Тень сутулого стула тлею въелась в обои, 
Ветхие занавески держатся на паутине. 
В этом старинном доме счастливы были двое, 
Но и они увязли в клей кой житейской рутине. 

Канули камнем в омут годы торжеств и смеха, 
В Лету стекли по капле со стрелок настенных часов, 
Теперь на стене кирпичной вместо часов прореха, 
Дыра посреди пространства и в будущее засов. 

А было все так прекрасно, что дом, погружаясь в сон, 
К таинствам приобщался, как старый слепой масон. 
Дыханьем дышал он страсти и стонов спивал он мед. 
Дом знал, что в постели двое свой продлевают род. 

А улица бушевала - стучали сердца машин, 
Сдирая о наст асфальта разбухшую кожу шин, 
Глядели глаза их, фары сквозь ночи густую тьму, 
И тени в окно входили, гардинную смяв бахрому. 

И вскоре случилось чудо - младенца в тот дом внесли, 
Светились от счастья окна и розы в саду цвели, 
И дом распахнул свою душу, беды прогнал взашей, 
И было все идеально, лишь кот не ловил мышей... 

Шли годы, любимец дома - третий его жилец, 
С гиканьем и вприпрыжку носился, как вихрь, по дому, 
Мама его стыдила, грозился ремнем отец, 
И третий затихал, до следующего погрома... 

А когда повзрослевший третий выбрал иной приют, 
Дом, захлебнувшись злобой, утратил покой и уют, 
Он дверью стучал в обиде, плача, полами скрипел, 
И больше не видел смысла, во тьме повседневных дел. 

А годы тащились мимо, их двое устали считать, 
Любовь свою, как рубаху, пытаясь добром латать, 
Но тщетно... Года понуро все шли за окном и шли. 
Любовь же по швам трещала... и двое беду нашли. 

Дом знал, что от горя люди горькую горько пьют, 
С тоской о годах минувших, слезы рекою льют, 
Но прозябал безучастно, бездумно на все смотрел, 
Когда улетали души из грязных и старых тел. 

А после, по комнатам дома две скитались души, 
И, насквозь стены минуя, скулили они в тиши, 
Они искали друг друга и то, что сулит покой, 
И трогали занавески ветром , дыханьем, рукой... 

Лишь рухнув под гнетом тяжелым новых и злых времен, 
Дом понял смятенье скорбных, желавших покоя духов: 
Что жизнь, пусть длиннее века, короче она, чем сон, 
Чем счастье двоих, чем тень тополинного в мае пуха.