Ярослав огляделся по сторонам. Когда он решил изменить что-то в своей жизни, он не думал, что зайдет так далеко. Причем в самом прямом смысле этого слова. У него был сложный период в жизни, около трех лет, когда он выбивался из сил, чтобы создать финансовый фундамент на благо будущей семьи - фундамент ни шатко, ни валко подкопил за два года, потом пришла очередь завести семью. Тут Ярослав, как дитя города, воспользовался услугами социальных сетей и познакомился с девушкой. Семьи не сложилось, как не сложилось и отношений. Оглядываясь сейчас назад, Слава не понимал, как мог не видеть в своей избраннице конченую алкоголичку, кайфушницу, завсегдатайку баров, любительницу шумных компаний и молодых парней. К своим двадцати трем годам она перескакала на пятидесяти мужских членах и чувствовала себя преспокойно. Как ей удавалась обманывать его - одному бесу известно, как удавалась помимо него крутить романы еще с двумя - тому же бесу. Когда все всплыло, Ярик плюнул в её сторону и решил уехать из города в деревню. Не сказать, что он любил и боготворил сию даму, нет - просто эти три года, что он поднимался на ноги, окликнулись ему нервным срывом, смертью родителей и предательством срамной бабы. Потому-то и решил он поехать, куда глаза глядят. Отдал ключи от квартиры другу, чтобы тот иногда приходил проверять счетчики и пошел, куда глаза глядят. Выехал из города, сел на поезд и поехал в Сибирь. Мечта у него была еще с портков - жить в тайге. Дышать воздухом чистым. Но в течение жизни ее все приходилось откладывать в долгий ящик. А теперь - на волю!
Ярослав доехал поездом до Красноярского края, потом двинулся на запад, в Боготольский район. Там он доехал до небольшого, вымирающего села Александровка, приехал уже поздно, ночью, на ночлег решил не проситься - не позволила природная стеснительность, и потому решил идти туда, куда его звало сердце. Он чувствовал себя здесь, в этих местах так, словно наконец-то оказался дома. Он был путником, дошедшим до своего пункта назначения; ему хотелось припасть к этой суровой таежной земле и целовать ее - в прямом смысле этого слова. Он чувствовал, как вместе с ним, рядышком, руку только протяни - идут легенды. Идет древняя мудрость. Идет знание. Он чувствовал, что по венам его разливается не кровь - что-то новое вливалось в него, неведомая сила теперь была в нем...
На рассвете он вышел к сожженной деревне, остовы домов уныло и печально смотрели на него своими обугленными тельцами. Что же было тут?
- Надо будет потом спросить у местных, - вслух произнес парень. Он подошел ближе к реке, снял рюкзак и сел на него. Тишина. Он закрыл глаза. Нет. Не тишина. Вокруг него, здесь, здесь и сейчас кипела удивительная жизнь. Воздух был пропитан ароматом хвои, а птичье пение с каждой минутой становилось все громче. Вот только не знал Ярослав, кто это так поет и как выглядят эти птицы. Но он узнает, обязательно узнает... Пение почему-то становилось тише, неразборчивее... и парень не заметил, как гордая русская тайга, непокорная, характерная красавица убаюкала его на рассвете, убаюкала как маленького ребенка, взяв в свои властные материнские руки и спев колыбельную.
Проснулся Ярослав от того, что кто-то трепал его по плечу. Он встрепенулся - рядом стоял высокий крепкий мужик с густой черной бородой, в черных сапогах, форме и с ружьем наперевес и топором на поясе. На шее у него была набита татуировка - лемниската.
- Городской? - пробасил он грозно.
- Городской, - спокойно ответил Ярослав.
- Зачем приехал? - продолжил допрос мужик.
- Жить здесь хочу, - глядя прямо в глаза, без страха, сказал Ярик.
- Звать как?
- Ярослав.
- А я Михаил. Из местных я. Так, говоришь, жить хочешь? -
- Хочу. И буду.
- А не забоишься? Тайги-то? Сдюжишь?
- Сдюжу, - Ярославу почему-то нравился это мужик. Несмотря на всю напускную суровость, чувствовалась в нем доброта какая-то, что ли, незлобивость.
- Ну пошли, Ярослав, коль не боишься, место тебе покажу одно. Заветное, - мужик подал руку и парень поднялся, закинул рюкзак за спину, застегнул ремни и пошел следом за путеводителем.
- А что это за место такое, с остовами? - спросил у проводника Ярик.
- Это деревня бывшая, Казанка называется. Сгинула. Недавно совсем, в пятом году. Кто-то и поджег ее, полыхнула - и нет ее. А хорошая была ведь. Знаешь, в ней ведь в единственной почитай деревянные дома были. Потому и вспыхнула, как спичка. А тут и свадьбы гуляли. И школа даже начальная была, и магазин, и клуб. Несколько улиц. И фельдшер был. В общем, все как у людей. Вымирать потом стала. Уезжать стали. В город, в соседние деревни. Ну, наверно кто-то из местных и поджег ее. Тяжко смотреть на нее, на мертвую, было. Я понимаю этого человека, понимаю. Вот так-то.
- А река как называется?
- Да ты совсем, городской, ничего не знаешь, что ли?
- Совсем. Откуда мне знать-то? Я в этих краях первый раз. И то волею случая. Так бы вообще не приехал, если б не он родимый. Сорвался я из города, - Ярик помолчал, покусал губу и продолжил - сорвался, значит, мечта у меня родом из детства, в тайге жить, вот и сел на первый поезд. Пешком вообще шел от села какого-то большого.
- Та то небось Александровка. А не заночевал там чего?
- Да людей не хотелось тревожить, неудобно как-то. Неизвестно, как бы меня приняли, все-таки все друг друга знают, нечасто же к вам заезжают?
- Нечасто. Но заезжают. Так о чем это мы? В общем, Чулым это. Мы сейчас по правому берегу идем. Берег, значит, правый, и приток правый - из Оби она. Тюрки ее "белым снегом" кличут. Она ж с самой Хакасии начало берет, и пошла-пошла..! Ух, да большая, да извилистая такая, петельки так и выкручивает! Но не судоходна. Трудно им по петелькам этим пробираться. А так вообще рыбой богата. Мужики часто ловят осетра и стерлядь, щука там, и окунь часто попадается, наливной прямо. Ну и пореже чуть судак ловится, язь, нельма. В общем, вот так. Тут и отдыхать можно, кое-где песчаные пляжи есть, Чулым теплая-теплая летом! Кстати, тут еще одна деревня Казанка была, на противоположном берегу, тоже сгинула. Но чуть пораньше, году так в семидесятом, - пока они шли, тайга нехотя выделяла им тропинку для прохода, угрюмо нависая над головами путников большими сосновыми, еловыми лапами. По сторонам от тропинки рос можжевельник и устилался мох, попадался кизильник, борщевик и брусника. Все эти названия Ярослав узнавал по дороге и открывал для себя удивительный мир тайги. - А если жить здесь захочешь...ну смотри сам, предупрежу сразу - наша тайга слабых не любит. Чуть только дашь слабину - и все, поминай, как звали. Ну все, пришли, - преодолев очередной крутой поворот тропинки, они неожиданно вышли к поляне. Она вся заросла, и на ней стоял старый дом, обветшалый, с унылыми темными окнами.
- Вот, в общем, дом. Можешь жить здесь. Тут до реки далековато, сам видел, но позади дома тропа есть, уже заросла правда, но если расчистить - увидишь. В общем, если пройти по ней чуть, выйдешь к родничку небольшому, он там практически из земли должен бить, оттуда воду можно брать. Но тоже, не набегаешься. И до поселения ближайшего далековато, там есть магазины, но до него тоже надо добраться. В общем, везде все не слава богу. Ружьем пользоваться умеешь?
- Умею, у отца было.
- Накось, мое возьми, - Михаил снял с плеча оружие и отдал его Ярославу, затем снял с пояса топор, - и это тоже возьми, мне больше не пригодится. Ну, бывай, да помни - тайга слабых не любит, - Михаил чуть ли не бегом свернул в лесок, оставив недоумевающего Ярослава с дарами наперевес.
- Миш! - тишина. - Миша, а хозяин кто? Когда приедет? - снова тишина. Ярослав пожал плечами и прошел сквозь заросли к дому. Сложив у крыльца ружье и топор, он открыл дверь. В нос ему ударил запах прелого дерева, трав, сырости, гнилой картошки и чего-то еще, неуловимо мерзкого. Он поморщился. - Ну и мерзость. Ох уж этот домик, - цокнул языком Ярослав. Он прошел внутрь, оставив у порога оружие. Домик оказался хорошим, крепким, одноэтажным. Был предбанничек, в котором в стену были вбиты шиферные гвозди - очевидно, это были вешалки для верхней одежды. Он зашел в главную комнату - там была русская печка, выложенная из стеклоблоков. В подпечеке он обнаружил казанки разных размеров и ухват с кочергой. На перекрыше он нашел подушки и матрас с одеялом - видимо, кто-то любил погреть кости зимой. К стене была прибита полка, на ней стояли книги и керосиновая лампа. В подшестке он нашел запас свечей и спичек, которые были замотаны в бумагу. У окна стоял грубо сколоченный стол, возле него стояли такие же грубо сколоченные стулья. Они были массивными, тяжелыми. В углу рядом со столом был самодельный умывальник с запыленным зеркалом, с другой стороны стоял шкаф для посуды со всякой домашней утварью. У стены напротив входа стоял широкий топчан. Рядом с печкой была дверь, которая вела в спальню с небольшой кроватью и шкафом для одежды. Окон в этой комнате не было, зато была лестница, упирающаяся в потолок. В потолке Ярослав увидел люк на чердак. На чердаке гнило вяленое мясо и рыба, лежали какие-то тюки, что-то хранилось в сундуках. Открыв чердачное оконце, Ярослав взвалил на себя все запасы и скинул их вниз. Жалко, конечно, но ничего не попишешь. Из комнаты он скорей вынес все на воздух, и решил все ненужное потом спалить единым скопом. За домиком обнаружился небольшой сарайчик, в котором нашлись инструменты со всем необходимым скарбом. Закатав рукава, Ярослав принялся за работу. До самой глубокой ночи он расчищал участок, дом, обустраивал свое жилище. Он сжег все сгнившее и ненужное, вымел начисто полы, разобрал все на чердаке и в подвале, который неожиданно обнаружил под столом. Там его ожидал приятный сюрприз в виде солений и закруток и стратегическим запасом тушенки и сгущенки, было тут и что-то булькающее в бутылках.
Уже глубокой ночью, около двух, он, усталый, но довольный, сел у печки, вскрыл одну из банок и на свой страх и риск принялся за трапезу. Чисто было в доме, тепло - и так же чисто и тепло было у него в мыслях. Впервые за три года. Он нарубил дров, хотя и нашел в сараюшке поленницу с дровами - подновил запас. Скосил всю траву около дома, нашел тропинку и ключ недалеко от дома. Навел везде порядок, все вымыл. В общем, дом избавился от неприятного запаха, засиял и приобрел жилой вид. Ярослав сидел и думал, как же ему повезло вообще с этим домиком, как хорошо, что ему попался этот Миша и вообще, как хорошо, когда мечты сбываются...
Ярослав уже научился бить дичь и зверье, но никогда не убивал больше положенного. Он наладил контакт с деревней неподалеку и часто продавал или выменивал травы, собранные им, на еду, топливо. Травы он изучал по книгам, найденным на полках. Получалось хорошо. Он даже подумывал над тем, чтобы начать заготавливать сборы, опять-таки, по рецептам из книг. Занялся пчеловодством. Поставил несколько ульев, да и зажил себе припеваючи. Собирал, сушил, солил ягоды, грибы, мясо, рыбу. Ох и работал он в то лето, любо-дорого посмотреть! В общем, воплотил в жизнь свою мечту. И так нравилось ему, так спокойно ему было...словно всегда он здесь жил, словно для него привередливая тайга выделила кусочек своей гордой души. Его даже перестали посещать мысли о том, что надо создавать семью.
- Мама, мама, смотри, в нашем домике кто-то живет! - звонкий мальчишечий голос разбудил его на рассвете. Стоял конец августа, было уже почти полгода, как он приехал сюда. Ярослав понял, что вернулись хозяева, и приготовился дать отпор. Он соскочил с печки, пригладил волосы рукой и отряхнул рубаху. Дверь в дом открылась и в комнату вошла женщина с сыном на руках. Мальчику было года четыре, и Ярослав подивился тому, как четко он говорит.
- Ну, здравствуйте, - произнесла женщина.
- И вам не хворать, - в тон ей молвил Ярослав.
- Мы сейчас разденемся, и вы расскажете, кто вы, и что здесь делаете, - женщина говорила тихо, но Ярославу казалось, что голос ее гремит, как медяшка в жестяной трубе. Пока она снимала с себя и сына куртки, он рассматривал их. Женщина была высока, полна, со светлыми волосами, с несколько порченым лицом и сломанным носом, полными губами и большими, слегка навыкате глазами. Уголки губ ее были опущены, поэтому казалось, что она чем-то расстроена. Мальчишка был худ, вертляв и беспокоен, черноволос. "В отца", -подумал про себя Ярослав.
- Вы не боитесь, что я могу быть плохим? - спросил он у женщины, когда та повернулась к нему и уперла руки в боки.
- Нет. Не боюсь. Тайга трусливых не любит, а тот, кто поставил ульи, плохим быть не может. Не любят пчелки злых людей, чувствуют их. И жалят. Вы б зеркало здесь помыли, а то ульи ставите, а порядок навести руки не доходят.
- Да оно здесь с налетом каким-то, а не грязное.
- С налетом... Ну да, ну да. Так расскажите, почему вы здесь. Как оказались здесь?
- Как-как. Сначала на поезде, потом пешком. Мужик меня какой-то привел сюда, сказал, что ничейный это дом, без хозяина, мол, могу заходить и пользоваться. Вот я и живу.
- А как мужчина выглядел?
- Да мужик как мужик. Не помню уже.
- Вы не помните? Как странно.
- Что странного? У меня плохая память на лица.
- Ах, плохая память на лица... Ну что ж, слушайте. Это дом мой. Мой и моего пропавшего или умершего мужа.
- Чем докажете, что дом ваш?
- В спальной комнате, где стоит кровать, между стеной и изголовьем есть тонкая щель. Рука туда не пролезет. Там, в этой щели, лежит фотография. Кровать я не могу отодвинуть - для меня она тяжела. Когда она туда упала, я была беременна. Потому я ее сразу и не достала. А потом муж ушел в тайгу и больше не вернулся. И потом мне уже было не до нее. Вы можете пойти и посветить фонариком себе.
- Нет-нет. Я верю вам на слово. Стало быть, мне надо собираться.
- Вовсе нет. Я приехала сюда ненадолго, чтобы посмотреть, как дом, стоит ли. А он нового хозяина нашел. Живите.
- Но вы останетесь на ночь?
- Да, останусь. Но предупреждаю - чуть что - я безо всяких предисловий, рука у меня тяжелая.
- Да леший с вами, нужны вы мне больно, - на том и разошлись. В течение дня они практически не пересекались друг с другом, ребенок, тихий и замкнутый, хвостом ходил за матерью. Ярослав же занимался своими любимыми пчелами, маленьким огородиком и травами. День пролетел в трудах и хлопотах. Начало темнеть. Усталый, Ярослав зашел, наконец, в дом и увидел, что на столе стоит большая булка свежеиспеченного хлеба, щи и картошка с рыбой. Женщина, раскрасневшаяся от жара печки, ловко ставила на стол тарелки:
- Проходите, проходите. Присаживайтесь. У меня уж все готово, - тут у Ярослава громко заурчал живот. За весь день он не зашел в дом, стеснялся, и здорово хотел есть, а тут на тебе. К тому же, холостяцкие годы жизни приучили его к самостоятельной готовке, и готовил он себе сам, да больше как-то на скорую руку. Тут он себя не баловал, обходился мизером, но ему этого было достаточно. А тут - обед из трех блюд почти, да приготовленный женскими руками... Как же давно у него не было женщины...
- Сейчас, только лицо умою, - Ярослав подошел к умывальнику и вымыл руки и лицо. Да, зеркало действительно надо бы поменять. Потом он подкинул чуть дров в печь.
- Ну что же вы медлите? - женщина негодовала. - Стынет же.
-Иду, иду, - парень сел за стол, взял ложку и кусок хлеба. Откусил. Вкусно. Как в детстве. Теплая мякоть хлеба буквально таяла во рту, щи были в меру кислы. Как же давно он не ел домашней женской пищи? Лет пять. - Послушайте, а как же вас зовут? А то за весь день мы так с вами и не познакомились. А уже за одним столом едим.
- Ой, и правда, - женщина всплеснула руками. - Юля меня зовут. А сына Ромой.
- А я Ярослав. Очень вкусные щи, кстати.
- Ой, да не за что. Ром, картошечку будешь? - мальчик кивнул головой.
- Он у вас всегда такой неразговорчивый?
- Да, всегда. Слово клещами не вытянешь, - Юля потрепала мальчонку по голове.
Ужин завершился в молчании.
- Мам, я спать, - пикнул мальчишка, поцеловал женщину и ушел в спальню. Она начала убирать со стола и мыть посуду, выносить еду в холод. Ярослав поставил чай. Когда вода закипела, он кинул туда листья брусники, ежевики и кипрея, потом дал настояться. Разлил по двум кружкам и жестом пригласил женщину к столу. Она отерла пот со лба и присела. Руки у нее после воды были распаренные и красные.
- Хорошо вы тут участок обустроили. Давно здесь?
- Та не, весной сюда попал. В марте. Холодно было. Но ничего, справился. Книги тут нашел, травы начал собирать, сборы делать. Продавал, продаю. Ульи вот поставил, огород. Баньку видели?
- Видела. Мы тут год всего жили, не успел он ее поставить. А потом я и уехала. Тяжко мне здесь было. Сердце щемило. Дышать не могла первое время. Он же меня... В общем, я сама из семьи неблагополучной. Меня тетка лет в одиннадцать забрала к себе, я и жила у нее. Не обижали меня в семье теткиной, нет. Стал за мной парень ухаживать, он у нас красавцем первым считался. А до этого он с девушкой другой гулял. Вот. Разошлись они, да она-то его не отпустила. Все бегала за ним, как собачонка та. Не давала ему ни продыху. А тогда уж он со мной дружил. В общем, как-то у нас праздник был, и все туда ушли. Никого не было. А у меня была отдельная хатка, бывшая кухонька. Там у меня девичья была. Ты что, для меня это так было почетно, ух! Целая своя комната, да со входом отдельным. Вплотную к стене дома прилегала. В общем, улучили мы минутку и ко мне. Люди-то взрослые, он и про свадьбу говорил. В общем, легли мы, он подушку откинул, а там - порты мужские. Ну он увидел их, и как заорет: "Наебать меня вздумала, шалава проблядушная?", - и ну меня по лицу бить. Видишь, нос сломан? Это он меня так избил. Подхватился и бежать. Я, вся в слезах и соплях, за ним, все расплывается - а тень мелькнувшую увидела-таки. Танька то его бывшая была. Она и подкинула. В общем, решила я умыться, кровь смыть, а тут Мишка из лесу вышел, с мужем тетки ему надо было увидеться. А меня увидел, как закричит, чтоб я лицо не трогала, что только все испорчу! Я и встала, как вкопанная. Так он меня подхватил и в больницу повез. Да пока доехали, пока осмотрели...в общем, нос таким и остался. Ну мы и обратно приехали, я ему все рассказала. Он мне тогда сказал, что глаза у меня красивые, мол, все бы отдал, чтобы каждое утро их рядом с собой видеть. В общем, не стала я к тетке возвращаться в таком виде. Вернулась бы - еще хуже было б. Ушла я в лес, год мы счастливо жили. Ребенка не сразу заделали. А потом повадился кто-то деревья рубить, зверье почем зря бить, так Миша пошел выслеживать иродов. И исчез. Я почти три месяца ждала. Месяце на восьмом уже была, когда уехала отсюда. Тяжко мне дался этот переезд. Ромку тяжело рожала. Вот. Четыре года не была здесь. Тяжело было. А тут как будто кольнуло что. Вот мы и приехали. Да зря, видимо.
- Почему ж зря. Я могу уехать отсюда, - Ярослав лениво потягивал чай, закусывая хлебом. В комнате мягко светила печка, давая причудливые тени, за окном расплакался ветер, из глиняных кружек неторопливо поднимался пар. Тени плясали и на лице Юли. Она была уже не молода. Тяжелая работа и рождение сына вымотали ее. У нее были тонкие волосы, собранные в пучок, полная фигура - она так и не пришла в форму после родов. Жирок на животе лег двумя аккуратными складками, полные руки и плечи, большая попа - в общем, типичная уставшая женщина. Глаза ее смотрели устало.
- Не надо уезжать. Уедем мы.
- Да будет тебе. Пора уже на ты. Оставайтесь. Это же ваш дом, по сути. Если мы не будем мешать друг другу - так хорошо же. Место есть.
- Я подумаю. А почему ты сюда приехал?
- Мечта у меня. С детства. В тайге жить. Строил семью с девчонкой - а она гулящей оказалась. Плюнул на все. Решил - надо уже хоть когда-нибудь пожить для себя. Вот теперь и живу.
- А ты не многословен.
- Не отболело еще, - Ярослав провел рукой по волосам.
- Ладно. Пойду я тогда спать. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи.
Ярослав посидел еще некоторое время в одиночестве. Потом поворошил угли. Лег на печь. Тепло. Хорошо. Сон не шел к нему. Внезапно он услышал легкие шаги около печки. Потом тихий вздох. Потом шаги переместились в спальню. Он полежал еще немного, раздумывая. Затем он сам спустился и, крадучись, прошел в спальню, в безмолвной тишине взял женщину за руку и притянул к себе. Так же безмолвно они переместились обратно к печи. Ярослав стянул с Юли белье, она безмолвно и безропотно притянула его к себе. Как давно у нее не было мужчины! Как давно у него не было женщины! Спустя некоторое время в избе остро пахло потом и отчаянным блудом.
Лето два раза сменилось осенью, осень зимой, зима весной, а весна летом. Три года Ярослав и Юлия с Ромой жили в доме. Они жили как настоящая семья, с заботами о выживании. Пришло время подумать о том, чтобы отдавать мальчика в школу. Юля хотела вернуться в город. Ярослав не хотел. Он посылал их вдвоем. Юля, как настоящая женщина, успела влюбиться в Ярослава. Она все ждала, когда же и он признается в своих чувствах. Она была скромная. Терпеливая. И, как и все русские женщины, жалостливой. Жалела она, что какая-то баба разбила сердце ее Ярославу. Не могла она ей простить такого. Рома все дичился его, не признавал. Никогда не льнул к нему, как к отцу. А Юле так хотелось, чтобы у них наконец-то была настоящая семья. В этот вечер она решила все-таки спросить, может ли она считаться его женой. Она прихорошилась, как смогла, напекла пирожков. Отослала Рому пораньше спать. Они остались вдвоем, как оставались уже много раз подряд.
- Ярослав. Скажи мне. Вот та девушка...ты сильно любил её?
- К чему этот вопрос? Ты раньше никогда не спрашивала.
- Ты же сказал в первый вечер, что не отболело еще. Я и решила не лезть с вопросами. А сейчас... Душу она мне терзает. Вот уж три года.
- Пф, глупости какие. Она же осталась там, в другой жизни. Здесь у меня началась другая жизнь. Без нее.
-Ярослав, а какое место занимаю я в твоей жизни? - Юля робко глянула на него.
- Ну, по правую руку от меня. Ты женщина, с которой я делю кров и пищу. Все просто. Все понятно.
- Я люблю тебя, - Юля улыбнулась - впервые за три года их совместной жизни. Она выпытывающе смотрела на него, ожидая ответных слов. Ярослав сидел, вертя кружку в руках и опустив глаза. Он взъерошил волосы. Потом поднял глаза.
- Юль, - сердце ее радостно ухнуло вниз, в предвкушении заветного предложения, - мы просто делим кров и пищу. Я не люблю тебя, - в этот момент лицо женщины искривилось, и она закрыла себе рот рукой, чтобы не заплакать.
- Но как так? Как? Мы три года живем вместе, и ты...ты...ты просто использовал меня?
- Юль. Успокойся. Не кричи. Я не использовал тебя. Разве это было не по обоюдному желанию? Ведь тогда ты первая пришла ко мне, и я пошел к тебе навстречу. Ты ни разу за три года не заговорила со мной. Ты не говорила мне о своих переживаниях. Ты безмолвно приняла ту модель поведения, которая была комфортна, как мне показалось, нам обоим. И вот ты заявляешь мне, что хочешь быть важной частью моей жизни. А мы просто живем. Выживаем. Ты просто пришла и осталась. Вот и все. Мы жили с тобой, потому что мы оба изломанные. Потому что мы ненормальные. Точнее, ненормальный я. А ты загнала себя в рамки, строишь из себя мученицу. У тебя же могла быть нормальная жизнь. Но ты решила остаться здесь.
- Ну почему же ты ненормальный? Ты просто не умеешь выражать свои..
- Юль, замолчи, - резко перебил ее парень. - Я не не умею выражать свои чувства. Я просто ничего не чувствую.
- Нет, это неправда, неправда, я знаю! - Юля трясла головой и смахивала слезы с лица.
- Правда. Успокойся. Хорошо, я расскажу тебе. Правду. Но это не то, что должна слышать женщина, не то, что должен знать нормальный человек, - он встал и заходил по комнате. - Та девушка - не основная суть моего конфликта с самим собой.
- Я не понимаю, - прошептала женщина.
- Не перебивай. Так вот. Марина - моя девушка, и правда оказалась гулящей. У нее всегда было много знакомых, она тусовки любила. А я был весь такой парень из хорошей семьи, с устоями, моральными принципами. Семью хотел, детей. И вот однажды мы пошли с ней гулять. Она уломала меня пойти в клуб, в один, другой. Вот. Мы танцевали, пили. Мы напились, как свиньи. Потом мы приехали к кому-то домой. То, что я помню - как я проснулся утром. Со мной рядом лежал мужчина. Понимаешь? Мужчина. Но ладно б если он просто лежал. Моя, простите, жопа нещадно болела. Ты понимаешь? Я нашел смс в телефоне, что она уходит от меня, что мужик, которого поимел другой мужик, ей не нужен. Ты понимаешь, Юля? Меня поимели! В очко! Я, мужчина, оказался, прости, выебан в жопу другим мужчиной! Я вздернуться хотел! - парень в бессильной ярости плюхнулся на стул. - Понимаешь? Я же мужик, а тут такое! Вот я и уехал, чтобы доказать самому себе, что я мужик. Потому что я начал вспоминать, как мне было. Мне было нормально. Мне было хорошо. И мне было страшно, потому что мне было хорошо. Я же мужик? Мужик. Я семью хотел, с бабой. Я приехал сюда, я думал, что здесь найду себе кого из деревни, и докажу самому себе, что я не педераст. И тут ты. И вот мы живем с тобой. И у нас семья. Только я не чувствую ничего. Ни к тебе, ни к Ромке. Единственное, что я чувствую - это презрение. Презрение к самому себе. Я преступник. Я пошел против природы. Не самовольно, конечно. Но факт. Я предатель своего рода мужского. Я предатель отцов своих, понимаешь, Юль? - он испытывающе посмотрел ей в глаза.
- Боже отец всемилостивый...какой же ты...мерзкий. Ты не мужик, ты педераст! - Юля подорвалась со стула и направилась в спальную комнату. - Мы уедем сейчас. Сегодня же. Три года, три года я жила с педерастом! Я полюбила педераста, и он.., - Юля повернулась в дверях и охнула, получив мощный удар в лицо. Она схватила стоявшую у печки кочергу и ударила парня по голове, затем по ногам. Но его это только подстегнуло. Злоба, ярость проснулась в нем. Животные, нечеловеческие эмоции захлестнули его. Он выбил у нее из рук кочергу и заломал женщину. Затем последовал удар под дых, у нее перехватило дыхание, и она медленно осела на пол. Ярослав бил ее ногами по ногам, по голове, по животу, превращая тело женщины в кровавое месиво. Послышался звук трескающейся кости - он ногой сломал ей челюсть. Она замычала, на этот звук проснулся мальчишка и кинулся на выручку матери. Он был сбит с ног, как и его мать, мощным ударом по ногам, и теперь уже на полу валялись две живые мишени - мать и сын. Кровь и хруст детских ломающихся костей наполнили комнату, стоны и крик сотрясали ее. Наконец они стали затихать, пока совсем не затихли.
- Я не педераст, - процедил сквозь зубы, сплюнув кровь, парень. - Я - мужик.
Он вышел на улицу, в ведре, стоявшем у дома, зачерпнул воды, умылся. Ночь стояла тихая, звездная. Где-то вдалеке клекотала ночная птица. Холодный воздух приятно освежал разгоряченное тело и лицо.
- Я - мужик, - сказал небу Ярослав. Потом сходил в сарай, достал пленку и ножовку, перчатки и силиконовую бочку. В доме он расстелил аккуратно пленку и перенес тела. Надо было наготовить мяса на зиму.
К утру на чердаке к сушеной рыбе присоединилось вялиться мясо. Остатки он сжег и закопал. Покончив с делами, парень зашел в дом, умылся. Потом протер зеркало рукой. Налет как-то беспрекословно соскользнул вниз и Ярослав увидел в зеркале свое отражение. Он погладил свою черную бороду, потом отер кровь с татуировки, пригладил волосы. Надел форму, черные сапоги. Прикрепил к поясу топор, за плечо закинул ружье. Закрыл дверь. Он пошел по тропинке от дома, уходя в лес. Тайга мрачно закрывала проход за ним. Наконец он остановился и принялся со злостью стрелять себе в голову, рубить себя топором. Бесполезно. Он начал крушить деревья вокруг, но разве им было больно? Нет. Вековые, они стояли, не шелохнувшись.
- Столько лет! Я знаю, что ты сурова. Я знаю, что ты не любишь слабых. Я не слабый. Я сильный, я мужик. Но когда ты меня уже отпустишь? - парень в бешенстве кричал это тайге. Тайга лишь пророкотала в ответ.
Он вышел к реке. На берегу, на большом рюкзаке, сидел парень. Спал. Он потрепал его за плечо, и парень проснулся, посмотрел на него внимательно.
- Городской? - пробасил он грозно.
- Городской, - спокойно ответил парень.
- Зачем приехал? - продолжил допрос мужик.
- Жить здесь хочу, - глядя прямо в глаза, без страха, ответил парень.
"Когда же ты меня уже отпустишь?" - удрученно подумал Ярослав.