. Усыпанные мерзкими пастями щупальца попытались обвиться вокруг него, но, словно бы наткнувшись на невидимый барьер, отпрянули прочь. Теод Мирный взобрался на алтарь, взглянул в глаза архигэллиоту, и сказал:
   - Спасибо за честь Солнцеликий. Во имя Гэллоса и супруги его Алланы я приношу им самый большой дар, который у меня есть.
  С этими словами он вскрыл себе вены на руках. Кровь щедро окропила алтарь, толчками выливаясь из быстро слабеющего тела.
  Наконец-то, я начал было в тебе сомневаться, подумал Иноккий. Теперь моя очередь.
   Прикрыв полой мантии державу, он прокрутил опоясавшую шар корону вдоль оси. Лепесток слабо загорелся; даже сквозь толщу янтаря Иноккий ощутил его тепло.
  Щупальца под радостные крики верующих втягивались обратно в алтарь. Окружавшая его паутина распалась невесомым пеплом. Вскоре червоточина затянулась, не оставив по себе и следа. На площади Покаяния остались лишь возносящие молитву богам люди да обескровленный труп.
   - Слава Теоду Мирному, великомученику, причисленному к лику святых в год тысяча двести тридцать девятый от Восхождения Солнца, - провозгласил Иноккий. Толпа второй раз за день взорвалась рукоплесканиями и пожеланиями долгой жизни архигэллиоту. Помахав на прощание, Иноккий величественно развернулся и неспешно прошествовал внутрь своего замка.
  Теперь Теод Мирный официально зачислен в лоно церкви и займет свое место возле трона Алланы и ее супруга Гэллоса. Этой чести удостаивались только архигэллиоты, архиалланесы и те, кто пожертвовал собой ради жизни остальных.
  Говорят, самые заветные желания никогда не сбываются, мы можем только молиться Гэллосу и Аллане, и надеяться на то, что они смилостивятся над нашими душами, думал Солнцеликий. Возможно, это в некоей мере справедливо. Вожделения душат в нас стремление к улучшению. Если бы все, чего бы мы ни пожелали, тут же сбывалось, мир обязательно погряз бы в распутстве и хаосе междоусобных войн. Люди забросили бы пашню и принялись набивать свое чрево даровой пищей в угоду слабой плоти.
  Его служка, Петручо, снял с него тяжелое облачение и золотые украшения. Поздно вечером, вытерпев весь нудный церемониал дня и выслушав все прошения верховных лордов, он смог позволить себе расслабиться и обдумать, как лучше всего воспользоваться даром солнца.
  Правители Кальса и Эльса просили отправить безликих на защиту земель от падальщиков. Посол приболевшего и потому не сумевшего принять участие в церемонии правителя Сеннайи вежливо напомнил о грядущем неурожае. В Дальноводье творятся какие-то темные дела. Говорят, желтоглазые начали декламировать в людных местах абсурдные сказки своего народа о конце света. Лорды западных земель не поделили целинные земли.
  Тело архигэллиота натерли оливковым маслом, разминая онемевшие от тяжелого дня мышцы. Ему помогли сесть в наполненную горячей водой ванну. Остатки масла покрыли поверхность воды золотистой пленкой. Лицо Иноккия отразилось на ней в неестественном свете, будто ниспосланном свыше. Петручо открыл фарфоровую вазу и высыпал в исходящую паром воду душистые лепестки роз.
  Так много просящих и так мало возможностей. Желания никогда не сбываются так, как мы того хотим. Иначе Гэллос был бы жив, а Аллана никогда не попросила забрать ее на небеса. Людям пора привыкать творить судьбу собственными руками и не забивать голову калечащими души небылицами.
  Миниатюрные королевства получат только треть от запрашиваемого числа храмовников. Он отдаст приказ поститься всем священнослужителям Сеннайи. Если Гэллос смилостивится, южане получат в этом году свой урожай. Если же ураганы пригнут к земле колосья, а ниспосланные Зароком жуки-древоточцы в труху перемелют корневища деревьев... Что ж, много еще грешников осталось в южных странах. Гэллос и Аллана испытывают людей, проверяя их веру.
   - Оставь меня, - приказал он слуге.
  Когда тяжелая, инкрустированная золотом и серебром дверь беззвучно затворилась, Иноккий потянулся к шару, бережно поднял его двумя руками и прижал к себе. Холодный янтарь обжег разомлевшую старческую кожу. Ему нравились эти ощущения.
   - Мы сами творим судьбу, - прошептал он державе. - Каждый в меру своих сил и стремлений шьет полотно своей жизни. Кто-то желает заполучить в жены милую девушку, а получает сварливую толстую бабу с бородавкой на носу, кто-то хочет стяжать боевую славу, но награждается только кинжалом милосердия в горло. Я же хочу сохранить мир на земле. А для этого нужно быть жестким и не жалеть средств. Благородные цели всегда совершаются благородными людьми? Видят боги, плевать я хотел на эти предубеждения.
  Борейя по-своему обрела веру. Тамошние священнослужители наряду с Гэллоссом и Алланой еще почитали старых богов севера. Он устал читать сообщения о казненных на площадях в Землях Тринадцати лжепророках и сектантах Немого Бога. Южные королевства все меньше оглядываются на церковь, того гляди пропустят в гавань галеры неверных.
  Церковь теряла контроль над империей. Пусть не сейчас, даже не через десятилетие, но этот день наступит.
  Церкви нужен символ, что-нибудь, что заставит простолюдинов и впредь выполнять волю церкви, а их королей преклонить колени и даже не думать поднимать голову.
  Клемент Пятый прекратил столетнюю войну между западом и востоком, Бонифаций мечом и словом истины заставил делийцев прийти в лоно церкви. Эти люди в самый жуткий час не дрогнули, смогли укрепить в людях веру. Именно на их мраморных плечах теперь держатся своды многих храмов.
  Что-то должен предпринять и он.
   - Желания не исполняются просто так. За все нужно платить. Я готов заплатить за свое, - сказал он шару.
  Лепесток в янтаре блеснул желтизной, на миг осветив погруженную в полумрак богато украшенную шелками комнату и скорчившегося в ванне старика, правившего судьбами многих.
  
  Глава 1
  
  Тени
  
  Мысленно перебрав в уме все скверные случаи, которые когда-либо происходили с ним, Лотт решил быть честным и признать, что сегодня выдался самый паршивый день из всей его никчемной жизни. Собственно только с собой он и оставался честным, что хоть как-то позволяло сохранить те крохи достоинства, которые Лотт еще не променял на "блажь грешника".
  Так же он вполне осознавал, как дошел до поворотной точки своей жизни и никакие молитвы Гэллосу не помогут исправить положение. Боги имеют свойство игнорировать грешников.
  Ушастый Рик расшевелил палкой костер. Наблюдая за тем, как быстро разгорается пламя, Лотт стал более разговорчивым.
   - Ребята, это вы? Я сразу и не признал. Мортэйн, отлично выглядишь. Наверно от женщин отбоя нет?
  Мортэйн вытер свисавшую с заячьей губы слюну и громко высморкался.
   - Можно я его разок ткну в бок, а?
  Он потянулся к голенищу сапога и наполовину вытянул припрятанный нож.
   - Заткнись, Мор. За труп мы не выручим ни гроша, - рассудительно произнес Чума. - Где наши деньги, Лотт?
   - Деньги? Какие деньги?
   - Не помнишь?
   - Запамятовал, простите ребята, атура странные вещи творит с сознанием человека.
  Чума почесал росшую клоками бороду и кивнул.
   - Да, что правда, то правда. Но, знаешь Лотт, нам ли с тобой, двум любителям "блажи грешника", не знать, что поможет тебе припомнить, где ты припрятал наши денежки?
   - У тебя есть порошок? - удивился Лотт. Он расплылся в улыбке и с готовностью произнес, - думаю, одна добротная понюшка поможет осветить все темные уголки моей памяти.
   - О нет, мой друг, - осклабился Чума. - Один раз я уже допустил такую оплошность. Дважды меня еще не обманывали.
  Он подбросил в костер еще веток. Дерево сухо затрещало, первые языки пламени лизнули пятки Лотта. Он закричал и попытался освободиться, но веревка держала крепко.
   - Ну как, припоминаешь? - осведомился Мортэйн.
   - Деньги у меня дома, - выпалил извивающийся Лотт. - Десять полновесных имперских крон. Клянусь честью бывшего оруженосца сира Томаса Кэнсли.
   - Лотт, у бывших оруженосцев лордов не ходит в достоинствах честь, иначе их не называли бы бывшими, - заметил Чума.
  Он беззаботно шевелил палкой угли в костре, заставляя пламя вздыматься все выше, а Лотта изгибаться все больше.
  Даже не знакомый с основами пыточного ремесла человек сразу догадался бы, что за него взялись всерьез. Лотту связали руки, продели петлю в лебедке, что крепила бельевую веревку, и подвесили в одном из темных проулков улицы Тудэса Блаженного - давно облюбованной разным сбродом, состоящим в основном из попрошаек и законченных головорезов.
  Впрочем, остальные жители городка Гэстхолла, находящегося на самой границе владений лорда Кэнсли, по мнению Лотта, не слишком уж отличались от его теперешних собеседников. Пиво здесь разбавляли, за долги пускали кровь, ну а женщины все до одной были малахольными.
  Город вырос на руинах то ли селения, то ли капища желтоглазых. Остатки древнего народа жили в Землях Тринадцати задолго до прихода сюда людей. Когда церковь закрепилась в этих местах, около трех веков назад, их семьи были сосланы в Темноводье.
  Люди построили жилища из камней покосившихся строений древнего народа.
  Мелкие деревянные хибары теснились поверх каменных идолов желтоглазых. Некоторые родовые поместья имели одну или две стены, состоящие из странных, вертикально стоящих камней.
  Даже здесь, в самой клоаке города, Лотт имел возможность видеть странные символы, украшавшие осколок плиты на которой сидел Ушастый Рик.
  Рик хмуро взглянул на него, встал, расстегнул штаны и помочился на древнюю стелу.
   - Таких как мы, Лотт, не держат при себе благородные, - продолжал тем временем Чума. - В нас достаточно наглости, чтобы попытаться обворовать своего сеньора...
   - ...или убить собственного брата, чтобы продвинуться дальше по службе, - закончил Мортэйн.
   - Я. Не убивал. Брата. Мразь, - выдавил Лотт.
  Он и не знал, что слухи распространились так далеко. Жутко захотелось вдохнуть порошок, но Лотт знал, что "блажь грешника" закончилась еще неделю назад. Так же он знал, что задолжал круглую сумму единственному в городе поставщику наркотика. И, как бы ему не хотелось, он не мог не догадываться о том, что Чума рано или поздно узнает, что денег, чтобы расплатиться с долгом, у него нет. И тогда Мор с огромным удовольствием воткнет ему в бок заточку.
   - Может быть и так, - медленно протянул Мортэйн. Он пожевал выпирающую вперед губу и продолжил. - Где же деньги, Лотт?
   - Я снял комнату у старухи Васты. Деньги там.
   - Мы знаем, где ты снял комнату, - улыбнулся Чума, и рытвины от оспы на его лице превратились в кратеры. - Мало того, старуха, мир ее праху, сама впустила нас в твою комнату. Представь, как мы огорчились, не найдя наших денег. Но Гэллос смилостивился над нами, и мы нашли тебя, бывшего оруженосца и любителя дурманящего порошка. Ребята хотели сразу выпустить тебе кишки, но я не упускаю любую возможность вернуть свои деньги. И я сказал им: ребята - у этого Лотта за душою ни гроша и, видят боги, он скоро отправится на тот свет, но это не значит, что мы должны из-за него голодать. Он - бывший оруженосец барона, а оруженосцам положен меч. Оружие в наше время ценный товар, за который платят неплохие деньги, и мы просто обязаны взять его в уплату долга.
  Младший сын купца, Чума имел отличную деловую хватку; вот только очень плохо разбирался в людях.
  Он должен был понять, что раз Лотт не нанялся в городе в охранники и тем более не носил при себе меч, то, само собой разумеется, что оружия при себе он не имел. Клинок он продал еще полгода назад, получив при этом солидную порцию атуры.
  Лотт решил воспользоваться шансом и с надрывом произнес:
   - О, не забирайте Пламя Веры. Название этому клинку дал сам лорд Кэнсли.
  Мортэйн ощерился и ударил его палкой.
   - Говори, где спрятал меч, или я с тебя лоскутами сниму кожу.
  Лотт весьма убедительно зашмыгал носом. Если бы его, словно тушку кабана, не подвесили за руки коптиться под огнем, он наверняка заломил бы от отчаяния руки.
  Мортэйн с остервенением принялся бить его палкой. После десятого удара Лотт решил, что будь у него меч, это был бы как раз тот момент, когда бы он сдался.
   - Хорошо, - он шмыгнул носом. - Вы получите его. Но предупреждаю, на нем фамильное проклятие.
   - А нам им и не владеть, - хмыкнул Чума. - Говори, стервец, куда спрятал Пламя, а не то Мор спустит тебя пониже к костру.
   - Хорошо, хорошо. Я готов своими руками передать вам меч, - заикаясь выговорил Лотт, - вот только они маленько связаны.
   - Э-э нет парень, - ты не проведешь меня еще раз, - хохотнул Чума. - Ты скажешь мне место и повисишь тут, пока я схожу и возьму причитающееся мне барахло.
   - Нам, - рявкнул Мортэйн.
   - Нам, - поспешно поправился Чума.
   - Сверток с мечом я спрятал в тайнике возле городского колодца, того, что возле церкви на паперти. Руки ужасно затекли. Спустите меня, ребята.
   - Очень хорошо, - казалось, что Лотт для Чумы уже перестал существовать. - Я за мечом, а вы сторожите этого ублюдка. Если он солгал насчет тайника, я не хочу опять гоняться за ним по всему городу.
   - Никто не может поручиться, что вместо этого копченного балыка мы также не станем гоняться за тобой, - прогнусавил Рик.
  Он взял горящую головню и поднес ее к ногам Лотта. Тот взвыл и попытался забраться повыше. Получилось у него неважно.
  Чума сплюнул мокроту и почесал затылок.
   - Ладно, - наконец решил он. - Пойдем все вместе.
   - А окорок? - хохотнул Рик, забавляясь с головней и пятками Лотта.
   - А что с ним станется? Крысы разве что маленько покусают и все.
   - Эй, вы чего, - запротестовал Лотт. - Смилуйтесь. Давайте я пойду с вами!
   - Чтобы ты окликнул своих дружков стражей? - сказал торопящийся к несуществующему тайнику Чума.
  Он достал из-за пазухи кисет, зачерпнул щепотку наркотической пыльцы и одним махом втянул ее ноздрей. После этого Чума почесал покрасневший нос и, махнув своим подельникам, скрылся.
   - Не скучай, - рассмеялся Мортэйн и подбросил остатки веток в костер.
   - Сволочи! - завопил Лотт.
  Но бандиты его уже не слышали.
  Небо потемнело, подворотня погрузилась во мрак.
  Если начнется дождь, он погасит костер, веревки размокнут, и он сможет выбраться из западни.
  Лотт усмехнулся. У него было примерно полчаса на спасение. Хоть все прошло и не так как задумывалось, но он еще жив, а это главное.
  Вдалеке раздались крики. В выходные обычное дело - люди имели свойство напиваться и искать неприятностей.
  Время шло, проулок окончательно погрузился в полумрак. Костер потихоньку угасал. Пятки немного болели, но Лотт знал, что легко отделался. Ему могли поломать пальцы или выжечь глаз. Хорошо, что Чума до этого не додумался.
  Лотт попробовал раскачаться, но веревка еще больнее впилась в запястья и он прекратил попытки высвободиться. Вместо этого Лотт закричал.
  Конечно, в этом квартале мало кто мог подать руку помощи, но упускать даже такой ничтожный шанс не хотелось.
  Он огляделся. Маленькие покосившиеся дома с надстроенными эркерами напоминали фамильные мавзолеи на кладбище, в крышах виднелись целые проемы отсутствующей черепицы. До поддерживающих крошащиеся стены балок не дотянуться. Похоже, он обречен висеть здесь и дожидаться, когда его живьем зажарят на медленном огне.
  Краем глаза он уловил едва заметное движение. Тонкая тень проплыла вдоль приобретших оранжевый оттенок глиняных стен.
  В груди екнуло, на мгновение ему почудились огромные факелы в руках очень расстроенных бандитов.
  Но вот из-за угла показалась маленькая фигура, облаченная в потертый плащ с перекинутой через плечо дорожной сумой.
   - А-а мой спаситель, - пролепетал Лотт. - Я твой должник на всю жизнь, не знаю как тебя...
  Скрытое капюшоном лицо повернулось к нему, изучая висящего Лотта, словно тот был дивным заморским зверем.
   - Заткнись, - донеслось из-под капюшона.
  Голос принадлежал девушке. В нем чувствовалась некоторая доля высокомерия, что было вполне понятно - ведь Лотт висел перед ней и, как он надеялся, имел очень жалкий вид. Девушка говорила со странным акцентом. Возможно, она прибыла из южных стран или же ее родиной был север - Лотт еще не встречал людей из других королевств Священной Империи.
  Он мысленно вознес молитву Гэллосу и попросил его, чтобы это оказалась южанка. Варвары северных земель были кем угодно, только не милосердными. С них станется бросить нуждающегося в беде.
  Между тем девушка обошла его и склонилась над стелой. Нежно провела ладонью по замшелому камню, очищая его от грязи и мха.
  До слуха Лотта донеслись гортанные звуки. Девушка водила пальцем по полустертым символам и несла какую-то околесицу. Лотт понял, что его не собираются спасать.
   - Послушай, если спустишь меня, я дам тебе много денег, - неуверенно начал он. - Ну, или меч. Хороший добротный меч, я называю его э-э... - он замялся, пытаясь вспомнить какое же имя он назвал Чуме.
  Не отрываясь от чтения, девушка нашарила рукой старую знакомую Лотта - полуистлевшую палку и кинула нею в связанного.
   - О-у, - выдохнул Лотт. - С ума сошла?!
  Девушка хлопнула в ладоши и звонко рассмеялась.
   - М-да, - резюмировал Лотт. Перспектива освободиться теперь казалась довольно туманной. Из всех блаженных этого мира ему попалась именно та, которая была не в состоянии понять, что он от нее хочет.
  Девушка откинула капюшон, дотронулась до камня рукой и провозгласила:
   - Гебу!
  Символы на камне зажглись так ярко, что Лотт на миг ослеп. Из камня вытянулась раскаленная добела фигура в молочно-белом саванне и взяла руку девушки в призрачные ладони. Облаченная в плащ девушка дернулась, но неведомая сила держала крепко, пульсируя все сильнее. Фигура обхватила ее тело, сорвала капюшон и приподняла над землей. Камень треснул, во все стороны полетели обломки. Лот закрыл глаза, пытаясь защитить их от брызнувших во все стороны осколков.
  Раздался треск молнии и тонкий девичий писк.
  Он открыл глаза. Камень раскололся надвое, неведомая ипостась исчезла, девушка сидела на коленях, голова безвольно склонилась набок. На коже выжженным клеймом запечатлелся шрам в виде буквы "х".
  Только сейчас он заметил на шее и руках странные татуировки - витые линии, спирали, завитки, сливающиеся в один безумный рисунок. Лотт понял, кто стоит перед ним. Как любому другому ребенку, в детстве ему каждый вечер рассказывали про них разные небылицы.
   - Чахоточная - выдохнул он.
  Только тогда она повернулась к нему лицом.
  Коротко остриженные, иссиня темные волосы, лицо, будто высеченный лик мраморной статуи и глаза. Желтые, как золотая марка, жгучие, будто летнее солнце, глаза.
   - Так нас называете вы, люди, - в повисшей тишине раздался ее звонкий насмешливый голос. - Чахоточные, желтоглазые, болотные выродки. Но если хочешь, чтобы я вытащила твое худосочное тело из этой петли - зови меня Кэт.
  До этого дня Лотт ни разу не встречал желтоглазых. Говорили, некоторые лорды держали их при дворе в качестве слуг, иногда, в селения заезжал балаган, где среди уродцев можно было встретить одного-двух представителей вымирающего народа. Но в Землях Тринадцати балаганы - редкое явление. Места здесь неспокойные, Край Мира постоянно угрожает если не нашествием диких племен так язычниками. Мирным людям здесь делать нечего.
  В землях лорда Тауса у него когда-то была дальняя родня. То ли троюродный брат, то ли двоюродный дядя Зэйдер Снайге, в детстве навещавший Лотта и его брата, Сторма, говорил, что древний народ умеет общаться с духами и при необходимости натравливать неспокойные души на того, кто ему неугоден.
  Впрочем, словам Зэйдера не было веры, ведь он говорил, что желтоглазые ростом чуть больше трех футов и имеют ужасно большие глаза.
  На Лотта смотрела молодая девушка лет шестнадцати на вид, немного худощавая, но уж точно не маленькая карлица с глазами как у филина.
  Лотт знал, что люди сторонились желтоглазых не из-за их (если они конечно это умели) способности разговаривать с духами, а из-за того, что древний народ жил в основном в Дальноводье, рассаднике всяческих болезней. Туда ссылали заключенных со всей империи, где они до конца своих дней добывали синелист, использующийся медиками в мазях. Худшего места, чем Дальноводье не сыщешь во всей империи.
   - Кэт, будь добра, освободи меня, - спокойно проговорил Лотт.
  Будь перед ним хоть дикарь из племени вестготов, Лоту все равно. Главное, что его могут спасти. Все остальное подождет.
  И даже то, что он увидел колдовство, не было самым важным. Ведь больше всего Лотт боялся не магии чахоточных, а того, что с ним сделает Чума когда вернется с пустыми руками.
  Кэт с задумчивым видом осмотрела веревку.
  - Тебя освободить сразу или потерпишь еще чуть-чуть?
  - Сразу, конечно же, - опешил Лотт.
  - Как скажешь.
  Девушка достала из-за пояса кинжал и одним резким движением перерезала прикрепленный к крюку в кирпичной стене край веревки.
  Лотт с глухим шлепком упал в тлеющие уголья.
  Он закричал, катаясь по полу и стряхивая с себя кусочки золы.
  - Проклятье, зачем ты это сделала?!
  - Ты же просил освободить тебя сразу, - желтоглазая пожала плечами. Может Лотту это и показалось, но в уголках ее золотых зрачков на миг мелькнула веселая искорка. - Вот я тебе и помогла.
  В штанах, и без того изрядно потрепанных, появилась дыра, Лотт получил несколько ушибов, но в основном не пострадал. Могло быть намного хуже.
   - Советую не задерживаться, - бросил он Кэт. - Скоро здесь появятся очень плохие люди. Если не успеем исчезнуть, меня опять вздернут. И тебя, кстати, тоже.
  Они углубились в узкие переулки города. На стенах домов густо рос мох и лишайник. Под ногами противно хлюпало - даже летом здесь было сыро и промозгло.
  Когда они вышли на перекресток Четыре Руки, Кэт поравнялась с ним и спросила:
   - Если тебя подвесили плохие люди, стало быть, ты еще хуже?
   - С чего ты решила, - удивился Лотт.
   - Хорошие с плохими не водятся. А ты сумел изрядно насолить плохим. Так кто же ты?
   - Странные вы, желтоглазые, - буркнул Лотт.
  Перекресток Четыре Руки славился игорными заведениями. Здесь монеты переходили из рук в руки целыми телегами. Лотт не раз видел как богачи теряли свои состояния, а бедняки... Хм, а бедняки теряли свободу.
  Лотт еще плохо знал город. До этого момента он думал, что выйдет прямо к Торговым воротам. Вероятно, он где-то неправильно свернул.
   - Кажется, мы здесь уже были, - пробормотала Кэт.
  Она осматривалась по сторонам, будто в первый раз заметила, что находится в городе.
   - Было приятно познакомиться, Кэт, - не слушая девушку, сказал Лотт. Ему нужно отделаться от желтоглазой побыстрее. Они двое - слишком заметны, да и в ее услугах он больше не нуждался.
  Кэт не ответила. Она смотрела на окно одного из шести домов зажиточных горожан, расположенных чуть в стороне от игорных заведений.
  Лотт поспешил скрыться в темном проходе. Лучше не высовываться, Чума и его парни наверняка уже обнаружили, что их жертва ускользнула. Необходимо покинуть Гэстхолл в самое ближайшее время.
  Петляя между улочками, прячась за хилыми заборами и деревянными пристройками, он вышел к проулку Трех Пьяниц. Здесь воняло перекисшим вином. Виноделы сливали сусло прямо на улицы города. Местный сброд бывало неделями праздновал это событие, дожидаясь, когда откупорят еще одну бочку и им дадут забродивший осадок. Когда же и они уставали от такого пойла, сусло просто выливали в пыль.
  Отсюда Лотт двинулся к скверу Пэйта - небольшие ухоженные деревья сира Пэйта окружили ряд беседок, обвитых плющом и огороженных кустами роз. Пэйт, градоправитель Гэстхолла, очень гордился тем, что его город - единственный, где вольно растут деревья, и каждый горожанин может посетить его сквер. Сюда, конечно, не пускали кого попало. В основном здесь находились приезжие торговцы, заключающие важные для города сделки, благородные господа и священники церкви. Обычные горожане, такие как Лотт, могли только наблюдать за тем, как остальные веселятся в беседках только со стороны.
  Но сегодня Пэйт сделал исключение. Стражники, обычно охранявшие вход в сквер, отсутствовали. В сгустившейся темноте трудно было что-либо различить, но Лотт мог бы поклясться, что видит множество теней, мелькающих в редких проемах поросли.
  Он прошел мимо, даже не глядя на то, что творится в сквере. Улицы стали шире, именно по этим городским каналам тек людской поток селян продающих овощи и фрукты, выращенные на своей земле, и путников, желающих отдохнуть от тянущегося бесконечно Имперского Тракта.
  Лотт перебежал улицу, обошел задний двор трактира "Веселый мельник". Когда он только-только приехал в город, то остановился здесь. Но денег, вырученных за меч, надолго не хватило и ему пришлось тайком улизнуть отсюда, чтобы не отдавать долг хозяину.
  Главные ворота находились от трактира не далее чем в одном полете стрелы. Городские стены в сгустившихся сумерках казались выше, чем были на самом деле. Редкие кустарники и лачуги бедняков тесно прижимались к каменной кладке защитных стен. Вдали уже можно было заметить узкие бойницы и острые углы зубцов.
  Лотт быстро прошмыгнул мимо них, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Перелез через ограду чьего-то огорода и...
  Он снова оказался на перекрестке Четырех Рук. На него пустыми глазницами пялились распахнутые окна шести дорогих домов, а темная фигурка Кэт, завернутая в плащ все так же стояла посреди пересекающихся улиц.
  Лотт громко выругался и пошел к ней.
   - Чахоточная ведьма, что ты со мной сделала, - крикнул он, намереваясь взять ее под локоть и повернуть лицом к себе.
  Но вместо того чтобы ухватить плутовку, рука погрузилась во что-то вязкое, тягучее словно мед.
  Лотт с ужасом видел, как рука вошла в ее тело, словно в кисель. Это была только тень Кэт, просто неясная тень, пригвожденная к стене до тех пор, пока светит солнце или горят фонари. Необычная тень.
   - М-м-м-м, - едва слышно произнесла тень. - Что происходит?
  Волосы на голове у Лотта стали дыбом, лоб покрылся испариной, а некто очень гаденький, сидевший в глубине души, едко заметил: теперь тебе придется не только зашивать, но и стирать свои штаны.
  Сам себе не веря он сказал:
   - Кэт, что с тобой?
   - Я хочу спать, - заныла тень. - Закрой мне глаза и уходи.
  Нужно что-то делать, сказал он себе. Сейчас ты отдернешь руку и побежишь так быстро, как только сможешь из этого проклятого места. Давай же, дурак, действуй.
  Но вместо этого он ухватил тень второй рукой за талию и потянул на себя.
  Дурак, идиот, ты погубил себя - тысячи злых голосов набатом зазвучали в голове.
  Кто она тебе?! - сказал знакомый с детства, наполненный горечью голос. - Это я был тебе родным, не она!
  Руки увязли в темной тягучей массе. Он прижал тень к себе, сливаясь с ней воедино, становясь таким же неясным силуэтом, как и Кэт.
  Одно биение сердца - ровно столько длилось это жуткое ощущение обреченности и подавленности. Потом тело в его руках налилось тяжестью, стало более осязаемым и теплым. Каким же оно было обжигающе теплым!
  Девушка в его руках снова стала живым существом - не тенью на стене. Он посмотрел в ее ничего не понимающие песочного цвета глаза и сказал:
   - Похоже, мы квиты.
  После этих слов силы покинули его. Лотт рухнул на пыльную дорогу, потянув с собой следом девушку. Сердце выбивало в груди барабанную дробь; руки тряслись, словно он превратился в ветхого старика.
  Но, странное дело, Лотт впервые за несколько месяцев не чувствовал себя опустившимся человеком.
   - Что...что произошло? - Кэт еле выговорила эти слова. Она закашлялась и шумно прочистила горло. - Ты что-то сказал, я не расслышала? Просто стояла и смотрела на...
  Она затрясла головой, скинула капюшон и взъерошила короткие волосы. Потом обратила внимание на Лотта. Несколько мгновений она смотрела ему в глаза, собираясь с мыслями.
   - Настоящий мужчина - без лишних слов взобрался на девушку прямо посреди улицы, - съязвила Кэт.
   - Что?! - Лотт уставился на Кэт, потом перевел взгляд на свои руки, обнимающие ее за талию, и быстро отдернул их.
  Он почувствовал себя грязным, вместилищем вшей и кожных язв.
  Только вконец опустившиеся жители Дальноводья позволяли себе спать с желтоглазыми и плодить полукровок. В остальных землях империи человек мог стать изгоем. Люди относились к древнему народу не намного лучше, чем к неверным.
   - Я спас твою шкуру, чахаточная, - он поднялся с земли, вытирая ладони о истертую куртку. - Если бы не я, ты так и осталась бы темным пятном, словно дерьмо прилипшим к стене. Впрочем, я могу позвать стражу и сказать, что ты мне угрожаешь. Ваш народец не жалуют на всем белом свете. Не понимаю, почему я должен сделать для тебя исключение?
  Он снова стал прежним. Как быстро благородство превращается в подлость? После одного мерзкого поступка? После лишнего бокала вина?
  Как же долго он не нюхал атуру?!
  Лотт поискал глазами стражников. Бравые ребята либо сгноят ее в темнице, либо изобьют до полусмерти. Будет желтоглазой наука.
   - Ты тоже заметил, что улицы пусты? - спросила Кэт. Она отряхивала пыль со своего плаща, не обращая внимания на слова Лотта. - Я не была уверена, пока мы не вышли к купеческому кварталу. Город будто вымер. Так что ты там говорил про пятно, в которое я превратилась?
  Страх холодными клещами стиснул его сердце. Ссора с Кэт отвлекла внимание от главного - что, падальщик пожри его внутренности, тут происходит?!
   - Не пятно - тень, - не веря себе, выдавил он. - Я должен был выйти к воротам, но вернулся обратно, а ты почти слилась со стеной. Не знаю, почему, но я...
   - Стена, - воскликнула Кэт. Девушка прильнула к стене, провела по шершавой поверхности рукой. - Я совсем забыла об этом. Эй, подойди сюда... А как тебя зовут, человек?
   - Лоттар Марш, - мрачно отозвался Лотт.
  Не без опаски - желтоглазая все же владела странной магией - он приблизился к стене. Старая краска потрескалась и лоскутами отваливалась от кирпичной кладки. Вдоль выемок неровно уложенных камней хаотичными зигзагами змеилась трещина. Лотт приблизился к стене еще на шаг. Нет, это не трещина а...
   - Кровь, - закончила за него Кэт. Она протянула к нему руку. Кончики пальцев были вымазаны красным.
  Лотт взглянул вверх. Из окна на втором этаже виднелось наполовину вывалившееся тело.
  Мысли в воспаленном сознании Лотта сменяли одна другую, он попытался сосредоточиться и сделать правильный вывод.
  В голове у него тут же возник план. Без сомнения, здесь не обошлось без колдовства. В Гэстхолле объявился культист Немого Бога.
   Безымянные - так звали служителей Немого Бога, были преданы анафеме еще полтысячелетия назад. Их не щадили ни в одном королевстве империи. Каждую осень прилюдно сжигали одного или двух обвиненных в поклонении лжебогу на площадях городов. Люди говорили - чернокнижник не сгорит, считай урожай весь погиб.
  Именно культисты наслали порчу на город. Изгнанные за Край Мира, они оскверняли тамошние святые места, совершая на них мерзкие ритуалы.
  Кто-то узнал про них (или него?) и попытался позвать на помощь, за что и был убит.
  Ему просто не повезло пройти мимо и оказаться в гуще событий. Нужно делать ноги - скоро появится стража. Уж они-то не станут разбираться, кто виноват, а кто нет - всех изрубят на куски.
  Хотя...
  Если он расправится с чернокнижниками прежде стражи, все почести достанутся Лотту. Он станет героем города и сможет не бояться Чумы и его дружков. Это им придется его избегать.
  К тому же брат когда-то обмолвился, что именно безымянные убили их родителей. Отец и мать умерли, когда ему не было и года. Он даже не помнил, какими они были. Лорд Кэнсли взял их к себе в услужение и сделал сначала пажами, а затем своими оруженосцами.
  Не то чтобы Лотт стремился за них отомстить - убивать кого бы то ни было из-за людей, которых никогда не знал не входило в его привычки.
  Он подобрал отколовшийся от кладки камень.
  Лотт ворвется внутрь, и, воспользовавшись внезапностью, обрушит свое импровизированное оружие на голову безымянного. Все просто. Но что, если их будет несколько? Или он окажется недостаточно быстрым?
   - Если поможешь мне, получишь десять крон, - соврал Лотт.
  Кэт насмешливо посмотрела на него, но ничего не сказала.
  Лотт принял ее молчание за согласие и направился ко входу. Как он и ожидал, дверь оказалась запертой. Это обстоятельство не смутило бывшего оруженосца.
   На улице стояло хоть и прохладное, но все-таки лето. Обойдя дом, он обнаружил одно окно не запертым на ставни и влез в него. Кэт последовала его примеру.
  В квартале Четырех Рук жили зажиточные горожане, набившие руку на торговле или обманывая менее смышленых людей в игорных домах.
  Внутри дом был богато обставлен. На стенах висели гобелены, изображающие сцены принятия лордами запада веры в Гэллоса и Аллану, архигэллиота Клемента 5, выводящего войска из Мертвых земель, победу, одержанную лордами Дайвэном и Мэллиортом над ордами борейцев.
  Серебряные подсвечники внушительных размеров украшали многочисленную мебель, сделанную на заказ где-нибудь в Брэнвуде или Таусшире, а то и в самой Делии.
  Не долго думая, Лотт сменил камень на подсвечник и вошел в следующую комнату.
  Когда он был совсем еще мальчиком, только-только поступившим в услужение к лорду Томасу Кэнсли, их с братом взяли в рейд. Ватага разбойников сожгла деревню дотла и, улюлюкая, развлекалась с уцелевшими жителями, используя поселян в качестве мишеней. Лорд и его дружина перебили большинство. Сдавшихся привязали к вязанкам хвороста и подожгли.
  Сэр Томас приказал мальчикам смотреть на то, как творится правосудие в Землях Тринадцати и добавил, что когда они вырастут - то так же должны поступать со всеми, не придерживавшимися установленных в этом крае законов.
  Сторм с готовностью исполнил приказ Сэра Томаса, он всегда исполнял то, что было поручено, не задумываясь, с непоколебимой уверенностью в том, что лорд всегда прав.
  Когда языки пламени добрались до голов преступников, выжигая дочерна глазницы, а крик приговоренных к смерти заглушил его мысли, Лотт не выдержал и отвернулся.
  Робкий Лотт - так его прозвали за это воины, смеясь и помахивая перед ним факелами. Больше всех эту кличку любил его брат.
  Когда крики оборвались и Лотт перестал слышать, как шипит обгорелая плоть, он повернулся лицом к разбойникам, но увидел только обгорелые кости, почти незаметные на пепелище.
  Хозяева умерли, а их тени остались охранять души, сказал тогда кто-то из воинов.
  Увиденное в комнате заставило Лотта невольно попятиться назад.
  Середина гостиной была залита светом, исходившим из зажженных свечей, воткнутых в притороченную к потолку люстру. Крепления для свечей были сделаны в виде монахов, молитвенно воздевших к потолку руки. Желтые отблески падали на обеденный стол с остатками еды, фамильные портреты, любовно водруженные над массивным камином. Встречаясь с покрытыми синей краской каменными стенами, они приобретали изумрудный окрас.
  В углах комнаты, там, куда не достигали подергивающиеся полосы света, клубились тени.
  Тени, охраняющие души хозяев, подумал Лотт.
  Два призрачных силуэта обнялись, почти слившись воедино, и только по редким вибрациям неровного пламени было заметно, что это не бесформенное пятно. Еще одна тень застыла в полушаге от стола. Держащаяся за стол рука принадлежала очень старой женщине и была вполне осязаема и жива. Пальцы так сильно вцепились в столешницу, что фаланги побелели, а ногти впились в дерево не менее чем на четверть дюйма. А чуть повыше локтя рука сливалась с неясной темной фигурой, терявшейся в полумраке комнаты.
  Одна свеча потухла, и несколько футов комнаты погрузилось в темноту. Рука, еще мгновение назад принадлежавшая живому человеку, превратилась в скрюченную обсидиановую палку, выгибавшуюся вбок под большим углом.
  Тени шептали, они на что-то жаловались и тихонько постанывали от страха.
  Люди намного страшнее теней, мысленно сказал Лотт. Первые могут причинить боль, вторые только напугать.
  Он опрометью бросился в следующую комнату, нашел лестницу и поднялся на второй этаж. Позади слышалось неровное дыхание Кэт. Желтоглазая дышала ему в затылок и не отставала ни на шаг.
   - Когда я распахну дверь, кричи что есть мочи, - прошептал он своему невольному союзнику.
   - И тогда они нападут на бедную невооруженную девушку? Ты мужчина и у тебя есть оружие, - прошипела ему Кэт, указывая пальцем на подсвечник. - Это я открою дверь, а ты отвлечешь их воплем.
  Не дав ему времени придумать контраргумент, желтоглазая толкнула плечом дверь, ловким движением выдернула волос на затылке Лотта, заставив его вскрикнуть от неожиданности, и юркнула в открывшийся проем.
  Все произошло настолько быстро, что Лотт даже не успел наградить ее пинком.
  Сперва безымянные, после желтоглазая стерва, решил он. С этой мыслью он ворвался в нужную комнату.
  Смятая постель, одеяло скинуто на пол. В центре комнаты распласталась сотканная из теней фигура, тянущаяся к окну. Возле нее лежали черепки от расколовшегося ночного горшка. Воняло мочой и потом.
   - Лиизаааа, - прошипела тень.
  Кэт подошла к окну, втащила обмякшее тело обратно в комнату. Им оказалась молодая женщина, опрятно одетая и довольно хорошенькая. Остроконечный атур, скрывавший ее роскошные волосы от постороннего взгляда, слетел с головы и нелепо болтался вдоль тела, держась на одной уцелевшей подвязке.
  - Лиизаааа.
  Женщине перерезали горло. Кровь пропитала льняное платье, закрасив былые узоры, заменив их на свой собственный, с ассиметричными краями и рваными линиями.
  - Что будем де... - начала было говорить Кэт, но вдруг вскрикнула и отскочила в сторону от трупа.
  Тело подернулось дымкой, так туман заволакивает все вокруг перед рассветом, скукожилось, становясь невесомым. Прекрасное лицо превратилось в театральную маску. Кожа стала графитовой, черно-серой, почти не различимой на фоне погруженной во тьму комнаты.
   - Лиизааа.
   Изменившийся до неузнаваемости мертвец втянулся в половицы, заполняя щели между ними, подобно воде скапливаясь в выемках. Вскоре в комнате остались только Лотт, дрожащая от пережитого потрясения Кэт и две тени.
   - Лиизааа...
   - А-а демоны, - с трудом выдавил Лотт. Он осенил себя символом Гэллоса и сплюнул через левое плечо.
  Стало немного легче, и приступ паники прошел.
   - Ч-что будем делать?
   - Мы опоздали, что тут еще сделаешь, - набросился на желтоглазую Лотт.
  Надежда сменилась отчаянием. Он рисковал своей жизнью стараясь сделать этому проклятому городу услугу и вот вся награда?! Да идет оно все лесом.
  Безымянные ушли, и никто не скажет им куда. Если они и дальше будут стоять здесь и ничего не делать, то тоже могут превратиться в тени, стать чернильными кляксами, размазанными на стене.
  Он присел на корточки, обхватив голову руками.
  Положение все хуже час от часа. Думай, Лотт, думай!
   - Лиизааа...
   - Нужно уходить, - желтоглазая застыла в проходе, всем своим видом выдавая желание убраться отсюда подальше.
   - Сейчас, вот только узнаю кое-что.
  Один раз это сработало, почему же не получится во второй?
  Лотт нагнулся над стонавшей тенью и, словно в смолу, погрузив в нее руки, притянул к себе.
  Он слышал, как охнула Кэт, почувствовал, как желтоглазая отпрянула от него еще дальше, но, не обращая на нее никакого внимания, все тянул к себе казавшегося очень липким и вязким человека. Лотт словно бы разрывал надвое полотно - настолько плотно слились воедино тело и доски.
  Наконец ему удалось наполовину отделить фантом от пола. Голова, видные через безразмерную сорочку обвисшие груди, дрожащие, обвитые тонкими синими прожилками вен руки - все стало объемным, налилось тысячью оттенков цвета. Вторая половина тела так и осталась вмурованной в пол, расстилаясь под сжавшим в своих объятиях женщину Лоттом агатовым пятном.
   - Ли-и-зонька, не-ет, - Женщина зашлась кашлем, сплевывая кровавую слюну себе на подбородок.
  На Лотта дохнуло запахом долгой болезни - смесью травяных сборов и гнилью изо рта. Женщина была измотана лихорадкой. Даже дай он ей сейчас отвар из синелиста, она все равно была обречена.
  Он отвернулся от больной и, стараясь реже вдыхать, произнес:
  - Лиза мертва, - Лотт чуть повернул голову больной, указывая на курящуюся тьмой фигуру возле окна.
  - Вы не понимаете... Лиза - моя дочь, а это... это моя сестра.
  - Куда ее увели?
  - Он увел их, - женщина часто задышала, собираясь с силами, - на площадь Святого Джерома к паперти церкви. Моя Лизонька, вы еще успеете спасти ее...
  Женщина всхлипнула и уткнулась в его плечо, заливаясь слезами.
  Зачем им дочурка, спросил себя Лотт. Заложник? Весь город стал их немым заложником, зачем утруждать себя еще одним?
   - Спешите, остановите его, - говорила ему сквозь рыдания женщина. - Не дайте убить детей. Сестра, моя храбрая сестра...
  Напрягая все силы, Лотт подтянул полуженщину-полутень к кровати. Конечно, она так и так обречена, но он еще не до конца забыл то, что с детства вбивали в голову. Рыцарская честь и готовность помогать убогим... Манеры, чтоб их...
  Вышли на улицу в гробовом молчании. Кэт держалась от него подальше и обеспокоено поглядывала по сторонам. Лотт терялся в догадках.
  Почему не появились Псы Господа, белые инквизиторы? Они давно должны были усмирить безымянного, даже такого сильного как этот. Почему он не стал тенью? Неужели только на него не подействовали чары? И зачем, прокляни его Аллана, культисту понадобилось идти на паперть с детьми?
  Вдруг его осенило. Жертвы, он хочет осквернить Святое Место города, проведя темный ритуал в самой церкви.
  Лотт сглотнул и поспешил на площадь Святого Джерома.
  По дороге он путано объяснил Кэт, насколько плохи их дела. Желтоглазая выслушала его, изредка задавая вопросы, на которые Лотт, как мог, старался ответить.
  - Думаешь, я не пробовал покинуть город?!
  - Не знаю, почему я могу делать тени снова людьми!
  - Да, ты так же выглядела, когда я тебя спас.
  - Понятия не имею, в чем заключается ритуал, но в какой-то деревне на севере Шэнвуда безымянные как-то провернули нечто подобное. Когда туда прибыл лорд Шэнсоу с дружиной, он приказал убить всех жителей и сжечь дотла окрестности. Белые инквизиторы месяц святили землю на пепелище. После того случая все воины лорда стали седыми, а сам Шэнсоу не мог больше выговорить ни слова.
  Беседа с Кэт помогла ему немного успокоиться и не обращать внимания на то, во что превратился город.
  Они шли вдоль улицы Висельников. Одноэтажные каменные дома теснились один на другом, неровные, ставшие какими-то зловещими в сгустившемся полумраке.
  На небольшом пустыре высилась виселица. Три петли сейчас пустовали, на четвертой покачивался мертвец.
  Бальс Хмурый задолжал деньги многим людям и не смог вернуть долг вовремя. Его взяли под стражу, должник умудрился сдуру заехать кулаком старшине караула. Бальса избили до полусмерти, забрали то немногое, чем он владел, и бросили в каменный мешок. Тогда он попросил смилостивиться над ним у священника, главы здешней церкви, Майлза Торсэна. Когда тот наказал ему молиться и поститься месяц в тюрьме, Бальс послал священника по матери, за что был предан анафеме и повешен в тот же день.
  Историю о незадачливом должнике знали во всех харчевнях, пересказывая ее и так и этак, но неизменно заканчивая:
  "...и тогда Бальс взял монаха за грудки и закричал:
  - Мне не есть и не пить месяц?! Я хочу выйти отсюда сейчас, тогда могу хоть век поститься!
  - Да будет так, сын мой.
  И монах выпустил Бальса, провел до виселицы и сказал:
  - Я выполнил свое обещание, теперь ты выполнишь свое".
  А когда кто-нибудь спрашивал, что же случилось с Бальсом после, ему говорили, что он до сих пор постится на виселице.
  Майлз действительно вознамерился заставить труп висеть весь срок. Повешенный стал местным пугалом, достопримечательностью, на которую глазели местные зеваки. Вскоре тело сгнило, и улица Висельников засмердела мертвечиной. Горожане просили Майлза снять Бальса и предать земле, но инквизитор не торопился выполнять их просьбы.
  Бледная, чуть видимая петля смыкалась над клубком серой мглы, раздающейся в стороны, ветвящейся подобно дереву. Тени свили гнездо на виселице, протянулись вдоль помоста, протягивая щупальца к застывшим призраками горожанам. Они росли, простирая непроницаемую квинтэссенцию ночи, распространяя ее по всей улице. Все, чего они касались, поглощалось тенью, становилось с ней одним куском мрака.
  Горожане шептались, в их неразборчивом бормотании слышались жалобы, ругань и проклятия. Когда же со стороны виселицы раздался скрип, издаваемый раскачивавшимся телом и вслед за тем тихий, злобный смешок нервы Лотта не выдержали, и он бросился прочь.
  - Становится хуже, - заметила Кэт.
  Наполненная бормочущими призраками улица осталась позади. Они остановились возле здания ратуши, чтобы перевести дух.
  Массивное строение с выдающимся вперед полукруглым фасадом почти полностью скрылось во мраке. Каменные святые на торцах здания превратились в безобразные горгульи, на колоннах спиралями вились дымные змеи.
  Лотт был полностью с ней согласен.
  Тени вытягивались вперед, поглощая строения, попавших под действие чар людей, лепя из них свою собственную конструкцию, как это делает гончар с комком сырой глины.
  Когда до площади Святого Джерома оставалось не больше десяти минут пешим ходом, они наткнулись на мальчика.
  Выйдя из-за угла ветхого приютного дома - вытянутого в длину барака с покосившейся крышей, они зажмурились от непривычно яркого света. Тысячи теней тонкими струйками вились вокруг отчетливо видимого пространства. Будь у них зубы, мерзкие твари уже прогрызли себе дорогу внутрь.
  Щурясь, они пошли к источнику света. Когда до его слуха донеслось поскрипывание колес проезжающих телег, смеющиеся девичьи и немного огрубевшие, предлагающие свежую рыбу, мужские голоса, Лотт почувствовал, что его пробирает озноб. Казалось, что здесь все по-старому. Люди торговали, ссорились, шутили... Жили.
  Но жили где-то там, за завесой темноты, в каком-то другом далеком королевстве.
  Всего лишь щепотка порошка, подумал Лотт, стирая пот со лба. Одна понюшка и станет легче. Одна сраная понюшка и пусть весь мир станет тенью.
  - Лотт, - тихо позвала Кэт.
  Он обратил на нее внимание. Желтоглазая находилась около какого-то предмета. Лотт приблизился и оцепенел, не зная как на это реагировать.
  В этом светлом месте, единственном, во всем Гэстхолле лежал брошенный, словно тюк с ненужными вещами, маленький мальчик лет трех на вид. Лежал, едва шевелясь, перебирая пухленькими ножками, пытаясь не то встать, не то отползти в сторону.
  А под ним не спеша расплывалось красное пятно. Светлая кровь заливала ладно утрамбованную городскую дорогу, скапливалась в желобке, выдолбленном для стока дождевой воды.
  Кэт бросилась к мальчику, попыталась зажать перерезанное горло тонкими пальцами. Кровь сочилась сквозь них, вымазывая желтоглазую тошнотворно алым оттенком. Мальчик бился в ее объятиях, пытаясь оттолкнуть от себя, но сил у него оставалось все меньше, глаза стекленели, а губы беззвучно шептали "Мама, мама".
  Когда ребенок перестал биться и обмяк, Кэт бережно положила его и сложила ручки на груди мальчика.
  - Почему он взял с собой детей, - глухо произнесла она. - Почему не взрослых?
  Потому что дети не окажут сопротивления, хотел было сказать Лотт, но промолчал. Было что-то такое в ее взгляде, почти человеческое. Он чувствовал - еще немного и он начнет ее жалеть.
  - Убьем ублюдка, - пообещал он. Это все чем он мог ее утешить.
  Свет начал тускнеть, гаснуть прямо на глазах. В яркий круг просочились тени, рвя на части свободное пространство. Темная змейка коснулась мертвого мальчика, и его силуэт побледнел, став почти прозрачным.
  - Пошли, - сказал Лотт.
  Он протянул руку и помог Кэт подняться.
  Она все оборачивалась назад до тех пор, пока они не прошли торговые ряды.
  Странное дело, подумал Лотт, желтоглазые способны на такую штуку как сострадание. Может они и не так плохи, как о них говорят?
  Вдали показалась колокольня. Высокий шпиль здания возвышался над малорослыми домишками, будто стремясь проткнуть собой небеса. Говорили, флюгер на колокольню приказал поставить сам Элевтерий - прежний архигэллиот. Позолоченный перст указывал, куда следует дуть ветру, и тот послушно выполнял этот приказ.
  Сейчас перст не был виден, даже сама башня казалась нереальной. Лотт мог бы поклясться, что видит, как темные тени вьются вокруг черепичной крыши - создавалось впечатление, что колокольня чадит и в ней вот-вот займется пожар.
  - Площадь в той стороне, - Лотт указал в сторону колокольни. - Мы близко.
  Улицы неровными зигзагами расходились от площади Святого Джерома. Саму церковь, украшавшую площадь, невозможно было заметить издалека, пока не пройдешь последний изгиб улицы.
  Кэт обернулась и вскрикнула. Желтоглазая невольно прижалась к нему поближе, на что Лотт лишь хмыкнул.
  Он тоже оглянулся.
  За ними по пятам стелились тени. Тысячи фигур, неисчислимое множество контуров и форм. Улицы полностью исчезли, поглощенные иссиня-черной тьмой.
  Тени перестали сторожить хозяев, понял Лотт. Они хотят сожрать их вместе с потрохами.
  Они не прошли и двух домов, как стелившаяся позади них подобно покрывалу темнота попыталась напасть.
  Над ним нависла базальтовая масса, открыв бездонный зев. Из нутра гадины вылетело щупальце, захлестнуло руку Кэт, подтягивая чахоточную к пасти. Желтоглазая попыталась вырваться, но еще больше увязла в тягучей мгле.
  Лотт хлестнул по тьме подсвечником, словно мечом. Серебро заискрилось, брызнуло мириадами блеклых искр и тени отступили.
  Словно Святой Иероним, подумал Лотт. Только тому противостояли орды голодных северян, да и в руке был не подсвечник, а деревянная ложка, благодаря неколебимой вере всегда полная постной каши.
  Не успели он прийти в себя, как налившиеся абсолютной чернотой жгуты вновь попытались атаковать.
  Тени обступали их, наваливаясь скопом, хватая за руки и валя на спину. Лотт, как мог, отмахивался и медленно пятился в нужном в направлении. Дом, еще один, улица пошла на изгиб и резко оборвавшись, открыла вид на площадь Святого Джерома.
  Расположенный на небольшом холме костел был скромным по меркам церкви зданием с низким сводом и рядом циркулярных арок, расположенных вдоль лицевой стороны. Вдоль фасада вытянулись огромные стрельчатые окна.
  Церкви повезло - в основе здания лежала почти нетронутая временем крепость желтоглазых. Одна из стен костела служила тому доказательством - слишком ровная, слишком отличавшаяся от того, что создали людские руки. Каменщикам не пришлось таскать на нее камни - все из чего создана церковь когда-то было частью сооружений древнего народа - памятниками, стелами, навесами и портиками.
  В окнах церкви промелькнула вспышка света.
  Он убил еще одного ребенка, подумал Лотт. Нужно спешить.
  Тени отстали от них. Тьма затопила все подступы к площади, но распространиться за ее пределы пока не решалась.
  Они добрались к городскому колодцу с поперечным вращающимся бревном и перетянутой поперек него цепью.
  Несмотря на сложившуюся ситуацию, Лотт не мог не усмехнуться.
  Возле городского источника воды гипсовыми изваяниями застыли три знакомые фигуры.
  - Жди здесь.
  Еще не хватало, чтобы желтоглазая пялилась на него, в то время как Лотт будет занят делом.
  Передав Кэт подсвечник, он подошел к согбенному, не могущему пошевелиться Чуме.
  Тени еще не поглотили ублюдка, но и не отпустили. Все трое были бледными будто мертвецы. Они напрягали в отчаянном усилии мышцы, но так и не сумели сдвинуться с места.
  Первым делом Лотт вытянул мешочек с "блажью грешника" из потайного кармашка в куртке Чумы. Потом повернулся к Мортэйну, вынул из-за голенища сапога нож и самодовольно изрек:
  - Как говорится в Книге Таинств - да воздастся каждому за деяния его...
  - Лотт!
  Он обернулся на крик Кэт.
  Девушка стояла в нескольких шагах от него, не в силах пошевелиться, такая же бледная как Чума и его подельники. Тени за ее спиной медленно надвигались, голодные, бессвязно шепчущие что-то.
  Он и так потратил слишком много времени с этими тремя. Может они и стоят удара ножом, но как бы он это не отрицал в глубине души, Лотт не хотел, чтобы Кэт поглотили тени.
  Он прикоснулся к ней, и девушка снова смогла двигаться.
  Вместе они вбежали в церковь Святого Джерома.
  Вдоль главного нефа протянулись два ряда грубо обтесанных колонн, образующих под сводом арки. По обеим сторонам от нефа аккуратно расположились массивные дубовые скамьи. Перед алтарем скорбно склонились две деревянных статуи, изображавшие Гэллоса и Аллану. Мастер сделал лики богов печальными, готовыми внимать мольбам прихожан.
  В тусклом свете свечей у алтаря Лотт заметил темный силуэт культиста, застывший над телом убитого ребенка. Безымянный стоял в центре трансепта - поперечного нефа костела, держа за руку плачущую девочку в коротком до колен платьице. Сверху на него падал отраженный от мозаичного круглого окна свет. Преломленные лучи были разноцветными - золотистыми, лазоревыми, изумрудно-сапфировыми и окружали его, скрытого коричневой хламидой, подобно невидимым ангелам-хранителям.
  - Эй, ты, ублюдок, отпусти кроху!
  Видимо, он слишком долго не вдыхал дурманящую пыльцу, и умные мысли совсем покинули Лотта. Большей глупости, как постараться отговорить безымянного не делать то, что он замыслил нужно еще поискать.
  Как и следовало ожидать, культист прижал к себе девчушку и приставил к ее горлу кинжал.
  Лотт ругнулся и медленно, стараясь не делать резких движений, двинулся в сторону культиста.
  - Он слишком далеко, - прошептал он Кэт. - Я не смогу помешать ему убить малышку.
  - Не сможешь ты - смогу я, - отозвалась желтоглазая. Она бросила дорожную сумму на одну из скамей и, ухватив двумя руками подсвечник, приняла настолько не вязавшееся к ней грозное выражение лица, что Лотт чуть было не рассмеялся.
  - Неужели еще кто-то сумел выжить, - воскликнул безымяный. В его голосе послышалось нескрываемое облегчение. - Слава Гэллосу, да воссияет над миром солнце во веки веков!
  Верующий безбожник? Лотт постарался освоиться с этой новостью, но очень скоро понял, что в его домыслы закралась какая-то ошибка.
  Между тем культист все продолжал говорить. Его глаза лихорадочно горели, сухое аскетическое лицо осветила экстатическая улыбка человека, которому после долгих непроглядных лет бедствий наконец улыбнулась удача.
  - Дети мои, только мы одни смогли противостоять аспиду, губителю всего живого. В нас еще крепка вера в истинных богов. Давайте же преклоним колени пред их ликом и помолимся, ибо настал наш час. Моя обитель не преграда ниспосланной Зароком мерзости.
  - Постойте, так вы святой отец? - Лотт перестал что-либо понимать. Еще минуту назад он был уверен, что перед ним стоит слуга мерзкого божества, желающий погубить все живое.
  Девочка заплакала еще громче, и служитель церкви отечески погладил ее по голове.
  Снаружи слышался шелест, словно огромная змея кольцо за кольцом обвивалась вокруг костела. Шипение глухим ропотом затопило пустое пространство, поселяясь в сознании, заставляя трепетать перед скрывавшейся за дверьми тьмой.
  Лотт в растерянности смотрел на успокаивавшего девчушку священнослужителя, на распластавшийся около них труп убитого мальчишки, силясь осознать умом то, что ускользало от глаз.
  - Да, сын мой, - глухо ответил священник. - Даже больше. Я иерей, смотритель за душами прихожан в этом городе.
  - Отец Торсэн?
  Лотт знал, кто возглавляет приход в Гэстхолле. Слухи о суровом отце-настоятеле, к тому же еще и белом инквизиторе, ходили разные, но все сводились к одному - Майлз Торсэн беспощаден к грешникам, но милосерден с ни в чем не повинными мирянами. И то, что этот слуга церкви всего за несколько часов убил трех человек никак не могло уложиться в голове.
  - О да, это я. Сегодня боги решили испытать мою веру и я, как мог, противился напасти, что наслал на город Зарок. Но так и не смог выстоять перед злыми силами. Тьма пришла сюда и забрала к себе многие души. Все молитвы оказались тщетны.
  Тогда я пошел на крайние меры. Жертвы... - Майлз запнулся. Его взгляд упал на труп у ног. - Пелена зла начала расти слишком быстро. Я не успевал добраться до прихода и позвать Угодных Богам. Пришлось выбирать.
  - А у тех, кого вы обрекли на смерть, тоже был выбор? - ледяной тон Кэт почти обжигал. Желтоглазая застыла на месте. Пальцы рук сцеплены будто в молитве, но горящий взор смотрит на инквизитора отнюдь не с благоговением.
  - А тебе, дитя, хотя бы раз приходилось выбирать, принести в жертву одну семью или скормить бесам десять - спокойным тоном спросил ее Майлз. - Пятьдесят? Или тысячу семей Гэстхолла? Я сделал то, что считал нужным. И судить меня вправе только архигэллиот или боги.
  - Всегда такие верующие, такие беспринципные. Скажите мне, отче, а пожертвуете ли вы собой, чтобы закрыть червоточину или опять заколете ребенка?
  Червоточина?! Каким же он был глупцом!
  Лотт готов был ударить себя по лбу от досады. Ну конечно же, в городе не появился могущественный чернокнижник или служитель Немого бога. Все оказалось до боли обыденно и не менее жутко.
  Если в Гэстхолле образовалась дыра, значит, они почти наверняка обречены.
  В родовом поместье лорда Кэнсли висел один из самых широких гобеленов, который Лотт когда-либо видел в жизни. На полотне неизвестный мастер изобразил борьбу священнослужителей с чистейшим злом воплоти. Треснувшая земля извергала из себя множество невиданных чудовищ, пламя из трещины в земной коре взвивалось до небес, а над всем этим ужасом высилась зловещая фигура Зарока - губителя всего живого и воплощения всех греховных желаний людей. На стороне служителей сражались облаченные в блестящие золотые доспехи Гэллос и Аллана. В центре же был изображен белый инквизитор, из последних сил противящийся сонму мерзких тварей с занесенным над собой кинжалом.
  Лорд частенько подначивал братьев в детстве, говоря, что кому-то из них, менее храброму, придется стать Угодным Богам - то есть жертвой, скормленной вратам зла.
  Храбые могут принести больше пользы с оружием в руках, слабые же годны разве что церковникам, да и то не надолго, говорил сир Томас Кэнсли.
  Лотт нечасто бывал на воскресной службе, но даже он знал, кем были Угодные Богам.
  Так уж повелось со времен Восхождения - люди подвержены разнообразным грехам и если где-то их становится особенно много - там возникают червоточины, раны земные, гнойники, требующие опытного врачевателя чтобы их вскрыть. Об этом написаны целые главы Книги Таинств; церковники и мнимые пророки посвящали этой теме многие проповеди, ссылаясь на грехи людей как на главную причину бед человечества.
  Кровь стала единственным оружием людей против легионов демонов. Угодные Богам были особым монашеским орденом, приносящими себя в жертву, чтобы предотвратить рост червоточины и позволить Псам Господа завершить дело.
  Кровь также являлась ключом к вратам - с помощью ее они запечатывались и уже никогда не открывались вновь. Но для этого годилась только кровь магов состоящих на службе церкви - белых инквизиторов.
  - Ты несешь ересь, желтоглазая, - брезгливо отмахнулся Майлз. - Только Псы Господа могут запечатывать врата. И я их запечатаю, будь уверена, только бы выиграть еще немного времени. Я почти определил эпицентр...
  Окна с изображенными на них святыми лопнули, взорвались множеством мелких цветных осколков, разлетевшихся по всему помещению костела. Внутрь, сначала медленно, а потом все быстрее начала стягиваться бесформенная черная масса, дикая смесь из жутких, ирреальных тел. Искалеченные, полные агонии фигуры бились в судорогах, пытаясь освободиться. Искаженные, потерявшие былуе форму и цвет, они не походили ни на одно живое существо. Громкий шепот заполнил тихий костел, стал похожим на жужжание в потревоженном улье. Гул отражался от арочных сводов, множась с каждым сказанным словом.
  - О боги, нет, - вскричал Майлз. - Порча Зарока распространяется слишком быстро. Я не успеваю, нет. Прости, дитя, прости...
  Святой отец отогнул голову девочки назад. Кинжал, уже выпивший жизни троих, готовился казнить еще одну жертву.
  - Нет!
  Раздался хлопок и Кэт, только что стоявшая бок о бок с Лоттом, оказалась за спиной Майлза. Белый инквизитор приставил к незащищенному горлу девочки оружие. На месте, где лезвие коснулось кожи, проступили алые капли.
  О боги, я схожу с ума, думал Лотт. В народе ходили слухи о тех, кто становился заложником "блажи грешника". Говорили, что люди совершенно выпадали из реальности и не замечали ничего, что творилось в окружающем мире. Становились живыми мертвецами, вечно пребывая в одном из своих видений. Может тоже случилось и с ним?
  Прежде чем Майлз Торсэн успел нарисовать девочке вторую улыбку, на его голову опустился подсвечник. Несмотря на царивший здесь шум Лотт услышал хруст, будто кто-то сломал о колено сухую палку. Священник повалился набок. В затылке появилась вмятина. Бывший оруженосец увидел маленькие кусочки кости засевшие в чем-то серо-красном.
  - Что ты наделала, чахоточная! Священник был единственным, кто мог нас спасти!
  Лотту очень хотелось дать Кэт затрещину. Выбить из нее всю дурь раз и навсегда. Ему хотелось, чтобы она начала оправдываться или попробовала бросить в него подсвечником, как чуть раньше сделала это палкой, когда он висел перед ней безоружный. Он с удовольствием вогнал бы в нее нож, взятый у Мортэйна. И не один раз.
  Но желтоглазая обняла так и не переставшую рыдать девочку, прижала ее к себе, успокаивая, шепча на ушко что-то утешительное.
  Рука Лотта так и не потянулась к ножу. Зачем? Все и так кончено.
  - Те, кого вы называете служителями богов, отнюдь не святые, - сказала Кэт.
  Тени окружили их плотным кольцом, подползая ближе и ближе и ближе. Перекрывая им пути к отступлению. Они поглотили стены, арки и колонны. Свет перестал сочиться через верхнее окно, деревянные фигуры склонившихся Гэллоса и Алланы, стоящие на алтаре у аспиды, стали смоляными, и спустя миг растворились в непроглядном мраке.
  - Священник убил троих ни в чем не повинных людей и не добился ничего. Мы с тобой тоже могли противостоять этим жутким теням. Я верю, что должен быть другой выход. Без чужих смертей. Я ... знаю... это.
  Темнота набросилась на них, скрутила тела, вдавливая внутрь, словно воздух, что подается в мехи кузни. Липкая, грязная мгла без единого проблеска света. Лотт увяз в ней не способный двинуть ни рукой, ни ногой. Все члены тела оказались парализованы. Он не мог заставить себя сделать хотя бы вздох.
  Голоса, поселившиеся в его голове, шептали на все лады, но Лотт не понимал о чем они толкуют. Он перестал бороться, смирившись с неизбежной участью.
  Гэллос, я редко тебе молился, обратился он к божеству. Может потому что ты до этого не отвечал на мои молитвы, возможно, потому что я был грешником. Но сейчас я прошу тебя, пожалуйста, прости заблудшую душу, позволь ей подняться под купол неба и еще раз увидеть солнце. Аллана, смилуйся над бедной девочкой и...над Кэт.
  Резкий звук ударил по ушам. Плач, с надрывом, когда опустевшим легким не хватает воздуха, и невольно всхлипываешь, набирая полную грудь, чтобы не потерять сознания. Плач, судорожное всхлипывание, снова плач.
  Лотт потянулся к источнику звука. Из последних сил, из упрямства. Он не хотел умирать в одиночестве. Смерть страшна только потому, что уходишь за грань всегда один.
  Рывок, еще один. Ноги отбивались от пытавшейся схватить их неведомой силы, руки разгребали перед собой ставший очень плотным чернильный мрак.
  Казалось, он двигался бесконечно долго, не зная отдыха и покоя, пытаясь добраться к цели.
  И вот его руки ухватили нечто не похожее на омерзительно клейкую массу. Это была человеческая рука.
  Лотт дернул и плач прервался. Кто-то попытался отдернуть руку, но Лотт держал крепко.
  - Отпустиии!
  Он притянул ее к себе, как хищник подтягивает добычу. Сжимая, принося боль и страдание. Сжал в объятиях крепко-крепко. Кто-то всхлипнул, и он еще крепче стиснул маленькое тельце.
  - Он сказал, что мама умрет, - жалобно пробормотал голос. - Сказал, что когда исчезнут все тени и на город опустится ночь, моя мама отойдет в лучший мир. Она хотела меня бросить!
  Он гладил ее спутанные волосы, но не знал, что должен отвечать. Просто удерживал ее и молчал.
  - Я хочу, чтобы она осталась со мной, навсегда. Хочу, чтобы тени никогда-никогда не исчезли. Я хочу всегда быть с мааамой!
  Лиза. Это имя всплыло из глубины его сознания. Дочка умирающей матери. Святой отец пришел отпустить бедной женщине грехи перед кончиной и обмолвился о смерти. Глупец убил детей сестры и ее саму, но так и не догадался, кто именно стал виновником открытия врат.
  Мы не должны желать кому-то зла, не должны закладывать чужие жизни в угоду своим стремлениям. Зарок не спит и ждет только повода, чтобы нас испытать.
  Но разве плохо хотеть, чтобы твоя мать была жива и здорова? Кто они, другие люди, что станут тенями, если сможешь быть с дорогим для тебя человеком?
  И вдруг Лотт понял, что должен сделать.
  - Лиза, как ты думаешь, твоей маме понравилось, если бы весь город стал тенью?
  Она смолкла, задумалась на мгновение и ответила:
  - Нет.
  - А почему нет?
  - Она хотела, чтобы я оставалась живой, - прямой, по-детски честный ответ. Взрослые на это не способны. - Хотела, чтобы меня забрала ее сестра, и я бы стала ей дочкой. Играла бы с моими новыми братиками, вышла замуж и родила своих детей. Она так мне и сказала. Правда-правда.
  - Лиза, люди иногда умирают, и мы ничего не можем с этим поделать. Только молиться и печалиться о них. У меня когда-то тоже были мама и папа. Они умерли, когда мне исполнился год. Я даже не помню, как они выглядели. Но я всегда понимал, что пытаться вернуть их - плохо. Я могу сделать очень больно многим людям, и мои родители за это меня не похвалят.
   Сделав всех тенями, ты не вернула себе маму. Зато лишила многих детей своих родителей. Они все где-то там, в этой темноте. Плачут и зовут их. Но тщетно. Ведь одна маленькая девочка так хочет, чтобы весь мир стал тенью.
  - Но я не хотела им зла!
  - Нет, хотела!
  - Не хотела! Не хотела. Я не хочу, чтобы мир стал тенью! Я хочу, чтобы у них были мамы!
  Чувство невесомости пропало, и свет резанул слепые до этого глаза. Легкие судорожно вдыхали ставший редким воздух. Он чувствовал холодные плиты пола. Слышал, как где-то там, за стенами этого храма копошатся люди, решая свои мелкие проблемы.
  Вскоре он привык к свету и огляделся. Лотт лежал в кругу света, в окружении радужных пятен, создаваемых расписанным красками витражом под сводом храма. Неподалеку приходила в себя Кэт. Желтоглазая зашлась кашлем, стараясь подавить приступ тошноты.
  Рядом с ним, свернувшись калачиком, лежала Лиза. Девочку переполнили потрясения этого дня, и она заснула, не обращая внимания на крепко сжимавшего ее Лотта и трупы мальчика и инквизитора.
  - Ты... смог. Ты сделал это. Я была права.
  - Тише. Разбудишь малышку.
  Он бережно положил Лизу на скамью, и они покинули костел через боковые двери, ведущие в городское кладбище. Так как камень был дорогим материалом, могильные плиты делали из обожженной глины, выскабливая в ней лики святых и богов.
  Кэт восхищенно смотрела ему вслед, что Лотта немного раздражало.
  - Нужно выбираться из города. Ты убила белого инквизитора. Рано или поздно они найдут малышку, и она им расскажет, кто саданул его по голове. Да и про меня тоже вспомнит.
  - Ты герой, спасший город от червоточины.
  Позади них раздался истошный женский крик, и сразу же вслед за ним еще несколько воплей кумушек и ругань их мужчин. Люди нашли первый труп.
  - Я идиот, не внявший голосу разума, - ответил Лотт и повел Кэт в сторону Вкусных ворот.
  
  Интерлюдия
  
  Чили-Говорун
  
  Клэй Свип сидел на ветке, сплошь покрытой влажным, свисающим паклей до самой воды мхом, и гладил птицу, только что вытащенную из силков.
  Водный дракон заработал челюстями, и нога Сэма с хрустом отделилась от тела.
  - Видишь, Чили-Говорун, к чему может привести боязнь змей, - сказал Клэй птахе. - Страх лишает нас самого ценного. Наших мозгов.
  Птица чирикнула и забилась в его руках. Клэй спел ей успокаивающую песенку.
  Покрытое чешуей чудище под ним забило хвостом и рванулось к обезглавленному телу. В разные стороны полетели кровавые ошметки. Гнилая вода окрасилась в бурые тона.
  Водные драконы не имели крыльев, да и ростом не вышли. Но были такими же свирепыми, как и их родственники. Прячась на дне, они зорко высматривали будущую жертву, готовые часами сидеть в засаде. И когда они ее находили, спасения не было ни в воде, ни на суше. Стремительная атака, почти неразличимое движение челюстей и готово.
  Сэм лишился головы в мановение ока. Дракон вынырнул из воды и оттяпал ему голову, будто ее и не было. Клэй долго спорил со своим напарником о том, кто на этот раз полезет на дерево. Сэм был моложе и ловчее, всегда был готов прикрыть спину товарища, но отчаянно боялся змей. Он наотрез отказался проверять силки, установленные в густой кроне болотного кипариса, уверяя, что именно там и таится его смерть. Отпуская сальные шуточки, Клэй уступил ему. И остался жив.
  Он всегда выживал. Любой ценой выторговывал у смерти удачу. Если бы его бывшие напарники смогли явиться с того света, они бы подтвердили это.
  Тусклый свет солнца едва-едва пробивался сквозь переплетенные ветви деревьев. Растительность в Гиблых Топях росла густо, сучья цеплялись друг за друга, расщепляя побеги, врастая в дупла древних исполинов.
  Скоро начнет смеркаться. Ему необходимо найти более надежное место для ночлега.
  - Пойдем, Чили-Говорун, - сказал Клэй пернатому спутнику. - Подыщем себе уютный уголок.
  Бросив последний взгляд на труп напарника и поедающего его дракона, он перепрыгнул на следующую ветку. Мох украл звуки, мясистая листва укрыла от голодных глаз. Невидимый ни для кого Клэй перебирался с ветки на ветку. Спрятанный в ножнах кинжал длиною с локоть больно бил по бедру. Одежда пахла потом и немытым телом.
  Сколько он здесь? Три недели, может больше. Обычно охотники за синелистом не рисковали углубляться так далеко. Поход длился месяц иногда чуть больше.
  Но вот беда - синелист очень капризное растение. Однажды сорванный он не покрывался зеленью долгие годы. Растение нельзя было пересадить, заставить давать всходы. Синелист рос только в Гиблых Топях, и добытчики год за годом обрывали лазоревые кустики, уходя все дальше в необжитые и опасные болота.
  Когда-то эта работенка была выгодным делом. Добытчиков синелиста уважали во всем Дальноводье, их потчевали во всех харчевнях, а женщины...
  Сейчас гораздо прибыльнее выращивать тростник или хлопок. Или удить рыбу. Или охранять караваны, идущие в Делию. Или за бесценок выкупать у охотников лечебные листья, нежась в уютной постели и греясь у костра. Или...
  Да мало ли чем можно было заняться с большим успехом, чем искать синелист.
  - Знаешь, Чили-Говорун, а ведь мы с Сэмом хотели тебя съесть. Вот ведь ублюдки, да? Но ничего, Клэй Свип помнит долги. Ты спас мою шкуру, дружок, и я тебя теперь не трону. Я бы отпустил тебя на волю, но мне нужен собеседник, чтобы не спятить здесь от одиночества. Нас было трое, дружище. Охотники всегда ходят втроем. Один заботится о еде, другой знает тропы, третий следит за тем, чтобы какая-нибудь тварь не выползла из воды и не...
  Даааа... Но знаешь, что? Это все просто байки для простаков. Нас всегда трое, чтобы ни у кого не возникло желания втихую вогнать перо в грудину напарнику. Если вас трое сделать подобное гораздо сложнее. Ведь оставшийся всегда будет начеку и тоже захочет от тебя избавиться. Есть еще одна причина путешествовать втроем. Но она еще менее радостна. Видишь ли, чем больше вас пойдет на поиски, тем больше шансов, что хоть кто-нибудь вернется. Тебе, Чили-Говорун, этого не понять, но у нас, у людей нашей гильдии свои законы и своя честь. Выжившие дают долю от прибыли родственникам умерших. Я тебя не утомил? Когда я нервничаю, то начинаю без устали молоть всякую чушь.
  В этой экспедиции их тоже было трое. Он, Сэм и Балло. Балло был квартероном - на три четверти человеком, и всего на четверть - покорившим-ветер. Сэм, недалекий малый и беглый каторжник, по привычке называл Балло желтоглазым, за что неоднократно получал по челюсти и почкам. Глаза Балло почти не были желтыми. Только на границах радужки едва золотились солнечные искорки. Он не любил, когда ему напоминали про древнюю кровь. "Порченое семя" - говаривал он про себя, когда был в стельку пьян. Он всегда ловил им дичь, делал такие ловушки, что птицы сами шли в них, чтобы проверить на прочность его любимый узел.
  Балло пропал три дня назад. Они не ели два дня, и квартерон решил выследить оленя. Свежие отпечатки копыт они обнаружили довольно быстро. Балло сказал, что погонит зверя на них и сказал натянуть луки. Он пошел по следу и не вернулся.
  Перебиваясь моллюсками, он тянули время и искали его. Тщетно. Балло стал одним из тех, кто не вернется к семье. Так же как и Сэм.
  Клэй много раз спрашивал себя, почему он не может бросить это пропащее дело, почему раз за разом идет на поиски. После памятного случая, десять лет назад, у него почти получилось завязать. Тогда он поклялся, поклялся над костьми своего друга, что больше не пойдет в Гиблые Топи и начнет жизнь заново. Но прошел месяц и кто-то из приятелей сорвал куш, став богатым и зажиточным. Потом тоже случилось еще с одним. Все заговорили о золотой жиле, о том, что где-то на западе растут кусты синелиста. Только успевай собирать.
  С работой не клеилось, накопления таили на глазах и Клэй решился.
  Всего один раз, говорил он себе. Я схожу в экспедицию в последний раз и все.
  Поросшей синелистом лужайки он не нашел. Но заработал достаточно, чтобы расплатиться с долгами. Было еще несколько "последних раз" пока Клэй не понял, что опять втянулся.
  Дела шли ни шатко, ни валко. Кто-то богател, кто-то умирал, а Клэй все ходил в экспедиции, тайно надеясь про себя, что этот раз все-таки станет последним.
  - Знаешь, почему я назвал тебя Чили-Говоруном, - спросил привыкшую к его рукам птицу Клэй. Повернув маленькую головку пернатая вопросительно чирикнула ему. - Когда-то давно у меня был друг. Единственный, пожалуй. Я называл его Чили-Говоруном так как он носил странное южное имя и любил поболтать о том о сем.
  Когда стемнело настолько, что мутная заводь, раскинувшаяся под лесным покровом, стала непроницаемо черной, неотличимой от перекрученных корней или комков земли, он, наконец, нашел себе местечко.
  В дерево недавно ударила молния. Гикори, огромная лиственница, расщепилась надвое. В выемке между двумя надломленными половинами образовалась удобная ложбина. От обугленной древесины еще тянуло гарью, но за две недели похода от Клэя несло так, что этот запах казался ароматом магнолий. Выскоблив себе ложе, он устроился на ночлег. Потом достал свой последний сухарь, переломил хлебец, потер половинку пальцами и протянул крошки птице. Та с аппетитом склевала половину и юркнула под расшнурованный камзол.
  - Теперь Чили-Говорун уже не говорит. Он труп, птичка, как и многие охотники. Он умер, спасая меня от жуткой участи. Теперь ты - мой Чили-Говорун, но болтаю из нас двоих только я. Не правда ли забавно?
  Его болтовня могла привлечь хищников, но Клэй знал, что если замолчит, то останется один. Совсем один. Лучше уж будто полоумный разговаривать с птицей чем почувствовать себя одиноким, пропавшим где-то в глубине исходящих серными испарениями болот.
  Он доел половину сухаря, но все равно чувствовал голод. Завтра нужно добыть мяса, иначе он потеряет остатки сил и не сможет отсюда выбраться.
  - Я больше не вернусь сюда, Чили-Говорун. Честное слово охотника за синелистом. Это место, где вовсю веселится смерть. Когда вернусь в обжитые места, найду приличную работу, женюсь и буду растить маленьких юрких карапузиков. Что? Говоришь, в следующий раз обязательно повезет? Хммм, может ты и прав. Но он точно должен стать последним. Я так решил.
  Ночь в Гиблых Топях непроглядная, жаркая и полная опасностей. Тут множество змей. Хватает и зверей с пастями полными острых зубов.
   Духота выдавливала из него пот по крупицам. А большая влажность ничуть не освежала. Тысячи насекомых пили из Клэя соки, но он лежал не моргая, готовый при любых признаках опасности вскочить и защищать свою жизнь.
  Кряжистые деревья стелились вниз, к земле, скоро на них расцветут тысячи орхидей и болота наполнятся ароматным запахом.
  Каждому погибшему охотнику здесь уготовлен личный цветок, думал засыпающий Клэй. Гниющая плоть хорошее удобрение. Цветистая, ароматная поляна. Или могильник. У нас на могилах тоже растут цветы, разве не прекрасно?
  Сумерки окрасились странной, наполненной глубиной синевой. Задремавший было Клэй приподнялся на локте. Неужели он так оголодал, что у него начались видения?!
  Между тем вдали появлялось все больше огоньков. Они вспыхивали то тут, то там, приглашая его, маня проведать их.
  - Не может быть, - пробормотал Клэй. - Я не верю. Это только мне кажется. А что, если... Чили-Говорун, как думаешь - стоит пойти узнать? Хм... Ну ладно.
  Он выбрался из своего пристанища, слез вниз. Ноги по щиколотки окунулись в пахнущую тиной и перегноем жижу. Неприятные ощущения, но что поделаешь.
  Стараясь не чавкать, Клэй медленно, выверяя каждый шаг, пошел в сторону синих светлячков. Корни деревьев коварно цеплялись за ноги, стараясь вывести его из равновесия.
  Пару раз он погрузился по пояс, но все же вышел на небольшой бугорок. Суша. Здесь небольшой холм.
  Раздвинув космы влажного мха, свисавшего с болотных тополей, он вышел на поляну.
  Перед ним расцвели тысячи оттенков синего. Голубые, лазоревые, сапфировые, бирюзовые, васильковые и сизые.
  Впервые в жизни Клэй Свип почувствовал себя счастливым. Птица, чирикнув ему что-то жизнерадостное, выпорхнула из-под камзола и улетела прочь.
  Он стоял у небольшой возвышенности, сплошь поросшей синелистом. Тут были зрелые, налитые темно-синим цветом кусты и небольшие ростки молодой поросли. Везде, куда ни глянь - редчайшее растение запада. Ценимое - буквально - на вес золота. Синелист прятался в траве, и вздымался, доходя до первых ветвей деревьев. Он выдавливал собой сорняки и покорял стволы акаций и камеди. Он рос под камнями и на них. Он был везде. Фосфоресцирующая трава мирно росла здесь, не зная, что за ней охотится столько людей.
  Поляна чудес. Поляна сбывшейся мечты. Его поляна.
  Некоторое время Клэй осоловело, будто пьяный ходил вокруг. Он нагибался, срывал листок и пробовал на вкус, проверяя действительно ли это то растение. Он нарвал целую сумку, потом распихал листья по карманам. Наконец решил здесь и заночевать.
  Выбирая где бы прилечь, Клэй заметил одну важную деталь. Холм был искусственным. Трава и синелист почти скрыли это, но нет-нет, да и проглядывали очертания камней, обводящих концентрическими кругами возвышенность. Таких радиальных окружностей было несколько. Они окаймляли комок земли, поднимаясь выше к вершине, которая, как заметил Клэй, немного просела вниз. Он нашел маунд - один из искусственных холмов древнего народа. Но что покорившие-ветер делали в этой глуши? Или же это не их строение?
  Осторожно, стараясь не примять ценные листки, Клэй двинулся к вершине. Он оказался прав. Холм был полым в середине. Кладка из камней тут обвалилась, обнажив темный зев.
  Оттуда несло чем-то знакомым и неприятным. Может там была медвежья берлога. Клэй кинул камень в проем, но разъяренного рева не услышал.
  Уходить на прежнее место не хотелось, и он решился.
  Он цеплялся за лианы и скользкие коренья, осторожно спускаясь вниз.
  Внутри было сыро. И несло мертвечиной.
  Вытянув горсть ценных листьев, он потер их, выдавливая едва светящееся масло.
  Он нашел древнее захоронение. Многие могилы аккуратно разложены по окружности, в специально выдолбленных в породе выемках. Лишенные плоти кости и глядящие в никуда черепа.
  А посреди склепа висел Балло.
  Клэй попятился, пытаясь на ощупь найти опору и выбраться из жуткого могильника.
  Квартерон надрезал себе живот и вытащил кишки. Клэй не знал, как у того хватило сил, но Балло сделал свою фирменную петлю, затянул на корне, обвил вокруг шеи и спрыгнул вниз.
  Сомнений быть не могло - Клэй неоднократно видел, как Балло ловко вяжет узлы, делая ловушки и силки.
  В лазоревом отсвете фосфоресцирующих лепестков Клэй смотрел на труп мужчины, повесившегося в древнем могильнике. Под ногами Балло зажглись крохотные, песочного цвета искорки. Одна, две, три...
  Зачем он это сделал? Что его напугало? Или заставило?
  Клэй больше не хотел здесь находиться. Как он желал, чтобы эта поляна так и оставалась скрытой от его глаз. И наплевать на деньги.
  Он повернулся и ухватился за выступающий из земли корень.
  - Опять чик уходишь? Чик-чир-рик. Ай-ай, Клэй, в этот раз даже голодный.
  Сердце замерло, стало маленьким и спряталось за грудной клеткой. На негнущихся ногах он повернулся к источнику звука.
  На плече Балло сидела птичка, вытянутая им из силков и говорила с ним голосом Чили-Говоруна, его единственного друга.
  - Молчишь? Язык проглотил? Мой был сладким, а твой?
  Клэй упал перед ней на колени. Дрожащим от страха голосом произнес:
  -Ты не можешь знать. Откуда ты знаешь?
  - Мне ли, твоему другу не знать? Чик-чир-рик. Это ведь я подал идею.
  - Я не... Я не хотел. Я... Мы были в безвыходной ситуации.
  - Да, это так, - согласилась птичка. Она перелетела на нос Балло, клюнула того в глаз. - Мы были голодны и кинули монетку. Святой или герб. Чик-чир-рик. Я дожжен был понять, что святость всегда выше знати. Всегда.
  Желтые огоньки разгорались все ярче и ярче, распускаясь под мертвецом золотым бутоном. Ноги того задымились, но Клэй не чувствовал жара.
  Он достал свой широкий кинжал и отрубил себе палец.
  - Вот, возьми. Я вернул тебе долг. Пожалуйста, не мучай меня.
  - Ты сам на себя навлек беду, Клэй, - птица выклевала один глаз и принялась за второй. - Мы дали обещание, что кто бы ни выжил, он не вернется. Мы его дали, Клэй. И ты не сдержал слова.
  - Я не должен был этого делать, - простонал Клэй. Он отрубил еще один палец. Потом ухо. Боли не чувствовалось. Только голод и раскаяние. - Но я так хотел есть...
  - Я был вкусным, - самодовольно прочирикала птица. - Сочным. Скажи, с меня капал жир, когда ты жарил ломтики моего тела?
  - Не надо...
  - Ах да, ты ведь голодаешь уже который день. Извини, что напомнил.
  Птица перелетела к нему на плечо и проворковала в залитую кровью ушную раковину:
  - Делать нечего, дружище. Человек - такое же животное, как олень или медведь. И такое же съедобное.
  Эти слова Чили-Говорун сказал ему перед тем как кинуть монетку. Клэй понял, о чем толкует птица. Он очень хотел есть. До болезненных спазмов в желудке.
  И он начал есть. Сначала пальцы, потом ухо. Он отрезал от своего тела ломоть за ломтем, но так и не мог наесться досыта.
  - Ешь, ешь, - чирикала птица. - Вкусная и сочная еда. И печень. Не забудь про печень!
  Расплавленное золото обратило склеп в тронный зал, вырвалось наружу и забило ключом, медленно растекаясь по округе. Поглощая собой и синелист, и мутную воду. Дремавшее зверье и склонившиеся деревья.
   Первая, самая древняя червоточина нашла путь в этот мир.
  
  Глава 2
  
  Край мира
  
  - Не люблю я жадных людей, - ворчливо изрек Лотт, откусывая от копченого крылышка завидный кусок. - Так же как и ростовщиков.
  Он зачерпнул ложкой похлебку и нечленораздельно пробубнил что-то еще.
  - Выбирать не приходится, - примирительно ответила Кэт. Скрыв лицо под капюшоном, она медленно поглощала пищу, тщательно прожевывая каждый кусочек. - Да и цену он назначил вполне приличную.
  Лотт подавился похлебкой и шумно откашлялся.
  - Приличную?! Три серебряных марки вместо полновесной золотой? Говорю тебе, он нас обокрал!
  - Господин желает травяного отвара или эля?
  Лотт уставился на служанку кабака. Покрытое веснушками лицо было миловидным. Встретившись с ним глазами, девушка зарделась и улыбнулась. Зубы у нее были кривыми, но Лотт тоже улыбнулся и, погладив ее руку, произнес:
  - Я буду эль, милочка. Темный, из початой бочки.
  Девушка упорхнула в погреб и через некоторое время вернулась с кувшином пенистого напитка. Лотт отдал ей медный пфенинг делийской чеканки и прошептал что-то на ушко. Девушка закивала и покраснела еще гуще, чем прежде.
  - Сдается мне, в накладе ты сегодня не останешься, - хмыкнула Кэт.
  Покинуть Гэстхолл через Вкусные ворота, называвшиеся так из-за телег, наполненных едой, ежедневно проезжавших в город, они не смогли. Гулко звонил колокол часовни, стража носилась как угорелая, и ворота закрыли накрепко.
  Лотт собрался было уже идти с повинной к градоправителю, уповая на его милость, но Кэт дернула его за рукав и потянула вглубь трущоб.
  - Ворота - не единственное место, через которое можно попасть в город, - сказала она ему тогда.
  Желтоглазая проникла в город через лаз контрабандистов - в одном месте раствор, держащий кладку искрошился, и камни там стояли только для виду. Разобрав проход, они покинули воспалившийся людской муравейник таким же способом, каким Кэт туда попала.
  Спустя день он привел их в деревушку под неказистым названием Комары. Лотт долго и упорно торговался с хозяином таверны, стараясь выбить из старого негодяя еще хотя бы пфенинг, но напрасно. Подсвечник искусной работы ушел почти задаром, а взамен Лотт не получил ни коня, ни припасов. Только три серебряные марки и возможность пользоваться услугами харчевни неделю.
  Лотт всерьез подумывал объесть скупого хозяина и тем самым возместить потерю в деньгах. Он доел копченого каплуна, принялся за пахнущий жаром печи ржаной хлеб, вымакивая им остатки ячменной похлебки, одновременно с этим пытаясь решить, как быть дальше.
  Пока что он поживет в деревне. Свежий воздух, простые люди - чего еще желать? Лотт хотел подождать, пока Гэстхолл успокоится и вернуться на насиженное место. Желтоглазая не стремилась покинуть его общество и это начало беспокоить бывшего оруженосца. Кэт ему здорово помогла, но вот жить с ней бок о бок так много времени?!
  Решив отложить щепетильный вопрос на завтра, Лотт хотел было подняться на верхний этаж харчевни, но в коридоре приметил конопатую служанку, поманившую его к себе пальчиком.
  Женщин у него не было давно. Лотт восполнил это недоразумение сполна, укрывшись с ней в погребке.
  Здесь пахло сыростью, сыром и бражкой. Вскоре единственная свеча догорела, и все погрузилось во мрак.
  Он не заметил, как задремал, гладя молочно белую грудь девушки.
  Его разбудил топот многочисленных ног. Люди кричали, хлопали дверями. Он услышал лязг вынимающихся из ножен мечей и в груди все похолодело.
  - Тама он остановился, господа хорошие, - елейно говорил хозяин харчевни. - Я проведу, не сумневайтеся.
  - Молись, чтобы он был там, смерд. Иначе будешь бит.
  - Возьмем мерзавца, господин Штальс, - сказал до боли знакомый голос. - Я не сомневаюсь, что он укрылся здесь. Уж я его как никто знаю.
  Значит Чума теперь в составе городской стражи? Штальс был мелким дворянином, дослужившимся до капитанского чина. Чума сдал его капитану с потрохами и теперь Лотта ожидает веселое занятие - покачиваться в петле на потеху местным жителям. Он пожалел, что тогда не стал тратить время, чтобы пощекотать бандита пером под ребрами.
  Дождавшись, пока голоса стихнут на лестнице. Лотт выскользнул из погреба и опрометью бросился в сторону выхода. Нельзя медлить. Выбор у него небольшой - попытаться скрыться в чистом поле или же проникнуть в чей-то дом.
  Поблизости кто-то шикнул и Лотт от неожиданности подпрыгнул на месте.
  В воротах конюшни стояла желтоглазая и активно махала ему рукой. Лотт подбежал и сразу понял свою ошибку.
  В стойле стояли запряженные лошади, принадлежащие его преследователям. Лотт перерезал подпругу всем кроме двух кобылиц - пегой и карей масти. Шлепнув по крупу получивших неожиданную свободу животных, он с удовольствием посмотрел на высунувшихся из окон стражников и показал им фигу.
  Оседлав украденных лошадей, они во весь опор поскакали прочь из поселения.
  Гнали животных целую ночь. Страх перед возможной погоней заставлял Лотта скакать все дальше и дальше. Они свернули с проселочной дороги и поехали по заброшенному полю. Зерно в колосьях пшеницы измельчало, а сами стебли вытянулись почти до каблуков наездников. В тихой ночи раздавалась трель цикад, и на небе не было ни облака. Безмятежная тишина оглашалась лишь топотом, издаваемым их кобылицами.
  Когда в городе поднялась кутерьма, Чума наверняка одним из первых смекнул, что в этом темном деле Лотт каким-нибудь боком да замешан и поспешил сдать его страже за барыши. А Штальс не такой человек, чтобы ему на слово верить - взял гаденыша с собой, чтобы он опознал преступника.
  Лотт разозлился на себя. У него был очень длинный язык. Когда деньги еще водились в кошеле, жизнь казалась сплошным чудом, а "блажь грешника" приносила благословенное забытие, он болтал направо и налево что знает много местечек, где можно лечь на дно. Деревенька Комары была одним из них. Поселяне не брали за постой слишком много, бражку не разбавляли, да и не болтали по мелочам.
  Встретили рассвет в небольшом подлеске. Бесконечное поле закончилось развалинами древнего сруба. Хозяева то ли умерли, то ли построили другой домишко, плюнув на старое жилище. Крыша здания обвалилась внутрь, часть стены разобрали на растопку. Все подступы к развалинам закрывал разросшийся до неприличия бурьян.
  Взмыленные лошади жадно ели высокую траву, а Лотт и желтоглазая растянулись на широкой и длинной лавке, разминая затекшие части тела.
  - Я думал, ты осталась в нашей комнате, - зевая, сказал Лотт.
  - А я там и была, пока не ворвались эти злыдни, - Кэт стянула сапоги и подула на натертые ноги.
  - И как же ты около них проскользнула?
  - Не у одного тебя есть скрытые таланты, - она застонала, дотронувшись до покрасневшего участка кожи. - Я не принимала ванну две недели и не снимала сапоги дней пять. За что мне такое наказание?!
  "Может быть, за то, что ты убила священника?" - Чуть было не вырвалось у него, но Лотт сдержался. Теперь они оба в одной лодке и не нужно зря настраивать ее против себя. О Кэт ему было практически ничего неизвестно. Они познакомились при довольно странных обстоятельствах, когда она колдовала над обломком стелы, а он висел, ожидая прихода своих палачей. Желтоглазая не являлась ни белым инквизитором, ни чернокнижником, но кое-какие фокусы ей были известны. Лотт хорошо помнил дивный силуэт неведомой сущности, коснувшийся Кэт и то, как она быстро переместилась с одного места в другое в мгновение ока, стукнув Майлза Торсэна по темени.
  - Лотт, я бы не стала задерживаться в этих землях надолго, - немного передохнув, они пустили лошадей неспешным аллюром и вскоре выехали на едва приметную тропку, постепенно углубляющуюся в молодую рощицу.
  Вдоль тропинки тянулись нестройные ряды низких яблонь. Лотт нагнулся в седле и сорвал с десяток еще зеленых плодов. Кривясь и морщась, он съел одно яблоко, еще два скормил лошади, а остальные передал Кэт, которая спрятала их в своей безразмерной суме.
  Желтоглазая права - чем дольше они находятся во владения сира Томаса Кэнсли - тем больше шансов, что Штальс или его ребята их найдут. Но куда же тогда двинуться?
  Земли лорда Шэнсоу пролегали далеко к северу и там, насколько знал Лотт дороги были полны бандитов и попрошаек, да и сам лорд от них мало чем отличался. Поговаривали, что его прапрадед Рихард Шэнсоу был грабителем и так буйствовал в тех землях, что тогдашние правители предпочли сделать его наместником, чем бороться с его молодцами. Теперь там правил Кайл Шэнсоу, который уже восемь лет безуспешно пытался добиться руки, сердца и, что самое главное, земель Карлоты Лизен, его территориальной соседки. Молва венчала их раз десять, впрочем, леди Карлота согласно байкам простонародья венчалась каждый месяц со всеми лордами западных земель.
  Они услышали тихое поскрипывание колес и, когда проехали рощу, увидели груженую доверху арбу, запряженную клячей, которая по мнению Лотта давно уже должна была сдохнуть от недоедания. Возница, розовощекий мужчина с широкой грудью и простоватым лицом, поздоровался с ними и спросил, куда они держат путь.
  Лотт спросил его, что это за земли и тот, хохотнув, ответил, что если господа хорошие и дальше поедут с ним, то рискуют пасть в немилость церкви, так как там заканчиваются земли Священной Империи.
  Лотт охнул и озадаченно почесал затылок. За ночь они проехали больше чем за три предыдущих дня.
  - Значит, Край Мира близко?
  - Да, господин. Видите тот холм? За ним будет поле, поросшее диким маком, а за тем полем еще одно, но уже васильковое. У нас там вся деревня свадьбы справляет. Так вот, за тем васильковым полем Каменный Страж и стоит, ага. Я и сам туда направляюсь. К милорду Стэшу Кэнсли или, как его еще величают, Князю-Чародею.
  Сказанное возницей взбодрило Лотта. Значит, они находятся на юго-западе Кэнсвуда и опережают Штальса самое меньшее на день. И, кажется, у него появился план, как навсегда избавить себя от навязчивого внимания ищеек капитана городской стражи.
  - Я, господа хорошие на свадьбу еду, вино везу, - говорил между тем возница. - Хорошее, игристое. А запах у него какой!
  - На свадьбу?
  - А вы не знали? Видимо совсем из дальних краев к нам пожаловали. Сир Стэш попросил руки леди Годивы и она ему ответила согласием. Сегодня состоится венчание, а вечером дадут пир. Я главный виночерпий на нем.
  Стэш Кэнсли, младший брат его бывшего сеньора, жил обособленно от всего света. Его прозвищем пугали маленьких детей во всех селениях к востоку от Кэнсвуда.
  Лотт бывал в его замке неоднократно - по мелким поручениям Сира Томаса, и мог бы поклясться на Книге Таинств, что немного от беса в Князе-Чародее все таки было.
  Когда в семье Кэнсли родился еще один мальчик, все только порадовались. Еще одна опора наших земель, говорили родители. Защитник простонародья, - говорили крестьяне, видя, как мальчик раздает хлеб нищим на паперти. Порождение Зарока, - вот что сказали отцы церкви на его десятые именины. Священники обнаружили у сира Стэша редкий магический талант и хотели зачислить мальчика в ряды белых инквизиторов, да вот только он этого не желал. Упрямый с детства, он не пожелал отречься от своего родового имени и статуса. Семья его поддержала. Священнослужители проглотили обиду и до поры мирились с таким положением вещей. Пока Стэш во всеуслышание не заявил, что практикует магию. Князь-Чародей нашел Святое Место во время одного из рейдов с дружиной, охотясь за ребятами Джозефа Синегубого. И, что самое прискорбное, смог самостоятельно научиться азам магии в обход законов церкви.
  Такого святые отцы уже стерпеть не могли. Лорд Стэш подвергся анафеме и был изгнан из земель империи. Ему под страхом смерти запрещалось пересекать границу, даже чтобы увидеть своих родных. Но Стэш Кэнсли не сломался, как думали церковники. Он отстроил замок и назвал его Домом Силы. Со временем лихие ребята из здешних краев или же симпатизирующие ему жители Кэнсвуда потянулись в его владения. Стэш Кэнсли не отказал никому из них.
  Он и самому Лотту не раз намекал, что им со Стормом жить здесь будет намного лучше, чем при его брате. Но Сторм только благодарил его и вежливо отказывался. А Лотт не хотел давать слабину и делал тоже, что и брат.
  Возможно, у Князя-Чародея ему удастся, наконец, найти убежище. А потом - кто знает, может, и жизнь постепенно войдет в старое русло.
  - Что это? - приподнимаясь на стременах, спросила Кэт.
  Вдали показался темный силуэт Каменного Стража. Лотт как и все жители Земель Тринадцати Лордов, знал, что видит перед собой наследие Мертвого Царства - первого королевства людей. Каким оно было, что за люди в нем жили - об этом не сохранилось никаких летописей. Было известно только, что старая цивилизация пала задолго до Эры Восхождения Солнца.
  Каменный истукан вырос перед ними - гладкий, полураскрошившийся камень обвил плющ, ноги скрылись под порослью папоротника. Брови воина, а это был именно воин, с мечом и прислоненным к ноге щитом, сошлись на переносице. Вислые усы достигали подбородка. Страж смотрел в сторону далекого леса, туда, где начинались земли Края Мира.
  Были ли Каменные Стражи статуями королей или великих героев прошлого? Возможно. Лотт мог сказать только, что таких вот нерушимых исполинов использовали в качестве межевых столбов, чтобы знать, где начинаются земли, в которых не поклоняются Гэллосу. И то, что ни одна из статуй не походила на другую.
  Он спросил возницу о леди Годиве.
  - О, она красавица, - с охотой отвечал мужчина. Он откупорил один из кувшинов с вином, и они с Лоттом выпили за красоту будущей жены лорда Стэша. Вино оказалось сладким и не хмельным - пожалуй, лучшее из того, что он пробовал за последние полгода. - Третья дочь лорда Коэна. Безропотная, гибкая станом, да еще и с приданым. Только, говорят молчаливая она, ни с кем не говорит, по большей части изъясняется жестами, хотя и не немая. Сир Стэш хочет основать свою династию - стать господином всех земель, примыкающих к Кэнслоу.
  "Если только он сперва словит Джозефа Синегубого", - подумал Лотт. Этот разбойник прославился во всех пяти окраинных княжествах - грабил торговцев и портил девок, где только можно было. Он и сам, будучи оруженосцем, искал мерзавца да ничего кроме пары трупов мародеров не добыл.
  - Не похоже что-то на Край Мира, - недоверчиво проговорила Кэт.
  Желтоглазая смотрела то направо, то налево, словно хотела убедиться, что там сейчас действительно появится пропасть, отделяющая материальный мир от мира призраков.
  Лотт улыбнулся. Когда их с братом в первый раз взяли в поход его донимали те же мысли.
  Но Край Мира несколько разочаровал его ожидания. Три с половиной сотни лет назад Церковь Крови принесла свою веру племенам остготов. В те дни священники мало чем отличались от рыцарей, мечом покоряя племена варваров и насаждая единственно верную религию. Некоторые племена оказались истреблены, другие ушли в леса и сохранили свой уклад жизни. Только тринадцать вождей приняли сторону церкви, за что и были провозглашены наместниками от имени архигэллиота.
  Церковь устремляла свой взор и дальше, стремясь принести свет истины дальше на запад, но уцелевшие остготы яростно сопротивлялись, союз между тринадцатью лордами распался, и начались междоусобные войны. Церковь же, как могла, искореняла ересь в новых землях, истребляя адептов Лунной Триады везде, где могла дотянуться.
  В итоге, через пятьдесят лет появилась условная граница священной Империи, отделявшая ее от диких племен варваров. Место, где не действовали законы церкви, прозвали Краем Мира, задворками цивилизации.
  Они все дальше углублялись в лес. Дорога здесь заросла пустоцветом и колючими кустами. Кое-где виднелись остовы каменных домов или статуй - трудно поверить, что когда -то здесь жили люди.
  Лотт проехал чуть вперед и незаметно вытянул из-за бокового кармашка мешочек с "блажью грешника". Щепоть дурманящего порошка и он оказался на седьмом небе.
   Свет пронзал исполинские деревья, шептавшие его имя. На земле расстилались сотни обнаженных дев, подминаемых копытами его скакуна. Он улыбался им и вел лошадь вперед, по телам молящихся ему людей...
  - Лотт!
  Желтоглазая возникла перед ним внезапно, будто из-под земли. Она пристроилась к нему и указала рукой на руины.
  - Здесь раньше был город? Я думала Край Мира довольно пустынное место.
  Он рассмеялся. Какая она смешная. Вся радужка вокруг глаз Кэт пылала золотом, расплавленный металл блестел и переливался. Лотт подумал, что если выковырнет ей один, то возможно сможет выгодно продать безделушку.
  - Это Город Мертвых, Кэт. Здесь давно никто не живет. Но если ты думаешь, что Край Мира безлюден и пустынен, ты ошибаешься.
  И он рассказал ей о том, что сам знал про это место. Ему нравилось, что Кэт слушает внимательно, запоминая каждое слово.
  Лотт рассказал про руины погибшего царства, что протянулись далеко на запад от этих мест. И про Лес Дурных Снов, который избегали все путники, дружащие с головой. Он говорил и говорил, а время тянулось бесконечно долго, и Лотту казалось, что он едет по этой дороге не один год.
  Он рассказал про племена остготов, живущих здесь, вдали от своих исконных земель на востоке страны. Про клан Сушеные Уши, хранивших при себе уши своих врагов, про Лесных Призраков, беспокоивших Кэнсвуд своими набегами. И про Детей Медведицы, спящих по слухам не только с женщинами своего племени, но и с животным, которому поклонялись. Он поведал про огромное озеро, которое называлось Зеленым, из-за мхов и кувшинок, покрывавших его береговую линию, и про то, как люди из-за моря, что лежит за лесами, покрывавшими Край Мира, уводят племена варваров в рабство, чтобы те, как поговаривали в тавернах, строили им огромные пирамиды. А еще он рассказал про лорда Кальменгольда, жившего обособленно от других. Лотт не знал точно, но многие крестьяне сбежавшие из его земель к другим лордам говорили, что сир Шэл Кальм спит с ведьмами Каменной Пустыни и они рожают ему жутких отродий, которые вскоре могут обрушиться на Земли Тринадцати...
  Он пришел в себя, когда Кэт сказала, что Лотт говорит одну и ту же фразу уже в четвертый раз.
  Вязы и буки вытянулись вверх, их крепкие сучья, покрытые широкими листьями, сотворили живую арку, под которой можно было спокойно укрыться от дождя.
  Вскоре им начали встречаться едущие в замок повозки. Сир Стэш всерьез готовился к свадьбе и хотел угодить всем гостям. В повозках ехали куры и гуси, за ними на привязи шли коровы и другой скот. Пахло черничными пирогами и копченостями.
  Желудок недовольно заурчал и Лотт вспомнил, что кроме яблок ничего в этот день не ел. Пришпорив кобылицу, он поскакал вперед.
  Вскоре они увидели Дом Силы. Половина передней башни обвалилась, и сир Стэш приказал заделать дыру в крыше, а из руин сделать зернохранилище. Трухлявые ворота заменили новыми, деревья, почти поглотившие замок, выкорчевали. На бойницах вывесили фамильный герб Кэнсвудов - вепрь на зеленом фоне.
  Позади замка виднелась широкая просека, на которой теснились несколько десятков изб. Сир Стэш никогда не бросал слов на ветер. У него была своя дружина, собственная крепость и присягнувшие ему крестьяне. Он хотел стать четырнадцатым лордом, Хранителем Запада, и, возможно, добиться прощения церкви в обмен на расширение границ Священной Империи.
  Земля около домов была вспахана, кое-где виднелись ростки, которые в будущем дадут урожай. Вот только работающих людей было мало.
  Зато возле ворот толпилось множество гостей. Музыканты настраивали инструменты и пели шутливые песенки, лицедеи разыгрывали фарс перед зеваками. Тележки, доверху набитые дарами, медленно втягивались внутрь замковых стен.
  Гвалт стоял невероятный. Лотт попробовал было обойти очередь, но стража чуть ли не пинками прогнала его. Пришлось возвращаться в конец шеренги под улюлюканье гостей.
  Мимо них с Кэт проезжали телеги, наполненные тканями, медной посудой, зерном и зеленью.
  Вскоре к ним подъехал давешний знакомый - возница с вином. Позади него пристроились еще три телеги с рыбой, выловленной, по-видимому, в Небесной - ближайшей речке в этих землях. Воздух наполнился неприятным запахом. Лотт терпеливо ждал, когда до них дойдет очередь и начинал подозревать, что от него будет нести рыбой всю следующую неделю.
  Когда перед ними оставалась всего одна арба, полупустая и накрытая плотным шерстяным одеялом (Лотт догадывался, что там покоились рулоны шерсти, обработанной специальными составами после того, как ее состригли с овец) в задних рядах бесконечной очереди началась толчея.
  Люди бранились и сплевывали на истоптанную землю, но покорно отходили в сторону. Лотт и Кэт последовали их примеру. Увидев знакомый герб, бывший оруженосец согнулся в поклоне.
  Годива Брэнвуд прибыла в составе вооруженного кортежа. Люди, сидевшие в седле, заросли густой щетиной и мало походили на доблестных воинов. Некоторые улыбались крестьянам, но улыбка их больше походила на звериный оскал. Леди Годива ехала в середине кавалькады. Волосы цвета осенних листьев приятно оттенялись молочно белой кожей. Взгляд темных глаз равнодушно прошелся по обступившим их людям и на миг задержался на склонившемся в поклоне Лотте. Но потом невеста лорда Кэнсли обратила все свое внимание на Дом Силы, который в скором времени должен был стать ей родным. Она прошептала что-то едущему по левую руку от себя мужчине и тот рассмеялся.
  Лотту не понравилось то, что он увидел. Леди Годива приехала в сопровождении людей своего отца. Хотя по традиции ее должны были отдать самому Стэшу да еще и с приданым. Да и люди эти мало походили на воинов, скорее на разбойников. Так же от него не ускользнул странный жест мужчины. Одной рукой тот ел кусок пирога с черничной начинкой, другой же касался повода лошади леди Годивы. Рука его скользнула по кожаному ремню и коснулась ее пальцев. Леди не одернула руку, даже наоборот, подъехала еще ближе к своему провожатому.
  Стража у ворот долго не хотела их пропускать. Люди не доверяли Кэт, даже опасались ее. Помогли гости, напиравшие сзади. Началась склока и стражники, плюнув на покорившую ветер и получив честное слово Лотта присматривать за подругой, пропустили их.
  Когда их впустили внутрь каменных стен, Лотт увидел хозяина Дома Силы.
  Лорд Стэш встретил будущую жену на ступенях возле главной башни, носящей название Твердь. Он лично помог ей спуститься и галантно поцеловал руку.
  Князь-Чародей был высок, широк в плечах, с крепкими узловатыми руками, могущими с легкостью поднять бочонок с вином. У него словно выточенное из мрамора лицо - прямой нос, широко открытые глаза, властно оглядывающие свои владения и высокие скулы. Отливающие медью волосы, еще не такие седые как у брата, касались плечей.
  - Вы даже не представляете, как долго лорд Стэш искал свою вторую половину, - сказал ему позже виночерпий.
  После того как они с Кэт нашли себе место в кругу приглашенных гостей, люди один за другим начали подъезжать к Князю-Чародею и его невесте и показывать ему дары, на все лады расхваливая хозяина и его суженую.
  Открывались и закрывались двери - прислуга выносила столы, ставя их для гостей. До них долетали звуки гамма, создаваемого спорящими поварами из кухни. Музыканты расположились невдалеке от летнего навеса и играли "Печаль по девичьей улыбке". Лотт, да и все остальные нет-нет да и поглядывали на сам навес.
  Тяжелые каменные плиты устилали землю вокруг него, колонны, чудом сохранившиеся с древних времен, были подарены лорду Стэшу кланом Заячьих Лап и он украсил ими то, ради чего впал в немилость Церкви Крови.
  Лотт и раньше видел Святое Место, но все-таки тайна, окутывавшая недоступное для простых людей колдовство, манила его.
  Воздух вокруг точеных колонн, был более плотным, создавая марево, почти такое же, какое витает над костром в ясный день. Вычурные желобки, выполненные в виде лоз винограда, отсвечивали серебром, каменный пол там казался зеркальным отражением неба - непроницаемую гладь гранита иногда нарушали набегающие неведомо откуда пятна, то сливающиеся в странные символы или изображения, то образующие небывалые орнаменты по кайме.
  Когда все более или менее успокоилось и их посадили за праздничный стол, Лотт сумел подобраться к сиру Стэшу Кэнсли. Князь-Чародей любовался будущей женой и обращал мало внимания на присутствующих. Лотта он, конечно, признал, милостиво махнул ему рукой, позволяя остаться на пир, и пообещал поговорить с ним позже. После этого, тот самый мужчина, перешептывающийся до этого с леди Годивой, отвел его от стола благородных господ.
  Он где-то раздобыл еще один пирог и уплетал его с поразительной быстротой. Его губы и часть подбородка приобрели темно-синий окрас, но это дружинника отнюдь не смущало.
  - Шел бы ты отсюда, холоп. Леди Годиве и лорду Стэшу о многом нужно поговорить. Им сейчас не до таких, как ты, пропитанных тухлой рыбой людишек. И тварь желтоглазую с собой прихвати, - хохотнув, он так сильно толкнул его в грудь, что Лотт только чудом удержал равновесие. - И чего тебе вообще дома не сидится, с детишками да женой? Думаешь, здесь поразвлечься от семейной скуки? Обещаю, к вечеру ты повеселишься всласть.
  "Мой дом сгорел, когда я родился, а единственный родственник умер из-за меня. Я пришел сюда, чтобы попытаться все начать с начала", хотел было сказать ему вслед Лотт, но мужчина уже ушел.
  Теперь, вместо того, чтобы сидеть во главе стола вместе с лордом Стэшем, он находился среди местных жителей, воняющих навозом и потом крестьянами, медленно спивавшимися еще до подачи первых блюд.
  - Лорд Стэш слал письма в Коэншир, Бэррислэнд, Таусшир, Фартэйнд и даже в далекий Морлэнд, - говорил между тем виночерпий. - И отовсюду получал хоть и вежливый, но отказ. Лорды Тринадцати Земель - очень щепетильны в вопросах брака. Кому захочется отдавать дочь за изгоя и отступника? Он почти отчаялся в этом мероприятии, когда лорд Беар Брэнвуд неожиданно дал согласие. Он, надо сказать, долгое время не отвечал на письма сиру Кэнсли и тот уже решил, что Брэнвуд проявил по отношению к нему неуважение и хотел поклясться отомстить за поруганную честь. И тут приезжает посланник и приносит ему портрет леди Годивы Брэнвуд. И заявляет, что она с дозволения отца согласна на брак. К тому же вы должны понимать, что ой как не просто отказаться от старых традиций - ведь лорд Стэш не мог приехать в родовой замок сира Беара Брэнвуда и забрать невесту, так как церковь тогда бы имела право его схватить и провести суд. И затем его вероятнее всего казнили бы.
  "Теперь понятно, почему леди Годива ехала в сопровождении людей своего отца, а не вместе с Князем-Чародеем", - подумал Лотт.
  Он мог бы и раньше об этом догадаться. Нерасторопные люди лорду Стэшу не нужны. Впрочем, как и его брату - сиру Томасу Кэнсли.
  Между тем им подали еду. Жидкий луковый суп был проглочен почти сразу же. За ним Лотт отведал свиных ножек и пятачков. Кэт налегала на все. Запихнула в себя каравай еще горячего ржаного хлеба, съела полколяски перекопченных, отдающих смальцем сосисок и теперь обгладывала бараньи ребрышки, тщательно обсасывая каждое из них. Лотт сначала пытался идти с ней вровень, но очень скоро понял, что насытился и не затолкнет в себя даже крошку. Он с восхищением и немного с ужасом смотрел, как исчезает во рту Кэт коровье вымя, вымоченное в меду, а за ним приправленный специями зельц и панированная в сухарях куропатка.
  Блюда все подавались и подавались, пустые миски наполнялись заново, вино и мед текли рекой. Под заздравные речи поднимались деревянные чаши и кубки, а музыканты без устали играли знакомые песни, аккомпанируя певцам. Прозвучали "Дама и Дракон", "Храбрый рыцарь Ланс из Лота" и "Песнь о павших".
  - Вот такая жизнь по мне, - мечтательно протянула Кэт. Желтоглазая наконец-то наелась, чуть-чуть расслабила ремень, опоясывающий ее бриджи и стерла рукавом куртки жир с рук. - Давно так не ела. Возможно никогда.
  Лотт сдвинул с ней кубки, и они выпили за здоровье господина этого замка. Несколько слуг поднялись на стену, неся стражам бутыли с вином. В этот день им было дозволено немного расслабиться.
  Окончательно стемнело. Дом Силы осветила луна. Сегодня было полнолуние и Лотту казалось, что, протяни он руку, то сможет коснуться ее - настолько огромным казался отливающий сталью шар.
  Вернулся виночерпий, запыхавшийся от беспрестанного хождения между гостями, но довольный тем, что всем понравилось его вино.
  - Скорее бы уже венчание, - пробормотал, зевая, Лотт. От выпитого клонило в сон. - Чего они ждут? Неужели думают, что сюда явится священник?
  - О нет, сир Стэш сам произнесет священные слова и скрепит их узы в Месте Силы на правах властителя этих земель, - рассмеялся виночерпий, он держался за поясницу и отдувался, смахивая пот со лба. - А ждет он известно кого. Своего брата, сира Томаса Кэнсли.
  - Напрасно ждет, - грустно промолвил Лотт.
  - Это верно, господин. Но людям можно простить многое в день их свадьбы.
  Братья поссорились давно. В день, когда Князь-Чародей отрекся от церкви, его брат отрекся от него. Прошли годы, но старые обиды нет-нет, но проскальзывали в их переписке. Лотт знал это, так как им с братом не раз доводилось быть посыльными, доставляя письма от одного Кэнсли к другому.
  Время шло. Пир потихоньку подходил к концу. Лорд Стэш вел беседу со своей невестой, изредка поглядывая на ворота замка. Рядом с ними доедал очередной пирог дружинник с выпачканными черникой губами. Наконец, леди Годива наклонилась к своему жениху и тихо, но настойчиво произнесла несколько фраз.
  Князь-Чародей кивнул и поднялся из-за стола. Вместе с ним поднялись и остальные присутствующие.
  - Настало время заключить наш союз и пусть боги будут тому свидетелями.
  "Боги, но не церковь", - таилось за его словами.
  Сир Стэш Кэнсли подвел леди Годиву Брэнвуд к Святому Месту. Их окружили гости. Все смолкли, повинуясь одному жесту хозяина замка.
  Речь Князя-Чародея была короткой. Он вознес хвалу своей невесте и месту, в котором ей теперь придется жить, потом попросил богов, если они не согласны, проявить свою волю. Аллана и Гэллос молчали, как и все присутствующие. Тогда лорд Стэш спросил свою леди, согласна ли она прожить с ним темные и светлые времена, родить и вырастить их детей и вместе встретить старость.
  Годива Брэнвуд улыбнулась и склонилась перед ним в реверансе, что должно быть означало согласие. Лорд Стэш, очарованный кротостью своей невесты, взял ее руки в свои, и тоже дал согласие. А затем он прижал ее к себе и поцеловал. Страстно, но одновременно с какой-то неловкой нежностью.
  Присутствующие разразились ликующими криками и поздравлениями. Лотт тоже что-то кричал, обнимая чуть охмелевшую Кэт за талию. Молодоженов осыпали рисом и гречкой, благословляя брак на большое потомство.
  Но все разом смолкли, увидев, как дюжий Стэш Кэнсли вдруг оттолкнул от себя молодую жену и зажал руками за рот. Когда же гости увидели, что между его пальцев начала сочиться кровь, все невольно отшатнулись от Князя-Чародея.
  Ужасную тишину разрезал едва слышный свист, затем еще один. Лотт не раз бывал при сире Томасе Кэнсли в бою и сразу узнал его. Стреляли из луков.
  С диким криком со стены падали стражники. Замковые ворота, закрытые до этого, теперь медленно поднимались. Через них уже въезжали вооруженные люди.
  Кто-то из дружины лорда Кэнсли попытался заклинить подъемный механизм, но был убит метким выстрелом одного из людей леди Годивы.
  - Прошу, не убивайте нас. Мы ведь ни в чем не повинны! - взмолился их недавний знакомый. Он упал на колени перед Годивой Брэнвуд и протянул к ней молитвенно сложенные руки. - Отпустите поселян домой и в знак вашей добродетельности мы вознесем за вас молитву Гэллосу.
  Леди Годива улыбнулась ему. Ровные белые зубы обагрились кровью, стекавшей по подбородку и пачкающей подвенечное платье. Она вынула какой-то комок изо рта и рассмеялась.
  - Лживые боги Священных Земель не помогут тебе замолить предательство. Все вы, здесь присутствующие, забыли истинного демиурга, того, кому поклонялись наши предки. Но ничего. Даже еретики могут сослужить ему достойную службу. Вы станете его слугами в вечности. Немой Бог ждет вас в Королевстве Тишины.
  Дружинник, подошедший к виночерпию сзади, взял того за волосы и отогнул голову. Меч прочертил длинную полосу на горле несчастного. После этого, воин вырвал у трупа язык.
  Люди сира Стэша пытались сопротивляться, но нападавших было слишком много. Их быстро оттеснили к Тверди, где те забаррикадировались, и посылали во вторгшихся редкие стрелы. Эскорт леди Годивы собрал обезумевших от страха гостей в кучу и стал по одному выводить вперед, где им отнимали языки и за тем добивали ударами мечей.
  - Джозеф, разберись с гвардейцами, - приказала самому верному своему сподвижнику окровавленная Годива Брэнвуд. И тот, возглавив своих людей, пошел на приступ Тверди.
  Мысли в голове Лотта бешено сменяли одна другую. Он, конечно же, догадался, кто этот воин с окрашенными черникой губами. Джозеф Синегубый был самым жестоким человеком в этих местах, его именем пугали маленьких детей, на него охотились дружины всех приграничных лордов. Но Синегубый всегда ускользал, словно хранимый черной магией. Лотт мог душу заложить Зароку, что так оно и было.
  Стало быть, он ручной пес Брэнвудов? Или же просто их временный союзник?
   Видя, как очередного мирного крестьянина лишают жизни таким зверским способом, Лотт едва удержался, чтобы не исторгнуть из себя все съеденное. Кэт схватили за запястья, но она вывернулась и лягнула разбойника. Тот взмахнул мечом, но раздался хлопок и желтоглазая растворилась в полуночной темноте.
  Лотт радостно вскрикнул и попытался повторить ее подвиг, вырвавшись из кольца оцепления, но один из мечников двинул его одетым в кольчужную перчатку кулаком по скуле. Перед глазами вспыхнули искры, и сознание на миг помутилось.
  Когда же Лотт пришел в себя, то увидел, что все - и люди Годивы Брэнвуд, и обреченные на жестокую участь крестьяне, метаются по крепостному двору из стороны в сторону, спасаясь от своры сотканных из дыма и огня вепрей, непонятно откуда взявшихся здесь.
  Голова кружилась, и Лотт дважды потерпел поражение прежде чем смог встать.
  Он огляделся.
  Всюду царил хаос. Демонические животные терзали тех, до кого добирались. Когда раскаленные клыки касались тел жертв, те вспыхивали будто хворост, превращаясь в живые факела.
  Из Тверди выбежал Джозеф Синегубый со своими людьми. Он перерубил полыхающего вепря, занятого неизвестным бедолагой, пополам. Кабан распался, превратившись в тлеющие уголья. Его люди встали полукругом и весьма успешно отражали попытки вепрей пробить их оборону.
  Один из демонов, громко хрюкая, бросился в сторону Лотта. Бывший оруженосец готов был уже намочить штаны, когда огненный кабан в последнюю минуту свернул в другую сторону.
  "Они опасны только для людей Годивы Брэнвуд", - понял ошеломленный Лотт.
  Неужели Гэллос и Алана послали им ангелов-хранителей в такой странной личине?
  Он нашел ответ, посмотрев в сторону Святого Места. Стэш Кэнсли стоял на четвереньках в эпицентре колдовской силы. Он был смертельно бледен, но ярость, отражавшаяся в его глазах, удерживала Князя-Чародея в мире живых. Его руки полыхали белым огнем. Каменные плиты под ним превратились в мутную воду, постепенно втягивая внутрь себя тело мага-самоучки.
  Внезапно позади него возникла стройная фигура. Годива Брэнвуд, чей свадебный наряд был испорчен кровью и копотью, приблизилась к сиру Стэшу. Вокруг нее трещали молнии и вился саламандрами жидкий огонь. Леди Годива протянула руку, на которой лежал откушенный язык ее мужа, к полной луне и весь свет ночного светила будто бы сосредоточился на этом кусочке плоти.
  Лорд Стэш захрипел, попытался обернуться, но застыл, словно тело больше не было ему подвластно. Он изогнулся в немыслимой позе, стал бледным, как призрак. Его тело начало вытягиваться, сливаясь со стоящей позади него леди Годивой, становясь с ней одним целым. Пальцы стали костистыми, превращаясь в острые когти. Головы обеих сплющились, но глаза вылезли из орбит и покачивались на длинных стебельках. Ставшая одним целым туша покрылась наростами и волдырями, ширясь во все стороны.
  В голове Лотта набатом забил замогильный голос:
  "Я МОЛОХ, ПЛОТЬ ОТ ПЛОТИ ПОВЕЛИТЕЛЯ СВОЕГО, ВЕРНУЛСЯ В ЭТОТ МИР, ЧТОБЫ НЕСТИ ВОЛЮ ЕГО".
  Немногие выжившие стояли, будто громом пораженные.
  Страх холодными пальцами сжал его сердце. Лотт пятился от жуткой твари, состоящей из когтей, взрывающихся и исторгающих из своего нутра человеческие органы, пузырей. И глаз-стебельков, неторопливо вьющихся вокруг сплюснутой головы и создающих жуткое подобие короны.
  Со смертью сира Стэша огненные кабаны подернулись сизым дымом и испарились. Если бы Лотту предложили сделать ставку, он не рискнул бы поставить на то, что доживет до утра.
  Дружину Князя-Чародея перебили. Гостей, тех, кто еще не потерял сознание от увиденного, подтаскивали к жуткой твари, заполнившей Святое Место своей тушей.
  "ВЫ ЗАБЫЛИ БРАТЬЕВ МОЕГО ХОЗЯИНА. ВЫ ОХОТИТЕСЬ НА ЕГО ДЕТЕЙ. ВЫ СЖИГАЕТЕ ИХ В ПЛАМЕНИ. ЭТО ПРИЧИНЯЕТ БОЛЬ ТОМУ, КТО НИКОГДА НЕ ОТВЕТИТ. ОН ПОСЛАЛ МЕНЯ, ВЕРНОГО СЛУГУ СВОЕГО, ЧТОБЫ НЕВЕРУЮЩИЕ УВЕРОВАЛИ, А НЕСУЩИЕ БОЛЬ ПОЧУВСТВОВАЛИ ВО СТО КРАТ ХУДШИЕ МУКИ".
  Джозеф Синегубый нашел в себе мужество подойти к существу. Он встал перед ним как вкопанный. Ни один мускул не дрогнул, его лицо превратилось в бесстрастную маску.
  Примеру своего главаря последовали еще несколько разбойников. Они застыли у каменного подножия, безмолвные и смиренные.
  Лотт отползал все дальше. Безымянные были последними, кого он надеялся встретить в Доме Силы. Ноги отказывались повиноваться. Он постарался сделаться как можно менее заметным.
  Существо склонило плоскую шишковатую голову, и загробный голос раздался у всех в голове:
  "ТОТ, КТО МОЛЧИТ, БЛАГОДРЕН ВАМ ЗА ВЕРНУЮ СЛУЖБУ".
  Над четырьмя безмолвствовавшими разбойниками воссияли призрачные нимбы.
  "ОСТАЛЬНЫЕ ПОЗНАЮТ ЕГО ГНЕВ".
  Тварь наклонилась над группой пленных гостей и зажала их в своих суставчатых лапах. Когти рвали плоть, потроша тела. Люди не успели издать ни одного звука, так крепко они оказались зажаты в мерзких объятиях. Существо выдавливало из них внутренности, словно они были созревшими плодами, пущенными на сок.
  Через несколько биений сердца с ними было покончено. На земле остались бесформенные куски мяса и кости.
  Чудовище, назвавшее себя Молохом, содрогнулось и из складок покрытой язвами плоти выросло еще несколько когтистых лап. Ловко орудуя множеством конечностей, Молох ловил теперь уже разбойников, не отмеченных нимбом.
  - Что ты делаешь, - закричал извивающийся в его объятиях Джозеф. Он ткнул в чудовище мечом, но клинок лишь увяз в не имевшей четких форм туше, не причинив ей никакого видимого урона. - Мы ведь на твоей стороне.
  "НАЗОВИТЕ СВОИ ИМЕНА".
  - Я Джозеф, так же называемый Синегубым.
  - Я Сэм из Корвэйла.
  - Я Виксен из Дустэда.
  - Я Роланд...
  Существо затряслось, и в головах всех присутствующих раздался смех. Жестокий хохот, терзавший сознание, вгонял невидимые гвозди в измученный разум.
  "ИСТИННО ВЕРУЮЩИЕ НЕ ИМЕЮТ ИМЕН, ИБО ИМЕНА ЕСТЬ СЛОВА, КОТОРЫЕ ЗВУЧАТ И ПРИЧИНЯЮТ БОЛЬ. ТОМУ, КТО МОЛЧИТ НУЖНЫ ТОЛЬКО БЕЗЫМЯННЫЕ".
  Пасть полная мелких зубов приоткрылась, и Молох в один подход проглотил Джозефа Синегубого и его парней.
  Лотт пятился к воротам. Только бы его не заметили. Он был готов замолить все грехи, лишь бы суметь покинуть этот проклятый замок.
  Но в этот день удача его покинула.
  Именующая себя Молохом тварь, повернулась к Лотту. Глаза-стебельки вжались во впадины на голове, словно увидели нечто, смутившее их.
  "КАК ЯРКО...ИДИ КО МНЕ, СИЯЮЩИЙ ВО ТЬМЕ. МОЕМУ ПОВЕЛИТЕЛЮ БОЛЬНО СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ. ОН ОКУТАЕТ ТЕБЯ ПОКРЫВАЛОМ, СОТКАНЫМ ИЗ СУМРАКА И ПОЛУНОЧИ"
  Ноги словно одеревенели. Не в силах опираться чужому разуму, Лотт сделал первый шаг к Святому Месту. Затем еще один, и еще. Он шел по трупам, раздавливая сапогами кишки, приближаясь к утробно квохчущей твари, прекрасно понимая, что обречен.
  Будь на его месте Сторм, он смог бы в последний момент вывернуться и послать тварь в преисподнюю. Или, по крайней мере, попытаться. Все, на что был способен Лотт - не намочить свои рваные штаны.
  Говорят, перед смертью вспоминаешь прожитую жизнь. Лоту ничего не приходило на ум. Он только и мог что смотреть, как Молох, квохча, поглощает лишенные языков трупы. Одним тварь откусывала головы, других пожирала целиком. Подле нее стояли четверо осиянных призрачными нимбами безымянных, служителей Немого Бога.
  Как мирная свадьба могла в такой короткий срок превратиться в полнейший кошмар?
  Позади него раздался треск и дикое ржание. Лотт услышал топот множества копыт. Звук нарастал, но, послушный чужой воли, он не мог обернуться.
  Щеку обожгло болью. Лотт зажмурился и прижал к больному месту ладонь. Кто-то стеганул его кнутом, наверняка останется рубец. Еще один удар пришелся по локтю. Лотт вскрикнул и отскочил в сторону.
  - Садись в седло, дурень. Не медли, или желаешь оказаться закуской?!
  Перед ним на расседланной кобылице сидела Кэт. Растрепанная, с множеством ссадин на лице, она была похожа на ведьму, которую долгое время пытали в застенках, чтобы получить признание в колдовстве.
  Видя, что Лотт открыв рот все еще пялится на нее, желтоглазая еще раз занесла для удара плеть.
  Толком не осознав, что делает Лотт запрыгнул на спину кобылице. Еле удержался, схватившись за гриву лошади, когда та рванулась к воротам.
  Видимо, у Кэт не оставалось времени, чтобы взнуздать их лошадей. Она просто разнесла копытами лошади ворота и выпустила на волю всю живность, что была в стойлах. При каждом рывке кобылицы, Лотт рисковал выпасть из седла. Пытаясь приравняться к бешеному ритму, он обнял животное за жилистую шею.
  В голове взорвались слова:
  "ВЕРНИТЕ ИХ!"
  Безымянные бросились ловить выпущенных из конюшни лошадей. Один остался на месте и натягивал лук.
  Первая стрела на палец разошлась с головой Кэт. Вторая застряла в новых воротах Дома Силы.
  Не сговариваясь, они подстегнули животных и на полном скаку вырвались из превратившегося в кровавую баню крепостного двора.
  - Не могу поверить, что нам дважды удалась одна и та же уловка, - крикнула ему Кэт.
  - Ты меня кнутом стеганула, - ответил ей Лотт. - Теперь рубец останется.
  Обернувшись, он увидел, как Молох, схватившись всеми своими многочисленными конечностями, выдирает колонны из каменного пола. Первая из многочисленных трехпалых лап ступила за черту Святого Места.
  Дорога вильнула в сторону, и жуткая тварь скрылась из виду. Они проскакали мимо опустевших домов, глядевших на них пустыми проемами окон. Неужели все поселяне были на свадьбе? Если бы хоть кому-то удалось спастись, и рассказать, что здесь произошло.
  - Зато ты перестал вести себя как блаженный, - отозвалась Кэт. Она скакала чуть впереди. Видавший виды плащ развивался за ней, подобно крыльям. Дорожная сума била ее по коленям, но чахоточная, не обращая внимания, все гнала и гнала свою кобылицу. - Боль - лучший способ почувствовать себя живым.
  Они ворвались в сосновый бор. Деревья раздались вверх и нависали над всадниками гигантскими исполинами. Почти лишенную травы землю покрывал густой ковер иголок. Пахло древесным соком и перегноем.
  По правую руку от них послышалось ржание. Вспыхнуло множество огоньков, постепенно смещавшихся в сторону беглецов.
  - Так и знала, что их ждала подмога, - отозвалась Кэт. В ее голосе слышалась тревога. - Нужно углубиться дальше в лес, возможно, еще успеем... Осторожно!
  То и дело оглядывавшийся в сторону преследователей Лотт, не заметил молодую сосенку, корявою и скособоченую.
  Его кобылица встала на дыбы. Не удержавшись, Лотт рухнул на землю.
  Воздух вылетел из легких. У него перехватило дыхание, а земля, так некстати встретившаяся с его мягким местом, чуть не вышибла душу. Он зло ругнулся и попытался встать.
  Неожиданно нога подвернулась, и окружающий мир застила сотканная из чистейшей боли пелена. Лотт прикусил язык, чтобы сдержать крик.
  - Нога, - процедил он, - кажется, я ее подвернул.
  Кэт только глянула на него, безвольно растянувшегося на земле. Лотт массировал щиколотку, потирая место ушиба.
  Ни слова не говоря, она ударила пятками по бокам своей лошади. Затем достала кнутом кобылицу Лотта. Скакуны рванулись с места, заголосив на всю округу. Повинуясь сильнейшему, они поскакали прочь, оставив Лотта одного дожидаться ужасной участи.
  "Ублюдочная скотина! Чахоточная тварь!"
  Он многое хотел крикнуть вдогонку Кэт, но понимал, что на крик сбегутся сектанты. Вместо этого он, тихо постанывая от боли, попытался отползти подальше от прогалины.
  Сосновые иглы искололи руки и неведомо как просочились под одежду. Ночь скроет следы, но на утро его точно найдут. Нужно было двигаться осторожнее, но проклятая нога не оставляла возможности замести следы.
  Так, прихрамывая и постанывая, Лотт углублялся все дальше от обжитых мест.
  Он обогнул холм. Немного отдохнул, переводя дыхание. Ему крупно повезло, что безымянные бросились в погоню за Кэт, а не стали рыскать в потемках, выискивая покалеченного беглеца. Да и откуда им знать, что он свалился с лошади?
  Лотт сползал с холма, когда одно из корневищ, росших вблизи деревьев, задело его стопу.
  Перед глазами расцвел бутон ярко-алой вспышки. Чистая, абсолютная боль вытеснила из сознания все мысли.
  Когда Лотт очнулся, то увидел, что лежит в луже грязи. Над ним нависали многолетние сосны. Деревья были везде. На буграх, нависая над бывшим оруженосцем подобно призракам. Ожидая в низине, простиравшейся перед Лоттом.
  Он понял, что потерял направление, в котором двигался.
  Ужасно болела нога.
  Лотт вытянул из-за пазухи кисет с чуть желтоватым порошком. Нюхнул "блажь" сначала одной ноздрей, затем другой. Через некоторое время боль отступила, превратилась в досадливую помеху, не более.
  Какое-то время он еще пытался куда-то ползти, но потом вдохнул еще одну щепоть и перестал понимать, что делает.
  Лотт видел перед собой отчасти скрытое ветками ночное небо. Звезды полыхали недобрым желтым огоньком. Было что-то насмешливое в них. Некая скрытая издевка. И он никак не мог понять, в чем именно она заключается.
  - Я доверился тебе, чахоточная. Будь ты проклята, желтоглазая ведьма.
  - Будь ты проклят, щенок.
  Резкий, сухой голос, подобный хрусту костей.
  - Я уже проклят, сир Томас.
  - Ты - мерзкое отродье.
  Юношеский голос, полный благородства и отваги. Услышав такой, любая девушка поймет, что никто другой уже не сможет завоевать ее сердце.
  - У нас общие мать и отец. Так что ты, брат, точно такой же как и я. Мы - ублюдки, просто безродные ублюдки и больше никто.
  Он рассмеялся. Громко, во всю глотку. Хриплым булькающим смехом. Этого нельзя было делать, но Лотт не мог вспомнить почему.
  С небес, все так же насмехаясь, смотрели немигающие светло-желтые звезды.
  
  ***
  
  Он проснулся и, ничего не понимая, протер глаза. Вокруг все так же стояла непроглядная темень. Лотт сел, на ощупь попытался определить, куда же его занесло.
  Нога почти не болела. Но место ушиба жутко зудело. Закатав штанину, он отлепил от кожи какие-то душистые листья.
  Под ним чувствовался холодный пол. Руки нащупали шершавую стену. Пройдя вдоль нее, Лотт встретился еще с одной стеной, уходящей в другую сторону.
  Итак, он в замкнутом помещении. Уже неплохо для начала. Пещера? Нет, здесь же не горы, дурень.
  Тогда что? Землянка? Почему же тогда кругом камни?
  Внезапная догадка сковала его подобно кандалам. Казематы. Это тюрьма Дома Силы. Его схватили и доставили обратно. Чтобы принести в жертву Немому Богу. Но почему не сделали этого сразу? Чего ждут?
  Призывно заурчал желудок. Он же совсем недавно ел, что за чертовщина. Сколько же прошло времени?
  - Экий ты любитель вздремнуть.
  Не ожидавший ничего подобного Лотт отскочил назад. Больно ударился копчиком о твердый выступ и со стоном сполз вниз.
  - Ну ты и увалень, - хихикнули чуть в стороне. - Ложись, отек на щиколотке еще не совсем прошел. Так или иначе, мы проведем здесь еще несколько дней.
  - Ж-желтоглазая?
  - А ты ожидал очутиться здесь с той деревенской дурнушкой? Эх, Лотт, Лотт. Такой большой, а все еще веришь в сказки. Кстати, у меня есть имя. Ты его прекрасно знаешь.
  - Пожри меня падальщик, где мы? Темнота - хоть глаз выколи.
  - Можешь попробовать, но я сомневаюсь, что это тебе поможет прозреть.
  "Стерва. Маленькая заноза в моей заднице. Пусть Зарок заберет мою душу, если я не удушу ее".
  - Чахоточная, я думал, ты меня бросила, - как можно более дружелюбно произнес Лотт. Он слепо водил перед собой руками, ориентируясь на голос чертовки.
  - Я пустила погоню по ложному следу. Скакала и скакала, а когда они начали окружать меня, просто исчезла. Разбойники, или кто они там, всю ночь гонялись за лошадьми. Жаль лошадей, ну да ничего не поделаешь. Кстати, еще раз назовешь меня не по имени, получишь затрещину.
  "Вот так вот взяла и исчезла? Ведьма, чтоб меня демоны в червоточину затащили".
  - А меня как нашла?
  - Ты так орал, что распугал все зверье в лесу. Удивляюсь, как тебя не обнаружили раньше.
  Он наткнулся на странную конструкцию. Это был большой железный диск. Скрипнули цепи, кажется, диск был подвешен над полом. Лотт продолжил исследование и наткнулся на горку пыли, скопившуюся под диском. Нащупал новый предмет.
  Полено? Он нашел место для разведения огня.
  Некоторое время Лотт рылся в худых карманах куртки, ища кремень и кресало. На счастье, они оказались на месте и, чиркнув пару раз, он высек достаточно искр. Потрескивая, полено занялось робким пламенем, окрасив помещение закатными тонами.
  Каменный мешок действительно чем-то напоминал темницу. Покрытые высохшей эмалью и древними письменами стены змеились трещинами, из которых по крупицам сочились влага, земля и древесные побеги.
  Он находился перед алтарем. Диск оказался жертвенником, медным котлом, чья поверхность давно окуталась летне-зеленым наростом патины. Дно, видимо ранее часто использовавшееся, почернело и покрылось копотью.
  Перед алтарем сидел божок, высеченный из цельного куска малахита. Каменный идол прошлого развел руки в стороны. В ладони, подобно кольям, впились ржавые цепи, державшие на весу жертвенник.
  Было ли божество покровителем неведомых ремесел или же кровожадным тираном, требовавшим от паствы младенцев?
  Судя по хищной улыбке, острым зубам, часть из которых откололась, Лотт был склонен поставить на последнее. Волосы божка были заплетены во множество кос, концы которых напоминали головы ящериц. На внушительном животе покоились неведомо когда оставленные венки цветов. Корневища деревьев уже вгрызлись в камень, опутали гибкими лозами руки и ноги. Из пупка торчал молодой побег с бледными листьями, похожими на наконечники стрел. Малахитовый толстяк, разинув пасть, склонился над жертвенником, словно собирался вот-вот приступить к поеданию принесенных ему даров.
  - Иногда мне кажется, что каждый человек в этих землях поклоняется своему богу, - проворчал Лотт. Заметив скрытый до этого проем в камнях он, прихрамывая, двинулся наружу. - Служители одних с радостью сожгли бы меня на костре. Другие недавно едва не отрезали язык. Не знаю, как ты, а я сыт небожителями по горло.
  - Я бы не стала этого делать, - сказала ему Кэт.
  Лотт только отмахнулся и стал откидывать в сторону ветки, отчасти закрывавшие выход. Похоже, древний храм Мертвого Царства с годами просел, провалившись под землю. Лотт собирался подняться на поверхность, когда желтоглазая резко одернула его. Он хотел двинуть кулаком по нахальному личику, но Кэт прижала к его рту узкую ладошку и шикнула.
  Со стороны выхода раздался стон и шарканье. Словно нечто огромное продвигалось по лесу, неповоротливое, грузное. Ломающее слабые деревья, выдирающее их с корнями, чтобы протиснуться дальше в чащу.
  Кэт бросилась к жертвеннику, вытащила из ниши, под правой ногой божка переметную суму. Желтоглазая выудила из недр мешка черствый хлебец, немного солонины и бросила их в котел.
  Несмотря на то, что костер еле тлел, бронза тут же накалилась докрасна. Из жертвенника повалил пар и небольшой дымок. Тонкие струйки всосались в зев малахитового изваяния так, будто оно действительно их впитало.
  "В божке есть отдушина, выводящая дым наружу? Нас же легко найдут по нему", - Лотт спешно прикрыл лаз лапником и отошел как можно дальше оттуда.
  Он догадывался, кто находился снаружи. Молох искал беглецов, желая угодить своему господину и устранить нежеланных свидетелей.
  Существо над ними ревело и вырывало деревья с корнями. Потолок осыпался струпьями штукатурки и эмали. Минуло долгое время, прежде чем все опять стихло. Но, ни Лотт, ни Кэт так и не решились выйти наружу.
  Только когда едва заметный свет забрезжил сквозь забор из сосновых веток, Кэт рискнула покинуть убежище.
  Некоторое время они молчали. Кэт пошла в чащу и вскоре принесла немного странной темно-красной коры и каких-то грибов.
  Выбирать не приходилось, и они поели тем, что ниспослали им боги этого места. Кэт со вздохом вспоминала давешний пир и пироги с творогом и маком. Лотт давился наполовину сырыми, наполовину пережаренными грибами и старался не думать о том, что будет, окажись они несъедобными.
  - Думаешь, это идол нас вчера защитил?
  Они собрали валежник и сложили его внутри храма.
  Как оказалось, Лотт провалялся в беспамятстве остаток ночи и весь день после этого. Кэт нашла его в какой-то яме, и некоторое время тащила на себе, пока не выбилась из сил. Ей повезло - она наткнулась на руины древней цивилизации именно в тот момент, когда тварь взяла их след.
  Глядя на хрупкую желтоглазую, Лотт слабо верил, что она могла его куда-то тащить, но не стал придираться.
  В ту же ночь Кэт рискнула зажечь костер под алтарем. Она готовила ужин в чане, когда пришел Молох. Чудовище буйствовало и выло, но так и не сумело найти укрывшихся от него беглецов. Конечно же, жертвенник поглотил ужин, но Кэт это не расстроило.
  - Почему бы и нет.
  - Церковь Крови за поклонение лжебогам сжигает на костре.
  - Я лишь разделила с ним нашу еду, а малахитовый истукан предоставил мне за это свой кров и защиту. Покорившие-ветер никому не поклоняются. Да и, по-моему, он лучше, чем многие другие боги.
  Кэт сделала ему компресс из трав, припрятанных в ее сумке. Нога почти не болела, но Лотт все еще не мог полностью опираться на нее во время ходьбы. Когда Кэт растирала ему стопу, разминая ушибленные места, Лотт словил себя на мысли, что уже не в первый раз думает о желтоглазой не как о чахоточном выродке из Дальноводья. Кэт не один раз спасала его шкуру от виселицы и, волей-неволей, он проникся к ней некоторой симпатией, даже несмотря на взбалмошный характер. Но вот зачем она все еще с ним, когда могла бы преспокойно умыкнуть лошадей, оставив одного еще в Комарах? Генрик Штальс, конечно же, казнил бы его, оставив болтаться на первом же крепком суку. Лотт смотрел на нее и не мог придумать ответ.
  - Как ты думаешь, этот Молох действительно потусторонний слуга Не Говорящего Бога?
  Вечерело. Они сотворили себе лежанки из лапника. Теперь можно было спать, не боясь простудиться.
  - Безымянные зовут его Немым Богом, - поправил он Кэт. - Я не знаю, желто...
  Кэт двинула его по затылку. Лотт поднял руки, признавая свою неправоту.
  - Хорошо-хорошо, больше не буду тебя так называть, Кэт. Нет, я не думаю, что этот Молох - настоящий слуга Немого Бога. Скорее всего, леди Годива просто сошла с ума и, превратившись в такое чудище, возомнила себя посланником последнего из Лунной Триады. Подумать только, у нее тоже был магический талант. Возможно, приключись все иначе, их дети стали бы великими чародеями, покорившими кланы остготов, и создали бы свое королевство здесь, в Крае Мира.
  Ему стало грустно. Лотт симпатизировал Лорду Стэшу. Младший из братьев Кэнсли умел объединять людей и не боялся ни церкви, ни богов. Он шел к своей мечте - и обрел ее, став князем-изгнанником.
  Возможно, он сделал бы Лотта рыцарем и позволил ему восстановить свою честь с помощью стали и отваги. Но, что сделано, то сделано.
  Если бы не сидящая рядом Кэт, несостоявшийся рыцарь уже давно бы принял понюшку "блажи". Почему-то при ней Лотт не хотел выглядеть еще более ничтожным, чем был.
  - Что еще за Лунная Триада? - спросила Кэт. Она сидела перед идолом и следила за тем, как языки пламени лижут толстые стенки жаровни.
  - Так в старину остготы называли трех демиургов, которым поклонялись. Они считали, что боги слепы к простирающим им руки людям. Они верили, что боги глухи к звучащим мольбам. Старейшины кланов говорили, что боги никогда не заговорят со смертными. Но могут помочь добыть оленя или дичь, облегчить роды или же наказать убийцу, если их задобрить дарами.
  Мне это рассказал сир Томас, лорд Кэнсвудский. Он приводил меня и Сторма на старые языческие капища, где когда-то люди поклонялись трем ликам богов луны. Мы находили сгоревшие одежды, черепки посуды или оленьи рога. Когда первые священники Церкви Крови появились в Землях Тринадцати, истинная вера начала постепенно вытеснять ложную. Остготы ожесточенно сопротивлялись, но так и не смогли отстоять свою землю. К Священной Империи присоединились тринадцать великих кланов, принявших веру в Гэллоса и Аллану. Лунную Триаду объявили ересью. Каждый, кто поклонялся ей, становился еретиком. Костры с облитыми маслом язычниками полыхали, начиная от подножия Волчьей Пасти и вплоть до Леса Дурных Снов. Обреченным на смерть надевали кожаные маски с закрытыми глазами, зашитыми нитками ртами и забитыми серой отверстиями для ушей. Так лунные боги сгорели вместе с теми, кто им поклонялся.
  Люди отказывались от старых богов и принимали благословение сидящих подле солнца новых. Не сдались только самые яростные язычники. Так появился Немой Бог. Божество доведенных до отчаяния людей, сильное в темное время суток, требующее уже совсем иных жертв.
  Кэт подбросила в костер еще поленьев. Они сидели, молча прислушиваясь к таящимся в сумерках звукам. Издали послышался вой. Леди Годива или Молох - не важно. Узнав правду, они не спасут себя от ужасной участи.
  Кэт бросила в котел заплатки, гребешок для волос, кривую швейную иглу, некоторые из растений.
  Внезапно Лотт будто прикоснулся к чему-то склизкому и воняющему. Ощущение было такое, словно он поцеловал труп.
  Лотт не сказал желтоглазой еще кое о чем. Сир Томас привозил их и на новые капища. Там безымянные, жрецы Немого Бога, приносили жертвы так же, как когда-то делали их предки. Вот только вместо посуды и рогов в пепелище лежали обгоревшие кости людей. Безымянные вели свою войну с Гэллиосизмом, взимая кровавую мзду с безвинных людей, оскверняя Святые Места - делая их непригодными для белых инквизиторов или же простых чернокнижников. На источник магии падало проклятие. Ставший в него рисковал обратиться в то, чем стали леди Годива и сир Стэш. А то и еще похуже.
  Чужое сознание хотело проникнуть в их мысли, узнать, где скрываются беглецы. Почему оно не позовет безымянных на помощь? Или же Молох убил и их?
  - Лотт, у тебя есть что-то для котла?
  Желтоглазая смотрела на него, и золотые искры мерцали в радужке ее глаз. Лицо покорившей-ветер за эти дни сильно осунулось. Кэт закусила верхнюю губу до крови и теребила торбу, словно не могла решиться вынуть из нее самое ценное.
  Он порылся в карманах. Половина из них была дырявой, но кое-что все-таки нашлось. "Блажь грешника" он благоразумно оставил за пазухой, но все остальное передал Кэт. Желтоглазая бросила в жертвенник все деньги, выторгованные Лоттом за подсвечник.
  Лотт скорбно смотрел, как серебро и медь слились в единый комок так легко, будто оказались в плавильной печи. Сплав потерял твердость, размяк и превратился в лужицу, быстро испарявшуюся под действием древних чар.
  Ощущение чужого присутствия исчезло. Лотт вздохнул спокойно и произнес:
  - Если мы завтра же отсюда не уйдем, он нас почует. Тогда быть беде.
  В кои-то веки желтоглазая с ним согласилась.
  
  ***
  
  Они выгадали два дня, и только.
  Днем Кэт и Лотт спешили, как могли. Они перебирались через глубокие овраги, продирались сквозь буреломы, оставляя в цепких сучьях лоскуты одежды. Бор уступил место лиственницам - букам, березам и тисам. Лотт натер мозоли, но не жаловался.
  Спали поочередно. Лотт пристально вглядывался, стараясь разглядеть в густой поросли хотя бы намек на движение. Спал он плохо. Вскакивал из-за любого шума.
  Кэт словила им зайца. Он, хоть и поразился ее ловкости, но не подал виду. Мясо было жестковатым, но после неизвестных грибов и отдающей плесенью коры казалось, что ничего вкуснее в своей жизни он не пробовал.
  Двигались на юг. Лотт все искал силуэт Каменного Стража среди буйства зеленых красок, надеясь покинуть пределы принесшего столько неприятностей Края Мира. Он хотел вывести их с Кэт к деревне Полые Холмы, находившейся у самой границы Кэнсвуда и Брэнвуда.
  Но прошел день, за ним еще один, а лес все не кончался. Наоборот, папоротники вытянулись, сравнявшись с ним ростом, звериные тропы попадались все меньше, земля стала рыхлой. Сапоги увязали в ней, к подошве прилипал порядочный слой чернозема. Лотт часто делал привал и соскабливал ножом налипшую грязь.
  Погода портилась. Тучи заволокли чистое небо, и день теперь ничем не отличался от сумерек. Похолодало. Они кутались в изношенные плащи, но ночью это слабо помогало. Кэт начала подкашливать.
  Когда они нашли небольшую лужайку, желтоглазая тут же бросилась собирать травы, в изобилии произраставшие на небольших бугорках. Он смог определить только ромашку, душицу и багульник. Кэт разбиралась в лекарственных растениях куда лучше.
  - Держи кислицу, - она протянула ему несколько листков, похожих на обычный клевер. - Очень питательная и вкусная.
  Кислица оправдала свое название. Лотт морщился, но жевал, так как прекрасно понимал, что, возможно, в этот день больше ничего есть уже не будет.
  Меж тем, желтоглазая продолжала лазать по просторному лугу, называя Лотту травы и рассказывая об их полезных свойствах.
  - Седмичник имеет семь овальных листьев на побеге, если их втереть в кожу, тебе можно будет не бояться клещей. Цветы майника и грушанки многими используются как основа благовоний. А вот не-могу-соврать, - она протянула ему тоненький стебелек, весь усеянный молочными цветками. - Если кому-нибудь дать испить отвар из него, то можно будет узнать много интересного об этом человеке.
  Кэт подмигнула ему и продолжила срывать травы. Она соскребла бересту с березы, раскрошила ее в руках и положила себе под язык.
  - Офф каффля, - с полным ртом прошепелявила покорившая-ветер.
  Они поужинали слизнями и кислицей. Кэт хотела было отдохнуть, но Лотт потянул ее дальше чуть не силком.
  Он не терял надежды выйти к людям. Сперва Лотт думал, что за дальними березами откроется широкая просека. Потом предположил, что вот тот старый полусгнивший клен станет последним деревом, за которым начнутся поля. Когда они наткнулись на развалины, бывший оруженосец радостно воскликнул, думая, что нашел Каменного Стража. Но эта была всего-навсего старая обвалившаяся арка. Ляпис-глазурь на ней потемнела, только вычурные слюдяные фигурки на обрушенном своде казались новыми, словно их выточили только вчера. Лотт хотел было отковырнуть пару, чтобы затем повыгоднее продать, но буйно разросшийся вокруг руин терновник не пустил его даже на шаг. Пришлось оставить даже мысль о добыче.
  Лотт не унывал. Он шел и шел вперед, говоря Кэт, что еще несколько сотен шагов, и они выберутся из этого места.
  До тех пор, пока не увидел раскидистые черные дубы. Перед ними словно враз выросла деревянная стена. Ветвистые конечности древних исполинов протянулись в их сторону подобно клинкам. Можно было подумать, что дубрава вызывает их на поединок. Толстые, в семь, а то и в десять обхватов стволы сплетались между собой, оставляя столь узкие щели, что сквозь них едва смог бы протиснуться ребенок. Так, во всяком случае, казалось Лотту. Отливающие обсидианом мясистые листья были такими широкими, что ими, подобно навесу, можно было накрыть голову.
  - Нет-нет-нет-нет!
  Лотт грязно выругался и без сил рухнул на стылую землю. Видимо, они где-то отклонились. Ох, не нужно было идти впотьмах.
  - Что случилось?
  Кэт присела рядом, не понимая, отчего Лотт закусил кулак и обреченно смотрит в сторону дубравы.
  - Это Лес Дурных Снов.
  Желтоглазая пожала плечами. Он с ней уже так давно и начал забывать о том, что Кэт нездешняя.
  - Это плохое, очень плохое место.
  Кэт фыркнула.
  - Послушать тебя, здесь каждая осинка проклята. Ничего хуже, чем уже случилось с нами, не произойдет.
  - Кэт, мы щли в неверном направлении. Наверняка пройдет не одна неделя, прежде чем выйдем к обитаемым местам.
  - А если пойдем через лес?
  - Дней через пять выйдем к людям. Но туда нельзя. Лесом Дурных Снов пугают всех детей. У нас каждая вторая сказка заканчивается тем, что непослушных мальчиков или девочек бросили в этом лесу. Не смейся, тому есть причины.
  Лотт собирался было объяснить заулыбавшейся от уха до уха Кэт, почему он не горит желанием пройтись под тенистыми деревьями, когда позади них послышался знакомый вопль.
  - Из какой бездны появляется эта гадина, - прошептала пораженная Кэт.
  И действительно, как такая туша могла подкрадываться столь бесшумно? Молох возник из ниоткуда. Только что его не было, и вот огромная непропорциональная тварь выползает из чащи хлипких осин, ломая накренившиеся деревца своим громадным телом. Глаза-стебельки впились в беглецов и мерно, не мигая, покачивались вверх-вниз.
  "ТОТ, ЧТО СВЕТИТ, ТЫ МОООЙ", - всепроникающим скрежетом долетело до Лотта. Голову заломило от резкой боли. Он понял, что теперь им не уйти.
  Но Кэт опять его удивила. Желтоглазая взяла Лотта под руку и, пыхтя, повела к обсидиановой дубраве. Сзади раздался хруст ломаемых осин. Молох больше не желал забавляться со своими жертвами. Он хотел убивать.
  - Держись, - крикнула Кэт, и ее голос предательски сорвался на визг.
  Уши заложило. Ему показалось или сердце на миг перестало биться?
  Они оказались в Лесу Дурных Снов, преодолев расстояние полета копья быстрее, чем человек делает вздох. Кэт лишилась чувств. Лотт едва успел поймать хрупкую желтоглазую, прежде чем та шлепнусь на землю и сломала себе нос.
  В его ноги словно налили два половника свинца - Лотт не мог двинуться с места. Голова кружилась, и хотелось блевать.
  Где-то вдали выл упустивший добычу Молох.
  Деревья будто поглотили весь свет. Здесь царила вечная полутьма. Зловещая, полная дурных предзнаменований. Он взял Кэт на руки и, как мог, двинулся на запад. К людям с их мелкими житейскими трудностями. По крайней мере, Лотт надеялся, что идет именно на запад.
  
  ***
  
   - Так что же, все из твоего народа - безбожники?
  Тень улыбки тронула губы Кэт. Желтоглазая примостилась меж двух гигантских корней и потирала руки, пытаясь согреться.
  - Ну почему же все. Многие полукровки приняли вашу веру. Им даже позволяют посещать церковь через особые двери - мы ведь нелюдь. Не чета людям. Но вот преклоняться перед кем-то... Нет. Это не про нас, чистокровных.
  Странно, но догонять их тварь не спешила. Кэт и Лотт пробирались через Лес Дурных Снов. Здесь царил вечный сумрак и Лотт, как ни старался, не мог определить день сейчас или ночь.
  Дубы росли буквально один на одном, свешивая узловатые ветви с разлапистыми листьями и зелеными желудями почти до земли. Под их ногами лежал сплошной ковер из прошлогодней листвы - желто-бурый рисунок блаженного. Шел дождь. Они часто останавливались, чтобы подсушить одежду.
  Идти было тяжело. Стволы деревьев иногда не оставляли и щели, чтобы протиснуться. Корни исполинов глубоко вонзались в землю, но некоторые наоборот, выбивались на поверхность, оплетая собратьев, создавая свои собственные диковинные узоры. Лотт то проползал под ними, то взбирался, стараясь не поскользнуться на корневище. Иногда они поворачивали назад - слишком глухие попадались места.
  На первом привале Лотт заснул сразу же, как только лег.
  ...Ему приснился кошмар. Вокруг раскинулась сплошная водная гладь. Лотт стоял в ней по колено, а сзади развевались штандарты, на которых было изображено отливающее золотом солнце. Он сделал шаг и провалился по пояс. Еще один, и вода достигла груди. Следующий шаг, и водная гладь сомкнулась над его головой. Но уже через миг он снова оказался над бескрайним морем, сидя на улыбающейся гигантской собаке. У той из пасти свисали окровавленные останки, бывшие когда-то человеческим телом. Он стал выковыривать их. Убрал ошметки рук и ног, а затем вынул из щели между клыками голову. Она принадлежала его брату, Сторму. Внезапно голова открыла глаза. Губы зашевелились, но слов было не разобрать. Он поднес голову к уху, чтобы лучше слышать, и Сторм прокусил ему щеку...
  Коротая время, они разговаривали. Лотт говорил о своем детстве. О том, как ему жилось при дворе сира Томаса. Но когда Кэт спросила его о брате, Лотт сменил тему.
  - Почему вы называете себя покорившими-ветер?
  - А ты не очень сметливый, Лоттар Марш, - все так же язвительно отозвалась Кэт. Но на этот раз сочла нужным ответить на вопрос. - Потому что мы покорили ветер.
  - Ветер есть ветер, Кэт. Он сам по себе.
  - Гэллос тоже был сам по себе. Но прошли годы и ему начали поклоняться многие. У нас нет богов, Лотт, потому что у нас есть ветер. Мы не служим никому, но он служит нам. Мы бросаем семена, и он приносит их в благодатную почву. Мы говорим, и он передает наши слова всем, кто готов слышать. А когда мы хотим что-то узнать, он шепчет нам обо всем, что знает сам.
  Лотт честно старался понять, о чем она толкует, но истина, если она была в словах Кэт, ускользала от него.
  - И ветер помогает тебе колдовать?
  Она не ответила. Голова склонилась на грудь, и до него донеслось смешное посапывание.
  Дождь не переставал. Все кругом было мокрым, дышало сыростью и влагой. Вначале он только шмыгал носом, но на следующий день ощутил, как пылает жаром тело. Ходьба превратилась в муку. Лотт часто спотыкался, и уже сам предлагал делать привалы, надеясь восстановить силы и здоровье. Голова налилась тяжестью. Когда сон брал свое, его посещал очередной кошмар.
  ...На этот раз он очутился на верхушке башни, глядя на бесконечную пустошь, застившую горизонт. Рядом стоял гигант, выкованный из цельного куска железа. Живая статуя передала ему двуручный меч и Лотт, не задумываясь, вонзил его в забрало шлема. Оттуда вместо крови посыпался прах. Доспехи проржавели и трухой осыпались под ноги бывшему оруженосцу. Ветер унес коричневую пыль, оставив на скрепленных раствором камнях только одну вещь. Лепесток тюльпана соломенного цвета...
  Он проснулся. Тело покрыл липкий пот. Лихорадило, зуб на зуб не попадал. Жар сменял холод, судороги сковывали члены.
  Кэт была рядом с ним, давала горький отвар и растирала тело пахнущими персиком листьями.
  - Говори со мной, Лотт. Не теряй сознание. Иначе тебе может стать еще хуже, - издалека услышал он. - Ты умудрился подхватить лихорадку.
  - Х-хорошо.
  - Расскажи мне про этот лес. Что в нем такого плохого?
  - Сорок л-лет назад Вильям Коэн, лорд Коэнширский, хотел увеличить свои влад-дения, вырубив врезавшийся клином в его земли лес из черных, как смола, дубов. Он созвал лесорубов со всех поселений, и они день и ночь рубили деревья, корчевали пни. По его приказу доски из черной древесины свезли в замок. Спустя некоторое время, мебель, стойла, подъемные ворота, лестницы, опоры, столбы, даже все внутреннее пространство замка приобрело обсидиановый окрас. Лорд радовался и пил вино из чаши, вырезанной из сердцевины черного дуба. Но прошел месяц, и д-древесина перестала к нему поступать. Послав людей узнать причину задержки, он узнал, что все лесорубы либо убили себя, либо сошли с ума. Их родные говорили, что те боялись заснуть, засыпали глаза солью и перцем - только бы не спать. Говорили, что во снах к ним являлся хозяин леса и казнил вторгнувшихся к нему их же топорами. И так каждую ночь. Сны были так реальны, что наутро они еще чувствовали прикосновение м-металла к своей шее.
  Кэт постелила свой плащ и уложила на него Лотта, потом расшнуровала тесемки кожаной курточки, обнажив маленькие груди. Серая, не обласканная солнцем кожа, сплошь расписанная сетью татуировок, покрылась мурашками. Узкобедрая, с выпирающими ребрами, теперь она еще больше походила на подростка, чем на взрослую девушку.
   Хотя, она ведь покорившая-ветер, - подумалось ему. Он все меньше вспоминал об этом, считая ее просто странным человеком.
  Кэт прижалась к Лотту, стянув с того рубаху и накрыла их плащом.
  - Ч-что ты делаешь?!
  - Ты должен находиться в тепле. Из-за дождя все ветки сырые и костер мы сможем развести только чудом. Если ты знаешь еще какой-нибудь способ согреться, то поделись им, будь любезен. Нет? Тогда рассказывай дальше.
  - Не знаю уж как было на самом д-деле, но очень распространена версия, в которой говорится, что однажды Вильям заснул, но так и не проснулся. Кто бы его ни будил, чтобы вокруг не делали, лорд Коэнширский продолжал находиться в царстве сновидений до самой своей кончины. И каждый день на его шее появлялся свежий рубец, словно кто-то по ночам приходил и рубил ему голову, но с первыми петухами приставлял ее обратно к телу, и та снова прирастала.
  ...Он шел вдоль длинной улицы. По обеим сторонам стояли дома, сотканные из солнечных лучей, замерзшей мочи, застывших яичных желтков, соломы и песка. Впереди медленно рос гигантский трон, состоящий из стенающих, просящих и молящихся людей. Трон пустовал, и Лотт знал, что захоти он, то смог бы его занять. Вот только, сколько был он ни шел, трон из людей не приближался. Все рос и рос, вытягиваясь до небес...
  К утру жар спал. В голове прояснилось, и он почувствовал себя намного лучше. Лотт начал благодарить Кэт, но желтоглазая только отмахнулась и приказала ему забыть все, что случилось вчера.
  Под ее глазами залегли круги. Когда они перекусили земляникой, чудом попавшейся на пути, Кэт пожаловалась на то, что и ее, кажется, постигло проклятие Леса Дурных Снов.
  - Каждый день вижу один и тот же сон. Я падаю с обрыва в бездонную пропасть. Там у меня есть крылья, но я не помню, как ими пользоваться. В конце концов, я хватаюсь за чью-то руку. Хочу посмотреть на спасителя и... просыпаюсь.
  Они сорвали все ягоды с маленьких кустиков. И долго прочесывали округу в надежде отыскать еще хоть что-нибудь съедобное. Дождь прекратился, но было все также сыро. Они пили воду с листьев; загибая края, подносили к губам, и тоненькая струйка стекала прямо в рот.
  Черным дубам не было конца. Лотт начал сомневаться, что выбрал правильное направление. Насколько он знал, Лес Дурных Снов частично примыкал к Брэнвуду, на западе граничил с Коэнширом и терялся где-то в болотах Дальноводья, далеко на юге. Купцы, привозившие им иногда редкие заморские диковины, говорили, что видели черные дубы, когда их корабли огибали скалистые берега материка, везя товары темнокожим народам, живущим в Огненной Пустыне, через Лихое Море. Обходя очередное необъятное дерево с угольно-темным стволом, Лотт готов был им поверить.
  Они сделали привал. Кэт клевала носом. Лотт уложил ее, подперев под голову свернутый плащ. А сам решил нести дозор, хотя в этом не было необходимости. Захоти Молох явиться к ним, уже давно бы пришел. И никто не смог бы ему помешать.
  Лотт прохаживался взад-вперед, отгоняя от себя дремоту. Ему не хотелось видеть очередной кошмар, навеянный проклятым лесом.
  Издали послышался шелест. Он посмотрел на Кэт. Та безмятежно спала, свернувшись калачиком.
  Осторожно крадучись, он пошел к источнику шума. Неплохо было бы вооружится дубинкой, но, как на зло, ему ничего не попалось под руку.
  Он нашел их под невероятно огромным дубом - королем этого черного царства. Ветвистые сучья оттеснили другие деревья, корни, захоти они, могли бы пробиться и через скальную породу. Под кроной, сплошным куполом из сучьев и листьев, покоились мертвецы.
  Нет, не совсем так. Лотт заметил, как едва-едва приподнимается их грудь, и шевелятся бледные, как у упырей, губы. Десять человеческих тел, распятых иссиня-черным деревом. Уже и не различить, где начинаются полные застоявшейся крови вены, а где проходят жилки, в которых липовым медом сочится древесный сок. Не люди, но и не растения, что-то среднее между ними находилось всего в нескольких шагах от Лотта. Обтянутые похожей на ветхий пергамент кожей руки скользили вдоль коры, издавая едва слышный шелест, словно тоже были колыхавшимися на ветру ветвями.
  Когда они открыли глаза, Лотта пробрало могильным холодом. Он хотел было броситься наутек, когда в его сознании возник первый образ.
  Маленький мальчик боится заснуть, так как знает, что ночью к нему придет чудовище, прячущееся под кроватью. Но тут в его комнату входит мать, держа в руке зажженную лучину. Ребенок успокаивается, ведь теперь ему уже нечего бояться.
  Наваждение прошло, а вместе с ним и страх. Лотт понял, что эти существа вовсе не хотят ему зла.
  - Кто вы?
  Каменные города, огромные шпили башен, тянущиеся к облакам. Соединяющие полисы дороги из рыжего кирпича. Вдоль них статуи из малахита, хрусталя и кварца, цитрина и берилла, нефрита и агата. И всюду - очень похожие на людей существа с различным цветом кожи. Умеющие летать, разверзать землю и менять русла рек.
  Он видел снег. Кристаллические хлопья натянули на землю соляное покрывало, под которым таяли казавшиеся нерушимыми замки, крепости и города. Все рушилось и превращалось в пыль. И не было нигде спасения. Люди, просящие помощи у деревьев, умирающие от холода и голода. Он видел их, отчаявшихся, почти потерявших надежду, целующими деревья, и деревья, которые обнимали обреченных. Жизнь, тепло, сон без горя, смерти, бедствий. Вечный сон.
  Вот чем стали жившие до нас, подумал Лотт. Они хотели пережить долгую зиму. Когда же это было? Сколько тысяч лет прошло с тех пор?
  Молох, рвущийся сквозь нерушимые дубы. Тварь хочет попасть внутрь, но не может. Она слишком слаба, чтобы тягаться с Живым Лесом и уходит прочь, искать новые жертвы своему богу.
  - Вы не пустили ее? Укрыли нас от этого чудовища? Но почему? Что мы такого сделали?
  Улыбающийся малахитовый идол, вкушающий из жертвенника так давно не приносимые дары. С его подбородка стекает жидкая металлическая юшка, падая на внушительное пузо. Он впервые за столько лет не чувствует голод и благодарно кивает им.
  Лотт спрашивал их остаток ночи. В голове мелькали картины прошлого, он словно сам стал одним из этих странных людей. Чувствовал, как приходит весна, и все расцветает, как наступает благоухающее сладкими запахами лето, которое сменяет осень и его с головой накрывают листья, чтобы согреть от следующей затем лютой зимы.
  Чем бы ни являлись жители Мертвого Царства, они не были врагами Лотту и Кэт. И ему от этого стало спокойнее на душе. Сны стали безмятежными и кошмары больше его не беспокоили.
  Вскоре Кэт нашла небольшой ручеек. Напившись воды, они пошли вдоль источника. Со временем ручей раздался в стороны, стал глубже, ощущалось стремительное течение.
  - Возможно, он нас выведет отсюда, - предположил Лотт.
  Он остался разводить костер и подогревал им травяной сбор. Кэт отлучилась ненадолго и вернулась, неся в руках парочку ежей. В другой раз он отказался бы от такой еды, но в последние дни питался только ягодами, да корой. Так что выбирать не приходилось.
  Кидая в закипающую воду травы, он припрятал не-могу-соврать. Когда разливал получившийся отвар, незаметно бросил несколько листков в деревянную миску желтоглазой. Пусть это не совсем честно, но за возможность получить правдивый ответ он готов забыть об этом слове.
  Кэт тем временем освежевала зверьков и насадила тушки на оструганные палочки. Передав их Лотту, пошла пить травяной настой.
  - И как же это вы сподобились оседлать ветер? - Лотт медленно переворачивал тушки, следя, чтобы те не подгорели. И время от времени оглядывался в сторону Кэт. Настало время для откровенного разговора.
  - Сохранились ли легенды, повествующие, откуда вы пришли в эти земли? - неожиданно спросила желтоглазая.
  Лотт подал жареного ежа Кэт, взял свою чашу и немного хлебнул отвара. Вкус был приятным, сладковатым и освежающим. Странно, что раньше он не чувствовал этого.
  Немного подумав, Лотт вспомнил истории сказителей о том, как завернутые в шкуры люди верхом на мохнатых мамонтах пересекли ледяную пустыню, которой когда-то был Льдистый океан. Они увидели зеленые равнины и поросшие лесами холмы, многочисленные реки, в которых плавала рыба, и луга, на которых паслись дикие животные. Он вкратце пересказал Кэт то, что знал сам. О первом вожде, Прародителе, как его называют неверные. О троецарствии первых государств - плодородной Юстинии, воинственной Делии и Мортавии, наследницей, которой стали Священные Земли. Он говорил о временах, когда Солнцеград был всего лишь маленьким городом, а не столицей объединенных общей верой королевств.
  Он дошел до того времени, как Гэллос и Алана вознеслись на небеса и люди стали страдать от страшной напасти - червоточин, когда Кэт прервала его:
  - И, конечно же, в ваших сказаниях и летописях ни слова не говорится о нашем народе. А ведь мы прибыли в эти земли, хоть и позже тех, кто когда-то основал Мертвое Царство, но уж точно намного раньше пришедших из-за Волчьей Пасти людей.
  Когда-то покорившие-ветер были морским народом, Лотт. Наш флот насчитывал не одну тысячу многопалубных кораблей, в каждом из которых находилась команда из тысячи моряков. Но наши земли превратились в бесплодную пустыню, и тогда был созван совет из старейшин всех родов. На нем было решено пуститься на поиски новой родины.
  - Я думал, вы не ведете летописей, - прервал ее Лотт. Он часто слушал о том, что большинство желтоглазых не учились людской грамоте.
  - Мы знаем прошлое лучше, чем вы, - Кэт смотрела на него своими широкими золотыми глазами. Она показала свои татуировки на руках, шее, щеках. - Память о былом всегда с нами, так как еще с младенчества старейшины покрывают наше тело письменами. И каждый укол, каждый нанесенный под кожу узор - это история. Поверь, после этого ты никогда не забудешь прошлое своего народа.
  Она повернулась к нему спиной, задрала низ курточки, показывая вьющиеся и заплетающиеся спиралью линии:
  - Здесь говорится, что наши корабли тонули один за другим, исчезая в морской пучине. Еда заканчивалась и многие погибли, так и не увидев землю. И тогда мы бросили вызов ветру и всем его сыновьям - лютому северному, иссушающему южному, промозглому западному и сухому восточному, - Кэт закатала правый рукав, и Лотт увидел непонятные завитки тайнописи. - И была страшная бойня. Мой народ бросало за борт, разрывало на части. Глаза застило неведомо откуда принесенным песком и снежной крошкой. Прошел день, потом десять, потом сто - и ветер иссяк, потерял силу. Теперь он только и мог, что ласково взъерошивать волосы и освежать нас, когда палит солнце. Мы выстояли, не дрогнули, не бежали и не сдались.
  Старейшины приказали ветру наполнить паруса и направить корабли в сторону благодатной земли, и он исполнил пожелание, доставив нас сюда. Покорившие-ветер властвовали здесь многие годы, до тех пор, пока не явились люди, - Кэт хмыкнула и озорно взглянула на него. - А ведь вы поначалу перед нами преклонялись. Почитали за высшие силы, видя, сколь многое нам подвластно.
  - Например, мгновенное перемещение с одного места в другое, - Лотт затаил дыхание, ожидая, что же она скажет.
  - Не только оно, - степенно отвечала желтоглазая. - Мы умели поджигать воду, превращать в пыль камень, призывать зверей, становиться невидимыми... много чего. Каждый род, каждая семья владела своим знанием. Мы записывали их на стелах, стоило только прочитать знаки и руна, отвечающая за тайное слово, навсегда становилась с нами одним целым. Просящий призывал духа-хранителя рода, который выжигал руну на коже, и покоривший-ветер обретал новое знание.
  - Так вот, что я видел тогда, в Гэстхолле, - протянул бывший оруженосец. - Не понимаю. Почему твой народ, имея так много, довольствуется столь малым?
  - Мы действительно считали себя лучше вас, Лотт. И смотрели на людей, как на детей. Детей, играющих в песочнице, сражающихся на палках и плачущих, когда что-то идет не так, как задумано. Мы научили вас возделывать поля, строить города. Дали людям азы тех знаний, которыми обладали сами и не заметили, как дети выросли. Увы, гордыня и для нас страшный грех. Знаешь, почему нас называют чахоточными, Лотт?
  - Вы живете в Дальноводье. Грудная хворь там будет похуже чумы.
  Она не ответила, смотрела на захламленную мшистыми камнями реку и потирала шрам, нанесенный духом-хранителем своего народа. Лотт доел ежа и запил мясо отваром. Зачерпнул еще. На этот раз он не почувствовал сладости, только слабый травяной привкус.
  - Мы были могущественны, но не всесильны. Нас победили вы, Лотт. Маленькие, едва научившиеся стоять на ногах дети. Мы дали вам знания, вы подарили нам болезни. Разные, не только чахотку. Вымирали целые семьи. От оспы, бубонной заразы, лихорадки, кровавого поноса... а вместе с нами уходили память и знание. Всего за десять лет наш народ сократился вчетверо.
  А что сделали вы? Заняли опустевшие города, изгнав больных, беспомощных "учителей" в болота. И теперь вы смотрите на нас, сирых и убогих, свысока. Так хозяин смотрит на старого пса и думает - бросать ему кость или же удавить и завести нового? Мы живем в нищете. Покорившие-ветер превратились в парий. Нас терпят в Делии и Дальноводье, но появись я на людях в открытую там, в Гэстхолле - меня забросали бы камнями только за то, что я не человек.
  - Я, я не знал, действительно не знал об этом, - пролепетал Лотт, неизвестно почему почувствовавший укол вины. Возможно, не стоило продолжать, но он хотел узнать всю правду. Поэтому решился и спросил. - Но ответь тогда, что ты здесь делаешь? Зачем пришла в Земли Тринадцати? И почему, раз так недолюбливаешь людей, до сих пор меня не бросила?
  Кэт рассмеялась. Ее глаза озорно отсвечивали золотом. Недоумевая, Лотт ждал ответа.
  - Ну как, человек, вторая миска отвара уже не так вкусна, как первая, - насмешливо спросила желтоглазая. - Не-могу-врать очень сладкая, почти как сахарный тростник. И мозги прочищает будь здоров. Думаешь, я не заметила плавающие в настойке молочные цветы? Как ты считаешь, хорошо ли выпытывать таким образом правду у того, кто делил с тобой еду, лечил и заботился, когда твой попутчик болел? И справедливо ли будет поменять их миски местами, пока кое-кто жарил на огне ежиков?
  Комок подскочил к горлу. Лотт уставился на дно. Среди темных листьев разнообразных трав плавали маленькие, едва заметные белые лепестки.
  - Так что, Лотт? Может быть, теперь моя очередь спрашивать, - продолжала издеваться Кэт. - Может, стоит спросить, за что тебя подвесили в городе? Или же почему ты, воспитанник сира Томаса Кэнсли, его оруженосец, не продолжаешь нести службу при дворе?
  "Если она спросит о брате, мне конец. Я останусь один. Совсем один".
  Облизнув губы, он выдавил:
  - Не нужно, пожалуйста.
  - Хорошо, - легко согласилась желтоглазая. - Не буду. И знаешь что, Лоттар Марш, я даже отвечу на твой вопрос. Так иногда поступают друзья. Говорят правду.
  Я пришла в ваши земли, чтобы найти потерянные знания. Я долго вызнавала у родичей места, где покоились стелы с начертанными на них рунами, но нашла только три из них. И так вышло, что Гэстхолл оказался ближе остальных. Зная эти руны, покорившие-ветер больше не будут изгоями. Но это не главное.
  Она потянулась, спешно собрала вещи в свою сумку. Когда Кэт ушла, Лотту поневоле пришлось ее догонять. Перебрались на другой берег речки через илистый брод. Лотт терпеливо ждал, когда желтоглазая соизволит заговорить.
   Камни попадались все чаще, берега стали высокими - видимо река вымыла здесь землю. Загомонили птицы. Интересно, почему он не слышал их раньше? Неужели пернатые тоже боялись Леса Дурных Снов?
  В непроницаемых кронах появились просветы. Солнечные стрелы впивались в павшие листья, освещали покрытые плесенью и лишайником острые камни, подточенные стремниной реки.
  Лотт присмотрелся повнимательнее. Что-то знакомое угадывалось в их очертаниях. Правильные формы, маленькие кусочки разрушенной мозаики никак не хотели складываться в одно целое. Он подошел к кромке воды и стал оттирать с одного из валунов водоросли и тину.
  - Я осталась с тобой, потому что ты особенный, Лоттар Марш. Ты не похож на остальных людей, и чтобы о себе не думал - ты лучше, чем хочешь казаться. Я осталась с тобой, потому что у тебя проявился редкий дар. Ты можешь закрывать червоточины, Врата Зарока, как вы их называете. Без крови, без жертв. Без помощи церковников. Ты стараешься игнорировать то, что случилось в Гэстхолле, и я понимаю, тебе страшно. Возможно, впервые в своей жизни ты ощутил, что не попусту земля тебя носит. Я осталась с тобой, чтобы помочь смириться с этим, принять дар и научиться им пользоваться. Ты сможешь изменить жизнь к лучшему, запечатать все кишащими тварями из пекла дыры, и принести людям надежду. И, может быть, дать ее покорившим-ветер. Я не брошу тебя, Лоттар Марш, если ты этого сам не захочешь.
  Он должен был что-то ответить. Поблагодарить за откровение или же отшутиться, замяв разговор. Но Лотт молча очищал камень, кусок за куском отрывая прилипшие растения.
  Он не знал, что ей сказать. Он - спаситель человечества? Жалкий любитель "блажи грешника"? Оруженосец, изгнанный своим лордом? Ублюдок, предавший родную кровь ради каких-то юношеских предубеждений? Такие как он заканчивали жизнь с ножом в брюхе или задохнувшись собственной рвотой. Нет, он не заслуживал ни этого дара, ни такого друга, как Кэт.
  - Кажется, нам все же не суждено сгинуть в этом лесу, - наконец выдавил Лотт.
  Камень, что он очищал, оказался осколком каплевидного щита, такого же, который был при попавшемся им ранее Каменном Страже. Через несколько сотен шагов они покинули Лес Дурных Снов, а с ним и Край Мира.
  
  Интерлюдия
  
  Девятая перчатка
  
  Ее знали под именем Валентины Дель Дио. Но за глаза называли Затворницей. За то, что она редко покидала свои покои и за нелюдимый характер. Но, ни первое, ни второе не являлось правдой.
  Посланница прибыла в Чертог Славы глухой ночью. Никто не знал, кто она и кого представляет.
  Столица Борейи встретила ее встревоженными людьми, заполонившими костяные улицы, и радужным сиянием башен, вырезанных из огромных кристаллов.
  Чертог Славы в один день лишился и кастеляна замка и нового кардинала. Говорили, что в город проникли норды. Странно, но их тел не нашли. Только несколько мертвых священнослужителей поменьше саном.
  Присев в глубоком реверансе, завернутая в полушубок из нутряного меха женщина опустила очи к долу и терпеливо ждала слов человека, который мог открыть новую страницу в истории Священной Империи.
  Глендайк читал медленно. Он только учился грамоте, что людям его возраста было несвойственно. Обычно к пятидесяти годам человек либо знал письменность, либо не хотел о ней даже слышать.
  Но король Борейи не был простым человеком.
  - Кто еще об этом знает? - Закончив, он поднес письмо к огню и поджег. Невесомый пепел жирными угольными клочьями падал на кристаллический пол, вымарывая прозрачную девственную чистоту.
  Валентина встретилась с ним взглядом. Ясные голубые глаза правителя были холодны, как лед. Рот, подбородок, скулы скрывались под густой соломенной бородой. Почти поседевшие волосы заплетены в несколько кос. Несмотря на свой век, король Борейи выглядел довольно внушительно. Мощную фигуру не скрывала накинутая на плечи горностаевая шуба. Правая рука поглаживала противовес двуручного меча, приставленного к трону из желтоватых зубов неведомых тварей. На широком клинке виднелось множество зазубрин - оружие часто использовали.
  Чертог Славы - истинный дом северного народа. Камень, кости и едва теплые на ощупь кристаллы - тело и душа города. Борейа - земля, скованная льдом и холодом, снежная пустыня. Люди здесь жили в домах, основой для которых служили кости вымерших животных - селились в ребрах, строили крепости в пустых вытянутых черепах. Чертог Славы - столица Борейи, отличался от остальных северных поселений только размерами и огромными, преломляющимися на солнце кристаллами, в незапамятные времена добытыми людьми в Волчьей Пасти. Многогранные цветные колонны и арки украшали внутренние помещения. Дроковые, призрачно-синие, винные и бурнастые, бледно-зеленые и офитовые кристаллы внедрялись прямо в стену. Сцеплялись известковым раствором с костями и гранитными плитами. В Священной Империи поговаривали, что северяне сами произошли от прозрачного камня - иначе их кожа не была бы такой бледной, а глаза такими голубыми.
   Валентина Дель Дио прекрасно знала, что борейцы суровый народ. Церемонии, дворцовый этикет, долгие разговоры вокруг да около им сродни некой пытки. Поэтому вместо учтивого ответа протянула королю связку перчаток.
  Глендайк задумчиво, подобно четкам, перебирал их одну за другой. Пять увесистых перчаток, с клеймами в виде круга, одна из кожи водного дракона. За ней следовала простая рукавица с потертостью на стороне ладони. Единственное, чем она привлекала внимание - отсутствие места для большого пальца. Дыру просто заштопали, оставляя большое расстояние между швами. Дойдя до последней перчатки, Глендайк хмыкнул. Тонкого плетения ситцевая перчатка, вся в кружевах, белая как снег, выглядела нелепо в мозолистой пятерне северянина.
  - Супруг хочет, чтобы его жена и будущий наследник превратилась в ледяные скульптуры? - молодая девица неслышно проникла в зал для аудиенций. Сойдя по прозрачным ступеням, она встала у изголовья трона. Король бережно взял ее руки в свои, согревая горячим дыханием. Нежно погладил выпуклый живот.
  Янтарные волосы королевы Мертеллы напоминали пламя. Казалось, что оно вот-вот охватит ее гибкий стан и испепелит робкую девичью красу.
  Все знали, что брак короля-варвара и леди Мартеллы Фарслоу поверг в шок весь двор, ведь предполагалось, что Глендайк возьмет в жены леди Сибиллу Мортэйнд, и объединит земли, обещанные ее отцом в качестве приданного. Но он выбрал другую, чем очень разозлил сира Дрэда Мортэйнда. Настолько, что лорд северного княжества Морлэнд пошел войной на нынешнего тестя короля-варвара. Много людей сложили головы благодаря этому союзу.
  Глендайк ведет какую-то игру - говорили мужчины. Им движет сама Любовь - говорили женщины.
  Посланница знала, что истина похоронена где-то между этими домыслами.
  - Я скоро приду к тебе, радость моих очей, только закончу одно маленькое дело.
  Девица зарделась и безотчетно стала расплетать свою длинную до пояса рыжую косу.
  Глендайк многозначительно посмотрел на Валентину, бросил ей связку перчаток и произнес:
  - Прием окончен. Если еще раз появитесь в моем доме - вам снесут голову. Моему терпению есть предел, и вы рискуете его узнать. Знаете ли вы, что в Чертоге Славы траур? Похищен кастелян замка и епископ. В моем городе! Передайте вашему хозяину, что мне интересны только моя жена, мой ребенок, моя вера и мой охотничий сокол. Вам ясно?
  Валентина Дель Дио была умной женщиной. Она поняла, что хотел этим сказать король.
  
  ***
  
  Они встретились в Пяти Холмах. Покрытые редкой травой и талым снегом взгорья сплошь покрывали норы расплодившихся по весне зверьков. Здесь гулял холодный ветер, и пахло фиалками.
  Когда-то Валентина любила подбирать букеты цветов. Она думала, что жизнь прекрасна и полна радости и любви. Всем свойственно ошибаться.
  Глендайк восседал на жилистом вороном жеребце. На правой его руке, одетой в рукавицу из плотной дубленой кожи и защитных железных колец, застыл кречет. Птица казалась огромной, пепельно-черное оперение добавляло ей внушительности и объема.
   Король отвел руку, и кречет воспарил над ними. Над округой раздался хищный клекот "кра-крааа". Птица камнем рухнула вниз, скрывшись за нагорьем.
  Пять Холмов известны тем, что в них любила охотиться знать. Разный зверь жил и плодился здесь вволю. Небогатый на леса край северян был одной большой равниной, перемежающейся мелкими покрытыми кустарниками и вереском холмами.
  Место для забавы благородных находилось в дне пути от Чертога Славы, но Валентина без особых усилий могла рассмотреть столицу северян. Громадные кости давно вымерших животных блестели на солнце. Рогатые, полные все еще острых зубов, черепа наполовину вросли в скалистую почву. Городские стены из их когтей и клыков были крепче любого камня. Все пять сторожевых башен сделаны из цельных кристаллов. Небольшая тропинка, на которой ожидала венценосного охотника Дель Дио, еще хранила следы глубоких борозд, оставленных этими кристаллами, вырезанными из Цветных Пещер в далекой Волчьей Пасти. Когда настанет ночь, башни заискрятся собственным светом, отдавая поглощенные днем солнечные лучи. Тайно подкрасться к Чертогу Славы не удавалось ни одному клану нордов. До последнего времени.
  Она заметила едва различимый серо-черный росчерк - сокол сбросил обезглавленную тушку зайца под ноги хозяину. Забавно, как птица с полыми костями и небольшим весом смогла с одного маха лишить зверька головы.
  Сокольничие подобрали добычу и сложили на козлы телеги, в которой уже покоились несколько куниц и одна косуля. Валентина присоединилась к ним, приноравливая свою низкорослую лошадь к принадлежащему королю гиганту.
  - Значит, твой хозяин все-таки решился на заговор, -- произнес Глендайк, словно они не прекращали тогдашний разговор. - Забавно. Три года назад я говорил с ним, с этим человеком в ситцевых перчатках и получил отказ. Вежливый, но вполне однозначный отказ. Я не привык к таким ответам. Скажи мне это один из вассалов, и он отправился бы на рудники. Ответь, женщина, почему только теперь он обо мне вспомнил? Почему думает, что я соглашусь?
  - Появилась... возможность. Маленькая лазейка в Книге Таинств. Но ее достаточно, чтобы изменилось положение вещей. Мой хозяин посчитал такую удачу за откровение свыше и начал действовать. Что же до вас, меня ведь не казнили, - она слабо улыбнулась и кивнула на окружение короля. - К тому же вы теперь не в своем замке, где даже стены умеют слышать. А ваши люди, насколько мне известно, глухи и немы.
  - Но отлично понимают, чего я от них жду, - хмыкнул Глендайк. - Но это еще не повод думать, что я согласен пойти на риск.
  - Я расскажу вам одну историю, - они ехали между пригорками. Время от времени король пускал кречета в полет и тот приносил ему добычу. Глендайк молчал и слушал, изредка выглядывая что-то среди холмов. - В Священных Землях жил один мужчина, без памяти любивший только одну единственную на свете женщину. Их любовь, чистая и незамутненная, вскоре принесла плоды. Но, как и в любой сказке, была злая мачеха, затуманившая разум молодому человеку властью и богатством. Цветок радости зрел в чреве девушки и был единственной ее отрадой после того, как ушел любимый. Конечно же, злая мачеха не просто так предложила мужчине такие дары. За власть всегда нужно заплатить определенную цену.
  - Он отдал ребенка, - догадался Глендайк. Король поскакал в сторону небольшого проема между похожими на женскую грудь холмами.
  - Вы очень проницательны, ваше величество. Мужчина обменял любовь на могущество и вырезал не родившееся дитя из чрева матери, обретя огромную силу.
  - В сказках зачастую хороший конец.
  - А кто вам сказал, что это сказка?
  Они нашли небольшую по размерам пещеру. Король спешился, и протянул было руку Валентине, но та отказалась от помощи. В темном, пахнущем землей и людскими испражнениями углублении, находились люди. Трое в цветах королевского герба - белый снег на зеленом поле, стояли над парой связанных пленников. Один еще совсем молодой парень, другой же ветхий, едва живой старец.
  У входа в пещеру встали безмолвные сокольничие. Король снял притороченный к седлу двуручник, стянул ножны. В голубоватой стали клинка отразилось лицо посланницы.
  Когда-то она была хороша собой. Мужчины увивались следом, дарили шелка и драгоценные каменья. Время не стерло позолоту юности. Только в уголках рта и глаз Валентины появилась паутинка морщинок. Коричного цвета волосы заплетены в три косы и перетянуты осиновой заколкой на затылке, открывая тонкую лебединую шею.
  Король заговорил, и она почти с радостью вновь сосредоточилась на деле, хотя и догадывалась, что ничего хорошего ждать не приходится. В прошлом кто-то очень похожий на нее пострадал из-за своей наивности и, как ей говорили, воспетой бардами красоты. Теперь она стала старше, стала умнее. Стала намного опаснее.
  - Знакомьтесь, Клодо Де Брюгге, кардинал Борейи, - повинуясь приказу Глендайка, его люди поставили на колени молодого человека. - Принял сан в свои неполные двадцать восемь лет и был рекомендован архигэллиотом Иноккием Третьим. Не сомневаюсь, что именно благодаря Наставнику Королей получил бордовую рясу.
  - А это, Родвик Седобородый, вот уже как двадцать лет кастелян моего замка, - старика тоже поставили на колени. Родвик обмочился, но никто не обратил на это внимания.
  - Ваше величество, послушайте, - зачастил Клодо, стараясь отодвинуться от желтоватой лужицы, быстро пропитывающей его мантию, - вы совершили безумство. Как только Солнцеликий узнает об...
  Король ударил его в лицо. Если бы Клодо не держали под руки, он отлетел бы на добрых пять шагов.
  - Молчать, - рыкнул Глендайк. - Ты, стервец, и недели не пробыл на севере а уже вздумал менять наши традиции. Ел наше мясо, пил наш мед и имел наших женщин. О да, я знаю, что ты не хранишь целибат. Впрочем, среди церковников мало кто это делает. Ты обвиняешься в том, что попрал лик Святого Иеронима. Твои братья выбросили его статуи на улицу, заменили его какими-то куклами. Этими вашими Гэллосом и Алланой. Скажи мне, разве это они накормили сирот одной единственной ложкой? Это они изгнали нордов? Так объясни мне, почему я должен заменить ими нашего святого?
  - Он не...
  - Не бог? Это мне прекрасно известно. Богов у северян хватает. Мы поклоняемся Матери-Стуже и Отцу-Морозу. Они навещают своих детей каждую зиму, холят и лелеют. Иногда забирают с собой в Вечную Зиму. Я знаю, что они есть, потому что когда они трогают мои руки, те мерзнут, когда целуют лицо, борода покрывается инеем. Зачем мне еще и боги имперцев?
  Старик, я знал тебя с самого детства, - Глендайк дернул Родвика Седобородого за редкие волосы и заставил смотреть себе в глаза - Скажи, как у нас наказывают человека, предавшего своего короля ради пары божков? Как мне поступить с тем, кто выкинул Святого Иеронима, собственноручно вырезанного моим отцом, из окна, потому что так ему велел дурак в кардинальской шапке?!
  Святой Иероним для северян значил очень много. Он был мессией, человеком, который пожертвовал всем ради незнакомых людей. Именно он принес светоч веры борейцам. Клодо Де Брюгге совершил ужаснейшую оплошность, решив будто власть святого престола здесь так же абсолютна как и в Солнцеграде.
  Руки Родвика тряслись не меньше, чем дрожали губы. В глазах стояли слезы. Наконец старик пролепетал:
  - С-смерти, ваше величество. Он заслуживает смерти. Такого человека растянут на дыбе.
  - Верно, растянут, - согласился Глендайк. - Если его не помилует король. И я дарую такую милость.
  С этими словами король-варвар по самую рукоять вонзил меч в живот старика. Родвик только всхлипнул и затих навсегда.
  - Смерть от меча намного лучше дыбы, - обратился Глендайк к посланнице. - Это действительно королевская милость, ведь его тело освящено сталью и Отец-Мороз примет его под свою ледяную крышу, а не оставит замерзать на ветру.
  Валентина Дель Дио не промолвила ни слова. Стояла и ждала, что скажет король северян. То, что ей дали увидеть, было неким испытанием. Если она его пройдет, сможет принести хорошую весть хозяину. Если же нет - меч был достаточно велик, чтобы перерубить ее пополам.
  - Я выслушал вашу историю, - продолжил он, глядя на нее колючими синими глазами, - Теперь выслушайте меня. Мой ребенок скоро увидит свет и издаст свой первый крик. А на следующий день его заберут церковники и вырастят из него слабого и немощного имперца. Я знаю. Я видел, каким стал мой брат после обучения в Солнцеграде. На вторую зиму его забрал Отец-Мороз, а я стал королем. Королем-варваром. Так меня называют имперцы, ведь я не преклонял колено перед Солнцеликим, а он не был моим наставником. И я скорее объявлю войну святому престолу, чем отдам им свое дитя.
  - И умрете, - тихо закончила Валентина.
  - Вполне возможно. Никто не в силах одолеть Церковь, ведь она опекает все королевства Священной Империи. Поступи я так, и Борейцы восстанут. Посадят меня на кол, а моему ребенку перейдет трон.
  Глендайк придвинулся к ней вплотную. От него несло луком и медовухой. Король-варвар протянул ей свой огромный меч:
  - Но если я доверюсь вам, вступлю в сговор, риск возрастет многократно. Если о нас узнают, умру не только я. Весь мой род прекратит существование. Борейю заполонит стотысячная армия всех королевств Священной Империи и неважно, даст им бой моя дружина или позорно бежит прочь. В том и в другом случае умрут многие верные мне люди. Нужна гарантия того, что я имею дело с людьми, готовыми пойти на все, чтобы добиться своего. Скажи мне, женщина, ты относишься к таким людям?
  Она склонилась перед ним в глубоком реверансе.
  - Тогда убей кардинала. Здесь и сейчас, докажи преданность делу.
  Валентина долго молчала. Клодо Де Брюгге громко молился Гэллосу.
  - Ваш меч слишком велик и громоздок для слабых женских рук, - наконец сказала она, отводя в сторону рукоять королевского меча.
  - Слава богам, - кардинал протянул к ней руки. - Добрая женщина, расскажи обо всем архигэллиоту. Он должен знать.
  Валентина Дель Дио осенила его знаком Гэллоса, погладила по щеке, волосам, успокаивая. А затем быстро провела надетым на ноготь остроконечным наперстком, вскрывая вену на шее. Клодо Де Брюгге рванулся было к ней, но держащие его люди только сильнее заломили руки за спину. Через несколько мгновений все было кончено.
  - Старая сорока знает, кого посылать, - протянул Глендайк.
  Он стянул рукавицу из толстой кожи и железных колец. Бросил ее посланнице.
  Король Борейи поехал в Чертог Славы, к беременной жене. Женщина со связкой из девяти перчаток двинулась в обратную сторону. Полную опасностей, но обещавшую ей месть.
  Ее знали как Валентину Дель Рио. Она была очень опасной женщиной. Женщины, потерявшие веру в любовь, другими не бывают.
  
  Глава 3
  
  Троица из пекла
  
  - Я люблю закаты, - прошептала Фиалка-Тара, прижимаясь к груди Сэма. - По-моему, ничего лучше них нет на целом свете. Таких ярких красок никогда не будет в Бельвекене.
  - Только скажи, и я отправлюсь в сторону заходящего солнца, доберусь до его логова и выдавлю для тебя ведерко этих мальв. Думаю, Гэллос и Аллана не обидятся, - Сэм обнял ее, начал торопливо развязывать тесемки на платье, обжигая дыханием, даря бесчисленные поцелуи.
  - Прекрати, прекрати же ну!
  Старшая из дочерей Бальвена Бельвекена, самого знаменитого человека в этой округе, вырвалась и отпихнула жениха в сторону. Взобралась на верхушку стога сена и сердито насупилась.
  - Как ты можешь об этом думать, когда произошло такое! Преподобный Роланд всего день назад отдал за нас свою жизнь. Ты ведь сам видел, как все произошло. Он... его теперь и похоронить толком нельзя. А еще эти гадины, вывалившиеся из его рта. Брр! От одного воспоминания озноб берет.
  Ей на глаза навернулись непрошеные слезы.
  - Ну почему ты такой дубина! Вечно только о себе и думаешь. Тетя Лиана и Каль мало что ни на ножах с Туром. Готовы друг другу в глотки вцепиться и никакие червоточины этому не помеха. Решают, кому нас взять под опеку. А отец, отец...
  Она зарыдала, уткнувшись в прелые стручки соломы. Пахло летом и уксусом. В Бельвекене всегда так пахло.
  - Тара, ну Тара, - заискивающе донеслось снизу. - Прости, Фиалка. Я не могу вот так, целый день видеть тебя и не касаться, не ласкать твои груди. Как только вижу тебя, тут же теряю голову. У меня ведь кроме тебя никого родного на всем белом свете нет.
  Сэм взобрался к ней на вершину и бухнулся в ноги, глядя грустными темными глазами бездомного щенка. Она терпеливо выслушала его извинения.
  За это время багряный диск скрылся за горизонтом, и Радужная заиграла новыми бликами. Казалось, на ее дне покоились изумруды, яхонты, опалы и аметисты. Все драгоценности мира в одной небольшой грязной реке.
  Она смотрела вдаль. Бесконечные поля, с почти налившимися колосьями пшеницы и ржи перемежались с фахверковыми домами, покрытыми известью, смолой и лаком. В одном из них, том крайнем, что стоял возле ухоженного сада, ей вскоре предстоит встретить старость. Фиалка-Тара хотела, чтобы у них с Сэмом тоже было трое детей, как и у отца.
  Сэм Уоллис, дюжий и работящий, был самым завидным женихом на деревне. Любил свои сады и деревья больше жизни и избегал красильни Бельвекенов, предпочитая жить отшельником. Не любил он это место, и Фиалка-Тара знала почему. Там умерла его мать, и в тот же день им довелось впервые познакомиться.
  На этот раз Сэм действовал намного осторожнее. Усыплял ее бдительность разговорами и медленно, нежно-нежно приподнял подол платья. Тара не заметила, как все случилось. Только недавно она готова была дать ему пощечину и вот уже просит Сэма не останавливаться.
  Что-то мешало ей. Какое-то жужжание вклинивалось в упорное сопение жениха. Тара отвела взгляд от его раскрасневшегося лица и заверещала.
  Сэм оторвался от любимого дела. Недоуменно уставился на Тару, потом обернулся, надевая штаны, и вытаращил зенки на самую огромную муху, какую только видел в своей жизни.
  Жужжа парой полупрозрачных крыльев, состоящих из листьев граба и ясеня, тварь зависла над ними, разинув клейкий от слюны рот. Огромные глаза из зеленых яблок, черенки которых крепились к покрытому чешуей и зеленью телу, в тот момент она не сомневалась, смотрели прямо на них. Муха издала визг и рванулась вперед.
  Фиалка-Тара вцепилась в жениха и успела только подумать о том, как будет горевать без нее отец, когда внезапно налетевший ниоткуда ветер закружил тварь и отбросил в сторону.
  - Живо вниз!
  Сэм сиганул со стога сена, и словил последовавшую за ним Тару. Поставил ее на землю. Только теперь до Тары дошло, что не он скомандовал ей прыгать.
  Невдалеке застыла неверная, в модной нынче котте турмалинового оттенка, достигающей ей щиколоток. Квази, так ее представил отец Роланд. Тогда она вела себя скромно, от еды отказалась, предложенное вино чуть пригубила. В беседах не участвовала и все решили, что девушка просто не знает имперское наречие.
  Она хотела было поблагодарить Квази. Сказать, что в Бельвекене никто не разболтает о том, что неверная применила колдовство, но не успела.
  Слепленная из лоз и ростков муха налетела на нее, исцарапала жвалами лицо, начала кромсать тело, полосуя на лоскуты бежевое платьице.
  Сэм зарычал и попытался наброситься на тварь, но муха легко увернулась от неповоротливого фермера. Старшая из сестер Бельвекен потеряла сознание. Муха заклекотала, готовясь прикончить девушку.
  Огненная птица впилась в крыло твари, испепелила прозрачные листья-шелуху. Муха попыталась ретироваться, но без одного крыла могла только приподняться над землей, и снова рухнула вниз. Птица обратилась в исходящую паром пятерню. Дымчатая рука схватила тварь, зажав ее в кулак. Пятерня сжалась, контуры пальцев слились в одно целое. Дымчатый комок скукожился вначале до размера головы, затем стал вдвое меньше. Квази нарисовала в воздухе замысловатую фигуру и добила тварь.
  - О боги, Тара, Тара! Что, что с ней, - потерянно лепетал Сэм Уоллис. Он прижимал к себе окровавленную невесту, пытаясь привести ее в чувство.
  Квази оттолкнула его, оторвала клочок от испорченного платья Тары и принялась сноровисто перевязывать девушке раны. Травяная муха изуродовала старшую из сестер Блевекен навсегда, но еще можно было спасти ей жизнь.
  Далекий плеск воды заставил ее подобраться. Еще одно создание Зарока несло зло этому миру. Она пробудила Дар, сплела заклинание и послала солнечное копье в сторону шевелящихся камышей. Туда, где затаился враг.
  Раздался треск ломаемых досок и мужской вопль. Вслед за этим тонкий девичий голосок выдал несколько крепких словечек, от которых покраснел бы даже сапожник.
  - Смотри, какую хорошую лодку, кто-то бросил, Кэт! На ней мы враз к людям доберемся! Давай спрячемся в кустах, Кэт, это нас не касается! Ой, Кэт, я не умею плавать! Чтоб тебя Лотт, кто из нас больше похож на женщину?!
  Из кустов появилась маленькая щуплая девушка с лицом, сплошь покрытым вязью татуировок и глазами, похожими на две полновесные золотые марки. За ней, кашляя и оплевывая мутную воду, выполз парень в ношеной курточке и рваных штанах.
  Девушка с желтыми глазами отжала воду из враз потяжелевшего плаща, уперла руки в боки и грозно глянула на опешившую Квази:
  - Ты должна нам десять монет серебром, колдунья. И я не я буду, если не заставлю тебя заплатить за потерянную лодку.
  
  ***
  
  Первой их заметила Фиалка-Мэри, младшая из дочерей Блевекен. Сверкая грязными пятками девочка, едва ли встретившая десять зим, скрылась за воротами, поднимая на уши всю округу.
  Сэм Уоллис, красный и с вздувшимися на висках жилами, от помощи отказался, предпочтя сам нести беспамятную Тару. Он кряхтел, сопел, но подобно святому, проходящему испытание богов, упрямо шел к деревне Бельвекен.
  Это была самая богатая деревня из всех виденных до этого Лоттом. Около нее паслись многочисленные стада, выедая последнюю редкую траву. Деревянные избы, массивные, из цельных бревен, могли похвастаться вторым и даже третьим этажами. Бельвекен раскинулся на обоих берегах Радужной. Так называли речушку местные. Над грязноватой водой высились как каменные, так и деревянные мостики, некоторые дома соединялись между собой веревками, по которым с помощью лебедок курсировали небольшие клети, нагруженные товарами или людьми. Издали деревня походила на огромный котел, в котором медленно доходила до готовности каша - местные мелькали в окнах и кричали что-то, в ворота въезжали и выезжали доверху груженые телеги. И над всем этим вились густые пары и мерзкий запах уксуса и желчи.
  - Раньше деревня называлась также, как и река. Люди часто голодали, а помощи от Синего замка ждать не приходилось, - рассказывала им по дороге Квази то, что успел ей поведать перед смертью преподобный Роланд Тоунхен. - Но двадцать лет назад сюда переехал Бавер Бельвекен с супругой. Он открыл здесь красильню. Со временем дела пошли в гору, и он год за годом скупил здесь все земли. Но людей не выгнал, а наоборот - дал им работу, за которую платил хорошие деньги. С тех пор красильня Бельвекен только процветала. Бавер наделял ткани тысячью разных цветов и оттенков. Такое мастерство не могли не заметить. Сам Гарольд Коэн, лорд Коэнширский пожаловал Бельвекену дворянский титул.
  В воротах, прямо под гербом дома Бельвекенов - тремя фиалками с лежащими в сердцевине цветков монетами, появились маленькая Мэри и ее старшая копия - Сью. Последняя всплеснула руками и, обернувшись, крикнула кого-то.
  Как успела рассказать перед этим Квази, старый Бельвекен души не чаял в красках и дочерях. Он шутливо называл их фиалками, имеющими приятный глазу насыщенный цвет. Поэтому когда его спросили, что же новоиспеченный дворянин желает видеть на своем гербе, Бавер ни минуты не колебался.
  Девушки бросились к своей сестре. Из дубовых, обитых железом ворот выбежал дюжий парень в кожаном фартуке. По загорелым рукам Лотт признал в нем местного кузнеца.
  Все трое разом загомонили, перебивая друг друга. Квази, как могла, объяснила о случившемся, и сказала, что Тара выживет, но ей нужен тщательный уход. Маленькая Мэри вызвалась показать ей комнату сестры.
  - Я дам ей порошок из еловой коры и крапивы. Они затянут раны, - сказала Квази. - Неплохо было бы также приложить оливкового масла. У вас его случайно нет?
  - Ага, как же, - фыркнула Кэт. - Вот везде здесь растут оливки, персики, апельсины и хурма. Если хочешь действительно помочь, можешь сделать припарку из подорожника и лука. Они не позволят ранам загноиться.
  - Ты травница? - изумленно вскинула подведенные сурьмой брови неверная.
  - Да уж побольше тебя об этом знаю, - с вызовом ответила Кэт.
  Желтоглазая злилась на нее. Уж что-что, а недовольство в покорившей-ветер Лотт распознавал сразу. Слишком уж часто Кэт попрекала его по всякому поводу.
  - Ты поможешь ей? - спросил налившийся пунцом от непомерной тяжести Сэм.
  Желтоглазая мгновение медлила, но потом уверенно кивнула и отправилась с Квази, на ходу роясь в переметной суме.
  Лотт остался с кузнецом и средней сестрой, Фиалкой-Сью.
  - Я думала, что весь ужас уже позади, что больше ничего не случится, всхлипывала Сью. Кузнец пытался ее утешить, неловко гладил по волосам мозолистыми руками. - Что же это за проклятие на нашем роде? Отец при смерти, в Бельвекене открылась червоточина. У нас! Кто бы мог подумать! А теперь вот эти твари.
  - Все будет хорошо, - пробубнил верзила, обнимая ее за плечи. Сью прильнула к нему, поцеловала в щеку. - Сегодня же пойду в Синий замок. Завтра, самое позже послезавтра, приведу сюда людей лорда Коэна.
  - Ты такой храбрый, Кайл. - Девушка заметила Лотта и покраснела до корней волос цвета ржавчины.
  Кузнец недовольно посмотрел в сторону бывшего оруженосца. Лотт понял, что он здесь явно лишний. Поэтому предпочел покинуть влюбленную парочку и поискать чего-нибудь съестного.
  За воротами кипела совсем не похожая на вязкое повидло обычных деревень жизнь. Все крестьяне трудились на благо семьи Бельвекен и, так или иначе, были вовлечены в процесс покраски тканей. Одни складывали разноцветные полотнища особым образом - то скатывая их в рулоны, то делая пакеты или же свертки, и укладывали на арбы, стоящие длинным рядом вдоль дороги. Другие вымачивали пока еще серое сукно в огромных каменных чанах величиной с небольшой сарай. В емкостях булькало, вздымались огромные бежевые, сливочные и амарантовые пузыри. Двое рабочих следили, чтобы под чанами постоянно горело пламя. Несколько стоящих поодаль огромных бочек были, видимо, относительно новыми. Над ними натянули канат с крючьями, на которых болтались неровные отрезки кожи. Люди в окнах крутили лебедку, перемещая крючья с одной бочки к другой. Кто-то из них нажимал рычаг, и натяжение каната ослаблялось, окуная кожу в протраву.
  - Дармоед! Приживала вшивый! Чтобы и духу твоего здесь не было, - проходя мимо домов, Лотт наткнулся на двух дородных мужчин, оживленно жестикулирующих, пока мимо них на тележке с колесами провозили чан с краской. Один из них, с седыми волосами, черной, как смоль бородой и пивным брюшком нависал над щуплым мужчиной, у которого волосы остались разве что на затылке. Бородатый постоянно подталкивал его и лысоватый мужичок только и мог, что пятиться назад, все ближе и ближе к реке. - Думаешь, я не знаю, чего ты добиваешься? Думаешь, я ослеп и впал в старческое слабоумие?! Девочки останутся с нами. Я и Лиана позаботимся о них. Мы их родня - не ты. Признайся, тебе нужны только деньги Бальвена. Но ты не получишь ни гроша, Тур, ни гроша!
  Стараясь не замечать свары, рабочие накренили чан и начали потихоньку спускать в реку отходы. Бородатый все напирал и в какой-то момент лысоватый мужчина оказался на самом краю размытого берега. В этот момент чан чуть накренился, и часть выдохшейся краски плеснула в сторону спорящих. Тур, как его назвал бородатый, дернулся было в сторону, но часть густой бурой смеси все же попала на его наряд.
  Мужчина закричал, видимо жидкость еще не остыла, сорвал пук травы и попытался стереть темное пятно с белоснежных одежд. Получалось у него скверно.
  - Это еще как посмотреть, кто из нас дармоед, - зло сказал Тур. - Я всю жизнь отдал красильне. Именно мы с Бальвеном сделали ее такой. Благодаря нам о Бельвекене знают в Тринадцати Землях и даже в самой Делии. А что делал в это время ты, Каль? Пил брагу и девок щупал? Здесь тебя терпят и только. Ничего путного в своей жизни не сделал. Если бы не Лиана...
  - Что, если бы не Лиана?
  К ним подошла слегка полноватая, но все еще довольно миловидная женщина с въевшейся в руки зеленой краской и спрятанными под платок густыми, коричного цвета, волосами. Уперев руки в боки, она пристально посмотрела на обоих и произнесла:
  - Тур, тебе доверили девочек всего на один день и что же произошло? Фиалку-Тару едва спасли. И знаешь, кто спас? Неверная, та, которую ты предлагал сжечь на костре.
  - Я не могу уследить за всем, - огрызнулся Тур, приглаживая редкие волосы к сухой коже. - Кода Бальвен слег, все дела по красильне легли на меня. Леди Коэн требует новые ткани через три дня, церковь сделала огромный заказ, но где я найду столько кермеса в это время года? Священники только красное и носят, другой цвет им претит. У нас заканчивается шафран, а восточные караваны прибудут только через два полнолуния. Я, я просто не успеваю...
  - Из-за тебя она едва не умерла! - казалось еще немного, и женщина ударит его.
  - Я, я... - Тур сжался и только и смог что сказать. - Я понимаю, и никогда больше такое не допущу.
  Его плечи опустились, и Тур побрел в сторону терема Бельвекенов. Все бревна трехэтажного дома были раскрашены в светлые тона. Над центральной балкой, крепящейся к навесу над крыльцом, умелый мастер вырезал несколько историй из жизни святых.
  Лотт присоединился к нему. Поравнявшись с Туром, он представился и попросил рассказать, что же случилось в деревне. Тур насупился, но предпочел проявить вежливость к гостю. Тем более, что Кэт сейчас врачевала старшую дочь.
  Лотт узнал, что Тур Альден был старинным другом Бальвена Бельвекена. Вместе они прошли, как говорится, огонь и воду. Вместе начинали подмастерьями, потом основали каждый свое дело. Но однажды весной река, на которой стояла красильня Тура, вышла из берегов и все, чем он владел, оказалось смыто. Бальвен узнал про беду старого друга и предложил ему место в своей красильне. С тех пор Тур заведовал поставками Бельвекенов и был вторым после самого хозяина уважаемым человеком в деревне.
  - Дело было позавчера днем, - они обогнули дом. Вдалеке возле крепко сколоченного забора лежали мешки. Некоторые были вскрыты. Принюхавшись, Лотт понял, что в мешках шафран. - Все случилось так быстро. Никто толком не успел понять, что к чему. Мы как раз трапезничали. Намедни несколько барашков освежевали. Тушку зажарили, угостили всю деревню в честь помолвки Тары и Сэма. И вдруг тихо так стало. Знаешь, как глухой ночью, когда лежишь и вслушиваешься в надежде услышать одинокого сверчка или же лай собаки, чтобы точно знать - нет, не смерть еще за тобой пришла, не скребет по груди коготками.
  - А тени, - спросил Лотт - не было такого, чтобы кругом настал сумрак, и люди превратились в тени?
  - Неет, - рассмеялся Тур. - Скажешь тоже - тени. Так вот, преподобный Роланд Тоунхен, мир его праху, как подскочит и закричит: "Прочь, прочь лукавый! Не пущу сюда демонов. Изыди, Зарок!" Ну, или вроде того. Он ведь часто у нас бывал, тихий такой человек, мирный. В этот раз, правда, с этой вот Квази приехал. Меня бес попутал - думал, что она на нас беду наслала, и предложил ее сжечь. Слава богам - отговорили. Давно ведь Святая Война окончена, чего прошлое вспоминать.
  Так о чем я? Ах да. И опрометью сюда, за дом, значит, Роланд кинулся. Мы затылки почесали и тоже за ним в след. Кто ж его знает, может, перепил Роланд, бывает. А спьяну мужики буйные, ага. Лиха не напасешься. Прибегаем, а он в крови весь. Вены вскрыты. Уже не спасти, вдоль жилы резал, чтоб наверняка. Опустился на колени Роланд и молится. Святой человек, истинно говорю. Сам при смерти, но за нас молится.
  Позади дома Бельвекенов раньше был сад. Сейчас большинство деревьев засохли или одичали, земля высохла и кроме сорняков ничего не давала. В окружении мертвых стволов застыла статуя. Телосложением Роланд Тоунхен напоминал былинного богатыря - дюжий, широкоплечий, с длинными могучими руками. Но судьба приготовила ему красную ризу вместо доспехов.
  - Он и окончить молитву толком не успел, - Тур осенил себя символом Гэллоса. Лотт последовал его примеру. - Земля под преподобным раздалась и он провалился по пояс. Мы бросились было на помощь, но Роланд запретил это делать под страхом отлучения от церкви. А потом твердь сомкнулась, а Роланд стал таким.
  Лотт сглотнул.
  Тело священника стало глиняным, лицо избороздили глубокие трещины, точно такие же, какие появляются в грунте под палящим летним солнцем. Глаза стали кусочками слюды, рот изогнулся под немыслимым углом, края губ порваны в клочья.
  - Мир его праху, - повторил Тур и побрел обратно. - Пойду я, дела не ждут.
  - Что с его ртом? - спросил напоследок Лотт.
  - А, это. Изо рта вырвались три демона. Эти твари были такими мелкими и поначалу навели только страху на баб. Кто ж знал, что они так быстро вырастут.
  
  ***
  
  - О боги, за что мне все это, - всплеснула руками Лиана Стэйтен. - Все мужья как мужья, а ты, если не бражничаешь, так на девок заглядываешься. Один раз попросила помочь. Всего один! И что же - извел три мешка пурпура. Знаешь, сколько моллюсков южане должны вскрыть, чтобы получить щепоть порошка? Сотню! А сколько сукна испортил, я вообще молчу.
  - Да кто ж знал, что лен краску кипятком не вберет. Я даже не видел никогда, где у нас щелочи эти для льна и хлопка хранятся.
  - Не знал он. Если Тур прознает, все обязательно брату нашепчет. Ты же знаешь, Бавер не любит, когда за зря переводят материал. Припомнит тебе и кожу, что в прошлом году на сафьян должна была пойти. Я больше не могу тебя прикрывать.
  - Не узнает, - проворчал Каль. - Я это, девок послал отстирывать. До вечера обещали справиться. Да и Бавер вряд ли глаза уже откроет.
  Как ни старались супруги говорить тихо их слышали все, находившиеся в столовой. Лотт пил мед и усердно трудился над копченой свиной щекой. В доме ему выделили лавку вместо кровати, но после дней, проведенных на сырой земле, даже такой прием казался королевским. Лотт проспал большую часть утра и завтрак пропустил. Зато отобедал за двоих.
  Супруги Стэйтен продолжали препираться еще некоторое время. Наконец, Каль не выдержал и выскочил из-за стола.
  - Век бы тебя не видеть. Лаешь как собака. Вот уже который час рот свой не закрываешь.
  - И куда это ты собрался? - заспешила за ним Лиана. - Опять к мельнику, да? Опять на рогах домой придешь?!
  - Да ну тебя, - отмахнулся Каль. - Пойду вместе с кузнецом в Синий замок дружину просить. И делом займусь и от тебя, окаянной, хоть немного отдохну.
  Лотт отрешенно наблюдал, как жена, все также продолжая причитать, увязалась за мужем, когда обзор ему застил чей-то стройный стан.
  - Меду? - поинтересовалась стряпчая, симпатичная девушка с длинной, до пояса, отливающей медью косой.
  Что-то было в ней такое, неуловимо знакомое. Она кого-то ему напоминала, но, как ни приглядывался, Лотт не мог вспомнить, кого именно.
  Девушка наполнила чашу и присела напротив, сняв грязный передник.
  - Хоть немного от них отдохнем, - сказала она, кивнув в сторону двери. - Если уж Лиана завелась, отвязаться от нее не так-то просто. Никому спуску не даст. Дядя Каль тот еще бабник. Меня иногда в сенях щупал, да скалка его быстро утихомирила. Меня Марджи зовут, а тебя?
  У них завязалась короткая беседа. Лотт узнал, как тяжело здесь живется Марджи, как ее вечно гоняют по всяким делам и поднимают иногда задолго до первых петухов. Девушка говорила долго и не о чем. Лотт помалкивал и больше кивал, за что был вознагражден неоднократным наполнением чаши хмельным медом.
  Оказалось, хозяин красильни лежал при смерти. Долгая, вытягивающая все соки болезнь лишила последних сил. Бавер вот уже третий день не приходил в сознание. Красильня по наследству доставалась дочерям Бельвекен, но те еще слишком молоды, чтобы управлять делами. Так что деревня временно разделилась на два лагеря - тех, кто поддерживал старинного друга семьи, Тура Альдена, и других, стоящих горой за супругов Стэйтен.
  - А кого поддерживаешь ты? - спросил девушку Лотт.
  - А все они одним миром мазаны, мне от того ни холодно, ни жарко. Это три неженки наши должны волноваться, кто их на поруки возьмет. Подумать только, беда какая. Я вот весь день спину гну, стряпаю, вся в копоти и в жиру, а с ними с пеленок нянчатся. Тьфу.
  Марджи увидела приближающуюся к ним Кэт, закинула тяжелую косу за спину и засеменила к стойке, начинать готовить ужин.
  - Не перестаю удивляться тому, как легко ты юбки цепляешь, - Кэт со стоном рухнула рядом с ним, заставив отодвинуться поближе к окну. - Половину ночи провозилась с Фиалкой-Тарой. Тварь яд какой-то под кожу впрыснула, но Квази говорит, что вывела его.
  Тут Кэт заметила недоеденное мясо, и по-свойски отобрала у Лотта нож и блюдо. Уплетая за обе щеки, продолжила:
  - Знаешь, с кем ты только что лясы точил? С бастардом Бавера Бельвекена.
  Лотт хлопнул себя по лбу. Ну конечно, такие же волосы, круглое лицо, чуть вздернутый нос - похоже, Бавер умел делать только дочерей.
  - Ага, Квази узнала об этом у преподобного Роланда Тоунхена, чтоб его черти взяли.
  Лотт вопросительно изогнул бровь. Кэт закончила с мясом, облизала пальцы.
  - Об этом почти вся деревня знает, разве что кроме самих сестер. К чести старого развратника, он дал ей место у себя в доме, не выгнал бедняжку на улицу.
  Желтоглазая отобрала у Лотта остатки медовухи и с жадностью допила. Отрыгнула, вытерла липкие капли с губ.
  - Нужно уходить отсюда, - продолжила она. - Чем скорее, тем лучше.
  Лотт грустно вздохнул. Кэт была права. Кузнец и муж сварливой Лианы приведут дружину Синего замка. А те не будут долго допытываться, кто виноват. Заберут в казематы Кэт, просто за то, что она не человек, да и его в придачу. А уж если дело до пыток дойдет, вполне возможно, что Лотт сознается во всех смертных грехах и заболтается чье-то тело на виселице над замковыми воротами.
  - Здравствуй, Лотт, - бывшего оруженосца словно молния поразила. Такой елейный голосок, будто бард на мандолине мелодию вывел.
  - Рад тебя в-видеть, Квази, - отчего-то заикаясь, выговорил он.
  - Виделись, - кисло вставила Кэт. Желтоглазая надернула на голову капюшон, скрестила руки грея ладони в подмышках.
  - Извините меня, пожалуйста, но я не могла не обратить внимания на вашу одежду, - Лотт почувствовал, что краснеет. Его брюки выглядели очень плачевно еще в Гэстхолле. После злоключений в Крае Мира их с Кэт одежда больше походила на тряпки. - Я поговорила с Фиалкой-Сью и она радостью согласилась отдать вам несколько вещей. В благодарность за помощь Таре.
  Квази положила на столешницу два свертка.
  Лотт расплылся в улыбке и горячо поблагодарил неверную. Еще ни одна женщина не вызывала в нем такие чувства. Лотт тонул в темных, подведенных сурьмой глазах. Густые каштановые волосы каскадом падающие ей на плечи пахли мятой. А губы...
  - Очень мило с ее стороны, - выдавила Кэт. - Возможно, когда нас вскоре сожгут на костре как ведьм, сестренки даже прольют несколько слезинок, оплакивая наши загубленные души.
  - Почему ты так думаешь? - удивилась Квази.
  - Не прикидывайся дурой. Я покорившая-ветер, мой род презирают все имперцы. Нас не пускают на постой и клянут во всех смертных грехах. Думаешь, откажись я выхаживать девицу, со мной бы также обходились? Да меня бы к столбу привязали, а сердобольные бабушки еще и хвороста подкинули бы. Да и твоя участь немногим лучше. Твой протектор, старый козел Роланд, строит из себя глиняного истукана на заднем дворе. Без него ты всего лишь неверная, чужестранка, чей приход странным образом пробудил злые силы. Очень подозрительно, не находишь?
  - Кэт, - попытался встрять Лотт, но желтоглазая только отмахнулась.
  - Это только вопрос времени - когда они начнут сгонять злость на ком-то из нас. И я очень надеюсь унести от сюда ноги, пока цела.
  Зал постепенно наполнялся людьми. По два, по три они собирались, усаживались за столы, собирались возле горящих лучин. Все шептались о каком-то совещании, устроенном Туром Альденом.
  Лиана появилась в дверях, держа за руку Фиалку-Мэри. Девочка измазалась и сонно терла ручками красные глаза. Лиана выглядела раздраженной и, не стесняясь, кляла Тура за то, что он отвлекает людей от работы.
  Но поднявшийся было гомон враз прекратился, когда в столовой появился сам Тур. Выглядел он неважно. Под глазами залегли мешки, кожа побледнела, нижняя губа подрагивала. Казалось, он еле сдерживался, чтобы не заплакать.
  - Я собрал вас здесь, чтобы объявить ужасную новость, - он скорбно опустил голову. - Бавер отошел с миром. Я, я даже толком не попрощался с ним. Не сказал сколь многим обязан...
  Словно силы враз покинули его, Тур оперся об косяк, провел рукой по редким волосам.
  - Да примет его Гэллос на небо, - Лиана осенила себя святым знаком, обняла еще не вполне понявшую, что же произошло, младшую из Бельвекен. - Держись, девочка. Все будет хорошо. Я и дядя Каль позаботимся о тебе и сестренках. Никто вас больше не обидит.
  - А кого он оставил опекуном? - спросил кто-то из работников.
  - Тура, конечно. Кроме него никто толком не знает, как содержать красильню, - проскрежетал хлебавший чечевичную похлебку старик в рясе священника. Местный служитель церкви был пьян, то и дело клевал носом, но ответил твердо и без колебаний
  - Я девочек не отдам, - запричитала Лиана. - Он изведет их. Отравит или того хуже.
  Столовая взорвалась криками. Люди кричали друг на друга, изливая потоки брани, приводя известные только местным случаи из жизни деревни. Вспомнили, как Тур помог красильне не развалиться, когда Бавер заболел, и как тот не доглядел за девочками. Про Лиану все говорили, что она действительно печется о судьбе девочек, что практически заменила им усопшую мать. Зато про ее мужа в основном только сквернословили. Люди не любили Каля. Говорили, что тот сведет на нет все начинание Бельвекена и, если красильней будет руководить именно он - ждать беды.
  - Очень хороший момент, чтобы уйти незаметно, - Кэт взяла сверток с одеждой под мышку и боком начала протискиваться к выходу.
  Дикий крик боли, словно с кого-то живьем снимали кожу, заставил всех умолкнуть. Кричали во дворе. Крестьяне высыпали наружу. Лотт, Кэт и Квази, подхваченные людским потоком послушно шли следом.
  Фиалка-Сью, средняя дочка Бавера, только недавно нежно прощавшаяся с ражим кузнецом, лежала на вытоптанной земле посреди пыльного двора. Скромное платье разорвано, подле нее скользили, подчиняясь воле ветра, вырванные с корнем клоки медных волос. Даже сейчас было видно, как переливаются на солнце локоны.
  На девушке, цепляясь суставчатыми лапами за плечи, сидела собранная из колосьев ржи и мухоморов тварь, отдаленно походящая на стрекозу. Создание Зарока монотонно клевало темя девушки, с жуткими мокрыми звуками выдирая из дыры в черепе розовые кусочки и проглатывая их по одному.
  Женщины заорали, часть людей подалась назад, некоторые бросились на утек. Самые смелые, возглавляемые Туром, попытались отвлечь стрекозу. Тварь зажужжала и взлетела, невообразимо быстро махая невесомыми крыльями. Она стремительно спикировала в гущу толпы и выхватила оттуда щуплого мужичонку с дряблой кожей. Тот просил о помощи, плакал и клял монстра одновременно.
  Кто-то открыл амбар. Бригада Тура похватала там вилы и рогатины. Вооружившись, крестьяне почувствовали себя более уверенно. Жители деревни пытались загнать тварь в угол, но никто из них никогда не бывал ни на охоте, ни на войне, поэтому ничего толкового из этого не вышло. Стрекоза закинула щуплого мужичонку на крышу покосившейся избы с полуразвалившимся дымоходом и упала на грозящих ей вилами крестьян. Бедный мужичонка шмякнулся о крытую деревянным настилом черепицу, не смог там удержаться и кулем съехал вниз, наверняка сломав ногу.
  Крестьяне тем временем бросились врассыпную. Порожденная червоточиной тварь растерялась, не зная за кем погнаться в первую очередь.
  В этот момент со второго этажа беленого дома на нее сбросили мешок с зерном. Стрекозу придавило к земле. Ее окружили бельвекенцы. Поднимались и опускались дубины, вилы и косы. Стрекоза щелкала костяными жвалами и прыскала вязкой слюной.
  Каким-то чудом она сумела выскользнуть из-под мешка, прокусила одному из травивших ее загонщиков бедро. Остальные продолжали кромсать тело гадины, не причиняя, впрочем, видимого урона. Стрекоза уже не могла двигаться так же быстро - из-за упавшего мешка она подволакивала лапу и лишилась одного крыла.
  - Расступитесь, - громко скомандовала Квази. - я могу убить ее заклинанием.
  Неверная перебегала из стороны в сторону, пытаясь найти свободное от людей место, но перед ней всякий раз оказывался кто-то из местных, мешая прицелиться.
  "Она боится попасть в крестьян, - понял Лотт. - Нужно найти способ выманить тварь".
  - Сюда, ко мне, - закричала Кэт. Желтоглазая находилась возле булькающих чанов и отчаянно жестикулировала, пытаясь обратить на себя внимание. Здесь ты сможешь ее достать!
  Но крестьяне упорно продолжали тыкать в стрекозу вилами. Та платила им сторицей. Еще двое выбыли из боя, хватаясь за поврежденные конечности. Тур вовремя не уклонился от удара и отлетел в сторону, крепко приложившись о угол дома. Крестьяне уже не наступали. Они пока что сдерживали стрекозу, но Лотт понял - если тварь заденет еще одного из них, те побегут. И умрут.
  "Ты безумец" - мысленно сказал он себе, беря в руки вилы одного из пострадавших.
  "Ты должен был давно убежать отсюда. Кто тебе эти люди, раз ты идешь ради них на риск?" - рогатина задела бок стрекозы, вырвав из наружного покрова несколько колосков.
  Тварь зашипела и бросилась на него, будто хотела протаранить. Лотт попятился, виляя то в правую, то в левую сторону. Он очень надеялся, что не споткнется по пути. Жвалы клацнули перед самым носом. Очень хотелось броситься наутек, но ему годами вдалбливали на тренировках, что бегство подобно смерти.
  "Просто меч воткнут не в живот, а в спину - всего-то", - говорил старый оружейник лорда Кэнсли.
  - Держись! - Кэт метнула в отродье нож. Стрекоза на миг замешкалась. Этого хватило, чтобы Лотт с помощью желтоглазой взобрался на помост. Частично сложенное из лакированных досок, частично из камня, возвышение выдерживало вес чанов, плотно сидевших в углублениях, под которыми горел постоянный огонь. Здесь гулял особенно резкий запах разных протрав. Сильнее всего несло мочой. Глаза начали слезиться от едких кислот и дурно пахнущих миазмов.
  Тварь и не думала отступать. Ползла к ним, Лотт готов был поклясться, что чудовище просто мечтает увидеть, чем они с Кэт начинены внутри.
  Он спрятался за глиняной емкостью, еле избежав движущегося на лебедке крюка с очередным куском кожи. Удивительно, но механизм до сих пор работал, исправно выполняя сделанный нанимателями заказ.
  - Давай же, Квази, не медли! - в голос поневоле закралось отчаяние.
  Но Квази не ответила. Только сейчас Лотт заметил, что стрекозу больше не донимают крестьяне. Многие из тех, кто был с Туром, сгрудились за неверной, творящей руками сложные пассы.
  Что там происходило, Лотт не видел, но не составило большого труда догадаться, что к чему.
  Тур сказал, что чудовищ было три, одну убила неверная, вторая сейчас подкрадывалась к ним, забрызгивая слюной покрытые цветными пятнами доски. А третья тварь сейчас атакует задний двор красильни.
  Им никто не поможет. Сердце сжалось до размеров наперстка, неприятный холодок пробрал до костей.
  "Глупая смерть глупого человека. Интересно, хоть кто-нибудь умирал, ощущая себя мудрецом?"
  Кэт дернулась в сторону. Стрекоза только пискнула и продолжила наступать, пощелкивая острыми жвалами. Сначала она убьет его, затем возьмется за желтоглазую.
  Со скрипом проехал еще один крюк. Лотт попытался спрыгнуть вниз, но тварь перегородила ему дорогу. Он только и мог, что попытаться залезть на чан.
  - Давай, гадина. Ты или я, - прошипел Лотт, надеясь, что это не звучит так жалко, как ему казалось.
  Тварь атаковала. Лотт отскочил в сторону, поднырнул под громоздким брюшком, когда стрекоза разворачивалась. Проявив недюжинную ловкость, он обхватил ее голову, не давая жутким челюстям разодрать брюхо. Порождение пекла загудело, попыталось вырваться. Лотт почти сел не нее верхом, из последних сил сдерживая беснующееся чудовище.
  Внезапно в голову пришла одна мысль. Дождавшись, когда лебедка опять начнет движение по кругу, он подпрыгнул, ухватил увесистый крюк, весь ржавый, с коркой темного налета на поверхности, и что было сил потянул вниз. Прямо к пощелкивающей жвалами стрекозе. Крюк впился в морду твари, проткнул небо и вышел из места, где у человека должно быть ухо. Веревка выдержала. Упруго дернувшись, она вернулась в прежнее положение, забрав с собой трепыхавшееся чудовище.
  - Получай, тварь, - донеслось из окна дома, где в недрах прятался весь нехитрый механизм лебедки.
  Лотт обернулся на голос. Марджи, незаконнорожденная дочь Бавера Бельвекена, дождалась, когда крюк зависнет над одним из чанов и переключила рычаг.
  Крюк, а вместе с ним и тварь рухнули в чан. На дощатый пол полетели горячие брызги. Суставчатая лапа появилась было из чуть сужающегося к концу горлышка, но этим все и закончилось. Порождение Зарока сварилось в густой протраве. Лотт осторожно заглянул внутрь, но кроме редких колосьев да тонюсеньких веток, плавающих в индиговом красителе, так ничего и не заметил.
  - Готова, - авторитетно сообщил он подоспевшим крестьянам. - Что с третьей тварью?
  - Ушла под землю, - Квази тяжело дышала, бой дался ей тяжело, но обошлось без серьезных ран. - Нужно заняться пострадавшими.
  Еще один истошный крик нарушил наступившее затишье.
  - Туда, - Кэт безошибочно определила сторону. - Скорее.
  Крик возобновился, теперь он был больше похож на стон, перемежающийся всхлипами.
  Казалось, схватка не окончится никогда.
  Людей стало существенно больше. Во двор красильни набежало народу изо всех окрестностей. Многие несли наперевес топоры.
  Лотт замешкался, помогая Кэт спрыгнуть с помоста. Вместе они приготовились отразить нападение еще одной твари.
  Но решающего боя так и не случилось.
  Топоры и вилы сами собой опустились. Люди просто стояли и молча смотрели на бьющуюся в истерике женщину.
  Лотт протиснулся сквозь плотные ряды.
  Лиана Стэйтен часто всхлипывала, и жалобно приговаривала:
  - Прости, пожалуйста, прости. Прости, пожалуйста, меня...
  Голова Каля, ее мужа, не отвечала. Рот скривился в предсмертной судороге, глаза закатились. Он словно опять хотел избежать причитаний сварливой бабы, но не мог, потому что был мертв. Оторванную голову наверняка принесла одна из тварей.
  - Что бы это значило? - ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Лотт.
  - Только то, что ни один из нас не может чувствовать себя теперь в безопасности, - ответила Кэт. - Тварь никому не даст уйти отсюда живым.
  
  ***
  
  Местный священник, чьего имени Лотт так и не узнал, спросил:
  - Может ли кто-то назвать причину, по которой эти любящие сердца не должны биться одновременно?
  Фиалка-Мэри мешалась под ногами, то выскакивала вперед и теребила подол платья старшей сестры, то приставала с вопросами к тетке. В конце концов, Лиана отправила ее вниз, узнать у Марджи, готовы ли праздничные кушанья.
  Священник был почти трезв, что для него потребовало почти нечеловеческих усилий. Он то и дело поправлял рукава рясы и замолкал на середине фразы, вспоминая положенные по такому случаю слова.
  Никому особенно не было до этого дела. Собравшиеся в маленькой душной комнате люди смотрели на светящихся от счастья молодых.
  - Ты не права, Кэт, - тихо произнесла Квази. - Здесь никто не собирается устраивать охоту на ведьм. Иначе нас не пригласили бы присутствовать на свадьбе. Не все люди бездушные звери, какими ты их представляешь.
  - Только те, кто служат церкви, - за словом в карман Кэт никогда не лезла.
  - Почему же тогда преподобный Роланд Тоунхен пожертвовал собой ради других? Не стоит хулить тех, кого даже не знаешь.
  Молодые поцеловались. Гости поздравляли их, желая долгих и радостных лет жизни.
  Сэм Уоллис два дня не отходил от невесты. Фиалка-Тара пришла в себя, но была так слаба, что не могла самостоятельно двигаться. Весть о гибели дяди и сестры поразила ее до глубины души. Предложение Сэма она приняла не сразу, слишком тяжело думать о свадьбе, когда под землю ложатся близкие люди. Но одна из тварей еще жива. И неизвестно, кто станет следующей жертвой. Возможно, жить им осталось считанные часы, так почему бы не воплотить в жизнь так долго откладываемые планы?
  Лиана Стэйтен, облаченная во все черное, подвела Сэма к Таре, соединила их руки. Молодые заключили друг друга в объятия и поцеловались.
  - Свадьбы мне нравятся все меньше, - шепнула на ухо Лотту Кэт. - В последний раз нас едва не убила невеста. Теперь вот эти двое...
  Квази на нее шикнула и желтоглазая замолчала, недовольно поджав губы.
  Скромный пир устроили в столовой. Марджи, недовольно бурча, разливала пенное пиво и мед. Местные девушки подавали наскоро состряпанные блюда гостям.
  Тур Альден не присутствовал на церемонии, занимаясь делами красильни. Лиана не преминула сказать, что он будет плохим родителем девочкам, если и дальше станет пропускать важные для них события.
  После смерти отца Фиалок, на Тура поневоле легла забота о красильне. Несмотря на тяжелую травму, он находил в себе силы присматривать за людьми и разбираться с чудовищным грузом работ.
  Снаружи быстро темнело. Тур приказал расставить вокруг стражу, опасаясь нападения последней твари. Постовые мельтешили за окнами, освещая подворье факелами.
  Издали завидев Квази, Лотт махнул рукой, приглашая неверную сесть с ними за один стол.
  - Сдалась она тебе, - раздосадовано протянула Кэт. Казалось, желтоглазую приводило в бешенство само упоминание имени Квази.
  Просторная столовая наполнилась приглашенными гостями. То и дело поднимались кружки и провозглашались здравицы молодым. Люди обсуждали последние события, и каждый приплетал в свой рассказ что-то новое. Лотт не сомневался, что очень скоро он превратится в отважного рыцаря, а Квази с Кэт станут чуть ли не святыми. Но пока их потчевали как своих. Уже за это он был им благодарен.
  - Вы двое - единственные, кому я могу довериться, - сказал Лотт, - внимательно глядя на девушек. - Квази, то, что я скажу сейчас, должно остаться только между нами.
  Неверная внимательно посмотрела на него, будто неожиданно открыла в Лотте совершенно другого человека. Медленно кивнула, соглашаясь на просьбу.
  - Не так давно мы с Кэт... уже имели дело с червоточиной. Тогда врата открылись всего из-за одного человека. Ни ведьмы или ведьмака, поклоняющихся Зароку, ни погрязшего в пороке грешника. Просто маленькая девочка очень хотела, чтобы ее мама не умерла. Так хотела, что приоткрыла створки в пекло.
  Кэт скрипнула зубами, но промолчала. Слова были сказаны и ничего назад уже не вернешь. Пусть она не доверяла Квази, Лотт знал, что без магической поддержки они могут не справиться.
  - Ты хочешь сказать, что истины, записанные в Книге Таинств, неверны? - вскинула брови Квази. - Червоточины открываются только из-за безбожников и черных душою людей - это ложь?
  - Для неверной ты неплохо осведомлена, в религии Священной Империи - хмыкнула Кэт.
  - В чужой стране принимаешь чужие правила, - пожала плечами Квази.
  Она аккуратно отломила от исходящей паром плюшки кусочек. Внутри сдобы оказалось грушевое варенье. Неверная слизнула выступивший сироп.
  Лотт непроизвольно сглотнул. Он еще никогда не видел столь соблазнительных женщин. Один раз к сиру Томасу приехала леди Лизен, о чьей красоте ходили легенды. Белокурая, с вьющимися достигающими ягодиц волосами, она обладала тонкой талией, и при каждом ее шаге создавалось впечатление, будто владычица Лизеншира просто парит над землей.
  Квази чем-то напоминала благородную. Неверная вела себя тихо и скромно, говорила редко и только по делу. И каждое ее слово звучало для Лотта подобно пению соловья. Он переставал обращать внимание на все окружающее, плененный заморской красотой.
  - Не знаю, - пожал плечами Лотт и уткнулся в свою тарелку, выковыривая хрящи из мяса. - Может, и нет. Но я клоню не к этому. Что, если червоточина, закрытая преподобным Роландом, тоже образовалась не просто так?
  - Ну и? - Кэт почистила свою тарелку, выпила за здоровье молодых с проходившим мимо сухопарым мужчиной в круглой шляпе. - Червоточина-то закрыта.
  - Но последняя тварь еще жива, - задумчиво протянула Квази. - И, возможно, пытается угодить чьей-то воле. Кому-то, проживающему в Бельвекене.
  - Убивая всех без разбору? - Кэт потянулась к тарелке Лотта. Лотт шлепнул ложкой по маленькой ручке желтоглазой. Та показала ему неприличный жест, но больше стянуть чужую еду не пыталась.
  - Так ли уж всех?
  Лотта бросило в холодный пот.
  Осененный неожиданной догадкой он выскочил из-за стола и выбежал из комнаты. Помчался по коридору к алькову, где проводила все время Лиана. Она тяжело переживала гибель мужа, постоянно плакала и почти ни с кем не общалась. Только постоянно держала при себе малышку Мери.
  Женщина спала. Спросонья она только моргала, не понимая, о чем ее спрашивают.
  - Мери? - Лиана протерла глаза. - Я отправила ее на кухню, чтобы помогла подавать еду. Странно, она должна была уже вернуться. Что с ней?
  - Ей грозит опасность. Тварь охотится за сестрами, - пояснил Лотт.
  - Но почему?
  - Просто поверьте мне.
  - Я... хорошо.
  Она тяжело поднялась и присоединилась к ним.
  На кухне витали запахи жареного мяса, пирогов, лукового супа и дыма. Туда-сюда сновали занятые люди, неся в руках горшки с вареными овощами, тушеными кусочками баранины и ухой.
  Потолок прокоптился до черноты, здесь стояла невыносимая жара. Хотелось прочистить глотку и выйти на свежий воздух.
  - Была здесь ваша Фиалка, - Марджи кочергой шевелила угли. Ее платье промокло от пота и покрылось налетом сажи. - Но надолго не задержалась. Сказала, что хочет поискать драгоценности на берегу и дернула отсюда.
  - О боги, - простонала Лиана. - Почему ты ее не остановила?!
  - А зачем? На улице постоянно находятся патрули, они доложат, если что не так. У меня забот полная комната. Кучу людей нужно накормить. Да и кто она мне, чтобы я за ней постоянно приглядывала?
  Лиана застонала.
  - Она твоя сестра, дуреха.
  В верхних комнатах раздался ужасный грохот. Посыпалась пыль. Гости замолкли, некоторые попятились в сторону двери.
  - Моя сестра? У меня есть сестры?! - Марджи открывала и закрывала рот, переваривая услышанное.
  - Выяснение родословной оставите на потом, - отрезал Лотт. Сейчас он как никогда чувствовал себя нужным. Он повернулся к Квази. - Найди Тура, расскажи ему о девочке. Остальные за мной.
  Они поднялись на верхний этаж. Лотт позаимствовал у Марджи кочергу, и вел за собой отряд из одних женщин, как какой-нибудь воевода армию.
  Он не сомневался, что тварь попытается напасть на дочерей Бавера, но не догадывался, что это произойдет так быстро.
  Сердце бешено стучало в груди, когда он плечом выносил дверь. С той стороны слышались приглушенные стоны. Он навалился всем телом и дверь поддалась.
  Сэм с исцарапанным до крови лицом держал на руках жену и протягивал к ним безвольное тело.
  - Помогите ей. Прошу вас, добрая девушка, вылечите мою Тару.
  Кэт хватило одного взгляда, чтобы вынести вердикт.
  - Ей уже ничем не помочь. Мне очень жаль.
  Сэм Уоллис взвыл, прижал к себе мертвую супругу, словно хотел удержать дух в теле.
  - Она попросила открыть окно, говорила, что здесь душно, что трудно дышать, - простонал Сэм. - Тварь влетела и сбила меня с ног; налетела на нее, раздирая на части, кромсая. Я пытался ей помешать, но злокозненная муха оказалась слишком сильной.
  - За что нам все это, - лицо Лианы побледнело, она присела на кровать, глядя на Тару, погладила рыжие волосы. - Они не заслужили такой участи, не заслужили.
  - Я найду тварь, - прорычал Сэм. - Уничтожу, изрублю на мелкие кусочки.
  - А я тебе в этом помогу, - грозно вставила Марджи.
  - Вначале позаботимся о Мери, - сказал Лотт. - Тварь попытается убить и ее. Мы должны найти девочку раньше нее.
  - Малышка отправилась собирать драгоценности, - произнесла Кэт. - Где их здесь следует искать?
  
  ***
  
  В вечерних сумерках казалось, что Радужная объята огнем. Золотые искры освещали мутную, пахнущую тиной и едкими протравами воду. Огни факелов освещали оба берега реки. Многие односельчане, принимающие участие в поисках девочки, выкрикивали ее имя, но никто им не отвечал.
  Лотт выставил перед собой просмоленную палицу и, пригнувшись, зашел в реку. Вода тут же затекла за голенища, под ногами неприятно зачавкало. Он заглянул под мост. Многие камни кладки треснули и покрылись мхом. Здесь часто справляли нужду, это было заметно по отложениям селитры в вязкой почве.
  Самое удобное место чтобы спрятать тело, если ты убил маленькую девочку. Хотя порождения червоточин до этого не проявляли желания прятать свои жертвы.
  Лотт двинулся вперед, держа факел поближе к воде, стараясь разглядеть в матово-черной жиже знакомые черты.
  - Как ты думаешь, кто бы это мог быть? - спросила сверху Кэт. Покорившая-ветер перегнулась через массивные перила, рискуя упасть в реку.
  - Кто-то очень не любящий семейство Бельвекен, - откликнулась Квази.
  Неверная вернулась с противоположного берега, что-то зажимая в кулачке. Ее сопровождали несколько крохотных светящихся шариков. Колдунья посылала их в разные стороны, заставляя освещать наиболее мрачные места.
  - Вот, смотри.
  Квази разжала кулак. В ладони оказалось несколько разноцветных камешков.
  - Это и есть драгоценные камни Мери. Краски настолько сильны и так долго сливаются в реку, что окрасили оба берега в разные цвета.
  Лотт хмыкнул и взял на память лазоревый камешек, по форме и цвету напоминающий сливу.
  - Богатых и успешных все недолюбливают, - фыркнула Кэт. Она попыталась ухватить один из чародейских пульсаров, но шарик увернулся и последовал в указанном хозяйкой направлении. Кэт надулась и забарабанила пальцами по перилам. - Так можно большинство местных обвинить в... э-э грехе.
  - Говоришь почти как священник - улыбнулся Лотт.
  Удивительно, но в такой грязной воде, полной ядовитых красок и мочи, смешанной с уксусом, еще водилась рыба. Мальки зарывались поглубже в тину, едва завидев отсвет пламени.
  - Семейство Бельвекен здесь очень уважают и любят, - возразила Квази. К неверной вернулись шарики. Чародейка погладила своих слуг, словно те были живыми существами, и послала в новые места. - Бавер дал работу многим семьям и помог избежать долговой ямы. Здесь должно быть очень личное дело.
  - Мери! Ме-ери!
  Лиана Стэйтен раз за разом звала племянницу. Женщина куталась в шерстяной платок, и была бледна как смерть. Казалось, вместе с жизнью родных она потеряла связь с реальным миром. Марджи, стоявшая вместе с ней на одном из перекинутых между домами мостиках, обняла Лиану за плечи. Вдова попыталась снова позвать Мери, но зашлась кашлем. Марджи гладила ее по голове, что-то успокаивающе говорила. Лиана резко ответила, зло на нее посмотрела. У стряпчей задрожали губы. Она отошла в сторону. Теперь уже Лиана принялась ее успокаивать. Вместе они тихо плакали, глядя на освещаемую факелами Радужную.
  - Думаешь, здесь замешаны родственники? - Кэт заметила, что Лотт наблюдает за женщинами.
  - Думаю, наследство Бавера Бельвекена не такое уж маленькое, чтобы никому до него не было дела.
  - Марджи?
  - Девушка не знала, что у нее есть сестры. Это отразилось на ее лице, когда Лиана сказала правду. Марджи сварливая, но не злая. Нет, это не она.
  - Тогда Лиана, - с уверенностью в голосе сказала желтоглазая. - Они с мужем так хотели заполучить красильню, что поливали грязью Тура.
  - Она просто очень любит Фиалок и не хочет, чтобы их воспитывал посторонний. К тому же ее мужа убила тварь.
  - Тогда кто? Неужели наместник?
  Лотт хотел было ей ответить, но стало не до болтовни.
  К чародейке вернулись только два шара. Ниже по течению раздался хлопок. Квази подобрала полы платья и бросилась в сторону шума. Переглянувшись, Лотт и желтоглазая последовали ее примеру.
  Радужная здесь изгибалась зигзагом и истончалась настолько, что кто-то рискнул поставить двухэтажный дом на сваях, под которыми протекала речка. Из многочисленных окон свешивался десяток удочек и две сети.
  Под сваями велся бой не на жизнь, а на смерть. Двое мужчин исходили кровью, еще больше окрашивая и без того загрязненную воду. Последний держался, но все больше отступал под натиском вдвое большей, чем он сам твари.
  - К оружию! Ко мне! Сюда, скорее, на помощь! - Тур Альден героически кричал, храбро сражался, но все равно выглядел, как торговец. Он едва держал рогатину в хилых руках, редкие волосы растрепались и лезли в маленькие, подслеповатые лаза. Прячущаяся за его спиной Фиалка-Мери повизгивала от страха и смотрела на своего невольного защитника круглыми от страха глазенками.
  Напиравшее на него чудовище больше всего походило на гигантского муравья. Глаза-буркала в гневе смотрели на посмевшего сопротивляться человечка, двойные жвалы угрожающе щелкали, намериваясь отхватить от Альдена кусочек пожирнее.
  - Я всегда буду слушаться, - лепетала маленькая девочка. - Всегда-всегда буду слушаться взрослых! Пожалуйста, не ешь дядю Тура, он не виноват, что я убежала от него и других дядей с факелами. Я только хотела найти много-много камешков и положить их на могилы отцу и сестренке.
  Чудовищу было все равно, что хотела непослушная девочка. Оно взмахнуло лапой, запросто обрушив одну из свай. Балка рухнула на Тура, придавив управляющего своим весом. Альден безжизненно упал, скрывшись под казавшейся такой густой, толщей воды. Над ним поднимались пузырьки - скоро легкие заполнит зловонная вода Радужной.
  - Вытащите его, - приказала Квази. В моменты наивысшего напряжения неведомо куда девалась ее скромность и мягкость. Теперь неверная больше походила на одну из дев-воительниц северян.
  Широко расставив ноги, Квази соткала сложный узор из покрытых инеем многолучевых звезд и колечек дыма, отгородив их от атак муравья-переростка.
  Лотт по пояс погрузился в холодную воду. Он шарил руками по дну, нащупывая Тура, но под руку попадались только комки грязи, тины или нечто настолько склизкое и кусачее, что ему даже не хотелось взглянуть на свою находку. Наконец, им с Кэт удалось найти Альдена. Одна его нога оказалась в капкане, прижатая сваей.
  Лотт попытался отодвинуть ее в сторону, но дерево было из тяжелой породы, не держащейся на плаву, и поддавалось с трудом. Кряхтя, Лотт потихоньку сдвигал его в сторону.
  Стена из инея и дыма беззвучно рухнула. В лицо сыпануло холодной стружкой. В безмолвном ужасе Лотт смотрел, как тварь пробирается через проделанную в чародейском узоре брешь, нарочито медленно перебирая суставчатыми лапами.
  Муравей, как и остальные порождения Зарока, был соткан из того, что дает земля. Вот только молодые, зеленые побеги стали напоминать древесную кору, закостенели, сочленения поскрипывали при ходьбе, яблоки, заменявшие этому созданию глаза, налились багрянцем, в некоторых стали заметны внушительные дырки с копошащимися в них червями.
  И эта масса, по определению не способная ходить, неотвратимо вышагивала в сторону Квази и маленькой Фиалки. Неверная пыталась сопротивляться. Один за другим ткала чары, за которые Церковь Крови давно придает анафеме. От них пахло сиренью. Но все они бесформенной слизью стекали с панциря муравья.
  Глядя на усики, расположенные на трехугольной голове монстра, шевелящиеся подобно колосьям на ветру, Лотт почувствовал, что теряет хладнокровие. В детстве они с братом часто разрушали муравейники, затаптывая мельтешащие черные точки, или же отрывая от букашек лапки и головы. Они воображали себя великанами, рушащими горы и повергающими в страх племена остготов. Тогда им казалось очень весело - убивать беспомощных созданий.
  Сейчас Лотт чувствовал себя таким же беспомощным - маленьким жучком, у которого здоровенный мальчик скоро оторвет сначала руки, потом ноги и напоследок - голову. Или мужское начало. Это уж как повезет.
  - Держи его голову над водой, - бросил он поддерживающей Альдена Кэт. - Я попытаюсь отвлечь тварь.
  - Позволив ей себя съесть? Очень находчиво, - отозвалась желтоглазая, но Тура не бросила.
  Тварь почти добралась до яростно сопротивлявшейся Квази. Неверная, видимо, исчерпала последние силы. Вокруг нее сияла алмазная полусфера, с каждым ударом муравья становившаяся все бледнее. Мери даже и не думала бежать, ее сковал панический страх, лишая возможности думать и двигаться. Малышка беспрерывно шмыгала носом, и шептала, что теперь будет слушаться взрослых.
  Не придумав ничего более оригинального, Лотт пнул муравья в брюшко. Сделать это по пояс в воде оказалось не так уж просто, но эффект того стоил. Тварь его заметила. Приподнялась на задних лапах и грозно заклекотала, готовясь обрушиться на него и раздавить всем весом.
  "Беги, дурак, спасайся. Ни одна жизнь этого не стоит!"
  Лотт сделал шаг назад. Сбежать совсем не трудно. Знай себе - перебирай ногами. Подумаешь, останется опять один. Одному легче, нет обязанностей, нет долга.
  Долг. Он совсем забыл об этом слове. У оруженосца есть долг перед сеньором. И когда-то он исполнял его вполне себе сносно. Но те дни были давно и теперь он просто оборванец, безродный и разыскиваемый в родных краях. Что есть долг для теперешнего Лотта?
  Пустое, напыщенное слово. Вот и все.
  Шаг, еще шаг. Туша твари начала клониться вниз. Слишком медленно. Он успеет спастись.
  Взгляд скользнул по товарищам. Кэт пыхтела и старалась повыше поднять бессознательного Альдена, безвольно болтающего руками. Квази сосредоточенно читала заклинание, из ноздрей тонкими струйками струилась алая кровь, руки волшебницы скрючились, будто сведенные судорогой.
  "Они не заметят, если я уйду. Еще несколько шагов и я спасен. Все равно я им ничем помочь не могу".
  Он встретился взглядом с Мери и застыл. Девочка смотрела на него большими наивными глазенками. С надеждой, с детской верой в справедливость. С уверенностью в том, что отважный витязь поднимет меч-кладенец и срубит чудищу голову.
  Так же смотрел тот мальчик в Гэстхолле. Он пытался убежать, спрятаться, даже не догадываясь, что умирает.
  Комок встал у него в горле. Воображение живо нарисовало растерзанные тела, плавающие в зловонной, полной красильных отходов реке. И среди них, то погружаясь в воду, то поворачиваясь к небу лицом, плывет маленькая головка с остекленевшими, но все еще полными детской уверенности глазами.
  Лотт бросился под тварь, схватил суставчатую лапу и потянул на себя. Муравей зашатался, но не упал. Монстр попытался отпихнуть бывшего оруженосца, но Лотт оказался проворней. Он ухватился за брюшко и подпрыгнул вверх. Подтянулся, держась за сотворенные червоточиной живые доспехи.
  Тварь бесновалась, пыталась скинуть наездника, щелкала возле уха жвалами. Но Лотт вцепился намертво. Он не пытался причинить ей вред, только старался не упасть.
  Падение означает смерть. Эти простые слова он твердил про себя как одержимый. Ему всего лишь нужно продержаться до тех пор, пока сюда не прибегут остальные.
  Но Тварь оказалась не так проста. Она бросилась на алмазную полусферу, смяла выстроенную Квази защиту и попыталась в отчаянном рывке дотянуться до Фиалки-Мери.
  "Нет!", - хотел крикнуть Лотт, но его дыхание сбилось и изо рта вырвались только бессвязные хрипы.
  Он вцепился в жесткий панцирь, надавил, пытаясь добраться до мякоти плоти или что там у нее было внутри. Твердая как скала, бесполезно.
  Квази накрыла собой девочку. Мери не шелохнулась. Все так же стояла и смотрела из-под руки чародейки прямо в глаза Лотту. С уверенностью. С надеждой. С верой.
  Рыча, стиснув зубы, Лотт сдавил панцирь изо всех сил. И древесный хитин поддался. Лопнул словно рыбий пузырь. Наружу полезла белесая сукровица. Лотт ликующе заорал и сжал сильнее, разрывая ставший таким тонким защитный покров.
  Тварь заклекотала, завертела головой, но тщетно. Лотт орудовал быстро. Он отделял пластины, будто всю жизнь только этим и занимался. Проделав достаточно широкое отверстие, он по локоть окунул руку в двигающуюся мякоть.
  Что-то пульсировало внутри твари, билось в такт. Сердце?
  Закрыв глаза, он сосредоточился и потянулся к эпицентру. Рука сжала что-то горячее. Словно тлеющий уголь обжег ладонь. Лотт закричал от боли, но кулак не разжал. Уперто тянул его к себе.
  Наконец рука выскользнула из плоти. Муравей дернулся в последний раз и шмякнулся в воду, на ходу распадаясь на корневища и жилистые ветви.
  - Ты цел? - над Лоттом склонилась обеспокоенная Квази.
  - К-кажется да.
  - Как?
  - Что - как?
  Он не понял, о чем она спрашивает. Вышел на берег и только сейчас заметил, что к ним начали подтягиваться принимавшие участие в поисках Мери люди. Почти все смотрели на него с недоумением и каким-то благоговением.
  Он уже видел подобный взгляд. Такой же был у Кэт, когда он поневоле закрыл червоточину в Гэстхолле.
  - Как ты сумел убить тварь?
  "У меня снова получилось это сделать?"
  Лотт разжал кулак и увидел то, что заставляло тварь двигаться. Простая персиковая косточка.
  - Кажется, я знаю, кто открыл врата порождениям Зарока, - вместо ответа удивленно пролепетал он.
  
  ***
  
  - Нет, я нисколько не сожалел о них, - Сэм Уоллис почесал щетинистую щеку и сделал еще один глоток отвара. - В семействе Бельвекен всегда ощущалась гнильца в сердцевинке.
  Лиана Стэйтен рванулась к нему, но Тур удержал ее руку. Не смотря на кажущуюся немощь, этот человек оказался удивительно крепким и стойким. Придя в себя, он сразу же приступил к выполнению обязанностей.
  Сейчас стояла глубокая ночь, но в подворье кипела жизнь. Скрипел ворот, тянущий ткань к булькающим чанам, слышались крики и уханье выливающих выдохшуюся краску в реку рабочих.
  - Бавер не был святошей, это знали все, - продолжал Сэм. - Он частенько гулял на стороне. Но это еще не все. Думаете, люди с радостью согласились уступить ему свою землю под красильню? Позволить сделать из цветущего края, житницы Коэншира, вонючее болото? Вот что я вам скажу, моя мать боялась за свою жизнь. Она сама мне сказала за день до кончины. Она просто хотела жить как раньше. Пахать поле, садить деревья... Я не верю в несчастный случай. Ее убили. Сам Бавер или по его приказу. Не важно. С тех пор Бельвекен взял меня на поруки, а заодно прибрал к рукам землицу. Но я не забыл, кто мои родители. Я всегда помнил. И ждал. Я знал, что рано или поздно у меня получится отомстить.
  В столовой, всего несколько часов назад полной празднующих гостей, стояла гробовая тишина. Лотт охватил взглядом собравшихся. Лиана, забыв недавнюю вражду, прижалась к Альдену. Ей тяжело было слышать такие слова, но женщина хотела знать причину, по которой потеряла двух племянниц и мужа. Марджи улаживала Фиалку-Мери спать. Стряпчая на удивление быстро прикипела душой к малютке. Из нее выветрилась сварливость. Она была просто рада обрести новую семью. Кэт клевала носом. Желтоглазая положила голову на плечо Лотту и пускала слюни на новую курточку. Квази, наоборот, слушала слишком внимательно. Казалось, она хотела понять, почему именно Сэм, а не кто-нибудь другой открыл червоточину.
  Лотт слушал вполуха, неспешно растирая пальцами засохший цветок Не-могу-соврать. Если бы церковь спросила у него совета, как лучше выявить среди паствы верующих грешника он не сомневался бы в ответе. Отвар действовал почти сразу, заставляя попробовавшего его говорить искренне. Куда как лучше выпить кружку другую, чем быть подвергнутым пыткам. Но, видимо, церковники были другого мнения, или же просто не знали о существовании такой полезной травки.
  - Тара была простоватой дурочкой, нахватавшейся от сказителей или бардов о великой любви и добрых молодцах. Старшая Фиалка привязалась ко мне еще с детства. Я понял, что женившись на ней, когда-нибудь получу в наследство красильню. Как приятно было бы лично разрушить то, на что ушла жизнь старого Бавера, - Сэм смотрел в окно. Казалось, он вообще не замечал того, что выдает самый потаенный свой секрет. Он говорил так, словно рассказывал о том, сколько брюквы посадил в этом году или о том, что в огороде опять медведка завелась. - Только глава семейства не собирался оставлять все одной дочери, а хотел разделить наследство между всеми Фиалками. Сестры не должны были помешать моим планам. Следовало от них избавиться. В конце концов, они тоже - Бельвекен.
  Тогда-то мне и улыбнулась удача. Впервые за столько лет. Не знаю, возможно, Зарок не так уж плох, как о нем твердит архигэллиот. Твари червоточины оказались на моей стороне. Они также ненавидели Бельвекенов, как и я. С тварями я мог получить все и сразу. Идеальное прикрытие. Впрочем, они решили начать с моей невесты - а это могло помешать мне стать владельцем красильни. Тара не могла нарадоваться. Думала, я искренне люблю ее, раз так опекаю, выхаживаю. После венчания моя фиалковая жена превратилась в лишний груз. Вонзая нож в тело, я представлял на ее месте Бавера. А вы даже не заметили наспех спрятанного ножа.
  - С меня достаточно, - Тур скрутил веревкой руки одурманенного Сэма и повел его за собой. - Бавер пригрел на груди змею. Будь моя воля, я бы тебя в чане с кислотой утопил, но приедут люди лорда Коэна и белые инквизиторы. Они захотят услышать, почему я так много взял на себя. Только они могут судить или миловать.
  Только что вернувшийся кузнец рассказал, как на них с Калем напала тварь. Порождение Зарока успокоилось, только оторвав голову мужу Лианы. Похоже, даже дальний родственник Бельвекен не мог считать себя в безопасности.
  Кузнец попросил помощи и ему не отказали. Вскоре здесь должны были появиться люди лорда Коэна.
  - Пожалуй, нам тоже пора, - одно только упоминание о церковниках нагоняло на Лотта тревогу. Встреча с ними не сулила ничего хорошего.
  Кэт обладала странной привычкой всегда быть готовой к отъезду. Как только они вернулись, измотанные после боя между сваями, желтоглазая попросила у Марджи пирогов на дорогу, взнуздала подаренных Туром лошадей и сложила запасную одежку в свою необъятную суму.
  Они могли отъехать в сумерках, но Лиана настояла на их присутствии при допросе. Вы нам почти семья, сказала вдова.
  Светало. Край окоема, терявшегося за Радужной, окрасился первыми лучами солнца. Вдали кукарекали петухи. Лотт потянулся к спрятанному за пазухой кисету.
  - Уезжаете?
  Рука отдернулась, словно ошпаренная. Квази вышла на крыльцо, потянулась, демонстрируя соблазнительный стан, и зевнула, прикрыв рукой ротик.
  - Да.
  - Как ты вычислил Сэма, - Квази подошла к нему почти вплотную. - Увидел нож?
  Ведьма была ему по плечо. Лотт смотрел на нее, кажущуюся такой хрупкой, сверху вниз и тонул в темных, чарующих глазах.
  - Нет, нож тут ни при чем. Это было похоже, - он запнулся, подбирая нужные слова, - на озарение. Когда я вытащил из нутра твари косточку, мне вспомнились слова Сэма про открытое окно и влетевшую к ним муху. Это отродье не имело крыльев. Только жуткую пасть и скверный характер. К тому же, Сэм единственный, кто ненавидел красильню, но души не чаял во всяких там свеклах и редисах. Твари целиком и полностью состояли из древесного покрова или плодов. Забавно, что мне только сейчас это показалось странным.
  Квази кивнула с серьезным лицом и произнесла:
  - Вы могли бы остаться здесь. Местные тебя почти боготворят. Марджи говорит, что Фиалка-Мери очень хочет, чтобы у нее был братик, похожий на тебя. Ты убил тварь червоточины. Голыми руками. В таких, как ты, живет сильная вера. Церковь, думаю, отблагодарит тебя за такой самоотверженный поступок.
  - Знаю я, как она может благодарить, - Кэт подъехала на лошади в яблоках. - Разудалым костерком и зажигательными отпеваниями.
  - Мы не можем остаться, - он сел на свою лошадь, низкорослого но смирного мерина карей масти. - Кэт не человек. В этих краях покоривших-ветер скорее изобьют, чем угостят выпивкой. Да и меня святые отцы не очень любят. Лучше бы нам по-тихому уехать, пока тут не стало очень людно.
  Они двинулись к воротам. Вдали, за краем подлеска, пристроившегося на крутом глинистом берегу, занимался бежевый рассвет. Роса играла на былье; пахло свежескошенным сеном.
  - Вы не против, если я составлю вам компанию?
  Кэт громко и страдальчески застонала. С мольбой посмотрела на него.
  - Почему бы и нет, - широко улыбнулся Лотт. - Чародейка нам не помешает.
  - Каков герой, - Кэт всплеснула руками. - Да ты просто благородный рыцарь, Лотт. Правда, сдается мне, чтобы добиться признательности этой девушки тебе придется выложить куда более кругленькую сумму.
  - Помолчи, желтоглазая.
  Лотт очень надеялся, что Квази не поймет о том, на что намекала Кэт. Последней девушкой, которая ему отдалась, была прислуживающая при таверне в Комарах прыщавая девица. Ночь с ней ему обошлась всего в пять медяков.
  - Еще раз меня так назовешь, и я брошу в тебя камнем.
  Квази вклинилась между ними на своей лошадке.
  - А я действительно считаю Лотта героем. Мало кто обладает достаточной храбростью, чтобы встать перед порождением Зарока, без единого шанса на успех. Таких людей любит Прародитель. Одной десницей он дает им пламенное сердце, а другой железную волю.
  Желтоглазая патетически закатила глаза и поскакала вперед, ударив лошадь по бокам.
  "Интересно, были ли герои прошлых лет хоть капельку на меня похожи?"
  Лотт ехал на рассвет, чувствуя, как с каждым новым вздохом кисет с "блажью грешника" становится все тяжелее.
  
  Интерлюдия
  
  Многоликий
  
  Дик любил бывать в Зале Мудрости. Здесь, среди колонн из синего, без единой прожилки, мрамора даже воздух сочился знаниями. Пахло, правда, не страницами из воловьей кожи, а ладаном и маслом, использующимся для светильников.
  - Сегодня я хочу рассказать вам о вере, - обратился к своим ученикам Иноккий. - Она бывает разной. Люди могут верить в свои силы, в то, что сражаются за правое дело. Кто-то может верить в сказания или же тому, что написано в древней рукописи. И часто вера одних вступает в конфронтацию с верой других. Разгораются войны. Знайте же, дети мои - самая беспощадная из них - война за веру.
  Иноккий покинул кафедру и подошел к огромному цветному витражу. Отраженные лучи солнца заиграли на обшитой золотом плаще-моццетте, и ветхий старец, до этого едва держащийся на ногах, превратился в сошедшего с небес святого. Первый после богов указал жезлом на изображение, под которым он встал.
  - Альберто, назови мне этого человека.
  Альберто, принц Аргестийский, наследник династии Пэлли больше походил на девушку. У молодого человека были глубоко посаженые, зеленые глаза и пухлые губы. Священные Земли оказались холодны для изнеженного южанина и его идеальное лицо постоянно обезображивали маленькие прыщи. Принц пользовался мазью, которая сильно сушило кожу. Видимо, сегодня он нанес очень толстый слой на губы и постоянно их облизывал.
  - Вы указываете на Клемента Пятого, Миротворца, учитель, - Альберто облизал губы и замер в ожидании.
  Дик поднялся на носки. Он был самым маленьким из учеников Наставника королей. Постоянно оказывался за спинами старших и потому более рослых мальчишек.
  С больших витражей на него взирали отцы церкви. Клемент, в небесно-голубых доспехах и крыльями за спиной, опирался на громадный двуручник; блуждал взглядом по залу, выискивая в присутствующих слабину. Дик никому не хотел признаваться, но он почти боялся изображенного художником святого. Седые, длинные до плеч волосы Клемента обрамляли аскетичное лицо и только глаза пылали уверенностью.
  - Миротворец жил в далекие времена. Времена смут и Столетней войны. Он прославился как великий воин и никогда не избегал поединка, - продолжил Иноккий. Тогда отцы церкви мало походили на нынешних священников. Суровые времена требовали суровых мужей. Неоднократно Клемент сходился в бою один на один с неверным, проверяя крепость чужих доспехов и своей веры. И последняя всегда оказывалась крепче любого металла.
  Дик смотрел на святого, округлив голубые глаза. Клемента изобразили самым высоким из архигэллиотов. Широкоплечий, он мог обхватить всех архигэллиотов, делящих с ним один витраж. Мальчик не сомневался, что Клемент при желании мог голыми руками задушить любого неверного, или же разорвать пасть падальщику. Он попытался прошмыгнуть в первый ряд, но Кэн, сын лорда Долнлэнда пинком отбросил его назад и показал кулак.
  - Ответь мне, Альберто, почему вера помогла Клементу выдержать все уготованные судьбой испытания? - спросил архигэллиот.
  - Он верил в богов, - южанин облизнул губы и поспешно добавил. - Он верил в то, что Гэллос направит меч во врага, а Аллана отклонит летящее копье.
  - Люди испокон веков поклонялись разным богам, - ответил ему архигэллиот. - Норды верят в ледяных богов - Стужу и Мороз. На западе так до конца и не искоренили культистов Немого бога, а желтоглазые в Дальноводье утверждают, что их предки покорили ветер и сделали его своим божеством. Бог в рабских кандалах. Каково, а?
  Иноккий улыбнулся опешившим ученикам. Никто не ожидал от Солнцеликого таких слов.
  - Но ведь их вера ложная, - сказал Альберто.
  - Известно ли вам, ваши высочества, что в Восточном халифате нас тоже зовут неверными? Тамошние священники утверждают, что нет истинного бога, кроме Прародителя и называют себя его пророками. Сколько людей, столько и мнений. Клемент знал это, но все равно вел за собой армии, называя халифов и их людей неверными и отбившимися от стада овцами. Может, он был просто жадным до крови и убийства безумцем?
  Альберто открыл рот, но так и не нашелся с ответом. Наследник Аргестии еще раз облизал губы и с затаенной мольбой посмотрел на лик святого Клемента. Миротворец и не думал подсказывать верный ответ.
  - Есть среди вас истинно верующие, знающие правильный ответ на мой вопрос?
  Теперь уже большинство наследников царств Священной империи разглядывало мозаику из цветного стекла. День выдался особенно солнечным и картины казались почти живыми. Великаны на них сверкали серебром, золотом и самоцветами. Одни держали мечи, другие свитки, третьи осеняли зрителей святыми знаками. Такие разные, они имели одну общую черту.
  - Клемент побеждал, потому что знал правду.
  Дик прикусил язык, но было уже поздно. Мальчишки теперь смотрели на него, самого младшего из них. Особенно недовольными казались Альберто и Кэн.
  - Объясни, сын мой, - покровительственно сказал Иноккий. - Расскажи мне и твоим друзьям, что открыли тебе боги.
  - Вера Миротворца была крепкой, потому что он не только верил. Он знал, что в мире есть только два настоящих божества. И имя им Гэллос и Аллана. То, что для него они - боги так же верно, как и то что солнце садится на западе и встает на востоке.
  Дик набрался храбрости и подошел к архигэллиоту. Клемент пристально следил за ним и Дику казалось, что огромный меч начинает подниматься. Мальчик невероятным усилием воли унял дрожь в руке, когда указывал на сияющий шар, покоящийся в левой руке святого.
  - У Клемента было то, чего нет ни у кого из неверных. Яблоко империи.
  Иноккий улыбнулся ему и погладил по голове. В этот момент Дику показалось, что Клемент не так уж и страшен. Ведь он был архигэллиотом, а они никогда не обижают истинно верующих.
  - Жизнь бывает строга к нам, - обратился к своим ученикам Иноккий. - Трудности, злоключения, беды выбивают почву из-под ног. Слабые духом гибнут. Стойкие в вере выживают. - Архигэллиот вернулся к трибуне и вытащил из неприметной ниши державу. Оправленный в янтарь Лепесток Солнца ослепил венценосных особ, залив расплавленным золотом и без того ярко освещенный зал. - Гэллос и Аллана существуют и вот тому доказательство. Кусочек солнца, отколовшийся после исполнения последнего желания. Запомните мои слова, дети. Вера способна творить чудеса. А истинно верующие непобедимы.
  
  ***
  
  - Кардинал Клодо Де Брюгге был смелым и бесстрашным человеком, истинным слугой церкви, ее воином, ее мечом, ее факелом, освещающим путь во мраке. Как смиренный раб божий, я не могу приказывать, только просить. Неужели его имя недостойно быть высеченным в зале Славы? Ваши преосвященства, молю вас о последней милости, о дани уважения перед тем, кто не щадя себя отдал жизнь во служение богам.
  Иноккий бережно свернул пергамент с донесением. Официальное подтверждение прибыло только вчера. Половина высшего клира сейчас отсутствовала, и участие в решении о причислении Клодо де Брюгге к лику святых принимали только пятеро из десяти кардиналов.
  Шэддоу наблюдал за советом издалека. Глава белых инквизиторов аккуратно счищал цедру с апельсина. Сок брызгал на пальцы, марая каплями мраморный пол.
  В другое время он слизал бы их, так как имел такую отвратную привычку, но не сейчас. Руки, сапоги, камзол покрывала густая дорожная пыль. От дверей к нему тянулась цепочка четких следов, но никто не посмел бы сказать пару ласковых о нарушении этикета и неприличном виде. Шэддоу хорошо запоминал людей. И никогда не медлил с отплатой.
  Кардиналы долго перешептывались и, наконец, выразили общее мнение о том, что такой серьезный вопрос следует обсудить всем клиром. Тогда Иноккий предложил огласить недельный траур по усопшему и заявил, что будет поститься месяц, оплакивая безвременно почившего кардинала.
  Клир пообещал присоединиться к нему. На том и закончили.
  Шэддоу обладал поразительной проницательностью. Смотря человеку в лицо, он с легкостью понимал, что у того на уме. Белый инквизитор читал кардиналов как открытую книгу. Страх, скрытая похоть, чревоугодие, затаенное счастье, гнев. Ни жалости, ни покаяния.
  Эти люди не будут оплакивать Клодо де Брюгге. Некоторые даже порадуются его смерти. Он был моложе их. Считал себя самым одаренным. Шэддоу знал, что кардинал был глупцом. Юным наивным глупцом с большими связями.
  Из-за Клодо он ни свет, ни заря поехал в Борейю. Хотел узнать, почему молодой кардинал вдруг решил поохотиться вместе с королем северян, хотя до этого не проявлял интереса к сокольничей забаве. Он хотел выяснить, почему умелый наездник вдруг не справился с норовистой лошадью и размозжил себе голову о камень. И наконец, Шэддоу желал понять, почему ему вместо трупа отдали кучку золы.
  Тело сожгли по давней борейской традиции, так сказал Глендайк. Ложь. Шэддоу прочитал короля так же легко, как и кардиналов. Он мог поставить свой магический дар на то, что король замешан в его убийстве. Или же сам убил Клодо. Борейцы все еще варвары в глубине души. Такие же, как и норды, только пахнут немного получше.
  Апельсин оказался кислым. Во рту скопилась слюна. Он любил только сладкие плоды. В другое время глава инквизиции выплюнул бы мякоть, но не здесь. Не сейчас, когда клир косится на него.
  Он хорошо понимал эти взгляды. Зависть, черная всепоглощающая зависть и бессилие. Что либо сделать с ним мог только архигэллиот. Инквизитор знал, что не проживет и дня, окажись в немилости у Солнцеликого. Но также он понимал, что как никто другой делает все возможное для святого престола и того, кто на нем сидит. Иноккий не прогонит верного пса.
  Совещание подошло к концу. Кардиналы один за другим вышли через массивные, инкрустированные топазами, двери. На одной створке мастер выложил солнце из желтых самоцветов. На другой был изображен месяц, окаймленный голубыми камнями. Это негласное послание означало, что архигэллиот готов выслушать любого верного церкви и днем и ночью. Конечно, если такой человек прорвется через стражу.
  Иннокий тяжело поднялся с золотого трона и, кряхтя, двинулся к противоположной двери, скрытой за тяжелым занавесом с вышитым в центре гербом церкви, мужчиной и женщиной, обнимающими восходящее, полыхающее золотом и багрянцем солнце.
  Шэддоу нехотя доел ломтик, оставив большую часть плода на подоконнике, и присоединился к Солнцеликому.
  Они прошли вдоль узкого коридора, пропустив два проема и войдя в третий. Там оказался каменный пандус, ведущий в густую, чернильную тьму. Шэддоу взял из крепления факел, и начал спускаться, освещая путь.
  Он мог бы соткать светильник, но архигэллиот не любил магии. Говорили что тому виной его собственная бездарность в этом ремесле. Власть имущие ужасно чувствительны к своим недостаткам.
  - Что открыли тебе боги, сын мой? - степенно спросил архигэллиот.
  Вопрос холодным лезвием скользнул по спине. Обычно он обращался к нему по имени. Значило ли это, что Шэддоу теперь в немилости? Если так, скорее всего уже на следующий день у белых инквизиторов появится новый глава.
  Хотя, будь дело так плохо, Иноккий говорил бы с ним перед кардиналами, восседая на своем золотом троне, а не здесь, на полпути в казематы церкви. К тому же в рукаве Шэддоу всегда имелся козырь. Белый инквизитор никогда не рискнул бы вернуться пред очи наставнику королей с пустыми руками. Он знал, что Иноккий питает к ним слабость.
  - Простите, ибо я грешен, - медленно начал Шэддоу. - Я прогневил Гэллоса, хотя и не могу вспомнить чем. Он не захотел развеять облака и указать виновного в смерти кардинала.
  Иноккий осенил инквизитора святым знаком.
  - Все мы грешны перед богами. Кто-то больше, кто-то меньше. Но если уж среди церковников есть порченое семя, действительно настали тревожные времена. Грустно лицезреть как всемогущие инквизиторы, опора и гордость церкви, опускают руки и просят о помиловании вместо того чтобы продолжать расследование. Гэллос милостив, Шэддоу, он может простить любой грех, если виновный искренне раскаивается. Я же прощаю далеко не все.
  - Ваше святейшество?
  Каменный пол винтовой лестницы был сух и начисто вычищен. Раньше Шэддоу ни за что не поверил бы, что тюрьма может быть настолько чистой. Это место всегда представлялось сырым, полным болезней, вшей и крыс. В камерах всегда начисто убирались, тщательно стирали красные пятна, оставленные после предыдущих обитателей. Толстые стены поглощали крики и стоны. Шэддоу точно не знал, на сколько уровней тянутся казематы. Раньше еретиков хватало, и корзина под плахой никогда не бывала пустой. Сейчас многие камеры пустовали, раз в неделю их мыли, стелили свежую солому, потакая застарелой привычке.
  Они достигли верхнего яруса. Шэддоу пошел вперед, считая про себя находящиеся по левую руку двери и думая, где еще мог совершить ошибку. Мог ли он подвергнуться поклепу? Вполне. Инквизитор знал, что находится в особой немилости у кардиналов Сергестио и Севиллы. Могли они подкупить одного из его собратьев? Нет, в мире не сыщется такого количества золота. Его люди знали - Шэддоу всегда прочтет, что у них на уме и очень хорошо понимали, что он с ними может сделать.
  - Коэншир, Шэддоу. Почему я узнаю о таком важном событии не от тебя? Почему архиалланесса знает о том, что творится в мире больше, чем моя ищейка? Может, дать сожрать тебя кардинальским псам и передать должность ей? В отличие от тебя, у Стэфании к шпионажу талант.
  - Коэншир? - Шэддоу усиленно копался в памяти. Мелкое княжество в Землях Тринадцати, владения сира Гарольда Коэна, Седобородого. Славится мастерами по дереву и тканям. Тихая заводь и сельская глушь. - За последнее полугодие оттуда почти не поступало вестей. Ваше Святейшество имеет ввиду казнь пяти ведьм в позапрошлом году? Девушки виновны, их поймали на волшбе.
  - Значит, инквизиция действительно не знала, - рассмеялся архигэллиот. - В ваших рядах не зреет заговор, потому что вы идиоты. Вам дали по носу, Шэддоу, а вы даже не отреагировали.
  Глава инквизиторов терпеливо ожидал пояснений. Наконец Иноккий продолжил:
  - Две недели назад в деревеньке под названием Бельвекен свершилось чудо. Самое настоящее, одно из тех, что описываются в Книге Таинств. Один молодой человек убил тварей из преисподней голыми руками. Не инквизитор, не ведьмак - так говорят очевидцы. Просто взял и прихлопнул, словно перед ним стояли не чудовища, а мухи или комары. Знаешь, дитя мое, кто это?
  - Святой?
  Шэддоу остановился перед десятой дверью. Постучал. Засов гладко отъехал в сторону. Даже за такой мелочью как петли здесь следили так же тщательно, как и за мощами.
  - Где твоя вера, инквизитор, - вздохнул Иноккий. - Не просто святой, этот молодой человек спасение святого престола, мессия, посланный нам во спасение. Он - дитя Потерянного Семени.
  Самым страшным в словах Иноккия был тон, которым они сказаны. Твердый, серьезный, полный благоговения. Внезапно Шэддоу понял, почему архигэллиот был для него самым опасным человеком в мире. Не из-за власти, нет. Глава инквизиции не мог его прочесть, сколько бы ни пытался. За одной маской оказывалась следующая, еще более правдоподобная, а за ней еще одна. Иногда ему казалось, что архигэллиот самый набожный человек из всех живущих.
  В камере витал запах пота и крови. Посреди комнаты сидел дрожащий человек, почти старик, но не такой ветхий как Иноккий. Он нервно поглядывал на них и лишь изредка на своего ката, копошащегося в пыточных инструментах. Тот раскладывал ланцеты, распорки, лезвия так буднично, будто был выставлявшим товары торговцем.
  - Сын мой, - обратился архигэллиот к узнику. - Известно ли тебе, за что именно ты здесь находишься.
  - Я не знаю, святой отец, - прошептал старик. - Я всего лишь сапожник и не сделал ничего плохого церкви.
  - Обычно ко мне так не обращаются, - грустно произнес Иноккий и указал на вышитую золотой нитью эмблему архигэллиота.
  Он подобрал полы мантии, открыв взору ярко-красные кожаные туфли. Разулся, показывая покрытые кровавыми мозолями ноги.
  Заплывшие от побоев глаза сапожника открылись в изумлении. Он попытался бухнуться на колени, но стягивающая тело веревка не дала этому произойти.
  - Простите старика, Ваше Святейшество. Мне дали крайние сроки и сказали только примерную мерку. Моя жена готовилась разродиться, и я не досыпал ночами. Если бы я знал.. если бы я знал...
  Сапожник заскулил, сопли хлынули на подбородок, затем на рубаху. Шэддоу скривился. Грустно видеть взрослого человека в таком состоянии. Хотя не исключено, что сам он выглядел бы в подобной ситуации еще менее приглядно.
  Иноккий гладил сапожника по седой голове, утирал лицо платком, чья стоимость превышала годовой доход семьи из трех человек.
  - Скажи мне, Шэддоу, зачем мне держать при себе такого бесполезного человека как ты?
  Шэддоу понял, что настал черед для козыря в рукаве.
  - Потому что я таким не являюсь, Ваше Преосвященство. Я опытен, я сильнее любого из инквизиторов. И иногда мне улыбается удача, - он позволил себе скромную улыбку.
  - М-м?
  - Вы были правы, подозревая заговор.
  - Заговоры вершатся всегда, - усмехнулся архигэллиот и опустился перед заключенным на колени, взглянул тому в лицо. - Без заговоров не существовало бы ни великих людей, ни их королевств, ни священных империй.
  - Но и с ними они рушатся также легко, как карточный домик, если на него дунуть.
  - Хм-м, и все же ты кое-что нашел в Борейе.
  - Только слух, но произнесли его верные престолу уста. Они сказали, что существует заговор против вас, Ваше Святейшество. Заговор перчаток.
  - Успокойся, дитя, боги милостивы к раскаявшимся, - сказал Иноккий. Пленник шмыгнул носом и робко улыбнулся. - Перчатки, Шэддоу?
  - Перчатки, Ваше Святейшество. Восемь перчаток, снятых с восьми разных рук и еще одна, меховая, с защитными железными кольцами. Такие носят северяне. Такие до недавнего времени носил Глендайк, король Борейи. И я имею все основания полагать, что остальные перчатки, подтверждающие участие в заговоре, принадлежат не менее важным особам.
  Архигэллиот не спешил с ответом. Он целиком сосредоточился на узнике. Взял за руку, поднес ближе к подслеповатым глазам.
  - Грубая кожа, ладони бугристые, кругом мозоли, словно холмы и предгорья. Ты трудишься с детства. Верно, сын мой?
  Сапожник усердно закивал. Глаза пожилого узника слезились. Он перестал дрожать и смотрел только на архигэллиота. Иноккий чуть сжал его руку, и сапожник ответил крепким рукопожатием.
  Кат, наконец, определился с инструментом. Серп, острый как клинок святого, отразился в пламени редких свеч. Мужчина поправил маску, плотно прилегающую к лицу, и встал позади пленника.
  - Ты хороший человек. Работящий. Когда я одел сшитые тобой сапоги, то понял - боги испытывают мою веру. Вот почему я до сих пор хожу в них. Я чист пред Гэллосом и Алланой и готов до конца жизни испытывать лишения, ибо знаю - если выдержу то, что уготовано судьбой, мне воздастся стократно.
  - Боги говорят с нами, сын мой, - продолжил архигэллиот. - Только не все могут их услышать. У нас есть шанс предстать перед ними после смерти, и только самые смиренные и верные им удостоятся такой чести. Скажи мне, сапожник, готов ли ты к испытаниям Гэллоса и Алланы?
  - Да, да ваше Святейшество! - сказал пленник. - Я верю в богов, я верен церкви. Я готов пройти испытание!
  - Хорошо, - ответил Иноккий и посмотрел на Шэддоу. - Потому что люди далеко не так добры к тем, кто оступается. Люди не боги, они редко даруют второй шанс. Запомни это. Запомни хорошенько.
  Иноккий зашептал молитву. Это был знак палачу. Один взмах клинком и сапожник лишился рук.
  Мало кто мог за один раз отрубить две кисти. Этот парень мастер, отметил про себя Шэддоу. Такие становятся идеальными солдатами. Ни страха, ни упреков, и всегда тонкая работа. Вот только обычная служба не для них. Нет. Таким людям всегда необходимо нечто большее, чем война. Они хотят стабильности, чтобы не затупить талант.
  Архигэллиот умел выбирать людей и наставлять на путь истинный. Шэддоу испытал это на себе.
  Когда они вышли, глава инквизиции подал Солнцеликому батистовый платок. Иноккий вытер испачканные кровью руки и лицо. Посмотрел на безнадежно испорченные одежды и печально вздохнул.
  - Мне нужны имена, Шэддоу. Все девять. Не важно, как их добудешь, не важно какой ценой. Я хочу знать, насколько большое гнездо сотворил змей.
  - Сейчас же займусь этим, ваше Святейшество. Есть сведения, что на собрании Круглого Стола будет поднят волнующий нас вопрос. Я лично...
  - Ты займешься другим, - отрезал архигэллиот. Они поднимались по лестнице. Глава церкви трясущейся рукой цеплялся за локоть Шэддоу. Каждый новый шаг давался ему тяжело. Солнцеликий часто дышал и останавливался перевести дух. - Бери мой корабль. Отправишься в земли Гарольда Седобородого. Найди этого человека, Потерянное семя. Дело очень важное, Шэддоу. Мы не можем позволить себе ошибиться. Боги милосердны. Люди - нет.
  - Да, Ваше Святейшество.
  Они зашли в покои Иноккия через тайный ход. Шэддоу помог старику снять испачканные одежды и усадил в кресло. Архигэллиот почти сразу начал клевать носом.
  В дверь постучали. Шэддоу открыл дверь и увидел Кальвино, мастера-бальзамировщика.
  - Солнцеликий сейчас не может вас принять, зайдите завтра.
  - Но дело касается нового заказа... Я должен знать, на какие сроки могу рассчитывать, - пробасил бальзамировщик. - Какого цвета лак использовать, какую форму придать конечностям. Руки, они та же глина - из них можно сотворить шедевр. А завтра... Завтра товар испортится. Нет, господин, мне нужно многое уточнить!
  - Удивите его, мастер Кальвино. Только сделайте работу качественно, архигэллиот не любит, когда его разочаровывают.
  Мастер Кальвино пробовал возражать, но вскоре сдался. Он знал, что спорить с такими людьми, как Шэддоу опасно.
  Глава инквизиции тихо затворил дверь. Он знал, почему Иноккий показал ему кровавую сцену с беднягой сапожником. Трон под ним качался, в такие времена нужны надежные люди и жесткие меры. Если он не выполнит приказ, не доставит нужного ему человека, архигэллиот украсит кистями инквизитора свою частную коллекцию.
  Он отчалит сегодня. Только перекусит апельсиновым пирогом. Верный пес служит лучше, если ему бросить кость.
  
  ***
  
  Петручо проснулся от звона бубенцов. Пять медных глашатаев перерезали горло сну, выбросили убаюканное сознание в огромный серый мир без красок.
  Он наскоро оделся, начал вслепую искать тапки. Колокольчики надрывались. Они звали, требовали, кричали. Господин хотел его видеть. Немедленно.
  Петручо прошлепал в коридор босяком, зябко ежась от прикосновений ледяных каменных плит. Юноша почесал копну густых волос и раскрыл рот в зевке.
  Что ему снилось? Мария. Ему всегда виделась Мария. Ее светлые волосы, ее глаза цвета аметиста. Он уже не помнил черты лица, только ее смех иногда слышался в грезах. Задорный, веселый, игривый.
  Юноша свернул за угол и чуть не стукнулся лбом о статую. Осенил себя святым знаком.
  Сколько ему тогда было? Лет восемь, может меньше. Ей больше. Ненамного, но все же. Тогда он еще не понимал, что чувствует, но догадывался. Если бы он мог вернуть прошлое не только во сне... Как же много накопилось слов, а сказать уже некому.
  Кто-то тонко пискнул. Звук донесся со стороны центральной лестницы. Петручо затаил дыхание.
  - Отпусти меня!
  - Ты забыл волшебное слово, малек, - шикнули в темноте. - Проси прощения... Ух!, Ах ты стервец! Кэн, держи его крепче. Кусаться вздумал?! Сейчас получишь по первое число!
  Еще до того как осознал, что делает, Петручо прикрикнул:
  - Ваши высочества, а не полагается ли вам сейчас набираться сил перед дневными лекциями? Не ждет ли вас теплая постель и девятый сон?
  Он не ошибся. Малыша звали Ричардом. Ему заломил руки Кэн, сын лорда Эшли Долнлэндского. А раздавал тумаки Альберто, принц Аргестийский. Мальчик пытался вырваться, но и не думал просить прощения. Он только тихо сопел, получая очередной тычок в бок.
  - Чего тебе, служка, - шикнул Альберто. Принц ощупывал укушенную руку. - Иди себе куда шел. У нас с принцем Делийским серьезный разговор.
  - И вы трое с удовольствием передадите, о чем шла речь, самому архигэллиоту, - медленно, с расстановкой, сказал Петручо. Сон как рукой сняло. Он забыл, что стоит в одной сорочке и не производит ровным счетом никакого грозного эффекта. Но это и не требовалось. Солнцеликий не тот человек, чьим именем можно пренебречь. - Так как, мне стоит доложить ему о вашей беседе, или же вы трое случайно столкнулись на лестнице? Скажем, когда хотели справить малую нужду в саду?
  Альберто досадно поморщился. Петручо грубил, но делал это грамотно. Принц посмотрел на подельника и покачал головой. Кэн отпустил мальчика. Дик шмыгнул носом и потер ушибленные места. Мальчик стал возле Петручо и угрюмо смотрел на своих обидчиков.
  Служка ободряюще похлопал мальчика по плечу и пожелал спокойной ночи. Сегодня его уже не тронут. Но отстанут ли? Петручо знал, что нет.
  Когда он повернулся к принцам спиной, Альберто поцокал языком и с придыханием сказал:
  - Хорошенько ублажи старичка, служка. Он ведь так любит своих мальчиков... Во всех местах.
  Альберто и Кэн заулюлюкали и запели вслед Петручо похабные песенки.
  Он стиснул зубы. Слова не ранят. Это только ветер. Непослушный воздух вырывался из человеческого рта.
  Архигэллиота оскопили в детстве, чтобы уберечь голос молодого хориста от огрубения. В Обители никто не смел шутить про главу церкви. По крайней мере, прилюдно. Но Петручо знал - толки ведутся постоянно. И с каждым разом архигэллиоту приписывали все более тяжкие грехи.
  Вначале он пробовал обелить его имя, говорил о доброте и святости Иноккия, но никто не верил.
  Петручо забрали из дому в непогожий день. Была гроза и шел ливень. Он так и не попрощался с Марией. А потом была пышущая жаром комната и раскаленный добела инструмент.
  Всем наплевать, что Солнцеликий спас юношу от того, чего не смог избежать сам. Но только не Петручо.
  Юноша отворил инкрустированную золотом дверь. Кое-как зажег свечу впотьмах. Иноккий, весь в поту, с очень бледным, словно у покойника лицом, сжался на кровати и массировал грудь.
  - Мой мальчик, ты так долго шел ко мне, - прошептал старик. - Они опять снились мне. Клещи, залитые темной кровью. И запах, боги, я словно опять очутился там, на столе, привязанный и беззащитный. Клещи терзали плоть, смердело горелым мясом. Сердце, как оно колотится...
  Петручо присел на край кровати и помассировал грудь старику.
  - Успокойтесь, это сон, только сон.
  Архигэллиот застонал и схватил его за руку.
  - Я спас тебя, мой мальчик. Хотя мог и не делать этого. Мир порочен, скверна среди нас. Только самые достойные воспротивятся ей. Стань таким человеком. Стань таким же справедливым, как я. Стань лучше, чем я. Обещай мне.
  - Я обещаю, - сказал Петручо.
  Иноккий до боли сжал его руку. Колючие глаза архигэллиота буравили насквозь. Но Петручо не испытывал страха. Он верил, что старик не способен причинить ему зло. Поэтому он не отвел взгляд, и продолжал массировать грудь, пытаясь унять сердечную боль.
  - Хорошо, - казалось, Иноккий убедился в том, что слова проникли в душу юноши и немного успокоился. - А теперь расскажи мне притчу из Книги Таинств.
  - Какую, Ваше святейшество?
  - Не важно. Главное, чтобы она была о достойном человеке. Таком же, как и мы с тобой.
  
  Глава 4
  
  Доверие
  
  
  Квази сплела сложный узор заклинания. На старом пепелище расцвел огненный тюльпан. Сырые дрова задымились, едкий запах проник в ноздри. Лотт чихнул, прикрыл лицо рукавом.
  - Я опустошена, - грустно сказала неверная. - Ни одной частицы Силы внутри, ни одного заклятья на душе.
  - На душе? - переспросила Кэт. Желтоглазая укуталась в дорожный плащ и представляла собой говорящий ворох одежды. Только изредка из-под ткани появлялась чаша, зажатая в татуированной руке. Покорившая-ветер черпала из котла отвар из мяты, эстрагона и лавра; медленно пила его, прицокивая языком.
  - Старая присказка людей моего ремесла, - улыбнулась Квази. Чародейка прислонилась к стволу раскидистого вяза и прикрыла глаза, слушая звук капели. - Мы, имеющие Дар, зависим от Мест Силы. Черпаем из них энергию, сколько сможем удержать. Некоторым хватает на месяц. Другим на неделю. Я продержалась полгода.
  - Что случится, если ты больше не прикоснешься к Месту Силы? - спросил Лотт. Он подбросил в костер еще дров. Густо зачадило.
  - А что происходит, если долго не есть и не пить? - задала встречный вопрос неверная и тут же сама на него ответила. - Я угасну так же, как этот костер, когда заклинание выветрится. Раз попробовав, мы не можем просто так остановиться.
  Лотт понимал ее как никто другой. Обычно он дожидался, когда его попутчицы заснут и только потом доставал кисет с атурой. Но вот уже второй день он употреблял проклятый порошок при первом удобном случае. Кэт смотрела на его воспаленные глаза, красный после "блажи грешника" нос и бурчала что-то о хлипком здоровье. Квази ничего не говорила, но Лотт замечал, как она за ним наблюдает. Вероятно, что-то подозревает, но еще не знает точно.
  Покинув деревню, они взяли путь на восток. Лотт лишь издали увидел знаменитый Синий замок лорда Гарольда Коэна. Украшенные ляпис-лазурью, шпили башен блестели на солнце. Казалось, замок целиком состоит из сапфиров. Из бойниц языками драконов высунулись стяги цвета неба с намалеванным на них трехглавым змеем, а перед замком - куда ни глянь, бесконечное поле с цветущими незабудками. Казалось, они едут по морю, волнующемуся, терпкому, пахнущему летом.
  Останавливались только чтобы пополнить припасы. В деревнях встречали по-разному. Где угостят и пустят на постой, а где за ночевку три шкуры сдерут. Деньги подходили к концу, и Лотт всерьез подумывал продать одну из лошадей. Скорее всего Квази или свою. Кэт очень привязалась к Пегушке, так она называла серую кобылу. Заикнись он о продаже животного - желтоглазая заедет в глаз.
  Непогода застала их в землях лорда Нойлена Уоллштайна. За долгую жизнь сир Нойлен четырежды был в браке и пережил всех жен. Местные поговаривали, что Многоженец (так за глаза называли лорда Уоллэндского) вот-вот возьмет себе пятую жену, писаную красавицу. Еще говорили, что будущая невеста еще с куклами играет и не может уснуть, не услышав колыбельной.
  Дождь лил всю неделю. Дороги размыло, копыта лошадей скользили в вязкой глине; часто приходилось останавливаться и соскабливать грязь с подков. Одежда почти не просыхала.
   Реки вышли из берегов. Перебраться на другую сторону можно было только с помощью поромов. Золотое время для владельцев переправ.
  Уоллэнд славился реками. Величественная Амплус здесь разродилась пятью дочерьми - Каменной, Глиняной, Мертвой, Неспокойной и Шестью Пальцами. Пять притоков, пять караванных путей для торговых кораблей.
  Когда они переправлялись через Каменную, Лотт чуть не упал в бурлящую воду. Прогнивший канат лопнул, и паром начало сносить на один из порогов. Острые камни не оставляли даже шанса на спасение. Но удача им улыбнулась, и их прибило к берегу. Лотт долго целовал землю, убеждая всех, что больше не полезет ни в одну реку.
  Следующей стала Мертвая. Трава на обоих берегах стояла жухлая, сухие деревья скрипели под хлещущим со всех боков ветром. Кэт выведала у местных, что когда-то давно, еще во времена святого Дункана, приведшего в лоно Церкви Крови многие племена остготов, жрецы Немого Бога отравили воду, наслав черное проклятье. Байка окончательно потеряла свою силу, когда в приречном селении торговцы, перекрикивая друг друга, начали зазывать их отведать вяленых лещей. Лотт слопал три рыбешки, но, не смотря на опасения, не отравился.
  Шесть Пальцев изрядно потрепала нервы. Река словно издевалась над ними. Неглубокая, по пояс, речушка в один момент обнаруживала скрытые глубины, и обойти ее не получалось - водный поток действительно походил на руку с шестью пальцами. Только огибаешь одну речушку, тут же оказываешься перед другой. Трое суток они искали отмели, пытались преодолеть бурный поток, в котором плыли ветки и трупики мелких зверьков, застигнутых половодьем в своих норах.
  Наконец мучения остались позади. Вымотанные, истощенные, они добрались до рощи вязов и укрылись под ней от надоевшего ливня. Над кронами гремел гром; хлестали жгуты молний. Спали чуть ли не в обнимку - костер давно погас, а сырость и холод остались.
  Утром Квази сверилась с картой и уверенно заявила:
  - В дне отсюда течет Неспокойная.
  Лотт подавил стон.
  Неспокойная была самой широкой из рек Уоллэнда. В такую погоду ее не преодолеть. Паромщики не согласятся работать. А если и согласятся - им не по карману оплатить их услуги.
  - Если карта не врет, мы находимся недалеко от Тихого леса, - продолжала Квази. - Через него проходит Дорога Благих, соединяющаяся на востоке с Имперским трактом.
  - Что-то не вижу я здесь дороги, - проворчала из капюшона Кэт. Покорившая-ветер безрезультатно пыталась разжечь огонь. Кресло терлось о кремень, искры летели на ветки, но дальше легкого дыма у нее так и не заладилось.
  - Карта старая, - пояснила неверная. - Я взяла ее в библиотеке монастыря. Там было очень много детальных набросков местности Земель Тринадцати, но, к сожалению, столетней давности.
  - Тогда можешь выкинуть карту. Все равно пользы от нее никакой, - желтоглазая бросила возиться с огнем и пошла седлать лошадей.
  - Она всегда такая? - спросила Квази.
  - Конечно же нет, - Лотт покидал пожитки в заплечный мешок, затянул узел. - Когда Кэт спит - она сущий ангел. Главное, всегда успевать подливать ей в чашу сонного зелья.
  Квази улыбнулась, показав идеальные зубы. Лотту нравилось, как она улыбалась. Он хотел сделать неверной комплимент, но вернулась угрюмая Кэт с лошадьми, и момент был упущен.
  - В ваших краях молятся богам? - спросила желтоглазая.
  - Мы верим в Прародителя, - ответила Квази.
   Женщина оседлала лошадь. Лотт вклинился между спутницами, и они углубились в лесную чащу. Мелькавшие мимо вязы походили на гигантские грибы. С листьев тонкими ручейками стекала вода. Дождь то усиливался, то прекращался.
  - Молись своему богу, чтобы карта не врала, - проворчала Кэт. Покорившая-ветер демонстративно вырвалась вперед, давая понять, что больше ей не о чем с ними говорить.
  - Прародителя? - переспросил Лотт.
  Квази долго смотрела на него агатовыми глазами. И когда Лотт думал уже, что ему так и не ответят, сказала:
  - Люди в Халифате верят, что жил на свете великий герой, Асса. И было у него сто жен, от которых родилась тысяча детей. Но жили они не долго. Однажды началась настолько суровая зима, что за падающим с небес снегом не стало видно неба. Настали жуткие холода. Звери падали замертво, деревья промерзали до корневищ. Умерли все дети Ассы. Отчаялся Асса, и решил покинуть родной край. В странствиях он испытал множество лишений, потерял руку и глаз. В живых остались только две жены. И когда они думали, что пребывают на пороге смерти, случилось чудо. Асса и его жены наши плодородную землю, на которой светило солнце и было всегда тепло. Здесь Асса и поселился. Мы верим, что именно его семя дало начало всем людям, живущим на земле.
  - Интересная легенда, - Лотт прочистил горло. - Квази?
  - Да?
  - Могу я узнать, почему иноверная оказалась так далеко от родных краев?
  - Конечно. Я не делала из этого тайны. Бывают люди, которые всю жизнь сидят дома и ни разу не выходят дальше соседского поля. А бывают такие, которым не сидится на месте. Я из последних.
  Лотт понял, что Квази немного лукавит. Ее манера держаться, говорить, выдавали скорее светскую даму, чем видавшую виды путешественницу. Он сделал еще одну попытку.
  - Неужели дома так скучно?
  - Совсем нет, дом - это дом, - заявила неверная. - И он должен таким быть. Я хочу сказать - местом, в котором будешь чувствовать себя в безопасности.
  Она запнулась, словно сказала что-то лишнее, но тут же поспешила продолжить.
  - Я странствую, чтобы повидать мир. Я странствую для того, чтобы многому научиться у людей. Я странствую, чтобы мой дом оказался именно тем местом, в которое захотелось бы не раз вернуться.
  К полудню они нашли Дорогу Благих. Дорога превратилась в узкую тропу с росшей по краям густой осокой, но камень-указатель нерушимо стоял на месте. Он гласил:
  "Путник, спешься, ибо стоишь на Дороге Благих. Только пройдя ее от начала до конца с мыслями о Гэллосе и Аллане, ты избавишься от дурной хвори"
  - Действительно, только блаженный мог купиться на такую чушь, - фыркнула Кэт. - Дорога Благих, ха!
  - Видимо, где-то здесь стоит церковь или монастырь со священными мощами, - размышлял вслух Лотт. - Люди совершали шествия, чтобы поклониться святому, который мог избавить их от болезни.
  Лес поредел. Вязы здесь росли не один год и не давали молодой поросли шанса, закрывая небо огромными лиственными шапками. Лотт вглядывался в густую пелену мороси. Впереди маячили далекие огоньки. Впрочем, может он принимал желаемое за действительное?
  Но светляки множились прямо на глазах. И чем ближе путники подъезжали к ним, тем больше огоньки походили на факелы и лучины.
  - И это храм? - с сомнением в голосе спросила Кэт.
  - О нет, девушка, - возразил вынырнувший из чащи парнишка с простоватым лицом и заплетенными в косичку иссиня-темными волосами. - Это Обитель Путника, таверна нашей семьи. Но когда-то здание задумывалось как монастырь Святой Элайзы, покровительницы благих и юродивых. Проходите внутрь, пообсохните. У нас сегодня жареный гусь.
  Лотт и девушки проехали в покосившиеся ворота заброшенного монастыря. Камни здания позеленели от времени, части недостроенной стены не давали упасть массивные колоды, подпиравшие ее основание. Оконные проемы, в которых должны были красоваться цветные мозаики витражей, загородили досками. Каменщики успели отстроить только главный зал, пристройки под амбар и опочивальню больше походили на развалины. Там они и оставили лошадей.
  Квази указала на недоделанную скульптуру святой, притаившуюся под низкорослым деревом, обнимавшим статую похожей на клешню веткой. В каменных выемках, на лежащих около подносах, на низких ветвях - везде стояли свечи, походящие на паломников, пришедших на поклонение.
  Святая Элайза всегда изображалась в четырех ипостасях: маленькой девочкой, смотрящей на мир широко открытыми глазами; девушкой с двумя головами; старой женщиной с торчащими паклей волосами, и безликой монахиней, выставившей напоказ руки со вскрытыми венами. На нее молились все, кто хотел избавить близких людей от ниспосланного Зароком сумасшествия.
  От вида каменного изваяния Лотт передернулся. Не доведенная до конца композиция напомнила ему судьбу лорда Стэша, взявшего в жены леди Годиву. Прошло несколько месяцев с тех пор, но Лотт помнил все так четко, будто это произошло только вчера. Месиво из человеческих тел, шинкующие людей Безликие и жуткий голос Молоха, пробирающий до самих потрохов.
  Из камня проглядывала сумятица образов, руки, ноги, слившиеся в одно целое. Головы каменщик расположил так близко друг к другу, что казалось, будто святая целует сама себя.
  Лотт порылся в торбе Кэт, ища злополучный кошель, очень похудевший за время их странствий. Пальцы ухватились за что-то жесткое и позвякивающее. Бывший оруженосец с победным криком выудил из необъятного мешка добычу. Но радовался он не долго. В руках Лотт держал кучу малу. Связку ржавых ключей и вымазанную чем-то коричневым тряпичную куклу с уродской, непропорциональной телу, головой. Он окликнул желтоглазую, показывая находку, и хотел было съехидничать насчет всякой ерунды, таящейся в закромах женских штучек.
  Кэт среагировала мгновенно. Покорившая-ветер бросила в него камень. Затем еще один, приказывая положить личные вещи на место. Лотт улюлюкал и уклонялся до тех пор, пока булыжник не заехал ему по руке. Вскрикнув, он выронил добычу.
  Кэт стремглав бросилась к вещам. Девушка упала на колени, елозила по зыбкой грязи, выискивая безделушки, словно они были золотыми имперскими марками.
  Лотт недоуменно уставился на сошедшую с ума боевую подругу, гадая, не изменила ли Святая Элайза своим принципам. Может, она теперь не лечит благих, а наоборот - насылает на нормальных безумную хворь?
  Он собрался помочь желтоглазой, но стоило ему нагнуться, как Кэт отвесила звонкую пощечину. От неожиданности Лотт отпрянул.
  - Никогда так не делай, - зло прошипела Кэт. - Не трогай без моего разрешения вещи. Они мои и ничьи больше. Тебе ясно?!
  Куда уж как непонятней. Кэт, конечно, обладала скверным характером, и Лотт уже свыкся с этим, но такой он ее еще не видел.
  Желтоглазая выудила свой мусор из грязи и аккуратно положила в переметную суму. В полном молчании они вошли в полуразрушенный монастырь.
  Внутри кипела жизнь. Возле кафедры, с которой должны вещать проповедники, наигрывал "Полюбила я козла" скрипач в цветном трико. Возле каменной арки пробили дыру, под ней на полу устроили камин, где на вертеле готовились три тощих гуся. Оттуда несло горелым пухом и прогорклым смальцем.
  Квази заняла им место за общим столом. Лотт уселся на тяжелую дубовую скамью, предназначенную для прихожан, и тут же принялся за еду. Почти не жуя проглотил бобовую похлебку, вымакал остатки ячменной лепешкой. Оторвал от тушки худосочного гуся крыльце и впился в пережаренное мясо зубами.
  Немногочисленные посетители "Обители Путника" ели молча, искоса поглядывая на неверную. Женщина с чумазым ребенком, сидевшая по правую руку от Квази вскоре пересела на другой конец стола.
  Еду подавали похожие друг на друга парни, отличающиеся разве что по возрасту. У котла, помешивая похлебку, стоял встретивший их у заброшенного монастыря паренек, подле него стоял младшенький из них, почти мальчик и разделывал обезглавленную гусыню. Он то и дело поводил ладонью по волосам, отчего и так сальные пряди еще больше лоснились в тусклом свете далеких свечей.
  Со стола сноровисто убирали пустые тарелки двое старших, поросших жесткой щетиной, брата в грязных фартуках. Лица обоих изуродовали два кривых, плохо сросшихся шрама - у одного на правой щеке, у другого на левой.
  - Примас и Секундос срослись щеками в утробе матушки Каль, - похохатывая, вещал хозяин придорожной таверны, Старый Уль. Плотно сбитый, сохранивший только маленькие островки когда-то роскошной шевелюры, он поглядывал на гостей озорным маслянистым взором и болтал без умолку, в сотый наверно раз пересказывая историю своей жизни. - Матушка, как увидела их, сразу тронулась умом. Все кричала, не переставая, цельными днями, ага. Пришлось мне поработать мясницким тесаком. Вжик и все. А вот заштопать их по-человечески так и не сумел. Не мужицкое дело - штопать, ага.
  Уль довольно смотрел на сыновей, те мрачно усмехались отцу. Хозяин еще раз предложил гостям сонного настою, никто не согласился и он продолжал:
  - Матушка перестала орать, глядя на них. Но в себя так и не пришла. Я б мог бросить ее, но разве так нас учат проповедники. Каждому по поступкам его - во как, ага. Прознал я про енту Дорогу Благих. Помолился, осенил святым знаком и бросил обжитые места. Честь по чести прошли ее от начала и аж досюда. До конца, то есть. А здесь одни руины. Все заброшено и ни души. Это много после от путников узнал, что монастырь решили строить близ Лучезарной Заводи, замка Ноллена Уоленширрского. А эту застройку забросили. Отчаялся было, пил горькую днями.
   Хозяин отпил перебродившего эля и зычно отрыгнул. Уль улыбнулся слушателям, которые не обращали на него никакого внимания, выставив на обозрение усы из пенной браги.
  Мимо Лотта то и дело сновала побитая жизнью женщина в расхлестанных одеждах, не скрывающих проступающие под кожей ребра и обвисшую грудь. Женщина как во сне двигалась мимо гостей, предлагая провести с ней ночь за еду. Но все отворачивались от нее, видя, что за спиной она несла корзинку, в которой посапывал грудной младенец. Им нужна была любовница, не голодающая мать.
  - Но вот в один из таких безрадостных дней, клянусь моей хилой душонкой, - Уль осенил себя святым знаком и набожно посмотрел в оконный проем, словно ожидая, что вот-вот тучи разойдутся и сквозь щели в досках проглянет луч солнца. Боги и не подумали снизойти к смертному. Уль откашлялся и торопливо продолжил. - Я увидел ее, Святую Элайзу. Она пришла ко мне вся в золоте, посмотрела люто и схватила за горло. Она душила меня, приговаривая, что старому пьянице не место в ее обители. Святая сказала, что я должен взяться за ум и начать сам заботиться о себе, и если уж так жду милости богов, то можно считать, что я ее уже получил.
  Уль расхохотался. Держась за увесистое брюшко. Гости робко заулыбались.
  - Может, мне и привиделось. Что во хмелю не бывает. Но с тех пор я взялся за ум. Матушка Каль родила еще двоих сыновей, Терция и Квадроса. Сорванцы, все в отца, - усмехнулся в пенные усы хозяин и погрозил младшим сыновьям увесистой лапищей. - Пентаклес должен был стать пятым сынишкой в семье, но Аллана не захотела облегчить старую женщину от бремени и забрала обоих на небеса. А мы остались на грешной земле, ага. Я и четыре правицы, которые унаследуют после отца эту божью обитель.
  - Но не думайте, что мы богохульники какие-то, - одернул себя Уль. - О нет, путники. Мы как бы тоже своего рода монахи. Ставим свечи Святой Элайзе, благодаря за каждого путника, приходящего в нашу обитель. И вы обязательно поставьте, без святой вы мокли бы сейчас под дождем. А я вам за это сладкого настоя налью. Крепким сном сразу заснете, зуб даю.
  Кое-кто и правда заспешил к незаконченному памятнику, остальные перешептывались, решая, как им следует поступить. Кэт хмыкнула и пробубнила что-то под капюшоном.
  Лотт не обратил внимания. Он искоса наблюдал за сидящими у края стола людьми. Угрюмые, поросшие густыми курчавыми бородами, они весь вечер смотрели только на Квази.
  Недобрый взгляд, Лотт видал такие. Ничего хорошего от них ждать не стоит. Особенно ему не нравился предводитель. Он один из группы был при оружии. Меч мирно покоился на столешнице, но мужчина иногда проводил по рукояти пальцем, словно ласкал женщину. Конечно, он был наемником, человеком, который добывал пропитание только оружием. И судя по перстню с застрявшим в кривой оправе янтарем, это занятие приносило очень неплохую прибыль.
  - А скажите, добрый Уль, - мягко спросила Квази. - Нет ли поблизости какого-нибудь брода или переправы? Мы держим путь в Делию, но плохо знаем эти места.
  Уль прокашлялся. Придал себе серьезный вид, пригладив остатки волос, такие же сальные, как и у сыновей. Он с минуту жевал губу, но потом вполне уверенно ответил:
  - Отчего же ему не быть то? Где есть люди, там всегда есть пути. Делия, говорите? Что ж, если поедете по северной дороге, через две недельки будете в Лучезарной Заводи. Хороший город, лорд Уоллендский держит всех по струнке. Правда находится он меж Глиняной и Каменной. Хоть через них и есть каменные мосты, но они в это время могут быть закрыты. Каждый год кого нить с моста смывает. Погода на дворе сами видите какая. Придется чутка погодить, ага.
  При упоминании Каменной Лотт только что не взвыл. Он всерьез подумывал, что ее создал Зарок, и текла в ней не вода, а слюна мерзкого бога.
  - А есть ли окольный путь? - спросил он хозяина.
  Хозяин уже открыл рот, чтобы ответить, но тут главарь наемников не выдержал. Он грохнул кулаком по столу, опрокинув наполовину пустой кубок, и подался вперед, нависая над посетителями.
  - Может другие и готовы терпеть подле себя иноверную тварь, но я молчать не буду. - Он неспешно потянул меч из ножен, показывая кривым, неправильно сросшимся после перелома пальцем в сторону Квази. - Я не забыл, как имперцы потрошили ваши животы тогда, в Священной Войне. Мы прижали бы ваше семя к ногтю, если бы не червоточины. Если бы не отродья Зарока, падальщики.
  - Оставь прошлое мертвецам, путник, - спокойно ответила Квази. - Война окончена и нет в ней победителей. Только проигравшие.
  - Ишь, как по-нашему лепечет, - гнул свое наемник. - Складно, сладко. У южан можешь щебетать, в Священных Землях перед монахами юбку задирай, а здесь сиди и помалкивай, сука. Или укорочу твой гнусный язык.
  Словно по команде вскочили со скамей его приятели. На свету засверкали длинные кинжалы и ножи. Женщины заголосили и забились под стол. Квази сидела не двигаясь, как мраморная статуя. Мимо, словно призрак прошла женщина с грудным младенцем за спиной, снова и снова предлагая свое тело в обмен на еду.
  Предводитель ватаги, мерзко ухмыляясь, запрыгнул на стол и, лихо сбивая на пол посуду, направился к неверной.
  Лотт прикидывал шансы на успех, если он попытается отвлечь ублюдков на себя. Но в конце он видел себя только в качестве трупа, пригвожденного к столешнице полосой стали.
  - Прошлое никуда не делось, тварь безбожная, - цедил наемник. - Война так и не закончилась. Я знаю. Я ходил под парусом Шептунов Аргестии долгих десять лет. В Лихом море нет мира, женщина. Только кровь и ваши смуглые задницы. Если бы вы были пиратами, я бы понял. Они намного милосерднее неверных. Они всего лишь убивают и набивают трюмы товаром. А что делаете вы?
  Глаза безумца, понял Лотт. Пусть не по своей вине, но Квази разбередила старые раны. С таким не договоришься.
  Он хотел было незаметно вытащить нож из-за голенища сапога, но дружки наемника стояли совсем рядом, готовые вырезать вторую улыбку на горле. Лотт сглотнул и медленно поднял руки над столом, показывая, что в них ничего нет.
  Они всего лишь хотели обсохнуть. Гэллос, почему ты так жесток?
  - Добрые люди, вы под крышей приюта Святой Элайзы, - напомнил Уль. - Вы ведь не хотите осквернять это место убийством?
  - Заткнись, - коротко бросил наемник и хозяин его послушался. Уль сочувственно глянул на Квази, пригладил жирными руками остатки волос и пошел подбросить в очаг еще поленьев.
  - Я скажу, что делают твои сородичи, безбожница, - продолжил безумец. Квази, не мигая, смотрела на него снизу вверх. Меч лег на ее плечо, прошелся по кудрям волос. - Они не берут пленных даже для выкупа. Мы называли их Зрячими. И это идет им куда лучше чем то, как их называете вы. Они привязывали выживших к мачтам и забивали гвозди им в глаза. Слепцы продолжали жить не один день и медленно умирали. Может, с помощью магии, не знаю. Нет ничего ужаснее этой смерти - страдать от жажды, когда за бортом плещется вода. Если вы не видите истинного бога - Единого, значит ваши глаза лгут. Для пребывающего в неведении истина всегда приносит боль. Мы несем вам зерно правды и только. Так вы говорите морякам, перед тем как изувечить?
  - За всю жизнь я не убила ни одного человека...
  - Заткнись, шлюха! Твои глаза лгут так же, как и язык, - Наемник занес над Квази меч. - Я вырежу ересь с твоего личика. Посмотрим, сможешь ли ты щебетать после этого!
  Время превратилось в густой кисель. Воздух завибрировал, словно невидимый великан хлопнул в ладоши. Только что рядом с Лоттом сидела притихшая Кэт, тщательно дожевывавшая пригоревшую хлебную корку, и в следующее мгновение она цепкой кошкой повисла на спине наемника, царапая лицо и пиная везде, где могла достать.
  Мужчина пытался ее сбросить, тыкал мечом, но желтоглазая оказалась изворотливее. Кэт кусалась и бодалась, отбивалась ногами и сыпала забористыми ругательствами, от которых у сапожников завянут уши.
  Дружки наемника опешили и Лотт воспользовался этим. Он окликнул Кэт и бросил ей нож, который та умудрилась не выронить, затем юркнул под стол и выполз с другой стороны. Лотт потянул за собой Квази, зная, что каждая песчинка времени дорога. Казалось, неверная все еще не понимала что к чему. Она вяло следовала за ним, следя за буйствовавшей Кэт.
  - Стоять, сучьи дети! Заткните рты паршивой похлебкой или я перережу ему глотку! - кричала желтоглазая, оседлав наемника, словно жеребца. - Неверные вам не по нраву, посмотрим, как вы относитесь к покорившим-ветер!
  Перед тем как выйти в ночную сырость, Лотт услышал надсадный хрип наемника:
  - Твои друзья уйдут, чахоточная. Но ты останешься. И долго тебе не продержаться. А когда ты отвлечешься, я освобожусь и отдам на растерзание диким псам.
  Лошади жевали прелое сено, Старый Уль позаботился о них как о своих собственных. Им расчесали гривы, хорошенько протерли бока и почистили копыта. У Лотта тряслись руки, в спешке легкий узел, которым поводья крепились к столбу, все не поддавался.
  - Ты ее бросишь? - Квази оседлала лошадь, помогла ему с поводьями.
  - Кэт справится, - отмахнулся Лотт. Он вел в поводу лошадь желтоглазой. - У нее много скрытых талантов. Впрочем, как и у всех нас.
  У многоликой и совершенной в своем несовершенстве святой Элайзы их ожидал младшенький из сыновей Уля, Квадрос. Из-за мелкой мороси казалось, что он плачет. Мальчик то и дело отирал капли рукавом безразмерной рубахи. Увидев их, мальчик только что не под копыта бросился.
  - Добрый господин, добрая госпожа, - затараторил он, вытирая лицо. - Отец сказал, вы ищите брод через Неспокойную? Такой есть. Поедите вдоль реки по течению до тех пор, пока не увидите три сухих сосны. Там место спокойное, стремнин нет, много запруд. Воды по горло и только.
  - Спасибо, - Квази погладила мальчика по волосам и дала ломаный пфенинг. - Это тебе за честность.
  Из таверны послышались крик и треск ломаемой посуды. Лотт пришпорил коня и легко перепрыгнул покосившуюся изгородь.
  Кэт ждала их у поворота. Чмокнула Пегушку в нос, потом проверила притороченную с правого бока суму. И только затем легко запрыгнула в седло.
  Дорога пошла под уклон. Совсем стемнело, Лотт не видел собственного носа. Коротко посовещавшись, решили переночевать в небольшом подлеске.
  - Нам повезло, что эти выкидыши падальщиков пришли сюда пешими, - сказала Кэт. Всю ночь они жались друг к другу, пытаясь согреться, то и дело вздрагивая при любом шуме. - Иначе пришлось бы и вправду пустить кровь. О чем говорил этот чудак?
  - Сумасшедший, что с него возьмешь, - бросил через плечо Лотт. Он тщетно проверял карманы и пытался вспомнить, куда положил кисет с атурой. - Потому и шел поклониться Святой Элайзе.
  - О, я так не думаю, - сказала Квази. Темнокожая красотка костяным гребнем расчесывала волосы, локон за локоном укладывая их в прическу. - Для некоторых война за веру не окончилась. Не стерлись в памяти жестокие сражения, когда города пустели, а на площадях текли реки крови. Многие фанатики до сих пор мечом несут в мир истину. В халифате их называют Десницами Прародителя.
  - Наемник прав, они действительно так жестоки? - Кэт с затаенной завистью смотрела на роскошные волосы неверной, даже не пытаясь расчесать колтун из торчащих в разные стороны прядей.
  - Да. Но он забыл добавить, что сам поступал не лучше. Шептуны Аргестии вселяют ужас в сердца людей, живущих за горловиной Благого Намерения. Они отрезают языки всем, верующим в Единого, потому что они возносят хвалу не Гэллосу и Аллане. Восток Священной Империи бурлит и когда-нибудь люди начнут вторую Столетнюю Войну.
  Путники ехали между осин, скрючившихся будто бы деревья держали на кронах весь небесный свод. Лотт уже начал задумываться об обеде, когда чаща раздалась в стороны и они увидели Неспокойную. Река бурлила и пенилась. Вода почернела от грязи и глины. На каменистый берег то и дело накатывали волны.
  Лотт спешился и шел чуть впереди. Он то и дело поскальзывался на осклизлой земле и старался держаться поодаль от спутниц. Бывший оруженосец трижды проверил карманы, но так и не нашел "блажи грешника". Неужели посеял во время панического бегства из таверны?
  Но, как он ни старался, не мог вспомнить, когда именно мог потерять злополучный кисет. Занятый невеселыми размышлениями, Лотт чуть не пропустил указатель.
  Три сосны походили на трех мертвых мечников. Длинные, трухлявые, когда-то бывшие молодыми побегами ветки проросли в стволы, пронзив их насквозь. Борьба, длившаяся всю жизнь. И принесшая ничего кроме смерти.
  Лошади шли через брод с опаской. Лотт то и дело понукал своего жеребца, бил по бокам, заставляя двигаться вперед. Животное ржало и крутило огромной головой. Так они пререкались все время, пока находились в воде. Перебравшись на другой берег, Лотт чувствовал себя так, словно это он вез лошадь через брод, а не она его.
  - Квази, расскажи о себе, - попросила Кэт. - Мы знаем только то, что ты родилась по ту сторону Мертвых Земель. Хотелось бы знать побольше о человеке, с которым делишь еду.
  Лотт хотел было отпустить шуточку, но увидел, что Кэт недобро на него посматривает и счел за лучшее промолчать.
  - Я родилась в богатой семье, в городе Мисам. Четвертый ребенок в семье, единственная девочка, я была обещана Исаму ибн Хатиму, сыну друга отца, когда мне исполнился всего год. К сожалению, Исам умер, когда мне было пять. Тогда меня пообещали другому мужчине, но и он прожил недолго. Когда мне исполнилось шестнадцать, я была почти замужем за пятью мужчинами и пятикратно почти вдовой.
  Кэт прыснула в кулак.
  Деревья попадались все реже, теперь путники ехали в гору. Через некоторое время им пришлось спешиться. Слишком крутой подъем требовал внимания и осторожности.
  - Ходили слухи, что на меня наложено заклятье. За глаза меня называли Порченой. Только один человек стал моим защитником. Младший из братьев. Худенький как тростинка, но храбрый как лев. Он отстаивал мою честь везде, где поносили имя его сестры. Трудно даже вообразить, чем бы для него это закончилось, останься я в семье. Но Прародитель наградил меня Талантом. Однажды прикоснувшись к Месту Силы, я поняла, что теперь способна и сама за себя постоять.
  - В Восточном Халифате не существует инквизиции, - продолжала Квази. - Святые Места очень редки и непостоянны. Они могут возникнуть в одном месте, но исчезнуть в другом. Маги подобны вашим паломникам - совершают хадж туда, где Прародитель коснулся земли дланью. Мы кочуем с места на место, у нас нет орденов и иерархий. Существует только учитель и его ученики, которые сами станут учителями.
  - А червоточины, у вас они есть? - прерывисто спросил Лотт. Он тяжело дышал и обливался потом. К тому же приходилось постоянно сражаться с конем, который все норовил уйти куда-то в сторону.
  - Есть. И с каждым годом их становится все больше. Многие поговаривают о конце света. Иногда я думаю, что они не далеки от правды. Я видела, как сто человек принесли себя в жертву, чтобы утолить жажду крови червоточины, но потребовалось еще столько же, чтобы закрыть ее навсегда. Поверьте мне на слово, это знамение. Высшие силы кричат о близкой беде.
  - Что значит "пожертвовали собой"? - возмутился Лотт. - Закрыть врата могут только белые инквизиторы.
  - Ты не видишь дальше своего носа, Лотт, - вскинулась Кэт. Желтоглазая остановилась и, сурово поджав губы, глядела на пыхтящего спутника. - Временами ты кажешься самым настоящим чурбаном. Так и хочется треснуть тебя обухом топора.
  - Ты о чем?
  - Инквизиторы просто люди с даром, служащие Церкви Крови. Чтобы запечатать врата не обязательно быть набожным. Годится любой.
  - Любой маг, - упорствовал Лотт. - Чернокнижники и ведьмы, конечно, тоже могут попробовать, но...
  - Любой - значит любой, - отрезала Кэт. Желтоглазая поднялась на холмик, став почти одного роста с Лоттом. - Церковь выдает хрустальный шарик за бриллиант. Я знаю, о чем говорю. И ты - живой пример того, что церковники врут нам.
  Лотт надолго замолчал. Он постоянно забывал о непрошеном даре, ни с того, ни с сего, свалившемся на его плечи. В детстве Лоттар Марш часто мечтал быть таким же сильным и ловким как брат, или же умным, как лорд Кэнсли. Он мечтал об этом, когда проигрывал учебные бои, мечтал, когда падал с коня, мечтал, когда девушки выбирали не его. Стать лучше, стать уникальным, победителем. И вот Лотт получил Дар, странный, обжигающий и ни на что не похожий. И что же он делает? Скрывается в компании покорившей-ветер и неверной, мокнет под ливнем, и раз за разом попадает в переделки. Мечты никогда не сбываются так, как мы того хотим, гласит Книга Таинств. Похоже, ему на своей шкуре суждено проверить истинность святого писания.
  Засыпая, Лотт все думал над словами Кэт.
  То, что отцы церкви не безгрешны Лотт принимал как должное. Не бывает чистых душ. Но зачем святым отцам скрывать очевидную истину?
  И вдруг он понял.
  Власть. Церковь правит Священной Империей, диктует уставы, казнит и милует. И все, потому что люди верят - священники избраны богами, только благодаря им не разверзлась земля, море не поглотило города, а Зарок не сожрал все души. И когда люди видят жертвенного агнца, по своей воле восходящего на алтарь, чтобы закрыть врата, их вера остается крепкой.
  Было что-то еще, настырно лезущее в голову, что-то важное, касающееся самого Лотта, но тяжелый подъем отнял слишком много сил. Стоило смежить веки, как сон ворвался в сознание и искромсал мысли на маленькие клочки.
  Поутру они позавтракали гусиными яйцами и черствым сыром. Кэт непринужденно щебетала с Квази. Лотт задумчиво наблюдал за девушками, недоумевая, когда они успели сдружиться. Еще недавно желтоглазая скрежетала зубами при одном виде неверной, теперь же они стали лучшими подругами.
  Кэт пребывала в отличном настроении, играла с Пегушкой, насвистывала мелодию. Лотт завидовал ей. Сам он чувствовал себя скверно. Голова болела, казалось, что он простудился, по телу распространился жуткий зуд. Он не вдыхал "блажь грешника" второй день. Не втирал в десна едкую пыль, не уходил за окоем, растворяясь в небесной глазури. Окружающий мир казался бледным, сырым и неуютным. Он подкашливал, руки словно обрели самостоятельность: раз за разом он проверял карманы, но не находил то, что хотел. Окружающее пространство сузилось до одного слова. Кисет, потертый мешочек из грубой потрескавшейся телячьей кожи, завязанный продетым в петли конопляным шнурком. Маленькая безделушка, величайшая драгоценность. Проклятие. Благословение. То, с чьей помощью можно забыть о прошлом, то, что стало для него ценнее, чем собственная жизнь.
  В этот день непогода сделала небольшую передышку. Стального оттенка тучи рассосались, Гэллос пронзил их бесчисленными солнечными копьями.
  Они одолели подъем и шли вдоль лесистого хребта. Пахло сосновой смолой, хвоей и свежей землей. Деревья редели с каждым часом, и к вечеру троица вышла на открытое пространство.
  Неглубокий, поросший высокой травой и кривыми лиственницами, каньон грелся в закатном солнце. Внизу, разрезая скальную породу, текла измельчавшая безымянная речушка. А вдалеке, будто вырванный из старой сказки, которую рассказывают по вечерам, стоял брошенный дворец.
  Заросшее зеленью чуть ли не по макушки башен, каменное чудо врубилось клином в горную породу. Дорогу к дворцу преграждало каменное крошево - фасад скоро обрушится, проиграв смертельный танец со временем. Разбитый перед входом парк разросся во все стороны. Корни деревьев разбили дорогу, выкорчевали саму память о ней. Одна из башен, со следами гари от пожара, надломилась и не упала только из-за того, что уткнулась в другую, с отсутствующей крышей. В центре дворца, под высокими глазницами бойниц, едва различался герб - пылающий феникс. Когда-то его покрывало сусальное золото, но мародеры давно разграбили все сокровища павшей династии, выковыривая их по кусочку из стен и комнат.
  Кэт присвистнула, Лотт пораженно выкатил глаза.
  Они двигались быстрее, чем казалось. Гораздо быстрее.
  - Поищем спуск? - деловито предложила Квази.
  Волшебница шла чуть впереди, то и дело поглядывая вниз, в поисках неприметной тропки.
  - Ищи статуи, не ошибешься, - посоветовала Кэт, скармливая Пегушке яблоко.
  - Статуи?
  - Ага. Статуи. Такие большие курицы с длинными клювами. Они здесь повсюду.
  - Фениксы, Кэт, они называются фениксами, - пробурчал Лотт. - И это не какие-нибудь птицы. Они сотворены из огня негасимого и возрождаются из собственного праха.
  - Вечно ты встрянешь с пояснениями, - надулась Кэт.
  Желтоглазая легонько пнула его под зад, но Лотт не оценил шутки, погрозив покорившей-ветер кулаком. Он не был в настроении играть. Лотт хотел лишь одного - вернуть заветный кисет с "блажью".
  Кэт оказалась права, тропа - самая настоящая дорога из раскрошившегося камня и широких ступеней, начиналась у каменного изваяния.
  Скульптор вытесал феникса из цельного куска малахита. Огненный птах стремился вырваться из камня, расправлял крылья, устремив мертвый взгляд к небу. Перья размером с ладонь топорщились словно лезвия, а хохолок, казалось, был застывшим пламенем.
  В этот раз Пегушка подчинилась с радостью. Лошадь весело зацокала по битому камню, начав пологий спуск вниз. Обломки рукотворных лестниц встречались все чаще. Иные вели в никуда, заканчиваясь над пропастью, другие зияли лакунами, словно карта не до конца изведанных земель. И всюду - куда ни глянь, виднелись статуи мифических птиц.
  Битые, не законченные, подавленные временем и подвергшиеся руке варваров и охотников за добычей, скульптуры все так же гордо встречали путников, как и два века назад.
  Лотт чуть не слетел с тропы, перешагивая через сколотое крыло феникса. Нога скользнула по гладкому малахиту, всего шаг и он уже на полпути к земле. Квази была начеку. Чародейка вовремя подставила плечо, за которое Лотт схватился, как утопающий за весло. Ей было больно, но красивая чужеземка все равно улыбалась. Лотт чувствовал себя неуклюжим увальнем. Он неловко поблагодарил попутчицу и больше даже не пытался идти первым.
  - Такая красота пропадает в забвении, - нарушила неловкое молчание Квази. - Неужели ваши люди не ценят того, что сделали их предки? Почему они избегают этого места?
  - Еще один повод от души поблагодарить церковников, - зло процедила Кэт. Желтоглазая уверенно держала за поводья смирную Пегушку. Она обогнала рассеянного Лотта, идущего впереди собственной лошади. - Я и забыла, что ты чужестранка. В Империи все знают про династию Фениксов. Церковь никогда не даст нам забыть.
  - Династия Фениксов? Они правили этим краем?
  - О да, - подтвердила Кэт. Покорившая-ветер широким жестом обвела округу. - Этим каньоном, землями вокруг него, и теми, что лежат на многие недели пути за ними. Они основали Делию, самое большое королевство Священной Империи. И правили ей долго и мудро в течении многих веков, не обижая простой люд и покоривших-ветер, что большая редкость среди вашего брата.
  - Не так уж мудро, - поспешил встрять Лотт. - Бывший оруженосец проголодался. Он порылся в сумках, притороченных к своей лошади, но нашел там только ворох одежд, нуждавшихся в стирке.
  - Они хотя бы попытались, - возразила Кэт. - Нельзя сидеть на всем сразу. Нельзя заставить всех думать так, как тебе удобно.
  - Нельзя идти против Церкви Крови, - ответил Лотт.
  Кэт фыркнула и они с Пегушкой быстро пошли вперед, не желая больше участвовать в разговоре.
  - Династия прервалась на Эдварде Фениксе, - продолжил рассказывать Лотт. - Говорят он и его жена были самыми красивыми королевскими особами, даже время не властвовало над ними. Но они были гордыми, слишком гордыми. Когда родился первенец, к ним пришли церковники, чтобы взять наследника на воспитание в лоно веры - Солнецеград, где архигэллиот лично проследит за тем, чтобы из малыша вырос достойный король. Эдвард отказался. Проявил непокорность. Он не желал, чтобы церковь вторгалась в дела государства. Царю - царево, Богу - божие. Эти слова стали роковыми. Ведь церковь и есть государство. Эдвард хотел, чтобы Делия вновь стала его королевством, а не придатком Священной Империи. Думал, ему удастся постоять на своем.
  Архигэллиот объявил анафему всему роду Фениксов. Короля и его семью отлучили от церкви. В глазах остального мира они стали безбожниками и Зарок уже готовил особые чаны, полные жидкого огня, в своей преисподней для всей династии.
   Эдвард обещал людям жизнь без церковных податей, но простолюдины боялись, что их тоже проклянут на вечные муки после смерти. Поэтому они не прогнали церковников из своих земель. Наоборот, люди укрывали монахов, ставших в их глазах мучениками из Книги Таинств.
  Король послал за своими вассалами, присягнувшими отдавать меч по любому велению господина. И они явились. Лорды, бароны виконты и графы, ведя за собой огромное воинство под стягом Церкви Крови. Они пришли призвать к ответу. Не своего короля. Безбожника, посмевшего бросить вызов самому дорогому.
  Слуги бросили Феникса, все отреклись от него, а тех, кто принадлежал к его семье приколотили к колесу и сбросили с обрыва. Этот род превратился в парию, изменников и вероотступников всего за месяц.
  Короля и его семью схватили и вмуровали в стены только-только отстроенного дворца. Оставили медленно умирать среди роскоши. И ушли, забыв их имена и прокляв это место.
  Никто здесь не жил с тех пор, а род Фениксов прервался. Делия получила нового монарха, тихого и смирного. А династию Фениксов вспоминают, когда хотят преподать урок покорности.
  - Птице не суждено возродиться, - грустно протянула Квази и взглянула на Лотта. - Не всем сужено менять ход истории. Не все достойные люди известны, не все известные - достойны.
  Лотт отлично понимал, куда она клонит. Его дар был чем-то особенным. Настоящим чудом. А кто он? Мессия? Человек, который поведет за собой людей?
  Он посмотрел на стоящую невдалеке статую. Фениксу разбили крылья. Перед бывшим оруженосцем высилась не гордая жар-птица, а курица, которую в пору подать к столу. Взгляд неживых глаз просил добить, не мучить.
  Эта статуя такая же, как и я, осознал Лотт. Не лидер. Калека, влачащий жалкое существование. Не таким должен быть избранный богами. Я даже не просил этот дар. Он грузило на шее. И я тону под его тяжестью, погружаюсь все глубже в пучину долга и обязанностей. Кэт думает, я особенный. Теперь и Квази. Чужестранка. Неверная. А те жители деревни Бельвекен? Как они смотрели на тебя, Лотт? С благоговением, с надеждой. Ты словно стал воплощением их мольбы о лучшей жизни. Жизни, без страха проснуться в преисподней. Жизни без червоточин.
  Готов ли он к такой жизни? К такой роли? Играть спасителя душ человеческих от ныне, и до конца жизни? Сдюжит ли?
  Рука привычно потянулась к внутреннему кармашку. Но кисета с порошком там не оказалось. Неприятная пустота внутри ширилась. Он уже чувствовал, как тянет левую руку. Жилы сковало судорогой. Если он не найдет дозу, будет очень, очень больно.
  Он знал, что такое ломка. Видел таких людей. Осунувшихся, похожих на скелет с кожей, похожей на пергамент. Лотт знал, что завязать с дурманящим порошком почти невозможно. Люди либо умирали в муках, либо находили еще щепоть "блажи грешника".
  Ему нужно отвлечься. Перестать об этом думать. Еда. Нужно поесть.
  Каменные ступеньки вели в пропасть. Лестница частично обвалилась, и до земли было добрых тридцать локтей. Квази решила попытать счастья в другой стороне. Неверная поднялась выше и двинула в сторону далекого замка, то и дело оглядываясь в поисках иного пути.
  - Попытаюсь спуститься, - неуверенно сказала Кэт. Она порылась в своей сумке и выудила моток веревки. - Помоги спуститься. Эй, слышишь меня?! Лотт, ты оглох?!
  Он неотрывно следил за концом веревки.
  На крюке болтался кожаный мешочек. Тертая кожа и хлипкие шнурки. А внутри то, без чего он не мог жить.
  Кэт не была дурой. К тому же желтоглазая оказалась куда ловчее бывшего оруженосца.
  Лотт хватанул воздух. И понимая, что не успевает, беспомощно тянул руки к заветному кисету. Кэт все еще думала, что это игра. Она увернулась и показала ему язык. Перескакивала с камня на камень, ускользая от хватки одержимого. Пока любопытство не одержало верх над забавой. Желтоглазая развязала тесемки и сунула любопытный носик внутрь.
  Лотт отобрал кисет, грубо оттолкнув ее. Кэт упала, чуть было не скатившись с уступа вниз. Она ошарашено смотрела на него, не веря.
  Лотт прижал мешочек к себе, словно самую дорогую вещь в мире и грозно смотрел на нее.
  Нет больше недосказанности. Нет притворства. Не важно, что она о нем думала. Это ложь. Вот он. Настоящий. Не принц, не герой. Он наркоман, он любит нюхать блажь и плевать хотел на треклятых чахоточных тварей.
  - Знаешь, что делают в Землях Тринадцати с воришками? - прошипел Лотт. - Им отсекают руку полуторным мечом.
  Он вытащил из-за голенища кинжал. Медленно приблизился к Кэт. Присел и указал острием на ее ладонь.
  - Когда я тронул, твое, получил по лицу. Что прикажешь делать с тобой теперь, когда роли поменялись?
  В глазах Кэт стояли слезы. Сейчас она ничем ни отличалась от человека. Желтоглазая протянула ему руку.
  - Если тебе полегчает, вот моя рука. Режь.
  Не такого ответа он ожидал. Всплеска ярости, злость, возможно даже кулаки. Он и впрямь надеялся, что Кэт вытрясет из него все дерьмо, что скопилось внутри.
  - Те вещи в моем мешке. Ключи и кукла - все, что осталось от матери и сестренки, - Кэт смотрела на него как на незнакомца. - В тот день я не захотела нянчиться с ней. Мать отдала мне ключи от дома, так как хотела пойти на рынок. И прикупить еды. Я же предалась безделью и гонялась за соседскими мальчишками. В тот день от болот почти не несло гнилью и сыростью. Небывалое явление в Дальноводье. Я обогнала Ярки и Бледного Джима. Даже Снорки остался позади. Я радовалась и ела сочные мясные пироги матери Ярки. Это был один из лучших дней в году. Я отдыхала. Не гнула спину, выращивая рис, не хлопотала по дому. Все проблемы далеко-далеко. Мать не просит помочь по кухне, сестра не плачет. Но пришел вечер и с ним дурные вести. Ко мне пришли инквизиторы. Высокие дядьки в красных рясах и черных капюшонах. Они вернули куклу сестры, она с ней никогда не расставалась. Спала в обнимку, пыталась кормить. Соломенная Бэт, так она ее называла. Они дали мне куклу сестренки и сказали, что она и мама на небесах. Сказали, что так было нужно.
  Покорившие-ветер второй сорт, человек. Мы ничто. Прах под ногами людей. И худшие из вас - церковники. У них есть орден Угодных Богам. Эти монахи должны жертвовать собой ради других. Не мы. Но всем начхать. Эти люди, служащие Гэллосу и Аллане просто взяли маму, мою сестру и еще с десяток других и зарезали их, чтобы подольше пожить. Поесть вкусную утку, поиметь распутных девок. Собрать побольше денег с мирян.
  Кэт бережно развернула переметную суму и достала свои реликвии. Глаза куклы давно стерлись, края сбыли изжеваны, а ключи - просто грубые ржавые железки.
  - Это все, что осталось от моих родных, Лоттар Марш. Это напоминание мне, что есть на свете что-то дороже посиделок с друзьями, игр и праздного безделья. Это долг. Перед родными, народом, перед всеми невинными и честными, населяющими эти края. Вот почему мне так дороги эти безделушки. А теперь ответь мне, почему ты так упорно держишься за этот мешочек с дурью? Пожалуйста, скажи мне, что ты не принимаешь блажь. Скажи, что ты не жалкий наркоман. Скажи мне, что я не ошиблась в тебе, и мы продолжим путь. Но без "блажи грешника". Ты выкинешь ее здесь и сейчас.
  - Ты ничего не знаешь, желтоглазая, - сказал Лотт. Ему было все равно. Он понимал, что это конец. Он снова один. Сам на сам с болью и обидой. - Ты все еще веришь сказкам, как ребенок. Нет на свете святых. Нет на свете героев. Есть обычные люди, есть их грешки и проблемы. Нет справедливости, иначе Дар не проснулся бы во мне, а твоих родных не принесли в жертву. Хочешь знать кто я? Пожалуйста. Я тот, кто предал своего сеньора. Я братоубийца. Не спаситель человечества. Не пример для подражания. Я не раз хотел избавиться от тебя и случись все иначе, наверняка бы так и сделал. Мне нужен порошок. Он приносит счастье, облегчение. Мне не нужна ни ты, ни эта чертова неверная.
  Кэт бережно сложно сложила куклу и ключи в котомку, погладила загривок Пегушки и ушла. Она ни разу не оглянулась в его сторону. Не сказала ни одного слова, и от этого стало горько.
  Лотт некоторое время бродил по окрестностям, пытаясь найти путь наверх. Коротко перекусил сухарями. Перескакивал с дороги на дорогу. Обходил статуи огнептиц. Пытался привести мысли в порядок.
  Он непременно осядет где-нибудь в Делии. Тут его никто не знает. Новая жизнь. Он сможет...
  Лотт и сам не заметил, как пальцы привычно зачерпнули щепоть блажи. Удивительно, как долго он смог протянуть без нее. Почти два дня. Знакомый запах манил. Терпкий, даже островатый. Раздражающий обоняние, сулящий покой и умиротворение.
  Закатное солнце снова заволокли тучи. Будет дождь. Начхать. Он примет дозу и забудет. Как делал всегда. Все это сон. Обман. А блажь - вот, что настоящее. В ней спасение. Только в ней.
  Что-то не давало сделать понюшку. Блажь манила, звала, руки тряслись от желания. Однако Лотт все сидел и смотрел на зажатую в руке щепоть. Он бы убил ради нее. Перерезал горло. Там, в Гэстхолле. Чик и все. Как он стал таким? Когда?
  Иногда люди ошибаются. Сходят с пути, становятся преступниками. Но ведь он всегда делал то, что считал нужным. И поплатился. За свою доброту, за благие намерения. Можно ли это считать преступлением? Сир Томас считал ответ однозначным.
  И Кэт. Ее сестра и мать погибли от рук церковников, но последние спасли кучу жизней, закрыв червоточину. Где правда там? Их зарезали будто скот, не спрашивая и не слушая. Но что сказали бы люди, которые выжили благодаря их смертям?
  Нет истины, нет однозначности. Он не может всю жизнь прожить вот так, топя обиду на несправедливый мир в "блажи грешника". У него, в конце концов, есть Дар. Может быть, стоит попытаться еще раз? И он не одинок. Впервые в жизни. Сторм Марш был братом по крови, но вот по духу? Они разные люди с разными взглядами. Лотт до последнего не понимал, что последнее важнее. Кэт вытянула его из болота, дала цель. И Квази, она тоже верит, что мир можно изменить. Что, если червоточины перестанут уносить чужие жизни? Не будет ли это тем обетованным краем, седьмым небом, где восседают Гэллос и Аллана вместе со святыми?
  А что если не получится? Что если он даст маху? Что ж, тогда он скажет себе, что хотя бы попытался. И это будет лучшим исходом, чем тот, к которому он стремился в Гэстхолле.
  Он струсил блажь. Ладони взмокли, и часть пылинок прилипла к коже. Это ничего. Он сможет. Будет плохо, очень плохо. Но Лотт попытается выдержать ломку. Ради себя, ради Кэт.
  Удивительно, но дорога вниз нашлась довольно быстро. Видимо, даже не осознавая, он не хотел бросать спутниц. Мерин окончательно успокоился и стал послушным.
  Лотт видел близкие огни. Девушки остановились около дворца. Зажгли костер и теперь наверняка грелись, обсуждая дальнейшие планы. Что ж, он их очень удивит. Не время сбрасывать со счета бывшего оруженосца лорда Кэнсли.
  Лотт шел вдоль высыхающей реки и напевал под нос грубую песенку про доярку и пастуха. Замок рос на глазах. Шпили копьями уставились в нависшую скалу. Пустые окна теперь не казались крохотными щелочками. Сквозь них мог пройти конь, везя за собой телегу. Яркая черепица искрошилась, кое-где крыша просела и свод, не выдержав натиска, рухнул внутрь.
  Когда-то вдоль реки курсировали корабли. Виднелись останки пристани. Резные бревна-подпорки прогнили и наполовину изъедены древоточцами, но все еще хранили следы искусной работы мастеров.
  Лотт обернулся и увидел остатки арки. Люди Фениксов пробили проход из каньона, соединив бьющую ключом подземную реку с одной из притоков Многодетной. Гигантская человеческая фигура подпирала своды; мастера-каменщики виртуозно изобразили напряжение всех мышц. Человек силился и выполнял то, для чего его создали. Но вода точит камень вне зависимости от его красоты. Арка разрушилась, завал образовал плотину, и разорвал тонкую связь двух рек. Гигант подпирал небо и выглядел нелепо.
  Он будет выглядеть также? Напрасные надежды?
  Лотт плеснул в лицо проточной водой, чтобы прогнать дурные мысли. Он все делает правильно. Он выберется из этого болота. Сам в него вступил и только сам способен найти выход.
  Словно во сне, прямо перед глазами, наполовину затопленный, проплыл башмак. Он узнал его. Такие, с деревянными каблуками и медными тускло блестящими набойками носила Кэт.
  Скверное предчувствие резануло нутро. Желтоглазая и неверная влипли в неприятности. Опять по его вине. Если бы он был рядом...
  Он наспех привязал мерина к обломку статуи какой-то дворянки. Девице отрубили руки и Лотт накинул поводья на шею, словно она была его рабыней. Лошадь могла выдать его с потрохами. В этом деле нужна осторожность.
  Лотту оставалось уповать, чтобы его не заметили издали. Здесь, на подступах к дворцу, он как на ладони. Спасал только вечер и пасмурное небо, полностью скрывшее луну и звезды.
  Словно вор, он крался на треск костра. Лотт уже чувствовал знакомый мандраж. Перед боем всегда охватывает неприятное ощущение. Не хватает воздуха, в конечности словно засунули свинцовые шары. К тому же, ломка давала о себе знать. Озноб, еще не сильный, но уже причиняющий неудобство, поселился в теле.
  Болезни несут демоны. Так считали норды и остготы. Они сеют огненное семя внутри тебя, и оно зреет, выжигая нутро. Если твой дух силен, ты выживешь. Если нет - станешь одним из легионов. Будешь сеять семена и собирать смертельную жатву.
  Лотт хотел верить, что справится. Пусть даже шансы преодолеть ломку минимальны. Он обещал пытаться. Себе. И втайне от себя - Кэт.
  Он осторожно взобрался по обломкам мрамора и выглянул из-за горы поверженных изваяний. Ноги скользили по полированным лицам, застревали в сочленениях рук. Каменщики вытесали всю родословную Фениксов. Ранее статуи располагались по всему периметру сада, ютились меж рукотворных ручейков, ухоженных вязов и ельника. После казни Фениксов статуи разбили на куски и свалили в оду кучу. Так церковь лишила Фениксов даже облика, оставила только название рода, как пугало для остальных.
  Девушки разбили лагерь. Лошади щипали сочную траву, выросшую выше голени. Кипел походный котелок. Девушки лежали недалеко от него. Кэт извивалась, пытаясь встать, но ее связали крепко. Все что она могла - мычать, пытаясь вытолкнуть кляп языком.
  Разбойники гоготали и наслаждались их беззащитностью.
  Лотт затаил дыхание. Он узнал их.
  - Десять медяков, - огорченно произнес Старый Уль, вытряхивая последнюю торбу. - Жаль, я рассчитывал приодеть мальчиков к зиме.
  - Пап, а может шмотье продадим? - сказал Терций. Третий сын трактирщика показал одежды Квази. - Дорого выглядит.
  - И кому ты его продашь? - засмеялся один из близнецов. - Только на смех себя поднимешь. Подходите, люди добрые, я предлагаю вам купить целых два женских наряда. Смотри лучше вот сюда.
  Он выудил из кипы тряпья медальон. Издалека Лотт не разглядел детали, но побрякушка сверкала, в ней могли быть драгоценные камни.
  - Хм, неплохо, сын, очень неплохо, - довольно заулыбался Уль. Трактирщик привычным жестом пригладил жирные волосы и полюбовался на кольцо, украсившее толстый мизинец. Шатавшийся в плохой оправе янтарь, ранее принадлежавший наемнику, отражался кровавыми сполохами в свете костра.
  - Но перейдем к главному блюду, - Уль показал щербатую улыбку. - Девушки, вы заставили нас попотеть. Мы так привыкли к уютному гнездышку в своей глуши, что совсем забыли о такой прелести как охота. Сказать по правде, я надеялся на неприятности со стороны наемников, никак не вас троих. Со спящими ведь какие проблемы? Раз по горлу и все дела. А здесь - азарт! Погоня!
  Лотт неслышно спустился вниз, обогнул груду камней, подбираясь как можно ближе. Уль с сыновьями, посмеиваясь, развязали Квази руки. Один из близнецов держал ее цепко, лишая попыток вырваться. Терций держался чуть в стороне, клонился над Кэт и шептал что-то взбешенной желтоглазой, расшнуровывая плащ.
  - Поэтому я только обрадовался такому приключению. Мой маленький Квадрос не зря указал вам самый долгий путь, - продолжал Уль. Он играл ножом, медленно развязывая шнуровку длиннополого платья девушки. Квази выглядела очень скверно. Неверная еле стояла на ногах, смуглая кожа приобрела пепельный окрас. Волшебница не могла жить без магии, таящейся в Святых Местах. - Видишь ли, Квадросу пора стать мужчиной. Мальчику ты понравилась, и он хочет только тебя. Это мой подарок. Мы довольствуемся чахоточной, пока сынишка развлекается с тобой. Не правда ли я хороший отец?
  Квадрос рассмеялся и чмокнул старого отца в щеку от переизбытка сыновних чувств.
  Лотт взвесил свои шансы. Терций ближе всего. Если он сумеет действовать тихо, можно попытаться добраться и до остальных.
  Подросток не заметил бы сейчас и демонов, извергаемых червоточиной. Он пытался уклониться от тумаков тщедушной Кэт и одновременно лишить ее штанов.
  Один шаг и он возле Терция. Юноша не опытный, горло ни чем не прикрыто, полностью уверен, что сейчас именно он хозяин положения, никак не иначе. Нож уже в руке, плавное движение, без лишнего замаха, без нервозности - иначе все пойдет прахом. Заточенное лезвие легко разрезало кожу, вскрыло пульсирующую артерию, давая крови волю. Лотт придавил Терция к земле, зажав рот рукой.
  Все проделано без шума. Семейка Уля даже не обернулась. Юноша то ли потерял сознание, то ли уже отошел в мир иной.
  Заметила только Квази. Глаза расширились от удивления, но только и всего. Она понимала, что на кону их жизни.
  - И многих ты убил во сне, мерзавец? - спросила она у трактирщика.
  Лотт спешил. Вот-вот они заметят его и поймут, что лишились одного из семьи. Он разрезал путы Кэт, и прижал палец к губам, показывая, что нужно вести себя тихо.
  Первым делом желтоглазая потянулась к переметной суме с самыми дорогими ее сердцу вещами и только потом натянула штаны, опоясавшись остатками веревки.
  - Сегодня? - рассмеялся Уль. Сыновья поддержали его глупым гоготом. - Сегодня мы ограничимся только вами. Может, еще вашим попутчиком, если он окажется настолько глуп, чтобы попасться нам на пути.
  - Ты не боишься что тебя поймают? Рано или поздно тебя раскусят и повесят, - Квадрос запрыгал от радости, когда Уль позволил ему развязать последний узелок. Шнуровка с тихим шелестом вышла из дырочек, обнажив смуглую грудь чародейки.
  - Жизнь дают, чтобы жить, ага, - пожал плечами Уль, не сводя глаз с сосков неверной. - И трахнуть столько женщин, сколько сумеешь.
  - А как же загробная жизнь? За грехи тебя не пустят пред очи Гэллосу и Аллане.
  - Мы помолимся за твою неверную душу, - Уль мял ее грудь, бесстыже глядя в глаза. - Поставим еще одну свечу подле Святой Элайзы. Сколько их уже, Примас?
  - Семьдесят две, - когда Примас улыбался, безобразный шрам искажал лицо до неузнаваемости. Он больше походил на падальщика, чем на человека.
  - Вот так, довольно сказал Уль. - Столько свечей всего-то за тридцать лет жизни здесь.
  Он резко обернулся, застав Лотта врасплох. Такие, как Уль, не раз убивавшие из-за спины, нутром чувствуют опасность. Лотт надеялся выиграть время, убить Уля и возможно достать одного из братьев. Но теперь это было все равно, что помочиться против ветра, оставаясь сухим.
  Примас и Секундос отреагировали мгновенно. Похватали шипастые дубины, закрывая собой отца. В сравнении с ними его кинжал казался игрушечным. Лотт попятился, стараясь встать спиной к костру. Он хотел показать Кэт, что она не ошиблась в нем. Хотел показать себя героем. Что же, самое время стать таковым.
  Молниеносным движением бросил кисет с "блажью грешника" в догорающий костер. Зажмурился, надеясь, что Квази последует его примеру. Полыхнуло славно. Лотту показалось, что огонь лизнул его затылок, хотя поленья находились в добром десятке шагов.
  Одновременно с этим заорали Уль с сыновьями.
  Блажь имела такое свойство. В больших количествах порошок вспыхивал, вспышка могла ослепить.
  Он получил преимущество, хоть временное, но все же. Пнул одного из близнецов в пах, заставив согнуться пополам. Бросился вперед, подхватил Квази на руки и рванулся прочь. Неверная не сопротивлялась, предоставив решать, что делать Лотту. Она отобрала медальон у опешившего Секундоса.
  - Это я подложила порошок, - прошептала Квази. От пережитого ее акцент стал более ощутим, Лотт едва разобрал слова. - Она имела право знать.
  - Знаю, - бросил Лотт.
  "Неужели она не понимает, что сейчас не до этого?!"
  Единственной мыслью, бившейся в воспаленном сознании, была только одна. Бежать. Прочь отсюда, найти укромное место и пересидеть. Только не здесь. В темноту.
  Поэтому Лотт побежал в замок. Там можно укрыться. Спрятаться в бесчисленных комнатушках и попытаться решить, как действовать дальше.
  Внезапно дорогу закрыл Квадрос. Почти мальчишка, он заигрался и все еще думал, о том, как залезть под юбку Квази. Размахивая нелепо большой дубиной, младший из сыновей Уля бросился к ним, и пока Лотт думал, бросить ли Квази и отделать парня или попытаться уклониться, подоспела Кэт.
  Желтоглазая не стала церемониться и вонзила нож в глаз парнишке по рукоятку.
  - Скорее, там вход, - бросила покорившая-ветер, указывая в сумерках на иссиня-черный зев огромного дворца.
  Кэт и Лотт, помогая еле передвигающей ноги Квази, поспешили укрыться внутри дворца Фениксов.
  
  Интерлюдия
  
  Наследник умирающего царства
  
  Сухое море Наэри покойно и беспечно только на первый взгляд. Пустыня умеет лгать не хуже рыночной гадалки. Днем невыносимо жарко, ночью холод пробирает до костей. Пески не ведают покоя, здесь бесполезны карты. Барханы медленно ползут в сторону далекого моря, погребая под собой трупы погибших путников.
  Ниджат знал писание Прародителя на зубок. Люди - песчинки, говорилось там. Люди - эхо. Только слова, записанные на каменных скрижалях, истинны. В них люди должны обрести веру и истину. Остальное - суета сует.
  Но разве холмы Наэри не состоят из крупиц? Разве не накрывают они неосторожных желтым покрывалом? Не нарушает ли эхо спокойствие гор? Не поэтому ли сходят снежные лавины, стирая города и людей, что живут в них?
  Сюда уходили, чтобы научиться терпению. Обрести истину, которую узрел Прародитель. Жизнь среди смерти. А вокруг - пустота и ветер, меняющий барханы по собственному усмотрению.
  Ниджат пробыл в сердце Наэри бесконечно долгий месяц. Питался только водой и сухими лепешками. Сейчас его кожа походила на изюм - влага по каплям покидала тело. Только в глазах чувствовалась полная уверенности молодость.
  Он был исследователем до мозга костей. Пытливый разум давно проник в сокровенные тайны, таящиеся в скрижалях. Проник и отринул, так как человеку свойственно бросать вызов силам природы и старым законам. Ниджат был здесь не потому, что его вера в Прародителя пошатнулась. Он понимал ее по-своему.
  Нет, он был здесь, потому что знал - в Восточном Халифате назревает буря. Одна из тех, что срывает мясо с костей, одна из тех, что стирает камни в городских стенах.
  Отец говорил, разделяй и правь. Он был верующим и понимал слова Прародителя слишком дословно. Манаф отдал сыновьям по городу, назначив их халифами, наместниками кесаря и верховного жреца Прародителя. Ниджат видел, к чему ведет его стремление к разделению. Четыре сына, четыре провинции. Четыре сына, один трон - кровавая резня. Он видел это так же ясно, как Черную Завесу, вороньим клином отделившую восток от запада.
  Черная Завеса - еще одна загадка для разума. Священная Война, длившаяся между воинами Прародителя и неверными, давала горькие плоды даже века спустя. Люди Империи шли в бой с хоругвями, изображающими Гэллоса и Аллану. Они верили так же истово, как и предки Ниджата. И умирали так же легко, как и те, кто нес западной цивилизации истину Прародителя. Война, длившаяся двести лет, опустошила земли, деревни обезлюдили, города голодали. Война не знала пощады ни к старому, ни к молодому. Коса смерти собирала великую жатву. Казалось, что оба народа погибнут на полях бесчисленных сражений, когда случилось ужасное чудо. Мертвые Земли породили чудовищ - падальщиков. Так их называют имперцы. Не люди, не звери, не мертвые и не живые. Что-то иное, жуткое и противоестественное. Имперцы уже не думали о светоче веры. Они обрели нового врага. Более злого, чем Халифат. Им противостоял злой демон. Зарок. На него списывали все беды, что выпадали на долю. Ниджат считал это очень удобным оправданием для всех грехов, что творят люди.
  Халифат не получил персонального врага. Земли Империи и Халифата разделила Черная Завеса - преграда из ветра, костей погибших в войне и чародейства. Непреодолимая. Постоянно расширяющаяся. Она порождала Вихри Смерти, опустошающие земли людей. Они высасывали жизнь из почвы. Обгладывали деревья и слизывали дома, оставляя по себе ржавые доспехи и гнилые черепа. Жители Халифата пробовали бороться, но мечи, и магия не принесли пользы. Вихри опустошали, высасывали жизнь из земных недр. Наэри ширилась, белый песок засыпал города, струился тонкими сухими реками по улицам и оазисам. Скоро, через сто лет или двести, Адулистан, Кармасши, Балидера и многие другие города, испокон веков бывшие светочем знаний и торговли в Халифате, накроет белая длань пустыни.
  В какой-то мере Ниджат завидовал имперцам. Они могли рубить падальщиков, могли бороться. Он мог только смотреть и стараться найти выход. Он чувствовал вину и груз ответственности. Возможно из-за этого он здесь, в белых песках. Ниджат волновался за сестру. Ее миссия оказалась куда более опасной и важной, чем он предполагал.
  Зазвонил медный колокольчик, прицепленный у входа в шатер. Ниджат отвлекся от плохих мыслей и приготовился привычным жестом отказаться от хурмы и пахлавы, которую всегда предлагал Непир. Старый слуга заботился о своем господине долгие годы. Ниджат доверял ему как самому себе.
  Он ошибся. Вместо сутулого старика с бородой до груди к нему явился воин. В позолоченной кольчатой броне, спрятанной под дорогим плащом. В чалме, скрепленной рубиновой брошью в виде скорпиона и сапогах из змеиной кожи. Акрам любил лоск и всегда выставлял богатство напоказ. Брат улыбнулся ему и перекинул ятаган с левой руки в правую.
  - Далеко же ты забрался, Ниджат, - голос у Акрама был грубый, рубил словно иссеченный в битвах клинок. - Хотел затеряться в Наэри? Ты должен бы знать - нет в халифате такого места, где я тебя не найду.
  Акрам мастерски владел оружием. Это знали все. Он опасен как скорпион, которых приручал и держал при себе, как некоторые держат собак. Но был горд и глуп. Об этом знали многие, но только Ниджат говорил это ему в лицо. Именно поэтому Ниджат не очень удивился, что за ним пришел именно он. Акрам хотел наказать брата, унизить, перед тем как срубить голову с плеч.
  Ниджат всегда был смышленее своих братьев. Поэтому он не спросил брата о том, что случилось с Непиром. Слуга умер от клинка брата. Теперь Ниджат никогда не услышит чудесную мелодию, издаваемую кануном. Слуга не просто умел перебирать струны, создавая мелодию. Непир затрагивал саму душу, лечил старые раны и латал новые. Ниджат понял, что у него не осталось верных людей во всем халифате. Для царственной особы это все равно что смерть.
  - Делай, что задумал, - спокойно произнес он.
  - Ты отдаешь жизнь просто так? - удивился Акрам. - Без сопротивления? Прародитель ошибся, когда отдал тебе мужское начало, брат. Ты похож на женщину больше, чем наша сестра.
  Он ступил на ворсистый ковер, расстеленный перед входом, и приготовился одним взмахом клинка оборвать чужую жизнь. Внезапно Акрам стал меньше на локоть. Брат нахмурился, сделал еще шаг и провалился по пояс. Ковер обволок его, брат превратился в гусеницу, сплетшую вокруг себя кокон. Акрам рвался вперед, но продолжал погружаться под землю.
  Ниджат знал о пустыне все. Пески коварны и изменчивы. Они как люди. Одни переезжают из города в город, другие размякают и навсегда оседают в одном месте. Поди пойми, что хуже. Этому трюку его научил Непир. Старый слуга чувствовал зыбучие пески задолго до того, как мог увидеть их подслеповатыми глазами. За этот дар Ниджат был благодарен ему не меньше, чем за игру на кануне.
  - Брат, помоги, - Акрам держал голову над вязкой жижей. Его черная борода, умащенная розовым маслом, походила на колтун пьющего дервиша, только что выблевавшего первую за долгие дни еду. - Помо...
  Он с головой ушел в песок.
  Ниджат рванулся к нему, погрузил руки в булькающее болото.
  - Кто сказал тебе, где меня искать? - Акрам отплевывался от песка. - Вали? Ильяс? Кто из них решил бить первым?
  - И-ильяс, - Акрам смотрел хмуро. - Он предложил разделить престол после того как убил отца.
  - Значит, это был Вали, - сказал Ниджат.
  Акрам не умел врать. Избегал смотреть в глаза. Братья устали ждать, когда долгая болезнь высосет жизненные соки халифа и сделали первый ход.
  Ниджат слишком увлекся Черной Завесой. Забыл о самом важном. О сохранении своей жизни.
  - Ты поклянешься Прародителем, что не причинишь мне вреда, - потребовал Ниджат.- Отправишься со мной в Балидеру.
  Он резко отдернул руку. Скорпион не успел самую малость. Вместо того, чтобы впрыснуть смертельную порцию яда в запястье Ниджата, тварь ужалила своего господина. Лицо Акрама исказила судорога. Полные ненависти глаза бурили Ниджата, сулили все известные муки.
  Ниджат не выдержал и отвел взгляд. Он слишком мягок для престола. Не сумел быть твердым с человеком, желавшим ему смерти. Гордость для Акрама дороже жизни. Он знал, что брат не сможет простить ему это унижение. Знал, но все равно попытался спасти.
  Почему он так мягок с врагами и так холоден с сестрой? Это он должен был поехать в земли неверных, должен был вести переговоры. Но вместо него поехала сестра. С молчаливого согласия Ниджата. Чем он отличается от братьев? Ничем.
  Всего лишь крупица в океане песка.
  Ниджат вышел из палатки. Сдернул плащ и укрыл тело слуги. Помолился Прародителю за его душу. В скрижалях написано, что праведников на том свете ждут черноокие гурии. Он хотел верить, что Непир сейчас играет им мелодию, бередящую душу.
  Вороной жеребец Акрама бил копытом и требовал наездника.
  Ниджат задумался. Вали не глупец. Он не захочет разделить трон с Акрамом. Скорее всего, к палатке уже приближаются верные ему люди, чтобы покончить с еще одним наследником. Здесь оставаться опасно. Адулистан сейчас закрыт для него. Так же, как и ставший родной Балидера. Братья наверняка бьются за дворец, подкупая городскую стражу и дворян. Он надеялся заручиться поддержкой Акрама и его связями с военной мощью Карамсши. В городе было много друзей пустоголового брата. Но теперь и этот путь закрыт. К Балидере уже направляется конница Вали. А может и часть торгового флота Ильяса. Город падет в течении нескольких дней.
  Оставалось только море. Он попытает счастья там. Набрать наемников в Южном Халифате? Попробовать договориться с фанатиками, топящими корабли в водах Благого Намерения?
  Ему бы талант убеждения, но Ниджат не Вали. Или уверенность и властность. Но он не Ияс. Все, что есть у Ниджата - ум.
  Священники говорят, что ответы на все вопросы кроятся в словах Прародителя. В чем же черпает силы мирянин? В детях своих и близких, говорит седьмая скрижаль. У него нет детей. А близкие готовы убить лишь бы самим сесть на трон. Только сестра его понимала, но сейчас она далеко.
  Ниджат достал из-за пазухи амулет. Золотой скарабей молчал. Сестра не отвечала на его призыв. Он не ощущал ее присутствия уже месяц. Возможно, она мертва. Последний раз у них вышел странный разговор. Сестра была взволнована и говорила про надежду для востока и запада. Про мир и любовь. Он посмеивался и называл ее наивной девочкой. Ниджат не верил в избранных чужими богами. Только в свой разум и доброту сестры. Может, Прародитель подсказывает ему направление. Земли неверных? Почему нет. Там его точно не будут искать.
  
  ***
  
  Близился шторм. Море пенилось и плевалось солеными брызгами. Корабли в спешке отчаливали от порта, чтобы их не выбросило на берег очередной волной.
  Ниджат шел мимо лотков со свежей рыбой и креветками, лениво переругиваясь с местными. Недалеко спорили торговцы специями. Крупный краснощекий детина криками подзывал попробовать его клинки. Шлюхи ходили между рядами, выставляя напоказ бронзовые бедра. Прародитель не одобрял падших женщин. В Адулистане их забросали бы камнями, но здесь, на стыке культур, строгие правила скрижалей не всесильны. Море стирало границы между культурами. Оттачивало острые концы, как делало это с галькой.
  К середине дня Ниджат сторговал за коня немаленькую сумму. Торговец, вечно потеющий уроженец Южного Халифата с гладко выбритым лицом, все не прогадал. Он без проблем заработает вдвое больше. Но до последнего строил из себя недовольного сделкой. Ниджат почти забыл, что такое рыночные нравы. Он не часто бывал в городах, а когда бывал, редко покидал свои покои.
   Он надеялся нанять скромную галеру и под видом купца пересечь Лихое море. Шторм нагрянул не вовремя. Ему не улыбалось отсиживаться в городе, когда братья в открытую объявили охоту на него. Промедление могло стоить жизни. Возможно, в городе уже есть убийцы, и они не станут медлить.
  Ниджат направился к пристани. В надежде найти нужное судно он шел под проливным ливнем и вглядывался в ничего не значащие названия кораблей. Одна трирема была под штопанным-перештопанным парусом, такие курсируют только между близко расположенными городами и тонут, если волна хоть раз перехлестнет за борт. Двухэтажная бирема "Крепкий кулак" имела большой трюм и полнилась товаром. На такой он не достигнет цели. Корабли братьев перехватят Ниджата еще в заливе. Роскошная вилийская актуария станет приманкой для пиратов. В конце концов, он решил остановиться на небольшом борейском дромоне. Северяне выставили вдоль бортов щиты с обшитой мехом поверхностью. Пятьдесят щитов. Вполне хватит, чтобы отбиться от быстроходных, но трусливых стервятников Лихого моря. Ниджат прикидывал про себя, сколько ему предложить капитану, чтобы тот согласился отступиться от своих планов и доставить путника в нужное место. Нужно быть щедрым, но не расточительным. Иначе его попросту ограбят, как только отчалят и выкинут за борт.
  - Ниджат ибн Манаф?
  Принц резко обернулся, готовясь к схватке. Бесполезно. Он знал этих людей слишком хорошо, чтобы понять, что не ровня их мастерству. Личная стража отца во главе с лучшим мечником верховного халифа. Санад был стройным и жилистым мужчиной. Он носил только черное и старательно брил бороду. Причина тому - уродующий подбородок шрам и криво сросшаяся плоть, из-за которой борода росла вкривь и делала ее носителя больше похожим на шута, чем на мечника.
  Кто из братьев сумел подкупить этого человека? Санад слыл честным и справедливым, но в беспокойные времена люди показывают истинное лицо. Мог ли он убить отца за деньги? За титул?
  - Санад, - ответил сын халифа. - В последний раз меня пытался убить человек королевской крови. Видимо, с тех пор я несколько обесценился на рынке.
  - Господин, здесь не место таким разговорам, - Санад беспокойно оглядывался по сторонам. - Прошу, пройдемте на наш корабль.
  Его просили. Не требовали. Это хороший знак.
  Ниджат позволил воинам окружить себя и сопроводить на корабль. Санад прибыл на боевом корабле. Почти непотопляемая пентекотера "Длань Прародителя" была гордостью всего халифата и флагманом флотилии. Ниджат взошел на борт, почти не шатающийся даже во время грядущего шторма. В пентекотере было пять ярусов, в каждом из которых сидели только сильные гребцы, могущие в случае чего сменить весло на саблю. Он прошел в кабину капитана, скрытую под балюстрадой в виде манящих формами гурий. Две лодки, притороченные с боков морского гиганта, мерно бились бортами о крепкое дерево пентекотеры, словно барабаны, что задают ритм гребцам.
  Санад налил ему воды. Он знал, что Ниджат игнорирует вино. Ниджат благодарно кивнул и чуть отпил из кубка.
  - Итак, Санад, чей я пленник?
  - Пленник, господин? - неподдельно удивился телохранитель. - Вы не пленник. Вы хозяин этого судна. Клянусь Прародителем, вы единственный, о ком я подумал, когда случилось горе.
  - Вот как?
  - Да, господин, - потупился Санад.
  Странно было видеть столь грозного воина, чувствующего себя очень неловко. Ниджат перевел дух. Его не собираются убивать. Это хорошо.
  - Расскажи, как умер отец.
  - Его отравили. Мышьяк в финиковом меде. Они подкупили дегустатора. Смерть предателя обогатила его семью.
  - Что же братья?
  - Вали нанял наемников и захватил дворец. Ильяс подкупил часть знати и пошел на штурм. Тогда узурпатор начал казнить именитых заложников.
  Ниджат скорбно опустил голову. Часть благородных семей давала младших сыновей и дочерей халифам, в качестве обещания мирной жизни. Своими действиями братья настроили против себя многие семьи. Но это пока не давало ему никаких преимуществ.
  За Ильясом стоит вся конница Халифата. Вали может откупиться даже от фанатиков. У него множество торговых кораблей и почти весь флот в подчинении. Даже "Длань Прародителя" построен на его деньги. Одно хорошо - братья пока забыли о нем. На время. Ниджат мог ускользнуть из расставленных сетей.
  Но нкжно спешить. Раз его нашел Санад, найдут и остальные.
  - Война мятежников захлестнула улицы Адулистана, - продолжал Санад. - Люди гибнут сотнями. Я... мне предлагали деньги. Но я ни за что не стану марать себя кровью невинных. Воины должны убивать воинов. Женщины и дети должны жить.
  Он посмотрел на него. Не палач. Не убийца. Человек чести, живущий по своим правилам, нарушить которые не способны ни золото, ни угрозы.
  Ниджат догадался, почему Санад не принял ничью сторону. Сейги. Благородная заложница. Ниджат умел подмечать детали. Взгляд, брошенный утайкой. Прерывистое дыхание, когда она проходит мимо. Санад любил ее, такую близкую и не доступную для безродного. Сейги погибла, когда люди Ильяса пошли на штурм королевского дворца.
  - Что же ты хочешь от меня?
  - Я хочу служить для вас, как служил вашему отцу. Я знаю, вы не похожи на братьев.
  "Он думает, я другой. Хочет так думать. Знает ли он, что я отправил родную сестру к неверным? Знает ли, что мне на руку, то, что сейчас творят братья, и я пальцем не пошевелю, чтобы прекратить бойню в Адулистане?"
  - Ты прав, Санад. Я не похож ни на Ильяса, ни на Вали. Я не воин. Всего лишь ученый. Ты готов служить такому человеку?
  - Да, господин.
  - Отлично. Приказывай гребцам взяться за весла. Шторм близко. Отчаливаем.
  - Куда господин приказывает взять курс?
  - На запад. Мы пройдем Путем Пряностей. Вдоль Благого Намерения. К Лихому морю.
  - Я считал, господин направит "Длань Прародителя" вдоль русла Златоносной. К городу мудрости, Балидере.
  - Санад, никто не любит непослушных слуг. Что сделал бы мой отец, посмей ты возражать ему таким образом?
  Санад виновато склонил голову.
  Ниджат почувствовал себя более уверенно. Он знал, что королевский телохранитель привык служить. Управлять им будет легко. А через него и командой корабля.
  - Санад, - тихо сказал сын верховного халифа. - Я знаю про тебя и Сейги.
  Воин вытянулся. Лицо в миг огрубело, пальцы потянулись в сабле, шелковым шнуром прикрепленной к кушаку.
  - Я не порицаю, Санад. Любовь не знает границ. Будь моя воля, я дал бы тебе титул и сам вложил ладонь Сейги в твою, скрепляя ваш брак перед ликом Прародителя и вверяя вас Его воле.
  Он расслабился.
  - Она не заслужила такой участи. Я должен был спасти ее. Ваш отец... Я разрывался между ними. Сидел у его ложа в последние минуты. Сидел и смотрел через окно как пять из семи знатных семей идут на приступ дворца.
  - Ты человек чести, Санад. Я рад, что в мире, где долг всего лишь слово, есть такие, как ты. Я знаю, ты хочешь отомстить за нее. Хочешь, чтобы резня прекратилась, а истинно верующие перестали убивать себе подобных. Но нужно смотреть правде в глаза. Мои люди далеко. "Длань Прародителя" не попадет в Балидеру. Ее возьмут на таран корабли Ильяса. Они наверняка уже блокировали притоки Злтаоносной, прекратив сообщение скдов между городами. Мы должны покинуть халифат. Мы вернемся. Скоро. И тогда винновые ответят за все.
  Санад трижды поклонился и вышел. Воин знал, что господин не подведет. Если бы Ниджат был так же уверен
  Его город, жемчужина востока, обитель науки и искусства, скоро падет. Ниджат не сможет противостоять братьям в открытом бою. Вали наверняка послал часть армии в Балидеру. Воины возьмут город приступом и отберут все сокровища, бережливо накопленные Ниджатом. Он беден как дервиш, одинок как сирота. Песчинка в океане. Эхо в горах.
  Почти одинок.
  У него есть люди и верный Санад. У него есть "Длань Прародителя" и его ум.
  У него еще есть сестра.
   Единственная, кто всегда понимал, что халифат медленно умирает. Что бороться следует не за то, что у них осталось, а за то, что отобрали Вихри Смерти. Они должны разрушить Черную Завесу. Иначе Наэри поглотит и людей, и города, в которых они расточительно льют кровь, чтобы получить иллюзию всевластия.
  Люди-песчинки среди беспокойного моря гражданской войны.
  Но разве не из крупиц состоит пустыня? Разве не из-за эха сходят лавины?
  
  Глава 5
  
  Исповедь
  
  Ему казалось, сердце бьется громче церковного колокола и по этому ритмичному стуку их легко найдут. Ноги шаркали по каменным плитам, вздымая горы пыли, от которой ужасно чесалось в носу. Чтобы не чихнуть, Лотт зажал нос ладонью.
  Квази совсем обессилела. Смуглокожая красавица за день превратилась из полной сил женщины в доходягу, не способную пройти и шага без чужой помощи. Все на что ее хватало - кое-как завязать шнуровку лифа на платье. Кэт натужно пыхтела. Желтоглазая взвалила на себя неверную и тянула ее вперед как ручной ослик.
  Его била крупная дрожь, зуб на зуб не попадал. Лотт постоянно тер воспаленные глаза. В лепнине на стенах чудились демоны и призраки прошлого. Сколько он еще продержится? Час? Дольше? Ломка могильным червем ела внутренности, подбираясь к сознанию. Лотт очень хотел застонать. А еще лучше закричать от всепроникающей боли, но знал, что этим погубит их.
  Взобравшись по лестнице, они некоторое время плутали по просторным залам дворца Фениксов, стараясь запутать преследователей. Сперва Уль с сыновьями пытался их запугать. Улюлюкал, угрожал вырвать язык девушкам и подтереться им. Это было на руку. Они хотя бы знали, куда не следует идти. Теперь разбойники затаились. Опасность могла поджидать за каждым углом.
  Они прошли мимо зала для приемов. Лотт увидел королевский трон. Мастера отлили из бронзы трех изящных фениксов, на крылья которых восседали король и королева. Обглоданные временем костяки вмуровали в бронзу. Заложили известковым раствором и камнями, оставив нетронутой только головы. Поверья гласили, что ребенка король убил собственным мечом, чтобы он не достался обезумевшей толпе. Лотт сглотнул и постарался не смотреть на этот ужас.
  Зал когда-то был дорого украшен. В углах легко угадывались части гербов, с содранным золотом и серебром, труха от мебели, которую толпа разбила в щепки и осколки стекла от стрельчатых окон. Плиты пола когда-то украшала цветная мозаика из малахита. Мастера старательно выложили имена всего рода Фениксов. Теперь имена стерлись в каменное крошево. Разбив мраморную мозаику, посреди залы лежали три огромных люстры, на каждой из которых могло поместиться до тысячи свечей. Луна проглядывала сквозь пустые проемы, озаряя место казни бледным свечением.
  Дворец должен был стать чудом запада, красоваться наравне с Солнцеградом, костяными городами Борейи, Дыханием Аланы, Крыльями Кальса...
  Но он стал могилой. Безумно дорогой и никому не нужной.
  Дворец строили по чертежам Фиосетто. У старого архитектора, благодаря которому возвели Розу Запада, не хватило сил. Он умер, успев рассказать лишь толику того, что задумал для королей Дели. Но даже то, что успел передать подмастерьям, потрясало. Дворец возводили сто лет, пять правителей не дождались, когда положат последний камень и последнее дерево будет посажено.
  Кэт нашла каменную лестницу, ведущую на нижний уровень. Ступени закручивались в крутую спираль. Внизу стоял кромешный мрак. Кэт шла первой, ориентируясь на ощупь, словно слепой на паперти.
  Лотт следовал за ней, неся на руках потерявшую сознание Квази. Он насчитал сорок пять ступенек, прежде чем бесконечный спуск кончился. Здесь пахло лавром и розмарином. Кэт зажгла маленькую лучину, чтобы оглядеться.
  Они попали на кухню. Если бы у него оставались силы, Лотт поддел бы Кэт, что даже сейчас ее нюх привел их туда, где должна быть еда. Даже спустя века пучки засохших трав и кореньев еще лежали здесь, как и брошенная посуда с присыпанным сажей котлом.
  Люди покинули короля в трудный момент, и ничто не заставило бы их помочь впавшему в немилость милорду. Говорили, Феникса защищали только покорившие-ветер. Но их было слишком мало. Люди просто убили их вместе с павшей династией.
  Со стороны лестницы послышался шум.
  Кэт указала на нишу в стене. Раньше через нее повара поднимали искусно оформленную еду прямо в царские покои. Желтоглазая вскарабкалась вверх по каменной кишке, словно заправский воришка, проникающий в дом через дымоход. Лотт подал ей безвольную Квази и протиснулся сам, заложив проем железной крышкой от печи.
  Они успели вовремя. Лотт узнал натужное дыхание толстяка Уля. Его сыновья несли факелы. Если они заметят щели, сквозь которые дует сквозняк, всему конец.
  -- Гнилое место, - сказал молодой голос. - Примас, ты видишь их?
  -- Не знаю, - отчеканил второй близнец. - Темно как у Зарока за пазухой. Глянь в том углу.
  -- Не богохульствуй, - боязливо ответил Секундос. - Дворец проклят. Призрак Феникса не успокоился. Он хочет смерти праведных.
  -- Тогда мы ему не нужны, - хмыкнул Примас.
  Свет от лучины стал ярче. Лотт видел, как колеблется огонек. Сквозняк. Тянет из трубы. Они заметят. Что тогда? Как долго они продержатся? Он затаил дыхание и неотрывно следил за грязно-желтым огоньком.
  -- Помалкивай, дурень.
   Чтобы не говорил Уль о занятной охоте, хозяин корчмы давненько не выбирался за пределы брошенного монастыря. Лотт слышал, как сипло он дышит. Спуск по крутой лестнице и недолгая погоня отняли у мерзавца много сил. Правда и сам он чувствовал, что обессилел.
  -- Не теряйте времени зря. Комнатушка пуста. Я не хочу, чтобы они проскользнули мимо нас.
  -- Далеко не уйдут, - уверил Примас.
  -- Надеюсь. Я хочу, чтобы желтоглазая тварь увидела свои потроха перед смертью. Квадрос был таким славным мальчуганом.
  -- И Терций, они не заслужили такой смерти.
  -- Мы найдем их, пап.
  Они ушли. Эхо шагов слышалось еще долго.
  Они сидели как мыши в норе, не смея заговорить или шелохнуться. Здесь было тепло и тесно, пахло сажей и старостью.
  Наконец Кэт заворочалась. Желтоглазая что-то говорила. Но у Лотта было такое впечатление, что он с головой ушел под воду. Уши заложило.
  Внезапно в глазах потемнело, он почувствовал, что падает.
  
  ***
  
  Лотт чувствует, что падает. Он пытается сохранить равновесие, но поздно, слишком поздно. Сторм заходит со спины и бьет плашмя по коленям. Меч деревянный, тренировочный, но боль всамделишная. Лотт кричит и падает на колени прямо в размокшую осеннюю землю. Чтобы не глотнуть грязи, он отпускает меч и выставляет вперед локоть.
  На тренировочном дворе царят сырость и ветер. Скоро придут холода и превращающий кровь в студень мороз. Дороги от дождей постепенно растекаются как подлива по каше.
  Лотт проклинает свою неловкость и непогоду.
  Зед и Кайл умирают со смеху. Лорд Кэнсли сердито выдыхает. Длинные вислые усы сюзерена полощатся как стяги на ветру. Он идет к ним, подбирает грязную деревяшку и подает Лотту.
  -- Ты мертв, глупый мальчишка. Ты лишился меча, чтобы не запачкать холеное личико? Зачем оно тебе? Мертвецам наплевать на внешний вид. Еще раз.
  Лорд Коэнширский редкий гость на тренировках, но когда сражается Сторм, сир Томас всегда спускается посмотреть на лучшего из бойцов дружины.
  Сторм отвешивает сюзерену поклон и делает фиглярскую восьмерку, заводя толпу.
  Лотт встает, усилием воли заставляет себя не оттирать грязь с колен. Только не сейчас, когда сир Томас смотрит.
  Он приветствует противника и бьет по щиту, призывая к бою.
  -- Бей первым, - Сторм отводит щит, но Лотт медлит. - Я могу повернуться спиной, если тебе будет легче.
  Брат действительно отворачивается, показывая беззащитную спину. Лотт знает куда бить. Защитный доспех из вареной кожи не прикрывает шею. Ударь он туда, и брат падет.
  - Давай же, Робкий Лотт, или мне завязать глаза, чтобы у тебя хватило храбрости?
   Брат знает, как он ненавидит это прозвище. Знает, от чего впадает в бешенство. Лотт решается и наносит удар.
  Сторм легко предугадывает его действия. Брат уклоняется в сторону и ловит Лотта на противоходе. Тупое острие упирается в живот, давит, заставляя отступить.
  Кайл чуть не падает от смеха с изгороди, на которой сидит.
  -- Ты неисправим, - смеется Сторм. - Подумай глиняной башкой хоть раз в жизни. Не иди напролом, как бык.
  Он снимает кожаный шлем, взлохмачивает темно-рыжие волосы. Машет высунувшимся из окон фрейлинам. Те глупо хихикают и машут платками. Пара падает вниз, но Сторм не удосуживается подобрать ни один из них. Он может получить любую из девушек и, что хуже всего, отлично знает об этом.
  Лотт хочет быть на его месте. Хочет одолеть брата в поединке, хочет, чтобы над Стормом хохотали и тыкали пальцами, хочет подобрать хоть один гребаный платок, хотя знает, что любит только свою Беатрис.
  Лотт сгорает от желания стать братом, но знает, что такому не бывать. Сторм Красавчик всегда будет лучше Робкого Лотта. Лотт старается изо всех сил, ловит каждое слово учителя, тренируется до кровавого пота. Он бьет Зеда в трех поединках из пяти. На равных рубится с Кайлом, а ведь тот из благородных, тренируется с детства. Но когда приходит Сторм, Лотт чувствует себя крестьянином, в первый раз увидевшим оружие.
  Он делает выпад, Сторм блокирует и сразу переходит в нападение. Лотт прячется за щитом. Левая рука ноет от сильных ударов, обильно летят щепы. Ему кажется, что идет деревянный снег. Лотт пробует огрызаться, наносит ряд колющих ударов, но Сторм слишком опытен, чтобы попасться на такой простой маневр. Брат атакует молниеносно. Он бросается вперед, в последнюю секунду отскакивая в сторону и в полете дотягивается до скулы Лотта.
  Мир мрачнеет. Лотт чувствует, как из глаз льются слезы, а тело перестает его слушаться. Он снова в грязи.
  -- Барахтается как свинья, - гогочет радостный Кайл. - Робкий Лотт, мне сходить за помоями?
  -- Хватит, - обрывает его сир Томас. Лорд держит своих подчиненных стальной хваткой и не любит любые намеки о том, что его воспитанники низшего сословия. - Вы, двое, покажите, чему научились из уроков мастера-мечника.
  Зед и Кайл спрыгивают с ограды, достают мечи и осторожно приближаются к Сторму. Они не ровня брату. Но вместе могут заставить его попотеть. Лорд Кэнсли знает, как сбить с них спесь. Лотт думает, что сир Томас с радостью передал бы титул брату по наследству, будь тот благородным. Грубый, такой же солдат, как и его дружина, лорд Коэнширский лишь со Стормом позволяет проявить отеческую любовь.
  Лотт сплевывает кровавую слюну и кое-как встает. Щупает языком пошатывающийся зуб. Сторм улыбается ему и машет мечом на прощание. Брат сегодня в ударе, вчера он получил золотые шпоры, стал рыцарем милорда и сегодня готов сражаться хоть с демонами червоточин. Лотту кажется, что Сторм уже не видит в нем брата. Только очередного солдата князя.
  Лотт ковыляет прочь с тренировочной площадки, видя, как прохожие скрывают ухмылки и отворачиваются. О да, он играет роль шута при брате герое.
  Он смотрит на обитые железом ворота Кабаньей Норы. Замок лорда Коэнширского совсем новый. И двадцати лет не прошло с тех пор как каменщики вымостили последним булыжником стену. Но извечная сырость, угнездившаяся в Землях Тринадцати, уже разъедает чертоги князя. Плесень заметна издалека, трещины в кладке ширятся, их два раза в год замазывают глиной и хватким раствором, но Лотт знает - это гангрена. Ее не вылечишь снадобьями.
  Он смотрит на ворота, высматривая кого-то среди въезжающих в замок телег и повозок. Люди привозят ежегодную дань. Склады уже ломятся от зерна, клубней, полотна, заготовок железа и меди. Дальние поселения как всегда, приезжают последними. Им не везет - дороги в последний месяц осени исчезают с лица земли, лошади теряют подковы, с телег летают оси. Лотт ждет уже который день, почти потеряв надежду. Но сегодня ему везет. Он видит знакомый фургон о двух лошадях, крытый козлиной шкурой.
  Лотт возносит мольбу Аллане, покровительнице путешественников. Оруженосец срывается с места, бежит в свои покои, обминая толпящихся в подворье людей, их товары и псов, ждущих момент ухватить с телег засоленную баранину.
  Сквозь толчею протискивается усталый всадник с вот-вот готовой пасть от истощения клячей. Он спрашивает о чем-то стражника и тот показывает в сторону тренировочной площадки.
  Лотт заходит под каменные своды, словно магический занавес глушащие неописуемый гомон, царящий у ворот. Наскоро приводит себя в порядок, смывает грязь, прочищает ссадины крепким вином. Подходит к спрятанной за съемной панелью нише и достает короб. Внутри маленькая сокровищница. Он смотрит на мелкие, гнутые пфенниги, устилающие дно, десяток марок из грязного серебра и одну золотую, полученную от самого лорда Кэнсли за добрую службу. Он радовался этому подарку как дитя, но тут же остыл, после того как узнал, что вместо того, чтобы дать желтый кругляк, брата сделали рыцарем.
  Лотт берет короб и выходит на улицу. Возница не спеша достает товары из ломящегося фургона. Люди умудряются заключать сделки посреди шума и толкотни. Женщины несут свертки в замок, крепкие парни тащат мешки в зернохранилище.
  Лавируя между цепочками снующих туда-сюда людей, Лотт добирается до своего знакомца. Он спрашивает его о заказе. Мужичонка некоторое время испытывает его, делая вид, что не помнит, о чем просил Лотт. Но после того, как оруженосец лорда Кэнсли показывает содержимое короба, переходит к делу. Лотт отдает с таким трудом накопленные деньги, не испытывая ни малейшего сомнения.
  Он вертит в руках серебряное колечко с крохотным аметистом в оправе и думает о Беатрис. Ее длинных косах, веснушках и смешинках в уголках глаз. Он мечтает о том, как изменится его жизнь после того, как они поженятся. Лотт примерный семьянин. Лотт любящий отец. Он не знал своих родителей, рос в огромном замке лорда Кэнсли, чувствуя себя так, словно был байстрюком. Сир Томас приютил их, двух сирот, дал кров и пищу, получив взамен преданных людей. Лотт не знает, станет ли он таким родителем, какие были у него, но уж точно постарается быть таким, как его сеньор. Строгим, но справедливым.
  В подарок расщедрившийся торговец дарит ему чудные сафьяновые сапоги, покрашенные в фиалковый цвет. Лотт благодарит его, думая, что у Беатрис будет запоминающийся день.
  Он мчится к любимой девушке, разбрызгивая воду из луж, находит ее в пекарне, готовую вложить очередную булку в печь. Раскрасневшаяся, со здоровым румянцем на щеках и застегнутой всего на несколько петель верхней одежде, девушка весело машет ему. У печи становится жарко, Лотт думает о том, как ей трудно гнуть спину в этом аду целый день, с первыми петухами и долгое время после захода солнца. Думает, что должен получить шпоры после брата и тогда ей не придется работать здесь. Потом замечает дорогой браслет на руке и хмурится.
  Беатрис - видная невеста, огневолосая, пышногрудая, с изумрудными глазами и нежным голосом. Она привлекает чужие взоры. Лотт понимает, что готов драться за нее. Понимает, как много она значит в его жизни и то, что он не хочет никого другого.
  Лотт показывает ей сапоги. Глаза девушки блестят, на губах играет непритворная улыбка. Она вертит их, гладит руками мягкую кожу, трогает бляшки. Кивком показывает на коморку. Он прикрывает дверь, притягивает Беатрис к себе. Она пахнет сдобой. После поцелуя Лотт чувствует вкус сахара и муки. Беатрис приподнимает юбку повыше и натягивает сапожки. Размер в самый раз. Он говорит, что ей идет. Она смеется, и манит его пальчиком.
  Лотт сглатывает, его захлестывает возбуждение. Он хочет ее здесь и сейчас. Он представляет ее голой и в штанах становится тесно. Серебряное кольцо в кармане обжигает неестественным холодом. Лотт выбирает между страстью и романтикой, но, глядя как Беатрис снимает платье через голову, все мысли разом выветриваются.
  В каморку ломятся. Кто-то обрушивает на хлипкую дверцу кулак. Настойчиво дергается ручка. Беатрис охает и пытается привести себя в порядок, а Лотт понимает, что упустил свою возможность.
  Он сердито распахивает дверь и, моргая, смотрит на своего брата. Сторм хохочет и бьет себя по коленям.
  - Так и знал, что найду тебя здесь, - говорит он и тычет локтем в грудь. - Хороша чертовка, а?
  - Отвали, - огрызается младший брат.
  - Если бы я мог, - лукаво подмигивает Сторм и сразу становится серьезным. Перед Лотом не брат, а новоиспеченный рыцарь лорда Коэнширского. И этот человек приказывает ему. - Собирайся. Кто-то сжег Милотравье. Сир Томас собирает дружину.
  Уходя следом за братом, Лотт кидает прощальный взгляд на Беатрис. Девушка уже у печи, поглядывает то на него, то на Сторма, и чему-то улыбается.
  В этот момент Лотт понимает, что она дороже ему, чем родная кровь.
  В конюшне оседланная и взнузданная лошадь. Люди князя ждут только его. Лотт натягивает хауберк и думает, что от исхода похода будет зависеть судьба дальнейшей службы. Он будет хорошим оруженосцем. Лучшим. Он заслужит свои шпоры и после похода получит Беатрис.
  Проезжая мимо рассосавшегося, втянувшегося в щели замкового подворья люда, Лотт вспоминает запах Беатрис. Сахар и мука еще никогда не были так желанны, как сегодня.
  
  ***
  
  Лотт почувствовал боль в суставах и понял, что еще жив. Сознание возвращалось к нему медленно. Накатывало словно волны во время прилива. Кэт неистово тормошила его за ворот куртки, прижимала холодные ладошки к щекам.
  Во рту пересохло и вместо членораздельной речи он смог только прохрипеть и жестом попросить желтоглазую прекратить.
  - Ты испугал меня, - прошептала покорившая-ветер.
  - Ммм?
  - Грохнулся на пол как девица, увидавшая крысу.
  - Ничего не помню. Вода есть?
  Кэт печально покачала головой.
  - Все вещи остались в сумках, притороченных к лошадям. Бедная Пегушка небось вся изволновалась без нас.
  - Она в лучшем положении, чем мы, - Лотт прочистил горло и огляделся.
  Они все еще в дворцовой кухне. Квази сидела на корточках, свесив голову вниз.
  - Что с колдуньей?
  - Не знаю, бледная как смерть и дышит рывками. Лотт, ей становится хуже.
  Кэт хотела сказать еще что-то, но промолчала. Отвернулась, скрывая лицо. Лотт хорошо узнал покорившую-ветер за то время, что они провели вместе. Кэт волновалась не только за неверную. Наверняка он выглядит не лучше.
  Голова налилась свинцом, руки дрожали, перед глазами распухали яркие цветы.
  - Мы для тебя обуза, - начал Лотт, но Кэт только отмахнулась.
  - Не говори такого. Мы команда. Я не брошу вас этим подонкам. Только... не ври мне больше.
  Лотт устало кивнул. Кэт легко приходила в ярость, но так же легко остывала. Любая другая давно махнула бы на него рукой, но не покорившая-ветер.
  "Она с тобой только ради Дара" - ядовито прозвучало в голове. - "Хочет с твоей помощью очистить Дальноводье от скверны. Будешь ручной зверушкой у чахоточных".
  Усилием воли он отбросил подлые мысли.
  Встал. Пошатываясь, словно пьяный, подошел к нише в стене.
  - Поднимемся по желобу, возможно, там будет проход в одну из башен. А оттуда сможем спуститься по вырезанной в скале лестнице.
  Он лез первым. Казалось, подъем длится вечность. Перед Лоттом проносились образы из мертвого прошлого. Череда лиц кружила в безумном хороводе. Он и половины из них не помнил.
  Сапоги заскользили по камням. Чтобы не упасть он ухватился за веревку. Бечевка, закрепленная на лебедке, все еще оставалась крепкой. Механизм, не смазывающийся веками, громко скрипнул.
  - Пожри меня падальщик, - выругался Лотт.
  Звук в гнетущей тишине показался особенно гулким. Наконец, он увидел выход. Ухватившись руками за выступ, Лотт подтянулся и выкарабкался из тесного туннеля. Бегло осмотрелся.
  Королевская опочивальня. Гнилая кровать сложилась пополам. Деревянную труху укрыл погребальным саваном балдахин. В ткани, когда-то поистине царской, угадывались очертания огненной птицы. На полу ошметки тряпок. Видимо, мародеры дрались за право носить королевские наряды. Везде следы разбоя, битая посуда и обломки мебели, пустые стены ободраны. Лишь кое-где виднелись куски из белой глазури. Династия Фениксов приказала сотворить для себя фарфоровую комнату. Хотел бы Лотт увидеть, какой она была прежде.
  Горло сдавил спазм. Лотт согнулся пополам. Его вырвало остатками скудного ужина из сухарей.
  "Аллана Всепростительница, избави от болезней, Гэллос Спаситель, придай мне сил".
  Он хотел помолиться святым, но к глотке подступила очередная порция полупереваренной пищи.
  - Лотт, помоги.
  Кэт уже рядом, желтоглазая выглядела озабоченно, протягивая ему конец веревки. Покорившая-ветер уперлась ногами в остатки фарфоровой штукатурки. И обмотала старую бечевку около локтя.
  - Квази не сможет подняться. Мы втянем ее сюда. На счет три. И раз. И два. И...
  Лотт и не думал, что худенькая неверная может быть такой тяжелой. Они тянули молча, а проклятый механизм будто назло с каждым движением скрипел все сильнее.
  Когда Лотт увидел измученное лицо чародейки только и мог что вздохнуть с облегчением. Руки горели огнем. Он посмотрел на ладони и увидел широкие ссадины на коже. Волоски распустившегося каната угнездились в царапинах, словно черви, пожирающие воспаленную плоть.
  Непреодолимым валом накатила тошнота.
  - Идут, - крикнула Кэт, когда он выхаркивал остатки еды. Казалось, вот-вот наружу вылезет и пустой желудок. - Не успели.
  - Баррикадируемся, - слабо простонала Квази.
  Неверная в одиночку пыталась сдвинуть кровать. Кэт и Лотт присоединились к ней. Лотт дернул за ножку, но хилая сосна давно отжила свой век. В руках остался шар и часть навершия. Кое-как они прислонили кровать к дверному проему. С другой стороны сыпался град ударов, перемежающийся руганью взбешенной семейки Уля.
  Они забивали дыры всем, чем могли. Кусками мебели, одежды, старым зеркалом с абсолютно черной поверхностью, гипсовыми ангелочками, охранявшими сон престолонаследников над потолком.
  - Бесполезно, - устало сказал Лотт. - Мы только отсрочим гибель.
  - Будем драться, - упрямо процедила Кэт.
  Желтоглазая осматривалась в поисках оружия. Ее нож остался в глазнице Квадроса. Кэт пыталась оторвать от стены подсвечник в форме коленопреклоненного Святого Джерома. Слепой мученик и не думал сдаваться и крепко сидел в стене. Лотт достал свой кинжал. Кровь одного из сыновей Уля запеклась и покрыла тонкой корочкой лезвие.
  Что они сделают против трех здоровенных мужиков с шипастыми дубинами? Поцарапают, да и только.
  - Спускайтесь обратно, - Квази бросила в нападающих старинный ночной горшок, - Я задержу их.
  - Не выдумывай, - отмахнулся Лотт.
  - Ты должен выжить. Люди должны увидеть. Знать.
  Неверная будто забывала имперский язык. Она делала долгие перерывы, подбирая нужное слово.
  - Что знать?
  - Они должны знать, что не все потеряно, - сказала Квази. - Что еще есть надежда. Ты их надежда.
  Их баррикада задрожала. В проеме замелькали дубинки. Близнецы работали споро, будто рубили лес. Лотт видел искаженные яростью лица и знал, что не стоит просить пощады. Лучше бы им вообще не попадать к ним живыми.
  Победно закричала Кэт. Лотт обернулся убедиться, что покорившая-ветер все же одолела непокорный подсвечник. К его удивлению, произошло совсем иное. Святой Джером, покровитель знаний, которому молятся те, кто желает обрести покой и смирение телом и душой, остался в стене, медленно отъезжающей в сторону.
  - Ах ты везучая обжора, - усмехнулся Лотт. - Скорей внутрь!
  Они нашли потайной ход. Лотт мысленно пообещал себе поставить свечку святому, подарившему им шанс спастись. Возможно, раньше сюда шмыгали любовники королевы, или фаворитки короля. Или за пологом темноты творили тайные заговоры. Теперь этот лаз послужит благой цели - спасению их жизней.
  Уль сунулся было в вырубленный сыновьями пролом. Лотт двинул толстяка в долгие годы лелеемое пузо. Трактирщик охнул и исчез прежде, чем Лотт успел огреть его еще раз.
  Девушки уже скрылись в густом сумраке, Кэт ругалась, пытаясь оборвать противовес, не дающий стене встать на место. Покорившая ветер суматошно искала второй рычаг, который должен был скрыть их от преследователей, но тщетно. Лоту хватило одного взгляда, чтобы понять - рычаг бесполезен. Цепь зацепилась за одну из петель и механизм заклинило.
  И вдруг его осенило. Лотт вонзил оружие в противовес. Провернул клинок в мешочке, выдернул и снова всадил в податливую кожу. Из разорванной емкости слабым ручейком вытекал песок. Стена, роняя на пол последние плитки фарфора, стала медленно задвигаться. Кэт тоже смекнула что к чему. Вооружившись осколком зеркала, желтоглазая полосовала противовес, словно в нем содержалось все то, что она ненавидела.
  Остатки кровати не выдержали. Баррикада пала под натиском пришедших в раж близнецов.
  - Проем! - скомандовал Уль. - Не дайте им скрыться. Держите дверцу.
  Примас и Секундос ухватились за подсвечник. Помогая себе ногами, постарались замедлить ход.
  "Самое время Святому Джерому научить их смирению", пронеслось в голове Лотта.
  Но слепой мученик остался глух к мольбе одного из паствы Гэллоса. Оставалось уповать только на собственную удачу и дерзость.
  Лотт схватил одного из братьев за воротник и притянул к себе. Тот, не ожидавший такого от жертвы, отпустил рычаг. Теперь между ними и спасительной сырой тьмой тайного хода стоял только Лотт и один из близнецов, своим телом заклинивший стену.
  Давным-давно, в другой жизни, мальчику Лотту прививали такое понятие как рыцарская честь. Уважай своего врага, говорили учителя. Когда тебя просят о пощаде, будь милостив. Не бей беззащитных, защищай слабых.
  Настоящий рыцарь так бы не поступил. Он сошелся бы с врагом лицом к лицу. И... умер, как благородный рыцарь.
  Но Лотт так и не получил золотые шпоры.
  Он ударил не способного пошевелиться бандита в правый бок. Наружу брызнула темная кровь. Лотт продолжал методично работать кинжалом, полосуя обреченного человека, отрезая ему пальцы, делая лишние дырки в печени, легких, селезенке.
  - Примас! - в ужасе кричал Уль, - Мальчик мой! Что они с тобой делают!
  - Я расчленяю твоего сына, - сказал ему Лотт и пинком выпихнул обмякшее тело из каменной западни.
  Дверь с тихим шелестом стала на место, поглотив вопли беснующегося Уля и угрожающего их сжечь заживо Секундоса.
  Лотт упал на колени. Он бы блеванул, но было нечем. Его руки по локоть в крови, были руками головореза. Он чувствовал себя мясником на бойне. Кровь была всюду. На стене, на полу, на нем и на притихших девушках. Кровавый туман висел в воздухе, застил глаза, тяжелый железный запах смерти, и соленый, вяжущий вкус на языке.
  -- Думаю, наши шансы выжить возросли, - выдавил он.
  
  ***
  
  Лотт смотрит на клубы густого дыма, стремящиеся к небу как жертвоприношение языческим божествам, и думает, выглядела ли его родная деревня так же или тогда все было иначе?
  Смердело ли горелым мясом? Лежали на земле тела защитников, пронзенные тисовыми стрелами и порубленные плохо заточенными топорами?
  Он смотрит на редких ворон, недовольно каркающих на дружину лорда Коэнширского, прервавшую их пиршество, и не может не думать о родителях, которых, скорее всего, не придали земле, а оставили на съедение зверью. Воины не гробовщики. Они не станут терять время на захоронение мертвецов.
  - Милотравье пало за считанные минуты, - докладывает Зейд. Парень морщит широкий нос и старается дышать сквозь тряпку. Милотравье полнится разлагающимися трупами. - Оборонительные стены западной окраины только курам на смех. Я двинул рукой и свалил столб. Там и прорвались. Мужчины пытались организовать оборону, но их быстро оттеснили к хоромам старосты, где и заперли.
  Лотт смотрит на обугленные остовы большого дома. Он словно воочию наблюдает, как остготы забивают двери и окна, лишая жителей возможности принять грудью меч. От просмоленных факелов гонтовая крыша занимается сначала скромным огоньком, который медленно вбирает ненасытным чревом кусочек за кусочком, пока не добирается до спрятанного внутри лакомства.
  - Женщин нет, - говорит Кайл. Маленького роста, сын мелкого дворянина всегда чуть приподнимается на стремени, чтобы выглядеть вровень с остальными оруженосцами. - Скорее всего, напали Волчьи Шкуры. Женщины Империи ценятся дороже золота и оружия у этого племени.
  - Или Сушеные Уши, - вставляет Зейд. Юноша чешет щетинистую щеку и развивает мысль. - Они торгуют с пиратами, а те продают живой товар людям пирамид на другой континент.
   - Это не они, - отмахивается Сторм.
  Брат спрыгивает с гнедого жеребца по кличке Вихрь, быстрого как молния, и подходит к ближайшему трупу. Бедолаге раскроили череп, но Сторма не интересует причина смерти. Рыцарь откидывает прядь волос цвета древесной коры. Залитое кровью лицо пугает Лотта спокойным и умиротворенным взглядом. Оруженосец украдкой смотрит на сира Томаса, боясь, что тот заметит минутную слабость. Но князь Коэнширский увлеченно следит за братом.
  - Видишь, - говорит Сторм - И правое, и левое на месте. Сушеные Уши любят собирать трофеи. Поверь, если бы на деревню напали они, мы бы узнали. Эти парни не умеют действовать тихо.
  - Тогда кто? - спрашивает Кайл.
  - Лесные Призраки, - странно, но Лотт произносит слова твердо и уверенно, а не мямлит, как это с ним случается в присутствии сира Томаса.
  Кайл фыркает и готовится осадить его очередной шуточкой, но Сторм смотрит на него и под этим взглядом Кайл опускается в седло, становясь почти карликом.
  Кайл ненавидит его за то, что Лотт простолюдин. Он только делает вид, что смирился с положением вещей. Как только представляется случай, мелкий оруженосец напоминает о низком происхождении. Его слова давно не ранят Лотта. В отличие от брата он не забыл, откуда родом.
  Сливовая. Деревенька на границе с Шэнсвудом. И они со Стормом - последние из ее жителей. Он не злопамятен, нет. Он не станет мстить, когда дружина князя Конширского настигнет остготов. Но и милости им не видать.
  - Верно, - говорит брат. - Все трупы здесь - только крестьяне. Призраки забирают павших, как знак устрашения.
   - Хорошо, - Лорд Конширский угрюмо кивает. - Я знаю некоторые их лежки. В дне пути от Каменных Стражей есть одна. Если поторопимся, нагоним.
  Сир Томас в гневе. Ему нанесли обиду, показав брешь в защите княжества. Он выставляет дозорных и шлет разведывательные отряды. Князь готовится выбить язычников со своей земли мечами и топорами.
  - Молодец, - Сторм тычет его локтем под бок, и подмигивает. - Все ждал, когда сообразишь.
  - Ты знал? - удивленно произносит Лотт.
  - Конечно. Не стану же я забирать всю славу себе. И тебе перепадет кусочек. Кайл и Зейд дураки, они не понимают эту жизнь так, как мы. Мы Марши, Лотт. Я начну новую родословную, а ты ее закрепишь.
  Сторм бьет себя в грудь. На панцире черной краской нарисован герб их милорда - кабан, со сломанным клыком.
  Лотт слабо улыбается, думая, что это самая большая похвала, которую он слышал от брата за лет пять. Возможно, быть вторым после лучшего не так уж и плохо, если первый - твой брат?
  - Возможно, я первым продолжу нашу родословную, - отвечает ему Лотт и гордо показывает сокровище.
  Колечко с аметистом кажется крохотным в кольчужной рукавице, но Лотт смотрит на него как на алмаз размером с яйцо.
   - Я сделаю Беатрис предложение, когда вернусь. И, думаю, она согласится.
  Брат прыскает в кулак раз, другой, пытается справиться с собой, но веселье продолжает литься из него как из бездонного рога с элем. На смех собираются воины. Зейд глупо посмеивается, Кайл ожидает. Лотт готов поспорить на то, что в уголках губ благородного оруженосца он видит не слюну, а желчь.
  - Он хочет жениться на потаскухе Бетти, - отдышавшись, говорит собравшимся Сторм. - Ох, братец-братец, ты все-таки непроходимый тупица.
  Лотт бьет его в лицо. Попадает в сочленение шлема, но удар достаточно сильный, и Сторм падает, марая начищенные доспехи. Лотт колотит его изо всех сил, но удары не достигают цели. Брат либо уворачивается, либо блокирует их. Он терпеливо ждет, когда Лотт выдохнется, перехватывает руку и валит того на землю. Садится сверху и придавливает коленом шею.
  Удар. Щека Лотта пылает. Еще один. Кожа лопается как кожура на перезрелом плоду. Ему трудно дышать, Лотт открывает рот, но вместо глотка воздуха внутрь затекает кровь и грязь.
  - Бил, когда не ждал, - шипит брат, методично нанося удары. - Подонок. Получай. Еще разок. Не будь мы одной крови, я давно бы сломал твою хлипкую гусиную шейку.
  - Гусиную шейку - где-то рядом булькает от удовольствия Кайл. Он недолюбливает Сторма так же, как и Лотта, но старший брат опаснее. Поэтому Кайл предпочитает пресмыкаться перед ним, сконцентрировав ненависть на Лотте.
  - Твоя Беатрис просто шлюха, - говорит брат. - И ты знал бы про это, не будь олухом. Дает каждому за безделушки. Джорджу Месяцу за место при дворе, Зейду за стеклянные бусы.
  Лотт делает рывок, но брат держит крепко. Колено давит на шейные позвонки, он почти слышит хруст, с которым они вот-вот сломаются.
  - Меня обслужила лучше девок из борделя, - язвит Сторм. - Извивалась как ведьма на огне. Всего-то за браслетик. За колечко из тебя-то она выпьет все соки.
  - Хватит, - властно произносит сир Томас.
  Голова Лотта гудит, как церковный колокол. Брат ослабляет хватку. Лотт тянется к ножнам.
  - Прекрати!
  Желание начать неравный бой велико, но годы послушания берут свое. Левый глаз медленно заплывает. Зейд протягивает ему платок. Лотт прикладывает к щеке вначале рукавицу. Холодная кольчуга на мгновение облегчает жгучую боль.
  - Мои оруженосцы не устраивают драки между собой, когда есть враги вне княжеских стен, - произносит лорд Кэнсли, сверкая глазами. - Они не пускают друг другу кровь из-за глупых баб. Сторм, я начинаю жалеть, о том, что возвел тебя в рыцари.
  Брат скорбно склоняет голову. Внезапно Лотт понимает, что рыцарство - все, чем он дорожит. Сторм жаждет славы, желает стать подле сира Томаса и на этом пути не погнушается переступить через его труп.
  - Я виновен, мой лорд, - говорит брат. - Я приму любое наказание.
  - Вы все виновны, - отвечает лорд Кэнсвудский. - Лотт виновен, потому что затеял драку, ты - потому что не смог подобрать нужных слов. А вы двое, - сир Томас смотрит на притихших Зейда и Кайла, - не разняли их.
  - Такие воины мне не нужны.
  - Но.. - хочет возразить Сторм. Сир Томас дает волю ярости, длинные усы развиваются в разные стороны. Он почти наезжает на брата боевым конем. - Знай свое место, мальчик.
  Сторм бледнеет и часто кивает.
  - Вы не поедете с нами, - успокаиваясь, продолжает лорд Кэнсли. - Следуйте в Луговье. Узнайте, почему люди затягивают с данью. Я рассчитываю, что дорогой все обиды забудутся, и вы снова станете примером для подражания. Теми, на кого следует ровняться.
  Дружина покидает Милоречье, лошади отбрасывают копытами огромные комья слипшейся земли. Предоставленные сами себе четверо следят за ними завистливыми взглядами.
  - Ты не Марш, - говорит Сторм. - Маманя, кажется, загуляла с кем-то на стороне. Нет у меня брата. Никогда больше не смей заносить на меня руку. Если такое повторится, я снесу твою пустую башку, привезу ее твоей девке и засуну кой-куда.
  Он пускает Вихря галопом. Зейд смотрит сочувственно, но не решается подбодрить. Кайл некоторое время гарцует на коне, но, видя, что на него не обращают внимания, спешит нагнать Сторма.
  Лотт вертит в руке гнутое кольцо. Аметист выпал из оправы, когда он молотил брата. Он так и не нашел его в грязи.
  Он не знает, что больнее - услышать именно от брата такие слова или осознать, что все они - правда.
  
  ***
  
  - Лотт, очнись! - темнота нехотя выпускала его из нежных объятий. - Говори со мной, не засыпай!
  - Мешочек. Где мой мешочек? - прошептал Лотт, ощупывая липкую от крови куртку. - Был здесь. Я помню, помню...
  - Ты его выбросил, - сказала Кэт.
  Желтоглазая тревожно всматривалась в пыльную мглу. Квази неясным силуэтом застыла рядом.
  Глаза заволокло пеленой. Он потер их, но зрение от этого не улучшилось.
  - Почему здесь так светло?
  - Скальная порода рыхлая. Вся в трещинах и дырках. Ты видишь лунный свет.
  - Мы можем выбраться наружу?
  - Не здесь, слишком узко.
  - "Блажь"... Дай мне хоть одну понюшку, пожалуйста.
  - У меня ее нет. Но, если бы даже и была, тебе ни за что не дала.
  - Дай мне чертов порошок! - прорычал Лотт и попытался схватить ее за горло.
  Чахоточная тварь увернулась и заломила руку. Он попытался укусить ее за щеку, но получил пощечину.
  В голове немного прояснилось, но желание вдохнуть желтую пыльцу никуда не исчезло. Зато, хотя бы, он смог мыслить более трезво.
  - Отпусти.
  - Ха!
  - Я не стану на тебя нападать. Честно.
  - Смотри у меня, - Кэт пригрозила кулаком. - Если опять полезешь ко мне со своими лапищами, отхватишь по первое число.
  Он примиряющее поднял руки вверх. Цветные пятна гарцевали на стенах, потолке, неровном полу, они облепили даже Кэт. Словно перед ним стояла не покорившая-ветер, а ярмарочный скоморох. Он ощущал себя подслеповатым стариком, у которого постепенно отказывает разум, а тело живет самостоятельной жизнью.
  - Ты справишься, - возле самого уха прошептала Квази. - Только поверь в это.
  Лотт кивнул. Он чувствовал, как в венах закипает кровь. Казалось, по ним бежит жидкий огонь. Однажды, в другой жизни, оруженосец видел человека, сошедшего с ума от "блажи грешника". Лотт встретил его возле паперти. Некогда здоровый мужчина превратился в жалкого старика с выпавшими волосами, пытающегося жевать яблоко обломками гнилых зубов. Нищий просил богов даровать ему легкую смерть. Раздирая руки до крови, он молил, чтобы муравьи перестали грызть его кости.
  Лотт шел по узкому проходу, стараясь не трогать руки. Жилы пульсировали. Подвижные бугорки сновали туда-сюда. Он понимал, что на самом деле никаких насекомых там не может быть, но мысль поддеть синюю ниточку и проверить так ли это темной птицей клевала затылок.
  - Слышите?
  Кэт застыла, прислушиваясь к неясному шуму.
  - Что?
  - Ветер зовет, - загадочно улыбнулась желтоглазая. - Сюда, я выведу вас наружу!
  Лотт переглянулся с чародейкой. Та лишь пожала плечами. Плана у них все равно не было, почему бы не довериться чутью Кэт?
  Они шли следом за желтоглазой. Шум усилился. Лотт слышал перестук капель, точащих камни. Было еще что-то такое в воздухе. Причудливый запах, пробивающийся сквозь сырость плесневых колоний.
  Проход расширился. Стены перестали упираться в плечи, потолок вознесся вверх подобно ангелам. Они оказались в просторной пещере. Месяц сочился серебром сквозь скальные прорехи, окутывая пространство дымкой схожей на церковные воскурения.
  В дальнем углу валялись оси от тележек, и пустые мешковины, поросшие ковром зеленых грибов. Посреди просторной пещерки возвышался соляной столб. Белесые сосульки свисали с него диковинными плодами. Чуть дальше, теряясь в водяном тумане, блестели наросты известняка и кварцевые кристаллы.
  - Тупик - вздохнула Кэт.
  - Может и нет, - Квази указала на трещину в скале.
  Камень вокруг был мокрым и искрошенным. Свет луны снова мелькнул в одной из прорех и Лотт увидел бледную радугу, мелькнувшую в водяном тумане. Теперь он понял, на какой шум ориентировалась Кэт. Вода хлестала сплошным потоком, ниспадая с вершины скалы, и в темноте трещина сливалась с серым фоном.
  Он подполз к краю выступа. Смогут ли они выжить, если сиганут вниз? Он не поставил бы на это пфенинг. Скорее всего разобьются об острые камни и всплывут кверху брюхом. Лучше не рисковать.
  - Роза ветров! - в сердцах воскликнула Кэт.
  Желтоглазая пораженно застыла возле соляного изваяния.
  - Такое я надеялась увидеть в последнюю очередь.
  - Что там? - спросил Лотт.
  - Мои родичи, - отозвалась покорившая ветер. - Здесь статуи кого-то из моего народа!
  Лотт вгляделся в гладкие белесые текстуры и пораженно цокнул языком. Возле сталактита, навеки сплавившись с его основанием, лежали покорившие-ветер. Но это были не скульптуры.
  - Тела, - подтвердила его догадку Квази. - Это не статуи. Когда-то они были живыми существами, но соляной раствор и известняк мумифицировали останки, предотвратив тление.
  - Их убили, - зло сказала Кэт. - Наверняка они были слугами королевы. Их просто убили за компанию. Покорившие-ветер только мусор. Старые износившиеся игрушки. Нас сломали и выкинули.
  - Не думаю, что все обстояло именно так, - задумчиво произнес Лотт. - посмотри, как распложены тела. Слово они были живым щитом, охранявшим что-то.
  Он хотел поднять окаменевшие останки, но руки только скользили по гладкой поверхности. Тогда Лотт подобрал навершие кирки, оставленной когда-то строителями, и вопросительно посмотрел на Кэт.
  - Я сама, - она уверенно взяла у него ржавую железку и засучила рукава. - Родная кровь не потревожит их ветреные души.
  С этими словами она ударила по изваянию. Окаменевшая рука треснула и откололась. Кэт работала быстро. Вскоре желтоглазая добралась до того, что спрятало время, и охнула.
  - Не может быть, - пробормотала Кэт. - Здесь, в недрах замка, все это время была сокрыта стела.
  Девушка показала на едва видную во мгле руну.
  - Вот что они охраняли. Память предков была для них дороже жизни, хоть они и не могли ей воспользоваться.
  - Но можешь ты, - заметил Лотт.
  - Да. Могу и воспользуюсь.
  Кэт продолжила очищать стелу от известнякового захватчика с упорством увлеченного работой мастера, и ничто на свете не могло ее остановить.
  Лотт не стал говорить желтоглазой о соображениях насчет гибели ее родичей. Он сильно сомневался что именно камень с клинописью стал причиной их самоубийственной обороны. Тела образовали почти ровный круг возле гладкого отверстия величиной с локоть.
  Квази тоже заметила эту странность. Она удивленно переглянулась с ним не в силах вслух высказать невероятную догадку. Дыра вела глубоко вниз. Она была слишком маленькой, чтобы в нее смог протиснуться взрослый. Но вот младенец...
  Нет, одернул себя Лотт., эта история слишком похожа на сказки, которые болтает пьянь в тавернах. Россказни о том, что нашелся наследник, боги знают, сколько времени считающийся мертвым. Род Фениксов умер окончательно и безвозвратно.
  - Фуух, - Кэт отирала пот со лба. - Я одолела тебя, треклятая каменюка.
  Покорившая-ветер скороговоркой прочитала разбросанные по серой поверхности символы. Лотт, помня о прошлой встрече с духом-хранителем, жестом показал Квази отойти и зажмурить глаза.
  - Тив!
  Из стелы заструился тягучий синий свет, в котором замерцала призрачная фигура в дымчатых одеяниях. Хранитель преклонил колени перед призвавшей его. Кэт победно взглянула на спутников и коснулась индигового лица.
  Камень зашипел, нагреваясь от мощных магических потоков.
  Лотт кое-как отполз в сторону. Глаза горели. В горле сильно першило. Он чувствовал, что новый приступ накроет его с головой. И возможно, он уже не увидит рассвет.
  - Не следуй во тьму, - говорила издалека Квази. - Будь с нами. Говори.
  - О чем?
  - О себе. О жизни до встречи с нами. Только не иди во...
  
  ***
  
  - Сторм сказал чистую правду, - Зейд чуть натягивает поводья, заставляя свою лошадь поравняться со скакуном Лотта. Видя выражение лица оруженосца, Зейд примиряющее машет руками. - Эй, я лишь хочу, чтобы ты не возводил замки из песка. Лучше знать горькую правду, чем прослыть дураком.
  - Мне плевать, что обо мне подумают, - говорит Лотт. - Когда я вернусь, все изменится. Неважно, сколько их было до меня. Важно, что мы любим друг друга.
  - Как знаешь, - хмыкает Зейд. - Только не делай вид, что тебя окружают одни ублюдки. Сторм хочет для тебя лучшей доли.
  - О, он прекрасно дал об этом понять, - желчно отвечает Лотт.
  Он вырывается вперед, отделяясь от кавалькады. Заставляет коня бежать рысью. Скрываясь за покрытым инеем холмом, слышит окрик Зейда.
  - Это всего лишь слова! Вы братья и останетесь ими всегда! Еще помиритесь!
  Зима дышит в затылок Землям Тринадцати. Тепло покидает эти места как умирающий, делающий последний вздох перед вечным сном. Земля черствеет. Бесчисленные ямы на дорогах покрыты гладкой коркой льда, хрустящей под копытами лошадей.
  Небо стального оттенка готовится разомкнуть уста, чтобы покрыть все снежной шапкой. Лотт держится в стороне от остальных всю дорогу. Он думает только о Беатрис.
  Конечно, она согласится выйти за него. Станет честной женщиной. После этого никто не посмеет назвать ее шлюхой. Возможно, из него получится лучший семьянин, чем воин.
  Луговье стоит близ урочища. В голой степи темным пятном чернеет лес, дома окружают высокие деревянные срубы. Деревня находится вдали от караванных путей и Края Мира. Живет тихой мирной жизнью. Ухоженные поля располагаются квадратами на три, а то и четыре длины полета стрелы вокруг селения.
  В подворье поглазеть на пришлых собираются все местные. Когда еще увидишь закованных в броню воинов? Невидаль для рабочего человека, целый день гнущего спину в поле.
  Староста Луговья, высокий, не смотря на прожитые годы, все еще дюжий мужчина с бородой до груди делает поклон в пояс, как только видит знак своего лорда на латах.
  Узнав о причине их визита, староста склоняет голову и просит господ хороших не гневаться.
  - Нет урожая в ентом году, - говорит - Посевы погибли. Порча заразила всю округу, меняли места. Сжигали семена, выбрасывали плохую землю. Все зря.
  Он ведет их к зернохранилищу. Трое мужчин снимают засов и отворяют крепко сбитые ставни. Амбар пропитан цвелью. Горы зерновых поглотил снежный пух с черными точками. Зараза перебросилась и на клубни. Даже бочки с соленьями поддались болезни.
  - Белая Гниль, - Зейд отходит назад и творит молитвенный знак. - Почему не сожгли?!
  - Ждали гонцов, - отвечает староста. - Лорд должен знать, что мы ничего не утаили. Все так, как видите своими глазами. Пойдемте, люди добрые.
  Белая Гниль всегда приносит мор в Империю. Цвель пожирает все, до чего добирается. Коренья, плоды, злаки, поражает животных, щипавших зараженную траву. Есть такую пищу нельзя. Человек бредит два дня и умирает в горячке.
  Их ведут в дом старосты. Вся мебель из ольховника, пусть непрочная, зато деревьев в избытке. Они снимают доспехи, отирают мозоли там, где железо соприкасалось с кожей. Садятся за длинный стол, старостина дочка, девица в самом соку, красоту которой не скроет ни здешняя глушь, ни неухоженное лицо, накрывает скромный стол, чтобы накормить гостей.
  Им дают постную кашу и забористую медовуху на липе. Зейд довольно лопает, подмигивая Лотту. Мол, даже в такой дыре можно найти что-то хорошее.
  Сторм долго смотрит на еду и перебрасывается парой фраз с Кайлом. Тот кивает и уходит на подворье. Лотту не нравится настроение брата. Сторм собран, он делает вид, что доволен положением, но Лотт знает - брат чего-то ждет. И тогда разразится гроза.
  Он отодвигает полный горшочек, пытаясь понять, к чему сведется их трапеза. Зейд нахваливает сивуху хозяина, отирая молодой пушок на подбородке.
  Внезапно подворье взрывается криками. Сторм вскакивает. В руках кинжал. Он бросается к старосте, двигает его кулаком в скулу и валит на деревянный пол. Лезвие упирается в горло, и он велит.
   - А теперь, смерд, показывай, что ты действительно прячешь в своих закромах.
  Дочка старосты пытается умолять Сторма отпустить отца, но тот делает знак и Зейд берет девушку за косу. Намотав волосы на локоть, он лишает ее возможности сопротивляться.
  Опешивший Лотт не может произнести ни слова. Он лишь покорно двигается за товарищами по оружию на улицу. В подворье гам. Орут бабы, плачут дети. Кайл с обнаженным клинком стоит среди открытой конюшни. Возле его ног труп молодого парня.
  - Хотел остановить оглоблей, - хмыкает Кайл и добавляет - Лотт, кажется это твоя оглобля.
  Он показывает на наполовину вынутый из ножен клинок, оставленный около лошади. Лотт не отвечает ему. Он заходит внутрь и видит погреба, скрытые до этого соломой. Дергает засов. Внутри нетронутая Белой Гнилью рожь. Немного, меньше десятка мешков.
  - Врать нехорошо, староста, - напутствует Сторм. - У вас есть зерно. Не важно, где оно спрятано. Я не собираюсь искать во всех тайниках и землянках вонючей деревеньки.
  - Нет, господин, - молит староста. - Это все, что у нас осталось. Клянусь Гэллосом! Если мы отдадим последнее, не сможем пережить зиму. Начнется голод!
  - Заткнись!
  Сторм бьет по затылку рукоятью. Старик падает без чувств. Бабы охают, мужики потихоньку собираются в группы.
  - Времени у вас до первых петухов, - заявляет Сторм, оглядывая толпу.
  Лотт не верит собственным глазам. Брат возомнил себя судьей? Самим лордом Конширским?
  - Снаряжайте телеги, люди. Если к утру вся мука, все зерно и мясо, что присвоили себе, не будут готовы к отправке, я прикажу вздернуть вашего набольшего.
  - Брат...
  - Заткнись!
  Сторм не смотрит на него. Сейчас он царь этого места. Ему и только ему принадлежит здесь все.
  - По твоей вине мы здесь оказались. Так что заткнись и слушай меня. Нам приказано забрать провизию.
  - Нас послали узнать, что к чему.
  - Ты наивен и глуп, Лоттар. Лорд Кэнсли не будет дергать людей туда-сюда, чтобы они болтали с грязными холопами о погоде и урожае. Ему нужен результат. Я сделаю то, что хочет мой лорд.
  - За ваше неповиновение, за попытку слукавить, - Сторм обращается к толпе. Он поворачивается к дочери старосты, онемевшей от происходящего. - Ответит она. Кайл! Пусть покажет альков отца. Ей нужно очень хорошо потрудиться, чтобы замолить грехи вшивой деревеньки.
  Кайл загоготал, поддернул девке платье, ухватив за мягкие места.
  - Пойдем красавица, позабавимся.
  Девушка плачет, но понимает, что никто ей не поможет, и ведет оруженосца за собой. Толпа нехотя расступается перед ними. Растет ропот.
  Лотт чувствует недовольство. Он видит обреченность в глазах матерей, боящихся, что их чада умрут с голоду. Они знают сколь беспощадна зима к неготовым. Оруженосец видит сжимающиеся кулаки мужичин. Чувствует их злобу также ясно как свежий воздух во время грозы.
  Сторм забыл о том, какими могут быть отчаявшиеся люди. Он рыцарь, живет при дворе и мнит себя тем, кто стоит над остальными. Лоттар тоже оторван от мира, в котором родился. Он сытно ест и крепко спит. Ему не нужно вставать до заутреней молитвы, чтобы покормить скот и взяться за плуг. Но почему он видит то, чего не видит брат?
  - Пусть их судит лорд, - говорит он. - Сир Томас справедлив. Он поймет нужду этих людей.
  - Зачем ему ехать в пропахшую навозом деревню? - смеется Сторм. - Эти люди ничто. Почти такой же скот как коровы или овцы. А стаду нужна крепкая рука. Клянусь моими шпорами, они ее получили.
  - Так нельзя, - растерянно говорит Лотт. - Ты творишь самосуд.
  - Ты так ничего и не понял. Лорду Кэнсли нужны верные люди. Он выбирает между нами, и самые достойные станут с ним вровень. Нельзя показывать слабину. Нельзя не выполнять приказы.
  Лотт понимает гораздо больше, чем думает брат. Он догадывается о том, что Сторм метит на место наследника их сеньора. Лезет вперед, словно медведь-шатун и убереги Аллана того, кто станет у него на пути.
  -Он должен знать.
  - Он узнает, что зерно доставлено. И все.
  - Нет!
  Лотт садится в седло, забыв про поклажу.
  - Он узнает обо всем, что ты здесь устроил.
  - И похвалит меня - ухмыляется Сторм. - Последний шанс, Лоттар. Ты со мной или против меня.
  - Зейд! Поехали со мной. Ты ведь понимаешь, к чему все клонится, ты такой же, как я. Милорд должен знать правду.
  Секунду кажется, что Зейд готов перейти на его сторону. Его лицо бледнеет, и рыжие веснушки проступают каплями крови. Он делает шаг в сторону, неуверенно тянется к поклаже, но затем одергивает руку. Зейд идет вслед за Кайлом, бубня под нос проклятия.
  - Ты всегда был трусом, - говорит напоследок Сторм. - Ни на что не годный крестьянин. Скачи быстрее, Робкий Лотт! А когда увидишь лорда Кэнсли, передай ему, что Луговье пришлет зерно в Кабанью Нору. Передай мои слова, и ты увидишь, на чьей стороне правда.
  Лотт мчит по бездорожью весь день. Снег метет в лицо. Солнце поглощают темные облака. Он ориентируется только по знакомым местам.
  Колкие слова брата незримыми стрелами вонзаются в спину, гонят вперед, словно егеря дикого зверя. Неужели Сторм прав? Лорд Кэнсли не может быть таким бессердечным. Он обязательно разберется, в чем тут дело. И воздаст каждому по делам его.
  Но что, если Сторм прав? Их послали за зерном, и обида на брата заставила его поступить наперекор зову родной крови. Брат добудет провизию, вряд ли сир Томас поинтересуется каким образом. Что лорду до проблем одной деревни? Человеком больше, человеком меньше. Главное - результат.
  Его точит сомнение в собственной правоте. Решимость по капле убывает с каждым часом. Он думает, не повернуть ли назад. Нет, он отрезал пути к отступлению. Если он вернется в Луговье без лорда Кэнсли, навсегда останется Робким Лоттом.
  Он берет себя в руки. Яростно сдавливает бока ни в чем не виновной лошади и мчится вперед, штурмуя белую пелену.
  Надежды сира Томаса не оправдываются. Лесные Призраки не посетили лежбище, предпочтя иную дорогу.
  Княжеская дружина стоит небольшим, но обороноспособным лагерем вокруг неглубокого оврага. Воины отдыхают после дня тяжелого перехода. Лошади поглощают стремительно таящие запасы сена.
  Лотт идет к своему сеньору, не отвечая на закономерные вопросы. Людям интересно, где он потерял остальных.
  Он сжато информирует обо всем, что произошло в Луговье. Не приукрашивает факты, не обеляет себя. Он не может понять обрадован или огорчен Томас Кэнсли. Суровое лицо нерушимо как камень. Лорд поглаживает длинные усы, решая как быть.
  И вот, когда Лотт почти уверен, что его выведут перед ратью и выпорют за непокорность, лорд Коэнширскй дает ответ:
  - Я услышал тебя, Лоттар Марш. Я узнаю о том, что произошло. И ты поедешь со мной.
  Сир Томас берет с собой треть воинов. Остальных разбивает на десятки и отсылает патрулировать Край Мира. Остготы вполне способны нанести еще один набег, набравшись наглости после Милотравья.
  В пути у троих лошадей слетают копыта и, чтобы бедняги не охромели, воины пересаживаются на тех, что повыносливее. Пороша застит глаза, сугробы растут прямо на глазах. Лотт понимает, что случись все на день позже, они добирались бы в Луговье спустя неделю.
  Деревня кажется пустой. В предвечерних сумерках горят несколько огней, да и те - перед воротами. Их никто не встречает. Ставни на окнах заперты. Лошади прядают ушами. Они первыми чуют кровь.
  Лотт охает. Он словно впервые видит своего брата. Тот уже не похож на рыцаря в сияющих доспехах. Скорее на пугало для ворон. Сторм в одной рубахе, подвешен цепью к столбу. Рядом с ним Кайл и Зейд. Кайлу не до смеха. Его лицо исказила маска ужаса. Глядя на Зейда Лотт чувствует вину. Не уберег, не сумел достучаться. Странно, что он переживает за него больше, чем за брата. У всех троих вспороты животы. Внутренности требухой валяются под босыми ногами. Животы набиты порченым зерном под завязку. Белая Гниль ломится из вскрытых мясницким тесаком тел, лезет из открытых ртов, ушей, выколотых глазниц.
  Не в силах больше смотреть Лотт отворачивается и ловит взгляд сира Томаса. Его милорд мрачен.
  Первый клинок Коэншира погиб так глупо, так нелепо. Не от рук орд захватчиков. Всего лишь от крестьянских дубин.
  Томас Кэнсли медленно достает клинок из ножен. Велит солдатам окружить деревню и рубить всех непокорных.
  Воины врываются внутрь. Слышатся крики и лязг оружия.
  - Слезай с коня - велит сир Томас.
  Лотт повинуется, стараясь не делать резких движений. Все слова, что он сказал ему, теперь только эхо. Он жив, тогда как остальные мертвы. Он не защитник деревни, он малодушный пособник бунтовщиков. Не важно, что Сторм вынудил людей пойти на крайность. Не важно, чья душа более черна - его или брата. Сторм прав. Томасу Кэнсли важен результат. И Робкий Лотт дает его своему сеньору.
  - Мой лорд...
  - За трусость, - сухо говорит сир Томас. - За бегство, за не выполнение приказа, за то, что не встал плечом к плечу с собратьями а позорно бежал с поля боя, приговариваю тебя, Лоттар Марш, к изгнанию с княжьего двора. Меч, щит и латы долой.
  Он выполняет волю своего господина беспрекословно. Обезоруживает себя среди побоища. Легкая куртка не спасает от колкого мороза, но Лотт благодарен за то, что ему оставили хотя бы ее.
  - Иди и помни, - горит вслед сир Томас. - Братоубийцы горят на самом дне ада.
  "Если подобные мне грешники жарятся в вечном огне, почему ад так холоден?" - думает он, покидая Луговье, где лорд Коэнширский вершит суровое и справедливое для него правосудие.
  
  ***
  
  - И все же я побывал в Кабаньей Норе, не смотря на запрет лорда, - ломаным голосом продолжал Лотт, глядя сквозь дыру на светлеющий небосклон. - Взял подаренный когда-то сиром Томасом меч. Виделся с Беатрис. Как глупо было надеяться на то, что она поймет. Я просил ее отправиться вместе со мной, жить в законном браке пред Гэллосом и Алланой, но в ответ услышал только насмешки. Теперь я понимаю, она любила не меня. Подобные ей любят только то, что может дать мужчина. Они верят звонкой монете, а ласковые слова их также холодны как трупы.
  Делиться сокровенным было... легко. Ранее казалось, что с каждым словом он будет вырывать брони, которой закрылся от людей, и останется беззащитным. Но теперь слова вылетали будто стрелы. Он говорил, и события прошлого оживали яркими образами, призраки превращались в живых людей, запечатлевшихся такими, какими были тогда.
  Девушки не прерывали. Он не знал, слушают ли они или спят - Квази от слабости, Кэт от только что пережитого свидания с духом-хранителем. Лотт говорил, и тяжкий груз вины становился легче.
  - Про меня ходили разные слухи. Одни хуже других. Нигде не было покоя оруженосцу, которого прогнал господин. Мне отказывали в ночлеге и прогоняли с подворья. За год я превратился в изгоя. Брат часто приходил во сне. Он насмехался и бросал порченым зерном. Видения высасывали душу. Я хотел забыть прошлое, но оно не отпускало. "Блажь грешника" не казалась такой уж плохой идеей.
  Он невесело рассмеялся. Смех поглотил кашель. Легкие горели адским пламенем. Лотт попытался встать, но мышцы свело судорогой. Он замычал от боли. Через силу продолжил:
  - Атура приносит легкость. Ты забываешь обо всем. Паришь в пустоте, нежась от наслаждения. Я познал рай, который, казалось, потерян на веки. Я не заметил, как мир сузился до простого слова. Атура. "Блажь". Мне нужна была только она. Утром, днем, вечером, ночью. Как только кончалось действие порошка, начиналась тягучая ломка. Все о чем можешь думать - где бы раздобыть понюшку.
  - Я не раз задавал себе вопрос - правильно ли поступил тогда? Я действовал так, как учили. Старался быть рыцарем из легенды. Они спасают девиц и побеждают зло. Эти люди казались жертвами, а мы просто головорезами с большой дороги. Головорезами на службе у лорда. Сторм прав, - вздохнул Лотт. - Я наивный глупец. Превратил окружающую нас грязь в прекрасную сказку. Жизнь тяжела и не справедлива ко всем. Нет героев или злодеев. Есть люди, которые верят, что добро существует и те, кто не верит ничему. И я не знаю, кто из них хуже.
  - Но теперь у тебя есть дар, - тихо сказала Кэт. Она поглаживала древние письмена на камне так же нежно, как любовница ласкает мужчину.
  - Дар, - повторил он. - Он предназначен не мне.
  - Почему ты так считаешь?
  - Взгляни на меня, - воскликнул Лотт. - Я же чертов наркоман. Если встану, земля уйдет из-под ног. Все о чем я сейчас думаю - почему не бросил вас умирать? Почему вернулся и кинул "блажь" в костер?
  - Почему же ты так поступил?
  Квази. Не видно, смотрит она на него или говорит с закрытыми глазами. Камень холодил затылок, не давал уйти за видимый смертным окоем. Он молчал, так как не знал ответа.
  - Я скажу, почему ты так поступил, Лоттар Марш, - произнесла Кэт. Первые зарницы рассвета ударили в пористую скалу, осветив ее лицо, сделав похожим на картины художников, рисующих нимбы над экзальтированными мучениками. Он увидел новый шрам-рунир у виска, похожий на парящую птицу. - Потому что ты хороший человек. Таких мало и их считают глупцами, ты прав. У них чистое сердце и за это их ненавидят.
  - У них почти нет друзей, - вставила Квази, - но те, что есть - не бросят в нужде.
  - Благодаря таким как ты, Лотт, - сказала Кэт, подходя ближе. - Этот мир не поглотили червоточины. Ты в сто раз лучше, чем был Сторм. Ты спас много жизней рискуя собственной.
  - Так часто говорят про дураков, - усмехнулся он.
  - Так часто говорят про святых, - уверенно сказала Квази. - И мне кажется, ты заслужил свой...
  Гулкий грохот заполнил просторную пещеру. Падали камни. Обвал? Нет, понял Лотт, это старая кладка поддается человеческим рукам. Старый Уль жаждал вернуть кровавый долг и поквитаться с убийцами его семьи.
  - К оружию! - закричал бывший оруженосец, хотя при нем был только кинжал, Квази не могла стоять, а Кэт казалась такой крохотной, что двинь ее плечом, она рассыплется.
  Первым появился Секундос. Оставшийся в живых близнец взмахнул дубиной, желая одним махом покончить с желтоглазой, но та вертко увернулась и пнула нападавшего под колено. Секундос расстелился на полу. Тогда в дело вступил Уль. Старый трактирщик дал пинка Кэт. Покорившая-ветер кубарем отлетела в темный угол и замерла там, не издав ни одного звука. Лотт встал. Чувствуя, что вот-вот потеряет сознание, двинулся к разбойнику на нетвердых ногах.
  Цветные мошки плясали джигу, его шатало, как моряка во время жуткой качки. В голове пульсировала только одна мысль. Защитить. Любой ценой защитить Кэт.
  Он сцепился с раздавшимся в стороны от сытной жизни разбойником. Вязкая борьба обреченного. Уль двинул кулаком в живот. Пульсация жгучей боли разлилась по солнечному сплетению, распространяясь по всему телу с быстротой молнии. Лотт стиснул зубы. Устоял. Он ткнул кинжалом, целя под кадык. Слабый удар вышел каким-то хлипким и несуразным. Уль перехватил его руку, сжал, выкручивая сустав, заставляя выпустить оружие.
  Квази, измученная, полуживая от недостатка магии, ставшей частью ее, схватила кабатчика за ногу, стараясь отвлечь внимание на себя и получила кованым сапогом по голени. Неверная всхлипнула, пытаясь укрыться от града пинков, посылаемых изрыгающим проклятья Улем.
  Лотт наседал с другой стороны, ведя борьбу за крохотный кусок металла. Двое калек против одного здорового. Идеальный расклад для бойцовских ям, будь они теми, кто сражается за деньги, собрали бы не меньше десяти золотых марок.
  Лотт старался изо всех сил, но знал, что проигрывает. Его руки онемели, горло душил захват старого бандита, а помощь Квази походила на соломинку, брошенную утопающему. Наконец, Уль разжал его кулак и кинжал со звоном упал на каменный пол.
  Он видел налитые кровью, полные лютой злобы глаза, искривленный в жуткой гримасе рот и чувствовал - после следующего удара уже не встанет. Просто потому, что мертвецы не обладают таким талантом.
  Кто-то заголосил тоненьким, но жутко противным голосом. Кэт, словно одна из племени нордов, чьи женщины идут в бой наравне с мужьями, кричала, посылая проклятья на голову главаря. Известным одним лишь богам способом желтоглазая повергла здоровенного Секундоса. Близнец стоял на коленях, держась за причинное место, и глухо подвывал. Кэт держала в руках нож, крохотный, почти игрушку.
   Уль не рассмеялся. Из-за собственной беспечности он потерял троих сыновей. Он только приподнял за шиворот Лотта, показывая, что девушке тоже есть, кого терять.
  - Я раздавлю его как блоху, - предупредил он, - если твоя рука дрогнет, если хотя бы подумаешь об этом, этот парнишка умрет.
  Не смотря на грозный тон Кэт весело подмигнула им.
  - Запомни хорошенько, Лотт, то о чем здесь говорили. И поверь, наконец, в себя. - Она приставила нож к горлу бандита, заставляя его повиноваться. Вместе, они стали пятится к каскаду низвергающейся воды. - Ведь вера способна творить чудеса.
  - Кэт! - запоздало крикнул Лотт.
  Покорившая-ветер резко дернула Секундоса, увлекая за собой в пропасть. Тот, нелепо взмахнув руками, не удержался на мокром полу и рухнул вниз.
  Желтоглазая все рассчитала верно. Уль забылся. Он ослабил хватку. Будто слепой смотрел туда, где только что стоял его последний отпрыск, не веря, что за одну ночь лишился всех детей. Он даже не вскинул руку, как сделал бы всякий разумный человек на его месте, чтобы защититься от прервавшего нить жизни удара.
  - Лотт, - звала невдалеке Квази. - Она...
  - Ее нет, - тихо сказал последний из рода Марш.
  Он оставил кинжал в теле Уля. На коленях, так как сил подняться уже не оставалось, подполз к краю обрыва. Водяная пыль сделала лицо мокрым, разбавила пресной водой соленые слезы.
  Ничего не видно. Густая взвесь и пустота за ней. Такая же необъятная, как и та, что подобно гнойному карбункулу, зрела в нем.
  - Ее больше нет.
  
  Интерлюдия
  
  Чертова дюжина
  
  В нас сила.
  Эти слова он впитал с молоком матери. Эти слова повторял отец каждый раз, когда он ошибался. Эти слова он сказал у могилы жены и детей.
  Были времена, когда Томас Кэнсли ненавидел девиз своего рода. Были времена, когда он оставался единственным, что отделяло лорда Кэнсвуда от бездны отчаяния и самых темных мыслей, что обретаются на задворках человеческой души. Простые слова простых людей, ставших во главе других.
  Но для Кэнсли они значили гораздо больше, нежели выгравированные литеры на щите.
  - Пять лет потрачено, - повторял Дрэд Моргот, нервно оглаживая рукава дублета из тонкорунной шерсти. - Пять лет, как оказалось притворной дружбы, сотни подарков, пять портретов дочери было сделано разными художниками. Вы знаете, сколько стоит содержать одного такого при дворе?
  - Я уверен, уважаемый лорд Морлэндский готов поделиться с нами всеми затратами, связанными со сватовством, вне зависимости, знаем мы их или нет, - весело ответил Жеан Фарслоу, вытирая жирные от чесночного соуса пальцы о курточку с вышитым в середине черным орлом - гербом его дома.
  - Орел завис над овцами. Чую сечу, - задребезжал Гарольд Коэн, отчего его извечно синюшнее лицо прибрело пунцовый окрас. - Вина мне!
  Его дочь, Ида Коэнширская подлила в кубок делийского темного.
  Глядя, как дергается кадык старого пьяницы, сир Томас понял, что все присутствующие здесь - заложники своего статуса. Традиций и обязанностей, легших им на плечи вместе с титулами.
  Гарольд Коэн давно отжил свой век. Иногда Томас думал, что его душа держится на этом свете только потому, что в загробном мире не дают выпить. Когда Гарольд говорил, за ним слышалась воля дочери. Когда подписывал документы, рядом стояла и ее подпись. Ида Коэн могла сесть на его место за круглым столом, и никто не посмел бы возразить, что оно не ее по праву. Но Ида не дикарь-остгот, она не воспользуется правом сильного, дабы отобрать у слабого.
  Лорд Кэнсвудский оглядел ее. Светло-рыжая коса с золотистым отливом закинута на плечо. Широкие бедра говорили о том, что девицу ждут легкие роды и множество детей. Ида больше походила на крестьянку. Высокие скулы, чуть приплюснутый нос и лицо, усыпанное веснушками, словно Аллана не пожалела на нее небесной крупы.
  Она могла сидеть с ними как ровня, но данное церковью воспитание и послушание пригвоздило ее позади отца. Там она и останется пока боги не заберут пьяницу Гарольда из Синего замка к себе в чертоги.
  Церковь Крови дала нам право повелевать, думал он. Святой Дункан принес в дикие земли светоч истинной веры. Он заживлял язвы молитвами и кормил голодавших. Священник в простой черной рясе и светлой душой. Остготы убили его спустя пять лет во время миссионерской миссии здесь, в Таусшире. Только из-за того, что монах осуждал полигамию в браке.
  Церковь поняла, что одной доброты мало в землях, полных язычников. И прислала Святого Дэжерома. В сопровождении десяти тысяч закованных в броню латников.
  - Лорд Коэнширский, прошу вас, помолчите, - произнесла леди Шарлотта. - Мы же не хотим возобновления кровопролития.
  - Это Жеан Моргот не хочет увидеть свою голову, прибитую к нашим стенам, - внезапно заявил Дэрик Моргот. - Мы здесь только из уважения к другим лордам. Пусть радуется тому, что его шлюха...
  - Подумай хорошенько, мальчик, - густые, будто покрытые ржавчиной брови Жеана Фарслоу слились в единую линию. Лорд Фартэйнд позволил ладони лечь на рукоять меча. - Подумай, стоит ли продолжать начатое.
  Младший из сыновей лорда Морлэнда побелел и потянулся к ножнам.
  Дрэд Моргот сделал едва уловимое движение, и старший брат перехватил руку младшего. Дэниэл Моргот шепнул несколько слов Дэрику и тот, сцепив губы, покинул собрание.
  - Милорды, обратите внимание на мидии, - нарушил возникшую паузу Бельгор Таус. - Под винным соусом с зеленью и луком они особо хороши.
  Он хлопнул в ладоши. Слуги принесли подносы с морепродуктами. Огромные тарелки закрыли собой резную карту Земель Тринадцати. Томас всегда восхищался искусностью резцов по дереву, запечатлевших на столешницах тринадцати лордов детальную, насколько позволял масштаб, карту их владений.
  Но, судя по действиям сира Бельгора, его больше занимало искусство приготовления пищи. Лорд, принимающий Собрание Круглого Стола, не смотря на внушительный вес и раздутое бочкообразное тело, легко лавировал между гостями, указывая на блюда и нахваливая их достоинства.
  Они ели из серебряных тарелок, инкрустированных мелкими самоцветами. Свет просторной залы освещался кристаллами, привезенными артелями старателей из недр Волчьей Пасти. Поговаривали, что у короля-варвара ими украшены стены Чертога Силы. Еще до того, как прадед его прапрадеда загнал нордов к белокаменным фьордам, омываемым Льдистым Океаном, шаманы слили мерцающие стекляшки с костями древних гигантов, населявших землю до прихода людей и желтоглазых.
  - Я бы не спустил парнишке такое оскорбление, - пробасил ему Кайл Шэнсвуд, прожевывая изрядный кусок мясного рулета.
  В руках кряжистого, нависающего над круглым столом подобно утесу лорда серебряная вилка смотрелась детской игрушкой. Заросший загривок, темные глаза и длинный нос с горбинкой придавали ему сходство с медведем, что красовался на рукояти секиры, удерживаемой двумя княжескими вассалами.
  Томас Кэнсли видел, как Кайл Шэнсвуд гнет подковы руками. Воины, отслужившие в Железной Вольнице, рассказывали, как этот человек располовинил двух дикарей одним ударом. Сир Кайл был опасным противником и не избегал битвы.
  В нас сила.
  Можно ли так сказать о его соседе? Сир Томас медлил с ответом. Даже если его будет знать только один человек
  - Рыбы мне, - прорычал сир Кайл. - Старик Беар решил прибрать ее в свои загребущие лапищи. Что скажешь, сир Форель, а?
  Лорд Шэнсвудский гулко расхохотался. Но шутку никто не поддержал. Такую вольность мог себе позволить только власть имущий человек, проигравший в карты всю тактичность.
  Собравшиеся здесь знали печальную историю Беара Брэнвуда. Когда-то в молодости он с дружиной обнаружил гнездовье жрецов Немого Бога. И то, что он увидел, придя на черную мессу, поразило князя настолько, что тогда еще молодой и полный сил он растерял былую удаль и превратился в мрачного человека, из которого и слова не вытянешь.
  Беар Брэнвуд сделал чуть заметный жест и слуги передали филе щуки к столу громадного и неотесанного сира Кайла.
  Сир Томас, как и все остальные, уже высказали свои сожаления лорду Брэнвуда о безвременной кончине его дочери. Леди Годива должна была выйти за князя-чародея, Сторма Кэнсли. Но случилось страшное. Сир Томас пытался узнать, что произошло на кровавой свадьбе, но потерпел поражение. Когда прибыли его люди, они застали лишь тлен и пепел. Место Силы пульсировало, словно открытая рана. Кто-то осквернил это место, разрушив то, над чем так упорно работал брат.
  Что он чувствовал, узнав о его гибели? Слуги говорили, лорд Кэнсли сотворен из камня. Статуя из белого мрамора. Но в душе кипел котел. Он винил себя за его смерть. Все повторялось, словно колесо без спицы совершило круговорот и опять прогнулось в том же месте.
  Жена, воспитанники Марши, брат.
  В нас сила, Томас. Что такое сила, папа? Сила это власть. Это вера. Готовность жертвовать многим, чтобы выстоять перед трудностями.
  Давние обиды как старые раны. Иногда напоминают о себе. Томас Кэнсли давно простил упрямство непутевого брата. Он радовался браку Сторма и вознес молитву богам за молодоженов. Настоящую молитву, а не те, что шептали его губы в присутствии причетников и псаломщиков.
  Однако лорд Кэнсвуда не мог позволить такой роскоши. Его земли находились под защитой и святой волей Церкви. Золотые оковы власти натирали кровавые мозоли не хуже железных ошейников рабов.
  Все могло пойти иначе, появись Томас на свадьбе.
  -- Сир Томас, отведайте паштет из оленины, - прошамкала леди Эвиция. - Зозо, поухаживай за смелым рыцарем, ты же видишь, он скучает.
  - Благодарю, - сухо ответил он.
  Эвиция Берри напоминала высохшую мумию, что находили в старых маундах желтоглазых. Ясные, небесного оттенка глаза запали глубоко в череп, седые волосы величали три жемчужных гребня - все в виде совы. Руки леди Беррислэндской, все в морщинах и старческих пятнах, слегка тряслись. Это было почти незаметно, старушка вцепилась в подлокотники трона, чтобы унять дрожь. Эвиции шел восьмой десяток и она, как и пьяница Гарольд, не спешила покидать грешную землю.
  Говорили, в молодости она была красива. Почти так же как Шарлотта Лизен. Но годы стирают красоту как вода камень, оставляя людям только ум, да и тот ненадолго. Шарлотта пережила и детей и внуков. Она окружила себя дальними родственниками, племянниками, троюродными сестрами и братьями, играя с их навязчивой идеей когда-нибудь занять совий престол. Сейчас, на собрании круглого стола, она забавлялась с Зойлэндом Карлайлом, ее любимым Зозо.
  Томас Кэнсли наблюдал, как Зозо нехотя идет мимо земель Фартэйнд и Морлэнд, обходит высокие каменные подъемы Сульшира с восседающим за ними Генрихом Сулроудом, одетым почти как норд, в шубу из волчьих шкур. Племянник леди Берри преодолел пороги новорожденных вод величественной Амплус и углубился в леса Лизеншира. Наконец, Зозо добрался до пустошей Кальменгольда, угодий лорда-стервятника. Место тринадцатого лорда как обычно пустовало.
  Шэл Кальм никогда не приезжал на собрания, ограничиваясь скупым письмом. Забавлялся с пустынными ведьмами, шутили в его отсутствие другие лорды. Ходили слухи, что у лорда Кальменгольда целый гарем дикарок, практикующих запрещенную церковью магию. И они рождают ему бастардов по одному в год, а то и по два. Отношения с церковниками у Шэла были натянуты, но он ежегодно слал святому престолу шкатулку, доверху наполненную турмалинами, опалами и черной, как уголь яшмой, безупречно ограненной в цехах Бельгора, который, сир Томас в этом не сомневался, брал высокий процент за услуги. И церковь делала вид, что не замечает странностей Шэла Кальменгольдского.
  В кратерах карты круглого стола покоились соусы и кувшины вина. На чистые, как девственная белизна заморского папируса, земли без намека на города, деревни, реки и леса, поставили сладкие угощения.
  Курага и финики, орехи в меду, черносливы под сметаной печеные фрукты и черничные пироги, покрытые патокой. Только Бельгор Таус мог позволить себе столь щедро выкидывать деньги на ветер. Хозяин приема, не переставая, нахваливал каждое блюдо, время от времени брал что-то со стола и смачно облизывал пальцы от жира или сливочного крема.
  Томас Кэнсли получил свой паштет. Генри Штальс продегустировал блюдо и нашел его не отравленным. Томасу нравился этот молчаливый человек. Он отлично заменил старого помощника, некстати скончавшегося в дороге.
  Лорды Тринадцати Земель выпустили пар, прикончив большую часть снеди. Беседа на щепетильную тему возобновилась, но уже на умеренных тонах.
  Обе стороны шли на сближение. Дрэд Моргот согласился вернуть плененных рыцарей Фартэйнда и выплатить некоторую сумму за крестьян, убитых его людьми во время второго набега. Со своей стороны, Жеан Фарслоу снижал цены на пушнину втрое и отдавал пять литых статуэток Святого Джерома из чистого золота за оскорбление, нанесенное его дочерью, Мартеллой Фарслоу.
  Любовь короля-варвара и прекрасной, медноволосой имперки Мартеллы разрушила долго лелеемые планы Дрэда Моргота породниться с севером. Теперь счастливые супруги ждали дитя, будущего наследника престола Борейи, не обращая внимания на грызню мелких лордов.
  Войны начинались и из-за меньшего, подумал лорд Кэнсли. Обида лорда куда глубже обиды крестьянина. Если у простолюдина дочь почти что у алтаря бросит жених ради другой, скажем, дочери соседа, он разорвет с ним всяческие отношения. Возможно, разобьет лицо в кровь в кулачном бою. Когда обида наносится благородному, умирают люди. Вяло текущая война Морлэнда и Фартэйнда длилась два года. Соседи совершали периодические набеги на земли друг друга, обмениваясь непродолжительными схватками, рыцари ломали копья о щиты друг друга. Иногда предавались огню села. Четыре, если точно. Восемь сотен людей остались без крова и пищи. Сколько из них переживет грядущую зиму?
  Далее лорды обсудили небывалый урожай этого года. Даже сейчас, когда крестьяне только-только начинали точить косы, по колосящимся полям было заметно, что в зиму хотя бы не будут голодать.
  Генрих Сулроуд договорился о поставках железа в Таусшир и Уолленд. Леди Берри и Гарольд Коэн, говорящий устами Иды Коэн, установили общую цену на шерсть белых овец, дающих тонкое руно. Уоллэнд и Долнлэнд объявили новый пошлинный сбор как лорды приграничных со Священными Землями территорий, чем вызвали волну негодования со стороны Бельгора Тауса, пользующегося Имперским Трактом для перевозки товаров своих мастеров.
  Цвет лица толстяка планомерно перешел из малинового в пунцовый. Он рвал, метал слюной окрест, и каким-то запредельным способом заставил перейти на свою сторону леди Шарлотту и Кайла Шэнсоу. Наконец, они втроем одолели передние ряды обороны хранителей Имперского Тракта и вклинились в их не сплоченные ряды. Первым не выдержал и пал Карл Долшоу. Юноша откинулся на трон и закатил глаза. Это означало, что в его легких осталось слишком мало воздуха, чтобы тратить его на споры о доходах.
  Щуплый и болезненный, с кожей бледной и шелушащейся как древний пергамент, лорд Долнлэнда не должен был сидеть здесь. Карл был третьим сыном в семье и готовился войти в сан, чтобы сделать карьеру в церкви. Боги думали иначе. Потовая лихорадка в тот год выкосила многих, не делая исключения для благородных кровей или тех, в чьих жилая текла обычная красноватая водица. Умер лорд Долнлэнда, умерла его жена. Сыновья, которых отвезли подальше от распространившейся как лесной пожар хвори, заболели месяцем позже. Смерть поцеловала в губы старшего Жеана и наследующего ему Филлипа. Кайл боролся как настоящий воин. Он выкарабкался, окончательно разбив вражеские полчища, но потери с его стороны были невосстановимы. Нынешний лорд Долшоу передвигался с помощью слуг, плохо видел и не мог прочитать молитву, не начиная задыхаться.
  Томас Кэнсли остался доволен первым днем. Он продал заготовленное дерево загребущим рукам Беара Тауса и часть пушнины Нойлену Уоллштайну, лорду Уоллендскому.
  Последний на радостях ущипнул женушку. Девочка вскрикнула и подавила желание вырваться из покрытых синими прожилками вен старческих рук. Нойлен похотливо облизнулся и, шлепнув ту по заднице, отпустил.
  - Клянусь Алланой, с первыми регулами девчонка станет женщиной, - пообещал он собравшимся. - Мои чресла скоро разорвутся от накопившегося семени.
  Генрих Сулроуд и Кайл Шэнсоу расхохотались. Старуха Берри и Шарлотта Лизен заметно изменились в лице. Ида Коэн сжала рукой плечо отца, но тот даже не заметил, опрокидывая в глотку очередную чашу вина.
  Разница в возрасте между лордом Уоллэндским и его третьей женой составляла чуть менее пяти десятков зим. Говорили, что девочка плачет по вечерам, возвращаясь из покоев своего супруга, но все еще остается девственницей. Что творилось на супружеском ложе оставалось тайной, но все понимали, что радости этот брак ей не принес.
  Первый день собрания тринадцати был долгим и продолжительным. Генри Штальс приказал набрать несколько лоханей воды и вскипятить, чтобы порадовать господина горячей ванной, которая прогонит ломоту из старых и плохо сросшихся после переломов костей.
  Сир Томас стоял у окна, задумчиво оглаживая усы, когда в дверь покоев требовательно постучали. Слуги впустили сгорбленную, но живо шагающую Эвицию. Леди Беррислэнда наскучило общество любимого Зозо; она пришла в гордом одиночестве. Старушка пододвинула клюкой кресло и воссела на нем так горделиво, что никто бы не усомнился в ее благородном происхождении.
  - Чем обязан вашему визиту?
  Старуха не спешила начинать разговор. Томас Кэнсли вздохнул и велел слугам выйти.
  - Грядут перемены, Томас.
  - Перемены не несут в себе ничего хорошего.
  - Не стоит доверять молве, тем более, если за нее говорят толстые повитухи, не державшие в своей жизни ни одной книги, - желчно усмехнулась леди Берри. - Перемены - как ланцет в руках медика - помогают не застаиваться нашей крови в жилах.
  - В неумелых руках ланцет опасен, - заметил лорд Кэнсвуда, посматривая то на леди Берри, то на далекую линию горизонта, видимую из башни замка. Леса окаймляли небольшие озера. Над ними, словно неотвратимый рок, возвышались далекие снежные шапки Волчьей Пасти. - Кому как не мне это знать.
  - Еще большую опасность таит неуверенность и промедление. Томас, я была на свадьбе твоих родителей, я была с тобой на крещении. Ты предложил Агнессе руку и сердце, и я отдала тебе дочь без колебаний.
  Вдох и выдох. Прошлое холодит душу, зовет к себе. Туда, где был счастлив. Туда, откуда нет возврата.
  Он сдержанно кивнул.
  - Девочка тебя боготворила, - продолжала леди Берри, шамкая пустыми деснами. - Вышивала портреты и писала стихи. Ты явился под наши стены подобно рыцарям из баллад менестрелей. На белом жеребце в сверкающих доспехах, с ужасным вепрем на знамени. Подумать только, я поддразнивала Агнессу свиноматкой, но она не обращала внимания, - усмехнулась Эвиция. - Ты дал ей силы противостоять насмешкам, лорд Кабаньей Норы.
  Он помнил и другое. Холодный взгляд, полный ярости и ненависти в этих старческих глазах. И слова, что ядом проникли в душу. Слова злые, но правдивые. Эвиция желала ему смерти, она винила Томаса в смерти дочери. Он и сам чувствовал груз вины. И это грызло его похуже жуков восточного Халифата, пожирающих людскую плоть.
  В нас сила. Что такое сила, папа? Сила, это вера.
  - Что вы хотите от меня, Эвиция?
  - Завтра будет голосование, - сдержано ответила леди Берри. Она выстукивала по каменному полу клюкой из ясеня с вырезанной совой в навершии. - Важен каждый голос. И я хочу, чтобы ты отдал его за нужного человека.
  Он пристально посмотрел на нее. Перемены, говоришь. Уж не ты ли их затеяла, ветхая сова? Не ты ли подговорила остальных начать собрание тринадцати лордов на два месяца раньше срока?
  Как удобно для того, кто хочет ослабить поводок церковных братьев - созвать собрание, когда новый кардинал Тринадцати Земель отбыл в Солнцеград для интронизации.
  - Ты просишь проголосовать, но не говоришь за кого, - произнес Томас.
  - Не говорю, - согласилась Эвиция. - Иначе начнешь сомневаться, а сомнения суть промедление.
  - Ты должен мне, Томас, - проникновенно сказала старуха. Она ткнула костлявым пальцем в его грудь. - Должен жизнь моей девочки, моей Агнешки. Ты знаешь, что должен. И здесь, сейчас, я могу простить тебе долг.
  Что-то затевалось. От нехорошего предчувствия засосало под ложечкой. Ему не нравилось быть пешкой в чужих играх, но Эвиция явно не собиралась посвящать лорда Кэнсвуда больше необходимого.
  - Я подумаю и дам ответ утром, - решил он.
   - Это значит - нет, - зло прокаркала Эвиция. - Это всегда означает отказ. Вежливый, но отказ. Время выбирать, Томас Кэнсли, и выбирать следует быстро.
  После ее ухода слуги внесли большую деревянную ванну и налили в нее горячую воду, открыли душистые благовония. Сир Томас позволил себя раздеть и с наслаждением забрался в ванну.
  - Сир Генри, останьтесь, - велел он Штальсу.
  Новый помощник послушно застыл неподалеку.
  - Расскажите еще раз, Генри. Что произошло в Гэстхолле?
  Слушая короткую и емкую повесть, он думал о Эвиции. Она знала куда давить. Единственное, во что он верил - это долг. Не церковь, не любовь или сострадание.
  Клятвы, данные такими людьми, как лорд Кэнсли, нерушимы. Погибнут тысячи, города превратятся в песок, но клятва, данная однажды, будет с ним до конца. Его палач и спасение.
  Агнесса понесла на пятый год брака. Спустя семь выкидышей отчаявшиеся супруги были благословлены Алланой. Агнесса тяжко переносила это бремя, часто болела, а под конец почти не вставала с постели. Томас обтирал вспотевшее тело жены, лечил пролежни. Агнесса бережно относилась к плоду, росшему в чреве, старалась избегать любого намека на угрозу. Наняла швей и портных, чтобы те соткали маленькие наряды для крохи. Распашонок хватило бы на целую армию.
  Они мечтали о мальчике. Вслух обдумывали имена. То, каким смелым и умным он вырастет. Как будет защищать честь их дома, сражаться на турнирах и покорять сердца девушек.
  За месяц до истечения срока начались схватки. Боль разрывала Агнессу изнутри. Казалось, Зарок захватил ее лоно и зверски издевался над всем, что дорого Томасу.
  Леди Берри прибыла так быстро как смогла. Она предложила выход. Такой простой и невозможный.
  Желтоглазые знают, как решить проблему, сказала она. Их женщины часто принимают трудные роды и должны помочь. Нужно всего лишь твое одобрение, Томас. Боги испытывают тебя, ответил на это его капеллан. Ты не можешь выбрать язычников, они не верят ни в Аллану ни в Гэллоса. Поклоняются ветру, гнущему посевы к земле, сметающему все, что уготовано нам богами. Ты обречешь на вечные муки не только себя, но жену и детей.
  Что такое сила, папа? Сила это вера. Это церковь.
  - Я одобряю ваши действия, сир Генри, - ответил он Штальсу. - Вы оказались куда лучше этого чванливого петуха, градоправителя Пэйта. Волнения людей остановлены в зачатке, а все виновные найдены и повешены.
  - Не все, милорд, - заметил Штальс. В голосе чувствовалась досада. - Мои люди не смогли догнать мальчишку. Этого Марша. Говорят, с ним была чахоточная. Они виновны наравне с тем отребьем. Я считаю, что из-за них в Гэстхолле разверзлись врата и преподобному Майлзу Торсэну пришлось действовать.
  Лоттар Марш...
  У них родилась бы двойня. Два крохотных комка мертвой плоти принесли ему повитухи. Его мальчики. Сир Томас позволил пустить чуть ли не единственную в своей жизни слезу по ним. Агнесса пережила их сыновей на один день. Она умерла от потери крови, не смотря на отчаянные литургии капеллана и его клира. Их похоронили в усыпальнице дома Кэнсли. Единая гробница. Агнесса мертвой хваткой обнимала близнецов и по сей день.
  Дурные мысли одолевали его сознание в те времена. Желание последовать во тьму вслед за ними, защищать их там, в посмертной жизни. Он держал нож для разделки мяса и видел его в своей груди. Ехал на лошади и поводья сами собой слаживались в крепкую петлю.
  Сила в нас.
  Эти слова сковывали его члены. У лорда Кэнсли остался только долг перед родом. Понятия о чести, знакомые с детства. И он, стиснув зубы, продолжил жить дальше.
  Спустя месяц, ближе к зиме, остготы сожгли деревню на границе с Брэнвудом. Дружина прибыла слишком поздно. От селения остались лишь дымящиеся угли. Большинство жителей погибло. Девушек, тех, что выдержали насилие дикарей и сохранили хотя бы частицу былой красоты, остготы забрали с собой, чтобы сделать своими женами или продать другим кланам. Тогда он и услышал плач. Тонкий, пронзительный младенческий писк прорезался сквозь треск лопающихся от жара бревен, лошадиное ржание и бряцанье стальных сочленений. Воины принесли ему два крохотных свертка в крови и гари. Мать умерла, защищая своих чад. Дикари не заметили или не посчитали нужным заметить детей.
  Он знал их отца. Сильный и работящий, восемь лет службы в Железной Вольнице и пятнадцать в его дружине. Когда меч стал оттягивать его руку, Томас дал ветерану в управление деревеньку, назначив старостой, и отправил на покой. Кто бы мог подумать, что именно в этом тихом месте тому суждено было сложить голову.
  Смерть забрала у него двоих детей, а затем отдала других. Все говорили о божественном знамении, и он их слушал. Два брата Кэнсли - Томас и Стэш, два мертвых сына, два воспитанника.
  Мальчики росли при дворе, лорд Кэнсли не давал им спуску. Строгий, справедливый наставник - это все, что нужно мальчикам. Где он ошибся? Почему не заметил злобы и зависти в глазах младшего Марша? Возможно, из-за того, что Сторм был так похож на него самого?
  Он пропустил подлое предательство, почти такое же, какое совершил Стэш Кэнсли, забыв о долге перед Церковью. Лоттар Марш опустился на самое дно, стал братоубийцей, клятвопреступником. Теперь червоточина...
  Гореть ему в аду, но почему Томас видит не закостенелого в грехах оруженосца, а маленький сверток в копоти и чужой крови?
  - Сир Генри, вы знаете, как проходят собрания круглого стола? - спросил Томас, чтобы отвлечься.
  - Нет, милорд.
  - Тринадцать лордов собираются раз в году в резиденции одного из них в период листопада. Собрание длится неделю, но главные дела обсуждаются только три дня. В первый день мы решаем щекотливые вопросы отношений между княжествами вроде разногласий домов Моргот и Фарслоу, заключаем сделки о доставке ценных ресурсов между нами и пошлинный сбор на везение товара в чужие земли. Второй день посвящен соборной армии Тринадцати Земель, Железной Вольнице. Вы служили в ней, сир Генри?
  - Нет. Милорд. Не довелось.
  - Это большая честь, Штальс. Каждый воин на нашей земле мечтает стать одним из братства. Железная Вольница защищает окраины западной цивилизации от набегов кочевья. Не дает нордам спуститься с отрогов Волчьей Пасти, держит остготов за спинами Каменных Стражей, наказывает сталью браконьеров и беглых каторжников Дальноводья. Проявив себя там, славный мечник может получить золотые шпоры.
  Штальс никак не прореагировал, только заметил:
  - Пусть милорд не считает меня трусом, что отсиживался за городскими стенами, когда остальные проливали кровь за Священную Империю. Ваш скромный слуга пять лет провел в Приграничье, с безгербовым щитом в одной руке и копьем в другой, охраняя покой людей от падальщиков.
  - Вы состояли в ордене Безликих? - удивился Кэнсли. Вода остыла, и он начал мерзнуть. Штальс тактично подал полотенце. - Вы не перестаете меня поражать, сир Генри. И как вам служба?
  - Пять лет тянутся слишком долго для того, кто противостоит тварям Мертвых Земель.
  Томас Кэнсли издал сухой смешок. Вода стекала по длинным усам на шею. Он допил чашу пряного вина, смакуя легкий аромат гвоздики и мяты..
  - Лорды содержат Вольницу для защиты от людей, Церковь Крови создала Безликих для защиты от порождений Столетней Войны. В ордене служат только благородные, ведь так?
  - Вы совершенно правы, сир Томас.
  - И что дает вам Церковь, за верную службу?
  - Кому-то наделы в землях Кальса или Эльса. Кому-то архигэллиотские индульгенции.
  Лорд Кэнсли по-новому взглянул на своего протеже. Генри Штальс мог бы состариться в карликовых королевствах, попивая южные вина и имея постоянный доход с подаренных Церковью земель, но он предпочел им клочок бумаги. Зарница чужой души для твоей лишь сумерки.
  - Завтра нас ждет тяжелое сражение, сир Генри.
  Когда-нибудь он вернется к этому разговору, но не сейчас, когда завтра лорды начнут склоки из-за обладания Вольницей, а он мог думать только о мягкой кровати и подушке, набитой гусиным пухом.
  - Можно задать один вопрос, милорд?
  Лорд Кэнсвуда кивнул в знак согласия.
  - Что происходит на третий день собрания?
  - Мы меняем одних людей на других, - ответил Томас. Видя недоумение, разбившие маску беспристрастности Штальса, он улыбнулся и добавил, - Мы заключаем браки между нашими домами и семьями своих вассалов. Спокойной ночи, сир Генри.
  
  ***
  
  - Вашей наглости нет предела, Генрих Сулроуд - бушевал великан Кайл Шэнсоу. - Вольница не остается у одного лорда дольше года, и это вам прекрасно известно.
  - Вы не совсем правы, сир Кайл, - голос Карла, лорда Долнлэндского, ломался до сих пор, юноша старался произносить слова напористо, но в середине фразы горловые связки изменяли хозяину и выдавали какую-то птичью трель вместо предполагаемого звериного рева. - В летописях нет ни одного закона, запрещающего лордам...
  - Я способен сам постоять за себя, и уж точно не нуждаюсь в защите писклявых лорденышей, - рявкнул лорд Сульсширский, становясь похожим на зверя, выгравированного на его гербе. Волосы цвета обсидиана встопорщились, ноздри хищно раздувались от клокотавшей ярости.
  Как быстро мы выходим из себя, когда дело заходит о гордости, подумал Томас. Он помнил первый турнир Генриха. Молодой и дерзкий волчонок выехал против одного из рыцарей леди Берри и был сбит в первом же столкновении. К нему поспешили на помощь, но Генрих никому не позволил помочь себе. Поднялся и, прихрамывая, добрел до шатра врачевателей. Позже Томас узнал, что парнишка вывихнул плечо, сломал нос и засадил деревянную щепу себе в подмышку. Даже находясь на волосок от смерти и истекая от крови, он боялся только одного - показать слабость перед другими.
  Во дворе разразилась суматоха. Слышалось лошадиное ржание и о чем-то пререкавшиеся людские голоса. К замковым дверям княжества Таусшир подъезжали телеги с провизией. Бельгор Таус был чревоугодцем и не скрывал маленькой слабости. В последние годы его страсть к хорошим винам и деликатесной пище переросла в вожделение. Хозяин постоянно отвлекался от важных дел, когда видел перед собой то, что еще не ощутил на вкус.
  - Это не обычный рейд. Я планирую пересечь Чертов Позвонок, обойти Загривок и отрезать Черноногим путь к отступлению, - прорычал лорд Сулроуд. - Разведчики докладывают о большом скоплении нордов в Волчьей Пасти. Если действовать быстро я смогу уничтожить клан одним ударом. Мои люди погонят дикарей к истокам Многодетной, где их будет ожидать Железная Вольница. Эта победа приструнит другие племена и заставит их дважды подумать, прежде чем совершать набеги на мои земли.
  - Ваши земли, - передразнивая, прокряхтел Нойлен Уоллен. - А как же остальные земли? Железная Вольница принадлежит не только волчьему лорду. Она принадлежит всем собравшимся под сводами этих чудесных хоромов, правда милая?
  Последний вопрос старик адресовал своей молодке. Девочка кивнула и заставила кончики губ чуть приподняться в фальшивой улыбке. Она сжимала новую куклу, как утопающий хватается за доску, чтобы хоть как-то удержаться на плаву.
  Бельгор Таус раздулся от гордости, став похожим на жабу. За ночь слуги перенесли круглый стол в новую залу. Потолок оккупировала армия святого Джерома. Фреска была совсем новой, здесь еще чувствовался тяжелый запах ярких красок. Три колонны подпирали расписные своды. Два огромных камина находились на равном отдалении от гостей, согревая всех собравшихся жаром углей. Гобелены в человеческий рост закрыли серые стены. Четыре полотнища отображали четыре десятилетия, в течение которых шла борьба за влияние Церкви Крови на земли тринадцати лордов. На первом - свет учения святого Дункана и его гибель. На втором приход святого Джерома и уничтожение им культа Лунной Триады. Третий был сплошь покрыт красными и желтыми нитями, изображая адский огонь червоточин и сияющую фигуру, исчезающую в нем. Святой Джером пожертвовал собой, закрывая проход в мир людей тварям Зарока. Последний гобелен, самый старый из представленных здесь, с почерневшими краями и частыми гнилыми нитями в рисунке, изображал архигэллиота, держащего золотое "яблоко империи", и зверей, тянущихся к нему...
  - Я должен закрыть глаза на беспрестанные набеги, разорение деревень, убийства людей ради того чтобы Железная Вольница охраняла земли лорда Уоллэнда от шаек беглых каторжников? - рассмеялся Генрих Сулроуд. - Или может, вы хотите пресечь попытки чахоточных тварей сбивать вашу цену на синелист? Я уверен, желтоглазые контрабандой хорошенько портят вам казну, а?
  Старик весело расхохотался и развел руками, показывая, что не видит в своих словах ничего предосудительного. Но в глазах затаилась ненависть. Нойлен подмигнул жене. Девочка вцепилась в игрушку так, что побелели костяшки пальцев.
  - Я заявляю права на Вольницу, - произнес Дрэд Могрот. Он скрестил руки на груди, скрыв морду барана, вышитую на одежде. Витые рога казались продолжением локтей лорда Морлэнда. - Во время... недоразумения с домом Фартэйнд пропали пятеро рыцарей и их люди. Тел не нашли, и, как утверждает Жеан Фарслоу, они не находятся у него в плену. Я считаю нужным усилить границы своих земель.
  - О боги, - застонал Кайл Шэнсоу. Бурый медведь вылез из берлоги, чтобы сказать свое слово. - Вы действительно рассчитываете, что остальные отдадут Вольницу для того, чтобы она занималась поиском спившихся пьяниц или же таскалась по болотам, экономя лишнюю марку старым скрягам? Опомнитесь, люди! Все вы знаете, что произошло за Краем Мира.
  Он обвел тяжелым взглядом собравшихся.
  - Погибли сир Стэш Кэнсли и его молодая жена, в девичестве Годива Брэнвуд. Тревожные вести долетают до нас. О тварях, совершающих жуткие шабаши, о жертвах на нечестивых алтарях. Я считаю, пора наведаться в эти края и отомстить за равных нам. Мы очистим земли от скверны и отбросим остготов так далеко на запад, что им придется построить лодки, чтобы не утонуть в Окраинном море.
  - Замечательная, пламенная речь, идущая от самого сердца, - восторженно зааплодировала Шарлотта Лизен. Локоны цвета чистого речного золота рассыпались по тонким плечам, чуть скрывая лиф, и давая простор плотским фантазиям. - Вы настоящий мужчина, сир Кайл.
  - О да, - согласился тот и перешел к старому разговору. - Леди Лизен, я не большой мастак по части лести, но сегодня вы просто великолепны.
  Шарлотта Лизен скромно улыбнулась, обнажив жемчужные ровные зубы. Бирюзовые глазки озорно стрельнули в сторону бурого медведя.
  - Вы галантный ухажер, лорд Шэнсоу.
  - А ваша красота делает меня безумцем. Я прошу вашей руки здесь и сейчас, - он встал из-за стола, по старой привычке хватаясь за секиру, будто бросаясь в бой.
  - О, ваш разум действительно помутился, - залилась смехом леди Лизен. - Это все от дымных каминов. Выпейте сеннайского персикового ликеру, он очистит мысли.
  Она попросила свою протеже, рыженькую миловидную девушку, подойти к нему и наполнить кубок из кувшина с тонким горлышком.
  - Обещайте хотя бы подумать, - раздосадованный Кайл залпом выпил первую чашу, затем опрокинул вторую.
  Пробубнил ни к кому не обращаясь:
  - Мальчикам нужна мать.
  Кайл Шэнсоу овдовел три зимы назад и с тех пор был своим детям и за отца и за мать. Томас видел, с какой любовью тот обращается с мальчуганами. Как усердно готовит их к учебе в Солнцеграде. Он любил и лелеял их как самое дорогое сокровище своего рода.
  Стал бы он таким же отцом для близнецов, случись все иначе? Только боги знают ответ.
   - А Шарлотте не помешает сильная рука, что выбьет дурь из хорошенькой головки, - облизнулся Нойлен Уоллендский. Шершавый, в язвах язык на миг показался из зева и коснулся бородавки над верхней губой. - Правда, милая?
  Ребенок, комкающий в тонких ручках куклу, безропотно кивнул.
  - Хотела бы я увидеть этого смельчака, - Шарлотта Лизен предпочла не нагнетать атмосферу и не ответила на дерзость. - Благодарю, Мисси.
  Леди Лизеншира чуть сжала руку своей протеже, обслужившей сира Кайла.
  О том, что тонкостанная красавица предпочитает женские ласки мужским если не знали, то уж точно подозревали все хранители западных земель Священной Империи. Шарлотта Лизен дорого платила за свою свободу и церкви и людям, охраняющим ее покой. Постоянные подарки епископам и кардиналам, ежегодные роскошные приемы в Одинокой Деве - самом высоком замке Тринадцати Земель. Вежливые отказы претендентам на руку с сердце. Сколько их было с тех пор, как она стала править? Сотня? Две? Женихи слали портреты из Виллии, Аргестии и Аурии. Ходила история о том, что в златокудрую красавицу влюбился покойный кардинал Деструджо и в письмах клялся, что отречется от сана лишь бы заполучить один ее локон. Слухи о свадьбе Шарлотты не утихали и теперь. Но сейчас в них могли поверить разве что дети. Или боевой медведь Кайл Шэнсоу.
  Томасу тоже приходила мысль предложить их домам слиться в один. Его мужественность все еще давала о себе знать по утрам. Род Кэнсли славился крепким семенем и многодетными семьями. Но разве мог он нарушить обеты, данные пред богами и той, что любила хозяина Кабаньей Норы? Любить лишь одну, до конца жизни и никого более?
  В нас сила.
  Обеты, клятвы, верность, честь. И все они нерушимы для того, кто правит в землях Кэнсли. В этом отличие аристократии от прочего плебса. Мы связаны именем и долгом, что возложили на нас предки, подумал Томас. В этом наша доблесть. В этом наше проклятье.
  Он не боялся смерти. Он боялся, что род Кэнсли закончится на нем. Пока еще Томас полон жизни, способен держать в руках меч и править справедливо и честно. Но что станет с ним через десять лет? Через двадцать?
  Томас посмотрел в сторону Эвиции. Вот будущее Шарлотты Лизен. Княжна Лизеншира еще молода, но ее весенняя красота давно позади, а летняя приближается к закату. А дальше дождливая осень и одинокая зима. Холод смерти, который чувствуют старые кости. Эвиция тоже была красива. Его жена являлась более молодой копией леди Берри. Годы слизали красоту с лица мудрой совы. Ее чрево иссохло, на коже пролегли глубокие борозды, больше похожие на шрамы, чем на морщины. Лишь во ввалившихся глазах теплилась искра жизни, напоминая о былом величестве. Вот что ждет его в будущем. Ни детей, ни внуков. Только дальняя родня, рвущая друг друга на части в надежде возвыситься и занять еще теплое после тебя место.
  Задумавшись, он чуть было не пропустил дальнейшее развитие беседы.
  - И кто же, сир Кайл, по вашему должен наследовать Железную Вольницу в этом году? - спросила леди Лизен.
  - Я, - ответил ей добродушный великан. - Кто ж еще? Именно я приструнил работорговцев Окраинного моря. Я и никто другой трижды возглавил Вольницу, отбивая набеги соборных племен остготов. Политика искоренения разбойничьих артелей, начатая моим предком, успешно продолжена мной...
  - Политика искоренения разбойничьих шаек, - вмешался лорд Сульсширский, - была предпринята только после того, как ваш предок захватил власть, собрав вокруг себя других уличных головорезов.
  - Ты назвал меня преступником, лорд Волчья Морда?!
  Кайл Шэнсоу тяжело поднялся из-за стола, нерасторопно задел кубок ручищей и сеннайский ликер оросил жидким золотом шэнсвудские земли. Генрих Сулроуд оскалился так же, как зубоскалил зверь, чья шкура опоясывала его одежды. Потянул за рукоять клинка. Меч медленно, со зловещим шипением вырастал из ножен.
  - Все Собрания Круглого Стола такие скучные и предсказуемые, - прошепелявил некто у открытой двери. - Последний раз, правда, за меч хватался покойный Авидиас Долшоу. Этот был куда больше тебя, Кайл Шэнсоу и позадиристей тебя, Генрих Сулроуд, не говоря уже про того паренька, которому достался венец Долнлэнда.
  Собравшиеся удивленно смотрели на новоприбывшего. Шэл Кальм улыбался широко. Выбитые передние зубы не добавили привлекательности лорду Кальменгольда, скорее наоборот. Песочного цвета усы топорщились веником. Тринадцатый лорд оглядел присутствующих, вальяжно кивая равным. Нахмурился, увидев горы еды, воцарившейся в его землях на круглом столе. Недовольно поцокав языком, он раздвинул полные тарелки в стороны, наводнив сельдью, щукой и форелью вырезанные на столешнице Лизеншир и Шэнсвуд. Закинул ноги в грязных сапогах на освободившиеся пространство, объявляя его неприкасаемой зоной.
  - Стервятники, конечно, приходят последними на пир, - развел он руками, - но это не означает, что их не стоит ждать вовсе.
  - Долго же вас пришлось ждать, - съязвил Дрэд Моргот. - Двенадцать лет вы игнорировали собрания круглого стола. Неужели расшатанные ветрами двери Пустынной Розы так уютны?
  - Мой замок настоящая развалина, - ответил, продолжая щербато ухмыляться, сир Шэл. - Дети через год другой его растащат по камешку. Страшно подумать, что привлечет их внимание после.
  По спине Томаса пробежал неприятный холодок. Ведьмы Пустошей рожали лорду Кальменгольда в год по ребенку. Жены приносили дочерей, а те внучек, нагулянных от рыцарей Шэла. Инквизиция не смогла выбить чародеев, практикующих дикую магию из исконных земель. Пыталась, но безуспешно. Эхом давних войн служили бесконечные лиги выжженной магией земли. И Шэл в буквальном смысле слова являлся владыкой пустого места.
  Говорили - ведьмы не похожи на женщин. У них росли клыки над верхними губами и было по три груди как спереди, так и со спины. Чтобы легче выкармливать выводок.
  Шэл Кальм явился на совет не в одиночестве. Его спутница скромной тенью встала за левым плечом.
  Томас присмотрелся более внимательно.
  Из-под капюшона женщины змейками выбились три косы цвета корицы. Атлас элегантно подчеркнул грудь, алебастровая и изящная, словно у лебедя, шея была так же прекрасна как у Шарлотты Лизен. Вздернутый носик, которым так гордятся уроженки центральной части империи. И безразличные, холодные как ледышки на вершине Волчьей Пасти глаза. Ни когтей, наростами впившихся в руки, ни крючковатого носа, ни бородавок - главных отличий обычных людей от тех, кто практикует не дозволенную церковью магию. Томас не знал, кто ему эта женщина, но уж точно не ведьма и не дочь. Одно он знал точно - спутница здесь не просто так. Ее взгляд смотрит в душу. Такие люди очень опасны. Они, как и Томас, потеряли что-то очень дорогое.
  - Я предлагаю высокоуважаемым лордам успокоиться и позволить вину залить пламя недовольства, - проскрежетала Эвиция Берри. - Сир Шэл, не соблаговолите ли рассказать, почему именно сегодня вы решили нарушить традицию и почтить нас своим присутствием?
  - Очень даже соблаговолю - откликнулся лорд Кальменгольда, вызывающе улыбаясь остальным. - Я давно осознал, что выдать дочерей хотя бы за одного захудалого дворянина из ваших владений - несбыточная мечта. На это никаких самоцветов не хватит. Торговля? Мои рудники дают достаточно прибыли, чтобы держать в узде мечников, а те приструнят простолюдинов. Я не впадаю в экстаз от шелков или еды, как лорд Таусширский. Судя по вам, Бельгор, вы съели столько же, сколько остальные лорды. Мои слова недалеки от правды?
  Бельгор Таус залился краской и чуть не подавился вымоченным в меду кролем.
  - Так что же мне все-таки нужно? - невозмутимо продолжил Шэл Кальм. - Ах да. Всего лишь Железную Конницу. Я требую то, что мое по праву чести и справедливости. Требую у вас, равные мне.
  - Что?! - одновременно взревели Кайл Шэнсоу и Генрих Сулроуд. - Это немыслимо!
  - От чего же, - продолжал щериться сир Шэл. - Уж не хотите ли сказать, что я не лорд?
  Он поднялся и подошел к старому гобелену, изображающему архигэллиота и тянущихся к нему зверей. Лисица, волк, баран, медведь, три ежа, орел, росомаха, вепрь, сова, форель, лось, куница. Вожди остготов приняли веру в Гэллоса и Алану, но все еще оставались дикарями. Они выбрали в качестве гербов простых зверей, без лишних завитков и украшений. Здесь были и другие - пять воробьев, огромная щука, заяц. Тринадцать Земель не раз перекраивались и так и эдак, менялись династии, вымирали семьи. До сих дней дожили только крепкие дома. Одинокий гриф завис над плечом архигэллиота. Копоть почти стерла его с полотна, но детали угадывались даже сейчас, несмотря на ветхость ткани.
  Шэл показушно пригляделся к полотну.
  - Да нет же, точно лорд. - Он выпятил грудь. На камзоле черной нитью швеи выткали узорного грифа на желтом поле. - Один из тех, кто правит Тринадцатью Землями.
  Шэл Кальм стянул перчатку и бросил на стол. Рукавица заскользила по лакированной столешнице, остановившись на границе земель Томаса Кэнсли. На кожаной поверхности виднелось клеймо. Круг, символизирующий власть тринадцати. Их право восседать во главе круглого стола. Такие же перчатки были сейчас на хозяине Кабаньей Норы.
  - Ни разу с того момента и до этого времени я не заявлял права на Железную Вольницу, уступая ее другим. По-моему будет верхом несправедливости не позволить мне отдать воинов всего на один год.
  - Но почему сейчас, - почти застонал Кайл Шэнсоу. - Ни через год. Ни через два? Ни год назад? Вы приходите как ночное видение и заявляете права именно тогда, когда решается вопрос о чести всех лордов Тринадцати Земель...
  В дверь вежливо постучали. Слуги открыли массивные створки и впустили гонца. Прибывший проделал дальний путь. Нижние одежды замызганы дорожной грязью. Подмышки покрылись мокрыми пятнами. Несло конским потом.
  Гонец подошел к Кайлу Шэнсоу, чуть подрагивающими руками протягивая письмо, скрепленное восковой печатью. Кайл сломал медведя из сургуча и вчитался в строки.
  - А почему бы и нет, - пожал плечами сир Шэл. - К тому же, в данной ситуации решать уж точно не вам, благородный и немного косолапый сир Кайл.
  Лорд Шэнсвуда даже не заметил колкости. Он перечитывал письмо и лицо его выражало неподдельный ужас. Томас не представлял, что в этом мире способно ввергнуть могучего воина в такое состояние.
  - Сир Томас, - обратился к нему лорд Кальменгода. - Я сожалею о вашей утрате. Я уважал Стэша за его храбрость. За то, что он не побоялся открыто заявить то, о чем думали многие из нас. Поверьте, я скорблю не меньше вашего. Но сейчас будет лучше, если Железная Вольница останется у меня. Грядут перемены.
  Второй человек, кто говорит ему о переменах. Томас взглянул на леди Берри. Древняя сова не показывала виду, шамкала беззубым ртом, пытаясь разжевать кусок шпигованной свинины. Картина мира усложнилась. Эвиция заранее просчитала, как будут разворачиваться события. Использовать смерть брата, чтобы отвести рати Вольницы подальше, на задворки империи. Исключить их из сложной партии. Кальменгольд и Беррислэнд. И все это происходит именно тогда, когда умирает старый кардинал, а новый отбывает в столицу для совершения интронизации. Заговор? С какой целью? Неужели все это так важно, что Эвиция снизошла до беседы с тем, кто позволил ее дочери умереть? Что ты задумала, старуха?
  - Это сказали тебе трехгрудые женушки, заглянув в гремучий котелок? - Генрих Сулроуд поглаживал шерсть волчьей шкуры.
  - Томас, - Шэл смотрел только на него, не обращая внимания на других, - решать вам.
  - Томас, - леди Берри мучительно проглотила так и не разжеванный кусок. Неловко помолчала. - Сделайте правильный выбор.
  А есть ли он у меня, старая склочница? Ты приходишь спустя столько лет и говоришь мне словно несмышленому ребенку, как и что нужно сделать. Это не достойно рода Кэнсли.
  А что достойно?
  Он задумался. Что будет справедливо по отношению ко всем лордам?
  - Мы проголосуем, - процедил он. - За кем останется большинство голосов, тот получит Вольницу.
  Кайл Шэнсоу поднялся, со скрипом отодвинул кресло и, не говоря ни слова, вышел из залы собрания.
  - В кои-то веки я с ним согласен, - бросил Генрих Сулроуд и присоединился к лорду Шэнсвудскому.
  За ними последовали Нойлен Уоллштайн, обнимающий плачущую жену, Жеан Фарслоу и раздосадованный Дрэд Моргот с сыновьями.
  Оставшиеся вяло отдавали голоса за сира Томаса. Леди Берри и леди Лизен присоединились к Шэлу Кальму. Гарольд Коэн заплетающимся языком отдал голос за Кальменгольд, но сир Томас сильно сомневался, что лорд Коэншира соображает, что говорит.
  Томас видел разочарование во впалых глазах мудрой совы. Опять его упрямство вошло в конфликт с ее рациональностью и победило. Правильно ли он поступил? Томас не мог ответить на этот вопрос, зато знал ответ на другой. Он поступил по чести.
  Лорды покидали залу собраний и разбредались по замковым покоям - кто в опочивальню, кто подышать свежим воздухом.
  Его тронули за плечо. Обернувшись, он встретился взглядом со спутницей Шэла Кальма. Женщина откинула капюшон, показывая миру красивые ухоженные волосы, приколотые осиновой заколкой на имперский манер.
  - Мы можем поговорить наедине?
  Он кивнул. Женщина повела его в темный закуток донжона, подальше от любопытных ушей. Вечер темным плащом окутал крепостные стены. Стражники зажигали факела. На круговых башнях отражались их искаженные фигуры. Тени-чудовища крались во тьме.
  - Почему вы не доверились леди Берри, сир Томас? - спросила незнакомка.
  Он узнал мелодичное наречие Священных Земель.
  - Кто вы?
  - Я та, кто желает вам добра. И та, кто желает гибели архигэллиоту.
  Опасные слова. Скажи она их не тому человеку, наказание было бы намного хуже тех, что присуждались чернокнижникам.
  - Можете звать меня Затворницей.
  - Не люблю, когда темнят. Меня пытаются втянуть в заговор, не сообщая подробностей. Если хотите, чтобы я вам верил, вы должны доверять мне. Ваше имя?
  Она минуту раздумывала, затем решилась. Из-под плаща появилась увесистая пачка перчаток, сшитая цепью. Женщина поддела ее наперстком, похожим на те, что используют швеи. Только этот заканчивался коготком. Очень острым коготком, предназначенным пускать другим кровь.
  - Валентина Дель Дио. Таково имя, данное мне при рождении. Сир Томас, Церковь перестала быть щитом от греха, так как грешники и есть Церковь. Они ее плоть от плоти. Вы знаете, не можете не знать.
  Он знал. Святой престол шатался. Из года в год краеугольный камень веры истачивался. Червоточины поражали города чаще, чем столетие назад. Церковники жгли ведьм и закрывали глаза на собственные бесчинства. В монастырях больше не учили грамоте. А темные люди вредят не меньше злых.
  Выжила бы его жена, если бы он доверился Эвиции? Проявил характер, откинул предрассудки? Лучше не знать.
  - Церковь непогрешима. Каждый, кто сомневается в этом - еретик и мертвец.
  - Церковью правят такие же люди как я или вы, - ответила Валентина. - А люди смертны. Ответьте мне, что если бы священник сам привел к вам ту повитуху? Как бы поступили в этом случае?
  - На что вы намекаете?
  - Перемены накрывают империю как волны. Они обрушат основания церкви и смоют тех, кто не сможет вобрать верную сторону. Я не скажу вам, кто победит в этой войне, сир Томас, но могу указать одну из возможных сторон.
  Она кивнула на перчатки. Одна из кожи дракона. Другая без большого пальца. Была в связке и крохотная перчатка из легкого ситца и другая, тяжелая, покрытая мехом. Такие носят норды. Или борейцы.
  - Теперь их десять, - имперка похлопала по шести кожаным перчаткам с клеймами лордов, только что заседавших за круглым столом. - Ваша может стать решающей. Остаться в стороне не удастся. Выбирайте душой, сир Томас. И скорее. Иначе будет поздно.
  Протяжный крик огласил тихие сумерки. К одинокому голосу через мгновение присоединились еще несколько. Кричали женщины. Где-то в правом крыле замка. Там находилась его спальня.
  Томас Кэнсли поспешил туда, готовясь увидеть вспыльчивых Кайла Шэнсоу и Генриха Сульсширского, молотящих друг друга по чем зря. Но он ошибался.
  В чем сила, папа? В нас сила, сын. Наполняет, дает уверенность и отвагу.
  Кайл Шэнсоу болтался посреди своей комнаты, словно пугало на поле. Могучая шея не сломалась, и лорд Шэнсвуда умирал медленно. После смерти кишечник опорожнился. Смердело как в казарменном нужнике.
  Томас Кэнсли распорядился снять тело, слуги увели впечатлительную прислугу, нашедшую труп. В могучих руках Кайл сжимал письмо. Томас с трудом высвободил бумагу из хладной хватки. Прочитал.
  Охрана. Сиделки. Всех прирезали на третью ночь после отбытия Кайла Шэнсоу. И дети. Им отняли языки и перерезали горло. Жрецы Немого Бога смогли пробраться внутрь замковых стен? Или они изначально прислуживали Кайлу? Если так, возможно ли, что другим лордам тоже стоит опасаться?
  Он последний раз взглянул на Кайла.
  Бывалый воин, гнущий руками подковы, выходящий пешим против конного, против десятка латников. Бывалый рубака. Был ли он по-настоящему сильным?
  Что бы он сказал своим детям, когда придет время?
  В чем сила, папа? В нас сила, сын. Она в тех, кто может выдержать испытания и... способен измениться.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"