Благостно-тёмные кусты ирги пообочь, боярышник да колючка-акация. Те-ень!.. Вне её пределов свирепствует солнце и рвущие уши цикады... Зной. Почти полдень. Двадцать третий век...
Ступач акцентировано смаргивает правым глазом: снимок очередной местности готов. На досуге изучим. Может, в галерею сгодится...
Судя по спутнику, прямо здесь должен быть мост через реку. Прямо здесь. Ну, где? Ступач вздохнул: орбитальный комп врать не умеет. Надо осмотреться, а для этого придётся лезть из тени под прямой обстрел яростных фотонов, а это +38. Он опять хапнул ртом неподвижный горячий воздух, увеличил обороты кондишна костюма и каскетки и принялся ломиться сквозь заросли.
Они сразу же кончились. А журналист повис на кромке небольшого обрыва, некогда сдерживавшего буйные воды Саласеры. Рыжие береговые скаты, на которых не удерживались никакие растения; каменистое дно, усеянное гнёздами чертополоха; рахитичный ручей посерёдке... Всё, что осталось от трёхметровой по ерику реки. Саласера умерла, и умерла скоропостижно.
Ступач отпрянул, как вздрогнул и повёл головой. Пойма исчезла. Остались стена зелени напротив и слева, пронзительная лазурь вверху, справа... Справа.
Вот почему его не видно. Да его и в пяти шагах не увидать, зелёного на зелёном! Он хмыкнул.
Довольно основательный, удерживаемый тросами толщиной в запястье, мост Третьякова через Саласеру напрочь был выключен из человеческого восприятия вьюном и лианами. На фоне кустарников противоположного берега он просто исчезал. Прятался. Убегал.
Ступач покусал нижнюю губу. "Как и всё здесь. Мы прячемся от своего прошлого, оно старательно стремится забыть нас. Чудно..." Он шумно вздохнул, сделал снимок и спиной вернулся назад. Потом выбрался к мосту. Повторил съёмку, похрустел потными пальцами и наконец, ступил на мост, как на горячий песок...
Задание было простым. Такое проделал бы и обычный БПЛА, только человек пока не научился создавать роботов с чувствами. Настоящими, не химсуррогатами. В частности, с чувством прекрасного. Произвести съёмку, пусть даже и под руководством оператора - это одно, понюхать же напоённый жаркими ароматами цветов ветер и потереть меж пальцев пыльные листья вьюна - совсем другое.
Позавчера Слазнику, главреду их историко-развлекательного портала, пришло в голову... Копьё. Острая свежая мысль: а не сделать ли нам краеведческий репортаж!? Об окрестностях южной части губернии, куда никто из людей (во всяком случае, в здравом уме!) не забирался уже лет сто.
Ступач сплюнул вязкую слюну. Словно кого-то в Гелеполисе интересовало, что там творится на окраине пятидесятидвухмиллионного мегаполиса, все развлечения которого сосредоточены либо в Сети, либо в нём самом. Кто желает на берёзку посмотреть, идёт в городские дендрарии и скверы. Кого зверюшки интересуют - отправляйся в зоопарк или дельфинарий. Орин, да никого, кроме скаутов, егерей и городских сумасшедших не заманишь в эти одичавшие без человека долины и взгорья, с грехом пополам контролируемые Лесной Службой!
Хорошо хоть, мутанты там практически не встречаются: юг губернии наполовину выжжен солнцем, наполовину - САНМУНовскими штурмовиками. Растительность оставалась, питаемая скудными дождями и остатками ирригации, а живность... Ушла. Туда, где можно дышать, а не сипло надрывать лёгкие. Где есть спокойная, большая вода и пожива, если ты - хищник.
Юга мегаполиса когда-то были аграрным его придатком, но сейчас, после очередного климатического сдвига, обезлюдели. Природа и погода наступали так стремительно, что населённые пункты оставлялись за считанные недели, даже дни, как при эвакуации. Собственно, зачастую так и было. А в огромном городе всегда требовались рабочие руки...
Ступачу буквально ультиматум поставили. Слазник вдохновенно брызгал слюной в монитор видеосвязи, расписывая, какой шикарный получится репортаж о диких красотах некогда житницы губернии, какой фото- и видеоряд они выложат на портале (а в перспективе возможен и ролик на ТВ!), какое аудионаложение сбацает Юрок и как потом рекламщики отработают некоторые компании Гелеполиса на предмет профильной рекламы... Ступач кивал, мысленно кряхтя и прикидывая, что он потом с начальства стребует взамен. Надо будет пару ссадин заполучить, чтоб не отвертелись, креслодавцы!
Он был поэтом в душе, а работа журналиста лишь давала нужную стабильность. Надо ведь как-то оплачивать квартиру, еду и нехитрые развлечения. А стихи... Стихи можно и по ночам писать, лелея надежду, что когда-нибудь что-либо из выложенного на Поэзия.вркф принесёт свои плоды. Может, и славу...
***
Его забросили редакционным коптером за сто пятьдесят километров от южной окраины Гелеполиса, под Рузовский. Облачили в термокостюм скаута (где его Слазник выкрал? Спецпошивы были номерными и подлежали учёту), сверхлёгкую каскетку с забралом, вентиляцией и встроенным видеокомплексом, небрежно проинструктировали и, пообещав забрать в семь вечера из точки высадки, смылись. Ни оружия, ни связи (ай-кей здесь не брал, а рации банальной в редакции не нашлось)... Паёк на день да две фляги воды. Романтика... Полное погружение в окружающую среду в угоду конечным потребителям. Шикарная идея, Слазник!..
Ступач проводил глазами блестящую каплю коптера, зло выругался и зашагал через луг к околице древнего Рузовского. Порыжевшие и посеревшие домики еле угадывались за огромными колоннами тополей и платанов, оккупировавших ПГТ.
***
По аэрофотосъёмке, сразу за Рузовским, через реку, были сады и поля плюс сельхозпостройки. Ни того, ни другого, ни третьего городские жители не видели вживую (а может, и вообще не видели!) уже несколько поколений. Как тигров. Говорят, когда-то были такие кошки величиной с мотобайк. Даже Ступачу, образованному человеку, верилось в это чудо с трудом. Даже после посещения музея и разглядывания чучела некоего уссурийского тигра.
Слазник поднял какие-то архивы, кажется, архитектурные, и нарыл инфу. Скудную, и, на взгляд Ступача, совершенно бесцветную. "Ленард, там есть настоящий мост, вы представляете?! - энтузиазм главреда уже вызывал лёгкую тошноту. - Сделаете съёмку дикой реки, моста Третьякова (кто он, этот Третьяков, герой войны, что ли?), этих, э-э, деревень в округе - и всё! Плёвая работёнка, товаришч!" Ступача передёрнуло. В очередной раз редактор педалировал тему их общих славянских корней.
Редактор ни разу не предоставил доказательств этого, но упирать на самоотверженность славян о-оччень любил.
А сам продавливал задницей кресло в офисе.
Ступач читал достаточно много, даже сейчас, после учёбы в университете, потому мгновенно нашёл себе и Хенрику Слазнику аналогию из мировой литературы. Кристофер Беллью, в будущем Смок, и О'Хара, редактор "Волны".
Только командировка, хвала Орину, должна быть всего одним днём...
Мост реально впечатлял. Одно дело по пандусам и стеклопластовым переходам полиса скороговоркой семенить, по сторонам не глядя, ибо привычно всё до одури. И совсем другое (и тут Слазник был, чёрт побери, прав) - залезть на парапет древнего подвесного моста и, свесившись, держась всего одной рукой, озирать одичавшую долину реки. Можно закрыть глаза, настроиться и даже услышать мелкое журчанье ручья внизу...
Горячий ветер сушит брови
И губы... Треск цикад кошмарен.
Убийствен полдень. В жилах нету крови,
Всё тело - пластилин. И мозг насквозь пропарен...
В зенит коситься нету мочи,
И даже бабочки несносны...
И шорох ручейка - не хочешь,
А всё же слышишь, так всё тело влаги просит...
Строки сами возникали в воспалённом от зноя мозгу. Оставалось лишь шептать их. Диктофон не выключался с самого момента высадки, Ступач был предусмотрителен, зная своё своенравное воображение. Слазник, конечно, снова станет причитать и грозиться уволить "к чертям собачьим" (откопал же ругательство, филолог!) Но - ни за что не откажет отдельно расшифровать стихи.
Сколько Ступач понимал, главред втайне гордился (и, скорее всего, хвастался), что у него в штате есть "всамделишный поэт".
Настоящий он поэт или "погулять вышел", Ленард Ступач просто не знал. Некому было оценить. За двести лет всемирных потрясений потребность в лириках практически отпала. Главенство взяли физики, потому что надо было выживать, а не рифмовать ритмичные строки. Потому-то молодой журналист даже не был в курсе, читает кто-нибудь его творения на странице литсайта или нет.
Ибо отзывов пока не было. Совсем. Ни одного за два с лишним года.
***
Он медленно сполз на раскалённую дугу моста. Под ногами неприятно захрустели стебли ползучих растений, в изобилии устилавшие творение Третьякова.
Мост поражал даже сейчас. Выгнутый хребет легированной стали, упёршийся своими сильными руками в мёртвые берега, утвердивший бетонные ноги в мёртвое русло, весь обёрнутый в зелёный саван победившей флоры - дремал, в полусмерти видя сны о своей юности, наполненной шагами людей и шорохом шин. Терпеливо ждал, когда видения вновь станут явью...
Ступач заткнулся. Почему-то к горлу подкатил шершавый ком... Надо двигаться дальше. Уже почти тринадцать, и дел ещё хватает.
(...Странно, но Рузовский, затопленный деревьями по самые крыши, не произвёл на Ступача такого вдохновляющего впечатления. Наверное, потому, что аккуратно законсервированный ПГТ на беглый взгляд коренного горожанина представлялся скорее огромным промышленным складом, расчерченным рядами контейнеров, перемежаемых колоннами без крыши, нежели жилым массивом. Рузовский был столь геометричен как по площади, так и в высоту, что мгновенно встраивался в ряд привычных ассоциаций. Причём плоских.
Буддист бы сказал, что журналист попался на удочку одной их скандх, самджны. И был бы прав.
Ступач быстро пронзил ПГТ по прямой, торопясь сразу к реке. Снимков он почти не сделал, не видя, что бы в этих почти одноцветных "кубиках" могло заинтересовать посетителей портала...)
...Через пять минут пошли одичавшие сады, а вскоре обалдевший Ступач понял, что идёт по... селению! Выглядело странно.
Дитя XXIII-го века, он никогда не видел строений, которые служили жилищем или подспорьем людям, когда-то предпочитавшим патриархальный уклад урбанистическому безумию.
Ступач почти беззвучно зашептал некие слова, силясь описать в красках то, что его обступило. Это было нелегко.
В отличие от Рузовского, его садово-огородный придаток своеобразно сопротивлялся экспансии леса.
Журналист не сразу уяснил, что уже минут десять-пятнадцать петляет в натуральном лабиринте Минотавра, состоящем из углов, поворотов и тупиков сплошной лиственной массы. Ползучие кустарники так талантливо задекорировали изгороди, заборы, ворота участков, что лёгкое воображение Ступача моментально подкинуло ему вид сверху: он идёт по заросшим... окопам! Брустверов не видать, высоко, зато переходы и блиндажи запросто угадываются.
Он покатал в уме это неожиданное сравнение, тут же отметив, насколько оно точно: человек здесь сражение проиграл.
Огромные столбы замшелых буков, привидения корявых яблонь и вишни торчали за бугристыми зелёными стенами, и было понятно, что деревья ОЧЕНЬ старые, посаженные ещё людьми. Да другие и не смогли бы выжить в этом царстве лиан-душителей, кустов караганы с гигантскими колючками и под сплошным ковром сорняков всех мастей.
Здесь правили бал низкорослые вьющиеся ублюдки.
За некоторыми провалами в изгородях-заборах-оградах иногда виднелся словно бы паркет серого цвета, еле-еле проявленный своим угловатым, неправильным здесь узором сквозь ковёр мелкой растительности.
Ступач остановился, чтобы сориентироваться, не прекращая тихо ужасаться, с какой силой природа взламывала поселение. Подумав, журналист отважно попытался залезть на ближайшую, довольно высокую, кстати, изгородь. После двух смешных падений (плетень - или что там? - давно сгнил, изгородь представляла собой относительно монолитную стену кустарников) он-таки взгромоздился на клубок гибких сплетений, душащих какое-то несчастное дерево. И наконец-то обозрел окрестности.
Он не ошибся.
Перед глазами раскинулся словно бы большой макет города, вылепленный из разно-зелёного папье-маше. Как пена, взбесившаяся зелень покрывала всё: еле видные строения с тёмными глазницами; промоины меж деревьев, забитые натолканными неловкой рукой гиганта, неугадываемыми в салатовой пене "игрушками", которые хотелось взять в ладони и рассмотреть повнимательней... В воздухе висел резкий аромат: интенсивно-розовый очиток, мутировавший до странных форм, бомбардировал всю округу. Нежная когда-то примула вульгарно разбросала по общему фону целые соцветья и корзины кричаще-ярких цветков...
Повсеместное буйство флоры было так подавляюще, и при всём том выглядело так... Он поискал слова. Так... печально. Река ушла, и вскоре заберёт с собой и этих иждивенцев. Ручья и дождей не хватит, чтобы кормить ТАКУЮ биомассу...
Глаза цветов тревожны, красно-жёлты,
То тут, то там горят среди листвы;
Протяжен запах; линии все стёрты,
Всё стелется. И нет до синевы
Дорожки ни единой. Всё так плоско.
Редки бугры, холмы. И купы всех дерев
задушены.
Всё видится неброским.
И брошенным... Лишь ветерка безжалостный
напев...
Мрачную и, если бы не яркое солнце, почти готическую атмосферу нарушило нечто. В том самом "ветерке" внезапно возник посторонний звук, и потрясённый Ступач чуть не перед самым лицом увидал... птицу! В орнитологии он был не силён, потому решил, что это... это... синица. Даже какая-нибудь лазоревка. Ибо невеличка имела нежно-голубой окрас и плащик ярко-синего цвета. Как и положено синичке, она весело почирикала, вертя махонькой головкой, пообтёрла клювик о ветку, на которой сидела, подумала что-то своё птичье, склонила головку туда-сюда, словно разглядывая человека, а потом весело фальцетом изрекла: "Тетеря!"
Ступач упал.
Мгновенно вскочив, он заозирался с бешеной энергией, но птицы и след простыл. Не веря себе, он вырвал из-за спины походный комп, остановил запись и отмотал на минуту назад.
"Тетеря!" Ступач прослушал это простое, непонятное слово раз десять, не желая верить: кое-какая жизнь в этих местах всё же сохранилась. Хотя, что это он... Конечно, сохранилась, но вот такая... такая была неожиданностью. Неправильная жизнь, что ли. Видимо, всё-таки мутанты, как это ни неприятно. Безобидные, даже интересные, но уродцы.
Зараза, теперь Лесная Служба эти места огнемётами выжжет.
На мгновение возникла одна мыслишка, которую журналист предпочёл не додумывать. Прибьют. Сначала начальство, потом - следаки из САНМУНа. Ладно, пока оставим. Посмотрим...
Он сделал несколько снимков помимо рабочей записи и двинулся вглубь селения.
Геометрическая правильность, с которой когда-то старательно разбивали улицы посёлка, без боя не сдавалась. Вот откуда такое устойчивое ощущение, что бродишь по лабиринту. Ступач приостановился на очередном углу, вздохнул и решил, что не стоит полагаться сейчас на какую-либо интуицию. Нечего по изумрудной каше зачарованно бродить. Надо найти любой дом побольше, сделать зарисовку-экскурсию по нему и по участку и двигаться дальше.
Настроившись таким образом на рабочий лад, он бодро вломился в ближайшую колючую, испещрённую белыми цветками стенку, над которой, чуть далее, возвышалась крыша здания. Влез на край забора, после чего бодро же свалился внутрь участка на ковёр высоченных лопухов.
Над ковром, в углу небольшого этого надела, торчала двухэтажная, увитая плющом коробка.
Хата. Во всяком случае, Ступач думал, что она. Видел пару раз в детстве на картинках.
Вход свободен. Дверь, судя по всему, валялась где-то под ногами, но найти её не представлялось возможным: горячий ветер когда-то намёл в прихожую изрядный курган земли с песком, а дело довершили какие-то неприхотливые к почве салатовые захватчики с печальными фиолетовыми колокольчиками.
Ступач медленно шёл, почти крался по этому обломку былой жизни, не столько фиксируя, сколько впечатывая в собственную память: облупленные, кое-где сильно потёртые стены, изгвазданные наглой плесенью и даже грибами; странную, вычурную мебель, всё-таки сохранившую хотя бы форму ко второму пришествию человека (часть, лежавшая и стоявшая в основном не на солнце, либо сгнила, либо была съедена какими-то насекомыми); неузнаваемые, лишь логикой дополняемые до своей функциональности предметы, почти всегда - пластиковые... Хотя...
Журналист наклонился, чтобы подобрать с пола корзину, тускло поблескивавшую посередь большой комнаты, видимо, гостиной. Корзина была явно металлической; совершенно неэргономичной формы, и на удивление великолепно сохранилась (если бы Ступач в этом хоть чуть понимал, он бы определил, что "корзина" свита из специального алюминиевого сплава, а пинать и топтать её было некому...)
Над головой звонко щёлкнуло, потом сообщили: "А вот хрен!"
Ступач сначала обмер, потом улыбнулся.
Медленно-медленно разогнулся.
Пройма окна, потерявшая свою форму, косой луч солнца...
- Тетеря! Рря! Рря!
Лазорево-синий красавец (красавица?) чистил клюв о лиану, вальяжно перемахнувшую через раму. Глазки птицы остро поблёскивали, выражая, как казалось человеку, крайнее любопытство.
Ступач, конечно, понял. Не синица, нет. Попугай. Странной породы, хотя... Кто сейчас разберётся в их породах? После мутаций. Не дикий же он? Что было ещё более диким. За сотни километров от города, один...
На раму окна села ещё одна птица интенсивно-голубого окраса. Потом ещё...
- А вот хрен!
- Заметьте!
- Не было печали!..
- Тетеря! Рря! Рря!..
Ступач не выдержал и заржал в голос, с ужасом понимая, что пришельцы сейчас точно сорвутся в воздух. Он закрыл прозрачный щиток каскетки грязными ладонями, словно боясь увидеть этот момент. Когда из глаз брызнули слёзы, он заставил себя опустить руки.
На окне сидел только один лазоревый. Либо самый бесшабашный, либо знающий звук человеческого смеха.
Человек сразу понял, что этот - тот самый. Тетеря. Он протянул осторожно руку, и птица сорвалась с насеста. Только не улетела прочь, а сразу уселась на плечо. Левое. Осторожно тюкнула Ступача в ключицу и скосила глаз:
- Трубку кто-нибудь возьмёт?..
...Он задумчиво почёсывал попугая по грудке, сидя на грязном полу и глядя перед собой, в глубину дома мертвецов...
Они даже не думали дичать. Генетические потрясения последних веков внесли коррективы в их маленький мозг. Но в весьма интересном ключе. Попугаи кормились, растили птенцов и - бережно передавали из поколения в поколение непонятный код, когда-то служивший им ключом к дверям общения с существом, которое их приручило.
Зачем? Что - зачем? Зачем приручило или зачем передавали? Ступач потряс гудящей головой...
Что-то он читал когда-то...
***
К точке рандеву Ступач опоздал на сорок две минуты (пилоты уже ныли). В репортаж не вошло (ибо он оставлял видеокомплекс в доме) ни посещение рощи синих болтунов, ни сооружение из "корзины" заново птичьей клетки (пришлось перевернуть вверх дном в поисках инструмента всю кухню и чердак).
Ни даже самый факт встречи с говорящими птицами (он убил полтора часа на тщательное редактирование записи).
...Когда он, бережно обняв клетку, укутанную в куртку, забирался по трапу в прохладу коптера, помощник пилота лениво поинтересовался:
- Что, артефакт какой нашёл?
- Да-а, безделица, какое-то произведение искусства...
В ровном гуле двигателя лишь Ступач услыхал из-под куртки:
- А вот хрен!..
Орёл-Североморск, июнь-август 2012 No Горислав А. Мельников