Меньков Никита : другие произведения.

Ахматова (2 часть)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Продолжение. Чтобы уйти от серых будней, Никита вновь отправляется в прошлое, в 1914 год, и попадает... в самое пекло Первой мировой войны.

  1. Шаг в прошлое
  
   Никита чувствовал себя усталым, и даже то, что сегодня пятница, его не радовало. Он не знал, куда деться от этих серых однообразных будней. Каждый день в университете много занятий, потом плетёшься домой и "нет сил даже телевизор посмотреть" - как в том мультике мама дяди Фёдора говорила.
  Конечно, в жизни и много радостей: на репетиторской работе ему и ученикам интересно заниматься, в универе и в пресс-центре интересно учиться и работать, и с друзьями можно поболтать и сходить в кино вечером, и девушка, которой (как знать) он, кажется, сам не безразличен. Но всё время - какое-то однообразие, как ни говори. Надобно снова "встряхнуться".
  То путешествие в прошлое, которое он совершил некоторое время назад, он вспоминал с ностальгией. Сейчас бы снова туда отправиться...
  Но Винсан - этот изобретатель - снова куда-то уехал. Вечно у него какие-то стажировки, поездки... И лаборатория его, где эта машина времени, теперь закрыта. Хотя... может, и хорошо, что он уехал? Ключ он далеко никогда не прячет. Может, сходить в лабораторию? Попытка - не пытка, может, повезёт.
  
  Теперь уже было довольно тепло, снег стаял, на улицах было сыро. Обходя лужи, Никита шёл к старенькому одноэтажному домику лаборатории. Если удастся сейчас её открыть, то надо будет собрать вещи дома. Винсан теперь, кажется, уже усовершенствовал машину, так что можно будет отправиться в любой год, а не ровно на сто-двести-триста лет. Только бы ключ нашёлся...
  Подойдя к лаборатории, Никита обошёл её кругом. Приподнял коврик на крыльце - нет. Ну, это было бы большой глупостью - оставлять ключ здесь. Где же ключ может быть? Винсан, наверное, взял его с собой, а может, закопал где-то здесь. А может, крыльцо разбирается по досочкам и он под крыльцом? Нет, не разбирается...
  Никита понял, что ключа ему не найти. Подойдя к двери, он стукнул по ней ладонью. И тут же что-то тонко зазвенело. На крыльцо откуда-то упал ключ. Ничего себе, он был на самом краю крыши либо в водосточной трубе!
  Подняв ключ, Никита сломя голову полетел домой, радуясь, что сможет теперь вновь отправиться в прошлое.
  
  Спустя два часа, когда уже стемнело, он подошёл к зданию с набитым вещами рюкзаком, отпер дверь, зашёл в дом, включил свет, осмотрелся. Вот она, рядом с письменным столом - машина времени! Похожа на кабинку для фотографирования. Заходишь туда, там прибор, похожий на счётчик электричества. Крутишь колёсико, устанавливаешь на экранчике год, в который ты хочешь отправиться, и нажимаешь красную кнопку. Потом надо ещё раз нажать - значит, ты уверен в своём выборе. И прибор тогда перебросит тебя в прошлое.
  Никита зашёл в кабину, постоял, думая, в какой год он отправится. Ему вспомнилось вдруг многое...
  Вот он с бьющимся сердцем открывает медальон с портретом Ахматовой... Вот он идёт мимо её дома, и она смотрит на него из окна... Вот она подписывает для него свой сборник стихов "Вечер"...
  Он вздохнул, докрутил колёсико до 1914 года. И мгновенно нажал на красную кнопку, потом нажал ещё раз. И машина загудела, и это гудение успокоило и обрадовало его. Он сделал свой выбор...
  
  2. Скитания
  
   Он оказался в той же библиотеке, в которую первоначально попал на машине времени с Васей и Валерой. Выбрался из неё быстро. Видно, эта библиотека не работала, но книги здесь были.
  На улице был тёплый летний вечер, по небу плыли облака, солнце уже заходило за горизонт. "Куда сейчас идти? К Яне Стефановне? К Гумилёву? Нет, сначала к Смолозу!" - решил Никита.
  Профессор Смолоз жил всего за две улицы от библиотеки. Это главный герой эпоса, который пишет Никита. Смолоз был университетским преподавателем Никиты и его друзей. Это был замечательный, добрый, отзывчивый человек.
  Никита добрался до его дома, постучал в дверь. Подождал, постучал погромче. Никого нет. К счастью, из своей квартиры выглянул сосед Смолоза, заспанный мужчина:
  - Вы к Смолозу? Он уехал, молодой человек.
  - Куда уехал?
  - На фронт. Сейчас ведь многие на войне... Постойте, я вас знаю! Вы ведь его друг и издатель "Никитиной усадьбы"! - мужчина исчез за дверью, потом вышел с ключом в руке: - Вот ключ, Смолоз велел, чтобы его друзей и знакомых я пускал, если им нужно переночевать. Располагайтесь. Меня зовут Григорий, - он пожал руку Никите.
  - Я Никита, хотя вы уже знаете. Смолоз - сама простота, - улыбнулся Никита, взяв ключ. - Спасибо.
  
  Он прошёл в огромную пустую квартиру, осмотрелся. Просмотрел газеты с журнального столика в зале, разглядел на стене картину, нарисованную Смолозом - натюрморт. У Смолоза была небольшая библиотека со всевозможными справочниками и энциклопедиями. Пролистав справочник по мировой истории, Никита отправился на кухню. Там он вымыл руки, достал из рюкзака батон хлеба, винегрет и фасоль, стал есть и запивать квасом.
   "Надо выйти прогуляться, - думал он, - зайти к Яне Стефановне".
  
  Отдав ключ Григорию, он ушёл на улицу. По дороге заглянул в кабак - может, встретится там кто-то знакомый. Там было много народа. Заказал кружку пива, сел за столик, задыхаясь от запаха табака. Сделав несколько глотков, огляделся. И... встретился взглядом с Мандельштамом, который сидел в другом конце комнаты.
  - Осип!
  - Никита!
  Они бросились друг к другу в объятия. И весь вечер вспоминали о былом - о подготовительных курсах, о поездке в Москву, о том, как работали в газете...
  - Твою газету закрыли, - с сожалением сказал Осип. - Недавно Николаю II кто-то сообщил, что ты уехал, и он предположил, что ты ушёл на фронт. Он сказал, что без тебя газета уже не та, и распорядился закрыть её до твоего возвращения.
  - А я и вправду пойду на войну, - решил Никита.
  - Зачем тебе это? Николай тоже собирается на фронт.
  - Я с ним отправлюсь. Ещё по бокальчику возьмём?
  - Давай, Никит. На войне сейчас страшно, все так говорят.
  - Иначе и не может быть, Осип.
  
  3. Проводы на фронт
  
   Не напрасно молебны служились,
  О дожде тосковала земля:
  Красной влагой тепло окропились
   Затоптанные поля.
  
   (А. Ахматова. "Июль 1914")
  
  Друзья пришли к Яне Стефановне поздним вечером. У неё как раз был Гумилёв. Они с Никитой обнялись; Николай сказал Яне Стефановне:
  - Я уезжаю, обращайтесь к Анне Андреевне, если что.
  - Я еду с вами, Николай Степанович, - сказал Никита.
  - Никит, ты уверен в этом? Понятно, что ты не хочешь сидеть сложа руки, когда многие воюют, но ты же не имеешь представления о войне. Наверное, только в книжках читал о ней. Ты уверен, что не убежишь с фронта, когда услышишь первый же залп орудий?
  - Поначалу, может, и буду побаиваться, но потом привыкну.
  - Что ж, ладно. Подумай об этом ещё раз хорошенько, пока я буду собирать вещи. Пойдём со мной.
  Николай с Никитой и Осипом прошёл в свою квартиру. Зажёг лампаду на кухне, стал собирать походный мешок. На кухню пришла пожилая женщина, Гумилёв сказал:
  - Это моя мама - Анна Ивановна.
  Осип и Никита поздоровались, представились.
  - Сходите кто-нибудь в комнату за кисетом, что лежит на шкафу, - попросил Николай, складывая вещи в мешок. - Надо уже торопиться...
  Никита вышел в зал, взял со шкафа кисет... и увидел женщину, которая спала в кресле. Он даже не сразу понял, что это Ахматова. Она была так необыкновенна; лунный свет освещал её очень ярко. Как она была красива, особенно в этом серебристом свете!
  - Никита! - позвали его с кухни.
   ...Он поспешно вышел на кухню. Отдал Николаю кисет. Тот собрал вещи, и все отправились к Яне Стефановне, где их дожидались брат Николая Дмитрий и поэт Бенедикт Лившиц, которые должны были ехать с ними.
  Яна Стефановна благословила фронтовиков в дорогу. Они попрощались с ней, Анной Ивановной, Осипом и ушли.
  
  4. Однополчане
  
   Идущие с песней в бой,
  Без страха - в свинцовый дождь.
  Вас Георгий ведёт святой -
  Крылатый и мудрый вождь.
  
   (Н. Гумилёв. "Георгий Победоносец")
  
  Военачальник русской армии Дмитрий Максимович Княжевич лично встретил новый отряд добровольцев. Он пожал всем руки, и секретари стали записывать имена бойцов.
  Среди добровольцев было много народа такого же возраста, как Никита; было много и тех, кому было всего 18 - вчерашние школьники.
  Познакомившись со многими однополчанами, Никита сделал такую запись в своём походном дневнике:
   "Если взять какую-нибудь довольно большую группу людей, то окажется, что это уменьшенная модель мира, с самыми разными, ничем не похожими друг на друга людьми. Так и у нас.
  Больше всего общаюсь с Николаем и его братом, ещё с Лившицем.
  Наш однополчанин Роман Белоусов из Таганрога познакомился со всеми сам и перезнакомил всех друг с другом. Люблю таких людей, они приходят в жизнь других словно праздник.
  Василий Федюнин - его противоположность. Апатичный, замкнутый юноша, он держался первое время один, пока Роман не ввёл его в нашу компанию.
  Андрей Тихонов - парень из моего родного Царицына, мы как-то сразу подружились, вспоминая родные места и немного тоскуя по ним. Андрей работал каменщиком в городе и его окрестностях.
  Матвея и Кондрата Головановых все прозвали "учёными братьями" - они очень начитанные, Матвей учится в университете, Кондрат только что с отличием окончил гимназию. Они любят обсуждать разные научные открытия и изобретения и даже здесь, на фронте, читают разные научные книги. Кондрат ещё увлекается историей Отечества.
  Лев Ванин - начинающий писатель. Написал несколько романов о своей родной Рязанской земле, а сюда, на фронт, пошёл добровольцем, чтобы написать повесть об этой войне. Он даже название уже придумал - "Безысходность", которое, в общем-то, верно характеризует эту войну.
  Павел Пименов - студент музыкального училища в Москве, он сам преподаёт музыку ученикам, учит их играть на разных инструментах. Он рассказывал о своём талантливом ученике Капитоне, которому всего шесть лет.
  Константин Ростов - самый "пожилой" в нашей компании, ему уже около тридцати. Раньше он работал гробовщиком, и теперь все шутили, что он не имеет права умирать - кто же тогда будет мастерить гробы тем, кто убит? "На войне гробов не положено, - отшучивался Ростов. - Коли загнулся - прикопают землёй, и всё!"
  Яков Печник - очень интересный парень, он из Киевской области родом. Это худощавый высоченный юноша, его прозвали "добытчиком" - он мог обо всём договориться с начальством, каким-то образом быстрее всех узнавал новости из тыла и добывал всё, что нужно - будь это патроны или еда. Он несколько раз пытался уходить в тыл, чтобы добыть для отряда пропитание, но его задерживали.
  Ну вот, с теми, с кем познакомился сам, я познакомил и читателя. Эти ребята старше меня, только Кондрату 18 лет да Матвей и Павел мне ровесники.
  Теперь же перейду к описанию наших военных будней, буду фиксировать в этом дневнике свои впечатления".
  
  5. "Противоядие"
  
  Это понятие Никита ввёл для обозначения всего, что помогает отвлечься от мыслей о войне, о предстоящем сражении, о собственной смерти. "Противоядие" может быть разным, но оно всегда необходимо, потому что этот яд войны нужно убирать из сердца, из разума, иначе можно лишиться рассудка.
  Что может быть этим противоядием?
  Прежде всего это товарищество, сплочённость солдат. Вместе им было легче преодолевать тяжёлые испытания. Даже смерть казалась им не такой страшной, когда рядом были товарищи.
  Солдатам помогло боевое крещение. "В конце недели нас ждала радость. Нас отвели в резерв армии, и полковой священник совершил богослужение. Идти на него не принуждали, но во всём полку не было ни одного человека, который бы не пошёл. На открытом поле тысяча человек выстроились стройным прямоугольником, в центре его священник в золотой ризе говорил вечные и сладкие слова, служа молебен. Было похоже на полевые молебны о дожде в глухих, далёких русских деревнях. То же необъятное небо вместо купола, те же простые и родные, сосредоточенные лица. Мы хорошо помолились в этот день", - писал Николай Гумилёв в "Записках кавалериста".
  Солдаты развлекались как могли: выпивали, когда было спиртное, играли в карты, дрались, сквернословили, хулиганили. Это проявление бескультурия тоже было "противоядием" - так забывали бойцы, что смерть караулит каждого из них совсем рядом.
  Николаю понравились песни, которые Никита напевал: "Дорога на Берлин", "Тальяночка", "Последний бой" - он думал, что Никита сам их сочинил, не зная, что это песни из будущего.
  Бойцов "спасало" и то, что они быстро забывали страшные бои, и то, что постепенно привыкали к обстановке.
  Одним из главных "противоядий" было воспоминание солдат о родных и близких, оставшихся в тылу, поездки к ним. У Никиты был об этом афоризм: "Не страшно уходить на тот свет, когда жив человек, которого ты любишь и который любит тебя".
  
  Незадолго до отправления на передовую Николай и Никита неожиданно встретили профессора Смолоза - он работал санитаром в ближайшем госпитале. Они обрадовались друг другу, сели поговорить. К их беседе присоединился Кондрат - его заинтересовала тема о правлении Ивана III, о котором Никита собирался писать роман.
  Они увлеклись разговорами и не заметили, как в часть прибыл корреспондент Леонид Николаев - солидный мужчина лет сорока пяти, с большими усами. Он опрашивал бойцов об условиях на фронте, но, так как пока никто не воевал, Николаев добыл мало сведений. Но фронтовая жизнь молодых людей так заинтересовала его, что он сам решил записаться добровольцем в этот полк. "Нужно всё на себе испытать, чтобы писать об этом в газету", - говорил он.
  
  6. На передовую
  
   Та страна, что могла быть раем,
  Стала логовищем огня.
  Мы четвёртый день наступаем,
  Мы не ели четыре дня.
  
   (Н. Гумилёв. "Наступление")
  
  В конце сентября Николай, Бенедикт, Никита и другие бойцы отправились на передовую, к границе Царства Польского и Восточной Пруссии. Немцы уже заняли Варшаву и вышли к реке Висле, и тут-то началось самое страшное.
  Когда Никита первый раз попал под шквальный огонь орудий, ему стало настолько жутко, что хотелось укрыться в самой глубокой траншее и ничком лежать там, пока не закончится этот ад. Грохот орудий оглушал, снаряды падали и взрывались совсем рядом. Во время первых боёв Николай видел, что Никита был белым как полотно от страха. "Я же предупреждал тебя! - говорил Николай. - Лучше вернись в тыл!" Никита обещал, что больше не будет бояться.
  Николай дрался с врагом смело. Он говорил, что "храбрость в том и заключается, чтобы подавлять страх и делать то, что надо. Бой - это умение справиться со страхом".
  Весь октябрь 1914 года русские наступали. Они перешли Вислу, отстояли Лодзь и Варшаву. "Наступать - всегда радость, но наступать по неприятельской земле - это радость, удесятерённая гордостью, любопытством и каким-то непреложным ощущением победы. Люди молодцеватее усаживаются в сёдлах, лошади прибавляют шаг", - делился впечатлениями Гумилёв в "Записках кавалериста".
  Солдаты входили в опустевшие селения, которые жители покидали прямо накануне их прихода, оставляя начатые дела: на плите что-нибудь варилось, на столе стоял недоеденный ужин, в кресле лежала недочитанная книга или газета.
  - Помнишь сказку про девочку Машу и медведей, к которым она случайно забрела? - сказал Николай Никите, когда они однажды вошли в только что покинутый хозяевами дом. - Кажется, что хозяева вышли во двор всего на минутку и сейчас вернутся и спросят: "Кто ел мою кашу? Кто лежал на моей кровати?"
  Они готовили себе на ужин мясо, картошку, и с аппетитом всё съедали, зачастую разделяя трапезу с офицерами, солдатами, которые заходили к ним. За едой вспоминали прошедший день, пройденный путь. Николай восторгался здешней природой. Никита вспоминал жителей польских деревень, которые им встречались. Одна девушка угостила солдат сладкими яблоками. А старушка в одном селе напоила бойцов свежим молоком из бидончика. "Мне чуть-чуть оставьте!" - говорил Никита солдатам, которые по очереди осушали бидон. "Тут на всех хватит", - успокоил его Николай.
  
  Когда русские войска подходили к Лодзю и окружали город, отряд, в котором были Николай с Никитой, прорывался сквозь кольцо врагов, вставших на их пути. Немцы пока не думали сдаваться. Русские под грохот снарядов и свист пуль пробирались к городу. Бомбы рвались перед самым носом; всё было устлано дымом, и бойцы не могли ничего толком разглядеть. Они прижимались к земле, зарывались в неё, словно прячась от оглушающего грохота и гула, от неизвестности, от смерти, которая уже витала над ними, раздумывая, кого бы ей забрать.
  Огромное потрясение солдаты испытали, когда дым более-менее развеялся. Уже начало темнеть, на небе появилась луна; Константин Ростов выскочил из окопа и бросился вперёд, крикнув: "За мной!" Но тут же просвистело несколько снарядов, и одним из них бойцу разнесло голову; те, кто стал свидетелем этого, пережили сильнейшее потрясение. Николаев страшно закричал и, упав на землю, стал барабанить по ней кулаками и кричать что-то нечленораздельное и выть. Чуть позже его забрали в сумасшедший дом, где он вскоре застрелился. Николай Гумилёв и Лившиц дали Никите нашатырь - тот едва не упал в обморок. Кондрат тоже чуть не лишился сознания.
  Бойцы раскопали яму и сбросили туда тело Ростова; его головы уже не существовало, как это ни страшно говорить.
   "Я уверен, что здесь, в окопах, и вправду нет такого человека, который даже на мгновение стал бы атеистом", - записал Никита в своём походном дневнике.
  
  7. Джон Грюнвальд
  
   В конце октября отряд чуть отошёл от города, прошёл несколько деревень, откуда выбили порядочное количество немецких солдат. Дрались везде - и в сёлах, и в лесах, и даже на кладбищах, куда солдаты попадали поневоле.
  Один такой случай произошёл, когда русским пришлось отступать из леса на ночное кладбище.
   ...Гумилёв, взобравшись на высокую сосну, рассматривал в бинокль местность. Из разведки вернулись дозорные Андрей Тихонов и Павел Пиманов, сообщили, что отряд немцев движется в их направлении. Гумилёв осведомился об их вооружении и, когда узнал, быстро слез:
  - Быстрее, отступаем в том направлении! Уходим!
  Бойцы бежали несколько минут в одном направлении; наконец вышли на поляну, за которой в темноте белели памятники.
  - Это кладбище, - сказал Матвей Голованов.
  - Здесь и примем бой, не вечно же нам отступать, - решил Гумилёв. - Быстрее укройтесь за памятниками, сейчас мы дадим прикурить врагу. Как выйдут - бросайте в них гранаты.
  Все спрятались за надгробиями, стали выжидать. Минут через десять немецкие войска стали выходить на поляну, и в их направлении из темноты полетело несколько гранат. Многих сразило взрывом тут же. В ту же секунду русские открыли по ним огонь. Это нападение было для немецких солдат полной неожиданностью; они понесли огромные потери. Им пришлось отступать, и некоторые, убегая, бросали гранаты в направлении кладбища. Несколько надгробий разнесло в куски. Высокое надгробие, за которым сидел Печник, пошатнулось от взрыва и рухнуло на Якова. Когда солдаты отбросили плиту в сторону, Яков был уже мёртв: ему проломило голову.
  Неожиданно из леса послышались выстрелы, и Лившиц громко вскрикнул: его ранили в руку. Николай и Дмитрий Гумилёвы смогли вытащить пулю, стали перебинтовывать рану. Потом послышалась ещё одна пулемётная очередь. Николай бросил гранату в сторону леса.
  Когда в лесу грохнуло, оттуда на поляну выбежал немецкий солдат. Очевидно, он решил, что русские наступают теперь с другой стороны, и не знал, куда бежать.
  - Грюнвальд! Джон! - Никита бросился к нему.
  - Никита! - Джон кинулся навстречу, они обнялись.
  - Возьмите в плен того солдата, - велел солдатам Гумилёв, перебинтовывая руку Лившицу.
  - Не трогайте его! - загородил Джона Никита. - Это мой университетский друг!
  Из леса выбежал ещё один солдат с пулемётом наготове.
  - Стой! - велел ему Джон. - Это мой друг, с которым я учился в Петербурге!
  - Это Клаус Киммунг! - обрадовался Никита.
  - Нет, это его брат-близнец Роберт, - ответил Джон. - Клаус по-прежнему работает в Петербурге.
  
  Навстречу бойцам ехали обозы с беженцами. Добравшись до ближайшей деревни, солдаты расположились на отдых. Никита и Джон всю ночь вспоминали то счастливое время, когда они ходили на подготовительные курсы.
  - Потом я уехал в Кёльн, и меня призвали на фронт... - вздохнул Джон. - Теперь я совсем не буду воевать. Я уже не могу. Скоро вернусь обратно в Петербург...
  Утром они встретили Смолоза, и тот велел Джону поселиться в его квартире. Побыв ещё пару дней с бойцами, Джон и Роберт попрощались со всеми и уехали в Россию.
  
  8. О несправедливой и бессмысленной войне
  
   Тружеников, медленно идущих
   На полях, омоченных в крови,
  Подвиг сеющих и славу жнущих,
  Ныне, Господи, благослови.
  
   (Н. Гумилёв. "Война")
  
  В перерывах между боями Никита сделал записи в своём походном дневнике о своём отношении к этой войне:
  
   "Наше поколение, юное, молодое поколение навсегда выбито из привычной колеи жизни, этим людям рано пришлось испытать на себе все ужасы войны, научиться убивать людей, они видят много горя, страданий, это калечит их психику. Это поколение разочаровалось в жизни, получило такую сильную психологическую травму, что вряд ли сможет оправиться от этого. Эта война осталась в душах молодых людей навсегда.
  Старшему поколению легче восстановиться - у этих людей что-то осталось на покинутой земле; у младшего же поколения фактически не осталось ничего - вернувшись с войны, они вынуждены будут начинать жить заново. Война горадо больше повлияла на юношей с неокрепшей психикой, чем на закалённых трудностями жизни пожилых мужчин. Их готовили к войне как к великому подвигу, внушая им, что они - участники великих событий. Поэтому молодые солдаты с большим энтузиазмом шли и идут на фронт. Высшие чины - наставники молодёжи, использующие юношей в войне как сырой материал, легко их обманывают. Те ещё плохо разбираются в самой жизни, у них нет чётких целей, идеалов, представлений о жизни. И война, после россказней учителей, виделась молодёжи как нечто романтическое. И лишь попав на фронт, юноши поняли, что всё то, что им говорили, - не более чем иллюзии. Война "смыла" юношей с жизненного пути. Молодые солдаты стали жертвой интересов тех, кто руководил войной.
  Страх с примешивающейся к нему безысходной тоской - таково наше состояние. Ужас сменяется успокоением, состоянием временного забытья, затем он, словно закономерное явление, наступает вновь. Он вызван теми условиями, в которые мы попали: это жестокая борьба жизни и смерти с явным перевесом в сторону последней.
  Многие солдаты попадают сейчас в психбольницы, потому что человеческий разум не может выдержать всех ужасов этой войны, и заканчивают жизнь самоубийством. Те, кто смог уцелеть физически, всё равно получили травму психологическую.
  У нашего поколения будут другие взгляды на жизнь, оно окажется в разрыве с действительностью, с другими поколениями. Старшее поколение, которое уже имело твёрдую почву под ногами, вернётся с войны, некоторое время спустя заживёт прежней жизнью и забудет эту войну, а младшее поколение, которое не будет помнить и знать этой войны, также сможет реализовать себя и сместит наше поколение в сторону. Самое печальное то, что люди этого поколения не будут нужны даже самим себе. Они оказались оторваны не только от других поколений, но и от самого времени. Судьбы молодых людей теперь разрушены. Юноши поставлены в такие условия, что невольно становятся убийцами, жестокими и холодными людьми, не способными адаптироваться в мирном обществе.
  Пусть же время излечит этот недуг поколения. Страшно представить, что эта война будет длиться ещё ровно четыре года - до ноября 1918 года. Пробыв на войне всего месяц, многие бойцы уже стали седыми. Разве такое должно продолжаться?"
  
  9. Разговор с пленным
  
  "Я гощу у смерти белой
   По дороге в тьму.
  Зла, мой ласковый, не делай
   В мире никому".
  
   (А. Ахматова. "Как невеста, получаю...")
  
  Окопы обстреливали - пули свистели в нескольких сантиметрах от голов бойцов. Николай швырнул несколько гранат в сторону противника, и все прижались к земле. Грохнуло так, что земля задрожала; комья земли бешеным градом осыпали солдат.
  Кажется, противник отступил. Бойцы выглянули из окопа. И вдруг что-то просвистело совсем рядом. Увидев упавшую в окоп гранату, бойцы бросились из траншеи к лесу. Противник стал их обстреливать. Никита, задыхавшийся от быстрого бега, почувствовал вдруг резкую боль в руке - будто что-то ужалило или обожгло его со страшной силой. От боли он потерял сознание.
  Когда он пришёл в себя, они с Николаем были где-то в лесу; Николай тащил его на спине, уходя от врага.
  - Николай Степанович, бросьте... Уходите... Вас убьют... Оставьте меня здесь.
  - Нет, если уж погибать, то обоим, и выживать - обоим, - тяжело дышал Николай. - Ты ещё легко отделался. Матвею в голову попали, он сразу умер.
  Николай доставил Никиту в лазарет, где медсёстры перевязали ему руку. Пуля прошла навылет, но была раздроблена кость, и руку пришлось загипсовать.
  
  Николай отправлялся на разъезды рано, когда ещё на небе догорали звёзды, и Никита помогал ему в сборах. Они поглядывали на небо - оба любили смотреть на звёзды. Когда они ночевали в лесу, то перед сном, накрывшись шинелями, оглядывали звёздное небо. Никите казалось, что это он висит над звёздной бездной и вот-вот упадёт вниз.
  - Вообрази, что эти звёзды соединены золотыми линиями - это очень красиво, - тихо говорил Николай. - Видишь, вон там Большая Медведица? Она будто бы принюхивается - ищет еду или опасается чего-то... А вон Скорпион с хвостом... А если эти звёздные фигуры оживут? Тогда от нашей Земли ничего не останется... кроме льда...
  
  К концу 1914 года Россия потеряла часть Царства Польского, но захватила немалые территории Австро-Венгрии. Германии приходилось сражаться одновременно на двух направлениях.
  Солдат плохо снабжали едой и боеприпасами. Бойцы заболевали, и ими заполнялись лазареты. "Раненых привозят не мало, и раны все какие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги", - писал Гумилёв Ахматовой.
  Профессор Смолоз работал без сна и покоя, пытаясь хоть сколько-нибудь восстановить здоровье больных. Всё равно умирали многие, и их закапывали поглубже, а некоторые тела сжигали. Видя смерть больных помногу раз в день, профессор чувствовал, что теряет рассудок.
  Однажды в казарму привели пленного немецкого офицера. Судя по всему, это было какое-то важное лицо, потому что солдат особенно обрадовало его пленение. К тому же немцы так легко, как австрийцы, не сдаются в плен, а этого офицера взяли быстро.
  Николай и Василий Федюнин втащили его в комнату и швырнули на пол; тот отполз в угол и сжался там.
  - Никита! - позвал Николай, и тот появился. - Ты знаешь немецкий, расспроси его о войсках, где, что, сколько человек, сколько оружия. Ну, ты знаешь. Не будет говорить - палкой его, или в бочку с ледяной водой окунай, пока не будет говорить. А если это не поможет - портянки Федюнина понюхать дадим, но это слишком строгое наказание.
  
  Никита остался с пленным наедине. Тот был ещё совсем молодым - ему не было тридцати, но волосы бойца уже поседели.
  - Вставайте, - Никита усадил дрожавшего офицера на стул.
  - Вы... вы меня бить будете?
  - Что за вздор! Вы говорите по-русски? Если вам трудно, мы можем перейти на немецкий, я без проблем говорю по-немецки.
  - Das wаre gut, denn ich weiss nicht viel Russisch, - согласился офицер. Он плохо знал русский язык.
  Офицера звали Карл Линкер, он был родом из Кёльна. У Никиты загорелись глаза, когда он услышал про Кёльн.
  - Я был там в прошлом году, там у меня много знакомых! - сказал он. И стал расспрашивать Линкера о том, что нового произошло в этом городе. Оказалось, что у них даже есть общие знакомые - мореход Грабенберг и художник Крамер.
  Никита принёс Линкеру тарелку с едой:
  - Вы, верно, голодны, а у меня нет аппетита. Ешьте.
  Ему вспомнилось про "ужин отдай врагу", но он не считал Карла своим врагом. Он принёс фляжку с водкой, налил в рюмку.
  После ужина и рюмки у Карла настолько улучшилось настроение, что он говорил без умолку, даже перешёл на русский язык. Рассказал Никите о своих родителях, о своей невесте, о службе, о военных буднях...
  Никита уже дремал, когда Карл, подливая себе ещё водки, поведал о своём полку, какой путь он прошёл и где находится сейчас, расписал планы на завтра: в семь часов утра ожидается наступление его отряда с юго-восточной стороны.
  Николай и Кондрат, прижавшись к двери, слушали и записывали всё, что он говорит. Когда Карл рассказал всё, что им было нужно, и много ещё чего лишнего, и тоже заснул, Николай с Кондратом радостные вбежали в комнату.
  - Тебе дадут крест, - Николай обнял Никиту. - Просто удивительно, как ты сумел развязать ему язык!
  Он разбудил Линкера:
  - Беги отсюда! И в свой отряд лучше не возвращайся! Потому что мы сейчас же отправим ваших бойцов ко всем чертям!
  
  Солдаты надели шинели, разобрали винтовки и двинулись через лес на юго-запад, намереваясь застать врага врасплох.
  Вскоре они добрались до соседней деревни и совершили нападение на австрийцев и немцев, которые там засели. "Как гул землетрясений, грохотали орудийные залпы и несмолкаемый треск винтовок, как болиды, летали гранаты и рвалась шрапнель", - так описывал Гумилёв бой в "Записках кавалериста". Русские с противниками перестреливались, скрываясь друг от друга за избами, перебегая от одного дома к другому. Бой кипел недолго, вскоре неприятель отступил.
  
  10. Сборник "Чётки"
  
  Долетают редко вести
   К нашему крыльцу,
  Подарили белый крестик
   Твоему отцу.
  
   (А. Ахматова. "Колыбельная")
  
  В декабре 1914 года Николай Гумилёв был награждён Георгиевским крестом 4-й степени за ночную разведку перед одним из боёв. "...В жизни пока у меня три заслуги - мои стихи, мои путешествия и эта война. Из них последнюю, которую я ценю менее всего, с досадной настойчивостью муссируют все, что есть лучшего в Петербурге... Меня поддерживает только надежда, что приближается лучший день моей жизни, день, когда гвардейская кавалерия одновременно с лучшими полками Англии и Франции вступит в Берлин", - писал Гумилёв 2 января 1915 года другу Михаилу Леонидовичу Лозинскому.
  Профессор Смолоз и Гумилёв хлопотали, чтобы Никиту тоже наградили крестом, и про него не забыли. В январе 1915 года он тоже получил Георгиевский крест 4-й степени за добычу необходимых сведений о противнике и за помощь в захоронении солдат из лазарета.
  Николай посоветовал ему отправиться на побывку хотя бы на неделю. Никита так и сделал. Он сильно ослаб за последние дни.
  
  Он не помнил, как добрался до Петрограда. Теперь Санкт-Петербург переименовали в Петроград.
  В полусне он ехал в трамвае, осматривая из окна город. Несколько раз он встретился взглядом с белокурым пареньком его возраста или даже моложе.
  Когда Никита вышел из трамвая недалеко от дома Яны Стефановны, тот юноша вышел за ним и осмотрелся.
  - Извини, ты не подскажешь, где вот эта улица? - он протянул Никите клочок бумажки.
  - Это далеко, - взял бумажку Никита. - Ты приезжий?
  - Да, из Москвы приехал, хотя родом я из Рязанской губернии, - протянул руку юноша. - Сергеем Есениным зовут.
  Никита пожал руку, тоже представился. Как оказалось, Есенин ехал к Блоку, чтобы прочесть ему свои стихотворения, и Никита вызвался сопроводить его. Есенин по дороге много рассказывал о себе - и как уехал от родителей в Москву, и как работал в типографии Сытина, и как ходил на лекции в Московский университет имени А.Л. Шанявского; потом читал свои стихи. Никите особенно понравилось стихотворение "Ночь" о безмолвной уснувшей природе. Он рассказывал Есенину о событиях на фронте, когда тот спросил, что у него с рукой.
  Когда они были уже недалеко от дома Блока, то увидели, что он сам с Городецким идёт к ним навстречу.
  - Александр Александрович, это очень талантливый молодой поэт Сергей Есенин, - сказал Никита после приветствия. - Позвольте замолвить за него словечко. Мне очень понравились его стихи.
  - Что ж, мы послушаем, - кивнул Блок. - Пойдёмте ко мне. Никита, ты был на войне?
  - Да, я только вот на побывку приехал. Шесть ночей не спал, пойду сейчас отдыхать. Скоро опять на фронт поеду.
  - Николаю привет передай, - сказал Городецкий. - Как он там?
  - Да неплохо, нас вот крестами наградили.
  - Берегите там себя, - похлопал по плечу Никиту Городецкий. - Не губите свой талант этой войной.
  
  Никита чувствовал, что силы покидают его, спать хочется страшно. До дома Смолоза идти было гораздо дальше, чем до дома Яны Стефановны. Еле добравшись до её квартиры, он постучался в дверь. Но, кажется, её не было дома. Тогда он постучался в соседнюю дверь.
  Перед ним предстала Ахматова, накинув шаль на плечи.
  - Анна Андреевна, здравствуйте. А где Яна Стефановна? - сонно спросил Никита, от бессилия прижавшись к стене.
  - Она вчера снова уехала в Москву. Что у тебя с рукой?
  - Да так, пустяки. Пойду в квартиру Смолоза... До свидания, Анна Андреевна.
  - Нет, нет, ты в таком состоянии никуда не пойдёшь.
  
  Никита прошёл в зал, рассказывая о Николае Степановиче: жив-здоров, награждён.
  - Очень рад вас видеть, Анна Андреевна, и тебя, Лёва, - он взял мальчика на руки. - Ты уже такой большой стал...
  Он присел в кресло, стал доставать из рюкзака игрушки: свисток, который смастерил Николай, книжку-самоделку с картинками, которую для Лёвы изготовил Смолоз, и мягкую сову, которую сделал из ткани и ваты Никита.
  - Это тебе, Лёва, играй.
  Лёва заинтересовался крестом, что был на груди у Никиты, и стал теребить его. Никита отцепил награду и отдал её малышу:
  - Играй, мне эта железка всё равно не нужна.
  - Но как же, это же твоя награда... - сказала Анна Андреевна.
  - Я не придаю этому значения. Футляр со школьной медалью, например, подкладывал когда-то под ножку стола, чтобы стол не качался. Крест ни за что получил, - и Никита рассказал, как захотел пообщаться с Линкером, угостил его водкой, а тот и выдал все сведения о своём отряде. Сам он и не думал выпытывать у Карла какие-либо сведения, так получилось.
  Когда Анна Андреевна и мама Николая стали кормить Никиту, раздался стук в дверь. Ахматова переговорила с кем-то и вернулась.
  - Корней Чуковский приходил. Узнал, что ты приехал в Петроград, думал, что Николай с тобой, о чём-то его спросить хотел.
  - Мы столько вместе провоевали, - стал рассказывать Никита. Он поведал, как смело ведёт себя Николай на войне, как он спас Никиту во время одного из боёв, как совершил ночную разведку. - На войне страшно, Анна Андреевна... Только "противоядия" и спасают нас, - Никита пояснил, что такое "противоядие".
  - А какое "противоядие" для тебя лично главное?
  - Ваши стихи, - Никита достал из рюкзака тот самый сборник "Вечер". - Я уже не так отношусь к вашим стихам... Если ранее я говорил, что ваши стихи - в глубинах моего сердца, то теперь понял, что ваше творчество переполняет меня, и я уже не могу без ваших стихотворений, совсем не могу...
  Анна Андреевна подошла к шкафу с книгами, перебрала их, нашла сборник "Чётки", поставила подпись.
  - Это тебе. Когда станет скучно или страшно, вспоминай этот день, меня и наш разговор, своё главное "противоядие" - и тебе станет лучше.
  Никита утёр рукавом покрасневшие глаза.
  - Какой же ты измученный... Иди отдыхать.
  Никита сел в кресло, усадил Лёву на колени и стал читать ему детскую книжку, но сон так одолевал, что он недолго боролся с дремотой - вскоре откинул голову назад и заснул. Мама Николая зашла в зал и хотела сказать что-то, но Анна Андреевна приложила палец к губам.
  Никита спал крепким сном. Анна Андреевна укрыла его пледом, погасила лампаду, взяла Льва и ещё раз оглядела спящего юношу. И заметила, что он поразительно похож на Лермонтова, только усов нет. И взгляд немного другой, более простой, более весёлый.
  
  Утром она уже не застала Никиту, он рано уехал обратно на фронт. Она стала читать оставленное ей письмо:
   "Прощайте, Анна Андреевна, мой славный Друг. Благодарю Вас за всё, крепко жму Вашу руку. Я вновь отправляюсь на фронт.
  Пусть хранит Вас Бог. Всего Вам самого доброго. Ваши стихотворения - все до единой строчки - в моём сердце и разуме.
  Искренне Ваш Н. Меньков".
  
  11. Безысходность
  
   Расцветает дух, как роза мая,
  Как огонь, он разрывает тьму,
  Тело, ничего не понимая,
  Слепо повинуется ему.
  
   (Н. Гумилёв. "Солнце духа")
  
  Попытка прорваться вперёд в Восточной Пруссии окончилась для русских провалом. Немцы, вытесняя их, продвигались всё дальше и дальше на восток. Двадцатый корпус русской армии был взят в плен.
  Русская армия дралась с австро-германской армией в Карпатах, их силы долгое время оставались равными. Русские потеряли большую часть Буковины. Позже они взяли Перемышль.
  
  Николай Гумилёв стал теперь унтер-офицером. Он часто бывал в разъездах, и во время одного разъезда, когда он ночью возвращался в полк, его стало знобить. Вместо того, чтобы слезть с лошади и идти пешком, он обхватил шею коня и уткнулся в его гриву, чувствуя, что у него нет сил даже слезть на землю. Он замерзал, и уже ничего не чувствовал, когда сквозь сон услышал чей-то голос, окликнувший его. Николай почувствовал, как кто-то снял его с коня и потащил куда-то на себе.
  Он слышал, как человек, который его нёс, постучался в окно, переговорил с кем-то и занёс Николая в избу. Там его положили на перину, и Никита, тяжело дышавший, нащупал его пульс.
  - Я жив... - Николай, открыв глаза, огляделся. - Как ты меня нашёл? Ещё чуть-чуть, и я замёрз бы к чертям.
  - Мне сообщили, где вы есть, я сам что-то неладное почувствовал и вышел вам навстречу. Но всё обошлось. Если уж погибать, то обоим, и выживать - обоим, - улыбнулся Никита.
  Он взял у хозяина избы кувшин с молоком, протянул Николаю:
  - Выпейте, отогрейтесь. У вас жар?
  - Да так, прихворнул немного... Ты уже вернулся... Так быстро...
  Николай стал пить тёплое молоко.
  - Что нового, Николай Степанович? - спросил Никита.
  - Всё плохо... Федюнина убили, Тихонов был ранен, умер от потери крови. Теряем мы бойцов, Никита. Кто сразу погибает, а кто мучается перед этим... Профессор Смолоз попал в сумасшедший дом. У него там что-то такое возле лазарета произошло, из-за чего он потерял разум. Я прошу тебя, держись, дружище, не впадай в эту панику, не бойся ничего... Нас и так мало осталось...
  - Наших ребят убивают... - Никита тёр рукой мокрые глаза. - Моего друга, моего земляка Андрея убили...
  Он достал из кармана шинели сборник "Чётки" и стал читать стихотворения, и ему с каждой минутой становилось легче...
  
  Никита был поражён состоянием Смолоза, когда посетил его в психбольнице. Тот настолько похудел и был таким бледным, что походил на мумию. Он весь дрожал, и взгляд его был диким и испуганным.
  Смолоз поначалу забился в угол, когда Никита вошёл к нему в палату. Потом он, кажется, узнал гостя, сел на кровать, усадил Никиту рядом.
  - Сколько это может продолжаться... Сколько будет идти эта война... Никита, я не знаю, как дальше жить...
  - Почему вы здесь? Что произошло?
  - Нас бомбили, и при мне снарядом разнесло на части одного бойца... Я никогда ничего подобного не переживал, хотя повидал много войн на своём веку... Когда всё это закончится...
  - Я тоже был свидетелем похожего ужаса... Не отчаивайтесь, держитесь, профессор, вы нам нужны, - Никита положил руку на плечо Смолоза. - Вас скоро отсюда выпустят.
  - Мне бы прийти в себя... - профессор закрыл лицо руками.
  
  К концу февраля отряд был под Праснышем, где проходили ожесточённые бои. Николай как мог поддерживал боевой дух солдат. Никита уже не страшился ничего, ему стало всё равно, что будет дальше. Боеприпасов было не так много.
  Из траншей русские бойцы наблюдали за движением техники противника. Грохотали гаубицы. Неуклюжие танки ползли, давая залпы из пушек. Один танк был уже недалеко от окопа, в котором засел отряд Николая. Гумилёв держал в руке связку гранат.
  Никита выхватил у него гранаты, вылез из окопа и бросился к танку, размахнулся, метнул связку в бронемашину и прижался к земле. Последовала короткая вспышка, после неё вспыхнуло сильнее, и раздался оглушительный взрыв, настолько сильный, что Никита и бойцы в окопе подумали, что и их разнесёт. Бронемашина пылала, танкисты стали вылезать из неё. Но Николай обстрелял их из пулемёта, и другие бойцы быстро уничтожили остальных.
  После этого русские бросились вперёд, наперерез немецким войскам. Завязалась битва, и один за другим падали солдаты на землю; все и всё смешалось в этом кровавом аде. Взрывы грохотали там и тут.
  Дмитрия Гумилёва контузило, и Николай оттащил его в сторону. Заметив невдалеке Ванина, склонившегося над кем-то, он подбежал к нему. Тот склонился над Белоусовым, который был ранен осколком сняряда в грудь и истекал кровью; вскоре он скончался, его не успели отнести в лазарет. "Моей маме не говорите, что я погиб... - шептал он перед смертью. - Пусть у неё останется надежда, что я жив..."
  Ванин рыдал, уткнув голову в колени. Когда Николай попытался успокоить его, тот сказал:
  - Не могу, не могу я больше переносить этот ад... Прощайте, Николай Степанович, прощайте все... - он мгновенно достал из кобуры пистолет и выстрелил себе в висок.
  
  В те же минуты солдаты из другого отряда в казарме, не зная, что это роман их однополчанина, бросили его рукопись "Безысходность" в печь, чтобы согреться морозной ночью. И дым взвился в небеса вместе с душой погибшего писателя.
  
  12. Переписка
  
   При виде каждого случайного письма,
  При звуке голоса за приоткрытой дверью
   Ты будешь думать: вот она сама
   Пришла на помощь моему неверью.
  
   (А. Ахматова. "Из памяти твоей я выну этот день...")
  
  Гипс Никите сняли. Но если внешние раны можно вылечить довольно быстро, то внутренние - гораздо медленнее. Он чувствовал, как сдают нервы. По ночам долго не мог заснуть, а потом ему снились кошмары. Лишь к утру всегда становилось легче, и сон становился спокойным. Часто он видел во сне Анну Андреевну и Лёву.
  Он несколько раз перечитал "Чётки". Жестокая война лишала солдат всякого нормального мышления; они жили животными инстинктами. Никита опасался, что скоро тоже придёт к состоянию помешательства.
  Он стал писать письма, которые были адресованы Анне Андреевне, но не отправлял их. Ему было легче оттого, что он как будто рассказывает ей о своём отчаянии, о горестях и радостях, делится всем тем, что скопилось у него на душе.
   "В этой войне нельзя винить кого-то конкретно, в этом виновато всё человечество, - писал он в одном письме. - Одни поддерживают войну активно, другие - пассивно. Люди делают оружие, которое уничтожает их же самих. Николай Степанович как-то размышлял, сделана ли уже пуля, которая его убьёт, на что я ответил, что такой пули быть не может. "Я, носитель мысли великой, /Не могу, не могу умереть", - это его слова".
  В другом письме он говорил о военачальниках и молодых солдатах, которые стали "марионетками" в руках тех, кто сидит в тылу и отдаёт приказы. "Наши солдаты, конечно, критикуют этих генералов и прочих - а как их не критиковать, когда они используют людей как орудие в своих целях. Справедливее будет, если всех этих генералов выпустить на одну арену и оставить наедине - пусть там и разбираются между собой, а невинных людей не трогают".
  В третьем письме он вновь рассказывал ей о "противоядиях", которые ещё помогают ему выживать здесь. Половину письма занимала похвала её творчеству и сборнику "Чётки". "Каждый вечер перед сном читаю Ваши стихотворения, они помогают мне бороться с ночными кошмарами. Под утро так хорошо спится, что встаю бодрый и полный сил. Всё свободное и несвободное время посвящаю чтению Ваших стихотворений".
   "Мне двадцать с небольшим, но я чувствую себя стариком, много повидавшим за свою жизнь, мои мысли наполнены тоской и горечью, но Ваши стихи просветляют мои мысли, не дают мне погибнуть духовно, - писал Никита. - "Противоядия" не дают нам сойти с ума, дают нам временное успокоение, с ними на время забываем то, что творится на фронте, но это не спасёт нас: все переживания и страх всё равно откладываются в наших душах".
  В конце письма Никита говорил о том, что жажда жизни одерживает верх над всеми страхами и подавленностью. "И всё же жажда жизни побеждает все мысли о физической и духовной смерти. Это, пожалуй, самое большое желание и надежда каждого, кто был на войне, кто был на волоске от смерти - ЖИТЬ. Я надеюсь, что люди, которые сейчас здесь и там воюют, вернутся домой после войны и смогут обустроить свою жизнь и стать счастливыми, заставив себя забыть эту войну, хотя это будет очень непросто. Время лечит всё, и прошлое сменит новая жизнь с её делами и заботами".
  
  Однажды поздним вечером Никита в каком-то полусне отправился в почтовую контору и всё-таки отправил эти письма. Весь следующий день он ругал себя за это, потом стал забывать: в конце концов, дело уже сделано, что теперь толковать...
  Но когда уже наступила весна, от Анны Андреевны пришло письмо. Она с какой-то необыкновенной теплотой говорила о том, что всё будет хорошо. Не жалела, не утешала его, а просто подарила искорку надежды на лучшее.
  
  13. Старые и новые знакомые
  
   Эта война и Вторая мировая, которая настанет через четверть века, были чем-то похожи.
   ...Польская деревня, которую немцы оккупировали на полтора месяца, теперь была освобождена русскими войсками. Немецкие войска после недолгого боя отступили и бежали, и теперь освободители входили в деревню. "Старики пытались целовать наши руки, женщины выносили крынки молока, яйца, хлеб и с негодованием отказывались от денег, белобрысые ребятишки глазели на нас с таким интересом, с каким вряд ли глазели на немцев. И приятнее всего было то, что все говорили на чисто русском языке, какого мы давно не слышали", - рассказывал Николай Гумилёв в "Записках кавалериста".
  Никита сел на скамью, посадив на колени малышей, окружив себя детьми, которые прибежали встретить солдат, и долго с ними разговаривал. Кондрат кормил тёршихся возле него собак.
  
  К отряду накануне присоединились солдаты, бежавшие из немецкого плена. Это были англичане Ньютон Холидей и Джон Миллер и французы Эдуард Бенамико и Эмиль Дюруа. Холидей был уже довольно знаменитым сыщиком, а Миллер - предпринимателем, но война разрушила их карьеру, их заставили взять винтовки. Эдуард Бенамико - владелец мясной лавки, высокий и полноватый молодой человек; Дюруа называл его "неуклюжей обезьяной". Дюруа был выпускником Специальной Военной школы в Сен-Сире, это был худой смуглый парень лет двадцати пяти с длинными усами, обольститель женских сердец, гуляка и карточник. Ему приходило много писем на фронт, он общался со своими бывшими однополчанами, друзьями по школе. Часто он писал письма своему другу Шарлю де Голлю, который теперь воевал в Бельгии и совсем недавно был ранен.
  - Я обязательно познакомлю вас с ним! - весело сказал он на ломаном русском, когда вечером солдаты пировали в освобождённой деревне. - Это замечательный человек, который беспредельно любит Францию!
  - Познакомишь, - ответил Николай, наливая всем вина. - Вот закончится война - тогда все перезнакомимся. Я уже представляю, как мы все вместе войдём в Берлин, все - и русские, и англичане, и сербы, и румыны, и все-все! Пусть же этот день наступит как можно скорее!
  Все чокнулись рюмками и стали пить вино. Солдаты были веселы и довольны, они пригласили за стол пленного австрийца Дитриха Унтертазе, который весь вечер веселил их байками из своей военной жизни. Николай рассказал об одном казаке, который уверял его, что выиграл у немцев в карты около десяти рублей и они даже собирались побить его за это.
  Никита в тот же вечер написал четверостишие, которое посвятил Николаю:
  
  Нам одна участь на двоих дана,
  Мой верный храбрый друг:
  Либо не тронет нас война,
  Либо погибнем мы от вражьих рук.
  
  Два дня спустя Никита, возвращаясь из разведки, проходил мимо железнодорожной станции, с которой эвакуировали раненых бойцов, и один медбрат, смуглый парень, даже немного похожий на него, бросился ему навстречу:
  - Здравствуй! Ты узнаёшь меня?
  Никита осмотрел его и пожал плечами. Вроде бы он где-то видел этого человека, но вот где?
  - Ты ещё приходил к нам в позапрошлом году, когда умер профессор! - говорил парень. - Я Сергей Эфрон, помнишь меня?
  И тут Никита вспомнил его: точно, это муж Марины Цветаевой! Они долго разговаривали. Эфрон рассказывал про учёбу в Московском университете (он и Никита учились там на разных факультетах), про сборники стихов Марины.
  Гумилёв со всех ног бежал к станции. Поздоровавшись с Эфроном, он сказал Никите:
  - Я уж боялся, что ты до ночи не вернёшься.
  - Мне пришлось прятаться в одном селе, едва не попал в плен к австрийцам. У вас всё в порядке? Немцы ещё не нападали?
  - Нет, не нападали, но... - Гумилёв запнулся. - Этой ночью Пименов повесился, и никто не знает, из-за чего. Он оставил записку, в которой просил передать его скрипку ученику Капитону. Мы отправили Смолоза в Россию, он больше уже не вернётся на фронт. Хотел с тобой попрощаться, но я сказал, что скоро мы с тобой сами приедем в Петроград. Смолоз приедет в Москву, отдаст инструмент мальчику, потом к себе домой в Петроград поедет.
  
  14. Так не должно было случиться
  
   И сосчитают ли потопленных
   Во время трудных переправ,
  Забытых на полях потоптанных,
  И громких в летописи слав?
  
   (Н. Гумилёв. "И год второй к концу склоняется...")
  
  Солдаты освобождали деревни от оккупантов; Николай с другими бойцами часто бывал в разъездах. Во время одного из разъездов у него поднялась температура. Он переночевал в гусарском бивуаке. Его напоили чаем, и он уснул на мягкой соломе. Но глубокой ночью, когда температура поднялась ещё больше, он вышел на улицу, сел на лошадь и поскакал куда-то наугад. "Я пел, кричал, нелепо болтался в седле, для развлеченья брал канавы и барьеры, - говорил он в "Записках кавалериста". - Раз наскочил на наше сторожевое охранение и горячо убеждал солдат поста напасть на немцев. Встретил двух отбившихся от своей части конноартиллеристов. Они не сообразили, что я - в жару, заразились моим весельем и с полчаса скакали рядом со мной, оглашая воздух криками. Потом отстали".
  Утром он снова прибыл к гусарам, потом весь день пробыл в штабах дивизии, бригады, полка. Вечером, прибыв на железнодорожную станцию, он встретил своего брата Дмитрия, Лившица, Кондрата Голованова, Дюруа и других бойцов.
  Его сердце уже предчувствовало что-то недоброе: солдаты прятали от него глаза и словно что-то хотели сообщить, но не решались.
  - Что случилось? - спросил он, спрыгнув с лошади.
  - Пойдёмте со мной, я вам всё сообщу, - сказал ему какой-то гусар, взяв его под руку.
  Они прошли в какую-то контору, где собрались офицеры и было сильно накурено; Дмитрий, Лившиц, Голованов и другие шли за ними.
  - Ваш друг был убит сегодня утром, - сообщил гусар. - Его нашли после боя возле этой станции, он был весь в крови. Вот его сумка. Мы думали, кому сообщить, и нашли в сумке только одно письмо - от Анны Гумилёвой, надо будет тогда сообщить ей.
  - Я сам сообщу, это моя жена, - вздохнул Гумилёв. - Нет, у меня, кажется, не хватит духа сообщить ей это... Но я всё-таки сообщу, всё равно она когда-нибудь об этом узнает...
  - Но ведь другим как-то сообщают...
  - Он был до конца предан Анне и её творчеству. Слышали бы вы, как он говорил о её стихах... Он и правда не мог без них жить, - Николай достал из сумки "Чётки". - Здесь карандашом он комментировал её стихи. "Восхитительно"... "прекрасно"... "бесподобно"... Сколько здесь слов похвалы! Эти слова были ей словно бальзам на душу.
  Николай достал из кармана листок с четверостишием.
  - Мы же не должны были расставаться... "Если уж погибать, то обоим, и выживать - обоим" - говорили мы друг другу. Мы должны были вместе войти в Берлин... Как же так получилось?.. - Николай сел на стул, взял ту сумку, уткнулся в неё и долго так сидел.
  Потом он медленно поднялся - худой, бледный, мучимый жаром; осмотрел всех каким-то безнадёжным и потерянным взглядом, сложил листок с четверостишием, положил его во внутренний карман шинели и, тяжело вздохнув, вышел.
  Он уехал лечиться в Петроград. "Целый месяц после этого мне пришлось пролежать в постели", - вспоминал он в "Записках кавалериста".
  
  15. Возвращение
  
   Ночь была морозной, по небу бежали облака, и луна то выглядывала, то снова пряталась. Прийдя в себя, Никита стал оглядываться по сторонам; было так темно, что он не увидел абсолютно ничего. Но когда луна в очередной раз вышла из-за облаков, он едва не закричал от ужаса: он находился в каком-то поле, и вокруг лежали груды мёртвых тел. Он вскочил и побежал куда-то наугад. Два человека, которые невдалеке копали яму, увидели его, и один упал в обморок сразу, а другой забился на дно этой ямы и за одну ночь стал совершенно седым.
  Подбегая к железнодорожной станции, Никита увидел, что навстречу ему бегут два человека. Он остановился, они тоже.
  - Валерка, он жив! - сказал один другому. - Я же говорил, что он жив!
  Это были Вася и Валерка - его закадычные друзья! Они бросились обнимать его.
  - Ты так долго пропадал! Мы и подумали, что ты в прошлое опять отправился. Тем более что тут живёт твой кумир, - Вася отдал Никите его сумку. - Вот твои вещи, я взял со станции. "Вечер" и "Чётки" здесь, даже не беспокойся...
  Тут только они обратили внимание на его шинель. Она была испачкана чем-то тёмно-красным, похожим на кровь.
  - Это я утром искал ножик, прошёлся рукой по полке и опрокинул бутыль с вином, которую солдаты забыли закупорить. Оно и вылилось мне на шинель. Потом объявили тревогу, и я побежал на улицу, где уже шёл бой. Очевидно, от недосыпания я упал в обморок, или просто перенервничал. Ну, лежит боец весь в "крови", не подаёт признаков жизни - тут уж разбираться не будут, некогда - убит, и всё.
  - Какая халатность! - возмутился Валерка. - Да уж...
  - Ничего, главное - ты жив, - радовался Вася. - Ну что, полетели обратно, в будущее? А то там за тебя беспокоятся.
  Никита вслед за Валеркой и Васей тихонько прошёл к зданию станции, они вошли в какую-то пристройку, где царил такой же мрак, и Валерка сказал:
  - Подождём немного. Отсюда мы должны телепортироваться обратно в 2013-й год.
  
   ...Вскоре они уже вышли из кабинки в лабораторию Винсана.
  - Этот путешественник ещё не вернулся, - сказал Вася про Винсана. - Он ведь уехал в Африку по маршруту Николая Гумилёва. Когда мы рассказали ему про это путешествие Николая, он загорелся идеей тоже поехать, повидать экзотику.
  Они шли по улице, и Никита с удивлением оглядывался по сторонам: всё было так непривычно после жизни в далёком 1915 году... Город сильно шумел. Громко гудели и быстро проносились автомобили, людей было намного больше, чем век назад...
  Мальчики зашли в торговый центр, там расположились в ресторанном дворике, и Никита целый вечер рассказывал про свои приключения.
  - Да это же "Война и мир" двадцать первого века! - присвистнул Валерка. - Тебе надо написать об этом роман!
  - Ты, наверное, там всем наперёд рассказал, как будет проходить война, - сказал Вася. - Ты же всю историю этой войны в деталях помнишь.
  - Я никому ничего не говорил, - покачал головой Никита. - Так неинтересно. Хотя будущее я могу предсказывать и в настоящем времени. Например, мне хотели взять билет в Волгоград на 26 января, но я решил поехать 25-го... Конечно, это не единственное, что привело меня к моему успеху, моей удаче - тут сыграло роль и то, что я попал именно в то купе, и то, что утром пришла добрая словоохотливая женщина, которая перезнакомила всех, нас в том числе. Этот день... нет, уже 26-е января, только за одни каникулы снился мне три раза. Я как будто чувствовал, что надо брать билет именно на 25-е... Вообще мне очень везёт с соседями в поезде!
  - Ты понимаешь, о чём он говорит? - спросил Валерка Васю и повернулся к Никите. - Как вернулся с прошлого - так всё какими-то загадками говоришь.
  - Оставь его, - улыбнулся Вася. - Он счастлив. Война, к огромному счастью, не тронула его. Он выполнил свою миссию - выразил поэтессе искреннюю, преданную любовь к её творчеству, оставив светлый след в её памяти.
  - Теперь надо жить настоящим, - решил Никита, и друзья поддержали его. Все трое чокнулись бокалами с квасом.
  
  Все были обеспокоены неожиданным исчезновением Никиты, и теперь он уверил всех, что всё - лучше некуда. Обрадовал и успокоил маму. Позвонил по скайпу в Волгоград, поговорил с родственниками, созвонился по телефону с хуторянами, которые тоже беспокоились за него. Пришёл в университет, целый день общался с друзьями, с преподавателями и всё не мог наговориться, как это бывает после долгой разлуки.
  Когда он с одногруппниками отправился в Государственную историческую библиотеку за информацией к семинару и они искали в каталогах издания начала XX века, он неожиданно наткнулся на ящик с надписью "Никитина усадьба". Протёр глаза, решив, что это сон. Но нет, вот же карточки - можно заказать номера с августа 1913 года по август 1914 года, но полгода за него газету издавали Мандельштам и другие. Он заказал эту газету и весь субботний день просидел в зале библиотеки, читая номера своей газеты, с ностальгией вспоминая былые времена, события... Как же быстро всё пролетело... Вот в последнем номере газеты напечатана статья Мандельштама о том, что газета закрывается, потому что её издатель ушёл на фронт. И теперь останется закрытой до его возвращения.
  
  Теперь он пойдёт преподавать русский язык своим ученикам и скажет им - в приветствие или на прощание: "Живите и радуйтесь жизни, сейчас мы живём намного лучше, чем век назад". И подумает: "Уж это я знаю не понаслышке". И сам будет радоваться жизни, потому что она прекрасна, как ни банально это звучит. И будни теперь будут не серыми, а яркими и радостными.
   КОНЕЦ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"