Когда он засыпал, она тихонечко, стараясь не нарушить его чуткого сна, выходила на балкон. Ее рука сжимала скользкий металлический прямоугольник. Подушечка пальца нащупывала круглую впадинку, отчего экран беззвучно зажигался ровным, в тон луне, светом.
Окна выходили в сад богатого дома. Через каждые пятнадцать минут на одном из деревьев сада квакала тропическая кукушка. Всегда по пять раз. Низко, утробно, по-утячьи. Из дальних дворов ей иногда отвечала вторая. Та вторая была, видимо, не особо разговорчива, или не считала собеседницу достойной, кто их знает - пойди, разберись, когда кукуют не по-нашенски!
Утонув, словно мошка, в сиропе очередной книги, она отрывалась только, чтобы посчитать, сколько раз крякнет кукушка. Это был ее маленький секретный эксперимент.
С утра он всегда сердился и отчитывал ее за ночные хождения. Как ни старайся, нет-нет, да и скрипнет карниз гардины, или подставит подножку удлинитель, или стул по-барски расшаперит свои ноги прямо на дороге, когда она, нацыпочках, вытянув руки вперед, как лунатик, возвращалась из ночных своих читален.
Всякий раз он брал с нее обещание больше так не делать. А что ей оставалось? Она обещала.
Времени на книги совсем не оставалось. Дневная суета ненасытно пожирала ее острые секунды, соленые минуты, горькие часы, кислые дни...
Она ждала, когда на небо лениво и вязко польется тот сладостный, черешнево-ночной сироп, аромат которого защекочет ее дыхальца и, затрепетав прозрачными, чечуйчатыми крылышками, она полетит на ровный, в тон луне, свет металлического прямоугольника.