Аннотация: Продолжение. Чтобы уйти от серых будней, Никита вновь отправляется в прошлое, в 1914 год, и попадает... в самое пекло Первой мировой войны.
1. Шаг в прошлое
Никита чувствовал себя усталым, и даже то, что сегодня пятница, его не радовало. Он не знал, куда деться от этих серых однообразных будней. Каждый день в университете много занятий, потом плетёшься домой и "нет сил даже телевизор посмотреть" - как в том мультике мама дяди Фёдора говорила.
Конечно, в жизни и много радостей: на репетиторской работе ему и ученикам интересно заниматься, в универе и в пресс-центре интересно учиться и работать, и с друзьями можно поболтать и сходить в кино вечером, и девушка, которой (как знать) он, кажется, сам не безразличен. Но всё время - какое-то однообразие, как ни говори. Надобно снова "встряхнуться".
То путешествие в прошлое, которое он совершил некоторое время назад, он вспоминал с ностальгией. Сейчас бы снова туда отправиться...
Но Винсан - этот изобретатель - снова куда-то уехал. Вечно у него какие-то стажировки, поездки... И лаборатория его, где эта машина времени, теперь закрыта. Хотя... может, и хорошо, что он уехал? Ключ он далеко никогда не прячет. Может, сходить в лабораторию? Попытка - не пытка, может, повезёт.
Теперь уже было довольно тепло, снег стаял, на улицах было сыро. Обходя лужи, Никита шёл к старенькому одноэтажному домику лаборатории. Если удастся сейчас её открыть, то надо будет собрать вещи дома. Винсан теперь, кажется, уже усовершенствовал машину, так что можно будет отправиться в любой год, а не ровно на сто-двести-триста лет. Только бы ключ нашёлся...
Подойдя к лаборатории, Никита обошёл её кругом. Приподнял коврик на крыльце - нет. Ну, это было бы большой глупостью - оставлять ключ здесь. Где же ключ может быть? Винсан, наверное, взял его с собой, а может, закопал где-то здесь. А может, крыльцо разбирается по досочкам и он под крыльцом? Нет, не разбирается...
Никита понял, что ключа ему не найти. Подойдя к двери, он стукнул по ней ладонью. И тут же что-то тонко зазвенело. На крыльцо откуда-то упал ключ. Ничего себе, он был на самом краю крыши либо в водосточной трубе!
Подняв ключ, Никита сломя голову полетел домой, радуясь, что сможет теперь вновь отправиться в прошлое.
Спустя два часа, когда уже стемнело, он подошёл к зданию с набитым вещами рюкзаком, отпер дверь, зашёл в дом, включил свет, осмотрелся. Вот она, рядом с письменным столом - машина времени! Похожа на кабинку для фотографирования. Заходишь туда, там прибор, похожий на счётчик электричества. Крутишь колёсико, устанавливаешь на экранчике год, в который ты хочешь отправиться, и нажимаешь красную кнопку. Потом надо ещё раз нажать - значит, ты уверен в своём выборе. И прибор тогда перебросит тебя в прошлое.
Никита зашёл в кабину, постоял, думая, в какой год он отправится. Ему вспомнилось вдруг многое...
Вот он с бьющимся сердцем открывает медальон с портретом Ахматовой... Вот он идёт мимо её дома, и она смотрит на него из окна... Вот она подписывает для него свой сборник стихов "Вечер"...
Он вздохнул, докрутил колёсико до 1914 года. И мгновенно нажал на красную кнопку, потом нажал ещё раз. И машина загудела, и это гудение успокоило и обрадовало его. Он сделал свой выбор...
2. Скитания
Он оказался в той же библиотеке, в которую первоначально попал на машине времени с Васей и Валерой. Выбрался из неё быстро. Видно, эта библиотека не работала, но книги здесь были.
На улице был тёплый летний вечер, по небу плыли облака, солнце уже заходило за горизонт. "Куда сейчас идти? К Яне Стефановне? К Гумилёву? Нет, сначала к Смолозу!" - решил Никита.
Профессор Смолоз жил всего за две улицы от библиотеки. Это главный герой эпоса, который пишет Никита. Смолоз был университетским преподавателем Никиты и его друзей. Это был замечательный, добрый, отзывчивый человек.
Никита добрался до его дома, постучал в дверь. Подождал, постучал погромче. Никого нет. К счастью, из своей квартиры выглянул сосед Смолоза, заспанный мужчина:
- Вы к Смолозу? Он уехал, молодой человек.
- Куда уехал?
- На фронт. Сейчас ведь многие на войне... Постойте, я вас знаю! Вы ведь его друг и издатель "Никитиной усадьбы"! - мужчина исчез за дверью, потом вышел с ключом в руке: - Вот ключ, Смолоз велел, чтобы его друзей и знакомых я пускал, если им нужно переночевать. Располагайтесь. Меня зовут Григорий, - он пожал руку Никите.
- Я Никита, хотя вы уже знаете. Смолоз - сама простота, - улыбнулся Никита, взяв ключ. - Спасибо.
Он прошёл в огромную пустую квартиру, осмотрелся. Просмотрел газеты с журнального столика в зале, разглядел на стене картину, нарисованную Смолозом - натюрморт. У Смолоза была небольшая библиотека со всевозможными справочниками и энциклопедиями. Пролистав справочник по мировой истории, Никита отправился на кухню. Там он вымыл руки, достал из рюкзака батон хлеба, винегрет и фасоль, стал есть и запивать квасом.
"Надо выйти прогуляться, - думал он, - зайти к Яне Стефановне".
Отдав ключ Григорию, он ушёл на улицу. По дороге заглянул в кабак - может, встретится там кто-то знакомый. Там было много народа. Заказал кружку пива, сел за столик, задыхаясь от запаха табака. Сделав несколько глотков, огляделся. И... встретился взглядом с Мандельштамом, который сидел в другом конце комнаты.
- Осип!
- Никита!
Они бросились друг к другу в объятия. И весь вечер вспоминали о былом - о подготовительных курсах, о поездке в Москву, о том, как работали в газете...
- Твою газету закрыли, - с сожалением сказал Осип. - Недавно Николаю II кто-то сообщил, что ты уехал, и он предположил, что ты ушёл на фронт. Он сказал, что без тебя газета уже не та, и распорядился закрыть её до твоего возвращения.
- А я и вправду пойду на войну, - решил Никита.
- Зачем тебе это? Николай тоже собирается на фронт.
- Я с ним отправлюсь. Ещё по бокальчику возьмём?
- Давай, Никит. На войне сейчас страшно, все так говорят.
- Иначе и не может быть, Осип.
3. Проводы на фронт
Не напрасно молебны служились,
О дожде тосковала земля:
Красной влагой тепло окропились
Затоптанные поля.
(А. Ахматова. "Июль 1914")
Друзья пришли к Яне Стефановне поздним вечером. У неё как раз был Гумилёв. Они с Никитой обнялись; Николай сказал Яне Стефановне:
- Я уезжаю, обращайтесь к Анне Андреевне, если что.
- Я еду с вами, Николай Степанович, - сказал Никита.
- Никит, ты уверен в этом? Понятно, что ты не хочешь сидеть сложа руки, когда многие воюют, но ты же не имеешь представления о войне. Наверное, только в книжках читал о ней. Ты уверен, что не убежишь с фронта, когда услышишь первый же залп орудий?
- Поначалу, может, и буду побаиваться, но потом привыкну.
- Что ж, ладно. Подумай об этом ещё раз хорошенько, пока я буду собирать вещи. Пойдём со мной.
Николай с Никитой и Осипом прошёл в свою квартиру. Зажёг лампаду на кухне, стал собирать походный мешок. На кухню пришла пожилая женщина, Гумилёв сказал:
- Это моя мама - Анна Ивановна.
Осип и Никита поздоровались, представились.
- Сходите кто-нибудь в комнату за кисетом, что лежит на шкафу, - попросил Николай, складывая вещи в мешок. - Надо уже торопиться...
Никита вышел в зал, взял со шкафа кисет... и увидел женщину, которая спала в кресле. Он даже не сразу понял, что это Ахматова. Она была так необыкновенна; лунный свет освещал её очень ярко. Как она была красива, особенно в этом серебристом свете!
- Никита! - позвали его с кухни.
...Он поспешно вышел на кухню. Отдал Николаю кисет. Тот собрал вещи, и все отправились к Яне Стефановне, где их дожидались брат Николая Дмитрий и поэт Бенедикт Лившиц, которые должны были ехать с ними.
Яна Стефановна благословила фронтовиков в дорогу. Они попрощались с ней, Анной Ивановной, Осипом и ушли.
4. Однополчане
Идущие с песней в бой,
Без страха - в свинцовый дождь.
Вас Георгий ведёт святой -
Крылатый и мудрый вождь.
(Н. Гумилёв. "Георгий Победоносец")
Военачальник русской армии Дмитрий Максимович Княжевич лично встретил новый отряд добровольцев. Он пожал всем руки, и секретари стали записывать имена бойцов.
Среди добровольцев было много народа такого же возраста, как Никита; было много и тех, кому было всего 18 - вчерашние школьники.
Познакомившись со многими однополчанами, Никита сделал такую запись в своём походном дневнике:
"Если взять какую-нибудь довольно большую группу людей, то окажется, что это уменьшенная модель мира, с самыми разными, ничем не похожими друг на друга людьми. Так и у нас.
Больше всего общаюсь с Николаем и его братом, ещё с Лившицем.
Наш однополчанин Роман Белоусов из Таганрога познакомился со всеми сам и перезнакомил всех друг с другом. Люблю таких людей, они приходят в жизнь других словно праздник.
Василий Федюнин - его противоположность. Апатичный, замкнутый юноша, он держался первое время один, пока Роман не ввёл его в нашу компанию.
Андрей Тихонов - парень из моего родного Царицына, мы как-то сразу подружились, вспоминая родные места и немного тоскуя по ним. Андрей работал каменщиком в городе и его окрестностях.
Матвея и Кондрата Головановых все прозвали "учёными братьями" - они очень начитанные, Матвей учится в университете, Кондрат только что с отличием окончил гимназию. Они любят обсуждать разные научные открытия и изобретения и даже здесь, на фронте, читают разные научные книги. Кондрат ещё увлекается историей Отечества.
Лев Ванин - начинающий писатель. Написал несколько романов о своей родной Рязанской земле, а сюда, на фронт, пошёл добровольцем, чтобы написать повесть об этой войне. Он даже название уже придумал - "Безысходность", которое, в общем-то, верно характеризует эту войну.
Павел Пименов - студент музыкального училища в Москве, он сам преподаёт музыку ученикам, учит их играть на разных инструментах. Он рассказывал о своём талантливом ученике Капитоне, которому всего шесть лет.
Константин Ростов - самый "пожилой" в нашей компании, ему уже около тридцати. Раньше он работал гробовщиком, и теперь все шутили, что он не имеет права умирать - кто же тогда будет мастерить гробы тем, кто убит? "На войне гробов не положено, - отшучивался Ростов. - Коли загнулся - прикопают землёй, и всё!"
Яков Печник - очень интересный парень, он из Киевской области родом. Это худощавый высоченный юноша, его прозвали "добытчиком" - он мог обо всём договориться с начальством, каким-то образом быстрее всех узнавал новости из тыла и добывал всё, что нужно - будь это патроны или еда. Он несколько раз пытался уходить в тыл, чтобы добыть для отряда пропитание, но его задерживали.
Ну вот, с теми, с кем познакомился сам, я познакомил и читателя. Эти ребята старше меня, только Кондрату 18 лет да Матвей и Павел мне ровесники.
Теперь же перейду к описанию наших военных будней, буду фиксировать в этом дневнике свои впечатления".
5. "Противоядие"
Это понятие Никита ввёл для обозначения всего, что помогает отвлечься от мыслей о войне, о предстоящем сражении, о собственной смерти. "Противоядие" может быть разным, но оно всегда необходимо, потому что этот яд войны нужно убирать из сердца, из разума, иначе можно лишиться рассудка.
Что может быть этим противоядием?
Прежде всего это товарищество, сплочённость солдат. Вместе им было легче преодолевать тяжёлые испытания. Даже смерть казалась им не такой страшной, когда рядом были товарищи.
Солдатам помогло боевое крещение. "В конце недели нас ждала радость. Нас отвели в резерв армии, и полковой священник совершил богослужение. Идти на него не принуждали, но во всём полку не было ни одного человека, который бы не пошёл. На открытом поле тысяча человек выстроились стройным прямоугольником, в центре его священник в золотой ризе говорил вечные и сладкие слова, служа молебен. Было похоже на полевые молебны о дожде в глухих, далёких русских деревнях. То же необъятное небо вместо купола, те же простые и родные, сосредоточенные лица. Мы хорошо помолились в этот день", - писал Николай Гумилёв в "Записках кавалериста".
Солдаты развлекались как могли: выпивали, когда было спиртное, играли в карты, дрались, сквернословили, хулиганили. Это проявление бескультурия тоже было "противоядием" - так забывали бойцы, что смерть караулит каждого из них совсем рядом.
Николаю понравились песни, которые Никита напевал: "Дорога на Берлин", "Тальяночка", "Последний бой" - он думал, что Никита сам их сочинил, не зная, что это песни из будущего.
Бойцов "спасало" и то, что они быстро забывали страшные бои, и то, что постепенно привыкали к обстановке.
Одним из главных "противоядий" было воспоминание солдат о родных и близких, оставшихся в тылу, поездки к ним. У Никиты был об этом афоризм: "Не страшно уходить на тот свет, когда жив человек, которого ты любишь и который любит тебя".
Незадолго до отправления на передовую Николай и Никита неожиданно встретили профессора Смолоза - он работал санитаром в ближайшем госпитале. Они обрадовались друг другу, сели поговорить. К их беседе присоединился Кондрат - его заинтересовала тема о правлении Ивана III, о котором Никита собирался писать роман.
Они увлеклись разговорами и не заметили, как в часть прибыл корреспондент Леонид Николаев - солидный мужчина лет сорока пяти, с большими усами. Он опрашивал бойцов об условиях на фронте, но, так как пока никто не воевал, Николаев добыл мало сведений. Но фронтовая жизнь молодых людей так заинтересовала его, что он сам решил записаться добровольцем в этот полк. "Нужно всё на себе испытать, чтобы писать об этом в газету", - говорил он.
6. На передовую
Та страна, что могла быть раем,
Стала логовищем огня.
Мы четвёртый день наступаем,
Мы не ели четыре дня.
(Н. Гумилёв. "Наступление")
В конце сентября Николай, Бенедикт, Никита и другие бойцы отправились на передовую, к границе Царства Польского и Восточной Пруссии. Немцы уже заняли Варшаву и вышли к реке Висле, и тут-то началось самое страшное.
Когда Никита первый раз попал под шквальный огонь орудий, ему стало настолько жутко, что хотелось укрыться в самой глубокой траншее и ничком лежать там, пока не закончится этот ад. Грохот орудий оглушал, снаряды падали и взрывались совсем рядом. Во время первых боёв Николай видел, что Никита был белым как полотно от страха. "Я же предупреждал тебя! - говорил Николай. - Лучше вернись в тыл!" Никита обещал, что больше не будет бояться.
Николай дрался с врагом смело. Он говорил, что "храбрость в том и заключается, чтобы подавлять страх и делать то, что надо. Бой - это умение справиться со страхом".
Весь октябрь 1914 года русские наступали. Они перешли Вислу, отстояли Лодзь и Варшаву. "Наступать - всегда радость, но наступать по неприятельской земле - это радость, удесятерённая гордостью, любопытством и каким-то непреложным ощущением победы. Люди молодцеватее усаживаются в сёдлах, лошади прибавляют шаг", - делился впечатлениями Гумилёв в "Записках кавалериста".
Солдаты входили в опустевшие селения, которые жители покидали прямо накануне их прихода, оставляя начатые дела: на плите что-нибудь варилось, на столе стоял недоеденный ужин, в кресле лежала недочитанная книга или газета.
- Помнишь сказку про девочку Машу и медведей, к которым она случайно забрела? - сказал Николай Никите, когда они однажды вошли в только что покинутый хозяевами дом. - Кажется, что хозяева вышли во двор всего на минутку и сейчас вернутся и спросят: "Кто ел мою кашу? Кто лежал на моей кровати?"
Они готовили себе на ужин мясо, картошку, и с аппетитом всё съедали, зачастую разделяя трапезу с офицерами, солдатами, которые заходили к ним. За едой вспоминали прошедший день, пройденный путь. Николай восторгался здешней природой. Никита вспоминал жителей польских деревень, которые им встречались. Одна девушка угостила солдат сладкими яблоками. А старушка в одном селе напоила бойцов свежим молоком из бидончика. "Мне чуть-чуть оставьте!" - говорил Никита солдатам, которые по очереди осушали бидон. "Тут на всех хватит", - успокоил его Николай.
Когда русские войска подходили к Лодзю и окружали город, отряд, в котором были Николай с Никитой, прорывался сквозь кольцо врагов, вставших на их пути. Немцы пока не думали сдаваться. Русские под грохот снарядов и свист пуль пробирались к городу. Бомбы рвались перед самым носом; всё было устлано дымом, и бойцы не могли ничего толком разглядеть. Они прижимались к земле, зарывались в неё, словно прячась от оглушающего грохота и гула, от неизвестности, от смерти, которая уже витала над ними, раздумывая, кого бы ей забрать.
Огромное потрясение солдаты испытали, когда дым более-менее развеялся. Уже начало темнеть, на небе появилась луна; Константин Ростов выскочил из окопа и бросился вперёд, крикнув: "За мной!" Но тут же просвистело несколько снарядов, и одним из них бойцу разнесло голову; те, кто стал свидетелем этого, пережили сильнейшее потрясение. Николаев страшно закричал и, упав на землю, стал барабанить по ней кулаками и кричать что-то нечленораздельное и выть. Чуть позже его забрали в сумасшедший дом, где он вскоре застрелился. Николай Гумилёв и Лившиц дали Никите нашатырь - тот едва не упал в обморок. Кондрат тоже чуть не лишился сознания.
Бойцы раскопали яму и сбросили туда тело Ростова; его головы уже не существовало, как это ни страшно говорить.
"Я уверен, что здесь, в окопах, и вправду нет такого человека, который даже на мгновение стал бы атеистом", - записал Никита в своём походном дневнике.
7. Джон Грюнвальд
В конце октября отряд чуть отошёл от города, прошёл несколько деревень, откуда выбили порядочное количество немецких солдат. Дрались везде - и в сёлах, и в лесах, и даже на кладбищах, куда солдаты попадали поневоле.
Один такой случай произошёл, когда русским пришлось отступать из леса на ночное кладбище.
...Гумилёв, взобравшись на высокую сосну, рассматривал в бинокль местность. Из разведки вернулись дозорные Андрей Тихонов и Павел Пиманов, сообщили, что отряд немцев движется в их направлении. Гумилёв осведомился об их вооружении и, когда узнал, быстро слез:
- Быстрее, отступаем в том направлении! Уходим!
Бойцы бежали несколько минут в одном направлении; наконец вышли на поляну, за которой в темноте белели памятники.
- Это кладбище, - сказал Матвей Голованов.
- Здесь и примем бой, не вечно же нам отступать, - решил Гумилёв. - Быстрее укройтесь за памятниками, сейчас мы дадим прикурить врагу. Как выйдут - бросайте в них гранаты.
Все спрятались за надгробиями, стали выжидать. Минут через десять немецкие войска стали выходить на поляну, и в их направлении из темноты полетело несколько гранат. Многих сразило взрывом тут же. В ту же секунду русские открыли по ним огонь. Это нападение было для немецких солдат полной неожиданностью; они понесли огромные потери. Им пришлось отступать, и некоторые, убегая, бросали гранаты в направлении кладбища. Несколько надгробий разнесло в куски. Высокое надгробие, за которым сидел Печник, пошатнулось от взрыва и рухнуло на Якова. Когда солдаты отбросили плиту в сторону, Яков был уже мёртв: ему проломило голову.
Неожиданно из леса послышались выстрелы, и Лившиц громко вскрикнул: его ранили в руку. Николай и Дмитрий Гумилёвы смогли вытащить пулю, стали перебинтовывать рану. Потом послышалась ещё одна пулемётная очередь. Николай бросил гранату в сторону леса.
Когда в лесу грохнуло, оттуда на поляну выбежал немецкий солдат. Очевидно, он решил, что русские наступают теперь с другой стороны, и не знал, куда бежать.
- Грюнвальд! Джон! - Никита бросился к нему.
- Никита! - Джон кинулся навстречу, они обнялись.
- Возьмите в плен того солдата, - велел солдатам Гумилёв, перебинтовывая руку Лившицу.
- Не трогайте его! - загородил Джона Никита. - Это мой университетский друг!
Из леса выбежал ещё один солдат с пулемётом наготове.
- Стой! - велел ему Джон. - Это мой друг, с которым я учился в Петербурге!
- Это Клаус Киммунг! - обрадовался Никита.
- Нет, это его брат-близнец Роберт, - ответил Джон. - Клаус по-прежнему работает в Петербурге.
Навстречу бойцам ехали обозы с беженцами. Добравшись до ближайшей деревни, солдаты расположились на отдых. Никита и Джон всю ночь вспоминали то счастливое время, когда они ходили на подготовительные курсы.
- Потом я уехал в Кёльн, и меня призвали на фронт... - вздохнул Джон. - Теперь я совсем не буду воевать. Я уже не могу. Скоро вернусь обратно в Петербург...
Утром они встретили Смолоза, и тот велел Джону поселиться в его квартире. Побыв ещё пару дней с бойцами, Джон и Роберт попрощались со всеми и уехали в Россию.
8. О несправедливой и бессмысленной войне
Тружеников, медленно идущих
На полях, омоченных в крови,
Подвиг сеющих и славу жнущих,
Ныне, Господи, благослови.
(Н. Гумилёв. "Война")
В перерывах между боями Никита сделал записи в своём походном дневнике о своём отношении к этой войне:
"Наше поколение, юное, молодое поколение навсегда выбито из привычной колеи жизни, этим людям рано пришлось испытать на себе все ужасы войны, научиться убивать людей, они видят много горя, страданий, это калечит их психику. Это поколение разочаровалось в жизни, получило такую сильную психологическую травму, что вряд ли сможет оправиться от этого. Эта война осталась в душах молодых людей навсегда.
Старшему поколению легче восстановиться - у этих людей что-то осталось на покинутой земле; у младшего же поколения фактически не осталось ничего - вернувшись с войны, они вынуждены будут начинать жить заново. Война горадо больше повлияла на юношей с неокрепшей психикой, чем на закалённых трудностями жизни пожилых мужчин. Их готовили к войне как к великому подвигу, внушая им, что они - участники великих событий. Поэтому молодые солдаты с большим энтузиазмом шли и идут на фронт. Высшие чины - наставники молодёжи, использующие юношей в войне как сырой материал, легко их обманывают. Те ещё плохо разбираются в самой жизни, у них нет чётких целей, идеалов, представлений о жизни. И война, после россказней учителей, виделась молодёжи как нечто романтическое. И лишь попав на фронт, юноши поняли, что всё то, что им говорили, - не более чем иллюзии. Война "смыла" юношей с жизненного пути. Молодые солдаты стали жертвой интересов тех, кто руководил войной.
Страх с примешивающейся к нему безысходной тоской - таково наше состояние. Ужас сменяется успокоением, состоянием временного забытья, затем он, словно закономерное явление, наступает вновь. Он вызван теми условиями, в которые мы попали: это жестокая борьба жизни и смерти с явным перевесом в сторону последней.
Многие солдаты попадают сейчас в психбольницы, потому что человеческий разум не может выдержать всех ужасов этой войны, и заканчивают жизнь самоубийством. Те, кто смог уцелеть физически, всё равно получили травму психологическую.
У нашего поколения будут другие взгляды на жизнь, оно окажется в разрыве с действительностью, с другими поколениями. Старшее поколение, которое уже имело твёрдую почву под ногами, вернётся с войны, некоторое время спустя заживёт прежней жизнью и забудет эту войну, а младшее поколение, которое не будет помнить и знать этой войны, также сможет реализовать себя и сместит наше поколение в сторону. Самое печальное то, что люди этого поколения не будут нужны даже самим себе. Они оказались оторваны не только от других поколений, но и от самого времени. Судьбы молодых людей теперь разрушены. Юноши поставлены в такие условия, что невольно становятся убийцами, жестокими и холодными людьми, не способными адаптироваться в мирном обществе.
Пусть же время излечит этот недуг поколения. Страшно представить, что эта война будет длиться ещё ровно четыре года - до ноября 1918 года. Пробыв на войне всего месяц, многие бойцы уже стали седыми. Разве такое должно продолжаться?"
9. Разговор с пленным
"Я гощу у смерти белой
По дороге в тьму.
Зла, мой ласковый, не делай
В мире никому".
(А. Ахматова. "Как невеста, получаю...")
Окопы обстреливали - пули свистели в нескольких сантиметрах от голов бойцов. Николай швырнул несколько гранат в сторону противника, и все прижались к земле. Грохнуло так, что земля задрожала; комья земли бешеным градом осыпали солдат.
Кажется, противник отступил. Бойцы выглянули из окопа. И вдруг что-то просвистело совсем рядом. Увидев упавшую в окоп гранату, бойцы бросились из траншеи к лесу. Противник стал их обстреливать. Никита, задыхавшийся от быстрого бега, почувствовал вдруг резкую боль в руке - будто что-то ужалило или обожгло его со страшной силой. От боли он потерял сознание.
Когда он пришёл в себя, они с Николаем были где-то в лесу; Николай тащил его на спине, уходя от врага.
- Николай Степанович, бросьте... Уходите... Вас убьют... Оставьте меня здесь.
- Нет, если уж погибать, то обоим, и выживать - обоим, - тяжело дышал Николай. - Ты ещё легко отделался. Матвею в голову попали, он сразу умер.
Николай доставил Никиту в лазарет, где медсёстры перевязали ему руку. Пуля прошла навылет, но была раздроблена кость, и руку пришлось загипсовать.
Николай отправлялся на разъезды рано, когда ещё на небе догорали звёзды, и Никита помогал ему в сборах. Они поглядывали на небо - оба любили смотреть на звёзды. Когда они ночевали в лесу, то перед сном, накрывшись шинелями, оглядывали звёздное небо. Никите казалось, что это он висит над звёздной бездной и вот-вот упадёт вниз.
- Вообрази, что эти звёзды соединены золотыми линиями - это очень красиво, - тихо говорил Николай. - Видишь, вон там Большая Медведица? Она будто бы принюхивается - ищет еду или опасается чего-то... А вон Скорпион с хвостом... А если эти звёздные фигуры оживут? Тогда от нашей Земли ничего не останется... кроме льда...
К концу 1914 года Россия потеряла часть Царства Польского, но захватила немалые территории Австро-Венгрии. Германии приходилось сражаться одновременно на двух направлениях.
Солдат плохо снабжали едой и боеприпасами. Бойцы заболевали, и ими заполнялись лазареты. "Раненых привозят не мало, и раны все какие-то странные: ранят не в грудь, не в голову, как описывают в романах, а в лицо, в руки, в ноги", - писал Гумилёв Ахматовой.
Профессор Смолоз работал без сна и покоя, пытаясь хоть сколько-нибудь восстановить здоровье больных. Всё равно умирали многие, и их закапывали поглубже, а некоторые тела сжигали. Видя смерть больных помногу раз в день, профессор чувствовал, что теряет рассудок.
Однажды в казарму привели пленного немецкого офицера. Судя по всему, это было какое-то важное лицо, потому что солдат особенно обрадовало его пленение. К тому же немцы так легко, как австрийцы, не сдаются в плен, а этого офицера взяли быстро.
Николай и Василий Федюнин втащили его в комнату и швырнули на пол; тот отполз в угол и сжался там.
- Никита! - позвал Николай, и тот появился. - Ты знаешь немецкий, расспроси его о войсках, где, что, сколько человек, сколько оружия. Ну, ты знаешь. Не будет говорить - палкой его, или в бочку с ледяной водой окунай, пока не будет говорить. А если это не поможет - портянки Федюнина понюхать дадим, но это слишком строгое наказание.
Никита остался с пленным наедине. Тот был ещё совсем молодым - ему не было тридцати, но волосы бойца уже поседели.
- Вставайте, - Никита усадил дрожавшего офицера на стул.
- Вы... вы меня бить будете?
- Что за вздор! Вы говорите по-русски? Если вам трудно, мы можем перейти на немецкий, я без проблем говорю по-немецки.
- Das wаre gut, denn ich weiss nicht viel Russisch, - согласился офицер. Он плохо знал русский язык.
Офицера звали Карл Линкер, он был родом из Кёльна. У Никиты загорелись глаза, когда он услышал про Кёльн.
- Я был там в прошлом году, там у меня много знакомых! - сказал он. И стал расспрашивать Линкера о том, что нового произошло в этом городе. Оказалось, что у них даже есть общие знакомые - мореход Грабенберг и художник Крамер.
Никита принёс Линкеру тарелку с едой:
- Вы, верно, голодны, а у меня нет аппетита. Ешьте.
Ему вспомнилось про "ужин отдай врагу", но он не считал Карла своим врагом. Он принёс фляжку с водкой, налил в рюмку.
После ужина и рюмки у Карла настолько улучшилось настроение, что он говорил без умолку, даже перешёл на русский язык. Рассказал Никите о своих родителях, о своей невесте, о службе, о военных буднях...
Никита уже дремал, когда Карл, подливая себе ещё водки, поведал о своём полку, какой путь он прошёл и где находится сейчас, расписал планы на завтра: в семь часов утра ожидается наступление его отряда с юго-восточной стороны.
Николай и Кондрат, прижавшись к двери, слушали и записывали всё, что он говорит. Когда Карл рассказал всё, что им было нужно, и много ещё чего лишнего, и тоже заснул, Николай с Кондратом радостные вбежали в комнату.
- Тебе дадут крест, - Николай обнял Никиту. - Просто удивительно, как ты сумел развязать ему язык!
Он разбудил Линкера:
- Беги отсюда! И в свой отряд лучше не возвращайся! Потому что мы сейчас же отправим ваших бойцов ко всем чертям!
Солдаты надели шинели, разобрали винтовки и двинулись через лес на юго-запад, намереваясь застать врага врасплох.
Вскоре они добрались до соседней деревни и совершили нападение на австрийцев и немцев, которые там засели. "Как гул землетрясений, грохотали орудийные залпы и несмолкаемый треск винтовок, как болиды, летали гранаты и рвалась шрапнель", - так описывал Гумилёв бой в "Записках кавалериста". Русские с противниками перестреливались, скрываясь друг от друга за избами, перебегая от одного дома к другому. Бой кипел недолго, вскоре неприятель отступил.
10. Сборник "Чётки"
Долетают редко вести
К нашему крыльцу,
Подарили белый крестик
Твоему отцу.
(А. Ахматова. "Колыбельная")
В декабре 1914 года Николай Гумилёв был награждён Георгиевским крестом 4-й степени за ночную разведку перед одним из боёв. "...В жизни пока у меня три заслуги - мои стихи, мои путешествия и эта война. Из них последнюю, которую я ценю менее всего, с досадной настойчивостью муссируют все, что есть лучшего в Петербурге... Меня поддерживает только надежда, что приближается лучший день моей жизни, день, когда гвардейская кавалерия одновременно с лучшими полками Англии и Франции вступит в Берлин", - писал Гумилёв 2 января 1915 года другу Михаилу Леонидовичу Лозинскому.
Профессор Смолоз и Гумилёв хлопотали, чтобы Никиту тоже наградили крестом, и про него не забыли. В январе 1915 года он тоже получил Георгиевский крест 4-й степени за добычу необходимых сведений о противнике и за помощь в захоронении солдат из лазарета.
Николай посоветовал ему отправиться на побывку хотя бы на неделю. Никита так и сделал. Он сильно ослаб за последние дни.
Он не помнил, как добрался до Петрограда. Теперь Санкт-Петербург переименовали в Петроград.
В полусне он ехал в трамвае, осматривая из окна город. Несколько раз он встретился взглядом с белокурым пареньком его возраста или даже моложе.
Когда Никита вышел из трамвая недалеко от дома Яны Стефановны, тот юноша вышел за ним и осмотрелся.
- Извини, ты не подскажешь, где вот эта улица? - он протянул Никите клочок бумажки.
- Это далеко, - взял бумажку Никита. - Ты приезжий?
- Да, из Москвы приехал, хотя родом я из Рязанской губернии, - протянул руку юноша. - Сергеем Есениным зовут.
Никита пожал руку, тоже представился. Как оказалось, Есенин ехал к Блоку, чтобы прочесть ему свои стихотворения, и Никита вызвался сопроводить его. Есенин по дороге много рассказывал о себе - и как уехал от родителей в Москву, и как работал в типографии Сытина, и как ходил на лекции в Московский университет имени А.Л. Шанявского; потом читал свои стихи. Никите особенно понравилось стихотворение "Ночь" о безмолвной уснувшей природе. Он рассказывал Есенину о событиях на фронте, когда тот спросил, что у него с рукой.
Когда они были уже недалеко от дома Блока, то увидели, что он сам с Городецким идёт к ним навстречу.
- Александр Александрович, это очень талантливый молодой поэт Сергей Есенин, - сказал Никита после приветствия. - Позвольте замолвить за него словечко. Мне очень понравились его стихи.
- Что ж, мы послушаем, - кивнул Блок. - Пойдёмте ко мне. Никита, ты был на войне?
- Да, я только вот на побывку приехал. Шесть ночей не спал, пойду сейчас отдыхать. Скоро опять на фронт поеду.
- Николаю привет передай, - сказал Городецкий. - Как он там?
- Да неплохо, нас вот крестами наградили.
- Берегите там себя, - похлопал по плечу Никиту Городецкий. - Не губите свой талант этой войной.
Никита чувствовал, что силы покидают его, спать хочется страшно. До дома Смолоза идти было гораздо дальше, чем до дома Яны Стефановны. Еле добравшись до её квартиры, он постучался в дверь. Но, кажется, её не было дома. Тогда он постучался в соседнюю дверь.
Перед ним предстала Ахматова, накинув шаль на плечи.
- Анна Андреевна, здравствуйте. А где Яна Стефановна? - сонно спросил Никита, от бессилия прижавшись к стене.
- Она вчера снова уехала в Москву. Что у тебя с рукой?
- Да так, пустяки. Пойду в квартиру Смолоза... До свидания, Анна Андреевна.
- Нет, нет, ты в таком состоянии никуда не пойдёшь.
Никита прошёл в зал, рассказывая о Николае Степановиче: жив-здоров, награждён.
- Очень рад вас видеть, Анна Андреевна, и тебя, Лёва, - он взял мальчика на руки. - Ты уже такой большой стал...
Он присел в кресло, стал доставать из рюкзака игрушки: свисток, который смастерил Николай, книжку-самоделку с картинками, которую для Лёвы изготовил Смолоз, и мягкую сову, которую сделал из ткани и ваты Никита.